автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ф. М. Достоевский. Источники творчества. Поэтика. Проблематика

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ф. М. Достоевский. Источники творчества. Поэтика. Проблематика"

ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (ПУШКИНСКИЙ ДОМ) РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

р ^ 0 Д На пропах рукописи

3 МАЙ

ВЕТЛОВСКАЯ Валентина Евгеньевна

Ф.М.ДОСТОЕВСКИЙ. ИСТОЧНИКИ ТВОРЧЕСТВА. ПОЭТИКА. ПРОБЛЕМАТИКА

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ 10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ДИССЕРТАЦИЯ в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора филологических наук

САНКТ-ПЕТЕРКУРГ

1996

Работа выполнена в Отделе новой русской литера туры Института русской литературы (Пушкинский Дом)

Официальные оппоненты: локтор филологических наук, профессор Е.И.АННЕНКОВА доктор филологических наук А.А.ГОРЕЛОВ доктор филологических наук, профессор Ю.В.ЛЕБЕДЕ

Ведущее научное учреждение - Санкт-11етербу екая государственная академия культуры.

в лизированного со

га Д.002.43.0! по присуждению ученой степени доктора филологических наук в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН по адресу: Санкт-Петербург, н< Макарова, 4.

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в библиотеке ИРЛИ (Пушкинский Дом)

Диссертация в виде научного доклада разослана

РАН.

1996

РАН.

«

1996 г.

Ученый секретарь специализированного совета кандидат филологических наук

В.К. ПЕТУХОВ

Тема, обозначенная в названии доклада, обнимает собой работы, связанные с творчеством Ф.М.Достоевского. Написанные в 70-е-90-е годы, отличающиеся по своим задачам и характеру, они рассматривают произведения писателя с разных сторон: в плане поэтики, в плане источников и их трансформации в художественном или публицистическом тексте, в плане проблемно-идеологическом.

Актуальность диссертации обусловлена в первую очередь актуальностью объекта исследования - творчества Достоевского, чьи идеи, выраженные как в художественной, так и в публицистической форме, играют немалую роль в истории мировой культуры. Любые наблюдения и новые сведения, любой внимательный и объективный анализ произведений этого художника, неизменно волнующего воображение и ум самых взыскательных читателей, оказываются существенно важными для осмысления эстетических и идеологических (политических, социальных, философских) проблем настоящего времени не только России или Европы, но (если судить по ученым сочинениям. переводам, театральным постановкам, экрянизация'м) и Востока.

Цель и задачи исследования заключаются в изучении спорных, мало освещенных или вовсе не освещенных в науке вопросов творчества Достоевского: его художественного мастерства; фольклорно-этнографического и литературного материала. использованного в его произведениях; их идейного, концептуального смысла, выраженного на языке оригинальных средств словесного искусства.

Научная новизна работы определяется продуманной методологией анализа, четкими принципами, положенными в основу изучения и изложения каждой посвященной Достоевскому частной или общей темы. Начиная с выбора тем и теоретических посылок, эта новизна, по мысли автора, должна проявляться в ходе исследования (имеется в виду привлечение новых сведений либо иное, чем принято, понимание известных

фактов) и. естественно, в его результатах - выводах, высказы ваемых в ясных формулировках в тех случаях, когда предше п Bvioiuee изложение не делает их вполне очевидными без лиш них слов.

Научно-практическая ценность работы отмечена как i русских, так и в зарубежных рецензиях и откликах на исследо вания автора (научные комментарии, статьи, книги). Эти ис следования и в фактической, и в концептуальной своей ochobi уже вошли в широкий научный оборот. Некоторые из них пол ностыо или частично публиковались за границей на русско> языке и в переводах, включались в вузовские программы в ка честве рекомендательной литературы по соответствующей те матике. см., например: Новикова A.M., Александрова Е.А Фольклор и литература. Семинарий. М., Изд. "Просвещение" 1978. С. 109-110.

Апробация основных положений и выводов диссерта ции была осуществлена в общих и специальных курсах лекций прочитанных автором в 1970-х - 1990-х годах в разных аудито риях Ленинграда (Петербурга) - в ЛГУ (СПбГУ), ЛГПИ (СПб г ос. пел. университет) им. А.И.Герцена, ЛГИК (СПб. гос. ака демия культуры); в цикле лекций о творчестве Достоевского i университетах Турку и Хельсинки; в многочисленных отдель ных лекциях и докладах на всесоюзных и международных кон ференцнях, проходящих в Ленинграде (Петербурге). Москве Старой Руссе, и симпозиумах, организуемых Международньи обществом исследователей Достоевского (VIII Международ ный симпозиум по творчеству Достоевского - Норвегия. Осло 1992; IX Международный симпозиум по творчеству Достоев ского - Австрия, Гаминг, 1995).

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТ, ПРЕДСТАВЛЕННЫХ К ЗАЩИТЕ

Прежде чем говорить о содержании отдельных трудов сделаем несколько замечаний. Изучая творчество Достоевской в разных его аспектах, мы руководствуемся соображениями имеющими принципиальный смысл, так как согласие или песо гласис с ними сказывается на характере исследовательской ра боты. Мы исходим из убеждения, что произведение человече ского ума. в какой бы форме оно ни воплощалось. - результа'

гленаправленной, волевой и сознательной деятельности. Чшительно не понимаю, - заявил однажды Достоевский, - как ожно писать статью невольно, бессознательно, разве в луна-юме?".1 И точно так же "невольно" и "бессознательно" нельзя исать ни повесть, ни роман. Многочисленные черновики (если ни сохранились) свидетельствуют о вдумчивой работе любого исателя над каждым словом, фразой, предложением, выбор оторых и порядок следования друг за другом никогда не бы-ает случаен.

Произведение словесного искусства представляет собой ечто "единое и целое". Его части (по утверждению Аристоте-я. высказанному в связи с рассуждениями о действии) должны оединяться так, "чтобы с перестановкой или изъятием одной з частей менялось бы и расстроивалось целое, - ибо то. при-утствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого".? Органическое единство художественного произведения тоже оздается усилиями творца, а такие усилия могут быть, разу-1еется, то более, то менее успешны. Отсутствие единства - се-1ьезный порок.

Достоевский находил его, например, в расскаэах ТВ.Успенского: "Большею частью г-н Успенский вот как дела-т. Он приходит, например, на площадь, и, даже не выбирая очки зрения, прямо, где попало, устанавливает спою фотографическую машину. Таким образом, все. что делается в каком-шбудь уголке площади, будет передано верно, как есть. В карину, естественно, войдет и все совершенно ненужное в этой сартине или. лучше сказать, в идее зтой картины. Г-н Успен-:кий об этом мало заботится <...> Если б из-за рамки картины

Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1979. Т. 19. С. 104. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте. Первая цифра -гом, вторая - страница. Курсив в цитатах - Достоевского

1 Аристотель. Поэтика II Аристотель и античная литература. М., 1978. Г". 125-126. О соотношении понятий "единое и целое" (Аристотель) и 'структура" (К.Леви-Стросс) см.: Ветловская В.Е. Вопросы теории :южета II Русская литература и культура Нового времени. СПб., 1994. :\ 204. 207.

проглядывал в это мгновение кончик коровьего хвоста, он бы оставил и коровий хвост <...> Так почти и во всех рассказах г-на Успенского. Он цепляется за все ненужности и даже не заботится хоть сколько-нибудь связать эти ненужности с делом <...> чтоб не кричали эти ненужности и своим неожиданным появлением не повергали в столбняк читателя" (19, 180). Но, конечно, все эти "ненужности" в рассказах Н.В.Успенского для чего-то нужны. И порицание Достоевского вызывают в конце концов не они, а тот "предзаданный взгляд", который удерживает их в своей картине. "Чем сильнее художник, - поясняет далее Достоевский, - тем вернее и глубже выскажет он свою мысль, свой взгляд на общественное явление и тем более поможет общественному сознанию. Разумеется, тут почти всего важнее, как сам-то художник способен смотреть <...> гуманен ли он. прозорлив ли, гражданин ли, наконец, сам художник? В этом заключается задача и назначение художества, а вместе с тем определяется ясно и роль, которую имеет искусство в общественном развитии" (19, 181).

\/ Ввиду обдуманности всех элементов художественного произведения, на долю случайности приходится исключительно малое место и она никогда радикально не меняет общий смысл^ажнейшая автору мысль доминирует на всех уровнях, начиная со стилистики текста и кончая композиционной организацией самых крупных его частей. А так как элементы произведения взаимосвязаны и взаимообусловлены, то значение каждого из них выясняется в отношениях со всеми остальными, т.е. в системе целого. И мы не можем судить достаточно определенно о смысловых вариациях использованных автором слов до тех пор, пока не поймем (в идеале) всех этих отношений или (что более реально и достижимо) - главнейших из них. Поэтому какой бы скромной ни была задача нашего исследования, какой бы фрагмент текста и с какой бы целью мы ни изучали, мы принуждены анализировать все произведение. Это безусловно важно и при комментировании. Ясное понимание содержания произведения, его идейной концепции, четкое представление о ею месте в творчестве писателя и в общем историко-

итературном процессе и направляют поиски комментатора, и граничивают выбор возможных источников.

Сочинения индивидуального творчества уникальны. В ювой литературе писатель не связан требованием выполнения акого бы то ни было набора правил и воспроизведения каких >ы то ни было образцов. Явления широкой повторяемости. 1аблюдаемые в фольклорных жанрах или, например, в житиях, юдчиненных известному канону, здесь либо отсутствуют, либо 1ежат на той глубине, которая неочевидна.1 Следовательно, для гадежной корректировки наших умозаключений (по поводу »елого произведения и отдельных его частей) мы не располага-:м контрольным материалом в виде более или менее длинного >яда однородных и сопоставимых явлений. Отнесение художе-:твенного произведения к тому либо иному жанру - часто уже проблема. Кроме того, такое отнесение, хотя и служит некото->ым ориентиром, мало поясняет исследуемый текст, так как по 1еобходимости выделяет внеиндивидуальные моменты и эставляет в стороне главное - неповторимые особенности конфетной формы и своеобразие передаваемого ею содержания. Недостаточна (по сходной причине) и отсылка к другим произведениям того автора, сочинение которого мы изучаем (художественным текстам, письмам, мемуарам, статьям и пр.). Да и логически она небезупречна. Ведь писатель не обязан повторяться. Подобная отсылка свидетельствует лишь о том. что некая идея или идеи, высказанные художником тогда-то и там-то. не чужды его сознанию. И только. \Ьтск> да еще не следует, что они выражены сейчас и здесь - в рассматриваемом нами произведении. Именно поэтому плодотворнее начинать исследование художественного текста с мысли о неизбежном различии. чем с мысли о каком-то повторе.

Возникает вопрос: существует ли вообще в таком случае более или менее надежный способ проверки правильности на-

1 По мнению А.Н.Веселовского, их можно булег разг лядеть toi ля, когда новая литература "очутится в такой же далекой перспективе, как для нас древность..." Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л.. 1940. С. 494.

ших суждений? Да, существует. Для того, чтобы эти суждения были достаточно корректны, необходимо, чтобы они обнимали произведение в максимальной полноте его мотивов единым, непротиворечивым объяснением и целого, и его частей. Если это условие соблюдено, то единственно верным (логически оправданным и безупречным) опровержением нашего толкования любого фрагмента будет не просто иное его осмысление, но и иное столь же полное (по охвату мотивов) и столь же непротиворечивое осмысление всей художественной системы, включающей этот фрагмент.

♦ * +

Роман "Братья Карамазовы" (1879-1880) - итог творчества Достоевского. В последнем (декабрьском) выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. автор, прощаясь с читателями, объяснял свой отказ от продолжения этого издания потребностью отдать все силы и время исключительно художественной работе (будущим "Братьям Карамазовым"): "... я и впрямь займусь одной художнической работой, сложившейся у меня в эти два года издания "Дневника" неприметно и невольно" (26, 126). Однако предыстория романа не ограничивается указанными годами. Она восходит к нереализованным или лишь отчасти реализованным замыслам 1860-х - 1870-х юдс? - циклу романов "Атеизм", "Житию великого грешника", истории о мнимом "отцеубийце из дворян", поэме "Сороковины", роману "Дети" и др. Многие мотивы и темы "Братьев Карамазовых" восходят даже к более давней поре и коренятся в раннем творчестве Достоевского. По ходу дела объем романа разрастался. Некоторые ситуации и эпизоды потребовали не только отдельных глав, но даже книг. Вместо задуманных трех частей, каждая из которых должна была заключать три книги, состоящие из более мелких глав (см.: 30, кн. 1, 54), в окончательном виде появились четыре части, увеличившие роман на целых три книги.

Судя по вступлению ("От автора"), произведение было задумано в форме дилогии, но из двух романов Достоевский успел написать только первый. Смерть оборвала работу художника, и о предполагавшемся продолжении "Братьев Кара-

мазовых" сохранились лишь отрывочные и разноголосые сведения немногих мемуаристов (15,485-487).

Хотя действие отнесено к середине 1860-х годов (14. 6). эта отнесенность в значительной степени условна: реальные факты, использованные Достоевским в "Братьях Карамазовых" (уголовные процессы, газетная и журнальная хроника) раздвигают обозначенные временные рамки. В центре внимания писателя - пореформенная

Россия двух десятилетий (1860-х - 1870-х годов), время, о котором Достоевский сказал: "Мы переживаем самую «.мутную, самую неудобную, самую переходную и самую роковую минуту. может быть, из всей истории русского народа" (21, 58). У писателя, озабоченного судьбами своей страны, эта ситуация вызывала тревожные раздумья. Они увязывались в сознании художника с представлениями о глубоком кризисе, поколебавшем основания европейского мира, поставив его перед вопросами жизни и смерти. Решение этих вопросов, по мнению Достоевского, предназначено было найти или не найти России. Все это сообщило его последнему роману трагическую глубину и особое беспокойство напряженно ищущей мысли. Россия в ее прошлом, настоящем и будущем и, в перспективе, судьбы мира и человечества - главная тема "Братьев Карамазовых".

Помимо явлений реальной действительности писатель, работая над романом, не упускал из вида и литературные факты. далеко выходящие за границы текущей повседневности и периодической печати. Достоевский вообще, с самого начала творческой деятельности, был, как известно, художником в высшей степени "литературным". Весь опыт мировой социально-философской и художественной мысли (в тех широких пределах, какие были ему доступны) он использовал при создании своих произведений. Имена Пушкина, Гоголя, Данте. Шекспира, Дидро, Вольтера, Гете, Шиллера не исчерпывают возможный список тех, чьи сочинения так или иначе отозвались в "Братьях Карамазовых". Ведь материалом, который у Достоевского подлежал творческой обработке, была не только "живая жизнь" с ее событиями, отношениями и лицами, но и ее осмысление. уже известное философии, публицистике, специальным

научным трудам и искусству слова.1 "Монастырские" главы, общая ориентация повествования на житие и произведения, выражающие народные верования, требовали от писателя знания подробностей церковно-монастырского быта, соответствующей литературы и фольклора. Большой объем окончательного текста "Братьев Карамазовых",2 чрезвычайная насыщенность его деталями, нуждающимися в пояснениях, предопределили размер реального комментария. В тридцатитомном академическом издании он занимает около 10 а.л. (15. 523-604). К нему примыкает историко-литературная часть, посвященная древнерусским и фольклорным источникам романа (15, 474-480)1 и замыслам намечавшегося его продолжения (15, 485-487).4

Основной корпус комментария составляет объяснение реалий, связанных с конкретными обстоятельствами, бытом и понятиями описываемого в романе времени и места; далее -сведения о важнейших перекличках "Братьев Карамазовых" с другими сочинениями Достоевского (художественными произведениями, публицистикой), записными тетрадями разных лет и перепиской; далее - сведения, отсылающие к мемуарам и кругу чтения писателя - к Библии и церковно-богословским трудам, к русским и зарубежным авторам, к этнографии и фольклору.5 Везде, где это было возможно (и там, где это было существенно), я старалась пользоваться изданиями, имевшимися в библи-

1 Так было уже в "Бедных людях", см. об этом: Ветловская В. Роман Ф.М.Достоевского "Бедные люди". Л., 1988. С. 48 и сл. : В Большом и Малом академических изданиях он подготовлен

ГИКинко и мною, мною же сделана сводка вариантов прижизненных изданий романа.

' Тем источникам, которые заслуживали особого разговора. Остальные указаны в реальном комментарии.

4 15-й том в этом академическом издании, включивший все комментарии к роману, вышел в свет в 1976 г.

* Ча исключением тех данных, которые были использованы в историко-литературных статьях, предваряющих реальный комментарий.

отеке Достоевского.1 Наконец, одна из задач комментария заключалась в достаточно полной сводке того, что уже было сделано критиками и исследователями в интересующем нас направлении.

Здесь следует особо отметить ценные (в ряде случаев) примечания Л.П.Гроссмана, сопровождающие публикацию романа в популярном десятитомном собрании сочинений Достоевского.2 Но они страдают теми недостатками, которые более или менее неизбежны в изданиях, рассчитанных на массового читателя, - чрезвычайно ограниченным объемом и довольно случайным отбором поясняемых реалий. Этот комментарий не дает никакого представления о характере использованного художником материала и соотношении различных его пластоп. Например, по нему нельзя догадаться, какое место занимаез в романе Библия (прежде всего - книги Нового Завета), церков-но-богословская литература, или русская поэзия, или народные поверья, стихи и сказания.1 В нем нельзя заметить также иика-

1 Гроссман Л.П. 1) Библиотека Достоевского по неизданным материалам с приложением каталога, Одесса, 1919; 2) Семинарии по Достоевскому. М.; Пг., 1923. С. 20-53. Я ссылалась на последнюю книгу, так как в ней были опубликованы примечания к роману Л.Г.Достоевской, которые тоже следовало учесть.

2 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В Ют. М.. 1958.Т. 10.С. 486-512.

3 Как раз этому материалу (на момент полготовки "Братьев Карамазовых" в академическом издании мало изученному исследователями) я старалась уделить серьезное внимание. Позднее появились работы, с большей или меньшей обоснованностью расширявшие круг таких источников. См., например,: Борисова В.В. Роман Ф.М.Достоевского "Братья Карамазовы" в его связях с народно-поэтическим мышлением. Автореф. канд. дис. Л.. 1980; Савельева В.В. !) Идейно-художественная функция символики в реалистической системе романа Ф.М Доетоевского "Братья Карамазовы". Автореф. канд. дис. Л , 1480; 2) Поэтические мотивы в романе "Братья Кашгмазовы" II Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1987. Т. 7: Криволапов В.II. I) Традиции древнерусской культуры в творчестве Ф.М Достоевского ("Братья

кой попытки комментатора разъяснить назначение того или иного упоминания, цитаты, реминисценции. Примечания такого рода не отвечают задачам академического издания (да и не должны им отвечать), они требуют значительного расширения (в первую очередь за счет комментируемых реалий), проверки и уточнения.

Так. поясняя слова романа: «Это как один француз описывал ад: "J'ai vu l'ombre d'un cocher, qui avec l'ombre d'une brosse frottait l'ombre d'un carrosse"», - Гроссман правильно отсылает к пародии на VI песнь "Энеиды" братьев Клода, Шарля, Никола Перро и их друга Борена.1 Между тем эта пародия впервые была опубликована только в 1901 г. Заметим тоже, что у Достоевского говорится об "одном французе", а не о нескольких. Дело в том, что стихи, упомянутые Федором Павловичем Карамазовым, были известны в устной передаче (поэтому они сохранились в разных вариантах) и часто приписывались П.Скаррону, автору "Вергилия наизнанку". Именно Скаррона и называет К.Фламмарион, цитируя эти стихи в наиболее близкой к роману форме. Скорее всего, Достоевский ь д^:;ном случае воспользовался книгой К.Фламмариона (К.Фламмарион. История неба. Перевод М.Лобач-Жученко. Изд. 2-е. СПб.,

Карамазовы"). Автореф. канд. дис. Л.. 1985; 2) Об одном источнике "Братьев Карамазовых" // Русская литература. 1985. N 2; Любимов Б.Н. Еще раз об одном источнике "Братьев Карамазовых" II Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1987. Т. 7;ТСлейман Р.Я. Паисни Величковскин и "старчество" // Клейман Р.Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе. Кишинев. 1985; Беловолов (Украинский) Г.В. Старец Зосима и епископ Игнатнй Брянчаиииов //Достоевский. Материалы и исследования. Л.. 1991. Т. 9: Тарадев Л. Апокриф "Ход Богородице по мукама" у оквирима иле^ют плана "Брайе Карамазових" II Зборник Владимира Мошина. Београд, 1977 и др. Лишь в самое последнее время в России появились ранее труднодоступные работы русских эмигрантов (частью опубликованные в издании: Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994), в которых можно найти важные наблюдения и соображения на указанные выше темы.

1 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. С. 490.

1879), которая имелась в библиотеке писателя (см. об этом: 15, 526). Разумеется, ссылка на Скаррона (известного насмешника и острослова XVII века, автора комедий и трагикомедий, бурлескных поэм и посланий) в устах Федора Павловича Карамазова более знаменательна и характерна, чем ссылка на братьев Перро и Борена.

Общий принцип, положенный в основу академического комментария (помимо возможной полноты поясняемых реалий), заключался в том, чтобы не просто дать скупую справку об источнике, но и обозначить (там, где это необходимо) его роль, его функцию в художественном тексте. Например, слова о "жупеле" и "металле" в речи Фетюковича в сцене суда над Митей восходят к драме А.Н.Островского "Тяжелые дни". Но контекст, в котором они даны, имеет полемическую цель.Он представляет собой язвительную пародию на либерально! о писателя и критика Е.Л.Маркова, воспользовавшегося (в одном иэ критических обозрений) этими словами для упреков по адресу Достоевского, будто бы напрасно пугающего читателя теориями "отрицания и отчаяния". Достоевский собирался ответить Е.Л.Маркову (никогда не вызывавшему у него чувств, похожих на расположение) после окончания "Братьев Карамазовых". но не удержался и ответил ему уже в романе (см. об этом: 15, 601-602). Простая ссылка на драму "Тяжелые дни" тут никак не могла бы пояснить художественный текст.1 Подчеркнем а этой связи, что функциональный подход к реальному комментарию позволяет, среди прочего, приоткрыть тайны творческой лаборатории автора и непосредственно (не путем описания. но наглядно) познакомить читателя с некоторыми приемами художественной работы. Исследователю же он дает богатый материал для размышлений - в частности, и на теоретические темы.

1 Сходным образом (но без насмешки) Достоевский полемизирует и с Ф.И.Буслаевым - на этот раз по поводу оценки апокрифа "Хождение Богородицы по мукам". См. об этомУВетловская В.Е. Достоевский и поэтический мир древней Руси (Литературные и фольклорные истч-ники "Братьев Карамазовых" // ТОДРЛ, Л.. 1974. Г. 28. С. 299-300.

Конечно, не все пояснения можно свести к размерам, которые допускает жанр реального и историко-литературного комментария, как бы он ни был основателен и подробен.1 Да и нет нужды это делать: многие наблюдения и возникающие благодаря им проблемы заслуживают отдельного разговора. Ряд статей о "Братьях Карамазовых" написан мною до работы в академическом издании или одновременно с нею. За исключением тех. в которых преимущественно обсуждаются теоретические вопросы.2 все остальные посвящены изучению связей романа с фольклорными, фольклорно-этнографическими, библейскими источниками, с мотивами и темами средневековой литературы. Интерес к такому изучению понятен, ведь в миро-

1 Дополнения к комментарию (помимо названных выше) содержатся в работах, опубликованных по большей части в серии "Материалы и исследования", сопутствующей академическому изданию. СМ., например: Бочаров С.Г. О двух пушкинских реминесценциях в "Братьях Карамазовых" //Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1976. Т. 2; Кийко Е.И. 1) Из истории создания "Братьев Карамазовых" (Иван и Смердяков) // Там же; 2) Достоевский и Гюго (Из истории создания "Братьев Карамазовых") // Там же. Л., 1978. Т. 3; Якубович И.Д. "Братья Карамазовы" и следственное дело Д.Н.Ильинского // Там же. Т. 2; Ветловская В.Е. "Братья Карамазовы". Дополнения к комментарию // Там же. Л., 19К0. Т. 4 и др. Некоторые уточнения и новые данные были учтены в нашем комментарии к "Братьям Карамазовым", опубликованном в Малом академическом издании: Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л.. 1991. Т. 9. С. 633-694; Т. 10. С. 362-384. Напротив, в сокращенном виде реальный комментарии к роману вышел в издании: Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т. 11. С. 605622; Т. 12. С. 522-528, и в отдельных публикациях "Братьев Карамазовых" - М„ 1985; М., 1Ш и др.

2 Ветловская В.Е. 1) Отношение автора к речи персонажей ("Братья Карамазовы" Достоевского)// Известия АН СССР, Отд. лит. и языка. М.. 1969 Т. 28. N 4. С. 316-329; 2УРазвяэка в "Братьях Карамазовых" // Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти акад. В.В.Виноградова. Л., 1971. С. 195-203; 3^/Риторика и поэтика (Утверждение и опровержение мнений в "Братьях Карамазовых" Достоевского // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С. 163184.

воззрении Достоевского (особенно позднего) ориентация на народ, народные верования и идеалы играла самую серьезную роль. В "Дневнике писателя" за 1876 г. Достоевский утверждал: "... мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться пред правдой народной и признать ее за правду, даже и в том ужасном случае (добавлял он с иронией, предупреждая возражения оппонентов, не разделявших его симпатий и идей. - В.В.). если она вышла бы отчасти и из Четьи-Минеи" (22, 45).

Желание художника опереться на народную "правду", с присущими ей "мыслью и образом", сказалось в последнем романе довольно ясно, начиная с композиционной организации целого, отдельных сюжетных линий и эпизодов и кончая более ^лкими элементами текста. Об этом, в частности, см. в статьях «Символика чисел в "Братьях Карамазовых"» (1971, 1 а.л.) и 'Средневековая и фольклорная символика у Достоевского " (1976, 0.5 а.л.). Здесь отмечены те фольклорные и христианские реминисценции (повторяющиеся или просто упоминающиеся числа, мотивы умирающего и воскресающего зерна, евангельская притча о дележе наследства и т.д.), которые важны лля идейной концепции романа и в общем ее виде, и в характерных подробностях. Само соединение фольклорного начала с началом христианским, какое мы видим в этих реминисценциях, отсылающих (иногда одновременно) к одной и другой традиции, не было чем-то надуманным и неорганичным. Ведь христианская литература, выражающая, по убеждению Достоевского. народные верования и идеалы, часто усваивала то, что было создано народной фантазией. С другой стороны, эта фантазия сплошь и рядом выводила свои узоры по христианской канпс.

Вымышленный рассказчик "Братьев Карамазовых" сти-пизован под житийного повествователя, а главный герой задуманной дилогии, Алексей Федорович Карамазов, - под житийного героя. В статье «Некоторые особенности повествовательной манеры в "Братьях Карамазовых"» (1967, I а.л.) показаны

приемы убеждающей речи повествующего персонажа, который, ввиду указанной стилиз|ации, художественно оправдывает откровенную тенденциозность реального автора романа и дидактическую цель всего рассказа. В статье "Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых" (Житие Алексея человека Божия и духовный стих о нем)" (1971, 2 а.л.) речь идет о воспроизведении и своеобразной трансформации в романе общих мест житийного канона и о том конкретном материале, который использовал Достоевский, создавая образ Алеши Карамазова. Из анализа этого материала следует (среди прочего) примечательный вывод: каноническим литературным редакциям жития Алексея человека Божия (соотнесенного с главным героем романа) автор "Братьев Карамазовых" в существенных пунктах предпочитал их фольклорную обработку -духовный стих о св. Алексее, в свое время чрезвычайно популярный и записанный собирателями во множестве вариантов. Любопытно заметить, что Достоевский прочел этот стих (если судить по истолкованию его мотивов в романе) гораздо внимательнее и точнее, чем это сделала В.П.Адрианова-Перетц, крупнейший знаток и исследователь древнерусской литературы. в обширной монографии на эту тему.1

Иного рода источники, но из той же области древней литературы и фольклор^гсвязаны с образом Ивана Карамазова. Их анализ дан в статье «Достоевский и поэтический мир Древней Руси (Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых")» (1972. 1 а.л.). Это апокрифические сказания о загробной жизни, о последних днях и судьбах мира, о явлении антихриста - произведения, широко циркулировавшие на Западе и в России в течение всего средневековья (да и позднее) и тоже воспринятые и переработанные в духовных стихах народной мыслью и воображением. Такие стихи и сказания упоминает Иван в "литературном предисловии" к своей поэме "Великий

1 Алрианова В.П. Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. Пгр.. 1917.

инквизитор", особо выделяя знаменитый апокриф "Хождение Богородицы по мукам" - по мнению героя, "с картинами и со смелостью не ниже дантовских" (14, 224-225). В статье перечислены и сведены воедино все публикации этих литературных и фольклорных произведений, привлекших внимание Достоевского.1 Они имеют прямое отношение к центральной книге романа "Pro и Contra", ее главам "Братья знакомятся". "Бунт" и "Великий инквизитор", где в исповедальной и одновременно искусительной речи, обращенной к Алеше, Иван высказывает атеистические взгляды и главные положения своей богоборческой программы^Бопреки намерению героя, желающего на-^ делить это высказывание силой истины и подкупающей красо- / ты. духовные стихи и апокрифы, которые он упоминает, будучи Ч. соотнесенными с его словами, компрометируют говорящего и ] его речь, подчеркивая ее недобрую, враждебную людям и жиэ- j ни сущность, - так. что сама любовь к человечеству, заявленная I тут Иваном, оказывается в полном противоречии с J "отреченной" природой недодуманных им до конца и слишком/ поспешных заключений. '

Подобно тому, как житие Алексея человека Божня касается не только Алеши, апокрифы и духовные стихи, возникшие на их основе, не только характеризуют Ивана, но и бросают неожиданный свет на другие лица, эпизоды и детали общего рассказа. Так. в этом свете новой гранью поворачивается история Мити, штабс-капитана Снегирева и Илюшечки. которая, по мысли Достоевского, служит самым сильным аргументом против речи бунтующего героя, его программы безбожного мироустройства (сближение Илюшечки с Ильей пророком, обличителем антихриста в апокрифических сказаниях и эсхатологических духовных стихах, здесь весьма показательно). Этот/ аргумент повторен автором еще раз благодаря отсылкам отчасти к тем же и в большей степени - к другим литературным, фольклорным и этнографическим источникам, поясняющим тс

/

/

1 Писатель, как ясно из текста "Братьев Карамазовых", интересовался и научными сочинениями по этому вопросу.

же главы книги "Pro и Contra" и связанным с масонской темо{ "Братьев Карамазовых". Она введена в роман несколькими мо тивами.

Масонской теме строительства "здания" земной, челове -ческой и внехристианской гармонии посвящена стать» С «Творчество Достоевского в свете литературных и фольклор уных параллелей. "Строительная жертва"» (1978, 3 а.л.). При влеченный здесь материал (факты истории масонства, его идео логия. символика и обрядность, его легенды, соответствующи« данные этнографии и фольклора)' рисует предложенный Иваном проект общего счастья как мрачную утопию, осуществле ние которой означало бы торжество зла и смерти, а автора это го проекта - как такого "архитектора", который, отвергнув бо жественный миропорядок прежде всего и главным образом из за езградания детей, именно на этом страдании, сам того не за мечая. и строит будущее "благополучие" человеческого рода На фоне масонских параллелей Илюшечка Снегирев выступает в виде "строительной жертвы", закладываемой Иваном и таки ми. как он. в основание сочиненной ими социально? "гармонии". Однако логикою вещей этот ребено1< (соотнесенный на этот раз с Христом) станови й ь ::раеуголь ным камнем иного "здания" - христианской Церкви, объединяющей людей узами свободной и жертвенной любви ради веч I ( ной жизни.гуГакой поворот масонской темы подтверждает сви | \ детельство Вл.С.Соловьева, опиравшегося на собственные при у знания писателя, о том, что «Церковь как положительный об' / ' щественный идеал должна была явиться центральною идее*

1 Интерес писателя к такого рода фактам тем более понятен, что Достоевский, кончив курс в Главном инженерном училище, был по профессии строительным инженером. у

2 Ср. анализ тех же мотивов эпилога, данный в иной связи: Ветловская В.Е. Символика чисел в "Братьях Карамазовых" //ТОДРЛ, Л., 1971. Т 26. С. 149-150.

нового романа или нового ряда романов, из которых напи^ сан только первый - "Братья Карамазовы"».1

На материале западного средневековья написаны статьи^ / «Средневековая и фольклорная символика у Достоепсксн o»V (1976. 0.5 а.л.) и «Pater Seraphicus» (1983. 1,5 а.л ). В первой из них рассматриваются некоторые символические мотивы и элементы композиции "Братьев Карамазовых" в сопоставлении с "Божественной комедией" Данте. Во второй - речь идет о св. Франциске Ассизском (прославленном Данте в XI песни "Рая"2), его чудесах и деяниях, учении и поэзии, о прозаических сочинениях и стихах его последователей (францисканцев). В отличие от других комментаторов "Братьев Карамазовых" (в^ том числе и Л.П.Гроссмана), отсылающих в этом случае к\ "Фаусту" Гете, считаю, что на св. Франциска прямо указывают j слова, брошенные Иваном в заключение разговора с Алешей / (книга "Pro и Contra", V. "Великий инквизитор"): "Ну или те- I перь к твоему Pater Seraphicus (т.е. старцу Зосиме. - B.B.L:.". - > слова, которые Алеша затем повторяет дважды (14, 24l).vB католической церкви Pater Seraphicus - эпитет основателя ордена братьев-миноритов. Это определение возникло на почве легенды. восходящей к первому жизнеописанию Франциска, о явлении ему распятого Христа в облике серафима (отсюда "Vir Seraphicus" и "Pater Seraphicus", которые в дальнейшем постоянно заменяют или сопровождают имя этого святого). В статье приведены прямые и косвенные мотивы, сближающие старца" Зосиму с Франциском Ассизским. Это сближение неоднозначно: оно не только уподобляет, но и разводит в разные стороны знаменитого деятеля католической церкви и "русского инока" -на взгляд Достоевского, идеального представителя правосллв-ной христианской традиции (30, кн. 1, 68, 102). Проповедь

1 Соловьев B.C. Собр. соч. СПб., 1912. Т. 3. С. 197. Не думаю, что. передавая эти слова Достоевского, Вл.С Соловьев "стилизовал" их "п духе собственных своих идеалов". См.: Достоевский Ф.М. Поли собр. ,соч.: В 30 т. Л.. 1976 Г. 15. С. 412.

1 Восторженное отношение Данте к св. Франциску сказалось п просьбе поэта похоронить его в одежде франнисканца. как и было исполнено

старца Зосимы, путь Мити Карамазова (чей "подземный гимн" не случайно перекликается с "Солнечным гимном" Франциска ( Ассизского) говорят о русском способе следования "по стопам Христа" и русском понимании Христа. Его, по мысли Достоевского. и должна вернуть Западу Россия, с тех пор как там кроткий облик страдающего и сострадающего Бога, так живо волновавший св. Франциска, был окончательно забыт за могущественной и державной его статью, более близкой римским первосвященникам ввиду задачи достижения благ вполне земного царства (ср.. например: 26, 85).

Уже беглого очерка об источниках "Братьев Карамазовых". думается, достаточно для того, чтобы обоснованно прозвучал вывод, высказанный в одной из названных выше работ, относительно особой многоплановости произведений Достоевского.1 Она создается внутри узких пространственных границ, где действует немного лиц, где сравнительно мало происходит событий, а эти лица и события не всегда описываются с исчерпывающей полнотой (ср., например, "Войну и мир" Л.Толстого), но где благодаря литературным и нелитературным отсылкам возникают новые и новые повороты смысла, в результате которьи один и тот же рассказ выступает сразу в нескольких идейных планах. Каждый такой план - лишь звено художественной мысли, и только все они вместе дают представление об общей системе воззрений. Такой путь построения многопланового повествования для Достоевского обычен.

Исследования об источниках последнего художественного произведения писателя могли бы составить вторую часть моног рафии «Поэтика романа "Братья Карамазовы"» (1977. 11 а л ), написанной на основе кандидатской диссертации и решающей прежде всего теоретические проблемы.2 Вопрос об

1 Ветловская В.Е. Достоевский и поэтический мир древней Руси (Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых") // ГОДРЛ. Л.. 1974. Т. 28. С. 296-297.

! Диссертация защищена в ЛГУ в 1971 г. Из названных выше статей, так или иначе касающихся источников романа, в нее почти целиком вошли две - о повествовательной манере рассказчика, его житийной

отношении автора к словам героя, занимающий здесь главное место, выходит за пределы "Братьев Карамазовых" в область общей теории словесного искусства.1 Поэтому везде, где по ходу анализа такой вопрос возникал, будь это творчество Достоевского или творчество других художников, я применяла метод, описанный и продемонстрированный в этой книге.2

После комментария к "Братьям Карамазовым" мною был сделан комментарий к двум выпускам "Дневника писателя" за 1877 г. и их подготовительным материалам (1984, 6 а л.) -ноябрьскому, в основном посвященному событиям русско-турецкой войны, и декабрьскому, посвященному делу Е.П.Корниловой, смерти и похоронам Н.А.Некрасова, а также отражению всех этих фактов в текущей периодической печати (см.: 26, 383-432, 435-439). Комментарий к публицистическим произведениям построен на тех принципах, о которых в связи с "Братьями Карамазовыми" уже говорилось. Разница здесь лишь в том, что нуждающиеся в пояснениях реалии "Дневника

стилизации и об Алексее человеке Божием; в минимальной степени - о символике чисел. Все они были частью дополнены, частью сокращены и переработаны в книге.

1 Остальные теоретические вопросы, затронутые в монографии,

имеют более узкий характер и непосредственно связаны с поэтикой

исследуемого романа. Хотя в книге немало говорится о неоднозначных и символических мотивах, в теоретическом отношении этот во-

прос там едва намечен. Его капитальное значение выяснялось но мере дальнейшей работы над источниками. Желанием сопоставить такого рода мотивы в творчестве Достоевского и творчестве Л .Толстою вызвана статья "Поэтика "Анны Карениной" (Система неоднозначных мотивов)" ("Русская литература". 1979. N 4. С. 17-37). Особая ропь сюжетной темы в произведениях того и другого автора застапила задуматься над сюжетом вообще. В результате была написана статья "Вопросы теории сюжета", которая лишь начинает разговор об тгом предмете.

•' Например, в работах о произведениях молодою Достоевского, об "Униженных и оскорбленных", о "Преступлении и наказании"; о "Скупом рыцаре" Пушкина: о "Шинели" и других повестях Гоюля;

об "Анне Карениной" Л.Толстого; о рассказах В.М.Шукшина.

писателя", как правило, лежат на поверхности текста, а любые отсылки, за редким исключением (например, литературные главки декабрьского выпуска), немногослойны и однозначны. Но в отличие от художественных произведений публицистика Достоевского комментировалась впервые, и для участников академического издания в данном случае не было никаких - ни плохих, ни хороших образцов. Этот комментарий потребовал широкого знакомства с газетами и журналами тех лет.1

Опыт комментирования произведений Достоевского и других авторов2 убеждал в том, что указание на источники (прежде всего - художественного творчества) не так-то просто, что оно (за вычетом тех ситуаций, когда такое указание дается самим писателем в комментируемом тексте, или в черновиках, или в письмах, дневниках и мемуарах) представляет собой проблему, заслуживающую теоретической разработки. На эту тему написана статья уПроблема источников художественного произведения» (1993, 1,5 а.л.). Задача статьи заключается в постановке вопроса, его обосновании на конкретных примерах и предварительном формулировании некоторых общих принципов, важных, как думается, для его решения. Трудность комментирования, на наш взгляд, состоит не только п том, чтобы найти источник, скажем, какой-нибудь цитаты (например, тогда, когда заключенная в ней мысль лишена какой бы то ни было примечательности), но и в том, чтобы выбрать верную (или верные) отсылку (отсылки) из нескольких вариантов, каждый из которых представляется правдоподобным. Внешнего сходства (иногда буквального) тут недостаточно, и бывает так. что видимая близость сказанного в поясняемом тексте и в

I С сокращениями он перепечатан в Малом академическом издании -Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. СПб.. 1995. Т. 14. С. 645-685.

г См.: Ветловская В.Е. I) Поэтика "Анны Карениной" (Система неоднозначных мотивов); 2) "Иных уж нет, а те далече..." II Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1986. Т. 12. С. 104-123; 3) Повесть Гоголя "Шинель" (Трансформация пушкинских мотивов) // Русская литература. 1988. N 4. С. 41-69; 4) "Чистая английская, шекспировская манера!"

II Русская литература. 1995. N 2. С. 131-140.

"источнике" только путает дело. Поэтому отсутствие пояснения может быть лучше комментария, так как однажды высказанное мнение (будь оно правильным или неправильным) имеет способность укореняться. Ср. приведенный в статье пример со "стишком" Макара Алексеевича Девушкина ("Зачем я не птица, не хищная птица!"), который герой взял из какой-то "книжки" и который исследователи ошибочно приписывали и приписывают Лермонтову.' Комментируя частности, необходимо учитывать их функцию в художественной системе и всю совокупность относящихся к ним сведений. Мотивы и положения, взятые сами по себе, в отрыве от целого, расширяют поле для различных сближений, но, взятые вместе с их функциями и в конкретном контексте, они это поле сужают и нередко направляют г~\ мысль в сторону от того, что поначалу казалось бесспорным. ) Так. житийный мотив, говорящий о святом, который несет в / руках свою отрубленную голову ("Братья Карамазовы"), мог \ бы быть увязан (если опустить другие жития, где он менее важен) с Меркурием Смоленским. Но мотив, говорящий о святом. который не только несет в руках собственную голову, но и С , "любезно ее лобызает" (вместе с прочими существенными для // него деталями текста), отсылает к католическому житию св. ( Дионисия Парижского.2

1 Представляется неубедительным и предположение И.Д.Якубович, связывающей "стишок" с мотивами стихотворения М.Н.Петренко "Недоля" ("Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: Чому я не сокш, чому не л1таю..."). См.: Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1991. Т. 9. С. 54. Чтобы согласиться с этим предположением, необходимо допустить, что вслед за теми тремя сочинениями, которые только и читал Макар Алексеевич (I, 59). четвертое он прочел в "книжке", вышедшей на украинском языке, - именно в альманахе "Сшп". Украшський новорочник. Харюв. 1841. Думаю, что "стишок" - все-таки пародия на В.Г.Бенедиктова, которого Достоевский далее, как правильно пишет В.И.Мельник, прямо цитирует в "Бедных людях". См.: Русская литература. 1994. N 4. С. 178-179. По это могло бы бьпь темой отдельной заметки.

1 О том, насколько трудно иногда бывает назвать определенный источник или поручиться за исчерпывающие сведения о каком-либо

В статье оспаривается мнение, недавно высказанное в связи с творчеством Достоевского, что любое произведение можно разложить на мотивы, подыскав для них соответствующий источник,' и что поэтому оно лишь создает видимость новизны. но в действительности неново. Однако даже в тех случаях. когда контаминация элементов чужого текста входит в авторское задание (т.е. когда она абсолютно бесспорна), она не лишает произведение оригинальности.2 Напротив, как раз та-

f предмете, свидетельствует и статья, о которой идет речь. Например, ! отсылка к работам Сен-Симона и его учеников в связи с

1 "Цицероновыми авгурами" там дана с предусмотрительной осторож-

\ ностыо. И правильно, так как в данном случае нельзя обойти Вольте-\ ра; именно к нему восходят "Цицероновы авгуры" Сен-Симона, сен/ симонистов и (с посредством или без посредства) Пушкина и Лермон-

f това (см.: Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С. 714). Но даже ' и тут было бы, пожалуй, опрометчиво ставить точку. В коммен гатор-, ской работе всегда лучше проявить избыток осторожности, чем уве-

^ ренности: помимо всего остального, память в любой момент может I подвести исследователя.

{ 1 Это можно сделать при одном условии - если придать понятию

"источник" самый широкий и неопределенный смысл. В конце концов любое произведение словесного искусства состоит из слов, а эти слова. разумеется, не впервые (или весьма редко впервые) появляются в том или другом художественном тексте, но из этого ровно ничего не следует - никаких "источников", иначе любое сходство отдельных фраз и слов следовало бы зачислить по этой категории.

7 Так часто бывает в произведениях древней литературы. Ср.: "Мели литература нового времени ищет того, что в области художественных форм и способов выражения еще не применялось, то древняя - мерилом эстетической ценности признавала умение превзойти предшественника средствами его собственного искусства. Задачей писателя было вступить в соревнование с предшественником в рамках его жанра и техники..." Полякова C.B. Из истории византийской любовной прозы // Византийская любовная проза. Аристенет. Любовные письма. Евмафин Макремволит. Повесть об Исминии и Исмине (серия "Литературные памятник"). М., 1995. С.236 и сл., 248 и сл. См. здесь же анализ конкретных примеров. В нашей статье анализируется стихотворение Ф.И.Тютчева, построенное на тесном сближении двух тра-

кое органичное соединение узнаваемых читателем разнородных мотивов, иногда предписываемое правилами жанра, может произвести самый неожиданный эффект. В расчете на такой эффект обычно и действует художник.1 Поскольку обсуждение проблемы источников художественного произведения далеко от завершения, то плодотворное продолжение разговора на эту тему в значительной мере зависит от того, захотят ли другие ученые, опираясь на свой опыт комментирования, такой разговор поддержать.

Надо заметить, что среди всех источников особую роль играют те, которые восходят к фольклору и другим традиционным явлениям народной культуры. Здесь мы оказываемся перед проблемой фольклоризма - связей писателя с народным

лиционных метафор ("жизнь - тень" и "жизнь - дым"), в результате которого возникает новая метафора: "жизнь - тень от дыма". "Темь от дыма" (независимо от традиционных мотивов) Джон Донн, мы говорили, использовал по отношению к понятию любви. Гораздо раньше этот же образ св.Василий Великий (IV в.) употребил, говоря о мучениях святых. Так, в "Слове о святом мученике Варлааме" он пишет, что тот "мучения вменял 1...1 себе в веселие /.../ а гнев судии почитал тенью дыма..." Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих-Миней св.Димитрия Ростовского. М., 1905. Кн.З. Ноябрь. С 535. В применении к жизни эта метафора мне не встречалась. По если бы она и была использована кем-либо из авторов в таком применении, то почти наверняка можно было бы сказать, что как раз эю1 текст - не источник для Тютчева, так как, знай его поэт, он вряд ли захотел бы повторяться в главном ради оригинальности менее существенных детален.

' См., например, "Свадебный центон" Двсония и комментарий М.Л.Гаспарова в кн.: Авсоний. Стихотворения (серия "Литературные памятники"). М., 1993. С.122-150, 320-321. Любопытный пример в сходном роде представляет собой рассказ "Машина" современною автора, который, опустив одни и модернизировав другие (очень немногие) мотивы, в остальном сплошь воспроизвел текст гоголевской "Шинели". См.: Кузнецов Д. Рассказы. СПб.. 1993. С КО-100. Насколько удачен этот эксперимент - вопрос особый, но то. что в конечном счете, несмотря на сплошной повтор, рассказ имеет довольно отдаленное отношение к "Шинели" - безусловно.

творчеством в его разнообразном выражении и широком объеме. О фольклоризме Достоевского мною написана глава в коллективной монографий «Русская литература и фольклор (Вторая половина XIX века)» (1982, ок. 4 а.л.). Тогда, когда готовилась монография, разработка проблемы (применительно к Достоевскому, да и не только к нему) делала первые шаги. Это означало необходимость обдумывания общих принципов решения вопроса, которые вывели бы работу за границы перечисления конкретных примеров (упоминаний, цитат, реминисценций) и возникающих по их поводу более или менее случайных замечаний. Метод регистрации фактов использования художником фольклорного и этнографического материала без выяснения их функции в художественной системе и той возможной трансформации, которую они претерпевают (особенно там, где речь идет о Достоевском, чей фольклоризм долгое время вообще казался сомнительным), мне представлялся неплодотворным.1 Идя по этому пути, нельзя рассчитывать на серьезные результаты ни в области изучения индивидуального творчества, ни тем более - в области изучения фольклора. Что касается индивидуального творчества, то демонстрация примеров в конце концов свелась бы к обобщению вроде того, что Достоевский знал фольклор, но это можно сказать почти о каждом писателе XIX века до исследования и независимо от него. Что же касается фольклора, народной культуры, то им любое отношение (знание или незнание, расположение или неприятие) более или менее безразлично: они существуют в своей самодовлеющей ценности, от которой никто не может ничего отнять и к которой очень трудно что бы то ни было прибавить. Поэтому успех писателя ждет не тогда, когда он слишком своевольно обращается с фольклорным материалом, полагаясь на ту податливость, которая свойственна произведениям индивидуальной мысли (как. скажем, это делает Достоевский в "Хозяйке"), а тогда, когда он внимательно вдумывается в него

1 Недостатки этого метода заметны и в статье Н.К.Пиксанова "Достоевский и фольклор" ("Советская этнография". 1934. N 1-2), написанной непосредственно на нашу тему.

и затем добросовестно следует его идеям (как Достоевский это делает в "Братьях Карамазовых"). В последнем случае писатель выступает в качестве исследователя, передающего свои наблюдения и выводы на языке собственных художественных средств.

Не всякое обращение писателя к фольклору или этнографии очевидно. Например, пословица может быть выражена прямо, но может быть выражена (как иногда у Достоевского) и ситуативно: обряд может быть назван и описан, но может и подразумеваться на втором, неявном плане метафорических мотивов. Регистрационный метод, который отмечает только то. что мелькает на поверхности текста, такие факты опускает. Между тем очень часто именно они играют в произведении самую существенную роль.

Далее. Изучая отражение в индивидуальном творчестве явлений народной культуры, нельзя не считаться с ее особенностями. Метод исследования должен определяться характером материала. Дело в том, что в течение всего XIX века, да и поэд- У нее, народная культура соединяла то, что шло из язычества и всегда питало фольклор, и то, что было привнесено в нее хрис^ тианством. Достоевский, как и другие писатели XIX века, чер-/ пал из обоих источников, обнимаемых общим понятием^ "живой старины", принципиально их не разделяя. НапримерЬч один и тот же мотив или ряд мотивов у него отсылают одно- ] временно и к сказке, и к житию, но обе эти отсылки имеют в / виду народное верование. Писателя (особенно в последние го-( ды жизни) вообще привлекали те жанры, которые по своей \ природе стоят на грани литературы и фольклора - лубочная ) сказка, апокриф, легенда, духовный стих или любая иная па- ( родная обработка канонического христианского тексга. По- ^ этому при изучении христианских источников и источников / собственно фольклорных можно говорить лишь о преимуще- / ственном акценте по отношению к тем или другим, но никак не J об их жестком разграничении.

Эти оубражения¡ заставляли отказаться от регистрационного метода и вооружитБся-методом-фуикциональным: Поскольку интересующий нас^^ериа7Г(¥внь1Й и неявный) - всегда лишь элемент художественной системы, в которую он более

органично или менее органично включен, то для того, чтобы выявить фольклорно-этнографические мотивы в возможной полноте и понять смысл их использования, необходимо анализировать произведение в целом. В нашем случае это означало исследование одного произведения за другим - от начала творчества Достоевского и до конца. Разумеется, в размерах главы коллективной монографии выполнить такую задачу невозможно. Поэтому в главе дан сжатый очерк отношения писателя к фольклору и народной культуре на протяжении всей его творческой деятельности, а для демонстрации обычных приемов работы художника над такого рода источниками выбран "Двойник". Выбор определен двумя причинами. Во-первых, без учета фольклорно-этнографических и фольклорно христианских мотивов "Двойник" вообще непонятен. Во-вторых, обозримый объем произведения1 позволяет показать их функционирование в сложной системе целого.

Отметим дли примера (и упрощая) немногие моменты, связанные с губинным, сюжетно-композицион^ным уровнем поэтики "Двойника". Структура повести воспроизводит структуру волшебной сказки и восходящих к ней литературно-приключенческих историй: исходное благополучие героя, Якова Петровича Голядкина (некоторый материальный достаток и радужные надежды на будущее); выезд его из дома с целью добыть себе невесту; путь-дорога, на которой его встречают испытания, соперничество, борьба с врагами и препятствиями; свадебный пир - итог событий, апофеоз "добродетели" и доказательство ее превосходства "над неблагонамеренностью, вольнодумством, пороком и завистью" (1. 349).2 Но основные эле-

1 Для анализа взята первая, журнальная редакция повести 1846 г., поскольку позднейшие ее переделки не были доведены автором до конца, до устранения противоречий, возникших из-за некоторых сокращений (см.: 1,484-486).

2 Вся детализация, т.е. анализ конкретного материала (пословиц, поговорок, примет, поверий, причитаний, отдельных сказочных сюжетов, их мотивов), имеющего более частное значение, в главе дан на фоне исследования этой структуры.

менты сказочного канона в "Двойнике" двусмысленны и парадоксальны. Так, исходное благополучие представлено вершиной блага, ниспосланного герою судьбой, а свадебный пир. одаряя невестой и тем, что "подальше", его врага и соперника, для господина Голядкина оборачивается торжеством собственного погребального обряда. Путь героя от начала приключений к их концу вместо того, чтобы иллюстрирован, принцип "все к лучшему", иллюстрирует нечто противоположное: на любом зигзаге он мог бы быть сопровожден словами "час от часу не легче". Этот путь, который действительно "широк" (I, 339) для главного персонажа сказки (ведь в любых направлениях и при всех поворотах он ведет его к счастью), для героя "Двойника" "широк" ему на горе (сказочный мотив здесь сопряжен с евангельским мотивом - "широкий путь вводяй п пагубу" - и замешен им). Парадоксальной структуре понести соответствует парадоксальный герой. Достоинства господина Голядкина и справедливость притязаний на соответствующую им роль и место - плод его воображения. Они не имеют никакого отношения к действительности: достоинства героя такие же. как и у всех, а его притязания на руку дочери статского советника Олсуфия Ивановича Берендеева не более обоснованы, чем притязания врага и соперниках Господин Голядкин - не истинный герой, как он о себе думает, а мнимый (разрабатывая чту тему. Достоевский опирался на особые сказочные сюжеты). Герой является на "пир" и "бал" Берендеева без приглашения и вопреки запрету - "незваным г остем", "самозванцем"; как и его соперник, он ищет не столько невесту, сколько "подальше" (чины и деньги, доставляемые выгодным браком). Поведение господина Голядкина с другими, его способ достижения цели, не выдержанные им испытания на подлинное благородство и "добродетели" служат его изобличению.Мак же, как мнимый герой фольклорной сказки, господин Голядкин наказан. В сказке герой наказан изгнанием, убийством или самоубийством. Повествование Достоевского в модернизированной и усложненной форме обыгрывает сразу все э ти варианты.

Появление господина Голядкина на "пире" - начало невзгод героя, а вместе с тем и проекция их финала. Сказочный

пкр в "Двойнике" разделен на два связанных друг с другом эпизода. В результате границы этого пира раздвигаются, уступая место и поступательному развитию сказочного сюжета (ведь изгнание героя - только первое посрамление в цепи уготованных ему несчастий), и оригинальной сюжетной инверсии, поясняющей читателю предысторию всех событий и причины случившейся с героем беды. Метафора "жизнь - пир", "жизнь -праздник", соединяясь со сказочными мотивами,1 обнажает самую суть "плачевной" истории. Этот "пир" и "праздник" не для господина Голядкина. Именно поэтому герой изгнан со свадьбы и приглашен на собственные похороны.

Сложная трансформация фольклорных мотивов "Двойника" дана в направлении, изображающем судьбу "маленького" и "простого" человека, как она складывается в России со времен Петровских реформ и преобразований. При этом ориентация на христианские идеалы и народную сказку с ее счастливым финалом и победой добра и справедливости указывает норму жизненных отношений. Уклонение от этой нормы (в повести оно максимально, отсюда - парадоксальная обращенность сказочных элементов) свидетельствует об общей аномалии реальной жизни, приобретающей черты дурной фантастики и гротеска.

В "Двойнике", как и в других произведенидх Достоевского, наиболее важные фольклорно-этнографичес-)кие и христианские источники обычно выражают подразумеваемый план разного рода иносказаний - отдельных мотивов и их комплексов. Часто к ним присоединяются мотивы той же неоднозначной природы, но отсылающие к какой-либо иной (как правило, более узкой) литературной и культурной традиции. Назначение таких мотивов, если отвлечься от частностей и различий, в целом одно: они возводят конкретное повествование с его пря-

1 О фольклорных пирах, их обрядово-этнографической основе и се позднейшей христианской модификации см. в статье: Ветловская В.Е. Летописное осмысление княжеских пиров и дарений в свете фольклорных и этнографических данных // Русский фольклор. Этнографические истоки фольклорных явлений. Л., 1987. Т.24. С.33-43.

мым, очевидным смыслом в область широких обобщений. Поэтому, анализируя неоднозначные/мотивы в произведениях Достоевского, мы ймеем возможность приблизиться к самому существу его идейной концепцииУСледуя таким путем - путем анализа и демонстрации значения некоторых иносказаний - и минуя разговор о других приемах поэтики, я постаралась в краткой форме вступительной статьи изложить общую концепцию романа "Униженные и оскорбленные" (1981, I а л.). Разумеется. все художники используют иносказания (метонимии, метафоры и те сложные тропы, что создаются на их основе), но далеко не всякий писатель наделяет их столь серьезной смысловой нагрузкой.

Изучение источников и их функциональной роли в художественной системе радикально меняло мои представления о проблематике и значении произведений молодого Достоевского, которые, по обычному мнению, заметно уступают произведениям более поздней и зрелой поры, свидетельствуя (если иметь в виду итоговые заключения) лишь о живом восприятии "филантропических" веяний тогдашнего социализма и критических уроков Белинского в том же смысле. О раннем творчестве писателя мною опубликован ряд работ. Основная из них - монография «Роман Ф.М.Достоевского "Бедные люди"» (1988, 7,5 а.л.). С нею тесно связать/ хотя и не совпадают, статьи, написанные до выхода книги: «Истоки. Традиции русского классического реализма в творчестве Достоевского» (1981, I а л.) и «Социальная тема в первых произведениях Достоевского» (1984. 2 а.л.). В этих статьях, как и в книге (где это сделано с большей обстоятельностью), речь идет об идейных предшественниках начинающего писателя, о его месте в европейском литературном процессе, о тех художественных традициях, которые усваивает Достоевский, обучаясь искусству слова в первую очередь у Пушкина и Гоголя, и которые он блестяще продолжает в "Бедных людях". Опираясь на старые приемы многопланового письма и их усложняя, это искусство прибегло I к разного рода аллюзиям (литературного и внелигсра Iурною порядка), а также к эмблематике, аллегориям, символам и т.д. в целях широкой типизации и обобщений, назначенных выразить

в данном случае (и в конечном итоге) закономерности исторической и реальной действительности.1 Уже в первом романе Достоевский выступил убежденным приверженцем "старых школ" (28, кн.1, 107) в противовес призывам Белинского, обращенным к "обыкновенным талантам", заняться нелицеприятной характеристикой типов и явлений повседневной жизни в духе французских "физиологических" очерков и фельетонов. По мнению критика, такие "физиологии" могли бы привить русской литературе "социальное направление", которое он горячо пропагандировал с начала 1840-х годов и которое во Франции (там, где оно возникло) к этому времени вполне окрепло, находя-сочувствие в среде литераторов других европейских стран. "Об этом огромном движении европейских литератур, с самого начала тридцатых годов, - вспоминал позднее Достоевский, - у нас весьма скоро получилось понятие" (23, 33). ^ Движение 1830-х годов было отголоском событий Великой французской революции, ее ближайших и отдаленных следствий, вопреки ожиданиям ухудшивших положение бедняков. Оно несло на себе яркий отпечаток идей французских утопистов - Сен-Симона, Фурье, их многочисленных последователей. озабоченных неблагополучием современного общества и рецептами лечения социальных болезней. Проблемы, не решенные революцией, стояли на повестке дня и во Франции, и (с большей или меньшей остротой) в других странах - в частности. в России, где если и не было пролетариев, то были бесправные. обездоленные крепостные, и не только они. Избавиться от голода и нищеты, грозящих новыми потрясениями и кровью, нужно было во что бы то ни стало. В эту сторону и была направлена мысль социальных реформаторов. Их системы наряду с резкой критикой существующего строя (во

1 Общие принципы реалистического искусства Пушкина и Гоголя см. в статье: Ветловская В.Е. Пушкин. Проблемы истории и формирование русского реализма // Русская литература. 1988. N 1. С.5-26. С некоторыми уточнениями и дополнениями статья перепечатана в сб.: Литература и история (Литературный процесс в творческом сознании русских писателен ХУШ-ХХ вв.). СПб., 1992. С.32-56.

Франции точно так же, как и по всей Европе) предлагали универсальные проекты его реорганизации в пользу материального и духовного процветания народа, в пользу общего счастья, не достигнутого и, на взгляд мирных утопистов, вообще не достижимого революционным путем. Утописты рекомендовал! иной путь - христианской проповеди и примера, которые должны были убедить богатых и бедных в выгодах взаимной любви. Нужно только, чтобы богатые облагодетельствовали бедных, уступив им часть своего избытка, и тогда бедные поз-местят тгу дань братского сострадания ответной благодарностью. Альтруистические чувства любви, родственной и дружеской симпатии, распространяясь вширь и вглубь, вытеснят из-мира враждебную рознь чрезмерно разросшихся эгоистических побуждений. Дальнейшее зависит от продуманной координации частных и общих интересов.

Анализ ранних произведений Достоевского показывает") основательное знакомство их автора с системами утопистов / Судя по этим произведениям, писатель разделял с вождями тогдашнего социализма и мысль о крайнем неблагоиолучииЧ существующего порядка, и мысль о необходимости его переустройства. Достоевского безусловно привлекала ткже христианская окраска западных утопий. Но на этом почти и кончается близость. В критике современного строя, в представлениях / об общем счастье, социальной гармонии русский писатель был, самобытен. Об этом с большей детализацией, чем в названных \ 'статьях и книге, сказано в работах./вышедших в свет позднее: «Опыт Великой французской революции в понимании молодого Достоевского» (1989, 1.5 а.л.)ЛЖдеи Великой французской революции в социальных воззрениях молодого Достоевского» (1990. 2,5 а.л.). ^Религиозные идеи утопического социализма и v молодой Ф.М.Достоевский» (1994, 3 а.л.). Опустим анализ, который здесь имеет силу доказательства, и остановимся на , главных положениях и выводах. \

Основное зло современных обществ, вызывающее и все остальные несчастья, Сен-Симон. Фурье и те. кто сочувствовал f их идеям, видели в бедности. Достоевский усматривал что зло в I неравенстве состояний. В этом смысле ему были ближе комму-

^ 32

мистические системы, а не системы Сен-Симона или Фурье, сохранявших неравенство в проектах будущей гармонии и рассчитывавших на возрождение и усиление альтруистических чувств не только вопреки разнице в материальном достатке, но даже и в связи с ней (из-за возможности самых разнообразных взаимных услуг в виде благодеяния или благодарности). Поэтому все доводы, которые Достоевский приводит против существующего строя в настоящем, являются доводами и против утопических проектов будущего.

Писатель сосредоточил внимание на неравенстве как общем принципе социальной структуры. Независимо от конкретных проявлений оно всегда и везде выражается градацией, узаконенной иерархией принятого в обществе порядка, в России, в частности, закрепленного Табелью о рангах. В соответствии с этой иерархией все люди связаны с той или иной ступенью социальной лестницы (если не служат ее подножьем), наделены чином и званием, и хотя они могут и опуститься по этой лестнице, и подняться, они не могут при всем желании выскочить за ее границы. Иерархический порядок - порядок власти и подчинения. Суть его (в "Бедных людях") сводится к двум формулам, восходящим к "Станционному смотрителю" и "Шинели": "чин чина почитай" (Пушкин), если смотреть на социальную лестницу снизу вверх, и "чин чина распекай" (Гоголь), если смотреть на ту же лестницу сверху вниз, а без "распекания", как поясняет герой Достоевского, не было бы и "почтения" и без связи одного с другим не было бы и порядка (герой), этого порядка (автор). Иерархическую структуру общества Достоевский и принимает как исходную данность одной и той же "среды", одних и тех же "обстоятельств", от которых зависит каждый человек и все люди. Поэтому в принципе безразлично, какую или какие ступени общественной лестнин^! брать: влияние целого скажется сходным образом там и тук^В "Бедных людях" писатель остановился внизу социального здания. но, оставаясь внизу, он не упускал из вида и более высоких ступенейУЗависимость человека от среды и обстоятельств (одно из главных утверждений утопических систем, подхватывающих идеи более раннего времени) Достоевский толкует в общем

плане: логика социальных отношений (здесь - отношений пера? венства) непременно отражается в чувствах и сознании людей,\ / оборачиваясь тем. что можно точно обозначить понятием со- \/ циальной психологии. Таков оригинальный подход Достоевского к изучению социального человека (как части так или иначе упорядоченного общества) - предмету особой науки, которая в ту пору, когда писатель размышлял на ее темы, не сделала еще и первых шагов. И надо сказать, что и теперь она. полагающаяся на статистический метод и им диктуемые выводы, не слишком далеко ушла в какую бы то ни было сторону^ Больные аномалии человеческих душ и человеческих связей у возникают, по мысли Достоевского, на почве нормы призна- ( ваемого большинством порядка. В этом глубокое отличие До- \ стоевского, в частности, от французских писателей известного / "направления": он не занимается исчислением многообразных/ социальных болезней, но анализирует зло в его истоке и его наиболее общих и важных последствиях.

Влияние общества на отдельных людей Достоевский изображает в двух аспектах. Один - это психология человека, включенного в систему иерархических связей. Другой - психология частных, интимных привязанностей в границах той же системы. Такой угол зрения давал писателю все основания для согласия или полемики со своими предшественниками, поскольку речь шла о главном - характере современного человека (того, кого надлежало спасти во имя общего счастья) и характере и пределах его альтруизма (тут имелись в виду и те. кто спасает)! Нто касается психологии современного человека (да и любого V человека. воспитанного такими же1""4) "обстоятельствами"), то она искажена особым чувством амби- / ции. Оно подменяет и замещает чувство собственного достоинства. являясь дурным выражением благих начал в дурно устроенном обществе (ср. у Фурье идею извращения страстей). Амбиция возникает (и должна возникнуть) ввиду постоянного, навязанного человеку "обстоятельствами" сопоставления себя с * другими людьми, располагающимися выше или ниже на лест- ! ннце социальных отношений: я и они, я и все остальные. При- / чем такое сопоставление является всякий раз. когда для него I

есть повод, т.е. всякий раз, когда рядом с сопоставляющим и в противоположность ему оказываются одни и другие - те, кто более благополучен, и те, кто благополучен менее. Иначе говоря, для него достаточно любого неравенства, любых двух смежных ступеней внизу, середине или вверху лестницы. Герой "Бедных людей" помещается на одной из самых нижних ступеней, так. что почти все "они", все остальные, оказываются выше его. Выше не только в имущественном отношении, но и в любом ином. Ведь каковы бы ни были достоинства ума и сердца бедного человека (его способности и добродетели), они в действительности ровно ничего не стоят. Важен чин, достаток, в конце концов - деньги, на которые этот достаток может быть переведен и которые, составляя в обществе "наибольшую гражданскую добродетель" (1, 47). заслуживают и наибольшую честь.

Сопоставление себя с другими людьми отражается в душе бедного человека ощущением своей непривлекательности, мыслью о своем уклонении в такую сторону, в какую никто добровольно не стал бы уклоняться. Это сопоставление внушает бедному человеку убеждение, что он хуже прочих: ведь все "они" (или почти все) более, чем он, "достаточны" и все "они" (или почти все) его выше. У "них" и деньги, и честь, а у него -ни того, ни другого. Ввиду этих его отличий, о которых бедняк никогда не может забыть, так как никогда не забывает о своей бедности, все "они" не просто выше его, но тайно или явно ему враждебны. Ведь каждому из них довольно на бедняка взглянуть. чтобы по "виду" его и "тону" определить всю его "недостаточность", а стало быть - и все размеры его "добродетелей" и со своей высоты (чести и достатка) при случае над ним посмеяться. Поэтому главная забота бедного человека, осознающего свою бедность как срам и бесчестье (и также -любого человека, лишь ощущающего себя бедным по отношению к кому-то). - быть точно таким, как "они/ ничуть не хуже других. К этому и сводится вся амбицияУВ перевернутом, опрокинутом мире, свернувшем со своей благой основы (изначального родства, братства и равенства перед лицом Господа Бога), естественная потребность заявить о собственной

личности неожиданно оборачивается потребностью ничем ог других не отличаться. Будучи (или считая себя) обделенным материально (в силу "пасквильных" обстоятельств), человек уже сам обделяет себя и духовно, ибо быть таким, как все, значит - не быть самим собой (высказанная в "Бедных людях", зта мысль дана в "Двойнике" в оригинальной и подробной разработке). Эта духовная обделенность навязывает человеку свой "идеал", воспроизводящий (с приятной для мечтателя подменой) реальный образец существующих несправедливых отношений: я там, где сейчас "они" (и неважно, кто другой будет J там. где сейчас я). Такой "идеал", внушенный человеку привыч- / ной действительностью, вытесняет из души потребность быть / свободным среди свободных, равным среди равных, родным V среди родных (ср. лозунг Великой французской революции: j "Свобода! Равенство! Братство!"). Недуг иерархического по- / рядка, исказив сознание и чувства людей в настоящем, заража- / ет злом и их мечту - их будущее. /

Ясно, что чем очевиднее бедность (или острее сознание своей обделенности), тем настойчивее желание человека доказать себе и другим, что он точно такой, как все. и никого не хуже. И заметим: в этом вверх, от ступени к ступени устремленном желании трудно найти черту, до какой оно может считаться нормой и с какой его следует считать пороком - завистью, алчностью, честолюбием. Ведь каждая ступень для того, кто на ней, во всех отношениях "недостаточна", а для того, кто внизу, во всех отношениях вожделенна. И как больший достаток, и как пущая честь. На самом деле это желание (естественное и благое в основе) порочно от начала и до конца, ведь оно сформировано одним и тем же порядком. При этом потребность в имущественном достатке может быть удовлетворена уже на самых нижних ступенях, тогда как потребность в большей и большей чести и необходимом для нее имущественном превос-4 ходстве решительно ничем не ограниченадр^оэтому если предположить ту степень достатка, которая позволит человеку удо-, влетворить все и всякие (даже прихотливые, как хотелось бы Фурье) его потребности, то довольно одного достатка степенью выше, чтобы потребность чести оказалась неудовлство-

ренной для того, кто внизу. Вот один из доводов против тех теорий социального рая, которые обещают удовлетворение всех потребностей, а вместе с тем удерживают неравенство имуществ (Сен-Симон, Фурье).

^-Однако желание быть, как все (т.е. несколько выше, чем в действительности), выражает не только потребность чести, но и более настоятельную нужду - потребность в свободе. Ведь существующий порядок - порядок власти и принуждения: чин чину подчинен и чин от чина зависит. Но всякая зависимость и принуждение - та или иная степень рабства. В границах социальной лестницы (а они совпадают с границами общества) на каждой ее ступени соединены свобода и зависимость, власть и принуждение: каждый кому-то повелевает (тому и тем, кто ниже) и кому-то повинуется (тому и тем, кто вверху). Оставаясь вплоть до самых верхних ступеней рабом, человек уже на самых нижних над кем-то властен. И пределы свободы здесь совмещаются с пределами власти, а пределы рабства - с пределами принужденияЛДТоэтому любовь к свободе при иерархическом порядке неизбежно оборачивается властолюбием и может быть удовлетворена лишь за счет ущемления свободы других, за счет чужого рабства. Логика вещей такова, что амбиция любого человека (его "честь" и "достоинство") на любой социальной ступени ведет его к желанию быть абсолютно свободным - т.е. только властвовать и никому не подчиняться. Осуществление этого желания каждым (на какой бы ступени он пока ни находился - вверху, в с&ре/щне или внизу лестницы) означает рабство всех остальных\/Вопреки расхожему представлению (в том числе и деятелей Великой французской революции), разводящему в разные стороны деспотизм (вершина общественной пирамиды) и рабство (ее основание), Достоевский полагал, что они спокойно уживаются (и даже обязаны Уживаться) на любом социальном уровне и в каждой человеческой душе, добросовестно усвоившей уроки этого порядкаУУже в самых тесных рамках всего лишь одной "восприимчивой" души, где бы она на социальной лестнице ни обреталась, деспотизм в такой же мере навязывает рабство, в какой рабство тайно вынашивает деспотизм. так как властолюбие - лишь извращенная (именно раб-

екая) форма желания свободы. В этом отношении более, чем в каком-нибудь ином. Наполеон и был (если воспользоваться словами, но не мыслью Фурье) "добрым сыном строя цивилизации". И на этой же почве возникает "наполеонизм" - широкое явление, напоминающее в своем обозначении фигуру лишь одного из самых ярких властолюбцев.

В иерархии власти и подчинения наиболее подчинен и зависим тот. кто внизу. Он никому не "брат". Чувства любви, симпатии, дружеского участия не предусмотрены существующим порядком: ведь странно было бы спрашивать любви у того. кто и без нее может прикачать, и у тою, кто и без нее обязан повиноваться. Право высшего над низшим порождает злоупотребление и произвол, и ничего больше. Бедняк никем и ничем не защитен, зато "они" и все остальные, не будучи обязанными ему помочь, могут и вправе выказать свою власть и над ним посмеяться (I, 63). Ср. ситуацию в гоголевской "Шинели". Но. конечно, те. кто при своем достатке могли бы и не хотят бедняку помочь, а способны лишь посмеяться - "злые люди" (I. 47). Вот ход мысли, который ведет к заключению, что бедность добродетельна, а богатство порочно - излюбленной идее утопистов. Поскольку те. кто превосходит бедняка достатком (и. следовательно, могут, но не хотят ему помочь), занимают лишь более высокое положение на лестнице социальных отношений, то "злые люди" начинаются для бедного человека с ближайшей к нему, ведущей вверх ступени. И точно так же. с другой стороны. считая с него самого и ближайшей ступени, ведущей вниз, начинаются для него "добрые люди" - те, кто еще беднее и кю при всем желании не может ни посмеяться над ним. ни помочь. Л гак как бедность (обеспеченность) относительна и любая ступень в сопоставлении с другой, нижней, - та или иная степень достатка, то "злые люди", вообще говоря, размешаются на всех ступенях иерархической лестницы. Число этих "злых" почти ничем не ограничено: ведь любой достаток в сравнении с абсолютной нищетой для этой нищеты может оказаться свидетельством алчности и гордыни. Вот почему в принципе ( и н крайнюю минуту) и самого малого достатка, на чей-нибудь "добрый" взгляд, вполне довольно дня трибунала и гильот ины.

В отличие от разного толка утопистов, у которых "злость" (честолюбие и алчность) ничем не обусловлены или привязаны к богатству, а "доброта" при всех оговорках - все-таки к бедности и нищете, у Достоевского эти понятия предстают в самом тесном сближении. На социальной лестнице каждый "зол" в сравнении с тем и по отношению к тому, кто иерархически ни-же-его, и он же "добр" в сравнении с тем и по отношению к тому. кто выше ("Бедные люди"). Ведь "злость" здесь предопреде-/ лена (и ограничена) возможностями власти, а "доброта" пред/ определена (и ограничена) необходимостью повиновения. Лю-! бой. выскакивающий за границы предусмотренной для него , "доброты" в сторону непредусмотренной для него "злости", \ может и должен рассматриваться как преступник, которого \ всегда найдут средства обуздать и поставить на место 1 ("Двойник"). По мысли Достоевского, разные ситуации в одном | случае заставляют людей быть "добрыми", а в другом - позволяют им быть "злыми", но всегда - по отношению друг к другу (I, 47). Бедные люди остаются "добрыми", а не "злыми" и потому, что они бедны в сравнении с другими, и до тех пор, пока они бедны в сравнении с другими. Но, возможно, они были бы и в самом деле добры, если бы у них не было повода для таких сравнений. Поскольку же сейчас, в настоящем, "злость" и "доброта" обусловлены одним и тем же порядком, то ни "злые" не заслуживают гильотины, ни "добрые" - патетического умиления. Ведь даже если эта "доброта" вызвана искренним чувством, она проявляется в душе, зараженной амбицией, и в обстоятельствах иерархического порядка.

Изображению добрых (альтруистических) чувств - любви, сострадания, участия - посвящены в основном "Бедные люди". Достоевский берет ситуацию, противоположную той. которую рисует Гоголь в "Шинели": вместо начальственной "распеканции" и "острастки" - здесь помощь и благодеяние, предполагающее ответную благодарность.1 В ситуации благо-

1 Анализ "Шинели" независимо от того, как эта повесть отразилась в "Бедных людях", дан в статье: Ветловская В.Е. Повесть Того-

деяния с амбицией благодетеля все обстоит благополучно: тут не кто-то ему, а он кому-то помогает. Но помогают тому, кто находится в больШеЙ крайности, чем тот, кто может и хочет помочь. Этого довольнолВ помощи бедного (да и любого) человека действительно есть выгода. Но не та, о которой говорили утописты^Она не ведет к увеличению любви и не сближает людей - напротив, она разрушает близость. Поддерживая другого. бедный человек и чувствует, и сознает, что в "гражданских" и прочих своих добродетелях он очень многих ничуть не хуже. По крайней мере - не хуже всех. По крайней мере - не хуже тех. которые нуждаются в его поддержке. В этом и заключается отнюдь не безгрешная отрадаУЛюбовь и участие. по мысли Достоевского, в современной амбициозной душе непременно осложняются и затем (в принципе) совпадают с отношениями привычного иерархического порядка. Тог. кто помогает, оказывается на более высокой ступени и как бы вы-ш£" чином, чем другой. Причем размеры благодеяния не существенны: и малая услуга для бедняка заметнее, чем все услуги людей, более, чем он, обеспеченныхУЭтих-то малых услуг вполне достаточно для удовлетворения самых неумеренных притязаний уязвленной амбиции.\/Ведь благодеяния, как бы малы они ни были (а при отсутствии таковых позволительно и сострадание вменить себе в заслугу), поднимают бедняка в собственном мнении выше "их", выше всех, выше любого и каждого, поскольку сострадать и помогать из последнего может только он^Йо для такой высоты, возносящей бедного человека над всякой ступенью, да и всей лестницей, необходимо, чтобы там, вн^зу. был хоть кто-нибудь еще беднее и несчастнее, чем он сам. Достоинство амбициозной души, ее удовольствия растут за счет унижения достоинства того, кому помогают. Это и убивает дружески-любовные чувства. Повторяя отношения известного порядка, они предполагают все выгоды власти, с

ля "Шинель" ( Трансформация пушкинских мотивов) II Русская питера тура. 19Й8. N 4 С 41-69.

одной стороны, и всю невыгоду повиновения - с другой, логика вещей такова, что благодеяния ведут благодетеля к тиранству, а того, кому благотворят, - к стеснению и зависимости. Один господствует, другой - как раз за это господство (и собственную ущербность) в конце концов и вынужден благодарить ("Бедные люди"). Но ведь это абсурдУГармония, строящаяся в расчете на благодеяния и благодарность, по убеждению Достоевского, - фантазия, она недостижим^/ Недостижима даже тогда, когда в основу "общего счастья" кладется, как у коммунистов, общность имуществ. Ведь общность имуществ не упраздняет всех и всяких отличий\Между тем, если устроители нового мира (среди других - Бабеф и бабувисты) воспринимают свою деятельность ;сак благодеяние, за которое остальные им обязаны благодарностью, ничего хорошего от таких отношений ждать нельзя?Они неизбежно повлекут "благодети'к деспотизму, а "облагодетелуство-ванных" - к духовному (и не только духовному) рабствуХвот почему, согласно мысли Достоевского, если бы даже заговор Бабефа ("заговор равных") и удался, это отнюдь не означало бы наступления "счастливых времен золотого века и подлинного братства". "Подлинного братства" нет в душах самих устроителей нового мира. Его нет и в душах тех, кто ютится на нижних ступенях социальной лестницы. Внушая бедному человеку, что он никому не брат, так как он хуже прочих, этот социальный порядок парадоксально ведет его к заключению, что он действительно никому не брат, но не потому, что хуже, а потому, что лучше всякого ("Бедные люди"). Здесь все обособлены и враждебны друг другу, так как здесь никто никому не равен - тем, кто выше, по одним причинам, тем. кто ниже, по другим, но все равно не равен. Не только в силу "обстоятельств", но и в силу чувств и убеждений, порожденных этими "обстоятельствами". Более того, здесь каждый даже и себе не равен: в иерархической системе отношений он непременно должен раздвоиться на того, кто кого-то выше, и того, кто кому-то уступает. И будучи потенциальным врагом одним, высшим (ввиду навязанной ему необходимости уступки),, и явным врагом другим, тем, кто внизу (ввиду отпущенной

ему власти), он неожиданно оказывается врагом самому себе. Он. собственно, и себе не брат ("Двойник").

Особой стороной поворачивается социальная тема в рассказе "Господин Прохарчин", герой которого постигает самую суть существующего порядка, представленного здесь "порядком вещей". Он исключает всякое живое и человеческое начало. Эта мысль, глубоко обоснованная в "Бедных людях" и "Двойнике", становится исходным пунктом размышлений в "Господине Прохарчине". Рассказ анализируется в статье «Проблемы нового времени в трактовке молодого Достоевско-го-(Рассказ "Господин Прохарчин". Тема денег)» (1992. 2 а.л.), полный вариант которой опубликован в издании: «Зборник Матице српске за славистику». 1989. N 37 (3 а.л.). Социальная структура современного мира, как показывает Достоевский, такова, что она упраздняет как некий избыток (равно обременительный и для нищих, и для обеспеченных) живую душу и все превращает в вещь. Но любая вещь имеет денежный эквивалент. который ее символизирует и заменяет. Отвлекаясь от конкретных форм, свойственных жизни, деньги выражают ее суть и ценность на общепринятом и безличном языке знаков, способных представить все и всякие отношения всех и всяких вещей. Могущество денег, означающее возможность обладания любой вещью и все превращающих в вещь, - вот мысль, поразившая господина Прохарчина и заставившая его пуститься втайне от других в упорное, необузданное скопидомство. С тех пор как герой стал копить и откладывать, он все более и более двоился: на того, каким он хотел казаться другим (бедным, смирным), и того, каким он был на самом деле (владельцем неуклонно растущего капитала). Жизнь внешняя, на виду у других, и жизнь про себя, в миражах воображения, в своей существенности меняются для героя местами, так что последняя оказывается реальнее первой. Ведь именно в собственном воображении скупец адекватен себе - такой, каким он является на самом деле, тогда как внешнее и убогое его состояние никакой реальности не отвечает, оно не более, чем видимость, оно - удобная ширма. Герою приходит в голову и простенькое, и хитроумное соображение сделать из этой видимой бедности капитал, вое-

пользоваться ею в особых целях. Ведь если все вещи в мире и все отношения могут быть выражены в деньгах и рассматриваться в категориях выгоды и невыгоды, то может быть выражена в деньгах и рассматриваться в тех же категориях сама бедность. Надо только уметь ее обыграть, сделав заметной другим. и получить за это никем не ожидаемое представление "законное возмездие". Покоясь годами на своем тюфяке с его многозначительным содержимым и руководствуясь "собственным воображением", герой, разумеется, перескочил те тысячи, на которых лежит, и овладевает всеми деньгами мира (следовательно, всем миром). В той логике соединения понятий. которая ясна господину Прохарчину, ему не составляло особого труда догадаться, что можно быть не только вторым, но и последним на социальной лестнице чинов и званий, а вместе с тем благодаря деньгам - вверху ее. Герой и здесь никому не равен, а многих или даже всех выше, и не только в воображении (как это происходит в "Бедных людях" и "Двойнике"), но при желании и реально - в той степени, в какой реальны деньги, которые делают это желание осуществимым. Способность копить и откладывать дарует первенство любому из последних вне принятой череды и порядка - в обход официальной иерархии и в противовес ей. Для владельца капитала не только "вещи", но и вся их иерархия, со всеми ее ступенями, - "миф" и как бы не существуют. Ведь тот, кто распоряжается вещами, может тасовать их в любом порядке и при любом "порядке" -до тех пор пока рядом с видимой иерархией чинов и званий (и под ее покровом) прячется иерархия капиталов, далеко не всегда совпадающая с ценность "вещей", указанных званием и чином. Власть денег в "Господине Прохарчине" означает возможность подмены любых "вещей" и любого официально признанного их "порядка". В результате - здесь не только никто никому и даже себе не равен, но и ничто вообще себе не адекватно. Существующий строй внешне упорядоченных отношений, но убеждению Достоевского, в действительности является полным беспорядком. Вот почему высшая справедливость заключается в том, чтобы смести с лица земли всю эту нечисть - и "порядок вещей", и того идола ("золотого тельца"), которого он ставит

на место святыни. К такому итогу Ведет все раннее творчество Достоевского. И если писателя не устраивали утопические проекты будущего, то только потому, что они (как ему было ясно) сплошь и рядом воспроизводили больные аномалии уже известных социальных отношений (серьезные аргументы Достоевского того же рода изложены в статье «Религиозные идеи утопического социализма и молодой Ф.М.Достоевский»). В этом направлении писатель и полемизировал с угопичсскими теориями - и теми, которые защищали неравенство, и теми, Ч^ которые, отрицая его. не учитывали силы заключенного в нем / зла. способного скрываться в самых неожиданных обличьях. Ч

Художественное credo молодого Достоевского пыеказа-/ но в повести "Хозяйка". Ее анализ дан в статье «Поэтическая^ декларация раннего Достоевского (Символика повести "Хозяйка")» (1985, 1,5 а.л.). Примечательной особенностью повести является широкое использование в ней фольклорно-тгнографических и фольклорно-христианских мотивов, передающих особую "тайнопись" художественною текста - тот смысл, который читается "между строк". Такая "тайнопись" чрезвычайно характерна для зрелого Достоевского.

Последние из написанных мною работ посвящены творчеству позднего Достоевского, когда молодые убеждения писателя. обдуманные им на каторге и после каторги с новых сторон. серьезно корректируются и часто становятся для него объектом спора. Об этом говорится в нескольких статьях, связанных с романом "Преступление и наказание". Первая из них -«Способы логического опровержения противника в "Преступлении и наказании" Достоевского (1994, 1 а.л.) - уже опубликована, две другие должны вскоре выйти из печати.

СПИСОК РАБОТ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

I. Некоторые особенности повествовательной манеры в "Братьях Карамазовых" // Русская литература. 1967. N 4. С.67-78.

\J 44

2. Отношение автора к речи персонажей ("Братья Карамазовы" Достоевского) // Известия АН СССР, Отд. лит. и языка. м/1969. Т.28. N 4. С.316-329.

^ 1 Символика чисел в "Братьях Карамазовых" IIТОДРЛ. Л., 197/ Т.26. С. 139-150.

\у 4. Развязка в "Братьях Карамазовых" // Поэтика и стилистика, русской литературы. Памяти акад. В.В.Виноградова. Л.. 1971. С. 195-203.

V/5. Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых" (Житие Алексея человека Божия и духовный стих о нем) II Достоевский и русские писатели. Традиции. Новаторство. Мастерство. М., 1971. С.325-354.

\У 6. Риторика и поэтика (Утверждение и опровержение мнений в "Братьях Карамазовых" Достоевского) // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С.163-184; а также в англ. пер. в изд.: Critical Essays on Dostoevsky (Robin Feuer Miller). In: Critical Essays on World Literature. Boston, Massachusetts. 1986. P.223-233.

1/7. Достоевский и поэтический мир древней Руси (Литературные и фольклорные источники "Братьев Карамазовых") II ТОДРЛ. Л., 1974. Т.28. С.296-307; а также: Зборник за славистику. Матица српска. Нови сад. 1972. N 3. С.9-21.

V/ 8. Подготовка текста романа "Братья Карамазовы" (совместно с Е.И.Кийко); варианты прижизненных изданий // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1976. Т.14, 511 стр.; Т. 15, 197 стр., 375-388.

9. Историко-литературный комментарий к "Братьям Карамазовым" //Там же. Т. 15. С.474-479, 485-487.

10. Реальный комментарий к "Братьям Карамазовым" // Там жё. С.523-604.

\У 11. Средневековая и фольклорная символика у Достоевского // Культурное наследие Древней Руси. Истоки, становление. традиции. М„ 1976. С.315-322.

12. Поэтика романа "Братья Карамазовы". Л., Изд. "Наука". 1977, 198 стр.; а также частью в англ. пер. в изд.: I) Dostoevsky. New perspectives. Ed. by Robert Louis Jackson. Prentice-Hall., Inc.. Engiewood Cliffs, New Jersey. 1984. P.206-226;

!) Modern Critical Interpretations. Fyodor Dostoevsky's The 3ro(hers Karamasov. Ed. by Harotd Bloom. Chelsea House Publishers; New York. New Haven. Philadelphia. 1988. P. 151-168.

Ыз. Творчество Достоевского в свете литературных и фольклорных параллелей. "Строительная жертва" // Миф. Фольклор. Литература. Л., 1978. С.81-113; а также в пер. на :ербо-хорват.; Мостови. Шев^а. 1981. Т. 13. N 60. С.61-71.

14. Подготовка текста редакционных предисловий и примечаний из журнала-газеты "Гражданин". 1873 - апрель 1874 (совместно с Н.Ф.Будановой) Н Достоевский Ф.М. Поли. :обр. соч.; В 30 т. Л., 1980. T.2I. С.274-293. 317-318.

15. Комментарий к редакционным предисловиям и примечаниям из журнала-газеты "Гражданин". 1873 - апрель 1874 (совместно с Н.Ф.Будановой)//Там же. С.527-544.

16. "Братья Карамазовы". Дополнения к комментарию // Достоевский. Материалы и исследования. Л.. 1980. Т.4, С. 190191.

17. Подготовка текста "Дневника писателя" за 1876 г. Июль и август//Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л.. 1981. Т.23. С.54-105.

18. Подготовка текста "Дневника писателя" за 1876 г. Сентябрь // Там же. С. 106-135.

19. Подготовка текста "Дневника писателя" за 1876 г. Октябрь II Там же. С. 136-162.

\j/ 20. Ф.М.Достоевский и мировая литература. Беседа в редакции // Иностранная литература. 1981. N 1. С. 184-185; а также: Советская литература. 1981. N 12 ( на русском и др. языках).

21. Истоки (Традиции русского классического реанизма в творчестве Достоевского)//Нева. 1981. N 11. С. 162-169.

22. Мир "Униженных и оскорбленных" // Достоевский Ф. Униженные и оскорбленные. Л.. 1981. С.3-16.

23. Подготовка текста "Дневника писателя" за 1876 г. Декабрь//Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 i. Л.. 1982 Г.24. С.36-66.

24. Реальный комментарий к "Братьям Карамазовым" // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т.П. С.605-622; Т. 12. С.522-528.

25. Достоевский // Русская литература и фольклор (Вторая половина XIX в.). JI., 1982. С. 12-75.

26. Pater Seraphicus // Достоевский. Материалы и исследования. Л.. 1983. Т.5. С. 163-178.

27. Реальный комментарий к "Дневнику писателя" за 1877 г. Ноябрь //Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л.. 1984. Т.26. С.383-408.

28. Реальный комментарий к "Дневнику писателя" за 1877 г. Декабрь //Там же. С.408-432.

29. Реальный комментарий к "Дневнику писателя" за 1877 г. Ноябрь, декабрь. Подготовительные материалы // Там же. С.435-439.

30. Социальная тема в первых произведениях Достоевского // Русская литература. 1984. N 3. С.75-94.

31. Поэтическая декларация раннего Достоевского (Символика повести "Хозяйка") // Зборник Матице српске за славистику. Нови Сад. 1985. N 28. С.91-103.

32. Примечания к роману "Братья Карамазовы" // Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М., Изд. "Худ. лит.", 1985. С.502-509; а также: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М.. Изд. "Советская Россия", 1987 и др.

33. Роман Ф.М.Достоевского "Бедные люди". Л., Изд. "Х^д. лит.". 1988. 208 стр.

^ V/ 34. Опыт Великой французской революции в понимании молодого Достоевского // Русская литература. 1989. N 3. С.32-

35. Социальная тема в творчестве раннего Достоевского ("Господин Поохаочин") // Зборник Матице српске за слави-

______________французской революции в социальных

воззрениях молодого Достоевского // Великая французская революция и русская литература. Л., 1990. С.282-317.

48.

37. Подготовка текста романа "Братья Карамазовы" // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1991. Т.9. 697 стр ; Т. 10. 294 стр.

38. Реальный комментарий к "Братьям Карамазовым" // Там же. Т.9. С.633-694; Т. 10. С.362-384.

39. Проблемы нового времени в трактовке молодого Достоевского (Рассказ "Господин Прохарчим". Тема денег) И Литература и история (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей ХУШ-ХХ вв.). СПб.. 1992. С. 117143.

40. Проблема источников художественною произведения//Русская литература. 1993. N 1. С. 100-116.

^41. Религиозные идеи утопического социализма и молодой Ф.М.Достоевский // Христианство и русская литература. СПб.. Г.994. С.224-269.

\У42. Способы логического опровержения противника в "Преступлении и наказании" Достоевского II Русская литература. 1994. N4. С. И 2-120.

43. Реальный комментарий к "Дневнику писателя" за 1877 г. Ноябрь // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. СПб.. 1995. Т. 14. С.645-665.

44. Реальный комментарий к "Дневнику писателя" за 1877 г. Декабрь//Там же. С.665-685.

45. Приемы идеологической полемики в "Преступлении и наказании" Достоевского И Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1996. Т. 12. С.78-98 (корректура).

46. Логическое опровержение противника в "Преступлении и наказании" Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. СПб.. 1996. Т. 13 (в производстве).