автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.10
диссертация на тему: История отечественной эволюционной морфологии животных в конце XIX в.-первой трети XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "История отечественной эволюционной морфологии животных в конце XIX в.-первой трети XX вв."

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ имени С И. Вавилова

на правах рукописи

" '1

2 S ДПР lïiiÎÎ АЛЕКСАНДРОВ Даниил Александрович

УДК 576.12(09)

ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЭВОЛЮЦИОННОЙ МОРФОЛОГИИ животных В КОНЦЕ XIX в. - ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX в.

07.00.10 - история науки

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата биологических наук

Москва - 1996

Работа выполнена в Санкт-Петербургском филиале Института истории естествознания и техники имени С.И. Вавилова Российской академии наук

Научный руководитель:

доктор философских наук, кандидат биологических наук А. Б. Георгиевский

Официальные оппоненты:

доктор биологических наук Э. Н. Мирзоян

доктор биологических наук А. Б. Цетлин

Ведущая организация: Институт проблем экологии и эволюции

им. А. Н. Северцова РАН

I 22- 1396 г. в УУ/Гна

Зацита состоится "*-<-." »'""•»у* 1396 г. в /ч. на заседании специализированного совета К 003.11.01 в Институте истории естествознания и техники имени С. И. Вавилова РАН по адресу: 103012, Москва, К-12, Старопанский пер., д. 1/5

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института истории естествознания имени С. И. Вавилова РАН

Автореферат разослан" " 1996 г.

Ученый секретарь специализированного совета доктор биологических наук

В. И. Назаров

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Историко-научный анализ эволюционной морфологии представляется важным для осмысления современных проблем ее развития. Изучение морфологии животных является одним из оснований всех исследований по макроэволюции и филогении, а тем самым и общих построений в эволюционной теории в целом. Таким образом, исследование истории эволюционной морфологии должно быть существенным элементом общей истории эволюционной теории и важным моментом в осмыслении общих эволюционных проблем.

Современной тенденцией в истории науки является ее социологизация. История науки становится социальной историей, когда идеи рассматриваются вместе с судьбами их создателей и носителей в социальном и политическом контекстах разных уровней, от социальной жизни лаборатории до политической атмосферы в обществе. Содержательная социологизация представляется возможной только при детальном рассмотрении развития отдельных дисциплин в рамках определенного сообщества. Именно поэтому представляется целесообразным сосредоточиться на развитии изучаемой дисциплины в России в ограниченный период времени. Это обеспечивает достаточное "единство времени и места действия" для продуктивного анализа. Все участники рассматриваемой истории знали друг друга, выступали вместе на конференциях, печатались в одних и тех же журналах. При этом сообщество было достаточно велико и разнообразно по возрасту, социальному положению и исследовательским установкам своих членов. Анализ такого сообщества позволяет рассмотреть взаимосвязь социальных и когнитивных параметров развития науки.

Отечественная эволюционная морфология широко известна своими достижениями как в изучении отдельных групп, так и в создании общих концепций макроэволюции и сравнительной анатомии. История эволюционной морфологии и эволюционной теории в России за рассматриваемый' период характеризуется острыми дискуссиями и конфликтами. Представляется важным разобрать эти конфликты и дискуссии одновременно с историко-методологической и историко-социальной точек зрения. При детальном рассмотрении рельефнее выступает специфика морфологии в системе эволюционной биологии, несводимость разнообразия научно-исследовательских программ ученых к делению на "селектогенез" и "номогенез". Такой анализ может быть полезен для самой эволюционной морфологии животных, в том числе для современного ее развития.

Степень разработанности темы. Истории эволюционной морфологии и отдельных ее проблем посвящен ряд важных историко-научных исследований. В классических работах И. И. Канаева и Л. Я. Бляхера по истории морфологии и сравнительной анатомии (Канаев, 1966; Бляхер, 1962, 1976) рассмотрена история морфологии и сравнительной анатомии в масштабах всей дисциплины и за несколько веков ее существования. В детальных и последовательных по охвату тем монографиях Э. Н. Мирзояна (1963, 1974, 1980) разобрана история эволюционной эмбриологии и история эволюционной гистологии в России. Итоги исследований указанных авторов представлены в соответствующих главах в двухтомной "Истории биологии" (1973,1975). В контексте развития эволюционной теории в целом история эволюционной морфологии рассматривалась в фундаментальных работах К. М. Завадского и его школы (Завадский, 1973; Развитие..., 1983). Э. Н. Мирзоян впервые применил идею анализа научных программ в эволюционной биологии (Мирзоян, 1982). Благодаря этим исследованиями заложен общий фундамент изучения когнитивной истории морфологии и возможен более детальный историко-методологический анализ отдельных моментов в развитии эволюционной морфологии. Вместе с тем в имеющейся историко-научной литературе не затронут социальный аспект развития эволюционной морфологии в России и никак не увязаны социальный и когнитивный аспекты развития науки.

Цель работы - дать анализ развития эволюционной морфологии животных в России с одновременным рассмотрением когнитивных (внутренних) и социальных (внешних) факторов развития науки. Для этого предстояло возможно более полно изучить научную деятельность и биографии ученых-морфологов с конца XIX до середины XX века, для чего необходимо было решить следующие задачи:

- выявить научно-исследовательские программы эволюционной морфологии животных и проанализировать соотношение этих программ с общеэволюционными взглядами ученых (приверженность к дарвинизму, номогенезу, ламаркизму и т.д.); ■

- рассмотреть биографические материалы по ведущим ученым-морфологам, охарактеризовав их научные и социальные позиции в контексте современного им научного сообщества;

- выявить соотношение программ с координатами ученых в социальном пространстве (принадлежность к научным школам, поколениям и и т.п.), выявить соответствующие группы, принадлежность к которым оказывается наиболее важной в определении когнитивных установок;

- на основе первичных источников возможно более полно разобрать дискуссии по эволюционной морфологии, проходившие в рассматриваемый период, и показать их влияние на изменения взглядов и исследовательских установок ученых;

- определить основные социальные факторы, повлиявшие на становление, расцвет и спад исследований в рамках соответствующих научных программ по эволюционной морфологии в России.

Научная новизна. Впервые для историко-научного анализа эволюционной морфологии использовано совмещение историко-методологического и историко-со-циологического анализов для рассмотрения единства социального и когнитивного аспектов развития науки. Такой подход позволил более полно проанализировать научные дискуссии 1920-х гг., получить новые выводы о когнитивной структуре самой дисциплины, ее социальной динамике и факторах, определяющих ее социо-когнитивное развитие. В работе впервые изучена история эволюционной морфологии животных в России в объеме всей научной дисциплины. В поле зрения историка попадают малоизвестные и забытые представители отечественной зоологии (Э. А. Мейер, М. М. Новиков, Н. А. Ливанов и др.). Впервые в историко-научный оборот введены многие неизвестные труды (в частности, работы М. М. Новикова) и оценена их роль в развитии эволюционной морфологии.

Практическая ценность исследования. Материалы диссертации использованы для подготовки плановых тем диссертанта в секторе истории эволюционной биологии Санкт-Петербургского Филиала Института истории естествознания и техники РАН. Материалы и результаты диссертации могут быть использованы как историками науки, так и специалистами - морфологами и теоретиками-эволюционистами в их научной работе, преподавателями и студентами в рамках курсов по истории науки (история биологии, история эволюционного учения) и по биологии (эволюционная теория, сравнительная анатомия).

Апробация работы. Основные разделы работы и вся работа в цепом были обсуждены на заседаниях сектора истории эволюционной биологии Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники РАН (19871996). Результаты работы в разных ее аспектах докладывались на семинаре кафедры зоологии беспозвоночных Санкт-Петербургского государственного университета (1987), XXXI и XXXII Научных конференциях аспирантов и молодых специалистов по истории естествознания и техники (Москва, 1988-1989), Третей конфе-

ренции по социальной истории советской науки (Москва, 1992), на семинарах в Чикагском, Северо-Западном и Йельском университетах США (1992-1993).

Структура и объем диссертации. Диссертация изложена на 186 страницах и состоит из введения, пяти глав, выводов и списка цитированной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность темы исследования, сформулированы его цели и задачи, указана научная новизна работы и перечислены основные положения диссертации, выносимые на защиту.

Первая глава "Введение в проблему" кратко определяет методологию исследования в диссертационнной работе. Предлагается вычленить проблематику морфологических исследований из общих эволюционных дискуссий и сосредоточиться на изучении эвристики самих морфологических исследований. Анализ эвристики положен в основу историко-методологической концепции научно-исследовательских программ И. Лакатоса, писавшего о рациональных реконструкциях истории. Одной из задач диссертационной работы выдвинуто создание рациональных реконструкций истории эволюционной морфологии и выявление научноисследова-тельских программ в этой области.

В дополнительном отношении к историко-методологическому анализу находится анализ историко-социологический, который стремится показать, как взаимодействия живых людей с их пристрастиями, конфликтами и сотрудничеством формируют само содержание науки. Результатами такого анализа являются социологические реконструкции истории, как было заявлено в обзорной работе С. Шейпина "История науки и ее социальные реконструкции" (БЬарю, 1982). В качестве одной из задач диссертационной работы выдвинуто объединение социологических и рациональных реконструкций истории рассматриваемой дисциплины.

В заключение главы дан общий обзор литературы по теме исследования. Указано, что диссертационная работа построена по плану эмпирических исследований: сначала дано описание ученых и их исследований, а потом сделаны исторические реконструкции и выводы.

Вторая глава "Филогенетическая морфология и старшее поколение отечественных морфологов" посвящена взглядам и биографиям русских ученыхзоо-логов, сформировавшихся к концу XIX века и возглавивших отечественную эволюционную морфологию к началу XX века

Во введении к главе отмечено, что в результате бурного развития эволюционной морфологии после появления теории Дарвина и ее обсуждения сформировалось новое научное сообщество ученых, общавшихся, споривших, конкурировавших между собой. В России целое поколение зоологов выросло в 1880-х гг. на идеях сравнительной анатомии и филогенетики. К рубежу Х1Х-ХХ веков почти все профессорские кресла по зоологии в российских высших учебных заведениях были заняты представителями этого поколения, родившимися в 1850-х -- начале 1860-х гг.: В. М. Шимкевич, В. Т. Шевяков, Н. А. Холодковский, М. А. Мензбир, А. А. Тихомиров, Н. М. Кулагин, Н. Ю. Зограф, А. Н. Северцов, Э. А. Мейер, А. А. Остроумов, Н. В. Насонов, Н. Ф. Кащенко, А. А. Коротнев, А. М. Никольский и др..

Общие эволюционные взгляды и судьбы ученых старшего поколения рассмотрены на примере М. А. Мензбира, В. М. Шимкевича, Э. А. Мейера и А. Н. Северцова. На их работах, научных интересах и взглядах хорошо видны и специфика дарвинистской филогенетической морфологии, и особенности их естественно-научного мировоззрения.

Первый раздел посвящен М. А. Менэбиру (1855-1935), выпускнику и профессору Московского университета, ученику С. А. Усова и Я. А. Борзенкова. В своем преподавании Мензбир неоднократно декларировал тот же принцип, что и его учителя: "Организация животного может быть понята, а следовательно и изучена лишь в связи с его образом жизни ...". (Мензбир, 1901). Под его влиянием в русле этой традиции сформировались фактически все московские исследователи по зоологии позвоночных начала XX века. Как нам кажется, изучение животных в связи с их образом жизни в московской школе зоологов было традицией, укорененной в их стиле жизни. Все они были охотники и полевые натуралисты, с увлечением изучавшие повадки животных и их приспособления — навыки в охоте ценились в кругу зоологов, учеников Мензбира, не менее успехов в науке.

Известно, что у Мензбира было скептическое отношение к успехам экспериментальной биологии, в идеях которой он видит источник антидарвинизма. Рассмотрение его работы о И. В. Гете наглядно показывает, насколько чужд он был и идеям "идеалистической морфологии". Хотя в своей последней работе в 1932 г. Мензбир обращается к проблеме параллелизмов в эволюции, он и здесь движим традиционными идеями: влияние условий и образа жизни, анализ приспособлений, построение филогенетической системы.

Второй раздел посвящен В. М Шимкевичу (1858-1923), выпускнику Московского университета и ученику А. П. Богданова, профессору Петербургского университета по зоологии позвоночных. Читая лекции по сравнительной анатомии позвоночных, он преимущественно занимался беспозвоночными животными. Шимкевич занимал ведущее положение в петербургской группе зоологов. В диссертации отмечено, что Мензбир и Шимкевич в социальном плане занимали сходное положение в двух ведущих университетах России.

В диссертационной работе рассмотрены биография и работы Шимкевича, особенное внимание уделено его "периодической системе" пантопод. В целом его работы по морфологии и филогении отдельных групп беспозвоночных выполнены с позиций класссической филогенетической морфологии XIX века. Взгляды Шимкевича на проблему параллелизмов и закономерностей морфологической эволюции подробнее рассмотрены в главе 3.

Третий раздел посвящен Э. А. Мейеру (1859-1928), воспитаннику Петербургского университета, многолетнему сотруднику А. Дорна на Неаполитанской станции. Он более двадцати лет был профессором Казанского университета в 1890-1913 гг., где оставил учеников, наиболее известным из которых был Н. А. Ливанов. На материале работ Мейера по эволюционной морфологии показано, как разрабатывались эволюционные объяснения в филогенетической морфологии и выдвигались остроумные ad hoc гипотезы, объясняющие преобразование органов через функциональную необходимость.

Особое внимание уделено работе Мейера "Организация трубчатых червей семейств Serpulidae и Hermellidae как результат их сидячего образа жизни", в которой он объявлял своей задачей "установление общих законов" эволюционных изменений при сидячем образе жизни. Сперва он обращается к примерам разных групп, которые "выработали свою характерную организацию ... благодаря" прикрепленному образу жизни. Но тем не менее далее он отказывается от анализа параллелизмов и конвергенций в пользу сравнения разных форм с разной степенью специализации внутри одной небольшой ветви кольчатых червей. Таким образом, поиск "общих законов" идет в рамках генеалогического очерка отдельной группы. При сравнении же двух семейств сидячих червей он просто отказывается от попыток объяснить их сходство через образ жизни, выдвигая вперед принцип общего происхождения. Видно, что подход к решению эволюционно-морфологических проблем у

Мейера определялся не только и не столько материалом, сколько позитивными и негативными эвристиками классической филогенетической морфологии.

Четвертый раздел посвящен А. Н. Северцову (1866-1936), который оказался младшим коллегой в плеяде зоологов поколения Мензбира, Шимкевича и Мейера. В разделе, в частности, рассмотрены его отношения с колегами. Разбирается коллизия вокруг "Кассовского разгрома" Московского унверситета в 1911 г. и значение ухода Мензбира для возможности основания Сеаерцовым собственой школы эволюционных морфологов. Обсуждается отношение Северцова к экспериментальной биологии, его реакция на исследования параллелизмов и конвергенции, развернувшиеся в 1920-е гг.

Рассмотрено изменение интересов и взглядов Северцова от ранних работ к завершающему труду "Морфологические закономерности эволюции" (1939). Из первой работы по строению черепа лягушки-чесночницы в связи с ее образом жизни вырастает серия исследований по головному отделу позвоночных. По словам самого Северцова, эти работы подвели его вплотную к филогенетике, эволюционной морфологии и эволюционной теории в целом. При этом в первых общетеоретических работах он отстаивает как независимость морфологии от физиологии и функциональных объяснений, так и неэависмость решения морфологических проблем от решения вопроса о природе изменчивости и факторов эволюции. Но далее эти принципы остаются неразработанными, и Северцов решительно возвращается к единству эволюционной теории и функциональным объяснениям в морфологии.

Обращает на себя внимание эволюция отношения Северцова к проблеме по-лифилии-монофилии и изучению параллелизмов и конвергенций как модусов эволюции. В книге "Современные задачи эволюционной теории" (1914) он указывает, что современные ему исследователи полагают, что параллелизмы и конвергенции "гораздо более распространены ... и ... в значительной степени определяют направление и общий храктер эволюционного процесса". Он видит в этих явлениях "закономерные соотношения между строением организмов и условиями существования". Разбирая вопрос о полифилии-монофилии, Северцов решительно склоняется в пользу монофилии, хотя и замечает: "Мы не предрешаем пока вопроса о том, как далеко идет монофилия, т.е. насколько крупные группы ... произошли мо-нофи летически".

В своей книге "Морфологические закономерности эволюции" (1939) он гораздо более категоричен: "монофилетическая гипотеза" (1914) уже оказывается

"монофилетической теорией эволюции", а в книге жестко критикуются сторонники полифилии (в частности, Л. С. Берг и Д. Н. Соболев). Сами понятия "параллелизм" и "конвергенциия" оказываются исключенными из теоретического словаря эволюционной морфологии - они просто не обсуждаются в тексте, и исчезают их графические отображения с тех иллюстраций, которые в остальном воспроизводятся неизменно с 1914 г. Это изменение, несомнено, является реакцией на появление работ зоологов начала 1920-х гт. о параллелизмах как основе сравнительной морфологии. Изгнание "опасных" понятий, своего рода экзорцизм, оказывается одним из способов борьбы с этим направлением.

В заключении к главе разобраны особенности филогенетической морфологии с ее ведущим принципом объяснения организации Животных как результата их образа жизни. Такое объяснение всегда вводится ad hoc, и вся филогенетическая морфология как бы состоит из таких объяснительных ad hoc гипотез. При изучении серии филогенезов и попытках адаптивного объяснения строения форм неизбежно встает в самом общем виде вопрос о возможных модусах перестройках органов и организмов в ходе эволюции, который был по-своему разрешен А. Н. Северцовым. В рамках этого направления исключается сама постановка вопроса о направленности эволюционного процесса. Следуя логике изучения отдельных филогенезов, филогенетические морфологи видели эту направленность лишь в форме так называемого прогрессивного усложнения форм в одном филогенетическом стволе.

Третья глава "Параллелизм как принцип эволюционной морфологии и столкновение поколений" посвящена становлению и появлению на научной сцене нового поколения зоологов, выступивших в 1920-х гг. с программой изучения параллелизмов и конвергенции и недарвиновскими концепциями эволюции, а так же реакции научного сообщества на это выступление.

В первом разделе рассмотрена смена взглядов в научном сообществе зоологов начала XX века под влиянием экспериментальной биологии и, в частности, витализма. Витализм сыграл важную роль в становлении интересов молодых зоологов к философии и методологии, а так же их взглядов на требования научности. При этом смена интересов была связана с поколенческими конфликтами в сообществе ученых, тянувшимися до конца 1910-х гг., которые все это время оказывали влияние на студентов-зоологов. В Петербурге такой конфликт был между университетской профессурой и биологами-эксперименталистами, группировавшимися вокруг кружка "маленьких зоологов" (С. И. Метальников, Е. А. Шульц и др.). В Москве этот кон-

фликт был менее выражен в связи с леремёнами 1911 г. Тем не менее, конфликт Мензбира и Н. К. Кольцова в период перед защитой докторской диссертации последним имел, несомненно, ту же природу, в которой переплелись научные и политические различия поколений.

Второй раздел посвящен работам начала 1920-х гг., выполненным в русле недарвиновских концепций эволюции. Накопленные идеи, имевшие полемическую направленность против взглядов старшего поколения, буквально прорвались водопадом в 1922 г. в различных публикациях и докладах на 1-ом Всероссийском съезде зоологов, анатомов и гистологов, впервые собравшего ученых вместе после долгого перерыва.

Еще в 1921 г. В. М. Шимкевич выступил с обзором новейших достижений в области эволюционной морфологии и биологических основ зоологии под названием "О закономерностях биологических явлений", который он начинает с вопроса об упорядоченности морфологической эволюции. Фактически именно Шимкевич открыл в печати обсуждение морфологических закономерностей эволюции, позитивно отозвавшись об исследованиях Л. С. Берга, Н. И. Вавилова, В. А. Догеля, Б. Н. Шванвича, посвященных "ортогенетическому развитию признаков" и "регулярности морфологической эволюции". Исследования эти были известны ему преимуществено по устным изложениям, и он не видел в них ничего опасного для дарвинизма.

Новые выступления произошли 15-21 декабря 1922 г. в Петрограде на съезде зоологов, который открывался докладом Шимкевича "Об основных свойствах живых организмов", значительную часть которого он посвятил проблеме закономерности морфологической эволюции. Отметив, что параллелизмы и конвергенции указывают на возможную закономерность, он дал обзор русских исследований на эту тему, от работ гистолога А. А. Заварзина до работ зоологов и ботаников. Но, положительно оценив открываемые закономерности, он перешел к критике идеи изначальной целесообразности и идей витализма. Свою задачу он явно видел в том, чтобы очистить поиск законов эволюции от идеалистической и виталистической философии.

На съезде было прочитано более 10 докладов, касавшихся параллелизмов, конвергенций и вообще тех закономерностей, о которых говорил Шимкевич. А. А. Заварзин, А. А. Любищев и Е. С. Смирнов говорили об общих закономерностях параллельной эволюции и полифилетическом образовании таксонов. В конкретных

исследованиях Г. Г. Витенберга, П. В. Терентьева, Б. Н. Шванвича и Ф. Г. Добржанского речь шла о параллельных рядах в разных группах животных, а в докладах А. В. Мартынова утверждалось преобладание параллелизмов в морфологической эволюции насекомых.

В третьем разделе рассмотрены различия взглядов авторов новой волны, появившейся в начале 1920-х гг., и их критика. Выраженное единство направления не означало его однообразия и монолитности. Те или иные его представители критиковали друг друга, в том числе критиковали и номогенез Берга. Первым это сделал Шимкевич, так же как он первый и заявил о существовании направления. В статье "Новая фаза в развитии российского антидарвинизма" он подверг критике теорию Берга. При этом Шимкевич, критикуя берговский антидарвинизм, признает необходимость поиска закономерностей морфологической эволюции. Теперь, впрочем, перед лицом антидарвинизма, расцветшего на почве таких поисков, он уже не поддерживает эту идею столь же безоговорочно, как раньше.

На сравнении позиции Шимкевича и позиции А. М. Никольского хорошо видна разница между критикой Берга дарвинистами-сторонниками и дарвинистами-противниками поиска независимых морфологических законов эволюции на основе обнаруживаемых "регулярностей". Подобные же различия и сходства можно обнаружить в позициях антидарвинистов того времени. В известной монографии Е. С. Смирнова, Ю. М. Вермеля и Б. С. Кузина "Очерки по теории эволюции" (1924) авторы, выдвигая в качестве основного фактора эволюции наследование благоприобретенных признаков, независимо от Берга и вне всякой связи с ним приходят в области эволюционной морфологии к весьма радикальным выводам. В главах, написанных Кузиным, вместо метода филогенетических построений предлагается "сравнительно-анатомический метод или так называемый метод ортогенетических рядов" в духе идеалистической морфологии.

По-своему подошел к проблеме эволюции и морфологии зоолог и генетик Ю. А. Филипченко, который был противником объяснения макроэволюции как с помощью естественного отбора, так и с помощью наследования благоприобретенных признаков. Статья "О параллелизме в живой природе" (1924) вообще не содержит никаких рассуждений об эволюции в целом и ее причинах - автор рассматривает параллелизм как закономерность на уровнях: генотипичёского параллелизма (обладание сходными генами), анатомического (параллелизм в узком смысле на уровне родов, семейств и отрядов) и гистологического (в смысле А. А. Заварзина). В

работе "Эволюционная идея в биологии" (1926) он критикует и Соболева, и Берга за объяснения эволюции через массовые изменения организмов. Он не соглашается с доказательствами "филогенетического ускорения" у Берга, не соглашается с его крайней точкой зрения на полифилию и сомневается в правильности его взглядов на конвергенцию. Как видно, "автогенетик" Филипченко и "дарвинист" Шимкевич сходятся в критике полифилетизма - оба согласны в признании существования и важности параллелизмов, но не согласны с крайней точкой зрения Берга.

Обзор разных точек зрения в пределах направления дополнен рассмотрением работ ботаника Н. М. Гайдукова (1874-1928), которые наиболее характерно раскрывают связь витализма, ранней экспериментальной физико-химической биологии и принципа параллелизма. Именно экспериментальный метод ведет автора к поиску каузальных теорий и таких законов эволюции, которые предсказывали бы изменения форм и упорядочивали их многообразие. При этом пафос экспериментального метода связан никак не с механистическим подходом, а с витализмом и организмиз-мом.

В четвертом разделе рассматриваются парадоксы критики номогенеза. Показано, что камнем преткновения в восприятии теории Берга был вопрос об изначальной целесообразности и автогенезе, вопрос о факторах эволюции - вместе с этими позициями были раскритикованы и все другие аспекты теории Берга, в том числе и роль параллелизмов в эволюции. Можно с уверенностью сказать, что вся теория Берга и вместе с ней и идея о роли параллелизмов в эволюции были от- ■ вергнуты в отечественном научном сообществе по философским причинам в широком смысле.

В заключении рассматривается общая схематика развития конфликта. Отказ от старых родословных схем оказывается общим для участников нового направления, причем этот отказ для многих был связан с общей оппозицией дарвинизму и так называемому механистическому мировоззрению. Было подвергнуто сомнению объяснение эволюции через борьбу за существование и естественный отбор. Оппозиция дарвинизму решительно не отделяла анализ закономерностей филогенеза и морфологической эволюции от анализа факторов эволюции. Защитники дарвинизма поступали так же - вместе с изначальной целесообразностью отвергались и параллелизмы. Критика новой эволюционной морфологии оказывалась критикой идеализма и неовитализма.

В четвертой главе "Новое поколение: зоологи беспозвоночных" рассматриваются взгляды и биографии ведущих отечественных морфологов беспозвоночных. Среди морфологов -беспозвоночных были яркие сторонники и яркие противники нового направления.

Первый раздел главы посвящен В. А. Догелю (1882-1955), окончившему Петербургский университет в 1904 г., и занимавшему умеренную позицию в теоретических спорах. Эта позиция вполне соответствовала его позиции человека нового поколения, но имеющего прочное положение в научной элите. Догель был сыном университетского профессора, ближайшим учеником и преемником заведующего зоотомическим кабинетом В. Т. Шевякова, равно как и учеником В. М. Шимкевича. Спокойный, ровный, независимый и неконфликтный Догель был вне социально-научных конфликтов в сообществе петербургских зоологов. Этот "академичный" стиль поведения отражался и на научных взглядах Догеля - в новом направлении, но академично и умеренно.

Первые публикации Догеля, содержащие анализ конвергенции и параллелизмов, относятся к 1920-м гг. В этих работах видны черты, характерные для работ всего направления: идеи "строгих законностей" в морфологии, признание распространенности и значение конвергенции и параллелизмов, "ограниченность формативной потенции" как основа появления параллельных рядов форм. Выявление параллельных рядов и построение "периодических" таблиц рассматривается как "шаг дальше" по сравнению с установлением филогении ("общего пути развития из немногих исходных форм").

Во второй половине 1930-х гг. Догель публикует несколько статей по проблемам эволюционной морфологии. Так, важной работой была статья о происхождении многоклеточное™ (Догель, 1935), в которой автор рассмотрел независимые "попытки" простейших выработать многоклеточность - изучение таких параллельных попыток должно помочь понять, что такое многоклеточность. Другая важная публикация носит название "Некоторые перспективы развития сравнительной анатомии в связи с ее достижениями за последнее время" (Догель, 1937), и в ней изложено своего рода сравнительно-анатомическое кредо автора. Догель противопоставляет изучение гомологии в филогенетической морфологии, разработанной на позвоночных, изучению аналогий, которые наиболее ярко видны на материале беспозвоночных. Говоря о выдающейся роли Северцова в создании эволюционно-морфологиче-ских концепций, основанных на изучении гомологии, он тут же спрашивает, "нет ли

еще иных путей сравнительно-анатомического исследования". Вся статья посвящена попытке обосновать равновеликий подход, основанный на изучении аналогий, т.е. конвергенций и параллелизмов.

Имя Догеля традиционно связано с его принципом олигомеризации, который обычно ставят в ряд с принципами филогенетических изменений органов. Вместе с тем принцип олигомеризации говорит не о способе филогенетической эволюции органов, а о направленности этой эволюции. Само выведение принципа основано на осмысленности вопроса: в каком направлении идет морфологическая эволюция. Такой вопрос запрещен в рамках филогенетической морфологии, как ее понимали зоологи позвоночных, но вполне возможен в том.подходе, который разделял Догель.

Во втором разделе главы рассматриваются взгляды В. Н. Беклемишева (1890-1962), выпускника Петербургского университета 1913 г., работавшего в Перми и Москве. Его первые работы посвящены фаунистике и систематике турбеллярий. Выбор группы был решающим в формировании сравнительно-анатомических интересов и взглядов ученого. Вместе с товарищами он испытал влияние философии науки неокантианцев и методологических работ Г. Дриша. Идея Дриша о самостоятельности систематического метода в отношении к идиографии и номотетике легла в основу его морфологических концепций.

Во второй половине 1920-х гг. Беклемишев создает ряд обобщающих работ по морфологии: монографические статьи по биоценологии, рассматривающие проблему морфологии сообществ, и рукопись книги "Методология-систематики", которая не была издана в то время и увидела свет лишь в 1995 г.

В книге он подробно разбирает неокайтианскую традицию разделения наук и позицию Дриша по этому вопросу. Вслед за Дришем он отстаивает методологическую самостоятельность морфологии и систематики. Систематика "является конструктивным учением о форме, т.е. конструктивной морфологией", которую следует отличать от морфологии причинной (причинное изучение морфогенезов в механике развития). Систематика и морфология независимы как от истории и филогенетического анализа, так и от физиологии. Говоря о филогении, Беклемишев- указывает, что "господствующим принципом филогенетического развития является параллелизм". Говоря о недостатках "биогенетического закона" и филогенетики, он ссылается на беспозвоночных, отмечая, что эти принципы хорошо работают лишь для классов позвоночных. Еще раз вспомним о турбелляриях как основной группе

Беклемишева - в ее систематике почти не применимы приемы, используемые зоологами позвоночных.

Принципы, изложенные в неизданной при жизни рукописи, были положены Беклемишевым в основу создания "Основ сравнительной анатомии беспозвоночных". Знаменитая монография фактически не содержит отдельных теоретических разделов - изложение теории и методологии сведено до минимума. Методология была нужна Беклемишеву для разработки гистологии, экологии, паразитологии и сравнительной анатомии. Поэтому, когда важнейший его труд 1920-х годов не был издан, научная деятельность не затормозилась - само здание сравнительной анатомии было построено, хотя строительных лесов никто не увидел. История Беклемишева напоминает слова Л. Витгенштейна о том, кто понял его построения: "он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как он взберется по ней наверх". Молчание же Беклемишева в области методологии явно объясняется не только опасением, но и невозможностью с 1930-х гг. сколько бы то ни было серьезно обсуждать философию науки.

В третьем разделе разбираются взгляды А. А. Любищева (1890-1972), учившегося в Петербургском университете вместе с Беклемишевым. В своих воспоминаниях он дает ценные свидетельства о конфликтах в среде зоологов того времени, о влиянии разных ученых на студентов-зоологов и роли витализма в ниспровержении догматов дарвинизма и механицизма для самого Любищева и его коллег.

Первые же теоретические статьи Любищева были острокритическими, направленными против дарвинизма того времени. Он настаивает на независимости систематики от филогении, морфологии от физиологии, а чисто морфологических исследований от эволюционных. Наряду с этим он выдвигает ряд общеэволюционных тезисов, трактующих характер эволюции (преформация, а не эпигенез, революционные изменения, а не постепенная эволюция) и факторов эволюции (отрицание отбора).

При этом Любищев на деле отказывается от провозглашенных принципов методологической чистоты и объединяет разные аспекты эволюционной теории в своей полемике. Для него, как и для многих ученых, речь шла о принятии той или иной стороны в перестрелках через основную научную баррикаду того времени: принять эволюционный принцип отбора означало принять филогенетический подход в систематике и наоборот.

В четвертом разделе главы расматриваются работы и биография М. М. Новикова (1876-1965), учившегося у О. Бючли в Гейдельберге, а затем работавшего в Московском университете у Мензбира. Новиков был некоторое время ректором университета, был выслан из страны в 1922 г. и долгое время работал в Чехословакии. Бежав от советских войск в Германию в конце 2-ой Мировой войны, он в конечном итоге оказался в США, где и окончил свои дни. В Москве Новиков был первой величиной в области морфологии беспозвоночных, близким младшим коллегой Мензбира. По воспоминаниям Новикова мы можем предположить, что он и Кольцов были своего рода конкурентами. В разделе подробно описана научная и общественная деятельность Новикова, бывшего и депутатом Государственой думы, и организатором науки и высшей школы в России и в эмиграции.

Конкретные исследования Новикова посвящены изучению аналогичных органов у разных животных. В первых же работах об организации хряща он показывает, как у разных животных встречаются сходные решения одной и той же механической задачи в совершенно разных органах. Таков пример сходства хрящевого аппарата лучей в перистых жабрах сидячих полихет и лучей плавников у круглоротых рыб, Другие ранние работы Новикова посвящены микроскопической анатомии глаза у разных беспозвоночных и позвоночных.

В 1920-х годах на основе своих исследований Новиков формулирует теоретические обобщения о сравнительно-анатомическом изучении аналогий. В 1929 г. на X Международном зоологическом конгрессе в Будапеште четвертое пленарное заседание открывалось докладом Новикова "Принцип аналогии как основание сравнительной морфологии". На конгрессе из СССР были Догель, Федотов, Сушкин. Таким образом, о работах Новикова в России знали, но обходили их молчанием по политическим причинам.

В серии статей и монографий, изданных в Германии и Чехословакии, Новиков развивает свою концепцию сравнительной анатомии на основе изучения параллелизма. Он утверждает, что сравнительная морфология станет "номотетической" наукой, лишь основываясь на изучении параллельных рядов форм. Противостояние установления гомологий при филогенетических построениях и изучение аналогий на множестве повторяющихся явлений воспринимается им в терминах противопоставления номотетики и идиографии.

При создании общей сравнительной морфологии Новиков осознает недостаток термина "аналогия", противоположного гомологии. В рамках его подхода спор о

полной или неполной гомологии, гомологии или аналогии в том или ином конкретном случае оказывается несущественным. Вместо термина "аналогия" Новиков начинает использовать термин "гомоморфия". В частности, в обобщающей работе по сравнению глаз беспозвоночных и хордовых он ставит эти термины рядом, практически как синонимы. Понимая законы морфологии как номотетические, т.е. предписывающие и предсказывающие, описывающие направление эволюции органов, Новиков видит поиск этих законов на пути изучения гомоморфий.

Пятый раздел посвящен Н. А.Ливанову (1876-1974), ученику Мейера, окончившему Казанский университет в 1899 г. Основные зоологические работы Ливанова посвящены морфологии и гистологии кольчатых червей, анатомии и эволюции нервной системы беспозвоночных. Он работал с Мейером в Казани, а потом, после ухода из Казанского унверситета вместе с Мейером, некоторое время состоял приват-доцентом по кафедре зоологии и сравнительной анатомии Московского университета, занимаемой А. Н. Северцовым.

Ливанов занимает ортодоксальную позицию в отношении филогенетических построений и объяснений. В ранних работах он устанавливает гомологии межклеточного вещества в разных группах беспозвоночных. При этом Ливанов подчеркивает, что, в отличие от прочих морфологов, он говорит не о тканевых системах, а о бесклеточном веществе, выделяемом клетками. Можно сказать, что подобное применение принципов филогенетической морфологии к коллоидным межклеточным образованиям является доведением этих принципов до логического предела.

Во всех отношениях показательным является итоговый труд Ливанова "Пути эволюции животного мира. Анализ организации типов" (Ливанов, 1945), переизданная в новом варианте в 1955 г. В монографии разобраны все типы беспозвоночных и их эволюционные отношения. Анализ организации типов подразумевает объяснение этой организации через особенности образа жизни. Ливанов постоянно проводит мысль, что формирование любых крупных систематических групп - это формирование приспособлений, сказывающихся на анатомической организации форм. Эту позицию можно характеризовать как "филогенетический монизм", более последовательный, нежели концепция Северцова с различением ароморфозов и идиоадапта-ций.

Для истории очень важны критические выпады Ливанова в издании 1955 г., дополненные в еще более поздней публикации 1960 г. Он разводит по разные стороны баррикад работы "настоящего дарвиниста" Северцова и "идеалистические

положения" Заварзина, Берга и Догеля, которые, "разочаровавшись в филогенетических построениях, пошли в 20-х годах нашего века по пути исканий закономерностей в явлениях аналогий." Он утверждает, что позиция Догеля "близка к идеалистической морфологии". Объединение имен Заварзина, Берга и Догеля, их противопоставление Северцову, как противопоставление идеалистической и филогенетической морфологий, - важное свидетельство реального размежевания в научном сообществе.

В шестом разделе рассматриваются работы Д.М.Федотова (1888-1972), окончившего Петербургский университет несколько раньше Беклемишева и Люби-щева. Начав свои зоологические исследования с пауков, он во время учебных штудий на Мурманской станции находит на офиуре СогдопосерЬаЮз новую форму паразитических кольчатых червей - мизостомид. Можно сказать, что первые работы Федотова предопределили всю его научную эволюцию. Интерес к паукам привел его в конечном итоге к эволюционно-морфологическому анализу членистоногих, а находка паразитов у офиур - к морфологии иглокожих, а затем и к эволюционно-морфологическим обобщениям.

Все его работы были выполнены в русле филогенетической морфологии беспозвоночных. Северцов высоко оценил исследования Федотова по субституции органов у офиур и использовал их как примеры по беспозвоночным в своих обобщающих трудах. В конечном итоге Федотов перешел на работу к Северцову в Институт эволюционной морфологии в Москве. Членистоногие и иглокожие, которыми занимался Федотов, — две мощные ветви беспозвоночных, аналогичные позвоночным. Они обладают единством типовой организации и ее разнообразием, позволяющим реконструировать филогенетическое древо, они обладают скелетом и сохранились в виде множества ископаемых форм. Филогенетическая морфология, разработанная на позвоночных, хорошо работает на этих группах, что и продемонстрировал Федотов в своих исследованиях.

Но нельзя не обратить внимание на то, что Федотов считал членистоногих по-лифилетической группой, развивавшейся несколькими ветвями. Он не был ни горячим полифилетиком, ни убежденным монофилетиком, а скорее практиком филогенетической морфологии, поддерживая те или иные эволюционные схемы в зависимости от того, как он видел и трактовал морфологические доказательства.

В заключении разбираются сходства и различия взглядов ученых, рассмотренные в основных разделах главы, а также социально-политические условия раз-

вития работ в области эволюционной морфологии в Советской России 1920-х и 1930-х гг. Когда в 1930-х гг. Догель решился что-то противопоставить филогенетической морфологии, ученик Северцова Б. С. Матвеев писал в своей статье "Современные задачи эволюционной морфологии": "Отказавшись от филогенетических исследований, ценность которых была поставлена под сомнение, многие морфологи снова возвращаются к прежним установкам идеалистической морфологии, возникают типологическая и идеалистическая морфология ... , которые нашли себе богатую почву в фашистской Германии" (Матвеев, 1936). Эта цитата показывает, что для развития сравнительной морфологии в направлениях, предложенных Беклемишевым или Догелем, в СССР была неподходящая обстановка.

В пятой главе "Итоги истории: рациональные и социальные реконструкции" обсуждаются результаты, полученные в диссертационной работе.

В первом разделе рассматриваются исследовательские программы, выявленные при "рациональной реконструкции" истории эволюционой морфологии в России. Для проверки методологии предлагается привлечь для сравнения данные по истории гистоморфологии. В частности, сторонники (например, П. Г. Светлов) и противники (например, Н. А. Ливанов) изучения аналогий и параллелизмов в один голос признают Заварзина единомышленником Берга, Догеля и других зоологов. В начале раздела кратко рассмотрены его взгляды.

Взгляды Заварзина в области эволюционной морфологии претерпели определенную эволюцию. Начав с абсолютизации чистой конструктивной морфологии ("как можно вывести одну систему из другой"), он пришел к детализированной концепции приспособительной эволюции тканей. При этом сами морфологические принципы исследования и полученные с их помощью факты - "закономерность параллельных рядов гистологических структур" - остались неизменными. Они лишь были дополнены адаптационистскими объяснениями. Поскольку эта идейная эволюция совершалась в обстановке постоянной критики, то разделить внутреннюю логику переосмысления концепции и логику приспособления к критике совершенно невозможно.

Работы Заварзина ясно интерпретируются в рамках методологии исследовательских программ Лакатоса. Принцип параллелизма оказывается жестким эвристическим ядром программы, а концепция факторов формирования параллелизмов выделяется в защитный пояс программы, изменяемый под огнем критики. В результате изменений этого защитного пояса сохраняется сам принцип параллелизма, и про-

грамма успешно развивается. Проделанный анализ показывает, что методология исследовательских программ хорошо работает на доступном сравнительном материале, что позволяет перейти к описанию выявленных научно-исследовательских программ.

Классическая филогенетическая морфология является соединением двух эвристических принципов. Первый -- анализ гомологий вдоль филогенетических линий; второй — поиск и анализ адаптаций. Они связаны между собой через систему объяснений, так как различия гомологических органов и сам филогенез объясняются через адаптивную дивергенцию. Успех программы, по Лакатосу, измеряется ее ростом и "прогрессивным сдвигом проблем", который хорошо заметен в работах по филогенетической морфологии. Принимая эвристику филогенетической морфологии, ученый может быть быть ламаркистом, селекционистом или преформистом.

Филогенетической морфологии логически могут быть противопоставлены два подхода. Первый получается, если при отказе от принципа историзма и адаптацио-нистских принципов ограничиться морфологическим анализом существующих форм. При этом нет отказа от анализа гомологий, и сравнение вдоль филогенетических линий проводится в первоначальном логически обоснованном виде "выведения архетипа" и т.п. приемов морфологического анализа. Гомологии обосновываются топологически, эмбриологически, или через выведение, но без привлечения рассуждений о филогении. Такая логически стройная система существовала до филогенетической морфологии и была возрождена в начале XX века в более утонченной форме новой идеалистической морф<?логии. В России ее развивал В. Н. Беклемишев, ее сторонником был Б. С. Кузин и ею фактически пользовался

A. А. Заварзин при анализе гистологических структур в своих ранних работах.

Второй подход получается, если отказаться от анализа гомологий и сравнения вдоль филогенетических линий. Это дает нам анализ аналогий и сравнение разных групп, или линий, или рядов по принципу аналогии. Такое сравнение подразумевает функциональные критерии и тем самым функциональные объяснения, что означает принятие адаптационистских принципов, независимо от того, каким образом мы объясняем происхождение этих приспособлений. В данном случае также все равно: отбор, ламаркизм, жоффруизм или изначальная целесообразность и божественное провидение. Эту исследовательскую программу развивали М. М. Новиков,

B. А. Догель, а также А. А. Заварзин в своих поздних работах.

Эвристический принцип параллелизмов в эволюционной морфологии, бывший поветрием в начале 1920-х годов, оказался включен в разные программы. Фи-

логенетическая морфология частично инкорпорировала его, потеснив абсолютность дивергенций.

Во втором разделе последней главы рассматривается роль научных практик в создании у ученых тех или иных теоретических установок. "Хозяин похож на свою собаку, а зоолог - на свой объект" - в этой старой зоологической шутке отражается то значение, которое зоолог придает объекту. Зоология начинается и кончается изучением объекта, так как по определению она -- наука о животных. Это не объекты экспериментальной науки, которые суть орудия решения проблем, когда предметом исследования является "регенерация" или "наследственность" и т.п. В зоологии животные — и объект, и предмет исследования, при этом это обычно не один вид, а некая систематическая группа. Каждая группа имеет много своих особенностей, которые определяют возможности ее использования для обоснования тех или иных общих принципов и теорий.

К примеру, применение биогенетического закона, даже когда исследователь принимает его и готов использовать, имеет свои естественные пределы в разных группах. Раннее развитие может быть столь изменено, что изучение его мало помогает понять эволюционные связи этой группы с другими. Склонность ученого использовать (и принимать) биогенетический закон стоит в прямой зависимости от того, на каких группах он работает.

Выбор группы для изучения определяется разными причинами. Иногда и в эволюционной морфологии он определяется проблемно, как в случае исследования Северцова на чесночнице или Догеля на НарЬгооп. Изучение чесночниц вызвано интересом к влиянию образа жизни на морфологию животного, а изучение "многоклеточного" простейшего - интересом к параллельным процессам становления многоклеточное™. Нередко выбор объекта зоологом может быть определен не проблемно. Так было с выбором иглокожих у Федотова (случайная счастливая находка интересного паразита иглокожих), выбором турбеллярий у Беклемишева (интерес к группе).

Опыт работы с этими объектами выработал у исследователей какие-то представления о достоинствах и недостатках методов и принципов анализа, какие-то предпочтительные эволюционные схемы -определенные предвзятости. На материале иглокожих можно использовать биогенетический закон, можно сравнивать ископаемые и современные формы. Эволюционный морфолог, занявшийся иглокожими, почти наверняка будет придерживаться программы филогенетической морфоло-

фологии. Турбеллярии являют полную противоположность иглокожим. Их разнообразие очень велико, а развитие изменено, и использовать его для эволюционных интерпретаций затруднительно. Об ископаемых находках и речи быть не может. Стоит ли удивляться, что Беклемишев в конечном итоге выбирает идеалистическую морфологию?

То же самое верно в определенном приближении в отношении изучения сравнительной анатомией беспозвоночных в целом. Недаром среди сторонников изучения параллелизмов оказываются зоологи беспозвоночных. Исследователи позвоночных оказываются в совершенно ином положении, что отмечали Догель и Новиков.

У ученых в ходе практической научной работы складываются определенные установки. Формируются они не только на основе работы с определенными объектами. Специальность, методы и приемы работы совершенно так же накладывают отпечаток. Зоолог, пришедший со временем работать в генетику, работает иначе, чем генетик, занимающийся тем же. Мировоззрение и философия образуют весьма общие установки, которые к тому же часто не осознаются.

Подобные установки формируются в ранний период научной деятельности. Нам кажется, что не только и не столько преподавание каких-то схем и стереотипов студенту, сколько реальный практический опыт исследования молодого ученого учит и формирует установки. Примером может служить Филипченко, начинавший как сравнительный эмбриолог, сравнивавший особенности развития разных отрядов и классов членистоногих. Обратившись к теории эволюции и генетике, он ввел термины "микроэволюция" и "макроэволюция" и постоянно доказывал, что именно последняя, которой он занимался с самого начала, "наиболее интересна для эволюционной теории".

Уже сложившиеся приемы работы и стереотипы восприятия становятся общими нормами дисциплинарных сообществ В работах по позвоночным актуальными темами считаются одни проблемы, в работах по турбелляриям -- другие. Начинающий ученый, выбирающий тематик у исследований и вступающий в такое сообщество, разделяет все эти стереотипы со своим учителями и коллегами. Если же он решается отказаться от них, то это означает не выпадение из социума, а выбор другого референтного сообщества. Начинающий ученый активно выбирает среду, и она закрепляет формирующиеся у него установки.

В третьем разделе обсуждается социальная история морфологии, роль поко-ленческих конфликтов, политики и идеологии в истории.

Поколения, обсуждающиеся в работе, можно охарактеризовать не только годами рождения, но и временем вхождения в науку и той обстановкой, в которой формировались установки молодых ученых. Проблема поколений также тесно связана с оформлением и существованием сообществ и референтных групп ученых. О поколении можно говорить тогда, когда оно само воспринимает себя таковым, если не в этих терминах, то по крайней мере как реальное микросообщество ученых или определенный круг людей. Нет сомнения, что описанные выше поколения были выраженными сообществами.

До появления "старшего поколения" отечественных морфологов такой оформленности в России не было. Старшее поколение сложилось как поколение именно за счет сужения и оформления области исследований от зоологии в целом к эволюционой морфологии. Дарвинизм был и причиной появления этой группы и средством их самоидентификации. По мере роста этого поколения и появления более молодых ученых ситуация несколько менялась - нарастала плотность изучения проблем, заполнялись кафедры, возникала конкуренция.

Появилась экспериментальная зоология, ее приемы и методы. Молодые люди, родившиеся в 1870-х гг. и пришедшие в науку в самом конце XIX века, такие как Н. К. Кольцов, К. Н. Давыдов и др., так или иначе увлеклись этой областью исследований. Зоологи в Петербурге стали применять в морфологии и эмбриологии экспериментальное вмешательство - изучали регенерацию. Уже изучение восстановительных процессов само по себе создавало у них исследовательскую установку восприятия организма как целостности. Идеи неовитализма в целом и конкретно идеи Дриша способствовали укреплению этого подхода. Ко времени появления молодых ученых возраста Филиппенко (1882) или Догеля (1882), сложилось и сообщество, для которого наличие общих установок служило механизмом самоидентификации и противопоставления себя старшим - "маленькие зоологи", чей кружок действовал наиболее интенсивно в 1906-1910 гг.

В таком интеллектуальном климате Петербурга появилась и сплоченная группа молодых зоологов, в которую входили и о которой с любовью вспоминали В. Н. Беклемишев, А. А. Любищев, П. Г. Светлов и многие другие зоологи. Именно они и их ближайшие по возрасту старшие коллеги взялись за пересмотр эволюционной морфологии и эволюционной теории. Их работы и выплеснулись в начале 1920-

х годов, создав бурный период в истории отечественной биологии. Конфликт поколений проявился в конфликте научных идей, "маленькие биологи" уже перестали быть маленькими и заявили об этом.

Аналогичные поколения и группы параллельно сформировались в других странах Европы. В Великобритании Э. Рассел, в Германии А. Нэф, В. Любош, В. Франц, К. ван дер Клаув, А. Мейер - зоологи тех же возрастов и социальных положений, что и отечественная группа от Л. С. Берга до В. Н. Беклемишева. Со своей реформой эволюционной морфологии они выступали, начиная с 1917-1919 гт. (книга А. Нэфа "Идеалистическая морфология и филогенетика" вышла в 1919 г.), и наиболее продуктивными и бурными для них были также годы середины 1920-х гг. В Германии в философской подготовке этого поколения определяющее влияние сыграли работы Канта и неокантианцев Виндельбанда и Риккерта. В истории морфологии в Германии обнаруживаются те же идеи, те же влияния, те же социальные схемы формирования и конфликта поколений, что и в дореволюционной России (Канаев, 1966; Бляхер, 1976, Trienes, 1989; Nyhart, 1995)

Выступив в начале 1920х годов со своими идеями в России, ученые обнаружили себя перед лицом своих противников и коллег по биологии, и враждебных философов. Филогенетические морфологи, еще сами того не зная, получили мощную идеологическую поддержку в условиях нового режима. Критика антидарвинизма и витализма в "идеалистических" теориях эволюции 1920х гг. поставила под огонь и новые подходы в морфологии. Участникам споров того времени была понятна изначальная идеологическая нагруженность концепций - их связь с определенными общенаучными и философскими подходами. В 1920-х гг. Любищев писал о номогенезе как "революционном учении", противопоставляя его дарвинизму, как "социологии буржуазного либерала". Позже филогенетические морфологи (Матвеев, Третьяков и Ливанов) в полемике искренне использовали идеологические и политические характеристики, хотя не всегда называли своих противников, понимая возможные последствия такой критики.

Если в Германии или Британии волна организмистской биологии и идеалистической морфологии сошла на нет в ходе конкуренции различных научных программ, то в России идеалистическая морфология и вся программа изучения параллелизмов оказались загнаны в подполье. Этим может объясняться их привлекательность для молодых ученых в много более поздний период, когда эти программы претерпели свое возрождение, продолжающееся в России вплоть до нашего времени.

ВЫВОДЫ

1. Эвристики эволюционной морфологии и сравнительной анатомии, используемые учеными, независимы от общих положений о механизмах эволюции (селекционизм, наследование благоприобретенных признаков, автогенез), принимаемых ими. Изучение таких эвристик может быть положено в основу выявления научно-исследовательских программ по эволюционной морфологии.

2. В отечественной эволюционной морфологии для рассматриваемого периода выявлено три научно-исследовательские программы: программа филогенетической морфологии, программа идеалистической морфологии и программа функционально-аналогической морфологии.

3. В начале 1920-х гг. В России была выражена вспышка популярности не-фи-логенетической морфологии, и многие биологи, в том числе и дарвинисты — противники номогенеза, проявляли интерес к изучению конвергенций и параллелизмов. Критика номогенеза в тот период не означала отрицание направленности морфологической эволюции. Некоторые критики одобряли поиск законов, направляющих морфологическую эволюцию, но отвергали недарвиновские трактовки механизмов параллельной и конвергентной эволюции.

4. На развитие эволюционной морфологии в России оказали важное влияние экспериментальная биология и философия науки в начале XX века. Витализм и неокантианская философия науки (анализ номотетических и идиографических наук) повлияли на представления биологов о методологии науки, а тем самым и на формирование программ идеалистической и функционально-аналогической морфологии.

5. Выбор научно-исследовательской программы тем или иным ученым определялся, среди прочего, спецификой выбранного им исследовательского объекта (той или иной группы животных) и первыми опытами научной работы с ним, создающими определенные установки восприятия проблем и методов.

6. В развитии исследований по эволюционной морфологии значительную роль играли социальные факторы: во-первых, конфликт поколений и личные столкновения амбиций; во-вторых, общая социально-политическая и идеологическая обстановка в стране. Если первые факторы во многом ответственны за появление новых направлений (становление идеалистической морфологии и функционально-аналогической программы), то последние - за их быстрое свертывание в Советской России.

7. Развитие когнитивных аспектов научно-исследовательских программ проходило под влиянием социальных факторов и было результатом конфликтов и дискуссий. Сторонники филогенетической морфологии пересмотрели свои взгляды в сторону ужесточения позиции и отрицания роли параллелизмов и конвергенции в эволюции. Сторонники же номотетической морфологии выводили ядро своей научно-исследовательской программы из-под критики за счет переосмысления ее периферических положений. При этом изучение параллелизмов оказывалось ядром программы, а вопрос о факторах эволюции принадлежал ее периферии и мог бьггь пересмотрен.

8. Рассмотренная в диссертационной работе история показывает, что разделение когнитивных и социальных аспектов в истории науки, а самой истории науки на внутреннюю (историю идей и концепций) и внешнюю (социальную) по меньшей мере нецелесообразно. Научные идеи и социальные перипетии неотделимы друг от друга в живой истории каждой дисциплины.

Основные результаты диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1. Александров Д А. Юрий Александрович Филипченко как генетик-эволюционист //

Эволюц. генетика. / под ред. С Г. Инге-Вечтомова. Л., 1982. С.3-21.

2. Александров Д.А. Об организации живого вещества // Ж. общ. биол. 1986. Т.47.

N2. С. 154-162.

3. Александров Д.А. (Alexandrov D A.) Russian Evolutionary Morphology in the Cultural

Context// Symposium "Evolutionary Biology and Practice": Abstracts. Plzen. 1988, P. 3-4.

4. Александров Д.А. Теоретическая биология: единство движения и разнЪсть идей II

Природа. 1989. N9. С. 121-123.

5. Александров Д.А. Русская эволюционная морфология XX века в контексте культу-

ры // Мат. XXXII конференции аспирантов и молодых специалистов по истории естествознания и техники, ч. I. М., 1990. С. 104-106

6. Александров Д.А. Из истории проблемы направленности эволюции. Эволюцион-

ные взгляды А.А.Заварзина II Folia Ваелапа. 1990. Т.VI. С.121-130.

7. Александров Д. A. (Alexandrov D.) Filipchenko and Dobzhansky: Issues in the

Evolutionary Genetics in the 1920s U The Evolution of Theodosius Dobzhansky. / Mark B. Adams, ed. Princeton, 1994. P. 49-62.