автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Когнитивные и эпистемические аспекты представления мира в языке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Когнитивные и эпистемические аспекты представления мира в языке"



На правах рукописи

Кимов Рашад Султанович

КОГНИТИВНЫЕ И ЭПИСТЕМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ МИРА В ЯЗЫКЕ (на материале кабардинского, русского и английского языков)

10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

ЛЕК 2010

НАЛЬЧИК 2010

004618005

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова»

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Башиева Светлана Конакбиевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Болдырев Николай Николаевич

Защита состоится « 23 » декабря 2010 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.076.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата филологических наук при Кабардино-Балкарском государственном университете им. Х.М. Бербекова по адресу: 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова.

доктор филологических наук, профессор Новодранова Валентина Федоровна

доктор филологических наук, профессор Бижева Зара Хаджимуратовна

Ведущая организация:

Институт языкознания РАН

Автореферат разослан « ЯХ) »

2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Т. А. Чепракова

о

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемая диссертация посвящена рассмотрению на материале разносистемных языков - кабардино-черкесского (в дальнейшем - кабардинского), английского и русского - некоторых общетеоретических вопросов, связанных с ролью и вкладом соматической лексики в когнитивные процессы формирования языковой картины мира, а значит, в процессы концептуализации и категоризации мира вообще и его фрагментов в частности.

Актуальность диссертационного исследования

Актуальность предпринятого исследования предопределяется особой значимостью когнитивной парадигмы знания на современном этапе развития науки и таких методологически важных вопросов, как категоризация и концептуализация, способы представления знаний в языке, грамматикализация лексических единиц и т.д., которые еще не получили однозначного решения в теории языка. До настоящего времени многие из этих проблем, в том числе способы выражения пространственных отношений в языках, грамматикализация лексических единиц, рассматривались в основном при опоре на индоевропейские языки, что с неизбежностью приводило и привело к однобокому и предвзятому освещению проблемы. Это обусловливает вовлечение в научные исследования как можно большего количества языков, чтобы максимально полно представить их языковое разнообразие [Буогои 2007: 745]. Кроме этого, сейчас особую актуальность представляет восполнение серьезной лакуны современной семантики - «практически полное отсутствие работ по теме, которую можно было назвать «лексической типологией» и сравнить весь объем сведений, необходимых для употребления семантически близких слов в разных языках» [Рахшшна 2000: 27]. Соматическая лексика в связи с обращением к когнитивным аспектам изучения языка и особенно к такому его важнейшему свойству, как антропоцентричность, оказывается благодатной областью исследования, поскольку она играет чрезвычайно важную роль в формировании языковой или наивной картины мира (вслед за Ю.Д. Апресяном в работе мы используем эти термины в качестве синонимичных) [Апресян 2006: 35]. Правда, значимость и роль языковых средств формирования картины мира (ЯКМ) является далеко не одинаковой при переходе от языка к языку, и их выявление предопределяет своевременность и актуальность вовлечения в предлагаемое описание, помимо русского и английского, одного из кавказских языков, а именно кабардинского языка. Более того, на материале кавказских языков подобные языковые явления исследовались недостаточно подробно.

Объектом работы является исследование реализации естественным языком двух его важнейших функций - когнитивной и эпистемической (наряду с коммуникативной) - и выявление того, каким образом в единицах языка в виде гносеологических образов закрепляются элементы действительности, выделенные, отображенные и обработанные сознанием человека (эпистемологический аспект), и как в тех же единицах языка и их свойствах материализуются структура и динамика мысли (когнитивный аспект) [Кибрик 2005: 9-10].

Предметом анализа послужило выявление особенностей встраивания денотатов исследуемой группы слов в семантику естественного языка.

Материал исследования - соматическая лексика кабардинского, русского и английского языков - извлечен из лексикографических источников, в том числе из интернет-версий известных словарей последних двух языков, а также получен в результате многочисленных лингвистических экспериментов в ходе работы с информантами. За опорный язык мы взяли кабардинский, поскольку для него когнитивная роль соматизмов в формировании картины мира и их эпистемическая функция более значимы и значительны по сравнению с английским и русским.

Выбор материала исследования связан, прежде всего, с тем, что, представляя собой древнейший пласт лексики любого естественного языка, данная группа слов является носителем самого начального когнитивного опыта человека, вследствие чего важнейшие принципы когниции: от конкретного к абстрактному, от известного к неизвестному, от простого к сложному - наиболее адекватно, на наш взгляд, могут быть описаны при опоре именно на означаемые исследуемых единиц.

На этом материале верифицируется одна общая гипотеза, заключающаяся в том, что особенности формирования ЯКМ детерминируются преимущественной опорой языка на одну из моделей концептуализации — зооморфную или антропоморфную - и три частные гипотезы исследования, связанные с тем, что:

- в языке со связанными формами (превербами, восходящими к сома-тизмам), концептуально коррелирующими со свободными (предлогами), пространственная ситуация кодируется более дробно и разнообразно;

- в пространственных конструкциях кабардинского языка выбор преверба предопределяется топологическим осмыслением области локализации (фона);

- ограничения на избирательность позиционного глагола накладываются когнитивными характеристиками локализуемого объекта {фигуры).

Цель исследования - комплексное семантическое и когнитивное описание соматической лексики - предопределяет решение следующих специальных задач:

- изучить и обобщить теоретическую литературу по поднимаемым в работе проблемам, а также уточнить некоторые наиболее важные понятия и термины, при опоре на которые осуществляется предлагаемый анализ;

- существенно дополнить и восстановить семантический «портрет» соматизмов кабардинского языка, отталкиваясь от наиболее полного лексикографического представления этих единиц в английском и русском языках, а также опираясь на опрос информантов и лингвистические эксперименты;

- выявить степень представленности одной из двух моделей концептуализации мира и его фрагментов - антропоморфной и зооморфной - в рассматриваемых языках и определить, какие последствия имеет преимущественная опора языка на одну из этих моделей и каким образом это связано с расширением ономасиологической и когнитивной базы той или иной лексемы;

- рассмотреть в связи с предыдущей задачей, каким образом расширение когнитивной базы соматизма создает условия для его использования в качестве грамматического элемента;

- проанализировать роль метафоры и метонимии как вторичных средств ономасиологического ресурса естественного языка в пространственной и временной концептуализации мира, а также их роли в создании условий для перехода лексем-соматизмов в разряд грамматикализованных элементов;

- провести концептуальный анализ «родственных» соматизмов и рассмотреть особенности «встраивания» (Е.В. Рахилина) их денотатов в семантику естественного языка, в результате которого образуется «ментальная проекция окружающего мира» (Н.Н. Болдырев) или «спроецированный мир» («projected world», «experienced world», «phenomenal world» no P. Джакен-доффу), и сравнить «спроецированные» миры в исследуемых языках;

- выявить основные тенденции знакообразования в структурно сложных соматизмах (соматизм + соматизм) и предложить их новую классификацию с когнитивных позиций при опоре на идеи Э. Бенвениста;

- рассмотреть когнитивные основания, пути и условия грамматикализации соматизмов и установить вектор процесса превращения лексической единицы в грамматический элемент со всеми вытекающими отсюда последствиями;

- определить принципиальную разницу между кодированием пространственной ситуации в английском и русском как языках со свободными формами (предлогами) и кабардинском как языке со связанными формами (превербами) и выявить концептуальную корреляцию предлогов и превербов на основе анализа пространственных или реляционных конструкций (relational constructions - S. Svorou);

- выявить когнитивные основания выбора преверба в зависимости от топологических характеристик области локализации {фон, ориентир, или релятум, в другой терминологии) и выбора позиционного глагола в зависимости от когнитивного осмысления локализуемого объекта {фигуры).

Теоретическую базу предпринятого исследования составляют достижения отечественных и зарубежных лингвистов в следующих областях лингвистического знания: языковая картина мира (В. Гумбольдт, Б. Уорф, Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова, Б.А. Серебренников, и др.); когнитивная лингвистика и семантика (Н.Н. Болдырев, В.З. Демьянков, А.В. Кравченко, Е.С. Кубрякова, Е.В. Рахилина, Ю.С. Степанов, J. Lakoff, R. Langacker, L. Talmy, R. Jackendoff и др.); моделирование пространства в естественном языке (М.В. Всеволодова, Е.Ю. Владимирский, В.А. Плунгян, Е.В. Рахилина, О.Н. Селиверстова, Е.В. Мазурова, L. Talmy, S. Svorou, В. Heine и др.); теория грамматикализации (Е. Курилович, В.А. Плунгян, Т.А. Майсак, В. Heine, PJ. Hopper, S. Svorou, Т. Stoltz, E. Traugott и др.); теория метафоры и метонимии (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, М.В. Никитин, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, J. Lakoff, М. Johnson и др.); теория лексического значения и полисемии (Ю.Д. Апресян, И.В. Арнольд, И.К. Архипов,

B.B. Виноградов, В.Г. Гак, В.А. Звегинцев, С.Д. Кацнельсон, A.A. Уфимцева, Д.Н. Шмелев, JI.B. Щерба); теория словообразования, морфология вообще и адыгская, в частности (Е.С. Кубрякова, В.А. Плунгян, З.И. Керашева, М.А. Кумахов, Г.В. Рогава, Х.Ш. Урусов и др.).

Теоретическая значимость работы состоит в рассмотрении актуальных вопросов семантики и когнитивной лингвистики, пространственного моделирования в языке, метафоры и метонимии как основных средств формирования семантической структуры слова (эпистемологический аспект), как одних из наиболее мощных языковых механизмов концептуализации и категоризации информации, приходящей к человеку извне (когнитивный аспект), и уточнении некоторых понятий применительно к настоящему исследованию. Результаты исследования могут послужить, на наш взгляд, вкладом в дальнейшую разработку теоретических вопросов, связанных с формированием картины мира в естественном языке, предопределяемых его наличными ресурсами (свободные и связанные формы), на которые он опирается при членении пространственного и временного континуума.

Практическая значимость работы обусловлена ее теоретической значимостью и заключается в том, что результаты наших наблюдений могут быть использованы в курсах лекций по общему языкознанию, когнитивной семантике, общему и адыгскому словообразованию; при дальнейшей разработке вопросов и анализе практического материала, связанного с типологией представления пространства в естественном языке, и при исследовании проблем грамматикализации лексических единиц - в лексикографической практике языков, вовлеченных в анализ, в особенности при составлении нового, усовершенствованного толкового словаря кабардинского языка, а также при разработке метаязыка такого словаря.

Научная новизна исследования заключается в том, что здесь впервые в теории языка:

- в орбиту комплексного исследования, проводимого в терминах когнитивной лингвистики, вовлекается язык другой типологической группы -представитель одного из западнокавказских языков;

-через лексикографические данные английского и русского языков реконструируются лексические концепты, обозначаемые соматизмами в кабардинском языке;

- на материале соматизмов кабардинского языка изучаются вопросы антропоморфной и зооморфной модели концептуализации мира и устанавливается, какие последствия имеет преимущественная опора естественного языка на зооморфную модель при формировании наивной картины мира;

- с когнитивных позиций предлагается новая классификация эндоцентриче-ских сложных слов (по классификации Э. Бенвениста) и рассматриваются когнитивные основания их формирования и функционирования в кабардинском языке;

- вводится понятие локативного комплекса, обуславливающего этноспе-цифичность реляционных (пространственных) конструкций и особую роль по-

зиционных глаголов кабардинского языка в кодировании пространственной ситуации вообще и в процессах категоризации мира и его фрагментов в частности;

- соматизмы кабардинского языка изучаются на предмет выявления путей и способов превращения полнозначной лексической единицы-соматизма в грамматикализовэнный элемент и устанавливается концептуальная корреляция предлога в английском и русском языках с превербом в кабардинском языке;

- особенности расположения разных частей и органов тела с точки зрения наивной анатомии интерпретируются в терминах перцептивных свойств фигуры и фона\

- выявляется ряд уникальных (= редко встречающихся в других языках) и (= единственных в своем роде, неповторимых) особенностей знакооб-разования, связанных с функционированием метафорических и метонимических наименований в системе номинативных средств кабардинского языка; в соматическом лексиконе кабардинского языка выявляется особая разновидность метафтонимии.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Соматическая лексика любого языка представляет собой один из наиболее важных и когнитивно значимых участков языка, при опоре на который можно проследить усложнение и развитие когнитивного опыта человека.

2. Понятийный уровень мышления и, следовательно, синтезирующая и анализирующая деятельность человеческого сознания не зависят от конкретного языка, в то время как концептуализация мира и отдельных его фрагментов лингво- и этноспецифичны и предопределяются многими факторами, в числе которых важную роль играют наличные ресурсы языка и та модель концептуализации, на которую он опирается.

3. Антропоморфная и зооморфная (пастушеская) модели концептуализации мира с разной степенью широты представлены во всех трех языках, но в кабардинском языке ведущая роль принадлежит последней; при этом обе модели концептуализации мира обнаруживаются здесь в тесном взаимопереплетении, зачастую образуя ономасиологическую осцилляцию (ср. каб. дамэ крыло как обозначение части тела человека и животного).

4. Пастушеская модель состоит не столько в том, что человек как двуногое существо уподобляется животному, сколько в том, что пространственный и временной континуум концептуализируются и категоризируются по принципу их уподобления животным.

5. Некоторые соматизмы кабардинского языка, функционирующие в качестве метафорических наименований, могут регулярно использоваться в нем в целях метонимической номинации.

6. В какой бы парадигме знания (логическая, традиционная, антропоцентрическая) ни изучалась и в каких бы терминах метафора ни интерпретировалась (номинативная, стершаяся, образная, живая, авторская, генетивная и т.д.), она всегда основывается на взаимодействии двух областей: источника и цели, в то время как метонимия (включая синекдоху) опирается на концептуальную смежность.

7. В локативной конструкции топологические характеристики области локализации (релятум, фон) предопределяют выбор преверба, в то время как

когнитивные характеристики локализуемого объекта накладывают ограничения на выбор предиката локативного состояния; при этом относительно выражения местонахождения объекта русский и английский языки можно назвать универсальными, в то время как кабардинский язык является «сильно классифицирующим» (Е.В. Рахилина).

8. Грамматикализация - превращение соматизма, обладающего самостоятельной номинативной ценностью, в преверб - явление векторное, однонаправленное (от конкретного к абстрактному); до приобретения лексической единицей статуса грамматикализованной она, как правило, используется в целях вторичной (метафорической) номинации, причем с широким ономасиологическим диапазоном.

В реферируемой работе использованы разнообразные методы исследования, выбор которых продиктован спецификой анализируемого материала. Ин гроспекггивный метод применялся нами при порождении и оценке примеров в кабардинском языке. Мы также опирались на различные методы обращения к интуиции около 200 информантов - носителей кабардинского языка разного возраста, пола, в основном проживающих в сельской местности, с целью перепроверки погрешностей, возникающих при использовании интроспективного метода (метод наблюдения, интевьюирование, метод подстановок). Кроме этого, при работе с информантами мы использовали лингвистический эксперимент, с помощью которого нами было составлено большое количество «отрицательного языкового материала» (Л.В. Щерба), особенно при анализе «языкового поведения» соматизмов в качестве грамматикализованных элементов; при исследовании материала русского и английского языков мы опирались на компонентный и концептуальный анализ, дефиниционный анализ и такие его разновидности, как: метод цепочки словарных дефиниций, метод развертывания словарной дефиниции, метод ступенчатой идентификации, а также метод лексических трансформаций (особенно при идентификации метонимических значений).

Апробация работы

Основные положения диссертации были апробированы в виде докладов и сообщений на круглых столах по проблемам когнитивной лингвистики в Институте языкознания РАН (г. Москва) совместно с Тамбовским госуниверситетом и Российской ассоциацией лингвистов-когнитологов в 2006, 2007, 2008 и 2009 гг.; Международных научных и научно-практических конференциях (Екатеринбург, 2006 г.; Владикавказ, 2006 г.; Ульяновск, 2006 г.; Майкоп, 2007 г.; Пятигорск, 2008 г.); Международных симпозиумах и конгрессах (Пятигорск, 2006 г.; Тбилиси, 2008 г.; Тамбов, 2008 г.), а также на межкафедральных лингвистических семинарах (Нальчик, 2005-2009 гг.) и научно-методических семинарах кафедры английского языка.

Объем и структура: работа состоит из введения, заключения, пяти глав, приложения и библиографии, насчитывающей свыше 400 наименований публикаций отечественных и зарубежных авторов.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава «Теоретические предпосылки исследования» состоит из семи взаимосвязанных и взаимообусловленных разделов, представляющих собой теоретический фундамент, на котором строится собственно анализ языкового материала.

В первом разделе Концептуализация и категоризация как базовые понятия когнитивной лингвистики при опоре на работы отечественных и зарубежных лингвистов освещаются основополагающие проблемы когнитивной лингвистики (когнитивной семантики) как определенного направления современных исследований значения, в центре внимания которого находится антропоцентрический фактор, т.е. человек как носитель когниции. Понятия концептуализации и категоризации, составляющие начала когнитивной семантики, рассматриваются как взаимообусловленные стороны классификационной деятельности человеческого разума, но при этом различающиеся по своим целям и результату. Концептуализация как одна из сторон когнитивной деятельности человека представляет собой осмысление информации, поступающей к человеку извне, которое приводит к образованию определенных представлений о мире в виде концептов [Болдырев 2000; Кубрякова 2004]. Обобщая анализ разных точек зрения, приведенных в работе, подчеркнем, что отправным моментом в понимании различия терминов «понятие» и «концепт» для нас является определение: «понятие - конструкт, а концепт - реконструкт» (понятия конструируются для того, чтобы «иметь общий язык» при обсуждении проблем, в то время как концепты существуют сами по себе и реконструируются людьми «с той или иной степенью не/уверенности», чем и объясняется «диффузность, гипотетичность, размытость таких реконструкций» [Демьянков 2007: 27]). При этом под значением, традиционно рассматриваемым в качестве еще одного, не менее важного члена триады значение - понятие - концепт, мы понимаем ту часть концепта, которая «схвачена знаком» [Кубрякова 1991]. Эта идея получила развитие в теоретических разработках H.H. Болдырева, который вполне обоснованно полагает, что «языковые средства своими значениями передают лишь часть концепта, что подтверждается существованием многочисленных синонимов, разных дефиниций, определений и текстовых описаний одного и того же концепта [Болдырев 2001: 40]. В то же время другая сторона классификационной деятельности человеческого сознания связана с процессом категоризации, суть которой заключается в мысленном отнесении «концептуализо-ванного» объекта к какой-либо категории, а следовательно, его означивании языковыми (графическими и звуковыми) средствами [Болдырев 2000].

Второй раздел Языковая картина мира как отражение многогранных связей между языком и мышлением посвящен рассмотрению простой, на первый взгляд, но на самом деле довольно сложной проблемы, не получившей еще однозначного решения в рамках ни одной из наук, которые так

или иначе занимаются изучением связи языка и сознания: психологии, философии и лингвистике. Кажущаяся простота проблемы, решение которой, как представляется некоторым исследователям, лежит «на поверхности», и вызывает, по-видимому, к жизни лаконичные определения, в соответствии с которыми языковая картина мира (ЯКМ) понимается как мир, представленный в языке человека, или же мир, воспринимаемый сквозь призму языка. Вместе с тем взаимосвязь объективной действительности и языка, которая опосредована мышлением, многие годы ставит перед лингвистами трудноразрешимую задачу: дан ли нам мир «в непосредственной эмпирии» [Фрум-кина 1999: 90] или мы его интерпретируем, или, как говорят когнитологи, прежде всего, американские, мы его «конструируем». Считая положения о значимости субъективной позиции «человека в видении им окружающей действительности, ее членения, ее категоризации и понимания им смысла происходящего» вполне приемлемыми для лингвистического анализа до определенного предела, Е.С. Кубрякова отмечает, что, идя по пути гипостази-рования принципа субъективности восприятия, можно прийти к отрицанию объективности существования мира «вне (выделено автором) нашего сознания» [Кубрякова 2000: 15-16]. Прямо согласуется с этими мыслями и более «радикальное» мнение о том, что «ни на одном этапе своего становления или развития язык не выступает в качестве самостоятельной креативной силы <...> он лишь фиксирует концептуальный мир человека, имеющий своим первоначальным источником реальный мир (выделено нами - Р.К.) и деятельность в этом мире» [Колшанский 1990: 32]. В связи с этим в реферируемом разделе рассматриваются различные точки зрения на понятие «картины мира», соотношение ЯКМ и концептуальной картины мира (ККМ), придерживаясь точки зрения, в соответствии с которой ККМ шире, богаче и разнообразнее ЯКМ, поскольку в ее образовании участвуют различные типы мышления [Серебренников 1988: 107]. При этом мы следуем методологически важному мнению Е.С. Кубряковой о том, что при исследовании проблемы языковой картины мира необходимо учитывать «те глубокие связи и зависимость, которые существуют между отдельными участками картины мира» и, следовательно, направить свои поиски «на обнаружение таких общих черт, аспектов, сторон и областей знания (доменов), которые отражали бы своеобразие и неповторимость членения мира в изучаемом языке (выделено нами - Р.К.), что предопределяется принципами сортировки опыта, его обработки, его классификации, принятыми в данном языке» [Кубрякова 2006]. В связи с этим, как отмечает Ю.Д. Апресян, материалом для реконструкции ЯКМ могут служить как факты языка, так и «любые тексты культуры в самом широком смысле этого слова» [Апресян 2006: 34]. Реконструируя ЯКМ, мы согласно задачам исследования опираемся только на языковые факты, т.е. на идею языковой (или «наивной») картины мира, развиваемую Ю.Д. Апресяном, оставляя в стороне важные и ценные разыскания, проводимые в русле ряда других направлений (см. работы Н.Д. Арутюновой, В.И. Карасика, Ю.С. Степанова,

И.А. Стернина, В.Н. Телия, С.М. Толстой, Т.В. Цивьян и др.), для которых главным предметом исследования, как отмечает Ю.Д. Апресян, являются «культурные концепты» [Апресян 2006: 34].

Языковая картина мира - это метафора, и важным следствием этой «картинной» метафоры (помимо прочих) является, по мнению Е.В. Рахили-ной, то, что «картина не копирует, а отображает действительность» (курсив наш - Р.К.) [Рахилина 2000: 12], что с неизбежностью сопряжено с искажением, огрублением, отсеиванием многих свойств и параметров объекта в широком смысле при его «встраивании» (Е.В. Рахилина) или «ментальной проекции» (H.H. Болдырев) в семантику естественного языка. Вопрос этот тесно связан с теорией языкового детерминизма или так называемой гипотезой Сепира - Уорфа, зародившейся в Америке независимо от европейской традиции и восходящей к идеям В. Гумбольдта о промежуточном языковом мире (Sprachliche Zwischenwelt), впоследствии развитым в трудах Э. Кассирера и Л. Вайсгербера. Данная гипотеза, в соответствии с которой «логический строй мышления и познание определяются соответствующим языком» [Кронгауз 2001: 106], имеет столько же адептов, сколько и оппонентов. Так, например, Дж. Лакофф полагает, что серия замечательных экспериментов Э. Рош «поставила под сомнение одну из гипотез Уорфа, а именно, что язык определяет концептуальную систему тех, кто говорит на нем» [Лакофф 2004: 65]. Мы вслед за многими учеными причисляем себя к оппонентам этой гипотезы по следующим основаниям. Так, общеизвестно, что один и тот же язык предоставляет его носителю «массу» возможностей: альтернативным способом описать одну и ту же ситуацию с разной степенью детализации [Langacker 1987] и разной перспективизацией [Taylor 1995]; «взглянуть» на актуальный референт с разных сторон в дискурсивных актах; осмыслить динамическую ситуацию как опредмеченный процесс, опираясь на прономинализацию и реификацию, или означить ее посредством особого знака - производного слова; представить один и тот же концепт в виде «многочисленных синонимов, разных дефиниций, определений и текстовых описаний» [см. работы Гака, Кубряковой, Болдырева и др.]. Если наши рассуждения верны, то почему же носителям разных языков (особенно в разных уголках земли) надо отказывать в праве по-своему смотреть на мир и осмысливать одни и те же его сущности «в терминах своих собственных языков», предопределяемых их «наличными ресурсами» (Б.А. Серебренников)? Что мир един — общеизвестно, принципы организации анализирующей и синтезирующей деятельности человеческого разума, тем более, одни и те же; сущности этого мира в известном смысле одни и те же (в частности, части нашего тела обладают одними и теми же денотативными или референциальны-ми характеристиками, которые «закладывают» основу концептуального ядра, «кластера», понятийного сгустка и т.д., обеспечивая тем самым взаимопонимание людей, пользующихся разными языками), а вот в процессе «встраивания» или «проецирования» этих сущностей в семантику есте-

ственного языка (явление в высшей степени психологичное) они могут обрастать значительным количеством концептуальных признаков, предопределяемых географическими, климатическими, культурно-историческими и т.д. условиями бытования языка, но ни в коем случае не «навязываемых» или диктуемых языком. Креативность - это свойство субъекта, а не самого языка, который, как правильно отмечается, не обладает самостоятельной креативной силой (ср. метафорическую и метонимическую «оси» мышления как «атрибуты» когнитивной деятельности). Так, метафорическое мышление, «предоставляя» субъекту когниции полную и неограниченную свободу в его когнитивной и креативной деятельности, создает обилие метафор разного рода, делая возможным рассмотрение сквозь призму «области-источника» самых разнообразных «областей-мишеней». С другой же стороны, метонимическое мышление, опираясь на принципиально иные когнитивные конструкты, до известных пределов сужает креативную деятельность субъекта, вынуждая его действовать в пределах одной области и заставляя тем самым оперировать такими понятиями, как pars pro toto или toto pro pars, выбирая один сали-ентный признак и делая его заместителем всего предмета. И что удивительно, практически все языки мира, как нам подсказывает интуиция, работают на одних и тех же метонимических формулах с вовлечением одних и тех же объектов и их признаков (ср., например, такой «метафорически» в определенном смысле уникальный кабардинский язык и такой же «метонимически» ничем не отличающийся от многих языков мира). И еще один аргумент в защиту нашей точки зрения: многие языки мира демонстрируют большое разнообразие в кодировании взаимодействия фигуры и фона (ср. птичка на дереве и the bird is in the tree), но ни один язык мира не может навязать своему носителю воспринимать фон на основе фигуры.

Третий раздел Проблемы полисемии и организации семантической структуры многозначной лексемы посвящен краткому анализу различных точек зрения, связанных с вопросами полисемии, эпидигматических отношений в смысловой структуре полисеманта, соотношения широкозначности и многозначности и т.д.

По широко распространенному мнению современных зарубежных ког-нитологов, полисемия находилась на периферии интересов структуралистского и генеративного направлений, каждое из которых по своим известным соображениям считало ее помехой для теории языка (an obstacle to linguistic theory). И лишь спустя пятьдесят и сто лет после выхода известных работ [Breal 1897; Ullmann 1957] с появлением когнитивного направления, а также новых теорий в антропологии и психологии эта самая «помеха», вполне закономерно оказавшись в центре внимания ученых, переросла в благоприятную возможность (obstacle became an opportunity) доступа к пониманию важных аспектов познавательной деятельности человека, в особенности категоризации, опирающейся на ключевые понятия прототипов и «семейного сходства» [Nerlich and Clarke 2003]. В связи с этим в рамках когнитивной лингвистики

полисемант выделяется в качестве отдельной языковой категории с сетью значений (каждое из которых является членом категории), взаимосвязанных по общим когнитивным основаниям (principles): образ-схематические трансформации (image-schema transformations), метафора, метонимия, расширение, сужение. Соглашаясь с тем, что полисемия действительно находилась на задворках теоретических построений в указанных направлениях, мы одновременно пытаемся показать, что, представляя собой важнейшее и неотъемлемое свойство естественного языка как особой семиотической системы, она никогда не оказывалась в роли маргинала в отечественном языкознании: достаточно отметить глубокие работы, которые увидели свет именно в пик господства на Западе структурализма и генеративной грамматики (Ю.Д. Апресян, И.В. Арнольд, В.В. Виноградов, С.Д. Кацнельсон, Г.В. Колшанский, М.В. Никитин, А.И. Смирницкий, Ю.С. Степанов, A.A. Уфимцева, Д.Н. Шмелев и др.). Особенно плодотворными оказались замечательные идеи 70-х годов прошлого столетия, заложенные в работах ономасиологического направления (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, Г.В. Колшанский, Е.С. Кубрякова, Б.А. Серебренников, Ю.С. Степанов, В.Н. Телия, A.A. Уфимцева и др.), которое, согласно справедливому мнению Е.С. Кубряковой, по праву считается ранней версией когнитивизма как альтернативного и довольно перспективного с теоретической точки зрения подхода к изучению значения слова вообще и многозначного слова в частности, подхода, в рамках которого особое внимание уделялось языку как средству материализации мысли. Именно тогда, еще до возникновения, или, скорее, становления когнитивной парадигмы знания на особую значимость субъективного начала в процессе номинации обращал внимание В.Г. Гак, справедливо указывая на то, что в традиционной триаде из поля зрения исследователей зачастую необоснованно выпадает познающий субъект (номинатор), которому принадлежит активная роль в формировании значений языковых единиц с учетом внешнелингвистических оснований номинации [Гак 1972]. Однако при этом проблема полисемии упирается в один, на наш взгляд, существенный вопрос: что же способствует «удержанию» двух и более значений в пределах одного и того же формального тождества, т.е. каковы основания объединения столь разных денотативных областей, а отсюда - и значений, под одним именем. По этому поводу в лингвистике до настоящего времени существует множество точек зрения, и в зависимости от теоретических установок исследователей даются разные ответы на поставленный вопрос. В связи с этим в качестве оснований традиционно выдвигаются идеи общего и частных значений, инвариантного значения, смыслового ядра, смыслового стержня, семантического центра (ср. новые понятия фамильного сходства, семантической сети) и т.д. Все эти понятия, по нашему мнению, имеют равное право на существование, равное право на то, чтобы быть использованными при интерпретации означаемого (семантической структуры) полисеманта, но при этом с учетом одного важного факта - они не взаимозаменяемы ввиду того, что в их терми-

нах описывается разная «семантика». Вследствие этого неправомерно категорически отвергать, как это делается в литературе вопроса, ни один из этих терминов и стоящие за ними понятия в угоду своим теоретическим установкам как научную фикцию, неприемлемую для лингвистического описания. То, что мир проецируется в семантику естественного языка и что семантика психологична, - известная истина. Но при этом необходимо учитывать, что в семантику «встраиваются» разные формы существования материи, разные отношения между этими формами, разные типы взаимодействия между ними: ведь предметные сущности проецируются не так, как процессуальные, событийные или признаковые [Кубрякова 2003]. Если правилен тезис о том (а мы с этим полностью согласны), что язык именует безусловно значимое для человека и, следовательно, «отсутствие названий для незначимого - это не исключение, а правило, действующее в языке повсеместно» (Е.В. Рахили-на), то в языке наверняка не существовало бы сочетаний типа «семантика существительного», «глагольная семантика», «адъективная семантика», «предложная семантика», поэтому мы вправе, по-видимому, говорить соответственно о разных «полисемиях». В самом деле, оправданно ли интерпретировать связь значений прилагательного «печальный», которые находятся в явной метонимической (импликационной) связи друг с другом (ср. печальный парень, печальный случай) в терминах «фамильного» сходства? Ср. разные значения слова «разбить» в разбить стакан и разбить жизнь, семью и т.д., отношения между которыми могут быть успешно описаны в терминах инвариантных отношений (общего значения, смыслового стержня и т.д.), лексического прототипа или же радиальной полисемии. Более того, если интерпретировать само понятие лексико-грамматического класса (существительное, например) как когнитивную категорию, мы вправе выстроить известную структуру со своим центром, со своими прототипами в качестве эталонных представителей категории существительных (предметная лексика) и периферией, на которой находятся абстрактные имена, деадьективы и девербативы (в широком смысле). При этом мы с легкостью обнаружим «разную» полисемию у членов ядра и периферии. Точно так же, рассматривая «полисемию» как когнитивную категорию в рамках явно предметной лексики, мы можем, по-видимому, говорить об «эталонных» полисемантах, каковыми в силу целого ряда причин являются соматизмы. Иными словами, даже оставаясь на когнитивных позициях (что мы делаем в своей работе), не совсем правомерно, по-видимому, описывать семантику «явно» предметных имен (включая искомые соматизмы) только лишь в терминах «фамильного сходства» или семантических сетей, которые предлагают когнитологи для описания, например, семантики слова ring [Langacker 1991] с весьма, на наш взгляд, расплывчатой денотативной отнесенностью. Так, словарь под редакцией Апресяна [1999] для первого значения слова ring фиксирует по крайней мере пять подзначений, каждое из которых равновелико может быть подведено под значение, обозначенное цифрой «1»: ср. 1. кольцо; 2. обруч, ободок, оправа; 3. pi. Спорт, кольца;

4. кольцо для спуска (альпинизм) и 5. кольцо корзины (баскетбола). Остается при этом неясным: концептуальное осмысление какого из указанных денотатов этого слова легло в основу таких значений, как клика, шайка (воровская) и букмекеры (на скачках). Представляется, что семантическая структура данного полисеманта и ему подобных могла бы быть более адекватно описана в терминах радиально-цепочечной полисемии в духе Ю.Д. Апресяна.

Тем более неприемлемым для нашего материала, как предлагают ког-нитологи, представляется анализ означаемого частиц и предлогов up и out [Lindner 1981], over [Brugman 1981], проводимых в терминах тех же семантических сетей. В связи с этим отметим, что Дж. Лакофф [2004: 541-593], развивая идеи К. Бругман и предлагая свое видение семантики over, но уже в терминах «траектора» и «ориентира» (Р. Лангакер) [Langacker 1986], «радиальных категорий», «образ-схем», «идеализированных когнитивных (метафорических и метонимических) моделей», в постановочной части проблемы приводит более десяти примеров, предваряющих собственно анализ, в которых реализуется лишь небольшая часть значений over, с тем, чтобы дать представление о чрезвычайной, по его словам, сложности проблемы. И эта сложность, по его мнению, «не является только семантической», а проистекает еще оттого, что over в этих примерах выступает в различных категориальных ипостасях: «в одном случае это предлог, в другом - частица, в третьем - наречие, в четвертом - префикс и т.д.» [там же: 542]. В результате анализа автор приходит к бесспорному, по его мнению, выводу о том, что «исследование Бругман, так же, как исследования Линднер и Янды (имеется в виду работа Лоры Янды, посвященная русским глагольным префиксам [Janda 1984] - Р.К.), показывают, что в лексике гораздо меньше произвольности, чем это раньше было принято думать». Здесь, однако, возникает один момент, который, научной справедливости ради, требует комментариев. Признавая вслед за ведущими отечественными учеными тот неоспоримый научный вклад, который внесли западные когнитологи (в том числе и Дж. Лакофф) в новое осмысление многих теоретических проблем (в общем смысле), хотелось бы дополнить, что огромное количество исследований, проведенных отечественными учеными в области семантической деривации (эпидиг-матика) и собственно словообразования (дериватология), убедительно и перспективно сняли многие существовавшие долгие годы сомнения относительно произвольности связи между формой и значением (ср. работы выше). В дополнение к сказанному укажем еще на одно допущение Дж. Лакоффа о том, что классическая теория категорий «плохо подходит для случаев полисемии» на том основании, что при установлении границ формального тождества многозначной лексической единицы данная теория «должна трактовать все связанные значения как имеющие некоторое общее абстрактное значение - обычно настолько абстрактное, что оно охватывает все эти случаи, и настолько лишенное реального значения, что оно не может быть опознано (выделено нами - Р.К.) как то, о чем люди думают как о значении слова»

[Лакофф 2004: 538]. Уважая мнение известного ученого, рассмотрим семантическую структуру кабардинского полисеманта фэ кожа, сравнив его с коррелятами в английском и русском языках: ср. кожа, шкура - leather, skin; кожура (апельсина) - skin; кожица (листьев) — epidermis; оболочка {семян) — cover; кора - bark, rind; шелуха - husk, peel; лузга - husk; стручок - pod; оболочка (кабеля) - sheath; корка (на ране) - crust; корка (сыра) — rind; скорлупа, панцирь - shell. Нетрудно заметить, что означаемое всех лексем в английском и русском языке может быть равновелико и безусловно подведено под формальное тождество кабардинской лексемы на основании идентификатора 'покрывать' (англ. cover), который в явном или косвенном виде можно обнаружить, пользуясь методом ступенчатой идентификации, в дефиниции всех значений искомой кабардинской лексемы. В связи с этим возникает сомнение: настолько ли абстрактными и лишенными значения являются основания семантической производности или, говоря современными терминами, когнитивные основания подведения всех этих значений под одно и то же формальное тождество. В случае с кабардинской лексемой, как кажется, вполне приемлемы традиционные понятия инвариантного значения, смыслового стержня, смыслового ядра и т.д. без привлечения понятия семейного сходства, которое лучше подходит для интерпретации эзотерических оснований формирования категории «игра» и ей подобных. При всем желании, вряд ли в каком-либо из значений слова Spiel, составляющих эту категорию, можно обнаружить исходную («донорскую») денотативную область, например, такую же, как у лексемы фэ кожа, концептуализация которой послужила основанием семантической производности и создала условия для ее многочисленного использования в целях метафорической номинации в кабардинском языке. Тем более трудно (если вообще можно) обнаружить такую же «ресурсную» зону в семантике слов типа over, поскольку эти слова по своей сути - реляторы (в общем смысле), лишенные самостоятельной номинативной ценности и не имеющие, следовательно, строгой денотативной привязки. Тем не менее, семантику этого слова Дж. Лакофф описывает с опорой (наряду с другими) на метафорические и метонимические модели.

В следующем, четвертом разделе первой главы Метафорические и метонимические значения как основные составляющие смысловой структуры полисеманта обсуждается вопрос о том, «какие метафоры» мы изучаем в реферируемом исследовании и анализируем на фоне тех, которые предложены в концепции Дж. Лакоффа, поскольку все исследования, проведенные в терминах полисемии, а также метафоры и метонимии как основных составляющих (наряду с расширением и сужением) полисеманта в сравнении с этой концепцией, квалифицируются как лежащие в русле традиционной семасиологии.

Существует мнение [Dirven 2002: 4] о том, что мировая лингвистика обязана возрождением интереса к метафоре и метонимии Р. Якобсону, а именно его в высшей степени программной (higly programmic) небольшой

работе «The metaphoric and metonymic poles» [Jakobson 1956]. В связи с этим отмечается, что теория метафоры Лакоффа - Джонсона [Lakoff & Johnson 1980; Лакофф, Джонсон 2004] вызвана к жизни благодаря лекциям Р. Якобсона в Гарвардском университете, слушателем которых был Дж. Лакофф [Dirven 2002: I]. Новаторский подход Р. Якобсона к интерпретации метафоры и метонимии заключается в том, что он был первым, кто рассмотрел эти явления с точки зрения афатических нарушений деятельности головного мозга. Так, исходя из допущения о том, что «речевое событие может развиваться по двум смысловым линиям: одна тема может переходить в другую либо по подобию (сходству), либо по смежности», он ввел два термина: «ось метафоры» (основанная на селекции и субституции) и «ось метонимии» (основанная на комбинации), поскольку эти линии «находят свое наиболее концентрированное выражение в метафоре и метонимии соответственно» [Якобсон 1991: 110-132]. Развивая теорию Р. Якобсона, по мнению Р. Дирвена, спустя 55 лет оказалось возможным описать эти две фундаментальные возможности структурирования «поведения» человека (two fundamental possibilities of structuring human «behaviour» (термин P. Якобсона, на который ссылается Р. Дирвен)», оперируя термином «концептуализация». Таким образом, выстраивая собственное понимание явлений метафоры и метонимии, Р. Дирвен приходит к выводу о том, что эти два полюса как операционные принципы концептуализации (operation principles) могут быть описаны с привлечением понятий парадигматики и синтагматики в соссюрианском смысле: метафора в широком понимании связывается им с парадигматической осью, так как она дает возможность альтернативной концептуализации одного и того же феномена (alternative conceptualization for the same phenomenon), в то время как метонимия - с синтагматической, поскольку механизм метонимии позволяет связывать явления, так или иначе находящиеся в отношениях смежности (links phenomena which are somehow contiguous to each other) [Dirven 2002: 75-113]. Эти же идеи P. Якобсона, по мнению Р. Дирвена, заложили и основы концепции когнитивной метафоры Лакоффа - Джонсона, которая опирается на взаимодействие, как принято говорить в терминах этой теории, двух концептуальных доменов (областей). Исходя из положения о том, что эти две концепции не взаимоисключают, а дополняют друг друга, мы и рассматриваем теорию Дж. Лакоффа, имея в виду Лакоффа - Джонсона. Оригинальность его подхода к пониманию метафоры заключается в том, что «к обычно проводящемуся различению метафор на мертвые (стершиеся, банальные) и живые (свежие, образные) добавляется еще один вид метафор - когнитивные (познавательные)» [Худяков 2007: 206]. Когнитивные метафоры двукомпонентны и основаны на взаимодействии двух концептуальных областей (систем): области-источника и области-цели (в связи с этим их синонимично именуют «концептуальными» метафорами). При этом область-источник, как правило, более конкретна, более известна и «экспериенциально» осмыслена, наглядна, лучше доступна для восприятия, что позволяет ей служить в качестве концептуального ресурса для постижения,

познания, концептуализации и категоризации другой области, менее доступной для восприятия, менее видимой и менее изученной. Так, если рассмотреть широко эксплуатируемую метафору Love is a journey {любовь - это путешествие), становится ясно, что здесь речь идет не о метафоре как переносе наименования, т.е. не о метафоре как механизме, обуславливающем эпидигматиче-ские внутрилексемные связи, а о метафоре, предоставляющей «возможность использовать одно высокоструктурированное и четко выделимое понятие для структурирования другого» [Лакофф, Джонсон 1987: 129]. В самом деле, в словарной статье лексемы journey (путешествие), которая служит для обозначения «высокоструктурированного и четко выделимого понятия», нет ни одного значения, которое можно было бы прямо или косвенно связать хотя бы с одним из значений слова love. В связи с этим, согласно ТКМ (теории когнитивной метафоры - Р.К.), «переносу» подвергается не изолированное имя (с присущим ему прямым номинативым значением - выделено нами - Р.К.), а целостная концептуальная структура (схема, фрейм, модель, сценарий), активируемая некоторым словом (фокусом метафоры) в сознании носителя языка, благодаря конвенциональной связи данного слова с данной концептуальной структурой [Кобозева 2002].

Предлагаемое же нами исследование основывается, с одной стороны, на эпидигматических, внутрилексемных связях, мотивированных механизмами метафоры и метонимии, и направлено на выявление их эпистемологической природы, с другой стороны, призвано рассмотреть эти же понятия в терминах когнитивных механизмов в «руках» субъекта когниции, обеспечивающих расширение и обогащение семантической структуры лексемы, предопределяемое специфическими когнитивными задачами (ср. термины, используемые современными когнитологами, - metaphorical and métonymie extension). В связи с этим, подходя к пониманию метафоры с ономасиологических позиций, мы считаем, что «когда слово, не теряя прежней связи с денотатом, получает и новую связь, с новым денотатом, - перед нами метафора (выделено нами - Р.К.) как явление языка» [Степанов 1975: 19]. Метафоры, которые мы изучаем, основываются на особом когнитивном механизме, ментальной операции соотнесения двух сущностей предметного, процессуального или признакового характера в силу каких-либо сходных черт, «откровенных» или «сокровенных» (Арутюнова), присущих им по природе или приписываемых познающим субъектом, но при этом с обязательным использованием одного и того же имени. При этом, думается, мы не нарушаем тождества понимания метафоры как языкового явления. В общем случае, в каких бы построениях ни рассматривалась метафора (риторика, диахронная/синхронная семасиология, когнитивная лингвистика), в каких бы терминах она при этом ни интерпретировалась {живая, образная, окказиональная vs мертвая, стершаяся, узуальная, историческая и генетивная, когнитивная и концептуальная с такими разновидностями, как онтологическая, ориентационная и т.д.), механизм этот всегда опирается на две денотативные области - исходную и

целевую (ср. термины: донорская и реципиентная, ресурс или мишень). Источник и цель при этом могут быть представлены сколь угодно «ограниченными» концептуальными областями (нога человека - ножка стола) до самых широких и размытых (ср. области 'путешествие' и 'любовь'). Главное условие сохранения метафорой как языковым явлением своего тождества независимо от парадигмы, в которую она вовлечена (логическая или экспериенци-альная), на наш взгляд, заключается в той возможности, которую она предоставляет: в возможности концептуализации одной сущности через призму другой (вспомним парадигматическую ось Р. Якобсона). Следуя за современными когнитивными концепциями (теория фамильного сходства и теория прототипов), можно, по-видимому, считать, что все типы метафор образуют языковую категорию МЕТАФОРА, объединяемую чертами «фамильного сходства», и, выделив центр и периферию, обнаружить более или менее про-тотипические метафоры, обусловленные спецификой подхода к изучению языка: в XIX веке, по-видимому, были свои прототипические метафоры, в XXI веке - это когнитивные метафоры и т.д., но при этом все они - члены одной «метафорической» семьи. Следует особо указать и на то, что «нашим метафорам», т.е. тем, которые составляют предмет изучения реферируемого исследования, Дж. Лакофф не отказывает в праве носить имя «метафора». Так, выражения «the foot of the mountain «подножие горы», a head of cabbage «кочан (букв, голова) капусты», the leg of a table «ножка стола» (все примеры взяты из [Лакофф, Джонсон 2004: 91]) один из основателей теории когнитивной метафоры называет идиосинкретическими метафорическими выражениями в силу того, что использование их «в языке и мышлении не имеет системного характера» [там же]. Так, следуя своим теоретическим построениям, выдержанным в духе анализа целостных метафорических систем (см. выше), ученый отмечает, что эти выражения «представляют собой изолированные примеры метафорических концептов (выделено нами - Р.К.), когда в метафоре используется только одна часть концепта (или, может быть, две или три)». По его мнению, при этом «в выражении the foot of the mountain «подножие горы» представлена единственная используемая часть метафоры (целостной метафорической системы - Р.К.) ГОРА - ЭТО ЧЕЛОВЕК» [там же: 91]. Отаечая при этом, что метафоры типа ГОРА - ЭТО ЧЕЛОВЕК «маргинальны в нашей культуре и языке (американской культуре (?) и английском языке - Р.К.)» и их «используемая часть» очень мала, «их взаимодействие с другими метафорическими концептами не имеет системного характера». Полагая, что это серьезное теоретическое допущение, которое нуждается, на наш взгляд, в дальнейшем исследовании, отметим два важных момента. Оставляя в стороне наши сомнения относительно возможности усмотрения «культурного начала» в концептуальной структуре выражения «подножие горы» и ему подобных, укажем на то, что проведенное исследование убеждает нас в том, что процесс «встраивания» мира и его фрагментов в семантику кабардинского языка, основанный на таких сторонах когнитивной деятельности человека, как концептуализация и

категоризация, опирается в большой степени на те метафорические концепты, которые являются «асистемными», идиосинкретическими (по Дж. Лакоффу), в силу чего рассматриваются как маргинальные в английском языке. Другое дело, насколько правомерно подводить эти концепты под такую целостную систему (обобщенную метафору), как ГОРА - ЭТО ЧЕЛОВЕК. Так, с точки зрения кабардинского языка денотат слова «дом» осмысляется как имеющий буквально: «голову» (ср. русск. «крыша»); «грудь»; «спину»; «зад (ягодицы)»; «бок»; «глаза»; «губы»; «рот»; «ступню». Следует ли при этом интерпретировать все эти концепты в терминах метафорической системы ДОМ - ЭТО ЧЕЛОВЕК? Более того, два кабардинских соматизма пэ нос и к1э хвост, широко используемые в виде метафорических обозначений пространства, в соответствии с известной концептуализацией ПРОСТРАНСТВО>ВРЕМЯ, «перескочив» через пространственный категориальный «барьер», регулярно функционируют в этом языке для метафорического обозначения соответственно начала и конца временных отрезков. Отсюда мы имеем буквально «нос/хвост года/осени/месяца/недели» (см. об этом гл. 2-5 работы). Дают ли эти метафорические выражения, являющиеся буквальными переводами с кабардинского языка, основание для их подведения под «эзотерическую» рубрику ВРЕМЯ -ЭТО ЖИВОТНОЕ? Здесь уместно для сравнения привести пример концептуализации денотата слова axe (русск. топор), у которого английский язык «обнаруживает» носок (toe), щеку (cheek), плечо (shoulder), бороду (beard), глаз (eye), пятку (heel) [Wikipedia],

Подытоживая свои рассуждения и не делая при этом больших метафорических обобщений типа ГОРА - ЭТО ЧЕЛОВЕК или ВРЕМЯ - ЭТО ЖИВОТНОЕ, мы хотели бы отметить, что в анализируемом языковом материале в качестве ресурсного источника или концептуального домена выступает семантика соматической лексики трех языков. Иными словами, мы рассматриваем особенности концептуализации частей тела (человека и животных) в процессе их встраивания в семантику естественного языка, что, с одной стороны, обусловливает специфику знакообразования в системе соматизмов, предопределяемых особыми правилами словообразования (главным образом, словосложения): 90 % соматизмов кабардинского языка, как оказалось, - сложные образования, а с другой, закладывает когнитивные основания использования соматизмов в качестве вторичных метафорических и метонимических наименований при наречении сущностей, окружающих человека, создавая тем самым (что очень важно в нашем случае) возможность превращения этих же наименований (метафорических) в грамматикализованные элементы, участвующие в виде разнообразных реляторов в языковом моделировании пространства.

Вместе с тем, по мнению Р. Дирвена, в концепции Дж. Лакоффа наблюдается смещение интересов в сторону метафоры в ущерб метонимии, что было вызвано, вероятно, невозможностью сбалансированного внимания (balanced view) к обоим явлениям «в эпоху метафорической революции, о начале которой в 1980 году возвестил артиллерийский залп, известный под названи-

ем «Метафоры, которыми мы живем» Лакоффа и Джонсона (the metaphor revolution launched by Lakoff & Johnson's canon shot known as Metaphors We Live by)» [Dirven 2002: 1]. И лишь двадцать лет спустя, с появлением работ Panther and Redden 1999; Barselona 2000, метонимия, как отмечает ученый, оказалась восстановленной в своих правах наравне с метафорой [там же: I]. При этом, однако, анализ отечественной литературы вопроса позволяет убедиться в том, что метонимия наряду с метафорой так или иначе находилась в сфере исследовательских интересов российской лингвистической мысли. Еще в 1978 году, за два года до появления известной работы американских лингвистов и почти за двадцать лет до ее «восстановления» в правах на Западе, метонимия широко обсуждались Н.Д. Арутюновой, впервые указавшей на принципиальную разницу в тропеическом и чисто семантическом «прочтении» метафоры и метонимии с позиции коммуникативной организации предложения. Новый подход, осуществляемый при опоре на классификацию лексики на идентифицирующую и предикатную, позволил ученому прийти к выводу о том, что за метафорой закрепляется предикатная функция, в то время как для метонимии наиболее характерна идентифицирующая функция [Арутюнова 1978; 1979 и др.], и предложить свою классификацию этих явлений. Более того, широко эксплуатируя в современных отечественных исследованиях пример The ham sandwich is waiting for his check (букв. Бутерброд с ветчиной ждет своего чека), заимствованный из известной работы Дж. Лакоффа, который довольно ярко и недвусмысленно иллюстрирует концептуальную смежность, на которой зиждется механизм метонимии (что совершенно справедливо и бесспорно), мы зачастую, как нам кажется, упускаем из виду, что многочисленные примеры подобных «метонимий» («контекстно обусловленные метонимические замены» по [Шмелев 1964: 64]) в разное время, но в других терминах анализировались в отечественной литературе. Ср.: Больше всех скандалит выцветшее пальто с собачьим воротником. Сама втерлась, а других не пускает» [Шмелев 1964]; военная фуражка вскочила с места [Арутюнова 1979: 152] и др. Кстати, Дж. Лакофф, демонстрируя в своей работе принципиальное отличие метонимических концептов от метафорических, оперирует традиционными метонимическими «формулами». Любопытно, однако, что формула ВРЕМЯ - СОБЫТИЕ, в терминах которой может быть проинтерпретирована концептуальная смежность, лежащая в основе таких примеров, как зима была тяжелая, выпала из поля зрения ученого, хотя такой тип метонимии широко распространен в языках (в том числе английском) и, думается, претендует на универсальность (об этом типе метонимии см. дальше). В реферируемой работе под метонимией (ср. с определением метафоры выше) понимается использование в ходе познавательной деятельности человека имени в целях вторичной номинации, основывающееся на концептуальной смежности двух сущностей (когнитивный аспект репрезентации мира), которое приводит к образованию метонимически мотивированных значений как особых ментальных единиц, в которых представлен гносеологический образ мира (эпистемический аспект). Метонимия в отли-

чие от метафоры служит отражением «регулярных связей» (Н.Д. Арутюнова), существующих в объективном мире, что и служит в качестве когнитивных оснований в процессе проецирования мира в семантику естественного языка. Отсюда, метафорическое мышление, связанное с парадигматической осью в смысле Р. Дирвена, предоставляет субъекту когниции большую свободу выбора концептуальных признаков при выстраивании метафорической модели мира (от простейших метафор «подножье горы», «нос/хвост года» и т.д. до когнитивных, основанных на двух концептуальных системах (ЛЮБОВЬ -ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ), позволяющих «мыслить об одном через призму другого»). При этом одно из важных отличий метафоры от метонимии в нашем понимании состоит в том, что метафорическая номинация опирается на взаимодействие двух разных денотативных областей (части тела - продукты питания, артефакты, ландшафт, растения и т.д.), в то время как метонимическая номинация «замыкается» в пределах одной, концептуально сопо-ложенной, денотативной области («часть тела - одежда», «материал - изделие», «здание - люди», «временной отрезок - событие» <которое происходит в этом промежутке/отрезке> и т.д.). К такому выводу мы пришли еще в 1982 году в результате вектора семантической производности в означаемом частотных существительных английского языка в терминах ономасиологии [Кимов 1982]. Так, оперируя четырьмя парами категориальных признаков («абстрактное Ув конкретное», «одушевленное уй неодушевленное», «лицо уз нелицо», «исчисляемое уб неисчисляемое»), идентифицированных в семантической структуре прямых значений этих существительных, при опоре на особые матрицы - решетки Вейтча, заимствованные нами из [Арнольд 1966], мы получили 16 комбинаторных вариантов, которые позволили с достаточной степенью объективности установить принципы внутрилексемной эпи-дигматической производности. Как оказалось, метафорическая номинация осуществляется в двух направлениях: от конкретного к конкретному и от конкретного к абстрактному, в то время как метонимическая основывается, помимо этих двух, и на таком важном соотношении, как от абстрактного к конкретному, что нехарактерно, как принято говорить в современных терминах, для метафорического «мышления» (ср. концепции Р. Якобсона, Р. Дирвена и Дж. Лакоффа), в отличие от метонимического, которое основывается прежде всего на концептуальной смежности, создающей возможность использования в общем смысле «одного вместо другого». Исследование, проведенное на указанном материале, позволило нам также прийти к выводу о том, что «сама природа связи предметов, а отсюда и характер метонимического отражения последней, сводит к минимуму... свободу вторжения субъекта и творческого начала его мышления в именование предметов, вследствие существования связей между ними как объективной данности, которая субъекту уже заранее дана и потому не зависит от его творчества в процесса номинации» [Кимов 1982: 44]. Вполне возможно, что заявление отчасти категоричное и далеко не бесспорное, но при этом, на наш взгляд, оно не нарушает основополагающих принципов метонимии как таковой, изучае-

мой в любой из парадигм знания. Отсюда, видимо, можно предположить, что выбор метонимического имени гораздо в большей степени «навязывается» (термин Ю.Д. Апресяна) языком, с чем связано его рассмотрение в некоторых концепциях в терминах синтагматической оси языка (Р. Дирвен). Именно возможность отражения метонимией регулярных и устойчивых связей, существующих в объективном мире, способствует тому, что она обязана «работать» во всех языках мира на одних и тех же формулах при вовлечении, по сути, одних и тех же денотатов (ср. часть тела - функция; дерево - плод; материал - изделие; сосуд - содержимое). И в этом смысле можно, видимо, говорить о том, что метафора, в отличие от метонимии, более лингво-, этно- и культурноспецифична. Возвращаясь к выводам, полученным нами ранее [Кимов 1982], отметим, что через несколько лет после выхода своей «революционной» книги Дж Лакофф уже в более поздних работах [Lakoff 1987: 288; Lakoff, Turner 1989: 103] подчеркнет, что когнитивная проекция (mapping), опирающаяся на метонимию, осуществляется не на «междоменном» (not across domains) уровне (как в случае с метафорой - Р.К.), а «осуществляется» в пределах одного домена (occurs within a single conceptual domain), за что подвергается несправедливой, на наш взгляд, критике У. Кроф-том, который предлагает называть эти домены матричными (matrix-domains) на том основании, например, что в пределах одного домена в когнитивных моделях оказывается возможным выделить несколько субдоменов (subdomains) [Croft 2002: 161-177].

В связи с этим в лингвистической литературе последнего десятилетия существует мнение, что одним из самых слабых мест (the most criticized aspects) теории Лакоффа является положение о том, что метафора должна удовлетворять обязательно условию «двудоменности», в то время как для метонимии таким же условием является «однодоменность» (the two-domain claim for metaphor and the one-domain claim for metonymy) [Dirven 2002: 2]. Вместе с тем, как показывает анализ, эти условия являются решающими для «наших» метафор и метонимий, правда, с некоторыми оговорками, которые мы привели выше.

Завершая раздел, в котором мы уделили достаточное внимание метафоре и метонимии, методологически оправданно, на наш взгляд, рассмотреть промежуточное явление, которое с легкой руки Луи Гуссенса [Goosens 1990] получило название «метафтонимия», - родовой термин (cover term), введенный для общего обозначения двух моделей взаимодействия метафоры и метонимии, которые он обнаружил, анализируя конвенционализированные выражения (expressions), включающие в качестве одного из компонентов «представителя» одной из трех донорских областей: (1) части тела, (2) звуки, (3) ожесточенные действия (violent actions), каждый из которых может перейти в целевую область, названную автором linguistic actions, т.е. «речевые действия», что предопределяется возможным одновременным или последовательным «прочтением» одной и той же фразы в терминах метафоры или метонимии. Ср. примеры to bite off one's tongue в значении to make oneself unable to speak (1); to giggle в значении express by or utter with a giggle (2) и snap at в

значении say or answer in an angry or rude way (3). Использование трех донорских областей для концептуализации указанной ресурсной зоны, как оказалось, опирается на два доминирующих типа: метафора га метонимии и метонимия в метафоре. Что же касается такой разновидности, как метонимия из метафоры, - автору не удалось обнаружить ее в анализируемом материале, хотя, до его мнению, такое в принципе возможно (though not impossible in principle) [Goossens 2002: 349—379]. Однако «кабардинская» часть нашего материала показала, что такая разновидность, как метонимия, порождаемая метафорой, не только в принципе возможна, но даже с достаточной степенью регулярности функционирует в этом языке, «порождая» вполне нормативные фразы. Поясним, о какой метафтонимии мы ведем здесь речь. Так, по справедливому замечанию Е.В. Падучевой [2004: 163], при инвентаризации формул метонимических переносов вне поля зрения исследователей зачастую остаются такие важные типы, как ВРЕМЯ —> СОБЫТИЕ. Вместе с тем в нашем исследовании [Кимов 1982], анализируя семантику частотных существительных английского языка, мы обнаружили, что названия времен года с регулярностью используются в целях метафорической номинации (англ. the autumn of our love, ср. весна любви нашей). Кроме этого, интерпретируя метонимию как явление, опирающееся на смежность в широком понимании (пространственные, причинно-следственные и т.д. связи), мы выявили формулу ОТРЕЗОК ВРЕМЕНИ - СОБЫТИЕ, что позволило нам прийти к выводу о том, что «механизм метонимического расширения сферы референции данных имен («темпорального» ряда: минута, день, ночь, неделя, год - Р.К.) можно интерпретировать следующим образом: все то, что имело место в данный отрезок времени, получает название того отрезка времени, в рамках которого происходили те или иные события, явления и т.д.» [Кимов 1982: 83]. При этом, как оказалось, данная формула носит характер лингвистической универсалии ввиду указанной выше специфики метонимии. Однако, подходя с когнитивных позиций к описанию кабардинского языка и экстраполируя тем самым выводы, полученные нами ранее в другой парадигме знания (логический подход в широком смысле), мы выявили уникальную (= неповторимую), как нам кажется, с типологической точки зрения особенность вторичного знакообразования. Так, начало и конец временных отрезков (утро, зима, год и т.д.) обозначается в данном языке при помощи двух соматизмов, используемых в своих метафорических значениях (пэ нос символизирует начало года - букв, «нос года», а кЬ хвост - конец года, букв, «хвост года»). Эти же самые метафорические имена используются в данном языке в целях метонимической номинации (для обозначения всего того, что происходит в начале и конце временных отрезков), чем и обусловлено функционирование большого количества вполне нормативных примеров, буквальные переводы которых на русский язык мы приведем для облегчения восприятия материала (ср. «нос года/осени/недели» был для нас несчастливым, посмотрим, что нам принесет «хвост года/осени/недели»; ср. также «нос фильма/романа мне не понравился, хвост фильма/романа намного интереснее»). Не вызы-

вает сомнения то, что в данных и им подобных многих примерах мы имеем дело с особым случаем метафтонимии (метонимия из метафоры), явлением, которое вызвано к жизни сложной концептуальной цепочкой (пространственная метафора создает экспериенциальную базу для временнбй метафоры, которая в свою очередь закладывает когнитивные основания для конечного «продукта» - метонимии), укладывающейся в формулу ПРОСТРАНСТВО > ВРЕМЯ > СОБЫТИЕ (о когнитивных основаниях подобного развития см. анализ соматизмов в гл. 3 работы).

В пятом разделе Способы идентификации и методика разграничения метафорических и метонимических значений мы на основе дефини-ционного анализа разработали методику и специальные процедуры идентификации метафорически и метонимически мотивированных значений в семантической структуре полисеманта. При этом мы полагаем, что данная методика и процедуры в какой-то степени позволят разрешить некоторые спорные случаи полисемии и омонимии, тем самым проливая свет на когнитивные основания подведения разных лексико-семантических вариантов под одно и то же формальное тождество (см. гл. 3 работы). При идентификации метонимических значений нами был использован метод лексических трансформаций, предложенный в [Арнольд 1966]. Суть данной методики состоит в том, что для идентификации метонимического значения составляется формула объяснения, в которую входит дефиниция прямого значения, либо целиком, либо его местоименный заместитель как составная часть определительного придаточного предложения, устанавливающего пространственную, временную или причинно-следственную связь между двумя предметами либо между предметом и его функцией. Данная методика не только помогает идентификации метонимических значений, но также во многом объясняет основания метонимической номинации, которая обслуживает не две концептуальные области, как в случае с метафорой, а одну. Здесь уместно вспомнить идею синтагматической ориентированности метонимии, на которую обратил внимание Р. Якобсон и которая спустя сорок лет получила развитие в новой парадигме знания (см. работу Р. Дирвена).

В шестом разделе Когнитивный подход к изучению соматизмов как языковых средств представления мира и его фрагментов мы кратко останавливаемся как на традиционных работах отечественных лингвистов, в которых представлено изучение соматизмов, так и на исследованиях, посвященных изучению соматизмов с позиции новых теоретических установок как у нас в стране, так и за рубежом. Подобно теоморфной модели сотворения человека, в соответствии с которой Господь создал его по образу и подобию своему, «практически во всех языках человек моделирует ориентацию предметов в пространстве, так сказать, по себе» [Рахилина 2000: 14]. Вместе с тем мир может быть проецирован в семантику языка в соответствии с зооморфной моделью, это явление чрезвычайно редкое и характерное для аридных районов Западной Африки [Heine 1991], - тезис, который подвергается нами анализу в главах 2-5. Одной из первых работ, посвященных сравнительному анализу соматизмов в русском и кабардинском языках, является

работа М.А. Апажева [Апажев 1992], практическим материалом которой мы воспользовались при составлении списка соматизмов. Среди других исследований, в которые с разных точек зрения так или иначе вовлечен анализ соматизмов, отметим: на материале русского языка [Урысон 1998; Шмелев 2005; Рахилина 2000; Шанский 1972 и др.]; кавказских и тюркских языков [Бижева 2000; Ворокова 2003; Цримова 2003; Дзуганова 2008; Карданов 2008; Хараева 2007; Геляева 2002; Битокова 2009; Додуева 2008; Гайцайниева 2008]; английского [Жадейко 2008; Семерикова 1974 и др.]; языка догон [Плунгян 2003]; французского [Гак 1998]. Гораздо большего внимания изучаемая группа слов удостоилась в зарубежной лингвистике в силу того, что, начиная с конца прошлого века, специалисты в области когнитивной семантики в Европе и Америке все чаще обращаются к экзотическим языкам Австралии и Полинезии, Африки и Северной Америки, наивная картина которых вообще и «отдельных» наивных картин (наивной геометрии, наивной анатомии и т.д.) в корне отлична от таковой в индоевропейских языках. В доказательство данного аргумента уместно привести результаты плодотворных разысканий современных зарубежных лингвистов, занимающихся исследованием экзотических языков мира, особенно тех, которые работают на стыке антропологии и лингвистики. Их многочисленные наблюдения заставляют прийти к однозначной мысли о том, что новая информация и новые знания (все новое и доселе невиданное, а значит, непознанное и, следовательно, непоименованное), приходящие к современному человеку (мы небезосновательно полагаем, что именно так обстояло дело в случае и с архаичным человеком), концептуализируются и ка-тегоризуются в значительной степени при опоре на соматизмы, которые используются во вторичной номинативной функции, viz. метафорической или же метонимической (ср. новейшие исследования в области гебраистики [Steinberg 2003] и египтологии [Anselin 2005]. В последней, в частности, отмечается, что древнеегипетский язык широко опирался, наряду с антропоморфной, и на зооморфную модель концептуализации мира). Подтверждением того, что в когнитивной деятельности современного человека (причем в разных частях света) в качестве ресурсного источника концептуализации мира, в первую очередь, выбирается соматический лексикон, являются важные наблюдения, представленные в работах [Franklin 2003] и [Marlett 2000]. Так, по данным [Franklin 2003], в культурном опыте носителей языка кева (Папуа-Новая Гвинея), автомобиль появился лишь в 1960 году (середина XX века) и, столкнувшись с необходимостью концептуализации и категоризации нового «существа», они его просто «очеловечили», т.е. автомобиль предстал в наивной картине народа объектом с «человеческим» лицом. Так, с точки зрения носителей этого языка оказалось, что кузов автомобиля - это его «кожа», фары - «глаза», коробка передач - «сердце», амортизаторы - «почки», топливный бак - «желудок», боковые зеркала - «уши» и т.д. [Franklin 2003]. Ученый при этом в своей недавней работе [Franklin 2003: 1] со всей ответственностью рекомендует лексикографам, предпринимающим попытку составления словарей бесписьменных языков, начинать именно с соматической лексики

как с естественного «стартового» концептуального источника (ср. «body part terms are highly metaphorical and illustrate metonymy and other figurative extensions»). Любопытно, что идентичные наблюдения регистрирует и другой лингвист-антрополог Stephen A. Marlett, занимающийся изучением языка сери (seri - язык-изолят, распространённый среди индейцев сери в двух деревнях на побережье штата Сонора, Мексика, в противоположном конце земли). Замечательный вклад в изучение соматизмов внесли исследования Б. Хайне. Так, опора на собственные разыскания на материале 125 африканских языков [Heine 1989], а также на результаты исследования Дж. Боудена [Bowden 1991], проанализировавшего данные 104 языков Австралии и Океании, позволила известному типологу Бернду Хайне (Bernd Heine) сделать ряд чрезвычайно важных выводов по использованию соматизмов для выражения пространственных концептов НА (ON); ПОД (UNDER); ПЕРЕД (FRONT); ЗАД (BACK); В (IN), на которые мы широко опираемся в реферируемом исследовании. Интересными представляются наблюдения автора относительно избирательности соматизмов по отношению к каждому из искомых концептов при переходе от языка к языку. Так, для выражения концепта ПЕРЕД в африканских языках широко используется концепт «лицо» наряду с концептом «глаз», и объяснение этому ученый находит в том, что во многих африканских языках концепт «лицо» этимологически восходит к концепту «глаз», что подтверждается диахронными разысканиями, согласно которым между двумя этими частями тела существует определенная когнитивная связь [Heine et al: 1991]. Это наблюдение, как нам кажется, особенно важно для таких языков, как, например, кабардинский, которые не могут быть в силу известных обстоятельств вовлечены в диахронные исследования, поскольку оно отчасти проясняет существование в этом языке четырех сложных наименований для обозначения лица (ср. на из, нэгу, нэк1у, нэ1у), каждое из которых содержит компонент НЭ глаз (см. гл. 4). Другой важный вывод известного типолога связан с вопросом о том, почему лицо, голова и грудь служат в качестве опорной области для концепта ПЕРЕД, в то время как нос, щека и подбородок (наряду с гениталиями) с особой настойчивостью и упорством отвергаются языками, - вопрос, который требует, по его замечанию, дальнейших разысканий. Наши наблюдения, однако, позволяют сделать теоретическое допущение, согласно которому ответ кроется в той модели концептуализации (антропоморфная vs зооморфная), на которую опирается конкретный язык, что тоже требует подтверждения на материале других языков мира (мы не располагаем такими данными на сегодняшний момент). По свидетельству Б. Хайне, зооморфная модель - явление чрезвычайно редкое и характерное для аридных районов Западной Африки. Вместе с тем, сравнив данные [Bowden 1991] и [Heine 1989], в противовес всем языкам, которые послужили предметом рассмотрения Б. Хайне (ср. также данные по отомангским языкам (семья индейских языков, сохранившаяся в Мексике — Р.К.), в которых мир вокруг носителей данного языка моделируется только по антропоморфному принципу [R. MacLaury 1976 b; R. MacLaury 1989]), мы выявили, что кабардин-

ский язык в равной степени опирается на обе модели, которые находятся в сложном взаимопереплетении, чем, по-видимому, и объясняется особая концептуализация денотатов лексем нос и хвост при пространственном и временном моделировании мира. Более того, денотаты русских соматизмов крыло и плечо (ср. англ. wing и shoulder) в кабардинском языке обозначаются одним и тем же словом дамэ «крыло» - явление, которое мы обозначили как «концептуальная или ономасиологическая осцилляция» (см. гл. 2 и 3).

Раздел седьмой К вопросу о теории грамматикализации лексических единиц посвящен анализу литературы и рассмотрению некоторых важных вопросов, связанных с ней. По мнению Т.А. Майсака, одного из современных российских лингвистов, серьезно занимающихся типологией грамматикализации (см. фундаментальное исследование автора с привлечением данных более 400 языков мира, представляющих все основные семьи и ареалы [Майсак 2005]), ученые на протяжении веков думали и писали о самом явлении задолго до появления термина «грамматикализация» [там же: 23]. На сегодняший день не существует единого понимания, а следовательно, и единого определения грамматикализации и любое из них «так или иначе отражает теоретические установки автора» [Майсак 2002: 37]. Сам термин грамматикализация введен в лингвистический обиход еще в 1912 году одним из учеников Ф. де Соссюра Антуаном Мейе, который определил грамматикализацию как «приобретение автономным словом функции грамматического элемента». При этом процесс грамматикализации рассматривался им на примере превращения глагола être с экзистенциальным значением в деконцеп-туализированные формы, говоря современными терминами (ср. je suis chez moi - je suis malade - je suis parti) [Hopper, Traugott 2003: 19]. В лингвистике считается (см., например, [Bowden 1991: 13 ff; Майсак 2002]), что интерес к данной теме связан с именем Е. Куриловича, который дал хрестоматийное определение процесса грамматикализации как «расширения сферы функционирования морфемы от лексической к грамматической или от менее грамматического к более грамматическому статусу, т.е. от аффикса с деривационным статусом к флексии» [Курилович 1965; Kurylowicz 1965: 52]. Применительно к нашему исследованию мы хотели бы отметить, что все-таки «наши» превербы, которые в локативных комплексах задают реляцию фигуры и фона, не совсем подходят под разряд «опустошенных» форм, каковыми являются падежные флексии, например, по сравнению с деривационными аффиксами. Они в определенной степени сохраняют семантическую связь с соответствующим соматизмом, который, будучи использованным в целях метафорической номинации, постепенно превратился в преверб. В работе мы опираемся на определение, предложенное В.А. Плунгяном, который понимает грамматикализацию как «исторический процесс превращения неграмматической единицы языка в грамматическую или появления у некоторой единицы языка большего числа грамматических свойств (выделено нами - Р.К.). Тем самым грамматикализацию можно рассматривать как непрерывный процесс усиления грамматичности языковой единицы, при котором неграмматическое

превращается в грамматическое, а менее грамматическое - в более грамматическое» (В.А. Плунгян). Всплеск интереса к изучению вопросов грамматикализации приходится на 70-е и 80-е годы прошлого столетия, когда лингвисты начали активно обращаться к межъязыковым сопоставлениям, вовлекая в орбиту исследований экзотические языки. В это время, особенно в последующие 1980-е годы, появилось значительное количество работ, посвященных исследованию так называемых адпозитов, т.е. свободных морфологических форм в языках, которые выступают в контексте существительных, либо в препозитивном (предлоги), либо в постпозитивном (послелог) виде для передачи разнообразных падежных значений пространства, времени, каузальности, инструментальности. Первые работы, которые по сути заложили основу когнитивной семантики, связаны с изучением смыслового содержания адпозитов [Talmy 1972, 1975, 1978, 1983, 1985; Lakoff & Johnson 1980; Brug-man 1981, 1983; Lindner 1981; Herskovits 1982, 1985, 1986; Casad 1982; Casad & Langacker 1985; Lakoff 1987; Hawkins 1984, 1986; Radden 1986; Stolz 1992]. Эти работы высветили экспериенциальную основу адпозитов, исследовав их полисемантическую природу в терминах прототипической структуры радиальных категорий. Что особенно важно: практически во всех приведенных исследованиях показана когнитивная роль метафоры в развитии и расширении их прототипической основы. Но именно в те годы в когнитивных исследованиях, прямо или косвенно связанных с вопросами грамматикализации, наблюдается, по мнению С. Свороу, значительный «крен» исследовательских интересов в сторону индоевропеистики, что проявилось в пристрастном смещении интереса в сторону изучения только предлогов. Отсюда изучение одних свободных форм при игнорировании связанных дает неполную картину всего лингвистического спектра (incomplete picture of the linguistic spectrum). Во многих работах, посвященных проблеме, отмечается, что в качестве концептуального источника грамматикализации языки в значительной степени опираются на соматизмы [Heine 199Г. 55; 1997: 35ff; ср. Matsumoto 1999; Amiridze 2003; Schladt 1999: lllf; Hollenbach 1995; Hopper 1991; Senft 1994; Traugott 1974; 1978; Kahr 1975; 1976; Lillehaugen 2004; Moravcsik 1972; Heine 1999]. Эти исследования еще раз подтверждают замечательную идею Бернда Хайне о том, что, где только возможно, мы используем человеческие категории для описания и понимания всего того, что находится вне нас (whenever possible we use human categories to describe and understand nonhuman ones) [Heine 1997: 40].

Ввиду того, что кабардинский язык, изучаемый изнутри в терминах базовых понятий когнитивной лингвистики, впервые вовлекается в лингвистическую теорию как с точки зрения общей, так и лексической типологии, мы сочли необходимым представить во второй исследовательской главе «Соматический лексикон кабардинского языка» целостную картину всей ее соматической лексики, своего рода аналитическую платформу, которая позволит легче воспринять наше видение типологически уникальных черт этого языка, которые освещены в последующих исследовательских главах.

Данная глава состоит из двух взаимосвязанных разделов, в первом из которых Структурно-семантические группы соматизмов мы даем краткую информацию соматизмов кабардинского языка с точки зрения их структуры и семантики. В соответствии с материалами самого полного существующего на сегодняшний день Словаря кабардино-черкесского языка (в дальнейшем изложении - «Словарь»), включающего 31 ООО единиц, соматический лексикон кабардинского языка насчитывает около 300 единиц. При этом структурно простые соматизмы составляют лишь около 20 единиц (около 8 % от общего количества), с помощью которых по особым правилам словосложения, действующим в этом языке, сформирован соматический лексикон (ср. 53 ООО единиц в Словаре русского языка С.И. Ожегова [Ожегов 1974], из которых соматизмы составляют, по данным [Апажев 1974], 155 единиц). Вместе с тем, в списке соматизмов обнаруживаются и образования типа шхьз-м-бы-л легкие (1); тхьэ-к1у-мэ (2) ухо; тхьэ-м-щЪл-гъу печень (3); нэ-тэ-гъу пупок (птиц) (4), которые с синхронной точки зрения традиционно рассматриваются также под рубрикой нечленимых (простых) основ, с чем мы не можем безусловно согласиться по следующим причинам. Так, очевидной представляется рекуррентность морфем тхьэ- в (1), (2) и (3) и -гъу в (3) и (4). Далее, в соответствии с правилами словосложения кабардинского языка (что мы покажем ниже), морфема -л в (1), в чем мы нисколько не сомневаемся, реализует значение 'мясо, мышца', так как она, выступая в свободном виде (ср. лы русск. мясо, мышцы), служит в качестве гиперонима для обозначения мышечной массы тела человека/животного, а, соединяясь с другими сома-тизмами, образует гипонимы для обозначения разновидности мышц соответствующей части тела (ср. рекуррентность морфемы л- в таких примерах, как куэ-л мышцы бедра, букв, бедро+мясо', пщэ-л мышцы шеи, букв, шея+мясо, щхьэ-л мышцы головы, букв, голова+мясо). Более того, в (3) и (4) аффиксальная морфема -гъу повторяется в ряде девербативов и деноминативов, выражая значение 'вместе, с' (ср. англ. девербативы: co-own, co-operate и дено-минативы: co-founder, co-worker и т.д.). Указанные соображения не позволяют, на наш взгляд, считать их безусловно простыми основами такого же ранга, как и моновокальные единицы, вследствие чего мы с определенными оговорками причисляем их к производным основам.

Итак, соматизмы представлены в кабардинском языке следующими структурно-семантическими группами.

Соматизм в виде минимальной основы, совпадающей с корнем:

щхьэ голова, пэ нос, жьэ рот, фэ кожа и т.д. Эти слова образуют список, состоящий из 20 единиц, о которых мы говорили выше.

Соматизм состоит из двух минимальных основ, каждая из которых представляет собой соматизм и реализует в комплексе свое прямое номинативное значение: жьа-фэ нижняя губа; букв. рот+кожа.

В композитах кабардинского языка порядок расположения членов, в отличие от русского языка, преимущественно правовершинный (ср. идентичный кабардинскому порядок расположения членов в некоторых сложных

словах английского языка doghouse, necklace), вследствие чего кабардинский сложный соматизм при переводе следует читать справа налево.

Соматизм состоит из двух минимальных основ-соматнзмов, при этом правый член (вершина) выступает в метафорическом значении*: на-к1з внешний угол глаза, букв. «глаз+хвост», т.е. край глаза; Iy-иэ губы, букв, «рот+нос», т.е. передняя часть рта; Ъ-гу ладонь букв. «рука+ сердце», т.е. середина руки. Соматизм состоит из двух именных основ (членов), при этом правый член не является соматизмом (взят из другой предметной области): лъэ-дакъэ пятка, (дакьэ — пень, кряж, комель), букв. * «пятка ноги»; па-и</э верхняя губа, (щ1э - дно, нижняя часть), букв, нос+дно. В кабардинском языке денотат лексемы «губы» концептуализируется особьм образом: русскому «верхняя губа» (англ. upper lip) соответствует па-щ1э, букв, низ (,нижняя часть) носа] нижняя же губа (англ. lower lip) осмысляется букв, как «кожа рта» и обозначается композитом жьа-фэ, букв.рот+ кожа.

Соматизм представлен двумя основами, одна их которых (левая) является собственно соматизмом, вторая (правая) представляет собой глагольный элемент, реализующий метафорическое значение; в целом весь комплекс служит метонимическим обозначением определенной части тела. Такие примеры немногочисленны:

лъэгуажьэ-шес коленная чашечка, [колено+сидящий\, т.е. букв, то, что сидит на колене;

1эфрак1э-/яег, верхушечная часть локтевой кости, [локоть+сидящий], т.е. букв, то, что сидит на локте.

В этих примерах проявляется ярко выраженная тяга кабардинского языка к своеобразной концептуальной и ономасиологической симметрии, особенно при проецировании конечностей (рук, ног и их частей) в семантику языка. В соответствии с этой тенденцией язык «считает», что если есть коленная чашечка, то такая же «чашечка» обязательно должна быть у локтя (см. пример выше). Ср. Ъ-тхъэмпэ, который служит для обозначения кисти руки, букв, рука+лист <растения> (ср. англ. palm «ладонь», образованный от латинского palma, по сходству с пальмовым листом). Сохраняя тенденцию к симметрии, язык образует соматизм лъэ-тхьзмпэ для обозначения ступни (нога+лист <растения>), т.е. буквально такую же «кисть» он «обнаруживает» у ноги. Нам представляется, что это типологически уникальная (= редко встречающаяся) черта кабардинского языка (ср. русск. кисть руки и ступня; англ. arm (forearm) и foot).

* Правые члены во всех примерах используются в своих метафорических значениях. Ср. к1э хвости конец чего-либо; пэ нос и передняя часть чего-либо (губы мыслятся как «нос рта», т.е. та часть, с которой «начинается» рот; гу — сердце и середина).

Соматизм в некоторых случаях представлен в виде номинативного эндоцентрического словосочетания, при этом соматизмом является левый член:

тхьэк1умэ гъуанэ ушная раковина, букв, ухо+дыра; ср. лъа-щхьэ зз-ры-ты-п1з голеностопный сустав, где лъа-щхьэ -подъем (см. выше) + сустав, букв, место стояния друг в друге (зэ - аффикс взаимности; -ры - соединительный элемент; -т - корневая морфема в значении 'стоять'; п1э - аффиксальная (?) морфема со значением «место»).

Во втором разделе второй главы Соматизмы как знаконосители (sign vehicles). Ономасиологические особенности рассматривается, какие типы знаков использует данный язык как для именования самих соматизмов, так и для членения пространственно-временного континуума.

Типологически важной чертой соматической лексики кабардинского языка, как выявлено нами в ходе аналша, является то, что в целях вторичной номинации могут использоваться как структурно простые, так и сложные соматизмы.

Здесь соматизмы функционируют, обслуживая свою исконную денотативную область:

в качестве собственно соматизмов с простой структурой, обозначающих соответствующую часть тела/орган человека или животного:

жьэ рот, фэ кожа, нэ глаз, пщэ шея;

в качестве собственно соматизмов со сложной структурой*, обозначающих соответствующую часть тела/орган человека или животного: жьа- фэ нижняя губа, букв. рот-'гкожа; куа-фэ* кожа на бедре, букв, бедро+кожа.

Соматизмы обнаруживаются в правовершинной позиции сложных слов, выступая при этом только в переносных значениях, обозначая:

пространство и его фрагменты, окружающие человека: уа-фэ небесный свод, букв, небо+кожа, шкура; щ1ы-1у земная поверхность, букв. земля+рот; рельефно-ландшафтные единицы: бгы-пэ уступ, обрыв, букв. гора+нос; нэ-пкъ берег реки, букв, глаз+костная основа; определенные части поселений: къуажэ-пщэ верхняя часть села, букв, село+шея («шейная» часть); части натурфактов: псы-1у берег <реки>, букв, река+рот; части артефактов: унэ-гупэ фасад дома, букв, дом+грудь; машина-пхэ зад автомобиля, букв, автомобиль+зад (ягодицы); временные отрезки: гьатхэ-к1э конец весны, букв, весна+хвост.

Соматизмы выступают в именных словосочетаниях в виде пространственных и временных дейктиков, которые обретают подлинный смысл в «ситуации hic et nunc»; соматизм занимает левовершинное положение, выступая в атрибутивной функции.

* Оба члена сложного соматизма выступают в прямом («соматическом») значении.

Таких соматизмов в кабардинском языке всего 4: щхьэ голова (1), пщэ шея (2), к1э хвост (3), пэ нос (4).

и-пщэ къуажэ верхнее село <которое расположено выше по течению>, букв, его шея+село, т.е. «шейное» село;

и-щхьэ этаж верхний этаж, букв, его голова+этаж; и-к1э подъезд конечный подъезд, букв, его хвост+подъезд; и-пэ зэман прежде, прежнее время<то, которое было впереди>, букв. его нос+время.

В русском языке соматизмы в подобных словосочетаниях (они довольно редко встречаются) имеют морфологическое оформление прилагательных: ср. головной/хвостовой вагон <состава>; в английском языке такие комбинации -явление также довольно редкое: в них соматизмы в основном используются в терминологическом или специализированном значениях. Ср. headband повязка для головы, headnote краткое введение, headline газетный заголовок, head lettuce салат кочанный; necklace ожерелье; tail group хвостовое оперение (авиа).

Соматизмы кабардинского языка в обязательном порядке сопровождаются посессивными маркерами (ср. с облигаторностью притяжательных местоимений при названиях частей тела в английском языке). Как видно, элемент и-, стоящий в препозиции и передающий значение «его», функционально и семантически коррелирует с притяжательными местоимениями английского (и русского) языков, не являясь при этом собственно притяжательным местоимением: в кабардинском языке последние, выступая в функциях подлежащего, дополнения и сказуемого, не функционируют в качестве определения. В связи с этим для разграничения собственно притяжательных местоимений и указанных элементов, которые в грамматике кабардинского языка именуются «лично-притяжательными местоимениями» (и-пщэ «его шея»), мы обозначили их «посессивными маркерами» или «посессивными прономинальными проклитиками» (для краткости - «посессивными прокли-тиками») на том основании, что они всегда образуют просодическое единство или «клитический комплекс», имеющий только одно ударение, которое в зависимости от «акцентных правил данного языка» (В .А. Плунгян) меняет свое место: при соединении с моновокальными основами ударение падает на клитику (си-ишэ «моя шея»), в других случаях - на опорное слово (си-лъаю «моя ступня»). Изначально выполняя функции приименных поссессивных проклитиков, они настолько спаиваются со своим носителем, что весь этот клитический комплекс оказывается лексикализованным. Особенно активным «оказывается» посессивный маркер 3 лица единственного числа и-, который при соединении с одним из четырех указанных соматизмов (щхьэ голова, пщэ шея, к1э хвост, пэ нос), образует пространственные и временные дейктики и-щхьэ-кЬ, и-пщэ-к1э, и-к1э-к1э, и-пэ-к1э, функционирующие здесь либо в качестве наречий, либо в виде послелогов; при этом рекуррентный элемент -к1э во всех четырех словах есть не что иное, как флексия так называемого послеложного падежа, одной из функций которого является функция пространственного и временного

дейксиса (ср. школым-к1э в значении «по направлению к школе», букв, шко-ла+кЬ (падежный аффикс со значением директива).

Указанные дейктики участвуют в концептуализации следующих про-тотипических сценариев:

- В (исполнитель действия), перебирая книги, пытается дотянуться до той, которая лежит в стопке, А (говорящий, наблюдатель) советует: и-щхьэ-к1э дэЪбей «протяни руку выше», букв, протяни руку головно <дальше от того места, где твоя рука находится сейчас, но ближе к верху, т.е. к голове стопки>.

- Книги стоят в ряду на одной горизонтальной плоскости <столе>, и В хочет взять для А книгу, которая находится достаточно далеко, и А советует: и-пщэ-к1э дэЬбей, «протяни руку дальше», букв, протяни руку шейно <дальше от того места, где твоя рука находится сейчас, но ближе к дальним книгам в ряду, т.е. к шее ряда книг>.

- Для перевода на кабардинский язык фразы «Раньше люди жили плохо» говорящий должен обязательно использовать комплекс и-пэ-к1э для выражения идеи «раньше». С точки зрения обыденного сознания, «раньше» -это буквально то, что «перед-сейчас» или «до-сейчас» (ср. англ. before now). Вот эта идея before и концептуализируется при опоре на лексему пэ нос.

Когнитивные основания, детерминирующие подобное «языковое поведение» (А. Вежбицка, Е.В. Рахилина) лексемы, особенности «встраивания» денотатов кабардинских соматизмов в его семантику в развернутом виде излагаются в соответствующих главах диссертации (особенно в гл. 3 и 5).

Соматизмы в виде связанных форм (превербов) обнаруживаются в глаголах и участвуют в репрезентации пространственных ситуаций, концептуально коррелируя со свободными формами (предлогами), функционирующими в индоевропейских языках.

При кодировании статических пространственных ситуаций соматизмы грамматикализуются и в виде разветвленной системы превербов функционируют в языке вкупе с одним го трех позиционных глаголов (ср. stance verbs, posture verbs), образуя особую структуру, которую мы обозначили термином «локативный комплекс» (Iy-тын стоять рядом, около, у <дома>, букв, губы+стоять).

Важная типологическая особенность этих локативных комплексов (грамматикализованный соматизм в виде преверба + позиционный глагол) состоит в том, что они, лексикализуясь, приобретают статус самостоятельного глагольного имени и подаются в Словаре в виде автономных единиц в отдельной словарной статье (ср., например, русск. «стоять у», «лежать возле», «сидеть под» и их кабардинские корреляты, которые могут быть переданы средствами русского языка букв, как *у-стоять, *под-сидеть, *возле-лежать; при этом для выражения каждого из этих пространственных концептов соответственно используются превербы, восходящие к соматизмам, обозначающим губы, хвост и грудь). И эти комплексы, именно в таком виде, соединяются с существительными и образуют сложные слова, используемые в языке в целях вторичной (именно метонимической) номинации.

Рассмотрим примеры.

Нывэ-к1э-пы-с. Этим сложным образованием кабардинцы обозначают трясогузку (маленькая птичка). Оно состоит из двух основ нывэ-к1э «ка-мень+хвост» (1) и пыс (2). В свою очередь (1) также является сложной основой, состоящей из двух корней иывэ- камень и -к1э- хвост, т.е. (1) это буквально «хвост камня» (ср. гипотетич. англ. *stonetail) ; (2) это усеченная форма локативного комплекса им-сын в буквальном значении кончиксидетъ или крайсидетъ (преверб пы- в значении «кончик» + корневая морфема -с-, передающая значение «сидеть»). Итак, внутренняя форма этого имени (ср. русск. трясогузка) выглядит буквально как «тот, кто сидит на хвосте <краю> камня». Здесь важны следующие моменты:

а) соматизм к1э хвост выступает в метафорическом значении «край»;

б) соматизм пэ нос, выступая в виде метафорического имени, реализует значение «кончик» и, грамматикализуясь, вступает в локативный комплекс с глаголом;

в) два соматизма, объединяясь в своих метафорических значениях и кодируя сложное концептуальное образование, дают метонимическое название птичке.

Гу-пхэ-1у-т. Этим сложным словом кабардинцы обозначают задок телеги (ср. англ. tail-board, букв, «доска у хвоста»). Комплекс состоит из двух компонентов: (1) гу телега пхэ зад, ягодицы, букв, телега+зад и (2) 1у-т (усеченная форма локативного комплекса Iy-т-ын (см. выше), который состоит из грамматикализованного соматизма 1у рот и корневой морфемы -т-стоять. Отсюда получаем метонимическое обозначение искомого объекта -«то, что стоит у зада телеги». При этом концепт «у» в этом сложном концептуальном образовании передается через метафорическое значение грамматикализованного соматизма «1у» рот.

Высказанные соображения свидетельствуют еще об одной уникальной в типологическом отношении особенности кабардинского словообразования. Примеры подобного рода довольно многочисленны. При этом в качестве превербов в локативных комплексах также могут выступать и пре-вербы несоматического происхождения, которые кодируют концепты в и на. Но нам здесь, как и во всем диссертационном исследовании, важно показать в соответствии с целью и задачами работы, прежде всего, роль соматизмов в категоризации и концептуализации мира.

Третья глава Изучение смысловой структуры многозначных соматизмов с точки зрения когнитивной парадигмы знания посвящена в общем смысле процедуре описания ЯКМ, что связано с реконструкцией определенной подсистемы знаний человека (соматизмов разных языков), вследствие чего ее называют когнитивным анализом, - термин, который получил распространение, прежде всего, в работах Е.С. Кубряковой и ее школы.

В соответствии с этим анализом при опоре на многочисленные примеры (см. ресурсы и методы сбора материала во вводной части работы) мы восстановили «семантический портрет» всех многозначных соматизмов кабар-

динского языка. В диссертации, однако, представлены результаты анализа тех соматизмов, которые наиболее убедительно, на наш взгляд, демонстрируют «принципы сортировки опыта, его обработки, его классификации, принятые в данном языке» (Е.С. Кубрякова). При этом каждому из соматизмов посвящается самостоятельный раздел. Ниже приводятся результаты анализа некоторых из них. Так, денотат лексемы (=слова) голова концептуализируется в данном языке в определенном смысле уникально: кроме того, что слово щхьэ голова служит в качестве метафорического обозначения верхней части многих объектов мира (что связано с канонической вертикальной организацией строения человека и находит отражение практически во всех языках мира), в кабардинском языке для обозначения концепта «верх» других средств не существует (ср. англ. surface, up, upper part, upwards и русск. поверхность, верх, наверху, сверху и т.д.). Отсюда части всех объектов мира, которые представляются как «верхние» или как «поверхности» с точки зрения других языков, в кабардинском языке обозначаются только этой лексемой, занимающей правовершинную позицию (см. гл. 2). Ср. буквальный перевод на русский язык вполне нормативных кабардинских фраз со словом щхьэ голова, которое обозначает:

верхнюю часть «твердых» объектов (ср. голова горы, дерева, дома, комнаты, столба, двери и т.д.); покрытие любых емкостей (голова кастрюли, фляги, сундука, чайника)-, поверхность жидкостей (голова масла, воды, бульона, молока и т.д.); верхний слой сыпучих веществ (голова муки, соли, сахара,пшена и т.д.); верховье реки - букв, голова реки; первоначально вложенную в бизнес сумму <для извлечения прибыли> (ты возьми голову денег, ая- прибыль)', высшую, крайнюю степень чего-либо (твои слова показались мне головой всего <того, что ты сказал мне до сих пор>)\ ср. русск. «верх наглости, совершенства»); верхний предел, границу {сверх головы < суммы, которую я определил> я тебе не заплачу ни копейки больше); понедельник голова семи <дней>, ср. блыиргьэ [семь+голова] и др.

Помимо широко распространенного в языках мира метонимического использования лексем-коррелятов слова щхьэ голова (ср. голова в значениях «единица счета скота» и «ум, рассудок»), в данном языке она используется для обозначения таких концептов, как «сам» (ср. англ. self), «лицо» (в значении «человек», ср. англ. person). Отсюда, в кабардинском языке обилие вполне нормативных фраз, которые мы представим в буквальном переводе: *хочешь заслужить уважение людей, уважь, в первую очередь, свою голову <себя>; *головно я <лично я> туда не пойду. Примеры эти, демонстрируя своеобразную концептуальную смежность (в отличие от русского и английского), укладываются, как нам кажется, в метонимическую формулу ГОЛОВА <ЧАСТЬ ТЕЛА> - ЧЕЛОВЕК. При анализе особенностей концептуализации, а отсюда - и встраивания денотата слова голова в семантику кабардинского языка мы сделали определенные выводы, которые могут быть, на наш взгляд, релевантными и для объяснения метафорического «видения» мира во многих языках. Так, под прямое (основное) значение любых слов в любом

языке мира, которые обозначают искомый денотат, можно подвести как голову человека, так и голову всех животных, которые разительно отличаются от этой части человека прежде всего по месту расположения и форме (ср. голову лошади, кошки (которая изображается в детских рисунках в виде треугольника с перевернутым основанием), птиц, рептилий, пресмыкающихся, рыб и даже гусениц). Вместе с тем, отражение «проецирования» этого, казалось бы, самого «привычного», «главного» денотата в семантику языка вызывает у лексикографов большие затруднения. Так, английские лексикографы единодушно, но с разной степенью детализации отмечая количество концептуальных признаков, подают первое значение лексемы head как foremost part of body of animal, upper part of human body, containing mouth, sense organs and brains (1) [COD]; в [Ожегов 1970] это же значение слова голова определяется как «часть тела человека (или животного), состоящая из черепной коробки и лица (или морды животного) (2). Практически все английские словари, в отличие от [Ожегов 1970], с завидным упорством подчеркивают разное расположение головы человека и животных (ср. uppermost vs foremost). Таким же образом в новом издании [Ожегов, Шведова 2000] авторы, пытаясь усовершенствовать дефиницию (2), через точку с запятой добавили: «у беспозвоночных животных - передний, относительно обособленный участок тела с органами чувств и ротовым отверстием». При этом авторами-составителями не снято, как нам кажется, одно важное противоречие. Так, раскрывая методом подстановок толкование значения словосочетания «черепная коробка» в [Ожегов, Шведова 2000], получаем «костное вместилище головного мозга». Но ведь в таком случае мы отказываем гусеницам в праве носить «голову» (ср. значение слова гусеница, которое определяется этим же словарем как «.продолговатое, мягкотелое, бескостное (выделено нами - Р.К.) животное». Более того, ни в одном из английских и русских словарей в толковании первого значения искомой лексемы не дается указания на форму головы (круглая) как раз по причине того, что под это значение подведены разные «головы» с разными формами. В связи с этим мы полагаем, что именно в данном случае когнитивное направление, опирающееся на теорию «семейного сходства» и концепцию прототипов, поможет в некотором смысле снять возникающие противоречия. Так, если в пределах первого значения выстроить когнитивную категорию ГОЛОВА (по типу естественных категорий), то в центре окажется прототипическая голова человека, которая мыслится как самая верхняя часть тела (округлой формы), содержащая мозги и органы чувств (отсюда - метафорические значения, реализуемые во фразах типа «глава города», «голова сыру», the head of a cabbage и метонимические - «ум, рассудок», seat of intellect), в периферийную же зону войдут головы разных животных, концептуализация которых как «передней части тела» порождает метафоры, вызванные к жизни зооморфной моделью мира (ср. «головной вагон», «идти во главе колонны», а также: «плестись в хвосте»; he marched at the head of the parade). Мы также считаем, что метафорическое использование названия головы для обозначения «головных» частей

артефактов во многих языках опирается также на зооморфную модель концептуализации, а именно на «формы» голов разнообразных животных и их расположение (ср. head of a hammer, овсе и их кабардинские эквиваленты, которые в переводе звучат буквально как голова молотка, топора, косы и т.д.). Из этого ряда выбывает, впрочем, пример the head of an arrow, spear, который на кабардинском буквально звучит как *нос стрелы (ср. русск. острие стрелы, копья). Это связано с тем, что в кабардинском языке денотаты лексем нос и хвост подвергаются особой концептуализации, чем и объясняется их чрезвычайная активность в метафорическом моделировании пространства и времени.

Так, в кабардинской ЯКМ лексема го нос служит для метафорического обозначения дула любого огнестрельного оружия (*нос револьвера, автомата); передней части чего-нибудь движущегося или вытянутого(*нос поезда, кометы (ср. русск. голова кометы и англ. head of a comet и comet's head); *нос пехотной колонны; *нос потока <воды, водной массы>\ *нос слова и предложения. При помощи этой же лексемы концептуализируется как внутренний, так и внешний угол объекта (англ. hollow angle vs. projecting angle). Одним из наших наблюдений, объясняющих особую «сортировку, концептуализацию и классификацию» опыта носителей кабардинского языка, является также и то, что конец любого острого, колющего или режущего «орудийного» объекта (в широком смысле) от простой иголки до железного лома (=ручной ударный и рычажный инструмент) осмысляется при опоре на денотат лексемы нос. В связи с этим получается, что все части этих объектов, которые мыслятся в английском и русском языках как их «концы» (ср. кончик иглы, пера, ножа и tip of a knife, cigar, stick, spear), в кабардинском языке обозначаются лексемой пэ нос. Ср. *нос иглы, пера, ножа, меча, ручки, карандаша, палки, шеста, хворостины, гвоздя, шурупа, болта («нос» любого из этих объектов имеет свое функциональное предназначение, что важно подчеркнуть, как мы увидим далее). На первый взгляд, может показаться, что здесь наблюдается какая-то особая, прямо противоположная европейской (в широком смысле) концептуализация фрагментов мира (ср начало vs конец), навязанная языком (вывод, к которому можно прийти, возведя в абсолют понятие языкового детерминизма). На самом деле, все объясняется «сильным» ориентированием кабардинского языка на зооморфную модель концептуализации мира. Так, если выстроить когнитивную категорию НОС по принципу естественных категорий (ср. категорию ГОЛОВА), то в центре окажется нос человека, а на периферии - носы разных животных и птиц. При усложнении когнитивного опыта и возникновении необходимости наречения новых объектов (например, кончик иглы, ножа) кабардинский язык, оказывается, в отличие от русского и английского языков (нос корабля, носик чайника), опирается помимо формы и расположения и на другой, безусловно, важный салиентный признак, а именно - на функциональное предназначение денотата лексемы нос (прежде всего у птиц). В кабардинском языке есть только одно слово для обозначения носа человека и клюва птиц (ср. русск. клюв и нос и англ. nose, beak (у хищных птиц) и bill (у голубей, уток и т.д.;

любопытными представляются английские сочетания: aircraft nose иное самолета», beaks of warships - букв, «клювы военных кораблей» и beak of a turtle - букв. «клюв черепахи»; ср. при этом довольно странную дефиницию слова bill во втором значении, которое определяется как a mouthpart (as the beak of a turtle) that resembles a bird's bill).

Ни русский, ни английский язык, однако (как и большинство языков мира), осознавая и «видя» «орудийное» предназначение этой части тела (ср. иллюстративные примеры из [Ушаков 1989]: «дятел, долбя клювом кору деревьев, добывает насекомых» и дятел долбит носом), не опираются на него при дальнейшем «освоении» пространства, поскольку их наивные картины ориентируются, главным образом, на антропоморфное видение мира. С этим связано и широкое метафорическое использование лексемы пэ нос для означивания более мелких частей тела в кабардинском языке (ср. русск. кончик крыла, языка, пальца и каб. букв. *нос крыла, языка, пальца; подбородок с точки зрения кабардинского языка - это, соответственно, *нос челюсти, а губы - *нос рта). В отличие от многих языков, кабардинский выстраивает свою собственную и неповторимую «картину» при опоре на иную экспери-енциальную базу: на каноническое горизонтальное расположение животного (при этом нос обращен вперед, а хвост - назад) относительно поверхности земли (ср. голову, нос, шею бегущей лисы, например, и те же части тела стоящего человека). Вместе с тем, в соответствии с еще одним нашим наблюдением, если «языку» передняя часть объекта представляется недостаточно заостренной или же выдающейся (англ. protruding), чтобы его можно было бы осмыслить как «нос», дав ему одноименное метафорическое обозначение, носители языка в качестве концептуального источника привлекают денотат слова шея (четвероногих животных). Отсюда мы имеем *шея села (начало села относительно течения реки), *шейное село (расположенное дальше и выше Относительно течения реки> того села, в котором находится наблюдатель); ср. также *шейная улица, дом и *шейный/носовой вагон поезда (кстати, «молодые» информанты до 40 лет больше склонны считать, что это «нос вагона», видимо, под влиянием русско-кабардинского билингвизма - проблема, которая, бесспорно, заслуживает внимания и требует дальнейших разысканий под углом зрения концептуализации мира в условиях билингвизма). Еще одним важным следствием преимущественной ориентации кабардинского языка на зооморфную модель (по сравнению с антропоморфной) представления мира является также и то, что при членении временного континуума он широко или даже исключительно опирается на денотаты слов «нос» и «хвост». Ср. *нос дня, недели, года, осени, зимы и их соответствующие «хвосты»: *хвост дня... зимы и т.д.

Отсюда следует наше допущение, важное, как нам кажется, для теории лексической типологии: языки типа кабардинского, которые «сильно» ориентированы на зооморфную модель восприятия мира, при кодировании начала и конца временных отрезков, в первую очередь, прибегают к концептам «нос» и «хвост» (именно к концептам, поскольку для их обозначения

языки Moiyr привлекать разные названия). Возвращаясь, однако, к использованию лексемы пэ нос в пространственном значении, обратим внимание на один важный момент: в кабардинском языке все приведенные объекты (образующие топологический тип «стержней»), имея «нос» (русск. конец/кончик), не имеют такого же «хвоста», что можно было бы теоретически ожидать, исходя из наших рассуждений. Объяснение этому кроется в выводе, сделанном на материале русского языка в [Рахилина 2000]. Так, автор считает, что «стержни» (например, палка) в русском языке могут иметь «конец», но не имеют «начала» на том основании, что «начало» палки совпадает с той «точкой отсчета», в качестве которой используется положение наблюдателя (говорящего), что делает невозможным использование слова начало в пространственном значении (ср. конец палки, трубы, нитки, но *начало палки, трубы, нитки) [Рахилина 2000: 246]. Вместе с тем, пара «начало - конец» вполне нормативно используется в русском языке для обозначения начала и конца временных отрезков (ср. начало и конец года, недели, дня). Но если при осмыслении некоторых объектов в качестве салиентных признаков выступает идея процессуальности или «динамичности», то вполне возможны сочетания типа: начало фильма, рассказа, пути и конец фильма, рассказа, пути. Обоснованность этой мысли ученого мы подтвердили на материале кабардинского языка: «стержни» имеют метафорический «нос» (пространственное значение), но не имеют «хвоста» (пространственное значение), в то время как ономасиологическая пара «нос - хвост» служит для кодирования соответствующих частей отрезков времени (ср. букв, нос недели, месяца, осени, пути, рассказа, предложения и Их соответствующие «хвосты»). Как видно, логика мышления носителей разных языков абсолютно одинакова, но при этом концептуальные ресурсы, на которые опираются языки, - лингво- и этноспецифичны.

Четвертая глава Особенности словосложения внутри соматического лексикона посвящена, с одной стороны, анализу того, как углублялся процесс познания и осмысления человеком самого себя, т.е. каким образом простые соматизмы, интегрируясь и объединяясь в сложные комплексы по особым формальным и концептуальным комбинаторным правилам, предопределяемым типологическими особенностями кабардинского языка, репрезентируют буквально все анатомическое устройство человека с точки зрения его наивного сознания (см. справку). С другой стороны, в данной главе рассматривается также и то, каким образом эти новые комплексы, получив статус самостоятельных номинативных единиц, обладающих свойством двойной референции, - будучи обращенными, с одной стороны, к миру слов (в основном соматизмов), а с другой - к миру действительности (Е.С. Кубрякова), обретают новую функцию в языке, выступая в качестве метафорических обозначений фрагментов действительности.

В связи с этим в первом разделе Соматизмы в соматизмах нами рассматриваются когнитивные основания, а также пути и особенности вторичного знакообразования внутри самого соматического лексикона. При этом уже на данном этапе можно наблюдать опору кабардинского языка на обе модели концептуализации мира - антропоморфную и зооморфную. Так, пер-

воначально «имея» в своем распоряжении, как мы уже указали (см. гл. 2), 20 простых соматизмов, которые составляют всего 8 % искомого лексикона, в ходе неизбежного усложнения когнитивного опыта носителей языка, а следовательно, при возникновении необходимости наречения других частей тела, они начинают вступать в разнообразные концептуальные конфигурации, образуя различные комбинаторные варианты, загадочные и малопонятные, а порой и непостижимые для неносителей кабардинского языка. Это заставляет нас прибегать к эквивалентам (если они есть), различного рода дескрипциям, к буквальному переводу или квадратным скобкам, в которые мы заключаем компоненты сложного слова в своих прямых значениях: (гу-щхьэ верхняя часть сердца [сердце+голова]; к1а-пэ кончик хвоста [хвост+нос]; нэк1у-щхьэ щека, верхняя часть щеки [щека+голова]; 1э-ф-ра-к1э — букв. «хвост кожи руки», т.е. кусочек кожи, который при разгибании локтя «легко» оттягивается <напоминая хвостик> [рука+кожа+/>а (соединительный элемент) + хвост]; кстати, и сам локтевой сустав метонимически обозначается этим же словом). Одним из наиболее активных соматизмов, который, используясь в метафорической функции, служит для означивания других частей тела, является лексема щхьэ голова. В главе представлено подробное описание соматизмов под обозначенным углом зрения, здесь мы рассмотрим лишь некоторые из них. Так, часть туловища от шеи до руки, <на которой носят охапку хвороста, сапетки: ср. нести что-л. на плечах> в кабардинском языке именуется дама-щхьэ, что в буквальном переводе означает «голова крыла» [крыло+голова], т.е. кабардинская лексема дамэ, обозначающая в своем прямом значении денотат слова «крыло», вполне нормативно используется и для именования плеча <человека> (ср. букв, перевод с кабардинского: он на своем крыле перетаскал много груза и русск. *крыло человека и *wing of a human): другого обозначения этот денотат не имеет. В случаях, подобных данным, не представляется возможным установить направление концептуализации, в связи с чем такие случаи названы нами концептуальной «осцилляцией» (человек<-+животное). Далее, кабардинский композит лъы-щхьэ букв, главная кровь [кровь+голова] служит для обозначения генов человека, которые могут проявиться через несколько поколений. Это слово, кстати, широко используется в языке адыгской (черкесской) диаспоры в таких контекстах, как куда бы судьба ни забросила черкеса, «головная кровь» <кровь предков, которая течет в его жилах> обязательно даст о себе знать с положительной стороны <этикет, высокая культура>.

Кабардинский язык широко опирается и на лексему пэ нос при означивании других (более мелких частей тела). Так, выступая в данном языке в качестве метафорического обозначения передней части любого объекта, она «легко» соединяется с другими соматизмами, например, Ь рука, и образует комплекс 1э-пэ, букв, «нос руки» [рука+нос], который получает статус самостоятельной номинативной единицы. Функционируя в таком статусе, эта структурно сложная лексема получает своеобразное концептуальное развитие, служащее основой двух самостоятельных значений, соотносящихся по

метонимическому типу ЧАСТЬ - ЦЕЛОЕ. Ср. 1э-пэ в значениях: 1, «<отдельно взятый> палец» и 2. «передняя часть<всех пальцев, вместе взятых, за исключением большого> киСти рук». Затем, когда в культурном опыте носителей языка появились ударно-клавишные музыкальные инструменты (фортепиано), это слово стало использоваться для обозначения клавиш, т.е. клавиши мыслятся как «пальцы рук» (ср. 1э-пэ в значении часть тела и клавиша). Расположение самих клавиш, кстати, осмысляется в этом языке по зооморфной модели: крайние левые клавиши (для извлечения низких звуков) - это буквальное «шейные», в то время как крайние правые - это «хвостовые» клавиши. Здесь мы также наблюдаем уникальное взаимодействие двух концептуальных моделей: с одной стороны, клавиша получила свое название в соответствии с антропоморфным «видением» мира (ср. палец человека и «палец» пианино), с другой же, сама клавиатура получает «зооморфное» осмысление (ср. шея и хвост). Ср. также комплекс пхъэ-1эпэ, русск. грабли (пхъэ «дерево» + Ьпэ букв, «палец»), которое служит яркой иллюстрацией процесса знакообразования, основанноого на особом проецировании некоторых денотатов в семантику данного языка: метафорически используемая лексема пэ нос, соединяясь с основой 1э рука, дает название пальцу (см. выше), затем это название, используемое метафорически, дает название зубьям граблей, которые напоминают пальцы (ср. Ьпэ в значении «пальцы» <граблей>), далее композит Ьпэ, соединяясь со словом пхъэ дерево (в кабардинском дерево, доски, изделия из него обозначаются одним этим словом) образует комплекс пхъэ-1эпэ [деревопалец], значение которого можно условно передать как «палец, сделанный из дерева»; далее в силу концептуальной смежности, сложный концепт [деревопалецJ служит когнитивным основанием для метонимического использования комплекса пхъэ-Ьпэ грабли. И, наконец, в силу концептуальной аттракции этим же словом теперь обозначают железные грабли, Когнитивная схема образования структурно сложных сома-тизмов (ср. название соматизмы в соматизмах) и их встраивание в семантику этого языка может, естественно, иметь разные конфигурации; здесь мы показали основную тенденцию (подробно см. гл. 3).

Раздел второй Классификация Э. Бенвениста применительно к сложным соматизмам кабардинского языка в когнитивном аспекте посвящен рассмотрению структурно сложных соматизмов кабардинского языка, а также некоторых сложных образований, которые содержат соматический компонент с точки зрения когнитивной деятельности человека. При этом за основу взята хорошо известная специалистам классификация эндо-центрических сложных слов по четырем типам, предложенная Э. Бенвени-стом [1974], которая опиралась на синтаксические основания связей элементов сложных образований. Следуя за известным ученым, мы исходим из принципиального положения о том, что сложная лексическая единица всегда образуется двумя компонентами, притом независимо от их структурной простоты/сложности (ср. нем. Bleistifthalter и англ. cocktail-mixer; в кабардинском количество корневых морфем может доходить до четырех). Первый тип

сложных образований, по классификации ученого, это имена с простой бинарной структурой, называемые «двандва», классические примеры которого представлены в ведийском языке: dyâvâpîthivT «небо-земля» и pitârâmâtârâ «мать-отец» (ср. русск. хлеб-соль, гуси-лебеди, которые современными исследователями относятся к данному типу, но описываются в иных терминах, как-то: «аппозитивные сочетания», «парные слова», «геминация»). Анализ материала позволил нам сделать допущение о том, что язык прибегает к образованиям типа двандва для того, чтобы компенсировать отсутствие терминов суперординатного уровня категоризации. Так, в кабардинском языке функционирует довольно сложное (со структурной и концептуальной точек зрения) образование Ьпкълъэпкъ [(1э рука + пкъы кость) + (лъэ нога, ступня + пкьы кость)], которое служит в качестве метонимического обозначения всех конечностей человека, которых, с точки зрения наивной анатомии, всего 12 (ср. I am aching ail over, у меня болит все тело <все кости> и букв, перевод у меня болят все 12 1э-пкъ-лъэ-пкъ). Попутно отметим, что в число 12 входят: 2 кисти рук, 2 предплечья, 2 плеча, 2 ступни, 2 голени и 2 бедра. Компонент пкъы (мы условно передали его значение через русский эквивалент «кость») — один из самых сложных членов всей соматической системы, который требует специального исследования (ведь в кабардинском языке есть самостоятельное слово для обозначения кости). Пока что ограничимся указанием на то, что это сложное концептуальное образование, своего рода гештальт, который может быть передан на русский язык как: основа, остов, каркас, тело, скелет. Другой тип сложных слов (ср. poisson-chat «сом»; oiseau-mouche «колибри») отличается от двандва, по его определению, в том, что композиты первого типа всегда обозначают (выделено нами - Р.К.) два реальных предмета (ср. мать-отец), в то время как композиты второго типа -один реальный предмет. Интерпретируя второй тип сложных образований (созданных при опоре на соматизмы) с позиций когнитивной лингвистики, мы выявили, что их важное отличие от первого типа заключается в том, что если двандва создается в целях именования членов суперординатного уровня естественных категорий, то композиты второго типа выполняют двоякую и при этом одинаково важную функцию в языке: с одной стороны, они служат для обозначения конституентов субординатного уровня категоризации, а с другой, являются языковыми репрезентантами нарушений естественных норм природы. При этом под нормой, вслед за Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1998: 75], мы понимаем все виды и формы порядка, включая как естественные нормы природы, так и созданные человеком правила и законы. «Нормальные» нос, голова, лоб, как известно, не имеют атрибутов, выраженных в языковой форме, но при этом любое отклонение от нормы «охотно» фиксируется языком. Ср., например, щхьэ-кьэб [щхьэ голова + къэб тыква] - для обозначения неестественно большой головы и жьэкъэб [жьэ рот +къэб тыкваI - для обозначения неестественно большого рта (нижней челюсти).

Пятая глава Новый когнитивный статус соматизмов. Грамматикализация реферируемой работы состоит из двух разделов, первый из кото-

рых посвящен изучению вопросов, связанных с грамматикализацией со-матизмов, следствием чего является приобретение ими нового когнитивного статуса, позволяющего им в качестве связанных форм, традиционно именуемых превербами, выступать для кодирования пространственной ситуации в кабардинском языке в сравнении со свободными формами (предлогами), на которые опираются русский и английский языки для описания тех же пространственных ситуаций. Данный раздел состоит из нескольких самостоятельных подразделов, каждый из которых посвящен способам кодирования разнообразных концептов при помощи соматизмов.

Анализ материала позволил нам выдвинуть гипотезу о том, что, концептуально коррелируя, предлоги и превербы являются альтернативными способами репрезентации «онтологически тождественных» (Е.С. Кубрякова) пространственных ситуаций. В связи с этим мы кратко останавливаемся на разных подходах (геометрический, топологический и функциональный) к описанию предложной семантики, которая лучше и полнее разработана на сегодняшний день по сравнению с семантикой связанных форм ввиду давних традиций изучения первой [Филиппенко 2000; Пайар Д. 2000; Плунгян 2000; Селиверстова, Маляр 1996; Gougenheim 1959; Clark 1973; Leech 1969; Welsche 1988; Hottenroth 1991; Hawkins 1988; Van-deloise 1994 и др.]. Поскольку, однако, впервые в орбиту теоретических разысканий вводится изучение особой роли и участия превербов в представлении пространственных ситуаций и - шире - в формировании картины мира кабардинского языка, изучаемого изнутри, мы также осветили некоторые вопросы, связанные с природой преверба, как с традиционной (морфосинтакси-ческой), так и с когнитивной точек зрения. Из известных 25 превербов кабардинского языка 16 восходят к собственно соматизмам, т.е. представляют собой «грамматикализованные соматизмы» или «превербы-соматизмы». В работе нас интересуют именно последние, хотя мы также привлекаем и «обыкновенные» превербы «несоматического» происхождения по нескольким причинам: во-первых, кодирование пространственной ситуации осуществляется с вовлечением тех и других по разным когнитивным основаниям, чему и посвящен собственно анализ этого раздела данной главы; во-вторых, при концептуализации пространственного соположения частей тела и органов (ср. русск. голова на плечах, зубы во рту), а также жидкостей внутри человека {слезы на/в глазах), кабардинский язык опирается на те и другие. Пространственные ситуации, кодируемые при помощи тех или иных соматизмов, снабжены нами специальными картинками для облегчения восприятия материала.

Пространственная ситуация соотношения двух объектов в европейских языках, как правило, кодируется при опоре на локативные, пространственные или же реляционные конструкции (в работе они используются синонимично), которые могут быть представлены в виде обобщенной формулы X R Y (ср. Die Blumen sind in der Vase; яблоко ß вазе; le livre est sur la table; the boy is at the window). Позицию X занимает локализуемый объект, Y - область локализации; R - элемент (ср. релятор - О.Н. Селиверстова, грам (relational gram) -

С. Свороу), задающий соотношение Х-а и У-а, которое плодотворно описывается в терминах: фигура и фон [Talmy 1978]; траектора и ориентира [Langacker 1987;1981]; локализуемый объект и релятум [Селиверстова 2000]. Ввиду того, что данный раздел работы посвящен изучению статических пространственных конструкций, мы будем пользоваться в основном терминами JI. Тал-ми, поскольку коррелирующие термины Р. Лангакра опираются на динамическое осмысление ситуации. Для облегчения восприятия материала все примеры из кабардинского языка глоссируются при опоре на концепты локализации (IN «пространство внутри ориентира» (LOC_IN); SUPER «пространство выше ориентира» (LOCSUPER); ANTE «пространство перед ориентиром» (LOCANTE) и т.д.), предложенные в [Плунгян 2002], и глоссы, представленные в [Мазурова 2007]. В простейшем случае статическая пространственная ситуация (ср. яблоко в вазе) в кабардинском языке выглядит следующим образом:

Мы1эрысэ-р вазэ-м и-лъ-щ Яблоко- ABS ваза-ERG LOCJN лежать - 3 SG Средствами русского языка ситуацию, выраженную в данном примере, можно буквально передать как «яблоко ваза «лежит».

Эта конструкция имеет ряд очевидных особенностей, предопределяемых типологическими чертами данного языка, а именно: во-первых, «нарушен» доминирующий «европейский» порядок слов (ср. две формулы X RY vs. X Y R); во-вторых, фигура кодируется существительным в абсолю-тиве (ABS), фон - в эргативе (ERG); в-третьих, что, пожалуй, самое главное, сама идея соотношения фигуры и фона задается не «простыми» реляторами -предлогами, на которые опираются указанные языки (ср. также арабские предлоги fi, 9ala и др.), а «локативным комплексом», состоящим из пре-верба (это может быть как грамматикализованный соматизм, так и «обыкновенный»), выражающего соответствующий пространственный концепт (в нашем примере это преверб и-, кодирующий концепт IN «пространство внутри фона», представленный в виде глоссы LOC_IN), и обязательно одного из позиционных глаголов (русск. сидеть, лежать, стоять), которые в составе комплекса выступают всегда в связанном виде (см. -лъ-). При этом, если европейские языки при кодировании пространственной ситуации в общем случае опираются на широкий и «безликий» локативный предикат (ср. to be и его аналоги) или вообще обходятся без него (ср. факультативность предикатов «быть», «находиться» для русского языка), то кабардинский язык должен не только задать локализацию фигуры относительно фона при помощи преверба, но в обязательном порядке должен передать информацию о способе расположения фигуры по отношению к фону (ср. сидеть, лежать, стоять) и это имеет, как нам кажется, далеко идущие последствия для этого языка, что заставило нас, исходя из допущения о концептуальной корреляции свободных и связанных форм, выдвинуть еще две гипотезы. В соответствии с первой из них мы полагаем, что выбор конкретного преверба предопределяется в каждом случае когнитивными характеристиками Y-a (фона). Вторая гипотеза связана с нашим предположением о том,

что, все-таки, использование одного из позиционных глаголов (posture verbs в терминологии западных исследователей) в качестве обязательного элемента при кодировании любой пространственной ситуации, любой простоты и сложности, -факт не случайный, и связан он с особой концептуализацией и категоризацией Х-а (фигуры). Иными словами, если X, как мы полагаем, накладывает ограничения на выбор позиционного предиката, то Y предопределяет выбор преверба в конкретной ситуации. Так, в соответствии с первой гипотезой обнаружено, что кабардинский язык, в зависимости от когнитивного осмысления области локализации, использует пять разных превербов для кодирования концепта IN, в то время как индоевропейские языки прибегают к предлогу in и его аналогам (ср. русск. в). Данное положение связано с тем, что кабардинский язык, помимо опоры на собственно топологические характеристики объекта как контейнера, привлекает большее разнообразие салиентных его признаков, зачастую комбинируя их, что и позволяет выделить в этом языке пять подтипов контейнеров, каждый из которых описывается в контексте соответствующего преверба:

а) преверб и- (LOC_IN) для контейнеров-объектов типа стакан, ведро, бак;

б) преверб хэ- (LOC_INTER) для контейнеров-субстанций (газообразные вещества, сыпучие продукты, жидкости, «континуумы», «множественные сущности» типа толпа, стадо, коровы, ср. mass - multiplex entities [Brugman, LakofF 1988: 507], абстрактные понятия типа радость, горе);

в) преверб дэ- (LOC_IN-BETWEEN) для контейнеров типа шкаф, сундук, моллюски, имеющих «створки» или представляющих собой огороженные пространства типа двор, город (русск. во дворе, в городе), названные нами обобщенно «створчатые контейнеры»;

г) преверб щ1э- (LOC_IN-SUB) для контейнеров-жилищ или зданий;

д) преверб к1уэц1ы- (грамматикализованный соматизм живот) для контейнеров типа сверток, узел <с вещами>, содержимое которых недоступно прямому наблюдению; основное отличие от подтипа (а) заключается в том, что объекты в них запакованы, завернуты или закутаны (ср. пироги в узелке, деньги в свертке); в примерах глоссируется как LOC_INTERIOR.

Выявлено также, что некоторые объекты концептуализируются в данном языке в терминах совмещенной топологии (русск. в озере и по озеру <плыла яхта>): так, денотат слова лес при «встраивании» в семантику кабардинского языка осмысляется в терминах двух топологических подтипов, а именно: подтипы «б» и «г» (ср. лес как множественная сущность (LOCJNTER) и как здание (LOC_IN-SUB).

В соответствии со второй гипотезой мы выявили, что, как и в русском языке, позиционный предикат кабардинского языка со значением лежать обслуживает объекты, «выключенные» из жизни [Рахилина 2000; Кравченко 1998]. Кроме этого, животные и насекомые, даже рыбы, как правило, сидят, жидкости всегда стоят (ср. русск. вода <в бутылке> стоит в холодильнике, но * вода стоит в бутылке, *вино стоит в бурдюке; англ. *the water stands in the bottle); звезды <в небе> сидят, фрукты <на дереве> сидят.

Нами проанализированы все локативные превербы (как те, которые восходят к соматизмам, так и превербы «несоматического» происхождения), в работе представлены результаты анализа некоторых из них. Здесь же мы имеем возможность продемонстрировать лишь малую часть грамматикализованных соматизмов, которые участвуют в кодировании концептов пространственной локализации:

щхьэ - голова в составе локативного комплекса (т.е. вкупе с одним из позиционных глаголов) служит для кодирования концептов SUPER «фигура на фоне, в контакте с фоном»; SUPER-ABOVE «фигура над фоном, но без контакта»;

1у - губы - концепты ANTE, APUD «рядом с фоном, у передней стороны, края фона (в контакте с фоном или без контакта)»;

пи - нос - концепт END, APEX CONT «фигура на самом конце фона, в контакте с ним»;

пэ - нос - концепт ANTE, OPPOSITE «фигура перед фоном, прямо напротив него»;

бгъэ - грудь - концепт OPPOSITE «фигура перед фоном, но необязательно напротив»;

к1з — хвост — концепт SUB, APUD «фигура рядом с фоном, в нижней части фона в обязательном контакте с ним».

Выявлено, что в репрезентации динамических пространственных ситуаций принимают участие все превербы-соматизмы, поскольку эти ситуации с когнитивной точки зрения гораздо более вариативны, в то время как при означивании статических пространственных ситуаций оказываются задействованными гораздо меньшее количество превербов. Так, например, статическая ситуация нахождения фигуры сзади фона (велосипед за домом) обслуживается только лексически, т.е. соматизмом в метафорическом значении, а не соматизмом, получившим статус преверба, и т.д.

Второй раздел данной главы Наивная анатомия и реликтовые знания об устройстве мира в свете когнитивных характеристик превербов посвящен решению двух задач: рассмотреть особенности концептуализации и категоризации отдельных частей тела, а также того, как язык «видит» пространственное расположение частей и органов тела друг относительно друга. Описание материала проводится в терминах тех же реляционных конструкций с опорой на две гипотезы, выдвинутые нами в том же разделе. В соответствии с первой задачей нами выявлено, что некоторые части тела получают такое же осмысление, что и в других языках. Так, тело, голова, горло, рот, ухо, нос, глаз, печень, почки, легкие и т.д. в общем смысле с точки зрения английского и русского языков представляют собой контейнеры, правда, с разной степенью прототипичности (ср. мозги в голове, камни в печени, боль во всем теле). Кабардинский язык (= носители языка), опять-таки, исходя из специфических принципов концептуализации и категоризации объектов мира и - шире - сортировки информации о мире, что, собственно, и обусловило выдвижение указанных выше гипотез, осмысляет как само тело, так и его части в терминах разных топологических подтипов. Здесь мы наблюдаем еще

одну уникальную (= редко встречающуюся в других языках) особенность кабардинского языка с точки зрения как грамматической, так и лексической типологии. Так, зачастую соматизмы, грамматикализуясь и приобретая статус преверба с одноименным названием (ср. пкъы как соматизм в значении «тело» и пкъы - преверб с одноименным названием), служат в качестве идентификатора, или, скорее, классификатора топологии объекта. Например, для описания ситуации хворь в теле кабардинский язык прибегает к локативному комплексу (преверб пкъы- + позиционный глагол «стоять»), поскольку при концептуализации тела как особого рода контейнера «выдвигается» салиентный признак «распространение чего-л. во всем объекте». Отсюда болезнь <инфекция> мыслится как особая сущность, которая <равномерно?> распространяется по всему телу (ср. букв, перевод с каб. «болезнь телосто-ит»). Этот же самый преверб используется для описания ситуаций типа «сыр (мясо) еще недостаточно пропитались рассолом», т.е. буквально «раствор соли еще недостаточно распространился в теле сыра или мяса».

Части же тела осмысляются в терминах следующих топологических подтипов: подтип А контейнеры-объекты/ живот, голова, ухо, нос, почки; подтип Б контейнеры-субстанции: кровь, моча, лимфа, печень, легкие, мозги, мышцы, волосяной покров; подтип В - створчатые контейнеры: рот, гениталии (женск.); подтип Г - глаз (соринка лежит в глазу, но при этом под <веком>). Особняком стоит горло, которое встраивается в семантику кабардинского языка в терминах топологического типа плоскостей, а не контейнеров, как в других языках (ср. русск. кость в горле и букв. каб. *кость на горле).

В соответствии со второй задачей мы также рассмотрели, с одной стороны, концептуализацию пространственного расположения частей и органов тела друг относительно друга (ср. голова на плечах), а с другой, - в каком локативном состоянии (ср. сидеть, стоять, лежать) пребывает та или иная часть тела. Здесь мы также обнаружили ряд уникальных особенностей проецирования денотатов некоторых соматизмов в семантику кабардинского языка. Так, в общем случае пространственное расположение частей тела кодируется при помощи реляционных конструкций (ср. мозги в голове и букв, перевод мозг ел ежит голова)*.

Приведенный пример представляет собой реализацию прототипиче-ской реляционной конструкции кабардинского языка, которая названа нами «полной», поскольку здесь присутствуют все элементы: фигура, фон, локативный комплекс. Вместе с тем в некоторых случаях фон или область локализации (Y) устраняется (такие конструкции названы нами «усеченные»),

* Лексема, обозначающая мозг в значениях «орган» и «кушанье», с точки кабардинского языка не имеет множественного числа, поскольку это субстанция; мы полагаем, что это тот самый момент, где встречается грамматика с лексикой (с семантикой), на что необходимо обращать, по мнению Е.С. Куб-ряковой, особое внимание при изучении проблемы связи образа мира и его отражения в словообразовании и грамматике [Кубрякова 2006].

поскольку, видимо, язык «считает», что его легко идентифицировать, исходя из «фундаментальных» знаний человека, или же это само собой разумеющийся факт (ср. *мясо належит<кожа?>, *кожа належит <мясо?>, уши настоят). В других случаях лексема, обозначающая фон, соединяется с лексемой, обозначающей фигуру, образуя сложное слово (щхьэ-ц «голова+воло-сы», букв. * «головные волосы», *волосы головы). Такие сложные слова репрезентируют субординатный уровень категоризации (ср. цы волосы - название для базового уровня категоризации и щхьэ-ц - терм для субординатного уровня категоризации, т.е. для обозначения «разновидности» волос, предопределяемой мереологическими отношениями (Е.В. Рахилина) или областью локализации). Отсюда мы имеем фразу, которая в буквальном переводе звучит как: «головные волосы стоят». Ясно, что областью локализации «головных волос» является сама голова, поэтому и оказывается неидентифициро-ванной. В этой связи мы имеем букв, шейные, запястные, икроножные, ушные, носовые и т.д. волосы. Локализация носа также кодируется при помощи «усеченной» конструкции, т.е. его расположение относительно неидентифи-цированного языком фона (голова? лицо?) кодируется при помощи локативного комплекса с грамматикализованным превербом пы- нос и предикатом стоять (ср. пы-т-щ, где преверб передает концепт END, APEX CONT «фи-iypa на самом конце фона, в контакте с ним»), В этой связи мы также обнаруживаем еще одну типологическую особенность кабардинского языка: соматизмы (например, пэ нос), приобретая статус преверба с одноименным названием (преверб пэ/пы нос) и выступая в составе локативного комплекса, служат для кодирования локализации денотата этого соматизма по отношению к денотатам других соматизмов (расположение носа по отношению к лицу другие языки никак не выражают). Кабардинский язык, кстати, «видит» ситуацию фрукты на дереве в терминах этого же комплекса пы-т-щ стоят <прикрепленные> носом к ветке). Именно так (через грамматикализованный соматизм пэ- нос) язык кодирует расположение всех «концевых» частей тела, как-то: пальцы на руке/ноге, кисти рук, ступни (причем в иерархической последовательности: палец по отношению к кисти, кисть - к руке, рука к телу), шея, голова, гениталии (мужск.), хвост, ягодицы и даже ресницы (а брови настоят\). Иными словами, для кодирования расположения всех этих Х-ов по отношению к соответствующим Y-ам (которые зачастую оказываются неиденгифицированными), язык прибегает к тому же комплексу, при помощи которого он описывает расположение «концевых» частей протяженных вытянутых артефактов (ср. русск. кончик ножа, пера и их буквальные переводы на кабардинский как «нос ножа» и «нос пера»).

Анализ особенностей кодирования пространственных ситуаций позволил сделать нам еще одно важное, на наш взгляд, допущение. Так, для того, чтобы тот или иной преверб (например, преверб пз-1пы- нос), образованный от одноименного соматизма (го нос), оказался задействованным в определенном локативном комплексе {пы-т-щ), в семантической структуре этого соматизма, как

правило, должно присутствовать метафорическое значение. Так, если у ножа есть метафорический «нос», то прикрепление этого носа к объекту обозначается через локативный комплекс с одноименным превербом. Таким же образом, для того, чтобы, например, описать ситуацию «стоять у < ворот>», кабардинский язык использует соматизм 1у рот дважды: сперва язык обязательно идентифицирует у объекта Y (фон) метафорические «губы», т.е. наделяет его «губами» (ср. бжэ-1у-пэ букв, ворота+губы), затем использует локативный комплекс с этим же соматизмом, но уже в виде грамматикализованного элемента (превёрба) в составе локативного комплекса (ср. Iy-тын в значении «стоять у < ворот>», букв, губы+стоять).

В заключении подведены итоги исследования. На примере соматизмов рассмотрены важные вопросы теоретической лингвистики, связанные с языковым членением пространственно-временного континуума, т.е. проецированием мира и его фрагментов в семантику естественного языка. При этом особая роль в осуществлении языком двух своих важнейших функций - когнитивной и эпи-стемической - принадлежит метафоре и метонимии (включая синекдоху). Особенности встраивания или проецирования мира в семантику естественного языка во многом связаны с преимущественной моделью концептуализации - антропоморфной или пастушеской, которую избирают носители языка и которая детерминирует особенности формирования его картины мира и, следовательно, реализацию языком указанных важнейших функций.

Дальнейшее направление исследования мы видим в возможности вовлечения в орбиту исследования динамических пространственных ситуаций с участием соматизмов и расширении типологической базы исследования (вовлечения большего количества языков).

Результаты диссертационного исследования нашли отражение в 32 публикациях, 7 из которых вышли в рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК.

Монографии

1. Кимов P.C. Метафора и метонимия как когнитивные и эпистемологические механизмы формирования языковой картины мира: монография. -Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2010. - 9,5 п.л.

2. Кимов P.C. Соматизмы кабардинского языка. Грамматикализация: монография. - Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2010. - 5,5 п.л.

Статьи в рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК РФ

3. Кимов P.C. Об особенностях категоризации знаний в языке // Известия высших учебных заведений Северо-Кавказского региона. Общественные науки. Спецвыпуск. - 2006. - 0,5 п.л.

4. Кимов P.C. Реляционные конструкции и соматизмы в языках // Вестник Костромского ГУ им. H.A. Некрасова. - 2006. - № 3. - 0,6 п.л.

5. Кимов P.C. Зооморфная vs антропоморфная модель мира // Вестник Костромского ГУ им. H.A. Некрасова. - 2005. - № 12. - 0,7 п.л.

6. Кимов P.C. Формирование языковой картины мира на примере со-матизмов // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2007. - № 4. - 0,6 п.л.

7. Кимов P.C. Пространство и время через призму соматической лексики // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2008. -№ 2. - 0,6 п.л.

8. Кимов P.C. Метафора и метонимия в соматической лексике // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Вып. 5. - 2008. - 0,6 п.л.

9. Кимов P.C. Когнитивный анализ сложных соматизмов И Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Вып. 4. - 2008. - 0,6 п.л.

Участие в международных конференциях

10. Kimov R. Cognitive approach to the study of body-part terms // II International Symposium «Ibero-Caucasian Linguistics: legacy and perspectives» dedicated to the 110-th anniversary of Arn. Chikobava's birth. - Tbilisi, 2008. - 0,4 п.л.

11. Kimov R.S. Body parts as source concepts: Международный конгресс по когнитивной лингвистике // Тамбовский государственный университет. -Тамбов, 2008. - 0,4 п.л.

12. Kimov R. Conceptualization of body parts // Общетеоретические и практические проблемы языкознания и лингводидактики: материалы Меж-дун. научн.-практ. конференции. - Екатеринбург, 2006. - 0,3 п.л.

13. Кимов P.C. Композиционная семантика и соматизмы // Общетеоретические и практические проблемы языкознания и лингводидактики: материалы Международной научно-практической конференции. - Екатеринбург, 2006. - 0,4 п.л.

14. Кимов P.C. Когнитивные особенности соматизмов Н Материалы Международной научно-практической конференции. - Майкоп, 2008. - 0,8 п.л.

15. Кимов P.C. Концептуализация мира в полилингвальном и поликультурном образовательном пространстве // Полилингвальное образование как основа сохранения языкового наследия и культурного разнообразия человечества: материалы международной научной конференции. - Владикавказ, 2006. - 0,4 п.л.

Статьи в других научных изданиях

16. Кимов P.C. К вопросу об отражении переносных значений в семантике деривата // Структура и функционирование языка. - М.: АН СССР Институт языкознания. -1981.-0,5 п.л.

17. Кимов P.C. Соматика и когниция // С любовью к языку. Сборник научных трудов. Юбилейный сборник, посвященный Е.С. Кубряковой. -М.-Воронеж, 2002. - 0,6. п.л.

18. Кимов P.C. Размышления над кабардинским глаголом // Выпуск по языкознанию народов Северного Кавказа. - Нальчик, 2002. - 0,8 п.л.

19. Кимов P.C. О некоторых номинативных особенностях соматической лексики в кабардино-черкесском языке // Межвузовский сборник научных трудов. - Нальчик, 1996. - 0,5 п.л.

20. Кимов P.C., Битокова С.Х. О соотношении широкозначности и многозначности // Межвузовский сборник научных трудов. - Нальчик, 1996. - 0,5 п.л.

21. Кимов P.C. Метафора как одна из лингвистических универсалий // Актуальные вопросы адыгских языков. - Нальчик: КБИИФЭ, 1981. - 0,5 п.л.

22. Кимов P.C. О концептуализации действительности и представлении знаний в разных языках // Проблемы представления знаний в языке. Типы и форматы знания: сборник научных трудов РАН. Институт языкознания. -М., 2007,-0,7 п.л.

23. Кимов P.C. Соматизмы и концептуализация мира // Актуальные задачи лингвистики, лингводидактики и межкультурной коммуникации: сборник научных трудов. - Ульяновск: УлПТГУ, 2006. - 0,4 п.л.

24. Кимов P.C. Локативные предикаты и концептуализация мира // Общетеоретические и практические проблемы языкознания и лингводидактики: материалы Международной научно-практической конференции. - Екатеринбург, 2006. - 0,4 п.л.

25. Кимов P.C. Концепт «в» и его реализация в разных языках // Концептуальный анализ языка: современныу направления исследования: сборник научных трудов РАН-ТГУ им. Г.Р. Державина. - М.-Тамбов, 2007. - 0,8 п.л.

26. Кимов P.C. К вопросу о контрастивном методе изучения английской грамматики в национальной школе // Проблемы обучения родным языкам в условиях полиэтничного общества: материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Нальчик: КБГУ, 2008. - 0,3 п.л.

27. Кимов P.C. Наивная анатомия и реликтовые знания об устройстве мира // Когнитивные исследования языка: сборник научных трудов / гл. ред. серии Е.С. Кубрякова; отв. ред. выпуска H.H. Болдырев. - М.-Тамбов, 2008. - 0,6 п.л.

28. Кимов P.C. Описание когнитивных признаков анатомической лексики сквозь призму перцептуальных свойств фигуры и фона // Non multum, sed multa: Немного о многом. У когнитивных истоков современной терминологии: сборник научных трудов в честь В.Ф. Новодрановой. - М.: Авторская академия, 2010. - 0,8 п.л.

Тезисы

29. Кимов P.C. Бытийные предложения в разных языках // Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру: тезисы 2-го Международного конгресса - Пятигорск, 1998. - 0,2 п.л.

30. Кимов P.C. К вопросу о категории обладания в разных языках // Тезисы докладов республиканской научно-практической конференции. -Нальчик: КБГУ, 1996.

31. Кимов P.C. О некоторых особенностях локативных превербов // Проблемы развития государственных языков КБР. - Нальчик: КБГУ, 1996.

Кимов P.C. Номинативные особенности некоторых превербов в кабардино-черкесском языке // Проблемы развития государственных языков КБР. -Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 1997.

В печать 08.11.2010. Тираж 100 экз. Заказ № 6106. Полиграфический участок ИПЦ КБГУ 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Кимов, Рашад Султанович

Введение.

Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ.

1.1.Концептуализация и категоризация как базовые понятия когнитивной лингвистики.

1.2. Языковая картина мира как отражение многогранных связей между языком и мышлением.

1.3. Проблемы полисемии и организации семантической структуры многозначной лексемы.

1.3.1. Разные школы и разные взгляды. Настоящее и прошлое.

1.3.2. Типология значений многозначного слова.

1.4. .Метафорические и метонимические значения как основные составляющие смысловой структуры полисеманта.

1.4.1. Различные трактовки метафоры и метонимии в отечественной лингвистике. Ретроспективный взгляд.

1.4.2. Сходство и смежность. Расширение и сужение.

1.4.3. Классификация метафорических и метонимических значений с эпидигматической точки зрения.

1.5. Способы идентификации и методика разграничения метафорических и метонимических значений.

1.6. Когнитивный подход к изучению соматизмов как языковых средств представления мира и его фрагментов.

1.7. К вопросу теории о грамматикализации лексических единиц.

Выводы

Глава 2. СОМАТИЧЕСКИЙ ЛЕКСИКОН КАБАРДИНСКОГО ЯЗЫКА

2.1. Структурно-семантические группы соматизмов.

2.2. Соматизмы как знаконосители ( sign vehicles). Ономасиологические особенности.

Глава 3. ИЗУЧЕНИЕ СМЫСЛОВОЙ СТРУКТУРЫ МНОГОЗНАЧНЫХ СОМАТИЗМОВ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ПАРАДИГМЫ

ЗНАНИЯ.

3.1. Предварительные замечания.

3.2. Лексема ЩХЬЭ голова.

3.2.1. Представление лексемы ЩХЬЭ голова в Словаре.

3.2.2. Метафорическое расширение концептуальной основы лексемы ЩХЬЭ голова.

3.2.3. Метонимическое расширение концептуальной основы лексемы

ЩХЬЭ голова.

Выводы

Глава 4. ОСОБЕННОСТИ СЛОВОСЛОЖЕНИЯ ВНУТРИ СОМАТИЧЕСКОГО ЛЕКСИКОНА. СОМАТИЗМЫ В СОМАТИЗМАХ.

4.1. Образование композитов-соматизмов как отражение усложнения когнитивного опыта носителей языка.

4.2. Классификация Э.Бенвениста применительно к сложным соматизмам кабардинского языка в когнитивном аспекте.

Выводы.

Глава 5. НОВЫЙ КОГНИТИВНЫЙ СТАТУС СОМАТИЗМОВ. ГРАММАТИКАЛИЗАЦИЯ

5.1. Когнитивные характеристики локативных превербов.

5.2. Краткий анализ подходов к изучению предлогов.

5.3. Связанные формы и специфика реляционных конструкций.

5.4. Представление пространственных концептов в кабардинском языке.

5.4.1. Языковые средства репрезентации концепта SUPER.

5.4 2. Концепт IN и его модификации в языках.

5.4.2.1. Преверб И как средство кодирования концепта IN.

5.4.2.2. Преверб ДЭ как средство кодирования концепта IN.Ill

5.4.2.3. Преверб ХЭ как средство кодирования концепта IN.

5.4.2.4. Преверб Щ1Э как средство кодирования концепта IN.

5.4.2.5. Преверб К1УЭЦ1 как средство кодирования концепта IN.

5.4.2.6. ПревербЖЬЭДЭ как средство кодирования концепта IN.

5.5. Концепт APUD около и его выражение в языке.

5.6. Концепты ANTE, OPPOSITE и их языковое представление.

5.7. Концепт BESIDE и средства его выражения в языке.

5.8. Сложный концепт CONT-APEX (X в контакте с Y-ом).

5.9. Сложный концепт CONT-ANTE и его репрезентация.

5.10. Выражение концепта APUD посредством преверба К1Э-.

5.11. Концепт BESIDE сбоку, в контакте с ориентиром.

5.12. Наивная анатомия и реликтовые знания об устройстве мира в свете когнитивных характеристик превербов.

Выводы.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Кимов, Рашад Султанович

Предлагаемая диссертация посвящена рассмотрению на материале раз-носистемных языков — кабардино-черкесского (в дальнейшем — кабардинского), английского и русского — некоторых общетеоретических вопросов, связанных с ролью и вкладом соматической лексики в когнитивные процессы формирования языковой картины мира, а значит в процессы концептуализации и категоризации мира вообще и его фрагментов в частности.

Сакраментальная фраза Ф. Де Соссюра о том, что единственным и истинным объектом лингвистики является язык, «рассмотренный в самом себе и для себя», на многие годы определила развитие лингвистической мысли, способствуя тем самым вытеснению вопросов связи языка и человека на периферию интересов лингвистики. Но в последние несколько десятилетий положение дел резко изменилось, поскольку, по авторитетному мнению одного из основоположников российской версии когнитивной лингвистики Е.С. Кубряковой, язык начали изучать не только «как уникальный объект, рассматриваемый в изоляции, но в значительной мере и как средство доступа ко всем ментальным процессам, происходящим в голове человека» [Кубрякова 2004: 2]. В этой связи развитие лингвистики ознаменовано усиленным интересом ученых, работающих в этой области, к когнитивным аспектам изучения языковой деятельности вообще и отдельных языковых знаков в частности, которые интерпретируются в терминах когнитивной парадигмы знания [Болдырев 2000; 2004; Кубрякова 1997; 2000; 2004; Демьянков 1992; 1994; Постовалова 1998 и др.].

Так, под новым углом зрения освещаются и новому осмыслению подвергаются все важнейшие языковые явления, что проявляется, прежде всего, в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору - человеку как наблюдателю и как носителю определенного опыта и знаний [Болдырев 2000; 2006; Кравченко 2004].

Актуальность диссертационного исследования. Актуальность предпринятого исследования предопределяется особой значимостью когнитивной парадигмы знания на современном этапе развития науки и таких методологически важных вопросов, как категоризация-и концептуализация, способы представления знаний в языке, грамматикализация лексических единиц и т.д., которые еще не получили однозначного решения в теории языка. До,настоящего времени многие из этих проблем, в том числе способы выражения пространственных отношений в языках, грамматикализация лексических единиц, рассматривались в основном при опоре на индоевропейские языки, что с неизбежностью приводило и привело к однобокому и предвзятому освещению проблемы. Это обусловливает вовлечение в научные исследования как можно большего количества языков, чтобы максимально полно представить их языковое разнообразие [8уогои 2007:745]. Кроме этого, сейчас особую актуальность представляет восполнение серьезной лакуны современной семантики - «практически полное отсутствие работ по теме, которую можно было назвать «лексической типологией» и сравнить весь объем сведений, необходимых для употребления семантически близких слов в разных языках» [Рахилина 2000:27]. Соматическая лексика в связи с обращением к когнитивным аспектам изучения языка и особенно к такому его важнейшему свойству, как антропоцентричность, оказывается благодатной областью исследования, поскольку она играет чрезвычайно важную роль в формировании языковой или наивной картины мира (вслед за Ю. Д. Апресяном в работе мы используем эти термины в качестве синонимичных) [Апресян 2006:35]. При этом, как указывает Ю.Д.Апресян, она лингво- и этноспецифична, так как «отражает особый способ мировидения» и проявляет себя в этноспецифич-ном наборе ключевых идей (своего рода «семантических лейтмотивов», по выражению автора), разными языковыми средствами: морфологическими, словообразовательными, синтаксическими, лексическими и даже просодическими» [Апресян 2006:35]. Правда, значимость и роль этих средств в формировании наивной картины мира далеко не одинаковы при переходе от языка к языку, и их выявление предопределяет своевременность и актуальность вовлечения в предлагаемое описание, помимо русского и английского, одного из адыгских языков, а именно кабардинского вообще и его соматического лексикона, в частности. Более того, на материале кавказских языков подобные исследованияшроводились недостаточно.

Объектом работы является исследование реализации естественным языком двух его важнейших функций — когнитивной и эпистемической (наряду с коммуникативной) — и выявление того, каким образом в единицах языка в виде гносеологических образов закрепляются элементы действительности, выделенные, отображенные и обработанные сознанием человека (эпистемологический аспект), и как в тех же единицах языка и их свойствах материализуются структура и динамика мысли (когнитивный аспект) [Кибрик 2005: 9-10].

Предметом анализа послужило выявление особенностей встраивания денотатов исследуемой группы слов в семантику естественного языка.

Материал исследования — соматическая лексика кабардинского, русского и английского языков - извлечен из лексикографических источников, в том числе из интернет-версий известных словарей последних двух языков, а также получен в результате многочисленных лингвистических экспериментов в ходе работы с информантами. За опорный язык мы взяли кабардинский, поскольку для него когнитивная роль соматизмов в формировании картины мира и их эпистемическая функция более значимы и значительны по сравнению с английским и русским.

Выбор материала исследования связан, прежде всего, с тем, что, представляя собой древнейший пласт лексики любого естественного языка, данная группа слов является носителем самого начального когнитивного опыта человека, вследствие чего важнейшие принципы когниции: от конкретного к абстрактному, от известного к неизвестному, от простого к сложному наиболее адекватно, на наш взгляд, могут быть описаны при опоре именно на означаемые исследуемых единиц.

На этом материале верифицируются одна общая гипотеза, заключающаяся в том, что особенности формирования ЯКМ детеминируются преимущественной опорой языка на одну из моделей концептуализации — зооморфную уэ антропоморфную и три частные гипотезы исследования, связанные с тем, что:

- в языке со связанными формами (превербами, восходящими к сома-тизмам), концептульно коррелирущими со свободными (предлогами), пространственная ситуация кодируется более дробно и разнообразно;

- в пространственных конструкциях кабардинского языка выбор преверба предопределяется топологическим осмыслением области локализации (фона);

- ограничения на избирательность позиционного глагола накладываются когнитивными характеристиками локализуемого объекта (фигуры).

Цель исследования — комплексное семантическое и когнитивное описание соматической лексики — предопределяет решение следующих специальных задач:

- изучить и обобщить теоретическую литературу по поднимаемым в работе проблемам, а также уточнить некоторые наиболее важные понятия и термины, при опоре на которые осуществляется предлагаемый анализ;

- существенно дополнить и восстановить семантический «портрет» соматизмов кабардинского языка, отталкиваясь от наиболее полного лексикографического представления этих единиц в английском и русском языках, а также опираясь на опрос информантов и лингвистические эксперименты;

- выявить степень представленности одной из двух моделей концептуализации мира и его фрагментов — антропоморфной и зооморфной — в рассматриваемых языках и определить, какие последствия имеет преимущественная опора языка на одну из этих моделей и каким образом это связано с расширением ономасиологической и когнитивной базы той или иной лексемы;

- рассмотреть в связи с предыдущей задачей, каким образом расширение когнитивной базы соматизма создает условия для его использования в качестве грамматического элемента;

- проанализировать роль метафоры и метонимии как вторичных средств ономасиологического ресурса естественного языка пространственной и временной концептуализации мира, а также их роли в создании условий для перехода лексем-соматизмов в.разряд грамматикализованных элементов;

- провести концептуальный анализ «родственных» соматизмов и рассмотреть особенности «встраивания» (Е.В. Рахилина) их денотатов в семантику естественного языка, в результате которого образуется «ментальная проекция окружающего мира» (H.H. Болдырев) или «спроецированный мир» («projected world», «experienced world» «phenomenal world» по P. Джакен-доффу) и сравнить «спроецированные» миры в исследуемых языках;

- выявить основные тенденции знакообразования в структурно сложных соматизмах (соматизм+ соматизм) и предложить их новую классификацию с когнитивных позиций при опоре на идеи Э. Бенвениста;

- рассмотреть когнитивные основания, пути и условия грамматикализации соматизмов и установить вектор процесса превращения лексической единицы в грамматический элемент со всеми вытекающими отсюда последствиями;

- определить принципиальную разницу между кодированием пространственной ситуации в английском и русском как языках со свободными формами (предлогами) и кабардинском как языке со связанными формами (превербами) и выявить концептуальную корреляцию предлогов и превербов на основе анализа пространственных или реляционных конструкций (relational constructions — S. Svorou);

- выявить когнитивные основания выбора преверба в зависимости от топологических характеристик области локализации {фон, ориентир, или ре-лятум, в другой терминологии) и выбора позиционного глагола в зависимости от когнитивного осмысления локализуемого объекта {фигуры).

Теоретическую базу предпринятого исследования составляют достижения отечественных и зарубежных лингвистов в следующих областях лингвистического знания: языковая картина мира (В. Гумбольдт, Б. Уорф, Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова, Б.А. Серебренников, и др.); когнитивная лингвистика и семантика (H.H. Болдырев, В.З. Демьянков, A.B. Кравченко, Е.С. Кубрякова, Е.В. Рахилина, Ю.С. Степанов, J. Lakoff, R. Langacker, L. Talmy, R. Jackendoff, R. Taylor и. др.); моделирование пространства в естественном языке (М.В.Всеволодова, Е.Ю. Владимирский, В.А. Плунгян, Е.В. Рахилина,О.Н. Селиверстова, Е.В. Мазурова, L. Talmy, S. Svorou, В. Heine, С. Vandeloise и др.); теория грамматикализации (Е. Курилович, В. А. Плунгян, Т.А. Майсак, В. Heine, P. J. Hopper, S. Svorou, Т. Stoltz, Е. Traugott и др); теория метафоры и метонимии (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, М.В. Никитин, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, R. Jackobson, J. Lakoff, М. Johnson, L. Goosens и др.); теория лексического значения и полисемии (Ю.Д. Апресян, И. В. Арнольд, И.К. Архипов, В.В. Виноградов, В.Г. Гак, В.А. Звегинцев, С.Д. Кацнельсон, A.A. Смирницкий, A.A. Уфимцева, Д.Н. Шмелев, JI.B. Щерба); теория словообразования, морфология вообще и адыгская, в частности (Е.С. Кубрякова, В.А.Плунгян, З.И. Керашева, М.А. Кумахов, Г.В. Рогава, Х.Ш. Урусов и др.).

Теоретическая значимость работы состоит в рассмотрении актуальных вопросов семантики и когнитивной лингвистики, пространственного моделирования в языке, метафоры и метонимии как основных средств формирования семантической структуры слова (эпистемологический аспект), как одних из наиболее мощных языковых механизмов концептуализации и категоризации информации, приходящей к человеку извне (когнитивный аспект) и уточнении некоторых понятий применительно к настоящему исследованию. Результаты исследования могут послужить, на наш взгляд, вкладом в дальнейшую разработку теоретических вопросов, связанных с формированием картины мира в естественном языке, предопределяемых его наличными ресурсами (свободные и связанные формы), на которые он опирается при членении пространственного и временного континуума.

Практическая значимость работы обусловлена ее теоретической значимостью и заключается в том, что результаты наших наблюдений могут быть использованы в курсах лекций по общему языкознанию, когнитивной семантике; общему и адыгскому словообразованию, при дальнейшей разработке вопросов и анализе практического материала, связанного с типологией представления пространства в естественном языке и при исследовании проблем грамматикализации лексических единиц, в лексикографической практике языков, вовлеченных в анализ, в особенности при составлении нового, усовершенствованного толкового словаря кабардинского языка, а также при разработке метаязыка такого словаря.

Научная новизна исследования заключается в том, что здесь впервые в теории языка: в орбиту комплексного исследования, проводимого в терминах когнитивной лингвистики, вовлекается язык другой типологической группы — представитель одного из западнокавказских языков; через лексикографические данные английского и русского языков реконструируются лексические концепты, обозначаемые соматизмами в кабардинском языке; на материале соматизмов кабардинского языка изучаются вопросы антропоморфной и зооморфной модели концептуализации мира и устанавливается, какие последствия имеет преимущественная опора естественного языка на зооморфную модель при формировании наивной картины мира; с когнитивных позиций предлагается новая классификация эндоцен-трических сложных слов (по классификации Э. Бенвениста) и рассматриваются когнитивные основания их формирования и функционирования в кабардинском языке; вводится понятие локативного комплекса, обуславливающего этноспе-цифичность реляционных (пространственных) конструкций и особую роль позиционных глаголов кабардинского языка в кодировании пространственной ситуации вообще и в процессах категоризации мира и его фрагментов, в частности; соматизмы кабардинского языка: изучаются на предмет выявления путей и способов превращения полнозначнои лексической единицы-соматизма в грамматикализованный элемент и устанавливается концептуальная?корреляция предлога в английском и русском языках с превербом в кабардинском языке; . — особенности расположения разных частей и органов тела с точки зрения наивной анатомии интерпретируются1 в терминах перцептивных свойств фигуры к фона;

- выявляется ряд уникальных (= редко встречающихся в других языках) и (=единственных в своем роде, неповторимых) особенностей знакооб-разования, связанных с функционированием метафорических и метонимических наименований в системе номинативных средств кабардинского языка; в соматическом лексиконе кабардинского языка выявляется особая разновидность метафтонимиш

На защиту выносятся следующие положения:

1. Соматическая лексика любого языка представляет собой один из наиболее важных и когнитивно значимых участков языка, при опоре на который можно проследить усложнение и развитие когнитивного опыта .человека.

2. Понятийный уровень мышления и, следовательно, синтезируюущая и анализирующая деятельность человеческого сознания не зависят от конкретного языка,, в то время как. концептуализация мира и отдельных его фрагментов лингво- и этноспецифичны и предопределяются многими факторами, в; числе которых важную роль играют наличные ресурсы языка и та модель концептуализации, на которую он опирается.

2. Антропоморфная, и зооморфная (пастушеская) модели концептуализации мира с разной степенью широты представлены во всех трех языках, но в кабардинском языке ведущая роль принадлежит последней; при этом обе модели концептуализации мира обнаруживаются здесь в тесном взаимопереплетении, зачастую образуя ономасиологическую осцилляцию (ср. каб. дамэ крыло как обозначение части тела человека и животного).

4. Пастушеская модель состоит не столько в том, что человек как двуногое существо уподобляется животному, сколько в том, что пространственный и временной континуум концептуализируются и категоризируются по принципу их уподобления животным.

5. Некоторые соматизмы кабардинского языка, функционирующие в качестве метафорических наименований, могут регулярно использоваться в нем в целях метонимической номинации.

6. В какой бы парадигме знания-(логическая, традиционная, антропоцентрическая) не изучалась и в каких бы терминах метафора не интепретировалась (номинативная, стершаяся, образная, живая, авторская, генетивная и т.д.), она всегда основывается на взаимодействии двух областей: источника и цели, в то время как метонимия (включая синекдоху) опирается на концептуальную смежность.

7. В локативной* конструкции топологические характеристики области локализации (релятум, фон) предопределяют выбор преверба, в то время как когнитивные характеристики локализуемого объекта накладывают ограничения на выбор предиката локативного состояния; при этом относительно выражения местонахождения объекта русский и английские языки можно назвать универсальными, в то время как кабардинский язык является «сильно классифицирующим» (Е.В. Рахилина).

8. Грамматикализация — превращение соматизма, обладающего самостоятельной номинативной ценностью в преверб, — явление векторное, однонаправленное (от конкретного к абстрактному); до приобретения лексической единицей статуса грамматикализованной, она, как правило, используется в целях вторичной (метафорической) номинации, причем с широким ономасиологическим диапазоном.

В реферируемой работе использованы разнообразные методы исследования, выбор которых продиктован спецификой анализируемого материала. Интроспективный метод применялся нами при порождении и оценке примеров в кабардинском языке. Мы также широко опирались на различные методы'обращения к интуиции-около 200 информантов- носителей кабардинского языка разного возраста, пола, в основном проживающих в сельской местности, с целью перепроверки погрешностей, возникающих при использовании интроспективного метода (метод наблюдения, интевьюирование, метод подстановок). Кроме этого, при работе с информантами мы использовали лингвистический эксперимент, с помощью которого нами было составлено большое количество «отрицательного языкового материала» (Л .В! Щерба), особенно при анализе «языкового поведения» соматизмов в качестве грамматикализованных элементов; при исследовании материала русского и английского языков мы опирались на компонентный и концептуальный анализ, дефиниционный анализ и такие его разновидности, как: метод цепочки словарных. дефиниций, метод развертывания, словарной дефиниции, метод ступенчатой идентификации, а также метод лексических трансформаций (особенно при идентификации метонимических значений).

Апробация работы. Основные положения диссертации были апробированы в виде докладов и сообщений на круглых столах по проблемам когнитивной лингвистики в Институте языкознания РАН совместно с Тамбовским госуниверситетом и Российской ассоциацией лингвистов-когнитологов и в 2006, 2007, 2008 и 2009 гг.; Международных научных и научно-практических конференциях: (Екатеринбург, 2006). (Владикавказ, 2006); (Ульяновск, 2006); (Майкоп, 2007); (Пятигорск, 2008); Международных симпозиумах и конгрессах (Пятигорск, 2006); (Тбилиси, 2008); (Тамбов, 2008), а также на межкафедральных лингвистических семинарах (Нальчик, 20052009) и научно-методических семинарах кафедры английского языка.

Объем и структура', работа состоит из введения, заключения, пяти глав, приложения и библиографии, насчитывающей свыше 400 наименований отечественных и зарубежных авторов.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Когнитивные и эпистемические аспекты представления мира в языке"

Выводы

В данной главе рассмотрены особенности различных языковых средств — свободных и связанных — в представлении пространства. Выявлено, что если в английском и русском языках (как, впрочем, в языках индоевропейской культуры) основными средствами кодирования пространственных ситуаций являются пространственные предлоги, то кабардинский язык в силу типологических особенностей использует в основном связанные формы (локативные превербы). В ходе исследования подтверждены наши исходные гипотезы. Так, в соответствии с первой гипотезой обнаружено, что кабардинский язык, в зависимости от когнитивного осмысления области локализации, использует пять разных пре-вербов для кодирования концепта IN, в то время как индоевропейские языки прибегают к предлогу in и его аналогам (ср. русск. в). Данное положение связано с тем, что кабардинский язык, помимо опоры на собственно топологические характеристики объекта как контейнера, привлекает большее разнообразие са-лиентных признаков, зачастую комбинируя их, что и позволяет выделить в этом языке пять подтипов контейнеров, каждый из которых описывается в контексте соответствующего преверба: а) преверб и- (LOCIN) для контейнеров-объектов типа стакан, ведро, бак', б)преверб x?-(LOCINTER) для контейнеров-субстанций (газообразные вещества, сыпучие продукты, жидкости, «континуумы», «множественные сущности» типа толпа, стадо, коровы; ср. mass — multiplex entities [Brugman, Lakoff 1988: 507], абстрактные понятия типа радость, горе ); в) преверб дэ- (LOCIN-BETWEEN) для контейнеров типа шкаф, сундук, моллюски, имеющих «створки» или представляющих собой огороженные пространства типа двор, город (русск. во дворе, в городе), названные нами обобщенно «створчатые контейнеры»; г) преверб щ1э- (LOCIN-SUB) для контейнеров-жилищ или зданий; д) преверб к1уэц1ы- (грамматикализованный соматизм живот) для контейнеров типа сверток, узел <с вещамн>, содержимое которых недоступно прямому наблюдению; основное отличие от подтипа (а) заключается в том, что объекты в них запакованы, завернуты или закутаны (ср. пироги в узелке, деньги в свертке)-, в примерах глоссируется как LOCINTERIOR.

Выявлено также, что некоторые объекты концептуализируются в данном языке в терминах совмещенной топологии (русск. в озере и по озеру <плыла яхта>): так, денотат слова лес при «встраивании» в семантику кабардинского языка осмысляется в терминах двух топологических подтипов, а именно: подтипы «б» и «г» (ср. лес как множественная сущность (LOCJNTER) и как здание (LOCIN-SUB).

В соответствии со второй гипотезой мы выявили, что, как и в русском языке, позиционный предикат кабардинского языка со значением лежать обслуживает объекты, «выключенные» из жизни [Рахилина 2000; Кравченко 1998]. Кроме этого, животные и насекомые, даже рыбы, как правило, сидят, жидкости всегда стоят (ср. русск. вода < в бутылке> стоит в холодильнике, но *вода стоит в бутылке, *вино стоит в бурдюке; англ. *the water stands in the bottle); звезды < в небе> сидят, фрукты <на дереве> сидят.

Части же тела осмысляются, как нам удалось выявить, в терминах следующих топологических подтипов: подтип А контейнеры — объекты: живот, голова, ухо, нос, почки; подтип Б контейнеры — субстанции: кровь, моча, лимфа, печень, легкие, мозги, мышцы, волосяной покров; подтип В — створчатые контейнеры: рот, гениталии (,женск.); подтип Г — глаз (соринка лежит в глазу, но при этом под <веком>). Особняком стоит горло, которое встраивается в семантику кабардинского языка в терминах топологического типа плоскостей, а не контейнеров, как в других языках (ср. русск. кость в горле и букв. каб. * кость на горле).

В соответствии с целью исследования мы также рассмотрели, с одной стороны, концептуализацию пространственного расположения частей и органов тела друг относительно друга (ср. голова на плечах), а с другой, в каком локативном состоянии (ср. сидеть, стоять, лежать) пребывает та или иная часть тела. Здесь мы также обнаружили ряд уникальных особенностей проецирования денотатов некоторых соматизмов в семантику кабардинского языка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведя семантический и когнитивный анализ соматизмов в кабардинском, русском и английском языках, мы пришли к следующим выводам.

При опоре на данный материал нам удалось показать, что реализация естественным, языком эпистемической и когнитивной функции зависит от большого количества факторов, которые предопределяют особенности концептуализации и категоризации информации о мире, приходящей к человеку извне, а также фиксации и хранения гнесеологического образа пространства и времени, окружающего мира и его фрагментов. В этой связи, выполняя работу в терминах антропоцентрической лингвистики, мы пришли к главному выводу о том, что немаловажную роль среди этих факторов играет преимущественная ориентированность языка на одну из моделей концептуализации — антропоморфную и зооморфную, которую избирают носители конкретного языка, что с неизбежностью детерминирует специфику формирования национальной языковой (=наивной) картины мира и связанное с ней предпочтение, которое языки отдают определенным соматизмам (их денотатам), выбирая их в качестве концептуальных ресурсных источников при осмыслении пространства и времени (ср. замечательные по своим масштабам и глубине исследования, прежде всего, таких ученых как J.Bowden, В. Heine, S.Svorou, Т. Stolz и др., проведенных на материале сотен языков мира). Именно зооморфная или пастушеская модель восприятия мира, на которую преимущественно ориентирован кабардинский язык при членении пространственного и в особенности временного континуума, служит в качестве когнитивного основания использования денотатов лексем нос и хвост, которые, создавая своеобразный концептуальный тандем, используются в этом языке для осмысления начала и конца пространственных и временных «объектов» (ср. буквальные переводы кабардинских фраз на русский язык: нос и хвост года, осени, зимы, месяца; нос и хвост предложения, слова (= высказывания и графического объекта) нос и хвост фильма, рассказа). С точки зрения кабардинского наивного сознания облака двигаются //осхш друг к другу, . и поэтому сумерки - это буквально «когда смыкаются носы облаков»; полночь в европейском понимании с точки зрения кабардинцев это буквально «талия ночи». Этим самым; мы. ответили: на вопрос Б., Хайне о том, почему в- столь большом! количестве языков (около 300) Африки, Австралии и Океании нос и хвост оказались незадействованными в качестве концептуальных источников.

Важным выводом работы является и то, что в кабардинском языке, в отличие:от русского и английского, а также языков, европейского культурного ареала,,. обе: модели- находятся в тесном взаимодействии! и;даже взаимопереплетении, что с неизбежностью детерминирует выбор специфических когнитивно салиентных; признаков при концептуализации некоторых объектов. Так, лексема пэ нос служит для обозначения и носа человека, и клюва птиц (cpt англ. nose в значении «нос» и bill, beak в значении ,«клюв>«. В этой связи при возникновении необходимости наречения; «концевых» частей протяженных вытянутых объектов? носители кабардинского языка, опираются« на концептуальный признак "орудийность" (клюв птиц, как известно, используется как орудие охоты и добыванияшищи); Вследствие этого, те частив объектов, которые именуются в русском и английском языках соответственно «кончик « и tip, в кабардинском обозначаются при помощи; метафорического слова пэ нос (ср. русск. кончик ножа, пера, иглы,ручки, косы и т.д. и англ. tip of a.nee-dle, pen; knife: и т.д. с: их'буквальными переводами на кабардинский язык — *нос ножа, пера, иглы, ручки,косы; ср. также дуло автомата пулемета, пистолета и * нос автомата, пулемета, пистолета). Этой особенностью кабардинского языка также объясняется явление, которое мы назвали концептуальной осцилляцией: (ср. использование кабардинской лексемы, дамэ/фь/ло для обозначения соответствующей части птиц и плеча <человека>). Факты, подобные указанным, по-видимому, приводили адептов гипотезы лингвистической относительности (в, широком смысле) к ложному выводу о языковом детерминизме мышления человека.

Далее, денотаты некоторых соматизмов также подвергаются в кабардинском языке специфической концептуализации: в кабардинской ЯКМ отсутствуют выражения, соответствующие русским «верхняя-челюсть» и «нижняя-челюсть» (ср. upper and lower jaws), поскольку носители языка считают, что есть только одна челюсть, которую обозначают композитом» жьэ-пкъ (букв. рот+каркас, остов, костная основа), верхняя же челюсть с тохки зрения наивного сознания—это часть головы и поэтому не идентифицируется языком.

Выявлено также, что в качестве метафорических обозначений выступают не только структурно простые, но зачастую и сложные соматизмы (см. главу «Соматизмы в соматизмах»).

Соматизмы кабардинского языка чаще и разнообразнее используются в функции пространственных и временных дейктиков (ср. английск. back, русск. назад, которое этимологически восходит к слову зад и каб. корреляты русских лексем шея, голова, хвост, нос).

Другим не менее важным фактором, обусловливающим реализацию языком двух указанных функций - эпистемической и когнитивной и непосредственно предопределяющим формирование языковой картины мира, являются наличные ресурсы языка (тезис акад. Б.А. Серебренникова, который нашел плодотворное подтверждение в ходе предлагаемого анализа). Выявлено, что кабардинский язык, являясь одним из представителей языков со связанными формами, проявляет ряд уникальных (= редко встречающихся в языках мира или не встречающихся вообще на данном этапе теоретических и практических описаний языков мира) типологических особенностей. Так, не имея предлогов в арсенале номинативных средств, кабардинский язык вынужден прибегать к превербам, которые призваны решать те же когнитивные задачи, что и предлоги, концептуально коррелируя с ними. Таким образом, моделирование пространственных ситуаций (нас интересовали статические) в кабардинском языке осуществляется при опоре на разветвленную сеть пре-вербов (около 25), из которых 16 восходят к соматизмам, т.е. представляют собой «грамматикализованные соматизмы» или «превербы-соматизмы». При опоре на термины фигура и фон, предложенные JI. Талми, мы описали наиболее репрезентативные пространственные ситуации, которые кодируются в контексте указанных превербов-соматизмов, привлекая- иногда и другие — «несоматические» превербы, особенно й тех случаях, когда фон относится к так- называемому топологическому типу контейнеров. Выявлено- при этом, что кабардинский язык наибольшую «изобретательность» демонстрирует при репрезентации концепта IN («пространство внутри фона»); Главный вывод, сделанный нами,, состоит в том, что. сама идея соотношения фигуры и фона задается* не «простыми» реляторами — предлогами, на которые опираются русский и английский языки (ср. также арабские предлоги fi, 9ala и др.), а «локативным'комплексом», состоящим из преверба, выражающего соответствующий пространственный концепт, и обязательно одним, из позиционных глаголов (русск. сидеть, лежать, стоять), которые в составе комплекса выступают всегда в связанном виде (ср. соответственно корневые морфемы, передающие значение русских предикатов: -с-, -ль- , -т-). При этом выявлена закономерность, в связи с которой выбор конкретного преверба предопределяется в каждом случае когнитивными (топологическими) характеристиками Y-a (фона), в то время как использование одного из позиционных глаголов зависит от особой концептуализации и категоризации Х-а (фигуры). Это положение предопределяет, с одной стороны, идентификацию и означивание нескольких типов контейнеров (ср. «обыкновенные» контейнеры в европейском понимании (бак, ведро и т.д.), контейнеры-субстанции (жидкие и газообразные среды), которые язык приравнивает к так называемым множественным сущностям (толпа, стадо), створчатые контейнеры (сундук, шифоньер), контейнеры-свертки (узелок, сверток), контейнеры-жилища (здание в широком смысле). Иногда фон концептуализируется в данном языке в терминах совмещенной топологии (русск. в озере и по озеру<плыла яхта>), что приводит к его осмыслению в терминах двух топологических подтипов.

Так, денотат слова лес при «встраивании» в семантику кабардинского языка концептуализируется либо как множественная суи^ность, либо как здание

С другой стороны, позиционные глаголы используются в качестве своеобразных классификаторов Х-ов, т.е. позволяют выявить локативное состояние фигур, в которых они «пребывают» с точки зрения наивного сознания. В этой связи оказалось, что большинство животных и насекомых, даже рыбы, как правило, сидят; жидкости всегда стоят (ср. русск. вода < в бутылке> стоит в холодильнике, но *вода стоит в бутылке, *вино стоит в бурдюке; англ. *the water stands in the bottle); звезды < в небе> сидят, фрукты <на дереве> стоят и т.д.

С точки зрения осмысления денотатов многих соматизмов все три языка вовлеченные в анализ, проявляют «единодушие», что вполне согласуется с общечеловеческой логикой сортировки, информации о мире. Так, денотаты лексем "голова", "уши", "нос", "сердце", "мочевой пузырь" и т.д. мыслятся в них в общем смысле как контейнеры, пусть и с разной степенью прототипич-ности (ср. в голове, в носу и т.д.) Вместе с тем, кабардинский язык (=носители языка), исходя из собственных принципов концептуализации и категоризации объектов мира и их пространственного соотношения, предопределяемых вовлечением в эти процессы специфического набора салиент-ных признаков, осмысляет как само тело, так и его части в терминах разных топологических подтипов.

Дальнейшее направление исследования мы видим в возможности вовлечения в орбиту исследования динамических пространственных ситуаций с участием сомтазимов и расширении типологической базы исследования (вовлечения большего количества языков).

Список научной литературыКимов, Рашад Султанович, диссертация по теме "Теория языка"

1. Александрова О.В. К вопросу о концепте и концептуальном анализе // Горизонты современной лингвистики: Традиции и новаторство: сборник в честь Е.С. Кубряковой. — М.: Языки славянских культур, 2009. — С. 169—178.

2. Алексеев М.Е. Первербы в крызском и будухском языках// Тезисы докладов // Восьмая региональная научная сессия по изучению системы и истории иберийско-кавказских языков. Черкесск, 1979. - С. 66-67.

3. Аллендорф К.А. Значение и изменение значений слов: Автореф. дисс. д-ра филол. наук. МГПИИЯ им. М.Тореза. М., 1966. - 30 с.

4. Алпатов В.Я. Об антропоцентричном и системоцентричном подходе к языку // ВЯ. 1993. — № 3. — С. 15-26.

5. Антология концептов. Т. 1—2. — Волгоград: Парадигма, 2005.

6. Апажев М.Л. Проблемы кабардинской лексики. — Нальчик: Эльбрус, 1992.-336 с.

7. Апресян Ю.Д. О регулярной многозначности// Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. Т. XXX. Вып. 6. - М., 1971. - С. 509-523.

8. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1974. - 367 с.

9. Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Избранные труды. Т.2. М., 1995. - С. 629-650.

10. Ю.Апресян Ю.Д. Избранные труды, т. 1. Лексическая семантика. М.: Школа «Языки русской культуры». Изд. фирма «Восточная литература»; РАН, 1995.

11. П.Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических примитивах // Известия РАН. Серия лит. и языка. 2002. - Т.53. - № 4. - С. 24-40.

12. Апресян Ю.Д. Языковая картина мира и системная лексикография. — М.: Языки славянских культур, 2006.

13. Арнольд И.В. Семантическая структура слова в современном английском языке и методы ее исследования. Л., 1966. 192 с.

14. Н.Арнольд И.В. Полисемия существительных и лексико-граммати-ческие разряды // Иностр. яз. в школе, 1969, №5.

15. Арутюнова Н.Д. Синтаксические функции метафоры // Изв. АН СССР. Серия Литература и язык. 1978. - Т. 37, № 3. - С. 251-263.

16. Арутюнова Н.Д. Язык и метафора // Лингвистика и поэтика. — М.: Наука, 1979. 309 с.

17. Арутюнова Н.Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. - С. 147-174.

18. Арутюнова Н.Д. Метафора // Русский язык. Энциклопедия. — М., 1979.

19. Арутюнова Н.Д. Метонимия // Русский язык. Энциклопедия. М., 1979.

20. Арутюнова Н.Д. Сокровенная связка // Изв. АН СССР. Серия Литература и язык. 1980. - № 4.

21. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. — М.: Языки русской культуры, 1998.-896 с.

22. Арутюнова Н.Д. О работе группы «Логический анализ языка» Института языкознания // Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995. -М.: Индрик, 2003. С. 7-23.

23. Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине языка // Язык о языке / под общ. рук. и ред: Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 7-19.

24. Балашова Е. А. Фрагменты наивной картины мира русских и словенцев по данным обыденных толкований слов: Социолингвистический подход: Автореф. дисс . канд. филол. наук-Пермь . 2005.

25. Баранов A.Ht Когнитивная» теория; метафоры; почти двадцать пять лет спустя // Метафоры, которыми мы живем / пер. с; англ. / под ред. и с пре-дисл. Баранова А.Н. М.: Едиториал УРС.С, 2004. - С. 7-21.

26. Бижева 3-Х. Адыгская языковая картина мира; Нальчик:: Эльбрус, 2000.-123 с. ' .,. .■".•;. /"'.' .

27. Бижева З.Х. Культура; и языковая картина; мира: учебное пособие. -Нальчик: Каб^-Балк: госуниверситет, 2003: 34-с.

28. Бенвенист Э: Синтаксические основы именного сложения // Общая лингвистика. — М., 1974. • . .

29. Болдырев H.H. Концептуальное пространство когнитивной лингвистики // Вопросы когнитивной лингвистики. — 2004. — № 1.

30. Болдырев H.H. Языковые категориикак формат знания // Вопросы когнитивной лингвистики; № 2, 2006.

31. Бороздина И.С. Семантика пространственных предлогов (на материале английского и русского языков): Дисс. канд. филол . наук. Тверь, 2003.

32. БрутянГ.А. Гипотеза Сепира-Уорфа. Ереван, 1968. - 66 с.

33. Брутян Г.А. Язык и картина мира // Философские науки. 1973. -№ 1. — С. 84-97.

34. Будагов P.A. Категория значения в разных направлениях современного языкознания // ВЯ. 1974. - № 4. - С. 3-21.

35. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Перемещение в пространстве как метафора эмоций // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина.—М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 277— 288.

36. Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа / пер. с нем., вступ. ст. и коммент. O.A. Радченко. М., 1993.

37. Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слова // ВЯ. — 1953.-№5.

38. Виноградова B.C. К проблеме общего лексического значения и его выражения на лексическом и семасиологическом уровнях // Исследования по романо-германскому языкознанию. Волгоград, 1975. - С. 34-43.

39. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. — М., 1958.

40. Воркачев С. Г. Культурный концепт и значение // Труды Кубанского государственного технологического университета. Серия Гуманитарные науки. Т. 17. Вып. 2. - Краснодар, 2003. - С. 268-276.

41. Гак В.Г. Десемантизация языкового знака в аналитических структурах синтаксиса // Аналитические конструкции в языках различных типов / ред. В.М. Жирмунский, О.П. Суник. М.-Л., 1965.

42. Гак. В.Г. К проблеме гносеологических аспектов в семантике слова // Вопросы описания лексико-семантической системы языка. Тезисы научной конференции МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1971. - Ч. I. - С. 95-98.

43. Гак В.Г. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания // Семантическая структура слова. М.: Наука, 1971.

44. Гак В.Г. К проблеме общих семантических законов // Общее и романское языкознание. МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 1972.

45. Гак В.Г. К диалектике семантических отношений в языке // Принципы и методы семантических исследований. — М.: Наука, 1976. — С. 73-92.

46. Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая номинация. Общие вопросы. — М., 1977.

47. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. -М.: Наука, 1988. С. 11-26.

48. Гак В.Г. Языковые преобразования. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 768 с.

49. Гак В.Г. Пространство вне пространства // Логический анализ языка. Языки пространств. М.: Языки русской культуры, 2000.

50. Геляева А.И. Человек в языковой картине мира. — Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2002.

51. Дзуганова Л.М. Языковая концептуализация души: Автореф. дисс. канд. филол. наук. Нальчик, 2008.

52. Гинзбург P.C. Проблема значения слова // ИЯШ. 1952. - № 4. -С. 36-40.

53. Гинзбург P.C. Смысловая структура слова // ИЯШ. 1952. — № 5. — С. 87-88.

54. Глазунова О.И. Логика метафорических преобразований. СПб., 2000.-С. 190.

55. Головин Б.Н., Кобрин Р.Ю. Лингвистические основы учения о терминах. — М.: Высшая школа, 1987. С. 104.

56. Гопштейн М.А. Полисемия в разных частях речи. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1977. 26 с.

57. Готовцева Л.М. Фразеологические единицы с соматическим компонентом языка саха как объект сопоставительного изучения: Дисс.канд. филол. наук. Иркутск, 1999.

58. Гофман T.B. Концептуализация пространства в семантике предлогов: Теоретико-экспериментальное исследование предлогов над, наверху, поверх, сверх, выше, свыше: Дисс. канд. филол. наук. — М., 2005. — 179 с.

59. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознания. — М.: Прогресс, 1984.-397 с.

60. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. 1994. — № 4. - С. 17.

61. ДжоломановаБ.Д. Соотношение категорий широты и абстрактности в семантике имени существительного: Автореф. канд. филол. наук. М., 1978.-22 с.

62. Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии // В Я. 1997. - № 6.

63. Додуева А.Т. Категория пространственности и ее репрезентация в карачаево-балкарском языке: Автореф. дисс. д-ра. филол. наук. Нальчик, 2008.

64. Жадейко М.Н. Антрополингвистические аспекты полисемии сома-тизмов: Автореф. дисс. канд. филол .наук. — Н.Новгород, 2008.

65. Жирмунский В.М. Об аналитических конструкциях / ред. О.П. Су-ник.-М., 1965.

66. Журинская М.А. Именные посессивные конструкции и проблема неотторжимой принадлежности // Категории бытия и обладания в языке.—М., 1977.

67. Зализняк Анна А. Феномен многозначности и способы его описания // Вопросы языкознания. 2004. №2. С. 20-45.

68. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты.— Волгоград—Архангельск, 1996.

69. Каримов А.У. Некоторые способы семантического словообразования в йеменском диалекте арабского языка (на материале бытовой лексики) // Вопросы семантики: тезисы докладов. — М., 1971. — С. 71—74.

70. Карцевский С.О. Об ассиметрическом дуализме языкового знака // История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М., 1965. — Ч. П.

71. Касевич В.Б. Буддизм: Картина мира. Язык. СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1996. — С. 288.

72. Кассирер Э. Философия символических форм. В 3 тт. Т. 1 Язык / пер. с нем. С. А. Ромашко. М.-СПб.: Университетская книга, 2002.

73. Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. -М.-Л., 1965.-110 с.

74. Кацнельсон С. Д. Общее и типологическое языкознание. Л., 1986

75. Кибрик А.Е. Кодзасов C.B. Превербы в хиналугском языке // Восьмая региональная научная сессия по изучению системы и истории иберий-ско-кавказских языков: тезисы докладов. Черкесск, 1979. — С. 70-72.

76. Кибрик А.Е. Язык // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990.-С. 604-606.

77. Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания.-М.: УРСС, 1992.

78. Кибрик А. Е. Константы и переменные языка. М., 2003.

79. Кимов P.C. Переносные значения частотных существительных и их производных в современном английском языке: Дисс. канд. филол. наук. — М., 1981.

80. Кимов P.C. Метафора как одна из лингвистических универсалий // Актуальные вопросы адыгских языков. — Нальчик: КБИИФЭ, 1981.

81. Г. Кимов P.C., Битокова С.Х. О соотношении многозначности и широ-козначности слов: сборник статй. —Уфа: БГУ, 1989. — С. 8—14.i

82. Кимовг P.C. Формирование языковой картины'мира на примере со-матизмов // Вопросы когнитивной.лингвистики. — 2007. — № 4.

83. Кимов P.C. Пространство* И'время через призму соматической лексики // Вопросы когнитивной лингвистики. 2008. — № 2.

84. Кимов P.C. Когнитивные особенности соматизмов // Материалы Междун. науч.-практ. конференции. — Майкоп, 2008.

85. Кимов P.C. Метафора и метонимия в соматической лексике // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Вып. 5. — 2008.

86. Кимов P.C. Зооморфная vs антропоморфная,модель мира // Вестник Костромского ГУ им. H.A. Некрасова. — 2005. — № 12.

87. Кимов P.C. Наивная анатомия и-реликтовые знания об устройстве мира // Когнитивные исследования языка: сборник научных трудов,/ гл. ред. серии Е.С.Кубрякова; отв. ред. выпуска Н.Н.Болдырев. M-Тамбов: 2008.

88. Кимов P.C. Метафора и метонимия как когнитивные и эпистемологические механизмы формирования языковой картины мира: монография. -Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2010.

89. Кимов P.C. Соматизмы кабардинского языка. Грамматикализация: монография. Нальчик: Каб.-Балк. ун-т, 2010.

90. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. — М.: Эдиториал УРСС,

91. Кобозева. И.М. К формальной репрезентации метафор в рамках когнитивного подхода // Труды Международной конференции: по компьютерной лингвистике «Дишюг-2002». -М.: МГУ, 2002.

92. Коваль А.И. Тело человека и «тело» дерева: К этнокультурному словарю фульбе // Африканский сборник. — 2007. — С:. 279-289:,.

93. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных; и объективных факторов в языке. М., 1975.

94. Колшанский Г.В. Лингвогносеологические основы языковой номинации // Языковая номинация. Общие вопросы. М., 1977.

95. Колшанский Г.В. Объективная*картина мира в познании и языке. — М.: Наука, 1990.

96. Концептуальный анализ языка: Современные направления исследования: Сб. науч. трудов / РАН Ин-т языкознания; ред. кол. Кубрякова Е.С. (отв. ред.), Позднякова Е.М. (зам. отв. ред.) и др. Ml—Калуга, 2007. - 276 с.

97. Кочеваткин A.M. Соматическая лексика в диалектах эрзянского языка: Автореф. дисс. канд. филол. наук. Саранск, 1999.109Г Кравченко А.В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. — Иркутск, 2004. 206 с.

98. Кравченко А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной; философии языка.— Иркутск, 2001. 261 с.

99. Кравченко А.В; Когнитивная лингвистика и новая эпистемология // Известия АН. Серия литературы и языка. 2001. - Т. 60, № 5. - С. 3-13.

100. Кравченко Н.А. Семантика стативных глаголов в русском языке. -М., 1996.

101. Крейдлин Г.Е., Летучий А.Б. Концептуализация частей тела в русском языке и в невербальных семиотических кодах // Русский язык в научном-освещении. М.: Языки славянских культур, 2006. - № 2 (12). - С. 80—116.

102. Ковальчук В.Т. К вопросу о полисемии слова // 6-аяшаучная конференция преподавателей: материалы. Гуманитарные науки. — Oiu, 1966. — С. 3-11.

103. Кронгауз М.А. Семантика: учебник для вузов. — М.: Рос. гос. гу-манит. ун-т, 2001.

104. Кубрякова Е.С. Из истории английского структурализма // Основные направления структурализма. — Ml: Наука, 1964. — С. 307—355.

105. Кубрякова Е.С. Лингвистическая сущность и аспекты номинации // Языковая номинация. Общие вопросы. М., 1977.

106. Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. — М.: Наука, 1978.-114 с.

107. Кубрякова Е.С. Обеспечение речевой'деятельности и проблемы внутреннего лексикона // Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. -М.: Наука, 1991. С. 82-140.

108. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. — М., 1997.-327 с.

109. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / РАН. Ин-т языкознания. М: Языки славянской культуры, 2004. — 560 с.

110. Кубрякова Е.С. Образы мира в сознании человека и словообразовательные категории как их составляющие // Известия АН. Серия литературы и языка. 2006. - Т. 66. - № 2.

111. Кубрякова Е.С. Предисловие // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: сборник научных трудов / РАН. Ин-т языкознания; Мин-во образ, и науки РФ. ТГУ им. Г.Р. Державина. М.Калуга: Эйдос, 2007. - С. 7-18.

112. Кузнецова Э.В. О критериях выделения основного значения слова // Русский язык за рубежом. 1969. - № 1. - С. 80-84.

113. Кузнецова Э.В. Ступенчатая идентификация как средство описания семантически связанных слов // Вопросы металингвистики. — 1973. — С. 84—95.

114. Кумахов М.А. Морфология адыгских языков. Т. 1.—М.-Нальчик, 1964.

115. Лагута О.Н. Метафорология: теоретические аспекты. — Новосибирск : Изд-во НГУ, 2003.-Ч: 1.-С. 113.

116. Лакофф Дж.,Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам; о мышлении. — М:: Языки славянск. культуры, 2004. — 792 с.

117. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / пер. с англ. / под ред. и с предисл. А.Н. Баранова.-М.: Едиториал УРСС, 2004а. 256 с.

118. Левицкий В.В. Экспериментальные данные к проблеме смысловой структуры слова // Семантическая структура слова. М., 1971. — С. 38-52.

119. Мазурова Ю.В. Типология средств выражения пространственной локализации: Дисс. .канд. филол: наук. М., 2007.

120. Медникова Э.М. Значение слова и методы его описания. — М., 1974.-202 с.

121. Майсак Т.А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. — М.: Языки славянских:культур, 2005.

122. Маляр Т.Н., Селиверстова О.Н. Понятия «пространства» и «расстояния» в семантике некоторых русских английских предлогов и наречий // Типологические и сопоставительные методы в славянском языкознании. — М., 1993.

123. Малинаускене Н. К. Некоторые особенности системы цветообо-значения в языке Гомера //Вопросы классической филологии. — Вып. IX. — М., 1987.-С. 24-39.

124. Манерко JI.А. Категоризация в языке науки и техники // Когнитивные аспекты языковой категоризации: сборник научных трудов. Рязань, 2000.-С. 30-38.

125. Махова A.A., Ляшевская О.Н., Десятова A.B. Части тела с точки зрения топологии: корпусное исследование. Труды международного семинара «Диалог 21». http ://wwvv.dialog-21 ,ru/dialog2009/materials/pdf748.pdf. М., 2001.

126. Мугу Р.Ю. Полисемантизм соматической лексики (на материале русского и немецкого языков): Автореф. дисс. канд. филол. наук. Майкоп, 2003.

127. Муминов Т.А. Проблемы вторичной номинации в лексике (образование переносного значения): Автореф. дисс. канд. филол. наук. —М., 1978.-24 с.

128. Никитин М.В: К оценке формальных методов разграничения полисемии. — В кн.: Вопросы описания лексико-семантической системы языка. МГПИИЯ им. М. Тореза. -М., 1971. -Ч. 2. -G. 54-56.

129. Никитин М.В. Лексическое значение в слове и словосочетании. — Владимир, 1974. 222 с.

130. Никитин М.В. Развернутые тезисы о концептах II Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. - № 1.

131. Никитина С.Е. Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / отв. ред.: Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999. - С. 26-38.

132. Новодранова В.Ф. Фон и фигура в языке для специальных целей // Концептуальное пространство языка: Сб. науч.тр. «Посвящается юбилею профессора Николая Николаевича Болдырева». — Тамбов, 2005. С. 455-457.

133. Новодранова В.Ф. Когнитивные основания распределения информации в научном тексте // Горизонты современной лингвистики. Традиции и новаторство: сборник в честь Е.С. Кубряковой. Языки славянских культур. — М., 2009 С. 194-198.

134. Опарина Е.О. Концептуальная метафора // Метафора в языке и тексте. -М.: Наука, 1988. С. 65-78.

135. Павилёнис Р.И. Проблема смысла. Современный логико-философский анализ языка. — М., 1983. —286 с.

136. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. — М.: Языки славянской культуры, 2004.

137. Пайар Д., Плунгян В.А. Предлог над: факты и интерпретации // Исследования по семантике предлогов: сборник статей. — М.: Русские словари, 2000.-С. 83-115.

138. Пете И. Пространственность, предлоги, локальные отношения, картины мира и явление ассиметричности // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2004. - № 3. - С. 61-74.

139. Лесина С.А. Исследование семантической структуры слова на основе прототипической семантики (на материале английских существительных): Дисс. д-ра филол. наук. — СПб., 2005 387 с.

140. Плунгян В.А. Грамматикализация // Электронная энциклопедия «Кругосвет» (www.krugosvet.ru). — 1991.

141. Плунгян В.А. Африканская наивная картина мира: язык догон // Логический анализ языка. 2000.

142. Плунгян В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. — М., 2000.

143. Плунгян В.А., Рахилина Е.В. По поводу «локалистской концепции значения: предлог под» // Исследования по семантике предлогов: сборник статей. М.: Русские словари, 2000. - С. 115-134.

144. Плунгян В.А. О специфике выражения именных простраственных характеристик в глаголе: категория глагольной ориентации // Исследованияпо теории грамматики. Вып.2. : Грамматикализация пространственных значений в языках мира / ред. В.А. Плунгян. М., 2002.

145. Подлесская В.И., Рахилина Е.В. «Лицом к лицу» // Логический анализ языка. Языки пространств М., 2000.

146. Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. — Воронеж, 2001.-191 с.

147. Попова З.Д., Стернин И.А. Концептосфера и картина мира // Язык и национальное сознание. — Воронеж, 2002.

148. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / под ред. Б.А. Серебренникова. -М.: Наука, 1988.

149. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. Т. I—II. -М., 1958.

150. Прожилов A.B. Соматические состояния человека и-их языковая онтология в современном немецком языке: Дисс. . канд. филол. наук. — Иркутск, 1999.

151. Растье Ф. Интепретирующая семантика. — Н. Новгород: Деком, 2001.-С. 368.

152. Рахилина Е.В. Когнитивная семантика: история, персоналии, идеи, результаты // Семантика и информатика. Вып. 36. М., 1998. - С. 274-323.

153. Рахилина Е.В. Семантика русских «позиционных» предикатов: «стоять», «лежать», «сидеть» и «висеть» // Вопросы языкознания. 1998. — № 6.

154. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость: Автореф. дисс. д-ра. филол. наук. -М., 1999. С. 27.

155. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: Семантика и сочетаемость. — М.: Русские словари. 2000.

156. Рахилина Е.В. «Без конца и без края» // Исследования по семантике предлогов. — М.: Русские словари, 2000. — С. 243-263.

157. Рахилина E.B. Современная американская лингвистика: фундаментальные направления / под ред. A.A. Кибрика, И.М. Кобозевой и И. А. Се-кериной. -М.: Едиториал УРСС, 2002. 480 с.

158. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира // Б.А.Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др. М.: Наука, 1988.-216 с.

159. Сальникова H.H. Регулярная лексическая полисемия существительных в английском языке в соотношении со словообразованием: Дисс. канд. филол. наук. JL, 1979. - 187 с.

160. Серебренников Б.А. Номинация и проблема выбора // Языковая номинация. Общие вопросы. М., Наука, 1977.

161. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке // Язык и мышление. М.: Наука, 1991. - 242 с.

162. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. -М., 1992.-319 с.

163. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб., 1993. - 151 с.

164. Смирницкий А.И. Лексикология английского языка. М., 1956.260 с.

165. Смирницкий А.И. Звучание слова и его семантика // Вопросы языкознания. 1960. - № 5.

166. Сорокин Ю.П. Выступление на дискуссии по вопросам омонимии. Л.-М., 1960. - Вып. IV. - С. 60-65.

167. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. -М.: Просвещение. 1975.-271 с.

168. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.

169. Стернин И.А. Методика исследования структуры концепта / И.А.Стернин // Методологические проблемы когнитивной лингвистики: научное издание. — Воронеж, 2001. — С. 58-65.

170. Телия В.Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация.-М.: Наука, 1977 —4.2. — С. 129-221.

171. Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / под ред. Б.А.Серебренникова. -М.: Наука, 1988. С. 173-204.

172. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. — М., 1996.

173. Тимеа Ч. Соматические фразеологизмы в русском и венгерском языках: Автореф. дисс. канд. филол. наук. — М., 1999.

174. Толстая С.М. Роль мифологических моделей в славянском этническом самосознании // Этническое и языковое самосознание: материалы конф. М.: Ин-т народов России, 1995.

175. Топоров В.Н. Модель мира // Мифы народов мира. — М., 1982. — Т. 2.

176. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Зарубежная лингвистика в 3-х т. М.: Прогресс, 1999. - Т.1. - С.58-91.

177. Урусов Х.Ш. Превербы и направительные суффиксы в кабардино-черкесском языке // Восьмая региональная научная сессия по изучению системы и истории иберийско-кавказских языков: тезисы докладов. — Черкесск, 1979.-С. 18-22.

178. Урусов Х.Ш. Морфемика адыгских языков. Нальчик, 1980.

179. Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека и наивная «анатомия» // Вопросы языкознания. 1995. — № 3. — С. 3-21.

180. Урысон-Е.В. Дух и душа: к реконструкции архаичных представлений о человеке // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / отв. ред.: Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999: - 424 с.

181. Урысон Е.В. Душа; Мысль; Дума; Ум; Сердце; Воображение // Новый объяснительный* словарь синонимов русского языка. Первый вып. 2-е изд., испр. / под общ. рук. Ю.Д. Апресяна. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999.'-487 с.

182. Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике. — М.: Языки славянской культуры, 2003. — 224 с.

183. Уфимцева A.A. Слово в лексико-семантической системе языка. -М., 1968.-272 с.

184. Уфимцева A.A. Семантический аспект языковых знаков // Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976. - С. 31^6.

185. Уфимцева A.A. Лексическая номинация (первичная нейтральная) // Языковая номинация. Виды наименований. М.: Наука, 1977.

186. Уфимцева A.A. Семантика слова //Аспекты семантических исследований. -М.: Наука, 1980. С. 5-81.

187. Филипенко М.В. Проблемы описания предлогов в современных лингвистических теориях // Исследования по семантике предлогов: сборник стаей. М.: Русские словари, 2000.

188. Фрумкина P.M. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога // Научно-техническая информация. Серия 2. 1992. - № 3. - С. 1-8.

189. Фрумкина P.M. Самосознание лингвистики- вчера и завтра // Изв. АН. Серия Литература и язык. 1999. — Т. 58. - № 4.

190. Фрумкина P.M. Психолингвистика. М.: Академия, 2006. - 320 с.

191. Хараева Л.Х. Когнитивное моделирование этимологических гнезд в разносистемных языках (на материале французского и кабардино-черкесского языков): Автореф. дисс. докт. филол. наук. Махачкала, 2007.

192. Хоружая Ю. Н. Семантические функции пространственных и временных предлогов в немецком и русском языках: Автореф. дисс. . докт. филол. наук. — Краснодар, 2007.

193. Худяков A.A. Когнитивно-коммуникативный аспект предложения // Теоретическая грамматика современного английского языка: учебное пособие / H.A. Кобрина, H.H. Болдырев, A.A. Худяков. М.: Высшая школа, 2007.-С. 194-209.

194. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. — М.: Наука, 1990.

195. Цивьян Т.В. Модель мира и ее лингвистические основы. — М.: КомКнига, 2005. 280 с.

196. Цримова З.Р. Концепт «сердце» в языковой картине мира (на материале кабардинского, русского и английского языков): Дисс. канд. филол. наук. Нальчик, 2003.

197. Чанышева 3.3. Этнокультурные основания лексической семантики: Автореф. дисс. док. филол. наук. — Уфа, 2006. — 44 с.

198. Ченки А. Семантика в когнитивной лингвистике // Современная американская лингвистика: Фундаментальные направления / под. ред. A.A. Кибрика, И.М. Кобозевой и И.А. Секериной. М.: Едиториал УРСС, 2006. - С. 340-369.

199. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: Когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000).- Екатеринбург, 2001. 238 с.

200. Шерцль В.И. Названия цветов и символическое значение их // Филологические записки. — 1884.

201. Шмелев А.Д. Дух, душа и тело в свете данных русского языка. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.

202. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002.

203. Шмелев Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. -М., 1964.

204. Шмелев*» Д.Н; Проблемы; семантического; анализа лексики: — М:: Наука, 1973. -280 с.

205. Шмелев Д.Н: О переносных значениях- слов // Русская речь., — 1978.-№3.-С. 63-69. , ■224: Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. — JI., 1974:

206. Якобсон Р. Речевая'коммуникация // Избранные труды. М.: Прогресс-1985.-С. 306-319.

207. Якобсон Р. Метафорический и метонимический полюсы / Два аспекта языка; и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. — М., 1990.-С. 110-132.

208. Amiridze N. Body-part nouns as a source of reflexives: towards a grammatiçalization account of Georgian tav- 'head'// электронный; ресурс: www.hum.uu.nl/medewerkers/n.amiridze/papers/stuf/stuf.rtf.

209. Anselin A. Un model zoomorphe d» orientation,spatiale et temporelle en egyptien ancien, //http://www.egiptomania.com/asade/biblioteca revistas.htm.

210. Antal L. Content, Meaning and Understanding. Budapest, 1964. P. 63 ;

211. Austin J.L. The meaning of a word. —. In: Philosophy and Ordinary Language. Urbana, 1963.-pp. Î-21.

212. Bat- Zeev Shyldkrot H., Kemmer S. La grammaticalisation des conjonctions en français//Revue Romane. 1988.

213. Barselona A. Types of arguments for métonymie motivation of conceptual metaphor//Metaphor and Metonymy at the Crossroads. New York, 2000. p. 31-58.

214. Bennet D. Spatial and temporaL uses of English prepositions: An essay in stratificational'semantics. London.: Amsterdam. 1975.

215. Berlin B., Kay P., Basic Color Terms: Their Universality and Evolution. Berkeley: University of California Press. 1969.

216. Bierwisch M. Dimensional Adjectives // Springer Verlage. New York. 1988.

217. Borillo M. Vieu L. Comprehensive Semantics of the spatial relation dans il Rapport IRIT Toulouse. 1992.

218. Bowden J. Behind the Prepositions: Grammaticalization of Locatives in Oceanic Languages // Pacific Linguistic Series B-107. Canberra: Dept. of Linguistics Research, School of Pacific Studies, Australian National University. 1992.

219. Bréal M. Essai de sémantique. P., 1897.

220. Brugman C. M. The use of body-part terms as locatives in Chalcatongo Mixtec // In Alice Schlichter et al., eds. Survey of Californian and other Indian languages, Report # 4, 1983.p.235-290.

221. Brugman C. Story of Over / M.A. thesis, Unoversity of California. -Berkeley. — (Reproduced by Indiana University Linguistics Club. 1983.

222. Brugman C., Macaulay M. Interacting semantic systems Mixtec expressions of location // Proceedings of the annual meeting of the Berkeley Linguistic Society 1986:315-327.

223. Casad E. Cora Locationals and'Structured Imagery. Ph.D. Dissertation: University of California, San Diego. 1982.

224. Casad E., Langacker R'. "Inside" and "Outside" in Cora grammar // UAL 51. 1985. P. 247-281.

225. Casad E. Conventionalizations in Cora Locationals // Rudzka-Ostyn B. (ed)/ Topics in CognitiveLinguistics. Amsterdam/Benjamens. 1988. p. 345-378.

226. Cassirer. E The Philosophy of Symbolic Forms. Volume One: Language. New Haven: Yale University Press, 1955. (transaltion of Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Erster Teil: Die Sprache. Berlin: Bruno Cassirer. 1923).

227. Clark H:H. Space, time, semantics and the child // Cognitive Development and the Acquisition of Language / T.E. Moore (ed.). New York. 1973.

228. Cooper G.S. A Semantic Analysis of English Locative Prepositions // Bolt, Beranek and Newman report. # 1587. 1968.

229. Croft W. The role of domains in the interpretation of metaphors and metonymy // Cognitive Linguistics, 4, 1993. pp. 335-370:

230. Cuyckens H. The Dutch spatial preposition «in»: Cognitive Semantic Analysis // Zelinsky-Wibbelt C. (ed.). the Semantics of Prepositions. Berlin. Mouton de Gruyter. 1993. P. 22-72.

231. Cuyckens H. «Family Resemblance in the dutch Spatial Preposition «op» // Schwarz V. (ed.). Kognitive Semantik. Tübingen: Gunter Narr. 1994. P. 179-195.

232. Dewell R. Over again: Image-schema transformations in semantic analysis // Cognitive linguistics. 1994.

233. Dirven R. eds. The ubiquity of metaphor: Metaphor in language and thought.-Philadelphia: John Benjamins. 1985. p. 209-242.

234. Dirven R., Pütz M. The construal of space in language and thought. Berlin/New York: Mouton de Gruyter. 1996.

235. Dirven R. Introduction // Metaphor and Metonymy in Comparison and Contrast / ed. by Dirven R. andPörings R. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2002.

236. Firth J.R. The Technique of Semantics. In: Papers in Linguistics. -London, 1958, pp. 7-33.

237. Franklin K. J. "Some Kewa metaphors: body parts as automobile parts. http://www.sil.org/silewp/20Q3/silewp2003-005.pdf.

238. Franklin K. Using body parts to begin a dictionary http://www.sil.org/pacific/pn&/abstract.asp?id=49648. 2008

239. Garrod S.C. & Sanford A.J. Discourse models as interfaces between language and the spatial world // Journal of Semantics (6). 1988. P. 147-160.

240. Googenheim G. Y-a-t-il des prépositions vides en français ? // Le français moderne. XXVII /1. 1959.

241. GoosensL. Metaphtonymy // Cognitive Linguistics, 1, 1990, pp. 323-340.

242. Greimas A. J. Semantique structurale. Paris: Larousse, 1966. - 264 p.

243. Hawkins B. W. The Semantics of English Spatial Prepositions. Ph.D. Dissertation: University of California, San Diego. Trier: LAUT , 1985.

244. Hawkins B. W. The preposition «out»: A case of semantic elision. Duisburg: LAUD Series A, 169. 1986.

245. Heine B. Conceptual grammaticalization and prediction // Language and the cognitive construal of the world. Ed. J. R. Taylor andR. E. McLaury. Mouton de Gruyter 1991. P.l 19-137.

246. Heine B., Claudi U. and Hunnemeyer F. From cognition to grammar: Evidence from African languages // E. Traugott and B. Heine (eds.)./ Grammaticalization, Vol. 1, 149-188. Amsterdam: John Benjamins. 1991a.

247. Heine B., Claudi U., Hunnemeyer F. Grammaticalization. Chicago and London: The University of Chicago Press. 1991

248. Heine B. Cognitive Foundations of Grammar. New York/Oxford: Oxford University Press. 1997.

249. Heine B. Possession: Cognitive sources, forces, and grammaticalization. Cambridge: Cambridge University Press. 1997 b.

250. Heine B. Polysemy involving reflexive and reciprocal markers in African languages // Frajzyngier, Zygmunt and Curl, Traci S. (eds.) / Reciprocals: forms and functions. Amsterdam / Philadelphia: Benjamins, 1999. Pp. 1-29.

251. Herskovits A. Space and the prepositions in English: Regularities and irrerularities in a complex domain. PhD Dissertation: Stanford University. 1982.

252. Herskovits A. Semantics and pragmatics of locative expressions // Cognitive Science # 9, 1985. P. 341-378.

253. Herskovits A. Language and Spatial Cognition: An Interdisciplinary Study of Prepositions in English. Cambridge, MA: Cambridge University Press. 1986.

254. Herweg M. Ansätze zu einer semantischen Beschreibung topologischer Präpositionen // Raumkonzepte in Verstehensprozessen / S. Habel, M. Herweg, K. Rehkämper (Hrsg.). Tübingen. 1989.

255. Hoffman D., Richards W. Parts of recognition // Cognition. 1984.

256. Hollenbach B. E. "A preliminary catalog of focus devices in Mixtecan languages." SIL Mexico Workpapers 11: 1-16. 1995.

257. Hopper P. J., Traugott E. C. Grammaticalization. Cambridge: Cambridge University Press. 1993.

258. Hopper P.J., Traugott E.C. Grammaticalization, 2-nd ed., Cambridge University Press. 2003.

259. Jackendoff R., Landau B. Spatial Language and Spatial Cognition // Jackendoff R. Languages of the mind: essays on mental representation. Cambridge (MA), 1992.

260. Jackobson R. The metaphoric and metonymic poles // Metaphor and Metonymy in Comparison and Contrast. Rene Dirven and Ralf Pörings eds., Mouton de Gruyter, 2002. P. 41- 48.

261. Janda L. A Semantic Analysis of the Russian verbal Prefixes ZA-PERE-, DO-, and OT- . Hh. D. dissert., University of California, Los Angeles. 1982 // In Slavistische Beiträge. München: Velag Otto 1986.

262. Kahr J. C. Adpositions and locationals: Typology and diachronic development. // Working Papers on Language Universals 19: 21-54. Stanford University. 1975.

263. Kahr J. C. The renewal of case morphology: Sources and constraints. Working Papers on Language Universals 20: 107-151. Stanford University. 1976.

264. Kovecses Z., Radden G. Metonymy. Developing a cognitive linguistic view// Cognitive Linguistics, 9-1, 1998, pp. 37-77.

265. Kurylowicz J. The evolution of grammatical categories. Reprinted in J. Kuiylowicz, 1976, Esquises linguistiques, vol.2. München: Fink. 1965. p. 38-54.

266. Lakoff G.,Johnson M. Metaphors we live by. Chicago: Chicago University Press. 1980.

267. Lakoff G.Women, Fire, and Dangerous Things: What Categories Reveal about the Mind. Chicago: Chicago University Press. 1987.

268. Lakoff G. and Turner M. More-than Cool Reason. A Field Guide to Poetic Metaphor. London/ Chicago. The University of Chicago Press. 1989.

269. Langacker R. W. Foundations of Cognitive Grammar vol. I. Stanford: Stanford University Press. 1987.

270. Langacker R. Concept, image and symbol: The Cognitive basis of grammar. Berlin/New York. Mouton de Gruyter. 1991.

271. Landau B., Jackendoff R. «What» and «where» in spatial language and cognition // Behavioral and brain sciences. — 1993.

272. Leech G.N. Towards a semantic description of English.- London, 1969.

273. Levinson S. C. Space in language and cognition: explorations in cognitive diversity. Cambridge/New York: Cambridge University Press. 2003.

274. Lillehaugen B. D. The Categorial Status of Body Part Prepositions in Valley Zapotec. M.A. thesis, UCLA.http://www.linguistics.ucla.edu/people/grads/lillehaugen/LilIehaugen%202003.pdf.

275. Lindner S. A Lexico-Semantic Analysis of Verb-Particle Constructions with Up and Out. Ph.D. Diss., University of California, San Diego. Indiana University Linguistics Club. 1981.

276. Lindkvist K.G. Studies on the Local Sense of the prepositions IN, AT, ON and TO in Modern English // Lund: Berlingska Boktryckeriet. 1950.

277. Marlett S.A. Why the Seri language is important and- interesting // Journal of the Southwest: Seri Hands, a special issue 42(3). 2000: P.611-633.

278. MacLauiy R.E. Zapotec body-part locatives: Prototypes and metaphoric extensions // International Journal of American Linguistics 55(2) 1989. P. 119-154.

279. MacLaury R.E. Ayuoquesco Zapotec: words for shapes and parts of objects the use of human body and body part prototypes. Manuscript, Berkley, Calif.-1976 a.

280. MacLaury R.E. Ayuoquesco Zapotec folk anatomy. Manuxript, Berkeley, Calif. 1976 b.

281. Matsumoto Y. On the extension of body-part nouns to object-part nouns and spatial adpositions // Fox, Barbara, Jurafsky, Dan and Michaelis, Laura A. (eds.). Cognition and function in language. Stanford: CSLI, 1999. p 15-28.

282. Miller G. A., Johnson-Laird Ph. N. Language and perception. Cambridge, MA: Harvard University Press. 1976.

283. Moravcsik E. Some cross-linguistic generalizations about intensifier constructions // CLS 8. 1972 . P.271-277.

284. Mugler Ch. Dictionnaire historique de la terminologie optique des grecs. Douze siecle des dialogues avec la lumiere. Paris. 1964

285. MunroP: Making a Zapotec Dictionary //Dictionaries17 131:5.-1996.

286. Nerlich B. and Clark D. Polysemy and Flexibility Introduction and overview // Polysemy: flexible patterns of meaning in mind and language. Ed. by Nerlich, Brigitteet. al. Walter de Gruyter. 2003 -422 p.

287. Panther K.-U. and Radden G. Toward a Theory of Metonymy // Metonymy in-Language and Thought. Panther K.-U. and Radden G. (eds.). Amsterdam/ Philadelphia, John Benjamins Publishing Company. 1999. p. 17-59.

288. Perekhvalskaya E. Body parts and their metaphoric meanings in Mwan and other South Mande languages.http://mandelang.kunstkamera.ru/files/mandelang/perexvalmetaph.pdf.

289. PottierB. Sémantique générale . Paris : Klincksieck, 1974.

290. Pribbenow S. Phenomena of Localization// O. Herzog / C.R. Rollinger (eds.) 1991. P. 609-620.

291. Quirk R et al., A Comprehensive Grammar of the English Language. Longman Group UK Ltd., 1985.

292. Radden G. Spatial* metaphors underlying prepositions of causality // Wolf Paprotte & René Dirven (eds.). The ubiquity of metaphor: Metaphor in language and thought. Philadelphia/Amsterdam: John Benjamins. 1985. P.177-207

293. Riemer N. Remetonymizing metaphor: Hypercategories in semantic extension // Cognitive Linguistics, 4, 2002. P. 379-401.

294. Rosch E. Natural Categories. Cognitive Psychology. 1973 Vol. 4. No. 3. P. 326-350.

295. Rosch E. Cognitive representation of Semantic Categories. — Journal of Experimental Psychology: General 104. 1975 P. 192-233.

296. Rosch E. Principles of Categorization // Cognition and Categorization. Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1978. P. 27-48.

297. Rudskoger A. Fair, fowl, nice, proper. A contribution to the study of polysemy. Stokholm, 1952. -505 p.

298. Rudzka-Östyn B. Metaphoric processes in word-formation: The case of prefixed verbs // In Wolf Paprotte & Rene eds. The ubiquity of metaphor: Metaphor in language and thought.- Philadelphia: John Benjamins. 1985. p. 209-242.

299. Senfit G. Grammaticalization of Body-Part Terms in Kilivila // Language and Linguistics in Melanesia. No 25. 1994. p. 98-99.

300. Schladt M. The typology and grammaticalization of reflexives // Fra-jzyngier, Zygmunt, and Curl, Traci S. (eds.), Reflexives: forms and functions. Amsterdam/Philadelphia: Benjamins. 1999. p.103-124.

301. Steinberg D. Where is Your Heart? Some Body Part Metaphors and Euphemisms in Biblical Hebrew, (http://www.houseofdavid.ca/).

302. Stolz T. On turning bellies into locatives // Papiere sur Linguistik , Nr. 47 (Heft 2). Gruyter Narr Verlag Tübingen, 1992. Pp. 165-189.

303. Svorou S. On the evolutionary paths of locativc expressions // Proceedings of the TwelfthAnnualMeetingoftheBerkeleyLinguisticsSociety. Berkeley Linguistics Society. 1986. P. 515-527.

304. Svorou* S. The Grammar of Space. (Typological Studies in Language). Amsterdam: Jonli Benjamins. 1994.

305. Talmy L. Semantic Structures in English and Atsugewi. University of California, Berkeley. Dissertation. 1972.

306. Taimy l. Semantics and syntax of motion. In J. Kimball, edi Syntax and Semantics, voK4. New York: Academic Press. 1975. P. 181 -23 8.

307. Talmy L. Figure and Ground in complex, sentences: In Joseph Green-berg, Charles Ferguson; & Edith Moravcsik, eds. Universals of Human Language, vol.4, Stanford: Stanford University Press. 1978. P. 625-649.

308. Talmy L. How language structures space // Herbert L. Pick & Linda P. Acredolo (eds.) / Spatial orientation: Theory, research and application. New York: Plenum Press. 1983.

309. Talmy L. Lexicalization patterns:.Semantic structure in lexical forms. In T. Shopen, ed. Language typology and syntactic description, vol. 3: Grammatical categories and the lexicon. Cambridge: Cambridge University Press. 1985. P. 57-149.

310. Talmy L. The relation of grammar to cognition. In Brygida Rudzkastyn, ed. Topics in cognitive linguistics, Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins. 1988. p. 165-205.

311. Taylor J.R. Linguistic categorization: Prototypes in linguistic theory. Oxford: Clarendon. 1995.

312. Taylor, J. R. Things, places, and directions // Cognitive Linguistics. 1991. #2-4: 357-360.

313. Traugott E. C Spatial'expressions of tense and temporal sequencing. A contribution to the study of semantic fields // Semiótica 1975.15-3: 207-230:

314. Traugott E. C. On the expression of spatio-temporal relations in language. In Joseph Greenberg, Charles Ferguson & Edith Moravcsik, eds. Universals of Human Language, Vol.3. Stanford: Stanford University Press. 1978. P. 369-400.

315. Traugott E. C., Heine B. Introduction // Traugott, Heine (eds.). Vol 1.1991.

316. Ungerer F., Schmidt H.-J. An Introduction to Cogntive Linguistics. L., N.Y.: Longman, 1996.

317. Ullmann S. Principles of Semantics (2nd ed.), Oxford: Blackwell. 1957.

318. Vandeloise C. La préposition dans et la relation contenant/contenu // LB 74/2. 1985. P. 193-208.

319. Vandeloise C. «Au-Dela des Descriptions Geometriques et Logiques de L'espace: Une Description Fonctionnelle» // Lingvisticae Investigationes 9:1. 1985. P. 109-129.

320. Vandeloise C. L'Espace en Francais. Paris: Editions Du Seuil.- 1986.

321. Vandeloise C. Spatial Prepositions: A Case Study from French. Chicago: University of Chicago Press. 1991.

322. Vandeloise C. Methodology and analyses of the preposition in // Cognitive Linguistics 5-2. 1994. P. 157-184.

323. Wierzbicka A. Lexicography and conceptual analysis. Ann Arbor: Karoma, 1985.

324. Weinreich U. Explorations in Semantic Theory. The Hague: Mouton, 1971.

325. Wunderlich D. Sprache und Raum // Studium Lingvistik. 1982.

326. Список использованных словарей

327. Большой англо-русский словарь / под ред. И. Р. Гальперина. — М.: Русский язык, 1979.-Т. 1-2.

328. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М.: Русский язык, 2000.

329. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный (электронная версия).

330. Краткий словарь когнитивных терминов / под ред. Е.С. Кубряко-вой. -М.: МГУ, 1996.

331. Лингвистический энциклопедический словарь / под ред. В.Н. Ярцевой. М.: Советская энциклопедия, 1990.

332. Лопатинский Л.Г. Русско-кабардинский словарь: сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1891. - Вып. XIX.

333. Новый Большой англо-русский словарь. В 3 т. / Ю.Д. Апресян, Э.М. Медникова, A.B. Петрова и др. 4-е изд. / под общ рук. Ю.Д. Апресяна и Э.М. Медниковой. - М.: Русский язык, 1989.

334. Ожегов С.И. Словарь русского языка. — М.: Советская энциклопедия, 1970.

335. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. Институт русского языка. Российский фонд культуры. — М.: Азъ. 2000.

336. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. -М.: Академический проект, 2004.

337. Словарь кабардино-черкесского языка. -М.: Дигора, 1999.

338. Толковый словарь русского языка / ред. Д.Н. Ушаков. Т. 1-4. М., .1939-1940.

339. Толковый словарь адыгейского языка / под ред. A.A. Хатанова и 3.И. Керашевой. Майкоп, 1960.

340. Шагиров А. К. Этимологический словарь адыгских (черкесских) языков. В 2 т. М.: Наука, 1977.

341. The American Heritage Dictionary of the English Language. Houghton Mifflin Harcourt; Thumb Indexed edition. 2000.

342. The Concise Oxford Dictionary of Current English Sixth Edition. 1976.

343. Merriam-Webster Online Dictionary (www.merriam-webster.com)/

344. The Online Etymology Dictionary (www.etymonline.com).

345. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English by AS Hornby. Oxford University Press. 1982.

346. Larousse dictionnaire français online (www.larousse.fr.)

347. Longman English Dictionary Online (www.ldoceonline.com^

348. Longman Dictionary of Contemporary English/ Longman Group UK Limited, 1992.