автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Феномен дружбы в представлениях и социальной практике европейских интеллектуалов XVII века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Стогова, Анна Вячеславовна

4

Глава

Восемь интеллектуалов XVII века

1. Англичане

1.1 Джереми Тейлор

1.2 Кэтрин Филипс

1.3 Сэмюэль Пипе

1.4 Джордж Севиль маркиз Галифакс

2. Французы

2.1 Робер Арно д'Андийи

2.2 Ги Патен

2.3 Франсуа VI де Ларошфуко

2.4 Мари-Мадлен де Лафайет

Глава

Концепции дружеских отношений

1. Что есть дружба

1.1. Англичане

1.2. Французы

2. Практика дружеских отношений

2.1. Англичане

2.2. Французы

Глава

Терминологический анализ понятия дружба

1. Англичане

2. Французы

Глава

Дружеские отношения в социальной практике: англичане

1. Джереми Тейлор

2. Кэтрин Филипс

2.1 «Общество дружбы»

2.2. Переписка с сэром Чарльзом Коттерелом

3. Сэмюэль Пипе

3.1 Дружба в «Дневнике» Пипса

3.2. Отношения с Д. Ивлином

4. Джордж Севиль маркиз Галифакс

4.1 «Совет дочери»

4.2 Маркиз и его друзья

Глава

Дружеские отношения в социальной практике: французы

1. Робер Арно д'Андийи

1.1 Образ дружбы по письмам

1.2 Дружеские отношения в мемуарах

1.3 Отношения с Ж. де Сен-Сираном и Ж.-Ж. Барийоном

2. Ги Патен

3. Франсуа VI де Ларошфуко

3.1 Автопортрет

3.2 Дружба по мемуарам

3.3 Переписка с друзьями

Введение диссертации2001 год, автореферат по истории, Стогова, Анна Вячеславовна

Изучение чувств, представлений, ценностей и обыденных составляющих жизни стало одним из приоритетных направлений в современной исторической науке. Оно позволяет понять мотивацию поведения людей прошлого, и тем самым является одним из средств самопознания человека. Дружеские отношения составляют одну из важнейших сторон частной жизни человека и с давних времен рассматривались в европейской культуре как одна из непреходящих общечеловеческих ценностей. Но исследователи до сих пор редко обращались к их изучению, сосредотачивая свое внимание в основном на рассмотрении иных аспектов. Изучение же представлений о дружбе существенно для понимания того, что составляло частную жизнь человека прошлого.

XYII век дает для этого необычайно широкие возможности. Он занимает особое положение в европейской истории. Расположившийся между двумя величественными эпохами — Возрождения и Просвещения, — породившими особые культуры, он кажется на первый взгляд лишь передышкой между двумя всплесками культурной активности. А между тем, многие ученые отмечали необычность этого столетия, «.смущающее многообразие мыслей XVII века.»,1 если воспользоваться словами Г.С. Кучеренко. Именно в это столетие сошлись воедино все необходимые составляющие, позволившие появиться на свет человеку нового времени, человеку с иной системой ценностей, иным складом мышления, иными стратегиями поведения.

Выросший на идеях гуманизма, заинтригованный и сбитый с толку многочисленными открытиями в области естествознания и принципов мироздания XVII век обнаружил необыкновенный интерес человека ко всему, имеющему место в природе и, прежде всего, к самому себе. Расцвело портретное искусство, бытовые образы заполнили полотна художников. Дневники и воспоминания сделались привычным и необходимым явлением — ни одна другая эпоха не знала такого подъема мемуарных жанров. Переписка с родными и знакомыми незаметно превратилась для многих в повседневное явление, связав воедино всю Европу. Невероятный интерес к психологической проблематике объединил философов и ученых, с их многочисленными теориями страстей, а также писателей и

1 Кучеренко Г.С. Исследования по истории общественной мысли Франции и Англии XVI — I пол. XIX в. М., 1981. С.101. художников, и всех интеллектуалов, которые читали, наблюдали, обсуждали. Барочные прециозные романы с присущими им описаниями и классификациями различных чувств и типов поведения, афоризмы, раскрывающие подоплеку человеческих поступков, стали для многих необычайно популярным, излюбленным чтением. Люди с удивлением открывали природу и оттенки собственных чувств к себе, к окружающим и учились их выражать.

Этот интерес к своему Я был свидетельством все усиливающегося индивидуализма. Карьера рассматривалась как свидетельство личных заслуг, а не только древности рода, любовные связи и интриги, опутавшие королевские и императорские дворы, стали протестом против расчетливости брачных союзов. Именно в XVII в. в русле этих процессов вырастает потребность в дружеских отношениях, как общении личностей. Но более всего, конечно, «открыты» для новых тенденций своей эпохи и более всего ими затронуты были те люди, что читали новые книги, интересовались научными открытиями, старались понять и изменить этот мир — интеллектуалы своего времени. Они не являются типичными представителями своей эпохи, но они — те, кто и производил переворот XVII века, который, по выражению М. Фуко, «.сокрушил мысль Возрождения.»,2 и кто создавал человека нового времени. Благодаря этому, изучение представлений о дружбе интеллектуалов XVII века позволяет не только получить представление о такой важной сфере человеческой жизни, как дружеские отношения у людей того времени, но и осветить один из аспектов перехода к новоевропейскому стилю мышления и новым определяющим нормативам в оценке жизненных явлений.

Современные исследователи предлагают следующую модель эволюции дружеского канона в европейской культуре. Отдельно выделяется эпоха Античности: считается, что за длительный период, охватываемый ею, понимание дружбы прошло целый цикл изменений, и на самом излете этого гигантского временного отрезка дружбу понимали как отношения между двумя личностями и одну из моральных ценностей. С изменением принципов устройства европейского общества после краха античной цивилизации дружба из межличностных отношений превращается в один из элементов общественного устройства. В раннее Средневековье человек вновь становится частью общины, определенные

2 Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С. 243. социальные функции воспринимаются как неотъемлемая часть жизни. Члены каждого сословия имеют теперь свою модель дружбы, соответствующую их социуму. Выйдя из личностной сферы, как это было при расцвете античной цивилизации, дружеские отношения потеряли интимность как свою определяющую характеристику. Важную роль здесь сыграло и христианство, разрешавшее интимность и полную откровенность только в общении с Богом. Поддержание дружеских связей было необходимо человеку для выживания, они обеспечивали ему защиту, покровительство, возможность продвижения и т.д. И, несмотря на формальное требование равенства, дружеские отношения включали в себя связи патронажа, где равенства статуса не могло быть по определению. Именно поэтому дружба была сконцентрирована на таких полезных достоинствах человека, как храбрость, лояльность, способность дать добрый совет. В силу этих причин дружеское поведение было стереотипным, ему предписывалось множество правил и установлений. Формальности этих отношений «.были, конечно, неблагоприятны для интимности».3

Но, как полагает Жан-Луи Брюк,4 новая концепция дружбы не сформировалась, а заимствовалась у античных философов, и потому была неадекватна сложившейся ситуации. И это, по его мнению, привело к тому, что философия дружбы практически перестала существовать: «Точка разрыва с античной дружбой была обозначена распространением христианства. С этого момента больше не будет философии дружбы, но лишь философские размышления у некоторых философов и моралистов, очень зависимые от античных моделей — даже когда эти модели отвергаются — и часто закрепленные в живом опыте».5

Изменения этого дружеского канона исследователи относят к разным временам. И.С. Кон6 считает, что новый этап начинается с эпохой Возрождения: дружеские отношения индивидуализируются, повышается их эмоциональная экспрессивность. Заимствовав поздние античные традиции, гуманисты возвели дружбу в ранг добродетели. Она все чаще рассматривалась как нравственная

3 Silver A. Friendship and trust as moral ideals: an historical approach // Archives europeennes de sociologie / European Journal of Sociology. Cambridge, 1989. V.XXX. №2. P.287.

4 BruchJ.-L. La philosophie de l'amitie: son passe et son avenir // Bulletin de la Societe fran?aise de philosophic. P.,1977. V.72. №2. P.35-58.

5 Ibid. P.42.

6 Кон И.С. Дружба: этико-психологический опыт. M., 1989. С.83. ценность. Алан Сильвер,7 напротив, полагает, что изменения происходят лишь в XVIII веке, когда зарождается современный канон дружбы, сильно отличающийся от предыдущего прежде всего тем, что основной характеристикой дружеских отношений становится интимность. В сущности, не проговаривая этого, Сильвер связывает происходящие изменения с выделением частной сферы, которое исследователи обычно относят к этому времени. По мнению Кона, в конце XVIII века как протест против стремления просветителей разложить окружающую жизнь и человеческое Я по полочкам, четко определив все составляющие, в элитных кругах возникает романтический канон дружбы.8 Главными его особенностями было повышение требований к интимности и эмоциональной экспрессивности дружбы, а также ассоциация истинной дружбы с той частью жизни, которая приходится на юность. Этот канон был господствующим в среде интеллектуальной элиты примерно до середины XIX века: только тогда появляется современный канон дружбы и на смену гипертрофированной чувствительности приходит общность интересов и совместная деятельность. Видный английский социолог Э. Гидденс отмечает, однако, что эта особенность была свойственна только мужской дружбе, которая в викторианскую эпоху основывалась на совместном товарищеском участии в некоторой деятельности (отдых, участие в войне и т.п.). Особенности же женской дружбы базировались на личном и социальном равенстве внутри широкого спектра различий.9

Работ историков, где детализировались бы элементы этой модели, относящиеся непосредственно к XVII веку очень немного. Исследования, сделанные на английском материале, ограничиваются небольшими фрагментами в двух более общих работах. Лоуренс Стоун обратился к вопросам дружбы в своем известном исследовании по вопросам семьи, секса и брака в Англии в XVI-XVIII вв.10 Он отметил, что в к. XVI-XVII вв. другом, наряду с человеком, к которому испытывали эмоциональную привязанность, могли также называть того, по отношению к кому находились в некоторой зависимости, или того, кто мог оказать существенную помощь в жизни. До XVIII в. это значение слова было очень важ

1 Silver A. Op. cit. Р.274-297.

8 Кон КС. Указ. Соч. С.92.

9 Giddens A. The transformation of intimacy. Sexuality, love and erotism in modern societies. Stanford, 1992. P.43.

10 Stone L. The family, sex and marriage in England 1500—1800. L., 1979. ным. Кроме того, во множественном числе, «мои друзья», это слово обозначало не больше, чем «мои советники». Сюда могли включаться родственники, слуги, соседи, политические сторонники, разделяющие членство в одной партии.

М. Джеймс,11 рассматривая различные аспекты понятия чести в одной из глав своей работы по английской культуре, политике и обществу в раннее новое время, отмечает и некоторые его черты, связанные с дружбой. «Друзьями», по его наблюдению, называли себя вассалы и клиенты одного лорда. Их отношения основывались на равенстве, и преданность друзьям была одной из составляющих концепта чести. Но понятие «дружба» могло также включать в себя и отношения с лордом.

Работ, посвященных дружеским отношениям, на французском материале

12

XVII в. несколько больше. Ж.-М. Констан, исследуя образ жизни дворян и крестьян в одном из мест провинциальной Франции в XVI — XVII веках, уделяет внимание и концепту дружбы. В отношении дворян он отмечает, что слово «друг» зачастую было синонимом словам «верный» или «клиент». Подобные связи строились на основе неравенства и передавались из поколения в поколение. Молодые люди не могли свободно выбирать себе друзей, а должны были считаться с тем, что предписывают семейные интересы. В целом, отмечает Констан, «друзья и приверженцы играли роль посредников между массой дворянства и властью».13

В пятитомной «Истории частной жизни» дружеским отношениям посвящена отдельная глава, написанная М. Эмаром.14 Среди их основных особенностей Эмар отмечает то, что они «.комбинировались с кровными отношениями, чтобы создать сеть горизонтальных и вертикальных связей вокруг каждого индивида.».15 Во многом дружеские отношения были определены такими факторами, как статус, состояние, семейная стратегия, и связывали больше семьи, чем индивидов. Такая дружба была обыденной и необходимой. Личная дружба, основанная на свободе выбора, была исключительной и уникальной и отделяла друзей от остального общества. Утонченная элита культивировала эту новую James М. Society, politics and culture: studies in early modern England. Cambridge, 1986.

12 Constand J.-M. Nobles et paysans en Beauce aux XVIе et XVIIе siecles. Lille, 1981.

13 Ibid. P.252.

14 Aymard M. Friends and neighbors // History of private life. L., Cambridge, 1989. V.3. Passions of the Renaissance. P.447-491.

15 Ibid. P.449. форму дружбы, отвечающую идеалам стоиков, но в целом индивидуальные практики в тот период развивались еще очень медленно.

Как раз дружеским отношениям в аристократической элите общества уделяет внимание в одной из глав своего исследования Д. Дьюальд.16 Общей тенденцией индивидуализации жизни в аристократических слоях он объясняет небывалый интерес к дружеским отношениям и любовным интригам, рассматривая их как противовес расчетливости и предопределенности семейных интересов. Но все же Дьюальд выделяет две еще сохранившиеся средневековые формы дружбы, которые разрушились только к XVIII в.: 1) дружба, основанная на патронаже; 2) дружба как благорасположение и поддержка внутри семейных связей (сохранилась в юридических формулах). К XVIII в. дружба стала противостоять семейным отношениям и публичной жизни.

XVII век, по его мнению, совместил в себе средневековое и новое видение дружбы. Кроме того, в это время дружеские отношения имели свои особые черты. Они зачастую основывались на внешней привлекательности и физическом влечении и легко переходили в сексуальные чувства и действия, хотя практика гомосексуализма лишь отчасти совпадала с формами дружбы. Основывая дружбу на страсти, авторы этого времени вынуждены были включить и женщин в число способных к ней. Также дружба развивалась из сильной потребности в интимности и услугах, и эти нужды еще не были разделены. Проблематика качеств дружбы получает наибольшую разработку, а сами отношения рассматриваются как убежище от политических обманов.

Внимание других исследователей особо привлек вопрос о соотношении связей дружбы и патронажа. А. Жуанна17 отличия дружбы от клиентелы видит в том, что она обычно завязывалась между равными, хотя могла существовать и по отношению к нижестоящему. Она характеризовалась большей свободой и независимостью, кроме того, друзья стремились организоваться в небольшие кружки и группы.

16 DewaldJ. Aristocratic experience and the origins of modern culture. France 1570—1715. Berkeley; Los Angeles, Oxford, 1993.

17 Jouanna A. Le devoir de rcvolte: la noblesse franyaise et la gestation de l'etat modeme, 1559—1661. P., 1989; Idem. Reflexions sur le relations internobiliaires en France aux XVIе et XVIIе siecles // French Historical Studies. V.17. Columbus, 1992. №4. P.872-881. i о

Ш. Кеттеринг не считает равенство обязательным элементом для дружеских отношений, более того, она отмечает, что границы между дружбой и клиен-телой были очень гибкими. Основное отличие между ними она видит в том, что взаимность в дружбе была добровольной и не обязательной. Дружеские отношения, к тому же, были менее жестко регламентированы. Кеттеринг также разделяет частную и социальную дружбу: первая основывалась на духовной интимности, а вторая на пользе и удобстве. А. Херман же утверждает, что дружба была функцией политических уз, и точно также истинные друзья были связаны службой общему благу.19

Незначительное количество исследований, посвященных нашей теме, заставляет отметить и такую небольшую работу, как статья Ж. Маторе, написанная для «Dictionnaire du Grand siecle».20 В небольшой статье автор наметил некоторые особенности представлений о дружбе. Он подмечает меньшее, по сравнению с Ренессансом, внимание к ней. Любовь оттеснила ее на второй план в эмоциональных связях. Сами же дружеские чувства скрываются за внешней благопристойностью, исключающей любую фамильярность. Дружеская переписка настолько полна формальных вежливых оборотов и чувства настолько сдержанны, что их очень сложно оценить. Особо автор отмечает многозначность слова дружба. Им выражали и сыновью привязанность, и любовь, и склонность к искусству, всевозможные «необъяснимые симпатии» (например, между железом и магнитом) и гармонию красок.

Как видно из данного анализа, в этих немногочисленных работах освещены лишь отдельные аспекты представлений о дружбе у людей XVII века, комплексного анализа, сосредоточенного именно на этой проблематике, не проводилось. И по этой причине практически не была отражена специфика XVII века как периода рождения человека нового времени.

Задумывая наше исследование, мы столкнулись с теми же проблемами, что и вышеупомянутые авторы. Неизученность темы предоставляет богатейшие

18 Kettering S. Friendship and clientage in early modern France // French History. V.6. Oxford. №2. 139158.; Idem. Patronage in early modern France // French Historical Studies. V.17. Columbus, 1992. №4. P.839-862.

19 Herman A.L. The language of fidelity in Early Modern France // The Journal of Modern History. У.61. Chicago, 1995. №1. P.1-24.

20 Matore G. Amitie // Dictionnaire du Grand siecle. P., 1990. P.71. возможности для выбора аспекта исследования, но в то же время заметно осложняет этот выбор.

Отличие дружеских отношений от прочих могут рассматриваться в зависимости от различных критериев. От социальных — возраст, тендер, социальный статус участников и т.д., с этой точки зрения дружбу изучает социология. Также ее можно изучать с точки зрения психологии — по специфичным для нее эмоциям и формам их выражения. Дружба может отличаться от других отношений и по наличию или отсутствию определенных социальных практик. Дружеские отношения изучаются и философами в качестве одной из этических категорий, и лингвистами как одна из категорий, запечатленных в языке. Историку же, старающемуся понять явления прошлого во всей их многогранности и комплексности, следует принимать во внимание самые разнообразные аспекты, сочетать и социологический, и психологический, и этико-философский, и лингвистический подходы. Поэтому в подобном исследовании необходимо объединить изучение представлений о дружбе и ее реального воплощения, социальных характеристик, способов выражения, форм и особенностей социальных практик.

Еще одна сложность в изучении дружбы, как отметил М. Эмар, заключается в том, что она представляет собой, с одной стороны, каждодневные социальные отношения, а с другой стороны, является чем-то глубоко индивидуальным.21 Источники легко чередуют эти две интерпретации, исследователю же объединить их позволяет метод микроистории.

Этот подход появился в 70-х годах XX столетия в итальянской историографии. Его рождение стало ответом на кризис социальной истории, сделавший очевидной «.неадекватность макроисторических выводов, ненадежность среднестатистических показателей, направленность доминирующей парадигмы на свертывание широкой панорамы исторического прошлого в узкий диапазон «ведущих тенденций», на сведение множества вариантов исторической динамики к

22 псевдонормальным образцам или типам». Новый подход, предложенный итальянскими учеными, прежде всего Д. Леви и К. Гинзбургом, давал возможность обратиться к единичным явлениям, демонстрирующим множественность

21 AymardM. Op. cit. Р.450.

22 Репина Jl. П. Комбинация микро- и макроподходов в современной британской и американской историографии: несколько казусов и опыт их прочтения // Историк в поиске. М., 1999. С.31. моделей поведения. Основным понятием, введенным микроисториками, стал масштаб исследования. Как писал Джованни Леви, «.главная особенность состоит в том, что для эксперимента сознательно уменьшается масштаб исследования. Микроскопическое рассмотрение дает нам возможность увидеть такие вещи, которых раньше не замечали, и эта особенность объединяет все микроисторические исследования».23

Микроисторическое направление развивалось первое время преимущественно в сфере практических исследований, а не теоретических изысканий, и потому само понятие микроистории трактовалось по-разному. Чаще всего говорилось или об изменении масштаба исследования, или о малой величине исследуемого объекта. В последнее десятилетие XX века на первый план вышла проблема соотношения микро- и макроистории. Критики этого подхода говорят о том, что микроистория не возможна сама по себе, ибо оценить уникальное можно лишь имея в виду некую норму, а раздробление истории на осколки не даст нам ее понимания. Но с другой стороны, невозможно осмыслить историю без понимания вмешательства живых людей в ход событий, ибо столкновение индивидуального с массовым, нормативным — это одна из основных подоплек конфликтов в человеческих взаимоотношениях. Поэтому споры вокруг микроистории продолжаются. Основной проблемой, по наблюдениям историков, стало сочетание микро- и макроподходов в исследованиях, ибо их механическое слияние невозможно в силу различной природы познавательных процедур. Как отмечал Ю.Л. Бессмертный, сосуществование этих двух подходов в исследовательской практике возможно только по принципу дополнительности или наложения друг на друга.24

На сегодняшний момент можно выделить следующие основные положения микроистории. Основываясь на идее Мишеля Фуко об отборе, селекции, которую проводит доминирующая система, историки заговорили о соотношении между нормативными системами и свободой выбора человека. Каждая система предоставляет некоторый набор приемлемых моделей поведения, спектр возможностей, в рамках которого человек выбирает ту или иную стратегию поведе

23 Леей Д. К вопросу о микроистории // Современные методы преподавания новейшей истории. Материалы из цикла семинаров при поддержке TACIS. М., 1996. С. 171.

24 Бессмертный Ю.Л. Коллизия микро и макроподходов и французская историография 90-х годов // Историк в поиске. М., 1999. С.26. ния, более того, она допускает существование не подчиняющихся ей феноменов. Таким образом, сосредоточив внимание на индивидуальном объекте, можно проследить реальное функционирование норм. И даже появляется возможность определить, как, посредством выбора отдельных людей, происходит изменение нормативных систем. Благодаря этому, возможно менее однозначное понимание прошлого, когда социальное предстает не в виде набора застывших норм и моделей, а как комплекс подвижных взаимосвязей между постоянно изменяющимися конфигурациями.

Для данного исследования этот метод дает способ выявления стереотипов понимания дружбы и ее социальной практики таким образом, чтобы при этом не была утеряна необходимая индивидуальная составляющая, без которой немыслимы дружеские отношения. Более того, такой анализ позволяет выявить спектр возможностей, открывающихся перед конкретным человеком, что особенно важно, учитывая, что объектом нашего исследования стали интеллектуалы, люди неординарные. И, наконец, учитывая ситуацию XVII века, когда совершался переворот в человеческом сознании, мы получаем возможность наглядно увидеть процесс смены одной нормы другой, когда индивидуальные выборы людей постепенно приводят к смене общественных стереотипов.

Особенно интересные и наглядные результаты этот метод дает в сочетании с применением компаративного подхода, который позволяет провести сопоставление людей, принадлежащих к различным и в то же время сходным культурным условиям и традициям. В отношении интеллектуалов это тем более интересно, что уже в силу своей причастности к миру литературы, науки, искусства и т.п. они более других вовлечены в сферу наднациональных традиций и ценностей. Поэтому для того, чтобы иметь возможность выявить этот пласт в представлениях о дружбе, мы взяли для сравнения интеллектуалов двух стран - Англии и Франции.

Эти ведущие державы вследствие их соседства и влияния на процессы, проходящие в Европе, традиционно связаны друг с другом и играют ключевую роль в формировании общеевропейских веяний. И притом, это две страны с глубоко отличными культурными и историческими традициями. К XVII веку этот контраст стал разительным — католическая абсолютистская Франция и Англия со своей особой церковью, пережившая даже период Республики. Интеллектуалы этих двух стран для нас особенно интересны в силу того, что они должны иметь много общего, но также и много отличного благодаря принадлежности к разным христианским конфессиям и национально-культурным традициям.

Для большей полноты исследования следовало, чтобы выбранные нами интеллектуалы каждой из этих стран различались между собой по целой группе критериев, но при этом, давали приблизительно равные возможности для рассмотрения различных аспектов представлений о дружбе как в Англии, так и во Франции. Было выбрано пять факторов, которые могли бы оказать значительное влияние на понимание дружбы и на дружескую социальную практику. Это ген-дер, происхождение, образование, религиозность и наличие или отсутствие сохранившихся рассуждений о дружбе.

В связи с этим, основными источниками данной работы стали произведения четверых англичан — Джереми Тейлора (1613-1667), Кэтрин Филипс (16311664), Сэмюэля Пипса (1633-1703), Джорджа Севиля маркиза Галифакса (16331695); и четверых французов — Робера Арно дАндийи (1588-1674), Ги Патена (1601-1672), Франсуа де Ларошфуко (1613-1680) и Мари-Мадлен де Лафайет (1634-1693). Используя различные произведения этих людей, мы получаем в свое распоряжение круг разнообразных источников. Сюда вошли, во-первых, сочинения, в которых есть специальные рассуждения о дружбе: «Рассуждение о дружбе» Д. Тейлора, стихотворения К. Филипс, эссе и стансы Р. Арно д'Андийи, «Максимы» Ларошфуко. А также произведения, в которых слова «дружба» и «друг» употребляются в их повседневном звучании. Среди последних следует выделить те, в которых содержатся описания и характеристики дружеских отношений на практике: «Дневник» С. Пипса, «Совет дочери» маркиза Галифакса, мемуары Арно д'Андийи и Ф. Ларошфуко, романы, новеллы и другие сочинения мадам де Лафайет. Особое место занимает переписка всех героев исследования, которая сама является составляющей их отношений с друзьями.

Одна из сложностей микроистории состоит в том, что она не позволяет ограничиться лишь произведениями изучаемых людей. Для того чтобы иметь возможность выявить различные пласты в понимании дружбы у конкретного человека (стереотипное, индивидуальное и т.п.) и оценить степень девиантности или «нормальности» в его рассуждениях и поведении, необходимо определить контекст, среду, бытовавшую норму. А потому к произведениям каждого из наших героев был подобран необходимый значительный комплекс источников сходного типа, авторы которых имеют общую с данным героем среду общения. В общей сложности использовано около ста источников различных жанров: мемуары и дневники, переписка, литературные произведения (романы, новеллы, афоризмы, портреты, поэзия), религиозные и философские трактаты, морально-этические наставления.

Кроме того, по мере необходимости привлекались словари XVII века, дающие общее, стандартное определение дружбы, и современные словари, для сравнения значений, в которых употреблялись слова «amitie» и «friendship».

Источниковедческий анализ источников будет приведен в главе 1 вместе с биографиями героев и историографическими обзорами. Сейчас мы подробней остановимся на тех типах источников, которые станут основными в нашем исследовании — мемуарах, дневниках и переписке.

XVII век был отмечен резким увеличением числа мемуаров и дневников, мода писать о себе охватила всю Европу. Причем в каждой стране она имела свои особенности. Французы предпочитали писать воспоминания о своей бурной жизни и о событиях, которые на нее пришлись. Множество людей, начиная с самого короля, взялись за мемуары, которые стремились по возможности тут же опубликовать, дабы сделать достоянием публики. При этом ими могли двигать самые разные мотивы. А. Каррьер выделяет три основных причины, побуждавшие людей писать мемуары: 1) желание продемонстрировать свой вклад в историю, запечатлеть участие в каких-то событиях; 2) убеждение, что автор обладает опытом, который следует передать, знает наставления, которые необходимо дать, и пример, который стоит предложить; 3) внутренняя потребность прочув

25 ствовать себя, подвести некий, пусть и промежуточный, итог жизни. Англичане, напротив, отдали предпочтение ведению дневников, в сущности (хотя вовсе не обязательно) не предназначенных для посторонних глаз и не зависящих от важности или поучительности происходящих событий.

25 Carrier Н. Pourquoi ecrit-on des memoires au XVIIe siecle? L'exemple des memoralistes de la Fronde // Le genre des memoires: essai de definition: colloque intern, des 4-7 mai 1994. P.,1995. P.137-151.

Среди многочисленных различий между воспоминаниями и дневником как отдельными видами мемуарного жанра (связность повествования, датировка и т.д.) для нас существенную роль будет играть то, что «.дневник запечатлева

О (л ет не «бывшее», а сущее.», то есть он свободен от последующих напластований и оценок, которые неизбежно сказываются в воспоминаниях. Если дневники рисуют нам события или вещи, в нашем случае это дружеские отношения, какими они виделись в момент их свершения или существования, то воспоминания — такими, какими их автор представляет себе (или хочет представить читателю) уже по прошествии определенного времени.

Другим важнейшим источником для нас станут дружеские письма, ибо они не только позволяют заглянуть в чувства и мысли их авторов, но и сами являются частью практики дружеских отношений. В XVII в., по крайней мере, для образованной элиты общества, переписка стала обычным явлением. И ее особенностью в те времена было то, что функция передачи информации, источника новостей была очень сильна и порой превалировала над всеми прочими. Эволюция эпистолярного жанра еще не привела к обособлению отдельных типов или стилей письма. Границы между деловыми, дружескими письмами, официальными поздравлениями и научными сообщениями были уже уловимыми, но еще очень гибкими и изменчивыми. Поэтому дружеские послания порой совмещали в себе самые различные функции, они «.могли касаться новостей, слухов, поздравлений, соболезнований, просьб, благодарностей или радостей»,27 и не сильно отличались от других стилей письма. Диктатура формы очень сильно влияла на выражения дружеских чувств именно в этом типе источников. Языковые клише и правила оформления любезного послания продолжали оставаться атрибутом дружеских писем. Во Франции довольно четко различались письма (lettre) и записки {billet). Вторые могли быть лишены многих элементов, обязательных для любезного письма, в частности, обращения и подписи. С другой стороны, исследователи отмечают смену традиции условно-литературного типа письма на

26 Подгорский А.В. Английская мемуарная литература XVII века: «Календарум» Д. Эвелина, «Дневник» С. Пипса. Магнитогорск, 1998. С.21.

27 Thompson E.N.S. Literary bypaths of the Renaissance. Freeport, 1968. P.92. литературно-бытовой, а «.ориентаци/и/ на традиции и образцы прошлого.»28 на использование личного опыта.

Потеря с течением веков части писем ставит перед нами несколько проблем. Частичная утрата писем не столь трагична, ибо для нас важнее всего суть, а не хронология дружеских отношений, хотя, несомненно, большие пробелы в переписке порой не дают возможности проследить их эволюцию. Но существуют и другие проблемы.

Во-первых, зачастую взамен утраченных рукописных текстов мы имеем лишь издания XVII в. Интерес к эпистолярному жанру в те времена был огромен, особенно к письмам умерших знаменитостей. Издавалось множество сборников и письмо стало одним из литературных жанров. Более всего в нем ценилось изящество слога и риторическое искусство. Поэтому издатели могли отредактировать и «оживить» письма, которые они публиковали - «нужно было согласовать их, какие они есть, продукты эпистолярной ситуации, с идеальной моделью письма, наследуемой традицией».29 Более того, наиболее предприимчивые издатели, дабы их не обвинили в подлоге, могли уничтожать публикуемые рукописи.

Встает вопрос, могут ли подобные публикации быть использованы в качестве источника для нашего исследования? Преобразования, которым подвергались письма, касались в основном их стилистических особенностей. Содержание писем, за исключением отрывков, которые могла не пропустить цензура, как правило, не изменялось. Поэтому такие публикации могут быть привлечены нами для рассмотрения сути дружеских отношений их автора. Что же касается оформления писем, то здесь невозможно решить является ли оно авторским, и в большинстве случаев следует исходить из того, что оно было унифицировано редакторами.

Другая проблема состоит в том, что зачастую письма, которые до нас дошли, представлены посланиями лишь одного из корреспондентов. Означает ли это, что голос другого автора полностью утрачен? Оказывается, что нет, адресат неизбежно становится соавтором письма и его образ можно вычленить. Во

28 Дезен Н.А. Эпистолярный жанр во французской литературе XVII века (письма госпожи де Севи-нье). Автореферат. к.филол.н. М., 1988. С. 1.

29 Duchene R. Du destinataire au publique, ou les metamorphoses d'une correspondence privee // Ecrire au temps de Madame de Sevigne: Lettres et textes litteraire. P., 1982. P.41. первых, в письмах зачастую приводится пересказ или даже точные цитаты полученного, но не дошедшего до нас письма. Во-вторых, в них проявляется реакция автора на те или иные поступки, мысли или чувства адресата, которые таким образом становятся нам известны. И, наконец, «.риторика комплиментов, несмотря на свою свиту застывших формул, смягчая или настаивая, отражает обычаи светскости, вырабатывая, однако, прикосновение за прикосновением, порт

30 рет и автопортрет в зеркальности диптиха».

Особенности каждого типа источников позволяют рассмотреть представления о дружбе с нескольких сторон:

• Как конкретные люди интерпретируют понятие дружбы? Как в их текстах и поступках проявляются и переплетаются стереотипное и личное, индивидуальное понимание дружбы?

• Вопрос о представлениях будет связан и с социальной практикой дружбы, т.е. с конкретными отношениями. Какие формы они принимали, что считалось необходимым элементом дружеских отношений, насколько поведение друзей по отношению друг к другу было определено нормами поведения в обществе, и в чем эти нормы могли нарушаться (насколько такие отношения были индивидуальны)?

• Каково стереотипное понимание дружбы в это время? Какие детали этого общего представления отразились в произведениях выбранных людей?

• Каковы были различия в отношении к дружбе и от чего они зависели: от индивидуальности, социального положения, национальной принадлежности, тендерных различий и т.п. И в какой мере каждый из этих принципов влиял на понимание дружеских отношений.

• Определить это можно, сравнив представления о дружбе в это время с тем, какими они были в предшествующие и последующие времена. Новые, по сравнению с предыдущими эпохами, черты и тенденции к изменению, которые только намечаются, и составят вместе то особое, что будет отличать этот период.

30 BeugnotB. Les voix de l'autre: typologie et historiographie epistolaires // Art de la lettre, art de la conversation a l'epoque classique en France: Actes du colloque de Wolfenbuttel, octobre 1991. Wolfenbiittel, 1995. P.51.

Выявление этих особенностей концепта дружбы, каким он был воспринят европейскими интеллектуалами XVII века, и составит основную цель нашего исследования. В раннее новое время происходит процесс обособления частной сферы жизни от публичной, осознания различных сторон существования человека как частных и интимных. В этом отношении изменилось и понимание дружеских отношений, важного и значительного элемента частной сферы. Своеобразие представлений о дружбе в XVII веке является одним из свидетельств этого процесса.

Прежде чем перейти к анализу дружеских отношений и представлений о дружбе в XVII в., следует четко определить, что нам следует понимать под «дружбой». В словаре Ожегова понятие дружбы раскрывается как «близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов».31 А известный словарь современного французского языка «Le Grand Robert» определяет ее как «чувство привязанности или симпатии одного человека к другому или между двумя людьми, которое не основано ни на родственных, ни на сексуальных связях».32 Для английских словарей определяющим является не слово «дружба», а слово «друг» — «человек, связанный с другим взаимной доброжелательностью и близостью (обычно не применяется по отношению к родственникам и возлюбленным)».33

Кроме того, в английском и французском языках слова имеют еще дополнительные значения. Поскольку мы имеем дело с разными словами, использующимися для выражения в языке понятия «дружба», они будут иметь для нас важное значения в силу того, что определяют различия между английским словом «friendship» и французским «amitie».

Словарь французского языка Антуана Фюретьера,34 изданный в 1690 году, определяет основное значение как «привязанность, если только она крепкая

ЛГ и взаимная», и выделяет еще четыре дополнительных (первые три из них устарели и в современном французском языке не употребляются): 1) склонность, увлечение какими-либо вещами;

31 Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1986. СЛ55.

32 Le Grande Robert de la langue frangaise. Dictionnaire alphabetique et analogique de la langue fran^aise de P.Robert. 2-eme ed. Montreal, 1986. Vol.1. P.318.

33 The compact edition of the Oxford English dictionary. Oxford, 1987. V.l. P. 1081.

34 Furetiere A. Le dictionnaire universel d'Antoine Furetiere. Fac-simile de l'edition de 1690 an. P., 1984. V.l. Нумерация страниц отсутствует. Тетрадь k2.

35 Ibidem.

2) «симпатии» между вещами, явлениями;

3) удовольствие, услуга;

4) любезные выражения. Только это значение, помимо основного, сохранилось в современном французском языке. Словарь «Le Grand Robert» отделяет его от основного значения этого слова — «дружба» — и определяет как «выражение любезности, привязанности»,36 a «Grand Larousse» как «выражение привязанности в сердечных или просто вежливых фразах».37 В этом значении слово «amitie» употребляется во множественном числе. Эта формула была довольно распространена в XVII веке и часто встречалась в письмах. Современные слова

38 ри французского языка XVII века указывают также, что в среде художников словом «amitie» обозначалась гармония красок. А этимологический словарь упоминает, что до XVII века это слово сохраняло значение «любовь» и словами «ami», «amie» обозначали любовников или возлюбленных.39

К сожалению, мы не располагаем столь подробными английскими словарями XVII в. В словаре Д. Керси 1708 г. есть только слово «amity» — дружеские отношения, — которое он раскрывает как «дружба, любовь, привязанность».40 И это самое подробное объяснение, которое нам удалось найти. Поэтому отметим те, отделенные от основного, значения, которые обозначает современный словарь на исторических принципах:

1. дружественное расположение, испытываемое или демонстрируемое;

2. дружеский акт, дружеская помощь (устарело, зафиксировано в 1613 г.);

3. сходство, родственность, соответствие, склонность к объединению (устарело, зафиксировано в 1695 г.).

Для слова «друг» так же приводятся подобные значения:

1. родной, близкий родственник;

2. возлюбленный или любовник любого пола (устарело);

3. тот, кто желает добра, симпатизирует, покровитель или сторонник;

4. не враг, тот, кто находится с другим в хороших отношениях;

36 Le Grande Robert. Vol.1. P.319.

37 Grande Larousse de la langue frangaise. Montreal, 1986. Vol.1.P. 151.

38 См., например: Dubois J., Lagane R., Lerond A. Dictionnaire du frangais classique: XVII siecle. P., 1989. P.27.

39 Dauzat A., Dubois /., Mitterand H. Dictionnaire etymologique et historique du franfaise. P., 1994. P.25.

40 Kersey J. Dictionnarium Anglo-Britannicum. 1708. Menston, 1969. P. [26].

5. член «Общества Друзей», квакер.41

В этой связи для нас большое значение имеет исследование лингвистического характера А. Вежбицкой.42 В одной из глав своей работы по семантике она рассматривает модели дружбы в английской, русской и польской культурах на основе семантики терминов дружбы. Раскрывая современное значение слова «friend», она отмечает и основные черты старого (до XX века) его употребления. Они сводятся к следующему: 1) прежде концепт «friend» был более семантически насыщен и обозначал более тесные и интимные отношения; 2) он указывал на какие-то ценные личные качества друга; 3) предполагал некоторое доверие и близость; 4) определял друга как любимого человека; 5) выражал некоторое желание помочь. В современном же языке, как отмечает Вежбицкая, произошла девальвация этого концепта, которую можно охарактеризовать как «расширение охвата» и нацеленность на увеличение числа друзей, а не на углубление отношений.

Следует заранее оговориться, что, во-первых, в силу того, что в русском языке, как отмечает А. Вежбицкая, слово «подруга» имеет большую семантическую нагрузку, нежели просто значение «друг женского пола» в большинстве случаев, когда это важно для определения концепта дружбы мы будем переводить слова «amie» и «friend» в отношении женщины как «друг». А во-вторых, в дальнейшем, за исключением оговоренных случаев, слова «amitie» и «friendship» будут привлекаться нами в тех случаях, когда оно употребляются в основном его значении — «дружба».

Следует также определить несколько понятий, имеющих отношение к культурным явлениям, которые будут принципиально важны для нашего исследования.

Прециозность (от франц. precieux — ценный, дорогой) — социальный, чувственный и интеллектуальный феномен, затронувший определенные круги общества.43 Так называли стремление думать, чувствовать и говорить иначе, чем весь свет и быть выше вульгарности. Эта тенденция появилась в Италии и Испании, но ярче всего проявилась во Франции. Порой она расценивается как реак

41 Oxford universal dictionary on historical principles. Oxford, 1937. У.4. P.752.

42 Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.

43 Об этом см.: Livet C.-L. Precieux et precieuses: Caracteres et moeurs litteraires du XVIIе siecle. P., 1860; Lathuillere R. La preciosite: Etude historique et linguistique. Geneve, 1966. V.l. ция общества на абсолютизм. Центром прециозности в Париже был салон мадам Рамбуйе, который посещали как придворные, так и литераторы. Объектом для подражания были пасторальные романы (особенно «Астрея» О. де Юрфе), героям которых свойственны возвышенные чувства, добродетельность, изящная манера разговора. Эти романы очертили новый способ жить и чувствовать, отличный от обычного. Прециозницы44 превозносили, прежде всего, чистоту и добродетельность платонической любви, а вместе с ней и безупречность дружбы. В. Сомез издал словарь прециозниц, где все они описаны под своими вымышленными именами.45 Характерной особенностью этого веяния был особый язык, где слова подменялись метафорами: поэт — дитя муз, зеркало — советчик граций, книжная лавка — кладбище живых и мертвых и т.д. Наиболее любимыми жанрами в связи с этим были салонная беседа и поэзия. Прециозность повлияла на жизнь аристократов, сделав более утонченными и менее грубыми придворные нравы, и оказала заметное влияние на литературу того периода. После выхода в свет комедии Мольера «Смешные жеманницы» (1659) появилось разделение на «истинных» и «плохих» прециозниц. Из этого течения выделились также «ученые женщины» (равным образом осмеянные Мольером), противопоставившие пустым разговорам научные познания. Аналогичные прециозности литературные течения были в Италии (маринизм), Испании (гонгоризм) и Англии («метафизическая школа» и эвфуизм).

В Англии моду на прециозность ввела Генриетта-Мария, супруга Карла I. В придворной жизни это явление приобрело специфические черты, став своего рода атрибутом роялистов. Во времена Революции и Протектората прециозность стала пассивным проявлением протеста и роялистских настроений. Одним из центров английской прециозности считается «Общество дружбы» миссис Филипс.

44 Это слово переводится как «жеманницы», но в русском языке оно имеет исключительно отрицательное значение, отображая лишь манерность и неестественность. Французское же слово, прежде всего, обозначало идейное течение, и было лишено негативного оттенка вплоть до появления комедии Мольера. По этой причине слову «жеманницы» мы предпочли кальку с французского языка, чтобы точнее отобразить именно тот феномен, который имел место в XVII веке.

45 Somaise В. de. Le Grand dictionnaire historique des precieuses. P., 1661. Он также составли словарь, где толковались прециозные метафоры. См.: Idem. Dictionnaire des precieuses ou la cle du langue des ruelles. P., 1660.

Феминизм XVII века».46 Идеи гуманизма, реформационные течения XVI в. и научная революция XVII в. выявили новый образ человека и тем самым всколыхнули целую дискуссию о сходстве и различиях между мужчиной и женщиной. Стали создаваться работы, опровергающие теорию несовершенства и ущербности женщин. Этому способствовало и появление значительного числа влиятельных женщин политиков, покровительниц искусств, и расцвет салонов, оживление придворной жизни.

Эта дискуссия, получившая название «памфлетная война», затронула целый ряд аспектов. Сторонники реабилитации женщин приводили следующие доводы из различных областей, на которые более всего упирали их оппоненты: 1) биологический аспект — развитие медицины позволило показать, что женщины устроены по тому же принципу, что и мужчины, и даже более совершенно, чем они; 2) религиозный аспект — женщина сотворена Богом, равно как и мужчина, более того, она сотворена позже, и значит, более совершенна; грех Евы был уравновешен богорождением Девы Марии; 3) нельзя утверждать, что женщины непостоянны по своей природе и не могут контролировать свои чувства, ибо в истории есть масса примеров обратного; 4) по той же причине нельзя утверждать, что женщина обладает меньшими интеллектуальными способностями, у нее лишь меньше возможностей их проявить и воспитать; 5) сила женщины заключена в ее слабости, женщины более усердны в добродетели, нежели мужчины; 6) женщина может быть правоспособна.

Особенностью «феминизма XVII века» является то, что он еще не акцентировал внимание на правовых вопросах, а сосредотачивался преимущественно на религиозных и биологических аспектах. Кроме того, авторами работ как в защиту женщин, так и против в основном были мужчины, одной из специфически женских форм выражения новых взглядов считается прециозность.

Honnete homme47 — выражение весьма распространенное в XVII веке во французских светских кругах, академиях, салонах. Обозначало идеальный образ

46 См. об этом: Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998; Maclean I. Woman triumphant. Feminism in french literature, 1610—1652. Oxford, 1977; DaviesS. The idea of woman in Renaissance literature: The feminine reclaimed. Brighton, 1986; Rewriting the Renaissance: The Discourses of sexual difference in early modern Europe / Ed. by M.W. Ferguson et al. Chicago, 1986.

47 Поскольку в других европейских культурах, в том числе и в русской, отсутствует аналог этого понятия, его обычно не переводят. Дословный перевод на русский язык звучал бы как «порядочный благовоспитанного человека, наделенного красотой, смекалкой, ловкостью, склонностью к искусствам и литературе, умением вести беседы и т.п., а также всевозможными добродетелями - одним словом, всем тем, что необходимо для успешной и достойной светской жизни. Существовали две основных интерпретации этого понятия. В одной, религиозной, больший акцент делается на добродетелях, в том числе и христианских. Она представляет собой религиозную попытку приспособить христианские добродетели к светской морали. Такая интерпретация больше отвечала ценностям буржуазных кругов.

Другая, светская, интерпретация разработана шевалье де Мере и больше ориентирована на аристократические круги. В ней сохраняется набор необходимых достоинств (правда, религиозным добродетелям среди них уделено мало места), но сделан акцент на необходимых хорошему придворному качествах -ловкости, изяществе, красоте, остроумии и др. Именно такая интерпретация была более распространенной.

По аналогии с honnete homme, существовал также женский идеал honnete femme, но в силу того, что он был ориентирован на традиционные женские добродетели - покорность, скромность и т.д. он не получил большого распространения, особенно в придворных кругах.

Структура работы определяется целями и задачами исследования. Кроме того, следует учитывать и то, что в подобном исследовании она может быть определена и выводами, сделанными в результате проведенного анализа, ибо разделение героев по какому-либо принципу (гендер, религиозность и т.п.) неизбежно выдвигает этот фактор на первый план, а обоснованность подобного акцента невозможно определить заранее. И только существование языковых различий, и их влияние может быть констатировано еще до начала нашего анализа. Поэтому именно национально-языковой принцип разделения был положен в основу данной диссертационной'работы. В соответствии с этим, а также сообразно различным типам источников диссертация имеет следующую структуру. В первой главе представлены биографии героев, источниковедческий анализ тех из их сочинений, которые стали основой для данного исследования, и краткий обчеловек», но наше понимание порядочности не включает в себя многих аспектов, которые присутствовали в концепте honnite homme.

25 зор историографии по каждому из героев. Во второй главе приведен анализ сочинений, непосредственно посвященных дружбе. В третьей главе рассмотрены особенности употребления терминов дружбы в текстах наших героев и их современников. Каждая из этих глав делится на два параграфа посвященные английскому и французскому материалу. И, наконец, в четвертой и пятой главах приведен анализ конкретных дружеских отношений и других проявлений дружбы в социальной практике в Англии и Франции соответственно. В заключении представлены общие выводы исследования. В приложениях содержатся портреты героев исследования и иной иллюстративный материал.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен дружбы в представлениях и социальной практике европейских интеллектуалов XVII века"

Заключение

Осознание уникальности и неповторимости человеческого бытия становится столь же закономерным и неизбежным результатом исторического анализа, как и вычленение общих структур и процессов. И при микроисторическом подходе эта уникальность проступает наиболее явственно и остро. Он позволяет увидеть не среднестатистического человека, являющего собой результат взаимодействия целой совокупности факторов, а конкретных людей, в действительности живших в данное время в данном месте. Микроистория дает возможность наглядно продемонстрировать несводимость жизни, в том числе и прошлого, к сумме факторов, тенденций и взаимовлияний, а также подвижность и изменчивость структур и норм. Восемь человек, которые стали героями исследования, очень различные по своим характерам, судьбам, пристрастиям, несмотря на сходность многих факторов, определявших их жизнь, стали не просто «осколками» прошлого, но его «полномочными представителями» для нас, желающих познакомиться с особенностями и принципами, определяющими их эпоху и культуру.

И тем не менее, особенность микроистории такова, что благодаря этим людям, мы можем узнать не только мелкие индивидуальные «живые» подробности их существования, не только составляющие их уникальной жизни с неповторимым миром чувств и мыслей, неотъемлемой (хотя и не всегда важной) частью которого являются дружеские отношения, но и те самые общие, надличностные структуры и процессы, которые действуют в истории. Но увидеть их по-иному, в новом ракурсе и с другими взаимосвязями, увидеть, как они творятся и проявляются в жизни живых людей.

Принадлежность наших героев к кругу интеллектуалов, с их привычкой наблюдать, анализировать, переосмыслять происходящее вокруг, с их причастностью к тому слою людей, который наиболее чутко реагирует на все особенности и веяния эпохи, стала для нас неоценимо важной составляющей, которая позволяет провести разносторонний анализ и уловить широкий спектр оттенков представлений о дружбе этих людей. Этого можно достичь благодаря тому, что в их произведениях можно найти качественно различные упоминания о дружбе:

1. формальное употребление терминов дружбы, свойственное повседневной жизни, отражающее стереотипы понимания дружеских отношений и особенности бытования терминов дружбы в языке;

2. некоторые тонко подмеченные особенности понимания дружбы в кругу их общения, которые проявляются в оценках, характеристиках, опасениях;

3. собственное видение того, какими должны быть дружеские отношения, а также истолкование причин и характера особенностей понимания дружбы у современников;

4. свидетельства непосредственных отношений с друзьями, а также рассказ о собственном поведении в отношении них.

Все это вместе взятое дает нам возможность выявить различные пласты в представлениях о дружбе у этих людей и, благодаря этому, получить представление как об их личном понимании дружбы, так и о дружеском каноне в среде интеллектуалов того времени как о живой, подвижной, гибкой системе, которые неразрывно связаны в единое целое, но не сводимы друг к другу и не выводимы друг из друга.

Рассуждая об этих представлениях о дружбе среди интеллектуалов XVII века, вряд ли имеет смысл вычленять отдельные модели. В культурном пространстве эпохи, а особенно в социальной практике и представлениях отдельных индивидов, они бытовали одновременно и взаимосвязано, переплетаясь и накладыва-ясь друг на друга. Более уместно, вероятно, говорить о некотором идейном пространстве, которое могло включать в себя самые различные элементы. Это пространство не может быть четко структурированным и логичным, по своей сути. Оно определяет спектр возможного в данной конкретной культурной ситуации и объединяет в причудливом переплетении как новые веяния, так и отголоски прошлого — Античности, Средневековья, Возрождения, сохранившиеся в почти нетронутом виде или трансформированные сообразно новым условиям.

В особенности это касается двух пластов представлений -конструкций идеальной дружбы и ментальных особенностей. Они медленнее всего изменяются с течением времени (и не случайно частое обращение к авторам прошлого в сочинениях, где представлена «теория» дружбы) и дают нам возможность увидеть основные общие черты понимания дружбы в среде европейских интеллектуалов XVII века.

В теоретических рассуждениях четырех из наших авторов, в также в других сочинениях, дружба представлена как некая абстрактная идеальная конструкция, совершенная сама по себе и не обязательно связанная только с людьми, но в приложении к ним неизменно теряющая часть своих свойств в силу несовершенства человеческой природы. Поэтому мы можем признать это неким общим местом. Отсюда вынужденность выбора друзей в концепции Тейлора, отсюда печальный жизненный опыт Оринды и крах ее «Общества дружбы», отсюда многочисленные сетования о «неправильности» дружеских отношений в свете у Ларошфуко и Галифакса и многое другое. Но при этом дружба остается одной из самых высоких нравственных ценностей и рассматривается по большей части именно в моральном аспекте.

Она тесно связана и даже поставлена в зависимость от добродетелей человека, от его достоинств. Это с очевидностью заметно не только в сочинениях о дружбе, где акцентируется вопрос о моральных качествах друзей, но и в языке. Слова с которым чаще всего оказывается связанным слово «дружба» или «друг» и которые определяют порядок категорий, куда причисляли и дружбу, относятся в основном к области добродетелей, и показывают, что дружеские отношения как таковые высоко ценились и почиталась. И если дружба вступала в противоречие с понятием долга и чести, то она могла утратить атрибут «истинности».

С этим тесно увязано и то, что понималось как основа для возникновения дружбы. Индивидуальный выбор друга должен был базироваться преимущественно не на том, что есть в этом человеке неповторимого, присущего только ему (как это свойственно современным представлениям о дружбе в европейской культуре), а на его соответствии идеалу добродетельности, на тех его качествах, которые воплощают собой общезначимые ценности.

В таком отношении отразились не только особенности представлений о дружбе, но и своеобразие понимания индивидуальности в XVII веке — не просто быть другим, уникальным, неповторимым, но быть лучше, правильнее других. Это нашло яркое отражение и в распространившихся в это время идее прециозности, в многочисленных поучениях и советах, во французском идеале honnSte homme и очень живо запечатлено в литературных портретах и автопортретах, ставших популярными во второй половине столетия. Они являли собой не просто идеи, но модели поведения, специфичные именно для XVII века.

Можно отметить тенденцию к построению реальных отношений с друзьями по схемам «правильных отношений» (Филипс, Лафайет, Ларошфуко). Крах этих попыток приводил к разочарованию.

С этой обусловленностью дружбы добродетелью связана и нормативность, регламентированность дружеских отношений. Сочинения о дружбе неизменно обращаются к вопросам о правилах поведения в отношении друзей (Тейлор, Филипс, Галифакс, Ларошфуко), об определении и соблюдении высших по отношению к дружбе обязанностей (Арно дАндийи, Ларошфуко, Тейлор). Живой пример этого — «Совет дочери» Галифакса, где весь раздел о дружбе посвящен тому, что следует сделать, чтобы сформировать хорошие дружеские отношения, и как себя вести, в случае, если это не удалось. Другое, не менее яркое подтверждение этому — тема дружбы, какой она предстает в романах мадам де Лафайет, когда «качественность» и вообще возможность подлинных дружеских отношений напрямую увязана с нравственной чистотой героев. В основном это касалось взаимоотношений друзей с остальным обществом, это накладывало отпечаток и на общение между друзьями.

Деление дружбы на различные виды с объяснением свойств и особенностей каждого из них не случайно для интеллектуалов этого столетия с их стремлением зафиксировать каждое явление и поместить на положенное ему место в системе мироздания, укладывая мир в таблицу, если воспользоваться образом, предложенным М. Фуко.

Для современных людей в дружбе важно именно чувство привязанности, содержание же дружеских отношений представляется настолько индивидуальным, что психологи спорят, можно ли вообще говорить о каких-либо обязанностях между друзьями. В отличие от этого, внимание людей XVII века было сконцентрировано преимущественно на содержании и проявлении отношений. Дружеские связи все еще строго регулировались нормами этикета и предписаниями почтительного и любезного обращения, а потому имели довольно четкие формы. Это было и наследием предыдущей эпохи, и влиянием абсолютизма.

Но общие правила светского общения в дружбе немного смягчаются. В частности, переписка между друзьями допускает незначительные послабления светских приличий, хотя сама возможность отступления от общих норм заранее определена. Сэмюэль Пипе может позволить себе написать «Ваш любящий друг

С.П.» молодому Роберту Скиннеру, но ни разу не обратился так к Джону Ивлину, с которым около 40 лет поддерживал дружеские отношения, но который был старше его и выше по положению. Однако, в то же время д'Андийи радуется, что друг стал писать ему не письма, а записки, ибо так они могут обойтись без дежурных любезностей.

Жанр дружеского письма находился в процессе становления и не обрел еще своих характерных особенностей, порой послания к друзьям мало отличались от обычных любезных писем. И, несомненно, то, что в переписке с некоторыми из своих друзей кто-то порой позволяет себе отступать от общепринятых формул и правил (как, например, напоминание Галифакса об обжорстве лорда Честерфилда), может служить отражением того, что с этими людьми он был особенно близок. Но даже и сами эти формулы, попытки их трансформировать, смягчить, или наоборот привычное повторение шаблонных фраз очень много говорят о личности, как самого автора, так и его адресата. При этом женские письма, особенно переписка мадам де Лафайет и де Севинье, с их большей эмоциональностью, простотой и интимно-бытовым содержанием несут в себе гораздо больше новых черт, нежели мужские и стоят много ближе к тому, что мы понимаем под дружеским письмом. Но в целом следует признать, что дружеские письма XVII века в большинстве своем больше похожи не на современные, а на средневековые, когда был принят «.более публичный стиль писания, без секретности и интимности, которые возможны в современных письмах».1 И одним из результатов такого строгого соблюдения этикета можно считать то, что сама переписка в основном не считалась важной частью дружеского эмоционального общения. Притом, что были возможны «дружбы по переписке», основной нагрузкой дружеского письма оставалась передача информации.

В то же время отступления от повседневных норм, различные стратегии поведения говорят о гибкости и подвижности нормы социальной практики, не всегда укладывающейся в рамки узкого представления о должном, но показывающей возможности реально приемлемого. Эти отступления могли стать невостребованными образцами поведения, могли сохраниться и стать актуальными через некоторое время, а могли постепенно стать стандартным поведением и со

1 Haseldine J. Understanding the language of amicitia. The friendship circle of Peter of Celle (c. 1115 — 1183) // Journal of Medieval History. Amsterdam, 1994. Vol. XX. № 3. P. 258. временем привести к изменению самой нормы. Живые, конкретные отношения, как мы видели, чаще всего завязывались по воле случая, а не вследствие осознанного поиска друга, как это можно было себе представить. И вовсе не всегда они были связаны с высокими моральными принципами, но, и это важно, предполагали их. Выбор друзей у наших героев сугубо индивидуален и не связан с семейными или иными групповыми интересами, хотя исследователи отмечают это как редкое, новое явление. Даже женщины, миссис Филипс и мадам де Лафайет, самостоятельно формируют круг своих друзей, не зависимо от мужей, и это, несомненно, не было укоренившимся в обществе феноменом. Такое поведение уже укладывалось в рамки нормы, но еще не стало доминирующим. Гораздо более традиционным было поведение жены С. Пипса, общавшейся со знакомыми своего супруга, или герцога Сен-Симона, о котором писал М. Эмар.

Отмеченные особенности представлений о дружбе свидетельствуют о том, что дружеские отношения в XVII веке балансировали на соприкосновении двух сфер — частной и публичной, и были пока еще вписаны в систему светского общения. Невероятно непосредственное свидетельство этого — возможность ситуации, когда один чиновник, посылая письмо другому в его ведомство, мог написать на конверте: «Для моего уважаемого друга Сэмюэля Пипса эсквайра, чиновника военно-морского министерства». Внешние проявления реальных чувств, привязанностей и переживаний, как и прежде, во многом оставались под влиянием условностей и правил светской жизни.

Дружба была социальна, в том плане, что она была прочно вплетена в жизнь общества. С этим связан и ее статусный характер во Франции, и идеи о возможности дружбы как силы, объединяющей людей в обществе. Идею дружеских отношений как убежища от забот общественной жизни можно проследить, но в ней нет элемента противостояния. Дружеские отношения не уход от общества, но наиболее приятный и совершенный его элемент. Разграничение между частной и публичной сферами жизни станет четко различимо лишь в следующем, XVIII веке, когда эмоциональность, интимность дружеских отношений, наоборот, будет всячески подчеркиваться в противовес тому, что определяет отношения вне круга близких. Но помимо этого, истинная дружба воспринималась нашими героями уже только как союз двух личностей и не имела прагматических целей, не была необходима для выживания, а их отношение к той дружбе, которую мы можем назвать социальной, носило по большей части негативный характер. Реакция на сложившуюся ситуацию была самой разнообразной — от пессимизма Ларошфуко до стремления Арно д'Андийи завести как можно больше «настоящих» дружеских связей.

И в то же время, интерес к дружеским отношениям был одним из проявлений процесса постепенного обособления частной сферы. Вероятно неслучайно, этот интерес гораздо острее заметен во Франции, где количество разнообразных сочинений о дружбе довольно велико. А в Англии с ее меньшей регламентированностью общества, меньшим давлением придворной культуры, оставалось больше пространства личной свободы и потому, вероятно, тема дружбы была менее актуальна.

Но вопросы, которые поднимались, при рассуждениях о дружеских отношениях были очень сходными и, несомненно, были связаны с другими актуальными для европейской культуры той эпохи вопросами. Так вопрос о способностях женщин к дружеским отношениям стал отголоском и одним из проявлений тенденции к переосмыслению и переопределению роли и положения женщин. А многочисленные попытки определить соотношение разума и чувства в дружбе косвенным образом связаны с развитием европейской науки и преддверием рационализма.

При этом некоторые проблемы, рассматриваемые в наше время как ключевые, которые непременно были бы подняты в современном сочинении о дружбе, либо не рассматриваются вовсе, либо трактуются иным образом.

Взять, к примеру, сферы отношений, с которыми была связана дружба. Для авторов XVII в. актуальными являются две таких сферы — любовь и те связи, что в повседневной жизни оказываются не заслуживающими названия дружбы. Приблизительным аналогом этих последних в современных работах являются приятельские отношения. В XVII в. дружба не рассматривалась в сочинениях как социальный институт, сходный с институтом родства, хотя и была таковым в гораздо большей степени, нежели сейчас. Теснейшая ее связь с жизнью общества была очевидна, но дружба и родство были понятиями разноплановыми, если не в обыденном сознании, то по крайней мере в сфере моральных размышлений. В такой плоскости рассмотрения эти понятия соприкасались только в вопросе об обязанностях. Во всем прочем это были вещи из разных смысловых областей: дружба рассматривалась как испытываемое чувство (и лишь в силу этого какие-то взаимоотношения), в родственных же отношениях чувство привязанности составляло лишь второстепенный, не всегда имеющий место элемент. Он, разумеется, важен, но и без него родственники остаются родственниками. Как явления одного порядка они могли рассматриваться только в обыденной жизни, но никак не в подобных рассуждениях.

Противопоставление любви (как страсти, связующей мужчину и женщину) дружбе происходило на основе подконтрольности разуму и, как следствие, добродетельности, или чистоты привязанности, свободы от примеси посторонних интересов. В нынешние же времена большинство исследований демонстрируют, что разграничение проводится по степени интимности и исключительности (одна любовная привязанность, как правило, вытесняет другую, в дружбе этого не происходит). И в таком контексте у сильной любви оказывается больше преимуществ, чем у сильной дружбы. Второе важное отличие — любовь более многообразна и многолика.

Интимность отношений и связанная с ней потребность в самораскрытии расценивается в современных европейских исследованиях по дружбе важнейшей характеристикой концепта дружбы. Сейчас вряд ли найдется книга, рассказывающая о личных взаимоотношениях, которая не осветила бы эти вопросы. Среди размышлений XVII века ответы на них пришлось бы собирать по крохам, выискивая намеки и отрывочные фразы. Лишь в стихотворениях Кэтрин Филипс и письмах Арно д'Андийи поднимается эта тема.

Не стоит из этого делать вывод, что интимность не была свойственна дружеским отношениям этого времени. Эти отношения, как мы видели, были очень разными. Но возможности выражения этой интимности, тем более публичного, были очень ограничены. Расширение возможностей нынешнего времени говорить об интимности отношений выразилось, в частности, и в том, что выражение «amitie particuliere» во французском языке приобрело новый смысл -гомосексуальной связи, тогда как в XVII в. им обозначали просто тесные дружеские отношения.

Отличия можно проследить не только между восприятием дружеских отношений в XVII веке и современным или предшествующим, но и внутри концепта дружбы того времени. Несомненно, на понимание дружеских отношений, а в особенности, на их практику влияло множество факторов, добавлявших отдельные черты к общему образу дружбы.

Социальное положение влияло, прежде всего, на выбор друзей, определяя круг лиц, среди которых он мог быть сделан. Так пример отношений Ларошфуко и Гурвиля показывает, что сильная разница в положении друзей могла быть возможна для аристократа, но не желательна. Те из героев, которые занимались некоторой профессиональной деятельностью, могли иметь друзей-коллег, обычно выделяя их среди прочих. Получение образования в школах и колледжах так же давало возможность иметь друзей-одноклассников. Но следов школьных братств в жизни наших героев нам найти не удалось.

Тендерный фактор также, несомненно, влиял на дружеские отношения. Прежде всего, полагалось (в основном мужчинами), что женщины обладают другими качествами и не все из них благоприятны для поддерживания дружеских отношений, во всяком случае для некоторых их аспектов. Но, все же, с некоторыми оговорками, исключавшими особую интимность, признавались и даже практиковались дружеские отношения между полами. Реакцией на мужской скептицизм стало появление женской модели дружеских отношений — «нежной дружбы», — которую не только старались охарактеризовать и обосновать в литературных сочинениях, но и применяли с переменным успехом на практике. Уже упоминалось о об отличии женских писем, демонстрирующих большую интимность дружеских отношений.

Религиозный фактор сам по себе не оказывал существенного влияния на практику дружеских отношений. Даже в теоретических построениях те рассуждения, которые касались непосредственно отношений между друзьями, не были связаны с религиозными догматами. Но у людей, вера которых не была лишь обыденной составляющей их жизни (Арно, Тейлор), их религиозность сказывалась и на понимании дружбы и на существе конкретных взаимоотношений с друзьями. Поэтому следует говорить скорее не о религиозном факторе как таковом, но о влиянии личных взглядов и убеждений на конструирование дружеских отношений. Они во многом определялись и кругом общения человека, общностями, к которым он принадлежал.

Общность взглядов и интересов играла большую роль и могла сама по себе быть основой для дружеских отношений, т.н. «интеллектуальной дружбы» — с достойными и интересными людьми. В ней личные встречи и даже знакомство не играли существенной роли, главным был сам факт общения, интеллектуальной беседы, которая велась исключительно посредством переписки. Но такой вид дружбы не исключал и обычной эмоциональной привязанности.

Пожалуй, не менее значительными выглядят различия в представлениях о дружбе на национально-культурном уровне. Особенности культурно-исторической ситуации в обеих странах сказывались и на образе и практике дружеских отношений.

Влияние французского абсолютизма на различные стороны человеческой жизни не обошло и дружеские отношения. С ним связаны многие особенности концепта дружбы в эту эпоху. Об этом свидетельствуют следующие его черты, которые представляются нам взаимосвязанными, хотя здесь сложно выявить причинно-следственные отношения.

Концентрированность на добродетели как на необходимой, внутренне присущей характеристике настоящего друга. Упор на этот аспект заметен не только в работах о дружбе, но и в литературных сочинениях. Тема дружбы в романах и новеллах мадам де Лафайет оказывается увязанной именно с нравственным достоинством ее героев. В повседневной жизни описание дружеских отношений также осуществляется в нравственных категориях (особенно это заметно в литературных портретах). Дружба предстает взаимосвязанной с идеалом honmte homme, весьма распространенном в это время. Она часто упоминается в одном ряду с такими обязательными чертами honnite homme, как почтение, уважение, доброта, преданность. И если дружеские отношения вступали в противоречие с ними, то сама дружба могла утратить атрибут «истинности». Это указывает также и на то, какое влияние оказывали существующие модели поведения (например, honnete homme или прециозная «нежная дружба») на конструирование дружеских отношений.

Значение слова «amitie» как «расположение» не расценивалось как качественно отличное от значения «дружба» и описывалось в тех же высоких моральных категориях. Возможно, по этой причине в сочинениях того времени была сильна тема девальвации дружбы, ее фальшивости.

Дружеские отношения, наряду с родственными могли быть свидетельством положения человека в обществе. Наличие у человека друзей и его способность к дружбе автоматически придавала ему определенный набор качеств. Благодаря этому, дружба с известными и влиятельными людьми давала определенный статус. Не случайно, характеризуя кого-либо, Ларошфуко и Арно д'Андийи чаще всего упоминают о должности этого человека, о его родных и друзьях. Таким образом, возвеличивание «истинной дружбы» приводило и к увеличению числа порицаемых «социальных дружб».

В сочинениях о дружбе чувство симпатии, если и признавалось необходимым для дружеских отношений, то ему отводилось еще второстепенное место, первенство отдавалось разумному выбору на основе достоинств и добродетелей человека. Линия, идущая от Монтеня с трудом пробивала дорогу. Предполагалось, что дружеские отношения могли связывать любых двух добродетельных людей, даже не знакомых лично (как в случае с Патеном). Разговор об интимности, о переживаниях, о симпатии мог вестись только на уровне личных контактов, и это весьма заметно при сопоставлении образа дружбы, который представлен в эссе Арно д'Андийи (написанном для салона) и в его письмах к друзьям.

Большой интерес к дружбе как к возможности другой, не корыстной, не опутанной интригами, не предопределенной чьими-то интересами, не столь формальной сфере общественных связей проявлялся в самых различных аспектах и сочинениях. С этим отчасти связана увлеченность дружбой Арно д'Андийи. Имело место очевидное стремление изгнать интерес и пользу, которые были одной из основ дружеских отношений в Средние века и которые сохраняли свое значение в тех отношениях, которые мы можем назвать «социальной дружбой», из «истинной дружбы». Эти отношения уже осознавались как «ненастоящая дружба», но языковая практика сохранялась. Четкого противопоставления дружбы связям, формирующим общественную жизнь, не было.

В Англии сложилась принципиально другая культурно-историческая и языковая ситуация, которая не сводилась на нет близостью культур и влиянием Франции. Это сказалось и на представлениях о дружбе. Менее всеохватная регламентированность жизни, меньшее влияние придворной культуры оставляли большее пространство для личной свободы, и потому тема дружбы была гораздо менее актуальна. Среди сочинений того времени едва можно найти несколько, посвященных этой проблеме. Из них два (трактаты Тейлора и Ф. Финча) связаны с Обществом Оринды, которая помимо личных предпочтений, находилась под сильным влиянием французской культуры.

Связь дружбы с достоинствами человека занимала важное место в этом концепте, но при этом в сочинениях авторов также открыто звучит и новая тема симпатии и интимности дружбы. Всячески подчеркивалось, что дружба являет собой в первую очередь взаимную любовь друг к другу. И дружба ко всему миру, которую проповедовал Тейлор, и которую пыталась воплотить в своем «Обществе» Оринда, была, прежде всего, сильной привязанностью и симпатией между многими людьми.

Значение слова «friendship» как «расположение» расценивалось как отличное от значения «дружба» и не описывалось в таких высоких категориях. Поэтому не было необходимости «завышать стандарты» дружбы, и авторы с легкостью признают наличие в дружеских отношениях личного интереса, не связывая это с их деградацией. Интерес как составляющая средневекового дружеского канона оставался органичным и для моделей этого времени. Зато тема счастья и удовольствия, приносимых дружбой звучит не только в письмах и дневниках, но и в сочинениях о ней становясь таким образом «официально признанными». При этом понятие счастья связывается только с дружбой в ее узком значении.

Упоминание о дружеских отношениях не несет в себе другой нагрузки, кроме констатации факта близких отношений. Политические связи и поддержка той или иной фигуры играли огромную роль в жизни человека, особенно при дворе, но хотя они и могли называться «friendship», это не связывалось с концептом дружбы и не наделялось его чертами.

Помимо естественных культурных отличий, все это свидетельствует еще и о том, что граница между частной и общественной сферами, на которой, как мы видели, балансировала дружба, в Англии и Франции проходила по-разному, словно русло реки, выбирая для этого путь сообразно особенностям местности. Кроме того, новые веяния, органично переплетающиеся со старыми в Англии, во Франции отвоевывали свое место, вступая в конфликт с прежними представлениями и нормами.

В итоге вернемся и к тому определяющему фактору, влияющему на практику и представления о дружбе, каким, несомненно, были индивидуальные особенности человека. Они определяли не только сам интерес к дружбе, что осо

Джордж Севиль маркиз Галифакс

258 1.6. Ги Патен

Список научной литературыСтогова, Анна Вячеславовна, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Dering E. The diaries and papers of sir Edward Dering, second baronet. 1644 to 1684. L.: Her Majesty's ststionery office, 1976.

2. Descartes R. Oeuvres de Descarts. P.: Cerf., 1897—1910. V.l-12. 2 3 . English poetry of the Seventeenth century. N.Y.: Norton, 1936.

3. Shaftesbury A. Characteristics of men, manners, opinions, times with a collection of letters. Basil: Print. For Tourneisen, 1790. V. 1-3.50 . Somaise B. de. Dictionnaire des precieuses ou la cle du langue des ruelles. P., 1660.

4. Arnauld d'Andilly R. Oeuvres diverses de monsieur Arnauld d'Andilly; divises en trois tomes. P.: Chez Pierre Le Petit, 1675. V.l-3.

5. PatinG. Grotiana // PintardR. LaMothe La Vayer, Gassendi, Guy Patin. Etudes de bibliographie et de critiaie sivies de textes inedits de Guy Patin. P.: Boivin, s.a. P. 68-86.1. Пипе С.

6. Fuller and Bacon. N.Y.: Wiley & Putnam, 1845.9 0 . Taylor J. Discource of the nature, offices and measures of friendship with rules of conducting it.1., 1657.

7. ElmenP. Some manuscript poems by the Matchless Orinda // Philological quarterly. Iowa, 1951. V.30. P. 53-57.

8. Limbert C. Two poems and a prose receipt the unpublished Uvenalia of Katherine Philips // English literary Renaissance. Oxford, 1986. №16. P. 383-391.

9. Артамонов С.М., Самарин С.Д. История зарубежной литературы XVII века. М.: Учпедгиз, 1963.

10. АртамоновС.М., Самарин С.Д. История зарубежной литературы XVII—XVIII вв. М.: Просвещение, 1973.

11. Бессмертный Ю.Л. Как писать историю? Методологические веяния во французской историографии 1994—1997 гг. // Новая и новейшая история. М., 1998. №4. С. 29-42.

12. Блюш Ф. Людовик XIV. М.: Ладомир, 1998.

13. Дезен H.A. Проблемы жанра и традиции в письмах Мари де Севинье // Вестник МГУ. Сер.9. Филология. М„ 1988. С.69-75.

14. Дезен Н.А. Эпистолярный жанр во французской литературе XVII века (Письма госпожи де Севинье). Автореферат. к.ф.н. М: МГУ, 1988.

15. Историк в поиске. Микро- и макроподходы к изучению прошлого. Доклады и выступления на конференции 5-6 октября 1998. М.: ИВИ РАН, 1999.

16. Кулагина М.Г. рождение и воспитание детей в среде английской аристократии в XVI— XVII веках // Вестник всеобщей истории: межвузовский сборник. Вып. II. СПб.: НЕСТОР, 1999. С.64-93.

17. Кучеренко Г.С. Исследования по истории общественной мыли Англии и Франции XVI— 1 пол. XIX вв. М.: Наука, 1981.

18. Лавров П.Л. Женщины во Франции в XVI—XVII веках // Собрание сочинений. Сер.4. Вып.9. Пг.: Революционная мысль, 1918.

19. Маколей Т.Б. История Англии от восшествия на престол Якова II // ПСС в 16 тт. СПб.: Тиблен, 1861. Т.6.

20. Мисишина А.Н. Лингвостилистическая характеристика французской эпистолярной прозыXVII века: Автореферат. к.ф.н. Киев: КГУ, 1989.

21. Обломиевский Д. Французский классицизм. Очерки. М.: Наука, 1968.

22. Одиссей. Человек в истории. 1996. М.: Coda, 1996.

23. Парамонова Т.И. Английская литература XVII века. Ашхабад: Туркменский Гос. Ун-т, 1973.

24. Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М.: ИВИ РАН, 1998.

25. Репина Л.П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории, М.: РГГУ, 1999. С.76-100.

26. Современные методы преподавания новейшей истории. Материалы из цикла семинаров при поддержке TACIS. М.: ИВИ РАН, 1996.

27. Стороженко Н.И. История новой английской литературы. М.: Меньшиков, 1889.

28. Стрельцова Г.Я. Паскаль и европейская культура. М., 1994.

29. Фадеева Л. Очерки истории британской интеллигенции. Пермь: Изд. Пермского Ун-та, 1995.

30. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994.

31. Чиршева Г.Н., Питерцева Т.И. История и культура Великобритании. Череповец: Изд-во Череповецкого Гос. Ун-та, 1995. 4.1.

32. A guide to the british moralists. L.: Fontana/Collins, 1972.

33. Achley M. England in the seventeenth century. Harmondsworth: Penguin books, 1968.

34. Adam A. Du misticisme a la revolte: Les jansenistes du XVIIе siecle. P.: Fayard 1968.

35. Adam A. Grandeur and illusion: French literature and society, 1600—1715. Harmondsworth: Penguin books, 1974.

36. Adam A. Histoire de la litterature fran^aise au XVIIе siecle. P.: Domat, 1948—1956. V.l-5.

37. Adam A. Les libertins au XVIIе siecle. P.: Buchet, 1974.

38. Albanese R. Invitation aus problemes sociocultures de la France. Ales, 1977.

39. Altick R.D. Lives and letters: A history of literary biography in England and America. N.Y.: Knoph, 1966.

40. Art de la lettre, art de la conversation: A l'epoque classique en France: Actes du colloque de Wolfenbtittel, oct. 1991. P.: Klicksieck, 1995.

41. Avenel G. La noblesse franfaise sous Richelieu. P.: Colin, 1901.

42. Bertraud M. Le XVIIе siecle. Nancy: Press de l'univ. de Nancy, 1990.13 9. Betz S.Q.E. Francis Osborn's «Advice to a son» // Seventeenth-century studies. 2- ser.

43. Bluche F. La vie quotodienne au temps de Louis XIV. P.: Hachette, 1984.

44. French Historical Studies. Columbus, 1998. V.21. P. 415-440.

45. Rochester (N.Y.): Univ. of Rochester press, 1992.160 . Courthope W.J. History of English poetry. V.l-6. N.Y.: Russel & Russell, 1962. V.3-4.

46. Covard B. Social change and continuity in early modern England, 1550—1750. L.; N.Y.: Longman, 1988.162 . CressyD. Literacy and the social order: Reading and writing in Tudor and Stuart England. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1980.

47. De Ley H. The movement of thought: An essay on intellect in seventeenth-century France. Urbana; Chicago: Univ. of Illinois press, 1985.

48. Deloffre F. La nouvelle en France a l'age classique. P.: Didier, 1967. 172 . Destins et enjeux du XVIIе siecle. P.: PUF, 1985.

49. DewaldJ. Aristoctatic experience and the origins of modern culture. France, 1570-1715. Berkeley: Univ. of California press, 1993.174 . Dotoli G. Litterature et societe en France au XVIIе siecle. P.: Nixet, 1987.

50. FarrJ.R. The wages of sin: Law, religion and morality in France during the catolic reformation, 1550—1730. N.Y.: Oxford univ. press, 1992.

51. FraserA. The Weaker vessel. Women's lot in seventeenth century England. L.: Methuen, 1985.

52. Stanford: Stanford Univ. press, 1992.

53. Gidel C.A. Les fran?ais de XVIIе siecle. P.: Didier, 1872.18 5. Godfrey E. Home life under the Stuarts, 1603-1649. L.: Richards; N.Y.: Dutton, 1903.

54. Iconographie et histoire des mentalites. P.: Ed. Du CNRS, 1979.

55. Into another mould: change a continuity in England, 1625—1700. L.; N.Y.: Routledge, 1992.

56. Modern Language Association of America. Menashe, 1957. V.72. P.620-632.214 . Lewalski B.K. Writing women in Jacobean England. Cambridge: Harvard, 1993.

57. Lewis W.H. The splendid century: life in France of Louis XIV. Garden City :Anchor books, 1957.

58. Lindkens R. Texte, image et societe. P., 1991.217 . Livet C.L. Precieux et precieuses. Caracteres et meurs litteraires du XVIIе siexle. P.: Didier,1.60.218 . Lough J. An introduction to seventeenth-century France. L.: Longmans, 1955.

59. Maclean I. Woman triumphant: Feminism in French literature 1610—1652. Oxford: Clarendon press, 1977.220 . Magne E. La vie quotidienne au temps de Louis XIII. P.: Hachette, 1958.

60. Mandrou R. La France aux XVIIе et XVIIIе siecles. P.: PUF, 1974.225226227228229230231232233234235236237238239240241242243244245246247248249250251252253

61. MandrouR.Des humanistes aux homraes de sicnce (XVIе et XVIIе siecles). P.: Ed. Du Seuil,1973.

62. Marmot R. De L'usage de la raison chez ecrivains fran?aise entre Montaine et Descartes. Lille: Service de reprod. Des theses, 1982.

63. Mascuch M. Social mobility and mideling self-identify: The ethos of British autobiographers, 1600-1750// Social history. V.20. L., 1995. №1. P.45-61.

64. Maze J. La cour de Louis XIV. P.: Hachette, 1946.

65. Menlove C.N. Literature and reality, 1600—1800. L.; Basingstoke: Macmillan, 1978. Messinger A. His and hers: Essay in restoration and 18th century literature. Lexington, 1986. Methivier H. La Fronde. P.:PUF, 1984.

66. Miner E. The restoration mode from Milton to Dryden. Princeton: Princeton Univ. press,1974.

67. Moriarty M. Taste and ideology in seventeenth century France. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1988.

68. MornetD. Histoire de la litterature fran^aise classique, 1660—1700. Ses caracteres veritables, ses aspects inconnus. P.: Coline, 1942.

69. Muchembled R. Culture populaire et culture des elites dans la France moderne (XVе—XVIIIе siecles). Essai. P.: Flammarion, 1978.

70. Noyes G.E., Starns W.T. de. The England dictionary from Cawdrey to Johnson, 1604—1755. Chapel Hill: Univ. of North Carolina press, 1946.

71. Parry G. The Seventeenth century: The intellectual and cultural context of English literature, 1605—1700. L.; N.Y.: Longman, 1989.

72. Pelous J.-M. Amour precieux, amour galant (1654—1675): Essai sur la representation de l'amour dans la litterature et la societe mondaines. P.: Libr. Klinchseick, 1980.

73. Picard R. Las salons litteraires et la societe fran9aise, 1610—1789. N.Y.: Brentano's, 1943.

74. Pintard R. Les problemes de l'histoire du libertinage, notes et reflexions // XVIIе siecle. P., 1980. №2. P.131-161.

75. Pinto V. de Sola. English biography in the seventeenth-century England. L.: George G. Har-rap, 1969.

76. Plantie J. La mode du portrait litteraire en France (1641—1681). P.: Champion, 1994.

77. Politics and culture in early modern Europe. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1987.

78. Politics, religion and literature in the seventeenth-century. L.; Totowa: Dent, 1975.

79. Ponsoby A. English diaries. A review of english diaries from the sixteenth to the twentieth century with an introduction on diary writing. Michigan: Griphon books, 1971.

80. Religion, culture and society in early modern Britain: Essays in honour of P. Collison. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1994.

81. Rewriting the Renaissance: The Discourses of sexual difference in early modern Europe / Ed. by M.W. Ferguson et al. Chicago, 1986.

82. Reynolds M. The learned lady in England, 1650—1760. Glouchester: Smith, 1964.

83. Riviere J., Fernandez R. Moralisme et litterature. P.: Correa, 1932.

84. Roche D. Republique des lettres ou royaume des moeurs: la sociabilite vue d'ailleurs // Revue d'histoire moderne et contempotaine. V.43. P., 1996. №2. P.293-306.

85. R0stvigM.S. The happy man. Studies in the metamorphoses of a classical ideal. N.Y.; Oslo: Norwegian Univ. press, 1962. V.l-2.

86. Rows A.L. The English spirit. Essays in history and literature. N.Y.: Funk & Nagnalls, 1967.

87. Sachse W.L. Restoration England, 1660—1689. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1971.

88. Белунова Н.И. Средства реализации прагматики интимно-дружеского письма. СПб.: РГПУ, 1994.

89. Белунова Н.И. Семантико-структурная организация интимно-дружеского письма. СПб.: РГПУ, 1994.

90. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М.: Языки русской культуры, 1999.

91. Кон И.С. Дружба как этнокультурное явление // Расы и народы. Вып. 17. М., 1987. С. 172-189.

92. Кон И.С. Дружба: этико-психологический опыт. М.: Политиздат, 1989.

93. Кон И.С. Понятие дружбы в Древней Греции // Вестник древней истории. М., 1974. №3. С.135-159.

94. Archer W. Jean-Jacques Rousseau ecrivain de 1'amitie. P.: Wizet, 1971.

95. Aymard M. Friends and neighbors // History of private life. L.; Cambridge: The Belknap press of Harvard Univ. press, 1989. V.3. Passions of the Renaissance. P.447-491.

96. Black H. Friendship. N.Y.: Fleming, 1898.

97. Blum. L.A. Friendship, altruism and morality. N.Y.; L.: Routledge & Kagan Paul, 1980. . Brenton M. Friendship. N.Y.: Stein and Day, 1974.

98. BruchJ.-L. La philosophie de Vamide: son passe et son avenir // Bulletin de la Societe fran<?aise de philosophie. V.72. P.,1977. №2. P.35-58.

99. Eisenstadt S.N., Roniger L. Patrons, clients and friends: Impersonal relations and the structure of Trust in society. Cambridge; L.; N.Y.: Cambridge Univ. press, 1984.

100. Gordon K.K. Madame Pompadour, Pigalle and the iconographie of friendship // The art bulletin. Vol.50. N.Y.:Collige art assoc. of America, 1968. №3. P.249-262.

101. Grunebaum J.O. Friendship, morality and special obligation // American Philosophical Quarterly. V.30. Oxford, 1993. №1. P. 51-61.

102. Herman A.L. The language of fidelity in Early Modern France // The Journal of Modern History. V.67. Chicago, 1995. №1. P. 1-24.

103. Hutter H. Politics and friendship : The origins of classical notions of politics in the theory and practice of friendship. Waterloo: Wilfrid Laurer, 1978.

104. Jouanna A. Le devoir de revolte: la noblesse franfaise et la gestation de I'etat moderne, 15591661. P, 1989.

105. Jouanna A. Reflexions sur le relations internobiliaires en France aux XVIе et XVIIе siecles // French Historical Studies. V.17. Columbus, 1992. №4. P. 872-881.

106. Kettering S. Friendship and clientage in early modern France // French History. V.6. Oxford. №2. 139-158.

107. Kettering S. Patronage in early modern France // French Historical Studies. V.17. Columbus, 1992. №4.P. 839-862.

108. Konstan D. Friendship in the classical world. Cambridge: Cambridge Univ. press, 1997.1.ttle G. Friendship: being ourselves with others. Melbourne: The text publ. со., 1993.

109. Meilqender G. Friendship: A Study in theological ethics. L.: Univ. de Notre-Dame, 1981.

110. Meyer M.J. Rights between friends // Journal of Philosophy. V.89. N.Y., 1992. №9. P. 467483.

111. Olszewska E.S. Middle english «fader» and «frendes» // Notes and Queries. V.20. L., 1973. №6. P.205-207.

112. Price A.W. Love and friendship in Plato and Aristotle. Oxford: Clarendon press, 1983.310 . SansenR. Doctrine de 1'amitie chez Ciceron. Expose. Source. Critique. These. Lille: Univ. de Lille, 1975.

113. Munteano B. Port-Royal et la stylistique de la traduction // Association International des Etudes Frames. Cahiers. P., 1956. №8. P.151-172.

114. Orcibal J. Jean Duvergier de Hauranne abbe de Saint-Cyran et son temps. Louvain: Boreaux de la Revue; P.: Vrin, 1947-8. V.l-2.

115. RobiouF. Essai sur 1'histoire de la litterature et des moeurs pendant la premiere moitie du XVIIe siecle. P., 1858.3 21. Sainte-Beuve C.-A. Port-Royal. P.: Hachette, 1860. V. 1 -5.

116. Tavard G. La traduction au XVIIе siecle en France et en Angleterre. P., 1969.

117. Вопросы истории. М., 1997. №3. С. 14-27.

118. Лабутина Т.Л. Социальный портрет просветителя // Англия XVII века: социальные группы и общество. СПб.: Просвещение, 1994. С.72-83.

119. Johnson reprint сотр., 1968. Vol. 1-2.33 0 . GoochG.P. Political thought in England from Bacon to Halifax. L.: Williams and Norgate,1915.

120. Разумовская М.В. Ларошфуко, автор "Максим". Л.: ЛГУ, 1971.

121. Чичерин. А.В. У истоков французского романа (к 300-летию выхода в свет романа Мари Мадлен де Лафайет «La Princesse de Cleves» // Контакт 1978: литературно-теоритические исследования. М., 1978. С. 136-155.

122. Ollard R. Pepys. A biography. L.: Pan books, 1977.

123. Pearlman E. Pepys and Lady Castelmain // Restoration. Oxford, 1983. V.7. P.43-53.413 . Pepys and development ofbritish navy. L., 1971.414 . Ponsoby A. Samuel Pepys. L., 1928.

124. Poole R. Mr. Pepys and John Wallis // Book Collector's Quarterly. L„ 1933. V.7. P.286-290.416 . Taylor J.E. Samuel Pepys. N.Y.: Silvia E. Bowman, 1967.417 . The Pepisian Gospel harmony. L.: Oxford Univ. press, 1922.

125. The Spanish books in the library of Samuel Pepys. Oxford, 1921.

126. Trease G. Samuel Pepys and his world. L.: Thames and Hudson, 1972. 4 2 0. Wilcox L.A. Mr. Pepys' navy. L.: Bell, 1966.

127. Stephans J. Horae Sabbaticae. L., 1892.43 9. Strancks C.J. The life and writings of Jeremy Taylor. L., 1952.44 0 . Weleher J.K. John Evelyn to Jeremy Taylor, 27 april 1656 // Notes and Queries. L., 1969.1. V.16. №10. P.375.

128. Америка, Австралия. М.: Книга, 1970.469 . Энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. СПб., 1896. Т.17.47 0 . Bibliographie de la litterature franfiase, XVI—XX siecles // Revue d'histoire litteraire de la

129. France. P., 1994—1996. №4.

130. Oxford universal dictionary on historical principles. Oxford, 1937. V.4.