автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Идейное и художественное своеобразие мемуарной прозы второстепенных писателей русской литературной эмиграции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Идейное и художественное своеобразие мемуарной прозы второстепенных писателей русской литературной эмиграции"

На правах рукописи

Кузнецова Анна Александровна

Идейное и художественное своеобразие мемуарной прозы второстепенных писателей русской литературной эмиграции (Н Берберова. И Одоевцева, В Яновский)

10.0101 Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидат филологических наук

МОСКВА - 2005

Работа выполнена в Литературном институте им А М Горькою на кафелре русской литературы XX века

Научный руководитель

кандидат филологических наук, профессор

Смирнов Владимир Павлович

Официальные оппоненты:

доктор фило лот ичегких няук^ профессор

Колядич Татьяна Михайловна

кандидат филологических наук, доцент

Мельников Николай Георгиевич

Ведущая ор! аничация- Университет Дружбы Народов

Защша состойтсяЦ^^^ЮОБ года в часов на заседании диссер!анионного совета Л 212 109 01 в Лшературном инсш1уте им А М 1 орького по адресу-123104, Москва, Тверской бульвар, 25.

аул ЛЬ

С диссертацией можно ознакомиться в 6иблио1еке Литературного института им А М Горького

Автореферат разослан 2005 г

Ученый секретарь

1 лД Л (./ИНОГО С 1.1 и СТА

Сгппнопский М Ю

мге

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Роль писателей второго ряда обычно -заключается в продолжении и поддержании традиции, в создании произведений хорошего качества, не претендующих ¡та новизну

Писатели первой волны русской литературной эмиграции, чье становление пришлось на период эмиграции, в большинстве своем не оставили значительных произведений в традиционных литературных жанрах. Та роль п национальной культуре, которую обычно играют второстепенные писатели, в условиях отрыва от традиционного уклада жизни и языковой среды им также тте удавалась: в их поэзии окостеневали черты символистской ц акмеистской поэтик, в прозе - черты поэтики «нового реализма» рубежа веков. В то же время они усваивали антиномичные русской традиции черты европейской культуры, тте имея силы творческого дара для преобразования разнородных элементов в синтез Из них Нина Берберова, Ирина Одоевцева и Василий Яновский оказались значимыми для русской литературы фигурами, обратившись к новому для себя роду литературы и оставив по книге воспоминаний, оказавших влияние на развитие русской литературы.

Мемуарная проза как род литературы в эпоху русского модернизма претерпела сугцес!венные изменения, а писательские мемуары в это время приобрели новый жанровый канон, воплощенный в произведении Георгия Иванова «Петербургские зимы». Классические произведения писательской мемуаристики задали новейшим авторам тенденцию стремления к романной цельности крупной формы мемуарной прозы, но модернистские веяния определили перевес в жанровом задании субъективной составляющей В условиях европейской эмиграции писательские мемуары стали преобладающим жанром русской литературы, подчинив себе традиционные жанры В этом проявилось то влияние европейской индивидуалистической культуры на русскую, которое можно назвать шюдшвс

Цель данной работы выявить новейшие аспекты русской мемуарной прозы, изучая соотношение между влиятельными концепциями человека присущими в XX веке русской и европейской интеллектуальной среде и художественным воплощением человека в мемуарной прозе русских писателей, Чьг твопч1чКОР тицг> определилось в ЭМИГряттии

Научная новизна работы, мемуарная проза второеклтеиных писателей первой волны русской литературной эмиграции XX века впервые рассматривается с точки зрения изменений в поэтике в контексте русской литературной традиции, но с учетом влияний европейской культуры, которые эта проза безусловно претерпела

Методология исследования в основу игг лрдоватетьгкого пояходл используемого в диссертации, легли исгорико-лигературный и сравнительно-исторический методы, теоретические положения которых сформулированы в работах Д Лихачева, М Бахтина и др выдающихся русских филодогов Методология текстового анализа опирается на работы Л. Гинзбург (далее везде -Г, страница), а 1акже традиционную методику русского стиховедения, основы которой заложены, в частности, В.В. Виноградовым, В М Жирмунским. Б В Томашевским Б М. Эйхенбаумом.

Ма1ериалом исследования послужили произведения трех жанровых разновидностей мемуарной прозы "Курсив мой" Нины Берберовой, "1Та берегах Невы" и "На берегах Сены" Ирины Одоевцевой, "Подя Едисейские Кнша памяти" Василия Яновского. По мере надобности привлекаются произведения, имеющие с мемуарной прозой этих писателей общие черты и мотивы

Георетическая и практическая значимость диссертации заключается к возможности более полного представления об особенностях русской иро;ы XX века Содержание диссергации, ее основные выводы и положения могут бьпь исподьзованы для дальнейшего изучения как истории мемуарного жанра, так и литературы русского зарубежья Материалы исследования могу г послужить основой лекциш-гньтх курсои спецкурсов и семиняпов по русской литепап'пе

XX века в Высшей школе.

1, *■ .» • " ■ . ** *

Апробация работы: работа апробирована при чтении лекции в студенческой аудитории Литинститута им. Горького в рамках курса «Лшсратура русского зарубежья» 3 октября 2003 года, в докладе па Международной научной конференции, посвященной столетию Гайю Газданова. 9 декабря 2003 года; в докладе на методологической конференции библиотечных работников 18 ноября 2004 г; отдельные ее положения » изложены в опубликованных статьях и материалах.

Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, за' ключения и содержит список использованной литературы из 22.5 наименовании

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении затрагивается проблема жанров мемуарной прозы, прослеживаемся их генезис и усиовия бытования в XX веке: массовость русской -эмиграции явилась основой создания эмигрантской культуры за пределами национальной, но на ее языковой основе. В этих условиях бытования русской литературы не утихали споры о возможности творчества и преемственности литературных поколений в эмиграции, разошедшиеся по двум основным направлениям мысли: 1) литература возможна только в родной языковой среде, следовательно, в эмиграции она невозможна и 2) литература возможна только в условиях творческой свободы, следовательно, только в эмиграции она теперь и возможна Творческим результатом литера1уры эмиграции стал необычайный расцвет мемуаристики и вторжения метода мемуарной прозы во все области литературного творчества, от критических статей до лирической поэзии

Жизненный путь второстепенных эмигрантских писателей Нины Берберовой, Ирины Одоевцевой и Василия Яновского имеет много сходных черт, заданных парадигмой истории XX века в юности или ранней молодости покинув родину, они прошли через центры скопления русских эмшрамшв долгое время прожили в Париже, двое из них осели в Америке Творческий

nyib привел каждого из них к созданию книги литературных мемуаров, аавшей в их ¡ворчестве главным произведением, вехой в развитии жанра и важным фактом литературы.

Все зти факты после исследования степени изученности темы подвели наг к постановке нейтральной проблемы, полей и задач работы

Первая глава носвящсна идейному и художественному своеобразию автобиографической книги Нины Берберовой «Курсив мой» В основе этой литературной автобиографии лежи! не хроникальная информация о события/ жизни человека в связи с событиями исторической действительности, ьак предпола1 ает жанровое задание, но субъективная история развития и гтитюп-рпияг личности авторской модели — для -этого ттлгаря к пиботс используе ] ся сокращение АМ.

В переломный исюрический период рубежа XJX-XX веков в России чрезвычайно распространилась жизненная символика, связанная с торжеством ницшеанских идей, оказавших па Берберову решающее влияние Декларативно открещиваясь от русской традиции, A M Берберовой присоединяется к традиции европейской, индивидуалистической, называя среди своих учителей Ж -Ж Руссо, А Стриндбсрга, А.Жида, а среди идейных вдохновителей - прежде всего Ф Ницше. Про)ивоиоствляя субъективный метод традиционно русскому мемуарному письму, АМ Берберовой проводи! мысль, что настоящим в жизни человека является его внутренний мир в единстве прошлого, настоящего и будущею, а задача мемуариста заключается в самопознании, или осмыслении причинно-следственных связей, благодаря которым любое собыше втягивает в настоящую минуту обе жизненные перспективы - прямую и обратную

Кон1|мсшый берберовскому способ aul«моделирования предстает в мемуарах Ирины Одоевцевой, опирающейся на русскую традицию, редуцирующую авторское «я». Если Одоевцева дорожит традиционной кучыурой и ценностями своего класса, то Берберова наотрез отказывайся oi конвективных ценностей и всего традиционного, предпочитая все новое добытое личными усилиями. Нескончаемые рассуждения АМ Берберовой о

себе, которые в преломлении через русскую традицию вьуглядят ничем не оправданным эгоцентризмом, в иной традиции обосновываются жанровым заданием: субъективизм авторской модели является интеллектуальным приемом познания мира, важной ступенью которого становится самопознание

Одним ш самьтх шачямых идейных мотивов «Курсивам является «женский вопрос», решаемый исключительно смело: идеальным «новым > человеком» в новом веке с быстрой сменой ситуаций, которую принято

называть ускорением исторического процесса, должна стать женщина как ' существо более «текучее», чем мужчина, и более жизнестойкое по самой своей

природе Такое идейно-художественное решение было подготовлено культурой Серебряного века, в полемике с ко;орым и возникло *

В тексте автобиографии содержится множество прямых высказываний по «женскому вопросу», вплетенных в портреты предков и современников мемуаристки. Характеристики даны через чуткое/нечуткое отношение к изменениям времени, через умение/неумение меняться и понимать текущий момент. Оценочный тонус высказываний задается критическим отношением мемуаристки к «твердым формам» человека, противным, по мнению АМ Берберовой, его природе. 11ортретам «отживших» моделей человека Берберова противопоставляет портреты «новых людей» - представителей поколения, родившегося вместе с веком: все девочки, все родились в 190] году, и все, кроме автора, погибли волею судеб в перипетиях «железного века», что не дало им возможности воплотить исторический характер. Обобщенный характер «нового человека» утверждает такие черты: дерзание, пренебрежение запретами, умение рассуждать, ничего не страшась и не оставляя недоговоренным, желание понять непонятное, наличие собственного мнения по любому вопросу - и все это уже в раннем детском возрасте. Кроме того, для «новою человека» важна постановка себя за пределы традиционного сословного общественного уклада. Представителем.этого привилегированного сословия и является АМ Берберовой, утверждаемая в качестве усгпори»ес«-ого характера новой эпохи. Черты этого характера связаны с чрезвычайно

распространившейся в России переломный исторический период рубежа XIX XX веков жизненной символикой, связанной с торжеством идей Ф Нинше, опрокинувших традиционные философские и моральные ценности В построении АМБерберовой собственной личности фуды Ницше испо тыованы и кнчеивс Первоисточников Жизнь АМ Берберовой понимает И принимает всецело в соответствии с идеями Ницше как жестокую гра1едию Л «критическая история» Ницше, изложенная в работе «Несвоевременные размышления» (устранение в прошлом препятствий для реализации собственных целей), чожится в основание отношения АМ Берберовой к своему прошлому и «сюжетного посфоения действительности» в ее авюбиографии В приятии собственной данчоои Берберова проявляет ницшеанскую волю к трагедии.

Этой воли совершенно нет у Одоевцевой' все события века, разрушившие традиционный уклад, по рождению обеспечивавший ей спокойную жизнь, она воспринимает негативно, ечтпая, что средние люди, возможно, и «начинаются с юря/> но больших людей горе убивает. (Это парадоксальное суждение о соотноггении масш1аба личности и ее жизнеспоспособности появилось у мемуаристки благодаря наблюдениям за жизнью Бунина в эмиграции) Нишпеанская аура в мемуарах Одоевцевой связана с петпральной фигурой первой книги Гумилевым Ее АМ ницшеанство не затронуло совершенно

Воли к трагедии нет и у Яновского Как и Одоевцева. глубоко укорененный в русской национальной культуре, он не воспринял ницшеанства всерьез Яновский растворяет свою АМ в коллективном портрете своего поколения, разделяя вину и горечь коллективной судьбы и не открещивается о! своей «русскости»

Берберову же чрезвычайно занимает космополитизм как важная чертз исторического характера. «Новый человек» - гражданин мира О1 русской традиции Берберова берет то, что можно соединить с европейской. -Зсшаднпчссчво XIX века- мысли Чаадаева и герценовскую тему места и роли мыслящею человека в обществе. Берберова широко пользуется герненовским

приемом прямого авторского высказывания и даже заимствует у него понятие «свирепейшая имманенция»

Вывод первой главы: исторический характер, которому подчиняет свою авторскую модель Нина Берберова, - ницшеанский Заратусгра Fe художественный расчет заключается в том. что эта порождающая молетг, ¡"-получила должного воплощения в русской художественной литературе- образы раннего Горького не выходят на уровень «аристократического индивидуализма». Во всей красоте своего органичного имморализма и жизненной силы, это люди ограниченные, непросвещенные - низшая каста «сверхчеловеков» Интеллектуалы же порубежной эпохи предпочли « жизне творчество» хуложссгвенному творчеству и потеппети неудачу Значит, художественную победу одержит тот, кто не жизнь подчинит мифологическим началам, а, напротив, сможет мифоло1 изировать стихийно состроившуюся жизнь, найдя и опосредовав связи, обладающие эстетическим потенциалом.

Однако ощущение художественной неудачи не покидает при чтении «Курсива»: велико сопротивление жизненного остатка тотальной рациональной организации автобиографического материала, полному сю подчинению рациональной стратегии автомоделирования. Автору не удается его победить

Вторая глава посвящена проблеме охвата изображаемого в исследуемых текстах и связанных с этим аспектом методологических стратегиях мемуаристов Установить охват жизненных фактов - задача сама по себе непростая. Охват же внутреннего опыта автобиографическою героя в XX веке представляет чрезвычайно сложную проблему, так как в результате влияния на мемуарные тексты эстетики и идеологии модернизма произошел отказ писателей ит устоев, связанных с превалированием объективных ценностей над субъективными Кроме того, для прозы XX века, в которой важнейшей составляющей становится авторский интеллект, острейшей проблемой оказывается охват «вторичной» реальности (книжною знания), которая часто оказывается основополагающей лля интеллектуального автора

Эмигрантское общество уделяло большое внимание постижению интеллектуальных новаций своего времени В русском зарубежье, особенно в парижский период, создалась ситуация тесного общения мыслителей и литераторов, а широкой доходчивости философской мысли способствовал жанр философской пу^дчцист шеи. В философии этого времени j осподствуют повлиявшие на поэтику мемуарного жанра теории личности, обшим положением которых является песводимость человека к природе, потому что он обладает специфическими свойствами свободы, сознания и рефчекаш Особенностью мышления XX века является невозможность формирования целостных философских систем, поскольку ни одной всеми признанной и о чинакозо понимаемой предпосылки мышления к этому времени не осталось Р период между двумя войнами, когда начавшийся на рубеже веков кризис философского оптимизма - идеализма, позитивизма, марксизма, утверждавших осмысленность истории, стабильные ценности и необратимый прогресс - cía i очевиден, развивается «философия существования», или экзистенциализм До 60-х тодов XX века экзистенциализм был влиятелен и популярен, именно отт привнес в психоаналитическую практику одноприродный мемуарам «Dasem-апализ»' установку посредством исторической биографии и истории внуфсиней жизни человека его «экзистенциального априори» уникального проекта мира, коюрый осмысливает само бессознательное Экзистенциализм не является целостной философской системой и имеет множесизо вариаций Для нас важно что обшее для всех экзистенциалистов - постановка «проблемы человека» в центр системы интерпретации мира. Внутри этой облачи приложения мыслительных сич образовалась теория целостной личности -персонализм - поставившая задачу преодолеть тотальный кризис человека XX века, наступивший в результате утраты человеком новейшего времени традиционных основ бытия и культуры и исторических событий, связанных с духовной катастрофой, в частности - мировых войн и расцвета тоталитарных государственных систем На европсйс^у^ мысль оказали суптсс'ксшюе

воздействие русские религиозные мыслители, оказавшиеся в эмиграции Многие из них носещапи собрания литераторов, тесно взаимодействуя с ними

Два направления развития мемуаристики субъективного меюда наметила ТКолядич- одни мемуаристы пишут с установкой на создание личной биографии, другие - «общественной биографии),. Однако выйти за рамки субъективного метода в условиях слома бытийной и литературной фадиции вторым не удается Для доказательства этого тезиса мы вычленяем основополагающие для поэтики писательских мемуаров XX века методологические стратегии мемуаристов обоих направлений' первое воплощает Берберова, второе Одоевцева и Яновский.

/['¡я понимания охвата изображаемого V Берберовой. О^ое^/'езой и Яновского и его обоснования во внутреннем измерении личности каждого из мемуаристов рассмотрение формообразующею смысла теорий целое гной личности необычайно важно В автобиографии Берберовой, эклектически сочетающей разные типы прозы, оно дает возможность осознать принцип объединения разнородного текста в единое целое. Бросается в глаза необычная лексика этою сочинения, в которой высок процент содержания философской и психоаналитической терминологии Рассказ о том, какое сильное влияние оказывает на личность АМ Берберовой всякая прочитанная кию а, и сообщения о значении, которое отта придает «современной западной мысли», поясняем этот момент Опираясь на эти факты естественно предположить, что в универсум Берберовой входит весь корпус прочитанных ею книг Олнако выявление к^его интеллектуального пространства автобиографии Берберовой представляется проблематичным и вряд ли целесообразным: Берберова не получила специального образования, поэтому понятия и термины, обильго употребляемые в ее автобиографии, не несут точного смысла, а высгупакц элементами документально-художественного текста, не столько выражая собственное значение, сколько воплощая специфические черты личности мену аристки ! !ро^лсма заключается в определении конфигурации усвоенных

идей, попадающих в измерение личности, искаженных в перспективе индивидуального восприятия.

Мемуаристы другого направления, имеющие установку создать «общественную биографию», не восприняли европейского знания в качестве iii.huводимой базы Для личностного станов !сния, хотя также не избежа w соотнесенности с «новой мыслью о человеке» Яновский соотнесен с ней через отрицание Европейское книжное знание усвоено им в самых общих положениях и оставлено за пределами собственных интересов' внуфеннее измерение личности Яновского уходит в совсем иную перспективу религиозно-мистическую Яновский явно не знаком с учениями упоминаемых и ьригч» ч^'ЫЧ философов, познлвяя их «пругтиачгким» методом i 1Mb »рой на метафору - и интерпретируя художнически. Метафоре как инструменту познания и обратного действия - воплощения в прозе - писатель отдает предпочтение по той причине, что, являясь переносом по сходству или смежности, метафора сохраняет мистическую общность разрозненных мировых феноменов, схватывая в них самое главное, а именно то, в чем вещи сходствуют и смежаются Таким образом, мс1афора дает надежду добраться до скрытых метафизических основ мира, гораздо более важных в художественном мире Яновского, чем их многообразная проявленность. Связи же феноменов при этом мотут казаться спорными, а то и произвольными Так. например, основополагающая для мышления о человеке идея свободы метафорически связывается у Яновского с локусом Парижа, и еще конкретнее - с парижским воздухом, затем идея свободы, сплавленная с образом парижского воздуха, ложится в метафорическое основание портретной характеристики основателя «парижской школы» русской поэзии («парижской ноты») Г Адамовича

Одоевцевой новое книжное знание, обосновывающее европейскую действительность, в которой ей выпало жить, чуждо настолько же, насколько было чуждо ницшеанство в период общения с Гумилевым Явно ощущая необходимость опереть свою картину мипя на какую-то мировоззренческую основу в отсутствие общей, всеми принятой и понимаемой без объяснений, из

всею ментального мноюобразия эпохи Одоевцева выбирает то, что наиболее близко ее непосредственному мироощущению Она ссылается на Л Бер! сона и ГМарсетя В отличие от дуалиста Яновского, понимание мира \ Одоевцевой целостное, стоящее на примате добра Оно усложняет чисто литерат)рное изменение я дает ппрую рм*01Тт. поэтизмям «чудо», «свет», «вдохт^прнис», «любовь», обильно употребляемым Одоевцевой в мемуарной дилогии, и отсылку всех образов связанных с ними, к их религиозному смыслу Обра! света, с которым в разной степени, но несомненно связаны эти слова, шнволяет нам назвать метод, которым пользуется мемуаристка в постижении и передаче эмпирического мира, «подсвечиванием».

Вывод второй 1лавьг ме^-ямигты, имеющие ^стянучк"^ создать «общественную биографию», в условиях смещения иерархических основ бытия и культуры неизбежно усложняют содержание понятия «реальность» и действуют всецело в рамках субъективного метода, опирая структуру персонажа на основания, лежащие вне эмпирического мира.

Глава третья нашей работы посвящена художественным особенностям моде шрования героя и связанным с ними особенностям поэтики основных для мемуарной прозы жанров портрета и характера в условиях субъективною метода мемуарной прозы XX века. Главной из этих особенностей стала невозможность создания идеальной модели в условиях новейшего понимания сложности современного человека и несостоятельности характеристик, в которых совпадают все элементы оценочного тонуса. Идеальную модель заменяет в данном случае «доминантная»

Методы интуитивного познания мира, ставшие основными у И Одоевцевой и В.Яновскою, отражаются на художественных особенностях мемуаров таким образом, что все эмпирическое и единичное окашвается втянутым в связную систему закономерностей и взаимодействий иу мистических моделей мира. В XX веке мы видим сложную картину рационализации психологических структур- свойства и способности выводятся и: рассмотрения индивидуальною человека - в то же время создается

встречное движение' моделируется априорный типологический каркас, по нему и узнается характер в его принадлежности социально-моральному типу

Именно это в ряде случаев делает Яновский, чьи мемуары структурированы как галерея портретов. Типологическое и дифференциальное начала выступают у Яновского на равных, уравновешенные объединением чо смежности' одно все время выступает метафорой другого. Оценочные ряды также смежаются в том и другом из начал благодаря равной соотносимости их и с позитивом, и с негативом. В индивидуальности портретируемого мемуарист акцентирует те черты, которые становятся объяснимы только при наложении их на типологический каркас национального характера Но в XX веке ни единой тчпо нлической формулой, ни даже сочетанием многих формул психологическая реальность не покрывается Поэтому постоянное акцентирование русской титаничности перемежается у Яновского с необязательными деталями, которые придают и преувеличениям правдоподобность Индивидуальными чертами модели Яновского подтверждают невыдуманность национальных черт и ненадумапность общей структуры национального типа. Подчеркивая, что русский титанизм в зависимости от >словий может обернуться как подвигом, хак и преступлением, Яновский не открещивается от русского, покаянная интонация подчеркивает принадлежность ЛМЯновското к описываемому феномену.

Берберова в моделирования личности обращается к методике рационалистическою оперирования нормой, которая накладывается извне, но не из пределов сословного мышления, а как норма для «человека вообще» Духовный предел (идеал), выставляемый мемуаристкой в качестве нормы, назовём «современный человек». Факт массового несоответствия норме становится предметом морального осуждения: неумение или нежелание самопознания и самоизменения - главный, по Берберовой, порок человека

Типологический каркас, но которому узнаются персонажи Одоевцевой, вычленяете^ из характеристик и описаний благодаря нали«кю в них дихотомии: развернутые портреты у Одоевцевой, как правило, даются в двух замкнутых

сферах проявлений, одна из которых заключает их качества, проявленные методом «подсветки», а другая - остаток Творческая намять мемуаристки отбирает подходящие черты для идеального конструкта персонажа назовем этот каркас «хороший человек» - но общая памятливость и наблюдательность не "озволяют ей не видеть ето реальны* черт и не искать им обоснования

Основной вид портрета у Одоевцевой «двоящийся» портрет, в котором * все время сталкиваются два метода и два оценочных ряда то из

индивидуальных черт модели синтезируется типологический каркас «хороший У человек» - то мемуаристка переходит к анализу черт, (клавшихся в негативном

оценочном ряду после изъятия из модели «каркаса», помещенного I! позитивный оценочный ряд Оценочный ряд с позитивной окра^кпй издается как истинный и связный, а с ниативной - как набор досадных случайностей Не подходящий к идеалу остаток никогда не становится у Одоевцевой динамическим началом, перестраивающим контекст, а осознается ею как набор хаотических черг или связанных в нсподлинном контексте. Идеал у Одоевцевой, так же, как у Яновского, покоится в романтическом измерении в качестве духовного предела «избранной личности»

Вывод третьей главы стратегии троих мемуаристов в моделировании своих героев проявляются в том, что обе мемуаристки строят портреты в , соответствии с идеалом, хотя результат пе дает положительного героя без

насилия над материалом; типологические структуры, с которыми соотносятся портреты у Яновского, несут ценностное содержание в неразрывной связи с характерологическим, поэтому оба оценочных ряда одинаково к ним подходят и выступают в неразрывной связи Соотношения элементов структуры персонажа у Берберовой рационалистически обоснованы, у Яновского укоренены в его дуалистической модели мира, у Одоевцевой с ее монистической моделью часто вступают в противоречие между собой. В главе 4 намечаются дальнейшие аспекты разработки темы 1 Исследование структуры текстового пространства памлти

Говоря о «пространственности» личности, Л Карсавин рисовал рабо1у по преодолению ею омертвевших моментов себя как триадический акг но ходу самоткннания происходит разъединение личности на сознающее и сознаваемое, отдаление сознаваемого аспекта личности от ее жизни как от центра, утрат цпьногти Чя1 ем все умерщвленные аспекты воскрешаются в единстве личности, тождественном ее духовности.

Все мемуаристы единодушны в описании феномена самоконс гитуирования материала памяти в текстовом просфанстве, по характеру движения соотносимого с той цепочкой шагов, которую предпринимает сознание, связывая всякий момент актуальности с созвучными моментами прошлого. Таким образом память обретает пространственное измерение, и двигательный акт личности, собирающей себя в единство, это сложные цепочки шагов: шаг вперед, в актуальность, поверяется несколькими шагами назад в пространство памяти, где подбираются соответствующие актуальному переживанию моменты. Мемуары, таким образом, являются условно пространственным образованием' в пространственно-временные координаты объективированной памяти помещаются ее вещественные объекты, добытые в процессе самонаблюдения и воспоминания Эмоция, коюрая сближает разновременные события в пространстве памяти, выступает в роли «концевого созвучия» и делает эти события «строками» мемуарного текста Этот феномен мы предлагаем называть мемуарной рифмой

2_ Сближение «ингровизированною» (В.Абашев) героя (ИГ) прозы вымысла с АМ мемуариста как результат влияния мемуарнот о метода

Используя термин «память» в литературоведческом аспекте, исследователи имеют в виду уже не полноту охвата жизненных событий, но их отбор память совершает его без осознания, произвольно компонуя детали прошлого Таким образом, механика памяти отражается в тексте как прием произвольною конструирования текстового пространства, которому пока нет точного места среди компонентов гтипрвой системы мемуаров мнения располагаются в диапазоне от понимания памяти как видового признака

родового поняшя «проза» (А.Тартаковский) до отнесения «прозы памяти» к особому роду литературы: В.Абашев считает, что ее стилевые компоненты выделяются на всех уровнях литературной структуры, и что она формирует даже особый 1ип «интровизированного героя». Такой герой, ставший промежуточным звеном между мемуарной авторской моделью и героем художественной прозы, интересен нам как результат влияния мемуаров на все виды прозы XX века и носитель ясно прочитываемой тенденции к стиранию жанровых границ как внутри мемуарной прозы, гак и между мемуарной прозой ч прозой вымысла Второе ясно прослеживается при сопоставлении романа Г.Газданова «Ночные дороги» и мемуаров Яновскою' обнаруживается ■множество Г|!1П,1"ле1тей, от соотноситепьньтх героев и деталей их бы ы т» интонации рассказчика Художник и мемуарист в эмшрантскбй литературе в юрой половины XX века предельно сближаются, когда романист и мемуарист используют в качестве материала одну и ту же среду и опираются на одну философскую основу.

3_Взаимодействие мемуарной авторской модели с лирическим героем.

В мемуарах Яновского центральное для философии экзистенциализма понятие свободы спаяно с образом Парижа и метафорически связано со стихией воздуха Там же появляется мысль, что эгог особый воздух создал двз «парижские школы» - французских художников и русских поэтов («парижской ноты»). В «художническом» восприятии Яновским идей и понятий образ Парижа поддается следующей расшифровке

Эмигрантская мифологема Парижа, в котором скоицетрировалоа идеологическое и художественное противостояние Москве как выразитедо «своеобразной эволюции полиции» СВ. Набоков), опирается на концепцию I' Федотова, описавшего московский и европейский типы русского человека в их о (ношении к свободе В противостоянии «свобода - несвобода», связавшемся \ Федотова с локусами Петербурга и Москвы, в сознании части русской диасюрьт Париж от Петербурга принят эстафету я олицетворении своботы Противостояние Петербурга (как столичной вольности жизни и

уравновешивающей это строгости поэтики) и Москвы (как догматизма в жизни и размашистой вольности поэтики) перешло в противостояние «парижской ноты» с ее амбивалентной свободой и новой Москвы - тоталитарной метрополии и «увезенных на подошвах» в эмиграцию поэтик• традиционно московской (М.Цветаева) и классической русской (В.Ходасевич).

Суммируя в заключении все вышеизложенное, можно определить, что основную роль в культуре эмиграции сыграла проза, основанная на новой методолоши, в частности, мемуарная проза. «Примечанием» (В.Марков) к наиболее значимому для «молодой» русской эмиграции направлению философии ciana наиболее значительная часть ее поэзии

Положения диссертации были изложены в следующих статьях и материалах-

1) Перемещенные души- «Елисейские поля» Василия Яновского и мемуарная традиция русского зарубежья. // Русский журнал Научно-публицистический сборник АНО «Русский институт» - М., 2001 Сс. 229-233 (0.2 л л.)

2) Параллели Г.Газданов - В Яновский «Проза памяти» и «проза вымысла» // Balcan Rusistics: Russian Language, Literary and Cultural Studies 2004. (1 п. л.)

3) К вопросу о русской литературе XX века- From the Other Shore: Russian Writers Abroad. Past and Present Canadian American Slavic Studies- Russian Culleral Life in Exile (С другого берега- Прошлое и настоящее русских писателей за рубежом. Североамериканские славистские исследования: Кулыурная жизнь русской эмиграции) // Знамя, 2004, №3 Сс. 236 - 239 (0,3

-Т - \

U.JL.J

4) На живом языке- Paris — Париж: По-русски о Франции // Знамя, 2004, №12. Сс 219-221 (0,2 п л.)

5) И.А. Бунин Новые материалы: Портрет И.А Бунина в воспоминаниях И Оцоевневой и Н Берберовой // Toronto Slavic Quarterly: Academic Flectiuinc Journal in Slavic Studies University ofToronto. 2005. (1/2 н.л.)

1

Подписано в печать 14 03 05 Объем 1,0 уел и л Тираж 100 экз Заказ 103

Ишпельсгво Литературного инсгитута им А М Горького 123104, Москва. Тверской бульвар, 25

РНБ Русский фонд

2006^4 4946

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Кузнецова, Анна Александровна

Предмет исследования, мемуарная проза XX века в целом и русской литературной эмиграции в частности, - наиболее трудная в изучении область мемуароведения как в связи с тем, что мемуары эмигрантов до конца 80-х гг. были недоступны для чтения и изучения, так и из-за неразрешимости некоторых аспектов проблемы жанра, поскольку мемуары - историко-литературный феномен, органично сочетающий признаки, в традиционном понимании не сочетаемые: синхронность и ретроспективность, документальность и художественность, установку мемуариста на объективность и неизбежность его субъективности. Поэтому мемуары одновременно считаются как жанром литературы, так и видом исторических источников - историческим источником личного происхождения, наряду с дневниками и письмами.

Трудность изучения мемуаристики XX века связана ещё и с преобразованием качества "синхронности - ретроспективности". Как справедливо отмечают авторы доклада, подготовленного коллективом участников докторантско-магистрантского семинара под руководством Р.Лейбова: М.Боровиковой, Т.Гузаировым, И.Карловским, Е.Нымм, В.Семеновым, М.Сморжевских, И.Фрайманом и Т.Фрайман; прочитанного на тартуско-хельсинском семинаре "История и историософия в литературном преломлении", предложенного на суд учёного сообщества в виде публикации в Интернете для обсуждения и внесения корректив1 и положенного в основу статьи, которая будет опубликована в сборнике статей памяти А.Тартаковского, - в XX веке дистанция между временем рассказа и временем действия в мемуарах сократилась настолько, что происходит ломка мемуарной традиции.

Особую трудность для исследователей создаёт влияние на мемуарные тексты этого времени эстетики и идеологии модернизма, в связи с чем размывается понятие реальности и актуализируется представление о высокой исторической значимости современности, тогда как значимость прошлого редуцируется.

В литературный процесс мемуарные повествования ввёл В.Белинский, утверждавший, что "Исторические факты, <.> не более как камни или кирпичи: только художник может воздвигнуть из этого материала изящное здание".11 Он же сделал первую постановку мемуароведческих проблем, по вопросу времени возникновения мемуаротворчества в русской культуре впервые высказав мнение, что мемуарной традиции не было в допетровское время, поэтому нет возможности "заглянуть в частную, домашнюю жизнь народа"."1 Затем в том же русле высказался Н. Чернышевский, обращая внимание на мотивы мемуаротворчества как на важный структурный признак: "Как же стремление писать мемуары, ещё не рождавшееся, могло заставить покинуть летописи?".^

В сегодняшнем мемуароведении полемика по вопросу о складывании мемуарной традиции не прекращается. В этой полемике сформировались два основных направления: источниковедческое и литературоведческое, а в самое последнее время получил распространение культурологический подход, работающий на пересечении областей гуманитарного знания, начало ему положил А.Тартаковский. Учёный рассмотрел генезис русских мемуаров в широком культурологическом аспекте, дал первоначальное описание мотивировок мемуаротворчества как сложного явления культуры и развития мемуаристики в исторической перспективе/

Обращая внимание на проникновение мемуаров "через посредство прессы, радио, телевидения в наш повседневный быт, вторжение в различные сферы художественного творчества, с которыми мемуары успешно конкурируют и которые иногда даже вытесняют из читательского обихода"/' и находя значимым "и то всё более видное место, какое изучение мемуаров занимает <.> и в исследовании современных литературных процессов"/11 А.Тартаковский считал недопустимым искусственное противопоставление мемуаров как литературного произведения мемуарам как историческому источнику. Учёный отвергал литературоведческий подход, полагая, что нельзя считать мемуары одной из разновидностей жанров художественной прозы, так как это обедняет и затушёвывает понимание их истинной природы.

Именно с этим связана его критика работы Л.Гинзбург "О п VUl W психологической прозе , положившей начало современным исследованиям мемуарной прозы и задавшей канон исследования поэтики мемуарного текста, а также других литературоведческих исследований, в которых мемуары рассматриваются преимущественно в системе эстетических категорий. Так, критикуя работу Г.Гюбиевой,1Х анализирующей мемуары с точки зрения влияния на них литературных направлений классицизма, сентиментализма, романтизма и реализма, А.Тартаковский считал обязательным отразить в такой работе вопрос обратной связи - как опыт мемуаротворчества воздействовал на литературный процесс. Сближение в работе Г.Елизаветинойх произведения А.Герцена "Былое и думы", а в работе С.Машинского*1 "Семейных хроник" С.Аксакова с романом А.Тартаковский находил недопустимым, так как при этом стираются жанровые границы романа и игнорируются нелитературные признаки мемуаров.

Исследователь мемуаров XX века Т.Колядич называет позицию А.Тартаковского неплодотворной.*11 Действительно, возникает исследовательский тупик: сочетание требований невымышленности и субъективности делает мемуары видом/жанром, пограничным между историческим повествованием и беллетристикой. И, поскольку ни сфера исторического источниковедения, ни сфера литературоведения их специфики до конца не охватывают, широкий аспект рассмотрения, предложенный А.Тартаковским, представляется убедительным. Учитывая убедительную критику А.Тартаковским (утверждавшим, что памятные записи и живые свидетельства древнерусских "самовидцев и памятух", а также "Житие" протопопа Аввакума - не мемуары, поскольку подчинены средневековому канону безличного исторического повествования и не преследуют целей мемуаротворчествахш) тех исследователей, которые утверждали, что русские мемуарно-автобиографические жанры в России ведут свою историю из древно

XIV сти, - большинство сегодняшних исследователей признаёт, что мемуаротворчество в России возникло в XVIII в., эквивалентном в общекультурном смысле западноевропейской эпохе Ренессанса, и что первыми мемуаристами стали люди эпохи петровских преобразований.

Тем не менее, признавая правоту А. Тартаковского, сегодняшние исследователи не перестают обращаться к древнерусской литературе, чтобы проследить зарождение тех или иных элементов поэтики мемуарного текста. Так, Т. Колядич с оговоркой, что "автобиографичность" касается только характеристики материала, утверждает, что автобиографические фрагменты появляются в письменных источниках уже с XI в., а "Поучение Владимира Мономаха" можно считать первым в России опытом автобиографического повествования - несмотря на то, что все эти опыты ещё полностью подчиняются средневековым канонам и не складываются в самостоятельное жанровое образование с собственной поэтикой.

А.Тартаковский отвергает интереснейшее исследование Н.Демковой™ на том основании, что в XVI в. фрагменты автобиографического характера, получившие жанровое обозначение "записки", ещё не оформляются в цельное автобиографическое жизнеописание и не важны для исследования мемуаров; а цельное произведение такого характера - "Житие протопопа Аввакума" - хотя и ломает житийный канон, подчиняя изложение обстоятельствам частной жизни, из которых авторской волей отобраны наиболее значительные события, - ещё не выходит за рамки средневековой религиозно-полемической традиции. Т.Колядич же, хоть и признаёт правоту А.Тартаковского в этом вопросе, тем не менее, в поисках истоков поэтики "воспоминаний XX века" находит необходимым обратиться именно к исследованию Н.Демковой - а вовсе не к исследованиям мемуарных текстов XVIII века - и отметить, что "Житие протопопа Аввакума" сыграло особую роль в организации автобиографического и мемуарного начал, так как драматизация повествования, его ретроспективное направление, смена планов изображения, "монтаж" - приёмы, впервые обнаруженные здесь, - становятся ведущими при w XVI организации мемуарных текстов последующих столетии.

Стремление сегодняшних учёных исследовать мемуары в литературоведческом аспекте, при полном согласии с преобладающим сегодня взглядом на их природу как внелитературную, приводит к выводу, что предмет нашего исследования - мемуарная проза - отнюдь не только литературный аспект самих мемуаров как комплексного явления, а разновидность самой прозы, зародившаяся задолго до явления мемуаротворчества и сложно взаимодействовавшая с ним. Именно поэтому вопросы, оставляемые за рамками культурологического исследования мемуаров, оказываются важны; именно поэтому то и дело выясняется, что игнорировать литературный аспект мемуаров, являющийся его неотъемлемой частью, невозможно, а чтобы изучать его - опять-таки приходится "возвращаться на круги своя" и заниматься "гипертрофией литературоведческого подхода", ибо "Мемуары, автобиографии, исповеди - это уже почти всегда литература, предполагающая читателей в будущем или в настоящем, своего рода сюжетное построение образа действительности и образа человека <.>",xv" поскольку "В мемуарах спорное и недостоверное объясняется не только несовершенной работой памяти или умышленными умолчаниями и искажениями. Некий фермент недостоверности" заложен в самом существе жанра. Совпасть полностью у разных мемуаристов может только чистая информация (имена, даты и т.п.); за этим пределом начинается уже выбор, оценка, точка зрения. <. .> угол зрения перестраивает материал, а воображение неудержимо стремится восполнить его пробелы - подправить, динамизировать, договорить. Понятно, что в своих автобиографиях и мемуарах большие мыслители и художники в особенности поддавались этим соблазнам" и потому, что "<.> литературой же как явлением искусства её (документальную литературу — А.К.) делает эстетическая организованность".™11

Из тупика, когда все утверждения верны, а мысль идёт по кругу, нас может вывести одно уточнение, сделанное А.Тартаковским в своих рассуждениях. Т.Колядич замечает, что А.Тартаковский не рассматривает мемуары писателей как самостоятельную разновидность мемуаристики (никак, однако, не комментируя и не развивая это своё замечание)."1* Выделяя же "фигурой умолчания" мемуары писателей в особую группу, А.Тартаковский делает важную для нашего предмета исследования - мемуарной прозы писателей - оговорку, что ситуация, когда в центре внимания исследователя мемуаров находятся литературоведческие аспекты, оправдана, если мемуары вышли из "профессионально-литературной среды",хх потому что такие мемуары наделены художественно-эстетическими качествами и предполагают литературоведческие методы анализа - в отличие от остальной части корпуса мемуаров, как можно вывести из этой оговорки.

Предварительно подчеркнём ещё одну важную для понимания предмета исследования деталь: мемуарная проза - родовое понятие, поэтому представляется необходимым осторожное применение термина "мемуарный жанр" - только в качестве собирательного, обобщающего для всех жанровых разновидностей мемуарной прозы, так как "литературные мемуары" - не вид, а род литературы. Понятие "проза" сужается здесь на основании вполне определённой, но достаточно широкой специфики этой прозы - и лишь потом может делиться на жанровые разновидности: автобиография, исповедь, литературный портрет, путешествие и др., описанные в фундаментальной теоретической работе Т.Колядич.

Теперь, применяя понятия "мемуарная проза" в очерченных нами границах, попробуем поучаствовать в разрешении вопроса о времени возникновения мемуарной прозы. Нам представляется, что явление это явно предшествует комплексному явлению мемуаротворчества и соотносится с возникновением самой прозы (а не мемуаров). Началом его можно считать момент зарождения элементов поэтики в домемуарное время - из древнерусской литературы, от тех самых записей "самовидцев и памятух", которые предшествовали жанру "записок". Крупная форма берёт начало с автобиографической повести протопопа Аввакума, находки которого, как отмечает Т.Колядич, не были востребованы в своё время и ещё долго.хх1 Они были востребованы в XVIII в., и с этого времени мемуарная проза стала развиваться параллельно с историей мемуаров. Думается, что становление канона мемуаров в XVIII в. произошло именно в результате взаимодействия их с мемуарной прозой и достаточного развития последней к этому моменту.

В XVIII в., когда возникло явление мемуаротворчества, складывается мемуарный канон, организующий памятные записи о прошлом в единое целое произведение. Это время вслед за большинством учёного сообщества следует признать временем возникновения первых мемуаров, хотя они еще не публикуются и не распространяются. Мемуарную прозу этого времени можно считать литературным аспектом мемуаров. Наиболее значительные мемуарные повествования этого времени - "Записки" Екатерины II, "Жизнь и приключения Андрея Болотова" и первые воспоминания писателей, опубликованные позже, в XIX в.: "Записки" Г.Державина, "Взгляд на мою жизнь" И.Дмитриева.

В XIX в., в классический для мемуаров период, происходит их окончательное размежевание с историческими повествованиями иного рода; массовое вовлечение образованных слоев общества в эпохальные события 1812 года даёт значительное увеличение количества мемуарных текстов; складывается традиция их публикации. Для предмета нашего исследования -мемуарной прозы XX века - важно то, что 1812 год задает отношение к современности как к истории. В эпоху "физиологического очерка" и предъявляемых к литературе требований "правдивого воспроизведения действительности" мемуарная проза становится фактом литературы и определяется специфика жанра: парадоксальное сочетание требования достоверности с требованием субъектности. Под влиянием романа - основного в XIX веке прозаического жанра - складывается новый канон обширных мемуарных текстов.

Мы полагаем, что В.Белинский, заметивший, что мемуары писателей обладают теми же качествами, что прочие литературные произведения, и подчеркнувший роль отбора фактов с доминантой художественного начала в мемуарных повествованиях, по сути, говорил о мемуарной прозе, применяя к мемуарам критерии художественной литературы: организацию фактов в соответствии с авторским замыслом, увлекательность изображения, художественное обобщение (типизацию). Характерно, что в качестве основного материала для своих рассуждений о мемуарах критик выбирал мемуары писателей.

В.Белинский предложил и первую типизацию мемуарных повествований как "пограничного" жанра литературы, разделив её на три группы по трём признакам: 1) ведущая роль фактов, 2) ведущая роль образов и 3) подмена действительной картины прошлого желаемой. Третий пункт этой типизации стал особенно важен для мемуарной прозы писателей XX века. Но поскольку в XIX веке разделения понятий "мемуары" и "мемуарная проза" не произошло, в отношении этого рода повествований восторжествовал исторический подход, и мемуарная проза очень мало рецензировалась и оценивалась как факт литературы. Тем не менее, эпоха реформ стала временем массовой публикации мемуаров не только в журналах специального направления - "Русский архив", "Русская старина", "Исторический вестник", - но и в литературно-художественных журналах.

Интересно типологическое деление мемуаров в словарной статье о них, появившейся в конце века в энциклопедии Ф.Брокгауза и И.Ефрона: 1) мирные, 2) военные, 3) дворцовые, 4) бытовые, 5) писательские.5™1 Писательские мемуары противопоставлены двум дихотомиям в том, что не выделена их типологическая противоположность; следовательно можно считать верной дихотомию 1) мирные - военные, дворцовые - бытовые 2) писательские -подтверждающую особость этой разновидности мемуаров, которую нам представляется уместным считать каноном мемуарной прозы, достигшей своего расцвета в XX веке - и здесь снова разошедшейся с мемуарами.

Значимой вехой для мемуаров XX века становится 1917 год: множатся воспоминания о погибших и умерших людях и о разрушенном укладе жизни. У мемуаристов русского зарубежья временной рубеж с этим разрушенным укладом осложняется пространственно-политическим. Любопытно, что наблюдение Н.Чечулина за мотивами мемуаротворчества XVIII в.: "вид массы новшеств, вошедших в жизнь, наталкивал на сравнение старого и нового, при сравнении же являлось желание записать, сохранить для самого себя и близких лиц то, что было прежде и что всё более и более изменялось"ххш - применимо и к мемуарам XX века. Кроме того, с рубежа XIX-XX вв. значимые вехи в истории стали "частить" - сказался феномен, который историки назвали "сокращением исторического процесса", а мемуаристы передавали через метафору быстрого шага, бега: "Ощущение "со всех ног" было постоянным. Со всех ног - в созвездие Геркулеса, и со всех ног - Россия в революцию, и со всех ног - из гимназии домой <. ,>".XX1V

В то время как в советской подцензурной литературе 30-50-х гг. устанавливается "неожитийный" биографический канон, взаимодействующий с создаваемыми в это время мемуарами и влияющий на публикацию старых мемуарных текстов посредством отбора, купирования, фальсификации и т.д., а мемуары, создаваемые с иными установками, существовали в виде тщательно скрываемых рукописей, - на истории мемуаристики русского зарубежья, как заметно уже из приведённой выше цитаты, стало сказываться влияние неклассической философии и эстетики, оформлявшихся в это время и ставших основой большинства общественно-культурных явлений XX века. Размывание границ понятия "реальность" привело к тому, что литературная составляющая стала подавлять требование исторической достоверности. Канонический образец мемуарной прозы XX века - "Петербургские зимы" Г.Иванова, по поводу "квазимемуарности" которых возникла большая полемика. В предисловии к первому российскому изданию Н.Богомолов определяет их природу как абсолютно литературную.ХХУ

Именно это произведение определяющим образом повлияло на все три мемуарных текста, ставших материалом нашей работы, хотя в определении истоков их поэтики важен факт публикации во второй половине XX века классических произведений мемуарной прозы прошлого, в частности "Былого и дум" Герцена в составе полного собрания сочинений. Как замечает Т.Колядич, "Сопоставительный анализ позволяет прийти к выводу, что, как в русской прозе в России, так и в русском зарубежье после войны началось создание произведений крупной формы. Процесс происходил практически одновременно, поскольку к подобным произведениям обратились прежде всего писатели, чья творческая биография началась одновременно с XX веком, пережившие значительные масштабные явления эпохи.

Период 50-60-х гг. отмечен появлением крупных произведений и в мемуаристике русского зарубежья: <.>".XXV1

Массовая эмиграция коснулась всех европейских стран и задела Америку, страну эмигрантов, ставшую окончательным прибежищем для многих беженцев в XX веке (на этом фоне российская проблема выглядит иначе, чем представляют её некоторые исследователи*™"). Если акцентировать не политический, а социологический (профессиональный) аспект проблемы (хотя и тесно связанный с политическим в нашем случае) и говорить о писательской эмиграции (её историю можно вести от Овидия), новое в XX веке - её массовость, явившаяся основой создания эмигрантской культуры и литературы за пределами национальной, но на её языковой основе. Это отличие ситуации от предшествующих ей сходных явлений точно подмечено исследователем литературного быта русской эмиграции О.Демидовой: "Для Овидия, Данте или Гейне экспатриация была личным событием".ххуш

Трагические события европейской истории XX века породили у поколения эмигрантских "детей", как называли представителей младшего поколения первой волны русской литературной эмиграции, к которому относится В.Яновский, не укоренившихся в родной культуре и не ассимилировавшихся в культуре стран проживания (исключением стал

В.Набоков), трагическое мировосприятие с осознанием самого феномена эмиграции как самодостаточного, наднационального, имеющего собственную историю и философию.ХХ1Х Литературе в этом космополитическом аспекте отводилась роль самосознания культурной эмиграции, что отмечают исследователи: "в середине 20-х гг. жизненно важным сделался вопрос о культурной миссии эмиграции и о литературе как эмигрантском самосознании".ххх

В споре "отцов" о возможности творчества и преемственности литературных поколений в эмиграции, разошедшемся по двум основным направлениям мысли: 1) литература возможна только в родной языковой среде и 2) литература возможна только в условиях творческой свободы особой позиции придерживался представитель "поколения детей", или "незамеченного поколения", Г.Газданов, говорящий от имени своего поколения. Он считал, что спор основан на представлениях, не соответствующих содержанию современной спорящим реальности, восходящих к устаревшей традиции, и отрицал возможность существования молодой эмигрантской литературы в новоевропейских исторических условиях, так как творчество есть утверждение, а человеку без родины и без будущего утверждать нечего.ХХХ1

Действительно, младшее поколение первой волны русской эмиграции принесло русской литературе немногих оригинальных творцов. За последнее время сложилась традиция считать самыми полномочными представителями этого поколения, кроме безусловно признанного В.Набокова, только Г.Газданова и Б.Поплавского. Примечательно, однако, то, что в условиях ломки бытийных традиций и проблематичности существования творчества в этих условиях все эпические жанры литературы, а роман особенно, пережили упадок и кризис; и только мемуарная проза - расцвет. Мемуарный жанр дал неожиданно яркие произведения в творчестве второстепенных писателей русской эмиграции, таких как Нина Берберова, Ирина Одоевцева и Василий Яновский.

Нина Николаевна Берберова (1901-1993) родилась в Санкт-Петербурге в семье чиновника по особым поручениям при министре финансов и дочери тверского помещика. В начале 20-х она участвовала в литературной жизни Петербурга, в 1922 году состоялась её первая публикация: стихотворение в альманахе "Ушкуйники". В том же году со своим гражданским мужем В. Ходасевичем Берберова уехала в Берлин, до апреля 1925 года они жили в Саарове, Мариенбаде и Сорренто у М.Горького. Первые эмигрантские публикации Берберовой также были стихотворными: в 1922 г. в берлинской газете "Голос России" и в 1923 г. в берлинском журнале "Беседа". В 1924 г. начался парижский период эмиграции Берберовой: в течение 16 лет вместе с Ходасевичем она сотрудничала в газете "Последние новости", написала цикл рассказов, частью опубликованных в журнале "Современные записки", три романа и две беллетризованные биографии. В 1932 году она разошлась с Ходасевичем, затем вышла замуж за Н.Макеева, с которым развелась в 1947 г. Во время второй мировой войны Берберова оставалась в оккупированной Франции, за что позднее подвергалась обвинениям в коллаборационизмехххп. После войны работала редактором парижского еженедельника "Русская мысль", в 1950 г. опубликовала четвёртый роман в американском "Новом журнале". В том же году Берберова переехала в США, где 8 лет прожила в Нью-Йорке, работая в архиве. В 1958 г. преподавала в Иельском, затем стала преподавать в Принстонском университете. В 1958 - 1968 гг. входила в редакцию мюнхенского альманаха "Мосты".

Автобиография Нины Берберовой "The Italics Are Mine", впервые опубликованная в Лондоне и Нью-Йорке на английском языке в 1969 году в авторизованном переводе Филиппа Рэдли, на русском языке впервые вышла в Мюнхене в 1972 году с исправлениями, затем в Нью-Йорке в 1983 году с дополнениями. Нью-Йоркское издание переиздано в Москве в 1996 году. Все ссылки в нашей работе - на издание 1996 года.хххш

Ирина Одоевцева (Ираида Густавовна Гейнике) (1895 - 1990) родилась в Риге в дворянской семье, отец её был адвокатом. В начале 20-х годов она участвовала в петербургской литературной жизни, внимание к стихам Одоевцевой привлекли отклики Л.Рейснер и Л.Троцкого, первые публикации её стихотворений состоялись в 1921 г. В 1922 г., выйдя замуж за Г.Иванова, Одоевцева выехала с мужем в Берлин, затем они обосновались в Париже. В середине 20-х Одоевцева начала писать прозу, рассказы её публиковались в журналах "Иллюстрированная Россия", "Числа", "Звено", "Новый дом", четыре романа вышли отдельными изданиями. Во время оккупации Парижа Одоевцева жила в Биаррице, затем вернулась в Париж, где написала по-французски три пьесы и роман, работала над сценариями и переводами, затем снова обратилась к поэтическому творчеству, издав в период с 1950 по 1975 гг. четыре сборника стихотворений.

Первая книга мемуаров Ирины Одоевцевой "На берегах Невы" вышла в Вашингтоне в 1967 году, вторая - "На берегах Сены" - в 1983 году в Париже; временной отрезок в шестнадцать лет не нарушил стилистического единства этих двух книг и единого метода охвата действительности в них. Мемуарная дилогия Одоевцевой переиздана в Москве в 1989 году. Все ссылки в нашей работе на это издание как самое доступное.ххх1у

Василий Семёнович Яновский (1906 - 1989) родился в Полтаве в семье служащего. В 1922 г. в возрасте 16 лет вместе с отцом и двумя сестрами он нелегально пересёк польскую границу. В Польше Яновский поступил на математический факультет Варшавского университета, но образования не завершил. Там же он начал писать прозу. В 1926 г. Яновский переехал в Париж и стал активным участником парижской литературной и общественной жизни: был членом "Союза молодых поэтов и писателей", литературного кружка "Зелёная лампа", объединения "Круг", участником евразийского движения. Первые рассказы он опубликовал в 1928 г. в варшавской газете "За свободу", в 1930 г. повесть Яновского стала первым изданием созданного М.Осоргиным парижско-берлинского издательства "Новые писатели". В начале 30-х он стал постоянным автором альманаха "Числа", а также сотрудничал с газетой "Последние новости". В конце 30-х Яновский вёл критический отдел журнала Иллюстрированная Россия, печатался в "Русских записках" и "Современных записках". За период 30-х гг. написал 3 романа, в 1937 г. окончил медицинский факультет Сорбонны доктором медицины. В 1940 г. Яновский с женой и дочерью уехал из оккупированного Парижа в Монпелье, затем в Касабланку, откуда в 1942 г. уехал в США, где принял американское гражданство. В Америке Яновский работал врачом-анестезиологом, участвовал в организации экуменического общества, издававшего собственный журнал, сотрудничал с эмигрантскими изданиями "Новый журнал", "Новоселье", "Опыты". Там он написал ещё два романа и повесть на русском языке, а затем, по примеру В. Набокова, стал американским писателем. С конца 60-х Яновский публиковал англоязычные версии русских романов, а также книги философских эссе на медицинские и естественнонаучные темы.

Литературные мемуары Василия Яновского "Поля Елисейские: Книга памяти" впервые вышли в Нью-Йорке в 1983 году, первое издание в России - в Санкт-Петербурге в 1993 году, в 2000 году переизданы в Москве в составе двухтомника прозы, во втором томе. Все ссылки в нашей работе - на хорошо

XXXV откомментированное последнее издание.

Актуальность исследования: в конце двадцатого века стали очевидными перемены в поэтике прозаических жанров русской литературы, которым нельзя дать объяснения без изучения её эмигрантской ветви. В работе выявляются истоки и значение этих перемен с привлечением малоизученного материала.

Научная новизна исследования: мемуарная проза второстепенных писателей первой волны русской литературной эмиграции XX века впервые рассматривается с точки зрения изменений в поэтике в контексте русской литературной традиции, но с учётом влияний европейской культуры, которые эта проза безусловно претерпела.

Задача работы - выявить специфические черты понимания и изображения человека XX века русскими писателями, находившимися в центре исторического процесса в период формирования наиболее влиятельных в XX веке трактовок этих процессов.

Цель работы - выявить новейшие аспекты русской мемуарной прозы, изучая соотношение между влиятельными концепциями человека, присущими в XX веке русской и европейской интеллектуальной среде, и художественным воплощением человека в мемуарной прозе русских писателей, чьё творческое лицо определилось в эмиграции.

Материалом диссертации являются произведения трёх жанровых разновидностей мемуарной прозы: "Курсив мой" Нины Берберовой (далее везде - Б, страница), "На берегах Невы" (далее везде — 0 1, страница) и "На берегах Сены" (далее везде - О II, страница) Ирины Одоевцевой, "Поля Елисейские: Книга памяти" Василия Яновского (далее везде - Я, страница). Для проникновения в контекст привлекаются произведения, имеющие с мемуарной прозой этих писателей общие мотивы.

Методология исследования: основным исследовательским подходом, используемым в диссертации, стал историко-литературный и сравнительно-исторический методы, теоретические положения которых сформулированы в работах Д.Лихачёва, М.Бахтина и др. выдающихся русских филологов. Методология текстового анализа опирается на работы Л.Гинзбург (далее везде

- Г, страница), а также традиционная методика русского стиховедения, основы которой заложены, в частности, В.В. Виноградовым, В.М. Жирмунским, Б.В. Томашевским, Б.М. Эйхенбаумом.

В заданном Л.Гинзбург эстетическом аспекте М.Билинкис,ХХХУ| A.Ahtk)Xobxxxvu и др. рассматривали мемуарно-автобиографическую литературу XVIII в.; из последних исследований мемуарной прозы XIX века наиболее интересна теоретическими находками работа З.Сутаевой,хххуш рассмотревшей мемуарную прозу А.Пушкина в ракурсе попыток воплотить в писательской практике теоретические изыскания В.Белинского, касающиеся мемуаров; затем творчество П.Вяземского как всецело подчинённое мемуарному заданию и, наконец, писательскую практику Чернышевского как полемическое продолжение этой традиции. Данное исследование ценно ещё потому, что общим местом исследований мемуарной прозы XIX века стало обращение к эпопее А.Герцена как наиболее репрезентативному тексту.

Ряд локальных исследований мемуарной прозы XX века обнаруживает по-прежнему недостаточную степень теоретической разработанности темы, в особенности на материале мемуаров русского зарубежья, которыми занимается пока в основном эдиционное литературоведение. Несколько самых последних теоретических работ затрагивают важные для нас вопросы.

В монографии С.Экшута "Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории"ХХХ1Х, где история гуманитарного знания утверждается как субнаука в составе антропологии, изучающая творческую деятельность человека в историческом аспекте, поднимаются проблемы поэтики мемуарной прозы. Глава о тяготении историографии к художественному изложению, а литературы к документальной основе посвящена исследованию границы между историей и литературой, а также роли метафоры в историческом повествовании.

Исследование Т.В. Данилович "Культурный компонент поэтического творчества Георгия Иванова: Функции, семантика, способы воплощения"х1 затрагивает, в частности, вопрос "культурных кодов" - форм и функций интертекстуальности.

Важны новейшие исследования демонической личности ницшеанского толка, сформировавшейся на рубеже XIX и XX веков "Русский Мефистофель: Жизнь и творчество Эмилия Метнера" М.Юнггрена,"1' "В тисках провокации: Операция "Трест" и русская зарубежная печать" Л.Флейшмана"1" и "Братья Мережковские: Книга 1" М.Золотоносовах1ш.

Важным направлением исследований представляется изучение российскими и зарубежными учёными проблем бытования русской эмиграции в национальных государствах Европы.

Исследование П.Невалайнена "Изгои: Российские беженцы в Финляндии (1917—1939)"xllv ранее изданное в 1999 году на финском языке, показывает, что около половины всех беженцев в этой небогатой стране составляли русские, с чем было связано особенно недоброжелательное отношение к ним местного населения.

В исследовании Ю.Суомелы "Зарубежная Россия: Идейно-политические взгляды русской эмиграции на страницах русской европейской прессы в 1918— 1940 rr."xlv отражена картина суждений эмигрантов об историческом процессе. Ценным аспектом обширной фоновой информации является то, что история беженцев из России прослеживается в каждой европейской стране во взаимосвязи с собственной историей этих стран.

Монография М.Литавриной "Русский театральный Париж: 20 лет между войнами"х1у1 прослеживает, в частности, зависимость успеха-неуспеха эмигрантских театральных трупп в Париже от исторических связей двух национальных культур.

Выпуск 5 периодического издания "Россия и Италия: Русская эмиграция в Италии в XX веке"х1уп представляет статьи и публикации широкого спектра: от итальянской части русской диаспоры — до связанных с Италией эпизодов жизни представителей диаспоры вообще.

Издание "Русский Берлин 1921—1923: По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте""1™1 является допечаткой вышедших в 1993 г. в издательстве "IMCA-Press" архивных разработок: "Берлинские журналы А.С. Ященко" о деятельности библиографа, отслеживавшего книжные новинки в метрополии и эмиграции в журнале "Русская книга"; "Литературные материалы архива Б.И. Николаевского" — хорошо подготовленные и откомментированные письма Ященке философов и писателей (41 адресант); "Из переписки Максима Горького".

Монография C.JI. Фокина ""Русская идея" во французской литературе XX века"х1'х прослеживает понимание французскими интеллектуалами русской революции, отраженное во французской литературе. Просоветская настроенность многих крупных писателей объясняется здесь подключением культурной памяти французов о собственном революционном движении к происходящему в России, что было обусловлено развитием французской ветви экзистенциальной философии с ее доминантой неуютного самоощущения. Например, поездки Ж-П. Сартра в Советскую Россию в 50—60-е годы исследователь трактует как стремление восполнить нехватку утопии.

Некоторые исследования используют терминологические языки, с которыми трудно работать. Эту проблему точно обозначила Л.Гинзбург: "В ходе наших дискуссий о структурализме в литературоведении отмечалась уже опасность перевода понятий с одного терминологического языка на другой -без существенного изменения их содержания и функций" (Г, 17). Так, в целом непереводимыми для нас остались работы О.Демидовой "Автобиография как сотворение мифа: "Курсив мой" Нины Берберовой"1 и "Зеркало и отражение: Формирование автомифа" / Демидова О. "Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья".11

Из учебных изданий последнего времени стоит отметить учебник "Журналистика русского зарубежья XIX—XX веков"1", в котором прослежено развитие эмигрантской журналистики от Герцена до 40-х годов XX века, попутно опровергающее "общие места" — например, мнения, что наибольшее количество людей покинуло Россию после 1917 года или что эмигрантская литература была бесцензурной.

Ценна пионерская попытка представить как целое литературное наследие всех трёх волн эмиграции в учебном издании Т.П. Буслаковой "Литература русского зарубежья: Курс лекций"'111. Но обзор второй волны эмиграции слишком краток и встроен в главу об отдельном поэте, то же с парой абзацев, в которые уместились сведения о периодике третьей волны.

Наиболее значимыми для нашего исследования диссертационными работами представляются исследование Н.Кусковой вопроса о достоверности мемуаров XX века,11У работы А.Галича,lv посвящённые писательской мемуаристике, упомянутое выше фундаментальное исследование Т.Колядич поэтики писательских воспоминаний XX века, а также исследования В.Жердевой|у| об экзистенциальных мотивах у Б.Поплавского и Г.Газданова, Н.Андреевой1™ о чертах культуры XX века в романе Б.Поплавского "Аполлон Безобразов" и упомянутое выше исследование А.Мартынова, касающееся проблемы литературных поколений эмиграции, где автор прослеживает истоки возникновения "неклассической философии" от античности и гностиков до наших дней и ставит творчество писателей "незамеченного поколения" русской эмиграции в европейский контекст. Однако построена работа Мартынова на материале творчества одного Г.Газданова, к тому же, рассмотренного только в философском аспекте.

Теоретическая и практическая значимость диссертации заключается в возможности более полного представления об особенностях русской прозы XX века. Содержание диссертации, её основные выводы и положения могут быть использованы для дальнейшего изучения как истории мемуарного жанра, так и литературы русского зарубежья. Материалы исследования могут послужить основой лекционных курсов, спецкурсов и семинаров по русской литературе XX века в Высшей школе.

Апробация работы: работа апробирована при чтении лекции в студенческой аудитории Литинститута им. Горького в рамках курса "Русская зарубежная литература" 3 октября 2003 года, в докладе на Международной научной конференции 9 декабря 2003 года, отдельные её положения изложены в опубликованных работах.

Структура работы: диссертация состоит из введения, четырёх глав, заключения и содержит список использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Идейное и художественное своеобразие мемуарной прозы второстепенных писателей русской литературной эмиграции"

Заключение

Творческим результатом литературы эмиграции стал феномен необычайного расцвета мемуаристики и вторжения метода мемуарной прозы во все области литературного творчества, от критических статей до лирической поэзии. Как нам представляется, причина расцвета мемуарной прозы в литературе русского зарубежья в том, что по методу и задачам мемуарная проза близка к антропоцентрической философии экзистенциализма - новому направлению мысли, весь XX век переживавшему формирование и становление.

Выход на первый план мемуарной прозы субъективного метода был обусловлен тем, что "проблема человека" — центральная проблема европейской философии XX века - вышла на первый план мышления эпохи. Кроме того, в силу исторических обстоятельств эпос потерял бытийную опору, "литературы вымысла" лишилась оснований, от развалившегося мира остались сами люди и их единственная достоверность - жизнь. Для мемуаристов XX века сохранение личностной целостности становится жизненно необходимым, поскольку единственной опорой человека в аномальной реальности становится его собственный внутренний мир, который должен быть более стройным и связным, чем окружающий внешний. Творческое "я" эмигранта, оторванное от питающей почвы и не имевшее должной силы воображения для самораскрытия, в данных условиях превосходило само себя и виртуозно решало писательские задачи, обращаясь за помощью к воспоминаниям в осуществлении задачи самоспасения: "<.> пережить отчаянно-трагический, экзистенциальный удел человека в чистоте, без маскировки его налаженным комфортным бытом, социальным успехом. давала идеально-безнадёжная, маргинальная обстановка эмиграции. И это новое переживание, донесение его до читателя и поняла литература молодого поколения как свою миссию. Трагическая экзистенциальная проблематика личности в её отношениях со смертью, временем, природой, Богом и богоотставленностью, с абсурдом и другими - это было действительно нечто новое, новая нота, плохо воспринимаемая и принимаемая старшими наставниками'".

Вопреки мнению К.Мочульского о причине упадка литературы вымысла, нам представляется, что дело здесь не в кризисе воображения, а в сочетании той особой духовной задачи, которую традиционно ставит перед собой русская литература в отличие от европейской, - понять истину о человеке и его действительности, проникнуть в суть окружающих человека вещей - с методологией новой европейской философии, трактующей ту же задачу как научную. Литература эмиграции поставила себе традиционную задачу в нетрадиционных условиях - понять хаотичную действительность XX века, которая то и дело меняется, не позволяя человеку наладить стабильное бытование в мире. Пользуясь традиционным писательским инструментарием, это оказывалось невозможно. Воображение в этих условиях редуцируется потому, что его функции переходят к внешнему миру, принимающему фантастический для традиционного сознания облик, - в реальности, где больше нет констант, человек остаётся без всякой опоры. Единственной константой в аномийной действительности является сам человек, поэтому неутолимая потребность в самопознании и построении собственной личности у человека XX века дала расцвет мемуарного жанра и преобладание элементов поэтики мемуарной прозы в художественных произведениях всех жанров.

Мемуарная проза эмигрантских писателей крупной формы субъективного метода ставит перед исследователем сложнейшую проблему охвата изображаемого в его полноте, поскольку даёт наиболее полное отражение в тексте целостной личности. При том, что одни мемуаристы пишут с установкой на создание личной биографии, другие - "общественной биографии", выйти за рамки субъективного метода в условиях слома бытийной и литературной традиции не удаётся и вторым. Имея установку создать "общественную биографию", в условиях смещения иерархических основ бытия и культуры они неизбежно усложняют содержание понятия "реальность" и действуют всецело в рамках субъективного метода, опирая структуру персонажа на основания, лежащие вне эмпирического мира. Всё эмпирическое и единичное втянуто в связную систему закономерностей и взаимодействий индивидуальных моделей мира и у них, своя модель имеется у каждого из авторов трёх исследованных нами текстов: понимание мира у Ирины Одоевцевой целостное, стоящее на примате добра и необходимости любви к человеку, позволяющей увидеть его в истинном свете; картина мира у Василия Яновского дуалистическая: добро и зло в ней существуют равноправно, автономно друг от друга; у Нины Берберовой, в соответствии с общими положениями философии экзистенциализма, мир воплощён в вечном движении, мутациях и абсурдной разъятости феноменов. Картина мира каждого из трёх писателей задаёт идейную основу мемуарных книг, проявляясь в элементах поэтики как объединяющее начало в создании крупной формы мемуарного текста; ею же определяются методы познания действительности, которыми мемуаристы оперируют. Если Берберова использует методику интеллектуального освоения действительности со ссылками на источники, то методы интуитивного проникновения в суть индивидуальности, которым пользуются Яновский и Одоевцева, сродни феноменологическому методу, ставшему общим для всех изводов экзистенциальной философии. Яновский ставит интеллектуальное познание если не вообще под вопрос, то под контроль интуитивного метода -"прустианского", как он его называет. Метод этот отрефлектирован в философии спиритуализма Анри Бергсона. Приверженность такому методу сказалась на архитектонике дилогии Одоевцевой самым прямым образом: мемуарное повествование строится как набор непосредственных свидетельств о той или иной уникальной человеческой единице. Способы познания и разное понимание действительности сказываются у всех мемуаристов на всех элементах структуры текста, особенно в моделировании героев.

Сопоставление разных родов и жанров литературы эмиграции в одном контексте показывает, что главную роль в литературе сыграла проза, основанная на новой методологии. Выход на международный масштаб осуществила философия с той же методологией: протоэкзистенциализм Бердяева и Шестова стал равноправной составляющей в ряду явлений, формировавших европейский экзистенциализм. Поэзия, основанная на той же методологии, была, скорее, "примечанием" (В.Марков) к более значимой философии. Что же касается роли мемуарной прозы, то она, на наш взгляд, для всей литературы эмиграции стала основополагающей: авторская модель мемуаров субъективного метода повлияла на структуру "интровизированного" героя прозы и "лирического героя" особого духовного явления эмигрантского бытия - поэзии "парижской ноты". Так, единая с основными философскими течениями века методологическая доминанта обеспечила мемуарному жанру в XX веке расцвет и подчинение себе методологии других художественных форм. Переход от поэзии и прозы к жанру поп fiction, сопровождавшийся появлением сильных произведений в творчестве писателей, не проявивших себя в достаточной мере в "литературе вымысла", является характерным феноменом русской литературной эмиграции.

1 Семенова С.Г. Русская религиозно-философская мысль и пореволюционные течения 1930-х гг. в эмиграции / Русское Зарубежье - духовный и культурный феномен: Материалы Международной конференции. Часть II. - М., 2003. - С. 208

Список научной литературыКузнецова, Анна Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Б Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография / Вступ. ст. Е.В. Витковского. Комм. В.П. Кочетова, Г.И. Мосешвили. - М., 19962. 01- Одоевцева И.В. На берегах Невы: Литературные мемуары. М., 1989

2. ОН- Она же. На берегах Сены. М., 19894. .Я Яновский В. Сочинения в 2-х томах. / Предисл. Н. Мельникова. Примеч. О. Коростелёва, Н. Мельникова. - Т.2: По ту сторону времени. Поля Елисейские. - М., 2000. Сс. 187 - 4321. Теоретические источники:

3. Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. -СПб., 2000

4. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1846 года // ППС, т. X. М., 1956

5. Гегель Г.В.Ф. СС, XII. М., 1938

6. Чернышевский Н.Г.ПСС.Т.П-М., 1949

7. Адамович Г.В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. Париж, 1961 10.Он же. Собрание сочинений. Литературные беседы. Книга 1 ("Звено": 19231926) / Вступ. ст., сост. и примеч. О.А. Коростелёва. СПб., 1998

8. Он же. Указ. соч. Книга 2 ("Звено": 1926-1928) / Вступ. ст., сост. и примеч.

9. О.А. Коростелёва. СПб., 1998 12.Он же. Собрание сочинений. Комментарии / Сост., послесл. и примеч. О.А.

10. Он же. Несколько замечаний о современной зарубежной литературе //

11. Вейдле В.В. Монпарнасские мечтания // Современные записки. Париж, 1931, № 47. - Сс.457 - 467

12. Газданов Г. О молодой эмигрантской литературе // Современные записки, LX. Сс. 404-408

13. Гиппиус З.Н. О молодых и средних // Современные записки. Париж, 1924, №19. Сс. 234-24923.3еньковский В.В. История русской философии: В 2- тт. Т. 2. Ч. 2

14. Мочульский К. Кризис воображения: Статьи. Портреты. Эссе. Томск, 1999

15. Поплавский Б.Ю. О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции // Числа. Париж. 1930. Кн.2/3. С. 308 - 311

16. Степун Ф.А. Новоградские размышления по поводу книги В. Ванршавского "Незамеченное поколение" и дискуссии о ней // Опыты. 1956, № 7. Сс. 45-5721 .Он же. Умирание искусства: Размышления о судьбе литературного и художественного творчества. СПб., 1996

17. Фельзен Ю. Мы в Европе. Доклад в "Круге" // Новый град. Париж, 1936, №11. Сс. 154-159.

18. Аверин Б. Дар мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб, 2003

19. Буслакова Т.П. Литература русского зарубежья. М., 2003

20. Воронина Т.Л. Спор о молодой эмигрантской литературе // Российский литературоведческий журнал. 1993, №2. Сс. 152 - 184

21. Ъ2.Г- Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971

22. Данилович Т.В. Культурный компонент поэтического творчества Георгия Иванова: Функции, семантика, способы воплощения. — Минск, 2003

23. Демидова О.Р. Эстетика литературного быта Русского зарубежья (на документальном материале русской эмиграции 1920 -1960 гг.): АДД. СПб., 2001

24. ЪЪ.Она же. Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья. -СПб., 2003

25. Зб.Захариева И. Вершины завоевания литературы Русского Зарубежья (1920 -1930-е годы) / Русское Зарубежье духовный и культурный феномен: Материалы Международной научной конференции. Часть II. - М., 2003. -Сс. 6 - 11

26. Кельнер В. Русский инстинкт. (Объединение русско-еврейской интеллигенции в Париже в 1930-е гг.) / Зарубежная Россия (1917 1939): Сборник статей. Книга 2. - СПб., 2003

27. Колядич Т.М. Воспоминания писателей XX века: Проблематика, поэтика. Дис. л д.филол.н. М., 1999

28. Мартынов А.В. Русское зарубежье в контексте западноевропейской культуры: (творчество Гайто Газданова). Дис. А к. филос. н. М., 2001

29. Николюкин А.Н. О русской литературе: Теория и история. М., 2003

30. Примочкина Н.Н. Горький и писатели русского зарубежья. М., 2003

31. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4: От романтизма до наших дней. / Пер С. Мальцевой. СПб., 1997

32. Суомела Ю. Зарубежная Россия: Идейно-политические взгляды русской эмиграции на страницах русской европейской прессы в 1918 1940 гг. Авторизованный перевод с финского: Л.В. Суни. - СПб., 2004

33. Семёнова С.Г. Русская религиозно-философская мысль и пореволюционные течения 1930-х годов в эмиграции / Там же. Сс. 195 211

34. Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения. М., 1980

35. Он же. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX в.: От рукописи к книге. - М., 1991

36. Он Dice. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997

37. Он же. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы. -1999, № 1

38. Фокин C.JI. "Русская идея" во французской литературе XX века. — СПб, 20031. Сопутствующая литература

39. Герцен Герцен А.И. Собрание сочинений в 30-ти томах. - М., 1959

40. Лабрюйер Ж. Характеры или нравы нынешнего века. Перевод Э. Линецкой и Ю. Корнеева. М.-Л., 1964

41. Монтень М. Опыты. М.-Л., 1958

42. Русские мемуары XVIII в. // Современник. 1855, № 3-4, с.53-90; № 5-6, с. 29-62, № 7-8

43. Руссо Ж.-Ж. Исповедь / Он же. Избранные сочинения. Т. III. М., 1961

44. Сен-Симон. Мемуары. М.-Л., 1934 1936

45. Авто-био-графия: К вопросу о методе. Тетради по аналитической антропологии / Под ред. В. Подороги. М., 2001

46. Азов А.В. Проблема теоретического моделирования самосознания художника в изгнании. Ярославль, 1996

47. Александрова Т., Билинкис М. и др. Жанровые и текстовые признаки мемуаров // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Материалы XXII научной студенческой конференции. Тарту, 1967

48. Антюхов А.В. "Русская мемуарно-автобиографическая литература XVIII века: Генезис. Жанрово-видовое многообразие. Поэтика" М., 2001

49. Билинкис М.Я. Русская проза XVIII в. Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995

50. Биск И.Я. Курс лекций по источниковедению новой и новейшей истории. Тамбов, 1971

51. Галич А. А. Современная художественная документально-биографическая проза (Проблемы развития жанров).: АКД. Донецк, 1984

52. Он же. Украинская писательская мемуаристика: (Природа, эволюция, поэтика): Дисс. л д. филол. н. Киев, 1991

53. Гладков А. Мемуары окна в прошлое. // Там же

54. Гулыга А.В. Эстетика истории. М., 1974бб.Гюбиева Г.Е. К вопросу о возникновении русской мемуарной литературы // Сборники аспирантских работ: Хабаровский гос. пед. институт, 1967, т.З

55. Она же. Проблемы личности и индивидуальности в мемуарно-автобиографический литературе конца XVIII в. (Записки Г.Т. Добрынина) // Учёные записки. Труды кафедры русской литературы МГПИ. 1969. Вып. 13

56. Дельвин С.Б. Становление и развитие культуры русского зарубежья (На материале жизни и творчества детей эмиграции первой волны).: АКД. -М., 1991

57. Демкова Н.С. К вопросу об истоках автобиографического повествования в "Житии" Аввакума // ТОДРЛ. Л., 1969

58. Деревнина Л.А. О термине "мемуары" и классификации мемуарных источников // Вопросы архивоведения. 1963, №4. Сс. 32-38

59. Елизаветина Г.Г. Русская мемуарно-автобиографическая литература XVIII века и А.И. Герцен // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1967, №1

60. Она oice. "Былое и думы" Герцена и русская мемуаристика XIX века.: Дис. А к. филол. н. М., 1968

61. Она Dice. "Последняя грань в области романа" (Русская мемуаристика как предмет литературоведческого исследования) // Вопросы литературы. 1982, №10. - Сс. 147 - 171

62. Она же. Становление жанра автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм: Проза. М., 1982

63. Жизненный материал и художественное обобщение // Вопросы литературы, 1966, №9

64. Житомирская С.В. Предисловие. В кн.: Воспоминания и дневники XVIII - XX вв.: Указатель рукописей. - М., 1976

65. Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. // Вестник МУ. Филология. 1987. №4. Сс. 65-71

66. Кораллов М. Опыт нажитый, опыт осознанный. // Там же

67. Крылова С.В. Мемуарно-автобиографическая проза 60-70-х годов XX века: Н.Мандельштам, Н.Берберова: Дис. А к.филол.н.- М., 1995.

68. Кускова Н.А. Место и роль критического анализа в мемуарной литературе о писателях: (Воспоминания об Анне Ахматовой). Дис. А к.филол.н. М., 1994. - 172 с. С. 51-79

69. Ланщиков А. Обязанности свидетеля. // Там же

70. Литература, документ, факт // Иностранная литература, 1966, №8

71. Лихачёва В.Д., Лихачёв Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971

72. Макаровская Г. Типы исторического повествования. Саратов, 1972

73. Макашин С. Необходимы план и перспектива. // Там же

74. Марахова Т.А. О жанрах мемуарной литературы. // Учёные записки Горьковского гос. пед. ин-та. Сер. фил. наук. 1976, вып. 69

75. Машинский С.И. О мемуарно-биографическом жанре // Вопросы литературы, 1960, №6

76. Он же. Нерасторжимая связь времён // Наследие и наследники. М., 1967

77. Медарич М. Автобиография / Автобиографизм // Автоинтерпретация / Под ред. А.Б. Муратова и JI.A. Иезуитовой. СПб., 1998. Сс. 5-32

78. Мережинская А. Мемуарно-автобиографическая проза 70-х годов. (Проблематика и поэтика).: АКД. Киев, 1981

79. Мемуары на сломе эпох // Вопросы литературы, 1999, №1;

80. Мемуары на сломе эпох // Вопросы литературы, 2000, №1

81. Милевская Т.Е. Мемуары: человек и время. Время и текст. Текст и человек / Русское Зарубежье духовный и культурный феномен: Материалы Международной научной конференции. Часть I. - М., 2003. - Сс. 272 - 280

82. Николаева М.Н. К вопросу о формировании стиля русской повествовательной литературы 1-й пол. XVIII века: (Повесть и мемуарная литература). Учёные записки Ленинградского пед. ин-та им. А.И. Герцена. - Л., 1961, т. 245

83. Нуркова В.В. Свершённое продолжается: Психология автобиографической памяти личности. М., 2000

84. Обязанности свидетеля, права художника // Вопросы литературы, 1974, №4

85. Парамонов Б. Конец стиля. М., СПб., 1997

86. Права и обязанности документалиста. // Вопросы литературы, 1971, №6

87. Пушкарёв JT.H. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975

88. Сиротина И.Л. Мемуаристика как источник осмысления менталитета русской интеллигенции.: Дис. А к.филос.н. Саранск, 1995

89. Сутаева З.Р. Жанровые особенности автобиографической и мемуарной прозы: На материале творчества А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.Г. Чернышевского. Дис. л к.филол.н. М., 1998

90. Урбан А. Автодокументальная проза // Звезда. 1971, № 10. Сс. 4-77

91. Он же. Художественная автобиография и документ // Звезда. 1977, №2

92. Ушаков А.И. История гражданской войны в исследовательской и мемуарной литературе русского зарубежья 1920-30-х г.г.: Дис. А к.ист.н.- Ярославль, 1992.

93. Шайтанов И. Как было и что вспомнилось (Современная автобиографическая и мемуарная проза) // Литературное обозрение, 1977, №4. С. 59-63

94. Он же. "Непроявленный жанр" или литературные заметки о мемуарной форме //Вопросы литературы, 1978, №2. Сс. 50-77

95. Экшут С. Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории. — СПб, 2003.

96. Явчуновский Я.И. Документальные жанры. Саратов, 1974

97. Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Вступительная статья, составление, подготовка текста и комментарии: А.И. Рейтблат. В 2-х тт. - М., 2003.

98. Анненков Ю.П. Дневник моих встреч: Цикл трагедий. М., 2001

99. Бахрах А. По памяти, по записям. Литературные портреты. Париж, 1980

100. Боровой А. "Париж был и остается значительнейшим фактом моей биографии." Публикация С.В. Шумихина // Диаспора: новые материалы. №6. Сс. 7 86.

101. Бунин И.А. Письма 1885-1904 годов / Под общ. ред. О.Н. Михайлова; подгот. текстов и комм. С.Н. Морозова, Л.Г. Голубевой, И.А. Костомаровой. -М, 2003

102. Вейдле В. Воспоминания. Публ. и коммент. И.Доронченкова // Диаспора: новые материалы. №2. Сс. 27 253; Диаспора: новые материалы. №3. - Париж - СПб., 2002. Сс. 7-159

103. Вейншал Я. Воспоминания. Публикация В.Хазана // Диаспора: новые материалы. №4. Сс. 7-71118. "Верной дружбе глубокий поклон": Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958 -1965). Публикация Ф. Черкасовой. Диаспора: новые материалы. №5. Сс. 558 608

104. Вишняк М.В. Годы эмиграции: 1919-1969. Париж Нью-Йорк, 1970

105. Волошин М. Женская поэзия // Утро России. 1910. № 323

106. В Россию ветром строчки занесёт: Поэты парижской ноты / Сост., предисл., примеч. В. Крейда. М., 2004

107. Газданов Г. Ночные дороги. // Собрание сочинений в трёх томах. Том первый. М., 1996

108. Гиппиус 3. Арифметика любви: Неизвестная проза 1931—1939 годов. Сост., вступ. ст., комм.: А.Н. Николюкин. — СПб, 2003

109. Гуль Р. Я унёс Россию: Апология эмиграции. Т.1: Россия в Германии / Предисл. О. Коростелёва. М., 2001

110. Он Dice. Указ. соч. Т.2: Россия во Франции / Предисл. О.Коростелёва. М., 2001

111. Он же. Указ. соч. Т.З: Россия в Америке / Предисл. О. Коростелёва. М., 2001

112. Дальние берега: портреты писателей эмиграции / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М., 1994

113. Данилевский А. Автобиографическое и прототипическое: "Повесть о пустяках" Юрия Анненкова // Диаспора: новые материалы. №1. Сс. 241288

114. К проблеме литературного диалога Россия диаспора: Письмо Н.И. Столяровой к Н.Н. Берберовой. Публикация JI. Ливака // Диаспора: новые материалы. №4. Сс. 647 - 656

115. Мы: Женская проза русской эмиграции. Сост., вступ. ст., комм.: О.Р. Демидова. — СПб, 2003

116. Набоков В. Интервью Альфреду Аппелю // Набоков Владимир. Собр. соч. американского периода в 5 тт. Т. III. СПб., 1999

117. Набоков Н. Багаж: Мемуары русского космополита. Перевод с английского Е. Большелаповой и М. Шерешевской. Вступительная статья Марины Ледковской. СПб., 2003

118. Письма Г.В. Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931. Подгот. текста, вступ. ст. и комм. Н.А. Богомолова // Диаспора: новые материалы. №3. Сс. 435-535

119. Русская Прага, Русская Ницца, Русский Париж. Из дневника Бориса Лазаревского. Предисловие, публикация и комментарий С. Шумихина // Диаспора: новые материалы. №1. Сс. 645 714

120. Седых А. Далекие, близкие: Воспоминания. — М., 2003

121. Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. М., СПб., 1995141. Он же. Встречи. М., 1998

122. Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935 1961). Публикация Н.А. Богомолова. Диаспора: новые материалы. №5. Сс. 402 -557

123. Терапиано Ю.К. Встречи: 1926-1971. -М., 2002

124. Триполитов Н.И. Воспоминания. Публикация А.Корлякова // Диаспора: новые материалы. №5. Сс. 99 118

125. Успенский В. Воспоминания парижского шофёра такси. Публикация А.И. Серкова // Диаспора: новые материалы. №1. Париж - СПб., 2001. Сс. 7-30

126. Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. М., 1991.

127. Абашев В. Русская литература зарубежья. Пермь, 1991

128. Андреева Н.В. Черты культуры XX века в романе Бориса Поплавского "Аполлон Безобразов". Дис. А к.филос.н. М., 2000

129. Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. VIII. Составление и комментарии Юрия Абызова. Рига: Даугава, 2004.

130. Басинский П. Логика гуманизма: Об истоках трагедии Максима Горького // Вопросы литературы, 1991, №2

131. Боброва Э.И. Ирина Одоевцева поэт, прозаик, мемуарист: Лит. портрет. - М., 1995

132. Богомолов Н.А. Талант двойного зренья / Иванов Г.В. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени. -М., 1989.-574 с. С.516-518

133. Бочаров С. "Европейская ночь" как русская метафора: Ходасевич, Муратов, Вейдле // Europa Orientalis: Studi е ricerche sui paesi e le culture dell'est Europeo. - 2003, №2. Cc. 87-100

134. Будницкий O.B. Дело Нины Берберовой // НЛО, 1999, №39. С. 141-173

135. Витковский Е. Почерк Петрарки / Н. Берберова. Курсив мой: Автобиография. М.: 1996

136. Голль К. Никому не прощу: Воспоминания. Перевод с французского: И.Панкратов. СПб - М.: Лимбус Пресс, 2004.

137. Дёмина Л.И. Мемуарное наследие историков Русского Зарубежья: биоисториографические аспекты // Культура российского зарубежья. -М., 1995

138. Жердева В.М. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей "незамеченного поколения" русской эмиграции (Б. Поплавский, Г.Газданов).: АКД. М., 1998

139. Журналистика русского зарубежья XIX—XX веков: Учебное пособие. / Под редакцией Г.В. Жиркова. — СПб., 2003

140. Зверев А. Повседневная жизнь русского литературного Парижа. 1920— 1940.— М., 2003

141. Золотоносов М.Н. Братья Мережковские: Книга 1: Onn;epenis Серебряного века: Роман для специалистов. — М., 2003

142. Коростелёв О. "Мы и они" в мировоззрении "Парижской ноты" (Георгий Адамович о Европе и России). // Europa Orientalis: Studi е ricerche sui paesi e le culture dell'est Europeo. 2003, №2. Cc. 171-184

143. Ливак Л. Критическое хозяйство Владислава Ходасевича // Диаспора: новые материалы. №4. Сс. 391-456

144. Линник Ю. Философские искания в прозе В. Яновского // Новый журнал, 1994. № 194

145. Литаврина М. Русский театральный Париж: 20 лет между войнами. — СПб, 2003

146. Маликова М.В. Набоков: Авто-био-графия. СПб, 2002

147. Матич О. Диаспора как остранение // Russian studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1996, т. 2, №2. Сс. 160-162

148. Менегальдо Е. Русские в Париже: 1910- 1939.-М., 2001

149. Менегальдо Э. "Исход на Запад" в творчестве Б. Поплавского и Г. Газданова // Europa Orientalis: Studi е ricerche sui paesi e le culture dell'est Europeo. 2003, №2. Cc. 197 - 214

150. Михайлов O.H. Литература русского зарубежья: Основные проблемы и пути развития. 1920-1940.: АДД. -М., 1992

151. Невалайнен П. Изгои: Российские беженцы в Финляндии (1917—1939) Сокращенный авторизованный перевод с финского Майю Леппя. — СПб, 2003

152. Обухова О. Идея Европы у Г. Федотова // Europa Orientalis: Studi е ricerche sui paesi e le culture dell'est Europeo. 2003, №2. Cc. 215 - 224

153. Окороков A.B. Русская эмиграция: Политические, военно-политические и воинские организации 1920—1990 годов. — М., 2003

154. Орлова О. Газданов. — М., 2003

155. Пискунов В. Чистый ритм Мнемозины: О мемуарах и мемуаристах русского зарубежья // Литературное обозрение, 1990, №10. Сс. 21-31

156. Письма запрещённых людей: Литература и жизнь эмиграции. 1950-1980-е годы. По материалам архива И.В. Чиннова. Составитель О.Ф. Кузнецова. -М„ 2003

157. Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919- 1939.-М., 1994

158. Русский Берлин 1921—1923: По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте. Сост, подгот. текста, вступительная статья и комментарии: Л. Флейшман, Р. Хьюз, О. Раевская-Хьюз. — 2-е издание, исправленное. — Paris — М., 2003

159. Русский Берлин. Составление, предисловие и персоналии: В.В. Сорокина. — М., 2003

160. Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П.А. Николаев. М., 2000. - Сс. 88-89, 681 - 682, 802-804

161. Соливетти К., Паолини М. Парадигмы "изгнания" и "посланничества": европейский опыт русской эмиграции в 20-е годы. // Europa Orientalis: Studi е ricerche sui paesi e le culture dell'est Europeo. -2003, №2. Cc: 145-170

162. Флейшман JI. Из истории журналистики русского зарубежья. — Том 1: В тисках провокации: Операция "Трест" и русская зарубежная печать. — М, 2003

163. Шевеленко И. Литературный путь Цветаевой: Идеология поэтика -идентичность автора в контексте эпохи. - М., 2002

164. Юнггрен М. Русский Мефистофель: Жизнь и творчество Эмилия Метнера / Пер. с англ. А.В. Скидана, пер. с нем. Г.В. Снежинской СПб, 2001.

165. Янгиров Р. Из истории русской зарубежной печати и книгоиздательства 20-х (По новым материалам). // Диаспора: новые материалы. №6. Сс. 525 590

166. Устинов А. "Надежды символ": Антология "Якорь" как итог поэзии русской эмиграции. // From the other shore: Russian Writers Abroad Past and Present. Department of Slavic Languages and Literatures The University of Toronto, 2003. Vol. 3. Cc. 1-51

167. Murl Barker. Letters From Nina Berberva to Murl Barker. Part II (19721990) // From the other shore: Russian Writers Abroad Past and Present. -Department of Slavic Languages and Literatures The University of Toronto, 2003. Vol. 3. Cc. 97-128

168. Paris Париж: По-русски о Франции. Альманах литературы, искусства, истории и философии. №1 (2001)

169. Paris Париж: По-русски о Франции. Альманах литературы, искусства, истории и философии. №2 (2003).

170. Бердяев Н.А. О профетической миссии слова и мысли; к пониманию свободы // Новый град. Париж, 1935, №10. - Сс.56 - 65

171. Он же. Философия свободы. Смысл творчества. — М., 1989

172. Он же. Самопознание. М., 1991

173. Он же. Философия свободного духа. М., 1994

174. Бисвангер Л. Бытие-в-мире. Избранные статьи. Я. Нидлмен. Критическое введение в экзистенциальный психоанализ. М., 1999

175. Блауберг И.И. Анри Бергсон и философия длительности / Анри Бергсон. Собрание сочинений в четырёх томах. Т. 1: Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память. / Пер. с фр. -М., 1992.-Сс. 6-44

176. Блонский П. Память и мышление. М., Л., 1935

177. Вдовина И.С. Личность в современном мире / Мунье Э. Манифест персонализма: Пер. с фр. / Вступит, ст. И.С. Вдовиной. М., 1999 (Мыслители XX века). - Сс. 3-12

178. Гурджиев Г.И. Беседы с учениками. Киев, 1992

179. Ермишин О.Т. Русская историко-философская мысль (конец XIX -первая треть XX в.) М.: 2004

180. Карсавин Л. О личности / Карсавин Л. Религиозно-философские сочинения. М., 1992

181. Киркегор С. Наслаждение и долг / Пер. с дат. П. Ганзена. Киев, 1994

182. Кнабе Г. Понятие "архетип" и архетип внутреннего пространства // Материалы к лекции по общей теории культуры и культуре античного мира. -М., 1993

183. Марсель Г. Трагическая мудрость философии. Избранные работы / Пер. с франц., сост., вступ. ст. и примеч. Г.М. Тавризян. М., 1995

184. Он же. Быть и иметь. / Пер. с фр. И.Н. Полонской, Примеч. О.А. Сердюкова. Новочеркасск, 1994

185. Марсель Г. Человек, ставший проблемой / Он же. Трагическая мудрость философии. М., 1995. Сс. 107-145

186. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / Пер. с фр. под ред. И.С. Вдовиной, С.Л. Фокина. СПб., 1999

187. Мунье Э. Персонализм. Пер. И. Вдовиной / Французская философия и эстетика XX века / Предисл. П. Морель; Коммент. А.В. Густырь, И.С. Вдовина. М., 1995. - 271 с. Сс. 105-214

188. Мунье Э. Манифест персонализма: Пер. с фр. / Вступит, ст. И.С. Вдовиной М., 1999. - 559 с. - (Мыслители XX века)

189. Ницше Ф. Сочинения: в двух томах. М., 1990

190. Ницше: pro et contra. Спб., 2001

191. Рубинштейн СЛ. Основы общей психологии. М., 1946

192. Руднев В. Неомифологическое сознание // Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1997

193. Сабиров В.Ш. Русская идея спасения: Жизнь и смерть в русской философии. СПб., 1995

194. Сартр Ж.-П. Стена: Избранные произведения. М., 1992

195. Он же. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М., 2000

196. Успенский П.Д. Психология возможной эволюции человека / Гурджиев Г.И. Указ. соч

197. Фрейнкман-Хрусталёва Н.С., Новиков А.И. Эмиграция и эмигранты: История и психология. СПб, 1995

198. Художественные модели мироздания. Кн. 2. XX век. Взаимодействие искусств в поисках нового образа мира. М., 1999

199. Шестов JT. Киркегард и экзистенциальная философия вопиющего в пустыне) / Вступ. ст. Ч. Милоша (пер. с фр. Муравьёва). Подгот. текста и примеч. А.В. Ахутина. М., 1992

200. Шестов Л. Сочинения: В 2 т. М.: 1993

201. Штофф В. Моделирование и философия. М-Л., 1966

202. Юнг К.Г. Психологические типы. СПб., 1995

203. Он же. Архетип и символ. М, 1991.

204. Ясперс К. Смысл и назначение истории: Пер. с нем. М., 1991