автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Евразийство и русская литература 1920-1930-х годов XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Евразийство и русская литература 1920-1930-х годов XX века"

На правах рукописи

Хэ Фан

ЕВРАЗИЙСТВО И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1920-1930-х ГОДОВ XX ВЕКА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва - 2004

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века

филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Голубков Михаил Михайлович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Агеносов Владимир Вениаминович кандидат филологических наук, доцент Павловец Михаил Георгиевич

Ведущая организация: Российский университет дружбы народов

Защита состоится «17» июня 2004 г. в 16 часов на заседании Диссертационного совета Д 501.001.32 при Московском государственном университете им М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет, ауд. 11.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан «17» мая 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, профессор

М.М. Голубков

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В последние годы в России наблюдается повышенный научно-исследовательский и общественно-политический интерес к идеям евразийства, историко-философского и культурно-исторического течения, сложившегося в русской эмиграции в 20-30-е гг. XX в. Это свидетельствует о том, что «евразийские идеи относятся к «живому», насущному и имеют прямое отношение к национальному самопознанию»1. Предлагая один из вариантов трактовки сущности России, евразийская историософская концепция до сих пор не теряет жизненной силы.

По признанию самих евразийцев, «общее значение евразийства как особого течения русской философской и политической мысли можно определить следующим образом: оно есть попытка творческого реагирования русского национального сознания на факт русской революции»2.

Тем не менее евразийцы в своих теоретических разработках провозглашали примат культуры над политикой и пытались на основе «синтеза гуманитарной науки и естествознания, синтеза истории и географии»3 определить своеобразие России в ее природно-географическом и историко-культурном пространстве, в ее отношении к Востоку и Западу. И в революции они видели не что иное, как 4 «начало того периода, в котором культура в наиболее ярких своих проявлениях перейдет из насиженных европейских средоточий в более восточный русский, или евразийский мир»4. Отсюда и происходит название первого евразийского сборника «Исход к Востоку».

Именно поэтому термин «Евразия» в трактовке евразийцев не ограничивается его географическим смыслом, а включает в себя «некоторую сжатую культурно-историческую характеристику» российского мира, который сочетает «культурно-исторические элементы «Европы» и «Азии», и «не является, в то же время, в полной аналогии с природой, географически - ни Европой, ни Азией»5.

На наш взгляд, евразийская концепция интересна тем, что она стремилась охватить исторический путь складывания российской цивилизации во взаимодействии с Европой и Азией, с Западом и Востоком. Россия, по глубокому убеждению евразийцев, - особая страна, которая благодаря своему географическому расположению, исторической судьбе населяющих ее народов, родству их языков, духовного строя и культуры, соединила в себе элементы и Востока, и Запада. В связи с этим они предлагали синтезировать два равно определяющих начала российской жизни - восточное и западное, коренящиеся

1 Топоров В Н О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перспективе // Евразийское пространство Звук, слово, образ M.2003 С 181-182

2 Савицкий П Н Идеи и пути евразийской литературы // Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М, 1997 С 369

3 Интервью с ЛН Гумилевым « если Россия будет спасена, то только через евразийство» // Начала Религиозно-философский журнал 1992 № 4 С 6

4 Савицкий ПН Идеи и пути евразийской литературы С 370-371

5 Там же С 375 г

не только в географическом положении, но и в исторической судьбе страны. Понять и осознать собственную самобытность перед лицом других народов и культур - в этом, по мнению евразийцев, главная задача исторического самопознания русского народа.

При этом нужно отметить, что евразийство - явление крайне неоднородное. В нем принимали участие мыслители самых разных убеждений и научной склонности. Исследование евразийской концепции в современной науке ведется с самых разных позиций: от ее религиозно-духовного до политико-идеологического аспектов. Мы же в данной диссертационной работе попытаемся интерпретировать евразийские идеи в ракурсе проблемы «Запад -Россия - Восток». Такой подход позволяет нам не только рассмотреть евразийство как органичное звено развития русской историософской мысли, но и раскрыть его суть как национальное самопознание России в ее 4 взаимодействиях с Западом и Востоком. Как отмечает С.Ю. .Ключников, «историософия евразийцев - это пространное, пронизанное раздумьями повествование о том, как на протяжении исторического пути складывается и раскрывает свое содержание национальная личность Россия-Евразия как во взаимодействии с Востоком и Западом, так и во внутреннем нахождении собственного пути»6.

При преобладании интереса к философской и социально-политической сторонам евразийской концепции в современной научной литературе мы будем говорить о евразийских мотивах в литературе, о преломлении близких евразийству идей в литературно-художественном сознании. Главная цель данной работы состоит в обнаружении некоторых связей между историософской концепцией евразийства и идейно-художественным наполнением современной ему русской художественной литературы.

Для достижения главной цели реферируемой диссертационной работы ставятся следующие исследовательские задачи:

- показав причины и условия возникновения евразийства, выявить его исторические и духовные истоки;

- раскрыть богатое смысловое содержание оппозиции «Восток - Запад» в русском национальном сознании, показывая главные ее варианты и видоизменения как на межкультурном уровне, так и внутри русской культуры;

- рассмотреть Петровскую эпоху и ее соотнесенность с пореволюционными годами с целью ретроспективного освещения вопроса;

- выявить и показать отражения евразийской концепции в историософской проблематике литературы 1920-1930-х годов. Предметом исследования в реферируемой работе являются, с одной

стороны, взгляды евразийцев на русскую историю и культуру, с другой стороны, литературные произведения, предвосхищающие евразийскую концепцию или же созданные в 20-30-е годы XX века и выражающие совпадающие с

6 Юпочников С Ю Восточная ориентация русской культуры Вступительная статья // Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М , 1997 С 31

евразийством историософские взгляды.

В первой главе евразийство анализируется как звено развития русского национального сознания и в контексте духовного наследия Серебряного века. Рассматриваются такие художественные произведения, как «Ex oriente lux» (1890), «Панмонголизм» (1894), «Дракон» (1900) и поэма в прозе «Краткая повесть об Антихристе» (1900) В. Соловьева, «На поле Куликовом» (1908) и «Скифы» (1918) А. Блока, «Петербург» (1913) А. Белого, «Дети Выдры» (1913) В. Хлебникова, также рассказ И. Бунина «Чистый понедельник» (1944).

Вторая глава посвящается отражению петербургских мифов и осмыслению проблемы европеизации России в современной евразийскому движению литературе. Акцент делается на анализе таких художественных произведений, как «День Петра» (1918), «На дыбе» (1929), «Петр Первый» (1930-1941) А.Н. Толстого, «Его величество Kneeb Piter komandor» (1919), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922) Б.А. Пильняка и «Епифанские шлюзы» (1927)

A.П. Платонова.

В основе третьей главы лежит анализ воплощения проблемы «Запад -Россия - Восток» в творчестве Б.А. Пильняка. Обращение к произведениям ' именно этого писателя определяется несколькими причинами. Во-первых, это склонность Б.А. Пильняка к историософской тематике, глубокая философичность его творчества; во-вторых, заграничные поездки писателя дают ему импульс осмыслить русскую культуру не только на уровне осознания внутренней противоречивости западного и восточного начал, но и шире, на фоне всей мировой культуры; в-третьих, личные контакты писателя с Д.П. Святополком-Мирским, одним из ярких представителей левого крыла евразийского движения, и возможное его непосредственное знакомство с евразийской концепцией.

В данной главе рассматриваются такие произведения Б.А. Пильняка, как «Голый год» (1920), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922), «Старый сыр» (1923), «Отрывки из «повести в письмах», которую скучно кончить» (1923), «Машины и волки» (1923), «Заволочье» (1925), «Рассказы о том, как создаются рассказы» (1926), «Большое сердце» (1926), «Корни японского солнца» (1926), «Китайская повесть» (или «Китайский дневник», 1927), «Немецкая история» (1928), «Китайская судьба человека» (1930) и «Камни и корни» (1935).

В формировании теоретико-методологической базы исследования большую роль сыграло наследие крупнейших теоретиков евразийства: Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского, П.П. Сувчинского, Г.В. Вернадского, Л.П. Карсавина, Д.П. Святополка-Мирского. Научные идеи евразийцев были углублены и развиты в фундаментальных трудах «последнего евразийца» Л.Н. Гумилева уже во второй половине XX века. Его работы не могли не оказать влияния на теоретико-методологические положения данной диссертации. Теоретико-методологической основой диссертационного исследования стали также историко-культурные, историко-философские и литературоведческие труды В.Н. Топорова, Б.А. Успенского, JI.K. Долгополова,

B.В. Агеносова, И.О. Шайтанова. Учтен опыт Г.П. Струве, С.Ю. Ключникова и

В.В. Перхина, обращавшихся к истории евразийства и изучавших его литературоведческую или литературно-публицистическую деятельность, а также М.Л. Спивак, А. Казаркина, Е. Яблокова, О.А. Казниной и др., интерпретирующих художественные произведении с точки зрения отдельных аспектов евразийской концепции.

На защиту выносятся следующие положения:

- Евразийские идеи, являясь органичным звеном в развитии русской мысли, находят свое отражение в современной ему русской художественной литературе.

- В рамках традиционной триады «Запад - Россия - Восток» евразийцы выработали нетрадиционный вариант разрешения проблемы. Новая историко-культурная интерпретация традиционного географического термина, обозначающего континент, включающий Европу и Азию, позволяла евразийцам рассмотреть Евразию как Россию-Евразию, или Российский мир, место развития русской нации. Самое главное, что сделали евразийцы, осмысляя русскую национальную самобытность в европейской культурной среде, - признали существование внутреннего Востока, иными словами, восточной составляющей русской культуры.

- Основополагающим аспектом евразийской концепции русской культуры является оппозиция «Восток - Запад», которая во всех своих видоизменениях и вариантах проявляется как на межкультурном уровне, так и внутри единой русской культуры, как в Петровскую эпоху, так и в пореволюционные годы. В связи с неоднозначностью понятия «Восток» в русской мысли противостояние «Восток - Запад» может иметь разное выражение. Такие оппозиции, как Азия и Европа, Россия и Западная Европа, православный мир и латинство, допетровская Русь и послепетровская Россия, Москва и Петербург и т.д., восходят к коренной антитезе Востока и Запада.

- Проблема «Запад - Россия - Восток» занимает ключевое место в историософских размышлениях Б.А. Пильняка о судьбах России. Тема «Восток - Запад», соответственно, является одним из сквозных мотивов его творчества, где находят отражение почти все видоизменения основной оппозиции.

Научная новизна данной работы заключается в том, что автор сопоставляет историософскую концепцию евразийства и современную ему русскую художественную литературу на уровне русского национального самосознания, обращаясь к сравнительно широкому художественному материалу. Нас интересует не столько литературоведческая и литературно-критическая деятельность отдельных евразийцев, сколько евразийская концепция в целом. При этом евразийство исследуется как органичное звено в развитии русской мысли на определенном ее этапе, доказывается, что оно не являлось чем-то абсолютно новым, а вырастало из традиции русской исторической мысли и духовного достояния Серебряного века.

И наконец, в данной работе содержится первая попытка трактовать творчество Б.А. Пильняка с евразийской точки зрения на основе детального анализа целого ряда конкретных художественных произведений.

Практическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что его материалы могут быть использованы при подготовке курса истории русской литературы XX века, спецкурсов по русской историософской мысли и русской культуре, также в дальнейшем изучении творчества как Б.А. Пильняка, так и А. Белого, А.П. Платонова, произведения которых также анализируются в данной работе.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в четырех публикациях автора, были предметом обсуждения на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета МГУ, излагались в выступлениях на конференциях филологического факультета МГУ.

Объем и структура работы. Реферируемая диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Общий объем работы -155 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается тема диссертации, демонстрируется актуальность диссертационного исследования, характеризуется степень разработки проблемы «евразийство и литература», определяется научная новизна и теоретико-методологическая база исследования.

Следует особо отметить, что в исследовании проблемы «евразийство и русская литература» наблюдаются три главных подхода: для первой группы ученых характерно изучение непосредственно литературно-критической или литературоведческой деятельности евразийцев; другим исследователям свойственен анализ конкретных произведений отдельных писателей в контексте евразийской концепции; а третий способ изучения характеризуется синтезом первых двух подходов.

Поскольку среди евразийцев практически не было литературоведов-профессионалов, исследовательский интерес обычно сосредоточен на фигуре Д.П. Святополка-Мирского. О нем писали Г.П. Струве7, С.Ю. Ключников и В.В. Перхин9. Внимание исследователей привлекает также главное периодическое литературное издание евразийцев - журнал «Версты» (1926-1928)10.

7 См Струве Г П Русская литература в изгнании М, 1996 С 61-64и 130

* См Ключников СЮ Восточная ориентация русской культуры Вступительная статья//Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М, 1997 С 44-48

9 См Перхин В В Русская поэзия в оценке Д.П Святополка-Мирского Вступительная статья // Святополк-Мирский Д.П Поэты и Россия СПб, 2002 С 5-21

10 См Струве ГП Русская литература в изгнании М, 1996 С 62-64, также Ключников СЮ Восточная ориентация русской культуры Вступительная статья И Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М, 1997 С 44-46

Другой исследовательский принцип основан на анализе конкретных произведений отдельных писателей через призму евразийской концепции. В этом ракурсе изучаются произведения Андрея Белого В. Хлебникова12, А.П. Платонова'3 и Б.А. Пильняка14. При этом исследователи обычно обращают внимание на следующие аспекты: размышление автора о проблеме «Восток -Запад»; восточные (азиатские) мотивы и природно-географический элемент в произведении; сходство во взглядах писателя и евразийцев на революцию и т.д.

Самым ярким представителем в области изучения литературного наследия евразийства является С.Ю. Ключников, который синтезировал два вышеуказанных подхода. Он в своей работе обозрел литературную деятельность евразийцев, определил ее место во всем движении евразийства, выдвинул понятие «евразийское измерение русской литературы», наметил общие черты евразийской литературной критики, в результате чего не только в целом осветил литературную деятельность евразийцев, но и вывел основные принципы анализа художественного текста в евразийском ракурсе.

Характеризуя литературоведческую или литературно-критическую методологию евразийцев, С.Ю. Ключников назвал ее «евразийским измерением русской литературы»15, также начертал ее основные компоненты.

Во-первых, это «тема Азии, отраженная в многонациональном творчестве отечественных писателей». Но гораздо существеннее, как считает С.Ю. Ключников, «идея Азии в ее отношении к идее Европы, выступающая как новая перспектива для России»16. Он пишет: «подходы, намечаемые евразийской эстетикой, позволяют рассмотреть вопрос о взаимодействии литературы и

11 См Топоров ВН О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перспективе, Спивак МЛ Звукообразы Невидимого града (Андрей Белый в работе над трилогией «Восток или Запад») // Евразийское пространство Звук, слово, образ М, 2003

12 См Вестстейн В Трубецкой и Хлебников, Григорьев ВП Славь / немь. Восток / Запад, «зангезийство» / 17 (Три

оппозиции в идеостиле В Хлебникова), Баран X, Парнис А Е «Анабасис» Велимира Хлебникова Заметки к теме, Парнис АЕ «Евразийские» контексты Хлебникова от «калмыцкого мифа» к мифу о «единой Азии» и др // Евразийское

пространство Звук, слово, образ М, 2003

15 См А Казаркин Платонов и евразийство, Я Лохер Рассказ Платонова «Такыр» и тема Востока // «Страна философов» Андрея Платонова Проблемы творчества Вып 4 Юбилейный М, 2000, Яблоков Е Счастье и несчастье Москвы («Московские» сюжеты у А Платонова и Б Пильняка) // «Страна философов» Андрея Платонова проблемы творчества Вып 2 М, 1995, Савкин И На стороне Платона Карсавин и Платонов, или об одной не-встрече // Творчество Андрея Платонова исследования и материалы Библиография СПб, 1995

м См Казнина О А Английский эпизод в биографии и творчестве Бориса Пильняка // Борис Пильняк опыт сегодняшнего прочтения М 1995 С 187-206, Лосев Л Поэтические трансформации азиатского мифа, Струве Г П Русская литература в изгнании М, 1996 С 44, Шайтанов И О Метафоры Бориса Пильняка, или история в лунном свегге Вступление к сборнику Пильняка Б А Повести и рассказы 1915-1929 М, 1991 С 28, Казаркин А Платонов и евразийство И «Страна философов» Андрея Платонова Проблемы творчества Вып 4 М, 2000 С 220

Ключников С Ю Восточная ориентация русской культуры Вступительная статья // Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М.1997 С 58

16 Там же С 59

истории в плане соотношения влияний Востока и Запада на литературный процесс»17.

Во-вторых, это интерес к проблеме русского национального характера. Сюда входит и конфликт между двумя - «кочевническим» и «оседлым» -типами национальной психики18.

В-третьих, в качестве «архетипического национального свойства» С.Ю. Ключников назвал «континентальный дух», который отражается в литературе в «особом образе российского пространства с его бесконечностью и открытостью» и в «особом образе художественного времени, тяготеющего к календарной цикличности и почти литургически строгой периодичности..., и в то же время эсхатологически сжимающегося и уплотняющегося перед тем, как исчезнуть в вечности...»19

В первой главе - «Евразийская концепция русской культуры и ее историко-культурные предпосылки» - содержится краткое изложение истории евразийского движения. Рассматривается его рождение, развитие и раскол. Характеризуется его издательская деятельность. Подробно анализируется основополагающее понятие евразийской идеи - «Россия-Евразия». Определяется статус «Евразии» по отношению к Европе и Азии, не только как природно-географическим, но и как историко-культурным категориям.

Термин «Евразия» в новом значении был введен географом П.Н. Савицким. По его утверждению, нужно «различать в основном массиве земель Старого Света не два, как делалось доселе, но три материка»20 - Европу, Евразию и Азию. В таком толковании Евразия противостоит как собственно Европе (Западной), так и собственно Азии (Ближнему Востоку, Индии, Дальнему Востоку). При этом П.Н. Савицкий подчеркивает, что этот термин обладает не только географическим, но и историческим и культурным значением. Он объясняет: «не только в географических определениях смысл предлагаемого изменения формулировок. Это изменение ориентировано также на определенные культурно-исторические обстоятельства: учитывая то, что с понятиями «Европа» и «Азия» связаны у нас некоторые культурно-исторические представления, мы заключаем в имя «Евразия» некоторую сжатую культурно-историческую характеристику того мира, который иначе называем «российским», - его характеристику как сочетания культурно-исторических элементов «Европы» и «Азии», не являющегося в то же время, в полной аналогии с природой географической, ни Европой, ни Азией»21.

Из высказываний П.Н. Савицкого можно вывести один синонимический ряд - «Евразия», «Россия» и «Российский мир», который подразумевает географическое и культурно-историческое единство. В связи с этим можно сказать, что основополагающей проблемой евразийской концепции русской

" Там же с 60 " Си там же с 52 и 62 " Там же С 64-65

20 Савицкий ПН Евразийство // Континент Евразия M, 1997 С 82

21 СавицкийПН Европа и Евразия // Континент Евразия M, 1997 С 155

истории и культуры является вопрос об отношении России к Европе и Азии, сформулированный как вопрос о Евразии. Как писал П.Н. Савицкий: «Россия » есть не только «Запад», но и «Восток», не только «Европа», но и «Азия», и даже вовсе не Европа, но «Евразия»22.

Из вышеизложенного с особой очевидностью выделяются два неразделяемых противопоставленных понятия - Запад и Восток, Европа и Азия. Их многогранные смысловые аспекты сложнейшим образом переплетаются между собой. Попробуем рассмотреть взаимоотношения этих понятий в географическом, культурном и религиозном аспектах.

Прежде всего, Европа и Азия как две части света расположены географически друг относительно друга как Запад и Восток.

С культурологической точки зрения, понятия «Запад» и «Восток», «Европа» и «Азия» подразумевают свойственные европейской и азиатской, или западной и восточной цивилизациям, черты, точнее, мифологизированные представления о двух типах культур. В этом ракурсе обычно выделяются такие антитезы, как цивилизация и варварство, рационализм и интуиция, индивидуализм и коллективизм, знание и невежество, машина и природа, механика и стихия, порядок и хаос, свобода и воля, демократия и деспотизм, прогресс и отсталость и т.д. и т.п.

А на религиозном уровне дело обстоит несколько иначе. Если в первых двух ситуациях Европа и Запад, Азия и Восток, будучи полностью адекватными понятиями, свободно заменяемы друг другом, то в религиозно-духовном контексте употребляются только понятия «Запад» и «Восток», представляющие западное и восточное христианские направления, католичество и православие, латинство и Византию.

Русская идея под Западом чаще всего подразумевает западноевропейскую цивилизацию со всеми присущими ей особенностями, на путь которой Петр Великий жесткой рукой обратил Русь. А понятие Востока трактуется более сложно и неоднозначно.

Российская государственность географически расположена к Востоку от Западной Европы. И относительно Западной Европы она составляет своего рода Восток. В.О. Ключевский подчеркивал, что «исторически Россия, конечно, не Азия, но географически она не совсем Европа. Это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой, но природа наложила на нее особенности и влияние, которые всегда влекли ее к Азии или в нее влекли Азию»23.

При этом нужно отметить, что Россия составляет своего рода Восток относительно Западной Европы не только в географическом, но и в психологическом плане. Дело в том, что в представлениях мыслителей Западной Европы Россия, будучи страной «полуазиатской», никогда полностью не относилась к европейской цивилизации. Показательно в этом отношении мнение Гегеля, который в своей «Философии истории» не включил русскую историю во

13 СавицкийПН Поворот к Востоку // Континент Евразия M, 1997 С 137

25 Ключевский В О Курс русской истории//Соч В 9 т М, 1987 T 1 С 65

всемирно-исторический процесс, мотивируя это тем, что Россия принадлежит к числу стран, которые поздно «вступают в ряд исторических государств и постоянно поддерживают связь с Азией».24 Приобщаясь к западноевропейской культуре, образованная часть общества уже психологически чувствовала Россию Востоком: как будто Россия ничего не дала мировой культуре, и понятие «полу-Азия» воспринимала как историческое проклятие, тяжелый груз прошлого, комплекс проблем, освобождение от которых - главная национальная задача. В таком понимании противопоставление Запада и Востока приобретает смысл сопоставления западноевропейской культуры и русской национальной самобытности.

Кроме того, у Древней Руси, в свою очередь, был собственный Восток: монголо-татарская кочевая степь, с которой она не только воевала, но и вступала в исторический диалог, в результате чего неизбежно происходило этническое и культурное сближение. Принимая традиции централизованной государственности Орды, Московская Русь, в конечном счете, покорила эту степь, подчинила ее своему правлению, вросла в евразийскую империю.

Наконец, Восток подразумевает еще и православный Восток. Русь приняла христианство в разгар противостояния западной, католической, и восточной, православной церквей, так что географическое противостояние христианских идей не могло не оставить следа в русском религиозном сознании. Русский народ выбрал Православие себе в веру и сознательно пошел на христианский Восток.

Надо признаться, что влияние пространственно-географического фактора на специфику русской истории отмечали практически все исследователи своеобразия России. Ее пограничное географическое положение между Европой и Азией вело к тому, что философия и историческая наука России на протяжении столетий были нерасторжимыми узами связаны с кардинальной проблемой национального сознания «Запад - Россия - Восток». Сочетание в русской истории специфических черт, свойственных «Западу» и «Востоку», порождало идею об особом предназначении России, ее мессианской роли, и ставило вопрос об осмыслении взаимосвязи русской истории с исторической действительностью стран Запада и Востока.

Иллюстрируя идейные поиски предшественников евразийцев по осмыслению своеобразия русской истории и русской культуры, мы пришли к выводу, что судьба страны в аспекте традиционной триады «Запад - Россия -Восток» является ключевым вопросом русской идеи, суть которого заключается в стремлении понять уникальность русского исторического пути; самобытность российского государства, русского народа, русского быта и образа жизни; различия между православием и западными разновидностями христианства; исключительную роль православия в жизни русского человека и русского общества; определить соотношение национально неповторимого и привнесенного извне.

В основе этой триады лежит соотношение между Россией и Западом

24 Гегель Г В Ф Философия истории // Соч в 14 т М.Л,1935 Т 8 С 97

(Западной Европой), актуализированное реформами Петра Великого. Именно петровское правление обусловило бурное развитие русского национального самосознания. Итак, что же дали реформы Петра России? К чему привело приобщение России к западной цивилизации?

По мысли некоторых философов, коренная переориентация на Запад в эпоху Петра Великого прервала естественный русский путь, нарушив исконные, природные закономерности исторического развития и деформировав национальную судьбу. А их оппоненты, наоборот, утверждают органичность Петровских реформ и их неизбежность и позитивность для России.

В то время как западники выступали за преодоление вековой отсталости России, отстаивая необходимость ее исторического движения в сторону западной цивилизации, славянофилы считали, что реформы Петра Первого насильственно и искусственно прервали органическое развитие патриархального уклада русской жизни. По их мнению, Россия - антипод Запада, у нее свой, особый способ бытия и путь развития, другой тип цивилизации. Поэтому они идеализировали русскую допетровскую старину и полагали, что установление благопристойного миропорядка в России возможно только в возвращении к истокам.

Полемика между западниками и славянофилами находит продолжение и у мыслителей первой трети XX века, когда евразийская концепция вызвала буйный спор среди русских эмигрантов. Сопоставительное изучение точек зрения Г.П. Федотова2 и Н.С. Трубецкого26 по поводу значения Запада, Востока и Православия в формировании русской истории и культуры приводит нас к выводу, что призыв евразийцев «исход к Востоку» продиктован тактикой изложения их концепции. Что бы ни обозначало понятие «Восток» в евразийской идее - представляемый самой Россией географический Восток по отношению к Западной Европе, или российский собственный степной Восток, связанный с монгольскими кочевниками, или православный Восток с его византийскими традициями - этот «Восток» как некое имманентное составляющее начало входит в русскую историю и культуру. Мы условно назвали его «имманентным Востоком» России.

Рассматривая идейные истоки евразийства в русской историософской мысли и сравнивая его концепцию с точками зрения представителей современных ему направлений, можно сделать вывод, что природно-пространственное, государственное и духовное своеобразие России отмечалось как евразийцами, так и мыслителями иных направлений, предшествовавших и современных. По сути дела, евразийская концепция

25 См Федотов ГП Россия и свобода, Три столицы // Русская идея В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья М,

1994 Т 2, также Судьба империй // Россия между Европой и Азией Евразийский соблазн Антологиям, 1993

26 См Трубецкой Н С Верхи и низы русской культуры. Наследие Чингисхана Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока О туранском элементе в русской культуре, Русская проблема и др // Трубецкой Н С История Культура Язык М ,

1995

представляет собой нетрадиционный анализ традиционных проблем. Новаторство евразийцев заключалось в определении особого предназначения России быть Россией-Евразией, наследницей чингисханской империи, опирающейся на православную веру. Выделим следующие три важнейших момента евразийской концепции: обособленное значение Евразии как «места развития» российской государственности; две грани восточного наследия в культуре и истории России - монгольское в формировании централизованной государственности и византийское в приобретении православной духовности; создание России-Евразии как историческая миссия российского народа.

Следует отметить, что в истории русской идеи евразийская концепция выделяется небывалым нигилистическим пафосом в отношении к западной цивилизации. Иногда создается впечатление, что стремление евразийцев утвердить национальную самобытность переходит в обличение Запада и отождествление России с Востоком.

Понятие «Восток» послужило самым наглядным, удобным и эффективным ориентиром в осмыслении отношений между Россией и Западом. Оно нужно евразийцам настолько, насколько способно подчеркивать и доказывать отличие России от Запада, России от Европы. Указывая на восточное влияние на все сферы жизни русского общества, свою главную задачу евразийцы видели в содействии повороту страны с чужого, как они полагали, европейского пути развития на собственную самобытную дорогу исторической жизни: в возвращении к исторической миссии создания России-Евразии.

Привлекательность позиции евразийцев заключается в том, что они утверждают синтез западного и восточного начал в русской, так называемой евразийской, культуре и пытаются своей теорией восстановить утраченный баланс между двумя противоборствующими началами и тем самым найти выход из катастрофического положения. Категорически отвергая западничество и одновременно его славянофильскую альтернативу, евразийцы декларировали свою «серединную» позицию: «культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той или других... Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как серединную, евразийскую культуру»27.

Что касается духовных истоков евразийской идеи, то мы, главным образом, усмотрели его в переходе духовно-психологического акцента от внешнего, враждебного Востока к имманентному, родному Востоку, который явно наблюдается в литературе рубежа XIX - XX веков.

Внешний, совсем чуждый русской культуре, Восток несет с собой, по определению В.Н. Топорова, «разрушение, жестокость, кровь, силу-насилие, 5 погружение в тьму Хаоса»28. Ученый считает, что образ враждебного и опасного Востока на рубеже XIX - XX веков вполне характерен для «определенного достаточно узкого, хотя и влиятельного круга русского просвещенного общества,

37 Евразийство Опыт систематического изложения//Пути Евразии М, 1992 С 375 1 21 Топоров В Н О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перепекшее // Евразийское пространство Звук, слово, образ М , 2003 С 193

чуткого к новым веяниям, склонного к поискам «пророческого» и при этом воспринимающего Восток прежде всего в ракурсе опасности, с ним связанной»29.

В этом отношении показательна точка зрения Вл. Соловьева. Роли России в противостоянии Востока и Запада он посвятил стихотворения «Ex oriente lux» (1890), «Панмонголизм» (1894), «Дракон» (1900) и «поэму в прозе» «Краткая повесть об Антихристе» (1900). Окончательному завершению истории, по его пророчествам, будет предшествовать глобальный конфликт между Западом и Востоком, а точнее агрессия объединенных наций Дальнего Востока, в первую очередь Китая и Японии, против христианской Европы. Именно это агрессивное движение Востока на Запад он и называл «панмонголизмом». В общем, пророчества Вл. Соловьева колебались между временным и окончательным поражением России в неминуемой судьбоносной схватке с Азией. Например, в стихотворении «Панмонголизм» изображена картина безвозвратной гибели России под натиском дальневосточных агрессоров.

Однако образ подобного Востока в поэтическом творчестве рубежа XIX -XX веков держался не долго. Скоро уже наблюдается переход духовно-психологического акцента от внешнего Востока к имманентному Востоку, что находит выражение, например, в творчестве А. Блока, А. Белого и В. Хлебникова. У этих художников четкая оппозиция Россия - Азия, характерная для Вл. Соловьева и его предшественников, заменилось российско-азиатским дуализмом.

На первый взгляд кажется, что А. Блок в стихотворениях «На поле Куликовом» (1908) и «Скифы» (1918), как и А. Белый в «Петербурге» (1913), художественно развивает апокалиптические идеи Вл. Соловьева о «желтой опасности», о России как щите христианского мира. Однако и у того, и у другого появляется новый, не свойственный Вл. Соловьеву мотив, который можно было бы назвать «генетическим дуализмом» русской нации. Речь идет не о характерном для послепетровской России стремлении изжить «азиатчину» как элементы отсталой, примитивной культуры в национальной жизни, а о признании русских исконно азиатской нацией, о «имманентном» Востоке России.

У А. Белого на смену образу «монгола» - заклятого врага, пришел образ монгольского предка, чья «физиономия» проглядывает в европейском лице: «какой-то толстый монгол присваивал себе физиономию Николая Аполлоновича - присваивал, говорю я, потому что это был не Николай Аполлонович, а просто монгол, виданный уже в Токио; тем не менее физиономия его была физиономией Николая Аполлоновича»30.

По А. Блоку, русские не только христиане, но и степные всадники, движимые императивом «татарской древней воли». Как христиане они предлагают союз европейским единоверцам, но предупреждают о том, что будет, если Европа их отвергнет: «мы обернемся к вам своею азиатской рожей!» Как и

29 Там же С 193

ю Белый А Петербург M , 1981 С 139

«монгольская физиономия» у Аблеухова в «Петербурге», у скифов А. Блока есть скрытое до поры азиатское лицо. Наверняка, именно поэтому С.Ю. Ключников называет «Скифы» А. Блока «поэтическим манифестом евразийского единения»31.

Схожая позиция наблюдается и у В. Хлебникова. В так называемой «сверхповести» «Дети Выдры» (1913) и ряде других произведений поэт ясно высказывает мысль о том, что Россия и Восток - одно целое и что русская культура испокон веков содержит в себе азиатский слой.

Лев Лосев выдвинул гипотезу, что широкая волна панмонгольского настроения в художественном мире начала XX века предшествовала евразийскому движению, и тем самым указал на некоторую родственную связь между евразийской историософской концепцией и панмонгольским, «скифским» осмыслением истории России в художественных произведениях. На наш взгляд, он метко затронул одно важное качество русского исторического мышления, которое заключается в том, что поэтическое созерцание истории в России чаще всего предшествует реальной разработке какой-либо ученой концепции.

Широкая волна художественного мифотворчества предшествовала научно-обоснованным, рациональным попыткам евразийства по-новому посмотреть на проблему «Запад - Россия - Восток». Иначе говоря, евразийство своими глубинными корнями уходит в культурный феномен рубежа XIX и XX веков, когда активно бытовал мотив Востока в искусстве, в частности, в литературе, когда вопрос о соотношении восточного и западного в русской истории, в русской жизни был животрепещущим.

Чтобы в этом убедиться, достаточно привести в пример рассказ И. Бунина «Чистый понедельник», написанный в 1944 году, но изобразивший события на фоне исторической эпохи 10-х годов в России, когда вопрос о соотношении восточного и западного в русской истории оживленно обсуждался. В этом произведении писатель по ходу развития сюжета раскрывает двойственность характера героини, которая коренится в совмещении в ней западного и восточного начал культуры. Причем, противоположные начала с разными гранями их проявления отражены в одной и той же личности, в ее портрете, манере поведения, натуре, что свидетельствует о внутренней оппозиционности, противоречивости, двусоставности, даже многосоставности русского характера, русской культуры.32

Во второй главе - «Петербургские мифы и проблема европеизации в трактовке А.Н. Толстого, Б.А. Пильняка и А.П. Платонова» - дается ретроспективное освещение проблемы «Восток - Запад». На основе анализа художественного изображения трагического раскола русского общества как в Петровскую эпоху, так и в пореволюционные годы в таких произведениях, как «День Петра» (1918), «На дыбе» (1929) А.Н. Толстого, «Его величество КпееЬ

31 Ключников С Ю Восточная ориентация русской культуры Вступительная статья // Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М, 1997 С 58

32 См КолобаеваЛА «Чистый понедельник» Ивана Бунина//Русская словесность 1998 №2

Piter komandor» (1919), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922) Б.А. Пильняка и «Епифанские шлюзы» (1927) А.П. Платонова, показывается совпадение точек зрения евразийцев и художников на историческую роль Петра Первого и большевистскую революцию как на разные этапы проявления разрушительного воздействия европеизации на русскую историю.

В русской культуре существуют два мифа о Петербурге. Для одного Петербург - «парадиз», окно в Европу, единственный цивилизованный, культурный, по-европейски идеальный город в России. Для другого, он - бездна, «иное» царство, «предвещание эсхатологической гибели»33, к которому всегда нужно обращаться с проклятием и обличением. К тому же Петербург никогда не мыслился без его основателя. Впоследствии и оценка Петра Первого поляризуется. Он предстает и в роли величественного основателя империи, и в облике жестокого тирана, антихриста.

В «петербургском тексте», который содержит еще и строки писателей, анализируемых в данной главе, также отражены два мифа о Петербурге, свидетельствующих о внутренней противоречивости русского национального сознания. Это, прежде всего, рассказ А.Н. Толстого «День Петра» (1918) и повесть Б.А. Пильняка «Его величество Kneeb Piter komandor» (1919).

В рассказе «День Петра», где описывается обыкновенный трудовой и тяжелый день Петра во время строительства на болоте города, носящего его имя, показывается глубокая противоречивость деятельности царя-реформатора и освещаются сложные общественные коллизии Петровской эпохи, два противоположных мифа о Петербурге и два «голоса» о Петре наглядно соседствуют друг с другом.

В повести «Его величество Kneeb Piter komandor» не только выразительно представлены две трактовки образа Петра Великого и его творения, как в «Дне Петра», но и с отличительной яркостью появляется новый мотив противопоставления Петербурга и Москвы, Петербурга и русской земли за его пределами, Петербурга и всей патриархальной Руси. Если в описании пейзажа Петербурга употребляются такие эпитеты, как «мутный», «холодный», «мокрый», «грязный», «бледный», «пустынный», «серый», то за его пределами царят мотивы солнца, тепла, весны, Пасхального праздника, духовной жизни.

В этих произведениях все исторические деяния Петра сводятся к строительству Петербурга. В таком случае можно сказать, что образ Петербурга имеет некоторое знаковое, символическое значение в русском сознании. Это город-символ, преимущественно обозначающий некие губительные и чужеродные начала, вошедшие в организм России. Он становится олицетворением всего нерусского, западного в России.

На самом деле, нужно отдать должное реформам Петра. Существуют, безусловно, и позитивные результаты деятельности царя-преобразователя, проявившиеся со всей очевидностью в расцвете русской культуры в XIX столетии. Однако А.Н. Толстой и Б.А. Пильняк полностью игнорировали их в своих произведениях. Мы видим, что и в рассказе «День Петра», и в повести

" Топоров В H Петербургский текст русской литературы СПб, 2003 С 5

«Его величество Kneeb Piter komandor» авторское внимание уделяется художественному изображению трагического раскола русской культуры, выраженного в двух петербургских мифах или в противопоставлении Петербурга русской земле в ходе строительства «петровского парадиза» как генерального воплощения его идеи европеизации русского общества. На наш взгляд, именно этот критический дух в изображении исторического деяния Петра Великого и позволяет нам видеть в этих художниках предшественников евразийцев.

Нужно отметить, что осмысление оппозиции «Восток - Запад» в русском национальном сознании наблюдается на двух - «внутрикультурном» и «межкультурном» - уровнях. В рассказе А.Н. Толстого «День Петра» и повести Б.А. Пильняка «Его величество Kneeb Piter komandor» столкновение двух мифов о Петербурге и противопоставление образов Петербурга и Москвы отражает ' раскол внутри самой русской культуры. Напротив, в повести А.П. Платонова «Епифанские шлюзы», частично в «Санкт-Питер-Бурхе» и «Третьей столице» Б.А. Пильняка, также в романе А.Н. Толстого «Петр Первый» находит отражение противостояние России и Европы, выраженное как столкновение заимствованного волей Петра-реформатора из западной Европы рационалистического типа цивилизации и органики русской культуры. Здесь речь идет уже о межкультурной ситуации: в конфликт вовлечены два принципиально разных типа цивилизации, это столкновение характеризует два разных исторических периода - Петровскую эпоху и пореволюционные годы.

А.П. Платонов строит повествование «Епифанских шлюзов» так, что главными объектами изображения являются наблюдения, мысли и переживания Перри. Хотя в произведении и показаны социальные конфликты, вызванные грандиозными преобразовательными планами Петра, но на первый план выдвигается мотив восприятия русской природы, российского царя и его подданных с внешней точки зрения. Так в повесть входит тема столкновения двух разных цивилизаций. Присутствие точки зрения английского инженера в повести позволяет раскрыть коллизии между Петром и его народом в новом аспекте.

С того момента, как Перри вступил на российскую землю, он не переставал созерцать и осмыслять эту страну. Он видит Россию глазами носителя европейской, так называемого «морского» типа, цивилизации. Для него Россия -это страна, расположенная в «глубине азийского континента»34. Именно его взгляд вводит в повесть мотив контраста между морем и континентом, водой и землей. Этот явный интерес к пространству и географическому фактору, на наш взгляд, и сближает писателя с евразийцами, историческая и культурная концепция которых тесно переплетена с географией.

Даже Перри, профессионал и специалист, находясь в русской степи, в «среднерусском континенте», «ужаснулся затее Петра: так велика оказалась земля, так знаменита обширная природа, сквозь которую надо устроить водяной ход кораблям. На планшетах в Санкт-Петербурге было ясно и сподручно, а

34 Платонов А П Епифанские шлюзы // Котлован Романы, повести, рассказ СПб, 2002 С 25

здесь... оказалось лукаво, трудно и могущественно»35.

И предчувствие профессионала не обмануло Перри: «петербургские прожекты не посчитались с местными натуральными обстоятельствами», особенно с «засухами», которые способны превратить «водный путь» в «песчаную сухопутную дорогу»36. К счастью, нашли ключ на дне Ивана-озера. Это была единственная надежда инженера. Но попытка вырыть подводный колодец кончилась катастрофой: широкая чугунная труба пробила «тот водоупорный глинистый пласт, на котором вода в Иван-озере и держалась», в результате чего вся вода озера всосана песком37.

Этот эпизод с ключом полон символического смысла. Факт крушения царского плана показывает, что европейское рационалистическое знание, на которое возлагает столько надежд Петр, не в силах решить все проблемы России. Позитивистский опыт не дает желанных результатов, наоборот, губит имеющиеся природные возможности. У органики свои закономерности, которым можно лишь подчиняться. И в конечном счете, русская земля взяла верх в поединке с идей преобразования, заимствованной Петром из Европы. Без практической жизненной мудрости приглашенные Петром иностранные специалисты, вооруженные разными теоретическими знаниями, оказались в беспомощном положении.

В повести А.П. Платонова наблюдаются некоторые параллели между любовной историей Перри и историческим деянием Петра Великого. Подобно Перри, который впустую растрачивает свои горячие чувства, не понимая того, что хочет возлюбленная девушка. Петр так же своеобразно любит Россию. Он любит ее не как таковую, а постоянно старается перестроить ее по своему плану в соответствии с критериями, позаимствованными им из Европы, однако противоречащими духу русской стихии, ее сущности. Царь будто хочет добра народу. Но парадокс заключается в том, что мужики принимали благую идею Царя как беду, только и чаяли, чтобы лихая участь миновала их Епифань, а по воде, естественно, никто не собирался плавать.

С этим обстоятельством перекликается эпизод переезда иностранных инженеров из Петербурга в Епифань. Автор не зря вводит на этом пути образ Рязани, города, пережившего тяжелейшую историческую судьбу. Это «обиженный и неприютный городок», потерпевший татарское нашествие, где «от татар остался... страх» и «уже редко жили люди». Местные жители «испуганными очами» настороженно смотрят на «всякого путника», всякое возможное вторжение в их «бережную и укромную жизнь»38. Как когда-то татары разрушили мирную жизнь их предков, теперь на их родную землю пришел Петр со своими грандиозными планами преобразований. Таким образом, петровские преобразования и татарское иго были отождествлены А. Платоновым в повести. По выразительной характеристике Н.С. Трубецкого,

" Таи же с 38

56 Там же С 50

37 Там же С 55

" Там же С 38

из-за радикальной европеизации по замыслу Петра Россия претерпела своего рода «иго европейской цивилизации».

В «Епифанских шлюзах», по сути дела, существуют два различающихся между собой видения России извне: наблюдение английского инженера и взгляд Петра. Если Перри был удивлен русской природой, богатой безгранично удобренными землями и «огромными торфяниками под лесом», и способен оценить ее неимоверное богатство, скрытое в этих степных темных почвах, то Петр совсем не прельщался этим сокровищем. Он хочет того, чем Россия не обладает: «создать сплошной водный тракт меж Балтикой и Черным и Каспийским морем»39.

В отличие от таких произведений, как «День Петра», «На дыбе», «Петр Первый», «Епифанские шлюзы» и «Его величество Kneeb Piter komandor», в которых Петровские времена являются непосредственным предметом изображения, повесть «Санкт-Питер-Бурх» изображает современные события. В ней Б.А. Пильняк описывает идейное столкновение бывших революционеров-друзей. Один - должно быть, партийный деятель - воображает себя Петром Великим, таким же роковым «каменным гостем» в истории России. Другой, инженер, убежден в том, что «Россия должна была - и изживает -лихорадку петровщины, петербурговщины, лихорадку идеи, теории, математического католицизма», что «в России победит - русское, стряхнув лихорадку петровщины». Исходя из этого он утверждает «большевизм, разиновщину», и отрицает «коммунизм»40. В повести Б.А. Пильняка Москва с ее русской мужицкой революцией пришла на смену пустынному, уходящему в небытие нерусскому Петербургу. Именно этим и оправдывается словосочетание «заштатный град Санкт-Питер-Бурх». Таким образом, в повести представлено противостояние большевизма и коммунизма, «разинщины» и «петровщины», стихийного и рационального, русского и европейского, национального и заимствованного. Оппозиция Петербурга и Москвы в пореволюционные годы показывает новую смысловую грань.

Однако, это вовсе не значит, что произведения на историческую тему не имеют никакого отношения к современности. Хотя жанровая специфика исторической прозы определяется временной дистанцией между моментом создания произведения и тем, к которому обращается автор, наличие временной дистанции и принципиальная обращенность к прошлому вовсе не лишают его интереса к современности. Иначе говоря, в художественном воспроизведении Петровской эпохи непременно преломляются воззрения самих писателей на характер современного им исторического периода.

В повести «Третья столица» Б.А. Пильняк открыто сопоставлял Петровскую эпоху и пореволюционные годы. Узнав, что «в мужском монастыре... собирают серебро, золото, жемчуга и прочие драгоценности, чтоб менять их на хлеб голодным», писатель мысленно обращается к Петровским временам, когда ради государственной идеи церкви так же тяжело страдали.

39 Там же С 27

40 Пильняк Б А Санкт-Питер-Бурх // Повесть петербургская М , - Берлин, Геликон, 1922 С 38

Он с оптимистическим пафосом пишет: «как ни ужасен был пьяный император Петр, - дни Петровской эпохи останутся в истории русской поэмой -и глава этой поэмы о том, как переливались колокола на пушки (колокола церковные, старых церквей, многовековых, со слюдяными оконцами, с колокольнями, как шатры царей, - на пушки, чтоб развеивать смуту, муть и голод в России), - хорошая глава русской истории, как поэма... Сейчас также хорошая глава истории». Потому что «все живое, как земля веснами, умирая, обновляется вновь и вновь»41.

Точка зрения Б.А. Пильняка на исторический кризис в Петровскую эпоху и пореволюционные годы, по нашему мнению, полностью созвучна со взглядом евразийцев, которые, прежде всего, признавали революцию свершившимся фактом. По словам Д.П. Святополка-Мирского, «революция была кризисом, за которым может следовать или смерть, или выздоровление, но без которого выздоровление невозможно»42.

При этом подчеркнем, что хотя А.П. Платонов, А.Н. Толстой и Б.А. Пильняк обращались к одной и той же исторической эпохе, их взгляды на Петра Первого и его роль в истории России не совсем совпадают.

В повести Б.А. Пильняка «Его величество Kneeb Piter komandor», написанной в первые пореволюционные годы, торжествует оптимистическая нота. Показывая противостояние Петербурга и бескрайних русских земель, автор сожалеет о том, что в этом соперничестве преимущество принадлежит каменному городу на Неве с его западнической идеологией: «старая кононная, умная Русь, с ее укладом, былинами, песнями, монастырями, - казалось, -замыкалась, пряталась, - затаилась на два столетия»43. Тем временем, он воспринимает европеизацию русской культуры вследствие петровских преобразований как преходящее явление, точно гроза в природе, насколько бы она ни была мощна и лихорадочна, все равно общей картины мира не изменит. Он с оптимизмом уверен в том, что конечная победа за «почвенной» Россией.

Точка зрения А.Н. Толстого на Петровскую эпоху и современность претерпела эволюцию, что ярчайшим образом отражается в его рассказе «День Петра» (1918), пьесе «На дыбе» (1929) и романе «Петр Первый» (1930-1941). Если в рассказе «День Петра» и пьесе «На дыбе» с достаточной полнотой изображается глубокая трагическая противоречивость деяний Петра-реформатора, то в романе «Петр Первый» трактовка петровских преобразований резко изменилась. Они оцениваются как абсолютно позитивные, и их историческая перспективность не вызывает у автора сомнений. Жертвы, принесенные народом, мыслятся как исторически оправданные.

А.П. Платонов трактует Петровскую эпоху совсем иначе. В то время как А.Н. Толстой, изображая Петра в своем романе не считающимся с человеческими тратами и достигающим невероятным волевым усилием своих

41 Пильняке А Третья столица//Третья столица Повести и рассказы М, 1992 С 141

42 Святополк-Мирский ДП Веяние смерти в предреволюционной литературе//Русский узел евразийства Восток в русской мысли Сборник трудов евразийцев М, 1997 С 365

" Там же С 436

целей, как бы санкционировал деяния современной себе власти, оправдывал чудовищную растрату народных ресурсов, высвобожденных коллективизацией и направленных на индустриализацию страны, А.П. Платонов вопреки историческим фактам беспощадно «приговорил» в своей повести Перри к усечению головы и тем самым привел замысел Петра о строительстве «сплошного водяного пути» по пустынным русским полям к полному краху. Гибель Перри, представителя идеальной для Петра европейской цивилизации, далеко неслучайна, а имеет под собой глубинный смысл.

Ключ к пониманию данной художественной выдумки А.П. Платонова могут дать исторические концепции, содержащиеся в книгах Л.Н. Гумилева44.

В историко-философских концепциях Л.Н. Гумилева подробно разработаны ситуации, возможные при встрече двух этнически разных культур. Чаще всего такое столкновение ведет ко взаимной аннигиляции культур и к возникновению на их месте антикультуры, которую он именует «химерической» культурой; она уродливо сочетает в себе, подобно химере, черты и той и другой, лишенные, однако, смысла и содержания, присущих им ранее. Очевидно, А.П. Платонов в «Епифанских шлюзах» изобразил именно химерическое образование в результате коренной переориентации русской культуры на Запад в Петровскую эпоху. Ведь не зря с самого начала в повести подчеркивается антитеза «моря» и «континента», «воды» и «земли». В самом деле, европейская и русская культуры являются этнически разными. И их встреча в историческом контексте насильственного перестроения одной под другую неизбежно кончается истощением, даже уничтожением обеих сразу.

Третья глава - «Проблема «Запад - Россия - Восток» и творчество Б.А. Пильняка» - посвящается исследованию соотнесенности западного и восточного начал русской культуры в художественной концепции Б.А. Пильняка. Для творчества Б.А. Пильняка характерно изображение важнейших конфликтов эпохи с широким историософским охватом. И вопрос «Запад - Россия - Восток», в частности, исторически сложившихся западного и восточного начал русской культуры, является одной из сквозных тем в его творчестве.

Большое внимание уделяется заграничным поездкам писателя, которые, безусловно, способствовали его склонности к историософскому размышлению о судьбах России на фоне мировой культуры. После первого посещения Германии Б.А. Пильняк написал «Третью столицу» (1922), где явно отражается концепция О. Шпенглера о смене цивилизаций, о возможности перемещения приоритета мировой культуры из Европы на Восток. Однако для Б.А. Пильняка гораздо актуальнее противопоставление Европы и России. В повести он прямо заявляет, что «Россия, Европа: два мира».45 В связи с этим его представление о смене цивилизаций весьма оригинально: если, по Шпенглеру, существует возможность перемещения приоритета мировой культуры из Европы на Восток, то этим Востоком становится у Б.А. Пильняка скорее Россия, нежели тихоокеанский

44 См Гумилев Л Н Этногенез и биосфера Земли Л, 1990, а также его Этносфера История людей и история природы М, 1993

45 ПильнякБ А Третья столица//Третья столица Повести и рассказы М, 1992 С 78

регион. Подобную мысль Б.А. Пильняк доверяет выразить одному из персонажей: «мы переживаем сейчас чрезвычайную эпоху, когда центр мировой цивилизации уходит из Европы и когда эта воля ... до судороги напряжена в России»46.

Писатель сопоставляет Европу, переживающую экономический кризис, с обновляющейся Россией. «Я убежденно копаю могилу Западу и утверждаю нашу зорю»,47 - пишет Б.А. Пильняк о повести «Третья столица».

Любопытно, что хотя первым опытом знакомства писателя с Европой была Германия и в значительной мере «русский Берлин», одна из основных сюжетных линий повести построена на английской теме, на контрасте «Англия - Россия». Событийный уровень повествования основан на знакомстве и общении английского предпринимателя Смита и русского ученого Разина. Для обоих Россия представляет собой иной, чем Европа, мир. Вот поезд следует на Восток, в Россию, и русский филолог Емельян Разин про себя думает: «каждому русскому сердце щемит слово - Восток»48. Московские впечатления Смита пропитаны азиатским мотивом: «Москва - это азиатский город... Ощущения, которые вызывает она, аналогичны тем, которые остались у меня в памяти от Пекина»49, а также: «из-за деревьев Александровского сада Кремль выглянул русской Азией, глыбой, оставшейся от древности»50. В конечном счете, встреча Разина и Смита, по существу, представителей двух разных цивилизаций, заканчивается трагедией. В развитии детективного сюжета, развернувшегося из знакомства Смита и Разина, проявляется несовместимость культур Европы и России, Запада и Востока.

Тема сопоставления Англии и России скоро получает продолжение, и воображаемая Англия превращается в реальную: летом 1923 года Б.А. Пильняк увидел ее воочию. Осенью того же года он написал «Старый сыр», «Зрегапга» и «Отрывки из «повести в письмах», которую скучно кончить», вошедшие позже в сборник «Английские рассказы».

Б.А. Пильняк испытывал к Англии смешанное чувство, что особенно ярко выражается в «Отрывках из «повести в письмах». Ему представляется, что и Вестминстерское аббатство с его воздушным каменным кружевом, и Британский музей, где хранятся памятники культуры всех времен и народов и все книги, изданные в мире, построены «из костей», «обизвестняковились», и вызывают «ощущение омерщвления, осклероживания английской цивилизации»51. Везде, в каждом проявлении привязанности к традиции ему слышится шпенглеровская тема старости и смерти цивилизации: «старина, отошедшее, памятники мне говорят - о смерти»5 . С одной стороны, Б.А. Пильняк искренне восхищается

46 Там же С 77

47 Пильняк Б А Мне выпала горькая слава Письма 1915-1937 M, 2002 С 242

41 Пильняк Б А Третья столица // Третья столица Повести и рассказы M , 1992 С 79

49 Там же С 108

" Там же С 136

51 Пильняк Б А Отрывки из «повести в письмах», которую скучно кончить // Английские рассказы M-Л, 1924 С 81

52 Там же С 86

техническими достижениями человечества: разветвленной телефонной сетью, асфальтовым шоссе, автомобилями, мотоциклами и т.д. С другой стороны, у этих достижений есть своя темная сторона: слишком интенсивное производство привело к кризису и застою, растет безработица.

В рассказе «Старый сыр» открывается новая грань антитезы России и Западной Европы. Здесь Англия и Россия разделены между собой не только пространством, но и существуют в принципиально разное историческое время. Все повествование строится на сплетении двух тем, двух линий. Линия древней европейской цивилизации и линия варварской разрушительной стихии пересекаются в судьбе героини рассказа - Марии. Когда-то она была в Англии, а сейчас со своей семьей живет в России, в бунтующей степи, в пустыне, «на первичной ступени культуры», в соседстве с «азиатским кочевьем» и волками, в окружении «полынной степной культуры»53. Идет Гражданская война. Воюют красные и белые. Кругом царит страх и хаос. Стихия, бушующая в России-Евразии, грозит жизни человека и острову культуры, который пытались создать в степи русские интеллигенты-культуртрегеры. Киргизские всадники сжигают дома, убивают мужчин, насилуют женщин. После нападения на усадьбу Мария рожает мальчика с косыми глазами, - и к нему она испытывает первое материнское чувство. Это поражает русского эмигранта, с кем переписывается Мария: «насколько древнее, значимей, — страшнее -человеческая жизнь...» 54 Он застывает в оцепенении перед силой и загадочностью законов жизни. Может быть, Запад, Англия - все-таки прошлое; а будущее родится в России, на границе с Востоком, с степной и жестокой волей? Именно поэтому в конце рассказа русский эмигрант покидает Лондон, который кажется ему «фантастическим городом», «Китежем-градом»55, и возвращается на Родину умирать.

В «Старом сыре» появляется мотив многосоставности русской нации и многосложности русской культуры. Данная тема воплощена также в рассказе «Немецкая история» , посвященном волжским немецким колониям. Однако многогранность русской культуры обуславливается не только множеством национальностей, живущих на необъятной российской земле, но и дихотомической оппозиционностью, противоречивостью национального сознания. Присутствие двух различных типов сознания с особой выразительностью освещается в романе «Машины и волки».

Само заглавие романа уже указывает на его дихотомическую структуру, где машина символизирует механическую культуру европейского типа, а волк -русскую народную стихию. Оппозиция машины и волка указывает на противостояние и конфликт «между русской народной стихией, стремящейся сбросить гнет механизированной европейской культуры, и волей партии, направленной к созданию машинной культуры»56. Машинная цивилизация и

53 Пильняк Б А. Старый сыр // Английские рассказы М -Л, 1924 С 10 и 18

" Там же С 26

" Там же С 28

56 СкороспеловаЕБ Русская прозаXX века М.2003 С 126

волчья стихия одновременно и привлекают, и отталкивают писателя. Кроме положительных черт в обеих культурах присутствуют элементы, которые по-своему враждебны человеческой сущности. Европейская машинная цивилизация порабощает человека, превращает его в придаток техники. Российская стихия также обесценивает духовные завоевания тысячелетней культуры. В связи с этим, описывая послереволюционную действительность России и осмысляя ее будущее, Б.А. Пильняк в романе выражает противоречивые ощущения и мучительные переживания перед выбором между машиной и волком, цивилизацией и природой, механизмом и свободой, коллективной организованностью и индивидуальной независимостью. Разные голоса двух культур в романе переплетаются, расходятся, ведут постоянную полемику между собой, борются друг с другом. Он отмечает, что в то время как «в городах, на заводах, в столицах ковалась тогда романтика пролетарской машинной революции, которая должна уничтожать землю», «над селами и весями, над Россией шел мужицкий бунт, как пугачевский, чуждый и враждебный городам и заводам»57.

Разумом Б.А. Пильняк понимал, что «надо многому и многому поучиться»58 у Европы, что необходимо строить промышленную цивилизацию. Он пишет: «мне впервые теперь, после Англии «прозвучала» коммунистическая, рабочая, машинная, - не полевая, не мужичья, не «болыпевицкая», - революция, революция заводов и городских, рабочих пригородов, революция машины, стали, как математика, как сталь. До сих пор я писал во имя «полевого цветочка» чертополоха, его жизни и цветения, - теперь я хочу этот цветочек противопоставить - машинному цветению. Мой роман будет замешан не на поте, как раньше, а на копоти и масле: - это наша городская, машинная революция»59. В то же время он и не может удержаться от любования русской стихией. В письме Д.А. Лутохину от 3 мая 1922 г. Б.А. Пильняк пишет: «я люблю русскую культуру, русскую - пусть нелепую - историю, ее самобытность, ее несуразность, ее лежанки (знаете, этакие кафельные), ее тупички, -люблю нашу мусоргсовщину (от имени Мусоргский). И еще я люблю - метелицы, разиновщину, пугачевщину, бунты: жги, круши, крой, грабь! -Я люблю русский, мужичий, бунтовщичий - октябрь, в революции нашей метелицу, озорство»60.

В восточной тематике Б.А. Пильняка доминирует японская тема. Он видит некоторую аналогию в культурной ситуации Японии и России. Две страны сближает, по мнению писателя, некая двусоставность национальной культуры. Б.А. Пильняк считает, что архипелаг Японии есть «шов двух культур», а японская культура строится именно «в том рве, где сшиваются две величайшие культуры, восточная и западная».61 С точки зрения писателя, и японской, и русской культуре присуще и западное, и восточное начало. Поэтому он заявляет:

57 Пильняк Б А Машины и волки // Сочинения в трех томах T 1 М,1994 С 190

51 Пильняк Б А Мне выпала горькая слава Письма 1915-1937 М,2002 С 242

59 ПильнякБ А Отрывки из дневника//Сочинения в трех томах T 1 М, 1994 С 480

60 Пильняк Б А Мне выпала горькая слава Письма 1915-1937 М, 2002 С 166

61 ПильнякБА Корни японского солнца//Собрание сочинений Т 7 М-Л, 1930 С 112

«я есмь сын страны, которая исторически не есть ни Европа и Азия, - отъезжее поле, воспринявшее в себе и европейскую и азиатскую культуры»62.

При всей схожести Б.А. Пильняк задумывается над различием в отношении к национальным традициям. Он пишет: «из всех стран, изборожденных мною, Япония больше всех сохранила свои национальные черты... Все японцы ходят в кимоно и в кимоно читают газеты. Двести тридцать лет тому назад, при Петре Первом, когда Россия принимала Запад, первое, что она приняла, - это были -платье, манера держаться в обществе: национальная одежда в России совсем исчезла и, если она где-либо сохранилась, она указывает, что туда никакая культура не заглядывала»63.

И он пришел к выводу, что «вся западная культура, окончательно ненужная Японии, враждебная ей, чуждая, - взята японским народом как маска, - японский народ замаскировался на столетье, чтобы броней Запада - этот же Запад откинуть»64.

Мы видим, что, знакомясь с историей Японии, Б.А. Пильняк пытается на основе некоторых исторически сложившихся аналогий найти ответ на вопрос сохранения национальной самобытности при заимствовании внешних стимулов развития.

В Китае Б.А. Пильняк также обращается к своему излюбленному вопросу о столкновении культур. Здесь для «мыслей о Европе и Азии»65 он, в первую очередь, создает контраст между образами Англии-колониста и Китая-раба. При этом мы подробно остановились на двояком образе Китая в творчестве Б.А. Пильняка. Суть в том, что помимо реального Китая 20-х годов XX века, который увидел художник своими глазами, существует еще и другой, воображаемый, мифологизированный Китай, который обладает некоторым знаковым, символическим характером и варьируется у Б.А. Пильняка в целом ряде произведений.

Будучи в Китае, Б.А. Пильняк замечает: «из всех стран, мною виданных, Китай больше всего похож - на Россию, на заволжскую, моей русской бабушки Россию... Не случайно и Китай, и Россия были под монгольским игом» . А в следующем высказывании это сходство уже плавно переходит в отождествление: внешний по отношению к России Восток, воплощенный в образе Китая, иногда превращается в имманентно русский Восток, в восточную составляющую русской истории и русской культуры: «отсюда мне видно, что у России никогда и не было своей культуры, Россия всегда была «отъезжим полем» чужих национальных культур: - огромное полузаселенное поле, до сих пор еще не окончательно разметившее и закрепившее землю, стык всех мировых культур, -Россия - страна вотского бескультурья - обрабатывалась Византией, - затем Монголией (и через Монголию - одновременно ведь были под игом - погуливал

62 Там же С 109

61 Там же С 98

" Там же С 45

65 Пильняк Б А Китайская повесть М -Л , 1928 С 57

" Там же С 28-29

по России и Китай, - поместился в московском Китай-городе, в Коломенском зарядьи, у бабушки моей Екатерины в Саратове, - не случайно «китайка», не случайно «чай»), - после татар - Византии - Европа, до последних лет, - Европа, Европа с примесью щедринского, сиречь просто варварского, варварства, с примесью Китая - Китая медленностей, церемоний, - того Заволжья, которое я впервые увидел не здесь в Китае, а у моей заволжской бабушки. Россия - есть «отъезжее поле» чужих культур, путь «из варяг в греки», даже антропологически»67.

Именно эти рассуждения Б.А. Пильняка о русской культуре раскрывают тайну двойственности образа Китая в его творчестве. Художественный, воображаемый Китай, по сути дела, является одновременно и Китаем, и не Китаем, потому что иногда он представляет собой лишь знак, лишь символ или метафору восточной составляющей русской культуры.

Китайский мотив появился уже в раннем творчестве Б.А. Пильняка. От китайца-красноармейца в повести «Санкт-Питер-Бурх» до «Китая-города» в романах «Голый год» и «Машины и волки» он своеобразно варьируется и видоизменяется. В эпизоде контраста гибели Петербурга и возрождения Москвы, где теплится жизнь благодаря труду китайца, в «Санкт-Питер-Бурхе» действует, на наш взгляд, именно мифологизированный, знаковый Китай, который символизирует восточную составляющую в русской национальной культуре и на ассоциативном уровне усиливает противостояние Востока и Запада, русской, народной, стихийной Москвы и не русского, аристократического, рационального Петербурга с его европейской ориентацией. А в романе «Голый год» писатель искусно обыгрывает название московского района «Китай-город», нередко отождествляет «Китай-город» и Китай.

Актуализация оппозиции Европы и Азии отражает историософские размышления Б.А. Пильняка о послереволюционной судьбе России. Сравнивая революцию с «майской грозой» и «мартовскими водами», «снесшими коросту двух столетий» торжества европейской культуры68 в России, он видит в ней шанс отстранения от влияния европейской культуры и возрождения исторически сложившегося национального облика России. А самый эффективный способ противопоставления России Европе Б.А. Пильняк видит в актуализации исторически заложенного восточного начала в русской культуре, ясно себе представляя, что у России «две души, восток и запад»69. Можно сделать вывод, что столь яркое оживление «азиатского», «восточного» в творчестве Б.А. Пильняка служит в художественном замысле писателя лишь противовесом европейской культуре, столь необходимым русскому сознанию.

В конце третьей главы мы также выдвинули гипотезу непосредственного знакомства писателя с евразийской концепцией. Можно сказать, сама методология историософского мышления уже сближает Б.А. Пильняка с евразийцами. Рассматривая художественное воплощение западного и

67 Там же с 50

69 Пильняк Б А Голый год // Избранные произведения Л, 1979 С 73 " Там же С 133

восточного начал русской культуры в творчестве Б.А. Пильняка, мы показали его отрицательное отношение к идее всеобщей европеизации национальной жизни, а также сквозной китайский мотив с его настойчивым намеком на восточную составляющую русской истории и русской культуры. Все это, на наш взгляд, дает нам основание утверждать определенную близость взглядов Б.А. Пильняка и теоретиков евразийства.

В заключении подводятся основные итоги исследования.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах автора:

1. Дуализм в поисках истинного пути развития России (Сопоставительный анализ учений Н. Трубецкого и Г. Федотова) // Новый взгляд: Сборник научных статей. Вып.1. М., 2001.0.6 п.л.

2. Отражение евразийской концепции в романе Б. Пильняка «Машины и волки» // Новый взгляд: Сборник научных статей. Вып.2. М., 2002.0.6 п.л.

3. Петр Первый и его эпоха в творчестве А. Платонова и А. Толстого (На материале произведений «Епифанские шлюзы» А. Платонова и «День Петра» А. Толстого) // Новый взгляд: Сборник научных статей. Вып.З. М., 2003.0.8 п.л.

4. Образ Китая в творчестве Б.А. Пильняка // Сборник научных публикаций иностранных и российских аспирантов и докторантов-филологов «Голоса молодых ученых». Вып.15. М., 2004.1 пл.

5. Традиции русской классики XX века и современность: Материалы научной конференции 14-15 ноября 2002 г. // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение: РЖ / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. литературоведения. М., 2003. № 3.0.8 п.л. (В соавторстве с Д.А. Марковой).

РЫБ Русский фонд

2007-4 3933

Подписано в печать 14 мая 2004 г. Заказ 407. Формат 60 х 90/16. Тираж 100 экз. Отпечатано в салоне оперативной печати АртПолиграф. Москва, Б. Якиманка, 13, оф. 410. Тел. 778-97-47

23 ¿'л,- 2004

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Хэ Фан

Введение

Глава 1. Евразийская концепция русской культуры и ее историко-культурные предпосылки

Глава 2. Петербургские мифы и проблема европеизации в трактовке А. Н. Толстого, Б. А. Пильняка и А. П. Платонова

Глава 3. Проблема «Запад - Россия - Восток» и творчество Б.А. Пильняка.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Хэ Фан

В последние годы в России наблюдается повышенный научно-исследовательский и общественно-политический интерес к идеям евразийства, одного из направлений русской философской мысли эмиграции 20-30-х гг. XX в. По евразийской концепции проводятся конференции и «круглые столы». В нескольких местах СНГ возникли евразийские центры и ассоциации. Средства массовой информации и многие периодические издания активно пропагандируют евразийское наследие. Все это свидетельствует о том, что «евразийские идеи относятся к «живому», насущному и имеют прямое отношение к национальному самопознанию» 1 , являясь одним из вариантов понимания сущности России в русской исторической мысли.

По характеристике П.Н. Савицкого, «общее значение Евразийства как особого течения русской философской и политической мысли можно определить следующим образом: оно есть попытка творческого реагирования русского национального сознания на факт русской революции»2.

К бесспорным заслугам евразийцев Н.А. Бердяев относил именно то, что они признавали революцию свершившимся фактом: «это - единственное пореволюционное идейное направление, возникшее в эмиграционной среде. Все остальные направления, «правые» и «левые», носят дореволюционный характер и потому безнадежно лишены творческой жизни и значения в будущем»3.

Тем не менее евразийцы в своих теоретических разработках провозглашали примат культуры над политикой и пытались на основе «синтеза гуманитарной науки и

1 Топоров В.Н. О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перспективе // Евразийское пространство. Звук, слово, образ. М., 2003. С. 181-182.

2 Савицкий П.Н. Идеи и пути евразийской литературы // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997. С. 369.

3 Бердяев Н.А. Евразийцы // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993. С. 293. естествознания, синтеза истории и географии» определить своеобразие России в ее природно-географическом и историко-культурном пространстве, в ее отношении к Востоку и Западу. И в Революции они видели не что иное, как «начало того периода, в котором культура в наиболее ярких своих проявлениях перейдет из насиженных европейских средоточий в более восточный русский, или евразийский мир»5. Отсюда и происходит название первого евразийского сборника «Исход к Востоку».

Именно поэтому термин «Евразия» в трактовке евразийцев не ограничивается его географическим смыслом, а включает в себя «некоторую сжатую культурно-историческую характеристику» российского мира, который сочетает «культурно-исторические элементы «Европы» и «Азии» и «не является, в то же время, в полной аналогии с природой, географически - ни Европой, ни Азией»6.

Россия, по глубокому убеждению евразийцев, - особая страна, которая, благодаря своему географическому расположению, исторической судьбе населяющих ее народов, родству их языков, духовного строя и культуры, соединила в себе элементы и Востока, и Запада. В связи с этим они предлагали синтезировать два разно определяющих начала российской жизни - восточное и западное, коренящиеся не только в географическом положении, но и в исторической судьбе страны. Понять и осознать собственную самобытность перед лицом других народов и культур - в этом, по мнению евразийцев, главная задача исторического самопознания русского народа.

В этом соединении противоречивых начал - та важнейшая составляющая, которая постоянно формировала облик России. С одной стороны, неразрывность связи России с

4 Интервью с JI.H. Гумилевым: «. если Россия будет спасена, то только через евразийство» // Начала. Религиозно-философский журнал. 1992. № 4. С. 6.

5 Савицкий П.Н. Идеи и пути евразийской литературы // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997. С. 370-371.

6 Там же. С. 375.

Западом, невозможность исторически изолироваться от него, а, с другой, - бесспорность своеобразия российского исторического пути. Стремление утвердить национальную самобытность в борьбе с «недугом европеизации» переходит нередко в обличение Запада и обоснование сходства с Востоком.

На наш взгляд, евразийская концепция интересна тем, что она стремилась охватить исторический путь складывания российской цивилизации во взаимодействии с Европой и Азией, с Западом и Востоком.

Проблема осознания места России в системе экономических, политических и духовных отношений Востока и Запада в сегодняшний день по-прежнему актуальна. Положения евразийцев оказываются весьма созвучными исканиям современных идеологов и политиков в связи с поиском новой стратегии решения межнациональных противоречий.

При преобладании интереса к философской и социально-политической сторонам евразийской концепции в современной научной литературе мы будем говорить о евразийских мотивах в литературе, о преломлении близких евразийству идей в литературно-художественном сознании. Главная цель данной работы состоит в обнаружении некоторых связей между историософской концепцией евразийства и идейно-художественным наполнением современной ему русской художественной литературы.

Для достижения главной цели диссертационной работы ставятся следующие исследовательские задачи:

- показав причины и условия возникновения евразийства, выявить его исторические и духовные истоки;

- раскрыть богатое смысловое содержание оппозиции «Восток - Запад» в русском национальном сознании, показывая главные ее варианты и видоизменения как на межкультурном уровне, так и внутри русской культуры;

- рассмотреть Петровскую эпоху и ее соотнесенность с пореволюционными годами с целью ретроспективного освещения вопроса; выявить и показать отражения евразийской концепции в историософской проблематике литературы 1920-1930-х годов.

Предметом исследования в данной работе являются, с одной стороны, взгляды евразийцев на русскую историю и культуру, с другой стороны, литературные произведения, предвосхищающие евразийскую концепцию или же созданные в 20-30-е годы XX века и выражающие совпадающие с евразийством историософские взгляды.

В первой главе евразийство анализируется как звено развития русского национального сознания и в контексте духовного наследия Серебряного века. Рассматриваются такие художественные произведения, как «Ех oriente lux» (1890), «Панмонголизм» (1894), «Дракон» (1900) и поэма в прозе «Краткая повесть об Антихристе» (1900) В. Соловьева, «На поле Куликовом» (1908) и «Скифы» (1918) А. Блока, «Петербург» (1913) А. Белого, «Дети Выдры» (1913) В. Хлебникова, также рассказ И. Бунина «Чистый понедельник» (1944).

Вторая глава посвящается отражению петербургских мифов и осмыслению проблемы европеизации России в современной евразийскому движению литературе. Акцент делается на анализе таких художественных произведений, как «День Петра» (1918), «На дыбе» (1929), «Петр Первый» (1930-1941) А.Н. Толстого, «Его величество Kneeb Piter komandor» (1919), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922) Б.А. Пильняка и «Епифанские шлюзы» (1927) А.П. Платонова.

В основе третьей главы лежит анализ воплощения проблемы «Запад - Россия - Восток» в творчестве Б.А. Пильняка. Обращение к произведениям именно этого писателя определяется несколькими причинами. Во-первых, это склонность Б.А. Пильняка к историософской тематике, глубокая философичность его творчества; во-вторых, заграничные поездки писателя дают ему импульс осмыслить русскую культуру не только на уровне осознания внутренней противоречивости западного и восточного начал, но и шире, на фоне всей мировой культуры; в-третьих, личные контакты писателя с Д.П. Святополком-Мирским, одним из ярких представителей левого крыла евразийского движения, и возможное его непосредственное знакомство с евразийской концепцией.

В данной главе рассматриваются такие произведения Б.А. Пильняка, как «Голый год» (1920), «Санкт-Питер-Бурх» (1921), «Третья столица» (1922), «Старый сыр» (1923), «Отрывки из «повести в письмах», которую скучно кончить» (1923) , «Машиныи волки» (1923) , «Заволочье» (1925), «Рассказы о том, как создаются рассказы» (1926), «Большое сердце» (1926), «Корни японского солнца» (1926), «Китайская повесть» (или «Китайский дневник», 1927), «Немецкая история» (1928), «Китайская судьба человека» (1930) и «Камни и корни» (1935) .

Методологическое основание исследования.

Наша работа строится на исследовании евразийства как течения философской и политической мысли и художественной литературы. Этим во многом и обусловлена двойственность ее методологической базы: мы вынуждены будем обращаться как к философской, так и к литературоведческой методологии.

В формировании теоретико-методологической базы исследования большую роль сыграло наследие крупнейших теоретиков евразийства: Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского, П.П. Сувчинского, Г.В. Вернадского, Л.П. Карсавина, Д.П. Святополка-Мирского. Научные идеи евразийцев были углублены и развиты в фундаментальных трудах «последнего евразийца» J1.H. Гумилева уже во второй половине XX века. Его работы не могли не оказать влияния на теоретико-методологические положения данной диссертации. Теоретико-методологической основой диссертационного исследования стали также историко-культурные, историко-философские и литературоведческие труды В.Н. Топорова, Б. А. Успенского, JI.K. Долгополова, В. В. Агеносова, И.О. Шайтанова. Учтен опыт Г.П. Струве, С.Ю. Ключникова и В.В.

Перхина, обращавшихся к истории евразийства и изучавших его литературоведческую или литературно-публицистическую деятельность, а также M.JI. Спивак, А. Казаркина, Е. Яблокова, О.А. Казниной и др., интерпретирующих художественные произведении с точки зрения отдельных аспектов евразийской концепции.

Итак, евразийцы постоянно обращали внимание на существование идейных параллелей в русской художественной литературе.

В 1926 г. П.Н. Савицкий заявил, что послереволюционная русская литература по обе стороны рубежа «утверждает истины евразийства», и это - «попытка творческого реагирования русского национального самосознания на факт русской революции»7.

По свидетельству Г.П. Струве, «евразийцы, в лице Савицкого, заговорили о наличии даже «евразийской струи» в советской литературе. На эту тему Савицкий в 1926 году читал в Праге доклад. К литературе, «вращающейся в кругу евразийских идей», он отнес JI. Леонова, А. Яковлева и К. Федина»8.

Еще раньше, до официального создания евразийства, Н.С. Трубецкой уже отметил, что «направление это носится в воздухе. Я чувствую его в стихах М. Волошина, А. Блока, С. Есенина»9.

Н.С. Трубецкой указывает, что в начале XX века в российском обществе создалась специфическая духовная атмосфера, в которой евразийские идеи «витали в воздухе». Он пишет: «похоже, что в сознании интеллигенции происходит какой-то сдвиг, который, может быть, сметет все старые направления и создаст новые на совершенно других основаниях»10.

В другом письме Н.С. Трубецкой еще раз подчеркивал, что евразийское течение родилось из особого

7 Савицкий П.Н. Идеи и пути евразийской литературы // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997. С. 369.

8 Струве Г.П. Русская литература в изгнании. М., 1996. С. 44.

9 Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 770.

10 Там же. мировосприятия: «мы - это особое мироощущение . А из этого мироощущения может происходить особое миросозерцание. А из этого миросозерцания могут быть выведены, между прочим, и некоторые политические положения. Но только между прочим!

Мы с самого начала понимали, что наше мироощущение принадлежит не только нам одним, оно носится в воздухе и присуще некоторым представителям известного поколения . И этих-то родственных нам по духу людей мы и стали разыскивать и привлекать. Привлекать именно по признаку общности мироощущения. В однородности мироощущения и была наша сила»11.

Судя по тому, что в высказываниях П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого наблюдается обилие таких выражений, как «русское национальное самосознание», «мироощущение», «миросозерцание», «мировосприятие» и т.п., можно сделать вывод о том, что евразийские мыслители видят схожие черты между историософской концепцией и художественным творчеством исключительно на сознательном уровне.

Самый тот факт, что в разработке евразийской концепции принимали участие этнографы, лингвисты, историки, географы, философы, богословы, правоведы, уже ярчайшим образом свидетельствует о глубокой психологической и мировоззренческой основе этого движения.

В письме конца 192 6 года к Р. О. Якобсону Н.С. Трубецкой писал об очевидной параллельности в развитии различных областей культур и о том, что, следовательно, существует закон, обусловливающий эту параллельность.

На наш взгляд, эта связь и есть одинаковое сознание, мироощущение, которое по-разному воплощается в* различных формах интеллектуального труда: в философской концепции более определенно, обостряется позиция; в художественном творчестве более условно, расплывчато, идея растворяется в образах. Письмо Н. С. Трубецкого П.П. Сувчинскому и П.Н. Савицкому от 9 сентября 1925 г. // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992. С. 152.

Таким образом, поскольку писатели, произведения которых анализируются в данной работе, и евразийцы находились в общем историософском пространстве, в одной и той же культурной ситуации, задавались одними и теми же вопросами о судьбе России, схожесть их позиций вполне реальна и возможна.

С момента возникновения литература отличалась «двумя диалектически взаимосвязанными тенденциями»: «изображение и осмысление»12. По нашему мнению, эти тенденции связаны с двумя основными формами мышления человека - мифологической и рациональной, продуктами которых могут быть литература и философия.

В русской литературе особенно явно наблюдается сознательное тяготение философии и литературы друг к другу. Эта особенность отмечена и художниками, и учеными. Например, А. Блок сказал: «лучшие наши художники были мыслителями и философами». М. Горький утверждает, что в литературе «вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа»13. О вызревающей закономерности ухода большой литературы от бытописания к художественной философии, к «художественно-философскому синтезу» также пишет Е. Замятин: «для сегодняшней литературы плоскость быта - то же, что земля для аэроплана: только путь для разбега - чтобы потом вверх - от быта к бытию, к философии, к фантастике»14 . Указывая на любопытный факт, что «поэты становились философами, романисты - критиками, а философы - поэтами», как характерный признак серебряного века, ренессанса русской культуры, JI.A. Колобаева объясняет этот феномен «стремлением к всеобъемлющей целостности, к синтезу сознания»15.

В связи с подобным обстоятельством на грани философской концепции и истории литературы уже существуют многочисленные исследования. Принцип

12 Агеносов В.В. Генезис философского романа. М., 1986. С. 3. Горький М. Собрание сочинений в 30-ти тт. Т. 24. М., 1953. С. 64.

14 Замятин Е.И. О литературе, революции, энтропии и о прочем И Писатели об искусстве и о себе. М.; JI., 1924. С. 73.

15 Колобаева Л.А. Русский символизм. М., 2000. С. 238. изучения «философского» в литературе широко освещен в литературоведении.

Итак, с двух стороны подтверждается, что поставленные нами в данной работе задачи теоретически оправданы.

Степень научной разработки проблемы.

В исследовании проблемы «Евразийство и русская литература» наблюдаются три главных подхода: для первой группы ученых характерно изучение непосредственно литературно-критической или литературоведческой деятельности евразийцев; другим исследователям свойственен анализ конкретных произведений отдельных писателей в контексте евразийской концепции; а третий способ изучения характеризуется синтезом первых двух подходов.

Что касается изучения литературной деятельности самих евразийцев, то, поскольку среди них практически нет литературоведов-профессионалов, исследовательский интерес обычно сосредоточен на фигуре Д. П. Святополка-Мирского. О нем писали Г.П. Струве16, С.Ю.

П -» "> D

Ключников и В.В. Перхин .

Г.П. Струве высоко оценивает двухтомную «Историю русской литературы» Д. П. Святополка-Мирского на английском языке и подробно рассматривает сотрудничество евразийца-литературоведа с передовыми французскими, английскими и эмигрантскими журналами, особенно его редакционно-организаторскую деятельность в журнале «Версты».

Если Г.П. Струве, как и С.Ю. Ключников, расценивает литературную деятельность Д.П. Святополка-Мирского в целом, то В.В. Перхин делает исследовательский акцент на поэтической критике. Он перечислил такие характерные аспекты в работе Д. П. Святополка-Мирского, как

16 См.: Струве Г.П. Русская литература в изгнании. М., 1996. С. 61-64 и 130.

17 См.: Ключников С.Ю. Восточная ориентация русской культуры. Вступительная статья // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997. С. 44-48.

18 См.: Перхин В.В. Русская поэзия в оценке Д.П. Святополка-Мирского. Вступительная статья // Святополк-Мирский Д.П. Поэты и Россия. СПб., 2002. С. 5-21. сопоставление русского и европейского»19, внимание к образу исторической России, Святой Руси с ее религиозным стремлением, а также интерес к восточной теме в художественных произведениях, особенно отражающий, по мнению В.В. Перхина, евразийскую ориентацию критика.

Внимание исследователей привлекает также главное периодическое литературное издание евразийцев - журнал «Версты» (19 2 6-19 2 8 ) 20. Более обзорную характеристику дал Г. П. Струве, рассматривая редакционный состав, программные задачи, основные рубрики и ведущих авторов журнала.

Помимо изучения литературной деятельности самих евразийцев, наблюдается и другой исследовательский принцип, основанный на анализе конкретных произведений отдельных писателей с использованием евразийской концепции.

Андрея Белого изучают, главным образом, в контексте проблемы «Восток - Запад»21.

В.Н. Топоров утверждает, что в романе «Петербург» говорится о «евразийском» начале, точнее - о двух началах, о двух стихиях: азиатской и европейской, иначе говоря, о Востоке и Западе, об их противостоянии, борьбе, но и взаимопроникновении и, если угодно, о перспективах синтеза в ту или другую сторону»22.

В то время как В.Н. Топоров рассматривает «евразийскую» точку зрения А. Белого на оппозицию «Восток - Запад» в романе «Петербург», M.JI. Спивак пытается освещать ту же проблему на более широком материальном фоне, показывая эволюцию авторского

19 Перхин В.В. Русская поэзия в оценке Д.П. Святополка-Мирского. Вступительная статья // Святополк-Мирский Д.П. Поэты и Россия. СПб., 2002. С. 6.

20 См.: Струве Г.П. Русская литература в изгнании. М., 1996. С. 62-64; Ключников С.Ю. Восточная ориентация русской культуры. Вступительная статья // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М„ 1997. С. 44-46.

21 См. Топоров В.Н. О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перспективе; Спивак M.JI. Звукообразы Невидимого града (Андрей Белый в работе над трилогией «Восток или Запад») // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

22 Топоров В.Н. О романе Андрея Белого «Петербурге и его фоносфере в «евразийской» перспективе // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003. С. 190. замысла в таких произведениях А. Белого, как «Глоссолалия», «Симфония, 2-я, драматическая», «Серебряный голубь», «Петербург», «Котик Летаев», «Крещенный китаец», «Записки чудака», «Москва» и др.

Следуя по намечаемому Д.П. Святополком-Мирским в начале XX века подходу, современные исследователи обращают внимание, прежде всего, на восточные, точнее, азиатские мотивы в творчестве В. Хлебникова23.

Ситуация с творчеством А. П. Платонова обстоит сложнее24.

Е. Яблоков говорит о евразийских мотивах в романе «Счастливая Москва»: «явно близки Платонову - как «степному» человеку - были взгляды «евразийцев» на культурно-историческую роль равнинного ландшафта Евразии. . . Думается, что тяготение Платонова к «степным» и «пустынным» сюжетам во многом определялось «евразийскими» идеями»25.

А. Казаркин, в принципе, соглашается с точкой зрения Е. Яблокова. Он пишет: «выросшее из философского традиционализма, не чуждого, однако, научного интереса, евразийство выдвинуло в качестве основной исторической проблемы вписанность культуры в «месторазвитие», испытание культуры природой. К концу 20-х гг. эта тема w 26 становится основной и для Платонова» . Однако он уточняет, что евразийские степные сюжеты на самом деле более отчетливы в «Чевенгуре», «Ювенильном море» и

23 См.: Вестстейн В. Трубецкой и Хлебников; Григорьев В.П. Славь / немь, Восток / Запад, «зангезийство» / ? (Три оппозиции в идеостиле В. Хлебникова); Баран X., Парнис А.Е. «Анабасис» Велимира Хлебникова: Заметки к теме; Парнис А.Е. «Евразийские» контексты Хлебникова: от «калмыцкого мифа» к мифу о «единой Азии» и др. И Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

24 См.: А. Казаркин. Платонов и евразийство; Я. Jloxep. Рассказ Платонова «Такыр» и тема Востока // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып.4. Юбилейный. М., 2000.; Яблоков Е. Счастье и несчастье Москвы («Московские» сюжеты у А. Платонова и Б. Пильняка) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып.2. М., 1995; Савкин И. На стороне Платона: Карсавин и Платонов, или об одной не-встрече // Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы. Библиография. СПб., 1995.

25 Яблоков Е. Счастье и несчастье Москвы («Московские» сюжеты у А. Платонова и Б. Пильняка) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып.2. М., 1995. С. 229.

26 А. Казаркин. Платонов и евразийство // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып.4. Юбилейный. М„ 2000. С. 219. пустынном» цикле рассказов.

В то же время А. Казаркин делает акцент на близком к евразийской концепции понимании революции А. П. Платонова в 30-е гг. По мнению исследователя, А.П. Платонова и евразийцев объединяют «историософские искания пореволюционной поры», которым присущ «принцип национального самосознания и этнокультурного самоутверждения в революции». А. Казаркин проводит параллели в их положении: «евразийцы оказались «перерожденцами» среди беженцев-интеллектуалов, Платонов же - в среде новой пролетарской интеллигенции».27

На то, что в творчестве Б.А. Пильняка отражены евразийские размышления, указывали некоторые

28 исследователи . Но, к сожалению, почти ни у кого не находим подробной аргументации на основе конкретного анализа художественного текста. Остается неясным, на каких же основаниях исследователи пришли к выводу, что позиция писателя схожа с евразийской.

Из вышеуказанного можно заключить, что при изучении художественного воплощения евразийских взглядов исследователи обычно обращают внимание на следующие аспекты: размышление автора о проблеме «Восток - Запад»; восточные (азиатские) мотивы и природно-географический элемент в произведении; сходство во взглядах писателя и евразийцев на революцию.

Самым ярким представителем в области изучения литературного наследия евразийства, на наш взгляд, является С.Ю. Ключников. Он в своей работе обозрел литературную деятельность евразийцев, определил ее место во всем движении евразийства, выдвинул понятие «евразийское измерение русской литературы», наметил

27 Там же. С. 218, 220 и 219.

28 См. Казнима О.А. Английский эпизод в биографии и творчестве Бориса Пильняка // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995. С. 187-206; Лосев Л. Поэтические трансформации азиатского мифа; Струве Г.П. Русская литература в изгнании. М., 1996. С. 44; Шайтанов И.О. Метафоры Бориса Пильняка, или история в лунном свете. Вступление к сборнику Пильняка Б.А. Повести и рассказы. 1915-1929. М., 1991. С. 28; Казаркин А. Платонов и евразийство // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып.4. М., 2000. С. 220. общие черты евразийской литературной критики, в результате чего не только в целом осветил литературную деятельность евразийцев, но и вывел основные принципы анализа художественного текста в евразийском ракурсе.

Как и Г. П. Струве, высоко оценивающий литературно-публицистическое дарование евразийцев, С.Ю. Ключников так же трактует литературу в широком смысле слова. Исходя из того, что многие крупные философы, литературоведы, критики и публицисты принимали участие в полемике, развернувшейся вокруг евразийцев в ряде журналов, что сами евразийцы работали в литературоведческой и литературно-критической сфере (например, Н.С. Трубецкой, П.П. Сувчинский, и Д.П. Святополк-Мирский), даже создавали собственные художественные произведения (например П.Н. Савицкий), С.Ю. Ключников утверждает, что евразийство «оказало определенное влияние на литературный процесс русского зарубежья» и «было заметным культурно-литературным явлением 20-30-х годов»29. К тому же он считает, что «весомое опосредованное влияние евразийства на литературный процесс» не окончилось и до сих пор.

Признавая самостоятельную эстетическую ценность статей Н.С. Трубецкого «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник»; Д.П. Святополка-Мирского «О московской литературе и протопопе Аввакуме», «Веяние смерти в предреволюционной литературе»; П. П. Сувчинского «Знамение былого» (О Лескове), «Типы творчества» (о Блоке), С.Ю. Ключников, тем не менее, считает, что статьи евразийцев, посвященные литературе, в целом «играют служебную по отношению к главной историософской тематике роль и вторичны по отношению к ней, ибо нередко направлены на то, чтобы проиллюстрировать магистральные идеи на

30 художественном материале» .

С.Ю. Ключников отмечает, что, выступая в качестве

29 Ключников С.Ю. Восточная ориентация русской культуры. Вступительная статья И Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997. С. 43.

30 Там же. С. 47. литературоведов и литературных критиков, евразийцы не создали «художественной школы, представители которой пытались бы осуществить прежде всего художественное воплощение каких-либо идейно-теоретических концепций», а скорее всего сами улавливали «евразийскую стихию и дух, бессознательно и органично проявлявшиеся у талантливых русских писателей»31.

Самое ценное наследие литературной деятельности евразийцев С.Ю. Ключников видит в «глубоком, серьезном и разностороннем» рассматривании «проблемы историзма литературы и вообще соотношения литературы и истории», и в этом плане, по мнению исследователя, евразийцы «опередили другие эмигрантские течения»32.

Характеризуя литературоведческую или литературно-критическую методологию евразийцев, С.Ю. Ключников назвал ее «евразийским измерением русской литературы»33, также начертал ее основные компоненты. Попытаемся обобщить выводы ученого:

Во-первых, это «тема Азии, отраженная в многонациональном творчестве отечественных писателей». Но гораздо существеннее, как считает С.Ю. Ключников, «идея Азии в ее отношении к идее Европы, выступающая как новая перспектива для России»34. Он пишет: «подходы, намечаемые евразийской эстетикой, позволяют рассмотреть вопрос о взаимодействии литературы и истории в плане соотношения влияний Востока и Запада на литературный процесс»35.

Во-вторых, это интерес к проблеме русского национального характера. Сюда входит и конфликт между двумя - «кочевническим» и «оседлым» - типами

36 национальной психики .

В-третьих, в качестве «архетипического

31 Там же. С. 48.

32 Там же. С. 52.

33 Там же. С. 58.

34 Там же. С. 59.

35 Там же. С. 60.

36 См.: там же. С. 52 и 62. национального свойства» С.Ю. Ключников назвал «континентальный дух», который отражается в литературе в «особом образе российского пространства с его бесконечностью и открытостью» и в «особом образе художественного времени, тяготеющего к календарной цикличности и почти литургически строгой периодичности., и в то же время эсхатологически сжимающегося и уплотняющегося перед тем, как исчезнуть в вечности. . .»37

Научная новизна диссертации.

Как было показано выше, авторы, работающие в области «евразийство и литература», как правило, сосредотачивали свое внимание преимущественно на анализе литературно-публицистической деятельности евразийцев или на интерпретации художественных произведений с точки зрения отдельных аспектов евразийской концепции.

Данная работа посвящена выявлению параллелей между историософской концепцией евразийства и идейно-художественным наполнением современной ему русской художественной литературы, привлекая сравнительно широкий круг художественных произведений.

Автора диссертации интересует не столько литературоведческая и литературно-критическая деятельность евразийцев, сколько евразийская концепция в целом. При этом евразийство исследуется как органичное звено в развитии русской мысли на определенном ее этапе, доказывается, что оно не являлось чем-то абсолютно новым, а «выросло» из традиции русской исторической мысли и духовного достояния Серебряного века.

Причем евразийская концепция русской культуры рассматривается в ракурсе основополагающей, на наш взгляд, оппозиции «Восток — Запад» в ее разных видоизменениях, с указанием ее присутствия в русском национальном сознании.

И наконец, в данной работе содержится первая попытка трактовать творчество Б.А. Пильняка с евразийской точки

37 Там же. С. 64-65. зрения на основе детального анализа целого ряда конкретных художественных произведений.

Апробация и практическая значимость работы.

Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в четырех публикациях автора, были предметом обсуждения на кафедре истории русской литературы XX века Филологического факультета МГУ, излагались в выступлении на конференциях, проведенных в рамках «Дня науки» для иностранных аспирантов филологического факультета МГУ. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в дальнейшем изучении творчества как Б.А. Пильняка, так и А. Белого, А.П. Платонова, также при подготовке курса истории русской литературы XX века, спецкурсов по русской историософской мысли и русской культуре.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Евразийство и русская литература 1920-1930-х годов XX века"

Заключение

Итак, на защиту выносятся следующие положения:

Основополагающая задача данной работы заключалась в том, чтобы исследуя евразийство как органичное звено в развитии русской мысли, обнаружить отражение историософской концепции евразийцев в современной им русской художественной литературе, выявив их воплощение на уровне национального самосознания.

Новая историко-культурная интерпретация традиционного географического термина «Евразия», обозначающего континент из двух частей света - Европы и Азии, позволила евразийцам рассмотреть Евразию как Россию-Евразию, или Российский мир, «место развития» русской нации. Самое главное, что сделали евразийцы, осмысляя русскую национальную самобытность в западноевропейской культурной среде, - признали существование внутреннего Востока.

Основополагающим аспектом евразийской концепции о русской культуре является оппозиция «Восток - Запад», которая во всех своих видоизменениях и вариантах проявляется как на межкультурном уровне, так и внутри единой русской культуры, как в Петровскую эпоху, так и в пореволюционные годы.

В связи с неоднозначностью понятия «Восток» в русской мысли противостояние «Восток - Запад» может иметь разное выражение. Такие оппозиции, как Азия и Европа, Россия и Западная Европа, православный мир и латинство, допетровская Русь и послепетровская Россия, Москва и Петербург и т.д., восходят к коренной антитезе Востока и Запада.

Подобная.проблематика обусловила композицию нашего исследования.

Рассматривая евразийство как философскую систему, четко артикулирующую очень значимую грань русского национального сознания, мы столкнулись с необходимостью хотя бы краткого изложения истории Евразийского движения : его зарождения, развития и раскола. Мы попытались представить основополагающее понятие евразийской идеи

- «Россия-Евразия», определить вслед за евразийцами статус «Евразии» по отношению к Европе и Азии не только как природно-географическим, но и как историко-культурным категориям.

Были выведены основные оппозиции: Запад и Восток, Европа и Азия. В связи с многозначностью понятия «Восток» мы стремились показать возможные видоизменения и варианты оппозиции «Восток - Запад». Данная оппозиция в русском национальном сознании наблюдается на двух уровнях: если в межкультурном плане она выражается как противопоставление России Европе, то внутри русской культуры - как противостояние восточного и западного начал.

Иллюстрируя идейные поиски предшественников евразийцев, мы пришли к выводу, что судьба страны в аспекте традиционной триады «Запад - Россия - Восток» является ключевым вопросом в Русской идее. А доминанта этой триады принадлежит соотношению между Россией и Западом (Западной Европой), актуализированному реформами Петра Великого. Полемика между западниками и славянофилами нашла продолжение и у мыслителей первой трети XX века, когда евразийская концепция вызвала буйный спор среди русских эмигрантов. Сопоставительное изучение точек зрения Г.П. Федотова и Н.С. Трубецкого на вопросы значения Запада, Востока и Православия в формировании русской истории и культуры приводит нас к выводу, что призыв евразийцев «исход к Востоку» продиктован тактикой изложения их концепции. Что бы ни обозначало понятие «Восток» в евразийской идее -составляемый самой Россией географический Восток по отношению к Западной Европе, или российский собственный степной Восток, связанный с монгольскими кочевниками, или православный Восток с его византийскими традициями

- этот «Восток» как некое имманентно составляющее начало входит в русскую историю и культуру. Мы условно назвали его «имманентным Востоком» России.

Что касается духовных истоков евразийской идеи, то мы увидели его, в первую очередь, в смещении духовно-психологического акцента от внешнего, враждебного Востока к имманентному, родному Востоку, который явно наблюдается в поэтическом творчестве рубежа XIX - XX веков. Это в определенной степени отражает и изменения в русском национальном сознании, пришедшиеся на начало XX века.

Вывод нашего исследования в первой главе заключается в том, что подчеркивая актуальность восточного наследия в исторической ситуации начала XX века, евразийцы занимают некую серединную позицию, утверждающую синтез западного и восточного начал в русской культуре.

Так как противостояние России и Европы, а также восточной и западной составляющих в русской культуре обострилось впоследствии радикальных реформ Петра Первого, во второй главе дается ретроспективное освещение проблемы «Восток - Запад». На основе анализа художественного изображения трагичности раскола российского общества как в Петровскую эпоху, так и в пореволюционные годы в творчестве Б.А. Пильняка, А.П. Платонова и А.Н. Толстого, мы предприняли попытку сопоставить взгляды евразийцев и художников на историческую роль Петра Первого и большевистскую революцию как на разные этапы проявления разрушительного воздействия европеизации на русскую историю.

Деятельность Петра Великого оценивалась сторонниками евразийства преимущественно негативно, ибо она привела к расколу единой русской культуры. На основе разбора рассказа А.Н. Толстого «День Петра» и повести Б.А. Пильняка «Его величество Kneeb Piter komandor» мы попытались доказать, что в двух мифах о Петербурге и в противопоставлении Петербурга Москве отражается «внутрикультурная» оппозиционность. А в повести А.П. Платонова «Епифанские шлюзы», частично в произведениях Б.А. Пильняка «Санкт-Питер-Бурх» и «Третья столица», также в романе А.Н. Толстого «Петр Первый» находит отражение противостояние России и Европы, выраженное как столкновение заимствованного волей

Петра-реформатора из западной Европы рационалистического типа цивилизации и органики русской культуры. Причем оппозиция эта охватывает два исторических периода - Петровскую эпоху и пореволюционные годы.

Деяние Петра-реформатора и революционный переворот большевиков обладают общими западноевропейскими идейными истоками. Евразийцы считали большевистскую революцию логическим завершением распространения западничества в России. Кроме того, сопоставить эти два исторических периода позволяет нам и жанровое своеобразие исторической прозы, благодаря которому в художественном воспроизведении Петровской эпохи непременно преломляются воззрения самих писателей на характер современного им исторического периода.

При этом мы подчеркивали, что, хотя А.П. Платонов, А.Н. Толстой и Б.А. Пильняк обращались к одной и той же исторической эпохе, но их размышления о значении правления Петра Первого во всей истории России не совсем совпадают. Повесть Б.А. Пильняка «Санкт-Питер-Бурх» была написана в первые пореволюционные годы и выраженная в ней оптимистическая нота вполне созвучна точке зрения Д.П. Святополка-Мирского на революцию. Б.А. Пильняк, как и евразийцы, разделяет понятия коммунизма и большевизма, в результате чего в его повести, наряду с оппозицией Петербурга и Москвы, представлено противостояние коммунизма и большевизма, «петровщины» и «разинщины», рационального и стихийного, европейского и русского, заимствованного и национального. Таким образом, оппозиция Петербурга и Москвы в пореволюционные годы получает новое смысловое наполнение.

Третья глава посвящается художественному осмыслению вопроса «Запад - Россия - Восток», в частности, западного и восточного начал русской культуры в творчестве Б.А. Пильняка.

Здесь большое внимание уделяется заграничным поездкам писателя, которые безусловно способствовали его склонности к историософскому размышлению о судьбах

России на фоне мировой культуры. После первого посещения Германии Б.А. Пильняк написал «Третью столицу», где описываются реалии Англии после Первой Мировой войны и России в первые пореволюционные годы, ставится вопрос о смене цивилизаций, о возможности перемещения приоритета мировой культуры из Европы на Восток, которым для него является скорее всего Россия после большевистской революции, а не тихоокеанский регион. Новая грань антитезы России и Западной Европы открывается в рассказе «Старый сыр», написанном Б.А. Пильняком после поездки в Англию. В нем появляется мотив многосоставности русской нации и многосложности русской культуры. Данная тема воплощена также в рассказе «Немецкая история». Многогранность русской культуры состоит в ее дихотомической оппозиционности, противоречивости национального сознания. Присутствие двух различных типов сознания с особой выразительностью освещается в романе «Машины и волки». Хотя Б.А. Пильняк подчеркивает восточную составляющую русской культуры, но он четко осознает ее европейскую принадлежность особенно тогда, когда он находится непосредственно на азиатском Востоке. Анализируя так называемый «восточный цикл» Б.А. Пильняка, мы остановились на противоречивом и многосоставном образе Китая: помимо реального Китая 20-х годов XX века, который увидел художник своими глазами, существует еще и другой, воображаемый, мифологизированный Китай, который обладает некоторым знаковым, символическим характером и варьируется у Б.А. Пильняка в целом ряде произведений. Исходя из вышеизложенного, мы пришли к выводу, что о чем бы ни писал Б.А. Пильняк - о Западе ли, о Востоке ли, исходным мотивом останется размышление о русской судьбе. Он мерит «историю человечества - Россией». В конце третьей главы мы также выдвинули гипотезу непосредственного знакомства писателя с евразийской концепцией.

Историософские размышления Б.А. Пильняка о судьбах России тесно связаны с проблемой «Запад - Россия -Восток». Тема «Восток - Запад», соответственно, является одним из сквозных мотивов в его творчестве, где отражаются почти все видоизменения этой основной оппозиции.

Список научной литературыХэ Фан, диссертация по теме "Русская литература"

1. Коллективные труды евразийцев: сборники, периодические издания, брошюры, документы

2. Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997.

3. На путях. Утверждение евразийцев. Кн.2. Берлин, 1922. Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.З. Берлин, 1923.

4. Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн. 4 . Берлин, 1925.

5. Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн. 5. Париж, 1927.

6. Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн. б. Прага, 1929.

7. Тридцатые годы. Утверждение евразийцев. Кн.7. Париж, 1931.

8. Евразийская хроника: Вып. 1. Прага, 1925.

9. Евразийская хроника: Вып. 2. Прага, 1925.

10. Евразийская хроника: Вып. 3. Прага, 1926.

11. Евразийская хроника: Вып. 4 . Прага, 1926.

12. Евразийская хроника: Вып. 5. Париж, 1926.

13. Евразийская хроника: Вып. 6. Париж, 1926.

14. Евразийская хроника: Вып. 7. Париж, 1927.

15. Евразийская хроника: Вып. 8. Париж, 1927.

16. Евразийская хроника: Вып. 9. Париж, 1927.

17. Евразийская хроника: Вып. 10 . Париж, 1928.

18. Евразийская хроника: Вып. 11 . Берлин , 1935.

19. Евразийская хроника: Вып. 12 . Берлин , 1937.

20. Евразийские тетради. Вып.1-6. Париж, 1934-1936. Россия и Латинство: Статьи. Берлин, 1923. Евразийство: Опыт систематического изложения. Париж, 1926; также см. : Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.

21. Евразийство: Формулировка 1927 г. Париж, 1927; также см. : Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М., 1993.

22. Евразийство:Декларация, формулировка, тезисы. Прага, 1932.

23. Протокол совещания наличных в Праге членов Президиума ЦК с представителями ЕА группы, 7-11 июля 1934 г. На правах рукописи.

24. Версты. Вып.1-3. Париж, 1926-1928.

25. Евразия: Еженедельник по вопросам культуры и политики. Париж, 1928-1929. 35 номеров.

26. Алексеев Н.Н., Ильин В.Н., Савицкий П.Н. О газете «Евразия» (газета «Евразия» не есть евразийский орган) . Париж, 1929; также см. : Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

27. Евразиец. Вып.1-25. Брюссель, 1929-1934. Свой путь: Ежемесячная газета (Под ред. В.А. Пейля) . Таллин, 1931.

28. Новая эпоха. Идеократия. Политика. Экономика. Обзоры. (Под ред. В.А. Пейля). Нарва, 1933.1.. Теоретические, философско-публицистические илитературно-критические работы евразийцев

29. Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство // Евразийская хроника. Вып.9. Париж, 1927; также см.: Мир России -Евразия: Антология. М., 1995.

30. Алексеев Н.Н. Советский федерализм // Евразийский временник. Кн.5. Париж, 1927; также см.: Мир России -Евразия: Антология. М., 1995.

31. Вернадский Г. В. Два подвига св . Александра Невского// Евразийский временник. Кн.4. Прага, 1925; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

32. Вернадский Г.В. Монгольское иго в русской истории // Евразийский временник. Кн.5. Париж, 1927; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

33. Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Прага, 1927; также СПб. 2000.

34. Вернадский Г.В. О движении русского племени на Восток // Научно-исторический журнал. Т.1. 1913-1914. Вып.2.

35. Вернадский Г.В. Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени. Берлин, 1924.

36. Вернадский Г.В. Против Солнца: Распространение русского государства к Востоку // Русская мысль. М., 1914.

37. Карсавин Л.П. Основы политики // Евразийский временник. Кн.5. Париж, 1927; также см.: Россия между Европой и Азией; Евразийский соблазн. Антология. М., 1993.

38. Карсавин Л.П. Ответ на статью Н.А. Бердяева об евразийцах // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

39. Карсавин Л.П. Социализм и Россия. Путь евразийства (Передавая статья) // Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

40. Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник. Кн.5. Париж, 1927; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

41. Карсавин Л.П. Философия и ВКП. По поводу статьи А.В. Кожевникова // Евразия. 1929, №20; также см.: Вопросы философии. 1992. №2.

42. Карташев А.В. Взаимоотношения церкви и государства (Восточно-православная точка зрения) // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

43. Пушкарев С. Г. Россия и Европа и их историческом прошлом // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

44. Савицкий П.Н. Географические и геополитические основы евразийства // Ориент унд окцидент. Лейпциг, 1934, № 12; также см.: Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

45. Савицкий П.Н. Географический образ России-Евразии // Континент. Евразия. М., 1997.

46. Савицкий П.Н. Два мира // На путях. Утверждение евразийцев. Кн.2. Берлин, 1922; также см.: СавицкийП.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

47. Савицкий П.Н. Евразийство // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.4. Берлин, 1925; также см.: Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

48. Савицкий П.Н. Европа и Евразия // Континент. Евразия. М., 1997.

49. Савицкий П.Н. Идеи и пути евразийской литературы // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

50. Савицкий П.Н. Континент-океан // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см. : Исход к Востоку. 1997; и Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

51. Савицкий П.Н. К познанию революции // Евразия. 1929. №11.

52. Савицкий П.Н. Миграция культуры //Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Кн. 1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997; и Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

53. Савицкий П.Н. На международном съезде историков в Варшаве (Из резюме доклада) // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

54. Савицкий П.Н. О смысле революции // Евразия. 1928. №1.

55. Савицкий П.Н. Поворот к Востоку // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997; и Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

56. Савицкий П.Н. Подданство идеи // Континент. Евразия. М., 1997.

57. Савицкий П.Н. Сила традиций и сила творчества // Континент. Евразия. М., 1997.

58. Савицкий П.Н. Степь и оседлость // На путях. Утверждение евразийцев. Кн.2. Берлин, 1922; также см.: Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

59. Савицкий П.Н. Хозяин и хозяйство // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.4. Берлин, 1923; также см.: Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

60. Святополк-Мирский Д.П. Веяние смерти в предреволюционной литературе // Версты. Вып.2. Париж, 1927; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

61. Святополк-Мирский Д. П. Литература о Толстом // Евразия. 1928. №1; также см. : Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

62. Святополк-Мирский Д.П. О московской литературе и протопопе Аввакуме // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.4. Берлин, 1925; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

63. Святополк-Мирский Д. П. Поэты и Россия: Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи. СПб., 2002.

64. Сувчинский П.П. Знамение былого (О Лескове) // На путях. Утверждение евразийцев. Кн. 2. Берлин, 1922; также см. : Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

65. Сувчинский П. П. Из Письма П. П. Сувчинского Н.С. Трубецкому от 27 февраля 1923 г. // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

66. Сувчинский П. П. К преодолению революции // Евразийский временник. Кн.З. Берлин, 1923; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

67. Сувчинский П.П. Письмо П. П. Сувчинского П.Н. Савицкому от 19 августа 1924 г. // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

68. Сувчинский П.П. Сила слабых // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997; и Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

69. Сувчинский П.П. Типы творчества (Памяти Блока) // На путях. Утверждение евразийцев. Кн.2. Берлин, 1922; также см. : Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

70. Сувчинский П. П. Эпоха веры //Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997.

71. Трубецкой Н.С. Вавилонская башня и смешение языков // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.З. Берлин, 1923; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

72. Трубецкой Н.С. Верхи и низы русской культуры // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997; и Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

73. Трубецкой Н.С. Европа и человечество. София, 1920; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

74. Трубецкой Н.С. Личное, национальное,общечеловеческое // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

75. Трубецкой Н.С. Мы и другие // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.4. Берлин, 1925; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

76. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. Берлин, 1925; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

77. Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см. : Исход к Востоку. 1997; и Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

78. Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // Евразийская хроника. Вып.9. Париж, 1927; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

79. Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн. 4 . Берлин, 1925; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

80. Трубецкой Н.С. Письмо в редакцию // Мир России -Евразия: Антология. М., 1995.

81. Трубецкой Н.С. Письмо Н.С. Трубецкого П. П. Сувчинскому и П.Н. Савицкому от 9 сентября 1925 г. //

82. Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

83. Трубецкой Н.С. Русская проблема // На путях. Утверждение евразийцев.Кн.2. Берлин, 1922; также см.: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

84. Трубецкой Н.С. «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник // Версты. Вып.1. Париж, 1926; также см.: Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

85. Флоровский Г.В. Окамененное бесчувствие // Путь. Париж, 1926. №2; также см.: Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

86. Флоровский Г.В. О народах неисторических //Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997.

87. Флоровский Г.В. Разрывы и связи // Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997.

88. Флоровский Г.В. Хитрость разума //Исход к Востоку. Утверждение евразийцев. Кн.1. София, 1921; также см.: Исход к Востоку. 1997.

89. Шахматов М.В. Государство правды. Опыт по истории государственных идеалов в России // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.4. Берлин, 1925; также см.: Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

90. Шахматов М.В. Подвиг власти. Опыт по истории государственных идеалов России // Евразийский временник. Утверждение евразийцев. Кн.З. Берлин, 1923; также см.: Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

91. I. Художественная литература

92. Белый А. Петербург. М., 1981.

93. Белый А. Сочинения. В 2 т. М., 1990.

94. Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М. -JI., 1960-1963 .

95. Блок А. А. Собрание сочинений: В 6т. М. -JI., 1980-1983 .

96. Бунин И.А. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1996-1997.

97. Пильняк Б.А. Повесть петербургская. М., Берлин, 1922.

98. Пильняк Б.А. Собрание сочинений: В 8 т. М.-Л., 1919-1930.

99. Пильняк Б.А. Сочинения: В 3 т. М., 1994. Пильняк Б.А. Третья столица: Повести и рассказы. М., 1992.

100. Платонов А.П. Епифанские шлюзы //Котлован: Романы, повести и рассказ. СПб., 2002.

101. Платонов А. П. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1984-1985.

102. Рогозина А., Пильняк Б.А. Китайская судьба человека. Л., 1931.

103. Русские поэты «Серебряного века». Т.1. Символисты. Л., 1991.

104. Соловьев В. «Неподвижно лишь солнце любви.» Стихотворения. Проза. Письма. Воспоминания современников. М., 1990.

105. Толстой А.Н. Собрание сочинений в 8 т. М., 1958-1960. Толстой А.Н. Петр Первый. М., 1979. Хлебников В. Собрание произведений: В 5 т. Л., 1928-1933.1.. Работы о евразийстве

106. Бердяев Н.А. Евразийцы//Путь . Париж, 1925. №1; также см. : Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993.

107. Бердяев Н.А. Утопический этатизм евразийцев // Путь. Париж, 1928. №8. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993.

108. Бицилли П.М. «Восток» и «Запад» в истории старого света // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993.

109. Бицилли П.М. Два лика евразийства // Современные записки. Париж, 1927. №31; также см.: Мир России -Евразия: Антология. М., 1995.

110. Бредихина О. Русское мировоззрение: востановимы ли традиции? Мурманск, 1997.

111. Герасимов Ю.К. Религиозная позиция евразийства // Русская литература. 1995, №1.

112. Горяев А.Т. Евразийство и революция // Отечественная философия: Опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып. X. М.: РАУ, 1992.

113. Гумилев JI.H. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989.

114. Гумилев JI.H. «. если Россия будет спасена, то только через евразийство». Интервью с JI.H. Гумилевым // Начала. Религиозно-философский журнал. 1992. № 4.

115. Гумилев J1.H. Историко-философские сочинения князя Н.С. Трубецкого (Заметки последнего евразийца). Вступительная статья // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

116. Гумилев JI.H. С точки зрения Клио // Дружба народов. М.,1977. №2.

117. Дугин А.Г. Евразийский триумф. Послесловие // Савицкий П.Н. Континент. Евразия. М., 1997.

118. Евразийство: За и против, вчера и сегодня (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. М., 1995, №6.

119. Евразийство: есть ли у России □ третий □ путь? // Философия истории: Запад Россия. М., издательство МГУ. 1994.

120. Ильин И.А. Самобытность или оригинальничание? // Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

121. Иогансон Е.Н. Евразийская ностальгия // Глобальные проблемы и перспективы цивилизации (феномен евразийства). М., 1993.

122. Иогансон Е.Н., МякотинВ.А. Проблема «Россия и Запад», критика теории евразийства // Глобальные проблемы иперспективы цивилизации (феномен евразийства). М., 1993.

123. Исаев И. А. Геополитические аспекты тотальности: евразийство // Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989.

124. Исаев И.А. Евразийство // Политико-правовая утопия в России. Конец XIX начало XX вв. М., 1991.

125. Исаев И. А. Евразийство миф или традиция? // Коммунист. 1991. №12.

126. Исаев И. А. Идеи культуры и государственности в трактовке «евразийства» // Проблемы правовой и политической идеологии. М., 1989.

127. Исаев И. А. Утописты или провидцы? Вступительная статья // Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.

128. Казнина О.А. Д.П. Святополк-Мирский и евразийское движение//Начала. Религиозно-философский журнал. 1992. №4 .

129. Кизеветтер А.А. Евразийская самооборона // Россия и славянство. Париж, 15 августа 1931, №142.

130. Кизеветтер А.А. Евразийство // Русский экономический сборник. Прага, 1925. №3; также см. : Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

131. Кизеветтер А.А. Евразийцы // Сегодня. Рига, 18 мая 1923, №4.

132. Кизеветтер А.А. Славянофильство и евразийство // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

133. Ключников С.Ю. Восточная ориентация русской культуры. Вступительная статья // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

134. Ключников С.Ю. Русский узел евразийства // Наш современник, 1992. №3.

135. Кожевников А. Философия и В.К.П. //Вопросы философии. 1992. №2.

136. Кожинов В. В. Историософия евразийцев // Наш современник. 1992. №2.

137. Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1997.

138. Люкс Л. Евразийство (Перевод с немецкого И.Бурихина) // Россия между Западом и Востоком. Московский философский фонд. М., 1993.

139. Мажейкис Г., Савкин И. Послесловие к публикации статьи Л. Карсавина «Государство и кризис демократии» // Новый мир. 1991. №1.

140. Манихин О.В. Евразийсто. Предчувствия и свершения. (Евразийское движение: книги, журналы, сборники) //Сов. Библиография. 1991. №3.

141. Никулин Л.В. Избранные произведения. В 2 т. Т. 2. Мертвая зыбь. Роман. М., 1979.

142. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Евразийский искус. Вступительная статья //Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

143. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории М., 1999.

144. ПанаринА.С. Россия в Евразии: геополитические вызовы и цивилизационные ответы // Вопросы философии. 1994. № 12.

145. Пащенко В.Я. Идеология евразийства. М., МГУ, 2000. Перхин В. В. Русская поэзия в оценке Д. П. Святополка-Мирского. Вступительная статья // Святополк-Мирский Д.П. Поэты и Россия. СПб., 2002.

146. Пономарева Л.В. Введение // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

147. Савкин И. А. Неизвестный Карсавин // Логос. Санкт-Петербургские чтения по философии культуры. Книга. №2. Российский духовный опыт. СПб., 1992.

148. Синкевич В. Наследие Чингисхана (к столетию со дня рождения Н.С.Трубецкого) //Новый журнал. НьюЙорк, 1995, № 196.

149. Соболев А.В., Савкин И.А. Полюса евразийства. Л.П. Карсавин (1882-1952), Г.В. Флоровский (1893-1979). Вступительная статья // Новый мир. М., 1991, №1.

150. Соболев А.В. Князь Н.С. Трубецкой и евразийство // Литературная учеба. 1991. №6.

151. Соболев А.В. Своя своих не познаша. Евразийство: Л.П. Карсавин и другие (конспективные исследования) //Начала. Религиозно-философский журнал. М., 1992. №4.

152. Степанов Н.Ю. Идеологи евразийства: П.Н. Савицкий. Вступительная статья // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

153. Степун Ф.А. Россия между Европой и Азией // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993.

154. Струве Г.П. Русская литература в изгнании. М., 1996. Султанов Ш. Дух евразийца // Наш современник. 1992. №7.

155. Толстой Н.И. Н.С. Трубецкой и евразийство. Вступительная статья // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

156. Троянов А. А. Изучение евразийства в современной зарубежной литературе (Краткий обзор) // Начала. Религиозно-философский журнал. М., 1992. №4.

157. Троянов А.А., Вильданова Р.И. Библиография евразийства //Начала. Религиозно-философский журнал. М., 1992. №4.

158. Урханова Р.А. К практике западной культуры в творчестве евразийцев // Философия в России XIX начала XX вв. : преемственность идей и поиски самобытности. М., 1991.

159. Федотов Г.П. Судьба империй // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология М., 1993.

160. Флоровский Г.В. Евразийский соблазн // Современные записки. Кн.34. Париж, 1928. №33; также см.: Мир России Евразия: Антология. М., 1995.

161. Хачатурян В.М. Историософия евразийства; Евразия: между Западом и Востоком; Культура Евразии: этнос и геополитика. Вступительные статьи // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов М., 1992.

162. ХоружийС.С. Карсавин, евразийство и В.К.П. //Вопросы философии. 1992. № 2.

163. Хоружий С. С. Карсавин и де Местр // Вопросы философии. 1989. №3.

164. Хоружий С.С. Лев Платонович Карсавин // Литературная газета. 22 февраля 1989. №8.

165. ХоружийС.С. Россия, Евразия и отец Георгий Флоровский // Начала. Религиозно-философский журнал. М., 1991. №3.

166. Хоружий С.С. Русь новая Александрия: страница из предыстории евразийской идеи (Предисловие и публикация)// Начала. Религиозно-философский журнал. М., 1992. №4.

167. Широков О.С. Проблема этнолингвистических обоснований евразийства. Вступительная статья // Исход к Востоку. 1997.

168. Шишкин Д. П. История евразийства и русский консерватизм второй половины XIX начала XX в. М., 1984 .

169. V. Работы общетеоретического и историко-литературногохарактера

170. Агеносов В.В. Генезис философского романа: Учебное пособие. М., 1986.

171. Агеносов В.В. К вопросу о типологии советского романа 30-х годов // Идейно-стилевое многообразие советской литературы. М., 1982.

172. Агеносов В.В. Советский философский роман. М., 1989.

173. Андроникашвили-Пильняк Б. «Мне выпала горькая слава.» Вступительная статья // Третья столица. Повести и рассказы. М., 1992.

174. Андроникашвили-Пильняк Б. О моем отце. Вступительная статья // Борис Пильняк. Повесть непогашенной луны. Заволочье. Волга впадает в Каспийское море. М., 1989.

175. Вазилевский Б.А. К творческой истории незавершенного романа JI.H. Толстого из времен Петра I. // Учен. зап. Калужского пед.ин-та, вып.4, 1957.

176. Базилевский Б.А. Петр I в представлении JI.Н. Толстого // JI.H. Толстой художник. Свердловск, 1961.

177. Баран X., Парнис А.Е. «Анабасис» Велимира Хлебникова: Заметки к теме // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

178. Белая Г.А. Философско-этические проблемы современной литературы. М., 1982.

179. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-т. М., 1994.

180. Белый А. Между двух революций. М., 1990.

181. Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989.

182. Белый А. Проблема творчества: Ст. Воспоминания. М., 1988 .

183. Белый А. Публикации. Исследования. М., 2002.

184. Белый А. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере. М., 2000.

185. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

186. Блок А.А. Стихия и культура // Собрание сочинений: В б т. Т. 5. М., 1971.

187. Блок А.А. Интеллигенция и революция // Собрание сочинений: В б т. Т. 5. М., 1971.

188. Блок А.А. Народ и интеллигенция //Собрание сочинений: В б т. Т. 5. М., 1971.

189. Блок, Александр Александрович и Белый Андрей. Диалог поэтов о России и революции. М., 1990.

190. Блок, Александр Александрович и Белый Андрей. Переписка. М., 1940.

191. Бурсов Б. Национальное своеобразие русской литературы. JI., 1967.

192. Вестстейн В. Трубецкой и Хлебников // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

193. Воробьев JI. Утопии и действительность // Утопический роман XVI-XVII веков. М.,1971.

194. Гегель Г.В.Ф. Философия истории // Соч.: в 14 т. М.; Л., 1935. Т. 8.

195. Голубков М.М. После раскола. Русская литература XX века. М., 2001.

196. Голубков М.М. Раскол (Русская историко-культурная ситуация первой трети XX века и литературный процесс) / / Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 1. М., 1996.

197. Григорьев В. П. Славь / немь, Восток / Запад, «зангезийство» / ? (Три оппозиции в идеостиле В. Хлебникова) // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

198. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М., 2002.

199. Гумилев Л.Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. М., 2002.

200. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. Л., 1990.

201. Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.

202. Долгополов Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века. Л., 1977.

203. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 27. Дневник писателя 1881. Автобиографическое. Dubia. Л., 1984.

204. Замятин Е.И. О литературе, революции, энтропии и о прочем // Писатели об искусстве и о себе. М.; Л., 1924.

205. Исупов К.Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992.

206. Казаркин А. Платонов и евразийство // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 4 . М., 2000.

207. Казнина О.А. Английский эпизод в биографии и творчестве Бориса Пильняка // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

208. Ключевский В.О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М., 1990.

209. Ключевский В.О. Курс русской истории // Соч.: В 9 т. М., 1987. Т. 1.

210. Кожинов В. В. Философский роман // Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.

211. Колобаева Jl.А. Русский символизм. М., 2000. Колобаева Л.А. «Чистый понедельник» Ивана Бунина // Русская словесность. 1998. № 2.

212. Лангерак Т. Комментарии к сборнику «Епифанские шлюзы» // Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии. М., 1994.

213. Леонов Л.М. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1984. Лохер Я. Рассказ Платонова «Такыр» и тема Востока // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып.4. Юбилейный. М., 2000.

214. Любимова М.Ю. О петербургских повестях Бориса Пильняка // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

215. Манн Ю. Русская философская эстетика. М., 1969. Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей. М.,1999.

216. Москва-Петербург: pro et contra. Диалог культур в истории национального самосознания. Антология. СПб.,2000.

217. Мочульский К.В. Александр Блок. Андрей Белый. Валерий Брюсов. М., 1997.

218. Новиков В. Творческий путь Бориса Пильняка. Вступительная статья // Избранные произведения. Л., 1979.

219. Новиков Л.А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого. М., 1990.

220. Одоевский В.Ф. Русские ночи. Л., 1975. Панченко A.M. «Народная модель» истории в набросках Толстого о Петровской эпохе // Журналистика и культура русской речи. 2002. №2.

221. Панченко A.M. Л.Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль. Л., 1979.

222. Парнис А.Е. «Евразийские» контексты Хлебникова: от «калмыцкого мифа» к мифу о «единой Азии». // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

223. Петербургский текст. Вып.2. Из истории русской литературы XX века: Сборник статей и публикаций. СПб., 2003.

224. Петр Первый: pro et contra. Личность и деяния Петра I в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 2003.

225. Пильняк Б.А. Мне выпала горькая слава. Письма 1915-1937. М., 2002.

226. Платонов А.П. «Живя главной жизнью.» (А. Платонов в письмах к жене, документах и очерках) // Государственный житель . Проза. Ранние сочинения. Письма. М., 1988.

227. Полтавцева Н.Г. Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова. Ростов, 1977.

228. Русские писатели 20 века. Биографический словарь . М., 2000.

229. Савкин И.А. На стороне Платона: Карсавин и Платонов, или об одной не-встрече // Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы. Библиография. СПб., 1995.

230. Семенова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика Видение мира - Философия. М., 2001.

231. Сердобинцева Г.М. Современнаяхудожественно-философская проза. М., 1985.

232. Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века. М., 2003.

233. Спивак М.Л. Звукообразы Невидимого града (Андрей Белый в работе над трилогией «Восток или Запад») // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

234. Спивак Р.С. Русская философская лирика. Проблемы типологии жанров. Красноярск, 1985.

235. Спивак Р.С. Русская философская лирика, 1910-е годы: И. Бунин, А. Блок, В. Маяковский. Учебное пособие. М., 2003.

236. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001.

237. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1994.

238. Топоров В.Н. О романе Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере в «евразийской» перспективе // Евразийское пространство. Звук, слово, образ. М., 2003.

239. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб., 2003.

240. Успенский Б.А. Отзвуки концепции «Москва третий Рим» в идеологии Петра Первого // Избранные труды. В 2 т. Т.

241. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамикерусской культуры // Избранные труды. В 2 т. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996.

242. Федотов Г.П. Россия и свобода // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. М., 1994. Т.2.

243. Федотов Г.П. Три столицы // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. М., 1994. Т. 2.

244. Феномен Петербурга. Труды Международной конференции, состоявшейся 3-5 ноября 1999 года во Всероссийском музее А.С. Пушкина. СПб., 2000.

245. Хализев В.Е. Мифология XIX-XX веков и литература // Вестник Московского университета. 2002. №3.

246. Чаадаев П.Я. Первое философическое письмо // Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. М., 1991. Т. 1.

247. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967.

248. Шайтанов И.О. Метафоры Бориса Пильняка, или история в лунном свете. Вступление к сборнику Пильняка Б.А. Повести и рассказы. 1915-1929. М., 1991.

249. Шайтанов И.О. Природная метафора как исторический аргумент // Б.А. Пильняк: Исследования и материалы. Вып.2. Коломна, 1997.

250. Шестаков В.П. Эсхатология и утопия (Очерки русской философии и культуры). М., 1995.

251. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993. Щукин В.Г. Христианский Восток и топика русской культуры // Вопросы философии. 1995. №4.

252. Юрьева JI.M. Прозрение будущего // Идеи социализма и литературный процесс на рубеже XIX-XX веков. М., 1977.

253. Яблоков Е. Счастье и несчастье Москвы // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2 . М., 1995.