автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Формирование функционально-семантической категории ИН-персональности русского глагола

Полный текст автореферата диссертации по теме "Формирование функционально-семантической категории ИН-персональности русского глагола"

п г !, <! 1

- з Ш т7

На правах рукописи

ТУЛИКОВА Наталия Алексеевна

ФОРМИРОВАНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТИ РУССКОГО ГЛАГОЛА

10.02.01 - Русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Саратов - 1997

Работа выполнена на кафедре истории русского языка и стилистики Волгоградского государственного университета.

Научный консультант - доктор филологических наук, профессор

С.П.ЛОПУШАНСКАЯ

Ведущая организация - Институт русского языка им. В.В.Виноградова

Российской Академии наук

Защита состоится " 21 " марта 1997 г. в 15.30 час. на заседании диссертационного совета Д 063.74.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Саратовском государственном университете имени Н.Г.Чернышевского (410600 Саратов, Радищева, 41), ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Саратовского государственного университета.

Автореферат разослан " 17 " февраля 1997 г.

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор М.Б.БОРИСОВА

доктор филологических наук, профессор О .Д.МИТРОФАНОВА

доктор филологических наук, профессор Э. А. БАЛ АЛЫ КИ НА

20.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

В реферируемой работе представлено исследование формирования функционально-семантической категории (=ФСК) ин-персональности русского глагола.

Различные подходы ученых к объяснению многих сложных и противоречивых вопросов в области истории и современного состояния русского глагола (Белоусов В.Н., 1982; Бирюлин Л.Л., 1984; Васильев Л.М., 1981; Ваулина С.С., 1990; Иванов В.В., 1982; Клименко Л.П., 1990; Крысько В.Б., 1994; Кузнецова Э.В., 1980; Ломов A.M.. 1977; Лопушанская С.П.. 1975; Пупынин Ю.А., 1991; Хабургаев Г.А., 1991; Храковский B.C., 1985; Wehmeier H.-R., 1981; и др.) определили ряд дискуссионных проблем, решение которых становится возможным на базе новых достижений функциональной грамматики как особого направления в отечественном и зарубежном языкознании (см.: Бондарко A.B., 1971; 1978; Гак В.Г., 1974; Золотова Г.А., 1973; 1982; Межкатегориальные связи в грамматике, 1996; Сабанеева М.К., 1984; Слюсарсва H.A., 1981; 1986; Шелякин М.А., 1983; Dik S.C., 1979; Halliday М., 1973; Martinet А., 1975; Schmidt W., 1969; и др.). Известные работы в русле данного направления опираются, в свою очередь, на важнейшие философские и лингвистические концепции (Гумбольдт В. фон, 1984; Есперсен О., 1958; Сепир Э., 1993; Пауль Г., 1960; Потебия A.A., 1913; Шахматов A.A., 1941), признающие необходимость рассматривать реальную действительность в соотнесении с ее отражением в содержании языковых форм. Поиску языковых универсалий как свойств и закономерностей, присущих самим естественным языкам, и разработке соответствующего понятийного аппарата (см. об этом: Будагов P.A., 1983; Гухман М.М., 1985; Колшанский Г.В., 1975; 1979; Панфилов В.З., 1982) предшествовало отчетливое осознание того, что язык есть не только средство общйшя, но и необходимое условие осуществления процесса мышления. Сформулированное В. фон Гумбольдтом положение о единстве языка и мышления потребовало объяснения специфики взаимодействии обозначаемого и обозначающего. Процесс языковой категоризации мыслительного содержания нашел различную интерпретацию с логической и психологической точек зрения (ср.: Буслаев Ф.И., 1863; Греч H.H., 1827; Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902; Потебня A.A., 1874; Becker К., 1827; Klemensiewicz Z., 1953; Steintahl Н., 1855; Szober S., 1923; Wundt W., 1904; и др.), в соответствии с социолого-психологическими представлениями о языке и в рамках .идей структурализма (Бодуон де Куртенэ И.А., 1963; Блумфильд Л., 1968: Соссюр Ф. де, 1933; Harris Z.S., 1951).

Стремление понять многообразные свойства языка лежит в основе научных поисков, направленных на выявление опосредствованной

взаимосвязи семантики языка и неязыковой действительности через понятийные категории, которыми "передаются в самом языке понятия, существующие в датой общественной среде", и которые оказываются одновременно категориями сознания (действующие нормы которого проявляются в языке) и языковыми категориями (Мещанинов И.И., 1945, 196-198). Теория понятийных категорий, как известно, дала новый импульс к расширению круга изучаемых грамматикой объектов; выдвинула на первый план понимание грамматики как сложной системы соответствий между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов, формальными показателями (Щерба Л.В., 1974); способствовала совершенствованию тех подходов к исследованию содержательной стороны языка, которые базируются на представлении о постоянном живом взаимодействии, соприкосновении лексических и грамматических явлений (Виноградов В.В., 1947; 1975; 1986; Кубрякова Е.С., 1981; 1995; Маслов Ю.С., 1962; 1984; Милославский И.Г., 1981; Серебренников Б.А., 19S3; Смирницкий А.И., 1955; Шведова Н.Ю., 1973; 1985; Ярцева В.Н., 1968; и др.).

Описание языковых фактов, учитывающее морфологические и иные способы выражения значений, выступающих компонентами более широких понятийных категорий (см.: Бондарко A.B., 1971, 6-7), дает возможность проследить исторические изменения в содержании и объеме языковых категорий, отражающих измените в степени развития некоторых форм и категорий мышления (Панфилов В.З., 1982), раскрыть в процессе этих изменений взаимодействие различных семантических компонентов высказывания и вычленить семантические категории грамматики как необходимые константы, определяющие выражение конкретных смыслов на основе регулярной представленности в содержании высказываний, в значениях языковых единиц и их разнообразных сочетаний (см.: Николаева Т.М., 1995; Теория функциональной грамматики, 1987; 1991; 1992).

Важным для такого комплексного рассмотрения средств, относящихся к разным языковым уровням, но объединенных на основе общности их семантических функций, является сочетание принципов описания "от семантики к ее формальному выражешпо" ("от функций к средствам") и "от формы к семантике" ("от средств к функциям") (Бондарко A.B., 1987, 6; Слюсарева H.A., 1985, 10; Храковский B.C., 1994, 23). "Функция" как научное понятие при этом может иметь двоякий смысл: "... функция языковой единицы - это свойственная ей в языковой системе способность к выполнению определенного назначения и к соответствующему функционированию в речи; вместе с тем функция - результат функционирования, т.е.

реализованное назначение, достигнутая в речи цель" (Бондарко А.В., 1987, 8).

В русле данного функционально-грамматаческого направления ориентация на адекватное обозначение всякой мыслительном категории, имеющей языковое выражение, требует выяснения многих концептуальных вопросов, касающихся содержания и системной организации выделяемых лингвистами лексико-грамматических, функционально-семантических и др. единств, например, персональное™, субъектное™ (см.: Бгашев В.Н., 1993; Бессарабова Г.А., 1995; Никитевич В.М., 1962; Пупынии Ю.А., 1992; Теория функциональной грамматики, 1991; 1992; Химик В.В., 1990; Юдин А.А., 1976; Richter J., 1983; Winter U., 1987; и др.). Обращение к диахроническому аспекту исследования, раскрывающему причины и закономерности формирования таик языковых феноменов, может снять ряд противоречий, возникающих при трактовке тех или иных явлений в системе языка.

Реферируемая диссертация, связанная с названными актуальными проблемами, посвящена рассмотрению функционально-семантического единства языковых средств, обнаруживающих в языке XI - XIV, XV -середины XVII вв. категориальное значение ин-персональиости и способность выражать степень участия субъекта в описываемых событиях (термин см.: Лопушанская С.П., 1988, 76; 1990. 95).

Объектом исследования являются отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), эксплицируемые на уровне функционирования словоформ. При этом имеется в виду зависимость реализации категориального значения ип-персопальности от лексико-семантических особенностей языковых единиц в их отношении к другим единицам или группировкам в парадигматической системе и от контекстуальных условий употребления глагольных словоформ.

Термин ин-персональностъ вводится для рассмотрения условно принятой противопоставленности двух полевых структур функционально-семантических категорий персонсьгъностиг.ип-персо-налъиости (см.: Тупикова Н.А., 1992: 1993). Необходимость введения нового термина связана с традиционным использованием принятых в науке понятий персональный - штерсоналъный по отношению к характеристике языковых средств, функционирующих в разных по составу предложашях и указывающих на соотнесенность либо несоотнееенность действия с грамматическим субъектом. При этом учитывается, что употребляемый русскими и зарубежными лингвистами термин impersonalis в соответствующем фонетическом оформлении (в нем. impcrsônlich, во фр. impersonnel, в русск. имперсоналышй и др.) закреплен за обозначением безличности.

Принципиально разграничивая в исследовании содержание понятий штерсоналышй и ин-персоиалъньш, мы имеем в виду прежде всего то, что безличность (имперсопальностъ) выступает как составная часть выделяемой нами ФСК ин-персоналыюсти. Элемент и«-, описание функций которого в различных индоевропейских языках не входит в задачи данной диссертационной работы, употребляется в составе нового термина для указания на специфические способы реализации функционально-семантической категории ин-персо-налъности русского глагола в высказывании. Такое использование аффикса, подчеркнутое дефисом, представляется возможным при наличии в русском языке фонематических колебаний (типа имбирь-инбирь) в словоформах, близких по морфонологическим характеристикам (см.: Русская грамматика, 1980, I, 52); кроме того, учитывается допустимое фонетической системой современного русского языка сочетание носового согласного и с губными б, п после гласного переднего ряда и, нашедшее отражение в морфонологической структуре некоторых новых терминов (см., например: ин-тапо, инбридинг', ср.: в лат. in-plano, в англ. inbreeding) (Современный словарь иностранных слов. - СПб., 1994. С. 232, 238).

Целью данной работы является исследование основных тенденций формирования функционально-семантической категории ин-персо-нальности русского глагола. Рабочая гипотеза о постепенном расширении позиций словоформ с ин-персональньш значением в процессе функционального взаимодействия полевых структур персопальностигмн-персональности, базирующаяся на положении о разрушении древних отношений в системе спрягаемых форм русского глагола и свертывании его личной парадигмы, обусловила необходимость ее проверки при решении следующих основных задач:

1) обосновать необходимость диахронического описания функционально-семантической категории ип-персоналыюсти русского глагола; дать определение этой категории; 2) установить характер противопоставленности ин-персоналыюсти и персоиальности на основе категориального признака - способности глагольных словоформ выражать отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим/не имеющим статус подлежащего; определить условия нейтрализации названной оппозитивной противопоставленности; 3) реконструировать полевую структуру ФСК ии-персоиалшости русского глагола, описать ядерные и периферийные средства ее выражения в памятниках письменности XI - XIV, XV -середины XVII вв. с учетом парадигматических, синтагматических и функциональных свойств глагольных словоформ; выявить причины, обусловившие становление в русском языке функционально-

семантического единства языковых средств с общим значением ин-персональности.

Используемые методы анализа, направленные на изучение системной иерархической взаимосвязи конституентов в полевой структуре ФСК ин-персопалъности, а также приемы, обеспечивающие надежный отбор, критический анализ языковых фактов, базируются прежде всего на тех методологических принципах, в основе которых лежит понимание языка как важнейшего средства общения и признание единства сущностного и функционального в языке (см.: Баранникова Л.И., 1982, 54-59: Будагов P.A., 1983, 250-253; Капнельсон С.Д., 1984, 3-12; Костомаров В.Г., 1971, 60-82; 1990; Слюсарева H.A., 1981, 248; Солнцев В.М., 1977, 147), а также взаимосвязи таких фундаментальных свойств языка, как системность, социальность, исторический характер развития и психологическая сущность (Кнраулоз Ю.Н., 1987, 21).

Разграничение в исследовательских целях материальной структуры языка и его общественного функционирования как двух диалектически взаимообусловленных, в реальной действительности не существующих в отрыве друг- от друга сторон языка, обеспечивающих его деятельность, предполагает в то же время признание определенной зависимости процесса формирования и развития языка от его функционирования в тот или иной период истории и рассмотрение функциональных преобразований как причины структурных изменений в языке, которые, в свою очередь, вызываются соци;1льным прогрессом говорящего коллектива людей (Аврорин В.А., 1975, 14-28).

Опираясь на принцип единства языка и мышления, мы исходим из необходимости учитывать взаимосвязь эволюционных процессов и речемыслителыгой деятельности человека. опосредствованное отражение в языке изменений в восприятии пространства и времени от конкретного к абстрактному, сложное взаимодействие конкретно-пространственных и абстрактно-пространственных представлений об объективно-реальных формах бытия (Лопушанская С.П., 1975; 1990; 1994). При этом, один из общих законов развития языка, состоящий в том, что из представлений более конкретных развиваются представления более абстрактные (Бодуэн де Куртенэ И.А., 1963, I, 57), не понимается упрощенно, поскольку соотношение конкретного и абстрактного в каждую историческую эпоху не остается неизменным (см.: Будагов P.A., 1983, 92-93) и одновременно с развитием языка в направлешга к отвлеченности развивается способность его изображать конкретные явления (см.: Потебня A.A., 1958, 347).

В реферируемой работе принимается такой подход к анализу языковых фактов, который находится в русле диахронических исследований, ставящих целью "обнаружить происхождение того или.

иного явления, наблюдаемого в каждом из языков" (Трубецкой Н.С., 1987, 37). Это, в свою очередь, связано с рассмотрением вопроса "не в смысле прослеживания отдельных этапов" в развитии данных грамматических категорий в отдельных языках, "а именно в смысле вскрытия общих линий, общих тенденций этого развития и попытки конкретного выявления внутренних законов, обусловивших это развитие" (Исаченко A.B., 1952-1955, 201). Труды А.А.Потебни,

A.A. Шахматова, Ф.Ф.Фортунатова, И.А.Бодуэна де Куртенэ,

B.В.Виноградова, в которых названный подход сочетается с методами тонкого и скрупулезного сопоставления частных языковых фактов и косвенных данных, позволили некоторым ученым выдвигать как важнейший принцип постепенного накопления нового качества в процессе языковой эволюции и считать языковые закономерности не суммой частных признаков, а результатом обобщения, синтеза самых разнообразных взаимодействующих явлений (Кузнецов П.С., 1961; см. также: Георгиев Влад., 1969). Подобная направленность исследований может дать представление о протяженности во времени реальной истории языка, способствовать выявлению путей и причин языковых изменений (Журавлев В.К, Лопушанская С.П., 1980, 5). Данный подход не противоречит тем принципам, которые предполагаются при трактовке истории языка через ряд "синхронных срезов" (см.: Барнет В., 1978, 134; Ломтев Т.П., 1976, 319-321), то есть при "строгой синхронизации выявленных фактов с изучаемым историческим периодом" (Древнерусская грамматика ХП-ХШ вв., 1995, 7), когда особое внимание обращается на последовательную смену состояний в развитии языковой системы.

Придерживаясь того научного направления, которое изучает взаимосвязь и взаимообусловленность изменений с целью установления общих тенденций в историческом развитии функционирующей системы языка, в рамках предпринятого исследования мы рассматриваем материал, извлеченный из разножанровых источников XI - XIV, XV - середины XVII вв., как единые массивы фактов, при характеристике которых возможно учитывать важнейшие этапы истории русского языка донационального периода (см. об этом: Ваулина С.С., 1991, 9).

Принимая во внимание дискуссионность вопроса о периодизации истории русского литературного языка и его хронологическом членении (Виноградов В.В., 1978; Горшков А.И., 1984; Ковалевская Е.Г., 1992; Мещерский H.A., 1981; Успенский Б.А., 1987; Филин Ф.П., 1981; Хюггль-Фолтер Г., 1973; Isacenko A.V., 1980), а также возможность комбинированной периодизации, совмещающей основные этапы развития письменного (литературного) языка и живой разговорной стихии (Борковский В.И., Кузнецов П.С., 1965, 32-33),

мы следуем традиции выделения "нижней границы" древнерусского языка - XI в. и важнейшего рубежа в его развитии - коггца XIV в. (см.: Аванесов Р.И., Иванов В.В., 1982, 3-6; Словарь древнерусского языка /XI-XIV вв./, I, 1988, 8; Улуханов И.С., 1972, 14, 26). Под древнерусским литературным языком понимается тот письменно-литературный язык, который отражается в памятниках, написанных (созданных и переведенных) в Древней Руси независимо от их целевого назначения (см.: Мещерский H.A., 1995, 34). При отграничении старорусского (среднерусского) периода, который связан с развитием языка великорусской народности эпохи возникноветшя и расцвета Московского государства, учитывается, что распад древнерусской народности и ее языка происходил приблизительно в XII! - XIV вв.; кроме того, имеются в вггду существенные отличия восточнославянского языка "от того русского, который нам встречается в 17 столетии" (Isacenko A.V., 1980, 345-346), и переходный характер эпохи XVII века (Лихачев Д.С., 1985, 261-269; 1986, 94-95, 108-110; см. также: Кречмер А., 1995, 109-113), со второй половины которого уже можно говорить о начальном этапе формирования языка русской нации (см.: Виноградов В.В., 1978, 29-30, 151; Ларин Б.А.. 1975, 7; 1977, 166). Сказанное позволяет ограничить материал, относимый к старорусскому периоду донационального развития языка, рамками XV - середины XVII вв.

При анализе массива фактов в языке XI-XIV и XV - середины XVII вв. с точки зрения формирования средств выражения ФСК ин-персоналыюсти русского глагола мы опираемся гга концепцию развития системы времен гг наклонений, выдвинутую и обоснованную в трудах С.П.Лопушанской. В качестве значимого рассматривается положение о том, что взаимодействие коггкретно-пространственного и абстрактно-пространственного представлений об объективно-реальных формах бытия (1975; 1990) находит опосредствовагшое отражение в способах языковой фиксации отношений между действием и субъектом.

Осмысление грамматики в плане понимания диалектики отношений обозначаемого и обозначающего связано в науке с осуществлением функционально-семантического подхода к изучению взаимовлияния разноуровневых средств, участвующих в выражении смысла высказывания на основе общности их семантических функций, с определением исторических изменений в тенденциях и результатах этого взаимодействия (см.: Бондарко A.B., 1983, 88 - 89; 1987, 7). Функциональные свойства лингвистических единиц выявляются в системе на уровне парадигматики, однако создаются и возникают они в контексте на уровне синтагматики (см.: Булышна Т.В., 1980; Бабенко Л.Г., 1989; Золотова Г.А., 1988; Митрофанова

О.Д., 1975; Уфимцева A.A., 1980) и обнаруживаются через сочетаемость (формальную и семантическую) с другими единицами того же ранга (уровня), а нередко группируясь в блоки с единицами других уровней (Маслов Ю.С., 1968; Слюсарева H.A., 1981). При функционировании словоформ ■ единство формы и содержания проявляется в том, что "мы имеем дело с семантическим признаком, выражаемым не только данной грамматической формой, но и контекстом, а также лексическим значением слова" (Бондарко A.B., 1981, 43), грамматическая форма выступает как один из участников актуализации данного значения. Исходя из того, что 1рамматика "не отделена Ьт лексики, а наоборот, синкретична с ней" (Караулов Ю.Н., 1992, 6), можно говорить о целом комплексе средств в их речевом употреблении. Рассмотрение каждой языковой единицы как со стороны языка, так и со стороны речи (Соссюр Ф. де, 1933), в свою очередь, основано на методологическом представлении о единстве, но не тождестве формы и содержания (Ломтев Т.П., 1976, 54-60), а также на признании приоритета содержательной стороны явления (см.: Щерба Л.В., 1957, 65). Семантический потенциал словоформы (см.: Балалыкина Э.А., 1993, 61, 74), синкретизм грамматических значений (см.: Кубрякова Е.С., 1995, 21-22; Николаев Г.А., 1987, 16) обусловливают вхождение каждой единицы языка как многомерного явления, признаки которого лежат в разных плоскостях (Адмони В.Г., 1964, 35), не менее чем в два системных противопоставления вне текста и в многолинейные связи в тексте (речи) (см.: Лопушанская С.П., 1987, 3; 1990, 79-85).

Назвагагые методологические принципы лежат в основе комплексной методики описания материала. Функционирование словоформ как средств выражения ин-персоналыюсти рассматривается нами в составе предложения как коммуникативной и предикативной единицы (Сиротишша О.Б., 1980, 133) и одновременно единицы текста - высказывания (Степанов Ю.С., 1995, 111). При анализе грамматических единиц во взаимодействии с элементами "среды" в процессе формирования речевого смысла используется метод "полевого структурирования" (Адмони В.Г., 1964, 47-51; Бондарко A.B., 1984, 25; 1995, 68; Danes F., 1966, 9-21). Будучи системой особого типа, полевая структура, конституенты которой группируются по типу "центр (ядро) - периферия", в плане содержания представляет собой многоступенчатую иерархическую систему семантической вариативности, соотносительную с вариативностью средств формального выражения и имеющую взаимосвязи (пересечения) с другими полевыми структурами.

В реферируемом исследовании использовано разграничение нем ггральных и периферийных конституентов, характерное для

персоналъиости и ин-персоиалъпости как полей моноцентрического структурного типа с целостным грамматическим ядром. При решении вопроса об отнесении тех или иных языковых единиц к средствам реализации ин-персональности учитывались функционатьно-семантический и структурный подходы (см.: Апресян Ю.Д., 1967; Борисова М.Б., 1982; Кузнецов A.M., 1992) к анализу взаимодействия формального и содержательного в глагольной словоформе, применялась методика компонентного анализа (Кузнецова Э.В., 1980; 1989; Шмелев Д.Н., 1973) с опорой на словарные дефиниции и контекстуального анализа как необходимого в диахроническом исследовании приема для воссоздания смысла древнерусского слова (Колесов В.В., 1986, 14). Языковые данные подвергались качественно-статистической обработке на персональном компьютере в среде Windows.

Материалом для исследования послужили тексты памятшпеов древнерусской и старорусской письменности различной жанровой принадлежности; привлекались факты, зарегистрированные в Картотеке "Словаря древнерусского языка (XI-XIV вв.)", составленной и хранящейся в Институте русского языка им. В.В.Виноградова РАН; в процессе лингвистического описания и сопоставления языковых единиц учитывались материалы словарей древнерусского, современного русского языков, данные других славянских языков, этимологии и т.д. Сплошной выборкой материал извлечен из Повести временных лет, Новгородской I летописи (по Синодальному списку), Новгородской II летописи (Архивской), Повести о Варлааме и Иоасафе, Жития Феодосия Печерского, Сказания о Борисе и Глебе, Жития Сергия Радонежского, Сказания Авраамия Палицына. Всего анализу подвергнуто более 10000 употреблений глагольных словоформ. Обращение к текстам делового и бытового содержания, вопрос о нормативности которых является в научной литературе дискуссиошшм (Виноградов В.В., 1978; Горшков А.И., 1983; Колссов В.В., 1986; Толстой Н.И., 1988; Успенский Б.А., 1994; см. также: Живов В.М., 1996: Зализняк A.A., 1995; Ремнева М.Л., 1995; Shevelov G.Y., 1987; и др.), обусловлено тем, что деловой язык являлся одним из компонентов формировавшегося древнерусского литературного языка (Виноградов В.В., 1978, 24, 244), а также тем, что письменной фиксации деловой и бытовой речи могут быть свойственны признаки литературной грамотности и литературной обработки (см.: Виноградов В.В., 1978, 259; Успенский Б.А., 1987, 70).

Научная новизна работы заключается в том, что впервые проанализирована функционально-семантическая категория ип-псрсо-иальнос.ти русского глагола, дано ее определение, исследованы пути формирования и средства выражения в русском языке. Выявлены

тенденции взаимодействия полевых структур персональности::ин-персональностп, специфика которого и условия расширения позиций словоформ со значением ин-персональности, в отличие от других славянских языков, обнаруживают зависимость от процесса унификации времен и наклонений, свертывания парадигмы личных форм русского глагола.

Предложен новый подход к определению статуса инфинитива как ядерного средства, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как периферийных средств выражения функционально-семантической категории ин-персональности.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем концептуально обоснована категориал ьная противопоставленность персопалъпостиг.ип-персопальпости русского глагола, базирующаяся на свойственной глаголу способности выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим/не имеющим статус подлежащего., Установлена специфика взаимодействия полевых структур этих функционально-семантических категорий; доказана зависимость расширения и укрепления позиций словоформ со значением ин-персональности от процесса разрушения древних отношений в системе личных форм русского глагола; показаны условия нейтрализации онпозитивной противопоставленности полевых структур функционально-семантических категорий персональности::ин-персональности.

Раскрыта иерархия отношений основных конституентов полевой структуры ФСК ин-персональности; систематизированы регулярные средства репрезентации ее категориальной семантики в текстах XI -XIV, XV - середины XVII вв. Выявлено синтезирующее свойство независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении выражать различную степень участия субъекта в описываемых событиях, а также сходство и различие их функциональных характеристик при актуализации в высказывании "высокой - средней - низкой - нулевой" степени участия субъекта в описываемых событиях.

На основе разграничения специфики безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики собственно безличных глаголов и как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функционирования личных глаголов в безличном употреблении, определено место безличных глаголов в структуре ФСК ин-персональности и конкретизирован статус данных единиц в системе русского языка.

Практическая значимость. Результаты исследования могут служить базой для изучения ФСК ин-персональности применительно к

последующему периоду развития русского литературного языка. Методика анализа фактического материала может быть использована при дальнейшей разработке теории функционально-семантического поля, в специальных исследованиях, рассматривающих взаимодействие грамматических едигащ и речевой "среды" в плане диахронии и синхронии.

Описание иерархической соотнесенности инфинитива, собственно безличных и личных глаголов в безличном употреблении, новый подход к осмыслению системных и функциональных связей этих языковых единиц с учетом исторической ретроспективы могут быть использованы в вузовских курсах по современному русскому языку и его истории, в практике преподавания специальных дисциплин историко-лингвистического цикла, при описании морфологического и синтаксического строя русского языка в процессе характеристики отдельных периодов его развития, в лексикографической практике, а также на занятиях по русскому языку как иностранному при изучении системных связей языковых единиц в лексике и грамматике. Основные положения исследования могут найти отражение в спецкурсах по проблемам функционалыюй грамматики, развитию и функттонированию русского глагола.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования отражены и получили внедрение в прочитанном и опубликованном спецкурсе "Семантика персональности::ин-пер-сональности русского глагола" (5,5 пл.). Материалы диссертации неоднократно докладывались на международных конгрессах, общероссийских, региональных и межвузовских конференциях. Работа обсуждалось на заседании кафедры истории русского языка и стилистики Волгоградского госуниверситета и в проблемной лаборатории "Русский глагол". По теме диссертации имеется 26 публикаций (общим объемом 19,3 п.л.) в научных изданиях России, Польши, Чехии.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. В процессе разрушения древних отношений в системе личных форм русского глагола, реализующих семантику персональное™, формируется единство языковых средств со значением ин-персональности.

2. Ин-персокалыюсть как функционально-семантическая категория представляет собой способность глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Данная категория рассматривается в рамках оппозитивнои противопоставленности функционально-семантической категории персопалъности как способности глагольных словоформ выражать отношение между

действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим статус подлежащего.

3. Функционально-семантическая категория ин-персональности русского глагола рассматривается как полевая структура, ядерным средством которой является инфинитив; парадигматические и синтагмагаческие свойства этой языковой единицы вне зависимости от лексической семантики словоформ и контекстуальных условий их употребления позволяют всегда, последовательно "открывать вакансию" для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего.

Периферийное положение в полевой структуре функционально -семантической категории ин-персональности занимают ' собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении, реализующие данный признак непоследовательно. В зависимости от специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола либо контекстуально обусловленного компонента лексического значения

функционирующей глагольной словоформы разграничиваются средства, формирующие ближнюю периферию ФСК ип-персоналыюсти (собственно безличные глаголы) и дальнюю периферию этой категории (личные глаголы в безличном употреблении).

4. В качестве синтезирующего свойства средств выражения категории ин-персональности рассматривается степень участия субъекта в описываемых событиях (высокая - средняя - низкая -нулевая).

5. Расширение позиций глагольных словоформ со значением ин-персональности в текстах XI - XIV, XV - середины XVII вв. происходило в процессе функционального взаимодействия оппозитивно противопоставленных полевых структур персоналыюстиг.ин-персоналыюсти; позиции нейтрализации данной противопоставленное™ были возможны при использовании презентных и претеритальных форм 3 л. ед. ч. либо претеритальных форм среднего рода.

Структура работы.

Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка источников и словарей. Во введении определяются актуальность, цель, задачи и объект исследования; раскрывается содержание нового термина ин-персопальность русского глагола, его отличие от понятия имперсопальноапъ, традиционно принятого для обозначения безличности; формулируются методологические положения, на которых базируется исследование, характеризуются конкретные методы анализа фактического материала.

Ряд дискуссионных вопросов, связанных с проблематикой изучения функционально-семантических категорий в современной

лингвистике, рассмотрен в первой главе. Особое внимание при этом уделено характеристике основных подходов к выделешпо и описанию ин-персопалъности русского глагола в диахрошш, пониманию категорий лица, субъекта и подлежащего; определено соотношение полевых структур персоналъностиг.ип-персопалъпости в плане содержания и в плане выражения.

Структура ФСК ип-персоналыюсти русского глагола разработана и представлена во второй главе, в которой обоснован новый подход к определению статуса инфинитива как ядерного, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как периферийных конституентов реконструируемой категории.

Анализу ядерных и периферийных средств реализации категории ■ персопалыюсти русского глагола в текстах памятников письменности XI - XIV, XV - середины XVII вв. посвящена третья глава, материал которой дает возможность выявить роль глагольной словоформы в выражении прямого либо скрытого грамматического отношения к производителю действия в высказывании; при этом учитывается процесс свертывания системы личных глагольных форм в древнерусском языке.

Формирование в языке XI - XIV, XV - середины XVII вв. функционально-семантического единства языковых средств с общим значением ин-персональности показано в четвертой главе, где установлена специфика использования независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении при выражении различной степени участия субъекта в описываемых событиях, даны критерии разграничения групп безличных глаголов, составляющих ближнюю либо дальнюю периферию рассматриваемой ФСК, выяснены условия расширения позиций словоформ со значением ин-персональности в процессе исторического взаимодействия полевых структур персопалыюстиг.ип-персоналыюсти русского глагола.

В з а к л ю ч е н и и излагаются основные результаты исследования.

1 Содержание работы.

В первой главе "Проблематика ин-персональности как функционально-семантической категории русского глагола" рассматривается ряд важных теоретически вопросов, связанных с разграничеш1ем морфолого-синтаксического и семантико-категориального аспектов изучения языка на функциональной основе.

. Идея полевой системно-структурной организации языковых средств (Spraelilicb.es Feld), берущая начало в работах В.Порцига, Г.Ипсена, Й.Трира, и способ группировки языкового материала по содержательному принципу обусловили введение в научный оборот терминов, фиксирующих взаимосвязь языковой и понятийной

категориальности в их соотнесенности, а также потребовали истолкования содержательной стороны данных терминов применительно к изучаемому языку как функционирующей системе, в которой постояшю происходит перестройка элементов и отношений между ними (см. об этом: Виноградов В.В., 1975; Бондарко A.B., 1978; Жирмунский В.М., 1958; Кацнельсон С.Д., 1972; Николаева Т.М., 1991; 1995; Пупынин Ю.А., 1992; Попова З.Д., Стернин И.А., Беляева Е.И., 1989; Храковский B.C., 1985; Худяков A.A., 1991; Müller D., 1983). Важную роль в обосновании полевого подхода к анализу языка сыграли представления о том, что грамматические категории и выполняемые грамматическими формами функции могут меняться от языка к языку и иметь в каждом языке свойственную им специфику (см.: Апресян Ю.Д., 1966; Kacala J., 1985).

Выделяемые в языке единства получили, как известно, различное обозначение в современных концепциях: грамматико-лексические поля (Гулыга Е.В., Шенделъс Е.И., 1969), функционально-семантические категории (Бондарко A.B., 1971; Кильдибекова Т.А.," 1984; Шелякин М.А., 1983; Wehmeier H.-R., 1981; и др.), функциональные подсистемы (Ломов A.M., 1977), семантические комплексы (Шведова НЛО., 1985), лексико-грамматические категории (Троянов В.И., 1987), структурно-семангические категории (Кондратьева Г.И., 1994) и др. Термин поле широко используется в лингвистике нримешггелыю к одноуровневым и разноуровневым языковым группировкам (см.: Бондарко A.B., 1984; 1987; Гайсина P.M., 1981; Иванова И.П., 1981; Караулов Ю.Н., 1972; 1976; Кузнецова Э.В., 1989; Бабенко Л.Г., 1980; Уфимцева A.A., 1962; Щур Г.С., 1974; 1981; Duchacek О., 1960; и др.). При этом в функционально-грамматических исследованиях соотношение понятий категория и поле, определяется по-разному. Принятый в данной работе термин функционально-семантическая категория дает возможность учесть семантико-категориальный аспект исследования языковых средств со значением пн-персональности и соотнести данный феномен с понятием полевая структура ФСК, имея в виду способ существования, основной принцип организации рассматриваемого функционально-семантического языкового единства.

Анализ функциональных свойств глагола в диахронии с применением методики полевого структурирования базируется на признании того, что развитие грамматического строя не является прямолинейным, может сопровождаться перегруппировкой языковых единиц в пределах имеющихся грамматических форм, в отдельных случаях утратой морфологических средств, заменой, расширением их функций (Георгиева В.Л., 1968, 159; Лопушанская С.П., 1994, 241242). Кроме того, с изменением' границ и соотношений лексических,

грамматических элементов и различных категорий мотуг быть связаны исторические изменения в тенденциях и результатах взаимодействия разноуровневых явлений (см.: Бондарко Л.В., 1971, 116; 1983, 89); это, в свою очередь, дает основания для изучения ФСК не Только в синхронии, но и в диахронии. При характеристике принципов диахронического описания функционально-семантической категории ин-персоналъности в реферируемом исследовании исходными являются положения о разграничении синхронии и диахронии (Барнет В., 1978; Бодуэн де Куртенэ И., 1963; Жирмунский В.М., 1958), обусловливающем специфику языковых изменении, каждое из которых не может быть понято или интерпретировано безотносительно к системе языка, претерпевающей это изменение (Якобсон P.O., 1985, 412-413). В диссертации формирование функционально-семантического единства инфинитива, собствешю безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении на основе сходства выполняемых ими семантических функций при выражении отношений между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния) рассматривается в связи с развитием всей глагольной парадигмы, структурных и семантических изменешш в системе личных форм русского глагола.

В аспекте предпринятого исследования обоснованию подвергается специфика иерархической организации средств выражения персоиалъиости и ин-персстагыюсти, особенности взаимодействия полевых структур данных категорий, оппозитивная противопоставленность которых в плане содержания и в плане выражения в соответствш1 с выдвинутой гипотезой представлена в приведенной ниже схеме.

На с. 18 схематично показано, что в иерархической организации средств выражения персональности русского глагола ядерное положение занимают презентные формы 1, 2 л. и претеритальные формы, которые соотносятся в подсистеме средств выражения участников речевого акта и противопоставляются глагольным формам 3 л. Периферию данной полевой структуры составляют презентные формы 3 л. и претеритальные формы, функционально обособленные от указания на участников акта речи (см.: Бондарко A.B., 1987, 6-7, 20, 36). При этом, как показано в схеме, к ближней периферии полевой структуры ФСК персональности русского глагола относятся презентные формы 3 л. и претеритальные формы, используемые для обозначения собственно лиц, не участвующих в речевом акте; в дальнюю перифершо включаются презентные формы 3 л. * и претеритальные формы, употребляемые для указания на действие (состояние) неодушевленных предметов (явлений).

Схема

Взаимодействие нолевых структур функционально-семантических категорий 11ерсоиалыюсти::ин-персональности русского глагола

ПЕРСОНАЛЬНОСТЬ .. ИН-ПЕРСОНАЛЬНОСТЬ русского глагола " русского глагола

дальняя периферия

дальняя периферия

презентные ф. 1 и 2 л., претеритальные формы

презентные ф. 3 л. при обозначении лиц, претеритальные формы

презентные ф. 3 л.

при обозначении предметов,

претеритальные формы

инфинитив

собственно безличные 1 глаголы (презентные и претеритальные формы)

личные глаголы в безличном употреблении (презентные

и претеритальные формы)

Языковые единицы, составляющие структуру ФСК персональное™, "открывают вакансию" (термин см.: Маслов Ю.С., 1990, 104) для первого актанта, имеющего статус подлежащего, позиция которого может быть замещена либо остается незамещенной в зависимости от наличия в высказывании прямого либо скрытого грамматического отношения к производителю действия (термин см.: Виноградов В.В., 1947, 461), а также от способа представления субъекта действия (см. об этом: Золотова Г.Л., 1982, 120).

В структуре ФСК -ин-персональности русского глагола, представленной в схеме, разграничиваются инфинитив как ядро и примыкающие к нему презентные и претеритальные формы собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как периферийные средства. С точки зрения иерархии данных конституентов независимый инфинитив, выступая в роли предиката и организующего центра предложения, при отсутствии морфологического форманта лица выражаег отношение к реальному или потенциальному субъекту действия (включая говорящего, собеседника, "третьих лиц", предметов, явлений).

Собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблегпга в форме 3 л. ед. ч. или ср. р. также могут выражать в речевой ситуации связь с I, 2 или 3 л. либо указывать на отнесенность действия (состояния) к внешнему миру предметов, явлений. При этом инфинитив всегда "открывает вакансию" для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего, что обеспечивает ядерное положение этой формы в структуре ФСК ин-персональности русского глагола. Собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении реализуют данный признак непоследовательно: часть из них "открывает вакансию" для первого актанта, не имеющего статуса подлежащего, другие являются "нульвалентными" с точки зрения способности "открывать вакансию" для субъектного актанта. Эта особенность характеризует рассматриваемые словоформы как конституенты периферийной, сферы полевой структуры ин-персональности.

Использование инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении связано с невозможностью реализации грамматического отношения к производителю действия. При этом личные глаголы, выступающие безлично, выполняют в определенных контекстуальных условиях ту же функцию, что и собственно безличные глаголы, не являясь таковыми на парадигматическом уровне в системе языка. Это позволяет нам противопоставить данные языковые единицы как ядерному средству (инфинитиву), так и средствам ближней периферии (презентным и претеритальным формам собственно безличных глаголов), а также

отнести личные глаголы в безличном употреблении к дальней периферии полевой структуры ФСК ин-персоналъности русского глагола.

В основе оппозиции полевых структур, которую мы рассматриваем в качестве оппозиции функционально-семантического плана, лежит способность глагольной словоформы в высказывании выражать отношения между действием (состоянием) и его субъектом. Лерсональность при этом понимается как способность глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния),' имеющим статус подлежащего. Ин-персоналъностъ представляет собой способность глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего.

Установлешш границ между ядром и ближней . периферией, ближней и дальней перифериями выделяемых семашических пространств, показанное в схеме, является условным. Взаимодействие оппозитивно противопоставленных полевых структур осуществляется на периферии, что представлено в схеме заштрихованным сегментом.

Позиции нейтрализации в текстах XI - XIV, XV - середины XVII вв. могут наблюдаться в процессе использования презентных и претеритальных форм 3 л. ед. ч. либо претеритальных форм среднего рода.

При определении оснований для противопоставления полевых структур персональности: :ин-персональнос.ти особое внимание уделено категориям лица, субъекта й подлежащего.

В реферируемой диссертации разграничиваются морфологический и синтаксический подходы к определению грамматической категории лица. В русле предпринятого исследования это позволяет противопоставить глагольные формы по наличию или отсутствию морфологического показателя лица и по их семантике при обозначении участников/неучастников коммуникации (см.: Шахматов

A.A., 1941), а также охарактеризовать формы 1, 2 л. и 3 л. по признаку выражения лица/не-лица (см.: Виноградов В.В., 1947; Якобсон P.O., 1972), собственно-личного или предметно-личного значений (Русская грамматика, 1982, И); кроме того, это дает возможность рассматривать морфологическую категорию лица в качестве основного способа выражения синтаксической категории лица, которая, вслед . за

B.В.Виноградовым, понимается как частная предикативная категория, составная часть категории предикатавности (Виноградов В.В., 1955, 406-407; 1975, 266-270), обозначающая отношение высказывания к говорящему, собеседнику или "третьему лицу" (см.: Бондарко A.B., 1995, 105-107; Химик В.В., 1986, 80-82; и др.). Будучи морфолога-" синтаксической по своему характеру, категория лица не совпадает с

функционально-семантическими категориями персональное™ и ин-персональноеги как в плане содержания, так и в плане выражения.

Особое внимание в рамках предложенной в диссертации концепции уделяется трактовке понятия субъект. В научных классификациях данная категория характеризуется по нескольким параметрам: на основе соотнесенности с классификацией предметного мира, субстанций (Степанов Ю.С., 1979; 1981; и др.), в соответствии со значением предикатов и их семантических признаков (Арутюнова Н.Д., 1976; Селиверстова О.Н., 1982; и др.)* в связи с особенностями элементов, формирующих семантическую структуру предложения (Шведова Н.Ю., 1973; см. также: Русская грамматика, 1982, II; и др.), исходя из представлении о разноуровневом способе выражения субъектного содержания в высказывании (Теория функциональной грамматаки, 1992) и др. Анализ различных аспектов предложения позволяет также ученым подходить к вычленению субъекта с логической, психологической, семантико-синтаксической,

коммуникативной и др. точек зрения (см.: Ахманова О.С., Микаэлян Г.Б., 1963; Демьянков В.З., 1979; 1984; Золотова Г.А., 1982; Ковтунова И.И., 1976; Кокоршю С.И., 1979; Кубик М., 1977; Падучева Е.В., 1974; 1985; Сергеева В.И., 1993; Channon R., 1973; Guiraiid-Weber М., 1978; 1984; Korylkowska М., 1992; и др.). Термин субъект употребляется при описании обязательных для глагола актантов, реализующих валентность языковой едишшы (Маслов Ю.С., 1987; 1990). В исследованиях обращается внимание на то, что в позиции первого актанта субъект, являющийся элементом семантической структуры высказывания и называющий участника ситуации, может выражаться подлежащим (см.: Апресян Ю.Д., 1979; Кибрик А.Е., 1979: 1994; Мразек Р., 1990; Ломов A.M., 1994; Никитина С.Е., 1979; и др.), которое квалифицируется как 'йен предложения.

В реферируемой работе соотношение субъекта и подлежащего определяется с учетом морфологического критерия, принятого в традиционной классификации членов предложения (Виноградов В.В., 1955; см. также: Бабайцева В.В., 1988: Gotyb Z., 1958; и др.). Это позволяет сохранить за термином подлежащее только один из случаев выражения субъекта: Им.п. в качестве компонента предикативного сочетания (см.: .Сиротишша О.Б., 1980, 19), имеющего связь со сказуемым (см.: Шмелев Д.Н., 1976, 39). Решение' вопроса о соотношении рассматриваемых понятий дается в диссертации с опорой на осмысление высказывания И.И.Мещанинова, который в работе "Члетш предложения и части речи" называл отношение действия или состояния к субъекту в числе основных предикативных показателей (1945, 248-249). Выделение понятийных категорий предиката и субъекта при таком подходе коррелирует с

разграничением центральных элементов семантической структуры предложения, обозначаемых в современных исследованиях терминами предикативный признак (см.: Бондарко A.B., 1992, 32; Шведова Н.Ю., см.: Русская грамматика, 1982, II, 94, 124; Юрченко B.C., 1977, 77; и др.) и носитель предикативного признака (Бондарко A.B., 1992, 54-55, 61-62; Золотова Г.А., 1982, 102-103; Кормшшцына М.А., 1986, 81; Пупынин Ю.А., 1992, 50, 60; и др.).

Предикативный признак, представленный глагольными словоформами как "действие" или "состояние", трактуется широко (Бондарко A.B., см.: Русская грамматика, 1982, I, 582), то есть через процессуальные признаки "действие", "состояние", "отношение" (см. такой подход к анализу древнерусских глагольных лексем в работах: Лопушанская С.П., 1984; 1987; Горбань O.A., 1989). Понятие носитель предикативного признака используется в реферируемой работе при характеристике первого актанта, позиция которого может быть замещена либо остается незамещенной. В случае замещения данной позиции словоформой подлежащего, идентифицируемого по формальному признаку (Им.п.), соотнесенность между предикативным признаком и его носителем определяется в рамках предикативных отношений; при наличии в позиции первого актанта другой словоформы со значением производителя действия (состояния) отношение между субъектом и его предикативным признаком не рассматривается нами как предикативное, а- квалифицируется в качестве конструктивно обусловленной зависимости одного компонента от другого (см. об этом: Русская грамматика, 1982, И, 9495, 127, 253; Сиротинина О.Б., 1980, 65-66). Кроме того, в работе учитывается, что субъект может не получать выражения и устанавливаться дополнительно при формальном его отсутствии в высказывании.

Во второй главе "Полевая структура функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола" дается характеристика независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении как средств выражения названной категории.

В реферируемой работе инфинитив определяется как ядерный конституент полевой структуры ин-персональности, обладающий наибольшей специализированностью, концентрацией специфических признаков рассматриваемого единства языковых средств, регулярностью и максимальной функциональной емкостью.

При обосновании этих свойств в диссертации учитываются результаты тех исследований, в которых подвергаются анализу и а р ад и гмати ч с с к и с и синтагматические связи данной глагольной формы. Важным при этом является рассмотрение специфики

инфинитива в диахронии, позволившее ученым говорить о том, что в происхождении и развитии этой формы проявились общие закономерности эволюции языка (Потебня A.A., 1958, 337, 347-352; см. также: Вандриес Ж., 1937, 108; Виноградов В.В., 1947, 423; Ильинский Г.А., 1930, 101-104; Мейе А., 1951, 194-198; Пауль Г., 1960, 430-431; Якубинский Л.П., 1953, 574; Lehr-Spfciwiiíski Т., Bartula Cz., 1959, 85-86; и др.), опосредствованно отражавшие сложное взаимодействие конкретно-пространственных и абстрактно-пространственных представлений об объективно-реальных формах бытия (см.: Лопушанская С.П., 1967, 89-96). В данной работе обращается особое внимание на такие исторические изменения, которые обусловливали расширение и укрепление позиций инфинитива как глагольной формы в результате следующих процессов: вытеснения супина (Потебня A.A., 1958; см. также: Богородицкий В.А., 1935; Карский Е.Ф., 1915; и др.), усиления предикативной самостоятельности (Пеоргиева В.Л., 1964; Седельников Е.А., 1980; Собинникова В.И., 1990; Фролова И.А., 1980), увеличения употребительное гн в составе инфшштивных конструкций (Буслаев Ф.И., 1869; Овся]шко-Куликовский Д.Н., 1902; Тимофеев К.А., 1959; Doros А., 1975), полифункционального использования инфинитива в разных rio содержанию и целевой направленности контекстах (Борковский В.И., 1949; Ваулина С.С., 1994; Георгиева В.Л., 1978; Молдован A.M., 1996, Никифоров С.Д., 1952; Пьянова В.М., 1973; Стеценко А.Н., 1977; Тарланов З.К., 1964; и др.).

В числе признаков, релевантных для определения ядерной роли инфинитива в структуре ФСК ин-персональности, в реферируемой диссертации выделяются те, которые подтверждают принадлежность данной языковой единицы не к центру глагольной системы, а к ее окраине (см.: Виноградов В.В., 1947, 652), а также свидетельствуют об отдаленности инфинитива от ядерных средств ФСК персональное™ (см.: Бондарко A.B., 1991, 7, 22). Отмечается наименьшая выраженность .морфологических категорий и' отвлеченное, по сравнению с личными формами, обозначение инфинитивом действия (состояния) (Бондаренко И.В., 1977; Гехтляр С.Я., 1986; Милославский И.Г., 1981; и др.);. подчеркивается, что, будучи вербоидом, инфинитив в то же время соблюдает синтаксическую связь, характерную для глагола (Маслов Ю.С., 1987, 163-164), а специфическая взаимосвязь между парадигматическими и синтагматическими свойствами этой единицы обнаруживается в се способности выступать в функции "экспрессивного, переносного замещения личных форм глагола" (Виноградов В.В., 1947, 604), участвовать в выражении реальных и ирреальных действий любого лица (множества лиц, субъектов) во всех временных планах (см.:

Бойко A.A., 1983; Болотова Н.И., 1980; Брицын В.М., 1990; Буланин Л.Л., 1976; Гришина Н.И., 1988; Болотова Г.А., 1979; Соколова Е.В., 1991; Туликова H.A., 1988; Ушакова Л.И., 1975; Veyrenc J., 1973; и ДР-)-

В аспекте предпринятого исследования наиболее значимым является то функциональное свойство инфшштива, которое связано с его потенциальной способностью вне зависимости от лексической семантики обозначать действие (состояние) во взаимосвязи с субъектом (носителем предикативного признака). По мнению ученых, отсутствие формального показателя лица не исключает того, что "всюду инфинитив дополнен или может быть дополнен указанием на производителя действия" (Шахматов A.A., 1941, 104). Если на парадигматическом уровне инфинитив обозначает признак, создаваемый деятельностью предмета, но без отношения к самому предмету, проявляющему эту деятельность, то на уровне синтагматики связь с категорией субъекта, присущая глаголу как части речи, обнаруживается в том, что инфинитив требует субъекта (см.: Потебня A.A., 1958, 341-342; Пешковский A.M., 1956, 129) и всегда "открывает вакансию" для первого актанта, позиция которого может быть замещена либо не замещена формой Дат.п. имени (местоимения).

В качестве важнейшего показателя того, что рассматриваемая языковая единица является наиболее специализированным средством выражения отношения между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, признается в диссертации функциональное сходство инфинитива с личными глаголами: способность вызывать представление о признаке, сочетающемся с лицом определенным или неопределенным (Шахматов A.A., 1941, 81-83), реализовать потенциально заложенное отношение чк лицу (субъекту) в лексико-синтаксических и контекстуальных связях, обозначать действие конкретного или обобщенного лица (множества лиц) (см.: Бондаренко И.В., 1981; Золоюва Г.А., 1982; Зуева И.В., 1992; Кудлиньска X., 1988; Никонова Ж.В., 1993; Храковский B.C., 1992; и др.), являться средством создания сложной субъектной организации высказывания (Беличова-Кржижкова Е., 1984; Буралова P.A., 1988; Шмелева Т.В., 1984; и др.).

Базируясь на принципах комплексного подхода к анализу глагольной словоформы, обоснованного в трудах С.П.Лопушанской и апробированного в наших работах (см.: Туликова H.A., 1988; 1993; 1994; 1996), а также в кандидатских диссертациях, защищенных по проблеме развития и функционирования русского глагола (см.: Милованова М.В., 1992; Салазникова Л.В., 1981; Скриикнна Н.Ф., 1982; Шептухина Е.М., 1995; и др.), мы выделяем те релевантные в функционально-семантическом отношении признаки инфшппива,

которые позволяют сопоставить его с безличными глаголами как периферийными средствами выражения категории ин-персональности.

Соотнесенность безличных глаголов с инфинитивом в структуре названной категории обосновывается нами при характеристике парадигматических и синтагматических свойств данных языковых единиц. В реферируемом исследовании обращено вшшашгс на противоречивую трактовку феномена безличности, рассматриваемого учеными в рамках противопоставлений личных форм глаюла безличным либо субъектных синтаксических конструкций бессубъектным (Галкина-Федорук Е.М., 1958; Корди Е.Е., 1994; Болотова Г.А., 1982; Степанов Ю.С., 1990; Якобсон P.O., 19S5; см. также: Бгашев В.Н., 1993; Востоков В.В., 1978; Юдин A.A., 1976; Endres R., 1976; Ivic М., 1965).

Специфика безличных глаголов как особой в лгксико-грамматическом отношении группы языковых единиц с дефектной парадигмой раскрывается в диссертации с учетом разшгчпшх концептуальных представлении ó философских, психологических, лингвистических основах эволюции средств персонификации высказывания (Потебня A.A., 1968; см. также: Богородицкий В.А., 1915; Овсятшко-Куликовский Д.Н., 1902; Шахматов A.A., 1941; Brentano F.,1888; Iovanowich А., 1896; Miklosich F., 1878, Sigwart Ch., 1888; и др.), которые дают основание говорить о постоянном пополнении л а иного разряда слов в процессе исторического развития русского и других' славянских языков, продуктивности безличных оборотов, возрастающей активности использования бессубъектных конструкций в разножанровых текстах (см.: Гал кина- Федо п у к Е.М., 1950; Ломтев Т.П., 1956; Савельева Л.В., 1988; Feleszko К., 1967; Koneczna Н., 1958).

В качестве важного фактора, обусловливающего отнесение безличных глаголов к периферийной сфере полевой структуры ФСК ин-персональности, рассматривается ограниченное число группировок лексических единиц, выступающих в безличной форме. Признаю!, которые лежат в основе традиционных научных классификаций (Шахматов A.A., 1941; Krasnowolski А., 1909; Miklosich F., 1S78; 1883; см. также: Виноградов В.В., 1947; Галкина-Федорук Е.М., 1950), позволяют различать способы представления субъекта действия (состояния) в высказывании в зависимости от лексико-семантической характеристики употребляемого безличною глагола (см.: Ар ват H.H., 1969; 1976; Богданов В.В., 1977; Королькова A.B., 1980; Крысько В.Б.!, 1995; Матханова И.П., 1992; и др.).

Значимыми в аспекте предпринятого исследования являются морфолого-синтаксические особенности безличшлх глаголов, приметой которых В.В.Виноградов называет окончание 3 л. ед. ч.

настоящего и будущего времени при отсутствии представления о субъекте действия либо ср. рода прошедшего времени без личного местоименного префикса (1947, 468-469). Противоречие формального и содержательного, свойственное безличным глаголам на парадигматическом уровне, проистекает из специфики 3 л. ед. ч., в образе которого, по мнению А.А.Потебни, может выражаться неопределешюсть 1, 2 и 3-го лица (1968, 317). С точки зрения синтагматики это исключает возможность сочетания безличных форм с каким бы то ни было подлежащим (Шахматов A.A., 1941, 467), однако не всегда предполагает бессубъектность действия (Бондарко A.B., 1991, 24; Якобсон P.O., 1985, 215). При этом, в отличие от инфинитива, всегда открывающего вакансию для первого актанта в косвенном падеже, безличные глаголы реализуют данный признак непоследовательно: часть из них входит в группу так называемых "нульвалентных" глаголов, обозначающих нечленимую ситуацию (Маслов Ю.С.. 1990; см. также: Бирюлин JI.A., 1984; Пуиышш Ю.А., 1996; и др.), другие - способны иметь при себе субъект, выраженный косвешгым падежом имени (местоимешш) (см.: Михайлова O.A., 1985; Свинцова И.Ю., 1993; Фичи Джусти Ф., 1992; Храковский B.C., 1975; Doros А., 1975; RuZicka R., 1969; Wierzbicka А., 1966; и др.).

Важным критерием, определяющим отнесенность безличных глаголов к периферии полевой структуры ин-персоналыюсти, является неоднородность состава названных языковых единиц, что проявляется в существовании наряду с самостоятельными безличными глаголами безличных форм личных глаголов (терминология В.В.Виноградова, см.: 1947, 466). Подмеченная еще старшими языковедами способность личных глаголов принимать "вид безличных" в ед. ч. (Восто'ков А.Х., 1839), выступать то лично, то безлично (Пешковский A.M., 1956) объясняется в научных исследованиях по-разному: отрицанием конкретности проявления действователя, которое "ведет к видоизменению представления его самого и к его отрицанию" (Потебня A.A., 1968, 325, 330); использованием формы 3 л. ед. ч. презенса и ср. рода прош. вр. личных глаголов по аналогии с безличными для обозначешш "неопределенности неведения" (Овсягшко-Куликовский Д.Н., 1902, 191); смешением, колебанием и взаимодействием двух семантических типов - глагольных форм с устраняемым лицом или отвергаемым производителем действия и безличных глаголов в собственном смысле (Виноградов В.В., 1947, 463); соотнесенностью глагольного предиката с неопределенно-предметным значением субъекта при сохранении полноценной личной парадигмы глагола (Золотова Г.А., 1982, 118); лексическим значащем предикатов, которое включает, наряду с предикатным смыслом, смысл составляющего аргумента, обеспечивающего информативную,

законченность предложения и исключающего необходимость выражения подлежащего самостоятельным словом (Бирюлин JI.A., 1984, 6-8); функциональной задачей выразить отношение протекающего в определенной среде признака к зависимым от него субстанциям (Пуиышш Ю.А., 1996, 147-148); "функциональным сдвигом", который связан с утратой способности глагола иметь при себе грамматический субъект в Им.п. под влиянием "семантического давления", изменения коммуникативной направленности высказывания и сопряженной с этим реорганизацией формальной структуры предложения (Guiraud-Weber М., 1983, 79-86; 1984, 551); и Др.

Неоднородность системных характеристик безличных глаголов и функциональные свойства этих языковых единиц приняты в реферируемой работе в качестве основания для разграничения собственно безличных глаголов как конституентов ближней периферии и личных глаголов в безличном употреблении как средств, формирующих дальнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности. Такое деление не противоречит сформулированному В.В.Виноградовым теоретическому постулату о том, что категории лица и безличности могут обнаруживаться в формах одного и того же глагола, а категория безличности может являться также семантическим центром особого глагольного слова (1947, 465-466).

Место рассматриваемых конституентов в иерархии средств выражения ин-персональности определяется нами в зависимости от специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола (у собственно безличных глаголов) и как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функционирования глагольной словоформы (у личных глаголов в безличном употреблении). Собственно безличные глаголы, составляющие ближнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности, всегда выражают отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Личные глаголы в безличном употреблении, не будучи безличными на парадигматическом уровне, приобретают их свойства в процессе функционирования и пополняют состав средств выражения ин-персональности новыми элементами; данная специфика обусловливает включение этих языковых единиц в сферу дальней периферии.

В реферируемой днссерташш единство инфинитива как ядерного конституента ин-персональности и собственно безличных глаголов, а также личных глаголов в безличном употреблении как периферийных конституентов полевой структуры рассматриваемой категории базируется на синтезирующем свойстве данных языковых единиц, в

качестве которого принята степень участия субъекта в описываемых событиях. Реализация этой семантики глагольных словоформ в процессе их функционирования устанавливается нами с помощью различного набора релевантных признаков, актуализирующих высокую - среднюю - низкую - нулевую степень участия субъекта в описываемых событиях. В качестве важнейших характеристик субъекта действия (состояния) в высказывашш выделены следующие: замещение позиции первого актанта, способ выражения субъекта действия (состояния) и способ представления субъекта действия (состояния) в высказывании.

Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях фиксируется при замещении позиции первого актанта косвенным падежом имени (местоимения), при эксплицитном выражении носителя предикативного признака, обозначении определенного субъекта действия (состояния) в высказывашш. Средняя степень участия субъекта в описываемых событиях сопряжена с тем, что позиция первого актанта остается незамещенной (открытой), субъект при этом выражен имплицитно и но способу представления в выск;1зывании ятшяется известным из контекста либо ограниченным в своей неопределенности социальными, профессиональными, религиозными, правовыми и др. характеристиками действия, пространственно-временными рамками события, речевой ситуацией в целом. Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях реализуется в условиях, когда позиция первого актанта не замещена, субъект действия (состояния) формально не выражен, не ограничен в своей неопределенности либо представляется как обобщенный. Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях проявляется в том, что позиция первого актанта не может быть открыта и замешена, субъект действия (состояния), обозначенного глаголом, не выражен, какой-либо способ его представления в высказывании невозможен.

В третьей главе "Выражение функционально-семантической категории персональное™ русского глагола в текстах XI - XIV, XV -середины XVII вв." рассматривается употребление личных форм глагола, реализующих прямое либо скрытое грамматическое отношеш!е к производителю действия. Эта функциональная способность глагольной словоформы в реферируемой диссертации анализируется с учетом свертывания системы форм русского глагола в процессе унификации времен и наклонений, опосредствованно отражающем взаимосвязь языковой и мыслительной деятельности древнего человека (см.: Лопушанская С.П., 1975; 1996) при формировании способов выражения отношения к лицу, субъекту действия.

Материал, представленный в трудах А.Х.Востокова (1839), Ф.И.Буслаева (1863), И.И.Срезневского (1959) и других старших языковедов, в специальных исследованиях, рассматривающих основные тенденции эволюции русского и славянского глагола (Бунина И.К., 1970; Иванов В.В., 1982; Клименко Л.П., 1990; Лопушапская С.П., 1975; Хабургаев Г.А., 1991; и др.), в работах, которые затрагивают общие и частные аспекты исторических изменений на разных уровнях языка (см.: Истрина Е.С., 1923; Обнорский С.П., 1946; Соколова М.А., 1957; см. также: Горшкова К.В., 1968; Иорданиди С.И., 1995; Котков С.И., Попова З.Д., 1986; Кузнецова Р.Д., 1983; Шульга М.В.. 1988; и др.), позволяет обобщить особенности использования личных форм глагола как категориальных средств реализации персональное™ в древнерусских и старорусских текстах. Кроме того, привлеченный в диссертации массив языковых фактов из памятников письменности XI-XVII вв. дает возможность показать развитее оппозитивной противопоставленности полевых структур персональносги::ин-персональности русского глагола. При этом особое внимание обращается на то, что в условиях существования развитой системы синтетических и аналитических форм реальных и ирреальных времен и наклонений в древнерусском языке указание на производителя действия (носителя состояния), заключенное в морфолошческой структуре глаголов, обеспечивает информативную достаточность высказываний.

В реферируемой диссертации в качестве ядерных копституептов полевой структуры ФСК персоналыюсти русского глагола рассматриваются формы 1 и 2 л. Их способность при незамещенной позиции подлежащего обозначать отнесенность действия (состояния) к говорящему или к собеседнику трактуется традищюшю как специфическая черта древнерусского текста, например: Кдкоже тес(; прнокфимсА о селгъ, л не прекослокилгъ, н лгсковь, и уесть, и милость, и уддл, и Афе yto иного кглфе, егоже откержелкд? (Повесть о Варлааме и Иоасафе, л. 10); IIoyto идеиш ошать? Поимдлт, «си всю длнь (Повесть временных лет, 40). Отмечено, что принятое в языковой практике регламентированное употребление местоимений-подлежаших в позиции первого актанта с целью логического выделения или сопоставления субъектов (см.: Борковский В.И., 1978, 193, 207-208) может быть сопряжено также с формальной и семантико-стилистнческой противопоставленностью глагольных словоформ 1 и 2 л., которые служат для разграничения действий (состояшш) как разных лиц, субъектов, так и одного и того же субъекта: л гд поил'ь кшь коне Тьхг.'Ьрмо, д ефе йолхоколн» ндпою (Новгородская I Летопись, 100 об.).

В работе показано, что развернутая презентная и претеритальная система древнерусского языка (см. об этом: Лопушанская С.П., 1975; Силина В.Б., 1995) способствовала использованию ядерных конституентов полевой структуры ФСК персональностн в качестве самостоятельного средства подчеркивания либо противопоставления субъектов действия (состояния) в высказывании при незамещенной позиции подлежащего. Выделены случаи, когда для сопоставления субъектов и их действий употребляются презентная и претеритальная, синтетическая и аналитическая формы глагола в рамках одного наклонения, а также формы разных наклонений, например, изъявительного и повелительного: Он'Ьлп.же с тобою суфелп., никакогоже илилгь к тесЬ слова, кролг!; же слова мууи, заколи, твори, 1СЖ6 хофбшн (Повесть о Варлааме и Иоасафе, л. 7 об.). В то же время в процессе свертывания летной парадигмы данные семантико-стилистические функции претеритальными формами глагола могли быть реализованы только при наличии дополнительных контекстуальных конкретизаторов отнесенности действия к говорящему или собеседнику, роль которых выполняли местоимения 1 и 2 л., например: И лгы, т'Ьке к'Ьрга, к ту свою встунну послали, н ч-ы такт. собацкнлгк ок'ыуделпх и^лл'Ьну свою уунннлт» (Послание Курбского, 64).

В условиях отсутствия подлежащего и в процессе унификации системы времен и наклонений русского глагола презентные формы 2 л. ед. ч. развивали способность выражать скрытое грамматическое отношение к производителю действия: а лес н дрокд, и боуки... в ^нл\е на ко^ех, л весне на плотех и к лодгах - на год ^дпдсеши... А у прдсолд... не любое купишь, а денег cлишкoлv дашь (Домострой, 70). Обобщешю-личное значение глаголов в этих случаях сопряжено с определенной модальной направленностью высказывания (долженствовании, рекомендации, предписания и т.п.).

Характеристика презентных и претеритальных форм 3 л., а также претеритальных форм как периферийных конституентов полевой структуры ФСК персональности русского глагола учитывает их функциональную обособленность от указания на участников акта речи в процессе реализации прямого либо скрытого грамматического отношения к производителю действия (носителю предикативного признака). В качестве важного фактора рассматривается роль тех изменении, которые происходили в системе личных местоимений (Горшкова К.В., Хабургаев Г.А., 1981, 262-266; Ремнева М.Л., 1988, 57, 86; Сумникова Т.А., 366-374) и обусловливали появление универсального средства для обозначения любого "третьего лица"

(Хабургаев Г.А., 1990, 216-217, 225-232), а также способствовали формированию устойчивой синтаксической соотнесенности форм 3 л. с местоимениями (oin>, она, оно, они), приобретавшими семантико-грамматический статус личных.

Анализируемый материал отражает использование периферийных конституентов полевой структуры ФСК персональное™ русского глагола, реализующих прямое грамматическое отношение к производителю действия, когда позиция первого актанта замещена местоимениями, выступающими в роли семантического 3 л. либо уже в качестве элементов грамматической парадигмы личных местоимений. Отмечено употребление данных языковых единиц как разграничителя омонимичных глагольных форм в условиях существования развернутой системы времен и наклонений русского глагола; например, при совпадающих формах аориста и императива: 1Йкожб уко опт. кллгоуес'гнг.'ын премудрей цлрь створи, тдко и т*ы створи (Повесть о Варлааме и Иоасафе, л. 33 об.).

В предпринятом исследовании обращено особое внимание на случаи выражения скрытого грамматического отношения к производителю действия, когда рассматриваемые глагольные словоформы открывают вакансию для первого актанта (подлежащего), позиция которого остается незамещенной. Сигнализируя о соотнесенности действия с таким субъектом, который противостоит говорящему и адресату как "третье лицо" (Krizkovä Н., 1967, 67), презентные формы 3 л. ед. ч. и претеритальные формы, как отмечают исследователи, могут использоваться со значением ограниченной неопределенности субъекта действия (состояния) (см.: Собинникова В.И., 1990; и др.) и указывать на единичность потенциального носителя предикативного признака. Для определения круга лиц, способных совершить названное действие, значимым является лексическое наполнение глаголов, выступающих с конкретным значением в текстах различного содержания.

О расширении функций периферийных средств выражения персональное™ свидетельствует также использование претериталышх форм ед. и мн. числа, утративших грамматический показатель лица, но актуализирующих в контексте отнесенность к неизвестному, намеренно устраняемому субъекту (множеству лиц, субъектов). Например: Того же дни нд мосту на Кеднко.и решоткк г;лл\кнули, люден не пуфлли с Софийской сторонъ! 1Ц ^елммшгы к Торгъ (Новгородская 11 Летопись, д. 36 об.). При этом лексическое наполнение глаголов, входящих в различные лексико-семантические группы, может свидетельствовать об ограниченной неопределенности субъекта действия (состояния), его профессиональной, социальной

принадлежности в рамках сложившегося общественною устройства, сословной, светской, религиозной и др. иерархии.

Скрытое грамматическое отношение к субъекту - производителю действия связано также с выражением презентными и претеритальными формами мн. ч. неограниченной неопределенности, которая реализуется чаще всего глаголами речи, например: ¡к екд^ивдютт», уто у ни^ь ¡гылн грлл\отты ждловдлние д'кдд л\оего (Жалованная грамота 1497); с неопределенно-личным значением встречаются в древних текстах глаголы некоторых других лексико-семантических групп: физического воздействия на объект, перемещения и др., например: д еже о и^'Ьндх'Ь и удрод^истве еосполианулъ есн, ино тлкихт» сокдкт» ке^д'Ь кд^шатт» (Послание Курбского, 40).

В качестве важного фактора, способствующего появлению возможностей для взаимодействия полевых структур персоналыюсти::ин-персональности в их периферийных сферах, выделено функциональное совмещение в глагольной словоформе 3 л. мн. ч. неопределенно-личного и обобщенно-личного значений, реализуемое в составе иносказательных, образных высказываний или суждений обобщенного характера, например: Афе сл въеддить волкъ в овц'Ь, то приносить все стддо, дще не увыоть ег0 (Повесть времешшх лет, 40), а также в рамках предписания, адресованного любому лицу, субъекту, множеству лиц: И воду скатит Животворпацшм Крестом, и с уюдотворних оврд^св, и с уеепшх cf.at4.ix л\оц1еи, и угл волгафдго и ллдедо СВЛЦ1ДЮТ, в ^дрлвне и исцеление (Домострой, 43). Глагол, выступающий с неопределенно-личным значением, способен в ряде случаев называть действие, осуществление которого не зависит от воли действующего лица, что обусловливает формирование высказываний, смысловая структура которых не требует уточнения субъекта. Например: ЛНхгдцд того же 21 день нд третий недели вторник великого поста Никитд егшекопт. жену простил оуию колонию от Тронци г Клдпыл и^ Дер'квеннц селцл г;овут бвдок-Ьею нд удсех (Новгородская II Летопись, л. 25 об. - 26).

Использование рассма!риваемых языковых единиц, при котором позиция первого актанта остается незамещенной, позволяет отметить, что процесс свертывания личной парадигмы способствует появлению таких условий, в которых ядерные и периферийные конституснты полевой структуры ФСК персональное™ ослабляют способность обозначать отнесенность действия к определенному лицу. Это сопряжено с расширением функциональных возможностей словоформ

в реализации способов представления субъекта действия (состояния), связанных с его формальным устранением из высказывания. В большей мере данное свойство проявляют периферийные средства выражения ФСК персональности, что свидетельствует о развивающейся полифункциональности языковых единиц в результате унификации времен и наклонений русского глагола, а также о присущей презентным формам 3 л. и претеритальным формам потенциальной способности сближаться по своим свойствам с элементами ФСК ин-персональности и взаимодействовать с ними в рамках противопоставленности полевых структур псрсональности::ин-персональности.

В четвертой главе "Выражение функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола в текстах XI - XIV, XV - середины XVII вв." рассматривается использование независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении, формирующих полевую структуру названной категории.

Обобщенные данные, представленные в таблице 1, позволяют говорить о ядерном положении независимого инфинитива как наиболее частотного, регулярного и специализированного средства, способного выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Это сопряжено с устойчивой реализацией инфинитивом синтезирующего свойства функционально-семантической категории в рамках градации высокая - средняя - низкая степень участия субъекта в описываемых событиях. В этих функциях ядерные словоформы (см. таблицу 2) используются для выражения всех семантических признаков субъекта действия (состояния), релевантных в плане содержания ФСК ин-персональности.

Независимый инфинитив как наиболее специализированное средство всегда открывает "вакансию" для первого актанта в Дат.п. со значением носителя предикативного признака. Общая характеристика материала дает возможность говорить о широком круге глаголов действия, состояния, отношения, конкретная лексико-семантическая характеристика которых не влияет на способность данной языковой единицы выступать со значением ин-персональности.

Соотношение собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении, отраженное в таблице 1, свидетельствует о замкнутости сферы ближней периферии, включающей ограниченное количество языковых единиц (собственно безличных глаголов), и превышении более чем вдвое доли конституентов, составляющих далыпою периферию ФСК ин-персональности (личных глаголов в безличном употреблении). Синтезирующее свойство периферийных

Таблица 1

План содержания и план выражения функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола

(количество словоупотреблений в абсолютном выражении и в долях)

Степень участия субъекта

в описываемых

событиях В

высокая средняя низкая нулевая с

Средства ^^ е

выражения ФСК г

ин-персональности ^^^ о

Независимый инфинитив 2299 1425 646 - 4370

(0.563) (0.757) (0.362) (0.541)

Собственно безличные глаголы 608 17! 342 38 1159

(0.149) (0.091) (0.191) (0.118) (0.144)

Личные глаголы в безличном 1178 285 798 285 2546

употреблении (0.288) (0.152) (0.447) (0.882) (0.315)

• ^ч* * • "л , >

Итого: 4085 (1.0) 1881 (1.0) | 1786 (1.0) 323 (1.0) 8075 (1.0)

средств, в отличие от ядерных, проявляется не только в рамках градации высокая - средняя - низкая, но и нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях. При этом, как свидетельствуют таблицы 1 и 2, несмотря на общие невысокие количественные показатели использования личных глаголов в безличном употреблении в рамках градуального признака нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях, их высокая доля, по сравнению с собствешю безличными глаголами, подтверждает расширение позиций словоформ со значением ин-персональности в сфере дальней периферии за счет тех единиц, которые приобретают в контексте способность выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего. Это позволяет говорить о динамике процесса формирования ФСК ин-персональности русского глагола.

Будучи менее регулярными, периферийные средства выступают не во всех случаях, релевантных для характеристики субъекта действия (состояния) при реализации категориального значения ин-персональности (см. таблицу 2). Среди этих коиституентов, как менее специализированных, выделяются "нульвалентные" глаголы (собственно безличные), не открывающие "вакансии" для первого актанта в статусе субъекта действия (состояния), либо словоформы, приобретающие сходные функции в определенных контекстуальных

Таблица 2

Реализация категориального признака ии-персопалыюсти русского глагола

(количество словоупотреблений в абсолютном выражении и в долях)

Степень участия субъекта в описываемых событиях высокая | 1 1 средняя 1 низкая нулевая 1 В с е г о

\ Средства \ выражения \ ин-пер-\ сопэль-V ио-\ сти Характе- \ ркстика \ субъекта \ действия \ (состояния) \ Инф СБ ЛБУ Инф СБ ЛБУ Инф СБ ЛБУ Инф СГ> ЛБУ

Субъект выражен косвенным падежом имени (МССТОИМС11ИЯ) 2299 (1.0) 608 (1.0) 1178 (1.0) _ 4085 (0 506)

Субъект известен из контекста - - 1235 (0.567) 171 (1.0) 140 (0 667) - - - - - - 1596 (0 198)

Субъект ограниченной неопределенности - - 190 (0 133) - 95 (0 333) - - - - - - 285 (0.035)

Субъект неограниченной неопределенности - - - - - - 204 (0.324) 38 (0-111) 741 (0.929) - - 988 (0 12?)

Субъект обобщенный - - - - - - 437 (0 676) 304 (0 889) 57 (0.071) - - - 798 (0 1)94)

Субъект не выражен и невозможен - 38 (1.0) 285 (1.0) 323 (0 040)

Итого: 2299 1 008 (1.0) ! (1.0) 1178 (1.0) 1425 (10) 171 | 285 (1.0) I (1 0) Мб { 342 (1.0) | (1.0) 798 (10) 38 (1.0) 285 (1.0) 8075 (10)

Принятые в таблице обозначения:

Инф - независимый инфинитив;

СБ - собственно безличные глаголы;

ЛБУ - личные глаголы в безличном употреблении.

условиях (личные глаголы в безличном употреблении). Выражение ин-персонаяьности в периферийной сфере зависит от лексической наполняемости языковых единиц и речевой ситуации в целом.

Проанализированный массив фактов дает возможность соотнести функциональную специфику глагольных словоформ с релевантными признаками высокая - средняя - низкая - нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях как синтезирующим свойством ядерных и периферийных конституентов полевой структуры ин-персональности, установить их существенные различия.

Условием реализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях является замещенная позиция первого актанта. Таких случаев, как свидетельствует таблица 2, в нашем материале зафиксировано более половины всех употреблений ядерных и периферийных средств ФСК ин-персональности. Использование независимого инфинитива как ядерного конституенга полевой структуры ФСК ин-персональности при выражении этого градуального признака преобладает (см. таблицу 1). Данная семантика чаще связана с функционированием глаголов перемещения, физического воздействия на объект, интеллектуальной, созидательной деятельности, эмоционального состояния, владения, приобретения, социальных отношений, принуждения и др.

Общее модальное значение нереализованности, свойстве! гное, употреблению независимого инфинитива, при использовании глаголов разных лексико-семантических групп может конкретизироваться в высказывании как возможность/невозможность осуществления действия, долженствование, предписание, неизбежность, желательность. Например: Доср'к реуе, о цдрю, смерти вогафесл в пеудлн суть, кдко нм'ь ел и^к+>гиути (Повесть о Варлааме и Иоасафе, л. 20). Инфинитив является также средством обозначения реального факта, например, при указании в контексте с помощью уточнителя повторяемости действия в прошлом, результатом которого является какое-либо эмоциональное состояние лица: л\ногдшкд*ы к и (= матери) отт» келик'ыгд лрости рА^ГН'ЬвАТН CIA НА ПК И БИТН и (Житие Феодосия Печерского, 28 б 14-17).

Субъект эксплицируется при инфинитиве формой Дат.п. имени (местоимения) и по способу представления в высказывании является определенным, конкретным, реальным. Таблица 2 отражает преобладание этих признаков субъекта при инфинитиве, что в количественном отношении, по сравнению с другими градуальными характеристиками, составляет долю, равную единице.

Характеристика собственно безличных глаголов, учитывает принятый в реферируемой работе подход к определению статуса этих периферийных конституентов на базе специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики языковой единицы, что обнаруживается в

особой категориально-лексической семе на парадигматическом уровне и сопряжено с морфологическим показателем 3 л. ед. ч. презентных и претеритальных форм глагола либо претеритальньтх форм ср. р.

При реализации рассматриваемого градуального признака собственно безличные глаголы, составляющие ближнюю периферию ФСК ин-персональности, представлены наименьшим количеством словоупотреблений, по сравнению с другими конституентами полевой структуры категории (см. таблицу 1). Данные языковые единицы, зафиксированные в самостоятельном употреблении либо в сочетании с инфинитивом, ограничены в лексико-семантическом отношении.

Замещенная позиция первого актанта при собственно безличных глаголах (см. таблицу 2) как условие реализации высокой степени участия субъекта в описываемых событиях связана с эксплицированием носителя предикативного признака формами Дат.п. и Род.п. Дательный падеж имени (местоимения) в позиции первого актанта отмечен при собственно безличных глаголах, употребляемых со значением непроизвольного психофизического состояния, бытия-существования как непреднамеренного либо предопределенного осуществления события, пребывания субъекта в функциопальном, социальном состоянии. Значение безличности может быть отмечено лишь для одного лексико-семантического варианта такого глагола. Например: И лиг!; лшитсл, оклганкол\у, гако исполу кшь уернец'ь (Послание Ивана Грозного, 146). Лексической семантике глагола л\ьнитнсл свойственно значение безличности, выраженное категориально-лексической семой "пребывание субъекта в непроизвольном психическом состоянии". Возвратный глагол минтсл выступает с десемантизировашшм значением 3 л. ед. ч. в условиях, когда грамматическое отношение к носителю состояния не может быть реализовано. Это дает основания включать рассматриваемую языковую единицу в данном значении как собстветго безличный глагол в состав средств ближней периферии ФСК ин-персональности.

Субъект действия (состояния), выступающий в форме Род.п. и обозначенный одушевленным либо неодушевленным

существительным, зафиксирован при глаголах прекращения бытия, наличия/отсутствия чего-либо в достаточном количестве и др. Носитель состояния, которое названо всей речевой ситуацией, может дополнительно выражаться в высказывании формами Дат.п. имени (местоимения) либо Род.п. с предлогом.

Статус и место в полевой структуре ФСК ин-персональности л и ч н ы х глаголов в безличном употреблении рассматривается на основе определения безличности как контекстуально обусловленного компонента лексического значения, реализуемого в процессе функционирования глагольной словоформы,

имеющей показатель 3 л. ед. ч. либо ср. р. и выступающей без изменения категориально-лексической семы, свойственной глаголу при актуализации семантики персональности.

Высокая степень участия субъекта в описываемых событиях связана с использованием лексем различных ЛСГ с общей семантикой перемещения, физического воздействия на объект, разрушения, осуществления события, социальной деятельности, социального состояния как долженствовании, начальной фазы или прекращения бытия, психофизического состояния лица, наличия/отсутствия, изменения признака и др.

Личные глаголы в безличном употреблении функционируют самостоятельно либо в сочетании с инфинитивом и открывают "вакансию" для субъектного актанта в Дат.п., Род.п., Тв.п. В таблице 2 отражено преобладание таких словоупотреблений по сравнению с другими градуальными признаками, что в количественном отношении составляет долю, равную единице. Эксплицирование субъекта действия (состояния) наблюдается при использовании имен собственных, нарицательных либо местоимений, одушевленных существительных со значением лица I! не-лица, а также неодушевленных с предметной, вещественной, абстрактной семантикой.

Выражение носителя предикативного признака Дат.п. имени (местоимения) отмечено при функционировании глаголов разных ЛСГ, например: нд поли иотусса конь в рп'к, и ндлол\и кму ногу мало (Повесть временных лег, 92). В приведенном контексте глагол налолшти имеет значение, позволяющее отнести его к ЛСГ физического воздействия на объект и установить, что данная словоформа используется в предложении с намеренно устраняемым грамматическим отношением к производителю действия, который в то же время эксплицирован формой Дат.п. местоимения (кл\у), замещающего названное в предшествующем контексте существительное (конь). Наличие в составе сложносочинешшй конструкции другого предиката, координируемого с этим субъектом (потукса конь), замещенная позиция первого актанта (Дат.п.) при глаголе наломи (аориста 3 л. ед. ч.), представление действия (состояния) как не зависящего от воли субъекта свидетельствуют о безличном использовании личного глагола наломнтн при неизменности его лексической семантики в функции периферийного конетитуента полевой структуры ФСК ин-персональности.

Обозначение носителя предикативного признака Род.п. (с предлогом и беспредложным) зафиксировано в проанализированном материале в процессе употребления глаголов, указывающих на

физическое повреждение, перемеще1ше, осуществление, прекращение бытия, местонахождения, изменения признака и др. Семантические признаки субъекта действия, орудия и причины совмещаются при обозначении Тв.п. воздействующих на предмет субстанций, стихийных сил природы, осознаваемых человеком: Да в Онтоноке манасплре у игу.иенд курею у йлрлллм сЬнн втлдрдло (Новгородская II Летопись, л. 11).

Средняя степень участия субъекта в описываемых событиях реализуется в условиях незамещенной позиции первого актанта, когда субъект известен из контекста либо ограничен в своей неопределенности. Таблица 2 свидетельствует о том, что большую долю всех словоупотреблений ядерных и периферийных средств выражения ин-персональности в рамках данного градуального признака составляют случаи известного субъекта.

Среди конституентов, формирующих полевую структуру ФСК ин-персональности , независимый инфинитив более всего употребителен при характеристике средней степени участия субъекта в описываемых событиях (см. таблицу 1). Эта языковая единица чаще выступает для обозначения действий (состояний) известного лица (субъекта) и по своему лексическому наполнению относится к широкому кругу глаголов с семантикой перемещения, интеллектуальной, речевой, социальной деятельности, бытия-существования, эмоционального состояния, межличностных отношений и др. Менее частотным является использова1ше инфинитива, указывающего на отнесенность действия (состояния) к субъекту со значением ограниченной неопределенности (см. таблицу 2). В этом случае отмечено функционирование глаголов профессиональной, социальной деятельности, поведения, приведения в эмоциональное состояние, передачи объекта и др.

По способу представления в высказывании субъект действия (состояния) является известным, будучи названным в предшествующем контексте как непосредственный исполнитель действий, обозначенных инфинитивом; их осуществление участниками речевого акта может приобретать совместный с говорящим характер, например: царь к первосов'Ьтнику Ардхшс глдголдше: "Ко второму совету при^р-Ьти, о перкел\ъ солгдмо к-ыстк налгъ, н Нахорд оного прихвати" (Повесть о Варлааме и Иоасафе, л. 146 об.). В данном предложении волеизъявление адресовано конкретному лицу (Лрахтс); в то же время использование глаголов межличностных отношений прн^р'Ьти ("обратить внимание, оказать милость") и речевого общения прихвати выражает причастность говорящего к сообщаемому.

Действие (состояние) может приписываться также потенциальному исполнителю, известному из широкого контекста: Н*Ьл\уина не сдждти (=новгородцам) в погрев*ь Нов'Ьгород'к (Мирная грамота Новгородцев с немцами 1199 г.). Имплицитный субъект действия (состояния) может быть ограничен пространственными и временными рамками события, сложившейся иерархией религиозных, социальных,

профессиональных, правовых и др. отношений в обществе.

Среднюю степень участия субъекта в описываемых событиях способны выражать собственно безличные глаголы, открывающие "вакансию" для первого актанта в Дат.п., которая остается незамещенной. Доля средств ближней периферии, используемых в этой функции, является достаточно малой (см. таблицу 1). В этой функции встречаются глаголы, относящиеся к ЛСГ физического, интеллектуального, функционального, социального состояния. Как свидетельствует таблица 2, по способу представления в высказывании субъект действия (состояния) является известным из контекста.

В качестве самостоятельного предиката и в сочетании с инфинитивом эти глаголы не требуют при себе конкретизации носителя предикативного признака, когда говорящий сообщает о собственном психофизическом, функциональном состоянии либо о состоянии "третьих лиц", названных в предшествующем фрагменте (предложении или его части): вт» велико,'!» ежвото^ сЬда вт» клФ.тъц'к своки пол\*ыслн са (=игумсну Георгию) рекоучцю (Синайский Патерик, л. 88 об.). Субъект действия (состояния) известен из контекста в случаях подчеркнутого обращения, выражения рекомендации с элементами оценки действий собеседника, адресата: Л коли жестоко в уерикцехъ, ино !гыло жити (=святым отцам) в Еосдрехт., да не стрнуисА (Послание Ивана Грозного, 154).

Использование личных глаголов в безличном употреблении в рамках средней степени участия субъекта в описываемых событиях является более частотным по сравнению с собственно безличными глаголами (см. таблицу 1) и в отличие от них зафиксировано как в случаях выражения известною субъекта, так и субъекта ограниченной неопределенности (см. таблицу 2). "Вакансию" для первого актанта в Дат.п. открывают глаголы, относящиеся к ЛСГ физического, психического состояния лица, осуществления действия, наличия, владения, приобретения и др. Языковые единицы со значением количественного признака или его изменения, избыточности чего-либо и др. способны иметь при себе субъект в форме Род.п. Указание на производителя действия формой Tb.ii.

отмечено при глаголах речевой деятельности, отрицательного воздействия нерегулируемых стихийных сил и т .д.

Низкая степень участия субъекта в описываемых событиях выявляется в условиях, когда позиция первого актанта не замещена, субъект действия (состояния) формально не выражен, не ограничен в своей неопределенности либо является в высказывании обобщенным. По данным таблицы 1, в этой функции периферийные средства ФСК тш-персональности превышают количество словоупотреблетп! ядерных словоформ в рамках данного 1-радуального признака. Неограниченная неопределенность как релевантная характеристика субъекта действия (состояния) выражается чаще, нежели обобщенное значение носителя предикативного признака, что находит отражение в общем соотношении долей, представленных таблицей 2. Однако использование независимого инфинитива, собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении при реализации их синтезирующего свойства в рассматриваемой градации не является равномерным.

Независимый инфинитив менее употребителен, чем конституенты, формирующие дальнюю периферию (см. таблицу 1). Эта функциональная специфика ядерного средства выражения ФСК ин-персоналыгости русского глагола представляется закономерной, учитывая, что действие (состояние), обозначенное независимым инфинитивом, всегда соотнесено или может быть соотнесено с его производителем (носителем).

При выражении низкой стелет} участия субъекта в описываемых событиях используются лексемы, входящие в ЛСГ перемещения, физиологического действия, речевой, интеллектуальной деятельности, эмоционального состояния, поведения, подчинения и др. Глаголы, употребляемые для характеристики действия неопределетшого в количественном и референциалъном отношениях субъекта встречаются почти вдвое реже, чем в случаях отнесенности действий к обобщенному лицу (см. таблицу 2), например: И тако ли покаргати прегордчле царства? (Послание Курбского, 60). Избыточной является репрезентация субъекта самостоятельной лексемой в поучениях, адресованных любому лицу, в высказываниях, имеющих характер нравственной заповеди: Кдко же отрецшсл мира и вега, гаже суть к мир-Ь, к со отьгатиелгь власк и долу клекуфага мудровании соотр-к^ати...? (Послание Ивана Грозного, 160).

Устранение фактического исполнителя действия (носителя состояния), который представляется обобщенным, наиболее ярко обнаруживается в тех случаях, когда инфинитив выступает в качестве средства синтезирования действий субъектов разной степени

активности, например: и его изымав и сыскав про него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады (Соборное Уложение 1649, л. 66)*.

В рассматриваемой градации собственно безличные глаголы, сравнительно с другими конституентами полевой структуры ин-персональности, менее употребительны. Отнесенность действия (состояния) к субъекту со значением неограниченной неопределенности связана с функционированием глаголов речевого сообщения и др. Семантика обобщенного лица отмечена при использовании глаголов функционального состояния, сочетающихся с инфинитивами, которые по лексической наполняемости чаще являются глаголами восприятия, пошшания и называют признак, свойственный любому лицу, распространяемый на всех участников/ неучаепшков речевого акта, с которыми идентифицирует себя говорящий (пишущий). Употребление глаголов социального состояния связано с указанием на всеобщность действия (состояния) как его долженствование, необходимость, обязательность и зафиксировано, например, в составе высказываний дидактической направленности, нравоучения: Не подобает убо на истину лгати, но с великим опасением подобает истину соблюдати (Сказание Авраамия Палицына. 164). Действие (состоятше) обобщенного субъекта может быть обусловлено сложившимися нормами поведения в какой-либо сфере жизни, законами нравственности, религиозного поведения; потенциальный исполнитель действия формально не выражен при описании типичных ситуаций.

В рамках градуального признака низкая степень участия субъекта в описываемых событиях личные глаголы в безличном употреблении преобладают по сравнению с конституентами, составляющими ядро и ближнюю периферию полевой структуры ФСК ин-персональности. В большинстве случаев в проанализированном материале отмечено использование данных языковых единиц для выражения действия (состояния) субъекта со значением неограниченной неопределенности. Глаголы с общей семантикой перемещения, осуществления действия либо его начала способны открывать "вакансию" для субъекта в Дат.п. и Род.п., позиция которого остается незамещенной.

Информативную достаточность обнаруживают глаголы речевого сообщения, открывающие вакансию для субъектного актанта в Тв.п. и употребляемые в контексте как правило с обстоятельственными уточнителями, указывающими на источник информации,

* При цитировании текстов XVII в. используется курсив.

потенциальным носителем которой может являться участник/неучастник речевого акта, например: iako же в Л'Ьсткнц'Ь реуесл (Житие Сергия Радонежского, 314).

Личный глагол в безличном употреблении служит средством констатации действия (состояния), его развития во времени и пространстве. Субъект-производитель названного действия (носитель состояния) при этом является для сообщающего неважным, неизвестным и неопределенным.

Нулевая степень участия субъекта в описываемых событиях определяется в условиях, когда позиция первого актанта не может быть открыта и замещена, субъект действия (состояния) не выражен и какой-либо способ его представления в высказывании невозможен. В совокупности фактов, относимых к случаям выражения этого градуального признака, независимый инфинитив не представлен (см. таблицу 1). Однако проанализированный материал позволил обратить внимание на то, что данная языковая единица используется для реализации нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях в сочетании с периферийными средствами и при характеристике нечленимой ситуации: Шлгд же рл^дл скоро коемъ голоуки и к'Ьреккн... и кдкт, смеркдтисА кдунеть, тлкть повкле поустнти кениек (Повесть временных лег, 6454 г. по Переясл.сп. См.: Материалы ... И.И.Срезневского, III, 1, 760). Эта функциональная особенность является дополнительным подтверждением угшверсальности инфинитива как ядерного конституента полевой структуры названной функционально-семантической категории, который втягивает в сферу своего влияния глаголы (с.иеркдтнсА ндунетк), приобретающие способность выражать категориальное значение ин-нерсоналыгости.

Среди собственно безличных глаголов как средств ближней периферии полевой структуры ин-персональности в древнерусских и старорусских текстах выделяется немногочисленная по своему составу группа "нульваленгных" языковых единиц; в рамках рассматриваемого градуального признака их доля, по сравнению с употребительностью средств дальней периферии, невелика (см. таблицу 1). Невыраженность субъекта состояния, представленного недискретно со средой проявления признака, невозможность его эксплицирования в высказывании характерны для всех случаев реализации нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях данными собственно безличными глаголами, что в количествешюм отношении составляет долю, равную единице (см. таблицу 2).

По своему лексическому значению эти языковые единицы указывают на состояние внешней среды и природные явления в какое-либо время суток или в период какого-либо времени года, например: И повел*!; Ольга, глко сл\еруесл, пустити голуви и воровьи воелгь своимт» (Повесть временных лет, 43). Словарные пометы и дефиниции глагола сьмьркн^тнсл, а также его толкование позволяют установить, что безличность как компонент лексической семантики данной единицы связана с категориальной семой "становление светового признака внешней среды". с уточняющими ее интегральными и дифференциальными компонентами значения, сложившегося в системе языка. Лексическая семантика, морфолого-синтаксические характеристики этого и других глаголов данной семантической группировки, не открывающих "вакансии" для первого актанта, а также помета "безличное", отраженная в словарях древнерусского языка, дефектность парадигмы глаголов, зафиксированных в проанализированных текстах только в условиях отсутствия граммапгоеского отношения к производителю действия, свидетельствуют об отнесенности словоформ к средствам ближней периферии ФСК ин-персональности и реализации ими категориального значения в рамках нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях.

Л и ч 11 ы е глаголы в безличном употреблении, выступая в предложениях с намерешю устраняемым грамматическим отношением к производителю действия (носителю состояния), выполняют ту же функцию, что и собственно безличные "нульвалентные" глаголы, не являясь таковыми на парадигматическом уровне. Это обеспечивает возможность выражения нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях.

Круг лексем, используемых с такой семантикой, шире, чем в сфере ближней периферии: личные глаголы в безличном употреблении, с одной стороны, пополняют уже сложившиеся семантические группировки со значением явлений природы и состояния внешней среды новыми элементами, с другой стороны, способствуют формированию тематических рядов языковых единиц, служащих для характеристики стихийных бедствий, непроизвольных разрушений, качествештых изменений, не зависящих от субъекта; и т. д. В этой роли отмечены глаголы 3 л. ед. ч., перфектного л-причастия ср. р., входящие в ЛСГ звучания, например: Л\'1;алцд лшид 5 в понеделннк в ноун ^копило у Софии ^аутренюю 5 улсу ноун, многие люди сл'ышдли как ^вонгдт (Новгородская II Летопись, л. 42); особенно употребительны глаголы, обозначающие начальную фазу бытия, события как стихийного действия либо прекращения бытия как

уничтожения чего-либо, например: нь нд другыи день ^дгор'Ьсл вт, Уьглоке улки (Новгородская I Летопись, л. 54); личные глаголы в безличном употреблении используются для указания на прекращение действия, бытия, состояния во внешней среде, а также проявление, становление, изменение качественного состояния внешней среды, например: И дал еогь нелшого потишлло (Новгородская II Летопись, л. 6 об.). Важно отметить большее лексическое разнообразие средств выражения дальней периферии ФСК ин-персональности в текстах XV - середины XVII вв. за счет вовлечения глаголов со значешгем повреждения, разрушештя в результате физического воздействия на объект либо непроизвольного изменения качественного состояния под влияш1ем внешних природных условий, состояния среды: д под ветугантли кирпиуьем поплдтить, где втлломилосл (Домострой, 80); Д. в стопе толке слеглосл или ^лтхлоса, иотол\уже ^делдтн (гам же, 82). Расширение состава конституентов полевой структуры рассматриваемой категории сопряжено в старорусский период с устойчивым преобладанием глаголов разных ЛСГ в форме перфектного л-причастия ср. р. без связки.

Проанализированный материал позволяет говорить о том, что условием реализации значения ин-персональности глагольными словоформами, у которых значение безличности порождается контекстом и не связано с особой категориально-лексической семой, отдельным лексико-семаштгческим вариантом в парадигме слова, являются: морфологический показатель 3 л. ед. ч. или ср. р. глагола; использование данной словоформы в условиях устранения грамматического отношен™ к производителю действия в составе бесподлежащной конструкции, которая может быть трансформирована в двусоставное предложение с субъектом-подлежащим, обозначенным неодушевленным, конкретным существительным; наличие в препозиции и постпозиции к глагольной словоформе обстоятельственных членов предложения с квантитативным значением, отражающим субъективное восприятие явления, события его очевидцем; нанизывание в высказывании обстоятельственных элементов конкретно-пространственного и временного характера, локализующих действие (явление, состояние) по его распространенности либо ограниченности в каких-либо пределах, по масштабу осуществления действия, характеру возникновения или прекращения в пространстве и во времени; по зависимости от местопребывания реального лица, субъекта либо его бытия-существования; по отнесенности к какому-либо времени года, суток, дню недели, месяца и т.п.

Предпринятый с позиций функционально-семантического подхода анализ языковых средств в диахронии позволил прийти к следующему заключению.

Формирование ФСК ин-персональности русского глагола следует рассматривать как процесс постепенного объединения сходных по функционально-семантическим свойствам глагольных словоформ, опосредствованно отражавших специфику взаимодействия конкретно-пространственного и абстрактно-пространственного представлений об объективно-реальных формах бытия в способах языковой фиксации отношений между действием (состоянием) и его субъектом. Становлеш1е реконструируемой категории явилось результатом разрушения древних отношений в системе личных форм русского глагола и расширения позиций словоформ со значением ин-персональности.

Ин-персональность, понимаемая как функционально-семантическая категория, которая представляет собой способность глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), не имеющим статуса подлежащего, противопоставлена персональное™ как способности глагольных словоформ выражать отношение между действием (состоянием) и субъектом действия (состояния), имеющим статус подлежащего. Процесс унификации времен и наклонений в истории русского глагола определил появление условий, в которых презентные и претеритальные формы 3 л., претеритальные формы среднего рода сближались по своим функциональным свойствам со средствами выражения ин-персональности и взаимодействовали в рамках противопоставленности функционально-семантических категорий персональносги::ин-пгрсоналыюсти русского глагола.

Категория ин-нерсональности русского глагола, рассматриваемая как полевая структура моноцентрического типа с гомогенным ядром, в качестве конституентов включает независимый инфинитив, собственно безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении, синтезирующим свойством которых является степень участия субъекта в описываемых событиях. Данная семантика реализуется с помощью различного набора релевантных признаков в рамках градации "высокая - средняя - низкая - нулевая" степень участия субъекта в описываемых событиях.

Ядерным констигуентом полевой структуры ин-персональности является независимый инфшштив, который обладает в древнерусских и старорусских текстах наибольшей частотностью, регулярностью употребления и специализировашюстыо. Наименьшая выраженность на парадигматическом уровне морфологических признаков позволяет этой языковой единице в конкретном высказывании последовательно

открывать "вакансию" для первого актанта в Дат.п. со значением субъекта действия (состояния); лексико-семантическая характеристика инфинитива не влияет на его способность выступать со значением ин-персональности в рамках градации высокая - средняя - низкая степень участия субъекта в описываемых событиях. Будучи универсальным средством, инфинитив в сочетании с периферийными конституентами участвует также в обозначении нечленимой ситуации и нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях.

В отличие от независимого инфинитива, собствешго безличные глаголы и личные глаголы в безличном употреблении являются менее частотными, регулярными и специализированными средствами выражения ин-персоналыгости, ограниченными в лексико-семантическом отношении, неоднородными но своим системным и функциональным свойствам. Одни из них способны открывать "вакансию" для первого актанта и реализовать высокую - среднюю -низкую степень участия субъекта в описываемых событиях, другие являются "нульвалентными" и используются для обозначения нулевой степени участия субъекта в описываемых событиях.

В предпринятом исследовании на базе разграшгчения специфики значения безличности как сложившегося в системе языка компонента лексической семантики глагола либо контекстуально обусловленного компонента лексического значения функционирующей глагольной словоформы определены место и статус собственно безличных глаголов и личных глаголов в безличном употреблении в полевой структуре ин-псрсональности.

Собственно безличные глаголы. составляющие ближнюю периферию категории, не актуализируют личных значений ни при каких условиях в связи с дефектностью их парадигмы. Открывая позицию для субъекта, не имеющего статуса подлежащего, либо являясь "нульвалентными". они всегда выступают средством выражения ФСК ин-персоналъности.

Личные глаголы в безличном употреблении как средства дальней периферии функционально-семантической категории ин-персональности, выступая в предложениях с намеренно устраняемым грамматическим отношением к производителю действия, имеют те же особенности функционирования, что и собственно безличные глаголы. Не обладая значением безличности на парадигматическом уровне, они приобретают способность выражать категориальное значение ин-персоналъности в контексте. Эти языковые единицы, с одной стороны, пополняют уже сложившиеся семантические группировки периферийных средств, а с другой, - расширяют их состав, формируя дальнюю периферию полевой структуры ин-персональности.

Полученные результаты реферируемого исследования дали

возможность установить, что закономерности формирования функционально-семантической категории ин-персональности проявлялись на фоне общих тенденций развития грамматических категорий русского глагола, где доминирующими были конвергентные процессы, которые сопровождались развитием полифункциональности глагольных словоформ.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Семантика персональности::ин-персоналыюсти русского глагола. - Волгоград, 1993. - 142 с.

2. Функции глагольной лексики в форме инфинитива в русской демократической публицистике середины XIX в. - Тогип (Рокка), 1988. - 161 с.

3. Функционально-семантическая категория ин-персональности русского глагола // Вестник ВолГУ. Серия 2: Филология. - Вып. 1. -Волгоград, 1996. С. 14-18.

4. Взаимодействие функционально-семантических полей персональное™::ин-персональности русского глагола // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Тезисы Международной конференции. Т. II. - М., 1995. С. 490-491.

5. Вопрос о категории ин-персональности в русском языке // Терминоведение. - М., 1994, № 1. С. 148-152.

6. Полевая структура категории ин-персональности русского глагола // Материалы XI научной конференции профессорско-преподавательского состава. - Волгоград, 1994. С. 245-250.

7. Отражение языковой личности в категориальной семантике ин-персональности // Языковая личность и семантика: Тезисы докладов научной конференции. - ВГПУ; Ин-т языкознания РАН. -Волгоград, 1994. С. 118-119.

8. Развитие инфинитива в качестве ядерного средства выражения категории ин-персональности в русском языке // Исторические изменения в языковой системе как результат функционирования едштц языка: Тезисы докладов межрегиональной научной конференции. - Калининград; ИРЯ РАН, 1992. С. 105-106.

9. Реализация категории ин-персональности в христианской притче // Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. - Волгоград, 1991. С. 39-40.

10. История и современное состояние сложных форм будущего времени польского и восточнославянского глагола // Рокко-

с И ос11 и о иК) 1 ап 1а е ро\уи^гаша кикиго\уе, Шегаск1е 1 ^гукоше. 2.

Jgzykoznawstwo i translator! ka. - Olsztyn (Polska), 1995. S. 143-148 (соавтор С.П.Лопушанская).

11. Глагольные формы со значением mgskoosobowosci в старопольских текстах XVII века // Материалы XII научной конференции профессорско-преподавательского состава. - Волгоград, 1995. С. 257-261.

12. Выражение субъекта древнерусскими глаголами речемыслительнон деятельности //I Конф. филологов Поволжского региона. Ч. 1. Лингвистика. - Тверь, 1995. С. 121-122.

13. Функционирование безличных глаголов в Новгородских летописях // Функционирование языковых единиц в разных речевых сферах: факторы, тенденции, модели. Тезисы докладов межвузовской научной конференции. - Волгоград, 1995. С. 40-41.

14. Функционально-семантическая характеристика древнерусских префиксальных глаголов в форме инфинитива //' Закономерности эволюции словообразовательной системы русского языка: Материалы всероссийской научной конференции. - Оренбург; ИРЯ РАН, 1994. С. 30-31.

15. Выражение субъекта действия в деловой речи казаков (по скорописным материалам XVII века) // Вопросы краеведения: Материалы краеведческих' чтений. - Вып. 2. - Волимрад, 1993. С. 168171.

16. Выражение личности законодателя в памятниках деловой письменности Московской Руси // Проблемы формирования языковой личности учителя-русиста: Тезисы докладов и сообщений IV Международной конференции. - Волгоград, 1993. С. 121.

17. Semantizace slovesne slovnt zasoby v publicisuckem textu ,// Studia philologica, 3. Acta Universitatis Palackianae Olomucensis. Phiiologica. XIII. - Olomouc, 1992. S. 21-25.

18. Принципы построения спецкурса "Психолингвистические основы обучения русскому языку как иностранному" // Современные подходы к формированию профессиональных качеств учителя-русиста зарубежной школы: Тезисы докладов и сообщений III Международной конференции МАПРЯЛ. - Волгоград, 1991. С. 76-77 (соавтор С.П.Лопушанская).

19. Взаимодействие лексического и грамматического уровней в истории русских инфинитивных конструкций // Соотношение синхронии и диахронии в языковой эволюции: Тезисы докладов Всесоюзной научной конференции. - Ужгород; М. (АН СССР), 1991. С. 37.

20. Функции инфинитива в Соборном Уложении 1649 г. // VIII научная конференция профессорско-преподавательского состава: Тезисы докладов. - Волгоград, 1991. С. 107.

21. Теория и практика изучения русских глаголов движения в системе языка и в тексте // Русский язык и литература в общении народов мира: проблемы функционирования и преподавания / VII Международный конгресс преподавателей русского языка и литературы: Тезисы докладов и сообщений. Т. 1. - М., 1990. С. 544-545 (соавтор С.П.Лопушанская).

22. Функции глагольной лексики в риторических амплификациях К.Туровского и С.Владимирского // VII научная конференция профессорско-преподавательского состава: Тезисы докладов. Волгоград, 1990. С. 143-144.

23. Парадигматические и синтагматические отношения в процессе функционирования глагольных единиц в древнерусском тексте // Historia i wspóíczesnosc w j<jzyku rosyjskim i literaturze: Materialy z núgcizynarodowej konferencji naukowej. - Olsztyn (Polska), 1989. C. 91100.

24. Соотнесенность замещенных и незамещенных позиций в смысловой структуре древнерусского предложения // Проблемы семантики предложения: выражешгый и невыраженный смысл. -Красноярск, 1986. С. 103-105 (соавтор С.П.Лопушанская).

25. Глагольная лексика в форме инфинитива и ее функции в русской демократической публицистике середины XIX века // Русский глагол в сопоставительном освещении. - Саратов, 1984. С. 147-157.

26. Лексико-семангическая характеристика инфинитивов в публицистических статьях Н.Г.Чернышевского // Развитие и функционирование русского глагола. - Волгоград, L981. С. 87-95.