автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Герой-двойник и структура произведения

Полный текст автореферата диссертации по теме "Герой-двойник и структура произведения"

На правах рукописи

Михалева Анастасия Андреевна

Герой-двойник и структура произведения (Э.Т. Гофман и Ф.М. Достоевский)

Специальность 10.01.08 —«Теория литературы. Текстология»

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва - 2006

Работа выполнена на кафедре теоретической и исторической поэтики Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Тамарченко Натан Давидович Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Рымарь Николай Тимофеевич кандидат филологических наук, доцент Криницын Александр Борисович

Ведущая организация:

Воронежский государственный университет

Защита состоится «28» сентября 2006 года в п-Э часов на заседании диссертационного совета Д 212.198.04 в Российском государственном гуманитарном университете по адресу 125993, Москва, ГСП-3, Миусская пл., д. 6

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета.

Автореферат разослан <_» августа 2006 года

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

В.Я. Малкина

Общая характеристика работы

Настоящее диссертационное исследование посвящено героям-двойникам, неизменному ядру и вариациям этого явления, а также его связи со структурой произведения.

Актуальность темы подтверждается читательским и научным интересом к проблеме двойничества. Изучение двойничества является в настоящее время одним из востребованных «ключей» к поэтике мировой и русской литературы, в том числе к произведениям Достоевского.

Научная новизна исследования. Хотя степень изученности двойничества в литературе достаточно высока, четкого и общепринятого определения этого термина не существует. Авторы работ, посвященных анализу конкретных произведений, как правило, не оговаривают, какой смысл они вкладывают в понятие «двойник». Ясность сохраняется, если речь идет о двойниках в буквальном смысле слова — о внешне неразличимых людях, однако такие герои, характерные прежде всего для эпохи романтизма, есть далеко не во всех произведениях, в чьей структуре исследователи отмечают присутствие двойничества. При этом иногда остается неясным, разграничивает ли исследователь героев-двойников и героев, которые просто объединены некоторым сходством судеб, внутреннего или внешнего облика, что часто встречается, в частности, в романах Достоевского.

Так же зыбка граница между двойником и персонажем, воплощающим одну из граней души главного героя. Всегда ли тот, кто объективирует какую-либо внутреннюю ипостась другого человека, может быть назван его двойником? Об отсутствии общего, теоретически обоснованного ответа на этот вопрос свидетельствуют, например, противоречивые толкования фигуры старого художника из гофмановских «Эликсиров сатаны». Одни исследователи

считают его двойником Медарда, другие отводят эту роль исключительно Викторину — «внешней» копии главного героя.

Итак, понятие «двойник» широко используется в литературоведении, но единого понимания его не существует. Важной задачей представляется уточнение понятия, закрепление за ним четкого содержания, адекватного при разговоре как о традиционных романтических двойниках, так и о персонажах, не похожих внешне, но объединенных сходством внутреннего облика и судеб.

Кроме того, существующие исследования о двойниках как правило сосредотачиваются на какой-либо одной функции этих героев: на их роли в раскрытии психологии центрального персонажа или на их значении для организации системы персонажей. Вопрос о связи двойников с разными аспектами структуры произведения и о жанровых разновидностях таких героев, насколько нам известно, не ставился.

Цель и задачи исследования. Цель нашей работы - дать четкое описание литературного двойничества и соотнести это явление со структурой текста в целом, в том числе в его жанровом измерении. Задачи исследования формулируются следующим образом:

1) сформулировать определение героя-двойника, сопоставив разные подходы к его изучению, и проверить адекватность этого определения в ходе анализа текста;

2) сравнить реализации мотива двойничества в рамках романтического и реалистического направления на примере творчества Гофмана и Достоевского;

3) выяснить характер связи двойничества с сюжетным и субъектным уровнями организации текста;

4) выявить жанровые вариации героя-двойника с опорой на существующие представления об отличии образа человека в повести от образа человека в романе.

Материал и объект исследования. Угол зрения на проблему двойни-чества определяет выбор материала. В работе рассматриваются следующие произведения: повесть «Двойники» и роман «Эликсиры сатаны» Э.Т.А. Гофмана, повесть «Двойник» и роман «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Для того чтобы выявить универсальные закономерности функционирования двойничества, целесообразно сопоставить произведения, принадлежащие к разным литературным направлениям (романтизм и реализм). Кроме того, поскольку одна из основных задач исследования — соотнести разные варианты изображения двойничества с жанровой спецификой повести и романа, обоснованным представляется выбор для рассмотрения творчества тех писателей, которые изображали героев-двойников как в повестях, так и в романах.

Основанием для параллельного рассмотрения текстов Гофмана и Достоевского является также общеизвестный интерес последнего к творчеству немецкого автора. Связью с поэтикой Гофмана объясняется и выбор для анализа «Преступления и наказания»: герои-двойники присутствуют и в других романах Достоевского, однако именно история Раскольникова не раз сопоставлялась с историей Медарда, главного героя «Эликсиров».

Нам неизвестны факты, указывающие на то, что Достоевский был знаком с анализируемыми произведениями Гофмана. В данной работе не ставится проблема генетической связи «Двойников» и «Двойника», «Эликсиров сатаны» и «Преступления и наказания». Объектом исследования является типологическое соотношение героев-двойников, изображенных в каждом из названных текстов.

Методологическую базу исследования составляют: 1) работы о двойничестве в литературе (монографии Е.М. Мелетинского, А. Хильденброк, С.З. Агранович и И.В. Саморуковой, а также зарубежные издания справочно-энциклопедического характера); 2) исследования о творчестве Гофмана и Достоевского, включающие наблюдения над изображением героев-двойников (многочисленные анализы «Эликсиров сатаны»; статьи и монографии о произведениях Достоевского, прежде всего работы Л.П. Гроссмана, М.М. Бахтина, П.М. Бицилли); 3) труды о влиянии Гофмана на творчество русских писателей, в том числе Достоевского (С.И. Родзевич, Л.П. Гроссман, Ч. Пэссидж, А.Б. Ботникова); 4) общетеоретические исследования о структуре произведения (М.М. Бахтин, Б.О. Корман, Н.Д. Тамарчен-ко), труды ученых-нарратологов о повествовании; 5) работы о жанрах повести и романа (в первую очередь статьи и монографии М.М. Бахтина, В.П. Скобелева, Н.Т. Рымаря, Н.Д. Тамарченко, В.М. Головко).

Методологические принципы исследования. Связь двойничества со структурой произведения исследуется в диссертации на трех уровнях: сюжет и система мотивов, повествование, жанровое целое. В методологическом отношении данный подход связан с концепцией литературного произведения, предложенной в трудах М.М. Бахтина. По словам ученого, «рассказываемое событие жизни и действительное событие самого рассказывания сливаются в единое событие художественного произведения»1. Всякое же эстетическое событие трактуется ученым как взаимодействие автора и героя. Герой — это своего рода соучастник эстетической деятельности автора, которая включает в себя не только созерцание вымышленного мира и его обитателей, но и рассказ о них читателю при помощи определенных повествовательных приемов.

1 Медведев H.H. (Бахтин М.М.) Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику. М.: Лабиринт, 2003. С. 139. (Бахтин под маской).

Специфика этой эстетической деятельности определяется жанром (как пишет М.М. Бахтин, «реально произведение лишь в форме определенного жанра»2), следовательно, и основная точка приложения творческой активности автора, то есть образ героя, будет изменять свой характер в соответствии с жанром. Таким образом, категория героя как в целом, так и в одном из своих частных преломлений (герой-двойник) оказывается связана и с сюжетной, и с повествовательной структурой произведения, и с «формой целого», то есть с жанром.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Содержание понятия «герой-двойник» определяется следующим образом: двойниками считаются герои, связанные отношениями общности (сходства), а также, в большинстве случаев, отношениями вражды; при этом должны иметь место актуализация проблемы цельности «я» и видение себя в другом. Отношения общности могут иметь две формы: параллельное сосуществование похожих людей и воплощение одной из сторон личности в отдельном человеке.

2. Характер изображения героя-двойника разнится в зависимости от жанра. В повести появление двойника имеет разрушительный смысл: «копия» стремится занять место «оригинала», ставит под угрозу самую суть его бытия. В романе встреча с двойником помогает герою стать самим собой, выбрать свой уникальный путь среди ряда возможностей, воплощаемых двойниками.

3. Присутствие героев-двойников в художественном мире произведения влияет на развертывание сюжета. В повести возникает ситуация, когда один герой следует той логике поведения, которая заранее присутствует в сознании другого героя. В романе встречи с двойниками задают определенный ритм

2 Медведев П.Н. (Бахтин ММ) Указ. соч. С. 140.

сюжетного движения, при котором в личности героя попеременно берут верх противоположные ее стороны.

4. Каждая из жанровых модификаций двойничества тяготеет к определенному способу организации субъектной структуры. Для повести органично завершение образа героя в кругозоре аукториального повествователя. В ро--мане повествовательная система, напротив, строится таким образом, чтобы позиция героя «не перекрывалась» более авторитетной позицией повествователя, образ героя остается неисчерпанным.

5. Гофман и Достоевский по-разному отвечают на вопрос о путях преодоления двойничества. Для немецкого романтика ситуация раздвоения снимается благодаря самоуглублению и восстановлению должной связи с высшим миром. Для Достоевского альтернативой двойничества является обращение к другому, приобщение к иной ценностной позиции.

Научно-практическая значимость результатов исследования. Результаты исследования могут быть использованы при разработке общих и специальных курсов, а также учебно-методических пособий по теории литературы в целом, по теории жанров, по компаративистике. Результаты обзора научной литературы и анализа текстов по теме «герой-двойник» могут лечь в основу соответствующих словарных статей при составлении литературоведческих справочников.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации излагались в докладах на следующих конференциях:

1. «IX Лафонтеновские чтения: Топос Петербурга и проблема культурных контактов в новое время» (Санкт-Петербург, 2003),

2. «VI Поспеловские чтения. Сравнительное изучение литератур: теоретические аспекты» (Москва, 2003),

. 3. «Русская филология: язык - литература — культура» (Омск, 2004),

4. «Поэтика русской литературы: проблемы сюжетологии» (Москва,

2006).

По теме диссертации вышло 4 публикации.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Содержание работы

Введение включает в себя разъяснение темы, обоснование ее значимости как предмета научного исследования и описание степени изученности поставленных проблем.

В первой главе «Герой-двойник, Структура произведения» литературное двойничество рассматривается в теоретическом плане. Первый и второй параграфы главы («Понятие «двойник» и «Герои-двойники в творчестве Гофмана и Достоевского») посвящены критическому обзору существующих в науке трактовок исследуемой разновидности персонажа. При этом задействованы разные научные контексты: в первом параграфе рассмотрены работы, в которых на материале мировой литературы изучается сам феномен двойника, во втором — статьи и монографии, посвященные творчеству Гофмана или Достоевского и попутно рассматривающие появляющийся в их произведениях мотив двойничества. Анализ и сопоставление разных концепций позволили выделить четыре ключевых признака героев-двойников.

1. Важнейшие параметры двойниковой пары — нерасторжимая связь и взаимное противостояние ее членов. Единство героев может выражаться в (как) общем происхождении, внутреннем или внешнем сходстве. Под противостоянием понимаются противоположные устремления действующих лиц, вражда, когда «оригинал» и «копия» ведут борьбу за место в мире. Ряд авторов возводят этот принцип соотнесения персонажей друг с другом к дуалистической модели мира,

предполагающей взаимообусловленность и неразделимость добра и зла, порядка и хаоса.

Сочетание единства и противостояния как один из основных признаков двойничества выдвигается на первый план в тех работах, где произведения Гофмана и Достоевского изучаются с психологической точки зрения. В такого рода исследованиях романы русского и немецкого писателей трактуются как картины внутренней жизни авторской личности. В связи с этим герои-двойники рассматриваются как грани одной души, таким образом утверждается их принципиальная неразделимость. В то же время они противостоят друг другу как сознательное и бессознательное, как «я» и «оно», то есть постоянно находятся в отношениях вражды.

2. Двойниковая пара строится по одной из двух возможных схем. В одном случае речь идет о «близнеце», который в какой-то момент появляется на пути героя. В другом случае двойник представляет собой обособившуюся часть тела или души персонажа, потаенную сторону его личности.

Существование этих разновидностей двойничества учитывается многими литературоведами. Так немецкие исследователи, пишущие об «Эликсирах сатаны», хотя и не группируют двойниковые пары по описанной схеме, но, несомненно, имеют в виду обе теоретические возможности реализации двойничества. Ученые обязательно указывают на необычный, двойственный статус Викторина, в образе которого совмещаются самостоятельное действующее лицо («близнец» Медарда) и порождение сознания главного героя. Таким образом, теоретическое различение двух видов двойничества становится плодотворной основой для выяснения неоднозначного статуса персонажа.

Российские исследователи творчества Достоевского, как правило, сосредоточивают внимание на одном из указанных вариантов структуры двойниковой пары. Те ученые, которые вслед за М.М. Бахтиным трактуют двой-

ника как отражение одной из сторон души героя, явно соотносят «оригинал» и «копию» по принципу «часть+целое». Выдвигаемый на первый план Л.П. Гроссманом параллелизм судеб героев заставляет вспомнить прежде всего существующих рядом друг с другом, в чем-то сходных «близнецов». То есть противопоставление двух вариантов двойниковых пар позволяет не только классифицировать группы персонажей, но и систематизировать исследовательские подходы к их изучению.

3. Двойничесгво, особенно начиная с эпохи романтизма, связано с проблемой цельности личности, с борьбой противоположных начал в рамках одного «я». Под этим углом зрения героев-двойников исследуют прежде всего авторы, изучающие творчество Гофмана и Достоевского с философских позиций. Они рассматривают двойничество как следствие того, что человеческая личность утратила цельность и уникальность и ищут ответы на вопрос, почему это стало возможным. Мыслители, близкие к религиозной философии, считают двойничество следствием того, что человек добровольно предает себя во власть темных сил (неважно, действуют ли они во внешнем мире или живут в душе героя), а также результатом разрыва, возникшего между реальностью и сферой абстрактных моральных императивов. Другие ученые связывают размывание индивидуальности с тем, что личность не может активно действовать в мире, который управляется всевластным роком. И хотя эти концепции нельзя свести к одному знаменателю, в них явно выделяется общая черта — внимание к проблеме цельности личности. Существование двойников интересует критиков-философов как манифестация этой проблемы.

4. Двойничество предполагает «видение себя в другом», то есть не просто сходство персонажей как таковое, но сходство осознанное, ставшее предметом рефлексии для самих героев. Учет этого параметра двойниковой пары позволяет связать «чистый» вариант явления (сосуществование внешне неразличимых ин-

дивидов) с его последующими модификациями. Внешнее сходство героя со своим двойником не могло не быть замеченным ими обоими, поэтому и в тех случаях, когда имеет место не внешнее, а внутреннее сходство, оно не должно быть скрыто от персонажа и доступно исключительно взгляду читателя. Учитывая это, мы отграничиваем введение двойников в систему персонажей от ряда иных авторских приемов (изображение похожих героев, сюжетный параллелизм). Благодаря этому намечается принципиальное различие между двойниками и персонажами, которых в глазах читателя объединяет некоторое сходство.

Содержание первой главы не исчерпывается уточнением понятия «двойник». Помимо этого в третьем параграфе под названием «Структура произведения» на основании ряда работ по теории литературы оговаривается содержание тех понятий, которые в последующих главах активно используются в ходе анализа текстов (уровни структуры произведения, сюжет, мотив, повествовательная ситуация, точка зрения). Также проводится обзор научной литературы, посвященный сопоставлению двух жанров: повести и романа.

Для разграничения жанровых модификаций двойничества особое значение имеют различия, существующие между образом человека в романе и образом человека в повести. Романному герою присущи следующие важнейшие свойства. Его развитие не задано изначально, может иметь неожиданный характер, что связано с художественным воспроизведением в романе непосредственного движения жизни. Герою свойственно меняться, нарушать заданные границы. Его социальная роль, облик в глазах других людей, прожитая им жизнь не исчерпывают его подлинной сути. Он внутренне связан с неготовой, становящейся действительностью и участвует в каждый раз новом ценностном освоении жизненного многообразия. Он ищет себя, вступая в многообразные связи с другими людьми.

Основными свойствами героя повести являются итоговое равенство своей судьбе, своему сюжету, а также сформированность, завершенность внутреннего и внешнего облика, определяемого одной нравственно-психологической доминантой. Действия героя повести и его судьба осмысляются как испытание готового характера; они совершаются в мире готовых ценностей и поэтому подвергаются однозначному истолкованию. Образ человека в повести оказывается далек от образа романного героя, чье развитие по сути никогда не достигает предела и чей характер не исчерпывается какой-либо одной трактовкой.

Еще одним важным отличием героя повести от героя романа является то, что в первом случае отношения с другими людьми играют в раскрытии образа персонажа факультативную роль, тогда как во втором случае герой постигается «именно в многообразии социальных связей» (Н.Т. Рымарь).

Во второй главе «Герои-двойники в повестях Э. Т.А. Гофмана и Ф.М. Достоевского («Двойники» и «Двойник»)» предпринято сопоставление двух названных произведений, при этом выявляются как особенности двойничест-ва в жанре повести, так и принципиальные различия между изображением героев-двойников у каждого из авторов.

В первом параграфе - «Двойники» (Die Doppelgänger) Э. Т.А. Гофмана» -исследуется роль двойничества в построении сюжета этой повести, анализируется ее субъектная структура. Главные герои произведения - молодой дворянин Деодат Швенди и художник Георг Габерланд, которых объединяет удивительное внешнее и внутреннее сходство. Полное обретение себя связано для каждого из них с поиском от века предназначенной возлюбленной. Ее образ изначально живет в каждом из юношей, и они видят цель своей жизни в том, чтобы найти девушку, реально воплощающую этот образ, и соединиться

с ней. Без этого им грозит вечное ощущение неполноты, незаконченности своего существа.

Для каждого из двойников тождественность его идеала идеалу другого становится самым тяжелым потрясением. Так Георг боится, что двойник украдет его «я» и отнимет у него возлюбленную, эти вещи для него неразделимы. То же чувствует и Деодат. Любовь для обоих героев — то ядро личности, для которого двойничество губительно прежде всего.

Единственным выходом для них оказывается отречение от воплощенной грезы и ее возвращение в мир идеального. В финале возлюбленная предстает перед героями уже не как нежная невеста, но как «ангел высшего света». Она, как и раньше, - воплощение небесной любви, однако служение ей теперь означает не стремление к земному обладанию, но отказ от него, способность найти в душе силы преодолеть вражду и увидеть в сопернике брата. Через отречение преодолевается двойничество. Поверив, что идеал не должен и не может принадлежать ему одному, каждый из двойников обрел свое лицо и свое место в мире и восстановил истинную связь с высшей реальностью.

В ходе развертывания сюжета двойники сменяют друг друга на разных этапах реализации одной фабульной линии. Георг знакомится с Наталией (идеальной возлюбленной обоих персонажей), вступает во враждебные отношения с ее отцом, заручается помощью цыганки. Деодат осуществляет попытку похищения девушки, встречает противодействие ее отца. Логика действий этого героя задана предшествующими поступками его двойника.

При этом изначально очевидный для читателя основной конфликт (столкновение двойников) не совпадает с той фабульной линией, которая управляет движением событий (разлука и соединение влюбленных). Для читателя с первых страниц повести главным ядром сюжета становится противостояние двойников. История разлученных по воле отца влюбленных осозна-

ется в качестве стимула развития действия уже в финале произведения. Второстепенные персонажи, чьи действия оказывают решительное влияние на ход событий, не замечают конфликта двойников, принципиально важного для главных героев и составляющего основной смысл повести, о чем свидетельствует и ее название, и глубокая постановка проблемы двойничества. Таким образом, главный конфликт произведения на всем протяжении сюжета (за исключением финала) присутствует только в кругозоре ведущих героев.

Что касается системы повествования в «Двойниках» Гофмана, то перед нами типичный случай изложения истории от лица всезнающего повествователя. В пользу этого говорят несводимость кругозора субъекта рассказывания к кругозору одного или нескольких героев, способность его проникать в мысли и чувства персонажей и, наконец, манера развертывания истории, сочетающая всезнание и стремление постепенно подводить читателя к раскрытию тайны.

Во втором параграфе - «Двойник» Ф.М. Достоевского» - объектом анализа являются сюжет и повествовательная структура этой повести. Еще до встречи с двойником душевное спокойствие Якова Петровича Голядкина оказывается нарушенным. Герой хотел бы выступать в роли независимого, уверенного в себе человека, разъезжающего по личным делам. Однако эта маска не соответствует обычному образу Голядкина, что чувствует и он сам. Когда экипаж героя встречается с каретой начальника, несчастный титулярный советник начинает ощущать, что избранное амплуа с ним не совместимо. У него возникает мысль «прикинуться, что не я, что кто-то другой, разительно схо-

жий со мною»3. Здесь Голядкин как будто желает, чтобы у него появился двойник — некто похожий на него, но не он сам.

Помимо достаточно искусственной роли разъезжающего по личным делам господина Голядкин выступает в первых главах «Двойника» еще в одной, более близкой ему ипостаси - в образе праведной жертвы лицемерных врагов. Он представляет себя в этом качестве в разговорах с доктором и сослуживцами: «не интригант», «полуслов не люблю; мизерных двуличностей не жалую; клеветою и сплетней гнушаюсь» (1, 220). Он благороден и может стать жертвой предательских козней: «у меня есть злые враги, которые меня погубить поклялись» (1, 222).

Герой не только определяет свое амплуа, но и по принципу от противного задает тип поведения своего будущего двойника, Голядкина-младшего. Последний выступает как «интригант» и «клеветник», отчего отказывается Голядкин-старший. Главный герой подчеркивает, что он принадлежит к тем людям, «которые не любят скакать и вертеться по-пустому, заигрывать и подлизываться» (1, 230). Двойник же в дальнейшем будет действовать именно так.

Образ действий «зловредного близнеца» и их страшный результат заранее присутствуют в мыслях героя и преломляются в действительности, так сказать, с переменой знака. Голядкин хочет, чтобы роль независимого светского человека исполнил вместо него кто-то другой — не он сам, но некто, «разительно схожий» с ним. Этому побуждению отвечает появление двойника. Голядкин мнит себя благородной жертвой коварных врагов, и именно в такое положение ставит его двойник. Действия другого заранее присутствуют

5 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М.: ГИХЛ , 1956. С. 214. «Двойник» и «Преступление и наказание» в дальнейшем цитируются по этому изданию с указанием тома и страницы в тексте в скобках после цитаты.

в кругозоре героя. Все события, то есть все поступки обоих двойников, заранее предопределены тем, как главный герой видит мир и свое место в нем. При этом второстепенные персонажи могут трактовать происходящее иначе, чем Голядкин-старший, однако их реакции, хоть и противоречащие желаниям главного героя, вписываются в его картину происходящего и могут быть адекватно объяснены только в его кругозоре.

Повествование в «Двойнике» представляет собой динамическое взаимодействие двух вариантов построения субъектной структуры текста. Наиболее яркие случаи выявления первого и второго типов мы находим соответственно в начале и в конце произведения. Если сначала внешний и внутренний облик героя служат объектами наблюдения для независимого, критически настроенного повествователя, то затем повествователь полностью подчиняется герою, усваивает его пространственный и смысловой кругозор, отчасти его речевую манеру. Из «Двойника» Достоевского изгоняется объективный повествователь. Его место занимает нарратор, чей кругозор ограничен сознанием Голядкина. Как манера, так и содержание речи этого повествователя присутствуют в кругозоре персонажа. В результате действительность произведения становится предельно субъективной и зыбкой.

Сопоставление результатов анализа повестей Гофмана и Достоевского дает следующую картину.

Сходство сюжетных структур двух произведений проявляется в нескольких значимых аспектах. Во-первых, в обоих текстах присутствует одна основная линия развития действия. Во-вторых, один из двойников задает логику поведения другого: поступки Деодата предопределены предшествующими действиями Георга; манера и смысл поведения Голядкина-младшего заранее описаны Голядкиным-старшим. Такой механизм построения сюжета сочетает типичное для повести тяготение к однолинейному развитию дейст-

вия с двойничеством как дублированием определенного фрагмента действительности.

Во-третьих, главные герои видят основную интригу иначе, чем второстепенные, что создает предпосылки для возникновения субъективной художественной реальности, характер которой определяется содержанием одного сознания (или двух отраженных друг в друге сознаний двойников).

В «Двойниках» Гофмана эти предпосылки не реализуются, так как аук-ториальное повествование придает изображенной действительности объективный характер. В кругозоре всезнающего повествователя примиряются все противоречия, связанные с тем, что персонажи по-разному видят происходящее,

В «Двойнике» Достоевского реальность в полной мере субъективируется, отражает процессы, развертывающиеся в сознании Голядкина. Вместе в тем фигура объективного повествователя не вовсе чужда изображенному миру. Такого рода субъект рассказывания присутствует в первых главах повести; кроме того, в конце произведения приключения Якова Петровича продолжают описываться в чуждой ему риторической манере, хотя в оценочном плане эти описания вписываются в кругозор главного героя.

Таким образом, в «Двойнике» можно увидеть как бы неосуществленное стремление к аукториальному повествованию. На сюжетном уровне Голядкин ищет одобрения и приятия со стороны других людей. На субъектном уровне герой также как будто «ищет» объективного завершения в кругозоре повествователя. Можно предположить, что это тяготение к завершенности образа имеет жанровую природу. Важной характеристикой героя повести является стремление к единству. По-видимому, созданию такого рода образа способствует именно аукториальное повествование. «Двойники» напрямую реализуют

этот тезис, «Двойника» же можно рассматривать как показательное исключение, которое лишь подтверждает правило.

Жанровая разновидность двойничества, характерная для повести, обретает благодаря анализу и сопоставлению избранных текстов определенные очертания. Герой повести действует в мире готовых ценностей (а не создает их заново, как это происходит в романе). Он тяготеет к совпадению с самим собой и со своей ролью. Все это преломляется и в образах двойников. Двой-пичество в повести означает появление второго претендента на уникальное место человека в мире. При этом, поскольку герой стремится к совпадению со своим статусом, такое вторжение извне означает катастрофу, оно несовместимо основным принципом бытия персонажа. Он отстаивает в борьбе с двойником сердцевину своего «я» — главную ценность своего существования (для Деодата и Георга она связана с любовью, для Голядкина - с карьерой).

Вместе с тем реализация мотива двойничества в произведениях Гофмана и Достоевского обнаруживает и существенные различия между художественными мирами писателей. В «Двойниках» связанное с двойничеством нарушение гармонии исчезает в тот момент, когда любовь перестает быть объектом соперничества, превращаясь в служение небесному идеалу. Герой сохраняет себя как личность, достигает нового уровня самоидентификации, благодаря тому, что ему по-новому открывается укорененность его «я» в высшей, идеальной реальности.

Замкнутая действительность «Двойника», внутри которой герой мечется в тщетных поисках чужого одобряющего слова, поражает нас ощущением некоего вакуума, и мы чувствуем, что его заполнение могло бы «спасти» внутреннюю цельность героя. Субстанция, которая должна заполнить этот вакуум, — это сознание другого. Катастрофичный мир «Двойника», так ска-

зать, отрицательным путем выражает представление о потерянной норме, то есть о том, что может помочь преодолению двойничества. Таким выходом для Голядкина могло стать одно - пробиться к другому, чье судящее и оправдывающее слово остановило бы процесс расшатывания его личности.

В третьей главе «Герои-двойники в романах Э.Т.А. Гофмана и Ф.М. Достоевского («Эликсиры сатаны» и «Преступление и наказание»)» связь двойничества с развитием действия и системой повествования изучается на материале названных образцов большого эпического жанра.

В первом параграфе «Эликсиры сатаны» (Die Elixiere des Teufels) Э.Т.А. Гофмана» исследуются сюжетный и субъектный уровни этого произведения. В центре романа — история преступного монаха Медарда, на пути которого то и дело появляется его сводный брат Викторин, неотличимый от него внешне и воплощающий темную сторону его души. Встречи с двойником направляют действия главного героя по тому или иному руслу, и это влияние реализуется в двух разных формах. В одних случаях узнавание собственных черт в облике другого вызывает у Медарда ужас и стремление провести четкую грань между собой и своим жутким подобием. Герой делает попытку вернуться к подлинной сути своей личности, что связано для него с раскаянием, признанием собственных беззаконий и отречением от преступной страсти к прекрасной Аврелии.

В ряде других эпизодов присутствие двойника воздействует на Медарда иначе: он пользуется сверхъестественным сходством с Викторином для того, чтобы завоевать Аврелию, готов отказаться от собственного «я». В этих случаях особое значение приобретает проницаемость сознаний двойников. Мысли и побуждения Викторина проникают в душу монаха и толкают его на страшные злодеяния.

В «Эликсирах сатаны» доминирует повествование от лица главного героя. В процессе создания записок Медард оказывается вынужден проделать тот же путь борьбы с темной силой, который ему уже пришлось пройти в жизни. Процесс потери и обретения небесного идеала удваивается: эволюция героя в качестве рассказчика повторяет основные этапы его эволюции как главного действующего лица. Первичная гармония, когда повествующий субъект сохраняет «высшую», независимую точку зрения, сменяется помрачением, когда кругозор рассказчика подчиняется кругозору действующего персонажа, вовлеченного в бесконечные злодеяния. В финале гармония восстанавливается на новом уровне: «повествующее я», как и «я переживающее», обогащается опытом борьбы со страстями и приобщается небесному идеалу. Так возникает параллелизм сюжетного и повествовательного уровней структуры романа.

Описанная динамика взаимоотношений Медарда-рассказчика и Медар-да-героя подтверждает относительность сюжетного итога. Внутренняя гармония, обретенная героем в финале, оказывается непрочной: мысленное возвращение в прошлое в процессе письма вновь ее нарушает. История Медарда принципиально не завершена, окончательный итог его внутреннего развития в романе не подведен.

В этом нас также убеждает рассмотрение системы рассказчиков, чьи голоса слышны в романе. Помимо Медарда в этом ряду можно назвать издателя, чье предисловие предваряет основную историю, и о. Спиридона, автора послесловия к запискам капуцина. История «грешного монаха» имеет в романе как бы два завершения, каждое из которых носит относительный характер. Смысловой итог своей биографии отчасти подводит сам главный герой, в то же время фактическое окончание своей жизни и определение своей вечной участи Медард уже не может описать сам, и эту задачу выполняет о. Спири-

дон - неосведомленный наблюдатель, голос большинства, не склонный к рефлексии хроникер. Он может сообщить читателю лишь внешний итог пути центрального героя. Глубинное осмысление жизни Медарда ему недоступно. Жизнеописание центрального героя обретает два взаимодополняющих окончания.

Незавершенность центрального образа «Эликсиров» подчеркивается и еще одним повествовательным приемом, а именно асимметричностью рамки. Голос издателя, представляющего читателю записки капуцина, мы слышим только в начале романа, завершающая часть рамочного повествования опущена. Между тем этот повествующий субъект близок герою в большей степени, нежели о. Спиридон, и теоретически мог бы сформулировать смысловой итог основной истории.

Второй параграф «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского» посвящен анализу сюжетного и повествовательного уровней этого произведения в свете проблемы двойничества. Как и в романе Гофмана, в «Преступлении и наказании» двойничество влияет на развертывание сюжета. Воля главного героя колеблется между противоположными побуждениями, и одним из факторов, направляющих эти колебания, является восприятие другого как двойника. Это можно продемонстрировать на нескольких примерах.

Пробуждение после сна о забитой лошаденке показывает, что Раскольников воспринимает чужие действия как собственный возможный поступок. Примечательно, что он ужасается не идее убийства как таковой, не тому, что люди в принципе способны на подобную жестокость. Он видит в роли убийцы самого себя, это и заставляет его после пробуждения отречься от воплощения «проклятой мечты». В его переживаниях акцент делается не на принципиальной недопустимости убийства, а на несовместимости этого действия с его внутренним настроем: «Пусть, пусть даже нет никаких сомнений во

всех этих расчетах (...)• Ведь я все же равно не решусь! Я ведь не вытерплю, не вытерплю!» (5, 65). Узнавание себя в убийце вызывает у героя ужас и стремление заново очертить контуры своего «я», провести границу между собственной личностью и ее искаженным отражением в облике двойника.

Другой пример. В шестой главе второй части герой видит, как с моста бросается женщина. Неизвестно, думал ли Раскольников в этот момент о самоубийстве, однако в конце эпизода становится ясно, что сцена с утопленницей внушила ему отвращение к такому «исходу». Действия женщины напоминают Раскольникову движение по замкнутому кругу: для нее это уже не первое неудавшееся самоубийство, ее жизнь превратилась в тщетную погоню за смертью. Герой увидел в попытке утопиться один из моментов движения по кругу, который не приносит освобождения, не является в полном смысле слова «исходом». Хотя буквально это относится только к самой утопленнице, у Раскольникова возникает ощущение, что и для него самоубийство не будет действительным выходом из тупика. Герой приходит к этой уверенности не рациональным путем. Перед нами связанный с мотивом двойничества особый способ видения мира, когда герой видит в судьбах других персонажей возможные повороты собственной судьбы.

Наиболее полно значение двойничества для художественного мира «Преступления и наказания» раскрывается при анализе связей между Рас-кольниковым и Свидригайловым. Для них характерна особая близость сознаний. Они понимают друг друга с полуслова, идеи одного представляются другому знакомыми. Не менее важным представляется то, что оба персонажа склонны искать в поведении, в образе мыслей друг друга ответы на собственные вопросы. Во время встречи в трактире Свидригайлов говорит Раскольникову: «Ну вот, например, ведь вы пошли ко мне теперь мало того, что по де-

лу, а за чем-нибудь новеньким?» (5, 489) и не ошибается относительно целей своего собеседника.

Такое восприятие другого человека чрезвычайно характерно для двой-ничества. Наиболее ярко оно проявляется в последнем эпизоде основной части романа, когда главный герой, придя в полицию и узнав о самоубийстве Свидригайлова, внезапно словно забывает о своем намерении сделать признание и покидает контору. Одно из возможных объяснений таково: здесь срабатывает иное, по сравнению со сном и встречей с утопленницей, восприятие двойничества. Перед нами один из тех случаев, когда пример двойника действует завораживающе, лишает героя воли и заставляет следовать ему. Воплощение идеи самоубийства, которая присутствовала в сознании обоих героев, действует на Раскольникова подавляюще и, по-видимому, склоняет к повторению этого шага.

Двойничество Раскольникова и Свидригайлова проявляется в особом взгляде друг на друга, при котором судьба, действия, образ мыслей другого воспринимаются как знаки, способные направить мои действия по тому или иному руслу. То же самое можно сказать и об отношении Раскольникова к ряду второстепенных персонажей, а также об отношении Порфирия Петровича к самому главному герою. Действия двойника демонстрируют возможный вариант судьбы персонажа, и последний либо отказывается от этого пути, возвращаясь к себе самому, либо, завороженный сходством, следует за двойником.

Хотя повествование в «Преступлении и наказании» формально может быть названо аукториальным (субъект речи не принадлежит действительности персонажей, его кругозор не ограничен кругозором одного действующего лица), в романе Достоевского нет судящего и оценивающего слова, которое звучало бы за пределами мира героев и объясняло бы читателю смысл по-

ступков центрального персонажа. Анализ соотношения кругозоров субъекта рассказывания и Раскольникова демонстрирует незавершенность внутреннего развития главного героя и смысловой вес его позиции, которая «не перекрывается» позицией повествователя. Однако это не означает, что мысли, переживания и действия Раскольникова не подлежат интерпретации в художественном мире романа. Сам главный герой размышляет по поводу своей теории и ее неудачного воплощения; кроме того, преступление Раскольникова толкуют другие персонажи: Порфирий Петрович, Свидригайлов, Соня.

Отказ субъекта рассказывания от обобщающих, оценочных суждений в отношении поступков главного героя способствует тому, что точки зрения других персонажей приобретают особую значимость и весомость. В субъектной структуре «Преступления и наказания» реализуется принцип полифонии, который М.М. Бахтин трактует как «множественность полноправных сознаний с их мирами». Не менее значимыми, чем кругозоры Раскольникова и повествователя, являются кругозоры ряда других персонажей.

Исследование сюжетной роли двойничества в романах Гофмана и Достоевского позволяет сделать два ряда выводов. Во-первых, несмотря на все внешние различия, в «Преступлении и наказании» можно выделить те же формы восприятия двойника, что и в «Эликсирах». Встреча с такого рода персонажем так или иначе направляет действия героя. В одних случаях, когда он видит свои идеи отраженными в сознании другого или расценивает его поступки как воплощение собственных намерений, это внушает ему стремление провести грань между собою и двойником, не повторить его пути. Иногда же двойничество выступает как одна из тех роковых сил, которые способны лишить героя «воли и свободы рассудка», подтолкнуть его к преступлению и гибели. При этом следование за двойником всегда пагубно, тогда как избрание иного пути — благотворно.

Различия в изображении двойничества в анализируемых романах не менее значимы, чем отмеченные аналогии. Если в «Эликсирах сатаны» двой-ничество как внешнее сходство двух людей могло быть замечено не только ими самими, но и окружающими, то у Достоевского тот или иной персонаж приобретает статус двойника только в кругозоре конкретного героя (Расколь-никова, Свидригайлова, Порфирия). Двойничество становится одной из форм восприятия другого человека, чьи мысли или действия в какой-то момент предстают перед героем как отражение его внутреннего мира или жизненного пути и в этом качестве помогают принять то или иное решение.

Этот принцип отношения к людям не является единственным в художественном мире романа Достоевского. С ним сосуществует и поиск по-настоящему другого человека, в душе которого герой мог бы найти не преломление своего «я», а живой отклик, ответ на мучающие его вопросы с иной ценностной позиции. У Гофмана альтернативой двойничеству было не обращение к другим людям, а самоуглубление, которое помогает раскаяться, восстановить истинное содержание собственной личности и должную связь с высшим миром.

Повествовательные системы двух романов при всем формальном несходстве (присутствие нескольких субъектов речи, рассказ от первого лица в «Эликсирах» и аукториальное повествование в «Преступлении и наказании») связывает общая черта: доминирование кругозора героя, то есть отсутствие субъекта, наделенного избытком знания и правом суда над персонажем. Можно предположить, что такое построение субъектной структуры является наиболее органичным для романов, в которых действующие лица в той или иной мере связаны отношениями двойничества.

Существенное отличие повествовательной системы «Преступления и наказания» от соответствующего уровня структуры «Эликсиров» состоит в

следующем: исключительной значимости кругозора центрального героя у Гофмана противостоит равноправие кругозоров нескольких главных действующих лиц у Достоевского. Здесь нетрудно отметить параллель с тем, какое место отношения двойничества занимают в сюжете каждого из романов. В «Эликсирах» двойника имеет только центральный герой, тогда как в «Преступлении и наказании» видеть в другом собственное отражение способны помимо Раскольникова Свидригайлов и Порфирий Петрович.

Романная реализация мотива двойничества связана с характерным для этого жанра образом человека. Герой романа, как было выяснено в первой главе, сам творит свою судьбу, она не дана ему изначально в качестве готового жребия. Процесс сотворения собственной жизни принципиально бесконечен, он может быть прерван, но не завершен. Двойничество становится органичной частью пути персонажа, демонстрируя ему множество вариантов его судьбы, заставляя делать выбор между ними. Герой в некотором смысле продолжается в своих двойниках. В романном мире двойник — это тот, кто помогает открыть собственное подлинное «я», тогда как в повести от двойника исходит угроза в отношении бытия личности.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования в целом и делаются выводы. Предложено следующее определение героя-двойника: Двойниками считаются персонажи, связанные отношениями общности (сходства), а также, в большинстве случаев, отношениями вражды; при этом должны иметь место актуализация проблемы цельности «я» и видение себя в другом. Отношения общности могут иметь две формы: параллельное сосуществование похожих людей и воплощение одной из сторон личности в отдельном человеке.

Анализ повестей и романов Э.Т.А. Гофмана и Ф.М. Достоевского в свете проблемы двойничества показал, что данное определение в целом адекват-

но описывает изучаемое явление, хотя специфика тех или иных его аспектов в конкретном произведении не является постоянной величиной и зависит прежде всего от жанра.

В повести двойничество имеет статус катастрофического явления, ставящего под угрозу основу бытия человека. В этом эпическом жанре герой стремится обрести внутреннюю цельность и единство со своей жизненной ролью. Присутствие двойника становится испытанием для такого рода героя, так как означает появление второго претендента на его уникальное место в мире. Персонаж отстаивает в борьбе с двойником те ценности, которые определяют его существование. Такой смысл двойничество имеет не только в произведениях, ставших объектом анализа во второй главе нашей работы. Аналогичное значение оно приобретает и в других образцах того же жанра («Крошка Цахес» Э.Т.А. Гофмана, «Нос» Н.В. Гоголя).

Характерную для жанра повести взаимосвязь между двойничеством и структурой произведения можно кратко выразить так: присутствие героев двойников, актуализируя на сюжетном уровне проблему совпадения героя с самим собой и со своей ролью, на субъектном уровне делает более зримой значимость фигуры повествователя для построения образа человека.

В романах, рассмотренных в третьей главе, сохраняются все общие параметры двойничества. Вместе с тем это явление приобретает ярко выраженную жанровую специфику. В «Эликсирах сатаны» еще присутствует внешнее сходство персонажей, однако отношения общности имеют здесь и иной характер: двойник воплощает темную сторону души героя. В «Преступлении и наказании» общность выражается как близость идей и намерений, взаимная открытость сознаний и сходство судеб.

Вражда двойников не всегда предстает как прямое противостояние, соперничество. В некоторых ситуациях герой следует за двойником, выбирает

его образ действий. Однако и в этом случае имеет место определенный антагонизм: следование за двойником всегда гибельно для героя, то, что естественно для одного члена двойниковой пары, пагубно для другого. Помимо притяжения в отношениях романных двойников присутствует и отталкивание. Это не столько борьба с двойником, сколько выбор иного пути, стремление утвердить уникальность собственного «я». Такой образ действий имеет положительный смысл в общем контексте судьбы персонажа.

Основной характеристикой романного двойничества становится видение себя в другом. Герой склонен трактовать судьбу другого человека как один из потенциальных вариантов собственного пути. В «Преступлении и наказании» видение себя в другом становится одним из основных принципов мировосприятия Раскольникова.

В целом в романе двойничество не имеет того катастрофического значения, которое оно имело в повести. Для романного героя органично состояние поиска, он ищет себя и свое место в мире. Этот процесс принципиально бесконечен, тогда как в повести развитие персонажа обретает в финале закономерный и окончательный итог. Поэтому в романе появление двойника не разрушает основу бытия человека, а напротив, помогает ему найти себя. Герой встречает того, чье внутреннее развитие и судьба демонстрируют потенциальные формы его собственной жизненной реализации. Этот опыт в целом плодотворен, дает импульс незавершимому процессу самоопределения человека в романе. Такое значение встречи с двойниками имеют не только для Медарда и Раскольникова, но и для Ставрогина, Ивана Карамазова и даже для героя набоковского «Отчаяния», который воспринимает появление своей «копии» не как угрозу, а как средство своеобразной творческой самореализации — «сотворения» идеального преступления.

В рамках мира, изображенного в романе, герой, затронутый двойниче-ством, активно ищет себя и выбирает свой путь. В соответствии с этим в субъектной сфере кругозор такого героя является доминирующим, не «перекрывается» более авторитетным кругозором рассказчика или повествователя, как это происходило в повести.

Помимо общности жанровых модификаций двойничества у Гофмана и Достоевского сопоставление повестей и романов двух авторов выявило существенные смысловые различия между их подходами к двойничеству. Писатели по-разному отвечают на вопрос о том, что является альтернативой двойничества. Как преодолеть его, как иначе построить свои отношения с миром? Герои Гофмана обретают истинное «я», не подверженное дублированию и раздвоению, ценой отречения от земного счастья и обращения к вечным идеалам. У Достоевского стать самим собой человеку помогает сочувственное приятие со стороны другого, приобщение к иной ценностной позиции.

Рассмотрение существующей традиции изучения двойничества и четырех произведений, в которых реализуется этот мотив, способствовало выработке определения героя-двойника и разграничению его жанровых и индивидуально-творческих разновидностей. Дальнейшее уточнение и обогащение полученных результатов может быть связано с расширением круга анализируемых текстов.

Библиография включает в себя изученные в диссертации источники, справочную и библиографическую литературу, теоретические работы, исследования о двойничестве, героях-двойниках в творчестве Гофмана и Достоевского, о традициях Гофмана в творчестве Достоевского, о поэтике анализируемых произведений обоих авторов.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1) Белянцева A.A. Мир героя и структура повествования («Двойник» Ф.М. Достоевского и «Двойники» Э.Т.А. Гофмана) // Пространство и время в художественном произведении : сб. ст. - Вып. 2. - Оренбург : ОГПУ, 2002. -С. 114-119.

2) Белянцева А. Традиции Гоголя и Гофмана в «Двойнике» Достоевского / А. Белянцева, Н. Тамарченко // Гоголь как явление мировой литературы : сб. ст. по материалам международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня смерти Н. В. Гоголя / под ред. Ю. В. Манна. - М. : ИМЛИ РАН, 2003.-С. 345-350.

3) Литературное произведение: Проблемы теории и анализа / Тамарченко Н.Д., Белянцева A.A., Лучников М.Ю., Фуксон Л.Ю. - Вып. 2. - Кемерово : Кемер. гос. ун-т, 2003. — 196 с.

4) Белянцева A.A. Традиции карнавализованной литературы в романах Э.Т.А. Гофмана «Эликсиры сатаны» и Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Судьба жанра в литературном процессе : сб. науч. ст. — Вып. 2. — Иркутск : Иркут. ун-т, 2005. — С. 23-29.

ЗаказЫа 71/08/06 Подписано в печать 17.08.2006 Тираж 60 экз. Усл. пл. 1,82

ООО "Цифровичок", тел. (495) 797-75-76; (495) 778-22-20 www.cfr.ru ; е-таП:info@cfr.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Михалева, Анастасия Андреевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ГЕРОЙ-ДВОЙНИК. СТРУКТУРА ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

§1. Понятие «двойник».

§2. Герои-двойники в творчестве Гофмана и Достоевского.

Философский подход.

Психологический подход.

Литературоведческий подход.

§3. Структура произведения.

Событие, о котором рассказывается.

Событие рассказывания.

Жанровое целое: повесть и роман.

ГЛАВА II. ГЕРОИ-ДВОЙНИКИ В ПОВЕСТЯХ Э.Т.А. ГОФМАНА И

Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО («ДВОЙНИКИ» И «ДВОЙНИК»).

§1. «Двойники» (Die Doppelganger) Э.Т.А. Гофмана.

Двойничество и изображенный мир.

Двойничество и повествование.

§2. «Двойник» Ф.М. Достоевского.

Двойничество и изображенный мир.

Двойничество и повествование.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Михалева, Анастасия Андреевна

Настоящее исследование посвящено героям-двойникам. Они рассматриваются как своеобразная разновидность литературного персонажа, чье появление в рамках произведения вносит определенную специфику в построение сюжета и системы повествования. Имея ряд устойчивых признаков, двойничество в то же время демонстрирует определенный набор исторических и жанровых модификаций. В центре внимания в данной работе - герой-двойник: неизменное ядро и вариации этого явления и его связь со структурой произведения.

Особую психологическую и философскую глубину мотив двойничества приобрел в литературе немецкого романтизма (Жан Поль, JI. Тик, Э.Т.А. Гофман). В рамках этого направления возникло и само понятие «Doppelganger». Образованные по его образцу термины вошли впоследствии в другие европейские языки1. Двойники из произведений немецких писателей этого периода сочетают внешнее сходство и глубокую, метафизически и психологически осмысленную внутреннюю связь. В последующей литературе взаимоотношение между внешней манифестацей мотива (встреча удивительно похожих между собою людей) и его внутренним, содержательным измерением утратила однозначный характер, что привело к некоторому размыванию термина. В связи с этим важным представляется сопоставить один из исходных вариантов изображения двойника (соответствующие персонажи Гофмана) и его трансформацию в более поздней литературе (в творчестве Достоевского). Это позволит определить устойчивое ядро и направление изменчивости исследуемой разновидности персонажа.

1 См. Frenzel Е. Doppelganger // Frenzel Е. Motive der Weltliteratur. Stuttgart: Kroner, 1988. S. 102; Hildenbrock A. Das andere Ich: Kiinstlicher Mensch und Doppelganger in der deutsch- und englischsprachigen Literatur. Tubingen: Stauffenburg-Verlag, 1986. S. 9; Nguyen V. Double // Dictionnaire Internatinal des Termes Litteraires [Electronic resource]. Limoges, [1994- ]. http://www ditl.info/index-fr.php.

При изучении героя-двойника нас интересуют не только его исторические трансформации, но и его структурное измерение - взаимосвязь с разными уровнями организации произведения. Герои-двойники создают особый тип взаимоотношений между персонажами внутри изображенного мира, определенным образом направляют сюжет. Присутствие в тексте героев такого рода выявляет своеобразную симметрию сюжетного и повествовательного уровней. Двойниче-ство оказывается связано со всеми элементами художественной структуры, которые в совокупности образуют жанровое целое. Поэтому закономерно предположить, что этот мотив будет являть себя по-разному в зависимости от того, какие жанровые принципы будут лежать в основе структуры конкретного произведения. Иначе говоря, имеет смысл проверить следующую гипотезу: в произведениях разных жанров способ изображения и художественная роль героев-двойников будут отличаться друг от друга.

Угол зрения на проблему двойничества определяет выбор материала. В работе рассматриваются следующие произведения: повесть «Двойники» и роман «Эликсиры сатаны» Э.Т.А. Гофмана, повесть «Двойник» и роман «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Выявлению универсальных закономерностей функционирования двойничества лучше других послужит сопоставление произведений, относимых к разным литературным направлениям (романтизм и реализм). Кроме того, поскольку одна из основных целей исследования - соотнести разные варианты изображения двойничества с жанровой спецификой повести и романа, обоснованным представляется выбор в качестве объекта рассмотрения творчества тех писателей, которые изображали героев-двойников как в повестях, так и в романах.

Основанием для параллельного рассмотрения текстов Гофмана и Достоевского является и общеизвестный интерес последнего к творчеству немецкого л автора . Связью с поэтикой Гофмана объясняется и выбор для анализа «Преступления и наказания»: герои-двойники присутствуют и в других романах Достоевского, однако именно история Раскольникова не раз сопоставлялась с историей Медарда, главного героя «Эликсиров»3.

Нам неизвестны факты, указывающие на то, что Достоевский был знаком с анализируемыми произведениями Гофмана. В данной работе не ставится проблема генетической связи «Двойников» и «Двойника», «Эликсиров сатаны» и «Преступления и наказания». Исследование посвящено их типологическому сопоставлению в свете изучения героя-двойника.

Актуальность темы подтверждается читательским и научным интересом к проблеме двойничества. О популярности классических произведений на эту тему свидетельствует недавно вышедший в Германии сборник «Doppelgangergeschichten» («Истории о двойниках»), включающий тексты различных авторов XIX-XX веков. Изучение двойничества является в настоящее время одним из востребованных «ключей» к поэтике мировой и русской литера

2 Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 28. Кн. 1. Письма 1832-1859. Л.: Наука. Ленинградское отд, 1985. С. 51. Достоевский Ф.М. <Предисловие к публикации «Три рассказа Эдгара Поэ»> // Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 19. Статьи и заметки 1861. Л.: Наука. Ленинградское отд., 1979. С. 88-89. См. также Гроссман Л.П. Бальзак, Гофман, Достоевский // София. 1914. № 5. С. 87-96; Родзевич С.И. К истории русского романтизма (Э.Т.А. Гофман и 30-40-е годы в нашей литературе) // Русский филологический вестник. 1917. № 1-2. С. 194-237; Passage Ch. Е. The Russian Hoffmanists. The Hague: Mouton, 1963. 261 p.; Ботнико-ва А.Б. Э.Т.А. Гофман и русская литература. Воронеж: Ворон, ун-т, 1977. 208 е.; Nehring W. Е.Т.А. Hoffmann: Die Elixiere des Teufels // Romane und Erzahlunungen der deutschen Romantik: Neue Interpretationen. Stuttgart: Reclam, 1981. S. 325-350; Фокин П. Один сюжет из истории формирования личности русского романиста (Гофман и Достоевский) // В мире Э.Т.А. Гофмана: Сб. ст. / Гл. ред. В.И. Грешных. Калининград: Гофман-центр, 1994 - . Вып. 1. С. 151157; Щенников Г.К. Литературность // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г.К. Щенников. Челябинск: Метал, 1997. С. 94-96. (Достоевский и русская культура).

3 Гроссман Л.П. Указ. соч. С. 93-94; Ботникова А.Б. Указ. соч. С. 169; Magris С. Die andere Vernunft: Е.Т.А. Hoffmann. Konigsstein: Hain, 1980. S. 79; Левинтон А.Г. Роман Э.Т.А. Гофмана «Эликсиры сатаны» // Гофман Э.Т.А. Эликсиры сатаны. СПб, 1993. С. 263. (Литературные памятники). Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского. М.: РГГУ, 2001. С. 52. туры, в том числе к произведениям Достоевского4. О признании значимости этого мотива для его творчества говорит помимо прочих тот факт, что в подготовленном в 1997 году словаре-справочнике «Достоевский: Эстетика и поэтика» содержатся две (!) статьи о двойничестве5.

При том что степень изученности литературного двойничества достаточно высока, четкого и общепринятого определения этого термина не существует. Авторы работ, посвященных анализу конкретных произведений, как правило, не оговаривают, какой смысл они вкладывают в понятие «двойник». Ясность сохраняется, если речь идет о двойниках в буквальном смысле слова - о внешне неразличимых людях, однако такие герои есть далеко не во всех произведениях, в чьей структуре исследователи отмечают присутствие двойничества. При этом иногда остается неясным, разграничивает ли исследователь героев-двойников и героев, которые просто объединены некоторым сходством судеб, внутреннего или внешнего облика, что часто встречается, в частности, в романах Достоевского6.

Так же зыбка граница между двойником и персонажем, воплощающим одну из граней души главного героя. Всегда ли тот, кто объективирует какую-либо внутреннюю ипостась другого человека, может быть назван его двойником? Об отсутствии общего, теоретически обоснованного ответа на этот вопрос свидетельствуют, например, противоречивые толкования фигуры старого художника

4 Симидзу Т. Двойники Раскольникова и Ивана Карамазова // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. С. 214-220; Степанян К. Тема двойничества в понимании человеческой природы у Достоевского (стр. 177-190 того же издания); Синева Е.Н. Проблема двойничества в русской литературе XX века : автореф. дис. . канд. филол. наук / Е.Н. Синева. - Архангельск : Поморский гос. ун-т, 2004. - 26 с.

5 Загидуллина М.В. Двойничество // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г.К. Щенников. Челябинск: Металл, 1997. С. 150-151. (Достоевский и русская культура); Захаров В. Н. Двойничество (стр. 151 того же издания).

6 См., например, Гроссман Л.П. Достоевский - художник // Творчество Достоевского. М.: АН СССР, 1959. С. 330-416; Злочевская А.В. Герой и идея у Ф.М. Достоевского (герои-«двойники» в «Преступлении и наказании») // Филология. Вып. 5. М.: МГУ, 1977. С.103-111. 7 п из «Эликсиров сатаны». Одни исследователи считают его двойником Медарда , другие отводят эту роль исключительно Викторину - «внешней» копии главного героя8.

Обращение к литературоведческим словарям, содержащим статьи о двойниках, и специальным исследованиям на эту тему тоже не создает ясной картины. Противоречия можно найти не только между несколькими изданиями (подробнее об этом рассказывается в первой главе диссертации), но и в рамках одного определения. Так в словаре мотивов Э. Френцель в начале соответствующей статьи основным признаком двойничества объявляется «внешнее сходство двух людей», однако далее исследовательница пишет, что в романах Достоевского герой часто встречает вовне проекцию своего «я», приводя в пример Ставрогина и П. Верховенского9, которых, конечно, не связывает одинаковая внешность.

Итак, понятие «двойник» широко используется в литературоведении, но единого понимания его не существует. Важной задачей представляется уточнение понятия, закрепление за ним четкого содержания, адекватного при разговоре как о традиционных романтических двойниках, так и о персонажах, не похожих внешне, но объединенных сходством внутреннего облика и судеб.

О мотиве двойничества как о моменте приближения Достоевского к поэтике Гофмана идет речь в нескольких научных работах10. Говоря о причинах обращения русского автора к творчеству немецкого романтика, исследователи обращают внимание на поражавшую Достоевского способность Гофмана прони

7 См., например, Hildenbrock A. Op.cit. S. 135-165.

8 Schenk Е. Е.Т.А. Hoffmann: Ein Kampf um das Bild des Menschen. Berlin: Die Runde, 1939; Werner H.-G. E.T.A. Hoffmann: Darstellung und Deutung der Wirklichkeit im dichteischen Werk. Berlin; Weimar: Aufbau, 1971. 294 S; Чавчанидзе Д JI. Романтический роман Гофмана// Художественный мир Гофмана. М.: Наука, 1982. С. 45-80 и другие.

9 Frenzel Е. Op. cit. S. 94-113.

10 Гроссман Л.П. Бальзак, Гофман, Достоевский // София. 1914. № 5. С. 91 и далее; Родзевич С. И. Указ. соч. С. 222-230; Passage Ch. Е. Op. cit. P. 202; Ботникова А. Б. Указ. соч. С. 158 и далее; Жилякова Э.М. Романтизм // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г. К. Щенников. Челябинск: Металл, 1997. С. 42. кать в темные уголки души, видеть борьбу несовместимых начал в сознании человека. Одним из проводников этой психологической проблематики оба писателя делают тему двойничества. Как пишет А.Б. Ботникова, «идея двойника как художественного воплощения противоречивой сущности личности, ее взаимоисключающих импульсов и устремлений, вполне возможно, возникла у Достоевского под влиянием немецкого романтика»11.

Таким образом, в работах о связи Достоевского с Гофманом двойничество рассматривается как средство раскрытия психологии героя, как способ показать полярность его внутреннего мира. Нам неизвестны исследования, в которых сопоставление двойников в произведениях названных писателей имело бы иное основание и учитывало бы не только душевный облик персонажей, но и другие элементы структуры произведения.

Работы, не носящие сравнительного характера и изучающие двойников в творчестве одного из интересующих нас авторов, отчасти трактуют изображение такого рода персонажей в том же, преимущественно психологическом ключе. Это относится прежде всего к немецким исследованиям, где двойник рассматривается как средство проникнуть в глубины психики героя. При этом в основном применяется психоаналитический подход12. Российские ученые чаще всего видят в двойничестве способ группировки персонажей, прием, выявляющий определенные взаимосвязи между действующими лицами13. Мы не встре

11 Ботникова А.Б. Указ. соч. С. 158

12 См., например, Gloor А. Е.Т.А. Hoffmann: Der Dichter der entwurzelten Geistigkeit. Zurich: Arthur Gloor, 1947. S. 52-73; Meixner A. Romantischer Figuralismus: Kritische Studien zu Romanen von Arnim, Eichendorf und Hoffmann. Frankfurt a. Main: Athenaum, 1971. S. 163-197; Feldges, B. Stadler U. E.T.A. Hoffmann. Epoche - Werk - Wirkung. Munchen: C.H. Beck, 1986. S. 204-212.

13 Практически все исследования о Достоевском, в которых упоминаются двойники. Среди наиболее авторитетных назовем Гроссман JI. П. Достоевский - художник // Творчество Достоевского. М.: АН СССР, 1959. С. 342; Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т.6. М.: Русские словари; Языки славянской культуры, 2002. С. 36-37; Бицилли П.М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского // Бицилли П. М. Избранные труды по филологии. М.: Наследие, 1996. С. 483-519. чали работ, где изображение двойников связывалось бы не только с системой персонажей, но и с другими составляющими произведения, например с сюжетом.

Описанная ситуация изучения литературного двойничества (как в целом, так и в творчестве Гофмана и Достоевского) демонстрирует ряд нерешенных проблем. Во-первых, отсутствуют четкие критерии, позволяющие однозначно указать на того или иного персонажа как на двойника. Применение этого термина в ряде случаев является произвольным. Во-вторых, невыяснено соотношение между классическими романтическими двойниками и более поздними вариантами этого типа персонажа: неясным остается само направление трансформации образов такого рода. В-третьих, существующие исследования о двойниках как правило сосредотачиваются на какой-либо одной функции этих героев: на их роли в раскрытии психологии центрального персонажа или на их значении для организации системы персонажей. Вопрос о связи двойников с разными элементами структуры произведения и о жанровых разновидностях таких героев, насколько нам известно, не ставился. Дать четкое описание двойничества и соотнести это явление со структурой текста в целом (в том числе в его жанровом измерении) станет целью нашей работы.

Задачи исследования формулируются следующим образом:

1) дать определение героя-двойника, сопоставив разные подходы к его изучению, и проверить адекватность этого определения в ходе анализа текста;

2) сравнить реализации мотива двойничества в рамках романтического и реалистического направления на примере творчества Гофмана и Достоевского;

3) выяснить характер связи двойничества с сюжетным и субъектным уровнями организации текста;

4) выявить жанровые вариации героя-двойника с опорой на существующие представления об отличии образа человека в повести от образа человека в романе.

Решению названных задач подчинена структура работы. Диссертационное исследование помимо настоящего введения включает три главы и заключение.

Основная функция первой главы - создание теоретической базы для анализа текстов, которому посвящены последующие главы. Прежде всего мы подробно рассматриваем существующие трактовки литературного двойничества. Затем делается попытка дать собственное определение героя-двойника. Кроме того, в этой главе отводится место уточнению ряда теоретических понятий (уровни структуры произведения, мотив, повествовательная ситуация и др.). Особое внимание уделяется сопоставлению повести и романа, что необходимо для понимания специфики двойничества в каждом из этих жанров.

В основной части работы в качестве синонимов понятия «герои-двойники» используются следующие выражения: «копия и оригинал», «близнецы», «двойниковая пара», «двоящиеся персонажи». Употребляется также слово «двойниче-ство», которое заменяет собой такие конструкции, как «присутствие в произведении героев-двойников», «существование двойника» и т.п.

Вторая глава посвящена сопоставлению двух повестей: «Двойники» Э.Т.А. Гофмана и «Двойник» Ф.М. Достоевского. Сравнивается роль двойничества в построении сюжета, анализируются субъектные структуры обоих текстов. В конце главы делаются выводы относительно особенностей двойничества в жанре повести и оговариваются принципиальные различия между изображением героев-двойников у каждого из авторов.

Аналогичное построение имеет третья глава, в которой рассматриваются романы «Эликсиры сатаны» Э.Т.А. Гофмана и «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Здесь также изучаются сюжетная и повествовательная структуры произведений, определяются связанные с жанром общие особенности изображения двойников и формулируются найденные различия.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования в целом и делаются выводы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Герой-двойник и структура произведения"

Общие выводы

Заключая данную главу, сопоставим наблюдения над сюжетными и субъектными структурами «Эликсиров сатаны» и «Преступления и наказания». На этой основе попытаемся сформулировать ответ на вопрос: каким предстает герой-двойник в жанре романа.

Обобщая то, что было сказано о сюжетной роли двойничества в двух рассмотренных произведениях, можно сделать два ряда выводов. Во-первых, несмотря на все внешние различия, в «Преступлении и наказании» можно выделить те же формы восприятия двойника, что и в «Эликсирах». Встреча с такого рода персонажем так или иначе направляет действия героя. В одних случаях, когда он видит свои идеи отраженными в сознании другого или расценивает его поступки как воплощение собственных намерений, это внушает ему стремление провести грань между собою и двойником, не повторить его пути. Иногда же двойничество выступает как одна из тех роковых сил, которые способны лишить героя «воли и свободы рассудка», подтолкнуть его к преступлению и гибели. При этом следование за двойником всегда пагубно, тогда как избрание иного пути - благотворно.

Различия в изображении двойничества в анализируемых романах не менее значимы, чем отмеченные аналогии. Если в «Эликсирах сатаны» двойничество как внешнее сходство двух людей могло быть замечено не только ими самими, но и окружающими, то у Достоевского тот или иной персонаж приобретает статус двойника только в кругозоре конкретного героя (Раскольникова, Свидригайлова, Порфирия). Двойничество становится одной из форм восприятия другого человека, чьи мысли или действия в какой-то момент предстают перед героем как отражение его внутреннего мира или жизненного пути и в этом качестве помогают принять то или иное решение.

Этот принцип отношения к людям не является единственным в художественном мире романа Достоевского. С ним сосуществует и поиск по-настоящему другого человека, в душе которого герой мог бы найти не преломление своего «я», а живой отклик, ответ на мучающие его вопросы с иной ценностной позиции. У Гофмана альтернативой двойничеству было не обращение к другим людям, а самоуглубление, которое помогает раскаяться, восстановить истинное содержание собственной личности и должную связь с высшим миром.

Это различие может быть объяснено как отталкивание Достоевского от романтизма. Для автора «Преступления и наказания» важно не столько проникновение в глубины «я», сколько встреча, диалог нескольких сознаний. Именно в этом плане М.М. Бахтин противопоставляет творчество Достоевского романтизму: «[В мире Достоевского - A.M.] карнавализация сделала возможным открытие структуры большого диалога, позволила перенести социальное взаимодействие людей в высшую сферу духа и интеллекта, которая всегда была по преимуществу сферой единого и единственного монологического сознания, единого и неделимого, в себе самом развивающегося духа (например, в романтизме)»31.

Впрочем, обращение к чужому сознанию не всегда трактуется как специфическая черта поэтики Достоевского. В.И. Тюпа считает, что это явление характерно для классического реализма в целом. «Реалистическая парадигма художественности питается радикальным открытием Другого (чужого «я») в качестве реальности, аналогичной «уединенному» сознанию гения, однако неподвластной этому сознанию»32. Ответ на вопрос, какой принцип отношения к миру Гофман и Достоевский рассматривают в качестве альтернативы двойниче-ству, помогает осмыслить соотношение художественных систем двух авторов в контексте соотношения литературных направлений.

Повествовательные системы двух романов при всем формальном несходстве (присутствие нескольких субъектов речи, рассказ от первого лица в «Эликсирах» и аукториальное повествование в «Преступлении и наказании») связывает общая черта: доминирование кругозора героя, то есть отсутствие субъекта, наделенного избытком знания и правом суда над персонажем. Можно предположить, что такое построение субъектной структуры является наиболее органичным для романов, в которых действующие лица в той или иной мере связаны отношениями двойничества.

Существенное отличие повествовательной системы «Преступления и наказания» от соответствующего уровня структуры «Эликсиров» состоит в следующем: исключительной значимости кругозора центрального героя у Гофмана

31 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского// Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т.6. М.: Русские словари; Языки славянской культуры, 2002. С. 201

32 Теория литературы: Учеб. пособие: В 2 т. / Под ред. Н.Д. Тамарченко. Т. 1: Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, С.Н. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М.: Академия, 2004. С. 99 противостоит равноправие кругозоров нескольких действующих лиц у Достоевского. Здесь нетрудно отметить параллель с тем, какое место отношения двойничества занимают в сюжете каждого из романов. В «Эликсирах» двойника имеет только центральный герой, тогда как в «Преступлении и наказании» видеть в другом собственное отражение способны помимо Раскольникова Свидригайлов и Порфирий Петрович.

Романная реализация мотива двойничества связана с характерным для этого жанра образом человека. Герой романа, как было выяснено в первой главе, сам творит свою судьбу, она не дана ему изначально в качестве готового жребия. Процесс сотворения собственной жизни принципиально бесконечен, он может быть прерван, но не завершен. Двойничество становится органичной частью пути персонажа, демонстрируя ему множество вариантов его судьбы, заставляя делать выбор между ними. Герой в некотором смысле продолжается в своих двойниках.

Человек в романе ищет «свое истинное продолжение и восполнение в других людях»33, «постигается именно в многообразии социальных связей»34. Видение в ком-либо своего двойника есть одна из форм такой связи человека с человеком, помогающая одному или обоим из них глубже постигнуть как самого себя, так и другого.

Таким образом, двойничество в романе воспринимается как неотъемлемая часть опыта героя, как способ найти самого себя и глубже понять мир. В романном мире двойник - это тот, кто помогает герою открыть собственное подлинное «я», тогда как в повести от двойника исходит угроза в отношении личности.

33 Рымарь Н.Т. Введение в теорию романа. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1989. С. 84.

34 Скобелев В.П. Слово далекое и близкое: Народ. Герой. Жанр: Очерки по поэтике и истории литературы. Самара: Самарское книжное издательство, 1991. С. 208.

Заключение

Предметом исследования в нашей работе является особый тип персонажа -герой-двойник и его место в структуре произведения.

В теоретической главе в качестве первой задачи выдвигалась выработка определения героя-двойника. Был проведен сравнительный анализ существующих в науке подходов к решению этой проблемы. В результате нами предложено следующее определение: Двойниками считаются герои, связанные отношениями общности (сходства), а также, в большинстве случаев, отношениями вражды; при этом должны иметь место актуализация проблемы цельности «я» и видение себя в другом. В большинстве исследований подразумевается, что отношения общности могут иметь две формы: параллельное сосуществование похожих людей и воплощение одной из сторон личности в отдельном человеке.

Проведенный во второй и третьей главах анализ повестей и романов Э.Т.А. Гофмана и Ф.М. Достоевского в свете проблемы двойничества показал, что данное определение в целом адекватно описывает изучаемое явление, хотя специфика тех или иных его аспектов в конкретном произведении не является постоянной величиной и зависит прежде всего от жанра. В ходе выявления жанровых разновидностей двойников, а также исследования их связи с сюжетным и субъектным уровнями организации произведения достигнуты следующие результаты.

В повестях «Двойники» и «Двойник» отношения общности, связывающие персонажей, находят буквальное выражение: в обоих произведениях действуют внешне неразличимые люди. Вражда также имеет место и достигает высокого накала: «близнецы» соперничают за место в мире. Проблема цельности «я» чрезвычайно важна для героев: появление двойника либо порождает внутреннее раздвоение (Деодат и Георг), либо является его следствием (Голядкин, разыгрывающий несколько взаимоисключающих ролей). Такой аспект двойничества, как узнавание себя в другом, не выходит на первый план, однако подразумевается: герой, встречаясь с внешне неотличимым от него человеком, не может не увидеть в нем своего отражения, по крайней мере внешнего.

В повести двойничество имеет статус катастрофического явления, ставящего под угрозу основу бытия человека. В этом эпическом жанре герой стремится обрести внутреннюю цельность и единство со своей жизненной ролью. Присутствие двойника становится испытанием для такого рода героя, так как означает появление второго претендента на его уникальное место в мире. Персонаж отстаивает в борьбе с двойником те ценности, которые определяют его существование. Такой смысл двойничество имеет не только в произведениях, ставших объектом анализа во второй главе нашей работы. Аналогичное значение оно приобретает и в других образцах того же жанра («Крошка Цахес» Э.Т.А. Гофмана, «Нос» Н.В. Гоголя).

Обе проанализированные повести демонстрируют один и тот же принцип взаимосвязи двойничества и построения сюжета. Один из двойников действует по той схеме, которая «подсказана» ему другим, хочет прожить чужую жизнь. Поступки «копии» могут быть адекватно истолкованы только в кругозоре «оригинала», прочие персонажи не в состоянии увидеть ситуацию двойничества во всей ее полноте.

Разобранные во второй главе произведения Гофмана и Достоевского при всех различиях их повествовательных структур в равной мере свидетельствуют о том, что для жанра повести, где образ человека тяготеет к завершенности, органичным является ведение рассказа от имени всезнающего повествователя. В «Двойниках» присутствует именно такой субъект речи: в его кругозоре задается «объективный» характер самого существования двойников и, следовательно, подтверждаются самостоятельность и цельность главных героев, преодолевших двойничество.

Повествовательная ситуация в «Двойнике» формально также является аук-ториальной, однако субъект рассказывания постепенно усваивает себе точку зрения главного героя. В результате художественная действительность и образ центрального персонажа приобретают проблематичный характер, границы между «реальностью» и сознанием Голядкина становятся зыбкими. Эта особенность изображения мира и человека, так сказать, отрицательным путем указывает на то, что в повести только внешняя по отношению к сознанию героя точка зрения может придать его образу единство и завершенность.

Характерную для жанра повести взаимосвязь между двойничеством и структурой произведения можно кратко выразить так: присутствие героев двойников, актуализируя на сюжетном уровне проблему совпадения героя с самим собой и со своей ролью, на субъектном уровне делает более зримой значимость фигуры повествователя для построения образа человека.

В романах, рассмотренных в третьей главе, сохраняются все общие параметры двойничества. Вместе с тем это явление приобретает ярко выраженную жанровую специфику. В «Эликсирах сатаны» еще присутствует внешнее сходство персонажей, однако отношения общности имеют здесь и иной характер: двойник воплощает темную сторону души героя. В «Преступлении и наказании» общность выражается как близость идей и намерений, взаимная открытость сознаний и сходство судеб. В той или иной двойниковой паре могут реализоваться как все эти моменты, так и какой-либо один из них.

Вражда двойников не всегда предстает как прямое противостояние, соперничество. В некоторых ситуациях герой следует за двойником, выбирает его образ действий. Однако и в этом случае имеет место определенный антагонизм: следование за двойником всегда гибельно для героя, то, что естественно для одного члена двойниковой пары, пагубно для другого. Помимо притяжения в отношениях романных двойников присутствует и отталкивание. Это не столько борьба с двойником, сколько выбор иного пути, стремление утвердить уникальность собственного «я». Такой образ действий имеет положительный смысл в общем контексте судьбы персонажа.

Проблема цельности «я», неразрывно связанная с двойничеством, важна и в романах. Их герои не только страдают от внутреннего раздвоения, но и постоянно колеблются между разными линиями поведения. Эти колебания отчасти направляются встречами с двойником, которые подсказывают персонажу те или иные действия.

Основной характеристикой романного двойничества становится видение себя в другом. Герой склонен трактовать судьбу другого человека как один из потенциальных вариантов собственного пути. В «Преступлении и наказании» видение себя в другом становится одним из основных принципов мировосприятия Раскольникова.

В целом в романе двойничество не имеет того катастрофического значения, которое оно имело в повести. Для романного героя органично состояние поиска, он ищет себя и свое место в мире. Этот процесс принципиально бесконечен, тогда как в повести развитие персонажа обретает в финале закономерный и окончательный итог. Поэтому в романе появление двойника не разрушает основу бытия человека, а напротив, помогает ему найти себя. Герой встречает того, чье внутреннее развитие и судьба демонстрируют потенциальные формы его собственной жизненной реализации. Этот опыт в целом плодотворен, дает импульс незавершимому процессу самоопределения человека в романе. Такое значение встречи с двойниками имеют не только для Медарда и Раскольникова, но и для Ставрогина, Ивана Карамазова и даже для героя набоковского «Отчаяния», который воспринимает появление своей «копии» не как угрозу, а как средство своеобразной творческой самореализации - «сотворения» идеального преступления.

В рамках мира, изображенного в романе, герой, затронутый двойничеством, активно ищет себя и выбирает свой путь. В соответствии с этим в субъектной сфере кругозор такого героя является доминирующим, не «перекрывается» более авторитетным кругозором рассказчика или повествователя, как это происходило в повести. Двойничество выявляет параллелизм сюжетного и повествовательного уровней еще и в другом отношении. В «Эликсирах сатаны» двойника имеет лишь центральный герой; моноцентрична и субъектная структура романа Гофмана - наиболее значимой является здесь точка зрения Медарда. В «Преступлении и наказании» видеть в другом своего двойника могли разные персонажи; соответственно, и на субъектном уровне сосуществует несколько равноправных точек зрения, равноправных и полноценных, то есть не подчиненных авторской (полифония).

Таким образом, анализ избранных произведений Гофмана и Достоевского показал, что изображение героев-двойников имеет принципиально разные жанровые модификации. Для их разграничения существенную роль играют различия между образом человека в повести и образом человека в романе. Каждая из жанровых разновидностей двойничества, во-первых, демонстрирует особую взаимосвязь с построением сюжета и, во-вторых, по-особому соотносится с оформлением образа героя на уровне повествования.

Проведенный анализ текстов призван был решить еще одну задачу: сравнить изображение двойников в романтических произведениях Гофмана и в далеких от романтизма произведениях Достоевского. Сопоставление как повестей, так и романов двух авторов выявило существенные смысловые различия между их подходами к двойничеству (при всех отмеченных выше структурных совпадениях). Писатели по-разному отвечают на вопрос о том, что является альтернативой двойничества. Как преодолеть его, как иначе построить свои отношения с миром? Герои Гофмана обретают истинное «я», не подверженное дублированию и раздвоению, ценой отречения от земного счастья и обращения к вечным идеалам. У Достоевского стать самим собой человеку помогает сочувственное приятие со стороны другого, приобщение к иной ценностной позиции. Эти разлиния связаны как с особенностями мировоззрения каждого из авторов, так и с общим несовпадением романтической и реалистической картины мира. Если в одном случае исследуется бытие человеческого духа как такового, то в другом на первый план выходит социальный (в самом глубоком смысле этого слова) опыт человека, его взаимодействие с другими людьми в событии решении «последних вопросов» бытия.

Рассмотрение существующей традиции изучения двойничества и четырех произведений, в которых реализуется этот мотив, способствовало выработке определения героя-двойника и разграничению его жанровых и индивидуально-творческих разновидностей. Дальнейшее уточнение и обогащение полученных результатов может быть связано с расширением круга анализируемых текстов.

Список научной литературыМихалева, Анастасия Андреевна, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений : в Ют. / Ф.М. Достоевский ; подобщей редакцией Л.П. Гроссмана, А.С. Долинина, В.В. Ермилова и др. М. : Государственное издательство художественной литературы, 1956. - 10 т.

2. Hoffmann Е.Т.А. Dichtungen und Schriften. In 15 Bd. Bd. 8. Kun-stlergeschichten / E.T.A. Hoffmann. Weimar : Erich Lichtenstein, 1924. - 363 S.

3. Hoffmann E.T.A. Die Elixiere des Teufels / E.T.A. Hoffmann ; mit einer Einleitung von K.-H. Ebnet. Kehl : SWAN, 1993. - 347 S. - (Die deutschen Klassiker).

4. Справочная и библиографическая литература

5. Э.Т.А. Гофман : библиография русских переводов и критической литературы / сост. и автор вступит, статьи 3. В. Житомирская. М. : Книга, 1964. -132 с.

6. Ф.М. Достоевский : библиография произведений Ф.М. Достоевского и литературы о нем. 1917-1965 / сост. В.В. Акопджанова и др. М.: Книга, 1968. -407 с.

7. Достоевский : Эстетика и поэтика : словарь-справочник / сост. Г. К. Щен-ников, А. А. Алексеев ; науч. ред. Г.К. Щенников ; ЧелГУ. Челябинск : Металл, 1997. - 272 с. - (Достоевский и русская культура / сост. Г.К. Щенников ; ЧелГУ).

8. Краткая литературная энциклопедия : в 8 т. / гл. ред. А. А. Сурков. М.: Советская энциклопедия, 1962-1978. - 8 т. - (Энциклопедии. Словари. Справочники).

9. Западное литературоведение XX века : энциклопедия / ИНИОН РАН. М. : Intrada, 2004. - 550 с.

10. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николю-кина ; ИНИОН РАН. М.: НПК «Интелвак», 2003. - 1600 стб.

11. Литературный энциклопедический словарь / под общей ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987. - 750 с.

12. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США) : Концепции, школы, термины : энциклопедический справочник / ред и сост. И.П. Ильин, Е.А. Цурганов. М. : Интрада : ИНИОН, 1996. - 319 с.

13. Теоретическая поэтика : понятия и определения : хрестоматия для студентов / авт.-сост. Н.Д. Тамарченко. М.: РГГУ, 2002. - 467 с.

14. Aziza CI. Dictionnaire des types et caracteres litteraires / CI. Aziza, CI. Olivieri, R. Sctrick. Paris : Fernand Nathan, 1978. - 208 p.

15. Baldick C. The Concise Oxford Dictionnary of Literary Terms / C. Baldick. -Oxford ; New York : Oxford University Press, 1990. 246 p.

16. Basislexikon zur literaturwissenschftlichen Terminologie // FernUniversitat Hagen Electronic resource. [Hagen], 2002-. -http://www.fernuni-hagen.de, frei.

17. Dammrich H.S. Themen und Motive in der Literatur / H.S. Dammrich, I. Dammrich. Tubingen : Francke, 1987. - 348 S.

18. Dictionnaire Internatinal des Termes Litteraires Electronic resource. -Limoges, [1994-]. http://www.ditl.info/index-fr.php.

19. Dictionnary of World Literary Terms / edited by J.T. Shipley. London : George Allen & Unwin LTD, 1970. - 466 p.

20. Frenzel E. Motive der Weltlitteratur / E. Frenzel. Stuttgart: Kroner, 1968. -907 S.

21. Shaw H. Dictionnary of Literary Terms / H. Shaw. New York : McGraw-Hill Book Company, 1972. - 405 p.

22. Wilpert G. von Sachworterbuch der Literatur / G. von Wilpert. Stuttgart: Alfred Kroner, 1989. - 1054 S.

23. Worterbuch der Literaturwissenschaft / hrsg. von C. Trager. Leipzig : Bibliographisches Institut, 1986. - 714 S.

24. Quinn E. Literary and Thematic Terms / E. Quinn. New York : Facts on File, 2000. - 360 p.

25. Специальные исследования Теоретические исследования

26. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Собрание сочинений : в 7 т. М.: Русские словари : Языки славянской культуры, 2003. - Т. 1. Философская эстетика 1820-х годов. - С. 69-264.

27. Бахтин М.М. Эпос и роман / М.М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. - 304 с.

28. Введение в литературоведение : учебное пособие / JI.B. Чернец и др.; под ред. Л.В. Чернец. М. : Высш. шк., 2004. - 680 с.

29. Гинзбург Л .Я. О литературном герое / Л.Я. Гинзбург. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1979. - 223 с.

30. Головко В.М. Повесть как жанр эпической прозы : уч. пособие / В.М. Головко. М.; Ставрополь : Ставроп. гос. ун-т, 1997. - 117 с.

31. Грифцов Б.А. Теория романа / Б.А. Грифцов. М.: Гос. акад. худож. наук, 1927.- 151 с.

32. Днепров В.Д. Проблемы реализма / В.Д. Днепров. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1961. - 371 с.

33. Женетт Ж. Повествовательный дискурс / пер. Н. Перцова // Фигуры : в 2 т. / Ж. Женетт. М.: Издательство имени Собашниковых, 1998. - Т. 2. - С. 60-281.

34. Жирмунский В. М. Введение в литературоведение : курс лекций / В.М. Жирмунский ; под ред. З.И. Плавкина и В.В. Жирмунской. СПб.: С.-Петербургский ун-т, 1996. - 438 с.

35. Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX-XX веков / Н.А. Кожевникова. М.: б. и., 1994. - 333 с.

36. Кожинов В.В. Происхождение романа : теоретико-исторический очерк / В.В. Кожинов. М.: Советский писатель, 1963. - 440 с.

37. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения. В 2 ч. Ч. 1 / Б.О. Корман. М.: Просвещение, 1972. - 110 с.

38. Косиков Т.К. О принципах повествования в романе // Литературные направления и стили : сб ст, посвященный 75-летию проф. Т.Н. Поспелова / под ред. П.А. Николаева и Е.Г. Рудневой. -М.: МГУ, 1976. С. 65-75.

39. Манн Ю. В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. - С. 431-480.

40. Медведев П.Н. (Бахтин М.М.) Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику / П.Н. Медведев (М.М. Бахтин). -М.: Лабиринт, 2003. 192 с. - (Бахтин под маской).

41. Михайлов А.В. Роман и стиль // Теория литературных стилей : Современные аспекты изучения. М.: Наука, 1982. - С. 137-203.

42. Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л. : Наука, 1973.-565 с.

43. Рымарь Н.Т. Введение в теорию романа / Н.Т. Рымарь. Воронеж : Издательство Воронежского ун-та, 1989. - 272 с.

44. Скобелев В.П. Слово далекое и близкое : Народ. Герой. Жанр : очерки по поэтике и истории литературы / В.П. Скобелев. Самара : Самарское книжное изд-во, 1991. - 280 с.

45. Тамарченко Н.Д. Повесть как литературный жанр // Поэтика русской литературы : сб. ст. к 75-летию профессора Ю.В. Манна. М. : РГГУ, 2006. -С. 64-82.

46. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра / Н.Д. Тамарченко. М.: РГГУ, 1997. - 203 с.

47. Теория литературы : в 4 т. / ИМЛИ РАН. М. : ИМЛИ РАН, 2002- .-4т.

48. Теория литературы : учеб. пособие : в 2 т. / под ред. Н. Д. Тамарченко. -М.: Академия, 2004. 2 т.

49. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. / Б.В. Томашевский. М. : Аспект Пресс, 2001. - 331 с. - (Классический учебник).

50. Тюпа В.И. Аналитика художественного : введение в литературоведческий анализ / В.И. Тюпа. М.: Лабиринт : РГГУ, 2001. - 192 с.

51. Успенский Б. Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционных форм / Б. Успенский. М. : Искусство, 1970. -223 с.

52. Чернец Л.В. Литературные жанры / Л.В. Чернец. М.: МГУ, 1982. - 192 с.

53. Шмид В. Нарратология / В. Шмид. М. : Языки славянской культуры, 2003. - 311 с. - (Studia philologica).

54. Эсалнек А.Я. Основы литературоведения : анализ романного текста / А.Я. Эсалнек. М. : Флинта : Наука, 2004. - 111 с.

55. Lammert Е. Bauformen des Erzahlens / Е. Lammert. Stuttgart: Metzler, 1955.-296 S.

56. Lintvelt J. Essai de typologie narrative : le "point de vue" : theorie et analyse / J. Lintvelt. Paris : Corti, 1981. - 315 p.

57. Stanzel F.K. Theorie des Erzahlens / F.K. Stanzel. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1979. - 333 S.

58. Todorov T. Litterature et Signification / T. Todorov. Paris : Larousse, 1967. - 118 p.

59. Исследования о двойничестве, героях-двойниках в творчестве Гофмана и Достоевского, о традициях Гофмана в творчестве Достоевского, о поэтике анализируемых произведений обоих авторов

60. Агранович С.З. Двойничество / С.З. Агранович, И.В. Саморукова. Самара : Самарский ун-т, 2001. - 129 с.

61. Акелькина Е.А. Формирование философской прозы Ф.М. Достоевского // Творчество Достоевского : Искусство синтеза / ред. Н.М. Юркова. Екатеринбург : Урал, ун-т, 1991. - С. 224-250.

62. Альми И.Л. О сюжетно-композиционном строе романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Альми И.Л. Статьи о поэзии и прозе. Кн. 2. / И.Л. Альми. Владимир : ВГПУ, 1999. - С. 24-40.

63. Андерсон P.O. О визуальной композиции «Преступления и наказания» // Достоевский : Материалы и исследования. Т. 11.- СПб : Наука, 1994. - С. 89-95.

64. Аскольдов С. Психология характеров у Достоевского // Достоевский : Статьи и Материалы / под ред. А.С. Долинина. Сб. 2. - Л.; М.: Мысль, 1924.-С. 5-31.

65. Барышников Е.П. Часть и целое в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Известия / Воронежский пед. ин-т. Т. 241. - 1986. -С. 49-61.

66. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Собрание сочинений : в 7 т. М.: Русские словари : Языки славянской культуры, 2002. - Т. 6. «Проблемы поэтики Достоевского», 1963. Работы 1960-х - 1970-х гг. - С. 5-300.

67. Белкин А.А. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Русская классическая литература : разбор и анализы / Сост. Д. Устюжанин. -М.: Просвещение, 1969. С. 307-332.

68. Белов С.В. Неслучайные слова и детали в «Преступлении и наказании» // Русская речь. 1975. - № 1. - С. 37-40.

69. Бем A.JI. Достоевский гениальный читатель // Бем A.JI. Исследования. Письма о литературе / A.JI. Бем ; сост. С.Г. Бочаров ; предисл. и коммент. С.Г. Бочарова и И.З. Сурат. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - С. 35-57.

70. Бент М.И. Новеллистическое творчество Э.Т.А. Гофмана / М.И. Бент. -Челябинск : ЧТУ, 1991. 85 с.

71. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. О русских классиках / Н.А. Бердяев. М.: Высшая школа, 1993. - С. 75-107.

72. Берковский Н.Я. Гофман // Гофман Э.Т.А. Новеллы и повести : пер. с нем. / Э.Т.А. Гофман ; под ред. А.В. Федорова ; вступит, статья Н.Я. Берковского. JI.: Художественная литература, 1936. - С. 5-97.

73. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии / Н.Я. Берковский. СПб. : Азбука, 2001.-511 с.

74. Бицилли П.М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского // Бицилли П.М. Избранные труды по филологии / П.М. Бицилли. М. : Наследие, 1996.-С. 483-519.

75. Ботникова А.Б. Э.Т.А. Гофман и русская литература (1-ая половина XIX века) / А.Б. Ботникова. Воронеж : Ворон, ун-т, 1977. - 208 с.

76. Ванслав В.В. Эстетика романтизма / В.В. Ванслав. М. : Искусство, 1966.-404 с.

77. Ветловская В.Е. Логика положений («тот свет» в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского) // Анализ эпического произведения : Проблемы поэтики / В.Е. Ветловская. Спб.: Наука, 2002. - С. 125-153.

78. Викторович В.А. Сюжет и повествование в романе Достоевского // Сюжет и художественная система произведения : межвуз. сб. науч. тр. Даугавпилс: Даугавп. пед. ин-т, 1983. - С. 56-63.

79. Виноградов В. В. К морфологии натурального стиля. Опыт лингвистического анализа Петербургской поэмы «Двойник» // Виноградов В.В. Эволюция русского натурализма / В.В. Виноградов. JI.: Мысль, 1929. - С. 201292.

80. Гассиева В.З. Сюжетно-композиционная структура и образная система в произведениях Ф. М. Достоевского 1840 начала 1860-х годов / В.З. Гассиева. - Владикавказ : Северо-осет. гос. ун-т, 2002. - 262 с.

81. Грешных В.В. Мистерия духа : Художественная проза немецких романтиков / В.В. Грешных. Калининград : КГУ, 2001. - 406 с.

82. Гроссман Л.П. Бальзак, Гофман и Достоевский // София. 1914. - № 5. -С. 87-96.

83. Гроссман Л.П. Библиотека Достоевского / Л.П. Гроссман. Одесса : А.А. Ивасенко, 1919.- 168 с.

84. Гроссман Л.П. Достоевский художник // Творчество Достоевского. -М.: АН СССР, 1959. - С. 330-416.

85. Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского / О.Г. Дилактор-ская. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 349 с.

86. Евнин Ф. И. Об одной историко-литературной легенде (повесть Достоевского «Двойник») // Русская литература. 1965. - № 3. - С. 3-26.

87. Евнин Ф.И. Роман «Преступление и наказание» // Творчество Достоевского. М.: АН СССР, 1959. - С. 330-416.

88. Захаров В.Н. Библейский архетип «Двойника» Достоевского // Проблемы исторической поэтики : исследования и материалы : межвуз. сб. Петрозаводск: Петрозав. гос. ун-т, 1990. - С. 100-104.

89. Захаров В.Н. Концепция фантастического в эстетике Ф. М. Достоевского // Художественный образ и историческое сознание : межвуз. сб. Петрозаводск : Петрозавод. ун-т, 1974. - С. 51-80.

90. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского : Типология и поэтика / В.Н. Захаров. JI.: Ленинградский ун-т, 1985. - 209 с.

91. Захаров В.Н. Фантастическое как категория поэтики романов Достоевского «Преступление и наказание» и «Идиот» // Жанр и композиция литературного произведения. Вып. 4. - Калининград : КГУ, 1978. - С. 59-74.

92. Зебрева Г.А. Романы Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» и «Идиот» в системном аспекте // Вопросы русской литературы : межвуз. науч. сб. Вып. 6. - Симферополь: Крымский архив, 2000. - С. 87-118.

93. Злочевская А.В. Герой и идея у Ф. М. Достоевского (герои-«двойники» в «Преступлении и наказании») // Филология. Вып. 5. - М.: МГУ, 1977. -С.103-111.

94. Казаков А.А. Повесть в системе жанров Ф.М. Достоевского // Русская повесть как форма времени Томск : Том. ун-т, 2002. - С. 200-206.

95. Казаков А.А. Сюжетное преображение героев Достоевского // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1992. - № 1 - С. 45-66.

96. Карякин Ю.Ф. О философско-эстетической проблематике романа «Преступление и наказание» // Достоевский и его время Л.: Наука, Ленинградское отделение. - С. 166-195.

97. Касаткина Т.А. Категория пространства в восприятии личности трагической мироориентации (Раскольников) // Достоевский : Материалы и исследования. Т. 11. - СПб : Наука, 1994. - С. 96-102.

98. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского : Типология эмоционально-ценностных ориентаций / Т.А. Касаткина. М.: Наследие, 1996. - 333 с.

99. Кашина Н.В. Человек в творчестве Ф.М. Достоевского / Н.В. Кашина. -М.: Художественная литература, 1986. 316 с.

100. Кирпотин В.Я. Достоевский художник. Этюды и исследования / В.Я. Кирпотин. - М.: Советский писатель, 1972. - 319 с.

101. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова / В.Я. Кирпотин. М.: Советский писатель, 1974. - 456 с.

102. Ковач А. О смысле и художественной структуре повести Достоевского «Двойник» // Достоевский : Материалы и документы. Т. 2. - JI.: Наука, Ленинградское отделение, 1976.-С. 124-135.

103. Ковач А. Роман Достоевского : Опыт поэтики жанра / А. Ковач. -Budapest: Tankonyvkiado, 1985. 372 с.

104. Кожинов В. «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского // Три шедевра русской классики / С. Бочаров, В.Кожинов, Д. Николаев. М.: Художественная литература, 1971.-С. 107-186.

105. Кори С. «Овнешнение» внутреннего героя в «Преступлении и наказании» // Достоевский и мировая культура. Альманах 8. - Спб.: Акрополь, 1997. -С. 134-139.

106. Краснов Г.В. «Уход» героев Достоевского // Краснов Г.В. Сюжеты русской классической литературы / Г.В. Краснов. Коломна : б. и., 2001. - С. 101-106.

107. Кривонос В. Ш. Гоголевские мотивы в «Преступлении и наказании» Достоевского // Кормановские чтения. Вып. 4. - Ижевск : Удмуртский ун-т, 2002.-С. 61-71.

108. Криста Б. Семиотическое описание распада личности в «Двойнике» Достоевского // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. С. 235-250.

109. Кроо К. Творческое слово Достоевского герой, текст, интертекст / К. Кроо. - Спб. : Академический проект, 2005. - 288 с.

110. Курляндская Г.Б. Философия индивидуализма в романе «Преступление и наказание» // Курляндская Г.Б. Нравственный идеал героев JI.H. Толстого и Ф.М. Достоевского / Г.Б. Курляндская. М.: Просвещение, 1969. - С. 149-185.

111. Лапшин И.И. Эстетика Достоевского / И.И. Лапшин. Берлин : Обелиск, 1923.- 102 с.

112. Ломагина М. Ф. К вопросу о позиции автора в «Двойнике» Достоевского // Науч. докл. высшей школы. Филол. науки. 1971. - № 5. - С. 3-13.

113. Манн Ю.В. Путь к открытию характера // Достоевский художник и мыслитель : сб. ст. - М.: Художественная литература, 1972. - С. 284-311.

114. Маркин П.Ф. Типология и средства художественного изображения характеров в ранних произведениях Достоевского : автореф. дис. . канд. филол. наук / П.Ф. Маркин. Киев : Ин-т литературы им. Т.Г. Шевченко, 1983. - 24 с.

115. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского / Е.М. Мелетин-ский. М.: РГГУ, 2001.-190 с.

116. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах / Е.М. Мелетинский. М.: РГГУ, 1994. - 136 с. - (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 4)

117. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники / Д.С. Мережковский. М. : Республика, 1995. - 621 с. - (Прошлое и настоящее).

118. Миримский И. В. Э. Т. А. Гофман (1776-1822) // Миримский И. В. Статьи о классиках / И.В. Миримский. М.: Художественная литература, 1966. - С. 79-132.

119. Мишина Л. А. Немецкий писатель как философ и художник : учебное пособие / Л. А. Мишина, Т. В. Иванчикова, Э. А. Ильина. Чебоксары : Изд-во Чувашского ун-та, 2002. - 116 с.

120. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К.В. Мочульский. М. : Республика, 1995. - 606 с. - (Прошлое и настоящее).

121. Накамура К. Две концепции жизни в романе «Преступление и наказание» (Ощущение жизни и ощущение смерти в творчестве Достоевского) // Достоевский и мировая культура. Альманах 1.4. 1. - Спб.: б. и., 1993. - С. 89-120.

122. Нечаева B.C. Ранний Достоевский, 1821-1849 / B.C. Нечаева. М.: Наука, 1979.-288 с.

123. Нуриев С.Ш. Харакер повествования в «Двойнике» Ф.М. Достоевского // Ученые записки Азерб. пед. ин-та. Серия 12, Язык и литература. 1978. -№ З.-С. 50-63.

124. Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского / В.Г. Одиноков. Новосибирск : Наука, Сибирское отделение, 1981. - 145 с.

125. Пашкова Г.Р. Особенности развития сюжета в произведениях Ф.М. Достоевского («Записки из подполья» и «Преступление и наказание»): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Г.Р. Пашкова. Алма-Ата : Казахский гос. ун-т, 1976.-24 с.

126. Печерская Т.И. Поэтика повестей Ф.М. Достоевского 1840-1860-х годов : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.И. Печерская. Томск : Том. ун-т, 1989.- 17 с.

127. Пис Р. Гоголь и «Двойник» Достоевского // Достоевский в конце XX века : сб. ст. / сост. К.А. Степанян. М.: Классика плюс, 1996. - С. 501-517.

128. Пис Р. Достоевский и концепция многоаспектного удвоения // XXI век глазами Достоевского : Перспективы человечества. М. : Грааль, 2002. - С. 199-206.

129. Поддубная Р.Н. «Восстановление погибшего человека». Этическое и эстетическое в структуре образа Свидригайлова // Науч. докл. высшей школы. Филол. науки. 1975. - № 2. - С. 60-72.

130. Поддубная Р.Н. Двойничество и самозванство // Достоевский : Материалы и исследования. Т. 11. - СПб.: Наука, 1994. - С. 28-40.

131. Поддубная Р.Н. Художественная структура «Преступления и наказания» и тип романа Ф.М. Достоевского : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Р.Н. Поддубная. Харьков : ХГУ, 1971. - 19 с.

132. Попов П.С. «Я» и «ОНО» в творчестве Достоевского / П.С. Попов. М. : Гос. акад. худож. наук, 1928. - 59 с.

133. Родзевич С.И. К истории русского романтизма (Э.Т.А. Гофман и 30-40 годы в нашей литературе) // Рус. филол. вестник. 1917. - № 1-2. - С. 194-237.

134. Савченко Н.К. Сюжетосложение романов Ф. М. Достоевского : пособие по спецкурсу / Н.К. Савченко. М.: МГУ, 1982. - 125 с.

135. Свительский В.А. Личность в мире ценностей (аксиология русской психологической прозы 1860-1870-х годов) / В.А. Свительский. Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2005. - 232 с.

136. Свительский В. Самодостаточность личности и жизненные роли героев Достоевского (от «Записок из подполья» к «Братьям Карамазовым») // XXI век глазами Достоевского : Перспективы человечества. М. : Грааль, 2002. -С. 397-406.

137. Селезнев Ю.И. В мире Достоевского / Ю.И. Селезнев. М. : Современник, 1980. - 376 с. - (Библиотека «Любителям российской словесности»).

138. Середенко И.И. «Идея», характер и обстоятельства в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Русская литература. Вып. 6. - Алма-Ата : Казахский гос. ун-т, 1976. - С. 32-37.

139. Симидзу Т. Двойники Раскольникова и Ивана Карамазова // XXI век глазами Достоевского : Перспективы человечества. -М.: Грааль, 2002. С. 214220.

140. Синева Е.Н. Проблема двойничества в русской литературе XX века : ав-тореф. дис. . канд. филол. наук / Е.Н. Синева. Архангельск : Поморский гос. ун-т, 2004. - 26 с.

141. Скобелев А.В. Жанровая природа «Фантазий в манере Калло» Э. Т. А. Гофмана // Взаимодействие жанра и метода в заруб, лит-ре 18-20 вв. / науч. ред. А.Б. Ботникова. Воронеж : Ворон, ун-т, 1982. С. 14-23.

142. Соркина Д.Л. «Фантастический реализм» Достоевского. Ст. 2. Фантасти-чечкие характеры // Труды Томского ун-та. Т. 225. - Томск, 1973. - С. 3142.

143. Станюта А.А. Постижение человека : Творчество Достоевского 18401860-х годов / А.А. Станюта. Минск : ВГУ, 1976. - 159 с.

144. Степанян К. Тема двойничества в понимании человеческой природы у Достоевского // XXI век глазами Достоевского : Перспективы человечества. -М.: Грааль, 2002. С. 177-190.

145. Тамарченко Н.Д. Мотивы преступления и наказания в русской литературе : Введение в проблему // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 2. Сюжет и мотив в контексте традиции. - Новосибирск : СО РАН, 1998.-С. 38-48.

146. Тамарченко Н.Д. О жанровой структуре «Преступления и наказания» : К вопросу о типе романа у Ф. М. Достоевского // Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в литературной науке XX века. Ижевск : Удмуртский гос. ун-т, 1993. - С. 126-147.

147. Тарасов Б. «Тайна человека» или фантастический реализм : Уроки Достоевского // Тарасов Б. В мире человека / Б.В. Тарасов. М. : Современник, 1986.-С. 150-220.

148. Тихомиров Б. К осмыслению глубинной перспективы романа «Преступление и наказание» // Достоевский в конце XX века : сб. ст. / сост. К.А. Сте-панян. М.: Классика плюс, 1996. - С. 251-269.

149. Тороп П.Х. Перевоплощение персонажей в романе Ф. Достоевского «Преступление и наказание» // Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в литературной науке XX века. Ижевск : Удмуртский гос. ун-т, 1993.-С. 148-160.

150. Туниманов В.А. Творчество Достоевского 1854-1862 / В.А. Туниманов. -JI.: Наука, Ленинградское отделение, 1980.-292 с.

151. Тураев С.В. Гофман и романтическая концепция личности // Художественный мир Э.Т.А. Гофмана. -М.: Наука, 1982. С. 35-44.

152. Фокин П. Один сюжет из истории формирования личности русского романиста (Гофман и Достоевский) // В мире Э.Т.А. Гофмана : сб. ст. / гл. ред. В.И. Грешных. Вып. 1. - Калининград : Гофман-центр, 1994 - . - С. 151157.

153. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского / Г.М. Фридлендер. М. ; Л. : Наука, 1964. - 402 с.

154. Фридлендер Г.М. Романы Достоевского // История русского романа : в 2 т. Т. 1. М.; Л. : АН СССР, 1964. - С. 193-269.

155. Ханмурзаев К.Г. Немецкий романтический роман / К.Г. Ханмурзаев. -Махачкала : Дагест. гос.ун-т, 1998.-257 с.

156. Чавчанидзе Д.Л. Романтический роман Гофмана // Художественный мир Гофмана. М. : Наука, 1982. - С. 45-80.

157. Чижевский Д. К проблеме двойника // О Достоевском : сб. ст. / под ред. А.Л. Бема.-Т. 1.-Прага, 1929.-С. 9-38.

158. Чирков Н.М. О стиле Достоевского : Проблематика. Идеи. Образы / Н.М. Чирков. М. : Наука, 1967. - 304 с.

159. Щенников Г.К. Мысль о человеке и структура характера у Достоевского // Достоевский : Материалы и исследования. Т. 2. - Л.: Наука, 1976. - С. 3-10.

160. Щенников Г.К. Синтез русских и западноевропейских традиций в творчестве Ф. М. Достоевского // Творчество Ф. М. Достоевского : Искусство синтеза / под ред. Г.К. Щенникова и Р.Г. Назирова. Екатеринбург : Уральский ун-т, 1991.-С. 15-62.

161. Щенников Г.К. Художественное мышление Достоевского / Г.К. Щенников. Свердловск : Уральское книжное изд-во, 1978. - 173 с.

162. Этов В.И. О художественном своеобразии социально-философского романа Достоевского // Достоевский художник и мыслитель : сб. ст. - М. : Художественная литература, 1972. - С. 130-165.

163. Asche S. Die Liebe, der Tod und das Ich im Spiegel der Kunst. Die Funktion der Weibliche in Schriften der Fruhromantik und im erzahlerischen Werk E.T.A. Hoffmanns / S. Asche. Konigstein : Hain, 1985. - 247 S.

164. Bergengruen W. E. T. A. Hoffmann / W. Bergengruen. Zurich, 1960. - 71 S. - (Die kleinen Bucher der Arche. 301-302).

165. Bourke T. Stilbruch als Stilmittel: Studien zur Litteratur der Spat- und Nachromantik / T. Bourke. Frankfurt am Main etc : Lang, 1980. - 355 S.

166. Cohn H. Realismus und Transzendenz in der Romantik, insbesondere bei E. T. A. Hoffmann / H. Cohn. Heidelberg : Heinrich Fahrer, 1933. - 104 S.

167. Cramer Т. Das Groteske bei E.T.A. Hoffmann / T. Cramer. Miinchen : Fink, 1966.-215 S.

168. Cronin J.D. Die Gestalt der Geliebten in den poetischen Werken E.T.A. Hoffmanns / J.D. Cronin ; Rheinische Fridrich-Wilhelms Universitat. Bonn, 1967. -143 S.

169. Dattenberger S. Kommunikationsstrukturen im poetischen Werk E.T.A. Hoffmanns / S. Dannenberger. Frankfurt am Main : Lang, 1986. - 293 S.

170. Egli G. E.T.A. Hoffmann : Ewigkeit und Endlichkeit in seinem Werk / G. Egli.- Zurich etc : Fussli, 1927. 165 S.

171. Ettelt W. E.T.A. Hoffmann : der Kunstler und Mensch / W. Ettelt. Wttrzburg : Konigshausen + Neumann, 1981. - 143 S.

172. Feldges B. E.T.A. Hoffmann : Epoche Werk - Wirkung / B. Feldges, U. Stadler. - Miinchen : C.H. Beck, 1986. - 316 S.

173. Fischer O. E.T.A. Hoffmanns Doppelempfindungen // E.T.A. Hoffmann / hrsg. von H. Prang. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1976. - S. 28-55.- (Wege der Forschung. Bd. 486).

174. Frey M. Der Kunstler und sein Werk bei W. H. Wackenroder und E.T.A. Hoffmann : Vergleichende Studien zur romantischen Kunstanschauung / M. Frey.- Bern : Lang, 1970. 209 S.

175. Girndt-Dannenberg D. Untersuchungen zu Darstellungsabsichten und Darstel-lungsverfahren in den Werken E. T. A. Hoffmanns / D. Girndt-Dannenberg. -Koln : Un-t Koln, 1969. 324 S.

176. Gloor A. E.T.A. Hoffmann : der Dichter der entwurzelten Geistigkeit / A. Gloor. Zurich : Arthur Gloor, 1947. - 138 S.

177. Gorgens L.H. Die Haustiere des Kapellmeisters. Untersuchungen zum Phantas-tischen im literarischen Werk E.T.A. Hoffmanns / L.H. Gorgens. -Tubingen : Niemeyer, 1985.- 198 S.

178. Grob H. Puppen, Engel, Enthusiasten : die Frauen und die Helden im Werke E. T. A. Hoffmanns / H. Grob. Bern etc : Lang, 1984. - 157 S.

179. Harnischfeger J. Die Hieroglyphen der inneren Welt: Romantikkritik bei E.T.A. Hoffmann / J. Harnischfeger. Wiesbaden : Westdeutscher Verlag, 1988. -410 S.

180. Hayes Ch. Phantasie und Wirklichkeit im Werke E. T. A. Hoffmanns mit einer Interpretation der Erzahlung "Der Sandmann" // Ideologiekritische Studien zur Lit-teratur. Essays 1. - Frankfurt a. M., 1972. - S. 169-214.

181. Heine R. Transzendentalpoesie : Studien zu Fridrich Schlegel, Novalis und E. T. A. Hoffmann / R. Heine. Bonn : Grundmann, 1974. - 209 S.

182. Hildenbrock A. Das andere Ich: Kunstlicher Mensch und Doppelganger in der deutsch- und englischsprachigen Literatur / A. Hildenbrock. Tubingen: Stauffenburg-Verlag, 1986.-285 S.

183. JanBen B. Spuk und Wahnsinn. Zur Genese und Charakteristik phantastischer Literatur in der Romantik. Aufgezeigt an den «Nachtstucken» von E.T.A. Hoffmann / B. JanBen. Frankfurt-am-Main etc : Lang, 1986. - 299 S.

184. Kaiser G.R. E.T.A. Hoffmann / G.R. Kaiser. Stuttgart: Metzler, 1988. - 214 S.

185. Klessmann E. E.T.A. Hoffmann oder die Tiefe zwischen Stern und Erde / E. Klessmann. Stuttgart: Deutsche Verlagsanstalt, 1988. - 591 S.

186. Kohn L. Vieldeutige Welt: Studien zur Struktur der Erzahlungen E.T.A. Hoff-mannsund zur Entwicklung seines Werkes / L. Kohn. Tubingen : Niemeyer, 1966.-252 S.

187. Krolop B. Versuch einer Theorie des phantastischen Realismus : E. T. A. Hoffmann und Franz Kafka / B. Krolop. Frankfurt am Main ; Bern : Lang, 1981. - 165 S.

188. Lee H.-S. Die Bedeutung von Zeichnen und Malerei fur die Erzahlkunst E.T.A. Hoffmanns / H.-S. Lee. Frankfurt a. M. etc : Lang, 1985. - 296 S. - (Wiirzburger Hochschulschriften zur neueren deutschen Literaturgeschichte. Bd. 7).

189. Magris С. Die andere Vernunft. E.T.A. Hoffmann / C. Magris. Konigstein : Hain, 1980.- 118 S.

190. Martini F. Die Marchendichtungen E. T. A. Hoffmanns // E.T.A. Hoffmann / hrsg. von H. Prang. Darmstadt : Wissenschaftliche Buchgesellschafit, 1976. - S. 155-184. - (Wege der Forschung. Bd. 486).

191. Matt P. von Die Augen der Automaten. E.T.A. Hoffmanns Imaginationslehre als Prinzip seiner Erzahlkunst / P. Von Matt. Tubingen : Stauffenburg-Verlag, 1971.-205 S.

192. Matt P. von Die gemalte Geliebte. Zur Problematik von Einbildungskrafit und Selbsterkenntnis im erzahlenden Werk E.T.A. Hoffmanns // Germanisch-Romanische Monatsschrift N. F. 1971. -№ 4 (21). - S. 395-412.

193. Mayer H. Die Wirklichkeit E.T.A. Hoffmanns // Mayer H. Von Lessing bis Thomas Mann / H. Mayer. Pfiillingen : Neske, 1959. - S. 198-246.

194. Meixner H. Romantischer Figuralismus : Kritische Studien zu Romanen von Arnim, Eichendorf und Hoffmann / H. Meixner. Frankfurt am Main : Athenaum, 1971.-266 S.

195. Mistier J. Hoffmann le fantastique / J. Mistier. Paris : Michel, 1982. - 232 p.

196. Moering R. Musikalitat und Zwielicht. Zwei Formprinzipien in E.T.A. Hoffmanns "Elixieren des Teufels" // Jahrbuch des Wiener Goethe-Vereins. 75. -1971.-S. 56-73.

197. Momberger M. Sonne und Punsch : die Dessemination der romahtischen Kunstbegriff bei E. T. A. Hoffmann / M. Momberger. Mtinchen : Fink, 1986. -2661 S.

198. Miiller H. von Gesammelte Aufsatze iiber E. T. A. Hoffmann / H. von Muller. Hildesheim : Gerstenberg, 1974. - 815 S.

199. Nehring W. E.T.A. Hoffmann : Die Elixiere des Teufels // Romane und Erzahlungen der deutschen Romantik. Neue Interpretationen. Stuttgart : Reclam, 1981.-S. 325-350.

200. Passage Ch.E. Russian Hoffinanists / Ch.E. Passage. The Hague : Mouton, 1963.-261 p.

201. Pikulik L. E.T.A. Hoffmann als Erzahler : ein Kommentar zu den Serapions-briidern / L. Pikulik. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1987. - 223 S. -(Sammlung Vandenhoeck).

202. Preisendanz W. Eines matt geschliffenen Spiegel dunkler Widerschein // E.T.A. Hoffmann / hrsg. von H. Prang. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1976. - S. 270-297. - (Wege der Forschung. Bd. 486).

203. Safranski R. E.T.A. Hoffmann : das Leben eines skeptischen Phantasten / R. Safranski. Munchen; Wien : Hanser, 1984. - 533 S.

204. Schenk E. E.T.A. Hoffmann : Ein Kampf um das Bild des Menschen / E. Schenk. Berlin : Die Runde, 1939. - 754 S.

205. Schneider K. L. Kunstlerliebe und Philistertum im Werk E.T.A. Hoffmanns // Die deutsche Romantik. Gottingen : Vandenhoeck und Ruprecht, 1967. - S. 200219.

206. Toggenburger H. Die spaten Almanach-Erzahlungen E.T.A. Hoffmanns / H. Toggenburger. Bern etc : Lang, 1983. - 252 S.

207. Tretter F.G. Die Frage nach der Wirklichkeit bei E.T.A. Hoffmann / F. Tretter. Munchen : Ludwig-Maximilians Universitat, 1961. - 113 S.

208. Wellenberger G. Der Unernst des Unendlichen : die Poetologie der Romantik und ihre Umsetzung durch E. T. A. Hoffmann / G. Wellenberger. Marburg : Hitzeroth, 1986. -292 S.

209. Werner H.-G. E.T.A. Hoffmann : Darstellung und Deutung der Wirklichkeit im dichterischen Werk / H.-G. Werner. Weimar : Arion, 1962. - 257 S.