автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Выдающиеся личности и события в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX в.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Выдающиеся личности и события в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX в."

На правах рукописи

4841¿о•

Буганов Александр Викторович

Выдающиеся личности и события в массовом сознании русских крестьян XIX —начала XX в.

Историко-этнографическое исследование

Специальность 07. 00. 07 этнология, этнография, антропология

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва 2011

2 4 МАР 2011

4841381

Работа выполнена в отделе русского народа Института этнологии и антропологии Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Камкин Александр Васильевич доктор исторических наук, профессор Рогожин Николай Михайлович доктор исторических наук, профессор Пихоя Рудольф Германович

Ведущая организация:

Московский педагогический государственный университет

Защита состоится « » _2011 г. в «_»

часов на заседании Диссертационного совета Д 002. 117. 01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте этнологии и антропологии РАН по адресу: 119991, Москва, Ленинский проспект 32-а, корпус В, 18-й этаж, Малый зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии РАН (Москва, Ленинский проспект, д. 32-а)

Автореферат разослан «_»_2011 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор исторических наук

А.Е. Тер-Саркисянц

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Перемены, которые произошли в нашей стране начиная с 1986 г., привели к кризису существовавшей советской идентичности и вызвали к жизни интенсивные споры о необходимости новой идентификации россиян. В общественной сфере остро обозначилась потребность в обретении интегративных идей. В качестве таковых все более активно стали использоваться этнонациональные и религиозные традиции, историческое наследие.

Та пристрастность, с которой эти споры ведутся, скоропалительность предлагаемых рецептов, заставляют вспомнить, что самосознание народа формируется, выплавляется самим ходом истории, его невозможно вывести лабораторным путем. Точнее вывести можно, но концепт этот останется умозрительным и малоэффективным, если не будет учитывать специфику массового сознания и опираться на коллективную историческую память, традиционные нравственные нормы, ментальные установки и т.д. Поиски идентификации вовсе не должны означать обязательную устремленность к каким-то новым формам, ранее неизвестным и неиспробованным.

В советский период по идеологическим причинам, прежде всего официально навязанного приоритета классовых ценностей, из поля зрения исследователей фактически была изъята тема влияния личности на ход исторического процесса, на формирование общественного мировоззрения. И это при том, что при неразвитости ряда институтов гражданского общества в России, как, возможно, ни в какой другой стране, личностное начало играло в государственных делах ведущую роль (соответственно и преобразования в ходе их реализации могли в значительной степени корректироваться). Историческая наука отошла от непосредственного изучения человека, история человеческих сообществ оказалась без человека. Как не раз сетовал академик Д.С. Лихачев, опасаясь преувеличения роли

личности в истории, историки сделали свои работы не только безличностными, но и безличными, а в результате малоинтересными. Это дало основание Лихачеву в своих последних обобщающих работах поставить вопрос о необходимости возникновения новой науки — науки о человеческой личности

В определенном смысле этот поворот к личности в современных науках о человеке и обществе происходит. Многие ученые отказались от попыток воссоздать глобальные конструкции и переориентировались на изучение не общих для всех, а индивидуальных практик, через которые анализируется специфика той или иной культуры. Интерес к субъективному компоненту в современных науках о человеке и обществе привел к зарождению и развитию микроистории - истории отдельных людей, неименитых и незнатных, а также локальной истории, напоминающей обновленное краеведение.

Практически неисследованный аспект темы личности в истории — влияние выдающихся людей прошлого на формирование национального самосознания. Не случайно сегодня не только многие ученые, но и педагоги, обеспокоены, что из общественного дискурса, школьных образовательных программ почти полностью исключен высокопатриотический материал, исчезла тема национального героя. В этой связи высказываются и пожелания к тематике преподавания: «интереснейшей может быть тема предназначения как отдельного человека, так и целого народа, целой страны...У каждого свое предназначение, данное Божиим Промыслом. Поэтому каждый — человек или народ — должен выполнить свою историческую миссию, умножив те таланты, которые получил»2.

Обращение к комплексу исторических воззрений русских крестьян — большинства населения дореволюционной России — позволит не только приблизиться к пониманию специфики и

[ЛихачевД.С. Русская культура. М., 2000. С. 74.

2 См. напр.: Шамаева С. О воспитании русского национального характера в условиях американизации всей страны // Воронежская беседа на 1999-2000 годы // Воронеж, 2000. С. 139-140,145.

особенностей народной версии отечественного прошлого, но и определить, каким образом идентифицировали себя русские люди.

Объектом исследования являются русские крестьяне XIX-начала XX вв. В течение многих веков они были не только большинством населения России, но и основным хранителем этнических традиций. Во взглядах людей образованных довольно много заимствованного, чужеродного. И распознать этничность, в данном случае русскостъ, бывает подчас весьма нелегко. В громадной же массе простонародья (до революции 1917 г. крестьянство составляло более 80 % нации, и даже сегодня большинство россиян — это их дети, внуки и правнуки) эта самая русскостъ проявлялась самым естественным образом (в том числе и в сфере исторического сознания).

В качестве предмета исследования рассматриваются исторические воззрения и массовое сознание русских крестьян XIX- начала XX вв. Феномен массового сознания в работе трактуется расширительно, включая в себя этнические, конфессиональные, патриотические и социальные взгляды и установки.

Хронологические рамки исследования охватывают, в основном, период XIX в., в особенности, последних его десятилетий, и начала XX в. Это период — до открытого целенаправленного и насильственного разрушения русских народных традиций (после 1917 г.) и, в то же время, относительно близкий для современного человека и обеспеченный массовым материалом.

Данный период был взят за основу, но в ряде случаев делались экскурсы в последующее время — годы советской власти и постсоветской России, чтобы понять: остаются ли (в большей или меньшей степени) выявляемые особенности массового сознания и воззрений чертами сегодняшнего русского народа либо лишь его историей. В других случаях, когда особенно важно было увидеть устойчивость, несомненную прочность каких-либо взглядов или подходов, делались экскурсы в более ранние времена — XVIII в. и древнее.

Территориальные рамки. В силу характера предмета исследования я старался привлекать материалы по всей территории расселения русского этноса в пределах России.

Необходимо подчеркнуть, что сам факт бытования воспоминаний об определенных событиях и личностях служит важнейшим показателем их признания (положительного или отрицательного) в народе. Соответственно установление схожих представлений в различных регионах России свидетельствует о масштабности явления.

Степень изученности темы. Тема массового исторического сознания не являлась предметом специальных исследований в дореволюционное время. Тем не менее, в трудах историков, философов, общественных деятелей высказывались те или иные суждения, так или иначе связанные с вопросами национальной идентичности, связанной, в свою очередь, с определенными трактовками отечественной истории и современности. На некоторых из них, прямо относящихся к теме диссертационной работы, хотелось бы остановиться.

Зарождение научного интереса к русскому народу, его прошлому и настоящему, связано с именами М.В. Ломоносова, Н.И.Новикова, А.Н.Радищева, Н.М.Карамзина и др. Обращение к исторической памяти народа, к «сведениям о своих прародителях», должно было, по мысли Новикова, содействовать укреплению национального чувства.

Изучение отечественного прошлого было центральной темой научной деятельности НДО. Карамзина. В романтико-патриотических памфлетах «О любви к Отечеству и народной гордости» (1802 г.), «О случаях и характерах в русской истории, которые могут быть предметом художеств» (1802 г.) он писал о том, что чувство «мы», «наше» оживляет повествование, а любовь к Отечеству придает кисти историка «жар, силу, прелесть». Вместе с тем, Карамзин выступал за христианское просвещение: «Все народное ничто перед человеческим»; «главное дело», по его мнению, быть людьми, а не славянами.

В начале XIX в. подъем национального самосознания, обогащенного новейшими европейскими идеями, породил декабристов, П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского и «русский социализм» А.И. Герцена, славянофилов и западников. Славянофилы поставили проблему народа как социально-историческую; с ней были связаны вопросы о народности искусства, литературы, о значении просвещения, исторического

знания, приобщения к культуре других этносов1. Сама постановка этих вопросов явилась большой заслугой славянофилов, которая признавалась и западниками, выступавшими в данном случае с тех же позиций. И западники, и славянофилы сходились в вопросе о необходимости изучения исторического прошлого, в оценке роли исторического знания в развитии самосознания народа.

Зарождение славянофильского и западнического направлений общественной мысли самым тесным образом связано с именем П.Я. Чаадаева. В его творчестве странным, на первый взгляд, образом сочетались неприятие исторического прошлого России с верой в ее мессианскую роль, особое предначертание. Скептическое отношение Чаадаева к «пустоте» русской истории коренным образом менялось, когда он обращался к критическим, определявшим ее ход событиям. Таковы были времена Смуты начала XVII в. — «момент беспримерный, пробудивший скрытые силы общества». Это время, по мысли Чаадаева, можно смело противопоставить «пустоте предшествующих веков». Народ, доведенный до крайности, «стыдясь самого себя, издал наконец свой великий исторический клич и ...поднял на щит благородную фамилию, царствующую теперь над нами...»2.

Подобный подход к историческому прошлому исключительно важен в аспекте национального самосознания. Способность народа в максимальной степени выразить заложенные в нем силы и возможности, особенно во времена невзгод, войн, крутой ломки исторической судьбы, выявляют высшую оценочную мерку для характеристики этого народа в историческом процессе.

Впоследствии схожую точку зрения выразил Ф.М. Достоевский, приложив ее, в частности, к событиям русско-

1 См.: Киреевский И.В. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1861. С. 229-281; Куримое A.C. Теоретико-литературные взгляды славянофилов // Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830-1850 годы. М..1978. С.168-238.

2 Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1987. С.142.

турецкой войны 1877-1878 гг. В «Дневнике писателя» за 1877 г. он высказывает знаменательную мысль: «Чтоб судить о нравственой силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую может подняться, когда тому придет срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествующих преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет, неповрежденный, в сердце этого народа»1. Данный подход к оценке национального самосознания исключительно плодотворен. Именно в переломные моменты, периоды войн, вооруженных конфликтов осознание национальных интересов идет наиболее интенсивно.

В XIX - начале XX в. вопросы, связанные с национальным самосознанием в историческом аспекте разрабатывались в трудах

A.C. Хомякова, И.В. Киреевского, А.Н. Пыпина, М.О. Кояловича,

B.С.Соловьева, П.Н. Милюкова, В. Ивановского, П.И. Ковалевского и др.2.

В советское время существенное внимание было уделено теоретической разработке проблемы национального самосознания3. Монографически это понятие впервые осветил

1 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 25. Л.,1983. С. 14.

2 См. : Хомяков A.C. О старом и новом // Русская идея. М., 1992; Киреевский И.В. В ответ A.C. Хомякову // Русская идея...; Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т.1. Спб.,1890; Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Спб.,1894; Соловьев B.C. Соч. в 2-х тт.; Милюков П. Очерки по истории русской культуры. 2 изд. 4.1-3. Спб.,1896-1903. Ивановский В. Патриотическое чувство. Пг., 1914; Ковалевский П.И. Психология русской нации. Пг.,1915.

3 Кушнер П.И. Национальное самосознание как этнический определитель // Краткие сообщения Института этнографии

Д.С. Лихачев - термин употреблен автором применительно к этническому сознанию периода феодализма1. В работах 70-80-хх. гг. по теории этноса Ю.В. Бромлей2 обосновал необходимость включения этнического (национального) самосознания в число признаков этноса (нации). Автор выделил в структуре самосознания общности такие элементы как национальная идентификация, представление о типичных чертах «своей общности», представление о «родной земле» (в том случае, когда речь идет об этносоциальных образованиях), осознание государственной общности3

Значительную часть историографии по теме диссертации составили исторические и этнографические работы, касающиеся общественного сознания крестьянства. Методологические аспекты исследования освещены в работах М.А. Рахматуллина, Б.Г. Литвака, Л.В. Черепнина, М.М. Громыко и др4.

им. H.H. Миклухо-Маклая. VII. 1945; Он же. Этнические территории и этнические границы // труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. T.XV. М. 1951; Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. №. 11; Чебоксаров H.H. Проблемы происхождения древних и современных народов. М., 1964; Козлов В.И. О понятии этнической общности // Советская этнография. М., 1967; К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8; Дробижева U.M. национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография. 1985. № 5.

1 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. М.-Л., 1949.

2 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973; Он же. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М., 1981; Он же. Очерки теории этноса. М., 1983.

3 Бромлей Ю.В. Очерки... С. 193.

4 Рахматуллин М.А. Проблемы общественного сознания крестьянства в трудах В.И. Ленина // Актуальные проблемы истории России периода феодализма. М., 1970; Литвак Б.Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных крестьян первой половины XIX в. // История и психология.

Поскольку в научной литературе советского периода огромное внимание уделялось теме классовой борьбы, с источниковедческой точки зрения весьма тщательно были изучены лозунги, требования участников крестьянских войн в России, крестьянские наказы, челобитные и т.д. На основе этих документов исследовались социальное сознание народа, рост его протестных настроений1. При этом, однако, вне сферы научных интересов оставались традиционные православные представления, определявшие мироощущение большинства русских.

В трудах М.М. Громыко, И.В. Власовой, A.B. Камкина, Г.Н. Чагина, JI.H. Чижиковой, В.А. Липинской, Т.А. Листовой, И.А. Кремлевой, С.С. Крюковой, С.С. Савоскула, Т.С. Макашиной,

М., 1971; Черепнин J1.B. Об изучении крестьянских войн в России XVII-XVIII вв. (К теории проблемы) // Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. М., 1974; Громыко М.М. Культура русского крестьянства XVIII-XIX как предмет исторического исследования // История СССР. 1987.

1 См.: Генкин Л.Б. Крестьянские жалобы первой половины XIX века как исторический источник (по материалам гос. архива Ярославской обл.) // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения. / Сб. статей. М., 1961; Лота Э.С. Жалобы помещичьих крестьян первой половины XIX века как исторический источник // История СССР. 1961. № 6; Кавтарадзе Г.А. Жалобы крестьян первой половины XIX века как источник для изучения их социальных требований // Вестник ЛГУ. №20. 1968; Буганов В.И. Разин и разинцы. М., 1995; Индова Е.И., Преображенский A.A., Тихонов Ю.А. Лозунги и требования участников крестьянских войн в России XVII - XVIII вв. // Крестьянские войны в России XVII - XVIII вв. : проблемы, поиски, решения. М., 1974; Буховец О.Г. Массовые источники по общественному сознанию российского крестьянства (опыт применения контент-анализа при изучении приговоров и наказов 1905-1907 гг.) // История СССР. 1986. № 4; Литвак Б.Г. Крестянское движение в России в 1775-1904 гг.: история и методика изучения источников. М., 1989; Усенко О.Г. Психология социального протеста в России XVII-XVIII вв. Ч. 1-3. Тверь, 1994-1997.

JI.A. Тульцевой, С.И. Дмитриевой, O.B. Кириченко, С.А. Иниковой, Т.А. Ворониной, И.С. Кызласовой, С.А. Фроловой и др. изучение крестьянского сознания в значительной мере опирается на этнографические и фольклорные источники1. Следует упомянуть и о работах фольклористов, также анализировавших исторические песни и предания, правда, прежде всего, как специфические жанры фольклора2.

Работы А.И. Клибанова, К.В. Чистова, Т.С. Мамсик посвящены социально-утопическим представлениям

крестьянства3.

Изучение исторических представлений русских было начато М.М. Громыко, A.A. Преображенским, H.A. Миненко1.

1 Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII-первая половина XIX в.) Новосибирск, 1975; Русские: семейный и общественный быт. М., 1989; Камкин A.B. Православная церковь на севере России: очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992; Воронина Т. А. Русский лубок 20-х—60-х годов XIX в.: производство, бытование, тематика // Российский этнограф, № 5. М.,1993; Чагин Г.Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI-первой половине XIX века. Пермь, 1995; Русские. М., 1999; Русский Север / Этническая история и народная культура XII-XX века. М, 2001; Савоскул С.С. Русские нового зарубежья. Выбор судьбы. М., 2001; Мировоззрение и культура севернорусского населения. М., 2006; Дмитриева С.И. Традиционное искусство русских Европейского Севера / Этнографический альбом. М., 2006; Русские: история и этнография. М., 2008; Русские Рязанского края. Т. 1-2. М., 2009; Очерки русской народной культуры. М., 2009; Фролова A.B. Русский праздник. Традиции и инновации в праздниках Архангельского Севера XX- начала XXI века. М., 2010 и др.

2 См., напр: Соколова В.К. Русские исторические предания. М., 1970.; Криничная H.A. Персонажи преданий: становление и эволюция образа. JI., 1988.

3 Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. М., 1978; Чистов КВ. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967; Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление. Новосибирск, 1978.

М.М. Громыко сформулировала проблему системного исследования народной культуры, определила круг «основных компонентов культуры, подлежащих изучению при реализации такого подхода применительно к русскому крестьянству XVIII-XIX вв.»2 Одним из этих элементов являются исторические взгляды крестьян. В монографии «Мир русской деревни» исследователь посвятила комплексу исторических воззрений русских отдельную главу «Отечество».

A.A. Преображенский на обширной базе исторических источников доказал, что патриотический потенциал накапливался из века в век, что в условиях, неблагоприятных для сохранения исторической памяти из-за недостатка образовательного поля (особенно в средние века), в народе не угасал интерес к воителям прежних эпох за землю русскую.

H.A. Миненко отметила ряд особенностей видения крестьянами прошлого, которое «не мыслилось просто как "время отцов и дедов", но существовало понятие линейного необратимого времени». Все важнейшие события в жизни деревни, общины крестьянское сознание относило, как правило, к вполне определенному году. Основной формой передачи являлась устная. Вместе с тем, крестьянам была известна летописная традиция, историческая информация передавалась из поколения в поколение посредством письменной документации. H.A. Миненко указывает также на знание сибирскими крестьянами ряда исторических трудов.

1 Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991; Преображенский A.A. Помня свое отечество // вопросы истории. 1985. С. 1; Он же. Навечно в памяти народной // наука и жизнь. 1984. № 11; Он же. Патриотические традиции русского народа // Преподавание истории в школе. 1993. № 1; Он же. «Веков связующая нить...» / Преемственность военно-исторических традиций русского народа (XIII- начало XIX в.) М., 2002; Миненко H.A. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986; она же. Живая старина. Будни и праздники сибирской деревни. Новосибирск^

2 Громыко М.М. Культура русского крестьянства... С. 41.

Следует отметить появление двух сборников, посвященных проблемам менталитета в русской истории - в них затронуты темы защиты отечества, зарождения патриотизма в России, отношения к царям в народной среде и т.д.1 В начале ХХГ в. состоялась интересная дискуссия, посвященная специфике и особенностям феномена исторической памяти.2

За последние десятилетия в отечественной науке появились работы, посвященные тем или иным аспектам массового исторического сознания русского народа. Большинство из этих трудов имеют региональный аспект3. Ближе остальных к теме диссертационной работы относится монография О. В. Матвеева. Автором воссоздан пантеон героев кубанских казаков — от крупнейших полководцев общенационального масштаба до казачьих атаманов и рядовых казаков. В этих героических образах, как справедливо утверждает автор, воплотились наиболее типичные черты воинской ментальности кубанцев.

1 Мировосприятие и самосознание русского общества (XIX-XX вв.) / Сб. статей. М., 1994; Царь и царство в русском общественном сознании / Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 2. М., 1999.

См., напр.: Репина ЛЛ. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5; Савельева И.М. Социальные представления о прошлом: источники и репрезентации. М., 2005; Кознова И.Е. Исследование памяти крестьянства как способ познания феномена исторической памяти // Историческое знание и интеллектуальная культура. Материалы научной конференции. М„ 2001 и др.

3 См., напр.: Чагин Г.Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине XIX- начале XX века. Пермь, 1999; Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001; Матвеев О.В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003; Хандожко Р.И. Массовое историческое сознание и историческая наука в СССР 1980-х - 1991 годов («казачье возрождение на Дону» в контексте социально-политических трансформаций эпохи) // Власть, общество и личность в истории. М., 2010. С. 203-220 и др.

В монографии В.В. Трепавлова1 поставлен вопрос, каким образом народы России на начальном этапе формирования многонационального Российского государства воспринимали высшую власть и символ этой власти - российского монарха. Исследователь показывает, как образ Белого царя из повседневной политической практики проникал в народное сознание и фольклор различных народов России. При этом фигура правителя Руси и трактовка института власти обретают устойчивый сакральный облик как в церковной традиции, так и в народном сознании.

В монографии внимательно рассмотрены вопросы христианской символики, связанной со становлением образа монарха, утверждения царской титулатуры в политической и повседневной практике. Пожалуй, впервые в историографии автор устанавливает хронологию появления (не ранее XVI в.) словосочетания белый царь в политическом лексиконе тюркских и финно-угорских народов.

Немало внимания уделено в книге тому, каким образом воспринимали русских и Россию восточные и южные народы. Этническое взаимодействие в ходе присоединения новых территорий к Российскому государству порождало множество стереотипов. Автор показывает, каким образом часть из них изменялась в ходе совместной этнической истории, другие оказывались более стойкими. В. В. Трепавловым точно отмечено своеобразие отражения событий отечественной истории в устной традиции многих народов. Анализ исторической памяти этих этносов проведен ученым на основе сопоставления с народной исторической версией русских. Существенно, что при всех вариациях и трактовках, вхождение в состав России осознавалось как поворотный момент региональной истории и в дальнейшем служило отправной точкой формирования единого российского самосознания.

1 Трепавлов В.В. Белый царь. Образ монарха представления о подданстве у народов России. М., 2007.

Отношение в народной среде к российским монархам изучила саратовская исследовательница Г.В. Лобачсва1, которая провела анализ паремиологических материалов второй половины XIX — начала XX в. с точки зрения отражения в них монархических воззрений русского народа. В 15 сборниках русских народных пословиц и поговорок были отобраны 175 пословичных изречений, в которых содержались суждения русских о монархии и государственности. Выводы Г.В. Лобачевой вполне созвучны полученным нами результатам: даже в канун октябрьских событий большинство подданных Российской империи сохраняли лояльность к царю и царской власти.

Довольно интересную попытку анализа ключевых представлений «картины мира» российского крестьянства предприняла O.A. Сухова. Автор обратился к содержанию социальных представлений и поведенческой практики крестьян на рубеже XIX-XX столетий2. Посредством изучения конфликта ценностей привычной «картины мира» российского крестьянства и нередко прямо противоположных реалий повседневной практики автору воссоздал модель поведенческих и речевых реакций исследуемой эпохи, выявил «следы» изменений ментальных конструкций, определил основные тенденции и особенности этого процесса. O.A. Сухова подчеркивает устойчивые позиции в общественном сознании крестьянства так называемого «общинного архетипа», высокую степень религиозности обыденного сознания, выделяет круг наиболее

Лобачева Г.В. Крах монархического идеала в общественной психологии накануне февраля 1917 года // Проблемы философии, истории, культуры. Межвузовский научный сборник. Саратовский государственный технический университет. Саратов, 1993; Она же. Отражение монархических воззрений русского народа в паремиологических материалах второй половины XIX — XX веков // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1994.

2 Сухова О.А. Десять мифов крестьянского сознания / Очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX- начало XX в.) по материалам Среднего Поволжья. М., 2008.

характерных для крестьянства представлений - об идеальном варианте социальной организации на основе «общинного архетипа»; о Царе, как одной из опорных ментальных конструкций; о войне, как воплощении социального идеала службы государству; о бунте, как о ритуале социального поведения, позволяющим «настроить» властный механизм и др. Все эти конструкции, безусловно, выполняли огромную созидательную функцию, позволяя адаптировать традиционное сознание к изменяющейся действительности.

Вместе с тем, с рядом утверждений автора трудно согласиться. Например, о мифологизированности крестьянского сознания как результате приоритета веры над разумом - точнее, на мой взгляд, стоит говорить не о мифологизированности, а о признании верующими православными людьми реальности мистических явлений. Вряд ли также точно определена «мифологема» крестьянского сознания - «о Воле как синкретичное представление, поглощающее все [подчеркнуто мной - А.Б.] прочие элементы политического сознания». Возникает вопрос - а как же быть с монархизмом - не менее, по крайней мере, сущностным проявлением не только политического, но и народного сознания в целом? Кроме того, выявление автором «присутствия архаики в сознании во всех сферах повседневной жизни» (что, несомненно, в определенной степени имело место в действительности), незаслуженно отодвигает на второй план гораздо более существенные явления массового православного сознания и исповедной практики.

Новыми исследованиями в последние годы пополнилась тема этноконфессионального сознания русских1. Упомянем также

1 Православная жизнь русских крестьян XIX-XX веков: итоги этнографических исследований. М., 2001; Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XIX вв. Этнографические исследования и материалы. М., 2002; Кириченко О.В. Дворянское благочестие. М., 2002; Камкин A.B. Островные монастыри в культурном ландшафте русского Севера // Русская культура на рубеже веков: русское поселение как социокультурный феномен. Вологда, 2002; Розов А.Н. Священник в духовной жизни

сборники секций Рождественских чтений, регулярно издающиеся материалы Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России», публикации в научном православном журнале (единственном в стране) «Традиции и современность», журнале «Воронежская беседа», православном иллюстрированном альманахе «Духовный собеседник», выходящем в Самаре и др.

Целью исследования является выявление тех фундаментальных понятий и принципов крестьянского сознания, на основе которых в народе выделяли конкретные личности, а также изучение воздействия выдающихся личностей и крупных событий на мировоззрение и самосознание русских.

В соответствии с поставленной целью были определены следующие задачи исследования:

— установить круг личностей и событий, влиявших на коллективное народное сознание и сохранившихся в исторической памяти русских;

— показать, какие типы исторических лиц были наиболее популярны и признаны в народе, что именно в характере и деятельности людей прошлого делало их историческими личностями?

— выяснить, какие представления о царях, военачальниках и других оставивших след в истории людях складывались в самой гуще народа, как эти представления с течением времени менялись;

— понять, что крестьяне помнили и знали о личностях, событиях, фактах прошлого и современности, каким образом хранили информацию, как оценивали и воспринимали, так или иначе переосмысливая, услышанное, увиденное и пережитое;

русской деревни. С.-П., 2003; Цеханская КВ. Иконопочитание в русской традиционной культуре. М., 2004; Проблема святых и святости в истории России / Материалы XX Международного семинара исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». М., 2006; Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. М., 2010 и др.

— проанализировать соотношение в народной памяти реальных, достоверных исторических фактов и их подчас совершенно мифологического истолкования.

Источники. Поставленные в диссертации задачи решались на основе изучения обширного комплекса архивных и опубликованных источников. Прежде всего, это три основных больших массива источников различного типа и разного социального происхождения, значительная часть которых впервые вводится в научный оборот: произведения исторического фольклора, агиографические источники и ответы на программы научных обществ Х1Х-ХХ столетий. Использовались также мемуары, документы официального делопроизводства, полевые материалы и др.

Выбор источникового комплекса был обусловлен несколькими причинами:

во-первых, стремлением обнаружить те материалы, анализ которых даст возможность судить о соотношении местной (региональной) и общерусской традиции, о характере взаимодействия национальных, конфессиональных,

патриотических и социальных компонентов массового сознания;

во-вторых, желанием привлечь материалы широкого географического охвата, свидетельствующие о масштабности изучаемых явлений;

в-третьих, обращение к данному источниковому массиву объясняется тем, что большинство документов впервые вводятся в научный оборот, либо использовались ранее фрагментарно и для решения иных исследовательских задач.

Проведенное исследование в значительной степени базировалось на архивных документах. Были изучены:

- ф. 7. оп.1 Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева в архиве Русского Этнографического музея1. Весь архивный фонд по 23 губерниям был проработан по следующим пунктам «Программы этнографических сведений о крестьянах Центральной России»: «Знания крестьян», «Книги, чтение, грамотность», «Вести и слухи», «Препровождение свободного

1 Далее в ссылках на материалы тенишевского фонда АРЭМ будут указываться только номера дел и листов.

времени», «О русско-турецкой войне» и др. Определенную помощь в работе над материалами фонда оказало также начавшееся в 2004 г. и продолжающееся по настоящий день издание документов «Этнографического бюро»'

фонды Императорского Русского географического общества, вобравшие в себя сведения о «простом сельском народе». Прежде всего это ответы на анкеты в рамках программы «Этнографическое изучение русской народности», составленной под руководством Н.И. Надеждина. Были просмотрены документы по 11 губерниям (разряды 7, 9, 14, 15,19, 23, 26,28, 29, 33, 34, 35, 36; ф. 12 С.М. Пономаревой).

- В Российском государственном историческом архиве были изучены ф. 1284 Департамента общих дел; ф. 1281 Отчеты губернаторов; ф. 379 V отделения Собственной е.и.в. канцелярии; ф. 730 Комиссии об учреждении народных училищ; ф. 733 Департамента народного просвещения. Наиболее интересными для диссертационной темы стали ф. 91 Вольного экономического общества, содержащий в себе материалы о деятельности Петербургского комитета грамотности и ф. 1022 (Петрова), в котором собраны исторические предания.

Большой материал по изучению исторического сознания крестьянства дала поисковая работа в семи Государственных региональных архивах:

- Вологодской области - ф. 18 Канцелярии Вологодского губернатора; ф. 17 Губернского статистического комитета; ф. 717 Канцелярии начальника государственного ополчения Вологодской губернии; ф. 438 Директора училищ Вологодской губернии и др.

В научном архиве Вологодского государственного музея-заповедника особый интерес вызвали исторические очерки, «этнографические мелочи», сохранившие свидетельства исторической памяти местного населения в ф. Вологодского общества по изучению Северного края (ВОЙСК)).

1 Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы / Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Спб., 20042008. Т. 1-6.

- Ленинградской области - ф. 189 Петербургского ополчения.

- Московской области - фонды волостных правлений Московской губернии (ф. 815, 581, 705, 795, 8, 683, 378 - в основном, записи мирских приговоров волостных и сельских сходов; к сожалению, этот источник оказался малоинформативным)

- Орловской области - ф. 580 Канцелярии Орловского губернатора; ф. 525 Орловской губернской управы; ф. 3 Орловского губернского по воинским повинностям присутствия; ф. 70 Орловского губернского рекрутского присутствия; ф. 1 Орловского губернского статистического комитета; ф. 78 Дирекции народных училищ Орловской губернии и др.

- Рязанской области - ф. 5039 коллекция краеведческих материалов; ф. 869 рязанской губернской ученой комиссии; ф. 2798 дневник С.Д. Яхонтова и др. Довольно значительный массив историко-этнографических воспоминаний содержится в указателе A.A. Мансурова1.

- Тамбовской области - ф. 105 Дирекции народных училищ; ф. 63 Тамбовского губернского комитета; ф. 4 Канцелярии Тамбовского губернатора; ф.5, 522 Городские полицейские управления. Тамбовское и Козловское; ф. 161 Тамбовского губернского предводителя дворянства

- Тульской области. Соответствующие фонды канцелярий и волостных правлений.

В перечисленных выше фондах региональных архивов наиболее информативными оказались отчеты губернаторов о состоянии губерний, материалы о народном образовании, школах, училищах и, главное, о крестьянской инициативе в деле просвещения.

При изучении крестьянского сознания периодов войн )$Х столетия привлекались материалы РГАДА (ф. 179 документы об Отечественной войне 1812 г.; P. XX, Ф.20 дела военные; P. XXX,

1 Мансуров A.A. Описание рукописей этнологического архива Общества исследователей Рязанского края. Вып. 1-4. Рязань, 1928-1930.

ф. 30 новые дела и др.), РГВИА (ф. 479 Война 1812 г.; ф. 481 Восточная война 1853-1856 гг.; ф. 485 Русско-турецкая война)

Широко использовались в работе устные (фольклорные) источники, прежде всего, исторические песни, предания, былины. В диссертации я опирался, главным образом, на тексты русских исторических песен, опубликованные в четырех сборниках1, представляющих собой сводку печатных источников XIX в., дополненную архивными материалами. В ряде случаев привлекались и другие сборники песен XIX-XX вв.2. Кроме опубликованных фольклорных текстов, привлекались и те, которые удалось обнаружить на страницах периодики, в архивах и записать в экспедициях.

Некоторые записи исторического фольклора, как и другие историко-этнографические наблюдения, были обнаружены в фондах Русского этнографического музея, Русского Географического общества, отдела рукописей Российской публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, Российского Государственного исторического архива, Института Русской Литературы и др. Именно с этой целью изучались также материалы фондов личного происхождения, в основном собирателей фольклора: Н.Я. Аристова (ЛОИИ, ф.8), П.И. Мельникова (в собрании A.A. Титова, ОР РПБ ф. 478; РГАЛИ, ф. 321; ИРЛИ, ф. 95), Н.Е. Ончукова (РГАЛИ, ф. 1366), В.П. Бирюкова (РГАЛИ, ф.1416), М.В. Красноженовой (ИРЛИ, Р. V, кол. 78), Д.П. Ознобишина (РГАЛИ, ф. 1121), Е.В. Барсова (РГБ, ф.17), Д.Н. Садовникова (ИРЛИ, ф.1583), П.И. Савваитова (ОР РПБ, ф. 17) и др.

Поскольку выявление новых вариантов фольклорных произведений не являлось самостоятельной задачей исследования, обнаруженные в процессе архивного поиска записи привлекались,

1 Исторические песни Х1И-ХУ1 вв. М.-Л., 1960; Исторические песни XVII вв. М.-Л., 1966; Исторические песни XVIII в. Л., 1971; Исторические песни XIX и., Л., 1973.

2 Собрание народных песен П.В. Киреевского. Записи П.И. Якушкина. Т. 1. Л., 1983; Т. 2. Л., 1986; Русские народные песни. М., 1988 и др.

в основном, в том случае, когда обращение к ним расширяло наши представления об ареале бытования песен. В работе с фольклорными источниками особое внимание обращалось на сведения о месте, времени записи, социальной среде, к которой принадлежал исполнитель. Для анализа привлекались, в основном, тексты, записанные в крестьянской среде в XIX- начале XX вв. Происхождение их могло быть более ранним, но сам факт бытования позволял использовать их в качестве источника. Я стремился опираться на те фольклорные тексты, бытование которых не было единичным, но напротив, дополнялось наличием схожих вариантов в других российских регионах.

Что касается преданий и легенд, то каких-либо специальных сводных изданий до сих пор не было осуществлено. Поэтому в работе использовались отдельные, довольно разрозненные публикации в сборниках дореволюционного и советского периодов1 (указания на них см. в тексте глав).

Особую группу источников составили публикации об отечественных подвижниках благочестия2. Были привлечены биографии подвижников, которые публиковались в различных духовных изданиях: отдельных брошюрах, в епархиальных ведомостях, духовных журналах («Духовная беседа», «Православный паломник», «Странник» и др.). Наиболее насыщенным информацией (и наиболее часто используемым) стало фундаментальное собрание «Жизнеописаний

отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков», составленное известным агиографом и деятелем Церкви епископом Никодимом (Кононовым). Это фундаментальное издание было выпущено в 1906—1910 гг. Афонским Русским

1 См., напр.: Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. / Собр. М. Забылиным. Репринтное воспроизведение издания 1880 г. М., 1989; Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., 1989 и др.

2 См., напр. : Жития русских святых. 1000 лет русской святости / Собр. мон. Таисия / 2-е изд. Т. 1-2. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991; Жития святых мужей. / Сост. B.C. Русак. Издано Комитетом Молодежи Русской Православной Церкви за границей. Astoria, N.Y., 2000

Пантелеймоновым монастырем, а в 1994 — 1997 гг. издательство Свято-Введенской Оптиной пустыни осуществило репринтное воспроизведение дореволюционного издания в 12 томах1.

В «Жизнеописания...» вошла значительная часть известных на тот период биографий, опубликованных в различных столичных и провинциальных изданиях о не прославленных, но почитаемых подвижниках благочестия [некоторые подвижники, чьи жизнеописания представлены в этом издании, в наши дни уже канонизированы - прим. А.Б.]

Поиск и анализ материала проводился прежде всего под углом зрения взаимосвязи мир - подвижники благочестия. Выбор «Жизнеописаний...» полностью себя оправдал - в 12-ти томах отложился массовый материал о самых разных формах почитания подвижников в народной среде, постоянных контактах мирян со старцами и праведниками и т.д.2

Большую группу источников составили также материалы периодики, как светской, так и церковной. Были изучены журналы («Вера и разум», «Живая старина», «Этнографическое обозрение», «Москвитянин», «Отечественные записки», «Русское богатство» и др.), региональные издания (губернские и епархиальные ведомости).

Привлекались также дневники, путевые заметки, воспоминания, жизнеописания крестьян, историко-статистические описания XIX- начала XX вв. и т.д.

В работе использованы и полевые материалы, собранные в ходе экспедиций (Вожегодский р-н Вологодской области, 1986 г.; Богдановский р-н Грузии, 1988 г.; Касимовский р-н Рязанской обл., 1990 г.; Сапожковский р-н Рязанской обл., 2002 г.) и личных

1 Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 вв. Т. 1-12. Издание Введенской Оптиной пустыни. 1994-1997. Далее-ОПБ.

2 Об использовании «Жизнеописаний...» в качестве этнографического источника см.: Громыко М.М. Жизнеописания неканонизированных подвижников благочестия XIX в. как источник для изучения массового религиозного сознания» // Этнографическое обозрение. 2000. № 6.

поездок автора. Некоторая часть собранных материалов использовалась для реконструкции исторического сознания крестьян раннего периода. Тем самым, полевой этнографический опыт опосредованно влиял на ход исследования.

В ходе экспедиционной работы респондентами были, главным образом, лица пожилого возраста - очевидцы событий первой половины XX столетия. В формировании картины прошлого у людей, родившихся в первой трети XX в., существенную роль продолжает играть устная традиция - ведь их знания, особенно в молодости, почерпнуты большей частью из широко бытовавших в деревне рассказов старших односельчан. Вышесказанное гораздо менее характерно для представителей среднего и молодого поколения, прошедших советскую школу и испытавших на себе сильнейшее воздействие средств массовой информации.

Трудности реконструкции «народной версии» истории связаны в основном с тем, что в воспоминаниях респондентов воссозданию целостной картины мешает «забытое» со временем. Кроме того, обрушившийся мощный поток информации в постсоветский период, непривычный для людей воспитанных на идеологически дозированной информации, довольно часто приводит к неуверенности в оценках прошедших событий.

Информативное богатство всего комплекса источников, как архивных, так и опубликованных, позволило рассмотреть воззрения русских крестьян, их установки и приоритеты в оценке истории и современных им личностей и событий.

Методы исследования. Исследование проводилось на основе сравнительно-исторического метода и комплексного подхода, с позиций историзма, научности и многофакторности. Особое значение имели метод типизации и группировки, историко-антропологический подход в изучении рассматриваемых явлений духовной жизни крестьянства.

В силу множественности и разнохарактерности источников применялся агрегативный метод - сбор разрозненных материалов и фактов из источников различных типов и видов. Анализ материала проводился с точки зрения того, что привносили в народное сознание выдающиеся личности, какой след в памяти крестьян оставили те или иные эпохи и события.

Во время экспедиционных обследований были собраны источники, полученные методом включенного наблюдения и интервьюирования. Они используются в работе для исторических и этнографических ретроспекций. Данное обстоятельство обусловило применение ретроспективного метода, позволявшего продвигаться от фактов и явлений, зафиксированных в наши дни к реконструкциям элементов более ранней культурной традиции.

Научная новизна работы. Впервые предпринята попытка выявить фундаментальные понятия и принципы крестьянского сознания, на основе которых в народе выделяли те или иные личности, а также изучить проблему влияния выдающихся личностей на формирование и становление самосознания русских. В ходе проведенного исследования были также проанализированы особенности народной трактовки прошлого и современности.

Данная постановка проблемы дала возможность более полно оценить развитие самосознания русского народа, понять характер взаимодействия в историческом развитии основных компонентов самосознания - национального, конфессионального, патриотического и социального.

В научный оборот введен большой комплекс документов из архивных и опубликованных источников. Можно утверждать, что создана база данных, содержащая информацию о круге исторических деятелей, выделенных в народном сознании и закрепившихся в исторической памяти русского крестьянства.

Практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по отечественной этнологии, в изучении духовной жизни русского (российского) народа, при подготовке лекционных и специальных курсов, учебных пособий по отечественной истории и культуре, в просветительской деятельности СМИ.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании отдела русского народа Института этнологии и антропологии РАН. Основные положения диссертации были представлены в виде трех монографий и серии статей, одиннадцать из которых опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях. Они нашли отражение также в ряде выступлений и

докладов на международных и всероссийских научных конференциях.

Структура работы Поставленные цели и задачи исследования определили структуру работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, раскрывается степень ее изученности, определяются цели и задачи исследования, характеризуется теоретическая и методологическая база, хронологические рамки исследования, его научная новизна и практическая значимость.

В первой главе «Факторы формирования оценки истории и современности» рассматривается механизм формирования взглядов крестьян на историческое прошлое и современную им действительность. Вплоть до начала XIX столетия для большинства наших соотечественников основным источником информации о прошлом оставался исторический фольклор: былины, предания, песни, легенды. В крестьянской среде сведения о былых событиях продолжали черпать из фольклорных произведений и в конце XIX столетия. Большинство произведений фольклора создавалось в крестьянской среде. Они устойчиво бытовали в народе на протяжении длительного времени, в том числе в XIX в. Каждый из жанров народного творчества, будь то былины, исторические предания или песни, имел свои законы развития, особенности отображения действительности.

Исторические песни сформировались как жанр народного творчества в XVI в. — в тесной связи со становлением единого государственного сознания. Именно объединение Руси, создание Русского государства привели к расцвету исторической песни. Определяющую роль в ее развитии сыграла героико-патриотическая тема. Основное внимание в песнях уделялось внешнеполитической истории, прежде всего, войнам, тем периодам, когда защита Отечества, национальных интересов выступала на передний план.

Предания (или сказания) принадлежат к одной из первоначальных форм словесного народного творчества; их истоками были рассказы о прошлом. По сравнению с песнями, в преданиях более детально воспроизводились факты, отдельные эпизоды прошлых лет. Отображенные в преданиях события происходили, как правило, в тех же местностях, где текст был записан; следовательно, у нас появляется возможность судить о

соотношении местной, региональной и общенациональной традиции. Особенно интересны предания с точки зрения взаимодействия в народном сознании конфессиональных и социальных мотивов.

Если память народа об историческом прошлом сохранялась в основном в устном предании, то информация о современных или недавно завершившихся событиях приобретала первоначально форму слухов. Они являлись для крестьянства основным источником информации о жизни страны и окружающего мира.

Появление слухов свидетельствовало об интересе крестьян к отображенным в них событиям на фоне неопределенной, исходившей из неофицальных источников информации. По большей части слухи носили стихийный характер, являясь непосредственным откликом крестьян и, в том числе очевидцев, на то или иное событие. Слухи, толки, рассказы и воспоминания очевидцев о продолжавшихся или недавно завершившихся войнах, восстаниях, других крупных исторических событиях наполняли жизнь крестьян. Самыми распространенными и всех интересовавшими были слухи о войнах и «даровании» воли.

Увеличение поступающей информации постепенно размывало традиционные представления об общественном устройстве. Под влиянием проникавших в деревню либеральных и революционно-демократических идей менялось отношение части крестьянства к монархии.

Сведения о текущих и недавно завершившихся событиях крестьяне черпали также из доходивших до них официальных документов, из газет. Газеты читали и слушали в трактирах, которые в деревнях долгое время являлись своего рода клубами. О ходе боевых действий крестьяне узнавали также из проповедей священников в церквях. В ряде случаев до крестьян доходили книги и брошюры благотворительных учреждений.

Известия о войне содержались, конечно же, в письмах родных и односельчан с фронта. После окончания войны картина минувших событий выстраивалась на основе рассказов и воспоминаний вернувшихся с войны солдат. Они пользовались среди крестьян большим авторитетом. В процессе чтения и слушания книг, газет у крестьян появилась возможность

сопоставлять вновь почерпнутую информацию с историческим преданием; в результате их знания дополнялись и углублялись. Знания крестьян были «позаимствованы частию из книг, частию через слушание у сведущих людей, через расспросы, из рассказов старых людей».

Со времен Киевской Руси духовный мир русского человека формировался в русле православной традиции. Центрами культуры и просвещения были монастыри. Они хранили историческую память. По мере развития грамотности религиозная литература проникала в народную среду и взаимодействовала с широко бытовавшим фольклором. Традиция чтения рукописной книги восходила к допетровским временам. В XIX столетии она сохранялась в основном в северных губерниях — Вологодской, Архангельской, Олонецкой.

Постепенно все большее распространение в России получала и печатная литература. Книги появлялись в деревне самыми разными путями. В 60—70-е гг. XIX в. сельская книжная торговля в России велась преимущественно бродячими разносчиками товара — офенями или коробейниками. Вместе с книгами они приносили иконы и лубочные картинки, в которых отражались многие религиозные и исторические сюжеты. Порой лубок заменял газеты и журналы, донося до зрителя информацию об исторических событиях.

Дополнительные возможности покупать книги давали отходничество и поездки зажиточных крестьян с торговыми целями. Крестьяне не только покупали книги на базарах и ярмарках, но и брали их почитать у духовенства и сельских интеллигентов — учителей, фельдшеров, агрономов. Целенаправленное же воздействие книжного знания на крестьян было связано в первую очередь с деятельностью школ, училищ, сельских и волостных библиотек.

Инициатива открытия школ, училищ нередко исходила от самих крестьян. Организация и строительство школ, решение всех связанных с обучением крестьянских детей вопросов являлись, как правило, функциями крестьянской общины. Кроме училищ, церковноприходских и земских школ существовали и другие, с большим трудом поддающиеся статистическому учету способы распространения грамотности. Широкое развитие получили так

называемые школы грамоты, возникшие задолго до реформы 1864 г. Данные о них имеются уже в источниках первой половины

XVIII в. Потребность в образовании все более осознавалась в народе, что весьма заметно по многочисленным сообщениям с мест.

Отметим некоторые характерные черты обучения крестьянских детей. Еще в былинное время выучка грамоте и письму полагалась в семилетнем возрасте. Человек, «наученый грамоте», пользовался уважением. Под грамотой в соответствии со славянским и библейским смыслом этого слова разумелась не грамотность в нашем понимании, а священные книги Писания и Предания. Слово грамотей означало человека, умеющего читать по-славянски. Функцию образования— и в информативном, и, прежде всего, в нравственном отношении — выполняли произведения устного народного творчества - былины, исторические песни, предания, легенды, духовные стихи.

Распространению книжного знания немало способствовали сельские и волостные библиотеки. Имеются данные, что уже в 60-е гг. XIX в. народные библиотеки учреждались по инициативе и на средства самого населения. В те же годы довольно значительной была сеть библиотек при церковноприходских школах. Особенно часто по решениям волостных сходов читальни открывались в последнее десятилетие XIX в. Содействие устройству народных библиотек оказывали С.-Петербургский и Московский комитеты грамотности, Харьковское общество распространения в народе грамотности. К работе читален крестьяне относились, как правило, с интересом и сочувствием. Общества отводили землю для зданий, отпускали деньги на строительство и покупку книг. Библиотеки существовали при школах, волостных правлениях, храмах, больницах, училищах.

Имелись и частные крестьянские библиотеки. Чтение литературы было в крестьянской среде достаточно распространенным явлением. Кроме того, ошибочно напрямую связывать чтение книг с действительно невысоким процентом грамотных. В селах было широко распространено чтение вслух. Любовь к книге усваивали, таким образом, не только посещавшие школы и библиотеки, но и неграмотные. В последнее пятилетие

XIX в. широко распространились публичные чтения для народа.

Их популярность отмечали практически все наблюдатели за крестьянской жизнью.

Книгоноши-офени, устроители библиотек и организаторы публичных чтений ориентировались на уже сложившиеся вкусы и интересы народа. В первую очередь крестьяне отдавали предпочтение книгам духовного, исторического, сельскохозяйственного содержания. Во всех слоях русского общества, и прежде всего в крестьянской среде, пользовались популярностью жития святых (согласно анкете владимирских земских статистиков на рубеже XIX—XX вв. 58,8% хранившихся у крестьян книг были духовно-нравственного содержания; из них примерно четверть составляли жития святых). Агиографические сочинения издавна бытовали в тысячах списков, а с введением книгопечатания появилось немало печатных изданий житийной литературы.

Предпочитали сборники чисто русских житий. Жития святых, апокрифы не только оказывали на крестьян религиозно-нравственное воздействие, являясь, по сути дела, «учебниками святости», но давали им также историческую информацию, знания о прошлом. Поскольку с принятием христианства объектами религиозного поклонения (прежде всего, в случае прославления) становились реальные лица русской истории — церковные и государственные деятели, подвижники благочестия -в письменных памятниках находили отражение их жизнь и деятельность, многие события и факты.

Разумеется, интерес к истории удовлетворялся также чтением сочинений светского характера. Постепенно в круг крестьянского чтения входила художественная литература. Чтение было в сельской местности достаточно массовым явлением. Читали не только на Севере и в Сибири (нередко приходится слышать, что интерес к книге существовал лишь в этих регионах), но и в центральных губерниях.

Безусловно, некоторая часть сельских жителей продолжала если не враждебно, то настороженно относиться к обучению гражданской грамоте в деревнях: Отказ от обучения детей грамоте диктовался и трудностями хозяйствования, невозможностью или неумением обойтись без систематического использования

детского труда. Крестьяне боялись, что дети, выучившись, «отстанут от сельских работ», перестанут уважать родителей.

Вторая глава «Авторитет власти» посвящена представлениям крестьян о верховной власти и ее носителях. Народными героями русского средневековья были князья. У истоков русской государственности слово «князь» воплотило в себе представление о политическом лидере. Они были призваны «володети и княжити», быть «заступниками» христианства и Руси. Вооруженная и профессиональная оборона являлась прямой функцией князя и его дружины. Но военно-государственной деятельностью роль князей не исчерпывалась. В Древней Руси власть великого князя и его соправителей имела преобладающее значение и в миссионерском деле русской церкви.

Почитание князей прошло через всю отечественную историю. В коллективной памяти крестьян были известны имена святых князей Владимира, Михаила Черниговского, Александра Невского, Дмитрия Донского и многих других. В их подвигах ценились и личная праведность, и служение народу. Они защищали родную землю. Богоугодность князя заключалась в самоотверженной, подчас жертвенной любви к соотечественникам. В житиях святых — воителей за русскую землю — такая готовность положить свой живот «за други своя» была постоянной и едва ли не главной темой. Отличившиеся в битвах князья быстро становились почитаемыми в народе. Не случайно из 180 первых русских святых 60 были князьями.

Народное почитание князей, как правило, опережало церковную канонизацию — явление типичное для Руси и других христианских стран: признание снизу часто предшествовало официальному.

Следует особо подчеркнуть, что несмотря на привлекательность наиболее ярких личностей из князей, о княжеской эпохе в народе почти забыли. Конечно, в целом помнили, что были на Руси когда-то и народоправства, и князья, которые избирались на вечах и которым веча «указывали путь». Но в народных песнях, посвященных тем далеким временам, не слышно скорби об утраченных вольностях и беспорядочной политической свободе удельного периода. Разумеется, не могло не сказаться и то обстоятельство, что в эпоху ордынского

завоевания великие князья получали ярлык на княжение в Орде из рук ханов, являлись его подданными. Терминологическое словосочетание «великий князь» ассоциировалось в сознании людей с периодом зависимости, территориальной раздробленности. Более того, часть князей были потомками царских мурз и ханов, и в некоторых местностях народ называл князем любого татарина.

В русское средневековье, в княжескую эпоху уходят корни патриотизма. Первые его ростки проявляются уже в конце XIII-XIV вв., когда широко распространяются идеи защиты князем своей отчины, преданности своему городу и местным святыням. В XIV в. заметна потребность в осмыслении и освящении чувства привязанности к родному городу. Найти для этого христианское обоснование было нелегко. По замечанию Г. Федотова опорой в традиции стала «идея малой Родины».

Завершение княжеской эпохи совпадает со становлением государственного мышления. Осознанию государственного единства способствовало создание единого законодательства (Судебники), унификация денежной системы, реформы центрального и местного управления, созыв в середине XVI в. первых соборов. Одновременно шел интенсивный процесс образования русской народности — формировались народная одежда, тип крестьянского и городского жилища, в языке складывался значительный слой общерусской лексики.

По мере христианизации общества и развития государственности народные воззрения на княжескую власть постепенно поднимались до признания великого князя «Божьим слугой», «стражем Земли Русской от врагов иноплеменных и внутренних». На исходе XVI в. великий, старейший над князьями уделов князь стал в глазах народа на высоту царя — «государя всея Руси».

Символом государственности России, воплощением ее религиозной и этнической идентичности, стал, безусловно, образ царя. Деятельность московских князей и царей, направленная на защиту Церкви и родной земли, формировала в глазах русских образ народного и государственного лидера, окружая его ореолом святости. Представления о сакральном характере власти возникли задолго до венчания на царство Ивана IV в 1547 г. Историк И.Е.

Забелин справедливо отметил, что «новый тип политической власти вырос на старом кореню». Народная Русь исстари стояла на служении верой и правдой «Батюшке - государю».

В эпоху раннего средневековья в народном сознании постепенно формируется образ монарха — победителя татар, защитника обездоленных, высшего праведного судьи. Первый среди равных правителей приобретает ореол святости, освящается как Божий Помазанник. Восприятие царя как Помазанника Божия лежало в основе монархизма, тех самых царистских иллюзий, о которых столь много слов и столь скептически сказано в учебниках и научных монографиях советского времени. Народ передавал свою волю во власть воли Высшей, которая наделяла властью Монарха. Но при этом и сам царь осуществлял государственное служение как послушание, отрекаясь от личной воли. В менталитете русских государей понятие власти основывалось на ее божественном происхождении и на законности престолонаследования «от отцов и дедов». Линия наследования престола считалась непрерывной и в народной памяти; когда в фольклоре провозглашали следующего царя, под ним, само собой, подразумевался сын. Особенностью воззрений русских было глубоко укоренившееся семейное, родственное отношение к царю.

Вероисповедная идентичность большинства русских основывалась на образе православного монарха. Отношение к царю как к радетелю о народных интересах основывалось также на вполне практических интересах и расчетах крестьянства, лежавших в сфере социальной. В народе постоянно жили надежды на более справедливое устройство общества, и прежде всего решение вопроса о земле. Взгляд этот вполне соответствовал определенному типу государственного сознания русских крестьян, отличавшемуся от воззрений господствующих классов. Если дворяне, в большинстве своем, понимали государство как установление сословно-иерархическое, дававшее им значительные привилегии, то в народной среде государство мыслилось как царство социальной справедливости. Соответственно и отношение к царю принципиально разнилось: для господствующего сословия царь был первым дворянином страны, в глазах же крестьянства он — защитник народа от

плохих бо яр и помещиков. И именно к царю, как к Божиему избраннику и первому лицу государства были устремлены надежды низов. Характерно, что вера в монарха как в защитника народных интересов распространялись и на других представителей династии, прежде всего цариц.

Как показывают имеющиеся в нашем распоряжении источники, образы Ивана Грозного, Петра Великого, Александра I и Александра II оставили наиболее значительный след в памяти русских. Разумеется, это не означает, что правление других царей и цариц ускользнуло от народного внимания.

Чем дальше уходили в прошлое времена Ивана Грозного и Петра, тем больше эти правители почитались в народе. Общая тенденция к идеализации этих монархов не исключала, впрочем, и некоторые различия в их изображении, восходившие к началу XVIII столетия: если Иван IV оставался преимущественно абстрактным образом сурового государя, то Петр наделялся самыми живыми человеческими чертами - останавливался на ночлег в простой избе, рубил дрова, крестил дочь хозяина и т.п. Сохранившиеся в XIX в. отрицательные оценки этих царей либо были связаны с особенностями исторического развития отдельных регионов (подавление Иваном Грозным новгородского и псковского сопротивления), либо объяснялись религиозными мотивами — в частности, неприятием Петра в старообрядческой традиции.

Основными вехами в царствование Александра I — и основными фольклорными сюжетами — стали Отечественная война 1812 г. и смерть императора. В восприятии этого монарха крестьянином XIX столетия вполне умещалась совершенно «невмещающаяся» в сознание большинства сегодняшних русских коллизия: победитель Наполеона, властелин Европы (а в то время, значит, всего мира) уходит из мира и становится старцем Федором Кузьмичем, искупая тем самым (так считали в народе) грех причастности к убийству своего отца, императора Павла.

Необычайно популярен в народе был Александр II — Царь Освободитель. Надежды на волю постоянно воспроизводились в крестьянской среде, и неудивительно, что 19 февраля 1861 г. оставалось памятным рубежом в общественном сознании. Гибель царя произвела на общество огромное впечатление. Большая часть

крестьян поддерживала официальную версию о покушавшихся на Александра II как о злодеях-цареубийцах, антихристах. Убийство императора расценивалось как месть дворян царю за его намерение отобрать у дворян землю и безвозмездно передать ее крестьянам. В памяти потомков отложилось и непосредственное участие Александра в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., когда император провел 8 месяцев в действующей армии, от перехода Дуная до падения Плевны.

В конце XIX — начале XX столетия народные взгляды на русских самодержцев трансформировались особенно быстро, все более отдаляясь от безоговорочного почитания. Если образ царя в фольклорных текстах сохранял достаточно абстрактный мифологизированный характер (в фольклоре XIX в. мифологичность была скорее стилистической жанровой особенностью, позволявшей придерживаться обобщенного фольклорного прототипа), то в реальной жизни верховный носитель власти оценивался взвешенно, а порой и излишне критически. В меньшей степени это расхождение между фольклорной традицией и фигурой реального монарха было свойственно восприятию Александра III. Гораздо заметнее размывание монархического идеала сказалось в отношении к последнему царю династии Романовых Николаю II.

Несмотря на отмеченные тенденции, следует констатировать: вплоть до Октябрьского переворота 1917 г. большинство россиян воспринимало носителя верховной власти позитивно, в народе продолжали бытовать традиционные представления о царе-батюшке. Государственное устройство мыслилось однозначно в форме монархии, причем монархии абсолютной («Нельзя земле без царя стоять»). Вплоть до 1917 г. пропаганда федеративного строя не встречала сочувствия основной массы крестьян ("Царство разделится, скоро разорится", — говорили они), идеи цареубийства тем более не находили отклика в народе. Тем не менее исторический ресурс монархизма как мировоззрения по мере ослабления веры в народе все более и более исчерпывался.

Третья глава «Авторитет духовной личности» посвящена отечественным подвижникам благочестия - церковным иерархам, монахам, священникам и праведникам-мирянам в сознании

русского человека. Народную трактовку их жизни и деятельности определял конфессиональный фактор, составлявший сущностную основу формирования единого русского самосознания.

Память о великих подвижниках прошлого опиралась на богатую книжную и устную традицию. Издавна, с допетровских времен в народной среде в тысячах списков бытовали агиографические сочинения, а с введением книгопечатания появилось немало печатных изданий житийной литературы.

По смерти великих подвижников прошлого происходило открытие их мощей, явление чудотворных икон. В честь этих новоявленных угодников Божиих устанавливались новые праздники в Русской церкви — сначала, как правило, местные, а затем, если границы почитания расширялись, то и общерусские.

Идеал православного подвижника формировался в течение многих веков. В монастырях допетровской Руси создавался и окружался ореолом благочестивой легенды образ инока, посвятившего себя служению Богу. Монастыри в русской истории никогда не могли совершенно обособиться от народной жизни. В раннем средневековье они были культурными центрами страны, иноческая жизнь в общежительных монастырях и скитах была наполнена единством общегосударственных и религиозных задач. Уже к началу XVI в. многие монастыри настолько прочно вросли в ткань государственной жизни, что неизбежно вовлекались во вполне мирские политические и социальные заботы. Однако, этот, казалось бы пагубный для монашества процесс обмирщения вовсе не уничтожил его здоровые силы.

Из столетия в столетие переходила память о святых Земли Русской. К заступничеству великих праведников призывали в тяжелые для Отечества моменты. Со времен Киевской Руси чтили Преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских. Учитель и ученик первыми показали русским людям путь полного отречения от прелестей мира, путь новой, святой, христианской жизни. Во многом благодаря этому уроку русский народ усвоил себе аскетическое, чисто монастырское понимание христианства. Общерусский масштаб поклонения киевским святым вмещал в себя и особенности местного почитания.

Немеркнущим в памяти народной оставалось и остается имя Сергия Радонежского. Еще при жизни Сергий почитался

величайшим из пророков, имел высочайший нравственный авторитет. Русское воинство считало преподобного Сергия, вдохновителя великой победы на поле Куликовом, своим особым покровителем. Он вошел в русское сознание и как миротворец -увещевал князей, грозил карой Божией за раздоры и междоусобицы, и как усердный христианин-молитвенник, и как великий делатель. Сергия называют «отцом истинного монашества» за то, что он способствовал возвращению в русские монастыри общежительного устава1. Сергий, а в дальнейшем и многие Другие подвижники, сами выполняли всю крестьянскую работу, расчищали леса под огороды и пашню, строили церкви, монастыри, оказывали помощь крестьянам, а миссионерскую деятельность нередко ставили впереди монашеской.

Память о митрополите Филиппе (Колычеве) привнесла в самосознание русских понимание гражданского долга как готовности самоотверженно отстаивать правду и государственную пользу, невзирая на последствия. С именем патриарха Гермогена русские люди, не только современники Смутного времени начала XVII столетия, но и в последующие века, связывали организацию сопротивления поляко-литовцам. Религиозным деятелем государственного уровня остался в народных воспоминаниях и Митрофаний Воронежский, который в начале правления Петра Великого оказался в гуще бурных событий и инициатив. Множество людей стремились в Задонск, привлеченные славой о святости, духовной мудрости, неустанном проповедничестве свт. Тихона.

Совершенно особым духовным феноменом стало старчество XIX в. Безусловно, прав был историк Русской церкви A.B. Карташев, когда говорил о том, что секуляризационное давление императорских правительств только на опыте проверило необыкновенную живучесть русского монашества и даже повело к

1 Последние исследования, вопреки распространенному мнению, убедительно показывают, что Сергий не был первым в Северо-Восточной Руси основателем общежитийных монастырей. И тем не менее в массовом сознании считался таковым. См.: Великие духовные пастыри России. M., 1999. С. 185, 188-189.

новому его расцвету. «Отобрание земельных владений и закрытие части монастырей побудило в монашестве энергию трудового приспособления и даже послужило толчком к духовному его возрождению в форме прославленного старчества. Перефразируя известное изречение "Петр бросил вызов России, и через 100 лет она ответила ему явлением Пушкина", можно сказать: "Петр бросил вызов русскому монашеству, и через 50 лет оно ответило ему явлением святителя Тихона Задонского, старца Паисия Величковского, еще через 50 лет — св. Серафима Саровского, через новые 50 лет — святителей Феофана Затворника, старца Амвросия Оптинского и целого полка оптинцев"»1.

В духовном и историческом смысле старчество повторило путь русского монашества — уход из мира и возврат к нему через любовь. В XIX в. духовная жизнь не только русского монашества, но и многих мирских людей разных сословий была тесно связана с возрождением и расцветом старчества. Не только простой народ ходил на поклонение к старцам. Верующая интеллигенция жила под их руководством и духовным окормлением. Наивысшего развития старчество достигло сначала в маленьких монастырях центральной России, а затем в исключительной жизни прп. Серафима Саровского и старцев Оптиной пустыни.

Воздействие на духовный мир русских людей Серафима Саровского и оптинских старцев — наиболее известные, но далеко не единственные примеры религиозного подвижничества XIX столетия. Практика духовного окормления мирян старцами-подвижниками охватывала всю Россию. К ним устремлялось множество людей, чтобы получить помощь и духовный совет по различным вопросам христианской жизни. Именно эта постоянная взаимосвязь старцев с мирянами позволяют выделить едва ли не главную особенность русского старчества — народность.

Обращение к жизнеописаниям отечественных подвижников позволяет утверждать, что помощь миру являлась одной из форм монастырского послушания. Некоторые монахи вели обязательный [подчеркнуто мной — А.Б.] прием мирских посетителей. За дальностью российских пространств немалую

1 Карташев A.B. Очерки по истории русской церкви. Т. И. М., 1991. С. 320.

роль в духовном воздействии на мирян играла переписка со старцами, которая нередко становилась достоянием не только ее участников-корреспондентов. Широко расходились в народе пророчества старцев о грядущих судьбах России, особенно, в преддверии потрясений начала XX столетия.

Жизнеописания подвижников сохранили многие их высказывания, Цоучения и наставления, предсказания и пророчества. Чему же они учили и что привносили в сознание русских людей? Выше всех остальных человеческих качеств старцы ставили смирение. Ко всякому делу, наставляли старцы, следует относиться добросовестно. Любой труд должен опираться на то, что св. отцы в своих писаниях называют «хранением совести». Свят. Антоний Воронежский призывал быть снисходительным к слабостям других: «Кто строг к себе, тот снисходителен к другим, а кто снисходителен к себе, тот строг к ближним»1. В советах и наставлениях праведников были видны и глубокое знание аскетических писаний, и участливое понимание повседневной жизни мирян. Часто учение и наставления подвижников-старцев относились к подвижникам же, но они имели большое значение и интерес для любого человека, заботившегося о своем спасении. У монашествующих и мирян при различном внешнем устроении была одна и та же цель — стать истинными христианами; для этого требования к тем и другим также одинаковы, ибо един Господь, едина вера, едино крещение (Еф., 4,5).

В поучениях старцев, их воздействии на своих духовных чад, да и просто приходивших, отчетливо проявились характерные особенности православной антропологии. Православная антропология исходит из того, что «мы боги по призванию и можем быть богами по приобщению» в процессе достижения обожения. В христианстве понимание ценности личности связано прежде всего с жизнью духовной, которая у христианина сосредоточена не в человеке, а в Боге. Соответственно и отношения, которые возникают между

1 ОПБ. Декабрь. Т.1. С. 532.

человеком и Богом, выражают оценку личности с трансцендентных позиций1.

Следует особо подчеркнуть, что многие монастырские послушания так или иначе были связаны с миром - одни монахи оказывали помощь бедным вдовам и сиротам, другие занимались воспитанием крестьянских детей. Необходимо упомянуть и о тех подвижниках веры, которые миссионерскую деятельность ставили впереди монашеской. Многие из них оставили добрую память среди инородцев.

В представлениях простых людей подвижник был строгий постник, страннолюбив, благочестив, кроток, обходителен. Даже простое перечисление этих качеств не оставляет сомнение в том, что в лице скромного и доброго инока скрывалась великая нравственная сила. Не могли остаться незамеченными набожность самих подвижников, их хождения на богомолье.

Широко распространенным явлением была благотворительная деятельность духовных пастырей - раздача милостыни, сборы пожертвований и т.д. Труды и послушания подвижников, их усилия по сбору пожертвований пробуждали в народе не только молитвенный дух, но и сочувствие к нуждающимся.

Молва о святой жизни и прозорливости отдельных подвижников укрепляла православное мироощущение в обществе, стимулировала паломничества в монастыри, к известным старцам. Контакты верующих со старцами были постоянным явлением всех регионов России. При этом потоки богомольцев находили известного подвижника там, где он стремился укрыться от многочисленных посещений, часто меняя место жительства. Ведь подвижники сами укрывались от славы человеческой и объявлялись лишь по духовной нужде, для служения ожидавшему их наставлений народу.

Как ни избегали подвижники мирской молвы и славы человеческой, их деятельная жизнь не оставалась тайной для окрестных жителей, ведь совершалась она в самой гуще народной жизни. Можно сказать, что убегая от славы, праведники не смогли

1 См.: Симонов В.В. Церковь - Общество - Хозяйство. М., 2005. С.432.

избежать ее. Это была слава духовного подвига и огромного морального превосходства перед простыми смертными.

Довольно часто сохранялись непосредственные связи между ушедшими из деревни ради духовных подвигов людьми и их родными селениями. Случалось, что известия о подвижнике-земляке порождали новую религиозную инициативу. Обаяние личностей подвижников, исцеления по их молитвам немало способствовали известности тех обителей, в которых они подвизались.

Отметим также различные формы крестьянской помощи тем, чьи религиозные подвиги совершались вблизи сел и деревень. Окрестные крестьяне доставляли подвижникам пищу, помогали в устройстве маленьких пустынек. Иметь поблизости от себя подвижников, чтобы воочию видеть людей живущих по-Божьи, являлось естественной потребностью народа.

Несомненными показателями народного отношения к праведникам становились их похороны и почитание могил. Тысячи облагодетельствованных ими придавали похоронам ту известность, которой нельзя было избежать и которая достигается только чистой и подвижнической жизнью на пользу ближним.

Количество присутствовавших на похоронах — показатель, конечно, довольно условный. Точные подсчеты не велись, и все же те цифры, которые осели в источниках, несомненно, свидетельствуют о массовом характере посмертного почитания праведников, несмотря на трудности, связанные с плохой доступностью известий о кончине, дальностью расстояний до места похорон и могил и т.п.

Почитание памяти праведников зримо выражалось в отношении народа к месту их погребения. Над ним устраивали надгробие, место огораживали, строили сруб в виде гроба-раки. Ее покрывали пеленами, платочками с вышитыми или нашитыми на них крестам. Если средства позволяли, над гробом возводили часовенку, куда приходили верующие помолиться.

На могилы праведников люди приносили много образков (икону, кроме креста, часто ставят и на обычной могиле, но на могилах лиц святой жизни их ставили в большом количестве). Широко существовал (и в наши дни, судя по экспедиционным материалам продолжает существовать) обычай брать землю с

могилы подвижника и масло из лампадки от его гроба. Народ верил, что через земные вещества, соприкосновенные с гробом подвижника, Господь дарует Свою благодать для врачевания немощных.

Наряду с иконами при могилах нередко бывали и изображения самих праведников. Этими изображениями украшали крестьянские избы, где они размещались вместе с иконами и портретами Государей.

На могилы приносили лепту, т.е. различного рода приношения: трудовые копеечки, свечи, деньги, хлеб. Особенно торжественно совершалась память в день преставления подвижника или в день тезоименитства. Совершали соборную заупокойную литургию на могиле, затем шло отправление панихид, заказываемых посетителями.

Имена подвижников заносились в помянники. На могилы приходили за исцелением от недугов и болезней. Люди верили, что почивший причислен к лику святых и вместе с ними молится за них, а ведь по молитвам праведника Господь даст исцеление. В тех случаях, когда молитвенное обращение к праведнику отзывалось благодатным ответом, народная память о нем особенно укреплялась.

Могила неведомого, незримого миру и не прославляемого миром человека влекла к себе многих, пробуждала молитвенный дух. И в глазах людей это было первым доказательством святости погребенного. Верили, что Господь и по смерти прославляет почивших и их могилы. Приходя на могилу подвижника, чтили не землю, не кости погребенного — в этом праведнике чтили Бога.

Поток русских людей к праведникам при их жизни, а после смерти к их могилам, говорит о том, что отечественные подвижники были достоянием народа. Их труды и подвиги доказывали, что не только в монашестве обретались здоровые силы, но и то, насколько сильны были религиозные устремления во всех слоях народа. Ведь для каждого христианина важнейшее значение имел вопрос о применении высоких истин христианства в жизни. Паломничество к подвижникам давало возможность увидеть, как именно христианские истины применялись или применяются на деле обыкновенными людьми в обычных

условиях нашей жизни. Особое значение в этой связи приобретало подвижничество людей своего сословия.

Наряду со старцами-монахами, «добрыми пастырями» на приходе православную атмосферу в русской деревне поддерживали сельские подвижники — старцы-праведники в миру. Большинство из них были простецами, не имевшими богословского образования. По представлениям крестьян, таким людям их жизненный путь открывался свыше — являлся ангел, который возвещал будущему старцу волю Господа — не ходить в монастырь, но служить людям в миру. Считалось, что через свои религиозные подвиги подвижники обретали благодать и прозорливость.

Большинство старцев в миру, как и монастырские подвижники, сначала отдалялись от мира, но затем в него фактически возвращались. Крестьянский мир испытывал потребность в праведниках. Некоторые старцы в миру после долгих лет религиозных подвигов принимали монашеский постриг.

Жизнь старцев в миру мало чем отличалась от жизни их соседей по селу; если они не были келейниками, селившимися в отдалении от деревни, то обрабатывали свой надел от мира и тем кормились. В угоднике Божием село обретало пастыря, исцелителя, утешителя в душевных скорбях, нравственный ориентир. Старцы собирали вокруг себя тех, кто хотел жить по правде Божией.

С феноменом старчества в миру было тесно связано такое хорошо известное в русской деревне явление как собеседничество. Как духовные наставники старцы истолковывали и разъясняли слушателям библейские сюжеты, многие вопросы православного благочестия. После смерти старца его бывшие собеседники поддерживали предание о нем. Традиции старчества в миру сохранялась и в советское время.

В дореволюционной России был широко распространен еще один тип людей, неизвестный или малоизвестный тогдашней Европе - так называемые Божьи люди. Понятие это было довольно общим, довольно часто оно включало в себя и юродивых, и блаженных, и старцев. Однако, в отличие от старцев, которые, как правило, были монахи и несли возложенное на них

послушание в монастырях, Божьи люди преимущественно странствовали, призывая к покаянию. Между Божьими людьми встречались и монахи, и миряне. В народе верили, что они вещают людям волю Божью.

Особое место в сознании русских людей занимали юродивые во Христе. Большинство окружающих не постигало их подвиг, ведь их борьба с грехом резко отличалась от обычно практикуемой. В отличие от большинства людей, юродивые думали не о том, чтобы снискать себе любовь и расположение, оставить добрую после себя память, а о том, чтобы прожить жизнь без малейших уступок неправде. Свою действительную нравственную высоту они скрывали от окружающих. Как заметил митр. Вениамин (Федченков), в противоположность грешникам, носившим личину святости, юродивые были святыми, носившими личину грешников 1.

Высоко почитались в русской деревне не только религиозные подвижники, но и просто люди честной и праведной жизни, добросовестные труженики - крестьяне, учителя, врачи и т.д.. К ним вполне применимы слова старца XX столетия о. Павла Груздева: «Можно в монастыре быть грешником, можно уединиться в пустыню и не получить спасения, но можно жить в обществе среди людей и исполнять обязанности своего звания, быть благочестивым человеком и наследовать вечное спасение»2.

Память о праведниках поддерживалась устной традицией, широким бытованием агиографической литературы, контактами с подвижниками в текущей жизни, почитанием памяти о них после смерти. В них чтили личную святость, неутомимое служение людям. Их предсказания и пророчества передавали из уст в уста. Иметь живой образ святости было действительно духовной потребностью, отрадной для народа. Подвиг святого подвижника веры имел колоссальное и первостепенное значение для воспитания народного самосознания.

1 Митрополит Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох. М.,1994. С. 203.

2 Последний старец. Ярославль, 2004. С. 499.

В четвертой главе «Война и воинство в народном сознании» рассматривается отражение подвигов героев и полководцев, битв и сражений в представлениях крестьян.

Первыми героями в русской истории стали былинные богатыри — Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Микула Селянинович и др. В их образах воплотился идеализированный тип народного лидера. Русским людям, как и любому другому народу, всегда были нужны герои; чем больше их в старине, тем обеспеченнее мир в настоящем. Со временем богатыри стали «идеальной учительной конструкцией национального типа в его героическом варианте»1.

Общерусская эпическая традиция постепенно складывалась на базе локальных традиций тех мест, откуда люди переселялись на новые земли. Учитывая длительное бытование былинного эпоса, важно понять, какими качествами наделялись богатыри. Ведь эти качества входили в народное сознание, формировали национальный характер.

Илья Муромец представал безупречным воином — слугой народа, выражением идеальных представлений о народном герое. Крестьянские черты Ильи особо и любовно обрисованы в былинах. Кроме служения родной земле, православного благочестия, былинные герои отличались отсутствием тщеславия, корыстных побуждений, личного честолюбия, стремления к власти. В бранных подвигах русских богатырей этническое начало тесно сливалось с конфессиональным. Их богатырство, проникнутое идеей православного служения, было формой церковного послушания. Илья Муромец становится заступником князя Владимира перед «татарскими» набегами. Впоследствии на основе этого мотива заступничества в историческом фольклоре и народном сознании будет постоянно проявляться внутренний конфликт: народный герой — правитель.

В массовом сознании русского народа всегда высоко ценились полководцы и военные герои, добывавшие славу России и проявлявшие боевые и героические качества русских людей. В

1 Балашов Д. М. Эпос и история (к проблеме взаимосвязей эпоса с исторической действительностью) // Русская литература. 1983. № 4. С. 104.

истории России войны и вооруженные конфликты были довольно частым явлением; за все дореволюционное время с трудом можно отыскать несколько мирных периодов, длившихся более десяти лет. В военных противостояниях ярко проступали черты личности как выразителя народного духа. Неудивительно, что подвиги русского воинства, освящались как господствующей Церковью, так и народным сознанием.

Историческая память Нового и Новейшего времени опиралась на героическую традицию Средневековья, сущностной чертой которого являлось представление о служении как о высочайшей добродетели. Яркие личностные качества ( воинов особенно) проявлялись на государевой службе. После создания регулярной армии в начале XVIII столетия дело защиты Отечества постепенно переходит от царя к выдающимся полководцам.

Подвиги военных героев порой больше следовали за фольклорной традицией, нежели за их реальной биографией. Характерно, что для возведения того или иного лица в ранг народного героя, вовсе не обязательным являлось «простое» происхождение.

По глубокому народному убеждению для успеха любого начинания, в том числе и военного, необходимо было снискать Божью помощь. Естественно, что русские — сначала солдаты, а затем, по их рассказам, и крестьяне — знали о набожности своих героев, ценили ее.

Крупнейшие полководцы прошлого - A.B. Суворов, М.И. Кутузов, М.Д. Скобелев и др. - считались у русских выразителями воли Божьей, которым была известна «Планида небесная». В песнях суворовского цикла очень сжато изображались военные события, в центре внимания оказалась личность полководца. При этом значение деятельности героя, практически все свои кампании проведшего за пределами России (с Турцией — 17871791 гг., с Наполеоном — 1799 г.), в соответствии с логикой народного мышления расширялась до общенациональных масштабов (причина вероятно в том, что наши многочисленные войны с турками, хотя и диктовались в значительной мере государственными интересами России выйти к берегу южного

моря, в глазах народных масс были борьбой с мусульманами за Православную Россию).

В песнях и преданиях также всячески подчеркивались простота их вкусов и привычек, готовность разделить с подчиненными тяготы походной жизни. Легендами были окружены военачальники Гражданской войны генерал Л.Г. Корнилов, генерал ЯЛ. Слащев (командир 2-го армейского корпуса в Добровольческой армии), А.И. Деникин, П.Н. Врангель.

В период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. появились новые исторические фигуры, ставшие прототипами фольклорных персонажей. Наряду со схожестью в обрисовке героев прошлого и настоящего, заметно и отличие: в толковании побед военачальников Великой Отечественной реже присутствуют религиозные мотивы — сказались десятилетия советской власти. Тем не менее, в последние годы все больше становятся известными факты религиозности видных советских полководцев.

На первый план в осмыслении военных событий вышел патриотический фактор. По крайней мере вплоть до середины XX в. народное сознание сохраняло традиционные черты военно-исторической фольклорной традиции, схожесть в трактовках, подчас мифологических, героев прошлого и настоящего.

Праведные образы русских воителей никогда не забывались в народе. Православный идеал воина получал свое воплощение не только в личностях выдающихся полководцев, но и в героях из народа, простых солдатах: «подвиги многих незначительных лиц, проявленные во времена войн... вызывают гордость народа и глубокое уважение к безвестным героям, память о которых передается от старшего к младшему»1.

Чувство гордости за свой народ, его историю во многом основывалось у русских на воспоминаниях о прежних войнах. В народе в XIX в. существовало глубокое убеждение в непобедимости России. Представления о единстве, о внутреннем родстве народа и армии начинали вырабатываться в повседневности мирного времени. Соответствующее отношение к воинской службе воспитывались с детства всей атмосферой

1АРЭМ. Д. 1558. Л. 2-3.

русской деревни. Идеал смелого, сильного, верного Отечеству воина, надежного товарища проходит через весь фольклор — от былин до поздних солдатских песен. Примечателен сам факт широкого бытования солдатских песен — их темы были близки крестьянству. Со времени Северной войны, когда солдатская масса впервые выступила в качестве коллективного героя русского эпоса, эти песни становятся едва ли не основными в русской исторической поэзии.

Несмотря на рекрутские наборы, особенно "нечаянные", в главных своих чертах отношение к армии и защите Родины определялось сильно развитым у русских государственным сознанием. В войсках призывник сразу же окунался в атмосферу служения Отечеству. Российская армия и флот были православными не только по духу, но и по своей атрибутике. Православность пронизывала воинские ритуалы, службу и быт воинов; об идее защиты веры напоминали все военные реликвии.

Религиозность русского воина естественным образом вытекала из убеждения в истинности христианского учения. Русская армия была христолюбивой. Христолюбив предполагало синтез тех качеств, которые обозначались словами во Христа верующий и со Христом пребывающий (а тому, кто искренне верует во Христа, «все возможно по вере его» — Марк., IX,23). Воин именовался «христолюбивым» не только потому, что его родина — христианское государство и сам он призван оборонять христианскую веру; а еще и потому, что в любви к Христу он имел живую основу своего личного духа. Солдаты и офицеры шли на войну и совершали подвиги, памятуя о христианском служении, которое понималось как долг перед национальным целым - русские солдаты защищали Отечество.

Войны отечественной истории оставили нам множество свидетельств милосердного отношения русского солдата к его врагу — пусть и нехристианину. Считалось, что достойным защитником своего Отечества, да и всякого слабого и беззащитного, мог быть только воин, не посеявший в своей душе мести. Органичное восприятие основ христианского мировоззрения дополнялось сформировавшимся в Новое время правосознанием, признавшим принцип: не делать врагу больше зла, чем сколько того требуют цели войны.

Православную атмосферу в армии создавали и поддерживали полковые священники. Они же занимались воспитанием молодых солдат. Служба в армии способствовала соединению религиозного и патриотического сознания.

Воспоминания о славных подвигах укрепляли убеждение в непобедимости России, ее государственного величия, поднимали самооценку народа, способствовали росту позитивной идентичности.

В пятой главе «Бунтари в массовом сознании» речь идет об отношении в народе к вождям крестьянских восстаний, к бунту и революции. В советской официозной версии истории едва ли не основными героями представали вожди крестьянских восстаний, которые провозглашались последовательными выразителями классовых ценностей. В перестроечное время случился прямо противоположный крен: те же самые персонажи стали выставляться исключительно разбойниками и бандитами. Если уйти от политической и идеологической заданности, становится довольно очевидным, что в народном отношении к бунтарям переплетались мотивы социального протеста и христианского смирения. Память о них определялась как конфессиональным, так и социальным факторами.

В конце XVI в. образовалась казачья «вольница», и первым ее героем стал Ермак. Именно он, а не предводитель крестьянской войны И.И. Болотников, расположился в народном сознании в одном ряду с вождями двух последующих движений •— Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым. Причина этого, по-видимому, в том, что к началу первой крестьянской войны под предводительством Болотникова, в обстановке локальных бунтов и возраставшего протеста, в народном представлении уже сложился песенный образ вождя — Ермака Тимофеевича (возможно, сохранялась и память о сотрудничестве Болотникова с поляками). События первой крестьянской войны были вытеснены впоследствии из народной памяти перекрывшим их разинским фольклором.

По всей России о Ермаке помнили как о храбром землепроходце, о «ратоборце» за христианскую веру. Дело Ермака представало в народном сознании как святое. На

протяжении ХУП-Х1Х вв. Ермак оставался для русских олицетворением народного вождя — покорителя новых земель, выразителем крестьянско-казачьих социальных исканий. Региональная и конфессиональная избирательность памяти со временем стиралась — чем дальше уходили в прошлое события конца XVI в., тем сильнее в сознании всех русских ощущалось значение присоединения Сибири. Многие десятилетия образ Ермака стимулировал заселение этих суровых краев.

Активно жили в народной памяти песни о Степане Разине. Их тексты с течением времени изменялись (в отличие, например, от песен об Иване Грозном, сохранившихся в первоначальном виде). Воспоминания о Разине переносились на сходные исторические ситуации более поздних времен.

В XIX в. довольно широко укоренилось убеждение, что Разин не умер. Предания на эту тему распадались, как отметил еще Н.И. Костомаров, «на две группы: I) Разин мучается за совершенное злодеяние; 2) Разин еще придет, чтобы отомстить угнетателям народа. В первом случае, он — великий грешник, которого не принимает земля. Согласно одной из записей П. Якушкина, Разин и воитель был выдающийся, а еретик — так, пожалуй, даже больший, чем воитель. Эти рассказы восходили к легендам о великих грешниках. В некоторых из них преданный анафеме Разин связывал свои страдания с бедствиями народа: «А буду я мучиться до скончания мира, ежели русский народ не прозрит».

Во второй группе преданий изображен грядущий избавитель, социальный мститель. В них связь с христианскими воззрениями менее заметна, но и здесь Разин обещал прийти и покарать людей за грехи и неправду. Подобно Ермаку, Степан Разин слыл хотя и разбойником, но «славнющим»: на царскую власть не посягал, грабил и обирал лишь суда купцов да бояр (уже во время восстания Разин и разинцы прилагали немалые усилия для того, чтобы не выглядеть бунтовщиками, в одном из «прелестных» писем 1670 г. указывалось, что Разин выступил «за дом пресвятые Богородицы и за всех святых, и за великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича...»).

Из предводителей восстаний лишь Степан Разин фигурировал в социально-утопических представлениях крестьян.

С самого начала восстания ходили слухи о его неуязвимости, ему приписывались необычайная сила и сверхъестественные возможности.

Сравнительно с разинским фольклор о Пугачеве более скуден. До нас дошло относительно небольшое количество песен, но это не означает, что их было мало или что они не пелись: их существование подтверждают дела и расспросные речи. Как в песнях, так и в сохранившихся преданиях основной темой была расправа пугачевцев с господами-помещиками; рассказы эти похожи один на другой, они вполне устойчивы и лишены фантастического элемента. Во многих из этих рассказов расправа пугачевцев над помещиками представлялась как возмездие за перенесенные народом лишения.

Среди крестьян бытовали и антипугачевские песни и предания: «Пугач-то был проклятой, отступник от Бога, от отца и от матери и самозванец». Решительное осуждение в фольклорных текстах вызывают жестокости пугачевцев.

Независимо от отношения к событиям Пугачевского восстания, крестьяне долгое время спустя ощущали их масштабность. Редкая беседа старых людей обходилась без ссылки на ту памятную эпоху.

В народной памяти образы крестьянских вождей часто жили рядом друг с другом. Дела и поступки Разина сравнивались с деятельностью Ермака, на основе разинского репертуара довольно часто возникали песни о Пугачеве и т.п. Память о бунтарях активизировалась в пореформенное время, когда крестьяне чаще стали размышлять о «правильном устройстве общества».

Крестьянские бунты и беспорядки были достаточно редки в России. В основе большинства из них лежало предположение «хочет царь, да не хочет псарь» (оно доминировало и в рассуждениях о государственных делах в целом). Практически никогда народные восстания не были направлены против царя и царской власти; напротив, царь являлся лучшим защитником и покровителем. Виновниками «пагубы» объявлялись «злые бояре» и дворяне — «душегубы наши вековые». Свой конфликт с помещиками крестьяне превращали в конфликт царя и помещиков.

Революционные и всякого рода радикальные идеи считались по всей Руси общественным злом, безбожники и революционеры дворяне не пользовались любовью у крестьянства. Большинство попыток расшатывания привычных для народа мировоззренческих устоев были неудачны. Не приняли в народе восстание декабристов 1825 г., полным провалом закончилось «хождение в народ». И все же проникавшие в деревню либеральные и революционно-демократические идеи исподволь размывали традиционные устои. Менялось отношение части крестьянства к монархии и привычному миропорядку.

Шестая глава «Иноземцы и иноверцы в русском самосознании» посвящена теме самоидентификации русских в историческом аспекте, а также этностереотипам в отношении иностранцев и иноверцев. После крещения Руси в 988 г. основная масса народа постепенно воспринимала православие и становилась однородной в конфессиональном отношении. С образованием Русского централизованного государства национальные и государственные интересы его жителей стали восприниматься в единстве. Теперь этноним русские указывал и на этническую принадлежность основной массы населения страны, и на общность, осознающую себя единым по вере народом единого государства.

На протяжении всей отечественной истории термин русский традиционно имел характер не столько этнический, сколько конфессиональный и был почти синонимом слова православный. Четкое осознание причастности к православной вере проявлялось и в мирное время (общепринятое обращение к собравшимся на сельских сходах было православные), и — особенно — во время войн и вооруженных конфликтов. В эти периоды идентификация по религиозному признаку выражалась еще более отчетливо. В XVI и XVII вв. на первом плане стояло не национальное, а религиозное сродство. Русские люди видели в греке или в валахе столь же близкого себе человека, как в сербе или в болгарине, на паписта же поляка смотрели как на человека совершенно чуждого, не придавая особого значения его принадлежности к славянству.

В исторических взглядах крестьян в основном аккумулировалась память о событиях и лицах отечественной истории. Тем не менее, в общерусское сознание входили

представления и о других этносах, с которыми русским приходилось контактировать в военных походах, при освоении и заселении новых земель и т. д. Из исторических лиц других народов крестьяне «особенно интересовались царями этих народов»1. Из многочисленных пословиц о Боге и царе видно, что в народном представлении русскому государю принадлежала власть над всей землей, над всеми народами. Иноземных и иноверных государей народ считал как бы вассальными правителями. В исторических воспоминаниях различались не только враги, но и союзники.

В заключении обобщены основные результаты диссертационного исследования. В работе выявлен круг личностей и событий, которые выделялись в массовом сознании русских и, в свою очередь, воздействовали на его формирование и характер. Прежде всего, это русские монархи - олицетворение авторитета власти; религиозные подвижники, как авторитетные духовные личности; воины-полководцы как защитники и «оберегатели» земли Русской. Определены те принципы и подходы, которыми руководствовались крестьяне, выбирая из числа прочих и сохраняя далее в памяти те или иные фигуры, события, факты.

По мере христианизации общества православный культ святых постепенно вытеснял поклонение языческим божествам. Объектами всенародного почитания становились выдающиеся лица русской истории. Вокруг них, носителей лучших народных черт, выстраивалась картина исторического прошлого.

В рассматриваемый период механизм формирования оценки истории и современности значительно усложнился по сравнению с более ранними эпохами. Устная традиция перестает быть фактически единственным источником исторической информации. В деревню проникают книги, печатная литература (поступление книжного знания небольшим процентом грамотных не исчерпывалось; в крестьянской среде широко бытовало чтение вслух). Обучение чтению, растущая грамотность изменяли образ мыслей крестьянина.

1 АРЭМ. Д. 1558. Л. 4.

Границы между автаркической деревней и образованным обществом постепенно размывались. Подъем национального чувства в результате победы в Отечественной войне 1812 г., расширение социального кругозора крестьянства формировали понимание прав и свобод, выходившее за рамки привычных представлений. Прямым следствием перечисленных факторов стал более критический подход к событиям и лицам отечественной истории. Современные крестьянам цари, полководцы, другие выдающиеся личности стали восприниматься более реалистично, проигрывая в сравнении с героями «славного прошлого». Безусловно, сказалась здесь и характерная в целом для народного сознания склонность при сопоставлении поколений отдавать предпочтение предшественникам.

Проведенное исследование показало, что народный взгляд на историю страны формировался в значительной мере через оценку выдающихся личностей. Коллективная память этноса разборчиво отбирала и сохраняла имена государственных и народных лидеров — царей, полководцев, устроителей церкви и подвижников благочестия, героев из народа и т.д. Все они в той или иной степени были носителями характерных, типичных черт национального характера. В их делах и свершениях проступали глубинные пласты психологии русского этноса, его душевные и религиозно-нравственные возможности.

Несмотря на разницу в статусе, специфику конфессиональных, сословных и иных характеристик вполне можно выделить общие типологические черты в народной оценке крупных фигур прошлого.

Жизнь и свершения царей, полководцев, других государственных деятелей измерялись в сознании крестьян прежде всего мерками общенациональной значимости. Роль в укреплении могущества Русского государства, в защите его от внешних врагов — важнейший показатель признания выдающейся личности в народе.

К наиболее почитаемым историческим деятелям относились как к выразителям воли Божией. Первейшим критерием оценки монархов и крупнейших полководцев была их верность православной идее, высшим религиозным ценностям.

Демократизм в поведении, простота в быту — те черты, которые делали историческое лицо особенно привлекательным, будь то царь-труженик или военачальник-солдат. Любой исторический деятель оценивался не только на весах - что ему удалось, или не удалось - но и с точки зрения того, удержался он на определенной нравственной высоте или нет.

Многие выдающиеся личности русской истории, не будучи церковными фигурами, являлись, по сути, подвижниками в миру. Бескорыстное служение своему народу, высочайший жертвенный патриотизм поднимали их на уровень святости. Мирские подвиги воспринимались современниками и потомками как святое деяние.

Некоторые крупные деятели прошлого — часто вопреки реальному ходу исторических событий — представлялись крестьянам защитниками их социальных чаяний, противопоставлялись «плохим» боярам, помещикам. Разумеется, к плохим, нерадивым господам относили не всех представителей высшего сословия, но тех из них, которые не соответствовали православным народным представлениям об общественном служении.

Именно соответствие деятельности людей прошлого устойчивым православным воззрениям об общественном служении наряду с масштабностью совершенного делало их историческими личностями. Такое отношение к выдающимся деятелям отечественной истории русские люди пронесли через многие столетия и передали в XX век

Во главе могущественного православного государства крестьяне представляли лишь Монарха— православного царя, помазанника Божия, призванного выполнять волю Господню. Властелином громадной страны и народа, на высшем уровне власти мог и должен был находиться лишь тот, кому вручил эту власть сам Бог. Царь — воплощенный образ православной государственности.

В повседневном течении жизни наиболее справедливыми социальными организмами крестьянам представлялись крестьянская община и казачий круг, что, тем не менее, вполне уживалось с представлениями о совместимости демократического самоуправления с монархическими формами государственного устройства.

В начале XX столетия традиционные воззрения на царскую власть постепенно размывались. Распад российской государственности в 1917 г. явился следствием, в числе других факторов, значительной трансформации монархического идеала в общественном сознании

Громадное значение в формировании национального самосознания имел духовный авторитет подвижников благочестия. Трудно представить (и вряд ли уместно утверждать), что в массе своей русские люди непременно стремились к собственной повседневной святости. Но они благоговели пред святостью других — монахов, старцев, странников, юродивых и ценили эту святость как высшую религиозную величину.

Обращение к земной жизни и посмертному почитанию «явленных и неявленных», канонизированных и не канонизированных подвижников благочестия дает множество примеров тому, насколько глубоко и органично вошли они в историческое сознание русских людей. Почитание православных подвижников являлось неотъемлемой составляющей народной религиозности. Образ их подвижничества и святости был особенно дорог благочестивому идеалу народа. Святые были понятны и близки крестьянину, ведь, как говорили в народе, были времена, "когда святые по земле ходили".

Православная основа мировоззрения в значительной мере определила взгляд на личность в народной среде. В рамках религиозного сознания личность может признаваться действительно ценной только при абсолютной основе ее: бессмертии и богоподобии. И чувство личного достоинства русских крестьян основывалось на том, что всякий человек, без различия, есть образ Божий. На формирование личности, ее историческую активность немаловажное влияние оказывал также устойчивый тип общинной организации, который веками сохранялся на российской почве и нес в себе объединительное начало для большинства населения страны.

В массовом сознании русского народа всегда высоко ценились полководцы и военные герои, добывавшие славу России и проявлявшие боевые и героические качества русских людей. Крупнейшие полководцы прошлого считались у русских

выразителями воли Божьей. Православные народные воззрения на протяжении практически всей российской истории определяли понимание воинского долга военачальниками, офицерами и солдатами.

С постепенным отходом от веры части общества, а после 1917 г. и целенаправленным разрушением русских традиций, в том числе и воинских, утрачивалось понимание защиты Родины как православного Отечества. В Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. в народном сознании на первый план вышел, существенно потеснив конфессиональный, патриотический фактор. Но и, казалось бы, утраченная религиозность нередко проявлялась в эти тяжелые годы.

Конфессиональным и социальным факторами, прежде всего, определялась память о бунтарях, предводителях крестьянских восстаний. В народном сознании их образы часто жили рядом друг с другом. Преемственность этих образов можно объяснить не только инерционностью фольклорной традиции, но и длительной нерешенностью тех задач, которые ставились восставшими.

Существовали довольно устойчивые этнические стереотипы в отношении соседних народов, с которыми русским приходилось контактировать в заселении и освоении новых земель, союзников в войнах и походах и, разумеется, соперников и врагов. Враги в вооруженных конфликтах, будь то французы, австрийцы или турки, воспринимались как нехристи. С древности те, вето посягнул на православное Русское государство, считались нехристями, басурманами, даже если принадлежали к христианскому миру. Тем не менее, эти стереотипы не препятствовали оценке крупной личности из чужеродной среды.

Популярные герои, выдающиеся личности принадлежали к разным сословиям. Русское сословное деление имело в своем основании мысль об особенном служении каждого сословия. Сословные обязанности для большинства русских мыслились как религиозные, а сами сословия — как разные формы общего для всех христианского дела — спасения души. Поэтому и поступки личностей, и их мотивы, и народная оценка деятельности тех или

иных фигур основывались на традиционных христианских воззрениях.

Определяющим в оценке исторической личности был православный и патриотический подход. Религиозными и мирскими подвигами прирастали и крепли национальная самобытность, самосознание народа. Подвигом веры, военным подвигом во имя Отечества, гражданским подвигом служения стране и народу.

Воззрения русских на историю страны и мира проявлялись не только в характеристике отдельных деятелей, но и в выделении различных эпох и событий прошлого. Оно происходило на двух уровнях. Во-первых, в крестьянских представлениях отложились наиболее крупные исторические эпохи в их общей временной последовательности. Ими были основание Русского государства, ордынское иго, Смутное время, периоды царствования наиболее крупных монархов — Ивана Грозного, Петра Первого, Александра I и т.д. Во-вторых, внутри этих эпох выделялись самые значимые факты, события, в первую очередь войны. В эти периоды истории наиболее интенсивно шел процесс осмысления общенациональных задач и интересов.

В соответствии с двумя уровнями выделения существовали и представления о хронологической последовательности важнейших событий. Характерными явлениями в исторической памяти народа были нарушения хронологической последовательности, фактологические неточности. Но необходимо отметить, что случались они в основном в пределах одной исторической эпохи, касались идеологически и типологически близких фигур.

Для религиозного типа сознания большинства русских совершенно естественным было признание реальности мистических явлений, что накладывало свой отпечаток на видение истории и современности. Разумеется, сказывались в этом отношении и влияние фольклорной традиции, и недостаточная осведомленность крестьян, а также заинтересованность в решении тех или иных общественных вопросов. Народ, как правило, воспринимал и принимал лишь то, что не входило в противоречие с его исторической памятью и основополагающими воззрениями. В простонародье часто наделяли любимых героев

лучшими чертами, заимствуя их у других персонажей, приписывали порой не совершенные ими деяния.

Фактически в каждом регионе, местная история переплеталась в сознании людей с общегосударственной, личная и групповая память вписывались в контекст истории страны, так называемой Большой истории.

Несмотря на определенную локальную и конфессиональную специфику, в народной памяти по всей территории расселения русских сохранился единый в основе своей круг исторических событий и фактов. Их трактовка, если и варьировалась, то очень незначительно. Общность исторических представлений в течение многих столетий способствовала этнокультурной консолидации русского народа, укрепляла и развивала его самосознание.

Публикации по теме диссертации:

Статьи в ведущих рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК:

1. Буганов A.B. Отношение крестьянства к русско-турецкой войне 1877-1878 гг. (по материалам последней четверти XIX века) // История СССР. 1987. № 5. (1,1 п.л.).

2. Буганов A.B. Православие в русской народной культуре: направление исследований // Этнографическое обозрение. 1993. № 6 (в соавт. с Громыко М.М., Кузнецовым C.B.) (0,2 п.л.). Переиздано в Рязанском этнографическом вестнике, Рязань. 1997.

3. Буганов A.B. Личности и события истории в памяти русских крестьян XIX- начала ХХвека // Вопросы истории. 2005. № 12. С. 120-127. (0,8 п.л.)

4. Буганов A.B. Отечественные подвижники благочестия и формирование русского национального самосознания // Труды института Российской истории. Вып. 8. 2009. (0,9 п.л.)

5. Буганов A.B. Выдающиеся личности российской истории и формирование национального самосознания // История и историки. 2007. Историографический вестник. М. Наука. 2009. С. 120-141.(1,3 п.л.)

6. Буганов A.B. О чтении и грамотности русских крестьян XIX-начала XX вв. // Преподаватель XXI век. 2009. С. 50-57. (0,6 п.л.)

7. Буганов A.B. Историческая память русских крестьян: реальность и мифы (XIX-начало XX вв.) // Новый исторический вестник. 2008. № 2 (18). 2009. С. 40-49. (0,7 п.л.)

8. Буганов Александр. Надежа-государь // Родина. № 7. июль 2009. С.103-105. (0,4 п.л.)

9. Буганов A.B. Полководцы и военные герои в исторической памяти русского народа // Труды Института Российской истории. Вып. 9. М„ 2010. (0,7 п.л.)

10. Буганов A.B. Поиски национальной идентичности в общественной мысли // История и историки. 2208. Историографический вестник. М., 2010. С. 81-96. (0,9 п.л.).

11. Буганов A.B. О русском царе и российском менталитете // История и историки. 2208. Историографический вестник. М., 2010. С. 404-410. (0,4 пл.)

12. Буганов A.B. История и этнография русского народа в исследованиях института этнологии и антропологии РАН // Вестник Российской нации. Вып. 1. М., 2011.(0,5 п.л.)

Монографии:

1. Русская история в памяти крестьян XIX века и национальное самосознание». М.,1992 (14 а.л.)

2. Русские полководцы. XVIII век. М.,1992 (в соавт. с В.И. Бугановым) (6 п.л.)

3. О воззрениях русского народа М., 2007 (Совм. с М.М. Громыко. Текст A.B. Буганова - 8 п.л.)

Статьи в других научных изданиях и сборниках:

1. Исторические песни русского крестьянства о войне 1812 г. как источник для изучения национального самосознания // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1987 (1,3 п.л.)

2. Исторические представления крестьян и национальное самосознание: некоторые вопросы теории, историографии, источниковедения // Этнография, антропология и смежные дисциплины: соотношение предмета и методов. М.,1989 (0,4 п.л.)

3.Горячим словом убежденья. "Современник" Некрасова и Чернышевского. 1) Раздел "Воспоминания и дневники"-комментарии (1,5 а. л.); 2) указатель имен (1,2 п.л.). Составительская работа (10 п.л)

4. Комплекс исторических представлений современных сельских жителей // Всесоюзная научная сессия по итогам полевых этнографических исследований 1988-1989 гг. / Тезисы докладов, ч.1. М., 1990 (0,1 п.л.)

5. Рецензия на книгу И.Земцова "Реальность и грани перестройки"//М., 1991(0,1 п.л.)

6. П.Х.Витгенштейн. Биографический очерк // Преподавание истории в школе. 1992. № 5-6 (0,8 п.л.)

7. Я.П.Кульнев. Биографический очерк // Преподавание истории в школе. 1993. № 1 (0,6 п.л.)

8. Историческое сознание русских крестьян XIX в. // Преподавание истории в школе. 1993. № 4 (1,2 п.л.)

9. Православная энциклопедия и ее автор. Соборы Русской православной церкви // История / Приложение к газете "Первое сентября". 1993. № 5-6 (0,3 п.л., сост. 1,2 п.л.)

10. Расколы, ереси, секты // История / Приложение к газете "Первое сентября". 1993. № 11-12 (сост. 1,2 п.л.)

11. Секты нового времени // История / Приложение к газете "Первое сентября". 1993. № 13-14 (сост. 1 п.л.)

12. Православие. Праздники и посты. Богослужение. Требы. Расколы, ереси, секты. Западные вероисповедания. Соборы. М.,1994. (Переиздание труда С.В. Булгакова «Настольная книга для священно-церковно-служителей. Киев. 1913). (Вступ. ст. 1.2 п.л., коммент. 0,5 п.л., сост. 34 п.л.)

13. Что читали русские крестьяне // Российская провинция. 1994. № 2 (1 п.л.)

14. Мистические и социальные доктрины глазами православного богослова. С.В. Булгаков // Преподавание истории в школе. 1994. № 2, 3 (0,2 а.л., сост 2,5 п.л).

15. Наш православный царь призадумался, его царская персонушка переменилася // Российская провинция. 1994. № 3 (0,9 п.л.)

16. Исторические знания — часть традиционной культуры русских // Традиционная этническая культура и народные знания / Материалы международной конференции. Москва, 21-24 марта 1994 г. (0,1 п.л.)

17. Национальное сознание и народная память // Русские. М., 1997 (1 п.л.)

18. Русские крестьяне и события на Балканах 18751878 гг. // HcTopujckH записи. Орган Исторщског института и друштва историчара Црне горе. Podgorica. 1999. № 1-2 (1,1 п.л.)

19. Воинский долг // Святая Русь. Энциклопедический словарь русской цивилизации. М.,2000, (0,4 п.л.)

20. Историческая личность в массовом сознании русских XIX в. // Православие и культура этноса, М., 2000 (0,1 п.л.)

27. Общенациональная и местная история в памяти русских крестьян XIX века // Русские старожилы / Материалы 111-го Сибирского симпозиума "Культурное наследие народов Западной Сибири"(11-13 дек. 2000 г.) Тобольск-Омск, 2000 (0,3 п.л.)

28. Государственное, религиозное и национальное в сознании русского народа // Воронежская беседа на 1999-2000 годы. Воронеж, 2000 (0,4 п.л.)

29. Historical Views of the Russian Peasantry: National Consciousness in the Nineteenth-Century // Social Identities in Revolutionary Russia. New York, 2001 (1 п.л.)

30. Духовная книжность и письменность русских крестьян XIX века // Православная жизнь русских крестьян XIX-XX веков. М., 2001 (1 п.л.)

31. Историческая личность в сознании русского народа XIX столетия // Исторический вестник. № 2-3 (13-14). Москва-Воронеж, 2001 (0,7 п.л.)

32. Православие в русской армии XIX-XX в. // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XX веках / Этнографические исследования и материалы. М., 2002 (1 п.л.)

33. Историческая память и самосознание русских // Русские: Народная культура (История и современность) / Т.5. Духовная культура. Народные знания. М.,2002 (1 п.л.)

34. Отношение к русским царям в народном сознании XIX- начала ХХвв. // Куда идет Россия?.. / Формальные институты и реальные практики». М.,2002 (0,7 п.л.)

35. Воин-герой в исторической памяти русских // «Мужское» в традиционном и современном общества / Мужской сборник. Вып. 2. М., 2004 (1 п.л.)

36. Вклад в изучение исторического самосознания русского народа (Отзыв на монографию О.В.Матвеева «Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества». Краснодар, 2003) // Сб. «Мир славян Северного Кавказа». Вып. 1. Краснодар, 2004. (0,3 п.л.)

37. On the Outlook of the Russian People: Church Attendance and Attitudes Toward Churches and Priests // Russian Studies in History, vol. 44, no. 4 (Spring 2006). (В соавторстве с M.M. Громыко. In.л.)

38. Народная память о великих подвижниках прошлого // Знамение. Православное приложение к муниципальной газете «Призыв». Домодедово, 31 января 2006 г. №№ 24-25 (0,6 п.л.)

39. Русское православное воинство // Знамение. Православное приложение к муниципальной газете «Призыв». Домодедово, 28 февраля 2006 г. (0,5 п.л.)

40. Помазанник Божий в народном сознании // Знамение. Православное приложение к муниципальной газете «Призыв». Домодедово, 28 марта 2006 г. (0,5 п.л.)

41. Православные основы русской семьи // Знамение. Православное приложение к муниципальной газете «Призыв». Домодедово, декабрь 2006.( в соавт. с М.М. Громыко. 0,5 п.л.)

42. Икона в жизни русского человека // Знамение. Православное приложение к муниципальной газете «Призыв». Домодедово, 24 марта 2007( в соавт. с М.М. Громыко. 0,5 п.л.)

43. Отечественные подвижники благочестия в сознании русских крестьян XIX в. // Возрождение православных монастырей и будущее России / Материалы III Всероссийской научно-богословской конференции "Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России". Сергиев Посад —Саров — Дивеево 28 июня-1 июля 2006 года. Нижний Новгород, 2007 (1,5 п.л.)

44. О грамотности и чтении русских крестьян XIX в. // Народная литература восточных славян (Тезисы докладов и сообщений на Круглом столе 21.XI.2007. Москва) (0,2 п.л.)

45. О русскости, православности, российскости в отечественной культуре // Сборник материалов конференции "Проблемы культурно-природного синтеза". М., 2009. (0,7 п.л)

46. Буганов Александр. Код нации // Harvard Business Review. Май 2009. (0,4 п.л.).

47. Буганов Александр. Память народа // Аргументы недели. № 19(157), четверг 14 мая

48. Исторические представления и самоидентификация русских Рязанского края // Русские Рязанского края. Т. I. М., 2009 (0,8 п.л.).

49. Народный взгляд на историю Отечества (XIX -начало XX в.) // Очерки русской народной культуры. М., 2009 (0,9 п.л.)

50. О русскости в народном сознании и исторической памяти // VIII Конгресс этнографов и антропологов России / Тезисы докладов. Оренбург, 1-5 июля 2009 г. Оренбург, 2009. С. 48.

51. Буганов A.B. Самозванчество и социально-утопические представления русских // Самозванцы и самозванчество в Московии / Материалы международного семинара (25 мая 2009 г., Будапешт).Будапешт, 2010 (0,6 п.л.)

52. Буганов A.B. Божья помощь в военном деле // Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. М., 2010 (1 п.л.)

53. Буганов A.B. Влияние подвижников на формирование народного самосознания // Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. М., 2010 (1 п.л.)

Институт этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН

А. В. Буганов

Выдающиеся личности и события в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Утверждено к печати 3 марта 2011 г. Формат 60x84 1/16 Объем 2,7 п.л. Тираж 100 экз. Заказ 7 Участок оперативной полиграфии ИЭА РАН 119991, г. Москва, Ленинский пр-т, 32-а

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Буганов, Александр Викторович

Введение 3

Глава I. Факторы формирования оценки истории и современности

Устная традиция. Исторический фольклор. Слухи, толки. Официальная информация, рассказы очевидцев, проповеди в церквях.

Отношение к книжности, учению, знанию. Грамотность. Традиция чтения. Училища, школы. Крестьянская инициатива. Вольные школы .Обучение. Библиотеки. Чтение вслух. Публичные чтения. Интересы в чтении. Историческая литература. О грамотности.

Глава II. Авторитет власти 75

Князья

Глава III. Авторитет духовной личности 148

Великие подвижники прошлого (XI-XVIII вв.) в исторической памяти.

Подвижники XIX в. в народном сознании. Воздействие на мир. Старчество. Серафим Саровский и оптинские старцы. Духовная практика окормления мирян. Чему учили старцы-подвижники. «Мирская слава» при жизни и почитание после смерти. Старцы в миру. Божьи люди. Миряне - подвижники благочестия

Глава IV. Война и воинство в народном сознании 213

Былинные богатыри

Полководцы

Православный идеал воина

Божья помощь в военном деле. Благословение. Иконы.

Полковые священники

Глава V. Бунт в русском самосознании 285

Предводители народных восстаний

Глава VI. Иноземцы и иноверцы в русском самосознании 302

Введение диссертации2011 год, автореферат по истории, Буганов, Александр Викторович

Актуальность темы. Перемены, которые произошли в нашей стране начиная с 1986 г., привели к кризису существовавшей советской идентичности и вызвали к жизни интенсивные споры о необходимости новой идентификации россиян. В общественной сфере остро обозначилась потребность в обретении интегративных идей. В качестве таковых все более активно стали использоваться этнонациональные и религиозные традиции, историческое наследие.

Та пристрастность, с которой эти споры ведутся, скоропалительность предлагаемых рецептов, заставляют вспомнить, что самосознание народа формируется, выплавляется самим ходом истории, его невозможно вывести лабораторным путем. Точнее вывести можно, но концепт этот останется умозрительным и малоэффективным, если не будет учитывать специфику массового сознания и опираться на коллективную историческую память, традиционные нравственные нормы, ментальные установки и т.д. Поиски идентификации вовсе не должны означать обязательную устремленность к каким-то новым формам, ранее неизвестным и неиспробованным.

В советский период по идеологическим причинам, прежде всего официально навязанного приоритета классовых ценностей, из поля зрения исследователей фактически была изъята тема влияния личности на ход исторического процесса, на формирование общественного мировоззрения. И это при том, что при неразвитости ряда институтов гражданского общества в России, как, возможно, ни в какой другой стране, личностное начало играло в государственных делах ведущую роль (соответственно и преобразования в ходе их реализации могли в значительной степени корректироваться). Историческая наука отошла от непосредственного изучения человека, история человеческих сообществ оказалась без человека. Как не раз сетовал академик Д.С. Лихачев, опасаясь преувеличения роли личности, историки сделали свои работы не только безличностными, но и безличными, а в результате малоинтересными. Это дало основание Д.С. Лихачеву в своих последних обобщающих работах поставить вопрос о необходимости возникновения новой науки — науки о человеческой личности

В определенном смысле этот поворот к личности в современных науках о человеке и обществе происходит. Многие ученые отказались от попыток воссоздать глобальные конструкции и переориентировались на изучение не общих для всех, а индивидуальных практик, через которые анализируется специфика той или иной культуры. Интерес к субъективному компоненту в современных науках о человеке и обществе привел к зарождению и развитию микроисторгш — истории отдельных людей, неименитых и незнатных, а также локальной истории, напоминающей обновленное краеведение.

Практически неисследованный аспект темы личности в истории — влияние выдающихся людей прошлого на формирование национального самосознания. Не случайно сегодня не только многие ученые, но и педагоги, обеспокоены, что из общественного дискурса, школьных образовательных программ почти полностью исключен высокопатриотический материал, исчезла тема национального героя. В этой связи высказываются и пожелания к тематике преподавания: «интереснейшей может быть тема предназначения как отдельного человека, так и целого народа, целой страны. .У каждого свое предназначение, данное Божиим Промыслом. Поэтому каждый — человек или народ — должен выполнить свою историческую миссию, умножив те таланты, которые получил. Не поняв своего предназначения, человек превращается в Обломова, в «раба лукавого и ленивого» (Мф. 25,26)»2.

Обращение к комплексу исторических воззрений русских крестьян — большинства населения дореволюционной России — позволит не только приблизиться к пониманию специфики и особенностей народной версии

1 Лихачев Д.С. Русская культура. М., 2000. С. 74.

2 См. напр.: Шсшаева С. О воспитании русского национального характера в условиях американизации всей страны // Воронежская беседа на 1999-2000 годы // Воронеж, 2000. С. 139-140, 145. отечественного прошлого, но и определить, каким образом идентифицировали себя русские люди.

Объектом исследования являются русские крестьяне XIX- начала XX вв. В течение многих веков они были не только большинством населения России, но и основным хранителем этнических традиций. Во взглядах людей образованных довольно много заимствованного, чужеродного. И распознать этничность, в данном случае русскостъ, бывает подчас весьма нелегко. В громадной же массе простонародья (до революции 1917 г. крестьянство составляло более 80 % нации, и даже сегодня большинство россиян — это их дети, внуки и правнуки) эта самая русскостъ проявлялась самым естественным образом (в том числе и в сфере исторического сознания).

В качестве предмета исследования рассматриваются исторические воззрения и массовое сознание русских крестьян XIX- начала XX вв. Феномен массового сознания в работе трактуется расширительно, включая в себя этнические, конфессиональные, патриотические и социальные взгляды и установки.

Хронологические рамки работы охватывают, в основном, период XIX в., в особенности последних его десятилетий, и начала XX в. Это период — до открытого целенаправленного и насильственного разрушения русских народных традиций (после 1917 г.) и, в то же время, относительно близкий для современного человека и обеспеченный массовым материалом.

Данный период был взят за основу, но в ряде случаев делались экскурсы в последующее время— годы советской власти и постсоветской России, чтобы понять: остаются ли (в большей или меньшей степени) выявляемые особенности массового сознания и воззрений чертами сегодняшнего русского народа либо лишь его историей. В других случаях, когда особенно важно было увидеть устойчивость, несомненную прочность каких-либо взглядов или подходов, делались экскурсы в более ранние времена — XVIII в. и древнее.

Территориальные рамки. В силу характера предмета исследования я старался привлекать материалы по всей территории расселения русского этноса в пределах России. Необходимо подчеркнуть, что сам факт бытования воспоминаний об определенных событиях и личностях служит важнейшим показателем их признания (положительного или отрицательного) в народе. Соответственно установление схожих представлений в различных регионах России свидетельствует о масштабности явления.

Степень изученности темы. Тема массового исторического сознания не являлась предметом специальных исследований в дореволюционное время. Тем не менее, в трудах историков, философов, общественных деятелей высказывались те или иные суждения, так или иначе связанные с вопросами национальной идентичности, связанной, в свою очередь, с определенными трактовками отечественной истории и современности. На некоторых из них, прямо относящихся к теме диссертационной работы, хотелось бы остановиться.

Зарождение научного интереса к русскому народу, его прошлому и настоящему, связано с именами М.В. Ломоносова, Н.И.Новикова, А.Н.Радищева, Н.М.Карамзина и др. Обращение к исторической памяти народа, к "сведениям о своих прародителях", должно было, по мысли Н.И. Новикова, содействовать укреплению национального чувства.

Изучение отечественного прошлого было центральной темой научной деятельности Н.М. Карамзина. В романтико-патриотических памфлетах «О любви к Отечеству и народной гордости» (1802 г.), «О случаях и характерах в русской истории, которые могут быть предметом художеств» (1802 г.) он писал о том, что чувство «мы», «наше» оживляет повествование, а любовь к Отечеству придает кисти историка «жар, силу, прелесть». Вместе с тем, Н.М. Карамзин выступал за христианское просвещение: «Все народное ничто перед человеческим»; «главное дело», по его мнению, быть людьми, а не славянами.

В начале XIX в. подъем национального самосознания, обогащенного новейшими европейскими идеями, породил декабристов, П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского и «русский социализм» А.И. Герцена, славянофилов и западников. Славянофилы поставили проблему народа как социально-историческую; с ней были связаны вопросы о народности искусства, литературы, о значении просвещения, исторического знания, приобщения к культуре других этносов Сама постановка этих вопросов явилась большой заслугой славянофилов, которая признавалась и западниками, выступавшими в данном случае с тех же позиций. И западники, и славянофилы сходились в вопросе о необходимости изучения исторического прошлого, в оценке роли исторического знания в развитии самосознания народа.

Зарождение славянофильского и западнического направлений общественной мысли самым тесным образом связано с именем П.Я. Чаадаева. В его творчестве странным, на первый взгляд, образом сочетались неприятие исторического прошлого России с верой в ее мессианскую роль, особое предначертание. Скептическое отношение Чаадаева к «пустоте» русской истории коренным образом менялось, когда он обращался к критическим, определявшим ее ход событиям. Таковы были времена Смуты начала XVII в. — «момент беспримерный, пробудивший скрытые силы общества». Это время, по мысли Чаадаева, можно смело противопоставить «пустоте предшествующих веков». Народ, доведенный до крайности, «стыдясь самого себя, издал наконец свой великий исторический клич и .поднял на щит благородную фамилию, царствующую теперь над нами.»2.

Подобный подход к историческому прошлому исключительно важен в аспекте национального самосознания. Способность народа в максимальной степени выразить заложенные в нем силы и возможности, особенно во

1 См.: Киреевский И.В. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1861. С. 229-281; Куршое A.C. Теоретико-литературные взгляды славянофилов // Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830-1850 годы. М.1978. С.168-238.

2 Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М„ 1987. С. 142. времена невзгод, войн, крутой ломки исторической судьбы, выявляют высшую оценочную мерку для характеристики этого народа в историческом процессе.

Впоследствии схожую точку зрения выразил Ф.М. Достоевский, приложив ее, в частности, к событиям русско-турецкой войны 1877-1878 гг. В «Дневнике писателя» за 1877 г. он высказывает знаменательную мысль: «Чтоб судить о нравственой силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую может подняться, когда тому придет срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествующих преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет, неповрежденный, в сердце этого народа»1. Данный подход к оценке национального самосознания исключительно плодотворен. Именно в переломные моменты, периоды войн, вооруженных конфликтов осознание национальных интересов идет наиболее интенсивно.

В XIX - начале XX в. вопросы, связанные с национальным самосознанием в историческом аспекте разрабатывались в трудах A.C. Хомякова, И.В. Киреевского, А.Н. Пыпина, М.О. Кояловича, В.С.Соловьева, П.Н. Милюкова, В. Ивановского, П.И. Ковалевского и др.2.

1 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 25. Л.,1983. С. 14.

2 См. : Хомяков A.C. О старом и новом // Русская идея. М., 1992; Киреевский И.В. В ответ A.C. Хомякову // Русская идея.; Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т.1. Спб.,1890; Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Спб.,1894; Соловьев B.C. Сочинения в 2-х тт.; Милюков П. Очерки по истории русской культуры. 2 изд. 4.1-3. Спб., 1896-1903; Ивановский В. Патриотическое чувство. Пг., 1914; Ковалевский П.И. Психология русской нации. Пг.,1915.

В советское время существенное внимание было уделено теоретической разработке проблемы национального самосознания1. Монографически это понятие впервые осветил Д.С. Лихачев - термин употреблен автором применительно к этническому сознанию периода

Л л феодализма . В работах 1970-1980-хх. гг. по теории этноса Ю.В. Бромлей обосновал необходимость включения этнического (национального) самосознания в число признаков этноса (нации). Автор выделил в структуре самосознания общности такие элементы как национальная идентификация, представление о типичных чертах «своей общности», представление о «родной земле» (в том случае, когда речь идет об этносоциальных образованиях), осознание государственной общности4

Значительную часть историографии по теме диссертации составили исторические и этнографические работы, касающиеся общественного сознания крестьянства. Методологические аспекты исследования освещены в работах М.А. Рахматуллина, Б.Г. Литвака, Л.В. Черепнина, М.М. Громыко и др5.

1 Куишер П. И. Национальное самосознание как этнический определитель // Краткие сообщения Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. VII. 1945; он лее. Этнические территории и этнические границы // труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. T.XV. М. 1951; Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. №. 11; Чебоксаров H.H. Проблемы происхождения древних и современных народов. М., 1964; Козлов В.И. О понятии этнической общности // Советская этнография. М., 1967; К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8; Дробижева JI.M. национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография. 1985. № 5.

2 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. M.;JI., 1949.

3 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973; он Dice. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М., 1981; он же. Очерки теории этноса. М., 1983.

4 Бромлей Ю.В. Очерки. С. 193.

5 Рахматуллгт М.А. Проблемы общественного сознания крестьянства в трудах В.И. Ленина// Актуальные проблемы истории России периода феодализма. М., 1970; Литвак Б.Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных крестьян первой половины XIX в. // История и психология. М., 1971; Черепнин Л.В. Об изучении крестьянских войн в России XVII-XVIII вв. (К теории проблемы) // Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. М., 1974; Громыко М.М. Культура русского крестьянства XVIII-XIX как предмет исторического исследования // История СССР. 1987 и др.

Поскольку в научной литературе советского периода огромное внимание уделялось теме классовой борьбы, с источниковедческой точки зрения весьма тщательно были изучены лозунги, требования участников крестьянских войн в России, крестьянские наказы, челобитные и т.д. На основе этих документов исследовались социальное сознание народа, рост его протестных настроений1. При этом, однако, вне сферы научных интересов оставались традиционные православные представления, определявшие мироощущение большинства русских.

В трудах М.М. Громыко, И.В. Власовой, A.B. Камкина, Г.Н. Чагина, В.А. Липинской, Т.А. Листовой, И.А. Кремлевой, С.С. Савоскула, Т.С. Макашиной, Л.А. Тульцевой, С.И. Дмитриевой, О.В. Кириченко, С.А. Иниковой, Т.А. Ворониной, И.С. Кызласовой, С.А. Фроловой и др. изучение крестьянского сознания в значительной мере опирается на этнографические и фольклорные источники2. Следует упомянуть и о работах фольклористов,

1 См.: Генкин Л. Б. Крестьянские жалобы первой половины XIX века как исторический источник (по материалам гос. архива Ярославской обл.) // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения. / Сб. статей. М., 1961; Поина Э.С. Жалобы помещичьих крестьян первой половины XIX века как исторический источник // История СССР. 1961. № 6; Кавтарадзе Г. А. Жалобы крестьян первой половины XIX века как источник для изучения их социальных требований // Вестник ЛГУ. №20. 1968; Буганов В.И. Разин и разинцы. М., 1995; Индова Е.И., Преображенский A.A., Тихонов Ю.А. Лозунги и требования участников крестьянских войн в России XVII — XVIII вв. // Крестьянские войны в России XVII - XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. М., 1974; Буховец О.Г. Массовые источники по общественному сознанию российского крестьянства (опыт применения контент-анализа при изучении приговоров и наказов 1905-1907 гг.) // История СССР. 1986. № 4; Лнтвак Б.Г. Крестянское движение в России в 1775-1904 гг.: история и методика изучения источников. М., 1989; Усенко О. Психология социального протеста в России XVII-XVIII вв. Ч. 1-3. Тверь, 1994-1997.

2 Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII-первая половина XIX в.) Новосибирск, 1975; Русские: семейный и общественный быт. М., 1989; Камкнн A.B. Православная церковь на севере России: очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992; Воронина Т. А. Русский лубок 20-х—60-х годов XIX в.: производство, бытование, тематика // Российский этнограф, № 5. М.,1993; Чагии Г.Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI- первой половине XIX века. Пермь, 1995; Русские. М., 1999; Русский Север / Этническая история и народная культура XII-XX века. М., 2001; Савоскул С.С. Русские нового зарубежья. Выбор судьбы. М., 2001; Мировоззрение и культура севернорусского населения. М., 2006; Дмитриева С.И. Традиционное искусство русских Европейского Севера / Этнографический альбом. М., 2006; Русские: история и этнография. М., 2008; Русские Рязанского края. Т. 1-2. М., 2009; Очерки русской народной культуры. М., 2009; Фролова A.B. Русский праздник. Традиции и инновации в праздниках Архангельского Севера XX- начала XXI века. М., 2010 и др. также анализировавших исторические песни и предания, правда, прежде всего, как специфические жанры фольклора1.

Работы А.И. Клибанова, К.В. Чистова, Т.С. Мамсик посвящены социально-утопическим представлениям крестьянства2.

Изучение исторических представлений русских было начато М.М. о

Громыко, A.A. Преображенским, H.A. Миненко . М.М. Громыко сформулировала проблему системного исследования народной культуры, определила круг «основных компонентов культуры, подлежащих изучению при реализации такого подхода применительно к русскому крестьянству XVIII-XIX вв.»4 Одним из этих элементов являются исторические взгляды крестьян. В монографии «Мир русской деревни» исследователь посвятила комплексу исторических воззрений русских отдельную главу «Отечество».

A.A. Преображенский на обширной базе исторических источников доказал, что патриотический потенциал накапливался из века в век, что в условиях, неблагоприятных для сохранения исторической памяти из-за недостатка образовательного поля (особенно в средние века), в народе не угасал интерес к воителям прежних эпох за землю русскую5.

H.A. Миненко отметила ряд особенностей видения крестьянами прошлого, которое «не мыслилось просто как "время отцов и дедов", но существовало понятие линейного необратимого времени». Все важнейшие события в жизни деревни, общины крестьянское сознание относило, как

См., напр: Соколова В.К. Русские исторические предания. М., 1970.; Кргтичная H.A. Персонажи преданий: становление и эволюция образа. JL, 1988.

2 Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. М., 1978; Чистов КВ. Русские народные социально-утопические легенды XVII-XIX вв. М., 1967; Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление. Новосибирск, 1978.

3 Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991; Преображенский A.A. Помня свое отечество // Вопросы истории. 1985. С. 1; он же. Навечно в памяти народной // наука и жизнь. 1984. № 11; он же. Патриотические традиции русского народа // Преподавание истории в школе. 1993. № 1; он же. «Веков связующая нить.» / Преемственность военно-исторических традиций русского народа (XIII- начало XIX в.) М., 2002; Миненко H.A. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986.

4 Громыко М.М. Культура русского крестьянства. С. 41.

5 Преображенский A.A. Помня свое отечество // Вопросы истории. 1985. С. 1. правило, к вполне определенному году. Основной формой передачи являлась устная. Вместе с тем, крестьянам была известна летописная традиция, историческая информация передавалась из поколения в поколение посредством письменной документации. H.A. Миненко указывает также на знание сибирскими крестьянами ряда исторических трудов1.

Следует отметить появление двух сборников, посвященных проблемам менталитета в русской истории — в них затронуты темы защиты отечества, зарождения патриотизма в России, отношения к царям в народной среде и т.д.2 В начале XXI в. состоялась интересная дискуссия, посвященная специфике и особенностям феномена исторической памяти.

За последние десятилетия в отечественной науке появились работы, посвященные тем или иным аспектам массового исторического сознания русского народа. Большинство из этих трудов имеют региональный аспект4. Ближе остальных к теме настоящей диссертационной работы относится монография О. В. Матвеева. Автором воссоздан пантеон героев кубанских казаков — от крупнейших полководцев общенационального масштаба до казачьих атаманов и рядовых казаков. В этих героических образах, как справедливо утверждает автор, воплотились наиболее типичные черты воинской ментальности кубанцев.

1 Миненко H.A. История культуры.

2 Мировосприятие и самосознание русского общества (XIX-XX вв.) / Сб. статей. М., 1994; Царь и царство в русском общественном сознании / Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 2. М., 1999.

См., напр.: Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5; Савельева И.М. Социальные представления о прошлом: источники и репрезентации. М., 2005; Козпова И.Е. Исследование памяти крестьянства как способ познания феномена исторической памяти // Историческое знание и интеллектуальная культура. Материалы научной конференции. М„ 2001 и др.

4 См., напр.: Чаггт Г.Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине XIX- начале XX века. Пермь, 1999; Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001; Матвеев О.В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003 ;Хандожко Р.И. Массовое историческое сознание и историческая наука в СССР 1980-х — 1991 годов («казачье возрождение на Дону» в контексте социально-политических трансформаций эпохи) // Власть, общество и личность в истории. М., 2010. С. 203-220 и др.

В монографии В.В. Трепавлова1 поставлен вопрос, каким образом народы России на начальном этапе формирования многонационального Российского государства воспринимали высшую власть и символ этой власти - российского монарха. Исследователь показывает, как образ Белого царя из повседневной политической практики проникал в народное сознание и фольклор различных народов России. При этом фигура правителя Руси и трактовка института власти обретают устойчивый сакральный облик как в церковной традиции, так и в народном сознании.

В монографии внимательно рассмотрены вопросы христианской символики, связанной со становлением образа монарха, утверждения царской титулатуры в политической и повседневной практике. Пожалуй, впервые в историографии автор устанавливает хронологию появления (не ранее XVI в.) словосочетания белый царь в политическом лексиконе тюркских и финно-угорских народов.

Немало внимания уделено в книге тому, каким образом воспринимали русских и Россию восточные и южные народы. Этническое взаимодействие в ходе присоединения новых территорий к Российскому государству порождало множество стереотипов. Автор показывает, каким образом часть из них изменялась в ходе совместной этнической истории, другие оказывались более стойкими. В. В. Трепавловым точно отмечено своеобразие отражения событий отечественной истории в устной традиции многих народов. Анализ исторической памяти этих этносов проведен ученым на основе сопоставления с народной исторической версией русских. Существенно, что при всех вариациях и трактовках, вхождение в состав России осознавалось как поворотный момент региональной истории и в дальнейшем служило отправной точкой формирования единого российского самосознания.

1 Трепавлов В.В. Белый царь. Образ монарха и представления о подданстве у народов России. М., 2007.

Отношение в народной среде к российским монархам изучила саратовская исследовательница Г.В. Лобачева1, которая провела анализ паремиологических материалов второй половины XIX ■— начала XX в. с точки зрения отражения в них монархических воззрений русского народа. В 15 сборниках русских народных пословиц и поговорок были отобраны 175 пословичных изречений, в которых содержались суждения русских о монархии и государственности. Выводы Г.В. Лобачевой вполне созвучны полученным нами результатам: даже в канун октябрьских событий большинство подданных Российской империи сохраняли лояльность к царю и царской власти.

Довольно интересную попытку анализа ключевых представлений «картины мира» российского крестьянства предприняла O.A. Сухова. Автор обратился к содержанию социальных представлений и поведенческой л практики крестьян на рубеже XIX-XX столетий . Посредством изучения конфликта ценностей привычной «картины мира» российского крестьянства и нередко прямо противоположных реалий повседневной практики автор воссоздал модель поведенческих и речевых реакций исследуемой эпохи, выявил «следы» изменений ментальных конструкций, определил основные тенденции и особенности этого процесса. O.A. Сухова подчеркивает устойчивые позиции в общественном сознании крестьянства так называемого «общинного архетипа», высокую степень религиозности обыденного сознания, выделяет круг наиболее характерных для крестьянства представлений — об идеальном варианте социальной организации на основе «общинного архетипа»; о Царе как одной из опорных ментальных

1 Лобачева Г.В. Крах монархического идеала в общественной психологии накануне февраля 1917 года // Проблемы философии, истории, культуры. Межвузовский научный сборник. Саратовский государственный технический университет. Саратов, 1993; она же. Отражение монархических воззрений русского народа в паремиологических материалах второй половины XIX — XX веков // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1994.

2 Сухова O.A. Десять мифов крестьянского сознания / Очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX- начало XX в.) по материалам Среднего Поволжья. М., 2008. i конструкций; о войне как воплощении социального идеала службы государству; о бунте как о ритуале социального поведения, позволяющим «настроить» властный механизм и др. Все эти конструкции, безусловно, выполняли огромную созидательную функцию, позволяя адаптировать традиционное сознание к изменяющейся действительности.

Вместе с тем, с рядом утверждений автора трудно согласиться. Например, о мифологизированности крестьянского сознания как результате приоритета веры над разумом - точнее, на мой взгляд, следует говорить не о мифологизированности, а о признании верующими православными людьми реальности мистических явлений. Вряд ли также точно определена «мифологема» крестьянского сознания - «о Воле * как синкретичное представление, поглощающее все [подчеркнуто мной — А.Б.] прочие элементы политического сознания». Возникает вопрос — а как же быть с монархизмом - не менее, по крайней мере, сущностным проявлением не только политического, но и народного сознания в целом? Кроме того, выявление автором «присутствия архаики в сознании во всех сферах повседневной жизни» (что, несомненно, в определенной степени имело место в действительности), незаслуженно отодвигает на второй план гораздо более существенные явления массового православного сознания и массовой исповедной практики.

Новыми исследованиями в последние годы пополнилась тема этноконфессионального сознания русских1. Упомянем также сборники

1 Цеханская КВ. Икона в жизни русского народа. М., Паломник, 1998; она же. Иконопочитание в русской традиционной культур». М., 2004; Поплавская Х.В. Паломничество, странничество и почитание святынь в Рязанском крае в XIX- XX вв. Рязань, 1998; Воронина Т.А. Русский православный пост: советы благочестивой хозяйке. М., 1999; Православная жизнь русских крестьян ХЕХ-ХХ веков: итоги этнографических исследований. М., 2001; Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XIX вв. Этнографические исследования и материалы. М., 2002; Кириченко О.В. Дворянское благочестие. М., 2002; Камкин A.B. Островные монастыри в культурном ландшафте русского Севера // Русская культура на рубеже веков: русское поселение как социокультурный феномен. Вологда, 2002; Розов А.Н. Священник в духовной жизни русской деревни. С.-П., 2003; Цеханская КВ. Иконопочитание в русской традиционной культуре. М., 2004; Проблема святых и святости в истории России / Материалы XX Международного семинара исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». М., секций Рождественских чтений, регулярно издающиеся материалы Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России», публикации в научном православном журнале (единственном в стране) «Традиции и современность», журнале «Воронежская беседа», православном иллюстрированном альманахе «Духовный собеседник», выходящем в Самаре И др.

Целью исследования является выявление тех фундаментальных понятий и принципов крестьянского сознания, на основе которых в народе выделяли конкретные личности, а также изучение воздействия выдающихся личностей и крупных событий на мировоззрение и самосознание русских.

В соответствии с поставленной целью были определены следующие задачи исследования: установить круг личностей и событий, влиявших на коллективное народное сознание и сохранившихся в исторической памяти; показать, какие типы исторических лиц были наиболее популярны и признаны в народе, что именно в характере и деятельности людей прошлого делало их историческими личностями! выяснить, какие представления о царях, военачальниках и других оставивших след в истории людях складывались в самой гуще народа, как эти представления с течением времени менялись; понять, что крестьяне помнили и знали о личностях, событиях, фактах прошлого и современности, каким образом хранили информацию, как оценивали и воспринимали, так или иначе переосмысливая, услышанное, увиденное и пережитое;

2006; Громыко М.М. Святой праведный Феодор Кузьмич — Александр Благословенный. Исследование и материалы к житию. М., 2007; Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. М., 2010 и др. проанализировать соотношение в народной памяти реальных, достоверных исторических фактов и их подчас совершенно мифологического истолкования.

Источники. Поставленные в диссертации задачи решались на основе изучения обширного комплекса архивных и опубликованных источников. Прежде всего, это три основных больших массива источников различного типа и разного социального происхождения, значительная часть которых впервые вводится в научный оборот: произведения исторического фольклора, агиографические источники и ответы на программы научных обществ Х1Х-ХХ столетий. Использовались также мемуары, документы официального делопроизводства, полевые материалы и др.

Выбор источникового комплекса был обусловлен несколькими причинами: во-первых, стремлением обнаружить те материалы, анализ которых даст возможность судить о соотношении местной (региональной) и общерусской традиции, о характере взаимодействия национальных, конфессиональных, патриотических и социальных компонентов массового сознания; во-вторых, желанием привлечь материалы широкого географического охвата, свидетельствующие о масштабности изучаемых явлений; в-третьих, обращение к данному источниковому массиву объясняется тем, что большинство документов впервые вводятся в научный оборот, либо использовались ранее фрагментарно и для решения иных исследовательских задач.

Проведенное исследование в значительной степени базировалось на архивных документах. Были изучены:

- ф. 7. оп.1 Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева в архиве Русского Этнографического музея1. Весь архивный фонд по 23 губерниям

1 Далее в ссылках на материалы Тенишевского фонда Архива Российского Этнографического музея (АРЭМ) будут указываться только номера дел и листов. был проработан по следующим пунктам «Программы этнографических сведений о крестьянах Центральной России»: «Знания крестьян», «Книги, чтение, грамотность», «Вести и слухи», «Препровождение свободного времени», «О русско-турецкой войне» и др. Определенную помощь в работе над материалами фонда оказало также начавшееся в 2004 г. и продолжающееся по - настоящий день издание документов «Этнографического бюро»1 фонды Императорского Русского Географического общества, вобравшие в себя сведения о «простом сельском народе». Прежде всего это ответы на анкеты в рамках программы «Этнографическое изучение русской народности», составленной под руководством Н.И. Надеждина. Были просмотрены документы по 11 губерниям (разряды 7, 9, 14, 15, 19, 23, 26, 28, 29, 33, 34, 35, 36; ф. 12 С.М. Пономаревой).

- В Российском государственном историческом архиве были изучены ф. 1284 Департамента общих дел; ф. 1281 Отчеты губернаторов; ф. 379 V отделения Собственной е.и.в. канцелярии; ф. 730 Комиссии об учреждении народных училищ; ф. 733 Департамента народного просвещения. Наиболее интересными для диссертационной темы стали ф. 91 Вольного экономического общества, содержащий в себе материалы о деятельности Петербургского комитета грамотности и ф. 1022 (Петрова), в котором собраны исторические предания.

Большой материал по изучению исторического сознания крестьянства дала поисковая работа в семи Государственных региональных архивах:

- Вологодской области - ф. 18 Канцелярии Вологодского губернатора; ф.17 Губернского статистического комитета; ф. 717 Канцелярии начальника государственного ополчения Вологодской губернии; ф. 438 Директора училищ Вологодской губерниии др.

1 Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы / Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Спб., 2004-2008. Т. 1-6.

В научном архиве Вологодского государственного музея-заповедника особый интерес вызвали исторические очерки, «этнографические мелочи», сохранившие свидетельства исторической памяти местного населения в ф. Вологодского общества по изучению Северного края (ВОЙСК). Самые обширные материалы ВОЙСК хранятся в ф.ф. 652, 4389 Государственного архива Вологодской области.

- Ленинградской области - ф. 189 Петербургского ополчения.

- Московской области - фонды волостных правлений Московской губернии (ф. 815, 581, 705, 795, 8, 683, 378 - в основном, записи мирских приговоров волостных и сельских сходов; к сожалению, этот источник оказался малоинформативным)

- Орловской области - ф. 580 Канцелярии Орловского губернатора; ф. 525 Орловской губернской управы; ф. 3 Орловского губернского по воинским повинностям присутствия; ф. 70 Орловского губернского рекрутского присутствия; ф. 1 Орловского губернского статистического комитета; ф. 78 Дирекции народных училищ Орловской губернии и др.

- Рязанской области — ф. 5039 коллекция краеведческих материалов; ф. 869 рязанской губернской ученой комиссии; ф. 2798 дневник С.Д. Яхонтова и др. Довольно значительный массив историко-этнографических воспоминаний содержится в указателе A.A. Мансурова1.

- Тамбовской области - ф. 105 Дирекции народных училищ; ф. 63 Тамбовского губернского комитета; ф. 4 Канцелярии Тамбовского губернатора; ф.5, 522 Городские полицейские управления. Тамбовское и Козловское; ф. 161 Тамбовского губернского предводителя дворянства

- Тульской области. Соответствующие фонды канцелярий и волостных правлений.

В перечисленных выше фондах региональных архивов наиболее информативными оказались отчеты 1убернаторов о состоянии губерний,

1 Мансуров A.A. Описание рукописей этнологического архива Общества исследователей Рязанского края. Вып. 1-4. Рязань, 1928-1930. материалы о народном образовании, школах, училищах и, главное, о крестьянской инициативе в деле просвещения.

При изучении крестьянского сознания периодов войн XIX столетия привлекались материалы РГАДА (ф. 179 документы об Отечественной войне 1812 г.; Р. XX, Ф.20 дела военные; Р. XXX, ф. 30 новые дела и др.), РГВИА (ф. 479 Война 1812 г.; ф. 481 Восточная война 1853-1856 гг.; ф. 485 Русско-турецкая война)

Широко использовались в работе устные (фольклорные) источники, прежде всего, исторические песни, предания, былины1. В диссертации я опирался, главным образом, на тексты русских исторических песен, опубликованные в четырех сборниках , представляющих собой сводку печатных источников XIX в., дополненную архивными материалами. В ряде случаев привлекались и другие сборники песен XIX-XX вв. . Кроме опубликованных фольклорных текстов, привлекались и те, которые удалось обнаружить на страницах периодики, в архивах и записать в экспедициях.

Некоторые записи исторического фольклора, как и другие историко-этнографические наблюдения, были обнаружены в фондах Русского этнографического музея, Русского Географического общества, отдела рукописей Российской национальной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, Российского Государственного исторического архива, Института Русской Литературы и др. Именно с этой целью изучались также материалы фондов личного происхождения, в основном собирателей фольклора: Н.Я. Аристова (ЛОИИ, ф.8), П.И. Мельникова (в собрании A.A. Титова, ОР РНБ ф. 478; РГАЛИ, ф. 321; ИРЛИ, ф. 95), Н.Е. Ончукова (РГАЛИ, ф. 1366), В.П. Бирюкова (РГАЛИ, ф.1416), М.В. Красноженовой (ИРЛИ, Р. V, кол. 78), Д.П. Ознобишина (РГАЛИ, ф. 1121), Е.В. Барсова (РГБ, ф.17), Д.Н. Садовникова (ИРЛИ, ф.1583), П.И. Савваитова (ОР РНБ, ф. 17) и др.

1 Характеристику этих жанров фольклора см. в разделе первой главы «Устная традиция».

2 Исторические песни X3II-XVI вв. M.-JL, 1960; Исторические песни XVII вв. M.-J1., 1966; Исторические песни XVIII в. JL, 1971; Исторические песни XIX и., Л., 1973.

3 Собрание народных песен П.В. Киреевского. Записи П.И. Якушкина. Т. 1. Л., 1983; Т. 2. Л., 1986; Русские народные песни. М., 1988 и др.

Поскольку выявление новых вариантов фольклорных произведений не являлось самостоятельной задачей исследования, обнаруженные в процессе архивного поиска записи привлекались, в основном, в том случае, когда обращение к ним расширяло наши представления об ареале бытования песен. В работе с фольклорными источниками особое внимание обращалось на сведения о месте, времени записи, социальной среде, к которой принадлежал исполнитель. Для анализа привлекались, в основном, тексты, записанные в крестьянской среде в XIX- начале XX вв. Происхождение их могло быть более ранним, но сам факт бытования позволял использовать их в качестве источника. Я стремился опираться на те фольклорные тексты, бытование которых не было единичным, но напротив, дополнялось наличием схожих вариантов в других российских регионах.

Что касается преданий и легенд, то каких-либо специальных сводных изданий до сих пор не было осуществлено. Поэтому в работе использовались отдельные, довольно разрозненные публикации в сборниках дореволюционного и советского периодов1 (указания на них см. в тексте глав).

Особую группу источников составили публикации об отечественных подвижниках благочестия . Были привлечены биографии подвижников, которые публиковались в различных духовных изданиях: отдельных брошюрах, в епархиальных ведомостях, духовных журналах («Духовная беседа», «Православный паломник», «Странник» и др.). Наиболее насыщенным информацией (и наиболее часто используемым) стало фундаментальное собрание «Жизнеописаний отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков», составленное известным агиографом и деятелем

1 См., напр.: Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. / Собр. М. Забылиным. Репринтное воспроизведение издания 1880 г. М., 1989; Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., 1989 и др.

2 См., напр.: Жития русских святых. 1000 лет русской святости / Собр. мон. Таисия / 2-е изд. Т.1-2. Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1991; Жития святых мужей. / Сост. B.C. Русак. Издано Комитетом Молодежи Русской Православной Церкви за границей. Astoria, N.Y., 2000

Церкви епископом Никодимом (Кононовым). Это фундаментальное издание было выпущено в 1906—1910 гг. Афонским Русским Пантелеймоновым монастырем, а в 1994 — 1997 гг. издательство Свято-Введенской Оптиной пустыни осуществило репринтное воспроизведение дореволюционного издания в 12 томах1.

В «Жизнеописания.» вошла значительная часть известных на тот период биографий, опубликованных в различных столичных и провинциальных изданиях о не прославленных, но почитаемых подвижниках благочестия [некоторые подвижники, чьи жизнеописания представлены в этом издании, в наши дни уже канонизированы — прим. А.Б.]

Поиск и анализ материала проводился прежде всего под углом зрения взаимосвязи мир — подвижники благочестия. Выбор «Жизнеописаний.» полностью себя оправдал — в 12-ти томах отложился массовый материал о самых разных формах почитания подвижников в народной среде, постоянных контактах мирян со старцами и праведниками и т.д.2

Большую группу источников составили также материалы периодики, как светской, так и церковной. Были изучены журналы («Вера и разум», «Живая старина», «Этнографическое обозрение», «Москвитянин», «Отечественные записки», «Русское богатство» и др.), региональные издания (губернские и епархиальные ведомости).

Привлекались также дневники, путевые заметки, воспоминания, жизнеописания крестьян, историко-статистические описания XIX- начала XX вв. и т.д.

В работе использованы и полевые материалы, собранные в ходе экспедиций (Вожегодский р-н Вологодской области, 1986 г.; Богдановский р-н Грузии, 1988 г.; Касимовский р-н Рязанской обл., 1990 г.; Сапожковский р

1 Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 вв. Т. 1- 12. Издание Введенской Оптиной пустыни. 1994-1997. Далее - ОПБ.

2 Об использовании «Жизнеописаний.» в качестве этнографического источника см.: Громыко М.М. Жизнеописания неканонизированных подвижников благочестия XIX в. как источник для изучения массового религиозного сознания» // Этнографическое обозрение. 2000. № 6. н Рязанской обл., 2002 г.) и личных поездок автора. Некоторая часть собранных материалов использовалась для реконструкции исторического сознания крестьян раннего периода. Тем самым, полевой этнографический опыт опосредованно влиял на ход исследования.

Во время экспедиционной работы респондентами были, главным образом, лица пожилого возраста - очевидцы событий первой половины XX столетия. В формировании картины прошлого у людей, родившихся в первой трети XX в., существенную роль продолжает играть устная традиция - ведь их знания, особенно в молодости, почерпнуты большей частью из широко бытовавших в деревне рассказов старших односельчан. Вышесказанное гораздо менее характерно для представителей среднего и молодого поколения, прошедших советскую школу и испытавших на себе сильнейшее воздействие средств массовой информации.

Трудности реконструкции «народной версии» истории связаны в основном с тем, что в воспоминаниях респондентов воссозданию целостной картины мешает «забытое» со временем. Кроме того, обрушившийся мощный поток информации в постсоветский период, непривычный для людей воспитанных на идеологически дозированной информации, довольно часто приводит к неуверенности в оценках прошедших событий.

Информативное богатство всего комплекса источников, как архивных, так и опубликованных, позволило рассмотреть воззрения русских крестьян, их установки и приоритеты в оценке истории и современных им личностей и событий.

Методы исследования. Исследование проводилось на основе сравнительно-исторического метода и комплексного подхода, с позиций историзма, научности и многофакторности. Особое значение имели метод типизации и группировки, историко-антропологический подход в изучении рассматриваемых явлений духовной жизни крестьянства.

В силу множественности и разнохарактерности источников применялся агрегативный метод — сбор разрозненных материалов и фактов из источников различных типов и видов. Анализ материала проводился с точки зрения того, что привносили в народное сознание выдающиеся личности, какой след в памяти крестьян оставили те или иные эпохи и события.

Во время экспедиционных обследований были собраны источники, полученные методом включенного наблюдения и интервьюирования. Они используются в работе для исторических и этнографических ретроспекций. Данное обстоятельство обусловило применение ретроспективного метода, позволявшего продвигаться от фактов и явлений, зафиксированных в наши дни к реконструкциям элементов более ранней культурной традиции.

К методологическим принципам данного исследования следует также отнести стремление автора опираться на лучшие, выдающиеся примеры и образцы. Я исхожу из того, что портрет нации, который создается на основе всего лучшего, что в ней есть, способствует ее сплочению. При реконструкции культуры, искусства любого общества, мы ищем опорные точки в лучших произведениях, останавливаемся на гениальных авторах, художниках и на лучших их творениях, а не на худших. Этот принцип — ориентация на лучшие образцы - представляется чрезвычайно важным и совершенно бесспорным.

Научная новизна работы. Впервые предпринята попытка выявить фундаментальные понятия и принципы крестьянского сознания, на основе которых в народе выделяли те или иные личности, а также изучить проблему влияния выдающихся личностей на формирование и становление самосознания русских. В ходе проведенного исследования были также проанализированы особенности народной трактовки прошлого и современности.

Данная постановка проблемы дала возможность более полно оценить развитие самосознания русского народа, понять характер взаимодействия в историческом развитии основных компонентов самосознания — национального, конфессионального, патриотического и социального.

В научный оборот введен большой комплекс документов из архивных и опубликованных источников. Можно утверждать, что создана база данных, содержащая информацию о круге исторических деятелей, выделенных в народном сознании и закрепившихся в исторической памяти русского крестьянства.

Практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по отечественной этнологии, в изучении духовной жизни русского (российского) народа, при подготовке лекционных и специальных курсов, учебных пособий по отечественной истории и культуре, в просветительской деятельности СМИ.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании отдела русского народа Института этнологии и антропологии РАН. Основные положения диссертации были представлены в виде трех монографий и серии статей, одиннадцать из которых опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях. Они нашли отражение также в ряде выступлений и докладов на международных и всероссийских научных конференциях.

Структура диссертации. Поставленные цели и задачи исследования определили структуру работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Выдающиеся личности и события в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX в."

Заключение

В работе выявлен круг личностей и событий, которые выделялись в массовом сознании русских и, в свою очередь, воздействовали на его формирование и характер. Прежде всего, это русские монархи — олицетворение авторитета власти; религиозные подвижники, как авторитетные духовные личности; воины-полководцы как защитники и «сберегатели» земли Русской. Определены те принципы и подходы, которыми руководствовались крестьяне, выбирая из числа прочих и сохраняя далее в памяти те или иные фигуры, события, факты.

По мере христианизации общества православный культ святых постепенно вытеснял поклонение языческим божествам. Объектами всенародного почитания становились выдающиеся лица русской истории. Вокруг них, носителей лучших народных черт, выстраивалась картина исторического прошлого.

В рассматриваемый период механизм формирования оценки истории и современности значительно усложнился по сравнению с более ранними эпохами. Устная традиция перестает быть фактически единственным источником исторической информации. В деревню проникают книги, печатная литература (поступление книжного знания небольшим процентом грамотных не исчерпывалось; в крестьянской среде широко бытовало чтение вслух). Обучение чтению, растущая грамотность изменяли образ мыслей крестьянина. Крестьянским представлениям был присущ синкретизм, принцип нерасчлененности систем различного уровня. На прежний социальный опыт органично наслаивались проекции новых смыслов, что обеспечивало целостность восприятия картины мира и сохраняло собственную идентичность.

Границы между автаркической деревней и образованным обществом постепенно размывались. Подъем национального чувства в результате победы в Отечественной войне 1812 г., расширение социального кругозора крестьянства формировали понимание прав и свобод, выходившее за рамки привычных представлений. Прямым следствием перечисленных факторов стал более критический подход к событиям и лицам отечественной истории. Современные крестьянам цари, полководцы, другие выдающиеся личности стали восприниматься более реалистично, проигрывая в сравнении с героями «славного прошлого». Безусловно, сказалась здесь и характерная в целом для народного сознания склонность при сопоставлении поколений отдавать предпочтение предшественникам ( сознание старшего поколения, которое сохраняло преимущественные позиции в общине, всегда было ориентировано на прошлое; соответственно, проверка поколениями предшественников служило основным мерилом духовных ценностей в общественном сознании крестьянства).

Проведенное исследование показало, что народный взгляд на историю страны формировался в значительной мере через оценку выдающихся личностей. Коллективная память этноса разборчиво отбирала и сохраняла имена государственных и народных лидеров — царей, полководцев, устроителей церкви и подвижников благочестия, героев из народа и т.д. Все они в той или иной степени были носителями характерных, типичных черт национального характера. В их делах и свершениях проступали глубинные пласты психологии русского этноса, его душевные и религиозно-нравственные возможности.

Несмотря на разницу в статусе, специфику конфессиональных, сословных и иных характеристик вполне можно выделить общие типологические черты в народной оценке крупных фигур прошлого.

Жизнь и свершения царей, полководцев, других государственных деятелей измерялись в сознании крестьян прежде всего мерками общенациональной значимости. Роль в укреплении могущества Русского государства, в защите его от внешних врагов^ — важнейший показатель признания выдающейся личности в народе.

К наиболее почитаемым историческим деятелям относились как к выразителям воли Божией. Первейшим критерием оценки монархов и крупнейших полководцев была их верность православной идее, высшим религиозным ценностям.

Демократизм в поведении, простота в быту — те черты, которые делали историческое лицо особенно привлекательным, будь то царь-труженик или военачальник-солдат. Любой исторический деятель оценивался не только на весах — что ему удалось, или не удалось — но и с точки зрения того, удержался он на определенной нравственной высоте или нет.

Многие выдающиеся личности русской истории, не будучи церковными фигурами, являлись, по сути, подвижниками в миру. Бескорыстное служение своему народу, высочайший жертвенный патриотизм поднимали их на уровень святости. Мирские подвиги воспринимались современниками и потомками как святое деяние.

Некоторые крупные деятели прошлого — часто вопреки реальному ходу исторических событий — представлялись крестьянам защитниками их социальных чаяний, противопоставлялись «плохим» боярам, помещикам. Разумеется, к плохим, нерадивым господам относили не всех представителей высшего сословия, но тех из них, которые не соответствовали православным народным представлениям об общественном служении.

Именно соответствие деятельности людей прошлого устойчивым православным воззрениям об общественном служении наряду с масштабностью совершенного делало их историческими личностями. Такое отношение к выдающимся деятелям отечественной истории русские люди пронесли через многие столетия и передали в XX век

Во главе могущественного православного государства крестьяне представляли лишь Монарха— православного царя, помазанника Божия, призванного выполнять волю Господню. Властелином громадной страны и народа, на высшем уровне власти мог и должен был находиться лишь тот, кому вручил эту власть сам Бог. Царь — воплощенный образ православной государственности.

В повседневном течении жизни наиболее справедливыми социальными организмами крестьянам-представлялись крестьянская община и казачий 1 круг, что, тем не менее, вполне уживалось с представлениями о совместимости демократического самоуправления с монархическими формами государственного устройства.

В начале XX столетия традиционные воззрения на царскую власть постепенно размывались. Распад российской государственности в 1917 г. явился следствием, в числе других факторов, значительной трансформации монархического идеала в общественном сознании

Громадное значение в формировании национального самосознания имел духовный авторитет подвижников благочестия. Трудно представить (и вряд ли уместно утверждать), что в массе своей русские люди непременно стремились к собственной повседневной святости. Но они благоговели пред святостью других — монахов, старцев, странников, юродивых. Эту святость они ценили как высшую религиозную величину и очень высоко ставили в силу осознанной необходимости пострадать.

Всенародное, соборное почитание чтимых подвижников православного благочестия в России часто опережало официальное признание. Поток русских людей к праведникам при их жизни, а после смерти к их могилам, говорит о том, что отечественные подвижники были достоянием народа. Их труды и подвиги доказывали, что не только в монашестве обретались здоровые силы, но и то, насколько сильны были религиозные устремления во всех слоях народа.

Обращение к земной жизни и посмертному почитанию «явленных и неявленных», канонизированных и не канонизированных подвижников благочестия дает множество примеров тому, насколько глубоко и органично вошли они в„ историческоесознание „русских людей. Почитание православных подвижников являлось неотъемлемой составляющей народной религиозности. Образ их подвижничества и святости был особенно дорог благочестивому идеалу народа. Святые были понятны и близки крестьянину, ведь, как говорили в народе, были времена, "когда святые по земле ходили".

Православная основа мировоззрения в значительной мере определила взгляд на личность в народной среде. В рамках религиозного сознания личность может признаваться действительно ценной только при абсолютной основе ее: бессмертии и богоподобии. И чувство личного достоинства русских крестьян основывалось на том, что всякий человек, без различия, есть образ Божий. На формирование личности, ее историческую активность немаловажное влияние оказывал также устойчивый тип общинной организации, который веками сохранялся на российской почве и нес в себе объединительное начало для большинства населения страны.

В массовом сознании русского народа всегда высоко ценились полководцы и военные герои, добывавшие славу России и проявлявшие боевые и героические качества русских людей. Крупнейшие полководцы прошлого считались у русских выразителями воли Божьей. Православные народные воззрения на протяжении практически всей российской истории определяли понимание воинского долга военачальниками, офицерами и солдатами.

Постепенный отход от веры части общества, а после 1917 г. и целенаправленное разрушение русских традиций, в том числе и воинских, не могли не сказаться на состоянии Российской армии и, прежде всего, ее духовной основы, мотивации воинского подвига, менталитета военных. Утрачивалось понимание защиты Родины как православного Отечества. В Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. в народном сознании на первый план вышел, существенно потеснив конфессиональный, патриотический фактор. Но и, казалось бы, утраченная религиозность нередко проявлялась в эти тяжелые годы. Скрытое же исповедание православия не прекращалось никогда. В наши дни возрождение армии и флота неразрывно связано со священными традициями российских воинов, осознававших свой профессиональный и гражданский долг как христианское служение Родине.

Конфессиональным ' и социальным факторами, прежде всего, определялась память о бунтарях, предводителях крестьянских восстаний. В народном сознании их образы часто жили рядом друг с другом. Преемственность этих образов можно объяснить не только инерционностью фольклорной традиции, но и длительной нерешенностью тех задач, которые ставились восставшими.

Существовали довольно устойчивые этнические стереотипы в отношении соседних народов, с которыми русским приходилось контактировать в заселении и освоении новых земель, союзников в войнах и походах и, разумеется, соперников и врагов. Враги в вооруженных конфликтах, будь то французы, австрийцы или турки, воспринимались как нехристи. С древности те, кто посягнул на православное Русское государство, считались нехристями, басурманами, даже если принадлежали к христианскому миру. Тем не менее, эти стереотипы не препятствовали оценке крупной личности из чужеродной среды.

Популярные герои, выдающиеся личности принадлежали к разным сословиям. Важно подчеркнуть, что русское сословное деление имело в своем основании мысль об особенном служении каждого сословия. С точки зрения отдельного сословия существовала своя общественная моральная оценка важнейших проступков: у дворян в вопросах чести; у купечества — в слове, в обязательствах; у крестьян — особенно широко и объемно действовало обычное право, охватывая все сферы жизнедеятельности и т.д.

Но главное — сословные обязанности для большинства русских мыслились как религиозные, а сами сословия — как разные формы общего для всех христианского дела — спасения души. Поэтому и поступки личностей, и их мотивы, и народная оценка деятельности тех или иных фигур основывались на традиционных христианских воззрениях.

Определяющим в оценке исторической личности был православный и патриотический подход. Религиозными и мирскими подвигами прирастали и крепли национальная самобытность, самосознание народа. Подвигом веры, военным подвигом во имя Отечества, гражданским подвигом служения стране и народу.

Вне поля зрения этой работы остался довольно широкий круг ярких, выделяющихся личностей в крестьянской повседневности. Таковыми вполне можно считать инициативных предприимчивых хозяев, знатоков природы, права, ходатаев по делам общин и др., т. е. людей, добившихся успехов в своей области. Местные предания о таких личностях, жизнь и деятельность которых были интересны и назидательны, в форме простых безыскусственных рассказов переходили из уст в уста. Их современники и потомки любили вспоминать о них, справедливо замечая: «Вот был человек-то».

Воззрения русских на историю страны и мира проявлялись не только в характеристике отдельных деятелей, но и в выделении различных эпох и событий прошлого. Оно происходило на двух уровнях. Во-первых, в крестьянских представлениях отложились наиболее крупные исторические эпохи в их общей временной последовательности. Ими были основание Русского государства, ордынское иго, Смутное время, периоды царствования наиболее крупных монархов — Ивана Грозного, Петра Первого, Александра Первого и т.д. Во-вторых, внутри этих эпох выделялись самые значимые факты, события, в первую очередь войны. В эти периоды истории наиболее интенсивно шел процесс осмысления общенациональных задач и интересов.

В соответствии с двумя уровнями выделения существовали и представления о хронологической последовательности важнейших событий. Характерными явлениями в исторической памяти народа были нарушения хронологической последовательности, фактологические неточности. Но необходимо отметить, что случались они в основном в пределах одной исторической эпохи, касались идеологически и типологически близких фигур.

Для религиозного типа сознания большинства русских совершенно естественным было признание реальности мистических явлений, что накладывало свой отпечаток на видение истории и современности. Разумеется, сказывались в этом отношении и влияние фольклорной традиции, и недостаточная осведомленность крестьян, а также заинтересованность в решении тех или иных общественных вопросов. Народ, как правило, воспринимал и принимал лишь то, что не входило в противоречие с его исторической памятью и основополагающими воззрениями. В простонародье часто наделяли любимых героев лучшими чертами, заимствуя их у других персонажей, приписывали порой не совершенные ими деяния.

Фактически в каждом регионе, местная история переплеталась в сознании людей с общегосударственной, личная и групповая память вписывались в контекст истории страны, так называемой Большой истории.

Несмотря на определенную локальную и конфессиональную специфику, в народной памяти по всей территории расселения русских сохранился единый в основе своей круг исторических событий и фактов. Их трактовка, если и варьировалась, то очень незначительно. Общность исторических представлений в течение многих столетий способствовала этнокультурной консолидации русского народа, укрепляла и развивала его самосознание.

Самосознание народа невозможно вывести лабораторным путем, оно выплавляется столетиями и опирается на традиционные ценности, на историческую память. Не случайно в последнее десятилетие люди стали все чаще обращаться к историческому наследию. Вот уж что действительно объединяет сегодняшних русских — гордость за героические и культурные свершения, за великие имена россиян.

Список научной литературыБуганов, Александр Викторович, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Архивные материалы

2. ГАМО -фонды волостных правлений Московской губернии (ф. 815, 581, 705, 795, 8, 683, 378)

3. ГА Тул. обл. Соответствующие фонды канцелярий и волостных правлений. ИР ЛИ ф. 95 П.И. Мельникова; Р. V, кол. 78 М.В. Красноженовой; ф.1583 Д.Н. Садовникова. ЛОИИ ф.8 Н.Я. Аристова.

4. РГАДА ф. 179 документы об Отечественной войне 1812 г.; Р. XX, Ф.20 дела военные; Р. XXX, ф. 30 новые дела и др.

5. РГАЛИ ф. 321 П.И. Мельникова; ф. 1366 Н.Е. Ончукова; ф.1416 В.П. Бирюкова; ф. 1121 Д.П. Ознобишина. РГБ ф.17 Е.В. Барсова.

6. РГВИА ф. 479 Война 1812 г.; ф. 481 Восточная война 1853-1856 гг.; ф. 485 Русско-турецкая война.

7. I. Опубликованные документы

8. Агапит (Беловидов), архим. Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха

9. Леонида (в схиме Льва). Тула, 1991. (Репринт).

10. Былины и песни Алтая: Из собрания С.И. Гуляева. Барнаул, 1989.

11. Воспоминания крестьянина села Угодич Ярославской губернии Ростовского уезда Александра Артынова. М., 1882.

12. Жизнеописание преподобного старца Парфения Киево-Печерского. М., 1993. Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 вв. Т. 1- 12. Издание Введенской Оптиной пустыни. 1994-1997. Житие блаженного старца Василиска. М., 1998.

13. Житие иеромонаха Никона. М.: Изд. Введенской Оптиной Пустыни, 1996. Житие иеросхимонаха Анатолия. М.: Изд. Введенской Оптиной Пустыни, 1995.

14. Жития русских святых. 1000 лет русской святости / Собр. мон. Таисия / 2-е изд. Т. 1-2. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991.

15. Жития святых мужей. / Сост. B.C. Русак. Издано Комитетом Молодежи

16. Русской Православной Церкви за границей. Astoria, N.Y., 2000.

17. Исторические песни XVIII в. Л., 1971.

18. Исторические песни XIX и., Л., 1973.

19. Исторические песни XVII вв. М.-Л., 1966.

20. Исторические песни XIII-XVI вв. М.-Л., 1960.

21. Костромская деревня в первые годы войны. Сб. статей и документов // Труды Костромского научного общества по изучению местного края (далее — КНОИМК). Вып. V. Кострома, 1916.

22. Мансуров A.A. Описание рукописей этнологического архива Общества исследователей Рязанского края. Вып. 1-4. Рязань, 1928-1930. Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. Изд. 4. Т. III. М.-Л., 1949.

23. Освобождение Болгарии от турецкого ига. T.I. М.,1961. Т. 2. М., 1964. Песни, собранные П.В. Киреевским. Вып. I. М., 1860.

24. Преподобные старцы оптинские. Житие иеросхимонаха Льва. Оптина пустынь, 1994.

25. Преподобные старцы Оптинские. Жития и наставления. Издание 2-е. Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2006.

26. Рассказы очевидцев о двенадцатом годе. М., 1872.

27. Рассказы очевидцев о двенадцатом годе. Т.Толычевой. М., 1873.

28. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы / Материалы «Этнографическогобюро» князя В.Н. Тенишева. Спб., 2004-2008. Т. 1-6.

29. Русские народные песни. М., 1988.

30. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. / Собр. М. Забылиным. Репринтное воспроизведение издания 1880 г. М., 1989. Святый праведный воин Феодор (Ф.Ф. Ушаков, адмирал флота Российского). Житие. Служба. Киев, 2001.

31. Северные сказки (Архангельская и Олонецкая губернии) / Сб. Н.Е.Ончукова. Спб., 1909.

32. Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., 1989. Собрание народных песен П.В. Киреевского. Записи П.И. Якушкина. Т. 1. Л., 1983; Т. 2. Л., 1986.

33. Собрание писем блаженныя памяти Оптинского старца иеросхимонаха Макария письма к мирским особам» 2 изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни. М., 1880.

34. Собрание писем Оптинского старца Амвросия к мирским особам. Свято-Введенская Оптина пустынь, 2003.1. Список литературы

35. Агеева О.Г. К вопросу о патриотическом сознании в России первой четверти XVIII в. // Мировосприятие и самосознание русского общества (Х1-ХХ вв.). Сб. статей. М.,1994.

36. Балашов Д. М. Эпос и история (к проблеме взаимосвязей эпоса с исторической действительностью) // Русская литература. 1983. № 4. Барсов Е.В. Петр Великий в народных преданиях Северного края // Беседа. Кн. V. 1872.

37. Баснин П.П. Раскольничьи легенды о Петре Великом // Исторический вестник. 1903. Май.

38. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX веке. М., 1973.

39. Бирюков Валентин, прот. На земле мы только учимся жить. Непридуманныерассказы. 2-е изд. Москва, Даниловский благовестник, 2004.

40. Благовидов Ф.И. Деятельность русского духовенства в отношении кнародному образованию в царствование императора Александра II. Казань,1891.1. Благовест». № 13. 1997.

41. Блажес В.В. Уральские предания о Ермаке // Ученые записки Свердловского гос. пед. ин-та и Нижнетагильского гос. пед. ин-та. Сб. 107. Нижний Тагил, 1969.

42. Боханов А. Император Александр III. М., 1998.

43. Боханов А. Николай II. М., 1997.

44. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

45. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М., 1981.

46. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973

47. Бронзов А. А. Две лекции: I. ХХ-й век и христианство. II. Права церковной школы на самостоятельное существование и на государственную поддержку. Пг., 1914.

48. Буганов В.И. Разин и разинцы. М., 1995.

49. Булыгин Ю.С. Некоторые вопросы культуры приписной деревни Клывано-Воскресенских горных заводов XVIII в. // Крестьянство Сибири XVIII — начала XX в. Классовая борьба, общественное сознание и культура. Новосибирск, 1975.

50. Бунаков Н. О домашних школах грамотности в народе (По материалам, собранным С.-Петербургским комитетом грамотности). Приложение к журналу «Русский начальный учитель» СПб., 1885.

51. Василич Г. Император Александр I и старец Федор Кузьмич. По воспоминаниям современников и документам. 4 изд. 1911 г. Репринтное воспроизведение. М., 1991.

52. Вахтеров В.П. Внешкольное образование народа. М.,1896.

53. Великие духовные пастыри России. М., 1999.

54. Вениамин (Федченков), митр. Записки архиерея. М., 2002.

55. Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. М., 1994.

56. Верюжский И. Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в

57. Вологодской епархии. Вологда, 1880.

58. Владимирские епархиальные ведомости. 15 февраля 1890. № 4.

59. Власова З.И. Фольклор о Грозном у П.И.Мельникова и Н.К. Миролюбова //

60. Русский фольклор. XX. 1981.

61. Воейков В.Н. С Царем и без Царя. М., 1994.

62. Военная галерея 1812 г. Спб., 1912.

63. Вознесенский А., .Гусев Ф. Житие и чудеса св. Николая Чудотворца и слава его в России. СПб.: Издание книгопродавца И.Л. Тузова, 1899. Войны кровавые цветы / Устные рассказы о Великой Отечественной войне. М., 1979.

64. Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения. / Сб. статей. М., 1961

65. Воронина Т.А. Русский православный пост: советы благочестивой хозяйке. М., 1999.

66. Воронина Т. А. Русский лубок 20-х—60-х годов XIX в.: производство, бытование, тематика // Российский этнограф. 5. М., 1993. Воспоминания Воспоминания Анны Козьминичны Лелонг // Русский архив. 1913. №6.

67. Пелымского старожила // Маяк. 1842. Т. 2. № 4. Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1985.

68. Головатенко А. Эпизоды истории русской церкви XIII-XVIII столетия. М., 1997.

69. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской церкви. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1998.

70. Горелов A.A. К итогам дискуссии об историзме былин // Русская литература. 1985. №2.

71. Громыко М.М. Духовная культура русского крестьянства // Очерки русской культуры XVIII в. Ч. 4. М., 1990.

72. Громыко М.М. Жизнеописания неканонизированных подвижников благочестия XIX в. как источник для изучения массового религиозного сознания» // Этнографическое обозрение. 2000. № 6.

73. Громыко М.М. Культура русского крестьянства XVIII-XIX как предмет исторического исследования // История СССР. 1987. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.

74. Громыко М.М., Буганов A.B. О воззрениях русского народа. М., 2000. Громыко М. М. Круг чтения русских крестьян в конце XIX века // В начале было слово. JL, 1990.

75. Грот Я.К. Петр Великий как просветитель России. М., 1873.

76. Гуляев С. О сибирских круговых песнях // Отечественные записки. 1839. Т.1.I. №.5.

77. Гурьянова Н.С. Старообрядческие сочинения о Петре-антихристе// Археография и источниковедение Сибири. Новосибирск, 1980. Давыдов Д. Дневник партизанских действий // Русский военный рассказ Х1Х-начала XX века. М.,1988.

78. Демидова Н.Ф., Морозова JI.E., Преображенский A.A. Первые Романовы на российском престоле. М., 1996. Десятина. № 1. 1998.

79. Дмитриева С.И. Географическое распространение русских былин. М., 1975. Дмитриева С.И. Традиционное искусство русских Европейского Севера / Этнографический альбом. М., 2006

80. Доброклонский А.П. Руководство по истории церкви. 1790-1890. Вып. 4. М., 1893.

81. Дом Романовых. Последние дни последнего Царя (Уничтожение Династии Романовых). М., 1991.

82. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. Т. 30. Кн. I. JL, 1988. Дробижева Л.М. Национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография. 1985. № 5. ЕлецЮ.Л. Кульнев. Спб., 1912.

83. Елисеев A.B. Народные предания о Суворове // Древняя и новая Россия. 1879. №8.

84. EklofB. Russian Peasant Schools. Officialdom, Village Culture, and Popular Pedagogy, 1861—1914.— University of California Press. Berkeley-Los Angeles — London, 1986.

85. Жевахов Н.Д. Воспоминания товарища обер-прокурора Св.Синода. Т. 1. М., 1993.

86. Живая старина. С.-П., 1894. Вып. 1.

87. Жукова М. Маршал Жуков. Сокровенная жизнь души. М., 1999.

88. За веру Христову жизнь свою положивший // Православная Москва, № 2122(195-196). Июнь 1999.

89. Зайцев Б. Избранное. М., 2006.

90. Заметка о курганах в Шадринском уезде // Пермский сборник. М., 1859. Кн.1. Записки Николая Александровича Мотовилова, служки Божией Матери и преподобного Серафима. М., 2005.

91. Захаров A.B. Народные образы власти // Полис. 1998. №1.

92. Зачиняев А. Об эпических преданиях Орловской, Курской И Воронежскойгуберний // Известия отделения русского языка и словесности

93. Императорской Академии наук 1906 г. T.XI. Кн.1. СПб., 1906.

94. Зверев В. А. Дети — отцам замена / Воспроизводство сельского населения

95. Сибири во второй половине XIX — начале XX вв. Новосибирск, 1993.

96. Знаменский П.В. История русской церкви. М., 1996.

97. Знаменский П.В. Приходское духовенство на Руси. М., 1867.

98. Зырянов П.Н. Русские монастыри и монашество в XIX и начале XX века. М., 2002.

99. Ивановский В. Патриотическое чувство. Пг., 1914.

100. Ивин И. О. О народно-лубочной литературе (К вопросу о том, что читает народ) // Русское обозрение. 1893. № 9-10.

101. Игнатович И.И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX века. М., 1963.

102. Иенсен Т.В. Источники и методы изучения общественного сознания пореформенного крестьянства (на примере Костромской губернии). Дис. .к.и.н. М., 1999.

103. Ильин И.А. О русской идее // Русская идея. М., 1992. Илья Муромец. M.-JL, 1958.

104. История Василия Дмитриевича Баркова, потомственного гражданина. Спб., 1902.

105. История северного крестьянства. Т. 2. Архангельск, 1985. К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8

106. Камкин A.B. Православная церковь на севере России: очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992.

107. Карташев A.B. Очерки по истории русской церкви. Т. II. М., 1991.

108. Киреевский И.В. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1861.

109. Кириченко О.В. Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят // Очаковскаяцерковная приходская газета храма святителя Димитрия, митрополита

110. Ростовского. 2006. Вып. 22. Апрель.

111. Кириченко О.В. Дворянское благочестие. М., 2002.

112. Кириченко О.В. Значение праведника-старца для села // Традиции и современность / Научный православный журнал. № 1. 2002.

113. Кисляков Н. Странствующие учителя и подвижные школы в Курской губернии // Северный вестник. СПб., 1888. № 3.

114. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. М., 1978. Ключевский В.О. Значение Преподобного Сергия для русского народа и государства // Очерки и речи. Второй сборник статей В. Ключевского. М., 1918.

115. Ковалевский П.И. Психология русской нации. Пг., 1915.

116. Козлов В.И. О понятии этнической общности // Советская этнография. М.,1967.

117. Кознова И.Е. Исследование памяти крестьянства как способ познания феномена исторической памяти // Историческое знание и интеллектуальная культура. Материалы научной конференции. М„ 2001.

118. Кому повем печаль мою. Духовные стихи Верхокамья. Исследования и публикации. М., 2007.

119. Константинов Н. А., Струминский В. Я. Очерки по истории начального образования в России. М., 1953.

120. Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра: Изд-о Отд. Владимирской епархии, 1995. Коринфский A.A. Народная Русь. М., 1995.

121. Королев Т.М. Село Селезеново Спасского уезда и его прошлое в народном предании // Вестник Рязанских краеведов. Рязань, 1923. № 1. Короленко В.Г. О литературе. М., 1957.

122. Косованов А. Заговор декабристов в сибирских песнях и легендах // Сибирские огни. 1925. №6.

123. Костомаров Н.И. Бунт Стеньки Разина. Спб., 1859. Кошелев А.И. Записки. М., 2002.

124. Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Спб., 1894.

125. Краснов П.Н. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии. М., 1992.

126. Краткое описание происшествиям в столице Мокве в 1812 г.// Чтения Общества истории и древностей Российских. Кн. II. Отд. V. 1859. Крестьянские войны в России XVII XVIII вв. : проблемы, поиски, решения. М., 1974.

127. Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг. М., 1961.

128. Криничная H.A. Персонажи преданий: становление и эволюция образа. JL,1988.

129. Кром М.М. К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма в России // Мировосприятие и самосознание русского общества (XI-XX вв.) / Сб. статей. М, 1994.

130. Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1960.

131. Кудрящов К.В. Народная молва о декабрьских событиях 1825 г. // Бунт декабристов. JL, 1926;

132. Кулиш П. Записки о Южной Руси. Т. I. Спб., 1856.

133. Куропаткин А.Н. Задачи русской армии. Т. 2. Спб., 1910.

134. Кучкин В.А. Дмитрий Донской и Сергий Радонежский в канун Куликовскойбитвы // Церковь. Общество и государство в феодальной России. М., 1990.

135. Кушнер П.И. Национальное самосознание как этнический определитель //

136. Краткие сообщения Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. VII.1945.

137. Кушнер П.И. Этнические территориии этнические границы // Труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. T.XV. М. 1951.

138. Литвак Б.Г. Крестянское движение в России в 1775-1904 гг.: история и методика изучения источников. М., 1989.

139. Литвак Б.Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных крестьян первой половины XIX в. // История и психология. М., 1971. Литвин Э. С. Русская историческая песня первой половины XIX в. // Исторические песни XIX века. Л., 1973.

140. Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830-1850 годы. М.1978. Лихачев Д.С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси. М., 1975.

141. Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. М.;Л., 1949. Лихачев Д.С. Раздумья о России. С.;П., 2001. Лихачев Д.С. Русская культура. М., 2000.

142. Лобачева Г.В. Крах монархического идеала в общественной психологии накануне февраля 1917 года // Проблемы философии, истории, культуры. Межвузовский научный сборник. Саратовский государственный технический университет. Саратов, 1993;

143. Лобачева Г.В. Самодержец и Россия: Образ царя в массовом сознании россиян (конец XIX начало XX веков). Саратов, 1999. Лобода A.M. Русский богатырский эпос. Киев, 1896.

144. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). Спб., 2002.

145. Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000.

146. Майков Л. О былинах Владимирова цикла. Спб., 1863.

147. Майнов В.Н. Осударева дорога в Повенецком уезде Олонецкой губернии //

148. Древняя и новая Россия. №2. Т. 1. 1876.

149. Максимов С. Бродячая Русь Христа ради. Спб., 1877.

150. Малицкий Г.В. Святой Георгий в образе старца в русской народной легенде и сказке М. 1915.

151. Мальцев М.В. Почитание св. Архангела Михаила в русской православной традиции. Автореф. дис. к.и.н. М., 1994.

152. Мамсик Т. С. Из истории развития грамотности в западносибирской деревне (по материалам судебных дел первой половины XIX в.) // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVII— начала XX в. Новосибирск, 1985.

153. Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление. Новосибирск, 1978. Мандрыкина Л.А. Отзвуки восстания декабристов' в народных массах // Революционное и общественное движение в России XIX в. / Тезисы докладов и сообщений на научной конференции. Воронеж, 1968.

154. Матвеев О.В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003.

155. Мелхиседек, арх. Почитание святого Царя // Жизнь вечная. Октябрь. 1996. Мельникова Л.В. Русская Православная церковь в Отечественной войне 1812 года. Издание Сретенского монастыря, 2002.

156. Миллер В.Ф. Очерки русской народной словесности. Т. I. М., 1897. Милюков П. Очерки по истории русской культуры. 2 изд. 4.1-3. Спб., 18961903.

157. Миненко Н. А. Живая старина. Будни и праздники сибирской деревни. Новосибирск, 1989.

158. Миненко H.A. Историко-краеведческие знания русских крестьян Западной Сибири в XVIII- первой половине XIX в. // Развитие культуры сибирской деревни. Новосибирск, 1986.

159. Миненко H.A. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986.

160. Миненко H.A. Культура русских крестьян Зауралья XVIII- первая половина XIX в. М., 1991.

161. Миролюбов Ю. Царский портрет // Русский вестник. № 14. 1993. Митрофан (Серебрянский), свящ. Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке. М., 1996.

162. Михайлов И. Поверья и предрассудки в Астраханской губернии //

163. Астраханские губернские ведомости. 1853. № 14.

164. Михневич. Очерк истории Павловска. Спб., 1877.

165. Мыльников A.C. Петр III // Вопросы истории. 1991. № 4.

166. Мясоедов Д. Кто был первый народный партизан на Руси в эпоху

167. Отечественной войны? // Исторический вестник. Вып. 94. 1903. С. 833.

168. Наумов В.П. Елизавета Петровна // Вопросы истории. 1993. № 5.

169. Национализм в мировой истории. М., 2007.

170. Новичкова Т.А. Эпос и миф. СПб., 2001.

171. Новые чудеса царственных мучеников // сост. А. Шаргунов, прот. М., 1996. Богом прославленный царь. Чудеса Царственных Мучеников // сост. А. Шаргунов, прот. М., 1997.

172. Новый мученик за Христа. М., 2000.

173. О богатырях старопрежних и нынешних. Архангельск, 1946.

174. Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом иэтнографическом отношении, составленные В.Дашковым. Спб., 1842.

175. Орловские епархиальные ведомости. 15 июля 1883 г. № 14.

176. Островская Л.В. Некоторые замечания о характере крестьянскойрелигиозности // На материалах пореформенной Сибири ХУШ-начала XX в.:

177. Классовая борьба, общественное сознание и культура. Новосибирск, 1975.

178. Остроумов М.А. Современное положение народного образования вотношении религии. Спб., 1908

179. Очерки русской народной культуры. М., 2009

180. Памятная книжка Вологодской губернии на 1864 г. Вологда, 1864.

181. Памятная книжка Орловской губернии на 1860. Орел, 1860.

182. Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М.,1958.

183. Побережников И. В. Слухи как фактор крестьянского движения в Западной Сибири XVIII — первой половине XIX в. // Общественно-политическая мысль и культура сибиряков в XVII — первой половине XIX в. Новосибирск, 1990.

184. Поздеева И.В. Первые Романовы и царистская идея. XVII век // Вопросы истории. 1996. № 1.

185. Поздеева И. В. Верещагинское территориальное книжное собрание и проблемы истории духовной культуры русского населения верховьев Камы //I

186. Русские письменные и устные традиции. М., 1982.

187. Поздеева И.В., Пушков В.П., Дадыкин A.B. Московский печатный двор -факт и фактор русской культуры 1618-1652 гг. М., 2001. Поина Э.С. Жалобы помещичьих крестьян первой половины XIX века как исторический источник // История СССР. 1961. № 6.

188. Полищук Н.С. Формирование песенного репертуара у русских в советский период // Традиции и современность в фольклоре. М., 1988. Половцов A.A. Дневник государственного секретаря A.A. Половцова. М., 1966. Т.1.

189. Померанцева Э. Судьбы былевого эпоса в послевоенные годы // Русская литература. 1963. № 4.

190. Поплавская Х.В. Паломничество, странничество и почитание святынь в Рязанском крае в XIX- XX вв. Рязань, 1998.

191. Попов А. Влияние церковного учения и древнерусской письменности на миросозерцание русского народа. Казань, 1883.

192. Поселянин Е. Преподобный Серафим, саровский чудотворец. Спб., 1908. Поселянин Е. Русские подвижники XIX века. Москва, 2004. Последний старец. Ярославль, 2004.

193. Посошков И.Т. Книга о скудости и о богатстве и некоторые более мелкие сочинения. М., 1911.

194. Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XIX вв. // Этнографические исследования и материалы. М., 2002. Православная газета. Июль 2002.

195. Православная газета. Екатеринбург. № 18 (195). Май 2002; № 20 (197). Май 2002; № 26 (203); №28 (205). Июль 2002.

196. Православная жизнь русских крестьян XIX-XX веков: итоги этнографических исследований. М., 2001. Православная традиция русской армии. М., 1977.

197. Православные русские обители. Спб., 1910-1914.

198. Преображенский A.A. Навечно в памяти народной // наука и жизнь. 1984. № 11.

199. Преображенский A.A. Патриотические традиции русского народа // Преподавание истории в школе. 1993. № 1.

200. Преображенский A.A. Помня свое отечество // Вопросы истории. 1985. Преображенский A.A. «Веков связующая нить.» / Преемственность военно-исторических традиций русского народа (XIII- начало XIX в.) М., 2002.

201. Проблема святых и святости в истории России / Материалы XX Международного семинара исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». М., 2006.

202. Пругавин A.C. Запросы народа и обязанности интеллигенции в области просвещения и воспитания. Спб., 1895.

203. Путилов Б.Н. Об историзме русских былин // В кн.: Специфика фольклорных жанров / Русский фольклор, X. M.-JI., 1966.

204. Пушкарев JI.H. Рукописные сборники нравственно-поучительного характерасобрания ЦГАЛИ в ЦГАДА // ТОДРЛ. Т. XXXV. Л., 1980.

205. Пушкарева Н.Л. Андрогинна ли Мнемозина? (Гендерные особенностизапоминания и исторической памяти) // Вишленкова Е.А. (ред.) Сотворениеистории. Человек. Память. Текст. Казань, 2001.

206. Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т.1. Спб., 1890.

207. Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт.

208. Фольклор. История. М., 2001.

209. Рассказы о 1812 г. (отрывки из дневника Л.А.Лесли) // Смоленская старина. 1912. Вып.2.

210. Рахматуллин М.А. Крепостное крестьянство России и движение декабристов // История СССР. 1977. № 4.

211. Рахматуллин М.А. Проблемы общественного сознания крестьянства в трудах В.И. Ленина // Актуальные проблемы истории России периода феодализма. М., 1970.

212. Рачинский С.А. Сельская школа. Спб., 1891.

213. Революционная ситуация в России в середине XIX в. // Коллективная монография под ред. акад. М. В. Нечкиной. М., 1978.

214. Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5.

215. Розов А.Н. Священник в духовной жизни русской деревни. С.-П., 2003. Российский военный сборник. Вып. 13.

216. Рощеня Д.А. Образ царя в русском фольклоре XIX в. // Дипл. раб. студентки V курса РГГУ. М., 2001.

217. Руднев В.В. Аграрный календарь // Русские. Народная культура (история и современность). Т. 2. Материальная культура. М., 1997.

218. Руднев В.В. Аграрный календарь // Русские. Народная культура (история и современность). Т. 2. Материальная культура. М., 1997. Русская старина. 1900. Т. С1. № 3. Русская идея. М., 1992.

219. Русские письменные и устные традиции. М., 1982. Русские Рязанского края. Т. 1-2. М., 2009 Русские. М., 1999

220. Русские: история и этнография. М., 2008 Русские: семейный и общественный быт. М., 1989 Русский архив. 1870. №. 6

221. Русский двор сто лет тому назад. По донесениям английских и французских посланников. Спб., 1907.

222. Русский Север / Этническая история и народная культура ХП-ХХ века. М., 2001.

223. Русский фольклор Великой Отечественной войны. М., 1964. Русское народное поэтическое творчество. Т. I. М.-Л., 1953.

224. Rogger H. The Skobelev Phenomenon: the Hero and his Worship // Oxford Slavonic Papers. Volume IX. Oxford, 1976. Саввинское слово. № 1 (23). 2003.

225. Савельева И.М. Социальные представления о прошлом: источники и репрезентации. М., 2005.

226. Савоскул С.С. Русские нового зарубежья. Выбор судьбы. М., 2001. Садовников Д.Н. Сказки и предания Самарского края// Записки Императорского Русского Географического общества по отделению этнографии. Т. 12. Спб., 1884.

227. Сапунов Б.В. Книга и читатель на Руси в XVII в. // Книга в России до середины XIX века. Л., 1978. Сахаров А.Н. Александр I. М., 1998.

228. Сахаров А.Н. Святость и святые в истории России // Проблема святых и святости в истории России. М., 2006.

229. Смирнов Ю.И., Смолицкий В.Г. Новгород и русская эпическая традиция // Новгородские былины. М., 1978.

230. Смолич И.К. История Русской церкви. 1700 1917. 4.1. М., 1996; 4.IL М., 1997.

231. Смолич ИК. Русское монашество, 980 — 1917. Жизнь и учение старцев. М., 1997.

232. Соколова В.К. Русские исторические предания. М., 1970.

233. Соловьев Б.И. Русское дворянство и его выдающиеся представители. Ростовна-Дону, 2000.

234. Соловьев B.C. Сочинения в 2-х тт. М., 1989.

235. Соловьева JI.A. Некоторые особенности исторической песни Сибири // Русский фольклор Сибири. Материалы и исследования. Вып. 15. Улан-Удэ, 1971.

236. Станюкович K.M. Кириллыч // Русский военный рассказ XIX — начала XX вв. М., 1988.

237. Столетие Вятской губернии 1780—1880. Сборник материалов к истории Вятского края. Т. 1. Вятка, 1880.

238. Сытин И. Д. Страницы пережитого. Современники о И. Д. Сытине. М., 1978. Таинственный старец Федор Кузьмич в Сибири и император Александр I. Харьков, 1912.

239. Так и живем изо дня в день» (Дневник И.И. Проходцева. Март-июль 1919 г.) // Страницы былого. Рязань. 1998.

240. Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. №. 11.

241. Трепавлов B.B. Белый царь. Образ монарха и представления о подданстве у народов России. М., 2007.

242. Успенский Б.А. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000.

243. Успенский Т. Очерки юго-западной половины Шадринского уезда // Пермский сборник. Кн. I. М., 1859.

244. Федоров В. А. Идея «черного передела» в крестьянском движении в России на рубеже 70—80-х гг. XIX в. // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1982. № 6.

245. Федоров В.А. Об уровне грамотности крестьянства в России в XIX в. // XXVI съезд КПСС и проблемы аграрной истории СССР (социально-политическое развитие деревни). Уфа, 1984. Федотов Г. Святые Древней Руси. М., 1990.

246. Федотов Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991.

247. Филарет (Вахромеев), митр. Минский и Слуцкий. Богословие добрососедства. Киев, 2002.

248. Филюшкин А.И. Термины «царь» и «царство» на Руси // Вопросы истории. 1997. №8.

249. ФорзагЮ.Н. Спасские ворота. Заволжская легенда// Царь-Колокол. 1891. № 47—48.

250. Фриз Г.Л. Церковь, религия и политическая культура на закате старой России // История СССР. 1991. №. 2.

251. Фролова A.B. Русский праздник. Традиции^ и инновации в праздниках Архангельского Севера XX- начала XXI века. М., 2010 .

252. Хомяков A.C. О старом и новом // Русская идея. М., 1992.

253. Хомяков A.C. Православие. Самодержавие. Народность. Монреаль, 1982.

254. Христолюбивое воинство. Православная традиция русской армии. М., 1977.

255. Худяков А. Народные исторические сказки. М., 1864. № 3.

256. Царь и царство в русском общественном сознании / Мировосприятие исамосознание русского общества. Вып. 2. М., 1999.

257. Церковь и общество. № 1-2. 1999.

258. Цеханская К. Мнимая смерть императрицы? или история монастырской молчальницы Веры Александровны // Наука и религия. 1999. № 12; 2000. № 1.

259. Цеханская К.В. Икона в жизни русского народа. М., 1998.

260. Цеханская К.В. Иконопочитание в русской традиционной культуре. М., 2004.

261. Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1987.

262. Чагин Г.Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине XIX- начале XX века. Пермь, 1999.

263. Чагин Г.Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI- первой половине XIX века. Пермь, 1995.

264. Чаплин С. Опыт статистического обозрения Калужской губернии. М., 1838. Чебоксаров H.H. Проблемы происхождения древних и современных народов. М., 1964.

265. Чистов К. В. Народные традиции и фольклор. Л., 1986. Читатели изданий Московской типографии в середине XVII века. Л., 1983. Чичагов Л.М. Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 году. С.-П.Д995.

266. Чудеса царственных мучеников (свидетельства о чудесах, связанных с молитвами к Николаю II и членам его семьи) // сост. А. Шаргунов, прот. М.;Спб., 1995.

267. Шаблин A.A., Кочетков С.А. Дединово — село морское. Рязань, 1996. Шамаева С. О воспитании русского национального характера в условиях американизации всей страны // Воронежская беседа на 1999-2000 годы // Воронеж, 2000.

268. Щавельский Г.И. Военное духовенство в борьбе России с Наполеоном. М., 1912.

269. Щапов Я.Н. Достоинство и титул царя на Руси до XVI века // Царь и царство в русском общественном сознании / Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 2. М., 1999.

270. Экземплярский В.И. Старчество // Дар ученичества / Сост. П.Г. Проценко. М., 1993.

271. Якушкин П.И. Путевые письма из Астраханской губернии. Спб., 1884. Якушкин П.И. Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний. Спб., 1880.1. Сокращения

272. АРГО Архив Русского Географического общества арх. - Архиепископ

273. АРЭМ Архив Российского Этнографического музеяв. век

274. ВОЙСК — Вологодское общество изучения Северного края вол.- волостьг. год

275. ИР ЛИ Архив института русской литературы и искусства

276. ИЭА РАН Институт этнологии и антропологии Российской академии науким. H.H. Миклухо-Маклая

277. КНОИМК Костромское научное общество по изучению местного края

278. ЛОИИ Архив Ленинградского отделения историимитр. — Митрополитобл. областьобл. — область

279. ОПБ Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19веков. Изд-е Введенской Оптиной пустыни. Декабрь 4.1, 1994; 4.2, 1995;

280. Июль, 1994; Август1994; Октябрь, 1994; Ноябрь, 1994; Июнь, 1995; Апрель,1996; Сентябрь, 1996; Февраль, 1996; Март, 1997; Май 1997.

281. ОР РНБ Отдел рукописей Российской национальной библиотеки им. М.Е.1. Салтыкова-Щедринапреп.- преподобный

282. ПСС — Полное собрание сочиненийр. река

283. РГАДА Российский государственный архив древних актов

284. РГБ Российская государственная библиотека

285. РГВИА Российский государственный военно-исторический архив

286. РГИА — Российский исторический архивр-н районе.- селосв. святойсвят. святитель

287. ТОДРЛ Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы Российской Академии наук у.- уезд