автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.13
диссертация на тему: Антропология Н. Бердяева и Л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Антропология Н. Бердяева и Л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции"



/ихлл^з

с/

На правах рукописи

Черных Сергей Сергеевич

АНТРОПОЛОГИЯ Н.БЕРДЯЕВА И Л.ШЕСТОВА: ОПЫТ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ

Специальность 09.00.13 - Религиоведение, философская антропология, философия культуры.

■0

АВТОРЕФЕРАТ

Диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Ростов-на-Дону 2007

003054056

Диссертация выполнена в отделе гуманитарных и социальных наук Федерального государственного научного учреждения «Северо-Кавказский научный центр высшей школы»

Научный руководитель

Доктор философских наук, профессор Николаева Людмила Сергеевна

Официальные оппоненты

Доктор философских наук, профессор Буйло Борис Иванович

Доктор философских наук, профессор Данцев Андрей Андреевич

Ведущая организация

Ростовский Государственный Экономический Университет (РИНХ)

Защита состоится 14 февраля 2007 года в 15 часов на заседании Диссертационного совета Д.212.208.13 по философским наукам в Южном федеральном университете по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, конферент-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной Научной библиотеке Южного федерального университета по адресу: 344006, г. Ростова-на-Дону, ул. Пушкинская,148.

Автореферат разослан «/ о » января 2007

г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

М.М.Шульман

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Одним из наиболее ценных результатов социальных реформ в российском обществе стало освобождение от идеологических ограничений в выборе тематики и методологических подходов в исследовательской деятельности по общественным наукам и, в частности, по философии. Если в советский период изучение творчества практически всех немарксистских мыслителей осуществлялось в обязательном критическом контексте, и при этом их вклад в развитие философской мысли оценивался исключительно с марксистских позиций, то в настоящее время появилась возможность объективного и методологически непредвзятого анализа. Это особенно важно в отношении философско-антропологических концепций русских мыслителей XX века, подлинное значение которых в прошлом замалчивалось, основные идеи неизбежно искажались в результате идеологизированной критической подачи, а сами тексты произведений были малодоступны широкому кругу читателей.

Именно этим обстоятельством, в конечном счете, определяется наблюдаемый в последние десятилетия всплеск исследовательского интереса к их наследию. Обращение к изучению философско-антропологических идей, сформировавшихся на отечественной социокультурной почве, отразивших специфику русской мысли и определенного типа .духовности, содержащих определенные ответы на интеллектуальные вызовы западной философии и попытки решения проблем, поставленных эпохой, обладает острой социальной актуальностью в период кризиса культурной идентичности российского общества, поиска отечественной интеллигенцией своего места в мировом интеллектуальном пространстве.

Вышесказанное в полной мере относится к теме настоящего диссертационного исследования. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова мы сталкиваемся с порожденной отечественной культурой и ментальностью версией антропологического поворота в философии, ставшего магистральным направлением мировой философской мысли в XX веке. Однако специфика этой версии обусловлена значительным влиянием нравственных исканий великой русской литературы и общего контекста русского религиозного ренессанса, а также назревшей потребностью стремительно развивавшейся русской философии осознать и реализовать свою идейную самобытность по отношению к западной философской традиции. Концептуальная мысль Н.Бердяева и Л.Шестова таит в себе глубокое философско-антропологическое содержание, которое в полной мере может быть востребовано современностью.

Марксистский период истории отечественной философии вынес за скобки эту потребность, «явочным порядком» включив антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова в русло западноевропейской мысли и лишив ее возможности иметь свой голос. В настоящее время перед российской философией стоит задача восстановления разрушенной философской традиции, чем также определяется актуальность обращения к исследованию наследия Н.Бердяева и Л.Шестова.

В то же время существует целый ряд внутритеоретических факторов, обусловливающих научную актуальность данной темы. Прежде всего это продолжающееся в настоящее время и не нашедшее завершение осмысление теоретических концептов персоналистической антропологии, обладающих непреходящей эвристической ценностью и культурной значимостью. В первую очередь это касается персоналистической антропологии, составляющей смысловой нерв экзистенциализма. Во-вторых, это необходимость нового уровня реконструкции антропологических концепций отечественных и западных экзистенциалистов, связанная с тем, что в последние десять-пятнадцать лет был впервые осуществлен перевод на русский язык философской классики зрелого экзистенциализма и персонализма, - работ М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра, Г.Марселя, Э.Мунье, Ж.Лакруа и др., были найдены и введены в научный оборот русские эквиваленты базовых понятий экзистенциальной философии, и в целом их осмысление перешло в качественно новую стадию

Степень научной разработанности темы исследования. Экзистенциализм в целом, его основные концепты, испытываемые и оказанные им влияния, как и различные его направления, получили достаточно широкое исследование в зарубежной и отечественной научной и комментаторской литературе. Это, прежде всего, обусловлено значительностью положения, которое экзистенциализм занимает в мировой мысли и культуре. Исследование философского творчества Н.Бердяева и Л.Шестова началось еще современными им отечественными мыслителями и историками философии, находящимися в эмиграции - Н.Н.Алексеевым, В.В.Зеньковским, Б.П.Вышеславцевым, С.А.Левицким, Н.О.Лосским, Н.П.Полтарацким, Ф.А.Степуном, Г.П.Федотовым, Б.В.Яковенко и др. После замалчивания и идеологически тенденциозной подачи в советский период с перестройкой началась новая волна научного интереса к творчеству Н.Бердяева и Л.Шестова, и отечественными исследователями был представлен ряд работ, в которых творческое наследие этих мыслителей подвергается подробному, объективному, лишенному идеологических ограничений и тенденциозности анализу.

Речь идет как о специальных, так и об общих исследованиях; в последних творчество Н.Бердяева и Л.Шестова рассматривается как элемент более широкого контекста идей и влияний, как одно из звеньев мировой философской традиции. В данной связи необходимо назвать таких авторов, как П.П.Гайденко, И.И.Евлампиев, Н.П.Ильин, В.Н.Калюжный, В.Л.Курабцев, А.Маколкин, Б.В.Марков, Л.М.Морева, В.И.Мильдон, В.Б.Окороков, В.Н.Порус, В.В.Сербиненко, Б.И.Буйло, Г.Л.Тульчинский и др. Также интерес к творчеству русских экзистенциалистов проявили известные западные мыслители А.Камю, Ж.Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг, П.Тиллих и др.

Помимо исследовательских работ непосредственно посвященных Н.Бердяеву и Л.Шестову, существует значительный материал по творчеству экзистенциалистов в целом, среди которых работы Н.Аббаньяно,

О.Ф.Больнова, Ю.М. Бохенского, Ф.Коплстона, Ж.Лакруа и др. Особый интерес в этом смысле представляют работы С.С.Хоружего, в творчестве которого отчетливо концентрируется антропологическая проблематика, характерная для всего европейского философского дискурса.

В.В.Зеньковский в своей работе «История русской философии» подчеркивает (нео) романтизм бердяевского мировоззрения, его утопизм, проявившийся в построении особой творческой этики, противоречивость его системы (амальгама христианских идей и внехристианских начал). Он сожалеет, что на Западе Н.Бердяева принимают за выразителя православного мировоззрения. Антропоцентризм Н.Бердяева, он квалифицирует, как антрополатрию. Л.Шестов напротив оценивается В.Зеньковским, очень позитивно как наиболее теоцентричный мыслитель, остро чувствующий «неправду» рационализма, близкий к православию.

Современный исследователь Н.П.Ильин считает, что В.В.Зеньковский навязывает искусственные схемы прочтения русской религиозной философии, и, прежде всего это касается Л.Шестова; по его мнению «Бог Льва Шестова — это только «Бог Авраама, Исаака и Иакова», а не Бог Евангелия. Религиозно-философское мышление Шестова насквозь ветхозаветно, по мнению Ильина, «это просто режет глаза». На наш взгляд можно вполне согласиться с замечаниями Н.П.Ильина о том, что вряд ли правомерно причислять Л.Шестова к числу православных философов. Возвращаясь снова к современным исследованиям, необходимо упомянуть В.Л.Курабцева и Б.В.Маркова, которые также подвергают сомнению христианские позиции Л.Шестова, подчеркивают ветхозаветный дух его философии, ее явную связь с иудейскими представлениями о Боге. Так, например Б.В.Марков считает, что Шестов «впал в своеобразный религиозный фундаментализм древнееврейского вида».

В работах П.П.Гайденко оба философа предстают как продолжатели «линии свободы», начатой немецкой классической философией; анализируется концептуальное влияние, оказанное на них датским мыслителем СЛСьеркегором. П.П.Гайденко указывает на гностический характер бердяевской метафизики, проявившийся как отрицание мира (иллюзии, порождения объективации), свобода, замечает автор, предстает по сути дела как произвол и переходит в метафизический анархизм. При этом, несмотря на свою религиозность Н.Бердяев, сближается ею с французским экзистенциализмом, прежде всего с Ж.-П.Сартром, в отношении критики объективности, в трактовке понимания обоими мыслителями свободы; обосновывается «антиплатонизм» Н.Бердяева, его близость к философии жизни. П.П.Гайденко также полагает, что один из основных моментов отличия Н.Бердяева от западных экзистенциалистов является вера русского мыслителя в величие человека, сближающая его с философами эпохи возрождения. Значительное число исследователей (Б.В.Яковенко, В.В.Зеньковский, и др.) также подчеркивали моменты «человекобожества», господствующие в бердяевской антропологии.

Сходной позиции придерживается современный исследователь В.В.Сербиненко, по мнению которого обоих мыслителей также роднит радикальный «антиплатонизм». Сербиненко подробно рассматривает влияние германского мистика Я.Беме на миросозерцание Н.Бердяева, который, по его мнению, так же как и М.Хайдеггер, нацелен на «преодоление» платоновско-аристотелевского опыта европейской метафизики. Так, например, исследователь отмечает, что Н.Бердяев обнаруживает у досократиков подлинную философичность, находя нечто тождественное в интуициях Беме и Гераклита. Здесь уместно вспомнить работы Г.В.Драча, в которых подробно представлена антропология досократиков.

В работах И.И.Евлампиева анализируется влияние на антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова идей и образов Ф.Достоевского, подробно рассматривается их полемика с Вл. Соловьевым, в которой философия «всеединства» подверглась резкой критике, прежде всего с персоналистических позиций. И.И.Евлампиев полагает, что в творчестве обоих рассматриваемых мыслителей отчетливо проявился антропологический поворот, в целом характерный для многих философских течений XX века. Значительное число современных исследователей -

B.В.Сербиненко, В.П.Кузьменко, Л.М.Морева, В.Н.Порус и др. - также изучали творчество Н.Бердяева и Л.Шестова на предмет соотношения с системой «всеединства» Вл. Соловьева. Так, например современный исследователь В.Н.Порус подчеркивает, что для Л.Шестова и Н.Бердяева соловьевское учение о разумной свободе экзистенциально неприемлемо. Н.В.Калюжный, подробно исследовавший персонализм Н.Бердяева, отмечает его сознательный субъективизм, он также подробно рассматривает употребление понятия личности в бердяевском дискурсе. Своеобразие шестовского персонализма также было отмечено целым рядом исследователей, среди которых В.Л.Курабцев, И.И.Евлампиев и др.

В своих работах И.И.Евлампиев подробно анализирует влияние на Н.Бердяева неклассической концепции процессуальности и, в частности, философии А.Бергсона. По мнению И.И.Евлампиева, бердяевская метафизика имеет мало общего с канонической христианской традицией, и его постоянные апеляции к христианскому Откровению выглядят малообоснованными, что свидетельствует о наличии внутренних противоречий в его философии (которые до конца признавал и сам мыслитель). И.И.Евлампиев очень верно, на наш взгляд, выявил превалирование в бердяевской философии пантеистической тенденции, свойственной вообще, по мнению П.П.Гайденко, «философии процесса» от Ф.Ницше до постмодернистов, тогда как в работе И.В.Евланниковой отмечаются также синкретическое влияние на Н.Бердяева представлений, восходящих к зороастрийскому дуализму, гностицизму и манихейству.

C.А.Левицкий, рассматривая Христологию Н.Бердяева, также подмечает здесь некоторое влияние гностика Маркиона, противопоставлявшего светлый образ Бога-Сына - темному образу Бога - Отца). С другой стороны, целый

ряд исследователей - В.В.Зеньковский, Р.А.Гальцева, в том числе и сам И.И.Евлампиев, - констатируют также явное присутствие в философии Н.Бердяева представлений о Боге, соответствующих традиционной христианской теологии.

Целый ряд исследователей, включая В.В.Зеньковского, С.А.Левицкого, Н.П.Полтарацкий и др. упрекают Н.Бердяева в обожествлении свободы. Так, например, Н.П.Полтарацкий классифицировал философию Н.Бердяева как «эсхатологический анархизм и романтический нигилизм». С ними во многом солидаризуется Н.О.Лосский, который дает подробный анализ понятию Ничто в бердяевской философии. Б.П.Вышеславцев, в отличие от П.П.Гайденко, видит заслугу Н.Бердяева в том, что тот сумел наиболее полно раскрыть негативный полюс измерения свободы и представить его в качестве произвола. Немецкий философ-теолог П.Тиллих считает заслугой Н.Бердяева то что ему удалось разработать своеобразную онтологию небытия, «следуя за Дионисием и Беме». Г.П.Федотов также указал на метафизический анархизм философии Л.Шестова, вытекающий из его трактовки Бога как являющегося по своей сути «иррациональным произволом», волей, не считающейся с человеческим разумом. При этом Федотов высказывает сомнение по поводу ветхозаветного теоцентризма Л.Шестова: по его мнению, «Бог Шестова мало напоминает Бога Израилева», скорее он похож на «Вицлипуцли мексиканского пантеона».

Значительный интерес к творчеству Н.Бердяева проявили его западные современники, прежде всего французские персоналисты (Ж. Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг и др.), группировавшиеся вокруг журнала «Esprit». Так, например, Ж.Лакруа считает бердяевскую концепцию личности важным и ценным для развития персонализма; рассуждая о бердяевской философии, он обходит стороной ряд моментов явной христианской неортодоксальности положений русского мыслителя. Именно тема личности при непосредственном влиянии Н.Бердяева стала центральной в творчестве лидера французских персоналистов Э.Мунье, который отмечал «тесное соединение мистики и политики, обостренное чувство свободы» в трудах своего русского коллеги.

Атеистическая критика философских воззрений Л.Шестова была дана в эссе А.Камю «Миф о Сизифе». Французский мыслитель считал, что последовательный экзистенциализм не допускает идеи Бога, которая противоречит, по его мнению, абсурдности человеческого существования. Позиция Л.Шестова отвергается А.Камю как непоследовательная, поскольку в экзистенциальном опыте, как он полагает, присущее человеческому разуму страстное стремление к ясности наталкивается на абсурдность бытия как предельную реальность познания. По мнению французского мыслителя, абсурдность сама по себе ничего не говорит о Боге, на которого Л.Шестов постоянно ссылается. Для Л.Шестова же наоборот, абсурдность имеет положительный знак и является неотъемлемой характеристикой Бога, который таким образом предстает как полнота возможностей, превышающая рациональное понимание.

Методологические особенности антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, эклектизм, нетрадиционное прочтение философской классики, интерес к моральным проблемам позволили целому ряду современных исследователей сблизить обоих мыслителей с постмодернизмом. Отмечая постоянное присутствие у Л.Шестова философского скепсиса, В.Л.Курабцев констатирует некоторое сходство идей Л.Шестова и Ж.Деррида, а также французского постмодернизма в целом (антилогоцентризм, антирациоцентризм, антифутуроцентризм). С Курабцевым во многом солидаризуется Б.В.Марков, который расценивает русского философа как одного из основателей постмодернизма. Сходного мнения в отношении Н.Бердяева придерживается И.В.Евланникова, она рассматривает его как одного из предтеч постмодернизма, поскольку в его философии индивидуальная свобода предельно абсолютизируется, получая статус высшей ценности.

Таким образом, в настоящее время антропология Н.Бердяева и Л.Шестова интенсивно исследуется и комментируется, подвергаясь критическому разбору. Тем не менее, нам представляется, что необходимо специальное исследование основных влияний и тенденций, связанных с антропологическими концепциями Н.Бердяева и Л.Шестова, нацеленное, прежде всего на раскрытие их идейной взаимосвязи и обоснование их включения в единое философское направление. Нам представляется интересным проанализировать антропологические воззрения обоих мыслителей, сквозь призму их онтологической и гносеологической проблематики.

Объектом данного диссертационного исследования выступают антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова.

Предмет исследования составляют основные тенденции концептуального развития антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова в сравнительном анализе с западными версиями персонализма и экзистенциализма.

Цель исследования заключается в осуществлении реконструкции и сравнительного анализа антропологических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.

Указанная цель конкретизируется в последовательности промежуточных исследовательских задач:

-выявить основные характеристики концепций Н.Бердяева и Л.Шестова, как специфической версии «антропологического поворота» в философии XX века от гносеологических ориентиров к экзистенциально-антропологическим, с учетом русской религиозно-философской почвы, для которой фундаментальное значение имеет система «всеединства» В.Соловьева.

-вскрыть и проанализировать общие персоналистические тенденции в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова;

-осуществить сравнительный анализ и прояснить специфику понимания обоими мыслителями онтологических реалий Бога и Ничто;

-исследовать концептуальное место в антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова особых онтологических индикаторов (экзистенциалов);

-проанализировать трактовку Н.Бердяевым и Л.Шестовым философских оснований этики и экзистенциального выбора;

-раскрыть типологические особенности персоналистической метафизики Н.Бердяева и Л.Шестова, трактовки отношений человека и Бога в контексте традиционной метафизической проблематики.

Теоретико-методологическую основу исследования составляют труды как самих рассматриваемых мыслителей, а также их западных коллег, разрабатывавших и комментировавших вводимые ими концепты, видных исследователей экзистенциализма, таких как О.Ф.Больнов, П.П.Гайденко, Ф.Коплстон, П.Тиллих, М.Бубер и др.

В качестве базового метода, использованного в диссертации, необходимо указать метод историко-философской реконструкции, дающий возможность достижения заявленной цели исследования и рассмотреть антропологическое учения Н.Бердяева и Л.Шестова как концептуальную целостность.

Кроме того, для решения конкретных промежуточных задач нами были использованы и другие методы, такие как:

герменевтический анализ текстов, позволяющий вскрыть их общий смысловой контекст;

метод сравнительного анализа, применяемый нами для выявления черт сходства и отличия как между антропологией Н.Бердяева и Л.Шестова, другими направлениями русской философии, так и между русским и западным персонализмом, а также для сопоставления особенностей творчества Н.Бердяева и Л.Шестова;

метод типологизации, дающий возможность классифицировать те или иные концепты антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова посредством отнесения их к определенным типам философских учений;

генеалогический метод (использован нами фрагментарно), направленный на изучение влияния индивидуально-психологических факторов и особенностей формирования личности на философское творчество.

Полученные нами в ходе исследования результаты содержат следующие элементы научной новизны:

-показано, что критика гносеологизма и рационализма европейской классической философии в трудах Н.Бердяева и Л.Шестова находится в русле общего «антропологического поворота» от когито к экзистенции (при этом она сопровождается критикой философии «всеединства» В.Соловьева, по их мнению, неспособной преодолеть власть «отвлеченных начал»), при этом для Л.Шестова характерны иррационалистические и антилогоцентрические акценты, тогда как у Н.Бердяева преобладает тенденция к синтезу рационального и мистико-эмотивного начал;

-выяснено, что общая персоналистнческая направленность философии Н.Бердяева и Л.Шестова связана с повышенным вниманием к экзистенциальной драме живой личности, противопоставляемой трансцендентальному субъекту, при этом персонализм Н.Бердяева проявляется в признании онтологического приоритета личности в эманации, а персонализм Л.Шестова - в трактовке личности сквозь призму религиозного опыта единения с Богом;

-обосновано, что экзистенциалистская специфика антропологии обоих мыслителей проявилась в трактовке наличного человеческого бытия как связанного с Ничто и включенного в онтологическую напряженность между Богом и Ничто; в результате сравнительного анализа выяснено, что понимание Бога в обеих концепциях противоречит принципам христианского креационизма, а понимание Ничто у Н.Бердяева и Л.Шестова полярно противоположно;

-показано, что Н.Бердяев и Л.Шестов находились в русле европейского экзистенциализма в трактовке экзистенциалов как индикаторов онтологического статуса антропологической реальности, однако их трактовка отличается религиозной и персоналистической интепритацией сущности экзистенциалов, рассматриваемых в качестве показателей отношений личности с Богом и Ничто;

-выяснено, что оппозиционная по отношению к рационалистической этике установка обоих философов обусловлена пониманием антропологической реальности, как воплощения онтологического трагизма, превышающего оценочные возможности бинарной этической системы, и признанием надэтической изначальности свободы по отношению к этике;

-установлено, что концепция личности как конкретного единства человека и Бога в философии Н.Бердяева характеризуется присутствием как (Боговоплощение), так и гностических (единство через творческий гнозис) представлений, в то время как в понимании Л.Шестова само понятие личности редуцируется к образу «живого человека» в конкретности его эмоциональных отношений с Богом, паттерном которого является авраамический опыт Ветхого Завета.

Данные элементы научной новизны конкретизированы в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала XX века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту; в значительно большем влиянии религиозно-мистических идей, что проявилось у Л.Шестова в критике логоцентризма как источнике абсолютизации разума и апологии откровения, а у Н.Бердяева — в

и

фактическом противопоставлении рациональному гносеологизму европейской философии надрационапьного гностического синтеза.

2. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова преобладают персоналистические тенденции, связанные с влиянием как идей «философии жизни», ориентирующих на приоритет конкретной живой личности, так и религиозных мотивов. Однако если персонализм Н.Бердяева опирается на синкретический сплав элементов православной и гностической антропологии, и его определяющей чертой выступает идея эроса, то у Л.Шестова присутствует явное влияние иудео-ветхозаветного типа религиозности, и теоцентрический характер его персонализма определяется пониманием личности сквозь призму ее слияния с Богом в живом экзистенциально религиозном опыте.

3. Антропология Н.Бердяева и Л.Шестова характеризуется трактовкой человеческого бытия как фокуса онтологической напряженности между Божественным Абсолютом и Ничто и привязкой существования к реалии Ничто. Понимание Бога в обеих философских конструкциях внеконфессионально, эклектично, во многом противоречит принципам христианского креационизма: эманационизм Н.Бердеява дуапистичен, Ничто вводится им как онтологически первичное начало, практически мыслимое как Абсолют бердяевской системы, исток творения, в котором изначально фундирована индивидуальная творческая свобода, аутентичность и безграничные возможности бытия; для Л.Шестова, напротив, Ничто выступает как носитель неаутентичности и отчуждения, как символ страха перед небытием, Бог же полагается как не ограниченный рациональностью произвол творческого абсурда, парадоксальным образом он выступает гарантом экзистенциальной надежды.

4. Присутствие в философском дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова экзистенциалов как феноменальных констант надиндивидуальной психологии, отражающих онтологический статус антропологической реальности, свидетельствует о принадлежности их философии к парадигме европейского экзистенциализма с его принципом онтологизации психического. Религиозная ориентация обоих мыслителей проявляется в том, что экзистенциалы раскрывают не только конечность человеческого бытия в его осознанном трагизме, его бытийную связь с Ничто, но и экзистенциальную потребность позитивного религиозного опыта. При этом восприятие Н.Бердяевым экзистенциалов отмечено гностико-мистическим влиянием, в результате чего оно отклоняется от их понимания классиками западного экзистенциализма. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, однозначно понимал экзистенциалы, как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к Богу.

5. Комплекс традиционных философско-этических проблем решается представителями русского экзистенциализма с позиций критического преодоления рационалистической этики, приоритета «живого существования» по отношению к рацио, признания неразрешимого конфликта между онтологическим трагизмом, лежащим в основе

человеческой жизни и ограниченностью этического суждения; с позиций мистических представлений о «темной природе» в Боге (Бердяев). Однако эта этическая концепция представляет собой не имморализм ницшеанского типа, а скорее надморализм, порожденный безмерностью индивидуалистических, гуманистических и волюнтаристских притязаний персонализма, а также онтологизацией свободы (в отличие от платонической онтологизации блага).

6. Смысловым центром антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова является концепция конкретного процессуального единства человека и Бога, достигаемого в живом экзистенциальном опыте, базирующимся у Н.Бердяева на синкретическом синтезе христианских представлений о Боговоплощение и гностических идей о творческом процессе Богопознания как становления личности; у Л.Шестова - на трактовке библейского Откровения как опыта слияния «живого человека» во всей полноте его иррациональной воли с Богом как абсолютной волей.

Научно-теоретическая значимость исследования определяется сохраняющейся актуальностью освоения и интерпретации отечественного философского наследия. Полученные в ходе работы результаты могут способствовать углублению и уточнению имеющихся теоретических представлений о концептуальной специфике антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, прояснению их подлинного места в мировом философском процессе, лучшему пониманию специфики отечественной философской традиции в целом.

Практическая значимость полученных результатов связана с возможностью использования материалов исследования в преподавательской практике, при чтении общих и специальных курсов по философской антропологии.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры философии НГМА, ФГНУ «СКНЦ ВШ».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и списка использованных источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении обосновывается актуальность диссертационного исследования, определяется новизна, цели и задачи, формулируются основные научные положения (тезисы), выносимые на защиту.

Первая глава диссертационного исследования - «Философские истоки и концептуальная специфика антропологических учений Н.Бердяева и Л.Шестова» - включает в себя три параграфа.

В первом параграфе - «От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма» подробно рассматривается специфика антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, характеризующегося целым рядом, несомненно, общих черт. Общую тему философского поиска Н.Бердяева и Л.Шестова, по мнению автора можно определить (выражаясь языком М.Шелера) как антропологический поворот. Экзистенциалисты развивают идею онтологической самостоятельности явлений жизни и их нередуцируемости к познанию. Реальность в их концепциях не отождествляется с рациональностью, она, по мнению данных мыслителей, слишком глубока для отвлеченных понятий классического рационализма.

Становление экзистенциализма, включая и его русскую версию, во многом происходило на почве переосмысления базовых понятий новоевропейской метафизики, центральное положение в которой, начиная с Р.Декарта, занимает понятие cogito. Для экзистенциалистов характерно определенного рода сомнение в возможности описания сущности человека с помощью таких традиционных понятий, как «разум», «душа», «духовная субстанция». В философской антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова место отвлеченного трансцендентального субъекта, опирающегося на объективные законы «чистого» мышления, занимает конкретный индивид: «экзистенциальный субъект» - Н.Бердяева, «живой человек» - Л.Шестова, которые могут рассматриваться в качестве концептуальных понятий русских мыслителей.

Рассматривая антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова, автор учитывал особенности русской философской почвы. Автор подчеркивает, что синкретизм «русского религиозного ренессанса» во многом повлиял на их антропологические представления, прежде всего это касается Н.Бердяева, который даже в поздний период своего творчества явно сохранял в своем типе мысли его черты. В меньшей степени это относится к Л.Шестову, в философии которого обнаруживаются сильные ветхозаветные влияния, хотя строй его мысли также имеет тенденции к синкретизму философии и теологии.

Учитывая значительность философии В.Соловьева для русской мысли, автор считает правомерным подробно рассмотреть антропологические положения, содержащиеся в его системе, показав их отличие от концепций Н.Бердяева и Л.Шестова. Сопоставляя сходные тенденции, происходившие с западной мыслью, можно провести параллель между кьеркегоровской критикой Гегеля и критическим переосмыслением

Н.Бердяевым и J1.Шестовым философии «всеединства» В.Соловьева. При этом необходимо учитывать, что контекст, в котором происходило становление рассматриваемых нами мыслителей, несомненно, шире и включает в себя переосмысление также основных понятий западной мысли, включая всю линию развития новоевропейской философии. Автор полагает, что система «всеединства» В.Соловьева, в отличие от построений Н.Бердяева и Л.Шестова, в основных своих чертах тяготеет к имперсонализму, который склонен истолковывать наличность конкретного человека как подставку (hypostasis) чего-то другого, высшего. Особенно эта тенденция проявляется в поздних работах мыслителя: "Идея человечества у Августа Конта" и "Теоретическая философия", которые (также, по мнению П.П.Гайденко) посвящены доказательству реальности человечества и ирреальности конкретного человека. Именно в этом пункте происходит радикальное размежевание Н.Бердяева и Л.Шестова с соловьевской системой «всеединства». И здесь оба русских мыслителя отдают пальму первенства в философии (над В.Соловьевым) Ф.Достоевскому, в романах которого конкретный эмпирический индивид наделяется всеми правами неповторимо ценного бытия.

Автор считает, что Н.Бердяев и Л.Шестов выступили яркими критиками основных положений европейского рационализма. Однако эта критика во многом по-разному понималась самими мыслителями. Несмотря на ряд общих интенций, которые были призваны, прежде всего, ориентировать философию на выявление основных экзистенциальных аспектов, в творчестве русских философов существуют значительные расхождения в оценке всей рационалистической традиции в целом. И прежде всего здесь наиболее показательна позиция Л.Шестова, отличающаяся наиболее радикальным иррационализмом, который также открыто может пониматься как антилогоцентризм, на что было указано также современными исследователями его творчества Б.В.Марковым и В.Л.Курабцевым. Русский мыслитель утверждал, что европейская философская традиция, создавшая «культ разума», подвергла репрессивному воздействию жизнь конкретного эмпирического человека. Для Л.Шестова употребление разума применимо исключительно «в средних сферах бытия», но в кризисных ситуациях, надломах и бедствиях, которые обрушиваются на человека со всех сторон, он бессилен. Чтобы обнаружить в себе подлинное существование, вырваться из «всемства» (понятие в шестовском дискурсе во многом аналогичное хайдеггеровскому das Man), в котором, по мнению мыслителя, господствует усредненность и расчет, необходим опыт, свободный от разума (опыт одиночества, отчаяния, безумия, предстояния перед смертью). При этом, оставаясь на позициях религиозной философии, Л.Шестов явно тяготеет к его Ветхозаветному трагическому мировосприятию.

В отличие от Л.Шестова Н.Бердяев в своих построениях во многом ориентировался на синтез между рядом философских положений и различными гностико - мистическими доктринами («христианский гнозис»).

Эта бердяевская черта выступает основным отличием от Л.Шестова, который последовательно вводит в свои построения иррационалистическое понимание веры, однозначно противопоставляя ее знанию, постулируя их как две взаимоисключающие друг-друга сферы, таким образом, противопоставляя Разум («Афины») и Откровения («Иерусалим»), Не отрицая радикально логоцентризм, Н.Бердяев считает необходимым сменить акценты, сложившиеся в европейской рационалистической традиции, которые непосредственно воздействуют, по мнению мыслителя, на неполноту (усеченность) при описании всей антропологической реальности.

Таким образом, автор приходит к выводу, что антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала XX века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту.

Во втором параграфе — «Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова» последние подробно рассматриваются как неотъемлемая часть миросозерцания обоих мыслителей.

Персоналистические тенденции отчетливо представлены почти во всех философских построениях русских экзистенциалистов. Рассматриваемые автором мыслители в своем стремлении постичь реальность, ориентированы, прежде всего, на аффективные, эмоционально-волевые стороны человеческого существования. Важно также отметить тот факт, что Н.Бердяев и Л.Шестов строят свою антропологическую модель с учетом определенных религиозных влияний. Обоих мыслителей роднит вера в творческую мощь человека. Так, например, в построениях Л.Шестова ницшеанская воля к власти, переплетается с религиозной верой (в «особой форме») в Бога, для которого «все возможно».

Подробно рассматривая основные интенции бердяевского персонализма, автор считает важным выделить то центральное место, которое в его философии занимает личность. Личность понимается мыслителем как целостный образ человека. Она несводима даже к яркой индивидуальности. Философ относит личность к «миру свободы», «царству духа» (определяет ее как нумен, а не феномен), поэтому ее постижение происходит интуитивно, она не принадлежит миру «объективации» и не может быть эксплицирована при помощи рациональных категорий. Таким образом, личность предстает в бердяевской философии как своеобразный момент предчувствия особой сверхприродной сущности, которой обладает человек. Несмотря на схожесть таких понятий как личность и экзистенциальный субъект в дискурсе Н.Бердяева, автор считает важным подчеркнуть также различие при их употреблении. Различение данных понятий достаточно просто, их употребление связано с этическими и гносеологическими коннотациями в зависимости от контекста рассуждений.

Таким образом, если речь идет о познании, его эмоционально-аффективной стороне, об активности познающего, то здесь рассуждения Н.Бердяева будут концентрироваться вокруг такого понятия, как экзистенциальный субъект, если же рассуждения будут касаться свободы, нравственного выбора конкретного человека, то здесь на первый план выйдет личность, понимаемая прежде всего как этическая категория.

Автор полагает, что основное отличие от западных мыслителей в целом того же направления (прежде всего Хайдеггера, Ясперса, в меньшей степени французских экзистенциалистов) заключается в специфике онтологического статуса, который Н.Бердяев приписывает миру (бытие-в-мире). Если, например для М.Хайдеггера реальные феномены открываются только через «мир» (Mitsein), то для Н.Бердяева феномены, проявляющиеся в мире, - уже вторичная, отчужденная реальность являющаяся следствием "объективации".

Н.Бердяев всегда причислял себя к числу эротических философов, теме любви поэтому отведено значительное место в его работах. Любовь, по Н.Бердяеву, - сугубо персоналистичный феномен, она всегда относится к единичному, а не к общему. По мнению мыслителя, любви-эросу противостоит жизнь пола, трактуемая, как безликая, взаимозаменимая родовая стихия. Противопоставление таких понятий, как личность -индивидуальность - свобода versus всеобщность - род - тотальность бытия, находит свое радикальное отображение также в бердяевской концепции любви. Философ строит свою метафизику пола на жесткой (очень характерной для мыслителя) оппозиции таких понятий как личность и род (родовая стихия). Н.Бердяев подчеркивает всецелую напряженность человеческого существа, связанную с жизнью пола. Преодоление этой напряженности философ видит в восстановлении в человеке андрогинного образа (утерянного им в результате грехопадения). Любовь (по Н.Бердяеву) не подчинена никаким всеобщим категориям «объективированной» реальности (она не от «мира») и, прежде всего, семье, которую философ понимает только как одну из экономических форм хозяйствования в мире.

Ярко выраженная персоналистическая тенденция (поиск "живых людей") в мысли Л.Шестова во многом сближает его с творчеством Н.Бердяева. Определяя основную интенцию шестовских тем, важно подчеркнуть, что почти во всех своих произведениях мыслитель ратовал за разрушение привычных для рационалистической метафизики представлений о человеке. Мыслителя всегда занимал поиск маргиналий в творчестве выдающихся философов и писателей. Приемы обращения Л.Шестова с классическими философскими текстами, по мнению ряда исследователей (ВЛ.Курабцев, Б.В.Марков), во многом совпадают с методологическими приемами постмодернистов и постструктуралистов. Персонализм в интерпретации русского философа Л.Шестова также своеобразно сочетается с теоцентризмом ветхозаветного толка. Эта одна из основных черт, характерная для философских исканий Л.Шестова, способствовала тому, что В.В.Зеньковский, считая сходство Л.Шестова с экзистенциалистами чисто

внешним явлением, определял его в качестве исключительно религиозного мыслителя. Л.Шестов выдвигает на первый план конкретного человека, не опосредованного в отношениях с Абсолютом через отвлеченное «всеединство», а реально предстоящего Богу Авраама, Исаака и Якова, который, по мнению мыслителя, всегда ждет за гранью абсурда. Здесь важно отметить, что все описания абсурдности человеческого существования в экзистенциализме Л.Шестова оправдываются Богом, который своим существованием фундирует любые парадоксы, возникающие в бытии. Автор отмечает, что такое понимание экзистенциальной философии, а именно подчеркнутое акцентирование внимания на абсурдности человеческого существования, также характерно для французского атеистического экзистенциализма, прежде всего А.Камю, что объясняется несомненным влиянием, оказанным на западную мысль русским философом. Только в отличие от религиозного Л.Шестова французский мыслитель А.Камю считал, что последовательная экзистенциалистская позиция в своем окончательном следовании абсурду должна отказаться от идеи Бога как бесполезной.

Автор считает необходимым в данном параграфе коснуться темы конечности человеческого существования, которая во многом определяет персонализм, характерный для философии Н.Бердяева и Л.Шестова. Значительное место в рассуждениях рассматриваемых нами философов отведено осмыслению такого трагического и необратимого феномена, как смерть. Так, например, для экзистенциально-ориентированной философии Н.Бердяева «тема смерти» является основной в обосновании им особой эсхатологической этики (этики конечного существа). В концепции, выдвигаемой Н. Бердяевым, человек одновременно принадлежит как времени, так и вечности. По его мнению, смысл человеческого существования во всей своей полноте принадлежит вечности, в которую человек должен войти, пройдя через бездну, которой является смерть. Таким образом, смерть понимается философом как знак, идущий из глубины, указывающий на суи/ествование высшего смысла жизни. Н.Бердяев говорил об ужасе и тоске как пограничных переживаниях, в которых человек, приближаясь к смерти, осознает свою принадлежность к вечности. Мыслитель рассуждает так же о власти социальной обыденности (das Man -по Хайдеггеру, «всемство» - по Л.Шестову), которая препятствует правильному (аутентичному) отношению к смерти. Здесь речь идет о страхе смерти, как перед чем-то бессмысленным. Мыслитель, таким образом, подчеркивая в своих суждениях факт социального забвения смерти, который порожден социальной обыденностью (стремление хоронить умерших незаметно).

Тема «смерти» также ясно просвечивает в произведениях Л.Шестова. Мыслитель на примерах своих любимых героев (часто цитируя Платона и рассказывая историю перерождения взглядов Ф.Достоевского в преддверии смерти) показывает, что философская захваченность необходимо сопряжена с феноменом смертности (конечности). Л.Шестов показывает, как человек вырабатывает новый (подлинно философский) взгляд на окружающие его в

мире реальности, указывая на опыт Платона (прорыв из "пещеры") и Достоевского (взгляд "подпольного человека"). Автор отмечает, что экзистенциальная философия в лице русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова вступила в полемику с обыденным восприятием факта смерти современным ему обществом. По их мнению идея смерти маргинализируется, не получая при этом своего религиозного и философского осмысления.

Как заключает автор, персоналистические тенденции отчетливо проявились в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова. Они, прежде всего, связаны с апологией конкретного человека, всецелое описание которого не было (по их мнению) возможно при помощи традиционных для европейской метафизики рационалистических категорий. Базис в построениях персоналистических учений для Н.Бердяева и Л.Шестова достаточно разный, сходство и различия во многом определяются здесь религиозными влияниями.

В третьем параграфе - «Бог и "Ничто" как онтологические реальности» - дано подробное описание этих базисных онтологических понятий, рассмотрена их роль в дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова.

Н.Бердяев практически полностью отождествляет свою философскую позицию с гностической традицией («христианский гнозис»). При этом русский философ пытается также сохранить элементы канонической христианской теологии в понимании Абсолютного бытия (Бога) и человека. Данная позиция, подчеркивает эклектичность всего строя бердяевского дискурса. Первый подход (гностический) явно доминирует во всех поздних работах философа. Этот подход характеризуется размыванием границ между планами Божественного и человеческого существования. Автор полагает, что радикальный персонализм Н.Бердяева увязывает человеческое существование напрямую с «Ничто», при этом Бог, по крайней мере христианского Откровения, явно вытесняется на периферию философской речи мыслителя. Другим важным понятием философии Н.Бердяева выступает «дух», который может рассматриваться во всем строе бердяевской мысли как особое интеллигибельное пространство не только соприкосновения, но и активного взаимодействия человеческого и божественного существования. Наиболее полно свое понимание духа мыслитель представил в следующих работах: «Философия свободного духа», «Дух и Реальность». В понимании духа как всеобъемлющей бытийной силы прослеживается явное сходство с философией жизни. Большинство определений бердяевского духа, имеют явное сходство с жизненным порывом А.Бергсона.

Переходя к рассмотрению такого важнейшего онтологического понятия, как «Ничто» в концепции Н.Бердяева, необходимо, на наш взгляд, подчеркнуть связь этого понятия в бердяевском дискурсе с неизменной на протяжении всего творчества мыслителя темой свободы. Основным смыслом всего человеческого существования русский философ считает творчество, понимаемое как непрестанный процесс становления (как трансцендирование,

часто сближается в романтическом духе с мистическим экстазом). Автор отмечает, что в основе всей бердяевской метафизики лежит онтологический дуализм, представленный следующими оппозициями: Бог (понимается мыслителем часто в различных контекстах) и «Ничто» (часто понимается мыслителем как первичная свобода). «Свобода» - это постоянно возникающая в бытии новизна, почвой для которой выступает «Ничто». Таким образом «Ничто» является материалом свободы, что тем самым выводит «свободу» из этической сферы и превращает в одно из основных (наряду с Богом) онтологических понятий. При этом Ь'гшгипё («Ничто») наполняется положительным онтологическим содержанием. Но, помимо творческих потенций, заложенных в ней, меоническая свобода несет в себе мощный заряд хаоса, способного переходить в безграничный произвол, порождая тем самым зло.

Автор отмечает, что Л.Шестов был критически настроен по отношению к гностическим спекуляциям Н.Бердяева, к его пониманию Бога и человека как онтологически равных реальностей. Свое отношение к бердяевской философии было подробно высказано им в статье «Н.Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия». Взгляд Л.Шестова всегда отличался своеобразным теоцентризмом, в котором значительное место играло обоснование всемогущества Бога. Совершенно противоположно Н.Бердяеву Л.Шестов понимает и оценивает такое важное философское понятие, как «Ничто». Для философии Н.Бердяева «Ничто» является полноценным онтологическим понятием и может пониматься как субстанция всех творческих потенций заключенных в человеке. Л.Шестов, напротив, понимает «Ничто», как несуществующую для себя реальность, получившую власть над человеком только в результате его грехопадения. Человек, отпавший, по мнению философа, от Абсолютного бытия, всей его Божественной мощи, подпал под власть «отвлеченных начал». Философ связывает с «Ничто» появление в человеке страха небытия, перед которым он стал беззащитен в результате грехопадения. Таким образом, «Ничто» понимается философом просто как онтологический нуль, как точка, с которой Бог начал творение, оно по Л.Шестову (и в этом отличие от Н.Бердяева) не является субстанцией, не обладает мощью самой по себе. Но в результате грехопадения человек приобрел страх перед «Ничто», и оно стало для него особой пугающей (ужасающей) его реальностью.

Вторая глава диссертационного исследования - «Личность как фокус философских концепций Н.Бердяева и Л.Шестова» - также состоит из трех параграфов.

Первый параграф - «Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире». В нем подробно рассматриваются феномены жизненного ряда (тоска, ужас и др.), их место и роль в философско-антропологическом дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова.

Такие феномены, как страх-тревога, тоска, скука, отчаяние, являются, по мнению экзистенциалистов, фундаментальными бытийными структурами, которые необходимо присущи человеческому существованию.

Важно отметить, что экзиетенциалы (ужас, страх, тоска и др.) выступают непосредственными индикаторами особого онтологического статуса человека в мире. Введение экзистенциалов непосредственно в философский дискурс по праву (первенства) принадлежит религиозному датскому мыслителю С.Кьеркегору. В дальнейшем подробная проработка экзистенциалов будет подробно осуществляться на феноменологической базе, прежде всего в философии М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и затем в контексте философского диалога будет осмысляться Н.Бердяевым и Л.Шестовым. В данном параграфе автор предполагает рассмотреть, каким образом и в каком контексте происходило включение экзистенциалов в философский дискурс русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова.

В философии классического рационализма (от Декарта до Гегеля) эмоциональные состояния субъекта (страх-тревога и др.) понимались как второстепенные для философского познания. Экзистенциализм, наоборот, поставил страх, тоску, скуку и др. в центр онтологического описания человека. В экзистенциальной философии подробно рассматривается конкретная человеческая ситуация («заброшенность» по М.Хайдеггеру), особую остроту которой предает конечность человеческого существования. Познание осуществляется не с точки зрения вечности, а с точки зрения конечности (неотъемлемой характеристикой которой собственно и выступают экзиетенциалы), которая рассматривается как неотъемлемый опыт сознания. Подробно вышеуказанный момент рассматривает М.Хайдеггер, обращаясь к христианской теологии в своей фундаментальной работе «Бытие и время», признанной основополагающей для развития экзистенциализма. Автор согласен, что во многом именно христианская теология побудила философскую мысль XX века вплотную подойти к рассматриваемым феноменам (экзистенциалам).

Русские мыслители (Н.Бердяев, Л.Шестов), в отличие от М.Хайдеггера, занимают открыто религиозную позицию. Так, например Н.Бердяев постоянно аппелирует к христианской традиции, при этом нужно заметить, что он также оставался под влиянием немецких мистиков. Вышеперечисленные влияния оставили на всем творчестве Н.Бердяева печать особой раздвоенности в понимании соотношения человеческого конечного и Абсолютного бесконечного бытия. Приписывание определенной страстности Божеству, по мнению Н.Бердяева, есть показатель совершенства божественной жизни (наоборот в традиционной христианской теологии). Автор отмечает, что такой вывод неоднозначен в силу противоречивости высказываний самого философа, однако он может выступать одной из адекватных интерпретаций его онтологии, Л.Шестов - постоянно прибегает к текстам Ветхого Завета, пытаясь на них основать свою борьбу с «разумом», который понимается мыслителем как грех. В данном случае нужно признать Л.Шестова как наиболее иррационального мыслителя среди всей плеяды экзистенциалистов XX века. В то же время Л.Шестов, несомненно, более ортодоксален в своих построениях, чем Н.Бердяев, и его понимание страха-

ужаса, тоски ближе к экзистенциалистской классике, представленной С.Кьеркегором и М.Хайдеггером.

В результате проведенного автором анализа видно, что экзистенциалам как особым константам жизненного опыта было уделено значительное внимание в построениях русских философов. Прежде всего это, конечно, касается Н.Бердяева, который под влиянием западных экзистенциалистов в своих поздних работах отводил проработке экзистенциалов одно из центральных мест в философской антропологии. Автору также удалось выяснить, что сама бердяевская (дуалистическая) онтология может интерпретироваться диаметрально противоположно. Таким образом, в философии Н.Бердяева экзистенциалы («страх», «тоска» и др.) могут свидетельствовать: о конечности человека, а также его подчиненности Абсолютному бытию (традиционная, например, для христианской теологии точка зрения, выраженная также С.Кьеркегором, М.Хайдеггером и Л.Шестовым); напротив, они могут рассматриваться как феномены, напрямую сопряженные с существованием самого Божества (тогда концепция Н.Бердяева приобретает пантеистические черты). Автор полагает, что данные разночтения, которые следуют из философии Н.Бердяева, для самого мыслителя не представлялись проблемами и во многом определялись изменчивостью его философского настроения. Л.Шестов понимал данные феномены жизненного ряда («ужас», «тоска» и др.) как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к бытию Бога, для которого «все возможно». В этом отношении Л.Шестов, несомненно, ближе к родоначальнику экзистенциализма С.Кьеркегору.

В данном параграфе автор также отмечает, что ряд общих экзистенциальных черт в русской философии формировался самостоятельно, независимо от западных влияний. Так, многие аспекты творчества Н.Бердяева и Л.Шестова на взгляд автора, несомненно, навеяны темами, затронутыми в романах Ф.Достоевского и Л.Толстого, которые также оказали бесспорное влияние на европейскую философскую традицию в целом. Таким образом, можно констатировать, что Л.Шестов и Н.Бердяев в данной связи выступили как талантливые интерпретаторы, обнажившие философское содержание великой русской литературы.

Во втором параграфе подробно рассматриваются - «Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора».

Н.Бердяев и Л.Шестов в своих центральных положениях отстаивали свободу конкретной человеческой личности, призывали к ответственности, с которой человек должен совершать свой экзистенциальный выбор. Несмотря на увлечение «философией жизни» Ф.Ницше, для русских мыслителей на первое место выходит сопереживание человеческим страданиям, а не сорадость сильных воль, жаждущих власти и господства. Автор отмечает, что хотя в целом Ф.Ницше, несомненно, повлиял на этические воззрения Н.Бердяева и Л.Шестова, что во многом определило наличие в их философии

тенденций к имморализму, однако эти тенденции в целом были скомпенсированы их личностными стремлениями к гуманизму. Можно констатировать, что пафосом борьбы с отвлеченным морализаторством проникнуто большинство работ рассматриваемых философов. Критика морализма, постоянные апелляции к трагическому опыту Ф.Ницше, С.Кьеркегора, особый парадоксализм в оценках человеческого существования являются точкой наибольшего сближения этических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.

Мыслители данного направления пытались осмыслить поведение человека исходя из тех противоречий, присущих самой экзистенции, которые в традициях классического рационализма рассматривались однозначно как патологии. Экзистенциальная философия рассматривала опыт страдания, отчаяния, своеволия как неустранимый для описания целостности антропологической реальности. Такой подход во многом также характерен для западных экзистенциалистов (М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и др.) однако в работах данных философов господствует феноменологический метод, тогда как в построениях Н.Бердяева и Л.Шестова последний отсутствует. Русские мыслители излагают собственные взгляды посредством постоянного обращения к целому ряду философов и писателей, подчас прибегая к их психологической характеристике, в которой они пытались прояснить все аспекты совпадения философии и жизни в их творчестве.

При рассмотрении такой философской категории, как свобода, в построениях Н.Бердяева сразу становится ясным, насколько центральную роль она призвана играть в философии русского мыслителя. Несомненно, что примат свободы над бытием выступает особым онтологическим стержнем, на котором держится весь строй мысли, призванный обосновать бердяевский персонализм. Автор отмечает, что мыслитель понимает свободу в двух ее аспектах, вводя, таким образом, различение между первичной (выступает фундаментом его онтологии) и вторичной, которая, собственно, и является свободой выбора (способностью выбирать между чем-то и чем-то). Н.Бердяев полагал, что игнорирование первичной свободы, которое характерно как для античности и средневековой схоластики, так и для философии «всеединства» (В.Соловьев, С.Франк), приводит к созданию оптимистических и наивных этических моделей. Критикуемые модели не способны, по мнению Н.Бердяева, объяснить существования зла. Любая монистическая система приводит, по его мнению, к неспособности постичь всю проблему существования зла. Возвращаясь к пониманию свободы у Н.Бердяева, необходимо отметить здесь влияние А.Шопенгаура. Так, например русский мыслитель в своих рассуждениях о философии Я.Беме прямо отождествляет свободу и волю, понятую в качестве первичного метафизического принципа.

Автор считает важным подчеркнуть отрицание Н.Бердяевым и Л.Шестовым кантовского категорического императива, предстающего всеобщим неотменимым законом нравственной и разумной Вселенной. Л.Шестов полагал, что даже самые возвышенные человеческие суждения в

последнем счете вырастают из эгоистических мотивов и побуждений. Л.Толстой, по его мнению, пытается отгородиться моралью от полноты жизни (которую так воспевал вслед за Ф.Ницше сам Л.Шестов) и тем самым скрыть (сублимировать) в себе те комплексы, которые мешали ему насладиться всей ее полнотой.

В связи с тем, что Н.Бердяев и Л.Шестов отвергают морализм, а вместе с ним традиционную рационалистическую этику, возникает естественный вопрос, какую «новую этику» предлагают они взамен? Или их задача в том, чтобы просто поведать правду жизни во всех ее непримиримых противоречиях с этикой, свести мораль к временным социальным формам человеческого существования, определяющуюся той или иной формой устройства общества? Именно такое отношение к господствующей морали было высказано Ф.Ницше. Н.Бердяев и Л.Шестов во многом солидаризовался с позицией немецкого мыслителя, пытаясь выделить «высшую» мораль. Однако каждый из них по своему представлял себе носителей «высшей» морали. Так, например для Н.Бердяева примером и носителем «высшей» морали выступает романтически понимаемый художник, субъективист, наделенный даром гнозиса. Для Л.Шестова носитель «высшей» морали - это человек, наделенный особым даром веры, которая помогает ему преодолеть любые моральные представления, бытующие в современном ему обществе. Автор подчеркивает, что в целом понимая этику религиозно Н.Бердяев мало учитывал греховность конкретного человека. В этом его несомненная философская близость к антропоцентризму Ренессанса. В концепции Л.Шестова человек, наоборот, предстает как существо, отравленное грехом.

Л.Шестов почти полностью разделяет критику морали, данную Ф.Ницше, также считая ее препятствием на пути к осуществлению всей полноты жизни. Однако в случае Л.Шестова ницшеанский имморализм скомпенсирован религиозным упованием русского философа на Бога, для которого «все возможно». Автор подчеркивает, что Н.Бердяев, обращал внимание на выборочность Библейских текстов, к которым постоянно обращается Л.Шестов, а именно игнорирование последним Моисея, прежде всего как законодателя (сторонника этического). Такое произвольное отношение к Библейским текстам, на взгляд автора действительно характерно для Л.Шестова, который всегда делал акцент на беспредельной свободе Божества, во многом в ущерб космическому порядку и закону, с которым традиционное христианское богословие связывает его существование.

Автор приходит к выводу, что Л.Шестовым этика понималась как вполне экзотерический инструмент воздействия на человеческое поведение, в отличие от эзотерического опыта свободы, который способен пережить человек посредством веры во Всемогущего Бога. Бог, таким образом, предстает как «Царство Абсурда», где «все возможно», а главным препятствием на пути осуществления шестовского идеала свободы является этическое, напрямую связанное с разумом и необходимостью. Л.Шестов в

своих рассуждениях пытался, так же как С.Кьеркегор, «преодолеть» этическое. В этом с полной отчетливостью раскрывается весь антиномизм в понимании этического как такового, присущий религиозному сознанию.

В результате проведенного автором анализа видно, что значительное место в рассуждениях русских философов отведено важным аспектам человеческого существования (свобода, ответственность, вина), которые в своей совокупности выступают в качестве ядра основных этических проблем. В данном параграфе автором были отмечены следующие тенденции к имморализму, которые прослеживаются в творчестве обоих мыслителей. Эти тенденции во многом продиктованы их метафизической позицией, которую можно характеризовать как волюнтаризм. Но при этом важно отметить, что концепции обоих мыслителей имеют также ряд четко выраженных гуманистических черт, которые во многом характеризуют их личную позицию и философскую заинтересованность. Этот гуманизм, характерный для русской религиозной философии в целом, ведет к смягчению перечисленных автором тенденций, которые по большей части являются следствием ницшеанских влияний.

В третьем параграфе - «Становление личности как обретение единства человека и Бога» - этот процесс рассматривается применительно к религиозным концепциям Н.Бердяева и Л.Шестова.

Несомненно, что экзистенциалистский подход, направленный на обретение человеком единства с Богом, получивший значительное распространение в религиозной философии XX века, значительно отличается от подходов, характерных для традиционной рациональной теологии (неотомизм). Так, например, в томизме (который подвергался резкой критике со стороны как Н.Бердяева, так и Л.Шестова) на первое место выходят рационалистические доказательства, аргументы разума в пользу существования Божества. Таким образом, основной акцент неотомизма ставится на интеллектуальном восприятии человеком религиозного опыта. Религиозные экзистенциалисты, напротив, рассматривают прежде всего аффективные феномены человеческого существования, которые определяют особый настрой человека по отношению к бытию трансценденции. Можно сказать, что экзистенциалы, понятые прежде всего как феномены, связанные с конечностью человеческого существования, были перенесены в философский дискурс XX века из христианской теологии. На это, в частности, указывал М.Хайдеггер в своей знаменитой работе «Бытие и время». Таким образом, можно сказать, что многие аспекты, подвергшиеся проработке в экзистенциальной философии XX века, во многом являются рецепцией ряда идей (конечность, виновность, страдание), воспринятых из христианской теологии, но при этом в значительной степени секуляризированных.

Автор полагает, что будет вполне правомерным учитывать вышеприведенные замечания, касающиеся особого типа религиозности Н.Бердяева и Л.Шестова в отличие от взглядов, характерных для традиционной христианской теологии. Во многом рассуждения Н.Бердяева и

Л.Шестова ставят в центр своей философии человека, уделяя также значительное внимание его связям и взаимоотношениям с Абсолютом. Важно отметить, что концепция личности достаточно ярко и четко представлена прежде всего в философских высказываниях Н.Бердяева. Многие положения бердяевской концепции личности получили развитие во французском персонализме (Э.Мунье, ЖЛакруа), в котором, однако, многие положения были смягчены и формулировались в менее резкой форме. ЛШестов, в отличие от Н.Бердяева, предпочитает рассуждать о «живом человеке» как особом виде обнаженного перед лицом Бога, «беспочвенного» бытия. В отдельных аспектах своей философии Н.Бердяев сближается скорее с персонализмом Ж.-П.Сартра, для которого человек обречен на свободу, а личность рассматривается как своеобразный Абсолют.

Автор считает необходимым подчеркнуть существенное различие между Н.Бердяевым и Л.Шестовым в их определении единства с Богом, которое может достичь конкретный человек. Это во многом обусловлено таким фактором, как различие религиозных традиций, к которым принадлежали русские мыслители, хотя данное различие между «иудаизмом» Л.Шестова и «христианством» Н.Бердяева во многом смазано общим фоном религиозного синкретизма, в большей или меньшей степени характерного для обоих мыслителей. Так, например, Н.Бердяев, несмотря на свое увлечение германской мистикой, часто рассматривается как христианский мыслитель, он признает факт Боговоплощения, а, следовательно, может рассматриваться как сторонник более определенного единства человека и Бога. В отличие от Н.Бердяева, Л.Шестов во многом находился под влиянием ветхозаветной традиции с ее «незнанием» того религиозного факта, что Божество может воплотиться в конкретную человеческую личность. Автор предполагает, что именно отсюда происходит игнорирование словоупотребления «личность», мыслитель предпочитает говорить просто о «живом человеке», что более предпочтительно с точки зрения трагизма Ветхого Завета.

Таким образом, автор формулирует следующие основные философско-антропологические различия между Н.Бердяевым и Л.Шестовым; 1). Л.Шестов, несомненно, более теоцентричен, рассматривая Абсолют - как «живого» Бога религиозного Откровения, а не как абстрактное понятие (например, Единое - Плотина или Субстанция - Б.Спинозы); 2). для Л.Шестова, философия которого в целом также по-своему эклектична, особенно неприемлема германская мистика (Я.Беме, М.Экхарта и др.) в качестве интеллектуальной базы для философских спекуляций на религиозные темы; 3). несомненно, что человек Л.Шестова, несмотря на свою максимальную религиозность, во многом абсолютизирует жизненную стихию; 4) в философии Л.Шестова отсутствует само понятие личности, которое в антропологии Н.Бердяева играло центральную роль, ее место занимает «живой» человек часто своевольный и даже капризный, но при этом также наделенный всеми неотъемлемыми экзистенциальными атрибутами.

В Заключении подводятся общие итоги исследования, делаются окончательные выводы.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Бог и Ничто в философии Н.Бердяева и Л.Щестова // http://www.e~ culture.ru

2. Онтологические реальности: Бог и Ничто в русском экзистенциализме // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Приложение. №9.2006.

3. Экзистенциальные мотивы в русской философии 20 века // Сборник трудов аспирантов (НГМА), Новочеркасск, 2005.

4. Экзистенциализм, как философская парадигма // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сборник научных и методических статей. Вып. 10. Новочеркасск: НГМА, 2005.

5. Экзистенциальные аспекты в творчестве Н.Бердяева //Социальная философия и история русской философии. Философское и культурологическое россиеведение. Вып.8. (РГУ), Ростов-на-Дону, 2005.

6. Экзистенциальная философия Л.Шестова // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сборник научных и методических статей. (Материалы 1-й международной конференции). Новочеркасск: НГМА, 2005.

Подписано в печать 26.12. 2006 г. Формат 60 х 90 1/16. Бумага офсетная. Печать оперативная. Уч. печ. л. 1,63. Тираж 100 экз. Заказ №4?-'<б&5. Южно-Российский государственный технический университет (НПИ)

Центр оперативной полиграфии ЮРГТУ(НПИ) 346428, г. Новочеркасск, ул. Просвещения, 132, тел. 55-222 "

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Черных, Сергей Сергеевич

Введение.

ГЛАВА 1. ФИЛОСОФСКИЕ ИСТОКИ И КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ Н.БЕРДЯЕВА И Л.ШЕСТОВА.

§ 1.1 От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма.

§ 2.1 Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова.

§ 3.1 Бог и «Ничто» как онтологические реальности.

Глава 2. ЛИЧНОСТЬ КАК ФОКУС ФИЛОСОФСКИХ

КОНЦЕПЦИЙ Н.БЕРДЯЕВА И Л.ШЕСТОВА.

§ 1.2 Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире.

§ 2.2 Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора.

§ 3.2 Становление личности как обретение единства человека и Бога.

Введение диссертации2007 год, автореферат по философии, Черных, Сергей Сергеевич

Актуальность темы. Одним из наиболее ценных результатов социальных реформ в российском обществе стало освобождение от идеологических ограничений в выборе тематики и методологических подходов в исследовательской деятельности по общественным наукам и, в частности, по философии. Если в советский период изучение творчества практически всех немарксистских мыслителей осуществлялось в обязательном критическом контексте, и при этом их вклад в развитие философской мысли оценивался исключительно с марксистских позиций, то в настоящее время появилась возможность объективного и методологически непредвзятого анализа. Это особенно важно в отношении фи-лософско-антропологических концепций русских мыслителей XX века, подлинное значение которых в прошлом замалчивалось, основные идеи неизбежно искажались в результате идеологизированной критической подачи, а сами тексты произведений были малодоступны широкому кругу читателей.

Именно этим обстоятельством, в конечном счете, определяется наблюдаемый в последние десятилетия всплеск исследовательского интереса к их наследию. Обращение к изучению философско-антропологических идей, сформировавшихся на отечественной социокультурной почве, отразивших специфику русской мысли и определенного типа духовности, содержащих определенные ответы на интеллектуальные вызовы западной философии и попытки решения проблем, поставленных эпохой, обладает острой социальной актуальностью в период кризиса культурной идентичности российского общества, поиска отечественной интеллигенцией своего места в мировом интеллектуальном пространстве.

Вышесказанное в полной мере относится к теме настоящего диссертационного исследования. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова мы сталкиваемся с порожденной отечественной культурой и ментальностью версией антропологического поворота в философии, ставшего магистральным направлением мировой философской мысли в XX веке. Однако специфика этой версии обусловлена значительным влиянием нравственных исканий великой русской литературы и общего контекста русского религиозного ренессанса, а также назревшей потребностью стремительно развивавшейся русской философии осознать и реализовать свою идейную самобытность по отношению к западной философской традиции. Концептуальная мысль Н.Бердяева и Л.Шестова таит в себе глубокое философско-антропологическое содержание, которое в полной мере может быть востребовано современностью.

Марксистский период истории отечественной философии вынес за скобки эту потребность, «явочным порядком» включив антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова в русло западноевропейской мысли и лишив ее возможности иметь свой голос. В настоящее время перед российской философией стоит задача восстановления разрушенной философской традиции, чем также определяется актуальность обращения к исследованию наследия Н.Бердяева и Л.Шестова.

В то же время существует целый ряд внутритеоретических факторов, обусловливающих научную актуальность данной темы. Прежде всего это продолжающееся в настоящее время и не нашедшее завершение осмысление теоретических концептов персоналистической антропологии, обладающих непреходящей эвристической ценностью и культурной значимостью. В первую очередь это касается персоналистической антропологии, составляющей смысловой нерв экзистенциализма. Во-вторых, это необходимость нового уровня реконструкции антропологических концепций отечественных и западных экзистенциалистов, связанная с тем, что в последние десять-пятнадцать лет был впервые осуществлен перевод на русский язык философской классики зрелого экзистенциализма и персонализма, - работ М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра, Г.Марселя, Э.Мунье, Ж.Лакруа и др., были найдены и введены в научный оборот русские эквиваленты базовых понятий экзистенциальной философии, и в целом их осмысление перешло в качественно новую стадию

Степень научной разработанности темы исследования. Экзистенциализм в целом, его основные концепты, испытываемые и оказанные им влияния, как и различные его направления, получили достаточно широкое исследование в зарубежной и отечественной научной и комментаторской литературе. Это, прежде всего, обусловлено значительностью положения, которое экзистенциализм занимает в мировой мысли и культуре. Исследование философского творчества Н.Бердяева и Л.Шестова началось еще современными им отечественными мыслителями, находящимися в эмиграции - Н.Н.Алексеевым, В.В.Зеньковским, Б.П.Вышеславцевым, С.А.Левицким, Н.О.Лосским, Н.П.Полтарацким, Ф.А.Степуном, Г.П.Федотовым, Б.В.Яковенко и др. После замалчивания и идеологически тенденциозной подачи в советский период с перестройкой началась новая волна научного интереса к творчеству Н.Бердяева и Л.Шестова, и отечественными исследователями был представлен ряд работ, в которых творческое наследие этих мыслителей подвергается подробному, объективному, лишенному идеологических ограничений и тенденциозности анализу.

Речь идет как о специальных, так и об общих исследованиях; в последних творчество Н.Бердяева и Л.Шестова рассматривается как элемент более широкого контекста идей и влияний, как одно из звеньев мировой философской традиции. В данной связи необходимо назвать таких авторов, как П.П.Гайденко, Н.В. Мотрошилова, И.И.Евлампиев, Н.П.Ильин, В.Н.Калюжный, В.Л.Курабцев,

A.Маколкин, Б.В.Марков, Л.М.Морева, В.И.Мильдон, В.Б.Окороков,

B.Н.Порус, В.В.Сербиненко, Б.И.Буйло, Г.Л.Тульчинский и др. Также интерес к творчеству русских экзистенциалистов проявили известные западные мыслители А.Камю, Ж.Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг, П.Тиллих и др.

Помимо исследовательских работ непосредственно посвященных Н.Бердяеву и Л.Шестову, существует значительный материал по творчеству экзистенциалистов в целом, среди которых работы Н.Аббаньяно, О.Ф.Больнова, Ю.М. Бохенского, Ф.Коплстона, Ж.Лакруа и др. Особый интерес в этом смысле представляют работы С.С.Хоружего, в творчестве которого отчетливо концентрируется антропологическая проблематика, характерная для всего европейского философского дискурса.

В.В.Зеньковский в своей работе «История русской философии» подчеркивает (нео) романтизм бердяевского мировоззрения, его утопизм, проявившийся в построении особой творческой этики, противоречивость его системы (амальгама христианских идей и внехристианских начал). Он сожалеет, что на Западе Н.Бердяева принимают за выразителя православного мировоззрения. Антропоцентризм Н.Бердяева, он квалифицирует, как антрополатрию. Л.Шестов напротив оценивается В.Зеньковским, очень позитивно как наиболее теоцентричный мыслитель, остро чувствующий «неправду» рационализма, близкий к православию.

Современный исследователь Н.П.Ильин считает, что В.В.Зеньковский навязывает искусственные схемы прочтения русской религиозной философии, и, прежде всего это касается Л.Шестова; по его мнению «Бог Льва Шестова -это только «Бог Авраама, Исаака и Иакова», а не Бог Евангелия. Религиозно-философское мышление Шестова насквозь ветхозаветно, по мнению Ильина, «это просто режет глаза». На наш взгляд можно вполне согласиться с замечаниями Н.П.Ильина о том, что вряд ли правомерно причислять Л.Шестова к числу православных философов. Возвращаясь снова к современным исследованиям, необходимо упомянуть В.Л.Курабцева и Б.В.Маркова, которые также подвергают сомнению христианские позиции Л.Шестова, подчеркивают ветхозаветный дух его философии, ее явную связь с иудейскими представлениями о Боге. Так, например Б.В.Марков считает, что Шестов «впал в своеобразный религиозный фундаментализм древнееврейского вида».

В работах П.П.Гайденко оба философа предстают как продолжатели «линии свободы», начатой немецкой классической философией; анализируется концептуальное влияние, оказанное на них датским мыслителем С.Кьеркегором. П.П.Гайденко указывает на гностический характер бердяевской метафизики, проявившийся как отрицание мира (иллюзии, порождения объективации), свобода, замечает автор, предстает по сути дела как произвол и переходит в метафизический анархизм. При этом, несмотря на свою религиозность Н.Бердяев, сближается ею с французским экзистенциализмом, прежде всего с Ж.-П.Сартром, в отношении критики объективности, в трактовке понимания обоими мыслителями свободы; обосновывается «антиплатонизм» Н.Бердяева, его близость к философии жизни. П.П.Гайдеико также полагает, что один из основных моментов отличия Н.Бердяева от западных экзистенциалистов является вера русского мыслителя в величие человека, сближающая его с философами эпохи возрождения. Значительное число исследователей (Б.В.Яковенко, В.В.Зеньковский, и др.) также подчеркивали моменты «человекобожества», господствующие в бердяевской антропологии.

Сходной позиции придерживается современный исследователь В.В.Сербиненко, по мнению которого обоих мыслителей также роднит радикальный «антиплатонизм». Сербиненко подробно рассматривает влияние германского мистика Я.Беме на миросозерцание Н.Бердяева, который, по его мнению, так же как и М.Хайдеггер, нацелен на «преодоление» платоновско-аристотелевского опыта европейской метафизики. Так, например, исследователь отмечает, что Н.Бердяев обнаруживает у досократиков подлинную философичность, находя нечто тождественное в интуициях Беме и Гераклита. Здесь уместно вспомнить работы Г.В.Драча, в которых подробно представлена антропология досократиков.

В работах И.И.Евлампиева анализируется влияние на антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова идей и образов Ф.Достоевского, подробно рассматривается их полемика с Вл. Соловьевым, в которой философия «всеединства» подверглась резкой критике, прежде всего с персоналистических позиций. И.И.Евлампиев полагает, что в творчестве обоих рассматриваемых мыслителей отчетливо проявился антропологический поворот, в целом характерный для многих философских течений XX века. Значительное число современных исследователей - В.В.Сербиненко, В.П.Кузьменко, Л.М.Морева, В.Н.Порус и др. -также изучали творчество Н.Бердяева и Л.Шестова на предмет соотношения с системой «всеединства» Вл. Соловьева. Так, например современный исследователь В.Н.Порус подчеркивает, что для Л.Шестова и Н.Бердяева соловьевское учение о разумной свободе экзистенциально неприемлемо. Н.В.Калюжный, подробно исследовавший персонализм Н.Бердяева, отмечает его сознательный субъективизм, он также подробно рассматривает употребление понятия личности в бердяевском дискурсе. Своеобразие шестовского персонализма также было отмечено целым рядом исследователей, среди которых В.Л.Курабцев, И.И.Евлампиев и др.

В своих работах И.И.Евлампиев подробно анализирует влияние на Н.Бердяева неклассической концепции процессуальное™ и, в частности, философии А.Бергсона. По мнению И.И.Евлампиева, бердяевская метафизика имеет мало общего с канонической христианской традицией, и его постоянные апеля-ции к христианскому Откровению выглядят малообоснованными, что свидетельствует о наличии внутренних противоречий в его философии (которые до конца признавал и сам мыслитель). И.И.Евлампиев очень верно, на наш взгляд, выявил превалирование в бердяевской философии пантеистической тенденции, свойственной вообще, по мнению П.П.Гайденко, «философии процесса» от Ф.Ницше до постмодернистов, тогда как в работе И.В.Евланниковой отмечаются также синкретическое влияние на Н.Бердяева представлений, восходящих к зороастрийскому дуализму, гностицизму и манихейству. С.А.Левицкий, рассматривая Христологию Н.Бердяева, также подмечает здесь некоторое влияние гностика Маркиона, противопоставлявшего светлый образ Бога-Сына - темному образу Бога - Отца). С другой стороны, целый ряд исследователей -В.В.Зеньковский, Р.А.Гальцева, в том числе и сам И.И.Евлампиев, - констатируют также явное присутствие в философии Н.Бердяева представлений о Боге, соответствующих традиционной христианской теологии.

Целый ряд исследователей, включая В.В.Зеньковского, С.А.Левицкого, Н.П.Полтарацкий и др. упрекают Н.Бердяева в обожествлении свободы. Так, например, Н.П.Полтарацкий классифицировал философию Н.Бердяева как «эсхатологический анархизм и романтический нигилизм». С ними во многом солидаризуется Н.О.Лосский, который дает подробный анализ понятию Ничто в бердяевской философии. Б.П.Вышеславцев, в отличие от П.П.Гайденко, видит заслугу Н.Бердяева в том, что тот сумел наиболее полно раскрыть негативный полюс измерения свободы и представить его в качестве произвола. Немецкий философ-теолог П.Тиллих считает заслугой Н.Бердяева то что ему удалось разразработать своеобразную онтологию небытия, «следуя за Дионисием и Беме». Г.П.Федотов также указал на метафизический анархизм философии Л.Шестова, вытекающий из его трактовки Бога как являющегося по своей сути «иррациональным произволом», волей, не считающейся с человеческим разумом. При этом Федотов высказывает сомнение по поводу ветхозаветного теоцентризма Л.Шестова: по его мнению, «Бог Шестова мало напоминает Бога Израилева», скорее он похож на «Вицлипуцли мексиканского пантеона».

Значительный интерес к творчеству Н.Бердяева проявили его западные современники, прежде всего французские персоналисты (Ж. Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг и др.), группировавшиеся вокруг журнала «Esprit». Так, например, Ж.Лакруа считает бердяевскую концепцию личности важным и ценным для развития персонализма; рассуждая о бердяевской философии, он обходит стороной ряд моментов явной христианской неортодоксальности положений русского мыслителя. Именно тема личности при непосредственном влиянии Н.Бердяева стала центральной в творчестве лидера французских персоналистов Э.Мунье, который отмечал «тесное соединение мистики и политики, обостренное чувство свободы» в трудах своего русского коллеги.

Атеистическая критика философских воззрений Л.Шестова была дана в эссе А.Камю «Миф о Сизифе». Французский мыслитель считал, что последовательный экзистенциализм не допускает идеи Бога, которая противоречит, по его мнению, абсурдности человеческого существования. Позиция Л.Шестова отвергается А.Камю как непоследовательная, поскольку в экзистенциальном опыте, как он полагает, присущее человеческому разуму страстное стремление к ясности наталкивается на абсурдность бытия как предельную реальность познания. По мнению французского мыслителя, абсурдность сама по себе ничего не говорит о Боге, на которого Л.Шестов постоянно ссылается. Для Л.Шестова же наоборот, абсурдность имеет положительный знак и является неотъемлемой характеристикой Бога, который таким образом предстает как полнота возможностей, превышающая рациональное понимание.

Методологические особенности антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, эклектизм, нетрадиционное прочтение философской классики, интерес к моральным проблемам позволили целому ряду современных исследователей сблизить обоих мыслителей с постмодернизмом. Отмечая постоянное присутствие у Л.Шестова философского скепсиса, В.Л.Курабцев констатирует некоторое сходство идей Л.Шестова и Ж.Деррида, а также французского постмодернизма в целом (антилогоцентризм, антирациоцентризм, антифутуроцен-тризм). С Курабцевым во многом солидаризуется Б.В.Марков, который расценивает русского философа как одного из основателей постмодернизма. Сходного мнения в отношении Н.Бердяева придерживается И.В.Евланникова, она рассматривает его как одного из предтеч постмодернизма, поскольку в его философии индивидуальная свобода предельно абсолютизируется, получая статус высшей ценности.

Таким образом, в настоящее время антропология Н.Бердяева и Л.Шестова интенсивно исследуется и комментируется, подвергаясь критическому разбору. Тем не менее, нам представляется, что необходимо специальное исследование основных влияний и тенденций, связанных с антропологическими концепциями Н.Бердяева и Л.Шестова, нацеленное, прежде всего на раскрытие их идейной взаимосвязи и обоснование их включения в единое философское направление. Нам представляется интересным проанализировать антропологические воззрения обоих мыслителей, сквозь призму их онтологической и гносеологической проблематики.

Объектом данного диссертационного исследования выступают антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова.

Предмет исследования составляют основные тенденции концептуального развития антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова в сравнительном анализе с западными версиями персонализма и экзистенциализма.

Цель исследования заключается в осуществлении реконструкции и сравнительного анализа антропологических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.

Указанная цель конкретизируется в последовательности промежуточных исследовательских задач:

-выявить основные характеристики концепций Н.Бердяева и Л.Шестова, как специфической версии «антропологического поворота» в философии XX века от гносеологических ориентиров к экзистенциально-антропологическим, с учетом русской религиозно-философской почвы, для которой фундаментальное значение имеет система «всеединства» В.Соловьева.

-вскрыть и проанализировать общие персоналистические тенденции в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова;

-осуществить сравнительный анализ и прояснить специфику понимания обоими мыслителями онтологических реалий Бога и Ничто;

-исследовать концептуальное место в антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова особых онтологических индикаторов (экзистенциалов);

-проанализировать трактовку Н.Бердяевым и Л.Шестовым философских оснований этики и экзистенциального выбора;

-раскрыть типологические особенности персоналистической метафизики Н.Бердяева и Л.Шестова, трактовки отношений человека и Бога в контексте традиционной метафизической проблематики.

Теоретико-методологическую основу исследования составляют труды как самих рассматриваемых мыслителей, а также их западных коллег, разрабатывавших и комментировавших вводимые ими концепты, видных исследователей экзистенциализма, таких как О.Ф.Больнов, П.П.Гайденко, Ф.Коплстон, П.Тиллих, М.Бубер и др.

В качестве базового метода, использованного в диссертации, необходимо указать

Кроме того, для решения конкретных промежуточных задач нами были использованы и другие методы, такие как: метод сравнительного анализа, применяемый нами для выявления черт сходства и отличия как между антропологией Н.Бердяева и Л.Шестова, другими направлениями русской философии, так и между русским и западным персонализмом, а также для сопоставления особенностей творчества Н.Бердяева и Л.Шестова; герменевтический анализ текстов, позволяющий вскрыть их общий смысловой контекст; метод типологизации, дающий возможность классифицировать те или иные концепты антропологий Н.Бердяева и Л.Шестова посредством отнесения их к определенным типам философских учений; генеалогический метод (использован нами фрагментарно), направленный на изучение влияния индивидуально-психологических факторов и особенностей формирования личности на философское творчество.

Полученные нами в ходе исследования результаты содержат следующие элементы научной новизны:

-показано, что критика гносеологизма и рационализма европейской классической философии в трудах Н.Бердяева и Л.Шестова находится в русле общего «антропологического поворота» от когито к экзистенции (при этом она сопровождается критикой философии «всеединства» В.Соловьева, по их мнению, неспособной преодолеть власть «отвлеченных начал»), при этом для Л.Шестова характерны иррационалистические и антилогоцентрические акценты, тогда как у Н.Бердяева преобладает тенденция к синтезу рационального и мистико-эмотивного начал;

-выяснено, что общая персоналистическая направленность философии Н.Бердяева и Л.Шестова связана с повышенным вниманием к экзистенциальной драме живой личности, противопоставляемой трансцендентальному субъекту, при этом персонализм Н.Бердяева проявляется в признании онтологического приоритета личности в эманации, а персонализм Л.Шестова - в трактовке личности сквозь призму религиозного опыта единения с Богом;

-обосновано, что экзистенциалистская специфика антропологии обоих мыслителей проявилась в трактовке наличного человеческого бытия как связанного с Ничто и включенного в онтологическую напряженность между Богом и Ничто; в результате сравнительного анализа выяснено, что понимание Бога в обеих концепциях противоречит принципам христианского креационизма, а понимание Ничто у Н.Бердяева и Л.Шестова полярно противоположно;

-показано, что Н.Бердяев и Л.Шестов находились в русле европейского экзистенциализма в трактовке экзистенциалов как индикаторов онтологического статуса антропологической реальности, однако их трактовка отличается религиозной и персоналистической интепритацией сущности экзистенциалов, рассматриваемых в качестве показателей отношений личности с Богом и Ничто;

-выяснено, что оппозиционная по отношению к рационалистической этике установка обоих философов обусловлена пониманием антропологической реальности, как воплощения онтологического трагизма, превышающего оценочные возможности бинарной этической системы, и признанием надэтической изначальности свободы по отношению к этике;

-установлено, что концепция личности как конкретного единства человека и Бога в философии Н.Бердяева характеризуется присутствием как (Богово-площение), так и гностических (единство через творческий гнозис) представлений, в то время как в понимании Л.Шестова само понятие личности редуцируется к образу «живого человека» в конкретности его эмоциональных отношений с Богом, паттерном которого является авраамический опыт Ветхого Завета.

Данные элементы научной новизны конкретизированы в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала XX века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту; в значительно большем влиянии религиозно-мистических идей, что проявилось у Л.Шестова в критике логоцентризма как источнике абсолютизации разума и апологии откровения, а у Н.Бердяева - в фактическом противопоставлении рациональному гносеологиз-му европейской философии надрационального гностического синтеза.

2. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова преобладают персоналистиче-ские тенденции, связанные с влиянием как идей «философии жизни», ориентирующих на приоритет конкретной живой личности, так и религиозных мотивов. Однако если персонализм Н.Бердяева опирается на синкретический сплав элементов православной и гностической антропологии, и его определяющей чертой выступает идея эроса, то у Л.Шестова присутствует явное влияние иудео-ветхозаветного типа религиозности, и теоцентрический характер его персонализма определяется пониманием личности сквозь призму ее слияния с Богом в живом экзистенциально религиозном опыте.

3. Антропология Н.Бердяева и Л.Шестова характеризуется трактовкой человеческого бытия как фокуса онтологической напряженности между Божественным Абсолютом и Ничто и привязкой существования к реалии Ничто. Понимание Бога в обеих философских конструкциях внеконфессионально, эклектично, во многом противоречит принципам христианского креационизма: эманационизм Н.Бердеява дуалистичен, Ничто вводится им как онтологически первичное начало, практически мыслимое как Абсолют бердяевской системы, исток творения, в котором изначально фундирована индивидуальная творческая свобода, аутентичность и безграничные возможности бытия; для Л.Шестова, напротив, Ничто выступает как носитель неаутентичности и отчуждения, как символ страха перед небытием, Бог же полагается как не ограниченный рациональностью произвол творческого абсурда, парадоксальным образом он выступает гарантом экзистенциальной надежды.

4. Присутствие в философском дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова экзи-стенциалов как феноменальных констант надиндивидуальной психологии, отражающих онтологический статус антропологической реальности, свидетельствует о принадлежности их философии к парадигме европейского экзистенциализма с его принципом онтологизации психического. Религиозная ориентация обоих мыслителей проявляется в том, что экзистенциалы раскрывают не только конечность человеческого бытия в его осознанном трагизме, его бытийную связь с Ничто, но и экзистенциальную потребность позитивного религиозного опыта. При этом восприятие Н.Бердяевым экзистенциалов отмечено гностико-мистическим влиянием, в результате чего оно отклоняется от их понимания классиками западного экзистенциализма. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, однозначно понимал экзистенциалы, как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к Богу.

5. Комплекс традиционных философско-этических проблем решается представителями русского экзистенциализма с позиций критического преодоления рационалистической этики, приоритета «живого существования» по отношению к рацио, признания неразрешимого конфликта между онтологическим трагизмом, лежащим в основе человеческой жизни и ограниченностью этического суждения; с позиций мистических представлений о «темной природе» в Боге (Бердяев). Однако эта этическая концепция представляет собой не имморализм ницшеанского типа, а скорее надморализм, порожденный безмерностью индивидуалистических, гуманистических и волюнтаристских притязаний персонализма, а также онтологизацией свободы (в отличие от платонической онтологизации блага).

6. Смысловым центром антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова является концепция конкретного процессуального единства человека и Бога, достигаемого в живом экзистенциальном опыте, базирующимся у Н.Бердяева на синкретическом синтезе христианских представлений о Боговоплощение и гностических идей о творческом процессе Богопознания как становления личности; у Л.Шестова - на трактовке библейского Откровения как опыта слияния «живого человека» во всей полноте его иррациональной воли с Богом как абсолютной волей.

Научно-теоретическая значимость исследования определяется сохраняющейся актуальностью освоения и интерпретации отечественного философского наследия. Полученные в ходе работы результаты могут способствовать углублению и уточнению имеющихся теоретических представлений о концептуальной специфике антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, прояснению их подлинного места в мировом философском процессе, лучшему пониманию специфики отечественной философской традиции в целом.

Практическая значимость полученных результатов связана с возможностью использования материалов исследования в преподавательской практике, при чтении общих и специальных курсов по философской антропологии.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры философии НГМА, ФГНУ «СКНЦ ВШ».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и списка использованных источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Антропология Н. Бердяева и Л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теперь попытаемся обобщить полученные в ходе исследования результаты и построить на них итоговые выводы.

В нашем анализе основных аспектов антропологических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова мы исходили из стремления выявить в них общие черты концептуального сходства, дающие основание видеть в их философском творчестве самостоятельную отечественную версию экзистенциализма. Несомненно, что в своем мыслительном развитии оба философа претерпели явное влияние тех идейных источников, которые стали общими и для них, и для зрелого европейского экзистенциализма; двигаясь в едином русле мирового философского процесса, они так же, как и выдающиеся европейские экзистенциалисты фокусировали свое внимание не на рациональном познании, сопряженным с трансцендентальным субъектом, его когнитивными возможностями и ограничениями, а на экзистенциальном субъекте во всей конкретности его эмоционально-психической жизни, бытия-к-смерти и лежащего на нем бремени онтологического выбора. Это во многом проистекало из относительного единства культурной ситуации, в которой находились и русские, и европейские мыслители в конце XIX - первой половине XX веков, вместившей и кризис классического рационализма, и системности в философии, и прогрессирующую секуляризацию общества и утрату веры («смерть Бога»), и характерный для модернизма рост интереса к иррациональным началам в индивидуальной психологии, в том числе и психопатологиям. Так, общими источниками для европейского экзистенциализма и для творчества Н.Бердяева и Л.Шестова стали идеи Ф.Ницше и в целом «философии жизни», С.Кьеркегора, и в какой-то довольно ограниченной степени А.Бергсона.

С другой стороны антропология Н.Бердяева и Л.Шестова отмечена специфическим и очень значительным влиянием культурных исканий русского Серебряного века, наследия великой русской литературы и драматической социально-исторической ситуации, в которой оказалась Россия. Их творчество формировалось в период стремительного и краткого расцвета русской философии, обретения ею своего лица после долгих лет философского эпигонства. Поскольку мейнстрим русской философии Серебряного века был представлен главным образом религиозно-философскими поисками, которые отчасти были соотнесены с духовной основой православия, они то и составляли «ближний контекст» антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова и источник сильного концептуального влияния. Не менее сильным было литературное влияние, прежде всего, художественного мира и идей Ф.Достоевского, предопределившее проблематику, нравственные ориентиры, пафос, основные этические выводы Н.Бердяева и Л.Шестова. Наконец, подспудная напряженность, присущая духовной атмосфере предреволюционных лет, во многом апокалиптические предчувствия интеллигенции, трагедия революции также сказалась на характере поднимаемых русскими мыслителями вопросов и содержании ответов.

Экзистенциализм в лице Н.Бердяева и Л.Шестова хронологически представляла собой авангард его развития, предвосхитив обращение крупных мыслителей Запада к конкретности индивидуального внутреннего опыта. Рассматриваемые нами русские мыслители одни из первых в европейской философии начала XX века нащупали диссонанс, существующий между рацио и экзистенцией, который вплоть до настоящего времени остается проблемой философской антропологии, и предприняли попытку целостного осмысления человеческого существования во всей полноте его свободы, ответственности, индивидуальной неповторимости, высших аффективных состояний, раскрывающих его бытийный статус как конечного, но наделенного самосоЙшлие©ф15нцескващепции Н.Бердяева и Л.Шестова объединяют общие парадигмальные черты, позволяющие видеть в них обоих представителей единого направления мысли. К этим чертам относится: абсолютизация свободы, рассматриваемой как добытийная метафизическая реалия; критика гносеоло-гизма и трансцендентализма в конструировании философского субъекта и обращение к «живому человеку» и его эмоциональному опыту; онтологизация аффективных составляющих субъективности - ужаса, тревоги, вины и т.д. - как проявлений во внутреннем опыте личности реального онтологического статуса человеческого существования. При всех отмеченных нами различиях оба философа претендуют на роль религиозных христианских мыслителей, в их работах прослеживается сильное влияние атмосферы русского религиозного Ренессанса, они используют христианскую канву для разработки собственной метафизики, однако последняя имеет в значительной степени синкретический характер и во многом противоречит православной богословской концепции. Тем не менее, влияние христианской теологии, как и влияние творчества Л.Толстого и Ф.Достоевского, во многом смягчило и гуманизировало их философскую позицию в сравнении с антихристианским индивидуализмом Ф.Ницше.

Присутствие образов и идей христианской традиции не должно заслонять сложного напластования влияний иных метафизических доктрин на творчество русских экзистенциалистов. Речь идет, в частности, о влиянии гностических идей через германскую мистику Я.Беме и М.Экхарта на Бердяева и о влиянии религиозности ветхозаветного типа на Л.Шестова. Обилие влияний не только определило наличие у этих мыслителей внутренних противоречий, но и способствовало обогащению их философии, обусловило ее масштабность и значительность.

Вклад Н.Бердяева и Л.Шестова в развитие мировой антропологической модели заключается в опережающей постановке проблем свободы и творческого самовыражения личности в религиозно-философском контексте. Анализ творчества Н.Бердяева и Л.Шестова и в настоящее время сохраняет актуальность, является перспективным направлением философско-антропологических исследований и требует продолжения.

Список научной литературыЧерных, Сергей Сергеевич, диссертация по теме "Философия и история религии, философская антропология, философия культуры"

1. Аксючиц В.В. Под сенью креста. М., 1997.

2. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. М.,2001.

3. Аржанухин С.В., Емельянов Б.В., Холстинин Р.Н. Очерки русской философии XVI11-ХХ вв. Екатеринбург, 1994.

4. Асмус В.Ф. Владимир Соловьев. М., 1994.

5. Баранова-Шестова Н.Л. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников. Paris, 1983.

6. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.,1989.

7. Бергсон А. Творческая эволюция. М.,2001.

8. Белый А. Между двух революций. М., 1990.

9. Бердяев Н.А. Диалектика божественного и человеческого. М.,2003.

10. Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.,2003.

11. Бердяев Н.А. О назначении человека. М.,1993.

12. Бердяев Н.А. Опыт парадоксальной этики. М.,2003.

13. Бердяев Н.А. Самопознание. Л., 1991.

14. Бердяев Н.А. Смысл истории. М.,1990.

15. Бердяев Н.А. Смысл творчества. М.,2002.

16. Бердяев Н.А. Спасение и творчество. // Путь орган русской религиозной мысли. М.,1992.

17. Бердяев Н.А. Философия свободы. М.,2002.

18. Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2т. -М.,1994.

19. Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря. М., 1995.

20. Бердяев Н.А.: Pro et contra. Кн.1. СПб.: РХГИ,1994.

21. Бибихин В.В. Язык философии. М.,2002.

22. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. СПб., 1999.

23. Бубер М. Два образа веры. М.,1999.

24. Буйло Б.И. Судьба России в культурно-исторической концепции Н.А.Бердяева. Доктор, диссертация. Ростов-на-Дону, 2003.

25. Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. Очерки истории русской философии. Свердловск, 1991.

26. Владимир Соловьев: взгляд сквозь столетия. М.,2002.

27. Вышеславцев Б.В. Этика преображенного эроса. М.,1994.

28. Гайденко П.П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М.,2001.

29. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология 20 века. М., 1997.

30. Гайденко П.П. Постметафизическая философия как философия процесса. // Вопросы философии. 2005. №3.

31. Гайденко П.П. Человек и человечество в учении В.С.Соловьева. // Вопросы философии. 1994. №4.

32. Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли XX века. М.,1992.

33. Голубинцев В.О., Данцев А.А., Любченко B.C. Философия для технических вузов. Ростов-на-Дону. 2003.

34. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М.,2003.

35. Гуревич П.С. Философия культуры. М., 2001.

36. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. М.,2000.

37. Декарт Р. Соч. в 2 т.- 1Т. М.,1989.

38. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 10 т.- т.4. М., 1956.

39. Достоевский и мировая культура. СПб., 1998.

40. Драч Г.В. Рождение античной философии и начало антропологической проблематики. М.,2003.

41. Евлампиев И.И. Достоевский и Ницше: на пути к новой метафизике человека. // Вопросы философии. 2002. №2.

42. Евлампиев И.И. История русской метафизики в Х1Х-ХХ веках. Русская философия в поисках Абсолюта. 4.1. СПб., 2000.

43. Евлампиев И.И. История русской философии. М.,2002.

44. Евлампиев И.И.Неклассическая метафизика или конец метафизики? Европейская философия на распутье. // Вопросы философии. 2003. №5.

45. Евланникова И.В. Религиозные основания философской интуиции свободы в контексте православной антропологии. Кандид, диссертация. Ростов-на-Дону, 2004.

46. Ермичев А.А. Три свободы Николая Бердяева // Философия и жизнь. 1990. №1.

47. Ерыгин А.Н. Восток-Запад-Россия. Ростов-на-Дону, 1993.

48. Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СПб., 1995.

49. Зеньковский В.В. История русской философии. М.,2001.

50. Золотухина-Аболина Е.В. Философская антропология. Ростов-на-Дону, 2006.

51. Зотов А.Ф. Современная западная философия. М., 2001.

52. Иванов Вяч. И. Родное и вселенское. М.,1994.

53. Ильин Н.А. Аксиомы религиозного опыта. М.,1993.

54. Ильин Н.А. Религиозный смысл философии. М.,2003.

55. Ильин Н.П. Трагедия русской философии. 4.1. От личины к лицу. СПб.,2003.

56. Каган М.С. метаморфозы бытия и небытия. // Вопросы философии. 2001. №6.

57. Камю А. Бунтующий человек. М.,1990.

58. Кант И. Критика чистого разума. // Соч. в 8 т. ЗТ. М.,1994.

59. Каритини Р. Введение в философию. М.,2003.

60. Киселев Г.С. Постмодерн и христианство. // Вопросы философии. 2001. №12.

61. Кожев А. Религиозная метафизика Владимира Соловьева. // Вопросы философии. 2000. №3.

62. Козловски П. Культура постмодерна. М.,1997.

63. Коплстон Ф. История философии. XX век. М.,2002.

64. Коплстон Ф. От Фихте до Ницше. М.,2004.

65. Кьеркегор С. Страх и трепет. М.,1993.

66. Кувакин В.А. Религиозная философия в России. Начало XX века. М.,1980.

67. Курабцев B.JI. Лев Шестов и мировая философия. // Вопросы философии. 2005. №12.

68. Курабцев В.Л. «Мудрейшие из людей». (Лев Шестов и античная философия) // Вопросы философии. 2003. №11.

69. Кутырев В.А. Апология человеческого (предпосылки и контуры консервативного философствования). // Вопросы философии. 2002. №9.

70. Лакруа Ж. Избранное персонализм. М.,2004.

71. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. М.,1996.

72. Лопатин Л.М. Аксиомы философии. М., 1996.

73. Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М.,1990.

74. Лосский Н.О. История русской философии. М.,1991.

75. Лосский Н.О. Ценность и бытие: Бог и Царство Божие как основа ценностей. М.,2000.

76. Маколкин А. Опыт прочтения Керкегора в России и в Советском Союзе: от Льва Шестова до Пиамы Гайденко. // Вопросы философии. 2004. №1.

77. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М.,1992.

78. Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте. М.,1995.

79. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. М.,2004.

80. Мареева Е.В. Семен Франк как зеркало русской религиозной философии. // Вопросы философии. 2005. №6.

81. Марков Б.В. Знаки бытия. М.,2001.

82. Марков Б.В. Человек, государство и Бог в философии Ницше. СПб.,2005.

83. Маслин М.А. Русская философия. Словарь. М.,1995.

84. Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.,1995.

85. Марсель Г. Трагическая мудрость философии. Избранные работы. М.,1995.

86. Метаморфози свободи: спадщина Бердяева в сучасному дискурсь Кшв, 2003.

87. Мильдон В.И. Ни Афины, ни Иерусалим. Еще раз об экзистенциальной философии. Вопросы философии. // 2002. №3.

88. Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991.

89. Мунье Э. Надежда отчаявшихся. М.,1995.

90. Мунье Э. Персонализм. М.,1992.

91. На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение. М., 1990.

92. Николаева О. Православие и свобода. М.,2002.

93. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Харьков: 2003.

94. Новейший философский словарь. Мн.,2001.

95. Новиков А.И. История русской философии. СПб., 1998.

96. Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М.,1991.

97. Паскаль Б. Мысли. М.,2003.

98. Платон. Федон, Пир, Федр, Парменид. М.,1999.

99. Порус В.Н. В.Соловьев и Л.Шестов: единство в трагедии. // Вопросы философии. 2004. №2.

100. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Том 4. От романтизма до наших дней. СПб., 1997.

101. Россия и Германия: опыт философского диалога (сб. статей). М.,1993.

102. Русский эрос или философия любви в России. М.,1991.

103. Сартр Ж.-П. Стена: Избранные произведения. М.,1992.

104. Селиванов А.И. К вопросу о понятии «ничто». // Вопросы философии. 2002. №7.

105. Сербиненко В.В. Русская религиозная метафизика (XX в.). М., 1996.

106. Слинин Я.А. Трансцендентальный субъект феноменологические исследования. СПб.,2001.

107. Современный философский словарь. М.,2004.

108. Соловьев B.C. Соч. в 2 т. М., 1989.

109. Соловьев B.C. Три разговора. М.,2000.

110. Соловьев B.C. Философское начало цельного знания. Мн., 1999.

111. Соловьев Э.Ю. Экзистенциализм (историко-критический очерк). // Прошлое толкует нас. М., 1991.

112. Солодухо Н.М. Бытие и небытие как предельные основания мира. // Вопросы философии. 2001. №6.

113. Степун Ф.А. Портреты. СПб., 1999.114. Сумерки богов. М.,1990.

114. Тиллих П. Избранное. Теология культуры. М.,1995.

115. Фауст и Заратустра. СПб., 2001.

116. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. В 2 т. М., 1991.

117. Философская энциклопедия. М., 1990.

118. Философское и культурологическое россиеведение. Выпуск 5. Феномен восточнохристианской цивилизации. Ростов-на-Дону. 2005.

119. Флоровский Г.В. Вера и культура. СПб.,2002.

120. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Киев, 1991.

121. Франк С.JI. Введение в философию. СПб., 1993.

122. Франк СЛ. Реальность и человек. М.,1997.

123. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному; Страх; Тотем и табу. Мн., 1999.

124. Фридрих Ницше и философия в России. СПб., 1999.

125. Фромм Э. Иметь или быть. К., 1998.

126. Хабермарс Ю. Дискурс о модерне. М.,2003.

127. Хайдеггер М. Бытие и время. М.,2003.

128. Хайдеггер М. Время и бытие. М.,1993.

129. Хоружий С.С. Неотменимый антропоконтур. 1. Контуры До-Кантова человека. // Вопросы философии. 2005. №1.

130. Хоружий С.С. Неотменимый антропоконтур. 2. Кантовы антропо-топики. // Вопросы философии. 2005. №2.

131. Хоружий С.С. Ницше и Соловьев в кризисе европейского человека. // Вопросы философии. 2002. №9.

132. Хоружий С.С. О старом и новом. СПб.,2000.

133. Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994.

134. Хоружий С.С. Путем зерна: русская религиозная философия сегодня. // Вопросы философии. 1999. №9.

135. Черных С.С. Экзистенциализм Н.Бердяева и Л.Шестова: различный опыт понимания Бога и «Ничто» // Гуманитарные и социально-экономические науки. №11.2006.

136. Черных С.С. Бог и Ничто в философии Н.Бердяева и Л.Шестова // http://www.e-culture.ru

137. Черных С.С. Экзистенциальные аспекты в философии Н.Бердяева. // Социальная философия и история русской философии. Вып.8. 2005.

138. Черных С.С. Экзистенциальная философия Л.Шестова. // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сборник научных и методических статей. (Материалы 1-й международной конференции). Новочеркасск: НГМА, 2005.

139. Шестаков В.П. Эсхатология и утопия (Очерки русской философии и культуры). М.,1995.

140. Шестов Л.И. Апофеоз беспочвенности. М.,2000.

141. Шестов Л.И. Афины и Иерусалим. М.,2001.

142. Шестов Л.И. На весах Иова. М.,2001.

143. Шестов Л.И. Сочинения. М.,1995.

144. Шестов Л.И. Философия трагедии. М.,2001.