автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье

Полный текст автореферата диссертации по теме "Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье"

САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ Кафедра истории и теории мировой культуры

На правах рукописи

Ягафова Екатерина Андреевна

Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье (XVII - начало XX вв.)

Специальность 07.00.07. - этнография, этнология, антропология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Самара 2004

Работа выполнена в Самарском государственном педагогическом университете.

Научный консультант -

доктор исторических наук, профессор К.И. Козлова

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор В.В. Карлов, доктор исторических наук, профессор В.А. Федоров, доктор исторических наук Т.С. Гузенкова.

Ведущее учреждение - Чувашский государственный институт гуманитарных наук

Защита состоится 31 мая 2004 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.78. по археологии, этнографии, этнологии и антропологии при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова.

Адрес: 119992, Москва, Воробьевы Горы, I корпус гуманитарных факультетов, ауд. 551.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. A.M. Горького (I корпус гуманитарных факультетов)

Автореферат разослан «_»_2004 г.

Ученый секретарь диссертационного Совета доцент

Ю.И. Зверева

I. Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Изучение формирования и этнокультурных особенностей локальных (этнотерриториальных) групп является актуальной проблемой в контексте процессов, происходящих сегодня в гуманитарной науке, в том числе и этнологии. Атмосфера относительной открытости, характерная для последних десятилетий, позволила отечественным ученым гораздо свободнее, чем раньше, высказывать и отстаивать собственные точки зрения, а также сделала возможной привлечение зарубежных теоретических разработок. Такая ситуация привела к критическому пересмотру теоретико-методологических основ этнологии, прежде всего теории этноса, и активной дискуссии о природе этноса и этничности, нашедшей отражение на страницах «Этнографического обозрения» в 1992-2003 гг. и в отдельных изданиях (Козлов В.И., Рыбаков СЕ. и др.). Отечественная «теория этноса», наиболее ярким выражением которой являются работы Ю.В. Бромлея, Н.Н. Чебоксарова, С.А. Арутюнова, В.И. Козлова, В.В. Пи-менова, признающая этнос и его структурные подразделения в качестве объективных, реально существующих феноменов, подвергается критике со стороны конструктивистов, считающих этнос всего лишь научным конструктом, воплощенным на практике в этничности или ситуативной коллективной идентичности, и инструменталистов, рассматривающих этничность как способ мобилизации масс для достижения своих политических и или иных целей. В целом, разногласия в дискуссии о природе этничности сводятся к признанию или отрицанию реальности этнической субстанции, сущность которой, по мнению большинства исследователей, остается нераскрытой до настоящего времени.

В ряде работ (Виннер Б.Е., Заринов И.Ю.) высказывается точка зрения, примиряющая эти концепции и признающая сложность и разнообразие природы этнического феномена, невозможность постижения ее в рамках одной методологической модели. Конструктивистский и инструменталист-ский подходы оправданы при изучении модернизированных и урбанизированных обществ, в которых этничность высвечивается скорее на индивидуальном, чем на групповом уровне. Для изучения традиционных обществ, историко-этнокультурных проблем этнических общностей оптимальны методы, основанные на выделении объективных признаков. Такие «маркеры»

— специфическая культура, язык, этноним, а также этническое самосознание

— сохраняют значимость и в современном обществе в условиях полиэтниза-ции и субъективизации при самоопределении этнических групп. И тем бо-

лее важно выявление этнических признаков при изучении групп, относительно многочисленных и локализованных в пространстве, в которых эт-ничность проявляется на уровне всей группы. Другая значимая характеристика отечественной теории этноса - историзм, т.е. исследование социальных явлений в их длительном развитии - также выгодно отличает ее от «ситуативного» подхода в конструктивизме при изучении историко-этнографических явлений.

Приведенные выше позиции исследователей свидетельствуют о нераз-решенности теоретико-методологических проблем в современной науке и показывают необходимость дальнейшего изучения феномена этничности при разумной интеграции различных научных теорий и концепций, а также исследования историко-социокультурных реалий в воплощении этнично-сти в исторической ретроспективе и современности. Выбор методологии исследования должен быть адекватен его объекту и предмету, а именно, проблема историко-этнографической реконструкции этноса/этнической группы, представленная в данной работе, может быть успешно рассмотрена в рамках традиционного для отечественной этнологии подхода - теории этноса. Особое внимание в ней уделено типологии этнических сообществ и одному из таксонов этноса - этнографической группе, определяемой как. территориальная часть этноса, отличающаяся локальной спецификой разговорного языка, культуры и быта. Одной из ее разновидностей является эт-нотерриториальная группа. Выделение и описание этнографических групп при помощи культурно-языковых параметров показывает возможность детерминации этничности через объективные признаки.

Изучение этнотерриториальных групп - не менее актуальная проблема в истории и этнографии народов Урало-Поволжья. В о лго-Уральская исто-рико-этнографическая область формировалась на протяжении тысячелетий как многонациональный регион, в пределах. которого взаимодействовали народы различного происхождения и облика, языковой и конфессиональной принадлежности, хозяйственно-культурной специализации. Урало-Поволжье в числе немногих регионов России демонстрирует сегодня опыт мирного сосуществования и активного межкультурного взаимодействия, вызывая оправданный интерес к данному феномену со стороны не только ученых, но и политиков. Объяснение современного состояния этносов лежит в их прошлом, в тех исторических пластах, когда формировалась современная картина расселения народов и закладывались основы их межэтнического общения;

Характерной чертой Волго-Уральского региона, как неоднократно подчеркивали ученые (Пименов В.В., Кузеев Р.Г., Козлова К.И. и другие), является дисперсность расселения этносов и вызванная этим фактом дроб-

ность их этнографической структуры. Однако Урало-Поволжье оставалось до недавнего времени объектом анализа преимущественно на макроуровне, т.е. на уровне этносов. В то же время очевидно, что именно в масштабе этнографических групп более отчетливо, чем в масштабе этноса видны культурные результаты межэтнического взаимодействия. В разнообразных и многосторонних этнокультурных пересечениях и заключается целостность Волго-Уральской историко-этнографической области как некоей этнокультурной системы. Одновременно, изучение механизма этнокультурных контактов на уровне этнографических групп данного региона может способствовать выявлению некоторых общих вопросов в теории этнических процессов, например, характера и степени трансформации отдельных составляющих этнической культуры: языка, религии, традиционного костюма, играющих определяющую роль при формировании и функционировании этнического самосознания этносов и их подразделений.

Чуваши относятся к этносам со сложной этнической и этнокультурной структурой, не раскрытой в полной мере до настоящего времени. В силу ряда обстоятельств они оказались расселенными на территории ряда областей и республик региона. Это доказывает необходимость изучения истории и культуры чувашского народа не в общем, а с учетом дисперсности расселения и наличия специфических особенностей в культуре локальных групп.

Историко-сравнительное изучение отдельных подразделений (этнографических и территориальных групп) как составных частей чувашского этноса - не менее актуальная задача в этнографии чувашей. Насущным вопросом характеристики таких групп является применение комплексного подхода, совмещающего анализ исторических, этнографических и лингвистических данных и позволяющего выявить историко-этнографические связи чувашей диаспоры с генетическими этнографическими группами, а также с окружающим иноэтничным населением новых мест расселения.

В настоящее время в этнологической науке не решена проблема определения статуса и названия таких групп. Учеными предлагаются следующие термины для их обозначения: «этническая», «территориальная», «локальная», этнографическая», «периферийная» группы и т.д. При определении статуса нередко такие группы объединяют под названием «диаспора». Проблема иерархичности структурных подразделений этноса была поднята в ряде работ Ю.В. Бромлея, С.А. Арутуюнова, Р.Г. Кузеева, В.Я. Бабенко, A.M. Решетова, Д.М. Исхакова и других ученых. Авторами предлагались разные способы дифференциации групп: этнические и этнографические группы, субэтносы и этнографические группы, генетические и территориальные, обозначались критерии для их характеристики: самосознание, язы-

ковые, психологические, этнокультурные параметры, принцип этногруп-повой эндогамии, «территориальный фактор».

Опыт изучения как чувашской диаспоры, так и других народов Урало-Поволжья показал, что различные группы в составе тех или других этносов, проживающие в пределах Волго-Уральской ИЭО, не укладываются в рамки жестких дефиниций, а требуют уточнений. Это относится в первую очередь к «территориальным (смешанным внутриэтническим) группам» (Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я.), возникшим в результате смешения различных культурных, этнографических, традиций. Было бы уместно называть их «этнотер-риториальными группами» (далее — ЭТГ) в отличие от «первичных» или «генетических» этнографических групп (далее — ЭГ), с которыми ЭТГ могут быть объединены в «культурно-языковой ареал», под которым понимается территория расселения группы этноса с преобладающей или смешанной культурно-языковой традицией определенной или нескольких этнографических групп. Данная парадигма будет определяющей в данной работе при изучении этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье. Эт-нотерриториальные группы чувашей в силу особенностей их формирования (внутриэтническое смешение, инонациональное влияние и т.д.) уже не укладываются в рамки определения «классических» этнографических групп и подгрупп и должны быть признаны в качестве самостоятельных таксономических единиц чувашского этноса.

Цель и задачи исследования. Данное исследование посвящено истори-ко-этнокультурной характеристике этнотерриториальных групп чувашей Урало-Поволжья с целью выработать новую концепцию этнографической структуры чувашского этноса и определить специфику каждого таксономического уровня с учетом факторов социально-экономического и историко-культурного плана.

Задачами исследования являются:

• сравнительно-типологический анализ культурно-языковых особенностей этнографических групп (ЭГ) чувашей;

• характеристика процесса формирования этнотерриториальных групп (ЭТГ) чувашей в Урало-Поволжье;

• выявление и описание этнокультурных комплексов и ареалов этно-территориальных групп и подгрупп.

В ходе исследования по данной проблеме внимание сосредоточено на решении следующих вопросов:

1) Характер расселения чувашей в Волго-Уральском регионе с учетом исторических, географических и социокультурных факторов (Глава II. § 1).

2) Демографическая характеристика чувашской диаспоры и межэтническое взаимодействие в регионе (Глава II, § 2).

3) Диалектные и типологические особенности этнической культуры и языка ЭГ чувашей (Глава I).

4) Специфика этнокультурных традиций ЭТГ чувашей (Глава III):

- в связи с традициями генетических этнографических групп — верховых, низовых и средненизовых чувашей (предполагается рассмотреть на примере языка, традиционного костюма, свадебной и календарной обрядности как диалектно значимых явлений этнической культуры);

- в связи с характером расселения групп в регионе и влиянием на формирование их культуры иноэтничного окружения (на примере языка, материальной и религиозно-обрядовой культуры);

- в связи с имманентной трансформацией этнической культуры и ее отдельных элементов в изучаемый период, выявление степени сохранности традиционных явлений в культуре чувашей диаспоры в настоящее время.

Защищаемые положения.

1) Этнографическая структура чувашского этноса представляет собой сложное явление, включающее не только три генетические этнографические, но также и шесть этнотерриториальных групп, ареалы которых занимают соответствующие районы Урала-Поволжья. Между генетическими ЭГ и ЭТГ существуют сложные внутренние взаимные связи, обусловленные как общностью происхождения, так и культурным взаимовлиянием.

2) Формирование ЭТГ происходило в контексте политических и социально-экономических процессов, протекавших в Урало-Поволжье в XVII-XIX вв., и явилось результатом активной миграции чувашей из мест первоначального проживания в Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье, приведшей к существенному территориальному расширению чувашского этноса и дисперсности его расселения.

3) Формирование культурно-языковых особенностей ЭТГ происходило как в результате внутриэтнического смешения выходцев из разных ЭГ (верховой, средненизовой и низовой), так и под воздействием языка и культурных традиций соседних народов (русских, мордвы, татар и башкир), что повлекло заметную трансформацию этнической культуры чувашских мигрантов. Полиэтничная среда способствовала активизации механизмов культурной адаптации и формированию толерантных установок в межэтнических отношениях.

4) Культурно-языковая характеристика ЭТГ определяется путем типологического и диалектологического анализа и сопоставления с особенностями диалектов и говоров, традиционного женского костюма, брачной и календарной обрядности генетических ЭГ чувашей. Последние образуют с

ЭТГ общие культурно-языковые ареалы с доминирующей этнографической / диалектной традицией.

Методология исследования основывается на совокупности общенаучных методов, прежде всего, сравнительно-исторического и структурно-типологического, которые, взаимно дополняя друг друга, дают возможность более адекватного отражения поставленных в работе проблем. Структурно-типологический метод является одним из важнейших при изучении этнических культур, которым присущи, помимо общих черт, также локальная специфика на различных таксономических уровнях. В данной работе он использован для создания культурно-языковой диалектологии, т.е. формализованного анализа этнографических традиций, культурных комплексов, играющих важную дифференцирующую роль как для ЭГ, так и ЭТГ. В качестве конкретных методов применены ретроспективный метод, позволяющий реконструировать историко-культурные особенности чувашей Урало-Поволжья на протяжении значительного периода времени, метод статистического анализа для демографической характеристики чувашей, метод картографирования синхронных языковых и этнокультурных комплексов с последующим сопоставлением их ареалов, выявляющий характер взаимоотношений между отдельными элементами, входящими в комплекс. Описательный метод позволил полнее и точнее отразить конкретику этнографического материала, часть которого представлена также в виде иллюстраций.

Хронологические рамки работы охватывают период с XVII по начало XX в. Нижняя временная планка (XVII в.) определена началом активных миграций чувашей в различные районы Урало-Поволжья, т.е. исторического процесса формирования ЭТГ. Верхняя планка (начало XX в.), с одной стороны, фиксирует завершение этого процесса, с другой, приходится на время активного функционирования традиционных элементов этнической культуры.

Территория расселения чувашской диаспоры охватывает несколько обширных географических зон — Приволжье, Закамье, Заволжье и Приура-лье, бассейны крупнейших рек Среднего Поволжья — Волги, Камы и их притоков: рек Сура, Свияга, Самара, Большой Черемшан, Белая, Дема, Ик, Шешма и других. Она была освоена чувашами в течение XVП-XIX вв. и определяет территориальный охват данного исследования. В XIX в. указанная территория входила в состав уездов Казанской, Симбирской, Самарской, Саратовской, Уфимской и Оренбургской губерний.

Научная значимость и новизна работы заключается в том, что она является первым опытом изучения этнотерриториальных групп чувашей, совмещающим анализ исторического, лингвистического и этнографического

материалов, в результате которого предложена новая этнографическая структура чувашского этноса. Материалы могут стать основой для дальнейшего изучения ЭТГ чувашей. В данной работе ЭТГ чувашей впервые представлены в многостороннем освещении и сравнении с другими народами Поволжья и Приуралья. Исследование имеет перспективу выхода на проблему этногенеза чувашей: специфические элементы в культуре периферийных групп чувашей могут быть соотнесены с ранними этапами истории народа и рассматриваться в качестве диалектных / субэтнических компонентов в культуре чувашского этноса. Исследование имеет методологическую значимость и представляет опыт комплексного изучения культурно-языковых особенностей этнотерриториальных групп в регионе с повышенной дисперсностью расселения народов. Работа вносит определенный вклад в разрешение современных теоретико-методологических проблем в науке, демонстрируя возможность изучения объективных этнических признаков, служащих критериями для этнографической дифференциации. В диссертации использован также достаточно широкий круг источников — архивные, музейные, полевые материалы - до этого не вводившихся в научный оборот.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования материалов по ЭТГ чувашей для создания "Этнографического атласа чувашей Поволжья и Приуралья". Исторические и этнографические сведения, содержащиеся в диссертации могут быть успешно использованы для изучения других аспектов культуры чувашей Урало-Поволжья, например, хозяйственно-культурного или музыковедческого. Научная информация по этнотерриториальным группам чувашей может стать основой для создания научно-популярных изданий, при разработке учебных курсов по региональной истории и этнографии.

Изученность темы. В историографии темы выделяются следующие основные подтемы и связанные с ними проблемы: 1) проблема колонизации и освоения новых земель в пределах Урало-Поволжья, миграции населения с анализом социально-политических, экономических, демографических факторов процесса; 2) проблема этнографической дифференциации чувашского этноса; 3) этническая культура чувашей в целом и ее отдельные аспекты, рассмотренные на уровне как этноса, так и отдельных локальных групп.

Вопросы колонизации Урало-Поволжья рассматривались в трудах ученых как XIX, так и XX столетий, но с различной оценкой целей, направлений и результатов колонизации.

Освоение новых пространств историки государственно-юридической школы в XIX в. связывали прежде всего с ходом правительственной колонизации, порожденной и направляемой государством, озабоченным стрем-

лением благодеяния для своих подданных. Владельческой, церковно-монастырской и, тем более, вольной крестьянской колонизации, отводилась второстепенная роль, а последняя вообще рассматривалась как факт, негативно воздействовавший на общий ход событий (Черемшанский В.М., Пе-ретяткович Г.И., Рынков П.И.). Несмотря на определенную тенденциозность описания, эти работы представляют огромный интерес для изучения переселенческого движения, так как содержат анализ большого фактического материала — государственных актов и архивных документов, характеризующих официально-исторический ход колонизации. Указанными авторами были в общем сформулированы те вопросы и проблемы, которые получили более четкое и пространное освещение в работах историков XX столетия.

Историками конца XIX в. впервые был поставлен вопрос о характере колонизации (Витевский В.Н.), ее причинах и факторах (Фирсов Н.А.). Вольная колонизация стала темой изучения историков конца XIX - начала XX вв., занимавшихся исследованием миграционных процессов в XVIII -XIX вв. в России вообще и в Заволжье и Приуралье, в частности: Ю.В. Го-тье, В.Э. Дэна, В.А. Новикова, Н. Чернавского, А.И. Кривощекова, А.Ф. Рязанова, М. Никитина. Теоретические проблемы в изучении колонизационных и миграционных процессов были разработаны впоследствии в советской историографии в работах А.П. Вощинина, И.Л. Ямзина, М.М. Шульгина, А.А. Преображенского, И.П. Ермолаева. Анализу переселенческой политики в Среднем Поволжье и Приуралье в XVIII-XIX вв. посвящены работы С.Х. Алишева, Ю.С. Зобова, затрагивавших также вопрос о чувашских мигрантах. Особый интерес для понимания внутренних причин миграции чувашей на протяжении XVII-XVШ вв. представляют работы В.Д. Димитриева, в которых автором рассматривались различные проблемы социально-экономического и общественно-политического развития Чувашии (вопросы о ясаке, сложных общинах, основных тенденциях экономического развития региона, христианизации чувашей, их миграции в районы Урало-Поволжья и т.д.). Этнический, этнодемографический и хозяйственно-культурный аспекты освоения Урало-Поволжья рассматривались в работах Т.Н. Ведерниковой, Д.М. Исхакова, А. Каппелера, В.М. Кабузана, Р.Г. Ку-зеева, Г.А. Николаева и других исследователей.

Проблема межэтнического и межконфессионального взаимодействия в Урало-Поволжье находилась и находится в центре внимания обширной темы христианизации и исламизации народов края, историография которой насчитывает не один десяток работ. Касательно чувашей следует, безусловно, назвать труды Н.В. Никольского, В.Д. Димитриева, П.В. Денисова, Д.М. Макарова, Л. Таймасова, Л.Ю. Браславского, а среди зарубежных истори-

ков — Й. Глацика, В. Даулер, П. Верта, Р. Герачи, М. Ходарковского, К. Ноака, А. Франка и А. Джерсилда.

Таким образом, вопрос о расселении чувашей в Урало-Поволжье так или иначе затрагивался исследователями, при этом в ряду работ преобладают статьи и монографии теоретического плана, касающиеся общих тенденций колонизационных и миграционных процессов в рассматриваемом регионе и вопросов социально-экономического развития Поволжья. Ощущается явный недостаток в исследованиях, учитывавших бы этническую специфику этих явлений, а также в детальных описаниях данных процессов. Эти работы не дают четкого представления о ходе освоения чувашами указанного региона, о размерах и социальных, этнографических особенностях миграционных волн, не объясняют многих вопросов относительно культурно-бытового и языкового разнообразия современного чувашского населения в этих районах.

Изучение этнотерриториальных групп в чувашской этнографии имеет свою более чем двухвековую предысторию, начиная с наиболее ранних описаний середины XVIII в. П.С. Палласа и И.И.Лепехина. Попытки изучения традиционной культуры ЭТГ чувашей предпринимались краеведами, историками и этнографами середины XIX в. В первой половине XX в. к исследованию культуры чувашей диаспоры обращались известные ученые — И.Н. Смирнов, С.И. Руденко, Г.И. Комиссаров, Н.В. Никольский, Т.М. Акимова и другие. Во второй половине XX в. появилась целая серия статей, коллективных трудов и монографий, характеризующих локальные группы чувашского населения Урало-Поволжья, написанных по результатам комплексных и тематических экспедиций. Их авторами (Иванов Л.А., Иванов В.П., Трофимов А.А., Матвеев Г.Б. и др.) чувашская диаспора была автоматически причислена к низовым чувашам. При определении этнографической принадлежности исследователи, как правило, опирались на данные диалектологии, где критерии дифференциации были достаточно четко разработаны А.С. Канюковой, Л.П. Сергеевым, Л.П. Петровым и др., а также на мнение музыковедов, рассматривавших всю диаспору как ареал низового музыкального диалекта (Кондратьев М.Г., Осипов А.А.). Единственным собственно этнографическим критерием были взяты материалы по женскому костюму. Отсутствие типологически выверенных признаков диалектной традиции для анализа обрядовой культуры препятствовало выявлению этнографических особенностей в этой сфере. В обобщающей (инвариантной) форме обрядность чувашей диаспоры нашла отражение в работах А.К. Салмина.

Несмотря на существенные недостатки в изучении чувашской диаспоры в предшествующий период, следует отметить два важных позитивных

результата: во-первых, в ходе экспедиций накапливался полевой материал, зафиксировавший традиционные пласты культуры конца ХК-начала XX вв., во-вторых, в ходе анализа полевых материалов делались попытки его обобщения, выявлялись ареалы (хотя и не всегда верно) локальных групп на основе общности культурно-языковых особенностей.

Учеными (Кузеев Р.Г., Кондратьев М.Г., Иванов В.П. и другие) предпринимались попытки разделения чувашей диаспоры, но и они не всегда были обоснованы и требуют значительных уточнений, корректировки в характеристике и сравнении культуры каждой конкретной локальной группы с другими региональными подразделениями чувашского этноса. Так, Р.Г. Кузеев включил в состав низовой этнографической группы территориальные группы чувашей, живущих за пределами Чувашии, и выделил среди них следующие: закамскую, прикамскую, приуральскую и заволжскую. Несколько отличающуюся схему предложил краевед Л.И. Иванов, выделив в регионе уже не четыре, а семь этнотерриториальных групп чувашей: при-свияжскую, приволжскую, приуральскую, самарскую, закамскую, белебе-евско-бугурусланскую, прикамскую (пермскую). Это деление было использовано в обобщающих работах В.П. Иванова по чувашской диаспоре, но «этнотерриториальные группы» определялись автором не по культурно-языковому, а административно-территориальному принципу.

Первый опыт системного исследования чувашской диаспоры предложили языковеды-диалектологи. На основе материалов и статей, написанных несколькими поколениями чувашских диалектологов, Л. П. Сергеевым был сделан типологический анализ говоров чувашей диаспоры и выделены 4 типа переселенческих говоров. Впервые в языковых традициях локальных групп чувашей были выявлены признаки не только низового, но и других диалектов и говоров, а сами говоры территориальных групп и подгрупп чувашей диаспоры были отнесены к соответствующим типам говоров ЭГ.

Проблема этнографической специфики территориальных групп чувашей Урало-Поволжья стала предметом изучения с 90-х гг. XX в. Она исследовалась в ряде статей Г.Н. Иванова-Оркова по традиционному костюму и авторов монографии «Чувашский костюм от древности до современности». Первый опыт изучения этнотерриториальной группы был осуществлен автором в отношении чувашей Самарского Заволжья, т.е. заволжской ЭТГ и некоторых подгрупп закамской ЭТГ, территориально близких к первой. В работе представлен большой фактический материал, определены методологические и методические принципы исследования ЭТТ. Дальнейшая работа в этом направлении была сосредоточена на изучении локальных особенностей обрядовой культуры и комплексной характеристики ряда ЭТГ.

Источники. Материал для изучения вопроса о формировании ЭТГ чувашей содержится в различного рода источниках: архивных документах, правительственных актах, статистических данных, публицистических очерках и путевых заметках, картах и т.д.

Подробные сведения о народонаселении интересующего региона представлены в документах XVTI-XVTII в., находящихся в фондах Российского государственного архива древних актов (РГАДА): писцовых и переписных книгах, Ландрат книгах и ревизских сказках по I-III ревизиям по Пензенскому, Симбирскому, Казанскому (Ногайской и Зюрейской дорогам) уездам, Бугульминскому уезду и Ставропольской провинции бывшей Оренбургской губернии, Уфимскому уезду (Казанской, Ногайской и Осин-ской дорогам) (РГАДА. Ф. 350, 1209). Указанные документы были составлены в ходе проводившихся во второй половине XVII в., а также в 1716, 1723, 1747, 1762-1764 гг. переписей и ревизий населения России.

Форма заполнения переписных листов и ревизских сказок позволяет судить не только о численности населения (о количестве душ мужского пола по I и II ревизиям и об общей численности по III ревизии), но и о местах исходного проживания ясачных и служилых чувашей, об их социально-конфессиональной и национальной принадлежности, о составе и численности семей мигрантов, об их социальных взаимоотношениях, о величине миграционного потока в зависимости от времени переселения. Сравнительный анализ ревизских сказок разных лет позволяет проследить динамику роста численности населения по населенным пунктам, изменения в национальном и конфессиональном составе их жителей в течение почти всего XVIII столетия.

Наибольший интерес представляют ревизские сказки III ревизии, фиксировавшие также и женскую часть населения с указанием мест рождения, что позволяет проследить характер брачных контактов между жителями селений. Подобные сведения по Симбирскому и Казанскому уездам использованы для выявления брачных ареалов чувашей Приволжья и Закамья.

В качестве вспомогательного источника для характеристики переселения на первом этапе, т.е. в первые десятилетия XVIII в. использованы также дела из фондов Уфимской, Самарской, Симбирской приказных изб и Казанской и Оренбургской губернских канцелярий, в которых зафиксированы материалы поземельных отношений переселившихся крестьян (РГАДА. Ф.407), материалы Департамента государственных имуществ (РГИА. Ф. 379), зафиксировавшие обстоятельства приобретения чувашами земель. Для изучения хода расселения чувашей в Приуралье привлекались материалы IV-VII ревизий из Государственного архива Оренбургской области (ГАОО, Ф. 4, 6, 67,98, 172).

Материалы генерального и специального межевания, проводившегося в конце XVIII — начале XIX в. содержат статистико-географические и экономические сведения по чувашским общинам и селениям Урало-Поволжья: данные о численности, национальном, конфессиональном составе населения, об изменениях в отношении прав собственности и владения на землю и т.д. Во многих документах, особенно в «спорных делах», зафиксированы данные о времени приобретения чувашами земель и основании селений (РГАДА. Ф.1312, 1324, 1334, 1336, 1354, 1355). Аналогичные сведения обнаружены в материалах Новоуложенной комиссии 1767 г. (ф. 342).

Для изучения хода правительственной колонизации использовались материалы из архива Сената - "Дела по губерниям" (РГАДА. Ф.248), где помещены Указы Сената, доношения в него, дела о розыске беглых, о высылке различных категорий населения на рубку лесов и строительство Новой Закамской линии и т.п. по Казанской и Оренбургской губерниям. Эти данные необходимы при характеристике социально-экономического положения различных категорий крестьян, прежде всего служилых, а также для определения величины миграционных потоков в течение второго и третьего десятилетий XVIII в.. Обстоятельства переселения чувашей в Приуралье изложены в опубликованных «Материалах по истории Башкирской АССР».

Статистические сведения относительно конца XVIII - XIX в. содержатся также в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА, Ф. 379, 383, 391, 558, 571, 1281, 1282, 1284, 1290, 1291, 1341, 1350), в Архиве РАН (Санкт-Петербургское отделение) (Ф.30), архиве Русского географического общества (РГО. Ф.2, 14, 43), Государственного архива древних актов (РГАДА. Ф. 248; Госархив. Оп. XVI), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА. Ф. ВУА). Значительная часть статистических источников середины и второй половины XIX в. была опубликована.

Для выяснения вопроса о географическом размещении чувашей в Ура-ло-Поволжье привлекался картографический материал — губернские и уездные карты, планы дач генерального и специального межевания (РГАДА, ф. 192, 1354,1356).

Вопросы христианизации и исламизации чувашей были изучены по материалам фондов Канцелярии Синода (Ф.796) и Канцелярии Обер-прокурора Синода (Ф.797) в РГИА, а также местных архивов: Государственного архива Самарской области (ГАСО. Ф. 32, 356, 361).

Этнографический материал для изучения культуры этнографических и этнотериториальных групп чувашей использован также из различных источников:

1) научного архива Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН): а) Фонды П.Г. Григорьева, Н.И. Ашмарина и Н.В. Никольского (Отд. I, III, VI), в которых содержатся предания о возникновении чувашских сел, описания обычаев и обрядов их жителей, тексты легенд, песен, сказок, записанных у местных старожилов в конце XIX -начале XX в. и присланных ученым их корреспондентами, б) записки краеведов А. Иванова, Н.А. Обухова, А. Харитонова и М.З. Яковлева (Отд. И, IV), в) а также материалы экспедиций института за 1961, 1962, 1984, 1987 гг. в чувашские селения Татарской и Башкирской АССР, Ульяновской, Куйбышевской и Оренбургской областей — сведения по обычаям, обрядам, традиционному хозяйству, семейно-брачным отношениям, фольклору, диалектологии и истории заселения чувашами заволжских и приуральских земель (Отд. III, IV, VI);

2) архива Русского географического общества (РГО) — этнографические заметки о самарских чувашах Н. Каминского, Воронова и др., датируемые серединой XIX в. (Разряд 34); архива РАН - "Анкеты" В.Н. Татищева по Самарскому уезду, составленные в 1737-1738 гг. и "Доношения" из Ставропольской канцелярии в АН 1764 г. (Ф. 3, 21); РГАДА — «Портфели Миллера» (Ф. 21);

3) из Российского этнографического музея (РЭМ): коллекции одежды, предметов быта, культа, фотографии и письменные источники, собранные в начале и первой половине XX в. разными исследователями: И.Н. Смирновым (колл. 176), С.И. Руденко (колл. 1205, 2845), М.Е. Евсевьевым (колл. 1519, 3323), А.С. Ивановым (колл.5231), В.П. Шнейдер (колл. 797) (колл. 967, 968, 901, 1416, 2032, 5095, 5231, 5238, 7894, 8583, 8722) и др., местных музеев: Оренбургского областного музея (ОРОМ. Ф. 2554, Самарского областного историко-краеведческого музея им П.В. Алабина (СОИКМ);

4) опубликованные материалы, среди которых наиболее значимы работы путешественников XVIII в. И.И. Лепехина, И.П. Фалька и П.С. Палла-са, финского ученого X. Паасонена. Их работы являются ценнейшим источником для характеристики различных аспектов этнической культуры чувашей. Значение указанных источников для данной темы заключается в том, что содержащиеся в них сведения были собраны именно среди этно-территориальных групп в Закамье, Заволжье и на Самарской Луке. Работа X. Паасонена является чуть ли не единственным полным описанием свадебного и некоторых других обрядов заволжских чувашей начала XX в.

Определенный интерес для исследования темы представляют публицистические очерки об отдельных селениях, написанные священнослужителями и краеведами. Ценным источником по истории приуральских чувашей являются многотомные краеведческие материалы А.З. Асфандиярова,

подготовленные автором на основе данных местных и центральных архивов.

5) полевые материалы автора, собранные в ходе поездок в Самарскую (1990-2002 гг.), Пензенскую (1994 г.), Ульяновскую (1994, 2002 гг.), Оренбургскую (2000, 2002 гг.) области и Республики Татарстан (1999, 2000-2003 гг.) и Башкортостан (2000, 2002-2003): особенности говора, топонимика, история селений, календарная, брачная, похоронно-поминальная обрядность, национальный костюм.

Таким образом, основная источниковая база - архивный материал, публикации, музейные коллекции, полевые записи - предоставляет возможность для серьезного изучения данной темы.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены автором в докладах, представленных на международных, всероссийских, региональных научных конференциях и конгрессах в Чебоксарах (1993, 1996, 2001, 2002), Глазове (1995), Самаре (2002), Кишиневе (1998), Москве (1999, 2003), Уфе (2001, 2003), Нальчике (2001), Казани (2003) и Омске (2003), и отражены в 28 научных публикациях.

II. Структура н содержание работы

Исследование состоит из введения, трех глав, заключения со списком литературы и сокращений и 15 приложений.

Во введении обосновывается актуальность, научная и практическая значимость исследования, аргументируется выбор объекта изучения, определяются цель и задача работы, характеризуются источники и степень изученности проблемы в историографии.

Первая глава диссертации посвящена изучению типологических особенностей языка и традиционной культуры генетических этнографических групп (ЭГ) чувашей (верховой, средненизовой и низовой). В данном разделе рассмотрена проблема дифференциации ЭГ (§ 1), дан анализ диалектов и говоров языка (§ 2), комплексов традиционного костюма (§ 3), обрядового календаря (§ 4) и брачной обрядности (§ 5) этнографических групп, выходцы из которых осваивали Волго-Уральский регион и участвовали в формировании ЭТГ. Это позволило выявить критерии для последующего анализа и характеристики языка и традиционной культуры этнотерриториальных групп, на формирование которых оказало воздействие сохранение этнографических (диалектных) традиций мест первоначального проживания чувашей.

В § 1 обозначены проблемы, возникающие при изучении этнографических групп чувашей, обоснован выбор вопросов для типологического анализа. Он объяснялся значимостью критериев (язык, костюм, элементы об-

рядности) для этнографической дифференциации. В настоящее время в научной литературе по чувашам достаточно полно разработаны вопросы типологии/диалектологии только в языковедении, музыковедении, а в этнографии — касательно традиционного женского костюма. В то же время совершенно не изучены этнографические различия в обрядовой культуре, что объясняет особое внимание именно к двум последним разделам. При разработке вопросов были использованы как архивные источники, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, так и собственные уникальные полевые материалы. Материал представлен также в виде иллюстраций (фото, рисунков, схем, карт), фольклорных текстов, вынесенных в приложения.

В § 2 кратко изложены основные концепции диалектологии чувашского языка и дано описание признаков диалектов и говоров по системе Л.П. Сергеева, которые легли в основу характеристики говоров ЭТГ чувашей в главе III.

Характеристика комплексов традиционного костюма (§ 3) проведена с использованием метода структурно-типологического анализа как самих компонентов, так и их составных частей - деталей костюма. В основе типологии лежит выявление формально-морфологических признаков деталей костюма и структурных связей между ними. Наиболее значимыми критериями для типологии костюма является определенное сочетание деталей (одежды, головных уборов, украшений) а для последних — материал, крой, форма, декор, размеры. Типообразующими признаками обозначены форма, материал и техника изготовления, а при выделении подтипов — особенности структуры, размер, декор, цвет. Таксонами низшего порядка обозначены подтип и варианты, а высшего - группа типов. Региональное, локальное распространение типов костюма выявлено методом картографирования.

Характеристика костюмных комплексов этнографических групп и подгрупп чувашей позволила существенно дополнить материал по этой проблеме и уточнить структуры комплексов и ареалы их бытования. В составе ЭГ чувашей вирьял выделяются 4 подкомплекса, соответствующие 4 подгруппам, при этом в составе средней группы выделяется аликовский вариант костюма, а в ареале малоцивильской подгруппы одновременно бытовали элементы и даже отдельный комплекс (более поздний), сходный с комплексом северной подгруппы низовых чувашей. Возможно, что различия в костюме вирьял, т.е. формирование подкомплексов, было связано со степенью сохранности и, наоборот, изменения изначально единого костюма. Можно предположить, что в костюме чувашей юга верховой зоны традиционные чувашские элементы костюма сохранились лучше, в то время как в костюме северной и особенно северо-западной части зоны вирьял костюм существенно видоизменился в ходе чувашско-марийских контактов.

В зоне чувашей анат-енчи наблюдается дифференциация на три подкомплекса костюма, из которых только два — комплексы аниш-цивильской и урмарско-козловской подгрупп являются вариантами собственно средне-низового комплекса, а первый, северо-западной, имеет значительные сходства с костюмом соседних вирьял.

В низовой зоне различия в костюме наблюдаются не только на уровне подкомплексов (таковые также выделяются), но и на уровне комплексов. Костюмы чувашей трех выделяемых подгрупп - северной, подлесной и степной — содержат как некоторые типологически различающиеся (например, в хушпу), так и совершенно оригинальные элементы. Вариативность наблюдается в костюме подлесной (шемуршинский и цилышнский подкомплексы) и степной (рунгинский и восточно-тетюшский подкомплексы) групп. Костюмы низовых чувашей в целом ближе к средненизовому комплексу по крою рубах, передников, структуре сурпанов, типам хушпу и украшений, однако по ряду критериев (шейно-нагрудные, нагрудно-наспинные украшения) наблюдается типологическое сходство с элементами верхового комплекса. Этот вывод указывает на гетерогенность природы низовой этнографической традиции. Большее количество подобных сходств присутствует в костюме подлесных анатри (цильнинский подкомплекс).

Анализ обрядового календаря (§ 4) выдержан в рамках существующих в этнографии чувашей схем систематизации — классификации материала, но с акцентом на определенных блоках обрядности, в которых наиболее зримо проявляются типологические различия - вариативность в форме, во времени, последовательности проведения и обрядовой терминологии. Они соотносятся с этнографическими традициями групп и подгрупп чувашского этноса. Таких блоков в чувашском обрядовом календаре можно выделить 6 (ниже они обозначены также в соответствии с русским обрядовым календарем): 1) новогодний цикл дёнё дул / сурхури / нартукан; 2) масленичный цикл дйварнщ 3) пасхальный цикл мункун, включая обряды вирём/сёрен; 4) семицко-троицкий цикл включая моления

5) цикл весенне-летних хороводов и игрища 6) блок осенних

благодарственных молений и поминальных обрядов

Выбор указанных блоков предопределялся значимостью их в обрядовой культуре чувашской сельской общины — обрядовые блоки представляли собой кульминационные моменты праздничной обрядовой жизни, а также хорошей сохранностью и функционированием их в обрядности до начала XX в. (а некоторых обрядов также в течение XX в.) не только среди некрещеных, но и крещеных чувашей.

В обрядах новогоднего цикла можно выделить типологические признаки, характерные для генетических этнографических групп чувашей. В

варианте 1. преобладающем среди верховой и средненизовой групп, типично название обряда произнесение закличек, гостевание со сбором продуктов и последующей совместной трапезой, а также ряжение, гадания и проведение общесельского праздника типа ял сйри. Вариант 2 с названием обряда ряжением, многочисленными гаданиями, центральным из которых было гадание по «овечьей ноге», проведением обрядов предохранительной магии характерен для низовых чувашей. Гадание на кольцах, сопровождавшееся исполнением специальных песен

составляло кульминацию новогодних гаданий только у чувашей диаспоры в Закамье, Заволжье и Приуралье. Оно в сочетании с другими гаданиями, ряжением составляет суть варианта 3. Вероятно, что этот жанр песен и особенность в обряде были заимствованы от татар (кря-шен и мишарей).

Типологически значимыми элементами обряда у верховых

чувашей (вариант 1) является произнесение закличек (а) и выпечка масляных лепешек (б), не встречающееся у других групп. В масленичную обрядность вирьял вошли элементы русской масленицы, в частности — сжигание чучела. Акцент в праздновании даварни у средненизовых чувашей был сделан на общесельский пир сйра чук (а) и поминовение предков (б) (вариант 2), а у низовых — на катание на санях по селу с исполнением специальных песен и взаимные гостевания родственников (вариант 3). Общими моментами во всех трех вариантах является катание с горок и на санях.

Полисемантическая основа различным образом преломлялась

в обрядовом календаре этнографических групп и послужила причиной типологических различий. Мотив обрядового очищения, гаданий и новогодней магии, особенно «магии первого дня», ярче выражен в обрядах верховых чувашей. Обряды в честь Турй и духов предков наиболее полно представлены в традиции низовых чувашей.

Типологический анализ обрядов пасхального цикла среди этнографических групп чувашей показывает наличие 6 вариантов: 1) вариант 1 с акцентом на магию первого дня очистительным обрядом накануне кун был распространен в верховой зоне (Козмодемьянский, северо-западная часть Ядринского, западная часть Чебоксарского уу.); 2) вариант 2 с последовательным проведением вирём и сёрен (а), общесельским пиром халйх обрядом («приглашение»), гостеванием родственников — распространен на юго-востоке верховой и контактной зоне с анат-енчи (юго-восток Ядринского и юго-запад Цивильского уу.); 3) вариант 3 с поминовением («день свечи»), зажиганием пасхальных костров, проведением и общесельского праздника - локализован на юго-востоке Цивильского у. и северо-западе Тетюшского у.; 4) вариант 4 с

проведением обрядов сёрен, дурта кун, гостеванием родственников калйм пйтти - в бассейне реки Булы (Буинский у.); 5) вариант 5 с обрядами йыхрав, калдм пйтти, дурта кун и сёрен - в бассейне Цильны (Симбирский у.); 6) вариант 6 с обрядами калйм пйтти, дурта кун, сёрен, магическими запретами и обрядами - в кусте селений Тйхйръял (Буинский у.).

Ареал обряда акатуй в Чувашии был ограничен зоной средненизовых чувашей, точнее ее восточной (урмарско-козловской) подгруппы, и является типологической особенностью местной обрядности. В ходе переселений обряд проник в низовую зону и распространился среди других этнотерри-ториальных групп в Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье.

«Диалектный», а скорее региональный, характер имело распространение терминов, обозначавших период весенне-летних молодежных игрищ. Наиболее известные — вайй и уяв. Самый распространенный термин вайй бытовал в низовой зоне, а также в Приволжье, Заволжье и Приуралье. Уяв был распространен в Закамье и Приуралье. Под названием («сборище девушек») или хер man пи («ярмарка девушек») игрища существовали в правобережных уездах Казанской губ. у верховых и средненизовых чувашей. В отличие от вШИ или уяв mana обозначали любые игрища молодежи, устраиваемые в период между мункун и симек до 4-5 раз. Последние игрища продолжались всего неделю после симек. Наряду с вйМ для обозначения игрищ употреблялось также словосочетание («исполнение песен»). Оно локализовано в южной части ареала верховых чувашей (Альменевская, Убеевская, Абызовская, Ходаровская вол. Ядрин-ского у.) и юго-западной части низовой зоны (Тимерсянская вол. Симбирского у.), в тех селениях, которые были основаны выходцами из указанного ареала вирьял. Таким образом, понятия сйей и сйвй калани можно считать признаками верховой традиции. Традиция вайй /уяв наиболее ярко проявлялась у низовых чувашей, а среди чувашей диаспоры — в Закамье, Заволжье и Приуралье. Именно здесь она имела столь выраженную форму массового обрядового действа с богатым фольклорным содержанием. Наиболее устойчива традиция игрищ оказалась в ареале уяв, т. в Закамье.

В хороводах и игрищах чувашей намечаются 3 варианта их проведения: 1) вариант 1 — исполнение песен сйвй калани / вайй калани на эпизодических молодежных игрищах, начиная с мункун и до семика в зоне верховых, средненизовых и западной части низовых чувашей (Ядринский, Чебоксарский, часть Курмышского, Цивильского и северо-западная часть Симбирского уу.); 2) вариант 2 - песни вййй юрри и игрища с семика до ХЗят в низовой зоне (восточная часть Цивильского у., Тетюшский, Буинский уу.); 3) вариант 3 - вййй/уяв с семика или Николы летнего до Петрова дня бытовал в среди части низовых чувашей и большинства чувашей диас-

поры (Буинский, Тетюшский, Хвалынский, Сызранский, Ставропольский, Самарский, Спасский, Чистопольский, Бугульминский, Бугурусланский, Бузулукский, Мензелинский, Белебеевский, Стерлитамакский, Уфимский, Оренбургский уу.).

Обряд летнего поминовения предков димёк терминологически и семантически известен и сходен почти во всех районах проживания чувашей, поэтому он может быть отнесен к элементам общечувашского обрядового комплекса. У средненизовых чувашей Чебоксарского уезда летние поминки назывались и проводились по окончании сенокоса. Одно-

именный обряд известен в Закамье (Бугульминский у., Мензелинский у.), Приуралье (Белебеевский у.).

Термин или по источникам, был распространен преиму-

щественно в правобережных уездах Казанской и Симбирской губерний (Ядринском, Чебоксарском, Цивильском, Козмодемьянском, Тетюшском, Симбирском, Буинском, Корсунском), т.е в ареалах терминов еййЗ, хер пох-

Сочетание на-

блюдалось в Заволжье и Приуралье. В районах распространения уяв, т.е. в Закамье и отчасти в Приуралье, этот термин отсутствовал. На уяв переносились те же запреты, которые существовали во время Таким образом, семантически обряд уяв соответствовал, с одной стороны, а с другой стороны — вЗйа, а сам термин совмещал оба этих понятия.

В проведении обрядов комплекса динде /уяв можно обозначить три варианта, отличающихся временем проведения и последовательно-

стью проведения учук и думар чук. Вариант 1 - динде проводился до семика в течение нескольких дней или 2 недель, его ареал совпадал с ареалом игрищ 1 варианта. В вариантах 2 и 3 £инде / уяв проводился после семика. Вариант 2 - общесельское моление учук предшествовало обряду вызывания дождя и открывало период — был распространен у средненизо-

вых чувашей в восточной части Чебоксарского у., а также в Чистопольском, Спасском, Ставропольском, Бугульминском, Бугурусланском, Белебеев-ском, Бузулукском уу. Между семиком и учук здесь обязательно проводился акатуй. В ходе трансформации (сокращения) обрядового цикла в При-волжье два обряда проводились в один день. Вариант 3 - учук проводился после моления о дожде и завершал период динде или уяв. Эта традиция совмещала также «летний» сёрен, но без акатуя и была распространена как преобладающая в Буинском, Тетюшском, Свияжском уу., т.е. зоне низовых чувашей, и в Приволжье на Самарской Луке.

Типологические различия существовали при проведения обряда вызывания дождя думйр чук. Второе название обряда — дерди чук (дословно «воробьиное моление») - бытовало среди чувашей анат-енчи (Чебоксарский у.),

в низовой зоне (Симбирский и Буинский уу.), Закамье (Ставропольский у.), на Самарской Луке, в Приуралье (Уфимский у.). Название происходит от одного из важных элементов обряда - купания воробья, пойманного специально накануне. Воробей в качестве ритуальной жертвы присутствовал и в ареале думар чук. Единичное упоминание о других названиях обряда - хер пйтти (девичья каша) и салакаййк патти (воробьиная каша) - представлено в Ядринском у.

Различия наблюдаются в терминологии осенних обрядов благодарственных молений за новый урожай и поклонения духам Шрик&ры. или кёрхи сара известен среди верховых чувашей Ядринского (Аликовская волость) и Чебоксарского уу., в юго-западной части низовой зоны в Буин-ском, Симбирском уу. Симбирской губ. и среди этнотерриториальных групп в Белебеевском, Стерлитамакском уу. Уфимской губ., в Закамье, а также на севере Самарского Заволжья. Аетан сари был распространен в ареале верховых и средненизовых чувашей в Ядринском, Чебоксарском и Цивильском уу., а также в Бугурусланском и Белебеевском уу. Третье название обряда - (дословно «осенняя свеча») - встречается единично у чувашей Тетюшского, Симбирского, Сызранского, Ставропольского и Самарского уу.. В позднем варианте (конец XIX - начало XX вв.) в кёр сари / автан сари у большинства групп чувашей слились два обряда: благодарственное моление богу за новый урожай чуклеме или сйра чук и обряд поклонения духам предков. Различия в осенних благодарственно-поминальных обрядах касаются преимущественно теминологии, ареалы терминов указаны выше и соответствуют вариантам 1 (кёр сари). 2 (аетан сари) и 3 (кёр дурти).

Анализ обрядового календаря чувашей показывает существование объективных терминологических и содержательных различий как отдельных элементов, так и обрядовых комплексов по трем генетическим этнографическим группам: верховой, средненизовой и низовой. Выявленные особенности могут быть признаны характерными признаками обрядности той или иной группы, внутри каждой из которых возможна дальнейшая дифференциация по подгруппам. I — верховой комплекс, распространенный в ареале верхового диалекта чувашского языка, характеризуется следующими признаками: обряд сурхури 1 варианта, масленицы 1 варианта, пасхального цикла 1 и 2 вариантов, игрища 1 варианта, 1 варианта,

осенних обрядов 1 варианта. Среди верховых чувашей явные отличия от основной массы наблюдаются в южной части зоны, в междуречье Большого Цивиля, Вылы и Сормы (Аликовская, Норусовская вол. Ядринского у.). Наряду с «чисто» верховыми признаками здесь встречаются такие особенности как совмещение своя терминология для обозначения иг-

рищ cäeä калачи, обряд осеннего цикла кер cäpu. Эти термины представлены также на юго-западе низовой зоны.

II — среднеиизовой комплекс распространен в междуречье Большого Цивиля и Уты. Здесь преобладают сурхури 1 варианта, масленичный цикл 2 варианта, пасхальный цикл 2 и 3 вариантов, традиция eäitä 1 варианта, обрядов динде 1 и 2 вариантов, осенних обрядов 2 варианта. В средненизовой зоне следует выделить ее юго-восточную часть, междуречье рек Аниша и Кубни, где как уже отмечалось, существовал целый ряд особенностей. Именно здесь локализованы обряды (с соответствующими терминами) акатуй, автан cäpu, дурадма, сурта кучё и 2 вариант комплекса динде/уяв.

III - низовой комплекс распространен в чувашских селениях южнее р. Уты. Здесь преобладали новогодний цикл 3 варианта, масленичный цикл 3 варианта, пасхальный цикл 4, 5, 6 вариантов, игрища и хороводы 1-3 вариантов, 1 и 3 вариантов, осенние обряды 1 и 3 вариантов.

Наиболее четко прослеживается деление на районы в низовом ареале: 1) западный (в верховьях рек Кубни и Карлы), 2) юго-западный (в верховьях М.Цильны и Бирюча), 3) восточный (по правым притокам реки Свияги) и 4) южный (куст Тахйръял и ряд примыкающих селений по левым притокам Свияги). В первых двух в обрядовом комплексе присутствуют элементы верховой традиции (например, особенно явны они в юго-западном районе Но вместе с тем, здесь достаточно устойчивы признаки и средненизовой традиции —

Чувашское население западной части низового ареала формировалось при участии выходцев из двух этнографических групп: верховых и средненизо-вых. Восточные районы, при наличии самобытных черт культуры (например, 2-й вариант комплекса тяготеют к средненизовой традиции: костры в пасхальную ночь. Это вероятно, свиедетельствует о преобладании в заселении этих районов выходцев из группы анат-енчи.

Типологические различия в обрядовом календаре чувашей разных этнографических групп сложились в ходе расселения на территории современной Чувашии и прилегающих районов Татарстана и Ульяновской области в XIII-XV вв., освоения новых земель, повлекшего изоляцию и самостоятельное историко-культурное развитие групп и подгрупп чувашского этноса. Относительно единый прежде обрядовый комплекс подвергся трансформации, закреплению или редукции обрядов и их элементов. С другой стороны, взаимные контакты с окружающим иноэтничным населением (марийцами, татарами, русскими) повлекли различные изменения в сроках, форме и элементах обрядности. Однако ряд фактов указывают и на более ранние и, тем самым, глубинные различия в обрядности этнографических

групп чувашей (например, которые восходят, вероятно, к

эпохе, предшествовавшей сложению единой чувашской народности.

Процесс образования этнографических групп и подгрупп чувашей исключал возможность формирования единообразных этнографических традиций и повлек существование множества больших и малых различий в функционировании обрядов в последующем. Несмотря на тенденцию к унификации современной обрядовой культуры чувашей, вызванную рядом причин историко-политического и социально-экономического характера, некоторые типологические различия среди этнографических групп сохраняются до сегодняшнего дня. Причиной существования различий, кроме указанных выше исторических обстоятельств, является и сама закономерность функционирования обрядов в вариативной форме. Локальные традиции являются формой бытования явления.

В основу типологии брачной обрядности (§ 5) положено выделение трех циклов обрядности: предсвадебного, свадебного и послесвадебного. Анализ основан на формализации обряда, т.е. выделении наиболее часто встречающихся обрядовых действий: элементов-признаков, символизирующих тот или иной этап цикла. Эти устойчивые элементы-признаки объединены в типы с подтипами и вариантами, выявлены ареалы их бытования. Совокупность типов сведена в комплексы по циклам, а также сводные комплексы свадебной обрядности в целом.

Дифференцирующий характер в чувашской свадьбе имели последовательность гостевания жениха и невесты у своих родственников, а также отсутствие данного элемента в обряде, наличие и функциональные различия свадебных чинов, наличие тех или иных жанров свадебного фольклора вместе с его поэтической и музыкальными формами. Религиозная санкция брака не играла особой роли, у христиан она могла происходить через несколько лет после нее, а у некрещеных чувашей моления совершались в несколько этапов. В то же время в чувашской свадьбе важное значение приобретал ритуал смены девичьего головного убора тухья на женские сурпан и хушпу, называемый повсеместно пуд сырпи. Место его проведения пуд сыракан кил (дословно, «дом, где окручивают голову») и лицо, ответственное за данное действо (пуд сыракан) являются важнейшими «элементами-признаками» чувашской свадьбы. С религиозной санкцией в традиционной чувашской свадьбе может быть сопоставлена локализация основных торжеств, а именно место встречи двух поездов и проведения первоначального гостевания, обряд вай килли уйарни. Наконец, важнейшее значение в этнокультурной дифференциации и последующей типологиза-ции имеет диалектология терминов. Все указанные структурные элементы

свадьбы содержат не только формально-типологические, но и этнически обусловленные различия.

В предсвадебном цикле (А) различаются следующие признаки эле?-менты: 1 - визит сватуна (а — евчё яни\ б — хйтана яни), 2 - сговор ближайших родственников (а - килёшни\ б — каладни), 3 - окончательный сговор родственников

(г* - качча эрекки), д - печурка / юпа суни, е - пуша парахни; ж - хёр пылё,

На основе этих признаков по времени проведения различаются два типа: Тип I — „до свадьбы" с вариантами: 1) 1аЗа-г (верховая зона - Козмодемьянский уезд), 2) 1а3вг (верховая зона - Курмышский уезд), 3) 1а2аб3а-в (юные вирьялы - Ядринский уезд), 4) 1б3а (средненизо-вая зона — Чебоксарский уезд), 5) 1абЗабг (низовая зона — Цивильский уезд), 6) 1аб2а3ае (низовая зона - Тетюшский уезд), 7) 1аб2аЗабе ( низовая зона - Буинский уезд), 8) 1аб2а3аб (низовая зона - Симбирский уезд).

Среди этнотерриториальных групп (ЭТГ) преобладающим был также первый тип, однако в двух подгруппах, а именно в неверкинской подгруппе приволжской ЭТГ и бавлинском кусте приикской ЭТГ был представлен второй тип (II) с вариантами: 1) 1а2аЗаж (неверкинская подгруппа), За (бавлинская подгруппа). Здесь аналогичные обряды проводились уже после свадебного торжества.

Главным критерием при типологии брачной обрядности, в частности свадьбы (Б), является ее локальность, тесно связанная с локализацией брака в целом - матрилокальностью или патрилокальностью, при котором первый тип предшествовал второму. В качестве переходного типа рассматривают также дислокальный брак. В конце ХГХ-начале XX вв. среди всех этнографических групп чувашей господствовал патрилокальный брак, при котором брачная пара поселялась у мужа. Однако ряд элементов в нормах семейно-брачных отношений и брачной обрядности чувашей, например, обычай гостевания поезжан жениха у невесты и другие, указывают на бытование в прошлом матрилокального брака. Институт посаженого отца и обряд (ВКУ) свидетельствуют о существовании дисло-

кального брака.

Локальность обряда (I), т.е. место проведения кульминационных церемоний, является основным критерием типологии брачной обрядности. В понятие «локалыюсти« в данном случае входят: 1) место проведения свадебного торжества (1а - проведение основного торжества у жениха; 1б - проведение основного торжества у невесты); 2) место проведения постельного обряда (2а - у родителей или родственников жениха, 2б — у посаженых родителей хайматлйх)', место переодевания невесты — проведения обряда пуд сырни (3а - у родителей или родственников жениха, 3б - у роди-

телей или родственников невесты, Зв - у посаженых родителей, Зг - в специальном доме пуд сыракан кил). Дополнительным критерием локализации брака является определение места проведения обряда вай килли уййрни (ВКУ) (4): 4а - в локусе жениха, 4б - в локусе невесты, 4в - у посаженных родителей.

По преобладанию признаков уксори- или вирилокального характера может быть выделен тип обрядности. В вирилокальном типе (I) основным местом проведения главных обрядовых действий является локус жениха (1а2а3а, 1а2а3б, 1а2б3а, реже 1б2а3а). В уксорилокальном типе (II), напротив, эти обряды проходили в локусе невесты (1б2б3б-г, 1б2аЗб-г). Первый тип преобладал среди верховых и генетически связаной с ними подлесной подгруппы низовых чувашей, а также среди некоторых ЭТТ, второй — у средненизовых и низовых чувашей. Вирилокальный тип стал господствующей формой в XX в.

Диалектный характер носит последовательность действий поезжан жениха и невесты, т.е. сценарий свадьбы (1 П. По наличию или отсутствию гостевания (1) можно выделить следующие варианты нормативного обряда: 1 - гостевание жениха и невесты у своих родственников одновременно перед объединением двух поездов - ХТ / АТ (хёр туй / ардын туй)', 2 - гостевание только невесты у своих родственников - XX (хер туи), жених приезжал по окончании гостевания и забирал невесту; 3 - гостевание только жениха перед поездкой за невестой — АХ; 4 — свадьба без гостевания жениха и невесты у своих родственников - БГ; жених сразу приезжал к невестиным родителям и забирал невесту. При типологии сценария необходимо также различать следующие признаки: 2) маршрут поезда жениха (2а — из родительского дома поезд следовал сразу к невесте, 26 — по дороге он заезжал к сватуну евчё)\ 3)местонахождение невесты к приезду жениха (3а — в родительском доме, 3б - в соседнем доме, 3в — в «доме игрищ» ейй килли); 4) участие родственников невесты в праздновании свадьбы у жениха - хер хыддйн.

С учетом комплекса этих признаков сценария свадьбы можно выделить 4 типа: первый тип (ХТ/АТ) был представлен в низовой зоне и может считаться признаком низовой свадьбы. Он представлен в вариантах 1.1.2б3в в Симбирском уезде и в варианте 1.1 2б3а-б — среди чувашей приволжской, закамской, заволжской и приикской ЭТГ. Второй тип (XX) распространен в ареале верховых и средненизовых чувашей Козмодемьянско-го, Ядринского уездов (1.2.2а.3а), в низовой зоне (Тетюшский уезд), в При-волжье (Саратовская губерния), Закамье (Чистопольский уезд), в Бузулук-ском уезде и косяковском кусте в прибельской ЭТГ. Третий тип (АХ) известен в единичных описаниях в Цивильском, Буинском и Тетюшском уездах,

в районе проживания средненизовых и низовых чувашей (1.32б3б). Вариант 1.3.2б3а, т.е. с выводом невесты из родительского дома, представлен в саврушском кусте в Закамье. Четвертый тип (БГ) был представлен у верховых чувашей в северо-западных районах Чувашии (Ядринский, Чебоксарский уезды — вариант 1.4.2а.3а) наряду со вторым типом (Козмодемьянский уезд). Вариант 1.4.2а.3б существовал в борском кусте бузулукской ЭТТ.

Этнографические факты указывают на первичность первого типа (АТ/ХТ) по отношению ко второму (XT), появление которого связано с тенденцией к локализации брака у жениха, развитие которой привело к появлению 4 типа (без гостевания) сначала у верховых (рубеж XIX-XX вв.), затем и у низовых чувашей (середина XX в.). Тип с гостеванием невесты (XT) сформировался в верховой и средненизовой зоне не позже начала XVIII в., у переселенцев в Заволжье и Приуралье зафиксирован именно этот тип сценария.

Типологически значимыми критериями являются функции и названия свадебных чинов (III) в поезде жениха: 1) главы поезда туй пуд (варианты а-г), 2) старшего дружки ман кёру/аслй кёрнекёр (варианты а-в), 3) младшего дружки (варианты а-д), 4) посредников — посаженых родителей хайматлйхсем/ евчё! вйй кил пуд (варианты а-в), 5) дружины жениха пуса каччисем! керу думмисем/ той ачисем/кёрнукерсем!яш кёремсем/керу ачисем (варианты а-е), 6) женской половины поезжан туй арамеем, 1) музыкантов uiänäpgä/eäugä и 8) смотрителя за лошадьми: пулёхдё/кучйр. Аналогичные чины (1-6), а также подруги невесты хер думмисем (7) выделяются в поезде невесты (IV).

Типологически значимыми выступают некоторые элементы свадебного обряда: шилёк (V. 1) - место торжественного проведения свадебной церемонии; исторически он закрепился среди верховых и большей части средненизовых чувашей, а в низовой зоне — у потомков вирьял; V.2 - ййран - поднятие ноги молодой кем-либо из младших родственников жениха; проводился при выходе невесты из кибитки, характерен преимущественно для низовой свадьбы; V.3 - таянчак тыттарни - одаривание родителями жениха молодой скотом; проводился по прибытии поезда невесты у ворот дома жениха (данный элемент ярче проявляется в верховой свадьбе, но встречается и в низовом ареале); V.4 - парне пани - одаривание невестой своих родственников (а) - устойчивый признак верховой свадьбы; в низовой свадьбе она одаривала родственников мужа (б); V.5 - выкуп ворот был распространен преимущественно среди верховых чувашей; V.6 -символический выкуп приданого невесты и его вывоз и признак V.7 - обычай стелить под ноги жениху и невесте кошму - значимые моменты верховой свадьбы; V.8 - - завершающий элемент свадьбы, распо-

рядители свадьбы угощали участников свадебного собранным во время гостевания; термин бытовал не только среди низовых, но и средненизовых чувашей; V.9 - пёркенчёк илни /хачмак илни - снятие покрывала невесты; данный элемент чаще встречается в низовом ареале; V.10 — первый выход молодой к источнику воды ШЫва каши в селении мужа - универсальное явление для чувашской свадьбы; V.11 - ритуальное угощение родственников мужа супом с клецками или другим блюдом присутствует во всех этнографических группах чувашей, однако варьирует в названии; у низовых чувашей преобладал термин дён дын салми (а), у верховых — дён дын яшки (б), вариант дён дын икерчи (в) представлен среди ЭТТ.

В свадебном фольклоре (VI) различаются типологически значимые формы: песни поезжан жениха 1) туй юрри и 2) туй такмак; 3) песня подруг невесты хёр дум юрри; 4) песня посаженной матери хайматлах амаш юрри; 5) песня поезжан невесты хёр хыддйн юрри', 6) плач невесты: а - хёр йёрри (у чувашей анат-енчи и анатри); б - хёр хухлевё (у вирьял); 7) песни послесвадебного цикла: а - молодых родственников жениха б - песня «новых сватов» дёнё хйта юррщ в — тавйрна юрри-, 8) приветствие дружки саламалик.

В послесвадебном цикле (В) выделяются два комплекса или типа, которые соотносятся с двумя этнографическими группами - верховой и низовой. Тип I — верховой комплекс включал следующие элементы: 1) визиты молодых к родителям невесты -

3) тавйрна\ 4) курна\ 5) керу кёртни;6) чёреслёcapa. Тип II — низовой комплекс - состоял из таких элементов, как 1) взаимные гостевания родственников (а - дёнёхйта\ б - дёнёхйна\ в - хйта кёме), 2) гостевание молодой у родственников мужа - 3) ответный визит молодых к родителям

жены:

Таким образом, типологические различия в свадебной обрядности соответствуют в целом делению на этнографические группы и подгруппы. По данным свадебной обрядности можно четко обозначить три этнографических ареала: верховой, средненизовой и низовой с соответствующими районами внутри каждого из них.

В верховом ареале можно выделить северо-западный (сундырский), юго-западный район или курмышский. центральный (бассейн Вылы, Сор-мы и Б. Цивиля), южный (межцивильский). Переходный характер свадебной обрядности в юго-западном и южном районах указывает, вероятно, на единство обрядового комплекса всех трех ЭГ в прошлом. Различия в элементах увеличиваются по мере продвижения к северо-западу, а у сундыр-ских чувашей свадебный обряд фактически не отличался от обрядности горных марийцев.

В низовом ареале возможно выделить четыре района: западный (в верховьях рек Булы, Малой Булы, Карлы и Бездны), юго-западный (ти-мерсянский), восточный (присвияжский) и юго-восточный (буинский). В средненизовом ареале выделяются два района - западный (междуречье Цивиля и Аниша) и восточный (междуречье Аниша и Уты). При этом пределы средненизового ареала расширяются до р.Ута.

В результате комплексного анализа языковых и этнокультурных особенностей генетических этнографических групп чувашей были сделаны следующие выводы:

1) Верховая ЭГ сформировалась в результате освоения чувашами земель в междуречье Суры и Цивиля и активного взаимодействия с марийцами; этнографические и языковые особенности, вероятно, сложились под влиянием территориального и этнокультурного факторов в зависимости от характера и интенсивности внутриэтнических и, особенно, межэтнических связей. Существенная трансформация традиционной культуры (костюма, обрядности и, вероятно, языка) верховых чувашей, т.е. формирование известного в этнографии «вирьяльского комплекса», произошла в течение второй половины XVIII - первой половины XIX вв. Чувашские мигранты XVII - первой половины XVIII вв. из районов проживания современных вирьял были носителями отличной традиции, близкой к этнографическому комплексу средненизовых чувашей. Первичные признаки этой традиции лучше сохранились в южной части верховой зоны, что объясняется, вероятно, меньшим воздействием финно-угорских традиций; одновременно в северо-западной ее части наблюдается полное сходство этнографических комплексов сундырской подгруппы вирьял и горных мари.

2) Средненизовая ЭГ представляет собой совершенно самостоятельное образование, генетически связанное одновременно как с верховой, так и низовой группами, и выступает первичной по отношению к этим двум группой. Зона средненизовых чувашей по данным этнографии, особенно брачной и календарной обрядности расширяется к югу до р. Ута за счет северной половины территории северной подгруппы анатри, что соответствует южной границе музыкального диалекта анат-енчи. В пределах данной зоны совершенно четко выделяется восточная часть — район урмарско-козловской подгруппы; в то же время в западной части средненизовой зоны границы с верховыми чувашами размыты, а в бассейне Большого и Малого Цивиля существует переходная зона, где сосуществовали элементы разных этнографических комплексов (верхового и средненизового, верхового и низового). Аналогичное явление наблюдается на стыке средненизовой и низовой традиций.

3) Этническая культура низовых чувашей является результатом взаимодействия и трансформации культурных комплексов разных ЭГ: в большей степени средненизовой, в меньшей — верховой. Культурно-типологический анализ подтверждает точку зрения о генетической преемственности низовых чувашей от анат-енчи, высказанную В.Д.Димитриевым при изучении исторических материалов. Этнокультурные комплексы подгрупп низовой ЭГ сложились на основе преимущественно традиции сред-ненизовых чувашей, в первую очередь, аниш-кубнинского междуречья. Низовая ЭГ в том состоянии и на той территории, как ее фиксируют источники XVШ-XIX вв., состояла из нескольких подгрупп, различных по происхождению и этнокультурному облику: северной, степной, подлесной. Низовая этнографическая традиция не однородна, а существует в вариантах комплексов подгрупп и локальных групп: шемуршинской и цильнинской в подлесной подгруппе, западной и присвияжской в степной подгруппе.

4) Анализ диалектных особенностей культуры позволяет предположить существование изначального единства структуры традиционного костюма и обрядности у разных этнографических групп чувашей; дифференциация, а точнее отбор и закрепление в этнографической традиции как элементов, так и терминов для их обозначения происходили по мере формирования самих групп под влиянием комплекса разных факторов, среди которых важную роль играли также контакты с соседними народами.

Во второй главе рассмотрен процесс формирования этнотерритори-альных групп чувашей в Урало-Поволжье (§ 1): выявлены этапы заселения чувашами региона, источники и направления миграции, причины и факторы переселения, социальный и конфессиональный состав мигрантов. Процесс расселения чувашей в Урало-Поволжье вписан в контекст общероссийских и региональных политических событий, детально описаны обстоятельства заселениия, на примере брачных контактов показаны особенности внутрирегиональных связей чувашей в районах новой колонизации.

Расселение чувашей в Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье продолжалось на протяжении трех столетий, XVII-XIX вв.. Наиболее интенсивно этот процесс шел в XVШ в., когда заселялись основные зоны обитания чувашей в Урало-Поволжье, формировались ареалы этнотерритори-альных групп. В XIX в. темп и масштабы миграций заметно снизились.

Исходя из критериев формы, масштабов и источника миграции и географии можно выделить следующие этапы расселения чувашей в Урало-Поволжье. В ходе I этапа (XVII - первые десятилетия XVIII в.) чуваши осваивали Симбирско-Саратовско-Пензенское Правобережья и проникали в Закамье и Приуралье. На II этапе (30-е - 60-е гг. XVIII в.) началась массо-

вая миграция чувашей за Волгу: ими осваивались Закамье, Заволжье, северо-восточная и центральная части Приуралья. В этот период началось переселение чувашей из вторичных центров — Приволжья и Закамья. На III этапе (70-е гг. XVIII в. — первые десятилетия XIX в.) наблюдалась ослабленная миграция чувашей в Заволжье, южное и западное Приуралье, а на IV этапе (до конца XIX в.) - единичные переселения в Заволжье и Приуралье. На протяжении последних этапов наблюдалось активное расселение чувашей внутри каждого из регионов, интенсивное освоение обжитых земельных пространств за счет отпочкования от материнских селений деревень и поселков. Впрочем, этот процесс продолжался и в первой половине XX столетия.

Социальный и конфессиональный состав мигрантов, а именно переселение бывших служилых и бывших ясачных чувашей, а в религиозном отношении христиан и язычников, предопределялся обострением социальной напряженности в Чувашии вследствие ухудшения социально-экономического положения чувашских крестьян, и особенно бывших служилых чувашей, и насильственной христианизацией, вьнгудившей к бегству массы некрещеных чувашей.

Миграционный поток наблюдался из всех районов проживания чувашей, но его интенсивность по этапам и направления переселений различались по районам Урало-Поволжья, это сказалось на культурно-языковых различиях ЭТГ. В освоении Приволжья в конце XVII - начале XVIII в. участвовали преимущественно выходцы из районов проживания верховых и средненизовых чувашей - Курмышского, Ядринского, Чебоксарского уездов, что отразилось на их языковой и этнокультурной характеристике. К середине века сложилась картина расселения, прекратилась внутрирегиональная миграция, а Приволжье стало активным источником миграции в Закамье, Заволжье и Приуралье. Кусты чувашских селений (барышский, елаурский, самаролукский и неверкинско-кулаткинский) были территориально удалены друг от друга, что в дальнейшем привело к их культурному разобщению.

Формирование закамской ЭТГ происходило в конце XVII - первой половине XVIII в., а основная картина расселения сложилась к концу XVIII в. Освоение чувашами Закамья шло поэтапно (4 этапа) вслед за правительственной колонизацией, под прикрытием Закамской и Новозакамской оборонительных линий. В конце XVII - начале XVIII в. были освоены западная часть региона: низовья Большого Черемшана, бассейн Малого Черемшана, нижнего и среднего течения р.Зай и Шешма. В 20-40-х гг. XVIII в. заселялись земли в среднем течении Большого Черемшана, бассейне Большой и Малой Сульчи, в 50-60-х гг. XVIII в. — верховья Большого Черемшана. В течение этого и последующего, четвертого, этапа (70-90-е гг. XVHI в.) на-

блюдалось дальнейшее расселение чувашей на уже освоенных землях, процесс отпочкования дочерних селений.

Благодаря миграции из Казанского, Симбирского, Свияжского и восточной части Чебоксарского уездов в Закамье в целом преобладали носители низовой и генетически близкой им средненизовой традиции, что и определило основные признаки закамской ЭТГ. Тем не менее, анализ языка и традиционной культуры свидетельствует о заметном влиянии верховой традиции, привнесенной выходцами из Курмышского и Ядринского уездов, составлявших абсолютное большинство в некоторых селениях средне- и верхнечеремшанского, саврушского, зайско-шешминского кустов. В Зака-мье и соседнем Заволжье осело значительное число некрещеных чувашей, что внесло своеобразие в этнокультурную специфику локальных групп и формирование конфессиональной ситуации в этих районах.

Заселение чувашами Заволжья, а именно сокско-кинельского междуречья, происходило в течение второй половины XVIII — начала XIX вв., но наиболее интенсивно - в 50-60-х тт. XVIII в. Основную массу мигрантов дали так называемые «вторичные» центры колонизации — Закамье и При-волжье, заселенные, в свою очередь, выходцами из разных этнографических групп. В целом, выходцы из низовых чувашей составили здесь чуть менее половины - примерно 45%, а другая часть переселенцев происходила из средненизовой группы и культурно близких ей этнотерриториальных групп — приволжской (барышской, неверкинско-кулаткинской, сенгилеев-ской подгрупп) и закамской ЭТГ. Это обусловило гетерогенную природу заволжской ЭТГ чувашей.

В 60-70-х гг. XVIII в. осваивались земли в юго-восточном Заволжье, в бассейне рек Самара, Бузулук, Ток. Большинство переселенцев первой волны миграции (53%) были выходцами из Курмышского и Ядринского уездов, т.е. из мест проживания верховых чувашей, а еще почти четверть (24,5%) - из средненизовых чувашей Чебоксарского, Свияжского, Цивиль-ского уездов, что обусловило своеобразие языка и традиционной культуры местных чувашей, позволяющее выделять бузулукских чувашей в особую этнотерриториальную группу - бузулукскую ЭТГ.

Заселение чувашами Приуралья происходило одновременно с освоением Закамья и Заволжья и вылилось в три этапа: 1) с середины XVII по 30-40-е гг. XVIII в.; 2) до начала XIX в.; 3) XIX - начало XX в. Миграция чувашей определялась особенностями земельно-хозяйственных отношений в крае, а именно системой припуска. Первый этап сопровождался массовым несанкционированным переселением, бегством чувашских крестьян, вызывавшим противодействие властей. На втором и третьем этапах миграция осуществлялась при непосредственном контроле администрации. Просле-

живается четкое разделение на два района расселения: 1) бассейн рек Ик и Дема; 2) центральная Башкирия, бассейн среднего течения реки Белая. Эти районы соответствуют ареалам приикской и прибельской ЭТТ.

В миграционном потоке, направлявшемся в середине XVIII в. в западное и центральное Приуралье, наблюдаются две основные группы. Одна из них, расселившая преимущественно в западных землях (Белебеевский уезд), на более чем 40% состояла из средненизовых чувашей Свияжского, Цивильского и Чебоксарского уездов. Более четверти мигрантов составляли низовые чуваши из Свияжского и Симбирского уездов и по 15% - вирьялы и выходцы из Приволжья. Прибельская группа складывалась почти из тех же компонентов, что и предыдущая, но в иных пропорциях. Около 40% мигрантов являлись выходцами из средненизовой зоны, значительно меньше (около 17%) — из низового ареала, а доля вирьял была совсем ничтожной. Но почти 20% мигрантов здесь составили выходцы из Закамья, оставшаяся часть переселилась из Заволжья и Приволжья.

В ходе освоения новых земель чуваши вступали в различные социально-экономические и культурные отношения с окружающим иноэтничным населением, сохраняя при этом определенную замкнутость, проявлявшуюся в том числе в этнической эндогамии. Брачные ареалы свидетельствуют также о внутригрупповой эндогамии, выступившей важнейшим фактором формирования ЭТГ и их подгрупп. Территориальные границы последних совпадают с брачными ареалами. С другой стороны, брачные ареалы складывались под влиянием не только этнического и территориального, но и социального и конфессионального факторов.

По особенностям формирования на территории Урало-Поволжья можно выделить 6 этнотерриториальных групп чувашей: приволжскую, за-камскую, заволжскую, бузулукскую, приикскую и прибельскую. Каждая из них подразделяется, в свою очередь, на подгруппы. В приволжской ЭТГ выделено 4 подгруппы (барышская, неверкинско-кулаткинская, сама-ролукская, сенгилеевская), в закамской ЭТГ - 7 (нижнечеремшанская, ма-лочеремшанская, среднечеремшанская, верхнечеремшанская, сульчинская, саврушская и зайско-шешеминская), в заволжской ЭТГ - 2 (сокская и ры-сайкинская), в бузулукской ЭТГ - 3 (большекинельская, алдаркинская, бу-зулукская), в приикской ЭТГ - 3 (северная или суньская, центральная или белебеевская (усеньская), западная или абдулинская), в прибельской ЭТГ -4 (северная или кармаскалинская, центральная или бишкаинская, южная или верхнебельская и косяковская). В последующих разделах работы эта схема подтверждена культурно-языковыми данными.

В параграфе 2 данной главы даны некоторые демографические характеристики (общая численность, удельный вес по отношению к численности

чувашей в России и к нечувашскому населению региона), характер расселения в полиэтничном регионе, а также вопросы межэтнических контактов с соседними народами - русскими, татарами, мордвой, башкирами. Исходя из источниковой базы и истории расселения статистическая характеристика ЭТГ дана по шести хронологическим срезам: 1) первые десятилетия XVIII в., 2) середина XVIII в., 3) конец XVIII в., 4) середина XIX в., 5) конец XIX в. и 6) начало XX в. Динамика численности чувашей рассмотрена в контексте демографической характеристики населения В олго-Уральского региона.

Вопрос о межэтнических отношениях в районах компактного расселения чувашей в Урало-Поволжье, точнее о взаимоотношениях чувашей с соседними народами, исследован на примере брачных контактов и территориального соседства в рамках селений, общин, волостей и уездов.

Демографические показатели частично объясняют направление и масштабы развития этнических процессов в Урало-Поволжье, в которых участвовали и чуваши. В частности, касательно изучаемого периода особую значимость приобретает проблема христианизации и исламизации чувашей, т.е. конфессиональная ситуация в ЭТГ, складывавшаяся в XVIII-начале XX вв. и ее результаты, оказавшие влияние на развитие этнических процессов в XX в.

Районом компактного расселения чувашей в этнотерриториальных группах являлись к концу XIX в. Закамье, Заволжье и Приуралье, территория Чистопольского и Спасского уездов Казанской губернии, Самарского, Ставропольского, Бугульминского и Бугурусланского уездов Самарской губернии, Белебеевского и Стерлитамакского уездов Уфимской губернии, в которых доля чувашей превышала 7% от общей численности населения. В остальных уездах этих, а также Симбирской, Саратовской и Оренбургской губерний удельный вес колебался от 0,41 до 4,64%.

Изменение демографической ситуации среди чувашей ЭТГ в XVII-XVIII вв. связано с увеличением абсолютной численности в них вследствие естественного прироста и миграционного притока. Ситуация стабилизировалась к концу XVIII в., когда чувашское население Приволжья, Закамья, Заволжья и Приуралья составило в совокупности треть всех чувашей России. Это соотношение почти не изменилось к концу XX в. при дальнейшем территориальном расширении географии этноса в ходе миграций в Сибирь, Дальний Восток и центральные районы и республики бывшего СССР, урбанизации и внутрирегиональной миграции чувашей в Урало-Поволжье.

Существенную часть демографической характеристики ЭТГ чувашей составляют межэтнические отношения в районах Урало-Поволжья, направление и интенсивность которых менялись на протяжении столетий. Традиционные установки на соседство, хозяйственно-культурные и даже брачные

контакты с народами Поволжья, в первую очередь с татарами и мордвой, изменяются с середины XIX в. В Приволжье, Закамье и юге Заволжья повышается роль русских в межэтнических отношениях. В других регионах, прежде всего в Приуралье, наблюдается дальнейшее усиление в них роли татар и башкир.

Характер межэтнического взаимодействия различался по районам. В Закамье преобладало русско-татарское окружение, в Приволжье и Заволжье - русско-татарско-мордовское, а в Приуралье - русско-башкирско-татарское. Эти особенности также отразились на формировании культурно-языковых особенностей этнотерриториальных групп чувашей.

К началу XX в. произошли значительные изменения в конфессиональной ситуации среди ЭТГ. Подавляющая часть чувашей восприняла христианство, оставшееся меньшинство сохраняло традиционную веру или перешло в ислам. Но в обрядовой практике всех трех групп наблюдались разные формы религиозного синкретизма, бытующие и сегодня. Таким образом, в этот период сложилась религиозная картина, сохранившаяся с небольшими изменениями до настоящего времени. Именно в этом смысле конец XIX -первые десятилетия XX в. можно назвать судьбоносным периодом в жизни чувашской диаспоры, определившим мировоззренческие ориентиры на последующее столетие (XX в.) и заложившим основы религиозных, социальных и этнических процессов современности.

В третьей главе (§ 1-6) дана последовательная культурно-языковая характеристика этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье: приволжской (§ 1), закамской (§ 2), заволжской (§ 3), бузулукской (§ 4), приикской (§ 5), прибельской (§ 6). В каждом параграфе материал разбит на 4 части, обозначенные буквами А), Б), В) и Г), соответствующие разделам об особенностях говора (а), традиционного женского костюма (б), обрядов календарного цикла (в) и брачной обрядности (г). Культурно-языковые признаки чувашских переселенцев XVTI-XIX вв. в Урало-Поволжье оказали влияние на формирование локальных этнографических и лингвистических особенностей ЭТГ. Поэтому при исследовании их этнической культуры и языка этот аспект является одним из важнейших и основных. Параграф 7 посвящен некоторым особенностям традиционной культуры этноконфес-сиональных групп некрещеных чувашей и чувашей-мусульман.

1. Изучение диалектных особенностей языка ЭТГ показывает преобладание в говорах признаков низового диалекта (НД), сочетающихся с признаками верхового диалекта (ВД) и переходных говоров (ПГ). Говоры с бидиалектной основой типа НД с признаками ВД (НД+ВД) были распространены в закамской, заволжской и прибельской ЭТГ. При этом в ряде ло-

кальных говоров (саврушский, верхнечеремшанский, сокский) выявлено значительно большее количество признаков ВД, чем в целом по группе, а косяковский говор прибельских чувашей определенно относится к говорам с монодиалектной основой типа ВД. Преобладание признаков верхового диалекта наблюдается в говорах чувашей приволжской и бузулукской ЭТГ, определяемых в целом также как говоры с бидиалектной основой типа ВД (ВД+НД), однако с существенной вариацией по локальным говорам подгрупп. Признаки переходных говоров представлены в разных сочетаниях в языке чувашей всех групп, но наиболее очевидны в приволжской (сенгиле-евская и самаролукская подгруппы), а как доминирующий тип — в говорах приикских чувашей, определяемых как говоры с бидиалектной основой ПГ+НД.

2. Традиционный женский костюм этнотерриториальных групп чувашей формировался на основе комплекса конкретной гентической этнографической группы или подгруппы. Однако значительная часть элементов костюма имела оригинальные черты, не встречающиеся у вирьял, анат-енчи или анатри. Доля таких признаков варьировала от трети (32,4%) в прибель-ской до более чем половины (53,1%) в закамской ЭТГ. В среднем они составляли 44%. Остальные детали костюмных комплексов вполне сопоставимы с теми или иными типами/подтипами/вариантами в костюмах этнографических групп. На основе долевого соотношения признаков верхового, средненизового и низового комплексов можно вывести формулу-характеристику традиционного женского костюма в каждой из ЭТГ. В приволжской ЭТГ она представляла сочетание признаков верхового (В) и сред-ненизового (СН) комплексов в равной степени (по 20%), чуть меньше здесь было представлено признаков костюма низовых чувашей (Н) — 13,5%, т.е. костюм чувашей приволжской ЭТГ определяется следующим образом: СН+В+Н. Аналогичную формулу, но с преобладанием черт средненизовой традиции имеет костюм бузулукских чувашей: СН (29,2%) + В (20,8%) + Н (4,2%). Низовые признаки преобладали в костюме закамских чувашей - Н (21,9%) + СН (18,8%) +В (6,3%), в костюмах заволжских и приикских чувашей: Н (31,8%) + СН (22,7%) и Н (30%) + СН (26,7%) + В (6,7%). Причем у приикских чувашей доля признаков средненизового происхождения несколько превышала данный показатель у заволжских и закамских чувашей. В костюме чувашей прибельской ЭТГ, благодаря костюму косяковской подгруппы, заметно незначительное преобладание признаков верховой традиции: В (27%) + Н (21,6%) + СН (18,9%). Однако костюм большинства чувашей прибельской ЭТГ сходен к закамским и заволжским комплексами, потому может быть определен формулой Н+СН+В.

3. В обрядовом календаре этнотерриториальных групп чувашей наблюдается соответствие трем комплексам генетических этнографических групп — верховому, средненизовому и низовому. Наибольшее сходство с верховым комплексом проявляется в приволжской и бузулукской ЭТГ, со средненизовым — в приикской ЭТГ, с низовым — в закамской, заволжской, приикской и прибельской ЭТГ. Несмотря на указанные соответствия, в обрядовых комплексах этнотерриториальных групп присутствуют признаки всех диалектных традиций. Так, например, в приволжской ЭТГ верховые признаки преобладали в барышской, елаурской и неверкинской подгруппах, в то время как в кулаткинской и особенно самаролукской - черты низовой традиции. Заметное влияние верховой традиции наблюдается в верх-нечеремшанской, малочеремшанской, среднечеремшанской, саврушской подгруппах закамской ЭТГ, в заволжской и приикской ЭТГ, косяковской подгруппе прибельской ЭТГ. Поляризация признаков тяготеет, таким образом, в основном к двум комплексам обрядового календаря чувашей — верховому (В) и низовому (Н); роль признаков средненизового комплекса (СН) относительно невелика. Поэтому характеристику обрядности каждой из ЭТТ можно определить соответствующей формулой: приволжской ЭТГ -В+Н (+СН), закамской ЭТГ - Н+В (+СН), заволжской ЭТГ - Н+СН (+В), бузулукской ЭТГ - В+Н, приикской ЭТГ- Н+СН (+В), прибельской ЭТГ -Н+В (+СН). Существенную часть обрядового календаря ЭТГ составляли элементы оригинального происхождения, такие как весна асатни и уяв в летнем цикле приволжских и закамских чувашей, в новогоднем цикле в Закамье, Заволжье и Приуралье, ритуализированный календарь мункун (пасхи) у приикских чувашей и др., указывающие на своеобразие развития обрядовой культуры в ЭТГ чувашей. Последняя относительно долго (до начала XX в.) находилась под сильным влиянием традиционной веры некрещеных чувашей, обитавших в основной массе среди ЭТГ в Закамье и Заволжье.

4. В брачной обрядности ЭТТ чувашей наблюдается смешение двух основных свадебных традиций - верховой (В) и низово-средненизовой (Н/СН). Преобладание признаков верховой свадьбы заметно в елаурской и неверкинской подгруппах приволжской ЭТГ, сульчинской подгруппе за-камской ЭТГ, в бузулукской ЭТГ, бавлинской подгруппе приикских чувашей и бишкаинской и косяковской подгруппах прибельской ЭТГ. Учитывая эти особенности, характеристика ЭТГ представляется следующим образом: приволжская ЭТГ - В+Н/СН, закамская ЭТГ - Н/СН+В, заволжская Н/СН+В, бузулукская ЭТТ - В+Н/СН, приикская ЭТГ - Н/СН+В, прибель-ская ЭТГ - Н/СН+В (В - в косяковской подгруппе).

Таким образом, этнокультурные традиции всех ЭТГ имеют сложную диалектную структуру, свидетельствующую о смешении разных этнографических традиций чувашского населения, участвовавшего в формировании каждой из них. Однако, как уже неоднократно указывалось выше, при этнокультурной характеристике ЭТГ обозначается определенное преобладание той или иной диалектной традиции - верховой, средненизовой или низовой, что позволяет распределить ЭТГ чувашей Урало-Поволжья по культурно-языковым ареалам. В верховом культурно-языковом ареале находятся приволжская и бузулукская ЭТГ, в низовом - все остальные группы, но при этом все они имеют явно выраженную гетерогенную природу. Заметное влияние в приикской и заволжской ЭТГ оказывала средненизовая традиция, поэтому этнографическая характеристика их может быть выражена формулой Н+СН, а в закамской и прибельской ЭТГ верховая, т.е. Н+В. Аналогичную смешанную структуру имеют приволжская и бузулукская ЭТГ - В+СН (+Н).

Комплексный анализ культурно-языковых особенностей ЭТГ чувашей позволил сделать нижеследующие выводы.

Приволжская ЭТГ является одной из самых ранних по времени сложения, в культурно-языковых особенностях которой сохранились архаичные элементы, соотносимые с этапами формирования этнокультурных традиций чувашского этноса. Они тяготеют к смешанному верхово-средненизовому диалектному комплексу, позволяющему разместить эту группу в культур-но-языковом ареале с преобладающей верховой традицией Другой существенной характеристикой приволжской ЭТГ является заметное влияние ино-культурных традиций — преимущественно, русско-мордовской и в меньшей степени, татарско-мишарской. Оно отразилось как на функционировании языка, прежде всего его лексического состава, так и на развитии материальной и духовной культуры.

Традиционная культура и говоры закамских чувашей представляют собой синкретичное явление, в котором обнаруживаются признаки разных культурно-языковых диалектов при преобладании низовой с определенной и различной ролью (в зависимости от подгруппы) верховой и средненизовой традиций, что позволяет в целом разместить закамскую ЭТГ в смешанном низово-верховом ареале. Оригинальная этнографическая традиция, проникла вместе с мигрантами и в другие регионы - Заволжье и Приуралье. Поэтому заволжскую и прибельскую и приикскую ЭТГ также можно также размещать в ареалах с преобладающей низовой традицией — смешанных низово-средненизовом (с влиянием верховой традиции) и низово-верховом. Во всех группах наблюдаются культурно-языковые признаки, сближающие их также с приволжской ЭТГ, что было обусловлено общностью происхож-

дения. Заволжские чуваши, находясь в мордовско-русско-татарском окружении, а приуральские (прибельская и приикская ЭТГ) - в соседстве с татарами и башкирами, несомненно, испытали влияние культуры этих народов. Бузулукская ЭТГ на основании этнографических особенностей и говора языка входит в верховой ареал с заметными признаками средненизовой традиции; устойчивыми признаками «классической» верховой диалектной традиции характеризуется косяковская подгруппа прибельской ЭТГ.

В заключении работы подводятся итоги исследования, содержатся общие выводы

Комплексный анализ историко-этнографических и лингвистических материалов по генетическим этнографическим и этнотерриториальным группам чувашей подводит к следующим выводам:

1. Генетические этнографические группы чувашей сформировались в ХШ-ХУП вв. на обширной территории, охватывающей междуречье Суры и Волги, а в административном отношении - территории современных Чувашской Республики и прилегающих районов Ульяновской области и Республики Татарстан. В ходе расселения и взаимодействия с финно-уграми (марийцами), татарами, русскими в этот период и позже, в ХУШ-ХГХ вв. сложились культурно-языковые диалекты этнографических групп и подгрупп, которые имеют четкую локализацию на указанной территории. Анализ диалектных особенностей традиционного костюма и обрядовой культуры в целом подтверждает дифференциацию по диалектам и говорам языка. Этнографические группы образуют три этнографические зоны - верховую, средненизовую и низовую, подразделяющиеся на макроареалы подгрупп. Каждая из групп и подгрупп характеризуется определенным диалектом/говором языка и комплексом этнографических признаков, выступающих устойчивыми критериями для культурно-языковой характеристики ЭТГ.

2. Формирование этнотерриториальных групп происходило на протяжении ХУП-ХГХ вв. в четырех природно-географических зонах Урало-Поволжья: Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье. По комплексу культурно-языковых параметров и этапам расселения различаются 6 этно-территориальных групп, образующих довольно компактные ареалы расселения в том или ином регионе.

Ареал приволжской ЭТГ располагается в Правобережье Волги в бассейне рек Сызранки, Кулатки, Калмантая, Усы на территории юга Симбирского, Сенгилеевского, Сызранского, части Самарского уездов Симбирской и северных Вольского Петровского, Хвалынского и Кузнецкого уездов Саратовской губерний. Формирование данной группы происходило, начиная

с 30-х гг. XVII в. в многонациональном мордовско-татарско-русском окружении, что, безусловно, сказалось на языке и этнической культуре местных чувашей. Последние характеризуются не только архаичностью форм, обусловленной длительной изоляцией от других групп чувашей, но и многочисленными инокультурными заимствованиями. В пределах приволжской ЭТГ выделяются 4 подгруппы, сформировавшиеся как вследствие относительной взаимной изоляции и предпочтительных внутригрупповых контактов, так и под влиянием диалектных традиций генетических этнографических групп. В целом, в культурно-языковых особенностях чувашей приволжской ЭТГ смешались традиции всех трех, но особо заметно влияние верховых чувашей в барышской и неверкинско-кулаткинской подгруппах и влияние средненизовой и частично низовой - у елаурских (сенгилеевских) и самаролукских чувашей.

Закамская ЭТГ формировалась преимущественно также в ХУП-ХУШ вв. сначала в татарско-мордовском, а с середины XIX в. еще и русском окружении в бассейне рр. Большой и Малый Черемшан, Зай и Шешма, преимущественно на территории Спасского и Чистопольского уездов Казанской губернии, частей Бугульминского, Самарского и Ставропольского уездов Самарской губернии. При этом интенсивность чувашско-русских контактов в этом регионе была одной из наиболее высоких, что отразилось на функционировании некоторых обрядовых комплексов, в частности, свадебного, рождественско-новогоднего и летних игрищ и хороводов уяв. С другой стороны, в Закамье традиционно обитала самая многочисленная группа некрещеных чувашей, которые упорно отстаивали свою религиозную, а значит, и этническую самобытность, несмотря на массовое давление церкви и государства, а также исламскую пропаганду. Традиционные верования составляли существенный пласт этнической культуры закамских чувашей, бытуя не только среди некрещеных, но кряшен. На формирование культурно-языковых особенностей закамских чувашей оказала влияние длительность заселения региона (более 100 лет) и вызванное этим разнообразие миграционных потоков, в котором участвовали выходцы из всех этнографических групп, но в различной пропорции по районам и подгруппам. Так, влияние низовой традиции наиболее заметно в малочеремшанской подгруппе, а верховой - в верхнечеремшанской, саврушской и частично — среднечеремшанской, в то время как в сульчинской более зримо выглядят признаки средненизового комплекса. Этническая культура подгрупп закам-ской ЭТГ представляет собой варианты достаточно однородной традиции, что затрудняет их дифференциацию и локализацию.

Закамье является центром формирования мощной оригинальной этнографической традиции, существенно отличающейся от традиций трех гене-

тических групп, но имеющей параллели в культуре чувашей Заволжья и Приуралья. Вероятно, этому способствовало то обстоятельство, что Закамье было одним из первых компактно заселенных чувашами ареалов за пределами исторической территории, в пределах которого существовали возможности не только сохранения первичных (архаичных) элементов культуры, но и выработки новых своеобразных явлений (например, костюмного комплекса с особым подтипом традиция ). Благодаря длительным

и тесным контактам чувашей данного ареала они смогли довольно быстро распространиться на довольно большой территории, закрепиться в качестве господствующей традиции и проникнуть вместе с мигрантами и в другие регионы - Заволжье и Приуралье.

Заволжская ЭТТ формировалась в сокско-кинельском междуречье (Бу-гурусланский уезд Самарской губернии) в течение второй половины XVШ в.в результате мощного и почти единовременного потока мигрантов из районов проживания всех ЭГ чувашей, но с численным перевесом выходцев из соседнего Закамья. Заволжские чуваши сохраняли культурную преемственность и контакты с закамскими чувашами, что и обусловило некоторые сходные моменты в культуре обеих групп: в языке, костюме, обрядности. Тем не менее, заволжская группа несет отпечаток оригинальной традиции, которая является переходной между этнокультурными комплексами приволжской и закамской ЭТГ. Заволжские чуваши, находясь в мордовско-русско-татарском окружении, несомненно испытали влияние культуры этих народов, что проявилось в бытовании некоторых элементов в крое и декоре костюма, в обрядности, распространении ислама и татарско-мусульманских элементов в похоронно-поминальной обрядности селений рысайкинского куста.

Бузулукская ЭТГ формировалась во второй половине XVШ - начале XIX вв. в бассейне рр. Кинель и Самара (Бузулукский уезд Самарской губернии) при преимущественном участии выходцев из верховых и среднени-зовых чувашей, что придало этнической культуре местных чувашей своеобразный облик, имеющий прямую аналогию с традициями указанных этнографических групп чувашей. Благодаря относительной изоляции от других ЭТГ (за исключением северной подгруппы) в культуре бузулукских чувашей законсервировались признаки, связанные с районом их первичного проживания, но благодаря тесному общению с русско-мордовским окружением проникли элементы иноэтничного происхождения. Изменения коснулись отдельных элементов обрядового календаря и свадебной обрядности, но не затронули структурных явлений ни в одной из рассмотренных сфер традиционной культуры. Сохранение некоторых обрядов «языческого» комплекса свидетельствует о функциональной значимости атрибутов тра-

диционной культуры в праздничной и повседеневной жизни бузулукских чувашей в конце XIX — начале XX в..

По культурно-языковым данным бузулукская ЭТГ располагается в верхово-средненизовом ареале, однако демонстрирует тот вариант этой смешанной этнографической комбинации, который вероятно существовал в современной верховой зоне до конца XVIII в. - времени переселения в Бу-зулукское Заволжье - который содержал больше признаков средненизовой или южно-вирьяльской диалектной традиции, чем собственно верховой в классическом варианте. Архаические элементы в женском костюме, сохранившаяся традиция плача невесты в свадебном обряде расширяют наши познания о верховой диалектной традиции и подтверждают предположение об изначальной типологической близости ее к средненизовой и, возможно, к общечувашскому комплексу. Поэтому изучение данной группы важно для разгадки вопросов истории генетических ЭГ.

Наиболее длительным был процесс сложения приикской ЭТТ, который растянулся на два столетия (с середины XVII до середины XIX вв.). Однако наиболее интенсивно ареал группы в бассейне р.Ик (Белебеевский уезд Уфимской губернии, восточные части Бугульминского и Бугуруслан-ского уездов Самарской губернии) заселялся в середине XVIII — первые десятилетия XIX вв. Миграционный поток направлялся из различных районов, но именно здесь мы наблюдаем достаточно явное преобладание в ряде кустов селений выходцев из ЭГ анат-енчи (восточной подгруппы), что и обусловило закрепление в культуре группы средненизового диалектного комплекса. Он имеет прямые аналогии с низовым комплексом, что и объясняет тот факт, что в языковом плане местные чуваши демонстрируют признаки низового диалекта, в то время как в этнокультурном отношении — родство с анат-енчи. В некоторые селения на севере и западе приикского ареала переселилось значительное число верховых чувашей, которые внесли некоторое своеобразие в общий средненизово-низовой фон культуры.

В целом, в женском костюме и обрядности приикских чувашей наблюдается доминирование низово-средненизовой традиции в сочетании с элементами верхово-средненизового происхождения. Причем именно в этой ЭТГ проявляются наиболее отчетливо следы средненизовой традиции, позволяющие подтвердить ряд предположений относительно тесных исто-рико-генетических связей чувашей анатри и анат-енчи и самостоятельном статусе самой средненизовой ЭГ. Культурно-языковые особенности приикских чувашей демонстрируют один из вариантов развития культуры локальной группы на основе низовой диалектной традицией со значимой ролью средненизового компонета, который отличается от варианта с допол-

нительным верховым компонентом как в случае с закамской, заволжской или прибельской ЭТГ.

Существенной характеристикой культуры приикских чувашей являются оригинальные формы, являющиеся либо реликтами древней традиции (например, ритуализация проведения либо результатом

самостоятельного развития традиции под влиянием культуры соседних этносов. Масштабы иноэтничного влияния в некоторых локусах приикского бассейна были столь значительны, что привели к необратимым трансформационным процессам - исламизации и отатариванию части чувашей.

Прибельская ЭТГ формировалась в XVШ-XIX вв. в бассейне р.Белой на территории Уфимского, Стерлитамакского уездов Уфимской губернии и нескольких северных уездов Оренбургской губернии. Эта группа неоднородна и состоит из 4 подразделений - бишкаинской, северной (кармаска-линской), южнобельской и косяковской, последняя из которых несет в себе явно выраженные признаки верховой традиции, обусловленной миграцией в селения этого куста чувашей-вирьял. Следы этой традиции прослеживаются в меньшей степени в культуре и языке и остальных трех подгрупп, но в целом они, как и вся прибельская ЭТГ, может быт охарактеризованы как смешанные на стыке низовой и верховой этнографических традиций. Гетерогенная природа традиционной культуры прибельских чувашей сближает данную группу с подлесной подгруппой анатри, а именно цильнинской локальной группой. В то же время ряд элементов в костюме, свадебной обрядности указывают на сходство с культурно-языковыми комплексами приволжских (неверкинско-кулаткинская подгруппа) и закамских чувашей, что объясняется участием в формировании прибельской ЭТГ мигрантов из Приволжья и Закамья. Заметное участие в заселении региона приняли средненизовые чуваши, влияние характерных черт культуры этих групп также подтверждается данными языка, костюма, обрядности.

Предметом особого интереса в этой ЭТГ является косяковская подгруппа, характеризующаяся устойчивыми признаками «классической» верховой диалектной традиции, носителями которой были представители поздней волны миграции (середина и вторая половина XIX в.) из вирьял. Это наблюдение позволяет сделать некоторые предположения относительно времени формирования «вирьяльского этнографического комплекса», его характеристиках в более ранний период (с учетом выводов по бузулук-ской ЭТГ) и характере и направлении трансформации в период со второй половины XVIII в., изложенные в выводах к I главе.

Существенное влияние на формирование традиционной культуры и языка прибельских чувашей оказала культура окружающих этносов, преимущественно башкир и татар. Следы этого влияния обнаруживаются

практически во всех сферах — говорах языка, материальной культуре, обрядности и религиозных представлениях, песенно-музыкальной культуре, устнопоэтическом творчестве и т.д.. Поэтому культура прибельских чувашей является результатом творческой переработки не только разных этнографических традиций чувашей, но и некоторых явлений культуры иноэт-ничного происхождения.

Этнотерриториальные группы чувашей соответствуют 1, 2 и 4 разновидностям «новых ЭГ» по схеме Кузеева-Бабенко. Все они возникли на некотором удалении от этнической территории, но в пределах ИЭО (1). При этом приволжская и закамская ЭТГ сформировались на смежной с материнским этносом территориях (2), а приикская и прибельская — на этнической территории другого этноса - башкир (4). К этой же категории с определенными оговорками можно отнести и бузулукскую и заволжскую ЭТГ, поскольку Заволжье исторически входило в зону влияния башкир и других кочевых народов. Пространственное размещение ЭТГ и их подгрупп показано на картах и таблицах в приложениях.

Этнокультурные традиции всех ЭТГ имеют сложную диалектную структуру, свидетельствующую о смешении разных этнографических традиций чувашского населения, участвовавшего в формировании каждой из них - верховой, средненизовой или низовой. Сопоставление данных истории, языка, костюма и обрядности показало совпадение в основных чертах диалектных характеристик ЭТГ, что, с одной стороны, показывает цельность и временную устойчивость диалектной / этнографической традиции, с другой стороны, доказывает возможность подобного совмещенного анализа, что, безусловно, важно с точки зрения методологии и методики аре-альных диалектологических исследований.

Язык и традиционная культура ЭТГ чувашей характеризуются особенностями, свидетельствующими о значительной культурной (в этнографическом смысле) дистанциированности их от верховой, средненизовой и низовой ЭГ. ЭТГ чувашей являются самостоятельными подразделениями в структуре чувашского этноса, отличными от основных ЭГ (верховых, сред-ненизовых и низовых), но образуют с последними соответственно общие культурно-языковые ареалы с доминирующей этнографической / диалектной традицией. Понятие культурно-языкового ареала как территории расселения чувашей — носителей преобладающей или смешанной диалектной традиции наряду с выявлением ЭТГ качественно обновляет представление об этнографической структуре чувашского этноса, состоящего из трех генетических этнографических и шести этнотерриториальных групп, соответствующим образом объединенных в эти ареалы. Исследование показало сложность внутренних взаимных связей между генетическими ЭГ и

ЭТГ, обусловленных как общностью происхождения, так и культурным взаимовлиянием. В ходе их изучения окончательно опровергнуто представление о так называемой «низовой диаспоре», т.е. ее принадлежности исключительно к низовой этнографической традиции.

Территориальное размещение ЭТГ и история их формирования демонстрируют процесс «рассеяния» этноса в пределах Урало-Поволжья, в ходе которого возникали предпосылки для включения адаптивных механизмов, формирующих инвариантные формы в традиционной культуре. Приспособление с новой социально-экономической ситуации, полиэтническому окружению способствовали закреплению одних культурно-языковых форм, видоизменению и исчезновению других. Эти характеристики выявляют сущность этнической культуры не только ЭТГ чувашей, но и других дисперсно расселенных этнических групп в Волго-Уральской ИЭО.

Этнотерриториальные группы чувашей относятся, по классификации Р.Г. Кузеева, к смешанным внутриэтническим образованиям, однако заметную роль на формирование их этнокультурного облика оказало иноэтнич-ное влияние — мордвы, татар, русских, обусловленное не только территориальным фактором, но конфессиональным. Роль христианизации и особенно ислама в развитии установок межэтнического общения и характера функционирования языка и традиционной культуры требует специального исследования, но даже первичное ознакомление с материалом на примере заволжских чувашей указывает на решающую роль этих факторов во второй половине XIX — начале XX в.

Межэтнические контакты среди ЭТГ чувашей отличались от таковых среди ЭГ большим разнообразием как в направлениях, так и в масштабах проявления, затронув новые этнические группы (например, башкир) и проникнув во все сферы социальной жизни — семью, сельскую общину и т.д.. Значение этого вопроса в истории чувашского народа особенно ясно в контексте проблем современного этнокультурного развития в регионе. Поли-этничность и многокультурность становятся важнейшими характеристиками среды обитания для ЭТГ чувашей, укрепляющими адаптивные механизмы их культуры и формирующими толерантные установки в межэтнических связях. Роль последних повысилась в XX в. и продолжает расти в настоящее время при увеличении степени полиэтничности общества. Многовековой опыт межэтнического общения способствует ускоренной аккультурации чувашей диаспоры в ино- и полиэтничной средах, но одновременно это порождает и множество проблем, связанных с формированием и функционированием этничности. Эта проблема должна стать предметом обстоятельного и самостоятельного изучения в будущем.

Результаты межкультурного взаимодействия в ареалах ЭТГ чувашей отчетливо проявляются в форме, содержании, хронологии религиозно-обрядовых традиций, принципах изготовления традиционного костюма, функционировании языка и других сферах этнической культуры. Примечательно, что интенсивность воздействия иноэтничного фактора исторически преобладала среди ЭТГ чувашей по сравнению с Чувашией.

Культурно-языковые особенности ЭТГ чувашей — прекрасный материал для изучения этнической истории и этногенеза народа. Сопоставление деталей, элементов обрядности или костюма разных ЭТГ наталкивает на размышления по поводу эволюции целостных (инвариантных) явлений в культуре, например, головного убор хушпу или кульминации свадебного обряда - встрече двух родов вйй килли уййрни, обрядового календаря и т.д. Подобно распавшимся осколкам мозаики, соединяющимся в целостную картину, эти элементы могут значительно расширить и дополнить общую (но вариативную) характеристику этнической культуры чувашей.

Данное исследование представляет собой временной срез состояния чувашской традиционной культуры на рубеже XIX-XX вв. с историческими экскурсами в предшествующие столетия. Но этот небольшой временной отрезок в многовековой истории народа имел чрезвычайно важное значение и последствия в будущем. Именно в этот период происходит активное территориальное расширение этноса, в результате которого сформировалась современная картина расселения чувашей в Урало-Поволжье, закладывались основы интеграции в полиэтничное пространство региона, определялись тенденции этнических процессов современности. Обстоятельная этнокультурная характеристика чувашского этноса в указанный временной континуум, безусловно, важна для определения динамики изменений в будущем.

Основные положения диссертации изложены в публикациях:

1. Расселение чувашей в Самарском Заволжье в конце XVII-XVIII вв: проблемы и задачи исследования // История Чувашии: проблемы и задачи изучения. Тезисы докладов и сообщений к научной конференции. Чебоксары. 30 сентября - 1 октября 1993 г. Чебоксары, 1993. С. 31-33. (0,2 п.л.).

2. Расселение чувашей в Самарском Заволжье в XVII-XVIII вв. // Материальная и духовная культура народов Поволжья и Урала: история и современность. Тезисы докладов и сообщений региональной научной конференции. Глазов. 22-23 февраля 1995 г. Глазов, 1993. С. 12б-127. (0,1 п.л.)

3. Конфессиональная ситуация среди чувашей Самарского Заволжья во второй половине XIX - начале XX вв. // Межэтнические отношения, национальные проблемы и движения в Среднем Поволжье и Приуралье в XVIII - XX веках. Тезисы докладов региональной научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения И.Д. Кузнецова. 27-28 мая 199б г. Чебоксары, 199б. С. 22-25. (0,2 п.л.)

4. Расселение чувашей в Самарском Заволжье в конце XVII-XVIII вв. // Материалы по этнографии и антропологии чувашей. Чебоксары, 1997. С.20-87.(3.п.л.).

5. К вопросу о расселении чувашей в Самарском Заволжье в конце XVII-XVIII вв. (Историография, источники). // Там же. С. 3-20. (1 п. л.).

6. Самарские чуваши (историко-этнографические очерки). Конец XVII -начало XX в. Самара, 1998.3б9 с. (23 п.л.).

7. Уяв закамских чувашей // Самарская область. Этнос и культура. 1998. №1-2. С. 13-22. (0,7 п.л.).

8.

1998, № 4 (34). (на румынском языке). Чуваши Самарского региона: проблема этнической идентификации. (0,4 п.л.).

9. Самарские чуваши: исторический опыт этнокультурных контактов в регионе (XVIII-XX вв.) // III Конгресс этнографов и антропологов России. 8-11 июня 1999. Г. Москва. Тезисы докладов. (0,1 п.л.).

10.О диалектных особенностях языка чувашей Самарского Заволжья» // Вопросы археологии и этнографии Чувашии. Чебоксары, 2000. С. 78-104. (2 п.л.).

11. Чувашские тамги // Самарская область. Этнос и культура, 2001, № 1. С. 8-18.(1 п.л.).

12. Традиционная обрядовая культура бузулукских чувашей // Проблемы культурогенеза народов Волго-Уральского региона. Уфа, 2001. С. 151154. (0,25 п.л.).

13. Истинные чуваши»: опыт визуально-антропологического исследования традиционной культуры // Там же. С. 298-301. (0,25 п.л.)

14. Свадьба бузулукских чувашей // Самарская область. Этнос и культура.

2001.№2.С.3-10.(0,9 п.л.).

15. Традиционная религия как фактор этнической идентичности некрещеных чувашей» // IV Конгресса этнографов и антропологов России (Нальчик, 20-23 сентября). Тезисы докладов. С. 279-280. (0,2 п.л.).

16.Этничность и религиозность среди некрещеных чувашей Заволжья // Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья. Тезисы научно-практической конференции. Самара,

2002. С. 40-44. (0,2 пл.).

17. Чувашская диаспора в XVTI-XIX вв.: к вопросу о формировании этно-территориальных групп // Там же. С. 62-64. (0,2п.л.).

18. Видеопроект «Истинные чуваши: исследование религиозно-обрядовой культуры некрещеных чувашей» // Там же. С. 66-69. (0,2 пл.).

19. Чувашские тамги // Проблемы изучения научного наследия Н.В.Никольского. Материалы конференции, посвященной 120-летию со дня рождения ученого. Чебоксары, 2002. С. 50-67. (1 п.л.)

20.Приикские чуваши // Краеведческие записки. Самара, 2003. С. 111-119. (0.3 п.л.)

21. Мужчина в традиционной культуре некрещеных чувашей: вирем и серен // «Мужское» в традиционном и современном обществе. Материалы научной конференции (16-18 апреля 2003 г). М., 2003. С. 88-91. (0,2 пл.).

22. «Вый килли» (дом игрищ) в традиционном чувашском обряде. // V Конгресс этнографов и антропологов России. Омск, 9-12 июня 2003 г. Тезисы докладов. М., С. 202. (0,1 п.л.).

23. История расселения чувашей на Самарской Луке // Чуваши Самарской Луки, Чебоксары, 2003. С. 8-17. (0,5 а.л.).

24. Календарная обрядность чувашей Самарской Луки // Там же. С. 115-134. (1 п.л.).

25. Хозяйство и материальная культура самаролукских чувашей // Там же. С. 18-36. (1 п.л. в соавторстве с Г.Б. Матвеевым).

26.Формирование этнотерриториальных групп чувашей в ХУП-ХЕХ вв.: историко-культурный аспект// Расы и народы. Вып. 28, 2003. (1 п.л.)

27. Типология обрядового календаря чувашей. 0, 5 п.л. (Сдано в печать).

28. Типология брачной обрядности чувашей. // Народы Урало-Поволжья: история, культура, этничность. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Уфа, 2003. С. 276-280. (0,5 п.л).

Подписано в печать 29.12.2003. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать оперативная. Объем 2,8 печл Тираж 100 экз. Заказ 188.

Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии ООО «Офорт». 443068, Самара, ул Межевая, 7 Лицензия ПД 7-0050 от 30 08 2000

1-Я8 3 8

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Ягафова, Екатерина Андреевна

Введение

Глава /. Типологические особенности языка и традиционной 52 культуры генетических этнографических групп чувашей (верховая, средненизовая и низовая группы).

§ 1. Этнографические группы чувашей: проблема дифференциации

§ 2. Чувашская диалектология.

§ 3. Комплексы чувашского женского костюма.

§ 4. Типология обрядового календаря чувашей.

§ 5. Типология брачной обрядности чувашей.

§

Глава II. Формирование этнотерриториальных групп (ЭТГ) чувашей 260 в Урало-Поволжье в ХУП-Х1Х вв.

§ 1. История формирования ЭТГ.

1.1. Этапы расселения чувашей в Урало-Поволжье

1.2. Приволжье

1.3. Закамье

1.4. Заволжье

1.5. Приуралье

§ 2. Динамика численности чувашей в Урало-Поволжье в XVIII начале XX вв. Межэтнические отношения. Этнические процессы.

Глава III. Культурно-языковая характеристика этнотерриториальных групп (ЭТГ) чувашей в Урало-Поволжье. 37]

§ 1. Приволжская ЭТГ. 37]

§ 2. Закамская ЭТГ.

§ 3. Заволжкая ЭТГ.

§ 4. Бузулукская ЭТГ.

§ 5. Приикская ЭТГ.

§ 6. Прибельская ЭТГ.

§ 7. Особенности традиционной культуры этноконфессиональных 537 групп некрещеных чувашей и чувашей-мусульман

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Ягафова, Екатерина Андреевна

Изучение формирования и этнокультурных особенностей локальных (этнотерриториальных) групп представляется актуальной проблемой в контексте процессов, происходящих сегодня в гуманитарной, науке. Атмосфера относительной открытости, характерная для последних десятилетий, позволила отечественным ученым-обществоведам, в том числе и этнологам, гораздо свободнее, чем раньше, высказывать и отстаивать собственные точки зрения, а также сделала возможной привлечение зарубежных теоретических разработок1. Такая ситуация привела к критическому пересмотру теоретико-методологических основ этнологии, прежде всего теории; этноса, и активной дискуссии о природе этноса и этничности, нашедшей отражение на страницах «Этнографического

2 т обозрения» и в отдельных изданиях. Отечественная «теория этноса», наиболее: ярким выражением которой являются работы Ю.В.Бромлея4,

Г / Ч ' п

Н.Н.Чебоксарова, С.А.Арутюнова, В.И.Козлова, В.В.Пименова , признающая этнос и его структурные подразделения в качестве объективных, реально существующих феноменов, подвергается критике со стороны конструктивистов, считающих этнос всего лишь научным конструктом, воплощенным на практике в этничности или ситуативной коллективной идентичности, характер которой определяется не «вещественными культурными признаками,, а субъективно, т.е. в результате приписывания себе и другим определенных черт этой идентичности»9. Представители третьего направления - ситуационизма или инструментализма — видят в этничности способ мобилизации масс для достижения своих политических и

10 Т-» или иных целей . В целом, разногласия в дискуссии о природе этничности сводятся к признанию или отрицанию реальности; этнической субстанции, сущность которой, по мнению большинства исследователей, остается нераскрытой до настоящего времени11. Наиболее последовательным защитником примордиалистской концепции этничности, к которой; причисляют и теорию этноса, является С.Е.Рыбаков, утверждающий, что «этничность атрибутивна и присуща каждому человеку, будучи основана при этом на объективных, сущностных структурах личности»12 или, что «этничность . есть всегда субъективное отражение объективного»13. В поисках сущности этнической субстанции С.Е.Рыбаков переносит рассмотрение проблемы в область философской антропологии и определяет этничность, исходя из структуры самой личности, выступающей одновременно как субъект и объект социализации14.

В ряде работ высказывается точка зрения, примиряющая эти концепции и признающая, что «природа этнического феномена настолько сложна и разнообразна, что постижение ее в рамках одной методологической; модели невозможно»15. И.Ю. Заринов утверждает, что противоречия? между концепциями мнимы, «поскольку рассматривается один и тот же феномен, проявляющийся в исторической перспективе через разные социокультурные реалии»16. Конструктивистский и инструменталистский подходы оправданы при изучении модернизированных и урбанизированных обществ, в которых этничность высвечивается скорее на индивидуальном, чем на; групповом уровне17. Характерная черта этничности в новое и новейшее: время -«ситуативность этнического феномена, выраженная? в*, групповых, вызовах, соответствующих определенным социальным интересам большинства членов этнической группы»18.

Для изучения; традиционных обществ, историко-этнокультурных проблем этнических общностей оптимальны методы, основанные на выделении объективных признаков. Такие «маркеры» - специфическая культура, язык, этноним, а также этническое самосознание - сохраняют значимость и в современном обществе в условиях полиэтнизации и субъективизации при самоопределении этнических групп19. И тем более

• * важно выявление этнических признаков при изучении групп,, относительно многочисленных и локализованных в > пространстве, в которых этничность проявляется на уровне, всей группы. Другая значимая характеристика отечественной теории этноса - историзм, т.е. исследование социальных явлений в их длительном развитии - также выгодно отличает ее от ситуативного» подхода в конструктивизме при изучении историко-этнографических явлений.

Приведенные выше позиции исследователей свидетельствуют о неразрешенности теоретико-методологических проблем в современной науке и показывают необходимость дальнейшего изучения феномена этничности при разумной интеграции различных научных теорий и концепций, а также исследования историко-социокультурных реалий в воплощении этничности в исторической ретроспективе и современности. Выбор методологии исследования должен быть адекватен его объекту и предмету, а именно, проблема; историко-этнографической реконструкции этноса/этнической группы, представленная в данной работе, может быть успешно рассмотрена в рамках традиционного для отечественной этнологии; подхода — теории этноса. Особое внимание в ней уделено типологии этнических сообществ и одному из таксонов этноса - этнографической группе, определяемой! как территориальная часть этноса, отличающаяся локальной спецификой, разговорного языка, культуры и быта. Одной из ее разновидностей является этнотерриториальная группа. Выделение и описание этнографических групп при помощи культурно-языковых параметров показывает возможность детерминации этничности через объективные признаки.

Изучение этнотерриториальных групп - не менее актуальная проблема в истории и этнографии народов Урало-Поволжья. Волго-Уральская историко-этнографическая область формировалась на протяжении тысячелетий как многонациональный регион, в пределах которого взаимодействовали народы различного происхождения и облика, языковой и конфессиональной принадлежности, хозяйственно-культурной специализации. Урало-Поволжье в числе немногих регионов России демонстрирует сегодня опыт мирного сосуществования и активного межкультурного взаимодействия, вызывая оправданный интерес к данному феномену со стороны не только ученых, но и политиков. Объяснение современного состояния этносов лежит в их прошлом, в тех исторических пластах, когда формировалась современная картина расселения народов и закладывались основы их межэтнического общения.

Характерной чертой Волго-Уральского региона, как неоднократно

20 подчеркивали ученые (В.В.Пименов, Р.Г.Кузеев, К.И.Козлова и другие ), является дисперсность расселения этносов и вызванная этим фактом дробность их этнографической, структуры. Однако У рало-Поволжье оставалось до недавнего времени объектом анализа преимущественно на макроуровне, т.е на уровне этносов. В то же время, очевидно, что именно в масштабе этнографических групп более отчетливо, чем в масштабе этноса, видны культурные результаты межэтнического взаимодействия. В разнообразных и многосторонних этнокультурных пересечениях и, заключается целостность Волго-Уральской историко-этнографической области как некоей этнокультурной системы. Одновременно, изучение механизма этнокультурных контактов на уровне этнографических групп данного региона может способствовать выявлению некоторых общих вопросов в теории этнических процессов: например, характера и степени трансформации отдельных составляющих этнической культуры: языка, религии, традиционного костюма, играющих определяющую роль при формировании и функционировании этнического самосознания этносов и их подразделений.

Чуваши относятся к этносам со сложной этнической и этнокультурной структурой; не раскрытой в полной мере до настоящего времени. В силу ряда обстоятельств они оказались расселенными на территории ряда областей и республик региона. Из всех народов Российской Федерации чуваши относятся к первой "четверке" менее всего • компактно расселенных народов. По данным переписи 1989 г. более половины всех чувашей проживает за пределами Чувашской Республики. Наиболее крупные массивы (около 120 тысяч в каждом регионе) расселены в Башкортостане, Татарстане, Ульяновской и Самарской областях (прил.1.). Это доказывает необходимость изучения истории и культуры чувашского народа не в общем, а с учетом дисперсности расселения и наличия специфических особенностей в культуре локальных групп.

Историко-сравнительное изучение отдельных подразделений (этнографических и территориальных групп) как составных частей чувашского этноса - не менее актуальная задача в этнографии чувашей: Насущным вопросом характеристики таких групп является применение комплексного подхода, совмещающего анализ исторических, этнографических и лингвистических данных и позволяющего выявить историко-этнографические связи, чувашей диаспоры с генетическими этнографическими группами, а также с окружающим иноэтничным населением новых мест расселения. Первый подобный опыт уже успешно применен автором по отношению к локальной группе самарских чувашей, в которой были выявлены закономерности ее формирования.21

В настоящее время в этнологической науке не решена проблема определения статуса и названия таких групп. Учеными предлагаются следующие термины для их обозначения: «этническая», «территориальная», «локальная», этнографическая», «периферийная» группы и т.д. При определении статуса нередко такие группы объединяют под названием «диаспора».

В науке существуют разноречивые представления о термине диаспора». Большинство исследователей сходятся на мнении, что диаспора

- это часть этноса, проживающая за пределами своего национального 22 государства . Согласно О.Котову, диаспора составляет часть «ожидаемого этноса» (терминология О.Котова), которая проживает за пределами государства, где находится материнский этнос и его дисперсия23. Другие авторы расширительно толкуют термин и в диаспору включают также те общности, которые проживают в одном государстве, но за пределами «титульных» республик . Ю.И.Семенов, называет такую диаспору «внутрисоциорной» и отличает ее от «внесоциорной диаспоры», находящейся в другом государстве. Настаивая на том, что «диаспора -явление в своей основе прежде всего этническое», автор рассматривает ее как

часть этноса, расселенную на другой этнической территории . Такой подход вызывает критику со стороны третьей группы ученых, видящих в нем не только терминологическую неточность, но и искажение природы явления, несущее общественную угрозу26. Помимо такого признака как «рассеяние» и «оторванность от основного ядра этноса» следует учитывать и третий, понятийный, аспект, в котором отразились сложные реалии жизни -проблемы социально-экономического, политического, гражданско

27 правового, этнополитического, конфессионального характера . Так, Т.В.Полоскова настаивает на институциональном характере диаспоры, отличающем ее от подразделений этноса: «диаспора, в отличие от этнической группы, всегда институциирована и несет в себе не только этнокультурное, и этнополитическое содержание»28. Характерным признаком диаспоры автор считает наличие «собственной стратегии взаимоотношений с государством проживания и исторической родиной-., формирование институтов и организаций, направленных на развитие этнической

29 идентичности» . На «историко-ситуативном и личностно-ориентированном подходе» при трактовке диаспоры настаивает В.А.Тишков, отмечая, что «диаспора. - это явление прежде всего политическое»30. Критикуя этого автора, С.А.Арутюнов утверждает, что диаспоры бывают не у государств, а этносоциальных организмов. Автор предлагает рассматривать диаспору как «процесс развития от «еще недиаспоры» через «собственно диаспору» к «уже недиаспоре», указывая на плавность, нестабильность границ между этими понятиями31.

Учитывая эти и предыдущие замечания, современное чувашское население Урало-Поволжья, проживающее вне Чувашской Республики, можно было бы рассматривать как «диаспору» условно. Несмотря на то, что практически во всех регионах функционируют национально-культурные объединения, представляющие интересы чувашского населения конкретной области и республики, Урало-Поволжье является не просто частью России, но и регионом, с которым связано формирование и развитие чувашского этноса. Термин «диаспора» был бы применим к новейшему периоду истории при. изучении процесса расселения чувашей в других географических регионах России, а также в ближнем и дальнем, зарубежье. Употребление термина «диаспора» допустимо при изучении этнополитических аспектов функционирования разных групп чувашского населения в регионах, но при исследовании их культурно-языковых особенностей в более ранний исторический период, в ХУНИ - начале XX в., следует, на мой взгляд, использовать иную терминологию, которая точнее и полнее отражала бы цели и результаты исследования. Этот вывод приводит к необходимости поиска других обозначений для подразделений этноса.

Проблема иерархичности структурных подразделений этноса была поднята в ряде работ. Так, Ю.В.Бромлеем была предложена схема дифференциации этнических общностей различного уровня, в частности в. рамках этноса им были выделены этнические и этнографические группы, различающиеся по наличию или отсутствию самосознания32. С.А.Арутуюнов различает субэтносы и этнографические группы33. При этом ученые не абсолютизировали предложенные схемы и признавали невозможность создания единой таксономии как для всех исторических эпох, так и для одной эпохи34. Любая схема не может полностью охватить все многообразие реальной действительности,, изобилующей переходными состояниями, вариациями, нетипичными ситуациями и т.д., а относительно удачная схема не исключает возможного параллельного использования других схем35. Задача науки заключается в разработке конкретных схем, оптимально соответствующих структуре данной этнической общности.

Проблема этноса и его структурных подразделений была предметом специального обсуждения на конференции в Уфе. в 1992 г. Тезисы выступлений отразили; уровень теоретического обобщения и конкретные примеры решения проблемы36. Авторы обобщающих работ (Р.Г.Кузеев, В.Я.Бабенко, А.М.Решетов37) исходили из предложенной ранее Ю.В.Бромлеем разделения этноса на этнические и этнографические группы, основным критерием для различения которых является наличие (у первых) и отсутствие (у вторых) особого, группового самосознания. Для выделения как, этнических, так и этнографических групп были обозначены также другие (языковые, психологические, этнокультурные) параметры, а также принцип этногрупповой эндогамии38. Более конкретные критерии названы З.П.Соколовой. Наряду с территориальными, языковыми и культурными характеристиками исследовательница признавала и наличие самоназвания, за которым стоит, безусловно, определенный уровень самосознания. Для> территориальной группы, по ее мнению, характерны замкнутая в речном бассейне: территория расселения, самоназвание географического характера, свой диалект или говор, некоторое своеобразие культуры и, что очень важно, предпочтительные браки внутри группы, т.е. определенная степень эндогамии39. Именно последняя обеспечивает культурно-языковую общность внутри группы. Поэтому одним из принципов изучения процесса формирования ЭТТ чувашей в данной работе будет выявление брачных ареалов групп и характера взаимоотношений между последними внутри одной ЭТГ и между разными ЭТГ. Предположительно, что внутри ЭТТ существовало несколько брачных ареалов, территориально совпадавших с границами ареалов подгрупп, брачные контакты между жителями которых были менее интенсивными, чем внутри подгруппы. Предстоит выяснить географические масштабы брачных ареалов и иные (кроме территориального) факторы их формирования.

Наряду со «специфическим особенностями« в культуре и языке» Р.Г.Кузеев и В.Я.Бабенко предлагают различать этнические и этнографические: группы «по территории формирования и функционирования». Для этнографической группы характерно функционирование в рамках материнского этноса ж участие во внутриконсолидационных процессах, в то время как тенденция развития; этнических групп вела к обособлению от материнского этноса с перспективой полного растворения в иноэтничной среде40. Опыт изучения как чувашской диаспоры, так и других народов Урало-Поволжья показал, что различные группы в составе тех или других этносов, проживающие в пределах Волго-Уральской ИЭО, не укладываются в рамки жестких дефиниций, а требуют уточнений.

Изучая этнографические группы (далее - ЭГ), Р.Г.Кузеев и В.Я.Бабенко акцентировали внимание на «территориальном факторе», с учетом которого они выявили пять разновидностей; ЭГ: а) генетические, б) смешанные внутриэтнические, в) смешанные межэтнические, г) этноконфессиональные, д) этносословные41. Рассматривая процесс формирования новых ЭГ, авторами были выделены. также те ЭГ, которые возникали на некотором» отдалении: от этнической территории, но в пределах историко-этнографической области (1), на смежной с материнским этносом территории (2), на древних этнических территориях: (3) или же деликом на этнической территории других этносов (4)42. Все эти дефиниции имеют прямое отношение и к чувашскому населению, как будет показано в работе. Таким образом; образование новых ЭГ рассматривается' Р.Г.Кузеевым и В.Я.Бабенко как «расширение, пересечение и взаимное наложение этнических территорий» этносов региона43. Новые ЭГ были обозначены также как "территориальные (смешанные внутриэтнические) группы"44. В определении верно отражен процесс сложения и учтены исторические обстоятельства их появления - результат смешения различных культурных, этнографических, традиций. В* связи с этим данные ЭГ было бы уместно называть «этнотерриториальными; группами» (далее - ЭТГ) в отличие от «первичных» или «генетических» ЭГ (согласно формулировке Р.Г.Кузеева). В литературе последних лет термин «этнотерриториальная группа» получает все большую поддержку45.

Принцип: разграничения на «генетические» и «территориальные» группы был применен Д.М. Исхаковым при изучении структурных подразделений - этнографических групп - этноса волго-уральских татар. Под «территориальными» группами автор признает «новообразования, которые сложились позже в результате широкого расселения представителей «генетических» групп и межгруппового смешения или же в процессе этнического и этнокультурного взаимодействия первых с представителями других этносов» . Автор признает вторичность территориальных групп по отношению к генетическим, что делает невозможным объединение их в одну таксономическую единицу (одну ЭГ), но не исключает существования в пределах субэтноса (мишарей или казанских татар), с включением в соответствующую подобласть (мишарскую или казанско-татарскую).

В структуре чувашского этноса за отсутствием таксона «субэтнос» функцию, аналогичную подобласти при этнокультурной дифференциации, могло бы выполнить понятие «культурно-языковой ареал», под которым^ понимается территория расселения чувашей - носителей преобладающей или смешанной культурно-языковой традиции определенной или нескольких этнографических групп: верховой, средненизовой и низовой.

Данная парадигма будет определяющей в данной работе при изучении этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье. Она призвана внести существенные коррективы в концепцию «низовой диаспоры».

По характеру образования и функционирования ЭТГ отличаются как от собственно этнографических, так и этнических групп. Несмотря; на удаленность от основной этнической территории, они не утрачивают до конца связей с материнским этносом, посколько находятся в пределах одной и той же историко-этнографической области. Однако ЭТГ подвержены влиянию тех же процессов, что и этнические группы: территориального, демографического, этнокультурного, социально-экономического и социально-политического, этнопсихологического, временного и др.47 В данной работе, исходя из ее целей и задач, особое внимание будет уделено изучению влияния первых трех факторов на формирование: чувашской диаспоры. Проявление хозяйственно-культурного, этнопсихологического и иных факторов в функционировании ЭТГ чувашей должно стать предметом специального исследования. По мнению В.П. Иванова, этнотерриториальные группы чувашей в силу особенностей их формирования (внтуриэтническое смешение, инонациональное влияние и т.д.) уже не укладываются в рамки определения «классических» этнографических групп и подгрупп. Описывая особенности их этнической культуры можно говорить о преобладании той или иной этнографической традиции, но никак не об адекватном соответствии. Поэтому, видимо, следует пересмотреть тезис о включении территориальных групп чувашей в состав какой-то определенной, а именно, низовой этнографической группы. Скорее мы должны признать их в качестве самостоятельных таксономических единиц этноса. Данная проблема является одной из главных в настоящем исследовании. Поэтому считаю необходимым дать краткий исторический экскурс.

Изучение этнотерриториальных групп в чувашской этнографии имеет свою, более чем« двухвековую предысторию, начиная с наиболее ранних описаний середины XVIII в. П.С.Палласа и И;И.Лепехина48. Последний, побывав у причеремшанских чувашей и на Самарской Луке (ныне -пограничные районы Республики Татарстан, Ульяновской и Самарской областей), оставил такую запись: «Чуваши также имеют различия в языке, и отчего же сия разность, совсем не знают, и кроме того, жилища, откуда их отцы переселилися, не помнят. Чебоксарские чуваши не разумеют Пензенскую, и обратно»49. Различия в языке между чебоксарскими и закамскими чувашами были отмечены, и Г. Миллером50. П.С.Палласом были выделены две группы - верховая и степная (хирди)51. В первой половине XX в. к исследованию культуры чувашей диаспоры обращались известные ученые - И.Н.Смирнов, С.И.Руденко, Г.И.Комиссаров, Н.В.Никольский, Т.М.Акимова и другие52.

Во второй половине XX в. сотрудниками Чувашского НИИ ЯЛИЭ было организовано несколько комплексных и тематических экспедиций по местам проживания чувашей в У рало-Поволжье (1961, 1962, 1984, 1987, 1993-1998 гг.). Результатом* обобщения собранного материала стал ряд статей; и монографий, характеризующих локальные группы чувашского населения, проживающие в Ульяновской, Куйбышевской (ныне Самарской) областях, Татарии, Оренбургской области, Башкирии53. Тем не менее по причине недостаточной изученности исторических и этнографических материалов этнотерриториальные группы не рассматривались в качестве самостоятельного объекта исследования со всеми вытекающими задачами и вопросами — дифференциации, выборов критерия, разделения, периодизации формирования, культурно-языковой характеристики и т.д. Практически вся чувашская диаспора была автоматически причислена к низовым чувашам. К примеру, обобщающее издание по итогам комплексной экспедиции 1984 г. в Татарию, Ульяновскую и Куйбышевскую области было названо' авторами: «Культура и быт низовых чувашей»-4. «Чуваши Приуралья» (т.е. Башкирии и Оренбургской области - ЕЯ.) после экспедиции 1987 г. были также определены как низовые чуваши55. Эти выводы без каких-либо комментариев перекочевали затем в другие научные издания56.

При определении этнографической принадлежности исследователи, как правило, опирались на данные диалектологии, где критерии дифференциации были: достаточно четко, разработаны, а также на мнение музыковедов, рассматривавших всю диаспору как ареал низового музыкального диалекта, (см. ниже: Глава 1.1). Диалектолог А.С.Канюкова в одной из своих работ (1960 г.) включила в состав низовой группы всех чувашей, обитающих в еп

Татарии, Башкирии, Саратовской, Куйбышевской и Ульяновской областях . Однако уже пятью годами позже она выделила из этого ареала ряд населенных пунктов, в которых ею были обнаружены признаки верхового диалекта58. Последующие изыскания показали не только значительность этих признаков, но и выявили целые ареалы верхового диалекта среди чувашей диаспоры (см. п. 2. Гл. I). Единственным собственно этнографическим критерием были взяты материалы по женскому костюму. Все другие попытки этнографической характеристики выглядели, на мой взгляд, малоубедительными и даже неосновательными, поскольку авторы работ не обладали инструментарием исследования - критериями для этнографической дифференциации.

Несмотря на существенные недостатки в изучении чувашской диаспоры в предшествующий период, следует отметить два важных позитивных результата. Во-первых, в ходе экспедиций накапливался полевой материал, зафиксировавший традиционные пласты культуры конца ХГХ-начала XX вв. В первую очередь, это касается материалов экспедиций 1961 и 1962 гг., в частности, сведений, собранных В.Д.Димитриевым59, М.В.Румянцевым60 и др. (Более подробно - в разделе «Источники»). Во-вторых, в ходе анализа полевых материалов делались попытки его обобщения, выявлялись ареалы (хотя и не всегда верно) локальных групп на основе общности культурно-языковых особенностей. Так, в «единый этнический ареал» были выделены чуваши юго-западных и южных районов Татарии, северных, центральных и восточных районов Ульяновской области, северных и северо-восточных районов Куйбышевской области61. Фактически,, как будет показано ниже, на этой территории выделяются два ареала: юго-западная часть собственно низовой зоны и ареал закамской ЭТГ. Аналогично всех «башкирских чувашей» (чувашей, проживающих на территории Башкирии — Е.Я.) представили в соответствующей работе как «определенно очерченную территориальную и социально-культурную общность» , хотя уже при беглом обзоре основных дефиниций (диалектов языка, костюмных и обрядовых комплексов) совершенно четко выделяются два ареала, которые в данной работе будут показаны как ареалы приикской и прибельской ЭТГ.

Учеными (Р.Г.Кузеев, М;Г.Кондратьев, В:П.Иванов и другие) предпринимались попытки разделениялувашей диаспоры, но и они не всегда обоснованы и требуют значительных уточнений, корректировки в характеристике и сравнении культуры каждой конкретной локальной. группы с другими региональными подразделениями чувашского этноса. Так, Р.Г.Кузеев включил в состав низовой: этнографической группы территориальные группы чувашей, живущих за пределами Чувашии, и выделил среди них следующие: закамскую, прикамскую,. приуральскую'и заволжскую63. При этом в заволжскую группу автор объединил совершенно различные группы чувашей левобережных районов Ульяновской, Самарской и Саратовской областей. Предложенное Р.Г.Кузеевым деление не учитывает чувашей правобережных районов Ульяновской, Самарской, Саратовской и Пензенской областей (более 100 тысяч человек по переписи 1989 г.), в то время как 10 тысяч чувашей, проживающих в Пермской области, выделены в особую группу.

Несколько отличающуюся схему предложил краевед Л.И. Иванов, выделив в регионе уже не четыре, а семь этнотерриториальных групп чувашей: присвияжскую, приволжскую, приуральскую, самарскую, закамскую, белебеевско-бугурусланскую, прикамскую (пермскую)64. Позитивным фактом этой схемы стало выделение приволжской (без дифференциации) и белебеевско-бугурусланской групп. Под самарской, вероятно, подразумевается заволжская группа. Тем не менее, и эту схему вряд ли можно считать окончательной, поскольку она не учитывает весь комплекс факторов, влиявших на формирование этнокультурного облика групп, таких как история, особенности языка, материальной и обрядовой культуры. С другой стороны, по-прежнему сказывается невнимание к внутренним, подразделениям групп. Все это стало следствием их механического деления, в основе которого, вопреки призывам некоторых ученых, лежал преимущественно географический, а не культурный принцип65.

В: первую очередь это касается принципа разделения диаспоры, и употребления термина «этнотерриториальная; группа» в отношении чувашей в работах В.П.Иванова66. Автор8 без всякой критики повторил схемуЛ.И.Иванова, где подЭТГ понималась. группа чувашского населения, обладающая? локальными культурно-языковыми особенностями67. Но в другой работе под ЭТГ автор подразумевает уже группы чувашей в пределах соответствующих административных образований. Так, он пишет: «В досоветский период этнотерриториальные группы чувашей обозначались, как правило, по названиям г соответствующих губерний — «казанские» (или «закамские»), «уфимские»,, «самарские», «саратовские», «симбирские», о оренбургские» и т.д.» . Этот вывод вызывает возражения, поскольку в массовом употреблении эти обозначения не существовали и не имеют никакого отношения к собственно ЭТГ,. выделяемым по культурно-языковому, а не административно-территориальному принципу.

Своеобразная культурная дифференциация была предложена музыковедами. - разделение ареала чувашей Урало-Поволжья на левобережную» и «правобережные» зоны в соответствии с характером и историей их формирования и выделение в связи с этим трех музыкальных «суб диалектов» в составе низового музыкального «диалекта»: южночувашского, закамского и средневолжского69. Последние охватывают достаточно большие ареалы, в пределах которых наблюдается значительное разнообразие культурных традиций. К ареалу низового диалекта была отнесена впоследствии музыкально-фольклорная традиция чувашей Приуралья?0. Таким образом, по данным музыкальной диалектологии, вся чувашская диаспора оказалась в низовом ареале. Однако выводы музыковедов основаны на собственных (музыковедческих) конкретных исследованиях и подтверждаются соответствующими данными. Музыкально-фольклорные традиции имеют собственные закономерности-функционирования, что и приводит к несовпадению ареалов музыкальных диалектов с ареалами диалектов/говоров языка или этнографических групп: первые часто несколько' шире последних. Поэтому вряд ли оправдано выделение этнотерриториальных. групп на основе «субдиалектов»: средневолжской, закамско-приуральской71, к тому же первый термин явно неудачен, поскольку регион Средней Волги охватывает приволжскую и заволжскую территории, в то время как в ареал средневолжской группы включено лишь правобережье реки. Позитивным моментом в исследованиях музыковедов является последовательное системное изучение музыкальной культуры чувашей диаспоры с целью ее «регионально-диалектологического» описания?2. А. это предполагает также более дробную дифференциацию ареалов музыкальных диалектов на зоны и т.д., как это было сделано М.Г.Кондратьевым на примере чувашей Приуралья . Возможно, что в будущем; подобные схемы будут предложены и по другим группам чувашской диаспоры.

Первый опыт системного исследования чувашской диаспоры предложили языковеды-диалектологи. На основе материалов и статей, написанных несколькими поколениями чувашских диалектологов, Л.П.Сергеевым был сделан типологический анализ говоров чувашей диаспоры и выделены 4 типа переселенческих говоров (более подробно в

7Л

Главе 1) . Главным результатом его работы явилось то, что впервые в языковых традициях локальных групп чувашей были выявлены признаки не только низового, но и других диалектов и говоров, а сами, говоры территориальных групп и подгрупп чувашей диаспоры были отнесены к соответствующим типам говоров ЭГ.

Таким образом, существовавшая до сих пор в чувашеведении точка зрения о принадлежности чувашской диаспоры к низовой этнографической группе представляется несостоятельной. Этнотерриториальные группы чувашей в силу особенностей формирования не укладываются в рамки классического понятия «этнографическая группа», с которым соотносятся конкретные групп вирьял, анат-енчи и анатри. Более приемлемым критерием для дифференциации может быть понятие «культурно-языковой ареал», подразумевающий территорию расселения групп с доминирующей: этнографической традицией: верховой, средненизовой, низовой.

Данное исследование является попыткой обобщения накопленного историко-культурного материала, характеризующего территориальные группы чувашей Урало-Поволжья с целью выработать новую концепцию этнографической структуры чувашского этноса и определить специфику каждого таксономического уровня с учетом факторов социально-экономического и историко-культурного плана.

Задачами исследования являются:

• сравнительно-типологический; анализ культурно-языковых особенностей этнографических групп (ЭГ) чувашей;

• характеристика процесса формирования этнотерриториальных групп (ЭТГ) чувашей в Урало-Поволжье;

• выявление и описание этнокультурных комплексов и ареалов этнотерриториальных групп и подгрупп.

Новизна поставленных задач подкреплена новыми методическими приемами исследования. При классификации этнотерриториальных групп чувашей необходимо учитывать ряд факторов: географический,

18 лингвистический этнокультурный. В связи с этим материал по истории, этнической культуре чувашской диаспорьь будет рассмотрен по географическим; зонам (Приволжье, Закамье, Заволжье, Приуралье), а. с учетом культурно-языковых особенностей будет выделены ареалы с преобладающим этнографическим компонентом (низовым, средненизовым, верховым) и обозначены конкретные этнотерриторальные группы чувашей.

В ходе исследования по данной проблеме предполагается сосредоточить внимание на решении следующих вопросов::

1) Характер расселения чувашей в Волго-Уральском;регионе с учетом; исторических, географических и социокультурных факторов (Глава И. § 1).

2) Демографическая характеристика чувашской диаспоры и межэтническое взаимодействие в регионе (Глава И, § 2).

3) Диалектные и типологические особенности этнической'культуры и языка ЭГ чувашей (Глава I).

3) Специфика этнокультурных традиций ЭТГ чувашей (Глава III):

- в связи с традициями генетических этнографических групп - верховых, низовых и средненизовых чувашей; (предполагается рассмотреть на примере языка, традиционного костюма, свадебной и календарной обрядности как диалектно значимых явлений этнической культуры);

- в связи с характером расселения: групп в. регионе и; влиянием на формирование их культуры иноэтничного- окружения (на примере языка, материальной и религиозно-обрядовой культуры);

- в связи с имманентной трансформациейt этнической культуры и; ее отдельных элементов в изучаемый период, выявление степени сохранности традиционных явлений в культуре чувашей диаспоры в настоящее время.

Выбор данных вопросов определяется задачами исследования - изучение процесса сложения ЭТГ и их культурно-языковых особенностей, а также с учетом важнейшей особенности проявления этнической культуры — ее вариативности- в конкретную историческую эпоху. Локально дифференцированные культурные традиции наиболее характерны в донациональный период, развития этноса75, а касательно чувашей — до

19 начала XX в., т.е. в рассматриваемый; хронологический период. Именно поэтому в работе уделено важное место сравнительно- и структурно-типологическому анализу локальных, а точнее этнографических традиций, культурных комплексов, игравших важную дифференцирующую роль как для ЭГ,. так и ЭТГ. Сравнительно-типологический метод является одним из важнейших при изучении этнических культур, которым присущи, помимо общих черт, также локальная специфика на различных таксономических уровнях76.

Сравнительно-типологический анализ культурных феноменов направлен на создание диалектологии традиционной культуры77. Понятие диалектологии применительно не только к языку, но и к явлениям, традиционной культуры разрабатывалось в трудах Н.И.Толстого, которые вышли отдельным изданием в 1995 г. под названием «Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингвистике». Ученым введено понятие «территориального культурного диалекта», под которым он понимает не только «лингвистическую территориальную единицу, а одновременно и этнографическую и культурологическую»78. Диалектология в широком смысле или «культурно-языковая диалектология» опирается на принцип изоморфности, темпоральной, и пространственной вариативности языка и традиционной; культуры, при изучении которых допустимо и даже необходимо, по мнению Н:И.Толстого, применение методов, выработанных в лингвистике, в том числе терминов и понятий, устоявшихся в языкознании, таких как идиолект, микродиалект (культура одного села, небольшого социума), диалект (соответствующий говору), макродиалект (соответствующий диалектному континууму всего языка) и т.д.79. При изучении феноменов традиционной культуры важно понимать, что «вся народная культура диалектна, что все ее явления и формы функционируют в виде вариантов, территориальных и внутридиалектных вариантов с неравной степенью различия»80.

Н.И.Толстым были разработаны основные метологические принципы культурно-языковой диалектологии и определены ее задачи: выделение классификационных и дифференцирующих признаков, характеризующих диалектные различия, картографирование диалектных явлений, применение ареологического подхода к собиранию и интерпретации диалектных фактов81. „Создание диалектологии традиционной культуры должно предшествовать по возможности полная дескрипция различных форм культуры, планомерная систематизация доступного; этнографического, фольклорного, лингвистического материала, разработка принципов сравнительной типологии культурных феноменов и выявление географии народной культуры82. Это требует, в свою очередь, большого полевого материала, собранного по единому принципу, единой программе. Выделение территориально-культурного диалекта осуществляется на основании изоглосс, изопрагм и изодокс, т.е. линий, охватывающих или разграничивающих отдельные явления и элементы языка, материальной и духовной культуры, в. результате совмещения которых возможна географическая локализация конкретного диалекта в виде «культурной^ зоны» , «макроареала» , «микроареала»83.

Изучение территориально-культурных диалектов имеет важное значение для диахронических исследований и является, ключевым в опытах реконструкции духовной культуры и лексического фонда языка84. При этом Н.И.Толстой различает методы внтуренней (т.е. в пределах этноса.и объекта исследования) и внешней реконструкции (т.е. с привлечением родственного материала по генетически близким, близкородственным языкам, и культурам85. Ученый настаивает на методе «групповой интерпретации»,т.е. на. применении комплексного подхода, что и предоставляет культурно-языковая диалектология, совмещающая языковые, этнографические и фольклорные показатели86. Комплексный анализ позволяет делать выводы не только структурно-типологического, но- и этногенетического и глоттогенетического плана или «открывает путь к реконструкции инвариантной модели и исходной формы»87.

Безусловную ценность представляют методические рекомендации для анализа духовной культуры, принципиальное отличие и преимущество которой от явлений материального мира Н.И.Толстой усматривал в «независимости от внешних условий» делающих ее элементы «более яркими и надежными показателями отдельных диалектных типов»88. Особое внимание в ходе диалетологического изучения должно быть уделено анализу «культурного термина», являющегося словесным символом обряда, праздника и т.д. Он должен быть соотнесен с реальной и акциональной формами обряда89. Проблема соотношения языковых и этнографических реалий, терминов и его культурных соответствий нашла отражение в работах С.М.Толстой90.

В изучении духовной культуры чувашей до настоящего времени преобладал обобщенный подход,. при котором за «типичный» выдавался не инвариант обряда,, а его конкретный; диалектный'вариант. Именно от этой подмены предостерегал в своих работах фольклорист Б.Н.Путилов, настаивавший также на различении регионального/локального (другими словами «диалектного») и общенародного в фольклорной культуре91. При этом Б.Н.Путилов отличал сопоставление этих двух уровней; от прямого сравнения диалекта и языка и считал, что «региональные традиции; варьируют по отношению друг к другу». Региональная специфика проявляет себя в вербальном, музыкальном, акциональном началах92, но диалектные формы могут распространяться не только на содержательные и структурные частности, но и типологию93. Это замечание Б.Н.Путилова наряду с идеей «вторичной региональное™», вызванной миграцией, населения, и образованием новых регионов, имеет непосредственное отношение к проблеме настоящего исследования. Они подводят к идее «регионального типа», с одной стороны, а с другой, к поиску исторических источников, корней локальной традиции. Более того, Б.Н.Путилов усматривал в изучении «диалектных форм» возможность выявлений «наддиалектных» или «междиалектных» явлений, культуры и исследования историко-генетических проблем и т.д.94. Значимый вклад в развитие «диалектологии» культурных явлений, а именно музыкального фольклора внес И.И.Земцовский, разработавший понятие «музыкального диалекта» и его картографирования95.

22

Проблема типологии явлений этнической культуры неоднократно рассматривалась учеными! Я.В.Чесновым96, М.В.Крюковым97 и другими98: предлагались принципы типологического анализа; вырабатывалось понятие «типа». Так, в качестве «этнографического типа» признается некая« абстрактная форма, модель, «комплекс признаков/черт»99 одного уровня, а обязательным условием его существования - такие качества как. устойчивость и «ареальность»100. Также обращалось внимание на последовательность; выбора признаков - критериев типологии, предопределяющую иерархию таксонов и соответственно и результаты типологического анализа. При этом М.В.Крюков: настаивал; на примате формально-морфологических признаков типа. над собственно этнографическими!01.

Большинство работ данного направления посвящены проблеме типологии явлений материальной культуры (хозяйства, жилища, одежды, пищи), и гораздо меньше - типологии явлений; духовной культуры, в

IП9 частности: обрядности. Следует отметить работы К.В.Чистова , Б.Н.Путилова103, содержащие методологические и методические принципы типологического анализа фольклора,, брачной обрядности и т.д., которыми я буду руководствоваться в данной работе. Так, Б.Н.Путилов определил локальную вариативность ритуальной» культуры как естественный процесс ее эволюции, связанную с фактами этногенеза и этнической истории народа . При этом происходит также редукция и перемещение элементов в обряде, что, по мнению К.В.Чистова, значительно осложняет типологию обрядности105.

Методы типологического анализа требуют тщательного отбора - поиска критериев, которые, не должны быть случайным набором; элементов, а находиться в системе традиционной культуры, нести определенную этническую нагрузку. Таковыми при изучении костюмных комплексов являются набор и сочетание элементов, крой одежды, материал, декор, названия деталей костюма и т.д. Каждая конкретная категория костюма (головной убор, украшения и т.д.) требуют собственной структуры типологии, т.е. доминирования каких-то определенных признаков. В одном случае это может быть крой, в другом - форма, в третьем - материал, в четвертом - способ ношения. Чаще всего при типологии; учитывается не один, а комплекс признаков. Дальнейшая дифференциация внутри типа (подтип, вариант, подвариант) обусловлена акцентированием внимания на каком-либо одном из признаков. Именно эти таксоны несут важную информацию о культурных традициях народа, в то время как уровень «типа» определяется в большей степени формально-морфологическими признаками.

При типологии брачной: обрядности следует учитывать следующие показатели: 1) показатели, имеющие структурообразующее значение, в частности, локальность и время (место проведения «постельного обряда», время перехода молодой в дом мужа, место и время санкционирования брака и др.); 2) локальные явления, характерные для отдельной группы или подгруппы, с их диалектными названиями. При типологии обрядового календаря существенными признаками являются, хронологическая (последовательность, время) и семантическая характеристики обрядов. Принципы структурного анализа обрядов на славянском материале рассматривались в работах Н.И.Толстого, С.М.Толстой, Л.Н:Виногорадовой. Акцент был сделан на выявленение и ^ анализ кодов/форм языка обряда-текста: вербальной, реальной и акциональной'06. Безусловно, поиск таких критериев требует предварительного изучения реального многообразия явлений данной этнической культуры, упорядочения эмпирического материала посредством разделения; на группы, т.е. классификации. Принципы классификации, как известно, отличаются: от принципов типологии107. В: то же время типологии должна предшествовать, работа по систематизации материала.

Конечным результатом: типологического анализа является выявление комплексов (костюма, обрядности и т.д.), ареалов их распространения с дифференциацией каждого из них на районы и подрайоны. Этот методический прием требует картографирования, материала. Однако картографирование является не просто способом иллюстрации информации, но и равноценным методическим приемом. Картографирование синхронных языковых и этнокультурных комплексов и последующее, сопоставление их ареалов - одна из разновидностей системных методов, активно применяющихся в, изучении этнических и этнографических групп. На него опираются при создании историко-этнографических атласов народов. Смысл сопоставления различных явлений заключается в установлении и выяснении характера взаимоотношений между отдельными; элементами, входящими в комплекс, и особенностей функционирования ■ комплекса как целой системы, а не механической суммы составляющих его компонентов108. В связи с этим возникает вопрос о соответствии ареалов различных явлений традиционной культуры и языка. По мнению Д;М.Исхакова, вопрос о том, какие факторы -языковые, этнокультурные или этнические - и - в какой пропорции должны учитываться при выявлении ареалов различных групп, остается неясным. То есть должны ли исследователи брать за. основу ареалы диалектов или же этнографических явлений?109 Автор предложил в данном случае ограничиться констатацией языковой специфики. Но игнорирование ее заведомо ведет к ошибкам.

Теория и конкретные методические принципы картографирования; изложены в материалах конференции «Ареальные исследования в языкознании и этнографии» (Ленинград, 1971): вопросы типологии ареалов110, методики сбора, выбора единиц, хронологии и способов картографирования111 и т.д. Эти принципы использованы в данной работе.

Картографирование материала требует наличия репрезентативной информации соответствующего хронологического периода на уровне избранной единицы картографирования. Автором использовались архивные и опубликованные материалы, относящиеся к концу XIX - началу XX вв. Этот хронологический срез фиксирует очень важный рубеж в развитии этнической культуры чувашей, еще сохранявшей признаки традиционности. Социально-политические и экономические реформы 20-30-х гг. XX в. оказали на нее разрушительное влияние. Но в то же время это и единственно возможный временной, срез, поскольку единичные и далеко неполные материалы середины XIX в. и более раннего периода не обладают необходимой степенью репрезентативности.

Другой значимый блок источников - полевые материалы, собранные исследователями в 20-60-х гг. XX в. и хранящиеся преимущественно в архиве ЧГИГН: В них зафиксирована информация, также достаточно полно отражающая интересующие нас вопросы. В работе использованы также собственные полевые материалы, которые с определенными оговорками можно применить для изучения традиционной культуры указанного периода. При сборе полевых материалов автором применялся принцип «сплошного» полевого исследования.

Источники содержат информацию различной степени детализации и относятся к различным административным уровням: селению, волости, уезду. Это не позволяет выбрать какую-то одну единицу картографирования, а в зависимости от уровня обобщения материала будут представлены все три уровня: уезд - волость — село. Подобные примеры известны из. опыта изучения русского свадебного обряда112, календарной обрядности татар113, ведь главное при выборе единицы,, чтобы: она «обеспечивала достаточную репрезентативность материала и позволяла картографировать всю территорию региона»114. Что касается количественных показателей, то материал указанного хронологического периода (конец XIX - начало XX вв.) не позволяет провести точные статистические подсчеты относительно «преобладания» или «бытования» тех или: иных явлений. Поэтому характер их распространения будет установлен, исходя: из частоты встречающейся; в источниках информации.

Наибольшую сложность при картографировании представляет отбор критериев. В обрядовой культуре он осложнен тем, что «формы обряда возникают и развиваются относительно самостоятельно», и зависят «от этнической и локальной традиции, которая могла развиться в относительно большом числе вариантов, образованных за счет различных сочетаний ритуальных, фольклорных, музыкальных, хореографических и других элементов»115. Поэтому в качестве критериев должны быть отобраны

26 составные элементы обрядового минимума», выделяемые в ходе наблюдения над их варьированием в различных районах расселения этноса.

Исходя из такой; установки, для типологии и последующего картографирования были отобраны такие элементы традиционной культуры чувашей, которые носят дифференцирующий характер для этнографических групп и подгрупп. Учитывались также территориальные, хронологические и содержательные: различия в бытовании костюмных комплексов, их элементов, обрядов и терминов. Материал по комплексам женского костюма представлен в Главах I (§ 2) и III и приложениях (таблицах, иллюстрациях и и картосхемах). Обрядовый материал сгруппирован в двух темах (1 - обряды календарного цикла, 2 — брачная обрядность), представленных в Главах Г(§ 4 и 5) и III; приложениях (таблицах, иллюстрациях и картосхемах). Внутри каждой из тем выделены блоки - обрядовые циклы, сгруппированные по хронологическому (последовательность, время) и семантическому признакам. В этнографической литературе отсутствуют, за редким исключением, детальные описания традиционной культуры чувашей разных регионов Урало-Поволжья, что обусловило подробность изложения-этнографического материала в III главе. Архивные и экспедиционные данные сведены воедино и проанализированы с точки зрения «диалектологии» в широком смысле.

В Приложении даны карты языковых и музыкальных диалектов, ареалов деталей и комплексов женского костюма; календарной и брачной обрядности этнографических групп чувашей (Прил. II-III, V-VII), карта говоров; ареалов этнокультурных комплексов ЭТГ (Прил. V-VII, XI-XI), иллюстрации комплексов и деталей женского костюма чувашей ЭГ и ЭТГ, обрядов; фольклорные тексты (Прил. IV, XII, XIII). Ареалы языковых явлений обозначены изоглоссами, ареалы этнокультурных комплексов - изопрагмами: и изодоксами116. Применены также значки, раскраска, штриховка. На синтетических картах ареалы разных явлений наложены друг на друга. Таким образом, выявлены ареалы ЭГ и ЭТГ и их подгрупп, связи между культурными комплексами ЭГ и ЭТГ и их отдельными элементами. Другая

часть приложений (Прил. V, IX, X) представлена: статистическими: (сведения о численности чувашского населения в абсолютном и процентном: выражении в разные хронологические периоды, показатели национального состава селений! / волостей: / уездов / губерний и т.д.) и структурно-типологическими таблицами и схемами явлений традиционной культуры (обрядового календаря и циклов1 обрядности, брачной: обрядности и женского костюма). В приложении» VIII содержатся карты с указанием времени направлений миграции чувашей в У рал о-Поволжье.

Картографические материалы могут в перспективе составить основу «Историко-этнографического атласа чувашей». В: Урало-Поволжье это направление исследований пока наиболее полно: представлено только в татарской этнографии. Начиная- с 70-х гг. XX в. Н.А.Халиковым, Д.Исхаковым, С.В.Сусловой, Р.Г.Мухамедовой и Р.К.Уразмановой были разработаны, принципы типологии и классификации этнотерриториальных групп волго-уральских татар117, имеющие важное методологическое: и методическое значение. Особого внимания заслуживают обобщающие работы татарских ученых: «Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья- и Урала» (1991) и монография Д.М.Исхакова «Этнографические группы татар Волго-Уральского региона» (1993118), представляю щие результаты структурно-типологического изучения: традиционной5 культуры волго-уральских татар в контексте истории: формирования их этнографических групп. Определенные попытки в этом направлении сделаны удмуртскими и марийскими этнографами119. Сопоставление данных по разным народам может объяснить характер распространения явлений

120 культуры, т.е. «развертывание в, пространстве, на территории»- . Ареалы отдельных явлений, как известно, не всегда; совпадают с ареалами * этносов или их структурных подразделений, а представлены на гораздо, более обширной территории. В этом проявляется закон культурной непрерывности.

Важнейшим аспектом: исследовательской, стратегии является изучение степени и характера трансформации этнической культуры чувашей диаспоры в течение XVIII-XX вв. Одновременно будет проведен анализ закономерностей распространения и функционирования отдельных явлений традиционной культуры.

Хронологические рамки работы охватывают период с XVII по начало XX в. Нижняя временная планка (XVII в.) определена началом активных миграций чувашей в различные районы Урало-Поволжья, т.е. исторического процесса формирования ЭТГ. Верхняя планка (начало XX в.), с одной стороны, фиксирует завершение этого процесса, с другой, приходится на время активного функционирования традиционных элементов этнической культуры.

Территория расселения; чувашской диаспоры охватывает несколько обширных географических зон - Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье, бассейны крупнейших рек Среднего Поволжья - Волги, Камы и их притоков: рек Сура, Свияга, Самара, Большой Черемшан, Белая, Дема, Ик, Шешма и других. Она была освоена чувашами в течение XVII-XIX вв. и определяет территориальный охват данного исследования.

В административном отношении эта территория входила. в; XVII в: в состав Симбирского, Казанского (Ногайской, Зюрейской дорог), Уфимского (Осинской; Казанской и Ногайской дорог) уездов. С 1708 г. по 40-е гг. XVIII в. - в состав Уфимской провинции, Симбирского и Пензенского уездов Казанской губернии, с 40-х гг. XVIII в. - уездов Симбирской, Пензенской, с 1737 г. Оренбургской губернии. В' начале 80-х гг. были образованы наместничества, и чувашские селения' оказались в составе Симбирского, Саратовского, Казанского и Уфимского наместничеств. В конце XVIII в. (1796) они вошли в состав различных уездов Симбирской (Ставропольского, Самарского, Сызранского, Корсунского), Саратовской (Вольского, Кузнецкого, Хвалынского) Казанской (Чистопольского, Лаишевского -впоследствие Спасского), Оренбургской (Бугульминского, Бугурусланского, Белебеевского, Бузулукского, Уфимского, Стерлитамакского, Мензелинского) губерний. В 1851 г. часть территорий Оренбургской (Бугульминский, Бугурусланский и Бузулукский уезды) и Симбирской (заволжские территории Ставропольского и Самарского уездов) губерний была передана вновь образованной Самарской губернии. Данное административное деление сохранялось до начала XX в.

Научная значимость и новизна работы заключается в том, что она; является первым опытом изучения этнотерриториальных групп чувашей, совмещающим анализ исторического, лингвистического и этнографического ^ материалов, в результате- которого предложена новая, этнографическая структура чувашского этноса. Материалы могут стать основой для! дальнейшего изучения ЭТГ чувашей;. В данной работе ЭТГ чувашей впервые представлены в многостороннем освещении и сравнении с другими народами Поволжья! и Приуралья. Исследование имеет перспективу выхода на проблему этногенеза; чувашей: специфические элементы в культуре периферийных групп чувашей могут быть соотнесены с ранними* этапами, истории народа и рассматриваться: в качестве диалектных / субэтнических компонентов в культуре чувашского этноса. Исследование имеет методологическую значимость и представляет опыт комплексного изучеш^ культурно-языковых особенностей, этнотерриториальных групп в.регионе с; повышенной дисперсностью расселения народов. Работа вносит определенный вклад в разрешение современных теоретико-методологических проблем в науке,, демонстрируя возможность изучения? объективных этнических признаков, служащих критериями для этнографической дифференциации. В диссертации использован* также достаточно' широкий круг источников - архивные, музейные, полевые материалы — до этого не вводившихся в научный оборот.

Практическая значимость исследования заключается в возможности; использования материалов по ЭТЕ чувашей для создания "Этнографического атласа чувашей Поволжья5 и Приуралья". Исторические и этнографические сведения, содержащиеся в диссертации могут быть успешно использованы для: изучения:; других аспектов культуры чувашей« Урало-Поволжья, например,, хозяйственно-культурного или музыковедческого. Научная информация по этнотерриториальным группам чувашей.может стать основой для создания научно-популярных изданий, при разработке учебных курсов по региональной истории и этнографии.

Историография

В историографии темы выделяются следующие, основные подтемы и связанные с ними проблемы: 1) проблема колонизации и освоения новых земель в пределах Урало-Поволжья, миграции населения с анализом социально-политических, экономических, демографических факторов процесса; 2) этническая культура чувашей в целом и ее отдельные аспекты, рассмотренные на уровне как этноса, так и отдельных локальных групп.

Вопросы колонизации Урало-Поволжья рассматривались в трудах ученых как XIX, так. и XX столетий, но с различной оценкой целей, направлений и результатов колонизации. Освоение новых пространств историки государственно-юридической школы в XIX в. связывали прежде всего с ходом правительственной колонизации, порожденной и направляемой государством, озабоченным стремлением благодеяния для своих подданных. Владельческой, церковно-монастырской и, тем более, вольной крестьянской колонизации, отводилась второстепенная роль, а последняя вообще рассматривалась как факт, негативно воздействовавший на общий ход событий (В.М:Черемшанский, Г.И.Перетяткович, П.И.Рычков)121. Несмотря на определенную тенденциозность описания, эти работы представляют огромный интерес для. изучения переселенческого движения, так как содержат анализ большого фактического материала - государственных актов и архивных документов, характеризующих официально-исторический ход колонизации. Указанными авторами были в общем сформулированы те вопросы и проблемы, которые получили более четкое и пространное освещение в работах историков XX столетия.

Историками конца XIX в. впервые был поставлен вопрос о характере колонизации (В:Н.Витевский), ее причинах и факторах (Н.А.Фирсов) . Н.А.Фирсов впервые обратился к вопросу о причинах и ходе переселения "инородческого" населения на восточные окраины России, уделив большое внимание анализу экономического и социального положения служилых и ясачных "инородцев" Казанского края. Автор считал, что массовая миграция чувашей, татар, мордвы в закамские степи происходила вследствие следующих причин: 1) понижения социального статуса служилого населения, повлекшего за собой ухудшение его экономического состояния; 2) роста помещичьего землевладения как фактора, вынуждавшего крестьян искать другие места жительства; 3) массовой христианизации "инородцев", приведшей как к бегству, так и к, санкционированным перемещениям крестьян. Таким образом, Н.А.Фирсов предвосхитил в своем заключении выводы относительно причин миграции, сделанные его последователями, занимавшимися проблемами колонизации заволжских и приуральских земель.

Вольная* колонизация стала темой изучения историков конца XIX -начала XX вв., занимавшихся исследованием миграционных процессов в XVIII.- XIX вв. в России вообще и в Заволжье и Приуралье, в частности: Ю.В.Ротье, В.Э.Дэна, В.А.Новикова, Н.Чернавского, А.И.Кривощекова, А.Ф.Рязанова, М.Никитина123. Ю.В. Готье при исследовании процесса колонизации заволжских земель был сделан вывод о том, что переход крестьян осуществлялся из смежных с объектом колонизации областей. Если Ю.В.Готье описывал преимущественно русскую вольную колонизацию, то предметом научного интереса В.Э.Дэна были волны переселенцев "инородцев", а также различные категории владельцев башкирских земель: тептяри, бобыли, тарханы, их экономическое положение.

Теоретические проблемы в изучении колонизационных и миграционных процессов были разработаны впоследствии в. советской историографии в работах А.П.Вощинина, И.Л.Ямзина, М.М.Шульгина, А.А.Преображенского и В.М.Кабузана . Так, например, М.М.Шульгин подчеркивал "военно-земледельческий характер колонизации", необходимость которой вызывалась как экономическими (возможностью заселения огромных свободных, пространств), так и политическими причинами (подчинением башкир). Аналогичной точки зрения придерживался и А.А.Преображенский, отмечавший также земледельческий и отчасти промысловый характер колонизации: Самарского Заволжья; и обративший внимание на. "волнообразное распространение переселений".

В резкую оппозицию к взглядам исследователей XIX - начала XX в. по вопросу о значении правительственной колонизации встает точка зрения И.П.Ермолаева125, характеризовавшего колонизацию как "насильственный захват: властью уже освоенных земель". Он называл ее «типичнейшей формой внутренней! военно-феодальной колонизации», сопровождавшейся экономическим и социальным; угнетением местных народов. С другой стороны, взаимоотношения, между народами: характеризовались "мирным сожительством и взаимным культурным; влиянием различных народов друг на друга". Это обстоятельство было отмечено и А.А.Преображенским, который;объяснял его следующими причинами:. 1) наличием значительного колонизационного фонда земель; 2) совместимостью встречавшихся здесь социальных структур; 3) сравнительно умеренным, а в некоторых районах весьма низким удельным весом помещичье-монастырской колонизации при ведущем положении отношений государственного феодализма-для региона в

196 целом . Анализу переселенческой политики в Среднем Поволжье и Приуралье в ХУШ-Х1Х вв. посвящены работы С.Х.Алишева, Ю.С.Зобова,

127 затрагивавших также вопрос о чувашских мигрантах .

Особый интерес для понимания внутренних причин миграции чувашей на протяжении XVII - XVIII вв. представляют работы ВЩ.Димитриева, в которых автором рассматривались различные, проблемы социально-экономического и общественно-политического развития Чувашии (вопросы о ясаке,, сложных общинах, основных тенденциях экономического развития региона, христианизации чувашей и т.д.)128. В анализе национально-колониальной: политики царизма, В.Д.Димитриев; отвергает положение государственно-юридической школы о ведущей роли государственной власти и права в ходе колонизации земель в Среднем Поволжье, отдавая предпочтение социально-экономическим условиям,, определяющим, по

129 мнению исследователя, ее характер . Особое внимание привлекает статья В.Д.Димитриева "К вопросу о заселении юго-восточной: и южной частей

Чувашии", которая касается формирования этнографической группы низовых чувашей. По своей тематике она созвучна данному исследованию. Ценность этой работы заключается в том, что автор на* основе богатого архивного материала прослеживает определенные закономерности в ходе заселения указанных районов,, проявившиеся в основных чертах ив ходе освоения * чувашами и заволжского региона. Это касается; как причин миграции, так и особенностей расселения чувашей на вновь осваиваемых территориях: первоочередное переселение безъясачных крестьян и служилых людей, предоставление переселенцам льгот, первичная: обработка земель наездом, наименование деревень по именам первых поселенцев, наконец, возможность -объяснения этнографических и языковых особенностей современного населения через анализ основных направлений переселенческого движения. Заслуживает внимания и другая работа В.Д.Димитриева "Чувашские: исторические предания", в которой автор с помощью легенд и преданий о возникновении деревень пытается воссоздать картину постепенного продвижения чувашских крестьян за Волгу и в Приуралье130. Материалы этой работы будут использованы в исследовании:

Проблема исторической картины, расселения чувашей в поволжско-приуральском регионе затрагивается в рамках обширной темы истории народов Поволжья'в средневековье и новое время в работах австрийского ученого А.Каппелера131. Автором проанализированы социально-экономические и политические процессы в Среднем Поволжье на протяжении огромного отрезка времени - с XVI до середины XIX в., выявлены основные тенденции развития поволжских народов ^о^ауб1кег), а также наиболее значительные аспекты, межнациональных отношений в контексте общегосударственной политики в указанный период в России;. Автором выявлены этапы и пути эволюции этнических сообществ и межэтнических контактов в регионе, непосредственно связанные с проблемами аккультурации и культурных контактов между народами. А.Каппелером были сделаны интересные наблюдения относительно географического размещения этнических групп и их взаимодействия в отдельных районах Среднего Поволжья, в том числе в районах относительно "новой колонизации". В последних существовали^ по мнению автора, большее число межнациональных селений и более интенсивные, чем в Правобережье, межэтнические контакты. Следствием данного явления стала более быстрая аккультурация и ассимиляция;народов.

Колонизационный" аспект этнической истории народов Урало

Поволжья затронут в монографии Р.Г.Кузеева "Народы Среднего Поволжья и

1 ^

Приуралья: этногенетический взгляд на историю" . Касательно ХУН-ХУНГ вв. автор останавливается 5 на проблеме политических и этнокультурных предпосылок этнодемографических процессов (роли Золотоордынского государства, Казанского ханства, Руси) в формировании- этнической ситуации в регионе, особенностях его колонизации и миграции населения. При этом Р.Г.Кузеев акцентирует внимание: на взаимодействии культур разных народов Поволжья, обусловленном в немалой степени и миграциями. Работа Р.Г.Кузеева демонстрирует качественно новый подход к изучению истории и культуры народов Среднего Поволжья: и Приуралья, заключающийся в» комплексном рассмотрении политических, социально-экономических, культурно-религиозных аспектов. При этом автор не ограничивается решением конкретных проблем, поставленных в этой работе, а намечает перспективные цели и задачи изучения малоисследованных вопросов этногенеза поволжских народов, которые помогают ориентироваться при детализированном (во временном или территориальном отношении) изучении темы.

Проблема расселения чувашей затрагивалась частично в рамках вопроса о "башкирском землевладении" в XVII - XVIII вв. в работах С.Ф.Ташкина, а также современных исследователей С.М.Васильева, И.В^Устюгова; Н.Ф.Демидовой, У.Х.Рахматуллина, А.Н:Усманова, Д.М.Исхакова и других . В указанных работах рассматривались вопросы приобретения земель и пользования ими нерусскими переселенцами, оседавшими в башкирских вотчинах, т.е. проблема хозяйственного освоения колонистами новых территорий. Вопрос о переселении чувашей затрагивался и в работах о лашманстве": В.Залесского, С.И.Даишева, А.В.Клеянкина , в которых авторы, рассматривали судьбу категории служилых чувашей,, определенных Сенатом в начале XVIII в. к выполнению "лашманной повинности".

Особый блок вопросов историографии касается изучения этнических процессов, происходивших среди чувашей Урало-Поволжья в ХУШ-начале XX вв. Демографические показатели (абсолютная и относительная численность, темпы ее роста, масштабы и направления миграции и т.д.) рассматривались в работах историков, среди которых следует упомянуть, В:ЭДэна, Я.Е.Водарского, К.М:Кабузана135. Характеристика этнических процессов; среди чувашей диаспоры в иторическом: прошлом и. современности затрагивалась, в статьях и монографиях В.П;Иванова136. В частности, в= них нашла отражение: характеристика этноконфессиональной ситуации и особенностей межэтнических отношений в разных регионах проживания« чувашей. Данной проблемы в истории Казанско-Симбирского Приволжья ХУШ-Х1Х вв. касаются статьи и кандидатская диссертация; Г.А.Николаева137. На примере чувашей? Самарского Заволжья; она; рассматривалась в авторских работах138.

Проблема межэтнического и межконфессионального взаимодействия в Урало-Поволжье находится в центре внимания обширной темы христианизации народов края, историография > которой насчитывает не один десяток работ. Касательно чувашей следует, безусловно, назвать труды Н.В ¡Никольского, В.Д.Димитриева, П.В.Денисова; Д.М.Макарова, Л.Таймасова139. Наряду с описанием хода и этапов христианизации чувашей в них рассматривались также: вопросы численности и географической• локализации иных конфессиональных общностей чувашей: некрещеных и мусульман, а также процесс исламизации чувашей. Данные, аспекты непосредственно касаются? истории, формирования чувашской диаспоры и потому имеют важное значение для ее характеристики.*

В историографии по данной проблематике в последние годы появилось несколько солидных работ зарубежных авторов, прежде всего американских исследователей: В; Даулер140, Пола Верта141, Роберта Герачи142, Михаила

36

Ходарковского143. В центре внимания авторов - характеристика и изменение конфессиональной ситуации в Урало-Поволжье в XVIII - начале XX вв., религиозная политика по отношению к нерусским народам; края, формирование и развитие идей христианизаторского просветительства, в том числе системы школьного образования, и так называемый «мусульманский вопрос», рассматривающийся- в контексте общей политической ситуации в России в указанный период. Исламская. тема. получила развитие в работах Кристиана ^ Ноака144, Аллена Франка143 и А.Джерсилда144. Данный ракурс представляет особый интерес для настоящего исследования, поскольку ислам среди чувашей специально и серьезно в отечественной историографии почти не изучался. В монографии Л.Ю.Браславского147 и работах некоторых других вышеупомянтуых авторов обозначены самые общие подходы к освещению проблемы масштабов и характера воздействия ислама и мусульманской (татарской) культуры на. чувашей. Несомненный; интерес в связи с этим вопросом представляют более раннего времени (50-х гг.); работы немецого ученого И.Глацика о деятельности «антиязыческой» и «антиисламской» миссий русской церкви в XVIII-XIX вв.148

Интерес к религиозному вопросу в истории: народов Волго-Уральского региона вызван тем,, что особенности социально-экономического и политического развития: могут быть поняты и объяснены во многом сквозь призму изменений в конфессиональной ситуации. История колонизации России тесно сопряжена с историей христианизации колонизуемых народов149. Конфессиональный статус населения - мусульмане, христиане (кряшены), язычники - являлся одной из основных категорий идентификации народов как со стороны государства, так и самоидентификации. На примере этноконфессиональной терминологии («инородец», «иноверец» т.д.) П.Верт прослеживает изменение колониального и национального дискурса Российского г государства, от модели многонациональной империи к модели национального государства; Особого внимания заслуживает оценка исследователями роли «системы Ильминского» в развитии: национальной идентичности народов Урало-Поволжья. П.Верт отмечает, что, несмотря на глубокое вовлечение их в православие, она в то же время способоствовала формированию этнических идентичностей и национального самосознания нерусских народов. В то же время христианизация всегда осознавалась государством как средство религиозной и этнической ассимиляции народов России.

Таким образом, вопрос о расселении чувашей в Урало-Поволжье так или иначе затрагивался исследователями, при этом в ряду работ преобладают статьи! и > монографии теоретического плана, касающиеся общих тенденций колонизационных и миграционных процессов в рассматриваемом регионе и. вопросов социально-экономического развития Поволжья. Ощущается явный недостаток: в исследованиях, учитывавших бы этническую специфику этих явлений, а также в детальных описаниях данных процессов. Эти работы не дают четкого представления о ходе освоения чувашами указанного региона, о размерах и социальных, этнографических особенностях миграционных волн, не объясняют многих вопросов относительно культурно-бытового и языкового разнообразия современного чувашского населения в этих районах.

Что же касается изучения традиционной культуры ЭТГ чувашей, то некоторые попытки в этом, направлении делались еще историками и этнографами с середины XIX в. Историко-краеведческие и этнографические работы неоднократно появлялись в местной и центральной печати, но для. данного исследования! они: являются в большей степени источниками,' поскольку их авторы описывали современный и известный им быт чувашских крестьяне Поэтому подробнее об этих работах будет сказано в обзоре источников.

Начало научного изучения культуры чувашей разных регионов Урало-Поволжья связано с деятельностью ряда местных и центральных научных учреждений в 20-х гг. XX в. В Самаре изучением хозяйственного быта селян занималось "Общество археологии, истории, этнографии и естествознания". В Саратове чувашей изучали сотрудники Нижне-Волжского общества краеведения Т.М.Акимова и В.П.Воробьев150. Работы этих авторов актуальны и для современных исследований.

Следующий этап изучения чувашской диаспоры приходится на 60-80-е гг. XX в. Чувашским научно-исследовательским* институтом языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР (далее ЧНИИ) были организованы комплексные экспедиции в: 1961, 1962, 1971, 1973, 1984, 1987 гг. в различные регионы Урало-Поволжья, в ходе которых было собран значительный полевой материал по материальному быту, обрядности, фольклору, языку, антропонимии, истории и другим аспектам культуры. Он составляет существенную часть источниковой базы данного исследования. Научный потенциал этих материалов, осевших в фондах архива ЧНИИ, не использовался, на мой- взгляд, в полной мере. Работы, написанные по результатам экспедиций' (список был дан выше), содержат неполный- анализ; материальной и духовной; культуры местного чувашского населения. Не оправдано также стремление авторов охватить огромный ареал диаспоры - от Правобережья до Приуралья - и делать обобщения на материале различающихся; по культурным параметрам этнотерриториальных групп. Выявленные особенности культуры были-отнесены ими к низовой традиции, однако без определения, к какому именно варианту. (Как- известно, культура низовых чувашей имеет несколько локальных вариантов). Другой недостаток указанных работ — игнорирование авторами деталей, имеющих большое значение при различении типов, подтипов и вариантов как костюма, так и обрядовой культуры. Подробнее об этих моментах будет сказано в соответствующих разделах.

Существенный недостаток этнографической литературы, посвященной чувашской диаспоре, заключается в том, что мало обращалось внимания на обрядовую культуру, хотя в ходе, экспедиций был собран большой фактический; материал по музыкальному и устно-поэтическому творчеству, обрядам, культовой скульптуре, ономастике151. Часть его нашла отражение в работах обобщающего характера по религиозно-обрядовой культуре чувашей (А.К.Салмин152).

Интерес этнографов и искусствоведов к чувашской диаспоре основывался преимущественно на поиске архаических элементов культуры, исчезнувших у чувашей Республики. В частности Закамье и Заволжье привлекали исследователей возможностью фиксации материала по «язычеству» и духовной культуре чувашей вообще, т.к. именно здесь была сконцентрирована подавляющая часть некрещеного чувашского населения, (Как известно, именно у «язычников» она сохранялась дольше всех). Поэтому маршруты экспедиций 1961 и 1984 гг. разрабатывались с учетом мест проживания прежде всего некрещеных чувашей. Это приводило к одностороннему освещению культурных особенностей самарских чувашей: при максимальной изученности одних селений (Рысайкино, Афонькино) до настоящего времени отсутствовали сведения по другим. При этом в 1984 и 1987 гг. повторялись маршруты предыдущих экспедиций 1961 и 1962 гг. соответственно, что, безусловно, было полезно для изучения динамики этнокультурных изменений, но ограничивало территориальный охват диаспоры. Как уже отмечалось, изучение ЭТГ как. разновидности ареальных исследований невозможно без сбора репрезентативного материала на всей территории их расселения, что требует применения иных принципов методик сбора информации.

Исходя из этого, при экспедиционном обследовании чувашских сел Самарской области, проводившемся автором в составе группы сотрудников ЧНИИ в 1993-1999 гг., был применен принцип "сплошного" обследования с охватом максимального количества селений по районам области. Акцент при сборе материала по каждому из направлений (костюм, музыкальный фольклор, свадебная и календарная обрядность) делался на выявление признаков этнографической традиции - верховой, средненизовой и низовой. Эта же методика использовалась автором при сборе материала в экспедициях Оренбургской (2000, 2002), Пензенской (1994), Ульяновской (1994, 2002) областях, Татарстане (1997, 2000-2003) и Башкортостане (2000, 2002, 2003). Полученные сведения являются важным источником для написания данной работы.

Первый опыт изучения этнотерриториальной группы был осуществлен автором в отношении чувашей Самарского Заволжья, т.е. заволжской ЭТГ и некоторых подгрупп> закамской ЭТГ, территориально близких к первой153. В работе представлен большой фактический материал, определены методологические и методические принципы исследования ЭТГ. Дальнейшая работа в этом направлении была сосредоточена на изучении локальных особенностей обрядовой культуры и комплексной характеристики ряда ЭТГ154. Основные положения данной работы изложены в статьях155.

Источники

Материал для изучения- вопроса о формировании ЭТГ чувашей содержится в различного рода источниках: архивных документах, правительственных актах, статистических данных, публицистических очерках и путевых заметках, картах и т.д.

Подробные сведения; о народонаселении интересующего региона представлены в документах XVII-XVIII в., находящихся в фондах Российского государственного архива древних актов (РГ А ДА): писцовых и переписных книгах, Ландрат книгах и ревизских сказках по I-III ревизиям по Пензенскому, Симбирскому, Казанскому (Ногайской и Зюрейской дорогам) уездам, Бугульминскому уезду и Ставропольской провинции бывшей Оренбургской губернии, Уфимскому уезду (Казанской, Ногайской и Осинской дорогам) (РГАДА. Ф. 350, 1209). Указанные документы были составлены в ходе проводившихся во второй половине XVII, а также в 1716, 1723, 1747, 1762-1764 гг. переписей и ревизий населения России.

Форма заполнения переписных листов и ревизских сказок позволяет судить не только о численности населения (о количестве душ мужского пола по Г и II ревизиям и об общей численности по III, ревизии), но и о местах исходного проживания ясачных и служилых чувашей, об их социально-конфессиональной и национальной принадлежности, о составе и численности семей, мигрантов, об их социальных взаимоотношениях, о величине миграционного потока в зависимости от времени переселения. Сравнительный анализ ревизских сказок разных лет позволяет проследить динамику роста численности населения по населенным пунктам, изменения в рссс:::'!с:;лп

СУЛЛРСТСЕННДЛ сисшютЕКА 41 национальном и конфессиональном составе их жителей в течение почти всего XVIII столетия.

Наибольший интерес представляют ревизские сказки III ревизии, фиксировавшие также и женскую часть населения с указанием мест рождения, что позволяет проследить характер брачных контактов между жителями селений. Подобные сведения по Симбирскому и Казанскому уездам использованы для выявления брачных ареалов чувашей Приволжья и Закамья. К сожалению, при изучении данного вопроса я вынуждена была; ограничиться, только этим регионами, поскольку ко времени проведения ревизии здесь уже сформировались устойчивые брачные отношения в пределах определенной округи, чего нельзя сказать о регионах активной миграции (Заволжье, Приуралье).

В качестве вспомогательного источника для характеристики переселения на первом; этапе, т.е. в первые десятилетия XVIII: в., использованы, также дела из фондов Уфимской, Самарской, Симбирской приказных изб и Казанской и Оренбургской» губернских канцелярий, в которых зафиксированы материалы поземельных отношений переселившихся крестьян (РГАДА. Ф.407), материалы Департамента государственных имуществ (РГИА. Ф. 379), зафиксировавшие обстоятельства приобретения' чувашами земель. Для изучения хода расселения чувашей в Приуралье привлекались материалы IV-VII ревизий из Государственного архива Оренбургской области (ГАОО, Ф. 4, 6, 67, 98, 172).

Материалы генерального и специального межевания, проводившегося в конце XVIII - начале XIX в. содержат статистико-географические и экономические: сведения по чувашским общинам и селениям Урало-Поволжья: данные о численности, национальном, конфессиональном составе, об изменениях; в отношении прав собственности и владения на землю и т.д. Во многих документах, особенно в «спорных делах», зафиксированы данные о времени приобретения чувашами земель и основании селений (РГАДА. Ф.1312, 1324, 1334, 1336, 1354, 1355). Аналогичные сведения обнаружены в материалах Новоуложенной комиссии 1767 г. (ф. 342).

Для изучения хода правительственной колонизации использовались материалы из архива Сената - "Дела'по губерниям" (РГАДА. Ф.248), где помещены Указы Сената, доношения в него, дела о розыске беглых, о высылке различных категорий населения на рубку лесов и строительство Новой Закамской линии и т.п. по Казанской и Оренбургской губерниям. Эти данные необходимы при характеристике социально-экономического положения различных категорий крестьян, прежде всего служилых, а также для определения величины, миграционных потоков в течение второго и третьего десятилетий XVIII в. Обстоятельства переселения чувашей в Приуралье изложены в опубликованных «Материалах по истории Башкирской АССР»156.

Статистические сведения относительно конца XVIII - XIX в. содержатся также в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА, Ф. 379, 383, 391, 558, 571, 1281, 1282, 1284, 1290, 1291, 1341, 1350), в Архиве РАН (Санкт-Петербургское отделение) (Ф.ЗО), архиве Русского географического общества (РГО. Ф.2, 14, 43), Государственного архива; древних актов (РГАДА. Ф. 248; Госархив. Оп. XVI), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА. Ф. ВУА). Значительная л асть статистических источников середины и второй половины XIX в. была опубликована. Это «Ведомости: о-народонаселении России»157, «Материалы для географии и статистики России», собранные по губерниям'58, «Военно-статистическое, обозрение Российской империи»159, «Списки населенных мест Росийской империи» по: губерниям160, «Статистическое обозрение Россйиской империи»161, «Статистические таблицы Российской империи»162.

Для выяснения вопроса о географическом размещении чувашей в Урало-Поволжье привлекался картографический материал - губернские и уездные карты, планы дач генерального и специального межевания (РГАДА, ф.192, 1354,1356). Вопросы христианизации и исламизации чувашей были изучены по материалам фондов Канцелярии Синода (Ф.796) и Канцелярии Оберпрокурора Синода= (Ф.797) в РГИА, а также местных архивов: Государственного архива Самарской области (ГАСО. Ф. 32, 356, 361).

Этнографический материал для изучения культуры этнографических и этнотериториальных групп чувашей использован* также из различных источников:

1) научного архива Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН): а) фонды П.Г.Григорьева, Н.И.Ашмарина и Н.В.Никольского (Отд. I, III, VI), в которых содержатся предания о возникновении чувашских сел, описания обычаев и обрядов их. жителей, тексты легенд, песен, сказок, записанных у местных старожилов в конце XIX - начале XX в. и присланных ученым их корреспондентами, б) записки краеведов А.Иванова, Н.А.Обухова, А.Харитонова и М.ЗЛковлева (Отд.И, IV), в) а также материалы экспедиций института за 1961, 1962, 1984, 1987 гг. в чувашские селения Татарской и Башкирской АССР, Ульяновской, Куйбышевской и Оренбургской областей - сведения по обычаям, обрядам, традиционному хозяйству, семейно-брачным отношениям; фольклору, диалектологии и истории заселения чувашами заволжских и приуральских земель (Отд.Ш, IV, VI);

2) архива Русского географического общества (РГО) - этнографические заметки о самарских чувашах Н.Каминского, Воронова и др., датируемые серединой XIX. в. (Разряд 34), архива РАН - "Анкеты" В.Н. Татищева по Самарскому уезду, составленные в 1737-1738 гг. и "Доношения" из Ставропольской канцелярии в АН 1764 г.(ф.З, 21), РГАДА - «Портфели Миллера» (Ф.21);

3) из Российского этнографического музея: (РЭМ): коллекции одежды, предметов быта, культа, фотографии и письменные источники, собранные в -начале и первой половине XX в. разными исследователями: И.Н.Смирновым (колл. 176), С.И.Руденко (колл. 1205, 2845), М.Е.Евсевьевым; (колл. 1519, 3323), А.С.Ивановым (колл.5231), В.П.Шнейдер (колл. 797) (колл. 967, 968, 901, 1416, 2032, 5095, 5231, 5238, 7894, 8583, 8722) и др., местных музеев:

Оренбургского областного музея (ОРОМ. Ф. 2554, Самарского областного историко-краеведческого музея им П.В Алабина (СОИКМ);

4) опубликованные материалы, среди-которых наиболее значимы работы путешественников XVIII в. И.И.Лепехина,. ИЛ.Фалька и: П.С.Палласа, финского- ученого Х.Паасонена.163 Их работы являются ценнейшим источником для характеристики различных аспектов этнической культуры чувашей. Значение указанных источников, для данной темы, заключается в том, что содержащиеся в них сведения были собраны именно среди этнотерриториальных групп в. Закамье, Заволжье и на Самарской Луке. Работа Х.Паасонена является чуть ли не единственным; полным описанием : свадебного и некоторых других обрядов заволжских чувашей начала XX в.

Определенный интерес для исследования; темы представляют публицистические очерки, об отдельных, селениях, написанные священнослужителями- и. краеведами.164 Ценным источником по истории приуральских чувашей являются многотомные краеведческие материалы А.З.Асфандиярова, подготовленные автором на основе данных местных и центральных архивов165.

5) полевые материалы автора, собранные в ходе поездок в Самарскую (1990-2002 гг.), Пензенскую (1994 г.), Ульяновскую (1994, 2002 гг.), Оренбургскую (2000, 2002 гг.) области и Республики Татарстан ( 1999, 20002003 гг.) и Башкортостан (2000, 2002-2003): особенности говора,, топонимика, история селений, свадебная, брачная, похоронно-поминальная > обрядность, национальный костюм;

Таким образом, основная источниковая. база - архивный материал, публикации, музейные коллекции - предоставляет возможность для; серьезного изучения данной темы.

1 Рыбаков С.Е. О методологии исследования этнических феноменов // ЭО, 2000. № 5. С. 3.

2 Тишков В.А. Советская этнография: преодоление кризиса // ЭО, 1992. № 1; Чешко C.B. Человек и этничность // ЭО, 1994. № 6; Арутюнов С.А. Этничность - объективная реальность (отклик на статью С.В.Чешко) // ЭО, 1995. № 5; Колпаков Е.М. Этнос и этничность // ЭО, 1995. №5; Тишков В.А. О феномене этничности // ЭО, 1997. № 3; Басилов В.Н. Традиции отечественной этнографии // ЭО, 1998.* № 2; Виннер Б.Е. Этничность: в поисках парадигмы изучения // ЭО, 1998. №4; Рыбаков С.Е. К вопросу о понятии «этнос»: философско-антропологический аспект // ЭО, 1998. № 6; Заринов И.В. Время искать общий язык (проблемы интеграции различных теорий и концепций) // ЭО, 2000. №2; Карлов В.В. Этнонациональная рефлексия и предмет этнологии (к проблеме самосознания науки) // ЭО, 2000. № 4; Рыбаков. С.Е. О методологии исследования этнических феноменов // ЭО, 2000. № 5; Он же. Судьбы теории этноса. Памяти Ю.В. Бромлея // ЭО, 2001. № 1; Заринов И.Ю. Социум - этнос - этничность - нация - национализм // ЭО, 2002. № 1; Рыбаков С.Е. Этничность и этнос // ЭО, 2003. № 3; Тишков В.А. Российская этнология: статус дисциплины, состояние теории, направления и результаты исследований // ЭО, 2003. № 5.

3 Конструирование этничности. Этнические общины: Санкт-Петербурга. СПб, 1998; Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998; Козлов В.И. Этнос, нация, национализм. М., 1999; Рыбаков С.Е. Философия этноса. М., 2001; Элез А.Й. Критика этнологии. М., 2001.

4 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. Его же. Современные проблемы этнографии. М., 1981; Его же. Очерки теории этноса. М., 1983.

3 Арутюнов С.А., Чебоксаров H.H. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества// Расы и народы, 1972. № 2.

6 Арутюнов С.А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М., 1989.

7 Козлов В.И. Динамика численности народов: методология исследования и основные факторы. М., 1969; Он же. Проблема этнического самосознания и его место в теории этноса // СЭ, 1974. № 2. С. 79-92; др

8 Пименов В.В. Удмурты: опыт компонентного анализа этноса. Л., 1977; Он же. Системный подход к этносу (к постановке проблемы). // Расы и народы. Вып.16. М., 1986. С. 12-30.

9 Конструирование этничности. С. 12.

10 Виннер Б.Е. Этничность: в поисках парадигмы изучения // ЭО, 1998. №4. С. 5-7. " См. вышеуказанные работы С.Е.Рыбакова, В.В.Карлова и др. исслендователей.

12 Рыбаков С.Е. Судьбы теории этноса. Памяти Ю.В. Бромлея. С. 20.

13 Рыбаков С.Е. Этничность и этнос. С. 6.

14 Рыбаков С.Е. О методологии исследования этнических феноменов. С. 13. 13 Заринов И.Ю. Время искать общий язык. С. 16.

16 Заринов И.Ю. Социум - этнос - этничность - нация - национализм. С. 18.

17 Там же

18 Заринов И.Ю. Социум - этнос — этничность - нация — национализм. С. 6

19 Заринов И.Ю. Социум - этнос - этничность - нация - национализм. С. 17.

20 Пименов В.В. Удмурты: опыт компонентного анализа этноса. Л., 1977; Он же. Урало-Поволжская историко-этнографическая область. // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979; Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. М., 1992; Козлова К.И. Этнография народов Поволжья. М., 1964.

21 Ягафова Е.А. Самарские чуваши (историко-этнографические очерки). Конец XVII - начало XX вв. Самара, 1998.365 с.

22 Иваненко Н.П. Межнациональные отношения. Термины и определения. Киев, 1991; Илларионова T.C. Этническая группа: генезис и проблемы сомоопределения (теория диаспоры). М., 1994.

23 Котов О. «Осколки» этноса (проблема дефиниций) // Этнос и его подразделения. Ч. 1. М., 1992. С. 91.

24 Иванов В.П. Формирование чувашской диаспоры. Чебоксары, 1988; Иванов В.П. Чувашская диаспора. Чебоксары, 1999. С. 4.; Петров И.Г. Опыт количественного анализа этнических процессов в материальной культуре приуральских чувашей // Этнос и его подразделения. М., 1992.; Подлесных О.Н. Диаспоры «титульных народов» и политика языковой поддержки // V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2003. С. 364; Старовойтова Г.В. Проблемы этносоциологии в современном городе. Л., 1980.

23 Семенов Ю.И. Этнос, нация, диаспора // ЭО, 2002. №2. С. 64-74.

26 Дятлов В.И. Диаспора: экспансия термина в общественную практику. // V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2003. С. 364.

27 Алексеев П.М. К понятию «диаспора» // IV Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2001. С. 230.

28 Полоскова T.B. Современные диаспоры. Внутриполитические и международные аспекты. М., 1999. С. 21.

29 Там же.

30 Тишков B.A. Исторический феномен диаспоры // ЭО, 2002. № 2.' С. 50.

31 Арутюнов С.А. Диаспора - это процесс // ЭО, 2002. № 2. С. 74-78.

32 Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

33 Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. М., 1989.

34 Арутюнов С.А. К проблеме этноса и субэтноса // Расы и народы, 1988. Вып. 18. С. 28; Марков Г.Е. Этническая таксономия и исторический процесс // Расы и народы, 1988. Вып. 18. С. 47.

35 Арутюнов С.А. Классификационное пространство этнической типологии // Расы и народы, 1986. № 4. С. 58.

36 Этнос и его подразделения. Ч. 1-2. М., 1992.

37 Кузеев Р.Г. Введение // Этнос и его подразделения. 4. 1. М., 1992. С.3-16; Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Этнографические и этнические группы (к проблеме гетерогенности этноса) // Там же. С. 17-37; Решетов A.M. Гетерогенность как перманентное состояние этноса (этнос и его подразделения) // Там же. С, 125-140.

38 Кузеев Р.Г. Введение. С. 6.

39 Соколова З.П. Эндогамный ареал и группа. М., 1990: С. 26.

40 Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Этнографические и этнические группы. С. 29-33.

41 Там же. С.20-22. г Там же. С. 24.

45 Там же. С. 24.

44 Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я., Моисеев H.H. Этнографические и этнические группы в новое и новейшее время // Этнические процессы в Башкирии в новое и новейшее время Уфа, 1987. С. 12-35. 4 Иванов В.П. Чувашский этнос. Чебоксары, 1998. С. 113.

46 Исхаков Д.М. К этнической и этнокультурной дифференциации татар Волго-Уральского региона, (историографический обзор и постановка проблемы) // Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья и Урала. Казань, 1991: С. 8.

47 Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Этнографические и этнические группы. С. 28-29.

48 Паллас П.С. Путешествия, по разным провинциям Российской империи 4. 1. СПб., 1773; Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году. 4.1. СПб., 1771.

49 Лепехин И.И. Указ. соч. С. 159.

50 Миллер Г.Ф. Описания живущих в Казанской губернии языческих народов. Казань, 1897. С. 27-29.

51 Паллас П.С. Указ соч. С. 145.

52 РЭМ. Колл. 92, 176, 1205; Комиссаров Г.И. Чуваши Казанского Заволжья. Казань, 1911; Никольский H.B. Краткий конспект по этнографии чуваш // ИОАИЭ. 1911. Т. XXVI. В. 6. С. 511-624; Акимова T.MJ Женские головные уборы саратовских чувашей // Труды Нижне-Волжского краевого музея. В.1. Саратов, 1929. С. 4556 с илл.; Она же .Эволюция женского костюма у саратовских чуваш // Труды Нижне-Вожского научного общества краеведения.В. 35. 4. 5 (этн. секция). Саратов, 1928. С. 25-39;

53 Иванов Л.А. Поселения и жилища чувашского населения Прикамского Заволжья и Южного Урала // Вопросы истории Чувашии. УЗ ЧНИИ. В. 29. Чебоксары, 1961. С.184-211; Он же. Современный быт и культура чувашского сельского населения. Чебоксары, 1973. 124 е.; Матвеев Г.Б. О некоторых особенностях традиционного жилища чувашского населения Татарской АССР, Ульяновской и Куйбышевской области // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 32-47; Горшков A.C. Комплексная экспедиция института в чувашские селения Татарской АССР, Ульяновской и Куйбышевской областей в 1984 году // Там же. С. 3-14; Иванов В.П. Этнические процессы среди локально-территориальных групп чувашей // Там же. С. 15-31; Трофимов A.A. Народное и самобытное декоративно-прикладное искусство // Там же. С. 48-73; Петров Л.П. Личные имена закамских чувашей-язычников // Там же. С. 74-87; Егоров Н.И. Женские личные имена низовых чувашей-язычников//Там же. С. 88-104; Чуваши Приуралья. Чебоксары, 1989; Осипов A.A. Мелодико-ритмические типы свадебных песен низовых чувашей // Чувашское искусство: история и художественное наследие. Чебоксары, 1988. С. 40-63; Осипов A.A. К вопросу о диалектологии чувашской народной песни // Вопросы истории, и теории чувашского искусства. Сборник статей ЧНИИ. Чебоксары, 1982. С. 112-125. Орков Т.Н. Материалы к изучению традиционного костюма саратовских чувашей // Чувашское искусство. В. II. Чебоксары, 1997. С. 90-112; Орков Т.Н. О народном костюме чувашей Башкортостана (по материалам экспедиции 1994 г.) // Чувашское искусство. В. III. Чебоксары, 1997. С. 148168; Он же. О традиционном костюме чувашей Самарской Луки // Там же. С. 169-200; Осипов A.A. Свадебные песни чувашей Самарской Луки // Чувашское искусство. В. IV. Чебоксары, 2001. С. 42-53; Ягафова Е.А. Самарские чуваши (историко-этнографические очерки). Конец XVII - начало XX вв. Самара, 1998.

54 Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986.

55 Чуваши Приуралья. Чебоксары, 1989. С. 30.

56 Этническая история н культура чувашей. Чебоксары, 1993. С. 65-66.

37 Канюкова A.C. Некоторые особенности диалектов чувашей тури и анатри // Материалы по чувашской диалектологии. Вып. 1. Чебоксары, 1960. С.81.

58 Канюкова A.C. Чувашская диалектология (Краткий очерк). Чебоксары, 1965. С. 133.

59 НА ЧГИГН. Отд. III. Ед. хр. 277,278.

60 НА ЧГИГН. Отд. III. 182.

61 Иванов В.П. Этнические процессы среди локально-территориальных групп чувашей // Культура и быт низовых чувашей. С. 17.

62 Чуваши Приуралья. С. 19.

63 Кузеев Р.Г. Чуваши Среднего Поволжья и Южного Урала. С. 252.

64 Иванов Л.И. Этнотерриториальные группы чувашей Волго-Уралья. Руковпись // Архив отдела этнологии и археологии Чувашского государственного института гуманитарных наук; Иванов В.П. Чувашский этнос. С. 114.

65 Кузеев Р.К. Народы Среднего Поволжья. С. 252; Иванов В.П. Чувашский этнос. С. 113.

66 Иванов В.П. Чувашский этнос; Он. же. Чувашская диаспора (этногеографический справочник). Чебоксары, 1999.

67 Иванов В.П. Чувашский этнос. С. 113-114.

68 Иванов В.П. Чувашская диаспора. С. 25.

69 Кондратьев М.Г. Песни низовых чувашей/Чебоксары, 1982. Кн. 1. Предисловие; Он же. Типологическая структура чувашской музыкально-фольклорной системы // Традиционная музыка. народов Поволжья и Приуралья: вопросы теории и истории. Казань, 1989. С. 31-38.

70 Чуваши Приуралья. С. 109.

Кондратьев М.Г. Российский период в истории устной музыки чувашей (о чувашско-русских-этномузыкальных параллелях) // Чувашское искусство. Вып. V. Чебоксары, 2003. С. 175.

72 Там же. С. 94.

73 Там же. С. 95.

74 Сергеев Л.П. О лингвистическом ■ ландшафте территорий поздней колонизации (по материалам «Диалектологического атласа чувашского языка»)// Вестник Чувашской национальной академии, 1993. № 1. С. 69-75.

75 Исхаков Д.М. Этническое развитие волго-уральских татар в ХУ-начале XX вв. Диссертация в виде научного доклада.М., 2000. С. 78.

76 Арутюнов С. А. Мкртумян Ю.И. Проблема типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре //Типология основных элементов традиционной культуры. М., 1984. С. 28.

77 Толстой Н.И. Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингвистика. М., 1995. С. 9.

78 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 21,37.

79 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 10-19.

80 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 20.

81 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С.47.

82 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 9.

83 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 21.

84 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С.37,44.

85 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С.44.

86 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С.48.

87 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 49.

88 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С.52.

89 Толстой Н.И. Язык и народная культура. С. 22-23.

90 Толстаая С.М. Терминология обрядов и верований как источник, реконструкции древней духовной культуры. // Славянский и балканский фольклор. М., 1989. С. 215-230.

91 Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. 1п шешопаш. СПб, 2003. С. 159.

92 Там же. С. 162.

93 Там же. С. 171.

94 Там же. С. 171.

95 Земцовский И.И. Этномузыковедческие заметки об этнической традиции // Путилов Б.Н. Фольклор и народная культураЛп тетопаш. СПб, 2003. С. 293-313.

96 Чеснов Я.В. О принципах типологии традиционно-бытовой культуры // Проблема типологии в этнографии. М., 1979. С. 189-203.

97 Крюков М.В. Об общих принципах типологического исследования: явлений культуры (на примере типологии жилища) //Типология основных элементов традиционной культуры. М., 1984. С. 7-18.

98 См. например: Ушаков Н.В. Методика структурно-типологического анализа жилища в форме указателя типов с их нумерацией // Этносы и этнические процессы. М., 1993. С. 236-2?.

99 Чеснов Я.В. О принципах типологии. С. 189,191.

100 Там же С. 193-195.

101 Крюков М.В. Об общих принципах. С. 13-17.

102 Чистов К.В. Типологически проблемы восточнославянского свадебного обряда // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 223-230; Он. же. Народные традиции и фольклор. Очерки теории. Л., 1986.

103 Путилов Б.Н. Вариативность в фольклоре как творческий процесс // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 180-193.

104 Там же С. 192-193.

105 Чистов К.В. Типологические проблемы восточнославянского свадебного обряда. С. 223.

106 Толстой Н.И. Язык и народная , культура. С.23; Виноградова Л.Н., Толстая С.М. Ритуальные приглашения мифологических персонажей на рождественский ужин. Структура текста // Славянское и балканское языкознание (структура малых фольклорных текстов). М., 1993. С. 60-81.

107 Крюков М.В; Об общих принципах. С. 8-9.

108 Проблемы картографирования в языкознании и этнографии: Л., 1974. С. 6. (Введение)

109 Исхаков Д.М. К этнической и этнокультурной дифференциации. С. 9.

110 Бородина М.А. О типологии ареальных исследований // Там же. С. 43-54.

111 Брук С.И. Козлов В.И. Основные проблемы этнодемографического картографирования // Там же. С. 5463; Рабинович М.Г. К методике этнографического картографирования // Там же. С. 63-68; Чистов К.В. Проблемы картографирования обрядов и обрядового фольклора: Свадебный обряд // Там же. С. 69-84; Назарова Т.В. К проблеме типологии диалектных ареалов // Там же. С. 84-95 и др.

112 Зорин Н.В. Русский свадебный ритуал. М., 2001.

113 Уразманова Р.К. Обряды и праздники татар Поволжья и Урала (Годовой цикл XIX - начала XX вв.). Казань, 2001.

114 Рабинович М.Г. К методике этнографического картографирования. С. 66.

115 Чистов К.В. Проблемы картографирования обрядов. С. 82.

116 От греческого npazua - «вещь»: Толстой Н.И. Некоторые вопросы соотношения лингво- и этнографических исследований // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974. С.22.

117 Халнков H.A. Хозяйство татар Поволжья и Урала. Казань, 1995. Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Урапьского региона. Казань, 1993; Суслова C.B., Мухамедова Р.Г. Народный костюм татар Поволжья и Урала. Казань, 2000; Уразманова Р.К. Обряды и праздники татар Поволжья и Урала.

118 Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья и Урала. Казань, 1991; Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона. Казань, 1993

119 Попова Е.В. Семейные обычаи и обряды бесермян. Ижевск, 1998; Косарева И.А. Традиционная женская одежда периферийных групп удмуртов. Ижевск, 2000; Миннияхметова Т.Г. Календарные обряды закамских удмуртов. Ижевск, 2000; Молотова Т.Л. Марийский народный костюм. Йошкар-Ола, 1992; Сепеев Г.И. Восточные марийцы. Йошкар-Ола, 1975.

120 Пименов В.В. О некоторых закономерностях в развитии народной культуры // СЭ, 1967. № 2. С. 11.

121 Черемшанский В.М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этнографическом и промышленном отношении. Уфа, 1859. 472 е.; Перетяткович Г.И. Поволжье в XVII -начале XVIII вв. Очерки по истории колонизации края. Одесса, 1882. 400 е.; Рычков П.И. Оренбургские степи в трудах Н.И Рычкова,Э.А. Эверсмана, С.Я.Неуструева. М. 1949. 416 е.; Рычков П.И. История Оренбургская (1730-1750). Оренбург, 1895.[4] 95 с.

12 Витевский B.H. И.И. Неплюев и Оренбургский край в его прежнем составе до 1758 г. B.1-2. Казань, 1889; Фирсов H.A. Инородческое население прежнего Казанского ханства Новой России до 1762 года и колонизация закамских земель в это время. Казань, 1869. IV+445+1 е.; Ученые записки Казанского университета. Т. 27. Казань, 1871

123 Готье Ю.В. Из истории передвижения населения в XV11I в. М., 1908. 26 е.; Дэн В.Э. Население России по пятой ревизии. T. I. M., 1902. 377 е., Т. 2. М, 1902. 319 с.; Новиков В.А. Очерк колонизации Башкирского края // Историческая библиотека, 1878. № 12; Чернавский Н. Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем // Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Оренбург, 1900. В. VII, 346+VI с; Кривощеков А.И. Исторические судьбы Оренбургского края // Вестник Оренбургского учебного округа, 1912. Отд III. № 3 С. 94-112, № 4. С. 132-146; Рязанов А.Ф. Оренбургский край. Исторический очерк. Оренбург, 1928. 142 е.; Никитин M. Основные моменты колонизации Башкирии // Социалистическое хозяйство Башкирии.Уфа, 1928. № 67. С. 73-85.

124 Вощинин А.П., Ямзин И.Л. Учение о колонизации и перселении. М.-Л., 1926 е.: Шульгин М.М. Землеустройство и переселения в России в XVIII - первой половине XIX в. // Труды Московского межевого института по факту землеустройства и переселений. M, 1928.; Преображенский A.A. Об историческом взаимодействии народов Среднего Поволжья и Приуралья в XV11-XV111 вв. (Исследования по истории историографии феодализма. М, 1982. С. 248-261.; Он же. Некоторые вопросы исторического взаимодействия народов Среднего Поволжья и Приуралья в XVII - XV1I1 вв. // Вопросы социально-экономической и политической истории Среднего Поволжья и Приуралья периода феодализма.(Научная сессия. Тезисы докладов).Чебоксары,1973; Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII - первой половине XIX в. М., 1963. 230 е.: Он же. Изменения в размещении населения России в XVIII- первой половине XIX в.(по материалам ревизий). M., 1971.190 с.

123 Ермолаев И.П. Проблема колонизации Среднего Поволжья и Приуралья в русской историографии. Куйбышев, 1963; Он же. Понятие о термине "колонизация" и его применимость к региону Среднего Поволжья в XVII-XVIII bb. (к постановке вопроса) // Вопросы социально-экономической и политической истории Среднего Поволжья и Приуралья периода феодализма (Научная сессия, тезисы докладов). Чебоксары, 1973.; Он же. Среднее Поволжье во второй половине XVI-XV11 вв. М., 1982. 223 с.

126 Преображенский A.A. Об историческом взаимодействии. С. 250.

127 Алишев C.X. Исторические судьбы Народов Среднего Поволжья. XVI - начало XIX вв. М.,1990. 265 е.; Зобов Ю.С. Участие крестьян Среднего Поволжья в заселении Оренбургского края в XVIII в.// Сельское хозяйство в период феодализма и капитализма. Чебоксары, 1982.С. 48-52.

128 Димитриев В.Д. К вопросу о заселении юго-восточной и южной частей Чувашии // УЗ ЧНИИ. В. 14. Чебоксары, 1956. С. 173-218; Он же. К вопросу о ясаке в Среднем Поволжье // УЗ ЧНИИ. В. 16. Чебоксары, 1958. С. 278-293; Он же. К вопросу о сложных общинах в Чувашии // Вопросы, экономики и истории Чувашской АССР // УЗ ЧНИИ.В. 23. Чебоксары, 1963. С. 196-228; Димитриев В.Д., Романов Н.Р.Чувашия в XVII в. // История Чувашской АССР. T. I С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Чебоксары, 1966. Гл. 6; Чувашия с конца XVII до последней четверти XVIII в. // Там же. Гл. 7; Он же. Чувашия в первой половине XVIII в. // Материалы по истории Чувашской АССР. В. 1. Чебоксары, 1958.С.222-302; Он же. История Чувашии XVIII в. Чебоксары, 1959; Он же. Распространение христианства в чувашские народные массы в период феодализма (середина XVI в. - 1861 г.) // Проблемы религизного синкретизма и развитие атеизма в Чувашской АССР. Труды ЧНИИ. Т. 86, Чебоксары, 1978. С. 81-120.

129 Димитриев В.Д. Национально-колониальная политика царизма в Среднем Поволжье во второй половине XVI - XVII вв. // Вопросы социально-экономической истории Среднего Поволжья и Приуралья в период феодализма (Научная сессия. Тезисы докладов).Чебоксары, 1973.С.23-28.

130 Димитриев В.Д. Чувашские исторические предания. Т. 1-3. Чебоксары, 1983-1986.

131 Kappeler A. Russlands erste Nationalitäten. Das Zarenreich und die Völker der Mittleren Wolga vom 16. bis 19. Jahrhunderts. Köln. Wien, 1982 + Karten; Kappeler A. Russland als Vielvölkcrrcich. Entsehung, Geschichte, Zerfall. München, 1992. 399 S.

132 Кузеев Р.Г. Указ. соч.

133 Ташкин С.Ф. Инородцы Поволжско-Приуральского края и Сибири по материалам Екатерининской законодательной комиссии. В. 1. Оренбург, 1921. 274 е.; Васильев С.М. К вопросу о землепользовании пришлого нерусского населения в конце XVI - начале XVIII вв. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1957. C.I27-141; Устюгов Н.В. О характере башкирских восстаний в XVII -первой половине XVIII в. // Там же С. 86-126; Демидова Н.Ф. Социально-экономические отношения в Башкирии в первой четверти XVIII в. // Там-.же. С. 23-67; Рахматуллнн У.Х. Ясачные башкиры, и башкирские припущенники в связи с колонизацией Башкирии // Вопросы социально-экономической истории. Среднего Поволжья и Приуралья в период феодализма (Научная сессия. Тезисы докладов). Чебоксары, 1973; Он же. Население Башкирии в XVII-XVIII вв.: вопросы формирования небашкирского населения. М., 1988. 186 с.;.Усманов Д.М. Присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1960. 195 е.; Он же. Развитие земледелия в Башкирии в третьей четверти XVIH в. // Из истории феодализма и капитализма в Башкирии. Уфа, 1971. С. 22-74; Исхаков Д.М. Тептяри. Опыт этностатистичского изучения // СЭ, 1979. №4. С.29-42.

134 Залесский В. Казанские лашманы// Русская старина, 1916. август.; Даишев С.И. Лашманы Среднего Поволжья в первой половине XIX в .И Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья. Дооктябрьский период. Йошкар-Ола, 1978.; Клеянкин A.B. Ясашные крестьяне и старослужилые люди Среднего Поволжья на адмиралтейских работах в XVIII - первой половине XIX в.// Там же С. 46-54.

135 Дэн В.Э. Указ. Соч.; Водарский Я.Е. Население России за 400 лет (XVl-начало XX вв.). М., 1973; Кабузан K.M. Указ.соч.

136 Иванов В.П. Чувашский этнос. Чебоксары, 199; Он же. Этническая карта Чувашии. Чебоксары, 1997; Он же. Этнические процессы среди локально-территориальных групп чувашей. // Чуваши Приуралья. Чебоксары, 1989. С. 15-31; Он же. Чувашская диаспора. Чебоксары. 1999.

137 Николаев Г.А. Надельное землевладение многонационального крестьянства Казанской губернии в конце XIX - начале XX вв. // Исследования по истории Чувашии и чувашского народа. Чебоксары, 1997. С. 78-129; Он же. Заметки о чувашско-русских взаимоотношениях в в средневолжской деревне. // Проблемы национального а рпзвитии чувашского народа. Чебоксары, 1999. С. 38-52.

138 Ягафова Е.А. Конфессиональная ситуация среди чувашей Самарского Заволжья во второй половине XIX - начале XX вв. // Межэтнические отношения, национальные проблемы и движения в Среднем Поволжье и Приуралье в XVI1I-XX веках. Тезисы докаладов региональной научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения И.Д.Кузнецова. 27-28 мая 1996 г. Чебоксары, 1996.С. 22-25; Она же. Самарские чуваши. .Глава VII. Конфессиональная ситуация в Самарском Заволжье. C.272-3I3.

139 Никольский Н.В. Христианство среди чуваш Среднего Поволжья в XVI-XVIII вв. Казань, 1912; Димитриев В.Д. Распространение христианства и чувашские народные массы в период феодализма (середина XVI - 1861 г) // Проблема религиозного синкретизма и развитие атеизма в Чувашской АССР. Труды ЧНИИ. Т. 86. Чебоксары, 1978; Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Чебоксары, 1959; Денисов П.В. Религия и атеизм чувашского народа. Чебоксары, 1972; Макаров Д.М. Самодержавие и христианизация народов в Поволжье во второй половине XVI-XVII вв. Чебоксары, 1981.

140 Dowler W. Pedagogy and Politics: origions of the special conference of 1905 on primary education for non-russians in the East//Nationalities Papers. Vol.26. N4, 1998. 761-775 pp.

141 Werth P. From "Pagan" Muslims to "Baptized" Communitists: Religious Conversion and Ethnik Particularity in Russia's Eastern Provinces. // Comparative Studies in Society and History, 2000; Werth P. Inorodtsy on obrusenie: religious conversion, indigenous clergy, and the politics of assimilation in late imperial Russia // Ab Imperio, 2000. N 2. C.105-134; Werth P. At the Margins of Orthodoxy: Mission, Covernance and Confessional Politics in Russias Volga-Kama Region, 1925-1917

142 Geraci Robert.P. Window on the East: National and imperial Identities in Late Tsarist Russia. Kasan, 18701914.

143 Khodarkovsky M. "Ignoble Savages and Unfaithful Subjects": Constructing Non-Christian Identities in Early Modern Russia. // Russian Orient Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917. Indiana, 1997. 9-26.

144 Noack Christian. Muslimischer Nationalismus im Russischen Reich: Nationalbildung und Nationalbevegung bei Tatren und Baschkiren. Stuttgart, 2000.

145 Frank Allen J. Muslim Religions Institutions in Imperial Russia. The Islamic World of Novouzensk District and the Inner Horde. Brill. Leiden.Boston. Köln, 2001.

146 Jersild A. Fath, Custom, and Ritual in the Borderlands: Orthdoxy, Islam, and the "Small Peoples" of the Middle Volga and the North Caucasus // The Russian Review. 2000. Vol. 59. N. 1. 512-529.

147 Браславский Л.Ю. Ислам в Чувашии. Исторические и культурологические аспекты. Чебоксары, 1997.

148 Glazik J. Die russische Orthdoxe Heidenmission seit Peter dem Grossen. Münster,, 1954; Glazik J. Die Islammission der russischen-orthodoxen Kirche. Eine missionergeschichtliche Untersuchung nach russischen Quellen und Darstellungen. Münster, 1959.

149 Glazik J. Die russische Orthdoxe Heidenmision. S. 9

150 Воробьев В.П. Искусство чуваш с. Казанлы // Труды Нижне-Волжского областного научного общества краеведения. Вып. 34. 4.IV. Саратов, 1926. С. 45-50; Акимова T.M. Эволюция женского костюма у саратовских чуваш // Труды Нижне-Волжского областного научного общества краеведения. Вып. 35. 4.V. Саратов, 1928. С. 25-39; Она же. Вышивка саратовских чуваш // Известия Саратовского Нижне-Волжского института краеведения. T.VII. Саратов, 1936. С. 25-30; Она же. Чувашские вышивки // Искусство народов СССР. М., 1930; она же. Женские головные уборы саратовских чуваш // Труды Нижне-Волжского краевого музея. Вып. 1. Саратов, 1929. С. 45-56.

151 НА ЧГИГН. Отд. III. Ед.хр. 671-677, 758-754

152 Салмин А.К. Религиозно-обрядовая система чувашей. Чебоксары, 1993; Он же. Народная обрядность чувашей. Чебоксары, 1994 и др.-.

153 Ягафова Е.А. Указ. соч.

154 Ягафова Е.А. Календарная обрядность чувашей i Самарской Луки. // Этнография Самарской Луки. Самара, 1996. С. 66-87; Уяв закамских чувашей // Самарская область. Этнос и культура. 1999, №; Она же. Традиционная обрядовая - культура бузулукских чувашей // Проблемы культурогенеза народов Волго-Уральского региона. Уфа, 2001. С. 151-154, Она же. Свадьба бузулукских чувашей // Самарская область. Этнос и культура. 2001.№ 2. С. 3-10; Она же. Этничность и религиозность среди некрещеных чувашей Заволжья // Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья. Тезисы научно-практической конференции. Самара, 2002. С. 40-44. Она же Приикские чуваши. // Краеведческие записки. Вып. XI. Самара, 2003. С. 111-119.

155 Ягафова Е.А. Чувашская диаспора в XVII-XIX вв.: к вопросу о формировании этнотерриториальных групп// Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья. Тезисы научно-практической конференции; Самара, 2002. С. 62-64.

Материалы по истории Башкирской АССР. T. III. М.-Л., 1949; T. IV. 4. 1-2. М., 1956.

157 Ведомость о народонаселении России по уездам и губерниям за 1846 г.СПб, 1850;

158 Материалы для статистики Россиийской империи, издаваемые , с высочайшего изволения при ; статистическом отделении Совета Министерства иностранных дел. СПб, 1839. Ч. I-II; То же СПб, 1841. Материалы для статистики России, собираемые по ведомству государственных имуществ. СПб., 1861, В. 3.; Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба.Т. 8. Казанская губерния, СПб. 1861. Т. 20 Симбирская губерния. СПб, 1868;

1 9 Военно-статистическое обозрение Российской империи, издаваемое по высочайшему повелению при I

Отделении Департамента Генерального Штаба. T. 4.4. 3. Самарская губерния. СПб, 1855;

160 Списки населенных мест Росийской империи. T. XIV. Казанская губерния. СПб, 1866; T.XXVIII.

Оренбургская губерния. СПб, 1863; T. XXXIV. Саратовская губерния. СПб, 1862; T. XXXIX. Самарская губерния. СПб, 1863; T. XLV. Уфимская губерния. СПб, 1871.

1 1 Статистическое обозрение Россйиской империи. СПб, 1875.

162 Статистические таблицы Российской империи за 1856 год, составленные и изданные по распоряжению Министерства внутренних дел статистическим отделением Центрального статистического комитета. СПб., 1858; Статистические таблицы Российской империи, издаваемые по ряспоряжению МВД Центральным статистическим комитетом. В. II. СПб., 1863.

163 Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году 4.1. СПб, 1771 ; Falk I.P. Reise in Russland. In einem ausführlichen Auszuge und mit Anmerkungen begleitet von J.A.Martyni. Berlin, 1794. Bd.l; Паллас П.С. Путешествия по разным провинциям Российской империи. 4.1. СПб, 1773; Paasonen H. Gebräuche und Volksdichtung der Tschuwaschen gesammt von Heikki Paasonen, herausgeben von Eino Karanka und Martti Rässanen, Helsinki, 1949.

164 См. раздел «Список литературы»: M» 121, 122, 125, 127-132, 137-140, 142-158, 162-174, 179-194, 196208,216-223,225-231.

165 Асфандияров A.3. История сел и деревень Башкортостана. Кн.1. Уфа, 1990; Кн.З. Уфа, 1993; Кн.4. Уфа, 1993; Кн.7. Уфа, 1997.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье"

Выводы третьей главы.

1. Изучение диалектных особенностей языка ЭТГ показывает преобладание в говорах признаков низового диалекта (НД), сочетающихся с признаками верхового диалекта (ВД) и переходных говоров (ПГ). Говоры с бидиалектной основой типа НД с признаками ВД (НД+ВД) были распространены в закамской, заволжской и прибельской ЭТГ. При этом в ряде локальных говоров (саврушский, верхнечеремшанский, сокский) выявлено значительно большее количество признаков ВД, чем в целом по группе, а косяковский говор прибельских чувашей определенно относится к говорам с монодиалектной основой типа ВД. Преобладание признаков верхового диалекта наблюдается в говорах чувашей приволжской и бузулукской ЭТГ, определяемых в целом также как говоры с бидиалектной основой типа ВД (ВД+НД), однако с существенной вариацией по локальным говорам подгрупп. Признаки переходных говоров представлены в разных сочетаниях в языке чувашей всех групп, но наиболее очевидны в приволжской (сенгилеевская и самаролукская подгруппы), а как доминирующий тип - в говорах приикских чувашей, определяемых как говоры с бидиалектной основой ПГ+НД.

2. Традиционный женский костюм этнотерриториальных групп чувашей формировался на основе комплекса конкретной гентической

539 этнографической группы или подгруппы. Однако значительная часть элементов костюма имела оригинальные черты, не встречающиеся у вирьял, анат-енчи или анатри. Доля таких признаков варьировала от трети (32,4%) в прибельской до более чем половины (53,1%) в закамской ЭТГ. В среднем они составляли 44%. Остальные детали костюмных комплексов вполне сопоставимы с теми или иными типами/подтипами/вариантами в костюмах этнографических групп. На основе долевого соотношения признаков верхового, средненизового и низового комплексов можно вывести формулу-характеристику традиционного женского костюма в каждой из ЭТГ. В приволжской ЭТГ она представляла сочетание признаков верхового (В) и средненизового (СН) комплексов в равной степени (по 20%), чуть меньше здесь было представлено признаков костюма низовых чувашей (Н) - 13,5%, т.е. костюм чувашей приволжской ЭТГ определяется следующим образом: СН+В+Н. Аналогичную формулу, но с преобладанием черт средненизовой традиции имеет костюм бузулукских чувашей: СН (29,2%) + В (20,8%) + Н (4,2%). Низовые признаки преобладали в костюме закамских чувашей - Н (21,9%) + СН (18,8%) +В (6,3%), в костюмах заволжских и приикских чувашей: Н (31,8%) + СН (22,7%) и Н (30%) + СН (26,7%) + В (6,7%). Причем у приикских чувашей доля признаков средненизового происхождения несколько превышала данный показатель у заволжских и закамских чувашей. В костюме чувашей прибельской ЭТГ, благодаря костюму косяковской подгруппы, заметно незначительное преобладание признаков верховой традиции: В (27%) + Н (21,6%) + СН (18,9%). Однако костюм большинства чувашей прибельской ЭТГ сходен к закамским и заволжским комплексами, потому может быть определен формулой Н+СН+В.

3. В обрядовом календаре этнотерриториальных групп чувашей наблюдается соответствие трем комплексам генетических этнографических групп - верховому, средненизовому и низовому. Наибольшее сходство с верховым комплексом проявляется в приволжской и бузулукской ЭТГ, со средненизовым - в приикской ЭТГ, с низовым - в закамской, заволжской, приикской и прибельской ЭТГ. Несмотря на указанные соответствия, в

540 обрядовых комплексах этнотерриториальных групп присутствуют признаки всех диалектных традиций. Так, например, в приволжской ЭТГ верховые признаки преобладали в барышской, елаурской и неверкинской подгруппах, в то время как в кулаткинской и особенно самаролукской - черты низовой традиции. Заметное влияние верховой традиции наблюдается в верхнечеремшанской, малочеремшанской, среднечеремшанской, саврушской подгруппах закамской ЭТГ, в заволжской и приикской ЭТГ, косяковской подгруппе прибельской ЭТГ. Поляризация признаков тяготеет, таким образом, в основном к двум комплексам обрядового календаря чувашей -верховому (В) и низовому (Н); роль признаков средненизового комплекса (СН) относительно невелика. Поэтому характеристику обрядности каждой из ЭТГ можно определить соответствующей формулой: приволжской ЭТГ -В+Н (+СН), закамской ЭТГ - Н+В (+СН), заволжской ЭТГ - Н+СН (+В), бузулукской ЭТГ - В+Н, приикской ЭТГ - Н+СН (+В), прибельской ЭТГ -Н+В (+СН). Существенную часть обрядового календаря ЭТГ составляли элементы оригинального происхождения, такие как весна асатни и уяв в летнем цикле приволжских и закамских чувашей, дёрё яни/нартуган в новогоднем цикле в Закамье, Заволжье и Приуралье, ритуализированный календарь мункун (пасхи) у приикских чувашей и др., указывающие на своеобразие развития обрядовой культуры в ЭТГ чувашей. Последняя относительно долго (до начала XX в.) находилась под сильным влиянием традиционной веры некрещеных чувашей, обитавших в основной массе среди ЭТГ в Закамье и Заволжье.

4. В брачной обрядности ЭТГ чувашей наблюдается смешение двух основных свадебных традиций - верховой (В) и низово-средненизовой (Н/СН). Преобладание признаков верховой свадьбы заметно в елаурской и неверкинской подгруппах приволжской ЭТГ, сульчинской подгруппе закамской ЭТГ, в бузулукской ЭТГ, бавлинской подгруппе приикских чувашей и бишкаинской и косяковской подгруппах прибельской ЭТГ. Учитывая эти особенности, характеристика ЭТГ представляется следующим образом: приволжская ЭТГ - В+Н/СН, закамская ЭТГ - Н/СН+В, заволжская

541

Н/СН+В, бузулукская ЭТГ - В+Н/СН, приикская ЭТГ - Н/СН+В, прибельская ЭТГ - Н/СН+В (В - в косяковской подгруппе).

Таким образом, этнокультурные традиции всех ЭТГ имеют сложную диалектную структуру, свидетельствующую о смешении разных этнографических традиций чувашского населения, участвовавшего в формировании каждой из них. Однако, как уже неоднократно указывалось выше, при этнокультурной характеристике ЭТГ обозначается определенное преобладание той или иной диалектной традиции - верховой, средненизовой или низовой, что позволяет распределить ЭТГ чувашей Урало-Поволжья по культурно-языковым ареалам. В верховом культурно-языковом ареале находятся приволжская и бузулукская ЭТГ, в низовом - все остальные группы, но при этом все они имеют явно выраженную гетерогенную природу. Заметное влияние в приикской и заволжской ЭТГ оказывала средненизовая традиция, поэтому этнографическая характеристика их может быть выражена формулой Н+СН, а в закамской и прибельской ЭТГ верховая, т.е. Н+В. Аналогичную смешанную структуру имеют приволжская и бузулукская ЭТГ - В+СН (+Н).

Заключение

Комплексный анализ историко-этнографических и лингвистических материалов по генетическим этнографическим и этнотерриториальным группам чувашей подводит к нижеследующим выводам.

Генетические этнографические группы чувашей сформировались в XIII-XVII вв. на обширной территории, охватывающей междуречье Суры и Волги, а в административном отношении - территории современных Чувашской Республики и прилегающих районов Ульяновской области и Республики Татарстан. В ходе расселения и взаимодействия с финно-уграми (марийцами), татарами, русскими в этот период и позже, в ХУШ-Х1Х вв., сложились культурно-языковые диалекты этнографических групп и подгрупп, которые имеют четкую локализацию на указанной территории. Анализ диалектных особенностей традиционного костюма и обрядовой культуры в целом подтверждает дифференциацию по диалектам и говорам языка. Этнографические группы образуют три этнографические зоны -верховую, средненизовую и низовую, подразделяющиеся на макроареалы подгрупп - 4 в верховой и по 3 в средненизовой и низовой. Каждая из групп и подгрупп характеризуется определенным диалектом/говором языка и комплексом этнографических признаков, выступающих устойчивыми критериями для культурно-языковой характеристики ЭТГ.

В результате комплексного анализа языковых и этнокультурных особенностей генетических этнографических групп чувашей были сделаны следующие выводы:

1) Верховая ЭГ сформировалась в результате освоения чувашами земель в междуречье Суры и Цивиля и активного взаимодействия с марийцами; этнографические и языковые особенности, вероятно, сложились под влиянием территориального и этнокультурного факторов в зависимости от характера и интенсивности внутриэтнических и, особенно, межэтнических связей. Существенная трансформация традиционной культуры (костюма, обрядности и, вероятно, языка) верховых чувашей, т.е. формирование известного в этнографии «вирьяльского комплекса», произошла в течение

552 второй половины XVIII - первой половины XIX вв. Чувашские мигранты XVII - первой половины XVIII вв. из районов проживания современных вирьял были носителями иной традиции, близкой к этнографическому комплексу средненизовых чувашей. Первичные признаки этой традиции лучше сохранились в южной части верховой зоны, что объясняется, вероятно, меньшим воздействием финно-угорских традиций; одновременно в северо-западной ее части наблюдается полное сходство этнографических комплексов сундырской подгруппы вирьял и горных мари.

2) Средненизовая ЭГ представляет собой совершенно самостоятельное образование, генетически связанное одновременно как с верховой, так и низовой группами, и выступает первичной по отношению к этим двум группой. Зона средненизовых чувашей по данным этнографии, особенно брачной и календарной обрядности, расширяется к югу до р. Ута за счет северной половины территории северной подгруппы анатри, что соответствует южной границе музыкального диалекта анат-енчи. В пределах данной зоны совершенно четко выделяется восточная часть - район урмарско-козловской подгруппы; в то же время в западной части средненизовой зоны границы с верховыми чувашами размыты, а в бассейне Большого и Малого Цивиля выделена переходная зона, где сосуществовали элементы разных этнографических комплексов (верхового и средненизового, верхового и низового). Аналогичное явление наблюдается на стыке средненизовой и низовой традиций.

3) Этническая культура низовых чувашей является результатом взаимодействия и трансформации культурных комплексов разных ЭГ: в большей степени средненизовой, в меньшей - верховой. Культурно-типологический анализ подтверждает точку зрения о генетической преемственности низовых чувашей от анат-енчи, высказанную В.Д.Димитриевым при изучении исторических материалов. Этнокультурные комплексы подгрупп низовой ЭГ сложились на основе преимущественно традиции средненизовых чувашей, в первую очередь, аниш-кубнинского междуречья. Низовая ЭГ в том состоянии и на той территории, как ее фиксируют источники ХУШ-Х1Х вв., состояла из нескольких подгрупп, различных по происхождению и этнокультурному облику: северной, степной, подлесной. Низовая этнографическая традиция не однородна, а существует в вариантах комплексов подгрупп и локальных групп: шемуршинской и цильнинской в подлесной подгруппе, западной и присвияжской в степной подгруппе.

4) Анализ диалектных особенностей культуры позволяет предположить существование изначального единства структуры традиционного костюма и обрядности у разных этнографических групп чувашей; дифференциация, а точнее отбор и закрепление в этнографической традиции как элементов, так и терминов для их обозначения происходили по мере формирования самих групп под влиянием комплекса разных факторов, среди которых важную роль играли также контакты с соседними народами.

Формирование этнотерриториальных групп происходило на протяжении ХУ11-Х1Х вв. в четырех природно-географических зонах У рало-Поволжья: Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье. По комплексу культурно-языковых параметров и этапам расселения различаются 6 этнотерриториальных групп, образующих довольно компактные ареалы расселения в том или ином регионе.

Ареал приволжской ЭТГ располагается в Правобережье Волги в бассейне рек Сызранки, Кулатки, Калмантая, Усы на территории юга Симбирского, Сенгилеевского, Сызранского, части Самарского уездов Симбирской и северных Вольского^Петровского, Хвалынского и Кузнецкого уездов Саратовской губерний. Формирование Приволжской ЭТГ происходило, начиная с 30-х гг. XVII в., в многонациональном мордовско-татарско-русском окружении, что, безусловно, сказалось на языке и этнической культуре местных чувашей. Последние характеризуются не только архаичностью форм, обусловленной длительной изоляцией от других групп чувашей, но и многочисленными инокультурными заимствованиями. В пределах приволжской ЭТГ выделяются 4 подгруппы, сформировавшиеся как вследствие относительной взаимной изоляции и предпочтительных внутригрупповых контактов, так и под влиянием диалектных традиций генетических этнографических групп. В целом, в культурно-языковых особенностях чувашей приволжской ЭТГ смешались традиции всех трех, но особо заметно влияние верховых чувашей в барышской и неверкинско-кулаткинской подгруппах и влияние средненизовой и частично низовой - у елаурских (сенгилеевских) и самаролукских чувашей.

Закамская ЭТГ формировалась преимущественно также в ХУН-ХУШ вв. сначала в татарско-мордовском, а с середины XIX в. еще и русском окружении в бассейне рр. Большой и Малый Черемшан, Зай и Шешма, преимущественно на территории Спасского и Чистопольского уездов Казанской губернии, частей Бугульминского, Самарского и Ставропольского уездов Самарской губернии. При этом интенсивность чувашско-русских контактов в этом регионе была одной из наиболее высоких, что отразилось на функционировании некоторых обрядовых комплексов, в частности, свадебного, рождественско-новогоднего и летних игрищ и хороводов уяв. С другой стороны, в Закамье традиционно обитала самая многочисленная группа некрещеных чувашей, которые упорно отстаивали свою религиозную, а значит, и этническую самобытность, несмотря на массовое давление церкви и государства, а также исламскую пропаганду. Традиционные верования составляли существенный пласт этнической культуры закамских чувашей, бытуя не только среди некрещеных, но кряшен. На формирование культурно-языковых особенностей закамских чувашей оказала влияние длительность заселения региона (более 100 лет) и вызванное этим разнообразие миграционных потоков, в котором участвовали выходцы из всех этнографических групп, но в различной пропорции по районам и подгруппам. Так, влияние низовой традиции наиболее заметно в малочеремшанской подгруппе, а верховой - в верхнечеремшанской, саврушской и частично - среднечеремшанской, в то время как в сульчинской более зримо выглядят признаки средненизового комплекса. Этническая культура подгрупп закамской ЭТГ представляет собой варианты достаточно однородной традиции, что затрудняет их дифференциацию и локализацию.

Закамье является центром формирования мощной оригинальной этнографической традиции, существенно отличающейся от традиций трех генетических групп, но имеющей параллели в культуре чувашей Заволжья и Приуралья. Вероятно, этому способствовало то обстоятельство, что Закамье было одним из первых компактно заселенных чувашами ареалов за пределами исторической территории, в пределах которого существовали возможности не только сохранения первичных (архаичных) элементов культуры, но и выработки новых своеобразных явлений (например, костюмного комплекса с особым подтипом хушпу, традиция уяв). Благодаря длительным и тесным контактам чувашей данного ареала они смогли довольно быстро распространиться на довольно большой территории, закрепиться в качестве господствующей традиции и проникнуть вместе с мигрантами и в другие регионы - Заволжье и Приуралье.

Заволжская ЭТГ формировалась в сокско-кинельском междуречье (Бугурусланский уезд Самарской губернии) в течение второй половины

XVIII в. в результате мощного и почти единовременного потока мигрантов из районов проживания всех ЭГ чувашей, но с численным перевесом выходцев из соседнего Закамья. Заволжские чуваши сохраняли культурную преемственность и контакты с закамскими чувашами, что и обусловило некоторые сходные моменты в культуре обеих групп: в языке, костюме, обрядности. Тем не менее, заволжская группа несет отпечаток оригинальной традиции, которая является переходной между этнокультурными комплексами приволжской и закамской ЭТГ. Заволжские чуваши, находясь в мордовско-русско-татарском окружении, несомненно, испытали влияние культуры этих народов, что проявилось в бытовании некоторых элементов в крое и декоре костюма, в обрядности, распространении ислама и татарско-мусульманских элементов в похоронно-поминальной обрядности селений рысайкинского куста.

Бузулукская ЭТГ формировалась во второй половине XVIII - начале

XIX вв. в бассейне рр. Кинель и Самара (Бузулукский уезд Самарской губернии) при преимущественном участии выходцев из верховых и средненизовых чувашей, что придало этнической культуре местных чувашей своеобразный облик, имеющий прямую аналогию с традициями указанных этнографических групп чувашей. Благодаря относительной изоляции от других ЭТГ (за исключением северной подгруппы), в культуре бузулукских чувашей законсервировались признаки, связанные с районом их первичного проживания, но благодаря тесному общению с русско-мордовским окружением проникли элементы иноэтничного происхождения. Изменения коснулись отдельных элементов обрядового календаря и свадебной обрядности, но не затронули структурных явлений ни в одной из рассмотренных сфер традиционной культуры. Сохранение некоторых обрядов «языческого» комплекса свидетельствует о функциональной значимости атрибутов традиционной культуры в праздничной и повседеневной жизни бузулукских чувашей в конце XIX - начале XX в.

По культурно-языковым данным бузулукская ЭТГ располагается в верхово-средненизовом ареале, однако демонстрирует тот вариант этой смешанной этнографической комбинации, который, вероятно, существовал в современной верховой зоне до конца XVIII в., времени переселения в Бузулукское Заволжье, который содержал больше признаков средненизовой или южно-вирьяльской диалектной традиции, чем собственно верховой в классическом варианте. Архаические элементы в женском костюме, сохранившаяся традиция плача невесты в свадебном обряде расширяют наши познания о верховой диалектной традиции и подтверждают предположение об изначальной типологической близости ее к средненизовому и, возможно, к общечувашскому комплексу. Поэтому изучение данной группы важно для разгадки вопросов истории генетических ЭГ.

Наиболее длительным был процесс сложения приикской ЭТГ, который растянулся на два столетия (с середины XVII до середины XIX вв.). Однако наиболее интенсивно ареал группы в бассейне р.Ик (Белебеевский уезд Уфимской губернии, восточные части Бугульминского и Бугурусланского уездов Самарской губернии) заселялся в середине XVIII - первые десятилетия XIX вв. Миграционный поток направлялся из различных районов, но именно здесь мы наблюдаем достаточно явное преобладание в ряде кустов селений выходцев из ЭГ анат-енчи (восточной подгруппы), что и обусловило закрепление в культуре группы средненизового диалектного комплекса. Он аналогичен низовому комплексу, что и объясняет тот факт, что в языковом плане местные чуваши демонстрируют признаки низового диалекта, в то время как в этнокультурном отношении - родство с анат-енчи. В некоторые селения на севере и западе приикского ареала переселилось значительное число верховых чувашей, которые внесли некоторое своеобразие в общий средненизово-низовой фон культуры.

В целом, в женском костюме и обрядности приикских чувашей наблюдается доминирование низово-средненизовой традиции в сочетании с элементами верхово-средненизового происхождения. Причем именно в этой ЭТГ проявляются наиболее отчетливо следы средненизовой традиции, позволяющие подтвердить ряд предположений относительно тесных историко-генетических связей чувашей анатри и анат-енчи и самостоятельном статусе самой средненизовой ЭГ. Культурно-языковые особенности приикских чувашей демонстрируют один из вариантов развития культуры локальной группы на основе низовой диалектной традицией со значимой ролью средненизового компонета, который отличается от варианта с дополнительным верховым компонентом, как в случае с закамской, заволжской или прибельской ЭТГ.

Существенной характеристикой культуры приикских чувашей являются оригинальные формы, являющиеся либо реликтами древней традиции (например, ритуализация проведения мункун и чуклеме), либо результатом самостоятельного развития традиции под влиянием культуры соседних этносов. Масштабы иноэтничного влияния в некоторых локусах приикского бассейна были столь значительны, что привели к необратимым трансформационным процессам - исламизации и отатариванию части чувашей.

Прибельская ЭТГ формировалась в ХУИ-Х1Х вв. в бассейне р.Белой на территории Уфимского, Стерлитамакского уездов Уфимской губернии и нескольких северных уездов Оренбургской губернии. Эта группа неоднородна и состоит из 4 подразделений - бишкаинской, северной (кармаскалинской), южнобельской и косяковской, последняя из которых несет в себе явно выраженные признаки верховой традиции, обусловленной миграцией в селения этого куста чувашей-вирьял. Следы этой традиции прослеживаются в меньшей степени в культуре и языке и остальных трех подгрупп, но в целом они, как и вся прибельская ЭТГ, могут быть охарактеризованы как смешанные на стыке низовой и верховой этнографических традиций. Гетерогенная природа традиционной культуры прибельских чувашей сближает данную группу с подлесной подгруппой анатри, а именно, цильнинской локальной группой. В то же время ряд элементов в костюме, свадебной обрядности указывают на сходство с культурно-языковыми комплексами приволжских (неверкинско-кулаткинская подгруппа) и закамских чувашей, что объясняется участием в формировании прибельской ЭТГ мигрантов из Приволжья и Закамья. Заметную роль в заселении региона сыграли средненизовые чуваши, влияние характерных черт культуры этих групп также подтверждается данными языка, костюма, обрядности.

Предметом особого интереса в этой ЭТГ является косяковская подгруппа, характеризующаяся устойчивыми признаками «классической» верховой диалектной традиции, носителями которой были представители поздней волны миграции (середина и вторая половина XIX в.) из вирьял. Это наблюдение позволяет сделать некоторые предположения относительно времени формирования «вирьяльского этнографического комплекса», его характеристиках в более ранний период, характере и направлении трансформации со второй половины XVIII в.

Существенное влияние на формирование традиционной культуры и языка прибельских чувашей оказала культура окружающих этносов, преимущественно башкир и татар. Следы этого влияния обнаруживаются практически во всех сферах - говорах языка, материальной культуре, обрядности и религиозных представлениях, песенно-музыкальной культуре, устнопоэтическом творчестве и т.д. Поэтому культура прибельских чувашей является результатом творческой переработки не только разных этнографических традиций чувашей, но и некоторых явлений культуры иноэтничного происхождения.

Этнотерриториальные группы чувашей соответствуют 1, 2 и 4 разновидностям «новых ЭГ» по схеме Кузеева-Бабенко (см. Введение). Все они возникли на некотором удалении от этнической территории, но в пределах ИЭО (1). При этом приволжская и закамская ЭТГ сформировались на смежной с материнским этносом территориях (2), а приикская и прибельская - на этнической территории другого этноса - башкир (4). К этой же категории, с определенными оговорками, можно отнести и бузулукскую и заволжскую ЭТГ, поскольку Заволжье исторически входило в зону влияния башкир и других кочевых народов.

Пространственное размещение ЭТГ и подгрупп показано на карте 2 (Прил. XIV). Административная локализация приведена в таблице 8.

Список научной литературыЯгафова, Екатерина Андреевна, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Архив РАН (Санкт-Петербург, отд). Ф.З. Канцелярия АН и Комиссия АН. Оп.Ю б. Д. 69, 153.

2. Архив РАН (Санкт-Петербург, отд). Ф. 21. Г.Ф.Миллер. Оп. 5. Д. 149.

3. Архив РАН (Санкт-Петербург, отд). Ф.ЗО. Кеппен П.И. Оп.1. Д.20, 156, 480. Оп. 2. Д. 20, 51, 54, 95. Архив РГО. Разряд 34. Ед. хр. 6, 22, 23.

4. Архив РГО. Разряд 2 (Кеппен П.И.). Оп. 1. Д. 166, 179, 181, 187, 190, 215, 234, 240.

5. Архив РГО. Разряд 14. Оп. 1. Д. 1.

6. Архив РГО. Разряд 43. Оп. 1. Д. 18.

7. Архив РГО. Разряд 53. Оп. 1. Д. 57, 68, 72, 73, 115, 148.

8. Архив ЧГИГН. Огд. II. Ед. хр. 840, 1733.

9. Архив ЧГИГН. Отд. III. Ед. хр. 6, 76, 145, 147, 149, 152, 159, 182, 197, 201, 210, 216, 220, 222, 226, 277, 278, 333, 341, 348, 369, 429, 497, 671-679, 758763, 771, 874, 867-869, 871, 873, 875, 878, 1625, 1627, 1629, 1638, 1848.

10. Архив ЧГИГН. Отд. IV. Ед. хр. 2, 674, 1127.

11. Архив ЧГИГН. Отд. VI. Ед. хр. 263, 497.

12. Архив ЧГИГН. Ф. Григорьева П.Г. Ед. хр. 548.

13. Архив ЧГИГН. Отд. VIII. Ед. хр. 197, 932.

14. Архив ЧГИГН. Отд. врем, хранения. № 1684.

15. Иванов A.C. Чувашские селения Самарской губернии // Архив ЧИГН. Отд. IV. Т.П. Д. 114.17.ГАОО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1.

16. ГАОО. Ф. 6. Канцелярия Оренбургского генерал-губернатора. Оп. 6. Д. 7850.

17. ГАОО. Ф. 98. Ревизские сказки V-VII ревизий. Оп. 1. Д. 12.

18. ГАОО. Ф. 98. Оп. 2. Д. 10, 12,15,20, 21.

19. ГАОО. Ф. 172. Оренбургское духовное правление. Оп. 1. Д. 2086, 3679, 3713,3750,3908.

20. ГАСО. Ф. 32. Самарская Духовная Консистория. Оп. 8. Кн. 6. Д. 4470, 4614, 4675,4679.

21. ГАСО. Ф. 356. Канцелярия Епископа Самарского и Ставропольского. Оп. 1. Д. 335, 336, 344, 345, 351, 360, 361, 362.

22. ГАСО. Ф. 361. Инспектор народных училищ. Оп. 1. Д. 56, 86, 135, 164, 173, 182, 201,215.

23. ГАСО. Ф. 558. Оп.1. Д. 222, 233, 235, 236, 237, 244-248, 250, 263, 264, 266.

24. ГАСО. Ф. 673. Преображенский П.А. Д. 9, 15, 16, 104, 105.

25. Личный архив Г.Б.Матвеева: Чувашская Республика, 2000 (Аликовский, Канашский, Красночетайский, Чебоксарский районы).

26. РГАДА. Ф. 21. On. 1 (Портфели Миллера). Д. 149, 168.

27. РГАДА. Ф.192. Карты. Оп.1. Д. 3, 5 (Карты Оренбургской губернии). 2, 11 (Карты Казанской губернии), 9, 13 (Карты Самарской губернии). Оп. Д. Д.31 (Карты Ставропольского ведомства).

28. РГАДА- Госархив. On. XVI. Д. 488, 492, 494, 654, 918.

29. РГАДА. Ф. 248. Сенат. Дела по губерниям. Оп. 3. Кн.101, 102, 104, 105, 106, 108, 110, 115, 143, 186,194.

30. РГАДА. Ф. 248. Оп.5. Кн.313.

31. РГАДА. Ф. 248. Оп. 6. Кн. 13, 130, 135, 201, 209, 210, 261, 264, 267

32. РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Кн. 458, 478, 480, 481, 484, 545, 568, 669.

33. РГАДА. Ф. 248. Оп. 12. Кн. 669.

34. РГАДА. Ф. 248. Оп. 14. Кн. 772, 794, 796, 803, 805.

35. РГАДА. Ф. 248. Оп. 17. Кн. 1159, 1163.

36. РГАДА. Ф. 248. Оп. 56. Кн. 151.

37. РГАДА. Ф. 248. Оп. 58. Кн. 4340, 4341, 4342.

38. РГАДА. Ф. 248. 0п.160. Кн. 1-е, 6а, 48, 58, 250, 1774.

39. РГАДА. Ф. 342. Наказы в Новоуложенную комиссию от дворянства, городских жителей, казацких войск, иноверцев и новокрещен разных народов Оренбургской губернии. Д. 109. T.XI.

40. РГАДА. Ф. 350. Ландрат книги и ревизские сказки (1710-1765). Оп.1. Д. 152, 153, 156, 157, 158, 160 179, 306, 307.

41. РГАДА. Ф. 350. Оп. 3. Д. 5, 163.

42. РГАДА. Ф. 441 Свияжская провинциальная канцелярия. On. 1. Д.563.

43. РГАДА. Ф. 1155. Самарская приказная изба. Оп.1 (1686-1705).

44. РГАДА- Ф. 1173 Уфимская приказная изба (1613-1718). Д. 6, 92, 302.

45. РГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. On. 1. 4.1. Д. 434, 645; On. 1. Ч. 2. Д. 1124, 6441,6446, 6448.

46. РГАДА. Ф. 1209. Оп.2. 6482.

47. РГАДА. Ф, 1312. Материалы генерального и специального межевания. Дела спорные. Оп. 2. Д. 515, 518, 544, 552, 577, 579, 627, 656, 1797.

48. РГАДА. Ф.1324. Оп. 2. Д. 97-177.

49. РГАДА. Ф.1324. Оп.148. 4.1. К-2 кр.

50. РГАДА. Ф. 1334. Материалы генерального и специального межевания. Дела спорные. Оп.1. Д. 2, 32, 37, 39, 48, 53, 66, 67, 75, 91, 117, 119, 151, 218, 219, 222.

51. РГАДА. Ф.1336. Материалы генерального и специального межевания. Дела мелочные. Оп. 403-411.

52. РГАДА. Ф. 1354. Планы дач генерального и специального межевания по Казанской и Оренбургской губерниям. Оп. 148, 413, 414, 415 .

53. РГАДА. Ф.1355. Экономические примечания к генеральному и специальному межеванию. Оп.1. Д. 449, 450, 932, 1422, 1433, 1430, 1431, 1874-1877.

54. РГАДА. Ф.1356. Губернские карты, уездные планы, карты, атласы и планы городов. Д. 1229-1247, 3446-3461, 5198-5196, 5227-5230, 5238-5246, 52895314.

55. РГВИА. Ф. 414. Оп.1. Д. 1-2, 131, 174, 258, 263, 265, 266, 267, 313, 331, 332,334,351,397.

56. РГВИА. Ф. ВУА (Военно-Ученый Архив) (1832-1856). Д. 18743, 18744, 18748, 18895, 18897-18900, 18912, 18915, 18994, 18995, 19022-19030.

57. РГИА. Ф. 91 Вольное экономическое общество. Оп.1 (1764-1922), Д.772-775.

58. РГИА. Ф. 379. Департамент государственных имуществ Министерства Финансов (1898-1839). Оп. 1. Д. 431, 454, 612, 613, 614, 622, 624, 739, 1306.

59. РГИА. Ф. 379. Оп. 2. Д. 443, 457.

60. РГИА. Ф. 379. Оп. 4. Д. 838, 1799.

61. РГИА. Ф. 383. Оп. 1. Д. 15228.

62. РГИА. Ф. 383. Оп. 2. Д. 1360, 1426, 1565.

63. РГИА. Ф. 383. Оп. 3. Д. 2390, 2789.

64. РГИА. Ф. 383. Оп. 4. Д. 3413.

65. РГИА. Ф. 383. Оп. 6. Д. 14071.

66. РГИА. Ф. 383. Оп. 12. Д. 19608.

67. РГИА. Ф. 383. Оп. 13. Д. 15288.

68. РГИА. Ф. 383. Оп. 17. Д. 21709.

69. РГИА. Ф. 383. Оп. 18. Д. 23612.

70. РГИА. Ф. 383. Оп. 22. Д. 33732, 33768.

71. РГИА. Ф. 383. Оп. 23. Д. 35139.

72. РГИА. Ф. 383. Оп. 30. Д. 416, 294, 524.

73. РГИА. Ф. 391. Оп. 2. Д. 396.

74. РГИА. Ф. 515. Оп. 10. Д. 1360.

75. РГИА. Ф. 558. Окладные книги IV-V ревизий (1783-1801). Оп.2. Д. 49-52, 159,160,213-232.

76. РГИА. Ф. 571. Окладные книги VI-IX ревизии (1850-1856). Оп. 1. Д. 1331.

77. РГИА. Ф. 571. Оп. 5. Д. 814.

78. РГИА. Ф. 571. Оп. 6. Д. 141, 588, 748, 750, 872, 896, 898, 943, 1023, 1024, 1063.

79. РГИА. Ф. 571. Оп. 9, Д. 10-53.

80. РГИА. Ф. 796. Канцелярия Синода. Оп. 23. Д. 896.

81. РГИА. Ф. 796. Оп. 26. Д. 169, 186.

82. РГИА. Ф. 796. Оп. 49. Д. 80.

83. РГИА. Ф. 796. Оп. 110. Д. 767.

84. РГИА. Ф. 796. Оп. 119. Д. 255.

85. РГИА. Ф. 796. Оп. 141. Д. 529.

86. РГИА. Ф. 796. Оп. 162. Д. 1077.

87. РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 896.

88. РГИА. Ф. 797. Канцелярия Обер-прокурора Синода. Оп. 5. Д. 20775.

89. РГИА. Ф. 797. Оп. 10. Д. 26612.

90. РГИА. Ф. 797. Оп. 19. Д. 42701.

91. РГИА. Ф. 1281. Отчеты губернаторов (Самарская губерния, 1851-1869).

92. РГИА. Ф. 1281. Оп. 5. Д. 40-45.

93. РГИА. Ф. 1281. Оп. 7. Д. 30, 43, 61, 69, 72, 83.

94. РГИА. Ф. 1282. Отчеты губернаторов (Самарская губерния, 1900). Оп. 3. Д. 504, 541.

95. РГИА. Ф. 1284. Отчеты губернаторов (Самарская губерния, 1870-1899, 1901-1914). Оп. 67. Д. 253,525.

96. РГИА. Ф. 1284. Оп. 70. Д. 350. 393.

97. РГИА. Ф. 1284. Оп. 194. Д. 47 б, 50, 52, 54, 60 б, 63 б, 73, 81, 119, 127, 130, 181,249.

98. РГИА. Ф. 1290. Центральный статистический комитет МВД (18181917). Оп. 4. Д. 50, 51, 184, 250, 358, 359, 361, 367, 552, 577;

99. РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 706, 1245, 2139.

100. РГИА. Ф. 1291. Земский отдел МВД. Оп. 71. Д. 98, 845.

101. РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 97.

102. РГИА. Ф. 1350. Оп. 312. Д. 247.

103. ЦТ А ЧР. Ф. 350. Филимонов Д.Ф. Оп. 1 (1887-1917). Д. 1, 3, 5, 17-47, 74, 76, 291-293.

104. ЦГА ЧР Ф. 501. Оп.1. Д.З, 14, 30, 45, 149, 158, 189 б, 222, 240, 314, 316, 321,348-352,383.1.. Актовый материал

105. Акты исторические и юридические, древние царкие грамоты Казанской и других соседственных губерний. Собрано Степаном Мельниковым. Казань, 1858. Т. 1.231 с.

106. Материалы по истории Башкирской АССР. Т. III. M.-JL, 1949;

107. Материалы по истории Башкирской АССР. T.IV. 4.1. № 194, № 58, 59, 129, 148, 333, 359, 366, 372. 4.2. № 496, 500. М. 1958.112.ПСЗ. Т. 2. №814.1. ПЗ.ПСЗ. Т. 2. № 1099.114.ПСЗ.Т. 8 № 5333.115. ПСЗ. Т. 8. №5737.116. ПСЗ. Т.П. №8792.1.I. Музейные источники

108. ОРОМ (Оренбургский областной музей). Ф. 2554. Оп. 1н. Ед. хр. 1037.

109. РЭМ. Архив. Ф.1. Оп. 2. Д. 599.

110. РЭМ. Фотоархив. Колл. 203, 3974, 4211, 11198.1.. Опубликованные источники

111. Андерсон В.Н. Путешествие Пр. Томаса от Москвы до Казани в 1842 г. (с рисунком) // ИОАИЭ. Т. 22. В. 3. 1906. С.164-184.

112. Аноров П.А. Нравы и поверья чуваш // Сын отечества. 1838, СПб. Т.З. С.193-204.

113. Архипов И.А. Краеведение: из истории старинного чувашского села Кош-Елга // Чуваши Приуралья. С. 124-125.

114. Асфандияров А.З. История сел и деревень Башкортостана. Кн.1. Уфа, 1990; Кн.З. Уфа, 1993; Кн.4. Уфа, 1993; Кн.7. Уфа, 1997.

115. Ашмарин В.И.Шкапский Е.С.Чувашская свадьба // Этнографическое обозрение. 1890. № 2. С. 157-168.

116. Ашмарин Н.И. Чйваш сймахёсен кёнеки. Словарь чувашского языка. В. 1-17. Чебоксары, 1928-1950.

117. Багин С. Об отпадении в магометанство крещеных инородцев Казанской епархии и о причинах этого печального явления // Православный собеседник. 1910. № 1.

118. Белгородский J1. Материалы для физиологии общества: суд над мертвыми (из быта чувашей) // СГВ. 1861. № 26. Часть неофиц.

119. Беневоленский Г. Чувашские праздники и моляны // СЕВ. 1868. № 20.С. 509-511.

120. Беневоленский Г. Чувашские верования // СЕВ. 1868. № 10. С. 252-254.

121. Бурков Н. Село Новая Майна // СГВ. 1852. № 48.

122. Бурков Н. Чувашские праздники и "моляны" // СЕВ. 1868. № 20. С.506-512.

123. Ведомость о наместничестве Казанском (1780-1783 гг.) // ИОАИЭ. 1908. T.XVIII. В. 4-6. С. 210-222.

124. Ведомость о народонаселении России по уездам и губерниям за 1846 г. СПб., 1850. 48 с.

125. Военно-статистическое обозрение Российской империи, издаваемое по высочайшему повелению при I Отделении Департамента Генерального Штаба. Т. 4. Ч. 3. Самарская губерния. СПб., 1853. 4+186+18 Табл.

126. Военно-статистический сборник СПб., 1871. В. IV. Россия. XXX, 922, 235 с.

127. Вышеславец А. Похоронные и поминальные обычаи некрещеных чуваш Симбирской губернии во второй половине XVIII в. // Известия РГО. Т. XX. В. 3, СПб., 1887. С. 274-279.

128. Глинский А. Чуваши Бугурусланского уезда // Записки Казанского экономического общества. 1859. Ч. 3. № 9. Отд. 2. С. 19-34.

129. Гребнев М. Приход Ибряйкинской Христорождественской церкви Бугурусланского уезда в топографическом, церковно-историческом и этнографическом отношении // СЕВ, 1885. № 15, 16. С. 345-383.

130. Дерюжев И. Поминки у чуваш Бугурусланского уезда Самарской губернии // СЕВ. 1874. № 10. С. 232-236.

131. Ермолаев И.П. Казанский край во второй половине XVI-XVII вв.(хронологический перечень документов).Казань, 1980. 262 с.

132. Земляницкий Т.А. Чуваши в Самарской губернии. // Вестник Среднего Поволжья. Самара, 1926. № 1. С. 111-114.

133. Зимев Л.Ф. Медико-топографическое описание и статистический очерк народонаселения Бугульминского уезда Самарской губернии. Дисс.докт. медицины.М, 1883. 135 с.

134. Золотницкий Н.И. Корневой чувашско-русский словарь Казань, 1875. VIII+279 с. Приложения.

135. Зотова Г. Первопоселенцы в Кошках // "Маяк Ильича"(районная газета Кошкинского района), 1993. № 50.

136. Зябловский Е.Ф. Землеописание Российской империи для всех состояний. 4.4. СПб., 1810. 466 с.

137. Зябловский Е.Ф. Статистические описания Российской империи в нынешнем ее состоянии с предварительными понятиями о статистике, о Европе вообще в статистическом виде. Кн.1. 4.1-3, СПб., 1808. 4+V+227+347 е., Кн. 2. Ч. 4-5. СПб., 1808. 2+249+207+VIII с.

138. Иванин. Описание Закамских линий/ Вестник РГО, 1861. 4.1. Кн.1. Отд. IV. С. 57-68.

139. Иванов А. Из истории христианского просвещения Самарской епархии во второй половине XIX в. // Православный благовестник, 1900. Кн. 2 № 26, Кн. 3.№7-13. 1901. Кн. 1. № 1-6, Кн. 2.№ 7-11. Кн.З. №. 12-14.

140. Иванов A.C. Девлезеркинское инородческое (чувашское) училище Министерства народного просвещения Бугульминского уезда Самарской губернии // Чичерина C.B. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905. Приложение № 19. С. 153-174.

141. Иванов A.C. Поминки у чуваш Бугурусланского уезда Самарской губернии // Православный благовестник. 1894. № 6. С. 261-264.

142. Иванов A.C. Чувашский ирих. // Самарская газета. 1894. № 113.

143. Иванов A.C. Чувашские юмзи. // Самарская газета. 1894. № 56.

144. Иванов A.C. Чувашский праздник "Синьзя" и полевое моление "Учук" // ИОАИЭ. Т.14. В. 2. 1897. С. 141-147.

145. Иванов Н. Языческие поминки деревни Ходяковой Ядринского уезда// Известия по Казанской епархии. 1905. № 35. С. 1057-1059.

146. Из села Туармы Бугульминского прихода // СЕВ. 1918. № 8. С. 286-287.

147. Ильминский Н.И. Письма Николая Ивановича Ильминского к Обер-прокурору Святейшего Синода Константину Петровичу Победоносцеву. Казань, 1895. IV, 414, XII с.

148. Каменский Н. Современные остатки языческих обрядов и религиозных верований у чуваш // Известия по Казанской епархии, 1878. № 24, 1879. № 1,2.

149. Кеппен П.И. Хронологический указатель истории инородцев Европейской России. СПб., 1861.VIII+510 с.

150. Кеппен П.И. Ведомость о народонаселении России по уездам губерний и областей, составленная из всеподданейших отчетов губернаторов при Статистическом отделении МВД за 1848 г. СПб., 1850, 48 с.

151. Козлов В.Н. О, Бавлы, твои просторы. Чебоксары, 1999.

152. Крещеные мещеряки в Цивильском и Тетюшском уездах Казанской губернии // Православный благовестник, 1915. № 5. С. 117-118.

153. Лебедев В. Симбирские чуваши // ЖМВД. 1850. 4.30. № 6. С. 303-355.

154. Лейхтенфельд Н. Масленица и свадебные обряды у чуваш // Вокруг света. 1903. № 6.

155. Леонтьев Н.Д. Этнографические записки о Казанской губернии, о религии чуваш// ЖМГИ. 1848. 4.10. С.11-15, 4.11. С.77-87, 4.12. С. 110125.

156. Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году. 4.1-2. СПб., 1771. 538 с.+ 23 табл. с ил.

157. Линдегрен Н. Чистопольский уезд // ЖМВД, 1859. 4.35. Отд.З. С.1-46.

158. Лядов В. Этнографический очерк Казанской губернии // Рассвет 1860. T.VII. С. 141-162.

159. Лясковский Б. Материалы для статистического описания Самарской губернии. //ЖМВД. 1860. Ч. 3. Отд. 3. С. 1-95.

160. Лясковский Б. Очерк Бугульминского уезда и Бугульминской Воздвиженской ярмарки // СГВ. 1856. № 44. Часть неофиц.

161. Лясковский Б. Прежние военные границы или линии в пределах Самарской губернии. Новые переселенцы. // Самарские губернские ведомости. 1860. № 26, 27.

162. Магницкий В.К. Материалы к объяснению старой чувашской веры. Казань, 1881. V+268 с. с Приложениями.

163. Мальхов П.М. Симбирские чуваши и поэзия их. Казань, 1877. 39 с.

164. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Т. 8 Казанская губерния. СПб., 1861, Т. 20. Симбирская губерния. СПб., 1868.

165. Материалы для статистики России, собираемые по ведомству Министерства государственных имуществ. СПб., 1861. Вып.З. Самарская губерния. 7, 191 с. 1 карта.

166. Материалы для статистики Россиийской империи, издаваемые с высочайшего изволения при статистическом отделении Совета Министерства иностранных дел. СПб, 1839. Ч. I-II.

167. Материалы для статистики Россиийской империи, издаваемые с высочайшего изволения при статистическом отделении Совета Министерства иностранных дел. СПб, 1841.

168. Материалы по изучению Самарского края. // Общество археологии, истории, этнографии и естествознания в Самаре. Самара, 1925-1928. Вып. 1-5.

169. Месарош Д. Памятники старой чувашской веры. Чебоксары, 2000. 360 с.

170. Миллер Г.Ф. Описания живущих в Казанской губернии языческих народов. Казань, 1897.

171. Милькович. Быт и верования чуваш Симбирской губернии. // ИОАИЭ. Т. 22. Вып. 1-3. 1906.

172. Миролюбов В.И.. Из быта крещеных чуваш // Известия по Казанской епархии. 1889. № 16. С. 434-439, № 18. С. 497-503, № 21. С. 599-603 (часть неофиц.).

173. Михайлов А. Приход села Стюхино Бугурусланского еузда Самарской епархии // Чичерина C.B. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905. Приложение № 6. С. 60-69.

174. Михайлов В.И. Обряды и обычаи чуваш // Записки РГО (отдел этнографии). T. XVII. В. 2. СПб., 1891. С. 87-130

175. Михайлов С.М. Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов. Чебоксары, 1972.

176. Никифоров Ф. Стюхинские чуваши.Казань, 1905. 26 с.

177. Никольский Н.В. Конспект по этнографии чуваш. Казань, 1908. 190 с.

178. Отчеты Самарского Епархиального Комитета за 1906-1910 гг. // СЕВ, 1907-1911.

179. Охотников Н. Грамота среди чуваш // Церковно-приходская школа. Киев, 1889-1890. Год 3-й. Июль. С. 276.

180. Писцовая книга Казанского уезда 1602-1603 . Сост. Р.Н. Степанов. Казань, 1978. 240 с.

181. П. Шилек (Древнеязыческий праздник) // Известия по Казанской епархии, 1913. № 30-31. С. 909-910.

182. Паллас П.С. Путешествия по разным провинциям Российской империи. 4.1. СПб., 1773. Х+657+117 с.+25 л. ил.

183. Пантусов А. Чувашские поверья в Курмышском уезде // Материалы для истории и статистики Симбирской губернии. В.4. Симбирск, 1867. С. 4756.

184. Первая всеобщая перепись населения Российской империи. 1897 г. Т. XXXVI. Самарская губерния. СПб., 1904. 201 с +I-XII.

185. Похороны и поминки у чуваш язычников дер. Ишалкиной Чистопольского уезда Саврушского прихода // Известия по Казанской епархии. 1976. № 9. С. 269-274. Часть неофиц.

186. Прокопьев А. Школа среди язычников Чистопольского уезда Казанской губернии // Православный благовестник. 1903. № 6. С.279-283.

187. Прокопьев К.П. Брак у чуваш // ИОАИЭ. Т.19. В.1. Казань 1903. С. 1-63.

188. Прокопьев К.П. Религиозное состояние инородцев до распространения среди них просветительской системы Н.И.Ипьминского // Чичерина С.Ф. Приложение № 14. С. 113-136.

189. Протопопов A.C. Краткое описание суеверий чуваш (Курмышский уезд). М., 1845.24 с.

190. Рекеев A.B. Из чувашских преданий и верований// Известия по Казанской епархии, 1896. №15-16. С. 293-298, № 18. С. 337-341, № 21. С. 417-424, 1897. № 2. С.49-52, № 3. С.72-76, №15. С. 266-272, № 16. С. 296298.

191. Рычков П.И. История Оренбургская (1730-1750). Оренбург, 1895. 4. 95 с.

192. Рычков П.И. Топография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии. СПб., 1762. 4.1. 262 с.

193. Савельев П.С. Казанские чуваши // ЖМВД. 1851. В. 36. № 12. С. 391412.

194. Самарский уезд // СГВ, 1857. № 32. Часть неофиц.

195. Сбоев В.А. Чуваши в бытовом, историческом и религиозном отношениях. Их происхождение, язык, обряды, поверья и предания, М., 1865. 188 с.

196. Село Архангельское или Сиделькино Чистопольского уезда // ЖМВД. 1855. Т. 15 (смесь). С. 27-35.

197. Село Новая Сахча Ставропольского уезда // Самарский вестник, 1895. № 23.

198. Семенов А.Ф. Бижбуляк: прошлое и настоящее. Бижбуляк, 1998.

199. Сергеев Л.П Диалектологический атлас чувашского языка. Т. 1-4. Чебоксары, 1966-1969.

200. Списки населенных мест Росийской империи. Т. XIV. Казанская губерния. СПб, 1866; T.XXVIII. Оренбургская губерния. СПб, 1863; Т. XXXIV. Саратовская губерния. СПб, 1862; Т. XXXIX. Самарская губерния. СПб, 1863; Т. XLV. Уфимская губерния. СПб, 1871

201. Справочник (административно-территориальное деление Куйбышевской области на 12 января 1989 г.). Самара, 1989.

202. Статистические таблицы Самарской губернии. 4.1-5. Самара, 1870-1871.

203. Статистическое обозрение Россйиской империи. СПб, 1875.

204. Тимофеев В., Черты из быта инородцев ( С заметкою от редакции) // Православное обозрение. Т. 14, 1864. № 6, Отд.1. С. 131-154.

205. Тресвятский И. Село Черемшанская крепость Бугульминского уезда // СЕВ, 1884. № 21, 22, 1885. № 17, 18.

206. Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. П.Н.Цыпляев. Рукописи С.Н.Севостьянова. Отд. 4. Судебные акты башкир. С. 257-258.

207. Федотов М.Р. Этимологический словарь чувашского языка. Т. 1-Й. Чебоксары, 1996.

208. Филимонов Д. Приход Христорождественской церкви села Туарма Бугульминского уезда Самарской епархии // Чичерина C.B. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905. Приложение № 10. С. 70-75.

209. Филимонов Д.Ф. Успехи ислама среди чуваш-язычников дер. Старо-Афонькиной Бугульминского уезда // СЕВ. 1908, № 16. С. 620-625. Часть неофиц.

210. Хозяйство на самарских оброчных участках // СГВ. 1859. № 16. Часть неофиц.

211. Царство ислама среди чуваш // СЕВ. 1907. № 19. С. 697-707.

212. Численность населения Куйбышевской области (по данным Всесеюзной переписи населения 1989 г.). Сборник. Самара, 1989.

213. Чувашские поминки в с. Туармы Бугульминского уезда // СЕВ. 1867. № 23, 28, 1868. № 10, 20. Часть неофиц.

214. Юртаев П. Краткий очерк прихода с. Шенталы Богоявленской церкви 3-го благочиннного округа Бугульминского уезда Самарской епархии // СЕВ. 1901. № 19. С. 279-283. Часть неофиц.

215. Ш-в. А. Поминки у чуваш Бугурусланского уезда Самарской губернии // Православный благовестник, 1894. № 1. С. 261-264.

216. Falk I.P. Reise in Russland. In einem ausführlichen Auszuge und mit Anmerkungen begleitet von J.A.Martyni. Berlin, 1794. Bd.l.

217. Paasonen H. Gebräuche und Volksdichtung der Tschuwaschen gesammt von Heikki Paasonen, herausgeben von Eino Karanka und Martti Rässanen, Helsinki, 1949.

218. Тимофеев Г.Т. Тахйръял (Сёве таврашёнчи чавашсем). Этнографи очерксемпе xanäx самахлйхё. Девять деревень (Свияжские чуваши) Этнографические и фольклорные материалы., Шупашкар, 1972. 491 с.

219. Чаваш халах сймахлахё (Чувашское устное народное творчество). III том. Шупашкар, 1975.1. V. Полевые материалы

220. Полевые материалы А.А.Осипова. 1993-1996 гг. Ставропольский, Безенчукский и Борский районы Самарской области.

221. Полевые материалы Г.Б.Матвеева: Саратовская область, 2000, Ульяновская область, 2000 (Сенгилеевский, Теренгульский, Барышский районы).

222. Полевые материалы автора. 1994 г. Пензенская область. Неверкинский район.

223. Полевые материалы автора. 1990-2001 гг. Самарская область. Безенчукский, Борский, Исаклинский, Кошкинский, Клявлинский, Похвистневский, Сергиевский, Ставропольский, Шенталинский, Шигонский, Челно-Вершинский районы.

224. Полевые материалы автора. 2000, 2002, 2003 гг. Республика Башкортостан. Аургазинский, Бакалинский, Белебеевский, Бижбулякский, Гафурийский, Ермекеевский, Кармаскалинский, Федоровский, Чекмагушевский, Шаранский районы.

225. Полевые материалы автора. 2000, 2002 гг. Оренбургская область. Абдулинский, Грачевский, Сорочинский районы.

226. Полевые материалы автора. 1997, 2000-2002 гг. Республика Татарстан. Аксубаевский, Алексеевский, Алькеевский, Альметьевский, Буинский, Бавлинский, Дрожжановский, Нурлатский, Тетюшский районы.

227. Полевые материалы автора. 2002-2003 гг. Ульяновская область. Цильнинский, Мелекесский районы.1. Литература

228. Абрамзон С.М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971.

229. Акимова Т.М. Женские головные уборы саратовских чувашей // Труды Нижне-Волжского краевого музея. В.1. Саратов, 1929. С.45-56 с илл.

230. Акимова Т.М. Эволюция женского костюма у саратовских чуваш. // Труды Нижне-Вожского научного общества краеведения. В. 35. Ч. V. (этн. секция). Саратов, 1928. С. 25-39.

231. Акимова Т.М. Саратовские чуваши // Саратовский государственный областной музей. № 9. 4 с.

232. Акимова Т.М. Чувашские вышивки // Искусство народов СССР. М., 1930.

233. Акимова Т.М. Вышивка саратовских чуваш // Известия Саратовского Нижне-Волжского института краеведения. Т.VII. Саратов, 1936. С. 25-30.

234. Александров Г.А. Формирование дореволюционной чувашской интеллигенции и ее идейные поиски. // Проблемы национального в развитии чувашского народа. Чебоксары, 1999. С. 220-234.

235. Алексеев A.A. Особенности сенгилеевского говора чувашского языка. // Материалы по чувашской диалектологии. Вып. 4. Чебоксары, 1971. С. 528.

236. Алексеев A.A. Фольклорно-диалектологическая экспедиция ЧНИИ 1969 г. в чувашских селениях Ульяновской и Куйбышевской областей // УЗ ЧНИИ. В. 49. Филология. Чебоксары, 1970. С. 234-235.

237. Алексеев П.М. К понятию «диаспора» // IV Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2001. С. 230.

238. Алишев С.Х. Исторические судьбы народов Среднего Поволжья. XVI -начало XIX вв. М., 1990. 265 с.

239. Альмеева Н.Ю. Песенная традиция молькеевских крящен. // Молькеевский крящены. Казань, 1993. С.98-116.

240. Андреев И.А. О характеристике лексики говора башкирских чувашей. // Материалы по чувашской диалектологии. Вып.2. Чебоксары, 1963. С. 49100.

241. Анфертьев А.Н. Ареальное и историческое в исследовании календарной обрядности Восточной Европы (мартовские обряды) // Ареальные исследования в языкознании и этнографии (язык и этнос). Л., 1983. С. 191-198.

242. Артамонова Л.М. Вопрос о земле в наказах государственных крестьян Поволжья в Уложеннной комиссии // Социально-экономическое положение трудящихся Среднего Поволжья (Дооктябрьский период). Саранск, 1989. С. 29-37.

243. Артамонова Л.М. Вопрос о землевладении государственных крестьян Поволжья и Приуралья в Уложенной комиссии 1767-1768 // Социально-экономическое развитие и классовая борьба на Южном Урале и Среднем Поволжье. Уфа, 1988. С. 27-33.

244. Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. М., 1989.

245. Арутюнов С.А. Мкртумян Ю.И. Проблема типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре // Типология основных элементов традиционной культуры. М., 1984.

246. Архангельский И. Очерк чувашской народности // СЕВ. 1886. № 13, 14. С. 483-488.

247. Ахметьянов Р.Г. Некоторые термины обрядов и мифологии булгаро-чувашского происхождения у народов Урало-Поволжья// Советское финноугроведение, 1977. С. 96-108.

248. Ахметьянов Р.Г. Сравнительное исследование татарского и чувашского языков. М., 1978.

249. Ахметьянов Р.Г. Общая лексика духовной культуры народов Среднего Поволжья. М., 1981. 144 с.

250. Беркович H.A. Этническая группа как предмет социально-философского объяснения // Этнические и этнографические группы в СССР и их роль в современных этнокультурных процессах (Тезисы докладов). Уфа, 1989. С. 13-15.

251. Бонч-Осмаловский Г. Свадебные жилища турецких народностей // Материалы для этнографии. Т. III. Вып. 1. Л., 1926. С. 101-110.

252. Бородина М.А. О типологии ареальных исследований // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974. С. 43-54.

253. Браславский Л.Ю. Ислам в Чувашии. Исторические и культурологические аспекты. Чебоксары, 1997.

254. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

255. Брук С.И. Козлов В.И. Основные проблемы этнодемографического картографирования // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974. С. 54-63.

256. Бутинов H.A. Локальность брака // Основные проблемы африканистики. М., 1973. С. 66-72.

257. Васильев В.М. Материалы для изучения верований и обрядов и народа марий. Краснококшайск, 1927. С.104-113.

258. Васильева Г.П. Туркмены-нохурли // Труды ИЭ. Т. 40. М., 1954. С. 83298.

259. Васильева Г.П. О роли этнических компонентов в сложении свадебной обрядности туркмен // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968. С. 324-333.

260. Васильев С.М. К вопросу о землепользовании пришлого нерусского населения в конце XVI начале XVIII вв. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1957. С.127-141.

261. Ведерникова Т.И. Формирование этнически смешанного населения Степного Заволжья (Самарской губернии) в середине XVII середине XIX в. Дисс.кандидата ист. наук. М., 1981. 178 л.

262. Виноградова Л.Н., Толстая С.М. Ритуальные приглашения мифологических персонажей на рождественский ужин. Структура текста // Славянское и балканское языкознание (структура малых фольклорных текстов). М., 1993. С. 60-81.

263. Витевский В.Н. И.И. Неплюев и Оренбургский край в его прежнем составе до 1758 г. В.1-5. Казань, 1889-1897. 5 т. с ил.

264. Водарский Я.Е. Население России в конце XVII начале XVIII в. (численность, сословно-классовый состав, размещение). М., 1977. 263 с. + Карты.

265. Водарский Я.Е. Население России за 400 лет (XV XX вв). М., 1973. 158 с.

266. Воробьев В.П. Искусство чуваш с. Казанлы // Труды Нижне-Волжского областного научного общества краеведения. Вып. 34. 4.IV. Саратов, 1926. С. 45-50.

267. Вощинин А.П., Ямзин И.Л. Учение о колонизации и перселении. М.-Л., 1926. VI, 2., 328 с.

268. Гаген-Торн Н.И. Женская одежда народов Поволжья. Чебоксары, 1960. 227 с.

269. Гаджиева С.Ш. Кумыки. М., 1961.

270. Гаджиева С.Ш. Очерки истории семьи и брака у ногайцев. XIX -начало XX в. М., 1979.

271. Гаджиева С.Ш. Семья и брак у народов Дагестана в XIX начале XX вв. М., 1985.

272. Галлямов Р.Ф. Социально-этнический состав нерусской деревни западного Предкамья в начале XVII в. по писцовой книге Казанского уезда 1602-1603 гг. // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1990. С. 35-52.

273. Гвоздикова JI.C. Шаповалова Г.Г. «Девья красота» (картографирование свадебного обряда на материалах Калининской, Ярославской и Костромской областей // Обряд и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 264-277.

274. Горшков A.C. Комплексная экспедиция института в чувашские селения Татарской АССР, Ульяновской и Куйбышевской областей в 1984 году // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С.3-14.

275. Готье Ю.В. Из истории передвижения населения в XVIII в.М., 1908. 26 с.

276. Даишев С.И. Лашманы Среднего Поволжья в первой половине XIX в. // Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья. Дооктябрьский период. Йошкар-Ола, 1978 . С. 55-62.

277. Дебу И.Л. Топографическое и статистическое описание Оренбургской губернии. М., 1837. 2. IV, 224, VI с.

278. Демидова Н.Ф. Управление Башкирией и повинности населения Уфимской провинции в первой четверти XVIII в. // Исторические записки. М., 1961. Т. 68. С. 211-237.

279. Демидова Н.Ф. Социально-экономические отношения в Башкирии в первой четверти XVIII в. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1957. С. 23-67.

280. Денисов П.В. Национальная одежда низовых чуваш южных районов Чувашской АССР // УЗ ЧНИИ. В.П.Чебоксары, 1955. С. 210-251.

281. Денисов П.В. Религия и атеизм чувашского народа. Чебоксары, 1972. 477 с.

282. Денисов П.В. Этнокультурные параллели дунайских болгар и чувашей, Чебоксары, 1969. С.147-151.

283. Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Историко-этнографические очерки. Чебоксары, 1959. 408 с с илл.

284. Денисова Н.П. Зимние и весенние календарные праздники чувашских крестьян (XIX начало XX вв.)// Исследования по чувашскому фольклору. Чебоксары, 1984. С. 142-166.

285. Денисова Н.П. Летне-весенние календарные праздники и обряды чуваш (XIX-начало XX вв.)// Чувашское народное творчество. Чебоксары, 1985. С. 67-86.

286. Джумагулов А. Семья и брак киргизов Чуйской долины. Фрунзе, 1960.

287. Димитриев В.Д. История Чувашии XVIII в. Чебоксары, 1959 . 532 с.

288. Димитриев В.Д. К вопросу о сложных общинах в Чувашии // Вопросы экономики и истории Чувашской АССР // УЗ ЧНИИ. В. 23. Чебоксары, 1963. С. 196-228.

289. Димитриев В.Д. Чувашия в первой половине XVIII в. // Материалы по истории Чувашской АССР. В. 1.Чебоксары, 1958. С. 222-302.

290. Димитриев В.Д. К вопросу о заселении юго-восточной и южной частей Чувашии // УЗ ЧНИИ. В. 14. Чебоксары, 1956. С. 173-218.

291. Димитриев В.Д. К вопросу о ясаке в Среднем Поволжье // УЗ ЧНИИ. В. 16.Чебоксары, 1958. С. 278-293.

292. Димитриев В.Д. Изучение быта, фольклора и языка чувашского сельского населения Татарской АССР, Куйбышевской и Ульяновской областей // УЗ ЧНИИ. В. 22. Чебоксары, 1963. С.316-318.

293. Димитриев В.Д. О динамике численности татарского и чувашского населения Казанской губернии в конце XVII начале XIX вв // УЗ ЧНИИ.

294. B. 47. Чебоксары. 1969. С. 242-246.

295. Димитриев В.Д. Распространение христианства в чувашские народные массы в период феодализма (середина XVI в. 1861 г.) // Проблемы религизного синкретизма и развитие атеизма в Чувашской АССР. Труды ЧНИИ. Т. 86, Чебоксары, 1978. С. 81-120.

296. Димитриев В.Д. Чувашские исторические предания.Т. 1-3.Чебоксары, 1983-1986.

297. Димитриев В.Д., Романов Н.Р. Чувашия в XVII в. // История Чувашской АССР. Т.1 С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Чебоксары, 1966. Гл. 6; Чувашия с конца XVII до последней четверти XVIII в. // Там же. Гл. 7.

298. Долгова А.П. Об особенностях говора чувашей Самарской Луки // Чуваши Самарской Луки. Чебоксары, 2003. С. 68-88.

299. Дэн В.Э. Население России по пятой ревизии. Т. 1. М., 1902. 377 с. Т. 2. М., 1902.319 с.

300. Дятлов В.И. Диаспора: экспансия термина в общественную практику. // V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2003. С. 364.

301. Егоров В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары, 1964.355 с.

302. Егоров Н.И. Женские личные имена низовых чувашей-язычников // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 88-104.

303. Егоров Н.И. Взаимовлияние диалектных систем терминов родства тюркских языков Поволжья и Урала. // Межъязыковое взаимодействие в Волго-Камье. Чебоксары, 1988. С. 59-68.

304. Егоров Н.И. Чувашская диалектология и этимология // Теория и практика этимологических исследований. М., 1985. С. 55-66.

305. Егоров Н.И. Чувашский саламалик // Чувашский фольклор. Специфика жанров. Чебоксары, 1982. С. 106-129.

306. Ермолаев И.П. Проблема колонизации Среднего Поволжья и Приуралья в русской историографии. Куйбышев, 1963.

307. Ермолаев И.П. Писцовая книга Ивана Болтина как источник // Писцовая книга Казанского уезда. 1602-1603. Казань, 1979. С. 5-31.

308. Ермолаев И.П. Среднее Поволжье во второй половине XVI-XVII вв. М, 1982. 223 с.

309. Заднепровская А.Ю. Традиционные украшения народов Среднего Поволжья (Втор. пол. XIX первая половина XX вв.). Дисс. кандидата историч. наук. Спб., 1992. 210 с.

310. Залесский В. Казанские лашманы. // Русская старина, 1916, август.

311. Земцовский И.И. Этномузыковедческие заметки об этнической традиции // Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. In memoriam. СПб, 2003. С. 293-313.

312. Зобов Ю.С. Участие крестьян Среднего Поволжья в заселении Оренбургского края в XVIII в. // Сельское хозяйство в период феодализма и капитализма. Чебоксары, 1982. С. 48-52.

313. Золотницкий Н.И. По вопросу о способах образования чуваш // Сборник документов и статей по вопросу об образовании инородцев. СПб. 1869.

314. Зорин Н.В. Русский свадебный ритуал. М., 2001. 248 с.

315. Иваненко Н.П. Межнациональные отношения. Термины и определения. Киев, 1991.

316. Иванов В.П. Этнические поцессы среди локально-территориальных групп чувашей // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 15-31.

317. Иванов В.П. Формирование чувашской диаспоры. Чебоксары, 1988.

318. Иванов В.П. Этническая карта Чувашии. Чебоксары, 1997. 176 с.

319. Иванов В.П. Чувашский этнос. Проблемы истории и этногеографии. Чебоксары, 1998. 155 с.

320. Иванов В.П. Чувашская диспора. Чебоксары, 1999. 314 с.

321. Иванов Г.Н. К вопросу об уровни изученности чувашского народного костюма // Вопросы истории и теории искусств. Чебоксары, 1992. С. 159182.

322. Иванов JI.A. Поселения и жилища чувашского населения Прикамского Заволжья и Южного Урала // Вопросы истории Чувашии. УЗ ЧНИИ. В. 29. Чебоксары, 1961. С. 184-211.

323. Иванов JI.А. Национальная одежда и украшения прикамских и южноуральских чувашей // Исторический сборник. УЗ ЧНИИ. В. 31. Чебоксары, 1966. С. 156-180.

324. Иванов Л.А. Современный быт и культура чувашского сельского населения. Чебоксары, 1973. 124 с.

325. Иванов Л.А. Старинная женская одежда чувашского населения Самарской Луки и Саратовского Правобережья // Бытовая культура чувашей (Материалы к историко-этнографическому атласу). Чебоксары, 1985. С. 72-80.

326. Иванов Н. Из языческого религиозного культа чуваш деревни Ходяковой Ядринского уезда//Известия по Казанской епархии. 1905. № 34. С. 1031-1037 (часть неофиц.).

327. Илларионова Т.С. Этническая группа: генезис и проблемы сомоопределения (теория диаспоры). М., 1994.

328. Историко-этнографический атлас Урала и Поволжья. Уфа, 1976. 38 с.

329. Исхаков Д.М. Тептяри. Опыт этностатистичского изучения. // СЭ, 1979. №4. С. 29-42.

330. Исхаков Д.М. Из этнической истории татар восточных районов Татарской АССР до начала XX века // К вопросу этнической истории татарского народа. Казань, 1985. С. 36-59.

331. Исхаков Д.М. К этнической и этнокультурной дифференциации татар Волго-Уральского региона (историографический обзор и постановка проблемы) // Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья и Урала. Казань, 1991. С. 5-32.

332. Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона. Казань, 1993.

333. Исхаков Д.М. Этническое развитие волго-уральских татар в XV-начале XX вв. Диссертация в виде научного доклада. М., 2000.

334. Кабузан В.М. Население России в XVIII в. Численность и этнический состав. М., 1990. 254 с. с табл.

335. Кабузан В.М. Население России в первой половине XIX в. Численнсть и этнический состав. М., 1992. 214 с.табл.

336. Кабузан K.M. Народонаселение России в XVIII первой половине XIX в.М., 1963.230 с.

337. Кабузан K.M. Изменения в размещении населения России в XVIII-первой половине XIX в. (по материалам ревизий). М., 1971. 190 с.

338. Кагаров Е.Г. Состав и происхождение свадебной обрядности // Сборник МАЭ. Л., 1929. Т. 8, С. 155-191.

339. Калоев Б.А. Осетины. М., 1971.

340. Канюкова A.C. Некоторые особенности диалектов чувашей тури и анатри // Материалы по чувашской диалектологии. Вып. 1. Чебоксары, 1960. С. 80-122.

341. Канюкова A.C. Чувашская диалектология, Чебоксары, 1965. 148 с.

342. Карачаевцы. Историко-этнографический очерк. Черкесск, 1978. 334 с.

343. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Северного Кавказа. СПб., 2001. 416 с.

344. Кауфманн A.A. Переселение и колонизация. СПб., 1905. 439 с.

345. Кеппен П.И. Об этнографической карте Европейской России. СПб., 1852. 40 с.

346. Кеппен П.И. Девятая ревизия: исследование о числе жителей в России в 1851 г. СПб, 1857. XVIII. 298 с.

347. Кисляков Н.П. Семья и брак у таджиков // Труды ИЭ. Т. 44. M.-J1, 1959.

348. Клеянкин A.B. Ясашные крестьяне и старослужилые люди Среднего Поволжья на адмиралтейских работах в XVIII первой половине XIX в. // Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья. Дооктябрьский период. Йошкар-Ола, 1978. С. 46-54.

349. Козлова К.И. Этнография народов Поволжья. М, 1964.

350. Козлова К.И. Очерки этнической истории марийского народа. М, 1978.

351. Комиссаренко А.И. К вопросу о состоянии феодальной земельной собственности в Среднем Поволжье в середине XVIII в. // Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья. Дооктябрьский период. Йошкар-Ола, 1978. С. 41-45.

352. Комиссаров Г.И. Чувашский "саламальник" (Этнографический очерк) // Вестник Оренбургского учебного округа. 1914. № 3. С. 1-4.

353. Комиссаров Г.И. Религиозное состояние чуваш в XIX в. // Православный благовестник, 1913 . № 19. С. 532-672.

354. Комиссаров Г.И. Чуваши Казанского Заволжья. Казань, 1911. 112+X+IV с илл.

355. Кондратьев М.Г. Песни низовых чувашей. Чебоксары. 1982. Кн.1. Предисловие.

356. Кондратьев М.Г. Типологическая структура чувашской музыкально-фольклорной системы // Традиционная музыка народов Поволжья и Приуралья: вопросы теории и истории. Казань, 1989. С. 31-38.

357. Кондратьев М.Г. Особенности музыкальной формы песен свадебных гостей верховых чувашей // Чувашское искусство. В.4. Чебоксары, 1975. С. 63-93.

358. Кондратьев М.Г. Многослоговой стих низовых чувашей в его взаимодействиии с музыкальной формой // О чувашском искусстве. В.75. Чебоксары, 1977. С. 3-37.

359. Кондратьев М.Г. К вопросу о типологии чувашской народной музыки // Чувашское искусство. Труды ЧНИИ. В. 70. Чебоксары, 1976. С. 53-73.

360. Кондратьев М.Г. О чувашской музыкальной фольклористике // Актуальные вопросы истории и теории чувашского искусства. Труды ЧНИИ. В. 90. Чебоксары, 1979. С. 139-148.

361. Кондратьев М.Г. О ритмической системе чувашской народной народной песни // Вопросы истории и теории чувашского искусства. Сб.статей ЧНИИ. Чебоксары, 1982. С. 88-111.

362. Кондратьев М.Г. Российский период в истории устной музыки чувашей (о чувашско-русских-этномузыкальных параллелях) // Чувашское искусство. Вып. V. Чебоксары, 2003. С. 141-178.

363. Корнилов Г.Е. Некоторые особенности говора села Бердяш Зилаирского района Башкирской АССР. // Материалы по чувашской диалектологии. В. 2. Чебоксары, 1963. С. 133-161.

364. Корсаков С. Законы народнонаселения в России (1804-1839 гг) // Материалы для статистики Российской империи, изданные при Статистическом отделении МВД. СПб., 1839. СЛ. С. 205-382.

365. Косарева И.А. Традиционная женская одежда периферийных групп удмуртов. Ижевск, 2000. 226 с.

366. Котов О.В. "Осколки" этноса (проблема дефиниций). // Этнические и этнографические группы в СССР и их роль в современных этнокультурных процессах (Тезисы докладов). Уфа, 1989. С. 51-55.

367. Кривощеков А.И. Исторические судьбы Оренбургского края // Вестник Оренбургского учебного округа, 1912. Отд. III. №3 С. 94-112, № 4. С.132-146.

368. Крюков М.В. Об общих принципах типологического исследования явлений культуры (на примере типологии жилища) //Типология основных элементов традиционной культуры. М., 1984. С. 7-18.

369. Крюкова Т.А. Коллекция П.С.Палласа по народам Поволжья // Сборник МАЭ. Т.12. М.-Л., 1949. С.139-159.

370. Крюкова Т.А. Материальная культура марийцев XIX века. Йошкар-Ола, 1956.

371. Кудряшов Г.Е. Динамика полисинкретической религиозности. Опыт историко этнографического и конкретно - социологического исследования генезиса, эволюции и отмирания религиозных пережитков чувашей. Чебоксары, 1974. 585 с.

372. Кудряшов Г.Е. Пережитки религиозных верований чуваш и их преодоление. Чебоксары, 1961. 164 с.

373. Кудряшов Г.Е. Этноспецифика обыденной религиозности // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. Труды ЧНИИ. В. 86,1978. С. 30-46.

374. Кудряшов Г.Е. О характере религиозных представлений православных верующих // Атеистическое воспитание: опыт и задачи. Сб. статей. Чебоксары, 1974. С. 99-107.

375. Кудряшов Г.Е. Возникновение и развитие религиозно-синкретических образований чувашей // Актуальные проблемы истории религии и атеизма. Межвузовский сборник. Чебоксары, 1982. СЛ4-19.

376. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Приуралья: этногенетический взгляд на историю. М., 1992. 347 с. с картами.

377. Кузеев Р.Г. Введение // Этнос и его подразделения. Ч. 1. М., 1992. С.З-16.

378. Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я. Этнографические и этнические группы (к проблеме гетерогенности этноса) // Этнос и его подразделения. М., 1992. Ч.1.С.17-37.

379. Кузеев Р.Г., Бабенко В.Я., Моисеев H.H. Этнографические и этнические группы в новое и новейшее время // Этнические процессы в Башкирии в новое и новейшее время. Уфа, 1987. С. 12-35.

380. Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. 104 с.

381. Курогло С.С. Семейная обрядность гагаузов в XIX-начале XX вв. Кишинев, 1980.

382. Лобачева Н.П. Различные обрядовые комплексы в свадебном церемониале народов Средней Азии и Казахстана // Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М., 1975. С. 298-329.

383. Лобачева Н.П. К истории сложения института свадебной обрядности // Семья и семейные обряды у народов Средней Азии и Казахстана. М., 1978. С. 144-175.

384. Лойко Л.М. Коллекции по этнографии чувашей в Государственном Музее этнографии народов СССР и их практическое применение // Проблемы развития художественных промыслов и народного искусства. Чебоксары, 1988. С. 50-64.

385. Макаров Д.М. Самодержавие и христианизация народов в Поволжье во второй половине XVI-XVII вв. Чебоксары, 1981. 102 с.

386. Максимов В.В. Некоторые особенности говора села Кош-Елга Белебеевского района Башкирской АССР. // Материалы по чувашской диалектологии. В.З. Чебоксары, 1969. С. 173-188.

387. Малявкнн Г. Караногайцы // Терский сборник. В. 3. Кн. 2. Владикавказ, 1893.

388. Матвеев Г.Б. О некоторых особенностях традиционного жилища чувашского населения Татарской АССР, Ульяновской и Куйбышевской области // Культур и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 32-47.

389. Матвеев Т.М. Краткий обзор чувашских диалектов // Материалы по чувашской диалектологии. В.1. Чебоксары, 1960. С. 8-64.

390. Мнннняхметова Т.Г. Календарные обряды закамских удмуртов. Ижевск, 2000. 168 с.

391. Моисеева H.H. Очерк исторической географии и исторической демографии башкир в середине XVI начале XVIII в. // Исследования по исторической этнографии Башкирии. Уфа., 1984. С. 104-115.

392. Молотова Т.Л. Марийский народный костюм. Йошкар-Ола, 1992.

393. Мордва Заволжья. Саранск, 1994. 176 с. с картами.

394. Морозов С.Д. Численность и этнодемографический состав населения Поволжья в период империализма // Социально-экономическоеположение трудящихся Среднего Поволжья (Дооктябрьский период). Саранск, 1989. С. 80-95.

395. Мухамедова Р.Г. Татары-мишари. М., 1972.

396. Нагаева Л.И. Весенне-летние празднества и обряды башкир. // Исследования по исторической этнографии Башкирии. Уфа, 1984. С. 4764.

397. Назарова Т.В. К проблеме типологии диалектных ареалов // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Д., 1974. С. 84-95.

398. Никитин Г.А., Крюкова Т.А. Чувашское народное изобразительное искусство. Чебоксары, 1960. 168 с. с илл.

399. Никитин М. Основные моменты колонизации Башкирии // Социалистическое хозяйство Башкирии. Уфа, 1928. № 67. С. 73-85.

400. Никонов В.А. Оптимизация методов ареальной лингво-этнографии. // Ареальные исследования в языкознаниии этнографии (язык и этнос). Д., 1983. С. 18-24.

401. Николаев В.В., Иванов-Орков Г.Н., Иванов В.П. Чувашский костюм от древности до современности. Чебоксары, 2002.

402. Николаев Г.А. Сельское народонаселение Казанской и Симбирской губерний в конце XIX начале XX в. // Состав и положение населения Чувашии в XVIII - начале XX в. Чебоксары, 1990. С. 74-96.

403. Николаев Г.А. Надельное землевладение многонационального крестьянства Казанской губернии в конце XIX начале XX вв. // Исследования по истории Чувашии и чувашского народа. Чебоксары, 1997. С. 78-129.

404. Николаев Г.А. Заметки о чувашско-русских взаимоотношениях в в средневолжской деревне. // Проблемы национального а рпзвитии чувашского народа. Чебоксары, 1999. С. 38-52.

405. Никольский Н.В. Краткий конспект по этнографии чуваш // ИОАИЭ. 1911. Т. XXVI. В. 6. С. 511-624.

406. Новиков В.А. Очерк колонизации Башкирского края // Историческая библиотека, 1878. № 12.

407. Орков Г.Н. Материалы к изучению традиционного костюма саратовских чувашей // Чувашское искусство. В. II. Чебоксары, 1997. С. 90-112.

408. Орков Г.Н. О народном костюме чувашей Башкортостана (по материалам экспедиции 1994 г.) // Чувашское искусство. В. III. Чебоксары, 1997. С. 148-168.

409. Орков Г.Н. О традиционном костюме чувашей Самарской Луки // Чувашское искусство. В. III. Чебоксары, 1997. С. 169-200.

410. Осипов A.A. Свадебные напевы чувашей (К постановке проблемы диалектологии свадебных песен) // Чувашское народное творчество. Чебоксары, 1985. С. 41-66.

411. Осипов A.A. Свадебные песни чувашей анат-енчи (музыкальная типология) // Вопросы истории и теории искусств. Чебоксары, 1992. С. 86-109.

412. Осипов A.A. К вопросу о диалектологии чувашской народной песни // Вопросы истории и теории чувашского искусства. Сб статей ЧНИИ. Чебоксары, 1982. С. 112-125.

413. Осипов A.A. Мелодико-ритмические типы свадебных песен низовых чувашей // Чувашское искусство: история и художественное наследие. Чебоксары, 1988. С. 40-63.

414. Осипов A.A. Музыкальное действие свадебного церемониала в доме невесты у чувашей вирьял // Чувашское искусство. В.1. Чебоксары, 1994. С. 94-144.

415. Осипов A.A. Напевы плясовых такмаков чувашской свадьбы // Традиционная музыка народов Поволжья и Приуралья: вопросы теории и истории. Казань, 1989. С. 112-119.

416. Осипов A.A. Свадебные песни чувашей Самарской Луки // Чувашское искусство. В. IV. Чебоксары, 2001. С. 42-53.

417. Очерк заселения Самарской губернии // Самарские губернские ведомости, 1859. № 16-17. Часть неофиц.

418. Очерки этнической истории и культуры дореволюционной Чувашии. Чебоксары, 1985. 303 с.

419. Очир А., Галданова Г.Р. Свадебная обрядность баятов МНР // Традиционная обрядность монгольских народов. Новосибирск, 1992. С. 24-56.

420. Ошанина E.H. К истории заселения Среднего Поволжья в XVII в. // Русское государство в XVII в. М., 1961. С. 50-74.

421. Перетяткович Г.И. Поволжье в XVII начале XVIII вв. Очерки по истории колонизации края. Одесса, 1882. 400 с.

422. Петров И.Г. Сельское чувашское население Башкирского Предуралья: современные этнокультурные процессы. Дисс.кандидата историч. наук. Уфа, 1992. 248 с.

423. Петров И.Г. Опыт количественного анализа этнических процессов в материальной культуре приуральских чувашей // Этнос и его подразделения. М., 1992.

424. Петров И.Г. Особенности этнокультурного функционирования приуральской этнической группы чувашей // Этнические и этнографические группы в СССР и их роль в современных этнокультурных процессах. Уфа, 1989. С. 199-201.

425. Петров Л.П. Вокализм закамских говоров низового диалекта чувашского языка (по материалам комплексной научной экспедиции 1984 года) // Вопросы фонетики, грамматики и лексикологии чувашского языка. Чебоксары, 1988. С. 65-78.

426. Петров Л.П. Личные имена закамских чувашей-язычников // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 74-87.

427. Петров Н.П. Заметки о лексико-семантических особенностях некоторых глаголов в чувашских говорах Башкирской АССР. // Материалы по чувашской диалектологии. Вып. 4. Чебоксары, 1971. С. 3744.

428. Петров Н.П. Морфологические особенности чувашских говоров Башкирской АССР. // Материалы по чувашской диалектологии. В. 3. Чебоксары, 1969. С.119-172.

429. Пименов В.В. О некоторых закономерностях в развитии народной культуры // СЭ, 1967. № 2. С.

430. Пименов В.В. Удмурты: опыт компонентного анализа этноса. Л., 1977; Он же. Урало-Поволжская историко-этнографическая область. // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979.

431. Пименов В.В. Урало-Поволжская историко-этнографическая область // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 39-48.

432. Писарчик А.К. Материалы к истории одежды таджиков нурата. Старинные женские платья и головные уборы. // Костюм народов Средней Азии. М., 1979. С. 113-122.

433. Плесовский Ф.В. Свадьба народа коми. Сыктывкар, 1968.

434. Подлесных О.Н. Диаспоры «титульных народов» и политика языковой поддержки // V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов.М., 2003. С. 364.

435. Покровская Л. А. Термины родства в тюркских языках // Историческое развитие лексики тюркских народов. М., 1961. С. 22, 32.

436. Полоскова Т.В. Современные диаспоры. Внутриполитические и международные аспекты. М., 1999. 252 с.

437. Попов Н.С. О некоторых обрядах и обычаях, связанных с хозяйственной деятельностью марийцев // Из истории хозяйства населения марийского края. Йошкар-Ола, 1979. С.123-138.

438. Попова Е.В. Семейные обычаи и обряды бесермян. Ижевск, 1998. 241 с.

439. Преображенский A.A. Об историческом взаимодействии народов Среднего Поволжья и Приуралья в XVII-XVIII вв. (Исследования по истории историографии феодализма. М., 1982. С. 248-261.

440. Преображенский П.А. Очерк истории Самарского края. Самара, 1919, VII, 96, 1 л. карты.

441. Путилов Б.Н. Вариативность в фольклоре как творческий процесс // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 180193.

442. Рабинович М.Г. К методике этнографического картографирования // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974. С. 63-68.

443. Рамазанова Д.Б. К вопросу истории заселения Закамья татарами и формирования некоторых прикамских говоров // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1990. С. 20-35.

444. Рамазанова Д.Б. Термины родства как замкнутая лексико-семантическая группа - в условиях языковых контактов. // Функциональное развитие татарского языка в условиях перестройки. Казань, 1991.

445. Рахматуллин У.Х. Население Башкирии в XVII-XVIII вв.: вопросы формирования небашкирского населения. М., 1988. 186 с.

446. Рахматуллин У.Х. Ясачные башкиры и башкирские припущенники в связи с колонизацией Башкирии // Вопросы социально-экономической истории Среднего Поволжья и Приуралья в период феодализма. (Научная сессия. Тезисы докладов). Чебоксары, 1973.

447. Решетов A.M. Гетерогенность как перманентное состояние этноса (этнос и его подразделения) // Этнос и его подразделения. М., 1992. 4.1.С. 125-140.

448. Родионов В.Г. Вопросы жанровой классификации чувашского фольклора // Чувашский фольклор. Специфика жанров. Чебоксары, 1982. С. 91-94.

449. Родионов В.Г. К образу лебедя в жанрах чувашского фольклора // Чувашский фольклор. Специфика жанров. Чебоксары, 1982. С. 150-170.

450. Романов Н.Р. Чувашия в XVII в. // Материалы по истории Чувашской АССР. В. 1. Чебоксары, 1958. С. 160-165.

451. Руденко С.А. Башкиры: историко-этнографические очерки. M.-JL, 1955.

452. Рынков П.И. Оренбургские степи в трудах Н.И Рычкова, Э.А. Эверсмана, С.Я.Неуструева. М., 1949. 416 с.

453. Рязанов А.Ф. Оренбургский край. Исторический очерк. Оренбург, 1928. 142 с.

454. Салмин А.К. Духи требуют жертв. Чебоксары, 1990. 164 е., илл., табл.

455. Салмин А.К. Религиозно-обрядовая система чувашей. Чебоксары, 1993. 209 с.

456. Салмин А.К. Народная обрядность чувашей. Чебоксары, 1994.с/

457. Сепеев Г.И. Восточные марийцы. Йошкар-Ола, 1975.

458. Семейная обрядность народов Сибири. М., 1980.

459. Свирелин М. Колонизация Оренбургского края в первой половине XVIII в. // Древняя и Новая Россия, СПб., 1876. Т. 2. № 6, 7.

460. Сергеев Л.П. Диалектная система чувашского языка // Диалектологический атлас чувашского языка Т.1. Чебоксары, 1966.

461. Сергеев Л.П. О состоянии и задачах изучения чувашских диалектов // Материалы по чувашской диалектологии. В.З. Чебоксары, 1969.

462. Сергеев Л.П. Из наблюдений над говором саратовских и пензенских чувашей. // Материалы по чувашской диалектологии. В.З. Чебоксары, 1969. С. 59-112.

463. Сергеев Л.П. Из наблюдений над ибряйкинским говором чувашского языка // Материалы по чувашской диалектологии. В.2. Чебоксары, 1963. С. 162-179.

464. Сергеев Л.П. Лингвистическая география терминов родства и свойства в чувашском языке. // УЗ ЧНИИ. Вып. 34. Чебоксары, 1967. С. 44-66, с картами.

465. Сергеев Л.П. Словарь чувашских народных говоров. Фонетические диалектизмы. // Материалы по чувашской диалектологии. Вып. 4. Чебоксары, 1971. С. 45-166.

466. Сергеев Л.С. О лингвистическом ландшафте территорий поздней колонизации (по материалам "Диалектологического атласа чувашского языка") // Вестник Чувашской национальной академии, 1993. № 1. С. 6975.

467. Сидоров П.А. Численность, состав и динамика населения Чувашии в конце XVIII первой половине XIX в. // Ученые записки ЧНИИ. Вып. 21. Чебоксары, 1962. С.

468. Сироткин М.Я. Чувашский фольклор. Чебоксары, 1965.

469. Смелов В.Я. Нечто о чувашских языческих верованиях и обычаях// Известия по Казанской епархии. 1880. № 20. С. 528-543 (часть неофиц.).

470. Смирнов И.Н. Обрядовые параллели в традиционных свадебных ритуалах марийцев и русских // Этнокультурные традиции марийского народа//Йошкар-Ола, 1986. С. 98-123.

471. Смирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М., 1983. 264 с.

472. Соколова В.К. Заклинания и приговоры в календарных обрядах // Обряды и обрядовый фольклор. М. 1972. С. 11-25.

473. Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

474. Соколова З.П. Выявление этнических ареалов на основе анализа брачных связей населения и языковых дандых (по материалам обских угров). // Ареальные исследования в языкознании и этнографии (язык и этнос). Л., 1983. С. 76-84.

475. Соколова З.П. Эндогамный ареал и группа. М., 1990.

476. Старовойтова Г.В. Проблемы этносоциологии в современном городе. Л., 1980.

477. Суслова C.B., Мухамедова Р.Г. Народный костюм татар Поволжья и Урала. Казань, 2000. 312 с.

478. Сухарева И.В. О времени возникновения чувашских деревень Аургазинского района Республики Башкортостан // Башкирский край. Уфа, 1996. С. 139-150.

479. Сухарева O.A. Древние черты в формах головных уборов народов Средней Азии. // Труды Института этнографии. Т. 40. М., 1954. С. 299-322.

480. Тадина H.A. Алтайская свадебная обрядность XIX-XX вв. Горно-Алтайск, 1995.

481. Ташкин С.Ф. Инородцы Поволжско-Приуральского края и Сибири по материалам Екатерининской законодательной комиссии. В.1. Оренбург, 1921. 274 с.

482. Тихомиров М.Н. К истории колонизации Самарского края // Известия Самарского госуниверситета. В. 5. Самара, 1923. С. 349-500.

483. Толстой Н.И. Некоторые вопросы соотношения лингво- и этнографических исследований // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974.

484. Толстой Н.И. О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и этноса. // Ареальные исследования в языкознании и этнографии (язык и этнос). Л., 1983. С. 181-190.

485. Толстой Н.И. Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингвистика. М., 1995.

486. Толстая С.М. Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры. // Славянский и балканский фольклор. М., 1989. С. 215-230.

487. Трофимов A.A. Коллекция чувашской вышивки // Чувашское искусство. Сб. статей ЧНИИ. В. 2. Чебоксары, 1973. С. 161-192.

488. Трофимов A.A. Композиция узоров чувашской вышивки // Чувашское искусство. Сб. статей ЧНИИ. В. 3. Чебоксары, 1974. С.71-98 с илл.

489. Трофимов A.A. Коллекции чувашской вышивки (Куйбышевский областной музей краеведения. Башкирский краеведческий музей). // Чувашское искусство. В. 4. Чебоксары, 1975. С. 190-202.

490. Трофимов A.A. Коллекции чувашской вышивки (Музей антропологии и этнографии Академии наук СССР. Саратовский областной музей краеведения) // Чувашское искусство. Труды ЧНИИ. В. 57. Чебоксары, 1975. С. 179-204.

491. Трофимов A.A. О чувашской вышивке XVIII в. // О чувашском искусстве. Труды ЧНИИ. В. 75. Чебоксары, 1977. С.38-53 с илл.

492. Трофимов A.A. Народное и самобытное декоративно-прикладное искусство // Культура и быт низовых чувашей. Чебоксары, 1986. С. 48-73.

493. Трофимов A.A. Чувашская народная культовая скульптура. Чебоксары, 1993.237 с.

494. Трофимов A.A. Антропоморфизация модели мира и народный женский костюм чувашей // Актуальные вопросы истории и теории чувашского искусства. Труды ЧНИИ. В. 90. Чебоксары, 1979. С. 3-44.

495. Трофимов A.A. Орнамент чувашской народной вышивки. Вопросы теории и истории. Чебоксары, 1977. 112 с.

496. Тульцева Л.А. Символика воробья в обрядовом фольклоре (в связи вопросом о культе птиц в аграрном календаре) // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1972. С. 163-179.

497. Тумайкин В.П. Соседская община заволжской мордвы в пореформенный период (по материалам Самарской губернии). Дисс.кандидата ист. наук. Саранск, 1974. 196 л. с табл.

498. Уразманова Р.Г. Семейно-брачные отношения и свадебная обрядность чепецких татар // Новое в этнографических исследованиях татарского народа. Казань, 1978. С. 68-85.

499. Уразманова Р.К. Годовой цикл традиционных обрядов и праздников татар // Новое в археологии и этнографии Татарии. Казань, 1982. С.95-104.

500. Уразманова Р.К. Традиционные общественные праздники и свадебные обряды // Пермские татары. Казань, 1983.

501. Уразманова Р.К. Обряд и праздники татар Поволжья и Урала (Годовой цикл XIX начала XX вв.). Казань, 2001. 196 с.

502. Усманов Д.М. Присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1960. 195 с.

503. Усманов Д.М. Развитие земледелия в Башкирии в третьей четверти XVIII в. // Из истории феодализма и капитализма в Башкирии.Уфа, 1971. С. 22-74.

504. Устюгов Н.В. О характере башкирских восстаний в XVII первой половине XVIII в. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1957. С. 86-126.

505. Ушаков Н.В. Методика структурно-типологического анализа жилища в форме указателя типов с их нумерацией // Этносы и этнические процессы. М., 1993.

506. Фиельструп Ф.А. Этнический состав населения Приуралья // Труды комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. №11. Д., 1926. 37 с.

507. Фиельструп Ф.А. Свадебные жилища турецких народностей // Материалы для этнографии. Т. III. Вып. 1. Д., 1926. С. 111-122.

508. Фирсов H.A. Инородческое население прежнего Казанского ханства Новой России до 1762 года и колонизация закамских земель в это время. Казань, 1869. IV+445+1 е.; Ученые записки Казанского университета. Т. 27. Казань, 1871.

509. Фокин П.П. Следы матрилокальности брака у чувашей // История, археология и этнография Чувашской АССР. Чебоксары, 1975.

510. Фокин П.П. Брак и семья чувашей Саратовского Правобережья // История и культура Чувашской АССР. В. 4. 1975. С. 295-315.

511. Фокин П.П. Брачная обрядность чувашей Самарской Луки (по материалам комплексной экспедиции ЧНИИ 1971 г.) // История и культура Чувашской АССР. Сб. статей ЧНИИ. В. 2. Чебоксары, 1972. С. 344-356.

512. Халиков H.A. Хозяйство татар Поволжья и Урала. Казань, 1995. 196 с. + карты.

513. Ханыков Я. Географическое обозрение Оренбургского края. Материалы для статистики Российской империи при Статистическом отделении МВД. СПб., 1839. Отд. II. С. 1-42.

514. Цаплина Р.И. Особенности говоров чуваш, проживающих на территории Татарской АССР и Куйбышевской области (по материалам экспедиции 1961 г.) // Материалы по чувашской диалектологии. В. 2. Чебоксары, 1963. С. 180-260.

515. Чвырь JI.A. Опыт классификации ювелирных украшений (проблема типологии на примере таджикских серег). // Костюм народов Средней Азии. М., 1979. С. 103-112.

516. Черемшанский В.М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этнографическом и промышленном отношении. Уфа, 1859. 472 с.

517. Чернавский Н. Оренбургская епархия в прошлом ее и настоящем // Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Оренбург, 1900. В.VII, 346+VI с.

518. Чеснов Я.В. О принципах типологии традиционно-бытовой культуры // Проблема типологии в этнографии. М., 1979. С. 189-203.

519. Чистов К.В. Причитания у славянских и финно-угорских народов (некоторые итоги и проблемы) // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1972. С. 101-114.

520. Чистов К.В. Проблемы картографирования обрядов и обрядового фольклора: Свадебный обряд // Проблемы картографирования в языкознании и этнографии. Л., 1974. С. 69-84.

521. Чистов К.В. Типологически проблемы восточнославянского свадебного обряда // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 223-230.

522. Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Очерки теории. Л., 1986.

523. Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI XIX вв. (Очерки по истории народных верований). М., 1957. 236 с карт.

524. Чичерина C.B. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905. VI, 428,212 с. 16 л. ил.

525. Чуваши: этническая история и традиционная культура / Авт.-составители Николаев В.В., Димитриев В.Д., Иванов В.П. М., 2000.

526. Чуваши. Этнографическое исследование. Ч. I. Материальная культура. Чебоксары, 1956

527. Чуваши. Этнографическое исследование. Ч. 2. Духовная культура. Чебоксары, 1970. 308 с.

528. Чуваши Приуралья: культурно-бытовые процессы. Чебоксары, 1989. 131 с.

529. Чувашское народное искусство, Чебоксары, 1981.

530. Шарифуллина Ф.Л. Традиционная свадебная обрядность нагайбаков в конце XIX начале XX вв. // Нагайбаки. Казань, 1995. С.

531. Шарифуллина Ф.Л. Уразманова Р.К., Опыт типологии традиционной свадебной обрядности татар Поволжья и Приуралья // Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья. Казань, 1991. С. 116-126.

532. Шарифуллина Ф.Л. Традиционная свадебная обрядность молькеевских кряшен // Молькеевские кряшены. Казань, 1993. С. 92-98.

533. Шарифуллина Ф.Л. Традиционная свадебная обрядность татар Приуралья конца XIX начала XX в. // Этносы и культуре на стыке Азии и Европы. Уфа, 2000. С. 304-315.

534. Шульгин М.М. Землеустройство и переселения в России в XVIII -первой половине XIX в. // Труды Московского межевого института по факту землеустройства и переселения. М. 1928. Т. 2. В. 1. 210 с.

535. Этническая история народов Урала и Поволжья. Уфа, 1976. 42 с.

536. Этническая история и культура чувашей Поволжья и Приуралья. Чебоксары, 1993. 269 с.

537. Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья и Урала. Казань, 1991.

538. Ягафова Е.А. Календарная обрядность чувашей Самарской Луки. // Этнография Самарской Луки. Самара, 1996. С. 66-87.

539. Ягафова Е.А. Самарские чуваши (ситорико-этнографические очерки). Конец XVII-начало XX вв. Самара, 1998. 368 с.

540. Ягафова Е.А. Уяв закамских чувашей // Самарская область. Этнос и культура. 1999, №;

541. Ягафова Е.А. Традиционная обрядовая культура бузулукских чувашей // Проблемы культурогенеза народов Волго-Уральского региона. Уфа, 2001. С. 151-154.

542. Ягафова Е.А. Свадьба бузулукских чувашей // Самарская область. Этнос и культура. 2001.№ 2. С. 3-10.

543. Ягафова Е.А. Чувашская диаспора в XVII-XIX вв.: к вопросу о формировании этнотерриториальных групп // Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья. Тезисы научно-практической конференции. Самара, 2002. С. 62-64.

544. Ягафова Е.А. Этничность и религиозность среди некрещеных чувашей Заволжья // Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья. Тезисы научно-практической конференции. Самара, 2002. С. 40-44.

545. Ягафова Е.А. Приикские чуваши. // Краеведческие записки. Вы. XI. Самара, 2003. С. 111-119.

546. Яковлев М.З. Расселение чувашей в бассейнах рек Черемшана и Кондурчи // УЗ ЧНИИ. Чебоксары, 1970. В. 52. С. 273-275.

547. Dowler W. Pedagogy and Politics: origions of the special conference of 1905 on primary education for non-russians in the East // Nationalities Papers. Vol.26. N4, 1998. 761-775 pp.

548. Erdmann J.F. Beiträge zur Kentniss des Innern von Russland. I. Medicinische Topographie der Gouvernements und der Stadt Kasan,. Riga-Dorpat. 1822. 2. Reisen im Innern Russlands (1-2). Leipzig, 1825-1826.

549. Frank Allen J. Muslim Religions Institutions in Imperial Russia. The Islamic World of Novouzensk District and the Inner Horde. Brill. Leiden.Boston. Köln, 2001.

550. Geraci Robert.P. Window on the East: National and imperial Identities in Late Tsarist Russia. Kasan, 1870-1914.

551. Glazik J. Die russische Orthdoxe Heidenmission seit Peter dem Grossen. Münster, 1954; Glazik J. Die Islammission der russischen-orthodoxen Kirche. Eine missionergeschichtliche Untersuchung nach russischen Quellen und Darstellungen. Münster, 1959.

552. Jersild A. Fath, Custom, and Ritual in the Borderlands: Orthdoxy, Islam, and the "Small Peoples" of the Middle Volga and the North Caucsus // The Russian Review. 2000. Vol. 59. N. 1. 512-529.

553. Kappeler A. Russlands erste Nationalitäten. Das Zarenreich und die Völker der Mittleren Wolga vom 16. bis 19. Jahrhunderts. Köln.Wien, 1982 + Karten.

554. Kappeler A. Russland als Vielvölkerreich. Entsehung, Geschichte, Zerfall. München, 1992. 399 S.

555. Khodarkovsky M. "Ignoble Savages and Unfaithful Subjects": Constructing Non-Christian Identities in Early Modern Russia. // Russian Orient Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917. Indiana, 1997. 9-26.

556. Kolarz W. Russia and her Colonies. London. Pg. 46;

557. Hausmann G. Tschuwaschen // Studienhandbuch östlichen Europa. Bd. 2. Geschichte des Russischen Reiches und der Sowjetunion. Köln-Weimar-Wien, 2002.

558. Mark Rudolf A. Die Völker der Sowjetunion.Oladen, 1989.

559. Meszaros G. A csuvas osvallas emlekei. Budapest, 1909.Vol. 1.

560. Noack Christian. Muslimischer Nationalismus im Russischen Reich: Nationalbildung und Nationalbevegung bei Tatren und Baschkiren. Stuttgart, 2000.

561. Werth P. From "Pagan" Muslims to "Baptized" Communitists: Religious Conversion and Ethnik Particularity in Russia's Eastern Provinces. // Comparative Studies in Society and History, 2000.

562. Werth P. Inorodtsy on obrusenie: religious conversion, indigenous clergy, and the politics of assimilation in late imperial Russia // Ab Imperio, 2000. N 2. C.105-134.

563. Werth P. At the Margins of Orthodoxy: Mission, Covernance and Confessional Politics in Russias Volga-Kama Region, 1925-1917.

564. Wixman R. The peoples of the USSR (an the ethnographic Handbook), 1984.05.?/$ 37

565. Самарский государственный педагогический университет

566. Кафедра истории и теории мировой культуры1. На правах рукописи

567. Ягафова Екатерина Андреевна

568. Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье1. XVII начало XX вв.)

569. Специальность 07.00.07 этнография, этнология и антропология1. Том III

570. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук1. Самара, 2004