автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Батюшков и литература Италии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Батюшков и литература Италии"

. I т 1

На правах рукописи

¿ргА) / ^ емуру/Га ЛОЖО

ПИЛЬЩИКОВ Игорь Алексеевич БАТЮШКОВ И ЛИТЕРАТУРА ИТАЛИИ

Специальности 10.01.01 — русская литература 10.01.05 — Литература народов Европы, Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 1999

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Илюшин А. А.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук Михайлова Н. И.

кандидат филологических наук Королева Т. Л.

Ведущая организация:

Московский педагогический государственный университет

Защита диссертации состоится "10" июня 1999 года в 13 часов на заседании диссертационного совета Д 053.05.11 по русской литературе и фольклористике при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова.

Адрес: 119899, Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке

МГУ.

Автореферат разослан "6" мая 1999 года

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

Л I Г~ _ а. а. Смирнов

Ш $ ) * ///.// ^ ^

Актуальность проблемы. С точки зрения своих современников К. Н. Батюшков был полноправным представителем романских литератур в русской культуре. Уже первые биографы поэта отмечали ту роль, которую играла в его жизни Италия; позже M. Н. Розанов назвал Батюшкова «пионером нашей итальяномании» При всём том филологические экскурсы в область итальянских интересов Батюшкова крайне немногочисленны, и можно лишь удивляться, что такая существенная проблема привлекала столь мало внимания: у нас «до сих пор нет исследования, которое охватывало бы весь комплекс вопросов об отношении Батюшкова к итальянской литературе» 2.

Основоположником историко-филологического изучения творчества Батюшкова стал Л. Н. Майков, подготовивший (при участии В. И. Саитова) трехтомное собрание, приуроченное к столетию со дня рождения поэта (СПб., 1885—1887). Научный аппарат юбилейного собрания, занимающий более шестисот страниц, — это беспрецедентное явление в истории академической батюшковианы: в предшествовавших публикациях П. И. Бартенева, П. А. Ефремова и др. пояснения практически отсутствуют. Однако в май-ковских комментариях есть неточности и лакуны, неизбежные в силу пионерского характера работы. Более или менее значительные поправки и дополнения, сделанные другими редакторами, общей картины не изменили.

Увлечение Батюшкова итальянской литературой началось с поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». В дальнейшем хронологические рамки батюшковских интересов расширялись: Ариосто, Петрарка, Данте; Касти, Ролли и др. Единственная

Розанов М. Пушкин и Данте // Пушкин и его современники. Л., 1928. [Т. X], вып. XXXVII. С. 12.

2 Горохова Р. М. Из истории восприятия Ариосто в России: (Батюшков и Ариосто) // Эпоха романтизма: Из истории междунар. связей рус. лит. А, 1975. С. 241 примеч. 24.

статья на тему «Батюшков и Тассо» 3 представляет собой сводку результатов, добытых Л. Н. Майковым. Материалы этой работы включены в монографию М- Ф. Варезе «Batjuskov: un poeta tra Russia e Italia» (Padova, 1970), малооригинальный характер которой был отмечен рецензентом Изучение влияния Петрарки на Батюшкова, «в сущности, только начато» в статьях А. И. Некрасова (1911) и Н. Контьери (1959) 5. Переводы Батюшкова из Касти и Ролли вообще не удостоились специальных исследований.

В 1970-е годы вышла серия статей Р. М. Гороховой, посвященных восприятию Ариосто и Тассо в России XVIII — первой трети XIX в., а также две монографии: Н. В. Фридмана (Поэзия Батюшкова. М., 1971) и И. 3. Сермана (Konstantin Batyushkov. New York, 1974), в которых уделено место итальянским связям Батюшкова. Среди предшествующих работ обобщающего характера выделяется статья Н. П. Верховского «Батюшков» в академической «Истории русской литературы» (1941). Эти исследования детализировали и углубили научные представления о роли итальянской литературы в батюшковском творчестве, однако сегодня многие положения, высказанные в этих трудах, нуждаются в критическом пересмотре. Необходимость такой ревизии тем более очевидна, что за последнее время в научный оборот было введено большое количество важных источников.

По представлениям автора, новизна настоящей работы заключается в том, что она позволяет существенно скоррегировать историко-культурную перспективу, основываясь на строгом и убедительном истолковании прочно установленных фактов.

См.: Várese М. F. И Tasso nella poesia е nella critica di uno scrittore russo dell'ottocenlo: K. N. Batjuskov // Studi Tassiani. 1969. № 19. P. 17—37. ^ См.: Серман И. 3. Батюшков в исследованиях последних лет Ц Рус.

лит. 1972. № 2. С. 233—234.

** Семенко И. М- Батюшкой и его «Опыты» // Батюшков К.. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 473.

Цель работы — предложить новую историко-филологическую интерпретацию итальянских литературных связей Батюшкова. Автор ставил перед собой двуединую задачу: с одной стороны, продемонстрировать логику развития итальянских интересов русского поэта, с другой — ввести в оборот новый материал, необходимый для научно обоснованной реконструкции этого процесса. В более общем плане можно сказать, что автором двигало стремление сформулировать и разрешить ряд назревших вопросов истории русской литературы и сравнительного литературоведения, а также связанных с ними проблем текстологии и комментирования классического наследия.

Методы исследования. Научный пафос представленной работы можно выразить одним словом: филологизм. Филолога интересуют факты культуры в их языковом воплощении и факты языка в их культурных манифестациях Филология — это, если можно так выразиться, «культурологическая лингвистика» и «лингвистическое литературоведение»; ее предмет — адресованное сообщение, идеальным случаем которого является словесный письменный текст 7. Последовательный «филологизм» ставит во главу угла постижение художественного смысла путем его исторически достоверного истолкования. Для понимания и осмысления текстов, то-посов, цитат, словесных формул или конкретных слов необходимо ввести их «в надлежащий контекст, вдвинуть в исторически достоверную перспективу»: смысл текста и значение слова «раскрываются только путем филологической интерпретации его» 8.

6 См.: [Шапир М. И.] АиситЬиБ гиЫпэ // РЫ1о1одка. 1994. Т. 1, № 1/2. С. 275.

7 См.: Винокур Г. О. Введение в изучение филологических наук: (Выпуск первый. Задачи филологии) [1944—1946] // Проблемы структурной лингвистики 1978. М„ 1981. С. 37—38.

® Винокур Г. [Рец. на кн.:] Сстшщкии Н. Статистика, литература и поэзия: К вопросу о плане исследования. Одесса, 1922 Ц Накануне. 1923. 17 апреля, № 273. С. 5.

Филология мыслится автором как область историко-культурной деятельности, чьи результаты по ясности и доказательности могут не уступать результатам наук естественных. В такой трудно формализуемой области, как генезис литературного произведения, автор стремится к максимально доступной строгости методов и точности результатов. Обследуя полный корпус текстов изучаемого писателя, мы начинаем с фиксации репертуара частотных цитат-реминисценций и через установление авторитетного круга переводимых источников переходим к реконструкции широкого историко-литературного контекста. Все выводы основываются на многочисленных ритмико-синтаксических и лексико-фразеологических схождениях и расхождениях между анализируемыми текстами.

Русский литературный процесс рассматривается в данной работе в его отношении к феноменам европейских литератур (от греко-римской античности до начала XIX в.). Для Батюшкова французская литература оказывается «посредницей» между русской и итальянской, а итальянская литература, в свою очередь, выступает как «наследница» древней латинской. Поэтому античной и французской литературе мы уделяем не меньше внимания, чем итальянской и русской.

В работе затронут достаточно широкий спектр вопросов: историческая рецепция иноязычных литератур; история и теория поэтического перевода; функции цитат и аллюзий в художественных текстах; поэтика и стилистика русской литературы первой трети XIX в. В целом ряде случаев приходилось заново решать проблемы текстологии и датировки произведений Батюшкова. Тем не менее, автор убежден, что его работа не распадается на отдельные взаимно независимые очерки-фрагменты: все ее разделы связаны общностью научного подхода и методов исследования, единством филологической проблематики и историко-культурного материала.

Практическая значимость исследования обусловлена возможностью использования его результатов в курсах университетских лекций, в работе спецсеминаров, при чтении специальных курсов по истории русской литературы и сравнительному литературоведению, а также при разработке других разделов университетской программы, уделяющей в последние годы всё больше внимания международным связям русской литературы. Текстологические и герменевтические разыскания, проделанные автором, могут быть учтены при подготовке будущих академических собраний сочинений Батюшкова.

Апробация работы. Общая концепция исследования была изложена автором в 1994 г. в докладе на Вторых лотмановских чтениях (РГГУ, Москва). По теме диссертации опубликовано 14 печатных статей. Публикации по заявленной теме и ряду смежных проблем получили высокую оценку рецензентов и были удостоены премии Европейской академии (1997).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, снабженных примечаниями, заключения и библиографии.

Во введении обоснована актуальность темы, изложена история вопроса, определены задачи исследования и сформулированы затронутые в нём проблемы.

Глава первая: «Послание „К Тассу" (1808)». Историки литературы неоднократно ставили перед собой задачу определить источники батюшковского послания и восстановить его культурный контекст, но единства мнений при этом не обнаружили. Н. В. Фридман полагал, что «трактовка темы несчастий поэта» в

раннем стихотворении Батюшкова «приближается к обличитель-

9

ным мотивам в творчестве радищевцев» , однако никаких параллелей из их сочинений не привел. Другим произведением, якобы «повлиявшим» на батюшковское послание 1808 г., исследователь

9 Фридман Н. В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 202, ср. 201.

по оплошности счел оду В. В. Капниста «Зависть пиита», написанную в 1817—1820 гг. 10 Р. М. Горохова услышала в послании «К Тассу» «отзвуки „Veglie" <„Тассовых бдений". — И. П>, которые Батюшков несомненно прочитал к тому времени» На чём основана такая уверенность, неясно: прямых свидетельств знакомства поэта с нашумевшей мистификацией Компаньони нет. У. Э. Браун отыскал в стихотворении «следы влияния романтизированного портрета Тассо, созданного Сисмонди» Этот отзыв также должен расцениваться как недоразумение: книга Сисмонди «О литературе юга Европы» увидела свет только в 1813 г. Между тем, батюшковское послание является вольным переводом «Послания к Тассу» («Epître au Tasse» ) Ж.-Ф. Лагарпа (1775). Это произведение было известно уже Л. Н. Майкову, но литературоведы-компаративисты никогда не сопоставляли французское стихотворение с одноименным русским.

Обращение Батюшкова к «Epître au Tasse» органично вписывается в общую картину его литературных вкусов и пристрастий второй половины 1800-х — начала 1810-х годов. В работе выяснены факты влияния поэзии Лагарпа на батюшковское творчество этого периода. Летом 1810 г. Батюшков добавил к стихотворению «Мечта» фрагмент, который был заимствован из послания «Ответ Горация Вольтеру», написанного Лагарпом от имени древнеримского поэта. В ноябре 1811 г. Н. И. Гнедич по совету Батюшкова ввел в свое стихотворение «Уныние» отрывок из послания Лагарпа А. П. Шувалову, изображающий аллегорическую фигуру Меланхолии. Батюшкова привлекала не только оригинальная, но и пере-

10 Там же. С. 202.

" Горохова Р. М. Обрах Тассо в русской романтической литературе Ц От романтизма к реализму: Из истории междунар. связей рус. лит. А.,

1978. С. 140.

^ Brown \V. Е. A History of Russian Literature of the Romantic Period. Ann Arbor, 1986. Vol. 1. P. 239.

водная поэзия Лагарпа: лагарповскую версию «Освобожденного Иерусалима» он использовал в качестве вспомогательного источника при работе над собственным переводом Тассовой эпопеи. В свете изложенных фактов обширная цитата из речи Лагарпа о переводчике «Освобожденного Иерусалима» Ш.-П. Колардо, которую мы находим в письме Батюшкова Гнедичу (осень 1810), приобретает характер недвусмысленного указания на исключительную роль французского мэтра —■ главного литературного наставника русского поэта в первые годы его тассианских штудий.

Посмотрим, «как сделан» вольный перевод Батюшкова. Возьмем, например, отрывок, посвященный Тассо-баталисту (стихи 23—30). Соответствующие строки французского послания варьируют описание битвы при Акциуме в «Энеиде» Вергилия (VIII, 700—703), на которое ссылается в примечании сам Лагарп. Детали, взятые у Аагарпа, Батюшков дополняет деталями из латинской эпопеи. Из каталога богов во французском стихотворении исключены Диры (Фурии), которых Вергилий в других местах называет их греческим именем Eumenides. У Батюшкова Эвмениды «восстановлены»: они бегут среди полей и топчут знамена. Об Эвменидах здесь говорится то, что у Лагарпа было сказано о Беллоне: Elle court, sous ses pieds foulant les étendards. Согласно Вергилию, в руках у Беллоны — окровавленный бич, а Дискор-дия (Распря, Вражда) шествует в разодранных одеждах. Лагарп сливает Распрю и Беллону в единый образ: рубище Беллоны изорвано и окровавлено. Последний атрибут Батюшков также передает Эвменидам: ризы у них обагрены человеческой кровью; и т. д.

В батюшковском переложении французского стихотворения непрестанно варьируются способы интерпретации источника: близкое воспроизведение, свободный пересказ, тематически сходные независимые фрагменты. К числу последних относятся эпизоды Ри-нальда и Танкреда, завершающие раздел послания «К Тассу», по-

священный «Иерусалиму». И в отборе, и в расположении материала русский автор проявляет полную самостоятельность. В рассказ о поэме включены точные детали из «Сегша1етте 11Ьега1а» (песни XIV*—XVI и XII); заключительное двустишие (59—60) дословно переведено из Тассо (оригинал этих строк Батюшков процитировал в специальном примечании).

В переводных текстах первой четверти XIX в. часто совмещались две противоположные тенденции: калькирование французской поэтической фразеологии и заимствование «уже готовых» формул у русских современников и предшественников В этой связи по-

КТ и /"

1 ассу» представляет исключительный интерес. С одной стороны, целый ряд мотивов, введенных в русскую тассиану Батюшковым, восходит непосредственно к Аагарпу. В некоторых стихах Батюшкова воспроизведены даже ритм и синтаксис подлинника. С другой стороны, рядом с точно переведенными сегментами текста мы встречаем в послании «К Тассу» преднамеренные отступления от источника. Одним из самых ярких свидетельств французско-русского полигенеза батюшковского стихотворения является сцена смерти Торквато, где на лагарповский фразеологический материал накладываются лексико-синтаксические конструкции из оды Державина « На смерть князя Мещерского»

Генетический анализ послания «К Тассу» выявляет характерные особенности переводческой техники Батюшкова. В стихотворении свободно сочетаются элементы, восходящие к разным источникам (французским, латинским, итальянским и русским), а степень переводческой точности произвольно меняется при переходе от одного сегмента к другому. К сходным заключениям приводят наблюдения над батюшковскнми стихотворными переводами из итальянской поэзии, которым посвящена следующая глава.

^ См.: Томашевский Б, В. Пушкин и Франция. Л., 1960. С. 79.

Ср.: Благой Д. Д. Комментарии // Батюшков К. Н. Сочинения. М.;

Л., 1934. С. 558.

В первом разделе главы второй «Стихотворные переводы из итальянских поэтов (1808—1811)» проанализированы переводы Батюшкова из «Освобожденного Иерусалима» Тассо. Они рассматриваются на фоне французской и русской переводческой традиции XVIII в. Данный раздел представляет дальнейшую разработку методов анализа версий-посредников: автор предлагает выйти за рамки традиционной модели «текст-источник —» текст-ре-зультат» и подходить к переводным произведениям как к полигенетическим 15. Подобно другим поэтам-переводчикам рубежа XVIII — XIX веков, Батюшков воспроизводил не собственно оригинал, а комплекс тематически и стилистически связанных с ним текстов, включая уже существующие переводы. Воздействие переводов-посредников считается доказанным (или, по крайней мере, представляется высоко вероятным) в том случае, когда у двух переводчиков обнаружено значительное число одинаковых расхождений с оригиналом, причем эти расхождения не совпадают с отступлениями от подлинника в других переводах.

К началу XIX века в России имелся только один полный перевод эпопеи Тассо, сделанный М. Поповым в 1772 г. с французского прозаического переложения Ж.-Б. Мирабо (1724). В 1774 г. увидела свет лучшая франкоязычная прозаическая версия поэмы, принадлежащая Ш.-Ф. Лебрену. Из последующих работ необходимо упомянуть перевод en regard III. Панкука (1785) и стихотворную версию Ж.-Ф. Лагарпа, опубликованную в 1806 г. В 1808 г. Батюшков напечатал свой стихотворный перевод эпизода из I песни «Gerusalemme». Сопоставление батюшковского фрагмента с предшествующими версиями обнаруживает его зависимость от Лагарпа и от Попова.

Ср.: Пильщиков И. А. О роли версий-посредников при создании переводного текста: (Дмитриев--Дагарп — Скалнгер — Тибулл) Ц РЫЫо-

рса. 1995. Т. 2, № 3/4. С. 87—111.

У Попова, который безусловно предпочитал церковнославянские формы русским, Батюшков-переводчик унаследовал высокий слог с изобилием славянизмов 16. Помимо этого, Батюшков заимствует у предшественника обороты, не имеющие точных эквивалентов в итальянском оригинале.

Часть отступлений от подлинника Батюшков допустил, ориентируясь на Лагарпа (ко французскому переводу восходят некоторые парафразы и эпитеты). Французские и русские поэты 1790-х — 1810-х годов переводили «Иерусалим» александреном со смежной рифмовкой — стихом французской и русской эпопеи. Перераспределение словесного материала эндекасиллабических октав по александрийским двустишиям батюшковского фрагмента также не оставляет сомнений в том, что русский переводчик сверялся со стихотворной версией Лагарпа.

В ряде мест тексты Батюшкова и Лагарпа настолько же близки друг к другу, насколько оба далеки от оригинала. Так, в переводе начальных строк знаменитой XXXVI строфы, где у Тассо речь идет о Памяти-хранительнице, Лагарп и Батюшков говорят о хранилищах Памяти; у обоих переводчиков есть глагол открыть, отсутствующий в итальянском оригинале; и т. д. История французских версий этого фрагмента объясняет лексико-синтаксические отклонения обоих переводов от итальянского первоисточника. Ит. custode 'стражница; хранительница' переводчики XVI в. передавали словом gardienne 'стражница; та, которая охраняет'. Мирабо заменил это слово семантически близким dépositaire 'хранительница; та, которая хранит'. В 1770-х годах Лебрен поменял одушевленное существительное dépositaire на неодушевленное dépôt 'хранилище' (независимо от Лебрена к такому же решению пришел Попов). Еще через десять лет Панкук восстановил для си-

^ Ср.: Верховский Н. П. Батюшков // История 'русской литературы. М.; Л., 1941. T. V, Ч. I. С. 403.

- и -

stode старый эквивалент gardienne, а дублирующее его слово dépôt (взятое у Лебрена) поставил во множественное число и связал новоявленную пару через императив ouvre-moi 'открой мне'. Наконец, Лагарп, отбросив буквально переведенный сегмент, построил свой стих на амплификации Панкука, а Батюшков воспроизвел стих Лагарпа.

Описание генезиса батюшковского отрывка из «Иерусалима» будет заведомо неполным, если в качестве посредников мы будем рассматривать только версии соответствующих мест Тассовой поэмы. На батюшковский текст оказали несомненное воздействие русские эпопеи XVIII века — переводные и оригинальные (в первую очередь, это «Илиада» в переводе Е. Кострова и «Россияда» М. Хераскова).

В 1809 г. Батюшков опубликовал стихотворную версию фрагмента из XVIII песни «Gerusaiemme liberata». Различия в поэтике и стилистике двух батюшковских отрывков из Тассо во многом объясняются тем, что второй перевод отличается от первого с генетической точки зрения. В меньшей степени использована версия Попова. Кроме того, работая над XVIII песнью, Батюшков лишился помощи Лагарпа (успевшего переложить французскими стихами только восемь песен «Иерусалима»), и место второго посредника занял прозаический перевод Лебрена, который мог влиять на лексику и на фразеологию, но не на мелодику батюшковских стихов.

К осени 1810 г. Батюшков прекратил работу над переводом «Освобожденного Иерусалима». Произошло это не позднее 30.IX 1810. Текст письма, отправленного в этот день Батюшковым Гне-дичу, дошел до нас не полностью, однако содержание утраченной части может быть восстановлено по ответному письму Гнедича от 16.Х 1810: «Ты <...> кинул Тасса <...>? Бедность ума человеческого, потворствующего страстям своим! <...> И Самарина, и Але-

нин, и Ниловы, и все, кто читал перевод твой, ругают тебя достойно за то, что ты хочешь кинуть. Но этого быть не может, ты меня мистифицируешь» 17. Батюшков ответил уже упоминавшейся цитатой из речи Лагарпа о Колардо — переводчике Тассо и решительно закрыл тему: «<...> прошу тебя оставить моего Тасса в покое, которого я, верно, бы сжег, если б знал, что у меня одного он находится»

На 1810 г. приходится пик переводческой деятельности Батюшкова-поэта: он перелагает стихами элегию Тибулла (1.10/11), 5 произведений Парни и 6 или 7 стихотворений итальянских авторов (таким образом, на итальянцев приходится около половины переводной продукции этого периода). В списке итальянских поэтов, привлекших внимание Батюшкова, мы находим имена Ф. Петрарки, Дж. Б. Касти, П. Ролли и Метастазио.

Если, переводя Тассо, Батюшков намеренно держался в русле традиции, то его последующие подражания итальянским поэтам, напротив, носят экспериментальный характер (им посвящен второй раздел II главы). Первый шаг, сделанный Батюшковым па пути к постижению итальянской культуры в целом, — от Тассо к Петрарке (см. письмо к А. Н. Оленину от 24.111 1809); стихотворные переводы Батюшкова из Петрарки («На смерть Лауры» и «Вечер») были напечатаны в сентябрьском и ноябрьском выпусках «Вестника Европы» за 1810 г. Эти стихотворения не принято относить к числу переводческих удач Батюшкова: поэту «инкриминируются» отказ от эквиметрии, несоблюдение сонетной формы, изменение стилистики, привнесение образов и выражений, не свойственных для Петрарки, а также неточности в интерпретации

^ Гнедич Н. И. Письма к К. Н. Батюшкову Ц Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1972 год. Л., 1974. С. 87.

18 Батюшков К. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1989. Т. II. С. 150. Ответ Батюшкова, очевидно, был написан в первой декаде ноября 1810 г. (в новейших собраниях это письмо необоснованно датируется декабрем).

подлинника, вызванные недостаточным знанием итальянского языка. Тем не менее, свою роль в становлении батюшковской поэтики они сыграли: именно с подражаний Петрарке «начинается расцвет „высокой элегии" Батюшкова»

Следующим шагом в развитии батюшковских интересов стало изучение специфически новоитальянских литературных явлений — произведений, не принадлежавших общеевропейскому классическому фонду. Новые для себя имена Батюшков нашел в «Трактате об итальянской поэзии...» Антонио Скоппы — итальянского стиховеда, писавшего по-французски. Исторический очерк, открывающий трактат, завершается панегирической характеристикой: «<...> le célèbre Casti, dont le grand génie embrasse tout ce qui rendit immortels les ouvrages de Tasso et denosto» («<...> прославленный Касты, чей великий ум объял всё то, что сделало бессмертными творения Тассо и Ариосгпо») 20. Этой рекомендации оказалось достаточно: Батюшков перевел анакреонтические стихотворения Касти «А Filie, che non giudichi secondo le apparenze» и «Il Contento».

Стихотворение «Счастливец (Подражание Касти: Odi le rapide ruóte sonanti)» было напечатано в том же выпуске «Вестника Европы», что и первый перевод из Петрарки. В «Счастливце» Батюшков отказался от воспроизведения версификационной формы подлинника («A Fille»), написанного 5-сложными катренами с чередованием дактилических и женских окончаний (зарифмованы четные женские строки); переводчик выбрал «анакреонтический» 4-стопный хорей с перекрестной рифмовкой AbAb. Несколько

^ Верховский Н. П. Указ. соч. С. 405.

2® Scoppa A. Traité Не !а poésie italienne, rapportée à la poésie française. Paris; Versailles, an XI (1803). P. 6. Описание экземпляра этой книги, с которым Батюшков работал в 1810 г., см. в работе: Янушкевич А. С. Книги К. Н. Батюшкова в библиотеке В. А. Жуконского // Русская книга в дореволюционной Сибири: Читательские интересы сибиряков. Новосибирск,

1990. С. 13—24.

позже (между концом 1810 и началом 1812) Батюшков перевел «И Contento» («Радость»), Это стихотворение было опубликовано в «Опытах» вслед за «Счастливцем». В новом подражании условным эквивалентом полурифмованного 5-сложника с дактилическими и женскими окончаниями выступил редкий 2-стопный амфибрахий с дактилическими клаузулами без рифм.

В батюшковское «Расписание моим сочинениям» (1810) включен не дошедший до нас перевод с итальянского — «из Метаста-зия». Возможно, у Батюшкова был завершенный перевод стихотворения Метастазио «Ingrata m'mganni...», процитированного в § 91 «Трактата» Скоппы (на полях книги сохранился набросок перевода). Н. В. Фридман предполагал, что заглавие «из Мета-стазия» может относиться к стихотворению «Рыдайте, Амуры и нежные Грации»; эту догадку пришлось отвергнуть, как только М. Ф. Варезе указала, что оно переведено из Паоло Ролли. Ба-тюшковский перевод трех начальных и трех заключительных строк стихотворения Ролли «Piangete о Grazie, piangete Amori...», процитированных в книге Скоппы, имеет чрезвычайно интересную метрическую структуру: это (2+2)-стопный трехсложник с переменной анакрусой. Скоппа объясняет, что в стихах Ролли каждая строка представляет собой два 5-сложника, которые «соединены вместе и легко расчленимы» благодаря постоянной «цезуре после пятого слога» Батюшков выбирает размер, близкий к 4-стоп-ному амфибрахию: так обнаруживается связь перевода из Ролли со вторым переводом из Кастн, где 5-сложник передан нерифмованными 2-стопными амфибрахиями.

Поэтические открытия, оставшиеся в черновиках, нередко оказываются ярче и смелее тех, которым довелось увидеть свет. Батюшков не счел свой перевод из Ролли достойным публикации. При этом он включил в свои «Опыты в стихах и прозе». «Мадри-

21 Scoppa А. Ор. cit. Р. 60—61, 94.

гал Мелине, которая называла себя Нимфою» — перевод итальянской эпиграммы, принадлежащей анонимному ученику Скоппы. Хотя в 1820-х годах батюшковская эпиграмма перепечатывалась дважды, очевидно, что ни перевод, ни оригинал не поднимаются над уровнем посредственности.

Пример перевода из Ролли демонстрирует зыбкость грани между случайным и закономерным в генезисе художественного текста: цитата стала источником законченного произведения. Через десять лет Батюшков подобным же образом превратил в антологическую эпиграмму шесть строк октавы Ариосто «La virginella è simile alla rosa...» («Девица юная подобна розе нежной...»).

Из вышесказанного можно заключить, что на метрике батюш-ковских переводов сказалось изучение итальянской версификации, а на их стилистике и поэтике отразились жанровые поиски начала 1810-х годов.

Глава третья: «Итальянские темы в письмах Батюшкова (1807—1819) ». В собраниях сочинений Батюшкова более половины объема занимают письма. Дружеская переписка эпохи носила литературный характер; сам поэт ставил «письма к друзьям» наравне со своими художественными произведениями: «это мой насто-22

ящии род»

Батюшковский эпистолярий изобилует цитатами и реминисценциями из многих десятков новоевропейских и античных писателей. После русских авторов второе место по количеству цитат занимают французы, и только третье — римляне и итальянцы. Однако в данном случае количественный показатель не столь уж важен: дело в том, что итальянские и латинские вставки играют в батгош-ковских письмах принципиально иную роль, нежели французские. Французская культура для Батюшкова — не менее «своя», чем русская, тогда как итальянская и ее предшественница латин-

Батюшков К. Н. Указ. соч. T. II. С. 433.

екая — «чужие» (при этом «чужое» демонстративно предпочитается «своему»). Язык переписки Батюшкова с друзьями-литераторами — русский, но целые письма или фрагменты писем, которые не имеют отношения к литературному быту, написаны по-французски. Хотя именно к французскому Батюшков прибегал, когда затруднялся выразить свою мысль по-русски, недостаткам родного языка он противопоставлял достоинства итальянского, а не французского. В батюшковских письмах переход с русского на французский может быть вызван и внеэстетическими причинами, тогда как итальянский язык в эпнетолярии почти всегда выступает в эстетической функции.

Главное место в письмах занимает, разумеется, Тассо. При этом выясняется, что тассианский реминисцентный пласт в батюш-ковской переписке практически не был исследован: значительная часть итальянских цитат из «Освобожденного Иерусалима» идентифицирована нами впервые. Таковы цитаты Ger. lib. I, iv, 1 («<...> me peregrino errante») в письме к А. Н. Оленину от 24.III 1809; Ger. lib. XIV, Ixiv, 7 и lxiii, 7 («Questo è saper, quest<a> è felice vita! <...> <E> un Eco, un sogno; anzi del sogno un'ombra») в письме к Д. В. Дашкову («Если великан, который встретился с Вами вчера...», 1811? 1817?); неточная цитата Ger. lib. IV", xxi, 1, («о foli<e> umana mente»), искаженная под влиянием стихов Ger. lib. XII, Iviii, 7—8 и латинского протоисточника Lucr. De Rer. nat. 2.14 (в письме Гнедичу от 24.VI 1808).

Неожиданную связь с батюшковской тассианой обнаруживает французская цитата в письме к Дашкову от 25.IV 1814: «La Messagère indifférente» («равнодушная вестница», о молве). Образ Молвы, равнодушной к тому, что она передает, появился в «Энеиде» Вергилия (IV, 188—190), а в Новое время стал общим местом эпической поэзии. Вергилианский топос представлен у Батюшкова в том варианте, который оформился у Тассо (Ger. lib. I,

Ixxxi, 1—4), и в той словесной аранжировке, которую строки Тас-со получили во французском переводе Лебрена. Лебрен, в свою очередь, позаимствовал обсуждаемое выражение у Ж.-Б. Руссо, имитировавшего Вергилия в своей «Оде принцу Евгению Савой-скому» (кн. III, ода II). На эпитет indifférente внимание Батюшкова обратил, по-видимому, Лагарп, который в примечаниях к собственному переводу «Иерусалима» указывал вергилиевский источник Тассо и разбирал французскую традицию перевода этого эпического топоса.

Фигура Лудовико Ариосто, первоначально совершенно заслоненная Тассо, со временем начинает всё больше привлекать Батюшкова (впервые он цитирует Ариосто в письме Гнедичу от 1.XI 1809; имя Тассо присутствует в переписке с 1807 г.). Характерно, что поэт строит планы перевести что-нибудь из Ариосто летом 1810 г., когда увлечение Тассо временно отошло на задний план (см. письмо П. А. Вяземскому от 29.VII 1810). Симптоматичен и тот факт, что письмо Гнедичу от 30.IX 1810, в котором Батюшков сообщает о своем решении прекратить работу над «Освобожденным Иерусалимом», начинается цитатой из «Неистового Роланда» (VII, i, 1—4).

Батюшковское восприятие поэмы Ариосто во многом предопределила мысль Вольтера о жанровой всеобъемлемости «Orlando furioso». В письме Гнедичу от 29.XII 1811 (где Батюшков впервые «посягнул на Ариоста»: вольно перевел октаву Orl. fur. XXXIV, 85) почти дословно повторены положения «Философского словаря» о синтезе возвышенно-эпического и гротескно-комического в «Неистовом Роланде»; вслед за Вольтером (письмо к Шамфору, 16.XI 1774) Батюшков находит в поэме сразу все до-.стоинства, в отдельности присущие произведениям других авторов.

В эпистолярии есть французская цитата, косвенно связанная с увлечением Батюшкова «Неистовым Роландом»: «Parle moi de

Médor ou laisse moi rêver» (П. A. Вяземскому, июль 1812). Она взята из оперы Ф. Кино (Quinault) и Ж.-Б. Люлли «Роланд» (д. И, явл. 3) по «Orlando furioso» Ариосто. На либретто Кино Люлли написал также оперу «Армида» по «Освобожденному Иерусалиму» Тассо. Творчество Кино было отвергнуто и осмеяно в сатирах Буало; честь его полной и безоговорочной «реабилитации» принадлежит Вольтеру. Конечно, Батюшков при своем увлечении Тассо и Ариосто должен был обратить внимание на их французского интерпретатора. Хотя взгляды Батюшкова на европейскую литературу XVI—XVII вв. во многом зависели от концепции Буало, она, однако, была им усвоена в отредактированном виде: Батюшков принял поправки Вольтера и Лагарпа к созданному в XVII в. литературно-эстетическому канону классицизма. Подобно Лагарпу, он отошел от позиции Буало и занял сторону Вольтера в разногласиях по поводу Кино (ср. упоминание «гармонического Кинольта» в примечании, которым Батюшков снабдил свое первое опубликованное стихотворение — «Послание к стихам моим»).

Говоря об итальянских интересах русского поэта, нельзя обойти вниманием оперу. На сей раз речь пойдет не о специфичном драматическом жанре (как в случае с Кино, чьи творения к началу XIX в. превратились из явления театральной жизни в разновидность Lesedramas), а о реальных театрально-музыкальных произведениях, по поводу которых высказывался в своих письмах Батюшков.

Июль и начало августа 1818 г. Батюшков провел «в Одессе или в русской Италии» где стал завсегдатаем итальянской оперы. Сведения об одесских оперных постановках крайне скудны — тем драгоценнее для нас свидетельства, оставленные Батюшковым. В письме к А. Н. Оленину от 17.VII 1818 он упоминает «Рар-<p>ataci» — «шуточку» из оперы-буфф «L'Italiana in Algeri»

23 Батюшков К. H. Указ. соч. T. II. С. 504.

(1813) на музыку Дж. Россини по либретто А. Анелли, где (в 3 сцене II действия) героиня по имени Изабелла, желая избежать любовных притязаний алжирского бея Мустафы, предлагает ему титул Pappataci {Жри-и-молчи). О внимании Батюшкова к завоевывающему популярность Россини говорит и тот факт, что в Вене он посетил спектакль «Tancredi», о чём писал Е. Ф. Муравьевой 30/18.XII 1818. «Танкред», впервые поставленный 6.II 1813 (либретто Г. Росси по «Gerusalemme liberata» Тассо и «Tañeréde» Вольтера), принес Россини мировую известность; успех этой «героической мелодрамы» был несколько месяцев спустя подкреплен скандальной премьерой «Итальянки в Алжире».

В Одессе Батюшков также слушал оперу В. Фиораванти «Cantatrici villane» на либретто Дж. Паломбы (см. письмо к А. И. Тургеневу от 12.VII 1818). Театральный опыт Батюшкова (мы говорим сейчас только об итальянском музыкальном театре) не исчерпывался одесскими впечатлениями. Еще одно свидетельство тому — оперная цитата, которая находится в письме Гнедичу от марта 1817 г.: «Ne! cuor più non mi sentó...» Это начало арии Рахелины из оперы Джованни Паизьелло «La molinara» (либретто Дж. Паломбы; д. И, сц. 2). Следует сказать, что выбор авторов, которым отдавал предпочтение Батюшков, находится в полном соответствии с тогдашней модой: в России первой трети XIX в.

Паизьелло, Фиораванти и Россини были самыми популярными из

24

итальянских оперных композиторов .

В заключительном разделе главы рассмотрены письма Батюшкова об Италии (1819), которые сопоставляются с его прозаическими произведениями 1814 г. С 1814 г. Батюшкова всё больше привлекает проза: критические эссе и путевые очерки. В его творчестве оба жанра сохраняют тесную связь с дружеским письмом.

Ср.: Seaman G. Nineteenth Century Italian Opera as Seen in the Contemporary Russian Press Ц New Zealand Slav. Journal. 1994. P. 146.

В свою очередь, многие письма этого периода носят открыто литературный характер — таковы, например, письмо Д. В. Дашкову из Парижа (25.IV 1814) или письмо Д. П. Северину из Готен-бурга (19.VI 1814), подготовленное к печати самим автором. Художественно-критическая проза Батюшкова «вырастает» из эпистолярного жанра и в 1819 г. к нему же возвращается. Художественное единство писем-очерков 1819 и 1814 г. у ближайшего окружения Батюшкова сомнений не вызывало. Письма С. С. Уварову от мая 1819 и В. А. Жуковскому от 1.VIII 1819 были напечатаны в «Памятнике Отечественных Муз на 1827 г.» вместе с парижским письмом к Дашкову (здесь же было опубликовано письмо к Тургеневу из Неаполя от 24.111 1819).

В первом разделе главы четвертой «Итальянская литература в произведениях 1815—1817 гг.» полностью пересмотрен вопрос об источниках батюшковских статей «Ариост и Тасс» и «Петрарка» (1815).

Из «теоретических» высказываний Батюшкова наибольший интерес представляет суждение об особенностях итальянского языка и об октаве «Chiama gli abitator...» («Ариост и Тасс»), Ранее предполагалось, что в этом пассаже Батюшков высказывает оригинальную точку зрения и полемизирует с мнениям мадам де Сталь и Сисмонди 25. В действительности Батюшков, лишь отчасти задевая де Сталь и никак не затрагивая Сисмонди, повторяет полемические аргументы Ж.-Ж. Руссо из «Письма о французской музыке» («Lettre sur la musique françoise», 1753), опираясь дополнительно на авторитет А. Скоппы и П.-Л. Женгене («Histoire littéraire d'Italie», ч. I, гл. VIII, раздел II; гл. XXII; ч. II, гл. XVI).

«Освобожденный Иерусалим» был единственным произведением итальянского Ренессанса, получившим безоговорочное, призна-

^ См.: Серман И. 3. Поэзия К. Н. Батюшкова Ц Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та. 1939. № 46: Сер. филол. наук, вып. 3. С. 251; Горохова Р. М. Из истории восприятия Ариосто в России... С. 250.

ние у теоретиков-классицистов; лишь во второй половине XVIII столетия в один ряд с «Gerusalemme» встает Ариостов «Orlando furioso». Время Петрарки и Данте наступило еще позже, когда нормативную поэтику классицизма окончательно вытеснил исторический подход к литературе. Батюшков был первым русским критиком, заговорившим о преемственности Ариосто и Тассо по отношению к Данте и Петрарке («Петрарка», «Речь о влиянии легкой поэзии на язык»). Взгляды Батюшкова оказали воздействие на его младших современников, в частности, на Пушкина. Основные темы батюшковских статей стали отправными пунктами для выработки пушкинских суждений об итальянских поэтах эпохи Возрождения.

Читатели первой трети XIX в. знакомились с жизнью и творчеством Петрарки по II тому «Литературной истории Италии» Женгене (ч. I, гл. XII—XIV). Отсюда Батюшков почерпнул сопоставление любовной лирики Петрарки с эротической поэзией древних, сведения о его политической и научной деятельности, о неаполитанском короле Роберте, о заметке Петрарки «на заглавном листе Виргилия» и др. (статья «Петрарка»), Другим авторитетным исследованием по истории итальянской словесности был труд Ж.-Ш.-Л. Симонда де Сисмонди «De la littérature du midi de l'Europe». Сисмонди зачастую развивает и дополняет тезисы Женгене, но в случае с Петраркой дело обстоит иначе: автор «De la littérature...» не принимал поэзии Петрарки и печатно заявлял о своем «предубеждении» против нее (гл. X). В России демарш Сисмонди поддержал П. А. Катенин («Размышления и разборы», 1830). Батюшков, конечно, не мог согласиться с точкой зрения Сисмонди на поэзию Петрарки.

Из критической литературы Батюшков брал лишь то, что было близко ему самому, и при случае не боялся высказать несогласие с авторитетами. Так, в своей статье он оспаривает оценки Ла-

гарпа, который считал, что главными достоинствами «гармоничной и легкой» поэзии Петрарки являются стиль и слог. Что же касается «изобретения» («invention»), то в этом отношении, по мнению Лагарпа, величайшему из итальянских лириков не хватало мастерства 26. Батюшков возражает: «Но я желаю оправдать поэта, которого часто критика (отдавая, впрочем, похвалу гармонии стихов его) ставит наравне с обыкновенными писателями по части изобретения и мыслей. В прозе остаются одни мысли» 27. Правомерность этого утверждения наглядно продемонстрирована с помощью прозаических переводов из канцон и «Триумфов».

В 1817 г. эссе Батюшкова об итальянских стихотворцах были перепечатаны в I части «Опытов в стихах и прозе». Первоначальный план издания включал очерки о Данте, Петрарке, Ариос-те и Тассе. Такая композиция отражает представления Батюшкова о главной линии в развитии итальянской поэзии эпохи Возрождения: Данте и Петрарка рассматриваются как родоначальники национального языка и национальной литературы.

Начальный этап знакомства Батюшкова с «Божественной комедией» приходится на 1810—1811 гг. (ср. выписку Inf. III, 1—9 в тетради «Разные замечания» и упоминание Данте в письме Гне-дичу от 27.XI—5.XII 1811). К 1816—1817 гг. Батюшков неплохо знал поэму Данте, о чём, среди прочего, свидетельствует пересказ эпизода Purg. XXI, 130—132 в письме Гнедичу от конца июля 1817. Ценные сведения о дантовских штудиях Батюшкова предоставляют сделанные в середине 1810-х годов заметки поэта на полях «Gerusalemme liberata». Маргиналии, имеющие отношение к Данте, немногочисленны, но весьма любопытны. Самые интересные записи связаны с III строфой IV" песни «Иерусалима» — «Chiama gli abitator...»; Батюшков сравнивает строфу Тассо со

26 См.: La Harpe [J. F.] de. Œuvres. Paris, 1778. T. VI. Р. 3, 6, 11.

Батюшков К. H. Опыты в стихах и проае. М., 1977. С. 152.

стихами Inf. VI, 94—99 и характеризует фонику рифм в обоих фрагментах, пользуясь найденным у Женгене термином «l'harmonie imitative» («звукоподражательная гармония»). Словосочетание l'aer cicco (слепой воздух) из Ger. lib. IV, iii повторено в этой же кантике в LIII октаве; у Батюшкова оно помечено как «Dantesque». Это не совсем верно: воздух Ада наделен в «Комедии» эпитетами пего, tenebroso, perso, grosso, grosso e scuro, maligno и morfo. При всём том, неточность Батюшкова красноречива: в его сознании эпизод «адского совета» из поэмы Тассо прочно связывается с Дантовым Адом.

Вполне естественно, что изучая Петрарку и Данте, Батюшков заинтересовался и творчеством Боккаччо: в первые десятилетия XIX в. концепция «трех флорентийских венцов» пользовалась непререкаемым авторитетом. К марту 1817 г. Батюшков подготовил к печати по крайней мере два отрывка из «Декамерона» — «Гри-зельду» и «Описание моровой язвы» (заключительную новеллу и зачин книги). Выбирая места для перевода, Батюшков следовал рекомендациям Женгене («Histoire littéraire d'Italie», ч. I, гл. XVI): французский критик отмечал высокие художественные достоинства этих фрагментов и ту роль, которую они играют в композиции «Декамерона». В программы «Пантеона Итальянской Словесности» (сборника, в котором Батюшков предполагал нарисовать развернутую картину литературной истории Италии) включен также не дошедший до нас перевод из «Декамерона», озаглавленный «Пример дружества» или «Два друга». Это новелла о Тите и Гисиппе (X, 8), при выборе которой Батюшков, как и в других случаях, руководствовался указаниями Женгене.

Еще в письме Вяземскому от 4.Ш 1817 Батюшков упоминал, что переводит прозой «Inferno». Кроме вводной песни «Ада», вошедшей во все пособия по итальянской литературе, внимание Батюшкова привлекли эпизоды Франчески да Римини и графа Уго-

лино. Именно эти фрагменты приводил в пример Женгене, раскрывая тезис о широте стилистического диапазона Данте. Об истории Франчески восторженно отзывался и Сисмонди. Заключительные страницы раздела, посвященного Данте, Сисмонди отвел эпизоду Уголино, переведя его на французский терцетами. Работу над «Божественной комедией» Батюшков продолжил в Италии (см. письмо Вяземского А. И. Тургеневу от 19.X 1821). По сообщению А. С. Стурдзы (1851), этот перевод был уничтожен.

Глава пятая: «„Умирающий Тасс" (1817)». В те же месяцы, когда шла работа над незавершенным проектом «Пантеона Итальянской Словесности», создавалось и самое известное произведение батюшковской тассианы — элегия «Умирающий Тасс», которую сам поэт считал своим лучшим произведением. Стихотворение Батюшкова было новаторским по жанру (историческая элегия: лиро-эпический род), по композиции (обрамленный монолог: элегия в элегии), по версификационной форме (разностопный ямб с формулой 6 + 5) и по содержанию: первых читателей «Умирающего Тасса» поразил трагический образ гения, гонимого безжалостной судьбой. Итальянский колорит стихотворения восхитил С. С. Уварова, чье мнение так высоко ставил Батюшков, однако ориентация автора на итальянскую поэтическую идиоматику вызвала непонимание у Вяземского и Гнедича — Батюшкову даже пришлось отстаивать свою позицию в письме к издателю «Опытов» (Н. И. Гнедичу, начало июля 1817).

Хотя пушкинское поколение отказало герою элегии в исторической достоверности и художественной убедительности, в течение некоторого времени образ, созданный Батюшковым, обладал определенной суггестией историчности. Такому восприятию способствовали не только реминисценции и цитаты из итальянской поэзии, но и обширное биографическое примечание, которым автор сопроводил элегию: возникало (и до сих пор возникает) впечатле-

ние, что «работая над ней, Батюшков внимательно изучал личность Тассо и его эпоху» 28. По-видимому, на подобную реакцию рассчитывал и сам Батюшков (см. его письма Вяземскому от 4.III 1817 и Жуковскому от июня 1817).

В свое время Л. Н. Майкоз предположил, что для работы над примечанием к «Умирающему Тассу» Батюшков использовал исследования Женгене и Сисмонди 29; это допущение было некритически воспринято всеми последующими комментаторами. Но сопоставление батюшковского примечания с итальянскими и французскими жизнеописаниями Тассо доказывает, что Батюшков прочел одного Женгене, а с другими биографами не сверялся. Так, цитату из Монтеня («Я смотрел на Тасса еще с большею досадою, нежели сожалением; он пережил себя; не узнавал ни себя, ни творений своих. Они без его ведома, но при нем, но почти в глазах его, напечатаны неисправно, безобразно») Батюшков нашел у /Кен-гене; Сисмонди сообщает о неавторизованной публикации поэмы Тассо без ссылки на Монтеня. Срок заключения Торквато в больнице Св. Анны («семь лет, два месяца и несколько дней») дан по Женгене, а не по Сисмонди. Все детали последнего года жизни Тассо дословно заимствованы у Женгене (у Сисмонди они отсутствуют). Письмо Тассо к Антонио Костантини Батюшков

м/ о

перевел из шенгене, не заглядывая в итальянскии оригинал (Сисмонди упоминает последние письма Тассо лишь мимоходом и сообщает, что они переполнены подробностями финансовых неурядиц). Ссылкой на «Histoire littéraire» («<...> говорит Жингене, в Истории Литтературы Италианской») Батюшков отмечает место, где близкий к тексту пересказ переходит в буквальный перевод; сам Женгене позаимствовал этот пассаж у аббата Серас-си, книгу которого Батюшков также не читал.

28 Фридман Н. В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 204.

^ См.: Манков Л. Н. Батюшков: Его жизнь и сочинения. Изд. 2-е, вновь пересмотренное. СПб., 1896. С. 176; и др.

Фактологическую часть примечания к «Умирающему Тассу» нужно считать сокращенным переводом из «Histoire littéraire», а утверждение Батюшкова в письме к Вяземскому от 4.III 1817 («Перечитал все, что писано о несчастном Тассе») следует признать своего рода рекламным преувеличением. У Батюшкова были все основания признаться (в том же письме к Вяземскому): «Я ему Спокойному Женгене. — И. П> много обязан, и на том свете, конечно, благодарить буду». Исследования Сисмонди у Батюшкова в эти дни под рукой не было: «Кстати о книгах. Пришли мне Сисмонди. Я обратно перешлю. Он мне очень нужен»

Книга была необходима для составления очерка истории итальянской литературы (его предварительные заглавия в программах «Пантеона»: «Взгляд на словесность итальянскую» и «Обозрение Итальянской Словесности»), Для этого обзора поздней весной или летом 1817 г. Батюшков делал конспект Сисмонди в тетради «Чужое: мое сокровище!» Л. Н. Майков противопоставлял историка Женгене (чей труд имеет значение только как сборник фактов) и эстетика Сисмонди, у которого Батюшков мог почерпнуть много новых идей Но конспект 1817 г. говорит об обратном: в тетради выписаны только факты; судя по всему, мнения Сисмонди Батюшкова не интересовали. Таким образом, у нас нет данных, которые подтверждали бы, что «новое Сто есть сложившееся в середине 1810-х годов. — И. П.> отношение Батюшкова к Тассо связано с влиянием романтической интерпретации этого поэта в курсе истории романских литератур Сисмонди» 32. Общепринятое представление о Батюшкове-сисмондианце не имеет под собой никаких оснований.

30

Батюшков К. Н. Сочинения: В 2 т. T. II. С. 425—426.

^ См.: Батюшков К. Н. Сочинения /' Со ст. о жизни и соч. К. Н. Батюшкова, написанною Л. Н. Майковым, и примеч., сост. им же и

В. И. Саитовым- СПб., 1885. Т. II. С. 564. ^ Верховскнй Н. П. Указ. соч. С. 404.

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ ОПУБЛИКОВАНЫ СЛЕДУЮЩИЕ СТАТЬИ:

1. Pilshchikov I. Notes and Queries in Poetics: Batyushkov and French Critics of Tasso // Essays in Poetics. 1994. Vol. 19, № 2. P. 114—125.

2. Пильщиков И. А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова: (Комментарий к академическому комментарию. 1—2) Ц Philolo-

gica. 1994. Т. 1, № 1/2. С. 219—229, 233—239. Рец.: Рус. мысль. 1995. 14—20 дек., № 4105. С. 12; Русский Филологический Вестник. 1996. Т. 81. № 1. С. 94; Зеркало. 1996. N2 1/2 (132). С. 234; Независимая газ. 1996. 20 нояб., N° 218 (1297). С. 7; Ex libris НГ. 1998. 5 мар.. № 8 (29). С. 7.

3. Pil'siikov I. A Literary Quotations and Allusions in Batiuskov's Letters: (Comments on an Academic Commentary. 1—2) Ц Ibid. P. 243—246.

4. Pil'scikov 1. L'Italia e la letteratura italiana nelle opere e nelle lettere di Konstantin Batjuskov // I Russi e l'ltalia / A cura di V. Strada. Milano,

1995. P. 125—131.

5. Pilshchikov I. Notes and Queries in Poetics: Batyushkov and Quinault Ц Essays in Poetics. 1995. Vol. 20. P. 230—234.

6. Пильщиков И. А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова: (Комментарии к академическому комментарию. 3—4) Ц Philolo-

gica. 1995. Т. 2, № 3/4. С. 227—229, 242—244, 252—258. Рец.: Рус. мысль. 1995. 14—20 дек., № 4105. С. 12; Независимая газ. 1996. 20 нояб., № 218 (1297). С. 7; Ex libris НГ. 1998. 5 мар., № 8 (29). С. 7.

7. Пильщиков И. А. Из истории русско-итальянских литературных связей: (Батюшков и Тассо) // Philologica. 1997. Т. 4, № 8/10. С. 7— 80.

Реи,.: рус. мысль. 1998. 2—8 июля, № 4229. С. 10.

8. Pil'scikov I. A. From the History of Russian-Italian Literaiy Relations: (Batiuskov and Tasso) // Ibid. P. 81—84.

9. Пильщиков И. А. Четыре заметки о литературных цитатах в произведениях Батюшкова: [3. L.a messagère indifférente] Ц Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58, № 2. С. 55—56.

10. Пилыцнков И. А. Из истории русско-итальянскпх литературных связей: (Батюшков, Петрарка, Данте) Ц Дантовские чтения. 1998. М., 1999 (в печати).

11. Пильщиков И. А. Батюшков — переводчик Тассо: (К вопросу о роли версий-посредников при создании переводного текста) Ц Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика. М., 1999 (в печати).

12. Пильщиков И. А. Авэошш // Онегинская энциклопедия. М., 1999. Т. 1 ( в печати).

13. Пильщиков И. А. Армида // Там же. T. I.

14. Пильщиков И. А. Петрарка (Petrarca), Франческо Ц Там же. T. II.

ООО ФЭД Плюс Подписано к печати 6.05.99 г. Тираж 100 экз.

Текст диссертации на тему "Батюшков и литература Италии"

/ и о (-:<■'/ — X / ' " " '

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМ. М. В. ЛОМОНОСОВА

Филологический факультет

Кафедра истории русской литературы

На правах рукописи

ПИЛЬЩИКОВ Игорь Алексеевич

БАТЮШКОВ И ЛИТЕРАТУРА ИТАЛИИ

Специальности 10.01.01 — русская литература

10.01.05 — литература народов Европы, Америки и Австралии

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель — доктор филологических наук, профессор А. А. Илюшин

МОСКВА 1999

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 3

Примечания 12

Глава I. Послание «К Тассу» (1808) 14

Примечания 47

Глава II. Стихотворные переводы из итальянских поэтов (1808—1811) 60

1. Переводы из «Освобожденного Иерусалима» (1808—1810) 61

2. Стихотворные переводы 1810—1811 гг. 90 Примечания 102

Глава III. Итальянские темы в письмах Батюшкова (1807—1819) 119

Примечания 149

Глава IV". Итальянская литература в произведениях 1815—1817 гг. 165

1. Очерки об итальянских поэтах (1815) 166

2. «Опыты в прозе» (1816—1817). «Пантеон Итальянской Словесности» (1817) 184 Примечания 199

Глава V*. «Умирающий Тасс» (1817) 213

Примечания 237

Заключение 246

Библиография

249

ВВЕДЕНИЕ

Когда С. С. Уваров назвал Батюшкова «страстнымъ любите -лемъ Итал1янской и Французской поезш» он выразил общее мнение современников: с их точки зрения Батюшков был полноправным представителем романских литератур в русской культуре. Указание на итальянские истоки его творчества сразу стало общим местом литературной критики. В. К. Кюхельбекер отождествлял «характеръ Поэзш Итал1янцевъ и питомца ихъ, Батюшкова» [Кюхельбекер 18206, с. 149]. «Отечество Петрарки и Тасса было отечеством музы русского поэта. Петрарка, Ариост и Тассо, особливо последний, были любимейшими поэтами Батюшкова», — писал В. Г. Белинский [Белинский 1955, т. VII, с. 231; ср. Гоголь 1952, с. 379—380; и др.] 2. В статье из «Энциклопедического лексикона» (первой русской энциклопедии, учрежденной А. А. Плю-шаром) мы читаем, что Батюшков «душевно былъ привязанъ къ п'квцамъ Италш <...> подражалъ Тассу, подражалъ <...> Петрарка и ApiocTy; не смотря на это внешнее вл1яше, онъ каждую мысль, каждый отгкнокъ чувствовашя усвоивалъ себ-Ь самостоятельно. Везд4 видишь человека, который не рабски увлеченъ своими образцами, но сошелся съ ними свободно, по внутреннему со-чувств1ю, по природному настроешю своей души» [Плаксин 1836, с. 97].

Уже первые биографы Батюшкова отмечали ту роль, которую играла в его жизни итальянская культура: в пансионе Жакино «генш Итал1янской поэзш озарилъ его раждающдяся думы», в зрелом возрасте он «твердо изучалъ литературу народовъ южныхъ и особенно Итал1янскую», а в Неаполе, в последние годы перед трагическим умопомрачением, «еще бол'Ье полюбилъ пштическую Италпо» [Плаксин 1836, с. 96—97; ср. Бунаков 1855, с. 92, 96;

Гревенец 1883, с. 546; Грот 1887, с. 3, 13; Майков 1887, с. 25— 26, 35—36] 3. Позже M. Н. Розанов назвал Батюшкова «первым энтузиастом итальянской литературы» в России и «пионером нашей итальяномании» [Розанов 1928, с. 19, 12; ср. Голенищев-Кутузов 1971, с. 457]. При всём том филологические экскурсы в область итальянских интересов Батюшкова крайне немногочисленны, и можно лишь удивляться, что такая существенная проблема привлекала столь мало внимания: у нас «до сих пор нет исследования, которое охватывало бы весь комплекс вопросов об отношении Батюшкова к итальянской литературе» [Горохова 1975, с. 241 примеч. 24; ср. Серман 1972, с. 233] 4.

Основоположником историко-филологического изучения творчества Батюшкова стал А. Н. Майков, подготовивший (при участии В. И. Саитова) трехтомное собрание, приуроченное к столетию со дня рождения поэта [Майков, Сайтов 1885—1887] «Для каж-даго изсл'кдователя русской литературы <...> недавно появившееся издаше Батюшкова будетъ отнын4 необходимымъ nocoôi-емъ, — писал в 1887 г. Я. К. Грот. — Оно составляетъ важный вкладъ въ истор1Ю всей русской литературы первыхъ десятил^тш

19-го в^ка» [Грот 1887, с. 2; ср. Семевский 1887, с. 520—521]. Научный аппарат юбилейного собрания, занимающий более шестисот страниц, — это беспрецедентное явление в истории академической батюшковианы: в предшествовавших публикациях П. И. Бартенева, П. А. Ефремова и др. пояснения практически отсутствуют. Однако в майковских комментариях есть неточности и лакуны, неизбежные в силу пионерского характера работы. Более или менее существенные поправки и дополнения, сделанные последующими редакторами [Благой 1934; Фридман 1964а; Семенко 1977; и др.], общей картины не изменили.

Увлечение Батюшкова итальянской литературой началось с поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». В дальней-

тем хронологические рамки батюшковских интересов расширялись: Ариосто, Петрарка, Данте; Каста, Ролли, Альфьери, Монти. Единственная статья на тему «Батюшков и Тассо» [Várese 1969], вышедшая также отдельной брошюрой (Bergamo, 1969), представляет собой сводку результатов, добытых А. Н. Майковым. Материалы этой работы включены в монографию М. Ф. Варезе «Batjuskov: un poeta tra Russia e Italia» [Várese 1970], малооригинальный характер которой был отмечен рецензентом [Серман 1972, с. 233—234; ср. Горохова 1975, с. 241 примеч. 24]. Изучение влияния Петрарки на Батюшкова, «в сущности, только начато» в статьях А. И. Некрасова и Н. Контьери [Семенко 1977, с. 473; ср. Некрасов 1911 6; Contieri 1959]. Переводы Батюшкова из Каста и Ролли вообще не удостоились специальных исследований.

В 1970-е годы вышла серия статей Р. М. Гороховой, посвященных восприятию Ариосто и Тассо в России XVIII — первой

трети XIX века [Горохова 1973; 1974; 1975; 1976; 1978; 1979; 1980; ср. 1983] 7, а также две монографии: Н. В. Фридмана и И. 3. Сермана [Фридман 1971; Serman 1974], в которых уделено место итальянским связям Батюшкова. Среди предшествующих работ обобщающего характера выделяется статья о Батюшкове в академической «Истории русской литературы» [Верховский 1941]. Эти исследования детализировали и углубили научные представления о роли итальянской литературы в батюшковском творчестве, однако сегодня многие положения, высказанные в этих трудах, нуждаются в критическом пересмотре. Необходимость такой ревизии тем более очевидна, что за последнее время в научный оборот было введено значительное количество важных источников (в частности, около сотни писем Батюшкова и десятки писем к нему). В аспекте заявленной темы особо отметим публикацию

A. С. Янушкевича «Книги К. Н. Батюшкова в библиотеке

B. А. Жуковского» [Янушкевич 1990].

Цель настоящей работы — предложить новую историко-филологическую интерпретацию итальянских литературных связей Батюшкова. Автор ставил перед собой двуединую задачу: с одной стороны, продемонстрировать логику развития итальянских интересов русского поэта, с другой — ввести в оборот новый материал, необходимый для научно обоснованной реконструкции этого процесса. В более общем плане можно сказать, что автором двигало стремление сформулировать и разрешить ряд назревших вопросов истории русской литературы и сравнительного литературоведения, а также связанных с ними проблем текстологии и комментирования классического наследия.

Научный пафос представленной работы можно выразить одним словом: филологизм. Филолога интересуют факты культуры в их языковом воплощении и факты языка в их культурных манифестациях [ср. Шапир 19946, с. 275]; филология — это, если можно так выразиться, «культурологическая лингвистика» и «лингвистическое литературоведение».

Последовательный «филологизм» ставит во главу угла постижение художественного смысла путем его исторически достоверного истолкования. История и филология суть «два различныхъ аспекта одной и той же области знашя» [Зелинский 1902, с. 812]. Однако филология имеет свой собственный предмет — адресованное сообщение, идеальным случаем которого является словесный письменный текст [Винокур 1981, с. 37—38; Степанов 1994, с. 29]. Для понимания и осмысления текстов, топосов, цитат, словесных формул или конкретных слов необходимо ввести их «в надлежащий контекст, вдвинуть в исторически достоверную перспективу»: смысл текста и значение слова «раскрываются только путем филологической интерпретации его» [Винокур 1923, с. 5].

Филология мыслится автором как область историко-культурной деятельности, чьи результаты по ясности и доказательности могут не уступать результатам наук естественных: рано или поздно филология должна превратиться в «нормальную науку» («normal science», по выражению Т. Куна [Kuhn 1970, р. 10; ср. Шапир 1997]). В такой трудно формализуемой области, как генезис литературного произведения, автор стремится к максимально доступной строгости методов и точности результатов. Изучение «литературных влияний» не должно сводиться к констатации отдельных (часто случайных) совпадений между разными текстами либо тонуть в общих рассуждениях об «атмосфере эпохи» (социологическое литературоведение) или «тотальной интертекстуальности» (постмодернизм) [ср. Шапир 1995, с. 139—143]. Обследуя полный корпус текстов изучаемого писателя, мы начинаем с фиксации репертуара частотных цитат-реминисценций и через установление авторитетного круга переводимых источников переходим к реконструкции широкого историко-литературного контекста 8. Все выводы основываются на многочисленных ритмико-синтаксических и лексико-фразеологических схождениях и расхождениях между анализируемыми текстами.

^ о « и ^

Ьусскии литературный процесс рассматривается в данной работе в его отношении к феноменам европейских литератур (от греко-римской античности до начала XIX в.). Франция «открыла» культурную самобытность Италии раньше, чем Россия, поэтому исторически оправдано то, что обращаясь к итальянской литературе, Батюшков неизменно пользовался франкоязычными источниками-посредниками. Если французская литература оказывается «посредницей» между русской и итальянской [ср. Заборов 1963], то итальянская литература, в свою очередь, выступает для Батюшко-

ва как «наследница» древней латинскои: начав с увлечения римской античностью, Батюшков в конце концов обрел двуединую Италию — «землю Сципионову и Ариостову» Поэтому античной и французской литературе мы будем уделять не меньше внимания, чем итальянской и русской.

В работе затронут достаточно широкий спектр вопросов: историческая рецепция иноязычных литератур; история и теория поэтического перевода; функции цитат и аллюзий в художественных текстах; поэтика и стилистика русской литературы первой трети XIX в. В целом ряде случаев приходилось заново решать проблемы текстологии и датировки произведений Батюшкова. Тем не менее, автор убежден, что его работа не распадается на отдельные взаимно независимые очерки-фрагменты: все ее разделы связаны общностью научного подхода и методов исследования, единством филологической проблематики и историко-культурного материала.

В первой главе диссертации обсуждается батюшковское послание «К Тассу» (1808) — первое русское стихотворение, посвященное великому итальянцу [ср. Горохова 1980, с. 161]. Оно яв-

г _

ляется вольным переводом «Epître au Tasse» Ж.-Ф. Аагарпа (это произведение было известно уже Л. Н. Майкову, но литературоведы-компаративисты никогда не сопоставляли французское послание с одноименным русским). Обращение Батюшкова к «Épître au Tasse» органично вписывается в общую картину его литературных вкусов и пристрастий второй половины 1800-х — начала 1810-х годов (в работе выяснены факты влияния поэзии Лагарпа на батюшковское творчество этого периода). Послание Батюшкова рассмотрено в контексте европейского литературного движения XVI— XIX вв.

Генетический анализ послания «К Тассу» выявляет характерные особенности переводческой техники Батюшкова. В стихотворении свободно сочетаются элементы, восходящие к разным источникам, — французским (Лагарп), латинским (Вергилий), итальянским (Тассо) и русским (Державин); степень переводческой точности произвольно меняется при переходе от одного сегмента к другому. К сходным заключениям приводят наблюдения над ба-тюшковскими стихотворными переводами из итальянской поэзии, которым посвящена II глава работы.

В первом разделе II главы проанализированы переводы Батюшкова из «Освобожденного Иерусалима» Тассо (1808—1810). Они рассматриваются на фоне французской и русской переводческой традиции XVIII в. Данный раздел представляет дальнейшую разработку методов анализа версий-посредников: автор предлагает выйти за рамки традиционной модели «текст-источник —» текст-результат» и подходить к переводным произведениям как к полигенетическим [ср. Пильщиков 19956]. Выясняется, что трудясь над собственным переводом «Сешвактте НЬега1а», Батюшков использовал в качестве вспомогательных источников французские версии Ж.-Ф. Аагарпа и Ш.-Ф. Лебрена, а также русское переложение М. Попова. Кроме того, на батюшковский текст оказали воздействие русские эпопеи XVIII века (переводные и оригинальные).

Если, переводя Тассо, Батюшков намеренно держался в русле традиции, то его подражания итальянским поэтам, выполненные в 1810—1811 гг., напротив, носят экспериментальный характер (им посвящен второй раздел II главы). Первый шаг, сделанный Батюшковым на пути к постижению итальянской культуры в целом, — от Тассо к Петрарке; следующим шагом стало изучение специфически новоитальянских литературных явлений (произведений Дж.-Б. Каста, П. Ролли и др.). С ними Батюшков знако-

милея при посредстве «Трактата об итальянской поэзии» А. Скоп-пы — итальянского стиховеда, писавшего по-французски [ср. Янушкевич 1990, с. 13—24]. В настоящей работе показано, как изучение итальянской версификации отразилось на метрике ба-тюшковских переводов, а жанровые поиски начала 1810-х — на их стилистике и поэтике.

Третья глава диссертации отдана батюшковской переписке. В первом разделе главы речь идет о специфике употребления итальянского языка в письмах поэта. В двух следующих разделах подробно анализируются эпистолярные цитаты из Тассо и Ариосто (значительная часть их идентифицирована впервые). В этой главе нам вновь приходится обращаться к проблеме «посредников» — писателей, осваивавших наследие Тассо и Ариосто в XVII— XVIII вв. (Ф. Кино, Ж.-Б. Руссо, Вольтер, Ж.-Ф. Лагарп и др.). Специальный экскурс посвящен проблеме «Батюшков и итальянская опера» (на материале переписки). В заключительном разделе главы рассматриваются письма Батюшкова об Италии (1819) и выявляется связь между эпистолярными и художественно-критическими жанрами в его творчестве.

В четвертой главе диссертации полностью пересмотрен вопрос об источниках батюшковских статей «Ариост и Тасс» и «Петрарка» (1815). Для его выяснения было проведено детальное сопоставление суждений Батюшкова с высказываниями Вольтера, Ла-гарпа, Ж.-Ж. Руссо, мадам де Сталь и других критиков XVIII — начала XIX в., а также прочитаны заново заметки Батюшкова на полях принадлежавшего ему экземпляра «Gerusalemme liberata» (до сих пор они были известны в неточных транскрипциях Н. А. Бессонова). В составе критических эссе об Ариосте, Тассе и Петрарке появились первые опубликованные прозаические переводы Батюшкова из итальянских классиков; этот труд был продолжен в рамках «Пантеона Итальянской Словесности» (1817), которому

посвящен второй раздел IV" главы. Отказавшись от стихотворных подражаний, Батюшков выбирает новую переводческую стратегию, особенности которой рассмотрены в настоящей работе.

В пятой и последней главе исследования проведен анализ итальянского реминисцентного пласта в элегии «Умирающий Тасс» (1817). В работе прокомментированы разъяснения Батюшкова по поводу этого стихотворения, данные Н. И. Гнедичу в июле 1817 г., и опровергнуто общепринятое мнение о том, что для составления биографического примечания к элегии Батюшков использовал книгу Ж.-Ш.-Л. Симонда де Сисмонди «De la littérature du midi de l'Europe». Сравнение итальянских и французских жизнеописаний Тассо доказывает, что Батюшков прочел только «Литературную историю Италии» П.-Л. Женгене, сокращенным переводом из которой является примечание к «Умирающему Тассу».

ПРИМЕЧАНИЯ

л

Ср.: «<...> amateur passionné de la poésie italienne et de la poésie française» [Ouvaroff 1817, p. 414] (перевод П. A. Плетнева [Плетнев 1817, с. 206]). Рецензия на «Опыты в стихах и прозе» в «Conservateur impartial», несомненно принадлежащая Уварову [ср. Шебунин 1936, 235], атри-буировалась также В. К. Кюхельбекеру и П. А. Плетневу. В связи с вопросом о ее авторстве см. [Майков, Сайтов 1886, т. III, с. 748—749; Майков 1887, с. 19; Колюпанов 1889, с. 24; Шебунин 1936, с. 41, 403; Фридман 1948, с. 186—187; 1971, с. 7; Азадовский 1954, с. 547; Глассе 1966, с. 145—146; Гилельсон 1977, с. 97 и далее; Фризман 1978, с. 328—329; Горохова 1978, с. 147; Королева, Рак 1979, с. 742—743; Арзамас, кн. II, с. 473 (комментарий В. А. Мильчиной)]. ^ Впрочем, Белинский полагал, что «дух подражательности обессилил его <Батюшкова. — И. П> самобытное и прекрасное дарование, развившееся

не на национальной почве»: «талант Батюшкова развился на бесплодной для искусства почве французской литературы XVIII века <...> Итальянская поэзия тоже не могла быть ему особенно полезною и скорее была вредна» [Белинский 1954, т. V, с. 297, 551].

^ Противопо