автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Архитектура как архетипическое проявление институций культурного сознания

Полный текст автореферата диссертации по теме "Архитектура как архетипическое проявление институций культурного сознания"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

АРХИТЕКТУРА КАК АРХЕТИПИЧЕСКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ИНСТИТУЦИЙ КУЛЬТУРНОГО СОЗНАНИЯ

Специальность 24.00.01 - теория и история культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени доктора философских наук

На правах рукописи

/Г

МУХИН АНДРЕЙ СЕРГЕЕВИЧ

Санкт-Петербург 2014

1 5 МАЛ 2014

005547804

Работа выполнена на кафедре культурологии Санкт-Петербургского государственного университета

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Соколов Евгений Георгиевич Санкт-Петербургский государственный университет

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Серкова Вера Анатольевна Санкт-Петербургский государственный Политехнический университет

доктор философских наук, профессор Луговой Александр Александрович Санкт-Петербургский университет ГПС МЧС России

доктор философских наук, профессор Хлевов Александр Алексеевич Русская Христианская гуманитарная академия

Ведущая организация - ФГБОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина»

Защита состоится «*Г>> июня 2014 года в /£"~часов на заседании совета Д 212.232.11 по защите кандидатских и докторских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, ВО, Менделеевская линия, д. 5, Институт философии СПбГУ, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке имени А.М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан » _2014 года.

Ученый секретарь Диссертационного Совета Кандидат философских наук

Общая характеристика диссертации

Актуальность темы

Архитектура в своем тысячелетнем развитии сформировала не только феноменологическое поле человеческой жизнедеятельности, но и парадигму пространства вместе с его рецепциями, что обусловило универсальный набор признаков зодчества разных исторических эпох и культур, несмотря на типологические, конструктивные и художественные различия. Любой архитектурный объект трехмерен и материален, на него воздействуют силы природы, диктуя условия, в которых (и только в которых) может быть актуализирован замысел внешней и внутренней формы. Если по формальному составу архитектура полностью зависит от законов природы как от своей причины, то по семантическому содержанию - от нашей способности суждений. Сооружение одновременно существует и как материальное тело физического мира, и как образ-символ метафизического поля.

Метафизика архитектуры фундируется в ее способности быть информационным накопителем, аккумулирующим сведения, на первый взгляд, не связанные с утилитарным назначением построек. Эта информация передается набором сигналов и символов. Символизм архитектуры является хорошо известным фактом истории и положением теории культуры, однако часто его понимают как простой арсенал знаков и эмблем, аллегорических репрезентантов реальности1. Такой символизм не затрагивает глубинных, базовых, архаико-первозданных семиотических конструктов человечества, а является, скорее, «плакатной» семиотикой, мало отличаясь от знаков визуальной коммуникации - дорожного движения или магазинной вывески. В поле исследования, ход которого представлен в настоящей диссертации, вовлечена более емкая семиотическая данность, просматриваемая на уровне архетипов коллективного бессознательного. Архетип, в нашем случае,

1 Подобно тому, как высота первых американских небоскребов символизировала коммерческую успешность и буржуазный престиж их владельцев. Иконников А. В. Архитектура США: Архитектура в системе буржуазной культуры. М.: Искусство, 1979. С. 28.

трактуется согласно учению К.Г. Юнга, как одно из понятий, используемых им в аналитической психологии и им же спроецированных в область философии культуры2. Архитектура, таким образом, выражает смысловые и ценностные установления, оформленные посредством ритуальных действий (и в таком виде понимаемые как институции культурного сознания), через архаические первичные образы коллективного бессознательного, через архетип. Архетип становится единицей социально-культурной информации, скрытой в толще нашей врожденной (запрограммированной) памяти (бессознательной части психики), характеризуя, тем самым, человека как «поток» информации, овеществленной в объектах материальной культуры, среди которых особое место занимают памятники зодчества. Сказанное приобретает несомненную актуальность в наш век цифровых технологий с их колоссальными операциональными возможностями по управлению информацией. Архитектура, рассматриваемая как архетипическое проявление культурных установлений, может пониматься как одна из форм трансляции информации, что особо значимо для гуманитарной науки, различных ее дисциплин, изучающих информационный обмен на разнообразных этапах межкультурного взаимодействия посредством традиционных (нецифровых) и архаических по генезису (дописьменных) способов хранения знаний. Актуальность настоящей диссертации для гуманитарных дисциплин заключается, помимо прочего, в возможности комплексного изучения архитектуры вне доминирования историко-искусствоведческих парадигм.

Степень научной разработки проблемы

К проблеме семиотического и социально-культурного содержания архитектуры в разное время обращались различные исследователи. Среди них укажем О.Н. Бабошину, Д.А. Баранова, П. Брауна, М. Гимбутас, B.JI. Глазычева, И.Е. Данилову, А.К. Дживелегова, Ж. Дюби, Б. Жестаза, A.B.

2 Например, в работе: Юнг К. Г. Об архетипах коллективного бессознательного / пер. с нем. А М. Руткевича//Юнг К. Г. Архетип и символ. М.: Ренессанс 1992 С 95128.

Иконникова, Г. Керна, Ж.В. Николаеву, Э. Панофского, Р.Б. Радовича, Г.И. Ревзина, Дж. Рёскина, Т.Ю. Смирнову, А. Спыхальскую-Бочковскую, О.В. Старостину, П.А. Флоренского, Г.И. Фролову, Л.Н. Щанкину. Для существа настоящей работы значимыми являются два фундаментальных исследования С.С. Ванеяна3 и Ш.М. Шукурова4, в которых конструкции, формы и символические смыслы архитектуры изучены и представлены в гармоничном синтезе материального и ментального. Интересные выводы и обобщения, касающиеся природы метафизического, природы мышления, а также механизмов порождения образов можно обнаружить в фундаментальных трудах Ф. Гваттари и Ж. Делёза. Поскольку связь архетипа и символических категорий наиболее очевидна в художественной культуре, стоит назвать тех, кто уделял самое пристальное внимание образам и символам в первобытном, древнем, средневековом и новом искусстве - Ю.Г. Боброва, А. Варбурга, М. Дворжака, Г. Керна, К. Кларка, А.Ф. Лосева, Э. Панофского, В.А. Семенова, A.B. Степанова, А.Д. Столяра, У. Эко. В силу того, что источником изучения архетипа является мифологический пласт различных культур, стоило обратиться к самым разным интерпретаторам мифопоэтического наследия, среди которых А.Н. Афанасьев, В.В. Евсюков, П. Киньяр, Ж. Марсиро, Р. Менар, В .Я. Пропп, В.Н. Топоров, Дж. Уилсон, Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт, Дж. Фрэзер, М. Элиаде, Т. Якобсон. В целом проблемы древних и средневековых культур, в контексте которых разворачивалось архетипическое проявление институций культурного сознания в архитектуре, обусловили обращение к исследованиям историков и теоретиков культуры: А.О. Большакова, Ж. Ле Гоффа, А.Я. Гуревича, Ж. Дюби, П. Зюмтора, С.М. Марчуковой, С.Т. Махлиной, Б. Мертц, М.Н. Соколова, В.И. Уколовой, Й. Хейзинги, к историческим работам М. Блока, В.Г. Васильевского, М. Гимбутас, Д. Гуревич, С. Крамера, С.Я. Лурье, Г. Пфайльшифтера, М.-Т. Рапсат-Шарлье, Л. Февра, Р. Фоссье. Помимо исторических и культурологических сочинений

3 Ванеян С. С. Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии. М.: Прогресс-Традиция, 2010. 832 с.

4 Шукуров Ш. М. Образ Храма. М.: Прогресс-Традиция, 2002.496 с.

для существа настоящего исследования неоценимое значение приобрели общие искусствоведческие труды Б. Бернсона, Д. де Boca, М.Н. Мерцаловой, П.П. Муратова, Ц.Г. Несселышраус, Н. Петрусевич, В.М. Полевого, В.И. Раздольской, Е.И. Ротенберга, М.И. Свидерской, H.A. Сидоровой, В.Н. Тяжелова, Н.Д. Флитгнер, А.П. Чубовой. Проблемами истории и теории архитектуры в разное время занимались Г. Бартц, Н.И. Брунов, Э.Э. Виолле-ле-Дюк, В.Л. Глазычев, Ю.Д. Губернский, Т.Р. Забалуева, Э. Кёниг, П. Кидсон, В. Кох, В.Д. Кузнецов, В.Г. Лисовский, В.К. Лицкевич, П. Мюррей, Э. Окшотт, А. Силиотги, П. Томпсон, JI. Де Финанс, Б.Ф. Флетчер, О. Шуази. Поскольку художественно-конструктивные особенности, влияющие на символику архитектурного образа, связаны с географией того или иного региона, его климатом, мы посчитали нужным обратиться к специфическим трудам в данной области, к работам А.Ю. Егоровой, А.Н. Лебедева, С.М. Лукоянова, A.C. Монина, A.M. Слепцова, Ю.А. Шишкова. Несмотря на столь обширное научное наследие в области изучения семиотики художественной культуры, ее символических кодов, образов и идей, полагаем, что проблема архетипа в архитектуре проработана не в полной мере.

Таким образом, целью данной работы является исследование форм актуализации архетипического проявления институций культурного сознания в архитектуре.

Цель работы определяет следующие исследовательские задачи:

1) Охарактеризовать архетип как термин понятийного аппарата в контексте изучения семиотики архитектуры.

2) Выявить эвристический потенциал институций культурного сознания в процессе исследования формального и содержательного аспектов архитектуры.

3) Интерпретировать «телесность» (тело) в качестве базового архетипа архитектурного пространства в контексте синтетического триплекса Тело-Пространство-Дом.

4) Выявить архаичный (уходящий в первобытную эпоху) характер семиотического кода «телесности» применительно к архитектурным объектам, в том числе и современного зодчества.

5) Определить в строительно-художественной эволюции жилища семиотические «побочные эффекты», приведшие к процессу символизации архитектуры.

6) Охарактеризовать пространство жилища как архетип, обусловивший символическое содержание дома в качестве архитектурно-художественного и культур-философского феномена и возможность его бытования в семиотическом поле.

7) Выявить специфику институций культурного сознания в контексте развития архитектуры, понимаемой как архетипическое проявление этих институций.

8) Рассмотреть бытование архетипа в архитектуре как основы таких культурных процессов, как строительные традиции, рецепции образов архитектуры в искусстве, сакрализация особых локаций (храм и музей), сохранение наследия.

Методологические основы исследования

В основу диссертационной работы легли следующие методы исследования.

Метод философской реконструкции и интерпретации, позволяющий выявить основные аспекты проблемы архетипа в его отношении к символическим категориям (аллегории, эмблеме, знаку, атрибуту). Вооружившись этим методом, можно примирить материю и дух, бытие и сознание, обосновать диалектический синтез утилитарного назначения архитектуры и сложных семиотических кодов культуры, которыми наполнены как содержанием архитектурные объекты и формы.

Метод культурологического анализа институций культурного сознания, фундированных на архаических образах, архетипах. Этот метод позволил осуществить само определение институций культурного сознания,

сепарировав культурное сознание от сознания обыденного опыта, а также продемонстрировать то, как ментальные установления могут не только проявляться в архитектуре, но и сохраняться в ней как в конденсаторе культурных явлений.

Историко-контекстуальный метод: развитие институций культурного сознания, формирование мировоззренческих установлений, религиозных, философских и донаучных концепций бытия, нашедших отражение в объектах материальной культуры, и в том числе, в памятниках архитектуры, имели место в определенные исторические эпохи. Учет исторической канвы позволит определить характер архаического, или, если шире, традиционного сознания на хронологическом отрезке от первобытной эпохи и до начала Нового времени.

Метод сравнительного архитектурно-искусствоведческого анализа: При рассмотрении памятников архитектуры как важного материала для исследования рецепций архетипических проявлений институций культурного сознания, необходимо было изучить конструктивные и художественные особенности тех или иных сооружений, сравнить постройки различных эпох, культур и цивилизаций. Это сравнение позволило выявить общее, подтвердив универсальный характер проявления архетипов.

Метод формально-стилистического анализа: Поскольку речь идет о памятниках художественной культуры, произведениях искусства архитектуры, постольку важным было выявление специфических черт отдельных памятников зодчества с концентрацией внимания на конструктивных, композиционных, эстетических, климатических и эксплуатационных характеристиках отдельного сооружения. Вместе с тем, определяя на фоне этих характеристик взаимосвязь функционального и символического, материального и метафизически-смыслового, решить вопрос о приоритете конструкции или семиотического наполнения памятника.

Метод сравнительной мифологии был обусловлен постоянным обращением к различным литературным и устно-литературным источникам Древности и Средневековья. Именно сказочно-мифологический материал

позволял наиболее наглядно представить рецепции архетипов или даже целых их комплексов в культурном сознании человечества, и определить, каким образом этот материал связан с архитектурой, в которой словно подтверждается жизненная сила тех мировоззренческих установлений, каковые хранят мифы, легенды, сказки и авторские поэтические вымыслы.

Сравнительно-религиоведческий метод позволил выявить близость многих концептуальных и догматических установок в различных религиях мира, демонстрируя, вместе с тем, как именно в архитектурных сооружениях обнаруживают себя общие для многих религиозных систем фундаментальные принципы. Таким образом, используя этот метод, стало возможным выявить архетипические основания некоторых религиозных идей, обнаружить которые (архетипические основания) позволяет специфика как архитектурных сооружений, так и отдельных архитектурных форм.

Теоретические источники исследования

Труды Платона и Аристотеля были использованы как источники по изучению таких конструктов метафизической реальности как идеи, философские представления о которых впоследствии привели к появлению в разное время различных концептов, интерпретирующих природу образов, символов, архетипов. В силу того, что названные категории входят в круг тех феноменов, которые можно охарактеризовать как начала, обязательными для настоящей диссертации являются творения Оригена («О Началах»), Немезия Эмесского («О природе человека»), комментарий к диалогу «Парменид» Прокла. Поскольку архетип, символические категории, образы принадлежат общим понятиям, постольку мы неизбежно сталкиваемся с универсалиями и с теми концептами, которые отражены в сочинениях средневековых авторов различных школ и направлений, например, Ансельма Кентерберийского. В процессе исследования символического содержания кодов культуры оказалось необходимым обращение к таким средневековым и ренессансным авторам как Мейстер Экхарт и Пико делла Мирандола. Из наследия философов Нового и Новейшего времени основополагающими стали труды Р. Барта, Ж. Бодрийяра,

П. Валери, А. Грюнбаума, М. Дери, С. Кьеркегора, М. Маклюэна, К. Маркса, Б. Паскаля, Г. Рейхенбаха, А. Шопенгауэра. Особое значение имеет «Эстетика» Г.-В.-Ф. Гегеля, в которой философ показал связь между господством тех или иных видов искусства в разные эпохи и саморазвитием мирового духа - от косной материи архитектуры к дематериализации в музыке. Архетип как предмет исследования невозможно изучать без опоры на сочинения 3. Фрейда и К.Г. Юнга, где он и получил современное значение, как составной элемент коллективного бессознательного («Архетип и символ»), а также без книги Е.-А. Беннета («Что на самом деле сказал Юнг»),

В ходе работы над диссертацией постоянно приходилось обращаться к различным литературно-мифологическим и литературно-художественным источникам, в которых можно было найти доказательство существования тех или иных архетипов и их проявления в сфере художественной культуры. Среди них: «О все видавшем» («Сказание о Гильгамеше»), «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Труды и дни» Гесиода, «Энеида» Вергилия. Богатый мифологический контекст сохранили «Прикованный Прометей» Эсхила и «Метаморфозы, или Золотой осёл» Апулея. Данные о мифах и обрядах, а также о религиозных практиках сохранились в таких текстах как «История» Геродота, «География» Страбона, «Мифологическая библиотека» Аполлодора. Невозможно было обойти вниманием некоторые книги и главы Библии как источника по истории культуры Древнего мира, наряду с «Иудейской войной» Иосифа Флавия и агиографическим сборником «Золотая легенда» Якова Ворагинского. Предания и мифы древней Ирландии послужили изучению языческого наследия средневековой Европы, которое так же хорошо представлено в «Песне о нибелунгах» и в рыцарском романе узника Тауэра, Томаса Мэлори, «Смерть Артура». Безусловным стало обращение к арабским («Тысяча и одна ночь»), английским и русским народным сказкам, фольклору, который интересным образом сохранил архаику архетипа, по-своему актуализируя древние символы. Важнейшими оказались работы первых исследователей художественной культуры Франческо Петрарки, Лоренцо Гиберти, Альбрехта Дюрера, Джорджо

Вазари, Кареля ван Мандера. Кроме них первоочередное значение имели теоретические трактаты по архитектуре и ремеслам, созданные в разные исторические эпохи Витрувием, монахом Теофилом, А. Палладио, Ж. Делилем.

Материально-эмпирические источники исследования

Изучение архетипов, скрытых в столь осязаемом культурном феномене как архитектура, было бы неполноценным без обращения к первоисточнику, т.е. к памятнику, к артефакту. Иными словами, к материалу, специфика которого обусловила опыт, бесценный для диссертации. Эмпирической базой исследования послужило богатое и разнообразное архитектурное наследие, представленное памятниками зодчества Старого Света. Автор в большом количестве случаев имел возможность не только воочию наблюдать оригиналы в разных частях мира, но и делать обмеры, фотосъемку и зарисовки некоторых объектов доступных in situ, либо в музеях различного профиля. Эти памятники можно перечислить в хронологической последовательности: пещеры и неолитические храмы Мальтийского архипелага, древнеегипетские погребальные сооружения комплекса Гизы, финикийский мавзолей в Дугге (Тунис). Среди множества античных сооружений стоит назвать руины частных домов в Набёле, Дугге (Тунис), городские кварталы Эфеса, Приены, Милета (Турция), римскую виллу в Рабате (Мальта). Кроме североафриканских и азиатских античных городов необходимо упомянуть находящиеся на материковой части Греции Микены, Эпидавр, Дельфы, Афины, Фессалоники с их богатыми археологическими комплексами, музейными пространствами, представляющими порой и античное, и средневековое наследие одновременно. В Италии наследие античного мира для натурного изучения оказалось доступным лишь в Милане и на Сицилии (Агригент, Вилла-Романа близ Пьяцца-Армерины, Таормина), а средневековые памятники - во многих городах северной Италии (Милане, Монце, Вероне, Венеции) и также на Сицилии (Чефалу, Палермо, Мессина). Объекты средневекового зодчества в разные годы были изучены в Кракове, Пшемысле, Львове, Мерзебурге (Саксония-Ангальт), Наумбурге, Лейпциге, Галле, Мюнхене, Витгенберге. Во

Франции такой материал предоставили исторические памятники в Блуа, Шамборе, Экуане, Париже. В Бельгии - в Генте, Брюгге, Лувене. Особенно насыщенным было исследование архитектуры в Голландии: в Амстердаме, Утрехте, Наардене, Гауде, Роттердаме, Гааге, Делфте, Хаарлеме, Маастрихте, Арнеме.

Научная новизна исследования:

- Архетип рассматривается как до-символ, который, обладая самостоятельностью по отношению к символическим категориям (аллегории, эмблеме, знаку, атрибуту), является условием существования как этих категорий, так и символики вообще.

- Определен и охарактеризован круг архетипов, которые обладают максимальной потенцией к формированию сложных образных структур институций культурного сознания, таких как пространство (тело), дом-дворец-храм, пир (трапеза), игра (огон), мастер, руины, метаморфозы, сокровище (наследие) и разрушение (смерть).

Человеческая деятельность рассматривается как обладающая иерархической стратиграфией, в которой операции подчиняются либо сознанию обыденного опыта, либо культурному сознанию, ответственному за становление преобразовательной активности индивида, в том числе, в области художественного творчества или созидания сложно структурированных форм культуры.

- Выявлено, что развитие архитектуры фортификационного назначения обусловлено не столько эволюцией наступательного и осадного вооружения, сколько изменениями рецепций пространства у человека позднего Средневековья, коррекцией сакрального, магического, символического характера этих рецепций.

- Определена взаимосвязь культур и цивилизаций, разнесенных в пространстве или времени, но имеющих общие архетипы коллективного бессознательного, что получило фиксацию в образном содержании памятников архитектуры.

- Дается интерпретация памятников архитектуры сквозь призму их семиотического содержания.

- Выполнена графическая реконструкция некоторых памятников древнего жилищного зодчества с учетом сакрального назначения их пространства и семиотики архитектурных конструкций и форм.

- Осуществлена попытка интерпретировать волевое воздействие на памятник с целью его разрушения не в силу привычных политико-экономических факторов (по причине извлечения материальной прибыли), а как процесс метафизического отчуждения от культурных маркеров, процесс бессознательного и сознательного разрыва с символами памяти, иными идеологическими и аксиологическими данностями.

Результаты исследования:

1. Определена до-символическая природа архетипа, а сам он - как паттерн, фундирующий семиотическое содержание, в том числе, и архитектурных образов, объектов и форм.

2. Продемонстрирована связь институций культурного сознания с архетипом и протоколами его проявления в семиотическом содержании

архитектурных объектов.

3. Пространство в архитектуре рассмотрено как категория картины мира и как рецепторный результат осмысления человеком «телесности», т.е. объективно воспринимаемой материальной экзистенции разнообразных объектов и в том числе самого человека.

4. Выявлен архаический пласт архетипических проявлений в семиотическом поле архитектуры, который сохраняется вне зависимости от смены культур, цивилизаций, строительной практики, художественно-стилевых концепций.

5. Установлено, что ключевым паттерном является архетип дома, фундирующий условия развития образной системы в символическом поле зодчества независимо от конкретной постройки, ее функционального назначения и культурно-исторической эпохи.

6. Установлена семиотическая связь объектов архитектуры с другими предметно-вещественным памятниками материальной культуры, в частности, с транспортом, костюмом, сосудами из керамики и иного материала.

7. Выявлена связь архетипа, институций современной цивилизации и культурных процессов, а именно: строительных традиций, обрядов в строительном деле, социализации зодчего (мастера), рецепций образов архитектуры в изобразительном искусстве, сакрализации особых локаций (храм и музей), сохранения наследия.

8. Осуществлена графическая реконструкция и культур-философская интерпретация многих памятников архитектуры с учетом их семиотического содержания в синтетическом единстве смыслов, восходящих к мифологическому пласту человеческой культуры, зафиксированному как в легендах и сказаниях, фольклоре, так и в авторской литературной традиции.

Положения, выносимые на защиту:

• Архетип является не только психическим феноменом, но не в меньшей степени фундаментальным паттерном семиотического поля культуры, фундирующим символические категории, что превращает его в до-символ, обуславливающий возможность любых семантических смыслов.

• Сознание человека правомерно рассматривать в свете двух модусов -сознания обыденного опыта и культурного сознания, которое является, в том числе, и системой ритуализации, и культурно-цивилизационной легитимации физиологических потребностей.

• Функциональная типология в архитектуре зависит от культурной парадигмы, которая фиксируется категориальным аппаратом, присущим в первую очередь гносеологическому кластеру человеческой деятельности (философии, донаучному знанию, науке) и является феноменом той же ментальной природы, что и свойственная рациональному мышлению установка на классификацию объектов и явлений.

• Универсальный характер архетипа формирует единую культурно-историческую общность в границах одного (часто весьма обширного)

географического региона, где распространяются не только сквозные, наполняющие культуру и цивилизацию элементы-артефакты (лошадь, колесо, керамика, монументальное зодчество), но и паттерны, формирующие близкие (схожие) институции культурного сознания.

• Язык архитектуры опирается на абстракцию геометрических фигур, и потому более приспособлен к передаче архетипических смыслов (тоже абстрактных), веками транслируя общие (универсальные) модели, лежащие в основе архитектурной системы поэтической образности, а также в практике применения архитектурных конструкций и форм.

• Общность архитектуры (дома) и посуды (сосуда) как важнейших носителей/выразителей целого ряда архетипов (пространство, дом-дворец-храм, мастер, руины, сокровище и др.,) в традиционных культурах обусловлено «телесностью» как архитектуры, так и посуды (керамических и другого

материала сосудов).

• Архитектура и универсальный для многих исторических эпох архетип мастера соотносятся как творение и творец, как следствие и причина, как бытие и вызвавший его к жизни Перводвигатель, что обуславливает тенденцию к сакрализации профессии (ремесла) архитектора, имеющую место в различных культурах Древности и Средневековья.

• Сакральный характер пространства сохраняется при смене функций объекта, его назначения, являясь стержнем, на котором можно утвердить и дом, и храм, и дворец, обнаруживая при всей возможной разнице оттенков Единое.

• Архитектура существует и для тела (утилитарного функционирования), и для сакрализации какой-либо локации посредством физических и семантических границ сооружения, выявляя присутствие внутри этого пространственного контура разнообразных метафизических инстанций (агентов, смыслов, данностей, ценностей).

Теоретическое и практическое значение диссертации заключается в инициировании миграции смыслов, в изменении фундаментально-привычных представлений об архитектуре как виде культурной деятельности человека.

Помимо этого, положения настоящей работы могут быть использованы в нижеследующем. Во-первых, в дальнейших исследованиях проблем семиотического поля архитектуры. Во-вторых, при изучении истории архитектуры в культурологическом аспекте. В-третьих, в исследованиях проблемы образов архитектуры в иных видах художественной деятельности -живописи, графике, скульптуре, фотографии, кинематографе, компьютерной графике. В-четвертых, при разработке гносеологических подходов к проблеме архетипа как культурологического явления и понятия. В-пятых, в обосновании аксиологических принципов сохранения материального наследия, в том числе исторических городов и памятников архитектуры. В-шестых, в развитии общей теории аксиологии художественной культуры. В-седьмых, графическая реконструкция некоторых объектов может существенно обогатить современные представления о жилище древности, о тех конкретных памятниках зодчества, руинированные останки которых расположены in situ, в музеефицированных пространствах археологических комплексов. В-восьмых, в педагогической практике - для подготовки учебных материалов и различных курсов по специальностям «философия культуры», «теория и история искусства», «история и теория культуры», «музеология и охрана памятников культурного и природного наследия». В лекционной работе со студентами и слушателями гуманитарных факультетов высших учебных заведений.

Апробация работы: Диссертация была обсуждена на кафедре культурологии философского факультета СПбГУ, одобрена и рекомендована к защите. По материалам диссертации были представлены доклады на научных конференциях и семинарах. В том числе: Международная конференция «Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского Зарубежья» (С.-Петербург, 18-20 сентября 2007 года). Седьмые Санкт-Петербургские этнографические чтения «Жилище и одежда как феномен этнической культуры» (С.-Петербург, 18-20 ноября 2008 года). Второй Российский культурологический конгресс с международным участием «Культурное многообразие: от прошлого к будущему» (С.-Петербург, 25 - 29

ноября 2008 года). Научно-практическая конференция «Цитата, реплика, заимствование ...» (С.-Петербург, 26 февраля 2009 года). Научно-практическая конференция «Музей и церковь» (С.-Петербург, 23 - 24 апреля 2009 года). Всероссийская конференция «Восток-Запад. Современные проблемы межкультурных коммуникаций» (С.-Петербург, 29 апреля 2009 года). Дни Петербургской философии, секция «Игровые пракшки культуры» (С.-Петербург, 19 - 21 ноября 2009 года). Всероссийская конференция «Scientia artis: Наука искусства. Искусство в XXI веке» (С.-Петербург, 25 ноября 2009 года). Третий Российский культурологический конгресс с международным участием «Креативность в пространстве традиции и инновации» (С.-Петербург, 27 - 29 октября 2010 года). Дни Петербургской философии, всероссийский коллоквиум «Дата: memorium future» (С.-Петербург, 18 - 20 ноября 2010 года). Всероссийская конференция «Scientia artis: Наука искусства. Французская культура: традиции и современность» (С.-Петербург, 25 ноября 2010 года). Девятые Санкт-Петербургские Этнографические чтения «Традиционное хозяйство в системе культуры этноса» (С.-Петербург, 7-9 декабря 2010 года). Всероссийская конференция «Культурное наследие как фактор развития региона» (С.-Петербург, 14-15 апреля 2011 года). Десятые Санкт-Петербургские Этнографические чтения «Праздники и обряды как феномен этнической культуры» (С.-Петербург, 6-8 декабря 2011 года). Всероссийская конференция «Культурная среда и культурные практики: история и современность» (С.-Петербург, 17-19 апреля 2013 года). Международная научная конференция «Гуманитарные науки и современность» (Москва, 29

августа 2013 года).

Собранный в процессе работы над диссертацией материал и выводы, полученные в ходе исследования, легли в основу методического обеспечения лекционных курсов, прочитанных автором в течение последних пяти лет перед различной аудиторией. Стоят упоминания публичные лекции, осуществленные на базе театрально-просветительского общества «Скороход» (С.-Петербург, 2012 - 2013 гг.), а также учебно-лекционный курс «Искусство эпохи

Возрождения», прочитанный в Высшей школе народных искусств (С.Петербург, 2009 - 2010 гг.). Постоянная многолетняя учебная работа велась на факультете культурологии, а также факультете мировой культуры Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств со студентами специальностей «музейное дело и охрана памятников», «музеология и охрана культурного и природного наследия», «теория и история культуры». Среди курсов назовем: «Введение в историю искусства», «История искусства Древнего мира», «Искусство Древних цивилизаций», «История искусства Средних веков и Возрождения», «История советского искусства», «Историко-предметный метод в атрибуции иконографического материала», «Архитектура в контексте природного и культурного наследия (магистратура)», «История науки и техники». Материалы и результаты диссертации нашли отражение в 34-х научных публикациях, среди которых 15 в периодических изданиях, рекомендованных ВАК, и 3 монографии (одна коллективная).

Структура диссертации

отражает общий ход научной работы и продиктована логикой последовательности решения задач для достижения цели. Текст диссертации включает введение, пять глав, разбитых на параграфы, заключение, список цитированной литературы. В объемном измерении исследование насчитывает 408 страниц текста.

Основное содержание диссертации

Во Введении дается обоснование актуальности темы, раскрывается степень ее научной разработки, определяются цели и задачи, изложены методологические основания диссертации, результаты исследования, научная новизна, положения, выносимые на защиту.

Глава I. Архетип как семиотическая модель.

Первая глава посвящена архетипу как матрице, фундирующей разнообразные смыслы, входящие в набор базовых установлений культуры. Поскольку архетип лежит в основе знаковых систем культурного сознания,

постольку его уместно обозначить как семиотическую модель (образец), ориентируясь на которую культурное сознание выстраивает универсальные концепты различных установлений цивилизаций и культуры. В данной главе обосновывается возможность рассматривать архетип и как феномен психического состояния человека, и как базис символико-знаковых фигур, бытующих в художественной культуре, в том числе в архитектуре Древности и Средневековья.

В первом параграфе 1.1 «Архетип как базис институций культурного сознания» уточняется возможность применения вводимого автором понятия институции культурного сознания, с учетом роли архетипа (рассматриваемого согласно теории К.Г. Юнга) как в формировании этих институций, так и в становлении символических категорий. Стоит отметить отличие архетипа от прототипа и стереотипа. В широком смысле - стереотип есть результат некой традиции, и любая форма, подчиняющаяся классификации или типологии, является стереотипной, будь то ордер или план здания, восходящие к какой-то модели. Прототип в отличие от стереотипа сам является образцом, но в отличие от архетипа его происхождение не столь архаично, и во времени он может, как модель, появляться в разных исторических условиях, на фоне уже развитых художественно-стилистических и архитектурно-строительных практик. К тому же, его главное отличие от архетипа в том, что в качестве образца он лежит на поверхности сознания, и как эталон осознанно позиционируется, часто в административно-законодательном, каноническом или дидактическом сопровождении. Архетип и прототип не изолированы один от другого. Прототип может содержать в себе архетип, как свою собственную причинность, как собственный образец, на котором он покоится как на эталонном основании. В качестве примера можно вспомнить композицию древнегреческих храмов -параллелепипед объема с колоннадой (на торцах или вокруг) и двухскатной крышей на стропильной конструкции. Все они (кроме тех, что круглые в плане) восходят к мегаронам и архаическим храмам глубокой древности. О последних сооружениях говорят дошедшие до нас глиняные модели, например, модель

храма из Аргоса. Вместе с тем, такие храмы как прототипы опираются на архаическое представление об искусственном (то есть архитектурном) пространстве - кубическом объеме, перекрытом двумя скатами, которому в неолитическую эпоху соответствовали жилые постройки первобытных обитателей Европы5. Архетип в этом случае скрыт от осознания наблюдателя, он воспринимает именно прототип как базовый образец, не догадываясь, что тот в свою очередь имеет в качестве предшествия архетип.

Архетип проявляется через набор сигналов, каковыми являются символические категории. Он является архаическим материалом для символических систем. В круг символических категорий попадает и аллегория, и эмблема, и знак, и атрибут. Архетип по отношению к ним фундаментален; на него опираются, обрастая конкретикой, остальные символические категории. Архетип задает направление, основной маршрут, определяя общий характер рельефа, общий рисунок ризом в плане имманенции6. На этом плане покоится символ, приобретая явные очертания, более узкие границы, рамки сюжетно-повествовательных конструкций. Символ, повествующий о конкретных событиях, превращается в аллегорию. Аллегория сопровождается эмблематическими пояснениями/прояснениями. Простейшими проявлениями эмблем становятся в высшей степени конкретизированные знаки и атрибуты. Эта схема может быть проиллюстрирована пирамидой, в основании которой лежит некий общий смысл (архетип), в средней части он дополняется деталями, подробностями и демонстрациями (символ), иллюстрациями и примерами, персонификациями и сценическими декорациями (аллегория). Ближе к вершине этой пирамиды, в узком створе идей находится эмблема, способная детерминировать реальность. Вершину венчает знак в апофеозе конкретно-буквалистских аллюзий. По сути, даже не аллюзий, а прямых, но кратких обозначений реальности, ее фактов, феноменов, персон и ситуаций.

5 Врунов Н. И. Очерки по истории архитектуры: в 2 т. М.: Центрполиграф, 2003 Т 2. С. 29-30.

6 ДелёзЖ., ГваттариФ. Что такое философия? / пер. с фр. С. Зенкина. М.: Академический Проект, 2009. С. 6, 10, 15.

Архетип, таким образом, есть врожденная от природы, подобно инстинкту, психическая способность мозга генерировать общие идеи, выражая их в специфических проявлениях материальной культуры, или приобретенный в процессе межкультурного общения ментальный элемент, но являющийся не достоянием памяти, осознанно хранящей некий информативный блок, полезный для социального взаимодействия, а спрятанный в бессознательное психологический триггер, включающий способность порождать образы, выраженные через символические категории.

Во втором параграфе 1.2 «Институции культурного сознания в контексте мифопоэтического опыта человека» рассматривается процесс становления институций культурного сознания и та роль, которую играет в этом процессе присущая первобытному и древнему человеку архаическая система интерпретации различных форм бытия (в том числе и общественного) - миф.

Сознание - это нечто, что дает возможность понимать свое «Я» как некое противопоставление всему «не-Я». Способность осознавать вымысел является важнейшим качеством сознания, даже если при этом за правду принимается (как заблуждение) бытование невозможного. Вместе с тем, архаическое сознание легко допускает существование реального и ирреального, будничного и волшебного, «Я» обыденного и «другого Я», «Я» сакрального опыта. Сознание, способное конструировать общие понятия, являющиеся фундаментальными для цивилизаций и культур - мать, отец, семья, род, государство - является культурным сознанием. Культурное сознание отличается от сознания обыденного повседневного опыта ритуализацией потребностей, их оформлением в особые «церемониальные» надстройки над физиологическим базисом человеческой природы. Однако ритуализация потребностей, например, в пище и жилище, требует еще и некоего «оправдания» удовлетворения этих потребностей, что может быть для архаического человека описано в мифах или через религиозные обряды, объясняющие как происхождение потребностей, так и даров бога или героя-

демиурга, с помощью которых эти потребности удовлетворяются должным (культурным) способом. Система сложно выстроенного ритуала удовлетворения потребностей, с мифологическим описанием, интерпретирующим происхождение потребностей, культурный арсенал разнообразных средств превращения удовлетворения в достойный (должный) обряд (а не просто, например, в поглощение и переваривание пищи) и есть институция культурного сознания. Таковыми институциями культурного сознания могут быть и суммы представлений о важном, значимом и, вместе с тем, о материальном объекте, например, об архитектурном сооружении. Зодчество как совокупность практики и объектов, результирующих эту практику, превращается в институцию культурного сознания.

Архетип предшествует институции культурного сознания, поэтому, например, дому, как институции культурного сознания, предшествует идея дома, как архетип. Архетип превращается в институцию культурного сознания в силу неизбежности материальных условий бытия человека - идея обретает плоть материи, - однако именно та идея, которая обладает в тех или иных конкретных условиях высоким аксиологическим статусом. Этим статусом всегда владела архитектура, и как практика, искусство и ремесло, и как воплощение этого искусства в отдельно взятой постройке. Институции культурного сознания могут быть, как в квинтэссенции, выражены посредством каких-либо материальных объектов, среди которых: меч, посох, кувшин, котел7, дерево, озеро и многое другое. В основе любой институции культурного сознания, богатой фактурой, изобразительно-выразительным материалом, лежит архетип, как чистая идея, и одновременно, как бесконечный план

Котел у многих народов обладает магическими качествами, восходя к индоарийским солярным культам. В легендарной традиции можно вспомнить котел для пива хозяйки Похъёлы («Калевала»), котлы в кельтском эпосе, бывшие символами гостеприимства и изобилия, например, котел Дагды. Образ волшебного котла повлиял и на средневековые источники, так или иначе, связанные с Артуровским циклом. Роллестон Т. Мифы, легенды и предания кельтов / пер. с англ. Е. В. Глушко. М.: Центрполиграф, 2010. С. 340-342.

имманенции, готовый дать этой идее обрести плоть во всей полноте ее осязаемости, полноте ее присутствия, во всей неисчерпаемости многочисленных оттенков ее проявления в мифах, легендах и сказках разных народов мира. Архетип предшествует институции культурного сознания.

Проявиться архетипу в изображении помогает набор определенных сигналов, которыми являются символические категории (или символ в широком смысле слова) - знак, аллегория, эмблема, атрибут. Архетип как до-символ в архитектуре не способен проявить себя в изображении как таковом (как в живописи или в литературе), но способен, несмотря на свой метафизический характер, «овеществиться» в самом материальном из искусств, сохраняя информацию, которую доносит до нас посредством символических категорий. Архаические идеи, выраженные в архитектурных сооружениях, обнаруживают себя в мегалитическом зодчестве первобытной Европы и в памятниках цивилизаций Древнего мира. Особенности географии обширного региона - Европы и тех частей Африки и Азии, которые к ней непосредственно прилегают, - служат стимулом для теснейших межкультурных контактов между первобытными и древними этносами. Доказательство этому - не только специфика мегалитического зодчества, распространенного по всей Европе, но и другие памятники материальной культуры, например, керамика, анализ которой фиксирует некую общность идей, отраженных в постройках и сосудах.

В архитектуре, как в институции культурного сознания, можно различить проявление древних архетипов. Среди их разнообразия, сознательно сузив их круг, остановимся лишь на пространстве и доме, пире и игре, мастере и руинах, метаморфозах и сокровище (наследии) и, наконец, на разрушении.

Глава II. Архетип телесности как основа рецепций архитектурного пространства.

Во второй главе интерпретирован архетип тела (телесности, пространства). Устанавливается связь между физическим телом человека, пространством как формой существования материи и институциями культурного сознания, проявляющимися в архитектуре, транспорте, костюме.

Кроме того, анализируются те объекты зодчества, которые «сопричастны» телу, образ которых связан с телом целой серией семиотических оттенков. Среди таковых объектов - пещера, храм, мавзолей (гробница).

В первом параграфе 2.1 «Человеческое тело и его оболочки: архитектура, костюм, транспорт» три формы культуры - костюм, архитектура и транспорт - рассматриваются как оболочки человеческого тела. Эти оболочки связаны с телом физически, на уровне механического (геометрического, контурного и эргономического) взаимодействия, что неизбежно приводит к рефлексиям в отношении этих видов культурной

деятельности. Подобно многим техническим средствам оболочки представляют g

пролонгацию человеческого тела во внешнюю среду, где тело оказывается слабым (оптические приборы - продолжение зрительной способности, колесо -улучшение пространственных перемещений и т.д.). Парадоксом конъюнкции оболочек и человеческого тела является геометрическая определенность объектов архитектуры, транспорта, одежды и одновременное сосуществование с ними тела, которое невозможно исчерпывающе описать через правильные геометрические формы. Тело вживается в геометризированное пространство оболочек, которые, несмотря на свою математическую точность, предназначены именно для него. Каждая оболочка наделяется семиотическим содержанием, которое, в свою очередь, проявляется на уровне мифа, сказки, литературного или изобразительно-художественного произведения. Оболочки не только феноменологически надстраиваются над телом как объектно-предметные, материальные данности, но и выстраивают иерархическую (т.е. метафизическую) стратиграфию. Последняя может конституировать смыслы, связанные с ценностными порядками человеческой жизни. Аксиология оболочек продиктована архетипом тела. Поскольку телесное, обращенное

8 Ср.: «Человек - робот не только в личных рефлексах, но и в культурном поведении, и во всех реакциях на продолжения тела, которые мы называем технологиями. Продолжение человека, со всеми их окружениями, суть очевидные области проявления процесса эволюции». МаклюэнМ., Фиоре К. Война и мир в глобальной деревне / пер. с англ. И. Летберга. М.: ACT; Астрель, 2012. С. 23.

человеческим культурным сознанием на себя, становится материализованным, персонифицированным проявлением самости (осознанным «Я»), постольку «Я» не может не обладать ценностью для своего носителя, и телесное неизбежно приобретает аксиологию высшего порядка. Чтобы зрительно закрепить аксиологическую значимость тела (телесного) необходимо постулировать ее не только в очевидно-зримых, но и репрезентативных, эстетически выразительных формах, т.е. в произведениях высокого искусства. К таковым мы можем отнести костюм (декоративно-прикладное искусство, ныне: дизайн), транспорт (ныне: дизайн), многообразные сооружения, т.е. (совокупно) архитектуру как вид искусства. Изначально, в первобытную эпоху, артефакт уже рассматривался как безусловно ценный объект, выделяя человека из окружающей среды, противопоставляя его природе, порождая практику изменения телесных характеристик. Тело подвергается манипуляциям, создающим искусственные (изначально телу не присущие) формы: рисунки на коже, татуировки, шрамирование, прокалывание, деформация отдельных частей и членов. Первозданное тело понимается как животный элемент природы; измененное -как фактор демиургической активности человека. Вне указанных оболочек человек не может бытовать как существо, наделенное интеллектом и созидающей силой. Физическая необходимость оболочек доказывается крайне узким климатическим поясом, в котором можно обходиться без них (Восточная Африка, Сомали)9. Все остальные регионы планеты «инспирируют» развитие этих оболочек, обуславливая общий контур прогресса цивилизации и культуры. Оболочки способствовали распространению homo sapiens по планете, расширению географических и исторических горизонтов, помогли освоить Землю и шагнуть в Космос.

Второй параграф 2.2 «Архетип пещеры: от тела богини к телу храма» посвящен семиотическому анализу пещеры - древнейшего жилища человека. Пещеру можно рассматривать как протоархитектурный объект, поскольку

9 Лукоянов С. М. Африка (физико-географическая характеристика). JL: Изд-во ЛГУ, 1962. С. 128.

назначение тех или иных ее частей разнообразным практикам повседневности есть осознанная организация пространства, что является важнейшей особенностью архитектурной деятельности. Выбор пещеры для изучения был продиктован, во-первых, первичностью ее как укрытия, во-вторых, хронологической синхронностью ее активного использования и сложения древнейших институций культурного сознания с их фундированием на архетипах коллективного бессознательного, в-третьих, универсальным характером присутствия пещеры в разных культурах, в-четвертых, сохранением пещерного жилища и в наши дни, что свидетельствует не только об устойчивости форм самого жилища, но и архетипа, лежащего в его основе. Складирование костных останков животных, статуэток сакрального содержания, изображение живописных и рельефных комплексов выводило пещеру из разряда только жилища, придавало ей пространственные и семиотические характеристики Универсума. Пещера моделировала космос или отдельные его отсеки, например, хтонический, связанный с миром смерти, рождения/перерождения. Понимание Вселенной как матриархального тела обуславливало распространение магических практик, инициации, ритуалов охотничьей магии, действ, связанные с культом женского божества. Пещера приобретает образность родящего и принимающего прах живого тела10; ее устройство повлияло на сложение гробничных сооружений, где символизм смерти бытовал на фоне присутствия тела, сохранность которого обуславливала жизнь в статусе инобытия. На уровне архетипа рудиментарно сохранившимися воспоминаниями об этих практиках являются культурные установления более поздних времен: пещера начинает фигурировать как сакральная локация в мифах, легендах, сказаниях, например, пещера Зевса, сокровищница нибелунгов или Али-Бабы. «Пещерность» становится качеством архитектурного пространства. Последнее подтверждается не только целым рядом сооружений (катакомбы, подземные церкви, монастыри), но и до сих пор

10 СеменовВ. А. Первобытное искусство: Каменный век. Бронзовый век. СПб.: Азбука-классика, 2008. С. 26-27, С. 33-35.

функционирующими пещерными жилищами (Испания11, Турция). Кроме того, пещерный характер приобретают некоторые постройки привычных для нас типов, например, небольшие и тесные псковские средневековые храмы, что позволяет рассматривать пещеру как архетип, постоянно находящий конкретные воплощения в истории архитектуры.

Переход от пещеры к храму изучается на материале мальтийских мегалитических сооружений (Таршин, Мнайдра, Хагар-Ким, Та-Хаграт). Архитектурный объект «повторяет» в своих очертаниях живое тело Великой богини, рассматриваемое как хтоническая плоть, характер которой воспроизведен в планах при строительстве. Уподобление храма телу превращается в устойчивый сакральный опыт, который находит себя не только в зодчестве (например, в христианской архитектуре), но и в мифологии, в произведениях фольклора и даже авторской литературы. Переход от тела богини к телу храма связан с чувственным восприятием человека посредством оптических и тактильных сигналов сложных структур окружающего мира. При этом зрительно-тактильные рефлексы не являются только механическими импульсами передачи информации о внешнем мире, они имеют оценочные характеристики. Через зрение и осязание объективная реальность не только воспринимается, но ее феномены получают ценностный статус, тем более, если они вовлечены в сущностно-базовые мероприятия по регулированию важнейших событий в жизни человека. Среди таковых процесс и ритуал размножения. Поскольку Великая богиня телесна, постольку она (или ее малые проекции) сексуально желанны. Это желание может быть конвертировано на уровне чувства в осязание, и, следовательно, то осязание будет наиболее полным, которое вызывает длительные, устойчивые и сильные рефлексы в контакте с высшей степени материальными объектами, например, камнем. Таким образом, одно тело (богини) переходит посредством чувственно-магической транзакции в другое тело (храма). Храмы на Мальте сохраняют

11 Махлина С. Т. Специфика испанского традиционного жилища // Вестник СПбГУКИ. - 2011. - № 3. - С. 67.

антропоморфные черты, воспроизводят в своих планах абрис тучной фигуры богини (наблюдаемой и в неолитической мальтийской скульптуре)12. Конструкция и композиция сооружений отражает представления о миропорядке, что подтверждается их общей типологией, ориентацией осевых галерей по сторонам света или на географические объекты (о. Филфла). В отличие от пещеры храм рукотворен, что позволяло наделить строителей демиургическими свойствами, выделить в особые социальные группы. Рукотворность храма вела к семиотическому и аксиологическому обособлению его от других важных пространств (угодий, охотничьих территорий), но, вместе с тем, превращало храм в центральный объект общественной жизни, когда ритуал центрировал внимание социума на важнейших аспектах бытия. Сакральное сооружение обретало функциональные черты постройки, предназначенной не просто для культовых действий, но и для концентрации внимания социума в момент передачи наиважнейшей информации, когда эмоционально, психологически группа становилась единым целым, проникалась общим медитативным и экстатическим настроем. Таким образом, завершался переход от просто сакральной локации к храму как объекту, пространство которого предназначено, кроме всего прочего, для манипуляций общественным культурным сознанием.

Третий параграф 2.3 «Антропоморфизм архитектурного пространства» посвящен анализу трансформации культурных традиций в эпоху крушения Римской империи. Эти традиции были связаны с проблемой транскрипции телесного (антропоморфного) в рукотворное (архитектурное). Мавзолей Теодориха был выбран по причине культового назначения (нижний ярус являлся часовней), что помогает связь телесного и храмового продемонстрировать более выпукло. Синтез первого и второго здесь осуществлен на фоне гробничной функции, что приводит в символическое соответствие мертвое тело и его посмертную оболочку. Архитектурный объект

12 Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы / пер. с англ. М. С. Неклюдовой. М.: РОССПЭН, 2006.. С. 191.

уподобляется телу и как оболочка, и как симулякр, что в эпоху развитого зодчества не могло осуществляться без учета строительных, инженерных и прочих традиций. Передача традиций подтверждает силу проявления архетипа, коль скоро он обнаруживает себя в практике разных культур, эпох и народов, что отчетливо заметным становится в пору катастрофического перелома, когда гибнут одни культуры, а на их месте появляются другие. На примере мавзолея Теодориха в Равенне осуществляется анализ процесса аккультурации в зодчестве римлян и варваров. Архитектурные приемы строителей VI века становятся предметом изучения сквозь призму тех явлений, которые обычно оценивают как феномены регресса и упадка на фоне гибели античной цивилизации. К ним относят отсутствие кладки на растворе, отказ от ордерной системы, использование вместо купола каменного монолита. Однако художественные и технические навыки зодчих Остготского королевства не были шагом назад, но являлись рациональным осмыслением древнеримского наследия, актом тщательного отбора тех методов и средств, которые могли гарантированно привести к ожидаемому результату. Закономерным поэтому является отказ от сводчатой конструкции и обращение к уникальному куполу-монолиту, что позволило обойтись без контр-распорных элементов (контрфорсов), и, вместе с тем, вызвать вертикальные нагрузки, намертво «скрепляющие» квадры в кладке, обеспечивая высокую конструктивную прочность здания. Кроме того, цельность и монолитность блока-купола воспринималась как символ неба и богослужебной чаши, таких же цельных как и сам купол, что в культурном сознании того времени трактовалось на уровне симпатической магии как уподобление одного другому. «Телесность» данного сооружения проявляется в его компактности и пространственной ориентации: свод символизирует голову (т.е. небесный верх антропоморфного космоса), помещение нижнего яруса имеет крестообразный план, рукава которого сориентированы по сторонам света, образуя человеческую фигуру в горизонтальной проекции, наподобие латинского креста Распятия. Созданный с учетом специфических условий, мавзолей Теодориха есть одновременно

символ устойчивости и творческой интерпретации художественных форм, знак верного следования традициям и их сохранения на историческом пути от Античности к Средневековью. Архетип тела консервирует себя в этом переходе, а процессы аккультурации становятся потоком, который осуществляет «транспортировку» архетипа и в пространстве, и во времени, уже в те эпохи, когда сводчатые конструкции станут повсеместными.

Идея купола появляется тогда, когда т.н. истинный свод (т.е. возведенный из дискретных элементов) технически еще был невозможен. Многочисленные палатки и шатры первобытных народов - первое движение в сторону купольных конструкций. В этих простейших сооружениях уже обнаруживается принцип центрической композиции, связанный с идеей упорядоченного, т.е. демиургом созданного космического пространства. Центрические постройки развиваются в эпоху неолита и ранней бронзы. Псевдокупольные сооружения возводят в Ирландии, на Оркнейских островах, на материковой Греции в пору расцвета Микенской культуры; в них обнаруживается композиционное и конструктивное сходство. Купол (свод) рассматривается как образ, наполненный семиотическим содержанием, которое обусловлено проявлением архетипов коллективного бессознательного в ментальном поле той или иной эпохи. Криволинейная поверхность купола является важнейшим не только конструктивным, но и семиотическим качеством. Геометрия неевклидовых пространств (внутренней и внешней поверхности сферы, сегмента сферы) воспринималась как особенность иного мира, где отсутствовал мотив прямолинейного движения, а круговое соответствовало представлениям о цикличности времени, орбитах небесных сфер, неисповедимости путей Всевышнего и т.д. Отсюда проистекает тенденция усложнять характер перекрытий различными способами, даже если эти перекрытия плоские, например, причудливыми орнаментами деревянных балок, особым декором («сталактиты»), вязью на поверхности куполов культовых мусульманских построек. Семиотическое свойство купола (свода) таково, что его наличие в светских постройках придает последним характер сакральных сооружений,

даже если они таковыми не являются по своему назначению и функциональной типологии, например, вилла-ротонда А. Палладио или Зеркальная галерея Версальского дворца. В первом случае купол намекает на профессионально-социальное положение владельца, уподобляя жилое здание церкви (дом человека как дом Бога), во втором — галерея становится церковным нефом, превращая дворец в храм короля-Солнца. Символика купола как бы «суммирует» архетипы, связанные с телесностью в силу того, что основным содержанием купола является его связь с небом (т.е. с космосом). Поскольку Космос телесен, постольку купол способен сохранить семиотические смыслы, связанные с высшим проявлением тела - антропоморфизмом Вселенной. Здесь телесность (архетип тела) «смыкается» с пространством, ибо оно начинает мыслиться «транспортером» культуры, но не как абстрактное (и случайное) вместилище {случайных) вещей, а как поле объектов сотворенных волевым и креативным усилием. Эта креационистская феноменология купола влечет за собой как следствие цепочку символических категорий, воплощающих в себе образы главнейших констант культуры. К таким константам в процессе восприятия объектов архитектуры можно отнести целый ряд фундаментальных понятий как Бог, Вселенная, единое, бесконечное, вечное.

Глава III. Архетип жилища. Дом-Дворец-Храм.

В третьей главе особое внимание уделяется архетипу жилища и самому жилищу как базовому типу в функциональной типологии архитектуры. Рассматривается генезис жилой архитектуры сквозь призму символического содержания зодчества. Выявляется многообразие семиотических оттенков такого понятия как дом. Устанавливается связь между сакральными характеристиками дома - дворца — храма. Дается интерпретация образам жилища в художественной культуре, как производным от институций культурного сознания.

В первом параграфе 3.1 «"Дом Гесиода": генезис жилищной архитектуры в древности» рассматривается сельская архитектура и зимний костюм древнегреческого земледельца. Выбор пал на эти объекты неслучайно,

поскольку сельское зодчество обладает повышенной традиционностью, устойчивостью как формальных, так и семиотических свойств тех или иных объемов и деталей, а, следовательно, позволяет долго сохраняться проявлению архетипических моделей (теоретически от древности до наших дней). Поскольку материалом для исследования послужил текст поэмы Гесиода «Труды и дни», постольку в нашем распоряжении оказался редкий документ, содержащий рекомендации, советы и оценочные суждения с позиции существующих для той эпохи идеальных матриц, образцов, что подсказывает их архетипическую природу. Автор поэмы дает житейские рекомендации своему брату и с позиции «мужицкой психологии» древнего земледельца рассуждает об устройстве правильно организованного дома. На основании сведений, полученных из литературного произведения, а также с учетом климатических особенностей Беотии, осуществлена графическая реконструкция сельского дома и одежды древнего беотийца. Анализ культурных феноменов древней Беотии осуществлен с учетом бытования архетипа как паттерна, необходимого для воспроизведения высшей инстанцией одобренных образцов. Идеальный дом существует благодаря архетипу жилища. Архетип фундирует жизненный уклад, ритмы, вписанные в климатические и сезонные колебания природы региона, в котором складывается цивилизация, культура, в данном случае Античная. Поскольку архетип задает маршрут в актуализации дома как конвенционально обусловленного, постольку в нем те или иные детали появляются на уровне закона, некоего предписания. Сама поэма является набором повелительных советов, так же и устройство здания, выявленное благодаря анализу поэмы, становится суммой предписаний, материализованных в архитектурных конструкциях и формах. Так, например, сушить кормовое весло надлежало над очагом жилища, что вело к специфической организации пространства с высокой кровлей и выпускной дымовыводящей системой. Упоминание необходимости просушки дает не только возможность реконструировать высотный параметр центрального зала, но и убеждает в семиотическом присутствии стержневого элемента, мировой

оси, которая совпадает с очагом как локусом, формирующим микросоциальную среду патриархальной древнегреческой семьи. Описание быков, телеги, плуга и даже корабля позволяет реконструировать вспомогательные сооружения, входящие в архитектурно-хозяйственную композицию античной земледельческой усадьбы. Архитектурный канон обнаруживает себя и в других постройках, принадлежащих античной традиции частного домовладения/домостроительства, в том числе и городского: «Дом нимф» в г. Набёль (Тунис), дом с надписью «Да будет тебе счастье» в Дугге (Тунис). Названные здания анализируются с учетом реконструкции автора диссертации. В них сохраняются при всех декоративно-художественных и пространственно-организационных изменениях базовые локусы-ячейки, архетипически восходящие к эпохе становления патриархального мира - место хозяина-домовладыки (таблиниум), общей трапезы под началом отца семейства (триклиний), пира (экус), комнаты домочадцев и т.д. Сельская местность до некоторой степени отчуждала одно домовладение от другого, допуская разомкнутый характер земледельческой усадьбы, окруженной сельскохозяйственной оградой. Городской дом — «Дом нимф», римская вилла в Рабате (Мальта) - находился в тесной близости с другими домами, другими людьми. Отсюда проистекает необходимость его изолировать, придать ему «запретный» характер, конструктивно очерчивающий мир патриарха схемой перистильного дома с внутренним двором, обнесенным по периметру помещениями здания.

Второй параграф 3.2 «От дома к дворцу и храму: сакрализация и фортификация жилища (семиотический аспект)» посвящен изучению символических форм, нашедших свое выражение в дворцовом пространстве, рецепции которого отражены в мифологии древних народов. На примере мифа о Минотавре, а также сказаний европейских и ближневосточных этносов, рассматривается символика культов плодородия, представлений о цикличности жизни и смерти, царской власти и священных предметов, отражающих в архитектуре основные категории мифологического сознания. Большое

внимание уделено Кносскому дворцу на Крите, дворцу Саргона в Дур-Шаррукине, дворцу Зимри-Лима в г. Мари (Сирия). Дворцовая архитектура мыслится как архетипическое выражение автономного пространства, наполненного полифункциональным назначением: от жилого и фортификационного до хозяйственно-складского и сакрального. В полноте бытия, которое представлено всеми сторонами жизни во дворце, проецируется «большой» Универсум в универсум социальных отношений, где царь есть властитель мира людей, так же как божество властвуют во Вселенной. На фоне тотального онтиса владыки архетип работает как триггер целого класса институций культурного сознания - род, семья, государство, народ, созидание (творец), владыка/судья, воздаяние, наказание и смерть. Дом в развитых формах превращается во дворец, а дворец, воспринимаемый в своем элементарном качестве, как локация проживания владыки, является домом. Отсюда сложность в определении функциональной типологии в архитектуре, когда функциональные типы сооружений теряют специфику, или в древности ее еще не имеют. Жилая постройка, «расширяясь», «вбирая» в себя по назначению иные типы зданий подобно «телу без органов»13, становится «всем», и посредством дворцового пространства превращается в модель всего пространства, как бы демонстрируя полноту социального бытия14. Технически это выглядит как многократное воспроизведение одной архитектурно-планировочной ячейки, в нашем случае, бит-хилани (двухэтажного дома с

13 «Тело без органов - это непроизводящее; но оно производится на своем месте и в свое время в коннективном синтезе как тождество производства и произведенного ...». ДелёзЖ., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / пер. с фр. и послесл. Д. Кралечкина, науч. ред. В. Кузнецов. Екатеринбург: У-Фактория, 2008. С. 22.

14 Летом 2013 года, в Китае, на полуострове Сычуань было построено многофункциональное здание, которое принято ныне считать самым большим в мире отдельно стоящим сооружением, занимающим 1.792.000 кв. м, где разместились бесконечно разнообразные по назначению службы и организации. Среди прочего парк, пляж с искусственным озером, ТЦ, 14 кинотеатров, 2 театра, административные учреждения, университетский комплекс, гостиницы и др. Древняя идея нерасчлененности функциональных типов по смыслу в одном здании была воплощена вновь спустя тысячелетия на территории государства с многовековой культурой и цивилизацией.

внутренним двором и легкой галереей на столбах). Суммарное количественное присоединение одной ячейки к другой ведет к качественному изменению дома, превращению его во дворец. Рост здания по горизонтали практически ничем не сдерживается, в то время как по вертикали он ограничен законами природы и техническими средствами эпохи. Широкое (горизонтальное, «двухмерное») пространство становится носителем всех семиотических и аксиологических смыслов. Отсюда распространение такой планировочной схемы в культурах Востока и на Крите. Указанная схема соответствует определенному типу владыки - сакрального хозяина дворца восточной бюрократической деспотии. На европейском континенте в силу иных социальных отношений во II тыс. до н.э. царь — первый воин среди равных, что объясняет иную форму дворца — мегарон, как более технически совершенный парафраз сельской усадьбы. Укрепленный характер дворца, его фортификационный обвод демонстрирует еще один функциональный тип жилища - дом-крепость, дом-замок, что находит свои ростки еще в первобытном зодчестве (докерамический Иерихон) и неолитической архитектуре на Сардинии (нураг Су-Нуракси в Барумини).

В Средние века замок является объектом семиотического содержания, фигурой иносказания. Он центрирует на карте феодального космоса «Я» сеньора, закрепляет его привязыванием к определенному месту (лену) не только в патриархальном модусе земледельческих отношений, но постулируя особую религиозность бытия рыцаря, «религию меча». Замок, таким образом, сохраняет характеристики священной локации, иносказательно превращаясь в крепость-храм. Это находит выражение не только в соединении разных функциональных типов (строительство в замке домашней капеллы, или фортификация церковного здания, например, в Альби), но и в применении специфических конструкций и форм - купольных сводов замка Куси. Автор диссертации предлагает в качестве причины эволюции замков и крепостей видеть не только военную необходимость, но и перемены в сознании людей Средневековья и Возрождения, изменения в картине мира, в представлениях о пространстве, природе, человеке, что привело в конце XV - начале XVII

столетия к появлению новой типологии дворцово-замковых сооружений. Исследование исторического и археологического материала показало, что замки Средних веков долгое время не являлись надежным убежищем, как то трактовала романтическая традиция XIX столетия. Примером может являться т.н. норманнский замок в Англии XI - XII веков, деревянная башня на высоком насыпном холме. Лишь с XIII столетия начинается эра капитального замкового строительства (Шато-Гайяр, Куси, Пьерфон, Шинон, Анжер). Однако появление огнестрельной артиллерии сводит на нет многочисленные усовершенствования замковой архитектуры, которые, тем не менее, продолжают существовать очень долгое время. Это обстоятельство можно объяснить тем, что донжон, куртина или ров являются, помимо прочего, материализацией архетипических представлений о замкнутом, едином, центрированном в отдельно взятой географической локации в эпоху феодальной раздробленности. Процесс централизации власти, лишая замок оборонительных черт, превращает его в загородное поместье, изменяя прежде пространственную парадигму. Мир «раскрывается» посредством архетипа экстравертного, в постоянном стремлении культурного сознания понять и принять глобальные масштабы новой географической и космологической реальности, завоеванной Великими географическими открытиями и великими научными открытиями конца XV - начала XVII века. Замок через дворцовые и садово-парковые формы становится «домом без стен», где исчезает граница между средой дома и природной средой окружающего ландшафта. На смену интровертному пространству крепости приходит экстравертное пространство загородной резиденции, когда географические и космологические горизонты расширяются, и место пребывания человека теряет связь с узким локусом физического (телесного) и социального бытия. Теперь возможным становится мыслью обнимать Вселенную, пространственно находясь в ней (Б. Паскаль)15.

15 Паскаль Б. Мысли. Малые сочинения. Письма / пер. с фр. Ю. Гинзбург. М.: АСТ, Астрель, 2003. С. 77.

Глава IV. Архетипы как фундаментальные идеи в пространстве архитектуры.

Четвертая глава содержит анализ важнейших архетипов (определены в первой главе) и их проявления посредством институций культурного сознания в архитектуре. Зодчество, таким образом, выступает, как рецептор фундаментальных установлений многих культур и цивилизаций, например, трапезы (пира), игры (духовно-интеллектуальной активности человека), мастера (творческой потенции).

Первый параграф 4.1 «Архитектурное пространство трапезы и игры» посвящен исследованию архитектурного пространства, в котором разворачиваются сцены застолья, приготовления пищи, угощения или в котором присутствуют предметы, связанные с трапезой и ритуалами жертвоприношений, подношения еды богам. Семиотическая связка «еда - дом» рассматривается как древнейший архетип в контексте мифов, легенд и сказок. Архетип еды связан с первейшей человеческой потребностью в насыщении, с необходимостью сохранять функционирование телесности посредством пищи. Отсюда широко распространенный мотив яств и питья в мифопоэтической, фольклорной, живописной и прочих художественных традициях. Еда и питье могут в прямом смысле возвращать героя к жизни (живая вода), к вечной жизни (святые дары: вино и хлеб), либо являться особыми формами оберега (молодильные яблоки), усиления телесной функциональности (богатырский мед), маркерами временной длительности (хлеб жены Утнапиштима, испеченный для спящего Гильгамеша). Образ застолья наполняется дополнительными смыслами, которые включают в себя архетипические модальности гостеприимства, друга/врага, хозяина/гостя, рыцаря/разбойника, голодной сиротки, отца-кормильца, матери-хранительницы очага и пр. Застолье происходит не в абстрактном пространстве, а на фоне ясно выраженных архитектурных форм: от детально описанных в литературных источниках строений до убранства интерьера, с утварью (мебелью), разнообразной посудой и т.д. Упоминание архитектурной среды, служащей оправой пиру, найдем в

древнем эпосе («Сказание о Гильгамеше», «Илиада», «Одиссея»), а также в средневековом фольклоре, в авторской переработке легендарной традиции (Т. Мэлори «Смерть Артура»), Процесс еды становится ритуализированным. Ритуализация имеет такую степень сакрального воплощения особых семиотических смыслов, что переходит в своем восхождении на качественно иную ступень бытия - наличествует уже не как трапеза, а как священнодействие в храме (Евхаристия). Соответственно, вслед за статусным изменением священного вкушения особой пищи, усиливается сакрализация архитектуры (культовые постройки, в которых может осуществляться таковое вкушение). Зодчество является пространством регламента, игры, различных форм межкультурных коммуникаций, диалога, монолога и социальной репрезентации. Это пространство наполняется аксиологическими акцентами, в нем выделяются места более значимые и менее значимые, т.е. менее ценные. Связь человека с таким местом маркирует его социальное положение. Оно определяется не только ремесленно-профессиональной деятельностью, имущественным цензом, тендерной и возрастной позицией, но и координатами, воспринимаемыми в социуме на уровне аналогий - т.е. локацией, занимаемой в доме, и едой, которую он имеет право употреблять в доме. Чем выше статус, тем качественнее должна быть пища, богаче застолье (пир Трималхиона), угощение, предлагаемое гостю. Архитектурное пространство становится условием для сложения такой социальной маркировки, обнажая во всевозможных институциях культурного сознания архаические архетипы смерти, жизни, рождения, зачатия. Не случайно так распространен мотив свадебного пира, т.е. праздника перед официально оформленным сексуальным совокуплением с целью продолжения рода, что находит свое отражение в мифах и в исторической реальности. С сексуальной функцией связано и поедание волшебных лакомств, когда после их вкушения женщина становится беременной, или мужчина обретает силу для деторождения.

Игра — важная составляющая и праздников, и будней. Она рассматривается как нечто, что необязательно по своей природе. Таким

образом, игра выводится из онтической необходимости других видов деятельности: труда, войны, администрирования, производства и т.д. Важным качеством игры являются: необязательность (возможность выхода из нее в любой момент), агон (состязательность), удовольствие (интерес, радость, азарт). Все вместе придает игре второстепенный смысл в экстремальных условиях выживания в социуме или в дикой природе. Парадокс игры заключается в том, что она разворачивается в самом «обязательном пространстве» - в пространстве архитектуры. Зодчество «вбирает» в себя игру в разных направлениях плана имманенции. Дом - место многих детских игр, он может быть условием игры, стать причиной игровой ситуации (заброшенный дом, мыслимый как место проживания инфернальных существ, поход в такой дом превращается в своеобразную игру). Строительство дома (из кубиков) - одна из игр, проектирование и возведение настоящего дома -художественная игра воображения. Дом низводится до игрушки: садово-парковые павильоны Нового времени; кукольные домики в европейской декоративно-прикладной традиции XVII — XIX веков; современные наборы для архитектурного моделирования (трехмерные пазлы, детские конструкторы). Здесь очевидно редуцирование масштаба: вещь становится игровой при уменьшении. Уменьшение как метаморфоза, наполненная семиотическим содержанием, восходит к первобытной эпохе (глиняные модели домов, святилищ, домов-сосудов) и к древности (модель храма из Аргоса).

Среди перечисленных выше черт игры (необязательность, состязательность, удовольствие) агон - древний архетип. Архитектурное пространство является местом битвы, решения судьбоносных процессов, сценой состязания между героями: театральные подмостки (проскениум) античных театров, арены амфитеатров, средневековые ристалища перед замками или на городских площадях. Это пространство надо преодолеть, чтобы получить желаемое, что хорошо отражено в фольклоре (спасти красавицу, победить чародея, найти клад). Важнейший мифологический мотив, вид агона -это загадки, как один из вариантов игры (операция, вскрывающая коды),

разворачивающейся в волшебном архитектурном пространстве (пещера, заколдованный замок, дворец и пр.). Мифопоэтическое воплощение архетипа игры — Кносский дворец царя Миноса, — дом Минотавра. В лабиринте Минотавра в игру вовлечены не только юноши и девушки, отданные чудовищу в качестве дани, но прежде всего сам Минотавр, Тезей и Ариадна. Игровой характер их связи обнаруживается в прямом (семейном) родстве этих персонажей. Таким образом, их взаимодействие в лабиринте (или посредством лабиринта) являет сходство ситуации, когда братья и сестры играют в доме, но вдали от родителей. В ходе такой игры пространство дома семиотическим образом расчленяется на функциональное (т.е. существующее по определению, ввиду основного назначения архитектуры) и игровое, которое не обладает утилитарной ценностью и бытует как маргинальное, периферийное пространство «побочного эффекта» строительства (углы, закутки, подпол, чердак, чулан и пр.). Однако последнее для играющих превращается в семиотически более значимое пространство, чем то, которое изначально бьшо функционально определено для базовых повседневных нужд. Таким образом, архитектура отмечена удивительным парадоксом: будучи полезной (необходимой), она служит ареной для необязательного.

Во втором параграфе 4.2 «Созидание и разрушение в контексте творческой деятельности мастера» рассматривается семиотическое содержание образа мастера, творца, зодчего; сквозь призму художественной культуры изучается важнейшее свойство «демиурга» - мастерство как искусность, особого рода умение, являющееся не просто функционалом для достижения практических целей, но качеством, сохраняющим свои «магические» свойства. Мастер и мастерство в наши дни теряют актуальность как концепты художественного творчества. Эта тенденция кажется парадоксальной на фоне общего технического прогресса информационного общества, в котором высокие технологии с одной стороны и примитивное их использование потребителем с другой, порождают эффект дилетантизма в глобальном масштабе. Неумение, безыскусность исполнения приветствуются в

актуальном искусстве. Вместе с тем, сохраняется целое поле культурных практик, где мастерство (профессионализм) является залогом их существования. Среди таковых — архитектура, неразрывно связанная с концептами мастерства и мастера. Мастер является архетипической фигурой. Одно из самых известных его проявлений — образ Бога-творца, который как архитектор проектирует и строит Вселенную. Если само пространство космоса рассматривается в древних обществах как архитектурное, то создатель (или создающая этот космос сила) видится в образе архитектора. Не случайно на лексическом уровне во многих языках мастер корреспондируется с понятием «господин», не только в плоскости социальных взаимоотношений, но и как хозяин-создатель, т.е. творец, демиург. Отсюда сакрально-магическая характеристика мастера как фигуры особых коннотаций. В древних традициях мастер-архитектор уподоблялся волшебному персонажу, или даже божеству (обожествленный Имхотеп, строитель пирамидного комплекса в Саккаре). В Библейском тексте сакральным является не только мастер-умелец, возводящий Храм, или, прикладывающий руку к его строительству (Давид, Соломон, Хирам), но и тот, кто связан с крупными объектами зодчества через богоизбраннический характер мистических откровений, например, Иосиф Прекрасный, запасший урожай зерновых в пирамидах Гизы (которые воспринимались древними иудеями как житницы фараона). Сакрализация профессии/ремесла зодчего ведет к сложной семиотической фактуре его персоны и его творений, к повышению статуса в связи с развитием цеховой организации в Средние века (требование ученой степени «та§1з1ег 1ар1с1ит»)16. «Мистицизм» профессии сохраняется и в наши дни, особенно на уровне этнических традиций, предполагающих связь строителя дома (плотника, столяра, каменщика) с обрядово-магической активностью в процессе возведения здания, а не только с узкопрофессиональными процедурами. Во многом сакрализация объясняется сложностью операциональных мероприятий

16 ЛеГоффЖ. Цивилизация средневекового Запада / пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного, послеслов. А. Я. Гуревича. М.: Прогресс-Академия, 1992. С. 206.

в творческом процессе зодчего. Помимо прочего, архитектор вовлечен в дело управления средой, создавая новые условия бытования городской инфраструктуры, ритмов жизни человека, его психофизиологической зависимости от культурных ландшафтов мегаполиса. Архитектор (Мастер) становится демиургом и теперь, инспирируя многочисленные социально-культурные связи в техно-сфере современной цивилизации. Он обуславливает своей деятельностью развитие всех трех оболочек человеческого тела. 1) На первичном уровне определяет характеристики ближней пространственной зоны (жилище, рабочее место, архитектурное пространство досуга). 2) Вторичный уровень градостроительной практики реализуется в условиях повышенного интереса к гипертрофированным масштабам городской среды, что влечет развитие транспортных средств. 3) Необходимость социального функционирования индивида в различных по семиотической окрашенности кластерах городской среды развивает костюм, одежду, вариативно заменяемую в зависимости от социально-культурного отсека. Таким образом, современное воплощение мастера-архитектора-демиурга осуществляется на пересечении профессиональной деятельности зодчего, инженера, дизайнера, менеджера-управленца.

Мастер выступает элементом бинарной оппозиции по отношению ко времени и его персонификаций в лице всех возможных разрушителей от варваров древности до современных бульдозеристов, а творческая потенция мастера, до некоторой степени, есть антагонист энтропии. Руины воспринимаются сквозь призму аксиологии двойственно: как результат физического уничтожения сооружения (и потому они есть абсолютный и непоправимый дефект), и как объект бережного сохранения, провоцирующий музейно-антикварный и поэтико-ностальгический интерес. Последнее, как культурный феномен, формируется примерно с I века до н.э., что находим в письмах Цицерона, а в эпоху позднего Средневековья в письмах Ф. Петрарки. Таким образом, формируется историческое сознание, т.е. возможность через руины, следы/рудименты, или точнее, протоколы прошлого, восстанавливать

образы этого прошлого, и фиксировать их посредством разнообразных форм культуры. Историческое сознание (посредством феномена руин) способствует сложению антикварно-коллекционной (музейной парадигмы), что во многом является достижением европейской цивилизации. Руины обретают ценность в своей функциональной бесполезности, а их возраст прямо пропорционален степени их обожания. Оберегание руин становится для многих эпох знаком особого элитарно-интеллектуального статуса носителя культурно-исторической памяти (назначение Рафаэля интендантом римских древностей папой в 1514 году)17. Особое отношение к руинам прослеживается в эпоху Возрождения, Просвещения, Романтизма, что отчасти ведет к развитию археологии и музейного дела. Воспевание руин — интеллектуальное качество социально господствующих сословий и классов. Там, где не существует руин в силу исторических условий, они создаются искусственно (садово-парковые замки, гроты, башни, «заброшенные» фермы и пр.), или посредством виртуального моделирования в литературе (Г. Уолпол «Замок Отранто»), в графике, живописи (Г. Робер). Вместе с тем, руины являются древнейшим архетипом смерти и ее проявления в различных институциях культурного сознания. Культурологический маркер руин, таким образом, вызван страхом смерти. Руины становятся персонификацией инфернальных стихий; подсознательный ужас перед этими стихиями вызывает к жизни практику реставрации, или даже поновления, ремонта, реконструкции утраченного в натуральную величину. Руины как предмет антикварного интереса вступают в противоречие с феноменом сделанности и производственного качества в современных условиях общества потребления, когда массовый зритель/посетитель/турист желает видеть то, что соответствует его представлению об аксиологической оправданности бытия, т.е. целое, не разрушенное, новое. Последнее обстоятельство порождает специфические подходы к архитектурной

17 Степанов А. В. Искусство эпохи Возрождения. Италия. XVI век. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 200.

реставрации и реконструкции/макетированию. Страх смерти/разрушения (разбуженный архетипом смерти) побуждает «восстанавливать» подлинные руины, созидая историко-архитектурные симулякры. Таким образом, «бессмертие» обретается через макет (историко-культурную пустышку), обязательным качеством которого должна стать новизна, некая завершенность. В антропоморфной транскрипции эта новизна понимается как вечная молодость, здоровье, спортивная телесность, привлекательная и сексуально желанная. Желание становится подспудным фактором, порождающим макет (историко-ситуативный подлог подлинного здания), что вписывается в общий контур общества потребления, где хотение (импульсы тела без органов) определяет вектор бытия вперед к будущему, поскольку именно в будущем желание удовлетворяется, побужденное импульсом вожделения, возникшего в прошлом. В этом контексте руины обретаю характер «геронтологической» ненужности, а макет - сексуально-юной востребованности.

Глава V. Архитектура-искусство-традиция.

В пятой главе пристальное внимание уделяется повседневным практикам культуры, в которых образы архитектуры, ее символы, аксиологические установки ярче всего обнажают экзистенциальные потребности человека, как созидательного характера (творчество, традиция, сохранение наследия), так и разрушительного движения в сторону повышения уровня социальной энтропии.

В первом параграфе 5.1 «Образы архитектуры в изобразительном искусстве» предлагаются варианты интерпретации феномена архитектурного мотива (изображения зданий) в живописи и скульптуре как рецепции архитектурных форм в иных видах художественной деятельности. Архитектура становится не просто образцом, а образом конкретного памятника живописи или скульптуры. Начиная с глубокой древности (изображения палаток и шалашей на стенах палеолитических пещер), возникает интерес к «превращению» трехмерного объекта в намек на самое себя средствами редукции его трех измерений (планы зданий, изображенные на стенах в неолитическом Чатал-Хююке, планы и сечения в древнеегипетском искусстве).

Только в античный период оформляется традиция создания иллюзорных изображений, когда архитектурный мотив «размывает» плоскость живописной основы (стену, потолок, свод), тем самым, включаясь в процесс «демаркации» подлинных и виртуальных границ материального пространства архитектуры — стены «исчезают», появляется воображаемый мир, будто бы находящийся за пределами кирпича и камня (декоративная живопись интерьеров жилых домов в Помпеях, Стабиях, Геркулануме, Эфесе). Здесь прослеживаются отзвуки мифа о пещере Платона, когда ковы не позволяют отправиться в мир подлинной реальности: в нашем случае средствами живописи решается задача по размыканию сдерживающих оболочек. В Средние века архитектурное тело, как и тело человека, теряет свою физическую ценность, понимаемую сквозь призму бренности всего сущего и значимости лишь посмертного существования человеческой души. Отсюда «дематериализованные» изображения людей в раннехристианской живописи катакомб, отход от анатомической правильности и материальной достоверности в большом количестве произведений иконной и настенной живописи раннего и высокого Средневековья, а также отказ от пространственно верной и документально безупречной изобразительной трактовки архитектурных сооружений (развертки, произвольные сечения, условные планы, отсутствие перспективных построений). Однако в эпоху Возрождения материальные характеристики тела (физического объекта) обретают ценность, становятся аксиологически оправданными и маркированными, что приводит к иллюзорному изображению мира, в том числе, и архитектуры. Этот процесс в итальянском искусстве Ренессанса был параллелен математизации художественной перспективы, увлечению геометрическими построениями, чертежами, зарождению проектной графики. Изображение архитектуры способствует формированию иллюзорного трехмерного пространства, временных характеристик образно-сюжетной конструкции произведения живописи, а также инспирирует рецепции пространства и времени в художественной культуре, близкие новоевропейскому (абсолютные пространство-время Ньютона) пониманию

пространства и времени. В унисон этому процессу идет виртуализация внешних (живописно-художественных) качеств изображения. Так появляются обманки, макеты-иллюзии, театральные декорации и др. Вместе с тем, архитектурный мотив служит в живописном или скульптурно-рельефном изображении основой для системы семиотических кодировок, сигналов, выступая символом-архетипом, фундирующим некоторые институции культурного сознания, например, моральные принципы, иносказательно представленные И. Босхом в его знаменитых алтарных триптихах. Изображенная архитектура позволяет градировать пространство, выделяя более и менее священные его локусы, противопоставляя земное и небесное, человеческое и божественное, что видно, например, в интерпретации архитектурно-сценического фона в иконографии «Благовещения». Предметный мир таких изображений (башни, колонны, церковные нефы, мосты, дома, террасы, сады) в итальянской и нидерландской живописи Возрождения приобретает символическое значение как на базовом уровне архетипа, так и на уровне эмблематической дидактики эпохи. Символизм представленной в живописи архитектуры сохраняет соответствие символизму настоящего зодчества. Образы архитектуры становились знаком историко-культурных локаций: рецепции иной цивилизации находили место в живописи, графике и скульптурно-рельефных изображениях прошлого. Создается целый набор стереотипных характеристик и элементов для демонстрации «восточной», иудейской, древней, нехристианской архитектуры в произведениях европейских мастеров в Средние века и эпоху Возрождения, например у Гумберта ван Эйка, Рогира ван дер Вейдена, Иеронима Босха.

Во втором параграфе 5.2 «Архитектура как пространство традиции» демонстрируется бытование традиций в поле актуализации институций культурного сознания, обусловленных архетипом. Традиция является формой сохранения, то есть попыткой преодоления смерти/разрушения и закона энтропии. В этом смысле традиция искусственна, так как не дает умереть тому, что уже умерло, пролонгирует онтический статус тому, что потеряло свою актуальность. Наиболее эффективно традиция транслируется с помощью

«материальных носителей», которые являются устойчивыми формами сохранения наследия. В отношении архитектуры традиция как аксиологически обусловленное повторение канонов, правил, предписаний вызвана не культурно-антикварным, музейно-историческим сознанием, а утилитарной оправданностью объекта, его функциональной завершенностью и совершенностью. Зодчество в контексте традиции - это овеществленные и канонизированные представления о пространстве человеческого онтиса, должным образом зафиксированного, очерченного, организованного. Практика возведения здания является последовательной фиксацией информации в отношении законов и правил и не только строительного искусства. Так, возведение жилого дома подразумевает верную, в традиционной оптике, организацию особо выделенных пространств (очага, патриархальной локации, женской половины, детской и т.п.). Или храмовое пространство есть фиксатор традиции богослужения, миропредставлений, воззрений на устройство социального и физического космоса. Архитектура позволяет сохраняться традиции и зримо, и воплоти (камень, кирпич, бетон). У зодчества существует повышенная (как правило) сопротивляемость процессам разрушения, что обусловлено его морфологией и свойствами материала. Строить и сохранять физически возможно «на века». Отсюда берет начало обратная тенденция -стремление уничтожить то, что предназначено вечности. Ей бросают вызов, и «вековечные» объекты становятся ненужными, что способствует демонтажу сооружений в качестве «доказательства» действенной борьбы с постоянством и нетленностью (разрушение храмов и гробниц неугодных персон в Египте, церквей в пору богоборчества и т.д.). Принцип соперничества с вечностью, стремление к ее элиминации из практик повседневности лежит в основе появления модных влияний, течений, ведущих к перестройкам, ремонтам, реконструкциям и другим операциям с «вечным материалом». Здесь уместно осуществить деление на традиции собственно зодчества, и все остальные, которые легче транслировать в будущее в формате «архитектурного документа». Среди них - музейная парадигма сохранения реальности, к

которой отнесем фиксацию достижений архитектуры посредством избранной совокупности памятников, кодифицированных исследовательской рефлексией, а также строительство музейных зданий и метафорическое уподобление музея храму. В последнем случае наблюдается процедура сакрализации традиции, когда она сама и ее объекты (храмы-музеи, музеи-храмы) объявляются неприкосновенными (сакрально, уголовно и т.д.), что позволяет, например, функционировать церкви как музею или музею размещаться в церковном пространстве. Архитектурные традиции проявляются и в теории, и в практике; наиболее устойчивая среди них — обращение к т.н. классическим архитектурным формам, например, к ордерной системе. Теоретическая выраженность традиции обретает характер научного рефлексирования, а также статус административного документа, бюрократически освященного ордонанса. Отсюда декларативный привкус архитектурных теорий, предписаний, сводов, рецептов, регламентов. Однако сохраняясь в архитектуре, традиция эксплуатирует ее образность, невольно обнажая архетип, например, сильной государственной власти, патриархальности, авторитарности, милитаристской агрессии и т.п. Так, ордерная система оказалась удивительно стойкой к перемене культур и цивилизаций, обнаруживая себя в символическом поле выразительного языка самых разных творческих методов, художественных эпох и стилей: от древнегреческой классики до сталинского классицизма и неопалладианства XXI века.

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы, отмечается дискуссионность отдельных положений, намечаются перспективные направления дальнейшей работы.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монографии:

1. Мухин, А. С. Рецепции представлений о пространстве и времени в художественной культуре. Италия и Нидерланды. XV век / А. С. Мухин;

СПбГУ, Философский факультет. - Санкт-Петербург: Санкт-Петербургское философское общество, 2009. - 185 с. Библиогр. в примеч.: с. 127-166. - ISBN 978-5-93597-084-0.

2. Мухин, А. С. Архитектура: мастерство и мастер: к постановке проблемы [Электронный ресурс] / А. С. Мухин // Проблема автора в искусстве - прошлое и настоящее: коллективная монография / отв. ред. Е. Э. Овчарова, В. С. Трофимова. - [Электронное издание]. - Санкт-Петербург: Эйдос, 2012. - С. 92-107. - URL: http://www.eidos-books.ru. - Загл. с экрана. -ISBN 978-5-904745-24-0: доступ платный: 300 р. по состоянию на 23.11.2012.

3. Мухин, А. С. Архитектура и архетип: монография / А. С. Мухин; М-во культуры РФ, С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств. — Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУКИ, 2013. - 308 с. - ISBN 978-5-94708-189-3.

Статьи в ведущих рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

4. Мухин, А. С. Архитектурный мотив в сценах Благовещения в живописи Италии и Нидерландов XV века / А. С. Мухин // Вестник Челябинского государственного университета: Филология. Искусствоведение. -2007. -№ 13 (91), выпуск 14. -С. 155-161. - ISSN 1994-2796.

5. Мухин, А. С. Лабиринт Минотавра: семиотика дворцового пространства / А. С. Мухин // Обсерватория культуры. - 2010. - № 5. - С. 132-139. -ISSN 2072-3156.

6. Мухин, А. С. «Дом Гесиода»: жилище и одежда древнегреческого земледельца VIII века до н. э. / А. С. Мухин // Обсерватория культуры. — 2011. — № 5. - С. 71-77. - ISSN 2072-3156.

7. Мухин, А. С. Архитектура французского замка: рецепции представлений о пространстве в художественной культуре Ренессанса / А. С. Мухин // Научные труды (институт им. И. Е. Репина): выпуск 19. - Санкт-Петербург: СПбГАИЖСА им. И. Е. Репина, 2011. - С. 78-86. - ISSN 1998-2453.

8. Мухин, А. С. Трансформация архитектурных традиций: аккультурация в контексте строительной практики эпохи варварских

королевств (на примере мавзолея Теодориха в Равенне) / А. С. Мухин // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6: Философия. Культурология. Политология. Право. Международные отношения. - Вып. 2. -2012. - июнь. - С. 3-10. - ISSN 1995-0055.

9. Мухин, А. С. Человеческое тело и его оболочки: архитектура, костюм, транспорт / А. С. Мухин // Вестник Томского государственного университета. — 2012. - № 360, июль. - С. 35-38. - ISSN 1561-7793.

10. Мухин, А. С. Архитектурное пространство трапезы в мифах и легендах Древнего мира и Средних веков / А. С. Мухин // Обсерватория культуры. - 2012. - № 5. - С. 56-63. - ISSN 2072-3156.

11. Мухин, А. С. Национальные традиции жилищной архитектуры в Нидерландах / А. С. Мухин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. -2013. - №4 (30): в 3 ч. Ч. 2.-С. 121-125. - ISSN 1997-292Х.

12. Мухин, А. С. Купол как символическая форма / А. С. Мухин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2013. - №7 (33): в 2 ч. Ч. 2. - С. 111-115. - ISSN 1997-292Х.

13. Мухин, А. С. Архетип пещеры в символическом поле архитектуры / А. С. Мухин // ESSJ. European Social Science Journal = Европейский журнал социальных наук. - 2013. - № 8 (35) Т. 1. - С. 52-61. - ISSN 2079-5513.

14. Мухин, А. С. Архетип в семиотическом поле символических категорий / А. С. Мухин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2013. - № 11 (37): в 2 ч. Ч. 2. - С. 122-127. - ISSN 1997-292Х.

15. Мухин, А. С. Архетип как культурологическое явление и понятие в контексте изучения зодчества / А. С. Мухин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2013. - № 11 (37): в 2 ч. Ч. 2. - С. 128-132. -ISSN 1997-292Х.

16. Мухин, А. С. Институции культурного сознания в контексте мифопоэтического опыта человека / А. С. Мухин // Теория и практика общественного развития. - 2013. - № 10. - С. 285-289. - ISSN 1815-4964 (печатная версия).

17. Мухин, А. С. Храмовое пространство и цветовая дихотомия псковской иконы XIV века / А. С. Мухин // Теория и практика общественного развития. - 2013. - № 11, Т. 2. - С. 123-127. - ISSN 1815-4964 (печатная версия).

18. Мухин, А. С. Дом человека и божества: сакральные характеристики архитектурного объекта / А. С. Мухин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2013. - № 12 (38): в 3 ч. Ч. 1. - С. 133-137. -ISSN 1997-292Х.

Публикации в других научных изданиях:

19. Мухин, А. С. Витражи Марка Шагала в Реймсском соборе / А. С. Мухин // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского Зарубежья: сборник статей / отв. ред. О. JI. Лейкинд. - Санкт-Петербург: Дмитрий Буланин, 2008. - 144-148. - ISBN 978-86007-597-9.

20. Мухин, А. С. «Omnia tibi Felicia» - римский жилой дом в Дугге (по впечатлениям от посещения археологического музея) / А. С. Мухин // Жилище и одежда как феномен этнической культуры: материалы Седьмых Санкт-Петербургских этнографических чтений / РЭМ; отв. науч. ред. В. М. Грусман, А. В. Коновалов. - Санкт-Петербург: РГПУ им. А. И. Герцена, 2008. - С. 65-69. - ISBN 5-8064-0827-0.

21. Мухин, А. С. Архитектурные руины — символ, цитата, копия / А. С. Мухин // Цитата, реплика, заимствование ...: сборник статей / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств; редколл.: Г. Н. Габриэль, Ю. И. Арутюнян [и др.]. - Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУКИ, 2009. - С. 148-153. - (Scientia artis - Наука искусства: Выпуск 3; Труды СПбГУКИ; Т. 186). - Б/з. ISBN.

22. Мухин, А. С. Дом как игровое пространство / А. С. Мухин // Игровые практики культуры: научные доклады и сообщения: Приложение к философско-купыурологическому альманаху «Парадигма» / кафедра культурологии философского факультета СПбГУ и Центр «СОФИК»; отв. ред. Н. X. Орлова — Санкт-Петербург: Изд. Дом СПбГУ, 2010. - С. 81-85. - ISSN 1818-734Х

23. Мухин, А. С. Храм. Музей. Вещь / А. С. Мухин // Проблемы сохранения церковного наследия: сборник сшей / кафедра музейного дела и охраны памяпшков философского факультета СПбГУ; под ред. М. Б. Пиотровского и М. Н. Цветаевой. — Санкг-Пегербурп СПбГУ, 2010.-С. 115-132.-ISBN 978-5-903931-71-2.

24. Мухин, А. С. Архитектура Востока в средневековом искусстве Европы / А. С. Мухин // Современные проблемы межкультурных коммуникаций. Выпуск 4: Восток — Запад: сборник статей / М-во ^льтуры РФ, С.-Пегерб. гос. ун-т кулыуры и искусств; науч. ред. Б. И Рашрагович, Б. А. Исаев. - Санкг-Пегербурп Изд-во СПбГУКИ, 2010.-С. 322-329.-(ТрудыСПбГУКИ;Т. 190).-ISBN 978-5-94708-133-6.

25. Мухин, А. С. Архитектурно-хозяйственный комплекс древнегреческого земледельца VIII в. до н. э. (по материалам поэмы Гесиода «Труды и дни») / А. С. Мухин // Традиционное хозяйство в системе культуры этноса: материалы Девятых Санкт-Петербургских этнографических чтений / РЭМ; отв. науч. ред. В. М. Грусман, А. В. Коновалов. - Санкт-Петербург: ИПЦ СПГУТД, 2010. - С. 309-313. - ISBN 978-5-7937-0742-8.

26. Мухин, А. С. Неолитические храмы Мальты / А. С. Мухин // Мир музея. - 2011. - № 3 (283), март. - С. 52-55. - ISSN 0869-8171.

27. Мухин, А. С. Концепт мастерства и мастера в архитектуре / А. С. Мухин II Вестник Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. - 2011. - № 3. - С. 128-136. - ISSN 2220-3044.

28. Мухин, А. С. Капитализм и архитектура: элиминация исторической памяти / А. С. Мухин // Будущее России: стратегии философского осмысления: сборник статей / ред. кол.: Ю. Н. Солонин (пред.) [и др.]. - Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУ, 2011. - С. 226-236. - ISBN 978-5-288-05245-3.

29. Мухин, А. С. Архитектурное пространство трапезы (на сравнительном материале мифологии Древнего мира и Средневековья) / А. С. Мухин // Праздники и обряды как феномен этнической культуры: материалы Десятых Санкт-Петербургских этнографических чтений / РЭМ; науч. ред.

B. М. Грусман, Е. Е. Герасименко. - Санкт-Петербург: ИПЦ СПГУТД, 2011. -

C. 282-285. - ISBN 978-5-7937-0759-6.

30. Мухин, А. С. Аксиология искусства: к вопросу о базовых принципах / А. С. Мухин // Studia culturae: Альманах кафедры культурологии и Центра изучения культуры философского факультета СПбГУ; Выпуск 13 / отв. ред. И. Ю. Ларионов. - Санкт-Петербург: Санкт-Петербургское философское общество, 2011. - С. 61-76. - ISSN 2225-3211.

31. Мухин, А. С. Дом коллективного общения / А. С. Мухин // Мир музея. - 2012. - № 2 (294), февраль. - С. 30-34. - ISSN 0869-8171.

32. Мухин, А. С. Новая организация архитектурного пространства музея: на примере Бранли / А. С. Мухин // Вторая жизнь музея: возрождение утраченного и воплощение нереализованного: сборник статей / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств; под общ. ред. Н. И. Сергеевой, Е. Н. Мастеницы. — Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУКИ, 2012. - С. 111-117. - (Труды СПбГУКИ; Т. 193).-ISBN 978-5-94708-167-1.

33. Мухин, А. С. Почему время не изменяет аксиологического содержания искусства / А. С. Мухин // Искусство в XXI веке: сборник статей / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств; под общ. ред. Ю. И. Арутюнян. -Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУКИ, 2012. - С. 120-126. - (Scientia artis -Наука искусства: Выпуск 4; Труды СПбГУКИ; Т. 192). - ISBN 978-5-94708-1633.

34. Мухин, А. С. Дома среди дюн / А. С. Мухин // Мир музея. - 2013. - № 10 (314), октябрь. - С. 49-51. - ISSN 0869-8171.

Подписано в печать 27.01,2014г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 3,1. Тираж 100 экз. Заказ № 3399.

Отпечатано в ООО «Издательство "JIEMA"» 199004, Россия, Санкт-Петербург, 1-я линия В.О., д.28 тел.: 323-30-50, тел./факс: 323-67-74 e-mail: izd_lema@mail.ru http://www.lemaprint.ru

Текст диссертации на тему "Архитектура как архетипическое проявление институций культурного сознания"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

05201450982

МУХИН АНДРЕЙ СЕРГЕЕВИЧ

АРХИТЕКТУРА КАК АРХЕТИПИЧЕСКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ИНСТИТУЦИЙ КУЛЬТУРНОГО СОЗНАНИЯ

Специальность 24.00.01 - теория и история культуры

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание учёной степени доктора философских наук

Научный консультант: доктор философских наук, профессор Соколов Е.Г.

Санкт-Петербург 2013

Оглавление

Введение...............................................................................3

Глава I. Архетип как семиотическая модель.....................19

1.1 Архетип как базис институций культурного сознания....20

1.2 Институции культурного сознания в контексте мифопоэтического опыта человека.......52

Глава II. Архетип телесности как основа рецепций архитектурного пространства........81

2.1 Человеческое тело и его оболочки: архитектура, костюм, транспорт..........................82

2.2 Архетип пещеры: от тела богини к телу храма.............93

2.3 Антропоморфизм архитектурного пространства...........117

Глава III. Архетип жилища. Дом-Дворец-Храм..............146

3.1 «Дом Гесиода»: генезис жилищной архитектуры в древности.................................147

3.2 От дома к дворцу и храму: сакрализация и фортификация жилища (семиотический

аспект)............................................................................................................175

Глава IV. Архетипы как фундаментальные идеи в пространстве архитектуры...........201

4.1 Архитектурное пространство трапезы и игры.............201

4.2 Созидание и разрушение в контексте творческой деятельности мастера......................226

Глава V. Архитектура-искусство-традиция.....................250

5.1 Образы архитектуры в изобразительном искусстве......251

5.2 Архитектура как пространство традиции.......................280

Заключение...............................................................................317

Примечания...........................................................322

Список литературы..................................................................374

Введение

Архитектура в своем тысячелетнем развитии сформировала не только феноменологическое поле человеческой жизнедеятельности, но и парадигму пространства вместе с его рецепциями, что обусловило универсальный набор признаков зодчества разных исторических эпох и культур, несмотря на типологические, конструктивные и художественные различия. Любой архитектурный объект трехмерен и материален, на него воздействуют силы природы, диктуя условия, в которых (и только в которых) может быть актуализирован замысел внешней и внутренней формы. Если по формальному составу архитектура полностью зависит от законов природы как от своей причины, то по семантическому содержанию - от нашей способности суждений. Сооружение одновременно существует и как материальное тело физического мира, и как образ-символ метафизического поля.

Метафизика архитектуры фундируется в ее способности быть информационным накопителем, аккумулирующим сведения, на первый взгляд, не связанные с утилитарным назначением построек. Эта информация передается набором сигналов и символов. Символизм архитектуры является хорошо известным фактом истории и положением теории культуры, однако часто его понимают как простой арсенал знаков и эмблем, аллегорических репрезентантов реальности1. Такой символизм не затрагивает глубинных, базовых, архаико-первозданных семиотических конструктов человечества, а является, скорее, «плакатной» семиотикой, мало отличаясь от знаков визуальной коммуникации — дорожного движения или магазинной вывески2. В поле исследования, ход которого представлен в настоящей диссертации, вовлечена более емкая семиотическая данность, просматриваемая на уровне архетипов коллективного бессознательного. Архетип, в нашем случае, трактуется согласно учению К. Г. Юнга, как одно из понятий, используемых им в аналитической психологии и им же спроецированных в область философии культуры. Архитектура, таким образом, выражает смысловые и ценностные установления, оформленные

посредством ритуальных действий (и в таком виде понимаемые как институции культурного сознания), через архаические первичные образы коллективного бессознательного, через архетип. Архетип становится единицей социально-культурной информации, скрытой в толще нашей врожденной (запрограммированной) памяти (бессознательной части психики), характеризуя, тем самым, человека как «поток» информации, овеществленной в объектах материальной культуры, среди которых особое место занимают памятники зодчества. Сказанное приобретает несомненную актуальность в наш век цифровых технологий с их колоссальными операциональными возможностями по управлению информацией. Архитектура, рассматриваемая как архетипическое проявление культурных установлений, может пониматься как одна из форм трансляции информации, что особо значимо для гуманитарной науки, различных ее дисциплин, изучающих информационный обмен на разнообразных этапах межкультурного взаимодействия посредством традиционных (нецифровых) и архаических по генезису (дописьменных) способов хранения знаний. Актуальность настоящей диссертации для гуманитарных дисциплин заключается, помимо прочего, в возможности комплексного изучения архитектуры вне доминирования историко-искусствоведческих парадигм.

Степень научной разработки проблемы К проблеме семиотического и социально-культурного содержания архитектуры в разное время обращались различные исследователи. Среди них укажем О.Н. Бабошину, Д.А. Баранова, П. Брауна, М, Гимбутас, B.JI. Глазычева, И.Е. Данилову, А.К. Дживелегова, Ж. Дюби, Б. Жестаза, A.B. Иконникова, Г. Керна, Ж.В. Николаеву, Э. Панофского, Р.Б. Радовича, Г.И. Ревзина, Дж. Рёскина, Т.Ю. Смирнову, А. Спыхальскую-Бочковскую, О.В. Старостину, П.А. Флоренского, Г.И. Фролову, JI.H. Щанкину. Для существа настоящей работы значимыми являются два фундаментальных исследования С.С. Ванеяна и Ш.М. Шукурова, в которых конструкции, формы и символические смыслы архитектуры изучены и представлены в гармоничном синтезе материального и ментального. Интересные выводы и обобщения, касающиеся природы метафизического,

природы мышления, а также механизмов порождения образов можно обнаружить в фундаментальных трудах Ф. Гваттари и Ж. Делёза. Поскольку связь архетипа и символических категорий наиболее очевидна в художественной культуре, стоит назвать тех, кто уделял самое пристальное внимание образам и символам в первобытном, древнем, средневековом и новом искусстве - Ю.Г. Боброва, А. Варбурга, М. Дворжака, Г. Керна, К. Кларка, А.Ф. Лосева, Э. Панофского, В.А. Семенова, A.B. Степанова, А.Д. Столяра, У. Эко. В силу того, что источником изучения архетипа является мифологический пласт различных культур, стоило обратиться к самым разным интерпретаторам мифопоэтического наследия, среди которых А.Н. Афанасьев, В.В. Евсюков, П. Киньяр, Ж. Марсиро, Р. Менар, В.Я. Пропп, В.Н. Топоров, Дж. Уилсон, Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт, Дж. Фрэзер, М. Элиаде, Т. Якобсон. В целом проблемы древних и средневековых культур, в контексте которых разворачивалось архетипическое проявление институций культурного сознания в архитектуре, обусловили обращение к исследованиям историков и теоретиков культуры: А.О. Большакова, Ж. Ле Гоффа, А.Я. Гуревича, Ж. Дюби, П. Зюмтора, С.М. Марчуковой, С.Т. Махлиной, Б. Мертц, М.Н. Соколова, В.И. Уколовой, И. Хейзинги, к историческим работам М. Блока, В.Г. Васильевского, М. Гимбутас, Д. Гуревич, С. Крамера, С.Я. Лурье, Г. Пфайлыпифтера, М.-Т. Рапсат-Шарлье, Л. Февра, Р. Фоссье. Помимо исторических и культурологических сочинений для существа настоящего исследования неоценимое значение приобрели общие искусствоведческие труды Б. Бернсона, Д. де Boca, М.Н. Мерцаловой, П.П. Муратова, Ц.Г. Несселыптраус, Н. Петрусевич, В.М. Полевого, В.И. Раздольской, Е.И. Ротенберга, М.И. Свидерской, H.A. Сидоровой, В.Н. Тяжелова, Н.Д. Флитгнер, А.П. Чубовой. Проблемами истории и теории архитектуры в разное время занимались Г. Бартц, Н.И. Брунов, Э.Э. Виолле-ле-Дюк, В.Л. Глазычев, Ю.Д. Губернский, Т.Р. Забалуева, Э. Кёниг, П. Кидсон, В. Кох, В.Д. Кузнецов, В.Г. Лисовский, В.К. Лицкевич, П. Мюррей, Э. Окшотт, А. Силиотти, П. Томпсон, Л. Де Финанс, Б.Ф. Флетчер, О. Шуази. Поскольку художественно-конструктивные особенности, влияющие на символику архитектурного образа, связаны с географией того или

иного региона, его климатом, мы посчитали нужным обратиться к специфическим трудам в данной области, к работам А.Ю. Егоровой, А.Н. Лебедева, С.М. Лукоянова, A.C. Монина, A.M. Слепцова, Ю.А. Шишкова. Несмотря на столь обширное научное наследие в области изучения семиотики художественной культуры, ее символических кодов, образов и идей, полагаем, что проблема архетипа в архитектуре проработана не в полной мере.

Таким образом, целью данной работы является исследование форм актуализации архетипического проявления институций культурного сознания в архитектуре.

Цель работы определяет следующие исследовательские задачи:

1) Охарактеризовать архетип как термин понятийного аппарата в контексте изучения семиотики архитектуры.

2) Выявить эвристический потенциал институций культурного сознания в процессе исследования формального и содержательного аспектов архитектуры.

3) Интерпретировать «телесность» (тело) в качестве базового архетипа архитектурного пространства в контексте синтетического триплекса Тело-Пространство-Дом.

4) Выявить архаичный (уходящий в первобытную эпоху) характер семиотического кода «телесности» применительно к архитектурным объектам, в том числе и современного зодчества.

5) Определить в строительно-художественной эволюции жилища семиотические «побочные эффекты», приведшие к процессу символизации архитектуры.

6) Охарактеризовать пространство жилища как архетип, обусловивший символическое содержание дома в качестве архитектурно-художественного и культур-философского феномена и возможность его бытования в семиотическом поле.

7) Выявить специфику институций культурного сознания в контексте развития архитектуры, понимаемой как архетипическое проявление этих институций.

8) Рассмотреть бытование архетипа в архитектуре как основы таких культурных процессов, как строительные традиции, рецепции образов архитектуры в искусстве, сакрализация особых локаций (храм и музей), сохранение наследия.

Методологические основы исследования

В основу диссертационной работы легли следующие методы исследования.

Метод философской реконструкции и интерпретации, позволяющий выявить основные аспекты проблемы архетипа в его отношении к символическим категориям (аллегории, эмблеме, знаку, атрибуту). Вооружившись этим методом, можно примирить материю и дух, бытие и сознание, обосновать диалектический синтез утилитарного назначения архитектуры и сложных семиотических кодов культуры, которыми наполнены как содержанием архитектурные объекты и формы.

Метод культурологического анализа институций культурного сознания, фундированных на архаических образах, архетипах. Этот метод позволил осуществить само определение институций культурного сознания, сепарировав культурное сознание от сознания обыденного опыта, а также продемонстрировать то, как ментальные установления могут не только проявляться в архитектуре, но и сохраняться в ней как в конденсаторе культурных явлений.

Историко-контекстуальный метод: развитие институций культурного сознания, формирование мировоззренческих установлений, религиозных, философских и донаучных концепций бытия, нашедших отражение в объектах материальной культуры, и в том числе, в памятниках архитектуры, имели место в определенные исторические эпохи. Учет исторической канвы позволит определить характер архаического, или, если шире, традиционного сознания на хронологическом отрезке от первобытной эпохи и до начала Нового времени.

Метод сравнительного архитектурно-искусствоведческого анализа: При рассмотрении памятников архитектуры как важного материала для исследования рецепций архетипических проявлений институций культурного сознания, необходимо было изучить конструктивные и художественные

особенности тех или иных сооружений, сравнить постройки различных эпох, культур и цивилизаций. Это сравнение позволило выявить общее, подтвердив универсальный характер проявления архетипов.

Метод формально-стилистического анализа: Поскольку речь идет о памятниках художественной культуры, произведениях искусства архитектуры, постольку важным было выявление специфических черт отдельных памятников зодчества с концентрацией внимания на конструктивных, композиционных, эстетических, климатических и эксплуатационных характеристиках отдельного сооружения. Вместе с тем, определяя на фоне этих характеристик взаимосвязь функционального и символического, материального и метафизически-смыслового, решить вопрос о приоритете конструкции или семиотического наполнения памятника.

Метод сравнительной мифологии был обусловлен постоянным обращением к различным литературным и устно-литературным источникам Древности и Средневековья. Именно сказочно-мифологический материал позволял наиболее наглядно представить рецепции архетипов или даже целых их комплексов в культурном сознании человечества, и определить, каким образом этот материал связан с архитектурой, в которой словно подтверждается жизненная сила тех мировоззренческих установлений, каковые хранят мифы, легенды, сказки и авторские поэтические вымыслы.

Сравнительно-религиоведческий метод позволил выявить близость многих концептуальных и догматических установок в различных религиях мира, демонстрируя, вместе с тем, как именно в архитектурных сооружениях обнаруживают себя общие для многих религиозных систем фундаментальные принципы. Таким образом, используя этот метод, стало возможным выявить архетипические основания некоторых религиозных идей, обнаружить которые (архетипические основания) позволяет специфика как архитектурных сооружений, так и отдельных архитектурных форм.

Теоретические источники исследования

Труды Платона и Аристотеля были использованы как источники по изучению таких конструктов метафизической реальности как идеи, философские представления о которых впоследствии привели к появлению в разное время различных концептов, интерпретирующих природу образов, символов, архетипов. В силу того, что названные категории входят в круг тех феноменов, которые можно охарактеризовать как начала, обязательными для настоящей диссертации являются творения Оригена («О Началах»), Немезия Эмесского («О природе человека»), комментарий к диалогу «Парменид» Прокла. Поскольку архетип, символические категории, образы принадлежат общим понятиям, постольку мы неизбежно сталкиваемся с универсалиями и с теми концептами, которые отражены в сочинениях средневековых авторов различных школ и направлений, например, Ансельма Кентерберийского. В процессе исследования символического содержания кодов культуры оказалось необходимым обращение к таким средневековым и ренессансным авторам как Мейстер Экхарт и Пико делла Мирандола. Из наследия философов Нового и Новейшего времени основополагающими стали труды Р. Барта, Ж. Бодрийяра, П. Валери, А. Грюнбаума, М. Дери, С. Кьеркегора, М. Маклюэна, К. Маркса, Б. Паскаля, Г. Рейхенбаха, А. Шопенгауэра. Особое значение имеет «Эстетика» Г.-В.-Ф. Гегеля, в которой философ показал связь между господством тех или иных видов искусства в разные эпохи и саморазвитием мирового духа - от косной материи архитектуры к дематериализации в музыке. Архетип как предмет исследования невозможно изучать без опоры на сочинения 3. Фрейда и К.Г. Юнга, где он и получил современное значение, как составной элемент коллективного бессознательного («Архетип и символ»), а также без книги Е.-А. Беннета («Что на самом деле сказал Юнг»).

В ходе работы над диссертацией постоянно приходилось обращаться к различным литературно-мифологическим и литературно-художественным источникам, в которых можно было найти доказательство существования тех или иных архетипов и их проявления в сфере художественной культуры. Среди них:

«О все видавшем» («Сказание о Гильгамеше»), «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Труды и дни» Гесиода, «Энеида» Вергилия. Богатый мифологический контекст сохранили «Прикованный Прометей» Эсхила и «Метаморфозы, или Золотой осёл» Апулея. Данные о мифах и обрядах, а также о религиозных практиках сохранились в таких текстах как «История» Геродота, «География» Страбона, «Мифологическая библиотека» Аполлодора. Невозможно было обойти вниманием некоторые книги и главы Библии как источника по истории культуры Древнего мира, наряду с «Иудейской войной» Иосифа Флавия и агиографическим сборником «Золотая легенда» Якова Ворагинского. Предания и мифы древней Ирландии послужили изучению языческого наследия средневековой Европы, которое так же хорошо представлено в «Песне о нибелунгах» и в рыцарском романе уз�