Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом дискурсе

Журавлев, Сергей Александрович

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом дискурсе

Год: 2004
Автор научной работы: Журавлев, Сергей Александрович
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Йошкар-Ола
Код cпециальности ВАК: 10.02.01

Диссертация по филологии на тему 'Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом дискурсе'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом дискурсе"

На правах рукописи

Журавлев Сергей Александрович

ИДЕОЛОГЕМЫ И ИХ АКТУАЛИЗАЦИЯ В РУССКОМ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ

10.02.01 Русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Казань-2004

Работа выполнена на кафедре иностранных языков государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Марийский государственный университет».

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Липатов Александр Тихонович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Галиуллин Камиль Рахимович

кандидат филологических наук, доцент Виноградов Сергей Николаевич

Ведущая организация: государственное образовательное учреждение

«Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова»

Защита состоится 26 апреля 2004 в 9 часов на заседании диссертационного совета Д 212.081.05 в Казанском государственном университете по адресу: 420008, г.Казань, ул. Кремлевская, 18, корп.2.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. Н.И.Лобачевского Казанского государственного университета.

Автореферат разослан « jib» марта 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

к.филол.н.,доцент 1 ^ A.B. Шарипова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Проблема взаимоотношения идеологии и языка давно находится в центре внимания лингвистов. В первую очередь этот интерес вызван стремлением ученых разобраться в том, в какой мере языковые средства способны выступать в качестве идеологического орудия и какие именно средства языка в этом плане наиболее эффективны.

В ходе социолингвистических исследований были определены особенности взаимодействия идеологии и языка, указаны средства речевого воздействия, отмечены процессы идеологизации и деидеологизации русской лексики, проанализированы аспекты стихийного и сознательного влияния идеологии на язык и т.д. (труды А.М.Селищева, А.А.Баранникова, Р.О.Шор, Ю.Д.Дешериева, А.А.Леонтьева, Л.П.Крысина, Т.Б.Крючковой, В.Г.Байкова и др.).

По достоинству оценивая производимый идеологический эффект, многие исследователи создают яркие образные выражения применительно к различным языковым его реализаторам (ср.: лингвистика лжи (Вайнрих 1987); «деревянный язык» ^г^ 1985); тоталитарный язык (Вежбицка 1993); демагогический текст (Ромашов 1995); "лингвистическая демагогия" (Николаева 1988); манипулятивная семантика (Байков 1988); семантическая диверсия (Современная... 1984); семантический терроризм (Кара-Мурза 2003) и т.п. Трудно сказать, насколько правомерно давать подобные характеристики как самому языку, так и отдельным его средствам, но факт остается фактом: именно язык служит главным транслятором идеологически значимых текстов, а следовательно, с помощью именно его внутреннего механизма происходит основной процесс информирования либо дезинформирования человека и общества.

Одним из главных источников, призванных служить координатором в решении спорных вопросов речеупотребления, является толковый словарь. Однако выясняется, что и лексикографический план содержания нередко оказывается тенденциозен, вследствие чего языковая ( и прежде всего семантическая ) информация может включать в себя идеологически обусловленные компоненты смысла. Именно поэтому экспликация лексикографического содержания предполагает наличие

лингвокультурологической или лингвоаксиологической компетенции носителя языка, помогающей ему верно сориентироваться в концептосфере словаря.

В настоящем исследовании ставится вопрос о специфике формирования, существования и функционирования особых идеологизированных единиц русского языка (идеологем) и особенностях их интерпретации в рамках отечественной словарной традиции.

I РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ 3 | БИБЛИОТЕКА

Актуальность данной работы состоит в том, что в рассмотрении

сложной проблемы отношения идеологии и языка недостаточно разработана таксономия лингвоаксиологических терминов (идеологема, прагмема, аксиологема, политема, культурема, мифологема и др.), что осложняет видение данного вопроса и конструктивное взаимодействие исследователей. До сих пор окончательно не решены вопросы стратегии научного лексикографирования. Вероятно, в том числе и с этим связаны трудности практического описания лексики: некоторые проекты толковых словарей получают солидную разработку и через несколько лет закрываются как морально устаревшие; некоторые словари русского языка начинают выходить параллельно под одним заглавием, но с принципиально разными взглядами на описание предмета; некоторые словари уже с современной точки зрения продолжают традиции идеологической тенденциозности в подаче материала и т.д. В настоящем исследовании предпринимается попытка разобраться с закономерностями взаимодействия семантики и прагматики на уровне толкового словаря, стремление выявить идеологически недопустимые для научного лексикографирования приемы репрезентации языкового материала.

Целью исследования является изучение идеологем в плане определения их сущности, в их языковом отображении (лексикографический аспект) и в некоторых аспектах речевого функционирования.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих

задач:

1) освещение социально-исторических и психологических предпосылок и следствий формирования идеологем;

2) раскрытие природы и специфики идеологем как особых единиц лингво-семиотического происхождения;

3) рассмотрение условий актуализации идеологем в контексте и метаконтексте;

4) анализ идеологем, представляющих аксиокатегорию власти, в толковых словарях разных эпох;

5) обоснование методики лингвогносеологического исследования, его сущности и терминологического аппарата;

Объектом исследования являются идеологемы - конкретные лингво-семиотические единицы типа реакционер, либерализм, мелкобуржуазный, большевистский, товарищ, сепаратист, красно-коричневые, содержание которых актуализировано аксиологическими установками общества. В тексте диссертации проанализировано 318 идеологем. Общая картотека собранных, систематизированных и обработанных единиц составляет 2300 слов и словосочетаний.

Источниками для исследования стали авторитетные толковые словари русского языка XVIII - XXI вв., а также тексты отдельных газетных

публикаций XX - XXI веков, способных проиллюстрировать излагаемый материал. Список источников прилагается в библиографическом перечне.

Решение поставленных задач предполагает привлечение широкого спектра методов исследования. Среди них в первую очередь реализуются: описательный метод, включающий приемы наблюдения, сопоставления, обобщения и классификации анализируемого материала; метод сплошной выборки материала; методика лингвогносеологического анализа, включающая в себя группу методов — метод синхронного (семасиологического) анализа; метод компонентного анализа, предписывающий выделение компонентов в семантической структуре значения слова; метод концептуального анализа, заключающийся в рассмотрении глубоких семантических связей с выходом на уровень концептосферы и реальные синтагматические отношения слов; метод пропозиционального анализа, предназначенный для моделирования метазначения слова на основе вариантов его лексикографических интерпретаций; метод контекстуального анализа, нацеленный на исследование языковых единиц с учетом лингвистического и экстралингвистического уровней, микро- и метаконтекстов.

Научная новизна исследования предопределена теоретическим и практическим использованием междисциплинарного

лингвогносеологического подхода, объединяющего усилия лингвистики и теории познания в раскрытии особенностей языковой, речевой и когнитивной репрезентации языкового знака. Лингвогносеология в настоящей работе понимается как общее, универсальное направление, включающее в свой состав такие дисциплины, как лингвокультурология, лингвоаксиология, этнолингвистика и др., углубляющие познание языка через его взаимодействие с разнообразными социально-психологическими факторами.

В работе представлено особое понимание категории идеологемы, рассматриваемой в лингвистической литературе слишком широко. Идеологема понимается здесь как конкретная знаковая по природе единица с конкретным содержанием, функционирующая в данном языке в конкретный период.

В исследовании апробируется построение дискурсивной лексикографической модели - ряда словарей, объединенных исторически и идеологически, т.е. репрезентирующих данные о языке и мире в сходных метаконтекстуальных условиях. Сопоставление нескольких словарных моделей дает важное представление о статике и динамике содержания языкового знака.

значений, взятых в их эволюционном развитии. Подробный семантический анализ идеологем показывает идеологически мотивированные возможности совмещения в одной единице языкового и неязыкового знания.

В работе получает освещение лингвогносеология (теория лингвистического познания) с указанием на ее сущность и задачи.

В исследовании проводится попытка кодификации лингвоаксиологических терминов эмического ряда, нацеленной на привнесение порядка в соответствующую таксономию, отличающуюся в современном языкознании разнообразием интерпретаций.

Рассматривается возможность изучения толковых словарей с учетом фонового знания эпохи, которое накладывает существенный отпечаток на их содержание. Другими словами, применительно к лексикографии используется понятие дискурса, причем как на макроуровне (идеологическая модель эпохи), так и на микроуровне (словарная статья - это не только микротекст, но и мини-дискурс).

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее результатов и выводов в теоретической и практической лексикографии. Знание скрытых и явных средств идеологического манипуляторства, мешающих восприятию собственно языковой информации, может помочь как составителям толковых словарей, так и пользователям данными источниками (учащимся, преподавателям, журналистам, переводчикам и т.д.). Кроме того, наблюдения за особенностями функционирования и развития идеологем, спецификой их строения и общественной значимостью могут быть учтены при разработке курсов лекций по лексикологии, лингвистической семантике, общему языкознанию, при проведении семинаров по когнитивной психологии и лингвистике, социолингвистике, психолингвистике, лингвокультурологии и т.д.

Апробация результатов работы. Основные результаты диссертации обсуждались на заседании кафедры иностранных языков факультета лингвистики и межкультурной коммуникации МарГУ (октябрь 2001г.), на заседании кафедры русского и общего языкознания историко-филологического факультета МарГУ (октябрь 2003г.). Отдельные положения диссертации были представлены в виде докладов и сообщений на научно-практическом семинаре МарГТУ (ноябрь 1995г.), на всероссийской междисциплинарной научной конференции «Вавиловские чтения» (Йошкар-Ола, 1997г., ноябрь 1999г., ноябрь 2000г., ноябрь 2001г., ноябрь 2002г.), на международной научной конференции, посвященной 85-летию со дня рождения профессора Б.Н.Головина (Нижний Новгород, 21-24 мая 2001г.), на международной научной конференции «Бодуэновские чтения» (Казань, 11-13 декабря 2001г.), на научной конференции «Вторые Международные Бодуэновские чтения (Казань, 11-13 декабря 2003 г.). По теме диссертации

опубликовано 14 работ (в Йошкар-Оле, Томске, Великом Новгороде, Нижнем Новгороде, Казани, Москве).

Наиболее существенные результаты исследования позволяют сформулировать основные положения, выносимые на защиту:

1. Идеологема - конкретная цельная единица синкретичной лингво-семиотической природы; это знаковое образование идеологического метауровня; это дискурсивная единица, значимость которой определяется метаконтекстуально.

2. Толковые словари русского языка, создаваясь в условиях того или иного исторического дискурса и закономерно испытывая на себе влияние конкретной идеологии, аккумулируют в своем содержании множество ценностно обусловленных коннотаций эпохи. Следовательно, и отдельно взятый словарь, и группу нескольких словарей, идеологически и исторически объединенных одним периодом, можно рассматривать как лексикографический дискурс. Под лексикографическим дискурсом в данной работе следует понимать организованную совокупность микротекстов, «погруженных в жизнь», представление которых в конкретном источнике мотивировано внеязыковыми общественно значимыми условиями.

3. История отечественной лексикографии подразделяется на три этапа: дооктябрьский (самодержавный), советский и постсоветский (современный). Каждому из них присуща своя идеологическая модель мира, специфика которой накладывает несомненный отпечаток на создаваемые тексты.

4. Идеологемы как ценностно мотивированные знаковые образования группируются вокруг того или иного идеологически значимого концепта, служащего основой для формирования аксиологических категорий (аксиокатегорий). В результате идеологемы русского языка могут быть распределены по следующим пяти разрядам: аксиокатегория власти, аксиокатегория социального устройства, аксиокатегория образа врага, аксиокатегория религии, аксиокатегория культурно-философских ценностей. Данное распределение позволяет более эффективно использовать описательный и сопоставительный методы при анализе идеологемного состава языка.

5. Расширение сферы научных интересов лингвистики требует упорядочения и совершенствования метаязыкового теоретико-методологического аппарата. Лингвогносеология (теория лингвистического познания) - это междисциплинарный научный комплекс, в рамках которого исследуются вопросы взаимодействия языкового и впеязыкового знания. Это содружество дисциплин, занимающихся решением проблем герменевтического, репрезентационного (лингво-семиотического), лингво-философского и лингвокультурологического плана.

Структура и объем исследования. Диссертация состоит из списка сокращений, введения, трех глав, заключения, перечня источников

исследования, списка использованной литературы, включающего 220 наименований. Общий объем работы - 203 страницы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении дается характеристика наиболее ярких особенностей воздействия идеологического фактора на язык и человеческое сознание, обосновывается актуальность темы, теоретическая и практическая значимость исследования, определяются цели и задачи работы, сообщаются источники используемого в исследовании языкового материала, указываются методы исследования, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Идеологемы и их место в лингвоаксиологии», состоящая из двух параграфов, посвящена теоретическому обоснованию главных постулатов данного исследования, связанных с определением природы идеологем и лексикографического дискурса.

В параграфе 1.1 проводится опыт терминологической кодификации лингвоаксиологических единиц, т.е. таких единиц, которые имеют внутреннюю вербальную основу, а также ту или иную ценностную мотивировку.

В случае с идеологемой подобная мотивированность определяется в соответствии со сложившимся идеологическим метаконтекстом. В разные исторические периоды идеологемами в этом смысле будут являться такие единицы, как Бог, царь, Смута, свобода, сознательность, революция, объективизм, декадентство, перестройка и т.д. В основном это мифологемы, они не обладают самоценностью, они конвенционализируются в дискурсе власти. Их восприятие находится в прямой зависимости от заданности интересов господствующего класса.

Наибольшую силу и яркость идеологемы приобретают в периоды тоталитарного влияния на все сферы общественной жизни и прежде всего на язык. В такие времена формируется действительно мощная система идеологем, основанная на твердых оппозициях типа революция — контрреволюция, коммунизм — антикоммунизм, патриотизм — космополитизм, идейный — безыдейный и т.д. Принято даже говорить о выделении в разные эпохи тотальной и частичной [Барботько... 2000: 14-15], или «сильной» и «слабой» идеологии [Даниленко 2000: 291]. Тотальная, или «сильная», идеология практически полностью подчиняет своим установкам общественное сознание, конструирует ценностную модель мира, отступление от норм которой приводит к негативным для членов социума последствиям. Именно в этих условиях формируется жесткий, категоричный, не терпящий полутонов тоталитарный язык.

Помимо слов революция, контрреволюция, царь, вождь, буржуазный, партия, перестройка и пр., к числу идеологем, очевидно, нужно относить также имена собственные. (Неслучайно в ряде словарей им уделяется отдельная словарная статья; ср.: «ЛУБЯНКА 1. Лубянская площадь (площадь Дзержинского) в Москве, на которой находилось здание органов госбезопасности (НКВД, КГБ), ставшая символом репрессий и политических преследований. <...>. 2. Тюрьма для политических заключенных на Лубянской площади» [ЯИ 1998: 365]). Соответственно идеологемами можно считать такие единицы, как Ленин, Сталин, Колчак, Павка Корчагин, Павлик Морозов, Юрий Гагарин и др.

Идеологемы, будучи актуализованными в рамках конкретной идеосферы и ценностно обусловленными единицами, требуют по отношению к себе пристального внимания в плане лингвистики, с одной стороны, и аксиологии, с другой. Компромиссной в этом отношении дисциплиной является лингвоаксиология, в рамках которой осуществляется анализ оценочного сознания на уровне интонационного оформления, морфемы, лексемы, граммемы и целого текста, изучение оценочности как семантической категории в составе коннотации, выявление всех ценностных связей и отношений, которые служат своеобразной точкой отсчета для определения специфики взаимодействия языковых единиц друг с другом, а также рассмотрение собственно прагматического аспекта, связанного с субъективно обусловленным функционированием конкретного высказывания.

Сущность лингвоаксиологии заключается в многообразии ценностных отношений, реализуемых через единицы языка. Это многообразие закономерно привело к плюрализации научных подходов, теорий, методов, и соответственно каждый новый почин в этой сфере предусматривает терминологическое кодифицирование. Выбор эмического ряда, представленного в лингвоаксиологии очень широко (аксиологема, идеологема, мифологема, политема, прагмема и пр.), обусловлен хотя и разнообразной, но стройной таксономией и возможностями успешной корреляции.

В лингвистической плоскости (т.е. в условиях рассматриваемой аксиоматики) статусом идеологем могут обладать как одинарные единицы (слова), так и бинарные (словосочетания). К последним, в частности, относятся Великий Октябрь, воинствующий атеизм, революционная бдительность, капиталистическая система, вертикаль власти, т.е. те единицы, которые в процессе речевого функционирования и языкового усвоения их обществом приобрели устойчивый характер. Реже обнаруживаются многокомпонентные идеологемы (ср. «самодержавие, православие, народность» (формула графа С. Уварова) или «головокружение

от успехов» (название сталинской статьи, ставшей важным идеологическим водоразделом эпохи).

В данном параграфе заявляется несколько предположений о сущности идеологемы и механизме ее функционирования. Речь, в частности, заходит о смысловой актуализации, о привнесении в лексическую семантику слова прагматического компонента, об аффективном компоненте смысла и о фреймовых структурах.

Однако наиболее точно объяснение феномена идеологемы реализуется через представление о модели некоего сверхзнака, структура которого включает языковой знак и знак мифологизации (так называемую прагматическую оболочку). Таким образом, идеологема, спроецированная на семиологический уровень, может рассматриваться как элемент знаковой системы, функционирующий в условиях определенной актуализации, в тех условиях, когда на традиционный парадигматический знак накладывается знак внешний, метасистемный.

Наиболее полное выражение эта идея находит в концепции Р.Барта, провозгласившего существование такой особой семиологической системы, как мифология, причем «поскольку миф - это слово, то мифом может стать все, что покрывается дискурсом» (Барт 1996: 233).

Ролан Барт так определяет семиологическую структуру мифа

Миф, являясь результатом вторичного (ценностного) семиозиса, словно наслаивается на первичную (языковую) знаковую основу. Неслучайно означающее языкового знака Р.Барт именует смыслом, а означающее мифа -формой, т.е. языковой знак, воспринимаемый как комплекс означаемого и означающего, выступает в качестве материальной основы для формирования мифа.

На основе совокупности разнообразных историко-функциональных признаков идеологем можно провести следующую классификацию: 1) общие (или диахронические) идеологемы - такие единицы, значимость которых является универсальной, т.е. их внешнее и внутреннее содержание будет ценностно актуализовано на любой стадии социально-политического развития общества {Бог, власть, держава, народ, партия, революция, свобода и т.д.). Изучение этих идеологемных констант представляет особый интерес, поскольку на каждом историческом этапе данным единицам будут свойственны свои специфические семантико-

1. Означающее 2. Означаемое

3. Знак

1. ОЗНАЧАЮЩЕЕ II. ОЗНАЧАЕМОЕ

III. ЗНАК

когнитивные трансформации — естественное следствие динамики общественного сознания;

2) частные (синхронические) идеологемы - такие единицы, значимость которых будет иметь место только в пределах аксиосферы конкретной эпохи {император, комиссар, самиздат, самодержавие, славянофильство, сменовеховство, советский и т.д.). На других исторических этапах такие слова не имеют ценностно обусловленной актуализации и являются либо просто политемами, либо вовсе не терминологизированными единицами с нейтральным содержанием.

3) описательные идеологемы - вспомогательные дискурсивные единицы, которые, как правило, несут в себе логическую оценку и используются как средство предикации (функционального элемента словарной статьи [Алешина 2001] ) в пропагандистском разъяснении роли других идеологем {буржуазный, консервативный, контрреволюционный, мелкобуржуазный, меньшевистский, оппортунистический, реакционный и т.д.). Такие идеологемы, регулярно употребляясь в стандартных идеологически значимых контекстах, в свою очередь приобретают ауру внеязыковой оценочности и становятся ценностно актуализованными.

В параграфе 2.1. развивается мысль о том, что роль экстралингвистического фактора в формировании мифологизированного образа идеологемы чрезвычайно велика, поэтому ее содержание может быть эксплицировано только с учетом так называемого фонового знания, или метаконтекста. Так, без знания советской идеологии не раскроют своей потенциальной информации, к примеру, такие единицы, как интернационал, марксизм-ленинизм, троцкизм, невозвращенец, классовый враг, пролеткульт и т.п. (не говоря уже об идеологически символичном словосочетании ленинский призыв (массовое вступление в члены партии, ставшее откликом на смерть В.И. Ленина в 1924 г.) или эвфемистичном выражении десять лет без права переписки, что означало расстрел).

В отличие от метаконтекста, под узким контекстом в настоящем исследовании следует понимать микро- и макроконтекст (условия реализации слова в тексте). Знание общего экстралингвистического (концептуального, аксиологического, идеологического) фона есть знание метаконтекста.

Согласно идее диссертационного исследования, толковый словарь следует рассматривать не только как источник информации о языке, но и как лексикографическую модель, сконструированную на основе лингвистического материала, собранного и обработанного в конкретных идеологических условиях. Такое представление словаря, помимо собственно языкового знания, дает возможность оценить общеорганизационные предпосылки для оформления семантических данных, а также проследить их трансформации на протяжении определенного исторического отрезка.

Условия той или иной общественно-экономической формации как бы цементируют каждую эпоху, тем самым определяя ее идеологический фон. Таким образом, целые группы словарей оказываются в безусловной зависимости от социально-политических воззрений, убеждений и иллюзий своего времени. Каждая из этих групп образует собственный лексикографический дискурс, отличающийся своей идеологической спецификой. История отечественной лексикографии четко выделяет в своем составе три значимые в этом смысле эпохи: досоветскую, советскую и постсоветскую. Все они объединены несомненной научной традицией и различны по способу представления идеологически значимой информации (состава идеологем). Адекватное восприятие содержания любого из словарей, входящих в лексикографический дискурс эпохи, зависит в том числе от понимания общих принципов и правил данного дискурса.

Вторая глава диссертации «Актуализация идеологем аксиокатегорин власти в русском лексикографическом дискурсе» посвящена конкретному анализу идеологизированных единиц кратической лексики, своеобразно представленных в русской лексикографической традиции трех крупных временных отрезков. В ходе исследования методом сплошной выборки было выделено 2300 идеологем. Из них досоветский лексикографический дискурс представляло 448 единиц, советский лексикографический дискурс - 1431 единица, постсоветский лексикографический дискурс - 421 единица. Идеологемы каждого из указанных дискурсов были разделены на пять опорных групп. Центром каждой из групп, в свою очередь, стала определенная аксиокатегория (власти, социального устройства, религии, образа врага, культурно-философских ценностей).

В фокусе внимания диссертации, как одна из наиболее показательных, оказалась группа, возглавляемая аксиологической категорией власти, куда были отнесены те идеологемы, которые характеризовали высшие правомочные органы власти, осуществляющие политическое господство и государственное управление. В ее состав входит 335 единиц.

Аксиокатегория социального устройства, объединяющая идеологемы, в которых отражено отношение носителей языка той или иной эпохи к сложившейся на данный момент общественно-экономической формации и связанным с ней реалиям (например, революция, народ, господин, аристократия, анархия, марксизм, буржуазия, либерализм, слуга народа, перестройка) включает в себя 644 единицы.

Аксиокатегория религии, проецирующая отношение государственной идеологии к теистическим реалиям {Спаситель, Богородица, церковь, мученик, равноапостол, соборность, грех, атеизм), включает в себя 190 единиц.

Лксиокатегория образа врага, ценностная доминанта, объединяющая вокруг себя самую многочисленную группу идеологем (836 единиц), зиждется на воплощении основного идеологического концепта «Свой / Чужой» и отличается главным образом избыточной пейоративностыо, что не удивительно, ведь «при помощи эмоций, которые порождаются пейоративами, легче и эффективнее воздействовать на чужое сознание, именно поэтому пейоративы, как правило, ударны, хлестки, метки и поражающие, с ярко выраженной экспрессией» [Кромих 1985: 34]. Сюда входят, к примеру, такие идеологемы, как масонство, монтаньяр, якобинцы (досоветская традиция, представленная в этом плане единичными примерами); враг народа, идейный враг, классовый враг, вредитель, евгеника, вейсманизм-менделизм-морганизм, корниловщина, мелкобурэ/суазный, правооппортунистический, сменовеховство, социал-соглашатель и др. (советская традиция, представленная колоссальным количеством примеров. Раскрытие аксиокатегории образа врага в советском дискурсе можно сопроводить образом-выводом: «страна тех лет — осажденная крепость»); брежневщина, ельцинизм, красно-коричневые, Лубянка, лысенковгцина, национал-большевизм, номенклатура, псевдодемократия и т.д. (постсоветская традиция, отличающаяся в этом плане весьма примечательными толкованиями, иногда по силе своего воздействия не уступающая традициям советского лексикографического дискурса).

Аксиокатегория культурно-философских ценностей, отражающая отношение господствующего класса к достижениям национальной и мировой цивилизации (гуманизм, декаданс, идеализм, кафешантан, панславизм, почвенничество, РАПП, схоластика, утопия) или к соответствующим или не соответствующим идеологической обстановке эпохи человеческим качествам {благочестие, добродетель, индивидуализм, комчванство, сознательность), включает в себя 295 единиц.

Параллельное сопоставление трех дискурсивных планов отечественной лексикографии позволяет посредством пропозиционального анализа смоделировать метазначение каждой из рассмотренных идеологем, т.е. на основе сравнительных данных ряда авторитетных источников получить ту дефиницию, которая была бы максимально приближена к объективной. Критерием объективности в данном случае выступает соответствие представленной в словаре лексической семантики понятийному содержанию слова. Ср., к примеру, дефиниции, репрезентирующие значение идеологемы монархия, в трех указанных дискурсионных планах: «МОНАРХИЯ. Единодержавие, самодержавие, единовластие» [САР (4): 249]; «МОНАРХИЯ (книжн. полит.). Наиболее деспотическая, господствующая в эпоху феодализма форма государственного правления, при которой верховная власть принадлежит одному лицу, монарху; единодержавие» [ТСУ (2): 253];

«МОНАРХИЯ. 1. Форма правления, при которой верховная власть сосредоточена в руках единоличного главы государства - монарха» [БТС 2002: 554].

Наиболее точно и близко понятийное содержание данного слова отражают САР и БТС (хотя в первом случае представлен дефиниционный прием синонимизации, а во втором - описательный способ). Дефиниция ТСУ на этом фоне наглядно демонстрирует свою избыточность, где факультативными (лишними) будут элементы наиболее деспотическая (дифференциальная сема со спорным содержанием, использование которой идеологически обусловлено), господствующая в эпоху феодализма (дифференциальная сема с неточным содержанием, так как факт господства монархии имел место и в дофеодальный, и в послефеодальный период). В результате дефиниция ТСУ некоторым образом деформирует значение слова монархия в соответствии с идеологической моделью мира советского локально-темпорального пространства. Пропозиционально точная модель рассмотренного метазначения наиболее удачно, по-видимому, отражена в дефиниции БТС.

Тематическая группа лексических единиц, представляющая аксиокатегорию «Доминанта власти», включает в себя важнейшую часть состава общественно-политической лексики - те идеологемы, которые характеризуют высшие правомочные органы власти, осуществляющие политическое господство и государственное управление. Сюда же относятся обозначения атрибутов и результатов действий, сопряженных с выполнением указанных функций.

Из состава всех аксиологических категорий доминанта власти кажется наиболее репрезентативной, поскольку понятие власти является квинтэссенцией политической жизни, во многом определяющей отношение общества к тем или иным реалиям. По словам Е.И. Шейгал, концепты «Власть» и «Политик» относятся «к базовым концептам политического дискурса» [Шейгал 2000: 6]. Таким образом, аксиокатегория власти - это своеобразный индикатор, демонстрирующий - и в первую очередь в плане языка - зрелость и уровень политической культуры общества.

Представление аксиосферы власти в дореволюционной лексикографической традиции находит двоякое выражение - через секулярные и клерикальные образы. Показательным примером здесь может служить семантическая структура слов высочайший и всевысочайший, репрезентированная в словаре Академии Российской в следующем виде:

«Высочайший и Всевысочайший. 1) Достопочтеннейший, превосходящий всех славою, честью, достоинством: употребляется токмо к означению величества Божия и также придается самодержавным особам и их высокому роду. Всевысочайшее имя Божие. Всевысочайшая России

обладательница. 2)Свойственный, принадлежащий всевысочайшей особе. Высочайшее повеление. Всевысочайшая воля, власть» [САР 1789 : 952].

Ценностно мотивированное условное единение этих двух начал отчетливо реализуется через ментальные репрезентации, что концептосфера русского языка наиболее ярко выражает, в частности, через идеологическую формулу «Нет власти не от Бога» и паремиологические выражения типа «никто против Бога да против царя», «царь от Бога пристав», «до Бога высоко, до царя далеко», «без Бога свет не стоит - без царя земля не правится», «Бог милостив, а царь жалостлив» и др. Как отмечает В.М.Живов, «в парадной жизни двора духовная иерархия занимала столь же твердое место, как и иерархия светская» [Живов 1996: 370]. В этих условиях представляется целесообразным разграничить указанные «сферы влияния» и в данном подразделе рассмотреть когнитивно-вербальные образы исключительно светской власти.

Относительно дореволюционной лексикографической практики стержневым в раскрытии данной доминанты, безусловно, будет аппарат идеологем, представляющих институт монархической власти.

Общим же признаком, объединяющим опыт всех лексикографических изданий той поры, следует считать этикетность вербального оформления словарного материала.

Элементы организации словарных статей, обусловленные принципом этикетности, представлены тремя основными формами: графической, лексической и стилистической.

Графическая форма обнаруживается посредством регламентации употребления прописных и строчных букв. Так, в каждом из дооктябрьских академических толковых словарей устойчивую прописную букву имеют две тематические группы слов - теистическая лексика и кратическая лексика. Но если орфографический облик теистической лексики в основном совпадает с его современным вариантом (ср. Богоявленский. К празднику Богоявления принадлежащий, относящийся [САР 1794: 1026]; Троица. Триипостасное Божество; Единый Бог в трех лицах, т.е. Отец, Сын и Святой Дух [СЦСРЯ 1847: 300]; Бог. 1.Единое предвечное и всемогущее Существо, Творец и Вседержитель мира, истинный Бог [СРЯ 1895: 226], то кратическая лексика тех лет по установкам написания заметно отличается от ее современной преемницы. Среди зафиксированного лексикографического материала в составе кратической лексики написание с прописной буквы отмечено у единиц типа Император, Царь, Дщерь Императорская, Государыня, Правительствующий Сенат и т.д.

Лексическая форма этикетности проявляется в существовании богатого ресурса именований августейших особ. Базовой группой здесь становятся субстантивы с прямым официальным наименованием правящего монарха. К ним относятся: ГОСУДАРЬ 1) Царь, владетель, ни от какой

другой державы не зависящий < ... > [САР 1790: 279]; ИМПЕРАТОР. Государь, управляющий или управлявший империей [СЦСРЯ (2) 1847: 131] . МОНАРХ. Государь, самодержец [САР 1793: 249]; ЦАРЬ 1) Государь, монарх, самодержец < ... > [САР 1794 (2): 612-613]; САМОДЕРЖЕЦ. Государь самодержавный [СЦСРЯ (4) 1847: 89] и др.

Стилистическая форма этикетности заключается в функциональной стороне представления информации. Доминанта власти как никакая другая раскрывается в данном случае через интерпретацию лексического значения посредством использования высокого, торжественного стиля. Ср.: 1) на уровне собственно дефиниции (ср.: ВОЦАРЕНИЕ. Восшествие на престол, вступление в царское достоинство [САР(2) 1794: 617]; СКИПЕТРОДЕРЖИЦА. Державная властительница; Царица, Государыня [СЦСРЯ(4) 1847: 131]; 2) на цитатно-иллюстративном уровне (ср.: ПРЕСТОЛ <...>; 2)Возвышенное седалище, на которое Государи восседают. Престол царский. Государыня во время приема посла сидеть изволила на престоле [САР(1) 1794: 746]; к ст. ЦАРСКИЙ, помимо прочих примеров, есть сочетание Царские чертоги).

Безусловными идеологемами того времени являются слова, обозначающие высшие формы государственного управления (единовластие, монархия, скипетродержавие, скипетроцарствие и др.) и атрибутику царской власти (держава, престол, скипетр и др.).

Толковые словари царской России концептуально, конечно, очень неоднородны. Описание макроконцепта власти производится ими одинаково лояльно и уважительно, однако неакадемические издания обходятся при этом без лишней риторики и пафоса. Это прежде всего свидетельствует о том, что в эпоху российского самодержавия феномена единой (тотальной) идеологии не существовало, идеологизация была явлением вторичным по отношению к тенденции выражения общекультурных норм и правил.

Специфика представления аксиосферы власти в толковых словарях советского времени обусловлена не просто изменением идеологического курса в стране, а сменой общественно-политической формации, что вызвало пересмотр идеологических воззрений на институт власти в целом.

Смена общественно-экономической формации вносит в лексикографическую сферу два важных момента: с научной точки зрения строгие традиции словарного дела, заложенные учеными-предшественниками, должны быть продолжены, другими словами, должна быть обеспечена профессиональная преемственность, но с политической точки зрения должны быть иначе, чем прежде, расставлены акценты в интерпретации тех или иных понятий, явлений, событий (другой вопрос, отвечает ли это объективным закономерностям в развитии концептосферы языка или это лишь дань конъюнктуре).

Основной пласт слов и сочетаний слов, представляющих аксиосферу власти в советской лексикографической традиции, составляют наименования предметов и явлений, характерных именно для этого периода. Так, вслед за радикальным изменением системы власти в стране значительно преобразился и комплекс концептуальных представлений о ней. Соответственно в обиход русского политического языка вошли либо новые, ранее не употреблявшиеся лексические единицы, либо семантически актуализованные старые. Новый концептуальный образ власти, к примеру, складывается из таких лексических элементов, как гегемония и гегемон.

Формирование нового образа власти сопровождается также привлечением особых стилистических средств. Так, в описание аксиосферы власти стали включаться элементы высокой лексики, не употреблявшиеся в этой функции прежде. Идеологемы вождь, кормчий в своем употреблении вышли в то время почти на официальный уровень. Ср. интерпретацию слова КОРМЧИЙ в БАС - 1: «1. Устар. Рулевой, ведущий судно (обычно в торж. и поэт. речи). 2. Перен. О руководителе. Имея такого мудрого кормчего, как Коммунистическая партия, вооруженного таким компасом, как марксизм-ленинизм, китайский народ успешно достигнет поставленной цели, построит социалистическое общество. Ворошилов. По славному пути социализма». [БАС-1 (5): 1458]. Концептуальный анализ данного мини-дискурса раскрывает две существенные черты в вербалыю-когнитивном образе власти советского периода: 1) высокая степень ценностной значимости референта, определяемая функциональной маркировкой высокого, торжественного стиля, и 2) новая, дейктическая (указующая, направляющая) сущность кратического феномена.

Новые политические идеологические условия подготовили почву для возникновения в русском языке целого пласта фразеологических единиц, связанных с аксиокатегорией советской власти. Опираясь на строгую базу лексикографических данных, отметим только те из них, которые были зафиксированы в толковых словарях и снабжены особыми пометами, указывающими на неразложимость словосочетания. К таким единицам, в частности, относятся власть Советов, гегемония пролетариата, диктатура пролетариата, генеральная линия партии, партия большевиков, коммунистическая партия, состоять в партии, вступить в партию, партийный комитет, партийное бюро, партийный билет, серп и молот и др. Все указанные фразеосочетания можно с полным правом отнести к разряду идеологем-советизмов. Для этого есть два основания: во-первых, они не были известны в дооктябрьский период, во-вторых, в постсоветскую эпоху они либо перешли в разряд историзмов, либо деидеологизировались.

Аксиокатегория власти в советской лексикографической традиции представлена весьма широко. При этом, вероятно, не будет преувеличением вывод о том, что в рассматриваемый период научная культура интерпретации

содержания слов оказалась теснейшим образом переплетена с интересами политической идеологии господствующего класса. В отличие от эпохи царской России, опиравшейся на сильную социокультурную традицию почтительного отношения к власти, но допускавшей определенный плюрализм в частных лексикографических изданиях, в советское время существовала жесткая система официальных взглядов на все околополитические сферы жизни, в принципе не допускавшая каких-либо разночтений относительно кратического феномена.

Качественный анализ представления аксиокатегории власти в советской лексикографии дает следующие результаты. Кратическому макроконцепту в советском идеологическом дискурсе отводится особая, весьма значимая роль. Данный вывод обусловлен предельным заострением внимания составителей-лексикографов не только на семантической, но и понятийно-логической сущности рассматриваемого феномена, что выражается прежде всего в совмещении толкового и энциклопедического принципов описания.

Право на существование современной лексикографической традиции, т.е. традиции, основанной на концептуальном переосмыслении опыта 1990-х гг., в сущности, обеспечено становлением в стране новой общественно-экономической формации. Лексикографический макроконцепт власти в этом контексте оказывается примечательным по двум основным причинам: 1) появлению в современных условиях новых референтов и соответственно их вербально-когнитивных эквивалентов; 2) новому, идеологически узуальному восприятию прежних кратических реалий. Оба соотносимых с ними словарных пласта наиболее, на наш взгляд, яркое выражение находит в эмпирическом пространстве «Толкового словаря русского языка конца XX века. Языковые изменения» под ред. Г.Н. Скляревской (ЯИ), который по сосредоточенному в нем фактологическому материалу является по-настоящему ценным источником.

Среди единиц, называющих новые денотаты власти, подавляющее большинство относится к числу семантических неологизмов, или, точнее, терминов общественно-политической лексики, расширивших свое значение. Так, если в словарях советской эпохи лексические единицы парламент, президент, премьер-министр, сенатор, спикер, фракция и др. характеризовались с неизменным примечанием «в буржуазных странах» или в «ряде современных зарубежных государств», то в современных источниках подобное примечание либо расширено за счет исключения слов бурэ/суазньш, зарубежный, либо отсутствует вовсе. Ср.: «ПРЕЗИДЕНТ 1. В странах с республиканской формой правления: глава государства. Резиденция президента» [СОШ 2002: 582]; «ПРЕЗИДЕНТ 1. Выборный глава государства (в большинстве стран с республиканской формой правления). П. страны,

республики. П. Казахстана, Грузии. Указ Президента. Решение Президента. Единый кандидат в Президенты от демократов...» [ЯИ 1998: 500-501].

Некоторые словосочетания к моменту их лексикографического освоения успели уйти в пассивный словарный состав (ср.: архитектор перестройки, прорабы перестройки в значении активные участники перестройки') [Там же: 461]. Новые общественно-политические условия были сформированы столь стремительно, что граница между старой и новой кратической лексикой прослеживается весьма определенно.

Отдельного внимания заслуживают наименования действий и результатов действий, сопряженных с проведением политического курса последних десятилетий. Примечательность таких единиц состоит в том, что они либо имеют совершенно короткую лексикографическую историю, либо не имеют ее вовсе. Так, слова гласность, перестройка, ускорение, хозрасчет, обретшие статус идеологем во второй половине 1980-х гг., узуальную словарную фиксацию сумели получить лишь к 1990-м гг., а немного позднее, в связи с их переходом в разряд историзмов, или обрели соответствующие уточняющие пометы, или успели совсем исчезнуть из словника, о чем свидетельствуют данные ЯИ.

Следует признать, что русская толковая лексикография постсоветской эпохи весьма успешно функционирует в современных условиях научной и общественной жизни. Обретение нового лица органично сочетается в ней со следованием лучшим традициям отечественного словарного дела. Главная сложность ее настоящего положения заключается в поисках способов оптимальной семантизации известных слов, бытующих в принципиально ином, нежели раньше, концептуальном контексте, ведь, как известно, неизбежным результатом социально-политических катаклизмов в обществе становится стихийная переоценка ценностей и, как следствие, хаос в мировосприятии носителей языка. Для того, чтоб новая шкала оценок приобрела в общественном сознании стройный вид, требуется определенное время.

В целом же нужно отметить довольно высокий уровень современного толкового лексикографирования. Составители новых словарей в основном справились с нелегкой задачей семантической интерпретации идеологически неоднозначных слов. Для лексикографических источников последнего десятилетия характерно чуткое восприятие новой информации, переоценка морально устаревших сведений, узуализация некогда табуированной лексики (ср.: расказачить, раскрестьянить) — те особенности, которые, с одной стороны, в своей совокупности представляют элементы повседневной словарной практики, с другой стороны, сигнализируют о новом этапе эволюции лексикографической деятельности.

Аксиологический подход к рассмотрению лексикографической модели языка подчеркивает дискурсивный характер объекта исследования.

Словарные единицы и словарные модели разных эпох, сгруппированные вокруг аксиокатегории власти, проанализированы с точки зрения идеологизации их состава.

В фокусе внимания третьей главы диссертационного исследования «Лингвогносеологический подход к осмыслению проблемы как основа исследования» находится лингвогносеология (теория лингвистического познания) - особая гуманитарная дисциплина, сферой научных интересов которой являются способы и специфика приобретения, накопления и переработки информации, полученной вербальным путем. В параграфе 3.1. подчеркивается, что интеграционные теоретические и методологические ресурсы необходимы при исследовании механизмов когниции, лингво-семиотических и лингвокультурологических процессов познания языковой действительности, в том числе взаимоотношениий языка и идеологии.

Специалисты безоговорочно признают, что вербальный источник информации о мире, наряду со зрительным, является основным, поэтому при изучении механизма приобретения и усвоения знания ученые в области гносеологии не могут миновать сферы языковедческой, а точнее -семантической компетенции. Необходимость комплексного подхода к решению проблемы познания является и причиной того, что в последние десятилетия все больше ученых-нелингвистов вынуждены обращаться к теории и практике языкознания (Г. А. Брутян, Ю.М. Лотман, М.К. Мамардашвили, Р.И. Павиленис, А. Соломоник, М.Я. Хинтикка).

Среди основных задач, стоящих перед теорией лингвистического познания, необходимо отметить следующие:

1) дешифровка скрытых смыслов, импликативность которых обусловлена отнюдь не метафизической их сущностью, а конкретной внутренней формой, а также общеконтекстуальными факторами, выявление которых требует определенных герменевтических усилий;

2) объяснение многих закономерностей существования и развития лексико-семантического состава языка посредством обращения к его концептуарию, учету особенностей его структуры и эволюционирования (т.е., по Е.С. Кубряковой, реализация принципа экспланаторности [Там же: 221]).

экспликация глубинной семантики на уровне языкового знака, т.е. построение семантической (шире - когнитивно-семантической) модели слова на пропозициональной основе..

В параграфе 3.2. ставится вопрос о том, несут ли в себе оценочность такие лексемы, как буржуазный, контрреволюционный, империализм Очевидно, нет, если их рассматривать как лексические единицы языка или даже как компоненты определенного текста. Никакой оценочной модальности, мотивированной интралингвистическими средствами, вычленить в данном случае невозможно. В ином свете данная ситуация

представляется, если указанные единицы рассматривать не как собственно лексические единицы, а как идеологемы, т.е. единицы, взятые в аспекте семиотики, лингвопрагматики и - шире - лингвогносеологии. Как уже неоднократно подчеркивалось, адекватное восприятие идеологем немыслимо вне метаконтекста. Для раскрытия их лингвокогнитивной сущности необходимо реконструировать концептосферу эпохи их наиболее активного 'функционирования и восприятия. Так, несомненно то, что пик актуализации идеологем буржуазный, контрреволюционный, империализм приходится на прагматический дискурс советской эпохи, тот дискурс, идеологические приоритеты в составе которого определены предельно жестко. Каждая из обозначенных единиц обретает здесь четко выраженный аксиологический фон, становится пейоративно маркированной. Следовательно, в условиях данного социокультурного метаконтекста указанные идеологемы получают заранее заданные смысловые параметры (суть которых может быть раскрыта в пределах традиционного концепта «Свой/Чужой»), и любой обычный контекст, выполняя функции мини-дискурса, в большом идеологическом контексте советского хронотопа будет последовательно реализовывать задачи общей, выше обозначенной идеосферы

В заключении обобщаются наблюдения и выводы диссертационного исследования в соответствии с представленными в начале работы целями и задачами. Итоговый результат исследования можно представить в виде следующих тезисов:

1) идеологема, как единица неодномерная, имеющая двойную конвенциональность (языковую и внеязыковую), наиболее точно раскрывает свою сущность в лингво-семиотическом аспекте - в соответствии с концепцией мифологий Р. Барта. В данном случае следует говорить о построении модели идеологемы как знаковой формы, спроецированной на вербальную основу. Соответственно идеологема - конкретное знаковое образование с двойным означаемым: одно означаемое естественное, первичное, имеющее языковую природу, другое - мифологизированное, вторичное, закрепленное внешней идеологической конвенцией;

2) толковый словарь, рассматриваемый исследователями в широком, лингвогносеологическом аспекте, включающем и совокупность репрезентированной языковой информации, и идеологический контекст эпохи, приобретает дискурсивные свойства и позволяет с наибольшей полнотой эксплицировать заложенное в нем содержание. История отечественной лексикографии четко выделяет в своем составе три значимые в этом смысле эпохи: досоветскую, советскую и постсоветскую. Все они объединены несомненной научной традицией и различны по способу

представления идеологически значимой информации (состава идеологем);

3) Для досоветского лексикографического дискурса характерно, наряду со многими точными и лаконичными наименованиями, значительное использование мелиоративных средств, причем на трех уровнях: графическом, лексическом и стилистическом. Советской лексикографической традиции присуще заметное отступление от принципов научной объективности. Неоправданное расширение дефиниций, монтаж и фокусировка семантической информации, тенденциозно подобранный цитатно-иллюстративный материал - все эти приемы являлись типичными при интерпретации плана содержания идеологически обусловленных слов и словосочетаний. С другой стороны, в пределах советского идеологического дискурса такая форма знания оказывалась истинной. Наименьшую степень идеологизации продемонстрировали словари постсоветской эпохи - времени, когда влияние идеологии существенно ослабло и словарные дефиниции, поясняя лексическое значение, не выходили за пределы понятийного содержания слова.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Идеологическая обусловленность толковых словарей и ее преодоление при обучении русскому и национальному языкам // Вторые Вавиловские чтения. Материалы постоянно действующей Всероссийской междисциплинарной научной конференции. Ч.1.-Йошкар-Ола, 1997. - С.263-264.

2. Коннотация как средство идеологического воздействия в микроструктуре толкового словаря- Т.1. // Семантика языковых единиц. Материалы VI международной конференции,- Москва, 1998.-С.136-138

3. Гносеологический аспект обучения иностранных слушателей русскому языку. // Европейские исследования: проблемы и перспективы развития: Материалы Европейской региональной конференции.-Йошкар-Ола, 1998. - С.170-171.

4. Специфика выражения лексической модальности в политической речи современной прессы// III Вавиловские чтения: Диалог наук на рубеже XX-XXI веков и проблемы современного общественного развития. Йошкар-Ола: МарГТУ, 1999. - С.305-306.

5. Семантико-прагматический компонент в практике заимствований // ХХИ-е Дульзоновские чтения: Сравнительно-историческое и

типологическое изучение языков и культур. - Томск, 2000. - С.204 -206

6. Концепт-клише революция и его роль в формировании соответствующего лексического значения // IV Вавиловские чтения: Диалог науки и практики в поисках новой парадигмы общественного развития России в новом тысячелетии. - 4.2. -Йошкар-Ола: МарГТУ, 2000. - СЛ67-169

7. Отражение внеязыковых ценностных категорий в плане содержания словаря // Бренное и вечное: проблемы аксиологии в развитии наук и культур. -4.2. - Великий Новгород, 2000. - С. 4647.

8. Когнитивный подход: от микротекста к гиперконтексту // V Вавиловские чтения: Мировое сообщество и Россия на путях модернизации. - 4.1. - Йошкар-Ола: МарГТУ, 2001. - С. 128-130

9. Средства речевого воздействия в казанской периодике 1917-1918 гг. // Бодуэновские чтения: Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика: Междунар. науч. конф. Т.2. - Казань, 2001. - С. 177178

10. Эмпирическое поле лексикографии как источник ментальных обобщений // Теория языкознания и русистика: наследие Б.Н.Головина: Сборник статей по материалам международной научной конференции, посвященной 85-летию профессора Бориса Николаевича Головина. - Н.Новгород: Изд-во Нижегород. ун-та,

2001.-С. 120-123.

11. Стереотипизация языкового сознания в рамках идеологической модели мира // VI Вавиловские чтения: Россия и мировое сообщество на путях модернизации. - Йошкар-Ола: МарГТУ,

2002. - С. 32-33.

12. Психосемантическая роль стереотипов в организации идеологического универсума // Актуальные проблемы современного научного знания VI Вавиловские чтения: Сборник научных статей. - Йошкар-Ола: МарГТУ, 2003. - С. 199-205.

13. Лингвогносеология: контуры нового междисциплинарного образования // Актуальные проблемы межъязыковых и межкультурных контактов: Материалы региональной научной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения профессора Л.П. Грузова. - Йошкар-Ола, 2003. - С. 65 -70.

14. Дискурсивная интерпретация феномена толкового словаря //II Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность: труды и материалы: В 2 т,-Казань: КГУ, 2003.-Т. 1.-С. 142-144.

0-74 6 0

Подписано в печать 22.03.2004 г. Формат 60x84/16. Усл. печ. л. 1,3. Тираж 100 Заказ № 980.

Отпечатано с готового оригинал-макета ООП Марийского государственного университета. 424001, г.Йошкар-Ола, пл_Ленина,1

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Журавлев, Сергей Александрович

Список сокращений

Введение

1.0. Идеологемы и их место в лингвоаксиологии

1.1. Опыт терминологической кодификации лингвоаксиологических 17 единиц

1.1.1. Предпосылки обоснования термина «идеологема»

1.1.2. Сущность и принципы лингвоаксиологии

1.1.3. Основные единицы эмического ряда

1.1.4. Обоснование термина «идеологема»

1.2. Метаконтекст и его роль в актуализации идеологем

1.2.1. Разграничение понятий контекста и метаконтекста

1.2.2. Специфика лексикографического контекста. Его дискурсивные характеристики

Выводы 102 2.0. Актуализация идеологем аксиокатегории власти в русском лексикографическом дискурсе

2.1. Дооктябрьская лексикографическая традиция

2.2. Советская лексикографическая традиция

2.3. Современная лексикографическая традиция 133 Выводы

3.0. Лингвогносеологический подход к осмыслению проблемы как основа исследования

3.1. Лингвогносеология как междисциплинарное образование

3.2. Лингвогносеологический аспект рассмотрения идеологем типа контрреволюционный

3.3. Лингвокогнитивная эволюция идеологемы буржуазный 168 Выводы

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Журавлев, Сергей Александрович

Человек издревле придавал слову необыкновенную, почти магическую силу. Практически невозможно было постичь, почему оно имеет такую власть над людьми, за счет каких своих качеств оказывается мощным орудием убеждения и влияния. Позже ученые объяснят данный эффект тем, что слово, помимо «типичного» для него свойства информирования, обладает также функцией воздействия, или волюнтативной функцией.

С течением времени (в частности, в период становления буржуазного общества) появились политики, открывшие в языке колоссальные возможности для управления сознанием масс. Власти предержащие отчетливо осознали: «язык есть самое главное средство подчинения. «Мы - рабы слов», - сказал К. Маркс, а потом это буквально повторил Ф.Ницше. На создание и внедрение в сознание нового языка буржуазное общество истратило несравненно больше средств, чем на полицию, армию, вооружения. Ничего подобного не было в аграрной цивилизации (в том числе и в старой Европе» [Кара-Мурза 2003: 118]. Постепенная и решительная идеологизация государственной системы развила в языке его новую потенцию - средство манипуляции общественным сознанием. Слово стало оружием массового поражения. Этот факт серьезно озаботил ученых и общественных деятелей. Лингвисты, исследуя проблему взаимообусловленности языка и идеологии, пришли к выводу о том, что язык в этом плане - явление многомерное, многофункциональное, не поддающееся однозначной трактовке. Выяснилось, что «язык умеет манипулировать, он умеет гримировать свои функции, умеет выдать одно за другое, умеет внушать, воздействовать, лжесвидетельствовать» [Николаева 1988: 154]. Диапазон возможностей языка оказывается столь широк, что его анализ становится нельзя провести при помощи лишь языковедческих методов и приемов.

Беспрецедентные технологии манипулирования общественным сознанием, ставшие идеологической основой целых государственных институтов, заставили ученых всерьез обратить внимание на внутренний механизм этих методологически четко организованных процессов. Субъективный фактор, преодолевающий в данном случае индивидуальный, личностный уровень и выходящий на уровень общественного сознания, заявляет о себе со значительной силой и одновременно (по причине масштабности своего эффекта) некоторым образом объективизируется, становится исторической данностью. Очевидная с точки зрения социолингвистики формула «без языка нет общества, без общества нет языка» [Журавлев 1982: 9] получала дальнейшую разработку, находила не только внешнюю, социальную, но и интралингвистическую мотивировку (ср.: «языковая структура - это продукт исторического формирования и развития языка в неразрывной связи с развитием общества, трудовой деятельности, речевой практики и общественного сознания людей» [Дешериев 1988: 19]).

Вопрос о взаимообусловленности двух — языкового и общественного -факторов находил в трудах социолингвистов все более убедительные подтверждения. В результате исследователи установили, что «отношение идеологии к языку и языкознанию следует рассматривать в двух взаимосвязанных аспектах: 1) использование идеологией языка в качестве орудия, 2) язык как объект идеологической борьбы» [Современная. 1984: 25]. В ходе внимательного изучения были определены особенности взаимоотношений идеологии и языка, указаны средства речевого воздействия, отмечены процессы идеологизации и деидеологизации русской лексики, проанализированы аспекты стихийного и сознательного влияния идеологии на язык и т.д. [подробнее об этом см.: Дешериев 1977; Леонтьев 1983; Бахнян 1983; Дешериев 1988; Банков 1988; Крысин 1988; Стриженко 1988; Крючкова 1989 и др.]. Однако следует заметить, что при всех научных достижениях большая часть указанных социолингвистических трудов, во-первых, была тенденциозной и идеологически односторонней, что в свою очередь мешало адекватному восприятию исследуемой ситуации; во-вторых, была иногда чересчур социологичной, т.е. сужала рамки заведомо более широкого явления; в-третьих, не обращала серьезного внимания на семантические аспекты идеологизации языка.

Известно, что слово как элемент системы идеологического манипулирования оснащается дополнительными средствами оценочности, образности, эмотивности.

В этом плане примечателен следующий пример. Журналист Андрей Кротков в юбилейном эссе «Консерватор», посвященном известному русскому издателю и публицисту XIX века Михаилу Каткову, подчеркивает: «Монархист, охранитель, реакционер. Этими и другими нехорошими словами величали Каткова современные ему и позднее либеральные публицисты» [Алфавит. - 2003 - №6 -с.30]. Никого подобная характеристика не удивляет. Однако, если речь идет о словах, как с лингвистической точки зрения можно объяснить, почему не обладающие внутренней коннотацией лексические единицы вызывают негативную реакцию, определяются как «нехорошие»? Думается, что интралингвистические разыскания удовлетворительного ответа не дадут. В лингвогносеологическом аспекте результат будет, если рассматриваемые единицы сразу перевести из собственно лингвистической плоскости (из категории слов) в плоскость лингвокогнитивную (в категорию идеологем). Как известно, идеологемы обладают значимостью в пределах конкретного метаконтекста. В настоящее время в этом плане действенной может оказаться лишь единица реакционер как идеологема описательного характера, содержащая сильную логическую оценку. Идеологема монархист в пределах постсоветского дискурса фактически перестала быть таковой, поэтому выступление ее в роли современного оценочного предиката, вероятно, может вызвать лишь иронию или недоумение. Другое дело — политический дискурс XIX века. В его рамках каждая из указанных единиц (монархист, охранитель, реакционер) обладала мощным аксиологическим зарядом, обусловленным довольно сильной идеологической конфронтацией двух непримиримых лагерей - консерваторов и либеральных демократов. При этом если идеологема реакционер относится к классу универсальных, лексически не привязанных к конкретной эпохе, то идеологема монархист имеет наибольшую актуальность в рамках точно определенного исторического периода - XIX - н. XX веков. Самое же примечательное состоит в том, что яркой оценочной идеологемой единица монархист становится, скорее, не в дискурсе власти, а в контрдискурсии, или в дискурсе инакомыслия [Лассан 1995: 302].

Наиболее явственно идеологемы проявляют себя в идеологически обусловленных высказываниях, при этом данные высказывания могут иметь разную коммуникативную направленность — от яркого лозунга («долой агрессивных контрреволюционеров и авантюристов корниловско-алексеевского пошиба» [фраза из газеты «Рабочее дело» (февраль 1918)] ) до сдержанной аналитики ( [с приходом к власти нового президента] "в политическом сленге страны появился термин "шеварднадзевщина" и "козыревщина" - как примеры неправильной международной политики" ["Общая газета". - 2001.- №46 - С.6]). Очевидно, что коммуникативная ситуация проясняется здесь общей семантикой высказывания и отдельными волюнтативно нацеленными номинативными средствами.

Однако примечательно то, что идеологический эффект могут производить и отдельные вербальные единицы, никак не поясняемые микроконтекстом. Речь идет о словах типа социал-соглашатель, реакционный, кулацкий, партаппаратчик, с одной стороны, и светлоносец, скипетродеро!сец, первомай, серп и молот, сверхдержава, с другой. Актуализованные идеологическим метаконтекстом, они обретают определенную самостоятельную значимость и образуют своеобразную парадигматическую целостность. Как заметил еще в 1960-е годы Н.Г. Комлев, «отдельные слова могут служить интересам отдельных групп, а некоторые слова-понятия могут лгать, даже если они берутся изолированно, ибо за ними стоит эксплицитно невыраженная дефиниция. Таких слов особенно много в общественно-политической сфере и идеологии» [Комлев 1969: 127].

Силу и коварство идеологических средств языка неоднократно приходилось испытывать на себе практически каждому читателю и слушателю, однако внутренний механизм речевого воздействия на человеческое сознание до сих пор остается не вполне ясен. По достоинству оценивая производимый идеологический эффект, многие исследователи создают яркие образные выражения применительно к различным языковым его реализаторам (ср.: лингвистика лжи [Вайнрих 1987]; деревянный язык» [Seriot. 1985]; тоталитарный язык [Вежбицка 1993]; демагогический текст [Ромашов 1995]; «лингвистическая демагогия» [Николаева 1988]; манипулятивная семантика [Банков 1988]; семантическая диверсия [Современная. 1984: 54]; семантический терроризм [Кара-Мурза 2003:189] и т.п. Трудно сказать, насколько правомерно давать подобные характеристики как самому языку, так и отдельным его средствам, но факт остается фактом: именно язык служит главным транслятором идеологически значимых текстов, а следовательно, с помощью именно его внутреннего механизма происходит основной процесс информирования либо дезинформирования человека и общества.

В данных условиях резонными становятся следующие вопросы: 1) какова природа идеологемы, если лингвистические знаки становятся основой для появления знаков квазилингвистической сущности?; 2) можно ли провести границу между языковыми и неязыковыми коннотациями?; 3) насколько вообще целесообразно рассматривать эти «идеологизированные» единицы с лингвистической точки зрения? Поискам ответов на указанные вопросы и посвящена значительная часть настоящего исследования.

Эмпирической основой работы стали материалы практической лексикографии, т.е. лексиконы толковых словарей. Словарь, как известно, должен служить серьезным фиксатором и систематизатором узуальных фактов языка. Ученым-лексикографам необходимо тщательно отобрать из всего лексико-семантического массива наиболее устойчивые и распространенные единицы, отвечающие современному состоянию языка, строго их классифицировать и обработать таким образом, чтобы весь представленный материал можно было рекомендовать широкой аудитории как образцовый (кодификаторский) с лингвистической точки зрения.

Однако даже поверхностное ознакомление с содержанием толковых словарей показывает, что предлагаемая ими информация нередко выходит за рамки не только языковые, но даже общепонятийные. Иначе говоря, лексикографические материалы часто включают в себя, помимо основных сведений о лексической семантике, информацию, определенным образом отражающую совокупность идеологических, культурологических, эстетических, этических и других представлений эпохи. Это подтверждает справедливость идеи о том, что словарь можно рассматривать и в качестве уникального лингвокультурологического источника. Как отмечает Р.А. Будагов, «с общекультурной позиции толковые словари все еще мало анализировались» [Будагов 1989: 4].

Тем большую значимость в плане обеспечения эффективной коммуникацией должна иметь лингвистическая разработка проблемы разграничения реального лексического значения и экстралингвистически обусловленных коннотативных наслоений в составе слова.

Актуальность данной работы состоит в том, что в рассмотрении сложной проблемы взаимодействия идеологии и языка недостаточно разработана таксономия лингвоаксиологических терминов (идеологема, прагмема, аксиологема, политема, культурема, мифологема и др.), что осложняет видение данного вопроса и конструктивное взаимодействие исследователей. До сих пор окончательно не решены вопросы стратегии научного лексикографирования. Вероятно, в том числе и с этим связаны трудности практического описания лексики: некоторые проекты толковых словарей получают солидную разработку и через несколько лет закрываются как морально устаревшие; некоторые словари русского языка начинают выходить параллельно под одним заглавием, но с принципиально разными взглядами на описание предмета; некоторые словари уже с современной точки зрения продолжают традиции идеологической тенденциозности в подаче ' материала и т.д. В настоящем исследовании предпринимается попытка разобраться с закономерностями взаимодействия семантики и прагматики на уровне толкового словаря, стремление выявить идеологически недопустимые для научного лексикографирования приемы репрезентации языкового материала.

Объектом исследования являются идеологемы — конкретные линво-семиотические единицы типа реакционер, либерализм, мелкобуржуазный, большевистский, товарищ, рыночник, красно-коричневые, содержание которых актуализировано аксиологическими установками общества. В тексте диссертации проанализировано 318 идеологем. Общая картотека собранных, систематизированных и обработанных единиц составляет 2300 слов и словосочетаний.

Источниками для исследования стали авторитетные толковые словари русского языка XVIII — XXI вв., а также тексты отдельных газетных публикаций XX - XXI веков, способных проиллюстрировать излагаемый материал. Список источников прилагается в библиографическом перечне.

Целью исследования является изучение идеологем в плане определения их сущности, в их языковом отображении (лексикографический аспект) и в некоторых речевого функционирования.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1) освещение социально-исторических и психологических предпосылок и следствий формирования идеологем;

2) раскрытие природы и специфики идеологем как особых единиц лингво-семиотического происхождения;

3) рассмотрение условий актуализации идеологем в контексте и метаконтексте;

4) анализ идеологем, представляющих аксиокатегорию власти, в толковых словарях разных эпох;

5) обоснование методики лингвогносеологического исследования, его сущности и терминологического аппарата;

Решение поставленного круга задач предполагает привлечение широкого спектра методов исследования. Среди них в первую очередь реализуются: описательный метод, включающий приемы наблюдения, сопоставления, обобщения и классификации анализируемого материала; метод сплошной выборки материала; методика лингвогносеологического анализа, включающая в себя группу методов — метод синхронного (семасиологического) анализа; метод компонентного анализа, предписывающий выделение компонентов в семантической структуре значения слова; метод концептуального анализа, заключающийся в рассмотрении глубоких семантических связей с выходом на уровень концептосферы и реальные синтагматические отношения слов; метод пропозиционального анализа, предназначенный для моделирования метазначения слова на основе вариантов его лексикографических интерпретаций; метод контекстуального анализа, нацеленный на исследование языковых единиц с учетом лингвистического и экстралингвистического уровней, микро- и метаконтекстов.

Научная новизна исследования предопределена теоретическим и практическим использованием междисциплинарного лингвогносеологического подхода, объединяющего усилия лингвистики и теории познания в раскрытии особенностей языковой, речевой и когнитивной репрезентации языкового знака. Лингвогносеология в настоящей работе понимается как общее, универсальное направление, включающее в свой состав такие дисциплины, как лингвокультурология, лингвоаксиология, этнолингвистика и др., углубляющие познание языка через его взаимодействие с разнообразными социально-психологическими факторами.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что проблеме взаимодействия языка и идеологии придается не только социально-политический, но и общекультурологический, психологический, этический характер. Изучение проблемы проводится на материале конкретных слов и значений, взятых в их эволюционном развитии. Подробный семантический анализ идеологем показывает идеологически мотивированные возможности совмещения в одной единице языкового и неязыкового знания.

1. Идеологема — конкретная цельная единица синкретичной лингво-семиотической природы; это знаковое образование идеологического метауровня; это дискурсивная единица, значимость которой определяется метаконтекстуально.

4. Идеологемы как ценностно мотивированные знаковые образования группируются вокруг того или иного идеологически значимого концепта, служащего основой для формирования аксиологических категорий аксиокатегорий). В результате идеологемы русского языка могут быть распределены по следующим пяти разрядам: аксиокатегория власти, аксиокатегория социального устройства, аксиокатегория образа врага, аксиокатегория религии, аксиокатегория культурно-философских ценностей. Данное распределение позволяет более эффективно использовать описательный и сопоставительный методы при анализе идеологемного состава языка.

5. Расширение сферы научных интересов лингвистики требует упорядочения и совершенствования метаязыкового теоретико-методологического аппарата. Лингвогносеология (теория лингвистического познания) — это междисциплинарный научный комплекс, в рамках которого исследуются вопросы взаимодействия языкового и внеязыкового знания. Это содружество дисциплин, занимающихся решением проблем герменевтического, репрезентационного г (лингво-семиотического), лингво-философского и лингвокультурологического плана.

Структура и объем исследования. Диссертация состоит из списка сокращений, введения, трех глав, заключения, перечня источников исследования, списка использованной литературы, включающего 220 наименований. Общий объем работы - 203 страницы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Идеологемы и их актуализация в русском лексикографическом дискурсе"

ВЫВОДЫ

1. Лингвогносеология (теория лингвистического познания) — особая гуманитарная дисциплина, сферой научных интересов которой являются способы и специфика приобретения, накопления и переработки информации, полученной вербальным путем. Ее интеграционные теоретические и методологические ресурсы необходимы при исследовании механизмов когниции, лингво-семиотических и лингвокультурологических процессов познания языковой действительности, в том числе взаимоотношениий языка и идеологии.

2. Аксиологически обусловленная специфика восприятия нейтральных по своей природе слов типа буржуазный, контрреволюционный, реакционный определяет особенности их функционирования в контексте. Лингвогносеоло-гические исследования, объединяющие языковые и когнитивные аспекты анализа данного вопроса, позволяют говорить о том, что 1) стремление носителей языка избежать использования идеологически «дискредитированных» слов может быть объяснено только с учетом метаконтекста; 2) внешняя, аксиологическая маркировка того или иного слова может быть настолько яркой, что его номинативное значение «затемняется» коннотативнмм (оценочным) значением, вследствие чего слово оказывается пейоративно окрашенным до тех пор, пока определяющая эту маркировку аксиосфера не потеряет свою актуальность (ср. ттисоветский ).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В центре внимания данной работы находятся две главные проблемы - проблема квалификации термина «идеологема» и проблема взаимоотношения идеологии и лексикографии. Необходимость их решения назрела давно - и в первую очередь в связи с тем, что идеологическая составляющая общественного сознания столь значительна по степени своего воздействия на язык, что восприятие человеком собственно семантической информации часто оказывается неадекватным лингвистическому содержанию этой информации.

Перцептивная деформация семантики языковых единиц имеет дискурсивный характер, т.е. является результатом актуализации какого-либо понятия в пределах соответствующего дискурса. При этом в условиях дискурсивной актуализации такое положение дел кажется естественным, а информация - истинной, причем настолько истинной, что претендует на то, чтобы из плоскости синтагматики перейти в парадигматическую плоскость (иными .словами, оказаться зафиксированной в нормативных академических словарях). Идеологически актуализованная информация толкового словаря делает и сам словарь актуализованным источником, рассматриваемым исследователями в дискурсивном аспекте.

Настоящая работа посвящена особым единицам, использование которых в лексикографической практике способствует оформлению толкового словаря как источника дискурсивного. В результате проведенного исследования можно представить следующие выводы.

1. Проведенное исследование еще раз показало, что слово может рассматриваться не только в узком, редукционистском направлении, но и в широком, экспансионистском аспекте, т.е. как единица сложная, многомерная, свойства которой во многом зависят от ее функциональных качеств и возможностей реализации в контексте. Актуализация содержания слова позволяет выявить его явные и скрытые смыслы, дополнительные ресурсы выразительности и коннотации.

Идеологизация языка представляет собой особый вид актуализации, способствующий формированию у языкового коллектива особого восприятия тех или иных слов. В результате представление о слове иногда оказывалось более значимым, чем само слово. Именно так обстояли дела с восприятием и использованием слов буржуазный, контрреволюционный, меньшевистский, эмигрантский, условно маркированных в советском языковом сознании как 'вражеский'. Формирование такого рода образов слова происходит в рамках универсальной концептуальной системы на основе древнейшей архетипической оппозиции «Свой /Чужой».

Импликативность происходящих при этом когнитивных процессов не позволяет с точностью говорить о механизме взаимодействия в данном случае семантического и прагматического, рационального и образного начал. Но вторичная конвенционализа-ция слов типа консерватор, либерал, президент, сепаратист, олигарх и ее ценностный характер говорят о своего рода сверхозначивании таких единиц, т.е. свидетельствует о лингво-семиотической подоплеке данного явления.

В ходе проведенного исследования выяснилось, что единицы, получающие в пределах того или иного идеологического дискурса вторичное (ценностное) означивание, могут трактоваться как идеологемы, или конкретные единицы синкретичной лингво-семиотической природы, появление которых в концептосфере языка в первую очередь зависит от степени их идеологической актуализации.

Идеологема как особая единица не равна ни знаку, ни слову, поскольку она указывает на означаемое, не совпадающее по своим свойствам ни с содержанием одного, ни с содержанием другого элемента. В данном случае следует говорить о построении модели идеологемы как знаковой формы, спроецированной на вербальную основу, тем более что «модель - это всегда репрезентация» [Frey 1960: 213], какой бы она ни была. Здесь важно отметить, что при знаковом моделировании речь идет «не столько о семиотике, сколько о семиотическом уровне знаковых систем» [Кристева 1997: 123], об универсальном осмыслении идеологемы как лингво-семиотического феномена, вышедшего за пределы собственно языка.

2. Важнейшим условием существования идеологемы является ее актуализация в пределах того или иного метаконтекста (дискурса). При соблюдении именно этого условия она обретает ценностный характер, становится идеологически значимой для большей части языкового коллектива.

Актуализация идеологемы, как правило, проходит два этапа: во-первых, в рамках идеологического дискурса, благодаря чему идеологема и получает свой статус; во-вторых, в рамках какого-либо частного дискурса, т.е. в конкретной своей реализации (например, в публицистическом, художественном, лексикографическом дискурсе), когда идеологема, попадая в языковое окружение, начинает взаимодействовать с элементами текста и выступать в этом тексте в качестве яркого и неоднозначного смыс-лообразующего компонента.

В результате проведенного исследования выяснилось, что лексикографический дискурс - это, как правило, три плоскости, нанизанные на одну ось:

1) лексикографическая традиция в целом, т.е. совокупная модель всех отечественных толковых словарей, которые, в сущности, в частных вариациях продолжают одну русскую лексикографическую линию, служащую определенной основой для осмысления как академического научного опыта словарного оформления и толкования, так и опыта профессиональной ориентации в концептосфере языка;

2) каждый конкретный толковый словарь русского языка, представляющий собой не только ценный лексикографический источник, но и уникальный качественно выполненный свод элементов внеязыковой информации, в той или иной мере отражающей эпоху;

3) словарная статья (прежде всего та, что семантизирует идеологему), также одновременно выступающая и как тщательно выверенный микротекст, и как ценностно актуализованный мини-дискурс, основой которого служит предикативная часть словарной статьи, включающая в себя дефиницию и зону цитации [Алешина 2001: 166]. В зависимости от того, насколько выдержан идеологический тон словаря в целом, конкретный мини-дискурс будет более или менее ярок (думается, что в идеале словарная статья должна представлять собой, конечно, микротекст, а не мини-дискурс).

Актуализация идеологемы в словаре — это прежде всего дискурсивная экспликация ее импликативного идеологизированного содержания.

3. Любой толковый словарь представляет собой ценный источник информации о языке. Десятилетиями и даже столетиями читатели обращались к ним за сведениями о лексической семантике, этимологии, стилистической маркировке, грамматике, особенностям употребления и т.д. Но постепенно выяснилось, что словарей с дистиллированной языковой информацией не существует вовсе, и это закономерно, поскольку каждый подобный справочник так или иначе (как правило, в виде дополнительной, неязыковой информации) несет на себе отпечаток научного мировоззрения автора (как в случае со Словарем Даля) или исторической эпохи в целом. В интерпретационном плане особенному риску вмешательства извне подвержены идеологемы как наиболее актуализированные в ценностном отношении единицы (ясно, что слова типа коврижка или можжевельник не несут в себе особой аксиологической нагрузки и, следовательно, не нуждаются в регулярном дифференцированном переосмыслении). Единицы же типа монархия, революция, перестройка в каждый конкретный исторический период в соответствии с идеологическими воззрениями эпохи получают свою специфическую интерпретацию. Так, в отличие от современных толковых словарей русского языка, в Словаре Ушакова лексема интеллигент выступает в роли полисе-манта. Кроме основного значения 'лицо, принадлежащее к интеллигенции', в этом справочнике отмечено дополнительное значение «то же, как человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями (презрит.)» [ТСУ (1): 1214]. Это тоже языковая информация, но обусловленная ценностной мотивировкой советской идеологии и, в частности, возведенной в культ позиции В.Ленина, направленной против референта данного слова. Таким образом, с лингвог-носеологической точки зрения, словарь является источником информации не только собственно языковой, но и идеологической (в широком смысле этого слова, включая сюда политику, религию, культуру, эстетику и т.д.). Без учета идеологического контекста (метаконтекста) невозможно в полной мере дешифровать и языковое значение слова.

4. В ходе исследования (только на основе лексикографического материала) методом сплошной выборки было выделено 2300 идеологем. Из них досоветский лексикографический дискурс представляло 448 единиц, советский лексикографический дискурс - 1431 единица, постсоветский лексикографический дискурс - 421 единица. Идеологемы каждого из указанных дискурсов были разделены на пять опорных групп. Центром каждой из групп, в свою очередь, стала определенная аксиокатегория власти, социального устройства, религии, образа врага, культурно-философских ценностей).

В фокусе внимания диссёртации, как одна из наиболее показательных, оказалась группа, возглавляемая аксиологической категорией власти, куда были отнесены те идеологемы, которые характеризовали высшие правомочные органы власти, осуществляющие политическое господство и государственное управление. В ее состав входит 335 единиц.

Аксиокатегория религии, проецирующая отношение государственной идеологии к теистическим реалиям (Спаситель, Богородица, церковь, мученик, равноапо-стол, соборность, грех, атеизм), включает в себя 190 единиц.

Аксиокатегория образа врага, ценностная доминанта, объединяющая вокруг себя самую многочисленную группу идеологем (836 единиц), зиждется на воплощении основного идеологического концепта «Свой / Чужой» и отличается главным образом избыточной пейоративностью, что не удивительно, ведь «при помощи эмоций, которые порождаются пейоративами, легче и эффективнее воздействовать на чужое сознание, именно поэтому пейоративы, как правило, ударны, хлестки, метки и поражающие, с ярко выраженной экспрессией» [Кромих 1985: 34]. Сюда входят, к примеру, такие идеологемы, как масонство, монтаньяр, якобинцы (досоветская традиция, представленная в этом плане единичными примерами); враг народа, идейный враг, классовый враг, вредитель, евгеника, вейсманизм-менделизм-морганизм, корниловщина, мелкобуржуазный, правооппортунистический, сменовеховство, социал-соглашатель и др. (советская традиция, представленная колоссальным количеством примеров. Раскрытие аксиокатегории образа врага в советском дискурсе можно сопроводить образом-выводом: «страна тех лет - осажденная крепость»); брежневщина, ельцинизм, красно-коричневые, Лубянка, лысенковщина, национал-большевизм, номенклатура, псевдодемократия и т.д. (постсоветская традиция, отличающаяся в этом плане весьма примечательными толкованиями, иногда по силе своего воздействия не уступающая традициям советского лексикографического дискурса).

Аксиокатегория культурно-философских ценностей, отражающая отношение господствующего класса к достижениям национальной и мировой цивилизации (гуманизм, декаданс, идеализм, кафешантан, панславизм, почвенничество, РАПП, схоластика, утопия) или к соответствующим или не соответствующим идеологической обстановке эпохи человеческим качествам (благочестие, добродетель, индивидуализм, комчванство, сознательность), включает в себя 295 единиц.

Параллельное сопоставление трех дискурсивных планов отечественной лексикографии позволяет посредством пропозиционального анализа смоделировать мета-значение каждой из рассмотренных идеологем, т.е. на основе сравнительных данных ряда авторитетных источников Получить ту дефиницию, которая была бы максимально приближена к объективной. Критерием объективности в данном случае выступает соответствие представленной в словаре лексической семантики понятийному содержанию слова. Ср., к примеру, дефиниции, репрезентирующие значение идеологемы монархия, в трех указанных дискурсионных планах:

МОНАРХИЯ. Единодержавие, самодержавие, единовластие» [САР (4): 249]; «МОНАРХИЯ (книжн. полит.). Наиболее деспотическая, господствующая в эпоху феодализма форма государственного правления, при которой верховная власть принадлежит одному лицу, монарху; единодержавие» [ТСУ (2): 253]; ■ «МОНАРХИЯ. 1. Форма правления, при которой верховная власть сосредоточена в руках единоличного главы государства - монарха» [БТС 2002: 554].

Наиболее точно и близко понятийное содержание данного слова отражают САР и БТС (хотя в первом случае представлен дефиниционный прием синонимизации, а во втором - описательный способ). Дефиниция ТСУ на этом фоне наглядно демонстрирует свою избыточность, где факультативными (лишними) будут элементы наиболее деспотическая (дифференциальная сема со спорным содержанием, использование которой идеологически обусловлено), господствующая в эпоху феодализма (дифференциальная сема с неточным содержанием, так как факт господства монархии имел место и в дофеодальный, и в послефеодапьный период). В результате дефиниция ТСУ некоторым образом деформирует значение слова монархия в соответствии с идеологической моделью мира советского локально-темпорального пространства. Пропози-ционапьно точная модель рассмотренного метазначения наиболее удачно, по-видимому, отражена в дефиниции БТС.

Таким образом, сопоставительный анализ исторических вариантов дефиниро-вания наиболее спорных случаев в лексической семантике может быть результативным.

Важно заметить, что в задачи диссертационного исследования не входила критика ни одного из рассмотренных в работе источников. Невероятно сложный, тяжелый и кропотливый труд лексикографов, часто проходивший в немыслимых условиях, заслуживает самого большого уважения. Замеченные неточности и погрешности в лексико-семантическом описании отдельных слов и выражений относятся лишь к идеологемам и ни в коей мере не касаются всего собранного тезауруса. Следует помнить о том, что «на смену человеку-лексикографу едва ли придет машина-лексикограф, даже если об этом и продолжают разговаривать люди, не сделавшие сами ни одного словаря» [Трубачев 1993: 9].

5. Идеологема, как и любой миф, подменяет собой и элемент действительности, и реальное представление о ней. Именно поэтому так легко попасть во власть идеологического стереотипа и стать жертвой лингвистического манипулирования.

Следует помнить о том, что даже данные толкового словаря далеко не всегда способны предоставить «адекватную», не деформированную тенденциозностью семантическую информацию. Учет лексикографического метаконтекста позволит избежать пассивности в восприятии данных словаря, настроит на критичность подхода к этим данным. В противном случае можно столкнуться с неточностью их понимания. В.В. Колесов, заочно дискутируя с тележурналистом Л.В. Карауловым, подчеркнувшим, что и сейчас в нашей стране сохраняется опасность фашизма, апеллирует к словарю, доказывая, что его оппонент терминологически и по существу не прав, так как понятие фашизма подразумевает «политическое течение, возникшее в капиталистических странах в период общего кризиса капитализма и выражающее интересы наиболее реакционных классов и групп населения — открыто террористическая их диктатура» [Колесов 1999: 243]. Здесь предпринята попытка за словарной дефиницией увидеть понятийное содержание термина. Но ведь дефиниция - это даже не определение лексического значения слова, а лишь предположение о таком значении. Спор между двумя уважаемыми оппонентами в выбранном ими плане .не будет конструктивен, так как дело здесь не только в лексическом и понятийном содержании, но и в концептуальной семантике. Слово фашизм — это идеологема, поэтому его план содержания многослоен и препарировать его нужно внимательно. В разных идеологических дискурсах данная единица будет иметь разную смысловую оболочку. В.В. Колесов, очевидно, пытается идентифицировать содержание рассматриваемого слова с содержанием дефиниций, свойственных ТСУ, БАС, MAC и др., т.е. источникам, представляющим советский дискурс, в рамках которого данное содержание было истинным. А.В. Караулов использует это же слово и эту же идеологему, содержание которых актуализовано современным, постсоветским дискурсом, где оно получает более широкую интерпретацию-(ср. в БТС: «ФАШИЗМ. Политическое течение, в основе которого лежит идеология культа сильной личности, вождизма, агрессивного шовинизма и расизма» [БТС 2002: 1418]). Недооценка дискурсивного фактора нередко приводит к тому, что носители одного и того же языка начинают разговаривать будто на разных языках, не понимая друг друга.

Идеологема по своей сути крайне неоднозначное, коварное явление. Ее значение - «это словно стенд-вертушка, на котором означающее постоянно оборачивается то смыслом, то формой, то языком-объектом, то метаязыком, то чисто знаковым, то чисто образным сознанием» [Барт 1996: 248], поэтому идеологема в руках опытного по-литтехнолога - вещь небезобидная и даже опасная.

К сожалению, приходится констатировать, что в современном мире, при отсутствии явления тотальной идеологии, тенденция к идеологизации общественного сознания не утрачивает своей силы, а может быть, даже набирает ее. Это закономерно, так как это удобно - воспринимать информацию в свернутом, уже готовом (и прежде всего в аксиологическом плане) виде. До сих пор «остается открытым вопрос, стремится ли человечество к познанию истин или к созданию мифов, которые оно отстаивает, несмотря на их явную дискредитацию новым истинным знанием» [Архипов 2000: 5].

Существование государственных институтов власти и интенсивное развитие средств массовой коммуникации в настоящее время способствуют не только сохранению, но и расширению возможностей взаимодействия языка и идеологии. Основной задачей лингвиста в данной ситуации является внимательное и тщательное изучение специфики этого взаимодействия и, как следствие, в определенной мере обеспечение информационной безопасности общества.

Список научной литературыЖуравлев, Сергей Александрович, диссертация по теме "Русский язык"

1. Словарь Академии Российской: В 6 частях. СПб., 1789 - 1794.

2. Словарь церковнославянского и русского языка: В 4 т. СПб., 1847.

3. Словарь церковнославянского и русского языка: В 4 т. 2-е изд. - СПб., 1867 -1868.

4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. 2-е изд. - М.; СПб., 1880 - 1882.

5. Михельсон М.И. 30 ООО иностранных слов, вошедших в русский язык, с объяснением их корней / М.И. Михельсон. — М., 1870. 560 с.

6. Словарь русского языка, составленный вторым отделением Императорской Академии наук / Под. ред. Я.К. Грота. Т. 1. - СПб, 1895.

7. Справочный словарь орфографический, этимологический и толковый русского литературного языка / Под ред. А.Н. Чудинова. СПб., 1901.

8. Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. проф. Д.Н. Ушакова. М., 1935- 1940.

9. Словарь иностранных слов / Под ред. И.В. Лехина и проф. Ф.Н. Петрова. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1949. - 805 с.

10. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под. ред. Н.Ю. Шведовой / С.И. Ожегов.

11. М.: Русский язык, 1991.-917 с. 13.Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка / РАН. Ин-т рус. языка им. В.В. Виноградова. / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 4-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 1999.-917 с.

12. М.Мокиенко В.М. Толковый словарь языка Совдепии / В.М. Мокиснко, Т.Г. Никитина. СПб.: Фолио-Пресс, 1998. - 704 с.

13. Лопатин В.В. Русский толковый словарь: Ок. 35 ООО слов / В.В.Лопатин, Л.Е. Лопатина. -4-е изд, стер. М.: Русский язык, 1997. - 832 с.

14. Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения / Под ред. Г.Н. Скляревской. РАН, Ин-т лингв, исследований. СПб.: Фолио-Пресс, 1998. -700 с.

15. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Но-ринт, 2002.- 1536 с.

16. Список использованной литературы

17. Алексеев А.А. Изменения в языке и изменения в словаре (лексикологические заметки) / А.А. Алексеев // Словари и словарное дело в России XVIII века. М.: Наука, 1980.- С. 38-44.

18. Алешина Л.В. Структура словарной статьи как специфического текста / Л.В. Алешина // Текст. Структура и семантика: Доклады VIII Международной конференции. Т. 1.-М.: СпортАкадемПресс, 2001. С. 165- 171.

19. Аннинский Л. Руки творца / Л. Аннинский // Дружба народов. 1996. - № 5. - С. 204-207.

20. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря / Ю.Д. Апресян // Прагматика и проблемы интенсиональности. — М., 1988. С. 7 — 44.

21. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 1: Лексическая семантика. Синонимические средства языка / Ю.Д. Апресян. М.: Школа «Языки русской культуры»; Вост. лит-ра, 1995.-472 с.

22. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 2: Интегральное описание языка и системная лексикография. / Ю.Д. Апресян. — М.: Школа «Языки русской культуры»; Вост. лит-ра, 1995.-766 с.

23. Аронов Р.А. Проблема смысла в контексте / Р.А. Ароноп // Вопросы философии. -1999.-№6.-С. 133- 138.

24. Арутюнова Н.Д. Аксиология в механизмах жизни и языка / Н.Д. Арутюнова // Проблемы структурной лингвистики. М.: Наука, 1984. - С. 5 - 23.

25. Арутюнова Н.Д. Национальное сознание, язык, стиль / Н.Д. Арутюнова // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. М.: Филология, 1995. - С. 32 -33.

26. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. - 895 с.

27. Арутюнова Н.Д. Истоки, проблемы и категории прагматики / Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева // ИЗЛ. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985.-С. 3-42.

28. Архипов И.К. Когнитивный и логический анализ в лексикографической практике / И.К. Архипов // Когнитивные аспекты языковой категоризации: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Л.А. Манерко. Рязань: РГПУ им. С.А. Есенина, 2000. - С. 5 - 9.

29. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов / О.С. Ахманова. М.: Сов. энциклопедия, 1969. - 608 с.

30. Багдасарян В.Х. Проблема имплицитного (логико-методологический анализ) / В.Х. Багдасарян. Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1983. — 138 с.

31. Байков В.Г. Манипулятивная семантика и контрпропаганда / В.Г. Байков // Функционирование языка как средства идеологического воздействия. Краснодар: Изд-во КубГУ, 1988.-С. 5-19.

32. Балла О. Власть слова и власть символа / О. Балла // Знание сила. - 1998. — № 10. — С. 27 — 38.

33. Баранов А.Н. Аксиологические стратегии в структуре языка (паремиология и лексика) / А.Н. Баранов // Вопросы языкознания. 1989. - № 3. - С. 74 - 90.

34. Барботьк'о Л.М. Тотальная идеология против тоталитарного государства / Л.М. Барботько, В.А. Войтов, Э.М. Мирский // Вопросы философии. 2000. - № 11.-С. 12-26.

35. Барт Р. Мифологии / Р. Барт М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - 312 с.

36. Бахнян К.В. Язык и идеология: социолингвистический аспект / К.В. Бахнян // Язык как средство идеологического воздействия. М.: ИНИОН, 1983. - С. 34 - 58.

37. Бенвепист Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. М.: Прогресс, 1974. 447 с.

38. Блумфилд Л. Язык / Л. Блумфилд. М.: Прогресс, 1968. 608 с.

39. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл / А.В. Бондарко. Л.: Наука, Ленинградское отд-ние, 1978. — 175 с.

40. Будагов Р.А. Толковые словари в национальной культуре народов / Р.А. Будагов. -М.: Изд-во МГУ, 1989. 151 с.

41. Булыгина Т.В. Языковая концептуализация мира / Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев. -М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 576 с.

42. Вайнрих X. Лингвистика лжи / X. Вайнрих // Язык и моделирование социального взаимодействия: Переводы / Общ. ред. В.В. Петрова. — М.: Прогресс, 1987. С. 44 -87.

43. Василенко И.А. О возможностях политической герменевтики / И.А. Василенко // Вопросы философии. 1999. - № 6. - С. 3 - 12.

44. Васильев Л.М. Проблемы теоретической лингвистики / Л.М.Васильев. Уфа: Изд-во Башк. ун-та, 1994. — 126 с.

45. Василькова В.В. Синергетический подход: анализ социальной картины мира / В.В. Василькова // Социальная синергетика: предмет, актуальные проблемы, поиски, решения: Сб. науч. тр. Йошкар-Ола: МарГУ, 2003. - С. 32 - 41.

46. Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы языковой самообороны / А. Вежбицка // Вопросы языкознания. 1993. - № 4. - С. 107 — 125.

47. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание / А. Вежбицка. — М.: Русские словари, 1997.-416 с.

48. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов / А. Вежбицка. М.: Языки слав, культуры, 2001. - 288 с.

49. Вендлер 3. Факты в языке / 3. Вендлер // Философия. Логика. Язык. М.: Прогресс, 1987.

50. Верещагин Е.М. Лингвострановедческая теория слова / Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров. М.: Русский язык, 1980. - 320 с.

51. Виноград Г.Г. О некоторых семантических изменениях в лексике русского литературного языка новейшего времени / Г.Г. Виноград // Филологические науки. — 1985. —№6.-С. 48-57.

52. Войшвилло Е.К. Понятие как форма мышления: Логико-гносеологический анализ / Е.К. Войшвилло. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1989. - 238 с.

53. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки / Е.М. Вольф. М.: Наука, 1985. -228 с.

54. Воробьев В.В. Лингвокультурология / В.В. Воробьев. М.: Изд-во Росс, ун-та дружбы народов, 1997.

55. Воробьева О.И. Текстовые смыслы идеологем буржуазия, буржуазный / О.И. Воробьева // Семантика языковых единиц. Т. 1. - М.: СпортАкадемПресс, 1998.-С. 113-116.

56. Воробьева О.М. Политический язык: семантика, таксономия, функции / О.М. Воробьева. АДЦ. - М., 2000.

57. Гак В.Г. Языковые преобразования / В.Г. Гак. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 768 с.

58. Герасимов В.И. На пути к когнитивной модели языка / В.И. Герасимов, В.В. Петров // НЗЛ. Вып XXIII. Когнитивные аспекты языка. — М.: Прогресс, 1988. -С. 5- 12.

59. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики / Г. Гийом. М.: Издат. группа «Прогресс / Культура», 1992. — 224 с.

60. Голованевский A.JI. Формирование общественно-политической лексики как идеологически-оценочной категории в русском литературном языке дооктябрьского периода / А.Л. Голованевский. АДЦ. - М., 1989.

61. Голованевский А.Л. Оценочность и ее отражение в политическом и лексикографическом дискурсах /А.Л. Голованевский // Филологические науки. 2002. - №3. -С. 78-87.

62. Городецкий Б.Ю. Вступительная статья / БЛО. Городецкий // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIV. Проблемы и методы лексикографии. М: Прогресс, 1983. -С. 5-22.

63. Греймас А. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка / А. Греймас, Ж. Курте // Семиотика. М.: Радуга, 1983. - С. 483 - 550.

64. Гудавичюс А. О понятии смысла в лексической семантике / А. Гудавичюс // Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм. Вып. 1. Харьков, 1991. - С. 79 -81.

65. Гуссерль Э. Логические исследования / Э. Гуссерль. Минск:. Харвест; М.: ACT, 2000.-750 с.

66. Даниленко В.И. Современный политологический словарь / В.И. Даниленко. М.: NOTA BENE, 2000. - 1024 с.

67. Демьянков В.З. Когнитивизм, когниция, язык и лингвистическая теория /

68. B.З. Демьянков // Язык и структуры представления знания. М.: ИНИОН, 1992.1. C. 39-77.

69. Демьянков В.З. Семантические роли образы языка / В.З. Демьянков // Язык в языке. М.: Языки русской культуры, 2000. — 624 с.

70. Денисов П.Н. Лексика русского языка и принципы ее описания / П.Н. Денисов. -М.: Русский язык, 1993. 248 с.

71. Дешериев Ю.Д. Социальная лингвистика: к основам общей теории / Ю.Д. Дешериев. М.: Наука, 1977. - 384 с.

72. Дешериев Ю.Д. Теоретические аспекты изучения социальной обусловленности языка / Ю.Д.Дешерисв //Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка М.: Наука, 1988. - С. 5-41.

73. Диброва Е.И. Категории художественного текста / Е.И. Диброва // Семантика языковых единиц. — М.: СпортЛкадемПресс, 1998. С. 250 - 257.

74. Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики / В. Дорошевский. М.: Прогресс, 1973.-288 с.

75. Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века / В.М. Живов. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 591 с.

76. Жилин И.М. Ложные стереотипы в буржуазной пропаганде / И.М. Жилин // Функционирование языка как средства иделогического воздействия. Краснодар: Изд-во Куб ГУ, 1988.-С. 69-79.

77. Земская Е.А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества / Е.А. Земская//Вопросы языкознания. 1996.-№ 3. —С. 23 -31.

78. Ивин А.А. Основания логики оценок / А.А. Ивин. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1970. -230 с.

79. Исаева Л.А. Исследование имплицитной семантики в русистике: ретроспектива и перспективы / Л.А. Исаева, А.Л. Факторович // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Ч. 1. М.: Филология, 1995. С. 195 - 196.

80. Истомина Е.Л. Фреймовая структура как форма упорядочивания знаний в тексте энциклопедической статьи / Е.А. Истомина // Языковая динамика в синхронии и диахронии: Сб. науч. трудов. Тверь, 1993. - С. 31 - 37.

81. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием / С.Г. Кара-Мурза. М.: Изд-во Эксмо, 2003. - 832 с.

82. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке / В.И. Карасик // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград - Архангельск, 1996. - С. 3 - 6.

83. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография / Ю.Н. Караулов. М.: Наука, 1976. -355 с.

84. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. М.: Наука, 1987.-261 с.

85. Касарес X. Введение в современную лексикографию / X. Касарес. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1958. - 354 с,

86. Келле В.Ж. Идеология / В.Ж. Келле // Философский энциклопедический словарь. -М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 206 - 207.

87. Клаус Г. Сила слова/Г. Клаус. — М.: Прогресс, 1967. — 216 с.

88. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика / И.М. Кобозева. М.: Эдиториал УРСС, 2000.-352 с.

89. Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова.» / В.В. Колесов. СПб.: Златоуст, 1999.-368 с.

90. Колесов В.В. Ментальный словарь Владимира Даля / В.В. Колесов // Владимир Даль и современная филология. Т.1. Нижний Новгород: Нижегор. лингв, ун-т, 2001.-С. 8-12.

91. Колшанский Г.В. Контекстная семантика / Г.В. Колшанский. М.: Наука, 1980. — 152 с.

92. Колшанский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке / Г.В. Колшанский. М.: Наука, 1990. - 103 с.

93. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова / Н.Г. Комлев. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. - 192 с.

94. Костомаров В.Г. Сказав мало, сказать многое / В.Г. Костомаров, Н.Д. Бурвикова // Русская речь. 2003. - № 3. - С. 39 - 41.

95. Костенко Н.В. Значение и смысл как категории когнитивной лингвистики / Н.В. Костенко // Когнитивная лингвистика: современное состояние и перспективы развития: В 2 ч. Ч. 2. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 1998. — 160 с.

96. Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузина. М.: Изд-во МГУ, 1996. - 245 с.

97. Кривцун О.А. Эстетика / О.А. Кривцун. —М.: Аспект Пресс, 1998.-430 с.

98. Кристева Ю. Семиотика: критическая наука и / или критика науки / Ю. Кристе-ва//Вестник Моск. ун-та. Серия 9. Филология.- 1997.-№1.-С. 122-135.

99. Кромих И.И. Отрицательный оценочный компанент в семантической структуре слова / И.И. Кромих // Прагматика слова. М.: МГПИ, 1985. - С. 28-40.

100. Крысин Л.П. Социальный компонент в семантике языковых единиц // Л.П. Крысин // Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка.-М.: Наука, 1988.-С. 124-126.

101. Крючкова Т.Б. Особенности формирования и развития общественно-политической лексики и терминологии / Т.Б. Крючкова. М.: Наука, 1989. — 149 с.

102. КубряковаЕ.С. Типы языковых значений. Семантика производного слова/ Е.С. Кубрякова. М.: Наука, 1981.-200 с.

103. Кубрякова Е.С. Проблемы представления знания в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем / Е.С. Кубрякова // Язык и структуры представления знаний.-М.:, 1992. — С. 4-38.

104. Кубрякова Е.С. Смена парадигм знания в лингвистике XX века / Е.С. Кубрякова // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Т. 1. М.,1995. - С. 278 -280.

105. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во вт. пол. XX века (опыт па-радигмального анализа) / Е.С. Кубрякова // Язык и наука конца XX века. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995.-С. 144-238.

106. Кузнецов A.M. Объективные знания об окружающем мире и их отражение в лексике и лексикографии / A.M. Кузнецов // Слово в грамматике и словаре. М.: Наука, 1984.-С. 159-164.

107. Кузнецов В.Г. Отображение в языке средств массовой информации определенной идеологической картины мира / В.Г. Кузнецов // Текст как отображение картины мира. М.: Моск. гос. ин-т иностр. яз., 1989. - С. 117-124.

108. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание / В.Г.Кузнецов. — М.: Изд-во МГУ, 1991.- 192 с.

109. Кузнецова Э.В. Лексикология русского языка / Э.В. Кузнецова. — М.: Высшая школа, 1989.-216 с.

110. ЛассанЭ.Р. О когнитивно-риторическом анализе идеологизированного дискурса / Э.Р. Лассан // Лингвистика на исходе XX века: итоги и преспективы. Т. II. -М.: Филология, 1995. С. 302 - 304.

111. Леви-Стросс К. Структура и форма / К. Леви-Стросс // Семиотика. — М.: Радуга, 1983.-С. 400-428.

112. Левковская К.А. Теория слова, принципы ее построения и аспект изучения лексического материала / К.А. Левковская. — М.: Высшая школа, 1962.

113. Левяш И.Я. Культурология: Курс лекций / И.Я. Левяш. — Минск: Тетра Системе, 1998.-544 с.

114. Лекторский В.А. Теория познания (гносеология, эпистемология) / В.А. Лекторский // Вопросы философии. 1999. -№ 8. - С. 72 — 80.

115. Леонтьев А.А. Язык пропаганды: социально-психологический аспект / А.А. Леонтьев // Язык как средство идеологического воздействия: Сб-к обзоров. -М.: ИНИОН, 1983.-220 с.

116. Лингвистический энциклопедический словарь/ Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990.-685 с.

117. Липатов А.Т. Метаязык лингвистики и метатаксономия лингвистических терминов / А.Т. Липатов // Вопросы терминологии /Под. ред. В.Н. Немченко. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 1993. - С. 3 - 17.

118. Липатов А.Т. Мировая и российская лингвистика середины XXI века в «магическом зеркале» времени / А.Т. Липатов // Христианство в истории человечества. — Нижний Новгород, 2000. С. 299 - 305.

119. Липатов А.Т. Язык синергетики и синергетика языка / А.Т. Липатов // Синергетика социальных коммуникаций в современном обществе: Сб. мат. Йошкар-Ола: ООИ «Салика», 2001. - С. 89 - 102.

120. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка /Д.С.Лихачев // Известия РА Серия литературы и языка. Т.52. 1993. - №1. - С.3-9.

121. Лихачев Д.С. Русская культура / Д.С. Лихачев. М.: Искусство, 2000. - 439 с.

122. Логический анализ языка. Знание и мнение. М.: Наука, 1988. — 125 с.

123. Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. 203 с.

124. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура / А.Ф. Лосев. М.: Политиздат, 1991.-524 с.

125. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века) / Ю.М. Лотман. - СПб.: Искусство-СПб, 1994. - 399 с.

126. Лотман Ю.М. Семиосфера / Ю.М. Лотман. СПб.: Искусство-СПб, 2000. - 703 с.

127. Маковский М.М. Язык миф - культура: Символы жизни и жизнь символов / М.М. Маковский. - М.:, 1996. - 330 с.

128. Мамардашвили М.К. Мысль иод запретом / М.К. Мамардашвили // Вопросы философии. 1992. - № 5. - С. 100 - 115.

129. Маслова В.А. Линвокультурология / В.А. Маслова. М.: Изд. центр «Академия», 2001.-208 с.

130. МикешинаЛ.А. Новые образы познания и реальности / Л.А. Микешина, М.Ю. Опенков. М.: РОССПЭН, 1997. - 239 с.

131. Минский М. Фреймы для представления знаний / М. Минский. М.: Энергия, 1979.- 151 с.

132. Миронова Н.Н. Оценочный дискурс: проблемы семантического анализа / Н.Н. Миронова // Известия АН. Серия лит-ры и языка. 1997. - Т. 56, № 4. - С. 52 -59.

133. Моисеева Л.Ф. Аспекты анализа лексического значения слова / Л.Ф. Моисеева //Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм. Ч. 1. Харьков, 1991. - С. 81-84.

134. Морковкин В.В. Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем) / В.В. Морковкин, А.В. Морковкина. М., 1997. - 415 с.

135. Николаева Т.М. «Лингвистическая демагогия» / Т.М. Николаева // Прагматика и проблемы интенсиональности: Сб. науч. трудов. М.:, 1988. - С. 154 - 165.

136. Новиков А.И. Смысл как особый способ членения мира в сознании / А.И. Новиков // Языковое сознание и образ мира / Отв. ред. Н.В. Уфимцева. -М.,2000. —С. 33-38.

137. Новиков А.Л. О контекстуальном смысле слова / А.Л. Новиков // Филологические науки. 2002. - № 5. - С. 82 - 88.

138. Новиков Л.И. Семантика русского языка / Л.И. Новиков. М.: Высшая школа, 1982.-272 с.

139. Нурахметов Е.Н. Эмоциональный компонент в картине мира художественного текста / Е.Н. Нурахметов // Текст как отображение картины мира. М.: Моск. гос. ин-т иностр. яз., 1989. - С. 81-97.

140. Ору С. История. Эпистемология. Язык / С. Ору. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000.-407 с.

141. Павиленис Р.И. Проблема смысла / Р.И. Павиленис. М.: Мысль, 1983. - 285 с.

142. Павиленис Р.И. Понимание речи и философия языка / Р.И. Павиленис // Новое в зарубежной лингвистике.-Вып. 17. — М., 1986.

143. ПадучеваЕ.В. Феномен Анны Вежбицкой / Е.В. Падучева // А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. М.: Рус. словари, 1997. - С. 5 - 32.

144. Парачев A.M. Эмоциональные структуры ценностного сознания / A.M. Парачев // Текст как отображение картины мира. М.: МГИИЯ, 1989. - С. 72 - 81.

145. Паскаль Б. Мысли / Б.Паскаль. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1995. -480 с.

146. Переволочанская С.Н. Смысл как семантическая категория и возможности ее отражения в словаре / С.Н. Переволочанская // Владимир Даль и современная филология. Т. 1. Нижний Новгород.: Нижегор. гос. лингв, ун-т, 2001. - С. 78 — 81.

147. Петренко В.Ф. Психосемантика сознания / В.Ф. Петренко. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.-207 с.

148. Пиотровский Р.Г. Текст, машина, человек / Р.Г.Пиотровский. — JL: «Наука», Ленинградское отд-ние, 1975.-327 с.

149. Поликарпов А.А. Стилистика, семантика, грамматика: опыт анализа системных взаимосвязей (по данным толкового словаря) / А.А. Поликарпов, В.Я. Курлов // Вопросы литературы. 1994. - № 1. — С. 66 — 67.

150. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека / В.И. Постовалова // Роль человеческого фактора в языке: язык картина мира. — М.: Наука, 1988.-С. 8-69.

151. Пронштейн Л.П. История и лингвистика / А.П. Прошитейн, Ю.В.Коваленко, JI.A. Введенская. Ростов на Дону: Изд-во Ростов, ун-та, 1970. - 115 с.

152. Протченко И.Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи: Социолингвистический аспект / И.Ф. Протченко. М.: Наука, 1985. -351 с.

153. РадбильТ.Б. Языковая картина мира как коррелят классической дихотомии «язык речь» / Т.Б. Радбиль // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. - М.: Филология, 1995. - С. 434 - 445.

154. Рассел Б. Исследование значения и истины / Б. Рассел М.: Идея-Пресс; Дом интеллектуальной книги, 1999. — 399 с.

155. Раушенбах Б.В. КЕНТАВР и НЕ КЕНТАВР / Б.В. Раушенбах // Вестник РГГУ. Вып. 1. Кентавристика: опыт сочетания несочетаемого. М.: Росс. гос. гуманит. ун-т, 1996.-С. 73-79.

156. Рей А. Проблемы и антонимии лексикографии / А. Рей, С. Делесаль // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 14. -М.: Прогресс, 1983.-С. 261 -300.

157. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира (Предисловие). — М.: Наука, 1988.-с. 3-7.

158. Розин В.М. Возможна ли семиотика как самостоятельная наука? / В.М. Розин // Вопросы философии. 2000. - №5. - С. 63-75.

159. Романовская А. А. Оценочный фактор системной организации лексики/

160. A.А. Романовская. Минск, 1993.

161. Ромашов Н.Н. Система идеологем русского тоталитарного языка по данным газетных демагогических текстов первых послереволюционных лет / Н.Н. Ромашов. -Екатеринбург, КД, 1995.

162. РуденкоД.И. Философия языка: путь к новой эпистеме / Д.И. Руденко,

163. B.В. Прокопенко //Язык и наука конца XX века. М.,1995, С. 118 - 143.

164. Скляревская Г.Н. Прагматика и лексикография / Г.Н. Скляревская // Язык — система. Язык -текст. Язык — способность. -М.:, 1995.-С. 63-71.

165. Сковородников А.П. Лексикографическая фиксация идеологически неоднозначных слов как культурноречевая проблема / А.П. Сковородников // Филологические наука. 1998. - № 3. - С. 31 - 36.

166. Слюсарева Н.А. Проблемы лингвистической семантики / Н.А. Слюсарева // Вопросы языкознания. 1973. — № 5. - С. 13 - 23.

167. Современная идеологическая борьба и проблемы языка. — М.: Наука, 1984. -240 с.

168. Соломоник А. Семиотика'и лингвистика / А. Соломоник. М.: Молодая гвардия, 1995,-352 с.

169. Сорокин Ю.С. Развитие словарного состава русского литературного языка. 30 -90-е год XIX века / Ю.С. Сорокин. М.; Л.: Наука, 1965. - 565 с.

170. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / Ф. де Соссюр // Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. - 695 с.

171. Срезневский И.И. Русское слово / И.И. Срезневский. М.: Просвещение, 1986. -173 с.

172. Степанов Ю.С. В мире семиотики / Ю.С. Степанов // Семиотика. М.: Радуга, 1983.-С. 5-37.

173. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры / Ю.С. Степанов. М.: Школа «Языки русской культуры» , 1997. - 824 с.

174. Степанова Ю.С. Психология языкового знака / Ю.С. Степанова // Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурные коммуникации. Ч. 2. -Уфа, 1999.-с. 150-153.

175. Стриженко А.А. Язык и идеологическая борьба / А.А. Стриженко. — Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1988. — 152 с.

176. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц / В.Н. Телия.-М.: Наука, 1986.- 141 с.

177. Телия В.Н. Русская фразеология / В.Н. Телия. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — 288 с.

178. Трубачев О.Н. Образованный ученый / О.Н. Трубачев // Русская словесность. -1993. -№ 2. С. 3 - 13.

179. Туровский М.Б. Философские основания культурологии / М.Б. Туровский. М.: РОССПЭН, 1997.-440 с.

180. Тюрина Г.А. «Фреймовая гипотеза» и проблема организации лексики / Г.А. Тюрина // Семантика языковых единиц. Т. 1. М.:, 1996. - С. 108 - 110.

181. Уваров JI.B. Образ, символ, знак (анализ современного гносеологического символизма) / Л.В. Уваров. Минск: Наука и техника, 1967. — 119 с.

182. Уваров Л.В. Символизация в познании / Л.В. Уваров. — Минск: Наука и техника, 1971. 128 с.

183. УфимцеваА.А. Лексическое значение (Принцип семиологического описания лексики) / А.А. Уфимцева. М.: Наука, 1986. - 239 с.

184. Уфимцева А.А. Роль лексики в познании человеком действительности и в формировании языковой картины мира / А.А. Уфимцева // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.: Наука, 1988.-С. 108-141.

185. Фархутдинова Ф.Ф. Лингвокультурологическая дилогия В.И.Даля / Ф.Ф. Фархутдинова. // Владимир Даль и современная филология. Т. 1. Нижний Новгород: Нижегор. гос. лингв, ун-т, 2001. - С. 12-16.

186. ФиллморЧ. Дж. Об организации семантической информации в словаре / Ч. Дж. Филлмор // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 14. Проблемы и методы лексикографии. М.: Прогресс, 1983. - С. 23 - 60.

187. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания / Ч. Филлмор // Новое в зарубежной лингвистике. Вып 23. Когнитивные аспекты языка. — М.: Прогресс, 1988. — с. 52-92.

188. Философский энциклопедический словарь. — М.: ИНФРА-М, 1998. 576 с.

189. Фреге Г. Мысль: логическое исследование / Г. Фреге // Философия. Логика. Язык. М.: Прогресс, 1987. - С. 18-47.

190. Фрумкина P.M. Культурологическая семаитика в ракурсе эпистемологии / P.M. Фрумкина // Известия АН. Серия литературы и языка. 1999. - Т. 58., № 1. -С. 3 - 10.

191. Хайдеггер М. Время и бытие / М. Хайдеггер. М.: Республика, 1993. - 445 с.

192. Хан-Пира Э. Языковой факт и идеологическое сито / Э. Хан-Пира // Знамя. -1990.-№9.

193. Хэар P.M. Дескрипция и оценка / P.M. Хэар // H3JI. Вып 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. - С. 183 - 195.

194. Цоллер В.Н. Экспрессивная лексика: семантика и прагматика / В.Н. Цоллер // Филологические науки. — 1996. — № 6.

195. Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени / Л.О. Чернейко. М., 1997.

196. Шалаев В.П. Социосинергетика: истоки, теория и практика в современном мире / В.П. Шалаев. Йошкар-Ола, 1999. - 272 с.

197. Шапошников В.Н. Русская речь 1990-х. Современная Россия в языковом отображении / В.Н. Шапошников. М.: МАЛП, 1998. - 243 с.

198. Шатуновский И.Б. Описание и объяснение. Виды и принципы семантических описаний /объяснений / И.Б. Шатуновский // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. — М.: Филология, 1995.

199. Шведова Н.Ю. Лексическая система и ее отражение в толковом словаре / Н.Ю. Шведова // Русистика сегодня. Язык: система и ее функционирование. — М.: Наука, 1988.-С. 152- 166.

200. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. / Е.И. Шейгал — АДД. Волгоград, 2000. - 31с.

201. Шехтман Н.А. Лингво-культурные аспекты понимания /Н.А. Шехтман // Филологические науки. 2002. -№ 3. - С. 50 - 58.

202. Шмелев А.Д. Функциональная стилистика и моральные концепты / Л.Д. Шмелев // Язык. Культура. Гуманитарное знание. М.: Научный мир, 1999. -С. 217-230.

203. Шувалов В.И. Стилистические аспекты мелиорации / В.И. Шувалов // Прагматика слова. М.: МГПИ, 1985. - 110 с.

204. Щерба J1.B. Избранные работы по русскому языку / J1.B. Щерба. М.: Учпедгиз, 1957. - 188 с.

205. Эпштейн М.Н. Идеология.и язык (построение модели и осмысление дискурса) / М.Н. Эпштейн // Вопросы языкознания. 1996. - № 6. - С. 19 - 33.

206. Юсселер М. Социолингвистика / М. Юсселер. Киев: Вища школа, 1987. — 197 с.

207. Якимович А.К. «Свой чужой» в системах культуры / А.К. Якимович // Вопросы философии. - 2003. - № 4. - С. 48 - 60.

208. Якобсон P.O. Избранные работы / P.O. Якобсон. — М.: Прогресс, 1985.-455 с.

209. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира / Е.С.Яковлева. -М.: Гнозис, 1994. 344 с.

210. Frey G. Symbolische und ikonische Modelle /G. Frey // Synthse. 1960. Vol. XII. -№2/3.-213 P.

211. Ipsen G. Der alte Orient und die Indogermanen / G. Ipsen // Stand und Ausgaben der Sprachwissenschaft. Hdlb: Winter, 1924. - 225 S.

212. Jakobson R. Vliv Revoluce na rusky jazyk / R. Jakobson. Praze: Leschingr, - 1921. -32 S.

213. Jakobson R. Form und Sinn. Sprachwissenschaftliche Betrachtungen. / R. Jakobson — Munchen: Fink, 1974. 180 S.

214. Porzig W. Wesenhafte Bedeutungbeziechungen, Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur / W. Porzig. 1934. - Bd. 58. - S. 72 - 78.

215. SeriotP. Analyse du discours politique sovietique / P. Seriot. Paris: Institut D'etudes slaves, 1985. - 362 P.

216. Trier J. Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes. Die Geschichte eines sprachlichen Feldes / J. Trier. Hdlb, 1931. - 20 S.