автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Древняя Япония: культура и текст

Полный текст автореферата диссертации по теме "Древняя Япония: культура и текст"

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

На правах рукописи

МЬДЕРЯКОВ Александр Николаевич

ДРЕВНЯЯ ЯПОНИЯ: КУЛЬТУРА И ТЕКСТ

Специальность 07.00.09 - историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

ыеенва 1991

Работа выполнена в Отделе истории и культуры древнего Востока Института Востоковедения АН СССР

Официальные оппоненты: доктор исторических наук А.А.Бокщанин доктор исторических наук Н.Л.Жуковск&ч доктор исторических наук В.В.Малявин

Ведущая организация - кафедра японской филологии

Института стран Азии и Африки при МГУ им. М.В.Ломоносова

Защита состоится П 1992г. часов

на заседании Специализированного совета Д.00§.01.01 по историческим наукам в Институте востоковедения АН СССР по адресу: 103777, Москва, ул.Рождественка, 12

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института востоковедения АН СССР

Автореферат разослан

Ученый секретарь Специализированного совета кандидат исторических наук

/Володин А.Г.

©Институт востоковедения АН СССР, 1991г.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Представленная на соискание ученой степени доктора исторических наук.работа посвящена исследованию имеющихся в нашем распоряжении японских текстов УШ—XIII вв. в системе, культуры. Основной задачей работы был анализ' того, как: I) культура порождает текст» который является ее производной; 2) как готовые тексты участвуют в самовозрастании культуры.

Сознательная деятельность человека по порождению нового текста, его сохранению и трансляции является одним из основных отличий его от всех известных нам форм жизни» Способности к порождению текста, а также потребности и возможности в его трансляции, фиксации и хранении исторически обусловлены. Количество порождаемых текстов возрастает лавинообразно по мере приближения к сегодняшнему дню, и внетекстовое существование человека представляется невозможным. Эти тексты представляют собой овеществленную коллективную память человечества. Лишь с их помощью человечество способно к самоидентификации.

Текстовые способности развиваются и изменяются» Сами тексты развивают и изменяют человека. Триада человек-текст-человек (создатель текста-текст-аудитория) и опосредующие ее отношения представляют собой единство,, расторжимое лишь в процессе исследования« но не в реальной культурев

В настоящее время Нормальным" является рассмотрение конкретного текста в рамках определенного жанра - исторического, поэтического, прозаического и т.д., как если бы жанры были самодостаточными образованиями, не подверженными взаимовлиянию, перекрестному скрещиванию, что с неизбежностью происходит в ходе информационной деятельности человека. На самом деле каждый жанр обеспечивает лишь какую-то из информационных (интеллектуальных, эмоциональных) сторон жизнедеятельности человека и общества». Изолированное рассмотрение конкретного произведения и жанра, к которому оно принадлежит, есть, по существу, отказ от попытки восприятия человека как единства, образованного разнонаправленными текстами, - единства, всегда находящегося в становлении.

Своеобразие культурной ситуации в Японии УП-УШ вв, состо-

ит в том» что оформление государственности и соответствующего ей типа культуры (и, следовательно, типа личности) происходило во многом сообразно с критериями, предъявляемыми китайской цивилизацией. Заимствование в готовом виде ряда литературных форм не только ускорило развитие местной словесности, но и лишило ее на некоторое время самостоятельности.

В связи с этим переход от мифопоэтического сознания к историческое происходил чрезвычайно быстро, не задерживаясь на промежуточных этапах. Помимо китаизированной культуры, отображенной в материальной культуре и памятниках словесности, имеющих своим основным центром порождения столицу« существовало и мощное "подводное" течение местной культуры, находившейся длительное время на периферии письменной культуры, И изменения® происходившие в словесности, не могут быть объяснены исключительно исходя из нее самой, без учета эффекта невидимого присутствия устного творчества.

Сосуществование письменной китайской и устной японской словесной культуры ведет не только к их взаимообогащению, синтезу' в виде японоязычной письменной культуры» Со временем происходит и отбраковка тех заимствованных форм культуры в текстовой деятельности, которые входят в противоречие или же не получают подкрепления в местной традиции. В свою очередь далеко не все элементы местной культуры способны доказать свою плодотворность: часть иэ них вымывается под воздействием информационного потрка, направленного о материка, В связи с этим в работе постоянно рассматривается проблема соотношения китайского и японского языков как носителей различных культурных смыслов, способных к трансляции только через определенный канал и язык*

Хронологические рамки работы охватывают период с УШ по ХШ в., т.е. о нижней границы появления японской словесности, оформленной оозданием мифологическо-летописных и законодательных сводов, и до упадка родо-племенной аристократии, сопровождавшегося сменой центра власти, переместившегося из императорского дворца в ставку сёгуна. С этого момента текстовая культура претерпевает серьезные оущностные изменения, для описания которых рамки данной работы представляются ограниченны-ш.

Наполненность избранного наш временного отрезка анализи-/емыми текстами каждого из жанров неравномерна» Свою задачу з! видели в том, чтобы показать зарождение каждого вида сло-зсности (история, поэзия, художественная проза, религия) и эвести его до того момента, когда основные закономерности азвития жанра уже проявились в достаточной мере. Таким образы, мы руководствовались не столько внешней хронологией, сколь-э внутренней пульсацией жанра»

Свое изложение мы начали с исторических сочинений - мифо-згическо-летописных сводов и хроник - как вида словесности, Услуживающего наиболее фундаментальные идеологические потреб-зсти государства. В период УЩ—X вв. историческое творчество зсит коллективный, деперсонализированный характер. Личностная денка исторического процесса появляется намного позднее и свя-ша с именем Дзиэна (1155-1225). Однако для того, чтобы такая *енка могла бы быть ¿¡¿сказана» сознание должно было пройти штельный путь развития личности, созидаемой поэтическим и эозаическим творчеством, религиозным опытом буддизма. Исто-яческое сочинение Дзиэна "Гукансё" представляет собой синте-яческую форму, образованную слиянием различных интеллектуаль-IX и художественных подходов, образуя, таким образом, некую неллектуально-жанровую вершину. До определенной степени она зляет итог пятизекового роста японской культуры и совесности» 1Я того, чтобы подвести к нему и показать его логичность, ш пришлось разделить исторический раздел работы на две час-1, 3 первой из них рассматривается коллективное историческое зорчество, во второй - более индивидуалистичное» оплодотворен-зе художественным видением мира.

Важность поэтического раздела определяется тем, что поэ-ш являлась неотъемлемой частью быта и сознания придворных, шятия. ею почитались несравненно более важными, чем писание юноязычной прозы, многие установки японской письменной поэ-ш были унаследованы от устного фольклорного творчества, хо-I и приобрели эстетизированные формы. Прозаические сочинения мадквались под непосредственным влиянием поэзии (приятии ее >этики или же отталкивании от нее), л потому поэтический раз-!Л был предпослан рассмотрению прозы» Анализ поэзии мы дово-

дим до X в,, когда тенденции ее последующего развития оказались уже вполне выявленными. К этому времени формируется и авторское творчество, создается и воплощается концепция антологии (ограничивающая поэтический индавддуализм), пишутся поэги< чес-кйе трактаты»

В прозаический раздел, основу которого составили сочинения Х-Х1 вв, на японском языке, вошли произведения смешанного поэтическо-прозаического жанра ута-моногатари, повесть (моно-гатари)t лирический дневник» Проза придворного круга очень быстро достигла своего расцвета и канонизации, продемонстриро вав чрезвычайно высокую для средневековья степень развития ре лекоии и самоанализа, что неизбежно сказалось на всех видах словесности,

В раздел, посвященный религии, произведения религиозно-философской мысли (з данном случае это понятие эквивалентно буддийской традиций) вошли лишь в минимальной степени, ибо с принятой нами точки зрения они представляю! наименьший интерес ввиду высокой степени зависимости религиозно-философсной шали Японии этого времени от развитой буддийской традиции Ки тая, а основные вопросы, поднимаемые работой применительно к этому виду словесности, имеют однозначное и неоспоримое решение» Поэтому основное внимание в этом разделе уделяется обсуж дении буддийской повествовательной прозы, описание и определе нив инфраструктуры текстов которой связано с не вполне преодо ленныш сложностями.

Научная актуальность темы диссертации обусловлена нескол кими взаимообусловленными факторами. Во-первых, наука о тексте является быстро прогрессирующей областью гуманитарной науки» Текст, будучи основный средством для дознания прошлого, всегда был едва ли не центральной темой классических штудий по Востоку» Однако, если раньше тексту придавалось по преимуществу прикладное значение (конкретный текст как источник по конкретным отраслям гуманитарного знания), то в последние 1015 лет текст все более становится объектом изучения как особое явление культуры, В обсуждении этой проблематики принимают активное участие как зарубежные, так и отчественные специалисты, Однако теоретический багаж мировой японистики остает-

ся далек от достижений последнего времени® Отсюда со всей очевидностью вытекает необходимость в осмыслении мирового опыта применительно к текстовому наследию древней и средневековой Японии.

Во~вгорыхв в период, рассматриваемый в диссертации, были заложены основы не только современной японской словесности, но и культуры вообще» Именно в это время складываются те особенности японской культуры, которые "работают" на всем протяжении японской истории, включая новейшее время. В условиях культурной преемственности, которую демонстрирует Япония, выявление архетипов культуры на возможно более раннем этапе, позволяет не только глубже объяснить специфику исторического пути Японии, но и спрогнозировать некоторые черты культуры Японии в будущем»

В-третьих, конкретно-исторический анализ предлагаемой в диссертации проблематики позволяет сделать вклад в общую теорию текста, которая до сих пор развивалась по преимуществу на текстах, принадлежащих к европейской традиции

Степень изученности проблематики« Настоящая работа была бы невозможна без впечатляющих успехов, достигнутых мировой японистикой в последние десятилетия. Особенно велики заслуги японских ученых. Для нашего исследования были особенно полезны высокопрофессиональные издания текстов ("Нихон котэн бунгаку тайкэй", издательство "Иванами"! "Нихон'котэн бунгаку дзэнсю", издательство "Сёгаккан"; "Нихон сисо тайкэй", издательство "Иванами"), выведшие классическую филологию на новые рубенл* В этих изданиях важнейшие произведения литературы, общественной мысли, религиозные сочинения сопровождаются обширными комментариями, Однако осмысление этих классов текстов с точки зрения общей теории текста еще далеко от завершения» И хотя надежда на встречу с текстами первостепенной эстетической и религиозно-философской важности весьма слаба, концентрация усилий на произведениях второго ряда, еще не введенных по-настоящему в научный оборот, обещает еще немало открытий за счет уточнения "среднего" уровня интеллектуального сознания,

Что касается произведений исторической мысли, то здесь ситуация намного хуже, з исследователь вынужден прибегать за-

частую к стереотипным изданиям» увидевшим свет еще в довоенн! время.

Примерно таким же образом обстоит с изданиями памятников на Западе. И если корпус переводов поэзии, прозы, религиозн! философских произведений (и сопутствующих им комментариев) постоянно пополняется и в' оборот вводятся все новые произвел« ния, то сочинения исторического характера представлены намного менее полно, что создает неадекватное представление об и» теллектуальной жизни древности и средневековья« Такое положение особенно неприемлемо в отношении Японии, поскольку осозн; ние исторической преемственности является едва ли не основно] чертой общественного сознания этой страны.

Своеобразие конкретной культуры выявляется не только в ее содержательных особенностях, но и в тех механизмах, которые обеспечивают (или не обеспечивают) передачу информации в пространстве и времени. Поскольку тексты исторического содер жания представляют собой материализацию этих механизмов на текстовом уровне, то анализ исторических источников именно о данной точки зрения представляется неотъемлемым условием для понимания закономерностей функционирования культуры вообще.

Несмотря на заметно возросшую активность отечественных японоведов в области описания и осознания реалий японской ис тории, литературы, религии, культуры вообще, их деятельность в области текстовой культуры страдает общими для мировой япо нистики недостатками»

В целом, однако, нам представляется, что уровень изучен ности основных текстов японской древности и раннего с^едневе ковья позволяет перейти от конкретно-текстологических исследований (разумеется, отнюдь их не отменяя) к более общему осмыслению места и роли текста в системе культуры» Именно в этой сфере западные исследователи могли бы внести определенный вклад в развитие мировой японистики, ибо японская тек отология настолько зависима от собственной многовековой традиции изучения, что оказывается в цедом не в состоянии принять подходы, предлагаемые западными теоретиками текста. Такое положение включенности .ученого в культурную и исследовательские традиции создает ситуацию, когда исследователь про-

дуцирует ав^опредставление культуры, а не объективное представление о ней.

В свете вышесказанного основные цели и задачи диссертации состояли в следующем:

• представить основные тексты исторического, поэтического, прозаического и религиозного содержания как составляющие единого текстового потока;

- уточнить жанровое своеобразие каждого типа анализируе-шх текстов;

- показать механизмы порождения текста;

- исследовать способы циркуляции текстов в обществе и дать характеристику аудитории, к которой они обращались;

- установить взаимосвязь между устным и письменным типом творчества;

- установить тип личности, формируемый каждым классом текстов^

- выявить приоритетность определенных типов текстов в конкретный историко-культурный период.

Научная новизна диссертации обусловливается постановкой новых для мировой японистики проблем и их решением. При этом выявляются несколько "сквозных" принципов» имеющих наджанро-вый характер и являющихся, таким образом, принадлежностью культуры вообще«

Уже первые письменные японские тексты демонстрируют одно из основных этнокультурных свойств японцев - стремление обеспечить преемственность развития, т.ев передачу информации во времени: условием адекватного бытования любого культурного феномена является наличие у него истории» В связи с усиленным подчеркиванием в любом процессе его связи с прошлым обновленческие и реформаторские движения в Японии имеют своим идеологическим обеспечением возврат к некоторым исходным ценностям, ибо ь противном случае они будут обречены на неудачу.

Помимо историчности сознания анализируемые тексты выявляют еще одну особенность национального самосознания - диало-гичность. Наиболее полно она проявлена в поэзии» Это свойство, происходящее от фольклорной предорганизации поэзии, становится и ее литературным свойствомв Каждое звено такой цепи

(поэтическая реплика) является одновременно предшествующим и последующим, подобно тому, как человек исторических хроник -потомком и предком« Диалогичность находит выражение как в структуре поэтического текста, так и в формах его бытования» В ходе поэтической деятельности такого рода вырабатывается и закрепляется тип личности, постоянно подстраивающий себя к с< беседнику, партнеру, канону, традиции, что исключает в исторической перспективе проявление такого феномена западной цивилизации как самообожествление человека, приводящего, с одной стороны, к раскрытию творческого потенциала личности, а с другой - ведущего к дестабилизирующим общественным и экзи-стенциональным последствиям.

Еще одним наджанровыы принципом текстового сознания инте ресовавшей нас в диссертации эпохи должна быть признана моза-ичность, т.е. составленность текста из уже готовых элементов, Этот принцип справедлив и для исторических хроник, и для поэ« зии, и для сборников буддийской прозы. Текст, таким образом, не входит в границы личности, не принадлежит ей» "Составленность" письменного текста равняется его санкционированности ■ роль, которая отводится аудитории фольклорного произведения при его прослушивании.

Эволюция концепции пространства в'исторических памятниках и поэтических сочинениях сходна в главных своих чертах. Если в УШ в, пространственный охват объемлет собой всю "Поднебесную", то с течением времени он сужается, все более сжимаясь до пределов столицы, императорского дворца, собственного дома. Что касается художественной прозы, то порождение те] стов этого типа происходит в тош момент, когда бескрайнего текстового пространства уже не существует» Модели пространства разнятся в зависим<?сти от жанра (поджанра) словесности, но указанная закономерность имеет в целом наджанровое свойство и реализуется не только в словесности, но и в культуре . вообще (концепция вещи, архитектура, живопись и т.д.). Достижения современной Японии в части технологической умелости в первую очередь связаны с традиционной .концепцией сужающегося пространства, зафиксированного, в частности, в памятниках ранней словесности. Эта концепция пре юлагает деталь-

ное освоение и структуризацию пространства, непосредственно принадлежащего человеку.

Другая социально-культурная страта - буддизм - порождает принципиально иную модель пространства, отражейную в буддийских легендах,. Она характеризуется гораздо более широким географическим охватом, отсутствием единого сакрального центра - как в смысле объекта описания, так и в смысле субъекта текстопорожденияв Как и во всяком другом типе религиозного текста, пространство обретает многомерность, т.е. перзмещение в нем имеет не только горизонтальную (профанную), но и вертикальную (сакральную) направленность (спуск в ад и вознесение в рай)» Эта многомерность принципиально отлична от мифологического синтоистского текста, описывающего по преимуществу перемещение божества сверху вниа (с неба на землю), что является важной характеристикой мифологического (в отличие от исторического) вреиени»

Описание широкого пространства-коррелирует в буддийской субкультуре с "широкой" аудиторией. Если исторические, поэтические и прозаические тексты не предполагают максимальной пространственной экспансии (обслуживают определенную социальную группу, не ставя своей целью выход за ее пределы), то буддийские легенды расчитаны на преодоление социальных гра-ний и расширение своей аудитории, что, однако, не исключает эзотерических способов передачи информации. Но отнвдь не тайные методы передачи учения определяют главное направление текстовой деятельности в буддийской субкультуре.

Определенный тип пространства достаточно жестко сопряжен с типом времени» Для всех видов словесности (прежде всего поэзии и прозы), имеющих центром порождения двор, основным" типом "малого времени" является циклическое время природного годового цикла о особым акцентированием весны й осени (основные сезоны аграрной обрадности синтоизма)» Так ритуальное время обретает эстетические коннотации.

Буддийские тексты сезонное время интересует в гораздо меньшей степени - оно "распрямляется" в линию жизни отдельного человека» События приобретают сыысл личной "священной истории" и являются следствием волевой активности, направленной

на возрастание добродетели и уничтожение порока, трактуемых с точки зрения буддийской этики.

Таким образом, придворная и буддийская субкультуры образуют несколько типов культурного единства, в которых сопрягаются определенные типы пространства, времени и человека» Пер вая порождает "человека чувствительного", "человека государственного" и "человека исторического", вторая - "человека спасающегося"»

Описанные модели пространства, времени и человека сосуществуют синхронно и осознаются как противоречащие друг другу лишь до некоторой степени» Несмотря на определенное взаимоотталкивание аристократической и буддийской субкультур, оно не вызвало ни непримиримого противостояния, ни неразрешимого внутреннего конфликта личности» Каждая из субкультур актуализируется лишь при определенной ситуации, обусловлена и избираема ею. Ни одна из выделяемых нами субкультур не является поэтому самодостаточной, что приводит к их конташща-ции при создании текстовых построений всеобъемлющей направле; ности» В массовом сознании фрагменты различных по своему про исхождению систем находятся не в антагонистических, а во вза имодополнящих отношениях.

Эта закономерность прослеживается и на поведенческом уровне в исторической перспективе с большой последовательностью» Так, один и тот ае человек придворного круга с равным успехом может быть определен и как "человек чувствительный" (в делах любовных), и как "человек государственный" (при исполнении чиновничьих обязанностей), и как "человек историчес ний" (брачно-семейные отношения), и как "человек спасающийся (в ипостаси последователя учения Будды) и т.д., причем определение зависит в данном случае не столько от точки зрения исследователя, сколько от ситуации, в которой эти свойства проявлены с наибольшей последовательностью. Поэтому всякие попытки реконструкции психотипа личности или же этноса, пред принимаемые, на основе ограниченного количества типа текстов (в европейской традиции изучения - обычно на материале поази и прозы аристократов), заведомо неполноценны и искажают реальную картину. Задача исследователя состоит прежде всего в

зыделении и описании ситуаций, сопряженных с типом эмоцио-¡альной и интеллектуальной активности. Только совокупность :аких ситуаций дает приближение к ускользающей реальности» [рименительно к прошлому жанр словесности позволяет выделить ?акие ситуации в наиболее чистом виде,, в чем состоит гумани-?арная, т.е. общекультурная, значимость этого понятия, позво-щющего преодолевать его узколитературные рамки.

Методологической основой диссертации послужили не только ;овременные комплексные историко-текстологические подходы, ю и достижения классической историографии и филологии - япон-:ной, западной и отечественной. Накопленный мировой японистикой латериал в области издания и комментирования текстов создает ¡итуациюв при которой становится возможным создание обобщающих трудов»

Что касается современной теории науки о тексте, то суще-¡твуиг два основных подхода, выделяемых Ю.^.Лотыаном: семио-:ический (изучающий собственно текст, его структуру с помощью !емиотических методов) и коммуникативный (исследующий условия I методы порождения текста как коммуникативной системы). Од-гако даже соединение указанных подходов (что встречается на ¡рактике достаточно редко) не способно создать адекватно функ-даонирувдую модель, ибо в таком случав из объекта рассмотрения юкличается аудитория.

Всякий анализ текста, как такового, является ущербным, 'ак как текст в его реальном бытовании никогда не равен само-¡у себе в силу различного понимания его как в синхронном тол-ювании его отдельными индивидами, так и в процессе историчес» :ого восприятияо Текст может быть равен самому себе только :ак материальная вещь, лишенная слушателя или читателя. В оте-:ественной науке данная точка зрения была впервые высказана ^.А.Рубакиным (некоторые его идеи в области теории текста еще :е оценены вполне ни самой наукой, ни ее историей), который 'бъект науки о тексте определял следумцлм образом; "10 Про« ;ессы.создавания ценностей печатного,.рукописного и устного лова» 2, Процессы их циркуляции... 3» Процессы их утилизами",

В диссертации мы придерживались именно такого подхода,

ибо только он рассчитан на построение модели, которая, будучи распространена на всю совокупность текстов, может быть одреде лена как сверхтекстовое единство культуры, где каждый текст включен не только в текстовое единство, но и в систему культу ры вообще.

Источники. Диссертация основана более чем на 60 оригинал ных текстах, охватывающих сочинения по истории, поэзии, художественной прозе и религии, многие.из них впервые вводятся в научный оборот за пределами Японии. Автор стремился использовать все доступные издания и 'Материалы. Ломимо источников, в своей работе.мы постоянно-опирались на конкретно-исторические и текстологические исследования,•выполненные в Японии, страна Запада и в СССР.

Научно-практическая значимость исследования состоит в со здании новых подходов в науке о тексте применительно к древне и средневековой Японии, которые, одновременно, могут представ лять и общетеоретический интерес. Систсемный анализ текстов различной направленности, которые рассматривались ранее как изолированные, позволил внести существенные корректировки в картину мира древних и средневековых японцев. Диссертация может служить основой общего курса по историографии и источнико ведению ранней Японии, а также может использоваться для постр ения специальных курсов по отдельным отраслям японской тексто логии. В отечественной науке еще не предпринимались подобные попытки, а многие анализируемые диссертантом источники, связанные с ними историографические и текстологические проблемы, впервые ставятся в мировой японистике«

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании Отдела истории и культуры древне го_ Востока Института востоковедения АН СССР 30 сентября 1991 В качестве плановой монографии она была рекомендована к дубли кации в сентябре 1989 г» и вышла в свет в августе 1991 г» Основные результаты исследования были отражены диссертантом в коллективных трудах, журнальных статьях и четырех монографиях список которых приводится в конце автореферата. Автор неоднократно излагал идеи диссертации в докладах и выступлениях, которые обсуждались, в частности , на Совещании советских с5удз

дологов (июсква, 1983)» советско-японских симпозиумах историков (Ленинград,1985'; шосгва, 1988), конференции японистов социалистических стран (Москва, 1988), лекциях в университетах Стэнфорд и Фуллертон (США, 1989), Рицумэйкан и Киото (Япония, 1990) и др.

Выводы и научно-исследовательские подходы использовались автором при написании ряда статей в следующие готовящиеся к печати издания и публикации: "ДневникЫурасаки-сикибу" (4 а.л.), том "Религии древнего Востока" (3 а.л.), "Японский буддизм" (3 а.л.) и др.

Структура работы« Диссертация состоит из Предисловия, пяти глав, Заключения, списка литературы и индекса имен авторов и названий произведений.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В Предисловии обосновывается выбор темы, демонстрируется ее научная актуальность, определяются предмет, метод и задачи исследования, показывается степень изученности проблематики, новизна авторского подхода, описывается структура работы,

В главе I "История» Начало" исследуются исторические сочинения древней и ранеесредневековой Японии. Первые сочинения этого рода ("Кодзики" - 712 г., и "Нихон сёки" - 720 г.) представляют собой мифологическо-летописные своды. Тексты эти освящены авторитетом государства и одновременно сами освящают его.

Важнейшей особенностью сводов является совпадение субъекта и объекта описания, что свойственно для эпохи, когда не существует индивидуального творчества в современном^пониыании этого термина. Исторля понималась как прошлое государства (персонифицирующееся в истории правящего, а также других могущественных родов). Таким образом» первые исторические сочинения представляют собой "автобиографию" государства.

Одновременно велась интенсивная работа над юридической основой японской государственности, результатом которой также было составление ъаъьозонированных государством законодательных сводов. Однако по ер.гппзпию с историческими сочинениями

памятники правовой мысли обладают рядом жанроио-содержательнъ особенностей. Им присуща не диахронность, а синхронность, онк описывают не то, что было, а чему надлежит быть, т.е. выполни ют установку не на фиксацию событий, мыслящихся как реально произошедшие, а на отражение идеальной структуры событий - а! томатизируя реакции государства на те или иные события путем введения однозначных правил его функционирования. Летописи, таким образом формируют представления о прошлом, а правовые тексты - о панхронистическом настоящем.

Исторические и законотворческие те-ксты совокупно определяют место Японии в известном ей мире: если законодательные тексты можно признать элементом объединяющим культуры Дальнего Востока (законодательство и в Корее, и в Японии строилось в соответствии с китайскими нормами права), то исторические сочинения, посвященные отечественной истории, в большей стеш ни выражают специфику национального мышления, становясь дейс: венным инструментом национальной самовдентификации.

В -отличие от правовой деятельности, в которой госуда^ст] фактически не имело сколько-нибудь организованных конкурент установление контроля над прошлым давалось государству о бол: шим напряжением. Это связано с тем, что к моменту составлена мифологическо-летописных сводов в стране уже существовала достаточно развитая "историческая" традиция» Разумеется, это н< была "история" в государственном понимании: под историей в да ном случае понималось "бывшее", имевшее отношение к происхождению тогр или иного рода. При этом предполагалось, что чем древнее оно было,*теы более прочными позициями должны были обладать представители рода в современной социальной структуре. Таким.образом, контроль над прошлым фактически приравнивался к контролю над настоящим,, Следствием такой ценностной ориентации стало стремление государства монополизировать кон роль над прошлым, т.е. миром предков.

Человек древности и средневековья придавал одинаковую значимость знаку и предмету, им обозначаемому. Поэтому устан ление контроля над текстом считалось равносильным обретению контроля над прошлым, от содержания которого непосредственно зависело настоящее. Вопросы, связанные о созданием модели

прошлого, сохраняли первостепенное, значение на протяжении всей японской истории, одним из основных компонентов которого мыслилась генеалогия.

В период становления "Кодзики" и "Нихон.сёки" устная традиция передачи генеалогической (исторической) информации сосуществовала о письменной. Поэтому первые письменные исторические сочинения еще в полной мере несут на себе печать дописьмен-ной культуры, ибо письменность выступает в лих не только как средство порождения нового текста, но и как инструмент фиксации текстов, уже сложившихся в устной традиции. Еще одной чертой, сближающей письменную и устную традиции стал способ порождения письменного текста. В этом отношении особый интерес представляет предисловие к "Кодзики", из которого следует, что способом верификации прошлого стала церемония освящения текста, сообщавшего о прошлом, 0 этой целью сказитель Хиэда-но-Арэ выучил наизусть бытовавшие в устной и письменной форме мифы и предания, записанные затем с его голоса. Это означало соблюдение традиционной процедуры устного порождения (оглашения) текста,, В обществах с устной традицией передачи сакральной ин-форллации сам текст может адекватно функционировать и получает . статуо священного лишь будучи транслирован через привычный канал, т.е. сказителя.

После приобретения статуса "истинного" исторический текст вовсе не обязательно мог предназначаться для широкого распространения» Само его существование создавало гарантии для сохранения прошлого, вернее, данной версии прошлого. Первые письменные тексты были расчитаны не столько на распространение в пространстве, сколько во временив Уже в 770 г» ксилографическим способом был отпечатан миллион дхарани. Однако после этого о применении ксилографии нет сведений до XI в. Таким образом 1ространственную экспансию письменного текста сдерживала не техническая отсталость.или ограниченность потенциальной аудитории, а закономерности самого восприятия текста: он не мыс-аилоя в качестве передачи идей в пространстве (особенно это ¡сасается текстов исторических, которые, будучи'повествованием з времени предков, одновременно являются сакральными синтоист-зкими текстами), Письменный же текст выступал как магическое

средство, не предназначенное для прочтения (тираж дхарани на несколько порядков превышал потенциальную аудиторию), или же служил мнемоническим средством для трансляторов текста.

Эпоху Нара (УШ в.) можно определить как время господства исторического сознания. Практически все шлеюциеся в нашем распоряжения нарративные прозаические тексты можно квалифицировать как исторические, т.е. такие, где хронологическая последо вательность событий является основным структурообразующим элементом, Всякий объект описания рассматривался во временном аспекте, а те явления, которые в историческом свете представить было невозможно, не становились объектом изображения« Общий мыслительный уровень культуры Японии был таков, что основным средством самоидентификации любой общественной группы являлась именно история, а основу языка описания составляла хронология.

"Исторична", как правило, и структура текста УШ в»: порядок его построения соответствует порядку реального развития то го или иного процессас Время реальное и время текстовое совпадают, и текст не может быть построен произвольно с точки зрения его композиции.

Буддийские монахи наряду с чиновничеством представляли собой наиболее грамотную часть населения» Письменная.традиция, зародившаяся в буддийских храмах,, также приняла историческую форму« Об этом свидетельствуют как храмовое хроники, так и жития, в которых генеалогические сведения занимают выдающееся место - поскольку списание человека было возможно лишь с привлечением терминов родства» И даже религиозно-философская категория кармы воплощается в тексте, лишь обретая историческую форму.

Генеалогия мыслилась в Японии основным компонентом "истории"» Родоплеменная аристократия, стремилась к самогерметизации, стараясь не допустить проникновения новых элементов в зал кнутый мир придворной жизни. Культ предков по-прежнему состав-ляд основу ценностных установок, С течением времени эта основг не только не теряла своего значения, но и получала дальнейшее закрепление.

На рубеже УШ-1Х вв» появляются сразу несколько сочинений; в которых главный объектом рассмотрения является коллективное

прошлое ("Синсэн сёдзироку", "Когосюи", "Такахасиудзи буми")» Если к прошлому близкому применимы этические категории конфуцианства и буддизма' (как это наблюдается в исторических хрониках, составленных после "Нихонсёки" - мотивировки поступков, свойства натуры персонажей), то прошлое далекое интерпретируется исключительно с помощью "объективных" генеалогических критериев (предок, первопредок, непосредственный предок), исключающих возможность этического, т.е. альтернативного подхода. Ввиду объективности применяемого критерия, генеалогический код оказался чрезвычайно устойчивым к внешним помехам и до сих пор определяет многие стороны социальной жизни японцев.

Рубеж 7Ш-1Х вв. можно определить как время повторной актуализации мифа в функции регулятора социальных отношений. На смену тотальному копированию китайских форм культуры, сменившему акцент с далекого прошлого на прошлое близкое, приходит "национальное возрождение", принявшее, в частности, форму возврата к исходным мифологическо-летописным ориентирам: несоответствие социальных реалий мифу (т.е. дальней истории) осознавалось как упадоко Повторная актуализация генеалогическо-мифо-логической информации была вызвана давлением служилой знати (в среде которой было много выходцев из Кореи и Китая) на традиционную родоплеменную аристократию. Однако после того, как удалось остановить процессы, способствующие вертикальной социальной мобильности, и структура высшего социального слоя на долгое время обрела стабильность, исторический жанр и язык истории теряют свое значение. Поскольку обращение к прошлому носило в значительной степени прагматический характер, то исчез и важнейший стимул к составлению новых сочинений: к концу ЕС в. перестают составляться "национальные хроники" (за^дза века их было составлено шесть). "Автобиографии" государства и отдельных родов были готовы и не нуждались в значительной коррекции,

Основная часть культурофоршрудцей активности придворных обращается отныне к сочинению поэзии и художественной прозы, а не исторических текстов. Объектом описания становится не коллективное прошлое, а индивидуальное настоящее и близкое прошлое.

Глава II "Поэзия" посвящена описанию форм раннеяпонской

поэзии, выяснению ее места и роли в общетекстовом потоке, выявлению ее социального, общекультурного и личностного потенциала.

Первая японоязычная поэтическая антология %анъёсю" была составлена во второй половине УШ в» Она подвела определенный итог многовековой истории японоязычной поэзии ("вака"). Сам факт появления "манъёсю" свидетельствует, о развитом поэтическом творчестве, требующем письменного закрепления, поскольку -Лрежние способы бытования поэзии уже не могут существовать исключительно в привычных рамках устной словесности. С другой стороны» название "манъёсю" (которое мы дешифруем как "Собрание тысяч поколений людей") выражает центральную идею» зафиксированную во всех исторических сочинениях - идею преемственности, т.е. "манъёсю", является памятником изоморфным пй своему менталитету общеисторическому сознанию эпохи.

Корпуо стихов "ианъёсю", равно как и немногочисленные образцы японской поэзии» сохранившиеся помимо него, однозначно свидетельствуют о том, что отдельное стихотворение не обладалс самодостаточным смыслом и получало санкцию на существование» лишь, будучи включенным в некоторую последовательность» где онс образовывало один из ее элементов. Сознание того, что антолои обладает более высоким, нежели личное собрание» общественный статусом, надолго определило нормы бытования поэзии* .Составители "иёньёсю", однако еще не выработали унифицированных принципов для организации поэтического материала. Эта заслуга принадлежит составителям второй по времени появления японоязычно! поэтической антологии - "Кокинсю" (905 г.).

Составители "Кокинсю", восприняв многие достижения китайской поэзии, которая господствовала в придворной жизни на протяжении всего IX в., сумели найти ту степень культурного компромисса, которая обеспечила.органичный синтез японской и китайской поэтических традиций«

Одной из форы возвращения вака к полноценной жизни стали, поэтические турниры. На примере бытования стихотворения в рамках поэтического турнира хорошо видна сущность вака как феномена, пограничного между дописьменаой и письменной культурами( Порождение (или квазипоровдение) вака должно быть устным (мо-

делировать устное). Но после, того, как- стихотворение обнародовано при соблюдении определенных ритуально-этикетных условий, оно записывается и становится принадлежностью письменной культуры, получая право вступать в новые сочетания и комбинации. Так, многие, стихи, впервые оглашенные на поэтических турнирах, вошли в "Кокинсю", составители которой определяли им место в антологии сообразно собственный представлениям об упорядоченности 'и гармонии. Процесс письменного оформления поэтического текста, таким образом, изоморфен тому же процессу, что и фиксация "Кодзики": письменной записи текста должно предшествовать его устное исполнение.

Свойственен "Кокинсю" и хронологический принцип описания -основной принцип структурирования материала в исторических хрониках. Основные разделы "Кокинсю" (природного цикла и посвященные любви) расположены б зависимости от хронологии объекта изображения: от начала сезона к его концу и переходу в следующий, от зарождения любовного чувства - к его затуханию.

Ыозаичность, т.е.-составленность произведения из уже готовых элементов, свойственна.почти всем жанрам словесности Японии во времена средневековья. Это касается исторических сочинений, поэтических антологий, сочинений буддийской традиции. Пока сохраняется подобная мозаичность (или антологичность) построения текста, где место его определяется не самим сочинителем, выступающим в роли некоей надличностной инстанции, невозможно говорить об автррском творчестве в современной понимании. Достоинство того или иного стихотворения определялось не степенью выявленности личности автора, а приспособленностью его к включению в последовательность, где. элиминируются чересчур выявленные особенности стиля и личного опыта» Поэтическая антология представляет собой некоторую последовательность, где каждый элемент, лишенный в значительной степени самостоятельного значения, является одновременно'предшественником последующего и продолжением предыдущего. Гармония таким образом,.понимается как последовательность слаборазличающихоя звеньев. Эти представления пронизывают мыслительные конструкции не только средневековья» но и современности. Установки антологической поэзии на уничтожение уникальной личности автора ограничивали

возможности самореализации личности в этой сфере творчества. Тем не менее, безусловно.существование потребности в индивидуальном творчестве, нашли свой выход. Однако это произошло не столько в поэзии, сколько в художественной прозе,

В главе Ш "Художественная проза" выясняются основные особенности японоязычной художественной прозы, становящейся в Х-Х1 веках полнопрвной составляющей единого информационного потока. Главным свойством художественной прозы, в отличие от всех других жанров письменного творчества, является ее выявленный акцент на игровую сторону культуры (т.е. порождение текста и его трансляция не являются актам сугубо этикетными) .

Процесс становления художественной прозы проходил по нескольким направлениям.

Один из возможных вариантов заключается в эмансипации прозы от поэзии» Так появляется жанр ута-моногатари (повесть о стихах), Непосредственным литературным прототипом ута-моногатари является организация текстового пространства, свойственная поэтическим антологиям и личным поэтическим сборникам: проза (пояснение условий сочинений стихотворения) + стихотворение + проза (информация, выходящая за пределы имеющей отношение к собственно стихотворению)» Полная фора таких взаидаоа ношений между стихом и прозой стречается в антологиях и сборня ках достаточно редко» В ута-моногатари она становится правилом Основные памитнки этого жанра - "Исэ-моногатари" и "Ямато-моногатари" представляют собой последовательность эпизодов (принцип мозаичности, отмеченный Жат для хроник и поэтическш антологий). Каждый эпизод - это воссоздание обстоятельств порождения вака» Оба памятника анонимны, поскольку если стихи считались достойными авторской атрибуции, то вопрос об авторе; ве прозы не занимал современников. Сочиненность произведения отнюдь не была достоинством в глазах читателей ута-моногатари, Использование источников прошлого и рассказов очевидцев, ссылки на которые во множестве встречаются в тексте ута-моногатар придавали им авторитетность» В этом смысле и исторические хро ники, и поэтические антологии, и сборники синхронные буддийских преданий, и "повести о стихах" следует признать построе-

ниями одного порядка, ыозаичность и антологичность которых являлись неотъемлемым их свойством.

Наличествуют, однако, и очень существенные отличия. В ута-моногатари последовательность составляющих эпизодов уже не подчиняется внешней временной шкале, (будь то хронология правителей - хроника, или же сезонный ритм природы - поэзия). Сцепление эпизодов обеспечивается другими средствами (ассоциациями с предыдущим эпизодом по одному из следующих признаков: герой, время, место повествования, сюжет, содержание песни)» Речь идет, таким образом, о вырабатывании концепции самодостаточного, сугубо внутреннего времени художественного произведения, независимого от времени внешнего.

Проза ута-моногатари, непосредственно восходящая к предисловиям к стихам, лишенным сюжетности, обретает ее, все менее нуждаясь в поэтических подпорках: стихотворение зачастую становится декоративным элементов сюжета. Совпадение значительной части поэтического текста "Исэ-моногатари" и "Кокинсю" свидетельствует о«том, что основной интерес для аудитории "Исэ-моноготари" заключался именно в прозаическом обрамлении, многочисленные списки ута-моногатари, которые достаточно сильно отличаются друг от друга в своей прозаической части, позволяют говорить, что именно проза обладает в них наибольшей вариативностью,. обусловленной отношением к ней как к особой части текста» в которую можно вносить изменения, сочинять. В этом важнейшее отличие прозы от поэзии в их японском толковании.

Если на создание вака накладываются серьезные ограничения, вызванные публичным характером их сочинения и функционирования, т.е. тем, что обеспечивает сохранность поэтического текста, то прозаическое творчество подобных ограничений не знает и не обладает поэтому канонической неизменность, подвергаясь постоянному художественному переосмыслению.

Что до изображения человека в ута-моногатари, то следует отметить чрезвычайно узкий спект "человеческого", попадающего в поле зрения авторов повестей. Подобная ограниченность вызвана прежде всего установкой на описание лишь тех сторон натуры человека, которые способны генерировать эмоциональность поэтического текста» Сами рамки этого текста были жестко заданы

этикетностыэ стихопоровдающих ситуаций», превращающихся и в рамки прозы» Поэтому изображение человека в ута-ыоногатари -трафаретно, характеры малоиндивидуализированы, персонажи лишены развития.

В отличие от исторических сочинений японоязычная проза была предназначена для реальной циркуляции в обществе. Задачей ее было не только сохранение информации во времени, но и распространение в пространстве. Поэтому в нашем распоряжении находится достаточно большое количество весьма различающихся между собой списков художественной прозы» В эпоху Хэйан японский язык становится полноправным носителем письменной традиции. И хотя его авторитетность по сравнению с языком китайским все еще подвергалась сомнениям, его .прогрессирующее влияние на развитие письменной культуры следует признать более значительным в силу снятия многих ограничений (социальных, половых, образовательных, ситуационных) на распространение и бытование, которые всегда сковывали свободную циркуляцию произведений, написанных по-китайски.

К основополагающим чертам ута-моногатари, отражающим изоморфизм словесного художественного мировидения, мы относим следующие,

I» Отсутствие главного героя произведения и мозаичность построения текста, объединяемого в целое не столько личностью (автора или персонажей), сколько набором художественных приемов и МОТИВОВо

2, Ослабленность сюжета (даже на уровне отдельного эпизода)., который не является единственным и основным движителем текста. С точки зрения европейского, литературоведения многие эпизоды ута-моногатарй (как и все произведение в целом) имеют начало, но не имеют конца»

3, Признание психологических аспектов любви (и частной жизни вообще) монопольно важными при изображении человека»

4, Усиленная диалогичность построения текста и почти полное игнорирование монологического аспекта' сознания, "внутреннего человека". Отсюда сознательное конструирование по преимуществу таких ситуаций, когда дается или может быть дан ответ, что означает создание ситуаций, оформляемых прямой речью

(наиболее сильным выразителем которой служит поэзия).

Японская художественная проза формируется при непосредственном участии нескольких словесных форм культуры. Часть ее (ута-моногатари) вырастает из поэзии, другая (повесть - моногатари) представляет собой поначалу побег на могучем древе фольклорной традиции. Постепенно проза завоевывает все более широкую аудиторию, что обеспечивается, вероятно, врожденным стремлением человека к творческому самопроявлению в терминах повест-вовательности.

В моногатари впервые в истории японской словесности основным объектом изображения стал сам человек (миф занимают божественные деяния, хроника описывает""социальные маски", поэзия отображает псевдофольклорное "я" поэта, объектом изображения буддийской прозы является не собственно человек, а этическая идея, помещенная в нем, ута-моногатари представляет собой "биографию" стихотворения). И только повесть можно квалифицировать как художественную прозу с вымышленным, но полнокровным героем.

Одной из основных информационных особенностей моногатари является совпадение каналов порождения, фиксации и воспроизведения текста (текст с самого начала порождается одним автором и сразу принимает письменную форму; усваивается он также индивидуально, в письменной форме и не расчитан на устное воспроизведение). Именно такая ситуация может считаться единственно адекватной для развитого авторского творчества. И хотя наиболее древнее из известных нам произведений этого типа ("Такэ-тори-моногатари") еще-почти целиком принадлежит сказочной стихии (сюжет, "сказочность"психологии персонажей), в дальнейшем открытое заимствование сказочных сюжетов.в аристократической литературе встречается редко.

Другим важным источником моногатари стали исторические сочинения. Особенно показательна в этом смысле "Уцубо-монога-тари" Имея предметом изображения придворный круг, описываемый также и поздними хрониками, повесть обращается к другой, не затрагиваемой летописью стороне бытия, но придает изложению формы, разработанные историческим сознанием: фрагментарность, отсутствие сквозного сюжета, отягощенность повествования де-

талями (списки повышенных в.ранге, полная номенклатура преподнесенных подарков и т.п.), не относящихся ци к развитии сюжета, ни к личностным характеристикам персонажей. Так же, как и повествование хроники, текст "Уцубо-моногатари" может считаться принципиально открытым, т.е. незавершенным. Выделение же повести в самостоятельную область литературной реальности достигается сменой угла зрения на привычный социум, а также маркированным началом ("завязкой"), в хронике отсутствующей,, В '"Уцубо-моногатари" художественная проза еще только нащупывает свой предает и способ отображения действительности, впадая временами в "летописность", как это происходит при введении нового персонажа. Первым побуждением автора при этом становится предоставление генеалогической информации, сильно напоминающей выдержку из семейной генеалогической книги, модель текста "Уцубо-моногатари" может быть представлена- следующим образом: записи хроники, между которыми обнаруживаются отрезки художественного текста, причем первые имеют в перспективе тенденцию к сжатию, а вторые ^ к расширению. "Историчность" "Уцубо-моногатари" следует понимать, таким образом, не столько как соответствие описываемых событий реальным фактам, сколько как перенос определенных структурных правил построения текста летописи в ткань художественного произведения.

Каждое произведение художественной литоратуры представляет собой сочетание элементов документальности ,и вымысла. Если жанр моногатари развивался в целом в сторону увеличения доли придуманного, то жанр дневника (никки) отражает документальную сторону литературного процесса. Наиболее раннее употребление термина "никки" относится к У1Д в. и указывает на записи придворных писцов, из которых складывались впоследствии придворные хроники. Эти записи на китайском языке имеют объектом изображения государство и представляют собой учет происходящих событий, не расчитанный на выявление авторской индивидуальности. Отчеты такого рода могут быть отнесены к проявлениям государственного (коллективного) сознания. С УШ в. определенное развитие получаю® и "путевые дневники", объект изображения которых та''же лежит вне границы лисности. Путевые дневники представляли собой деперсонализированное, объективистское, факто-

графическое описание, лишенное по преимуществу эмоционально-оценочных суждений.

развитием японской письменности "никки" приобретают новые функции, связанные, в частности,со сменой среди^в языковой коммуникации, ибо японская письменность имеет возможность отобра..ать любые нюансы индивидуальной речи, в то время как иероглифическое (нефонетическое) письмо более склонно выражать коллективные представления. Вместе с обращением японских аристократов к слоговой азбуке происходит решительное обращение к личностной тематике. Дневники из регистрации внешних по отношению к автору фактов превращаются в род автобиографии, в "дневниковую литературу", отражающую человека не как социальную единицу общества, но как его эмоционально-психологическую составляющую.

Вместе со сменой языка описания происходит и сменв пола авторов дневников. Японоязычные дневники были единственным видом литературы, в создании которого мужчины принимали минимальное участие. Женщины не были отстранены и от других видов литературного творчества (моногатари, стихи), однако дневниковая литература была женщинами практически монополизирована. Аристократы-мужчины имели биографию - данные об их рождении, чиновничьей карьере, семье, смерти вносились в генеалогические записи. Женщины были этого лишены, и они стали создавать свои биографии сами. В эпоху, когда падает интерес к хронике -"автобиографии" государства, большее внимание начинает привлекать автобиография личности, отливающаяся в привычную поденно-летописную форму записи.

Наличие развитой дневниковой литературы свидетельствует о высокой степени рефлексии хэйанских аристократов, об осознании ими собственной личности в качестве объекта, достойного внимания. Интерес к собственной личности безусловно ощутим и в поэзии аристократов, но специфические механизмы порождения и бытования сильно ограничивали ее индивидуализирующие характеристики. Только в японоязычной прозе (и прежде всего - дневниковой) они нашли достаточно полное выражение. Уход прозы в частную жизнь не мог не означать одновременного падения интереса к социальным аспектам бытия, которые могут присутствовать

в дневниках лишь по степени их связанности с автором. Пространственная точка автора всегда фиксирован?., и он может находиться только там, где он в действительности находится, доверяясь лишь собственному опыту„

"Дневник" и "хроника" - явления до некоторой степени сходные, организованные по хронологическому принципу0 Но "летописная" форма организации текстового пространства в дневниковой литературе обманчива, ибо для хроники важна реальная'последовательность событий, для дневника - последовательность восприятия событий, которая может отклоняться от фактической хронологии.

Дневник в его японском понимании представляет собой произведение, расчитанное на правдивое отражение реальности и предполагающее его прочтение другими. Однако аудитория дневников была ограниченной, в нее могли входить только люди из ближайшего окружения авгорае Циркуляция интимной информации служила необходимым условием интеллектуально-эмоционального воспроизводства хэйанской аристократии,

. С точки зрения заложенной в природе жанра фрагментарности структуры текста дневник оказался для японцев чрезвычайно подходящей формой словотворчества,, Устный способ порождения, хранения и трансляции текста может быть обеспечен лишь при условии существования строгих правил организации текста. Появление письменности, используемой даже в чисто технических целях, постепенно изменяет саму природу творчества и его результаты. Представление о' том, что текст должен быть порождаем спонтанно (поэзия) переносится и на японоязычную прозу (по крайней мере, на значительную ее часть). Каноном построения'прозаического текста становитоя фрагментарность, ослабленная сюжетностью, повторы,., расплывчатость, многословие - черты, свойственные ей до определенной степени и в наши дни.

Глава 1У "Религия" посвящена рассмотрению текстов, относящихся к двум основным религиозным системам Японии - синтоизму и буддизму«, Несмотря на активные процессы взаимовлияния, каждая из этих религий сохранила в исторической перспективе достаточную степень идейной самостоятельности на доктринальном уровне, а установки синтоизма и буддизма относительно тексто-

вой деятельности остались в результате совершенно различными.

Мя раннего синтоизма текстовая деятельность не носила самодостаточного характера и протекала в рамках исторического освоения действительности, обеспечивая по преимуществу память о далеком прошлом с помощью мифологического рассказа. Письменность в этом случае с точки зрения создателей текстов являлась не столько инструментом порождения новых текстов, сколько средством фиксации текстов уже сложившихся.

В X в., вместе с составлением "Энгисики", были зафиксированы основные ритуалы государственного синтоизма, которые попадали по мысли составителей в категорию законодательных текстов. Понимание ритуала как порядка, обычая, правила, закона является универсальным свойством архаического сознания. Необходимость же в фиксации ритуала связана с тем, что традиционные способы регулирования поведения индивида оказываются недостаточны, ритуальные нормы перестают соблюдаться должным образом, искажаются. В качестве компенсаторного механизма используется письменный текст, призванный оградить сакральную информацию от искажения. Особенность нормативных текстов синтоизма состоит в том, что следование им предполагает не бесконечное приближение к бесконечно удаляющемуся этическому эталону (что свойственно для буддийской "учительской" традиции), а их буквальный перенос в сферу ритуальной практики» Синтоизм интересует по преимуществу определение человека лишь в его отношении к божествам. Таким образом, сфера его функционирования ограничена и актуализируется только в строго определенном "ритуальном" пространстве и времени. Человек не наделяется свободой воли, что блокирует возможности по рассмотрению его в качестве субъекта поведения в форме нарратива, который есть не что иное, как описание проявления "случайного" применительно к нормативному, Текстовая деятельность, протекающая в рамках с'инжоизма, постоянно направлена поэтому по преимуществу на дефиницию ■норм, Фиксация же нормы есть эквивалент ритуала, допускающего лишь однозначное следованием ему.

По сравнению с синтоизмом процесс самоосознания буддизма протекал значительно быстрее. Это связано, в частности, с тем, что с самого начала своего распространения в Японии буддизм

опирался на развитую религиозно-философскую континентальную традицию, а имманентная установка на проповедническую деятельность (отсутствующая в синтоизме) предопределила тенденцию к лавинообразному порождению новых текстов, хотя повторное фиксирование (переписывание) основополагающих "несотворенных" текстов (сутр) всегда оставалось одним из основных средств обретения благодати, сохраняя за собой функцию информационного (и магического) обеспечения буддийской субкультуры. Для УШ в, главным видом текстовой деятельности в рамках буддийской субкультуры было именно копирование сутр, а также составление храмовых хроник, т.е. диахронное описание.

Ситуация меняется "на рубеже УШ и IX вв., проявляясь в деятельности Сайте (766-822) и Кукая (774-835), которые не только основали новые для Японии школы Тэндай и Сингон, но и явились авторами многих сочинений доктриального характера. В лице Сайтё и Кукая японский буддизм переходит к созданию собственной философско-религиозной традиции. Не следует, однако, переоценивать ее самостоятельность. Так, основные труды Кукая представляют собой систематизацию учений других мыслителей Индии и Кит&я. Для Японии* однако, такое изложение было крупным шагом вперед* поскольку Кукай отходит' от традиционного способа хронологического описания и рассматривает анализируемые им взгляды в зависимости от утверждаемых философами постулатов»

Классифицируя и упорядочивая накопившийся материал^ Кукай действовал в общем дая всей японской культуры направлении. Начиная с этого времени, тенденция к систематизации (т.е. созданию новых письменных текстов на основе уже имеющихся) проявляется особенно отчетливо как в составлении поэтических антологий, так и исторических сводов» Сборники буддийских легенд также можно причислить к подобным цостроениям»

Буддизм представлял собой единственную субкультуру средне вековой Японии, в значительной степени независимую от придворной среды. Все рассмотренные ранее виды•словесности (история,, поэзия, проза) имеют своим порождающим.центром, столицу и двор, где информационно-семиотические процессы.протекают с намного большей интенсивностью, чем на периферии.. То же можно сказать и о буддизме Ж в», когда главные буддийские храмы и основной

контингент образованного монашества сосредотачивались в столице Нара, С переездом двора в Хэйан, однако, храмы не были перенесены в новую столицу» С одной стороны, это ослабило влияние духовенства на двор, а с другой - избавило от всестороннего контроля властей» Несмотря lia то, что определение своего отношения к государству всегда оставались одним из основных вопросов, волновавших теоретиков японского буддизма,, начиная именно с этого времени можно говорить о складывании буддийской письменной традиции, до определенной степени независимой от жизнедеятельности двора.

Философские произведения японских буддийски^ монахов представляют собой целиком продукт письменной культуры: побудительный мотив к сочинению лежит в письменных текстах, уже существующих; новые тексты порождаются письменно и не расчи-таны на устное восприятие». Это вело к ограничению потенциальной аудитории, а значит и к ограничению влияния на всю семио-сферу культуры» Гораздо больший интерес для исследования имела та область буддийской субкультуры, которая имела выход на более широкую аудиторию» К ней прежде всего относится "буддийская литература устных рассказов" ("буккё сэцува бунгаку")., представленная "Нихон рёики", "Хокэ.гэнки", "Одзё гокуракки" -сборниками преданий, легенд и житий..

Сборники такого рода с неизбежностью составлены из уже готовых текстов и сюжетов, которые не обладают самостоятельным текстовым бытием и свободно дрейфуют.из одного произведения в другое, подвергаясь при этом незначительным текстуальным изменениям. Текст подобных сборников принципиально открыт и ограничен лишь степенью знакомства составителя с традицией и вкусовыми представлениями о соразмерности, мозаачность сборников изоморфна общелитературному сознанию эпохи, склонному к составлению произведений из готовых блоков.

Истории первого сборника - "Нихон рёики" - расположены в целом в хронологическом порядке,, а сам его составитель монах. Кёкай видел свое предназначение, не в сочинении, а в фиксации, Поэтому имеет смысл говорить о<5 отчасти летописной форме его произведения. Наиболее Существенная разница между деятельностью хрониста и монаха состоит в выборе объекта отражения:

в летописи и в сборнике буддийских преданий описываются разные миры с разными ценностями« На ранних этапах развития словесности основное различие между жанрами состоит не столько в различной трактовке тех или иных событий и явлений, сколько в несовпадении объектов описания. Летописные тексты имеют задачей обеспечение интеграции государства; в буддийских преданиях одно из основных мест занимает проблема человека как носителя этических буддийских норм, интегрирующих его самого.

Таним образом, разным объектам описания соответствуют разные жанры совесности» И если государство ("хронист") описывает самое себя, то и Кёкай описывает тот мир, к которому принадлежит сам. Авторам японского средневековья не свойственно изображать тот объект, к которому они не принадлежат.

- Судя по сравнительной многочисленности дошедших до нас списков "Нихон рёики", этот памятник обладал достаточно обширной аудиторией и служил материалом для пропогедей. Полный цикл порождения и функционирования историй может быть представлен следующим образом. Сутры являются исходным текстом, который продуцирует некоторые идеи. Попадая в сферу устной коммуникации, эти идеи развертываются в повествования, имеющие пространственно-временные характеристики. Концовка же историй (акцентированное утверждение этического свойства: мораль, похвала праведнику, цитата из сутры) вновь осуществляет смену регистра, возвращая нарратив в исходное вневременное и внепро-странственнсе состояние.

Интенсивная проповедническая деятельность - неотъемлемое свойство буддизма, Если кавдый японец является синтоистом с рождения, и социализация, предлагаемая синтоизмом, до сих пор происходит в рамках повседневной деятельности без создания специализированных институтов проповедничества, то приверженцами Будды становятся. С этим, в частности, и связано появление письменных текстов, подобных "Нихон рёики", задачей которых является целенаправленное формирование определенного типа личности. Эти'тексты были призваны предоставить образцы награжденной праведности и наказанного злодейства, а не обес-печть литературно-эстетические запросы (среди всех разрабатываемых в монографии жанров словесности к категории "художественной литературы", т.е. литературы самодостаточной и осво-30

божденной от любого вида ритуальной и этикетной деятельности относится только японоязычная проза). Помимо магического обе-регания государства (эта функция частично совпадала с государственным синтоизмом й отражена лучше всего в хрониках), роль буддизма заключалась в обеспечении интересов выделявшейся из коллектива личности. Сборники буддийских преданий ставят и разрешают эту нетрадиционную дая тогдашнего социума проблему регулирования поведения индивидов вне зависимости от родо-племенной и семейной принадлежности. Они должны убедить'аудиторию в истинности и универсальности этических постулатов буддизма, утвердить их однозначно толкуемыми примерами из исторического ("ближнего") прошлого. Тот или иной человек становится объектом описания не потому, что он значим сам по себе, но потому, что через, него явлены основные закономерности человеческого существования в его буддийском осмыслении.

Буддийские легенды - это литература "нового поколения", представляющая собой зеркало самопознания человека и средство его психогенеза. Концепция кармы, сочетающая в себе идею каузальности человеческих деяний с представлениями о свободе воли и целеполагания, комплекс ритуааьных и этических представлений, дающих возможность достичь личного спасения, до некоторой степени вытесняли синтоистское убеждение в неизменяемой сущности человека, обреченного следовать дорогой предков. Однако к синтоистская традиция с ее ориентацией на трансляцию уже сложившихся текстов продолжает сохранять большое значение, и эти тексты (мифологическо-исторические, ритуальные) по-прежнему входят в' генофонд культуры, которая подсознательно имплантирует многие свои характеристики во все виды словесности, в том числе и буддийскую.

Глава У "История«» Продолжение" возвращает исследование к исторической мысли, повторная актуализация которой связана с упадком родо-племенной аристократии и рода Фудзивара как основного ее представителя. На историческую арену выходит военное сословие самураев, оттесняя родо-племенную аристократию на второй план. Прошлое рода Фудзивара становится главным объектом рассмотрения новой волны исторических сочинений "ёцуги моногатари" ("повести о наследовании"), известных в современ-

ной историографии как "рэкиси моногатари" ("исторические повести").

Появление "исторических повестей" в этот драматический для судеб аристократии период вызвано желанием удержать в памяти прежнее процветание, выявить в истории подходящие прецеденты, чтобы представить настоящее как "искривление" истинной линии истории. Задачи, стоявшие перед аристократией предопределили новую форму исторических сочинений - важна была не столько повторная фиксация известных фактов, сколько их новая интерпретация. Поэтому название исторического поджанра включает в себя слово "повесть", дававшее возможность более свободного оперирования с фактом. Развитие художественной прозы в период, непосредственно предшествовавший появлению "исторических повестей"» не прошло даром и обусловило форму изложения, которая сближала ее с общелитературными исканиями эпохи. По стилю изложения произведения "рэкиси моногатари" шло отличаются от синхронных памятников художественной прозы.

Общая японизация придворной жизни не миновала также историографию и отношение к ней» монополия на истинность, которой обладали исторические хроники в структуре сознания придворных ранее, больше не может удовлетворить их. Хирагана переросла рамки "легкой" литературы' и стала средством отражения общезначимых (в том числе и государственных) ценностей. Сближение письменного языка с устным создавало предпосылки для увеличения аудитории исторического произведения. Важнейшая особенное сочинений "рэкиси моногатари" заключалась также в том, что она оыли продуктом "самодеятельного" творчества и составлялись не по повелению императора.

Наиболее существенными чертами, роднящими "рэкиси моногатари" о художественной прозой (и, одновременно, отличающими их от предыдущей, исторической традиции) следует признать следующие: наличие сюжетности, главных героев» суженность географического охвата, детализация в описаниях поступков, эмоций и речений персонажей, субъективный характер повествования, широкое использование диалога, частое нарушение хронологического принципа повествования.

Следующим качественно новым этапом в развитии историчес-

кой мысли явилось сочинение монаха Дзиэна (1155-1225) "Гу-кансё" ("Записки глупца"). Дзиэн по праву считается первым историком Японии» поскольку все предыдущие авторы или составители исторических сочинений были по существу хронистами (т.е. их главной целью являлась регистрация событий), а Дзиэн впервые стал интерпретатором фактов и создал оригинальную концепцию исторического развития. Применительно к Дзиэну впервые можно"говорить об индивидуальном осмыслении исторического процесса: выделяются исторические периоды, им дается развернутая оценка. Практической целью "Гукансё" было разрешение (с помощью продиктованной богами "правильной" династической политики) проблем, возникших с появлением сёгуната - нового центра реальной власти. Труд Дзиэна совмещает в себе синтоистскую (миф) и буддийскую (эсхатология) концепции времени, понимание' истории как генеалогического (синтоизм) и этического (буддизм, конфуцианство) процессов,'приемы построения художественного и исторического текста, личный взгляд на историю, диктуемый надандивидуальными ценностями. Каждому фрагменту каждой идеологической системы или же художественной системы отводится в этом синтезе вполне определенное место, которое не может быть занято соответствующим фрагментом другой системы. При этом фрагменты различных по своему происхождению систем находятся не в антагонистических, а во взаимодополняющих отношениях, что было свойственно японцам почти на всем протяжении их истории.

Несмотря на расширение хронологического охвата в "Гукансё", изощренность аргументации и синтетическую форму повествования, история еще не превратилась в дисциплину, объектом рассмотрения которой являлось бы прошлое само по себе. История ъ понимании Дзиэна - это средство познания настоящего и будущего через прошлое. Предназначение ее состоит в самоидентификации социальной группы (аристократов), представляемой Дзиэном, и в целенаправленном формировании установок, способных обеспечить связь времен, трактуемую как преемственность структур власти.

В Заключении суммируются итоги диссертационной работы, а также показывается, что текст, даже древний, является образо-

впцием, до определенной степени изоморфным национальной психологии современного этноса» и! как таковой, участвует в процессе социализации человека и самореализации этноса»

11о теме диссертации автором опубликованы следующие работы;

I. Ь.удцизм и синтоизм в общественной жизни Японии У1-УШ вв. - Народы Азии и Африки, 1979, № 10 - 1»2 а.л,

2» Л с генды из "Нихон рёики". - Народы Азии и Африки, 1981, А 3» - 1,0 а.л.

3. О некоторых особенностях раннеяпонского буддизма (карма и зооморфность), - Древняя Индия» А, 1982« - 0,5 а.л,

4. Буддизм и синтоизм в древней Японии. - Религии мира -1983. ы., 1983. - 1,5 а.л.

5. Буддизм и этика в раннесреднезековой Японии. - Народы Азии и Африки, 1983, № I. - 1,0 а.л.

6. Жизнь Кукая» - Япония-1983. м., 1984. - 1,0 а.л,

7« Изображение человека в раннеяпонской литературе. -

Человек и мир в японской культуре, м., 1985. - 1,5 а.л»

8» Японские легенды о чудесах, т., 1984. - 10 а.л,

9» 0 взаимовлиянии буддизма и синтоизма в сборнике буддийских преданий "Нихон рёики". - древний и средневековый Восток, м., 1983» - 1,0 а.л.

10, Понятия "начало" и "конец" в синтоизме и раннеяпон-ском буддизме, - Народы Азии и Африки. 1986, ^ 4. - 1,0 а.л.

II. Древняя Япония: буддизм -и синтоизм, ы,, 1987. - 15 а.л,

12. Из истории политической мысли Японии: концепция "национальной исключительности" К.Тикафуса. - История политической мысли и современность. X, 1988, - 1,0 а.л.

13» Герои, творцы' и хранители японской старины. м„, 1988,-12 а.л.

14, Змей в раннеяпонском буддизме, - Буддизм, История и культура, м., 1939. - 1,0 а.л.

15» Японская и русская классическая литература: черновики несгоревших рукописей» - 100 лет русской культуры в Японии. ы«, 1989» - 1,0 а.л.

16. Древнеяпснская цивилизация. - Древневосточные цивилизации, ы., 1989» - 0,5 а.л.

17» Первый историк Японии Дзиэн. - Народы Азии и Африки, [989, '№ 5, - 1,0 а.л.

18, Двуязычие и двусмысленность» - Язык и культура, Но-зое в японской филологии. М,,. 1990. - 0,5. а.л.

19» История как метаязык раннеяпонской словесности, -Дискуссионные проблемы японской истории. Л., 1991. - 1,0 а.л.

20, Нихон бунка то росия бунка-но .хикаку 'рон» Кинсиган

го энсиган, - Гэнго бунка кэнкю. Киото, 1991, Я 5-6. - 1#0 а.л,

21, Древняя Япония: культура и текст» 1£., 1991, - 15,99

г.л.