Исторический опыт природопользования русских крестьян Западной Сибири

Туров, Сергей Викторович

автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Исторический опыт природопользования русских крестьян Западной Сибири

Год: 2000
Автор научной работы: Туров, Сергей Викторович
Ученая cтепень: кандидата исторических наук
Место защиты диссертации: Тюмень
Код cпециальности ВАК: 07.00.02

Полный текст автореферата диссертации по теме "Исторический опыт природопользования русских крестьян Западной Сибири"

ол

2 <? ипп ;ппо

На правах рукописи

ТУРОВ Сергей Викторович

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЯ РУССКИХ КРЕСТЬЯН ЗАПАДНОЙ СИБИРИ (XVIII-первая половина XIX вв.)

Специальность 07.00.02 — Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Тюмень 2000

Работа выполнена на кафедре отечественной истории Тюменского государственного университета

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор исторических наук, профессор Р. Г. Пихоя

доктор исторических наук, профессор Н. А. Миненко кандидат исторических наук И. В. Побережников

Институт проблем освоения Севера СО РАН

Защита состоится « J-& » 2000 г. в "*~часов

на заседании диссертационного совета К 064.23.10 в Тюменском государственном университете по адресу: 625003 г. Тюмень, ул. Перекопская, д. 15А, ауд. 215.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Тюменского государственного университета.

Автореферат разослан 2000 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

кандидат исторических наук, Ль у

доцент в п. Петрова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Изучение аграрной истории невозможно без изучения опыта природопользования, то есть без изучения комплекса навыков и умений по использованию в традиционном хозяйстве природных ресурсов и адаптации к определенным (локальным) природным условиям. Другая сторона этой проблемы — воздействие традиционной агропромысловой хозяйственной структуры на геосреду и последствия этого воздействия. Взаимодействие с окружающей средой проявлялось во всех областях жизнедеятельности и культуры крестьянства.

С полной уверенностью можно сказать, что «новые» отношения собственности в аграрном секторе экономки стимулируют и приведут в действие целый комплекс последствий в социально-экономической, демографической, культурной и других сферах жизнедеятельности общества. На наш взгляд, одним из самых серьезных последствий для социально-экономической ситуации на селе в ближайшие годы явится рост аграрного сектора экономики, причем в его малых формах: крестьянское хозяйство, кооператив, арендное предприятие и т. п. Порукой тому огромные возможности края, которые сегодня не используются в полной мере.

Географические рамки исследования ограничены Западной Сибирью. В географическом отношении Западная Сибирь представляет собой низменность в форме чаши с постепенно понижающимися к центру бортами. Регион включает климато-ландшафтные зоны тундры, лесотундры, тайги, лесостепи и частично степи. С запада на

юг Западно-Сибирская низменность ограничена горными системами Уралом и Алтаем. Восточный склон Урала и Алтая (Южная Сибирь) включены в географические рамки исследования. Широкие и плоские междуречья западносибирских рек затрудняют сток атмосферных осадков, что ведет к сильной заболоченности. Через Западную Сибирь протекает большое количество крупных рек, впадающих в одну из самых грандиозных речных систем мира — Обь-Иртышскую. Обская речная долина достигает глубины 50 — 80 метров. Правый берег западносибирских рек обычно крут, а левый спускается невысокими террасами. Западная Сибирь отличается континентальным и довольно суровым климатом. Январские температуры колеблются от — 15° на юге, до —30° на северо-востоке. Летом основная часть низменности хорошо прогревается: средняя температура июля на южной границе региона составляет 20°, а чуть южнее Салехарда — 15°. Большая часть осадков выпадает в летнее время, чаще всего в июне и августе; зимой осадков выпадает меньше. Годовое количество осадков выше всего в таежной зоне (до 550 мм), ниже всего в степи и тундре (250 — 300 мм).

Горы Южной Сибири представляют собой вытянутую с запада на восток, от Алтая до Станового хребта физико-географическую страну. Наиболее высокие хребты превышают три-четыре тысячи метров. Наибольшую высоту имеют Алтайские горы. С гор Южной Сибири берет начало большинство крупных сибирских рек. Водные потоки текут в узких крутых долинах с большой скоростью. В южно-сибирских горах много озер, болота же здесь сравнительно редки. В горных областях Алтая повсеместно наблюдаются высотные климато-ландшафтные зоны: степная, лесостепная, горнотаежная, высокогорная. Климат в Алтайских горах довольно теплый и влажный. В Кузнецко-Салаирской области горные массивы окружают большую, известную плодородными землями Кузнецкую котловину.

На протяжении XVIII — I пол. XIX. вв. Западная Сибирь в административно-территориальном отношении неоднократно переустраивалась. К 50-м XIX в. территория Западной Сибири, включенная в географические рамки исследования, входила в Западно-Сибирское генерал-губернаторство в составе Тобольской и Томской губерний, Семипалатинской области, а также части области Сибирских киргизов, где имелось русское население.

Хронологические рамки исследования. XVIII —I пол XIX вв.

традиционно выделяются в аграрной истории Сибири. Это особый этап, поскольку только к началу XVIII в. происходит становление сибирского крестьянства как локальной сословно-этнической группы русского народа. Во второй половине XIX в. ситуация существенно изменилась в стране в целом и в Западной Сибири в частности. Наиболее значимыми процессами социально-экономической жизни для аграрного сектора региона стали рост товарности сельскохозяйственного производства и массовое переселение в Сибирь из центральных областей европейской части страны. Однако в ряде случаев исследование выходит как за нижнюю, так и в особенности за верхнюю хронологическую границу. Это объясняется как требованиями развития отдельных сюжетов, так и чрезвычайной консервативностью рассматриваемых в исследовании процессов.

Степень изученности темы. Хозяйственное освоение Северной Азии русским крестьянством в эпоху «позднего феодализма» является одной из центральных проблем сибиреведения. В 60-е —90-е годы весомый вклад в изучение этой проблемы внесли Н. Г. Апполова, И. В. Власова, М. М. Громыко, Н. Ф. Емельянов, А. А. Кондрашенков, Д. И. Копылов, Н. А. Миненко, В. В. Пундани, Л. М. Русакова1. Поскольку традиционное хозяйство связано с природой тысячами нитей, то, разумеется, изучение традиционной хозструктуры невозможно без изучения ее взаимосвязей с природой. К сожалению, во многих исследованиях обозначенных выше авторов эти проблемы уходили на второй план. Изучение процессов зачастую замещало изучение взаимосвязей. Тем не менее интересные и ценные наблюдения над природно-общественными взаимосвязями в сельском хо-

1 Апполова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI —первой половине. XIX вв. М., 1976; Власова И.В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII —XVIII вв. М., 1984; Емельянов Н. Ф. Население Среднего Приобья в феодальную эпоху (состав, занятия, повинности). Томск, 1980; Кондаршенков А. А. Крестьяне Зауралья в XVII— XVIII вв. Челябинск, 1966.

Ч. 1; 1969. Ч. 2; Копылов Д. И. Обрабатывающая промышленность Западной Сибири в XVIII—первой половине. XIX вв. Свердловск, 1973; Громыко М. М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965; Миненко Н. А. Северо-Западная Сибирь в XVIII—первой половине XIX вв. Новосибирск, 1975; Русакова Л. М. Сельское хозяйство Средаего Зауралья на рубеже XVIII — XIX вв. Новосибирск, 1976; Пундани В.В. Государственная деревня Урала и Западной Сибири во второй половине XVIII — первой половине XIX вв. Курган, 1999.

зяйстве Западной Сибири XVIII —пер. пол. XIX вв. в работах этих исследователей можно найти. Наблюдения касаются в основном специфики земледелия, скотоводства и промысловой деятельности в их соотнесенности с природной средой.

В 70-е гады начинают выходить работы М. М. Громыко и ее единомышленников, в которых по-новому были расставлены приоритеты и сформулированы исследовательские задачи. Если до этого в центре внимания были социальные и экономические процессы, то теперь внимание исследователей переносилось на самого крестьянина, как носителя традиционной культуры, хозяйственной в том числе. Подробно становление нового подхода прослежено в соответствующих историографических очерках, сделанных Н. А. Миненко1. Она же сформулировала термин для обозначения того, что происходило, — «культурно-антропологический» подход. В рамках данного подхода, помимо прочих проблем, исследователи принялись за изучение складывания системы жизнеобеспечения сибирской деревни, эволюции этой системы во времени, ее адаптации к порайонным (локальным) условиям. В этой связи стали актуальны вопросы соотнесенности с конкретными природными условиями хозяйственных традиций и навыков. В зону интересов исследователей попадают природоведческие знания и экологические представления крестьянства, преломление знаний о природе в традиционном изобразительном искусстве и фольклоре. Данный исследовательский подход в 70-е —80-е гг. нашел свое выражение в работах М. М. Громыко, В. А. Липинской, Н. А. Миненко, Л. М. Русаковой, В. И. Шадурского2.

1 Миненко Н. А. Новейшая историография аграрной истории Урала XVI — начала XX вв. // Летопись уральских деревень. Тез. докл. регион, науч. конф. Екатеринбург, 1995. С. 7 — 9; Она же. Урал и Западная Сибирь конца XVI — первой половины XIX вв. в новейшей отечественной историографии // Культурное наследие Азиатской России: материалы I Сибиро-Уральского исторического конгресса. Тобольск, 1997. С. 24 — 30.

2 Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII — первая половина XIX вв.). Новосибирск, 1975; Липинская В. А. Русское население Алтайского края. Народные традиции в материальной культуре (XVIII — XX вв.) М., 1987; Миненко Н. А. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986; Она же. Живая старина: Будни и праздники сибирской деревни в XVIII — первой половине XIX вв. Новосибирск, 1989; Русакова Л. М. Традиционное изобразительное искусство русских крестьян Сибири. Новосибирск, 1989; Шадурский В. И. Народный опьгг земледелия Зауралья в XVII —начале XX вв. Свердловск, 1991.

В 1989 г. вышла в свет книга Т. С. Мамсик «Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизмы формирования и функционирования агропромысловой структуры». В этом исследовании Т. С. Мамсик большое внимание уделено изучению взаимодействия традиционной хозструктуры с окружающей средой. Здесь можно найти наблюдения взаимосвязи интересов русского звероловного промысла и процесса хозяйственного освоения горных долин Алтая. Автор делает интересные выводы по поводу последствий освоения Южной Сибири русскими для животного мира региона. Т. С. Мамсик увязала с локальными флуктуация-ми климата Горного Алтая в I пол. XIX в. изменения в агропромысловой структуре региона. Особый интерес вызывают выводы исследовательницы о связи вышеуказанных природных процессов и миграционных потоков русского крестьянства как внутри края, так и далеко за его пределы1.

В 1991 г. была опубликована монография Н. А. Миненко «Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII —первой половине XIX в.». данная работа в сущности подводит итог всего, что было достигнуто сибиреведе-нием в области изучения природно-общественных взаимосвязей за предшествующий период. В книге сформулирован и получил определенное разрешение круг вопросов, ранее не ставившихся: природоохранная политика правительства и действия по регламентации природопользования; традиционная регламентация природопользования и крестьянские традиции охраны природы; влияние природных неблагоприятных и катастрофических факторов на хозяйственную деятельность крестьянства. Явный приоритет в книге отведен изучению природоведческих знаний и экологических представлений крестьянства2.

Таким образом, к началу 90-х годов в сибиреведении сложился новый подход — историко-экологический. Сущность этого подхода заключается в том, что в изучении процессов формирования и развития локальных хозяйственных структур и этнокультурных традиций исследователи учитывают природную среду не как фон, а

' Мамсик Т. С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизмы формирования и функционирования агропромысловой структуры. Новосибирск, 1989.

2 Миненко Н. А. Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII —первой половине XIX в. Новосибирск, 1991.

как мощный и постоянно изменяющийся (масс-энергетический обмен) фактор. В этой связи становится не только желательно, но и необходимо привлечение данных как вспомогательных исторических дисциплин (исторической географии, этнографии), так и естественных наук, и прежде всего географии и экологии.

В рамках данного подхода в 90-е годы продолжали осуществляться исследования. Исследователи касались широкого круга проблем исторической экологии русского крестьянства Сибири XVIII —XIX веков. В ряду этих публикаций выделяется книга В. А. Зверева «Экологические аспекты культуры и образа жизни крестьянства Сибири эпохи капитализма». В последнее время историко-экологический подход воплощается в исследованиях традиционного быта и культуры аборигенов сибирского северо-запада и смежных с Западной Сибирью регионов.

Цели и задачи исследования. Цель исследования: выявить специфические (локальные) аспекты взаимодействия традиционной агро-промысловой структуры с окружающей средой. Установить направления и объемы, в которых крестьянское хозяйство воздействовало на природу и обратное воздействие окружающей среды, в том числе измененной, на хозяйство. Уточнить наши представления о степени адаптированности крестьянства Западной Сибири к природным условиям региона в обозначенных хронологических рамках.

Исследовательская цель достигается путем решения следующего набора задач:

— выявить и раскрыть экологические аспекты пропульсивных отраслей агропромысловой структуры (земледелие, скотоводство);

— выявить и раскрьггь экологические аспекты промысловой деятельности (собирательство, добывающие и производящие промыслы);

— исследовать и выяснить степень адаптации традиционного хозяйства к неблагоприятным и экстремальным факторам окружающей среды;

— раскрыть способы и показать результаты взаимодействия агропромысловой структуры региона с ландшафтно-рельефны-ми системами и биоценозами.

Источниковая база исследования. Сведения об опыте природопользования русского крестьянства Западной Сибири в XVIII —I пол. XIX вв. имеются в источниках разных видов, которые можно распределить по нескольким группам.

1). Картографические материалы отложились в Тобольском филиале Госархива Тюменской области, в фонде Тобольской казенной палаты (ф. 154). Планы и карты составлены к различным случаям. Обычно это «отрезка» или «прирезка» угодий по различным причинам. Сосредоточена эта информация по селениям, в большинстве случаев Тобольского уезда. Планы отдельных участков содержат данные о площади сельхозугодий и «неудобей»: болот, кустарника, леса, площади, занятой реками и озерами. Хронологически планы находятся в промежутке конца XVIII —I пол. XIX вв., чаще всего имеются планы на 1 пол. XIX в., обычно в рамках двух последних десятилетий. Восстановить полную и адекватную картину антропогенного воздействия на основе имеющихся картографических материалов невозможно, но возможны некоторые частные выводы.

2). Документы высших, центральных и местных, включая мирские выборные, органов власти являются важнейшим источником по теме исследования. Среди этих материалов официального происхождения наибольший интерес вызывают сведения о различных неблагоприятных и катастрофических природных факторах и их влиянии на народное хозяйство, а также данные о размерах скотоводства, земледелия, различных промыслов, о состоянии природных ресурсов края.

Обозначенная информация до образования в 1802 г. министерств накапливалась в Первом департаменте Сената. В Министерство внутренних дел и полиции поступали губернаторские отчеты, где должны были содержаться указанные выше сведения. При использовании данных этих документов нужно помнить, что губернаторы были склонны завышать позитивные показатели итогов своей деятельности. В документальных материалах, исходящих от местных учреждений и чиновников среднего и низшего звена, особенно велик блок документов, относящихся к последствиям эпизоотий. По меньшей мере, уже в 30-х годах XVIII в. в полицейской отчетности уездного уровня имеется раздел: «Список происшествий по волостям». Согласно «Наставления...» 1764 г. губернатор обязан был раз в три года объезжать губернию с целью контроля за «состоянием и течением дел в губернии». Данные инспекторские поездки предполагали изучение ситуации на местах по широкому кругу вопросов, в том чис-

ле интересных в рамках нашего исследования. Немало заслуживающих внимания данных содержат материалы инспекционных проверок, проводившихся различными органами высшего и центрального госуправления: Сенатом, Министерством государственных имуществ. Интересующая нас информация отложилась в документах центральных и высших органов госуправления в результате решения тех или иных проблем в области управления Сибирью. Сенат, Сибирский приказ, Сибирский комитет постоянно интересовались такими вопросами, как проведение геодезических работ в Сибири, эпизоотии, соляной промысел, охрана от пожаров сибирских лесов и т. п. К этой же разновидности текстов примыкают проекты, поступавшие в центральные госучреждения от частных лиц. Так, в фонде II Сибирского комитета отложились два подобных проекта от мещанина г. Томска Гладышева «Об устройстве новых сообщений между Европейской Россией, Сибирью и Китаем; мерах к сбережению лесов в Сибири». Документы местного судопроизводства фиксируют случаи лесных и напольных пожаров, случившихся по вине крестьян, а также несанкционированные изменения в ландшафтно-рельефных системах, например, сооружение каналов («копанок»). В исследовании использованы материалы из фондов РГИА, РГАДА, Архива РГО, Госархива Тюменской области, Тобольского филиала Госарихва Тюменской области, фонда научных рукописей Тобольского Государственного историко-архи-тектурного музея-заповедника.

3). Еще одна группа источников складывается из экономико-географических и историко—этнографических описаний. Из описаний XVIII в. особый интерес вызывают написанные в этом жанре сочинения Г. Ф. Миллера и П. С. Палласа; из описаний I пол. XIX в. — Н. А. Абрамова, Ю. А. Гагемейстера, И. Завали-шина, Г. Колмогорова, Г. Потанина, Г. Спасского и др. Исследуемые природно-общественные взаимосвязи весьма консервативны, а посему стало возможным до определенных пределов ис-спользование описаний II пол. XIX —начала XX вв. Здесь особое место занимают работы Н. Л. Скалозубова, тобольского губернского агронома; записки ряда исследователей Северо-Западной Сибири А. А. Дунина-Горкавича, С. К. Патканова, X. Лопарева и др., а также сведения, собранные чиновниками Министерства

государственных имугцеств и опубликованные в рамках многотомного издания «Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири...». В рамках историко-экологического подхода становится возможным привлечение описаний природы и животного мира края, не характерных для традиционной источниковой базы исторического исследования. В целом данная группа источников нуждается в серьезной критике. Так, при оценке последствий для природной среды региона от взаимодействия с агропромысловой структурой нужно помнить, что описания могут нести неверную информацию о природе края.

4). В периодической печати («Тобольские губернские ведомости», «Томские губернские ведомости», Журнал Министерства внутренних дел и др.) публиковались сообщения о различных происшествиях, в том числе о стихийных бедствиях и их последствиях для хозяйства.

5). Автор использовал в диссертационном сочинении данные собственных полевых исследований. Полевые исследования проводились на основе авторской программы среди русского сельского населения Тюменской области, Верхотурского и Тугулымс-кого районов Свердловской области, Шадринского района Курганской области. Полевые исследования ведутся ежегодно с 1986 г. в рамках этнографической практики студентов факультета истории и политических наук ТюмГУ. Записи бесед с информантами хранятся в архиве Лаборатории истории культуры Сибири исторического факультета ТюмГУ и в личном архиве автора.

Научная ценность и новизна работы состоит в том, что впервые исследуется локальный опыт природопользования русского крестьянства Западной Сибири. Выявляются экологические аспекты хозяйственной деятельности. Прослеживаются направления и объемы воздействия агропромысловой структуры на природу и обратное воздействие окружающей среды, в том числе измененной. Уточняются существующие представления о системе жизнеобеспечения и степени адаптации крестьянства региона к природным условиям. В научный оборот вводится целый ряд новых источников.

Практическое значение диссертации заключается в возможности использования ее материалов и выводов для дальнейшей разработки широкого круга проблем по истории и этнографии русского

крестьянства Западной Сибири. Результаты исследования, а также введенные в научный оборот новые источники могут быть привлечены для чтения специальных курсов по этнографии и аграрной истории Западной Сибири, в составлении методических пособий и программ, в полевой работе этнографов. До определенной степени описанные приемы природопользования могут быть применены в современном аграрном производстве индивидуального (фермерского) типа. Некоторые выводы могут быть интересны географам.

Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в докладах на научной конференции студентов и молодых ученых «Уральские археографические чтения» (Свердловск, 1989); на научной конференции «Письменность и книгопечатание» (Тюмень, 1989); на межрегиональной научно-практической конференции «Духовная культура Сибири (проблемы межнациональных связей, философии, филологии и истории)» (Тюмень, 1994); на международной научно-практической конференции «Безопасность жизнедеятельности в Сибири и на Крайнем Севере» (Тюмень, 1995); на региональной научно-практической конференции «Летопись уральских деревень» (Екатеринбург, 1995); на научно-практической конференции «Русская письменность и духовная культура в Западной Сибири» (Тюмень, 1995); на научно-практической конференции «Словцовские чтения—95» (Тюмень, 1995); на региональной научно-практической конференции «Урал: территория жизни» (Екатеринбург, 1996); на второй всероссийской конференции «Судьба России: духовные ценности и национальные интересы» (Екатеринбург, 1996); на научно-практической конференции «Словцовские чтения—96» (Тюмень, 1996). Положения диссерации обсуждались на кафедрах отечественной истории ТюмГУ и Уральского государственного университета (Екатеринбург). На факультете истории и политических наук Тюменского госуниверситета читается спецкурс по теме диссертации.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении раскрывается актуальность темы, формулируются цели и задачи работы, обосновываются территориальные и

хронологические рамки исследования, рассматриваются научные труды по теме, анализируются использованные источники.

Глава первая «Экологические аспекты агропромысловой структуры» состоит из двух разделов.

Раздел I «Экологйческие аспекты пропульсивных отраслей» посвящен выявлению и описанию экологических аспектов (природно-хозяйственных взаимосвязей) и западносибирских земледелия и скотоводства. В XVIII — I пол. XIX вв. в размещении русского земледелия в Западной Сибири произошли существенные изменения. В течение II пол. XVIII в. на юге региона создается ряд так называемых укрепленных линий. Под их прикрытием границы земледелия продвинулись в южное лесостепье и частично в степь. В первой половине XIX в. за счет земледельческого освоения Барабинского лесосте-пья окончательно сложилась сплошная сельскохозяйственная полоса от восточного склона Урала до приалтайских степей.

К концу рассматриваемого периода сложившееся в крае размещение распаханных территорий наиболее полно отвечало возможностям, которые предоставляли природные условия. В зоне лесостепи и частично степи земледелие стремилось к сплошной полосе в широтном направлении. В зоне средней и южной тайги поля размещались в поймах крупных рек и их притоков и тяготели к меридиональной конфигурации. К середине XIX в. в степи и на севере региона пашни располагались очагами. На севере зона устойчивого земледелия доходила до 57° северной широты, а за счет посадок картофеля продвинулось до Березова. На юге пашни вышли за пределы современных границ края на территорию Казахстана. Русские крестьяне осваивают горные долины Алтая, что приводит к складыванию в Западной Сибири горного земледелия.

Слабая заселенность края позволяла занимать под пашни наиболее плодородные земли. Так, в зоне тайги выбирались участки, как бы уже подготовленные для введения в хозяйственный оборот: это «гари», то есть места бывших лесных пожаров и «елани», то есть поляны, открытые места среди леса. В западносибирском лесостепье пашни размещались на «гривах» — возвышенных деталях рельефа с наиболее плодородными почвами. Стремление крестьянства к использованию самых лучших земель нашло отражение в повсеместной чересполосице и разбросанности волостных земельных дач.

Русские земледельцы пришли в Западную Сибирь, обладая навыками ведения трехпольного хозяйства. Однако, они столкнулись здесь со специфическими почвенно-климатическими условиями: сокращенный вегетативный период из-за более низких температур, оригинальные почвы, не имеющие аналогов в европейской части страны; маломощность местных черноземов, отсутствие больших площадей с однородным составом почв (мозаичность) — все это, в купе с наличием огромных пустующих земельных просторов, привело к преобладанию в сибирском полеводстве переложно-залеж-ной системы, при которой истощение почв (выпашка) возмещалось забрасыванием участка пашни в залежь иногда на многие годы или введением в пахотный оборот целинных земель. Однако, по мере накопления полеводческого опыта и знаний о местных по-чвенно-климатических условиях, под давлением постоянного прироста населения (относительного аграрного перенаселения) в старозаселенных районах уже в XVIII в. начинается переход к навозо-удобрению. Но навозоудобрение вплоть до II пол. XIX в. внедрялось медленно. Основным сдерживающим фактором, по-видимому, являлось, помимо специфических почвенно-климатических условий, наличие в крае огромного фонда свободных земель и, как следствие, успевшее сложиться специфическое хозяйственное поведение — неполная земледельческая оседлость. Учитывались в земледелии и почвенно-климатические условия отдельных провинций края. Отсутствие зарегулированности в способах ведения полеводческого хозяйства было характерной чертой западносибирского земледелия.

Интенсивная распашка вела к повсеместному замещению на больших площадях диких фитоценозов культурными. Уже в XVIII столетии русское крестьянство столкнулось со смывом почв, ветровой эрозией и наступлением песков на пашню, правда, эти негативные последствия земледельческого освоения в основном были характерны для лесостепья (южного) и степи. В источниках не фиксируется случаев глубокой водной эрозии рельефа или почвенного покрова в результате земледельческой деятельностью. Ветровая эрозия была распространена шире и носила более интенсивный характер. Так, на юге Омского и Тарского уездов в 50-х годах XIX в. «...труды земделельца... иной раз пропадают вовсе... от засухи и выдувания полей ветрами». В южной

части лесостепья русские крестьяне, по меньшей мере, уже в начале 70-х годов ХУ1Н в. столкнулись с наступлением песков на сельхозугодья. Наибольший урон от песчаных заносов терпели выгоны, в меньшей степени страдали пашни и сенокосы. Непосредственное аграрное вытеснение леса было слабо выражено, ибо подсечная система земледелия не получила широкого распространения в регионе.

Важнейшей отраслью традиционного хозяйства было скотоводство. Западная Сибирь в XVIII —I пол. XIX вв. занимала лидирующее положение как по общим размерам поголовья скота, так и по средней обеспеченности скотом крестьянского двора. Правда, при общем высоком уровне размеры скотоводства были неодинаковы в различных местностях. Больше всего скота насчитывалось у крестьян Тарского, Курганского, Ишимского, Ялуторовского, Омского округов Тобольской губернии. Огромные стада (более 300 лошадей) содержали зажиточные крестьяне на Алтае в I пол. XIX века. Меньше скота было у крестьян таежных районов. Во взаимодействии с окружающей средой возникали сельхозугодья двух типов — выпаса (выгоны) и сенокосы. В Сибири скот пасся на общественных выгонах («поскотинах»). Площадь поскотины составляла от 1 до 6 верст в длину и столько же в ширину. В результате интенсивного выпаса складывались фи-тоценозные пространства типа пастбищ, характеризующиеся потерей ценных в кормовом отношении видов трав, а иной раз и леса. За счет изменения почв участки земли, занятые под поскотины, эволюционировали в высокопродуктивные пахотные угодья. Еще одним типом угодий, возникавших под воздействием скотоводства, были покосы. В зоне тайги под сенокосы использовались пойменные луга. В Горном Алтае сено накашивали на альпийских лугах. Степень окультуренности участков, занятых под покосы, была незначительна. Крестьяне не проводили работ по улучшению этого вида угодий.

Серьезной проблемой для скотоводства являлись кровососущие насекомые («гнус»). Однако с ростом населенности и, как следствие, большей окультуренности местности острота этой проблемы снижалась. Страшным бичом западносибирского скотоводства были эпизоотии и прежде всего сибирская язва. Эпизоотии практически не прекращались не на один год. Разница была лишь в том,

какие территории края были ими охвачены и каковы были последствия. Выделяются эпизоотии с катастрофическими последствиями. Так, летом 1793 г. только в Боровской волости Ишимского округа пало 1475 лошадей. В 1811 г. в Тобольском уезде «сибирка» унесла 6000 голов скота, а в 1821 г. только в Ишимском округе пало 40000 и т. д. Пики эпизоотий за рассматриваемый период, по-видимому, пришлись на конец XVIII — первую четверть XIX вв., на начало 40-х и 50-х годов XIX столетия.

Много неприятностей доставляли сельскому хозяйству вредители и сорняки. Немало тому способствовала специфика почв. После интенсивной распашки сорные травы начинали забивать хлеба. Наиболее распространенные в регионе сорные травы, осложнявшие полеводство: осот, пырей, конопля, березка, вьюн (разновидность березки), молочай. С целью борьбы с сорняками крестьяне перепахивали поля, применяли различные схемы севооборота и т.п. Из насекомых — вредителей наибольший урон наносила саранча («кобылка»). Первое описание катастрофических последствий нашествия саранчи в регионе относится к 70-м годам XVIII в. (П. С. Паллас). Кобылка являлась в засушливые годы. Она в первую очередь уничтожала траву на лугах и покосах, затем хлеба. Таким образом, саранча лишала крестьян урожая, а скот — кормов. Крестьяне практически не боролись с кобылкой, считая подобную борьбу бесполезной. Среди неблагоприятных факторов, осложнявших полеводство, следует также отметить мышей-полевок.

В рассматриваемый период русское крестьянство края не располагало сколько-нибудь действенными технологиями, способными эффективно противостоять указанным неблагоприятным факторам. Однако благодаря многолетним наблюдениям, крестьянству удалось накопить целый комплекс знаний и умений, позволявших даже в самые неблагоприятные годы сохранять свое хозяйство, пусть и с большими потерями, но на уровне, обеспечивающем выживание.

Раздел II «Экологические аспекты промысловой деятельности» посвящен выявлению и описанию природно-хозяйственных взаимосвязей промысловой деятельности крестьянства — добывающие и производящие промыслы. Большое место в крестьянском хозяйстве играли различные промыслы. Среди последних

видное место принадлежало рыбной ловле. Рыбная ловля была распространена шире, чем охота, и носила повсеместный массовый характер. Рыбу добывали в огромных количествах. Например, в 1820-е годы в озере Чаны и других барабинских озерах крестьяне ежегодно добывали до 150000 пудов рыбы, а на отдельных озерах Каинского округа еще 30000 пудов. В еще больших количествах рыбу добывали на севере. Только на «рыболовных песках» близ с. Самарова Тобольского уезда в начале 60-х годов XIX в. вылавливали сотни тысяч пудов рыбы. Велики были и индивидуальные уловы. Сроки, способы и объемы этого промысла не в последнюю очередь зависели от специфики природных условий: содержание кислорода в речной воде («замор»), особенности водного режима и стока, сезонные миграции и другие поведенческие установки рыбного стада — все это обуславливало, например, применение тех или иных способов лова, что свидетельствовало о высокой степени адаптации русского рыболовного промысла к местным природным условиям. Товарность рыболовства, а значит и объемы вылова, рыбы стали существенно расти с началом XIX века. Ведущее положение по объемам занимали север Тобольской и Томской губерний. Рыбная ловля была главным занятием казаков Верхнего Прииртышья. В остальных местностях рыболовство было распространено широко, но не носило характер основного занятия. Так, в Шадринском уезде в первой половине XIX в. рыболовством занимались только трое из десяти «домохозяев» и то «про свой обиход».

На ранних этапах русской колонизации региона охотничий промысел играл значительно большую роль в крестьянском хозяйстве. Позднее одним из основных занятий наряду с рыбной ловлей охота оставалась только в неземледельческих районах, прежде всего в северной части региона (Средняя и Нижняя Обь). Промысловые интересы и способы охоты формировались из наличия и численности тех или иных животных в определенной местности и в зависимости от рыночной конъюнктуры.

В степи, например, в середине XIX в. русские успешно охотились на кабанов, маралов, косуль, медведей, лисиц (корсаков), волков, зайцев, тетеревов, горностаев, дроф. Крестьяне стремились до минимума сократить расходы на организацию охоты. В районах, где охота была второстепенным занятием, крестьяне,

за редким исключением, охотились только с помощью различных ловушек. Причем добыча была значительна. Так, при помощи ловчей сети («перевеса») на северо-западе за сезон налавливали до 500 уток на семью. Старались запастись мясом в тех ситуациях, когда животные оказывались беззащитны, и применяли облавные способы охоты. Так, основная охота на зайцев проводилась на «заливных островах» в половодье, в больших количествах заготавливалась линная водоплавающая дичь.

Самое разнообразное и широкое применение в крестьянском хозяйстве и быту находили различные дикие растения. Так, в первой половине XVIII в. крестьяне Томского уезда собирали 17 видов только лесных ягод. Специфика отдельных регионов проявлялась в том, что объектами собирательства становились растения, характерные только для местной флоры. На Верхнем Иртыше, например, в больших количествах собирали растения-красители: морену, зеленуху, серпуху. Главное место среди собираемых растений занимали пищевые: хмель, дикая вишня, кедровый орех, грибы, ягоды и др. Сбор растений, употреблявшихся в пищу, и пищевых суррогатов особенно активизировался во время неурожаев, когда возникала реальная угроза голода. Круг объектов собирательных промыслов постоянно расширялся, например, шел постоянный поиск новых лекарственных растений. Особенно на территории края были развиты сбор хмеля и кедрового ореха. Здесь уже в начале XVIII в. сложился товарный выход. Н. Попов отмечал в XIX в., что «кедровые орехи в довольном количестве входят в торговлю из Верхотурского уезда». По подсчетам Белявского, в 30-х годах XIX в. только в Сама-ровской волости Тобольского уезда за сезон собирали до 10000 пудов ореха. Велики были индивидуальные сборы дикоросов. Один сборщик мог набрать два ведра малины в день, грибы собирали телегами. На севере региона в качестве промысла существовал промысел мамонтовой кости (бивней). В начале XIX в. на всем севере Сибири добывали около 2000 пудов мамонтовой кости в год. Бивни вывозили в Китай и в Англию. Еще одним специфическим северным видом собирательства был сбор яиц водоплавающих птиц. В целом круг собирательства был чрезвычайно широк: пищевые, лекарственные и технические растения; минералы, ископаемая кость. Объекты собирательства подвер-

гались глубокой переработке, особенно в народной медицине, здесь же шел наиболее активный поиск новых объектов. Продукция собирательных промыслов все шире поступала на рынок. Все это свидетельствовало о высокой степени адаптации русского крестьянства к природным условиям региона. Объемы и предпочтения в собирательстве диктовались природными и социальными условиями, требованиями рынка и экологическими (популяционными) закономерностями. В частности, популя-ционной закономерностью, получившей в экологии наименование «комплекс основателя», когда при утверждении популяции какого-либо биоценоза на новой территории раз и навсегда определяется пищевая ниша.

К добывающим промыслам относилась и добыча соли. О большинстве источников соли — степных «самосадочных соляных озерах» — правительство узнало благодаря крестьянской инициативе. Так, по сведениям, собранным от крестьян в 1822 г. аппаратом Западно-Сибирского генерал-губернаторства, в Киргизской степи насчитывалось 41 «самосадочное соляное озеро». На протяжении всего периода существовала государственная монополия на добычу соли, но, несмотря на «жестокие наказания» и стражу, крестьянская «воровская соледобыча» процветала и к середине XIX в. окончательно победила в конкурентной борьбе с государственной. Крестьяне добывали столько «воровской соли», что ее казенная продажа, например, в Тобольской губернии упала практически до нуля.

В подавляющем большинстве крестьяне занимались добывающими промыслами вблизи своих селений. Однако многие отправлялась в дальние промысловые экспедиции, иногда за многие сотни километров от постоянного места жительства. Даже государственная граница не была препятствием для промысловой экспансии. Не были сколько-нибудь серьезным препятствием для русских промысловиков и указы об охране угодий аборигенов края. Самыми удаленными были соляные и рыбные промыслы. Например, курганские крестьяне в 50-х годах XIX в. ездили за солью в Киргизскую степь за 550 верст от Кургана.

домашнего производства. Однако продукция кустарей все чаще и все в больших количествах попадала на рынок. Первое место среди кустарных производств как по распространенности и количеству занятых рук, так и по объемам производства и товарности принадлежало деревообработке. Здесь наибольших успехов добились крестьяне Тюменского уезда, которые в середине XIX в. производили различных «деревянных изделий» на 100000 рублей в год.

Помимо деревообработки, в крае были широко распространены и другие лесные промыслы. Повсеместно в лесной полосе крестьяне занимались выгонкой смолы и дегтя, выжиганием древесного угля, драли липовое лыко, заготавливали дубильные материалы. Разные виды деревьев испытывали различную степень промыслового давления. Самыми «ходовыми» и «потребными в хозяйстве» были сосна и береза. Немало леса заготавливалось крестьянами в качестве дров и стройматериалов, предназначенных на продажу. Так, в Тобольской губернии в середине XIX в. подавляющее большинство предприятий получали дрова «покупкою у крестьян». В Южном Зауралье лесозаготовки стимулировались не только потребностями края, но и соседних, уже в немалой степени обезлесенных местностей. Большое количество леса уходило на повседневные бытовые нужды крестьянства, на возведение жилищ и различных хозяйственных построек, изготовление транспортных средств (телеги, сани) и т. п. Заметный урон лесу наносила транспортная сеть деревни — дороги, тропы. Под давлением нужд крестьянского хозяйственного быта лес исчезал прежде всего возле поселений.

Глава вторая «Взаимодействие агропромысловой структуры с природной средой» состоит из трех разделов.

Раздел I «Экстремальные и побочные факторы взаимодействия» посвящен характеристике ущерба, наносившегося традиционному хозяйству различными стихийными природными бедствиями, и способов противостоять стихии. Здесь лее рассматриваются побочные (непредвиденные) результаты воздействия агропромысловой структуры на природу региона.

преодолевались. Однако экстремальные природные процессы порой приводили к катастрофическим последствиям. Так, выделяются катастрофические наводнения: 1761, 1784, 1794, 1811, 1824, 1838, 1856 годов. Во время наводнений затоплялись селения, разрушались дома и хозяйственные постройки, гиб скот и затоплялись полевые угодья. Во время катастрофических наводнений эти последствия многократно усиливались. Наводнения с высокой водой подряд несколько лет (5 — 8 лет) — многоводные циклы в Обь-Иртышской речной системе — наносили огромный урон и повергали агропромысловую хозяйственную структуру пойменного северного типа в состояние затяжной депрессии, когда большинство привычных хозяйственных занятий либо были осложнены, либо вовсе невозможны, так как до августа-сентября под водой находились пашни, пастбища, покосы и наиболее продуктивные рыболовные угодья («пески» и «соры»), далеко в тайгу уходил промысловый зверь. Многоводные циклы в первой половине XIX в. были, как выяснил автор, в 1810-1812, 1818- 1824, 1835-1836, 18451847, 1856-1863 годах.

Не только благополучию, но и самой жизни крестьянина угрожали глобальные засухи, когда иссыхали нивы и пастбища на территории отдельных районов или всего края. В 1795 г. в Тобольской губернии была такая засуха, «что земля потрескалась, а трава и хлеб в поле совсем засохли и попадали». 1810— 1812 гг. были засушливыми настолько, что в некоторых округах крестьяне употребляли в пищу «гнилое таловое и березовое дерево» и глину. Результаты воздействия хозяйственной структуры на природу могут быть ожидаемыми, то есть являться следствием целенаправленных действий, а могут быть побочными, то есть непредвиденными, причем побочные результаты зачастую даже перекрывают ожидаемые.

нако в подавляющем большинстве случаев причиной лесных и напольных пожаров, приводивших порой к катастрофическим последствиям, были так называемые палы, то есть применение огня с целью выжигания прошлогодней травы («ветоши») на сенокосных, ягодных и звероловных угодьях. Источники беспристрастно свидетельствуют о печальных последствиях этого хозяйственного приема. В огне исчезали сотни тысяч десятин леса и целые поселения, гибли люди и животные. Власти на протяжении всего периода вели борьбу с практикой «спускания палов», но тщетно и ограничились только регламентацией палов с тем, чтобы они заканчивались до 1 мая. Палы регламентировала община, но также с весьма скромным результатом.

Не без участия человека Западная Сибирь знала лесные пожары-катастрофы. Катастрофические лесные пожары для хозяйственной структуры северного пойменного типа несли последствия, сравнимые с последствиями многоводных циклов речного стока, то есть также приводили к длительным депрессиям. От пожаров погибали или надолго уходили в дебри животные, выгорали кедровники, серьезно страдал рыболовный промысел. Дело в том, что в воды рек и озер попадали в большом количестве продукты горения, что приводило к массовой гибели рыбы.

Огонь в качестве хозяйственного инструмента являлся атрибутом экстенсивного хозяйствования в условиях слабой заселенности и предназначался единственно для дешевого и быстрого введения в хозяйственный оборот новых угодий или поддержания в приемлемом состоянии уже имевшихся. Меры по регламентации и ограничению применения открытого огня в хозяйственных целях, осуществлявшиеся крестьянским миром и правительством, не могли предотвратить катастрофических последствий. Изменения наступали только в условиях относительной земледельческой перенаселенности, когда приходилось интенсифицировать хозяйство, а побочные последствия применения открытого огня стали перекрывать все достоинства этого хозяйственного приема.

Его даже использовали в качестве строительного материала. Накопленный за зиму навоз использовали для выравнивания деревенских улиц. Из него сооружали съезды к рекам и озерам и укрепляли их берега, даже устраивали речные плотины, но чаще попросту сваливали в огромные кучи или сбрасывали в водоемы. Уже современники отмечали, что эта практика вела к антисанитарии и ухудшению эпидемиологической ситуации в регионе. В особенности это способствовало распространению эпизоотий. Серьезно страдали биоценозы малых рек и озер.

Раздел II «Взаимодействие с ландшафтно-рельефными системами» характеризует деятельность крестьянства по изменению рельефа местности в хозяйственных целях, а также циклические природные процессы, изменяющие ландшафтно-рельефные системы и адаптацию к этим процессам традиционной хозструк-туры. В результате взаимодействия с агропромысловой структурой заметные изменения претерпевали ландшафтно-рельефные системы. Большие площади в Западной Сибири были заняты под селитбенные комплексы. Крестьяне сооружали дамбы, колодцы, пожарные водоемы и даже фортификационные рвы. Так, на Иртыше (с. Новоселово Демьянской волости) вдоль низкого берега реки располагались «земляные валы», насыпанные для защиты от наводнений. Во время пугачевщины крестьяне д. Улу-гушской Шадринского округа соорудили настоящую крепость и выкопали ров в 47 сажен длины. Плотины водяных мельниц были причиной затопления значительных пойменных участков. В 1826 году в Западной Сибири насчитывалось 3213 водяных мельниц. Плотина только одной мельницы на р. Белой (Тобольский округ, 1858 г.) привела к затоплению 3500 квадратных сажен. Река Ишим была несудоходна из-за множества мельничных плотин.

В силу равнинного характера поверхности Западно-Сибирской низменности реки здесь часто изменяют русла — петляют. В результате образуются многокилометровые меандры. Между тем концы такой петли могут разделять по прямой несколько сотен или даже десятков метров. Крестьяне с успехом использовали эту специфику речного стока. С помощью так называемых «прокопов» (каналов) концы речной петли замыкались и, таким образом, путь по реке сокращался иной раз на десятки и даже сотни верст.

Транспортные нужды иногда требовали создания целой системы гидротехнических сооружений, куда входили, кроме прокопов, примитивные шлюзы — плотины и канализированные («разрубленные») речки. Такой многокилометровый путь соединял р. Конду с Иртышом значительно выше по течению Иртыша, нежели располагается устье Конды.

Еще одной проблемой, заставлявшей крестьян заниматься гидротехническими работами, являлся размыв берегов рек. Берега западносибирских рек сложены из глинистых и глинисто-песчаных пород, что делает их весьма уязвимыми во время половодий. Высокие берега рек, на которых, как правило, располагались поселения, обваливались и речной поток уносил огороды, полевые участки, дома и другие постройки. Так, с. Демьянское на Иртыше было построено в 1673 году. К 70-м годам XIX в. место, где была возведена первая церковь, уже находилась на противоположном берегу. При помощи прокопов удавалось отвести речные русла от поселений и тем предотвратить размывы береговой линии в границах населенного пункта. Самое известное из подобных предприятий — это сооружение канала на Тоболе при губернаторе М. П. Гагарине (начало XVIII в.) с тем, чтобы предотвратить размыв берега Иртыша, на котором стояла «нагорная часть» Тобольска. В 30 —70-х годах XIX в. при помощи двух каналов были отведены речные воды от г. Ишима (сл. Коркина).

Однако были случаи, когда, напротив, требовалось вернуть в прежнее русло «убежавшую» реку. С этой целью также возводились дамбы и прокопы. В начале XVIII в. от сл. Ялуторовской «убежал» Тобол. При помощи дамбы его вернули обратно. Речные петли отрезали также с целью создания новых рыболовных утодий — «соров»-стариц. Выгодность этого типа угодий заключалась в том, что они давали стабильные уловы круглый год, а во время пиков многоводных речных циклов сора-старицы становились практически основным видом рыболовных утодий. Возле каждого поселения в Тобольском уезде в конце XIX в. было по нескольку озер-стариц. Во время полевых исследования удалось выяснить, что в бассейне Туры практически у каждого поселения есть старицы, образованные «прокопью».

Часто гидротехнические сооружения преследовали целый комплекс целей. Крестьяне добивались сокращения речного пути, а

заодно получали выгодные рыболовные угодья, безопасность от обвалов берега и другие хозяйственные выгоды. Подобные работы («копани») проводились, например, крестьянами Ашлыкской волости Тобольского округа в 70-х годах XVIII —20-х годах XIX вв. в системе озер Урошного, Ашлыкского, Шикашинского. Еще одна подобная система продолжает действовать по сей день в Тугулым-ском районе Свердловской области. Здесь близ д. Гурино находится большое искусственное озеро Гуринское. Озеро подпитывается запруженной речкой и водой из болот посредством копаней. Старожилы сообщают, что плотина и копани сооружены еще их пращурами. В результате гидротехнической деятельности происходили серьезные изменения рельефа. В 70-х годах XX в. Д. М. Фиалков провел аэрофотосъемку и пришел к выводу, что русла Иртыша и Вагая выглядят так, как будто они были спрямлены, а в поймах расположены многочисленные озера-старицы. Крестьяне создавали ирригационные системы. Создание ирригационных систем в аридной зоне Западной Сибири было обусловлено спецификой водного режима. В лесостепной зоне края находится несколько десятков тысяч озер. Их водный уровень периодически колеблется. Озера то усыхают, некоторые до полного исчезновения, то появляются вновь. Так, в 1860 г. в Ишимском округе уже обсохло 300 из появившихся после 1854 г. озер. В 1883—1886 гг. произошло новое обводнение. Эти чередующиеся с усыханием мощные «озерные приливы» не имеют строгой периодичности. Однако промежутки между ними не бывают меньше 25 и более 35 — 40 лет. Крестьяне знали об этом природном феномене. В периоды усыхания они начинали испытывать нехватку воды для поения скота, в связи с чем вынуждены были прокапывать канавы из по соседству расположенных озер и болот в одно озеро и, таким образом, накапливать воду.

Раздел III «Взаимодействие с биоценозами» посвящен характеристике последствий для животного и растительного мира региона от взаимодействия с агропромысловой структурой.

лись встречи с тиграми, а в Оби иногда вылавливали дельфинов. Были животные, число которых было невелико всегда, вне зависимости от интенсивности промысла, например, таймень. Следует также помнить, что численность животных подвержена естественным колебаниям. Некоторые животные, попавшие в зону промысловых интересов крестьянства, были практически выбиты или поголовье их было существенно сокращено. В особенности это касалось пушного зверя. Уже в XVIII в. сказались результаты перепромысла соболя и бобра в традиционных местах их добычи — на севере региона. В Томском уезде в первой половине XVIII в. соболь был выбит почти полностью. К концу XVIII в. резко упала добыча соболя на Алтае. Тем не менее еще в 70-х годах XIX в. соболя изредка добывали даже в Туринском округе, в пятидесяти верстах от поселений. В 30-х годах XVIII в. бобра еще добывали на реке Таре и даже вблизи Томска. К концу XVIII в. бобровым мехом не торговали даже в Березове. К 50-м годах XIX в. исчезли лисицы, которыми ранее славился Шадринский округ, и т. п. Наряду с охотой на пушного зверя повсеместно велась охота на других животных. В результате перепромысла звери покидали прежние места обитания. Ранее изобильные охотничьи угодья забрасывались. Промысел переносился все далее от населенных пунктов или угасал совершенно. Значительно сократились к XIX в. популяция и ареал алтайского оленя (марала). Сильно сократилась численность косуль и медведей — объектов охоты казаков Кокчетавского уезда. Здесь уже к 70-м годам XIX в. полностью исчез марал. К 50-м годам XIX в. ареал кулана доходил на севере до реки Ишима, но за 100 лет до этого он водился значительно севернее, на правом берегу Иртыша (52° с. ш.). Значительно сократился ареал и численность дикого кабана. В меньшей степени сказывались последствия перепромысла на фауне подтаежной зоны и зоны тайги.

Антропогенное давление на животный мир не обязательно сказывалось только в виде деградации или полного исчезновения какого-либо вида. Измененная человеком среда могла благоприятствовать какому-либо виду. Так, было подмечено, что с истреблением леса и увеличением запашки в регионе растет численность зайцев. Не были сколько-нибудь серьезно подорваны запасы рыбы. В 50-х годах XIX в. отмечалось, что на озере Чаны рыбы могло бы добываться больше, если бы было куда ее

сбывать. По этой же причине наполненные рыбой обские соры в пределах Томской губернии почти не эксплуатировались.

Известно, что человек, осваивая новые районы, приводит с собой неизвестные ранее на этих территориях биоценозы, так называемые синантропные. Синантропными биоценозами в Западной Сибири рассматриваемого периода были воробей, рак, таракан, одичавшие лошадь, собака и медоносная пчела. В Акмолинской области в первой половине XIX в. киргизы воочию наблюдали распространение воробья, который появился во след русскому земледелию. П. С. Палласс в 70-х годах XVIII в. наблюдал на юге лесостепи и в степи табуны одичавших лошадей. Серьезно осложняли скотоводство на севере региона одичавшие собаки, впервые зафиксированные здесь в конце XVII века. Медоносная пчела была завезена на Алтай в конце XVIII в., а уже в середине XIX в. бортничество становится выгодным промыслом. Раки были выпущены в водоемы Зауралья в начале XIX в., в 70-х годах XIX в. они освоили Иртыш вплоть до Тобольска.

Кедр, по существу, был превращен крестьянами Западной Сибири в плодовое дерево. В культурное (окультуренное) дерево кедр обращался двумя способами. Либо деревья высаживались (семенами или саженцами), либо окультуривался участок тайги (кедрового леса). Первые сведения о посадках кедра крестьянами относятся к началу XIX века. Окультуренные кедровые рощи впервые упоминаются в 1755 году. В 70-х годах XIX в. «деревенские» («поскотин-ные», «садовые») кедровники были распространенным типом угодий в особенности в Томской губернии.

Деревенские кедровники охранялись общиной. В них собирали валежник и проводили санитарные рубки. В садовых кедровниках кедры приобретали форму и свойства плодового культурного дерева. Здесь кедры начинали плодоносить уже через 3 — 4 года после посадки. Дикий кедр — лет через 10 — 12. От взаимодействия с агро-промысловой структурой наибольшую нагрузку испытывали леса. «Оскудение лесов» на юге Западной Сибири констатировали наблюдатели уже в XVIII веке. К середине XIX в. состояние лесов «южной и средней» полосы Западной Сибири оценивалось как катастрофическое. Барабинское лесостепье, например, к этому времени практически лишилось своих реликтовых степных боров. С приходом русского населения связывали киргизы Акмолинской области ис-

чезновение степных боров. Еще интенсивнее, чем сведение лесов, шел процесс их видовой деградации. Различные крестьянские промыслы порой вели к полному исчезновению эксплуатируемого вида деревьев. Так, в 1861 г. были полностью вырублены липовые рощи по р. Тавде и близ Тюмени. Тюменские крестьяне-мебельщики полностью уничтожили уникальное «мозжевеловое дерево», достигавшее пяти сажен в высоту. Уже в XVIII столетии стал заметен процесс замещения красных (хвойных) лесов лиственными. В значительно меньше степени страдали леса от хозяйственной деятельности крестьянства на севере региона. Никакой тревоги за леса СевероЗападной Сибири современники не испытывали в в конце XIX в.

В заключении подведены итоги исследования и сформулированы основные выводы.

В XVIII — I пол. XIX вв. складывается уникальная система природопользования в рамках традиционной агропромысловой структуры русского крестьянства Западной Сибири. Специфика природных условий края внесла весомые коррективы в комплекс жизнеобеспечения. Природные условия стали одной из главных причин складывания соответствующей системы земледелия (пе-реложно-залежной). Природные условия явились основной составляющей выбора пахотных угодий, а также видов промысловой деятельности в тех или иных районах края. Поиск новых продуктивных промысловых угодий и сырья вел к постоянному расширению ареала промысловой деятельности.

Изучение опыта природопользования позволяет констатировать высокую степень адаптации русского крестьянства к природным условиям Западной Сибири. Особенно отчетливо это проявляется в способности традиционной хозструктуры противостоять неблагоприятным и катастрофическим природным факторам.

Уже в XVIII — I пол. XIX вв. русское традиционное хозяйство оказывало ощутимое воздействие на природу региона. Хозяйственная деятельность крестьянства вела не только к прямому изменению среды обитания, но и к побочным воздействиям (прежде всего пирогенному), которые по силе даже превосходили прямые воздействия. В результате взаимодействия с агропромысловой структурой претерпевали изменения ландшафтно-ре-льефные системы. Серьезное давление испытывали биоценозы, что вело к сокращению ареалов и популяций, а затем к деграда-

ции или даже исчезновению отдельных видов. В свою очередь измененная среда диктовала изменения в хозструктуре: появление синантропных биоценозов и проблем, с ними связанных, окультуривание отдельных биоценозов, изменения в структуре добывающих и производящих промыслов.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

1. Полевые историко-экологические исследования // Тез. докл. науч. конф. «Уральские археографические чтения». Свердловск, 1989. С. 57 —59.

2. Рукописные планы и карты XVIII—первой половине XIX вв. из фондов Тобольского филиала Госархива Тюменской области как источник в изучении опыта природопользования русского крестьянства Западной Сибири // Матер, науч. конф. «Письменность и книгопечатание». Тюмень, 1989. С. 46-48.

3. Применение огня в хозяйственном быту русских крестьян Западной Сибири в XVII — первой половине XIX вв. // Духовная культура Сибири (проблемы межнациональных связей, философии, филологии и истории). Тюмень, 1994. С. 81 -92.

4. Города и природа Западной Сибири в XVIII —первой половине XIX вв.: опыт природопользования // Материалы междунар. науч. конф. «Безопасность жизнедеятельности в Сибири и на Крайнем Севере». Тюмень, 1995. С. 59-60.

5. Рыбный промысел русских крестьян Западной Сибири в ХУТО— первой половине XIX вв. // Русская духовная культура Западной Сибири и Урала (проблемы филологии, истории, образования). Т. 1. Тюмень, 1995. С. 235-240.

6. Сохоладная революция // Половинкип Н. С., Суринов В. М. Пахари и сохолады Урала и Зауралья. Конец XIX —XX вв. Тюмень, 1995. С. 3 — 7.

7. Собирательные промыслы крестьянства Зауралья в XVIII —первой половине XIX вв. // Тез. докл. регион, науч. конф. «Летопись уральских деревень». Екатеринбург, 1995. С. 36 — 39.

8. Крестьянский соляной промысел в Западной Сибири в XVIII — первой половине XIX вв. // Тез. докл. обл. науч. конф. «Словцовские чтения —95». Тюмень, 1996. С. 125-127.

9. Ареал промысловых интересов крестьянства Западной Сибири в XVIII —первой половине XIX вв. (к вопросу о масштабах взаимодействия традиционного хозяйства с природой) // Тюменский исторический сборник. Тюмень, 1996. С. 76 — 80.

10. Вклад православного духовенства в изучение природы Западной Сибири // «Судьбы России: Духовные ценности и национальные интересы». Тез. II всеросс. конф. Екатеринбург, 1996. С. 265—267.

11. Крестьянские деревообрабатывающие промыслы и состояние лесов Зауралья в XVIII — первой половине XIX вв. // Уральский сборник. История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1997. С. 163—168.

12. Промысловая деятельность русского населения Западной Сибири и состояние популяций редких животных края в XVIII — первой половине XIX вв. // Вестник ТюмГУ. История. Вып. 1. Тюмень, 1996. С. 22 — 28.

13. Экстремальные природные явления в Зауралье в XVII—первой половине XIX вв. и их последствия (по материалам архивов) // Тез. докл. науч. конф. «Словцовские чтения —96». Тюмень, 1997. С 105— 107.

14. К вопросу об экологических аспектах сельского хозяйства Западной Сибири в XVIII —первой половине XIX вв. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Вып. 1. Тюмень, 1997. С. 140— 149.

15. Взаимодействие горнозаводских комплексов Урала и Алтая с геосредой в XVIII в. // Проблемы географии и экологии Западной Сибири. Вып. 3. Тюмень, 1998. С. 155-161.

16. Собирательные промыслы крестьянства Западной Сибири в XVIII —первой половине XIX вв.: круг объектов и объемы сборов // Вестник ТюмГУ. Тюмень, 1998. № 1. С. 69-76.

17. Правительственная регламентация агропромыслового лесопользования в Западной Сибири (XVIII — начало XIX вв.) // Тюменский исторический сборник. Вып. 3. Тюмень, 1999. С. 35 — 42.

18. К вопросу о степени адаптации сельского хозяйства Западной Сибири к неблагоприятным природным факторам в XVIII — первой половине XIX вв. // Вестник ТюмГУ. Тюмень 1999, № 2. С. 167-172.

19. Синантропные биоценозы Западной Сибири в XVIII — первой половине XIX вв. // Лукич. 1999. № 2. С. 148-154.

Соискатель

С. В. Туров

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Туров, Сергей Викторович

Введение

Глава I. Экологические аспекты агропромысловой структуры

1. Экологические аспекты пропульсивных отраслей

2. Экологические аспекты промысловой деятельности

Глава II. Взаимодействие агропромысловой структуры с природной средой

1. Экстремальные и побочные факторы взаимодействия

2. Взаимодействие с ландшафтно-рельефными системами

3. Взаимодействие с биоценозами

Введение диссертации2000 год, автореферат по истории, Туров, Сергей Викторович

Современная ситуация во взаимодействии природы и общества характеризуется как глобальный экологический кризис. Кризис порожден последствиями невиданного демографического и индустриального роста. С конца XIX в. все более возрастающими темпами увеличивается влияние общества на среду обитания. Растет население планеты. В хозяйственный оборот вовлекаются все новые территории и ресурсы. Вносятся глубокие изменения в природную среду. Вырубка лесов; расширение пастбищ и посевных площадей; строительство новых городов и других поселений; строительство плотин, каналов, дорог; все более масштабное использование недр; войны и многие другие виды человеческой деятельности приводят к грандиозным изменениям природной среды.

Современному глобальному экологическому кризису предшествовала длительная история взаимодействия природы и общества. На каждом этапе истории человечества эти процессы имели свои качественные и количественные отличия, связанные с географическими особенностями природных климато-ландшафтных зон, хозяйственным и общественным укладом, объемом общих и экологических знаний, а изучение локальных экологических кризисов или, напротив, гомеостазных состояний общества и среды обитания в предшествующие эпохи имеет не только теоретическое, но и практическое значение1.

Изучение аграрной истории невозможно без изучения опыта природопользования, то есть без изучения комплекса навыков и умений по использованию в традиционном хозяйстве природных ресурсов и адаптации к определенным (локальным) природным условиям. Другая сторона этой проблемы — воздействие традиционной агропромысловой хозяйственной структуры на геосреду и последствия этого воздействия. Взаимодействие с окружающей средой проявлялось во всех областях жизнедеятельности и культуры крестьянства. М.М. Громыко замечает, что «духовный мир крестьянина был теснейшим образом связан с природой. Он прилагал труд свой в хозяйстве, максимально зависящем от местных ландшафтных особенностей, климата, сезонных смен и даже повседневных перемен погоды. Весь его образ жизни органично включался в систему локальных природно-хозяйственных условий»2.

С полной уверенностью можно сказать, что «новые» отношения собственности в аграрном секторе экономки стимулируют и приведут в действие целый комплекс последствий в социально-экономической, демографической, культурной и других сферах жизнедеятельности общества. На наш взгляд, одним из самых серьезных последствий для социально-экономической ситуации на селе в ближайшие годы явится рост аграрного сектора экономики в малых формах: крестьянское хозяйство, кооператив, арендное предприятие. Порукой тому огромные возможности края, которые сегодня не используются в полной мере.

В означенном событийном ряду, в осуществлении которого вряд ли приходится сомневаться, не может долее оставаться невостребованным 300-летний опыт западносибирского русского традиционного многоотраслевого хозяйства (земледелие, скотоводство, перерабатывающие и добывающие промыслы). Понятно, что далеко не все в этом опыте равноценно и может быть привнесено в сегодняшнюю практику. Многое в хозяйственном быту прошлого устарело: коренным образом изменилась социально-экономическая и экологическая ситуации. Однако, эти недостатки с лихвой перекрываются тем обстоятельством, что опыт традиционной русской агропромысловой структуры, природопользования в том числе, есть единственный, имеющийся в нашем распоряжении опыт ведения многоотраслевого хозяйства в малых формах: «Русское крестьянство создало своеобразную народную энциклопедицию сельскохозяйственного производства: выработало календарь работ, приемы обработки почвы, ухода за культурными растениями, их уборки, обработки и хранения, способы заготовки и хранения кормов, содержания и выпаса скота, меры борьбы с эпидемиями, систему и приемы промысловой деятельности, комплекс агротехнических знаний, многократно апробированных в конкретных условиях. Сегодня все это должно стать достоянием тружеников села, войти в азбуку отечественного земледелия. Особое значение народный опыт может иметь для индивидуального, семейного фермерского хозяйства, о перспективности которого много сказано современными экономистами-аграрниками», — пишет НА. Миненко3.

Предметом данного исследования является хозяйственная деятельность западносибирского крестьянства.

Цель исследования: выявить специфические (локальные) аспекты взаимодействия традиционной агропромысловой структуры с окружающей средой. Установить направления и объемы, в которых крестьянское хозяйство воздействовало на природу и оборотное воздействие окружающей среды, в том числе измененной, на хозяйство. Уточнить наши представления о степени адаптированности крестьянства Западной Сибири к природным условиям региона в обозначенных хронологических рамках.

Исследовательская цель достигается путем решения следующего набора задач: выявить экологические аспекты пропульсивных отраслей агропромысловой структуры (земледелие, скотоводство); выявить экологические аспекты промысловой деятельности (собирательство, добывающие и производящие промыслы); выяснить степень адаптации традиционного хозяйства к неблагоприятным и экстремальным факторам окружающей среды; выявить способы и результаты взаимодействия агропромысловой структуры региона с ландшафтно-рельефными системами и биоценозами.

Территориальные рамки исследования ограничены Западной Сибирью. В географическом отношении Западная Сибирь представляет собой низменность в форме чаши с постепенно понижающимися к центру бортами. Регион включает климато-ландшафтные зоны тундры, лесотундры, тайги, лесостепи и частично степи. С запада на юг Западно-Сибирская низменность ограничена горными системами Уралом и Алтаем. Восточный склон Урала и Алтай (Южная Сибирь) включены в географические рамки исследования. Широкие и плоские междуречья западносибирских рек затрудняют сток атмосферных осадков, что ведет к сильной заболоченности. Через Западную Сибирь протекает большое количество крупных рек, впадающих в одну из самых грандиозных речных систем мира — Обь-Иртышскую. Обская речная долина достигает глубины 50— 80 метров. Правый берег западносибирских рек обычно крут, а левый спускается невысокими террасами. Западная Сибирь отличается континентальным и довольно суровым климатом. Январские температуры колеблются от —15° на юге, до —30° на северо-востоке. Летом основная часть низменности хорошо прогревается: средняя температура июля на южной границе региона составляет 20 градусов, а чуть южнее Салехарда — 15. Большая часть осадков выпадает в летнее время, чаще всего в июне и августе; зимой осадков выпадает меньше. Годовое количество осадков выше всего в таежной зоне (до 550 мм), ниже всего в степи и тундре (250-300 мм).

Горы Южной Сибири представляют собой вытянутую с запада на восток, от Алтая до Станового хребта физико-географическую страну. Наиболее высокие хребты превышают три—четыре тысячи метров. Наибольшую высоту имеют Алтайские горы. С гор Южной Сибири берет начало большинство крупных сибирских рек. Водные потоки текут в узких крутых долинах с большой скоростью. В южно-сибирских горах много озер, болота же здесь сравнительно редки. В горных областях Алтая повсеместно наблюдаются высотные климато-ландшафтные зоны: степная, лесостепная, горнотаежная, высокогорная. Климат в Алтайских горах довольно теплый и влажный. В Кузнецко-Салаирской области горные массивы окружают большую, известную плодородными землями, Кузнецкую котловину4.

На протяжении XVII—первой половины XIX вв. Западная Сибирь в административно-территориальном отношении неоднократно переустраивалась. К 50-м годам XIX в. территория Западной Сибири, включенная в географические рамки исследования, входила в Западно-Сибирское генерал-губернаторство в составе Тобольской и Томской губерний, Семипалатинской области, а также части Области сибирских киргизов, где имелось русское население.

XVIII—первая половина XIX вв. традиционно выделяются в аграрной истории Сибири. Это особый этап, поскольку только к началу XVIII в. в целом закончилось становление сибирского крестьянства как локальной сословно-этнической группы русского народа5. Во второй половине XIX в. ситуация существенно изменилась в стране в целом и в Западной Сибири в частности. Наиболее значимыми процессами социально-экономической жизни для аграрного сектора региона стали рост товарности сельскохозяйственного производства и массовое переселение в Сибирь из центральных областей европейской части страны. Однако в ряде случаев исследование выходит как за нижнюю, так и в особенности за верхнюю хронологическую границу. Это объясняется как требованиями развития отдельных сюжетов, так и чрезвычайной консервативностью рассматриваемых в исследовании процессов6.

Идея зависимости человека и общества от природы не нова и имеет свои истоки еще в античности. Забытая в средние века она возобновляется накануне нового времени (Воден), а мыслителями эпохи просвещения окончательно утверждается как подход в социологии (Монтескье,

Вольтер). Наконец, трудами Гердера и К. Ритгера географический подход к истории получил научную постановку.

Рядом с этим поиском шло становление новых специальных географических дисциплин (подходов), изучающих взаимоотношения (связи) различных компонентов природной среды (биогеография) и влияние человека на все явления природы, вместе взятые (антропогеография). Создателем последней науки является Ф. Ратцель. Из данных последнего направления естественнонаучной мысли Ратцелем были сделаны и социологические выводы: «на одинаковой почве сказываются сходные явления в жизни народов и государств, которые можно классифицировать по географическому принципу»7. Благодаря этому основному тезису история была сведена, по сути, к передвижениям народов на поверхности планеты, то есть с научно-исторической точки зрения эти воззрения представляли собой переход от эволюционизма к теории культурных кругов. Ключевое положение в рамках этой концепции заняла теория миграций. К этой теории позднее были присоединены некоторые другие идеи, что в совокупности составило основы геополитики как науки8.

В 20—30-е годы XX в. в основном немецкие и русские (в изгнании) ученые (Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин, П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой) добились значительных результатов в синтезе накопленных к тому времени данных о роли географического фактора в социологии. Ядром этих теоретических построений явилось учение о «месторазвитии» как о важнейшем факторе детерминирующем национальные истории9. Правда, целый ряд положений, высказанных «евразийцами», находился на уровне интуиций, в частности, их идея о России—Евразии как специфическом месторазвитии. Это дало повод многим, в том числе, например, П.Н. Милюкову, считать евразийцев последователями «славянофилов-романтиков», что, однако, не помешало ему в своих «Очерках по истории русской культуры» согласиться с тем, что географический подход — единственно научный подход в рамках существовавшей тогда позитивистской социологии и во многом подчинить именно этому подходу изложение истории русской культуры, как он ее увидел10.

В 40—60-е годы XX столетия сложился целый рад научных направлений, явившихся плодом в области синтеза в естествознании и совершенно по-новому поставивших вопрос о взаимосвязях и взаимодействиях биологического и косного в природе, а также общества и природы. Так, сделанные еще в 20-е годы открытия русского ученого Чижевского дали толчок становлению гелео- и астробиологии, а также становлению представлений о воздействии космоса (солнца) на социальные процессы. В.И. Вернадский создает учение о биосфере как глобальном феномене космического уровня взаимодействий. В это же время формируется современная экология как учение о взаимосвязях биоценозов с окружающей средой и друг с другом11. В 50—90-е годы социология берет на вооружение эти и другие достижения и выводы естественнонаучных дисциплин, имеющих отношение к географической среде как к объекту изучения. Особенно успешно этот поиск проходил в этнографии (этнологии) и археологии. С именем американского этнолога Дж. Стюарда связано становление этноэкологии. Дж. Стюард и последователи изучают адаптацию человеческих сообществ к природной среде. В 1960-х годах в США складывается «экологическая этнография», в рамках которой имеются такие направления, как «экосистемная этнография», «этноэкология», «процессуальная экоэтнография», «этнозоология», «этнобатаника» и др., ставящие в центр внимания те или иные аспекты взаимодействия этнокультурных общностей и природной среды12. Весьма робко этот подход начинает разрабатываться в СССР в 70-е годы в виде концепции хозяйственно-культурных типов и историко-географических областей13. Только в конце 80-х—90-х годов в советско-русской этнологии (этнографии) утверждаются западные представления и подходы в этноэкологии. В археологии в 60—90-е годы популярным становится привлечение данных палеобатаники, палеозоологии и палеоклиматологии как для датировки, так и для реконструкции среды обитания и жизнеобеспечения доисторических человеческих сообществ. В эти же годы в социологии начинается поиск в области выявления ритмических процессов в общественном развитии, в том числе связанных с ритмическими колебаниями природной среды. Правда, идея эта была сформулирована еще в древности14. В новейшее время цикличность в развитии человеческих сообществ была выявлена О. Шпенглером и А. Тайнби, но сколько-нибудь удовлетворительных объяснений этой цикличности они не дали15. Отчетливее всего роль ритмики в истории выражена в критических экологических ситуациях, вызванных естественными природными причинами, например, циклическими колебаниями климата. Здесь археологи и историки обычно опираются на изыскания А.В. Шнитникова, выявившего 1850-летние природные циклы увлажнения-усыхания планеты16. В этой связи интересны выводы Е.В. Максимова о внутренней структуре элементов шнит-никовских циклов и сопоставление этой структуры с расцветом и упадком древних цивилизаций17. Революционный методологический прорыв в изучении природно-общественных взаимосвязей был совершен выдающимся русским мыслителем Л.Н. Гумилевым. В конце 60-х годов Л.Н. Гумилев опубликовал свои наблюдения и теоретические наработки, в которых он преодолел задогматизированный взгляд позитивистской социологии на этнос как на социальную общность18. Гумилев характеризовал «этнос как биологическую единицу, таксономически стоящую ниже вида, как «рориЫю». Соответственно «социальные и этнические процессы различны по своей природе». Следовательно, целостная картина общественного развития может быть получена только в случае, когда социальные и экологические закономерности будут учтены в равной мере. Л.Н. Гумилев осмыслил этнологию как естественнонаучную дисциплину, которая должна оперировать популяционными закономерностями, поскольку этнос является «естественно сложившейся формой коллективного существования людей, органично входящих в биосферу» (вмещающий ландшафт), который во многом определяет их поведенческие стереотипы. Кроме того, Л.Н. Гумилев вскрыл энергетический («пассионарный») механизм этногенеза, когда в результате «пассионорного толчка» возникшая этническая система далее развивается в соответствии с действующими законами природы, то есть постепенно утрачивает энергию19. Л.Н. Гумилев реанимировал и поставил на естественнонаучную основу представления евразийцев о России—Евразии как особом место-развитии. Центральным географическим элементом, связующим в единое геоэтническое, геоэкономическое и геополитическое целое эту территорию, согласно Гумилеву, является так называемая гетерохронность увлажнения аридной и гумидной зон Евразии, то есть вековые циклические миграции атмосферных потоков, несущих осадки20. Впервые Л.Н. Гумилев сформулировал сколько-нибудь удобоваримую теорию, объясняющую цикличность в историческом процессе: помимо теории гете-рохронности увлажнения Евразии это еще следствие процесса энтропии (потери энергетики) в этнических системах и становление новых этносов. Сегодня этнология Гумилева представляется весьма перспективным методом в постижении истории21. Кроме того, теория Л.Н. Гумилева стимулировала дальнейший поиск в области общих закономерностей в этнологии и экологии22.

Однако, вряд ли необходимо переоценивать значение априорной методологии в историческом исследовании. С помощью благоприобретенной методологии не столько добывается новое знание, сколько систематизируется (санкционируется), а подобную задачу, в принципе, способна выполнить любая методология. В конечном счете, история — достаточно самостоятельная отрасль научного знания по отношению к философии. Главная цель этой науки состоит не столько в поиске материала для оправдания или ниспровержения тех или иных философских спекуляций или политических конъюнктур, а в том «чтобы понять, как все было на самом деле».

Историки добиваются этого тем успешнее, чем более они следуют «логике вещей» (Гегель), нежели логике мировоззренческих систем, пусть даже «диалектической»: «есть реальности, т.е. есть центры бытия, некоторые сгустки бытия, подлежащие своим законам и поэтому имеющие каждый свою форму; почему ничто существующее не может рассматриваться как безразличный и пассивный материал для заполнения каких бы то ни было схем, а тем более считаться со схемой и поэтому формы должны постигаться по своей жизни, через себя изображаться, согласно постижению, а не в ракурсах заранее распределенной перспективы»23.

В XVII веке, во времена становления науки в современном ее понимании, были сформулированы ее принципы: наблюдение, эксперимент, повторяемость результатов эксперимента. В исторической науке — это сбор источников и их всесторонняя критика, реконструкция прошлого на их основе и, наконец, соотнесение этой реконструкции с предшествующей историографией проблемы. Автор постарался, насколько смог, добросовестно выполнить все эти методические действия. В этом своем устремлении он опирался на фундаментальные принципы исторического исследования — историзм, объективность, системность в оценке выявленных фактов. Помимо историографии в исследовании привлекались данные этнографии, а также естественных наук: географии, ботаники, зоологии, этнологии, почвоведения, экологии популяций и сообществ.

В конце 80-х—начале 90-х годов JI.H. Гумилев изложил свои взгляды на историю России как на процесс зарождения, формирования и развития российского суперэтноса24. До выхода в свет работы JI.H. Гумилева в историографии можно выделить только одно исследование, посвященное изучению природно-общественных взаимосвязей в истории России — это книга A.B. Дулова «Географическая среда и история России в конце XV— середине XIX вв.»25 Даже несмотря на «новизну» темы в советской историографии книга явно была рутинной для своего времени (1983 г.). Уже в типографии она устарела концептуально и структурно. В сущности AB. Дулов написал книгу по исторической географии, вспомогательной исторической дисциплине, использовав не только набор стандартных проблем этой науки, но даже структуру соответствующего вузовского учебника. Концептуально эта книга явилась смесью некоторых (безобидных с точки зрения марксизма) положений антропогеографии начала XX в. и марксистских догм, уснащенных соответствующими иллюстрациями из прошлого феодальной России. Больше всего детище A.B. Дулова напоминает справочник по исторической географии России и в этом качестве может быть с успехом использовано и сегодня. Единственной более или менее оригинальной составляющей книги является очерк истории природоохранной политики феодальной России. Именно этот опыт A.B. Дулова получил развитие впоследствии26. В остальном же книга Дулова никого не вдохновила, так как уже в первой половине 80-х годов была понятна тупиковость подобного подхода в изучении взаимодействия общества и природы. Однако исследование A.B. Дулова, а вернее факт его публикации, явились своеобразным сигналом того, что теперь можно, по крайней мере, размышлять над данной проблематикой. К этому же располагала достаточно мягкая (по советским меркам) критика концепции JI.H. Гумилева.

Вслед за H.A. Миненко должно признать, что сибирская аграрная историография сегодня находится на передовых рубежах отечественной исторической науки. И эта ситуация сложилась не вчера. Начиная с уже ставших классическими работ В.И. Шункова хозяйственное освоение Северной Азии русским крестьянством в эпоху «позднего феодализма» является одной из центральных проблем сибиреведения27. В 60-е—90-е годы весомый вклад в изучение этой проблемы внесли Н.Г. Апполова, И.В. Власова, М.М. Громыко, Н.Ф. Емельянов, A.A. Кондрашенков, Д.И. Копылов, H.A. Миненко, В.В. Пундани, JIM. Русакова. Поскольку традиционное хозяйство связано с природой тысячами нитей и земледелец несравненно ближе к природе, нежели кто-либо другой, то, разумеется, изучение традиционной хозструкгуры невозможно без изучения ее взаимосвязей с природой. К сожалению, во многих исследованиях обозначенных выше авторов эти проблемы уходили на второй план. Изучение процессов зачастую замещало изучение взаимосвязей. Тем не менее интересные и ценные наблюдения над природно-общественными взаимосвязями в сельском хозяйстве Западной Сибири XVIII—I пол. XIX столетий в работах этих исследователей можно найти. Наблюдения касаются в основном специфики земледелия, скотоводства и промысловой деятельности в их соотнесенности с природной средой28.

В 70-е годы начинают выходить работы М.М. Громыко, в которых по-новому были расставлены приоритеты и сформулированы исследовательские задачи. Если до этого в центре внимания были социальные и экономические процессы, как они представлялись марксизму, то теперь внимание исследователей переносилось на самого крестьянина, как носителя традиционной культуры, хозяйственной в том числе. Подробно становление нового подхода прослежено в соответствующих историографических очерках, сделанных H.A. Миненко29. Она же сформировала термин для обозначения того, что происходило, — «культурно-антропологический» подход. В рамках данного подхода, помимо прочих проблем, исследователи принялись за изучение проблем складывания системы жизнеобеспечения сибирской деревни, эволюции этой системы во времени ее адаптации к порайонным (локальным) условиям. В этой связи стали актуальны вопросы соотнесенности с конкретными природными условиями хозяйственных традиций и навыков. В зону интересов исследователей попадают природоведческие знания и экологические представления крестьянства, преломление знаний о природе в традиционном изобразительном искусстве и фольклоре. Данный исследовательский подход в 70-е—80-е годы нашел свое выражение в работах М.М. Громыко, В.А. Липинской, H.A. Миненко, Л.М. Русаковой, В.И. Шадурского30.

В 1989 г. вышла в свет книга Т.С. Мамсик «Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизмы формирования и функционирования arpoпромысловой структуры». В этом исследовании большое внимание уделено изучению взаимодействия традиционной хозструктуры с окружающей средой. Здесь можно найти наблюдения взаимосвязи интересов русского звероловного промысла и процесса хозяйственного освоения горных долин Алтая. Автор делает интересные выводы по поводу последствий освоения Южной Сибири русскими для животного мира региона. Т.С. Мамсик увязала с локальными флуктуациями климата Горного Алтая в первой половине XIX в. изменения в агропромысловой структуре региона. Особый интерес вызывают выводы исследовательницы о связи вышеуказанных природных процессов и миграционных потоков русского крестьянства как внутри края, так и далеко за его пределы, вплоть до Центральной Азии31.

В 1991 г. была опубликована монография H.A. Миненко «Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII—первой половине XIX вв.». Данная работа в сущности подводит итог всего, что было достигнуто сибиреведением в области изучения природно-общественных взаимосвязей. В книге сформулирован и получил определенное разрешение круг вопросов, ранее не ставившихся: природоохранная политика правительства и действия по регламентации природопользования; традиционная регламентация природопользования и крестьянские традиции охраны природы; влияние природных неблагоприятных и катастрофических факторов на хозяйственную деятельность крестьянства. Явный приоритет в книге отведен изучению природоведческих знаний и экологических представлений крестьянства32.

Таким образом, к началу 90-х годов в сибиреведении сложился новый подход — историко-экологаческий. Сущность этого подхода заключается в том, что в изучении процессов формирования и развития локальных хозяйственных структур и этнокультурных традиций исследователи учитывают природную среду не как фон, а как мощный и постоянно изменяющийся (масс-энергетический обмен) фактор. В этой связи становится не только желательно, но и необходимо привлечение данных как вспомогательных исторических дисциплин (исторической географии, этнографии), так и естественных наук, и прежде всего географии и экологии.

В рамках данного подхода в 90-е годы продолжали осуществляться исследования. Исследователи касались широкого круга проблем исторической экологии русского крестьянства Сибири XVIII—XIX веков33. В ряду этих публикаций выделяется книга В.А. Зверева «Экологические аспекты культуры и образа жизни крестьянства Сибири эпохи капитализма». В последнее время историко-экологический подход воплощается в исследованиях традиционного быта и культуры аборигенов сибирского северо-запада и смежных с Западной Сибирью регионов34.

Логика подталкивает исследователя, работающего в рамках истори-ко-экологического подхода к использованию в качестве одного из основных источников картографических материалов. Тем более, что подобный опыт имеется. Так, P.M. Абзалов, основываясь на изучении карт Башкирии XVIII—XIX веков, пришел к выводу, что заводское производство этого периода стало здесь причиной изменения режима водостока рек, перегороженных заводскими плотинами, привело к появлению оголенных от леса пространств и общему уменьшению запасов леса, обмелению рек, озер, а также способствовало интенсивной водной эрозии35. Рукописные карты и планы XVIII— I пол. XIX веков имеются в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области (1732 ед. хр.). Отложились они в фоцде Тобольской казенной палаты (ф. 154). В их числе — планы города Тобольска, карты Тобольской губернии; карты границ Тобольской губернии, чертежи рек Иртыша и Оби с указанием притоков, поселений и пристаней; планы сенокосных пашенных и рыболовных угодий; планы казенно-оброчных, крестьянских, инородческих, переселенческих, частновладельческих, фабричных, церковных и монастырских участков. По преимуществу это планы волостей Тобольского уезда. В описи планы распределены по волостям, но по некоторым волостям практически отсутствуют: Загваздинской, Индерской, Лош-новской. Данный репертуар сложился в силу двух основных причин. Прежде всего — это картографические съемки, продиктованные необходимостью «приведения в известность земель Западной Сибири» в интересах государственного фиска. Такие работы были начаты в 1714 г. и эпизодически возобновлялись в соответствие с тем или иным указом, но были далеки от завершения и к концу рассматриваемого периода36. Вторая фондообразующая причина — повседневная работа уездных и губернских землемеров по оформлению различных земельных сделок, споров, размежеваний, выделению казенных оброчных статей и тому подобное. Интересующий нас хронологический отрезок представлен в основном картами и планами конца XVIII—I пол. XIX веков. Карты и планы более раннего периода погибли в многочисленных тобольских пожарах37. Качество топографических работ охарактеризовано еще современниками. В 30-е годы XVIII в. В.Н. Татищев отмечал: «Хотя в Сибири различные ландкарты учинены, однако ж, во оных многие обстоятельства, а особливо, что к пользе заводов касается, упущено, то есть многих рек, гор и лесов не назначено и не описано»38.

Чиновники I Сибирского комитета (1820—1838) также отмечали крайнюю неточность и фрагментарность результатов всех геодезических работ в Сибири39. А. Сулоцкий в 50-х годах XIX в. попытался на основе данных сибирских картографических материалов проследить эволюцию «перемежающихся озер» Западной Сибири — «брикнеровы периоды» (Об этом природном феномене и его влиянии на традиционное хозяйство говорится во второй главе данного диссертационного сочинения), однако он был вынужден отказаться от этой попытки по причине крайней неточности и ограниченной информативности карт40. Следует добавить, что топографические обозначения на картах не систематизированы, цвета и значки не расшифровываются. Нередко карты не датированы, в наибольшей степени это относится к губернским картам.

На основе имеющихся планов было бы интересно проследить динамику изменения ландшафта под антропогенным воздействием. Планы составлены к различным случаям. Обычно это «отрезка» или «прирезка» угодий по различным причинам: «на прибывшие души мужского пола», «отрезка в казенное оброчное владение», «отрезка для нужд церкви» и тому подобное. Сосредоточена эта информация по селениям. Планы отдельных участков содержат данные о площади сельхозугодий и «неудобий» — болот, кустарника, леса, площади, занятой реками и озерами. Казалось бы, можно выявить степень антропогенного воздействия на ландшафты хотя бы по отдельным селениям, но помимо несовершенства карт, этому мешает то, что нет гарантии — учтены ли все «прирезки» и «отрезки», нет уверенности, что сохранился весь комплекс планов, имевшихся по данному селению. В силу того, что планы составлялись только на интересующий в данный момент землеустроителей участок, а весь надел селения на плане не воспроизводился; преобразование угодий, например, их окультуривание выявить невозможно. В этом отношении информативнее планы, отражающие ситуацию в целом по отдельным волостям или хотя бы по большинству селений одной волости, но, как правило, здесь учитываются земли и угодья, принадлежащие не только русскому крестьянству, но и инородческому населению, а также другим податным сословиям русского населения часто без разграничения владений. То есть можно говорить только об антопогенном воздействии на ландшафт в целом, но ни в коей мере отдельной группы населения. В нашем случае русского крестьянства. К тому же динамику показать невозможно. Хронологически планы находятся в промежутке конца XVIII—I пол. XIX столетия, но идеального для нас временного разрыва в возможные полстолетия нет. Чаще всего мы имеем такие планы на I пол. XIX в., обычно в рамках последних двух десятилетий.

Таким образом, восстановить полную и адекватную картину антропогенного воздействия на ландшафты русским крестьянством Тобольского уезда только на основе имеющихся картографических материалов невозможно, хотя возможны некоторые частные выводы41.

Важнейшим комплексом источников по теме является документация высших, центральных и местных органов власти. Среди документальных материалов официального происхождения наибольший интерес вызывают сведения о различных неблагоприятных и катастрофических природных факторах и их воздействии на народное хозяйство, а также данные о размерах скотоводства, земледелия, различных промыслов, о состоянии природных ресурсов края.

Сведения о метеорологических наблюдениях начинают регулярно собираться со всей империи при Петре I. При преемниках Петра время от времени эти наблюдения возобновлялись, но регулярно не велись, а информация накапливалась в Первом департаменте Сената42. С 1786 г. в России начала действовать система эстафетных сообщений о погоде, видах на урожай и ценах на «жизненные припасы». Окончательно эта система утвердилась в 1802 г., когда были созданы министерства. Министерству внутренних дел было поручено собирать сведения о погоде во всех 1убер-ниях России, состоянии посевов и обеспечении народного продоволь-ствования. Параллельно сведения подобного рода накапливались в Министерстве полиции. Обозначенная информация содержалась в отчетах губернаторов, поступавших в министерства. Губернаторские отчеты содержали специальный раздел, где должны были содержаться сведения о всех чрезвычайных событиях в губернии, включая стихийные бедствия и их последствия. Кроме того, в отчетах могут содержаться сведения об объемах промысловой деятельности крестьянства (соледобыча, рыбная ловля, охота); можно найти данные о состоянии лесов. При использовании данных этих документов нужно помнить, что губернаторы были склонны завышать позитивные показатели итогов своей деятельности. Наиболее информативны по всем выше обозначенным данным губернаторские и генерал-губернаторские отчеты, начиная с 1820-х годов. До этого времени интересующие нас сведения в губернаторских отчетах скорее исключение, нежели правило. Тем ценнее сообщения из документов местных учреждений губернского и уездного (окружного) звена, назначенных, так сказать, для внутреннего пользования, каковых от интересующего нас периода сохранилось достаточно много. Кроме того, сообщения местных управленческих структур (в основном полицейских) значительно более подробны и привязаны к определенной местности и населенным пунктам. Документы, исходящие от местных учреждений и чиновников среднего и низшего звена (включая общинную администрацию) содержат данные о наличии у крестьян различных угодий, рабочего и продуктивного скота, о различных промыслах, о стихийных бедствиях и их последствиях и т.п. Особенно велик блок документов, относящихся к последствиям эпизоотий. По меньшей мере, уже в 30-х годах XVIII в. в полицейской отчетности уездного уровня имеется раздел «Список происшествий по волостям»43.

Согласно «Наставления» 1764 г. губернатор обязан был раз в три года объезжать губернию с целью контроля за деятельностью подчиненных ему уездных властей44. Так, в 1763 г. тобольский губернатор Д.И. Чичерин проехал от Тобольска до Коркиной слободы и обратно. Одним из результатов вояжа явился секретный указ, в котором глава губернии, между прочим, описывал состояние лесов, располагавшихся по маршруту следования45. Подобные объезды «для осмотру течения дел» практиковались и позднее. Например, в 1769 г. Д.И. Чичерин поручил подобную инспекцию надворному советнику Быкову. Данные инспекторской поездки предполагали изучение ситуации на местах по широкому кругу вопросов, в том числе интересных в рамках нашего исследования46. Губернатор А.М. Корнилов в свое время даже опубликовал наблюдения и мысли, возникшие у него по ходу подобной поездки47.

Немало заслуживающих внимания данных содержат материалы инспекционных проверок, проводившихся различными органами высшего и центрального госуправления. Среди таковых можно выделить сенатские ревизии сенаторов В.К. Безродного и кн. В.А. Куракина (1827 г.) и генерал-адъютанта Анненкова (1851 г.) Западной Сибири48. В 1860 г. западносибирские леса обозревал полковник лесной стражи Длатовский49.

Интересующая нас информация отложилась в документах центральных и высших органов госуправления в результате решения тех или иных проблем в области управления Сибирью. Так, например, в 1850-х годах возникла оживленная переписка между МГИ и генерал-губернатором Западной Сибири по вопросам лесоустройства и межевания земель50. В 20-е годы XIX в. Первый Сибирский комитет и генерал-губернатор Западной Сибири обменивались мнениями по поводу сложившегося особого режима охотничьего промысла, действовавшего в Сибири51. Кроме того, Сенат, Сибирский приказ, Сибирский комитет постоянно интересовались такими вопросами, как проведение геодезических работ в Сибири, эпизоотии, соляной промысел, охрана от пожаров сибирских лесов и т.п. В результате иной раз возникали документы по своей структуре и информативной значимости, далеко выходившие за рамки деловой переписки или официальной отчетности. Так, в 1744 г. П.И. Рычков по поручению Сената обследовал соляные озера Исетской провинции и Яицкой степи. В результате явилось развернутое описание, содержащее не только статистические, но географические и даже этнографические данные52. В Сибирском комитете в 1822—1828 годах была составлена подробная записка об истории обмежевания земель в Западной Сибири53.

К этой же группе текстов примыкают проекты, поступавшие в центральные госучреждения от частных лиц. В фонде II Сибирского комитета отложились два подобных проекта от мещанина г. Томска Гладышева «Об устройстве новых сообщений между Европейской Россией, Сибирью и Китаем; мерах к сбережению лесов в Сибири»54. Документы местного судопроизводства фиксируют случаи лесных и напольных пожаров, случившихся по вине крестьян, а также несанкционированное изменение ландшафтно-рельефных систем, например, сооружение каналов («ко-паней»).

В исследовании использованы документы из фондов Российского государственного исторического архива, Российского государственного архива древних актов, Архива Русского географического общества, Государственного архива Тюменской области, Тобольского филиала Государственного архива Тюменской области, Научного архива Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. В общей сложности автором изучены материалы 20 архивных фондов. Кроме того, привлекались документы, опубликованные еще в XIX веке55.

Еще одна группа источников по теме исследования складывается из экономико-географических и историко-этнографических описаний. В XVIII в. особый интерес вызывают написанные в этом жанре сочинения Г.Ф. Миллера и П.С. Палласа56; в первой половине XIX в. — H.A. Абрамова, Ю.А. Гагемейстера, И. Завалишина, Г. Колмогорова, Г. Потанина, Г. Спасского и др.57 Как уже отмечалось, исследуемые природно-общественные взаимосвязи весьма консервативны, а посему стало возможным до определенных пределов использование описаний второй половины XIX—начала XX веков. Здесь особое место занимают работы H.JI. Скалозубова, тобольского губернского агронома; записки ряда политических ссыльных о Северо-Западной Сибири; а также сведения, собранные чиновниками Министерства государственных имуществ и опубликованные в рамках многотомного издания «Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири» в конце XIX века. В рамках историко-экологического подхода становится возможным привлечение описаний природы и животного мира края, на первый взгляд, не имеющих отношения к источниковой базе исторического исследования58. В целом данная группа источников нуждается в серьезной критике. Так, при оценке последствий для природной среды региона от взаимодействия с агропромысловой структурой нужно помнить, что описания могут нести неверную информацию о природе региона. В частности, это относится к фауне. Так, А.М. Хлебников, посвятивший специальную работу ихтиофауне Пермской губернии (70-е годы XIX в.), замечал по этому поводу, что Мозель, например, в своем описании «Материалы для географии и статистики России» дает список рыб, обитавших в водоемах Пермской губернии, и упоминает среди последних угря, чего на самом деле никогда не было59. Подобные ошибки возникали по той причине, что исследователи часто основывались на самых противоречивых, порой легендарных свидетельствах и слухах. В особенности данное замечание относится к авторам XVIII века. Примером тому могут послужить сведения о некоем животном, якобы обитавшем в Сибири и носившем местное название «перевозчик», приведенные в вышедшей в 1725 г. в Нюрнберге анонимной книге «Новейшее государство Сибири»: «нечто, несущее что-то на спине, имеет коричневый и желтый мех, смешанный с белым и черным Эти перевозчики, говорят, переносят горностаев и белок с берега на берег, откуда и имеют свое название»60. В источниках могут заключаться сведения о том, что какое-либо животное, на самом деле несвойственное для фауны Западной Сибири и очень редко и случайно забредавшее на территорию края, широко было распространено здесь. Так, всегда редким гостем был на крайнем юге региона тигр61. Поэтому свидетельство И. Зава-лишина о том, что тигры нередко попадаются в «приалтайских степях» нельзя считать достоверным62. Еще одно обстоятельство, на которое приходится обращать внимание, — это различные местные названия для одного и того же животного. Если этим обстоятельством пренебречь, может возникнуть путаница. Таймень, например, в Перми назывался чусовской лень; в Крас-ноуфимском и Кунгурском уездах Пермской губернии и в верховьях р. Ми-асса — красуля; в других местах Пермской губернии, где обитал, — лень; в Сибири — таймень, тальмень. Эти особенности местных говоров в свое время перекочевали в литературу. Так, у П.С. Палласа таймень именуется «стре-жевой каменный лень», у Н.С. Попова — таймень и ливень63.

Описанная выше группа источников существует не только в опубликованном виде, но и в рукописях. Среди последних выделяются отложившийся в фонде Г.Ф. Миллера «рапорт», составленный «лекарем» Н. Ножевщиковым и «подлекарем» Я.Л. Вирдом о способах лечения «моровой язвы» (сибирки)64; и сочинение анонимного автора конца XVIII в., посвященное тому же вопросу и хранящееся ныне в фонде научных рукописей Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника65.

В периодической печати («Тобольские губернские ведомости», «Томские губернские ведомости», Журнал Министерства внутренних дел и др.) публиковались сообщения о различных происшествиях, в том числе и о стихийных бедствиях под рубриками: «Смесь», «Мелочи», «Сообщения с мест». В архиве Газетного стола Тобольского губернского правления в рукописях статей и сообщений, как опубликованных, так и не опубликованных в «Тобольских губернских ведомостях», имеется информация о последствиях наводнений в Обь-Иртышской речной системе в XVII—первой половине XIX веков66.

Автор использовал в диссертационном сочинении данные собственных полевых разысканий. Полевые исследования ведутся ежегодно с 1986 года на основе авторской программы67 среди русского сельского населения Тюменской области. Кроме того, автор побывал с экспедициями в Верхотурском и Тугулымском районах Свердловской области, а также в Шадринском районе Курганской области. Записи бесед с информантами хранятся в архиве Лаборатории истории культуры Сибири факультета истории и политических наук Тюменского госуниверситета и в личном архиве автора.

Частично материалы полевых исследований опубликованы68

Примечания

1. Баландин Р.К., Бондарев Л.Г. Природа и цивилизация. М., 1988; Рахилин В.К. Общество и живая природа: Краткий очерк истории взаимодействия. М., 1989; Григорьев A.A. Экологические уроки прошлого и современности. Л., 1991.

2. Громыко М.М. Семья и община в традиционной духовной культуре русских крестьян XVII—XIX вв. // Русские: семейный и общественный быт. М., 1989. С. 10.

3. Миненко H.A. Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. Новосибирск, 1991. С. 4.

4. Давыдова М.И. , Каменский А.И., Неклюдова Н.П., Тушинский Г.К. Физическая география СССР. 2-е изд. М., 1966. С. 454; Гвоздецкий H.A. Михайлов Н.И. Физическая география СССР. Азиатская часть. М., 1970. С. 184.

5. Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982. С. 98-107, 157-166.

6. Миненко НА Указ. соч. С. 5.

7. Ратцель Ф. Земля и жизнь. СПб., 1903-1905.

8. Токарев С.А. История зарубежной этнографии. М., 1978.

9. Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. Антология. 1993.

10. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994. Т. 1.

Ч. 1.

11. Биюн М., Харнер К., Таунсенд К. Экология. Особи, популяции и сообщества. М., 1989. Т. 1. С. 5-6.

12. Этнография и смежные дисциплины. Этнографические субдисциплины. Школы и направления. Методы. М., 1988. С. 76, 84—88.

13. Алексеев В.П. Антропогеоценозы — сущность, типология, динамика // Природа. 1975. № 7; Андрианов Б.В., Доскач А.Г. Хозяйственно-культурная дифференциация народов мира и географическая среда // Природа. 1983. N° 4.

14. Элиаде Мирча. Космос и история. М., 1987.

15. Шпенглер О. Закат Европы. M.-JL, 1923; Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. М., 1991.

16. Шнитников A.B. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария // Зап. Геогр. общ. Нов. сер. 1961. Т. 16.

17. Максимов Е.В. 1850-летний ритм Шнитникова и волны цивилизации // Геоэкология: глобальные проблемы. Л., 1990 С. 37—42.

18. Гумилев Л.Н. О термине «этнос» //Докл. Отд. и комис. Геогр. общ. СССР. Л., 1967. Вып. 3.

19. Он же. Этносфера: история людей и история природы. М., 1993.

20. Он же. Древняя Русь и Великая степь. М., 1993.

21. См., например, попытку автора данного диссертационного сочинения использовать теоретические наработки Л.Н. Гумилева в осмыслении истории «крестьянских войн» в России: Туров С.В. «Жалую крестом и бородой». Опыт этнологии «крестьянской войны» //Лукич. 1999. № 3. С. 121-137; № 4. С. 125-138; № 6. С. 85-119.

22. Дольник В.Р. Существуют ли биологические механизмы регуляции численности людей? //Природа. 1992. № 6. С. 3—16.

23. Флоренский П.А. Обратная перспектива // Труды по знаковым системам. III. Учен зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1967. Вып. 198. С. 416.

24. Гумилев Л.Н. Древняя Русь Он же. От Руси до России: Очерки этнической истории. М., 1992.

25. Дулов A.B. Географическая среда и история России в конце XV— середине XIX вв. М., 1983.

26. См., например, Булгаков М.Б., Ялбуманов A.A. Российское природоохранное законодательство XI—начало XX вв. М., 1997.

27. Шунков В.И. Очерки по истории земледелия Сибири XVII в. М., 1956.

28. Аполлова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI— первой половине XIX в. М., 1976; Власова И.В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII— XVIII вв. М., 1984; Емельянов Н.Ф. Население Среднего Приобья в феодальную эпоху (состав, занятия, повинности). Томск, 1980; Кондрашенков A.A. Крестьяне Зауралья в XVII— XVIII вв. Челябинск, 1966, ч. 1; 1969, ч. 2; Копылов Д.И. Обрабатывающая промышленность Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. Свердловск, 1973; Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965; Миненко H.A. Северо-Западная Сибирь в XVIII—первой половине XIX вв. Историко-этнографический очерк. Новосибирск, 1975; Русакова JI.M. Сельское хозяйство Среднего Зауралья на рубеже XVIII— XIX вв. Новосибирск, 1976; Пундани В.В. Государственная деревня Урала и Западной Сибири во второй половине XVIII—первой половине XIX вв. Курган, 1999.

29. Миненко H.A. Новейшая историография аграрной истории Урала XVI—начала XX вв. // Летопись уральских деревень. Тез. докл. рег-ной науч.-прак. конф. Екатеринбург, 1995. С. 7—9; Она же. Урал и Западная Сибирь конца XVI—первой половины XIX в. в новейшей отечественной историографии // Культурное наследие Азиатской России: материалы первого Сибиро-Уральского исторического конгресса. Тобольск, 1997. С. 24-30.

30. Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII—первая половина XIX в.) Новосибирск, 1975; Липинская В.А. Русское население Алтайского края. Народные традиции в материальной культуре (XVIII—XX вв). М., 1987; Миненко H.A. Традиции и новации в народной агрономии Зауралья в XVIII—первой половине XIX вв. // Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Екатеринбург, 1992.

С. 122—144; Она же. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986; Она же. Живая старина: Будни и праздники сибирской деревни в XVIII—первой половине XIX в. Новосибирск, 1989; Русакова JI.M. Традиционное изобразительное искусство русских крестьян Сибири. Новосибирск, 1989; Шадурский В.И. Народный опыт земледелия Зауралья в XVII—начале XX в. Свердловск, 1991.

31. МамсикТ.С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизмы формирования и функционирования агропромысловой структуры. Новосибирск, 1989.

32. Миненко Н.А. Экологические знания и опыт природопользования.

33. Вилков О.Н. Промыслы и экология в феодальной Сибири // Изв. Сиб. отд. АН СССР. Сер. Истор. 1989; Туров C.B. Применение огня в хозяйственном быту русских крестьян Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. //Духовная культура Сибири (проблемы межнациональных связей, философии, филологии и истории). Тюмень, 1994. С. 81—92; Он же. Города и природа Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв.: опыт природопользования // Матер, междунар. науч. конф. «Безопасность жизнедеятельности в Сибири и на Крайнем Севере». Тюмень, 1995. С. 59—60; Он же. Ареал промысловых интересов крестьянства Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. (к вопросу о масштабах взаимодействия традиционного хозяйства с природой) // Тюменский исторический сборник. Тюмень, 1996. С. 76—80. Он же. Вклад православного духовенства в изучение природы Западной Сибири // Судьбы России: Духовные ценности и национальные интересы, тез. втор, всеросс. конф. Екатеринбург, 1996. С. 265—267; Он же. Крестьянские деревообрабатывающие промыслы и состояние лесов Зауралья в XVIII—первой половине XIX вв. //Уральский сборник. История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1997. С. 163—168; Он же. Промысловая деятельность русского населения Западной Сибири и состояние популяций редких животных края в XVIII— первой половине XIX вв. // Вестник ТюмГУ. История. Вып. 1.1996. С. 22— 28; Он же. Взаимодействие горнозаводских комплексов Урала и Алтая с геосредой в XVIII в. // Проблемы географии и экологии Западной Сибири. Вып. 3. Тюмень, 1998. С. 155—161; Он же. К вопросу об экологических аспектах сельского хозяйства Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Вып. 1. Тюмень, 1997. С. 140—149; Он же. К вопросу о степени адаптации сельского хозяйства Западной Сибири к неблагоприятным природным факторам в XVIII-XIX вв. // Вестник ТюмГУ. 1999, № 2. С. 167-172.

34. См., например, Головнев А Традиционный хантыйский экологический календарь // Тобольский хронограф. М., 1994. Вып. 2. С. 269—305; Абаев Н.В. Экологическая культура народов Центральной Азии и буддизм. Улан-удэ, 1991; Михайлов Т.М. Природа и человек в шаманизме монгольских народов. Новосибирск, 1983; Балданова А.С-Д. Экологические аспекты в хозяйстве забайкальских бурят в конце XIX в. // Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии. Улан-Удэ, 1996. С. 16—19.

35. Абзалов Р.М. Антропогенные факторы воздействия на водные ресурсы Башкирии //Человек и ландшафты. Свердловск, 1979. С. 45.

36. РГИА Ф. 1264. On. 1. Д. 486.

37. Там же.

38. Цит. по кн.: П.О. Чупин. Карта Екатеринбургского ведомства и провинции Соли-Камской с прилегающими к ним уездами и частями уездов других провинций 1734—1736 гг. // Пермский край. Пермь, 1893. Т. 2. С. 86.

39. РГИА. Там же.

40. ТФ ГАТО. Ф. 144. On. 1. Д. 8. Л. 12.

41. Туров C.B. Рукописные планы и карты в XVIII—первой половины XIX вв. из фондов Тобольского филиала Госархива Тюменской области как источник в изучении опыта природопользования русского крестьянства Западной Сибири // Матер, науч. конф. «Письменность и книгопечатание». Тюмень, 1989. С. 46-48.

42. РГАДА. Ф.248.

43. Туров C.B. Экстремальные природные явления в Зауралье в XVII— первой половине XIX вв. и их последствия (по материалам архивов) // Тез. докл. науч. конф. «Словцовские чтения-96». Тюмень, 1997. С. 105—107.

44. Рафиенко JI.C. Компетенция сибирского губернатора в XVIII в. // Русское население Поморья и Сибири (Период феодализма). М., 1973. С. 376.

45. ГАТО. Ф. 47. On. 1. Д. 3500. Л. 216.

46. Туров C.B. Правительственная регламентация агропромыслового лесопользования в Западной Сибири (XVIII—начало XIX вв.) // Тюменский исторический сборник. Тюмень, 1999. Вып. 3. С. 35—42.

47. Корнилов А.М. Замечания о Сибири. СПб, 1828; Он же. Прибавления к замечаниям о Сибири. СПб, 1829.

48. РГИА. Ф. 1376; Ф. 1397.

49. РГИА. Ф. 1265. Оп. 10. Д. 188.

50. РГИА. Ф. 387. Оп.2. Д. 10950.

51. РГИА Ф. 1264. On. 1. Д. 524.

52. РГАДА. Ф. 248. Оп. 160. Кн. 1609.

53. РГИА Ф. 1264. On. 1. Д. 486.

54. РГАДА- Ф-1265. Оп. 10. Д. 188.

55. Памятники сибирской истории XVIII в. Кн. 2. 1713—1724. СПб, 1885; Материалы для истории Сибири. М., 1867.

56. Миллер Г.Ф. Описание города Тобольска в 1741 году // Элерт А.Х. Экспедиционные материалы Г.Ф. Миллера как источник по истории Сибири. Новосибирск, 1990. С. 234—243; Сибирь XVIII века в путевых описаниях Г.Ф. Миллера. Новосибирск, 1996; Паллас П.С. Путешествие по разным местам Российского государства по повелению Санкт-Петербургской Академии Наук. СПб., 1786. Ч. 2. Кн. 2.

57. Абрамов Н. Описание Березовского края // ТГВ. 1858. № 22; И. Завалишин. Описание Западной Сибири. М., 1862—1865. Т. 1—2; Гагемей-тер Ю.А. Статистическое обозрение Сибири. СПб, 1854. Ч 1; Колмогоров

Г. Очерк лесов и лесных промыслов Северо-Западной Сибири // ЖМВД. 1856. Ч. 16. От. 3; Спасский Г. Путешествие по Южным Алтайским горам в 1809 году // Сибирский вестник, 1818. Т. 2. Ч. 3. Од. 2; Потанин Г. Полгода на Алтае // Русское слово. 1859. № 9.

58. Туров C.B. Сибирский энциклопедист (рец. на статью И. Словцова Степан Иванович Гуляев (биографический очерк) // Лукич. 1998. № 3. С. 128-130.

59. Хлебников А.М. О некоторых видах рыб, водящихся в Пермской губернии // Пермский край. С. 162.

60. Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII в. Иркутск, 1968. С. 116—117.

61. Словцов И.Я. Путевые записки, веденные во время поездки в Кокчетавский уезд Акмолинской области в 1878 году // ЗЗСОРГО. Омск, 1881. С. 108.

62. Завалишин И. Указ. соч. Т. 2. С. 22.

63. Хлебников AM. Указ. соч. С. 165.

64. РГДЛД. Ф. 199. On. 1. № 150. Ч. 1. Д 22.

65. ТГИАМЗ ФНР. Д. 805.

66. ТФ ГАТО. Ф. 329. Оп. 16. Д. 3.

67. Туров C.B. Полевые историко-экологические исследования (к вопросу о методике и источниковой базе изучения природно-общественных взаимосвязей в России периода феодализма) // Тез. докл. науч. конф. Студентов и молодых ученых «Уральские археографические чтения». Свердловск, 1989. С. 57—59; Овчинникова Б.Б., Туров C.B. Методические рекомендации по музейно-этнографической практике. Екатеринбург, 1992; Туров C.B. Методические указания по организации и проведению учебно-этнографической практики. Тюмень, 1993.

68. Туров C.B. Мифологические представления русских старожилов Северного Зауралья // Словцовские чтения. Тюмень, 1995. С. 112—116; Темплинг В.Я., Туров C.B. Бытование заговора в современной деревне

Заключение научной работыдиссертация на тему "Исторический опыт природопользования русских крестьян Западной Сибири"

Заключение

Итак, специфические природные условия Западной Сибири диктовали традиционной агропромысловой структуре целый комплекс условий, в которых проходило становление локальной системы природопользования русского крестьянства.

К концу рассматриваемого периода сложившееся в крае размещение распаханных территорий наиболее полно отвечало возможностям, которые предоставляли природные условия. В зоне лесостепи и частично степи земледелие стремилось к сплошной полосе в широтном направлении. В зоне средней и южной тайги поля размещались в поймах крупных рек и их протоков и тяготели к меридиональной конфигурации. К середине XIX в. в степи и на севере региона пашни располагались очагами. На севере зона устойчивого земледелия доходила до 57°северной широты, а за счет посадок картофеля продвинулось до Березова. В степи пашни вышли за пределы современных границ края на территорию Казахстана. Русские крестьяне осваивают горные долины Алтая, что приводит к складыванию в Западной Сибири горного земледелия.

Слабая заселенность края позволяла занимать под пашни наиболее плодородные земли. Русские земледельцы пришли в Западную Сибирь, обладая навыками ведения трехпольного хозяйства. Однако, столкнувшись со специфическими почвенно-климатическими условиями: сокращённый вегетативный период из-за более низких температур, оригинальные почвы, не имеющие аналогов в европейской части страны; маломощность местных черноземов, отсутствие больших площадей с однородным составом почв (мозаичность) — всё это, в купе с наличием огромных пустующих земельных просторов, привело к преобладанию в сибирском полеводстве переложно-залежной системы, при которой истощение почв (выпашка) возмещалось забрасыванием участка пашни в залежи иногда на многие годы или введением в пахотный оборот целинных земель. Однако, по мере накопления полеводческого опыта и знаний о местных почвенно-климатических условиях, под давлением постоянного прироста населения (относительно аграрного перенаселения) в старозасельённых районах уже в XVIII в. начинается переход к навозо-удобрению. Но навозоудобрение вплоть до второй половины XIX в. внедрялось медленно. Основным сдерживающим фактором, по-видимому, являлось наличие в крае огромного фонда свободных земель и, как следствие, успевшие сложиться специфическое хозяйственное поведение — неполная земледельческая оседлость.

Важнейшей отраслью традиционного хозяйства было скотоводство. Западная Сибирь в XVIII—I пол. XIX веков занимала лидирующее положение как по общим размерам поголовья скота, так и по средней обеспеченности скотом крестьянского двора. Во взаимодействии с окружающей средой возникали сельхозугодья двух типов — выпаса (выгоны) и сенокосы. В результате интенсивного выпаса складывались фитоценоз-ные пространства типа пастбищ, характеризующиеся потерей ценных в кормовом отношении видов трав, а иной раз и леса.

Серьезной проблемой для скотоводства являлись кровососущие насекомые («гнус»). Однако с ростом населенности и, как следствие, большой окультуренности местности острота этой проблемы снижалась. Страшным бичом западносибирского скотоводства были эпизоотии и прежде всего сибирская язва. Эпизоотии практически не прекращались не на один год. Разница была лишь в том, какие территории края были ими охвачены и каковы были последствия. Пики эпизоотий за рассматриваемый период, по-видимому, пришлись на конец ХУ1П—первую четверть XIX веков, на начало 40-х и 50-х годов XIX столетия.

Много неприятностей доставляли сельскому хозяйству вредители и сорняки. Немало тому способствовала специфика почв. После интенсивной распашки сорные травы начинали забивать хлеба. Из насекомых вредителей наибольший урон наносила саранча. Среди неблагоприятных факторов, осложнявших полеводство, следует также отметить мышей-полевок. В рассматриваемый период русское крестьянство края не располагало сколько-нибудь действенными технологиями, способными эффективно противостоять указанным неблагоприятным факторам. Однако благодаря многолетним наблюдениям, крестьянству удалось накопить целый комплекс знаний и умений, позволявших даже в самые неблагоприятные годы сохранять свое хозяйство, пусть и с большими потерями, но на уровне, обеспечивающем выживание.

Большую роль в крестьянском хозяйстве играли различные промыслы. Среди последних видное место принадлежало рыбной ловле. Рыбу добывали в огромном количестве. Велики были и индивидуальные уловы. Сроки, способы и объёмы этого промысла не в последнюю очередь зависели от специфики природных условий: содержание кислорода в речной воде («замор»), особенности водного режима и стока, сезонные миграции и другие поведенческие установки рыбного стада. Товарность рыболовства, а значит и объёмы вылова, рыбы стали существенно расти с началом XIX века. Ведущее положение как по товарности, так и по объёмам занимали север Тобольской и Томской губерний. Рыбная ловля была главным занятием казаков Верхнего Прииртышья. В остальных местностях рыболовство было распространено широко, но не носило характер основного занятия.

На ранних этапах русской колонизации региона охотничий промысел играл значительно большую роль в крестьянском хозяйстве. Позднее одним из основных занятий наряду с рыбной ловлей охота оставалась только в неземледельческих районах, прежде всего в северной части региона (Средняя и Нижняя Обь). Промысловые интересы и способы охоты формировались из наличия и численности тех или иных животных в определённой местности и в зависимости от рыночной конъюнктуры.

Самое разнообразное и широкое применение в крестьянском хозяйстве и быту находили различные дикие растения. Специфика отдельных регионов проявлялась в том, что объектами собирательства становились растения, характерные только для местной флоры. Главное место среди собираемых растений занимали пищевые: хмель, дикая вишня, кедровый орех, грибы, ягоды и др. Здесь уже в начале XVIII в. сложился товарный выход. Сбор растений, употреблявшихся в пищу, и пищевых суррогатов особенно активизировался во время неурожаев, когда возникала реальная угроза голода. На севере региона в качестве промысла существовал промысел мамонтовой кости (бивней). Ещё одним специфическим северным видом собирательства был сбор яиц водоплавающих птиц. В целом круг собирательства был чрезвычайно широк: пищевые, лекарственные и технические растения; минералы, ископаемая кость. Объекты собирательства подвергались глубокой переработке, особенно в народной медицине, здесь же шел наиболее активный поиск новых объектов. Продукция собирательных промыслов всё шире поступала на рынок. Всё это свидетельствовало о высокой степени адаптации русского крестьянства к природным условиям региона. Объёмы и предпочтение в собирательстве диктовались природными и социальными условиями, требованиями рынка и экологическими (популяционными) закономерностями.

К добывающим промыслам относилась и добыча соли. О большинстве источников соли — степных «самосадочных» соляных озерах — правительство узнало благодаря крестьянской инициативе. На протяжении всего периода существовала государственная монополия на добычу соли. Однако, крестьянская «воровская» соледобыча процветала и к середине XIX в. окончательно победила в конкурентной борьбе с государственной.

В подавляющем большинстве крестьяне занимались добывающими промыслами вблизи своих селений. Однако многие не чурались дальних промысловых экспедиций, иногда за многие сотни километров от постоянного места жительства.

Уже к первой половине XVIII в. крестьянские кустарные промыслы иногда перерастали в небольшие «заведения», но в большинстве случаев и значительно позже промыслы находились в среде домашнего производства. Однако продукция кустарей всё чаще и всё в больших количествах попадала на рынок. Первое место среди кустарных производств как по распространенности и количеству занятых рук, так и по объёмам производства и товарности принадлежало деревообработке. Помимо деревообработки, в крае были широко распространены и другие лесные промыслы. Повсеместно в лесной полосе крестьяне занимались выгонкой смолы и дёгтя, выжиганием древесного угля, драли липовое лыко, заготавливали дубильные материалы. Разные виды деревьев испытывали различную степень промыслового давления. Самыми «ходовыми» и «потребными в хозяйстве» были сосна и береза. Немало леса заготавливалось крестьянами в качестве дров и стройматериалов, предназначенных на продажу. В Южном Зауралье лесозаготовки стимулировались не только потребностями края, но и соседних, уже в немалой степени обезлесенных местностей. Большое количество леса уходило на повседневные бытовые нужды крестьянства, на возведение жилищ и различных хозяйственных построек, транспортных средств (телеги, сани) и т.п. Заметный урон лесу наносила транспортная сеть деревни — дороги, тропы.

Локальные засухи, наводнения, затяжные дожди, возвратные и ранние заморозки, шквальные ветры и град постоянно преследовали земледельца. Последствия этих природных явлений были ощутимы для хозяйства тех или иных районов, но достаточно успешно преодолевались. Однако экстремальные природные процессы порой приводили к катастрофическим последствиям. Так, многоводные циклы в Обь-Иртышской речной системе наносили огромный урон и повергали агропромысловую хозяйственную структуру пойменного типа в состояние затяжной депрессии, когда большинство привычных хозяйственных занятий либо были осложнены, либо вовсе невозможны. Не только благополучию, но и самой жизни крестьянина угрожали глобальные засухи, когда иссыхали нивы и пастбища на территории всего края.

Мощнейшей составляющей воздействия агропромысловой деятельности на природу региона была пирогенная. В хозяйственном быту западносибирского крестьянства рассматриваемого периода широко применялся открытый огонь. В определенной степени это было связано с подсечной системой земледелия, лесными промыслами и другими отраслями хозяйства. Однако в подавляющем большинстве случаев причиной лесных и напольных пожаров, приводивших порой к катастрофическим последствиям, были так называемые палы, то есть применение огня с целью выжигания прошлогодней травы («ветоши») на сенокосных, ягодных и звероловных угодьях. Источники беспристрастно свидетельствуют о печальных последствиях применения огня в хозяйственных целях. В огне исчезали сотни тысяч десятин леса и целые поселения, гибли люди и животные. Не без участия человека Западная Сибирь знала лесные пожары-катастрофы. Катастрофические лесные пожары для хозяйственной структуры северного пойменного типа несли последствия, сравнимые с последствиями многоводных циклов речного стока, то есть также приводили к длительным депрессиям.

Огонь в качестве хозяйственного инструмента являлся атрибутом экстенсивного хозяйствования в условиях слабой заселенности и предназначался единственно для дешевого и быстрого введения в хозяйственный оборот новых угодий или поддерживания в приемлемом состоянии уже имевшихся. Меры по регламентации и ограничению применения открытого огня в хозяйственных целях, осуществлявшиеся крестьянским миром и правительством, не привносили существенных изменений в эту ситуацию. Изменения наступали только в условиях относительной земледельческой перенаселенности, когда приходилось интенсифицировать хозяйство, а побочные последствия стали перекрывать все достоинства этого хозяйственного приема.

В силу специфики сибирского земледелия в рассматриваемый период остро стояла проблема навозоудаления. Она постоянно только обострялась пропорционально успехам сибирского скотоводства. От навоза пытались избавиться самыми различными способами, но чаще попросту сваливали в огромные кучи или сбрасывали в водоемы. Уже современники отмечали, что эта практика вела к антисанитарии и ухудшению эпидемиологической ситуации.

В результате взаимодействия с агропромысловой структурой заметные изменения претерпевали ландшафтно-рельефные системы. Большие площади в Западной Сибири были заняты под селитбенные комплексы. Крестьяне сооружали дамбы, колодцы, пожарные водоемы и даже фортификационные рвы. Плотины водяных мельниц были причиной затопления значительных участков пойм.

Крестьяне с успехом использовали эту специфику речного стока. С помощью так называемых прокопов (каналов) концы речной петли замыкались и, таким образом, путь по реке сокращался иной раз на десятки и даже сотни верст.

Еще одной проблемой, заставлявшей крестьян заниматься гидротехническими работами, являлся размыв берегов рек. Берега западносибирских рек сложены из глинистых и глинисто-песчаных пород, что делает их весьма уязвимыми во время половодий. Высокие берега рек, на которых, как правило, располагались поселения, обваливались и уносили с собой в речной поток огороды, полевые участки, дома и другие постройки. При помощи прокопов удавалось отвести речные русла от поселений и тем предотвратить размывы береговой линии в границах населенного пункта. Однако были случаи, когда, напротив, требовалось вернуть в прежнее русло «убежавшую» реку. С этой целью также возводились дамбы и прокопы. Речные петли отрезали также и целью создания новых рыболовных угодий — соров-стариц. Выгодность этого типа угодий заключалась в том, что они давали стабильные уловы круглый год, а во время пиков многоводных речных циклов сора-старицы становились практически основным видом рыболовных угодий.

Часто гидротехнические сооружения преследовали целый комплекс целей. Крестьяне добивались сокращения речного пути, а заодно получали выгодные рыболовные угодья, безопасность от обвалов берега и другие хозяйственные выгоды.

Западносибирские крестьяне создавали также ирригационные сооружения. Создание ирригационных систем в аридной зоне Западной Сибири было обусловлено прежде всего спецификой водного режима озер. В лесостепной зоне края находится несколько десятков тысяч озер. Их водный уровень периодически колеблется. Озера то усыхают, некоторые до полного исчезновения, то появляются вновь. Эти чередующиеся с усыханием мощные «озерные приливы» не имеют строгой периодичности. Однако промежутки между ними не бывают меньше 25 и более 35— 40 лет. Крестьяне знали об этом природном феномене. В периоды усы-хания они начинали испытывать нехватку воды для поения скота, в связи с чем вынуждены были прокапывать канавы из по соседству расположенных озер и болот в одно озеро и, таким образом, накапливать воду.

От взаимодействия с агропромысловой структурой серьезное давление испытывали биоценозы. Они претерпевали существенные изменения по численности и составу, изменялись ареалы их обитания. Некоторые животные, попадавшие в зону промысловых интересов крестьянства, были практически выбиты или поголовье их было существенно сокращено. В особенности это касалось пушного зверя. В результате перепромысла звери покидали прежние места обитания. Ранее изобильные охотничьи угодья забрасывались. Промысел переносился все далее от населенных пунктов или угасал совершенно. В меньшей степени сказывались последствия перепромысла на фауне подтаежной зоны и зоны тайги.

Известно, что человек, осваивая новые районы, приводит с собой неизвестные ранее на этих территориях биоценозы, так называемые си-нантропные. Синантропными биоценозами в Западной Сибири рассматриваемого периода были воробей, рак, таракан, одичавшие лошадь, собака и медоносная пчела.

Кедр, по существу, был превращен крестьянами Западной Сибири в плодовое дерево. В культурное (окультуренное) дерево кедр обращался

251 двумя способами. Либо деревья высаживались (семенами или саженцами), либо окультуривался участок тайги (кедрового леса). В так называемых садовых кедровниках кедры приобретали форму и свойства плодового культурного дерева. От взаимодействия с агропромысловой структурой наибольшую нагрузку испытывали леса. «Оскудение лесов» на юге Западной Сибири констатировали наблюдатели уже в XVIII веке. Еще интенсивнее, чем сведение лесов, шел процесс их видовой деградации. Различные крестьянские промыслы порой вели к полному исчезновению эксплуатируемого вида древесной растительности. Уже в XVIII столетии стал заметен процесс замещения красных (хвойных) лесов лиственными. В значительно меньшей степени страдали от хозяйственной деятельности крестьянства леса на севере региона.

Список научной литературыТуров, Сергей Викторович, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Архивные источники

2. Российский государственный исторический архив (РГИА). Фонд (Ф.)

3. Ф. 379. Департамент государственных имуществ Министерства финансов.

4. Опись (Оп.) 4. Дело (Д.) 2286.

5. Ф. 387. Лесной департамент Министерства земледелия. Оп. 2. Д. 10950, 10916.

6. Ф. 468. Кабинет его императорского величества Министерства императорского двора. Оп. 19.Д. 322.

7. Ф. 1264. Первый Сибирский комитет. On. 1. Д. 4. 486, 523, 524, 529, 699. Ф. 1265. Второй Сибирский комитет. Оп. 2. Д. 2. Оп. 10. Д. 138, 188.

8. Ф. 1376. Ревизия сенаторов В.К. Безродного и кн. В.А. Куракина Западной Сибири. On. 1. Д. 27.

9. Ф. 1397. Ревизия генерал-адъютанта Анненкова Западной Сибири. On. 1. Д. И.

10. Российский государственный архив древних актов (РГАДА)

11. Ф. 16. Сенат. Внутреннее управление. Оп. 1. Д. 361.

12. Ф. 199. Портфели Г.Ф. Миллера.

13. Оп. 1, 150. Ч. 16. Д. 16; Ч. 1. Д. 22.

14. Ф. 248. Сенат. Первый департамент.1. Оп. 1. Д. 135.1. Оп. 4. Д. 183.1. Оп. 15. Д. 840.1. Оп. 111. Д. 736.1. Оп. 160. Кн. 1609.

15. Ф. 1016. Ялуторовская управительская канцелярия. Оп. 1. Д. 135, 147.

16. Архив Российского географического общества (АРГО)

17. Разряд (Р.) 55. Сибирь. Оп. 1. Д. 19. 38, 90. Р. 61. Тобольская губерния. Оп. 1. Д. 9.

18. Государственный архив Тюменской области (ГАТО)

19. Ф. 47. Тюменская воеводская канцелярия. Оп. 1. Д. 3500,3502, 3509.

20. Ф. 85. Тюменский Троицкий мужской монастырь. Д. 192, 195.

21. Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области (ТФ ГАТО)

22. Ф. 144. Протоиерей Александр Сулоцкий. Оп. 1. Д. 8.

23. Ф. 154. Тобольская казенная палата. Оп. 1622. Д. 7., Д. 29.

24. Ф. 417. Тобольский губернский статистический комитет. Оп.1.Д. 643.

25. Ф. 329. Тобольское губернское правление.1. Оп. 1. Д. 2, 64.1. Оп. 3. Д. 24.1. Оп. 10. Д. 4.1. Оп. 13. Д. 12, 38.1. Оп. 16. Д. 2, 3.1. Оп. 126. Д. 2.1. Оп. 541. Д. 157, 709

26. Тобольского Государственного историко-архитектурного музея-заповедника фоцд научных рукописей (ТГИАЗМ ФНР)

27. Инвентарный номер (инв. ном.) 27, 75, 134, 805, 12986.

28. Опубликованные документальные материалы

29. Материалы для истории Сибири. М. 1867.

30. Памятники сибирской истории XVIII века. Кн. 2.1713—1724 гг. СПб., 1885.

31. Российская историческая библиотека. Спб., 1864. Т. II.

32. Дополнения к актам историческим. Спб., 1848. Т. IV.2553. Летописи

33. Сибирские летописи. СПб, 1907.

34. Сибирские летописи. Ч. I. Группа Есиповской летописи. // ПСРЛ. М, 1987.4. Законодательные акты

35. Полное собрание законов Российской империи. Собрание I. Т. 16. № 12025.5. Периодическая печать51.ЖМВД. 1857.4. 23. С. 49.

36. ЖМВД. 1859. Ч. 36. С. 202.

37. ЖМВД. 1860. Ч. 42. С. 165.

38. Смесь // ЖМВД. 1845. Ч. 15. № 8. С. 157.

39. Из Тары // ТГВ. 1857. № 10. С. 75-77.56. ТГВ. 1863, № 23. С. 180.

40. Ишимский обыватель. Сообщения из Ишима // ТГВ. 1857. № 8. С. 47-48.

41. Нашествие мышей на степные округа Тобольской губернии // ТГВ. 1858. № 13. С. 284.

42. О происшествиях в Тобольской губернии за первую половину мая 1857 года // ТГВ. 1857, № 13. С. 102-103.

43. О происшествиях в Тобольской губернии за вторую половину мая 1857 года // ТГВ. 1857, № 14. С. 115-116.

44. Прошлогодние напольные пожары в Тобольской губернии // ЖМВД. 1853. Ч. 3. С. 13-15.

45. Историко-этнографические и экономико-географические описания

46. Абрамов Н. О возможности и пользе разведения картофеля в Березовском крае Тобольской губернии //ТГВ. 1858. № 8. С. 90—93.

47. Абрамов Н. О заселении и промышленности округов: Тарского и Омского Тобольской губернии // ВРГО. СПб. 1853. Ч. 7. С. 27-31.

48. Абрамов Н. Описание Березовского края // ТГВ. 1858. № 22.

49. Абрамов Н. Празднование в г. Березове Святителю Епифанию,епископу Кипрскому // Абрамов Н. Город Тюмень. Тюмень, 1998.

50. Абрамов Н. Тюменский Троицкий монастырь // Абрамов Н. Город Тюмень. Тюмень, 1998.

51. А.Д. Сибирская соль. Ч. 3. Добыча соли и развозка её // ТГВ. 1858. № 7. С. 69-78.

52. Аленицин В. Очерк Троицко-Челябинских озер (Оренбургской губернии) и их ихтиологической фауны. СПб., 1873.

53. А.Х. Ответное письмо на брошюру о предполагаемом сообщении между Печорою и Обью и мысль об учреждении компании для промыслов на реке Оби и в Обской губе // ТГВ. 1858. № 7. С. 62—69.

54. Барышевцев В.В. Кедровники — плодовые сады // Лесной журнал. 1917. Вып. 1-2.

55. Батеньков Г.С. Сочинения и письма. Иркутск, 1989. Т. 1.

56. Белевы путешествия через Россию и в разные азиатские земли, а именно в Испаган, в Персию, в Дербент и Константинополь. СПб., 1816. Ч. 2.

57. Беликов Д.Н. Первые русские крестьяне-насельники Томского края // Научные очерки Томского края. Сборник публичных лекций членов Западно-Сибирского общества сельского хозяйства. Томск, 1898.

58. Белов И. Путевые заметки и впечатления по Западной Сибири. М., 1852.

59. Белявский. Поездка к Ледовитому морю. М, 1833.

60. Бердников Н.И. Обзор Туринского уезда в сельскохозяйственном отношении // Записки Тюменского общества научного изучения местного края. Тюмень, 1924. Вып. 1.

61. Воронов К.С. Томский и Каинский округ в медицинском отношении//ТомГВ. 1865. № 14-16. С. 16-18; 19-21.

62. Выписка из статьи И.А. Сергеева «Средства против повальной болезни скота». Записки Императорского Казанского экономического общества. 1857 год. № 1 // ТГВ. 1857. № 8. С. 48-56.

63. Гагемейтер Ю.А. Статистическое обозрение Сибири. СПб, 1854.1. Ч 1.

64. Г.З. Приметы русского мужичка, касательно наводнений, или смошных годов // ТГВ. 1858. № 16. С. 335-336.

65. Георги И.Г. Заметки путешествия по Российской империи. СПб, 1775.

66. Голодников К. Я. Ялуторовский округ губернии Тобольской // ЖМВД. 1846. Ч. 15. №. 8. С. 256-281; № 9. С. 484-521.

67. Гордягин А.Я. Почвы Тобольской губернии // ЕТГМ. Тобольск, 1901-1902.

68. Городцов П.А. Мамонт (Западносибирское сказание) // ЕТГМ. 1910. Вып. 18. С. 1-4.

69. Городцов П.А. Сибирская язва // Записки Тюменского общества научного изучения местного края. Тюмень, 1924. Вып. 1. С 53—101.

70. Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. (Антропологический и этнографический очерк этих стран. Торговля иколонизаторская в них деятельность китайцев и русских. Дополнения и поправки). JI., 1930. Т. 3. Вып. 2.

71. Гуляев Г. Заметки об Иртыше и странах им орошаемых // ВРГО. СПб, 1851. Ч. 3. Отд. 4. С. 1-41.

72. Гуляев Г. Алтайские каменщики // Санкт-Петербургские вед. 1845. № 30.

73. Гомолецкий К.В. Демьянская волость // Тобольский север глазами политических ссыльных XIX—начала XX века. Екатеринбург, 1998.

74. Д. Кулан // ТГВ. 1858. N> 8. С. 80-86.

75. Д. Семья толстокожих // ТГВг 1858. № 9. С. 97-100.

76. Дмитриев В. Сибирский кедр // Сибирский вестник. 1818. Ч. 1. С. 134-145.

77. Дунин-Горкавич A.A. Тобольский Север. М, 1995. Т. 1.

78. Ершов В.И. Враги сельского хозяйства в Оренбургской губернии // Вестник русского сельского хозяйства. 1893. № 4. С. 72—94.

79. Завалишин И. Описание Западной Сибири. М, 1862—1865. Т. 1-2.

80. Заезжий. Берега Оби и их обитатели // ТГВ. 1858. № 2. С. 17—29.

81. Заметки об инородцах Березовского округа (Из топографического описания Северного Урала Д. Юрьева, с некоторыми дополнениями) // ТГВ. 1857. № 13. С. 105-113.

82. Заметки о Шадринском уезде Пермской губернии члена-корреспондента Пермского губернского статистического комитета И. Кожина // ЖМВД. 1885. Ноябрь. Ч. 15. Отд. 5.

83. Записки путешествия академика Лепехина // Полное собрание ученых путешествий по России. СПб, 1822. Т. 5.

84. Землепользование и хозяйство в Тобольской и Томской губерниях по исследованиям чиновников Министерства государственных иму-ществ. СПб, 1984.

85. Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Иркутск, 1968.

86. Зырянов А.Н. О климате села Иванищевского Шадринского уезда Пермской губернии // Записки УОЛЕ. Екатеринбург, 1876. Т. 3. Вып. 2. С. 21-34.

87. Зырянов А. Предание об Улугушской крепости // Пермский сборник. Кн. 1. С. 113—115.

88. Извлечения из дневников членов Красноуфимского отряда по борьбе с кобылкою // ЕТГМ. Тобольск, 1895-1896. Вып. 5. С. 21-51.

89. Икона Божьей Матери в слободе Суэрской // ТЕВ, 1889, № 13-14.

90. Инфантьев П.П. Путешествие в страну вогулов. СПб., 1910.

91. Калымов Н. Духовой лов рыбы. // Югра. 1994. № 7.

92. Кастрен М.А. Путешествие в Сибирь (1845—1849). Тюмень, 1999. Т. 2.

93. Кауфман A.A. Обзор способов полеводства и севооборотов в Западной Сибири (По данным новейших исследований) // Сельское хозяйство и лесоводство. СПб., 1893. Ч. CLXXII. С. 137-156.

94. Кауфман A.A. Экономический быт государственных крестьян восточной части Томского округа и северо-западной части Мариинского округа Томской губернии // МДИЭБГКИИЗС. СПб, 1892. Вып. XVIII.

95. Кеннен Ф.П. О прежнем и нынешнем распространении бобров в пределах России // ЖМНП. 1902. № 7-8. С. 18-31;12-40.

96. Колмогоров Г. Город Тара и его округ Тобольской губернии // ЖМВД. СПб, 1856. Ч. 20. От. 3. С. 5-38.

97. Колмогоров Г. Очерк лесов и лесных промыслов Северо-Западной Сибири // ЖМВД. 1856. Ч. 16. От. 3. С. 1-45.

98. Корнилов А.М. Замечания о Сибири. СПб, 1828

99. Корнилов А.М. Прибавления к замечаниям о Сибири. СПб, 1829.

100. Кирилов П.И. Очерк Сибири. СПб, 1839.

101. Краткие заметки о ярмарках Рождественской Курганской, бывшей в 1857 году, и Абатской Крещенской, производившейся в настоящем году // ТГВ. 1858. № 9. С. 100-107.

102. Крестьянское землепользование и хозяйство в Тобольской и Томской губерниях (по исследованиям чиновников Министерства государственных имуществ). Спб, 1984.

103. Крылов П.Н. Вишерский край. Исторический и бытовой очерк Северного Приуралья // Урал, 1926, № 8. С. 4—30.

104. Кузнецов Е. Село Новое // ТГВ. 1855, № 46.

105. Кузнецов Д. Сибирские народные присловья. // ТомГВ. 1863. № 25. С. 140-143

106. Кузнецов Д. Сибирские палы // ТомГВ. 1863, № 20. С. 125129.

107. Лаксман К.Г. Наилучший способ сеять древесные семена для произрастания лесов в сибирских степях // Труды Вольного экономического общества. СПб, 1769. Ч. 12. С. 250-262.

108. Левитов И. Одно из частно-владельческих хозяйств в Западной Сибири // Сельское хозяйство и лесоводство. СПб, 1893, май. Ч. CLXXIII. С. 39-54.

109. Лопарев X. Самарово, село Тобольской губернии и округа (Хроника воспоминания и материалы о его прошлом). Тюмень, 1997.

110. Макавецкий П. Северные архивы // ЕТГМ. Тобольск, 1909. Вып. 17. С. 1-13.

111. Макаренко A.A. Сибирский народный календарь. Новосибирск, 1993.

112. Максимов C.B. Нищая братия // Максимов C.B. По русской земле. М, 1989. С. 33-61.

113. Материалы для истории Сибири // ТомГВ. 1864. № 19. С. 37— 40; № 21. С. 139-140.

114. Мевес И. Три года в Сибири и Амурской стороне // Отечественные записки. 1863. Т. 148. № 5-6. От. 1. С. 250-292, 564-588; Т. 149. № 7. С. 60-90.

115. Миллер Г.Ф. Известия о торгах сибирских // Ежемесячные сочинения в пользу и к увеселению служащих. 1756. Февраль-май.

116. Миллер Г.Ф. Описание города Тобольска в 1741 году // Элерт А.Х. Экспедиционные материалы Г.Ф. Миллера как источник по истории Сибири. Новосибирск, 1990. С. 234-243.

117. Мозель X. Материалы для географии и статистики России: Пермская губерния. СПб, 1864. Ч. 2.

118. Небольсин П.И. Заметки на пути из Петербурга в Барнаул. СПб, 1850.

119. Никитин. Отчет о поездке в Сибирь в 1837 г. // Состояние и нужды казенного лесного хозяйства. СПб, 1899. С. 12—41.

120. Паллас П.С. Путешествие по разным местам Российского государства по повелению Санкт-Петербургской Академии Наук. СПб, 1786. Ч. 2. Кн. 2.

121. Патканов С.К. По Демьянке (Бытовой и экономический очерк) // С.К. Патканов. Сочинения в двух томах. Тюмень, 1998. Т. 2.

122. Патканов С.К. Экономический быт государственных крестьян и инородцев Тобольского округа Тобольской губернии. // МДИЭБГКИ-ИЗС. СПб., 1891. Ч. 2. Вып. 10.

123. Письма, относящиеся до Сибирского края, от Линнея к Лакс-ману и от Лаксмана к Шлецеру и Бекману // Сибирский вестник. СПб., 1829. Ч. 9. С. 158-164.

124. Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину р. Оби, исполненном по поручению Императорской Академии Наук. СПб., 1877.

125. Попов. Нечто о Шадринском уезде // Казанские известия. 1818. № 12.

126. Попов М. Верные способы к увеличению государственного благосостояния. М., 1876. Кн. 1.

127. Попов Н. Хозяйственное описание Пермской губернии сообразно начертанию Санкт-Петербурского Вольного экономического общества. Пермь, 1804.

128. Потанин Т.Н. Полгода на Алтае // Русское слово. 1859. № 9.

129. Пудовиков В.Е. Вопросы сельскохозяйственной жизни Томской губерии // Труды Томского отдела Московского общества сельского хозяйства. Томск, 1898. Кн. 2. С. 18—30.

130. Путешествие в Западную Сибирь д-ра Финта и А. Брема. М., 1882.

131. Пущин И.И. Заметки о Пушкине. Письма. М., 1988.

132. Радлов В.В. Из Сибири. Страницы дневника. М., 1989.

133. Рудольский А. О речных бобрах Верхотурского уезда // ПГВ. 1854. № 41.

134. Русская печать о Сибири // Сибирский сборник. СПб., 1892. Кн. 2. С. 148-155.694. 8. Рассказ шадринца // Пермский сборник. М., 1860. Кн. 2. С. 180-184.

135. Самсонов В. Сибирь как источник продовольствия. Омск, 1920.

136. Сельская летопись, составленная из наблюдений, могущих служить к определению климата в России в 1851 году. СПб, 1854.

137. Скалозубов Н.Л. Дневник // Тобольский север глазами политических ссыльных XIX—начала XX века. Екатеринбург, 1998.

138. Скалозубов Н.Л. Коллекция образцов почв Тобольской губернии, принадлежащая Тобольскому губернскому музею // ЕТГМ. Тобольск, 1895. Вып. 4. С. 41-52.

139. Методологическая и методическая литература

140. Алексеев В.П. Антропогеоценозы — сущность, типология, динамика // Природа. 1975. № 7. С. 17-20.

141. Андрианов Б.В, Доскач А.Г. Хозяйственно-культурная дифференциация народов мира и географическая среда // Природа. 1983. № 4. С. 27-38.

142. Баландин Р.К, Бондарев Л.Г. Природа и цивилизация. М, 1988.

143. Вернадский В.И. Биосфера // Избр. соч. M.-JI, 1960. Т. 5.

144. Рахилин В.К. Общество и живая природа: Краткий очерк истории взаимодействия. М, 1989.

145. Григорьев А.А. Экологические уроки прошлого и современности. Л, 1991.

146. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М, 1993.

147. Гумилев Л.Н. О термине «этнос» // Докл. Отд. и комис. Геогр. общ. СССР. Л, 1967. Вып. 3.

148. Гумилев Л.Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. М, 1992.

149. Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. М, 1993.

150. Максимов Е.В. 1850-летний ритм Шнитникова и волны цивилизации // Геоэкология: глобальные проблемы. Л, 1990. С. 37—42.

151. Овчинникова Б.Б, Туров C.B. Методические рекомендации по музейно-этнографической практике. Екатеринбург, 1992.

152. Ратцель Ф. Земля и жизнь. СПб, 1903-1905.

153. Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. Антология. М, 1993.

154. Токарев С.А. История зарубежной этнографии. М, 1978.

155. Туров C.B. Методические указания по организации и проведению учебно-этнографической практики. Тюмень, 1993.

156. Флоренский П.А. Обратная перспектива // Труды по знаковым системам. III. Учен зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1967. Вып. 198.

157. Шпенглер О. Закат Европы. М.-Л, 1923.

158. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Сборник. М, 1991.

159. Элиаде Мирча. Космос и история. М, 1987.

160. Этнография и смежные дисциплины. Этнографические субдисциплины. Школы и направления. Методы. М, 1988.8. Исследования

161. Абаев Н.В. Экологическая культура народов Центральной Азии и буддизм. Улан-удэ, 1991.

162. Абзалов P.M. Антропогенные факторы воздействия на водные ресурсы Башкирии // Человек и ландшафты. Свердловск, 1979. С. 4—5.

163. Академический словарь церковно-славянского и русского языка. СПб, 1847. Т. 3.

164. Андриевич В. К. История Сибири. Спб, 1889. Ч. 2.

165. Аполлова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI—первой половине XIX в. М, 1976.

166. Балданова А.С-Д. Экологические аспекты в хозяйстве забайкальских бурят в конце XIX века // Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии. Улан-Удэ, 1996. С. 16—19.

167. Балюк НА. Родословие от земли. Тобольск, 1992.

168. Белоножко Ю. А. Попытки земледельческого освоения севера Тобольской губернии в XIX в. // Труды научно-исследовательского института сельского хозяйства Северного Зауралья. Вопросы сельскохозяйственного освоения Обского Севера. 1975. Вып. 18.

169. Бочанова Г.А. Промысловое освоение Сибири в конце XIX— начале XX вв. (Вопросы экологии) // Земледельческое освоение Сибири в конце XVII—начале XX в. Новосибирск, 1985. С. 42—51.

170. Булгаков М.Б, Ялбуманов А.А. Российское природоохранное законодательство XI—начало XX вв. М, 1997.

171. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт ее первых засельников // Буцинский Петр Никигьевич. Сочинения в двух томах. Тюмень, 1999. Т. 1.

172. Власова И.В. Землепользование в Поморье и Сибири XVII— XVIII вв.

173. Традиции и практика) // Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII-начала XX в. М., 1979. С. 11-23.

174. Власова И.В. Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII— XVIII вв. М., 1984.

175. Вилков О.Н. Промыслы и экология в феодальной Сибири // Изв. Сиб. отд. АН СССР. Сер. Истор. 1989. С. 70-82.

176. Гайт Е.М. «Заметки путешествия по Российской империи» И.Г. Георги как источник по истории Урала второй половины XVIII в. // Тез. докл. науч. конф. студентов и молодых ученых «Уральские археографические чтения. Свердловск, 1989. С. 20—22.

177. Головнев А. Традиционный хантыйский экологический календарь // Тобольский хронограф. М., 1994. Вып. 2. С. 269-305.

178. Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965.

179. Громыко М.М. Семья и община в традиционной духовной культуре русских крестьян XVIII—XIX вв. // Русские: семейный и общественный быт. М, 1989. С. 12-24.

180. Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVII—первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975.

181. Даль В. Толковый словарь. СПб., 1996. Т. 3.

182. Дулов A.B. Географическая среда и история России (конец XV— середина XIX в.). М., 1983.

183. Емельянов Н.Ф. Заселение русскими Среднего Приобья в феодальную эпоху. Томск, 1981.

184. Емельянов Н.Ф. Население Среднего Приобья в феодальную эпоху (состав, занятия, повинности). Томск, 1980.

185. Ефремов В. Тюмень восемнадцатого столетия // Лукич. 1999. N° 1. С. 56-62; №2. С. 75-89; № 3. С. 36-52; № 4. С. 63-81.

186. Жеравина А.Н. Крестьянское хозяйство приписной деревни Алтая // Вопросы истории Сибири. Томск, 1970. Вып. 5. С. 30—38.

187. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М, 1991.

188. Зеленин Д.К. Описание рукописей ученого архива Русского географического общества. Пгр, 1916. Вып. 3.

189. Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Иркутск, 1968.

190. История Сибири. Л, 1968.Т. 2.

191. Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVIII— начале XIX вв. Омск. 1973.

192. Кондрашенков A.A. Крестьяне Зауралья в XVII— XVIII вв. Челябинск, 1966. Ч. 1; 1969. Ч. 2.

193. Кондрашенков A.A. Развитие земледелия в Зауралье и Западной Сибири в XVIII веке // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1964 год. М, 1965. С. 251-260.

194. Копылов Д.И. Обрабатывающая промышленность Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. Свердловск, 1973.

195. Кочедамов В.И. Первые русские города Сибири. М, 1978.

196. Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982.

197. Кузнецов Е.В. Сибирский губернатор Д.И. Чичерин // Русская старина. 1891. LXXI.

198. Кузурманов Т.П. Синкинский канал (версия) // Коркина слобода. Историко-краеведческий альманах. Ишим, 1999. С. 12—16.

199. Лапин H.A. Слобода Царево Городище в XVII столетии // Ученые записки Курганского пединститута. Курган, 1962. Вып. 4. С. 33-38.

200. Липинская В.А. Русское население Алтайского края. Народные традиции в материальной культуре (XVIII—XX вв). М, 1987.

201. Мамсик Т.С. Хозяйственное освоение Южной Сибири: механизмы формирования и функционирования агропромысловой структуры. Новосибирск, 1989.

202. Миллер Г.Ф. История Сибири. М.- Л, 1937. Т. 2.

203. Миллер Г.Ф. Описание Сибирского царства и всех происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по сии времена. Книга первая. М, 1998.

204. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М, 1994. Т. 1.4.1.

205. Миненко H.A. Землепользование государственных крестьян Западной Сибири во второй четверти XIX века // Земледельческое и промысловое освоение Сибири XVII—начале XX вв. Новосибирск, 1987. С. 45-57.

206. Миненко H.A. Живая старина: Будни и праздники сибирской деревни в XVIII—первой половине XIX в. Новосибирск, 1989.

207. Миненко H.A. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986.

208. Миненко H.A. Новейшая историография аграрной истории Урала XVI—начала XX вв. // Летопись уральских деревень. Тез. док. per. науч. прак. конф. Екатеринбург, 1995. С. 7—9.

209. Миненко H.A. По старому Сибирскому тракту. Новосибирск, 1986.

210. Миненко H.A. Северо-Западная Сибирь в XVIII—первой половине XIX в. Историко-этнографический очерк. Новосибирск, 1975.

211. Миненко H.A. Традиции и новации в народной агрономии Зауралья в XVIII—первой половине XIX вв. // Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Екатеринбург, 1992. С. 122—144.

212. Миненко H.A. Урал и Западная Сибирь конца XVII—первой половины XIX вв. в новейшей отечественной историографии // Культурное наследие Азиатской России: материалы первого Сибиро-Уральс-кого исторического конгресса. Тобольск, 1997. С. 24—30.

213. Миненко H.A. Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII—первой половине XIX в. Новосибирск, 1991.

214. Михайлов Т.М. Природа и человек в шаманизме монгольских народов. Новосибирск, 1993.

215. Новлянская М.Г. Филипп Иоганн Страленберг (его работы по исследованию Сибири). M.-JI, 1966.

216. Островская JI.B. Мировоззренческие аспекты народной медицины крестьянского населения Сибири второй половины XIX века // Из истории семьи и быта сибирского крестьянства XVII—начала XX в. Новосибирск, 1975. С. 21-34.

217. Павлов П.Н. Пушной промысел в народном хозяйстве Сибири XVII в. Автореф. дисс. докг. ист. наук. Новосибирск, 1973.

218. Половинкин Н.С, Суринов В.М. Пахари и сохолады Урала и Зауралья. Конец XIX—начало XX вв. Тюмень, 1995.

219. Пундани В.В. Развитие животноводства в Зауралье в конце XVIII—первой половине XIX вв. // Вопросы аграрной истории Урала. Свердловск, 1975. С. 21-32.

220. Пундани В.В. Государственная деревня Урала и Западной Сибири во второй половине XVIII—первой половине XIX вв. Курган, 1999.

221. Рафиенко JI.C. Компетенция сибирского губернатора в XVIII в. // Русское население Поморья и Сибири (Период феодализма). М, 1973. С. 364-380.

222. Русакова JI.M. Сельское хозяйство Среднего Зауралья на рубеже XVIII- XIX вв. Новосибирск, 1976.

223. Русакова JI.M. Традиционное изобразительное искусство русских крестьян Сибири. Новосибирск, 1989.

224. Русский биографический словарь. СПб, 1914.

225. Сафьянова A.B. Хозяйственная жизнь русского населения Верхнего Прииртышья во второй половине XIX—начале XX вв. // Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII—начале XX вв. М, 1970. С. 92-108.

226. Семенов—Тян-Шанский В.П. Город и деревня в Европейской части России. СПб, 1910.

227. Скрыннжов Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982.

228. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995.

229. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М, 1989.

230. Татищев В.Н. К историческому и географическому описанию Великороссийской империи // Избранные труды по географии России. М, 1950.

231. Темплинг В.Я. Народная медицина русского населения Западной Сибири XIX в. (социо-культурный аспект). Автореф. дис. на соиск. уч. степ. к.и.н. Екатеринбург, 1996.

232. Темплинг В.Я. Сибирская язва в традиционной культуре русских крестьян Западной Сибири // Уральский сборник: История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1998. С. 121—131.

233. Темплинг В.Я, Туров C.B. Бытование заговора в современной деревне Зауралья // Религия и церковь в Сибири. Тюмень, 1992. Вып. 3. С. 39-66.

234. Терещенко Е.И. К вопросу о неземледельческих промыслах государственных крестьян Южного Зауралья в первой половине XIX века / / Из истории Южного Урала и Зауралья. Челябинск, 1974. С. 3—17.

235. Туров С. В. Ареал промысловых интересов крестьянства Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв (к вопросу о масштабах взаимодействия традиционного хозяйства с природой) // Тюменский исторический сборник. Тюмень, 1996. С. 76—80.

236. Туров C.B. Взаимодействие горнозаводских комплексов Урала и Алтая с геосредой в XVIII веке // Проблемы географии и экологии Западной Сибири. Тюмень, 1998. Вып. 3. С. 155—161.

237. Туров C.B. Вклад православного духовенства в изучение природы Западной Сибири // Судьбы России: Духовные ценности и национальные интересы. Тез. втор, всеросс. конф. Екатеринбург, 1996. С. 165—167.

238. Туров C.B. Города и природа Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв.: опыт природопользования // Матер, междунар. науч. конф. «Безопасность жизнедеятельности в Сибири и на Крайнем Севере». Тюмень, 1995. С. 59—60.

239. Туров C.B. «Жалую крестом и бородой.». Опыт этнологии «крестьянской войны»//Лукич. 1999. № 3. С. 121-137; № 4. С. 125-138; № 6. С. 85-119.

240. Туров C.B. К вопросу об экологических аспектах сельского хозяйства Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Тюмень, 1997. Вып. 1. С. 140— 149.

241. Туров C.B. К вопросу о степени адаптации сельского хозяйства Западной Сибири к неблагоприятным природным факторам в XVIII— XIX вв. // Вестник ТюмГУ. 1999, № 2. С. 167-172.

242. Туров C.B. Крестьянские деревообрабатывающие промыслы и состояние лесов Зауралья в XVIII—первой половине XIX вв. // Уральский сборник. История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1997. С. 163—168.

243. Туров C.B. Мифологические представления русских старожилов Северного Зауралья // Словцовские чтения. Тюмень, 1995. С 112— 116.

244. Туров C.B. Правительственная регламентация агропромысло-вого лесопользования в Западной Сибири (XVIII—начало XIX вв.) // Тюменский исторический сборник. Тюмень, 1999. Вып. 3. С. 35—42.

245. Туров C.B. Применение огня в хозяйственном быту русских крестьян Западной Сибири в XVIII—первой половине XIX вв. // Духовная культура Сибири (проблемы межнациональных связей, философии, филологии и истории). Тюмень, 1994. С. 81—92.

246. Туров C.B. Промысловая деятельность русского населения Западной Сибири и состояние популяций редких животных края в XVIII— первой половине XIX вв. // Вестник ТюмГУ. История. Вып. 1. 1996. С. 22-28.

247. Туров C.B. Сибирский энциклопедист (рец. на статью И. Слов-цова Степан Иванович Гуляев (Биографический очерк). //Лукич, 1998. № 3. С. 126-131.

248. Туров C.B. Экстремальные природные явления в Зауралье в XVII—первой половине XIX вв. и их последствия (по материалам архивов).// Тез. докл. науч. конф. «Словцовские чтения-96». Тюмень, 1997. С. 105-107.

249. Туров C.B. Современное состояние и некоторые культурологические аспекты русской традиционной медицины Северо-Западной Сибири // Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург, 2000. С. 195—222.

250. Фиалков Д.Н. О месте гибели и захоронении Ермака // Экономика, управление и культура Сибири XVI—XVII вв. Новосибирск, 1969. С. 12-18.

251. Фиалков Д.Н. Отображение исторических памятников Западной Сибири на аэроснимках // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. Новосибирск, 1972. С. 14—16.

252. Филимонов Е.С. Экономический быт государственных крестьян и инородцев Северо-Западной Барабы, или Спасского участка Каинского округа Томской губернии // МДИЭБГКИИЗС. СПб., 1892. Вып. 17.

253. Чикачев А.Г. Русские на Индигирке. Новосибирск, 1990.

254. Шадурский В.И. Народный опыт земледелия Зауралья в XVII— начале XX века. Свердловск, 1991.

255. Шорохов Л.П. Земледельческая практика и агротехнические знания экономических крестьян Сибири в 60—80-е годы XVIII в. // Земледельческое освоение Сибири в конце XVIII—начале XX в. Новосибирск, 1985. С. 121-134.

256. Шунков В.И. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII век). М, 1956.

257. Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири (1032 —1882 гг.). Сургут, 1993.

258. Этнография русского крестьянства Сибири XVII—середина XIX вв. М, 1981.

259. Естественно-научные исследования

260. Берг Л.С. Изменение рельефа со времени засушливой послеледниковой эпохи // Берг Л.С. Избр. труды. 1958. Т. 2. С. 76—78.

261. Берг Л.С. Вопрос об изменении климата в историческую эпоху / / Избр. труды. М, 1958. Т. 2. С. 5-66.

262. Борисенков Е.П, Пасецкий В.М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М, 1988.

263. Биюн М, Харнер К, Таунсенд К. Экология. Особи, популяции и сообщества. М, 1989. Т. 1.

264. Брикнер. Избранные труды. М, 1905.

265. Горшенин К.П. Почвы южной части Сибири (От Урала до Байкала). М, 1955.

266. Градобоев Н.Д, Прудникова В.М, Сметанин И.С. Почвы Омской области. Омск, 1960.

267. Григорьева E.H. Причины высоких весенних разливов на реках Туре, Тоболе и Иртыше // ЕТОКМ. Тюмень, 1959. С. 1-9.

268. Давыдова М.И. , Каменский А.И, Неклюдова Н.П, Туцшинс-кий Г.К. Физическая география СССР. М, 1966.

269. Гвоздецкий H.A. Михайлов Н.И. Физическая география СССР. Азиатская часть. М, 1970.

270. Докучаев В.В. По вопросу о сибирском черноземе. Доклад Сельскохозяйственному отделу Вольного экономического общества 11 марта 1882 г. СПб, 1882.

271. Дольник В.Р. Существуют ли биологические механизмы регуляции численности людей? // Природа. 1992. № 6.С. 41—52.913. Западная Сибирь. М, 1963.

272. Кириков. C.B. Промысловые животные, природная среда и человек. М, 1966.

273. Конев Г.И. Полевки-расхитители орехов кедра сибирского // Лесное хозяйство. 1956. № 8. С. 87-94.

274. Кузин П.С. Многолетние колебания водности рек СССР. Л, 1953.

275. Кузин П.С. Режим рек южных районов Западной Сибири, Северного и Центрального Казахстана. Л, 1953.

276. Мелехов И.С. Очерк развития науки о лесе в России. М, 1958.

277. Милов Ф.Н. Человек и ландшафты. М, 1973.

278. Мосиенко H.A., Логинова H.H. Природно-мелиоративное районирование лесостепной и степной зон серединного региона // Человек и ландшафты. Свердловск, 1979. С. 50—52.

279. Петров В.В. Жизнь леса и человек. М, 1985.

280. Петров М.Ф. Кедровые леса и их комплексное использование. Свердловск, 1961.

281. Пидорин AB. Использование сельскохозяйственных ландшафтов Оренбургской области //Человек и ландшафты. Свердловск, 1979. С. 36—38.

282. Сабанский Г.Г. Промысловые звери Горного Алтая. Новосибирск, 1988.

283. Сазонов Б.И. Возможное объяснение длительных периодов засушливости // Тр. ГО, 1977. Вып. 386.

284. Сазонов Б.И. Брикнеровский цикл засух // Тр. ГО 1979. Вып.403.

285. Санников С.Н, Санникова Н.С. Экология естественного возобновления сосны под пологом леса. М, 1985.

286. Сатинбеков Р. Пути восстановления былого ареала исчезнувших животных методом топонимики (Сибирь, Средняя Азия, Казахстан) // Природа, ее охрана и рациональное использование: Тез. докл. второй иркутской областной науч. конф. Иркутск, 1970. С. 12—19.

287. Северцов С.Т. Аркары // Природа. 1983. № 2.

288. Семенова—Тян-Шанская А.М. Мир растений и люди. JI, 1986.

289. Формозов А.Н. Урожаи кедровых орехов, налеты в Еропу сибирской кедровки (Nucifraga caryocastes macrorhynchus Brehm) и колебания численности у белки (Sciurus vilgaris L.) // Бюллетень научно-исследовательского института зологии. М, 1933. С. 81—92.

290. Черепнин ВЛ. Пищевые растения Сибири. Новосибирск, 1987.

291. Шнитников A.B. Изменчивость общей увлаженности материков северного полушария // Зап. Г.О. Нов. сер. 1961. Т. 16.

292. Штильмах Ф.Р. История и перспективы акклиматизации и ре-акклиматизации речных бобров в Ханты-Мансийском округе // Югра. 1994, № 6. С. 17-22.