автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Антропологическое знание в правовом и политическом дискурсах

Полный текст автореферата диссертации по теме "Антропологическое знание в правовом и политическом дискурсах"



Соколовский Сергей Валерьевич

АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ В ПРАВОВОМ И ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСАХ

Специальность 07.00.07 - этнография, этнология и антропология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

ММ4600333

На правах рукописи

Москва 2009

1 АПР 2910

004600333

Работа выполнена в Центре междисциплинарных исследований Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая Российской Академии наук

Официальные оппоненты:

Доктор исторических наук Е.П. Мартынова Доктор исторических наук А.А. Никишенков Доктор исторических наук С.С. Савоскул

Ведущая организация:

Российский государственный гуманитарный университет

Защита диссертации состоится « £ » ¿^^¿£-2010 г. в 14.30 час. на заседании диссертационного совета Д002.117.01 по присуждению ученой степени доктора исторических наук при Институте этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН по адресу 119991, Москва, Ленинский проспект, 32а, корпус В, 18-й этаж, малый зал

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке

Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая

РАН

Автореферат разослан «_»_2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

А.Е. Тер-Саркисянц

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность. Этническая мобилизация, стартовавшая в стране на рубеже 1980-90-х гг., актуализировала исследования национализма и политики идентичности в российских социальных науках, стала толчком для освоения мирового опыта в сфере регулирования и защиты прав этнокультурных сообществ. Вместе с тем, распространение идеологии этно-национализма сопровождалось не только повышением статуса республик и укреплением их суверенитета. Обратной стороной этих позитивных изменений стал рост национальной и религиозной нетерпимости, нарушений принципа социальной справедливости, связанных с утверждением эксклюзивных прав этнорегиональных элит, распространение ксенофобии, мигрантофобии, дискриминации по признаку национальной принадлежности и экстремизма на этнической и религиозной почве. Для политической элиты стало очевидным то обстоятельство, что развитие России как демократического и правового государства, обеспечение национальной безопасности и сохранение территориальной целостности страны невозможны без разработки стратегии управления культурным и языковым многообразием.

Активизация деятельности этнокультурных и религиозных общественных организаций также способствовала росту внимания к проблемам правового обеспечения языковых и культурных интересов различных групп населения страны со стороны политиков, законодателей и ученых. Все эти тенденции заставили как исследователей, так и практиков (политиков, управленцев, законодателей) интенсивнее взаимодействовать в поиске средств решения перечисленных проблем и сделали неотложными задачи инструментализации экспертных знаний. Одним из важных направлений такой деятельно-

сти, с самого начала имевшее отчетливую международно-правовую составляющую, стала разработка комплекса мер по регулированию и защите прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов Российской Федерации, нашедшего отражение в соответствующих положениях Конституции РФ и многочисленных законах и законопроектах как на федеральном, так и региональном уровнях, а также в принятии международных обязательств в данной сфере.

Многообразие точек зрения, обусловленное комплексным характером самих проблем и многодисциплинарностью и плюрализмом исследовательских позиций и подходов, выразилось на практике в известной эклектичности и противоречивости нормотворчества и политических программ и платформ в решении проблем национальной политики. Отдельного рассмотрения заслуживает и развитие международных подходов к проблемам регуляции и защиты прав национальных меньшинств и коренных народов, также оказавшее значительное влияние на взгляды российских ученых, политиков и законодателей.

Ратификация Российской Федерацией в 1998 г. Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств и запланированная имплементация Европейской Хартии о региональных языках и языках меньшинств ставят новые исследовательские задачи перед творческими научными коллективами и требуют совершенствования существующих законодательных норм. Участие представителей Российской Федерации в работе Постоянного Форума коренных народов, сессий МОТ и ПАСЕ, Генеральных Ассамблей ООН способствует трансляции норм международного права в области защиты прав коренных народов в российский опыт законотворчества в этой сфере. Вместе с тем, некоторые из аспектов соответствующего законодательства дают основания для критики, а отдельные особенности статуса "коренных народов Российской Федерации" могут

создавать ситуации социальной несправедливости. Остаются нерешенными многие проблемы, связанные с правами на земли и территории, в частности, проблемы определения статуса и правового режима территорий традиционного природопользования. Вызывает вопросы и точность адресации некоторых норм существующего законодательства.

Неопределенность правовой терминологии в сфере национальной политики, управления культурным и языковым многообразием (только в текстах действующих сегодня конституций республик в составе Российской Федерации содержатся более двух десятков терминов и ассоциированных с ними понятий, используемых для обозначения категорий и групп граждан со специфическими культурными, языковыми, этническими и конфессиональными потребностями и интересами) не в последнюю очередь связана с нечеткостью дефиниций этих понятий в науке, а также с размытостью границ и критериев выделения того класса объектов, который охватывает данные понятия. Предпринимаемые в данном исследовании текстологический и критический анализ сопряженных дискурсов политики, права и социальных наук позволяет выявить противоречия и недостатки существующих подходов и наметить пути их устранения.

Степень разработанности исследуемых проблем. В отечественной науке существует значительное число работ юристов, политологов, социологов, демографов, этнологов и антропологов, обращавшихся к анализу проблем защиты прав национальных меньшинств и коренных народов. Представители социального и гуманитарного знания с самого начала активно участвовали в разработке основ законодательства в области национальной политики, в публичных дискуссиях по всем перечисленным выше проблемам. Достаточно в этой связи упомянуть имена таких российской ученых как А.Х. Абашидзе, С.Н. Абашин, Р.Г. Абдулатипов, Л.И. Абрю-

тина, Ф.Р. Ананидзе, В.В. Амелин, С.А. Арутюнов, Й.П. Бли-щенко, Н.Б. Бахтин, А.И. Вдовин, М.Н. Губогло, JI.M. Дроби-жева, А.Г. Здравомыслов, К.В. Калинина, В.А. Карташкин. А.И. Ковлер, Б.С. Крылов, В.В. Коротеева, В.А. Кряжков, А.И. Куропятник, B.C. Малахов, М.Ю. Мартынова, В.И. Му-комель, И.В. Нам, Н.И. Новикова, А.Г. Осипов, Э.А. Паин, И.Ю. Пешперова, Е.А. Пивнева, П.И. Пучков, М.В. Пучкова, З.П. Соколова, В.В. Степанов, В.А. Тишков, P.A. Тузмуха-медов, В.Р. Филиппов, Е.И. Филиппова, Д.А. Функ, Т.Я. Хаб-риева, C.B. Чешко, В.А. Шнирельман и др., каждый из которых внес существенный вклад в анализ рассматриваемой проблематики, чтобы признать, что участие академической науки в решении очерченного выше круга проблем было весьма значимым.

Стоит, однако, отметить, что авторы, публиковавшие свои исследования в данной области, не анализировали специально использование антропологического знания как экспертного знания особого типа, включенного в сложное взаимодействие и борьбу профессиональных дискурсов в данной сфере. Исключением стала, пожалуй, лишь серия публикаций экспертных работ, выполненных сотрудниками Института этнографии АН СССР/Института этнологии и антропологии РАН, а также сборник работ «Этнология обществу: прикладные исследования в этнологии» (М., 2006), в котором фокусом анализа стала роль науки в обществе и научного знания - в управлении (в двух его статьях рассматривалась роль антропологической экспертизы в законодательстве и политических процессах). Предметом рассмотрения в них все же были скорее этнические процессы и ситуации, нежели роль и трансформации антропологического знания в национальной политике. В отличие от западной антропологии (работы Б. Андерсона, X. Баба, Э. Сайда, Р. Гухи, Р.Ч. Спивак и др.), в русскоязычной литературе практически отсутствуют и специальные работы по ана-

лизу колониального дискурса, в которых затрагивалась бы тема трансформации научного знания в ходе его политического и прикладного использования. Существует, разумеется, огромная литература на тему взаимодействия науки и власти и использования экспертного знания при формулировании политических программ (начиная с работ 1950-х гг. чикагского социолога Г. Ласуэлла), как и долгая традиция исследований в рамках социологии знания (К. Маннхейм, М. Шелер, А. Шюц, а позднее - Б. Варне, Д. Блур, П. Фейерабенд, Т. Кун и др.) или использования экспертного знания в управлении и передаче знаний, но обращение писавших по этим проблемам авторов к теме политического использования именно антропологического знания, в особенности на российских материалах, представляет собой скорее редкие исключения, нежели правило (работы А.Н. Абашина, В.А. Тишкова, В.А. Шнирельмана). Насколько известно диссертанту, специальных работ, фокусом внимания которых стало бы использование антропологического знания при разработке статусов меньшинств и коренных народов, до сих пор не было.

Объекты исследования. Диссертация представляет собой научное исследование, опирающееся на историографические, текстологические и библиографические методы анализа дискурса, объектом приложения которых является сложное поле взаимодействия понятийного аппарата и дискурсивных систем трех больших областей человеческой деятельности -науки, политики и права. Фокусом исследования является сфера национальной политики, разработка статусов меньшинств и коренных народов, правовые и административные меры по защите прав этих категорий населения и выработка различных стратегий и программ (политических, законодательных, научных) такого регулирования и защиты. В отличие от работ, в которых проводится сравнительное изучение различных систем охраны прав меньшинств и коренных на-

родов, история их складывания и развития и т.п., в фокусе данного исследования находятся проблемы междисциплинарного понимания и обусловленные сущностной ограниченностью дисциплинарного знания конфликты различных трактовок и подходов как к национальной политики в целом, так и к ее основным объектам - народам, культурам, языкам. Анализируются трансформации этого знания в сфере взаимодействия научных представлений с политическими интересами и идеологиями, то есть предлагается скорее исследование особенностей интерпретации и концептуализации рассматриваемых феноменов, нежели объективистский взгляд на "саму реальность", в котором воссоздаваемые дискурсивными средствами отображение и интерпретация реальности не проблематизируются.

Основными объектами исследования стали практики категоризации населения в науке, политике и праве, а также формирование на основе антропологического знания стратегии управления языковым и культурным многообразием. Анализируются также некоторые противоречия и недостатки современных российских классификаций и категоризаций этнических феноменов, проявляющиеся не только в политическом дискурсе и текстах законов, но и в дискурсе научном, претендующем на роль теоретического основания прикладной деятельности в рамках национальной политики и правового регулирования культурного и языкового многообразия. Критике подвергаются также сохраняющиеся классификационные парадоксы, логические несоответствия, лакуны и разрывы в современных классификациях этнических сообществ.

Источниками для анализа этих объектов стали многочисленные документы законодательства в данной сфере (российского и международного), опыт участия в экспертизах законопроектов и в публичных дискуссиях относительно изменений в законодательстве, документы различных партий и дви-

жений, научные публикации по данной проблематике, наконец, опыт полевой работы среди коренных народов и меньшинств в Западной Сибири, на российском Северо-Западе и в Поволжье.

Цели и задачи. Основной целью исследования является рассмотрение особенностей функционирования антропологического знания в сферах политики и правового регулирования. Критическая оценка сложившихся подходов и представлений в области регулирования и защиты прав меньшинств и коренных народов, позволяющая наметить новые перспективы и направления совершенствования правового и политического регулирования в данной сфере, выступает в качестве вспомогательной цели.

Для достижения названных целей был определен следующий круг задач:

■ проведение анализа особенностей современной политики и практики категоризации населения в отношении языка, культуры и этнической идентичности, включая:

♦ объяснение нерегулярностей категориальной системы дисциплинарных дискурсов об этнических Других - коренных народах и меньшинствах - сообществах с иными, чем у доминирующего общества, культурой, языком, религией;

♦ выявление и" критический анализ классификационных парадоксов, логических несоответствий, лакун и разрывов в современной категоризации этнических сообществ;

♦ оценку коллективной/групповой правосубъектности этнических сообществ на основе их типологии и сравнения различных концептуализаций этнических феноменов;

■ анализ исторических траекторий развития основных классификационных категорий (особое внимание будет уделено двум из них, как обладающим сегодня наибольшей практической значимостью - понятиям "меньшинство" и "коренной народ"), включая рассмотрение и оценку различных подходов и способов упорядочения человеческих сообществ в различные периоды российской истории;

■ описание и анализ механизмов, институтов и практик, входящих в институциональную среду воспроизводства эт-ничности, реализуемые на основе критического рассмотрения современных теоретических моделей этнических феноменов;

■ анализ терминологии российского законодательства в области образования, культуры, языка, традиционного природопользования, регулирования прав меньшинств и коренных народов;

■ оценка эволюции понятия "меньшинство" и ассоциированных с ним понятий в отечественных социальных науках; компонентный анализ значения этого понятия в различных дисциплинарных дискурсах и исследовательских областях;

■ сопоставление и оценка остенсивных, атрибутивных и интеракционных подходов к определению понятия "меньшинство" в социальных науках;

■ сопоставление и оценка существующих подходов к типологизации меньшинств и ситуаций, в которых они находятся;

" анализ концепта групповых прав и дискуссий о соотношении прав группы и прав человека, групповых прав и индивидуальных;

■ описание и анализ колониального дискурса и особенностей его функционирования в современной политической, правовой и научной риторике;

■ рассмотрение и анализ представлений об аборигенно-сти (туземности, автохтонности, индигенности) и их роли в разработке современного правового статуса коренных народов;

■ анализ особенностей функционирования понятия "коренной народ" в социальных науках и международном праве и влияния складывающихся в науке подходов на особенности конструирования правового статуса коренных народов.

Методология и методы. Предлагаемое исследование акцентирует внимание на одной из сторон функционирования научного знания за пределами академии - влиянии на него массовых представлений и трансформациях, которым оно подвергается в результате этого влияния. Основными методами являются анализ дискурса и социальных представлений, теоретическое моделирование, понятийно-терминологический анализ. Помимо социально-критической и познавательной целей, реализуемое исследование направлено на критику экспертного знания. Речь, разумеется, не идет об огульном отрицании важности экспертного знания; цель такого рода критики - указать на слабость эпистемологических оснований современного экспертного знания: эксперт многое знает о своей предметной области, но зачастую склонен чрезмерно расширять ее границы. Нередко это происходит по причинам отсутствия четких представлений о характере экспертного знания и точных границах собственной компетенции, в то время как подлинная экспертиза должна реализовываться как на основе знаний о предмете, так и на основе знания о знаниях.

Под дискурсом диссертант вслед за М.Фуко понимает, прежде всего, социально регламентированное высказывания, а анализ дискурса предполагает выявление элементов идеологий и мировоззрения, обосновывающих или делающих социально приемлемыми определенные политические, законодательные и административные действия. Результаты иссле-

дований взаимодействия науки и власти и использования экспертного знания при формулировании политических программ (уже упоминавшиеся работы 1950-х гг. Г. Ласуэлла, а также более ранние работы К. Маннхейма, М. Шелера, А. Шюца, а позднее - Б. Барнса, Д. Блура, П. Фейерабенда, Т. Куна и др.) были использованы для анализа особенностей функционирования экспертного знания в управлении и его использования в различных прикладных областях.

Практическая значимость и апробация результатов.

Основные научные положения, выводы и предложения по совершенствованию законодательства изложены диссертантом в монографиях «Права меньшинств: антропологические, социологические и международно-правовые аспекты» (М., 1997); «Образы Других в российских науке, политике и праве» (М., 2001), «Перспективы развития концепции этнона-циональной политики в Российской Федерации» (М., 2004), «Кряшены во Всероссийской переписи 2002 г.» (М., 2004; Набережные Челны, 2009), в брошюрах «Structures of Russian Political Discourse on Nationality Problems: Anthropological Perspectives» (Кеплan Institute Occasional Papers, No. 272. Washington, 1999); «Этноконсалтинг: защита прав меньшинств и коренных народов (М., 2006); «Identity Politics and Indigeneity Construction in the Russian Census of 2002» (Max Planck Institute for Social Anthropology Working Paper Series, No. 77. Halle, 2006); в отдельных главах монографий и научных статьях в ведущих российских и зарубежных журналах.

Представленные ниже материалы исследования использовались в курсах лекций, прочитанных на факультете истории, политологии и права РГГУ (1998-2001 гг.), а также для аспирантов Института этнологии и антропологии РАН (ежегодно, с декабря по май 2002-2009 гг.), студентов Омского (июнь 2003 г.), Ростовского (Ростов-на-Дону, сентябрь 2004 г.) и

Томского (май 2006 г.) университетов, МГИМО (май 2004 г.) и Европейского университета (Санкт-Петербург, ноябрь 2006 г.). Отдельные результаты исследования были представлены в качестве лекций в университете им. Дж. Райса (Хьюстон, январь 2001 г.), Центральном Европейском Университете (Будапешт, февраль 2001 г.) и на IV российско-американской летней школе (МГУ, июль 2001 г.), летних школах по теории и практике межэтнических отношений в странах Центральной Азии (август 2003 и 2004 гг., Иссык-Куль, Киргизстан), Институте социальной антропологии им. Макса Планка (Халле/Заале январь-февраль 2005 г., май 2009 г.), летней школе Университета Бордо (Ириссари, Франция, июль 2007 г.).

Значительная часть результатов была представлена на общероссийских и международных научных форумах (доклады по тематике диссертации на более 100 научных форумах в Австрии, Великобритании, Венгрии, Германии. Греции, Египте, Индии, Италии, Испании, Канаде, Кипре, Киргизста-не, Нидерландах, Словакии, США, Финляндии, Франции, Хорватии, Швеции).

Некоторые из разработанных в рамках этого исследования концепций, подходов и методологий были реализованы на практике, в частности, в программе опроса Всероссийской переписи населения 2002 г. (автор входил в группу экспертов по подготовке перечней языков и национальностей для разработки результатов переписи, подготовке проекта публикации результатов переписи в части языкового и национального многообразия, а также участвовал в мониторинге и анализе проведения этой переписи в рамках коллективного международного проекта Института международных исследований университета Брауна и Института этнологии и антропологии РАН в 2002-2003 гг. «Russia's New Experiment in Power Sharing: Self-Determination, National Identity, and the First Russian Census»). Этот опыт пригодился и при подготовке инстру-

ментария переписи населения 2010 г., в которой автор принял участие в качестве эксперта для разработки уточненных перечней языков и национальностей (август-ноябрь 2008 г.).

Помимо перечисленного, разработанные подходы к концептуализации категорий меньшинств и коренных народов были использованы в ряде экспертных заключений, аналитических записок, экспертиз законопроектов, рекомендаций экспертных советов и других экспертных работ. В качестве автора экспертных отзывов, аналитических записок, докладов и т.п. диссертант участвовал в экспертной оценке по законопроекту об охране и развитии этнокультурной среды (май 1999 г.); по проекту 'ГАС 18 «Улучшение межэтнических отношений и развитие толерантности в России» (монография «Перспективы развития концепции национальной политики в Российской Федерации», а также серий лекционных курсов по проблемам меньшинств и коренных народов для практикующих юристов, февраль-октябрь 2004 г.); Федеральному закону "Об общих принципах самоуправления в Российской Федерации» на предмет соответствия Европейской Хартии местного самоуправления (май - август 2006 г.); проекту Концепции национальной политики по запросу Минрегион-развития (январь 2008 г.); строительству Усть-Лужинского порта в связи с проблемами сохранения водского языка (январь 2008 г.); проблеме включения води в Перечень коренных народов РФ (июль 2008 г.); выполнял научно-методологическую работу «Актуализация словарей национальностей и языков для кодирования материалов Всероссийской переписи населения 2010 года (этап 2008 г.)» по заказу Росстата (август-октябрь 2008 г.). Им были также написаны проекты ответов на запросы МИД РФ в РАН относительно Рамочной Конвенции по правам меньшинств для национального доклада в Секретариат Совета Европы о выполнении Конвенции (май 1999 г.); правительства РФ «О проблемах в сфере регулирования и защиты прав и свобод ко-

ренных малочисленных народов и национальных меньшинств РФ и мерах по их разрешению» (декабрь 2002 г.); Секретаря Общественной палаты Российской Федерации Е.П. Велихова по вопросу о резолюции Комитета министров Совета Европы о выполнении Российской Федерацией Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств (ноябрь 2007 г.); аналитические записки по итогам рассмотрения региональных предложений для пересмотра «Концепции национальной политики» по заказу аппарата Министра по делам национальностей (январь - август 2003 г.) и для Департамента по делам религиозных и общественных объединений Министерства юстиции Российской Федерации по запросу от 23.12.2003 №8674п-П11 по проблемам регистрации национально-культурных автономий и разъяснения понятия "ситуация национального меньшинства" (январь 2004 г.); экспертные заключения по запросам Комитета по национальной политики Госдумы РФ на проект «Об основах государственной национальной политики Российской Федерации» (сентябрь 2005 г.); Комитета по международным отношениям Госдумы РФ на документы ПАСЕ (док. 10548 «Ситуация марийского меньшинства в Российской Федерации», октябрь 2005 г.); Госкомстата о традиционной религиозной принадлежности народов России (ноябрь 2005 г.); парламентского комитета по национальной политике законопроекта «Об основах государственной политики в сфере межэтнических отношений в Российской Федерации» (июль 2006 г.); Заместителя начальника Организационно-аналитического управления Аппарата Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации С.Б. Ягодина (март 2007 г.).

В составе экспертных групп и комиссий диссертант участвовал в разработке предложений для новой «Концепции национальной политики» для аппарата Министра по делам национальностей (сентябрь - ноябрь 2003 г.); работе экспертной группы «Защита региональных языков или языков мень-

шинств: проблемы имплементации международных правовых актов в РФ» в Министерстве регионального развития РФ (доклад об экономических следствиях ратификации Европейской Хартии региональных языков в России, июнь 2006 г.); подготовке формулировок вопросов о языке для переписи 2010 года по запросу Росстата (февраль 2007 г.); написании проекта Концепции Федерального Закона «Об основах государственной национальной политики в Российской Федерации» (по договору с Комитетом Совета Федерации по делам федерации и региональной политике - автор Введения, Раздела 1 и Пояснительной записки, ноябрь 2008 г.); подготовке перечня «Вопросов компетенции экспертов-этнологов (антропологов) в рамках ст. 282 УК РФ по запросу Генеральной прокуратуры РФ от 21.02.2006 (февраль 2006 г.), а также в серии экспертиз по запросам органов следствия и прокуратуры в рамках дел по ст. 282 УК РФ (2004-2009 гг.). Выводы данного исследования по этнической категоризации были использованы в ходе консультирования Федеральной службы статистики по вопросам подготовки материалов Всероссийской переписи населения 2002 г. к печати (в части национального и языкового состава, тт.4,14 - январь 2005 г.).

По теме диссертации опубликовано 120 работ (в том числе 20 — в реферируемых научных изданиях) общим объемом 170 п.л. Всего автором опубликовано более 200 научных работ общим объемом около 300 п.л.

Сделанные в данном диссертационном исследовании выводы могут быть использованы для улучшения взаимодействия политиков, юристов и антропологов в совместной соответствующего законодательства, а также в целях совершенствования действующего законодательства, направленного на защиту культурных и языковых прав и интересов меньшинств и коренных народов.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех частей, содержащих восемь глав, и Заключения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность и новизна исследования, формулируются цель и задачи, описываются методология и методы исследования, а также апробация его результатов. В его разделах «Экспертное антропологическое знание и его использование в правовом и политическом дискурсах», «Антропологические категории в политической и законодательной практике» и «Антропологическое знание и проблемы его прикладного использования» приводится обоснование избранной проблематики исследования и ее актуальности.

Глава 1 «Очерк институтов производства и воспроизводства этничности в российской истории» Части I «Категоризации населения, групповая правосубъектность и механизмы воспроизводства этничности» состоит из трех больших разделов, представляющих авторскую концепцию воспроизводства этничности на основе анализа практик, институтов и идеологии, образующих специфическую институциональную среду, ответственную за воспроизводство этнической идентичности включенных в нее субъектов. В данном случае идеологизация научных представлений рассматривается на примере концептуализации этнических феноменов в сферах политике, административной практики и права. В разделе «Концепции этноса и этничности» рассмотрены различные теоретические модели этнических феноменов и подробно охарактеризованы механизмы и инструменты институализа-ции этничности в России.

Анализ исторических материалов и современных практик воспроизводства этничности свидетельствует о том, что функции этих институтов и практик не сводятся к направлению социального действия или ограничению социального выбора, но включают в себя конституирование как самих агентов этого действия, так и их интересов. С такой точки зрения примордиализм представляет собой, прежде всего, продукт определённой институциональной среды, конкретных идеологических, социальных и политических условий, что позволяет отчетливее увидеть связь между советскими концепциями этноса и их использованием в современных локальных национализмах. В главе обосновывается исследовательская позиция, в соответствии с которой реальность существования этнических сообществ, этнических сетей, интересов и категорий представляет собой результат длительного влияния определённой идеологии, позволившей разработать, обосновать и внедрить серию социальных институтов и практик, трансформировавших общество. В результате представления людей, разделяющих эту идеологию (национализм) были объективированы и стали частью социальной реальности. По контрасту с такой концепцией, в примордиалистских теориях истоки происхождения этносов изображаются скрытыми в глубине веков, в длительной эволюции, генах и т.д. Примордиалисты видят этническую группу как объективную, конструктивисты - как объективированную. Этот динамический момент объективации стал методологическим основанием для анализа конструирования статусов меньшинств и коренных народов.

Авторская концепция динамики объективации индивидуальных идентичностей и трансформации статистических категорий в группы (в зависимости от динамики наращивания групповых свойств) представлена в разделе «Типология человеческих сообществ», а оценка правосубъектности групп -

в разделе «Группа как правовой субъект». Типологизация человеческих сообществ по оси «неструктурированные и неорганизованные совокупности - организованные группы с жесткой структурой» служит основой для проблематизации способности этнических групп или сообществ быть субъектами, или обладателями прав. Она позволяет лучше понять основания выбора между приматом индивидуальных и коллективных прав и ответить на вопрос, должна ли разрабатываемая версия политики давать приоритет правам лиц, принадлежащих к группам меньшинств, или его должны получить права "групп" (меньшинств и народов)? В главе подробно охарактеризованы механизмы натурализации и объективации этнической идентификации в России (территориали-зация и картографирование этничности, этнофедерализм и коренизация, паспортизация населения, учет национальной принадлежности в переписях населения и этнических классификациях, языковая политика и политика в сфере образования, репрессии на этнической основе и др.). Приводится хронология этих административных реформ, позволяющая представить временные рамки территориализации этничности и политизации определяемых на ее основе границ расселения различных национальностей.

Во Второй части диссертации рассматриваются международно-правовые инструменты категоризации и проводится анализ особенностей конструирования статусов меньшинств и коренных народов. В Главе 2 «Меньшинства и их права в политико-правовом и научном дискурсах» рассматривается история развития охраны прав меньшинств в международном праве, сравниваются система охраны меньшинств Лиги Наций и регулирование прав меньшинств в ООН и других международных организациях (ОБСЕ, Совете Европы), анализируется международный опыт концептуализации понятия "меньшинство" в социальных науках и история его использования в отечественной этнологии, рассматриваются типологии мень-

шинств и типологии ситуаций (социальных и политических контекстов, в которые оказываются включенными эти группы). Представленные в главе сведения задают необходимый для исследования исторический контекст и демонстрируют хронологию изменений дискурса в отношении меньшинств.

Сравнение систем защиты прав меньшинств в Лиге Наций и ООН позволило отметить, что остенсивные (списочные) определения меньшинств, использовавшиеся в практике Лиги Наций, остаются недооцененными. Отмечается, что такие определения устраняют трудности разработки универсального определения меньшинств, поскольку в них вместо попыток вычленения общих характеристик используется согласованный перечень меньшинств в каждой из стран-участников соответствующих договоров.

Особое внимание при рассмотрении прав меньшинств уделяется дискуссионной проблеме коллективных прав, в предлагаемом решении которой применяются принципы, рассмотренные в разделе «Группа как правовой субъект». В литературе, обсуждающей соотношение прав человека, индивидуальных и коллективных прав, концепция коллективных прав подвергается критике, которую следует учитывать при подготовке законопроектов, включающих права этой категории. Отсутствие у группы четких границ, проблемы с идентификацией ее членов, а также невозможность рутинно и на постоянной основе осуществлять действия, необходимые для обладателя прав, а именно отказ от пользования правом в определенных ситуациях, взывание к правовой норме, использование права в конкретных ситуациях, несение ответственности, ассоциированной с данным правом, отчуждение права интерпретация применимости данной правовой нормы, участие в системах наблюдения за соблюдением прав и предотвращения правонарушений, получение компенсаций за нарушение прав - все это заставляет скептически относится к возможностям таких сообществ как этнические выступать в качестве субъектов и но-

сителей коллективных прав. При обсуждении вопроса, являются ли коллективные права правами человека, часто возникают опасения, что признание коллективных прав в качестве прав человека способно ослабить концепцию индивидуальных прав, привнеся в нее неясность, и размоет существующие стандарты прав человека. Критики (Томас Погге, Сейла Бен-хабиб, Джеймс Никель и др.) также отмечают, что в ряде случаев коллективные права могут ограничивать права индивида и даже использоваться для оправдания нарушений индивидуальных прав.

В Главе 3 «Колониальный дискурс и индигенность»

анализируется структура, стилистика и тропология колониального дискурса, а понятие аборигенности (индигенности, туземности) рассматривается на значительно более широком, чем это было до сих пор принято, фоне. В отличие от исследований по общей теории тропов и анализу дискурса, специальные работы по тропологии и анализу колониального дискурса в русскоязычной литературе практически отсутствуют.

Представления об индигенности играют особую роль в истории становления статусов коренных народов и национальных меньшинств. История становления этих понятий в качестве важнейших категорий международного права и политической практики дает основания рассматривать их как в определенном смысле противоположные. Осью такого противопоставления становится отношение к территории проживания. Именно характер связи с территорией, а также время ее относительного заселения в сравнении с другими находящимися на ней лингвокультурными сообществами и определяют смысловую противоположность этих понятий, а также основные характеристики идеологий и дискурсов, обслуживающих притязания лидеров таких сообществ.

В обыденном сознании понятие "коренной" ассоциировано с подлинностью, изначальностью, со всем тем, с чем ассо-

циируется седая старина, мудрость старейшин, чистота истоков, надёжность и даже истина. Понятие же "меньшинство" нередко ассоциируется с дисгармонией, нарушением устоявшегося порядка, нечистотой и шумом, приносимыми "понаехавшими" и "нездешними". Утверждение, что эти ассоциации не случайны, а укорены в истории идеологий и дискурсивных формаций последних двух веков и, стало быть, "запрограммированы" в безотчетных реакциях носителей такого дискурса, вытекает не только из анализа современных движений коренных народов и меньшинств.

Параллелизм риторики антимиграционных движений с некоторыми манифестами и программами индигенистских движений и с риторикой протестов против инвазивных видов заставил автора внимательнее проанализировать функционирование понятия аборигенности в контексте не только социальных, но и биологических наук. Параллели между риторикой мигрантофобии и расизма и риторикой в отношении неместных представителей флоры и фауны, раскрываются сходством следующих топосов этих двух дискурсивных формаций: животные как и люди воспринимаются в качестве чужаков, существует идея экспансии этих чужаков (они присутствуют везде и захватывают все), присутствует также идея заговора и скрытности (их облик обманчив, они незаметно размножаются и накапливают силы); другими практически идентичными топосами являются идеи их живучести и неустранимости (их трудно изгнать или уничтожить), агрессивности и плодовитости, их "вредности" для всего местного - природы, людей, культуры. Таким образом, сравнительный анализ этой риторики в отношении пришлых видов и "иностранцев" или любых меньшинств позволяет документировать ее поразительное сходство во всех сравниваемых случаях.

В главе анализируются близкие понятия "аборигенность", "индигенность" и "автохтонность", различение которых позволяет глубже анализировать понятийные системы регулирования прав коренных народов в международном праве и российском законодательстве.

В Главе 4 «Коренные народы: дискуссии о содержании понятия и проблемы определения» тема конструирования статуса индигенности получает свое продолжение, однако объектом рассмотрения в ней становится дискурс социальных наук и международного права. Особенности дискурса социальных наук, повлиявшего на становление современных моделей индигенности, рассматриваются на примере одного из эпизодов в истории антропологии - т.н. Великой калахарской дискуссии, в рамках которой была всесторонне обсуждена специфика охотничье-собирательского образа жизни, главной характеристикой которого остается отсутствие прямого и непосредственного контроля человека над воспроизводством эксплуатируемых видов. В главе представлена также краткая история терминологии для обозначения коренного населения, используемой в антропологии на протяжении последних 50-60 лет и экскурс в историю идей, влиявших на развитие научных представлений об этой категории населения.

Анализируются современные подходы к определению "коренных народов" в документах Международной Организации труда (Конвенции МОТ № 107 и №169), Всемирного банка, Рабочей группы по коренному населению ООН и др. международных организаций; проводится компонентный анализ этих определений и критериев, положенных в основание отнесения конкретных человеческих сообществ к числу коренных. Одно из первых определений коренных народов было предложено Специальным докладчиком Подкомиссии ООН по предотвращению дискриминации и защите меньшинств X. Мар-

тинесом Кобо. Он уделил особое внимание, по меньшей мере, пяти критериям: 1) самоидентификации; 2) недоминирующему положению; 3) преемственности с прежним населением; 4) связи с территориями предков; 5) этнической идентичности. Все эти критерии остаются остро дискуссионными.

В силу невозможности выработки удовлетворяющего всех определения участники сессий МОТ пришли к соглашению рассматривать «указание самих народов на их принадлежность к числу коренных или ведущих племенной образ жизни» в качестве «основополагающего критерия». Впоследствии этот принцип был принят другими подразделениями ООН, что привело к возникновению ряда юридически непреодолимых трудностей, когда принцип самоотнесения использовался в притязаниях на статус коренных народов со стороны оркнейцев, шетландцев, фарерцев, фризов, буров и некоторых других групп европейского по происхождению населения. Коллективные и индивидуальные аспекты самоидентификации (отнесение себя к коренным и признание со стороны сообщества твоего членства) могут конфликтовать. Поскольку часть такого рода сообществ имеет счет родства и происхождения либо по мужской, либо по женской линиям, дети от смешанных браков, либо супруги из других сообществ попадают в ситуации, когда личная идентификация вступает в конфликт с коллективной. Миграции, метисация, фрагментация сообществ в результате разделения исходной группы за счет расселения или возникновения новых политических и административных границ осложняет самоидентификацию индивидов и групп как в их собственном восприятии, так и в ходе дебатов о признании их официального статуса в качестве коренного народа. В России спорными примерами такого рода могут служить истории признания в качестве коренных малочисленных народов камчадалов, ижем-цев, нагайбаков и кряшен (первые и третьи в силу весьма

случайных обстоятельств получили этот статус, вторые и четвертые - остаются непризнанными).

Критерий подчиненности (коренные народы как недоминирующие сообщества) не работает в островных государствах, где коренное население либо преобладает демографически и политически, либо составляет все население острова (архипелага). Если рассматривать этот критерий в качестве обязательного, то из объема понятия "коренные народы" исключаются многие небольшие островные государства Океании и Юго-Восточной Азии. Помимо этого, возникают неясности относительно случаев, когда демографически доминирующие группы находятся в политически подчиненном положении, или когда демографическое и политическое доминирование конкретных групп варьирует от региона к региону внутри страны, так что группу (точнее, категорию граждан с общей этнической идентификацией) в целом нельзя определить однозначно как доминирующую или недоминирующую. Критерий недоминирования становится проблематичным и в тех случаях, когда под вопрос ставятся существующие языковые и этнические классификации или целостность рассматриваемого сообщества, наделяемого статусом "коренного".

Спорным признаком при наделении народа статусом коренного остается также историческая преемственность. Из-за многократных миграций такого рода сообществ на протяжении их существования, изменчивости групповых наименований (существует множество случаев, когда переход на язык завоевателей приводил к смене самосознания), противоречивой интерпретации археологических и археографических источников представляется невозможным прослеживание исторической генеалогии таких сообществ и подробностей их миграционной истории.

Анализ моделей индигенности в заключительном разделе этой главы позволяет выделить два основных типа: 1) в основании концепта индигенности правовых систем многих со-

временных государств лежит особый правовой статус в отношении занимаемой территории; 2) в другой группе государств ключевым признаком индигенности является преобладание хозяйства присваивающего типа. По географии своего распространения первую модель можно назвать моделью стран Нового Света или тихоокеанско-атлантической (ее удобно именовать также территориальной). Вторая модель более характерна для стран Старого Света; ее можно называть континентальной или экономической. Эти модели имеют разные генеалогии и исторические судьбы, хотя нередко объединяются в определениях коренного населения, используемых в документах современного международного права.

Помимо вышеназванных моделей индигенности можно отметить также менее распространенную модель, встречаемую, главным образом, в бывших африканских колониях, в которой в качестве ключевого признака выступает исторический факт европейской колонизации или европейского управления и контроля над местным населением, позволяющий воспринимать всех европейских потомков как колонистов, а всех неевропейских - как коренное население. С точки зрения правительств этих стран, поскольку колониальный период остался в прошлом, использование правового понятия "коренные народы" для категоризации современного населения становится неуместным, а наличие таких народов в стране отрицается именно на том основании, что все ее население является коренным. Это происходит вопреки сохраняющейся ситуации неравенства в положении разных местных этнических групп, истории завоеваний и насильственных перемещений населения, наличию племенных народов или сообществ охотников/собирателей и т.н.

Сравнение международных подходов в конструировании статуса коренных народов позволяет придти к заключению, что в новом российском законодательстве столкнулись две противоположные интенции: сформированный к концу 1980-

хгг. антиинтеграционный подход МОТ, поддержанный другими подразделениями ООН и Всемирным банком, с одной стороны, и интеграционистская идеология прежнего советского подхода, в соответствии с которым политика поддержки и защиты прав этих народов должна способствовать их скорой и по возможности безболезненной интеграции в современные экономическую и политическую системы, с другой.

Исследованию взаимодействия этих конфликтующих подходов в российском законодательстве посвящена заключительная Третья часть диссертации, озаглавленная «Конструирование статусов меньшинств и коренных народов в России». В Главе 5 «Понятийно-терминологическая система российского конституционного права в сфере национальной политики» анализируются особенности конструирования статусов меньшинств и коренных народов в России и рассматривается понятийно-терминологическая система российского конституционного права, относящаяся к сфере национальной политики.

Понятийно-терминологическая система российского конституционного права в том ее аспекте, который касается сообществ со специфическими культурными, языковыми, этническими и конфессиональными интересами, остается крайне противоречивой и запутанной. В главе рассматриваются лишь те термины и понятия, которые используются в текстах конституций республик в составе Российской Федерации. На основе сравнения этих текстов было выявлено, что они содержат около двадцати терминов и ассоциированных с ними понятий, используемых для обозначения категорий и групп граждан со специфическими культурными, языковыми, этническими и конфессиональными потребностями и интересами, при этом лишь небольшая часть этих понятий по своему содержанию и объему соответствует понятиям, используемым в федеральной конституции и международном праве. Упорядо-

чивание этой терминосистемы в настоящее время затрудняется не только наличием противоборствующих политических программ, но и, как уже упоминалось, отсутствием консенсуса по ряду существенных позиций у российского экспертного сообщества.

Предпринятый анализ понятийной системы конституционного права позволяет утверждать, что, помимо представлений, которые ассоциируются с понятийным аппаратом демократического устройства и официального признания групп населения с культурными, языковыми и конфессиональными особенностями, она включает представления, связываемые с идеями этноцентризма, национализма, закрепления привилегий локально доминирующих групп. Помимо этого, обслуживающая ее терминосистема выстроена неверно: она содержит ряд понятий, выражаемых одним и тем же термином (терминологическая омонимия), несколько терминов, отражающих одно и то же понятие (синонимия), а также использует термины и понятия, выражающие идеологически устаревшие представления, несовместимые с прокламируемыми в этих же текстах принципами.

Проведение детального анализа терминологии разных разделов конституций позволило выделить семь базовых терминов и терминосочетаний, используемых для концептуализации сферы национальной политики, в российском конституционном праве: народ (население), народ (этническое сообщество), многонациональный народ, коренной малочисленный народ, национальное меньшинство, малочисленная этническая общность и национальность. Образуемая ими терминосистема, обсуживающая потребности правового регулирования национальной политики, не лишена противоречий, в силу чего ее упорядочение на основе современных научных знаний представляется целесообразным и назревшим шагом. Отмечается также, что к разработке новой терминосистемы

должны быть привлечены не только юристы, специализирующихся в области регулирования национальной политики, но и терминоведы, а также представители тех социальных наук, которые располагают экспертными знаниями в данной области.

Анализ российского законодательства продолжается Главе 6 «Российское законодательство в области национальной политики и его основные категории», в которой рассмотрено взаимодействие российских терминологии и понятийной системы с аналогичными терминологией и системой международного права, в особенности тех международных документов, которые были ратифицированы Российской Федерацией. Защитные нормы внутреннего законодательства систематически сопоставляются с нормами ратифицированных международных договоров. Отмечается, что отечественным законодателям предстоит проделать значительную аналитическую работу в отношении понятий "национальное меньшинство" и "родной язык".

Сравнительный анализ норм российского и международного права показывает, что процессуальные механизмы, регулирующие обеспечение прав меньшинств в сферах общественно-политической и социально-экономической деятельности нуждаются в совершенствовании и дополнительном развитии. В главе рассматриваются также типологизации языковых режимов и опыт обеспечения языковых прав. Такого рода анализ представляется актуальным и необходимым при учете того обстоятельства, что русский язык, языки титульных народов, языки коренных народов и языки меньшинств, не имеющих федеральной и республиканской поддержки, характеризуются разными уровнями защиты языковых прав их носителей. Сопоставление подходов к языковому регулированию позволяет придти к заключению, что поскольку в функциональном отношении положение в России варьирует в широком диапазоне

(на ее территории есть как языки с международным статусом, так и языки, используемые лишь в семейном общении) становится очевидным, что потребуются дополнительные законодательные меры для защиты прав тех индивидов и групп, которые оказались в наиболее уязвимом положении: представителей сообществ, относимых к коренным народам, проживающим за пределами "своих" округов, т.н. "диаспор" титульных народов, представителей меньшинств, чьи языки не относятся к государственным ни на федеральном ни на республиканском уровнях и др.

В отличие от Главы б, в которой анализировалось ныне действующее российское законодательство в области национальной политики (по преимуществу, в аспекте обеспечения прав меньшинств), в Главе 7 «Коренные народы: очерк становления категории в российской истории» предметом рассмотрения становятся исторические особенности топологии мышления в конструировании категории "коренные народы", без знания которых трудно понять современное своеобразие российского подхода к выделению народов этой группы. В главе анализируются особенности категоризации населения имперских окраин. Приводятся свидетельства того, что исторически сложившиеся способы мышления и речевые клише по поводу так называемого "коренного населения" продолжают влиять не только на современное словоупотребление, но и на то, как размышляют о проблемах этого населения наши политики, законодатели, ученые и обыватели.

В истории российских государства и общества понятию "коренной народ" предшествовали такие термины и понятия как "туземцы", "инородцы", "иноверцы", "ясачные" и др. В главе рассматривается каждое из обозначаемых этими терминами понятий (анализируемых в исторических контекстах их применения), сравнивается их географический охват, что позволяет уловить мифологические и иррациональные моменты

в конструировании образов Других, например, охарактеризовать на российских материалах использование доктрины terra nullius в конструировании статуса туземцев или миф о вымирании коренных малочисленных народов. Приводится периодизация политики в отношении коренного населения, реконструируемая на основе хронологии терминологических и понятийных сдвигов. Отмечается, что пиком термино- и законотворчества стал период 1920-30-х гг., когда свет увидели более пятидесяти нормативных документов, содержащих множество терминов для обозначения коренных народов, что позволило с известной надежностью реконструировать основные черты восприятия этой категории в политическом мышлении той эпохи.

Марксистская версия "антропологии спасения", утвердившаяся в стране в качестве официальной идеологии именно в этот период, способствовала оформлению своеобразного ресурсного подхода при установлении статуса различных национальных сообществ, когда высокая численность рассматривалась как гарантия выживания, а малая - как угроза вымирания, при этом масштаб количественных различий между народами не опирался на специальные расчеты, а задавался шкалой численности таких сообществ внутри страны. Такому взгляду на динамику численности этнических сообществ способствовало существование гердеровского по своей сути взгляда на их природу, в соответствии с которым они представлялись самостоятельными "организмами" и, следовательно, оказывались подверженными всем стихиям "естественного отбора". Языковая ассимиляция и политика идентичности обычно не входили в оценки динамики численности таких сообществ, поскольку демографы выделяли в качестве основных факторов изменения этнического состава территорий лишь динамику смертности, рождаемости и межрегиональной миграции. Риторика "вымирания" малочисленных народов, фокусировавшая внимание на их численности, дик-

товала правительству принятие комплекса мер по защите малочисленных групп и создавала "естественную шкалу" для разделения всех автохтонных групп на "находящихся под угрозой вымирания" и "благополучных". Своеобразным отголоском этой логики в современном российском законодательстве является принятие 50-тысячного порога численности в определении перечня коренных народов Российской Федерации, на которых распространяются защитные меры специального законодательства.

Насколько эффективным оказалось введение критерия численности в концептуальном отношении и в отношениях политической и правовой прагматики? Оказались ли в составе бенефициантов нового законодательства именно те группы, которые вошли бы в референциальный объем соответствующего понятия в международном праве, если бы российское правительство приняло решение ратифицировать Конвенцию МОТ № 169 и придерживаться заложенного в ней подхода? Может ли принятое определение восприниматься в качестве справедливого (в рамках концепции правового либерального государства), и не ущемляет ли оно интересы других категорий и групп населения, не ставших бенефициантами этого законодательства?

Для ответа на эти вопросы в заключительной Главе 8 диссертации, озаглавленной «Коренные народы в административной практике государства: перепись и реформа самоуправления», российская административная практика рассматривается на фоне практики других государств. Проводится оценка сходств и различий в конструировании понятий "коренной народ" в международном праве и "коренной малочисленный народ" в российском законодательстве. Богатый материал для анализа предоставляют как проведенная в 2002 г. Всероссийская перепись населения, так и идущая в России реформа самоуправления. Взаимодействие научных подходов и концепций с понятийными системами, обслуживающими

потребности практики управления, становятся основным предметом рассмотрения в данной главе и логически завершают анализ проблем функционирования научного знания в рассматриваемых в данном исследовании сферах - политической, правовой и административной.

Из истории отечественных переписей известно, что перечни категорий национальной самоидентификации и языков постоянно менялись, так что идеальная сопоставимость данных различных переписей никогда не осуществлялась на практике, точнее - достигалась лишь в случае отдельных и, как правило, наиболее крупных единиц этнической и языковой номенклатуры. Количество категорий этнического учета от переписи к переписи сначала (с 1926 по 1939 гг.) сокращалось, а затем, начиная с переписи 1939 г., постоянно росло. Число включенных в словари национальностей этнонимов (этнических самоназваний) всегда превосходило число официальных наименований, фигурировавших в результатах переписи, но даже оно всегда было меньшим, чем разнообразие ответов на вопрос о национальности, представленное в переписных анкетах. Разработанный экспертами Института этнологии и антропологии РАН новый и расширенный по сравнению с переписью 1989 г. список национальностей был построен на основе принципа либерализации переписного инструментария и методик учета населения, а также с учетом особенностей современных этнических процессов, потребностей управления в сфере национальной политики и образования, необходимости устранения ряда недостатков прежних переписей населения и преодоления устаревших подходов, на которых они основывались. Первостепенной целью вводимых изменений было обеспечение права граждан на самостоятельный выбор этнической и языковой идентификации и минимизация помех идеологического, политического и бюрократического характера в реализации этого права.

Что касается категории "коренные малочисленные народы", то анализ переписных показателей свидетельствует о том, что в официальном перечне коренных малочисленных народов Российской Федерации есть ряд сообществ, чья культурная специфика в большинстве случаев не определяется особенностями промыслового хозяйства; их можно определить, скорее, как крестьянские культуры, хорошо интегрированные в рыночную экономику и, таким образом, не соответствующие понятию "коренные народы" международного права. Основанием для их включения в перечень стали авто-хтонность (противопоставление меньшинствам по наличию "собственной" территории или "родины" в границах государства) и численность менее 50 тысяч человек. К таким группам в соответствии с постановлением Правительства Российской Федерации от 24 марта 2000 г. № 255 «О едином перечне коренных малочисленных народов Российской Федерации» как известно относятся абазины, бесермяне, вепсы, ижорцы, нагайбаки и шапсуги. Заслуживает упоминания и тот факт, что как в распоряжениях правительства, так и в переписной практике Росстата категория наделенных статусом "коренных" народов оказались по существу разделенной на две группы - группу обладающих полным набором льгот в связи со своевременным определением территорий преимущественного проживания (и потому получивших лицензионные, налоговые и некоторые другие льготы, как, например, замену службы на альтернативную или освобождение от воинской обязанности, более низкий возрастной ценз при получении разрешения на оружие и др.) и группу обладающих ограниченным пакетом льгот и привилегий из числа тех прав, которые не были привязаны к территориям преимущественного проживания.

Перепись предоставляет некоторые материалы для оценки уровня интеграции различных сообществ в городской образ

жизни и рыночную экономику и определения по этим косвенным индикаторам степени сохранности культур различных групп коренного населения, практикующих сегодня или практиковавших в прошлом промысловое хозяйство, либо занятых в таких его отраслях, которые связаны с экономикой присваивающего типа. В-числе таких индикаторов можно назвать долю городского населения (в целом по группе и в регионах традиционного проживания), долю трудоспособного населения, занятого в традиционных отраслях хозяйства и вообще - в сельском хозяйстве (или, напротив, долю имеющих "городские" профессии). Косвенным показателем интеграции (выбора отдельных представителей коренного населения не в пользу сохранения традиционного образа жизни и ведения традиционных отраслей хозяйства) может служить расчетная доля лиц данной группы, проживающая в тех федеральных округах, где эти виды хозяйства не имеют развития (Южном, Центральном, Поволжском, части СевероЗападного).

Данные переписи 2002 г. о коренных народах свидетельствуют, что из почти 125 тыс. чел. трудоспособных возрастов в регионах традиционного проживания приблизительно 16,3 тыс. чел. занято в сферах здравоохранения и медицины; более пяти тысяч человек - в финансовой деятельности, операциях с недвижимым имуществом, арендой и предоставлением услуг, в государственном управлении и обеспечении военной безопасности, социальном обеспечении и еще около трех тысяч - в строительстве и на предприятиях транспорта и связи. Иными словами, в тех отраслях экономики и профессиях, которые были названы выше "городскими", занято около пятой части взрослого трудоспособного населения этой категории. В то же время в сельском и лесном хозяйстве, охоте, рыболовство и рыбоводстве и на обрабатывающих производствах, то есть в тех отраслях, которые непосредственно либо условно можно связать с традиционными видами

деятельности, занято лишь 17,4 тыс. человек, иными словами, лишь каждый седьмой. Остальное население на период проведения переписи оказалось в числе "экономически неактивных", либо "безработных". Высокие доли экономически неактивного населения отчасти объясняются тем, что в его число попали все лица старше 15 и моложе 64 лет, то есть весьма значительный контингент учащихся, а также пенсионеров, если учесть то обстоятельство, что в соответствии с пенсионным законодательством северяне пользуются пенсионными льготами. У пятнадцати народов из категории "коренные малочисленные народы Севера" на территориях их традиционного расселения доля лиц с высшим (включая послевузовское и неполное высшее) и средним (профессиональным и полным) образованием в возрастных когортах старше 15 лет превышает 50%, а у двух народов (сойотов и юкагиров) эта доля приближается к 70%. У семи народов перечня доля городского населения превышает 40% (у шорцев - более 70%).

Таким образом, материалы не только последней, но и ряда предшествующих переписей (ср. приводимые в них сведения о доле горожан) дают основания утверждать, что успехи советской интеграционистской политики были столь значительными, что в стране практически не осталось коренных народов в том смысле, который вкладывается в это понятие международным правом (в частности, Конвенцией МОТ № 169), но существуют группы семей, семьи и отдельные люди, продолжающие заниматься традиционными промыслами, чей образ жизни этими формами хозяйства в основном определяется, и чье выживание в значительной степени зависит именно от них. Не стоит, впрочем, забывать, что, быть может, не меньшее количество семей, чье' благополучие зависит от экономики присваивающего типа, есть и среди других народов, в том числе алтайцев, бурятов, коми, тувинцев, хакасов, якутов и русских.

Культурное своеобразие и земельные права таких сообществ остаются по большей части незащищенными, хотя их представители проживают в одних и тех же деревнях, зависят от тех же ресурсов и ведут такой же образ жизни, как и их "малочисленные коренные" соседи (например, карелы и вепсы, хакасы и шорцы, илй кумандинцы, теленгиты, челканцы и алтайцы). Защиту прав таких сообществ могла бы реализовать реформа местного самоуправления.

Проблематика самоопределения в случае коренных народов оказывается тесно связанной с проблемами самоуправления. Низкая плотность коренного населения на территориях традиционного расселения и обычно небольшая доля среди остального населения регионов его проживания являются серьезными препятствиями для государственной формы самоопределения. Самоуправление в этом случае становится реализацией внутреннего аспекта самоопределения. В главе представлены характеристика основных этапов истории самоуправления в России и дан обзор международного опыта самоуправления коренных народов на примерах скандинавских стран, Канады и США. Рассмотрение опыта организации самоуправления у различных коренных народов циркумполярных государств позволяет заметить своеобразие ситуации, в которой находятся коренные народы Сибири и Севера России. Своеобразие это заключается в том, что практически ни в одном из округов (в отличие от ситуации коренного населения во многих административных единицах на Аляске, Северо-Западных территориях Канады и в Гренландии) коренное население не составляет большинства, что существенно затрудняет решения ряда проблем, связанных с организацией самоуправления и заставляет ориентироваться на поиск нестандартных решений.

В Заключении подводятся основные итоги исследования. Делается вывод, что сложившаяся топология мышления о коренных народах влияет на национальную политику в этой

области и должна быть откорректирована. Рассмотрение дискурса в отношении коренного населения в исторической перспективе позволило выявить в числе наиболее устойчивых топосов этого дискурса взаимосвязанные темы уязвимости и малочисленности. Уместно также отметить, что с помощью произвольно взятого демографического порога в 50 тысяч человек "индигенные" группы меньшей численности были выделены в качестве особого объекта государственной опеки из более широкого круга автохтонных народов, к которым, помимо крупных народов Сибири, обычно относят и все основные титульные сообщества республик в составе РФ, а также русских как общность, доминирующую в политическом, социальном, языковом и культурном отношениях в масштабе страны в целом. Особенностью российской правовой системы и административного управления является то обстоятельство, что понятие автохтонности в правовом отношении оказывается применимым к гораздо более широкому классу объектов, чем правовой концепт иидигенности.

Анализ современного правового статуса коренных народов позволяет сделать вывод, что рациональную основу специальных мер защиты прав коренных народов можно выявить, отвечая на вопрос о специфике их ситуации в сравнении с ситуацией меньшинств. Специфика же эта заключается, прежде всего, в изначальном отказе от интеграции в современную (европейскую по своему происхождению) индустриальную цивилизацию и мировую экономику. Если специфика образа жизни меньшинств выражается в особенностях их языка, религии или культуры (причем речь идет о культурных сообществах, хорошо интегрированных в европейскую цивилизацию - крестьянских, "фольклорных" или городских), то специфика образа жизни коренных народов - это специфика их форм хозяйствования, не вписывающихся в нормы и ценности доминирующего общества и противоречащих законам рыночной экономики и западной рациональ-

ности. Собственно, именно эти противоречия и обусловливают отказ от интеграции, о котором идет речь. Отсюда следует, что специфика защиты прав коренных народов должна выражаться в нормах по охране их образа жизни; все остальные права гарантируются стандартными нормами прав человека и прав меньшинств-.

Черты этого образа жизни хорошо известны - это экстенсивные формы хозяйствования, значительная часть которых может быть отнесена к присваивающим формам экономики (охота, собирательство, рыбный и морской зверобойный промыслы; с известными оговорками - оленеводство). Охрана образа жизни людей, которые вовлечены в экономику такого рода, неизбежно связана с охраной хабитата - среды обитания тех видов растений и животных, которые составляют основу возобновляемых ресурсов. Поскольку отнюдь не все, причисляющие себя к коренным народам, ведут подобный образ жизни, специфические нормы защиты прав коренных народов должны адресоваться лишь тем, кто вовлечен в эти виды хозяйственной деятельности и членам их семей, экономическое благосостояние которых поддерживается теми же ресурсами. Языковые и культурные права остальных должны защищаться общими нормами прав человека и прав меньшинств.

Такая функционализация правовых инструментов в сфере защиты образа жизни людей, ориентированных на присваивающие формы экономики, должна опираться, как минимум, на следующие условия: 1) формы поддержки должны быть строго адресными и экологически обоснованными; 2) они должны распространяться на всех людей (независимо от национальной принадлежности), которые вовлечены в экономику такого рода, поскольку это соответствует принципу социальной справедливости.

Таким образом, главным вектором политики в отношении коренных народов и групп, вовлеченных в присваивающие отрасли экономики должна стать функционализация поддержки, развитие новых форм мониторинга и экологическое образование, а не насаждение корпораций по этническому принципу и романтизация отношений между коренным населением и природой, распространенная даже среди отечественных экологов. В предлагаемом подходе на основе проведенного анализа понятия "коренной народ" преодолевается натурализация этого статуса. Главным объектом охраны становится образ жизни людей, вовлеченных в присваивающие отрасли экономики; при этом все остальные их права и специфика (язык, религия, культура) защищаются нормами законодательства о меньшинствах и общегражданского права. До сих пор предпринимаемые попытки рационализации содержания некоторых элементов традиционного понятия "коренной народ" (например, раскрытие понятия "особая связь с землей" с помощью описания ритуальных практик) остаются неудовлетворительными в том смысле, что в них не удается продемонстрировать специфику, которая не охватывалась бы обычными нормами охраны прав меньшинств. Правозащитная деятельность в этой области пошла по упрощенному пути организации этнических корпораций, в то время как необходимы меры, обеспечивающие возобновляемое^ тех природных ресурсов, от которых зависит образ жизни людей, для чего требуется пересмотр экологической политики, крупные вложения в сектор природоохранной деятельности и внедрение систем мониторинга как за природопользованием, так и за правоприменительной деятельностью в этой сфере.

Возвращаясь к поставленной в исследовании цели - рассмотрению особенностей функционирования антропологического знания в сферах политики и правового регулирования -необходимо отметить ряд особенностей его трансформации в

процессах пнструментализации, операционализации и популяризации, которым это знание подвергается в контекстах административной, политической и правовой практики. Отмечается, что эффективность функционирования научного знания в практике управления, как правило, достигается за счет существенного упрощения и редукции, в результате чего система аналитических различений и научных дефиниций сводится к нескольким базовым оппозициям и к представлениям, более свойственным обыденному сознанию, нежели теоретико-аналитическим структурам научного знания. Нередки ситуации, когда экспертное социальное знание в новой для него среде теряет свою определенность, идеологизируется, подвергается фрагментации и мифологизируется. В этой связи автор высказывает убеждение, что идеал демифологизации социального научного знания в публичном пространстве достижим лишь в результате совершенствования образования и минимизации помех в социальных эстафетах передачи знаний.

Основные положения диссертации отражены в следующих изданиях:

I. Монографиях:

1. Права меньшинств: антропологические, социологические и международно-правовые аспекты. М.: Московский общественный научный фонд, 1997. 216 с. (14 п.л.)

2. Образы Других в российских науке, политике и праве. М.: Путь, 2001.234 с. (12,4 п.л.)

3. Перспективы развития концепции этнонациональной политики в Российской Федерации. М, 2004.258 с. (20,0 п.л.)

4. Кряшены во Всероссийской переписи 2002 г. М., 2004. 247 с. (12,4 п.л.)

II. Статьях в реферируемых научных изданиях: 1. Меннониты в США // Религии мира 1986. М., Наука, 1987. С. 67-87(1,5 п.л.)

2. Право и этнос (информация о международном симпозиуме) // Этнографическое обозрение. 1992. № 3. (0,6 п.л.)

3. Права и статус национальных меньшинств в бывшем СССР (информация о конференции) // Этнографическое обозрение. 1993. № 2. (в соавторстве с И.Л. Бабич, 0,5 п.л.)

4. Ethnographic Research: Ideals and Reality // Anthropology and Archeology of Eurasia. 1995. Vol. 34, No. 2. P. 5-38 (1,0 п.л.)

5. Понятие "коренной народ" в российской науке, политике и законодательстве // Этнографическое обозрение. 1998. №3. С. 74-89 (1,0 п.л.)

6. Корни и крона: мистика и метафизика в конструировании статуса "коренных народов" // Этнографическое обозрение. 2000. № 3. С. 3-8 (0,5 п.л.)

7. Перепись 2002 г.: игры , по Витгенштейну // Этнографическое обозрение. 2000. № 4. (0,5 пл.)

8. The Construction of 'Indigenousness' in Russian Science, Politics and Law // Journal of Legal Pluralism. 2000. No. 45. P. 91-113 (1,5 п.л.)

9. Проблемы самоопределения и самоуправления коренных народов (обзор) // Этнографическое обозрение. 2001. №2. С. 17-30 (1,0 п.л.)

10. За стенами академии: антропология и общество в России // Этнографическое обозрение. 2005. № 2. С. 14-17 (0,5 пл.)

11. Алфавиты и элиты: письменность в современной России как политический символ // Этнографическое обозрение. 2005. № 6. С. 3-18 (1,2 пл.)

12. Рец. на книгу: A. Ventsel. Reindeer, Rodina, and Reciprocity. Berlin: LIT Verlag, 2005 И Этнографическое обозрение. 2007. № 2. С. 176-178 (0,3 пл.)

13. The 2002 Census: Wittgensteinian Games // Anthropology and Archeology of Eurasia. Pt. 1. Summer, 2005. P. 25-34 (0,5 пл.)

14. Indigeneity Construction in the Russian Census 2002 // Sibirica. In-terdisciplinaiy Journal of Siberian Studies. 2007. Vol. 6, No. 1. P. 59-94 (2,0 п.л.)

15. Рец. на книгу: Этнокультурный облик России: перепись 2002 г. / Отв. ред. В.В. Степанов, В.А. Тишков. М.: Наука, 2007. 516 с. // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 198-200 (0,3 п.л.)

16. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма к принципу социальной справедливости // Этнографическое обозрение. 2008. № 4. С. 59-76.(1,5 пл.)

17. Российская антропология и проблемы ее историографии // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 123-153 (1,5 п.л.)

18. Ничто не нарушит покоя, или о ситуации в российской антропологии // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 91-98 (0,5 пл.)

19. Comment on the article "Size and place in the construction of indi-geneity in the Russian Federation" // Current Anthropology. 2008. Vol. 49. No. 6. P. 1014-1015 (0,25 пл.)

20. Рец. на книгу: International Obligations and National Debates: Minorities around the Baltic Sea. Mariehamn, 2006 // Этнографическое обозрение. 2009. № 3. С. 201-203 (0,3 пл.).

Подписано в печать_. декабря 2009

Формат 60x84 1/16

Объем 2,4 п.л. Тираж 100 экз. Заказ № 2,

Участок оперативной полиграфии Института этнологии и антропологии РАН г. Москва, ул. Вавилова, 46

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Соколовский, Сергей Валерьевич

ВВЕДЕНИЕ

Экспертное антропологическое знание и его использование в правовом и политическом дискурсах

Антропологические категории в политической и законодательной практике

Антропологическое знание и проблемы его прикладного использования

Методология и методы исследования

Введение диссертации2009 год, автореферат по истории, Соколовский, Сергей Валерьевич

Практическая значимость и апробация результатов исследования 31

Часть 1. КАТЕГОРИЗАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ, ГРУППОВАЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТЬ И МЕХАНИЗМЫ ВОСПРОИЗВОДСТВА ЭТНИЧНОСТИ 37

Глава 1. ОЧЕРК ИНСТИТУТОВ ПРОИЗВОДСТВА И ВОСПРОИЗВОДСТВА ЭТНИЧНОСТИ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ 38

Теории этнического и групповая правосубъектность 39

Концепции этноса и этничности 45

Инструменталистские трактовки этничности 54

Типология человеческих сообществ 58

Группа как правовой субъект 63

Краткая история становления институтов и практик натурализации этнической реальности в России 68

Этнизация населения страны и ее институциональная поддержка 72

Территориализация и картографирование этничности 73

Паспортизация и "пятый пункт " 77

Переписи населения и этнические классификации 79

Этнофедерализм и коренизация как инструменты национальной политики 87

Языковая и образовательная политика как механизмы воспроизводства этнической идентичности 94

Депортации и этнические чистки 100

Новый институционализм и теории этничности 129

Часть II. МЕНЬШИНСТВА И КОРЕННЫЕ НАРОДЫ В МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВОМ ДИСКУРСЕ 104

Глава 2. МЕНЬШИНСТВА И ИХ ПРАВА В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОМ И НАУЧНОМ ДИСКУРСАХ 106

История развития охраны прав меньшинств в международном праве 119

Многосторонние договоры о защите прав меньшинств 119

Система охраны меньшинств Лиги Наций 127

Механизмы реализации и контроля за соблюдением прав меньшинств в 131 системе Лиги Наций

Проблема меньшинств в ООН 142

Проблемы защиты меньшинств в региональных международных организациях 149

Понятие "меньшинство" в социальных науках: международный опыт 153

Типология меньшинств 153

Типология ситуаций: ассимиляция, аккультурация и виктимизация 160

Права меньшинств 167

Глава 3. КОЛОНИАЛЬНЫЙ ДИСКУРС И ИНДИГЕННОСТЬ 175

Тропология колониального дискурса 175

Аборигенность, автохтонность, индигенность 186

Ксенобиология и ксенофобия 188

Пришлые виды и риторика индигенного дискурса 192

Глава 4. КОРЕННЫЕ НАРОДЫ: ДИСКУССИИ О СОДЕРЖАНИИ ПОНЯТИЯ И ПРОБЛЕМЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ 200

Понятие "коренной народ" в социальных науках и международном праве 202

Охотники/собиратели: хронология и проблематика новейших исследований 212

Исторические подходы к исследованиям охотников/собирателей и проблематика новейших исследований 214

Определение "охотников/собирателей" и дискуссии о существовании этой категории 218

Правовые дефиниции и компоненты понятия "коренные народы" в международном праве и практике международных организаций 224

Модели индигенности 238

Часть III. КОНСТРУИРОВАНИЕ СТАТУСОВ МЕНЬШИНСТВ И КОРЕННЫХ НАРОДОВ В РОССИИ 248

Глава 5. ПОНЯТИЙНО-ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКАЯ СИСТЕМА РОССИЙСКОГО КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА В СФЕРЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ 249

Понятийно-терминологическая система российского конституционного права 252

Термин "народ" 256

Меньшинство " и ассоциированные термины 263

Анализ употребления терминов гражданской и этнической идентичности в конституциях республик 266

Терминология преамбул республиканских конституций 266

Терминология разделов "Основы конституционного строя " 270

Тгрминология разделов "Права и свободы человека и гражданина " 272

Терминология разделов "Государственно-правовой статус" в республиканских Конституциях 274

Приложение 279

Глава 6. РОССИЙСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО В ОБЛАСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ И ЕГО ОСНОВНЫЕ КАТЕГОРИИ 284

Глава 7. КОРЕННЫЕ НАРОДЫ: ОЧЕРК СТАНОВЛЕНИЯ КАТЕГОРИИ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ 297

Категоризация населения имперских окраин 300

Коренные малочисленные народы 315

Малые народы ", "угроза вымирания " и порог численности 321

Глава 8. КОРЕННЫЕ НАРОДЫ В АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРАКТИКЕ ГОСУДАРСТВА: ПЕРЕПИСЬ И РЕФОРМА САМОУПРАВЛЕНИЯ 330

Коренные народы в первой Всероссийской переписи населения 330

Проблемы самоопределения и самоуправления коренных народов 343

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 365

БИБЛИОГРАФИЯ 370

ВВЕДЕНИЕ

Экспертное антропологическое знание в правовом и политическом дискурсах

Основными методами получения знаний среди исследователей, специализирующихся в областях этиологии и социокультурной антропологии, практически с момента оформления этих научных дисциплин как самостоятельных наук, остаются полевые исследования (включенное наблюдение, интервьюирование, беседа, массовый опрос, измерение и т.п.) и сравнительный анализ. У российских исследователей в значительно большей мере, чем у их коллег из Великобритании и США, наряду с перечисленными методами обычно используются также методы исторических исследований (работа с источниками в архивах, анализ документов, устная история и т.д.). Большинство концепций и теоретических моделей этих дисциплин строятся на основе индуктивного обобщения полевых материалов, результатов статистического анализа, выработки и проверки гипотез. В ряде областей антропологических исследований используются также особые методы, применяемые, впрочем, во всех социальных науках — анализ дискурса и анализ социальных представлений, теоретическое моделирование, понятийно-терминологический анализ, мысленный эксперимент и т.д.

Превращение теоретического знания в практическое и прикладное - излюбленная тема в современной эпистемологии, социологии и истории научного знания. Обзор ключевых исследований, сделанных в этой области в последние годы, при всей его важности и необходимости для раскрытия заявленной темы, в задачи этого исследования не входит, поскольку это заставило бы меня касаться такой тематики, которая выходит за рамки моей компетенции. Отмечу лишь очевидный и важный для данного рассуждения факт, что инструментализация знания в дисциплинах гуманитарного и социального профиля существенно отличается от таковой в естественных науках. Эти отличия касаются не только областей приложения - политики, управления и права — в первом случае, и техники — во втором, но и характера самих процедур операционализации и инструментализации соответствующих знаний. К наиболее существенным и специфическим характеристикам инструментализации гуманитарного знания можно отнести, например, сравнительную легкость его идеологизации, которую я рассматриваю как один из модусов инструментализации гуманитарного знания (широко известные примеры - использование археологических, исторических, этнографических знаний лидерами националистических движений и партий). Эта особенность гуманитарного знания, 5 в принципе, присуща любому научному знанию вообще, однако в отличие от остроты этических аспектов использования знаний точных наук, знания о человеке и обществе из-за большей доступности (для их понимания, зачастую, не требуется владения сложным математическим аппаратом, их "объекты" наблюдения и изучения - человек, культура и общество — доступны для наблюдения без использования сложной аппаратуры; у каждого члена общества есть опыт таких наблюдений и т.п.) значительно легче идеологизируются в процессе их применения, чем знания научно-технического характера. Я уделяю этой характеристике гуманитарного знания здесь особое внимание, поскольку она играет существенную роль практически во всех конкретных случаях прикладного использования теоретического гуманитарного знания и самым непосредственным образом сказывается на результатах такого использования.

Превращение научного знания в полезный инструмент и эффективное средство достижения конкретных целей и решения задач в практике управления обществом -характерная черта эпохи модерна вообще и политической культуры современного индустриального общества, в частности. Проблемы начинаются там, где у различных сегментов политической элиты цели оказываются если не полярными, то существенно различающимися. В таких случаях фундаментальное теоретическое знание в насыщенном конфликтами поле политики зачастую начинает использоваться не на благо общества в целом, но для достижения частных эгоистических целей отдельных сегментов общества и элиты. Знание при этом подвергается трансформациям и деформациям, приспосабливающим его для наиболее эффективного достижении этих частных целей. Эту эффективность не стоит путать с эффективностью использования научного знания для общества в целом. Инструментализация гуманитарного и социального знания имеет, таким образом, две стороны, или модуса — она может обслуживать частные интересы и интересы общества в целом. Столкновение результатов такого разного использования знания мы наблюдаем повседневно (например, в столкновении националистических версий мифологизированной истории - с историей, учитывающей все доступные источники версией компаративного источниковедения).

Необходимо отметить, что состояние терминологии законодательной базы в сфере управления языковым и культурным разнообразием и обеспечении защиты прав меньшинств и коренных народов требует особого внимания антропологов, поскольку терминология многих законов и законопроектов в ряде отношений остается неудовлетворительной1. Такое положение объясняется существованием противоборствующих

1 Здесь уместно напомнить, что только в текстах действующих сегодня конституций республик в составе Российской Федерации содержатся более 20 терминов и ассоциированных с ними понятий, используе6 политических программ и позиций, отразившихся на разных этапах формирования законодательства в сфере защиты прав меньшинств и коренных народов и выражающих взгляды разных социальных групп российского общества. Упорядочивание этой терми-носистемы затрудняется не только отсутствием согласия по ряду существенных для рассматриваемой темы вопросов среди представителей политической элиты страны на федеральном и региональном уровнях, но и наличием противоборствующих подходов внутри российского научного сообщества.

Этнологам хорошо известно то обстоятельство, что в современных социальных науках различные теоретические модели этнического интенсивно развиваются уже более века, что соответствует, как минимум, четырем—пяти поколениям исследователей. За это время было накоплено значительное число наблюдений, подробно исследованы политические и социальные проявления этничности. В антропологии за этот период изменились сами объекты наблюдений и аналитические единицы, традиционно используемые для сравнительных исследований. Может показаться, что эти трансформации в предметах и объектах социальных наук не имеют отношения к правовому регулированию, призванному защищать права и свободы граждан. Однако такой взгляд страдает близорукостью: хорошо известно, что хотя и с некоторым запаздыванием, категоризации и классификации, разрабатываемые в рамках социальных наук, становятся публичным достоянием и фактором в принятии политических, правовых и управленческих решений.

При учете мозаики идентичностей и динамики лояльностей, меняющейся мотивации управления собственной идентичностью у конкретных лиц и сообществ, принятии во внимание того достаточно очевидного обстоятельства, что исследователь постоянно сталкивается с конфликтующими или иерархическими идентичностями, сцепленными со сложными комплексами социальных ролей, каждая из которых влияет на (и, в свою очередь, оказывается под модифицирующим влиянием) остальных — классифицирующая поляризация языковых, культурных, региональных, конфессиональных и политических лояльностей и ролей, расщепление их на взаимоисключающие классы оказывается либо невозможной, либо произвольной. Именно произвол и насилие классифицирующего мышления (в особенности, развертывающегося в рамках конкретного мых для обозначения категорий и групп граждан со специфическими культурными, языковыми, этническими и конфессиональными потребностями и интересами. Лишь небольшая часть этих понятий по своему содержанию и объему соответствуют понятиям, используемых в федеральной конституции и международном праве. В разрабатываемых сегодня законопроектах и уже принятых законодательных актах число терминов, используемых для обозначения объектов национальной политики, оказывается еще большим. Подробный анализ этой терминологии будет представлен ниже, в Разделе III. политического проекта) имеет очевидный инструментальный и утилитаристский характер и должны стать объектами социальной критики.

Наличие в "чисто научных" или "технологических" классификациях политических импликаций обусловлено контекстами функционирования таких классификаций. Следует помнить, что в условиях постсоветской действительности, где множество элементов прежней институциональной среды продолжает сохраняться, статус конкретного сообщества зачастую выражается в существовании набора особых, иногда негласных прав, льгот и привилегий, и узаконивает доступ к ним. Чтобы получить представление о том, какие именно элементы теоретических представлений об этническом инструментально использовались в идеологических и политических дискуссиях последних лет, следует рассмотреть продолжающие бытовать в среде российских ученых, юристов и политиков современные концептуализации этничности.

Вместе с коллегами диссертант принимал непосредственное участие в подготовке и обсуждении значительного числа российских законов, действующих сегодня в сфере защиты прав меньшинств и коренных народов, что позволило лучше понять принципы разработки законодательства и правоприменительной практики, а также познакомиться с кругом проблем, с которыми сталкиваются все участники правовых отношений в этой специфической области правового регулирования и управления. Этот опыт также был положен в основу предлагаемого исследования. В частности, он свидетельствует о том, что оба отмеченных выше модуса инструментализации гуманитарного знания встречаются практически во всех конкретных случаях прикладного использования этого знания — тезис, который станет более очевидным при рассмотрении использования теоретических моделей и фундаментального знания в законотворческой деятельности в области защиты прав меньшинств и коренных народов.

За последние пятнадцать-двадцать лет в российских социальных и гуманитарных науках произошла глубокая перестройка всей системы используемых понятий. Часть таких понятий в силу известных причин превратилась в историзмы ("советский народ", "социалистическая народность", "этникос" и т.п.), другие ("социальный класс", "этнос", "раса", "нация", "власть" и т.д.) - были переосмыслены. Наконец, появилось множество новых понятий ("этничность", "дискурс", "примордиализм", "конструктивизм", "гендер"), а частота употребления прежде известных резко изменилась: возросла (как в случае понятий "геополитика", "парадигма", "постмодернизм" и др.), либо упала (как у понятий "ассимиляция", "примитивные народы/культуры", "племя", "народность", "пережиток", "этногенез" и др.). Некоторые прежние понятия обрели новый терминологический облик, потеряв при этом какие-то из своих смысловых компонен8 тов и обретя новые, прежде им не свойственные. В ряде случаев предпринимались попытки уточнения значений известных понятий с помощью чисто терминологических средств (например, замена выражения "малые народы" на "малочисленные народы", произошедшая в конце 1980-х гг.). Ряд понятий "мигрировал" из одного профессионального сообщества в иные, попутно меняя прагматику2 и обретая новые функции.

Уместно отметить, что большая часть этих изменений была индуцирована "извне": они произошли не в силу особых внутринаучных ситуаций и кризисов, а из-за резкого изменения политической и социальной ситуации в стране. Изменения в терминологии лишь отразили концептуальный кризис, связанный с кризисом доминировавшей в стране марксистской идеологии. Судя по текстам некоторых законов, терминологический разнобой еще не вполне преодолен, и разобраться в нюансах и правовых последствиях употребления тех или иных терминов под силу лишь специалистам. Ряд проблем практического характера возникает из-за разночтений и пока еще не преодоленных сложностей сопоставления норм международного права и российского законодательства.

Таким образом, анализ современной политики и практики категоризации населения в отношении языка, культуры и этнической идентичности в рассматриваемой здесь перспективе является вполне актуальной и практически необходимой задачей, одна из возможных реализаций которого и представляется на суд специалистов в предлагаемом ниже исследовании, в котором диссертант делает попытку исследовать функционирование современного антропологического знания и, в частности, практик категоризации населения в науке, политике и праве, а также формирование на основе антропологического знания задач управления языковым и культурным многообразием. Такое исследование позволяет решить некоторые практические проблемы, возникающие в той сфере, которая традиционно обозначалась в России как сфера национальной политики, а в большинстве стран Европы и Америки — к&куправление культурным и языковым многообразием.

Антропологические категории в политической и законодательной практике

Этнография как научная дисциплина с момента своего зарождения закладывалась как наука скорее описательная (идеографическая), нежели теоретическая (номоте-тическая), в силу чего многие используемые в ней категории заимствовались из более широкого научного контекста без дополнительной критики и рефлексии и использова

2 Компоненты значения связанные с т.н. экстралингвистическими (политическим, социальным и культурным) факторами и контекстами употребления терминов, целями говорящих и т.п. 9 лись в дальнейшем инструментально, отграничивая и выделяя те фрагменты реальности, для обозначения которых они и были изначально предложены. Инструментальное использование наиболее общих из заимствованных категорий и понятий (таких, например, как время, пространство, история, факт, событие, совокупность, множество, группа, признак, тип, класс и т.п.) приводило к тому, что в самой дисциплине дефиниции таких понятий либо отсутствовали, либо оказывались сугубо поверхностными.

Наиболее распространенным типом определений в антропологии (советской этнографии) был дейктический, то есть простое указание на предмет, или остенсивный — перечисление конкретных предметов, входящих в класс, обозначаемый данным понятием; а наиболее типичной классификацией - атрибутивная классификация, то есть классификация, опирающаяся на наличие у классифицируемых объектов конкретных наборов признаков (атрибутов). Многие из упомянутых выше категорий в ходе развития этнографического знания подверглись критической рефлексии и переосмыслению, однако распространенность остенсивных определений в современных работах свидетельствует о том, что значительная их часть продолжает использоваться нерефлексивно и инструментально, что не может не ослаблять теоретических основ дисциплины в целом.

В предлагаемом ниже исследовании будут проанализированы исторические траектории развития нескольких понятий этого рода, однако особое внимание будет уделено двум из них, как обладающим сегодня наибольшей практической значимостью — понятиям "меньшинство" и "коренной народ". Поскольку оба этих понятия и выражающие их термины являются частями более сложных понятийных и терминологических систем, постольку по ходу предпринимаемого ниже анализа будут затрагиваться соответствующие тезаурусы и терминосистемы, вне отношений с которыми прояснить их значение оказывается затруднительным, если вообще возможным. Очевидно, что оба центральных для этого исследования понятия принадлежат не только академическому дискурсу, но играют важные роли в ряде областей современной политики, международного права и российского законодательства, в силу чего исследование с необходимостью носит междисциплинарный характер.

Если взглянуть на то, какие понятия из тезауруса современной социальной антропологии или других социальных наук, в число объектов которых входят этнические или языковые сообщества, активно используются во всех трех из перечисленных областей, то мы обнаружим не так уж много понятий этого рода, причем среди важнейших или базовых окажутся те самые два понятия, которые и находятся в фокусе этого исследования, а именно "национальные меньшинства" и "коренные народы". Еще одним таким понятием в связи с обсуждением языковых прав в международном праве и

10 принятием ряда международных инструментов для защиты этих прав стало понятие "язык". Я собирал и анализировал материалы местных и международных дискуссий, связанные с языковыми правами. Некоторая их часть представлена и в тексте диссертации. Но по сложившейся в нашей стране традиции лингвистика представляет собой самостоятельную дисциплину и не является составной частью, как, например, в американской традиции, собственно антропологии. Понятийный аппарат этой дисциплины у нас не рассматривается как неотъемлемая часть антропологического знания. Помимо этого соображения, следует учитывать и то обстоятельство, мой собственный опыт и опыт моих коллег, с которыми они со мной щедро делились, является экспертным лишь применительно к анализу именно антропологического знания.

Еще один естественный и очевидный кандидат для рассмотрения в связи с заявленной темой исследования - понятие "культура", или, в его более этнографическом звучании - "традиционная культура" - термин и понятие, которые начинают обсуждаться в российском законодательстве, используются в политической риторике и присутствуют в международном праве, например (если говорить о "культуре"), в многочисленных документах ЮНЕСКО. В диссертации оно рассматривается лишь в связи с культурными правами меньшинств и коренных народов, а не в качестве самостоятельного топоса. Судьба этого понятия и теоретических дебатов, которыми она полна, должна стать, по моему убеждению, объектом самостоятельного исследования, поскольку рассмотрение особенностей его представления в политическом и правовом дискурсах потребовало бы изложения особенностей политики разграничения между т.н. "высокой" и "традиционной" культурой (а границы между ними в разные исторические периоды и в разных идеологиях различались весьма существенно). Корме того, критического анализа потребовало бы и понятие "традиция", так же являющееся объектов бурных дискуссий как в науке, так и в политике различных национальных элит. Помимо этого, отечественные законы о культуре федерального и республиканского уровней нацелены, прежде всего, на т.н. "высокую культуру", анализ которой производится, прежде всего, культурологами и, хотя и касается многими своими существенными аспектами антропологического знания, все же больше относится к сфере компетенции именно культурологов.

Других кандидатов из числа понятий, которые бы одновременно дискутировались в международном и государственном праве, в политике и административной практике, к тому же являясь по своему происхождения понятиями, заимствованными в политический и правовой дискурс именно из антропологии (либо в исследованиях которых значительным бы оказался вклад именно антропологов) я не вижу. Среди

11 возможных "кандидатов" в будущем могут оказаться такие понятия как, например, "нация" и "цивилизация", но хотя они и присутствуют сегодня в политическом дискурсе, их практически нет в правовых нормах, в особенности если иметь в виду нормы международного права.

Меньшинства и коренные народы, или, в более точной формулировке - "лица, принадлежащие к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам" и "коренные малочисленные народы Российской Федерации" являются в России давними и уже традиционными объектами правового регулирования и основными категориями в концепциях национальной политики. Некоторые из российских экспертов полагают, что такая сосредоточенность правового измерения политики управления культурным многообразием на "нерусских народах и меньшинствах" представляется недостаточной, и в число её объектов следует включить и большинство, то есть русских3. Такая постановка вопроса представляется правомерной в отношении концептуализации сферы политики и научного ее осмысления, хотя бы потому, что положение меньшинств и коренных народов всегда обусловлено их взаимоотношениями с доминирующими сообществами, однако она становится менее обоснованной в отношении правового регулирования статуса доминирующих сообществ, и, в особенности, распроЛ странения на них всех без исключения норм защиты меньшинств . Очевидно, что в условиях демократического общества большинство защищает свои права за счет обычных демократических процедур, в то время как меньшинствам необходимы компенсационные механизмы для эффективного участия в этих же процедурах, поскольку их относительно меньшая численность препятствует проведению в жизнь тех решений, в которых именно они оказываются заинтересованными.

Среди правоведов иногда можно встретить мнение, что для регулирования прав человека, лиц, принадлежащих к группам меньшинств или коренных народов достаточно учета существующих международных норм и государственных обязательств, вытекающих из конституционного права. Этот легалистский подход, во многих случаях достаточный, неверен, однако, в принципе, поскольку, известно, что юридические понятия и правовые системы с неизбежностью отсылают к чему-то иному, лежащему за их пределами. «Через эволюцию права и действие его норм они непосредственно ука

3 Ср., например: Панн Э.Л. Этнополитический мятник. Динамика и механизмы этнополитических процессов в постсоветской России. М., 2004. С. 309-310.

4 Очевидное здесь исключение - положения антидискриминационных норм законодательства, которые основываются на том, чтобы со всеми членами сообщества, включая представителей большинства, обращались одинаково «независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств» (Конституция РФ, ст, 19.2).

12 зывают на то материальное условие, которое определяет их опору в социальной реальности»5. Учет этого обстоятельства заставляет специалистов, занимающихся разработкой основ политики управления культурным многообразием, опираться в своих формулировках помимо права на данные многих обществоведческих дисциплин — социологии, антропологии, экономики, политических наук и т.д.

Излагаемый ниже исследовательский проект задумывался как анализ некоторых противоречий и недостатков современных российских классификаций и категоризаций этнических феноменов, проявляющихся не только в политическом дискурсе и текстах законов, но и в дискурсе научном, претендующим на выполнение роли теоретического основания "прикладной" деятельности в рамках национальной политики и правового регулирования культурного и языкового многообразия. Несопоставимость действующих категоризаций друг с другом, их внутренняя противоречивость, конфликтность их оснований с прокламируемым мировоззрением носителей дисциплинарного и прикладного знания, наконец, вопреки длительной традиции употребления - недостаточная продуманность оснований, по которым производятся те или иные категоризации и классификации — все это заставляет задуматься об истоках этих представлений, их генеалогии и непроявленных импликациях, которые исподволь продолжают формировать мышление в этой важной области практической деятельности.

Нерегулярности категориальной сетки дисциплинарных дискурсов об этнических (национальных) Других - народах и меньшинствах, сообществах с иными, чем у доминирующего общества, культурой, языком, религией обнаруживаются уже при поверхностном рассмотрении. Почему, например, в категорию малочисленных народов долгое время включались одни народы (преимущественно, так называемые "народы Севера") и исключались, а в ряде случаев и продолжают исключаться другие, столь же немногочисленные, как, например, многие народы Кавказа и Памира? Почему, если уж речь идет о численности, этот критерий в классификационном отношении используется лишь для выделения "малочисленных" (прежде именуемых просто "малыми", а в некоторых ранних документах даже "мелкими") народов, и не фигурирует в качестве устойчивого выражения или фразеологизма для наименования "среднечисленных" и "многочисленных" народов? Почему в русском языке (и научных классификациях) есть устойчивые выражения "народы Севера" и "народы Востока", а построенные по аналогии словосочетания "народы Юга" и "народы Запада" не используются вообще или используются лишь окказионально, то есть фразеологизмами не являются? Почему, наконец, некоторые термины, пришедшие в язык из специализированных дискурсов - научного и политического - ста

5 Хардт М, НегриЛ. Империя. М.: Праксис, 2004. С. 35

13 новятся в нем пейоративными (судьба слов "туземец" и "нацмен")? Ответы на эти и множество других "почему" при учете лишь структур наличных, то есть бытующих сегодня дискурсов, обнаружить непросто.

Ряд сохраняющихся классификационных парадоксов, логических несоответствий, странных лакун и разрывов в современной категоризации этнических явлений может быть объяснен только при обращении к истории. Коль скоро доступные свидетельства о классификационных подходах и способах упорядочения разнообразных человеческих сообществ в предшествующие периоды российской истории могли быть добыты только из письменно зафиксированных источников — высказываний политиков, текстов законов, научных публикаций - поиск источников, обусловивших появление многих особенностей современного российского дискурса о Других оказался невозможным без обращения к архивам в буквальном смысле и в смысле метафорическом - истории идей. Лишь в некоторых случаях, когда речь идет о сравнительно недавних изменениях в терминологии и концептуальном аппарате, используются также устные свидетельства очевидцев и участников этих концептуальных перемен.

Помимо этой фактографической стороны исследования странности концептуализации и некоторые терминологические несоответствия6 заставляют внимательней приглядеться к топологии мышления7 о "нерусских народах" России и проанализировать представления о таких категориях познания как дискурс, образ, проекция, репрезентация, стереотип и т.д. Обращение же к конкретике исторических и современных образов этнических или «национальных» Других вновь возвращает нас к проблематике их становления и формирования, рассматриваемой на этот раз через призму истории идеологий, сме

6 Например, применение термина "народы Севера" к народам, населяющим более южные территории, чем их соседи, не включенные в эту категорию; окказиональное использование в научном дискурсе терминообразования "этнические россияне", применяемого по отношению к так называемому "некоренному населению" среднеазиатских государств, в особенности по отношению к желающим получить российское гражданство и т.п.

7 Понятие топологии мышления, как совокупность и определенная конфигурация его топосов заимствовано из классической риторики и, в отличие от математической топологии, обозначает набор стереотипных тем и образов (своего рода "общих мест"), используемых при структурировании аргументации (см., например: Towards a Definition of Topos: Approaches to Analogical Reasoning / ed. L. Hunter. Basingstoke: Macmillan, 1991). В отличие от литературной критики, где топология литературных произведений традиционно входит в число исследовательских объектов, топология других специализированных и профессиональных дискурсов весьма редко становится объектом анализа в социальной критике. К числу редких исключений можно отнести работы Хэйдена Уайта об историческом дискурсе (White Н. Metahistory. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1973 [перевод на русский: Уайт X. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002]; Ibid. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1987; Ibid. 'Figuring the Nature of the Times Deceased': Literary Theory and Historical Writing // The Future of Literary Theory / ed. R. Cohen. New York: Rout-ledge, 1989. P. 19-43). См. также: Roth P.A. Meaning and Method in the Social Sciences. A Case for Methodological Pluralism. Ithaca: Cornell University Press, 1987. няющих друг друга стилей мышления, интеллектуальных мод, внутридисциплинарных и общенаучных кризисов и т.д.

Необходимо подчеркнуть, что в рамках предпринимаемого здесь междисциплинарного исследования синтез этого разнородного материала в нечто единое - подобие метанарратива8, выстраиваемого по единой схеме и под знаком господства какой-либо одной дискурсивной формации, в качестве цели не ставился. Подобная стратегия, при всей её внешней убедительности, обычно оборачивается существенным упрощением, неоправданной редукцией всего, что не вписывается в авторскую схему, к простой структуре исходной гипотезы. Синтез целого искусственно устраняет наличествующие в материале пробелы и разрывы, неизбежные при сопоставлении разнородных и разновременных дискурсов, создавая иллюзию непротиворечивости там, где противоречия существуют. Некоторый выигрыш в убедительности построений, выполненных при реализации такого рода стратегии, оборачивается существенными познавательными потерями. Вообще, с моей точки зрения, стратегия синтеза при управляющей роли единой концепции удачна лишь для модуса воспроизводства знания, то есть его передачи в процессах обучения и популяризации. И хотя некоторые суждения в предлагаемом ниже обсуждении не свободны от дидактики (всякое разъяснение, даже самому себе, опирается на редукцию и известное упрощение знания, его приспосабливание для понимания, толкование, сведение к известным аналогиям, обращение к метафорике и т.п.), диссертант все же стремился к тому, чтобы основным модусом исследования оставался критический анализ суждений и текстов. Некоторая "незавершенность" решений части из обсуждаемых ниже вопросов чаще всего обусловлена характером источников (принципиальной неполнотой и фрагментарностью реконструируемых дискурсов). Лакуны, разрывы и несоизмеримость дискурсов различных дисциплинарных сообществ (историков, социологов, демографов, юристов, этнографов) также выступают в качестве серьезного препятствия на пути такого рода синтеза. Ситуация усугубляется противоречиями, характеризующими современный этап развития российской антропологии и законотворчества в сфере национальной политики.

8 Термин "метанарратив" ("метаповествование", или так называемые "великие истории") появился как калька с французского 'grandes histoires' при переводе на английский язык Брайаном Массуми работы Ж.-Ф. Лиотара '¿a Condition postmoderne: Rapport sur le savoir' ('The Postmodern Condition: A Report on Knowledge'. Minneapolis, 1984). Лиотар использовал это понятие для обозначения интеллектуальных построений Канта, Гегеля и Маркса. Впоследствии им стали обозначаться все глобальные объяснительные схемы и "всеобъемлющие" концепции эпохи Просвещения и прогресса, эволюции и т.п. Под крушением метанарративов обычно понимают утрату внутренней связности и непротиворечивости этих построений, а также утрату общепризнанности и законности претензий сторонников этих теорий на монополизацию истины и включенность строящихся на них объяснительных схем в аппараты эксплуатации и принуждения (ср. критику гегемонии у Грамши и власти интерпретации у постструктуралистов).

Антропологическое знание и проблемы его прикладного использования

Ситуация в современной российской антропологии характеризуется острыми дебатами относительно национальных традиций этнографических исследований, стартовавших еще с конца 1980-х годов9 и продолжающихся до сих пор10. Первоначально острая критика довольно скоро вызвала консервативно-охранительную реакцию, а начавшаяся переоценка местных традиций этнографических исследований по крайней мере некоторых участников дискуссий сменилась их апологетикой. Эта тенденция имеет отчетливую политическую составляющую и вряд ли способствует преодолению внутридисциплинарного кризиса11. Помимо этого уместна и более широкая постановка вопроса о связи эссенциалистских описаний позитивистских социальных наук с распространением и укоренением ксенофобии и расизма в российском обществе12. Несмотря на всеми понимаемую важность критики ксенофобных идеологий, в современном российском обществе ощущается острая нехватка специальных работ, которые делали бы объектом этой критики не расизм вообще, а также не проявления расизма и ксенофобии в остальном мире, или их проявления в предшествующие периоды российской истории, а именно российскую современность. Взаимосвязи же этих современных проявлений ксенофобии в политике с влияющими на нее правовым и научным дискурсами остаются недостаточно исследованными. Стоит также специально отметить то обстоятельство, что привилегированность и ценностная значимость научного дискурса не должна абсолютизироваться: он нередко содержит не только элементы обыденного

9 См., например, опубликованные в журнале Советская этнография статью М.В. Крюкова (Советская этнографическая наука нуждается в перестройке // Сов. этнография. 1988. №1. С. 55-62), а также материалы инициированной в журнале Этнографическое обозрение в 1992 г. В.А. Тишковым дискуссии о судьбах дисциплины (статьи В.П. Басшова Этнография: есть ли у нее будущее? № 4. С. 3-17; В.И. Козлова Между этнографией, этнологией и жизнью, № 3. С. 3-14; Г.Е. Маркова О бедной науке замолвим слово, № 5. С. 3-7; В.А. Тишкова Советская этнография: преодоление кризиса, № 1. С. 5-20; Е.И. Филипповой, В.Р. Филиппова Камо грядеши? № 6. С. 3-17; В.А Шнирельмана Наука в условиях тоталитаризма № 5. С. 7-18 и др.).

10 См., например, журнал Антропологический форум (Специальный выпуск к VI Конгрессу этнографов и антропологов России. Спб., 2005), целиком посвященный обсуждению этой темы.

11 Анализ основных черт современного кризиса дисциплины более подробно представлен в следующих публикациях диссертанта: C.B. Соколовский. Российская антропология: цена самобытности // Этноме-тодология: проблемы, подходы, концепции. М., 2008. Вып. 13. С. 32-62; Он же. Российская антропология и проблемы ее историографии // Антропологический форум. 2008. №9. С. 123-153; Он же. Ничто не нарушит покоя, или о ситуации в российской антропологии // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 91-98; Он же. Российская антропология: иллюзия благополучия // Неприкосновенный запас. 2009. № 1 (63). С. 45-64.

12 Эти построения можно также назвать субстанциалистскгши, натуралистическими, или позитивистскими, но каждый из этих терминов указывает на какую-либо одну характерную черту этнологических концепций, предполагая, вместе с тем, и самостоятельную стратегию критики их философских оснований. здравого смысла, но и множество фигур мышления, имеющих своим истоком или безо всяких модификаций заимствованных у массового сознания.

Одной из своих сторон, помимо социально-критической и познавательной целей, реализуемый здесь научный проект направлен на критику экспертного знания. Речь, разумеется, не идет об огульном отрицании важности экспертного знания в современном мире вообще и в знаниях об этнических феноменах, в частности. Цель такого рода критики - указать на слабость эпистемологических оснований современного экспертного знания: эксперт многое знает о своей предметной области, но зачастую склонен чрезмерно расширять ее границы, причем не столько дисциплинарные, что тоже случается нередко, сколько границы своей компетенции как эксперта. Происходит это не обязательно из-за его амбиций, но именно по причинам отсутствия четких представлений о характере экспертного знания и точных границах собственной компетенции. Одним словом, эксперт-предметник нередко остается профаном-эпистемологом. Подлинная же экспертиза должна реализовываться как на основе знаний о предмете, так и на основе знания о знаниях.

Рассмотрение научных представлений в качестве одного из (и, следовательно, непривилегированного) видов представлений социальных не должно рассматриваться в качестве исключительно критического - деконструктивистского и деструктивного - шага. Мне представляется это шагом к обогащению наших представлений о познании, развитию своего рода "сверхпредметного видения", в горизонте которого и осуществляются большинство процессов комментирования, критики, осознания наличных исследовательских практик и исторического опыта. За рамками узкого круга специалистов, занимающихся эпистемологическими проблемами научного познания, мы, как представители "предметного знания", недостаточно осознаем особенности производства и воспроизводства этого знания, сохраняя устаревшие представления о характере научного творчества. В современных внутридисциплинарных дискуссиях, в лучшем случае, используется исключительно логический аргументативный план, а семиотика, прагматика, тропология научного творчества, в отличие, например, от творчества художественного, по традиции остаются за рамками рассмотрения. В результате вся мотивационная сторона, индивидуальные особенности порождения гипотез, когнитивные стратегии и политические измерения исследований, наконец, их стилистика и эстетика редко становятся объектом рассмотрения как у самих исследователей, так и у историков науки, что не может не мистифицировать процессы производства социальных представлений в таких специфических областях производства и применения знаний как социальные науки, политика и право.

Предлагаемое исследование акцентирует внимание на одной из сторон научного творчества - влиянии на него массовых представлений.

Методология и методы исследования. В исследовании, основными инструментами которого выступают анализ, критика и деконструкция дисциплинарных дискурсов, трудно избежать рассмотрения содержательной стороны этих процедур, как и интерпретации используемого в них и, до некоторой степени, обосновывающего их понятия - дискурса. Терминосочетание "анализ дискурса" используется сегодня очень широко: оно употребляется, помимо философии и литературной критики, также в социологии и антропологии, социальной психологии, лингвистике и исследованиях коммуникации, приобретая в этих разных дисциплинарных традициях различное содержание и смысл. Уже только это обстоятельство принуждает всякого, кто пользуется этим выражением, оговаривать его значение. В качестве родового термина это сочетание обозначает практически любое исследование социальных и когнитивных сторон языка, но в некоторых лингвистических дисциплинах оно применяется лишь в отношении речевых образований выше уровня предложения. В этнометодологии и социокогнитив-ном анализе этот термин используется при изучении связности высказываний и смены тем разговора (американская школа Э. Щеглова, X. Сакса и др.). В семиотике и постструктуралистской философии (в особенности у М. Фуко) он применяется для обозначения особого метода для изучения исторических дискурсивных формаций.

Аналогичным образом многозначно и само понятие дискурса. Некоторые исследователи обозначают им совокупность всех форм письма и устной речи, другие применяют его только к проявлениям связности разговора, третьи, как, например, Мишель

13

Фуко — к крупным, исторически развивающимся языковым практикам .

В обстоятельной статье Н.Д. Арутюновой дискурсу даются следующие определения: связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействиях людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)., речь, "погруженная в жизнь".

13 См. в особенности его работу "L'Archéologie du Savoir" (Paris: Gallimard, 1969 - в русском переводе "Археология знания" Киев, 1996), в которой он подробно раскрывает такие понятия как "единицы дискурса", "формации дискурса", "дискурсивные закономерности" и др., являющиеся важными для понимания его концепции анализа дискурса.

Поэтому анализ дискурса определяется ей как «междисциплинарная область знания, в которой наряду с лингвистами участвуют социологи, психологи, специалисты по искусственному интеллекту, этнографы, литературоведы, семиотические направления, стилисты и философы14.

В одном из словарей терминов литературной критики приводится следующее определение дискурса: любое высказывание с целью влияния на верования и действия других. Исходно термин обозначал устные речевые акты (например, публичные выступления, объявления и т.д.). В современной литературной теории его стали употреблять по отношению к специфическим критическим позициям (например, феминистский дискурс, марксистский дискурс, постколониальный дискурс и т.д.). В той степени, в которой определенный дискурс выражает конкретную идеологию, он не только обнаруживает особые словарь, синтаксис и структуру, но также сильную предрасположенность к интерпретации данных особым образом15.

Именно "предрасположенность к интерпретации данных особым образом" является той функцией дискурса, которая будет служить фокусом рассмотрения в предпринимаемом анализе российских научного, правового и политического дискурсов в их взаимодействии и взаимовлиянии.

Термин "дискурс", происходя от латинского discurro (разбегаться в разные стороны), имеет весьма почтительный возраст, но не в русском языке, где его разнообразные исторические значения передавались с помощью русских слов - рассуждение, обсуждение, высказывание, речь, или публичное обращение. Современное значение этому понятию придала новая французская философия, и более всего — работы Мишеля Фуко. Существует и самостоятельная лингвистическая традиция трактовок этого понятия. Наталья Сергеевна Автономова — философ и лингвист, переводчик многих работ французских философов, включая несколько книг Фуко, считает, что у него это понятие наполнялось в разные периоды его творчества различными смыслами, означая сначала вполне традиционную логико-лингвистическую развертку представления, но эволюционировав затем к обозначению социально регламентированного высказывания. Согласно ее толкованию дискурс во втором смысле слова выступает как «совокупность социальных и идеологических ограничений, определяющих, кто, что, кому, каким образом и при каких обстоя

14 Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 136-137.

15 Kujawinska-Courtney К., Gross A.S. Words about Eloquence. A Glossary of Basic Literary, Critical, and Cultural Terms. Moscow; Kaluga, 1998. P. 106. тельствах может, или не может говорить»16. Именно в этом втором смысле понятие дискурс и используется в диссертации. Начиная с 1970-х гг. "анализ дискурса" сформировался как особое направление и методология, объединившая лингвистику, социологию, теорию идеологий, философию и даже психоанализ. В диссертации анализируются несколько больших областей, или, как бы выразился, наверное, Фуко - дискурсивных формаций, обслуживающих такие области человеческой деятельности как наука (точнее, социальные науки, и еще точнее — этнология и антропология), политика, управление и право (включая международное право). Но поскольку диссертант - антрополог, то он обращается к анализу именно антропологического знания.

В данном исследовании понятия дискурс и анализ дискурса будут пониматься весьма широко: в объем первого из этих понятий включены как устные речевые высказывания, так и письменные тексты, а также исторически сложившиеся и отражаемые в корпусе документов (законах, научных трактатах, дневниках путешественников) формы и способы в обозначенной выше области. Для анализа современных речевых практик будут использоваться процедуры анализа дискурса, сложившиеся в социолингвистике и социальной психологии, а анализ исторического дискурса будет опираться, прежде всего, на археологический метод М. Фуко и представленные в нем приемы критики знания. Для лучшего понимания соответствия избираемых методов задачам исследования уместно кратко охарактеризовать особенности этих методов.

Анализ дискурса как особый метод исследования развивался на основе серии теорий и конкретных исследований, к числу которых можно отнести концепцию трансформационной генеративной грамматики Н. Хомского; исследования логики естественного языка в аналитической философии (прежде всего — в теории речевых актов Дж. Остина); изучение социальной стороны речевых практик - в этнометодологии; исследования функционирования речевых клише и стереотипов — в социокогнитивном анализе и т.д. Для анализа дискурса важны две характеристики социальных взаимодействий, выявленные и подробно охарактеризованные этнометодологами - рефлексивность и индексикалъность. Обыденным взаимодействиям людей присуща рефлексивность - сознательное, рациональное описание собственных действий, которое формируется в ходе социальных взаимодействий и, будучи высказанным вслух, изменяет их или их следствия. Под индексикальностью представители этого направления, вслед за

17 некоторыми философами , понимали, прежде всего, конкретность, соотнесенность с ситуацией, зависимость от контекста определенных утверждений. Так, например, вы

16 Автонамова КС. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008. С. 379.

17 См., например, работу: Bar-Hillel Y. Indexical Expressions // Mind. 1954. Vol. 63. P. 359-379. ражение "эта статья - плохая" наполняется совершенно различным содержанием, в зависимости от того, какая конкретная статья имеется ввиду (различие референтов) — публикация, или законодательная норма, статья этого автора, или другого и т.д. Этно-методологи придавали особое значение различию между индексикальными и так называемыми "объективными" выражениями, то есть выражениями, свободными от контекстов их употребления и описывающие типические свойства объектов. Задачей радикальной социологии они считали замену некритически воспринятых из обыденного знания индексикальных суждений, принятых на веру традиционной социологией, и замену их объективными суждениями.

Одной из тем, объединяющих теорию речевых актов Дж. Остина и этномето-дологию, является изучение того, как с помощью языка люди осуществляют действия — обвиняют, убеждают, угрожают, предлагают и т.д. Пристальное внимание к функциям языка характерно и для анализа дискурса. Однако не следует понимать эту функцию механически. Зачастую анализ лексики и грамматики предложения не приводит к необходимым результатам — чтобы сделать заключение о наличии функциональной направленности конкретного высказывания от аналитика требуется знание контекста. Людям, например, свойственно выражать свои просьбы косвенным образом для того, чтобы избежать потери лица при возможном отказе. Из фразы «Мне срочно необходимо позвонить домой!» еще не следует смысл «Пожалуйста, освободите телефон!»; функция высказывания становится определенной только при учете контекста. Анализ функций затрудняется не только в связи с их неявностью вне учета контекста (или, как сказали бы этнометодологи — их индексикалъности), но и в связи с тем, что сам характер функции может быть сложным: например, человек может желать произвести благоприятное впечатление, или, напротив, рассказывая о третьем лице, выставить его в дурном свете и т.п. Эти "глобальные" презентации себя и других могут быть еще менее уловимы, чем косвенные просьбы, угрозы, обвинения и т.д. Поскольку конкретный разговор (текст) всегда ориентирован не на одну, а на множество целей, как специфических, так и глобальных (полифункционален, полисемичен и поливалентен), расшифровка его смыслов и значений со временем меняется, и, вообще, интерпретации разговоров (текстов) всегда вариативны.

Еще одно измерение вариативности создается самим говорящими: одна и та же ситуация, человек, явление и т.д. описываются одним и тем же человеком по-разному в разных обстоятельствах (в зависимости от собеседника, социального контекста и т.д.). Эта черта языкового поведения понимается в теории дискурса как конструирование социальной реальности: люди активно используют язык для конструирования различ

21 ных версий социального мира. Таким образом, одним из основных принципов анализа дискурса является рассмотрение того, как функции обусловливают конструирование версий, что проявляется в языковой вариативности.

Суммируя это краткое описание методологии исследования, можно утверждать, что теоретики и практики анализа дискурса считают, что

1) язык конструируется и сам играет конструктивную роль в производстве социальной реальности;

2) он обслуживает множество функций, используется в разных целях и порождает разные следствия;

3) один и тот же феномен может описываться серией различных способов;

4) это обусловливает различие описаний и интерпретаций;

5) существуют трудности в классификации описаний на "точные" и "ложные", поэтому реалистские модели языка остаются проблематичными;

6) гибкое многофункциональное использование языка само должно стать объектом исследования18.

Эти принципы будут реализованы ниже в ходе рассмотрения конкретных дискурсивных формаций различных исторических периодов и современных дисциплинарных дискурсов. Главной задачей при этом будет оставаться выявление компонентов, влияющих на внешне объективные дискурсы19 различных научных дисциплин, в предмет которых входит изучение коренных народов и меньшинств.

В исследовании помимо работ по общей теории тропов и уже упомянутой выше работы М. Фуко (ее русский перевод положил начало разработке русскоязычных концептуальных средств анализа дискурса), использованы также методы более специальных исследований по критике колониального и постколониального дискурсов. В их лл числе — ставший уже классическим пионерный труд Эдварда Сайда "Ориентализм" , а также книги Хейдена Уайта, Джеймса Клиффорда, Клиффорда Гирца, Хоми Баба, Ра-наджита Гухи, Дэвида Шпарра, Арджуна Аппадураи и других авторов, имена которых

18 Более обстоятельная характеристика истории исследований дискурса и развития соответствующих методов исследования представлена мною в разделе «Основы анализа дискурса» (Соколовский C.B. Образы Других в российских науке, политике и праве. М.: Путь, 2001. С. 17-40).

19 Критика объективистского дискурса российских социальных и гуманитарных наук, на примере археологии, истории и этнографии представлена во многих работах В.А. Шнирельмана, ярко продемонстрировавшего связь между археологическими, этнографическими и историческими штудиями, с одной стороны, и идеологией национализма и становления национальной государственности, с другой. См., например, Шнирелъ-ман В.А. Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье. М., 2003; Он же. Быть аланами: интеллектуалы и политики на Северном Кавказе в XX веке. М., 2006.

20 Said E.W. Orientalism. New York: Vintage Books, 1979 (перевод: Сайд Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. Спб.: Русский \пръ, 2006).

Л | уже были или будут упомянуты при обсуждении соответствующих тем и вопросов . В работах этих авторов проанализированы особенности (пост)колониального дискурса, часть которых будет представлена и описана ниже. Насколько эти особенности совпадают с характеристиками соответствующих дискурсивных образований в России — остается вопросом, к ответу на который, мы, возможно, приблизимся в ходе дальнейшего рассмотрения и анализа российских материалов.

Актуальность и новизна исследования. Этническая мобилизация, стартовавшая в конце 1980-х - начале 1990-х гг., актуализировала исследования национализма и политики идентичности в российских социальных науках, стала толчком для освоения мирового опыта в сфере регулирования и защиты прав этнокультурных сообществ. Вместе с тем, для политической элиты страны стало очевидным то обстоятельство, что развитие России как демократического и правового государства, обеспечение национальной безопасности и сохранение территориальной целостности страны невозможны без разработки тактики и стратегии в области управления культурным и языковым многообразием ее населения. Активизация деятельности этнокультурных и религиозных общественных организаций также способствовала росту внимания к проблемам правового обеспечения языковых и культурных интересов различных групп населения страны со стороны политиков, законодателей и ученых. Обратной стороной распространения идеологии этнонационализма стали проявления национальной и религиозной нетерпимости, многочисленные нарушения принципа социальной справедливости, связанные с утверждением эксклюзивных прав этнорегиональных элит, рост ксенофобии, мигрантофобии, дискриминации по признаку национальной принадлежности и этнически и религиозно окрашенного экстремизма.

Все перечисленные выше явления заставили как исследователей, так и практиков заняться поиском средств решения национальных проблем, разработкой специфических правовых норм и государственных программ, нацеленных на упрочение толерантности, налаживание межобщинного диалога и межконфессионального согласия, усиление ответственности за разжигание национальной розни. Одним из важных на

21 White Н. Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism. Baltimore; London: The John Hopkins University Press, 1985; Clifford J. The Predicament of Culture: Twentieth-Century Ethnography, Literature, and Art. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1988; Geert: C. The Interpretation of Cultures. New York: Basic Books, 1973 (русский перевод: ГирцК. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004); BhabhaH.K. The Location of Culture. London; New York: Routledge, 1994; GuhaR. Dominance without Hegemony and Its Historiography // Subaltern Studies, Vol.6 / ed. R. Guha. New Delhi: Oxford University Press, 1989. P. 210-309; SpitrrD. The Rhetoric of Empire. Colonial Discourse in Journalism, Travel Writing, and Imperial Administration. Durham and London: Duke University Press, 1993; Appadurai A. Putting Hierarchy in Its Place // Rereading Cultural Anthropology / ed. G.E. Marcus. Durham and London: Duke University Press, 1992. P. 34-47. правлений такой деятельности, с самого начала имевший отчетливую международно-правовую составляющую, стал разработка комплекса мер по регулированию и защите прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов Российской Федерации, нашедший отражение в соответствующих положениях Конституции РФ и многочисленных законах и законопроектах как на федеральном, так и на региональном уровнях, а также в принятии международных обязательств в данной сфере.

Представители социального и гуманитарного знания - этнологи, антропологи, социологи, демографы, политологи, правоведы — с самого начала активно участвовали в разработке основ законодательства в области национальной политики, в публичных дискуссиях по всем перечисленным выше проблемам. Достаточно в этой связи упомянуть имена таких представителей российской науки как А.Х. Абашидзе, С.Н. Абашин, Р.Г. Абдулатипов, Л.И. Абрютина, Ф.Р. Ананидзе, В.В. Амелин, С.А. Арутюнов, И.П. Блищенко, Н.Б. Бахтин, А.И. Вдовин, М.Н. Губогло, Л.М. Дробижева, А.Г. Здра-вомыслов, К.В. Калинина, В.А. Карташкин, А.И. Ковлер, Б.С. Крылов, В.В. Коротеева, В.А. Кряжков, А.И. Куропятник, B.C. Малахов, М.Ю. Мартынова, В.И. Мукомель, И.В. Нам, Н.И. Новикова, А.Г. Осипов, Э.А. Паин, И.Ю. Пешперова, Е.А. Пивнева, П.И. Пучков, М.В. Пучкова, З.П. Соколова, В.В. Степанов, В.А. Тишков, P.A. Туз-мухамедов, В.Р. Филиппов, Е.И. Филиппова, Д.А. Функ, Т.Я. Хабриева, C.B. Чешко, В.А. Шнирельман и др., каждый из которых сделал существенный вклад в анализ рассматриваемой проблематики, чтобы признать, что участие академической науки в решении очерченного выше круга проблем было весьма значимым.

Многообразие точек зрения, обусловленное как комплексным характером самих проблем, так и многодисциплинарностью и плюрализмом исследовательских позиций и подходов, выразилось на практике в известной эклектичности и противоречивости нормотворчества и политических программ и платформ в решении проблем национальной политики. Отдельного рассмотрения заслуживает и развитие международных подходов к проблемам регуляции и защиты прав национальных меньшинств и коренных народов, также оказавшее значительное влияние на взгляды российских ученых, политиков и законодателей.

Ратификация Российской Федерацией в 1998 г. Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств22 и запланированная имплементация Европейской Хартии о региональных языках и языках меньшинств ставят новые исследовательские задачи перед творческими научными коллективами и требует совершенствования существующих

22 Федеральный закон от 18 июня 1998 г. № 84-ФЗ «О ратификации Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств» // Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 25. Ст. 2833. законодательных норм. Участие представителей Российской Федерации в работе Постоянного Форума коренных народов, сессий МОТ и ПАСЕ, Генеральных Ассамблей ООН способствует трансляции норм международного права в области защиты прав коренных народов в российский опыт законотворчества в этой сфере. Лишь за последние годы были приняты такие важные федеральные законы как законы «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (от 30 апреля 1999 г.), «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации» (от 7 мая 2001 г.), «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации Российской Федерации» (от 21 марта 2002 г.), «О временных мерах по обеспечению представительства коренных малочисленных народов РФ в законодательных (представительных) органах государственной власти субъектов РФ» (от 7 февраля 2003 г.) и др. Вместе с тем, некоторые из аспектов данного законодательства дают основания для критики, а отдельные особенности статуса "коренных народов Российской Федерации" могут создавать ситуации социальной несправедливости. Остаются нерешенными многие проблемы, связанные правами на земли и территории, в частности, проблемы определения статуса и правового режима территорий традиционного природопользования. Вызывает вопросы и точность адресации некоторых норм существующего законодательства.

Неопределенность правовой терминологии в сфере национальной политики, управления культурным и языковым многообразием (как уже упоминалось выше, только в текстах действующих сегодня конституций республик в составе Российской Федерации содержатся более двадцати терминов и ассоциированных с ними понятий, используемых для обозначения категорий и групп граждан со специфическими культурными, языковыми, этническими и конфессиональными потребностями и интересами) не в последнюю очередь связана с нечеткостью дефиниций этих попятий в науке, а также с размытостью границ и критериев выделения того класса объектов, который данные понятия включают в свой референциальный объем. Предпринимаемый в данном исследований сравнительный текстологический и критический анализ сопряженных дискурсов политики, права и социальных наук позволяет выявить противоречия и недостатки существующих подходов и наметить пути их устранения.

Разумеется, у нас не должно быть иллюзий, что социальные науки и ученые когда-нибудь дадут четкие и недвусмысленные определения таких базовых категорий национальной политики как "национальные меньшинства" и "коренные народы", вместе с тем очевидно, что конкретные правовые и политические решения должны опираться

25 именно на четкие дефиниции. Выходом из этого противоречия между постоянно развивающимся научным знанием и требуемой юриспруденцией четкостью определения объектов правовых норм и основных понятий законодательства является взвешенный прагматический подход с учетом современных правового и политического контекстов и операционализация понятий и концепций, предлагаемых исследователями в качестве прикладного знания. Это сложный процесс, вовлекающий множество акторов - от управленцев высшего звена до лидеров региональных общин, который требует согласования многих интересов и целей. У этого процесса существует и собственно юридическая сторона - задача более детального и четкого разграничения полномочий между всеми субъектами государственного управления на федеральном и региональном уровням, а также органами самоуправления на местах, включая более детальную, чем существующая ныне, регламентацию механизмов и процедур согласования интересов, содержания и объема распределяемых полномочий. Предпринимаемый ниже анализ терминологии законодательства в области национальной политики представляется одним из первых шагов в требуемом направлении. Диссертант отдает отчет, что не все из предлагаемых им решений и намечаемых перспектив равно обоснованы или бесспорны. Однако они, как я надеюсь, позволяют наметить некоторые результаты и направления будущей практической деятельности, вытекающие из анализа перечисленных выше дискурсов и прямо связаны с обнаруженными в ходе этого анализа противоречиями.

Как один из участников творческого коллектива, выполнявшего экспертные оценки ряда проектов Концепции государственной национальной политики Российской Федерации и разработки некоторых из них, автор убежден, что такого рода Концепция нуждается в надежном научном фундаменте и должна опираться на передовой мировой опыт в области регулирования культурного и языкового многообразия, защите прав меньшинств и коренных народов. Перечисленные выше проблемы, как и различные степени исследованности отдельных аспектов рассматриваемой проблематики обусловили выбор темы диссертационного исследования, его актуальность и практическую направленность.

Диссертация представляет собой научное исследование, опирающееся на историографические, текстологические и библиографические методы анализа дискурса, объектом приложения которых является сложное поле взаимодействия концептуальных аппаратов и дискурсивных систем трех больших областей человеческой деятельности -науки, политики и права, фокусом которых является сфера национальной политики, разработка статусов меньшинств и коренных народов, усилия по защите прав этих категорий населения и выработке различных стратегий и программ (политических, законодательных, научных) такого регулирования и защиты.

В отечественной науке существует значительное число работ юристов, политологов, социологов и антропологов, обращавшихся к анализу проблем защиты прав национальных меньшинств и коренных народов23, однако, насколько известно диссертанту, авторы, публиковавшие свои исследования в данной области, специально не обращались к анализу использования антропологического знания как особого и специфического типа экспертного знания, включенного в сложное взаимодействие и борьбу профессиональных дискурсов в данной сфере. Редкими исключениями стали лишь, пожалуй, серия публикаций экспертных работ, выполненных сотрудниками Института этнологии и антропологии РАН (Института этнографии АН СССР)24 и сборник работ «Этнология обществу: прикладные исследования в этнологии» (отв. ред. C.B. Чешко. М.: ИЭА РАН, 2006), в котором фокусом анализа стала роль науки в обществе и научного знания — в управлении. Однако предмет рассмотрения в них все же был иным и значительно более широким, нежели роль и трансформации антропологического знания в национальной политике: в работах авторов последнего сборника рассматривались такие сюжеты как этноэко-логическая экспертиза, толерантность и ксенофобия в СМИ, образовательные программы, физико-антропологические реконструкции лица по черепу, этнические конфликты. Лишь в двух статьях рассматривалась роль антропологической экспертизы в законодательстве25 и политических процессах26. В отличие от западной антропологии (работы Б. Андерсона, X. Баба, Э. Сайда, Р. Гухи, Р. Спивак и др.), в русскоязычной литературе практически отсутствуют и специальные работы по анализу колониального дискурса, в которых затрагивалась бы тема трансформации научного знания в ходе его политического и прикладного использования. Существует, разумеется, огромная литература на тему

23 Из числа монографий, опубликованных в последние годы, можно назвать следующие: Андриченко JI.B. Регулирование и защита прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов в Российской Федерации. М., 2005; Куропятник М.С. Коренные народы в процессе социальных изменений. Спб.: Изд-во Сбп. ун-та, 2005; Национальные меньшинства: правовые основы и практика обеспечения прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам в субъектах юга Российской Федерации /ред. В.И. Мукомель. М., 2003; Пеитврова И.Ю. Права национальных меньшинств и их защита в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Спб., 2001; Северные народы России на пути в новое тысячелетие (составитель О. Мурашко). М., 2000; Современное положение и перспективы развития малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока: независимый экспертный доклад / ред. В.А. Тишков. М., 2004; Суляндзига Р.В., Кудряшова Д.А., Суляндзига Г1.В. Коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации: обзор современного положения. М., 2003; Харючи С.Н. Современные проблемы коренных народов Севера. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999.

24 Этнологическая экспертиза. Народы Севера России 1956-58; 1959-62; 1963-80; 1981-84; 1985-94. Вып. 1-5 /ред. З.П. Соколова, Е.А. Пивнева. М.: ИЭА РАН, 2004-2007.

25 Степанов В.В. Научная экспертиза и законодательство о национально-культурном развитии в России // Этнология обществу. М., 2006. С. 79-108.

26 Буржо А. Местная демократия, самоуправление и антропология: пример заповедника Аир-Тенере (Нигер)//Там же, С. 241-251. взаимодействия науки и власти27 и использования экспертного знания при формулировании политических программ (начиная с работ 1950-х гг. чикагского социолога Г. Ласуэлла28), как и долгая традиция исследований в рамках социологии знания (К. Маннхейм, М. Шелер, А. Шюц, а позднее — Б. Барнс, Д. Блур, П. Фейерабенд, Т. Кун

29 и др.) или использования экспертного знания в управлении или передача знаний , но обращение писавших по этим проблемам авторов к теме политического использования именно антропологического знания, в особенности на российских материалах, представляет собой скорее редкие исключения, нежели правило (работы А.Н. Абашина, В.А. Тишкова, В.А. Шнирельмана). Специальных работ, фокусом внимания которых стало бы использование антропологического знания при разработке статусов меньшинств и коренных народов, насколько известно диссертанту, до сих пор не было.

В отличие от специалистов, проводящих сравнительное изучение разных систем охраны прав меньшинств и коренных народов, историю их складывания и развития и т.п., диссертанта интересуют скорее проблемы междисциплинарного понимания, конфликты различных трактовок и подходов (как к национальной политике в целом, так и к ее основным объектам - народам, культурам, языкам), обусловленные сущностной ограниченностью дисциплинарного знания, наконец, деформации этого знания в сфере взаимодействия научных представлений с политическими интересами и идеологиями, то есть скорее особенности интерпретации и концептуализации рассматриваемых и исследуемых феноменов, нежели объективистский взгляд на "саму реальность", в котором воссоздаваемые дискурсивными средствами отображение и интерпретация реальности не проблематизируются.

Возвращаясь к теме специфики избранных для исследования объектов я должен еще раз подчеркнуть, что в обсуждаемой сегодня работе сами меньшинства и коренные народы, их языки, культура, этнические и социальные процессы, их история и современные ситуации и политические контексты, объектами исследования не являются. Объектами исследования здесь выступают, прежде всего, представления ученых, юристов, политиков, администраторов, образы, а также терминосистемы и системы понятий, теоретические схемы, концептуализации и идеологии, в которых данные представления отражаются. Категоризация населения (в особенности этническая и языко

27 Обзор соответствующей проблематики см., например, в книге: Сокулер З.А.Знание и власть: наука в обществе модерна. СПб.: РХГИ, 2001. 239 с.

28 Ср., например: Lasswell H.D., Kaplan A. Power and Society. New Haven, CT: Yale University Press, 1950; Lasswell H.D. Power and Society: A Framework for Political Inquiry. L.: Routledge, 1999.

29 По этой тематике издается несколько специализированных журналов, например "Knowledge and Policy: The International Journal of Knowledge Transfer and Utilization" (Springer Verlag) и опубликован ряд монографий, ср: Lindblom С.Е., Cohen D.K. Usable Knowledge: Social Science and Social Problem Solving. New Haven: Yale University Press, 1979. вая) и используемые для нее понятия, теории, идеологии также входит в число анализируемых объектов. Такая специфика объектов (не сама реальность, а ее отражение в представлениях разных профессиональных сообществ) обусловливает и специфику избираемых методов, главным из которых является, как уже отмечалось выше, анализ дискурса.

Цели и задачи исследования. Если говорить о прикладных аспектах антропологического (этнологического) знания, в особенности его использования в сферах политики, управления и правоприменительной практики, то следует помнить, что этнологические экспертиза и консультирование не подменяют здесь собой, например, правовую экспертизу или политический анализ, но вооружает юристов и управленцев знанием тех деталей и обстоятельств, которые в силу их профессиональной специализации нередко остаются за рамками их компетенции. Примером могут служить процедуры разработки и построения системы базовых понятий, используемых политиками и правоведами в решении задач защиты прав человека, прав меньшинств и коренных народов.

Политики и юристы часто пользуются такими понятиями как народ (:этнос), меньшинство, диаспора, нация, национальность, соотечественники, аборигены, коренные народы и т.д., однако затрудняются определить на практике, относится ли то, или иное конкретное сообщество или лицо к одной из названных выше категорий. В результате юристы сталкиваются с такими ситуациями в своей практической работе, которые оказываются неразрешимыми без этнологической экспертизы. Только в адрес Института этнологии и антропологии РАН ежегодно поступают десятки запросов на экспертизу управленческих решений, судебных дел, законопроектов и т.д. . Требует анализа и обобщения международный опыт урегулирования проблем, связанных с интеллектуальными правами собственности коренного населения. Такая потребность возникает, в частности, при применении знаний коренного населения в разработках фармацевтических компаний, а также при использовании традиционных орнаментов и рисунков и приемов обработки в современных промышленных технологиях и дизайне и т.п.Множество ситуаций, требующих этнологического консультирования и экспертизы, возникает во взаимодействии лесозаготавливающих, горно- и нефтедобывающих ком

30 Одним из относительно недавних примеров, имеющих прямое отношение к рассматриваемым в диссертации сюжетам, является обращение руководства Департамента по делам религиозных и общественных объединений Министерства юстиции РФ в ИЭА РАН в связи с порядком регистрации национально-культурных автономий в регионах: юристам стали необходимы четкие критерии определения ситуации меньшинства в регионе для разрешения спорных случаев (например, обращения НПО казаков и поморов с просьбами о регистрации их автономий и выделении соответствующих средств из федерального и местного бюджетов). паний и коренного населения31, а также в соответствии с законодательством, принятым в ряде регионов страны, при определении границ территорий традиционного природопользования, присвоении конкретным объектам статуса памятников культурного наследия или священных мест и т.п.

Тема исследования, отраженная в названии диссертации, позволяет определить в качестве основной его цели рассмотрение особенностей функционирования антропологического знания в сферах политики и правового регулирования. В качестве вспомогательных и дополняющих основную целей диссертант видит критическую оценку сложившихся подходов и представлений в области регулирования и защиты прав меньшинств и коренных народов, что, как представляется, позволит не только выявить недостатки существующих подходов, но и наметить новые перспективы и направления совершенствования правового и политического регулирования в данной сфере.

Для достижения названной цели был определен следующий круг задач: проведение анализа особенностей современной политики и практики категоризации населения в отношении языка, культуры и этнической идентичности, включая: объяснение нерегулярностей категориальной системы дисциплинарных дискурсов об этнических Других - коренных народах и меньшинствах - сообществах с иными, чем у доминирующего общества, культурой, языком, религиеи; выявление и критический анализ классификационных парадоксов, логических несоответствий, лакун и разрывов в современной категоризации этнических сообществ; оценку коллективной/групповой правосубъектности этнических сообществ на основе их типологии и сравнения различных концептуа-лизаций этнических феноменов; анализ исторических траекторий развития основных классификационных категорий (особое внимание будет уделено двум из них, как обладающим сегодня наибольшей практической значимостью - понятиям "меньшинство" и

31

См., например, материалы экспертных оценок проектов строительства нефтепроводов (Сирина A.A., Ярлыкапов A.A., ФункД.А. Предисловие: антропология добывающей промышленности // Этнографическое обозрение. 2008. №3. С. 3-4; Наттэл М. Нефть, газ и права аборигенов в Арктике: опыт Северной Канады // Там же. С. 4-17; Уилсон Э., Свидерска К. Горнодобывающая промышленность и коренные народы в России // Там же. С. 17-28; Новикова Н.И. Право нефти и права аборигенов //.Там же. С. 2836; Гулдин Г.Л. Антропологи как культурные брокеры: пример Сахалина // Там же. С. 47-54; Сирина A.A., Фондаi Г. Призрак нефтепровода на севере Байкала // Там же. С. 60-70; Жуковская H.JJ. Гункин-ский национальный парк против ЮКОСа: история одного противостояния // Там же. С. 71-78; Ярлыкапов A.A. Нефть и миграция ногайцев на Север // Там же. С. 78-81 и др.).

30 коренной народ'''), включая рассмотрение и оценку различных подходов и способов упорядочения человеческих сообществ в различные периоды российской истории; описание и анализ механизмов, институтов и практик, входящих в институциональную среду воспроизводства этничности, реализуемые на основе критического анализа современных теоретических моделей этнических феноменов; анализ терминологии российского законодательства в области образования, культуры, языка, традиционного природопользования, регулирования прав меньшинств и коренных народов; оценка эволюции понятия "меньшинство" и ассоциированных с ним понятий в отечественных социальных науках; покомпонентный анализ значения этого понятия в различных дисциплинарных дискурсах и исследовательских областях; сопоставление и оценка остенсивных, атрибутивных и интеракционных подходов к определению понятия "меньшинство" в социальных науках; сопоставление и оценка существующих подходов к типологизации меньшинств и их ситуаций; анализ концепта групповых прав и дискуссий о соотношении прав группы и прав человека, групповых прав и индивидуальных; описание и анализ тропологии колониального дискурса и особенностей функционирования этого дискурса в современной политической, правовой и научной риторике; рассмотрение и анализ представлений об аборигенности (туземности, авто-хтонности, индигенности) и их роли в разработке современного правового статуса коренных народов; анализ особенностей функционирования понятия "коренной народ" в социальных науках и международном праве и влияния складывающихся в науке подходов на особенности конструирования правового статуса коренных народов.

Практическая значимость и апробация результатов исследования. Основные научные положения, выводы и предложения по совершенствованию законодательства изложены диссертантом в монографиях «Права меньшинств: антропологические, социологические и международно-правовые аспекты» (М., 1997); «Образы Других в российских науке, политике и праве» (М., 2001), «Перспективы развития концепции этнонациональной политики в Российской Федерации» (М., 2004), «Кряшены во Всероссийской переписи 2002 г.» (М., 2004; Набережные Челны, 2009), в брошюрах «Structures of Russian Political Discourse on Nationality Problems: Anthropological Perspectives» (Kennan Institute Occasional Papers, No. 272. Washington, 1999); «Этноконсалтинг: защита прав меньшинств и коренных народов (М., 2006); «Identity Politics and Indigeneity Construction in the Russian Census of 2002» (Max Planck Institute for Social Anthropology Working Paper Series, No. 77. Halle, 2006); в отдельных главах монографий и научных статьях в ведущих российских и зарубежных журналах. По теме диссертации опубликовано 120 работ (в том числе 20 — в реферируемых журналах) общим объемом 170 п.л. Всего автором опубликовано более 200 научных работ общим объемом около 300 п.л.

Представленные ниже материалы исследования использовались в курсах лекций, прочитанных на факультете истории, политологии и права РГГУ (1998-2001 гг.), а также для аспирантов Института этнологии и антропологии РАН (ежегодно, с декабря по май 2002-2009 гг.), студентов Омского (июнь 2003 г.), Ростовского (Ростов-на-Дону, сентябрь 2004 г.) и Томского (май 2006 г.) университетов, МГИМО (май 2004 г.) и Европейского университета (Санкт-Петербург, ноябрь 2006 г.).

Отдельные результаты исследования были представлены в качестве лекций в университете им. Дж. Райса (Хьюстон, январь 2001 г.), Центральном Европейском Университете (Будапешт, февраль 2001 г.) и на IV российско-американской летней школе (МГУ, июль 2001 г.), летних школах по теории и практике межэтнических отношений в странах Центральной Азии (август 2003 и 2004 гг., Иссык-Куль, Киргизстан), Институте социальной антропологии им. Макса Планка (Халле/Заале январь-февраль 2005 г., май 2009 г.), летней школе Университета Бордо (Ириссари, Франция, июль 2007 г.).

Значительная часть результатов была представлена на общероссийских и международных научных форумах: конференции под эгидой ЮНЕСКО «Государство-строительство в полиэтнической России: гражданская лояльность и культурная идентичность» (Москва март 2000); франко-российской конференции «Национальность и гражданство в России и во Франции» (Москва, апрель 2001 г.); международной конференции ЮНФПА (фонда ООН по народонаселению) «Перепись населения - XXI век: опыт, проблемы, перспективы» (Москва, ноябрь 2001 г.); международной конференции «Социальные науки, расистский дискурс и дискриминационные практики» (Санкт-Петербург, декабрь 2001 г.); международном семинаре Центра демографии и экологии человека «Демографическая модернизация, частная жизнь и идентичность в России в XX веке» (Москва, февраль 2002 г.); семинаре по российско-американскому проекту «Russia's New Experiment in Power Sharing: Self-Determination, National Identity, and the

32

First Russian Census» (апрель 2002 г., Гарвардский университет, Кембридж, США); ежегодных конференциях Ассоциации по изучению национализма (2002-2004 гг., Колумбийский университет, Нью-Йорк); научной конференции «Nationalism, Identity and Regional Co-operation: Compatibilities and Incompatibilities» (июнь 2002 г., Болонский университет, Форли, Италия); ежегодной конференции Общества прикладной антропологии (SfAA март 2003 г., Портленд, Орегон, США); конференции «Национальные меньшинства в Российской Федерации» (Москва, июнь 2003 г.); международном конгрессе Американской Ассоциации Содействия развитию славяноведческих исследований (AAASS, ноябрь 2003 г. Торонто, Канада); научно-практическом семинаре по анализу результатов Всероссийской переписи населения (Париж, январь 2004 г.); международной конференции «Indigenous Identities in Demographical Sources» (университет Умеа, Швеция, сентябрь 2006 г.); международном семинаре Ассоциации Евро-Атлантического Сотрудничества и Люксембургского Института международных и европейских исследований «Европа перед лицом этнических и межрелигиозных конфликтов» (Москва, май 2006 г.); международном семинаре Центра российских и восточноевропейских исследований «Будущее СНГ» (Aleksanteri Institute, Хельсинки, декабрь 2005 г.); межведомственной научно-практической конференции «Актуальные проблемы обеспечения специализированных экспертных исследований» (прокуратура г. Москвы, декабрь 2006 г.); франко-российской конференции «Миграции после распада империи: французский и российский опыт» (Москва, май 2007 г.); европейской конференции «Антропология в Испании и в Европе: положение социально-культурной антропологии и этнологии в рамках европейской интеграции в сфере образования и исследований» (Мадрид, сентябрь 2008 г.); франко-российской научной конференции «Новые методы и подходы в социальной антропологии» (Москва, сентябрь 2008 г.), международной конференции «Этнография социалистического периода на Кавказе и в Средней Азии» (Халле, апрель 2009 г.) и др.

Некоторые из разработанных в рамках этого исследования концепций, подходов и методологий были реализованы на практике, в частности в программе опроса Всероссийской переписи населения 2002 г. (автор участвовал в составе группы экспертов из четырех человек в работе комиссии по подготовке программы переписи, подготовке перечней языков и национальностей для разработки ее результатов, подготовке проекта публикации результатов переписи в части языкового и национального многообразия, а также в рамках коллективного международного проекта Института международных исследований университета Брауна и Института этнологии и антропологии РАН в 20022003 гг. «Russia's New Experiment in Power Sharing: Self-Determination, National Identity,

33 and the First Russian Census» в мониторинге и анализе проведения этой переписи. Этот опыт пригодился и при подготовке инструментария переписи населения 2013 г., в которой автор принял участие в качестве эксперта для разработки уточненных перечней языков и национальностей (август-ноябрь 2008 г.).

Помимо перечисленного, разработанные подходы к концептуализации категорий меньшинств и коренных народов были использованы в ряде экспертных заключений, аналитических записок, экспертиз законопроектов, рекомендаций экспертных советов и других экспертных работ, в которых участвовал диссертант (основные из них названы ниже):

• проект ответа на запрос МИД РФ в РАН относительно Рамочной Конвенции по правам меньшинств для национального доклада в Секретариат Совета Европы о выполнении Конвенции (май 1999 г.);

• экспертиза законопроекта об охране и развитии этнокультурной среды (май 1999 г.);

• проект ответа на запрос правительства РФ «О проблемах в сфере регулирования и защиты прав и свобод коренных малочисленных народов и национальных меньшинств РФ и мерах по их разрешению» (декабрь 2002 г.);

• аналитическая записка по итогам рассмотрения региональных предложений по пересмотру «Концепции национальной политики» для аппарата Министра по делам национальностей (январь - август 2003 г.);

• участие в работе экспертной группы ИЭА РАН по разработки предложений для новой «Концепции национальной политики» для аппарата Министра по делам национальностей (сентябрь - ноябрь 2003 г.);

• аналитическая записка для Департамента по делам религиозных и общественных объединений Министерства юстиции Российской Федерации по запросу от 23.12.2003 №8674п-П11 по проблемам регистрации национально-культурных автономий и разъяснения понятия "ситуация национального меньшинства" (январь 2004 г.);

• экспертная работа в составе группы проекта TACIS «Улучшение межэтнических отношений и развитие толерантности в России» (написание монографии «Перспективы развития концепции национальной политики в Российской Федерации» и серия лекционных курсов по проблемам меньшинств и коренных народов для практикующих юристов, февраль-октябрь 2004 г.);

• экспертное заключение по запросу Комитета по национальной политики Госдумы РФ на проект «Об основах государственной национальной политики Российской Федерации» (сентябрь 2005 г.);

• консультирование Федеральной службы статистики по вопросам подготовки материалов переписи населения к печати (в части национального и языкового состава, тт.4, 14 - январь 2005 г.);

• экспертный отзыв на документы ПАСЕ по запросу Комитета по международным отношениям Госдумы РФ (док. 10548 «Ситуация марийского меньшинства в Российской Федерации», октябрь 2005 г.);

• экспертный отзыв на запрос Госкомстата о традиционной религиозной принадлежности народов России (ноябрь 2005 г.);

• экспертиза Федерального закона "Об общих принципах самоуправления в Российской Федерации» на предмет соответствия Европейской Хартии местного самоуправления (май - август 2006 г.);

• участие в работе экспертной группы «Защита региональных языков или языков меньшинств: проблемы имплементации международных правовых актов в РФ» в Министерстве регионального развития РФ (доклад об экономических следствиях ратификации Европейской Хартии региональных языков в России, июнь 2006 г.);

• экспертное заключение по запросу парламентского комитета по национальной политике законопроекта «Об основах государственной политики в сфере межэтнических отношений в Российской Федерации» (июль 2006 г.);

• подготовка в составе экспертной группы перечня «Вопросов компетенции экспертов-этнологов (антропологов) в рамках ст. 282 УК РФ по запросу Генеральной прокуратуры РФ от 21.02.2006 (февраль 2006 г.), а также в серии экспертиз по запросам органов следствия и прокуратуры в рамках дел по ст. 282 УК РФ (2004-2009 гг.);

• проект ответа на запрос Секретаря Общественной палаты Российской Федерации Е.П. Велихова по вопросу о резолюции Комитета министров Совета Европы о выполнении Российской Федерацией Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств (ноябрь 2007 г.);

• экспертное заключение по запросу Заместителя начальника Организационно-аналитического управления Аппарата Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации С.Б. Ягодина (март 2007 г.);

• разработка в составе экспертной группы Института этнологии и антропологии РАН и Института русского языка РАН формулировок вопросов о языке в переписи 2010 года по запросу Росстата (февраль 2007 г.);

• экспертиза проекта Концепции национальной политики по запросу Мин-регионразвития (январь 2008 г.);

• экспертная записка по запросу Ассоциации води относительно строительства Усть-Лужинского порта в связи с проблемами сохранения водского языка (январь 2008 г.) и экспертное заключение по проблеме включения води в Перечень коренных народов РФ (июль 2008 г.);

• экспертная научно-методологическая работа «Актуализация словарей национальностей и языков для кодирования материалов Всероссийской переписи населения 2010 года (этап 2008 г.)» по заказу Росстата (август-октябрь 2008 г.);

• Концепция Федерального Закона «Об основах государственной национальной политики в Российской Федерации» по договору с Комитетом Совета Федерации по делам федерации и региональной политике (Введение, Раздел 1 и Пояснительная записка, ноябрь 2008 г.).

Сделанные в данном исследовании выводы могут быть использованы для улучшения взаимодействия политиков, юристов и антропологов в совместной разработке соответствующего законодательства, а также в целях совершенствования действующего законодательства, направленного на защиту культурных и языковых прав и интересов меньшинств и коренных народов.

ЧАСТЬ I

КАТЕГОРИЗАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ, ГРУППОВАЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТЬ

И МЕХАНИЗМЫ ВОСПРОИЗВОДСТВА ЭТНИЧНОСТИ

Заключение научной работыдиссертация на тему "Антропологическое знание в правовом и политическом дискурсах"

Выводы. Рассмотрение опыта организации самоуправления у различных коренных народов циркумполярных государств позволяет заметить своеобразие ситуации, в которой находятся коренные народы Сибири и Севера России. Своеобразие это заключается в том, что практически ни в одном из округов (в отличие от ситуации коренного населения во многих административных единицах на Аляске, Северо-Западных территориях Канады и в Гренландии) коренное население не составляет большинства, что существенно затрудняет решения ряда проблем, связанных с организацией самоуправления и заставляет ориентироваться на поиск нестандартных решений. С другой стороны, общая экономическая ситуация в России сегодня (в частности продолжающаяся зависимость российской экономики от экспорта газа и нефти) не позволяет надеяться на то, что правительство сможет найти альтернативу сужению естественной базы традиционного хозяйства. В ситуации, когда перенос "готового опыта" развитых стран оказывается невозможным, начинает выглядеть более привлекательными быть может не столь эффектные, но найденные в сходных обстоятельствах решения в развивающихся странах и в самой России - в ее прошлом и настоящем. В частности, остается неизученным опыт организации крупнотабунного животноводства в условиях экономических реформ в Монголии, который мог бы пригодиться для решения некоторых проблем, встающих перед теми общинами коренного населения, которые ориентированы на традиционное хозяйство, связанное с сезонными перекочевками. Не лишен интереса для организации самоуправления у народов Севера и опыт более крупных коренных народов Сибири (алтайцев, бурятов, хакасов, якутов), а также опыт организации различных форм автономий у меньшинств, как в России, так и за рубежом. Наконец, необходимо отказаться от двух черт российской национальной политики, принесших столько вреда и народам и авторитету центральной власти, — универсализма (попыток найти одно решение для всех народов и местностей) и финализма (попыток найти сразу окончательное решение, вместо взвешенного и постепенного продвижения к стратегическим целям).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрение особенностей функционирования антропологического знания в сферах политики и правового регулирования дало возможность отметить ряд особенностей его трансформации в процессах инструментализации, операционализации и популяризации, которым это знание подвергается в контекстах административной, политической и правовой практики. Как и прочее научное знание, антропологическое знание для эффективного функционирования в практике управления подвергается, как правило, существенному упрощению и редукции, в ходе которых система аналитических различений и дефиниций, наработанных наукой, редуцируется к нескольким базовым оппозициям и представлениям, более свойственным обыденному сознанию, нежели теоретико-аналитическим структурам научного знания.

Так, например, определения, изначально выстраиваемые на основе кросскуль-турных сравнений, вобравших опыт сравнительных антропологических и социологических исследований нескольких десятилетий, заменяются т.н. "субтракционными определениями", в основу которых кладется нормативное представление о собственной культуре (обществе, регионе проживания и т.д.), а остальные сравниваемые культуры, общества, или человеческие совокупности и территории определяются в терминах нехватки некоторых характеристик, присущих "своим" культуре, обществу, территории (бесписьменность, неграмотность, отсутствие развитых политических структур, технологий и экономики и т.п.). В ходе этого осуществляется еще одна редукция - сложная теоретическая схема, в которой представления о социальной реальности играют конструктивную роль в ее производстве, подменяется натурализацией культуры и общества, позволяющей представить их в качестве своеобразных "субъектов" и "объектов" политического и административного действия. Роль социальных репрезентаций в этой результирующей схеме совсем уже не рассматривается, а сами представления приравниваются (как в приведенных выше случаях культур, народов и обществ) к феноменам, приближающихся по ряду приписываемых им характеристик к чувственно воспринимаемым феноменам или миру вещей. Кроме того, сторонники таких схем обычно упускают из виду, что, в отличие от естественнонаучного знания, знание, получаемое социальными науками, само оказывается включенным в предмет исследования, а исследователи, в свою очередь, являются носителями культур и членами обществ, которые полагаются как предметы изучения соответствующих дисциплин. Это "внутренняя перспектива" взгляда на предмет исследования, а также доступность объектов для инструментально невооруженного наблюдения (социологу и антропологу до сих пор практически не требовались сложные приборы и высокие технологии для наблюдения за своими объектами) сообщает социальному знанию ту степень доступности и демократичности, которой оказывается лишенной знание из областей физики, химии, или генетики. Такая "неотгороженность" имеет как свои плюсы, так и минусы, поскольку экспертное социальное знание за пределами науки в новой для него среде теряет свою определенность, идеологизируется, подвергается фрагментации, мифологизируется и т.д.

В историческом отношении научной мысли пришлось преодолеть значительные трудности и проделать большую работу для того, чтобы отдалиться от метафорического строя и мифологии обыденного сознания. Инструментализация научного знания в политике трансформирует его, подвергая идеологизации и ремифологизации. Такой разрыв между научным знанием и обыденным сознанием обусловлен существующей социальной структурой (наличием элит и массы, групп населения с различными образовательными уровнями) и дифференцированным доступом к экспертному знанию. Идеал демифологизации социального научного знания в публичном пространстве достижим, пожалуй, лишь в результате совершенствования системы всеобщего и доступного образования и минимизацией помех в социальных эстафетах передачи знаний. Пока же политики пользуются лишь отдельными технологиями, выработанными социальными и гуманитарными науками (психологическими знаниями в имиджмейкерстве, данными социологических опросов в разработке выборных технологий и т.п.).

Идеологизация научных представлений рассматривалась на примере концептуализации этнических феноменов в политике, административной практике и праве. В работе были рассмотрены различные теоретические модели этнических феноменов {Глава 1, раздел «Концепции этноса и этничности») и подробно охарактеризованы механизмы и инструменты институализации этничности в России, приведен краткий очерк исторического становления институциональной среды производства и воспроизводства этничности, институтов и практик, лежащих в основе этого воспроизводства. Анализ исторических материалов и современных практик воспроизводства этничности, с моей точки зрения, свидетельствует о том, что функции этих институтов и практик не сводятся к ограничению, опосредованию или направлению социального действия и социального выбора, но включают в себя конституирование как самих агентов этого действия, так и их интересов. С такой точки зрения примордиализм представляет собой, прежде всего, продукт определённой институциональной среды, конкретных идеологических, социальных и политических условий, что позволяет отчетливее увидеть связь между советскими концепциями этноса и их использованием в современных локальных

366 национализмах. Я придерживаюсь той точки зрения, что реальность существования этнических сообществ, этнических сетей, интересов и категорий представляет собой результат длительного влияния определённой идеологии, позволившей разработать, обосновать и внедрить (институализировать) ряд специфических социальных институтов и практик, так что представления людей, разделяющих эту идеологию (национализм) были объективированы и за счёт этого стали социальной реальностью. По контрасту с такой концепцией, в примордиалистских теориях истоки происхождения этносов скрыты в глубине времён, в эволюции, даже генах и т.д. (напомню, что для конструктивистов они имеют своим источником идеологии национализма, модернизации и колониализма, а также практики и институты, создающие и воспроизводящие этнич-ность и этнические границы). Примордиалисты видят этническую группу как объективную, конструктивисты - как объективированную. Этот динамический момент объективации стал методологическим основанием в предпринятом в данном исследовании анализе конструирования статусов меньшинств и коренных народов.

Еще одним принципом рассмотрения исторического становления статусов меньшинств и коренных народов как важнейших топосов в дискурсе, обосновывающем различные версии национальной политики, стала фокусировка на трансформациях научного знания (на примере экспертного знания, получаемого в таких научных дисциплинах как антропология и этнология) в ходе его практического использования в управлении и правовом регулировании.

Основными объектами исследования стали практики категоризации населения в науке, политике и праве, а также формирование на основе антропологического знания стратегии управления языковым и культурным многообразием. В данном исследовании были проанализированы некоторые противоречия и недостатки современных российских классификаций и категоризаций этнических феноменов, проявляющиеся не только в политическом дискурсе и текстах законов, но и в дискурсе научном, претендующим на выполнение роли теоретического основания "прикладной" деятельности в рамках национальной политики и правового регулирования культурного и языкового многообразия, а также выявлен ряд сохраняющихся классификационных парадоксов, логических несоответствий, лакун и разрывов в современных классификациях этнических категорий.

Анализ материалов международных дискуссий относительно понятия "коренные народы" показал, что в концептуальное ядро этого понятия входит несколько компонентов (один из которых может преобладать в отдельных странах и регионах мира), в числе которых чаще всего называют преемственность с доколониальным населением

367 генеалогический принцип), уязвимое положение (низкий социальный статус), ведение промыслового или присваивающего хозяйства (преимущественно немонетизированная натуральная экономика), традиционный образ жизни, отказ от интеграции в индустриально-городскую цивилизацию и рыночную экономику, а также особая связь с землей. Все эти признаки взаимно связаны и опираются на особое мировоззрение. Например, отказ от интеграции, зафиксированный на уровне международных соглашений, включая Конвенцию № 169, связан в местных шкалах статуса и престижа с недоминирующим и уязвимым положением, поскольку предполагает низкую степень участия в политической и экономической жизни общества в целом и отсутствие богатства в общепринятом смысле слова. Экстенсивная экономика и промысловое хозяйство тесно увязаны с особым образом жизни и культурой, которые обычно именуются "традиционными". Особая связь с землей определяется не только необходимостью выживания и, следовательно, диктуемым ею хорошим знанием местных ресурсов, но и религиозно-мировоззренческой компонентой — типичными для этих народов локальными верованиями и культами. Перечисленные здесь ключевые признаки позволяют представить иной комплекс критериев выделения групп коренного населения, чем большинство имеющих хождение в социальных науках и международном праве.

Рассмотрение исторической динамики российских подходов к выделению категории "коренные народы" позволил отметить ряд моментов преемственности, объединяющих современные стили мышления и речевые формулы с историческими представлениями об этих народах, складывавшимися уже в XVI — XVII вв. К таким моментам можно отнести мышление о коренном населении как об особой и специфической целостности и - в качестве таковой — особом объекте национальной, экономической и конфессиональной политики; подчеркивание небольшой численности этих народов, обусловленное особой оптикой их рассмотрения, сложившейся уже на ранних этапах пребывания этих народов в составе российского государства; экзотизацию и эстетизацию мышления о коренном населении и его культуре, восходящие к идеологии романтизма; рассмотрение земель этих народов как "осваиваемых", вытекающее из этически уязвимых и уже неосознаваемых посылок доктрины terra nullius; высокую степень политизации мышления об этих народах, связанную с борьбой политических, хозяйственно-экономических, финансовых и национальных элит за участие в прибылях, получаемых от реализации ресурсов территорий современного расселения этих народов.

Рассмотрение дискурса в отношении коренного населения в исторической перспективе позволило отметить в качестве наиболее устойчивых топосов этого дискурса взаимосвязанные топосы уязвимости и малочисленности. Особенностью российской

368 правовой системы и административного управления является то обстоятельство, что понятие автохтонности в правовом отношении оказывается применимым к гораздо более широкому классу объектов, чем правовой концепт индигенности.

Тема взаимодействия науки и власти, научного знания и знания практического, обыденного знания и научного мировоззрения не исчерпывается отмеченными тенденциями и описанными сюжетами, однако в рамках задач, поставленным в этом исследовании, стоит особо подчеркнуть необходимость совместной рефлексии ученых, политиков и юристов над особенностями трансформации социального знания в сферах управления и правового регулирования.

Список научной литературыСоколовский, Сергей Валерьевич, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1.1) Документальные источники (сборники законодательных актов, документы международного права, российского правительства и административных органов управления)

2. Александренко В.Н. Собрание важнейших трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами (1774-1906). Варшава, 1906;

3. Государственная программа национального возрождения и межнационального сотрудничества народов России: основные направления. М., 1994;

4. Декларация прав народов России (принята съездом Советов 15 ноября 1917 г.);

5. Декреты советской власти. М.: Госполитиздат, 1957;

6. Европейская Конвенцию по гражданству;

7. Европейская Конвенция о правовом положении рабочих-мигрантов;

8. Европейская Хартия по региональным языкам и языкам меньшинств;

9. Закон РСФСР О реабилитации репрессированных народов (26.04.1991);

10. Закон РФ о внесение изменений и дополнений в Закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» (01.07.1993);

11. Закон РФ от 19 февраля 1993 г. № 520-1 "О государственных гарантиях и компенсациях для лиц, работающих и проживающих в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях";

12. Иосиф Сталин Лаврентию Берии: «Их надо депортировать». Документы, факты, комментарии / Н. Бугай (составитель). М., 1992;

13. Итоги выборов в состав местных советов народных депутатов РСФСР. 1982 г. Статистический сборник. М., 1983;

14. Кистяковский А. Собрание и разработка материалов обычного права. Варшава, 1876;

15. Ключников Ю.В., Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Части 2-3. М., 1926;

16. Конвенция об участии иностранцев в публичной общественной жизни;

17. Конституция Республики Адыгея (www.constitution.garant.ru);

18. Конституция Республики Башкортостан; (www.constitution.garant.ru)

19. Конституция Республики Бурятия (www.constitution.garant.ru);

20. Конституция Республики Дагестан (www.constitution.garant.ru);

21. Конституция Республики Калмыкии (www.constitution.garant.ru);

22. Конституция Республики Карелии (www.constitution.garant.ru);

23. Конституция Республики Коми (www.constitution.garant.ru);

24. Конституция Республики Мордовия (wwvv.constitution.garant.ru);

25. Конституция Республики Саха (Якутия) (www.constitution.garant.ru);

26. Конституция Республики Северная Осетия (www.constitution.garant.ru);

27. Конституция Республики Татарстан (www.constitution.garant.ru);

28. Конституция Республики Удмуртия (www.constitution.garant.ru);

29. Конституция Республики Чечня (www.constitution.garant.ru);

30. Конституция Чувашской Республики (www.constitution.garant.ru);

31. Конституция Российской Федерации. М.: Юрид. лит., 1993;

32. Концепция социального и экономического развития народностей Севера на период до 2010 г. / отв. ред. В.И. Бойко. Новосибирск, 1989;

33. Материалы Всероссийской переписи населения 2002 г. ("http://www.perepis2002.ru):

34. Национальная политика в России. Кн. 1. М.: ИЭА РАН, 1992;

35. О национально-культурном развитии русского народа: проект федерального закона (дата внесения в Государственную Думу: 08.09.1998, автор Д.О. Рогозин);

36. О нестроении мечетей в деревнях, где русские и крещеные иноверцы живут.// Национальная политика в России. Книга 1. (сост. А.М. Филиппов). М.: ИЭА РАН, 1992;

37. О правовом статусе этнокультурных объединений, представляющих языковые, этноконфессио-нальные и этнические меньшинства: законопроект (март 1997 г.);

38. О репатриации в Россию русских и других коренных народов России», проект федерального закона № 90759-4 (авторы А.Н. Савельев, A.B. Чуев, октябрь 2004 г.);

39. О состоянии инородцев // Свод законов Российской империи. Т. 9, кн. 1, раздел 5. С. 246-290;

40. Письмо директора Департамента переписи Ирины Збарской в комиссию по подготовке материалов переписи ИЭА РАН от 21 ноября 2001 г. ;

41. Полное собрание законов Российской империи. Т. III. (№ №1329, №№ 670, 1542-1591); Т. IV., (№№3410,3636-3637);

42. Полный Свод законов Российской Империи. Т. 1. Спб., 1825 (документы №№ 10, 16, 823, 4464, 4743, 7026, 7278, 8978);

43. Полный Свод законов Российской Империи. Т. 38. Спб., 1830. С. 394-411;

44. Положение об инородцах // Свод законов Российской империи (неофициальное изд.). Т. 2, часть 1, тетр. 7. Спб., 1903. С. 1-44;

45. Постановление Верховного Совета РСФСР О порядке введения в действие Закона РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» (26.04.1991);

46. Постановление Верховного Совета РФ О реабилитации казачества (16.07.1992);

47. Постановление Верховного Совета РФ О реабилитации российских корейцев (01.04.1993);

48. Постановление Верховного Совета РФ О реабилитации российских финнов (29.06.1993);

49. Постановление Правительства Российской Федерации «О перечне районов проживания малочисленных народов Севера» (от 11 января 1993 г., с изменениями от 23 января 2000 г.);

50. Постановление Правительства Российской Федерации от 8 июля 1997 г. № 828 «Об утверждении положения о паспорте гражданина Российской Федерации, образца бланка и описания паспорта гражданина Российской Федерации»;

51. Постановление Совета министров правительства РФ О мерах по реабилитации карачаевского народа и социально-экономической поддержке Карачаево-Черкесской Республики (30.10.1993);

52. Постановление ЦИК «Положение об Институте народов Севера при ЦИК Союза ССР» от 30 марта 1930 г.;

53. Протокол № 12 к Конвенции по защите прав человека и основных свобод;

54. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 1514 (XV) от 14 декабря 1960 г.;

55. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 1803 (XVII) от 14 декабря 1962 г.;

56. Резолюция ООН № 1541 (XV) по вопросу о Западной Сахаре;

57. Свод законов Российской империи. Спб, 1832. Т. 9. Ст. 1;;

58. Свод Степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири. Спб., 1841;

59. Собрание Узаконений РСФСР. 1936 г. № 6;

60. Статус малочисленных народов России. Правовые акты и документы / Составитель: В.А. Кряжков. М.: Юридическая литература, 1994;

61. Указ президента РФ № 118 от 5 февраля 1992 г. о ратификации Конвенции МОТ № 169 "О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах";

62. Указ Президента РФ О мерах по реабилитации балкарского народа и государственной поддержке его возрождения и развития (03.03.1994);

63. Указ Президента РФ О мерах по реабилитации калмыцкого народа и государственной поддержке его возрождения и развития (25.12.1993);

64. Указ Президента РФ О мерах по реализации Закона РФ «О реабилитации репрессированных народов» в отношении казачества (15.06.1992);

65. Указ Президента РФ О неотложных мерах по реабилитации российских немцев (21.02.1992)"'

66. Устав об управлении инородцев;

67. Учреждение управления инородцами // Свод законов Российской империи. Т. 2, кн. 2, тетр. 7.

68. Спб., 1857. С. Межфедеральный закон от 18 июня 1998 г. № 84-ФЗ «О ратификации Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств» // Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. №25. Ст. 2833.;

69. Canadian The Constitution 1981. A Resolution Adopted by the Parliament of Canada. Ottawa, 1981;

70. Economic and Social Council texts submitted by the delegations of the Union of Soviet Socialist Republics, Yugoslavia and Denmark on the subject of minorities (A/C.3/307/Rev.2 UN Doc. A/C.3/307/Rev.2);

71. EideA. Protection of Minorities: Second Progress Report (UN Doc. E/CN.4/Sub.2/1992/37);

72. Fate of Minorities (UN Doc.217 С (III), 10 Dec. 1948);

73. The Hague Recommendations Regarding the Education Rights of National Minorities and Explanatory Note;

74. The International Protection of Minorities under the League of Nations (UN Doc. E/CN.4/Sub.2/6 (1947);

75. The World Bank Operation Manual. Operational Policy 4.10. July 2005. (Populations Autochtones. Manuel Opérationnel de la Banque Mondiale. Politiques opérationnelles 4.10. Juillet 2005);

76. Title 13, Hawaii Administrative Rules (May 15, 1997 http://www.state.hi.us/dlnr/do-faw/rules/Chap 107.pdf (дата последнего посещения 15 мая 2009 г.);

77. Tribal People in Bank-Financed Projects: Operational Manual Statement, No. 2.34. Washington, D.C.: World Bank Mimeo, 1982;

78. UN Document E/CN.4/Sub.2/1989/36 (discussion of the draft declaration on the rights of indigenous populations);

79. Цитированные книги и статьи

80. Абашидзе А.Х., Ананидзе Ф.Р. Правовой статус меньшинств и коренных народов: международно-правовой анализ. М.: Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 1997;

81. Абашин С.Н. Национализмы в Средней Азии: в поисках идентичности. Спб.: Алетейя, 2007;

82. Автономова Н.С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008;

83. Андриченко JT.B. Регулирование и защита прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов в Российской Федерации. М.: Городец, 2005;

84. Антропология академической жизни: адаптационные процессы и адаптивные стратегии / отв. ред. Г.А. Комарова. М., 2008;

85. Арипин А.Н. Российская государственность и проблемы федерализма // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. 1997. № 105;

86. Артемова О.Ю. Охотники/собиратели и теория первобытности. М.: ИЭА РАН, 2004;

87. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М.: Наука, 1989;

88. Арутюнов С.А. Этничность объективная реальность // Этнографическое обозрение. 1995. № 5. С. 7-11;

89. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 136-137.;

90. Барт Р. Лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике, вып.8. М.: Прогресс, 1978;

91. Бартолъд В.В. Таджики: Исторический очерк // Сочинения: в 9 тт.. М., 1963. Т. 2, ч. 1. С. 451468;

92. Баснлов В.П. Этнография: есть ли у нее будущее? // Этнографическое обозрение. № 4. С. 3-17;

93. Белков П. Л. О методе построения теории этноса // Этносы и этнические процессы. М., 1993. С. 48-61;

94. Белоусова Е.В. Правовое положение коренного населения Канады // Правоведение. 1989. №3.1. С. 53-57;

95. Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М.: "Логос", 2003;

96. Блищенко И.П., Абашидзе А.Х. Международная защита прав национальных меньшинств: Учебное пособие. М.: Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 1993;

97. БлумерГ. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М.: Международный университет бизнеса и управления, 1996. С. 166-213;

98. Блюм А., Филиппова Е.И. Перепись на Алтае // Этнография переписи-2002. М.: Авиаиздат, 2003. С. 72-93;

99. Богоявленский Д.Д. Вымирают ли народы Севера? // Социологические исследования. 2005. № 8. С. 55-61;

100. Бромлей Ю.В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. 1969. № 6. С. 84-91;

101. Брошей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973;

102. Epo.wieü Ю.В. Современные проблемы этнографии. М.: Наука, 1981;

103. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983;

104. Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М.: Наука, 1987;

105. Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 32-44;

106. Бурдье П. Социология политики. M.: Socio-Logos, 1993;

107. Буржо А. Местная демократия, самоуправление и антропология: пример заповедника Аир-Тенере (Нигер) // Этнология обществу. М., 2006. С. 241-251;

108. Бутанаев В.Я. Этническая история хакасов XVII-XIX вв. М., 1990;

109. Васильев В.А., Малиновская С.М. Концепция национально-политического, экономического и культурного развития малочисленных народов Севера Томской области // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М., 1993. № 54;

110. Васильева Т.А. Правовой статус этнических меньшинств в странах Западной Европы // Государство и право. 1992. № 8. С. 133-142;

111. Винер Б.Е. Этничность: в поисках парадигмы изучения // Этнографическое обозрение. 1998. № 4. С. 3-26;

112. Ганцкая O.A. Проблемы меньшинств в государственной политике Польши // Этнографическое обозрение. 2000. № 1. С. 88-100;

113. ГирцК. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004;

114. Головнев A.B. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург: УрО РАН, 1995;

115. Гончаров И.А. Фрегат "Паллада". М.: Сов. Россия, 1976;

116. Губогло М.Н. Двуязычие у национальных меньшинств Вьетнама: факторы распространения // Советская этнография. 1986. № 1. С. 22-32;

117. Губогло М.Н. Национальные группы и меньшинства в системе межнациональных отношений в СССР // Советская этнография. 1989. № 1. С. 26-41;

118. Гулдин Г.Л. Антропологи как культурные брокеры: пример Сахалина // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 47-54;

119. Гурский A.B.Основные итоги интродукции древесных растений в СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР,. 1957;

120. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994;

121. Даниленко В.П. Русская терминология: Опыт лингвистического описания. М., 1977;

122. Данилова Л.В. Дискуссионные проблемы теории докапиталистических обществ // Проблемы истории докапиталистических обществ. Кн. I. М.: Наука, 1968. С. 27-66;

123. Диманштейн С. О практическом проведении национальной политики в области народного просвещения в СССР // Народное просвещение. 1929. № 5. С. 42-50;

124. Дюркгейм Э. Самоубийство. Спб., 1912;

125. Жваиия Г.Е. Международноправовые гарантии защиты национальных меньшинств. Тбилиси: Изд-во АН Грузинской ССР, 1959;

126. Жуковская Н.Л. Тункинский национальный парк против ЮКОСа: история одного противостояния // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 71-78;

127. Заринов И.Ю. Исторические рамки феномена этничности (по поводу статьи C.B. Чешко «Человек и этничность» // Этнографическое обозрение. 1997, № 3. С. 21-31;

128. Заринов И.Ю. Время искать общий язык (проблема интеграции различных этнических теорий и концепций) // Этнографическое обозрение. 2000, № 2. С. 3-18;

129. Заринов И.Ю. Исследование феноменов «этноса» и «этничности»: некоторые итоги и соображения //Академик Ю.В. Бромлей и отечественная этнология. 1960—1990-е годы. М.: Наука, 2003. С. 18-36;

130. Калинин И.К. Восточно-финские народы в процессе модернизации. М.: Наука, 2000;

131. Канделаки Т.М. Семантика и мотивированность терминов. М., 1977;

132. Kauemmu Э. Масса и власть. М.: Ad Marginem, 1997;

133. Kanomopmu Ф. Исследование по вопросу о правах лиц, принадлежащих к этническим, религиозным и языковым меньшинствам. Нью-Йорк, 1979;

134. Кармышева Б.Х. Очерки этнической истории южных районов Таджикистана и Узбекистана. М.: Наука, 1976;

135. Кичихин А.Н. Советские немцы: откуда, куда и почему // Военно-исторический журнал, 1990. №9. С. 22-38;

136. Козлов В.И. Динамика численности народов: Методология исследования и основные факторы. М., 1969;

137. Козлов В.И. Между этнографией, этнологией и жизнью // Этнографическое обозрение. 1992. №З.С. 3-14;

138. Козлов В.И. Народность // Этнические и этно-социальные категории. Свод этнографических понятий и терминов. Вып.6. М., 1995. С.69-70;

139. Козлов В.И О некоторых проблемах этнической экологии (вместо введения) // Экологические аспекты духовной культуры этноса. М.: ИЭА РАН, 2004;

140. Колпаков Е.М. Этнос и этничность // Этнографическое обозрение. 1995, № 5. С. 13-23;

141. Конструирование этничности / ред. В. Воронков, И. Освальд. Спб., 1998; и др.;

142. Коренное население Северной Америки в современном мире / В.А. Тишков (ред.). М.: Наука, 1990;

143. Коренные малочисленные народы Российской Федерации. Итоги Всероссийской переписи населения 2002 года. Т. 13. М., 2005;

144. Коростелев А.Д. Парадоксы этнической идентичности // Идентичность и толерантность. М., 2002. С. 86-110;

145. Кристеску А. Право народов на самоопределение: историческое и современное развитие. Нью-Йорк, 1981;

146. Крылов B.C. О правовом положении национальных меньшинств // Народный депутат. 1991. № Ю;

147. Крюков М.В. Советская этнографическая наука нуждается в перестройке // Советская этнография. 1988. № 1. С. 55-62;

148. Кузнецов А. И. Этносоциальная ситуация на Крайнем Севере России // Этносоциальная ситуация и этнические процессы в Индии и СССР. М., 1993. С. 136-144;

149. Кузнецов А. И. Малые народы и национальные меньшинства// Расы и народы. М.: Наука, 1981. Вып. 11. С. 12-24;

150. Кулешова Н.В. О чем рассказывают генеалогии барабинских татар // От Урала до Енисея (народы Западной и Средней Сибири). Томск, 1995. С. 36-45;

151. Купер А. Постмодернизм, Кэмбридж и "Великая Калахарская дискуссия" // Этнографическое обозрение. 1993. № 4. С. 3-15;

152. Куропятник М.С. Коренные народы в процессе социальных изменений. Спб.: Изд-во Сбп. унта, 2005;

153. Кушнер П.И. Этнические территории и этнические границы. М.: Изд. АН СССР, 1951;

154. Лаку-Лабарт Ф. Поэтика и политика // Поэтика и политика. М.; Спб.: Алетейя, 1999;

155. Лебон Г. "Психология народов и масс. Спб,: Макет, 1995;

156. Лопуленко H.A. Американский опыт урегулирования проблем коренного населения // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. № 97. М., 1996;

157. Лотман Ю.М. Риторика // Труды по знаковым системам. Тарту, Тартуский университет, 1981;

158. Лотте Д.С. Как работать над терминологией. Основы и методы. М., 1968;

159. Малинкж А.Н. Новая российская идентичность: исследование по социологии знания // Социологический журнал. 2001. № 4. С. 56-70;

160. Марков Г.Е. О бедной науке замолвим слово // Этнографическое обозрение. 1992. № 5. С. 3-7;

161. Маркс К, Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9 тт. Т. 2. М.: Политиздат, 1985;

162. Мартынова М.Ю. Национальные меньшинства в странах Восточной Европы в 1990-е годы. М., 1995;

163. Мартынова М.Ю. Политика государств Европы в сфере защиты прав этнических меньшинств // Этнические проблемы и политика государств Европы. М., ИЭА РАН, 1998. С. 8-39;

164. Международное право / ред. В.Н. Дурденевский, С.Б. Крылов. М., 1947;

165. Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. Спб., 1913;

166. Могипянский Н.М. Предмет и задачи этнографии // Живая старина. Пг., 1916. Вып. 1. С. 1-22;

167. Наттэл М. Нефть, газ и права аборигенов в Арктике: опыт Северной Канады // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 4-17;

168. Национальные меньшинства: правовые основы и практика обеспечения прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам в субъектах юга Российской Федерации / ред. В.И. Му-комель. М., 2003;

169. Новикова Н.И. Право нефти и права аборигенов // Этнографическое обозрение. 2008. №3. С. 28-36;

170. Обсуждение доклада В.А. Тишкова «О феномене этничности» // Этнографическое обозрение. 1998, № 1. С. 31-49;

171. Общая риторика / Группа ц: Ж. Дюбуа, Ф. Эделин, Ж.-М. Клинкепберг, Ф. Мэнге, Ф. Пир, А. Тринон. М.: Прогресс, 1986;

172. Обычное право народов (буряты, якуты, эвенки, алтайцы, шорцы). М.: Старый сад, 1997;

173. Ортега-и-ГассетX. Восстание масс ИХ. Ортега-и-Гассет. Избранные труды. М.: Весь мир, 1997. С.43-163;

174. Осипов А.Г. Официальные идеологемы регулирования межнациональных отношений как фактор развития этнической конфликтности (региональный аспект) // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М.: Московский Центр Карнеги, 1997. С. 250-272;

175. Осипов А.Г. Являются ли групповые права необходимым условием недискриминации и защиты меньшинств? // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. М., 2002. С. 80-100;

176. Охотники, собиратели, рыболовы. Л.: Наука, 1972;

177. Паин Э.А. Этнополитический мятник. Динамика и механизмы этнополитических процессов в постсоветской России. М., 2004;

178. Памятники сибирской истории XVIII века. Кн.2. Спб., 1885;

179. Патканов С.К. Проект составления племенной карты России // Живая старина. 1924. Т. 24, № 3. С. 217-244;

180. Першиц А.И., Монгайт А.Л., Алексеев В.П. История первобытного общества. М.: Наука, 1974;

181. Пешперова И.Ю. Права национальных меньшинств и их защита в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Спб.: Летний сад, 2001;

182. Попков Ю.В., Бойко В.А. Политико-правовой статус коренных народов Севера. Новосибирск, 1997;

183. Потанин Г.М. Материалы для истории Сибири. М., 1867;

184. Право и этничность в субъектах Российской Федерации. М, 2004;

185. Право народов на самоопределение: идея и воплощение / сост. А.Г. Осипов. М.: Звенья, 1997;

186. Репрессии против поляков и польских граждан. Исторические сборники "Мемориала". Выпуск 1.М., 1997;

187. Рыбаков С.Е. К вопросу о понятии «этнос»: философско-антропологический аспект // Этнографическое обозрение. 1998, № 6. С. 3-15;

188. Рыбаков С.Е. О методологии исследования этнических феноменов // Этнографическое обозрение. 2000, №5. С. 3-16;

189. Рыбаков С.Е. Философия этноса. М., 2001;

190. Сайд Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. Спб.: Русский м!ръ, 2006;

191. Северные народы России на пути в новое тысячелетие (составитель О. Мурашко). М., 2000;

192. Семенов Ю.И. Общество, страны, народы // Этнографическое обозрение. 1996, № 2. С. 3-18;

193. Семенов Ю.И. Социально-исторические организмы, этносы, нации // Этнографическое обозрение. 1996, №3. С. 3-22;

194. Семенов Ю.И. Этнос, нация, диаспора // Этнографическое обозрение. 2000, № 2. С. 64-74;

195. Серебренников И. Инородческий вопрос в Сибири. Иркутск, 1917;

196. Серошевский B.JI. Якуты. М., 1993;

197. Силницкий Ф. Национальная политика КПСС (1917-1922 гг.). Washington, D.C.: Problems of Eastern Europe, 1990 (3rd ed.);

198. Симченко Ю.Б. Народы Севера России: Проблемы, прогноз, рекомендации // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М., 1998. № 112;

199. Сирина A.A., Фондал Г. Призрак нефтепровода на севере Байкала // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 60-70;

200. Сирина A.A., Ярлыкапов A.A., ФункД.А. Предисловие: антропология добывающей промышленности // Этнографическое обозрение. 2008. №3. С. 3-4;

201. Современное положение и перспективы развития малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока: независимый экспертный доклад / ред. В.А. Тишков. М., 2004;

202. Соколова З.П. Концептуальные подходы к развитию малочисленных народов Севера // Социально-экономическое и культурное развитие народов Сибири и Севера: традиции и современность. М., 1995. С. 5-42;

203. Соколова З.П., Степанов В.В. Коренные малочисленные народы Севера. Динамика численности по данным переписей населения // Этнографическое обозрение. 2007. № 5. С. 75-95;

204. Соколовский C.B. Арктическая аксиология: импорт ценностей или понимание? // Арктическая политика: человеческое измерение. Тюмень: ИПОС, 1990. С. 82-86;

205. Соколовский C.B. Мифология единого мира и регионализм: территории, народы, культуры // Этика Севера. Том 2. Томск: Изд-во Томского университета, 1992. С.78-98;

206. Соколовский С. В. Парадигмы этнологического знания // Этнографическое обозрение. 1994, № 2. С. 3-26;

207. Соколовский C.B. Этничность как память: парадигмы этнологического знания // Этнокогнито-логия: Подходы к изучению этнической идентификации. М., 1994. С. 9-31;

208. Соколовский C.B. Права меньшинств: антропологические, социологические и международно-правовые аспекты. М.: Московский Общественный Научный Фонд, 1997;

209. Соколовский C.B. Понятие "коренной народ" в российской науке, политике и законодательстве // Этнологическое обозрение. 1998. № 3. С. 74-89;

210. Соколовский C.B. Образы Других в российских науке, политике и праве. М.: Путь, 2001;

211. Соколовский С. В. Современные теории этничности и их восприятие в России // Этнокультурное многообразие потенциал развития общества в странах Центральной Азии. Бишкек, 2004. С. 23-38;

212. Соколовский С. В. Институты и практики производства и воспроизводства этничности // Этно-методология. М., 2005. Вып. U.C. 144-167;

213. Соколовский C.B. Правовой статус и идентичность коренных народов (по материалам Всероссийской переписи населения 2002 года) // Расы и народы. М.: Наука, 2007. Вып. 33. С. 11-57;

214. Соколовский C.B. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма к принципу социальной справедливости // Этнографическое обозрение. 2008. № 4. С. 59-76;

215. Соколовский C.B. Ничто не нарушит покоя, или о ситуации в российской антропологии // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 91-98;

216. Соколовский C.B. Российская антропология и проблемы ее историографии // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 123-153;

217. Соколовский C.B. Российская антропология: иллюзия благополучия // Неприкосновенный запас. 2009. № 1 (63). С. 45-64;

218. Соколовский C.B. Российская антропология: цена самобытности // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. М., 2008. Вып. 13. С. 32-62;

219. Соколовский C.B., Тишков В.А. Этничность // Философский словарь. М., 2001. С.703-704;

220. Сокулер З.Л.Знание и власть: наука в обществе модерна. СПб.: РХГИ, 2001. 239 с.

221. Сталин КВ. Сочинения. М.: ОГИЗ, 1946. Т.4;

222. Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос // Сталин И. Сочинения. Т.2. М.: ОГИЗ, 1946;

223. Степанов В.В. Научная экспертиза и законодательство о национально-культурном развитии в России // Этнология обществу. М., 2006. С. 79-108;

224. Степанов В.В., Тишков В.А. Россия в этническом измерении (по результатам переписи 2002 г.) // Социологические исследования. 2005. № 9. С. 64-74;

225. Суляндзига Р.В., Кудряиюва Д.А., Суляндзига П.В. Коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации: обзор современного положения. М., 2003;

226. Суперанская A.B., Подольская Н.В., Васильева Н.В. Общая терминология. Вопросы теории. М.: УРСС, 2003;

227. Таболина Т.В. Этническая проблематика в современной американской науке. М., 1985;

228. Тард Г. Личность и толпа. Спб., 1903;

229. Татищев В.H Разговор дву приятелей о пользе науки и училищах // Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1978;

230. Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990;

231. Тишков В.А. Советская этнография: преодоление кризиса // Этнографическое обозрение. 1992. № 1. С. 5-20;

232. Тишков В.А. О феномене этничности // Этнографическое обозрение. 1997. № 3. С. 3-21;

233. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997;

234. Тишков В.А. Национальности и паспорт // В.А. Тишков. Этнология и политика. М.: Наука, 2001. С. 93-97;

235. Тишков В.А. Прощание с пятым пунктом II В.А. Тишков. Этнология и политика. М.: Наука, 2001.С. 88-92;

236. Тишков В.А. Реквием по этносу. М.: Наука, 2003;

237. Тюхтенева С. Проект объединения с Алтайским краем // Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, № 69, 2006;

238. Уайт X. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002;

239. Увачан В.Н. Годы, равные векам. М., 1984;

240. Уилсон Э„ Свидерска К. Горнодобывающая промышленность и коренные народы в России // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 17-28;

241. Федерализм. Энциклопедический словарь. М.: Инфра, 1997;

242. Филиппова Е.И., Филиппов В.Р. Камо грядеши? // Этнографическое обозрение. 1992. № 6. С. 317;

243. Фрейд 3. "Психология масс и анализ человеческого "Я". М., 1925;

244. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996;

245. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. Спб.: A-cad, 1994;

246. Функ Д.А. Формирование новых этнических идентичностей у тюрков юга Западной Сибири в 1980-е первой половине 1990-х годов (на примере бачатских телеутов) // Этнографическое обозрение. № 5. С. 109-128;

247. Xapdm М., НегриА. Империя. М.: Праксис, 2004;

248. Харючи С.Н. Современные проблемы коренных народов Севера. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999;

249. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М.: Русский язык, 1993;

250. Чешко С. В. Человек и этничность // Этнографическое обозрение. 1994. № 6. С. 35-49;

251. Четко C.B. Ответ оппонентам // Этнографическое обозрение. 1995, № 5. С. 11-13;

252. Широкогоров С.М. Этнос: Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Шанхай, 1923. (Известия Восточного факультета Государственного ДальневосточногоУниверситета. Вып. XVIII. Т. 1);

253. Шнирельмапа В.А. Наука в условиях тоталитаризма // Этнографическое обозрение. 1992. № 5. С. 7-18;

254. Шнирельман В.А. Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье. М., 2003;

255. Шнирелъман В.А. Быть аланами: интеллектуалы и политики на Северном Кавказе в XX веке. М., 2006;

256. Штернберг Л.Я. Инородцы. Общий обзор // Кастелянскнй А.И. (ред.) Формы национального движения в современных государствах. Спб., 1910. С. 531-532;

257. Эйде А. Защита меньшинств. Возможные пути и средства облегчения мирного и конструктивного решения проблем, связанных с меньшинствами, б.м.: ЭКОСОС ООН, 1993;

258. Экология и рациональное природопользование. Воронеж, 2005;

259. ЭлезА.Й. Критика этнологии. М., 2001;

260. Энциклопедический социологический словарь. М.: ИСПИ РАН, 1995;

261. Этнологическая экспертиза. Народы Севера России 1956-58; 1959-62; 1963-80; 1981-84; 198594. Вып. 1-5 / ред. З.П. Соколова, Е.А. Пивнева. М.: ИЭА РАН, 2004-2007;

262. Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука, 1982;

263. Яковлев Е.К. Этнографический обзор инородческого населения долины Южного Енисея. Минусинск, 1900;

264. Ямское А.Н. Политика Всемирного Банка по отношению к коренным народам // Обычай и закон. Исследования по юридической антропологии / ред. Н.И. Новикова, В.А. Тишков. М.: Стратегия, 2002. С. 261-283;

265. Ямское А.Н. Этноэкологические экспертизы в международных организациях: история появления, особенности организации, основные задачи и некоторые итоги // Этнология обществу: прикладные исследования в этнологии (отв. ред. С.В. Чешко). М, 2006. С. 10-62;

266. Ярлыкапов А.А. Нефть и миграция ногайцев на Север // Этнографическое обозрение. 2008. № 3. С. 78-81;2000 USA Census of Population. Number of Inhabitans. Alaska. (http://sled.alaska. edu/akfaq/aknatpop.html);

267. Alfredsson G. Equality and non-discrimination: minority rights. Strasbourg, 1990;

268. American and European national identities: faces in the mirror. Keele, Staffordshire, England: Keele University Press, 1996;

269. Anaya S.J. Indigenous Peoples in International Law. Oxford: Oxford University Press, 1996;

270. Anderson B.B., Silver B.D. Equality, Efficiency, and Politics in Soviet Bilingual Education Policy, 1934-1980 // The American Political Science Review. 1984. Vol. 78, # 4. P. 1019-1039;

271. Appadiirai A. Putting Hierarchy in Its Place II Marcus G. E. (ed.) Rereading Cultural Anthropology. Durham and London: Duke University Press, 1992. P. 34-45;

272. Appadurai A. Putting Hierarchy in Its Place // Rereading Cultural Anthropology / ed. G.E. Marcus. Durham and London: Duke University Press, 1992. P. 34-47;

273. Bagley Т.Н. General Principles and Problems in the International Protection of Minorities: A Political Study. Geneva: Imprimeries Populaires, 1950;

274. Banks M. Ethnicity: Anthropological Constructions. London; New York: Routledge, 1996;

275. Barber R.J. The emperor's mirror: understanding cultures through primary sources. Tucson: University of Arizona Press, 1998;

276. Bar-Hillel Y. Indexical Expressions // Mind. 1954. Vol. 63. P. 359-379;

277. Barnard A. (ed.) Hunter-gatherers in history, archaeology and anthropology. Oxford e.a.: Berg, 2004;

278. Barnard A. Contemporary Hunter-Gatherers: Current Theoretical Issues in Ecology and Social Organization//Annual Review of Anthropology. 1983. Vol. 12. P. 193-214;

279. Barnard A. Hunter-gatherers in history, archaeology and anthropology: Introductory Essay // Barnard A. (ed.) Hunter-gatherers in history, archaeology and anthropology. Oxford e.a.: Berg, 2004. P. 114;

280. Barnard A. Hunting-and-Gathering Society: an Eighteenth-Century Scottish Invention // Barnard A. (ed.) Hunter-gatherers in histoiy, archaeology and anthropology. Oxford e.a.: Berg, 2004. P. 31-43;

281. Barnett L.K. The Ignoble Savage: American Literary Racism, 1790-1890. Westport; London: Greenwood Press, 1975;

282. Barsh R.L. The United Nations and the Protection of Minorities // Nordic Journal of International Law.1989. Vol. 58, No. 2. P. 188-197; Barsh R L. Indigenous Peoples in the 1990s: From Object to Subject of International Law? // Harvard

283. Human Rights Journal. 1994. Vol.7. P. 33-86; Barth F. (ed,) Ethnic Groups and Boundaries. Oslo: Bergen etc.: Allen & Unwin, 1969; Bender B. Gatherer-Hunter to Farmer: A Social Perspective // World Archaeology. 1978. Vol. 10, No. 2. P. 204-222;

284. Bird-David N. Sociality and Immediacy: Or, Past and Present Conversations on Bands // Man. 1994.

285. Comtassel J. J., Primeau T.H. Indigenous "Sovereignty" and International Law: Revised Strategies for

286. Pursuing "Self-Determination" // Human Rights Quarterly. 1995. Vol. 17, No. 2. P. 343-365; Dahl J. Greenland: Political Structure of Self-Government // Arctic Anthropology. 1986, Vol.23. P. 315-321.;

287. Deleuze G., Guattari F. Capitalisme et schizophrénie: L'Anti-Oedipe. P., 1972;

288. Denbow J. Prehistoric herders and foragers of the Kalahari: The evidence for 1500 years of interaction

289. Past and Present in Hunter-Gatherer Studies. Orlando, FL: Academic Press, 1984. P. 175-193; Denbow J. A new look at the later prehistory of the Kalahari // Journal of African History. 1986. Vol. 27. P. 3-28;

290. Devine R.S. Alien invasion: America's battle with non-native animals and plants. Washington, D.C.: National Geographic Society, 1998;

291. Dinstein Y. Collective Human Rights of Peoples and Minorities // International and Comparative Law Quarterly. 1976. Vol. 25. P. 102-120;

292. Dozier E.P. The Concepts of "Primitive" and "Native" in Anthropology // Yearbook of Anthropology. 1955. P. 187-202;

293. Ember C.R. Myths about Hunter-Gatherers // Ethnology. 1978. Vol. 17, No. 4. P. 439^148;

294. Encyclopedia of Anthropology / ed. by David E. Hunter, Phillip Whitten. N.Y. etc.: Harper and Row, 1976;

295. Fabian J. Time and the Other. How Anthropology Makes Its Object. N.Y.: Columbia University Press, 1983;

296. Fishman K.D. Behind the one-way mirror: psychotherapy and children. New York: Bantam Books, 1995;

297. Foucault M. L'Archéologie du Savoir. Paris: Gallimard, 1969;

298. Foucault M. The Order of Things. N.Y.: Vintage, 1970;

299. Geertz C. The Interpretation of Cultures. New York: Basic Books, 1973;

300. Gellner E. The Soviet and the Savage with comments and replies. // Current Anthropology. 1975. Vol. 16, No.4. P. 595-617;

301. Ghillfany F.W. Europäische Chronik von 1492 bis Ende April 1865. Leipzig, 1865 (facsimile reprint of the 1st ed. by Adamant Media Corporation. Boston, 2001). Bd. 1.;

302. Ghurye G.S. The Scheduled Tribes. Bombay, 1959;

303. Goffman E. Encounters. Two Studies in the Sociology of Interaction. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1961;

304. Goffman E. Relations in Public. N.Y. etc.: Harper Colophon Books, 1972;

305. Gordon R.J. The !Kung in the Kalahari exchange: An Ethnohistorical perspective // Past and Present in Hunter-Gatherer Studies. Orlando, FL: Academic Press, 1984. P. 195-224;

306. Griffith C.T., Yerbury J.C., Weafer L.F. Canadian Natives: Victims of Socio-Structural Deprivation? // Human Organization. 1978. Vol. 46, № 3. P. 277-282;

307. Griffith F. Arctic Third World: Indigenous People and Resource Development // Arctic Energy Resources / ed. L. Rey. Amsterdam etc., 1983. P. 349-355;

308. GuhaR. Dominance without Hegemony and Its Historiography // Subaltern Studies, Vol.6 / ed. R. Guha. New Delhi: Oxford University Press, 1989. P. 210-309;

309. Halperin S. In the mirror of the Third World: capitalist development in modern Europe. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1997;

310. Hannum H. Autonomy, Sovereignty, and Self-Determination. The Accomodation of Conflicting Rights. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1990 (2nd printing, 1992);

311. Hartney M. Some Confusions Concerning Collective Rights // Kymlicka W. (ed.) The Rights of Minority Cultures. Oxford: Oxford University Press, 1995. P. 202-227;

312. Hatfield-Lyon J. Individual human rights versus minority group rights. Toronto; Leningrad, 1991;

313. Hayes C.B. The Historical Evolution of Modern Nationalism. N.Y., 1931;

314. Headland Th.N.; Blood, D.E. (ed.) What place for hunter-gatherers in millenium three? Dallas, Texas : SIL International, 2002;

315. Heckmann F. Towards the Development of a Typology of Minorities // Minorities: Community and Identity. Berlin etc., 1983. P. 9-23;

316. Helmreich S. How scientists think; about 'natives', for example. A problem of taxonomy among biologists of alien species in Hawaii // Journal of the Royal Anthropological Institute (New Series). 2005. Vol. 11, P. 107-128;

317. Helmreich S. Alien Ocean. Anthropological Voyages in Microbial Seas. Berkeley: University of California Press, 2009;

318. Herskovits M. Economic Anthropology. N.Y.: A. Knopf, 1952;

319. Hirsch F. The Soviet Union as a Work-in-Progress: Ethnographers and the Category of Nationality in the 1926, 1937, and 1939 Censuses // Slavic Review. 1997. Vol. 56, No. 2. P. 251-278;

320. Hirsch F. Empire of Nations: Colonial Technologies and the Making of the Soviet Union: Ph.D. Diss. Princeton University, 1998;

321. Hunn E.S., Williams N.M. . (eds.) Resource Managers: North American and Australian Hunter-Gatherers. Boulder, Col: Westview Press, 1982;

322. Janovsky O. The Jews and Minority Rights. N.Y., 1933;

323. Kelly R.L. The foraging spectrum: diversity in hunter-gatherer lifeways. Washington; London: Smithsonian Inst. Press, 1995;

324. Kent S. The Current Forager Controversy: Real versus Ideal Views of Hunter-Gatherers // Man, New Series. 1992. Vol. 27, No. 1. P. 45-70;

325. Kent S. Sharing in an Egalitarian Kalahari Community // Man, New Series. 1993. Vol.28, No. 3. P. 479-514;

326. Kent S. (ed.) Cultural diversity among twentieth-century foragers: an African perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1996;

327. Kingsbury B. 'Indigenous Peoples' in International Law: A Constructivist Approach to the Asian Controversy // American Journal of International Law. 1998. Vol. 92. P. 414-57;

328. Knight N. Constructing the Science of Nationality: Ethnography in Mid-Nineteenth Century Russia: Ph.D. Diss. N.Y.: Columbia University, 1994;

329. Kohn H. The Idea of Nationalism. A Study of Its Origin and Background. N.Y., 1944;

330. Kottak C.Ph. Mirror for humanity: a concise introduction to cultural anthropology. 2nd ed. Boston, Mass.: McGraw Hill, 1998;

331. Macartney C.A. National States and National Minorities. L.: Oxford University Press, 1934;

332. Magnet J. Constitutional Law of Canada. Vol.1-2. Toronto, 1985;

333. MairL.P. The Protection of Minorities. L., 1928 (2nd ed. L.: Heineman, 1980);

334. Making Threats. Biofears and Environmental Anxieties / eds. B. Hartmann, В. Subramaniam, Ch. Zerner. N.Y.: Rowman & Littlefield Publishers, 2005;

335. Marcus C.C. House as a mirror of self: exploring the deeper meaning of home. Berkeley, Calif.: Con-ari Press, 1995;

336. Martin T. The Affirmative Action Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca; London: Cornell UP, 2001;

337. Martinez Cobo J.R. Study of the Problem of Discrimination Against Indigenous Populations. Geneva: United Nations, 1986 (Doc. E/CN.4/Sub.2/1986/7);

338. Martinez Cobo J.R. Tentative Proposals Concerning the Definition of Indigenous Populations. Geneva: United Nations, 1983 (Doc. E/CN.4/Sub.2/L.566);

339. Mead M. Discussion of Anthropology as a Field of Study // Tax S. (ed.) An Appraisal of Anthropology Today. Chicago: University of Chicago Press, 1953. P. 342-356;

340. Mirror of modernity: invented traditions of modern Japan. Berkeley: University of California Press, 1998;

341. Moine N. Le pouvoir bolchevique face au petit peuple urbain: Thèse doctorale. Université Lumière-Lyon II, 2000;

342. Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale // Cahiers du Monde Russe. 1998. Vol. 38. № 7. P. 587-600;

343. Morgan H. Ancient Society. N.Y.: Kerr, 1964 (reprint of 1877 edition);

344. Narroll R. Ethnie Unit Classification II Current Anthropology. 1964. Vol. 5, No. 4. P. 283-291 ;

345. NickelJ.W. Group Agency and Group Rights // Ethnicity and Group Rights / eds. I. Shapiro and W. Kymlicka.N.Y.; L.: New York University Press, 1996. P. 235-256;

346. Nowak M. UNO-Pakt über bürgerliche und politische Rechte und Fakultativprotokoll. CCPR-Kommentar, Artikel 27. Kehl; Straßburg; Arlington: N.P. Engel Verlag, 1989;

347. Okamura J. Y. Situational Ethnicity II Ethnic and Racial Studies. 1981. Vol. 4, No. 4. P. 452-465;

348. OssipovA. Some Doubts about 'Ethnocultural Justice' // Can Liberal Pluralism Be Exported? Western Political Theory and Ethnic Relations in Eastern Europe / eds. W. Kymlicka and M. Opalski. Oxford; New York: Oxford University Press, 2001. P. 171-185;

349. Panter-Brick C., Layton R.H., Rowley-Conwy P. (eds.) Hunter-gatherers: an interdisciplinary perspective. Cambridge e.a.: Cambridge Univ. Press, 2001;

350. Panter-Brick C„ Layton R.H., Rowley-Conwy P. Lines of Enquiry // Panter-Brick C., Layton R.H., Rowley-Conwy P. (eds.) Hunter-gatherers: an interdisciplinary perspective. Cambridge e.a.: Cambridge Univ. Press, 2001. P. 2-11 ;

351. ParkR. On Social Control and Collective Behavior. Selected Papers. N.Y., 1962;

352. Parker J. Problems in Defining Minorities // Minority and Group Rights: Towards the New Millennium/eds. BowringB., Fottrell D. The Hague: Kluwer Law International, 1999. P. 223-273;

353. Pearce R.H. The Savages of America: A Study of the Indian and the Idea of Civilization. Baltimore, Maryland: The Johns Hopkins Press, 1953 (rev. ed. 1988);

354. Petersen W. The Politics of Population. N.Y.: Anchor, 1965;

355. Pimentel D. (ed.) Biological invasions: economic and environmental costs of alien plant, animal, and microbe species. Boca Raton, Fla.: CRC Press, 2002;

356. Pluciennik M. The Meaning of'Hunter-Gatherers' and Modes of Subsistence: a Comparative Historical Perspective // Barnard A. (ed.) Hunter-gatherers in history, archaeology and anthropology. Oxford e.a.: Berg, 2004. P. 17-29;

357. Pogge T. W. Group Rights and Ethnicity // Ethnicity and Group Rights / eds. I. Shapiro and W. Kymlicka. N.Y.; L.: New York University Press, 1996. P. 187-221;

358. Ritvo H. The Platypus and the Mermaid and Other Figments of the Classifying Imagination. Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1997;

359. Roth P.A. Meaning and Method in the Social Sciences. A Case for Methodological Pluralism. Ithaca: Cornell University Press, 1987;

360. Sadr K. Kalahari Archaeology and the Bushman Debate // Current Anthropology. 1997. Vol. 38, No. l.P. 104-112;

361. Sagan C. The Cosmic Connection. N.Y.: Anchor Books, 1973;

362. Said E.W. Orientalism. New York: Vintage Books, 1979;

363. Say A. Stranger in the mirror. Boston: Houghton Mifflin Co., 1995;

364. Schermerhorn R.A. Comparative Ethnic Relations. N.Y.: Random, 1970;

365. Schrire C. An enquiry into the evolutionary status and apparent identity of San hunter-gatherers // Human Ecology. 1980. Vol.8. P. 9-32;

366. Schrire C. (ed.) Past and Present in Hunter-Gatherer Studies. Orlando, FL: Academic Press, 1984;

367. Schwab G. The mirror and the killer-queen: otherness in literary language. Bloomington, Ind.: Indiana University Press, 1996;

368. Schweitzer P. (ed.) Hunters and gatherers in the modern world: conflict, resistance, and self-determination. N.Y. e.a.: Berghan Books, 2000;

369. Shapiro I., Kymlicka W. (eds.) Ethnicity and Group Rights. N.Y.; L.: New York University Press, 1997;

370. Shils E. Primordial, Personal, Sacred, and Civil Ties // British Journal of Sociology. 1957. № 8. P. 130-145.;

371. Shiva V., Shiva M. India's Human Guinea Pigs // Science and Culture. L., 1991. Vol. 2, Pt. 1. No. 10. P. 59-60;

372. Shott M.J. On Recent Trends in the Anthropology of Foragers: Kalahari Revisionism and Its Archaeological Implications // Man, New Series. 1992. Vol. 27, No. 4. P. 843-871;

373. Simonsen M.B. Norwegian Cultural Policy. Oslo: Royal Norwegian Ministry of Church and Cultural Affairs, 1990;

374. Skuttriabb-Kangas Т., Bucak S. How the Kurds are Deprived of Linguistic Human Rights // T. Skuttnabb-Kangas, R. Phillipson (eds.). Linguistic Human Rights. Overcoming Linguistic Discrimination. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 1995. P. 347-370;

375. Slezkine Ya. Arctic Mirrors: Russia and the Small Peoples of the North. Ithaca and London: Cornell University Press, 1994;

376. Smith M.G. Some problems with a minority concepts and a solution // Ethnic and Racial Studies. 1987. Vol. 10, No. 4. P. 341-362;

377. Smith A. The Ethnic Origin of Nations. Oxford, 1987;

378. Sohn L.B. The Concept of Autonomy in International Law and the Practice of the UN // Israel Law Review. 1980. Vol. 15. P. 180-190;

379. Sohn L.B. The Rights of Minorities // The International Bill of Rights: The Covenant on Civil and Political Rights/ed. L. Henkin. N.Y., 1981. P. 270-289;

380. Sokolovski S., Tishkov V. Ethnicity // Encyclopedia for Social and Cultural Anthropology / eds. A. Barnard and J. Spencer. L.: Routledge, 1996. P. 190-193;

381. Spurr D. The Rhetoric of Empire. Colonial Discourse in Journalism, Travel Writing, and Imperial Administration. Durham; London: Duke University Press, 1993;

382. Staples, G.W., Cowie R.H. (eds.) Hawai'i's invasive species. Honolulu: Mutual Publishing; Bishop Museum Press, 2001;

383. Stone J. International Guarantees of Minority Rights. Procedure of the Council of the League of Nations in Theory and Practice. L., 1932;

384. Thompson R.H. Ethnic Minorities and the Case for Collective Rights // American Anthropologist. 1997. Vol. 99, No. 4. P.786-798;

385. Thornberry P. Indigenous Peoples and Human Rights. Manchester: Manchester Univ. Press, 2002;

386. Tomes N. The Making of a Germ Panic, Then and Now // American Journal of Public Health. 2000. Vol. 90, No. 2. P. 191-199;

387. Truhart H.v. Völkerbund und Minderheitenpetitionen. Wien; Leipzig, 1931;

388. Tylor E. Anthropology. N.Y.: Appleton, 1909 (первое издание 1881 г.);

389. Van Amersfort H. "Minority" As a Sociological Concept // Ethnic and Racial Studies. 1978. Vol. 1., No. 2. P. 218-234;

390. Vermeulen H, Govers C. {eds.) The Anthropology of Ethnicity. Beyond 'Ethnic Groups and Boundaries'. Amsterdam: Het Spinhuis, 1994;

391. Waldron J. Superseding Historic Injustice // Ethics. 1992. Vol. 103, No. I. P. 4-28; WaldronJ. Redressing Historic Injustice // Univ. of Toronto Law Journal. 2002. Vol. 52. P. 135-160;

392. Waldron J. Indigeneity? First Peoples and Last Occupancy // New Zealand Journal of Public Law. 2003. Vol. l.P. 55-88;

393. Waldron J. The Supersession Thesis: The Process and Legacy of Settlement // Israeli Settlements and Related Cases. Minerva Center for Human Rights, Tel Aviv University. June 1-2, 2003;

394. Waldron J. Who was here first? Two essays on indigeneity and settlement // September 4, 2003 (http://www2.law.colurnbia.edu/facultv franke/Thursdav%20Lunch/Waldron. facultylunch.indigeneity.pdf);

395. Washborn W.E. The Moral and Legal Justifications for Dispossessing the Indians // Smith J.M. (ed.) Seventeenth-Century America: Essays in Colonial History. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1959. P. 15-32;

396. Wellman C.H. Liberalism, communitarianism, and group rights // Law and Philosophy. 1999. Vol. 18. P.13—40;

397. White H. 'Figuring the Nature of the Times Deceased': Literary Theory and Historical Writing.// The Future of Literary Theory /ed. R. Cohen. New York: Routledge, 1989. P. 19-43;

398. White H. Metahistory. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1973;

399. White H. Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism. Baltimore; London: The John Hopkins University Press, 1985;

400. White H. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1987;

401. Wilmsen E.N. The Land Filled with Flies: A Political Economy Of the Kalahari. Chicago: University of Chicago Press, 1989;

402. Wilmsen E.N. On the Search for (Truth) and Authority: A Reply to Lee and Guenther // Current Anthropology. 1993. Vol. 34, No. 5. P. 715-721;

403. World Directory of Minorities. Harlow (Essex): Longman, 1989;

404. World Guide of Ethnic Minorities and Indigenous Peoples / ed. R. Stavenhagen. UN University and El Colegio de Mexico, 1988.