автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Татарская литература ХIХ века

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Гайнутдинов, Масгут Валиахметович

влиятельность, активность и значимость, трудное, но почетное ее суще ствованме.

1.2:. Начало необратимого обновления. Всемирно-исторические сдвиги — Великая Французская революция и наступление эр:ы капитализма не оставили в стороне и далекий татарский край. Наступает XIX век — светоносная предрассветная пора энергичного культурного возрождения народа. Однако в колониальной стране и новая культура, и ее энергичность проявляют своеобразное преломление. Все было предрассветно, серо, Казалось, не будет ничего ясного, конкретного, определенного. В то же время, все вокруг предвещало состояние всеобщего пробуждения. Жизнь была пронизана предощущением дня, света, восхода светила. Специфичный внутренне безупречный оптимизм татарской литературы этого века,, при ее довольно-таки скромном культурном размахе и материально-базовых возможностях, объясняется именно таким характером времени. С первых же годов этого века татарская: литература как бы приобретает современный гражданский голос, начинает говорить во всеуслышание. Начинаются! явные своеобразные «обнародования» новых художественных произведений. На почве своего просвещения как бы Ьнезапно татарская общественность была охвачена и оптимистичной верой в возможность установления разумных, по-божески справедливых — праведных общественных отношений, в:а основе разумных, справедливых, правдивых правил (исправленного шариата). Вспыхивает повальное увлечение книжной мудростью. В учебных заведениях на передний план выдвигается изучение и усвоение основ исламского законоведения — шариата. Возникает поход молодежи в учебные заведения — медресе («Бурсы»). Формирующаяся современная художественная литература — литература на злобу дня — находит в этой молодежи благодатную почву и глубоко заинтересованного читателя. Так, медресе становятся первым, со времени разгрома ханства, надежным убежищем — местом обитания и тиражирования новой литературы. Программы медресе не были унифицированы. Недовольные программой данного медресе предприимчивые шакирды в поисках духовного удовлетворения, не обращая внимание на расстояния, отправляются в отдаленные учебные заведения. Так и слухи об известных и знаменитых наставниках, и актуальные литературные новинки приобретают известность во всех тата-роязычных регионах. Становится обычным явлением появление шакирдов из далекого Заказанья в знаменитых учебных заведениях Приуралья (в Эсгерлнбаше, Каргалах) и, в свою очередь, , шакирдов из Урала и Зауралья — в Заказанье (в Мечкаре, Кошкаре и др.). Такие «бродячие» шакирды являются распространителями и пропагандистами нашумевших произведений новой литературы во все татароязычные регионы. Современные археографические экспедиции то и дело обнаруживают стихотворения поэтов Причермышанья — Г.Утыз-Имяни и Г.Кандалыя — в вообще удаленных от татарских центров районах, например, у пермских татар. Произведения Каргалинского (Оренбургского) поэта Абулманиха обнаруживаются, скажем, среди татар марийского края. Идет интенсивный процесс складывания татарского народа в нацию с единообразными культурно-историческими интересами и запросами. Отвечающие эстетическо-идеологическим запросам времени произведения, независимо от места зарождения, становятся общенародным достоянием. Однако и это превращение литературы в общенародное достояние не могло существенно поколебать веками складывающуюся вышеотмечен-ную традицию, игнорирования литературных памятников прошедшего этапа. Литература говорит во всеуслышание. Однако такое функционирование произведений сохраняется лишь на период актуальности породивших их фактов и проблем. Какую бы эстетическую ценность они не представляли, обязательная фиксация, заинтересованное собирание, тщательное сохранение всевозрастающего потока произведений, включения их, как непременный элемент, в дальнейшую циркуляцию культурной жизни народа так и не превращается в неотложную каждодневную задачу общественности. Как и прежде, очень скоро, невзирая на эстетическую ценность, литературные создания оказываются низвергнутыми во власть вихря времени. Основная часть литературного наследия М.Ак-муллЫ (1831—1895) до нас не дошла. Мы не можем с уверенностью утверждать, основную ли, существенную ли часть наследия представляют известные нам произведения А.Каргалыя (1782 — после 1833) и Ш.Заки (1825—1865). Лучшую ли часть наследия Г.Утыз-Имяни (1754—1834) и Г.Кандалыя (1797—1860) мы имеем в руках?. Такое, можно сказать, почти демонстративное, безразличное, незаинтересованное, инертно-индифферентное отношение к культурному наследию все еще, даже в еще более напряженной форме, поддерживается и подогревается, в первую очередь, со стороны самодержавия. Слуги самодержавия не могли не заметить исключительную роль литературы в общественной жизни татар. Поэтому очень рано возникает методичная упорная работа, с одной стороны, приручения татарской литературы, вернее, работа по «гибридизации» такой татароязычной литературы, которая бы верно служила исключительно наиболее сокровенным целям только царизма, по внедрению такого «гибрида» среди тата-роязычного населения. При наличии неограниченной власти и финансовых возможностей, такие цели были вполне по плечу и тогда уже, в целом, осуществимы. Введенные в эпос башкирского народного творчества «Кузы-курпяс» Тимофея Беляева, анонимный русскоязычный «Зухра и Алдар» — типичные образчики такой литературы. Со времени писавшего оду Борису Годунову Кадыргали бека (начала XVII в.), втягиваются в это дело и татароязычные авторы (стихи Габ-делманнана Муслими в последней четверти XVIII в.; сочинители из окружения первого муфтия М.Хусеинова и его одописцы, как Валид Каргалый, Габдерашит Иштиряки; Рахим-кул Абубакиров, «певец» второго муфтия Габдессаляма; Г.Мохаммедов, в начале XIX в.). С другой стороны, власти и, всевозрастающиеся в массе, татароязычные их холуи, в своих узкополицейских целях, до XIX в. уже приловчились в оперативном и вполне продуктивном использовании изначально принудительного пренебрежения общественности к дальнейшей судьбе произведений своей литературы. С одной стороны, все активней инициировали и поощряли уничтожения. С другой, использовали такое варварское отношение, через проповеди мулл, для дальнейшего отвращения массового сознания народа от этой отрасли своей культуры. Бессловесной ссылкой на традиционный, почти «одноразовый» (ненадежный, бренный) характер татарской литературы, апеллируя и на авторитет религии, на уровне массового сознания, литература постоянно квалифицируется как крайне непристойное занятие — «бесовская уловка», «пачкотня», впрочем, предосудительная и досадная и перед царским величеством, будто бы то и дело провоцирующая царизм на непредсказуемые противомусульманские акции. И под этим предлогом, уже на государственном уровне, в административном порядке, изподтишка, организуется и проводится уничтожение письменных памятников татар — ликвидация всяких следов былой татарской литературы и культуры. Если, до этого време ни, отношение к татарской литературе со стороны властей выражалось, в основном, лишь в форме принципиального неприятия, непризнания, угрожающего морального осуждения, без особых актов, конкретных санкций, полицейских преследований, то с XIX в. все большую силу набирают порицания актами действия. Жизненная стезя литературы проходит как бы «сквозь строй» и царских экзекуторов. Вспомним Ильмйнского, Смирнова и др. цензоров. Если раньше литературное наследие страдало от предумышленной или непреднамеренной самоликвидации, то с XIX в. она еще больше начинает страдать и от неусыпного внимания и корректирований бдительных имперских властей, цензоров и т.п.

Дошедшие до нас памятники тех мятежных десятилетий века являются-все еще случайно уцелевшими после выполнения первоначального своего предназначения единицами, выдержавшими все игнорирования авторов в: общественности, избежавшими травли и кары всевластных политических противников. Все же XIX век, век ненучно-технической револю ции, не полностью замуровал эту замордованную литературу, не остановил ток жизни в ее многострадальном существе, придавал ей все более страстное взволнованное гражданственное звучание. Светоносной зарей для новой литературы стало возникновение и с большими перебоями, но упорное усиление издательского дела у татар. Начиная с 40-х гг. XIX в. печать уже тиражировала, увековечивала, тем самым спасала многие произведения XIX в. от грозящего им истребления.

Печать на арабской графике в России возникает во время царствования Петра. Во время Персидского похода (1722 г.) Д.К.Кантемир отлил арабские буквы и напечатал на татарском языке перевод Манифеста Петра I от 15.7.1722 г. об объявлении войны Персии. После создания Академии Наук эта «Восточная типография» переходит в ее ведение. Во время царствования: Екатерины II — с целью пополнения казны, при помощи татарских мулл (священников) организуется печатание Корана. В последнее десятилетие XVIII в. среди татар возникает серьезное движение за приобретение права на создание своего, татарского Восточного издательства. Татарским первопечатником стал Габделгазиз Бурашев (Бурнашев), в 1800 г. получивший разрешение на открытие Восточной типографии в Казани. Юридически эту типографию передали в ведение Казанской гимназии. Первыми изданиями этой типографии были «Иман шарты» (Букварь с текстом символа веры) и книги популярного законоведения — толкований шариата «Устуани китабы» («Книга Устуани») «Рисалэ Мехэммэд эфэнде» («Книга Мухамеда-афанди» (Беркеви)) и стихотворные изложения проблем шариата «Фаузеннэж,ат» («Благовесть»), «Пиргули кита бы» («Книга завещания Пиргули» (Бэркэви)). Следующими первопечатными изданиями стали уже и чисто литературные произведения, стихотворные «Себател гаж,изин» («Стойкость слабых») Аллахира-суфи (ок. 1630—1723) и «Кыйссаи Сэй-фелмелек» («Дасгак Сайфелмулюк» Маджлиси, поэта начала XVII в.). Сделан крупный радикальный шаг в направлении популяризации основ просветительских идей и памятников литературного наследия. Однако, как было заведено в империи, :в общественной жизни татар делалось все возможное, чтобы тут же подменить наметившийся зародыш действительного прогресса одной его видимостью. Так было и с печатью. После открытия в Казани университета, в 1809 г. и при университете открывается Восточная типография. Никакая конкуренция не допускается. Уже в подготовительные его годы, с 1807 года, типография при гимназии как бы задыхается в дрязгах препирательств и сутяжничеств. Новые издания не показываются. Через многие годы, единичными лишь переизданиями вышеназванных первопечатных книг, типография выказывает свое существование. В первые десятилетия и университетская типография, выполняя лишь редкие заказы университета, остается исключительно узковедомственной. В 1829 году Восточные типографии гимназии и университета объединяются. И после этого «обновления», она целое десятилетие «дышит на ладан». Лишь с начала 40-х гг., когда заинтересованное внимание и надежды общественности по отношению к печати почти сведены были на нет, уже как коммерческое занятие издательское дело на татарском языке вновь встает на путь некоторого оживления. Как и все новое в жизни татар, медленно, но неуклонно, напористо увеличивается поток книг. В 1839 г. был издан сохранившийся первенец родной литературы — произведение булгарского периода «Кыйссаи Юсыф» Кул Гали, которое как бы открывают шлюзы и для родной литературы. В 1845 г. были изданы произведения татарских писателей XIX в. — Абульманиха («Переводы хаджи Абульманих»), Г.Утыз-Имяни («Книга первостепенной важности»); в 1847 г. «Книга Газизы» Т.Ялчыгулова. Так печать выступает ранним инициатором выявления, как бы составления репертуара и сохранения произведений родной литературы и XIX в. С 50-х годов начинается печатание, распространение, значит, и сохранение произведений еще здравствующих татарских авторов (Ш.Марджани, Х.Салихо-ва, К.Насыри и др.). С 60-х годов К.Насыри самостоятельно начинает издавать свои произведения. Все большую часть печатной продукции начинают составлять произведения художественной литературы. Литература превращается в живой, производящий механизм культуры. В некотором смысле, именно коммерческий характер изданий становится подспорьем повышения доли занимательной, полуфольклорной восточной фантастики. «Ходжа Насретдин» (1845), «Тутыйна-ме» (1851), «Марзбаннаме» (1864) Г.Махмудова, «40 везирей» (1868) и «Абугалисина» (1872) К.Насыри, «Хатам Таи» (1879); «1001 ночь» в шести томах (1897—1899) в переработке Ф.Халиди, «Калила и Димна» (1889) в переводе Г.Фаизханова; «Повесть о Кулафе и Турандоте» и др. в переводе Ш.Рахма-туллина — жемчужины народной классики Востока — вливаются в идейно-эстетический и литературный арсенал татарского народа. Далеко не полная перечень, меньшая част*. В масштабах возможностей татарского народа, величие этого подвига найдет достойную оценку, если вспомним, что за послереволюционные десятилетия, кроме 2—3-х изданий «Абу-галисины» К.Насыри в послевоенный период — во второй половине века, так и не смогли переиздать, вернуть читателю ни одно из этих произведений. От случая к случаю продолжается, и во второй половине века, выявление и публикация отдельных рассеянных произведений Г.Утыз-Имяни, Г.Кан-далыя, Абульманиха и др. Появляются в печати отдельные произведения Г.Чокрыя, М.Акмуллы. Так, благодаря хотя и маломощной печати, литература медленно, но, вынуждаемая необходимостью, упорно и устойчиво превращается в материал повторных перечтений. Правда, при жесткой зависимости от возможностей (и произвола) и в печати вырабатывается как бы строго регламентированный, сильно урезанный определенный крут и круговращение перечитываемого литературного материала. Так, книжное издательство, хотя и преднамеренно, без плана — без системы, участвует в переоформлении литературного дела и литературного феномена в современное его состояние.

1.2.1. Начало и ход монтажа истории литературы. Отпечатки нэповских свобод и вульгарно—социологического нигилизма тоталитаризма. Первые шаги изысканий и обнародования памятников литературы текущего XIX в., как в общей массе печатной продукции, так и в масштабах истории литературы,-занимают весьма незначительное место. В этом деле у печати не было ни ясно намеченной и осознанной задачи — программы, ни системы, ни методичности, ни руководящего, ни организационного, ни научно-идеологического наводящего центра, ни специализированных и подготовленных кадров. Очень редкие такие издания оставались оторванными от общего хода литературы, единичными пренебрежительными фактами. Подбор к печати литературного материала носит случайный характер. Эта область знания еще не отпочковалась от общесинкретического характера культуры. Поэтому она в XIX в. еще не имеет определившуюся форму, четко очерченные грани. Даже обращение к этому делу европейски-образованных людей («Татарская хрестоматия» М.Иванова, 1842 г., «Турецкая хрестоматия» И.И.Березина и др.) не могло внести какое-нибудь обновление — поколебать устои синкретизма. И в трудах татарских ученых, так или иначе соприкасающихся с этой задачей, овю носит скорее подсобный, вспомогательный характер. Так, в исторических трудах Ш.Марджани (II том «Мустафаделахбар»а,. VI том «Ва-фиятел ахлаф»а.), Р.Фахрутдинова (I и II томы «Асар:»а) и в культурологических рукописях К.Насыри зафиксированы весьма ценные короткие биографические справки писателей XIX в., приводятся отдельные образцы творчества некоторых авторов. Дальше этого в освоении истории литературы XIX век не перешагнул. Правда, в произведениях, выросших из отчетов полицейской инспекции русских цензоров татарской литературы, как-то: «Обзор литературной деятельности казанских татар-магометан за XIX в.» Н.Ф.Катанова (Н,Новгород, 1903); «Очерк литературной деятельности казанских татар-магометан за 1890—1895 г.» и отчетах-очерках цензора В.Д.Смирнова, как бы появляютс)! первичные наметки исследования истории татарской литераяуры последних лет XIX в. Но и они стояли в стороне от общего хода литературного развития татар в те годы, какого-нибудь существенного влияния Hat формирование истории татарской литературы оказать не смогли. Более кардинальное значение, в будущем, имел оставшийся, до сих пор, единственным, составленный и изданный Н.Ф.Катановым «Каталог книг, отпечатанных в типографии Императорского Казанского университета с .1800 по 1896 г. (Казань. Типография университета, 1896 г. Библиографию мусульманских изданий составил Н.Ф.Катанов).

К сожалению, бурный XX век» как ни парадоксально почти заглушает и то, более чем скромное, оживление в освоении литературного наследия, которое так не просто пробивало себе кой-какую отдушину через вековечные отложения противоречий. На рубеже XIX—XX веков загорается ожесточенная борьба между прогрессистами — обновителями (джа-дидами) и традиционалистами — консерваторами (к£1демиста-ми). Поляризация сил и труднопроявляемая, как бы скованная по рукам и ногам, победа вынуждает победителей — обновленцев (про.фессистов-;\жадидов) всю доджадидскую куль-гуру, литературу — всю систему ценностей — лишь неустанно клеймить как досадное пагубное заблуждение человеческого невежества. Псе поколение джадидских культработников больше были озабочены потугами окончательного и полного обособления себя от всякого, для них так докучливого, наследия недавнего прошлого. Не мохло быть и речи о затруднении себя розыском, выявлением, систематизацией этого отрицаемого и отметаемого добра. Такие единичные факты, как первичная публикация Р.Фахрутдиновым нескольких стихотворений Ш.Заки (в 13-ой книжке «Асар»а в 1907 г.) и опубликование Г.Ваисовым, в двух книжечках, некоторых третьестепенных стихов отца (Б.Ваисова, в 1907 г.) были, в сущности, чистой случайностью. (Правда, Ш.Заки, именно благодаря этой публикации и, фактически, по рекомендации Р.фахрутдинова, потом попадает в число классиков XIX в.). Нельзя было окончательно искоренить, и даже умалчивать труды предшественников. Статьи исследовательского характера, биографии деятелей прошлого из II тома Ш.Марджани (1897) взорвали форпосты молчаний. Во втором десятилетии XX в. становится довольно обычным явлением упоминания ближайших предшественников джадидизма. Особевно публикации Р.Фахрут-диновым в журнале «Шура» материалов о Ш.Марджани, К.На-сыри, М-Акмулле; и др. стали отправной точкой и первоначальными образцами научного системного изучения подобного материала. Капитальный юбилейный сборник о жизни и творчестве Ш.Марджани (1915 г.) был первым коллективным многосторонним исследованием жизненного пути крупного культурного деятеля. В середине 10-х годов намечаются первые попытки составления исторического очерка ранней джадид-ской литературы 90-х. годов XIX в. (Цикл статей в журнале «Ац» Дж.Валиди, 1915—1916 гг.). В детском журнале «Ак юл» редактор этого издания Ф.Агеев (1887—1938) в посмертной биографии поэта Г.Тукая сформулировал образец хрестоматийной биографии литературных деятелей. Приобретает как бы форму исторической закономерности: как только становится явным, что искусственно возводимые против наследия прошлого препятствия начинают терять непроницательность, в жизни происходит резкое изменение, снова закупоривающее эту «течь». Так, с появлением только что отмеченных, в сущности, мизерных симптомов оживления, как тоталитаризм, выйдя из горнила революции, в татарской действительности снова, и с еще большей категоричностью, принимается за третирование и отрицание культурного, в первую очередь, именно литературного наследия.

Под влиянием «освободительных» деклараций революции, наблюдается и некоторое оживление мысли. Как и у всех цивилизованных народов, желание иметь историю своей национальной литературы, по крайней мере, уже со времени революции 1905 г., витало в воздухе. В поисках материалов для выполнения этой задачи, обращались даже к вышеохарак-теризованным цензорским обзорам. Статья Н.И.Ашмарина «Несколько слов о современной литературе казанских татар» («Журнал Министерства народного просвещения», 1905 г., № 5) в 1913 г. была издана и на татарском языке под названием «Татар эдэбияты хакында» отдельной книжечкой. В 1920 г. был издан довольно содержательный учебник — хрестоматия нового образца (Гата Исхаки). Под знаком революционной (1917 г.) раскованности, в первые послереволюционные годы наконец и в направлении оформления истории татарской литературы был совершен первый решающий шаг: Гали Рахим (1892—1942) и Г.Газиз (Газиз Губайдуллин, 1887— 1938) составили и выпустили книгу «История татарской литературы» в трех томах (1922—1924). I том — древнейшие тюркоязычные письменные памятники. Наиболее распространенные среди татар среднеазиатские и турецкие произведения. II том называется «Татар эдэбияты» («Татарская литература») — татарские письменные памятники до европейского влияния — XVII—XIX вв. Характеристики сохранившихся письменных памятников. Из 25 разделов 7 посвящены XIX веку. Разделы, посвященные XVII—XVIII веку, названы именами памятников. Разделы XIX в., в основном, написаны как обзор творчества поэтов. Разделы названы именами этих авторов. Попытка формирования целостного курса истории татарской литературы. Доведена до уровня создания первого, правда, далеко не полного курса литературы. Но целостный ее каркас уже очерчен. В том включены обзоры творчества Г.Утыз-Имяни, Абульманиха, Ш.Заки, Габделкахир Сулейма-нова, Х.Салихова, Г.Кандалыя и разбор произведений А.Кур-маши. Джадидовская (обновительная) литература выделена в отдельный, III том. В 1925 г. авторы издали курс истории литературы в более компактной, усовершенствованной, обогащенной форме, в виде капитального однотомника под названием «История татарской литературы эпохи феодализма». В 1923 г. в Москве появляется небольшая книга Дж.Валиди «Очерки истории образованности и литературы татар» на русском языке. Издания и Г.Рахима, и Дж.Валиди, вызвав переполох в гуще поддерживаемых силами тоталитаризма охранительных сил застоя, подверглись пристрастному необоснованному сплошному охаиванию. Новые, советского образца «благоверные» тоталитаризма вынуждены были, в срочном порядке, подготовить подмену этим книгам. За образец были приняты русскоязычные очерки цензоров. Татарская литература до джадидизма не имеет никакой ценности. Как таковая, литература у татар начинается лишь в последней четверти XIX в. Художественные достижения нового времени зависят от степени следования европейским образцам. Такая капитальная история была подготовлена и издана в 1926 г. Г.Сагди. Его курс «Истории татарской литературы» начинается с середины XIX в. Писателям из духовенства (например, Ш.Марджани) и «буржуазного» круга (например, Ф.Карими) выказывается остро критическое, неприязненное, негативное отношение. Центральной фигурой дореволюционной (1905 г.) литературы всего XIX в. становится (видимо, только из-за его сотрудничества с русскими миссионерами) К.Насыри. История литературы знает и состоит исключительно из светил первой величины. Структура и принципы книги Г.Сагди (не напоминая имени этого его главного конструктора) стали как бы сакральным незыблемым стандартом для всех подобных работ вплоть до 70-х гг. Уже после составления своей «Истории литературы», в конце 20-х гг., Гали Рахим вносит существенный вклад и в дальнейшее расширение фонда литературы XIX в. Он вернул в литературу почти забытого первенца татарской драматургии Г.Ильяси (1856—1895). Упоминание его пьесы «Бичара кыз» («Бедная девушка», 1887) неминуемо заставляло назвать и другого драматурга тех лет —■ Ф.Халиди (1850—1923) и его пьесу, написанную в 1888 г. как сюжетный антипод «Бедной девушки», под названием «Рэдде Бичара кыз» («Опровержение "Бедной девушки"»). Возвращение имени Ф.Халиди заставило вспомнить и другие многочисленные его произведения, в т.ч. и из серии восточных фантастических повествований. Таким образом, он дал повод и для частичной реабилитации «фантастических» произведений. Правда, по обыкновению советской действительности, это «освобождение» тут же подменялось лишь его видимостью. За исключением «Абугалисины» К.Насыри, 2—3-х сказаний из «1001 утра» самого Ф.Халиди и нескольких сказок, из «1001 ночи», многочисленные занимательные и популярные фантастические повествования, вошедшие в репертуар татарской литературы XIX в., за годы советской власти так и не были опубликованы ни разу. Причина — не в их «фантастичности», аналогичной же участи не избежало и наследие реалистического направления. Почти единственными советскими изданиями образцов реалистической прозы конца XIX в. явились, потом чуть ли не возведенные в криминал, издания в последних зарницах нэповских вольностей, в 1925—1926 гг., в серии «Библиотеки татарской литературы», небольших книжечек М.Акъ-егетзаде, З.Бигиева, Ф.Карими. Всевластным поборникам «чистоты советской идеологии», ревнителям авторитарного режима, почти тут же удалось свести на нет и эти скромные успехи — результаты всех своих таких упущений в еще зыбкие годы нэпа. Приказной тотальный переход, сперва, с 1929г., к латинской графике, потом, с 1940 г. — к кириллице, напрочь отсекает от современной культуры все арабографическое прошлое наследие. Одновременно повсеместно полыхал пожар пи-онерско-комсомольских костров. «Юных борцов» натравливали против всякого наследия прошлого, убеждая, что непомерные осложнения и трудности жизни в стране порождены злостным и наглым сопротивлением свергнугых сил, в особенности, и именно развращающим давлением их ветхозаветной разлагающей идеологии. Для торжественного маршевого хода прогресса, для победы социализма — этого заветного рая на Земле», надо лишь выжечь следы этой старины. Вот и жгли. Книги, газеты, рукописи на арабской графике, оставшиеся, как-то, от вековечного тления, архивы газетно-журнальных редакций и известных культурных центров — медресе, библиотеки собирателей культурного наследия — книголюбов, — все сделалось добычей огня — всеуничтожающего костра. Так, послереволюционная действительность административно, почти принудительно, искусственно, публично была противопоставлена, на антагонистично-непримиримом враждебном уровне, всей дореволюционной культуре народа. Трагичность положения усугублялось тем, что факелоносцами и застрельщиками этой аномалии были вынуждены выступать учителя и культработники. Борьба за надуманное абсолютное доминирование нового искусственно нагнетается и принимает все более ожесточенный, разрушительный, пагубный и уродливо-болезненный характер. Почти своего крайнего предела достигает эта борьба, в особенности, среди татар и, вообще, среди мусульманских народов России, графически оторванных и противопоставленных своему былому культурному наследию. Как нигде годами пылали костры безрассудных юнцов, безвозвратно пожиравшие все памятники на арабской графике, И избежание огня не стало спасением, эти жалкие остатки, став чуждой и ненужной для не знающего эту графику нового поколения, на многие десятилетия стали богатой сырьевой базой для многочисленных картонных предприятий республики. К началу 50-х гг., приказом сверху, государство начисто вымело застрявшие остатки такого рода памятников и из всех библиотек республики. Случайно избежали костра крохи татароязычных памятников лишь в Научной библиотеке университета в Казани, в Московской и Петербургской публичных библиотеках, в Петроградском отделении Института востоковедения. Во всех остальных городах все было выметено подчистую. Да и о сохранившихся, и в Казани, и в Москве, и Петербурге нет ни исчерпывающей библиографии, ни даже достоверного, научно выдержанного каталога даже печатной продукции.

Однако, даже при таких, крайне аномальных условиях, никаким]® возвышенно-фантастическими утопиями не удалось окончательно укротить животворный творческий дух народа. Жидкие ростки истинных культурных традиций из-под пепла тут же пробивались к жизни. Жизнь сама требовала, подталкивала пусть к полускрытому, но неотложному налаживанию живой, плодоносной корневой системы культуры. Так, в багряных просветах тех книжных костров идет, какая ни есть, беспрерывная кропотливая, почти подземная, уже начавшаяся вековечная работа созидания, в т.ч. и работа по составлению из уцелевших крох истории родной литературы. Она находит в себе побудительные импульсы, укрытие и прибежище, сперва, в школьных учебниках. Так, пусть в предельно стандартизованной, очерченно-ограниченной форме, литературное наследие входит в контакт с широкими читательскими массами. Правда, и в школьной практике преподавание литературы находится на стадии формирования. До революции подведомственных министерству просвещения школ у татар почти не было. Общественности разрешалось заводить лишь обслуживающие религиозные потребности конфессиональные школы. Народ сумел создать широкую сеть таких школ, достаточную для обеспечения почти поголовной грамотности населения. Литература, хотя и ютилась тогда уже среди преподавателей и передовых учащихся в закоулках таких учебных заведений, однако ее преподавание и изучение по стандартизованной программе отсутствовало. С начала XX в., в новометодных школах, во всех классах уже вводится урок литературного чтения. Учеников знакомят с образцами художественного текста из произведений ведущих современных писателей, с именами авторов, названиями некоторых их произведений. Как уже отметили, после революции 1905 г. несколько активизируется, в этом деле, роль повременной печати и книгоиздательского дела, которые по значению в оказании влияния на население выходят на передовые рубежи. И в условиях крушения, под разъяренными ударами тоталитаризма, вновь основными рассадниками (кое-каких) литературных знаний становятся массовые школы, уже находящиеся в ведении государственных органов просвещения. Введение всеобщего начального и неполно-среднего образования, постановление 1932 г. о систематизации школьного образования об учебных планах, программах ж учебниках) стали знаменательными вехами в упорядочивании школьного дела. В данном случае, приобретает первостепенное значение упорядочивание, систематизация литературного знания и материала, а не суживание материала до детского школьно-стандартизованного восприятия и до уровня предельно ограниченной и обобщенной школьной программы. Ориентированность к широкому, демократичному, заинтересованно увлекающемуся кругу читателей, внесение, в обязательном порядке, в сознание подрастающего поколения ориентирующей информации о родной литературе и ее истории,— вот что имело определяющее значение. Правда, из-за нагнетания и поддерживания тоталитаризмом вышеуказанной обстановки, Госиздат и повременная печать были отстранены от тиражирования и популяризации материалов на подобные темы. В укреплении и развитии положительного содержания, каждую кроху все еще пригодится отвоевывать. За истинно содержательную положительную работу осмеливались приниматься и могли добиваться результатов лишь редкие подвижники этого дела. Тоталитарные власти не забывали на такие должности выдвигать, до предела уплотненной стеной, свои полицеизиро-ванные кадры. Низведенные до уровня безотказного робота, такие «идеологизированные» (полицеизированные) кадры реагировали только на тоталитарные импульсы, безошибочно понимали, каких «научных открытий» и «изысканий» хотели, добивались и ждали ох них тоталитарные хозяева. (За два-три поколения такое «свойство» предугадывания запросов тоталитаризма перерастало в естественную природу, в генетический код советских кадров.) В тропически разросшихся джунглях таких «кадров» одиночными светлячками изредка мелькали неуемные, осмелившиеся под каким-то предлогом на истинно содержательную работу. Таких подстерегала травля и трагичный финал. Первопроходцем в составлении стандарта учебника по истории татарской литературы с уклоном на положительное содержание были в середине 30-х гг. Б.Яфа-ров и Л.Залнй. Ими был возведен первоначальный каркас школьного курса современной истории татарской литературы. Долгие годы учебники по литературе для средних школ составлялись в определенных ими пределах.

В татарской действительности того времени преобладали гипертрофированно размноженные полуполицаи от литературы, специализировавшиеся исключительно на фабрикации, нагромождении преград и препон прогрессу. В сложившихся тоталитарных, условиях они нашли для себя особо благоприятную почву. Весь вменяемый им труд сводился, в основном, к доступным и свойственным для махровой посредственности — к подмене действительно содержательной, целеустремленной, серьезной, результативной работы мнимой, насквозь фальшивой «активностью», в экспериментациях шаблонной (модной-стандартной) словесной мишуры. Такое направление превозносилось как истинно «социалистическое» и находило повсеместную безусловную поддержку, защиту и покровительство со стороны тоталитарных сил. Поползнове-X ний от «курса партии» (тоталитаризма) в сторону поисков новых открытий, положительных обобщений от таких «литературоведов» ждать не приходились, этого они и другим не позволяли. Вот почему, в 30-х годах, в объеме вузовских курсов татарской филологии учебные пособия по истории родной литературы гак и не сумели пробиться к жизни через эти абсурдные препоны. А там началась война. С самого начала этого авторитарного курса развития регулярно проводились действенные меры и в направлении своевременного отстранения, ликвидации способных на положительную работу сил. Г.Газиз уехал (бежал) в Азербайджан. Даже Г.Сагди (по словам сына, «литературный чекист» с 1918 г.) с начала 30-х годов был вынужден бежать в Среднюю Азию. Дж.Валиди, Г.Рахим до смерти были загнаны судебными и административными преследованиями. Получившие преобладание полицеизирован-ные литературоведы держали эту неблагоприятную для мысли и прогресса обстановку на властно штурмующей позиции. Малейшие, робкие попытки углубления знаний, даже об «узаконенных», «канонизированных» системой авторах, неизменно разбивались, столкнувшись с глухой стеной безгласного неодобрения, недозволения, общественно-административного порицания. Какими бы доброкачественными, значительными ни были, информативные новации не могли прорваться к печати, дойти до внимания научной и широкой общественности, что на бытовом уровне поддерживается и поощряется действенной и эффективной административной санкцией. Так, в конце 30-х годов каким-то чудом «поклонникам старины» удалось составить «Антологию татарской поэзии», начиная с Кул Гали (XIII век). Дело довели до набора и печатания. Однако издание тут же было уничтожено. В 60-х годах был в хождении ныне утерянный брошюрованный единственный корректурный экземпляр этой книги. Литературовед У.Беляева в 1949 г. подготовила и защитила диссертацию о творчестве поэта Г.Утыз-Имяни (1754—1834). Вышеохарактеризованное неприятие выхолащивало значение и результаты этого серьезного, в своем роде, уникального в те годы исследования. Это, до сих пор не потерявшее своего значения исследование, при издании и ныне (и в будущем) находило бы заинтересованного читателя. Между тем, пустозвонные, нигилистические, далекие от науки «разоблачительные» «декламации» никогда не встречали подобного неприятия.

1.2.2. Импульсы надлома времени хрущевской «оттепели», застоя, перестройки. И годы «вдохновленной» борьбы против культа личности приложили силы разве лишь на то, чтобы случайно не задеть, не передвинуть эту закореневшую, закосневшую традицию в татарской культуре. И при самой пылкой кампании разоблачений последствий культа личности они проводились, в сущности, такими же тоталитарными силами, в официозно программированном виде, в диапазоне, возвеличивающем вновь возводимого кумира. Авангардные силы «обновляемого» тоталитаризма — штурмовики подновляемого, модернизируемого кумира, рекрутировались опять-таки исключительно из тех же «партактивистов»-тоталитари-стов, из их наиболее пронырливых беспринципных, потаенно полицеизированных вышибал. Такие нигилиствующие кадры призваны, в сущности, единственно и исключительно, опять-таки только для разрушения, сокрушения третируемой «буржуазной» (былой) культуры, в основном, живых традиций прошлого. Сложившийся из бывших корпус татарского литературного чиновничества периода борьбы против «культа личности» для себя нашел, в новых складывающихся условиях потепления, даже ранее невиданный новый «парниковый эффект» — условия для своего нового буйного расцвета. В развертывающейся борьбе против культа личности они тут же усмотрели, в сущности, ее нацеленность на наиболее эффективное отстаивание тех же, породившего и вскармливающего их, так соблазнительного для них, насквозь дискредитированного воинствующего субъективизма, нигилизма, рвачества, крикливо приукрасив их внешность, фасад новой словесной мишурой. Вот так же и последующие разные «перестройки», «реформы», «демократизации», переходы разным «уличным» или «базарным отношениям» не смогли (вернее, не хотели и не могли) приблизиться к очистке этих «авгиевых конюшен» татарской литературы даже на расстояние выстрела баллистической ракеты. .Рациональные, положительные тенденции все так же натыкаются на былое (правда, модернизированное) ужесточенное неприятие, как и при Иване IV, Петре I, Сталине или Брежневе. И все же, с послевоенных лет происходит, хотя и иррегулярное, но неуклонное наращивание как (элементов) положительного начала, так и их яаучной систематизации. Однако они исходят совсем из другого импульса.

Несмотря на величайшую в истории победу, беспримерная по напору, напряжению и кровопролитию война до основания травмировала и потрясла советское общество. И в дни послевоенных победных торжеств, заметных успехов-в восстановлении народного хозяйства, страну лихорадила недоступная осознанию, глубинная, основательная лихоманка. Власти, вначале старались отвлечь внимание общественности от этого неприятного ощущения своими натренированными средствами. В победившей в страшной войне стране тут же возобновили свое наступление на ведьм (на «врагов» коммунизма). Шумихи вокруг Постановлений о журналах «Звезда» и «Ленинград»; об опере Мурадели; Ленинградское дело и др. Освободившихся по истечении срока репрессированных вновь загнали в лагеря. Обратная сторона той же медали: бум — невероятная шумиха вокруг фальшивых выборов; «пророческих откровений» Сталина об экономических законах социа\изма, по вопросам языкознания, по случаю очередного съезда партии. и т.п. Однако, и внутренние послевоенные тряски, видимо, были настолько серьезны, что вызвали глубинную трещину, что можно усмотреть хотя бы в крушении в вышеохарак-теризованном, до сих пор так успешно противостоявшем, случае, например, с вузовским курсом литературоведения. В 1947 г. наконец появляется капитальный вузовский учебник-хрестоматия «Татарская литература. XX век, до 1917 г.», подготовленная М.Гайнуллиным и Дж.Вазиевой. Перед татарским послевоенным читательским взором открылся невиданный, чудный литературный простор с уже забытыми именами — писателями и поэтами, встреча читателя со своей отстраненной, необоснованно наказанной классикой. В это же время, как уже отметили, появляется и первое диссертационное исследование жизни и деятельности поэта начала XIX в. — Г.Утыз-Имяни.1 Б.Яфаров даже успел написать диссертацию о произведении глубокой древности, середины XIV в., о «Нах-джел фарадис» («О путях ведущих в рай»).2 Санкции тоталитаризма были «по-сталински» быстрыми и лютыми. Способные на серьезные положительные результаты подверглись угрожающим гонениям и, травлей, были загнаны в гроб (Б.Яфаров, М.Гали), Л.Заляй изгнан из партии, со службы. В Отношении М.Гайнуллина ограничились нервотрепкой. Говорят, У.Беляева, скорее, была лишь подставным лицом, а работа ее была выполнена другим человеком. Однако и она не осталась без расплаты: была отстранена от работы, а результаты ее содержательной диссертации были преданы полному забвению. Однако и тоталитаризму не суждены были, как в 30-х годах, новые лавры торжества. Смерть Сталина еще больше раскачала и углубила наметившуюся ту внутреннюю неустойчивость тоталитарного режима. Приходилось, даже на высшем уровне (Политбюро), перед широкой общественностью ответственность за обвал, за изъян, возложить на кого-то.

1 Беляева У.И. Утыз Имэни поэзиясе (дисс.).—Казан, 1948.

Беляева У.И. Творчество Утыз Имяни : Автореферат к. д.—Казань, 1949.

2 Яфаров Б. А. Литература Камско-Волжских булгар X—XIV вв. и рукописи «Нахдж-эль-фарадис» : Автореферат к.д.—Казань, 1950.

Приходилось идти на заклание из своих рядов. Заклание даже Берии не вернуло заветную стабильность. Пришлось распрощаться с планетарной партийной славой даже самого Сталина, словесно осудив и заклеймив «культ личности». А дальше. борьба с «антипартийной группой». Ни радужные прожектерские наметки семилетки, ни даже фантастическое обещание построения «коммунистического общества» в течении двадцати лет не могли предотвратить грозящую катастрофу. Под откос был сброшен и сам «неуемный: реформатор» — Хрущев. Решили отказаться от беспокойных, каких-то радикальных вывесок; обитая в условиях неведения, загнивания и застоя, пребывать как в «пиру во время чумы». При такой серьезной устойчивости порождающей силы и подпоры этого ненормального положения, кажется в литературе должно бы наблюдаться, хотя бы ощущаться, какое-то чувство пробуждения совести, или некой раскованности, воодушевления, тенденция возвращения, возрождения, хотя бы вековечных полулитературных демократичных животворных традиций, принявшая такой основательный разгон, например, в первых десятилетиях века со стороны Г.Исхаки, Г.Тукая, Г.Ибрагимова. Ничего подобного не наблюдается. Литература пребывает в том же коматозном состоянии. На то имелись основательные объективные и субъективные причины. Литература, и в особенности татарская, стала областью (возможно, даже единственной), где тоталитаризму, в целом, удалось захватить почти все позиции, отыгрываясь исключительно чисто внешними количественными показателями, Что там литература, даже объекты более высокого политического порядка, как-то партия, социализм (коммунизм), даже неординарно высокой ценой добытые положительные завоевания революций, все, все оказались незначительными по сравнению с тоталитаристскими и имперскими идеалами. В этой реальности все годились лишь для использовании как разменных монет в отстаивании неприкосновенности и приоритета имперских и тоталитарных ценностей. Поэтому как при развале, так и даже при крушении социалистических завоеваний, не могло быть и речи об изменении (обновлении) отношения к литературе и литературному наследию. На этом участке, по-прежнему статус-кво так же пунктуально гарантировалось и политическими силами «развитого» (и развивающегося) тоталитаризма, то бихпь социализма. При тоталитаризме литературе наотрез было отказано в доступе к кардинальным проблемам бытия. Многолетняя такая отрешенность привела к атрофированию — почти добровольной полной утере литературой чутья, навыков, разработанных приемов и подходов к исконно литературным проблемам. После методично-систематического устранения, на протяжении многих десятилетий, до последних единичек, выросших на былых традициях, способных на положительную, творческую работы деятелей, и в литературе не осталось кадров, квалифицированно знающих прошлое, его традиции. Так, исключительно чуткий к общественным сдвигам инструмент — литература — нисколько не реагировала на такой глубокий разлом, наметившийся в общественной жизни. Литература не встала на путь серьезных поясков я корен ных преобразований. Она больше озабочена, как и все охранительные органы, замазыванием трещин и зазоров тоталитаризма «пестрыми дешевыми конфетными бумагами». Невозможность удержать напор одними охранительными мерами заставляла одновременно прибегать и к иным средствам. Приходилось создавать видимость напряженной работы но устранению назойливых негативных сторон былого. Однако все усилия с акцентированной последовательностью сводится к внешнему обновлению, при сохранении в неприкосновенности былого внутреннего существа. По истечении годов и десятилетий становится ясным, что эти «наращивания подновлений» были тем же «бегством (топтанием} на месте», и что их главенствующим побудительным мотивом могло быть только то самое публично отрицаемое; неприятие былого, нигилистическое отношение к положительному, творческому, которое так последовательно поддерживалось я проводилось тоталитарным государством. Вся разница исчерпывается выражением: «если не мытьем, то катанием». Мать -земля (почва — общественная среда) в изобилии содержит зародыши любых реальных содержательных прогрессивных тенденций. Если в условиях этой, проводимой с целью з аглушения истинного обновления, упорной, устойчивой подмены реального его видимостью, не наблюдаются случаи с порывами к коренному обновлению,— выхода за рамки тоталитарных штампов 20—30-х годов, это значит, во-первых, что в действительности непеременно начеку и под ружьем остаются все ранее мобилизованные третиро-вания и табуирования того же тоталитаризма. Во-вторых, неприкрыто сохраняется и отстаивается атмосфера решительного неприятия любого радикального изменения в сложившихся отношениях, в т.ч. и к литературному наследию. Даже рискованное приближение к угрожающим пределам, к духовному опустошению не смогли это общество сдвинуть от такого опасного курса.

Все попытки притормаживания внутреннего кризиса — разоблачения культа личности Берии, «антипартийных групп» — эти внутрипартийные политические игры, как показали злоключения периода застоя, были работой вхолостую, той же показухой, внутренне выхолощенными мерами, утешительными лишь в деле отстаивания позиций тоталитаризма. Неудивительно, что такие, кажущиеся мниморадикальные встряски, нисколько не влияли на общее состояние страны, на ход нашей проблемы — преображение литературного дела. Подопечная властей — официозная литература, как и при «культе Сталина», как всегда, озабочена и занята исключительно возведением все тех же абсурдных барьеров на пути органичного развития, ориентацией и приноравливанием пера, единственно, на предельно утопичные, выдуманные тупиковые ценности. Поэтому каждое новое, действительно положительное тут же наталкивался на устрашающее неприятие среды, на ожесточенное порицание. И в жизни, и в печати, и в литературе автоматически активизированы исключительно многошумные, всемерно поощряемые, настырные и до конца «выигрышные», но уводящие от правды и, фактически, от прогресса ложные ходы. Со времени крушения царизма, эта игра превращается во всеобъемлющую несокрушимую систему. В беспросветно политически закабаленной и развращенной самовластием мелкобуржуазной стране строго обязательное и принудительно-административное нагнетание такого абсурда, в супермо-дернизированной («освободительной» «революционной») подслащенной обертке, как и следовало ожидать, дало буйно-тропические всходы. Уже в первые послереволюционные годы специализирующиеся, по благословению тоталитаризма, на негативные (разрушительные) задания силы, в сущности, пагубные, тлетворные, получают абсолютное преобладание, проникают во все клетки и сферы жизни, которые до конца такого наступательного текущего века только и наращивают свои негативные силы и упрочивают позиции. Умер Сталин. Появление коллективного труда Г.Халита, Х.Хисматуллина, Б.Гыйззата — учебника-хрестоматии «XX йез башындагы татар эдэбияты»1 в 1954 г. как бы выражало, в условиях той политической зыбкости, уже и полуофициального признания некоего права татарской общественности на так долго третируемый вузовский учебник литературы, правда, лишь по «допущенным» еще в 20-х гг., по известным меткам Г.Сагди, в строго сверху определенных информационных и идеологических пределах. Именно эти ограничительные (запретительные — негативные) дефиниции преобладали в новом учебнике. Учебник оказался для условий послесталинской действительности скорее заметным откатом даже от тех скромных достижений, добытых уже в учебнике 1947 г. Такие недостатки учебника ныне уже воспринимаются как устрашающее предуведомление о незыблемости в литературоведении укоренившихся запретительных тенденций. Вот почему даже самым незначительным сдвигам в наращивании информации, не говоря уже о теоретических обобщениях, как и прежде приходилось пробиваться сквозь абсурдные препоны. Однако, настали другие времена. В условиях, когда даже верхние эшелоны вынуждены вновь и вновь прибегать к «шоковым» «возрожденческим» акциям, и в сфере культуры все чаще и чаще приходилось демонстрировать подобные же «внушительные уступки» («обновления»). Причем, чтобы инициативу не перехватили «неустойчивые разнородные» (пронародные) силы, приходилось эти «уступки» реализовать руками наиболее надежных ревнителей тоталитаризма. Отказ от позиций недо

1 Халит Г., Хисматуллин X., Гыйззэт Б. XX йез башындагы татар эдэбияты.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1954. пущения доходит до того, что в 1956 г. появляется солидный том «Антологии татарской поэзии».1 Коллектив составителей напоминает, скорее, обычный список прилежных исполнителей очередных дежурных поручений. Видимо, в основном, просто были пущены в оборот материалы изъятой из печати «Антологии» 1939—1940 г., с прибавлением некоторых свежих материалов поэзии военных лет, представленные по требованию редакции самими поэтами-авторами. Вот почему, при всей неординарности издания, в нем преобладают отпечатки тоталитарно-бюрократического безразличия к привлечению и подбору сущностно-добротного материала. В условиях как бы нарочно сколоченного безраздельного разгула в литературе такой обстановки, просветительско-пропагандистская работа проф. М.Х.Гайнуллина по возвращению — публикации и популяризации памятников литературы XIX в. и но разработке их теоретических проблем, вырастает в неординарную для Той среды положительно-целеустремленную деятельность. Всегда он выступает зачинщиком, застрельщиком в актуализации новых проблем. Со второй половины 50-х годов он как бы специализируется по литературе XIX в. В 1957 г. выпускает первый новый учебник-хрестоматию по истории татарской литературы XIX в.2 В 1968 г. появляется его новое, переработанное издание. Издания сборников сочинений К.Насыри (1945, 1953, 1956) З.Хади (1957), Ш.Мухаммедова (1958), З.Бигиева (19(50). Составление теоретического курса истории татарской литературы XIX в. на русском языке3. Неординарная активность. Вершинные достижения своего времени в этой области. В своих трудах он как бы перешагивает за пределы границ, навязанных в 20-х годах; добивается охвата материала, минимум в пределах достижений Г.Рахима, Г.Газиза, на новом, более современном теоретическом уровне. Активным пропагандистом литературы XIX в. он выступает и в повременной печати и на научных конференциях (о К.Насыри — 25, о З.Бигиеве —

1 Татар поэзиясе антологиясе / Тезучелэре haw махсус редакциялэуче-лэре М.Гайнуллин, Х.Госман, Э.Исхак, Ш.Маннур, Х.Мехэммэтев, Э.Юныс, Х.Ярми.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1956. Татар эдебияты. XIX йез.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1957.— 654 б.

3 Гайнуллин М. Татарская литература XIX в.—Казань : Таткнигиздат, 1975.— выступления; о Ш.Марджани, 1943; о Ф.Халиди, 1950; М.Акъ-егет, 1965). Поклонники поэзии получили возможность ознакомиться с образцами творчества А.Каргалыя, Х.Салихова, Ш.Заки, Г.Чокрьш, М.Акмуллы, А.Курмаши, Я.Емельянова, находили выход к произведениям Р.Фахрутдинова, Ф.Карими через его вузовские хрестоматии. Так, в условиях фактически вынужденного закосвевия и оцепенения, при исступленном сопротивлении нигилизма малейшему прогрессу в этом направлении, литература и общественная мысль сумели продвинуться еще на одну шкалу в оформлении своей истории и систематизации литературного наследия. И «культ» сокрушен. И сползаниям карательных органов к засилию над общественностью, кажется, установлен предел. Социализм вымахал в Мировую систему. Даже то губительное пугало, не-переборимое земными силами табу, запрещающее татарской общественной мысли взглянуть за грань революционных лет (1905 г.), кажется тоже слиняло на корню. Даже сами административно-бюрократические работники тоталитаризма, буквально поголовно все специализировавшиеся и на литературной работе, со словами страшного проклятия на устах в адрес «культа личности», кежется ополчились против тоталитаризма и застоя. И татарские интеллектуалы, одопевцы тоталитаризму, и в этом, были солидарны с ними. В действительности же, прекрасно чувствуя, что их «избранничество», их многорадостное благополучие, престижное положение, исключительво все — буйно взошли и могут бытовать именно и только под сенью былого тоталитарного беззакония, литераторы, в массе, оставались на позиции активной борьбы за его увековечение. Поэтому они, былые адепты тоталитаризма, под любой личиной вставали монолитной стеной, исключительно только за отстаивание всех тех заповедных негативных разрушительны:! задач и отношений, сложившихся в послевоенной действительности, ведущих и действительно приведших в наши дни к крушению не только былых культурных традиций, но и всей и всякой духовности. Оказалось, что на этой почве и без специального (целомудренно скрытного) полицеизированного общества, без разнузданного за-силиж карательных:, без крайних бесчинств партийных органов, возможно сохранить все тоталитарные устои и установки. Не только без ущерба, но и во всепрогрессирующемся темпе, под любой модернизированной маской можно проводить все те негативные нигилистические действия по отношению к наследию прошлого и к традициям. Позиции мобилизованных из круга былых активистов «крушителей» культа личности остались непроницаемыми для всех при «культе» третируемых лиц, тем и идей, порой, возможно, в недосягаемой и для времен культа степени. Такие факты чреваты еще более опасными последствиями. При социализме как охранительные меры они как бы имели еще кое-какое общественное содержание. В современных условиях такие тлетворные усердия могут быть лишь выражением распада, разложения, загнивания. Вот так, не только радикальное ослабление, но даже и кажущийся полный распад советских запретов, не превратились в органическую циркуляцию культурного наследия. Произведения даже широко признанных авторов все еще остаются недоступными современному читателю. Как и в дни их появления, местом обитания татарской культуры XIX в. остаются древние рукописи, куда не могут (да и если бы и могли, не хотят) проникать современные читатели, исследователи и досужие любопытные. Ни одна каторга, ни при каком режиме, никогда, видимо, не была так недосягаема, охранялась так заинтересованно и бдительно, как вероятность попадания — выхода материалов за пределы этих рукописей. Впрочем, и такой небывалый успех не смог освободить и нигилизм от необходимости, то и дело, проявить некую «уступчивость»: открыть клапаны, дать отдушину. Так, в 1960 г., к столетию кончины поэта, наконец, появляется небольшой сборник эротических стихов Г.Кандалыя.1 В 1973 г. состоялась защита еще одной диссертации (А.Шариповым) о творчестве Г.Утыз-Имяни. В Уфе в 1979 г. было издано подготовленное в Казани исследование С.Х.Хафизова «XIX йез татар прозасы» («Татарская проза XIX века»).2 Введением в этот раздел литературоведения богатого свежего материала из почти забытых изданий 1890—1905 годов, эта книга как бы стала прологом появившегося в 1985 г. тома истории татарской литературы

1 Кандалый Г. Шигырьлер / Твзучелере Х.Госман Ьэм Ж,Алмаз.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1960. Хафизов Сагыйдулла. «XIX йез татар прозасы».—Уфа, 1979.—

XIX в.1 К 150-летию К.Насыри (в 1975 г.) был подготовлен и выпущен первый за советское врмея двухтомник писателя. Заметным явлением в культурной жизни стало издание подготовленных М.Усмановым избранных сочинений М.Акмуллы (1981) и Г.Кандалыя (1988), А.Шариповым — избранных произведений Г.Утыз-Имяни (1986) и Р.Даутовым — избранных произведений З.Бигиева (1991). Несмотря на неполноту, они представляют большую ценность своей уникальностью как справочные издания. Однако этим их уникальность и исчерпывается. Из-за доминирования в жизни укоренившегося умертвляющего, нигилистического, бюрократического отношения к наследию, издания не стали возрождением авторов и их произведений, не имели полноценного отражения в культурной жизни народа. Несмотря на их кардинальное культурное и эстетическое содержание, в сущности, ими пользуются крайне узкий круг людей — студенты-филологи да специалисты-литературоведы. Такое, только такое отношение потребно и надобно тоталитаризму, имперским интересам и их порождениям, лишь пестрым окрашиванием подновляемым модернизированным вариациям. Отчужденные от народных и национальных гуманитарных, истинно демократичных воззрений, с вожделением ориентировавшиеся исключительно на иллюзорные и примитивные приманки номенклатуры вырождающиеся интеллектуалы, кадры да и поддакивающая им инертная среда — современная общественность, в результате почти вековой муштры, наглухо «запрограммированы» лишь автоматически, как роботы, отвергать все, что не совместимо с номенклатурной бездуховностью.

С начала 70-х годов по долгу службы мы были привлечены к разработке отдельных проблем татарской литературы Х1Хв. За прошедшие годы нам удалось осуществить следующие работы: составление для внутреннего пользования аннотированного указателя биографий, включенных в напечатанные тома «Асар»а Р. Фахрутдинова; по XIX веку участие в подготовке произведений К.Насыри для двухтомника: авторский вариант «Абугалисины», пропущенные части

1 Татар эдэбияты тарихы. Алты томда. II том. XIX йез.—Казан, 1985.— 576 б.

Камарджан и Гульрух»; извлечены из полузабытья и возвращены к новой активной жизни в литературе ряд новых произведений писателя («Тербия китабы» — «Книга о воспитании»; очерк «Сагид» й др.; позже, для «Антологии татарской поэзии», из рукописного наследия писателя, образцов его неизвестных стихотворений); активные поиски новых имен и забытых произведений из рукописного наследия и в старинных изданиях: даже 4—5 остающихся в забвении произведений единственно сносно исследованного Г.Утыз-Имяни; возвращены в литературу имена таких крупных деятелей культуры века, как Т.Ялчыгул, Р. Амир-хан, М-Г.Махмудов, Л.Галиуллин; М.Юмачиков, Г.Махмудов (Петропавловский), Ш.Ибрагимов, М.Мостафа, Ш.Рахма-туллин и др.; по старинным изданиям и из рукописного наследия были извлечены имена и произведения таких значительных поэтов, как Ахметбик, Г.Габделманнан, Г.Тугалбаи, М.Габдерашид, М.Наласави, Г. (Аль) Мухаммедов, Бахави, Г.Халитов, Б.Ваисев, Мухаммедсадыйк и др. (Библиографические сведения по всем этим материалам приводятся в приложении).

В увидевшем свет в 1985 г. II томе «Истории татарской литературы», посвященном литературе XIX века, из 25 разделов 12 написаны нами. В них многие из этих новых материалов были вставлены на свое место в историческом ходе литературного процесса. Значительные из них были включены в антологию1 и энциклопедический словарь2. Они позволили более аргументированно обосновать предложенную нами новую концепцию истории татарской литературы XIX века.

Проявление целенаправленного интереса к литературному наследию прошлого (да и вообще к прошлому, истории) и в современной татарской действительности остается самой неблагодарной работой. Видимо, вся общественность, ее аппаратно-бюрократические и интеллектуальные кадры, в особенности, может уже слегка скрытно, все еще пребывают в недавней, негативно запрограммированной, форме,

1 Татар поэзия антологиясе. I том.—Казан, 1992.—544 б.

2 Энциклопедический словарь Татарстана.—Казань, 1999. нацеленной на неприятие, отвержение традиций, основ своего культурного наследия. Внедрение в эту среду даже самых незначительных, палых крох положительного содержания сопряжены несоразмерными, практически, обреченными трудностями. Поэтому даже те незначительные, лишь случайно сохранившиеся от уничтожения крохи рукописного наследия все еще лежат нетронутой целиной. Представителям каждого Ноколенжя, по личному или должностному увлечению, приходится приближаться к этой, как бы запретной зоне, так или иначе, заново пробиваться. Следы бы:л.ы:х первопроходцев не складываются в некую колею. Даже эти жалкие остатки наследия сохраняют свою первозданную неизвестность. В условиях беспредела всегда, правда, вокруг пасутся легионы (поставленные на «кормление») ревнителей режима «неприятия», призрачные лжеис-следователв:. Их назначение (и вклад) — дополнительной искусственной мешаниной превратить этот табуированный объект если не в мерз ко пакостный бедлам, то в некий головокружительный, умопомрачительный хаос, арену инсценированного разгула некоего чужеродного и неукротимого иррационализма. В такой обстановке нами был привлечен в научный оборот перечисленный комплекс забытых или даже вовсе неизвестных ранее произведений и авторов. Главное затруднение — не в деле их выявления или систематизации, как бы вает при нормально-цивилизованных условиях, а в деле внедрения выявленного материала в печать, в жизнь, в культуру. Везде;, в органах печати, научных кругах и со стороны как администрации, так и общественности, главенствует, скорее, всеиепременное неприятие, неприязнь, враждебность, активная отчужденность. Если удалось достигнуть кое-каких результатов, то лишь исключительно благодаря, в первую очередь, некоторой благоприятности исторического момента и терпеливого, упрямого выжидания и оперативного использования конъюктурных возможностей, то и дело возникающих в результате охватившего страну в эти годы глубоко кризиса.

Планировали в многотомник татарского фольклора включить том да стан ов; (эпоса) в 1984 г. Материала не хватает.

Тут я предложил «Бюз джигит» («Непорочный Юноша») Ба~ хави и «Гариб и Шахсаням» М.Юмачикова и «Чуру-батыр». Чтобы не сорвать план издания, вынуждены были включить и эти новые материалы. В 1986 г. «солидные товарищи» готовили к переизданию «Антологию татарской поэзии» 1956 года. После острой критики подобранного дополнительного материала за крайнюю неадекватность предмету, по требованию времени, согласились на некоторые изменения. За крайне ограниченный, трехмесячный ультимативный срок, за счет ранее подготовленного материала, «Антология.» нами подверглась коренному обновлению. В раздел XIX в. были включены более двух десятков, в основном, ранее неизвестных поэтов. Материалы по творчеству известных поэтов были несопоставимо расширены и обновлены. Сколько бы ни старались недоброхоты, после многолетней задержки, видимо, в связи с переработкой, в 1992 г. обновленная «Антология.» все же увидела свет. Новые обобщения в оценке литературной критики всенепременно встречает подобное же необоснованное единодушное неприятие. Подготовленные материалы по истории татарской литературы XIX в. были написаны мною и попали в книгу лишь по воле случая. К моменту оформления книги руководитель тома профессор М.Х.Гайнуллин, преклонного возраста, был серьезно болен. Лишь два-три раздела и: биографические очерки — наши плановые работы. Большинство же из 12 разделов, представленных в томе, — ранее составленные нами анализы произведений. Они были в срочном порядке отредактированы и предложены редакции в ходе подготовки тома к производству. Правда, и такие вкрапления новых элементов в литературные стандарты режима воспринимаются безынициативной общественностью лишь как подновление бутафории.

Изменения декора и бутафорий не могут существенно подновить содержание вечнозеленого в Российской империи опричничьего режима. Это так же непосильно годам перестройки, как и времени перехода к насквозь криминализированным рыночным отношениям.

Попытка издания первого, единственного на новой графике, более представительного (в 20—25 и.л.) собрания сочинений наиболее яркого и плодотворно работавшего классика татарской литературы Фатыха Карими, подготовленного нами к 120-летию со дня рождения (в 1990 г.), несмотря на повторное новое специальное постановление правительства республики, не смогло появиться и к стодвадцатипя-тилетию. Добились издания книги лишь в 1996 г., и то в заметно урезанном виде. Через подобную же мороку прошла попытка ознакомления современного читателя даже с «миниатюрными» образцами творчества Т.Ялчыгулова (в 2,5 листа) — книжечка увидела свет в 1998 г. в издательстве при религиозном управлении (издательство «Иман»). Такова далеко не культурная реальность литературно-интеллектуального бытия татарского народа. Литературная макулатура «всегда и всенепременно встречает на своем пути исключительно зеленую улицу» и обязательные поощрения. В то время, как государственно-административные силы, правительственные, общественно-интеллектуальные кадры, издательские и коммуникативные структуры как бы подняты на битву, в атаку против целесообразной содержательной пульсации своей, кровной, литературы. Это не результат материальной необеспеченности, не отражение общественного безучастия, безразличия, индифферентности народа к этой области своего бытия. Скорее наоборот, реакция на необыкновенное, неординарное значение (в исторической жизни народа) и активность литературы, которая, в силу исторических причин, совмещает, как бы растворив в себе, и философию, и науку, и искусствознание, политические и социальное учения в их функциональной форме. Поэтому литература играла и играет в жизни татарского народа, как уже отметили, неординарную, исключительно активную роль, выходит на передовую линию в формировании и исторической судьбы, и духовной жизни, и идеологического лица народа как этнической общности. Искусственно вводимая и насаждаемая тоталитаризмом (как раньше самодержавием), ныне уже всеохватно владычествующая монопольная официозная литература выступает антиподом такой активизированной национальной литературы. Как видим, и с этой стороны на не ручную,. с точки зрения тоталитаризма (и самодержавия), «неудобную» литературу идет такое же наступательное давление. Довольно четко рассматриваются истоки, цели и предназначения всего вышеизложенного противостояния естественной научно (логически) выдержанной нормальной пульсации литературной жизни. Усердия тоталитаризма (и пользующихся им сил) ведут (и привели) к единосущему финишу: к выхолащиванию содержательности (видовой сущности) литературы, что оборачивается подменой ее неким суррогатом, эрзацем, которому не дозволяется выход за пределы расхожих общенавязанных идей, приспособленных к скрытным целям тоталитаризма.

Вековечное застойное отношение, безразличие к культурному наследию, со временем превращается в закостенелую традицию как в общественности, так и у культуроведческих кадров. Татарский народ, татарская культура принуждены пробиваться в грядущее, неся груз вот такой антиобщественной, антикультурной «запрограммированности». Вот почему даже оставшиеся от тотального истребления крохи наследия до сих пор не паспортизованы, лежат незатребованные, как бы в ожидании новых катаклизмов и пожарищ, чтоб уже полностью сойти на нет, превратившись в прах.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Татарская литература ХIХ века"

XIX век, век научной-технической и социальной револю ций в Европе и Северной Америке, был временем такого же революционно-переломного обновления и в литературах на родов этих регионов. В то же время, сфера влияния этих коренных обновлений не ограничивается пределами деятель ности лишь одних, втянутых в эпицентр этого процесса на родов. Не только негативные последствия (войны, обнища ние от разгула тенденций накопления капитала и др.), но и раскаты мощного действительного обновления, возможно и в неузнаваемо преломленном, в каком-то отреиженном и ог раниченном виде, не могли не сказаться на определенных сферах жизнедеятельности и контактировавших с ними, и со предельных народов. Одним из таковых был колониальный татарский народ. Наиболее значительное отражение влияния этого обновления у татар запечатлелось в их просвещенчес ких устремлениях и в литературе. Еще в 1790 г. препода ватель татарского языка в Казанской гимназии Исхак Халь фин выступает с проектом создания светского учебного за ведения на татарском языке, подобного русским «главным на 92 родным училищам». В 10-х гг. XIX в. появляется уже с пол дюжины таких проектов.' Однако эти попытки не могли про биться через запреты и препоны самодержавия. Тогда, с на чала 30-х гг. XIX в., намечается (правда, в целом и до конце века в очень робком виде) втягивание татарской молодежи I русские светские и специальные учебные заведения. Так на мечается некий канал беспрестанного возникновения и на копления сил, ориентированных на новые традиции, модер низированных этическо-эстетическими ценностями со циальных прослоек с новыми культурными запросами. Этс скрытная, общественно значимая, пока незаметная устойчи вая тенденция коренного обновления общественной жизни подготавливала в будущем надежную почву для новой лите ратуры. Одновременно под действием тех же импульсов кар динального обновления, безотносительно к просвещенческое тенденции, начинает набирать и наращивать темп устойчи вое действенное обновление и татарской литературы. Подоб ный, практически в то время ненаблюдаемый в иных сфераз общественной и культурной жизни народа успех в обновле нии литературы объясняется ее особой миссией в жизн» татарского народа. В ходе исторических катаклизмов, забив шись в темные закоулки сельских приходских школ, литера тура сохранила живую душу и осталась, поэтому, какими бк скромными ни были успехи, единственным и наиболее уни версальным публичным выразителем симптомов неискорени мой общественной жизни своего народа. И вот она, одна и; первых, встает на стартовую черту и провозглашает наступ ление момента поворота к коренному обновлению... Все ус пехи литературы объясняются ее своеобразием и назначе нием; это были не просто механическое примыкание (при липание) к мощному постороннему движению, не имитация а, в силу своих возможностей, достойное самостоятельногс живого организма творческое переосмысление и усвоение с пользой для себя положительного из того влияния. Вот поче му, на поверхностный взгляд, в этом обновлении преоблада ' Мухитдинов Н.К. Проекты организации средней школы европейской типа / / Вестник научного общества татароведения.—Казань: Издание Домг татарской культуры.—1930.—№ 9—10.—С.120.ющее значение приобретает броский «местный колорит». Од нако углубленный анализ показывает, что этот «местный колорит» нисколько не деформирует, не уш;емляет основ в е дущей, Именно обновленческой тенденции. Так литература вступает на путь нового подъема. В общем ходе развития татарская словесность XIX в. как бы приобретает вид неко его завершенного цикла с этапами формирования процессов, с самодостаточным непреходящим значением. В этом веко вом своем шествии, под напором громады неотвратимо под ступающей непостижимости всего нового, не впа;^ая от этого в бездну беспомощной дезориентированности, непреодоли мого хаоса, разлада, литература сумела активно и выдержан но следовать в русле действенного обновления. Внутренние потенции и былые порывы и приобретения оеЗеспечили л и тературу такой возможностью. К сожалению, недостаточный уровень акцентацни и изученности материа.\ов ХУШ в. не позволяет сегодня сказать что-то категоричное об этих п о тенциях. Правда, «Гарыз-наме» (письмо к царице) Батырши (Абдуллы Алиева, 50-ые гг.), доше^\шие до наших дней наме ки об объеме и проблематике книги муллы Мурата (нач. 70-

X гг.) и др. дают некоторые представления о меткости и ш и роте размаха литературы и на предшествуюп];ем этапе. Не меньшее значение в отмеченных в литературе XIX в. дости жениях имела конечно мобильность, историческая Е[редпри имчивость и в среде широких масс населения, дополнитель но спровоцированная скандальным насг^ждением института «указных» мулл.Подобное наличие и действенное сочетание объективных условий и субъективных способностей, возможностей и при вело к появлению такого логически стройного и наступатель но развивающегося феномена, как татарская .\итере1ту1>а ХГХ в.В ее ведущей прогрессивной части нет ничего несуществен ного — незначительного, иррационального — непонятного, ирреального — нежизненного, сумбурного, вздорно фанта стического — фантасмагорического. Акцентирование внима ния на такие, как правило, неучитываемые свойства этого явления, позволяет четче отметить сущностные сзойства этой литературы. В круговороте калейдоскопа обновленчес 94 кой мировой .штерс1туры татарская, наряду с другими, име ет свой, довольно четко очерченный, рисунок, тон, своеоб разн:ый колорит. Заинтересованная обраиз[енность на злобу дня, яростные наскоки на исторически конкретных о б щ е ственных прстЕвников — «указных» мулл, принципиальная непр»имиримость, и^^еологическая выдержанность, своеобраз ная точность, ясн:ость превращают эту литературу в поэти ческий клич своего времени, в зов истории. На всем протя жении всзка прогрессивная литература остается верной это му своеобразию. Это то магистральное направление, которое привело татарскую литературу к реализму; один из вариан тов содер>жател1.ного, продуктивного преломления кардиналь ного обновления XIX в. в истории и культуре народа восточ ного типа. Как таковая, татарская уштература XIX в. приоб ретает всемирно-исторический интерес. И в истории самой татарской культу]>ы, благодаря достаточной сдержанности в заветах обновления — продуктивного укоренения их в в е -

ковечну»> татарскую культуру, она сумела стать надежным, исправным трамшшяом, стартовой площадкой для восхожде ния литерату1эы в ее «золотой век» — на Исхаки-Тукаевс кий этап. В ^^остижении вершин этого «золотого века» для новой татарской .литературы первостепенное значение име ла именно скрупулезнс» адекватная предварительная обработ ка почвы: и кропотливая подготовка добротного строитель ного матервга71.а.Как видно жз первого раздела нашей диссертации в ф о р ме на )^П1ного докл<ада, исторически сложившееся своеобразие бытования источи аковой базы татарской литератуфы и ее и с ториографии не содействовали ее действенному, адекватно му своей природе функционированию. Между тем, это был стабши>но ориентированны:й на положительное начало сози дателькшЁ век в татарской литерат^фе. С первых своих уст ремлений литература нового века (^^метбик, Г.Утыз-Имяни) отрывается от прошлого этапа — порывает с безысходно стью, беэглесием, анонимностью последней четверти XVIII в.Причем приобретение звонкогласия идет как в направлении приобретения громкозвучия путем усиления высокохудоже ственной :публицистичности (Г.Утыз-Имяни, Г.Курсави и др.).так и за счет гармоннзации эмоциональной окраски и акцен тирования благозвучия стиха (Ахметбик и др.).Недозволяемое в самодержавно-деспотическом режиме проявление и ртстаивание свободы выбора, самостоятельно сти («своеволия») — личностно-гражданского права — в пер вом же десятилетии века встретило сокрушительное, грубое насилие со стороны властей. Организуются открытые трав ля и гонения, провоцируются судебные преследования (Са лим Рамеев, Г.Утыз-Имяни и др.). Многие активные абызы бегут от преследований на Кавказ и примыкают к продолжа телям мансуровского движения.' Многие бежали из страны за кордон — в Туркестан (Г.Курсави), в Турцию, на арабс кий Ближний Восток. В 1808—1815 гг. наблюдается спад дви жения. Во второй половине 10-х гг. казавшееся потухшим движение возгорается с новой силой. Их обновленное т р е бование таково же: (свободное от контроля Духовного собра ния и «указных» мулл) светское образование. Опять на п е редние рубежи выдвигается литература. Возникает стихот ворная сатира, отражающая эпизоды борьбы за светское о б разование («Чистопольское происшествие»). И под Казанью Мухаммед-амин Наласави и Шамсутдин Кошкари создают высокохудожественную язвительную сатиру на именитого консерватора Баязита Фахрутдинова и, читая ее с амвонов мечетей всех близлежащих сел, подняли ажиотаж и броже ние среди населения. Недальновидные, придерживающиеся отсталых взглядов муллы вынуждены были также составить псевдопоэтическое трактатоподобное опровержение чуть ли не в тысячу строк. Новое литературное светило поэт Абуль маннх Каргалый ратует за спаянное объединение новых абызов в, подобную суфийской, организацию. Такая острая вспышка с ее накалом была достаточна, чтобы литература п е решагнула на новый, более «модернизированный» (по срав нению с этапом Г.Курсави, Г.Утыз-Имяни) уровень. И это обновление завершилось без триумфа. Вновь возобновленные преследования расставляют активистов этого поколения по «закордонным адресам» предшественников. Как видим, с о -

' [Р.Фэхретдин]. Тарихтан бер кегазь Вакыт.—1906.—1 сентябрь.крушительные нападки, ужесточенные гонения, преследова ния видных литераторов как активных абызов не смогли сбить литературу с пути обновления и поступательного дви жения в силу созидательной направленности возрождения.Обновление литературы становится необратимым. Уже кс времени первого отлива абызовского движения связанная с этим движением новая литература становится как бы само стоятельным, самодавлеющим явлением. Г.Утыз-Имяни, бу дучи в заключении, продолжает творческую работу. Во пе риод нового подъема движения он не пристал к новому по колению борцов, как бы остался в стороне, однако свою куль турно-просветительскую деятельность продолжал в ранее выбранном направлении. То же повторяется и с А.Каргалы ем. Глубоко лиричные лучшие его малые произведения созда ны в годы второго отлива абызовского движения. Ко времени самого напряженного периода творчества Х.Салихова Е Г.Кандалыя новая литература предстает уже вполне само стоятельным явлением. Это позволило литературе безболез ненно распропгаться со сходяпдим со сцены абызовским дви жением и наступательно продолжать свой победный путь. Вот почему она тут же активно и продуктивно подключается к работе по беллетризации своих приемов, к разработке реа листической речевой фактуры и бытовых ситуативных стан дартов. Таков был путь восхождения к реализму в литературе восточного типа, успешный с первых же попыток.Большое количество материалов литературы XIX в. без возвратно утеряно, немалое (рукописи, документы, книги] пылится на полках хранилищ и библиотек в полной безвест ности. В них скрыты многие закономерности и факты неуч тенных преломлений о ходе векового активного развития Однако наличный и уже изученный материал позволяет ус тановить точный курс развития, его поступь и зигзаги в оп ределенной конкретности.Предстоит очень большая работа по освоению материале! и их научному анализу. Быть может, компьютеризация ар хивного и библиотечного дела сдвинет работу по изученик сохранившихся рукописей с ее заколдованной, почти мерт вой точки. Такая необходимость настала. Этого требует наше бурная эпоха научно-технических открытий. В этом суть цивилизованного отношения к истории художественной куль туры любого народа, в том числе и татарского,. В таком слу чае каждое новое художественное приобретение раскроет свои сокровенные тайны, до сих пор остаюпщеся неизвест ными новые аспекты татарской литературы Х:(Х века.Делая выводы, необходимо сказать, что новаторские и с кания художников слова X I X века послужили благодатной почвой для дальнейшего развития литературного процесса в начале X X века, составллсющего золотук» эпоху знстории. та тарской литературы. Художественно-эстетическое влияние поэтов и писателей XIX века на творчество таких классиков татарской литературы, как Габдулла Тукай, Гаиз Исхаки, Фа тих Амнрхан, Галиасгар Камал, Дэрдмещ, и Сагит Рамиев было огромным; татарская литература начала X X в€!ка смог ла в полную мощь раскрыть свои крылья, идти в ногу с н о вой эпохой, ставить кардинальные пробл.емы, актуальные не только для татарского народа, но и всего передового миро вого сообщества.Таким образом, татарская литература XIX века бьта л и тературой нового Возроясдения, укрепляющей реалистичес кие основы художественного творчества, правдиво изобра жающей историю борьбы родного народа за свободу и н е зависимость, верно определяющей его Ауж:ови;ые и истори ческие корни. В татарской литера']гуре XIX века было уделено большое внимание связям родного народа с восточными и з а падноевропейскими народами.Следовательно, татарские писатели, поэты и мыслители XIX века внесли большой вклад в развитие не толвко худо жественной культуры родного народа, но и мировой литера турно-эстетической мыс;ш.