автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Иоганн Георг I, курфюрст Саксонии (1585-1656)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Иоганн Георг I, курфюрст Саксонии (1585-1656)"

Санкт-Петербургский государственный университет

На правах рукописи

Прокопьев Андрей Юрьевич

Иоганн Георг I, курфюрст Саксонии (1585-1656): власть и элита в конфессиональной Германии

Специальность 07.00.03 - всеобщая история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Санкт-Петербург - 2006

Работа выполнена на кафедре истории средних веков исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук Сергей Николаевич Исюоль

доктор исторических наук, старший научный сотрудник Людмила Ильинична Киселева

доктор исторических наук, профессор Сергей Витальевич Кондратьев

Ведущая организация - Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова.

Защита состоится « » 2006 г. в ^—-часов

на заседании Диссертационного Совета Д 212.232.57 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 5, ауд. 70.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. А.М. Горького Санкт-Петербургского университета по адресу: Университетская наб., д. 7/9

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор исторических наук

А.В. Петров

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. В современной исторической науке XVII в. занимает особое место. С ним связывают крупные общественные сдвиги, во многом определившие последующее развитие Запада. Социальная история немецких земель этого столетия лишь недавно стала предметом активных дискуссий немецких историков. Основательно подзабытой остается она в отечественной историографии. Долгое время структуры Старой Империи и прежде всего сословная элита находились на задворках исследовательских интересов, во многом - под влиянием господствовавших в XIX в. политико-государственных воззрений. Возросший интерес к носителям «территориальной власти», к различным группам высшего и низшего дворянства способствовал переоценке и старых представлений о Священной Римской Империи раннего нового времени. В ней сегодня немецкие историки все больше склонны видеть специфическую, весьма жизнеспособную социальную организацию, оказавшуюся в состоянии преодолеть острейшие кризисы ХУ1-ХУН вв. Огромная заслуга в этих переоценках принадлежит историкам т.н. «ревизионистского» направления, сложившегося в западнонемецкой историографии во второй половине XX в.

Однако переосмысление старых, господствовавших со времен XIX в. концепций, ограничивалось в основном попытками «реабилитировать» дворянство в политических сферах. Исследования последних десятилетий констатировали устойчивое лидерство различных групп имперской знати в сословном обществе XVII в., но глубокий социальный анализ был вытеснен общими тезисами о влиянии т.н. «длительных нормативов» и «традиционных ценностей», под которыми подразумевают социокультурные основы сословного общества, ещё не утратившие своего значения в начале нового времени. Главное внимание было даровано политическим аспектам, структурам власти, учреждениям. Во многом подобный подход основывался на старых стереотипах, унаследованных от историографии XIX в. - с ее слабостью к государственно-политической истории.

Следствием выступало то, что при всем внимании к отдельным областям общественной жизни, будь то семейная стратегия, ленное право, патронаж, вассалитет, знать не стала объектом многопланового и всестороннего анализа. Между тем трудами историков-социологов, ранних современников «ревизионистов», прежде всего О. Бруннера, были

разработаны исключительно важные аспекты в изучении элиты не столько в субсистемном, социально-политическом или экономическом разрезе, сколько с учетом более широких социо-культурных основ. Предложенный О. Бруннером подход заключался в стремлении видеть внутреннее единство разнообразных форм повседневности человека сословного мира. Следствием стало появление категории т.н. «общего Дома» - „das ganze Haus», под которым понималось ойкосное начало общественного быта, мало нарушенное бегом столетий со времен античности и до индустриальной эры. Взгляды О. Бруннера, блестяще развернутые в цикле его поздних исследований, удостоились, однако, лишь самых общих, хотя и благосклонных отзывов в трудах «ревизионистов». На словах, разделяя основополагающие тезисы О. Бруннера, историки, как и прежде, сосредотачиваются преимущественно на политической сфере социального быта.

Казалось, определенные сдвиги можно было бы ожидать с появлением концепции конфессионализации немецкого общества в XVI-XVII вв., призванной учитывать все многообразие поведенческих моделей в эпоху религиозного раскола. Но и здесь в последние годы наметился скорее распад единой панорамы исследований на множество частностей, нежели плодотворный синтез. Разумеется, богатство ещё не изученных источниковых пластов побуждает историков к вынужденному сужению горизонта, к превалированию подчас сугубо региональных наблюдений. Однако за пределами внимания остаются весьма важные материи, особенно в свете общего поворота в сторону социальных изысканий, свойственного современной европейской историографии. До сих пор почти не изучен феномен собственно княжеских династий и династического сознания немецкой княжеской элиты в век религиозных потрясений, формы повседневной жизни знати и механизм воспроизводства сословных ценностей на протяжении нескольких поколений на уровне как отдельных владетельных массивов, так и нескольких регионов. Речь, разумеется, не идет об отдельных составляющих этой большой задачи: уже немало сделано в изучении «неформальных» институтов, как, например, ленного права, двора и придворной культуры, социальных статусов владетельных лиц. Но все ещё ощущается недостаток синтеза этих «неформальных» элементов в отношении отдельных династов и отдельных региональных групп знати. Беглые отсылки к хорошо известным постулатам историков-социологов, апробированным в области политических отношений, не могут восполнить многоплановых исследований. Необходимо тщательное и всестороннее изучение основополагающих элементов сословной организации — владетельных семейств - далеко не только в рамках столь привычной для немецкой историографии нового времени вопроса о путях развития «территориального государства» или имперской организации. Не менее

важно принять во внимание формы общественной жизни, которые едва ли соответствовали государственно-правовым или политическим категориям, созданным философией и правоведением XIX - начала XX вв. Перспективным в этой связи видится изучение традиционной элиты без нарочитой привязки к проблемам созидания государственности и институтов власти. Частные наблюдения последних лет позволяют рассчитывать на успех подобного рода исследований. Но речь идет все же лишь о подготовительных этюдах, не подменяющих собой всестороннего исследования человека сословного мира в XVII столетии, долгое время считавшемся «темным веком» немецкой истории (Ф. Пресс).

Вместе с тем открывается возможность выйти на более общие проблемы европейского общества раннего нового времени: в какой мере социальная организация элиты, её социо-культурные основы менялись под воздействием сильнейших потрясений (религиозный раскол, конфессионализация, Тридцатилетняя война), в какой мере можно говорить о существенных сдвигах в общественном развитии, о возникновении качественно иных механизмов и форм, открывавших принципиально новые перспективы? Были ли перемены настолько существенны, чтобы можно было говорить о разрыве с позднесредневековым сознанием и бытом, о возникновении новых реалий, связанных, в том числе, и с развитием первичных форм современного государства? Или же в данном случае немецкая модель побуждает к более скромным и осторожным суждениям?

Жизнь и эпоха курфюрста Саксонии Иоганна Георга I из династии Веттинов, равно как и дворянство курфюршества Саксонии в первой половине XVII в. до сих пор оставались слабоизученными даже в саксонском краеведении. Между тем отсутствие крупных социокультурных штудий резко контрастирует с обилием работ, изучающих роль дрезденских курфюрстов в системе внутриимперских отношений времен Реформации. Фрагментарные исследования последних лет не восполняют внушительных пробелов в воссоздании цельной картины социальной жизни саксонской элиты. В таких условиях частный региональный сюжет может рассматриваться исходной точкой более широких обобщений.

Предметом данного исследования стали социо-культурные аспекты организации династии Веттинов и дворянства курфюршества Саксонии времен правления курфюрста Иоганна Георга I (1585-1656), анализ источников, позволяющий реконструировать характерные черты общественного быта немецкой знати в эпоху религиозного раскола и Тридцатилетней войны.

Хронологические рамки охватывают конец XVI в. и первую половину XVII столетия. Помимо эпохи регентства Фридриха Вильгельма Альтенбургского (1591-1601), правления Христиана II (1601-1611) и

собственно Иоганна Георга I (1611-1656) предприняты также значительные обзоры времен первых альбертинских курфюрстов Саксонии, а также периода после окончания Тридцатилетней войны (Иоганн Георг II, 1656-1680).

Целью исследования является выявление социальных и духовных основ, механизмов социализации и форм общественной жизни курфюрстов из Дома Веттинов и дворянства курфюршества Саксонии в условиях конфессиональной эпохи. Диссертант стремился определить качественные перемены в общественной организации элиты на отрезке между концом XVI в. и окончанием Тридцатилетней войны. Работа также ставит целью не только восполнить очередное «белое пятно» в отечественной и немецкой историографии, но и внести коррективы в современные воззрения на место XVII в. в немецкой истории. Используется метод сравнительного' социологического и культурно-антропологического анализа.

Историография проблемы весьма ярко отражает общественные воззрения представителей немецкой исторической науки минувших столетий. Со времен Просвещения сочетание этатистского подхода с либеральными иллюзиями долгое время выступало характерной чертой немецкой историософии. Общественное благо, как считалось, могло торжествовать лишь под защитой сильного и единого для всех немцев государства. Следствием становился усиленный поиск государственности в прошлом, прежде всего на стыке средневековья и нового времени: с эпохой Реформации и Тридцатилетней войны немецкие историки связывали рождение форм современного для XIX в. государственного быта. Интерес к крупным политическим рубежам, к государственным структурам, учреждениям, к праву, наконец, к лидерам сословного общества, выступавших «новаторами» политического курса, доминировал на страницах исторических штудий.

Жертвой подобного рода воззрений стала прежде всего сама Старая Империя, в которой видели лишь медленно умиравший со времен Штауфенов «государственный» организм. Императоры времен Лютера и Тридцатилетней войны, по мнению историков XIX в., не смогли преодолеть религиозный и национальный раскол Германии, расширить весьма узкий горизонт собственных религиозных интересов. Одновременно большое значение приобретала прусско-лютеранская трактовка исторического развития немецких земель, видевшая будущее лишь в единении протестантского духа с бранденбурго-прусской государственностью. Синтез политических и религиозных ориентиров состоялся в трудах «малогерманской школы» - одновременно с рождением Империи Гогенцоллернов. Приоритет отдавался главным образом политическим лидерам, олицетворявшим силы «государственного» будущего, владетельным князьям, защищавшим

новый мир, созданный Реформацией в борьбе с католицизмом и Домом Габсбургов. За рамками серьезных научных интересов оказался в первую очередь сам сословный мир Старой Империи, анализ социальных процессов и позиции различных групп в том числе, и знати. Социокультурные обобщения были причислены к маргиналиям научной деятельности, им не уделялось большого внимания.

Лишь катастрофа двух мировых войн и успехи исторической социологии в межвоенную эпоху обозначили новые контуры. В трудах О. Хинце, П. Кирна, Э. Канторовича впервые в центре серьезного внимания оказались проблемы высшего дворянства и не только в политическом контексте. Началось интенсивное изучение казавшихся прежде второстепенных сюжетов (двор, придворная культура, социальная история представительных учреждений). Но лишь с выходом в свет главных работ О. Бруннера в середине века был дан толчок к более глубокому переосмыслению прошлого. В ставших широко известными монографиях и статьях «Сельская жизнь дворянина и европейский дух» (1949) и «Общий Дом и «экономия» Старой Европы» (1956) О. Бруннер подвел итог своим воззрениям на специфику организации сословного мира1. Во многом его усилиями среди немецких историков утвердилось понятие «Старая Европа», подразумевавшее свойственный обществу доиндустриальной эры и лишенный субсистемных структур «ойкосный монизм». Не было «политики», «религии», «экономики» в виде автономных сфер общественного быта: все эти категории сливались в единое пространство «домашнего» мира, основанного на аграрном ландшафте и семейно-родственных отношениях. Сословное общество Старой Европы, прежде всего крестьянство и дворянство формировалось под воздействием «ойкосного» начала.

Отчасти под влиянием идей Бруннера с 60-х гг. наметилась переоценка Старой Империи, её своеобразная реабилитация в социальном аспекте. Важный толчок был задан исследовательскими усилиями П. Морава и Ф. Пресса, по инициативе которых с 1974 г. стал издаваться журнал «Исторических следований» - главный рупор «ревизионистского» крыла в западно-немецкой историографии, ставивший целью исследование элиты не столько в привычном политико-государственном разрезе, сколько в системе социальных отношений в рамках общеимперских структур. Ф. Пресс стал первопроходцем в области приложения «ревизионистских» подходов к проблемам имперского дворянства. Им была поставлена под сомнение к тому времени давно уже сложившаяся концепция кризиса дворянства XVII b.: по мысли Ф. Пресса и его учеников, элите удалось

1 Brunner О. 1) Adeliges Landleben und europäisches Geist. Leben und Werk Wolf Helmgards von Hohberg 1612-1688. Salzburg, 1949 2) Das „ganze Haus" und die alteuropäische „ Ökonomik" // Neue Wege der Sozialgeschichte. Vorträge und Aufsätze. Göttingen, 1956. S. 33-61.

вернуть утраченные в позднее средневековье позиции в общественной жизни. Но Ф. Пресс сосредоточил основное внимание все же на социально-политических аспектах: низшем дворянстве и князьях в системе имперских учреждений, в отношениях между короной и регионами. Призывая следовать постулатам Бруннера и изучать «неформальные» основы социальной жизни, тюбингенский историк предпочел заняться более широкой плоскостью - Империей как социально-политической системой.2

Взгляды имперских «ревизионистов» сближались с воззрениями современников Ф. Пресса из берлинской школы (Г. Острайх, С. Скалвейт), также реабилитировавших имперские институты в аспекте более широких общеевропейских процессов. Социальная составляющая этих процессов ставилась в центр внимания, но вновь преимущественно в политико-государственной сфере (концепция роста социальной дисциплины Г. Острайха).3 Возросшее внимание к «неформальным основам», например, к влиянию ленного права или системы патронажа не перерастало в последовательное и всестороннее изучение общественной жизни самой элиты.

С другой стороны, и концепция конфессионализации, разработанная в 70-80-е гг. ныне признанными корифеями немецкой исторической науки В. Райнхардом и X. Шиллингом, не смогла дать всецело исчерпывающую картину, причем не только по причине неизбежной «мозаичности» широко представленной панорамы, но и в виду традиционной верности политическим ориентирам. И новые протестантские вероисповедания, и реформированный католицизм историки изучают, главным образом, в области становления государственных структур. Конфессионализация видится мощным толчком к формированию властных учреждений в немецких землях.4

Вместе с тем возрастал и общий скепсис относительно употребления постулатов О. Бруннера. Одним из ярких выразителей

2 Укажем лишь на основные работы: Press V. 1) Kriege und Krisen. Deutschland 16001715. München, 1991 2) Das Alte Reich. Ausgewählte Aufsätze / Hrsg. von J. Kunisch. Berlin, 1997 3) Adel im Alten Reich. Gesammelte Vorträge und Aufsätze / Hrsg. von F. Brendle und A. Schindling. Tübingen, 1998.

3 Oestreich G. 1) Geist und Gestalt des modernen Staates. Ausgewählte Aufsätze. Berlin, 1969 2) Strukturprobleme der frühen Neuzeit. Ausgewählte Aufsätze / Hrsg. von B. Oestreich. Berlin, 1980.

4 Весьма обстоятельный обзор литературы до 1991: Schmidt H. R. Konfessionalisierung im 16. Jahrhundert. München, 1992; По отдельным религиозным направлениям: Die reformierte Konfessionalisierung in Deutschland - Das Problem der „zweiten Reformation" / Hrsg. von H. Schilling. Gütersloh, 1986; Die lutherische Konfessionalisierung in Deutschland / Hrsg. von H.-C. Rublack. Gütersloh, 1992; Die katholische Konfessionalisierung / Hrsg. von H. Schilling. Gütersloh, 1995; Конфессионализация в западной и восточной Европе в раннее Новое время. Доклады российско-немецкой научной конференции 14-16 ноября 2000 г. / Под ред. А.Ю. Прокопьева. СПб., 2004.

критического настроя стал В. Шульце, подвергший атаке категорию «долгих структур» в трудах «ревизионистов». В цикле своих работ он усомнился в правомочности употребления самого понятия «сословное общество». В противовес идее незыблемости важнейших образующих сословного мира В, Шульце постоянно подчеркивал перемены, все более удалявшие общественную жизнь от образцов позднего средневековья -перемены, во многом предопределившие драматичные потрясения XVII в.5

Но одновременно стали раздаваться голоса, требовавшие более емкого охвата отдельных социальных институтов. Так, например, В. Вебер одним из первых отметил отсутствие интереса у историков к социальному феномену княжеских династий, проблемам «семейной стратегии» и поднял вопрос соотношения династии и государства в раннее новое время.6 Таким образом «ревизионисты» оказались под огнем критики с двух сторон: во-первых, по причине декларативной верности бруннеровским принципам, за которой скрывался интерес лишь к социально-политическим сферам, и, во-вторых, как раз за верность самим этим принципам, реально едва ли подтвержденных материалом самой истории ХУ1-ХУП в.

Дискуссия явно выдавала концептуальные недостатки и нестыковки, как школы Ф. Пресса, так и его оппонентов. Нельзя было сетовать на малое число работ биографического жанра, появились и первые опыты типологических и «генерационно-типологических» обобщений, связывавшие группы династов с определенной эпохой. Но ракурс самих исследований оставался тесно связанным с государственной историей. В аспекте политического развития и проблемы «абсолютизма» С. Скалвейт попытался дать обобщающий портрет властителя XVII в. Ф. Пресс, предпринявший первый опыт широкого обобщения на примере нескольких поколений южнонемецких князей, также использовал шкалу социально-политических перемен (от «патриархальной

государственности» кануна Тридцатилетней войны к «абсолютизму» после 1648 г.). М. Рудерсдорф, создавая обобщенный профиль лютеранских властителей второй половины XVI в. (курфюрсты Саксонии и Бранденбурга, герцоги Вюртемберга), одним из первых широко использовал парадигму конфессионализации для анализа своих героев. Несомненно, важной представляется «реабилитация» в трудах этого историка забытых «малогерманской» историографией князей времен Аугсбургского мира и кануна Тридцатилетней войны. М. Рудерсдорф оправдывает носителей власти неизбежным следствием

5 Schulze W. 1) Deutsche Geschichte im 16. Jahrhundert. Frankfurt am Main, 1987 2) Die ständische Gesellschaft des 16. / 17 Jahrhunderts als Problem von Statik und Dynamik // Ständische Gesellschaft und soziale Mobilität / Hrsg. von W. Schulze. München, 1988.

6 Weber W. E. J. Dynastiesicherung und Staatsbildung. Die Entfaltung des frühmodernen Fürstenstaats // Der Fürst. Ideen und Wirklichkeiten in der europäischen Geschichte / Hrsg. von W. Weber. Köln, Weimar, Wien, 1998. S. 91-136.

конфессионализации. Положение вещей требовало не столько реформ, сколько стабильности и последовательного укрепления церковных и правительственных институтов: Империя после бурь Реформации нуждалась в отдыхе и созидательном труде. Но общий угол зрения на территориальных властителей как на политические фигуры остается неизменным, и мы можем говорить лишь о «политической» реабилитации.7 Сам Ф. Пресс, казалось бы, уделял больше места «неформальным» основам в своей типологии поколений: говорилось о разрыве прежних родственных связей между протестантским севером и католическим югом, о придворной, культуре и персональных наклонностях. Любопытно, как эти характеристики невольно побуждали самого автора к противоречивым заключениям, в частности касательно магистрального пути к «абсолютизму»: выяснялось, что после Тридцатилетней войны палитра территориально-государственного развития была слишком богатой, чтобы использовать модель «абсолютизма» без серьезных оговорок. И все же эти оговорки не мешали Ф. Прессу говорить в первую очередь о государственных приоритетах. Проблемы власти, сословий, представительных и правительственных институтов выступали своеобразным фоном для подобного рода обобщений.

Персоналии также содержали в основном государственно-политический угол зрения. При всем блестяще преподанном материале в биографиях Людвига IV Гессен-Марбургского (М. Рудерсдорф), Максимилиана Баварского (А. Крауз, Д. Альбрехт), Людвига и Христофора Вюртембергских (Ф. Брендле) речь не шла о последовательной рецепции бруннеровских постулатов и даже о проблемном видении исходных посылок (феномен династии, семьи, социализации, династической стратегии). Успешно доказывалась состоятельность самой имперской организации, подкрепленной стратегией региональных лидеров, никогда не ставивших под сомнение

7 Rudersdorf М. 1) Generation der lutherischen Landesväter im Reich. Bausteine zu einer Typologie der deutschen Reformationsfürslen // Die Territorien des Reichs im Zeitalter der Reformation und Konfessionalisieiung. Land und Konfession 1500-1650 / Hrsg. von A. Schindling und W. Ziegler. Bd. 7. Münster, 1997. S. 137-170 2) Die Reformation und ihre Gewinner, Konfessionalisierung, Reich und Fürstenstaat im 16. Jahrhundert // Europa in der frühen Neuzeit. Festschrift für G. Mühlpfort / Hrsg. von E. Donnert. Köln, Weimar, Wien, 2002. S. 115-141. 3) Reformation und Staatsbildung. Die deutsehen Fürsten im konfessionellen Wandlungsprozess des 16. Jahrhunderts // Конфессионализация в западной и восточной Европе в раннее Новое время... С. 78-92

3 Kraus А. Maximilian I. Bayerns großer Kurfürst. Köln, Graz, Wien, 1990; Rudersdorf M. Ludwig IV Landgraf von Hessen- Marburg 1537-1604. Landesteilung und Luthertum in Hessen. Mainz, 1991; Albrecht D. Maximilian I von Bayern. Göttingen, 1998; Brendle Fr. Dynastie, Reich und Reformation. Die württembergischen Herzöge Ulrich und Christoph, die Habsburger und Frankreich. Stuttgart, 1998.

и

общеимперские ценности. Но это не заменяло опыт гораздо более глубокого социо-культурного анализа безотносительно к политическим сферам. Например, высказанный и неоднократно повторенный Ф. Прессом тезис об изоляции протестантских и католических фракций элиты по признаку родства после 1555 г. так и не получил развернутого исследования.

И все же новые, пусть и робко заявленные, идеи находили отзвук на страницах обобщающих трудов. Помимо провозглашенного Ф. Прессом тезиса о тесной связи имперской организации с династическими структурами элиты (Империя — «несколько десятков породненных семейств»), портретные зарисовки все больше ставили под сомнение сами государственные ориентиры. X. Духхардт, в частности, выражал сомнение относительно синхронного «государственного» развития католических и протестантских княжеств: социо-культурный консерватизм протестантских династов исключал классический путь «абсолютизма» в подвластных землях. Если еще возможно говорить об «абсолютизме» на католическом юге в XVII в., то его следов почти не заметно на протестантском севере. Более того, протестантским государям были совершенно чужды идеи реформаторского подвижничества, липсианского «стоицизма»: лютеранская этика во многом исключала подобного рода тенденции. Но даже в католических лидерах начала XVII в. Максимилиане Баварском и Фердинанде II такие историки как А. Крауз — блестящий знаток немецкой культуры раннего нового времени - склонны видеть консервативные черты: перед читателями предстают прежде всего защитники традиционных ценностей.

Между тем воздействие традиций — в формах повседневности и в социальном укладе — заметно отмечается знатоками быта и литературы, стоящими в стороне от дискуссии вокруг «ревизионизма». Так, например, Р. Ленц, признанный ныне специалист по религиозной литературе XVII в., убедительно доказывает на материалах надгробных проповедей и феномен «общего Дома», и глубокую архаику, свойственную социальным отношениями в кругах элиты. Наконец, В. Вебер в ряде своих работ впервые попытался исследовать собственно феномен княжеских династий, связав его с идеями имперской публицистики XVII в. Биологическое воспроизводство и гарантирование наследственных прав выступало, по его мнению, вообще единственными целями семейной «политики».

Итоги развернувшихся дискуссий позволяют диссертанту констатировать проблематичность дальнейшего исследования элиты лишь в рамках государствообразующих процессов. Во-первых, за последние десятилетия и в основном усилиями «ревизионистов» была поставлена под сомнение категория «территориального государства» как нормативная данность немецких земель XVII в. - речь может идти лишь об очень разных моделях (Ф. Пресс). Кроме того, прежний взгляд на стадиальную

сменность форм - от «патриархального государства» к «абсолютизму» -уступает место асинхронии: «патриархальное государство» сосуществовало с «абсолютистским». Более того, выражается сомнение в наличии «абсолютистских форм» правления в протестантской половине Германии (X. Духхардт). Во-вторых, у сословной элиты обнаруживаются формы и структуры, не связанные лишь только с её властной ипостасью (В. Вебер). Постепенно выявляются «негосударственные», весьма традиционные основы её повседневности. Это обстоятельство побуждает пристальней рассмотреть весь спектр социо-культурной проблематики, связанный с княжескими Домами Империи раннего нового времени.

Дополнительным стимулом выступает и подчеркнутое невнимание к элите исследователей социальных микроструктур, группировавшихся вокруг М. Миттерауэра и Ю. Шлюмбома. Одним из главных тезисов этой группы можно полагать полное отрицание бруннеровской концепции «общего Дома», построенной, по мнению историков этого направления, лишь на риторике домохозяйственной литературы, обманчивых стереотипах из жизни знати и не подтвержденной повседневностью основной массы населения. Воззрения сторонников этой точки зрения, к которым в последние годы присоединяются последователи феминистского толка, очень хорошо отражают своего рода «либеральную» струю в немецкой историографии, призванную оправдать индивидуализацию современного общества: будущее, начиная с раннего нового времени, было за нуклеарной семьей. Но из-под пера историков микроструктур до сих пор так и не вышли крупные обобщающие исследования форм социальной жизни элиты и её подданных. В таких условиях открытым остается и вопрос, почему, собственно, мир Старой Империи выстоял под ударами тяжелейших кризисов, если общественные верхи давно разошлись с низами в основополагающих принципах своей организации, как утверждает школа М. Миттерауэра?

Между тем в исследованиях «ревизионистов» Империя уже давно предстает целостной системой, в основе которой лежала органичная взаимосвязь региональных структур. К сожалению, здесь следует констатировать если и неполное невнимание последователей двух направлений друг к другу, то, во всяком случае, вопиющее небрежение выводами коллег.

Казалось бы, большие успехи заметны на ниве изучения низшего дворянства отдельных земель. Интерес к широким социо-культурным обобщениям в этой области был также во многом спровоцирован «открытием» дворянской темы стараниями школы Ф. Пресса. Но дворянство регионов остается изученным далеко не в равной мере: дворянские ландшафты Австрии, Бранденбурга, Баварии и Гессена изучены гораздо глубже, нежели, например, Лаузица, Саксонии, Вюртемберга и балтийских герцогств. Причем в центре внимания - сфера

отношений с княжеской властью. Тезисы О. Бруннера о необходимости всестороннего исследования духовных и социальных основ словно повисают в воздухе: их повторяют в больших вводных статьях, в программных абрисах (Г. Оксле, В. Паравичини), но дело все ещё не доходит до крупных обобщений. Лишь на материале частных источников (дворянские завещания, акты семейных соглашений, дневники, мемуары, публицистика) делаются выводы, оправдывающие постулаты О. Бруннера и противоречащие известным тезисам знатоков микроструктур. Но речь идет именно о частных выводах, не обобщенных на уровне отдельных регионов.

Современное состояние исследований, таким образом, позволяет диссертанту обнаружить не только очевидные лакуны, но и выбрать собственный угол зрения: социо-культурное, всестороннее' изучение княжеской элиты и низшего дворянства безотносительно к субсистемным категориям, таким как «политика» или «экономика», долгое время выступавшими в виде неизменных образующих исторического процесса в трудах классической историографии. В центре внимания оказываются исходные звенья социального анализа - семья, дом, династия.

Отдельный историографический обзор, приведенный диссертантом, призван показать меняющуюся точку зрения на саксонского курфюрста Иоганна Георга I в немецкой историографии трех последних столетий. Особое внимание уделено переломному рубежу - эпохе Просвещения, когда были написаны труды К. Генриха и К. Э. Вайссе, оказавшие огромное влияние на последующую традицию. Под пером этих историков впервые в полной мере восторжествовал этатистский подход, отдававший приоритет национал-государственным ценностям, политическому прагматизму в духе общественного блага. Краеведческая критика следовала в унисон с менявшимися историософскими воззрениями, свойственными немецкой общественной мысли времен наполеоновских войн и крушения Старой Империи. Наметился разрыв с предшествовавшей версией, восходившей к барокко и Пиетизму и оправдывавшей саксонских властителей с позиций лютеранской сословно-религиозной этики. Следствием перемен стала критика и последующее забвение Веттинов времен Тридцатилетней войны, как не соответствовавших новым государственным идеям. Среди саксонских властителей минувших столетий предпочтение отдавалось лишь правителям, подходивших под мерки эпохи: в центре внимания оказывались «государственно-мыслящие» реформаторы, как, например, братья Мориц (1541-1553) и Август I (15531586) или же основатель польско-саксонской Унии Фридрих Август I (1694-1733). «Спящие курфюрсты» XVII в. были неспособны, по мнению историков XIX в., «подняться» до уровня понимания национальных задач и осуществить перестройку государственного организма (К.Ф. Беттигер, К. Пелиц, Ф. Любоятски, Т. Флате). Традиция эта, продолженная и в первой

половине XX в. (Р. Кечке, X. Кречмар, К. Блашке), стала менее выраженной лишь в связи с успехами «ревизионистского» направления. Собственно, уже Ф. Пресс касался политических аспектов реабилитации Иоганна Георга I в Тридцатилетней войне, но в гораздо более полном объеме пересмотр состоялся в диссертации Ф. Мюллера (1997 г.).9 Ее автор первым попытался на основании громадного блока источников объяснить специфику дрезденской дипломатии, исходя из исторически сложившихся приоритетов Саксонии как региона, соседствовавшего с наследственными землями Габсбургов. Однако так и не было предпринято комплексное социо-культурное исследование династии и саксонского дворянства в первой половине XVII в., хотя и нет недостатка в изучении частных фрагментов (очерки и статьи Й. Матцерада, В. Хельда, М. Шатковски, К. Келлер, У. Ширмера, Ф. Гезе).

Исходя из очерченной исследовательской конъюнктуры, диссертант обозначил следующие основные задачи работы:

1. Исследовать общественные воззрения на власть и династию Веттинов первой половины XVII в., возможные изменения при взгляде на статус и функции главы альбертинского Дома, равно как и на дворянство курфюршества Саксонии.

2. Исследовать социо-культурные основы династии Веттинов, её структуру, формы и механизм социализации представителей, династические интересы и способы их достижения в условиях конфессиональной эпохи.

3. Исследовать структуры дворянства курфюршества Саксонии, способы социализации и каналы взаимодействия и взаимовлияния династии и дворянства.

4. Попытаться, насколько возможно, определить круги «социальной близости» курфюрста (семья, двор, надворные учреждения) и вместе с тем - характер взаимодействия с региональной и имперской элитой.

5. Исследовать формы повседневной жизни дрезденского курфюрста в конфессиональную эпоху.

6. Исследовать воздействие Тридцатилетней войны на династию и дворянство курфюршества Саксонии.

Помимо категорий социальной истории О. Бруннера диссертант использовал аналитический метод историка П. Морава: выделение в Империи регионов, расположенных вблизи от наследственных земель императора, и расположенных на периферии. Хорошо известно, что П. Морав использовал этот принцип для выявления ресурсов королевской

4 Müller F. Kursachsen und der Böhmische Aufstand 1618-1622. Münster, 1997.

власти в близких и дальних от наследственных земель императора регионах. Диссертант предлагает использовать схожий принцип, но для анализа социальных связей. В данном случае исходным ядром становится сама династия Веттинов. Анализ строится за счет выявления «ближних» и «дальних» кругов социальных связей правящего Дома. Он распадается на два уровня. С одной стороны исследуется линия: ближние и дальние родственники - породненные имперские династы - корона. С другой: правящая семья — ближний круг подданных (двор) — провинциальное дворянство — имперское несаксонское дворянство. Таким образом, оба исследуемых полюса — династия и дворянство - охватываются едиными рамками исследования, не отрывающими отдельно взятый регион от Империи в целом.

Поставленные задачи предопределяют и выбор источников.

Исследование общественной мысли XVII в. при взгляде на статус и позиции Дома Веттинов и саксонского дворянства требовало привлечения разной по жанрам литературной продукции и памятников изобразительного искусства. Использованы многочисленные историко-генеалогические трактаты и религиозная литература из фондов Саксонской Земской Библиотеки (Дрезден), Российской Национальной Библиотеки (С.Петербург, далее: РНБ) и Библиотеки Российской Академии Наук (С.Петербург, далее: БРАН). Иконографический обзор основывался на живописных памятниках и книжной миниатюре из художественных собраний музеев Дрездена (Галерея Старых Мастеров), отчасти -Саксонской Земской Библиотеки. Источники, реконструирующие самосознание дворянских родов курфюршества, представлены текстами завещаний, биографиями и генеалогиями из фондов Дрезденского Государственного Архива, современной публицистикой, памятниками изобразительного искусства, а также внушительным собранием надгробных проповедей (Ье1сЬепрге<%1еп) из Дрезденского государственного Архива, Саксонской Земской Библиотеки, РНБ и БРАН.

Изучение династических структур Дома Веттинов основывается на широком использовании материалов фондов Дрезденского Государственного Архива и архива породненного с Веттинами Вюртембергского Дома (Государственный Архив Штутгарта). Важнейшее значение имеют фонды Тайного Архива саксонских курфюрстов, содержащие помимо официальной корреспонденции, дела, освещающие подготовку и осуществление брачных партий, опекунство (в частности, над Эрнестинской родней в 1605 - 1613 гг.), а также обширные материалы по воспитанию и образованию наследников, позволяющие детально реконструировать социализацию в семье дрезденских курфюрстов. Здесь же были использованы фонды «копий» указанного архива, включающие переписку матери Иоганна Георга Софии и регента Фридриха Вильгельма Веймарского, самого Иоганна Георга и членов его семьи.

Исследование саксонских дворянских родов опиралось на несколько источниковых блоков. Генеалогический фонд Дрезденского Государственного Архива (Genealógica) содержит фамильную корреспонденцию и судебные акты, а также фонд надгробных проповедей, как уже говорилось, дающий обильный материал для реконструкции биографий и карьер отдельных персонажей. Использовалась и весьма богатая справочная литература по генеалогии саксонских родов из собрания РНБ и БРАН. Помимо нее привлечены рукописные генеалогии XVIII в. известного саксонского историка И. Линднера, приложенные к фамильным делам Дрезденского Архива. Другим важнейшим массивом стал фонд ленного двора курфюрстов Саксонии (Lehnhof Dresden), регистрировавший акты ленных жалований по отдельным сеньориям, что помогает осуществить реконструкцию поместных ландшафтов, а также семейную стратегию отдельных кланов. В свою очередь состояние поместного базиса, хозяйственные структуры и динамика развития отражены в отдельном фонде сеньорий (Herrschaften) Дрезденского архива.

«Ближний круг» курфюрста Саксонии, двор, надворные учреждения и придворное общество первой половины XVII в. исследованы по фондам гофмаршальской службы (Oberhofmarschallsamt) Дрезденского Архива. Он включает надворные регламенты, росписи надворных штатов, акты назначений, формулы присяги, а также регламенты и протоколы важнейших событий повседневности (свадьбы, крестины, погребения) как правительственных персон, так и членов придворного общества. Повседневная жизнь курфюрста и его семьи отражена в надворном журнале с записями с 1602 по 1656 гг. Привлечены также опубликованные регламенты двора в издании А. Керна, росписи придворных штатов, изданные И. Циршке и описание курфюршеской резиденции А. Века (1680).

Династия, двор и дворянство в военные годы Г1631 - 1645) изучены с привлечением разнообразных источников, дающих возможность составить целостное представление о влиянии войны на сословное общество. Одним из основных стал фонд «военных дел» Тайного Архива за указанные годы (Kriegs-Sachen). Он содержит преимущественно военную корреспонденцию курфюрста и военных чинов, ходатайства и прошения, а также переписку высокопоставленных придворных по самому широкому кругу вопросов. Помимо этого привлекались документы фонда гофмаршальского ведомства, фамильная корреспонденция Веттинов из собрания Тайного Архива и акты семейных архивов саксонского дворянства.

Подробная характеристика источников дана в соответствующих главах работы.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые в отечественной и немецкой историографии предпринят широкий социо-

культурный анализ элиты в землях курфюршества Саксонии в первой половине XVII в.; подвергнуты критическому разбору старые и новые направления в немецкой историографии в аспекте общество и власть; впервые предпринята попытка выявить типологическое сходство социальной организации княжеской династии и дворянства на примере немецкого княжества XVII в.; дан ответ на вопрос об изменениях общественного быта знати в эпоху конфессионализации (до конца Тридцатилетней войны); поднят вопрос о пересмотре традиционной хронологии немецкой истории раннего нового времени в связи с особенностями социального развития; использованы и уточнены категории социологии О. Бруннера в области изучения традиционной элиты.

Практическая значимость исследования выражается в возможности на основании достигнутых результатов расширить социокультурный анализ высшего дворянства Старой Империи за счет изучения других региональных моделей в целях создания цельной панорамы для конца XVI — первой половины XVII вв. Кроме того, привлеченные источники и данные из смежных областей (просопография) могут использоваться при написании монографий, пособий, при подготовке новых лекционных курсов и семинаров по проблемам сословного общества Старой Империи.

Апробация исследования. Диссертация была, обсуждена на заседании кафедры истории средних веков Санкт-Петербургского государственного университета. Основные положения и результаты работы были изложены в монографии, пособиях, статьях и публикациях автора (объемом более 50 п. л), в выступлениях с докладами на международных и российских конференциях, а также в докладах во время научных стажировок в Германии в 1993 и 1998-1999 гг. (университеты Тюбингена и Дрездена). По теме диссертации в 1996-2004 гт. были подготовлены и прочитаны курсы для студентов-медиевистов кафедры истории средних веков исторического факультета СПбГУ.

Структура исследования. Диссертация состоит из тринадцати разделов, включая введение и заключение, поделенных на подразделы, списка сокращений, использованных источников и литературы.

Основное содержание работы

Во введении определяется актуальность избранной темы, предмет и задачи исследования в призме состояния современной историографии, научная новизна и практическая значимость работы.

В разделе «состояние источников» излагается основная характеристика используемых источников.

В разделе «Иоганн Георг I в историографии» дана развернутая характеристика историографической традиции избранного персонажа.

В разделе «Предтечи: Веттины и Саксония во второй половине

XVI в.» представлена характеристика правящей семьи как устойчивой в социологических параметрах единицы с относительно стабильным биологическим приростом и неэгалитарным принципом наследования, утвердившимся с 1500 г. Далее . дается развернутая панорама династических связей семьи, разграниченных по кругам близкого и дальнего родства. Особо подчеркнута ориентация дрезденских курфюрстов на северную протестантскую половину . Германии и на скандинавский регион (Дания), со времен позднего средневековья выступавших в качестве главного объекта династических партий. Показано, что Реформация хотя и содействовала изоляции Веттинов от католического юга, но в целом лишь активизировала сложившиеся ещё к началу XVI в. направления династических связей. Веттины к концу реформационного столетия выступали одним из важнейших звеньев в структуре имперских династических ландшафтов, что побуждает видеть в «политических» акциях дрезденских курфюрстов отражение прежде всего династических интересов.

Далее показан процесс конфессионализации правящей семьи и сословий в правление курфюрста Августа I (1553-1586), Христиана I (1586-1591) и времен регентства (1591-1601). Исследованы основы лютеранской конфессионализации альбертинской Саксонии и особенности лютеранского «воцерковления» семьи в соотношении с миром подданных и в первую очередь местным дворянством. Подчеркнута интегральная функция конфессионализации, сближавшая в рамках Империи лютеранские земли. Отмечена парадоксальная амбивалентность процесса: с одной стороны, укрепление позиций лютеранской церкви усугубляло религиозный раскол, с другой - показывало внутреннее единство имперских ландшафтов, тесно связанных между собой многообразными социальными узами. Укоренение религиозных ценностей следовало параллельно как на уровне династии, так и дворянства, что упрочивало внутреннее единство элиты. Решительно отвергается тезис некоторых историков, разделявших концепцию т.н. «второй (кальвинистской) реформации» в Саксонии как реальной альтернативы лютеранству (Т. Клейн), следы которой можно обнаружить в правление отца Иоганна Георга Христиана I. Доказывается, что попытка изменения религиозного курса не имела никаких шансов на успех в виду крайней узости социальной базы саксонского кальвинизма и уже состоявшегося к концу 80-х гг. органичного врастания лютеранства во все сферы повседневности. Однако сам неудачный опыт «кальвинистского обращения» 1586-1591 гт. послужил мощным импульсом не только к «обновлению» лютеранства (М. Рудерсдорф), но и к консолидации элиты вокруг правящей семьи.

Характерным показателем стало торжество гнесиолютеранской ортодоксии и эсхатологических иллюзий, широко распространенных в обществе. Состояние умов в духовной сфере было единым вне зависимости от сословных и иерархических страт. Это доказывает неизбежность и совершенную нормированность религиозного образа будущего курфюрста Иоганна Георга, детские годы которого прошли под знаком укрепления евангелической церкви. Вместе с тем вновь обретенное единство общества и веры, по сути, воспроизводило монизм социально-духовных сфер, свойственный средневековью.

Раздел «Государь в общественной мысли конца XVI- первой половины XVII вв.» посвящен проблеме восприятия современниками статуса князя в землях Империи, династии Веттинов и самого Иоганна Георга. Содержательной части предшествуют важные оговорки, указывающие на сложность жанровой дефиниции источников. Кроме того, вопросы правовой легитимации курфюршеского сословия и, частности, Веттинов вообще не были темой политико-правовой публицистики, что доказывает совершенную адекватность имеющихся реалий общественным идеям. Исследование разворачивается на основе источников четырех (условно) типов: историко-генеалогические трактаты, проповеди, княжеские зерцала, иконография.

В первом подразделе разбираются историко-генеалогические трактаты, вышедшие из под пера придворных историографов. Для второй половины XVI в. был свойственен взгляд на государя лишь как на одного из многих персонажей божественного миропорядка, с ярко выраженной назидательностью в деле защиты веры и верности Завету. Огромное влияние имели и апокалипсические настроения, характерные для формирующегося ортодоксального лютеранства и побуждавшие к напряжению всех духовных и материальных сил ради будущего спасения. В таких условиях курфюрсты выступали объектом критических рассуждений как властители, нуждавшиеся в поддержке и постоянном напоминании своего долга (В. Крауз, И. Агрикола, И. Хеннинг, Л. Фауст). К началу XVII в. точка зрения начинает меняться: курфюрсты все чаще видятся уже состоявшимися триумфаторами, не нуждавшимися в наставлениях и тяжеловесной дидактике. Новому взгляду свойственен больший оптимизм, в центре внимание становится уже не столько промысел и божественный план спасения, сколько сама власть, персонифицированная в правящем государе (И. Альбин, А. Ремп, Н. Ройсснер, И. Ментц, В. Фербер, И. Хагельганс, П. Мегандр). Подробный рассказ о предках уступает место многословным персоналиям, в которых основное внимание уделяется лишь добродетелям правящего курфюрста. Меняется и угол зрения. Прежний взгляд - от «корней» родословного древа к ныне живущим - сменяется новым: от правящего курфюрста к его .предкам.

Но очевидный триумфальный тенор, акцентация персоны никоим образом не перечеркивали значимость традиционных признаков. Генеалогическая «состоятельность» по «вертикали» (древность рода) и «горизонтали» (престижное родство) усиленно экспонировалась именно на рубеже веков: Веттины «обнаруживали» своих предков во временах дохристианских (легендарный Арсарик) и от времен Видукинда Великого «обладали» узами родства почти со всеми монархическими Домами Европы, Следствием выступала симуляция «Дома», как совокупности «рода», «семьи», живых и мертвых родственников, что было характерно и для средневекового периода, но переживало второе «рождение» именно в конфессиональную эпоху. Кроме того, «Дом» отождествлялся со «страной», как сообществом подданных и территории. Наблюдается синтез социальных и территориальных аспектов в династических категориях.

В годы правления Иоганна Георга наблюдается некоторый спад в увлеченности масштабными генеалогическими версиями. Но этот спад нельзя рассматривать как шаг к антропоцентрике «абсолютизма»: традиционные мотивы представлялись слишком очевидными для современников, чтобы нуждаться в постоянном воспроизводстве.

Структура добродетелей подробно разбиралась в казуальных проповедях и в княжеских зерцалах ХУ1-ХУН вв. Для обоих жанров свойственны те же этапы развития, что и для историко-генеалогических трактатов. Использованы произведения прежде всего надворных проповедников и высших чинов лютеранского духовенства, вхожих в придворные круги (П. Лейзер, М. Гоэ фон Гоэннег, М. Лунгвиций, Я. Веллер, И. Хюльземанн). На рубеже веков наблюдаются весьма сильные отголоски тревог и сомнений относительно верности правителя избранному конфессиональному пути. Более того, шкала достоинств часто обыфывалась в весьма критичных тонах относительно конкретного персонажа (П. Лейзер в отношении Христиана II и Иоганна Георга). Особенно заметны покаянные и апокалипсические мотивы в надгробных проповедях (И. Мир). Ближе к середине XVII в. настрой существенно меняется: правящий государь выступает лишь совокупностью добродетелей предшественников, он состоялся в своих достоинствах (М. Лунгвиций). Более того, у И. Хюльземанна мы впервые встречаем мотивы анимации и «вечной жизни»: почивший государь продолжает жить как воплощенный Завет для наследников и подданных.

При этом, однако, речь не идет о появлении новых элементов. «Азбука» добродетелей остается неизменной. Заметны были лишь сдвиги в акцентах, но и они едва ли существенно диссонировали с прошлым. Благочестие, семейная добродетель, опека над подданными и духовенством, верность Империи по-прежнему занимали центральное место в текстах всех жанров. Показан главный источник,

цементировавший структуру: доктрина лютеранского патернализма и основанные на ней этические воззрения.

Ставшие более заметными к середине XVII в. триумфальные нотки не перечеркивали традиционные патриархальные основы: состоятельность властителя, как и прежде, предполагала наличие мощной семейно-родовой опоры. Диссертант доказывает обманчивость иллюзии «абсолютизма», на первый взгляд отраженной в антропоцентричных композициях. За ними на самом деле проглядывали гораздо более традиционные и консервативные ориентиры. .

Подраздел, посвященный иконографии Веттинов, показывает синхронность развития данного жанра относительно основных этапов литературной традиции. Использованы весьма богатые источники из области изобразительного искусства (живопись, скульптура, гравюра), позволяющие представить основные тенденции. Иконография середины XVI в. отражала царивший в обществе духовный настрой и выражала готовность к религиозному подвигу (настенные граффити дрезденской резиденции и портреты в текстах И. Агриколы). Статусные символы власти не занимали центрального места. К концу века сословно-религиозные функции уравновешиваются, а в первой половине XVII в. к ним добавляется заметно выраженный персональный окрас в сочетании с мотивами «объектов» власти (страна и подданные в цикле миниатюр с портретов Гединга, росписи в Ризензааль дрезденской резиденции). Доказывается, впрочем, что перемены не влекли «абсолютизацию» образа и не рвали с религиозно-семейной дидактикой прошлого века: речь лишь шла о лаконичных, более емко выраженных ракурсах. Парадные портреты объединяли в себе символы привычных добродетелей.

В качестве итогов отмечается, что общественная мысль меняла лишь угол зрения на властителя, но не перестраивала привычный каталог его достоинств. Очевидна преемственность позднесредневековой традиции, насыщенной патриархальными элементами.

Раздел «Формирование властителя» содержит анализ главных направлений в воспитании и образовании будущего правителя на примере Иоганна Георга и его братьев.

Привлечены большей частью неизданные источники из Дрезденского Архива, позволяющие в деталях проследить за ходом педагогического процесса в 1588 - 1601 гг. Проведенное исследование многочисленных инструкций, «институций», «эдукаций», корреспонденции матери Софии Бранденбургской, регента, гофмейстеров и педагогов, побуждает переосмыслить и даже отвергнуть как неподтвержденный, целый ряд тезисов современной науки о принципах и методах педагогики раннего нового времени.

В первом подразделе исследована организация воспитательного процесса. Развитие его следовало по линии постепенного сближения

модели двора наследников с «большим» курфюршеским двором, увенчавшегося в 1599 г. переподчинением штатов принцев гофмаршалу курфюршеского двора. Социализация наследников предполагала изначальный взгляд на детский мир как на «малый» прототип мира «взрослого», причем исключительно в статусном, сословном понимании.

Во втором подразделе содержится анализ педагогических принципов, практиковавшихся в семье Веттинов на рубеже ХУГ-ХУП вв. На основании инструкций, расписаний занятий, протоколов экзаменов и отчетов педагогов рисуется картина, насыщенная глубокой архаикой, как в структуре, так и в деталях педагогических материй. Расписание дисциплин и сам педагогический метод хранили верность вековым принципам. Огромное внимание даровалось религиозной сфере, что объяснялось и общими условиями конфессиональной эпохи, и особенностью религиозного развития в самой Саксонии: торжество лютеранской ортодоксии после кончины курфюрста Христиана I в 1591 г. — отца Иоганна Георга - расчистило путь к открытой антикальвинистской реакции. В будущих правителях Саксонии стремились воспитать прежде всего стойких борцов против «кальвиниан» и «папистов». Диссертант ставит под сомнение термин «педагогика позднего гуманизма» в виду неясности самого термина и слишком выраженной преемственности позднесредневековому стандарту. Педагогические проекты всех наставников, сменявших друг друга в детских комнатах дрезденской резиденции (С. Леонгард, Э. Райнхард, 3. Реллинг, П. Лейзер), выражали давно известные приемы и различались лишь совершенно несущественными деталями.

В третьем подразделе исследуется опыт социализации детей курфюрста Христиана I. Доказывается, что по целому ряду признаков воспитание предполагало в основном формирование сословной персоны и подавляло в этой функции образование в сфере прикладных наук. Модель самой социализации, как это видно из источников, предполагала двусторонний процесс: наблюдается, с одной стороны, последовательное «проникновение» сословного мира, и прежде всего элиты, в мир детских комнат в целях возможно более раннего приобщения к сословным функциям, и, с другой - открытость самих детских комнат региональной и имперской элите. Первое направление выражалось в двухуровневой модели контроля над состоянием «детской»: со стороны матери и опекунов, и со стороны местных сословий в лице лидеров дворянского собрания. Второе — в постепенном расширении «социального кругозора» через непосредственное знакомство с элитой. Формировалось несколько кругов «знакомств». Ближайшей средой выступали близкие родственники (родители, позже — опекуны). Рядом с ними располагался штат личных слуг из числа титулованной знати и среднего слоя дворянства (пажи, камерюнкеры, гофмейстеры). Далее следовали отпрыски именитых

владетельных семейств Империи, отправляемых в Дрезден для совершенствования в учебе. Диссертант показывает, как по мере взросления наследники интегрировались в мир и региональной, и имперской элиты. Формировался важнейший признак сословного статуса — «свойство» с равными по статусу персонами и семьями. Социализация поддерживалась поощрением сословных «увлечений» (верховая езда, фехтование, военно-спортивные упражнения). Мир прикладных дисциплин, за исключением религиозной сферы, играл во многом второстепенную роль, выступая лишь нормативным придатком главных сословных добродетелей.

Следующий подраздел посвящен исследованию источников влияния на будущего курфюрста. Показана выдающаяся роль матери Софии в формировании этики и высокой религиозной ответственности Иоганна Георга. Вместе с тем деятельное участие Софии позволяет скорректировать представление о функциях женщины-властительницы в сословном обществе. Сословный статус обязывал не только компенсировать биологический изъян (отсутствие отца), но и каждодневными хлопотами поддерживать надлежащий стандарт: постоянно симулировать образ полноценной владетельной семьи. В этом смысле можно говорить о модели функционального дуализма в условиях вдовства. София не оставила больших духовно-нравственных и правительственных назиданий, как другие представительницы лютеранской Германии XVI в. - Елизавета Брауншвейг-Вольфенбюттельская или Анна Мария Прусская. Но своей каждодневной энергией вдовствующая княжна наглядно воплощала важнейшие принципы. Отмечено также, что до сих пор не опубликованное огромное эпистолярное наследие Софии может стать хорошим материалом для тендерных изысканий.

Раздел «Принц стал государем» рассматривает перемены в династии, совершившиеся в 1611 г. по смерти Христианана II и принятия курфюршеских регалий Иоганном Георгом.

В первом подразделе рассматривается структура династических акций на примере двух брачных партий Иоганна Георга на принцессах Вюртембергского и Прусского Домов. Основное внимание уделено подготовке и самому процессу заключения династических союзов. Использованы до настоящего времени совершенно неопубликованные материалы дрезденских и штутгартских архивов. Подчеркивается преемственность в линиях родства, предшествовавших династическим ориентирам. В лице Вюртемберга и Бранденбурга дрезденские курфюрсты встречали давних родственников и партнеров на имперской арене. Показано, что структура заключения помолвок опиралась на исключительно семейное, «домашнее» видение собственных интересов. Территориальные проблемы и возможные выгоды, проистекавшие из

заключенных связей (прусское и юлих-бергское наследие), рассматривались исключительно в аспекте династических интересов.

Исходной точкой выступало представление о «длительности» уз родства и равноценности сословных статусов будущих партнеров. Можно усомниться даже в первенствующем факторе единой конфессии: анализ корреспонденции говорит о доминировании именно «родового» компонента. Указание па родство духовное и на состоятельность в надлежащих сословных добродетелях избранника и избранницы занимали вторичное место. Взгляд на сам брак (как показывают формулы помолвок и корреспонденция задействованных в процедурах лиц) соответствовал позднесредневековому стандарту и был лишен каких-либо новых признаков, свидетельствовавших об индивидуализации восприятия. Результаты исследования согласуются с выводами диссертанта на материале брачных формул и процессуальных актов придворного дворянства, сделанными в ряде статей.

Собственно сам процесс заключения брака носил исключительно династический характер и предполагал широкое участие имперской элиты. На первом этапе предварительных переговоров круг доверенных лиц исчерпывался главами Домов и родителями будущих партнеров, на втором он расширялся до близких и дальних родственников (франконские Гогенцоллерны, родня из Вюртембергского Дома), на третьем, когда речь шла о помолвке, замыкался на короне и её доверенных лицах. Таким образом, нуклеарный в своем формальном выражении брак приводил в движение крупные династические структуры, утрачивая характер частного, сугубо внутридинастического и тем более «территориально-государственного» события. Брачные комбинации имперской элиты отражали прежде всего родовой, семейно-династический подход и были представлены в общеимперской ипостаси.

Содержание и структура брачных соглашений определялись сложившейся традицией. В условиях господства консервативных форм конфликты между сторонами порождались не столько разницей во взглядах на цели брачной акции, сколько разными обычаями, принятыми в практике породненных семейств. Споры возникали не по вопросам новых составляющих, которых, в сущности, не было, а в вопросах соответствия выдвигаемого требования (самого по себе традиционного для инициирующей стороны) обычаям породненного Дома (денежные выплаты по стоимости разных региональных валют, непосредственная или опосредованная конфирмация со стороны короны, вопросы «титулярного» приданого). В таких условиях, как показывает диссертант, брак не рождал новой правовой ситуации и не мог выступать способом формирования новых социальных условий.

Во втором подразделе дается обзор семейных отношений во втором браке Иоганна Георга с Магдаленой Сибиллой Прусской. В центре

внимания - проблема социализации наследников престола. Показано, что плодовитый брак курфюрста не только решал вопросы династического будущего, но и выступал важнейшей формой легитимации: плодородие стало одним из главных звеньев последующего прославления курфюрста Саксонии. Воспитание и образование четырех принцев в основополагающих аспектах всецело соответствовали стандартам времен детства и юности их отца. Исследование инструкций и курфюршеских указов вновь показывает основополагающее значение сословно-иерархичного подхода: организация детских комнат и круг общения имел принципиально более важное значение, нежели преподаваемые дисциплины (за исключением - как и прежде - духовных предметов). Краткие отчеты о ходе образовательного процесса младшего из принцев Морица за 1626-1630 гг. говорят о ведущем значении не столько прикладных наук, сколько элитарно-статусных компонентов. Переписка принцев с отцом отражала комбинацию династических и имперских ценностей, на которых был воспитан сам Иоганн Георг. В итоге мы наблюдаем почти тождественное воспроизводство воспитательно-педагогической модели конца XVI в.

В заключение подчеркивается неисторичность взглядов либеральных историков, искавших в педагогике XVII вв. следы новых веяний, которые могли бы формировать «всесторонне развитую» личность в духе идей Просвещения. В условиях господства сословно-родовых, династических ценностей любые попытки индивидуального подхода с опорой на прикладные науки были обречены на неудачу, . поскольку не соответствовали мировоззрению и организации самой элиты.

Раздел «Круг повседневности» исследует формы и пространства повседневного быта курфюрста, его двора и его семьи.

Первый подраздел освещает географию придворного кочевья и персональных встреч за пределами Дрездена. Приведенные статистические данные, основанные на информации надворных журналов, показывают, что курфюрст Саксонии значительную часть времени, подчас свыше полугода, проводил за пределами эльбской резиденции. Несмотря на формирующиеся функции Дрездена, как «столицы», курфюрст оставался во многом все ещё кочевой фигурой, отнюдь не прикованной к главному замку страны. В этом диссертант видит достаточно прочную традицию средневековых кочевий и персонального правления. С точки зрения маршрута подавляющее большинство выездов носило исключительно элитарный характер: посещали либо резиденции родственников, либо поместья местного дворянства. Города, причем самые крупные из них, как, например, Лейпциг, годами исключались из маршрутов движения.

Реконструкция отдельных туров позволяет констатировать почти полный охват ими наследственных земель: разница заключалась лишь в частоте посещения отдельных округов. В этом смысле курфюрст был

открыт прежде всего юго-западным и западным имперским направлениям, был обращен «к Империи», к центральным ее регионам.

В движении курфюрста из резиденции к поместьям диссертант видит двоякую функцию: воспроизводство постоянных персональных встреч и своеобразную форму воздаяния за предоставленную службу - акт гостеприимства придворной знати как символический эквивалент, уравновешивавший ее служебные обязанности. Динамичная кочевая жизнь саксонского курфюрста всецело соответствовала лютеранской этике с ее неизменным патриархальным акцентом: правящая семья находилась в постоянных контактах с семьями благородных ленников.

География кочевья за пределами наследственных земель охватывала владения близких родственников (Эрнестины, берлинские и франконские Гогенцоллерны, владения гессенских ландграфов) и места проведения общеимперских ассамблей (рейхстага, курфюршеские съезды). Возникал своеобразный эффект единения курфюрста с имперской элитой, частого и плотного общения с ней посредством многодневных выездов. Приведенные выдержки из придворного журнала в дни посещения элекционного съезда во Франкфурте в 1612 г. наглядно рисуют персональный, исключительно элитарный характер этих встреч. Курфюрст превращался в своего рода персональный компонент всей Империи.

Второй подраздел исследует пространство ближнего круга -собственно Дрездена и главных княжеских резиденций. Отмечено постоянное расширение сферы княжеской юстиции за счет перестройки самого замка в 1548 - 1558 гг. и скупки собственности городского совета в период правления Августа I и двух его наследников, что влекло увеличение числа особняков, находившихся в распоряжении княжеской семьи. Этот процесс хорошо отражен в конфликте городского совета и курфюрста по вопросу использования бывшей церкви францисканского монастыря. С 1602 г., получив новый статус - Софии Премудрости Божьей, она использовалась преимущественно лишь для погребения придворной знати и членов курфюршеской семьи. Очевидна своеобразная экспансия элиты, все более теснившей «третье сословие» на городских улицах.

Однако расширение сектора элитарной собственности далеко не означало кардинальное переустройство самих резиденций. Диссертантом дан подробный анализ перестройки дрезденского замка и некоторых других, расположенных в провинции (Фройденштайн, Аугустусбург, Морицбург), доказывающий отсутствие решительного разрыва с позднесредневековой традицией в плане архитектуры и функциональной планировки помещений. Несмотря на некоторые элементы французского влияния (Шамбор, Сен Жермен-ан-Лэ, Блуа), и вопреки мнению части немецких историков, склонных преувеличивать размеры перемен, диссертант выявляет характерные признаки, роднившие новые постройки со старыми гнездами. К их числу следует отнести периферийную локацию

княжеских апартаментов, подчас лишенную обзорных функций, тяготение жилых помещений к башням, отсутствие парадного портала и лестниц во внутренних помещениях, удаленность репрезентативных комнат и залов от жилого массива, отсутствие единых вертикальных и горизонтальных сечений в общей архитектурной панораме, функциональную разобщенность отдельных построек. Содержались только элементы ренессанса, зачастую лишь привязанные к мощным архитектурным пластам многовековой давности.

Внутреннее и внешнее убранство было насыщено дидактикой власти, выраженной в живописных и скульптурных композициях и портретах. Однако речь в данном случае никак не может идти ни об иллюзии «пространственного абсолютизма», ни о доминировании исключительно персональных мотивов. Можно констатировать только формальную «экспансию власти» в разнообразных художественных формах. Сохранялась традиционная, основанная на ветхозаветной версии смысловая нагрузка, лишь усиленная лютеранским патернализмом.

Следующий раздел «Семья и двор» исследует внутрисемейные отношения курфюрста и феномен двора как ближнего учреждения самого государя.

На основании поведенческой модели и религиозной практики, отраженной в источниках, диссертант приходит к заключению о почти тождественном восприятии ценностных структур членами семьи курфюрста в сравнении с предшествовавшим поколением. Духовный мир матери и супруги формировали единое целое, нормированное не только внешними параметрами сословной этики, но и схожей структурой религиозно-спиритуальной практики (сочетание ортодоксально-лютеранских воззрений с мистикой и оккультными упражнениями).

На основе анализа переписки с отцом и частного сюжета, связанного с подготовкой зарубежной поездки герцога Морица и Христиана в 1642— 1645 гг., показана преемственность в структуре социальных и духовных ценностей наследников. Всецело преобладало сословно-статусное видение собственных задач как будущих правителей в сочетании с мотивами династической верности и патерналистской этики. В семье Веттинов на протяжении нескольких поколений можно наблюдать почти тождественное воспроизводство традиционных нормативов, продиктованных прежде всего религиозно-сословными ориентирами. Элементы индивидуальности жестко подчинялись сложившимся стереотипам, и пространство личностных эмоций ограничивалось лишь дозволенным и устойчивым стандартом. Едва ли в этой связи приходится вести речь о «генерационной эволюции», влекшей разрыв с нормативами, восходившими ещё к позднему средневековью и содействовавшими «индивидуализации» профиля власти.,

Следующий подраздел открывается дискуссией по проблемам двора и придворного общества. Диссертант характеризует общее состояние современной историографии по данному вопросу и дает развернутую характеристику основных направлений. Он приходит к заключению о наличии не столько существенных лакун в самих исследованиях, сколько методологических и проблемных тупиках, порожденных рецепцией оторванных от исторического контекста социологических постулатов (теория Н. Луманна и опыт ее практического применения Я. Хиршбигелем, С. Зельцером и X. Эвертом). Подчеркивается опасность чисто социологических обобщений с использованием законов естественнонаучного мира, далеких от конкретной исторической модели. Вместе с тем очевидны слабости используемой до последнего времени теории Н. Элиаса, трактующей двор как инструмент политической власти и цивилизационного развития Запада. Диссертант считает убедительной критику Н. Элиаса, высказанную рядом современных исследователей (А. Винтерлинг, Ж. Дуиндам), в виду недостаточного использования знаменитым немецким философом сравнительных моделей и «узко-инструментарный», институционный подход к феномену придворных обществ.

По мнению диссертанта, было бы более перспективным видеть в феномене придворных обществ отражение семейно-родственного, династического начала, ближнее учреждение правящей семьи, в котором господствует лишь пространственно расширенная форма семейно-«домашних» воззрений. Речь не идет о преднамеренном затушевывании репрезентативных, хозяйственных и правительственных функций двора: необходимо лишь учитывать более широкую оболочку, которая, однако, потенциально могла влиять на каждый из элементов придворного организма.

В следующем подразделе исследуются внешние формы дрезденского двора на столетнем отрезке от правления Августа I до 1656 г. На основе изучения регламентов из фондов Дрезденского Государственного Архива диссертант приходит к выводу о тесной преемственности руководящих указов. Двор курфюрстов Саксонии был построен на принципах корпоративно-семейных отношений. Ведущее значение, кроме поддержания религиозного единства, придавалось воспроизводству «замкового мира», выступавшего коллективным воплощением согласия и гармонии ближнего к государю домашнего пространства. С течением времени не наблюдалось серьезных структурных перемен в отдельных разделах. Тенденция заключалась лишь в слабо выраженном упрощении нормативной шкалы, перемены затрагивали только отдельные статьи. Руководящей мыслью все время оставалось поддержание «старого, доброго порядка». Некоторый рост запретных мер говорил лишь о всемерном желании сохранить традиционную структуру, отражал

повышенную динамику придворной жизни, грешившей частыми нарушениями. В тоже время выявить четкую взаимосвязь между ростом прецедентов и запретительных мер не представляется возможным, поскольку сами источники не дают ясную картину.

Значительная часть регламентирующих статей постоянно касалась вопросов, связанных с организацией застольной службы и княжеской кухни, причем со временем число нормативных актов в этой сфере лишь умножалось.

Показано, что подобного рода тенденция основывалась на архаичном и очень устойчивом восприятии стола функциональным и символическим центром семейно-придворной жизни. Столование отражало важнейшие функции придворного мира: в его организации воплощалась хозяйственная, репрезентативная, патронажная и семейная ипостась государя и его окружения. В целом на примере дрезденского двора конца XVI и первой половины XVII в. не видно ни институционных сдвигов, ни вообще каких-либо глубоких перемен в восприятии традиционных нормативов.

Более подробно эти тезисы рассмотрены в следующем разделе, посвященном организации придворных штатов герцога Иоганна Георга в 1602-1611 гг. Диссертант выделяет главную задачу, лежавшую в основе многолетних хлопот: необходимость поддерживать баланс между требуемым сословным стандартом и финансовыми возможностями ренткамеры. Способы решения этой задачи позволяют выявить степень рациональности в понимании элитой собственных нужд. Требования «экономии» вполне осознавались, более того, и сам государь, и его советники старался привести в соответствие сословные нормативы с финансовыми средствами.

Основные проблемы, как и в общих регламентах, вращались преимущественно вокруг служб кухни, организации стола и винного погреба, к которым добавлялись также вопросы содержания гардероба, отопления и освещения. Однако приоритеты, вытекавшие из сословного статуса, в конце концов торжествовали: на деле лишь очень незначительное ограничение бюджета не могло решить проблему и говорило о торжестве традиционных подходов.

В следующем подразделе говорится о проблемах штата и бюджета курфюршеского двора после 1611 г. Росписи штатов и жалования за разные годы позволяют трактовать «двор курфюрста Саксонии» исключительно емкой категорией, включавшей практически все служебные сферы и провинции, и резиденции. «Двор» сближался со «страной», выступая формой семейного единства власти и подданных.

Сопоставление с правлением предшественников говорят не в пользу крупных институционных подвижек - не было заметного роста субсистемной государственной сферы: структура и состав

административного аппарата оставались прежними. Напротив, расходы все время увеличивались по статьям, возглашавшим сословные ценности. Увеличивалось число пожизненных пенсионариев и нищих, официально допущенных к кормлению при дрезденской резиденции. Высочайшая корреспонденция и переписка надворных чинов по вопросу содержания нищих дают яркое представление о незыблемости этических нормативов в жизни дрезденского двора. Вопреки заявленной бережливости курфюрст Саксонии не мог пренебречь важнейшими функциями «отца» своих подданных как большой и единой семьи.

Опыт реорганизации придворных штатов 1615 г. (т.н. «мартовская реформация» двора), рассмотренный в следующем подразделе, служит наглядным примером крушения попыток создать рациональную экономию в придворном обществе. Данные по результатам проведенных преобразований показывают совершенно незначительные перемены. Они выразились в единичных сокращениях слуг, в реструктуризации выплат, и то лишь по отдельным службам, и в несколько более мелочной регламентации служб личного хозяйства государя. Как и прежде, торжествовал сословно-статусный подход, замешанный на традициях патриархальной этики. Термин «Реформация» на языке корреспонденции означал лишь возвращением «старой, доброй» модели времен отца и деда. Здесь нельзя говорить о Реформе и тем более - об опыте институционных преобразований.

Далее диссертант исследует структуры придворных должностей в первой половине XVII в. Источники позволяют констатировать в целом «устойчивость» штатов. Численность слуг по ведомствам колебалась незначительно, что говорит в пользу самодостаточности модели двора времен Иоганна Георга. Акты по назначениям и формулам присяги ведущих служб - гофмаршала, оберкэммерера и юнкеров - лишь в очень слабой мере содержали новые акценты и в основном были направлены на соблюдение традиционных правил. Двор, как совокупность чинов, выступал весьма консервативной величиной, насыщенной патриархальной аурой в ходе лютеранской конфессионализации.

Заключительная часть указанного раздела рассматривает проблему церемониала при дрезденском дворе. Диссертант опровергает возможность именовать отдельные циклы повседневной придворной жизни категориями церемониала по причине отсутствия строго дифференцированного видения современниками ритуальных акций. Классические дефиниции церемониала, восходившие к трудам И. К. Люнига и Ю. Б. Popa, сложились много позже, были неизвестны и несвойственны реалиям дрезденской придворной жизни первой половины XVII вв.

Подробно рассматриваются отдельные ритуальные акции на примере свадебных торжеств и погребения. На основе исследованных источников, большей частью представленных фондом гофмаршальской службы,

выявлены особенности развития этих акций. Диссертант доказывает, что в них, помимо хорошо известных репрезентативных функций, емко представал семейный стержень всего придворного общества. Этнографические элементы, стилизованные традицией, постоянно подчеркивали семейно-домашний принцип отношений, особенно заметный в свадебном ритуале. Локация действующих лиц, схема передвижений процессии в резиденции, наконец, планировка застолья содержали рельефно преподанные патриархально-семейные мотивы. Погребение на первый взгляд рисует более заметную эволюцию. Она выражалась в постепенном удалении элементов аскезы, заявленной в ранней лютеранской традиции XVI в. К началу XVII в. заметней станет триумфальный тенор: кроме деревянного первого гроба используется оловянный футляр, обогащенный позже пышной эмблематикой и декором. Внушительней становится сама процессия, и лишь только убранство «печальной залы» будет вплоть до 1680 г. хранить привычные и очень скромные черты. Однако элементы персональной акцентации власти, антропоцентричный угол зрения на сам ритуал едва ли вытесняли привычный семейно-династический взгляд. Его характерные формы по-прежнему доминировали над прочими признаками, причем усиление помпезности шло по линии отождествления правящей семьи и самой страны, что позволяло расширять круг участников ритуала, превращая первоначально весьма скромное погребальное шествие в торжественное многолюдье земских чинов. Формальные показатели могут лишь создать обманчивую иллюзию «абсолютного» триумфа. За ними угадывались весьма архаичные основы.

Следующая глава «Придворное общество» исследует круг ближайших к курфюшеской семье людей.

В первом подразделе диссертант определяет персональный состав придворных штатов на разных отрезках правления курфюрста. Анализ источников убеждает в наличие преемственности в отношении группы придворных, чьи карьеры стартовали ещё в детских комнатах Иоганна Георга. Из них формировался костяк окружения молодого герцога. Они же перешли в большой двор правящего курфюрста после 1611 г. Более того, на ключевых должностях вплоть до конца правления фигурировали «избранники» времен детства и юности (гофмаршалы Остерхаузен, Штаршедель, Дитрих и Генрих фон Таубе, оберкэммерер Фицтум, егермейстер Лютцельбург). Вместе с тем восшествие на престол наследника не означало полного роспуска штатов его покойного брата: они не вытеснялись всецело новыми кадрами, пришедшими из детских комнат Иоганна Георга. Выдвиженцы Христиана II сохраняли за собой лишь номинальные должностные полномочия с денежным содержанием, в то время как текущая работа возлагалась на новых придворных, назначенных преемником. С этим следует связывать некоторое расширение

курфюршеского двора после 1611 г. По мнению диссертанта, здесь кроется одна из причин финансового кризиса 1615 г., вызванного очевидными перерасходами денежных средств.

Компромисс обнаруживался также между старой саксонской знатью и выскочками из низов. До 1611 г. приоритетными для титулованной знати оставались должности при дворе старшего брата, хотя особенностью дрезденской модели было вообще не слишком сильное стремление старых родов к придворным сферам. Знать, собираясь вокруг правящего курфюрста, освобождала место в окружении молодого Иоганна Георга, позволяя тому назначать к службе незнатных дворян и даже иноземцев. Возникал своеобразный эффект социальных ножниц между дворами близких родственников. Однако после 1611 г. и представители старой элиты, и выскочки из окружения нового курфюрста обрели общую служебную нишу, под которой не наблюдалось заметных конфликтов и острых противостояний.

В следующем подразделе детально исследуются мотивы выдвижения и характер взаимоотношений между курфюрстом и его приближенными. Диссертант исследует эти вопросы на примере нескольких высокопоставленных персон, оказавшихся в штатах курфюрста ещё в годы юности (Лютцельбурги, Фицтум, Таубе). Анализ базируется на широком привлечении частной семейной корреспонденции, позволяющей выявить скрытые и явные пружины благоволения. Семейная этика лютеранства весьма содействовала развитию систем патронажа и клиентелы, но не исключала встречных заслуг: на примере Таубе видна служебная инициатива, подкреплявшая курфюршеское благорасположение. Вместе с тем едва ли возможно говорить о серьезном влиянии выскочек на административное управление и на решение крупных «стратегических» вопросов: вмешательство в политические сферы здесь почти не прослеживалось.

В следующем подразделе выявляются каналы влияния придворных чинов на курфюрста за пределами административно-политической сферы. Иоганн Георг часто был вынужден уступать семейной протекции своих любимцев: на примере Таубе видно стремительное формирование целого придворного клана из близких и дальних родственников эстляндского фаворита. Большая часть из них сумела достичь больших высот по служебной лестнице и тем самым гарантировала себе будущее в Саксонии уже по смерти патрона. Клановый протекционизм был не только отражением патриархальной этики государя, но и важнейшим каналом реализации интересов его поданных. Одновременно через высокопоставленных придворных свои интересы защищали их собственные клиенты. Отношения при дворе напоминали совокупность множества больших и мелких моделей протекций, охватывавших, в сущности, всю вертикаль иерархии - от придворных дворян к их

собственным клиентам и замыкавшихся на фигуре самого курфюрста. Иоганн Георг был окружен слугами, тесно связанными узами родства. Из них формировалась настоящая клановая сеть. В таких условиях сам курфюрст не мог выступать свободным «ваятелем» систем сдержек и противовесов: клановое лобби уравновешивала инициативу самого государя. В конечном счете, традиционно считающиеся важнейшими органы управления — Тайный и Надворный Совет — выступали лишь придатками этой системы. Анализ персонального состава показывает исключительно слабую текучесть кадров и в высшей степени ограниченную инициативу самого князя в делах назначения: занимаемые должности были фактически пожизненными, обновление соответствовало биологической смене поколений. Социальный профиль указывал на полное преобладание дворянского элемента: неаноблированные доктора были редкостью и стремились сами получить дворянские дипломы. Важнейшими признаками были интеграция посредством брачных уз в элиту дворянского собрания и испомещение на саксонских ленах.

В качестве итогов подчеркивается отсутствие институционно-программного характера придворных связей. Они выступали лишь зеркалом более общих семейно-династических ценностей, формировавших двор.

Заключительный раздел исследует карьеры и размеры влияния высших чинов надворного духовенства. Диссертант вслед за Г. Лейбе и 3. Вольгаст опровергает крайне узкий, политизированный взгляд на ближайших духовников курфюрста, свойственный старой «малогерманской» историографии. Обвинения в адрес лидеров саксонского духовенства представляются совершенно не историчными, поскольку деятельность их всецело нормировалась условиями времени и отражала общие направления в лютеранском богословии и правоведении. Диссертант стремится перенести анализ в плоскость исследования карьер и социальных связей, определить социальный профиль и объективные возможности воздействия на курфюрста его духовников. Сравнительное исследование позволяет заключить, что важнейшими проблемами, стоявшими перед будущими духовными лидерами, были не столько успехи на ниве пасторского служения или в области академической карьеры, сколько связи и протекция на ранних этапах жизненного пути. По своему типу и структуре карьеры духовников во многом дублировали формы жизни придворного общества.

Следующая глава «Дворянство курфюршества Саксонии» состоит из пяти подразделов и открывается исследованием структуры и численности дворянского собрания.

Состояние источников и историография вопроса убеждают в сложности точного подсчета благородных ленников саксонского курфюрста. Критический анализ данных, приводимых У. Мольцаном,

позволяет говорить примерно о 457 родах, владевших ленами в наследственных землях Веттинов. Сложным представляется и внутреннее членение дворянского собрания по линии «элита - средний слой - низы». По мнению диссертанта, большая часть использованных методик основывается на современных социологических подходах, апробированных на материале новейшего времени. Этим методикам свойственен комплексный подход, далеко не всегда соответствующий реалиям исследуемой эпохи. Некоторые из них применяются на саксонском материале (Ф. Гезе, У. Ширмер, У. Мольцан) с опорой на субсистемные ориентиры (элита в «политике», «экономике», «культуре») и дают разные цифровые показатели. Диссертант предлагает использовать дополнительный признак «самовосприятия» собственно дворянства и «восприятия» его глазами власти на длительном отрезке времени: за счет этого можно было бы выделить «общепризнанную» группу лидеров вне зависимости от социально-экономических или социально-политических координат. Для этой цели помимо актов сословного представительства, впервые в качестве источников используются гостевые списки, приуроченные к крупным династическим торжествам. Кроме того, была привлечена корреспонденция членов курфюршеской семьи, проливающая свет на мотивы предпочтения. Анализ списков показывает устойчивое преобладание четырех ведущих семейств (Бюнау, Шенберги, Пфлуги, Шляйницы), а также родов, обладавших наследственными титулами. Данные списков согласуются с традиционным и весьма устойчивым стереотипом восприятия указанных родов саксонской историографией и публицистикой ХУ1-ХУШ вв. Диссертант приходит к выводу о соответствии категорий элиты сословно-статусному подходу, представленному в официальных источниках.

Второй подраздел исследует проблему сословной легитимации и самовосприятия саксонского дворянства. Привлечен широкий круг письменных источников и памятников изобразительного искусства, позволяющий реконструировать картину. Диссертант приходит к выводу о наличии ясно выраженных параллелей в структуре самовосприятия дворянства и правящей династии. Почти отсутствовали политико-правовые трактаты, которые ставили бы под сомнение лидерство дворянства в сословном обществе. Типологическое сходство обнаруживается и в системе доказательств знатности по древности, службам предков и родству. Характерной чертой стал рост персонально-родовой апологетики, в которой семейно-родовые корни, благородство по предкам, уравновешивались по своей значимости с добродетелями самого дворянина. По времени эта тенденция совпадала с аналогичными явлениями в историко-генеалогической сфере правящей династии (рубеж ХУ1-ХУ11 вв.).

Исследованный биографический материал, предоставленный преимущественно надгробными проповедями, позволяет констатировать отсутствие индивидуального восприятия служебного поприща: фактор службы и протекции занимал центральное место, превращая действующее лицо лишь в продукт «сословной игры», разнообразных форм патронажа и милости власти. Инициирующей стороной постоянно выступал ленный старшина, в то время как сам дворянин — лишь объектом властной воли. Личные заслуги рассматривались формой благодарности за предоставленный социальный шанс. Значимость персоны определялась, наряду с родовитостью, занимаемыми должностями и соответствием выказанного усердия предоставленной милости. В то же время заметное внимание к изгибам жизненного пути отнюдь не отодвигало на задний план традиционные, семейно-родовые ценности. Речь скорей всего может идти лишь о рельефно преподанных следствиях родовых добродетелей, отраженных в конкретном лице.

Следующий подраздел исследует династические ландшафты и пространство повседневности саксонского дворянства. Диссертант на основе изучения владетельных массивов дворянской элиты приходит к выводу о стабильном воспроизводстве имущественных прав на протяжении нескольких столетий. Поместная география элиты оставалась неизменной в век Реформации и религиозного раскола. Другой особенностью следует выделить эффект «равномерного» распределения ленных держаний по всем административным округам курфюршества, что исключало появление зон, насыщенных преимущественно камеральной собственностью или владениями мелкопоместной знати. Это позволяло элите обеспечивать ведущие позиции в структурах местного представительства и администрации.

Основные модели формирования собственности исследованы на примерах иноземных родов, испомещенных в Саксонии на рубеже веков (Лютцельбурги, Таубе). Собственники стремились округлить полученные первоначально держания, приобретая земли вокруг главных «опорных» сеньорий. Итогом становилось появление настоящих плацдармов с четко выраженными крупными центрами. Хозяйственная деятельность выступала одной из причин подобного рода «экспансии»: заинтересованность в крупных доходах была определяющей. Но сама по себе она не отражала симптомы экономического кризиса дворянства. Как показывают исследования, экономическая конъюнктура накануне Тридцатилетней войны была подвержена колебаниям и не формировала исключительно кризисиую тенденцию. Дворянство активно приспосабливалось к менявшимся условиям и использовало весь возможный диапазон аграрно-производственной сферы (овцеводство, пивоварение, возделывание зерновых культур, вкладывание капиталов в горнорудное дело).

В то же время анализ отношений с дрезденскими курфюрстами показывает, что власть практически не вмешивалась в конфигурацию поместных массивов. Даже экстремальные прецеденты, вызванные условиями военных лет (нарушение вассальной верности), не сопровождались репрессиями, влекшими отчуждение ленных держаний. Дворянские семьи сохраняли основные владетельные массивы на протяжении нескольких поколений.

Диссертант указывает на важнейшие каналы подобного рода стабильности. Главными из них следует считать родственную солидарность, выраженную в широкой практике наследования на правах «общей руки» и фамильных соглашений (ОезсЫесМБОг&шгщеп). Как показывают исследования И. Матцерада, число последних заметно растет на протяжении ХУ1-ХУП вв. Семейные пакты регулировали основные вопросы имущественно-социальных отношений и преследовали целью гарантировать источники доходов всех членов рода. Таким образом объединялись клановые усилия для достижения главных задач. В то же время многочисленные спорные аспекты, сопровождавшие владетельную практику дворянства, не были отражением антагонизмов, свидетельствовавших об индивидуализации интересов и усилении позиций нуклеарной семьи. Как показывают материалы процессов, большая часть споров исчерпывалась традиционной группой проблем, связанных с наследованием. Формы регулирования конфликтов указывали на приоритеты общеродовых интересов.

Пространство повседневности, также как и династии, определялось доминированием сельского, а не городского сектора. В нем господствовали традиционные формы, местами сохранившие архаичные черты позднего средневековья. Архитектура поместных резиденций испытала фрагментарные новации во второй половине XVI в., совпавшие по времени со строительным бумом династии (правление Августа и Христиана I). Основная масса резиденций хранила верность позднесредневековому стандарту.

Следующий подраздел содержит исследование элиты по признакам служб и брачных партий в трех условных поколениях, охватывающих последнюю четверть XVI в. и первую половину XVII в. Выводы сделаны на основе широкого привлечения обстоятельных генеалогических источников и опираются на развернутые табличные данные, приведенные в приложениях к диссертации.

Просопографический и статистический анализ позволяет заключить, что титулованная знать характеризовалась устойчивым демографическим поведением. Биологический прирост в поколениях был стабильно большим и снимал проблему продолжения рода. Брачная стратегия элиты характеризовалась относительным постоянством выбора породненных семейств и значительной долей элитарного круга родства: среднее число

элитарных браков в поколениях (т.е. заключенных с представителями равновеликих по статусу родов) было представлено 20 % от общего числа. Относительно постоянным был выбор в рамках этого элитарного круга: одни и те же семьи выступали в узах взаимного родства на протяжении нескольких поколений.

Служебное положение элиты характеризовалось относительно низкой долей занятости в столичных придворно-административных структурах. На придворных должностях большей частью фигурировали представители средних, низших и новых родов курфюршества, лишь недавно осевших в Саксонии. Знать предпочитала контролировать провинциальные структуры, управления округов и амтов. Диссертант отмечает две тенденции, хорошо отражавшие поведенческую модель элиты: она стремилась руководить областным управлением (примеры семейств Шенбергов, Бюнау, Пфлугов) и избегала - временами подчеркнуто - придворных служб (в форме отказа от предложенных постов и выражением достаточности уже имеющегося, что показано на примере Шенбергов).

Вместе с тем характерным для знати было преобладание служебных карьер на службе курфюрста и при дворах породненных с Дрезденом Домов (Эрнестины). Зарубежные, несаксонские и ненемецкие служебные карьеры были в целом редкостью и к началу XVII в. уступили место традиционному саксонскому ареалу. По мнению диссертанта, внедрение курфюршеской знати в тюрингские земли «сближало» Дрезден с Эрнестинами и содействовало размыванию «территориально-государственных» структур соседних княжеств, не располагавших собственной многочисленной клиентелой. В то же время у курфюрста не было причин вмешиваться в поведенческую модель элиты: верхушка дворянства выступала вполне послушным материалом, «заграничные» карьеры не формровали тенденцию «ухода» из числа медиатизированных вассалов.

В заключение диссертант подчеркивает характерную конфигурацию саксонского дворянского собрания: в целом оно напоминало монолит, лишенный опасных внутренних трещин. Не было большой группы явных маргиналов, а средний слой по целому ряду позиций сближался с верхушкой. Внутренняя прочность не противоречила лояльности династии и не превращала мир благородных ленников в источник крупных социальных коллизий.

Последующий подраздел определяет состояние иноземных и новых родов курфюршества. В условиях единого пространства сословных связей имперских земель служебная миграция становилась одной из причин внедрения в сложившееся сообщество ленников новых семейств и придавало импульс социальным отношениям. Саксония не была исключением из общего правила. Семьи элиты также обладали весьма

устойчивыми контактами с «заграничными» родственниками, которые подчас формировали целые родовые анклавы. Диссертант выделяет несколько географических векторов миграции. Самым насыщенным представляется движение из сопредельных владений Габсбургов (Богемия, Лаузиц, Силезия), тюрингских княжеств (Веймар, Альтенбург) и бранденбургского курфюршества. Именно из этих княжеств произошло самое значительное пополнение служилого дворянства курфюршества на рубеже веков.

В целом, как показывает статистика, миграция не влекла крупных изменений, опасных для исторически сложившихся интересов благородных подданных курфюрста: лишь несколько родов закрепились на саксонской службе и в поместном ландшафте за почти столетний отрезок времени. Диссертант выделяет две главные формы интеграции в среду местных ленников: с одной стороны, приобретение недвижимости (поместья) и связанная с ним ленная присяга, с другой - получение придворно-административных должностей с последующим получением поместий. Первый способ характеризовал в основном состоятельные иноземные семьи, располагавшие разветвленной клановой структурой, крупными денежными средствами и авторитетом в глаза власти. Вторая форма была свойственна большей частью незнатным иноземцам, как, например, Лютцельбургам, Таубе, Бонгартенам, Пайстелям, и определялась лишь прямой протекцией курфюрста по придворной службе.

Анализ служб и брачных партий иноземцев позволяет констатировать их изоляцию от местной элиты в первом поколении и ограниченность служебного ареала придворными постами. Характерной чертой становятся внутриклановые браки. Лишь во вторых и третьих поколениях можно видеть расширение «социального пространства», но далеко не у всех, преимущественно лишь у тех дворян, кто пользовался особой благосклонностью курфюрста. Определяющей была первоначальная протекция, позволявшая внедриться в поместный ландшафт и преодолеть брачную изоляцию. Не менее важным фактором было родство курфюрста с соседними династами, что открывало путь незнатным дворянам из Берлина в Дрезден и из Тюрингии в Саксонию. Благоприятные условия формировал и «малый двор» Иоганна Георга в бытность его наследником: пользуясь оттоком знати к большому двору правящего брата, герцог мог занимать вакансии иноземным элементом. В целом появление иноземной фракции и новые креации не нарушали традиционного баланса сил в дворянском собрании. Они не вредили позициям элиты. Поведение курфюрста не складывалось в стратегическую линию, направленную на расшатывание позиций местной элиты, и не вносило решительный антагонизм в отношениях между старыми и новыми родами.

Саксонский пример в данном случае лишь указывает на преобладание консервативных тенденций в недрах дворянского собрания. Перемены были слабо выражены, не влекли кризис традиционной знати и не содействовали росту напряженности в отношениях между различными группами дворянства. Формы и механизмы достижения интересов основывались на вековых принципах и не создавали новых реалий.

Завершающий раздел «Под ударом войны» посвящен воздействию военных лет (1631 - 1645 гг.) на династию и дворянство.

В первом подразделе исследуется степень преемственности в сфере династических отношений и брачной стратегии. Браки детей Иоганна Георга, заключенные в военные годы, укрепляли связи с протестантским севером (Дания, Шлезвиг-Голштния), что вновь говорило в пользу династической изоляции от католического полюса. Вместе с тем диссертант предлагает пересмотреть бытующее до сих пор представление о противостоянии Дрездена с Эрнестинской родней, как не подтвержденное ни источниками, ни самим характером отношений с тюрингскими княжествами. Более того, за годы войны усилилась близость к Дрездену альтенбургских герцогов, увенчанная позже женитьбой герцога Иоганна Филиппа на дочери курфюрста. Приписываемые Эрнестинам желания пересмотреть итоги 1547 г. и вернуть себе курфюршескую шапку выступают лишь голословными аргументами, не подкрепленными конкретными доказательствами в работах исследователей.

Следующий подраздел рассматривает структуры повседневной жизни курфюрста и его двора в условиях военных лет. Анализ источников, прежде всего придворного журнала и актов гофмаршальской службы, говорит о деформации прежних параметров. Условия военных лет сказывались на географии и характере провинциальных туров, на личных увлечениях, на социальной конфигурации ритуала, на характере отношений с административными инстанциями. Характерной чертой становится заметное «вторжение» военных чинов в строго нормированные ритуальные акты, что показано на примерах свадебных церемоний военных лет. Осуществлялась попытка использовать военную ипостась курфюршеского окружения ради воспроизводства прежнего сословного стандарта, который не выдерживал финансовых и бытовых лишений под воздействием войны.

Следующий подраздел детально рассматривает влияние военных лет на жизнь придворного общества. Показаны все более возраставшие с годами тяготы в повседневной жизни верхушки двора. Статус самих придворных не мог спасти от вопиющей нужды. Использованы данные частной корреспонденции, «мемориалов» и прошений на имя курфюрста, рисующие картину полного разорения «домашнего» мира правящей семьи и её окружения. Диссертант, однако, выделяет не столько размеры

материально-бытовой катастрофы, сколько отсутствие возможностей у самого курфюрста поправить положение. Опустошение казны, вызванное военными расходами, влекло серьезные сбои в выплатах жалования, что превращало самого государя в должника своих подданных. В таких условиях возникала иллюзия крушения старых сословных нормативов, что приходило в резкое противоречие с этическими воззрениями, основанными на патерналистской традиции лютеранства. Духовная аура «общего Дома», взлелеянная в дрезденской резиденции, была угнетена ощущением нестабильности по всем важнейшим признакам.

Аналогичные явления наблюдались и на нижних этажах сословной пирамиды. На основании источников показано, что способом преодоления повседневных трудностей становился активный патронаж, позволявший младшим придворным чинам опираться на поддержку старших. Но эффективность его была недостаточной: вплоть до заключения перемирия в 1645 г. следовал настоящий поток прошений, рисующих безутешную картину повседневного быта.

Материальная нужда не только вредила репутации, но и влекла паралич важнейших правительственных институтов. Подробно исследован вопрос функциональных сбоев в работе Тайного совета, лишившегося в результате смены поколений большей части своих кадров в середине 30-х гг. и на протяжении целого ряда лет испытывавшего острую кадровую и финансовую недостачу.

Подытоживая приведенные данные, диссертант указывает на тесную взаимосвязь между кризисом традиционных ценностей элиты и выходом курфюрста из войны. Переговоры со шведами в Кетченброде в 1645 г. начались не только по причине военного истощения курфюршества, но и в виду угрозы для репутации курфюрста как образцового евангелического князя, не бывшего в состоянии поддерживать традиционные нормативы. Таким образом, сама война не столько содействовала «преодолению» прежних сословных ценностей, сколько, напротив, выступала показателем их устойчивости: она исчерпала себя, когда под удар попали вековые основы. Диссертант проводит параллели с правительственным курсом других участников войны на её завершающем этапе (курфюрсты Бранденбурга и Баварии, ландграф Гессен-Дармштадский, герцоги Веймарские), отмечая схожесть причин, побудивших союзников императора начать сепаратные переговоры с его противниками.

Далее характеризуются позиции знати в условиях военных лет. Анализ источников позволяет выявить весьма скромные изменения, которые претерпела элита благородных ленников. Война не повлекла биологический сбой: процент погибших был исключительно мал. Она же не привела к разрушению структур поместного ландшафта: разоренные и оказавшиеся в долгах сеньории переходили в руки родственников и не ускользали от семейств. В служебном аспекте военные годы также не

нарушили привычный ритм: число военных карьер среди знати возрастает, но не доминирует всецело. По-прежнему устойчивыми были связи с провинцией и областным управлением: война отнюдь не «сгоняла» элиту под нишу резиденции. Крайне редкими были военные службы за пределами курфюршества, особенно в стане его противников. На основании приведенного анализа делается вывод о сохранении в целом предвоенных позиций.

Следующий подраздел анализирует положение средних слоев дворянства и иноземцев в военное время. Отмечено увеличение межрегиональной миграции в условиях военных лет. В целом, однако, число вновь испомещенных дворян было очень незначительным и не содействовало изменению в балансе сил дворянского собрания. Характерным для иноземцев стало стремление энергично внедриться в поместный ландшафт, что облегчалось военной смутой. Весьма показательным в этой связи были последствия присоединения к землям Веттинов Лаузица после 1635 г. Наблюдается двусторонняя тенденция: отток тамошнего дворянства на курфюршескую службу и, напротив, движение в Лаузиц курфюршеских родов. Но при этом активный интерес к лаузицким поместьям проявляли именно недавно испомещенные в Саксонии семьи: элита, за исключением случаев ещё предвоенной экспансии, воздерживалась от поиска там дополнительной недвижимости. В годы войны подавляющее большинство курфюршеских ленников, включая иноземцев, сохранило верность своему государю. Случаи нарушения ленной присяги были крайне редки и не формировали тенденцию. Поведение курфюрста к дворянству не отличалось новыми элементами, следовало в русле привычного правового и этического стандарта. Репрессии против нарушителей присяги сопровождались обычными процессами, не дающими основание говорить о программных акциях и о сознательном использовании инструмента военного времени для осуществления неких более широких интересов.

Следующий подраздел посвящен проблеме реставрации социальной жизни по окончанию войны. Исследуется состояние сословной вертикали - от курфюршеской семьи до младших ленников. Использованные источники позволяют диссертанту заключить, что преодоление военных последствий шло путем восстановления основных предвоенных нормативов. Тем самым не вносился элемент нового в панораму общественной жизни. Быт резиденции вернулся в прежнее состояние, династический курс не изменился и был лишь укреплен последними при жизни Иоганна Георга браками его детей. Подчеркнуто семейный характер последних торжеств, свиданий с родственниками, повседневных общений говорил в пользу ещё более выраженной симуляции традиционных мотивов, лежавших в основе придворного мира в предшествовавшие годы. Придворная культура не познала новых веяний: архитектура и живопись

хранили верность прежним вкусам. В музыке и театре господствовала итальянская мода, унаследованная ещё с XVI в.

Существенные перемены не произошли и в положении придворного дворянства: как уже говорилось, незначительный приток иноземцев не менял традиционной картины. Знать и условно обозначенный средний эшелон сохранили свои весьма прочные позиции в провинции.

В заключительном подразделе предпринят анализ последнего крупного правительственного акта в жизни курфюрста Иоганна Георга: его завещания 1652 г. Диссертант показывает, что историография вопроса испытала мощнейшее давление «национально-государственных» воззрений XIX в.: введение уделов вопреки, казалось бы, привычной для Альбертинов традиции первородства, препятствовало

«государствообразующим» тенденциям. На основе изучения традиции наследования в Альбертинской ветви Веттинов делается вывод о проблематичности принятого в современной науке толкования прав первородства в курфюршестве. Кроме того, завещание 1652 г. соответствовало в каждой своей части обычной структуре подобного рода актов, известных со времен Реформации. Текст возглашал общепринятые нормативы. Особенно сильно, однако, ощущался дух патриархальных отношений, желание сохранить единство «большой семьи», заявленное Иоганном Георгом. Удельный порядок, введенный в 1652 г., лишь отражал более глубокие социально-культурные основы поведенческой модели курфюрста Саксонии.

Заключение. В качестве итогов отмечается тесное родство общественной жизни XVII в. с предшествовавшей эпохой. Приведенный анализ сословной элиты на саксонском материале говорит о доминировании традиционных форм практически по всему спектру социальных отношений. Представляется, что дискуссия вокруг места XVII в. в истории Германии все ещё неоправданно сильно выражает воззрения, свойственные политологии XIX в. Особенно это характеризует немецкую историографию, в которой, несмотря на мощную «ревизионистскую» струю, открытие «социального» до сих пор осуществляется во многом в координатах государственно-политических перспектив (становление т.н. «территориального государства).

Проведенное исследование убеждает между тем в устойчивости «надсистемных» основ, формировавших формы и механизм социальных акций немецкой элиты. Множество факторов определяло ее внутреннее единство, не в последнюю очередь - импульсы, заданные конфессионализацией, спецификой лютеранской доктрины, особенно в этической сфере. Но важнейшими определяющими по-прежнему выступали семейно-родовые ценности, родственные связи, факторы семейной солидарности и клановой протекции. Категории «Дома» и их производные занимали все ещё центральное место в мировоззрении знати.

Наряду с религиозным аспектом они формировали главные позиции и перспективы.

Общественный взгляд на статус и функции государя претерпел лишь незначительные перемены. Внешне они способны создать иллюзию наступающей эры «абсолютизма», по сути, однако сохраняли прежние средневековые подходы и оценочную шкалу, основанную на семейно-родовых и религиозных постулатах. Формы и механизм социализации элиты были, как и прежде, ориентированы на вековые ценности сословного мира и лишены элементов рационального и индивидуального восприятия. Окружавшие курфюрста институты, прежде всего двор, выступали лишь придатаками большого семейного пространства социальных связей, основанных на ярко выраженной патерналистской дидактике. Трудно отыскать институционные подвижки, элементы «нового» в природе и в функциях этих учреждений - в духе концепции формирования «государства нового типа».

Состояние провинциального и придворного дворянства, титулованной знати и среднего слоя характеризуется устойчивыми позициями не только в отношении конкуренции с бюргерством, но и в области форм социальной жизни. Можно выделить своеобразный «синхронный» ритм развития отдельных сфер в сравнении с правящей династией. Дворянство жило не только в едином поле социальных отношений с династией, но и в унисон с импульсами социально-культурного плана (конфессионализация, самовосприятие и структура ценностей, поведенческая модель, наличие схожих семейно-династических основ). Итогом становилось формирование единой в своей основе социокультурной модели, лишенной внутреннего конфликтного потенциала, весьма стабильной, способной вынести тяжелейшие испытания Тридцатилетней войны. Реставрация послевоенных лет не предполагала переход в качественно новое состояние.

Становится возможным, таким образом, не только вернуться к постулатам социологии О. Бруннера, но и актуализировать его концепцию «общего Дома», как совокупности внутренне нерасчлененных форм повседневности, вполне применимую для характеристики сословной элиты раннего нового времени.

Вместе с тем, кажется необходимым пересмотреть и прежнюю хронологию социального развития немецких земель, в частности, подвергнуть сомнению традиционный рубеж 1648 г. Сословное общество Старой Империи и после Тридцатилетней войны сохранило верность многовековым организующим основам.

Научные результаты диссертационного исследования опубликованы в следующих печатных работах автора:

I. Монографии, пособия, сборники:

1. Прокопьев А.Ю. Германия в эпоху религиозного раскола 1555 — 1648 гг. СПб., 2002. (23, 5 п. л.).

2. Прокопьев А.Ю. Портреты немецких князей эпохи Реформации. СПб., 2003. (1,5 п. л.)

3. Конфессионализация в Западной и Восточной Европе в раннее Новое время. Доклады российско-немецкой научной конференции 14-16 ноября 2000 г. СПб., 2004 (отв. редактор и автор вступительной статьи, 12,7 п. л.)

II. Статьи, сообщения, публикации, рецензии:

4. Прокопьев А.Ю. Иоганн Георг I, курфюрст Саксонский (1585-1656). Портрет эпохи раннего барокко // Вестник СПбГУ. Вып. 3. Сер. 2, 1995. С. 95-101.(0,5 п. л.)

5. Прокопьев А.Ю. Конфессия и политика в ранней Реформации: Фридрих Мудрый и Георг Бородатый // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени / Под ред. Г.Е. Лебедевой. СПб., 1996. С. 74- 89 (1 п. л.)

6. Прокопьев А.Ю. Дрезденский двор в эпоху раннего барокко: модель взаимодействия региональных и общеимперских сил // Средние века. Вып.60, 1997. С. 408-414. (0,5 п. л.)

7. Прокопьев А.Ю. Дитрих фон Таубе: судьба фаворита // Клио. Журнал для ученых, 3, 1997. С. 188-195. (1 п. л.)

8. Прокопьев А.Ю. О Лютеровой Библии из собрания Библиотеки Академии Наук // Петербургские чтения — 97. Петербург и Россия. Материалы энциклопедической библиотеки «Санкт-Петербург — 2003» / Под ред. Т.А. Славиной. СПб., 1997. С. 409-415. (0,5 п. л.)

9. Прокопьев А.Ю. Волшебное древо: князь в историко-генеалогической традиции Веттинов конфессиональной эпохи (середина XVI- середина XVII) // Историческая мысль в Византии и на средневековом западе. Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. И.В. Кривушина. Иваново, 1998. С. 160-180. (1 п. л.)

Ю.Прокопьев А.Ю. Немецкая аристократия и дворянство ко времени Тридцатилетней войны: опыт регионального исследования // Клио. Журнал для ученых, 3,1998. С. 84-94. (1 п. л.) П.Прокопьев А.Ю. Портрет дрезденского придворного XVII в.: Себастьян фон Лютцельбург // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. Материалы 10-ой международной конференции молодых ученых 22-28 декабря 1999. СПб., 1999. С. 176-185. (0,5 п. л.) 12.Прокопьев А.Ю. В последний путь: социо-культурные функции похоронной процессии при дрезденском дворе XVII в. // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. Материалы 11-ой международной конференции молодых ученых 27-30 декабря 2000 г. СПб., 2000. С. 335-341. (0,5 п. л.) ¡З.Прокопьев А.Ю. Жезл гофмаршала (высшие должности при дрезденском дворе в XVII в.) // Вестник СПбГУ. Сер. 2. Вып. 1,

2001. С. 36-49. (1,5 п. л.)

И.Прокопьев А.Ю. Гессенец на саксонской службе: Иоганн Мельхиор фон Швальбах // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. Материалы 12-ой международной конференции молодых ученых 27-30 декабря 2001. СПб, 2001. С. 440-444. (0,5 п. л.)

15.Прокопьев А.Ю. Саксонское дворянство в Тридцатилетнюю войну // Вестник СПбГУ. Сер. 2. Вып. 3, 2001. С. 14 -26. (1,5 п. л.)

16.Прокопьев А.Ю. Герцог Бернгард Саксен-Веймарский (1604-1639): мотивы и модель поведения дворянина в Тридцатилетней войне // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени / Под ред. Г.Е. Лебедевой. СПб., 2001. С. 230-250 (1,5 п.л.)

П.Прокопьев А.Ю. Дрезденские фавориты: от Таубе до Брюля // Университетский историк. Альманах. Вып. 1. СПб., 2002. С. 59-76. (1,5 п. л.)

18.Прокопьев А.Ю. Тридцатилетняя война в современной немецкой историографии // Университетский историк. Альманах. Вып. 1. СПб.,

2002. С. 126-147 (1,5 п.л.)

19.Прокопьев А.Ю. Ритуал и стратегия: свадебные торжества на службе династических интересов саксонского дворянства в XVII в. // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. Материалы 13-ой международной конференции молодых ученых 26 - 30 декабря 2002. СПб., 2002. С. 374-382. (0,5 п. л.)

20.Прокопьев А.Ю. „Zur letzten Ehre". Погребальная обрядность протестантских дворов Германии раннего нового времени // Университетский историк. Альманах. Вып. 2. СПб., 2003. С. 85-112. (1,5 п. л.)

21.Прокопьев АЛО. „Mobiliore, nobiliore!": путешествие в конфессиональную эпоху // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени /Под ред. Г.Е. Лебедевой. Вып. 4. СПб., 2003. С. 60-82. (1,5 п. л.)

22.Прокопьев А.Ю. Свадебный церемониал при дрезденском дворе Веттинов в XVII в. // Актуальные проблемы всеобщей истории. Вып.2. Ростов-на-Дону, 2003. С.92-109. (1,5 п. л.)

23.Прокопьев А.Ю. Детская комната - основа государства? // Albo dies notanda lapillo. Коллеги и ученики - Г.Е. Лебедевой / Под ред. В.А Якубского. СПб., 2005. С. 239-240. (1,5 п. л.)

24.Прокопьев А.Ю. Война и мир в зеркале придворного общества XVII в. // Мир и война. Культурные контексты социальной агрессии. Выборгские чтения 2003 / Под ред. И.О. Ермаченко, Л.П. Репиной М., 2005. С. 76-90. (1 п. л.)

25. Прокопьев А.Ю. Саксония и её курфюрст Иоанн Георг I на завершающем этапе Тридцатилетней войны // Новая и новейшая история, 5, 2005. С. 179-197. (1,5 п. л.)

Лицензия ПЛД №69-217 от 22.10.1997г.

Подписано в печать 19.12.2005г. Тираж 1 ООэкз. Заказ № 02-02

Отпечатано в типографии ООО «Полигон» 198096, Санкт-Петербург, пр. Стачек, 82 тел: 784-13-35

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Прокопьев, Андрей Юрьевич

ЬВведение

A) Историографические предтечи. Государственно-правовые и конфессиональные ориентиры Х1Хв.

Б) «Ревизионизм» последних десятилетий.

B) Парадигма конфессионализации и социальная история.

Г) Персональные исследования. Генерационно-типологический опыт.

Д) Задачи исследования.

Е) Угол зрения. Саксония как «имперскоблизкая» зона.

Единство и взаимосвязь ландшафтов Старой Империи.

II. Состояние источников.

III. Иоганн Георг в историографии а) Барокко и пиетизм. б) Просвещение и перелом. Христиан Эрнст Вайссе. в) Историография XIX в. г) Историография XX в. д) Иоганн Георг в немецкой несаксонской историографии.

IV. Предтечи: Веттины и Саксония во второй половине XVI в. А) Династические структуры и династия в структуре имперских ландшафтов. б) Конфессионализация династии и общества. в) Правление отца: опыт «второй Реформации». г) Эпоха регентства 1591-1601 гг.: «вторая лютеранская Реформация»?.

V. Государь и страна в общественной мысли конца XVI - начала XVII в.

A) Общие замечания.

Б) Историко-генеалогические спекуляции.

B) Иконография.

Г) Государь в зеркале духовной литературы.

Д) Государь в «княжеских зерцалах».

VL Формирование властителя

A) Педагогика: кризис гуманизма?.

Б) Воспитание и образование. Проблема социализации.

B) Влияние матери и опекунов.

VII. Принц стал государем

А) Наследник династических традиций.

Б) В кругу семьи: нити преемственности и модель воспроизводства.

VIII. Круг повседневности

А) Пространство: между Дрезденом, провинцией и Империей.

Б) Пространство резиденции.

Взаимодействие городского и дворцового ландшафта.

IX. Семья и двор

A) Семейные отношения: преемственность поколений.

Б) Двор: историографическое введение.

B) Внешние параметры: рост институтов?.

Г) Как создать двор? Принц и его слуги в 1604- 1606гг.

Д) Двор курфюрста: штаты и бюджет.

Опыт прочтения «надворных книг».

Е) Между репутацией и нуждой: «Реформация» 1615 г.

Ж) Должности: зеркало перемен?.

3) Элементы церемониала?.

X. Придворное общество

A) Люди и должности. Линии преемственности и разрыва.

Б) Благоволение власти: патронаж и фаворитизм как отражение семейных воззрений.

B) Обратное влияние. Родственная и служебная клиентела. Тайный совет.419. Г) Оракулы Евангелия: от Лейзера до Веллера.

XI. Дворянство курфюршества Саксонии

A) Численность и структура.

Б) Структура ценностей и легитимация.

B) Семейные ландшафты и пространство повседневности.

Г) «Старые» роды.

Графы, «господа», титулованное рыцарство и семьи «золотого квадрата».

Д) Межрегиональная флуктуация. «Иноземные» и «новые» роды.

XII. Под ударом войны

A) Семья и круг ближнего родства. Эрнестины.

Б) Пространство и формы повседневности: традиция в борьбе с нуждой.

B) Придворное общество: фавориты в тисках нужды.

Г) Война и дворянство.

Д) Средний эшелон и «иноземные» роды.

Е) Возвращение мира - возвращение прошлого?

Последние годы жизни.

Ж) Завещание 1652 г. и проблема уделов.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Прокопьев, Андрей Юрьевич

A) Историографические предтечи. Государственно-правовые и конфессиональные ориентиры XIX в. «Воскресшее столетие» немецкой истории так или примерно так можно было бы онределить отрезок между Аугсбургским и Вестфальским миром нод нером современных исследователей. Действительно, послевоенная немецкая наука возродила интерес к нрежде позабытым сюжетам и даже внушительным но нротяженности энохам. Причем научному «штурму» подверглись не только имперские структуры: пробудился свежий интерес к отдельным сословиям, к большим и малым социальным группам, к отдельным регионам. Среди множества владетельных массивов именно Саксонии суждено было сыграть ключевую роль в драматичных нотрясениях этого столетия. Со времен Реформации дрезденские курфюрсты в значительной, а подчас и решающей мере определяли политический курс евангелических сословий Империи. По мере эскалации религиозно-политического противостояпия в начале XVII в. именно Саксонии выпала доля стать онорным стержнем всей имнерской организации, балансируя между крайностями католической и протестантской нартии. Роль курфюрста Иоганна Георга I (1585-1656) в ходе Тридцатилетней войны уже получила достаточно полное освещение в трудах старых и новых историков. Но остается немало открытых вопросов, тесно связанных с общественной проблематикой, с организацией сословного общества времен религиозного раскола, в том числе и в региональном, саксонском срезе. Чтобы разобраться в существующих интерпретациях, нам необходимо вскрыть нстоки историкообщественных воззрений, которые ещё полвека назад онределяли всю картину. Вопрос государственности, особенно с XIX в., имел одно из центральных значений в судьбах немецкого народа. Он очень хорошо отражался в литературной нродукции академической элиты, в исследованиях нескольких ноколений немецких историков. Причин тому было много. Дух Просвещения с его обожествлением государственной мудрости окончательно утвердил великую миссию власти, расчищался путь контролировавшую идеям благо всех подданных. Тем самым единой в годы национального общности, единства, чувствам «национально-территориальной» восторжествовавшим либеральных революций в начале XIX в. В нредцверии своего распада старый сословный мир нытался в последний раз приспособиться к менявшимся идеям, помещая сословную иерархию в национально-государственные координаты. Высокий пафос этатизма, всевластия государства окончательно воцарился в общественной мысли Занада, Лишь государство, прочное и незыблемое, способно удовлетворить запросы каждого своего подданного. Для немцев этот поворот совпал с драмой крушения Старой Империи. Отречение императора Франца в 1806 г. пеизбежно открывало новые общественные перспективы для земель, говоривших в основном на немецком языке. Возникший австро-прусский дуализм следовал в современной ему государствен1юй перспективе: будущее Германии должно лежать на «государственной» почве, под которой попималось соединение нации и территории в единый суверенный комплекс. 1871 г, ознаменовал логичную точку в нолувековом развитии. Ответ был дан; Пруссия под державной десницей Гогенцоллернов вонлощала идею и форму этого государства, душой же его отныне должен был стать нротестантизм, лучше всего отражавший глубинные чаяния немецкого народа, Общий обзор государственно-правовых идей в немецкой историографии XIX в. см.: Bokenforde Е. W, Deutsche Geschichtsschreibung im 19, Jahrhundert, Berlin, 1980; Литература, интерпретирующая идеологические мотивы, решительно необозрима. Отметим лишь: Bokenforde E,W, Die Entstehung des Staates als Vorgang der Sakularisation Idem, Staat, Gesellschaft, Freiheit, Studien zur Staatstheorie und zum Verfassungsrecht, Frankfurt am Main, 1976. S, 56 ел,; Работа Бруннера может считаться исходным толчком ко всей современной дискуссии по нроблемам «государственности» прошлого и настоящего; Brunner О, Vom Gottesgnadentum zum monarchischen Prinzip, Der Weg der europaischen Monarchie seit dem hohen Mittelalter Brunner 0 Neue Wege der Verfassungs -und Sozialgeschichte. 3, Aufl. Gottingen, 1980, S, 195 ел,; Оныт критического разбора Отзвук борьбы за государство, новое и единое для всех немцев, ярко предстал на страницах исторических исследований, посвящеппых прошлому. Мучимые поиском предтеч, историки никак не могли найти соответствие старых имперских структур будущим государствеппым принципам. Взирая на соседние державы, па ход французской или английской истории, где в согласии с новой политологией государство должно было формироваться едва ли не с высокого средневековья, немецкие ученые заражались тем, что сегодня часто называют комплексом неполноценности. Германская модель явно проигрывала в сравнительных нараплелях. Старая Империя, пережившая свой взлет в золотой век Штауфенов, нотом с каждым столетием неизбежно клонилась к упадку. Ни реформаторское подвижпичество Максимилиана I, ни контрреформационные усилия его внука Карла, ни рывок в сторону «имперского абсолютизма» при Фердинанде II не могли спасти слабеющую корону Габсбургов. Католический дух этой Имнерии, сама её структура не соответствовали тому национальносуверенному стандарту, который виделся в протестантской Пруссии середины XIX в. Так со скорбью писал о ноздней Империи великий патриот Л, Ранке, в глазах которого на рубеже XV-XVI вв. наметилось мощное пробуждение национальных чувств, не смогшее, однако, соединиться с государственными задачами в век религиозного раскола. С таким же скепсисом смотрел на Имнерию Г. Ульман в своей дилогии о Максимилиане I, и жесткий нриговор от имени истории ей же выносил Г. Трейчке. бруннеровских постулатов: Kosellek R. Begriffsgeschichtliche Probleme der Verfassungsgeschichtsschreibung Gegenstand und Begriffe der Verfassungsgeschichtsschreibung Hrsg. von R. Kosellek. Berlin, 1983. S. 10 ел. Особ: S. 15-21; Skalweit S. Der „modeme Staat". Ein historischer Begriff und seine Problematik Idem. Gestalten und Probleme der fruhen Neuzeit. Ausgewahlte Aufsatze. Berlin, 1983. S. 216-218; Характерный пассаж относительно государственной рефлексии: Морав П. Вормский рейхстаг 1495 г. Средние века, 60,1997. 203. Речь идет, конечно же, о главном труде прославленного историка: Ranke L. von. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Reformation. 6. Aufl. Bd. 1-6. Leipzig, 1881. Ulmann H. Kaiser Maximilian I. Bd.1-2. Leipzig, 1884-1891; Treitschke H. von. Deutsche Geschichte. Bd. 1. Leipzig, 1927.Разочаровываясь в Имнерии, нытались, однако, отыскать альтернативу. Собственно, к середине XIX в. она уже была найдена. Королевство Пруссия должно было воплотить иллюзии, И неизбежно координаты современности перебрасывались в прошлое, В исторически сложившихся ландшафтах, в крепнувшей век от века княжеской власти усматривали силы будущего, которые после крущения дела Штауфенов, должны были выйти из тени. Под сенью слабеющей Империи, вытесняя собой отмиравшие общеимнерские структуры, эти силы пришли на смену всему старому порядку, «Территория» в типично немецком историческом смысле стала колыбелью будущей «государственности», В ней увидели желанную антитезу дурному прошлому. Как в критике Старой Империи, так и в создании этой антитезы в авангарде шла «малогерманская», или, «барусская» школа, наложившая с тех пор глубокую нечать на трактовку германской истории внлоть до середины XX в. Монументальный труд Иоганна Густава Дройзена по истории прусской политики наиболее зримо проводил нить преемственности между средневековыми региональными силами и будушим возвышением Пруссии, став своеобразным знаменем исторической альтернативы. Но при всем критическом запале по адресу имперских структур, при всем очевидном идеологическом крене в новом панравлении содержался мошный позитивный импульс. Детально реконструировалась история отдельных регионов, кронотливо изучались движушие силы, В итоге к началу XX столетия немецкая наука пришла с нрекрасными наработками в сфере институционнотерриториальной истории. Два великих имени тех лет навсегда стали гордостью мировой науки: Георг Антон фон Белов и Отто фон Гирке, Подобно двум стратегам исторической мысли они своими титаническими усилиями на долгие годы определили подходы, один нод углом зрения на княжескую власть как на Общий обзор историографических тенденций в связи с проблемой «культурной нации» см,: Schmidt G, Deutschland am Beginn der Neuzeit: Reichs-Staat und Kultumation? Recht und Reich im Zeitalter der Reformation nrsg, von Chr, Roll, Sigmaringen, 1996, S, 3-7; Droys&n J, G, Geschichte der preussischen Politik, Bd,l-2, Leipzig, 1866, локомотив территориальной истории, другой подчеркивая значение общинного права и общинно-сословных свобод. Конечно, прошлое отдельных земель не было открытием науки в Вильгельминовской Империи. Историография регионов уходила в глубь веков, к средневековым хроникам, к трудам эрудитов Империя во многом содействовала и энциклопедистов. Иовая интеграции этого мощного нласта исторической мысли в общее русло: региональные монархические структуры не были упразднены, они лишь поглощались рамками нового государственного начала. Заслуга же регионалистов, носителей «территориально-государственных» идей, заключалась именно в том, что они смогли поставить предшествовавшую традицию на службу территориальному развитию как научной парадигмы, как данности немецкого прошлого и источника настоящего. Так в начале XX в. сложились нервые крунные краеведческие исследовательские центры. Среди них семинар Хелльмута Кречмара в стенах Лейнцигского университета, деятельностью рождепие с которого саксонские историки по праву могут связывать комплексного исследования местной территориальной истории. Впрочем, и для других исторических земель Германии нерелом конца XIX в. оказался знаковым и очень нлодотворным. Без написанных тогда и несколько раньше трудов 3. Рицлера, Г. Пфистера, Э. Роммеля едва ли мыслимо при всей естественной ограниченности авторов! нредставить даже сегодня историографию Баварии, Пфальца или Гессена. Внервые в научный оборот были введены огромные нласты источников, началась регулярная публикация архивных материалов. Но поиск государственности стал не единственным направлением. Рядом с ним всегда ощущалось присутствие религиозной идеи. И даже в эпоху Просвещения, торжества разума и исторического оптимизма рассуждения историков обладали весьма заметным конфессиональным привкусом. Огромное значение здесь имела протестантская доктрина имнерской истории, сформировавшаяся носле Тридцатилетней войны. Если истоки «современной государственности» усматривались в конце средневековой Империи, то примерпо там же политология протестантизма видела рождения нового духа и повой идеи в Реформации и Тридцатилетпей войне. Учение Лютера, как вещали авторы толстых компендиумов, не только положило копец религиозному едипству Запада, не только избавило немецкий народ от векового рабства в лоне падшего католицизма, Опо озпамеповало прорыв в новый мир, открыло дорогу в совершепно новые перспективы. Итоги кровавого тридцатилетия закрепили права на свободу совести и нротивопоставили проигравшей католической Империи мощпый источник будущего возрождения в лице имперских сословий. Философы и теологи XVII-XVIII вв. видели в статьях Вестфальского мира зародыш столь желапного гражданского права, который образовывал мост к либеральным идеям и национал-государственной доктрине XIX в. Но не только общий лейтмотив духовного и социального освобождения был нрисущ немецкой конфессиональной идеи. Разум мог торжествовать лишь под державпой дланью образцово оргапизованного государства. Лишь только хлопотами тех имперских кпязей, тех региональных лидеров, которые отстояли религиозные нрава своих подданных в кровавых смутах XVII в., могла созидаться будущая Германия шаг за шагом, под бдительным оком рачительного государя, С момента возвышения Бранденбурга-Пруссии этот взгляд становился все более очевидным и уже в XIX в, лег в основу специфического прусско-лютеранского этатизма. Так нроизошло соединение двух перспективпых линий в немецкой исторической мысли государствоведческой и конфессиональной. Долгое время они шли бок о бок пока, наконец, не были синтезированы в трудах протестантских историков Второй Империи. Если великий Л. Ранке лишь очертил, хотя и с определенными колебаниями, прикрашенный подход, то лютеранскими последующее симнатиями поколение национальноуже твердо государственный придерживалось политического конфессионализма. Даже, казалось бы, в многоликой Второй Империи, где рядом с реформатским Домом Гогенцоллернов обретали приют католические Випельсбахи, генеральной линией ностоянно подчеркивалась протестантская ориентация. В трудах И, Г, Дройзена и особенно Г.Трёйчке она нолучила абсолютное обоснование и даже вызывающе нровокационные формы. Прямым следствием симбиоза государственно-конфессиональных мотивов и обожествления государственных ценностей стали два для нас весьма важных следствия. Во-нервых, выработался стандартный, весьма характерный методологический прием, когда путем ретроспекции современных для XIX в. политологем в прошлом пытались отыскать или, напротив, констатировать отсутствие предтеч современных процессов. Здесь постоянно сохранялся государственный угол зрения. Причем с момента рождения территориальной историографии главное внимание все больше стало уделяться институтам и структурам власти, наконец, локомотиву государственной истории князьям. Дело доходило даже до механических трансляций юридических нормативов современного для историков времени на почву трехвековой давпости. Нетрудно его угадать во всем множестве работ, в которых излагались хитросплетения политической борьбы времен религиозного раскола и Тридцатилетней войны Другим следствием политико-юридической формализации стала специфическая оценка деятельности отдельных имперских сословий. Излишне подчеркивать, что в освеш:ении протестантских историков представители католической Германии, нрежде всего, Габсбурги и баварские Виттельсбахи заслуживали скептических, подчас нелицеприятпых суждений. В них видели своего рода передовой отряд европейской католической реакции, когда в условиях начавшейся Коптрреформации и копсолидации тридентского католицизма эти имперские династии отчаянно мешали довести до нобедного Гегель может считаться самым полным выразителем «государствеппого оптимизма» при взгляде на реалии XIX в. Старой Империи им было совершенно отказано в «государственности». См.: Skalweit S. Der „modeme" Staat... S. 217219. Самое обстоятельное исследование феномена ретроспекции до сих пор представлепо лишь у О. Брупнера в его полемике с Г. Беловым: Вгиш1ег О. Land und Herrschaft. Wien, 1939. Из поздних исследований: Weinacht P. L. Der Staat. Studien zur Bedeutungsgeschichte des Wortes von den Anfangen bis ins 19. Jahrhundert. Berlin, 1974. Вслед за Бруннером X. Кварич также стремился доказать конъюнктурность употребление постулатов XIX в.: Quaritsch Н. Staat und Souveranitat. Bd.l. Grundlagen Frankfurt am Main, 1970; Koselleck R. Begriffsgeschichtliche Probleme... S. 13 ел. (с критикой «историзма» Бруннера).конца дело Мартина Лютера, Внрочем, «государственный» подход характеризовал и католических историков, что видно на примере обстоятельного исследования Морица Риттера. государственные В основе лежали те же национально- координаты, менялись лишь акценты. В глазах Риттера кальвинистский Пфальц в не меньшей степени несет ответственность за эскалацию внутриименских противоречий, чем Виттельсбахи под пером Дройзена В самых ярких топах черно-белая шкала выступала при оценке героев Тридцатилетней войны. Дискуссия, развернувшаяся вокруг Валленштейна, была, пожалуй, самым показательным примером. В глазах немецкой протестантской историографии любой сословный чин XVII в., с клинком в руках отважившийся выступить против воли католического императора, преврашался в подлинного зашитника национальных интересов. Но меркло не только прошлое Старой Империи. За порогом учепых кабинетов оставалось сословное обшество как социальная организация, как сложный мир традиционных отношений,

Заключение научной работыдиссертация на тему "Иоганн Георг I, курфюрст Саксонии (1585-1656)"

XIII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивая исследование, нам трудно избавиться от желания оправдать прошлое, даже, казалось бы, в таком узком региональном контексте, как саксонская элита конфессиональной эпохи.

Слишком прочно прошлое довлело над общественными структурами и слишком сильно определяло будущее, чтобы можно говорить о разрыве, крупных сдвигах, кардинальных переменах. Разумеется, Ветгины первой половины XVII в., равно как и саксонское дворянство выступали лишь частью громадной социальной системы, именуемой Священной Империей. Процессы, протекавшие в недрах региональных структур, ещё не позволяют претендовать на абсолютизацию выводов. Но тенденции представляются вполне определенными. Династия Веттинов и их подданные вынуждены были перестраиваться в век религиозного раскола - в условиях разрыва традиционных связей с католической элитой и становления новых вероисповеданий. Однако механизм перестройки включал в себя уже давно известный набор приемов. В каждом из них, будь то воспитание или образование, воспроизводство нормативных связей с дворянской элитой, с сословными чинами, или формирование интеллектуальной ауры мы наблюдаем мощнейшую генетическую преемственность с прошлым. Более того, по целому ряду признаков мы даже склонны подчеркнуть главенство прежде не столь сильно выраженных ипостасей, теперь, однако, оказавшихся в центре внимания.

Феномен немецкого государя конфессиональной эпохи и периода Тридцатилетней войны невозможно понять, не принимая во внимание мощного фундамента, на который опирались властители «раннего нового времени». Он не только не был разрушен, но даже укреплен в главных своих частях с началом конфессионализации. Поколение протестантских князей конца XVI в. оказалось перед необходимостью адаптироваться к менявшимся условиям, но сама адаптация свершилась лишь с опорой на прежние устои. Помимо собственно евангелической конфессионализации, повлекшей восстановление социально-религиозного монизма, власть стремилась использовать династические, «домашние» структуры, которые выступали отнюдь не в архаичном или формальном значении институционной ширмы. Ценности родового единства, осознание «свойства» в сетях династических связей имперского Олимпа, формы конфессиональной или региональной консолидации с использованием семейных рычагов выступали, пожалуй, решающим интегралом. Более того, Реформация и евангелическая конфессионализация лишь дополнительно укрепили династические и семейные ориентиры. Формирование Иоганна Георга как одного из многих династов этой традиционно рассматриваемой как порубежной, эпохи наглядно убеждает в приоритетах «общего Дома», помноженных на религиозную одушевленность исключительной силы. Огромное значение здесь, разумеется, имела лютеранская доктрина и взлелеянные ею этика, особенно в сфере семейных отношений. Итогом же становилась гипертрофия привычных для сословной элиты ориентиров, в которых трудно сыскать большие перемены. Настоящий поток придворной историко-генеалогической публицистики, обозначившейся на рубеже веков, резко выделяет фигуру правящего государя, но в координатах династических и религиозных добродетелей. Княжеские зерцала полны восхищением уже состоявшимся подвигом, но структура этого подвига не претерпела никаких кардинальных перемен. Заглядывая в детские комнаты принцев, мы видим упражнения, с трудом согласующиеся с принципами позднего гуманизма. Но важность имел далеко не только интеллектуальный багаж: воспитание в социальной ипостаси перевешивало образование в прикладном значении. А сама структура воспитания предполагала, прежде всего, интеграцию в мир «общего Дома», состоявшего из перегородок и пространств разного уровня, но связанных идеей семейно-династическогго единства. Будущий властитель мог знать или не знать современные языки, разбираться или не разбираться в тонкостях инженерного дела, увлекаться или нет точными науками, но он обязан был, прежде всего усвоить ценности сословного мира, коренившиеся в «домашних» корнях, в династической традиции, в чувстве глубокой органической связи с дальними и близкими родственниками, с миром собственных подданных. Христиан II мог признаваться в недостаточности практических знаний, полученных в годы тревожного детства, но он остался в памяти современников и потомков добрым воплощением завещанных традиций Дома Веттинов - Христиан Добросердечный. И точно так же его младший брат, волею судьбы стоявший во главе Саксонии около полувека, будет постоянно придерживаться воспитанных в нем в далеком детстве правил. Именно социальный аспект воспитания, помноженный на религиозную этику, оставался ведущим в деле формирования элиты конфессиональной эпохи. И в этом смысле исключались любые формы резких отклонений, которые историки сегодняшнего дня столь ревностно отыскивают у своих героев. Не было причины к пробуждению реформаторских идей, что, однако, выступало добрым знаком, мерилом качества власти.

Разумеется, стабильность основывалась на твердости социальной почвы: в век конфессионализации, как это ни парадоксально, общество стремилось преодолеть кризис возвращением к прежнему единству позднесредневекового мира. Для Саксонии вторая половина XVI в. стала решающей в процессе «срастания» евангелической церкви с обществом. На рубеже веков мы наблюдаем мощную сплоченность сословий вокруг евангелической догмы и тесную взаимоинтеграцию общества и церкви. Единство духовного и мирского не смогли разрушить ни поверхностные «филиппистские» выпады времен Августа, ни выступление узкой группы прокальвинистски настроенных чиновников в годы правления Христиана I. Вопреки мнению Т. Клейна серьезной религиозной альтернативы так и не сложилось. Но важно другое: обостренное религиозное чувство побуждало элиту к единению, люди жадно впитывали ауру духовного подвига, насыщенную эсхатологическим настроем и пламенным словом лютеранской ортодоксии. Тем самым получали дополнительный вес традиционные аспекты в формировании будущего курфюрста Саксонии, мало в чем отличные от практики позднего средневековья.

Вне всякого сомнения, конфессиональная эпоха дала мощный импульс к развитию учреждений: преобразования времен Морица и Августа I привели к укреплению административных основ. Управление становилось более рациональным, был сделан ещё один шаг на пути отраслевой специализации. Но институты все ещё не складывались в автономную, бюрократическую сферу. Административные рычаги были лишь производным гораздо более архаичной и привычной для общества вассально-ленной основы. Более того: управление образовывало с социальной точки зрения часть домашнего круга большого двора, было насыщенно прочными родовыми и семейными связями. Альбертинский двор рисуется в высшей степени консервативным институтом именно в своей функциональной основе. Здесь не было ничего, чтобы говорило о «цивилизационных шарнирах» в духе концепции Н. Элиаса, или даже о социально-политической мотивации, постоянно подчеркиваемой Ф. Прессом, -тезис, до сих пор охотно поддерживаемый нашими немецкими коллегами. Конечно, соблазнительно видеть в формировании штатов, в принципах предпочтительности, в должностной инфляции некие проблески «политической» концепции, руководившей государем, который желал бы видеть свой двор геометрическим центром управления и одновременно - громящим кулаком, расчищавшим путь к достижению заветной цели: полному подчинению провинциальной и придворной знати. Но при ближайшем рассмотрении картина рисуется совсем иной, гораздо более сложной и совсем не столь «политологичной» в духе современной институционной истории. Более того, мы бы рискнули не согласиться и с критиками Элиаса, прежде всего Винтерлингом и Дуиндамом, склонными, как представляется, излишне социологизировать проблему. Логичным продолжением этой «социологизации» немецких княжеских дворов ныне стала крайняя увлеченность в высшей степени абстрактными постулатами, как, например, парадигмой Луманна и Хиршбигеля. В поисках самой проблемы историки-социологи все чаще практикуют механическое использование естественно-научных гипотез, что превращает конкретный материал в предмет бесконечно далеких от понимания эпохи манипуляций. Двор Иоганна Георга I не соответствовал ни математически выверенной системе сдержек и противовесов в духе воззрений Элиаса, не был он и генератором культурно-исторических новаций, равно как и рычагом целенаправленной сословной политики государя. Двор оставался, прежде всего, частью большой княжеской семьи, частью «общего Дома», и основа внутренних отношений по-прежнему соответствовала своей первичной функции -воспроизводству структур «большой семьи», от которых отпочковывались вторичные по своей значимости элементы.

Как мир подданных в целом, так и двор в своем микромире отражал единство власти и общества, явленное сообществом государя и чинов. Это не только доказывало отсутствие все ещё глубоких страт, отделявших «государство» от «общества», но и побуждало видеть весь мир подданных частью большой патриархальной семьи. Идея лютеранского патернализма, несомненно, обостряла эту семейную доктрину, но своими корнями она уходила в далекое прошлое, фактически - к истокам средневекового Запада. Репрезентация, традиционно выставляемая одной из главных функций придворного общества, была в таких условиях лишь отражением внутреннего благополучия, ассоциативным набором элементов, доказывавших надежность и стабильность, но вовсе не державную волю в духи традиционно понимаемого «абсолютизма». В мире «большой семьи» невозможно выделить автономные субсистемы. Мы не можем, например, говорить о церемониале при дрезденском дворе конфессионального времени: были в лучшем случае элементы того, что, век спустя, будут именовать «искусством церемоний». Хлопоты, связанные с ограничением хозяйственных потребностей придворного общества, обозначившиеся с восшествием на престол Иоганна Георга I, лишь доказывали отсутствие программного институционного видения. Но столь же мало об этом говорили обильные застолья предшественника.

Придворные штаты со временем приняли совершенно ясный дворянский профиль, поглощая в своих недрах и без того немногочисленную бюргерскую группу. Но сама по себе эта группа никогда не выражала противостояние академической элиты и дворянства - никаких острых коллизий в этой сфере мы не наблюдаем. При дрезденском дворе обретались иноземцы. Но в открытости курфюрста, впрочем, весьма ограниченной, дворянам с чужбины едва ли проглядывали элементы «политической» программы. Иоганн Георг не предпринимал никаких особых усилий к вытеснению традиционной знати с придворных постов. Новички, как, например, Таубе или Лютцельбурги появились ещё в его молодости, над ними простиралась протекция предшественников, и выступали они своего рода дальними отпрысками большой патриархальной семьи подданных. Причем продвижение их самым непосредственным образом облегчалось династическим фактором: появлением альтернативных дворов у младших братьев курфюрста Христиана II. Иноземцев не использовали как таран для борьбы с местной знатью. Иоганн Георг лишь концентрировал в своих руках послушный рабочий материал, олицетворял воплощение патерналистской дидактики лютеранства. На это же указывал семейно-клановый характер протекции. Социальные «ножницы» между двором и провинцией, где господствовала традиционная знать, несомненно, были, но не столь опасные, чтобы провоцировать конфликт.

Причины стабильности коренились в том числе и в массе младших ленников, в позициях провинциальной знати. Дворянство курфюршества Саксонии выступало весьма устойчивой и сплоченной группой. Трудности с внутренней стратификацией дворянского собрания, с выделением, например, «среднего» класса очень хорошо иллюстрируют степень этой устойчивости. В самовосприятии, в структуре сословных ценностей и в поведенческой модели мы не наблюдаем серьезных перемен в начале XVII в. Верность родовому единству, стремление придерживаться общей стратегической линии характеризовали большинство дворянского собрания. При всех испытаниях ориентиры остались неизменными. Неизменной оставалась и ведущая роль в структурах провинциального поместного ландшафта и региональных служб. Тесная интеграция в общеимперское поле и наличие разветвленных кланов не влекли опасных прецедентов, связанных с переходом на службу к чужим властителям, с разорением и обеднением младших родственников. Механизм воспроизводства, в основе которого лежали прежние «домашние» ценности, работал весьма эффективно, чтобы оградить от возможных бед. Более того, заметен характерный признак самодостаточности, выразившейся в нарочитой отчужденности от придворных служб. Случаи добровольных отказов от предложенных постов во имя хозяйственных интересов в поместьях были настолько частыми, что для некоторых родов, как, например, для Шенбергов, формировали настоящую тенденцию. Тем самым дополнительно проливается свет на характер протекции и фаворитизма первых курфюрстов XVII в. Благоволение власти вносило лишь микроскопические поправки в профиль придворного общества, и не меняло общего расклада сил в дворянском собрании.

Мир элиты, в кругу которого вращался курфюрст Саксонии, был слишком прочен, чтобы взорваться неким горючем материалом, накопленным в процессе долгой истории. Тридцатилетняя война, ставшая кровавой пробой на прочность, не смогла разрушить фундамент. Вертикаль сословной пирамиды не только выстояла, но и смогла вернуть себе прежнее состояние - послевоенные годы прошли под знаком реставрации, а не реформ.

Для нас, однако, важно, сколь ясно в войне предстали прежние и теперь вдвойне акцентированные приоритеты, основанные на ценностях «общего Дома» и внешних форм репутации. Курфюрст мог последовательно отстаивать свободу евангелического вероисповедания и права лютеранских чинов в союзе со шведами, позже - столь же последовательно защищать интересы Империи перед лицом внешней опасности в союзе с Габсбургами. Но цена и длительность борьбы были предрешены тесной взаимосвязью военного кризиса и сословных ценностей. Иоганн Георг вынужден был пойти на мир не в момент, когда разоренными оказались последние оазисы благополучия - таковых уже не было с конца 30-х гг. Он вступил в переговоры не тогда, когда поток жалоб и слез, этих криков отчаяния, доныне запечатленных в конволютах Дрезденского Архива, достиг предела его терпения, - к 1637 г. он обозначился в полной мере. И не тогда, когда «политическая» конъюнктура перестала быть перспективной для Саксонии - выход из войны Бранденбурга в 1640 г. раскрывал глаза на истинное положение вещей. Он пошел на мир, когда страдания подданных докатились до верхушки, совпали с тяготами его семейного окружения, его домашнего мира, когда под угрозой оказались вековые приоритеты и, следовательно, вопрос репутации. В 1645 г. дрезденский властитель избавил свою страну и своих подданных от тяжелых испытаний, но сделал он это в образцовом следовании традиции.

Именно реставрация, а не глубокие перемены побуждает нас объяснить «удельные рефлексии», отразившиеся в завещании 1652 г. Ощущая тяжкую травму, нанесенную репутации своей семьи в военные годы, курфюрст хотел вдвойне усердно гарантировать будущее. Выделение уделов и переход к практике секундогенетуры выглядел здесь вполне убедительным шагом.

Окидывая взглядом картину в целом нам трудно избавиться от ощущения, что курфюрст Саксонии пребывал в мире самодостаточных структур. Они не были избавлены от внутренней динамики - отрицать это было бы нелепо. Но эта динамика лишь созидала старый порядок, обеспечивая его, а не разрушая. Все время сохранялся баланс, заданный «долгой историей», ведущая роль вековых приоритетов. И здесь мы подходим, пожалуй, к ключевому вопросу: в какой мере самодостаточность саксонской модели соответствовала устойчивости Империи как громадной совокупности чинов и иерархий? Очевидно, что элита курфюршества Саксонии была лишь частью имперской. Династические, «домашние» принципы организации связывали Веттинов с Империей. Но с Империей же были связаны вассалы курфюрста, часть из которых получала возможность использовать ленную систему для продвижения вперед. Возможно ли говорить о кризисе имперской пирамиды в региональных частях, когда Саксония являла собой образец стабильности, а, например, рейнский Пфальц был запрограммирован на катастрофу? Здесь уместно вновь поставить вопрос о соотношении кризиса и стабильности. И кажется, что, будучи региональной, но все же частью целой системы, саксонская знать могла состояться лишь в имперских координатах. Внутри Империи мог возникнуть кризис, но её же структуры определяли его границы, а движение к реставрации перевешивало внутренний вектор саморазрушения. И здесь мы скорее со скепсисом, нежели с оптимизмом, можем поддержать дискуссию о новом шаге на пути развития «государственности», о «суверенизации» регионов, о торжестве княжеского территориального «суверенитета» над имперским престолом. Восстановление не всегда сопровождалось созиданием нового, а усиление региональной власти не всегда основывалось на целях антиимперской борьбы. Подобно России, не смогшей на кладбище Смуты обрести желание кардинальных реформ, Старая Империя не могла озаботиться после 1648 г. воссозданием нового качества.

Что же образовывало пружину возрождения? Рассматривая сословную вертикаль в её региональном срезе, механизмы функционирования, мы видим внутреннюю эластичность и прочность, основанные на ценностях семейно-родственных отношений. Они разделялись по уровням, соответствовавшим иерархической шкале, но оставались взаимосвязанными. Династические интересы альбертинских Веттинов распространялись на сферу семейно-клановых интересов ленников. Два уровня совпадали не только типологически, по основным признакам, но и формировали единство интересов, выходивших, однако, за рамки региональных: курфюрсты Саксонии были обречены на общеимперское поле деятельности, равно как и саксонское дворянство, быть лишь составной частью имперской знати. Здесь нам бы хотелось ещё раз указать на принципиальную важность положений О. Бруннера именно в методологическом аспекте. Критический настрой по адресу его знаменитой концепции «общего Дома», настрой, ставший особенно заметным в последние десятилетия, подчас напоминающий запоздалую попытку реванша и находящейся на грани научной этики, вызван иллюзией несостоятельности деталей. Новые историко-социологические направления, скрупулезно изучающие детали семейно-кланового быта различных категорий населения Старой Европы, отрицают конкретное соответствие локальных примеров общей модели знаменитого историка. О. Бруннера критикуют за излишний консерватизм, за враждебность либеральному строю современной Европы, за желание изобразить идиллию постоянства прошлого в противовес смятению индустриальной эры, критикуют вплоть до совершенно вздорных выпадов феминистского толка. Главный аргумент критиков - «общего Дома» никогда не было в действительности. Рассматривая под лупой социальный пейзаж различных сословий, постоянно сталкиваешься с более или менее выраженной амплитудой отклонений. Локальная конкретика противоречит слишком общей модели. Именно на этом основании молодое поколение социологов ныне пытается отказаться от самой парадигмы. О. Бруннер исчерпал себя, необходим новый подход. Новый? В хоре критических высказываний забывается, как кажется, главное: О. Бруннер никогда не имел в виду частности. Он занимался лишь типологически обобщением, и главный его труд, посвященный Хохбергу, не может претендовать на локальный и самодостаточный сюжет. О. Бруннер никогда не настаивал на абсолютизации без допустимой амплитуды колебаний. И в творчестве Хохберга, и в дворянской культуре Старой Германии знаменитый историк усматривал лишь тяготение к воссозданию модели «общего Дома». Речь идет, таким образом, о методологической схеме, о системе координат, но никоим образом о математическом соответствии реалиям. Критика в адрес австрийского историка напоминает нам критику в адрес его французского коллеги Ф. Арьеса -за слишком мрачное, непривычное современному миру толкование детства, точнее - за его отрицание. Прием тот же: суммарный подсчет эмоциональных излияний, цитаты из текстов, отражавших степень привязанности взрослого к собственному ребенку. За всем этим скрывается, пожалуй, одно: не желание согласиться с иной точкой зрения на повседневность в прошлом, точкой зрения, которая отнимает у либералов глубокие исторические корни.

Между тем важность положений О. Бруннера кроется именно в угле зрения, в методологическом подходе. «Общий Дом» выступает не в бесчисленном повторе одной и той же картины: несколько поколений родственников собираются под одной крышей, а бедные студенты, будучи единицами «большой семьи», трудятся на дому у университетских профессоров-патронов. Вопрос в главной образующей тенденции, а не в математическом соответствии. Сословное общество, основанное в огромной мере на ценностях родства, стремилось к воспроизводству, к созданию нормативных условий выживания прежде всего с прицелом на сохранность «домашних» интересов. Трудно усмотреть у саксонского крестьянина иные более глобальные интересы, нежели желание гарантировать свою жизнь и жизнь своего потомства, продолжение своего «Дома». Но столь же трудно усмотреть масштабность целей у курфюрста Саксонии. Целью Иоганна Георга был Христос - так звучал его личный девиз и это единственное непосредственное признание. Во всем остальном мы видим хлопоты по поддержанию прежнего порядка собственного «Дома», с той лишь разницей, что его «Дом» охватывал пространство и социальный круг много больший, нежели крестьянская семья. «Политические» цели, «экономические» интересы? Но не было автономии всех этих сфер, жизненный же путь курфюрста был слишком емок и целостен, чтобы выделять оппозиционные периоды и фазы. И здесь мы вновь обращаемся к историографическим исследованиям: именно старое поколение панегиристов и биографов курфюрста Саксонии оказывается при таком взгляде ближе если не к истине, то, во всяком случае, к духу эпохи. Семейные и династические ценности, патриархальный стиль правления, о котором восторженно писали ученые мужи барокко и пиетизма, проглядывали слишком полно, чтобы можно было пройти мимо них. Значит ли это, что надворный проповедник Веллер был правдивей кропотливого собирателя фактов и либерала Фридриха Бетггера? Вопрос может быть преодолен лишь с учетом соответствия излагаемых идей самой эпохи. Веллер был интегрирован в структуру ценностей своего мира столь же полно, что и либерал Бетггер - в революционную атмосферу 1830 - 1848 гг. Перед нами в очередной раз предстает иллюзия, что лишний раз доказывает одно: любое историческое исследование в концептуальном плане всегда лишь памятник мысли, а не доказательство факта.

Для либеральной историографии нового времени, как и для современного ей общества, всегда важно было доказать настоящие и ближайшие перспективы, т. е. доказать разрыв с сословно-религиозным прошлым. Для этого надо было смотреть в будущее, искать там новое, и этот поиск слишком упорно навязывался историческим героям прошлого. Достойными подражания выставлялись лишь великие реформаторы и подвижники, будь то Великий курфюрст Бранденбурга или его знаменитый правнук. Это навязчивое желание заниматься историей, чтобы открыть в ней «новое», до сих пор очень часто витает в умах, и до сих пор начинающий историк с жаром принимается за тему, чтобы открыть в ней «новое». Иоганн Георг явно не соответствовал этому порыву и в нем открыть «новое» было почти невозможно. Но столь же лишенными крупномасштабных целей и программ выступало подавляющее большинство его современников. Не потому ли до сих пор не написана социокультурная история ландграфа Гессенского Георга II Ученого, Георга Вильгельма Бранденбургского, герцогов Мекленбурга и Голштинии и многих десятков других участников тридцатилетней драмы? Всех их можно считать посредственными фигурами немецкой истории, но именно это посредство, элементарность задач и целей спасало систему, огромное и внутренне целостное здание Империи в годы самого тяжелого испытания.

Возникает и пища к размышлениям иного рода. Если механизм функционирования оставался стабильным и социальные структуры способными на воспроизводство, то почему собственно 1648 г. следует выставлять рубежом немецкой истории? Мы не хотим в заключении предаваться пространным историографическим экскурсам в область происхождения этого рубежа. Укажем лишь на то, что со времен JI. Ранке эта дата содержала подчеркнуто политический смысл как символ национального унижения немецкого народа, как воплощение низшей точки падения с вершин средневекового блеска. Именно с 1648 г. постепенно начнется возрождение, подъем, воплотившейся в феноменальном взлете прусского орла. Новое поколение историков, занимающихся проблемами конфессионализации, уже пытается по-иному осмыслить этот рубеж. Социальная история склонна скорее релятивировать, нежели актуализировать значение Вестфальского мира. Пример Саксонии в этом смысле показывает степень приверженности традиционной модели преодоления кризиса без кардинальных реформ и глубоких преобразований. Элита довольствовалась лишь реставрацией. При таком подходе 1648 г. погружается в конъюнктуру предшествовавшей эпохи, образует лишь одну из многих нитей, связывавших с будущим, с последним веком существования Старой Империи. Не следует ли здесь избавиться ещё от одного наследия либеральной историографии позапрошлого века, ориентировавшейся на прогрессивный подъем бюргерского элемента, на торжество первых зачатков республиканизма и представительного права, наконец, на образцовую консолидацию государственных сил в западных монархиях, на модель европейского «абсолютизма»? Во всяком случае, стыки между «ранним новым временем» и собственно «новым временем», между старым и новым видятся не столь явственно, побуждают к оговоркам. В конце концов, это позволяет говорить о своеобразии и Старой Империи как социальной модели, о своеобразии немецкого пути в европейской истории.

XIV. СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

БРАН - Библиотека Российской Академии Наук. Санкт-Петербург. РНБ - Российская Национальная Библиотека. Санкт-Петербург. ADB - Allgemeine Deutsche Biographie. Leipzig.

AAR - Press V. Adel im Alten Reich. Gesammelte Vortrage und Aufsatze / Hrsg. von F. Brendle, A.Schindling. Tubingen, 1998.

AR - Press V. Das Alte Reich. Ausgewahlte Aufsatze / Hrsg. von J. Kunisch. Berlin, 1998.

ASG - Archiv fur sachsische Geschichte / Hrsg. von K. von Weber. Dresden.

BBKL - Biographisch-Bibliographisches Kirchen-Lexicon. Hamm.

BDK - Beschreibende Darstellung der alteren Bau-und Kunstdenkmaler des

Konigreichs Sachsen / Bearb. von R. Steche und C. Gurlitt. Dresden.

EH - Europaische Hofkultur im 16. und 17. Jahrhundert / Hrsg. von A. Buck,

G. Kaufmann, B. L. Spahr, C. Wiedemann. Bd.1-3. Hamburg, 1980

GSA - Geschichte des Sachsischen Adels / Hrsg. von K. Keller, J. Matzerath et al.

Koln; Weimar, 1997. HHMR - Hochadelige Herrschaft im mitteldeutschen Raum (1200 bis 1600). Formen- Ligitimation-Represenatation / Hrsg. J. Rogg, U. Schirmer. Stuttgart, 2003.

HSTAD - Hauptstaatsarchiv Dresden. HZ - Historische Zeitschrift. Miinchen.

JRS - Das Jahrhundert der Reformation in Sachsen. Festgabe zum 450jahrigen Bestehen der Evangelisch-Lutherischen Landeskirche Sachsens / Hrsg. von

H. Junghans. Berlin, 1989.

LHA Stuttgart - Landeshauptarchiv Stuttgart.

NADAL - Neues allgemeines Deutsches Adels-Lexicon / Hrsg. von H. Kneschke.

NASGA - Neues Archiv fur sachsische Geschichte und Alterthumskunde/ Hrsg. von H. Ermisch. Dresden.

NDB - Neue Deutsche Biographie. Berlin.

OHMA - Oberhofmarschallsamt.

REPTK - Realencyklopedie fur protestantische Theologie und Kirche /Hrsg. von. A. Hauck. Leipzig.

RKD - Die reformierte Konfessionalisierung in Deutschland - Das Problem der „Zweiten Reformation" / Hrsg. von H. Schilling. Giitersloh, 1986. SHBtt - Sachsische Heimatsblatter. Zeitschrift fur sachsische Geschichte, Denkmalpflege, Natur und Umwelt. Dresden.

SDK - Sachsen im Dreissigjahrigen Krieg ( Dresdner Hefte/ Hrsg. von Dresdner Geschichtsverein, H. 56. Dresden, 1998). SLB - Sachsische Landesbibliothek. Dresden.

TRZRK - Die Territorien des Reiches im Zeitalter der Reformation und Konfessionalisierung. Land und Konfession 1500-1650. (Katholisches Leben und Kirchenreform im Zeitalter der Glaubensspaltung. Mtinster). ZHF - Zeitschrift flir historische Forschung. Berlin.

Список научной литературыПрокопьев, Андрей Юрьевич, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Hohnbach. Lehnbriefe 1523 173

2. Hohnbach.Lehnbriefen 1611 -1725.

3. Hockericht. Lehnbriefe 1588 1658

4. Hockericht. Confirmation 1609-1728.

5. Neukirchen. Lehnbriefe 1548 1649

6. Nottnitz und Posentwitz. Lehnbriefe 1617-1732.

7. Puchau. Lehnbriefe 1587-1656.

8. Radeburg. Confirmatio et consecratio Vol. III. 1643-1720.

9. Reichstadt. Lehnbriefe. Vol.1. 1602-1717.

10. Reichstadt. Lenbriefe. Vol. II. 1486-1658.

11. Reichstadt. Confirmation und Consecration. Vol. I 1553 -1717.

12. Rodern. Lehnbriefe 1502-1658.

13. Rodern. Confirmation et Consecration Vol. I 1549 1726

14. Zscheckwitz. Lehnbriefe 1522-1674.

15. Zscheckwitz. Confirmatio et Causalia. Vol. I. 1569-1726.

16. V. Архив гофмаршальской службы Oberhofmarschallsamt.

17. OHMA. В № 3 Beylager Hertzog Johann Georgens I zu Sachsen mit Freulein Sybilla Elisabeth, Hertzogin zu Wurttemberg 16 Sept. 1604. OHMA В № 21 Adel-Beylager am Churfurstl. Sachs. Hofe gehalten worden von Anno 1620 biB mit 1659.

18. OHMA. К I Hoff- Ordnung Anno 1607. Ordnung und Bedencken sowegendes Churfiirstens zu Sachsen Hof-Stadt von dem hof-Marschall Christoph von

19. B gefertigt und bey Abtretung seines Amts ubergeben worden Anno 1611.1. Hoff- Ordnung Anno 1637.1. Hoff-Ordnung 1640.

20. OHMA .К II Hoff-Buch Anno 1590.

21. OHMA. КII Hoff- Buch Anno 1603.

22. OHMA КII Hoff-Buch von 1605 des Hertzogs Johann Georg zu Sachsen OHMA. К II Hoff-Buch Anno 1614.

23. ОНМА. КIV № 1 Bestallungen hoher Hof-Officieren de Anno 1586 bifl 1727.

24. OHMA. Q IV Hofjournale. № 1 Calendar Churflirsten Johann Georgens des1. Ersten 1602-1611.1. OHMA. QIV. №2 1611-16201. OHMA. Q IV. №3 1621 1631.1. OHMA. QIV. №4 1631 -1640.

25. Главный государственный архив Штутгарта Landeshaupt Archiv Stuttgart

26. Семейный архив герцогов Вюртемберга Hausarchiv

27. G 69. Biichel 1. Handlungen wegen der Heyratsaustragung 1600 / 1604.

28. Библиотека Академии Наук. Отдел рукописной книги.

29. Q № 536 Illustrissimorum atque Inclytorum Principium ас Dominorum Dni Johannis Georgii Dux, Dni Augusti, Dni Christiani, Dni Mauricii.

30. Российская Национальная Библиотека. Отдел рукописей.

31. Ф. 999 № 117. Nachrichtungen de Anno 1595. Ф. 999 № 126/1. Sachsische Landtags- Acta.

32. Российский Государственный Исторический Архив1. Ф. 1405. Дело №2134.

33. Б) Опубликованные источники.

34. Историко-генеалогические трактаты:

35. Agricola J. Wahrhafftige Abcontrafactur und Bildniss aller Gross Hertzogen

36. Chur unf Fiircten zu Sachsen. Wittemberg, 1563. (Экземпляр БРАН).

37. Albin P. Neues Stamm-Buch und Beschreibung des. Hauses Sachsen. Leipzig, 1602. (Экземпляр БРАН).

38. Fabricius G. Originum illustrissimi stirpis Saxonicae libri septem. Jenae, 1569. (Экземпляр БРАН).

39. Bircken S. von. Chur und Furstlich Sachsischer Helden-Saal. Nurnberg, 1677. (Экземпляр РНБ).

40. Faust L. Ercklarung des Furstlichenn Stamm-Baums aller Hertzogen, Chur und Fiirsten, die im hochloblichen Hause Sachsen inn fiinfft furneme Haupt Stemme abgeteilt. O.L., 1588. (Экземпляр РНБ).

41. Ferber W. Albertinisches Stamm Baum. Dresden, 1626. (Экземпляр РНБ)

42. Hagelgans J. H. Sachsischer Helden-und Heldinnen Baum. Coburg, 1646. . (Экземпляр РНБ)

43. Henning J. Genealogia imperatorum, regnum, principum, electorum, ducum, comitum et dynastorum, qui circo saxonium superiorum, quam enferiori. compehendentur. О.1., 1588. (Экземпляр РНБ)

44. Megander G.S. Geschlechts-Buch des Durchlauchtigsten / hochgeborner / Fursten und Herrn / Herren Christianus Hertzogers zu Sachsens. O.L., 1655. (Экземпляр РНБ)

45. Mentz В. Die Durchlauchtigste Hochgeborne Evangelische Hertzoge zu Sachsen des Heiligen Romischen Reichs Erzmarschalle unnd Churfursten / Landgraffen zu Doringen. Wittemberg, 1621. (Экземпляр БРАН).

46. Peccenstein L. Wittehindea familiae Illust. Sax. Prosapiae compendio historico illustrata. Jehna, 1597. .(Экземпляр РНБ)

47. Remp A. Genealogia oder Stammbaum des Hochloblichsten Chur und FurstlichenHauses zu Sachsen. Jehna, 1594. (Экземпляр РНБ)

48. Reussner E. Genealogia sive Enucleatio inclyti Stemmatis Witichindei. Jena, 1597. (Экземпляр РНБ)

49. Spalatin G. Chronica und Herkommen der Churfursten und FUrsten des loblichen Hauses Sachsen. O.L., 1542. (Экземпляр РНБ)

50. Gumprect M. Chur-Sachsische Leid und Freud / Klag und Trost (f Johann Georg I). Dresden, 1657. (Экземпляр РНБ).

51. Hausen Fr.von. Gloriosa Busta. Leipzig, 1728. (Экземпляр БРАН)

52. Hempel M. Von dem Begrabnuss des Hochloblichen Chur und Furstlichen Geschlechts und Stammes Sachsen. Freybergk, 1607. (Экземпляр БРАН)

53. Hertzog J. Christliche zur schuldigen Nachfolge furgetragene Verleihung (f Johann Georg I). Dresden, 1657. (Экземпляр РНБ).

54. Ноё von Hoennegg M. Des Durchlauchtigsten Churflirsten zu Sachsen glticklicher Geburtstag auf dem Landtag zu Torgau. mit einem christlichen Predigt gehalten den funfften Martii Anno 1622. in der Schlofikirche. Leipzig, 1622. (Экземпляр РНБ).

55. Ноё von Hoennegg M. Der funffte Martii 1624, an welchem vor 39. Jahren Anno 1585 der Durchlauchtigste hochgeborne Fiirst und Herr Johann Georg, Hertzog zu Sachsen. glticklich zur Welt geboren worden. Dresden, 1624. (Экземпляр РНБ).

56. Ноё von Hoennegg M. Christliche Sermon bey abermahliger Begehrung des Durchlauchtigsten Churflirsten zu Sachsen. Johann Georgens auf gliicklichen Geburtstages zu Leipzig. Leiptzig, 1631. (Экземпляр РНБ).

57. H!ilsemann J. AbriB eines Rechtschaffenen Fiirstens an der Aufferziehung / gottesfurcht / Weifiheit / Glitigkeit / Tapferheit und Tode . Herrn Johann Georgens des Erstens. Leiptzig, 1657. (Экземпляр РНБ).

58. Langen S. Chur-Sachsisches Land-Trauer (f Johann Georg I). Leipzig, 1657. (Экземпляр РНБ).

59. Leyser P. Gluckwiinschungs Predigt zu unterthonigsten Ehren / dem Durchlauchtigsten / Hochgeborner Flirsten und Herren Christiano II. Dresden, 1601. (Экземпляр БРAH)

60. Leyser P. Regenten-Spiegel. Dresden, 1606. (Экземпляр РНБ).

61. Lungwitius M. Admiranda divina Saxoniae. Lipsiae, 1652. (Экземпляр БРАН)33.01earius J. Lessus Zittaus! (f Johann Georg I). Zittau, 1657. (Экземпляр РНБ).

62. Olearius J. Augusta Haereditas (f Augustus, Postulierter Administrator zu Magdeburg). Weissenfels, 1680. (Экземпляр БРАН)

63. Strauch Aeg. Aeterna justorum Memoria (f Sophie, Churfurstin zu Sachsen, Wittbe). Dresden, 1623. (Экземпляр БРАН)

64. Weller J. Chur-Sachsische Ehren-Crone (f Johann Georg I). Dresden, 1657. (Экземпляр БРАН)

65. Надгробные проповеди для придворных чинов и дворянства

66. Bulaeus Chr. Geistliche Freuden-Fahne (f Reinhard von Taube). Dresden, 1662. (Экземпляр БРАН)

67. Geier M. Die kftstlichste Arbeit (f Heinrich Schtttz). Dresden, 1672 (Экземпляр РНБ)

68. Geier M. Himmlische Zusammenkunfit (f Christian Ernst, Freyherr von Kanne). Dresden, 1677 (Экземпляр БРАН)

69. Geier M. Verdriissliche, Durchgehende, Immerwahrende, Mannigfaltige Lebens-Last (f Curt Reinigken Freyherrn von Callenberg). Leipzig, 1673. (Экземпляр БРАН)

70. G6tting M. Himmlische Seelen-Burgk ("fSebastian von Liitzelburg). Dresden, 1663. (Экземпляр SLB)

71. Giinther N. Jesus! Victorum Christi facta heroica et brabea dominicu (f Wolff Christoff von Arnimb). Torgau, 1669. (Экземпляр SLB).

72. Hertzog J. Himmlischer Ehrendanck ("f Barbara Sibylla von Carlowitz, geb. Von Taube). Dresden, 1655. (Экземпляр SLB).

73. Hoe von Hoennegg M. Christliche Leichpredigt (fCaspar von Schonberg). Dreden, 1629. (Экземпляр РНБ).

74. K6nig G. Sermon bei der hochansehnlichste sehr klaglichen und Hertzbetriibten Leich-Begangnuss (|Johann Dietrich von Taube). Altdorff, 1647. (Экземпляр SLB).

75. Leyser P. Eine christliche Predigt (f Veit Dittrich von Obernitz). Wittenberg, 1602. (Экземпляр БРАН).

76. Meissner G. Der Vater, Wagen und Reuther Israels (t Rachel von Taube). Dresden, 1662. (Экземпляр РНБ).

77. Scharff Chr. Lamentationes davidicae (fCaspar Heinrich von Taube). Dresden, 1646. (Экземпляр HSTAD. Genealogica. Taube).

78. Schneider D. Strenuus Christi Jesu Famulus: Christi Jesu tapffer / gestrenger Knecht (f Claus von Taube). Dresden, 1654. (Экземпляр SLB).

79. Schneider D. Christus Jesus! (t Clara von Taube). Dresden, 1656. (Экземпляр РНБ).

80. Schneider D. Schone Rede des Schonsten unter den Menschen-Kindern von der Schonheit seiner schonen Seelen (f Anna Christina Vitzthum von Eckstadt, geb. von Taube). Dresden, 1657. (Экземпляр РНБ).

81. Schneider D. Helleuchtede Spiegel (f Heinrich von Taube). Dresden, 1666. (Экземпляр SLB).

82. Schneider D. Sehnlicher Wuntsch und aller schonste Seelen-Lust (f Marien Lutgartd Vitzthum von Echstadt, geb von Taube). Dresden, O.J. (Экземпляр SLB).

83. Экземпляр БРАН). 57.Strauch Aeg. Christliche Leichpredigt (f Christoph von Loss). Dresden, 1620. (Экземпляр БРАН).

84. Strauch Aeg. Christliche Leichpredigt (f Agnes, geb von Lofl). Dresden, 1626. (Экземпляр БРАН).

85. Strauch Aeg. Christliche Leichpredigt (f Anna Maria, geb von Korbitz). Dresden, 1627. (Экземпляр БРАН).

86. Strauch Aeg. Christliche Leichpredigt (f Johann Melchor von Schwalbach). Dresden, 1636. (Экземпляр SLB).

87. Strauch Aeg. Christliche Leichpredigt (fLudowig Heinrich von Taube). Dresden, 1636. (Экземпляр SLB).

88. Weller J. Treuer Seelen-Rath ( f Anna Christina Vitzthum von Eckstadt, deb. Von Taube). Dresden, 1657. (Экземпляр РНБ).

89. Weller J. Frommer Christen Nativitat oder Gewisses Lebens-Ziel (f Alexander von Krahe). Dresden, 1660. (Экземпляр РНБ).

90. Wolffen G.A. Ein doppeltes Sinn-Bild durch das glaubig und hoffende Hertz (fDorothea Agnes von Schonberg, geb. Freiin von Taube). Dresden, 1691. (Экземпляр SLB).

91. Нарративные и документальные источники.

92. Arras P. Regestenbetrage zur Geschichte der Oberlausitz unter der Regierung des Kurflirsten Johann Georg I. Zusammengestellt auf Grund der Urkunden im Bautzner Stadtarchiv // NASGA, 50, 1929. S. 132-174.

93. Budczies F. Der Feldzug der sachsischen Armee durch die Mark Brandenburg im Jahre 1635. und 1636 // Marckische Forschungen. Bd. XVI. Berlin, 1881.

94. Deutsche Hofordnungen des 16. und 17. Jahrhunderts /Hrsg. von A. Kern. Bd. 2. Berlin, 1907.

95. Eine politische Denkschrift des kurfurstlich sachsischen Geheimen Rathes Abraham von Sebottendorf fur Johann Georg I. vom Jahre 1639 / Bearb. von J. 0. Oppel//NASGA, 8, 1887. S. 177-242.

96. Goedeke A. Die Eroberung Nordbohmens und die Besetzung Prags durch Sachsen im Jahre 1631. //NASGA, 9, 1889. S. 232-250.

97. Michaelis J. G. Dresdnische Inscriptiones und Epitaphia. Dresden, 1714. (Экземпляр РНБ)

98. Heinrich Schiitz. Gesammelte Briefe und Schrifiten / Hrsg. von E.H. Miiller. Regensburg ,1931.

99. Peccenstein L. Theatrum Saxonicum. Jehna, 1608. (Экземпляр БРАН)

100. Spangenberg С. Adels-Spiegel. T. I-II. Schmalkalden, 1597-98. (Экземпляр БРАН)

101. Конфессионализация в Западной и Восточной Европе в раннее новоевремя. Доклады русско-немецкой научной конференции 14-16 ноября 2000 г. / Под ред. А. Ю. Прокопьева. СПб., 2004.

102. Прокопьев А. Ю. Иоганн Георг I, курфюрст Саксонский (1585-1656). Портрет эпохи раннего барокко // Вестник СПбГУ. Вып. 3. Сер. 2, 1995. С. 95-101.

103. Прокопьев А. Ю. Дрезденский двор в эпоху раннего барокко: модель взаимодействия региональных и общеимперских сил // Средние века. Вып.60, 1997. С. 408-414.

104. Прокопьев А. Ю. Дитрих фон Таубе: судьба фаворита // Клио. Журнал для ученых, 1997,3. С. 188-195.

105. Прокопьев А. Ю. О Лютеровой Библии из собрания Библиотеки Академии Наук // Петербургские чтения 97. Петербург и Россия. Материалы энциклопедической библиотеки «Санкт-Петербург - 2003» / Под ред. Т. А. Славиной. СПб., 1997. С. 409-415.

106. Прокопьев А. Ю. Немецкая аристократия и дворянство ко времени Тридцатилетней войны: опыт регионального исследования // Клио, 3, 1998. С. 84-94.

107. Прокопьев А. Ю. Портрет дрезденского придворного XVII в.: Себастьян фон Лютцельбург // Человек, природа, общество. Актуальные проблемы. Материалы 10-й международной конференции молодых ученых 22-28 декабря 1999. СПб., 1999. С. 176-185.

108. Прокопьев А. Ю. Жезл гофмаршала (высшие должности при дрезденском дворе в XVII в.) // Вестник СПбГУ. Сер. 2. Вып. 1, 2001. С. 36 49.

109. Прокопьев А. Ю. Гессенец на саксонской службе: Иоганн Мельхиор фон Швальбах // Человек, природа, общество. Актуальные проблемыю Материалы 12-й международной конференции молодых ученых 27-30 декабря 2001. СПб, 2001. С. 440-444.

110. П.Прокопьев А. Ю. Саксонское дворянство в Тридцатилетнюю войну // Вестник СПбГУ. Сер. 2. Вып. 3,2001. С. 14 -26.

111. Прокопьев А. Ю. Дрезденские фавориты: от Таубе до Брюля // Университетский историк. Альманах. Вып. 1. СПб., 2002. С. 59-76.

112. Прокопьев А. Ю. Германия в эпоху религиозного раскола 1555-1648. СПб, 2002.

113. Прокопьев А. Ю. „Zur letzten Ehre". Погребальная обрядность протестантских дворов Германии раннего нового времени // Университетский историк. Альманах. Вып. 2. СПб, 2003. С. 85-112.

114. Прокопьев А. Ю. „Mobiliore, nobiliore!": путешествие в конфессиональную эпоху // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени /Под ред. Г. Е. Лебедевой. Вып.4. СПб, 2003. С. 60-82.

115. П.Прокопьев А. Ю. Свадебный церемониал при дрезденском дворе Веттинов в XVII в. // Актуальные проблемы всеобщей истории. Вып.2. Ростов-на-Дону, 2003. С.92-109.

116. Прокопьев А. Ю. Война и мир в зеркале придворного общества XVII в. // Мир и война. Культурные контексты социальной агрессии. Выборгские чтения 2003 / Под ред. И. О. Ермаченко, Л. П. Репиной. М, 2005. С. 76-90.

117. Прокопьев А. Ю. Саксония и её курфюрст Иоанн Георг I на завершающем этапе Тридцатилетней войны // Новая и новейшая история,5, 2005. С. 179-197.

118. Семья, дом и узы родства / Под ред. Т. Зоколла, О.Кошелева, Ю. Шлюмбома. СПб, 2004.

119. Таценко Т.Н. Немецкое дворянство в XVI в. // Европейское дворянство XVI- XVII вв. Границы сословия // Под ред. В.А. Ведюшкина. М., 1997. С. 151- 170.

120. Шиллер Ф. История Тридцатилетней войны // Собр. сочинений. Т. IV / Под ред. С.А. Венгерова. СПб., 1902.

121. Элиас Н. Придворное общество. М., 2002.

122. Der Absolutismus ein Mythos. Strukturwandel monarchischer Herrschafit / Hrsg. von R. G. Asch, H. Duchhardt. Mtinster, 1996.

123. Adel im Wandel. Politik Kultur- Konfession 1500-1700. Osterreichische Landesaustellung 1989. Wien, 1990.

124. Adel in der Fruhneuzeit. Ein regionaler Vergleich / Hrsg. von R. Endres. Koln, Wien, 1991.

125. Adelslexicon / Bearb. von W. von Hueck. Bd.1-9. Limburg an der Lahn, 19701997.

126. Albin P. Historia von dem uralten Geschlecht derer Hoch-und Wohl-Gebornen des Heiligen Romischen Reichs Graffen und Herren von Werthern. Leipzig, 1705.

127. Albrecht D. Maximilian I. von Bayern 1573-1651. MUnchen, 1998.

128. Albrecht U. Der Adelsitz im Mittelalter. Studien zum Verhaltnis von Architektur und Lebensform in Nord-und Westeuropa. MUnchen, 1995.

129. Album der Rittergtiter und Schlosser im Konigreiche Sachsen / Hrsg. von G. A. Poenicke. II. Sektion. Meissner Kreis. Leipzig, 1857.

130. Allgemeine Deutsche Biographie. Bd.1-54. Leipzig, 1875-1912.

131. Alltag bei Hofe/ Hrsg. W. Paravicini. Sigmaringen, 1995.

132. Arethin К. O. Das Alte Reich 1648-1806. Bd.1-3. Stuttgart, 1993-1997.

133. Arnim S Grafin von. Der Landvogt von Callenberg. Bilder aus Muskaus Vergangenheit. Gorlitz, 1934.

134. Aurig R. Betrachtungen zur wirtschaftlich-sozialen Situation in Sachsen im Gefolge des Dreissigjahrigen Krieges // SHbtt, 6, 1995. S. 343-351.

135. Barthel F. W. Geschichte der Fruchtbringenden Gesellschaft. Berlin, 1848.

136. Bauer V. Die hofische Gesellschaft in Deutschland von der Mitte des 17. bis zum Ausgang des 18. Jahrhunderts. Tubingen, 1993.

137. Bauer V. Hofokonomie. Der Diskurs iiber den Furstenhof in Zeremonielwissenschaft, Hausvaterliteratur und Kameralismus. Wien; Koln; Weimar, 1997.

138. Baumel J. Die Darstellung des Bergbaus im hofischen Fest des 16. und 17-Jahrhunderts //№ 338. S. 213- 215.

139. Baumgart P. Der deutsche Hof der Barockzeit als politische Institut // EH, 1. S. 26-37.

140. Bautz Fr. W. Hoe von Hoenegg // BBKL, II, 1990. Sp. 921.

141. Bautz Fr.W. Hunnius, Agidius // BBKL, II, 1990. Sp. 1182-1183

142. Beck A. Friedrich Wilhelm I // ADB, 7. S. 791-792.

143. Beck A. Friedrich Wilhelm II, Herzog von Sachsen Altenburg, Posthums genannt // ADB,7, 1878. S.792-794.

144. Becker-Cantarino B. Frauen in den Glaubenskampfen. Offentliche Briefe, Lieder und Gelegenheitsschriften // Deutsche Literatur von Frauen / Hrsg. von G. Brinker-Gabler. Munchen, 1988. Bd.l. S. 149-166.

145. Beitrage zur Familiengeschichte der Herren, Freiherren und Grafen von Luttichau. T.I. Geschichte der Familie/ Bearb. von H. Graf von Ltittichau. MS. Kirche im/Teck, 1971.

146. Beschreibende Darstellung der alteren Bau-und Kunstdenkmaler des Konigreichs Sachsen / Bearb. von R. Steche und C. Gurlitt. H. 1 -41. Dresden, 1882-1923.

147. Beyreuther E. Hoe von Hoenegg, Matthias // NDB, 9, 1972. S. 300.

148. Bibliographic der Sachsischen Geschichte / Hrsg. von R. Bemmann, J. Jatzwauk Bd. 1. Hbd. 1. Leipzig, 1970.

149. Biographisch-Bibliographisches Kirchen-Lexicon. Bd.1-2. Hamm, 1990.

150. Bireley R. The Counter-reformation prince: Antimachiavellanism or catholik statecraft in early modern Europe. Chapel Hill, 1990.

151. Blanckmeister F. Pastorenbilder aus dem alten Dresden. Dresden, 1917.

152. Blanckmeister F. Sachsische Kirchengeschichte. Dresden, 1906.

153. Blaschke К. Die Ausbreitung des Staates in Sachsen und der Ausbau seiner raumlichen Verwaltungsbezirke // Blatter fur deutsche Landesgeschichte. 91, 1954. S. 74-101.

154. Blaschke K. Das Bauernlegen in Sachsen // Vierteljahresschrift fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte, 42, 1955. S. 97-116.

155. Blaschke K. Epochen sachsischer Adelsgeschichte // SHBtt, 2, 1996. S. 107109.

156. Blaschke K. Bevolkerungsgeschichte Sachsens bis zur industriellen Revolution. Weimar, 1967.

157. Blaschke K. Moritz von Sachsen ein Reformationsfurst der zweiten Generation. Giitersloh, 1983.

158. Blaschke K. Kanzleiwesen und Territoralstaatsbildung im Herrschaftsbereich der Wettiner bis 1485 // Archiv fur Diplomatik, 30, 1984. S. 282-302.

159. Blaschke K. Die Leipziger Teilung der wettinischen Lander 1485 // SHBltt, 31, 1985. S. 276-280.

160. Blaschke K. Der Fiirstenzug zu Dresden. Denkmal und Geschichte des Hauses Wettin. Leipzig, Jena, Berlin, 1991.

161. Blaschke K. Geschichte Sachsens im Mittelalter. Berlin, 1990.

162. Blaschke K. Gesellschaft und Personlichkeit in der Geschichte des Hauses Wettin // Gesellschaftsgeschichte. Festschrift fur Karl Bosl zum 80. Geburtstag. Bd. 2. Miinchen, 1988. S. 415-440.

163. Blaschke K. Johann Georg I, Kurfurst von Sachsen (1585-1656) // NDB, 10, 1974. S. 525.

164. Blaschke K. Religion und Politik in Kursachsen 1586-1591 // RKD. S. 79-97.

165. Bleek K., Garber J. Nobilitas. Standes-und Privilegienlegitimation in deutschen Adelstheorien des 16. und 17. Jahrhunderts // Daphnis, 11, 1982. S. 49-114.

166. Bokenforde E.W. Die Entstehung des Staates als Vorgang der Sakularisation // Bokenforde E.W . Staat, Gesellschaft, Freiheit. Studien zur Staatstheorie und zum Verfassungsrecht. Frankfurt am Main, 1976. S. 42-64.

167. Bokenforde E. W. Deutsche Geschichtsschreibung im 19. Jahrhundert. Berlin, 1980.

168. Boem L. Konservatismus und Modernitat in der Regentenerziehung an deutschen Hofen im 15. und 16. Jahrhundert // Humanismus und Bildungswesen / Hrsg. von W. Reinhardt. Weinheim, 1986. S. 61-94.

169. Boetticher W. von. Geschichte des Oberlausitzschen Adels und seiner Giiter 1635- 1815. Bd.1-2. Gorlitz, 1912-1913.

170. Bottiger C.W., Flathe. Th. Geschichte des Kurstaates und Konigreiches Sachsen. Bd.1-3. Gotha, 1867-1873.

171. Brandenstein W. von. Geschichte der Familie von Brandenstein. Magdeburg, 1895.

172. Brecher. Hoe von Hoenegg // ADB, 12, 1880. S. 541- 545.

173. Brendle Fr. Dynastie, Reich und Reformation. Die Wurttembergische Herzoge Ulrich und Christoph, die Habsburger und Frankreich. Stuttgart, 1998.

174. Broesigke I. von. Friedrich der Streitbare, Markgraf von Meissen und Kurfurst von Sachsen. Diisseldorf, 1938.

175. Bruck R. Die Sophienkirche in Dresden, ihre Geschichte und ihre Kunstschatze. Dresden, 1912.

176. Brunner 0. Adeliges Landleben und europaischer Geist. Leben und Werk Wolf Helmhards vonHohberg 1612 -1688. Salzburg, 1949.

177. Brunner 0. Das konfessionelle Zeitalter 1555-1648 // Deutsche Geschichte im Uberblick. Ein Handbuch / Hrsg. von H. Rassow. Stuttgart, 1953. S. 284-316.

178. Brunner O. Das „ganze Haus" und die alteuropaische „Okonomik" // Brunner 0. Neue Wege der Verfassungs -und Sozialgeschichte. Gottingen, 1956. S.33-61.

179. Brunner 0. Land und Herrschaft. Grundfragen der territorialen Verfassungsgeschichte Siiddeutschlands im Mittelalter. 5. Aufl. Wien, 1965.

180. Brunner 0. Vom Gottesgnadentum zum monarchischen Prinzip. Der Weg der europaischen Monarchic seit dem hohen Mittelalter // Brunner 0. Neue Wege der Verfassungs-und Sozialgeschichte. 3. Aufl. Gottingen, 1980. S. 160-186.

181. Burchardt J. Der Dreissigjahrige Krieg. Frankfurt /М., 1992.

182. Czok К. August der Starke. Sein Verhaltnis zum Absolutismus und zum sachsischen Adel // Sitzungsberichte der Sachsischen Akademien der Wissenschafften. Phil.-hist. Klasse. Bd.131, H.3, 1991. S. 1-51.

183. Das Geschlecht von Arnim / Bearb. von W. K. von Arnswald und E. Devrient. Leipzig, 1923.

184. Delang S. Das SchloB im Zeitalter der Renaissance // № 89. S. 70-72.

185. Deutscher Adel 1555-1740 / Hrsg. von H. Rossler. Darmstadt, 1965.

186. Dibelius F. Hoe von Hoenegg // REPTK, 8, 1900. S. 172-176.

187. Das Dresdner SchloB. Monument sachsischer Geschichte und Kultur. Dresden, 1992.

188. Droysen J. G. Geschichte der preussischen Politik. Bd.1-2. Leipzig, 1866.

189. Droysen G. Ueber den Feldzug der Sachsen im Bund mit Schweden. Ein Beitrag zur Geschichte des Dreissigjahrigen Krieges // ASG, 12, 1874. S. 128132.

190. Droysen J. G. Bernhard von Sachsen-Weimar. Bd.1-2. Leipzig, 1885.

191. Duchardt H. Protestantisches Kaisertum und Altes Reich. Die Diskussion tiber die Konfession des Kaisers in Politik, Publizistik und Staatsrecht. Wiesbaden, 1977.

192. Duchardt H. Das protestantische Herrscherbild des 17. Jahrhunderts im Reich // № 162. S. 26-43.

193. Duindam J. Norbert Elias und der friihneuzetliche Hof. Versuch einer Kritik und Weiterfuhrung //№ 170. S. 371-387.

194. Durbeck E. Kursachsen und die Durchfuhrung des Prager Friedens 1635. Leipzig, 1908.

195. Duwe G. Erzkammerer, Kammerherren und ihre Schltissel. Osnabriick, 1990.

196. Ehalt H. Chr. Ausdrucksformen absolutistischer Herrschaft. Die Wiener Hof im 17. und 18. Jahrhundert. Munchen 1980.

197. Ehalt H. Ch. Zur Funktion des Zeremoniells im Absolutismus // EH, 3. S. 411419

198. Ehmer H. WUrttemberg // TRZRK, 5, 1993. S. 174-182.

199. Einleitung zur Historie der Chur-und Furstlenthums Sachsen. Frankfurt, Leipzig, 1714.

200. Endres R. Adel in der frtihen Neuzeit. Munchen, 1993.

201. Endres R. Die deutschen Fuhrungsschichten um 1600 // Hofmann H.H., Franz G. Deutsche Fuhrungsschichten in der Neuzeit. Eine Zwischenbilanz. Boppard am Rhein, 1980. S. 79-109.

202. Falke J. Die Geschichte des Kurfursten August in volkswirtschaftlicher Beziehung. Leipzig, 1868.

203. Falke J. Die Steuerverhandlungen des Kurfursten Johann Georg I. Mit den Landstanden wahrend des dreissigjahrigen Krieges // ASG Neue Folge, 1, 1875. S. 267-348.

204. Ficker J. Vom Reichsfurstenstande. Forschungen zur Geschichte der Reichsverfassung zunachst im 12. und 13. Jahrhundert. Bd.l / Hrsg. von P. Puntschart. Innsbruck, 1932; Bd. 2. T. 1-3 / Hrsg. von P. Puntschart. Innsbruck, 1861-1923.

205. Flathe Th. Johann Georg I, Kurfurst von Sachsen // ADB, 14, 1881. S. 376-381.

206. Flaschendrager W. Im Jahrhundert der Aufklarung 1680-1789 // Alma mater Lipsiensis. Karl-Marx-Universitat Leipzig 1409 1987. Ein Uberblick. Leipzig, 1988. S. 19-28.

207. Franck K. Fr. von. Standeserhebungen und Gnadenakte fur das Deutsche Reich und die Osterreichischen Erblande bis 1806. Bd. 1-5. Selbstverlag, Schlofl Senftenberg, 1969-1974.

208. Franz G. Herzog Bernhard von Sachsen-Weimar // Forschungen zur thiiringischen Landesgeschichte. Festschrift fur F. Schneider. Weimar, 1958. S.42-54.

209. Fraustadt A. Geschichte des Geschlechts von Schonberg meissnischen Stammes. Bd.l A-B: Die urkundliche Geschichte bis zur Mitte des 17. Jahrhunderts. 2. Aufl. Leipzig 1878.

210. Friesen H. Freiherr von. Das Schlofi Rotha und Freiherren von Friesen // Mitteilungen des sachsischen Heimatsschutzes, 30, H. 1-4, 1941. S. 4-42.

211. Friihsorge G. Der politischee Karper. Zum Begriff des politischen im 17. Jahrhundert und in den Romanen Chrisitian Weisses. Stuttgart, 1974.

212. Fiirstenau M. Zur Geschichte der Musik und des Theaters am Hof der Kurfiirsten von Sachsen. Bd. 1. Dresden, 1861.

213. Gauhe J.Fr. Des Heiligen Romischen Reichs Genealogisch-Historischer Adels-Lexicon. Leipzig, 1719,1740.

214. Gebauer J. H. Joachim von Schleinitz, Kursachsischer Generalquartirmeister unter Johann Georg I // NASGA, 28, 1907. S. 187-199.

215. Gerber Chr. Historia derer Wiedergebornerer in Sachsen. Dresden, 1727.

216. Geschichte des Sachsischen Adels / Hrsg. von K. Keller, J. Matzerath et al.1. Koln, Weimar, 1997

217. Geschichte Sachsens /Hrsg. von K. Czok. Weimar, 1989.

218. Geschichte Thuringens / Hrsg. von H. Patze, W. Schlesinger. Bd.3. Koln; Wien, 1967.

219. Glafey A.F. Kern der Geschichte des Hohen Chur und Furstlichen Hauses zu Sachsen. Nornberg, 1753.

220. Gleich A. Annales Ecclesiastici. T.I-II. Dresden, Leipzig, 1730.

221. Glagau H. Eine Vorkampfarin landesherrlicher Macht. Anna von Hessen, die Mutter Philipps des GroJJmutigen (1485-1525). Marburg, 1899.

222. Gose F. Der Blick iiber die Grenzen: Brandenburgische und Sachsische Adlige im 16. und 17. Jahrhubdert // SHBtt, 2, 1996. S. 68-76.

223. Gose F. Zwischen „Standestaat" und „Absolutismus". Zur Geschichte des kursachsischen Adels im 17. Jahrhundert unter besonderer Beriicksichtigung des Verhaltnisses zwischen Standentum und Landesherrschaft // GSA. S. 139-160.

224. Gothaische genealogische Taschenbuch. Gotha, 1825 сл.

225. Gotthard A. Protestantische „Union" und Katholische „Liga" -Subsidiare Strukturelemene oder Alternativentwurfe? // Alternativen zur

226. Reichsverfassung in der Friihen Neuzeit / Hrsg. von V. Press. Munchen, 1995. S. 81-112

227. Gotthard A. Konfession und Staatsrason. Die AuBenpolitik Wurttembergs unter Herzog Johann Friedrich (1608-1628). Stuttgart, 1992.

228. Gotthard A. „Politice seint wir bapstisch". Kursachsen und der deutsche Protestantismus im friihen 17. Jahrhundert // ZHF, 20, 1993. S.273-319.

229. Gotthard A. Sibylla Elisabeth (1584-1606) //№ 142. S. 176

230. Grauss F. Verfassungsgeschichte des Mittelalters// HZ, 243, Hefte 3, 1986.

231. Greschat M. Orthodoxie und Pietismus. Einleitung // Gestalten der Kirchengeschichte. Bd. 7. Stuttgart, Berlin, Koln, 1993. S.7- 33.

232. Gritzner M. F. Standes-Erhebungen und Gnaden-Acte Deutscher Landesfiirsten wahrend der letzten drei Jahrhunderte. O.L.,O.J.

233. Groli R. Geschichte Sachsens. Leipzig, 2001.

234. GroB R. Johann Georg I. und seine Residenz im Dreissigjorigen Krieg // SDK. S. 13-20.

235. Grosses vollstandiges Lexicon aller Wissenschaften und Kiinste / Hrsg. von J. H. Zedler. Bd.1-64. Halle; Leipzig 1732-1754.

236. Gundermann I. Herzogtum PreuBen // TRKK,2, 1993. S. 22-223.

237. Hahn P.-M. Struktur und Funktion des brandenburgischen Adels im 16. Jahrhundert. Berlin, 1979.

238. Hammerstein N. „Grosser furtrefflicher Leute Kinder". Fiirstenerziehung zwischen Humanismus und Reformation // Renaissance- Reformation. Gegensatze und Gemeinsamkeiten / Hrsg. von A. Buck. Wiesbaden, 1984. S. 265-285.

239. Handbuch der Bildungsgeschichte / Hrsg. von N. Hammerstein. Bd.l 15. bis 17. Jahrhundert. Munchen, 1996.

240. Hartmann H.-G. Pillnitz. SchloB, Park und Dorf. Weimar, 1984.

241. Das Haus Wurttemberg. Ein biographisches Lexicon / Hrsg. von S. Lorenz, D. Mertens, V. Press. Stuttgart; Berlin; Koln, 1997.

242. Hausen С. Freiherr von. Vassalen-Geschlechter der Markgrafen zu Meissen, Landgrafen zu Thuringen und Herzoge zu Sachsen bis zum Beginn des 17. Jahrhunderts. Berlin, 1892.

243. Heckner U. Die Fassadendekoration des Dresdner Schlosses // № 206. S. 36-43.

244. Heckner U. Im Dienst von Fursten und Reformation. Fassadenmalerei an den Schlossen in Dresden und Neuburg an der Donau im 16. Jahrhundert. MUnchen, Berlin, 1995.

245. Heinrich C.G. Sachsische Geschichte. Leipzig, 1780.

246. Helbig H. Der Adel in Kursachsen // № 87. S. 216-258.

247. Helbig H. Der wettinische Standestaat. Koln, Wien, 1955.

248. Helbig K. G. Das sachsisch-schwedische Verhandlungen zu Kotzschenbroda und Eilenburg 1645 und 1646 // ASG, 5, 1867. S.264-288.

249. Helbig K.G. Eine furstliche Reise 1652 // ASG,6, 1868. S.294-298.

250. Helbig K.G. Gustav Adolf und die Kurfursten von Sachsen und Brandenburg 1630-1632 Lepzig, 1854.

251. Held W. Selbstverstandnis und Lebensauffasung des kursachsischen Landadels in der beginnenden Friihneuzeit // NASGA. Neue Folge, 65, 1994. S. 39-59.

252. Held W. Das Adelsgeschlecht der Brandenstein im 16. Jahrhundert. Seine wirtschaftliche uns soziale Position im ernestinisch-sachsischen Territorialstaat // Vierteljhrschrift fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte, 80, 1993. S. 175-195.

253. Held W. Der fmhneuzeitliche sachsische Landadel in seinem Verhaltnis zu den sachsischen FUrsten // SHbtt. 42, 1996. S. 62-67.

254. Held W. Der sachsische Adel in der Friihneuzeit. Forschungslage, Quellensituation und Aufgaben kunftiger Untersuchungen // GSA. S. 13- 29.

255. Held W. Friihneuzeitliche Testamente sachsischer Landadliger, ihr bisher unterschatzter Wert als sozial-und wirtschaftsgeschichtliche Quellen // № 188. S.349-355.

256. Henke. Hunnius, Aegidius // REPTK, 6, 1856. S. 316-320.

257. Hentsch H. Die wettinische Hauptheilung von 1485. Leipzig, 1907.

258. Hentschel W. Die Zinnsarge der Wettiner im Freiberger Dom // NASGA, 53, 1932. S. 51-72.

259. Hentschel W. Dresdner Bildhauer des 16. und 17. Jahrhunderts. Weimar,1966.

260. Hermann K. Die Erbteilung im Hause Schwarzburg. Diss. Halle, 1919.

261. Das Herrscherbild im 17. Jahrhundert / Hrsg. von K. Repgen. Miinster, 1991.

262. Hertrampf H.-D. Der Kursachsische Oberhofprediger Mattias Hoe von Hoennegg seine Theologie, Polemik und Kirchenpolitik. Diss. MS. Leipzig,1967.

263. Hertrampf H.-D. Hoe von Hoennegg sachsischer Oberhofprediger 1613- 1645 // Herberge der Christenheit. Jahrbuch fur deutsche Kirchengeschichte, 1968. S. 129- 148.

264. Hintze 0. Staat und Verfassung. Gesammelte Abhandlungen / Hrsg. von

265. G. Oestreich. Gottingen, 1962.

266. Hintze 0. Regierung und Verwaltung. Gesammelte Abhandlungen. Bd.3 / Hrsg. von G. Oestreich. Gottingen, 1967.

267. Hirschbiegel J. Der Hof als soziales System // Mitteilungen der Residenzkommission der Akademie der Wissenschaften zu Gottingen. Bd.3, № 1,1993. S. 13-27.

268. Hochadelige Herrschafit im mitteldeutschen Raum (1200 bis 1600). Formen-Ligitimation-Represenatation / Hrsg. J. Rogg, U. Schirmer. Stuttgart, 2003.

269. Hofe und Hofordnungen 1200-1600 / Hrsg. von H. Kruse, W. Paravicini. Sigmaringen, 1999.

270. Hofgesellschaft und Hoflinge an europaischen Furstenhofen in der Fruhen Neuzeit (15.-18. Jh.) / Hrsg. von K. Malettke, Ch. Grell. Gottingen, 2001.

271. Hofische Representation. Das Zeremoniell und die Zeichen / Hrsg. von

272. H. Ragotzky H. Wenzel. Tubingen, 1990.172. (Holtzendorf W. von). Die Holtzendorff in der Mark Brandenburg und Chur-Sachsen. Eine genealogische Studie. Berlin, 1876.

273. Hoyer S. Staat und Stande unter Christian I. // № 304. S. 14-21.

274. Hubner J. Genealogische Tabellen, nebst denen darzu gehorigen genealogischen Fragen zur Erlauterung der politischen Historie. T.I-II. Leipzig, 1726, 1727.

275. Irmer G. Hans Georg von Arnim. Lebensbild eines protestantischen Feldherrn und Staatsmannes aus der Zeit des Dreissigjahrigen Krieges. Leipzig, 1894.

276. Jacobs E. Geschichte der in der preussischen Provinz Sachsen vereingten Gebiete. Gotha, 1883.

277. Das Jahrhundert der Reformation in Sachsen. Festgabe zum 450jahrigen Bestehen der Evangelisch-Lutherischen Landeskirche Sachsens / Hrsg. von H. Junghans. Berlin, 1989.

278. Johann Georg II. und sein Hof. Sachsen nach dem Dreissigjarigen Krieg. Dresdner Hefte / Hrsg. von Dresdner Geschichtsverein. H. 33, 1993.

279. Kastner H Schiitz E. Representation und Zeremoniell an europaischen Fiirstenhofen im Spiegel von Rittermemorien der Renaissancezeit // EH, III. S. 369- 375.

280. Die katholische Konfessionalisierung / Hrsg. von H. Schilling. Gutersloh, 1995.

281. Kaphan F. Kurffirst und kursachsische Stande im 17. und beginnenden 18. Jahrhundert//NASG, 43, 1922. S. 67-79.

282. Keller K. Der sachsische Adel auf Reisen. Die Kavalierstour als Institution adliger Standesbildung im 17. und 18. Jahrhundert // GSA. S. 257274.

283. Kern A. Einleitung // Deutsche Hofordnungen des 16. und 17. Jahrhunderts / Hrsg. von A. Kern. Bd.2. Berlin, 1907. S. I-XV.

284. Kiesel H. „Bei Hof, bei Holl". Untersuchungen zur literarischen Hofkritik von Sebastian Brant bis Friedrich Schiller. Tubingen, 1979.

285. Kirn P. Friedrich der Weise und die Kirche. Leipzig, 1926

286. Klein Th. Der Kampf um die „zweite Reformation" in Kursachsen, 1586-1591. Graz; Koln, 1962.

287. Klein T. Politik und Verfassung von der Leipziger Teilung bis zur Teilung des ernestinischen Staates 1485-1572 //№ 120. S. 146- 256.

288. Klein T. Verpasste Staatsbildung ? Die wettinische Landesteilungen in Spatmittelalter und friiher Neuzeit // Der dynastische FUrstenstaat / Hrsg von J. Kunisch. Berlin, 1984. S. 89-114.

289. Klein Th. Ernestinisches Sachsen, kleinere thtiringische Gebiete // TRZRK, 4, 1992. S. 9-39.

290. Klein Th. Kursachsen // Deutsche Verwaltungsgeschichte / Hrsg. von C.G.A. Jeserich, H.Pohl, G.-Chr. von Unrue Bd. 1. Vom Spatmittelalter bis zum Ende des Reiches. Stuttgart, 1984. S. 803-843.

291. Klueting H. Das Konfessionelle Zeitalter 1525 1648. Stuttgart, 1989.

292. Kluge R. Fiirst, Kammer und Geheimer Rat in Kursachsen von der Mitte des 16. bis zum Beginn des 18. Jahrhunderts. Diss. MS. Leipzig, 1960.

293. Kluge U. Sachsen nach dem Dreissigjahrigen Krieg. Zwischen Krise und Modernisierung ( 1648-1700) // № 178. S. 2-11.

294. Koch E. Der kursachsische Philippismus und seine Krise in den 60er und 70erJahren//RKD.S. 60-78.

295. Koch E. Ausbau, Gefahrdung und Festigung der lutherischen Landeskirche von 1553 bis 1601 //JRS. S. 195-223.

296. Koch E. Die Frau im Recht der Friihen Neuzeit // Frauen in der Geschichte des Rechts. Von der Friihen Neuzeit bis zur Gegenwart /Hrsg. von U. Gerhard. Munchen, 1997.

297. Koch G. Fr. Studien zum Schlofibau des 16. Jahrhunderts in Mitteldeutschland // Beitrage zur Kunstgeschichte. Eine Festgabe fiir H. R. Rosemann zum 9. Oktober 1960. MUnchen, 1961.S. 155-186.

298. Konig V. Genealogische Adel-Historie oder Geschlechts-Beschreibung. Bd. 1-3. Leipzig, 1727,1729,1736.

299. Koning E. Die Erbverbrtiderungen zwischen den Hauser Sachsen und Hessen. Frankfurt, 1867.

300. Kosellek R. Begriffsgeschichtliche Probleme der Verfassungsgeschichtsschreibung //Gegenstand und Begriffe der Verfassungsgeschichtsschreibung / Hrsg. von R. Kosellek. Berlin, 1983. S.7-21.

301. Kotschke R., Kretzschmar H. Sachsische Geschichte. Bd.1-2. Dresden, 1935.

302. Kraus A. Das katholische Herrscherbild im Reich dargestellt am Beispiel Kaiser Ferdinands II. und Kurfurst Maximilian I. Von Bayern // № 162. S. 126.

303. Kraus A. Maximilian I Bayerns GroBer Kurfurst. Munchen; Wien; Graz; 1990.

304. Kruedener J. Frhr. von. Die Rolle des Hofes im Absolutismus. Stuttgart, 1973.

305. Kunisch J. Staatsbildung und Gesetzgebungsproblem. Zum Verfassungscharakter fruhneuzeitlicher Sukzessionsordnungen // Gesetzgebung als Faktor der Staatenentwicklung/ Hrsg. von J.Kunisch. Berlin, 1984. S. 6388.

306. Kurfurst Moritz und die Renaissance / Hrsg. von Dresdner Geschichtsverein. Dresdner Hefte, H. 52, 1997.

307. Lau F. Hunnius, Agidius // NDB, 10. S. 67-68.

308. Leipzig, Mitteldeutschland und Europa. Festgabe flir Manfred Straube und Manfred Unger zum 70. Geburtstag / Hrsg. von H. Zwahr, U. Schirmer, H. Steinflihrer. Beucha, 2000.

309. Leipzig und Sachsen / Hrsg. von K. Czok und V. Titel. Leipzig, 2000.

310. Lenz R. De mortuis nil nisi bene? Leichenpredigten als multidisziplinare Quelle unter besonderer Berucksichtigung der historischen Familienforschung, der Bildungsgeschichte und der Literaturgeschichte. Sigmaringen, 1990.

311. Leube H. Kalvinismus und Luthertum im Zeitalter der Ortodoxie. Leipzig, 1928.

312. Loffler F. Das alte Dresden. Geschichte seiner Bauten. 6. Aufl. Leipzig, 1982.

313. Lubojatsky F. Der saehsisehe David und sein Hof zu Dresden // Das goldene Buch des Vaterlandes oder Sachsen. (Lobau), 1859. S. 117-149.

314. Ludolphy J. Friedrich III der Weise. Gottingen, 1983.

315. Liinig J. Chr. Theatrum Ceremoniale historico-politicum. Т. II. Leipzig, 1720.

316. Die lutherische Konfessionalisierung in Deutschland / Hrsg. von H.-C. Rublack. Giitersloh, 1992.

317. Luttenberger A. P. Miseria vitae aulicae. Zur Funktion hofkritischer Reflexion im Reich wahrend der Friihen Neuzeit // № 170. S. 459-490.

318. Lutz H. Reformation und Gegenreformation. Munchen, 1998.

319. Mackowsky W. Giovanni Maria Nosseni und die Renaissance in Sachsen. Berlin, 1904.

320. Magirius H. Das Moritzmonument im Freiberger Dom ein Gemeinschaftswerk italienischer, niederlandischer und deutscher Kiinstler zum Andenken an eine hervorragende Furstenpersonlichkeit // № 206 . S. 87-92.

321. Mahlmann Th. Leyser, Policarp // NDB, 14. S. 436-437.

322. Mai H. Der Einfluss der Reformation auf Kirchenbau und kirchliche Kunst // JRS S. 153-177.

323. Marquart E. Geschichte Wurttembergs. Tubingen, 1961.

324. Marx H. Bildnisse der Wettiner // № 338. S. 69-82.

325. Marx H. Der Beginn der Barockmalerei in Dresden // № 178. S. 53-60.

326. Matzerath J. „Dem ganzen Geschlechte zum besten". Die Familienvertrage des sachsischen Adels vom 16. bis zum 19. Jahrhundert // GSA. S.291 319.

327. Mentzhausen J. Kulturelle Entwicklungen unter Kurfiirst Johann Georg II // № 178. S. 32-41.

328. Mitterauer M. Sieder W. Vom Patriarchat zur Partnerschaft Zum Struckturwandel der Familie. Munchen, 1977.

329. Mitterauer M. Sozialgeschichte der Jugend. Frankfurt am Main, 1986.

330. Molzahn U. Das Wirken des landsassigen Adels in den friihneuzeitlichen Vertretung Sachsens. Ein Forschungsbericht // GSA. S. 128-138.

331. Moore С. N. Die adelige Mutter als Erzieherin: Erbauungsliteratur adeliger Mutter fur ihre Kinder // EH, III. S. 505-509

332. Moraw P. Hessen und das deutsche Konigtum im spaten Mittelalter // Hessisches Jahrbuch fur Landesgeschichte, 26, 1976. S. 43-91.

333. Moraw P. Die Entfaltung der deutschen Territorien im 14. und 15. Jahrhundert // Landesherrliche Kanzleien im Spatmittelalter. MUnchen, 1984. S.61- 108.

334. Moraw P. Die Verwaltung des Konigtums und des Reiches und ihre Rahmenbedingungen // Deutsche Verwaltungsgeschichte / Hrsg. von K. G. A. Jeserich. Bd. 1. Stuttgart, 1983. S. 21- 31.

335. Moraw P. Press V. Probleme der Sozial-und Verfassunfsgeschichte des Heiligen Romisches Reiches im spaten Mittelalter und in der Frtihen Neuzeit (13.-18. Jahrhundert) // AR. S. 5-17.

336. Moser H.J. Heinrich Schiitz. Sein Leben und Werck. Kassel, 1936.

337. Mtiller F. Kursachsen und der Bohmische Aufstand 1618 1622. Mtinster, 1997.

338. Mtiller K.A. Johann Georg der Erste, seine Familie und sein Hof. Dresden, 1838.

339. Mtiller M. Das SchloB als furstliches Manifest. Zur Architekturmetaphorik in den wettinischen Residenzschlossen von Meissen und Torgau // HHMR. S. 395-440.

340. Mtiller R. A. Der Ftirstenhof in der frtihen Neuzeit. Mtinchen, 1995.

341. Mtiller R. A. Die deutschen Furstenspiegel des 17. Jahrhunderts. Regierungslehren und politische Padagogik // HZ, 240, H.3, 1985. S. 571-597.

342. Mtiller R. A. Hofstaat-Hofmann-Hofling. Kategorien des Personals an deutschen Ftirstenhofen der Frtihen Neuzeit // № 170. S. 37-53.

343. Mtinch P. Die „Obrigkeit im Vaterstand". Zur Definition und Kritik des Landesvaters wahrend der Frtihen Neuzeit // Daphnis, 11 (1982). S. 15-40.

344. Mtinch P. „Vater Staat". Staatsmanner als Vaterfiguren? // Sturz der Gotter? Vaterbild im 20. Jahrhundert / Hrsg. von W. Faulstich und G. E. Grimm. Frankfurt am Main, 1989. S. 67-97.

345. Mttnch P. Lebensformen in der Friihen Neuzeit 1500 bis 1800. Berlin, 1998.

346. Neue Deutsche Biographie. Bd.l-16. Berlin, 1953-1990.

347. Neues allgemeines Deutsches Adels-Lexicon / Hrsg. von H. Kneschke. Bd.1-9. Leipzig, 1859-1870.

348. Neuhaus H. Das Reich in der friihen Neuzeit. Miinchen, 1997.

349. Oelsner N. Das Dresdner Residenzschloli unter Moritz von Sachsen // № 206. S. 27-35.

350. Oelsner N. Der Riesensaal // № 89. S. 86

351. Oemig S. Sakularistion und Adel. Zur Beteiligung des Adels an der Sakularisation im albertinischen und ernestinischen Sachsen // Martin Luther. Leistung und Erbe / Hrsg. von H. Bartel, G. Brendler, H. Hiibner, A. Laube. Berlin, 1986. S. 232-236

352. Oexle G. Aspekte der Geschichte des Adels im Mittelalter und in der Friihen Neuzeit // Europaischer Adel 1750-1950 / Hrsg. von H.-U. Wehler. Gottingen, 1990. S. 19-55.

353. Ohnsorge W. Zur Entstehung und Geschichte der geheimen Kammerkanzlei im albertinischen Kursachsen //NASGA, 61, 1940. S. 158-215.

354. Ordnungsformen des Hofes / Hrsg. von U. Chr. Ewert, S. Selzer. Kiel, 1997.

355. Pannach H. Der Amt Maissen. Vom Anfang des 14. bis zur Mitte des 16. Jahrhunderts. Leipzig, 1960.

356. Paravicini W. Alltag bei Hofe // № 33. S. 9-30.

357. Paravicini W. Europaische Hofordnungen als Gattung und Quelle // № 169. S. 13-22.

358. Paravicini W. Auf der Suche nach einem Hofmodell. Zusammenfassung //№254. S. 120- 128.

359. Pasch E. Johann Philipp von Altenburg // ADB, 14, 1882. S. 366-368.

360. Pasch E. Johann Wilhelm von Altenburg // ADB, 14, 1882. S. 368.

361. Plodeck К. Hofstruktur und Hofzeremoniell in Brandenburg-Ansbach vom 16. zum 18. Jahrhundert // Jahrbuch des historischen Vereins fiir Mittelfranken, 86, 1971-1972. S. 1-261.

362. Posse 0. Die Wettiner. Genealogie des Gesamthauses Wettin. Berlin, Leipzig, 1897.

363. Press V. Adel im Reich um 1600. Zur Einfuhrung // Beispiele und Methodenfragen zur Geschichte der friihern Neuzeit / Hrsg. von H. Lutz, G. Klingenstein. Wien, 1981. S. 15 -47.

364. Press V. Die Erblande und das Reich von Albrecht II. bis Karl VI. (14381740) // Deutschland und Osterrecich / Hrsg. von R. A. Kann, Fr. Prinz. Wien, 1980. S. 44-88.

365. Press V. Langraf Philipp der GroBmiitige von Hessen // Protestantische Profile, Lebensbilder aus funf Jahrhunderten / Hrsg. von K. Scholder, D. Kleinmann. Konigstein, 1983. S. 60-77.

366. Press V. Hessen im Zeitalter der Landesteilung (1567-1655) // Das Werden Hessens / Hrsg. von W. Heinemeyer. Marburg, 1986. S.267-331.

367. Press V. Das romisch-deutsches Reich ein politisches System in verfassungs-und sozielgeschichtliches Fragestellung // AR. S. 18-66.

368. Press V. Der Тур des absolutistischen Fiirsten in Deutschland // Europaischer Herrscher. Ihre Rolle bei der Gestaltung von Politik und Gesellschafit vom 16. bis zum 18. Jahrhundert / Hrsg. von G. Vogler. Weimar, 1988. S. 123-141.

369. Press V. Soziale Folgen der Reformation // AR. S. 435-479.

370. Press V. Die Reichsritterschafit im Reich der FrUhen Neuzeit // AAR. S. 205-231.

371. Press V. Reichsgrafenstand und Reich. Zur Sozial- und Verfassungsgeschichte des deutschen Hochadels in der FrUhen Neuzeit // AAR. S. 113-138.

372. Press V. Kriege und Krise. Deutschland 1600- 1715. Munchen, 1991.

373. Press V. Soziale Folgen des Dreissigjahrigen Krieges // AR. S. 622655.

374. Press V. Adel im Alten Reich. Gesammelte Vortrage und Aufsatze / Hrsg. von F. Brendle, A. Schindling. Tubingen, 1998.

375. Press V. Das alte Reich. Ausgewahlte Aufsatze / Hrsg. Von J. Kunisch. Berlin, 1998.

376. Prinz W. Kecks R. Das firanzosische Schlofl der Renaissance. Berlin, 1994.

377. Quaritsch H. Staat und Souveranitat. Bd.l. Grundlagen Frankfurt am Main, 1970.

378. Rabe H. Reich und Glaubensspaltung. Deutschland 1500- 1600. Miinchen, 1989.

379. Ragotzky H. Wenzel H. Einfuhrung // № 171. S. 1-15.

380. Ranke L. von. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Reformation. 6. Aufl.Bd. 1-6. Leipzig, 1881

381. Raumschussel M. Nosseni und die dritte Generation der Bilderfamilie Walther//№ 338. S. 150-152.

382. Realencyklopedie fur protestantische Theologie und Kirche /Hrsg. von. A. Hauck. Leipzig, 1854-1912.

383. Die reformierte Konfessionalisierung in Deutschland das Problem der „zweiten Reformation». Wissenschaftliches Symposium des Vereins fiir Reformationsgeschichte 1985 /Hrsg. von H. Schilling. Giitersloh 1986.

384. Reimann E. Prinzenerziehung in Sachsen am Ausgange des 16. und im anfange des 17. Jahrhunderts. Dresden, 1904.

385. Reinhardt W. Zwang zur Konfessionalisierung? Prolegomena zu einer Theorie des konfessionellen Zeitalters // ZHF, 10, 1983. S. 257-277.

386. Richard A.K. Der kurfurstlich sachsische Kantzler Dr. Nicolaus Krell. Bd.1-2. Dresden, 1859.

387. Richter J. Das Erziehungswesen am Hofe der Wettiner albertinischer (Haupt-) Linie. Berlin, 1913.

388. Ritter M. Geschichte der deutschen Union von den Vorbereitungen des Bundes bis zum Tode Rudolphs II (1598-1612). Bd.1-2. Schaffgausen, 18671873.

389. Ritter M. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Gegenrefprmation und des Dreifligjahrigen Krieges. Bd. 3. Bonn, 1908

390. Rohr J. B. Einleitung zue Zereminiell-Wissenschafft der grossen Herren. Berlin, 1733.

391. Rose B. Herzog Bernhard der Grofle von Sachsen-Weimar. T.l-2. Weimar, 1828.

392. Rosener W. Hofamter an mittelalterlichen Fiirstenhofer // Deutsches Archiv fur Erforschung des Mittelalters, 42, 1989. S. 486 534.

393. Rudersdorf M. Lutherische Erneuerung oder Zweite Reformation? Die Beispiele Wurttemberg und Hessen // RKD. S. 130-153.

394. Rudersdorf M. Ludwig IV. Landgraf von Hessen-Marburg 1537-1604. Landestheilung und Luthertum in Hessen. Mainz, 1991.

395. Rudersdorf M. Schindling A. Kurbrandenburg // TRZRK, 5. S. 35-66.

396. Rudersdorf M. Die Generation der lutherischen Landesvater im Reich. Bausteine zu einer Typologie des deutschern Reformations fursten // TRZRK,7, 1997. S. 137-170.

397. Rudersdorf M. Einheit und Teilung im Territorium. Kursachsen und WUrttemberg als Garanten der hessischen Sukzession am Ende der Ara Philipps des Grossmutigen //№ 208. S. 357-366.

398. Rudersdorf M. Von Fursten und Furstensiihnen im Alten Reich: Die Kraft der hessisch-sachsischen Erbverbriiderung und das Jahr 1561 // № 209. S. 33-47.

399. Sachsen im Dreissigjahrigen Krieg. Dresdner Hefte/ Hrsg. von Dresdner Geschichtsverein, H.56. Dresden, 1998.

400. Sachsen und die Wettiner. Chancen und Realitaten. Internationale wissenschaftliche Konferenz, Dresden 27.-29.6. 1989 / Hrsg. von R. Gross. Dresden, 1990.

401. Schaal D. Schobel J. Historisches Museum. Dresden, 1981.

402. Schattkowsky M. Kursachsischer Landadel in der Friihen Neuzeit. Detrminationen adliger Herrschafit am Beispiel des Rittergutes Schleinitz um 1600//GSA. S. 89-106.

403. Schilling H. Die „zweite Reformation" als Kategorie der Geschichtswissenschaft//RKD. S. 387-437.

404. Schilling H. Aufbruch und Krise. Deutschland 1517 1648. Berlin, 1998.

405. Schindling A. Konfessionalisierung und Granzen von Konfessionalisierbarkeit // TRZRK,7, 1997. S. 14-18.

406. Schindling A. Bildung und Wissenschsafit in der friihen Neuzeit 16501800. MUnchen, 1999.

407. Schindling A. Kurfurstenhofe und Furstenhofe im Heiligen Romischen Reich// №170. S. 245-256.

408. Schirmer U. Der Adel in Sachsen am Ende des Mittelalters und zu Beginn der Friihen Neuzeit. Beobachtungen zu seiner Stellung in Wirtschaft und Gesellschaft // GSA. S. 52-69.

409. Schirmer U. Beobachtungen zur wirtschaftlichen Situation in Kursachsen bis zur Mitte des 17. Jahrhunderts // SDK. S. 77-85.

410. Schirmer U. Die wirtschaftlichne Wechsellagen im mitteldeutschen Raum (1480-1806) // № 208. S. 293-330.

411. Schirmer U. Untersuchungen zur Herrschaftspraxis der Kurfursten und Herzoge von Sachsen, Institutionen und Funkzionalisten (1485-1513) // HHMR. S. 305 -342.

412. Schlechte M. Barocke Festkultur in Dresden. Quellenforschung zu einem kulturgeschichtlichen Phanomen // Wissenschaftliche Zeitschrift der Technischen Universitat Dresden, 39, H. 5, 1990. S. 7-11.

413. Schmale W. „Den faulen Miifiiggangern, soviel аШ moglichen steuern". Zur Rechtskultur der kursachsischen Ritterschafit in der Epoche des Absolutusmus // SHbtt. 42, 1996. S. 77-83.

414. Schmertosch von Kiesenthal R. Die bohmische Exulanten unter der kursachsischen Regierung in Dresden // NASGA, 22. S. 294-338.

415. Schmidt H. R. Konfessionalisierung im 16. Jahrhundert. MUnchen, 1992.

416. Schmidt G. Die „zweite Reformation" im Gebiet des Wetterauer Grafenvereins. Die Einfuhrung des reformierten Bekenntnisses im Spiegel der Modernisierung graflicher Herrschaftssysteme//RKD. S. 184-213.

417. Schmidt G. Deutschland am Beginn der Neuzeit: Reichs-Staat und Kulturnation? // Recht und Reich im Zeitalter der Reformation / Hrsg. von Chr. Roll. Sigmaringen, 1996. S.l-30.

418. Schmidt G. Geschichte des alten Reiches. Staat und Nation 1495- 1806. Munchen, 1999.

419. Schmidt O.E. Die Anfange des Geschlechts von Carlowitz in Sachsen // NASGA, 49,1928. S. 1-6.

420. Schobel J. Prunkwaffen. Waffen und Rustungen aus dem historischen Museum Dresden. Berlin, 1983.

421. Schonberg R. Freiherr von. Das Wirken der Familie von Schonberg in Sachsen // Schonbergsche Familienstiftungen Reichstadt und Purschenstein und das wirken der Familie in Sachsen / Hrsg. von Schonbergscher Geschlechtsverein. Kothen, O.J. S. 13-31.

422. Schrader F. Magdeburg // TRZRK, 2. S. 69-81.

423. Schubert E. Furstliche Herrschaft und Territorium im spaten Mittelalter. Miinchen, 1996.

424. Schubert E. Die Harzgrafen im ausgehnden Mittelalter // HHMR. S. 13115.

425. Schulze W. Die standische Gesellschaft des 16. / 17 Jahrhunderts als Problem von Statik und Dynamik // Standische Gesellschaft und soziale Mobilitat / Hrsg. von W. Schulze. Miinchen, 1988.

426. Schulze W. Deutsche Geschichte im 16. Jahrhundert. 1500-1618. Frankfurt/М., 1987.

427. Schwabe L. Kursachsische Kirchenpolitik im Dreissigjahrigen Krieg (1619-1622)//NASGA, 11, 1890. S. 282-317.

428. Seeliger G. Das deutsche Hofmeisteramt im spateren Mittelalter- eine verwaltungsgeschichtliche Untersuchung. Innsbruck, 1885.

429. Selzer S., Ewert U.E. Ordnungsformen des Hofes. Einleitung // № 254. S.7- 19.

430. Sieder R. Sozialgeschichte der Familie. Frankfurt am Main, 1987.

431. Der silberne Boden. Kunst und Bergbau in Sachsen / Hrsg. von M. Bachmann, H. Marx, E. Wachtler. Leipzig, 1990.

432. Singer B. Der Furstenspiegel in Deutschland im Zeitalter des Humanismus und der Reformation. Miinchen, 1981.

433. Skalweit S. Das Herrscherbild des 17. Jahrhunderts // HZ, 184, 1957. S. 165-180.

434. Skalweit S. Der „moderne Staat". Ein historischer Begriff und seine Problematik. Opladen, 1975.

435. Smolinsky H. Albertinisches Sachsen // TRZRK, 2. S. 9-32.

436. Stammtafel des mediatisierten Hauses Solms. О. O, 1883.

437. Stephan B. Kulturpolitische MaBnahmen des Kurfursten Friedrich II., des Weisen, von Sachsen // Luthersjahrbuch, 49, 1982. S. 50-95.

438. Steude W. Die Hofmusik unter KurfUrst Moritz // № 206. S. 57-63.

439. Steude W. Musikalisches Leben in Dresden unter Johann Georg I // SDK. S. 71-76.

440. Stichard F.O. Galerie der sachsischen Furstinnen. Leipzig, 1857.

441. Stievermann D. Die Wettiner als Hegemonen im mitteldeutschen Raum (urn 1500) // HHMR. S. 379-393.

442. Streich B. Zwischen Reiseherrschaft und Residenzbildung: der wettinische Hof auf dem Reise im spaten Mittelalter . Koln, Wien, 1989.

443. Sturmhoefel K. Illustrierte Geschichte des sachsischen Lande. Bd.2. Leipzig, 1909.

444. Taube M. Freiherr von. Die altlivlandisch-sachsische Abstammung der preussischen Linie von Taube // Jahrbuch fur Genealogie, Heraldik und Sphragistik auf Jahr 1907/ 1908. Mitau, 1910. S. 252-273.

445. Die Territorien des Reiches im Zeitalter der Reformation und Konfessionalisierung. Land und Konfession 1500-1650. (Katholisches Leben und Kirchenreform im Zeitalter der Glaubensspaltung). Bd.1-7. Munster, 19901997.

446. The Thirty Years War / Ed. by G. Parker. New York, 1997.

447. Tholuck A. Der Geist der lutherschen Theologen in Wittenberg im Verlaufe des 17. Jahrhunderts. Hamburg, Gotha, 1852.

448. Tobbicke P. Hofische Erziehung. Grundsatze und Struktur einer padagogischer Doktrin des Umgangsverhaltens, nach der furstlichen Erziehungsinstruktionen des 16. und 17. Jahrhunderts. Diss. MS. Darmstadt, 1983.

449. Treitschke H. von. Deutsche Geschichte. Bd. 1. Leipzig, 1927.

450. Uhland R. Hertzog Friedrich I (1593-1608) // 900 Jahre Haus Wurttemberg. Leben und Leistung fur Land und Volk / Hrsg. von R. Uhland; Stuttgart; Berlin; Koln; Mainz, 1985. S. 174-182.

451. Ulrichs K.Fr. Leyser, Polykarp // BBKL. Bd. V, 1993. Sp.3-7.

452. Um Glauben und Reich. Kurfurst Maximilian I. Betrage zur bayrischen Geschichte und Kunst / Hrsg. von H. Glaser. Miinchen; Zurich, 1980.

453. Um die Vormacht im Reich. Christian I. Sachsischer Kurfurst 15861591. Dresdner Hefte / Hrsg. von Dresdner Geschichtsverein. Dresden, 1992.

454. Van de Water M. H. Der schone Tod. Zeremonialstruktur des Wiener Hofes bei Tod und Begriibnis zwischen 1640 und 1740. Wien; Freiburg; Basel, 1989.

455. Vann J. A. Wurttemberg auf dem Weg zum modernen Staat 1593-1793. Stuttgart, 1986.

456. Vec M. Hofordnungen. Versuch einer rechthistorischen Funktionsanalyse. Zu einem Beispiel spatmittelalterlicher Normsetzung // № 169. S. 43- 63.

457. Vehse E. Geschichte der deutschen Hofe seit der Reformation. Bd.30 -31. Hamburg, 1854.

458. Voitsch J. Zwischen Reichsfreiheit und Landsassigkeit. Die Grafen von Mansfeld im 15 und 16. Jahrhundert // HHMR S. 163-178.

459. Wagenmann. Lyser, Polycarp // REPTK, 8, 1857. S. 628- 630.

460. Wandruszka A. Reichspatriotismus und Reichspolitik zur Zeit des Preager Friedens von 1635. Graz, Koln, 1955.

461. Wartenberg G. Mansfeld // TRZRK, 6. S. 79-91.

462. Weller A. Weller K. Wurttembergische Geschichte im Sudwestdeutschen Raum. Stuttgart, 1972.

463. Wasserschloss Klaffenbach. Einst und heute / Hrsg. von Forderverein Wasserschloss Klaffenbach. Klaffenbach, 1995.

464. Weber K. von. Dr. Joachim von Beust // ASG, 6, 1869. S. 338 ff.

465. Weber W.E.J. Prudentia gubernatoria. Studien zur Herrschafltsalehre ih der deutschen politischen Wissenschaft des 17. Jahrhunderts. Tubingen, 1992.

466. Weber W.E.J. Dynastiesicherung und Staatsbildung. Die Entfaltung des fruhmodernen FUrstenstaates // Der Fiirst. Ideen und Wircklichkeiten in der europaischen Geschichte. Koln; Weimar; Wien, 1998. S. 91-136.

467. Weinacht P.L. Staat. Studien zur Bedeutungsgeschichte des Wortes von den Anfangen bis ins 19. Jahrhundert. Berlin, 1974.

468. Weisse Chr. E. Geschichte der Chursachsischen Staaten. Bd. 4. Leipzig, 1800.

469. Werl E. Herzogin Sydonia und ihr alteste Sohn Herzog Georg // Herbergen der Christenheit, 3, 1957. S. 8-19.

470. Wiemers G. Alma mater Lipsiensis. Universitat // Leipzig als ein PleiBenathen. Eine Geistesgeschichtliche Ortsbestimmung / Hrsg. von A. Frey, B. Weinkauf. Leipzig, 1995. S. 12- 40.

471. Wiesflecker H. Kaiser Maximilian I. Das Reich, Osaterreich und Europa an der Wende zur Neuzeit. Bd. 1. Wien, 1971.

472. Willoweit D. Deutsche Verfassungsgeschichte. Vom Frankenreich bis zur Wiedervereinigung Deutschlands. 3. Aufl. Munchen, 1997.

473. Winkler E. Zur Motivation und Situationsbezogenheit der klassischen Leichenpredigt // Leichenpredigten als Quelle historischer Wissenschafiten / Hrsg. von R. Lenz. Koln, Wien, 1975. S. 52-65.

474. Wollgast S. Vergessene und Verkannte. Zur Philosophic und Geistesentwicklung in Deutschland zwischen Reformation und Aufklarung. Berlin, 1993.

475. Wollgast S. Philosophic und Theologie in Dresden unter Johann Georg II //№ 178. S. 25-31.

476. Wollgast S. Philosophic und Weltbild in der Zeit des grossen Krieges // SDK. S. 51-61.

477. Zeeden E.W. Das Zeitalter der Glaubenskampfe // Gebhards Handbuch der Deutschen Geschichte / Hrsg. von H. Grundmann Bd. 2. 9. Aufl. Stuttgart, 1970. S. 118-239.

478. Ziegler W. Braunschweig-Luneburg, Hildesheim // TRZRK,3. S. 30-39.

479. Zimmermann I. Sachsens Markgrafen, Kurfursten und Konige. Die Wettiner in der meissnisch-sachsischen Geschichte. Berlin, 1990.

480. Правда, следующим разделом шли конные трухзессы, но в книге 1590 г. кроме них не было вообще никаких упоминаний о других стольниках: HSTAD. ОНМА. К II. Hoff Buch Anno 1590. Bl. 9.

481. В росписи 1590 г. тайные и надворные советники следовали разными разделами: HSTAD. OHMA. КII. Hoff Boch Anno 1590. Позже они выступали единым блоком.

482. Христиана I и его брата. Столь же устойчивой выглядела картина с чинами консистории и врачами.

483. HSTAD. ОНМА. КII. Hoff Buch. Christiani II. Bl. 133-142.

484. Ibid. Hoff Buch Anno 1614. Bl. 42 -60.

485. Без существенных изменений остались и те ведомства, где не наблюдалось заметных изменений в числе персонала: княжеский хор, музыканты, стольники.

486. HSTAD. ОНМА. КII. Hoff Buch Anno 1614. Bl. 42.

487. Kuchenordnung 1586.// Deutsche Hofordnungen. Bd. 2. S. 57-62в 20 ООО гульденов и приказывал издать новое уложение по этим двум важнейшим хозяйственным отраслям.

488. Говорилось уже не только о порядке блюд и их числе обозначалось само меню. Как и в 1586 г. в цепочку кормящихся были включены все ступени

489. HSTAD. ОНМА. К I. В1. 272-27.

490. HSTAD. OHMA. КII. Kuchen- Ordnung. Bl. 272.

491. Франкфурта-на- Майне . Он, как мы помним, значился в числе облагодетельствованных денежной милостью по спискам 1614 г. Если дело кончилось, вопреки всем суровым нотациям лишь сокращением одного лица, то гора воистину породила мышь!481

492. HSTAD. Loc. 12030 Прошение консистории от 24 февраля 1615 г.

493. Ibid. Указ курфюрста от 2 марта 1615 г.

494. Разумеется, списочные расходы должны были утверждаться высочайшей волей или, по крайней мере, доводиться до сведения курфюрста с представлений камеральных советников. Воля князя поддержать обездоленных своего Дома была очевидной.

495. HSTAD. Loc. 12030. Письмо Кристофа фон Лос Бербисдорфу.487

496. Итак, штаты двора едва ли испытывали тенденции в сторону решительного разрыва с прошлым. Но, быть может, преобразовывались функции самих чинов?

497. HSTAD. Loc. 12028. Extracten des Chur. Hoffstadt betr. 1610-1615,

498. HSTAD. OHMA. КII. Hoff Buch Anno 1590. Bl. 65.492 Ibid. Bl. 10-14.

499. Отдельным разделом в самой книге выступали «трухзессы», но вновь лишь в функции верховой службы495. И они также не были выделены в заключительном регистре.

500. HSTAD. OHMA. К II. Bl. 9. Раздел озаглавлен: «Трухзессы, каждый о трех лошадях».

501. Ibid. Hoff Buch. Christiani II. Bl. 148-149.497 Ibid. Bl. 144-145.

502. Ibid. Hofbuch von 1605 Hertzogs Johann Georgen zu Sachsen (Без пагинации).

503. Группа трухзессов «при трех лошадях» исчезает вовсе в 1603 г. Вместо неё фигурируют просто «стольники» числом в 10 человек. Столько же их остается и в штатах 1614 г.

504. HSTAD. В № 21. Adel-Beilager am Churfurstl. Sachs. Hof gehalten worden von Anno 1620 biss mit 1659. Bl. 13-14.

505. Ibid. Loc. 7168/4 (Без пагинации).

506. Указы по назначениям см.: Ibid. Loc. 7168/4. (Без пагинации).

507. Видны ли изменения в функциях?

508. Акт религиозной присяги лишь доказывал верность традиции. «Должны

509. HSTAD. Loc. 7167/14. Bl. 45.

510. Liinig J. Chr. Theatrum Ceremoniale historico-politicum. Т. II. Leipzig, 1720. S. 552.

511. Обратимся к двум важнейшим формам ритуальных действий старого общества: к свадьбе и погребению, участниками, и субъектами и объектами которых выступал курфюрст Саксонии.

512. Ibid. Loc. 10 553 / 11. Bl. 9-15. К этим регистрам мы ещё вернемся ниже в связи с проблемой дефиниции элиты.

513. Протокол свадебной церемонии ничем существенным не отличался от517предшествовавших и последующих . Перед нами картина, привычная для саксонской резиденции XVII в, примерно схожую композицию мы наблюдаем и

514. HSTAD. Loc. 10 553 / 11. Bl. 16. Рекомендации Софии касательно службы сопровождения.

515. HSTAD. ОНМА. В № 3. В1. 114.гостивших у него иноземцев. Но их приглашение являлось исключительной519прерогативой государя .

516. Торжественные застолья не меняли вековой стандарт: курфюрст смело жертвовал своим сословным старшинством во имя уважения к ритуалу и родовому порядку. В январе 1620 г. на свадьбе трех из рода Таубе мы видим Иоганна Георга,

517. Hentschel W. Die Zinnsarge der Wettiner im Freiberger Dom // NASGA, 53, 1932. S. 64-65.протестантские и католические, последние (Габсбурги) особенно, практиковали новый стандарт524.

518. Христа мы читаем многословную титулатуру, не просто определявшую сословный525статус умершего, но и возглашавшую его героическую натуру . Следов подобной текстовой героизации почти не наблюдалось за полвека до этого.

519. Надворная книга, датированная 1605 г., сообщает нам имена придворных после первой женитьбы герцога вплоть до пажей527.527

520. Среди камерюнкеров нас не должны удивлять имена ни Винкеля, чуть было не сложившего в буквальном смысле слова голову за своего патрона в злополучном

521. Ганс Георг фон Ротенхайн, Бурхард фон Шаблицки, Эрнст Шене, Освальд фон Шенкендорф.528

522. Пройдет пять лет. Летом 1611 г. герцог стал курфюрстом, и ему пришлось в срочном порядке конструировать новую вертикаль. Каким стал его выбор?

523. Ibid. ОНМА. КII. Hoff Buch Anno 1614. Bl. 23-24.532 Ibid. Bl. 72.

524. Стабильность наблюдалась и в административном аппарате. Канцлер Пелльниц сохранил свой пост и после 1611 г. К тому же в свое время он был вхож в

525. Сколь прочной оказалась представленная модель? В 1627 г. в мир иной ушел давний приятель курфюрста его второй гофмаршал Остерхаузен. Новый

526. Hoff-Buch Anno 1614. Bl. 20-21.538

527. HSTAD.B № 21. Adels-Beylager von Anno 1620 bifl mit 1659. Bl. 13.

528. Ibid. Loc. 7168 / 4. Без пагинации.

529. Ibid. ОНМА. В № 21. Bl. 62.лица и должности. Ни один из глав крупных придворных ведомств не получил прижизненного увольнения, за исключением Фицтума и Штаршеделя.

530. Каковы были причины и формы протекции? Каковы размеры преемственности в сравнении с предшественником?

531. Персона Рудольфа фон Фицтума отмечена большей печатью эмоционального к нему отношения, но за него говорила родовитость: предки его, включая отца, не первый век служили Веттинам545. Но в пользу мальчишки говорил

532. См.: Прокопьев А. Ю. Портрет дрезденского придворного XVII в.: Себастьян фон Лютцельбург // Человек. Природа, Общество. Актуальные проблемы. Тезисы

533. HSTAD. Loc. 85 58 / 6 Briefwechsel des Kurfursten Johann Georgen I von Sachsen mit dem Obersten Dietrich von Taube Januar November 1634 Militar Vorgange betreffende. Bl. 62.

534. Проведем ниточку к пожизненным пансионариям, к спискам тех, кто находился на содержании ренткамеры до гробовой доски: картина получается

535. HSTAD. Loc. 85 58 / 6. Bl. 61. Ответ курфюрста от 23 ноября.552

536. В немецком лексиконе само слово «фаворит» появится лишь на исходе XVIII. О влиянии либеральной историографии на проблему «фаворитизма» см.: Прокопьев А. Ю. Дрезденские фавориты. С. 59-60.

537. HSTAD. Loc. 8684. Hoff Buch Anno 1611. Bl. 76.пажескую службу в Дрезден. Движимый «прирожденной братской аффекцией» -как заключает почтенный пастор556.

538. Bulaeus Chr. Geistliche Freuden-Fahne (f Reinhardt von Taube). Dresden, 1662. (Экземпляр БРАН).

539. HSTAD. OHMA. В № 21. Adel-Beylager von Anno 1621 biB mit 1659. Bl. 1- 12.558

540. Ещё одной загадочной личностью выступал некто Давид фон Таубе, полковник, бывшей на шведской, а затем, вероятно, на саксонской службе. Кроме того, протоколы свадебных торжеств Генриха Иоганна фон Таубе и его невесты,

541. Биография его в надгробной речи пастора Шнайдера: Schneider D. Helleuchtender Spiegel. Dresden, 1666 (Экземпляр SLB). См.: Прокопьев А.Ю. Дрезденские фавориты. С. 65

542. Биография в надгробной речи пастора Х.Шарффа: Scharff Chr. Lamentationis Davidicae (f Caspar Heinrich von Taube). Dresden, 1646 (Экземпляр SLB).

543. Впрочем, наряду с семейно-служебной протекцией заметны и её денежные формы. Посмотрим на списки «Актов высочайшей милости». Они весьма подробно

544. Чем меньше сумма, тем реже встречаются аноблированные персоны. Приоритеты говорят сам за себя: благоволение следует верхушке двора, правительственному аппарату и слугам юных принцев.

545. Бранденштейн и Айнзидель, канцлер Пелльниц . Смесь представителей старинной знати и выдвиженцев очень хорошо иллюстрировала стиль правления новой власти, о чем уже говорилось выше.

546. И вновь давала о себе знать семейная солидарность и привычная для эпохи стратегия: раз оказав милость одному, спустя два года курфюрст гарантирует

547. HSTAD. Lehnhof Dresden. Reichstadt. Lehnbriefe 1486-1658. Жалованная грамота для Генриха фон Таубе, датированная днем св. Михаила 1621 г.572

548. Kluge R. Fiirst, Kammer un Geheimes Rat. S. 70.

549. Торгау и Эйленбург574. Связь административных и придворных карьер вполне очевидна.

550. Мир любимцев, близких людей, которыми окружил себя курфюрст Саксонии, высвечивал семейные структуры самого придворного общества. Любимцы государя тащили за собой своих близких и дальних родственников,

551. В какой степени война содействовала служебному росту, будет показано ниже.

552. Здесь крылся вполне объективный источник обратного влияния, сотканный из социальных связей и конкретных персон.

553. Прокопьев А. Ю. Дрезденские фавориты. С. 70.будущая невеста была затребована матерью курфюрста Софией в «женскую комнату» Хедвиги, жены Христиана II, и на момент замужества, стало быть, числилась камерфрейлиной курфюрстины577.

554. Сибилла бракосочеталась с оберкюхенмейстером двора Рудольфом фон Бюнау .

555. Мы видим весьма показательную картину: во главе двора и в ведущих ведомствах, включая «женскую комнату» курфюрстины Саксонии и Тайный совет, находились люди, состоявшие в близком родстве, причем далеко не только в одном колене.

556. Тесные, доверительные отношения демонстрировались не только родственным статусом, но и практическими формами взаимной протекции.

557. См. таблицы служб и браков Таубе, Лютцельбургов и Цигезаров ниже в разделе «Саксонское дворянство».579

558. HSTAD. Genealogica. Каппе (Без пагинации). Письмо маркграфа Альбрехта герцогу Иоганну Георгу в ответ на ходатайство от 8 октября 1645.5811.id. Genealogica. Lutzelburg (Без пагинации).

559. HSTAD. Loc. 8558 / 6. В1.26. Письмо Таубе от 11 августа 1634.583

560. Kluge R. Furst, Kammer und geheimer Rat. S. 57-59.

561. Mtiller F. Sachsen und der Bohmische Aufstand. S. 60-61.

562. Именно эти люди в первую очередь попали под огонь критики «малогерманских» историков, обвинявших духовников курфюрста в узколобой

563. Впрочем, «реабилитация», состоялась гораздо позже под воздействием новых воззрений на духовный климат.592

564. Тщательный разбор этих исследований представлен у Хертрампфа: Hertrampf Н.-D. Der kursachsischer Oberhofprediger. S. 11 сл.

565. Leube H. Kalvinismus und Lutherthum im Zeitalter der Ortodoxie. Bd. 1. Leipzig, 1928. S. 103-115.592

566. Мы же, в свою очередь, хотели установить взаимосвязь надворных проповедников не только с духовным развитием, в лоне которого были воспитаны сыновья Христиана I, но и с социальными силами, определявшими конфигурацию дрезденского двора.

567. Новейшие биографии Хунния: Lau Fr. Hunnius, Agidius // NDB, 10. S. 67-68; Bautz Fr.W. Hunnius, Agidius // BBKL. Bd. II, 1990. Sp. 1182-1183.

568. В 1599 г., правда, на короткий срок, Лейзер вынужден был стать, по сути, главным придворным педагогом. Именно в эти годы сложились первые впечатления друг о друге юных герцогов и их простоватого, но усердного и строгого пастора-наставника.

569. Сошлемся ещё раз на вышеприведенные источники: HSTAD. Loc. 4480 / 1. Bl. 101,164.

570. Третья пружина крылась в дворянском происхождении. Гоэ был сыном австрийского камерюнкера и ревностного лютеранина. Семья не могла похвастаться большой именитостью и тем более владетельным правами. Но род был древний и

571. См. краткое резюме его диссертации: Hertrampf H.-D. Ноё von Hoenegg -sachsischer Oberhofprediger 1613-1645 // Herbergen der Christenheit, VII, 1968. S. 129148.

572. История его семьи: Gleich A. Annales. S. 6-11.публицистика активно муссировала слухи о коррупции Гоэ и якобы тайных взятках, полученных им от Венского двора607.

573. Ноё von Hoenegg М. Unvermeidentliche Rettung. Dresden, 1635 (Экземпляр РНБ). См.: Hertrampf H.-D. Der kursachsischer Oberhofprediger. S. 213-214.

574. Gleich A. Annales Ecclesiastici. S. 222-227.611 Ibid. S. 263 сл.