Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии

Попков, Вячеслав Дмитриевич

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02
диссертация на тему: Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии

Год: 2003
Автор научной работы: Попков, Вячеслав Дмитриевич
Ученая cтепень: доктора социологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 23.00.02

450 руб.

Диссертация по политологии на тему 'Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии"

На правах рукописи

ПОПКОВ Вячеслав Дмитриевич

ДИАСГЮРНЫЕ ОБЩИНЫ В МЕЖКУЛЬТУРНОМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ: ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ

Специальность 23.00.02 - политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

Москва 2003

Работа выполнена в Институте социологии РАН, Центр этнической социологии

Научный консультант:

доктор исторических наук, профессор

Леокадия Михайловна Дробижева

Официальные оппоненты:

доктор политических наук, профессор Татьяна Викторовна Полоскова

доктор социологических наук, профессор Светлана Ахундовна Татунц

доктор экономических наук, профессор Владимир Давидович Шапиро

Ведущая организация:

Российская академия государственной службы при Президенте РФ Кафедра национальных и федеративных отношений.

Защита состоится 22 октября 2003 г. в 12.00 часов на заседании Диссертационного совета Д.002.011.02 по присуждению ученой степени доктора социологических наук при Институте социологии РАН (117259 Москва, ул. Кржижановского 24/35, корп. 5).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института социологии

РАН

Автореферат разослан "19" сентября 2003 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета:

кандидат философских наук

Людмила Андреевна Семенова

\АА ^

I. Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования обусловлена возросшей значимостью этнических проблем в современном мире. Одна из них связана с усилением миграционных потоков, расширением этнических диаспор и взаимодействиями их членов с принимающим обществом.

Некоторые специалисты считают, что диаспоры нередко проявляют «двойную лояльность», и это делает их членов «чужими» в глазах как властей региона исхода, так и региона поселения. Более того, вопрос о том, как совместить потенциальную возможность диаспор лоббировать интересы страны исхода с одновременным стремлением к участию в процессах управления в регионах поселения, часто вызы-» вает беспокойство в принимающем обществе и требует специального

изучения.

Значительная часть мигрантов может долгое время проживать в принимающей стране, сохраняя семью, жилье, связи, профессиональные и личные контакты как в стране исхода, так и в стране поселения. Интенсивность таких контактов благодаря современным средствам передвижения и массовой коммуникации для части диаспоры находится на очень высоком уровне. По сути, это делает возможным проживание сразу в двух культурах, способствует глобализации таких этнических анклавов, которые в специальной литературе получили название транснациональных (также трансгосударственных) пространств или сообществ. Интенсивность и характер их коммуникаций важны для мирового сообщества в целом и требуют значимых интерпретаций.

Постоянные контакты со страной исхода не препятствуют адаптации вновь прибывших мигрантов в принимающих странах. Чаще всего, эти отношения связывают страны иммиграции и эмиграции и могут являться существенным стимулом для дальнейшего укрепления транснациональных социальных пространств, которые простираются от отдельных иммигрантских семей до обширных сообществ мигрантов, объединяющих различные слои.

ЮС. НАЦИОНАЛЬНАЯ I 1 БИБЛИОТЕКА |

С.Петербург !

< оэ юо5 мЭЬ 0 ?

нии с другими миграционными сообществами? Какие выгоды или опасности влечет за собой развитие диаспорных общин для регионов исхода и поселения? Не приведет ли усиление диаспорных общин к вытеснению местного населения из определенных экономических ниш и снижению социального статуса? Необходим ли новый подход к гражданству? Все это придает явлению диаспорных образований новую значимость и новое звучание, порождая целое проблемное поле для ученых и политиков. Таким образом, возникает потребность в разработке концептуальной схемы, необходимой для эмпирических исследований диаспоры, разработки инструмента для исследования отдельных единиц диаспоры - диаспорных общин, с помощью которого можно попытаться анализировать данный феномен в его конкретных проявлениях, а также выработке наиболее рациональных подходов к взаимодействию органов государственной власти, общества и этнических образований.

Цель и задачи исследования. Основной целью диссертации являлась разработка концептуального поля, необходимого для практического исследования этнических диаспорных общин. В рамках сформулированной цели были поставлены следующие задачи:

1. Обобщить результаты научных исследований мирового научного сообщества и определить основные методологические подходы к анализу феномена диаспоры;

2. Предложить теоретическую модель диаспорной общины и установить, по каким признакам этнические рассеяния можно идентифицировать как диаспорные общины;

3. Провести комплексный анализ групп армянских, азербайджанских и афганских мигрантов в Центральном регионе России и выявить характерные закономерности и принципы формирования диаспорных общин данными группами;

4. Определить особенности построения стратегии исследуемых диаспорных общин с коренным населением принимающих регионов;

5. Попытаться спрогнозировать возможные сценарии развития диаспорных общин в российских регионах;

6. Выявить влияние диаспорной общины на индивида, в частности, на особенности его адаптации в принимающем обществе;

7. Определить структуру, сети коммуникаций и основные функции исследуемых диаспорных общин.

8. Способствовать выработке реально действующей мультикуль-турной политики в российских регионах.

Для достижения цели и решения поставленных задач было необходимо применение двух уровней анализа - микросоциального (интерактивного), отражающего повседневные взаимодействия индивидов и макроуровня, (системного), служащего для понимания структуры и функций диаспорной общины. Поэтому, с одной стороны, применяемый подход включает в себя элементы структурного функционализма, с использованием теории социальных систем Н.Лумана1; с другой стороны, очевидная необходимость анализа повседневной деятельности членов различных этнических групп, связанных между собой «мы-от-ношениями», послужила причиной для привлечения парадигмы символического интеракционизма, с основной опорой на феноменологическую социологию А.1Цюца2.

Таким образом, диссертационная работа опирается на полипа-радигмальный подход, интегрирующий в себе элементы структурно-функциональной и феноменологической традиций. Применение именно такого подхода на практике позволяет достичь более глубокого понимания сути происходящих процессов диаспоризации этнических рассеяний, найти им адекватное объяснение, а также выявить основные аспекты, способствующие, или, наоборот, затрудняющие формирование диаспорных общин.

Объектом исследования являются армяне и азербайджанцы, проживающие в Калуге, а также афганцы, проживающие в Москве. Поскольку основные взаимодействия данных этнических групп осуществлялись, чаще всего, с представителями принимающего общества, исследовалось также русское население Калуги.

В соответствии с поставленной целью и задачами диссертации, предметом исследования являются процессы формирования диаспорных общин. Под диаспорными общинами понимались наиболее организованные части диаспоры, члены которых обладают выраженной культурной идентификацией, связаны между собой, а также с другими частями диаспоры сетью устойчивых коммуникаций и образуют внутри себя «группы влияния».

Учитывая многоуровневый характер изучаемой проблемы, предметом исследования были не только особенности возникновения диаспорных общин, но и взаимодействие членов диаспорных общин между собой и с принимающим обществом нового региона поселения.

1 Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Frankfurt/M., 1984.

2 Schütz A. Die sinnhafte Aufbau der sozialen Welt Eine Einleitung in die verstehende Soziologie. Frankfurt/M.; 1981

Все исследуемые группы очень подвижны, поэтому оценить их численность представляется весьма не простым делом. Так, согласно данным переписи 1989 года численность русских составляла 998443 человек, или 93,8 процента от численности населения Калужской области. Азербайджанцев насчитывалось 1993 человека, а армян 1450 человек, что составляло 0,19 и 0,14 процента от общей численности населения, соответственно.

По оценкам паспортно-визовой службы УВД Калужской области, на апрель 1995г. численность русских в самой Калуге составляла 340100 человек, или 89;5 процента от численности всего населения города. Армян насчитывалось 6270 человек, или 1,65 процента; азербайджанцев - 4522 человека, или 1,19 процента. Более свежие объективные данные относительно этнического состава населения города отсутствуют.

Такое же положение вещей наблюдается и в отношении афганцев. Так, по данным Центра межнационального сотрудничества, в 2000 году в Москве проживало около 50 тысяч афганцев. По оценкам Ассоциации помощи Афганским Иммигрантам и Фонда Помощи Афганистану, в Москве в 2001 году проживало от 15 до 18 тысяч афганских иммигрантов. Специалисты Управления Верховного Комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН) говорят о 28 052 афганцах, зарегистрированных в данной организации с 1992 года, по настоящее время. Как видно, данные различны и позволяют лишь приблизительно оценивать численность исследуемых групп.

Научная новизна работы заключается в следующем:

1. Разработан новый теоретический подход к пониманию феномена диаспоры, который состоит в том, что диаспорная община рассматривается как основной элемент коммуникативной сети диаспорных взаимодействий и один из важных способов групповой адаптации этнических мигрантов к условиям новой среды.

2. На основе данного подхода предлагается теоретическая модель диаспорной общины, представляющая собой исследовательский инструмент, служащий для изучения диаспорных образований.

3. Проведена типология диаспор, позволяющая классифицировать диаспорные общины в соответствии с реальной ситуацией в изучаемых российских регионах.

4. Выделены и проанализированы функции диаспорных общин, расширяющие научное понимание процессов этнокультурной адаптации диаспорных групп в условиях принимающей среды.

5. Данная диссертация является одной из первых работ, анализирующая и систематизирующая российские и зарубежные подходы к проблеме этнических диаспор с учетом мирового опыта.

Степень разработанности темы. Проблема изучения феномена этнических диаспор стала привлекать пристальное внимание исследователей в сравнительно недавнее время. Самые ранние публикации относят к концу 70-х - началу 80-х годов, если не считать немногочисленные попытки анализа еврейского рассеяния, которые предпринимались еще в конце 19-го - начале 20-го века (напр: Dubnow S., Fromm Е., Schechter S., Weber M. и другие).

Всплеск интереса ученых к данной проблеме был вызван, в основном, усилением миграционных кризисов, за которыми следовали распад или восстановление транснациональных сообществ, что тесно связывалось с формированием и развитием этнических диаспор. Первоначальные теоретические разработки в области исследований диаспор связывались с именами зарубежных ученых {напр.: Armstrong D., Appadurai A., Ashkenasi A., Bade К., Bhabha H., Boyarín D., Boyarín J., Brak A., Brubaker W„ Clifford J., Cohen R„ Conner W., Dabag M„ Dusenbery V., Esman M, Faist Th., Gilroy P., Hall S., Hettlage R., Kokot W., Kotkin J., Marienstras R., Piatt K, Roth K„ Rouse R., Safran W., Shain Y., Sheffer G., Skinner E., Tólólyan Kk, Van Hear N., Vertovec S., Weiner M, Young С. и другие). В российской науке проблема диаспоры также неоднократно становилась предметом специального рассмотрения многих ученых, представляющих различные направления (см. напр. работы, Аствацатуровой М., Воронкова В., Гриценко В., Дятлова В., Космарской H., Лебедевой Н„ Лурье С., Мшитарева А., Мукомеля В., Пата Э., Полосковой Т., Шапиро В., Савоскула С., Чеботаревой В. и др.). Кроме того, существуют многочисленные исследования историков, социологов, этнологов, политологов, равно как и представителей других дисциплин, поднимающих различные темы, так или иначе связанные с явлением диаспоры и транснациональных пространств. К ним можно отнести исследования различного спектра проблем адаптации мигрантов, процессов этнической миграции, трансформации этнической идентичности, исследования этнополитических процессов, и т.д. (см. напр. работы Абдулатипова Р., Арутюнова С., Арутюняна Ю., Бромлея Ю., Витковской Г., Вяткина А., Губогло М., Гумилева Л., Драгунского Д., Дробижевой Л., Дятлова В., Зайончковской Ж., Козловского В., Коротеевой В., Панарина С., Празаускаса А., Сикевич 3., Соколовского С., Солдатовой Г., Старовойтовой Г., Стефаненко Т.,

Субботиной К, Сусоколова А., Татунц С., Тишкова В., Тощенко Ж., Чаптыковой Т., Чебоксарова Н., Черткова В.,Членова М., и многих других).

В ходе исследований, вокруг самого понятия «диаспора» ведутся оживленные дискуссии, как в России, так и за рубежом. Это понятие до сих пор не имеет согласованного и четко очерченного определения и может включать общие и всеохватывающие толкования. Его трактовка представителями различных научных дисциплин и направлений предполагает многообразие подходов к пониманию данного феномена, что обусловлено его многоуровневым характером. Обращение к трудам современных российских и зарубежных исследователей диаспоры, убедили автора диссертации в необходимости обобщить результаты аналитической деятельности ученых разных стран, применяя новейшие подходы к разработке проблемы и на их основе попытаться очертить концептуальное поле, необходимое для исследования этнических диаспор.

Теоретико-методологическая значимость диссертации состоит в том, что:

1. Был выработан отличный от уже существующих разработок российских и зарубежных ученых подход к пониманию и анализу этнических диаспорных образований, в рамках которого диаспора исследуется как самовоспроизводящаяся коммуникационная система, основной единицей которой является диаспорная община.

2. На основе существующих теоретических подходов российских и зарубежных ученых был проведен обобщающий анализ основных теоретических положений, применимых к анализу этнических диаспор.

3. Предложено новое понимание групповой адаптации этнических мигрантов как членов диаспорных общин.

4. Сформулированы возможные сценарии развития диаспорных общин в российских регионах и обозначены основные тенденции их взаимодействия с принимающим населением.

Практическая значимость диссертации заключается в том,

что:

1. Предложенная модель диаспорной общины является практическим инструментом, который может быть применен для эмпирических исследований этнических рассеяний.

нами власти способны найти применение в разработке практической мультикультурной политики.

3. Результаты исследования конкретных этнических рассеяний позволили выявить характерные особенности и принципы формирования диаспорных общин этими группами, что позволило предоставить научно выверенную информацию, рекомендации и прогнозы специалистам российских и международных организаций (УВКБ ООН и администрации Калужской области) для построения эффективного взаимодействия с данными диаспорными общинами.

4. Основные результаты и выводы проведенных исследований легли в основу главы учебного пособия для студентов вузов по курсу «Конфликтология межэтнических отношений», разработанного автором при поддержке Московского общественного научного фонда и Фонда Дж. и К. МакАртуров, а также при поддержке Института «Открытое Общество» (Фонд Сороса) в 2000 - 2002 гг. Анализ проблем межкультурного взаимодействия, проведенный в диссертационной работе, нашел также свое отражение в учебнике «Основы межкультурной коммуникации», написанном в соавторстве по результатам проекта, поддержанного Фондом «Фольксваген» и рекомендованным Министерством общего и профессионального образования РФ в качестве учебника для вузов.

На защиту выносятся следующие положения

1. Диаспорная община является формой групповой адаптации ми-фантов. Это означает, что люди привыкают к новой среде, удовлетворяют свои потребности, занимаются какой-либо деятельностью не только сами по себе (как индивиды), но и как члены общины. Таким образом, речь идет не о совокупности «одинаковых» людей, следующих той или иной стратегии адаптации, а о целостном социальном феномене - диаспорной общине.

2. Исследуемые этнические рассеяния стремятся к построению диаспорных общин, используя для этого схожие способы, и вовлекают своих членов в коммуникационную сеть диаспорных взаимодействий.

3. Диаспорные общины формируют особую идентичность рассеяния среди своих членов, которая имеет «привязку» к месту нового проживания и отличается от идентичностей членов других общин той же диаспоры, находящихся в других регионах.

также с целью достижения максимально быстрой и легкой адаптации вновь прибывших индивидов к новым социокультурным условиям.

5. Характерной особенностью диаспорной общины является стремление к привлечению новых членов и удерживанию старых. В ее основе лежит конструкт этнической идентичности. Это делает каждого представителя данной этнической группы лишь потенциальным членом общины. Таким образом, община не включает автоматически всех лиц, являющихся носителями данной этнической идентичности. Границы общины находятся в постоянном движении.

6. Наиболее интенсивные потоки коммуникации между диаспор-ными общинами протекают в пределах определенного географического пространства и образуют коммуникационный «узел» диаспоры, представляющий собой образование нескольких диаспорных общин одного региона, связанных между собой более плотной сетью коммуникаций, чем с остальными общинами диаспоры и имеющих специфическую культурную идентичность, отражающую особенности региона.

Методы и информационная база исследования. Диссертационное исследование построено на сравнении армянской и азербайджанской общин в Калуге и афганской общины в Москве. Сравнения различных этнических групп прослеживаются во многих исследованиях диаспор3. Таким образом, построение сравнительного поля для исследования общин диаспор не является новой идеей, а представляет

3 См. напр: Аствацатурова М. Диаспоры в Российской Федерации. Формирование и управление. Ростов-на-Дону - Пятигорск, СКАГС, 2003.; Гительман Ц., Червяков В, Шапиро В Национальное самосознание российских евреев. Материалы социологического исследования 1997-1998гг. // Диаспоры, № 3, с. 52-86, 2000 ; Космарская Я. «Русские диаспоры»: политические мифологии и реалии массового сознания. // Диаспоры, № 2, с. 110-156, 2002.; Мукомель В., Наин Э. (ред.) Новые диаспоры Государственная политика по отношению к соотечественникам и национальным меньшинствам «Диполь-Т», М, 2002.; Попоскова Т. Диаспоры в системе международных связей, М., Научная книга, 1998.; Brah A. Cartographies of Diaspora: Contesting identities. London and New i

York, 1996; Brubaker W. "Citizenship and Naturalization: Policies and Politics". In: W.Brubaker (ed.) Immigration and the Politics of Citizenship m Europe and North America, pp. 99-128. Lanham, Maryland: University Press of America, 1989; Chow R Writing Diaspora: The Tactics of Intervention in Contemporary Cultural Studies. Bloomington. In: Indiana University Press, 1993; Cohen Я Global Diasporas: An Introduction. London: University College of London (UCL) Press, 1997; Conner W. The Impact of Homelands upon Diasporas. In: G.Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, pp. 16-45, New York, St.Martin's Press, 1986; Lavie S., Swedenburg T. Introduction: Displacement, Diaspora, and Geographies of Identity. In: Displacement, Diaspora, and Geographies of Identity, (ed.) by L. Smadar & T. Swedenburg, Duke University Press, Durham & London, 1996; Van Hear N. New diasporas. The mass exodus, dispersal and regrouping of migrant communities. London, 1998.

собой уже испытанный способ получения информации о таком многогранном социальном феномене, как диаспора. В то же время подобное сравнение представляется достаточно сложным в исследовательском плане, поскольку мы имеем дело с очень разными этническими группами. В этой связи, была предпринята попытка разработать единую схему анализа, включающую в себя несколько взаимосвязанных исследовательских направлений:

1. История миграции. Миграционные намерения

2. Характеристики идентичности

3. Организационные структуры исследуемых групп

4. Внутренняя представительская функция. Внутренние сети связей

5. Внешняя представительская функция общины. Имидж

6. Интеграционно-корпоративная функция общины. Внешние сети связей

7. Взаимодействие этнических общин и титульного населения

Таким образом, акцент ставился не на подробном изучении культурных, исторических и других характеристик этнических групп, а на комплексном анализе исследуемых групп, нацеленном на выявление общих закономерностей и принципов формирования общин диаспор и особенностей выбора стратегии построения отношений с принимающим обществом.

Невозможность построения репрезентативной выборки для исследования явилась одной из основных причин выбора качественных методов сбора данных. К ним относились глубинные интервью. Кроме того, осуществлялся анализ статистики и материалов периодической печати по данной теме. Всего было проведено 136 интервью в период 2000-2002 гг. в Калуге и Москве. Кроме того, использовались результаты исследования 1995-1997 гг. «Адаптация этнических мигрантов в

1/"отг»гл г* цолт»"' Салп'ШЧ Рлортттгглт Ш.тй г>тто ггтхтчч г» тллтлмл»ж

V г± и^ил ч^риЫш 1VЛЬНЬш о хх\_» 1 ирит

анализировались данные глубинных интервью армян, русских и азербайджанцев, проведенные в Калуге в 1995 году. Таким образом, совокупный банк составил 197 интервью. Большинство интервью проводилось на русском языке. Исключение составляют афганцы, интервью с которыми проводились на дари афганскими интервьюерами, и были переведены на русский.

Выборка формировалась методом «снежного кома», поэтому, как было отмечено, речь не идет о репрезентативности, так как в силу специфики объекта исследования это требование невыполнимо. Следовательно, все данные, полученные в ходе исследований, не отражают в полном объеме всех свойств генеральной совокупности.

Для обеспечения плоскостей сравнения, а также соблюдения относительной гомогенности групп при отборе респондентов учитывались два критерия:

- уровень образования респондентов;

- пол респондентов.

При построении выборки армян и азербайджанцев половина опрошенных в каждой группе должна была иметь высшее или неоконченное высшее образование. Разделение по полу также предусматривало равномерное распределение респондентов - 50 процентов женщин и столько же мужчин.

В исследовании афганских групп требования уровня образования и пола респондентов имели отличный характер в силу того, что лишь малая часть афганцев имеет высшее образование, а женщины с отдельными миграционными историями представляли скорее исключение из общего правила. В основном они были жестко «привязаны» к мужчинам, членам семьи (мужьям, отцам, братьям и т. д.). В этой связи половозрастной критерий и критерий образования как жестко определяющие структуру выборки были сняты. Таким образом, количество респондентов с высшим образованием и женщин должно было варьироваться в пределах 25-30 процентов от общего числа опрошенных афганцев, поскольку, согласно экспертным оценкам, такое распределение наиболее адекватно отражало ситуацию в афганской среде.

В исследовании также применялась методика, согласно которой респондентам предлагалось оценить степень «правильности» тех или иных высказываний относительно уже обсужденных в интервью тем в максимально короткой форме. Серия стандартных высказываний предлагалась в завершении беседы и являлась своеобразным «подведением итогов» интервью. Все темы данных высказываний обсуждались в ходе разговора и соотносились с мнениями респондента по тем же темам, обсуждаемым в процессе беседы.

Выбор максимального балла (10) предполагал полное согласие респондента с правильностью приведенного высказывания; выбор минимального (1) балла показывал, что респондент не согласен с предложенным высказыванием. В заключение опроса подсчитывался средний балл по каждому вопросу. Он определялся как среднее арифметическое ддя каждой исследуемой группы.

Апробация работы. Результаты исследований автора по анализируемой проблеме излагались и обсуждались на научных съездах и конференциях в России и за рубежом: на семинаре «Этнические кон-

фликты в городах России» (Калуга, 1995); на серии семинаров Центра исследований антисемитизма Берлинского технического университета по проблемам межэтнической толерантности (Берлин, 1997-1998); Всероссийском конгрессе этнологов (Москва, 1999); международной конференции «Внутренние периферии на Востоке и Западе" ("Innere Peripherien in Ost und West") (Калуга, 1999); международной конференции "Interkulturelle Kommunikation in der Diaspora" (Мюнхен, 2001); междисциплинарном семинаре "Moderne Diaspora" (Гамбург, 2001); семинаре Института «Открытое Общество» (Будапешт, 2001); методоло-, гическом семинаре «Проблемы мультикультурного общества» (Мо-

сква, 2002); всероссийской конференции «Психологическая помощь беженцам и вынужденным переселенцам (Москва, 2003); круглом 1 столе «Проблемы адаптации выходцев с северного Кавказа и Закавка-

зья в малых и средних городах России (Москва, 2003), а также в ряде публикаций, перечисленных в конце автореферата.

Структура диссертации. Диссертационное исследование выполнено в объеме 22,5 а.л. и состоит из шести глав, введения, заключения, приложений и библиографии.

Во введении содержится общая постановка проблемы, обосновывается необходимость исследования темы, ее научное значение, новизна и анализируется степень изученности темы.

В первой главе изложены основные направления дискуссий ведущих российских и зарубежных специалистов о сущности данного феномена. Глава состоит из трех параграфов, в которых раскрывается многообразие понятий исследуемого явления и рассматриваются главные, дискуссионные проблемы. Анализируются основные теоретические разработки, лежащие в основе понимания возникновения, формирования и сущности этнических рассеяний. Делается попытка исследовать аналитическую ценность некоторых подходов к пониманию феномена диаспоры и предложить типологию диаспор.

Вторая глава ставит своей задачей анализ основных теоретических подходов, затрагивающих проблемы формирования и функционирования диаспор. Глава содержит в себе три параграфа; особое внимание уделяется вопросам миграции, адаптации этнических мигрантов в условиях новой среды, формированию транснациональных сообществ мигрантов, а также проблемам сохранения и трансформации этнической идентичности.

На основании проведенного анализа, в третьей главе, состоящей из четырех параграфов, выстраиваются концептуальные рамки

для анализа диаспорных образований, и предлагается модель диаспор-ной общины, при помощи которой в последующем исследуются части армянского, азербайджанского и афганского рассеяний.

Четвертая глава посвящена анализу миграционных историй исследуемых групп. Глава содержит два параграфа, в которых рассматриваются основные мотивы миграции, обознаются наиболее типичные пути и способы переезда в Россию и оцениваются перспективы дальнейшей миграции.

В рамках пятой главы делается попытка анализа этносоциальных процессов, происходящих в исследуемых группах, и выявления основных параметров формирования диаспорных общин. Пять параграфов данной главы ориентированы на исследование проблем идентичности, структуры и функций диаспорных общин. Здесь же рассматривается спектр внутренних и внешних связей общин и анализируется влияние диаспорных общин на Индивида.

В шестой главе поднимаются вопросы взаимодействия диаспорных общин с принимающим обществом. Глава состоит из двух параграфов, в которых основное внимание уделяется восприятию основных проблем взаимодействия как со стороны членов диаспорных общин, так и со стороны представителей титульного большинства; оцениваются перспективы интеграции членов диаспорных общин в принимающее общество.

В заключении подводятся общие итоги диссертационной работы, делаются некоторые выводы относительно предложенной модели диаспорных общин и приводятся возможные сценарии развития ситуации с диаспорными общинами в российских регионах. В конце работы приведены приложения, в которых даются основополагающие принципы и методы проведенных исследований, а также библиография, включающая в себя более 400 источников.

II. Основное содержание работы

Во введении осуществляется общая характеристика исследования, постановка проблемы, доказывается необходимость исследования темы, обосновывается ее научное значение, новизна и анализируется степень изученности темы.

Возникновение диаспорных общин и их взаимодействие с принимающим населением долгое время оставались вне поля исследования ученых. Основное внимание уделялось рассеянным этническим группам и проблеме адаптации членов этих групп к условиям новой

среды. Между тем, усиление миграционных потоков по всему миру, рост этнического самосознания, равно как и другие факторы привели к тому, что объединение рассеянных групп мигрантов в диаспорные общины уже кажется естественным явлением. Такие объединения формируются по этническому признаку и могут включать не только мигрантов, но также и тех, кто никуда не переезжал. В таких объединениях вырабатывается единая идентичность, отличная от внешнего окружения. Диаспорные общины, так или иначе, взаимодействуют между собой, образуя устойчивые сети коммуникаций, простирающиеся над государственными границами. Эти и другие причины стимулировали рост интереса исследователей и политиков к проблеме диаспор. Однако феномен диаспорных образований относится до сих пор к мало исследованным областям науки. Открытыми остаются вопросы не только о путях и целях формирования диаспорных общин, их структуре, но и о сущности самого феномена диаспоры, вокруг которого идут оживленные дискуссии. Речь также идет о способах изучения и исследовательских моделях диаспорных общин, а также характере взаимодействия диаспорных общин с принимающим населением.

В рамках первой главы «К вопросу о дефиниции термина „классические" и „современные" диаспоры» анализируются подходы российских и зарубежных исследователей относительно понимания феномена диаспоры и его различных проявлений. Подробно раскрываются критерии диаспорных дефиниций различных авторов и приводятся основные направления анализа диаспорного феномена.

В первом параграфе «К понятию „классических" диаспор» предложен анализ современных подходов к объяснению возникновения т.н. «классических» диаспорных образований, представленных работами А.Ашкенази, П.Гилроя, Дж.Клиффорда, Р.Коэна, У.Сафрана, Х.Тололяна4 и др.

4 См. напр.: Ashkenasi А. Identitätsbewahrung, Akkulturation und die Enttäuschung in der Diaspora In: M.Dabag und K.Platt (Hg): Identität in der Fremde. Bochum. 106-116, 1993; Gilroy P. 'It Ain't Where You're From, It's Where You're At...: The Dialictics of Diasporic Identification'. In- Third Text, 13, Winter, p. 3-16, 1991; Gilroy P. The Black Atlantic: Modernity and Double Consciousness. L, Verso, 1993; Clifford J. The Predicament of Culture. Cambridge. Harvard University Press, 1988, Clifford J. Traveling Cultures. In: Cultural Studies. L.Grossberg, C.Nelson and P.Treichler (eds.) P. 96-116. New York: Routledge, 1992; Clifford J Diasporas. In' Cultural Anthropology 9(3). American Anthropological Association. P. 302-338, 1994; Cohen R. Diasporas and the nation-state: from victrums to challengers. In: International Affairs 72(3), p. 507-520, 1996; Cohen R.. Rethinking "Babylon": Iconoclastic Conceptions of the Diasporic Experience //New Community. Abingdon, Vol. 21. № 1. P. 6, 1995; Cohen R. Global Diasporas' An Introduction. London- University College of London

Подавляющее большинство исследователей диаспоры признают, что само понятие опирается или даже выходит из модели еврейской диаспоры, соглашаясь также с тем, что проблема коренится в использовании понятия «диаспора» как родственного для таких явлений, как этнические меньшинства, беженцы, трудовые мигранты и т.д. В конечном счете, речь идет о любых группах мигрантов, то есть о людях, по тем или иным причинам оказавшихся вне страны своего происхождения. Подчеркивается, что употребление термина «диаспора» является попыткой объединить все возможные процессы этнического размежевания. Это касается как «старых» этнических образо- * ваний (так называемых исторических или классических диаспор), которые доминировали на протяжении веков и вполне естественно воспринимались как диаспоры, так и «новых» форм рассеяния, которые только стремятся к сохранению своей этнической обособленности и созданию собственных отличительных признаков.

В этой связи, основной вопрос, обсуждаемый в данном параграфе, заключается в том, существуют ли какие-нибудь качественные, ключевые различия между этими диаспорами и, если существуют, то какие теоретические выводы можно из этого извлечь.

Автор приходит к заключению, что критерии, по которым можно как-то классифицировать этнические рассеяния на предмет образования диаспоры, пока не имеют в науке четких определений. В частности, приведенные концепции еврейской диаспоры не содержат в себе полного перечня критериев, определяющих ее классический тип. Кроме того, необходимо также учитывать, что диаспора — динамичное социальное явление, которая, сохраняя себя, вынуждена постоянно изменяться в ответ на внутренние и внешние вызовы.

Судя по всему, далеко не все этнические группы в рассеянии могут соответствовать (даже с оговорками) «классическому» пониманию диаспоры. Поэтому речь все-таки не должна идти о том, чтобы классические диаспоры, в частности, еврейскую, рассматривать как '

идеальную модель для других сообществ, на предмет соответствия или

(UCL) Press, 1997; Safran W. Diasporas in Modem Societies' Myths of Homeland and Return. Diaspora V.l, №1, p. 83-99, 1991; Safran W. Comparing Diasporas: A Review Essay. Diaspora 8(3), pp. 255-291, 1999, Tololyan Kh Exile Governments in Armenian Polity. In: Shain, Yossi (ed.). Governments-in-Exile in Contemporary World Politics. New York: Routledge, 1991; Tölöfyan Kh. The Nation-State and Its Others. In Lieu of a Preface. Diaspora 1, Spring, 1991; Tölöfyan Kh. Traditionelle Identität und politischer Radikalismus, in der armenischen Diaspora. In: M.Dabag und K.PIatt (Hg ). Identität in der Fremde. Bochum. S. 192-219, 1993; Tölöfyan K. Rethinking Diaspora(s): Stateless Power in the Trans-national Moment Diaspora 5: 1, p 3-35, 1996

несоответствия их критериям «типичной» диаспоры. Можно лишь попытаться выделить некоторые существенные признаки диаспоры, используя в качестве базиса «классические случаю).

Во втором параграфе «К понятию „современных" диаспор», рассматривается вопрос о том, насколько возникшие относительно недавно миграционные сообщества соответствуют диаспорной практике, и как следует соотносить «новые» диаспоры с «классическим» пониманием термина. В параграфе анализируются работы Дж.Армстронга, А.Бра, Н.Космарской, В.Тишкова, Е.Шаина, Г.Шеффера, Р.Хеттлаге5 и др.

На основании проделанного анализа автор приходит к заключению, что тезис о том, что термин «диаспора» может быть применим только к «общепризнанным» народам рассеяния, например, таким, как евреи или армяне, лишен прагматического содержания. Это неоправданно упрощает проблему, предопределяя направление дальнейшего анализа групп мигрантов, в основном, в рамках миграционных теорий, не учитывая наличия различных видов транснациональных сообществ.

5 См. напр.: Armstrong D. Mobilized and Proletarian Diasporas In: The American Political Science Review, Vol. 70, no. 2, p. 393-403, 1976; Brah A. Difference, Diversity and Differentiation In: 'Race', Culture and Difference. J.Donald and A.Rattansi (eds.), pp. 126-145, London: Sage, 1992; Brah A. Cartographies of Diaspora: Contesting identities. London and New York, 1996; Космарская H. «Я никуда не хочу уезжать». Жизнь в постсоветской Киргизии глазами русских. // Вестник Евразии. М., № 1-2. С. 76-101, 1998; Космарская Н. Чем мы были друг для друга9 История межкультурных контактов глазами жителей современной Киргизии // Диаспоры № 2-3, стр. 210-256, 1999; Космарская Н. «Русские диаспоры»: политические мифологии и реалии массового сознания. // Диаспоры, № 2, с. 110156, 2002; Тишков В. Забыть о нации (постнационалистическое понимание национализма). // Этнографическое обозрение № 5, с. 3-25, 1998; Тишков В. Исторический феномен диаспоры. // Этнографическое ободрение №2, с.43-63, 2000, Тишков В. Кулыурная мозаика и этническая политика в России. В. Известия академии педагогических и социальных наук. Вып. 7, с. 9-27, 2003; Sham Y. The fiontier of loyality. Political exiles in the age of the nationstate Middletown, 1989; Sham Y. (ed.) Goveraments-in-exile in contemporary world politics. New York/London, 1991; Sham Y. Democrats and Secessionists: US Diasporas as Regime Destabilizes. In: International Migration and Security. (Ed.) by Miron Weiner. P. 287-322. Boulder, San Francisko, Oxford, 1993; Sheffer G. A new Field of Study: Modern Diasporas in international politics. In: Modern Diasporas in international politics, (ed.) by Gabriel Sheffer. P. 1-15. New York, 1986; Sheffer G. Ethnic Diasporas: A Threat to Their Hosts? In: International Migration and Security. (Ed.) by Miron Weiner. P. 263-286. Boulder, San Francisko, Oxford, 1993, Hettlage R. Diaspora: Umrisse zu einer soziologischen Theorie. In. M.Dabag und K.Platt (Hg.): Identität in der Fremde, S 75-105. Universitätsverlag, Bochum, 1993.

В то же время, такой угол рассмотрения проблемы приводит к тому, что диаспорой можно называть любое этническое рассеяние, даже если оно не отвечает критериям «классического» понимания термина. В частности, диаспорами можно считать все этнические группы, по каким-либо причинам (включая такие, как ведение бизнеса, трудовые контракты, и т. д.) проживающие за пределами страны происхождения. В этой связи, чтобы избежать неопределенности, многие исследователи подробно рассматривают явление сообществ трудовых мигрантов, соотнося его при этом с «классическим» пониманием диаспоры. Это ведет, с одной стороны, к разграничению понятия «диаспоры» и такого феномена как «просто» группы переселенцев, порожденные трудовой миграцией. С другой стороны, это приводит к частичному отказу от «классической» интерпретации понятия диаспоры и, как следствие, к более широкому толкованию термина, который называют «новой» или «современной» диаспорой. Однако новый термин, призванный первоначально расширить классическое определение диаспоры, стал скорее его противовесом и неминуемо осложнил теоретическое осмысление данного феномена. По-прежнему остаются открытыми вопросы, например, о том, с какого момента можно считать, что этническая группа уже «превратилась» в диаспору? Возможна ли обратная трансформация? При каких условиях и как происходит данный процесс? и т. д.

По всей вероятности, феномен «современных» диаспор содержит в себе до сих пор слабо исследуемое явление наложения друг на друга социальных, этнических и политических пространств, вследствие чего стало возможным возникновение и существование глобальных этнических анклавов, пересекающих границы культур и государств. Основной вопрос, рассматриваемый в параграфе, заключается в том, где следует искать поле для размещения «современной» диаспоры, как определить ее место в обществе и соотнести с «классическим» пониманием термина.

В третьем параграфе «Некоторые основания типологии диас-порных общин» делается попытка классификации различных диаспор, на базе рассмотренных теоретических построений российских и зарубежных ученых. Выделяются следующие основания для типологии ди-аспорных общин:

1. По основанию общности исторической судьбы. Согласно этому критерию диаспорные общины разделяются на два типа: к первому типу следует отнести те диаспорные образования, члены которых в прошлом являлись гражданами одного государства, и в настоящий

момент времени проживают на его территории, но за пределами ныне независимой страны исхода. Примером тому могут служить армянские или азербайджанские диаспорные общины в России; или же русские (также «русскоязычные») общины в государствах Средней Азии. Ко второму типу принадлежат те диаспорные образования, члены которых ранее не были связаны с территорией нового проживания единым правовым, языковым полем и никогда не являлись частью единого государства. В данную категорию входит большинство ныне существующих диаспорных образований. Например, это те же армяне в США или во Франции, или турки в Германии.

2. По основанию юридического статуса. Данное основание также подразумевает разделение диаспорных общин на два типа: первый тип диаспорных образований включает в себя те диаспорные общины, члены которых обладают официальным юридическим статусом, необходимым для легального пребывания на территории принимающего региона. Сюда относится статус гражданина страны поселения, вид на жительство, статус беженца, и т.д. Второй тип диаспорных образований объединяет те диаспорные общины, члены которых находятся на территории принимающей страны преимущественно нелегально, и не имеют официальных документов, регламентирующих их пребывание. Разумеется, данное разделение довольно условно и способно вызвать много вопросов, так как практически каждая диаспор-ная община включает в себя как лиц с признанным юридическим статусом, так и нелегалов. Однако, прецедент с афганцами в Москве, не имеющих в своем большинстве никаких официальных документов, признаваемых российскими властями, заставляет проводить такое разграничение.

3. По основанию факта миграции или перемещения границ. Данное основание предполагает два случая: в первом случае мы можем констатировать перемещение групп людей из одного региона в другой с пересечением государственных границ, в результате которого возникают (или пополняются уже существующие) диаспорные общины. Второй случай предполагает перемещение самих границ, в то время как та или иная группа остается на месте и «вдруг» оказывается в положении этнического меньшинства и формирует диаспорную общину. Наиболее ярким примером этому могут служить русские в бывших республиках Советского Союза6.

6 Ср. также: Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в Центральной и Восточной Европе и их отношения с родинами. // Диаспоры № 3, с. 6-32,2ООО.

4. По характеру мотивации к переселению. В соответствии с этим основанием диаспорные образования можно разделить на следующие два типа: к первому типу принадлежат диаспорные общины, возникшие в результате добровольного перемещения, в основе которого лежали, например, экономические мотивации индивидов. К такому типу относятся большинство «новых» диаспорных общин в странах Европейского Союза, например, турки или поляки в Германии. Ко второму типу следует отнести те диаспорные общины, которые сформировались в результате выдавливания членов данной этнической группы с «исходной» территории вследствие различного рода социальных, политических изменений или природных катаклизм. К такому типу можно отнести большинство «Классических» диаспор, возникших в результате принуждения к переселению, или, например, русскую эмиграцию первой и второй волн, когда в основе переселейия находились мотивы сохранения личной безопасности или политические убеждения.

5. По характеру пребывания на территории региона поселения. Здесь следует говорить о трех случаях: в первом случае необходимо выделить те диаспорные общины, члены которых ориентированы на постоянное нахождение на территории региона нового поселения, т.е. на оседлость и получение гражданства страны поселения. Второй случай представлен диаспорными общинами, члены которых склонны рассматривать регион нового поселения как транзитную область, откуда должно следовать продолжение миграции или возвращение в страну исхода. В качестве примера здесь можно привести афганцев в России, которые ориентированы на страны западной Европы и рассматривают Россию как временное пристанище. Третий случай рассматривает диаспорные общины, члены которых настроены на непрерывную миграцию между страной исхода и регионом нового поселения. Примером тому может быть значительная часть азербайджанцев в России, которые ориентированы на челночную миграцию.

6. По основанию наличия «базы» в регионе нового поселения. Принимая во внимание это основание, диаспорные общины следует разделить на два типа: к первому типу относят те диаспорные образования, члены которых длительное время проживают (или проживали) на территории региона поселения и уже имеют опыт взаимодействия в культуре и обществе нового поселения и исторически связаны с местом нового проживания. Такие диаспоры имеют уже сложившиеся сети коммуникаций и обладают высоким уровнем организации и экономическим капиталом. К такому типу следует отнести большинство

общин «классических» (или исторических) диаспор, например, таких, как еврейские или армянские на территории России. Второй тип представлен диаспорными общинами, возникшими в относительно недавнее время. Основной отличительной особенностью таких диаспор-ных образований является то, что они возникли на той или иной территории в относительно недавнее время и еще не имеют достаточного (исторического) опыта взаимодействия с культурой и обществом принимающего региона. К такому типу следует отнести общины т.н. «новых» или «современных» диаспор, например, таких как афганцы на территории России или турки в Германии.

7. По характеру «культурной схожести» с принимающим населением. Данное основание предполагает разделение диаспорных общин на три типа. Критерием такого разделения служит понятие культурной дистанции, предложенное А.Фарнхемом и С.Бочнером7 и определяющее степень различия между культурой диаспорных групп и культурой принимающего населения. Согласно данному тезису, к первому типу следует отнести диаспорные общины с близкой культурной дистанцией (например, украинские общины в России, азербайджанские общины в Турции, афганские общины в Иране); ко второму типу - диаспорные образования со средней культурной дистанцией (например, русские общины в Германии или армянские общины в России); и к третьему типу - с дальней культурной дистанцией к культуре принимающего населения региона (например, афганские общины в России или турецкие общины в Германии).

8. По основанию наличия государственных образований на территории страны исхода. Данное основание предполагает два типа диаспорных образований: к первому типу относятся диаспорные об-шины. члены которых имеют «свое государство», куда могут уехать самостоятельно, на основании ощущаемой принадлежности к своей «исторической родине», либо могут быть высланными туда же властями региона нового поселения при наличии у членов диаспорной общины гражданства данного государства. Ко второму типу принадлежат «безгосударственные» диаспоры, т.е. диаспоры, члены которых не имеют официально признанного государства и, соответственно, не могут быть его гражданами и рассчитывать на возможную поддержку с его стороны. В данную категорию входят, например, цыгане, палестинцы и, до сравнительно недавнего времени (до 1947г) сюда же

7 Furnham A., Bochner S. Culture Shock: Psychological reactions to unfamiliar environments. -L.&N.Y., 1986.

можно было вписать и евреев, в то время как первый тип представлен большинством существующих в настоящее время диаспор.

Во второй главе «Поиски теоретических направлений в понимании диаспорного феномена» рассматриваются некоторые теоретические подходы, позволяющие проанализировать явления, характерные для диаспорного феномена с нескольких сторон.

В первом параграфе «Диаспора как составная часть транснациональных пространств» ставится вопрос о соотнесении феноменов диаспоры и транснациональных пространств, которые имеют общие черты и связаны между собой. Делается попытка объяснить явление транснациональных пространств и вычленить понятие диаспоры через более широкое понятие транснациональных сообществ, упорядочивая отношения между диаспорой и остальными формами сообществ мигрантов.

Автор приходит к заключению, что транснациональные пространства подразумевают практически все формы отношений и взаимодействий, которые продолжаются длительное время и в которые включено значительное количество мигрантов, в то время как диаспора предстает лишь как одна из форм транснациональных сообществ. В фокусе внимания находится вопрос формирования транснациональных пространств через цепь миграционных перемещений. Это означает, что транснациональные пространства возникают и развиваются в области действия основных миграционных потоков. Причем, качественное изменение «массы» мигрантов в транснациональное пространство происходит тогда, когда эта «масса» становится самодостаточным социальным организмом, имеющим свою структуру.

В итоге можно говорить о том, что одним из общих моментов, ^

объединяющих диаспору и транснациональные пространства, является то, что в обоих случаях в результате массовых перемещений мигранты создают определенную инфраструктуру и постепенно включаются в v

сети связей, возникающих между своей страной и принимающим государством.

Во втором параграфе «Диаспора как следствие перемещения: миграционная перспектива», делается попытка анализа некоторых фрагментов социологических теорий миграции8 с целью выяснения

8 См. напр.: Berry J. Acculturation and Psychological Adaptation. Migration-Ethnizitat-Konflikt: Systemfragen und Fallstudien. 1. Aufl. (Hg) von Klaus J.Bade. S.171-186. Universitätsverlag Osnabrück, 1996; Eisenstadt Sh. The Absorption of Immigrants. London, 1954; Esser H. Aspekte der Wanderungssoziologie: Assimilation und Integration von

влияния массовых перемещений людей на формирование диаспор. Акцент ставится на одном из следствий миграции, а именно на исследовании адаптации мигрантов (учитывая все ее возможные варианты) к условиям чужой культуры.

На основании проведенного анализа автор приходит к заключению, что общий недостаток рассматриваемых подходов к адаптации мигрантов состоит в том, что основное внимание исследователей направлено либо на поиск оптимальных путей интеграции этнического меньшинства в принимающем обществе, либо на исследование возможных трудностей, с которыми ему предстоит столкнуться. Например, далекая культурная дистанция, отторжение принимающим населением, недостаток ресурсов и т. д. Кроме того, данным подходам свойственна концентрация на отношениях только между двумя субъектами взаимодействия: принимающим населением и группой этнического меньшинства, в то время как существование диаспоры предполагает наличие триполярных отношений и действий между тремя акторами: принимающей страной, страной исхода и собственно диаспорой. Поэтому в целом для диаспоры как для пересекающейся сети связей между общинами в разных странах, рассмотренные теории адаптации мигрантов имеют ряд ограничений в рамках рассматриваемой темы, поскольку не учитывают тенденций к созданию «пространства диаспоры», которое обеспечивает устойчивое равновесие между страной поселения, диаспорными общинами и страной исхода. Члены диаспоры - это не разрозненные группы мигрантов, доказывающие принимающей стране свою полезность и готовые заплатить любую цену за право остаться. Устойчивая сеть связей по разным странам, характеризующая диаспору, подразумевает новые варианты отношений как с принимающими странами и их населением, так и со странами исхода. Принадлежность к диаспоре означает совершенно новый статус, содержащий в себе транснациональный аспект, который привносит исходящее от самой диаспоры отграничение от внешнего мира, подчеркивание собственной маргинализации и внутренне присущей ей самостоятельности.

В третьем параграфе «Этническая идентичность в диаспоре: специфика подходов», рассматриваются различные теоретические по-

Wanderern, ethnischen Gruppen und Minderheiten. Eine Handlungstheoretische Analyse. Darmstadt, Neuwied: Luchterhand, 1980; Gordon M. Assimilation in American Life. The Role of Race, Religion and National Origins. New York, 1964; Hoffinarm-Nowothy H.-J. Soziologie des Fremdarbeiterproblems, Stuttgart, 1973; Taft R.. The Shared Frame of Reference Concept Applied to Assimilation of Immigrants. In: Human Relations, 6, p. 45-55,1953.

зиции к пониманию феномена этничности на предмет их применения к исследованию и анализу проблемы диаспорных общин.

Анализируются три основные направления: примордиализм, инструментализм и конструктивизм. Принимая во внимание логику при-мордиалистов, в заключение параграфа автор склоняется к тому, что именно конструктивистский и инструменталистский подходы в наиболее полной мере способны объяснить феномен диаспорной идентичности. В частности, «информационная» парадигма С.Арутюнова и Н.Чебоксарова9, рассмотренная автором в логике конструктивистского подхода наиболее соответствует диаспорной практике. Учитывая данную концепцию, следует предположить, что диаспорная идентичность возникает как результат обмена «специфической культурной информацией» и имеет конструированную природу, что подразумевает способность членов диаспоры от чего-то отказываться и одновременно, что-то принимать из культур стран поселения и исхода, для того чтобы сохранить свою собственную, диаспорную идентичность.

В рамках третьей главы «Определение концептуальной схемы исследования диаспоры. Диаспорная модель», предпринимается попытка построения теоретической модели диаспорной общины и определение концептуального поля для исследования диаспорных общин.

В первом параграфе «К понятию диаспоры. Исходные положения» обозначаются основные подходы, используемые для объяснения феномена диаспоры.

Рамки исследовательского поля определяет тезис о том, что диаспора представляет собой устойчивую сеть многообразных коммуникаций между общинами. Поэтому понимание диаспорного феномена предлагается через очерчивание границ диаспорной общины. Причем, возможность формирования диаспорных общин (единиц диаспоры) признается за всеми этническими группами, находящимися за пределами территории государства происхождения. Таким образом, речь идет об исследовании диаспорных общин как части диаспоры и диаспорная община рассматривается как основная категория, с помощью которой охватывается феномен диаспоры. Другими словами, ключ к пониманию и исследованию феномена диаспоры лежит в понимании и

9 Арутюнов С, Чебоксаров II. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества. Расы и народы. М., Наука, вып. 2, 1972

четком определении ее неформально организованной единицы - диас-порной общины.

Одним из исходных положений, используемых для объяснения феномена диаспоры, является теория социальных систем НЛумана10, согласно которой во всех последующих рассуждениях диаспора рассматривается как социальная система, которая принадлежит к разряду «самосоздающихся» систем. Это означает, что диаспора представляет собой закрытую социальную систему и сама продуцирует компоненты, из которых она состоит, с помощью которых поддерживает себя и благодаря которым существует как единая система.

Автором выдвигается тезис о том, что диаспора означает существование оболочки из коммуникативных сетей, которая объединяет разрозненные группы людей по этническому признаку, образуя общины диаспоры. Таким образом, наличие множества общин является одним из ключевых признаков существования диаспоры. Кроме того, диаспора предполагает не только наличие множества устойчивых общин объединенных сетью коммуникаций, но и способность к сохранению и воспроизведению новых единиц-общин и постоянному обновлению коммуникативных сетей. В этом случае уместно говорить о наличии организации между общинами диаспоры, в смысле определенной упорядоченности и рациональности отношений, что позволяет максимально быстро и эффективно реагировать на множество внешних воздействий.

• Во втором параграфе «К вопросу о структуре диаспоры», предпринимается попытка анализа структуры диаспорных образований. Выдвигается предположение, что каждая диаспорная община имеет разные по степени интенсивности связи со страной исхода и с другими общинами. Это означает, что наиболее интенсивные потоки коммуникации между общинами существуют только в пределах определенного географического региона и образуют «узел» диаспоры.

Узел диаспоры представляет собой ограниченное количество общин, наиболее тесно контактирующих друг с другом. Узел диаспоры есть условная единица, в основе которой лежит взаимодействие общин по принципу интенсивности коммуникации друг с другом. Таким образом, узлом диаспоры будет являться любое образование нескольких диаспорных общин одного региона, связанных между собой более плотной сетью коммуникаций, чем с остальными общинами диаспоры и имеющих специфическую культурную идентичность, отра-

10 Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Frankfurt/M, 1984.

жающую особенности региона. Последний критерий делает один узел диаспоры непохожим на другие узлы, поэтому регионально-культурный признак является одной из значимых характеристик узла диаспоры.

Поднимая вопрос о проблеме управления и устойчивости диас-порных образований, выдвигается предположение о том, что в реальной внутренней жизни диаспоры присутствуют два уровня управления: явный и скрытый.

Явный уровень управления отражает экономический потенциал той или иной общины или группы лиц в общине. Эти группы людей, относящиеся к определенной общине (или общинам), образуют центры влияния в этих общинах или даже в узле диаспоры. Они имеют несравнимо больший вес, чем другие группы или общины диаспоры и могут в течение ограниченного периода времени оказывать значимое влияние на жизнь общины и узла. Действие такого центра влияния обычно ограничивается несколькими общинами, в крайнем случае, узлом диаспоры. Поэтому даже в случае возможного разрушительного воздействия со стороны такого центра влияния, диаспора в целом останется устойчивой.

Большое значение в управлении диаспоры имеет скрытый уровень управления, который предписывает членам диаспоры, как действовать. Основу скрытого уровня управления следует искать в ценностно-нормативном аппарате диаспорообразующего этноса. Это означает, что основной механизм управления осуществляется за счет традиций, обычаев, религии и других культурных представлений о том, «как надо жить». Например, по мнению Э.Фромма", в еврейских общинах Тора рассматривалась не только как символ веры, но в первую очередь как руководство к действию, то есть определяла реальное поведение членов диаспоры. Поэтому каждый член диаспоры всегда имел определенное представление о том, что он должен делать в той или иной ситуации.

Скрытый уровень управления формируется, минуя какую-либо официальную систему, и складывается без специальных решений. В его основе находятся разнообразные социальные институты диаспоры, в которых осуществляется социализация ее членов. Он как бы растворен в диаспоре и поэтому управление принимает обезличенный характер.

" Fromm F. Das jüdische Gesetz. Zur Soziologie des Diaspora-Judentums. Basel, Beltz, 1989 (1922).

Следует подчеркнуть, что разделение двух уровней управления является условным и в реальной жизни они взаимозависимы. Оба уровня управления имеют равную значимость, просто на явном уровне, управление связывается непосредственно с динамикой изменений в определенной общине или в узле диаспоры, в то время на скрытом уровне обеспечивается устойчивость и самосохранение диаспоры в целом. Особенность скрытого уровня управления в том, что его управляющее воздействие не воспринимается как непосредственное управление и одновременно признается всеми членами диаспоры как руководство к действию.

В третьем параграфе «К вопросу о диаспорной идентичности», рассматривается проблема формирования идентичности в диаспоре. При этом подчеркивается, что идентичность страны исхода и ди-аспорная идентичность не есть одно и то же.

Автором выдвигается предположение, что структура общинной идентичности напоминает мозаику. С этнической идентичностью, которая формируется в процессе социализации, соединяются другие идентичности, отражающие особенности региона, культуры принимающего общества, социального слоя, профессии, возраста, пола и т.д. В качестве общинной идентичности как связующего элемента, выступают основные формы этнической идентичности страны исхода, приобретаемые с самого детства, в ходе социализации индивидов. Каждая из идентичностей имеет свой ранг, то есть, в общине диаспоры существует иерархия идентичностей. Причем, порядок распределения идентичностей в иерархическом раите ситуативен и различается от общины к общине.

Предполагается, что диаспорная идентичность представляет собой конструкт разнообразных идентичностей, в основе которых лежит единый культурный базис, на который накладываются идентичности регионов, принимающих общины диаспоры. Таким образом, следует говорить о целом наборе идентичностей (множественной идентичности), среди которых главную роль, вероятнее всего, играет этническая идентичность. Ранг и значимость остальных варьируются в зависимости от контекста.

В четвертом параграфе «Община диаспоры», предпринимается попытка вычленить некоторые критерии, по которым можно рассматривать рассеянные этнические группы на предмет формирования в их среде диаспорной общины и определить теоретические посылки, в фокусе которых возможно проведение анализа выбранных этнических рассеяний.

Для объяснения процессов формирования диаспорных общин приводятся основные индикаторы, по которым определяются и исследуются общины диаспор. В качестве критериев существования общины диаспоры выдвигаются следующие: 1) выраженная культурная идентификация членов этнической группы; 2) наличие групп влияния; 3) наличие сетей коммуникаций внутри этнической группы; 4) наличие сетей коммуникации с другими единицами диаспоры.

В четвертой главе «Миграция: история перемещения и миграционные намерения» предпринимается попытка показать особенности миграции исследуемых групп азербайджанцев, армян и афганцев в регионы нового поселения и оценить перспективы и возможности дальнейшего перемещения.

В первом параграфе «Особенности миграции армян и азербайджанцев в Калугу» анализируются основные аспекты миграционного поведения армян и азербайджанцев, а также характерные случаи миграции.

На основании полученного эмпирического материала можно заключить, что в миграционной истории калужских армян наиболее четко представлены несколько случаев, на основании которых мигранты делятся на три группы. К первой группе следует отнести мигрантов, приехавших из самой Армении; ко второй группе принадлежат армяне, приехавшие в Россию из стран бывшего Союза; третья группа также представлена выходцами из ныне независимых республик бывшего СССР, которые, перед тем как переехать в Россию, предприняли попытку осесть в стране исхода.

В первой и во второй группах доминирует прямая миграция. Это означает, что люди приезжают в города России непосредственно из Армении или республик бывшего Советского Союза, не останавливаясь в других государствах и не имея намерений осесть где-нибудь еще. Практически во всех случаях Россия рассматривается как конечная цель переезда, причем многие мигранты уже имеют четкие представления не только о стране, но и о городе конечного назначения.

Для представителей третьей группы мигрантов, проживающих изначально в других республиках, миграция в Россию следовала через Армению. Эти люди сделали попытку осесть в стране исхода, но по разным причинам были вынуждены покинуть Армению.

Опираясь на данные интервью, следует отметить существование сильной тенденции направленной миграции, когда люди едут именно в Калугу. Калуга рассматривается как спокойный и благополучный го-

род, в котором можно организовать свое дело или найти подходящую работу. Это, в первую очередь, относится к выходцам из самой Армении, в среде которых представлена цепочечная миграция, когда люди приезжают к своим родственникам и землякам, которые уже устроились в Калуге. Миграция в «никуда», когда люди приезжают, не имея никаких связей, практически отсутствует. На сегодняшний момент явно прослеживается тенденция к тому, что большинство калужских армян стремятся остаться в городе. Подавляющее большинство опрошенных армян склонны рассматривать Калугу как место постоянного жительства, а не транзитную область, откуда следует продолжение миграции. Обратная массовая миграция, даже при благоприятной перспективе экономического развития, как в самой Армении, так и в других странах, откуда шла первоначальная миграция, представляется вряд ли возможной. Особенно это относится к армянам, приехавшим в Калугу не из самой Армении, а из республик бывшего Союза. Например, армяне, Приехавшие из государств Средней Азии, менее всего помышляют о возвращении; скорее, наоборот, многие из них заинтересованы в том, чтобы пригласить родственников в Россию, благо сеть активных социальных связей уже сейчас может служить хорошей опорой вновь прибывающим мигрантам, поэтому Калужская область по-прежнему остается привлекательным для миграции регионом.

При анализе азербайджанской миграции в Калугу, следует отметить две характерных особенности. Во-первых, заметная часть азербайджанских мигрантов пребывает в городе лишь ограниченный период времени, после чего возвращается обратно в Азербайджан, определяя тем самым челночный характер миграции. В качестве второй особенности заметен значительный миграционный капитал группы. Это значит, что многие постоянно находящиеся в городе азербайджанцы приехали в Калугу, имея за плечами большой опыт миграции и проживания в других городах России.

Опираясь на высказывания респондентов, можно заключить, что прямая миграция из Азербайджана в Калугу кажется редким случаем. Исключение составляют лишь давно осевшие азербайджанцы, которые приехали в Калугу получать образование, или проходили здесь срочную военную службу еще до начала перестройки. Данная группа сравнительно немногочисленна и не так заметна на фоне недавно осевших азербайджанцев и челночников, многие из которых оказались в Калуге после достаточно долгой «одиссеи» по различным городам России и Украины. Однако можно говорить об основном и, пожалуй, единственном четко выраженном векторе миграции азербайджанцев в калуж-

ский регион, который проходит исключительно через Москву. Вообще, заметная часть азербайджанцев, прежде чем оказаться в Калуге, какое-то время были москвичами. Причиной для переезда в Калугу из столицы стала высокая экономическая конкуренция, то есть, многие азербайджанцы были выдавлены с московского рынка и были вынуждены «довольствоваться» коммерческой деятельностью в Калуге, где уровень заработной платы и прибыль от бизнеса значительно ниже, чем в Москве.

Заметная часть азербайджанцев ориентирована на непрерывную миграцию как между Россией и Азербайджаном, так и между городами России. Это четко выражено не только среди челночных торговцев, но также затрагивает и тех азербайджанцев, которые относительно долго (3-5 лет) живут в городе. Более того, наблюдается отчетливая тенденция к тому, что часть недавно осевших мигрантов, приехавших в Калугу из Москвы или других крупных городов, по-прежнему «сидит на чемоданах». По крайней мере, среди части респондентов представлено мнение, что при удобном случае миграция в другие крупные города России (в основном, в Москву), не исключена. Существует также заметное желание стать гражданами Турции, однако данная тенденция выражена намного слабее, чем стремление к получению российского гражданства.

Едва ли не единственной стабильной группой остаются мигранты, прибывшие в Калугу еще до начала перестройки. Они уже давно имеют российское гражданство и не собираются никуда переезжать. Численное усиление азербайджанцев в городе возможно в основном за счет внутренней миграции из других регионов России, поскольку целенаправленная миграция в Калугу непосредственно из Азербайджана практически не наблюдается. Исключение составляют челночные мигранты, но и они склонны рассматривать Калугу лишь как один из возможных вариантов остановки, в зависимости от сложившейся конъюнктуры. Обратная миграция в Азербайджан остается актуальной тоже только для челночников, в то время как для остальных групп азербайджанцев наиболее вероятны только перемещения внутри страны.

Во втором параграфе «Особенности миграции афганцев в Москву» проводится анализ афганской миграции в столицу России, и выделяются характерные особенности миграционного поведения афганцев.

Исследование афганских групп в Москве показало, что основной поток афганских мигрантов идет через Россию в страны западной Ев-

ропы. Доля афганцев, имеющих реальные перспективы выезда в страны западной Европы и относительно четкие сроки начала дальнейшей миграции, достаточно высока. «Мобильную» группу афганцев можно условно разбить на две части. Во-первых, это люди, которые могут рассчитывать лишь на собственные силы и откладывать значимые суммы, необходимые для переезда; во-вторых, это те, кто может рассчитывать не только на себя, но и на помощь родственников, проживающих в странах западной Европы и в Канаде. Вероятнее всего, в мобильной части афганцев доминирует вторая группа, поскольку финансовое состояние респондентов существенно влияет на их миграционные намерения. Несомненно, существует тенденция к тому, что люди, имеющие более или менее стабильный доход и перспективы легализации (например, заключение брака) менее склонны мигрировать. Уместно говорить о следующих четырех больших этапах миграции афганцев:

1. Внутренняя миграция из провинций Афганистана, в основном, в Кабул. Во многих случаях, это миграция вынужденная, например, отсутствие крова, угроза голода, отсутствие работы. Внутренняя миграция присутствует не во всех случаях, поскольку многие мигранты являлись жителями Кабула или других крупных городов Афганистана.

2. Миграция в Пакистан, Иран, Индию. Главная цель этой миграции - бегство от войны и спасение собственной жизни и жизни членов своей семьи.

3. Миграция в Россию. Прямой переезд практикуется редко и является исключением. Обычно переезду в Россию предшествует короткое пребывание в Пакистане, Иране или Индии. В ряде случаев, когда миграция идет через Таджикистан, Узбекистан, Туркмению, часть мигрантов оседает и в этих странах. Главная цель миграции в Россию -бегство от войны и улучшение своего финансового благосостояния, которое тесно увязывается с возможностью работы в России и помощью родственникам, оставшимся в Афганистане и других странах. В некоторых случаях Россия рассматривается как конечная цель миграции.

4. Миграция в страны западной Европы и в Канаду. Эти страны являются конечной целью миграции. Главная цель переезда - улучшение своего финансового благосостояния и получение статуса беженцев. Переезд в страны западной Европы и в Канаду связывается с развитой системой социальной помощи в этих странах, возможностью ра-

боты и помощи родственникам, оставшимся в других странах, в том числе в России.

В пятой главе «Функции и этносоциальные процессы в диас-порных общинах» представлены основные характеристики исследуемых диаспорных общин и проводится анализ процессов, происходящих с общинами.

В первом параграфе «Проблема идентичности в диаспорных общинах» предпринимается анализ трансформации идентичности в различных фракциях диаспорной общины, и рассматриваются способы поддержания объединяющей идентичности. В качестве «точек отсчета», относительно которых анализировались идентичности армян, азербайджанцев и афганцев, выступали сравнения респондентов с армянами, азербайджанцами и афганцами других российских городов, других стран, а также со своими земляками, проживающими в странах исхода. Особо рассматривались этнические маркеры, создающие этнические границы с коренным населением, а также анализировалась оценка восприятия представителей этнических групп самих себя как целостного организма.

На основании проведенных интервью, можно констатировать существование мощных процессов конструирования общинной идентичности в среде калужских армян. Наряду с тенденциями размежевания по признаку региона изначальной миграции и осознания себя в качестве «ереванских», «таширских», «бакинских», «грузинских» и т. д. армян, существуют более мощные процессы этнической консолидации на основе осознания принадлежности себя, своей малой группы к единому целому - армянам. Старые идентичности, с которыми армяне приезжают в Калугу, подвергаются существенной трансформации. Основной упор делается на изменение «прошлых» региональных аспектов, оставляя неизменным ощущение своей принадлежности к армянам. Чтобы избежать некоторой аморфности такой слишком общей идентичности выстраиваются три границы: во-первых, это совершенно четкое осознание своего отличия от жителей страны исхода, что отмечается во всех проведенных интервью; во-вторых, это не менее отчетливое понимание своей отличительности от армян, проживающих за границей, что также подчеркивается подавляющим большинством респондентов; и, в-третьих, это осознание своей узко региональной принадлежности. В последнем случае следует говорить только лишь о

слабой тенденции, поскольку данная граница выражена не так отчетливо, как две предыдущие12.

Одним из основных определяющих факторов, формирующих поле общей идентичности азербайджанцев в Калуге, служит общий опыт миграции в городах России и давление внешней среды, стимулирующей формирование единой идентичности рассеяния. Идентичность, с которой многие азербайджанцы приезжают в Калугу, может в зависимости от установки на дальнейшую миграцию сохраняться в течение длительного периода времени. Это связано с тем, что, как было отмечено выше, миграция в Калугу идет не только из Азербайджана, но чаще всего из других городов России (в основном из Москвы), где идентичность мигрантов, трансформируясь под взглядом принимающего населения, принимает достаточно универсальные формы. По этой причине значительная часть азербайджанцев приезжает в город, обладая уже «готовой» идентичностью рассеяния, которая является во многом схожей для большинства вновь прибывших азербайджанских мигрантов.

Для исследуемых афганских групп таджиков, пуштунов и хаза-рейцев, проблема идентичности проявляется особенно остро, поскольку среди всех групп существуют как вполне четко обозначенные, так и более завуалированные тенденции к тому, чтобы во главу угла ставить узкую этническую (таджик, пуштун, хазареец) принадлежность. Это четко прослеживается в интервью с представителями всех афганских групп. Наряду с этим заметна тенденция к тому, чтобы рассматривать себя как часть единого афганского сообщества. Несмотря на наличие очевидных этнических границ, внутри афганского сообщества весьма отчетливо представлены интеграционные тенденции и желание чувствовать себя единым целым, то есть афганцами. Этому способствует и внешняя среда, так как, по мнению респондентов, принимающее население не склонно замечать какие-либо этнические нюансы внутри афганского сообщества, состоящего из нескольких этнических групп. На основании данных интервью, можно сделать вывод, что в зависимости от сложившейся конъюнктуры может быть «выгодно» чувствовать себя сначала афганцем, а потом пуштуном (таджиком и т.д.), или наоборот. Речь, таким образом, идет о возможности

12 Ср. также: Арутюнян Ю. Армяне в Москве (по результатам сравнительного исследования) // Социологические исследования № 11, с. 13-21,2001.

выбора идентичности для афганцев или о множественной идентичности.

Во втором параграфе «Организационные структуры диаспор-ных общин» анализируется уровень организованности и сплоченности исследуемых групп и оцениваются дальнейшие возможности развития организации в среде диаспорных общин. В качестве основных критериев, позволяющих определить уровень развития организационных структур исследуемых общин, выступали оценки респондентами лидерского потенциала этнических групп, сплоченности, а также фактическое наличие как официально зарегистрированных структур, так и еще находящихся в стадии формирования групп влияния, претендующих на выполнение функции координирования деятельности общин.

Организационно армяне в Калуге представляют собой сеть групп, которые объединены по принципу региона исхода, с явным доминированием одной из них. Группы различаются по степени внутренней организованности, сплоченности и наличию собственных лидеров. Все группы имеют между собой тесные контакты и находятся в едином информационном поле. Намечаются тенденции к построению вертикальных иерархических структур, вытекающих из выраженной лидирующей позиции одной из групп. Полученные материалы убедительно свидетельствуют о высокой динамике роста общины с яркими интеграционными тенденциями. На сегодняшний момент это можно охарактеризовать как завершающую стадию становления общины с большим организационным потенциалом дальнейшего развития.

Полученный эмпирический материал позволяет сделать вывод о существовании достаточно высокого организационного потенциала в среде калужских азербайджанцев. Во-первых, этому способствует давление внешней среды в лице принимающего населения, что подталкивает разрозненные фракции азербайджанцев друг к другу, стимулируя возникновение организационных структур. Во-вторых, отсутствие видимых внутренних противоречий внутри калужских азербайджанцев также можно рассматривать в качестве консолидирующего фактора. При этом необходимо учитывать, что отсутствие ярких конкурирующих групп в азербайджанской среде может сохраняться из-за невысокой плотности контактов и выраженной социальной неоднородности калужских азербайджанцев, что подчеркивается большинством респондентов. Это явно препятствует процессам консолидации. Налицо множество организационно и экономически слабых фракций, основанных на кланово-земляческих принципах. Поэтому, только при явном усилении и активизации одной или нескольких фракций и уве-

личении плотности контактов, логично ожидать усиление консолидирующих процессов и появление выраженной группы влияния. На данный момент организационный ресурс группы остается не востребованным, так как ни одна из фракций пока не способна взять на себя ключевую роль по организации и реальному объединению калужских азербайджанцев.

Рассматривая уровень организационного потенциала афганцев в Москве, следует обратить внимание на существование двух уровней организации и сплоченности: афганского сообщества в целом, как совокупности различных этнических групп; и каждой этнической группы в отдельности. В каждой этнически гомогенной среде можно наблюдать нескольких конкурирующих между собой групп влияния. Наименьшее количество таких групп наблюдается у хазарейцев. Предположительно у хазарейцев речь может идти о двух-трех таких группах с выраженной лидерской позицией. Скорее всего, именно поэтому, хаза-рейцы демонстрируют большую организованность и сплоченность, чем пуштуны и таджики. У пуштунов и таджиков присутствуют сразу несколько групп влияния. Это косвенно подтверждается тем фактом, что даже среди официально зарегистрированных афганских общественных организаций наиболее часто представлены те, в которых на лидирующих позициях находятся пуштуны или таджики и которые созданы пуштунами или таджиками.

Поэтому, в целом, афганское сообщество в Москве выглядит достаточно противоречиво: с одной стороны, можно видеть сразу несколько конкурирующих групп влияния (по крайней мере, это отчетливо представлено у таджиков и пуштунов), что само по себе исключает высокий уровень организации и возможность более или менее координированных совместных действий. Исключение возможно лишь в случае с хазарейцами, но в масштабах афганского сообщества это вряд ли в состоянии повлиять на общую картину. С другой стороны, это сочетается с высоким уровнем сплоченности и организованности в рамках узкой этнической группы.

Такое положение дел очень четко укладывается в рассуждения о проблемах выбора идентичности, которые рассматривались выше. Таким образом, в афганском сообществе, во всех исследуемых этнических группах, сочетаются две противоположные тенденции: явное, декларируемое стремление к интеграции и в то же время латентное сохранение узко этнической направленности, преследующей клановые интересы, которые могут далеко не всегда совпадать с декларируемыми интересами афганского сообщества. _

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ I

библиотека i

С. Петербург | 03 900 «КГ |

В третьем параграфе «Внутренняя представительская функция диаспорных общин. Внутренние сети связей» рассматривается основные принципы функционирования сетей социальных связей внутри исследуемых диаспорных общин. Акцент ставился на анализе восприятия респондентами характера связей внутри своей этнической группы, на оценке респондентами общины и земляческих групп в их жизни, а также на той роли, которую община берет на себя, в определенной мере предопределяя стратегию поведения индивида.

В основе внутренних связей армянской общины лежит принцип родственных отношений и личного доверия. Наибольшее влияние на индивида оказывается в малых земляческих группах, в то время как влияние со стороны всей общины выражено гораздо слабее. Так, несмотря на явное желание всех армянских фракций к взаимопомощи и построению четких организационных структур, большинство армян одновременно стремятся сохранить максимально возможную независимость друг от друга, а в ряде случаев дистанцироваться от тех или иных фракций - выходцев из других регионов. В основе такого парадокса лежат две различные по своей сути причины: с одной стороны, чувство принадлежности к единой культуре, ощущение себя членами одной и той же этнической группы, члены которой проживают в данный момент времени на чужой (в культурном смысле) территории и имеют схожие проблемы, поддерживает идеи объединения. Отсюда проистекает единое поле взаимопонимания, взаимопроникновения и взаимозависимости. Как считают многие респонденты, «в стороне держаться сегодня уже не получается». Это означает необходимость, если не подчеркнуть, то как-то обозначить свою принадлежность к армянам. Именно поэтому многие местные армяне сегодня вынуждены проходить тест «Кто ты есть?», предполагающий предельно четкий ответ на вопрос о собственной идентичности. С другой стороны, различные экономические интересы и возросшая экономическая конкуренция в армянской среде не способствуют ослаблению земляческого деления и подчеркивают регионально очерченные конструкты «армянства». Эти два момента настолько противоположны, что их весьма трудно совместить и согласовать между собой. Отсюда и возникает стремление к объединению и сплоченности всех армян, что само по себе рассматривается как ценность, но «в пределах разумного».

Проведенные интервью показывают, что наиболее связаны сетью социальных взаимодействий фракции выходцев из самой Армении и кавказского региона. В этих группах зависимость индивида от социального окружения выражена сильнее, чем в других фракциях. Эти же

группы имеют наибольшую выгоду от создания плотных сетей коммуникаций и потоков информации. Выходцы из республик Средней Азии и местные армяне, длительное время проживающие в городе кажутся менее зависимыми от собственных земляческих сетей связей. Для местных армян, или выходцев из среднеазиатской или же бакинской групп, видимо, не составляет особого дискомфорта существенно ограничить круг своих армянских знакомых, благополучно заменив их русскими. Более размытая идентичность в сравнении с армянскими и кавказскими армянами, а также отсутствие видимых проблем с русским языком и, наоборот, заметные проблемы с армянским, способствуют большей независимости индивидов.

Анализируя характер и плотность внутренних связей азербайджанцев, уместно говорить о дискретной сети отношений и о существовании коммуникативных полей различной плотности и интенсивности. Полученные данные свидетельствуют, что наиболее значимые контакты и наиболее высокая зависимость индивидов от группы наблюдаются в узких земляческих фракциях. Именно здесь индивид получает различные вида поддержки, и именно от этой узкой группы зависит возможность иметь свой бизнес в городе и в конечном итоге -финансовый успех. Еще более важной представляется сеть социальных контактов фракции, на которую в ряде случаев замыкается индивид. В особенности это касается женщин. Возможное выпадение индивида из сети связей такой малой группы чревато серьезными трудностями, связанными с потерей контактов. Это, однако, относится к недавно осевшим азербайджанцам и к группам челночных мигрантов. Местные азербайджанцы выглядят более независимыми от контактов с земляками и могут быть вообще не включены в сети коммуникаций.

Опираясь на данные интервью можно сделать вывод, что на сегодняшний момент внутренние связи азербайджанцев очень неустойчивы, поэтому не приходится говорить о едином коммуникационном поле азербайджанской общины в Калуге. Следует лишь заметить наличие двух взаимопроникающих коммуникативных пространств, включающих недавно осевших азербайджанцев, а также фракции челночных мигрантов. Именно здесь связи кажутся наиболее прочными, а участвующие индивиды реально достижимыми и открытыми для взаимодействия.

Основой внутренних связей афганского сообщества в Москве служат малые родственные группы, кланы. Именно здесь наблюдаются наиболее интенсивные взаимодействия. Высокая плотность неформальных информационных сетей и высокая скорость распростра-

нения информации, делает возможным быть «в курсе» всего, что происходит не только в рамках собственной группы, но и всего афганского сообщества. Именно поэтому принадлежность к афганскому сообществу и контакты с земляками рассматриваются как ценность. Если человек по каким-либо причинам исключается из круга общения, то он автоматически теряет и доступ к информации, которая циркулирует только в кругу «своих», поэтому контакты с земляками сами по себе рассматриваются как жизненно важные.

Несмотря на очевидное влияние на индивида всего афганского сообщества, зависимость от него выражена существенно слабее, чем от собственной этнической группы, требующей гораздо большей лояльности, не говоря уже о более узких родственных фракциях. Тем не менее, отношения индиввда и афганского сообщества можно определить как достаточно тесные, несмотря на видимые различия по этническому признаку. Таким образом, можно утверждать, что стопроцентное «выпадение» индивида из коммуникативной сети (круга общения), явление достаточно редкое и, более того, трудно осуществимое.

В четвертом параграфе «Внешняя представительская функция диаспорных общин. Имидж», основное внимание уделяется тому, как диаспорные общины представляют свой имидж среди коренного населения принимающих городов, и за счет чего диаспорным общинам удается наиболее полно реализовывать свои интересы в принимающем обществе.

В целом, можно выделить четыре основные сферы, в рамках которых осуществляется функция внешнего представительства армянской общины. Во-первых, это «лидерский» потенциал армянских фракций. Под лидерским потенциалом здесь понимаются авторитетные фигуры, которые являются определенными «образцами» для армянского населения города. Таких людей относительно немного, но их имена хорошо известны не только армянам, но и значительной части населения города. Именно с деятельностью этих лиц связывается экономический и культурный подъем общины, а также формирование нового восприятия армян русским населением города. Во-вторых, это экономические и финансовые ресурсы общины. К данной категории ресурсов относятся, в первую очередь, предприятия и недвижимость, которые принадлежат армянским собственникам или имеют руководителей-армян. Это никоим образом не означает существование «общественных» финансовых сбережений общины. Однако за этим стоит возможность оказания поддержки землякам, например, в виде возможности предоставления рабочих мест, а также своеобразная «презентация»

армянских предприятий и армянского капитала в городе. Третьей сферой является активное использование средств массовой информации представителями армянской общины. Особого внимания заслуживает выпуск газеты «Горцарар», основанной в 1999 году и ставшей позднее ежемесячным журналом с одноименным названием. Сам факт регулярного выхода журнала на армянском и русском языках, с армянским названием, говорит об активных попытках общины использовать средства массовой информации для консолидации армян России. И, наконец, четвертой сферой, в которой армяне осуществляют свое представительство, являются отношения с властными структурами города. Уже сегодня создается впечатление, что общину все менее устраивают ее нынешние отношения с властью, поэтому ее представители время от времени прессингуют, чтобы получить реальное влияние. В настоящее время, по-видимому, еще нет единого кандидата (кандидатов), от армянской общины, выдвигаемых в высшие политические круги области или города, но кажется, что это вопрос времени.

Отсутствие каких-либо значимых координирующих структур не позволяет говорить о последовательных усилиях калужских азербайджанцев по формированию определенного имиджа своей общины в городе. Из данных интервью можно заключить, что имидж азербайджанцев складывается весьма произвольно и не основывается на каких-либо регулярных действиях членов общины. Тем не менее, следует отметить две сферы, в рамках которых реализуется внешняя представительская функция азербайджанской общины. Сюда относится экономические ресурсы и лидерский потенциал общины.

Экономические ресурсы общины предполагают наличие различного рода собственности и прочих материальных ценностей, которые находятся в распоряжении различных фракций азербайджанцев. Следует подчеркнуть, что экономические ресурсы не подразумевают наличие некоего «банка общины». Речь в основном идет о видимом азербайджанском капитале в городе, об азербайджанских предприятиях и фирмах в городе. Следует отметить, что азербайджанская община до сих пор не представлена в городе сильными торговыми предприятиями. Скорее следует говорить об экономическом выживании разрозненных групп азербайджанцев, образующих своеобразную «экономическую единицу». Речь идет о построении семейно-этниче-ского бизнеса. Такая экономическая единица объединяет только родственников, друзей и знакомых, которые в той или иной степени могут привлекаться к ведению совместного дела. Экономические единицы могут конкурировать или кооперироваться между собой, создавая в

последнем случае единые коммуникативные пространства и активно обмениваясь информацией, но в целом, это пока не приводит к возникновению заметных предприятий.

Судя по материалам, полученным в ходе интервью, лидерский потенциал азербайджанской общины относительно невысок, так как существование множества мелких фракций и вытекающая отсюда разрозненность азербайджанцев, вносят существенные коррективы относительно влияния этих лидеров на жизнь калужских азербайджанцев в целом. Поэтому их возможности также недостаточно высоки, чтобы попытаться консолидировать вокруг себя значительную часть калужских азербайджанцев.

Вследствие того, что подавляющее большинство московских афганцев не имеет легального статуса, позволяющего находиться на территории России, говорить о внятных усилиях афганского сообщества, направленных на формирование особого имиджа среди москвичей, не приходится.

На основании полученного эмпирического материала можно выделить лишь две сферы активности афганского сообщества, в рамках которых наиболее отчетливо представлены интересы афганцев. Первая сфера фактически связана с проблемой экономического выживания афганцев в новых условиях. Речь идет именно о выживании, поскольку проблема получения хоть какого-то дохода, без регистрации и официального разрешения на работу стоит действительно остро. Подавляющее большинство афганцев вынуждено нелегально работать на рынках столицы. Существуют также мелкие торговые фирмы, но они практически не заметны на общем фоне и являются исключением из правил. Основным способом выживания афганцев является построение сетей коммуникаций афганского сообщества, что делает поиск жилья, работы и других возможностей в принимающем обществе более эффективным.

Вторая сфера активности, в которой представлены интересы сообщества афганцев, объединяет всю совокупность усилий различных общественных организаций, фирм и отдельных индивидов по формированию имиджа афганцев, предназначенные титульному населению города и различным организациям. Основные усилия адресованы официальным структурам; например, таким как УВКБ ООН по делам беженцев, ФМС России или правительству Москвы. Их основной целью является привлечения внимания к критическому положению афганцев и попытки придать факту нахождения афганцев в России легальный статус.

Подводя итог, можно сказать, что основные усилия по представительству своих интересов афганское сообщество направляет правительственным и международным организациям. Основной целью данных инициатив является получение официально признанных документов, дающих право на проживание в России. Формированию общественного мнения не придается большой значимости, поэтому коренное население города остается без особого внимания со стороны афганского сообщества. Существенное значение придается укреплению связей внутри афганского сообщества, в том числе и за пределами России. В частности, экономическое выживание афганцев обеспечивается за счет успешных попыток формирования устойчивых сетей связей и координации деятельности афганских групп внутри афганского сообщества. Постепенное формирование экономического ресурса афганских групп также тесно связано с единым коммуникативным пространством афганского сообщества.

В пятом параграфе «Интеграционно-корпоративная функция диаспорных общин. Внешние сети связей» анализируется спектр контактов диаспорных общин с другими единицами диаспоры по критерию их интенсивности, и определяются те общины, с которыми поддерживаются наиболее значимые контакты. Основной целью данного параграфа является анализ сети связей исследуемых общин в коммуникативном поле их диаспор. Респондентам в разной форме задавались вопросы о контактах с земляками в других регионах страны и за рубежом, а также о значимости таких связей для респондентов. На основании этого, предпринималась попытка выявления основного коммуникативного узла, в котором осуществляются наиболее значимые связи общины.

Опираясь на полученный эмпирический материал можно сделать вывод, что наиболее выраженные внешние коммуникации калужских армян наблюдаются с армянскими общинами Обнинска, Москвы, Брянска, Смоленска и Тулы. Это не означает, что калужские армяне полностью выпадают из коммуникационного пространства, включающего общины других городов России, однако эти связи менее регулярны и не являются определяющими в системе внешних взаимодействий общины. Следует предположить, что в данных сетях взаимодействий представлены не только родственные связи или отношения бизнеса; по всей вероятности, здесь осуществляется попытка создания единого информационного поля, координации деятельности армянских общин и стимулирование более частых контактов между ними.

Родственные связи, землячества и отношения бизнеса часто переплетаются, образуя «союзы» землячеств между городами.

Наряду с внутренними российскими связями отмечается высокая плотность контактов и с зарубежными общинами армян, среди которых основные взаимодействия приходятся на общины городов Европы и США. Основные связи приходятся на армян Лос-Анджелеса. Среди других американских общин выделяются контакты с армянами Сан-Франциско, Нью-Йорка и Бостона. В Европе значимые связи существуют в Париже и Лионе.

Следует отметить, что интенсивность контактов с зарубежными общинами заметно ниже, чем с общинами городов России. Однако данные связи в большинстве случаев поддерживаются напрямую, что лишь подчеркивает автономность калужской общины. Большое значение имеет связь со страной исхода, посредством которой формируются и сохраняются контакты с другими армянскими общинами.

Наиболее плотные сети внешних коммуникаций калужских азербайджанцев распространяются, в основном, на Москву, Московскую область, Санкт-Петербург, Воронеж, Волгоград. Все эти города находятся в зоне «досягаемости» калужских азербайджанцев. Вероятнее всего, в ближайшие годы будет наблюдаться расширение влияния общин вышеназванных городов с тенденцией к образованию устойчивых коммуникативно-информационных пространств. Тем не менее, влияние столицы на жизнь калужских азербайджанцев настолько сильно, что, несмотря на значимые связи с общинами других городов, их направленность на московский регион не вызывает сомнений.

Из стран дальнего зарубежья представлены только контакты с Турцией. Но здесь можно говорить лишь о довольно вялых взаимодействиях. поскольку активные связи с земляками, проживающими в Турции, являются скорее исключением и не характерны для большинства калужских азербайджанцев. Примечательно также, что речь в основном идет о «замороженных» контактах. Некоторые респонденты знают о том, что в Турции живут их друзья или родственники, однако непосредственных взаимодействий в силу различных причин не происходит. Доминируют заочные контакты, хотя протурецкие настроения в ряде случаев очень заметны и наличие знакомых или родственников в Турции расценивается как потенциальное преимущество.

Во многих случаях ключевым звеном, через которое проходят контакты с земляками, проживающими в других странах, является Азербайджан. Это актуально для всех групп мигрантов, которые проживают в Калуге, поскольку связь со страной исхода часто является

едва ли не единственной нитью, позволяющей сохранять отношения с земляками, проживающими в других регионах.

Учитывая критерий интенсивности внешних связей московских афганцев, можно выделить контакты с афганцами Санкт-Петербурга, Краснодара, Ростова-на-Дону, Иваново и Орла. Основное бремя поддержания такого общения ложится на торговцев-челноков, которые курсируют уже по надежным и известным маршрутам. Связи существуют не только в рамках клана или своей этнической группы, но и между группами и кланами.

Что же касается связей в других странах, то здесь уместно говорить о некоторых предпочтениях, характерных для разных этнических групп. Данные интервью свидетельствуют о том, что, например, у пуштунов ярко представлены контакты с Пакистаном, а из европейских стран доминируют Германия и Голландия. В группе хазарейцев наиболее отчетливо представлены контакты с родственниками в Иране. Связи в Пакистане встречаются реже. Из стран западной Европы упоминается лишь Англия, зато выражены контакты с Канадой. Среди опрошенных таджиков доминируют связи со странами западной Европы, такими как Германия и Голландия. Также представлены связи и в Пакистане, хотя они не так интенсивны, как у пуштунов.

Полученные данные дают основание подчеркнуть стремление московских афганцев к тесному взаимодействию со страной исхода и с зарубежными общинами. В отличие от афганского сообщества в России, внутри которого преобладают торговые отношения между общинами, в основе контактов с афганцами, проживающими в других странах и в Афганистане, доминируют кланово-родственные связи. Выраженных торговых отношений не наблюдается. Вероятно, поэтому создается впечатление, что в ряде случаев взаимодействия с зарубежными общинами и со страной исхода гораздо сильнее и устойчивее, чем между общинами российских городов. Скорее всего, в силу проблем, связанных с получением легального статуса и отсутствия перспективы законного проживания в России, связи между российскими общинами не так сильны и имеют для афганцев вторичное значение по сравнению с контактами с Афганистаном и дальним зарубежьем.

В шестой главе «Проблемы взаимодействия диаспорных общин с внешней средой» анализируются проблемные точки отношений диаспорных общин с принимающим населением с учетом позиции обеих сторон. Респондентам задавались вопросы, касающиеся оценки статуса собственной этнической группы в принимающем обществе, воспри-

ятия основных проблем взаимодействия с коренным населением (соответственно, коренного населения с различными этническими группами), особенностей (частоты, глубины, предпочтении) контактов с представителями других этнических групп.

В первом параграфе «Позиция диаспорных общин» анализируется характер контактов представителей исследуемых диаспорных общин с коренным населением, и выделяются основные тенденции развития отношений между диаспорными общинами и принимающим населением.

Полученный материал свидетельствует, что основные проблемы взаимодействия калужских армян с коренным населением касаются в основном «простого» населения города, оставляя за рамками контакты с представителями различных официальных структур. Характерной особенностью является то, что многие армяне остро чувствуют неспособность значительной части русского населения как-то дифференцировать кавказцев и поэтому не испытывают иллюзий относительно того, что конфликт в Чечне не будет проецироваться и на армян.

В целом, характер взаимодействия армян с принимающим населением выглядит довольно противоречиво. Позитивное отношение значительной части принимающего населения не остается незамеченным в армянской среде. Однако, несмотря на это, у большой части респондентов остаются серьезные опасения относительно бытовых проявлений неприязни коренного населения к ним по этническому признаку. Поэтому сложившуюся ситуацию следует считать скорее нестабильной, хотя и с некоторыми тенденциями к позитивным изменениям.

Заметное отличие в поведении калужских азербайджанцев и коренного населения города, другой стиль общения часто являются непреодолимыми препятствиями для сближения и более глубоких контактов. Отмечается заметное различие в общении между своими земляками и русскими. Это касается как «мелких» отличий, например, в разговоре, поведении, так и более значительных, таких как отношение к браку, семье и в целом, к образу жизни азербайджанцев. Взаимодействия с правоохранительными органами кажутся не менее острыми и воспринимаются многими азербайджанцами в качестве одной из составляющих проблемы отношений с коренным населением. Особо выделяются фракции челночных мигрантов, которые не намерены длительное время оставаться в городе, поэтому среди них прослеживается тенденция к тому, чтобы решать свои проблемы с коренным населением путем максимального сокращения контактов.

Данные исследования позволяют констатировать высокий уровень напряженности в отношениях азербайджанцев и принимающего населения, причем следует обратить внимание на давление внешней среды, которое, кажется, настолько велико, что лишь малая часть азербайджанцев чувствует себя в Калуге комфортно.

Как полагает большинство московских афганцев, русское население в целом недовольно, что афганцы находятся в Москве. Причина этому лежит, отчасти, в деятельности афганцев. Так как у афганцев в основном нет других видов дохода, кроме работы на рынках, то, считается, что это вызывает раздражение местного населения, поскольку образ рыночного торговца не вызывает симпатий в принципе и, кроме того, тесно ассоциируется с выходцами из республик Кавказа. Многие афганцы также высоко оценивают вероятность применения насилия по отношению к афганцам со стороны русского населения. Причем, речь идет не только о тех русских, которые «случайно» могут перепутать афганцев с выходцами из кавказских республик, а о спланированных актах агрессии против иностранцев, жертвами которых становятся и афганцы.

Материалы интервью позволяют заключить, что взаимоотношения афганцев с принимающим обществом довольно сложны и, в первую очередь, упираются в проблему определения юридического статуса большинства афганцев, проживающих в России. Безусловно, данная проблема является на сегодняшний день основной. Ее решение позволило бы говорить о качественно ином положении афганцев в Москве и России в целом, и, как следствие, о совершенно другом восприятии отношений с принимающим населением.

Во втором параграфе «Позиция принимающего населения. Перспективы интеграции» рассматриваются проблемные области отношений между титульным населением и исследуемыми диаспорными общинами с точки зрения коренного населения принимающих городов. Оцениваются перспективы интеграции в принимающее общество.

Судя по данным, полученным в ходе исследования, на сегодняшний день среди коренного населения Калуги явно прослеживается тенденция к ограничению контактов как с армянами, так и с азербайджанцами, причем, азербайджанцы кажутся менее желанными соседями, чем армяне. Кроме того, русское население склонно негативно оценивать деятельность, как армян, так и азербайджанцев в Калуге. Иногда это выглядит достаточно парадоксально, поскольку большинство русских респондентов полагает, что и армяне и азербайджанцы вносят очень весомый вклад в развитие региона и затрудняются сфор-

мулировать причины своего неприязненного отношения к представителям данных этнических общин, ограничиваясь замечаниями об «оккупации территории», «криминальности бизнеса» и, прежде всего, о характере поведения армян или азербайджанцев.

Скорее всего, основанием для существования напряженности служит заметное различие в образе жизни представителей диаспорных общин и русского населения. Едва ли не самая большая проблема взаимодействий с представителями этнических общин заключается в том, что и армяне, и азербайджанцы присутствуют в жизни принимающего населения только экономически, но никак не культурно. Практически вся имеющаяся информация сводится к сфере бизнеса, в то время как другие виды жизнедеятельности диаспорных общин по-прежнему незнакомы большинству русских. Более того, многие культурные особенности и мотивация поступков, как армян, так и азербайджанцев остаются за кадром, в то время как видимая часть поведения интерпретируется, исходя из знаний собственной культуры и в ее рамках. Такое положение вещей характерно не только для русского населения города, но и для самих этнических общин, представители которых часто имеют весьма слабое представление о том, почему русское население вполне определенным образом реагирует на тот или иной вид поведения «гостей с юга». Это образует значительный конфликтный потенциал, который время от времени проявляется на бытовом уровне.

Эмпирические данные позволяют констатировать существование видимой напряженности в отношениях армянской и азербайджанской общин с коренным населением. В то же время, большинство армян и азербайджанцев достаточно четко осознают характер проблем, с которыми они сталкиваются в своей повседневной жизни в Калуге. Существующие проблемы не считаются непреодолимыми, хотя и порождают дополнительный стресс. Значительная часть представителей обеих диаспорных общин не стремится к явному ограничению контактов с русским населением города, предпочитая тесное взаимодействие. Исключение составляют довольно заметные на общем фоне азербайджанской общины фракции челночных мигрантов, поэтому азербайджанцы по сравнению с армянами производят впечатление более изолированной группы.

Отсутствие у большинства московских афганцев каких-либо документов, дающих право на проживание в России и в Москве в частности, накладывает заметный отпечаток на характер их взаимодействий с принимающим населением. В свою очередь, принимающее об-

щество можно назвать «принимающим» лишь с большой натяжкой. Сюда более подходит понятие «пассивно выталкивающего» общества, поскольку нерешенность проблемы регистрации принуждает большинство афганцев по мере возможности как можно скорее покидать Россию. Самой сложной считается ситуация полной неопределенности, в которой находится большинство афганцев. Это не позволяет строить какие-либо определенные планы и вынуждает жить исключительно сегодняшним днем. Основные изменения, которые кажутся респондентам возможными, касаются либо приезда в Россию их ближайшего окружения, либо дальнейшей миграции в страны западной Европы.

Местное население лишь в слабой степени информировано о проблемах афганцев и по сути еще не знает, как ему следует реагировать на их присутствие в Москве. Налицо отсутствие внятных как негативных, так и позитивных стереотипов об афганцах. Война в Афганистане, моджахеды, душманы, Талибан - вот тот основной набор тем, вокруг которых идет речь у москвичей, когда затрагиваются проблемы афганских беженцев. Более подробная информация стала появляться в СМИ только после событий 11 сентября, однако и в этом случае, освещение событий носит однобокий характер и не отражает всей сложности ситуации. Таким образом, можно предположить, что москвичи в своей массе просто не знают, как «следует» относиться к афганцам.

В настоящий момент в адаптации афганцев в Москве наблюдается вариант сегрегации/сепарации, причем в достаточно жесткой форме, когда каждая из сторон стремится свести к минимуму взаимодействие между собой, придерживаясь собственных культурных образцов поведения. Вероятно, одной из наиболее предпочтительных личных стратегий для афганцев может быть вариант ассимиляции. Однако он может представлять лишь единичные случаи и не в состоянии затрагивать выбор всего афганского сообщества. На сегодняшний день афганцы как культурная группа не в состоянии следовать интеграционному варианту аккультурации и, соответственно, не имеют никаких перспектив интеграции в России в ближайшем будущем.

В заключении подводятся итоги исследования и формулируются завершающие выводы диссертационной работы.

Во-первых, несмотря на многие различия между исследуемыми этническими группами, их объединяет то, что все они демонстрируют весьма схожие стратегии поведения в условиях чужой культуры. А именно, все исследуемые этнические рассеяния пытаются создавать

диаспорные общины с собственными социальными институтами, выполняющими весьма похожие функции, хотя и с разным успехом.

Во-вторых, диаспорные общины преследуют как минимум две основные задачи: 1. Приспособление к условиям новой культуры; 2. Создание успешно функционирующих сетей связей как внутри, так и вне общины. При этом, очевидно, что вторая задача подчинена первой. Таким образом, конструирование членами этнической группы диас-порной общины является, по сути, вариантом групповой адаптации, которой сегодня предпочитают следовать большинство мигрантов.

В-третьих, давление внешней среды и отсутствие четкой линии этнонациональной политики в регионах вынуждает диаспорные общины инициировать процессы этнической консолидации, выстраивать эффективные сети коммуникаций и самим прилагать активные организованные усилия по продвижению своих интересов и успешной адаптации своих членов в новом обществе.

В-четвертых, членами диаспорной общины делаются попытки выстраивания единой общинной идентичности на основе этнической идентичности, полученной в процессе социализации. Это позволяет каждому представителю того или иного этнического рассеяния являться потенциальным участником сети диаспорных взаимодействий, делая границы диаспорной общины предельно подвижными. Особую актуальность приобретают процессы включения-исключения в(из) общину^), что обуславливается множественной идентичностью ее членов.

В приложении приводятся методические материалы, описываются методы, применяемые в диссертационной работе, обосновывается их выбор, и приводятся характеристики исследуемых групп.

Проблемы, связанные с темой диссертационного исследования представлены в публикациях диссертанта (монографиях, статьях, рецензиях, тезисах докладов и выступлений на русском и иностранном языках), общим объемом более 70 п.л. Среди наиболее важных публикаций, отражающих основное содержание диссертации, могут быть названы:

Монографии

1. Anpassung ethnischer Migranten in Kaluga und in beiden Teilen Berlins. Ein Vergleich. Diss. TU Berlin. Tectum Verlag. Marburg 1998,219S. (10,5 пл.)

2. Феномен этнических диаспор. М.: 2003, ИС РАН, 340С. (21,25 пл.).

Учебные пособия

3. Конфликтология межэтнических отношений. Учебно-методическое пособие. Изд. Дом «Эйдос». Калуга, 2001. 185С. (11,5 пл.)

4. Основы межкультурной коммуникации. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. (В соавторстве). М:, Юнити-Дана, 2001, 352С. (22,0, личный вклад автора - 7,0 пл.).

Статьи в научных изданиях (выборочно)

5. Конфликтность групп этнических мигрантов и ее влияние на процесс социокультурной адаптации. // Социальный конфликт №1, Калуга 1997. С. 3-25.

6. Gemeinsame Charakteristik des soziokulturellen Anpassungsprozesses der Gruppen der armenischen, aserbaidschanischen und tschetschenischen Migranten in Kaluga. / ISB Jahrbuch Berlin, 1997. S. 98-102.

7. Ethnische Minderheiten in Berlin und Kaluga - Aussichten auf die Integration. / ISB Jahrbuch, Berlin. 1998, S. 232-236.

8. Особенности адаптации русских эмигрантов в Берлине. // Журнал социологии и социальной антропологии. №3, т.З, СПб.: 2000, С.158-167.

9. Как живется кавказцам в российской провинции // Диаспоры № 1, М.: 2001. С. 92-106.

10. Смена парадигм в социологии миграций: Миграционные сообщества и этнические диаспоры. Обзор некоторых концепций. // Социальный конфликт №3, 2001, С. 3-16.

11. Транснациональные пространства. / Конфликтология межэтнических отношений. Сборник статей. «Эйдос». Калуга, 2001, С. 97103.

12. К понятию диаспоры. / Конфликтология межэтнических отношений. Сборник статей. «Эйдос». Калуга, 2001, С. 103-118.

13. Zur Integration tschetschenischer Migranten: der Fall Kaluga, in: H.-H. Nolte (Hg.), K. Bähre (Red.): Innere Peripherien in Ost und West, (Historische Mitteilungen der Ranke-Gesellschaft: Beihefte; Bd. 42), Stuttgart: Steiner, 2001, S. 135-143.

14. Стереотипные представления о русских и их влияние на русско-немецкую коммуникацию. // Социальный конфликт №4, 2001, С. 13-34.

15. «Объем и динамика интернациональной миграции и транснациональные социальные пространства». // Диаспоры № 1, М.: 2001. С. 246-249.

16. Афганцы в Москве: миграционные пути и особенности адаптации. / Мигранты из дальнего зарубежья. (Ред. Г. Солдатова), МГУ, «Гратис», УВКБ ООН, М., 2002, С. 43-49.

17. «Классические» диаспоры: к вопросу о дефиниции термина. // Диаспоры № 1, М.: 2002. С. 5-22.

18. Стереотипы и предрассудки: Их влияние на процесс межкультурной коммуникации. // Журнал социологии и социальной антропологии. №3, том V, 2002, СПб., С. 178-191.

19. Armenier, Aserbaidschaner und Tschetschenen in Kaluga: Diasporagemeinden oder ethnische Gruppen? In: Interkulturelle Kommunikation in der Diaspora. A. Moosmüller (Hg.), Münster / New York / München / Berlin, 2002 S. 215-227.

20. Сообщество афганских мигрантов в Москве: вопросы структуры и идентичности. // Журнал социологии и социальной антропологии. СПб.: 2003 №2, том IV, с. 150-164.

к I

ПОПКОВ Вячеслав Дмитриевич

ДИАСПОРНЫЕ ОБЩИНЫ В МЕЖКУЛЬТУРНОМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ: ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

Подписано в печать 10.09.2003. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Усл. печ. л. 3. Тираж 100 экз. Зак № 443.

Отпечатано АП «Полиграфия», г. Калуга, ул. Тульская 13а. Лиц. ПЛД № 42-29 от 23.12.99

Р 1 448 3

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора социологических наук Попков, Вячеслав Дмитриевич

Введение

Глава 1[

К вопросу о дефиниции термина: «классические» и современные» диаспоры

1.1. К понятию «классических» диаспор

1.2. К понятию «современных» диаспор

1.3. Некоторые основания типологии диаспорных общин

Глава

Поиски теоретических направлений в понимании диаспорного феномена

2.1 .Диаспора как составная часть транснациональных пространств

2.2. Диаспора как следствие перемещения: миграционная перспектива

2.3. Этническая идентичность в диаспоре: специфика подходов

Глава

Определение концептуальной схемы исследования диаспоры. Диаспорная модель

3.1. К понятию диаспоры. Исходные положения

3.2. К вопросу о структуре диаспоры

3.3. К вопросу о диаспорной идентичности

3.4. Община диаспоры

Глава

Миграция: история перемещения и миграционные намерения

4.1. Особенности миграции армян и азербайджанцев в Калугу

4.2. Особенности миграции афганцев в Москву

Глава

Функции и этносоциальные процессы в диаспорных общинах

5.1. Проблема идентичности в диаспорных общинах

5.2. Организационные структуры диаспорных общин

5.3.Внутренняя представительская функция диаспорных общин. Внутренние сети связей

5.4. Внешняя представительская функция диаспорных общин. Имидж

5.5. Интеграционно-корпоративная функция диаспорных общин. Внешние сети связей

Глава

Проблемы взаимодействия диаспорных общин с внешней средой

6.1. Позиция диаспорных общин

6.2. Позиция принимающего населения. Перспективы интеграции Заключение

Введение диссертации2003 год, автореферат по политологии, Попков, Вячеслав Дмитриевич

Актуальность темы исследования

Некоторые специалисты считают, что диаспоры нередко проявляют «двойную лояльность», и это делает их членов «чужими» в глазах как властей региона исхода, так и региона поселения. Более того, вопрос о том, как совместить потенциальную возможность диаспор лоббировать интересы страны исхода с одновременным стремлением к участию в процессах управления в регионах поселения, часто вызывает беспокойство в принимающем обществе и требует специального йзучения.

В этой связи, изучение феномена диаспор приобретает особую актуальность. Возникает ряд вопросов, требующих четкого прояснения роли, функций, возможностей, путей развития ди-аспорных образований. Являются ли диаспоры частью транснациональных социальных пространств или это все-таки совершенно иной феномен? Какую роль играет диаспора, общины диаспоры в адаптации ее членов? Каковы особенности идентичности членов диаспорных общин в сравнении с другими миграционными сообществами? Какие выгоды или опасности влечет за собой развитие диаспорных общин для регионов исхода и поселения? Не приведет ли усиление диаспорных общин к вытеснению местного населения из определенных экономических ниш и снижению социального статуса? Необходим ли новый подход к гражданству? Все это придает явлению диаспорных образований новую значимость и новое звучание, порождая делое проблемное поле для ученых и политиков. Таким образом, возникает потребность в разработке концептуальной схемы, необходимой 0 для эмпирических исследований диаспоры, разработки инструмента для исследования отдельных единиц диаспоры - диаспорных общин, с помощью которого можно попытаться анализировать данный феномен в его конкретных проявлениях, а также выработке наиболее рациональных подходов к взаимодействию органов государственной власти, общества и этнических образований.

Степень разработанности темы. Проблема изучения феномена этнических диаспор стала привлекать пристальное внимание исследователей в сравнительно' недавнее время. Самые ранние публикации относят к концу 70-х - началу 80-х годов, если не считать немногочисленные попытки анализа еврейского рассеяния, которые предпринимались еще в конце 19-го -начале 20-го века {напр: Dubnow S., Fromm Е., Schechter S., Weber M. и другие).

Faist Th., Gilroy P., Hall S., Hettlage R., Kokot W., Kotkin J., Marienstras R., Piatt K., Roth K., Rouse R., Safran W., Shain Y., Sheffer G., Skinner E., Tololyan Kh., Van Hear N., Vertovec S., Weiner M., Young С. и другие). В российской науке проблема диаспоры также неоднократно становилась предметом специального рассмотрения многих ученых, представляющих различные направления (см. напр. работы, Аствацатуровой М., Воронкова В., Гриценко В., Дятлова В., Космарской Н., Лебедевой Н, Лурье С., Милитарева А., Мукомеля В., Полосковой. Т., Шапиро В., Саво-скула С., Чеботаревой В. и др.). Кроме того, существуют многочисленные исследования историков, социологов, этнологов, политологов, равно как и представителей других дисциплин, поднимающих различные темы, так или иначе связанные с явлением диаспоры и транснациональных пространств. К ним можно отнести исследования различного спектра проблем адаптации мигрантов, процессов этнической миграции, трансформации этнической идентичности, исследования этнополитиче-ских процессов, и т.д. (см. напр. работы Абдулатипова Р., Арутюнова С., Арутюняна Ю., Бромлея Ю.,' Витковской Г., Вят-кина А., Губогло М., Гумилева А., Драгунского Д., Дробижевой Л., Дятлова В., Зайончковской Ж., Козловского В., Коротеевой В., Паина Э., Панарина С., Празаускаса А., Сикевич 3., Соколовского С., Солдатовой Г., Старовойтовой Г., Стефаненко Т., Субботиной И., Сусоколова А., Татунц С., Тишкова В., Тощенко Ж., Чап-тыковой Т., Чебоксарова Н., Червякова В., Членова М., и многих других).

Научная новизна работы заключается в следующем:

1. Разработан новый теоретический подход к пониманию фено0 мена диаспоры, который состоит в том, что диаспорная община рассматривается как основной элемент коммуникативной сети диаспорных взаимодействий и один из важных способов групповой адаптации этнических мигрантов к условиям новой среды.

5. Данная диссертация является одной из первых работ, анализирующей и систематизирующей российские и зарубежные подходы к проблеме этнических диаспор с учетом мирового опыта.

Теоретико-методологическая значимость диссертации состоит в том, что:

3. Предложено новое понимание групповой адаптации этнических мигрантов как членов диаспорных общин. 0

Практическая, значимость диссертации заключается в том, что:

2. Сделанные на основе эмпирических исследований выводы являются базой для научных прогнозов развития ситуации межэтнического взаимодействия, и при соответствующем востребовании органами власти способны найти применение в разработке практической мультикультурной политики.

4. Основные результаты и выводы проведенных исследований легли в основу главы учебного пособия для студентов вузов по 0 курсу «Конфликтология межэтнических отношений», разработанного автором при поддержке Московского общественного научного фонда и Фонда Дж. и К. МакАртуров, а также при поддержке Института «Открытое Общество» (Фонд Сороса) в 2000 - 2002 гг. Анализ проблем межкультурного взаимодействия, проведенный в диссертационной работе, нашел также свое отражение в учебнике «Основы межкультурной коммуникации», написанном в соавторстве по результатам проекта, поддержанного Фондом «Фольксваген» и рекомендованным Министерством общего и профессионального образования. РФ в качестве учебника для вузов.

На защиту выносятся следующие положения

1. Диаспорная община является формой групповой адаптации мигрантов. Это означает, что люди привыкают к новой среде, удовлетворяют свои потребности, занимаются какой-либо деятельностью не только сами по себе (как индивиды), но и как 4 члены общины. Таким образом, речь идет не о совокупности «одинаковых» людей, следующих той или иной стратегии адаптации, а о целостном социальном феномене - диаспорной обр щине.

4. Диаспорные общины являются частями общей коммуникационной сети диаспоры и создают сетевую организацию с множеством ячеек. Сети связей выстраиваются под давлением внешней среды, а также с целью достижения максимально быстрой и легкой адаптации вновь прибывших индивидов к новым социокультурным условиям.

6. Наиболее интенсивные потоки коммуникации между диас-порными общинами протекают в пределах определенного географического пространства и образуют коммуникационный «узел» диаспоры, представляющий собой образование нескольких диаспорных общин одного региона, связанных между собой более плотной сетью коммуникаций, чем с остальными общинами диаспоры и имеющих специфическую культурную идентичность, отражающую особенности региона.

Апробация, работы. Результаты исследований автора по анализируемой проблеме излагались и обсуждались на научных съездах и конференциях в России и за рубежом: на семинаре «Этнические конфликты в городах России» (Калуга, 1995); на серии семинаров Центра исследований антисемитизма Берлинского технического университета по проблемам межэтнической толерантности (Берлин, 1997-1998); Всероссийском конгрессе этнологов (Москва, 1999); международной конференции «Внутренние периферии на Востоке и Западе" ("Innere Peripherien in Ost und West") (Калуга, 1999); международной конференции "Interkulturelle Kommunikation in der Diaspora" (Мюнхен, 2001); междисциплинарном семинаре "Moderne Diaspora" (Гамбург, 2001); семинаре Института «Открытое Общество» (Будапешт, 2001); методологическом семинаре «Проблемы мультикулыур-ного общества» (Москва, 2002); всероссийской конференции «Психологическая помощь беженцам и вынужденным переселенцам (Москва, 2003); круглом столе «Проблемы адаптации выходцев с северного Кавказа и Закавказья в малых и средних городах России (Москва, 2003).

В первой главе изложены основные направления дискуссий ведущих российских и зарубежных специалистов о сущности данного феномена. Глава состоит из трех параграфов, в которых раскрывается многообразие понятий исследуемого явления и рассматриваются главные дискуссионные проблемы. Анализируются основные теоретические разработки, лежащие в основе понимания возникновения, формирования и сущности этнических рассеяний. Делается попытка исследовать аналитическую ценность некоторых подходов к пониманию феномена диаспоры и предложить типологию диаспор.

На основании проведенного анализа, в третьей главе, состоящей из четырех параграфов, выстраиваются концептуальные рамки для анализа диаспорных образований, и предлагается модель диаспорной общины, при помощи которой в последующем исследуются части армянского, азербайджанского и афганского рассеяний.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии"

Заключение

После приведенного выше анализа-можно сделать некоторые выводы относительно предложенной модели общин этнических диаспор и попытаться объяснить процессы, происходящие как в диаспорных общинах, так и с диаспорными общинами в принимающем обществе.

Последующие рассуждения опираются на некоторые элементы теории иммигрантских общин (Immigrant-Community), пришедшей на смену парадигмам ассимиляции и аккультурации в средине 80-х начале 90-х годов (258, 232, 363, 315, 224). При этом мной не ставилась цель еще раз воспроизвести уже известные постулаты данного подхода, а попытаться исследовать фактическую ценность модели общин этнических диаспор. В рамках данной задачи было предусмотрено разграничение теоретической модели диаспорных общин и реальной ситуации в исследуемых этнических группах, а также оценка возможных сценариев развития межэтнического взаимодействия в принимающем обществе с учетом модели диаспорных общин.

Из предложенной модели диаспорных общин следует, что любую общину можно всегда назвать этнической группой, в то время как далеко не каждая этническая группа может образовывать общины диаспоры. Лишь при соблюдении определенных условий, часть этнической группы можно рассматривать как общину диаспоры. В этой связи, имеет смысл суммировать результаты анализа и рассмотреть общие признаки диаспорных общин, на основании которых можно утверждать, что речь идет не просто об этнической группе, но о единице диаспоры.

В качестве одного из определяющих признаков диаспорной общины называлась выраженная культурная идентификация членов этнической группы. Речь здесь идет о наличии процессов поиска и конструирования общей идентичности рассеяния в исследуемых этнических группах, базирующихся на основе уже имеющихся идентичностей.

Как видно, все исследуемые этнические группы содержат в себе несколько отличных друг от друга фракций с различной идентичностью, общим моментом которых являются интеграционные стремления и желание создания «общего поля» идентичности. Идеи консолидации находят свое выражение в поисках всеми фракциями общей идентичности, которая способна объединить в единое целое всех представителей этнической группы -выходцев из разных регионов.

Армяне наиболее успешны в этом отношении. Идея «глобального армянства» пронизывает различные фракции данной этнической группы, способствуя созданию чувства единого целого. Афганцы также достаточно сильно устремлены к поиску общей идентичности, объединяющей разные этнические группы и, кажется, достигли заметных успехов, организуясь в афганское сообщество. Несколько сложнее обстоит дело у азербайджанцев, поскольку различные установки относительно оседлости или челночной миграции, а также существенное социальное расслоение затрудняют построение поля единой идентичности. В то же время, потребность консолидации настолько сильно выражена во всех азербайджанских фракциях, что позволяет предположить успешное преодоление этой проблемы.

Таким образом, во всех исследуемых этнических группах наблюдаются тенденции к конструированию идентичностей рассеивания, особо выраженные среди армян и афганцев. Причем, в случае с армянами заметно формирование идентичности, связанной с новым местом проживания.

Инициативы поиска новой идентичности рассеяния формируются, в основном, под влиянием мигрантов последних волн, когда все потенциальные члены общины «примеряют» на себя совершенно новый конструкт общинной идентичности, заметно отличающейся как от идентичности земляков, оставшихся в стране исхода, так и от идентичности, существующей до переезда на новое место. Примечательно, что даже хорошо интегрированные в принимающую среду мигранты или рожденные и прошедшие социализацию в новой культуре индивиды также постепенно меняют свои представления о собственной идентичности. Эти процессы происходят сейчас во всех группах, с тенденцией к созданию достаточно широкой и универсальной общинной идентичности, позволяющей включать в число потенциальных членов всех представителей своей этнической группы.

Все вышеизложенное не оставляет сомнений относительно выраженности процессов конструирования общинной идентичности, проходящей во всех исследуемых группах. Вопрос лишь в том, как долго будут идти эти процессы? Действительно, существование фракций с разными идентичностями предполагает достаточно длительный период времени, необходимый для формирования новых единых признаков, характерных для всех членов этнической группы. Это достаточно сложный процесс, длительность которого зависит от многих факторов, например, от притока новых представителей данной этнической группы или «смены состава» группы. Речь здесь идет о стабильности группы. Например, именно в силу нестабильности группы азербайджанцев им труднее всего найти объединяющие признаки. Это приводит к тому, что одна фракция, по сути, избегает другую. В таких условиях процесс конструирования общинной идентичности будет проходить медленнее, чем, например, у афганцев или армян. Тем не менее, наличие процессов конструирования общей идентичности и очевидное желание консолидации различных этнических фракций присуще всем исследуемым группам, что следует рассматривать как: один из признаков диаспорной общины.

Следующим важным признаком, позволяющим говорить об исследуемых этнических группах как: о единицах диаспоры, является наличие групп влияния, вокруг которых происходит консолидация различных фракций и выстраиваются сети связей.

Опираясь на данные проведенных исследований, можно констатировать, что лишь армяне и афганцы обладают значимыми группами влияния, способными привлечь значительное количество членов этнической группы. Причем, наиболее «классическим» случаем, идеально подходящим под предложенную теоретическую модель диаспорной общины, являются как раз армяне. Именно в случае с армянскими фракциями наблюдаются четко очерченные группы влияния с ярким доминированием одной из них. Также вполне очевидны усилия по консолидации армян города и созданию собственных институтов, предпринимаемые данной группой влияния. Сюда можно отнести уже осуществленные инициативы, например, такие, как создание Армянского Центра «Культурное наследие» или идеи по открытию армянской школы и церкви, которые еще обсуждаются. Существенный экономический потенциал, которым обладает лидирующая группа, также не ставится под сомнение. Это только укрепляет ее позиции и заставляет членов других фракций косвенно обозначить свое отношение, как к самой группе влияния, так и к ее инициативам. Таким образом, члены других фракций поневоле оказываются «втянутыми» в различного рода дискуссии или даже в более конкретные виды деятельности, в ходе которых вырабатываются схожие подходы к решению различных проблем.

В случае с афганцами соответствие теоретической модели кажется, на первый взгляд, менее очевидным, чем с армянами. Однако здесь следует принимать во внимание как более сложную структуру афганского.сообщества, так и значительно большую численность афганцев, проживающих в условиях большого города. Афганское сообщество, неоднородное по своему этническому и социальному составу, содержит множество конкурирующих между собой групп влияния. Иногда это имеет политический подтекст, хотя политическое расслоение явно уступает делению по основанию принадлежности к той или иной этнической группе. Примечательно, что мощные тенденции интеграции внутри афганского сообщества существенным образом затрагивают группы влияния, существующие внутри каждой этнической группы афганцев. Это проявляется в достаточно многочисленных встречах фракций афганских лидеров, инициированных как самими афганцами в лице различных организаций и фондов, так и международными организациями.

В целом, можно констатировать наличие уже сформированных групп влияния в афганской среде, которые, несмотря на жесткую конкуренцию между собой, осознают необходимость интеграции и выработки единой позиции, позволяющей говорить о едином афганском сообществе. Несмотря на отчетливые этнические границы, в афганском сообществе присутствует стремление к интеграции и созданию «общего целого», объединяющего все афганские этнические группы. Данная тенденция несколько ослабла после событий 11 сентября и заявления правительства России о поддержке сил Северного Альянса, поскольку привело к обострению существующих противоречий между группами влияния, замедлив процессы сближения.

Что касается азербайджанцев, то здесь можно наблюдать несколько групп, каждая из которых содержит множество слабых в организационном и экономическом смысле фракций. По-видимому, ни одна из существующих сегодня групп не в состоянии претендовать на роль центра влияния. Слабые импульсы исходят лишь от некоторых фракций, однако, пока еще слишком рано говорить о формировании серьезных групп влияния. В настоящее время азербайджанцы слабо вписываются в теоретическую модель диаспорной общины именно в силу того, что в их среде отсутствуют значимые группы влияния. Справедливости ради, стоит отметить высокий организационный потенциал азербайджанцев, который, однако, может быть реализован только при существовании сильной группы влияния.

Наличие связей этнической группы с другими единищши диаспоры и страной исхода рассматривается как еще один важный признак, позволяющий судить о том, насколько этнические группы соответствуют предложенной модели диаспорной общины. Постоянные контакты со странами исхода характерны для всех исследуемых групп. Более того, связи со страной исхода являются едва ли не самой стабильной частью сети взаимодействий. Что же касается связей с другими единицами диаспоры, то здесь перед нами открывается довольно пестрая картина.

Если посмотреть на афганское сообщество, то можно увидеть явное предпочтение взаимодействий с зарубежными единицами диаспоры перед связями с общинами российских городов. Сюда относятся контакты в Иране и Пакистане, а также связи в Европе и Канаде. Коммуникации с общинами европейских городов считаются настолько важными, что даже перекрывают по значимости связи со страной исхода, не говоря уже о контактах с подобными афганскими сообществами на территории России.

У азербайджанцев наиболее интенсивная сфера коммуникаций приходится на европейскую часть территории России. Причем, доминируют связи с теми городами, где азербайджанцы представлены не только численно, но и организационно-экономическими структурами. Сильная ориентация наблюдается на московский регион, с которым поддерживаются наиболее плотные контакты. Коммуникации с зарубежными общинами, в отличие от афганцев проявляются не так явно. Из стран ближнего зарубежья представлены связи с общинами городов Украины. Значимыми считаются контакты с турецкими земляками, однако они часто «заморожены» или поддерживаются заочно.

Армяне активны как в поддержании контактов с общинами российских городов, так и в направлении сохранения связей с земляками в других странах. Наиболее плотная сеть связей существует с общинами близлежащих регионов. Из стран дальнего зарубежья наиболее представлены связи с армянами городов США и Франции.

Можно убедиться, что во всех этнических группах отчетливо прослеживается существование сети связей с другими регионами. Следует особо отметить, что личные контакты являются определяющими при установлении и поддержании взаимодействий. Это могут быть соседи, друзья, родственники, просто знакомые или даже знакомые знакомых. Особенно ярко это проявляется в коммуникациях с зарубежными общинами. Если на территории России, особенно внутри узла диаспоры, где связи наиболее интенсивны, общей этнической принадлежности может оказаться «достаточно», чтобы рассчитывать на поддерэкку земляков, то в случае зарубежных контактов уже необходимы рекомендации конкретных людей.

Наличие сетей коммуникаций внутри этнической группы рассматривается как последний признак диаспорной общины. Без сомнения, все исследуемые этнические группы образуют сеть связей внутри себя. С другой стороны, можно заметить, что плотность коммуникации, как и «качество» данной сети, совсем не одинаковы в разных этнических группах.

Армяне создают довольно плотные сети коммуникаций. Несмотря на то, что внутри армянской среды существует деление по региону исхода, все фракции достаточно интенсивно взаимодействуют между собой. Хотя для индивидов наиболее значимыми остаются контакты в узко родственных группах, возможность связей с армянами других фракций присутствует практически всегда. Такие контакты не являются редкостью и обуславливаются не только интересами бизнеса, но и идеями культурного объединения. Значимость деления по региону исхода и влияние узких родственно-клановых групп не способствует равномерной плотности коммуникативной сети. Тем не менее, в сеть связей оказываются потенциально втянуты все фракции группы, в том числе и индивиды, давно интегрированные в принимающую культуру, поэтому прерывистости внутренней коммуникативной сети не наблюдается.

Для азербайджанцев, наоборот, характерна высокая дискретность коммуникативных полей, что обуславливается достаточно большим количеством разрозненных групп, которые конкурируют между собой. Контакты между ними выражены слабо или же могут вообще отсутствовать. Следует подчеркнуть, что низкая плотность контактов между группами азербайджанцев не означает отсутствия коммуникативной сети, однако ее «качество» не позволяет говорить о едином коммуникативно-информационном поле общины. Налицо достаточно автономные коммуникативные пространства, весьма слабо связанные между собой.

Афганцы выглядят похоже. Здесь также можно говорить о нескольких больших коммуникационных пространствах, разделенных этническими границами. Внутри них наблюдаются более плотные связи, чем между ними. Однако, несмотря на существование этнических границ в афганском сообществе, его коммуникативная сеть выглядит гораздо менее «рваной», чем у азербайджанцев. Контакты между пространствами также достаточно устойчивы, хотя выражены явно слабее, чем внутри пространств. Принадлежность к единому пространству рассматривается как ценность и жизненно важный фактор, поскольку информация поступает исключительно через данную сеть связей. По этой причине существует постоянное стремление к налаживанию новых и поддержанию старых контактов внутри всего афганского сообщества, несмотря на предпочтение узко родственных и клановых связей.

Следует подчеркнуть, что основные контакты, в особенности по прибытию, происходят в первичных группах. Это узкие родственно-клановые группы, члены которых связаны с другими такими же группами горизонтальной сетью связей. В последствии мигрант всегда имеет потенциальную возможность выйти на более широкие «орбиты общения», что, в свою очередь, уже зависит от «качества» коммуникативной сети. Важными становятся процессы «включения - исключения», определяющие границы общины. То, что такая сеть существует внутри каждой исследуемой этнической группы, не вызывает сомнений, что само по себе уже есть признак диаспорной общины.

Обобщая вышеприведенные рассуждения, можно констатировать, что все исследуемые диаспорные общины представляют собой сетевую структуру. В противовес традиционным (иерархическим) структурам, которые в идеальном варианте характеризуются «ступенчатостью» институтов с четким вертикальным построением, потоком решений «сверху-вниз» и наличием выраженной позиции лидера (лидеров), диаспорные общины создают сетевую линейную организацию с множеством ячеек (звеньев), в которых лидирующая позиция выражена не явно. Первичными ячейками (звеньями) сетевой организации являются группы ближайших родственников, кланы. Они, в свою очередь, объединены более общим принципом в этнические группы, как в случае с афганцами, или в землячества, как в случае с армяшши и азербайджанцами. Вероятнее всего, уровень доверительности отношений и уровень взаимопомощи уменьшается по мере расширения сети организации. Это обусловлено тем, что в основе такой организации лежит принцип личного доверия и личных связей. Естественно предположить, что в большинстве случаев наиболее высокий уровень доверия будет наблюдаться в малых родственных группах (звеньях), а наиболее низкий - между представителями различных этнических фракций.

Возможность построения новых связей и отношений присутствует в диаспорной общине всегда. Действительно, многие респонденты считают, что они могут найти любого земляка, если, конечно, известно кого, и если он находится в городе. Через знакомых, а также знакомых других знакомых и т.д. можно разыскать практически любого человека. Данная система особенно развита у афганцев. Например, по аналогичному принципу работает система перевода денежных средств. Чтобы переслать деньги в другой регион России или даже за границу, совершенно необязательно их брать с собой и везти в «чулке». На основе личного доверия (причем, человека можно знать только по рекомендациям) можно передать необходимую сумму посреднику, который, используя современные средства коммуникации и личные связи в интересующем регионе, договаривается с другими посредниками, выплачивающими нужную сумму получателю в другом регионе или стране. Таким образом, в организациях сетевого типа прочность личных связей и уровень взаимопомощи будет заметно выше, чем в традиционных, иерархических системах.

Означает ли линейно-сетевой принцип отсутствие иерархии в системе? Я думаю, что нет. Просто иерархия в данном случае имеет более «мелкую» структуру и стремится к максимальной «плоскости» построения отношений. Наиболее яркое выражение это находит в малых ячейках (звеньях) диаспорной общины, которые самодостаточны и имеют собственных лидеров - старших по возрасту и/или успешных бизнесменов. Эти звенья являются основными элементами функционирования диаспорных общин. Такие ячейки предельно подвижны и значительная часть из них географически «разбита». Многие их члены находятся в разных городах (странах), сохраняя при этом тесные связи между собой. Эти звенья, по-видимому,- являются основными добытчиками, носителями и передатчиками информации.

Наряду с этим, диаспорными общинами предпринимаются попытки построения традиционной, иерархической структуры. Это особенно заметно у армян в Калуге и афганцев в Москве.

Примерами этого могут служить попытки создания различных фондов, культурных центров, торговых фирм и т.д. У азербайджанцев указанная тенденция выражена заметно слабее и ограничивается в основном созданием торговых предприятий, которые пока что не имеют реального влияния на процессы общинного строения. Эти два типа построения отношений существуют в диаспорных общинах параллельно, не взаимоисключая друг друга. Усиление иерархического компонента делает диаспорные общины более управляемыми, но одновременно более уязвимыми для внешнего воздействия. Однако его влияние в данный момент не имеет определяющего значения.

Подводя итог нашим рассуждениям, можно утверждать, что армяне и афганцы в целом соответствуют предложенной теоретической модели диаспорной общины. О них можно говорить как о единицах диаспоры, а не как о рассеяных этнических группах. Следует отметить, что азербайджанцы в несколько меньшей степени, чем остальные группы подходят под предложенную модель, однако несоответствие по единственному критерию (наличие групп влияния), не позволяет обозначить их в качестве диаспорной общины. При этом представляется важным отметить, что данное условие может быть легко восполнено и, судя по настоящим тенденциям, это случится в ближайшем будущем. Скорее всего, перефразируя выражение Н. Космар-ской, сейчас мы имеем дело с протообщиной диаспоры, что означает наличие всех предпосылок для формирования общины (85).

Афганцы, соответствуя теоретической модели, все-таки образуют особый случай, поскольку речь идет о сообществе общин. Это более широкая единица диаспоры. По всей видимости, это не такой редкий случай, как может показаться на первый взгляд. Примером тому могут служить «русские» в городах Германии, включающие «русских евреев», «русских немцев» и собственно этнических русских (411); «русскоязычные» в республиках бывшего СССР, включающие в себя несколько этнических групп (86, 116); китайцы, также объединяющие несколько групп (56, 91), не говоря уже о так называемой «черной диаспоре» (282). Становится ясно, что в этом ряду афганцы будут находиться более в «своей тарелке», чем по соседству с армянами и азербайджанцами.

Несмотря на многие различия между исследуемыми этническими группами, их объединяет то, что все они демонстрируют весьма схожие стратегии поведения в условиях чужой культуры. А именно, все исследуемые этнические рассеяния пытаются создавать диаспорные общины с собственными социальными институтами, выполняющими весьма похожие функции, но с разным успехом.

Как видно, диаспорные общины преследуют как минимум две основные задачи: во-первых, это приспособление к условиям новой культуры; и, во-вторых, это создание успешно функционирующих сетей связей как внутри, так и вне общины. При этом, очевидно, что вторая задача подчинена первой. Сети связей выстраиваются с целью достижения максимально быстрой и легкой адаптации индивидов к новым социокультурным условиям. Таким образом, конструирование членами этнической группы диаспорной общины является, по сути, вариантом групповой адаптации.

Здесь мы подходим к ответу на вопрос о том, зачем нужна теоретическая модель диаспорной общины? Представленный выше анализ приводит нас к выводу, что существующие взгляды на адаптацию этнических мигрантов анализируют главным образом поведение индивидов, оставляя за кадром значимость их групповой принадлежности, равно как и значимость, более широкой структуры, частью которой может быть сама группа. В самом деле, если посмотреть на многие адаптационные модели, то можно увидеть, что акцент исследователей ставится на индивидуальных стратегиях. Если вспомнить, например, концепцию «культурного шока» А. Фарнхема и С.Бочнера (276), модель U-образной кривой адаптации, обсуждаемой многими исследователями (263), или теорию аккультурации Дж. Берри (219), то можно заметить, что основное внимание уделено адаптации индивидов, как представителей тех или иных этнических групп. Исключение составляет подход Н. Лебедевой, которая предпочитает говорить о групповой адаптации (93). При этом следует учитывать, что термин «этническая группа» понимается автором предельно широко. В этом его сила и слабость. В том случае, когда мы говорим, что та или иная этническая группа следует, например, стратегии интеграции или сегрегации, следует понимать, что речь, вероятнее всего, идет лишь об определенной части названной группы. Ведь, в самом деле, анализируя способы адаптации исследуемых групп, можно видеть, что индивиды различных фракций могут преследовать разные индивидуальные стратегии адаптации, оставаясь при этом членами диаспорной общины. Получается, что адаптация к новому культурному окружению проходит при помощи общины и институтов общины. Достаточно вспомнить о так называемой «психологической», «моральной», или «информационной» поддержке, о которой говорят респонденты всех исследуемых групп. Например, это афганские организации, которые оказывают первичные консультации вновь прибывшим мигрантам, или же армяне, проводящие культурный «ликбез» в первичных группах сразу после приезда своих знакомьтх из страны исхода. Существование многочисленных транснациональных сообществ мигрантов лишь подтверждает то, что индивиды гораздо легче адаптируются с помощью группы, во многих случаях совмещая индивидуальные и групповые стратегии адаптации. Данные рассуждения увязываются с позицией Г. Шеффера (387), полагающего, что большинство диаспор выбирают стратегию общины как наиболее предпочтительную. В контексте нашего анализа это означает, что люди привыкают к новой среде, удовлетворяют свои потребности, занимаются какой-либо деятельностью не сами по себе (как индивиды), но как члены общины. И статус отдельных индивидов определяется, в том числе, и статусом общины как таковой. Таким образом, речь следует вести не о совокупности «одинаковых» людей, следующих той или иной стратегии адаптации, а о целостном социальном феномене - ди-аспорной общине.

Именно модель диаспорной общины фигурирует в качестве реальной групповой стратегии адаптации, которой сегодня предпочитают следовать большинство мигрантов. Учитывая модель диаспорных общин, попробуем обозначить возможные сценарии развития ситуации с этническими группами.

Прежде чем коснуться данной темы, следует еще раз подчеркнуть, что такие известные стратегии, как интеграция, сегрегация, ассимиляция, маргинализация, рассматриваемые во многих подходах к адаптации мигрантов, несмотря на изложенную критику, отражают реальное развитие ситуации и также будут иметь место. Однако они относятся к рассеянным группам мигрантов, подразумевая индивидуальные стратегии адаптации. В данном контексте рассуждений это не представляется актуальным, поэтому акцент делается на диаспорных общинах и, соответственно, на возможных сценариях с участием диаспорных общин.

В указанной ситуации наибольшая проблема будет, по-видимому, наблюдаться по линии «государство - диаспора» или, говоря более конкретно, «региональные власти - диаспорная община». Следует отметить, что данная постановка вопроса совсем не нова; к особому подчеркиванию данного аспекта склоняются многие исследователи (410, 351, 216, 398, 385). В частности, Е. Шаин (385), а также С. Дави и Т. Сведенбург (327) подчеркивают вовлеченность многих диаспор в политику стран проживания и происхождения, что влияет на развитие отношений меэкду странами. Разделяя данную позицию, остается лишь отметить, что политическая и общественная активность диаспорных общин, тесно связанная с направлением общинных стратегий поведения в условиях другой культуры, будет оказывать влияние на характер межэтнической ситуации внутри региона и на развитие и стабильность региона в целом. Отталкиваясь от этой позиции, можно предложить следующие возможные сценарии развития ситуации с диаспорными общинами в российских городах. При этом следует еще раз подчеркнуть, что в данных сценариях речь идет о целостных общинах, которые рассматриваются как единицы диаспоры, а не как рассеянные этические группы.

Сценарий 1. «Растворение» в принимающем обществе

Предполагает допущение, что диаспоры и диаспорные общины постепенно исчезнут в связи с аккультурацией и ассимиляцией. Из этого следует постепенное поглощение общин диаспор принимающим обществом и стремление к сохранению этнически гомогенной структуры населения. Общины диаспоры рассматриваются в этом случае как временное явление, обусловленное фактором непрекращающейся миграции. В развитии данного сценария возможны две перспективы. Первая перспектива связана с вариантом насильственной ассимиляции и хорошо известна на примере этнонациональной политики бывшего Советского Союза. Тогда многие члены диаспорных общин выбирали стратегию ассимиляции как наиболее предпочтительную, что вело, в свою очередь, к фактическому «забыванию» идентичности страны исхода и одновременному отказу от диаспорной идентичности. Впрочем, другого выхода и не могло быть, поскольку политика русификации, проводимая со стороны государственных структур, не оставляла другого выбора. Следует отметить, что данный подход был довольно успешен. Многие члены диаспорных общин, чтобы не чувствовать себя людьми второго сорта, стремились «добровольно» слиться с коренным населением.

Актуализация второго направления предусматривает добровольную ассимиляцию членов диаспорных общин как отдельных индивидов. Данный подход широко известен в социологии миграций. Идеи добровольной ассимиляции или «плавильного котла» долгое время были популярны в США и странах западной Европы. В ряде случаев разрабатывалась серия законодательных инициатив, направленных, с одной стороны, на существенное сокращение притока новых членов в регион и, соответственно, в общину; с другой стороны, на максимальное стимулирование принятия новых культурных ценностей и «растворение» диаспорной общины в принимающем обществе. Однако когда стало ясно, что данный подход не отражает реального развития ситуации, он претерпел существенные изменения, хотя от него не отказались совсем.

Очевидно, что развитие первой перспективы означает, по сути, возврат к тоталитарной системе, когда какие-либо этнические группы «объявляются» титульными и имеют в связи с этим целый ряд привилегий и обязанностей. Поэтому в условиях демократического государства речь может идти только о второй перспективе развития данного сценария. Однако, как показывает практика, диаспорные общины могут существовать достаточно успешно в плюралистических обществах, не выбирая перспективу ассимиляции. Это особенно актуально для мультикуль-турньгх регионов, когда не совсем ясно, кого считать принимающим большинством, на каком основании, и кто, собственно, должен «растворяться». Тем не менее, в относительно гомогенных в этническом смысле регионах, да и не только в них, данный сценарий по-прежнему остается привлекательным. Следует подчеркнуть, что его осуществление в ряде случаев действительно может какое-то время создавать иллюзию успеха, но не способно кардинально изменить ситуацию, особенно в случае усиления миграционных потоков.

Сценарий 2. Сегрегация диаспорных общин

Развитие данного сценария предусматривает создание жесткого барьера между диаспорной обгциной и принимающим обществом. В этом случае формируется четкая межгрупповая граница, когда проницаемость обгцины слишком мала для того чтобы обеспечить глубокие контакты с принимающим населением. Как следствие, значительно ухудшается качество межэтнических связей, сокращается число смешанных браков или же вовсе действует запрет на них.

Сценарий сегрегации для членов диаспорной общины означает высокую зависимость от внутренних сетей связей. Индивид воспринимается только как член первичной группы, клана или землячества. Удовлетворение основных жизненных потребностей, повышение социального статуса и успех в принимающем обществе становится возможен только через диаспорную общину и посредством обгцины, внутри которой действуют определенные этические императивы, определяющие модели поведения индивидов. Отказ от данных принципов поведения равносилен исключению из информационной сети общины, что означает социальную смерть для индивида. Однако такой вариант является скорее исключением, поскольку основные этапы социализации проходят в общине, под пЬлным контролем ее институтов и, впоследствии община уже «не отпускает» индивида. Собственно говоря, и сам индивид уже не в состоянии заметно ослабить свою зависимость от общины, не рискуя при этом потерять значимые для него связи.

Наиболее характерным примером осуществления данного сценария являются афганцы. Фактическая закрытость афганской среды для чужаков существенно затрудняет получение какой-либо информации об общине. Кроме того, именно у афганцев можно наблюдать высокий уровень зависимости индивида от узких родственно-клановых групп и от афганского сообщества.

Следует подчеркнуть, что развитие данного сценария предусматривает достаточно высокий уровень толерантности в принимающем обществе, члены которого «согласны» соседствовать с представителями чужой и непонятной культуры. Напряженность в отношениях между принимающим населением и членами сегрегированной общины чувствуется практически всегда, что является основанием для возникновения конфликтов. При значительном снижении уровня толерантности возможно дальнейшее сокращение контактов, «закупоривание» диаспорных общин и заметное усиление сегрегации, как, например, это случилось с афганским сообществом после событий 11 сентября.

При относительной приемлемости данной модели, сегрегация является весьма серьезной проблемой для принимающего общества и государства, построенного на принципах демократии, поскольку получение информации о внутренних процессах сегрегированных общин и вовлечение ее членов в жизнь принимающего общества становится крайне затруднительным делом. В этом случае общиной в полном объеме создаются социальные институты, существующие параллельно принимающему обществу; как следствие, возникает «конкуренция культур» с постоянной тенденцией к обострению и напряжению отношений.

Развитие данного сценария в «чистом виде» представляется вряд ли возможным в современном обществе в силу его сильной урбанизации и анонимности. Особенно это касается больших городов, в которых отношения между людьми базируются на формальных связях. В их основу положены принципы универсализации, упрощения и сокращения времени контактов. Это дает дополнительные степени свободы для членов сегрегированных общин, что возможно только в условиях большого города. В таких условиях принадлежность к общине становится «личным делом» каждого (371). Следует, правда, отметить, что случай с афганцами является как раз исключением, поскольку даже в условиях мегаполиса зависимость индивида от общины очень сильна. Во многом это объясняется тем, что большинство афганцев не имеет регистрации и находится в России нелегально. Вне всякого сомнения, это лишь способствует непроницаемости афганского сообщества, увеличивает и без того сильную зависимость индивида от общины и накладывает существенный отпечаток на выбор стратегии общины в принимающей среде.

Сценарий 3. Культурная мозаика

Развитие такого сценария предполагает формирование новых правовых и культурных норм, устанавливающих статус членов общества на более универсальных основаниях, нежели принадлежность к диаспорной общине или принимающему населению. «Просто» высокого уровня толерантности становится недостаточно при осуществлении данного сценария. Диаспорные общины, как и принимающее население, представляют собой динамическую, открытую систему культурных автономий, члены которой обладают множественной идентичностью. Данный сценарий подразумевает возникновение новых практик повседневного межкультурного общения. Речь идет о межкультурной компетенции, включающей навыки и умения обхождения с новой культурной информацией, не расценивая это как вызов со стороны представителей других культур. Основой для существования подобной системы должно являться наличие отлаженной и действующей без сбоев правовой базы, когда все члены диаспорных общин и принимающего населения могут апеллировать к нормам либерально-демократического государства.

Данный сценарий имеет много общего с так называемым «культурным плюрализмом» или «культурным многообразием», о котором часто пишут сторонники интеграционных моделей (303). Однако в рассматриваемом сценарии акцент в большей степени ставится на политической и организационной составляющей взаимодействия диаспорных общин и государственных структур, что подразумевает, в первую очередь, политическую лояльность диаспорных общин по отношению к властям региона проживания, а также привлечение финансовых потоков в регион, используя транснациональные сети связей диаспорной общины.

Данный сценарий может быть также рассмотрен и в более широком контексте, как следствие глобальных процессов, проходящих в обществе. В этом случае во внимание должно приниматься состояние мировой системы в целом. Например, сюда относится возможность признания государственными структурами двойного или даже тройного гражданства, а с другой стороны, максимальное добровольное «открытие» диаспорных общин как доказательство лояльности принимающим государствам и государству страны исхода.

Однако, как не без основания полагают многие исследователи, глобализация развивается весьма неравномерно, и является частичной и неполной (405). Поэтому расширенный вариант данного сценария кажется трудно осуществимым, хотя бы потому, что подразумевает значительное увеличение числа государств, признающих двойное гражданство.

Гораздо более вероятным представляется развитие такого сценария в рамках полиэтнических государств или союзов государств. Тогда многие вопросы упрощаются или же вообще снимаются с повестки дня. Например, вопрос единого правового поля, создание которого достигается гораздо быстрее в рамках одного государства или союза государств, в которых находятся диаспорные общины.

Сценарий 4. Этнический компромисс

Диаспорная община постоянно касается не только культурных, но и экономических, социальных, политических проблем региона проживания, поэтому ее деятельность затрагивает региональные власти. Для того чтобы избежать нежелательных конфликтов с нормами и законами, уже существующими в принимающем обществе, властями устанавливаются определенные «правила игры», которые регулируют те или иньге функции диаспорной обгцины. При осуществлении данного сценария речь идет о культивировании интеграционно-корпоративной функции с акцентом на поддержку адаптационных институтов обгцины. Предполагается, что диаспорные общины должны различными способами стимулироваться к тому, чтобы в первую очередь обеспечивать удачную адаптацию вновь прибывающих мигрантов в принимающее общество, а также способствовать развитию экономических связей с другими регионами. По сути, это означает попытку максимального привлечения сетей коммуникаций общины для развития региона. Особое внимание придается внешним сетям коммуникаций общин, экономическому и организационному потенциалу, а также политической активности общины.

Основная цель данного сценария - избежать чрезмерного усиления диаспорных общин и, соответственно, их влияния на проводимую в регионе политику и темпы «культурной экспансии» в регионе. Это сочетается с постепенным ослаблением влияния общины на индивида и поддержкой индивидуальных стратегий интеграции. Акцептирование других культурных норм будет явно ограничено и в ряде случаев приведено в «соответствие» с нормами, ценностями и законами принимающего региона. По сути, речь идет о количестве степеней свободы, ставших доступными общинам диаспор для продвижения и защиты своих интересов в результате переговоров с региональной властью.

Следует понимать, что развитие данного сценария приведет к частичному контролю властей за деятельностью общины. Здесь напрашивается вопрос не только о «степени контроля», но и о возможности самого контроля за деятельностью общин. Как известно, попытки контроля диаспор со стороны национальных государств не привели к каким-либо заметным результатам (387). Заметим, однако, что в данном случае речь не идет о всей диаспоре, а то, что было невозможно осуществить в принудительном порядке, может стать реальностью в результате нормального политического торга. Это значит, что «взамен» лояльности община получает четко установленные и устраивающие ее правила взаимодействия, регулирующие ее контакты с властью и обеспечивающие ей определенный статус в принимающем обществе.

Сценарий 5. Экспансия диаспорных общин

Развитие данного сценария становится возможным при нерегулируемой миграции и/или в случае долговременного демографического спада среди коренного населения в принимающем регионе. Вследствие заметного изменения этнического баланса населения региона и численного усиления диаспорных общин (соответственно, сокращения титульного населения) становится возможным оказание культурного давления со стороны одной или нескольких диаспорных общин на титульное население. В данном случае усиливается противопоставление собственной культуры культуре титульного населения, равно как и культурам других диаспорных общин, представленных в данном регионе. Происходит постепенное расширение области применения культурных норм диаспорной общины с тенденцией к вытеснению принимающего населения. Существенно возрастает статус диаспорной общины и роль ее членов в экономической и политической жизни региона.

Очевидно, что данный сценарий содержит значительный конфликтный потенциал и может впоследствии являться предпосылкой для выбора стратегии сепаратизма диаспорной общиной. Это существенно осложнит отношения диаспорной общины не только с властями региона и общинами других диаспор, но и с правительством принимающего государства. Если согласиться с мнением некоторых исследователей (386, 322) о том, что диаспоры будут продолжать увеличиваться в количестве, уровне организации и объемах численности, то можно предположить, что политическая и культурная активность общин диаспор в принимающих регионах только усилится. Из этого следует усиление конкуренции культур», в которую потенциально оказываются втянуты все представленные в регионе диаспорные общины, включая титульное население. Следует подчеркнуть, что взаимодействие каждой общины с титульным населением будет находиться под влиянием других диаспорных общин, темпы развития которых будут вносить существенные коррективы в ситуацию.

Осуществление данного сценария возможно лишь в случае неконтролируемого роста численности диаспорных общин в регионе, отсутствия четкой этнонациональной политики и маломальского регулирования межэтнических отношений со стороны властей региона. Кроме того, это предполагает высокий организационный, экономический и политический потенциал диаспорных общин, который может быть использован для получения влияния в регионе. Сочетание всех факторов кажется маловероятным, что делает данный сценарий трудноосуществимым. Однако вряд ли стоит недооценивать этот вариант, поскольку, как было показано ранее, в арсенале диаспорных общин присутствует значительное количество различных комбинаций, позволяющих эффективно действовать как внутри принимающего региона, так и на межгосударственном уровне.

Без сомнения, приведенные сценарии являются достаточно упрощенными и показывают лишь спектр направлений, по которым возможно формирование взаимодействий диаспорных общин с принимающим обществом. Развитие реальной ситуации относится к разряду сложных вопросов, определяемых не столько способностью или же, наоборот, неспособностью принимающего населения и диаспорных общин следовать тому или иному сценарию, сколько политической волей региональных властей и федерального правительства, определяющих направляющий вектор построения политики взаимодействия с общинами диаспор. Также вполне понятно, что каждая диаспорная община уникальна, обладает разными характеристиками, что предполагает возможность развития разных сценариев для разных общин в одном и том же регионе. С другой стороны, каждый регион обладает различной привлекательностью для мигрантов и имеет свои особенности, согласуясь с которыми и должна формироваться политика в отношении диаспорных общин как часть этнополитики региона. Поэтому, логично предположить, что характер взаимодействия властей, региона с диас-порными общинами должен строится, согласуясь с генеральной линией этнонациональной политики и исходя из ее приоритетных направлений.

Означает ли это, что регионы, в которых отсутствует выработанная мультикультурная политика никак не подходят под вышеописанные сценарии? Совсем нет. Было бы слишком наивным полагать, что однажды обозначенная мультикультурная политика способна решить все этнополитические проблемы региона. Даже наличие этнонациональной политики вовсе не означает, что развитие того или иного сценария происходит вполне осознанно для участников взаимодействия. Гораздо чаще отношения складываются стихийно, по принципу «стимул - реакция», что впоследствии приводит к тому, что акторы становятся заложниками развивающегося сценария. Примером тому может служить случай с афганцами в Москве, когда фактически патовая ситуация с регистрацией заведомо толкала афганцев и принимающее общество к развитию «сегрегационного» сценария. Следует правда отметить, что уже делаются попытки изменить ситуацию, которой, однако, можно было вообще избежать.

Ситуация с азербайджанцами в Калуге, кажется, развивается в похожем направлении. Это пока не привело к жестким формам сегрегации, как в случае с афганцами, однако уже сейчас можно видеть явные сегрегационные образования в азербайджанской общине.

Армянская община более организована и активна. По сути дела, армяне уже «дозрели» до того, чтобы строить стратегию общины, согласуясь с четкими принципами этнонациональной политики региона. Отсутствие последней вынуждает общину ориентироваться лишь на «общие настроения» во власти. Это действительно снимает многие вопросы в плоскости, взаимодействия «диаспорная община - власти региона», но оставляет за кадром проблемы взаимодействия с титульным населением. Это хорошо видно по время от времени то возрастающему, то затухающему стремлению армян развить сценарий «культурной мозаики», который не находит понимания в среде принимающего населения и поэтому не имеет успеха.

В связи с этим, армянская община вынуждена, по сути, играть в поддавки с властью, повсеместно'доказывая ей свою лояльность. Благо, что это сделать нетрудно, поскольку пророссий-ская направленность большинства армян очевидна. Кажется, армяне сами толкают власть к развитию сценария «этнического компромисса», считая такую ситуацию наименьшим злом, поскольку его развитие позволит получить четкие ориентиры относительно возможностей развития общины в регионе и, пользуясь безынициативностью региональной власти, самой решить, что именно будет «контролировать» власть региона.

Следует согласиться, что ситуация носит сейчас достаточно специфический характер, поскольку инициатива исходит от диаспорной общины. Но, скорее всего, это будет продолжаться недолго. Власть скоро «спохватится» и попытается соблюсти свои интересы, что и приведет к полномасштабному развертыванию сценария «этнического компромисса».

Все предыдущие рассуждения, в сущности, сводились к тому, чтобы с помощью предложенной модели диаспорной общины попытаться объяснить процессы, связанные с явлением диаспоры, когда транснациональные сообщества мигрантов становятся нормой в сегодняшнем глобальном контексте, а межэтнические взаимодействия стали уже необходимостью, исходящими из факта проживания различных этнических групп на одной территории. Удивительно, что к настоящему времени было сделано очень немного попыток, дать теоретическое видение диаспорных общин, хотя их роль в современном обществе становится все более заметной. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что предложенная модель является, отчасти, идеализированной. Этого было довольно нелегко избежать, поскольку различия между теоретическими диаспорными построениями и реальной диаспорной практикой всегда будут иметь место.

Диаспорные общины играют все большую роль жизни принимающих обществ, приглашая исследователей к дискуссиям, призванным дать теоретические объяснения данного явления. Результаты проведенных исследований, теоретические размышления и модель диаспорной общины, которую я пытался здесь разработать, могут явиться еще одним шагом к осмыслению феномена диаспор, что, в свою очередь, поможет пролить свет на некоторые проблемы, касающиеся полиэтнических государств и регионов.

Список научной литературыПопков, Вячеслав Дмитриевич, диссертация по теме "Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии"

1. Абашидзе А. Национальные меньшинства и право на самоопределение.// Этнографическое обозрение N 2, с.149-158,1995.

2. Абдулатипов Р. Нация и национализм: добро и зло в национальном вопросе. М., Славянский диалог, 1999.

3. Абдулатипов Р. Национальный вопрос и государственное устройство России. М., Славянский диалог, 2000.

4. Абрамян А. Армения и диаспора: расхождение и встреча. // Диаспоры, № 1-2, с. 52-76, 2000.

5. Авксентьев В. Этническая конфликтология: в поисках научной парадигмы. Ставрополь, СГУ, 2001.

6. АнанянЖ., Хачатурян В. Армянские общины в России. Ереван, 1993.

7. Андонян А. Куда идет армянская община Франции? // Горцарар №8, с. 3-5, 2002.

8. Арутюнов С. Народы и культура: развитие и взаимодействие. Москва, 1989.

9. Арутюнов С.,Чебоксаров Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества. Расы и народы. М., Наука, 1972, вып. 2.

10. Арутюнян Ю.(ред.) Русские. Этносоциологические очерки М.: Наука, 1992.

11. Арутюнян Ю. Русские в бывших союзных республиках. В: Межнациональные отношения в России и СНГ. М., «АИРО-ХХ», 1995.

12. Арутюнян Ю. О трансформации социальной структуры постсоветских наций // Социс, №4, 1998.

13. Арутюнян Ю. Постсоветские нации. «Этносоциология в цифрах». Институт этнологии и антропологии РАН, М, 1999.

14. Арутюнян Ю., Дробижева А., Сусоколов А. Этносоциология. Аспект Пресс, Москва, 1999.

15. Арутюнян Ю. Армяне в Москве (по результатам сравнительного исследования) // Социологические исследования № 11, с. 13-21, 2001.

16. Арутюнян А. Новые тенденции миграции в Армении // Миграционная ситуация в странах СНГ. Москва, Комплекс-Прогресс, 1999.

17. Архипов Ю. В поисках убежища в России // Миграция, №2, с. 9-11, 1997.

18. Аапвацатурова М., Тэпс Д. Чеченская диаспора в России. // Социологические исследования, № 2, с. 60-62, 1999.

19. Аапвацатурова М. Северокавказские этнические сообщества Ставрополья: движение к диаспоре? // Диаспоры, № 1, с. 60-76, 2001.

20. Аапвацатурова М. Диаспоры в Российской Федерации. Формирование и управление. Ростов-на-Дону Пятигорск, СКАГС, 2003.

21. Ачкасов В., Бабаев С. «Мобилизованная этничность»: этническое измерение политической культуры современной России. СПб., 2000.

22. Баграмов Э. Нация, национальная идея и национальная политика, М., 1997.

23. Барт Ф. Личный взгляд на культурные задачи и приоритеты культурной и социальной антропологии. // Этнографическое обозрение, № 3, 1995.

24. Бредникова О., Паченков О. Азербайджанские торговцы в Петербурге: Между «воображаемыми сообществами и первичными группами» // Диаспоры №1, с. 131-147, 2001.

25. Бромлей Ю. Очерки теории этноса. Москва, 1983.

26. Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в Центральной и Восточной Европе и их отношения с родинами. // Диаспоры № 3, с. 6-32, 2000.

27. Брукнер Г. Проблемы национальных меньшинств и межэтнические конфликты в восточной Европе. В: Конфликты в условиях системных изменений в странах восточной Европы. М., РАН, ИНИОН, с. 136-159, 1994.

28. Валлерстайн И. Анализ мировых систем. СПб., Университетская книга, 2001.

29. Валитов В. Социальные сети беженцев и лиц, ищущих убежище из Афганистана и Ирака. В: Психология беженцев и вынужденных переселенцев: опыт исследований и практической работы. Под ред. Г. Солдатовой, М.: «Смысл», с. 175-191, 2001.

30. Винер Б. Возвращение к вере предков. Конструирование современной этноконфессиональной идентичности. // Диаспоры, Nq4, с. 200-220, 2002.

31. Витковская Г., Кочарян А. Вынужденная миграция как социальная проблема. В: Миграция населения, Институт социально-экономических проблем населения РАН, (ред.) Ж.Зайончковская, М., с. 61-82, 1992.

32. Витковская Г. Миграционное поведение нетитульного населения в странах Центральной Азии. В: Миграция русскоязычного населения из Центральной Азии: причины, последствия, перспективы. М., 1996.

33. Витковская Г. Российские диаспоры в центральной Азии: миграционный потенциал. //Социологические исследования, №2, с. 45-53, 1999.

34. Витковская Г.(ред). Иммиграционная политика западных стран: альтернативы для России. М., "Гендальф", 2002.

35. Вишневский А. Распад СССР: этнические миграции и проблема диаспор. // ОНС, № 3, с. 115-130, 2000.

36. Вовк М. Этнические стереотипы как один из ре1улирующих факторов развития этнических диаспор. / Социально-экономические вопросы становления рыночных отношений, СПб, с. 106-109, 1997.

37. Волкогонова О., Татаренко И. Этническая идентификация русских, или искушение национализмом. // Мир России, №2, с. 149-166, 2001.

38. Воронков В., Освальд И. (ред.) Конструирование этничности. Этнические общины Санкт-Петербурга. СПб., 1998.

39. Вяткин А., Космарская Н., Панарин С. (ред.) В движении добровольном и вынужденном. Постсоветские миграции в Евразии. Москва, «Наталис», 1999.

40. Гайнер М., Ашкинази Л. Численная мультистатусная демографическая модель диаспоры. // Диаспоры, Nq 2-3, с. 34-39, 1999.

41. Гедвило Г. Культурные организации азербайджанцев в Иркутске. // Диаспоры, №1, с. 148-160, 2001.

42. Геллнер Э. Нации и национализм. Москва, 1991.

43. Гителъман Ц., Червяков В., Шапиро В. Национальное самосознание российских евреев. Материалы социологического исследования 19971998гг. //Диаспоры, № 3, с. 52-86, 2000.

44. Гителъман Ц., Червяков В., Шапиро В. Национальное самосознание российских евреев. Материалы социологического исследования 19971998гг. (статья вторая) // Диаспоры, Nq 1, с. 210-244, 2001.

45. Гителъман Д., Червяков В., Шапиро В. Национальное самосознание российских евреев. Материалы социологического исследования 19971998гг. (статья третья) // Диаспоры, № 2-3, с. 224-262, 2001.

46. Градировский С., Тупицын А. Диаспоры в меняющемся мире / / Содружество НГ (Ежемесячное приложение к «Независимой газете») №7, 1998.

47. Градировский С. Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой.// Диаспоры №2-3, с. 40-58, 1999.

48. Гриценко В. Русские среди русских: проблемы адаптации вынужденных мигрантов и беженцев из стран ближнего зарубежья в России. М., 1999.

49. Губогло М. Развитие этнодемографических наций. М., Наука, 1986.

50. Губогло М. Защита и самозащита национальностей // Этнополис, № 4, с. 45-59, 1995.

51. Губогло М. Языки этнической мобилизации, М., Школа. Языки русской культуры, 1998.

52. Губогло М. Религиозность, этничность, государственность / / Этно-панорама, № 3, с. 2-11, 2000.

53. Гумилев А. Этногенез и биосфера Земли. Д.: Гидрометеоиздат, 1990.

54. Давыдова Н., Тихонова Н. Русский этнос: региональные особенности менталитета //Куда идет Россия?. Социальная трансформация постсоветского пространства. Вып.З. М.: Аспект Пресс, 1996.

55. Дацышен В. Формирование китайской общины (вторая половина XIX в.) // Диаспоры № 2-3, стр. 36-53, 2001.

56. Денисова Г., Радовелъ М. Этносоциология. Ростов-на-Дону, ЦВВР, 2000.

57. Джунусов М. Методическое введение к изучению социально-политических и межнациональных конфликтов, М., 1996:

58. Драгунский Д. Навязанная этничность. / / Политические исследования № 5, с. 24-30, 1993.

59. Дробижева, А. Национализм, этническое самосознание и конфликты в трансформирующемся обществе. В: Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х гг. С. 16-47. Москва, 1994.

60. Дробижева Л.(ред.) Социальная и культурная дистанции. Опыт многонациональной России. Москва, 1998.

61. Дробижева Л. Этничность в современном обществе. Этнополитика и современные практики в Российской Федерации. // Мир России № 2, с. 167-180, 2001.

62. Дробижева Л. Федеративные и межнациональные отношения в Российской Федерации. В: Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения, (18), этническая и региональная конфликтология, с. 194-199, Москва-Ставрополь, 2002.

63. Дробижева Л.(ред.) Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность. М., 2002.

64. Дробижева Л. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. М., ИС РАН, 2003.

65. Дробижева Л., Аклаев А., Коротеева В., Солдатова Г. Демократизация и образы национализма в российских республиках в 90-е годы. Москва, 1996.

66. Дробижева Л., Паин Э. Политический экстремизм и терроризм: социальные корни проблемы //Век толерантности №5,с. 26-39, 2003.

67. Дятлов В. Диаспора: Попытка определиться в понятиях. // Диаспоры №1, с. 8-23, 1999.

68. Дятлов В. Политический активизм армянской диаспоры на Ближнем Востоке. //Диаспоры, No 1-2, с. 174-195, 2000.

69. Зайончковская Ж. Прогноз миграции населения. // Социологический журнал, № 3, с. 22-27, 1995.

70. Зайончковская Ж. СНГ через призму миграций. // Миграционная ситуация в странах СНГ, Москва, 1999.

71. Здравомыслов А., Матвеева С. Межнациональные конфликты в России и постсоветском пространстве. (Аналитический доклад)// Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 85.- М.: Инт этнологии и антропологии РАН, 1995.

72. Здравомыслов А. Динамика национального самосознания россиян и этнополитические конфликты// Обновление России: трудный поиск решений. Вып. 4. М.: РНИСиНП, 1996.

73. Здравомыслов А. Релятивистская теория наций и рефлексивная политика. // ОНС № 4, с. 115-121, 1997.

74. Зейну М. Самоопределение народов в контексте обострения межнациональных отношений. // Социально-политический журнал, №9, с. 89-96, 1992.

75. Злоказов И. Беженцы. // Социологические исследования. №6, с. 79-82, 1991.

76. Иконникова Н. Механизм межкультурного восприятия. // Социологические исследования, Ns 4, с. 26-34, 1995.

77. Илларионова Т. Этническая группа: генезис и проблемы самоидентификации (теория диаспоры). М., Нойес лебен, 1994.

78. Ильин В. Социальная стратификация. Сыктывкар, 1991.

79. Козлов В. Проблематика «этничности». // Этнографическое обозрение №4, с.39-55, 1995.

80. Колсто П. Укореняющиеся диаспоры: русские в бывших советских республиках. // Диаспоры № 1, с.6-38, 2001.

81. Колпаков Е. «Этнос и этничность». // Этнографическое обозрение, № 5, с. 13-24, 1995.

82. Коппитерс Б., Ремаклъ Э., Зверев А. Этнические и региональные конфликты в Евразии. Книга 3. Международный опыт разрешения этнических конфликтов. М., «Весь мир», 1997.

83. Коротеева В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. РГГУ, Москва, 1999.

84. Космарская Н. «Я никуда не хочу уезжать». Жизнь в постсоветской Киргизии глазами русских. // Вестник Евразии. М., № 1-2. С. 76-101, 1998.

85. Космарская Н. Чем мы были друг для друга? История межкультурных контактов глазами жителей современной Киргизии. // Диаспоры No 2-3, стр. 210-256, 1999.

86. Космарская Н. «Русские диаспоры»: политические мифологии и реалии массового сознания. // Диаспоры, Na 2, с. 110-156, 2002.

87. Коткин Д. Диаспора: главное действующее лицо на мировой экономической сцене. // Новое время №5, 1993.

88. Красинец Е., Кубишин £., Тюрюканова Е. Нелегальная миграция в Россию. М., Академия, 2000.'

89. Лаллукка С. Диаспора. Теоретический и прикладной аспекты. // Социологические исследования № 7, с. 91-98, 2000.

90. Ларин В. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке: ответ алармистам. // Диаспоры Na 2-3, стр. 76-112, 2001.

91. Лебедева Н. Социальная психология этнических миграций М., РАН, 1993.

92. Лебедева Н. Социальная психология аккультурации этнических групп. Дисс. д.псих.н. Москва, РАГС при Президенте РФ, 1997.

93. Лебедева Н. Новая русская диаспора: Социально-психологический анализ. Институт этнологии и антропологии РАН, Москва, 1997.

94. Лебедева Н. Введение в этническую и кросс-культурную психологию, М., Ключ, 1999.

95. Лурье С. Историческая этнология, М., 1997.

96. Лурье С. Восприятие народом осваиваемой территории. // ОНС, №5, с. 61-74, 1998.

97. Лурье С. Национализм, этничность, культура. Категории науки и историческая практика. // ОНС, № 4, с. 101-111, 1999.

98. Лурье С. Армянская община в Санкт-Петербурге (1989-1993). Этническая самоидентификация в условиях кризиса «материнского этноса». http/svlourie.narod.ru/armenian-myth/diaspora. html, 2000.

99. Лысенко Ю. Этнические мосты: Диаспоры как фактор международных отношений. // Ex libris НГ (Приложение к «Независимой газете»), 15 октября, 1998.

100. Льюис Р. Деловые культуры в международном бизнесе: от столкновения к взаимопониманию. М.: «Дело», 1999.

101. Макарова Л. Россия и новое зарубежье: миграционный обмен. // Социологические исследования, Ns 3, с. 95-100, 1995.

102. Малькова В., Тиигков В. Этничность и толерантность в средствах массовой информации. М., 2002.

103. Маркарян Э. Проблема целостного исследования культуры в антропологии США. // Этнология в США и Канаде, Москва, 1989.

104. Материалы для географии и статистики России собранные офицерами генерального штаба. Калужская губерния. Часть I. Составил: подполковник В.Попроцкий. Санкт-Петербург, 1864.

105. Материалы для географии и статистики России собранные офицерами генерального штаба. Калужская губерния. Часть II. Составил: подполковник В.Попроцкий. Санкт-Петербург, 1864.

106. Медведев Н. (ред.) Толерантность как. основа социальной безопасности. Илекса, Ставрополь, 2002.

107. Мелконян Э. Диаспора в системе этнических меньшинств (на примере армянского рассеяния) // Диаспоры № 1-2, с. 6-28, 2000.

108. Милитарев А. О содержании термина «диаспора» (к разработке дефиниции) // Диаспоры №1, с. 24-33, 1999.

109. Милитарев А. К проблеме уникальности еврейского исторического феномена. // Диаспоры, No 3, с. 33-50, 2000.

110. Милитарев А. Идентичность и судьбы еврейской диаспоры в России. //Диаспоры № 4, с. 138-152, 2002.

111. Мнацаканян М. Нации: психология, самосознание, национализм (интегральная теория), МГИМО, М.,1999.

112. Мнацаканян М. Интегрализм и национальная общность. Новая эт-носоциологическая теория. М.: «Анкил», 2001.

113. Морозова Г. Прогулки по старой Калуге. Калуга, Золотая аллея, 1993.

114. Мукомелъ В. Федеральное и региональное законодательство о правах вынужденных мигрантов. / Вынужденные мигранты и государство, с. 138-153, М., 1998.

115. Мукомелъ В., Паин Э. (ред.) Новые диаспоры. Государственная политика по отношению к соотечественникам и национальным меньшинствам. «Диполь-Т», М., 2002.

116. Надъярных Н. Пространство диаспоры. // Нация. Личность. Литература. Выпуск 1, с. 33-44, Москва, 1996.120. *Новая этничность» в России (1990-е годы). Проблемно-тематический сборник, (ред.) Игрицкий Ю., М., РАН, ИНИОН, 1999.

117. Новые данные в дополнение к справочному документу о беженцах и ищущих убежище лицах из Афганистана. УВКБ ООН, Центр документации и исследований, Женева, 1999.

118. Носенко Е. Факторы формирования еврейской идентичности у потомков смешанных браков. // Диаспоры Nq 3, с. 87-114, 2000.

119. Павленко В., Солдатова Г. Некоторые особенности самосознания этнического меньшинства. В: Свобода и воля (к проблеме национального определения и самоопределения), Кишинев, с. 76-92, 1994.

120. Панарин С. Русскоязычные у внешних границ России: вызовы и ответы (на примере Казахстана). // Диаспоры Nq 2-3, стр. 136-168, 1999.

121. Паносян Р. Непростое прошлое, трудное настоящее, туманное будущее. // Диаспоры, No 1-2, с. 30-51, 2000.

122. Паин Э. Основные разновидности и динамика численности национальных меньшинств в Российской Федерации. В: Новые диаспоры. Государственная политика по отношению к соотечественникам и национальным меньшинствам. «Диполь-Т», М., с. 145-157, 2002.

123. Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 год. Тетрадь 2 (последняя). Под ред. Тройницкого, стр.74-75, 1903.

124. Пилкингтон X., Флинн М. Чужие на родине? Исследование «диас-поральной идентичности» русских вынужденных переселенцев. // Диаспоры, N2 2-3, с.8-34, 2001.

125. Пименов В., Филиппов В. Массовые этнологические исследования. Методы и техника. М., 1995.

126. Пистрякова С. Национальные отношения в Москве: Опыт и проблемы политико-правового регулирования. Дисс. канд. полит, н., М., 2001.

127. Поздняков Э. Нация, национализм, политика. / Национализм: теория и практика, (ред.) Э. Поздняков. Институт мировой экономики и международных отношений РАН, с. 5-85, 1994.

128. Полоскова Т. Диаспоры в системе международных связей, М., Научная книга, 1998.

129. Полоскова Т. Современные диаспоры (внутриполитические и международные аспекты), М., Научная книга, 1999.

130. Полоскова Т. Новые диаспоры в России (внутри- и внешнеполитические аспекты) // Россия и ее соседи: проблемы этнических меньшинств/ Проблемно-тематический сборник. М. РАН ИНИОН, 2000.

131. Полоскова Т. Армянская диаспора в России http://www.armenia.rLi/ community. php3?page =poloskova, 2002.

132. Попков В. Особенности адаптации русских эмигрантов в Берлине. // Журнал социологии и социальной антропологии. №3, т.З, СПб., с. 158-167, 2000.

133. Попков В. Как живется кавказцам в российской провинции // Диаспоры № 1, М., с. 92-106, 2001.

134. Попков В. «Классические» диаспоры: к вопросу о дефиниции термина. // Диаспоры Nq 1, М., с. 5-22, 2002.

135. Попков В. Афганские беженцы в Москве. Социологический обзор. Отчет УВКБ ООН. УВКБ ООН, М., 2002.

136. Правовое регулирование миграционных процессов в Российской Федерации. Международная Организация по Миграции, М., 2002.

137. Празаускас А. Национализм, многонациональное государство и процессы глобализации. // Политические исследования № 2, с. 95105, 1997.

138. Пугачев В., Языкова А. Русские за пределами России. // Вестник научной информации. Институт международных экономических и политических исследований РАН, №2, с. 71-90, 1993.

139. Пушкарева Н. Пути формирования русской диаспоры после 1945г. // ЭО Nq6, с. 18-30, 1992.

140. Пушкарева Н. Возникновение и формирование российской диаспоры за рубежом. // Отечественная история, Nq 1, с. 53-69, М., 1996.

141. Радаев В. Этническое предпринимательство: мировой опыт и Россия // Политические исследования №5 с. 189-204, 1993.

142. Рековская И. Волны миграции в Содружестве независимых государств (аналитический обзор). В: Социологические исследования в России, выпуск 2, 1991-1992 гг. Реферативный сборник, М., РАН, ИНИОН, с. 139-169, 1993.

143. Сикевич 3. Социология и психология национальных отношений. СПб., Издательство Михайлова В.А., 1999.

144. Снисаренко А. Этническое предпринимательство в большом городе современной России (на примере исследования азербайджанской общины в Петербурге). В: Неформальная экономика. Россия и мир. Ред. Т. Шанин. Москва, С. 138-155, 1999.

145. Соколовский С. Парадигмы этнологического знания. // Этнографическое обозрение, Nq 2, с. 3-17, 1994.

146. Соколовский С. О неуюте автаркии, национализме и постсоветской идентичности. // Этнометодология. М., с. 87-114, 1995.

147. Соколовский С. Меньшинства в российских регионах: отечественная этнография и политическая практика. М., 1997.

148. Соколовский С. Самоопределение и проблемы меньшинства (международно-правовые аспекты). М., 1999.

149. Солдатова Г. Психология межэтнической напряженности. Москва, 1998.

150. Солдатова Г. (ред.) Психологическая помощь мигрантам. Травма, смена культуры, кризис идентичности. «Смысл», Москва, 2002.

151. Солдатова Г., Шайгерова А., Шлягина Е. Нарушения этнической идентификации у русских мигрантов. // Социологический журнал, №3, с. 144-150, 1995.

152. Солдатова Г., Шайгерова А. Социально-психологическая адаптация вынужденных мигрантов. В: Психология беженцев и вынужденных переселенцев: опыт исследований и практической работы. Под ред. Г. Солдатовой, М., «Смысл», с. 66-101, 2001.

153. Сорокина Т. Китайские кварталы дальневосточных городов. // Диаспоры, №2-3, с. 54-74, 2001.

154. Старовойтова Г. Этническая группа в современном советском городе. Ленинград, 1987.

155. Старовойтова Г. «Этнический парадокс» и стереотип мышления. // Родина, №7, с. 8-11, 1989.

156. Стефаненко Т., Шлягина Е., Еникополов С. Методы этнопсихологического исследования. М., МГУ, 1993.

157. Стефаненко Т. Этнопсихология'. Институт психологии РАН, Москва, 1999.

158. Субботина И. Миграции русских в иноэтнических средах. // Расы и народы, №22, с. 76-98, М., 1992.

159. Субботина И. Демографические перспективы русской диаспоры. // Диаспоры, № 2-3, с. 116-134, 1999.

160. Сусоколов А. Русский этнос в XX веке: этапы кризиса экстенсивной культуры. // Мир России, т.З, №2, с.5-44, 1994.

161. Татунц С. Этносоциология: Учебное пособие. М., 1999.

162. Татунц С. Уроки М.М. Ковалевского и Российский Кавказ // Вестник МГУ, сер. 18. Социология и политология, №2. 2001.

163. Тихонова Н. Об основных типах • русского национального самосознания //Релятивистская теория нации. М.: РНИСиНП, 1998.

164. Тишков В. (ред.) Миграции и новые диаспоры в постсоветских государствах. М., 1996.

165. Тишков В. Идентичность и культурные границы. // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., с. 15-44, 1997.

166. Тишков В. Забыть о нации (постнационалистическое понимание национализма). // Этнографическое обозрение № 5, с. 3-25, 1998.

167. Тишков В. Исторический феномен, диаспоры. // Этнографическое обозрение №2, с.43-63, 2000.

168. Тишков В. Культурная мозаика и.этническая политика в России. В: Известия академии педагогических и социальных наук. Вып. 7, с. 927, 2003.

169. Топилин А. Влияние миграции на этнонациональную структуру. // Социологические исследования, № 7, с. 31-43, 1992.

170. Тот Ю. Диаспора в правовом законодательстве: 1989 1999. В: Новые диаспоры. Государственная политика по отношению к соотечественникам и национальным меньшинствам. «Диполь-Т», М., с. 4287, 2002.

171. Тощенко Ж. Национальные диаспоры новый фактор социально-экономического и духовного развития. // Центральная Россия на рубеже XXI века, с. 182-186, Орел, 1995.

172. Тощенко Ж., Чаптыкова Т. Диаспора как объект социологического исследования. // Социологические исследования № 12, с. 33-42, 1996.

173. Федоров Н. Проблема этносоциальной интеграции иммигрантов из бывшего СССР в германское общество. М., Социоэкономика, 1998.

174. Халмухамедов А. Армянская диаспора как социокультурный и политический феномен. // Социологические исследования, №2, с. 54-59, 1999.

175. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис, № 1, с. 33-57, 1994.

176. Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности. // Вопросы философии № 10, с. 112-123, 1994.

177. Хотинец В. Этническое самосознание. «Алетейя», СПб., 2000.

178. Хруслов Г. Права меньшинств в образовании: школа этнической диаспоры. Москва, 1996.

179. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М., Канон, 2001.

180. Чеботарева В. Государственная национальная политика в Республике немцев Поволжья. 1918-1941 гг. М., 1999.

181. Четко С. Человек и этничность. // Этнографическое обозрение, № б, с. 35-48, 1994.

182. Чикадзе Е. Армяне Петербурга от общественного движения к общинным институтам. // Диаспоры, № 1-2, с. 196-214, 2000.

183. Членов М. Еврейство в системе цивилизаций (постановка вопроса) //Диаспоры Nal, с. 34-56, 1999.

184. Членов М. К вопросу о социолингвистической характеристике еврейской диаспоры. // Диаспоры №3, с. 166-184, 2002.

185. Шварц Т. Параметры и режимы миграций. В: Движении добровольном и вынужденном. А. Вяткин, Н. Космарская, С. Панарин, (ред.) М., «Наталис», с. 14-29, 1999.

186. Шеффер Г. Диаспоры в мировой политике // Диаспоры №1, 2003, с. 162-184.

187. Шинрелъман В. Мифы диаспоры. // Диаспоры Nq 2-3, с. 6-33, 1999.

188. Юнусов А. Азербайджанцы в России смена имиджа и социальных ролей. // Диаспоры № 1, с. 108-130, 2001.

189. Юхнева Н. Между традиционализмом и ассимиляцией (о феномене русского еврейства). // Диаспоры, № 1, с. 160-178, 1999.

190. Языкова А. Исправление ошибок: Проблемы российской диаспоры в странах нового зарубежья. / Русская культура вне границ, вып. 4, с. 38-41, Москва, 1996.

191. Abella М. (ed.) Turning points in labour migration. Special issue. Asian and Pacific Migration Journal 3(1), 1994.

192. Adelman H. The Palestinian diaspora. In: The Cambridge Survey of World Migration. R. Cohen (ed.), Cambridge University Press, 1995.

193. Adler M. Ethnopsychoanalyse. Das Unbewusste in Wissenschaft und Kultur. Stuttgart-New York, 1993.

194. Alba R. Ethnic Identity: The Transformation of White America. New Haven: Yale University Press, 1990.

195. Akenson D. The Historiography of English-speaking Canada and the Concept of Diaspora: A Skeptical Appreciation. Canadian Historical Review 76, pp. 377-409, 1995.

196. Anderson B. Imagined Communities. London-New York, Verso, 1998.

197. Armstrong D. Mobilized and Proletarian Diasporas. In: The American Political Science Review, Vol. 70, no. 2, p. 393-403, 1976.

198. Aronson E. Vorurteile. In: Aronson Elliot: Sozialpsychologie. Menschli-ches Verhalten und gesellschaftlicher EinfluS. Heidelberg u.a. 6. Auflage. S.295-347, 1994.

199. Appadurai A. "Disjuncture and Difference in the Global Cultural Economy". In: Public Culture 2(2), p.1-24, 1990.

200. Appadurai A. "Global Ethnoscapes: Notes and Queries for a Transnational Anthropology". In: R.Fox (ed.) Recapturing Anthropology: Working in the Present. Chapter 10, Santa Fe: School of American Research Press, p. 191-210, 1991.

201. Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1996.

202. Ashkenasi A. Identitatsbewahrung* Akkulturation und die Entta-uschung in der Diaspora. In: M.Dabag und K.Piatt (Hg.): Identitat in der Fremde. Bochum. 106-116, 1993.

203. Assman A. Zum Problem der Identitat aus kulturwissenschaftlicher Sicht. In: R.Lindner (Hg.), Die Widerkehr des Regionalen, S. 13-35, Frankfurt/New York, Campus Verlag, 1994.

204. Aufderbeck H. Diaspora Ghetto oder Mission? Notizen zur Theorie der Diaspora. In: B.Kresing (Hg.): Fur Vielen. Zur Theorie der Diaspora, S. 23-41, Paderborn, 1984.

205. Axtmann R. "Kulturelle Globalisierung, kollektive Identitat und demok-ratischer Nationalstaat". Leviathan 23, S. 87-101, 1995.

206. Bade K. Neue Heimat im Westen. Vertriebene, Fluchtlinge, Aussiedler. MOnster, 1990.

207. Barth F. Introduction // Ethnic Groups and Boundaries: the Social Organization of Culture Difference. / Ed. by F.Barth. Bergen-Oslo, London. Universitets Forlaget. P.9-38, 1969.

208. Basch L., Glick Schiller N., Scanton Blanc C. Nations Unbound. Transnational Projects, Postcolonial Predicaments and Deterritorialized Nation-States, Langhorne: Gordon and Breach, 1994.

209. Baubock R. Transnational Citizenship. Membership and Rights in International Migration, Aldershot: Edward Elgar, 1994.

210. Bell J. The Transcendental Irish Republic: The Dream of Diaspora. In: Shain, Y.(ed.). Governments-in-Exile in Contemporary World Politics. New York: Routledge, 1991.

211. Bergler R., Six B. Stereotype und Vorurteile. In: Handbuch der Sozialp-sychologie (2. Halbband). Hrsg. von C.F. Graumann. Gottingen, S.1371-1432, 1972.

212. Bemhard G.(Hg.) Nationale und kulturelle Identitat, Studien zur Entwicklung des kollektiven BewuStseins in der Neuzeit, Suhrkamp Taschenbuch Wissenschaft; 940, 2.Auflage Frankfurt am Main, 1991.

213. Berry J. Acculturation and Psychological Adaptation. Migration-Etli-nizitat-Konflikt: Systemfragen und Fallstudien. 1. Aufl. (Hg.) von Klaus J.Bade. S.171-186. Universitatsverlag Osnabrtick, 1996.

214. BhabhaH. Nation and Narration. London: Routledge, 1990.

215. Bhabha H. The Location of Culture. London, 1994.

216. Bhabha H. "Die Frage der Identitat". In: E.Bronfen, B.Marius, Th.Steffen (Hg.), Hybride Kulturen. Beitrage zur anglo-amerika-nischen Multikulturalismusdebatte, TCibingen: Stauffenburg. S.97-122, 1997.

217. Birks J, Sinclair C. Migration and Development: The Changing Per-spektive of the Poor Arab Countries. Journal of International Affairs 33, no. 2: 258-309, 1979.

218. Boulding E. "Foreword". In: Jackie Smith/Charles Chatfield/Ron Pag-nucco (ed.), Transnational Social Movements and Global Politics. Solidarity Beyond the State, Syracuse: Syracuse University Press, p. ix-xi, 1997.

219. Bourdieu P. Okonomisches Kapital, kulturelles Kapital, soziales Kapi-tal. In: Reinhard Kreckel (Hg.): Soziale Ungleichheiten (Soziale Welt; S011-derband 2). Gottingen, S. 183-198, 1983.

220. Boyarin D., Boyarin J. Diaspora: Generational Ground of Jewish Identity. Critical Inquiry 19(4): 693-725, 1993.

221. Boyd M. Family and personal networks in international migration: recent developments and new agendas, in: International Migration Review. Special Silver Anniversary Issue, 23/3, P. 638-670, 1989.

222. Brah A. Difference, Diversity and Differentiation. In: 'Race', Culture and Difference. J.Donald and A.Rattansi (eds.), pp. 126-145, London: Sage, 1992.

223. Brah A. Cartographies of Diaspora: Contesting identities. London and New York, 1996.

224. Brass P. Ethnicity and Nationalism: Theory and Comparison. New Delhi, 1991.

225. Breton R. The governance of ethnic communities: political structures and processes in Canada. New York/West Port/ London, 1991.

226. Brubaker W. "Citizenship and Naturalization: Policies and Politics". In: W.Brubaker (ed.) Immigration and the Politics of Citizenship in Europe and North America, pp. 99-128. Lanham, Maryland: University Press of America, 1989.

227. Brubaker W. Political Dimensions of Migration From and Among Soviet Successor States. In: International Migration and Security, (ed.) by M. Weiner, pp. 39-64. Boulder, San Francisko, Oxford, 1993.

228. Chambers I. Migration, Kultur, Identitat. Stauffenburg Verlag, TObin-gen, 1996.

229. Chapin W. The Turkish Diaspora in Germany. Diaspora no.5, pp. 275301, 1996.

230. Chapman M. "Social and biological aspects of ethnicity. Oxford: University Press of the Biosocial Society, 1993.

231. Chow R. Writing Diaspora: The Tactics of Intervention in Contemporary Cultural Studies. Bloomington. In: Indiana University Press, 1993.

232. Clifford J. The Predicament of Culture. Cambridge: Harvard University Press, 1988.

233. Clifford J. Traveling Cultures. In: Cultural Studies. L.Grossberg, C.Nelson and P.Treichler (eds.) P. 96-116. New York: Routledge, 1992.

234. Clifford J. Diasporas. In: Cultural Anthropology 9(3): American Anthropological Association. P. 302-338, 1994.

235. Cohen A. The symbolic construction of community, London: Tavistock, 1985.

236. Cohen R. Diasporas and the nation-state: from victrums to challengers. In: International Affairs 72(3), p. 507-520, 1996.

237. Cohen R. Rethinking "Babylon": Iconoclastic Conceptions of the Dias-poric Experience // New Community. Abingdon, Vol. 21. Nq 1. P. 6, 1995.

238. Cohen R. Global Diasporas: An Introduction. London: University College of London (UCL) Press, 1997.

239. Conner W. The Impact of Homelands upon Diasporas. In: G.Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, pp. 16-45, New York, St.Martin's Press, 1986.

240. Conner W. Ethnonationalism: The Quest for Understanding. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994.

241. Constas D., Platias A. The Greek Diaspora in a Comparative Perspective. London: Macmillan, 1992.

242. Croucher Sh., Haney P. Marketing the Diasporic Creed. Diaspora 8(3), pp. 309-331, 1999.

243. Dabag M., Piatt К. Diasporas und kollektive Gedachtnis. Zur Kon-struktion kollektiver Identitaten in der Diaspora. In: M.Dabag und K.Piatt (Hg.): Identitat in der Fremde. Bochum. 117-145, 1993.

244. Der-Karabetian A. Vielfaltige soziale Identitat als Reflektion der Mod-erne. In: Identitat in der Fremde. (Hg.) von Mihran Dabag und Kristin Piatt. Bochum, 1993.

245. Drake St. Diaspora Studies and Pan-Africanism. In: Global Dimensions of the African Diaspora. J.Harris (ed.), pp. 341-404. Washington, DC: Howard University Press, 1982.

246. Dubnow S. Die neueste Geschichte des jiidischen Volkes. Band II: Das Zeitalter der ersten Reaktion. Das Zeitalter der zweiten Emanzipation. Berlin, Jiidischer Verlag, 1929.

247. Dusenbery V. A Sikh Diaspora? Contested Identities and Constructed Realities. In Nation and Migration, ed. by Peter van der Veer, 1995.

248. Eisenstadt Sh. The Absorption of Immigrants. London, 1954.

249. Edwards D. Afghanistan, Ethnography, and the New World Order. Cultural Anthropology 9(3), pp. 345-360, 1994.

250. Elasar D. The Jewish People as the Classic Diaspora: A Political Analysis. In: G.Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, pp. 212-257, New York, St.Martin's Press, 1986.

251. Elwert G. Die Angst vor dem Getto. Binnenintegration als erster Schritt zur Integration. In: Bayanz, Ahmet/Damolin, Mario/Ernst, Heiko (Hg.), Integration. Anpassung an die Deutschen? Weinheim, S.51-74, 1984.

252. Eriksen Th. Ethnicity, Race, Class and Nation. In: Ethnicity (ed.) by J.Hutchinson and A.Smith. Oxford University Press, p.28-35, 1996.

253. Eriksen Th. Ethnicity and nationalism: antropological perspectives. London: Pluto Press, 1993.

254. Esman M. The Chinese Diaspora in South East Asia. In: G.Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, pp. 130-163, New York, St.Martin's Press, 1986.

255. Esman M. The Political Fallout of International Migration. Diaspora, no. 2, pp. 3-42, 1992.

256. Esser H. Aspekte der Wanderungssoziologie: Assimilation und Integration von Wanderern, ethnischen Gruppen und Minderheiten. Eine Hand-lungstheoretische Analyse. Darmstadt, Neuwied: Luchterhand, 1980.

257. Esser H. Der Doppelpass als soziales System. Zeitschrift fur Soziologie 20, S. 153-166, 1991.

258. Esser H. Die Mobilisierung ethnischer Konflikte. Migration-Ethnizitat-Konflikt: Systemfragen und Fallstudien Herausgegeben von Klaus J.Bade. S.63-87. Universitatsverlag Osnabmck, 1996.

259. Estel B. Moderne Nationverstandnisse: Nation als Gemeinschaft. In: R.Hettlage, P.Deger, S.Wagner (Hg.), Kollektive Identitat in Krisen. Opladen, Westdeutscher Verlag, S. 73-85, 1997.

260. Estel B. Nation und nationale Identitat. Westdeutscher Verlag, Wiesbaden, 2002.

261. Faist Th The Volume and Dynamics of International Migration and Transnational Social Spaces. Clarendon Press, Oxford, 2000.

262. Faist Th Grenzen uberschreiten. Das Konzept Transstaatliche Raume und seine Anwendungen. In: Transstaatliche Raume. Politik, Wirtschaft und Kultur in und zwischen Deutschland und Tiirkei. von Thomas Faist (Hg.), S. 9-56. Bielefeld, 2000.

263. Fawcett J. Networks, linkages and migration systems. In: International Migration Review. Special Silver Anniversary Issue, 23/3, Р.671-680, 1989.

264. Featherstone M. "Global Culture. An Introduction". In: M.Feather-stone (ed.): Global Culture. Nationalism, Globalization and Moder-nity. London, Newbury Park & Neu-Delhi, Sage, 1990.

265. Fijalkowski J. Ethnische Heterogenitat und soziale Absonderung in deutschen Stadten. Zu Wissenstand und Forschungsbedarf. Druck R.Walter, Gottingen, 1998.

266. Fijalkowski J., Gillmeister H. Potentiale ethnisch-kulturellen Konflikts und die Funktion der Eigenorganisationen transnationaler Zuwanderer. FU Berlin, 1996.

267. Freitag S. Collective Action and Community. Berkeley: University of California Press, 1989.

268. Fromm E. Das judische Gesetz. Zur Soziologie des Diaspora-Juden-tums. Basel, Beltz, 1989 (1922).

269. Furnham A., Bochner S. Culture Shock: Psychological reactions to unfamiliar environments. L.& N.Y., 1986.

270. Fuchs L. The American Kaleidoscope. Middletown CT: Wesleyan University Press, 1990.

271. Ganguly K. Migrant Identities: Personal Memory and the Construction of Selfhood. Cultural Studies 6(1), pp. 27-50, 1992.

272. Ganzer B. Zur Bestimmung des Begriffs der ethnischen Gruppe. In: Sociologus, 40, S.3-18, 1990.

273. Gilroy P. It Ain't Where You're From, It's Where You're At.: The Dialictics of Diasporic Identification'. In: Third Text, 13, Winter, p. 3-16, 1991.

274. Gilroy P. The Black Atlantic: Modernity and Double Consciousness. L., Verso, 1993.

275. Giordano Ch. Ethnizitat: Prozesse und Diskurse im interkulturellen Vergleich. In: R.Hettlage, P.Deger, S.Wagner (Hg.), Kollektive Identitat in Krisen. Opladen, Westdeutscher Verlag, S. 56-72, 1997.

276. Ghosh A. The Diaspora in Indian Culture. Public Culture 2(1), pp. 7378, 1989.

277. Goldberg D. Racist Culture: Philosophy and the Politics of Meaning. Oxford: Basil Blackwell, 1993.

278. Goldberg D., Raynor J. The Jewish People: Their History and the Religion. Harmondsworth: Penguin, 1989.

279. Gombrich E. Jiidische Identitat und judische Schicksal. Passagen Ver-lag, Wien, 1997.

280. Gordon M. Assimilation in American Life. The Role of Race, Religion and National Origins. New York, 1964.

281. Gupta A. "The Song of the Nonaligned World: Transnational Identities and the Reinscription of Space in Late Capitalism". In: Cultural Anthropology, 7(1), February, p. 63-79, 1992.

282. Gupta A. Ferguson J. "Beyond 'Culture*: Space, Identity, and the Politics of Difference". In: Cultural Anthropology 7(1), 1992.

283. Gurr T. Minorities at risk. A global risk of ethnopolitical conflicts. Washington, DC: US Institute of Peace Press, 1993.

284. Hall E. The Silent Language. New York, London, 1990.

285. Hall S. Cultural Identity and Diaspora. In: Identity: Community, Culture, Difference. J.Rutherford (ed.) P. 222-237. London: Lawrence and Wishart, 1990.

286. Hall S. "The Local and the Global: Globalization and Ethnicity" and "Old and New Identities, Old and New Ethnicities". In: A.D.King (ed.) Culture, Globalization and the World System, pp. 19-68. New York: SUNY Press, 1991.

287. Hall S. "Cultural Studies and Its Theoretical Legacies". In: L.Grossberg, C.Nelson, and P.Treichler (eds.), Cultural Studies, p.227-94. New York: Routledge, 1992.

288. Hammar T. "State, Nation, and Dual Citizenship". In: W.Brubaker (ed.) Immigration and the Politics of Citizenship in Europe and North America, pp. 81-96. Lanham, Maryland: University Press of America, 1989.

289. Hann A. Identitat und Nation in Europa. In: Berliner Journal fur Soziologie, H.2, S. 193-203, 1993.

290. Hannerz U. The world as a milticultural socirty. In: Goldmann, Kjell/Englund, Agnes (Hg.), Research on International Issues. S. 36-40, 1988.

291. Hannerz U. Transnational Connections: Culture, People, Places. New York: Routledge, 1996.

292. Harbison S. Family structure and family strategy in migration decision making. In: De Jong, G.F./Gardner, R.W. (ed.). Migration decision making. Multidisciplinary approaches to microlevel studies in developed and developing countries. New York, 1981.

293. Harik I. Palestinians in the Diaspora. In: G.Sheffer (ed.), Modern Diasporas in International Politics, pp. 315-332, New York, St.Martin's Press, 1986.

294. Harrington M. "Loyalities: Dual and Divided", in: M. Walzer et al., eds. The Politics of Ethnicity. Cambridge, 1982.

295. Harvey D. The Condition of Postmodernity: An Inquiry into the Origins of Cultural Change. Oxford: Blackwell, 1989.

296. Heckmann F. Ethnos, Demos und Nation, oder: Wocher stammt die Intoleranz des Nationalstaats gegenuber ethnischen Minderheiten? In: Bielefeld, Uli (ed.): Das Eigene und das Fremde. Neuer Rassismus in der Alten Welt? Hamburg: Junius, 51-78, 1991.

297. Heckmann F. Ethnische Minderheiten, Volk und Nation. Soziologie in-terethnischen Beziehungen. Stuttgart: Enke, 1992.

298. Heckmann F. Ethnos eine imaginierte oder reale Gruppe? Ober Eth-nizitat als soziologische Kategorie. In: R.Hettlage, P.Deger, S.Wagner (Hg.), Kollektive Identitat in Krisen. Opladen, West-deutscher Verlag, S. 46-56, 1997.

299. Hettlage R. Diaspora: Umrisse zu einer soziologischen '.Theorie. In: M.Dabag und K.Piatt (Hg.): Identitat in der Fremde, S. 75-105. Universi-tatsverlag, Bochum, 1993.

300. Hoffmann-Nowothy H.-J. Soziologie des Fremdarbeiterproblems, Stuttgart, 1973.

301. Horowitz D. Ethnic Groups in Conflict. Berkeley, California: University of California Press, 1985.

302. Horowitz D. "Diasporas and Communal Conflicts in Divided Societies". In: Modern Diasporas and International Politics. G.Sheffer (ed.) New York: St.Martin's, 1986.

303. Ipsen D. Oberlegungen zum politischen Charakter einer psycho-sozialen Raumkategorie. In: R.Lindner (Hg.), Die Widerkehr des Regiona-len, S. 232-254, Frankfurt/New York, Campus Verlag, 1994.

304. Jacobson M. Special sorrows: the diasporic imagination of Irish, Polish and Jewish immigrants in the United States. Cambridge/ Massachusetts/London, 1995.

305. Kallen H. Democracy versus the Melting-Pot: A Study of American Nationality. In: Werner Sollors (Hg.), Theories of Ethnicity. A Classical Reader, Houndmills Basingstoke: Macmillan, S. 67-92, 1996.

306. Kearney M. "Borders and Boundaries of State and Self at the End of Empire". In: Journal of Historical Sociology, 4(1), March, p. 52-74.

307. Kirschenblatt-Gimblett В. 1994: "Spaces of Dispersal". Cultural Anthropology, 9(3), 1991.

308. Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change. In: Ethnic Change, (ed.) by Ch.F. Keyes. Seattle, London, 1981.

309. Kohl K.-H. Ethnologie die Wissenschaft vom kulturell Fremden. Eine EinfOhrung. C.H. Beck Verlag, Munchen, 1993.

310. Kokot W. Diaspora Ethnologische Forschungsansatze. In: A. Moos-mOller (Hg.) Interkulturelle Kommunikation in der Diaspora. Die kul-turelle Gestaltung von Lebens- und Arbeitswelten in der Fremde. S. 2940, Miinster, Munchen, New York, Berlin, 2002.

311. Kotkin J. Tribes: How Race, Religion and Identity Determine Succes in the New Global Economy. New York: Random, 1993.

312. Kotkin J. Stamme der Macht. Der Erfolg weltweiter Clans in Wirt-schaft und Politik. Reinbek. Hamburg, 1996.

313. Kriesberg L. Coexistence and the Reconciliation of Communal Conflicts. In: E. Weiner (ed.): The Handbook of Interethnic Coexistence. New York: Continuum, 182-198, 1998.

314. Lamnek S. Qualitative Sozialforschung. Weinheim, 1995.

315. Landau J. Diaspora and Language. In: Modern Diasporas in Inter-national Politics, (ed.) by Gabriel Sheffer. New York. P.75-102, 1986.

316. Lavie S., Swedenburg T. Introduction: Displacement, Diaspora, and Geographies of Identity. In: Displacement, Diaspora, and Geographies of Identity, (ed.) by L. Smadar & T. Swedenburg, Duke University Press, Durham & London, 1996.

317. Libaridian G. Entwicklung und Struktur der armenischen Diaspora. In: M.Dabag und K.Piatt (Hg.): Identitat in der Fremde, S. 160-170, Univer-sitatsverlag, Bochum, 1993.

318. Lindner R. (Hg.) Die Widerkehr des Regionalen. Ober neue Formen kultureller Identitat. Frankfurt/New York, Campus Verlag, 1994.

319. Lowe L. "Heterogenity, Hybridity, Multiplicity: Marking Asian American Differences". In: Diaspora 1(1), p. 24-43, 1991.

320. Luhmann N. Soziale Systeme. Grundriss einer allgemeinen Theorie. Frankfurt/M., 1984.

321. Luhmann N. Okologische Kommunikation. Kann die moderne Gesell-schaft sich auf okologische Gefahrdungen einstehen?, Opladen, 1986.

322. Luhmann N. Organisation. In: Кйррег, Willi/Ortmann, Gunter (Hrsg.): Mikropolitik, Rationalitat, Macht und Spiele in Organisationen. Opladen. S. 165-185, 1988.

323. Lyotard J. The Differend: Phrases in Dispute. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1988.

324. Lytle P.F. "Loyalty and Recognition under Challenge: The Yugoslav Case". In: Y. Shain (ed.), Governments-in-Exile in Contemporary World Politics. New York: Routledge, 1991.

325. Magnarella P. "Justice in a Culturally Pluralistic Society: The Cultural Defense on Trial". In: Journal of Ethnic Studies 19(3), p. 65-84, 1991.

326. Malkki L. "National Geographic: The Rooting of People and the Territo-rialization of National Identity Among Scholars and Refudgees". In: Cultural Anthropology 7(1), p. 24-44, 1992.

327. Martinello M. Ethnic leadership, ethnic communities political power-lessness and the state in Belgium, in: Ethnic an Racial Studies, 16/2, pp. 236-255, 1993.

328. Massey D., Alarcon R., Durand J., Gonzales, H. Return to Aztlan: The social process of international migration from Western Mexico. Berkeley, 1987.

329. Marienstras R. On the Notion of Diaspora / / Minority Peoples in the Age of Nation-States. Ed. by G. Chaliand. L., Pluto Press, 1989.

330. Mecheril P. Zugehorigkeitserfahrungen von Anderen Deutschen. Eine empirische Modellierung. In: Preis, L. (Hg.): Transnationale Migration. Baden Baden. S. 293-314, 1998.

331. Mercer K. "Diaspora Culture and the Dialogic Imagination". In: M.Cham and C.Andrade-Watkins (eds.), Blackframes: Critical Perspectives on Black Independent Cinema, p. 40-61. Cambridge, 1988.

332. Meyer В., Geschiere P. Globalization and Identity: Dialictics of Flow and Closure. Introduction. In: B.Meyer and P.Geschiere (eds.) Globalization and Identity: Dialictics of Flow and Closure. Pp. 1-17, Oxford, 1999.

333. Mishra V. The Diasporic Imaginary: Theorizing the Indian Diaspora. Forthcoming in Textual Practice (10), 1996.

334. Morokvasic M. "Pendeln statt auswandern. Das Beispiel der Polen. In: M.Morokvasic (Hg.), Wanderungsraum Europa. Menschen und Grenzen in Bewegung, Berlin, Sigma, S. 166-187, 1994.

335. Nederveen P. Globalisation as Hybridisation. International Sociology 9, pp. 161-184, 1994.

336. Orywal E. Die ethnische Gruppen Afghanistans. Fallstudien zu Grup-penidentitat und Intergruppenbeziehungen. Beihefte zum Tiibinger Atlas des Vorderen Orients, Reihe B, Nr. 70, Wiesbaden, 1986.

337. Panagakos A. Citizens of the Trans-Nation: Political Mobilization, Mul-ticulturalism, and Nationalism in the Greek Diaspora. In: Diaspora 7(1), pp.53-73, 1998:.

338. Penninx R., Schoorl J., van Praag C. The impact of international migration on receving countries: the case of the Netherlands. The Hague.

339. Portes A., Rumbaut R. 1990: Immigrant America: A Portrait. Berkerley: University of California Press, 1994.

340. Popkov V. Gemeinsame Charakteristik des soziokulturellen Anpas-sungsprozesses der Gruppen der armenischen, aserbaidschanischen und tschetschenischen Migranten in Kaluga. In: ISB Jahrbuch, S. 98-102, Berlin, 1997.

341. Popkov V. Ethnische Minderheiten in Berlin und Kaluga Aussichten auf die Integration. In: ISB Jahrbuch, S. 232-236, Berlin, 1998.

342. Popkov V. Anpassung ethnischer Migranten in Kaluga und in beiden Teilen Berlins. Ein Vergleich. Diss. TU Berlin. Tectum Verlag Marburg, 1998.

343. Pries L. Transnationale soziale Raume. Theoretisch-empirische Skizze am Beispiel der Arbeitswanderungen Mexiko-USA". Zeitschrift fur Soziologie 25: 6, S. 456-472, 1996.

344. Pries L. Neue Migration im transnationalen Raum. In: Transnationale Migration. Baden Baden. S. Pries, L. (Hg.), S. 15-44, 1998.

345. Ravenstein E. The laws of migration. Papers 1 and 2. (Reprint of the title originally in 2 parts. Journal of the Royal Statistical Society). New York, 1976 (1885 & 1889).

346. Redfield R., Linton R., Herskovits M. Memorandum on the study of acculturation. American Anthropologist, Na 38, 149-152, 1936.

347. Reuter J. Die Albanen in Jugoslawien. Oldenburg. Siidost-Institut, 1982.

348. Reuter L., Dodenhoft M. Arbeitsmigration und gesellschaftliche Entwicklung. (Neue Politische Literatur, Beihefte 5). Stuttgart, Franz Steiner, 1988.

349. Rex J. Ethnic mobilisation and ethnic associations in Britain. A paper contributed to a four nation project on forms of solidarity in Europe. Coventry, 1991.

350. Rogers A., Vertoveс S. The urban context. Ethnicity, social networks and situational analysis. Oxford, 1995.

351. Rosaldo R. „Ideology, Place, and People Without Culture". Cultural Anthropology 3(1), p.77-87, 1988.

352. Rosen L. „The Integrity of Cultures".' American Behavioral Scientist 34(5), p. 594-617, 1991.

353. Royce A. Ethnic Identity: Strategies of Diversity. Bloomington, Indiana: Indiana University Press, 1982.

354. Rosch H. Migrationsliteratur im interkulturellen Kontext. Verlag f. In-terkulturelle Kommunikation. Frankfurt/M., 1992.

355. Roth K. Toward "Politics of Interethnic Coexistence". Can Europe Learn from the Multiethnic Empires? In: Ethnologia Europaea 29: 2. P. 37-52, 1999.

356. Rouse R. Mexican Migration and the Social Space of Postmodernism // Diaspora. A Journal of Transnational Studies. University of Toronto Press, Vol. 1. № 1: P. 8, 1991.

357. Rutherford J. "A Place Called Home: Identity and the Cultural Politics of Difference". In: J. Rutherford (ed.), Identity, Community, Culture, Difference". London: Lawrence and Wishart, 1990.

358. Safran W. Diasporas in Modern Societies: Myths of Homeland and Return. Diaspora V.l, Nsl, p. 83-99, 1991.

359. Safran W. Comparing Diasporas: A Review Essay. Diaspora 8(3), pp. 255-291, 1999.

360. Schechter S. Die Chassidim. Eine Studie Ober jtidische Mystik. Aus dem Englischen Cibersetzt von O. Tausig-Leipzig. Berlin, Judischer Verlag, 1904.

361. Schlesinger A. The Disuniting of America: Reflections a Multicultural Society. New York: W.W.Norton, 1992.

362. Schnapper D. From the Nation-State to the Transnational World: On the Meaning and Usefulness of Diaspora as a Concept. In: Diaspora 8(3), pp. 225-255, 1999.

363. Schutz A. Die sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Eine Einleitung in die verstehende Soziologie. Frankfurt/M.; 1981.

364. Schweizer Th. (Hg.) Netzwerkanalyse. Ethnologische Perspektiven. Dietrich Reimer Verlag. Berlin, 1988.

365. Serloth B. Der Mythos der nationalstaatiichen Homogenitat. In: R.Hettlage, P.Deger, S.Wagner (Hg.), Kollektive Identitat in Krisen. Opladen, Westdeutscher Verlag, S. 86-97, 1997.

366. Shain Y. The frontier of loyality. Political exiles in the age of the nation-state. Middletown, 1989.

367. Shain Y. (ed.) Governments-in-exile in contemporary world politics. New York/London, 1991.

368. Shain Y. Democrats and Secessionists: US Diasporas as Regime De-stabilizers. In: International Migration and Security. (Ed.) by Miron Weiner. P. 287-322. Boulder, San Francisko, Oxford, 1993.

369. Sheffer G. A new Field of Study: Modern Diasporas in international politics. In: Modern Diasporas in international politics, (ed.) by Gabriel Sheffer. P. 1-15. New York, 1986.

370. Sheffer G. Ethnic Diasporas: A Threat to Their Hosts? In: Inter-national Migration and Security. (Ed.) by Miron Weiner. P. 263-286. Boulder, San Francisko, Oxford, 1993.

371. Skinner E. The Dialectic Between Diasporas and Homelands // Global Dimensions of the African Diaspora. Ed. by J. Harris. Washington, Howard University Press, 1982.

372. Smart N. "The Importance of Diasporas". In: S.Shaked, D.Shulman and G.Stroumsa (eds.), Gilgut: Essays on Transformation, Revolution and Permanence in the History of Religions, Leiden: E.J.Brill, 1987.

373. Sollors W. Beyond Ethnicity: Consent and Descent in American Culture. New York: Oxford University Press, 1986.

374. Smith A. The Ethnic Origins of Nations. New York: Blackwell, 1986.

375. Stark J. "Volker, Ethnien, Minderheiten. Bemerkungen zur Erkenntnis-theorie und Terminologie der Minderheitenforschung". In: Jahrbuch fur Ost-deutsche Volkskunde, (31), S. 1-55, 1988.

376. Sutter V. The Indochinese Refugee Dilemma. Baton Rouge: Louisiana University Press, 1990.

377. Taft R. The Shared Frame of Reference Concept Applied to Assimilation of Immigrants. In: Human Relations, 6, p. 45-55, 1953.

378. Tajfel H. Human groups and social categorization. Cambridge: University Press, 1981.

379. Talai V. Armenians in London. The management of social boundaries. Manchester, New York, 1989.

380. Tololyan Kh. Exile Governments in Armenian Polity. In: Shain, Yossi (ed.). Governments-in-Exile in Contemporary World Politics. New York: Routledge, 1991.

381. Tololyan Kh. The Nation-State and Its Others: In Lieu of a Preface. Diaspora 1, Spring, 1991.

382. Tololyan Kh. Traditionelle Identitat und politischer Radikalismus in der armenischen Diaspora. In: M.Dabag und K.Piatt (Hg.): Identitat in der Fremde. Bochum. S. 192-219, 1993.

383. Tololyan К. Rethinking Diaspora(s): Stateless Power in the Trans-national Moment. Diaspora 5: 1, p.3-35, 1996.

384. Treibe A. Migration in modernen Gesellschaften. Soziale Folgen von Einwanderung und Gastarbeit. (Grundlagentexte Soziologie). Weinheim, 1990.

385. Tucker R. "Immigration and Forein Policy: General Considerations". In: Tucker R., Ch. Keely and L. Wrigley, eds., Immigration and US Foreign Policy. Boulder CO: Westview Press, 1990.

386. Van den Berghe P. The ethnic phenomenon. New York. Elsevier Press, 1981.

387. Van der Veer P. Introduction: The Diasporic Imagnation. In: P. van der Veer (ed.), Nation and Migration, pp. 1-16, Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1995.

388. Van Hear N. New diasporas. The mass exodus, dispersal and regrouping of migrant communities. London, 1998.

389. Vertovec S. Hindus in Trinidad and Britain: Ethnic Religion, Reifica-tion, and the Politics of Publics Space. In: P. van der Veer (ed.), Nation and Migration, pp. 132-156, Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 1995.

390. VesterH-G. Kollektive Identitaten und Mentaiitaten. Frankfurt, 1996.

391. Weber M. Gesammelte Aufsatze zur Religionssoziologie. Band I. Tubingen, 1920/1921.

392. Weiner M. The Macedonian Syndrome: An Historical Model of International Relation and Political Development. World Politics 23, no. 4, 1971.

393. Weiner M. Peoples and States in a New Ethnic Order? Third World Quarterly, Vol. 13, no.2, 1992.

394. Welsch W. Transkulturalitat. Lebensformen nach der Auflosung der Kulturen. In: Informationen Philosophic 19. Jg., H.2, 1991.

395. WerbnerP. The Migration Process. Oxford: Berg, 1990.

396. WierlacherA. (Hg.) Kulturthema Fremdheit. MOnchen, iudicium, 1993.

397. Wilpert Z. Religion and Ethnicity: Orientations, Perceptions and Strategies among Turkish Alevi and Sunni Migrants in Berlin. In: T.Gerholm, G.Yngve (eds.): The New Islamic Presence in Western Europe. London, p. 88-106, 1998.

398. Winland D. We are Now an Actual Nation: The Impact of National Independence on the Croation Diaspora in Canada. Diaspora 4, pp. 3-30, 1995.

399. Wolff J. On the Road Again: Metaphors of Travel in Cultural Criticism. Cultural Studies 7(2), pp. 224-239, 1993.

400. Young C. Nationalism, Ethnicity and Class in Africa: A Retrospective. In: Cahiers d'Etudes Afraicaines, 103, xxxvi-3. 1986.

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02 диссертация на тему: Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии"

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора социологических наук Попков, Вячеслав Дмитриевич

Введение диссертации2003 год, автореферат по политологии, Попков, Вячеслав Дмитриевич

Заключение научной работыдиссертация на тему "Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02
диссертация на тему: Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии