Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений

Сусименко, Елена Владимировна

автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений

Год: 2008
Автор научной работы: Сусименко, Елена Владимировна
Ученая cтепень: доктора философских наук
Место защиты диссертации: Ростов-на-Дону
Код cпециальности ВАК: 09.00.11

Диссертация по философии на тему 'Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений"

На правах рукописи

Сусименко Елена Владимировна

ФЕНОМЕН ПАТ-ЗАВИСИМОСТИ В ПРОЦЕССЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

" 1«

Ростов-на-Дону 2008

003454592

Работа выполнена в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет»

Научный консультант: заслуженный деятель науки РФ,

доктор философских наук, профессор Волков Юрий Григорьевич

Ведущая организация: Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова

Защита состоится «19» декабря 2008 г. в 13.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.208.01 по философским и социологическим наукам в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов н/Д, ул. Пушкинская, 160, ауд. 34).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов н/Д, ул. Пушкинская, 148).

Автореферат разослан « » ноября 2008 г.

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Горшков Михаил Константинович

Институт социологии РАН, г. Москва

Член-корреспондент РАН,

доктор философских наук, профессор Малицкий Валентин Семенович Южный федеральный университет, г. Ростов н/Д

доктор философских наук, профессор Пусько Виталий Станиславович

Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана, г. Москва

Ученый секретарь диссертационного совета

М.Б. Маринов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования определяется рядом обстоятельств, из которых отметим несколько.

Зависимость настоящего от прошлого всегда интересовала социальную философию, в рамках которой сформировались эволюционизм, теория модернизации и теория исторических циклов. На протяжении XX в. эти три «великих видения истории» подтвердились только частично. Возникли альтернативные теории - от трактовки идей как исторической силы до рассмотрения революций как пика социальных изменений. Но история СССР показала: даже тотальное изменение общества не гарантирует достижения целей революции (П. Штомпка). Определенного ответа о причинах этого явления нет.

Для современной рефлексии о зависимости настоящего от прошлого характерен широкий теоретический и компаративный горизонт. Эта зависимость анализируется на разных уровнях - от религиозных доктрин, местных и общенациональных «изобретенных традиций» до устных преданий и биографических нарративов. Но в любом случае остается неясно, почему прошлое для настоящего остается «чужой страной» (Д. Лоуэнталь). Монистическая интерпретация истории сменяется плюралистической, в рамках которой сложились классическая, неклассическая, неоклассическая и постмодернистская модели историче-ского познания. Каждая из них выдвигает свою версию исторического процесса, включая зависимость настоящего от прошлого (А. Лубский).

В общем виде институциональная организация зависимости настоящего от прошлого отличается следующими свойствами: социальные институты образуют сложные системы опосредований, связывающие человека с прошлым социума, к которому он принадлежит; однако сама возможность зависимости общества в каждый момент времени от прошлого проблематична, поскольку отличается от зависимости каждого индивида от его прошлого; индивиды связаны с прошлым воспоминаниями о подлинности пережитого; зависимость общества от прошлого всегда отчуж-дена от индивида; отчужденное прошлое присваивается через социальные институты, которые организуют пространство зависимости; главный элемент зависимости - замещение истории становления государств частными, локальными и культурными видами памяти. Но институциональная организация памяти неотделима от забвения. Соотношение памяти и забвения в обществе тоже проблематично (П. Рикер).

Эта проблема обострилась на фоне социально-политических процессов постсоветского пространства. Уже в середине 1990-х гг. стало ясно, что

в России под видом реформ воспроизводятся свойства советского прошлого: связь власти-собственности и появление новых социальных групп на основе ее передела; социальное расслоение; всевластие бюрократии; социальная несправедливость; безразличие власти к правам человека; зависимость социальной жизни от властных решений; компромисс между коммунизмом и национализмом; связь историографии с политикой и идеологией (М. Геллер, Ю. Игрицкий, В, Согрин, Л. Столович). Причины этих явлений неоднозначны, но некоторые тенденции уже проявились.

Предположительно, институциональное разложение советской системы подавляется природой советского человека, для которой характерен традиционализм, а не продуктивные и инновационные способности. Структуры базовой социальной личности и формы социальной организации остаются «советскими». Поэтому большая часть изменений представляет собой реконфигурацию советских институтов, социальных групп и индивидов на фоне роста ксенофобии и изоляционизма (Л. Гудков, Ю. Левада). Трансляция и регенерация советского прошлого охватывают экономику, социальную сферу, власть, управление, политику и идеологию.

На протяжении 90-х гг. выявились три пути изменений стран бывшего «советского блока»: а) реформаторский (Польша, Венгрия); б) рантье (Россия, Украина); в) диктаторский (Белоруссия, Узбекистан, Туркменистан). Последние две группы стран попали в институциональную ловушку, которая отличается следующими свойствами: связь между размерами, хищнической природой, коррупцией госаппарата, его вмешательством в социально-экономические процессы и ростом преступности; захват госаппаратом контроля над государством; заимствование руководством указанных стран управляемой демократии (правил проведения выборов и финансирования избирательных кампаний) у Индонезии 1950-х гг.; отсутствие у населения навыков контроля государства, правительства и хода политических реформ; слабость общественного протеста и развертывание войн на постсоветском пространстве (А. Ослунд)1.

1 Из множества примеров подчинения электоральных процессов исполнительной власти приведем только один. Бывший президент Северной Осетии сообщает, что в 1996 г. число проголосовавших за Б. Ельцина в Северной Осетии увеличилось в 2,5 раза. Но и во втором туре республика не смогла преодолеть 50 % барьер. «Этот результат не замедлил сказаться на отношении к вопросам республики федеральных министерств и ведомств. На столе у каждого госчиновника как методичка для принятия решений лежала табличка с данными об итогах голосования по каждому субъекту Федерации Рассматривая вопросы по тому или другому региону, они, как правило, заглядывали в нее и после этого определяли отношение к их представителям Эту практику мы испытали на себе полностью. Законность и справедливость наших просьб и требований никто не оспаривал ни в Минфине, ни в Минэкономике, ни в Правительстве, но никто и не спешил решать наши вопросы» (Галазов А Пережитое. М.: ИД «Грааль», 2002. С. 656-657)

Несмотря на множество современных этнических конфликтов, конкретно-социологические исследования 2001 -2002 гг. показали: население России все более дифференцируется по линии собственности и имущественной дифференциации, а не этнополитической идентичности; государство не обеспечивает население социальными гарантиями; развивается конфликт между собственнической, этнической и религиозной идентичностью; для маскировки провала реформ власть заигрывает с религиозными деятелями и институтами; по мнению ряда ученых, возник союз чиновников с церковниками, которые сообща способствуют распаду общества (М. Губогло, Е. Зубкова, М. Красильникова)1.

Таким образом, непредвиденные следствия фундаментальных политических и социально-экономических преобразований в России обусловливают необходимость социально-философского осмысления происходящих процессов, в том числе с учетом исторического, национального контекста. Кризис российских постсоциалистических реформ свидетельствует о том, что в результате коренной трансформации экономического порядка не возникают автоматически необходимые институциональные структуры, особенно неформального характера. Более того, на данный процесс влияет историческая, государственная, духовная специфика народонаселения страны, определяя скорость и направление институциональных изменений и нормы поведения рыночных агентов. Дисфункциональность старых институциональных структур сохраняется вследствие институциональной инерции. Одновременно ликвидация сложившихся неэффективных институтов блокируется вследствие исторической обусловленности процесса социально-экономического развития. Кроме того, трудности процесса создания новых институтов связаны с влиянием групп интересов, отрицательно отражающихся на эффективности государственной экономической политики. Все это и обусловило исследовательский интерес к проблеме зависимости от траектории предшествующего развития.

Степень разработанности темы. Исследование проблемы пат-зависимости требует осмысления проблемы институциональной трансформации, которая сравнительно недавно стала объектом научного, прежде всего экономического, анализа, что связано с массовым появлением экономик переходного типа, характеризующихся сменой институциональной структуры.

1 «Наша Трижды Краснознаменная, Орденов Ленина и Окгабрьсюй Революции Патриархия, притомясь беспошлинной торговлей сигаретами и освящением бандитских иномарок, вовсю норовит уже устроиться в опустевшем было кресле Идеологического отдела ЦК КПСС» (Еськов К Евангелие от Афрания. Священная история как предмет ддя детективного исследования М.: Изд-во НЦ «ЭНАС», 2005. С. 145).

Некоторые аспекты институциональной теории получили развитие в рамках эволюционной экономической теории, фундаментальные основы которой были разработаны А. Маршаллом, Й. Шумпетером и дополнены в трудах А. Алчиана, С. Уинтера, Р. Нельсона, У. Витта, Б. Лоусби, Дж. Ходжсона, Дж. Доси, Дж. Меткафа и др. Возникшее позже направление неоэволюционной экономической теории объединило экономистов и экономических историков, которые впервые обратились к проблеме зависимости результатов экономических трансформаций от предшествующей траектории развития.

Концепция пат-зависимости представляет собой оригинальный подход, акцентирующий внимание на важности учета исторических событий в экономическом анализе (В. Вольчик). Основоположниками теории пат-зависимости считаются П. Дэвид и Б. Артур, которые выявили, что эволюционный процесс в экономике не обязательно приводит к оптимальным результатам. Эта проблема была конкретизирована в исследованиях Р. Коуэна, А. Крюгер, М. Гартланда и др. Следует выделить также работы С. Либовица и С. Марголиса, предложивших классификацию феномена зависимости от прошлого развития и осуществивших критику теории пат-зависимости с позиций неоклассики.

Процессы производства и передачи знаний и информации, рассмотренные Дж. Мокиром, Дж. Потгсом, Ж. Сапиром, Д. Поре,-Ф. Хайеком, позволили выявить роль знаний и информации в процессе экономического развития.

Фундаментальные положения теории институциональных изменений разработаны Дж. Мокиром, А. Грифом, Р. Метьюзом и др.

Большой вклад в развитие институциональной экономической теории внесли представители «старого» институционализма: Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл, Р. Мертон, Дж. Гэлбрейт, К. Поланьи, Т. Пар-сонс, У. Сэмюэлс, Дж. Стэнфилд и др., уделявшие внимание изучению эволюционных механизмов институциональной динамики и влиянию социально-культурных норм на экономическое и технологическое развитие.

определенность критериев оптимальности состоит в том, что «...поиск оптимизации выходит за пределы всей мощи имеющихся в нашем распоряжении средств поиска, поиск оптимума превращается в конечном счете в...наихудшее, действие»1. В целом деятельность современного человека - это замкнутый круг ошибок, порождающий три типа непредвиденных последствий: непредвиденность результатов (пагубный результат важнее благоприятного), нововведений (чем больше изменений, тем больше все остается по-прежнему) и угроз (ради улучшения общества подавляется свобода и упраздняются системы безопасности): «Ни для какого действия нет гарантии, что оно будет осуществляться в направлении, совпадающем с намерением»2.

Идею о непредвиденных последствиях деятельности (прежде всего религиозной) обосновал М. Вебер. Затем она была развита в неоин-ституционализме 1970 - 1990-х гг. (Р. Коуз, Д. Марч, Д. Олсен, Л. Теве-но, Д. Норт, Р. Познер, С. Пейович, Э. де Сото, О. Уильямсон, Г. Демсец, Р. Нельсон, С. Уинтер, Г. Саймон, К. Менар, Р. Буайе, Дж. Бьюкенен и др.), в рамках которого институты рассматриваются как набор юридических и неформальных норм, жестко детерминирующих социальное поведение («правила игры» в обществе у Д. Норта), а также результат индивидуальных и коллективных взаимодействий экономических субъектов. Роль групп интересов в формировании и функционировании институциональной структуры экономики проанализирована в работах М. Макгира, М. Олсона.

У некоторых представителей австрийской экономической школы (Ф. Хайек, Л. фон Мизес, Т. Дилоренцо) можно найти идеи, чрезвычайно близкие концепции пат-зависимости. Например, с точки зрения Ф. Хайека, любая эволюция представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным обстоятельствам и к непредвиденным событиям, которые невозможно было предсказать. Отчасти поэтому эволюционная теория не позволяет рационально прогнозировать и контролировать будущие изменения. С ее помощью возможно лишь показать, каким образом у сложно организованных структур вырабатываются способы корректировки, ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе неизбежно остаются непредсказуемыми3.

' Морен Э Принципы познания сложного в науке XXI века // Вызов познанию стратегии развития науки в современном мире/ Отв ред Н К Удумян. М • Наука, 2004. С 22-23 См также работы И В. Бестужева-Лады, Л.М. Бородкина, И М. Савельевой и др.

2 Там же С. 24.

3 Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность Ошибки социализма. М., 1992. С. 48.

В отечественной научной литературе отношение к проблеме зависимости от прошлого неоднозначно. В 90-х гг. XX в. социальные науки России осваивали зарубежные и реанимировали отечественные концепции. В настоящее время существует несколько теорий, объясняющих зависимость России от прошлого: евразийство, теория конвергенции социализма и капитализма, марксистская концепция бюрократического перерождения советской власти, теория тоталитаризма, теория модернизации, цивилизационные теории, мир-системный анализ. Но проблема заключается в том, что данные концепции ранее входили в состав советологии, которая не смогла предсказать крах СССР, а теперь стремится выжить в виде «россиеведения», оставляя неизменным свой методологический аппарат (А. Брумберг, Т. Заславская, Е. Петров).

И все же постепенно формируется общее убеждение: история щадит лишь те представления, которые не претендуют на глобальный и вневременной смысл, описывают конкретные параметры общественных процессов на основе внутренне присущих им свойств, сопоставимых с аналогичными чертами в других обществах в ту же историческую эпоху. Но формы проявления этого убеждения в научном сообществе разнообразны.

В частности, анализ методологического потенциала советологических концепций показал их частичную эвристичность при описании зависимости России от прошлого. Наименее продуктивны евразийство и теория конвергенции капитализма и социализма. Из марксизма остается эвристичной только концепция бюрократизации советской и постсоветской власти. Поэтому одни авторы считают наиболее эвристичными концепции корпоратизма и групп интересов: «Девдеологизированность, банальная заземленность понятий «корпоратизм» и «группы интересов» обеспечивают им долгую... жизнь во всех типах обществ»1.

Многие авторы изучают зависимость настоящего от прошлого на основе теории модернизации. Но ее применение к анализу проблемы зависимости настоящего от прошлого ведет к формулировке следующих условий модернизации современной России: рациональная и нравственная бюрократия; сильное и беспристрастное государство, обслуживающее граждан по закону; развитое гражданское общество, контролирующее деятельность государства и бюрократии; наличие у граждан равных стартовых возможностей и предпринимательских способностей. «Поскольку ни одного условия в российском обществе не существовало, не

1 Игрицкий 10 И. Меняющаяся Россия как предмет концешуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1. С. 17. См. также' Игрицкий Ю И Общественные трансформации в СССР после 1985 г. Взгляды и концепции М, 1998. С 101; Перегудов С Группы интересов в условиях перехода к информационному обществу // МЭиМО. 2004 К» 6; Макаренко В Я.Групповые интересы и властно-управленческий аппарат // Социологические исследования 1996 Кг 11; 1997. №7.

могло быть ни демократической приватизации, ни демократического капитализма»1. Поэтому, по мнению ряда ученых, модернизации в России не происходит (В. Согрин и др.).

Некоторые политики и публицисты, однако, считают, что в России все же идет модернизация, но авторитарная.

Общие свойства авторитарных модернизаций состоят в следующем: подчинение всей политики, идеологии, общественной жизни целям развития; направленность промышленной политики на ускоренный рост и структурное развитие экономики, а региональной - на выравнивание диспропорций между регионами; ускорение и развитие сферы образования и науки; рост благосостояния большинства социальных групп, активная социальная политика; повышение социальной мобильности широких слоев населения; создание рыночной инфраструктуры, формирование эффективной кредитно-финансовой системы; формирование современной судебной системы и защита прав собственности; формирование институтов власти, соответствующих задаче ускоренного развития страны; наличие идеи прогресса как идеологии преобразований. Судя по всем этим признакам, в России нет ни авторитарной модернизации, ни ее субъектов: «Скорее мы имеем дело...с возрождением русской архаики, иррационализма и обскурантизма»2.

Это возрождение приняло форму специфического авторитаризма, который связан с доминированием исполнительной власти над законодательной и судебной, государства над обществом, деполитизацией, десоциализацией и демодернизацией общества (включая репрессии в отношении оппозиции)3. Главное свойство демодернизации — московский тип единства власти и собственности (господство государства над собственностью; неотчлененность собственности от государства; подчиненность собственника государству): «С начала 2000-х годов в России укрепилось господство приватизированных государственных структур, делающих принципиально непрозрачными отношения власти и собственности»4. Российская демодернизация - это контроль оппозиции, власть силовых структур, административной верхушки, пропаганда идеологии национализма, ведущая роль элементов личностного, эмоционального и морального воздействия, образующих социокультурный контекст зависимости настоящего от прошлого (П. Судоплатов, К. Брутенц, В. Тишков и др.).

1 Согрин В.В. 1985-2005' три превращения современной России // Отечественная история. 2005. №3. С. 13.

2 Круглый стол «Авторитаризм развития генезис, функции, перспективы» // Мировая экономика и международные отношения. 2005. Ni 5 С 43.

'См.. там же. С. 46-48.

4 Там же С 48.

Наконец, некоторые авторы (М. Малия и др.) отвергают концепции корпоратизма, групп интересов и модернизации как средство познания России и приводят при этом веские аргументы. На протяжении «холодной войны;; эти концепции входили в состав советологии - главной дисциплины при познании СССР. С содержательной стороны она включала политическую экономию, политическую науку, социологию, историографию. Главная тенденция этих дисциплин в течение последних сорока лет - замена тоталитарной модели теорией модернизации. Модель тоталитаризма рассматривает идеологию и политику как детерминанты экономики. Теория модернизации рассматривает политико-идеологические факторы как производные от экономики. Эта посылка привела к господству в советологии следующих схем: отождествление социальных трансформаций с политической модернизацией; объяснение политической системы СССР как авторитаризма; поиск в социальной и политической структуре СССР элементов плюрализма.

В соответствии с данными схемами советская система рассматривалась как особая форма модернизации под влиянием политико-идеологических (в период В.И. Ленина и И.В. Сталина) и экономических (в период Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и их последователей) интересов. На этом основании советология заключала: советская модель экономической модернизации измеряется ростом ВНП и может служить образцом для третьего мира1) развитие экономики — главная тенденция современности; СССР двинулся по пути конвергенции с высокоразвитыми странами Запада; советская система - частный случай универсальной модели прогресса; советский авторитаризм после смерти Сталина способен к реформированию; количественное ослабление террора тождественно качественной трансформации системы; корпоративные и групповые интересы свидетельствуют о движении СССР в направлении демократии; советский опыт - это модификация универсальных трансформаций и рациональных структур власти и управления.

1 Например, с середины 1960-х гг и до настоящего времени западная экономическая теория при исследовании России/СССР использует модель валового национального продукта (ВНП) Но ВНП - не реальный факт, а интеллектуальная конструкция (система измерений), которая не имеет смысла без определенных теоретических посылок. Основанием модели ВНП являются западный опыт и данные. Параметры советской экономики не соответствуют западным моделям измерений Однако модель ВНП применялась в отношении СССР, что дало апологетические результаты. Считалось, что ВНП СССР образует около 60 % ВНП США. Эту цифру популяризировали известные экономисты и социологи (В. Леонтьев, Дж Гэлбрейт и др ). Она повлияла на оценки ЦРУ, которые использовали ее для доказательства советской угрозы Но характерно, что модель ВНП используется до настоящего времени при выработке программ экономических преобразований в современной России (см. Бирман И. Аномальное полузнайство // Свободная мысль. 1997, № 7)

Таким образом, советологи приписывали целесообразность каждой фазе развития СССР как истории «достижений и успехов», полагая это доказательством самореформирования советской системы. Однако главные постулаты советологии воспроизводят стереотипы советской политики, идеологии и пропаганды на разных этапах существования СССР, а также старые эмигрантские установки1. Перед началом перестройки советология использовала модель модернизации для позитивной оценки советской системы. Согласно такой оценке, советская власть осуществила модернизацию общества и создала развитую урбанизированную сверхдержаву. Она созрела для либеральных реформ, которые преобразуют Россию в «современное» общество. Поэтому переход СССР к демократии может быть эволюционным, а не революционным. Это спорное утверждение свидетельствует о том, что советологические концепции являются дискуссионными и политически ангажированными.

Идеи институционального подхода в современной отечественной науке используют О. Бессонова, М. Глотов, А. Городецкий, Л. Гудков, Б. Дубин, И. Дискин, И. Игошин, О. Иншаков, С. Кирдина, Р. Нуреев, А. Олейник, В. Полтерович, В. Радаев, В. Тамбовцев, А. Шастит-ко, В. Волконский, Г. Клейнер, А. Эфендиев. Неформальные институты политической власти анализируют М. Афанасьев, И. Бусыгина, Т. Во-рожейкина, В. Гельман, А. Даугавет, Г. Дилигенский, С. Елисеев, К. Кок-тыш, А. Круассан, В. Макаренко, В. Меркель, А. Механик, В. Нечаев, П. Панов, С. Перегудов, А. Рыбаков, М. Урбан, А. Хлопин, Ю. Шелестов и др.

Но в этой литературе слабо изучена теория пат-зависимости настоящего от прошлого, которая разработана признанным лидером ин-ституционализма, лауреатом Нобелевской премии Д. Нортом, а в России начинает осваиваться по мере проявления институциональных ловушек в ходе реформ (В. Полтерович). Принципиальное значение для России имеет главный вывод Д. Норта: причина стагнации социалистических и постсоциалистических стран - ненадежные институциональные отно-

шения и структуры; любой анализ перехода к рыночной экономике без институционального подхода к проблемам и событиям ложен; одновременно рынок не является гарантией выбора оптимальных институтов. Поэтому Д. Норт полагает критерии неопределенности и непредвиденных последствий базисными при описании зависимости настоящего от прошлого.

В общем виде смысл теории пат-зависимости состоит в описании жесткой детерминированности выбора «здесь и сейчас» от выбора, сделанного «где-то и когда-то раньше», а также в акценте на инерционность развития. Зависимость от предшествующего развития - это такая последовательность изменений, при которой важное влияние на результат оказывают отдаленные и случайные события прошлого, а не закономерности (Ю. Латов). Значение пат-зависимости для дальнейшего развития - предмет острых дискуссий, поскольку ее описание невозможно без анализа меры эффективности властно-управленческих институтов всех стран.

В мире существует три типа институциональных систем: развитые институциональные системы Запада; страны и регионы с неустойчивой институциональной средой и системой институтов; пограничные цивилизации с доминированием хаоса над порядком и циклическими вариациями институциональных систем (Г. Клейнер, Я. Шемякин). Россия относится к системам третьего типа. С этими положениями согласны большинство ученых.

Затем начинается поле дискуссии, поскольку теория пат-зависимости Д. Норта направлена одновременно против либерализма, марксизма, теорий конвергенции, модернизации, рынка, групп интересов, рациональности — как раз тех концепций, которые широко распространены в современной России (Б. Мильнер).

массовое неисполнение законов как подданными, так и властями; неуважение к понятию «собственность» и воровство; превращение законов в угрозы и пожелания; недоверие к власти, за исключением самой высшей; коррупция и широкое распространение теневой экономики. Эти антиинституты сохраняются в России до настоящего времени в Еиде умеренно-авторитарной власти, рыночной экономики с обширным (но бессистемным) вмешательством государства, отсутствия гражданского общества, широкого распространения теневой экономики и коррупции. По мнению А. Ахиезера, никаких изменений здесь не следует ожидать, о чем свидетельствует череда неудачных российских реформ и контрреформ. Но характерно, что тот же А. Ахиезер, С. Цирель и ряд других авторов квалифицируют вершину власти в России как мотор преобразований, а неустойчивость российских институтов связывают с разнообразием нижних уровней иерархии.

Итак, восприятие концепции Д. Норта для анализа зависимости настоящего от российского/советского прошлого обусловлено разными точками зрения на ее эвристичность. Более того, пат-зависимость еще не была предметом специального социально-философского исследования, она не концептуализирована как социальный феномен, определяющий социально-политическую и экономическую реальность в российском обществе. Зависимость от прошлого развития тормозит динамику социальных преобразований, блокирует становление новых институтов, сужает набор альтернатив, что актуализирует рассмотрение пат-зависимости в контексте социально-политических, экономических и социальных отношений в российском обществе, придавая исследованию проблемный характер.

Этим объясняется отбор литературы и цель исследования—выявление закономерностей проявления пат-зависимости в процессе институциональных изменений в современных обществах (экономический, социально-политический и социокультурный аспекты).

Поставленная цель выдвигает иерархию исследовательских задач теоретического и прикладного характера:

- рассмотреть пат-зависимость как ключевое понятие институционально-эволюционной теории;

- проанализировать понятие и структуру пат-зависимости;

- на основе сравнительных исследований экономических культур развитых стран обосновать социокультурные аспекты пат-зависимости;

- раскрыть связь пат-зависимости а социальной манипуляции;

- на основе теории политического отчуждения выявить проблему пат-зависимости в социальной истории России;

- проанализировать индивидуально-личностные аспекты

инкремент-ных изменений в советский период;

- исследовать связь пат-зависимости со спецификой предпринимательства в современной России.

Объектом исследования в диссертационной работе является пат-зависимость как социокультурный феномен.

Предметом исследования выступают сущностные характеристики феномена пат-зависимости в процессе институциональных изменений в современных обществах.

Теоретико-методологической основой исследования являются принципы институционально-эволюционной теории Д. Норта, а также отдельные положения теории выбора, теории групп интересов, теории революций. Уточнить и дополнить теорию Норта помогли критические оценки либеральной неоклассической теории и неомарксизма. Исследовательскую практику детерминировала концепция исторической обусловленности трансформационных процессов и блокировки неэффективных состояний системы. Использована коммунитаристская модель объяснения социальных наук и, в общем, методологический потенциал коммунитаризма, основные доводы которого базируются на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, актуализируя проблему социальной манипуляции. Анализ пат-зависимости современной России выполнен на основе теорий политического отчуждения и власти-собственности. Основные положения теории силового предпринимательства использованы для анализа непредвиденных следствий российской приватизации, обусловленных в том числе и зависимостью от прошлого. Так, в рамках исследования российской пат-зависимости оказались продуктивными теоретические концепты групп интересов, властно-управленческих структур В. Макаренко, анализ фоновых практик российской культуры О. Хархордина, ценностей силовых структур В. Волкова.

В диссертации применены общенаучные принципы объективности, холизма, системности, диалектический, сравнительно-исторический и аналитический методы изучения социальных явлений.

Научная новизна диссертационного исследования определяется введением в научный оборот социально-философского знания категории «пат-зависимость», что является необходимым звеном в осмыслении всей совокупности процессов социальных изменений и культурного развития.

Содержательно приращение научного знания заключается в следующем:

1. Установлено, что государство - главный источник аномалий, трансакционных издержек, неэффективности экономики и институтов.

В экономике эффективные рынки встречаются редко, а в политике - никогда. Политические решения и политический рынок закрепляют пат-зависимость.

2. Доказано, что анализ структуры пат-зависимости позволяет сделать вывод о том, что никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным не существует. Общие идеологии не меняют дивергенцию. Но политика всегда поддерживает влиятельные группы сегодняшнего дня. Теория институтов противостоит теориям интересов, классической экономики и социального выбора, поскольку они отражают интересы групп влияния.

3. Теория Д. Норта уточнена на основе социологических исследований экономических культур развитых стран. Конфликт - основа культуры и влияет на экономический выбор. Совершенствование управления (в виде индивидуализма и холизма) одновременно приносит пользу и вред индивидам. Экономика и культура развитых стран не могут служить критерием для суждения об экономиках других стран и регионов.

4. Показано, что проблемно-аналитический потенциал неоин-ституци-онализма смыкается с коммунитаризмом. Оба направления переосмысливают категории, классификации и стереотипы мышления, укоренившиеся в социальной науке и политике. Это позволяет изучать пат-зависимость в условиях конкретного места и времени.

5. Описана структура интегрального консерватизма как предпосылки использования социальных наук для манипуляции обществом. Интегральный консерватизм отождествляет индивида с данным социально-политическим порядком, уживается с любыми религиями и идеологиями и порождает политическое отчуждение как целостность интересов, политических технологий и идеологий. Этому способствует переплетение власти и собственности. Россия связала власть с собственностью при феодализме и раньше достигла состояния, к которому страны Запада пришли в период позднего капитализма. Любая реформа в России осуществлялась по правилу: уменьшение государственного регулирования одной сферы социальной жизни сопровождалось ростом рефляции другой сферы для компенсации потерь и сохранения максимальной сферы социального контроля. Русский либерализм, социализм и ленинизм не свободны от интегрального консерватизма.

надзор и увещевание — главная пат-зависимость российско-советской истории. Главное инкрементное изменение советской культуры - обличение как выявление личности.

7. Установлено, что при анализе различий между формальными и неформальными организациями в современной России надо учитывать воспроизводство отношений силы. Государство способствует адаптации к новым условиям силовых групп и структур. Индустрия частных охранных услуг возникает при низком обоюдном доверии между сторонами договора, при отсутствии у населения авторитета права и слабости государства.

Новизна постановки проблемы и полученные результаты исследования нашли отражение в основных тезисах работы.

Положения, выносимые на защиту.

1. Институты порождают «эффект блокировки» социально-экономического развития, разрывают идеологии (социальные теории) и реальность, повышают трансформационные и трансакционные издержки. Суть дилеммы современного социального развития - двойственность государства и своекорыстие государственного аппарата. Ментальные конструкты бизнесменов, управленцев и политиков повышают трансакционные издержки и цену убеждений. Культурное наследие поддерживает технологические и институциональные аномалии. На протяжении большей части истории опыт бизнесменов и идеология политиков не производили эффективных последствий. Этот феномен выражен в эффекте пат-зависимости. Институциональная система любой экономики порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. В любом обществе существуют индивиды, организации и группы давления, которые блокируют рост производства и знания, порождают военное управление обществом, религиозный (идеологический) фанатизм. При неизменности институтов любое кратковременное своекорыстие постоянно неэффективно. Бюрократия, армия, церковь опираются на институциональную структуру, которая всегда блокирует развитие.

управление, политику, типы менеджеров и культурно-исторические стереотипы. Теория пат-зависимости базируется на типичном для евро-американской социологии разделении на общество и общину (формальные и неформальные отношения), которое, однако, не универсально. Если считать капитализм игрой по строгим правилам, трудно провести различие между пат-зависимостью и стремлением развитых стран навязать всему миру свою идеологию и культуру. Развитые страны наиболее идеологизированы. Связь идеологий, культур и экономик выражается в индивидуалистической и холистической модели.

3. Индивидуалистическая модель наиболее выражена в США и Англии. Она навязывает определенную идеологию и порождает множество непредвиденных следствий (идеализация точных наук; бюрократизация жизни; предпочтение экономики и права качеству товаров, творческих способностей и человеческих связей; превращение экономистов и юристов в господствующий класс; рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи; паралич культуры). США и Англия — это блокированные общества, в которых индивидуальные интересы блокируются групповыми. Перед ними стоит угроза рынка с нулевыми доходами, а опыт централизованной экономики увеличил угрозу.

4. Холистическая модель (Германия, Япония, Франция) включает следующие характеристики: господство универсализма, синтеза, коллективизма; связь индустриализма с национализмом и догоняющей модернизацией; использование геополитики для реанимации авторитарной власти, централизованной экономики и унитарной идеологии. Эта модель предлагает третий путь властно-управленческим аппаратам стран, которые хотят расстаться с коммунизмом, но не желают потерять накопленных при советской власти привилегий. Однако холизм не дает возможности установить индивидуальную ответственность за любой экономический, технологический и политический выбор. В этом случае выбор объясняется своекорыстием государственного аппарата, ведет к технологическому эпигонству и социальной мимикрии. Холизм порождает феномен нереформируемости социально-политических систем и выражается в неэффективности промышленной и экономической политики, коллаборационизме бизнесменов и менеджеров, переплетении культа вождей и власти с повстанческо-революционной культурой.

юридических, религиозных, военно-промышленных и идеологических аппаратов, соединяет позитивные свойства японской и европейской экономических культур. Коммунитаризм развивает и дополняет плавные идеи институционально-эволюционной теории: сотрудничество -основная характеристика социальной жизни; государство - позитивно-негативный феномен социальной жизни. Коммунитаризм полагает манипулятивные отношения главным предметом социального анализа. Социальные фигуры - главные агенты манипулятивных отношений. Они связывают экономическую, социальную и политическую сферы. Заменяют ценность истины ценностью успеха, рациональности, эффективности и пр. Идеологема индивидуального и социального выбора маскирует тотальный произвол. В обществе постоянно сужается сфера рационального поведения и мышления индивидов. Базовые понятия демократии (гражданское общество, государство, рынок, бюрократия, права человека, оппозиция, полезность, успех, рациональность, консенсус и пр.) есть комплекс юридических и политических фикций.

6. Государственные аппараты демократических стран не выражают общих интересов и не являются ценностно-нейтральными. Главные свойства госаппаратов и учебных структур по подготовке государственных служащих и специалистов по бизнесу и менеджементу: неспособность предвидеть течение социальных процессов, дилетантизм, действие методом проб и ошибок, произвол, нелегитимность. Коммунитаризм направлен против либерализма, поскольку последний оправдывает манипуляцию электоратом с помощью демократической риторики. Демократическая риторика скрывает социополитические процессы. Либерализм разрушает социальные связи, необходимые для конституирования политической общности. Организация современной экономической, социальной и политической жизни не дает возможности сформироваться такой общности. Главный тезис коммунитаризма - для выражения общих интересов государство должно отбросить манипулятивные отношения. Однако ни в одной стране не сформировалось большинство, способное противостоять фигурам Потребителя, Терапевта, Социального Реформатора-Менеджера. Власть недемократична, если не желает формировать антипотребительское, антитерапевтическое и антименеджерское большинство.

ни: отношение власти и граждан всегда опирается на насилие и манипуляцию; власть всегда заинтересована в предельном подчинении общества; деление людей на властвующих и подвластных вечно, а общность их интересов - явление случайное; поэтому любая власть легитимна и нелегитимна одновременно. Перечисленные феномены воплощаются в комплексе власть-собственность-идеология - непредвиденном следствии отождеств-ления единичных, групповых и общих интересов с историческими и политическими формами их институционализации.

8. Социальная история России позволяет уточнить теорию институтов. Политическая конкуренция в России стала предпосылкой скачка в развитии власти. Власть в России несколько раз оказывалась перед выбором: быть свергнутой или усилить угнетение? - и всегда шла по второму пути. В России создан первый в Европе двойной класс помещиков-дворян, который соединил политическую и экономическую власть и сформировал госаппарат - наиболее важный элемент политического отчуждения. Власть создавала квазисобственность и классы по своему произволу. В России сформировалась специфическая система собственности: собственник мог поступать с землей и людьми по своему произволу, но в любом случае был обязан служить государству. Государство скрывалось за произволом собственника и одновременно выступало мнимым покровителем интересов общества. В результате государственный патернализм приобрел ранг политико-экономической традиции. Российское государство - главный фактор трансляции отношений власти-собственности. Социальное развитие России определялось борьбой политических классов, обладающих или претендующих на монополию власти-собственности. Идеальный тип русского капитализма включает следующие элементы: переплетение власти с собственностью; падение эффективности производства по мере участия в нем государства; специфическая конкуренция — замена принципа заработка на основе деятельности другого человека принципом господства над этой деятельностью; властитель-эксплуататор получает деньги за принятие экономических решений, выгодных для обычных эксплуататоров.

одновременное господство над производителями и потребителями. В ходе революции властители-собственники научились комбинировать насилие, голод, властно-бюрократические, либерально-буржуазные и социалистические элементы ради манипуляции и рационализации одновременного контроля политики и экономики.

10. Идеальный тип власти-собственности включает следующие свойства; потеря индивидами и группами независимых от государства источников существования; отсутствие у власти-собственности нужды в поддержке со стороны подданных, поскольку это наносит ей вред; власть-собственность составляет единственное основание своей физической, экономической и духовной власти; подданные поддерживают власть-собственность, поскольку передают ей свой произвол; явное и скрытое презрение ко всем, кто не входит в структуру власти-собственности; главный интерес власти-собственности - подчинение максимального числа людей в сфере экономики, политики и культуры. Эта система сложилась до русских революций 1917 г., поэтому модернизация СССР была связана с усилением экономического, политического и идеологического отчуждения.

11. Российско-советский холизм базируется на органической связи православного и большевистского отношения к индивиду, коллективу и личности. Главные пункты сходства православного и коммунистического дискурса - воспитание, увещевание, исключение, Главные отличия православного и коммунистического дискурса состоят в следующем: сознательность (совесть) объединяет протестантов и большевиков; в основе индивидуальной души на Западе лежала исповедь, а в основе индивидуальной души в России - покаяние; православно-коммунистическая коллективность закрепила практику горизонтального (а не вертикального, как на Западе) надзора; тирания власти в СССР опосредовалась коллективом; неформальные нормы массового поведения в СССР - это добровольный взаимный надзор.

12. Связь Православной церкви и большевистской партии породила специфическую пат-зависимость, в состав которой входят: дискурсы чисток, трактовки медицинских проблем индивидуального тела, критики и самокритики, слияния чистки сверху и самокритики снизу, констелляция чистки, самокритики и коллектива как предпосылка террора, диалектика (в виде «линии партии»), ударничество. Советский индивидуализм возник в правящей партии как реакция на криминализацию общих практик поведения. Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения людей. Отсюда вытекает ряд непредвиденных следствий советской системы: становление массового лицемерия; культивирование публичной лояльности принятому

образу жизни взамен действительной сознательности; покорное участие в ритуалах системы, подавляющей политические свободы, давало все больше социальных свобод, гарантирующих потребление и преуспевание взамен свободы совести; преобразование подвластных партийно-хозяйственному активу предприятий в частную лавочку.

13. В СССР сложилось иное соотношение формальных и неформальных правил, нежели полагает Д. Норт. Неформальные правила и коллективы создавались не ради соблюдения договора и достижения духовных ценностей (честь и справедливость), а для противостояния администрации. Эти группы культивировали советские механизмы интеграции и были поглощены циничной борьбой за увеличение материального достатка и социальное признание. Советская система дара состоит в отбрасывании истины и тотальной социальной лжи. Политическая рутина на закате советской власти базировалась на логике церковного суда и привела к становлению неформальных практик обличения как аналога официальных мероприятий. В целом альтернатива «коллективистской России» и «индивидуалистического Запада» не подтверждается современными исследованиями.

14. Суть неформальных отношений собственности в России - отношения между владельцами средств насилия. Владельцы средств насилия используют физическое устрашение и персонифицированные неформальные связи для создания искусственного спроса при решении трансакционных проблем. Из-за этого правовые и неправовые методы решения имущественных и иных споров переплетаются. Вслед за государственными, частные силовые структуры действуют так, чтобы извлекать выгоду при любых условиях. Силовые структуры преобразуют термины уголовного языка для маскировки собственной реальной практики. Уголовные группы повышают ценность информационных ресурсов государственных силовых ведомств. Те и другие с помощью насилия и манипуляции повышают косвенное управление социальными событиями, группами и обществом.

следствие политических реформ. Вместо невидимой руки рынка идет рост неформальных и формальных силовых структур. Поведение государственных служащих при переходе к рынку отличается массовым оппортунизмом, ведет к структурному разрушению государства и выражается в росте военного, правоохранительного и административного аппарата. Использование силовых и административных ресурсов по усмотрению отдельных фракций госаппарата - проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к тому, что специалисты в сфере социальных наук и СМИ используются для закрепления сложившихся тенденций.

Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы определяется тем, что на ее основе возможна разработка ряда программ:

- курсов и спецкурсов по отдельным разделам социальных, экономических, политических и исторических наук;

- институциональных изменений структур принятия решений в экономике, политике и идеологической сфере общества;

- принятия решений в сфере политики в области естественных и социальных наук;

- сужения юридической, психологической и политической сфер пат-зависимости;

- анализа деятельности политических партий, исполнительной, законодательной и судебной власти России с учетом сформулированных выводов.

В целом теория пат-зависимости позволяет определять эпистемологический статус различных когнитивных практик в социогуманитар-ном познании. Когнитивный потенциал этой теории дает возможность осуществлять эффективный методологический выбор при решении определенного класса исследовательских задач. Конкретные проблемы теории пат-зависимости содержат методологические установки, позволяющие эффективно изучать сложные социально-политические процессы.

Результаты диссертационного исследования нашли практическое применение при разработке научных и учебных проектов, посвященных исследованию отдельных аспектов структурных социально-политических и экономических трансформаций в современной России.

Апробация работы. Основные положения и выводы, полученные в ходе диссертационного исследования, докладывались и обсуждались на II Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2007 г.), IX Международной научно-практической

конференции «Развитие прикладных исследований в праве и экономике на основе институциональной теории» (Брест, 2008 г.), Международной научно-практической конференции «Проблемы экономики, организации и управления предприятиями, отраслями, комплексами в разных сферах народного хозяйства» (Новочеркасск, 2008 г.), межрегиональной научно-практической конференции «Проблемы воспитания толерантности и профилактика экстремизма в молодежной среде» (Ростов-на-Дону, 2008 г.), межрегиональной научной конференции «Неделя науки» (Ростов-на-Дону, 2008 г.), Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы правоприменительной и правоохранительной деятельности в современных условиях» (Новочеркасск, 2008 г.), научно-теоретической конференции «Девятые всероссийские научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2008 г.), III Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2008 г.). Содержание диссертации отражено в 35 научных публикациях, включая 1 монографию, 8 научных статей, опубликованных во всероссийских научных журналах, входящих в перечень ВАК Минобрнауки Российской Федерации, 6 брошюр. Общий объем публикаций составляет 32 п. л. Диссертация обсуждалась и рекомендована к защите на кафедре социологии, политологии и права Института переподготовки и повышения квалификации Южного федерального университета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, семи глав, включающих двадцать один параграф, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении освещаются актуальность темы исследования, степень ее научной разработанности, определяются его цель и задачи, формулируются новизна исследования и основные положения, выносимые на защиту, раскрываются теоретическая и практическая значимость результатов диссертационного исследования и их апробация.

Глава 1 «Теоретико-методологические основания анализа пат-зависимости» посвящена рассмотрению основных идей институционально-эволюционной теории, критике неолиберальных теорий и концептов, анализу понятий дивергенции и сотрудничества, в ней также рассматриваются социальные нормы и трансформации, дуализм государства и диффузия институтов.

В параграфе 1.1 «Институционально-эволюционная теория как методологическая основа для исследования пат-зависимости» анализируются различия между институтами и организациями, социальная роль институтов и центральная проблема интегрального социального анализа Д. Норта: «Главная загадка человеческой истории - как объяснить широкую дивергенцию (расхождение) траекторий исторических изменений»1 - появление совершенно разных обществ с точки зрения религиозных, этнических, культурных, политических, экономических критериев. Описаны два объяснения причин указанных различий: эволюционная и институциональная гипотезы. Анализируются конкретные аспекты различий - конфликт институтов и организаций, «эффект блокировки», действия политиков и бизнесменов, причины неэффективности прав собственности, устойчивости и неожиданных следствий разных траекторий развития как проявления феномена пат-зависимости.

Автор показывает ложность посылок и выводов неолиберальной теории, теории игр и концепта индивида, детально рассматривает главные проблемы (размер группы и соотношение издержек и выгоды, связь анархии с социальным порядком, частичный альтруизм индивидуального поведения) коллективных действий больших групп. Государство способствует сохранению неэффективных институтов, сужает время экономической деятельности, разрывает мотивы индивидуальной деятельности и социальное благосостояние, порождает аномалии и пренебрегает успешной экономической политикой.

Вслед за Д. Нортом, диссертант пересматривает этатистскую тра-

1 НортД. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ А Н Нестеренко. Предисл. и науч. ред. Б.З. Мильнера. М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997. С. 21.

дицию социального и политического анализа, показывает ложность посылок, аргументов и выводов теорий конкуренции, рационального выбора и полезности, ставит проблему цены убеждений, сравнивает социобиологическую и альтруистическую модели, описывает феномены неадекватности знания, неэффективности институтов, встроенного набора институтов, ментальных конструкций, идеологий как ответа на неопределенность окружающего мира и личного опыта и представлений о справедливости.

Теория институтов продуктивна для исследования феномена пат-зависимости и представляет собой слияние теорий поведения, трансакционных издержек и производства для объяснения социально-экономической роли институтов. Все институты функционируют на основе затратности информации. Поэтому понятие выгоды нуждается в пересмотре. Главные направления пересмотра- анализ трансакционных издержек, асимметрии информации и собственности, отношений «хозяин - раб», «принципал - агент», производственных иерархий, типов и институтов обмена. Институты сводят к минимуму неопределенность отношений, структурируют типы обмена с трансакционными издержками. При этом государство всегда было одновременно и источником опасности (высоких трансакционных издержек), и защиты (обеспечения прав собственности). Но в сложных обществах все более выгодны оппортунизм, обман и мошенничество. Высокая производительность общества исключает политическую анархию, но эффективное обеспечение соглашений государством достигается набором формальных юридических правил и неформальных ограничений. Такова дилемма институциональной эволюции.

Ей посвящен параграф 1.2 «Социальные нормы и их трансформации в дискурсе пат-зависимости». Люди структурируют отношения с помощью формальных и неформальных правил. Но одни и те же правила в обществах проявляются по-разному. Дискретные институциональные изменения (революции, военные завоевания, захваты) порождают новые формальные правила. Однако революционеры, захватчики и колонизаторы не учитывают сохранение старых элементов в ответ на полное изменение формальных правил. Культура (межпоколенческая передача знаний, ценностей и других факторов поведения) обеспечивает непрерывность, благодаря которой прошлые неформальные правила переносятся в настоящее и делают их источником непрерывных изменений. На этом основан механизм воспроизводства пат-зависимости.

Диссертант считает, что для понимания непрерывности надо учитывать основные свойства традиционного общества, природу социальных норм, конфликт богатства и других ценностей, соотношение идей

и экономики, формальных и неформальных ограничений, правил и интересов, механизм эволюции политических систем, различные модели 'сообществ и пределы демократии. Эволюция политических систем от абсолютной власти к современной демократии считается ростом политической эффективности. Но эффективность политики не имеет ничего общего с эффективностью экономики. Эффективные экономические рынки базируются на сильной конкуренции. Но такие рынки в экономике встречаются редко, а в политике - почти никогда. Движение к демократии снижает законодательные трансакционные издержки каждого акта обмена. Но издержки отношений между избирателем, законодателем и чиновником возрастают по мере роста числа политических обменов. Отсюда вытекает неэффективность политического рынка. Эффективные права собственности возможны, если политические трансакционные издержки низки, а политические актеры руководствуются точными и долгосрочными моделями. На деле этого не бывает, а изменения идут хаотично.

При этом надо учитывать различие между правами собственности и набором альтернатив, природу и недостатки правил, прав собственности и контрактов. Явные правила - основной источник для изучения состояния экономик. Но связи между правилами и состоянием экономик неоднозначны. Неформальные правила и механизмы принуждения определяют набор альтернатив и результаты выбора. Поэтому, считает автор, учет только формальных правил не дает адекватной картины состояния экономики.

Параграф 1.3 «Дуализм государства и диффузия институтов: основные предпосылки воспроизводства эффекта пат-зависимости» посвящен описанию главной дилеммы развития: «Мы не можем обойтись без государства, но и не можем сосуществовать с ним»1. Суть дилеммы сводится к своекорыстию госаппарата. Поэтому реальный рынок есть диффузия институтов. Институциональные ограничения определяют свободу индивида, образуют систему формальных и неформальных ограничений и формируют набор альтернатив. Устойчивость институтов вытекает из ограничений конкретного выбора и соотношения сил индивидов и организаций. Существенное изменение формальной институциональной системы возможно только тогда, когда в нем заинтересованы влиятельные группы. В то же время комплекс неформальных и формальных ограничений создает возможность непрерывных периферийных изменений, которые меняют всю институциональную систему. В ней складывается иной набор альтернатив, по сравнению с исходны^_

1 НортД Указ соч С 81

Главное свойство институциональной системы - трансакционные издержки. Они состоят из измеримых и трудноизмеримых издержек. Трудноизмеримые издержки затрудняют точную оценку общей величины трансакционных издержек, порождаемых конкретным институтом. Эффективность институтов зависит от способности такой оценки. Уровень кредитного процента на рынке капитала - самое явное выражение эффективности институциональной системы. Она играет важную роль в функционировании экономики, но институциональные правила повышают трансакционные издержки. Поэтому рынок в целом есть смесь институтов: одни увеличивают, другие снижают эффективность. Социалистические (постсоциалистические) страны и страны третьего мира — пример неэффективности институциональной системы. Все перечисленные элементы порождают эффект пат-зависимости.

В диссертации подчеркиваются парадоксальные посылки институционально-эволюционной теории. На первый взгляд, экономические, политические и идеологические институты создаются для достижения соответствующих целей. На деле эти институты тормозят развитие экономики, политики и идеологии, порождая множество трансакционных издержек. Социальные трансформации связаны с социальными нормами. Внешние правила (в отличие от добровольных ограничений) всегда можно нарушить. Поэтому обман и оппортунизм - универсальные свойства современного общества. Чем больше политики, тем она дороже. Тем самым институционально-эволюционная теория направлена против всех теорий конвергенции, поскольку они обходят эти социальные свойства.

Глава 2 «Структурные факторы-детерминанты пат-зависимости» посвящена проблемам соотношения знаний, технологии и идеологии; связи институциональной системы, знаний и навыков; инвестициям в знание; различиям эффективности.

В параграфе 2.1 «Эффективность институтов и институциональные трансформации» обсуждаются амбивалентные отношения между знанием, технологией и идеологией, различие аллокативной и адаптивной эффективности. Институты создают разные стимулы для развития знаний, определяют выгодность видов деятельности, адаптивную эффективность экономических и политических организаций, правила входа на рынок, структуры управления, гибкость организаций, правила стимулирования развития и применения знания, творческих способностей, конкуренцию, децентрализацию решений, контракты на права собственности, законы о банкротстве и правила устранения проигравших экономических и политических организаций. Но создать адаптивную экономику и политику крайне трудно. Аллокативная политика способствует выживанию наличных экономических и политических ор-

ганизаций и решений, направленных против процесса созидательного разрушения. Автором описаны соотношение цен и идеологий, их роль в институциональных изменениях, макро- и микроуровень культурного наследия, соотношение инкрементных и дискретных изменений, главные проблемы всех революций, конфликт формальных и неформальных ограничений в мирные и революционные периоды.

Главный вопрос изменений - дивергенция обществ, политических систем и экономик. Устойчивость слабых экономик и дивергенция' социально-экономических систем имеют один корень. Для обоснования этого положения обсуждается ряд проблем: механизмы самоподдержки технологий; ментальные конструкции; эффект пат-зависимости; типы институциональных реакций; пределы эффективности; неопределенность решений. На протяжении большей части истории опыт экономических агентов и идеология политических игроков почти никогда не соединялись для производства эффективных последствий. Об этом свидетельствует пат-зависимость от траектории предшествующего развития: «Нельзя понять альтернативы, с которыми мы сталкиваемся сегодня... не проследив путь инкрементного развития институтов. Но сейчас мы находимся еще в самом начале решения трудной задачи - изучения тех результатов, к которым приводит эффект зависимости от траектории предшествующего развития»1.

Институциональная система порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. Поэтому история любой страны соединяет разные тенденции развития. Обычно политики и бизнесмены не думают о будущем, а используют выгодные краткосрочные альтернативы. Но политики и бизнесмены ограничены институтами, не знают способов и не имеют гарантий достижения целей, и их деятельность соответственно порождает непредвиденные следствия. При неизменных институтах любое краткосрочное своекорыстие становится постоянно неэффективным. Все прошлые и настоящие политические и экономические решения фиксируют пропасть намерений и следствий.

В параграфе 2.2 «Институциональные ограничения в структуре пат-зависимости: модель политико-экономического процесса» отмечается парадокс политического рынка: социальный контроль экономики порождает неэффективные права собственности, а эффективные права собственности затрудняют контроль за их соблюдением. Институциональные антистимулы провоцируют людей нарушать обещания, уклоняться от ответственности, воровать и обманывать. Поэтому неформальные правила направлены на подавление всеобщей лжи, безответственности и воровства. Но для культивирования таких рынков

1 НортД. Указ. соч. С. 130

нужны крайне жесткие институциональные условия, которые определяют модель политико-экономического процесса: каждая экономическая (и политическая) модель соответствует институциональ-ным ограничениям конкретного места и времени, описание которых необходимо для развития экономики и решения политических проблем. На основе данной модели конституируется институциональная компарати-вистика, включающая анализ конкретных проблем (критериев) различных путей развития: исторический фон, степень централизации институциональной системы, развитие организационных структур, пат-зависимость, влияние на дальнейшее историческое развитие, идеологическое посредничество. В итоге, диссертант делает вывод: если армия, церковь и бюрократия - главные статьи расходов и самые выгодные занятия, то такая институциональная структура разрушает стимулы продуктивности и ведет государства к застою и упадку.

Пат-зависимость выражается в институциональной матрице, которая ведет экономику каждой страны по своему пути развития, сужает выбор, не позволяет радикально менять институты, не обеспечивает политическую стабильность и не реализует потенциал технологии. Дивергенция возрастает, несмотря на посредничество общих идеологий. Этот вывод автор аргументирует в ходе анализа стадий экономической истории, специфики трансакционных издержек на каждой из них, стимулов и барьеров экономики, географических проблем расширения торговли, влияния религии, принудительного политического порядка, международной специализации и разделения труда. Никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным не существует. Но в любом случае армия, церковь и бюрократия транслируют первобытные формы обмена и социальную инерцию, тормозят институциональные инновации и обусловливают экономический крах страны. Ключевой элемент институциональной трансформации - ограничение произвола власти и развитие неперсони-фицированных правил. Диссертант описывает связь изменений с формами развития и применения знаний, экономической и политической структурой общества, конкуренцией политических организаций, упадком влияния церкви и развитием способов ведения войны.

В параграфе 2.3 «Социально-экономическая обусловленность институциональных изменений» автор анализирует соотношение клиометрии и технологии, ошибки либеральной неоклассической теории и неомарксизма (в виде теорий конвергенции, модернизации, империализма, зависимости центра от периферии, эксплуатации). Убедительность всех этих теорий пропорциональна их способности доказать: институты порождают теоретически предусмотренные неравные ре-

зультаты. Между тем это доказать невозможно. Нужны систематические эмпирические исследования для установления институциональных корней издержек, непродуктивности экономик и источников появления непродуктивных институтов.

Диссертант суммирует наиболее важные идеи институционально-эволюционной теории: большое значение процесса созидательного разрушения; без теории революции невозможно адекватно судить о развитии общества, включая мелкие и незаметные изменения; революции и гражданские войны не могут изменить институциональную матрицу, по мере создания любой новой власти революционеры превращаются в контрреволюционеров; виновниками тотальной лжи, безответственности и воровства являются не столько индивиды, сколько социальные институты; эффективность государства зависит от того, насколько оно исключает прямой и косвенный грабеж подданных; бюрократия, церковь и армия - самые непродуктивные институты, поскольку их служащие используют аппарат в своих интересах. Д. Норт поставил проблему создания политики, расшатывающей существующие стимулы и организации, и углубленного анализа связи экономики и культуры.

В главе 3 «Социокультурные аспекты пат-зависимости» отмечается, что после распада социалистического лагеря потеряло смысл деление социальных систем на капитализм и социализм. Социальные науки используют понятие социально-экономических моделей (далее -СЭМ). СЭМ - это комплекс институтов, определяющих характер социальной и хозяйственной системы, механизмы, обеспечивающие их дееспособность, единство правил, норм и обычаев хозяйствования, форм взаимодействия субъектов хозяйственной жизни, регулирование хозяйственного порядка и хозяйственных процессов со стороны государства. Институциональная структура СЭМ включает ценностный уровень, а также уровни идеологических, правовых, политических институтов. К основным СЭМ принято относить англосаксонскую либеральную модель (протестантский капитализм), западноевропейскую социал-демократическую модель (католико-протестантский капитализм), дальневосточную патриархально-корпоративную модель (конфуцианский капитализм), мусульманскую авторитарную модель. Концепция пат-зависимости позволяет углубить эту классификацию.

В параграфе 3.1 «Стратегии создания богатства как отражение национальной специфики экономических культур» показано, что «страны семерки» кардинально различаются на уровнях повседневной жизни, социального содержания труда, отношения к бизнесменам-менеджерам, стиля управления персоналом, тактики сделок, а также универсальных ценностей (критериев оценки). Эти явления углубляют

эффект пат-зависимости. Для Д. Норта Англия и США - пример одновременной эффективности и неэффективности институциональной матрицы, а также критерий оценки экономик других стран и регионов. В компаративной социологии идеи Д. Норта используются для критики моделей экономических культур стран Запада. '1

В параграфе3.2 «Индивидуалистическая модель экономических культур» подвергаются критике отрицательные следствия экономических культур США и Англии, которые базируются на идее универсализма: идеализация точных наук, бюрократизация жизни и поведения, рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи, паралич культуры, жесткий и мягкий тип универсализма, вера в прибыль, миф «всепобеждающего индивида», пуританская этика, культурные склонности американцев, прагматическое отношение к законам и большим экономическим структурам, концепция времени, вера в объективный безличный порядок, типы менеджеров, специфическая трактовка отношения между достижением - приписыванием статуса, конфликт между группами «выдающихся работников» и «вечных неудачников», механического и органического порядка и т.д. Диссертант описывает 12 метафор, каждая из которых отражает культурно-исторические стереотипы стран, влияет на предпринимательство, управленческий труд, социальный порядок и экономическое развитие и воплощает специфику пат-зависимости.

Теория Д. Норта базируется на посылках: капитализм - игра по строгим правилам; дивергенция - закон развития западного капитализма. Но в последние десятилетия XX в. англосаксонские страны навязывают парадигму своей культуры остальному миру. На деле «...в современной Англии господствует уже не «мерзкое лицо», а отвратительная задница капитализма... И потому современные британские экономисты упорно модернизируют мрачное знание. Его новейшей версией является закон Гудхарта: «Если правительство в любой момент времени решит принять любую статистическую связь основанием своей политики, в то же мгновение эта связь распадается, и как раз с такой ситуацией мы имеем дело в настоящий момент»1.

В параграфе 3.3 «Холистическая модель экономических культур» автор описывает экономические культуры Германии, Франции и Японии на основе параметров их отличия (фактор времени, стратегия развития, роль правительства, система образования, специфика экономики, социальная политика, трудовые отношения, философия развития, специфика перехода от феодализма к капитализму, финансирование про' Hampden-Turner С., Trompenaars A. Seven Cultures of Capitalismus Amsterdam, 1998. P. 298.

мышленности) от экономических культур США - Англии. Экономика англо-язычных стран отличается разделением государственного и частного сектора. Экономика Германии - результат взаимодействия групп, корпораций, банков, потребителей, снабженцев, профсоюзов, системы образования, а не достижение отдельных лиц (фирм). Технологическое эпигонство Германии объясняется факторами германской культуры: двойственное отношение к деньгам; «германская душа»; система образования; отношение к инновациям. Автором рассмотрены следствия указанных факторов.

Затем диссертантом проанализированы параметры и непредвиденные следствия экономических культур Японии и Франции. Теория Д. Норта базируется на различии между Gemeinschaft и Gesellschaft, которое введено Ф. Теннисом и образует краеугольный камень западной социологии. Японцы отвергают это различие. С другой стороны, множество революций во Франции иллюстрирует феномен нереформируемости (пат-зависимости) социально-политических систем и преобладание неформальных связей над формальными. Поэтому не только пат-зависимость (как полагает Д. Норт), но и конфликт индивидуализма и холизма породил различия экономических культур. Этот аспект упущен из виду в теории Д. Норта. В процессе поиска альтернативы индивидуализму и холизму важны следующие моменты совпадения эффекта пат-зависимости с результатами компаративного изучения культур: повстанческо-революционная культура - важный фактор социального развития; но революции увеличивают сферу неформальных связей, социальную манипуляцию и способствуют нереформируемости социально-политических систем; бизнесмены, менеджеры и ученые-эксперты обычно являются коллаборантами и сотрудничают со своей и чужой властью.

В главе 4 «Пат-зависимость и проблема социальной манипуляции» для дистанцирования от индивидуализма и холизма (наряду с концепцией Д. Норта и результатами сравнительных исследований) используется коммунитаризм. Он объединяет противников индивидуализма и холизма, отвергает одновременно главную роль экономики и государства в социальной жизни и базируется на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом. Этатизм полагает нормой государственное вмешательство в экономику. Ценностно-ориентированное общество направлено на пересмотр экономических, технологических и политических перспектив развития и подчинение экономики целям равенства, свободы, справедливости. Коммунитаризм-это реакция на множество конфликтов современного общества.

В параграфе 4.1 «Компаративно-социологический анализ моделей социального развития: конфликты современности» подвергает-

ся критике концепция Ф. Фукуяма, который рассматривал распад СССР как «конец истории» и начало либеральной эры. Автор предпочитает точку зрения, согласно которой распад СССР свидетельствует только о поражении русско-советской версии социализма, но не о победе капитализма: «Капитализм не может считаться победителем, поскольку у него еще не было достойных соперников. Победоносный синдром капитализма все более опасен и угрожает будущему. На наших глазах начинается гражданская война между разными капиталистическими странами. Она напоминает войну с религиозными ересями, но является еще более жестокой, поскольку ведется скрыто»1.

В настоящее время капиталистические страны раскололись по отношению к следующим вопросам: иммиграция рабочей силы, причины бедности, расходы на социальную сферу, уровень зарплаты, специфика налоговой системы, число законов и их стражей, пропорция между банком и биржей, отношение власти к пайщикам акционерных обществ, менеджерам, рабочим и клиентам, роль предприятия в повышении квалификации, роль страхования. Различное решение данных вопросов усиливает конфликты между странами. Коммунитаризм предлагает решать проблему выбора путей социального развития в XXI в. независимо от конфликта капитализма с коммунизмом и в этих целях пересматривает задачи социальных наук.

В параграфе 4.2 «Образ общества и система фикций в философско-теоретическом обосновании коммунитаризма» показано, что в коммунитаризме главная задача социальных наук формулируется как разработка теоретической основы глубинной критики всей системы политических институтов и дебатов стран Запада. Эта система претендует на рациональность. Однако политические дебаты и академические дискуссии не имеют отношения к рациональности. Научные и властно-политические критерии в дебатах и дискуссиях стали неразличимы. В результате открывается широкое поле для манипуляции. Описано множество ее аспектов, включая фикции рациональности, эффективности, оптимальности, успеха, рациональной бюрократии, прав человека, оппозиции, полезности и пр.

Автор диссертации уточняет проблемы, поставленные Д. Нортом. Коммунитаризм показывает ложность критерия эффективности как основания социального авторитета государственных аппаратов: «Вся концепция эффективности...не отделима от модуса человеческого существования, в котором изобретательность средств является центральной частью манипуляции человеческими существами для достижения податливости структур поведения; и именно апелляцией к своей соб-

1 Hampden-Turner С., TrompenaarsA Op. cit. Р 326

ственной эффективности в этом отношении менеджер выдвигает притязания на власть в рамках манипулятивного статуса»1. Концепция эффективности не дает возможности анализировать деятельность любых властно-управленческих аппаратов. Речь идет не только о веберовской концепции, но и о бихевиористском, структурно-функциональном, системном подходах, объединенных общей идеей о возможности «научного» или «рационального» управления обществом.

М. Вебер считал главным основанием легитимности бюрократии эффективность и рациональность. Но никаких конкретных указаний о возможности использования данных критериев его теория не содержит. По сути, весь реестр свойств бюрократии может быть связан с успехом и поражением одновременно. Однако долговременные социальные и политические цели не могут служить критерием успеха ни отдельного чиновника, ни властно-управленческого аппарата в целом. Влияние случайных факторов увеличивается по мере роста периода времени. Тогда как оперативные цели постоянно меняются и тоже не могут служить критерием успеха. При таких обстоятельствах чиновник может манипулировать целями для доказательства собственной необходимости и профессиональной пригодности. Эффективность всегда была «...качеством, которое приписали себе сами менеджеры и бюрократы, а на самом деле оно не существует вне их притязаний»2. Поэтому никаких оснований легитимности бюрократии не существует.

Аргумент о специализации (профессионализме) управленческого труда восходит к Веберу. В современном обществе пиетет перед профессионалами стал неписаным правилом социальной жизни. Широкое распространение получил институт советников-экспертов. Но обоснован ли сам критерий специализации? На этот вопрос коммунитаризм дает однозначный ответ: никакого профессионального управленческого знания не существует, хотя контроль бюрократии над обществом стал реальностью. Понятие специализации (профессионализма) управленческого труда маскирует такой контроль.

Это положение аргументируется в параграфе 4.3 «Дилемма пат-зависимости: замкнутый круг ошибок и модель социального знания». Связь между действиями управленцев и социальными процессами примерно такова, «...как реакция на молитву священника о дожде как раз накануне конца засухи»3. В обоих случаях никакой причинно-следственной связи между властно-управленческими действиями и со-

1 Макинтайр А. После добродетели. М : Академический Проект; Екатеринбург. Деловая книга, 2000 С 105

г Там же С 107.

J Там же.

циальными процессами не существует. Властно-управленческое знание может приводить к успеху лишь случайно. Но власть стремится скрыть этот факт, поскольку при его обнародовании ее легитимность тоже придется рассматривать как случайную.

Главные претензии управленцев на социальный авторитет состоят из двух элементов: наличие определенной сферы фактов, относительно которых предполагается, что они не имеют отношения ни к каким аксиологическим системам; обобщения вероятностного характера и их применения к отдельным случаям и ситуациям. Смысл претензий связан с историей преобразования понятия «факт» в мировоззренческую и идеологическую предпосылку бюрократии, ученых и политиков.

Затем диссертантом рассмотрены Просвещенческие концепции факта, опыта, объяснения и специализации, познавательная, институциональная и организационная структура естественных и социальных наук и образования. Она существует до сих пор практически в неизменном виде. Поэтому любое использование науки для объяснения социальных процессов и управления ими не учитывает неопределенности социального бытия и непредсказуемости будущих социальных событий. Проанализированы причины неопределенности и непредсказуемости, а также элементы предвидимости в социальной жизни. Описаны элементы и следствия коммунитаристской модели объяснения социальных наук, выявлена ее связь с концепцией пат-зависимости Д. Норта и исследованиями отечественных ученых.

В главе 5 «Исторические основания феномена пат-зависимости: социальная история России» отмечается, что Д. Норт фиксирует связь собственности, власти и идеологии в социальных институтах и трансформациях. На основе исследований отечественных ученых диссертант описывает эффект пат-зависимости в социально-исторических трансформациях России.

Параграф 5.1 «Ценности и политическое отчуждение в контексте пат-зависимости» посвящен анализу гносеологических проблем социальной истории России в контексте политического отчуждения. В современной науке пока нет синтеза концепций рациональности, философии науки и философии языка. Ни одна идеология не может считаться образцом для подражания и практического воплощения, поскольку: в большинстве текстов при описании исторического процесса не проводится различие между именами и дескрипциями; идеологически мотивированное политическое воображение не учитывает различие имен и дескрипций; возникшие на основе такого воображения проекты политического переустройства общества либо ложны, либо к ним неприменимы классические и релятивистские критерии истины и лжи;

вытекающие из этих проектов теории пренебрегают проблемой адекватного описания социополитического мира; грамматики, в которых используется предикат бытия в отношении социально-политических объектов (в классическом смысле слова), укрепляют политические мифы и идеологии, теоретический статус которых сомнителен; писаная история культуры снимает различие между актуальным и потенциальным бытием1.

Культ социального порядка и государства привносит в научное исследование апологетику. В либерализме и марксизме образцом такой апологетики является категория интереса. Если считать интересы конституирующими, грань нормы и патологии в социальном бытии становится неуловимой по причине распространенности иллюзорных представлений о государстве и социальном порядке. На основе разных модификаций этатизма либерализм и марксизм смыкаются с консерватизмом2. Описано множество следствий такой процедуры в обыденных и научных представлениях о нормативно-ценностном порядке. Институциональный схематизм политического мышления не зависит от специфики государств и идеологий. Поэтому политическое отчуждение входит в структуру теоретического мышления.

Д. Норт показал, что политическая и властно-управленческая деятельность не создает материальных и духовных ценностей, а в лучшем случае их распределяет. Но критерии справедливого распределения остаются дискуссионными. Политическая и властно-управленческая деятельность всегда претендует на главную роль в обществе. Для критики данной тенденции требуется такое описание социальных конфликтов, которое было бы свободно от любых форм связи власти с собственностью и идеологией. Осуществить эту задачу достаточно сложно, поскольку необходим отрыв сознания от институционализован-ных социальных и политических форм и иллюзорных форм отражения действительности. В диссертации описаны главные события социальной истории России через призму теорий политического отчуждения и власти-собственности как элемента пат-зависимости страны.

В параграфе5.2«Структурароссийской власти-собственности: парадоксы динамики» показано, что в начале XX в. в России существовали следующие формы связи власти и собственности: самый крупный в мире государственный сектор экономики; госзаказы на производство определенных видов продукции вели к развитию одних сфер производ-

1 См. Макаренко В П Русская власть' теоретико-социологические проблемы. Ростов н/Д Изд-во СКНЦ ВШ, 1992. С 26-38

1 См.. Хиришан А Рыночное общество' противоположные подходы // Социс 2001

ства за счет других; экономика удовлетворяла прежде всего потребности государства и власти, а не рынка и граждан; деятельность государства в организации транспорта, больших предприятий, банков, переход обанкротившихся или близких к банкротству фирм в состав госсобственности; отсутствие свободы у промышленных капиталистов; система госзаказов как средство развития крупных предприятий; финансирование крупных предприятий и банков из государственного бюджета; антикризисная деятельность государства и соучастие в образовании больших монополий; обмен чиновниками между госаппаратом и экономическими организациями. Эти связи привели к состоянию, которое современные западные мыслители определяют как «самопрограммируемая циркуляция власти»1. Развитые страны Запада достигли его лишь в конце XX в. Россия осуществляла такую циркуляцию уже в начале XX в. и опередила Запад в переплетении политической власти с экономической. Диссертант описывает идеальный тип, свойства, правила и механизм конкуренции в рамках русского капитализма.

Теории интересов и институтов сами по себе не дают полного представления о русском государстве. Эта проблема описана в параграфе 5.3 «Парадигма военно-революционной власти в России». На российские революции повлияло политическое наследство страны, включающее несколько процессов: развитие экономики преобразовало феодальных властителей-собственников в капиталистических и усилило власть-собственность; рост госаппарата усилил вмешательство в экономику; численность буржуазии росла по мере ее связи с аппаратом. Россия - первая страна, которая сформировала властно-собственнический класс. В этом смысле она опередила страны Запада, экономика, техника и технология которых были развиты лучше, чем в России. Одновременно Россия была (и остается) первой страной, которая обладает опытом слабости системы власти, кажущейся всесильной. Различные версии теории модернизации пренебрегают данным опытом и объясняют его как следствие экономической и технико-технологической отсталости России. На деле Россия/ СССР не дистанцировались от власти-собственности. Об этом свидетельствует сравнительный анализ идеальных типов чистой власти и власти-собственности.

На этом основании диссертант подвергает критике основные положения теории модернизации и одновременно высказывает ряд позитивных утверждений: существует различие между классовым обществом и системой троевластия; существует тождество между царскими и сталинской программами индустриализации; социальные функции модернизации в России связаны с развитием экономического, политического

1 См : Хабермас Ю Демократия, разум, нравственность М., 1995. С. 49

и идеологического отчуждения; террор (а не производство тракторов, паровозов, комбайнов и самолетов) - самое эффективное средство модернизации1.

Автором выявлены пункты сходства и различия между институционально-эволюционной теорией и теорией власти, собственности. В целом революции не изменили социально-политическую структуру России. Об этом свидетельствует специфика российского холизма - влияние власти-собственности-идеологии на тип индивида, коллектива и личности.

Данной проблеме посвящена глава 6 «Индивид, коллектив и личность: инкрементные изменения в советский период». На основе работ Д. Норта, М. Фуко, О. Хархордина автор подвергает критике распространенный стереотип: в отличие от западного индивидуализма Россия выработала коллективистский тип личности.

В параграфе 6.1 «Генеалогия российского коллектива и индивида» описана связь православного и большевистского отношения к связке «личность - коллектив». Опровергаются два объяснения этого парадокса: коммунистические вожди использовали гуманные слова для обмана и прикрытия массовых расстрелов; «старые большевики» были истинными гуманистами, а сталинские выдвиженцы сохранили гуманный дискурс для поддержании иллюзии верности первичным идеалам революции. На деле «... дискурс ЦКК (Центральной Контрольной Комиссии) находит для себя интересный исторический прецедент - дискурс Русской православной церкви о предназначении церковных судов»2. Далее рассмотрены следствия взаимосвязи между православием и большевизмом на уровне практик и институтов. Антирелигиозные большевики реализовали православный проект социального устройства. Такова ирония истории - исходная пат-зависимость советской власти. Об этом свидетельствует сравнительный анализ церковных институтов публичного покаяния в России и тайной исповеди на Западе. Самый распространенный мотив большевистской самокритики - перекладывание собственной ответствен-ности на другие организации и лица. Этот мотив транслировал дореволюционную связь Православной церкви с Российской империей и бюрократической системой управления.

Пат-зависимость советской власти от траектории предшествующе-

1 Аналогичная точка зрения все чаше высказывается историками «Не осуществляя внешней экспансии, коммунистический режим долго существовать не мог Расширять зону своего влияния мирными средствами он не мог Поэтому крах от непосильной гонки вооружений стал неизбежным». Соколов Б В Вторая мировая. Факты и версии. М.' АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005 С 396

2 Хархордин О Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. СПб-М., 2002. С. 35

го развития объясняется тем, что связь православия с большевизмом породила смертоносную констелляцию чистки, самокритики и коллективизма. Эта констелляция сделала взаимный надзор элементом власти и стала предпосылкой террора. Следующие поколения ослабили чистку-самокритику и усилили связь обличения-исключения в практике увещевания.

В параграфе 6.2. «Контекст развития российско-советского индивида» автор показывает, что индивидуализм в СССР возник в недрах правящей партии. Перенос внимания с коллектива на индивида обусловлен теорией А. Вышинского, согласно которой индивидуальные преступления вытекают из пережитков прошлого в душах отдельных людей. С помощью такой теории обосновывалась криминализация общих практик поведения, противоречащих нормам советского общежития. Она позволяла представить их как случаи индивидуальных правонарушений, а не как проявление массового сопротивления насаждаемому образу жизни.

В 1920-е гг. проверка революционной сознательности коммунистов применялась в особых случаях, а в 30-е гг. была распространена на всех коммунистов. Главным методом установления революционной сознательности и истинной идентичности коммуниста было «проявление личности в делах». Генеалогия по социальному происхождению заменялась «доказательством делами». Эти модификации воплотились в практике советского ударничества. Оно тоже базируется на христианской религии. Техника выявления сознательности с помощью революционных дел была повтором и пародией лютеранского лозунга «Только верой (в данном случае - делами) спасен будешь».

Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения. В 20 - 40-е гг. эта процедура культивировалась среди членов партии, а в 50-е гг. стала общим занятием советских людей. В советском обществоведении 60-х гг. появились категории «направлен-ность личности» и «внутренняя структура личности». Они закрепляли взаимный надзор на уровнях формальных и неформальных отношений и связей.

В параграфе 6.3 «Специфика личности: дисгармония социальных практик» диссертантом рассмотрен следующий круг проблем: трансформация значений термина «личность» в период советской власти; роль теории A.C. Макаренко в производстве «готовых к труду и обороне» личностей; институциональная связь православного обличения, социальной шизофрении в СССР и советской личности: «Эта радикальная реформация церковных практик...привела к становлению личности, но

особого качества. Если западный человек был рожден как исповедующееся животное, то советский индивид появился на свет как кающийся зверь»1.

Автором проанализированы институциональная структура работы над собой, конспект как символ советской системы образования, принцип соединения доктрины и жизни как аналог религиозно-догматического образования и модернизации, фазы самовоспитания личности, непредвиденные следствия переплетения православных корней работы над собой с партийным самовоспитанием, феномен и стратегии вторичной коллективизации в период 1953 -1985 гг., политическая рутина на закате СССР. Показано, что взаимный надзор и увещевание для дисциплини-рования индивида - еще одна пат-зависимость советской истории. Она породила иное соотношение институтов и организаций, формальных и неформальных правил по сравнению с концепцией Д. Норта. Советское неформальное общение культивировало не взаимную требовательность (как полагает Д. Норт), а всеобщую снисходительность. На этом основании уточняется концепция дара Г. Мосса, К. Леви-Стросса, П. Бурдье, Д. Норта, описано непредвиденное следствие советской системы обмена дарами, проанализированы неформальные практики обличения и причины их популярности в советском и постсоветском обществах, систематизированы итоговые характеристики российско-советской личности и индивидуальности. Поставлена задача изучения кросс-культурных различий взамен сравнения «коллективистской России» и «индивидуалистического Запада». Связь власти-собственности-идеологии (официального марксизма и неофициального православия) в современных преобразованиях ведет к ряду непредвиденных последствий.

В главе 7 «Пат-зависимость и силовое предпринимательство в современной России» исследуются генеалогия современного российского капитализма, бизнес-функции силовых структур и механизм непредвиденных последствий.

Реформа социализма в СССР вызвала множество непредвиденных последствий, включая рост преступности. При этом рост преступности большинство ученых объясняют девиантным поведением или аномией. Но анализ основных видов описания моделей и теорий девиантности показал: существует противоречие между статистическим и процессньм подходами при объяснении негативных социальных явлений; предпочтение одного из видов объяснений обусловлено ситуацией и/или научными интересами исследователей; преодолеть влияние ситуации и интересов невозможно; теории преступности и девиантности при рассмотрении причин данных явлений всегда обращаются к анализу социальных норм;

1 Хархордин О, Указ соч. С. 287

но различие формальных и неформальных норм вечно; поэтому все суждения об аномии и девиантности можно оспорить1. В главе рассматриваются только те выводы исследований отечественных авторов, которые позволяют уточнить теорию Д. Норта.

В частности, В. Волков отрицает понятия «организованная преступность», «девиантность», «аномия», поскольку они используются государством и СМИ для влияния на общественное мнение. Если социолог все же использует указанные понятия, он принимает точку зрения государства или изучает способ конструирования данных социальных явлений: «В обоих случаях государство присутствует как нечто значимое: в первом случае как неявный источник категорий, во втором — как объект исследования»2. Тем самым не учитывается главная посылка институционально-эволюционной теории о двойственности государства.

В параграфе 7.1 «Критическая генеалогия российского капитализма» рассмотрены источники и феномен криминальной мобилизации, типы преступных действий, коннотации определения «организованная преступность» и вытекающих из него терминов, сила как тип социального действия, главные положения теории силового предпринимательства, непосредственные и превращенные формы дохода в рамках политэкономии силы, трансакционные издержки правительств и силовых структур, определение и типология силового предпринимательства, виды силовых услуг и общее следствие: чем больше независимость государства от общества, тем больше члены госаппарата превращаются в явных и скрытых силовых предпринимателей.

Диссертант рассматривает виды теневой экономики на исходе советской власти, юридический смысл термина «вымогательство», специфику охранного рэкета, переход от вымогательства к охранным услугам, специфику охраны как реальной услуги. Претензии на охрану содержали неявное утверждение права собственности, которое по отношению к активам бизнесмена обеспечивалось наличием силового ресурса и реа-лизовывалось в отстаивании силовой структурой права на получение охранной дани перед другими претендентами. По мере развития акционерных форм собственности силовые структуры (через учрежденные компании) становились совладельцами охраняемых предприятий.

В параграфе 7.2 «Бизнес-функции российских силовых структур: проблема легитимности» проанализированы феномены силового партнерства, искусственного спроса, трансакционные проблемы, спосо-

1 См • Шипунова ГА Проблема синтеза теорий девиантности // Социс. 2004 № 12 С 103-113.

1 Волков В, Силовое предпринимательство. СПб; М. Летний сад, 2002. С. 10.

бы и правила их решения, низкая эффективность судебной системы и высокая цена доступа к ней, отношение между силовым партнерством и силовым посредничеством, эволюция оплаты силового партнерства, типы действия в рамках силового партнерства. Показано, что намерения силовых предпринимателей противоречат главному следствию их деятельности: стихийное складывание среды, которая упорядочивает действия участников на непредсказуемых рынках российской экономики. Эта совокупность правил и способов принуждения не имеет отношения к правовым системам.

Автором описаны социологические нормы воровского сообщества, отличие современных бандитов (силовых предпринимателей) от классических воров в законе, специфика российской уголовной рационализации, особенности неформальных организованных преступных группировок (ОПГ), названия, клички, флаги, репутации, торговые марки, структура, борьба за выживание, типы и причины конфликтов между разными ОПГ, образцы нормативной культуры и практики силовых предпринимателей, экономическая политика силовых структур в контексте карьер силовых предпринимателей и ее главное следствие - создание предпосылок для превращения ОПГ в региональные бизнес-группы.

Указанные процессы привели к приватизации силовых ведомств -«тихому» преобразованию аппарата принуждения СССР в индустрию частных охранных услуг. Формирование этого сектора объясняется сочетанием краткосрочных политических решений, нацеленных на ослабление прежних институтов безопасности советского государства, а также стремлением сотрудников силовых ведомств выжить и приспособиться к последствиям решений и институциональным потребностям формирующихся рынков. Приватизация экономики была с самого начала ключевым моментом реформ. Приватизация силовых организаций - непредвиденное последствие реформы.

В параграфе 7.3 «Социальный механизм непредвиденных последствий в российских условиях» рассмотрены переход от государственной безопасности к частной, специфика, структурная динамика и функции частных охранных агентств, конкуренция, ее пределы и последствия принятия Закона о частной охранной деятельности. На первый взгляд, первичная идеология рыночных реформ ограничила роль государства и базировалась на идее невидимой руки рынка. Но ослабление системы госбезопасности и правопорядка привело к росту неформальных силовых структур. Правительство не создало институтов по защите прав частных собственников. Бывшие сотрудники силовых ведомств тоже не имели представлений об институциональном строи-

тельстве, а просто приспособились к новой экономической ситуации.

Диссертантом проанализированы непредвиденные последствия приватизации силовых агентств и пути эволюции частных охранных агентств (юридический, технологический, экономический, политический). Их реализация все более зависит от поведения государства как ключевого участника игры. Для анализа этого процесса используется определение Ф. Ницше: государство - это последовательность «...более или менее укоренившихся, более или менее не зависящих друг от друга и разыгрывающихся процессов возобладания, включая и чинимые им всякий раз препятствия, пробные метаморфозы в целях защиты и реакции, даже результаты удавшихся провокаций»1. Далее рассмотрено множество непредвиденных следствий существования государства в виде проблем монополии силы, налогообложения, контроля, легитимности, структуры и поддержания границ, многообразия субъектов политики, определение и признаки скрытой фрагментации государства. Появление слоя силовых предпринимателей - практическое выражение структурного кризиса государства: «Государственные служащие, имеющие доступ к силовым ресурсам государства, от начальников местных отделений милиции до правительственных чиновников, также активно участвовали в силовом предпринимательстве на соответствующем уровне. Для крупных компаний и олигархов неформальные государственные «крыши» играли ту же роль, что преступные группировки - для малого и среднего бизнеса»2.

В итоге современное российское государство порождает своих собственных могильщиков в виде государственных служащих. Диссертантом описаны специфика неформальной государственной крыши, конкуренция за налогоплательщика, трансакционные стратегии решения хозяйственных споров. Суть дела в том, что в последнее десятилетие бывшие руководители советских предприятий и новые предприниматели использовали неформальные связи и силовые структуры для обеспечения выполнения контрактных обязательств и решения спорных вопросов. Большинство руководителей и предпринимателей предпочитают оставаться «между» государственной и криминальной системой, избегать столкновения и с той и с другой и полагаются на личные отношения.

После кризиса 1998 г. складывается идея укрепления государства. Но она отразила закрепление силовых (а не экономических) отношений между разными структурами и экономическими субъектами: «Укрепление армии и органов государственной безопасности было призвано

' Ницше Ф. Соч: В 2 г М.. Мысль, 1990. Т. 2. С 456.

2 Волков В Указ соч С. 242.

усилить организационно-техническую сторону государства. Но вскоре стало понятно, что главным приоритетом политики Путина будет структурное укрепление государства, т.е. стремление придать ему черты регулярности, сделать более автономным от заинтересованных групп в экономике и тем самым переориентировать на реализацию общественных, а не групповых интересов»1. Команда Д. Медведева, продолжая курс В. Путина, рассматривает укрепление законности как средство экономического роста. Но силовые предприниматели стали бизнесменами и владеют значительными активами. Борьба с ними вызвала бы нарушение нормальной экономической деятельности. Результатом безоговорочной «диктатуры закона» стал бы экономический спад. Но снисходительное отношение к лидерам преступного мира, ставшим владельцами крупных холдингов, свело бы на нет политику усиления правовых норм и дискредитировало бы нового президента, как и его предшественника. Такова суть дилеммы Путина: «Теоретически политика, связывающая укрепление законности и экономический рост, выглядит привлекательно, однако конкретное применение этого принципа в современном российском контексте неизбежно наталкивается на серьезные противоречия. Российское политическое руководство еще неоднократно будет оказываться перед выбором между необходимостью преследования по закону бывших лидеров ОПГ и экономической нецелесообразностью такой политики. Не менее опасным для государства является неформальное использование отдельных его подразделений (милиции, судов, органов исполнительной власти) в качестве инструментов перераспределения экономических активов в пользу тех или иных финансово-промышленных групп»2.

Диссертантом рассматриваются способы решения указанной дилеммы - поиск компромисса между формально-правовым и рационально-экономическим аспектами в политике укрепления государства и борьбе между заинтересованными группами. Позиция центральной власти во многом зависит от решения дилеммы на местах. Местные и региональные власти заключили неформальные пакты с определенными финансово-промышленными группами, несмотря на их криминальное происхождение. Олигархам удается мобилизовать силовые ресурсы государства, прокуратуру и силовые спецподразделения Минюста для реализации своих экономических интересов вопреки провозглашенному Президентом курсу на отделение государства от заинтересованных групп. Обозначились следующие аспекты политики реконструкции государства в отношении силовых предпринимателей: насильственная

1 Валков В Указ соч. С. 264.

2 Там же С 267

централизация путем уголовного преследования; интеграция в структуру государства; превращение в обычных хозяйственных субъектов без автономных от государства силовых ресурсов.

С 2000 г. применяются все три решения. Но использование силовых и административных ресурсов по произволу отдельных фракций госаппарата, в интересах частных лиц и групп - основное проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к последствиям, которые никто из них не предвидел, но которые заставили большинство из них изменить способы действия и мышления. Вначале силовые предприниматели презирали закон, бухгалтерию и общественное мнение. Затем перешли к найму адвокатов, бухгалтеров и специалистов по связям с общественностью, государственных милицейских подразделений для защиты своих активов. Смысл новой политики централизации государства состоял в решении двух задач: упорядочить отношения центра и регионов и создать единое правовое пространство: «Множество локальных монополий силы или «островков власти» подлежат теперь объединению в одну большую монополию, называемую государством»1. Поэтому силовые предприниматели начали называть себя «государственниками». За спиной современного российского государства стоят криминальные элементы и государственные силовые структуры.

В Заключении излагаются основные результаты диссертационного исследования.

1 Валков В. Указ. соч С 277.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНО В ПУБЛИКАЦИЯХ:

Монография:

Сусименко Е.В. Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2008. -14 п. л.

В изданиях Перечня ВАК Министерства образования и науки РФ:

Сусименко Е.В. Модель политико-экономического процесса// Научная мысль Кавказа. Доп. вып. 2. 2006. - 0,7 п. л.

Сусименко Е.В. Политические ценности и отчуждение // Философия права. 2008. № 2. - 0,4 п. л.

Сусименко Е.В. Институциональный анализ социально-экономической истории // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 4. Доп. вып. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Образ общества и система фикций в социально-философском обосновании коммунитаризма// Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2008.-0,6 п. л.

Сусименко Е.В. Социальные нормы и их трансформации в дискурсе пат-зависимости // Социально-гуманитарные знания. 2008. №8.-0,4 п. л.

Сусименко Е.В. Дивергенция и сотрудничество как ключевые проблемы интегрального социального анализа Д. Норта // Вестник ВолГУ. Сер. 7. Философия. Социология и социальные технологии. 2008. № 1.-0,5 п. л.

Сусименко Е.В. Пат-зависимость и социальная манипуляция: замкнутый круг ошибок и модель социального знания // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 10. - 0,5 п. л.

Сусименко Е.В., Кумыков А.М. Национальный идеал как социально-идеологическая категория в современных философских исследованиях // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2008. - 0,5 / 0,25 п. л.

Брошюры:

Сусименко Е.В. Проблема эффективности институтов. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2001. -1 п. л.

Сусименко Е.В. Структура власти-собственности. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2002. -1 п. л.

Сусименко Е.В. Индивид, коллектив и личность: инкрементные изменения в советский период. Ростов н/Д: Наука-Пресс, 2005. - 2 п. л.

Сусгтенко ЕВ. Социокультурные аспекты пат-зависимости. Ростов н/Д: Наука-Пресс, 2006. - 1 п. л.

Сусименко Е.В. Пат-зависимость и силовое предпринимательство в современной России. М.: Альфа-М, 2006. -1,5 п. л.

Сусименко Е.В. Силовое предпринимательство в России: механизм непредвиденных последствий. Ростов н/Д: Антей, 2007. -1 п. л.

Статьи в других изданиях:

Сусименко ЕВ. О двойственности государства и смеси институтов в институционально-эволюционной теории // Научный ежегодник «Общество: политика, экономика, право». Краснодар, 2007. Вып. 2. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Эволюция типов обмена в ходе социально-экономического развития общества с точки зрения теории трансак-ционных издержек И Актуальные проблемы современных социально-гуманитарных наук: Сб. науч. статей. Ростов н/Д: Наука-Пресс, 2006.

- 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Механизм самоподдержки институтов или об институциональной организации пат-зависимости // Социально-гуманитарные проблемы современной России: Сб. науч. статей. Ростов н/Д: Наука-Пресс, 2007. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Роль институтов в формировании социально-экономической модели общества // Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества: Сб. материалов II Всероссийской научной читательской конференции молодых ученых. Краснодар, 2007. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Концепты «коллектив», «личность», «обличение», «индивидуализм» в социально-философском дискурсе пат-зависимости // Труды по когнитивной лингвистике: Сб. науч. статей. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 2008. Вып. 10 (Серия «Концептуальные исследования»).

- 0,4 п. л.

, Сусименко Е.В. Институциональные ловушки как манифестация эффекта пат-зависимости в современном российском обществе // Проблемы экономики, организации и управления предприятиям^' отраслями, комплексами в разных сферах народного хозяйства: Материалы Международной дистанционной научно-практической конференции 31 марта 2008 г. Новочеркасск, 2008. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Смысловое поле пат-зависимости: социально-философский анализ // Социальное знание и практика: сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). Новочеркасск: ЛИК, 2008. -Вып. 3. - 0,5 п. л.

Сусименко Е.В. О вмешательстве государства в экономику: институциональный аспект // Социальное знание и практика: Сб. науч. статей / Юж.-Рос. гос. техн. ун-т (НПИ). Новочеркасск: ЛИК, 2008. Вып. 3.-0,4 п. л.

Сусименко Е.В. Специфика пат-зависимости или длительных временных протяженностей российско-советской истории // Теория и практика общественного развития. 2008. № 1. - 0,3 п. л.

Сусименко ЕВ. Западная и азиатская экономические культуры: социально-философский анализ // Научный ежегодник «Общество: политика, экономика, право». 2008. Вып. 1.-0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Институциональные рамки функционирования рынка и зависимость от траектории предшествующего развития // Развитие прикладных исследований в праве и экономике на основе институциональной теории: Материалы IX Международной научно-практической конференции / Брестский гос. ун-т им. А.С.Пушкина. Брест, 2008. - 0,2 п. л.

Сусименко Е.В. Пат-зависимость и проблема социальной манипуляции в молодежной среде // Проблемы воспитания толерант-ности и профилактика экстремизма в молодежной среде: Материалы межрегиональной научно-практической конференции 17-18 апреля 2008 г. Ростов н/Д, 2008. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Проблемное поле теории модернизации в контексте пат-зависимости современной России // Неделя науки: Материалы межрегиональной научной конференции 26 апреля 2008 г. Ростов н/Д, 2008.-0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Роль государства в генезисе и эволюции частных силовых структур в России // Актуальные проблемы правоприменительной и правоохранительной деятельности в современных условиях: Материалы Международной научно-практической конференции 28 апреля 2008 г. Новочеркасск, 2008. - 0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Связь власти-собственности в социальной истории России // Девятые Всероссийские научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы: Тез. докл. и сообщ. 15-16 мая 2008 г. Новочеркасск; Ростов н/Д: Логос, 2008. - 0,1 п. л.

Сусименко Е. В. Теоретико-методологические посылки к исследованию эффекта пат-зависимости // Теория и практика общественного развития. 2008. № 2.-0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Пат-зависимость и концепция социальных фигур в современном обществе // Актуальные проблемы социальной истории: Сб. науч. статей. Новочеркасск, 2008. Выл. 10. -0,3 п. л.

Сусименко Е.В. Метафорическое отражение культурно-

исторических стереотипов и специфики пат-зависимости экономически развитых стран // Актуальные социально-политиче-ские и правовые проблемы развития российского общества: Сб. материалов III Всероссийской научной читательской конференции молодых ученых. Краснодар, 2008. - 0,4 п. л.

Сусименко Е.В. Коммунитаристская модель социального развития современных обществ: компаративно-социологическое обоснование // Лосевские чтения: Сб. трудов науч. конф. Новочеркасск: ЮРГТУ (НПИ), 2008.-0,5 п. л.

Сусименко Е.В. К вопросу об исторических основаниях системы русской власти // Актуальные проблемы истории, теории и технологии социальной работы: Сб. науч. статей. Новочеркасск, 2008. Вып. 11. -0,7 п. л.

Сдано в набор 7.11.2008 г. Подписано в печать 11.11.2008 Бумага офсетная. Печать офсетная.Гарнитура: Times. Формат 60x84 1/16. Усл.пл. 1,88. Тираж 100 экз. Зак. № 17.

Отпечатано в тип. «АНТ» 344037, Ростов-на-Дону, 24 Линия, 20.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Сусименко, Елена Владимировна

Введение.

Глава 1. Теоретико-методологические основания анализа пат-зависимости

1.1. Институционально-эволюционная теория как методологическая основа для исследования пат-зависимости.

1.2. Социальные нормы и их трансформации в дискурсе пат-зависимости.

1.3. Дуализм государства и диффузия институтов: основные предпосылки воспроизводства эффекта пат-зависимости.

Глава 2. Структурные факторы-детерминанты пат-зависимости

2.1. Эффективность институтов и институциональные трансформации.

2.2. Институциональные ограничения в структуре пат-зависимости: модель политико-экономического процесса.

2.3. Социально-экономическая обусловленность институциональных изменений.

Глава 3. Социокультурные аспекты пат-зависимости.

3.1. Стратегии создания богатства как отражение национальной специфики экономических культур.

3.2. Индивидуалистическая модель экономических культур.

3.3. Холистическая модель экономических культур.

Глава 4. Пат-зависимость и проблема социальной манипуляции.

4.1. Компаративно-социологический анализ моделей социального развития: конфликты современности.

4.2. Образ общества и система фикций в философско-теоретическом обосновании коммунитаризма.

4.3. Дилемма пат-зависимости: замкнутый круг ошибок и модель социального знания.

Глава 5. Исторические основания феномена пат-зависимости: социальная история России.

5.1. Ценности и политическое отчуждение в контексте пат-зависимости.

5.2. Структура российской власти-собственности: парадоксы динамики.,.

5.3. Парадигма военно-революционной власти в России.

Глава 6. Индивид, коллектив и личность: инкрементные изменения в советский период.

6.1. Генеалогия российского коллектива и индивида.

6.2. Контекст развития российско-советского индивида.

6.3. Специфика личности: дисгармония социальных практик.

Глава 7. Пат-зависимость и силовое предпринимательство в современной России.

7.1. Критическая генеалогия российского капитализма.

7.2. Бизнес-функции российских силовых структур: проблема легитимности.

7.3. Социальный механизм непредвиденных последствий в российских условиях.

Введение диссертации2008 год, автореферат по философии, Сусименко, Елена Владимировна

Актуальность темы исследования определяется рядом обстоятельств, из которых отметим несколько.

Зависимость настоящего от прошлого всегда интересовала социальную философию, в рамках которой сформировались эволюционизм, теория модернизации и теория исторических циклов. На протяжении XX в. эти три «великих видения истории» подтвердились только частично. Возникли альтернативные теории — от трактовки идей как исторической силы до рассмотрения революций как пика социальных изменений. Но история СССР показала, что даже тотальное изменение общества не гарантирует достижения целей революции1. Определенного ответа о причинах этого явления нет.

Для рефлексии о зависимости настоящего от прошлого характерен широкий теоретический и компаративный горизонт. Эта зависимость анализируется на разных уровнях — от религиозных доктрин, местных и общенациональных «изобретенных традиций» до устных преданий и биографических нарративов2. Но неясно, почему прошлое дляv настоящего остается «чужой страной»3.

В общем виде зависимость настоящего от прошлого отличается следующими свойствами: социальные институты образуют сложные системы опосредований, связывающие человека с прошлым социума, к которому он принадлежит; однако возможность зависимости общества в каждый момент времени от прошлого проблематична, поскольку отличается от зависимости каждого индивида от его прошлого; индивиды связаны с прошлым воспоминаниями о подлинности пережитого; зависимость общества от прошлого всегда отчуждена от индивида; отчужденное прошлое присваивается через социальные институты, которые организуют пространство зависимости; способы организации пространства имеют важное значение, поскольку от

1 См.: Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-Пресс, 1996.

2 См.: Феномен прошлого / Отв. ред. И.М. Савельева, Л.В. Полетаев. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005.

3 См.: Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. СПб.: «Русский остров», 2004. институционализации прошлого зависит настоящее; главный элемент зависимости - замещение истории становления государств частными, локальными и культурными видами памяти. Но институциональная организация памяти неотделима от забвения. Поэтому соотношение памяти и забвения в обществе тоже проблематично (П. Рикер)1.

Проблема обострилась на фоне социально-политических процессов в постсоветском пространстве. Руководство СССР/России пыталось осуществить реформы. Но уже в середине 1990-х гг. стало ясно, что в стране под видом реформ воспроизводятся свойства советского прошлого: связь власти — собственности и появление новых социальных групп на основе ее передела; социальное расслоение; всевластие бюрократии; социальная несправедливость; безразличие власти к правам человека; зависимость социальной жизни- от властных решений; компромисс между коммунизмом и национализмом; связь историографии с политикой и идеологией . Причины этих явлений требуют анализа.

Предположительно, институциональное разложение советской системы подавляется природой советского человека, для которой характерны имморализм и традиционализм, а не продуктивные и инновационные способности. Структуры базовой социальной личности и формы социальной организации остаются «советскими». Поэтому большая часть изменений представляет собой реконфигурацию советских институтов, социальных групп и индивидов на фоне роста ксенофобии и изоляционизма3.

На протяжении 90-х гг. XX в. выявились три пути изменений стран бывшего «советского блока»: а) реформаторский (Польша, Венгрия); б) рантье (Россия, Украина); в) диктаторский (Белоруссия, Узбекистан, Туркменистан).

1 См.: Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004. С. 563.

2 См.: Геллер М. История России. 1917-1995: В 4-х т. Россия на распутье. 1990-1995. T.4. М.: Наука, 1996. С. 109; Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1. С. 3-4; Согрин В. В. Историография и идеология: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. № 8; Столович J1.C. Смех против тоталитарной философии: советский философский фольклор и самодеятельность// Звезда. 1997. № 7. С. 222-223.

3 См.: Левада Ю.А. Homo post-sovieticus // Общественные науки и современность. 2000. № 6; Гудков Л. Идеологема «врага»: «враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага / Сост. Л. Гудков. М.: ОГИ, 2005. С. 7-9.

Последние две группы стран попали в институциональную ловушку, которая отличается следующими свойствами: связь между размерами, хищнической природой, коррупцией госаппарата, его вмешательством в социально-экономические процессы и ростом преступности; захват госаппаратом контроля над государством; заимствование руководством указанных стран управляемой демократии (правил проведения выборов и финансирования избирательных кампаний) у Индонезии 1950-х гг.; отсутствие у населения навыков контроля за правительством и ходом политических реформ; слабость общественного протеста и войны на постсоветском пространстве1.

Советская власть намеренно создавала предпосылки современных этнических конфликтов . Но конкретно-социологические исследования 2001 - 2002 гг. показали: население России все более дифференцируется по линии собственности, а не этнополитической идентичности; государство не обеспечивает население социальными гарантиями; развивается конфликт между собственнической, этнической и религиозной идентичностью; для маскировки провала реформ власть заигрывает с религиозными деятелями и л институтами; союз чиновников и церковников способствует распаду общества .

Таким образом, регенерация советского прошлого охватывает экономику, социальную сферу, власть, управление, политику и идеологию.

Непредвиденные следствия фундаментальных политических и социально-экономических преобразований в России обусловливают необходимость социально-философского осмысления происходящих процессов, в том числе с учетом исторического, национального контекста. Кризис российских постсоциалистических реформ свидетельствует о том, что в

1 См.: Ослунд А. Строительство капитализма. Рыночная трансформация стран бывшего советского блока. М.: Логос, 2003. С. 27-29, 506-574, 513. См. также: Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 4-20; Десять лет системной трансформации в странах ЦВЕ и в России: итоги и уроки // МЭиМО. 2000. № 5. С. 3-24; Тренин Д.В. «Цветные» революции и постсоветское пространство // Pro et Contra. 2005. № 1(28). С. 6-17; Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти // Там же. С. 52-72.

2 См.: Зубкова Е.Ю. Власть и развитие этноконфликтной ситуации в СССР: 1953-1985 годы // Отечественная история. 2004. № 4. С. 3-32.

3 См.: Губогло М.Н. Драма собственника нашего времени // Отечественная история. 2004. № 1. С. 93-110; Красильникова М.Д. Доходы и потребление в условиях экономического роста // Вестник общественного мнения. 2005. № 1. С. 8-12. результате коренной трансформации экономического порядка не возникают автоматически необходимые институциональные структуры, особенно неформального характера. Более того, на данный процесс влияет историческая, государственная, духовная специфика народонаселения страны, определяя скорость и направление институциональных изменений и нормы поведения рыночных агентов. Дисфункциональность старых институциональных структур сохраняется вследствие институциональной инерции. Одновременно ликвидация сложившихся неэффективных институтов блокируется вследствие исторической обусловленности процесса социально-экономического развития. Кроме того, трудности процесса создания новых институтов связаны с влиянием групп интересов, отрицательно отражающихся на эффективности государственной экономической политики. Все это и обусловило исследовательский интерес к проблеме зависимости от траектории предшествующего развития.

Концепция пат-зависимости представляет собой оригинальный подход, акцентирующий внимание на важности учета исторических событий в экономическом анализе. Основоположниками теории пат-зависимости считаются П. Дэвид и Б. Артур, которые выявили, что эволюционный процесс в экономике не обязательно приводит к оптимальным результатам. Эта проблема была конкретизирована в исследованиях Р. Коуэна, А. Крюгер, М. Гартланда и др. Следует выделить также работы С. Либовица и С. Марголиса, предложивших классификацию феномена зависимости от прошлого развития и осуществивших критику теории пат-зависимости с позиций неоклассики.

Процессы производства и передачи знаний и информации, рассмотренные Дж. Мокиром, Дж. Поттсом, Ж. Сапиром, Д. Поре, Ф. Хайеком, позволили выявить роль знаний и информации в процессе экономического развития.

Большой вклад в развитие институциональной экономической теории внесли представители «старого» институционализма: Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл, Р. Мертон, Дж. Гэлбрейт, К. Поланьи, Т. Парсонс, У. Сэмюэлс, Дж. Стэнфилд и др., уделявшие внимание изучению эволюционных механизмов институциональной динамики и влиянию социально-культурных норм на экономическое и технологическое развитие.

Но обратимся к современной философии науки. Она оперирует категориями исторической, гносеологической, онтологической неопределенности, а также неопределенности критериев оптимальности. Историческая неопределенность - это авантюризм прошлой и современной истории, потеря накопленного опыта и знаний, непредсказуемость будущего. Гносеологическая неопределенность включает ментальную, логическую, рациональную и психологическую неопределенности. Онтологическая неопределенность — это состояние агонии современного мира, вовлечение человечества в непредсказуемую авантюру. Неопределенность критериев оптимальности состоит в том, что «.поиск оптимизации выходит за пределы всей мощи имеющихся в нашем распоряжении средств поиска, поиск оптимума превращается в конечном счете в. наихудшее, действие»1. В целом деятельность современного человека - это замкнутый круг ошибок, порождающий три типа непредвиденных последствий: непредвиденность результатов (пагубный результат важнее благоприятного), нововведений (чем больше изменений, тем больше все остается по-прежнему) и угроз (ради улучшения общества подавляется свобода и упраздняются системы безопасности): «Ни для какого действия нет гарантии, что оно будет осуществляться в направлении, совпадающем с намерением»2.

Идею о непредвиденных последствиях деятельности (прежде всего религиозной) обосновал М. Вебер. Затем она была развита в неоинституционализме 1970-1990-х гг. (Р. Коуз, Д. Марч, Д. Олсен, JI. Тевено, Д. Норт, Р. Познер, С. Пейович, Э. де Сото, О. Уильямсон, Г. Демсец, Р. Нельсон, С. Уинтер, Г. Саймон, К. Менар, Р. Буайе, Дж. Бьюкенен и др.), в рамках которого институты рассматриваются как набор юридических и неформальных норм, жестко детерминирующих социальное поведение («правила игры» в обществе у Д. Норта), а также результат индивидуальных и коллективных взаимодействий экономических субъектов. Роль групп интересов в формировании и функционировании институциональной структуры экономики проанализирована в работах М. Макгира, М. Олсона.

У некоторых представителей австрийской экономической школы (Ф. Хайек, JI. фон Мизес, Т. Дилоренцо) можно найти идеи, чрезвычайно близкие концепции пат-зависимости. Например, с точки зрения Ф. Хайека, любая эволюция представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным обстоятельствам и к непредвиденным событиям, которые невозможно было предсказать. Отчасти поэтому эволюционная теория не позволяет рационально прогнозировать и контролировать будущие изменения. С ее помощью возможно лишь показать, каким образом у сложно

1 Морен Э. Принципы познания сложного в науке XXI века // Вызов познанию: стратегии развития науки в современном мире / Отв. ред. Н.К. Удумян. М.: Наука, 2004. С. 22-23. См. также работы И.В. Бестужева-Лады, Л.М. Бородкина, И.М. Савельевой и др.

2 Там же. С. 24. организованных структур вырабатываются способы корректировки, ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе неизбежно остаются непредсказуемыми1.

В отечественной научной литературе отношение к проблеме зависимости от прошлого неоднозначно. В 90-х гг. XX в. социальные науки России осваивали зарубежные и реанимировали отечественные концепции. В настоящее время существует несколько концепций, объясняющих зависимость России от прошлого: евразийство, теория конвергенции социализма и капитализма, марксистская концепция бюрократического перерождения советской власти, теория тоталитаризма, теория модернизации, цивилизационные теории, мир-системный анализ. Но проблема заключается в том, что данные концепции ранее входили в состав советологии, которая не смогла предсказать крах СССР, рухнула вместе с ним, а теперь стремится выжить в виде «россиеведения», оставляя неизменным свой методологический аппарат2.

И все же постепенно формируется общее убеждение: история щадит лишь те представления, которые не претендуют на глобальный и вневременной смысл, описывают конкретные параметры общественных процессов на основе внутренне присущих им свойств, сопоставимых с аналогичными чертами других обществ в ту же историческую эпоху. Но формы проявления этого убеждения в научном сообществе разнообразны .

1 Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992. С. 48.

2 См.: Брумберг А. Советология и распад Советского Союза // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. Вып. 2 / Под ред. Т.А. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995; Петров Е.В. История американского россиеведения: Курс лекций. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.

3 См.: Время мира. Историческая макросоциология в XX веке. Вып. 1. Новосибирск, 1998. С. 16-21. групп интересов: «Деидеологизированность, банальная заземленность понятий «корпоратизм» и «группы интересов» обеспечивают им долгую. жизнь во всех типах обществ»1.

Хотя эвристичность теории модернизации остается предметом дискуссии, ряд авторов изучает зависимость настоящего от прошлого на ее основе. Но применение теории модернизации к анализу проблемы ведет к формулировке следующих условий модернизации современной России: рациональная и нравственная бюрократия; сильное и беспристрастное государство, обслуживающее граждан по закону; развитое гражданское общество, контролирующее деятельность государства и бюрократии; наличие у граждан равных стартовых возможностей и предпринимательских способностей. «Поскольку ни одного условия в российском обществе не существовало, не могло быть ни демократической приватизации, ни

2 1 демократического капитализма» . Поэтому модернизации в России не происходит.

Некоторые политики и публицисты, однако, считают, что в России все же отмечается модернизация, но авторитарная. Общие свойства авторитарных модернизаций состоят в следующем: подчинение всей политики, идеологии, общественной жизни целям развития; направленность промышленной политики на ускоренный рост и структурное развитие экономики, а региональной — на выравнивание диспропорций между регионами; ускорение и развитие сферы образования и науки; рост благосостояния большинства

1 Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1. С. 17. См. также: Игрицкш Ю.И. Общественные трансформации в СССР после 1985 г. Взгляды и концепции. М., 1998. С. 101; Перегудов С. Группы интересов в условиях перехода к информационному обществу // МЭиМО. 2004. № 6; Макаренко В.П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат // Социологические исследования. 1996. № 11; 1997. № 7.

2 Согрнн В.В. 1985-2005: три превращения современной России // Отечественная история. 2005. № 3. С. 13. Процессы демократизации в России стали ослабевать с 1996 г. Заполнение важных должностей военными укрепляет авторитаризм. При Б.Н. Ельцине лица с военным образованием составляли во властных структурах 6,7 %, при В.В. Путине - 26,6 %, а в высшем руководстве - 58,3 %. При Путине по количеству миллиардеров Россия вышла на третье место в мире после США и Германии (в 2003 г. их было 25); в 2004 г. в России было 84 тыс. долларовых миллионеров. Одновременно существует 15-кратный разрыв между 10 % самых богатых и самых бедных росснян. При Путине государство освободило себя от обязательств по обеспечению жильем нуждающихся граждан, а по объему социальных обязательств опустилось на уровень стран Запада в период до Второй мировой войны. Путинский авторитаризм состоит в желанин соединить вождизм и этатизм с либерализмом, несмотря на их несовместимость. С. 14-22. социальных групп, активная социальная политика; повышение социальной мобильности широких слоев населения; создание рыночной инфраструктуры, формирование эффективной кредитно-финансовой системы; формирование современной судебной системы и защита прав собственности; формирование институтов власти, соответствующих задаче ускоренного развития страны; наличие идеи прогресса как идеологии преобразований. Судя по всем этим признакам, в России нет ни авторитарной модернизации, ни ее субъектов: «Скорее мы имеем дело. со своеобразной мимикрией традиционализма, с возрождением русской архаики, иррационализма и обскурантизма»1.

Это возрождение приняло форму специфического авторитаризма, который связан с доминированием исполнительной власти над законодательной и судебной, государства над обществом, деполитизацией, десоциализацией и демодернизацией общества (включая репрессии в отношении оппозиции) . Главное свойство демодернизации — московский тип единства власти и собственности (господство государства над собственностью; неотчлененность собственности от государства; подчиненность собственника государству): «С начала 2000-х годов в России укрепилось4 господство приватизированных государственных структур, делающих принципиально непрозрачными отношения власти и собственности. Единство власти и собственности, нерасчлененность властно-собственнических элит превращает коррупцию в системную, несущую конструкцию всего экономического механизма»3. Российская демодернизация - это власть силовых структур, административной верхушки, идеологии национализма, контроль оппозиции. При демодернизации ведущую роль играют элементы личностного,

1 Круглый стол «Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы» // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 5. С. 43.

2 См.: Там же. С. 46-48. На протяжении последних 20 лет КГБ-ФСБ занимается расколом шахтерского движения и оппозиции в России и других странах СНГ. См.: Судотатов П.А. Победа в тайной войне. 19411945 годы. М.: ОЛМА-Пресс, 2005. С. 143-162.

3 Там же. С. 48. См. также: Брутенц К.Н. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.:

Международные отношения, 2005. С. 290-291. эмоционального и морального воздействия, образующие социокультурный контекст зависимости настоящего от прошлого1.

Наконец, еще одна группа авторов отвергает советологические концепции корпоратизма, групп интересов и модернизации как средство познания России и приводит веские аргументы . На протяжении «холодной войны» советология была важнейшей дисциплиной при познании СССР. С содержательной стороны советология включала политическую экономию, политическую науку, социологию, историографию. Главная тенденция этих дисциплин в течение последних сорока лет - замена тоталитарной модели теорией модернизации. Модель тоталитаризма рассматривает идеологию и политику как детерминанты экономики. Теория модернизации рассматривает политико-идеологические факторы как производные от экономики. Эта посылка привела к господству в советологии следующих схем: отождествление социальных трансформаций с политической модернизацией; объяснение политической системы СССР как авторитаризма; поиск в социальной и политической структуре СССР элементов плюрализма.

В соответствии с данными схемами советология рассматривала советскую систему как особую форму модернизации под влиянием идеологических и политических (в период В.И. Ленина и И.В. Сталина) и экономических (в период Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и их последователей) интересов. На этом основании советология заключала: советская модель экономической модернизации измеряется ростом валового национального продукта (ВНП) и может служить образцом для третьего мира ; развитие

1 См.: Тишков В. А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. С. 34, 40-50.

2 См.: Малия М. Из-под глыб, но что?. История западной советологии // Отечественная история. 1997. № 5; Он же. Советская трагедия. История социализма в России. М., 2003.

3 Например, с середины 1960-х гг. и до настоящего времени западная экономическая теория при исследовании России/СССР использует модель валового национального продукта. Но ВНП - не реальный факт, а интеллектуальная конструкция (система измерений), которая не имеет смысла без определенных теоретических посылок. Основанием модели ВНП являются западный опыт и данные. Параметры советской экономики не соответствуют западным моделям измерений. Однако модель ВНП применялась в отношении СССР, что дало апологетические результаты. Считалось, что ВНП СССР образует около 60 % ВНП США. Эту цифру популяризировали известные экономисты и социологи (В. Леонтьев, Дж. Гэлбрейт и др.). Она повлияла на оценки ЦРУ, которые использовали ее для доказательства советской угрозы. Но характерно, что модель ВНП экономики - главная тенденция современности; СССР двинулся по пути конвергенции с развитыми странами Запада; советская система — частный случай универсальной модели прогресса; советский авторитаризм после смерти Сталина способен к реформированию; количественное ослабление террора тождественно качественной трансформации системы; корпоративные и групповые интересы свидетельствуют о движении СССР в направлении демократии; советский опыт — это модификация универсальных трансформаций и рациональных структур власти и управления1.

Переход от тоталитарной модели к теории модернизации в советологических штудиях породил следующие стереотипы: Октябрьская революция — это действительная пролетарская революция, а не государственный переворот; советская власть всегда была легитимной; партия-большевиков - это демократическая организация, отражающая радикализм масс, а не тоталитарная партия «нового типа»; действительным достижением Октября был нэп, а не военный коммунизм; СССР дрейфовал в направлении «мягкого сталинизма»; началом такого дрейфа были советские «выдвиженцы» 1920-1930-х гг.; после смерти Сталина они изменили политический курс и благоприятствовали стабилизации советской системы; коллективизация -продукт стремления трудящихся масс к построению социализма, а сталинские чистки и террор - результат борьбы «центра» за контроль над анархической «периферией»; число жертв не может быть предметом научных исследований, поскольку официальные советские источники об этом не упоминают.

1 Центр Российских исследований Гарвардского университета издал в 1956 г. коллективный труд «Как работает советская система». В этой работе американские социологи использовали теорию модернизации для формулировки вывода: советские структуры власти и управления функционируют рационально. Эта книга распространялась «Для служебного пользования» среди аппарата ЦК КПСС и сыграла роль в обосновании советской эмпирической социологии. См.: Батыгип Г.С. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.: Академический проект, 1999. идеологии и пропаганды на разных этапах существования СССР, а также старые эмигрантские установки1. ' Перед началом перестройки советология использовала модель модернизации для позитивной оценки советской системы. Согласно такой оценке, советская власть осуществила модернизацию общества и создала развитую урбанизированную сверхдержаву. Она созрела для либеральных реформ, которые преобразуют Россию в «современное» общество. Несмотря на кошмары советской истории, власть создала потенциал модернизации. Поэтому переход СССР к демократии может быть эволюционным, а не революционным. Это спорное утверждение свидетельствует о том, что все советологические концепции обладают частичной эвристичностью, являются спорными и политически ангажированными.

Идеи институционального подхода в современной отечественной науке используют О. Бессонова, М. Глотов, А. Городецкий, JI. Гудков, Б. Дубин, И. Дискин, И. Игошин, О. Иншаков, С. Кирдина, Р. Нуреев, А. Олейник, В. Полтерович, В. Радаев, В. Тамбовцев, А. Шаститко, В. Волконский, Г. Клейнер, А. Эфендиев. Неформальные институты политической власти анализируют М. Афанасьев, И. Бусыгина, Т. Ворожейкина, В. Гельман,

A. Даугавет, Г. Дилигенский, С. Елисеев, К. Коктыш, А. Круассан,

B. Макаренко, В. Меркель, А. Механик, В. Нечаев, П. Панов, С. Перегудов, А. Рыбаков, М. Урбан, А. Хлопин, Ю. Шелестов и др.

Но в этой литературе слабо изучена теория пат-зависимости настоящего от прошлого. Эта теория разработана лауреатом Нобелевской премии Д. Нортом, а в России начинает осваиваться по мере проявления

1 Российская эмиграция (группы «Смена вех», евразийцы, «младороссы» и меньшевики) после их бегства из Германии в США содействовала созданию американской советологии, хотела поставить потенциал эмиграции на службу Советской России, издавала газеты на советские деньги, толковала русскую революцию как творческий процесс, в ходе которого на почве России должен сложиться «новый синтез», признавали большевизм исконно русским явлением. Именно они сформулировали популярные в современной России идеи корпоративизма, третьего пути между либерализмом и большевизмом, национализма и империи. Гестапо отмечало: «Младорусское движение видит в Советском Союзе не представителя большевистской мировой революции, а всего лишь Российскую империю». См.: Шлегель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 157159. институциональных ловушек в ходе реформ1. Принципиальное значение для России имеет главный вывод Д. Норта: причина стагнации постсоциалистических стран — ненадежные институциональные отношения и структуры; любой анализ перехода к рыночной экономике без институционального подхода к проблемам и событиям ложен. Но сохранение неэффективных институтов в России одновременно противоречит общему положению либеральной экономики о способности рынка «выбирать» оптимальное решение. Д. Норт полагает критерии неопределенности и непредвиденных последствий базисными при описании зависимости настоящего от прошлого. Наиболее остро эта проблема поставлена в теории пат-зависимости.

В общем виде смысл теории пат-зависимости состоит в описании жесткой детерминированности выбора «здесь и сейчас» от выбора, сделанного-«где-то и когда-то раньше», а также в акценте на инерционность развития: «Зависимость от предшествующего развития - это такая последовательность экономических изменений, при которой важное влияние на возможный результат могут оказать отдаленные события прошлого, причем скорее случайные события, чем систематические закономерности»2. Описание значения пат-зависимости для дальнейшего развития невозможно без анализа меры эффективности властно-управленческих институтов всех стран. В мире существует три типа институциональных систем: развитые институциональные системы Запада; страны и регионы с неустойчивой институциональной средой и системой институтов; пограничные цивилизации с доминированием хаоса над порядком и циклическими вариациями институциональных систем3. Россия

1 Например, институты типа бартерной экономики в постсоветской России выгодны в краткосрочной перспективе, но делают дальнейшее развитие невозможным. См.: Полтерович В.М, Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы. 1999. Т. 35? Он же. Трансплантация институтов // Экономическая наука современной России. 2001. № 3.

2 JIamoe Ю.В. Теория зависимости от предшествующего развития в контексте институциональной экономической истории // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3. С. 41.

3 См.: Клейнер Г.Б. Эволюция институциональных систем. M.: Наука, 2004; Шемякин Я.Г. Европа и Латинская Америка. Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории. М.: Наука, 2001; Шемякин Я.Г., Шемякина О.Д. Россия-Евразия: специфика формообразования в цивилизационном пограничье // Общественные науки и современность. 2004. № 4. относится к системам третьего типа. С этими положениями согласно большинство ученых.

Затем начинается поле дискуссии, поскольку теория пат-зависимости Д. Норта направлена одновременно против либерализма, марксизма, теорий конвергенции, модернизации, рынка, групп интересов, рациональности - как раз тех концепций, которые широко распространены в современной России1.

Одни ученые используют концепцию Д. Норта для описания и отрицательной оценки жестких базисных структур российского общества (авторитарная система правления, централизованная редистрибутивная экономика, коллективистские традиции) на всех этапах существования России2. Другие восприняли теорию пат-зависимости как аргумент в пользу централизованной государственной экономики в контексте теории дуальности и цикличности российской культуры3, которая отвергает положение о жестких базисных структурах российского общества. При этом положительно оцениваются теневые антиинституты российского общества: подмена общих правил личными отношениями; массовое неисполнение законов как подданными, так и властями; неуважение к понятию «собственность» и воровство; превращение законов в угрозы и пожелания; недоверие к власти, за исключением самой высшей; коррупция и широкое распространение теневой экономики. Эти антиинституты сохраняются в России до настоящего времени в виде умеренно-авторитарной власти, рыночной экономики с обширным (но бессистемным) вмешательством государства, отсутствия гражданского общества, широкого распространения теневой экономики и коррупции. Никаких изменений, по мнению ученых, здесь не следует ожидать, о чем свидетельствует череда неудачных российских реформ и контрреформ. Но вершина власти в России всегда была мотором преобразований, а

1 См.: Мильнер Б.З. Предисловие научного редактора // Д. Норт. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестсренко. Фонд экономической книги «Начала». М., 1997. С. 9-10. См. также: Куда идет Россия?. Формальные институты и реальные практики / Под ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2002.

2 См.: Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4; Петухов А. Политическое участие и гражданская самоорганизация в России // МЭиМО. 2004. № 8; ПисарьковаЛ.Ф. Российская бюрократия в эпоху Петра I // Отечественная история. 2004. № 1-2.

3 См.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1,2. неустойчивость российских институтов связана с разнообразием на нижних уровнях иерархии1.

Этим объясняется отбор литературы и цель исследования - выявление закономерностей проявления пат-зависимости в процессе институциональных изменений в современных обществах (экономический, социально-политический и социокультурный аспекты).

Поставленная цель выдвигает иерархию исследовательских задач теоретического и прикладного характера:

- рассмотреть пат-зависимость как ключевое понятие институционально-эволюционной теории;

- проанализировать понятие и структуру пат-зависимости;

- раскрыть связь пат-зависимости и социальной манипуляции;

- на основе теории политического отчуждения выявить проблему пат-зависимости в социальной истории России;

1 См.: Цирель С.В. «QWERTY-эффекты», «path dependence» и закон Седова, или возможно ли выращивание устойчивых институтов в России // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3. С. 47-54.

- проанализировать индивидуально-личностные аспекты инкрементных изменений в советский период;

- исследовать связь пат-зависимости со спецификой предпринимательства в современной России.

Объектом исследования в диссертационной работе является пат-зависимость как социокультурный феномен.

Теоретико-методологической основой исследования выступают принципы институционально-эволюционной теории Д. Норта, а также отдельные положения теории выбора, теории групп интересов М. Олсона; М. Макгира, теории революций. Уточнить и дополнить теорию Норта помогли критические оценки либеральной неоклассической теории и неомарксизма. Исследовательскую практику детерминировала концепция исторической обусловленности трансформационных процессов и блокировки неэффективных состояний системы. Использована коммунитаристская модель объяснения социальных наук А. Макинтайра, М. Уолцера и, в общем, методологический потенциал коммунитаризма, основные доводы которого базируются на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, актуализируя проблему социальной манипуляции. Анализ пат-зависимости современной России выполнен на основе теорий политического отчуждения и власти-собственности. Основные положения теории силового предпринимательства использованы для анализа непредвиденных следствий российской приватизации, обусловленных в том числе и зависимостью от прошлого. Так, в рамках исследования российской пат-зависимости оказались продуктивными теоретические концепты групп интересов, властно-управленческих структур В. Макаренко, анализ фоновых практик российской культуры О. Хархордина, ценностей силовых структур В. Волкова.

Содержательно научная новизна заключается в следующем: 1. Установлено, что государство - главный источник аномалий, трансакционных издержек, неэффективности экономики и институтов. В экономике эффективные рынки встречаются редко, а в политике - никогда. Политические решения и политический рынок закрепляют пат-зависимость.

2. Доказано, что никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным не существует. Общие идеологии не меняют дивергенцию. Но политика всегда поддерживает влиятельные группы сегодняшнего дня. Теория институтов противостоит теориям интересов, классической экономики и социального выбора, поскольку они отражают интересы групп влияния.

4. Показано, что проблемно-аналитический потенциал неоинституци-онализма смыкается с коммунитаризмом. Оба направления переосмысливают категории, классификации и стереотипы мышления, укоренившиеся в социальной науке и политике. Это позволяет изучать пат-зависимость в условиях конкретного места и времени.

5. Описана структура интегрального консерватизма как предпосылки использования социальных наук для манипуляции обществом. Интегральный консерватизм отождествляет индивида с данным социально-политическим порядком, уживается с любыми религиями и идеологиями и порождает политическое отчуждение как целостность интересов, политических технологий и идеологий. Этому способствует переплетение власти и собственности. Россия связала власть с собственностью при феодализме и раньше достигла состояния, к которому страны Запада пришли в период позднего капитализма. Любая реформа в России осуществлялась по правилу: уменьшение государственного регулирования одной сферы социальной жизни сопровождалось ростом регуляции другой сферы для компенсации потерь и сохранения максимальной сферы социального контроля. Русский "либерализм, социализм и ленинизм не свободны от интегрального консерватизма.

6. Доказано, что под влиянием связи власти-собственности-идеологии в России возник специфический холизм - тип индивида, коллектива и личности. Отношение к коллективу и личности в коммунистическом дискурсе восходит к дискурсу Православной церкви: взаимный надзор и увещевание - главная пат-зависимость российско-советской истории. Главное инкрементное изменение советской культуры — обличение как выявление личности.

Положения, выносимые на защиту.

1. Институты порождают «эффект блокировки» социально-экономического развития, разрывают идеологии (социальные теории) и реальность, повышают трансформационные и трансакционные издержки. Суть дилеммы современного социального развития - дуализм государства и своекорыстие государственного аппарата. Ментальные конструкты бизнесменов, управленцев и политиков повышают трансакционные издержки и цену убеждений. Культурное наследие поддерживает технологические и институциональные аномалии. На протяжении большей части истории опыт бизнесменов и идеология политиков не производили эффективных последствий. Этот феномен выражен в эффекте пат-зависимости. Институциональная система любой экономики порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. В любом обществе существуют индивиды, организации и группы давления, которые блокируют рост производства и знания, порождают военное управление обществом, религиозный (идеологический) фанатизм. При неизменности институтов любое кратковременное своекорыстие постоянно неэффективно. Бюрократия, армия, церковь опираются на институциональную структуру, которая всегда блокирует развитие.

2. Трансакционные издержки зависят от меры справедливости социальной системы. Снижение издержек выражения взглядов (идей, идеологий) повышает роль институтов. Идеи и идеологии формируют ментальные конструкты, с помощью которых индивиды понимают мир и делают выбор. На протяжении истории люди шли на жертвы ради идеологий. Тем самым идеологии становятся источником институциональных убеждений. Теория революций -необходимый элемент анализа общества. Она позволяет установить меру революционности, эволюционности и контрреволюционности социальных институтов и организаций. Концепции времени влияют на экономику, социальный порядок, управление, политику, типы менеджеров и культурно-исторические стереотипы. Теория пат-зависимости базируется на типичном для евро-американской социологии разделении на общество и общину (формальные и неформальные отношения), которое, однако, не универсально. Если считать капитализм игрой по строгим правилам, трудно провести различие между пат-зависимостью и стремлением развитых стран навязать всему миру свою идеологию и культуру. Развитые страны наиболее идеологизированы. Связь идеологий, культур и экономик выражается в индивидуалистической и холистической модели.

3. Индивидуалистическая модель наиболее выражена в США и Англии. Она навязывает определенную идеологию и порождает множество непредвиденных следствий (идеализация точных наук; бюрократизация жизни; предпочтение экономики и права качеству товаров, творческих способностей и человеческих связей; превращение экономистов и юристов в господствующий класс; рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи; паралич культуры). США и Англия - это блокированные общества, в которых индивидуальные интересы блокируются групповыми. Перед ними стоит угроза рынка с нулевыми доходами, а опыт централизованной экономики увеличил угрозу.

5. Коммунитаристская модель стремится преодолеть недостатки индивидуализма и холизма, базируется на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, отвергает ведущую роль экономики, фиксирует скрытую гражданскую войну между разновидностями капитализма, провозглашает приоритет культуры. Коммунитаризм отвергает концепции, которые оправдывают власть экономических, юридических, религиозных, военно-промышленных и идеологических аппаратов, соединяет позитивные свойства японской и европейской экономических культур. Коммунитаризм развивает и дополняет главные идеи институционально-эволюционной теории: сотрудничество - основная характеристика социальной жизни; государство -позитивно-негативный феномен социальной жизни. Коммунитаризм полагает манипулятивные отношения главным предметом социального анализа. Социальные фигуры - главные агенты манипулятивных отношений. Они связывают экономическую, социальную и политическую сферы. Заменяют ценность истины ценностью успеха, рациональности, эффективности и пр. Идеологема индивидуального и социального выбора маскирует тотальный произвол. В обществе постоянно сужается сфера рационального поведения и мышления индивидов. Базовые понятия демократии (гражданское общество, государство, рынок, бюрократия, права человека, оппозиция, полезность, успех, рациональность, консенсус и пр.) есть комплекс юридических и политических фикций.

7. Все идеологии выдвигают гипотезы об идеальном обществе, соотношении средств и целей по его достижению. Эта гипотеза объективируется в нормативно-ценностном порядке, влияющем на политическую практику и социальную науку. Для блокировки проблемы соотношения средств и целей используются социальная инженерия и наука. Идеология власти скрывает следующие факты социальной жизни: отношение власти и граждан всегда опирается на насилие и манипуляцию; власть всегда заинтересована в предельном подчинении общества; деление людей на властвующих и подвластных вечно, а общность их интересов — явление случайное; поэтому любая власть легитимна и нелегитимна одновременно. Перечисленные феномены воплощаются в комплексе власть-собственность— идеология — непредвиденном следствии отождествления единичных, групповых и общих интересов с историческими и политическими формами их институционализации.

8. Социальная история России позволяет уточнить теорию институтов. Политическая конкуренция в России стала предпосылкой скачка в развитии власти. Власть в России несколько раз оказывалась перед выбором: быть свергнутой или усилить угнетение? - и всегда шла по второму пути. В России создан первый в Европе двойной класс помещиков-дворян, который соединил политическую и экономическую власть и сформировал госаппарат - наиболее важный элемент политического отчуждения. Власть создавала квазисобственность и классы по своему произволу. В России сформировалась специфическая система собственности: собственник мог поступать с землей и людьми по своему произволу, но в любом случае был обязан служить государству. Государство скрывалось за произволом собственника и одновременно выступало мнимым покровителем интересов общества. В результате государственный патернализм приобрел ранг политико-экономической традиции. Российское государство - главный фактор трансляции отношений власти-собственности. Социальное развитие России определялось борьбой политических классов, обладающих или претендующих на монополию власти-собственности. Идеальный тип русского капитализма включает следующие элементы: переплетение власти с собственностью; падение эффективности производства по мере участия в нем государства; специфическая конкуренция - замена принципа заработка на основе деятельности другого человека принципом господства над этой деятельностью; властитель-эксплуататор получает деньги за принятие экономических решений, выгодных для обычных эксплуататоров.

9. Связь власти с собственностью и идеологией повлияла на революционный процесс в России. Дореволюционная институциональная матрица предвосхитила социализм в России. Российская революция - это перенос в новые условия правил деятельности военно-промышленного комплекса. Общий интерес традиционной власти - принудить к зависимости как можно больше людей, демонстрировать свое социальное присутствие, силу и формальные действия в обратной пропорции от содержательного действия. В этом Россия не отличалась от других стран. Но на общий интерес накладывался особый интерес русской власти - одновременное господство над производителями и потребителями. В ходе революции властители-собственники научились комбинировать насилие, голод, властно-бюрократические, либерально-буржуазные и социалистические элементы ради манипуляции и рационализации одновременного контроля политики и экономики.

10. Идеальный тип власти-собственности включает следующие свойства; потеря индивидами и группами независимых от государства источников существования; отсутствие у власти-собственности нужды в поддержке со стороны подданных, поскольку это наносит ей вред; власть-собственность составляет единственное основание своей физической, экономической и духовной власти; подданные поддерживают власть-собственность, поскольку передают ей свой произвол; явное и скрытое презрение ко всем, кто не входит в структуру власти-собственности; главный интерес власти—собственности — подчинение максимального числа людей в сфере экономики, политики и культуры. Эта система сложилась до русских революций 1917 г., поэтому модернизация СССР была связана с усилением экономического, политического и идеологического отчуждения.

11. Российско-советский холизм базируется на органической связи православного и большевистского отношения к индивиду, коллективу и личности. Главные пункты сходства православного и коммунистического дискурса - воспитание, увещевание, исключение. Главные отличия православного и коммунистического дискурса состоят в следующем: сознательность (совесть) объединяет протестантов и большевиков; в основе индивидуальной души на Западе лежала исповедь, а в основе индивидуальной души в России - покаяние; православно-коммунистическая коллективность закрепила практику горизонтального (а не вертикального, как на Западе) надзора; тирания власти в СССР опосредовалась коллективом; неформальные нормы массового поведения в СССР - это добровольный взаимный надзор.

Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения людей. Отсюда вытекает ряд непредвиденных следствий советской системы: становление массового лицемерия; культивирование публичной лояльности принятому образу жизни взамен действительной сознательности; покорное участие в ритуалах системы, подавляющей политические свободы, давало все больше социальных свобод, гарантирующих потребление и преуспевание взамен свободы совести; преобразование подвластных партийно-хозяйственному активу предприятий в частную лавочку.

15. В современной России частные и государственные охранные предприятия, органы правопорядка и госбезопасности используют силовые и информационные ресурсы для предоставления коммерческих услуг. Отсюда вытекает дилемма: если частные и государственные силовые структуры определяют и контролируют права собственности, они не могут выработать эффективную экономическую политику; если государственные служащие имеют доступ к силовым и информационным ресурсам, они всегда извлекают доход от распоряжения этими ресурсами как частные лица. Приватизация силовых ведомств и преобразование их в агентов экономического рынка -важнейшее непредвиденное следствие политических реформ. Вместо невидимой руки рынка идет рост неформальных и формальных силовых структур. Поведение государственных служащих при переходе к рынку отличается массовым оппортунизмом, ведет к структурному разрушению государства и выражается в росте военного, правоохранительного и административного аппарата. Использование силовых и административных ресурсов по усмотрению отдельных фракций госаппарата - проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к тому, что специалисты в сфере социальных наук и СМИ используются для закрепления сложившихся тенденций.

- курсов и спецкурсов по отдельным разделам социальных, экономических, политических и исторических наук;

- принятия решений в сфере политики в области естественных и социальных наук;

- сужения юридической, психологической и политической сфер пат-зависимости;

В целом, теория пат-зависимости позволяет определять эпистемологический статус различных когнитивных практик в социогуманитарном познании. Когнитивный потенциал этой теории дает возможность осуществлять эффективный методологический выбор при решении определенного класса исследовательских задач. Конкретные проблемы теории пат-зависимости содержат методологические установки, позволяющие эффективно изучать сложные социально-политические процессы.

Апробация работы. Основные положения и выводы, полученные в ходе диссертационного исследования, докладывались и обсуждались на III Философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге III тысячелетия», II Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2007 г.), IX Международной научно-практической конференции «Развитие прикладных исследований в праве и экономике на основе институциональной теории» (Брест, 2008 г.), Международной научно-практической конференции «Проблемы экономики, организации и управления предприятиями, отраслями, комплексами в разных сферах народного хозяйства» (Новочеркасск, 2008 г.), межрегиональной научно-практической конференции «Проблемы воспитания толерантности и профилактика экстремизма в молодежной среде» (Ростов-на-Дону, 2008 г.), межрегиональной научной конференции «Неделя науки» (Ростов-на-Дону, 2008 г.),

Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы правоприменительной и правоохранительной деятельности в современных условиях» (Новочеркасск, 2008 г.), научно-теоретической конференции «Девятые всероссийские научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2008 г.), III Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2008 г.). Содержание диссертации отражено в 35 научных публикациях, включая 1 монографию, 6 брошюр, 8 научных статей, опубликованных во всероссийских научных журналах, входящих в перечень ВАК Министерства образования и науки Российской Федерации. Общий объем публикаций составляет 32 п.л.

Структура работы. Работа состоит из введения, семи глав, включающих двадцать один параграф, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений"

Заключение

Итак, главный предмет институционально-эволюционной теории («интегрального социального анализа» в терминологии Д. Норта) — дивергенция и аномалии социально-экономического развития. Для обнаружения дивергенции и аномалий требуется критика всех видов отождествления собственности с отношениями людей. К числу таких видов относятся концепции пользы, своекорыстия, экономического человека, конкуренции, игр, рационального выбора, социобиологии, этатизма и интересов. Институты важнее интересов, своекорыстия и конкуренции, поскольку ограничивают набор альтернатив, тормозят экономическую активность, порождают «эффект блокировки» социально-экономического развития, разрывают идеологии (социальные теории) и реальность. Все общества и все социальные иерархии и институты повышают трансформационные и трансакционные издержки. Проблема состоит в выявлении трансакционных издержек, порождаемых экономическими, социальными и политическими институтами hie et nuns.

Конфликт богатства с другими ценностями выражается в добровольных кодексах поведения (представления о чести и справедливости), видах обмена (персонифицированного, неперсонифицированного, контролируемого государством) и формах правления (авторитарного, бюрократического, парламентарного). Все указанные кодексы, виды и формы имеют достоинства и недостатки. Государство - главный источник аномалий, трансакционных издержек, неэффективности экономики и институтов. В экономике эффективные рынки встречаются редко, а в политике - никогда.

Суть дилеммы современного социального развития - дуализм государства и своекорыстие государственного аппарата. Переработка информации бизнесменами, управленцами и политиками обусловлена ментальными конструктами, повышающими трансакционные издержки и цену убеждений. Поэтому демократия не является критерием эффективности экономических и политических институтов.

При анализе экономического и институционального развития надо учитывать культурное наследие — механизмы самоподцержки технологических и институциональных аномалий. На протяжении большей части истории опыт бизнесменов и идеология политиков не соединялись для производства эффективных последствий. Этот разрыв выражен в эффекте пат-зависимости. Она сужает набор альтернатив, связывает принятые в разное время решения и порождает их неопределенность и непредсказуемость. Политические решения и политический рынок закрепляют пат-зависимость.

Институциональная система любой экономики порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. В любом обществе существуют индивиды, организации и группы давления, которые в своих интересах блокируют рост производства и знания, порождают военное управление обществом, ' религиозный (идеологический) фанатизм. Поэтому деятельность политиков и бизнесменов ведет к непредвиденным следствиям. При неизменности институтов любое кратковременное своекорыстие постоянно неэффективно. В этом случае даже адаптация институтов блокирует конвергенцию. Политическая, экономическая, военная и религиозная организации опираются на институциональную структуру, которая всегда блокирует развитие. Если бюрократия, церковь и армия - выгодные занятия и главные направления государственных расходов, они разрушают стимулы продуктивной деятельности.

Трансакционные издержки зависят от меры справедливости социальной системы. Даже в развитых экономиках одни институты тормозят, другие поощряют производительность. Снижение издержек выражения взглядов (идей, идеологий) повышает роль институтов. Идеи и идеологии формируют ментальные конструкты, с помощью которых индивиды понимают мир и делают выбор. На протяжении всей истории люди шли на жертвы ради идеологий. Чем больше жертвенность, тем более идеологии становятся источником институциональных убеждений. Поэтому теория революций — необходимый элемент анализа общества в любой пространственно-временной определенности. Она позволяет анализировать меру революционности, эволюционности и контрреволюционности всех социальных институтов и организаций.

В настоящее время в мире существуют все примитивные формы экономики и политики. Поэтому надо учитывать все внутренние конфликты всех экономических и политических организаций. Посредничество общих идеологий не меняет дивергенцию. Даже в развитых странах последствия изменений остаются неопределенными. Поэтому не существует никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным.

Экспериментирующее общество включает правила устранения проигравших политических организаций (партий, движений, государств). Но политика всегда поддерживает влиятельные группы сегодняшнего дня. Теория институтов противостоит теориям интересов, классической экономики и социального выбора, поскольку они отражают интересы групп влияния.

Социологические исследования экономических культур развитых стран позволяют уточнить теорию Д. Норта. Стратегии достижения богатства и поведение индивидов базируются на конфликте ценностей. Конфликт -основа культуры и влияет на экономический выбор. При этом совершенствование управления одновременно приносит и пользу и вред индивидам. Международные корпорации и дипломатические ведомства государств способствуют укоренению национальных стереотипов. Поэтому международная торговля стала эквивалентом войны. Экономика и культура развитых стран не могут служить критерием для суждения об экономиках других стран и регионов.

В культурах существуют разные концепции времени. Они влияют на экономику, социальный порядок, управление, политику, типы менеджеров и культурно-исторические стереотипы. Отношение к знанию переплетено с представлением о будущем времени и выражается в разных стратегиях достижения целей. Приоритет права в культуре увеличивает объем принудительного соблюдения договоров. Типичное для евро-американской социологии разделение на общество и общину (формальные и неформальные отношения) не является универсальным.

Если считать капитализм игрой по строгим правилам, трудно провести различие между пат-зависимостью и стремлением развитых стран навязать всему миру свою идеологию и культуру. Развитые страны наиболее идеологизированы, а их культура влияет на экономику. То же самое относится к странам-претендентам на региональное лидерство. Связь идеологий, культур и экономик выражается в индивидуалистической и холистической модели.

Индивидуалистическая модель наиболее выражена в США и Англии, воплощена в идее универсализма и стратегии максимальной прибыли. Универсальные идеи, законы, правила навязывают определенную идеологию и порождают множество непредвиденных следствий. К ним относятся: идеализация точных наук; применение их результатов в промышленности и культуре; всеобщая бюрократизация жизни; предпочтение экономики и права качеству товаров, творческих способностей и человеческих связей; превращение экономистов и юристов в господствующий класс, который понимает сотрудничество как технику выполнения указаний; рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи; паралич культуры.

Стратегия максимальной прибыли обостряет социальные проблемы. Современные консультативно-экспертные службы — следствие американского мифа «всепобеждающего индивида». Самая развитая капиталистическая страна в конце XX в. стала наиболее бюрократической.

Договор не является универсальным критерием отношений. Индивидуализм скомпрометировал идею союза людей, поскольку большинство союзов угнетают индивидов. США и Англия — это блокированные общества, в которых индивидуальные интересы блокируются групповыми. Перед ними стоит угроза рынка с нулевыми доходами, а опыт централизованной экономики увеличил угрозу.

Холистическая модель характерна для Германии, Японии, Франции. Она включает следующие характеристики: господство универсализма, синтеза, коллективизма; связь индустриализма с национализмом и догоняющей модернизацией; использование геополитики для реанимации авторитарной власти, централизованной экономики и унитарной идеологии. Эта модель предлагает третий путь властно-управленческим аппаратам стран, которые хотят расстаться с коммунизмом, но не желают потерять накопленных при советской власти привилегий. Однако холизм не дает возможности установить индивидуальную ответственность за любой экономический, технологический и политический выбор. В этом случае выбор объясняется своекорыстием государственного аппарата, ведет к технологическому эпигонству и социальной мимикрии. Она выражается в двойственном отношении к деньгам, акценте на специфику национальной души, господстве социальной апологетики, отсутствии культуры инноваций, культивировании антиинтеллектуализма.

Если история страны переполнена восстаниями и революциями, возникает иерархизированная и неэгалитарная демократия. Госаппарат таких стран сохраняет старые и строит новые баррикады между классами и группами. Постоянные конфликты социальных групп и балансирование на грани социального взрыва становятся нормой политической жизни. Холизм порождает феномен нереформируемости социально-политических систем и выражается в конфликте инструментального и социополитического образа организационно-управленческих структур, неэффективности промышленной и экономической политики, коллаборационизме бизнесменов и менеджеров.

Культ вождей, власти и повстанческо-революционная культура переплетены, а понятие рациональности скрывает все перечисленные свойства.

Коммунитаристская модель стремится преодолеть недостатки индивидуализма и холизма. Она базируется на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, отвергает ведущую роль экономики, фиксирует конфликты и скрытую гражданскую войну между разновидностями капитализма, провозглашает приоритет культуры. В настоящее время развитые страны раскололись по отношению к острым социальным проблемам (иммиграция рабочей силы, причины бедности, расходы на социальную сферу, диспропорция зарплаты, специфика налоговых систем, рост числа законов, соотношение банковских и биржевых инвестиций, отношение между капиталом и персоналом акционерных обществ, роль предприятий в образовании рабочих, роль страхования).

Коммунитаризм обосновывает социальную и политическую децентрализацию. Отвергает все либеральные, коллективистские и этатистские концепции, поскольку они до сих пор оправдывали власть экономических, юридических, религиозных, военно-промышленных и идеологических аппаратов. Проблема выбора путей социального развития в XXI в. должна ставиться и решаться независимо от конфликта капитализма с коммунизмом. Коммунитаризм стремится соединить позитивные свойства японской (круговое мышление, создание наукоемких предприятий, высокий коэффициент участия на рынке, формы корпорации, кооперативные технологии) и европейской (всеобщая секуляризация, толерантность, трудовая этика, деполитизация и децентрализация экономики и социальной жизни, отрицательное отношение к любым иерархиям и властно-управленческим структурам, дискуссии и критика как норма социальной жизни, отрицание рыночной ориентации науки, превращение идейной дифференциации населения в основание политической системы для повышения стойкости убеждений, преодоление дифференциации на правых и левых) экономических культур.

Коммунитаризм развивает и дополняет главные идеи институционально-эволюционной теории: сотрудничество — основная характеристика социальной жизни; государство - позитивно-негативный феномен социальной жизни. Коммунитаризм делает акцент на культурно-символические феномены и вычленяет сферу манипулятивных отношений как главный предмет социального анализа. Научные и властно-политические критерии неразличимы во всей структуре академических дискуссий и политических дебатов. В социальной и политической жизни господствует произвол, а не рациональность. Ролевая концепция общества ложна, поскольку полагает манипуляцию правилом социальной жизни. Социальные фигуры — главные агенты манипулятивных отношений. Они связывают экономическую, социальную и политическую сферу. Стремятся ликвидировать различие между манипулятивными и неманипулятивными отношениями. Заменяют ценность истины ценностью успеха, эффективности и пр.

Демократическая личность служит любым властно-политическим структурам, если только они не нарушают потребительское, менеджерское и терапевтическое отношение к действительности. Идеологема индивидуального и социального выбора маскирует тотальный произвол. В обществе постоянно сужается сфера рационального и последовательного поведения и мышления индивидов. Маргинальность - универсальная характеристика общества, а не отдельных социальных групп. Базовые понятия демократии («гражданское общество», «государство», «рынок», «бюрократия», «права человека», «оппозиция», «полезность», «успех», «рациональность», «консенсус» и др.) есть комплекс юридических и политических фикций. Если они используются в академических дискуссиях и политических дебатах, те и другие становятся бессмысленными.

Государственные аппараты демократических стран предельно ангажированы, не выражают общих интересов и не являются ценностно-нейтральными. Неспособность предвидеть течение социальных процессов, дилетантизм, метод проб и ошибок, произвол, нелегитимность - главные свойства госаппаратов и учебных структур по подготовке государственных служащих и специалистов по бизнесу и менеджементу в корпорациях. Эти свойства усиливаются, если для обоснования властно-управленческих решений привлекаются ученые в качестве советников и экспертов.

Коммунитаризм направлен против классического и современного либерализма. Современный либерализм — политическая идеология элит, контролирующих партийные механизмы политических театров и СМИ. В большинстве стран Западной Европы и США эти элиты играют ключевую роль в подготовке политических решений. Они манипулируют электоратом с помощью демократической риторики. Однако без капитала или поддержки со стороны финансовых элит невозможно выйти на политическую сцену. В результате абсолютное большинство индивидов исключено из участия в принятии политических решений, которые как раз касаются данного большинства. Стало быть, демократическая риторика скрывает реальные социополитические процессы, включая тотальную манипуляцию.

Наконец, либерализм разрушает социальные связи, необходимые для конституирования политической общности. Политическая общность - это совместное стремление к такому благу, которое не может быть лишь суммой индивидуальных благ. Однако организация современной экономической, социальной и политической жизни не дает возможности сформироваться такой общности. Следовательно, человеческие индивиды все более лишаются субъективности и суверенности.

Главный тезис коммунитаризма - для выражения общих интересов государство должно отбросить манипулятивные отношения. Однако ни в одной стране пока не сформировалось большинства, способного противостоять фигурам Потребителя, Терапевта, Социального Реформатора-Менеджера. Если власть пренебрегает формированием антипотребительского, антитерапевтического и антименеджерского большинства, она недемократична.

Таким образом, проблемно-аналитический потенциал коммунитаризма смыкается с институционально-эволюционной теорией. Оба направления отбрасывают или переосмысливают общепринятые категории, классификации и стереотипы мышления, укоренившиеся в социальной науке и политике. Это позволяет изучать пат-зависимость в условиях данного места и времени.

Однако применение институционально-эволюционной теории и коммунитаризма для анализа прошлого и настоящего России только начинается. Разработка проблемы зависимости экономики от институтов и ценностей и введение антропологии в социальные науки показала, что ценности затрудняют строгое разграничение теории и мифа. Все социогуманитарное знание и вытекающие из него проекты переустройства общества базируются на опережении аксиологических актов над познавательными. В науке нет удовлетворительного синтеза концепций рациональности, философии науки и философии языка. Поэтому познание социополитического мира базируется на логическом круге (продуцируя парадоксы политического бытия) или на утверждении о собственной достоверности (продуцируя догмы). Значит, ни одна идеология не может считаться общеобязательной.

Культ государства и социального порядка привносят в научный анализ апологетику. Концепции интереса, выбора, власти как волевого отношения, общества как организма способствуют выработке интегрального консерватизма и использованию социальных наук в процессах манипуляции обществом. Интегральный консерватизм отождествляет индивида с наличным социально-политическим порядком, уживается с любыми религиями и идеологиями (поскольку они рассматривают человека как продукт действия трансцендентных сил или внешних обстоятельств) и порождает политическое отчуждение как целостность интересов, политических технологий и идеологий. Любое государство есть пересечение политического и гражданского отчуждения с мерой гражданского сопротивления.

Все идеологии выдвигают гипотезы об идеальном обществе и соотношении средств и целей по его достижению. Эта гипотеза объективируется в нормативно-ценностном порядке, влияющем на политическую практику и социальную науку. Для блокировки проблемы соотношения средств и целей используются социальная инженерия и наука.

Идеология власти скрывает следующие факты социальной жизни: отношение власти и граждан всегда опирается на насилие и манипуляцию; власть всегда заинтересована в предельном подчинении общества; деление людей на властвующих и подвластных вечно, а общность их интересов — явление случайное; поэтому любая власть легитимна и нелегитимна, одновременно. Все перечисленные феномены воплощаются в комплексе власть-собственность-идеология. Этот комплекс есть следствие отождествления единичных, групповых и общих интересов с историческими и политическими формами их институционализации. Социальные и политические институты преобразуют интересы в формальные действия и,, ликвидируют возможность теоретического и практического решения проблем политического и гражданского отчуждения.

Перечисленные выводы позволяют описать социальную историю России как процесс аккумуляции господства и уточнить теории интересов и институтов. Политическая конкуренция в России благоприятствовала отбору лиц с низкими моральными качествами и стала предпосылкой скачка в развитии власти. Для расширения автохтонной власти использовалась чужая военная сила. Поэтому интересы власти стали параллельны интересам ее врагов. Власть в России несколько раз оказывалась перед выбором: быть свергнутой или усилить угнетение и всегда шла по второму пути.

В России был создан первый в Европе двойной класс помещиков-дворян, который соединил политическую и экономическую власть и сформировал госаппарат - наиболее важный элемент политического отчуждения. Власть создавала квазисобственность (которую любой мог потерять в любой момент) и классы по своему произволу. Предпосылкой становления гражданского общества в России были восстания, революции, гражданские войны, а не право.

В России сформировалась специфическая система собственности: собственник мог поступать с землей и людьми по своему произволу, но в любом случае был обязан служить государству. Государство скрывалось за произволом собственника и одновременно выступало мнимым покровителем интересов общества. В результате государственный патернализм приобрел ранг политико-экономической традиции. Российское государство - главный фактор трансляции отношений власти-собственности. Оно свело основной механизм социального развития к распределению экономических благ. Социальное развитие России определялось борьбой политических классов, обладающих или претендующих на монополию власти-собственности. Аппарат государства всегда нарушал общую модель развития, поскольку подчинялся правилам развития политической системы.

Государство-собственник - больший эксплуататор, нежели обычная государственная власть. В государственном секторе рост производительности труда исключен или способствует укреплению власти-собственности. Госаппарат России никогда адекватно не отражал общие интересы населения и интересы производителей и собственников, а реализовывал свои интересы, придавая им ранг государственных. Любая реформа в России осуществлялась по следующему правилу: уменьшение государственного регулирования одной сферы социальной жизни сопровождалось ростом регуляции другой сферы для компенсации потерь и сохранения максимальной сферы контроля над социальной жизнью. Россия связала власть с собственностью уже при феодализме и потому раньше достигла состояния, к которому страны Запада пришли лишь в период позднего капитализма.

Главный интерес русской власти на протяжении столетий - колонизация крестьян и огосударствление жителей городов. Идеальный тип русского капитализма состоит из следующих элементов: переплетение власти с собственностью; падение общей и конкретной эффективности производства по мере участия в нем государства; специфический механизм экономической конкуренции — замена принципа заработка на основе деятельности другого человека принципом господства над этой деятельностью; властитель-эксплуататор получает деньги за принятие экономических решений, выгодных для обычных эксплуататоров; капиталисты в России всегда стояли перед выбором — чем больше они стремились сохранить накопленный капитал и чем меньше тратить на взятки, тем более высокое политическое положение должны были занимать (входить в структуры власти, светские круги); любой выбор снижал производительные и профессиональные способности бизнесмена; пораженная структурами власти экономика обычно проигрывает экономике, диктующей власти свои правила.

Эти свойства идеального типа русского капитализма позволяют скорректировать теорию революций Д. Норта. Связь власти с собственностью и идеологией повлияла на революционный процесс в России. Эту связь транслировали русские либералы, социалисты и большевики. В России уже до Первой мировой войны существовали две бюрократии - царская и буржуазная. В период войны они начали сближаться, поскольку обе связывали власть с собственностью. Поэтому поражение России в первой мировой войне обусловлено не отсталостью, а опережением других стран в соединении власти с собственностью. Для полного симбиоза властителей с собственниками надо было устранить чисто авторитарный (руководствующийся властными мотивами) и чисто капиталистический (руководствующийся экономическими интересами) слои. Такова социальная причина российских революций. Дореволюционная институциональная матрица предвосхитила социализм в России. Российская революция - это перенос в новые условия правил деятельности военно-промышленного комплекса. Россия/СССР обладают уникальным опытом слабости системы власти, кажущейся всесильной.

Общий интерес традиционной власти — принудить к зависимости как можно больше людей, демонстрировать свое социальное присутствие и силу, расширять формальные действия в обратной пропорции от содержательного действия. В этом Россия не отличалась от других стран. Но на общий интерес накладывался специфический интерес русской власти — одновременное господство над производителями и потребителями. Русский либерализм всегда делал ставку на власть, не предлагая никакой строгой идеологии и программы. Под прикрытием патриотизма русская буржуазия подчинила бюрократическому комплексу существующие и создавала новые организационные структуры. В ходе революции властители-собственники обрели опыт комбинации насилия, голода, властно-бюрократических, либерально-буржуазных и социалистических элементов ради манипуляции. Толкование социализма оказалось связано с обоснованием и рационализацией одновременного контроля политики и экономики.

Русский либерализм, социализм и ленинизм не свободны от культа государства и связанных с ним противоречий консервативного мышления. При этом отношение государства и общества рассматривается через призму порядка как главной ценности. Это означает одобрение связи власти и собственности как «естественного», «необходимого», «объективного», «единственно возможного» факта и тенденции русской жизни.

Индивидуалистическая и холистическая модели позволяют описать идеальные типы власти и власти-собственности. Идеальный тип власти отличается следующими свойствами: власть частично поддерживает граждан, если даже они не являются ее источником; собственники располагают независимым от власти источником социальной силы; производители материальных и духовных ценностей с помощью права имеют минимальную защиту от власти для реализации своих интересов; поскольку граждане экономически независимы от власти, она вынуждена заботиться о том, чтобы они ее поддерживали хотя бы пассивно.

Идеальный тип власти-собственности включает следующие свойства: потеря индивидами и группами независимых от государства источников существования; власть-собственность не нуждается в поддержке со стороны подданных, поскольку это наносит ей вред; самотождественность - власть-собственность составляют единственное основание своей физической, экономической и духовной власти; подданные поддерживают власть-собственность, поскольку передают ей свой произвол (волю); явное и скрытое презрение ко всем, кто не входит в структуру власти-собственности; главный интерес власти-собственности — поставить в зависимость максимальное число людей в сфере экономики, политики и культуры.

Эта система сложилась до русских революций 1917 г., поэтому модернизация СССР была связана с усилением экономического, политического и идеологического отчуждения.

Под влиянием связи власти-собственности-идеологии в России/СССР возник специфический холизм - тип индивида, коллектива и личности. Православное и большевистское отношение к личности и коллективу органически связаны. Коммунистический дискурс восходит к дискурсу Русской Православной церкви о предназначении церковных судов, которые использовали процедуры обличения, увещания и отлучения. Главные пункты сходства православного и коммунистического дискурса - воспитание, увещевание и исключение. Большевики реализовали православный проект социального устройства. Основанием советской атеистической цивилизации был монастырь.

Главные отличия православного и коммунистического дискурса состоят в следующем: сознательность (совесть) объединяет протестантов и большевиков; в основе индивидуальной души на Западе лежала исповедь, а в основе индивидуальной души в России — покаяние; православно-коммунистическая коллективность закрепила практику горизонтального (а не вертикального, как на Западе) надзора; тирания власти в СССР опосредовалась коллективом; неформальные нормы массового поведения в СССР - это добровольный взаимный надзор.

Связь Православной церкви и большевистской партии породила специфическую пат-зависимость, в состав которой входят: дискурсы чисток, специфической трактовки медицинских проблем индивидуального тела, критики и самокритики (разновидность монашеской практики самобичевания), слияния чистки сверху и самокритики снизу, констелляция чистки, самокритики и коллектива как предпосылка террора, диалектика (в виде «линии партии»), ударничество. Советский индивидуализм возник в правящей партии как реакция на криминализацию общих практик поведения. Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения людей.

В обмен на согласие государства казнить еретиков Русская Православная церковь отказалась от права противостоять власти. Этим объясняется связь христианского обличения, социальной шизофрении и советской личности. В советское время это выразилось в институтах работы над собой и принципе соединения доктрины с жизнью как аналога религиозно-догматического образования. Взаимный надзор и увещевание - главная пат-зависимость российско-советской истории. Главное инкрементное изменение советской культуры - обличение как выявление личности.

Отсюда вытекает ряд непредвиденных следствий советской системы: переплетение православных корней работы над собой с партийным самовоспитанием привело к становлению массового лицемерия; взамен действительной сознательности культивировалась публичная лояльность принятому образу жизни; покорное участие в ритуалах системы, подавляющей политические свободы, давало все больше социальных свобод, гарантирующих потребление и преуспевание взамен свободы совести; преобразование подвластных партийно-хозяйственному активу предприятий в частную лавочку.

В СССР сложилось иное соотношение формальных и неформальных правил, нежели полагает Д. Норт. Неформальные правила и коллективы создавались не ради достижения духовных ценностей (типа чести и справедливости), а для противостояния администрации и охватывали пенитенциарную систему, армию и диффузные группы. Эти группы культивировали советские механизмы интеграции и были поглощены циничной борьбой за увеличение материального достатка и социальное признание. Советская система дара состоит в отбрасывании истины и тотальной социальной лжи. Политическая рутина на закате советской власти базировалась на логике церковного суда и привела к становлению неформальных практик обличения (празднование дней рождения) как аналога официальных мероприятий (типа юбилеев). Советские коллективы, эволюционировали в мафиозно-гангстерские группы, а новая культура (комплекс инкрементных изменений) базировалась на традициях православия, а не революции. В целом, альтернатива «коллективистской' России» и «индивидуалистического Запада» не подтверждается современными исследованиями.

При анализе различий между формальными и неформальными организациями в условиях современной России надо учитывать способы воспроизводства отношений силы. Государство способствует адаптации к новым условиям групп и структур, культивирующих применение силы. Поэтому при анализе генезиса и эволюции индустрии частных охранных услуг непродуктивны концепции постсоветского пространства как организованной преступности, девиантного поведения, аномии и наследия прошлого. Индустрия частных охранных услуг возникает при низком обоюдном доверии между сторонами договора, а также при отсутствии у населения авторитета права и слабости государства.

В современной России частные и государственные охранные предприятия, органы правопорядка и госбезопасности используют силовые и информационные ресурсы для предоставления коммерческих услуг. Отсюда вытекает дилемма: если частные и государственные силовые структуры определяют и контролируют права собственности, они не могут выработать эффективную экономическую политику; если государственные служащие имеют доступ к силовым и информационным ресурсам, они всегда извлекают доход от распоряжения этими ресурсами как частные лица. Те и другие силовые структуры мыслят в терминах территории, сфер влияния и границ.

Суть неформальных отношений собственности в России - отношения между владельцами средств насилия. Предприниматели попадают под их контроль и не могут от него добровольно освободиться. Владельцы средств насилия используют физическое устрашение и психическое давление для создания искусственного спроса при решении трансакционных проблем. Господствуют персонифицированные неформальные связи. Из-за этого, правовые и неправовые методы решения имущественных и иных споров переплетаются. Вслед за государственными частные силовые структуры действуют так, чтобы извлекать выгоду при любых условиях.

Язык преступных групп переплетается с языком политики и дипломатии, когда речевые действия управляют трансакциями, т.е. обменом материальных благ. Силовые структуры путем преобразования терминов уголовного языка скрывают собственную реальную практику. Уголовные группы повышают ценность информационных ресурсов государственных силовых ведомств. Те и другие с помощью насилия и манипуляции повышают косвенное управление социальными событиями, группами и обществом.

Государственная статистика России подверстана под интересы вершины власти, поскольку нет статистики о географии, доходах и оборотах охранного бизнеса. Приобрела популярность старая идея хозяина (а не предпринимателя), из-за чего порядок, стабильность и экономический рост предпочитаются соблюдению моральных норм. В России развивается конфликт между рационально-экономическим и правовым подходами к решению экономических и социальных проблем. Этому способствует союз уголовных групп с местной властью. Приватизация силовых ведомств и преобразование их в агентов экономического рынка — важнейшее непредвиденное следствие политических реформ. Силовые ведомства имеют надежные источники внебюджетного финансирования и роста независимости от центральной власти.

Принятые ради интересов силовых структур законы тоже породили ряд непредвиденных последствий. Вместо невидимой руки рынка идет рост неформальных и формальных силовых структур, которые используют все методы для увеличения позитивного имиджа. Юридические, технологические и экономические стратегии поведения силовых структур зависят от поведения государства как ключевого участника социальной и политической игры. Поведение государственных служащих при переходе к рынку отличается массовым оппортунизмом, ведет к приватизации и структурному разрушению государства. Это выражается в росте военного, правоохранительного и административного аппарата. Периодическое выполнение служащими своих должностных обязанностей прикрывает их частные интересы.

Генезис и эволюция частных силовых структур - свидетельство структурного распада государства. Приоритет центра над региональной властью в сборе и распределении налогов воспроизводит практику персонифицированных переговоров с позиции силы. Идея укрепления государства отражает закрепление силовых (а не экономических) отношений между силовыми структурами и экономическими субъектами. Государство не смогло отделиться от заинтересованных групп. Использование силовых и административных ресурсов по усмотрению отдельных фракций госаппарата — проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к тому, что специалисты в сфере права, экономики, общественного мнения и СМИ используются для закрепления сложившихся тенденций. Ни один тип политического мышления и практики в современной России не ставит задачу разрыва связи власти-собственности как центральную теоретическую и практическую проблему социальных трансформаций.

Список научной литературыСусименко, Елена Владимировна, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Александрова Т.П. Альтернативы экономического поведения чиновников в переходной экономике. Екатеринбург, 2000.

2. Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5.

3. Алчиан А. Затраты и выпуски. (Перевод А.К. Емельянова) // Теория фирмы /Под ред. В.М. Гальперина. Спб., 1995.

4. Алъбер М. Капитализм против капитализма. СПб.: Экономическая школа, 1998.

5. Асланов JJ.A. Культура и власть. Философские заметки. Кн. 1. М.: Теис, 2001.

6. Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М.: Наука, 1987.

7. Аузон А., Крючкова П. Административные барьеры в экономике // Вопросы экономики, 2001. № 5.

8. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1,2.

9. Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость: теория, история, современность. Нижний Новгород: Издательство Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2004.

10. Балацкий Е. «Нераспознанный бум» в динамике иностранных инвестиций в России // Международные процессы. 2005. № 3.

11. Балацкий Е. Теория институциональных ловушек и правовой плюрализм// Общество и экономика. 2001. № 10.

12. Батурова Е.Ю. Институциональная динамика: соотношение спонтанных и целенаправленных действий в установлении новых институциональных образцов // Экономическая социология. 2005. Т.6. № 4.

13. Батыгин Г. С. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.: Академический проект, 1999.

14. Белов А.А., Елисеев С.М. Политические процессы и институты в современной России. СПб.: Изд-во СПбУ, 2006.1 б.Белюкова О.Э. Институциональная теория развития России // Социальные трансформации реформируемой России. Новосибирск, 1999.

15. П.Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. М., 1998.

16. Бесов А.Г. Социокультурные нормы российской государственности XIX века // Вопросы истории. 2005. № 6.

17. Бессонова О.Э. Вектор институционального развития России: от квазирынка к либеральному раздатку // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 2.

18. Бестужев-Лада КВ. Ретроальтернативистика в философии истории // Вопросы философии. 1997. № 8.

19. Бикбов А., Гавриленко С. Российская социология: автономия под вопросом // Логос. 2002. № 5-6.

20. Бим-Бад Б.М. Сталин (исследование жизненного стиля). М.: УРАО, 2002.

21. Бирман И. Аномальное полузнайство // Свободная мысль. 1997. № 7.

22. Блюм А. О политической системе в России после путинских реформ // Неприкосновенный запас. 2004. № 6 (38).

23. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Наука, 2001.

24. Блок Ф. Роли государства в хозяйстве // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 2.

25. Бойков В.Э. Десять лет реформаторства // Социологические исследования. 2001. № 7.

26. Бородкин Л.И. «Порядок из хаоса»: концепция синергетики в методологии исторических исследований // Новая и новейшая история. 2003. №2.

27. Боулэнд JI.A. Современные взгляды на экономический позитивизм // Панорама экономической мысли XX столетия. Под ред. Д. Гринуэя, М. Блини, И. Стюарта. СПб: «Экономическая школа», 2002.

28. Бродский Б.Э. Трансформационные кризисы // Экономический журнал. 1998. № 3.

29. Брумберг А. Советология и распад Советского Союза // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития / Под ред. Т.И. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995.

30. Брутенц КН. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.: Международные отношения, 2005.

31. Буайе Р. Теория регуляции. Критический анализ. М., 1997.

32. Бурдье П. Социология социального пространства. Институт экспериментальной социологии. М.: Алетейя; СПб., 2005.

33. Бусова Н.А. Делиберативная модель демократии и политика интересов // Вопросы философии. 2002. № 5.

34. Бусыгина И. Германский федерализм: история, современное состояние, потенциал реформирования // Полис. 2005. № 5.

35. Бьюкенен Дне. Границы свободы. Между анархией и Левиафаном // Нобелевские лауреаты по экономике. Дж. Бьюкенен. М., 1997.

36. Бюрократия и власть в новой России: позиция населения и оценки экспертов. М., 2005.

37. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / Пер. с англ. П.М. Кудюкина; Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. СПб.: Университетская книга, 2001.

38. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранное. М.: Прогресс, 1990.43. «Великая трансформация» Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее / Под общ. ред. проф. P.M. Нуреева. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006.

39. Вересаев В.В. Пушкин в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников с иллюстрациями на отдельных листах. 6-е изд. М.: Советский писатель, 1936. Т. 2.

40. Виртшгафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. М.: Логос, 2002.

41. Витт У. Экономическая теория и экономическая история -эволюционный пересмотр // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Том 2. № 3.

42. Власть и общество в России: реалии и перспективы развития. Новосибирск, 2005.

43. Волков В.В. Мафия в зеркале социологии // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

44. Волков В. Силовое предпринимательство. СПб.; М.: Летний сад, 2002.

45. Волков В.В. Силовое предпринимательство: экономико-социологический анализ. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005.

46. Волконский В.А. Институциональный подход к проблемам кризиса российской экономики // Экономика и математические методы. 1999. №1.

47. Вольчик В.В. Нейтральные рынки, ненеийтральные институты и экономическая эволюция // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Т. 2. №2.

48. Вороэюейкина Т.Е. Государство и общество в России: исчерпание государственно-центричной матрицы развития // Полис. 2002. № 2.

49. Время мира. Историческая макросоциология в XX веке / Под ред. Н.С. Розова. Вып. 1. Новосибирск, 1998.

50. Вулъф JI. Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

51. Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. СПб., 1997.

52. Галазов А. Пережитое. М.: ИД «Грааль», 2002.

53. Галкин А.А., Красин Ю.А. Россия на перепутье. М., 1998.

54. Геллер М. История России. 1917-1995: В 4 т. Россия на распутье. 19901995. Т. 4. М.: Наука, 1996.

55. Геллер М.Я. История Российской империи. Т. 1-2. М.: «МИК», 2001.

56. Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации (Наброски к теории) // Политические исследования. 2001. № 1.

57. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе // Истоки. Вып. 5: Экономика в контексте истории и культуры / Под ред. Я.И. Кузьминова, B.C. Автономова, О.И. Ананьина и др. М.: ГУ-ВШЭ, 2004.

58. Гилинский Я., Афанасьев В. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения. СПб., 1999.

59. Гимпелъсон В.Е. Численность и состав российской бюрократии: между советской номенклатурой и госслужбой гражданского общества. М., 2002.

60. Глотов М.Б. Социальный институт: определение, структура, классификация // Социологические исследования: Ежемесячный научный и общественно-политический журнал РАН. 2003. №10.

61. Голдстоун Дж. Теории реванша, революции 1989-1991 годов и траектория развития новой России // Вопросы экономики. 2001. № 1.

62. Городецкий А.Е. Модернизационный проект для России // Чиновник Ъ. 2000. № 3(9).

63. Гришин Л. Мы как участники рыночных отношений // Вопросы экономики. 2000. № 8.

64. Губогло М.Н. Драма собственника нашего времени // Отечественная история. 2004. № 1.

65. Гудков Л., Левада Ю., Левинсон А., Седов Л. Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений // Коммунист. 1988. № 12.

66. Гудков Л. Идеологема «врага»: «враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага / Сост. JI. Гудков. М.: ОГИ, 2005.

67. Гудков Л. Цинизм «непереходного» общества // Вестник общественного мнения. 2005. № 2/76.

68. Гудков Л., Дубин Б. «Нужные знакомства»: особенности социальной организации в условиях социальных дефицитов // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 3.

69. Гусейнов А.А. Философия. Мораль. Политика. М., 2002.

70. Гэлбрейт Дж. К. Жизнь в наше время. / Пер. с англ. М., 1986.

71. Данилова Е., Тарарухина М. Российская производственная культура в параметрах Г. Хофштеда // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. 2003. № 3.

72. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт: Очерк политики свободы. М., 2002.

73. Дарендорф Р. Тропы из утопии. М., 2002.

74. Даугавет А.Б. Неформальные практики российской элиты (Апробация когнитивного подхода) // Полис. 2003. № 4.

75. ДементьевВ. Экономическая власть и институциональная теория // Вопросы экономики. 2004. Т. 3. № 3.

76. S3. Дерябина М. Исторические аспекты постсоциалистического происшедшего периода // Вопросы экономики. 2001. № 2.

77. Де Сото Э. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: Олимп-Бизнес, 2004.

78. Десять лет системной трансформации в странах ЦВЕ и в России: итоги и уроки // МЭиМО. 2000. № 5.

79. Дилигенский Г.Г. Индивидуализм старый и новый (Личность в постсоветском социуме) // Полис. 1999. № 3.

80. Димаджио П. Культура и хозяйство // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

81. Дискин И. Реформы и элиты: Институциональный аспект // Общественные науки и современность. 1995. № 6.

82. Дор Р. Различия японской и англо-саксонской моделей капитализма // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 1.

83. Емельянов В.Я. К смене парадигмы в теории развития общества // Социология и общество. СПб., 2000.

84. Ермаков С. С., Ким И.Е., Михайлова Т.В. и др. Власть в русской языковой и этнической картине мира. М.: Языки славянской культуры, 2004.

85. Замятин Д.Н. Метагеография: пространство образов и образы пространства. М.: Аграф, 2004.

86. Заславская Т.Н. Неправовые практики // Общественные науки и современность. 2001. № 5.

87. Заславская Т.Н. Современное российское общество. М., 2005.

88. Заславская Т.И., Шабанова М.А. Трансформационный процесс в России: институционализация неправовых практик // Истоки. Вып. 5: Экономика в контексте истории и культуры. М.: ГУ-ВШЭ, 2004.

89. Звонарева О. С. О цивилизационном подходе в теории государства и права // Правоведение. 2003. № 4.

90. Зеленко Б.И. Финансово-промышленные группы в российском политическом процессе // Социс. 2004. № 5.

91. Зотов А. Исследования равновесия обменов и начала теории социального равновесия в экономических работах Парето // Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2.

92. Зубкова Е.Ю. Власть и развитие этноконфликтной ситуации в СССР: 1953 1985 годы // Отечественная история. 2004. № 4.

93. Игошин И.Н. Институциональные искажения в российском обществе. ДиректМедиа Паблишинг, 2003.

94. Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1.

95. Игрицкий Ю.И. Общественные трансформации в СССР после 1985 г. Взгляды и концепции. М., 1998.

96. Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историсофии сталинизма. М.: Вече, 2004.

97. Ильин В. В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России: циклы модернизационного процесса. М., 1996.

98. Ильин В.И. Подарок как социальный феномен // Рубеж (Альманах социальных исследований). 2001.

99. Иноземцев B.JJ. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995.

100. Иншаков О.В. Институционализм в Российской экономической мысли. В 2-х томах. Волг.: ВолГУ, 2002.

101. Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика / Под ред. А.К. Соколова. М.: РОССПЭН, 2004.

102. Карпусъ И.А. Свое и чужое. Дневник современника. 2001-2005. Омск: ООО ИПЦ «Сфера», 2005.

103. Касталъди К, ДосиДж. Тиски истории и возможности для новизны: некоторые результаты и открытые вопросы, связанные с зависимостью от предшествующей траектории развития в экономических процессах // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 2.

104. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994.

105. Кашников Б.Н. Либеральные теории справедливости и политическая практика России. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2004.

106. Кивинен М. Прогресс и хаос. Социологический анализ прошлого и будущего России. СПб., 2001.

107. Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. Новосибирск: Наука, 2001.

108. Клейнер Г.Б. Эволюция институциональных систем. М.: Наука, 2004.

109. Клеманн И., Тимофеев Л. Теневая Россия. М., 2000.

110. Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций в трех книгах. М.: Мысль, 1995.

111. Козлов В.А. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти. 1953-1985 гг. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006.

112. Коктыш К.Е. Социокультурные рамки институционализации политических практик и типы общественного развития // Полис. 2002. №4, №5.

113. Коленникова О.А., Косалс Л.Я., Рывкина Р.В. Коммерциализация служебной деятельности работников милиции // Социс. 2004. № 3.

114. Коллман Н.Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего нового времени. М.: Древлехранилище, 2001.

115. Колодко Г. Институты, политика и экономический рост // Вопросы экономики. 2004. № 7.

116. Коротаев А.В. Объективные социологические законы и субъективный фактор // Альманах «Время мира». Новосибирск, 2000. Вып. 1.

117. Коротаев В.М. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20 -30-е годы). Архангельск, 1993.

118. Коуз Р. Фирма, рынок и право. Сб. ст. / Пер. с англ. Б. Пинскера; Науч. ред. Р. Капелюшников. М.: Дело, 1993.

119. Коуз Р. Право и экономика. Традиционный взгляд и перспективы развития. М.: ГУ-ВШЭ, 1999.

120. Коулман Д. Экономическая социология с точки зрения теории рационального выбора // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

121. Коуэн Р. Зависимость от предшествующей траектории развития, причинная связь и экономическая политика // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Т. 2. № 4.

122. Кравченко А.И. Три капитализма в России // Социологические исследования. 1999. № 7.

123. Красиков В.А. Победы, которых не было. СПБ.: Нева, 2004.

124. Красильникова МД. Доходы и потребление в условиях экономического роста // Вестник общественного мнения. 2005. № 1.

125. Кривошеее В.В. Особенности аномии в современном российском обществе // Социс. 2004. № 8.

126. Круглый стол «Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы» // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 5-7.

127. Крыштановская О.В. Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России. 2002. № 4.

128. Крыштановская О.В. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. № 1.

129. Куда идет Россия?. Формальные институты и реальные практики / Под ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2002.

130. Куда пришла Россия?. Итоги социетальной трансформации / Под общ. ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2003.

131. Кузнецов В. Реформы в России и перераспределение доходов // МЭиМО. 2000. № 6.

132. Кузьминов Я. И., Радаев В. В., Яковлев А. А., Ясин Е. Г. Институты: от заимствования к выращиванию (Опыт российских реформ и возможности культивирования институциональных изменений) // Вопросы экономики. 2005. № 5.

133. Кули Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок. М., 2000.

134. Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. Челябинск: Социум, 2004.

135. Култыгин В.П. Теория рационального выбора возникновение и современное состояние // Социс. 2004. № 1.

136. Кэмп Д. Сначала скажите «нет». Секреты профессиональных переговорщиков. М.: Добрая книга, 2005.

137. Лапин Н.И. Пути России: социокультурные трансформации. М., 2000.

138. Латов Ю.В. Теория зависимости от предшествующего развития в контексте институциональной экономической истории // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

139. Латов Ю.В. Экономика вне закона: Очерки по теории и истории теневой экономики. М.: МОНФ, 2001.

140. Левада Ю.А. Homo post-sovieticus // Общественные науки и современность. 2000. № 6.

141. Левашов В.К. Морально-политическая консолидация российского общества в условиях неолиберальных трансформаций // Социологические исследования. 2004. № 7.

142. Леруа М. Миф о иезуитах: от Беранже до Мишле. М.: Языки славянской культуры, 2001.

143. Летенко А.В. Российские хозяйственные реформы: История и уроки. М.: Наука, 2004.

144. Либовиц С., Марголис С. Басня о клавишах // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2006.

145. Липкин С. Квадрига. Повесть. Мемуары. М.: Книжный сад, Аграф, 1997.

146. Липов В.В. Религиозные ценности как фактор зависимости от предшествующего развития и формирования социально-экономических моделей // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

147. Лоуэнталъ Д. Прошлое чужая страна. СПб.: «Русский остров», 2004.

148. Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования.

149. М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2005.

150. Лубянка. Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 19171991. Справочник / Сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М.: МФД, 2003.

151. Льюис Б. Что не так? Путь Запада и Ближнего Востока: прогресс и традиционализм. М., 2003.

152. Ляско А. Неденежные расчеты в российской переходной экономике: институциональный подход // Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001.

153. Макаренко В.П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат // Социологические исследования. 1996. № 11; 1997. № 7.

154. Макаренко В.П. Русская власть: теоретико-социологические проблемы. Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ, 1998.

155. Макаренко В.П. Теория бюрократии, политическая оппозиция и проблема легитимности. СПБ.: Изд-во СПбГУ, 1996.

156. Макарова М. "Конец труда": миф и реальность постиндустриализма // Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 1.

157. Макинтайр А. После добродетели. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000.

158. Малия М. Из-под глыб, но что?. История западной советологии // Отечественная история. 1997. № 5.

159. Малия М. Советская трагедия. История социализма в России. М., 2003.

160. Малышева Д. На «фронтах» СНГ без перемен // МЭиМО. 2004. № 12.

161. Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 13.

162. ПО. May В. Политическая экономия революции: историко-экономический опыт // Истоки. Вып. 4. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.

163. Мегидев В. Традиции самовластия в современной России // Свободная мысль. 2000. № 4.

164. Медведев Р. Миражи и реальности капиталистической революции в России. М., 1997.

165. МенарК. Экономика организаций. М., 1996.

166. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. 2002. № 1.

167. Меткаф Дж. С. Потребление, предпочтения и эволюционный подход // Рост потребления и фактор разнообразия. Новейшие исследования западных и российских эволюционистов. М.: Дело, 2007.

168. Мизес Л., фон. Бюрократия, запланированный хаос, антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993.

169. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 2-е изд. Т. 1-2. СПБ.: Дмитрий Буланин, 2000.

170. Миронов Б.Н. Антропометрический подход к изучению благосостояния населения России в XVIII веке // Отечественная история. 2004. № 6.

171. Митчелл У. К. Экономические циклы. Проблема и ее постановка. М., Л., 1930.

172. Модернизация российской экономики: В 2 кн. Кн. 1 / Под ред. Е.Г. Ясина. М.: ГУ-ВШЭ, 2002.

173. МокирДж. Общество знания: теоретические и исторические основы // Экономический вестник Ростовского государственного университета Том 2. 2004. № 1.

174. Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. B.C. Малахова и В.А. Тишкова. М., 2002.

175. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте универсальной истории. М.: Мир, 2004.

176. Найт Ф.Х. Риск, неопределенность и прибыль / Пер. с англ. М.: Дело, 2003.

177. Наумова Н.Ф. Человек и модернизация России. М., 2006.

178. Нельсон P.P., Уинтер С.Д. Эволюционная теория экономических изменений. М., 2002.

179. Нестеренко А.Н. Экономика и институциональная теория / Ин-т экономики, Ин-т междунар. экон. и полит, исслед. РАН; Отв. ред. Л.И. Абалкин. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

180. Неформальный сектор в российской экономике. М., 1998.

181. Нечаев БД. Когнитивные революции и институциональные изменения // Полис. 2002. № 5.

182. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2.

183. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестеренко. Фонд экономической книги «Начала». М., 1997.

184. Норт Д. Институциональные изменения: рамки анализа // Вопросы экономики. 1997. № 3.

185. Нугаев P.M., Нугаев М.А., Мадияров А.Б. Знания, ценности, идеология в модернизационном обществе. Казань, 2002.

186. Нуреев P.M. Государство: исторические судьбы власти-собственности // Материалы интернет-конференции «Поиск эффективных институтов для России XXI века» // http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/129880/.

187. Нуреев P.M., Рунов А.Б. Россия: неизбежна ли деприватизация? (феномен власти-собственности в исторической перспективе) // Вопросы экономики. 2002. № 6.

188. Обновление и стабильность в современном обществе. М., 2000.

189. Оболонский А.В. Бюрократия для XXI века? Модели государственной службы. Россия. США. Англия. Австралия. М.: «Дело», 2002.

190. Ойкен В. Основы национальной экономики / Предисл. В. Автономова, В. Гутника; Послесл. В. Освальта. М.: Экономика, 1996.

191. Олейник А.Н. Рынок как оружие: доминирование в результате наложения интересов. Лаборатория экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ. Серия семинаров "Социология рынков". 15 мая 2008 г.

192. Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: Инфра-М, 2001.

193. Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти // Pro et Contra. 2005. № 1(28).

194. Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп. М.: ФЭИ, 1995.

195. Ослунд А. Строительство капитализма. Рыночная трансформация стран бывшего советского блока. М.: Логос, 2003.

196. О стабильных и нестабильных состояниях российской модели государственного управления, см.: Прохоров А.П. Русская модель управления. М.: ЗАО «Журнал Эксперт», 2003.

197. Пайпс Р. Свобода и собственность. М., 2000.

198. Панарин А. С. Стратегическая нестабильность в XXI веке. М., 2004.

199. Пастухов В.Б. Затерянный мир. Русское общество и государство в межкультурном пространстве // Общественные науки и современность. 2006. № 2.

200. Пастухов В.Б. Три времени России: общество-государство в прошлом-настоящем-будущем. М., 1994.

201. Перегудов С. П. Группы интересов в условиях перехода к информационному обществу // МЭиМО. 2004. № 6.

202. Петухов А. Политическое участие и гражданская самоорганизация в России // МЭиМО. 2004. № 8.

203. Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4.

204. Писаръкова Л.Ф. Российская бюрократия в эпоху Петра I II Отечественная история. 2004. № 1-2.

205. Платонов К.К. Коллектив и личность. М.: Наука, 1975.

206. Плискевич Н.М. «Экономика язык - культура». К итогам дискуссии // Общественные науки и современность. 2001. № 6.

207. Повороты истории. СПб.-М., 2003. Т. 1.

208. Познер Р.А. Экономический анализ права (в двух томах). М.: Экономическая школа, 2004.

209. Поланъи К. Саморегулирующийся рынок и фиктивные товары: труд, земля и деньги // THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 2.

210. Полное собрание законов Мэрфи. Минск: Попурри, 2005.

211. Полтерович В.М. Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы. 1999. Т. 35.

212. Прокофьев А.В. Фундаментальное этическое равенство и проблемы социальной этики // Общественные науки и современность. 2002. № 2.

213. Пути России: существующие ограничения и возможные варианты. М., 2004.

214. ПшеворскиА. Демократия и рынок. М., 1999.

215. Радаев В. В. Баланс принуждения и доверия в процессе легализации российского бизнеса // Модернизация экономики и выращивание институтов / Под. ред. Е. Г. Ясина: В 2 кн. М.: ГУ-ВШЭ, 2005. Кн. 1.

216. Радаев В.В. Можно ли преодолеть зависимость от предшествующего развития? // Отечественные записки. 2007. № 2 (34).

217. Радаев В.В. Рынок как идеальная модель и форма хозяйства. К новой социологии рынка // Социс. 2003. № 9.

218. Радаев В. Современные экономико-социологические концепции рынка // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 1.

219. Радыгин А. Россия в 2000 2004 годах: на пути к государственному капитализму? // Вопросы экономики. 2004. Т. 4. № 4.

220. Рассел Б. Практика и теория большевизма. М.: Наука, 1991.

221. Реформы переходного периода. М., 2005.

222. Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004.

223. Римашевская Н.М. Человек и реформы: секреты выживания. М., 2003.

224. Розанова Н.М. Экономический анализ института церкви // Экономический вестник Ростовского гос. ун-та. 2005. Т. 3. № 3.

225. РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы. Документы и материалы. 1923 г. М.: РОССПЭН, 2004.

226. Рокмор Т. К критике этики дискурса // Вопросы философии. 1995. № 1.

227. Романовский Н.В. Сталинизм и теория институциональных матриц // Социс. 2003. № 5.

228. Российское предпринимательство: стратегии, власть, менеджмент. М., 2000.

229. Россия и Латинская Америка: сходные проблемы зависимого развития // МЭиМО. 2004. № 2, 3, 5.

230. Роуз-Аккерман С. Коррупция и государство. М., 2003.

231. Рубанов И., СиваковД. Эффект бумеранга // Эксперт. 2006. № 1-2.

232. Рывкина Р.В. От теневой экономики к теневому обществу // Pro et Contra. 1999.

233. Рывкина Р.В. Социальный механизм криминализации // Социологические исследования. 1997. № 4.

234. Рывкина Р.В. Феномен традиционности в российском обществе // Вопросы экономики. 1997. № 4.

235. Рябов В.В. Жизнь в ЦК, или ЦК изнутри. М.: «Жизнь и мысль», 2005.

236. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 647-654.

237. Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления. THESIS. 1993. № 3.

238. Сапир Ж. Экономическая культура, технологическая культура, организационная культура (Материалы к интерпретации экономической истории России и СССР) // // Истоки. Вып. 3. М., 1998.

239. Саркисянц М. Россия и мессианизм. К «русской идее» Н.А. Бердяева / Пер. с нем. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2005.

240. Саттер Д. Тьма на рассвете. Возникновение криминального государства в России. М., 2004.

241. Седов Е.А. Информационно-энтропийные свойства социальных систем // Общественные науки и современность. 1995. № 3.

242. Синявский А. Иван-дурак: очерк русской народной веры. М.: Аграф, 2001.

243. Сироткин В. Почему проиграл Троцкий? М.: «ЭКСМО», «АЛГОРИТМ», 2005.

244. Скрынников Р. Три Лжедмитрия. М.: Астрель, 2003.

245. Скрынников Р. Крест и корона. Церковь и государство на Руси IX— XVII вв. СПб.: «Искусство СПБ», 2000.

246. Смирнов Г.Л. Советский человек: формирование социалистического типа личности». М.: Политиздат, 1977.

247. Соловьев А.И. Специфика поведения российских элит в переходный период // Полис. 1999. № 2.

248. Согрин В.В. Историография и идеология: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. № 8.

249. Согрин В.В. 1985-2005: три превращения современной России // Отечественная история. 2005. № 3.

250. Соколов Б.В. Вторая мировая. Факты и версии. М: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005.

251. Старк Д. Гетерархия: неоднозначность активов и организация разнообразия // Экономическая социология: Новые подходы к институциональному и сетевому анализу / Сост. и научн. ред. В. В. Радаев. М.: РОССПЭН, 2002.

252. Старк Д. Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма // Вопросы экономики. 1996. № 6.

253. Стиглер Дж. Многообразнее инструменты, шире цели: движение к пост-Вашингтонскому консенсусу // Вопросы экономики. 1998. №8.

254. Столович Л.С. Смех против тоталитарной философии: советский философский фольклор и самодеятельность // Звезда. 1997. № 7.

255. Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. 1941-1945 годы. М.: ОЛМА-Пресс, 2005.

256. Сухарев М.В. Социальные антиинституты // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 5.

257. Тамбовцев B.JI. Государство и переходная экономика: Пределы управляемости. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 1997.

258. Тевено JI. Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. 2001. Т. 2. № 1.

259. Теневая экономика и политическая коррупция в обществах переходного типа (афро-азиатские страны и Россия). Вып. 1 / Авт. коллектив: JI.B. Гевелинг, K.JI. Майданик, С.П. Глинкина и др. М.: ЦСПИ, 2001.

260. Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. С. 34, 40-50.

261. Тощенко Ж.Т. Элиты? Кланы? Касты? Клики?. Кто правит нами? // Социологические исследования. 1999. № 9.

262. Трансформация экономических институтов в постсоветской России (микроэкономический анализ) / Авт. коллектив: P.M. Нуреев, А.В. Алексеев, Е.С. Балабанова и др. М.: МОНФ, 2000.

263. Tpeeop-Ponep X. Застольные беседы Гитлера: 1941-1944. М.: Центрполиграф, 2004.

264. Тренин Д.В. «Цветные» революции и постсоветское пространство // Pro et Contra. 2005. № 1(28).

265. Уайт С. Еще раз о посткоммунистической транзиции // Социс. 2003. № 11.

266. Урбан М.В. Социальные отношения и политические практики в посткоммунистической России // Полис. 2002. № 4.

267. Утехин И. Происки «постороннего» (из материалов по жилищному вопросу) // Образ врага / Сост. JI. Гудков. М.: ОГИ, 2005.

268. Утехин И. Очерки коммунального быта. М., 2004.

269. Фавро О., Буайе Р., Бруссо Э., Кайе А. К созданию институциональной политической экономии // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 3.

270. Федотова В.Г. Россия в глобальном и внутреннем мире // Мир России. 2000. Т. IX. № 4.

271. Феномен прошлого / Отв. ред. И.М. Савельева, А.В. Полетаев. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005.

272. Феоктистов К. Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя. М.: Время, 2005.

273. Фестингер Л. Когнитивный диссонанс. М., 2000.

274. Фрейд 3. Цивилизация и недовольные ею. М.: Олимп, 1997.

275. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность. М., 1995. С. 49.

276. Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000.

277. Холеное В. Ф. Кратология как система наук о власти. М., 1999.

278. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.

279. Хархордин О. Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. СПб.; М., 2002.

280. Хейфец Б. Пасынки глобализации // Эксперт. 2007. № 4.

281. Хиришан А. Рыночное общество: противоположные подходы // Социс. 2001. №3.

282. Хлопин А.Д. Становление гражданского общества в России: институциональная перспектива // Pro et Contra, 1997. Т. 2. № 4.

283. Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело, 2003.

284. Хоскинг Д. Россия и русские. Кн. 1-2. М., 2003.

285. Хук С. «Если бы» в истории // Thesis. 1994. № 5.

286. Цирель С.В. «QWERTY-эффекты», «path dependence» и закон Седова, или возможно ли выращивание устойчивых институтов в России // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

287. Чернышева О.В. Шведы и русские: образ соседа. М.: Наука, 2004.

288. Шабанова М.А. О некоторых преимуществах интеграции экономического и социологического анализа институциональных изменений. Статья 1: Институты, практики, роли // Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 4.

289. Шабанова М.А. Посткоммунистический трансформационный процесс в России: мегаизмененная перспектива анализа // Социологические исследования. 2004. № 4.

290. Шаронова С.А. Игротехнологии как манипулятивная методология // Социс. 2004. № 1.

291. Шаститко А. Условия и результаты формирования институтов // Вопросы экономики. 1997. № 3.

292. Шахназаров O.JI. Роль христианства в политической, жизни Западной Европы и России // Вопросы истории. 2005. № 6.

293. Швери Р. Теория рационального выбора: универсальное средство или экономический империализм? // Вопросы экономики. 1997. № 7.

294. Шевцова JI. Как Россия не справилась с демократией: логика политического отката // Pro et contra. 2004. № 3.

295. Шевчук А.В. Сравнительные исследования моделей капитализма. Часть I. Современные классики // Экономическая социология. 2008. Т.9. № 2.

296. Шелестов Ю.И. К вопросу о генезисе концепции правового государства // Вестник московского университета. Серия 12. Политические науки. 1997. № 2.

297. Шемякин Я.Г., Шемякина О.Д. Россия — Евразия: специфика формообразования в цивилизационном пограничье // Общественные науки и современность. 2004. № 4.

298. Шлепентох В.Э. Советский Союз нормальное тоталитарное общество. Опыт объективного анализа // Социологические исследования. 2000. № 2.

299. Шкаратан О.И., Фитатнер Ю.Ю. Старые и новые хозяева России (от властных отношений к собственническим) // Мир России, 1992. № 1.

300. Шкаратан О.И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. № 4.

301. Шлегелъ К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919 1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004.

302. Шматко Н. Становление российского патронажа и бюрократический капитал // Социс. 1995. № 6.

303. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-Пресс, 1996.

304. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995.

305. Эвола Ю. Оседлать тигра. СПб.: Владимир Даль, 2005.

306. Эггертсон Т. Экономическое поведение и институты. М., 2001.

307. Эдгар Морен. Принципы познания сложного в науке XXI века // Вызов познанию: стратегии развития науки в современном мире / Отв. ред. Н.К. Удумян. М.: Наука, 2004.

308. Экономика и политика в переходном обществе: кризис взаимодействия. М., 2000.

309. Экономическая активность работников правоохранительных органов постсоветской России: виды, масштабы и влияние на общество (на примере милиции). Научный доклад / Авт. коллектив: О. Коленникова, JI. Косалс, Р. Рывкина, Ю. Симагин. М., 2002.

310. Эфендиев А.Г. Общая социология. Учебное пособие. М.: Высшая школа, 2000.

311. Яковлев А.А. Взаимодействие групп интересов и их влияние на экономические реформы в современной России // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 1.

312. Alchian A. A., Demsetz Н. The property rights paradigm. Journal of Economic History. 1973. V. 33. No 1.

313. Amable B. Institutional Complementarity and Diversity of Social Systems of Innovation and Production // Review of International Political Economy. 2000. Vol. 7. No. 4.

314. Arthur B. Competing Technologies, Increasing Returns, and Lock-In by Historical Events // Economic Journal. 1989. Vol. 99 (394).

315. Arthur B. Increasing Returns and Path Dependence in the Economy. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1994.

316. Baudrillard, Jean. The Consumer Society: Myths and Structures. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1998.

317. Brown J.D., SearleJ., Telegdy A. The Productivity Effects of Privatization: Longitudinal Estimates from Hungary, Romania, Russia, and Ukraine // Journal of Political Economy. 2006. Vol. 114. № 1.

318. David P. A. Path Dependence, its Critics, and the Quest for "Historical Economics". Stanford, CA: Economics Department, Working Paper No. 00011.2000.

319. Demsetz, Harold. Efficiency, competition, and policy, vol. I-II. Oxford, 1988.

320. DiLorenzo T. The Myth of Natural Monopoly // The Review of Austrian Economics Vol. 9, No. 2 1996.

321. Dore R. Stock Market Capitalism: Welfare Capitalism. Japan and Germany Versus the Anglo-Saxons. Oxford: Oxford University Press, 2000.

322. Etzioni A. The New Golden Rule. Community and Morality in a Democratic Society. N.Y., 1996.

323. Hampden-Turner C., Trompenaars A. The Seven Cultures of Capitalism. Amsterdam, 1998.

324. Hannan M., Freeman J. Structural Inertia and Organizational Change // American Sociological Review. 1984. Vol. 49.

325. Hanson P. Barriers to Long-Run Growth in Russia // Economy and Society. 2002. Vol. 31. № 1.

326. Hodgson, Geoffrey M. What is the Essence of Institutional Economics? // Journal of Economic Issues, Jun 2000, Vol. 34. No. 2.

327. Hollingsworth JR., Boyer R. Contemporary Capitalism: The Embeddedness of Institutions. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

328. Jacoby, Stanford M. The Embedded Corporation: Corporate Governance and Employment Relations in Japan and the United States. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005.

329. Liebowitz S. J., Margolis S E. Path Dependence, Lock-In, and History // Journal of Law, Economics and Organization. Vol. 11. No. 1. April, 1995.

330. Lincoln, James R., and Kalleberg Arne L. Culture, Control, and Commitment: A Study of Work Organization and Work Attitudes in the United States and Japan. Clinton Corners, N.Y.: Percheron Press, 2003.

331. Merton Robert C. Paul Samuelson and Modern Economic Theory, 1983.

332. Morgan G., Kubo I. Beyond Path Dependency? Constructing New Models for Institutional Change: the Case of Capital Markets in Japan // Socio-Economic Review. 2005. Vol. 3. № 1.

333. Morgan, Glenn, Richard Whitley, and Eli Moen. Changing Capitalisms? Internationalization, Institutional Change, and Systems of Economic Organization. Oxford: Oxford Unversity Press, 2005.

334. North D. Understanding the Process of Economic Change. London, 1999.

335. Orru M., Biggart N., Hamilton G. The Economic Organization of East Asian Capitalism. London: Sage, 1997.

336. Palermo G. The Convergence of Austrian Economics and New Institutional Economics: Methodological Inconsistency and Political Motivations // Journal of Economic Issues. Vol. 33. No. 2. Jun 1999.

337. Pejovich S. Towards an Economic Theory of the Creation and Specification of Property Rights. In: Readings in the Economics of Law and Regulations. Ed. by Ogus A. I., Veljanovsky С. C., Oxford, 1984. ,

338. Resnick, Stephen A., and Richard D. Wolff. Class Theory and History: Capitalism and Communism in the USSR. New York; London: Routledge,

339. Segbers, Kalus. Explaining Post-Soviet Patchworks. Volume 2: Pathways From the Past to the Global / 3 vols. Aldershot, Hants, England; Burlington, VT: Ashgate, 2001.

340. Streeck, Wolfgang, and Kozo Yamamura. The Origins of Nonliberal Capitalism: Germany and Japan in Comparison. Ithaca: Cornell University Press, 2005.

341. Varese, Federico. The Russian Mafia Private Protection in a New Market Economy. Oxford: Oxford University Press, 2005.

342. WitztumA. Social Circumstances and Rationality: Some Lessons from Adam Smith Why We May Not All Be Equally Sovereign // American Journal of Economics and Sociology. 2005. Vol. 64. № 4.2002.