автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Идеологизация языка в политических, авангардистских и научных текстах начала XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Идеологизация языка в политических, авангардистских и научных текстах начала XX века"

На правах рукописи

ЗУЕВ Константин Вячеславович

ИДЕОЛОГИЗАЦИЯ ЯЗЫКА В ПОЛИТИЧЕСКИХ, АВАНГАРДИСТСКИХ И НАУЧНЫХ ТЕКСТАХ НАЧАЛА XX ВЕКА

10.02.01 — Русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ставрополь — 2005

Работа выполнена в Ставропольском государственном университете

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор филологических наук профессор Штайн Клара Эрновна

доктор филологических наук профессор Буров Александр Архипович

кандидат филологических наук доцент Скрипите Яна Николаевна

Пермский государственный университет

Защита состоится 7 декабря 2005 года в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 212,256.02 при Ставропольском государственном университете по адресу: 355009, Ставрополь, ул. Пушкина, 1, корп. 1-а, ауд. 416.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Ставропольского государственного университета по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1.

Автореферат разослан «_» ноября 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Черная Т.К.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. В современных условиях развития общественной жизни, с ее направленностью на унификацию массового сознания, большое внимание уделяется функционированию языка, реализации его воздействующей функции. Развитие таких наук, как языкознание, психолингвистика, социолингвистика, риторика, а также исследование проблем функционирования языка в рекламной среде, в среде политической коммуникации, исследование языка предвыборных кампаний, языка политических деятелей, подтверждает тот факт, что слово продолжает восприниматься как «острейшее оружие» (В.И. Ленин). Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Именно язык становится тем объектом манипулирования, который способен оказать влияние на мышление, мировоззрение населения страны, а также стереотипизировать его поведение. Любой политический режим, по верному определению Р. Барта, располагает своим собственным письмом. Политическое письмо представляет всякую власть: что она собой являет, какой хочет казаться, какой себя представляет. В конечном счете, особенно в периоды социальных потрясений, революций, политическое, научное, а также художественное письмо становится «утопией языка» (Р. Барт).

Историческая эпоха начала XX века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей (эпи-стеме — М. Фуко). При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира', с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное оруцие формирования мышления общества, то есть, активизируя его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни.

В работе предпринимается попытка исходить из связной структуры идей, которая лежала в основе взаимодействия текстов партийных документов, манифестов авангардистов начала XX века, некоторых лингвистических теорий, которые объявляли себя революционными. В процессе анализа текстов, реализующих связную структуру революционных идей XX века, обнаруживается, что и сам язык, и описание его некоторыми лингвистами, и художественные

тексты основаны на мифе, то есть сознательном отрешении от реальной действительности, отсюда язык являет себя как «самозамкнугое бытие» (М. Фуко). Язык — это уровень «схватывания» и структурирования «механизма духовного производства» общества, «лаборатория средств понимания, ресурсов культуры». Чтобы научиться действовать в настоящем, работать для будущего, человек должен понимать свое прошлое — то или иное время культуры, запечатленное в языке, текстах (речи). Можно отречься от революционной идеологии, но не так просто отказаться от языка, уже отмеченного идеологическим влиянием, от некритического отношения к стереотипам мысли, речи.

В диссертации анализируются тексты документов, манифесты, определяющие принципы «революционного» мышления идеологов партии, авангардизма. В качестве научных текстов проанализированы лингвистические работы академика Н.Я. Марра периода 1929-1932 годов, которые в свое время оказали серьезное влияние на развитие научного знания, однако впоследствии были изъяты из научного обихода под влиянием коммунистической идеологии. Их анализ позволил увидеть характер взаимодействия науки и политики. В ходе исследования оказалось, что по своей прагматической направленности не так далеки тексты политических документов, литературные и научные тексты. В это же время формировалась серьезная оппозиция в среде лингвистов, которые указывали на пагубные процессы, происходящие как в самом языке, так и в науке о нем (лингвистике). Работы Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского, Е.Д. Поливанова также входят в эпистему начала XX века, их анализ позволяет рассмотреть функционирование языка, его эксплуатацию в единстве взаимодействия политического, литературного и научного типов текста, говорить о проявлении языкового экстремизма, наиболее яркие черты которого представлены в текстах 20-30-х годов XX века. Этим определяется актуальность исследования.

Объект исследования — партийные документы периода 1917-1932 годов, тексты авангардизма программного характера 1910-1920-х годов (манифесты, декларации), лингвистические исследования Н.Я. Марра 1929-1932 годов, работы лингвистов-оппозционеров.

Предмет исследования — особенности функционирования языка в революционный и послереволюционный периоды XX века как средства манипуляции общественным сознанием.

Целью данного исследования является изучение языковых особенностей проявления идеологического языкового экстремизма в политическом, художественном и научном типах текстов. Идеологический языковой экстремизм в диссертации определяется как «сильное» внедрение в язык и мышление общества идеологических стереотипов, которые приобретают

• i. * i * *

прочность естественных форм в жизни, языковой практике, текстах. При этом предусматривается решение ряда задач:

- определение особенностей отношения к языку в текстах партийных документов 1917-1932 гг., изучение использования языка в качестве средства воздействия на сознание общества;

' - выявление общих принципов подхода к языку в метапоэтических тек-

стах авангардизма;

- рассмотрение работ Н.Я. Марра о языке в свете реализации в них революционной идеологии;

- рассмотрение и анализ воззрений лингвистов-оппозиционеров (Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского) на процессы, происходящие в современном русском языке революционного и послереволюционного периодов;

- определение общих принципов проявления идеологического языкового экстремизма в сфере научного знания;

- анализ особенностей проявления языкового экстремизма в партийных документах, авангардистских манифестах и декларациях, работах Н.Я. Марра о языке.

Материалом исследования языка политики послужили партийные документы Советской Власти периода 1917-1932 годов, представленные сборнике «Цензура в Советском Союзе. 1917-1991. Документы» (М.: РОССПЭН, 2004), манифесты, декларации, воззвания футуристов 1912-1920 гг. (сборники «Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания» (М.: Наследие, 1999), «Литературные манифесты от символизма до наших дней» (М.: XXI век.—Согласие, 2000)). Анализ научного текста проводился на основе работ Н.Я. Марра по проблемам языкознания: «Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929), «К вопросу об яфетическом процессе в освещении яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930), «Родная речь — могучий рычаг культурного подъема» (JL: Из-во Ленинградского Восточного Института им. A.C. Енуквдзе, 1930), «Язык и мышление» (М.: Соцэкгиз, 1931), «Язык и современность» (Л.: Соцэкгиз-ГАИМК, 1932). Рассматривались работы Г.О. Винокура «Культура языка. Очерки лингвистической технологии» (М.: Работник просвещения, 1927); А.М. Селищева «Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком I (1917—1926)» (М.: УРСС, 2003), С.И. Карцевского «Язык, война и револю-

ция» (1923), «Русский язык и революция» (1921), представленные в издании «С.И. Карцевский. Из лингвистического наследия» (М.: Языки русской культуры, 2000). Они послужили базой для системного описания тех изменений в

области языка, которые были характерны для революционного и послереволюционного периода XX века. Характер работ Г.О. Винокура, А.М. Селищева, С.И. Карцевского позволяет говорить об их авторах как оппозиционерах по отношению к той идеологической экспансии, которая имела место в системе различных типов текстов периода двадцатых годов XX века.

Принципы и методы исследования. В работе использованы:

— метод компонентного анализа, который позволяет рассматривать структуру значений в процессе семантического анализа лексики;

— дистрибутивный метод, а также метод контекстного анализа, позволяющие анализировать функционирование языковых единиц в их отношениях друг к другу, а также в системе разных типов контекста;

— принцип лингвистической относительности, позволяющий определить особенности формирования мышления социума, детерминированность посредством языка социального поведения общества;

— принцип лингвистической дополнительности, способствующий раскрытию особенностей функционирования идеологических текстов во взаимной дополнительности лингвистических и экстралингвистических факторов.

В основе исследования лежит деятельностная концепция языка, разработанная в трудах В. фон Гумбольдта, A.A. Потебни, а в современном языкознании — учеными Пермской школы функциональной стилистики.

Теоретической базой исследования послужили работы В. фон Гумбольдта, Э. Сепира, Б. Уорфа, анализ которых позволил определить основные критерии использования принципа лингвистической относительности в идеологическом дискурсе. Изучение текстов футуристов осуществляется в русле теории метапоэтики К.Э. Штайн. Раскрытию специфики функционирования языка в рамках идеологического дискурса способствовали работы H.A. Купиной, А.П. Романенко Е.И. Шейгал, Т.А. Булыгиной, И. Голомшток, В.З. Демьянкова, Ю.И. Левина, В.А. Леглера, Г.Г. Почепцова, К.Э. Штайн и др. Исследования представителей Пермской школы функциональной стилистики М.Н. Кожиной, М.П. Копоровой, Н.В. Данилевской, Е.А. Баженовой, В.А. Сапимовского были положены в основу анализа языковой организации научного текста. Исследование текстов авангардистов проводилось на основе положений работ Р. Барта, P.O. Якобсона, Г.О. Винокура, X. Баран, Б. Гройса, Е.В. Тырышкиной, В.Ф. Маркова, Н.И. Харджиева, Е.А. Бобринс-кой и др. Описание прагматического аспекта различных типов текстов осуществляется в рамках теории речевых жанров М.М. Бахтина, которая разрабатывается в трудах М.Н. Кожиной, К.Ф. Седова, В. А. Салимовского и др.

Научная новизна работы состоит в том, что в диссертационном исследовании в процессе анализа политических, литературных и научных текстов

установлены особенности функционирования языка в «связной структуре идей» (М. Фуко) начала XX века. В текстах партийных документов обозначены общие принципы «эксплуатации» языка, а также особенности манипулирования им в целях управления сознанием общества. Определены основные структурные параметры корреляции политических документов коммунистической партии и текстов авангардистов программного характера. Установлены особенности проявления лингвистического экстремизма в теоретических работах Н.Я. Марра, рассмотрена языковая организация данных научных текстов. Выявление особенностей функционирования различных типов текстов, созданных в период 1910-1930 гг. XX века, позволяет целостно описать явление «в «пределе его» (П. А. Флоренский).

Теоретическая значимость заключается в определении основных лингвистических средств реализации манипулятивной функции языка и речи, доминирующей в текстах революционного и послереволюционного периодов прошлого века. В процессе анализа лингвистических исследований ученых начала XX века (оппозиционеров революционной идеологии) определяются особенности использования языковых средств в политике и науке о языке, актуальные и для данного времени. Сопоставительный анализ текстов документов партии и манифестов авангардистов позволил выявить общую закономерность в стремлении авторов через текст приблизиться к идеологическому пространству власти. Рассмотрение различных типов текстов начала XX века способствовало определению особенностей корреляции научного знания, литературы и политической идеологии.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности дальнейшего исследования манипулятивной функции языка, ее выражения в различных типах текстов. Работа может быть использована в процессе вузовского и школьного преподавания таких предметов, как «Стилистика», «Риторика», «Лингвистический анализ художественного текста».

На защиту выносятся следующие положения:

1. Система разных типов текстов революционного и послереволюционного периодов характеризует эпоху XX века как проявление языкового экстремизма со стороны партийной идеологии, что выражалось в пропаганде основных принципов коммунистической партии и внедрении их в тексты различных сфер общественной жизни с целью формировании особого типа мышления «советского» человека.

2. Партийная идеология контролировала нормы жизни общества без предоставления альтернативы действий. Это объясняется созданием документов императивного характера, регламентирующих мышление и поведение общества. Однолинейное восприятие действительности, в соответствии

с которым четко обозначаются рамки «хорошо — плохо», «свой — чужой», определяет присутствие в обществе образа врага, с которым надо бороться. Широкое использование мер наказания в текстах документов коммунистической партии при этом носит оправдательный характер.

3. Языковые данные манифестов и деклараций авангардистов свидетельствуют о попытках отождествления их деятельности с деятельностью коммунистической партии в деле создания «нового типа общества», выработке собственной жесткой идеологии, которая, в конечном счете, коррелировала с идеологией власти. При этом корреляция имеет место именно на уровне отношения к языку как средству преобразования действительности.

4. В процессе функционирования идеологизированого языка последний утрачивает свою референциальную соотнесеность, превращается в «собрание этикеток» (Г.О. Винокур). Несмотря на то, что об этом предупреждали лингвисты-оппозиционеры (Г.О. Винокур, Х.М. Селищев, С.И. Карцевский, Е.Д. Поливанов), язык, особенно его лексический строй, деформировался, что способствовало широкому распространению шаблонного типа мышления, стандартизации поведения общества.

5. Распространение идеологических постулатов, зафиксированных в текстах, охватывало всю общественную деятельность. Была осуществлена перестройка всех сфер жизни на идеологический лад. Эта деятельность рассматривается как средство утверждения коммунистической идеологии, проведение в жизнь ее основных принципов. Идеологизация и манипуля-тивные функции языка характеризуют и консервативный язык науки, превращая его тем самым в одно из главных средств формирования «политически грамотного» человека.

6. Лингвистические работы Н.Я. Марра, наиболее яркого представителя реализации идеологических принципов в науке о языке, представляют собой синкретизм идеологии и науки (языкознания). Включая в" себя научное, философское, политическое и экономическое знание, они трансформировали научное, в том числе и лингвистическое, знание в политическую "идеологию.

7. Язык представляет собой сложную систему, которая позволяет оказывать влияние на любую сферу общественной деятельности, структурировать ее. В определенных условиях язык может не только выполнять коммуникативные функции, но и, выражая идеологические установки эпохи, способствовать «созданию» нового мышления, нового сознания, нового типа человека. В основе всех проанализированных систем (партийная идеология, футуризм, яфетидология) лежала деятельностная концепция языка — фундаментальная концепция языкознания — доведенная до крайних пределов. Результатом этого является языковой экстремизм, характерный для начала

XX века. Анализ современных явлений (агрессия в заявлениях партийных деятелей, пиар, реклама, некоторые практики нейро-лингвистического программирования (НЛП)) может способствовать своевременному предотвращению пагубных тенденций в языке и обществе.

Апробация результатов научного исследования. Результаты исследования нашли отражение в 8 работах, опубликованных в Ростове-на-Дону, Таганроге, Ставрополе. Автор регулярно принимал участие в работе межрегионального семинара «TEXTUS: Текст как явление культуры» под руководством профессора К.Э. Штайн в Ставропольском государственном университете. Основные положения диссертации были изложены на международных конференциях в Пятигорске (2004), Ростове-на-Дону (2005), всероссийских конференциях в Таганроге (2004), Ставрополе (2003,2004,2005).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка. Объем — 192 страницы машинописного текста, в том числе списки основных источников, словарей, использованной литературы (210 наименований).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРАЦИИ

Во введении обосновывается выбор темы исследования, ее актуальность и новизна, определяются цель и задачи исследования, раскрывается научная новизна работы, методы и приемы исследования, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава диссертации «Принципы подхода к-язь)ку в идеологическом, метапоэ гическом и научном текстах» состоит из четырех параграфов, в которых раскрываются теоретические основы исследования особенностей функционирования языка в различных типах текста. В качестве идеологических текстов рассматриваются партийные документы 1917-1932 годов. Понимая под метапоэтикой, вслед за К.Э. Штайн, поэтику самоописания автором своего текста или текста другого художника, в качестве метапоэ-тических текстов рассматриваются манифесты, декларации футуристов: «Пощечина общественному вкусу» (1912), «Декларация слова как такового» (1913-1922), «Идите к черту» (1914), «Декларация заумного слова» (1921) и др. Проникновение основных принципов коммунистической идеологии в сферу научного знания показано на основе анализа работ о языке Н.Я. Марра, и, как оппозиционные происходящим в языке и науке о языке процессам в революционный и послереволюционный периоды, представлены работы Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского.

Язык является предметом изучения многих наук (лингвистики, философии, социологии, психологии и др.), поэтому связь языка с культурой народа является объектом внимания лингвистов, политологов, психологов, социологов. О взаимодействии языка и мышления народа писал еще В. фон Гумбольдт. Э. Сепир развил основные положения В. фон Гумбольдта, показав зависимость культуры народа от языка, поддерживая идею о том, что отношения людей к окружающему миру в значительной степени зависят от языковых форм (Э. Сепир). Идеи Э. Сепира развивал американский языковед Б. Уорф. Он показал, что весь мыслительный мир лингвистически детерминирован. Им был сформулирован принцип лингвистической относительности: «Мы сталкиваемся, таким образом, с принципом лингвистической относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем» (Б. Уорф, 1965).

Язык формируется в обществе, но он, в свою очередь, оказывает влияние на мышление человека, его поведение, формирует его мировоззрение. Данное свойство языка активно используется в полигике, рекламе, агитации в целях управления общественным сознанием. Сознание, как индивидуальное, так и общественное, материализуется в языке. Будучи связанным с функционированием политической идеологии, язык является средством формирования в сознании людей определенных стереотипов поведения. Через язык осуществляется воздействие на сознание социума. Его единицы в процессе функционирования способны подчеркнуть и выдвинуть на первый план отдельные признаки, явления, оставить в тени другие. В основе принципа лингвистической относительности лежит деятельностная концепция языка—основу которой заложили работы В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни.

В настоящее время в трупах ученых Т.Б. Крючковой, Э. Лассан, Е.И. Шейгал и др., в работах зарубежных социолингвистов P.M. Блакара, Р. Руммвейта и др. широкое распространение получил термин «язык власти». «Язык власти» — широкое понятие, которое включает в себя язык политики, язык пропаганды, язык убеждения, язык рекламы и т.д. В реферируемой диссертации под языком власти понимается язык, посредством которого происходит внедрение основных принципов политической идеологии в сознание масс. Реализация воздействующей функции языка с помощью использования определенных языковых средств в идеологических текстах является предметом активного изучения. «Марксистское письмо связано с действием, и потому оно очень скоро превратилось в выражение определенной системы оценок» (Р. Барт, 1983).

Перестройка сознания в процессе формирования коммунистической идеологии стала предпосылкой и условием процесса перестройки общества

вообще. Изменение сознания происходит за счет распространения активности, влияния специализированных групп людей — идеологов, «аппарата», занимающегося пропагандой и агитацией, — на широкие слои населения, «трудящиеся массы», «советский народ», которые продолжают оставаться всего лишь объектом и «материалом» для манипулирования. Именно поэтому в революционный период наиболее распространенными жанрами речи являются постановления, резолюции, директивы, речи, доклады, лекции. Наряду с публичными выступлениями представителей коммунистической партии, художественное творчество писателей начала XX века также оказывается одним из важнейших орудий на пути к автоматизации «нового» языка. Особенность языка художественных произведений определяется духом революционного времени: важно было привлечь на свою сторону массы любыми средствами, в том числе и поэтической агитацией, которая в данном контексте оказывалась литературной формой выражения идеологических лозунгов. Ведь, как отмечает Б. Гройс, за искусством признается не только конструктивная, организующая, но и агитационная функция, поскольку и в этой своей функции оно не просто отражает жизнь, а реально способствует ее перестройке (Б. Гройс, 2003). Таким образом, в речевой деятельности представителей власти язык оказывается основным средством распространения принципов партийной идеологии. Через воздействие словом навязываются мысли и чувства, программируется в сознании людей выгодная для партии социальная позиция. В результате творится миф о коммунизме («Могучие иллюзии» — Т. Манн). Идеологи используют мифы для создания иллюзии реальности с целью интерпретации действительности в желательном для них направлении. За счет сознательного отбора языковых средств создается своеобразная «виртуальная» реальность, которая от текста к тексту практически не изменяется и воплощает воздействующую функцию в различных актах коммуникации, контролируя отношения в обществе.

Речевая деятельность начала XX века присуща не только представителям правящей власти. Возникают различные направления в искусстве и литературе, которые в разной степени интерпретируют назначение искусства в его отношении к происходящим событиям. Среди различных авангардистских направлений в литературе и искусстве наиболее радикально к проблеме преобразования мира подошел футуризм. НовоеЛискусство, провозглашенное футуристами, именно себя считало актуальным, революционным и утверждало, что оно выражает современное состояние умов, претендуя на исключительную миссию: «Только мы —лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве», — провозглашалось в

манифесте «Пощечина общественному вкусу». Футуристическое искусство, освобождая сознание художника, с его провозглашением «заумного языка», было направлено на изменение, создание нового сознания социума. Тем самым формировался новый мир, отличный от существующего, «виртуальный мир» со своим, в данном случае заумным языком (заумь), а следовательно, с качественно новой картиной мира.

Футуризм, претендуя на создание качественно нового языка, отвечающего требованиям своей эпохи, стремился преобразовать саму «культуру языка» (Г.О. Винокур), утверждая свое лингвистическое творчество. Поэтому именно язык, как объект «культурного преодоления» (Г.О. Винокур), стал объектом пристального внимания футуристов. Провозгласив и описав в своих манифестах и декларациях основные идеи словотворчества, базирующиеся на создании «заумного языка», семантическом и смысловом сдвиге, новой фактуре стиха, расчленении и разложении слова и т.д., основоположники футуризма пришли к выводу о переделе всего мира с помощью слова, приписывая себе в этом исключительную роль. Таким образом, «слово как таковое» сознательно становится объектом их программы, и через язык происходит внедрение в сознание масс новых принципов бытия. Формируется идеология футуризма как целостного направления (Е.А. Бобринская). Негативное отношение к прежнему искусству, прежней жизни, стремление посредством создания нового языка добиться тотальной власти, стать «председателями Земного шара» сближает основные положения футуристической программы с коммунистической идеологией. От того, насколько действенным будет язык управления сознанием масс, его «ударная» сила, зависел итог процесса построения нового общества, к которому стремились представители коммунистической идеологии и авангардисты. В конечном же счете, создание «нового» общества сводилось к провозглашению тоталитарного общества, и этому во многом способствовали процессы, происходящие в языке. Итак, в основе партийных документов, программных манифестов футуристов лежала деятельностная концепция языка, доведенная до крайней степени — экстремизма.

Начало двадцатого века характеризуются приоритетом науки по сравнению с другими областями знания. Наука провозглашалась всемогущей. В двадцатые годы XX века коммунистическая идеология пыталась сформировать с^браз науки как мощной социально-преобразующей силы, способной воздействовать на все сферы жизнедеятельности общества. При таком подходе научные знания, как правило, подменяются лженаучными, но соответствующими интересам правящей власти. Научная имитация, свойственная любой лженауке (квазинауке — В.А. Леглер), не позволяет

руководителям научных сообществ признавать ^ьи-либо, кроме своих, научные достижения, поскольку такое признание подрывает их положение среди других ученых. В результате одной из особенностей развития научного знания в СССР в двадцатые годы является ее идеологический уклон. Взаимодействие науки и идеологии в двадцатые годы носит двусторонний характер, поскольку не только наука «идеологизировалась», то есть приобретала черты идеологии (как в случае «Нового учения о языке» Н.Я. Марра), но и сама идеология стремилась стать научной. Коммунистическая идеология претендовала на то, чтобы считаться наукой, опираться на науку, обобщать данные науки, освещать путь науке.

Анализ статей журналов «Русский язык в советской школе» (1931 — 1932 гг.), «Русский язык и литература в средней школе» (1933 — 1937 гг.), «Русский язык в школе» (1937 — 1940 гг.), где также налицо идеологический уклон, показывает, что основной задачей, стоящей перед лингвистикой, была популяризация лингвистического наследия классиков марксизма-ленинизма, а также внедрение диалектико-материалистического метода в науку о языке и через него в систему образования. Ярким примером, демонстрирующим развитие науки в контексте идеологии, является яфетическая теория Н.Я. Марра. Идеи, выдвинутые академиком в его «Новом учении о языке», как раз соответствовали духу двадцатых годов XX века, с распространением письменности среди бесписьменных народов, провозглашением диалектико-материалистического метода в качестве универсального для всего научного знания, стремлением к единому, мировому языку. «Новое учение о языке» Н.Я. Марра, впервые сформулированное им в 1923 году, вначале не было идеологически ангажированным. Но с 1926 года, а особенно активно с 1928 года, Н.Я. Марр начал приспосабливать лингвистические проблемы к идеологическим взглядам своего времени. Сформулированный им ранее тезис о возможном появлении всемирного языка будущего в более поздних трудах он трансформирует в неизбежное появление последнего, указывая на то, что этот язык появится вместе с переходом к коммунизму. При этом Н.Я. Марр неоднократно подчеркивал, что этот вопрос ставится не им в интересах популяризации яфетической теории, — «его ставит жизнь» (Н.Я. Марр, 1932).

В период двадцатых годов XX века многими языковедами описываются те изменения в области языка, которые имеют место в публичных выступлениях революционных деятелей (Е.Д. Поливанов, С.И. Карцевский), языке прессы (Т.О. Винокур, A.M. Селищев), языке населения (A.M. Селищев, JI.B. Щерба, Л.П. Якубинский, С.И. Карцевский). Процессы в литературном языке, в первую очередь, связаны с тем, что в 17—20 годы XX века

изменяется система текстов, служащая ориентиром для общественной и языковой деятельности социума. Письменное слово в советском обществе стало наиболее авторитетным и понималось как воплощение нормы литературного языка (языковых стандартов). Через язык документов вводились языковые стандарты, присущие революционному времени.

Распространение «стандартного языка» связано с появлением новых терминов, обозначающих явления, предметы, появившиеся в революционный период и последующие годы, с появлением новых значений слов, активным использованием различных типов аббревиации. Изменения в словарном составе языка вполне закономерны — в различные переломные периоды развитие культуры обусловливает и определенные изменения в языке, который вынужден приспосабливаться к новым культурным задачам, к новым понятиям. Через систему языковых новшеств коммунистическая идеология распространяла свои основные положения, внедряя их в сознание социума, то есть проводила сознательную языковую политику. Изменения в области языка революционного и послереволюционного периодов определяются лингвистами как «упрощение языка» (Т.О. Винокур, С.И. Карцевский и др.).

Весь этот процесс стандартизации языка, приведение его к семантическому примитивизму, является, по мысли Г.О. Винокура, социальной угрозой. Эта опасность им видится в том, что социум перестает логически мыслить, что штампованная фразеология закрывает глаза на подлинную природу вещей и отношений, подставляя вместо реальных вещей их неточную и окаменевшую номенклатуру (Г.О. Винокур, 1927). Сам акт коммуникации при этом протекает посредством волевого действия, с привычными (стандартными) элементами. Таким образом, живя в мире шаблонов и речевых стандартов, одновременно не воспринимая их, человек оказывается вовлеченным в бессознательный акт коммуникации, посредством которого уводится в мир виртуальной реальности. «Раз мы в нашем социально-политическом быту пользуемся потерявшими свой смысл и свое собственное назначение лозунгами и выражениями, то уродливым, ничего не значащим становится и наше мышление» (Г.О. Винокур, 1927). Мыслить возможно образами, различными терминами, но мыслить словарными штампами невозможно. Такое мышление может быть только «бессмысленным». В итоге люди перестают понимать то, о чем говорят.

Таким образом, язык, функционируя в связной структуре идей периода двадцатых годов XX века, прежде всего, используется как средство достижения целей коммунистической идеологии, как средство распространения идеологических стереотипов во всех сферах общественной деятельности, что способствовало созданию тоталитарного государства.

Вторая глава «Язык как средство реализации основных целей политики в науке и искусстве (10-30 годы XX века)» посвящена рассмотрению языковых особенностей документов партии, а также метапоэтических и научных текстов, в которых характер словоупотребления, словообразования, использования синтаксических конструкций определяет основную цель адресанта — стремление к власти.

Характер отбора стилистических средств языка при производстве высказывания обусловлен взаимодействием адресата и адресанта, то есть лица, порождающего документы, и лиц, которым эти документы адресованы, а также задачами, которые перед ними поставлены. Стиль, а соответственно и жанр, выражает отношение субъекта высказывания к адресату. В свою очередь, это отношение регламентируется той социальной ролью, в которой выступают субъекты коммуникации. «При изучении смысловой структуры, несомненно, необходимо вовлекать в процесс исследования и учитывать явления, лежащие в разных плоскостях действительности, то есть не только речь (текст), но и внелингвистический контекст, понимаемый нами как комплекс существенных факторов, оказывающих систематическое влияние на формирование речи (текста)» (М.П. Котюрова, 1988). Жанр речи, обладая содержательным свойством высказывания, отражает параметры коммуникативной ситуации (В .А. Салимовский, 2002). Деятельностная позиция партии по отношению к социуму, выраженная в различного рода декретах, приказах, постановлениях, представляет собой административно-правовую деятельность, направленную на утверждение власти.

Жанровые особенности документов партии показывают, что одним из основных видов взаимодействия руководящей партии и общества был документ, имеющий директивный характер. Выполнение приказа должно было быть беспрекословным и обязательным. Вся деятельность страны должна была осуществляться согласно единым документам, исходящим от руководства коммунистической партии.

Анализ основных идеологем, используемых в партийных документах, показывает, что большинство документов, исходящих от руководства партии, направлены на установление жесткого подчинения в обществе и устранение врага, как внешнего, так и внутреннего. В качестве внешнего врага, согласно партийным документам, выступает «буржуазная пресса», «империализм», «самодержавный режим», «реакционное направление», «белогвардейские шайки», «контрреволюционные элементы всех мастей»; внутренними же врагами являются «продажные писаки», «клеветники», «антисоветские журналисты и беллетристы», «религия», «мистика», «антинаука», и вообще «все враждебное нашему строительству новой жизни».

Наличие врага, как внешнего, так и внутреннего, предполагает борьбу с ним. Если борьба с внешним врагом представляется больше методами убеждения, разъяснения, то с внутренним врагом борьба видится через запрет изданий, наложение штрафов, судебные разбирательства, политическое заключение. Присутствие в обществе врага порождает наличие в текстах документов партии семантического поля «военный фронт». Военным фронтом представлена вся общественная деятельность страны. Страна осознается как военный лагерь, как некий субъект, имеющий свои тайны, свою стратегию борьбы с врагом. Тайна передается в документах через лексемы «осторожность», «бдительность», «секретно» и др.

Анализ лексических доминант, функционирующих в структуре текстов документов коммунистической партии, показывает направленное воздействие правящей идеологии на сознание творческой личности, на стремление стандартизировать образ его мышления, поведение, творческий процесс в целом. Следовательно, понятие «речевое воздействие» является центральной категорией партийных документов, наблюдается тенденция к установлению «эффективного речевого воздействия» (К.Ф. Седов), то есть такого, которое позволяет говорящему достичь поставленной цели. Продуктивность манипуляции, то есть ее эффективность, достигается за счет наличия в текстах документов мер и средств наказания различного рода в случае невыполнения требований, изложенных в виде директив, наличия речевой агрессии по отношению к адресату.

Анализ жанровых особенностей текстов программного характера футуристов показал, что основной целью произведений футуристов является обращение к адресату с сообщением содержания и целей своей деятельности, обоснование правил и законов своего творчества, а также изложение основных требований в документальной форме. Наличие в текстах манифестов лексем «мы», «наш», характеризующих некую общность на основе единых взглядов, воззрений, порождают образ оппонента, противопоставленного данному обществу. В актах категоричного требования («Мы приказываем чтить права поэтов» (Пощечина общественному вкусу), «Чтоб читалось и смотрелось в мгновение ока!» (Слово как таковое) и др.) прослеживается протест, который порождает (обязательно) наличие врага. Наличие врага выражается присутствием в текстах деклараций и манифестов футуристов различных форм проявления агрессии. Образуется оппозиция «свои — чужие», согласно которой «своим» присуще все лучшее, положительное, в то время как «чужие» характеризуются только негативно. Это противопоставление пронизывает все футуристическое творчество и «является одним из главных концептов всякого коллективного,

массового, народного, национального мироощущения» (Ю.С. Степанов, 2004). Оппозиция «свои — чужие» наиболее ярко выражается в текстах манифестов, деклараций на лексическом уровне. Представители футуризма, выступающие в группе «своих»: «Крученых», «Хлебников», «братья Бурлюки», «Маяковский», «Лившиц» и др. Их творчество характеризуется как «великое откровение современности», «вызывающая поэзия», «мужественная душа сегодняшнего дня» и т.д. В целом же они характеризуют свое творчество как «ходовой товар». В свою очередь, представители других литературных направлений, «чужие», в текстах манифестов и деклараций футуристов обозначены именами: «Чуковский», «Сологуб», «Брюсов», «Гумилев», «Городецкий», «Бальмонт» и др. Их творчество характеризуется как «описательная поэзия», «парфюмерный блуд», «грязная слизь», «потускневшие песни» и т.д. В целом же, как личности, они характеризуются лексемами «торгаши», «слюнявые недоноски», «толстокожие», «коммерческие старики», «ползающие старички», «ничтожество». Использование лексем множественного числа («Куприны», «Сологубы» и др.), носит характер «обезличивающего общения», обезличивающей неопределенности. При использовании данных знаковых имен происходит мысленное отделение «своих» от «чужих», подчеркивается, что оппонент находится по ту сторону границы круга. Разрешение конфликта в оппозиции «свой — чужой» реализуется в тексте с помощью глагольных рядов с общим значением категорических действий, направленных на уничтожение «врага»: «стащить», «сбросить», «разрезать», «разрубить», «порвать», «плюнуть» и др. Среди глагольных форм наблюдаются такие, которые выражают крайнюю степень реализации действия («уничтожены», «сокрушены» и др.). При этом футуристы при характеристике группы «враг» зачастую прибегают к стилистически сниженной лексике, инвективам. Их речевая активность направлена на то, чтобы заставить другого действовать в интересах говорящего, подчинить своей воле. Это акт проявления власти по отношению к адресату, где весь процесс коммуникации направлен на подчинение партнера. Сущность этого типа речевого поведения — заставить партнера в процессе коммуникации действовать в соответствии со своими требованиями. Партийные документы выражают требования, основанные на законном положении адресанта, поэтому речевой жанр приказа здесь закономерен. Футуристы же, в отличие от представителей правящей идеологии, в своих произведениях программного характера (манифестах, декларациях) стремятся получить официальный статус, то есть создать такое положение, при котором возможно осуществлять власть.

Реализация вышеуказанных принципов (отказ от старого, провозглашение нового, стремление по-своему представить жизнь будущего и т.д.)

находит выражение и в научном знании, в частности в лингвистических работах Н.Я. Марра. Особенности его текстов, обоснование его «Нового учения о языке» раскрываются на основании ключевых понятий: язык, мышление, базис, надстройка, национальная политика, единый язык, мировой язык и др., которые в совокупности реализуют основную идею Н.Я. Марра о марксистской лингвистике, функционировании ее как части коммунистической идеологии и, в конечном счете, о создании единого мирового языка.

В лингвистических работах Н.Я. Марр провозглашал создание новой лингвистики, именуемой «Новое учение о языке». Ключевое понятие «лингвистика» определяется с помощью номинаций, формирующих оппозицию «старое — новое». Понятие «новая теория» в его трудах обозначается как «общее учение», «универсальная наука», «единственно правильная лингвистика»: «Учение об языке по яфетической теории есть... единственное, общее учение об языке» (Н.Я. Марр, 1932). При этом становление нового учения о языке, или яфетической теории, предполагает наличие старого, на смену которому последнее приходит. Под старым учением Н.Я. Марр предполагал наличие всего лингвистического знания, основанного на сравнительно-историческом методе. «Старое учение получило свое определение в моей формулировке: индоевропейская лингвистика есть плоть от плоти, кость от кости отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении европейскими народами народов Востока их убийственной колониальной политикой» (Н.Я. Марр, 1928). Следовательно, старая лингвистика, от которой нужно отказаться, не представляет собой, по словам НЛ. Марра, связи с жизнью, не укладывается в рамки современного использования марксистского метода в научном знании. Анализ основных лексем, характеризующих прежнюю науку о языке, показывает, что она, в соответствии с яфетической теорией Н.Я. Марра, построена на отрицаниях, является враждебной, слишком общей, неконкретной, бесцельной, характеризуется отсутствием содержания, отвлеченностью, воспринимается как «дурная», «враждебная», «отжившая», «забытая», «лишенная необходимости».

Связывая «Новое учение о языке» с «насущными проблемами общества», Н.Я. Марр не только строит лингвистику согласно принципу диалектического материализма, но и отождествляет новое учение с марксистско-ленинской теорией: «Яфетическая теория на достигнутом ею этапе своего развития целиком сливается с марксизмом», — писал Н.Я. Марр (Н.Я. Марр, 1931). Политическая направленность языковой теории Н.Я. Марра подчеркивается широким применением идеологем в определении ключевого понятия «язык»: «пропаганда», «действие», «борьба», «средство»,

«подъем». Использование номинаций «орудие действия», «рычаг борьбы», «орудие образования», «орудие пропаганды», «рычаг культурного подъема», а также отождествление языка с надстройкой подчеркивает связь лингвистической концепции Н.Я. Марра с политэкономией, процессом производства. Сравнение языка с пропагандой, действием, борьбой, средством, подъемом определяется основной функцией политического языка — воздействующей. В итоге языкознание понимается Н.Я. Марром как синкретизм науки (в частности языкознания), идеологии, философии и политэкономии. Сам язык должен стать средством распространения в обществе коммунистических идей, воззрений, знаний путем постоянного глубокого и детального их разъяснения. В результате в яфетической теории Н.Я. Марра определяется не только идея формирования языка под влиянием общественного строя (языковое строительство), но и преобразование общества в коммунистическое посредством языкового развития. Ситуация двадцатых годов XX века подтверждает это: в ходе языковой политики идет повсеместное распространение письменности среди бесписьменных языков, однако качественная сторона, то есть политика на языковом уровне, политика внутри языка была одинаковой. Везде, во всех национальных языках в это время доминирует политическая лексика, внедряется языковое обозначение одних и тех же понятий; «коммунизм», «ленинизм», «пролетариат» и др., что свидетельствует о стремлении создания единого «идеологизированного» языка. Идея Н.Я. Марра о создании единого языка и управлении с помощью этого языка сознанием общества с некоторым изменением была во многом воплощена коммунистической идеологией в жизнь, хотя в 50-е годы официально говорилось об «аракчеевском режиме» в языкознании. Таким образом, идеологически обусловленное использование деятельностной концепции языка во всех типах текстов привело к обратным результатам — деятельность идеологов замкнулась в сфере языка и речетворчества — «самозамкнутого языка», «утопии языка».

В Заключении излагаются итоги диссертационного исследования, формулируются основные положения и намечаются направления дальнейшей разработки темы.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Зуев К.В. Идеологические установки коммунистической партии (начала XX в.): язык и художественный текст // Русский язык и активные процессы в современной речи. Материалы всероссийской научно-практической конференции. —М.: Илекса; Ставрополь: Сервисшкола, 2003. — С. 358-361.

2. Зуев К.В. К вопросу о воздействующей функции языка // Язык. Текст. Дискурс. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 1. — Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2003. — С. 56-62.

3. Зуев К.В. К вопросу о власти языка и языке власти // Социально-экономическая реальность и политическая сласть. Сборник статей. — М.-Став-рополь: Изд-во ИСПИ РАН, 2004. — С. 52-53.

4. Зуев К.В. К вопросу о влиянии языка партии на сознание общества // Язык. Текст. Дискурс. Межвузовский научный альманах. Вып. 2. — Ставрополь-Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2004. — С. 84-90.

5. Зуев К.В. Отражение идеологического прессинга в публицистике (на материале статей Тихона Холодного, опубликованных в газете «Власть Советов» за март-май 1922 года) // Этика и социология текста. Сборник статей научно-методического семинара «ТЕХТШ». Вып. 10. — СПб.-Став-рополь: Изд-во СГУ, 2004. — С. 534-537.

6. Зуев К.В. Общие принципы подхода к слову в метапоэтических текстах авангардизма // Язык. Дискурс. Текст. Труды и материалы. 4.1. — Ростов-на-Дону: Изд-во РГПУ, 2005. — С. 104-107.

7. Зуев К.В. Слово на вооружении партийной идеологии // «ТЕХТУБ»: Избранное. 1994—2004. Сборник статей научно-методического семинара «ТЕХТШ». Вып. 11. Ч. 2. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2005. — С. 373-378.

8. Зуев К.В. Г.О. Винокур как свидетель и интерпретатор языковых процессов послереволюционного периода // «ТЕХТив»- Избранное. 1994— 2004. Сборник статей научно-методического семинара «ТЕХТШ». Вып. 11. Ч. 2. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2005. — С. 495-501.

Изд. лиц.серия ИД № 05975 от 03.10.2001 Подписано в печать 01.11 2005 Формат 60x84 1/16 Усл.печ.л. 1,22 Уч.-изд.л. 1,13

Бумага офсетная Тираж 100 экз. Заказ 450

Отпечатано в Издательско-полиграфическом комплексе Ставропольского государственного университета 355009, Ставрополь, ул Пушкина, 1.

И*2 1 7 14

РНБ Русский фонд ^

2006-4 19406

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Зуев, Константин Вячеславович

Введение

Глава 1. Принципы подхода к языку в идеологическом, метапоэтическом и научном текстах

§ 1. Язык на вооружении партийной идеологии начала XX века

§ 2. Общие принципы подхода к языку в метапоэтических текстах футуризма

§ 3. Лингвистическая деятельность Н.Я. Марра в контексте развития научного знания в 20-е—30-е гг. XX века

§ 4. Восприятие и интерпретация языковых процессов послереволюционного периода в работах лингвистов двадцатых годов XX века

Выводы по первой главе

Глава 2. Язык как средство реализации основных целей политики в науке и искусстве (10-30 годы XX века) /

§ 1. Языковые особенности документов партии (на материале директив и постановлений партии о литературе и искусстве)

§ 2. Язык на вооружении авангардистов (манифесты, декларации, воззвания)

§ 3. Языковые особенности проявления лингвистического экстремизма в яфетической теории Н.Я. Марра

Выводы по второй главе

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Зуев, Константин Вячеславович

Актуальность исследования. В современных условиях развития общественной жизни, с ее направленностью на унификацию массового сознания, большое внимание уделяется функционированию языка, реализации его воздействующей функции. Развитие таких наук, как языкознание, психолингвистика, социолингвистика, риторика, а также исследование проблем функционирования языка в рекламной среде, в среде политической коммуникации, исследование языка предвыборных кампаний, языка политических деятелей, подтверждает тот факт, что слово продолжает восприниматься как «острейшее оружие» (В.И. Ленин). Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Именно язык становится тем объектом манипулирования, который способен оказать влияние на мышление, мировоззрение населения страны, а также стереотипизировать его поведение. Любой политический режим, по верному определению Р. Барта, располагает своим письмом. Политическое письмо представляет всякую власть: что она собой являет, какой хочет казаться, какой себя представляет. В конечном счете, особенно в периоды социальных потрясений, революций, политическое, научное, а также художественное письмо становится «утопией языка» (Барт, 1983, с. 349).

Историческая эпоха начала XX века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей (эпистеме — М. Фуко). При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира, с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное орудие формирования мышления общества, то есть активизируя его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни.

В работе предпринимается попытка исходить из связной структуры идей, которая лежала в основе взаимодействия текстов партийных документов, манифестов авангардистов начала XX века, некоторых лингвистических теорий, которые объявляли себя революционными. В процессе анализа текстов, реализующих связную структуру революционных идей XX века, обнаруживается, что и сам язык, и описание его некоторыми лингвистами, и художественные тексты основаны на мифе, то есть сознательном отрешении от реальной действительности, отсюда язык являет себя как «самозамкнутое бытие» (Фуко, 1994, с. 374 и поел.). Язык — это уровень «схватывания» и структурирования «механизма духовного производства» общества, это «лаборатория средств понимания, ресурсов культуры». Чтобы научиться действовать в настоящем, работать для будущего, человек должен понимать свое прошлое — то или иное время культуры, запечатленное в языке, текстах (речи). Можно отречься от революционной идеологии, но не так просто отказаться от языка, уже отмеченного идеологическим влиянием, от некритического отношения к стереотипам мысли, речи.

Нами анализируются тексты документов партии 1917-1932 годов, манифесты, декларации, определяющие принципы «революционного» мышления идеологов партии, авангардизма. В качестве научных текстов нами проанализированы лингвистические работы академика Н.Я. Марра периода 1929-1932 годов, которые в свое время оказали серьезное влияние на развитие научного знания, однако впоследствии были изъяты из научного обихода под влиянием коммунистической идеологии. Их анализ позволил увидеть характер взаимодействия науки и политики. В ходе исследования оказалось, что не так далеки тексты политических документов, литературные и научные тексты по своей прагматической направленности. В это же время формировалась серьезная оппозиция в среде лингвистов, которые указывали на пагубные процессы, происходящие как в самом языке, так и в науке о нем (лингвистике). Работы Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского, Е.Д. Поливанова также входят в эпистему начала XX века, их анализ позволяет рассмотреть функционирование языка, его эксплуатацию в единстве взаимодействия политического, литературного и научного типов текстов, говорить о проявлении языкового экстремизма, наиболее яркие черты которого представлены в текстах 20-30-х годов XX века. Этим определяется актуальность исследования.

Объект исследования — партийные документы периода 1917-1932 годов, тексты авангардистов программного характера 1910-1920-х годов (манифесты, декларации, воззвания), лингвистические исследования Н.Я. Марра 1929-1932 годов, работы лингвистов-оппозиционеров.

Предмет исследования — особенности функционирования языка в революционный и послереволюционный периоды XX века как средства манипуляции общественным сознанием.

Целью данного исследования является изучение языковых особенностей проявления идеологического языкового экстремизма в политическом, художественном и научном текстах. Идеологический лингвистический экстремизм мы определяем как «сильное» внедрение в язык и мышление общества идеологических стереотипов, которые приобретают прочность естественных форм в жизни, языковой практике, текстах. Предусматривается решение ряда задач:

- определение особенностей отношения к языку в текстах партийных документов 1917-1932 гг., изучение использования языка в качестве средства воздействия на сознание общества;

- выявление общих принципов подхода к языку в метапоэтических текстах авангардизма;

- рассмотрение работ Н.Я. Марра о языке в свете реализации в них революционной идеологии;

- рассмотрение и анализ воззрений лингвистов-оппозиционеров (Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского) на процессы,

9 происходящие в русском языке революционного и послереволюционного

V* периодов;

- определение общих принципов проявления идеологического языкового экстремизма в сфере научного знания;

- анализ особенностей проявления языкового экстремизма в партийных документах, авангардистских манифестах и декларациях, работах Н.Я. Марра о языке.

Материалом исследования языка политики послужили партийные документы Советской власти периода 1917-1932 годов, представленные в сборнике «Цензура в Советском Союзе. 1917-1991. Документы» (М.: РОССПЭН, 2004), манифесты, декларации, воззвания футуристов 1912-1920 гг. (сборники «Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания» (М.: Наследие, 1999), «Литературные манифесты от т символизма до наших дней» (М.: XXI век.—Согласие, 2000)). Анализ научного текста проводился на основе работ Н.Я. Марра по проблемам языкознания: «Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929), «К вопросу об яфетическом процессе в освещении яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930), «Родная речь — могучий рычаг культурного подъема» (Л.: Изд-во Ленинградского Восточного Института Ф им. A.C. Енукидзе, 1930), «Язык и мышление» (М.: Соцэкгиз, 1931), «Язык и современность» (Л.: Соцэкгиз-ГАИМК, 1932). Рассматривались работы Г.О. Винокура «Культура языка. Очерки лингвистической технологии» (М.: Работник просвещения, 1927); A.M. Селищева «Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком (1917—1926)» (М.: УРСС, 2003), (ilte С.И. Карцевского «Язык, война и революция» (1923), «Русский язык и революция» (1921), представленные в книге «С.И. Карцевский. Из # лингвистического наследия» (М.: Языки русской культуры, 2000). Они послужили базой для системного описания тех изменений в области языка, которые были характерны для революционного и послереволюционного периода XX века. Характер работ Г.О. Винокура, A.M. Селищева, С.И. Карцевского позволяет говорить о них как об оппозиционерах по отношению к той идеологической экспансии, которая имела место в системе различных типов текстов периода двадцатых годов XX века.

Принципы и методы исследования. В работе использованы: метод компонентного анализа, который позволяет рассматривать структуру значений в процессе семантического анализа лексики; дистрибутивный метод, а также метод контекстного анализа, позволяющие анализировать функционирование языковых единиц в их отношениях друг к другу, а также в системе разных типов контекста; принцип лингвистической относительности, позволяющий определить особенности формирования мышления социума, детерминированность посредством языка социального поведения общества; принцип лингвистической дополнительности, способствующий раскрытию особенностей функционирования идеологических текстов во взаимной дополнительности лингвистических и экстралингвистических факторов.

В основе исследования лежит деятельностная концепция языка, разработанная в трудах В. фон Гумбольдта, A.A. Потебни, а в современном языкознании — учеными Пермской школы функциональной стилистики.

Научная новизна работы состоит в том, что в диссертационном исследовании в процессе анализа политических, литературных и научных типов текстов установлены особенности функционирования языка в «связной структуре идей» (М. Фуко) начала XX века. В текстах партийных документов обозначены общие принципы «эксплуатации» языка, а также особенности манипулирования им в целях управления сознанием общества. Определены основные структурные параметры корреляции политических документов коммунистической партии и текстов авангардистов программного характера.

Определены особенности проявления лингвистического экстремизма в теоретических работах Н.Я. Марра, рассмотрена языковая организация данных научных текстов. Выявление особенностей функционирования различных типов текстов, созданных в период 1910-1930 гг. XX века, позволяет целостно описать явление в «пределе его» (П.А. Флоренский).

Теоретической базой исследования послужили работы В. фон Гумбольдта, Э. Сепира, Б. Уорфа, анализ которых позволил определить основные критерии использования принципа лингвистической относительности в идеологическом дискурсе. Изучение текстов футуристов осуществляется в русле теории метапоэтики К.Э. Штайн. Раскрытию специфики функционирования языка в рамках идеологического дискурса способствовали работы H.A. Купиной, А.П. Романенко Е.И. Шейгал, Т.А. Булыгиной, И. Голомшток, В.З. Демьянкова, Ю.И. Левина, В.А. Леглера, Г.Г. Почепцова, К.Э. Штайн и др. Исследования представителей Пермской школы функциональной стилистики М.Н. Кожиной, М.П. Котюровой, Н.В. Данилевской, Е.А. Баженовой, В.А. Салимовского были положены в основу анализа языковой организации научного текста. Исследование текстов авангардистов проводилось на основе работ Р. Барта, P.O. Якобсона, Г.О. Винокура, X. Баран, Б. Гройса, Е.В. Тырышкиной, В.Ф. Маркова, Н.И. Харджиева, Е.А. Бобринской и др. Описание прагматического аспекта различных типов текстов осуществляется в рамках теории речевых жанров М.М. Бахтина, которая разрабатывается в трудах М.Н. Кожиной, К.Ф. Седова, В.А. Салимовского и др.

Теоретическая значимость заключается в определении основных лингвистических средств реализации манимулятивной функции языка и речи, доминирующей в текстах революционного и послереволюционного периодов прошлого века. В процессе анализа лингвистических исследований ученых начала XX века (оппозиционеров революционной идеологии) определяются особенности использования языковых средств в политике и науке о языке, актуальные и для данного времени. Сопоставительный анализ текстов документов партии и манифестов авангардистов позволил выявить общую закономерность в стремлении авторов через текст приблизиться к идеологическому пространству власти. Рассмотрение различных типов текстов начала XX века способствовало определению особенностей корреляции научного знания, литературы и политической идеологии.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности дальнейшего исследования манипулятивной функции языка, ее выражения в различных типах текстов. Работа может быть использована в процессе вузовского и школьного преподавания таких предметов, как «Стилистика», «Риторика», «Лингвистический анализ художественного текста».

На защиту выносятся следующие положения:

1. Система разных типов текстов революционного и послереволюционного периодов характеризует эпоху XX века как проявление языкового экстремизма со стороны партийной идеологии, что выражалось в пропаганде основных принципов коммунистической партии и внедрении их в тексты различных сфер общественной жизни с целью формирования особого типа мышления «советского» человека.

2. Партийная идеология контролировала нормы жизни общества без предоставления альтернативы действий. Это объясняется созданием документов императивного характера, регламентирующих мышление и поведение общества. Однолинейное восприятие действительности, в соответствии с которым четко обозначаются рамки «хорошо — плохо», «свой — чужой», определяет присутствие в обществе образа врага, с которым надо бороться. Широкое использование лексем со значением мер наказания в текстах документов коммунистической партии носит оправдательный характер.

3. Языковые данные манифестов и деклараций авангардистов свидетельствуют о попытках отождествления их деятельности с деятельностью коммунистической партии в деле создания «нового типа общества», выработке собственной жесткой идеологии, которая, в конечном счете, коррелировала с идеологией власти. При этом корреляция имеет место именно на уровне отношения к языку как средству преобразования действительности.

4. В процессе функционирования идеологизированного языка последний утрачивает свою референциальную соотнесенность, превращается в «собрание этикеток» (Г.О. Винокур). Несмотря на то, что об этом предупреждали лингвисты-оппозиционеры (Г.О. Винокур, A.M. Селищев, С.И. Карцевский), язык, особенно его лексический строй, деформировался, что способствовало широкому распространению шаблонного типа мышления, стандартизации поведения общества.

5. Распространение идеологических постулатов, зафиксированных в текстах документов партии, охватывало всю общественную деятельность. Была осуществлена перестройка всех сфер жизни на идеологический лад. Эта деятельность рассматривается как средство утверждения коммунистической идеологии, проведение в жизни ее основных принципов. Идеологизация и манипулятивные функции языка характеризуют и консервативный язык науки, превращая его тем самым в одно из главных средств формирования «политически грамотного» человека.

6. Лингвистические работы Н.Я. Марра, наиболее яркого представителя реализации идеологических принципов в науке о языке, представляют собой синкретизм идеологии и науки (языкознания). Включая в себя научное, философское, политическое и экономическое знание, они трансформировали научное, в том числе лингвистическое, знание в политическую идеологию.

7. Язык представляет собой сложную систему, которая позволяет оказать влияние на любую сферу общественной деятельности, структурировать ее. В определенных условиях язык может не только выполнять коммуникативные функции, но и, выражая идеологические установки эпохи, способствовать «созданию» нового мышления, нового сознания, нового типа человека. В основе всех проанализированных систем партийная идеология, футуризм, яфетидология) лежала деятельностная концепция языка — фундаментальная концепция языкознания, — доведенная до крайних пределов. Результатом этого является языковой экстремизм, характерный для начала XX века. Анализ современных явлений (агрессия в заявлениях партийных деятелей, пиар, реклама, некоторые практики нейро-лингвистического программирования (НЛП) может способствовать своевременному предотвращению пагубных тенденций в языке и обществе.

Апробация работы. Результаты исследования нашли отражение в 8 работах, опубликованных в Ростове-на-Дону, Таганроге, Ставрополе. Автор регулярно принимал участие в работе межрегионального семинара «ТЕХТШ: Текст как явление культуры» под руководством профессора К.Э. Штайн в Ставропольском государственном университете. Основные положения диссертации были изложены на международных конференциях в Пятигорске (2004), Ростове-на-Дону (2005), всероссийских конференциях в Таганроге (2004), Ставрополе (2003, 2004, 2005).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка. Объем — 192 страницы машинописного текста, в том числе списки основных источников, словарей, использованной литературы (210 наименований).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Идеологизация языка в политических, авангардистских и научных текстах начала XX века"

Выводы ко второй главе

Анализ языковых особенностей политического, литературного и научного типов текстов позволил выявить некоторую общность их функционирования в связной структуре идей начал XX века. Каждый из этих типов текстов имеет директивный характер — призыв к борьбе с врагом в целях создания нового общества. Анализ политических документов в жанровом отношении наглядно демонстрирует директивный характер данных текстов, обязательность к исполнению. Это проявляется в выражении властных отношений правящей партии по отношению к тому, кому они адресованы. В результате деятельность всей страны должна была осуществляться согласно единым документам, исходящим от руководства коммунистической партии. Присутствие документов, имеющих отчетный характер о проделанной работе, закономерно, ведь выполнение приказов, распоряжений, директив предполагает наличие различных форм отчетности. Произведения футуристов программного характера, как показывает анализ их жанровых особенностей, также носят директивный характер. Выбор жанра манифеста, декларации показывает стремление футуристов придать своим произведениям статус официального. В такого рода текстах жанровые особенности выражают идейную сторону программы футуристов. Речевая стратегия, представленная в манифестах, реализуется как агрессия по отношению к старому искусству. Агрессия передается как глагольным составом используемой лексики, так и другими частями речи (существительными, прилагательными, наречиями) с ярко выраженной пейоративной окраской.

Наличие в политических, литературных, научных текстах лексем «мы», «наш», характеризующих некую общность на основе единых взглядов, воззрений, порождают образ оппонента, противопоставленного данному обществу. Разделение в партийных документах и произведениях футуристов программного характера видится по принципу «свои — чужие», где полюс чужие» ассоциируется с врагом. Образ врага мыслится как некий обобщенный, отвлеченный образ, однако имеющий определенную силу. Поэтому, как показывает анализ лексических доминант, используемых в партийных документах, все документы, исходящие от руководства партии, направлены на установление жесткого подчинения в обществе и устранение врага, как внешнего, так и внутреннего. Компонентный анализ лексем, отражающих меры борьбы с врагом, показал нетерпимость партийного руководства ко всякого рода инакомыслию, стремление вытеснить врага радикальным способом, вплоть до физического уничтожения.

Функционирование большого числа лексики со значением «врага» в текстах документов партии и произведений футуристов программного характера передает состояние эмоционального напряжения. Адресант стремится к разрешению этого конфликта за счет моральной победы над адресатом. Ведь тексты, нагруженные эмоциональными оборотами, звучат эффектнее, ярче, убедительнее. Основной принцип использования инвектив в текстах футуристов обусловлен поиском выхода из состояния кризиса, снижения эмоционального напряжения, а также понижения социального статуса тех, кто оспаривает основные принципы футуристической программы. Поэтому при характеризации врага в манифестах и декларациях частое использование инвективной лексики оправдано. Требования футуристов, изложенные в манифестах, декларациях, имеют идеологизированный характер. Это выражается в лозунговом характере большинства произведений футуристов программного характера. Понимая под идеологией систему взглядов, идей, характеризующих какую-либо социальную группу, политическую партию, общество, можно говорить о создании идеологии авангарда, характеризующееся своей системой взглядов, идей на развитие общества.

Прагматический аспект всех типов текстов определяется стремлением преобразовать жизнь страны, создать новый тип мышления общества. При этом, хотя под «новым» в разных типах текстов понимаются разные реалии новое общество, новая идеология, новый язык, новое искусство, новая наука и т.д.), все же создание нового подчинено общей политической цели — установлению мирового господства с новым обществом. В свою очередь, стремление к новому укладу жизни во всех типах текстов определяет негативное отношение к старому, которое «нельзя переделать, от него нужно только отказаться». При этом оппозиция «старое — новое» трансформируется в «свои —- чужие», где под «чужим» понимается все изжившее себя, враждебное новому укладу жизни.

Политический уклон во всех направлениях общественной жизни, представленный в различных типах текстов, характеризуется присутствием всякого рода контроля в различных областях общественной и культурной жизни страны. В первую очередь, это касается общественной деятельности в области литературы, искусства, науки, поэтому огромное количество документов коммунистической партии было посвящено регламентации печатных изданий и типографий. Термин «политика» в текстах документов коммунистической партии имеет очень широкий синтагматический ряд: политическое редактирование печатных изданий, политический контроль, политический отдел, политическое управление, политический характер печатной продукции, политическая работа и т.д. Построение новой жизни видится футуристами через изменение структуры языка. Первоначальное провозглашение нового языка (заумного языка) трансформируется в стремление к единому, вселенскому языку, языку будущего. При этом «новое» осознается футуристами как «не существовавшее ранее, имеющее право на существование в будущем», «впервые созданное или сделанное, появившееся или возникшее». В результате достижение «нового» мыслится футуристами через устранение старого. Этим объясняется широкая сочетаемость данной лексемы: «новая поэзия», «новые пути слова», «новые люди», «новое искусство», «новая жизнь», «новые задания» и т.д. В попытках футуристов преобразовать жизнь общества, изменить характер его мышления также наблюдается стремление оказать влияние не только на изменение характера творчества, но и на изменение мира в целом. Несоответствие старого, традиционного языка (языка искусства) новой, изменившейся (изменяющейся) жизни — это не эстетическая проблема, не проблема искусства, это проблема философская. Философская проблематика является также основой идеологии. Таким образом, творческую деятельность авангарда можно расценивать как политическую и идеологическую активность.

Реализация указанных принципов (отказ от старого, провозглашение нового, стремление по-своему представить жизнь будущего и т.д.) находит выражение и в научном знании, в частности, в лингвистических работах Н.Я. Марра, где реализуется основная идея Н.Я. Марра о синкретизме языкознания, политэкономии, философии и идеологии, а также о создании единого мирового языка. Так, взаимодействие языка и мышления характеризует связь языка с философией и идеологией. При внедрении нового учения о языке Н.Я. Марр настаивал и на изменении характера мышления. Мышление дает то или иное осмысление, то есть направление и «сознательную технику этому приводному ремню — языку» (Марр, 1931, с. 7). Язык представляется стержнем, составной частью политической идеологии, мощной силой, придающей движение и управляющей сознанием масс. Основной функцией языка выступает не коммуникация, а речевое воздействие. Политическая направленность языковой теории Н.Я. Марра подчеркивается широким применением идеологем в определении ключевого понятия: «пропаганда», «действие», «борьба», «средство», «подъем». Сравнение языка с пропагандой, действием, борьбой, средством, подъемом определяется основными функциями политического языка — воздействующей и информативной. Таким образом, «новое учение о языке» Н.Я. Марра выражает тесную связь и взаимовлияние идеологии и языкознания.

Согласно яфетической теории Н.Я. Марра, или «нового учения о языке», язык должен стать первым и основным объектом преобразования общества, с идеологизации науки о языке (построения науки марксистскими методами) должно было начинаться преобразование всей страны. При этом язык, как неотъемлемая часть строительства коммунистического общества, общества будущего, был основным объектом формирования сознания общества. Через создание особого типа мышления Н.Я. Марр в своем «новом учении о языке» констатирует факт и обосновывает необходимость создания единого, мирового языка, который будет функционировать в коммунистическом обществе. Данная идея удачно вписывалась в условия проводимой социалистическим государством языковой политики. Распространение основных положений господствующей идеологии среди бесписьменных народов, то есть политика внутри языка порождает наличие единой «нации» — «советского народа» со своим языком. Основа языковой политики, проводимой в двадцатые годы, предполагала искоренение национального единения русского народа и ставила своей задачей создание единого класса.

Таким образом, общая идеологическая направленность различных типов текстов в двадцатые годы XX века, отражая основные принципы коммунистической идеологии, характеризует эти тексты как речевую агрессию. Язык этих текстов направлен прежде всего на изменение сознания социума, изменение характера мышления, программирование поведения, что соответствовало основной цели коммунистической партии — созданию единого государства с единым языком, а следовательно, согласно принципу лингвистической относительности, единым мышлением.

Заключение

Язык является предметом изучения многих наук (лингвистики, философии, социологии, психологии и др.), поэтому связь языка с культурой народа является объектом внимания лингвистов, политологов, психологов, социологов. Языковая система, согласно принципу лингвистической относительности Б. Уорфа, оказывает влияние на мышление человека, его поведение, формирует его мировоззрение. Данное свойство языка в настоящее время активно используется в политике, рекламе, агитации в целях управления общественным сознанием. В основе принципа лингвистической относительности лежит деятельностная концепция языка, основу которой заложили работы В. фон Гумбольдта, A.A. Потебни.

Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Сознание, как индивидуальное, так и общественное, материализуется в языке. Язык, будучи связанным с функционированием политической идеологии, является средством формирования в сознании людей определенных стереотипов. Через язык осуществляется воздействие на сознание социума. Языковые единицы в процессе функционирования способны подчеркнуть и выдвинуть на первый план отдельные признаки, явления, оставить в тени другие.

Историческая эпоха начала XX века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей, или, по терминологии М. Фуко, эпистеме. При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира, с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное орудие формирования мышления общества, то есть, эксплуатируя» его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни. Изменение сознания происходит за счет распространения активности, влияния специализированных групп людей — идеологов, «аппарата», занимающегося пропагандой и агитацией, — на широкие слои населения, которые продолжают оставаться объектом и «материалом» для манипулирования. Именно поэтому в революционный период наиболее распространенными жанрами речи являются постановления, резолюции, директивы, речи, доклады, лекции. Это обусловлено тем, что характер отбора стилистических средств языка при производстве высказывания обусловлен взаимодействием адресата и адресанта, то есть лица, порождающего документы, и лиц, которым эти документы адресованы, а также задачами, которые перед ними поставлены. Стиль, а соответственно и жанр, выражает отношение субъекта высказывания к адресату. Это отношение регламентируется той социальной ролью, в которой выступают субъекты коммуникации.

Наряду с публичными выступлениями представителей коммунистической партии, художественное творчество писателей начала XX века также оказывается одним из важнейших орудий на пути к автоматизации «нового» языка. Особенность языка художественных произведений определяется духом революционного времени: важно было привлечь на свою сторону массы любыми средствами, в том числе и поэтической агитацией, которая в данном контексте оказывалась литературной формой выражения идеологических лозунгов. Ведь, как отмечает Б. Гройс, за искусством признается не только конструктивная, организующая, но и агитационная функция, поскольку и в этой своей функции оно не просто отражает жизнь, а реально способствует ее перестройке. Таким образом, в речевой деятельности представителей власти язык оказывается основным средством распространения принципов партийной идеологии.

Анализ основных идеологем, используемых в партийных документах 1917-1932 годов, показывает, что большинство документов, исходящих от руководства партии, направлены на установление жесткого подчинения в обществе и устранение врага, как внешнего, так и внутреннего. Если борьба с внешним врагом представляется больше методами убеждения, разъяснения, то с внутренним врагом борьба видится через запрет изданий, наложение штрафов, судебные разбирательства, политическое заключение. Присутствие в обществе врага порождает наличие в текстах документов партии семантического поля «военный фронт». Военным фронтом представлена вся общественная деятельность страны. Страна осознается как военный лагерь, как некий субъект, имеющий свои тайны, свою стратегию борьбы с врагом. Тайна передается в документах через лексемы «осторожность», «бдительность», «секретно» и др.

Анализ лексических доминант, функционирующих в структуре текстов документов коммунистической партии, показывает направленное воздействие правящей идеологии на сознание творческой личности, на стремление стандартизировать образ его мышления, поведение, творческий процесс в целом. Следовательно, понятие «речевое воздействие» является центральной категорией партийных документов, наблюдается тенденция к установлению «эффективного речевого воздействия» (К.Ф. Седов), то есть такого, которое позволяет говорящему достичь поставленной цели. Продуктивность манипуляции, то есть ее эффективность, достигается за счет наличия в текстах документов мер и средств наказания различного рода в случае невыполнения требований, изложенных в виде директив, наличия речевой агрессии по отношению к адресату. Таким образом, через воздействие словом навязываются мысли и чувства, программируется в сознании людей выгодная для партии социальная позиция. В результате творится миф о коммунизме («могучие иллюзии» — Т. Манн). Идеологи используют мифы для создания иллюзии реальности с целью интерпретации действительности в желательном для них направлении. За счет сознательного отбора языковых средств создается своеобразная «виртуальная» реальность, которая от текста к тексту практически не изменяется и воплощает воздействующую функцию в различных актах коммуникации, контролируя отношения в обществе.

В начале XX века возникают различные направления в искусстве и литературе, которые в разной степени интерпретируют назначение искусства в его отношении к происходящим событиям. Среди авангардистских направлений в литературе и искусстве наиболее радикально к проблеме преобразования мира подошел футуризм. Именно себя, свое искусство футуристы считали актуальным, революционным и утверждали, что оно выражает современное состояние умов, приписывая себе исключительную миссию: «Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве», — провозглашалось в манифесте «Пощечина общественному вкусу». Футуристическое искусство, освобождая сознание художника, с его провозглашением «заумного языка», было направлено на изменение, создание нового сознания социума. Тем самым формировался новый мир, отличный от существующего, «виртуальный мир» со своим, в данном случае заумным языком (заумь), а следовательно, с качественно новой картиной мира.

Футуризм, претендуя на создание качественно нового языка, отвечающего требованиям своей эпохи, стремился преобразовать саму «культуру языка» (Г.О. Винокур), утверждая свое лингвистическое творчество. Поэтому именно язык, как объект «культурного преодоления» (Г.О. Винокур), стал объектом пристального внимания футуристов. Провозгласив и описав в манифестах, декларациях основные идеи словотворчества, базирующиеся на создании «заумного языка», семантическом и смысловом сдвиге, новой фактуре стиха, расчленении и разложении слова и т.д., основоположники футуризма пришли к выводу о переделе всего мира с помощью языка, приписывая себе в этом исключительную роль. Таким образом, «слово как таковое» сознательно становится объектом их программы, и через язык происходит внедрение в сознание масс «новых» принципов бытия. Анализ жанровых особенностей текстов программного характера футуристов показывает, что основной целью произведений футуристов является обращение к адресату с сообщением содержания и целей своей деятельности, обоснование правил и законов своего творчества, а также изложение основных требований в документальной форме.

Наличие в текстах манифестов, деклараций футуристов лексем «мы», «наш», характеризующих некую общность на основе единых взглядов, воззрений, порождают образ оппонента, противопоставленного данному обществу. Образуется оппозиция «свои — чужие», согласно которой «своим» присуще все лучшее, положительное, в то время как «чужие» характеризуются только негативно, связаны с образом врага новой жизни, следовательно, отношение к ним агрессивное. Это противопоставление пронизывает все футуристическое творчество. Разрешение конфликта в оппозиции «свой — чужой» реализуется в тексте с помощью глагольных рядов с общим значением категорических действий, направленных на уничтожение «врага»: «стащить», «сбросить», «разрезать», «разрубить», «порвать», «плюнуть» и др. Среди глагольных форм наблюдаются такие, которые выражают крайнюю степень реализации действия («уничтожены», «сокрушены» и др.). При этом футуристы при характеристике группы «враг» зачастую прибегают к стилистически сниженной лексике, инвективам. Это является актом проявления власти по отношению к адресату, где весь процесс коммуникации направлен на подчинение партнера. Сущность этого типа речевого поведения — заставить партнера в процессе коммуникации действовать в соответствии со своими требованиями. В результате формируется «идеология» футуризма как целостного направления (Е.А. Бобринская). Негативное отношение к прежнему искусству, прежней жизни, стремление посредством создания нового языка добиться тотальной власти, стать «председателями Земного шара» сближает основные положения футуристической программы с коммунистической идеологией. От того, насколько действенным будет язык управления сознанием масс, его «ударная» сила, зависел итог процесса построения нового общества, к которому стремились представители коммунистической идеологии и авангардисты. В конечном же счете, создание «нового» общества сводилось к провозглашению тоталитарного общества, и этому во многом способствовали процессы, происходящие в языке. Таким образом, в основе партийных документов, программных текстов футуристов лежала деятельностная концепция языка, доведенная до крайней степени — экстремизма.

В период двадцатых годов XX века многими языковедами описываются те изменения в области языка, которые имеют место в публичных выступлениях революционных деятелей, языке прессы, языке населения и т.д. Трансформация литературного языка, в первую очередь, связана с тем, что в 17—20 годы XX века изменяется система текстов, служащая ориентиром для общественной и языковой деятельности социума. Письменное слово в советском обществе стало наиболее авторитетным и понималось как воплощение нормы литературного языка (языковых стандартов). Через язык документов вводились языковые стандарты, присущие революционному времени. Распространение «стандартного языка» связано с появлением новых терминов, обозначающих явления, предметы, появившиеся в революционный период и последующие годы, с появлением новых значений слов, активным использованием различных типов аббревиации. Изменения в словарном составе языка вполне закономерны — в различные переломные периоды развитие культуры обусловливает и определенные изменения в языке, который вынужден приспосабливаться к новым культурным задачам, к новым понятиям. Через систему языковых новшеств коммунистическая идеология распространяла свои основные положения, внедряя их в сознание социума, то есть проводила сознательную языковую политику. Изменения в области языка революционного и послереволюционного периодов определяются лингвистами как «упрощение языка» (Г.О. Винокур, С.И. Карцевский и др.).

Весь этот процесс стандартизации языка, приведение его к ц семантическому примитивизму, является, по мысли Г.О. Винокура, социальной угрозой. Эта опасность им видится в том, что социум перестает логически мыслить, что штампованная фразеология закрывает глаза на подлинную природу вещей и отношений, подставляя вместо реальных вещей их неточную и окаменевшую номенклатуру. Сам акт коммуникации при этом протекает посредством волевого действия, с привычными (стандартными) элементами. В результате, живя в мире шаблонов и речевых стандартов,

Ф одновременно не воспринимая их, человек оказывается вовлеченным в бессознательный акт коммуникации, посредством которого уводится в мир виртуальной реальности. Использование в речи потерявших смысл и назначение выражений порождает «уродливое» мышление. Мыслить возможно образами, различными терминами, но мыслить словарными Ф штампами невозможно. Такое мышление может быть только «бессмысленным». В итоге люди перестают понимать то, о чем говорят. Таким образом, язык, функционируя в связной структуре идей периода двадцатых годов XX века, прежде всего, используется как средство достижения целей коммунистической идеологии, как средство распространения стереотипов мышления, поведения во всех сферах общественной деятельности, что способствовало созданию тоталитарного государства.

Реализация вышеуказанных принципов (отказ от старого, провозглашение нового, стремление по-своему представить жизнь будущего и т.д.) находит выражение и в научном знании, в частности в лингвистических работах Н.Я. Марра. В двадцатые годы XX века ^ коммунистическая идеология пыталась сформировать образ науки как мощной социально-преобразующей силы, способной воздействовать на все

• сферы жизнедеятельности общества. Взаимодействие науки и идеологии в двадцатые годы носит двусторонний характер, поскольку не только наука «идеологизировалась», то есть приобретала черты идеологии (как в случае «Нового учения о языке» Н.Я. Марра), но и сама идеология стремилась стать научной. Коммунистическая идеология претендовала на то, чтобы считаться наукой, опираться на науку, обобщать данные науки, освещать путь науке.

Особенности текстов о языке Н.Я. Марра, обоснование его «Нового учения о языке» раскрываются на основании ключевых понятий: язык, мышление, базис, надстройка, национальная политика, единый язык, мировой язык и др., которые в совокупности реализуют основную идею Н.Я. Марра о марксистской лингвистике, функционировании ее как части коммунистической идеологии и, в конечном счете, о создании единого мирового языка. Провозглашая создание новой лингвистики, именуемой «Новое учение о языке», Н.Я. Марр само понятие «лингвистика» определяет с помощью номинаций, формирующих оппозицию «старое — новое». Понятие «новая теория» в его трудах обозначается как «общее учение», «универсальная наука», «единственно правильная лингвистика», при этом становление нового учения о языке, или яфетической теории, предполагает наличие старого, на смену которому последнее приходит. Под старым учением Н.Я. Марр подразумевает наличие всего лингвистического знания, основанного на сравнительно-историческом методе. Следовательно, старая лингвистика, от которой нужно отказаться, не представляет собой, по словам Н.Я. Марра, связи с жизнью, не укладывается в рамки современного использования марксистского метода в научном знании. Анализ основных лексем, характеризующих прежнюю науку о языке, показывает, что она, в соответствии с яфетической теорией Н.Я. Марра, построена на отрицаниях, является враждебной, слишком общей, неконкретной, бесцельной, характеризуется отсутствием содержания, отвлеченностью, воспринимается как «дурная», «враждебная», «отжившая», «забытая», «лишенная необходимости».

Связывая «Новое учение о языке» с «насущными проблемами общества», Н.Я. Марр не только строит лингвистику согласно принципу диалектического материализма, но и отождествляет новое учение с марксистско-ленинской теорией. Политическая направленность языковой теории Н.Я. Марра подчеркивается широким применением идеологем в определении ключевого понятия «язык»: «пропаганда», «действие», «борьба», «средство», «подъем». Использование номинаций «орудие действия», «рычаг борьбы», «орудие образования», «орудие пропаганды», «рычаг культурного подъема», а также отождествление языка с надстройкой подчеркивает связь лингвистической концепции Н.Я. Марра с политэкономией, процессом производства. Сравнение языка с пропагандой, действием, борьбой, средством, подъемом определяется основной функцией политического языка — воздействующей. В итоге языкознание понимается Н.Я. Марром как синкретизм науки (в частности языкознания), идеологии, философии и политэкономии. Сам язык должен стать средством распространения в обществе коммунистических идей, воззрений, знаний путем постоянного глубокого и детального их разъяснения. В результате в яфетической теории Н.Я. Марра определяется не только идея формирования языка под влиянием общественного строя (языковое строительство), но и преобразование общества в коммунистическое посредством языкового развития. Ситуация двадцатых годов XX века подтверждает это: в ходе языковой политики идет повсеместное распространение письменности среди бесписьменных языков, однако качественная сторона, то есть политика на языковом уровне, политика внутри языка была одинаковой. Везде, во всех национальных языках в это время доминирует политическая лексика, внедряется языковое обозначение одних и тех же понятий: «коммунизм», «ленинизм», «пролетариат» и др., что свидетельствует о стремлении создания единого «идеологизированного» языка. Идея Н.Я. Марра о создании единого языка и управлении с помощью этого языка сознанием общества с некоторым изменением была во многом воплощена коммунистической идеологией в жизнь, хотя в 50-е годы официально говорилось об «аракчеевском режиме» в языкознании. Таким образом, идеологически обусловленное использование деятельностной концепции языка во всех типах текстов привело к обратным результатам — деятельность идеологов замкнулась в сфере языка и речетворчества — «самозамкнутого языка», «утопии языка».

Список научной литературыЗуев, Константин Вячеславович, диссертация по теме "Русский язык"

1. Литературные манифесты от символизма до наших дней. — М.: XX1.век. — Согласие, 2000. — 608 с.

2. Марр Н.Я. К вопросу об яфетическом процессе в освещении яфетической теории. — М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930. —51 с.

3. Марр Н.Я. Родная речь — могучий рычаг культурного подъема. — Л.: Издание Ленинградского Восточного Института им. A.C. Енукидзе, 1930. — 71 с.

4. Марр Н.Я. Язык и мышление. — М.: Соцэкгиз, 1931. — 64 с.

5. Марр Н.Я. Язык и современность. — Л.: Соцэкгиз-ГАИМК, 1932. — 40 с.

6. Марр Н.Я. Яфетидология. — М.: Кучково поле, 2002. — 480 с.

7. Марр. Н.Я. Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории. —М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929. — 32 с.

8. Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. — М.: Наследие, 2000.

9. Цензура в Советском Союзе. 1917-1991. Документы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — XXII, 576 с.1. СЛОВАРИ

10. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — 567 с.

11. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. — М.: Институт русского языка АН СССР, 1991, — 193 с.

12. Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 682 с.

13. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. — СПб., «Фолио-Пресс», 1998. — 704 с.

14. Словарь иностранных слов. — М.: Русский язык, 1985. — 608 с.

15. Словарь русского языка: В 4 т. / АН СССР, ин-т русского языка; Под ред. А.П. Евгеньевой. — 3-е изд., стереотип. —М.: Русский язык, 19851988.

16. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1956.

17. Стилистический энциклопедический словарь русского языка. — М.: Флинта: Наука, 2003. — 696 с.

18. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. — М.: Советская энциклопедия, 1935-1940.

19. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А.И. Молоткова — М.: Русский язык, 1978.1. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

20. Абрамов В.П. Семантические поля русского языка. — М.; Краснодар: Акад. Пед. и соц. наук РФ, Кубан. Гос. ун-т, 2003. — 338 с.

21. Автономова Н.С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» // Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб.: A-cad, 1994. — С. 7-27.

22. Алпатов В.М. 150 языков и политика. 1917—2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. —- М.: Крафт+, Институт востоковедения РАН, 2000. — 224 с.

23. Алпатов В.М. Волошинов, Бахтин и лингвистика. — М.: Языки славянских культур, 2005. — 432 с.

24. Алпатов В.М. История одного мифа. Марр и марризм. — М.: Наука, 1991. —240 с.

25. Алпатов В.М. Марр, марризм и сталинизм // Философскиеисследования, 1993.— № 4. — С. 271—288.

26. Алпатов В.М. Филология и революция (в России) // НЛО, 2002. —№ 53. —С. 199-216

27. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. —М.: Наука, 1974.

28. Аптекарь В.Б. Рец. На книгу Н.Я. Марра Язык и Письмо // Русский язык в школе, 1931. — № 2-3. — С. 236-241

29. Ю.Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М.: ЦентрКом, 1996. — 670 с.

30. П.Арон Р. Мнимый марксизм. — М.: Прогресс, 1993. — 382 с.

31. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. — М.: Наука, 1988. —338 с.

32. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. — М.: Языки русской культуры, 1998, —896 с.

33. Байков В.Г. Манипулятивная семантика и контрпропаганда // Функционирование языка как средства идеологическоо воздействия. — Краснодар: Изд-во Кубан. ун-та, 1888. — С. 5-113.

34. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века: Сборник. — М.: Ф Издательская группа «Прогресс» — «Универс», 1993. — 368 с.

35. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 1993. — 182 с.

36. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. Современный политический язык (от ритуала к метафоре). — М.: Знание, 1991. —63 с.

37. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: Прогресс. Универс: РЕЯ, 1994. — 615 с.21 .Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. — 314 с. 22.Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. — М.: Радуга, 1983. — С. 306-349.

38. Щ 23.Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных• наук. — СПб.: Азбука, 2000. — 336 с.

39. Бахтин М.М. Работы 20-х годов. — Киев: NEXT, 1994. — 384 с.

40. Бахтин М.М. Собрание сочинений в 7 т. — М.: Русские словари, 1997.

41. Т. 5. Работы 1940-начала 1960-х годов. -— 731 с.

42. Безменова H.A. Речевое воздействие как риторическая проблема // Проблемы эффективности речевой коммуникации. — М.: ИНИОН, 1989. —С. 116-133.

43. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: Наука, 1990. —220 с.

44. Бердяев H.A. Кризис искусства. — М.: Интерпринт, 1990. — 48 с.

45. Бернштейн С.Б. A.M. Селищев — славист-балканист. — М.: Наука, 1987. — 110 с.

46. Бирюков Н.И., Сергеев В.М. «Соборность» как парадигма политического сознания // Полис. — 1997. — № 3. — С. 65-73.

47. Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирическое исследование языка и его использования в социальном контексте // Язык и моделирование социального взаимодействия. — М.: Прогресс, 1987. — С. 88-125.

48. Бобринская Е.А. Футуризм. — М.: Галарт, 2000. — 192 с.

49. Богданов В.В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык, дискурс и личность. — Тверь: Изд-во Твер. ун-та, 1990. —С. 26-31.

50. Брутян Г. А. Гипотеза Сепира-Уорфа. Лекция, прочитанная в лондонском университете. —Ереван: Луйс, 1968. — 66 с.

51. Будагов P.A. Филология и культура. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — 303 с.

52. Булыгина Т.А. Советская идеология и общественные науки. — М.: Изд-во МГУ, 1999.

53. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Гипотеза как мыслительный и речевой акт // Логический анализ языка: Ментальные действия. — М.: Наука, 1993.1. С. 78-82.

54. Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. — М.: Прогресс, 1987. — С. 44-87.

55. Варламова Е.В. практика анализа политического дискурса // Текст. Структура и семантика. Доклады IX Международной конференции. — М.: СпортАкадемПресс, 2004. — С. 137-140.

56. Вежбиикая А. Язык. Культура. Познание. — М.: Русские словари, 1997.416с.

57. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике.

58. М., 1978. — Вып. 8. — С. 402-421.

59. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. Лингво-страноведение в преподавании русского языка как иностранного. М.: Русский язык, 1983. - 320 с.

60. Винокур Г.О. Культура языка.— М.: Работник просвещения, 1927.

61. Винокур Г.О. Филологические исследования. Лингвистика и поэтика.1. М.: Наука, 1990, —451 с.

62. Винокур Т.Г. Информативная и фатическая речь как обнаружение разных коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его функционировании: Коммуникативно-прагматический аспект. — М.: Наука, 1993. — С. 5-29.

63. Войскунский А.Е. Яговорю, мы говорим.: Очерки о человеческом общении. — М.: Знание, 1982. — 192 с.

64. Войтасик Л. Психология политической пропаганды. — М.: Прогресс, 1981. —278 с.

65. Вятр Е. Социология политических отношений. — М.: Прогресс, 1979.465 с.

66. Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.

67. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М.: Наука, 1981.

68. Гаспаров М.Л. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. — СПб.: Азбука, 2001. — 480 с.

69. Гитлиц М.М. Основные вопросы в освещении Н.Я. Марра // РЯТТТ. — № 3.- 1939. —С. 1-10.

70. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. — М.: Янус-К, 1998. — 168 с.

71. Голомшток И. Тоталитарное искусство. — М.: Галерт, 1994. — 294 с.

72. Горбаневский М.В. В начале было слово. Малоизвестные страницы истории современной лингвистики. — М.: Изд-во Университета дружбы народов, 1991. — 252 с.

73. Горелов И.Н. Избранные труды по психолингвистике. — М.: Лабиринт, 2003. —320 с.

74. Гройс Б. Искусство утопии. — М.: Художественный журнал, 2003. — 321 с.

75. Гройс Б. Рождение социалистического реализма из духа русского аангарда // Вопросы литературы, 1992. Вып. 1. — С. 42-61.

76. Гудков Д.Б. Прецедентные имена и парадигма социального поведения // Лингвистические и лингводидактические проблемы коммуникации.

77. М.: МАЛП, 1996. — С. 261-268.

78. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984, — 397 с.

79. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. — М.: Прогресс, 1985.380 с.

80. Гуревич П.С. социальная мифология. —М.: Мысль, 1983.— 175 с.

81. Данилевская Н.В. Познавательная оценка в научном дискурсе (применительно к понятию эпистемической ситуации) // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь, 2003. — С. 153-171.

82. Дейк Т.А., ван. Язык. Познание. Коммуникация. — М.: Прогресс, 1989.312 с.

83. Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. — М.: Изд-во Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, 2003, —С.116-133

84. Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования. М., 2002. —№ 3. — С.32-43.

85. Денисов П.Н. Язык русской общественной мысли конца XIX — первой четверти XX вв. — М.: МАЛП, 1998. — 185 с.

86. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. — М.: Наука, 1994. —304 е.

87. До клад Т.М. Ломтева «Очередные задачи марксистской лингвистики» // Русский язык в школе, 1931. — № 5. — С. 150-160.

88. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. — М.: ЧеРо, 1997. — 344 с.

89. Дридзе Т.М. Язык и социальная психология / Под ред. A.A. Леонтьева.

90. М.: Высшая школа, 1980. — 224 с.

91. Дугин А.Г. Загадка социализма // Философия хозяйства. — 2000. — № 5. — С. 68—80.

92. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. — М.: Науч.-изд. центр «Ладомир», 1997. — 329 с.

93. Изд-во Моек, ун-та, 1976. — 306 с. 76.3иновьев A.A. Коммунизм как реальность. — М.: Центрполиграф, 1994. —495 с.

94. Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. — М.: РОССПЭН, 1997. — 431 с.

95. История русской литературы XX века. Первая половина: В 2 кн. — Кн. 1. Общие вопросы / Под ред. доктора филол. наук проф. Л.П. Егоровой.

96. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. — 318 с.

97. Кара-Мурза С.Г. Идеология и мать ее наука. — М.: Изд-во Эксмо, 2002.256 с.

98. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. — М.: Изд-во Эксмо, 2004.832 с.• 81.Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М.: * Гнозис, 2004. — 390 с.

99. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. ■— М.: УРСС, 2002.264 с.

100. Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина, 1917—1929. — М.: Сов.-Брит. Изд-во «Интер-Версо», 1990. — 206 с.

101. Карцевский С.И. Из лингвистического наследия. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 344 с.

102. Ф 85.Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Антологиякультурологической мысли.—М., 1996. — С. 108-123.

103. Квинтэссенция. Философский альманах. — М.: Политиздат, 1990. — 446 с.

104. Килевская Л.Т., Сафронова Л.В. Виртуальная реальность в семантикещтекста // Текст. Структура и семантика. Доклады IX научной конференции. — М.: СпортАкадемПресс, 2004. — С. 58-60.

105. Клаус Г. Сила слова: Гносеологический и прагматический анализ языка. — М.: Прогресс, 1967.

106. Клемперер В. ЬТ1 — Язык третьего рейха. — М.: Прогресс-Традиция, 1998. —381 с.7 90.Климова Л.Е. Массовая культура и личность: Культурфилософскийаспект. Автореф. дисс. канд. филос. наук. — Ставрополь, 2005. — 22 с.

107. Клюев Е.В. Речевая коммуникация. — М.: ПРИОР, 1998. — 224 с.

108. Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972.

109. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. — М., 1983.; 94.Кола Д. Политическая социология / Пер с фр.; предисл. А.Б. Гофмана.

110. М.: Изд-во «Весь Мир», «ИНФРА-М» 2001. — 406 с.

111. Корнфорт Морис. Марксизм и лингвистическая философия. — М.: Прогресс, 1968. —456 с.

112. Котюрова М.П. Категоричность. некатегоричность как свойство индивидуального стиля речи ученого // Текст: Узоры ковра. Вып. 4. Ч. 2. Актуальные проблемы исследования разных типов текста. — СПб.-Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. — С. 133-136.

113. Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста (функционально-стилистический аспект).

114. Красноярск: Изд-во Красноярского университета, 1988. — 171 с.

115. Кременцов Л.П. Задыхающийся язык // Русская речь. — 1992. — №4.1. С. 31-37.

116. Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). — М.: Языки русской культуры, 1996.1. С. 384-408.

117. Крючкова Т.Б. Особенности формирования и развития общественно-политической лексики и теринологии. — М.: 1989.

118. Кульжанова Г. Язык и политика (к постановке проблемы) // Суверенный Казахстан в гуманитарном измерении: культура, политика, экономика. — Алматы, 2001.

119. Купина H.A. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. — Екатеринбург-Пермь: Изд-во Урал. Ун-та: — ЗУУНЦ, 1995. — 144 с.

120. Ларин Б.А. К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок) // Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. — М., 1977. —С. 189-199.

121. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: Когнитивно-исторический анализ.—Вильнюс: Изд-во Вильнюсского ун-та, 1995. -232 с.

122. Лебон Г. Психология толп // Психология толп. — М.: Ин-т психологии РАН; Изд-во «КПС+» 1998. — С. 13-254.

123. Левин Ю.И. О семиотике искажения истины // Левин Ю.И. Поэтика. Семиотика: Избр. труды. — М.: Языки русской культуры, 1998, —С. 594-605.

124. Левин Ю.И. Семиотика советских лозунгов // Левин Ю.И. Поэтика. Семиотика: Избр. труды. — М.: Языки русской культуры, 1998. —С. 542-556.

125. Левченко Е.В., Ширинкина Л.В. Восприятие текста как психологическая проблема // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь: Пермский ун-т, 2003. — С. 32-48.

126. Левченко М.А. Поэзия пролеткульта — идеология и риторика революционной эпохи. Автореф. дисс. канд. филол наук. — СПб., 2001.

127. Леглер В. А. Идеология и квазинаука // Философские исследования, 1993. — № 3. — С.68—82.

128. Ш.Ленин В.И. О культуре. — М.: Изд-во политической литературы, 1980, — 336 с.

129. Ленин В.И. Партийная организация и партийная литература // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 50 т. — М., 1968. — Т. 12. Октябрь 1905 — апрель 1906.

130. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 50 т. — М.: Изд-во политической литературы, 1968.

131. Леонтьев A.A. Слово в речевой деятельности. •— М.: Наука, 1965. — 245 с.

132. Леушин М. Сталин и Марр: три архивных документа // Логос, 2001. —№4, —С. 86-90.

133. Ломтев Т.П. За марксистскую лингвистику // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология. — М.: Академия, 2001. — С. 78-92.

134. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М.: Изд-во МГУ, 1982. - 479 с.

135. Лукашанец A.A., Михневич А.Е. Щербин B.K. Общество — Язык — Политика. — Минск: Высшая школа, 1988. — 223 с.

136. Луначарский A.B. Статьи о литературе. В 2 т. Т. 2. Советская литература. Теория и литературная критика. — М.: Художественная литература, 1988. — 492 с.

137. Любомирова Н.В., Межуев В.М., Михайлов Ф.Т., Толстых В.Н. Перестройка сознания или сознательная перестройка? // Освобождение духа. —М., 1991. —С. 10-47.

138. Майданова A.M., Амиров В.М., Енина Л.В. и др. Речевая агрессия в средствах массовой информации. —Екатеринбург, 1997.

139. Маковский М.М. Язык — Миф — Культура. Символы жизни и жизнь символов. — М.: Ин-т рус. яз. РАН, 1996. — 329 с.

140. Манн Т. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 10. Статьи 1929—1955. — М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1961. — 696 с.

141. Марков В.Ф. История русского футуризма. — СПб.: Алетейя, 2000. —438 с.

142. Марксистско-ленинская философия. Диалектический материализм. —М.: Мысль, 1972. — 335 с.

143. Марр Н.Я. К истории Кавказа по данным языка. — Тифлис: ЗакГИЗ, 1933.127. . Марр Н.Я. Из беседы с преподавателями русского языка (Беседа проводилась в январе 1933 года) // Русский язык и литература в средней школе. 1935. — № 1. — С. 6-11.

144. Межъязыковые отношения и языковая политика. —■ Киев: Научна думка, 1988. —212 с.

145. Мечковская Н.Б. Язык и религия. — М.: Агентство «ФАИР», 1998, —352 с.

146. Мирошниченко А. Толкование речи. Основы лингво-идеологического анализа. Ростов-на-Дону: Издательский дом «Город N», 1995. - 112 с.

147. Московичи С. Машина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1998. — 560 с.

148. Мурзин Л.Н., Штерн A.C. Текст и его восприятие. — Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. — 172 с.

149. Надточий И.О. Особенности становления русского национального самосознания (социально философский анализ). — Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003. — 114 с.

150. Никольский Л.Б. Язык в политике и идеологии стран зарубежного Востока. М.: Наука, 1986. — 194 с.

151. Обнорский С.П. Избранные труды по русскому языку. — М.: Учпедгиз, 1968. — 356 с.135а. Оруэл Дж. 1984. / Ком. В.А. Чаликовой. — М.: Прогресс, 1989. —384 с.

152. Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. — М.: Прогресс, 1986. — С. 22-130.

153. Пайпс Р. Россия при большевиках. — М.: РОССПЭН, 1997. — 671 с.

154. Панов М.В. История русского литературного произношения 18— 20 вв. — М.: Наука, 1990. — 453 с.

155. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Структурная лингвистика. 1985-1987. — М.: Наука, 1989. —С. 54-82.

156. Печать — важнейшее идеологическое оружие партии. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1985.

157. Пеше М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. — М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999. — С. 225-290.

158. Пешковский A.M. Объективная и нормативная точки зрения на язык // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. — М.: Просвещение, 1965. — Ч. 2. — С. 288-299.

159. Поливанов Е.Д. Историческое языкознание и языковая политика // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков. Изд. 3-е, доп.

160. Ч. 2. — М., 1965. — С. 320-339.

161. Поливанов Е.Д. Революция и литературные языки Союза ССР // Поливанов Е. Д. За марксистское языкознание. — М.: Федерация, 1931.

162. С. 73-94 // Электронная версия www.ruthema.m/apr/textes/polivan/poliv4.htm

163. Поливанов Е.Д. Стенограмма «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория» // Поливанов Е.Д. Избранные труды по восточному и общему языкознанию. — М.: Наука, 1991. — С. 508-543.

164. Потебня A.A. Мысль и язык. — Киев, 1993.

165. Почепцов Г.Г. Психология войны. — М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000. — 528 с.

166. Почепцов Г.Г. Тоталитарный человек: Очерки тоталитарного символизма и мифологии. — Киев: Глобус, 1994. — 152 с.

167. Против вульгаризации марксизма. — М.: Известия АН СССР, 1953. —70 с.

168. Репина Е.А. Агрессивный текст как тип текста //www.textology.ru/public/agress.html.

169. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. — М.: Лабиринт, 1994, —210 с.

170. Романенко А.П. Образ ритора в советской словесной культуре. — М.: Флинта: Наука, 2003. — 432 с.

171. Руднев В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста — М.: «Аграф», 2000. — 432 с.

172. Салимовский В.А. Жанры речи в функционально-стилистическом освещении (научно-академический проект). — Пермь, 2002.

173. Сахно С.JT. «Свое — чужое» в концептуальных структурах // Логический анализ языка. Культурые концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 95-101.

174. Седов К.Ф. О манипуляции и актуализации в речевом воздействии // Проблемы речевой коммуникации. — Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 2003. — Вып. 2. — С. 20—27.

175. Селищев A.M. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком (1917—1926). — М.: Едиториал УРСС, 2003. — 248 с.

176. Сепир Э. Язык // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. — М.: Просвещение, 1965. — Ч. 2.

177. Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинаций // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. — М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2002. — С. 337-383.

178. Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. — М.: Прогресс, 1986. — С. 170194.

179. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. — СПб.: Алетейя, 2000. — 316 с.

180. Слово в языке произведений В.И. Ленина: сборник научных трудов / Отв. Ред. В.И.Денисов. М.: Наука, 1988. - 300 с.

181. Современная идеологическая борьба и проблемы языка / Под ред. В.М. Петрова. — М.: Наука, 1984. — 240 с.

182. Солнцева-Накова Е. О проблеме стереотипов в научном тексте // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь: Пермский унт, 2003. —С. 112-119.

183. Сорокина М.Ю. Русская научная элита и советский тоталитаризм (очень субъективные заметки) // Личность и власть в истории России XIX-XX вв. — СПб.: Нестор, 1997. — С. 248-254.

184. Спивак Э.Г. (член-корреспондент АН СССР) Проявление общности в советском словотворчестве // РЯШ, 1940, — № 5. — С. 1014.

185. Сталин И. Вопросы ленинизма. — Л.: ОГИЗ, 1947. — 612 с.

186. Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1951. — 55 с.

187. Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца XX века. — М., 1995.

188. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 3-е, испр. и доп. — М.: Академический Проект, 2004. — 992 с.

189. Стернин И.А. практическая риторика. — М.: Академия, 2003. — 269 с.

190. Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология. —М.: Академия, 2001. —575 с.

191. Телия В.Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. — М.: Языки русской культуры, 1996. — 284 с.

192. Трофимова Ю.В. Концепт «политика» в русской языковой картине мира. Автореф. дисс. канд. филол. наук. — Барнаул, 2004. — 16 с.

193. Тырышкина Е.В. Русская литература 1890-х — начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. — Новосибирск: НГТУ, 2002. — 151 с.

194. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков. Изд. 3-е, доп. — Ч. 2,—М., 1965.

195. Успенский Б.А. Поэтика композиции. — СПб.: Азбука, 2000. — 352 с.

196. Федорук Е.М. О работе над лексикой в школе // РЯШ, 1940 — № 2.— С. 33-35.

197. Филин Ф.П. Научная разработка вопросов русского языка за 20 лет // РЯШ, 1937, № 5, С. 14-20.

198. Филиппова И.Ю. Мифологизация массового сознания. Автореф. дисс. канд. филос. наук. — Ставрополь, 2002. — 18 с.

199. Флоренский П.А. П.А. Флоренский. У водоразделов мысли. — М.: Правда, 1990. — Т. 2. — 446 с.

200. Фразеология в контексте культуры. Сборник статей / Под ред. В.Н. Телия. — М.: Языки русской культуры. 1999. — 333 с.

201. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб.: A-cad, 1994. —406 с.

202. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде. В 2 т. — М.: Изд-во «RA», 1997. —Т. 1. —388 с.

203. Чемоданов Н.С. Ф. Энгельс и вопросы языкознания // Русский язык и литература в средней школе. — М., 1935. — № 4. — С. 3-7.

204. Чеснова Л.В. Наука и власть в Советской России (1918 начало 30-х гг.) // ИИЕТ РАН. Годичная научная конференция 1998. — М.: ИИЕТ РАН, 1999. — С. 279-282.

205. Шаймиев В. А. Композиционно-семантические аспекты функционирования метатекста в тексте // Русский текст: Рос.-амер. журн. по рус. филологии. — 1996. — № 4. — С. 80—92.

206. Шаховский В.И. Голос эмоций в русском политическом дискурсе // Политический дискурс в России-2: Материалы рабочего совещания. — М.: Диалог-МГУ, 1998. — С. 79-83.

207. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. — М.: ИТДГК «Гнозис», 2004. — 326 с.

208. Шейгал Е.И. Вербальная агрессия в политическом дискурсе // Вопросы стилистики. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. Вып. 28: Антропоцентрические исследования. — С. 204-222.

209. Шкловский В. Заумный язык и поэзия // Русский футуризм. М., 1999. —С. 258-265.

210. Шор Р. Неотложная задача (к построению марксистской философии языка) // Русский язык в школе, 1931. — № 3. — С. 29-37.

211. Штайн К.Э. Заумь идеологического дискурса в свете лингвистической относительности // Текст. Узоры ковра: Сб. научно-методического семинара «TEXTUS». — Вып. 4. — Ч. 2. — СПб.— Ставрополь, 1999. —С. 114-121.

212. Штайн К.Э. Метапоэтика A.C. Пушкина // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология. В 4 т. Т. 1. XVII-XIX вв. Барокко. Классицизм. Сентиментализм. Романтизм. Реализм — Ставрополь: Кн. изд-во, 2002. — С. 604-616.

213. Штайн К.Э. Метапоэтика: «размытая» парадигма // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология. В 4 т. Т. 1. XVII-XIX вв. Барокко. Классицизм. Сентиментализм. Романтизм. Реализм — Ставрополь: Кн. изд-во, 2002. — С. 617-626.

214. Штайн К.Э. Поэтический текст в научном контексте. — СПб.-Ставрополь: Изд-во СГУ, 1993. — 92 с.

215. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. — Л.: Наука, 1974. —428 с.

216. Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. — М.: Советский писатель, 1987. — 540 с.

217. Эпштейн М.Н. Идеология и язык (построение модели и осмысление дискурса) // Вопросы языкознания. — 1991. — № 6. — С. 19-33.

218. Язык и идеология / Под ред. Ю.А. Жлуктенко. Киев: Вища мнола. Изд-во при Киевском ун-те, 1981. — 244 с.

219. Язык и стиль буржуазной пропаганды / Под ред. Я.Н. Засурского, А.Д. Пароятниковой. М.: Изд-во МГУ, 1988. - 196 с.

220. Язык как средство идеологического воздействия. Сборник обзоров.—М.-ИНИОН, 1983, —218 с.

221. Языковая картина мира // Теория познания: Социально-культурная природа познания. — М., 1991. — Т. 2. — С. 294—323.

222. Якобсон P.O. Избранные работы. — М.: Прогресс, 1985. — 455 с.

223. Якобсон P.O. Работы по поэтике. — М.: Прогресс, 1987. — 460 с.

224. Якубинский Л.П. Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики // Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. —М., 1986. — С. 71-82.

225. Якубинский Л.П. Язык и его функционирование: Избранные работы. —М.: Наука, 1986. — 205 с.

226. Ямпольский Л.П. Ленин провозглашает Советскую власть. Заметки о дискурсе основания 7/ Новое литературное обозрение, 1997. — №26. —С. 48-71.

227. Ярошевский М.Г. Сталинизм и судьбы советской науки // Репрессированная наука. — Л., 1991, с. 6—33.