автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Коммуникативная стратегия притчи в русской малой прозе XVII-XIX вв.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кузнецов, Илья Владимирович

ВведениеЗ

Глава I. Коммуникативныератегии нарратива 16 I. 1. Теория коммуникативныхратегий и проблемы жанроведения 16 I. 2. Повесть-притча: формальный канон или дискурсивная стратегия?

I. 3. Междуазанием и новеллой

Глава II. Коммуникативнаяратегия притчи в русской литературе

XVII века '

II. 1. Герой в картине мира: референтная компетенция полезных повестей» 59. И. 2. Креативная компетенция и литературная история полезных повестей» 80.

II. 3. Адресат притчевой прозы 91.

II. 4. Аполог какстематическое жанровое понятие

Глава III. Коммуникативныератегии и жанры малой прозы в русской литературе 1760-1830-х гг.

III. 1. Коммуникативные стратегии демократической прозы

XVIII века 115 III. 2. Модификации жанра в малой прозе начала XIX века 127 III. 3. Стилизация, пародия, эксперимент 157 III. 4. Петербургские повести Н. В. Гоголя: притча как литературный факт

Введение диссертации2001 год, автореферат по филологии, Кузнецов, Илья Владимирович

Одной из наиболее сложных в современном литературоведении является проблема жанра. Объективность феномена жанра не вызывает сомнений, однако характеристики ускользают от точной фиксации. В исследованиях последних десятилетий сложность теоретического аспекта науки о жанрах неоднократно констатировалась. В. М. Головко, в частности, пишет: «Жанрология относится к числу дискуссионных литературоведческих проблем. Одни и те же понятия, причем такие основополагающие, как «жанр», «вид», «жанровое содержание», «жанровая форма», «жанровая норма», «жанровая доминанта», «жанровый тип», «жанровые разновидности», «жанроформирующие», «жапро-образующие факторы» и другие нередко трактуются по-разному как в смысловом, так и в функциональном планах.»1 И действительно, если для одних ученых категория жанра фактически отождествляется с категориями рода или вида литературы2, то для других жанр четко противопоставлен роду, а категория вида становится излишней3. Методологические подходы в генологии очень вариативны. К примеру, И. К. Кузьмичев понимает оппозицию рода и жанра философски, как разновидность диалектической пары «сущности и явления»4. М. Б. Храпченко идет от представления о целостности, характеризуя жанр как «способ формирования, организации произведения как эстетического целого»5; В. М. Головко также опирается на системообразующую целостность, утверждая, что «любой жанр, обладая системообразующими свойствами, является не совокупностью признаков, а эстетической целостностью, наделенной специфи

1 Головко В. М. Повесть как жанр эпической прозы.- Москва - Ставрополь, 1997,- С. 15.

2 См.: Тимофеев Л. И. Основы теории литературы,- М., 1976.- С. 341.; Кузьмичев И. К. Литературные перекрестки: типология жанров, их историческая судьба,- Горький, 1983,- С. 120.; Скобелев В. П. Поэтика рассказа,-Воронеж, 1982,- С. 39.

3 См.: Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы,- М., 1972,- С. 152-207.; Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики,- М., 1983,- С. 202-212.; Чернец Л. В. Литературные жанры: проблемы теории и поэтики,- М., 1982.

4 Кузьмичев И. К. Литературные перекрестки: типология жанров, их историческая судьба,- Горький, 1983,- С. 40.

5 Храпченко М. Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы.- М., 1970.- С. 269. ческими качествами»1, - а Н. Л. Лейдерман, напротив, видит в основе жанра «конструктивный принцип»2, задающий форму.

Соответственно, одни и те же литературные феномены у разных ученых предстают под разными углами зрения. В академическом литературоведении принято полагать, что «рассказ», «повесть» или «роман» - это жанры эпической прозы3. Однако у последователей М. М. Бахтина те же феномены обозначаются как «жанровые типы»4; а Г. Н. Поспелов называл их «жанровыми формами»5. При этом Г. Н. Поспеловым, а также Ю. В. Стенником понятие «жанровая форма» противопоставляется понятию «жанр» применительно к одному и тому же явлению (например, роману)6; а И. К. Кузьмичев эти понятия отождествляет7.

Множественность подходов к проблеме жанра зафиксирована в ряде имеющихся обзоров жанроведения, как отечественных, так и зарубежных. Этот факт констатируется в монографиях и статьях Л. В. Чернец, В. Н. Захарова, Г. о

Маркевича ; и обусловлен он исторически: «в результате исторического развития жанровые понятия, унаследованные от классической традиции, стали еще более, чем у своих истоков, несоотносимыми с логической точки зрения.»9

В науке проблема жанра была впервые поставлена как таковая в исследованиях ученых-формалистов начала XX столетия: Ю. Тынянова, Б. Томашев-ского, Б. Эйхенбаума. Объединяла их установка на то, что основания специфи

1 Головко В. М. Повесть как жанр эпической прозы.- Москва - Ставрополь, 1997.- С. 35.

2 Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра: жанровые закономерности развития советской прозы в 1960-70-е гг.- Свердловск, 1982,- С. 10.

3 См. напр.: Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра: жанровые закономерности развития советской прозы в 1960-70-е гг.- Свердловск, 1982.; Утехин Н. П. Жанры эпической прозы,- Л., 1982.

4 См.: Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении,- Л., 1929,- С. 180.; Эсалнек А. Я. Внутрижанро-вая типология и пути ее изучения,- М., 1985,- С. 20.

5 Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы,- М., 1972,- С. 164.

6 См.: Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы.- М., 1972.- С. 152.; Стенник Ю. В. Системы жанров в историко-литературном процессе // Историко-литературный процесс: проблемы и методы изучения,- Л., 1974,- С. 194.

7 См.: Кузьмичев И. К. Литературные перекрестки: типология жанров, их историческая судьба,- Горький, 1983.-С.4,35.

8 См.: Чернец Л. В. Литературные жанры: проблемы теории и поэтики. М., 1982.; Маркевич Г. Литературные роды и жанры // Маркевич Г. Основные проблемы науки о литературе,- М., 1980,- С. 173 - 202.

9 Маркевич Г. Литературные роды и жанры // Маркевич Г. Основные проблемы науки о литературе,- M., 1980. -С. 189. ки литературного произведения и его эстетическую природу следует усматривать в особенностях его формального устройства. «Художественное произведение есть всегда нечто сделанное, оформленное, придуманное.»1 Произведение рассматривалось с точки зрения материала - языка - и организующего последний «приема». Прием мог видеться по-разному. Так, у В. Шкловского, к примеру, «приемом искусства является прием «остранения» вещей и прием за2 трудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия.» Жанр, соответственно, понимался как совокупность приемов, как способ формального устройства произведения. «Все произведения можно сгруппировать, объединив произведения, сходные друг с другом по приемам построения. Такие группы сходных между,' собою произведений называются жанрамиЛ>4 Но в таком виде жанр не содержал внутренних оснований для устойчивости. При формалистическом подходе жанр мыслился как элемент литературной системы определенного периода. «В изолированном от системы произведении мы жанр и вовсе не в состоянии определить,»5 - считал Ю. Тынянов. Отсюда невозможность говорить об эволюции жанра, не касаясь эволюции системы. Жанры видоизменяются рывками, считал Ю. Тынянов: «не планомерная эволюция, а скачок, не развитие, а смещение»6 объясняют их историческую динамику. При этих скачках доминирующим в определении жанра становится признак, бывший ранее факультативным. Поскольку смена этих признаков сама по себе - процесс иррациональный, наиболее постоянной характеристикой жанра становилось количество используемого материала - которое, правда, само по себе было значимым: «Названия «рассказ», «повесть», «роман» для нас адекватны определению количества печатных листов.»7

Формальный метод имел в науке о литературе серьезную оппозицию уже

1 Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя. // Эйхенбаум Б. М. О прозе; о поэзии,- Л., 1986.- С. 59.

2 Шкловский В. Б. О теории прозы.- М., 1983.- С. 15.

3 Здесь и далее курсив принадлежит цитируемым авторам, отметки жирным шрифтом - наши. - И. К.

4 Томашевский Б. В. Поэтика.- М., 1996,- С. 83.

5 Тынянов Ю. Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю. Н. Литературный факт,- М., 1993,- С. 142.

6 Тынянов Ю. Н. Литературный факт. //Тынянов Ю. Н. Литературный факт,- М., 1993,- С. 122.

7 Тынянов Ю. Н. О литературной эволюции. // Тынянов Ю. Н. Литературный факт,- М., 1993,- С. 142. в 1920-е гг. Неофициальным лидером этой оппозиции выступал М. М. Бахтин, критиковавший формализм за попытку «строить науку об искусстве независимо от систематико-философской эстетики.»1 М. М. Бахтин, в отличие от представителей критикуемой им материальной эстетики, подходил к художественному произведению систематически и во главу угла ставил собственно художественное его видение, которое направлено прежде всего на эстетический объект, а затем уже на формы материала, в которых он осуществляется. В связи с этим Бахтин разграничивал «архитектонические» и «композиционные» формы. Первые суть формы самого эстетического объекта. Вторые же суть формы материала, и они зависимы от архитектонических. Жанр мыслился Бахтиным как место встречи архитектоники и композиции - так что будучи, с одной стороны, направленным на -материал, он другой своей стороной обусловливается архитектоническим строением целого. «Важнейшим композиционным формам -например, жанровым - соответствуют в осуществляемом объекте существенные архитектонические формы.»2

М. М. Бахтин считал категорию жанра одной из фундаментальных в литературоведении, мысля его как «форму целого высказывания» . Естественно, при таком подходе жанр невозможно было определить, опираясь лишь на формальные признаки. Критика Бахтиным «материальной эстетики» коснулась и порожденной ею жанровой теории, недостатки которой ученый перечислил последовательно: «1) Отрыв от истории языка.; 2) ориентация на стабильные эпохи; 3) неисторичность; 4) отсутствие философской основы (модель мира, лежащая в основе жанра и образа).»4 Бахтину была свойственна тяга к преодолению оппозиции содержания и формы. Этой оппозиции ученый противопоставил принцип содержательной формы. Эстетический объект, который есть целостность, требующая своего инобытия в жанре, у Бахтина «слагается из худо

1 Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. M. Вопросы литературы и эстетики.- М., 1975.- С. 23.

2 Указ. соч.- С. 20.

3 Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении,- Репринт, изд.- New York, 1974,- С. 175.

4 Бахтин М. М. К стилистике романа. // Бахтин M. М. Собр. соч. в 7 т.- Т. 5.- М., 1996,- С. 138. жественно-оформленного содержания (или содержательной художественной формы)»1. В разное время Бахтин определял жанры как «твердые формы для отливки художественного опыта»2, «формы видения и осмысления определенных сторон мира»3, как «зону и поле ценностного восприятия и изображения мира»4.

Продолжения идей М. М. Бахтина неизменно прочитываются у теоретиков «социологического литературоведения» - П. Медведева, В. Волошинова -выступавших как печатные «маски» Бахтина.5 Социологическая поэтика рассматривала произведение в контексте «идеологической среды» - поля встречи языков социального разноречия. «Определенные формы общения конститутивны для самих художественных произведений в их значимости,»6- писал П. Медведев. В языкознании была-сделана попытка осмыслить все формы, общественной жизни как проявления диалогического речевого взаимодействия. В. Волошинов писал, что «можно понимать диалог широко. Книга, то есть печатное речевое выступление, также является элементом речевого общения.» Книга (то есть, конечно, произведение - безотносительно к наличию в нем художественной специфики) мыслилась Волошиновым как высказывание. Поэтому модальность самого высказывания становилась исходным пунктом для суждений о функциональности его конструктивных элементов. А как целое произведение виделось именно с позиции категории жанра. Поэтому П. Н. Медведев придавал ей главенствующее значение в литературной теории. «Исходить поэтика должна именно из жанра, - считал он. - Ведь жанр есть типическая форма целого произведения, целого высказывания.»8

1 Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики.- М., 1975,- С. 49.

2 Бахтин М. M. Эпос и роман. // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики,- М., 1975,- С. 447.

3 Бахтин М. М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира». // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.- М., 1986,-С. 351.

4 Бахтин М. М. Эпос и роман. // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики.- М., 1975,- С. 471.

5 См. напр.: Николаев Н.И. Издание наследия М. М. Бахтина как филологическая проблема: две рецензии // Диалог. Карнавал. Хронотоп,- 1998,- №3.- С. 114 - 157.

6 Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении.- Репринт, изд.- New York, 1974.- С. 21.

7 Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Л., 1928. С. 113.

8 Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении.- Репринт, изд.- New York, 1974,- С. 175.

Иной взгляд был принят в мифологической школе, представители которой исходили из особенностей мировоззрения, породившего определенный пласт литературы и нашедшего свое выражение в сюжете и в жанре. Тематизм произведения становился здесь основной точкой приложения научной рефлексии, а суждения о прочих категориях оказывались вторичными. Так, О. М. Фрейденберг считала, что «жанр - не автономная, раз навсегда заклассифици-рованная величина, но теснейшим образом увязан с сюжетом, и потому его классификация вполне условна.»1 Возникает даже возможность заявить, что «античность знает только два жанра - высокий и низкий, хвалебный и обличительный»2, - при каковом утверждении жанр фактически совпадает с типом пафоса. Интересно, что много позже' С. С. Аверинцев, анализируя «Поэтику» Аристотеля, пришел к выводу, что для античного философа действительно существовали как жанры лишь два феномена: трагедия и комедия. То есть лишь они обладали субстанциальным характером - поскольку у Аристотеля «именно о жанры - это и есть сущности» (в категориальном смысле) поэзии. Все прочие жанровые обозначения были, по сути дела, терминологическими фикциями.

Понимание жанра как содержательной формы утвердилось во второй половине XX в. в методологической концепции группы теоретиков ИМЛИ - Г. Гачева, В. Кожинова и др. «В жанре наиболее полно и наглядно проявляется содержательность формы, так как именно жанр есть целостная организация формальных свойств и признаков.»4 В приведенном определении жанра, однако, явственно заметна интуиция этой категории именно как формальной. Не случайно в этой концепции XIX век становится рубежным периодом для суждения о жанре: если жанры эпохи рефлективного традиционализма сохраняли историческую связь именно за счет формально-конструктивной консерватив

1 Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 13.

2 Указ соч.-С. 263.

3 Аверинцев С. С. Жанр как абстракция и жанры как реальность // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции,-М., 1996.-С. 192.

4 Гачев Г. Д., Кожинов В. В. Содержательность литературных форм // Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении,- Кн. 2. Роды и жанры,- М., 1964.- С. 19. ности, то в эпоху романтизма и тем более реализма либерализация внешней формы создает впечатление полного распада традиции и перестройки жанровой системы. Именно о такой перестройке говорится в «Теории литературы» ИМЛИ. Это же убеждение содержится в новейшей «Теории литературы» В. Е. Хализева: «Жесткость разграничения жанров себя исчерпала и, можно сказать, канула в Лету вместе с классицистической эстетикой.»1

Актуальным в литературоведческой повестке второй половины XX столетия было требование рассматривать жанры в составе систем, свойственных тем или иным периодам литературного процесса. «Классификация конкретных жанровых образований может быть действенна, по-видимому, только в преде1 лах какой-либо определенной системы эстетических представлений. Так подходим к необходимости введения нового понятия - понятия жанровой системы,»2 - писал Ю. В. Стенник. С точки зрения содержания термина «жанровая система» едва ли чем отличается от «литературной системы» Ю. Тынянова. А о системном характере бытования литературных жанров впервые стал говорить в 1963 году в докладе на V Международном Съезде славистов Д. С. Лихачев. Эта идея ученого, быстро распространившаяся в отечественном литературоведении, была вскоре подробно изложена и обоснована в главе о жанрах его «Поэтики древнерусской литературы». «Жанры литературы составляют в совокупности определенную систему, и эта система в разные исторические эпохи различна.»3 Ученый настаивал на целостности жанровой системы. «В литературе каждой эпохи существует «равновесие» жанров внутри определенной системы. Система жанров литературы древней Руси была неполной. дополнялась фольклором.»4 Интуиция этой целостности - необходимое условие, если в перспективе речь должна идти о жанровой типологии, потому что конкретные типологические разновидности, конечно, должны быть рассмотрены только с по

1 Хализев В. Е. Теория литературы,- М., 1999,- С. 335.

2 Стенник Ю. В. Системы жанров в литературном процессе // Историко-литературный процесс: проблемы и методы изучения,- Л., 1974,- С. 182-183.

3 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. // Лихачев Д. С. Избранные работы. Т. 1. Л., 1987. С. 344.

4 Указ. соч.- С. 318, 342. зиции целого. В частности, не вызывает сомнения, что в попытке построить жанровую классификацию для древнерусской литературы (общепринятого варианта которой не существует1) следует исходить из изначального сущностного единства письменности и фольклора как видов словесного творчества.

Несколько особняком стоит в жанроведении концепция Г. Н. Поспелова, основные принципы которой были сформулированы ученым еще в 1948 г. Поспелов настаивал на необходимости двоякого подхода к понятию жанра и, соответственно, введения как минимум двух оснований жанровой классификации. «Можно говорить о жанрах как об исторически сложившихся системах поэтической выразительности. И можно понимать их как исторически возникающие принципы познавательной трактовки характеров.» Когда речь идет о, жанре как системе поэтической выразительности, то имеется в виду «замкнутое композиционно-стилистическое целое» , которое Г. Н. Поспелов называл внешней жанровой формой. Таким целым могут быть сказка, песня, поэма и т. д. Однако в форме этого композиционно-стилистического единства может быть выражено совершенно различное содержание. «И поэма, и песня, и сказка, и повесть и лирическое стихотворение и драматический диалог могут быть произведениями разных жанров в другом смысле. Они могут быть выражением различных «внутренних» форм поэзии.»4 Разновидности жанрового содержания сменяются исторически закономерно.

Поспеловская концепция примечательна акцентированием содержательной стороны жанра. «В чем же заключается повторяющаяся жанровая общность?. Несомненно, ее надо искать прежде всего в пределах содержания произведений»5. Жанровое содержание противопоставлялось ученым «жанровым

Варианты жанровых классификаций представлены в работах: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы //Лихачев Д. С. Избранные работы,- Т. 1,- Л., 1987.; Прокофьев Н. И. О мировоззрении русского средневековья и системе жанров русской литературы XI - XVI вв. // Литература древней Руси. Сб. трудов.- Вып. 1.- М., 1975.

2 Поспелов Г. Н. К вопросу о поэтических жанрах. // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. 1948 г. Вып. V,-С. 59.

3 Указ. соч.- С. 59.

4 Указ. соч.- С. 60.

5 Поспелов Г. H. Проблемы исторического развития литературы,- М., 1972.- С. 155. формам» - общим особенностям построения произведений, их передачи и исполнения. К жанровым формам Г. Н. Поспелов относил сказку, песню, поэму, эпопею, басню, балладу, повесть, рассказ, «разного вида пьесы и стихотворения» - все, что принято некритически именовать жанрами. Каждая из этих форм может в разных историко-литературных условиях выражать совершенно различное содержание. Постоянно приводя в качестве примера волшебную сказку, ученый показывал, что по своему жанровому содержанию она может быть и романом, и мифом, и героическим преданием, и сатирой. Позже Поспелов уточнил терминологию, приняв вместо термина «жанровая форма» термин «родовая форма»: «Песни и сказки, поэмы и повести. это родовые формы, выраженные в художественной словесности.»1

В концепции Г. Н. Поспелова обозначаются два перекрестных принципа жанровой классификации: это родовая принадлежность и связь с тем или иным типом жанрового содержания. В рамках литературы таких типов насчитывается три. «Произведения одной жанровой формы. могут иметь мифологическое, героическое, «нравоописательное», романическое жанровое содержание. Это порядок их закономерного исторического возникновения.» «Мифологическое» жанровое содержание обнаруживается в памятниках, относящихся к долитера-турной эпохе, и потому в историческую типологию литературных жанров не включается.

В последние десятилетия опора на содержательность, кажется, сделалась ведущим принципом в жанроведении. Н. И. Великая, характеризуя жанр как «явление, в котором сочетаются типологически устойчивое и динамическое начала»3, считает, что в подходе к нему «продуктивной является тенденция определения содержательного начала как опорного жанрового признака»4. Л. В.

1 Поспелов Г. Н. Типология литературных родов и жанров. // Вестник МГУ. Сер. IX. Филология.- 1978. №4,- С. 16.

2 Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы,- М., 1972,- С. 166.

3 Великая Н. И. Предисловие // Проблемы жанра и стиля художественного произведения,- Владивосток, 1988.-С. 4.

4 Великая Н. И. Предисловие // Проблемы жанра и стиля художественного произведения.- Владивосток, 1988.-С. 5.

Чернец настаивает на том, сколь «важно признание ведущим началом в жанровых образованиях их содержательных особенностей.»1 А. Я. Эсалнек определяет жанр как «целостное образование, в котором не только опредмечивается, кристаллизуется и формируется некоторое содержание, но диалектически сочетаются и взаимодействуют специфическое содержательное начало и различные типы словесно-композиционных систем.»2

С другой стороны, сама классическая оппозиция формы и содержания в применении к эстетическому феномену утрачивает научную продуктивность. На это указывал уже Ю. М. Лотман: «Дуализм формы и содержания должен быть заменен понятием идеи, реализующей себя в адекватной структуре и не I существующей вне этой структуры.»3 Н. Д. Тамарченко преодолевает принцип суждения о жанре с позиции противоположения категорий формы и содержания, вводя для этого понятие «внутренней меры» жанра. Будучи инвариантной структурой жанровых разновидностей, «внутренняя мера» противостоит понятию формального канона, приложимому лишь к традиционным жанрам. Внутренняя мера «должна быть понята не как застывшая, готовая норма. но как логика изменения жанра.»4 Содержание и форма здесь перестают рассматриваться в их философской противоположности. Они мыслятся как взаимно дополнительные стороны эстетического целого, обладающего диахроническим постоянством внутренней меры.

Но тогда возникает необходимость особенно точно определить: чем же именно является специфическое жанровое содержание как полюс некоторого неделимого целого? Г. Н. Поспелов определял его как «исторически повторяющиеся аспекты проблематики произведений»5. И. К. Кузьмичев также связывал жанровое содержание с «жанровой проблематикой»6. У Н. Л. Лейдерма

1 Чернец Л. В. Литературные жанры: проблемы типологии и поэтики,- М., 1982,- С. 21.

2 Эсалнек А. Я. Своеобразие романа как жанра.- М., 1978,- С. 8.

3 Лотман Ю. М. Структура художественного текста.- М., 1970.- С. 19.

4 Тамарченко Н. Д. Типология реалистического романа,- Красноярск, 1978.- С. 11.

5 Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы.- М., 1972,- С. 166.

6 Кузьмичев И. К. Литературные перекрестки: типология жанров, их историческая судьба,- Горький, 1983,- С. 132. на это «жанровая доминанта»1, а у В. Д. Днепрова - «содержание», которому «соответствует» жанр2. Так есть ли «жанровое содержание» некая особенность тематизма, или особенность проблематики; либо же это нечто другое, по отношению к чему и тематизм, и проблематика выступают как косвенные признаки?

На наш взгляд, определить характер этого «жанрового содержания» помогает понимание художественного произведения как коммуникативной структуры, существенными сторонами которой выступают три компонента: предмет высказывания, субъект его и адресат. Модальность этих компонентов, вместе с характером их взаимодействия, по-видимому, и становится опреде1 ляющим фактором для суждения о жанровом содержании. В. И. Тюпа, опираясь, с одной стороны, на опыт М. М. Бахтина, с другой - на традицию тартус-ско-московской семиотической школы, предложил выделить три «коммуникативные стратегии»3 нарративного дискурса, восходящие к трем дохудожест-венным устным речевым жанрам: сказанию, притче и анекдоту. Представляется, что тип коммуникативной стратегии может быть понят как разновидность содержания, позволяющая судить о жанровой принадлежности того или иного произведения.

Таким образом, теория коммуникативных стратегий может выступить методологическим основанием для ориентирования в жанровой проблематике. Однако сам аспект коммуникативной стратегии художественного высказывания очень слабо разработан в науке о литературе. Очевидная сложность и противоречивость генологических учений, с одной стороны; научная перспективность представления о стратегии нарративного дискурса, которое может указать путь разрешения противоречий, с другой - эти соображения послужили импульсом к осуществлению настоящего исследования. Цель нашей работы

1 Лейдерман Н. Л. К определению сущности категории «жанр» // Жанр и композиция литературного произведения.- Калининград, 1976.- Вып. 3.- С. 7.

2 Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени,- Л., 1980,- С. 101.

3 Тюпа В. И. Три стратегии нарративного дискурса. // Дискурс.- 1997,- № 3-4,- С. 106. дискурсный анализ одной из существеннейших для русской литературы жанровых традиций - традиции притчи. Целью определяется круг задач: обосновать место понятия коммуникативной стратегии в литературоведении; определить показатели, позволяющие судить о проявлении притчевой стратегии в конкретном произведении; проверить устойчивость коммуникативной стратегии притчи в исторической перспективе литературного процесса.

Конкретным объектом исследования становится коммуникативная стратегия притчи. Преимущественный интерес к ней спровоцирован наблюдением о существовании группы малых эпических форм, тяготеющих к общности по признаку присутствия в них моралистического задания. Еще в XVII столетии повести делились на «полезные» и «неполезные». Е'. К. Ромодановская, работая в области древнерусской литературы, указала на содержательное (дидактизм) и сюжетное (телеологичность) сходство ряда повестей, приближающихся по этим признакам к развернутой притче. «Повесть-притча сохранила не только общие с притчей особенности построения сюжета (его заданность, подчинение обязательному, заранее определенному выводу), но и стилистику, прежде всего абстрагированный стиль повествования.»1 Наблюдения показывают, что и в литературе более поздних периодов обнаруживаются произведения, поэтика которых сохраняет черты «повести-притчи». Таким образом, возникает предположение, что «повесть-притча» - это лишь одна из жанровых разновидностей, представляющих более фундаментальное явление - жанр, связанный с коммуникативной стратегией притчи. Проверка этого предположения становится дополнительной задачей нашей работы и обусловливает внимание именно к притчевой стратегии.

Материалом исследования служат русские повести XVII - середины XIX веков. Хронологические границы привлекаемого материала определяются интересом к проблеме, выходящей за рамки чисто теоретического подхода: на

1 Ромодановская Е. К. Повесть-притча и ее жанровые особенности // Ромодановская Е. К. Повести о гордом даре в рукописной традиции XVII - XIX вв.- Новосибирск, 1985.- С. 48. сколько значительным было участие коммуникативной стратегии притчи в движении русской литературы от ее средневекового состояния до классического? В любом случае, два с половиной века - достаточно большой период, чтобы на его материале сделать вывод об устойчивости коммуникативной стратегии; и к тому же этот период включает критическую и потому показательную стадию ломки жанровой системы. Поэтому исследование не распространяется по материалу далее 30-х годов XIX века.

Основные положения, выносимые на защиту, сводятся к следующим:

- «полезная повесть» - это историческая разновидность жанра аполога; в ней в XVII веке совершался переход от коммуникативной стратегии сказания к стратегии притчи.

- использование элементов притчевого дискурса в демократической литературе конца XVIII века было по преимуществу формальным.

- коммуникативная стратегия притчи оставалась содержательной основой значительного ряда повестей первой трети XIX столетия.

- ряд повествовательных приемов, исторически свойственных текстам, созданным в рамках коммуникативной стратегии притчи, вошел в литературу XIX века как источник средств художественной выразительности.

Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. В первой главе излагается теория коммуникативных стратегий и ее научные связи; высказывается и обосновывается сомнение в преимущественной роли анекдотической стратегии в процессах жанрообразования переходного периода. Во второй главе рассматривается становление жанра аполога как малой эпической формы, реализующей коммуникативную стратегию притчи в русской литературе XVII века. Делается вывод о доминировании притчевой стратегии в переходный от средневековья к новому времени период. В третьей главе рассматриваются проявления коммуникативной стратегии притчи в литературе конца XVIII -первой трети XIX веков. Делается вывод о художественной продуктивности данной стратегии в литературе нового времени. Выводы, полученные в результате анализа, суммируются в конце каждой главы. В заключении суммируются общие результаты и формулируются основные выводы из исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Коммуникативная стратегия притчи в русской малой прозе XVII-XIX вв."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Коммуникативная стратегия притчи в русской оригинальной малой прозе проявилась в XVI веке. Именно в этот период состоялось жанровое обособление «повести зело полезной», свидетельствующее о начале селекции форм, наделенных различным внутренним заданием, и складывания жанровой системы нового образца. XVI век впервые дает свидетельство дифференциации малых эпических форм в соответствии с типом жанрового содержания. Так, «полезная повесть» - это жанр, в котором совершался переход от коммуникативной стратегии сказания к стратегии притчи.

Для «полезных повестей» XVII века характерен ряд особенностей. Это, во-первых, циклический тип сюжета, обусловленный генетической связью «полезной повести» с религиозной легендой, и его телеологизм, когда в действии доминирует моралеобразующая сюжетная линия, а все остальные, если они имеются, носят вспомогательный характер. Во-вторых, это запрет на инициативу героя, обусловленный тем, что последний берется изначально в ситуации должного ценностного бытия, и проявление им инициативы противоречит этому долженствованию. Герой «полезной повести» есть прежде всего субъект этического выбора. Третья особенность - специфическая картина мира, отмеченная аксиологическим дуализмом и присутствием этического императива. Перечисленные особенности характеризуют дискурс «полезных повестей» со стороны референтной компетенции.

На жанровую самостоятельность «полезной повести» указывает и история редактирования текстов повестей «О Дракуле», «О Петре и Февронии», «О Басарге и Борзосмысле» в XVII веке. Это редактирование совершалось в одном и том же направлении: в сторону усиления назидательной иносказательности и подчинения ей повествовательного начала. Наиболее известные повести, появившиеся, а не переработанные в XVII веке («О Соломонии», «О Савве Груд-цыне», «О Горе-Злосчастии»), изначально приспособлены к осуществлению того же задания. При этом «полезная повесть» постоянно переосмысливает традиционный для древнерусской литературы жанр религиозной легенды, или чуда, переводя повествование в «светский» план и акцентируя этический момент самоопределения героя. Для создания нравоучительного эффекта используется насыщение текста формулами речевого этикета, введение в сюжет мотивировок, объясняющих действие с позиции религиозного мировоззрения, создание конвенциональных характеристик. Там, где возможно, писцы старались присовокупить к фабуле толкование. Эти приемы позволяли создать однозначную оценку. Жесткое руководство прочтением, исключение вариантов рецепции и руководство выводами, чаще всего прямое - характерные особенности композиции «полезных повестей». Таким образом, выработалась устойчивая модель авторского поведения, свойственная создателям «полезных повестей», или креативная компетенция дискурса.

Рецептивная компетенция дискурса «полезных повестей» определяется принадлежностью их адресата к демократической культуре «народного православия». «Полезные повести» адресованы именно этому демократическому читателю и удовлетворяют его потребность в «серьезном» чтении.

В литературоведении «полезные повести» не отделялись от новелл. В нашей работе эти понятия разводятся, и «полезной повести» присваивается систематическое наименование «аполог». Значение «полезной повести» - аполога в русской литературе переходного периода обусловлено, с одной стороны, функциональной необходимостью этого жанра в становящейся системе, с другой - той ролью, которую он играл, будучи местом встречи средневековой традиции учительной литературы и конструктивных сдвигов, связанных с нововременным требованием занимательности повествования.

Прививка классицизма, сделанная русской литературе в XVIII веке, не отменила, а упрочила представление об обязательном подчинении литературы «пользе», вследствие чего сохранился авторитет притчевой коммуникативной стратегии, со стороны креативной компетенции предполагающей наставление или убеждение. Поэтому и в демократической литературе второй половины XVIII столетия сохранялись свидетельства «оглядки» на притчевую стратегию. При общем преобладании в этой литературе стратегии анекдота нередко использовались некоторые элементы поэтики, свойственные апологу, в первую очередь мораль. Впрочем, обычно их использование объяснялось описанным в работе явлением двойной адресованности нарратива и оставалось по преимуществу формальным.

Коммуникативная стратегия притчи во всех ее составляющих обнаруживается у Н. М. Карамзина в повести «Юлия». Со стороны референтной компетенции на это указывает присутствие в картине мира нравственного императива супружеской добродетели и ситуации выбора относительно него, совершаемого героиней. Со стороны креативной компетенции используется прямое монологическое слово убеждения, которое принадлежит поочередно автору и Арису. Рецептивная компетенция - это ученическая позиция восприятия руссоистских представлений, скрытых в авторском слове. «Юлия» отличается от апологов XVII столетия лишь тем, что в ее мире действует не христианский, а руссоистский нравственный закон, что обусловлено адресованностью повести специфическому кругу «чувствительных» читателей.

В начале XIX века жанровые формы стали обнаруживать тяготение к унификации. Это было последствием деканонизации жанровой системы, расшатанной в эпоху сентиментализма. Различия жанровых форм десемантизиро-вались и как следствие начали утрачиваться. Соответственно, качественные различия между произведениями этого периода следует усматривать не в области жанровых форм, а почти исключительно в области жанрового содержания. Это хорошо видно на примере произведений Ф. Булгарина сравнительно раннего периода, носящих разные наименования: «сказка», «аполог», «восточная сказка» - но обладающих одной и той же коммуникативной стратегией притчевого типа. Со стороны референтной компетенции в этих произведениях усматривается одинаковая картина мира, подчиненная некоторому этическому императиву, и выбор относительно этого императива, совершаемый героями. Креативная компетенция дискурсов этих повестей («Фонтан милости», «Человек и мысль», «Правосудие и заслуга» и др.) также определяется общей коммуникативной стратегией притчи. Прямое монологическое слово убеждения наличествует в каждом тексте. Кто-то из героев берет на себя идеологическую функцию, и его речь приобретает характер прямого наставления. Наконец, подчеркнуто аллегорический характер повестей Булгарина, очевидный в каждом из названных образцов, свидетельствует о нормативности ожидаемого восприятия «урока». Это рецептивная компетенция дискурса, совершающегося в коммуникативной стратегии притчи. Из всего сказанного можно заключить, что повести Ф. В. Булгарина - это дискурс притчевого типа.

Коммуникативная стратегия притчи была широко представлена в творчестве русских философов-романтиков, в большинстве своем выступавших одновременно и как авторы философско-иллюстративных произведений. Иллюстрацию концепций вернее всего можно было осуществить пользуясь принципом философской аллегории. Иносказательность прозы писателей-«любомудров» как специфический показатель рецептивной компетенции притчевого дискурса была связана и с двумя другими его компетенциями. Если писатель иллюстрирует некую этическую концепцию, то это значит, что референтная компетенция создаваемого им дискурса содержит императивное понятие о должном самоопределении героя в рамках картины мира, обусловленной этой концепцией. Что касается самой установки на иллюстративность, то такой способ авторского поведения отличает опять-таки притчевый тип креативной компетенции.

Такой способ повествования с самых ранних этапов был свойствен литературному творчеству В. Ф. Одоевского, у которого имеются произведения, прямо названные «апологами». Один из этих текстов, «Алогий и Епименид», близко подходит к самому жанровому образцу притчи: ему свойственны экспрессивность, прямая оценка, полное отсутствие портретных и элементарность психологических характеристик. В более поздних произведениях этого писателя откровенное следование канону жанровой формы притчи утратилось, однако притча неизменно продолжала определять коммуникативную стратегию, доминировавшую в творчестве В. Ф. Одоевского.

В прозе В. Ф. Одоевского проявилась новая для русской литературы особенность референтной компетенции притчевого дискурса: предметно-смысловая сфера изображаемого здесь - недолжное бытие, где этический императив изначально отвергнут. Герой в этом мире выбирает направление своих поступков, руководствуясь его правилами: понятие об онтологически должном ему неведомо. Ожидаемый нравоучительный эффект основывается на несоответствии между креативной и рецептивной версиями действительности: в созданном писателем мире нравственный императив демонстративно подавлен, а в мире читателя он присутствует.

Анализ литературы первой трети XIX столетия позволяет сделать вывод, что коммуникативная стратегия притчи оставалась содержательной основой целого ряда повестей этого периода. Но формальная сторона апологов XIX столетия претерпела изменения относительно того вида, какой этот жанр имел в XVII веке. Изменилась социальная аудитория, адресат жанра, и соответственно изменилась его стилистика. Если прежде рецептивную компетенцию апологов определяла мировоззренческая концепция «народного православия», то теперь таким фактором сделалась сначала нравственная философия Ж.-Ж. Руссо, а затем, у романтиков - философия шеллингианства. Возросший уровень образованности этой аудитории позволил усложнить и разнообразить иносказательность повествования, которая, оставшись незыблемым принципом, в XIX веке стала служить трансляции более комплексных концептов, нежели идея смирения человека перед Богом. Креативная компетенция дискурса, выражающаяся в субъектной организации повествования, изменилась менее всего: продолжало доминировать прямое авторское слово. Мотивировка действия сдвинулась из религиозной в психологическую область. Несколько усложнилась внешне-композиционная сторона текстов, что было обусловлено дальнейшим развитием нарративной структуры повествования. Сюжет апологов, при общем усложнении, сохранил прежний телеологизм. Утратилась господствовавшая в «полезных повестях» схема религиозной легенды. Картина мира стала приобретать недолжный характер. Герой, принадлежащий к этому миру, лишен понятия о добродетели, и поэтому его поступки направляются в ложную сторону. Однако ответственности за них герой не избегает.

Новаторский образец использования притчевой дискурсивной стратегии являют собой пушкинские «Повести Белкина». В них эта стратегия действует на уровне метасюжета цикла, воспроизводящего мотивный комплекс мифопо-этической схемы инициации. Этот комплекс присутствовал и в схеме религиозной легенды, но там было пропущено мотивное звено испытания. В апологах XVII века это звено восстанавливается и даже начинает фабульно доминировать, представляя предмет самостоятельного интереса. У Пушкина полнота восстановленного в апологах мотивного комплекса инициации сохраняется, но происходит оценочная инверсия по отношению к полезной повести, а по сути восстановление мифологической системы оценок: «грех»-искушение становится необходимостью, а «недолжное» бытие - попросту другой стороной бытия. Такая инверсия становится возможной за счет контаминации коммуникативных стратегий притчи и анекдота. Сюжет как целое становится амбивалентным, однако в своем линейном развитии он предполагает ситуацию выбора, и направление этого выбора аксиологически предопределено.

Наиболее убедительным свидетельством продуктивности коммуникативной стратегии притчи в условиях художественной литературы становятся петербургские повести Н. В. Гоголя. Здесь эта стратегия определяет логику построения художественного мира каждой отдельной повести, а также накладывает отпечаток и на весь цикл в целом. В суждении о коммуникативной стратегии, присущей петербургским повестям, особенно важным представляется правильно определить тип рецептивной компетенции их дискурса. В исследованиях последних лет все более настойчиво проводится мысль о проповедническом характере гоголевского менталитета. Тексты Гоголя требуют особой стратегии чтения, благодаря которой снимаются видимые алогизмы повествования. Это стратегия притчевого дискурса, взятого со стороны его рецептивной компетенции: когда всякий фрагмент и целое текста требуют не прямого, а символического толкования и понимания. Креативная компетенция дискурса петербургских повестей также принадлежит к притчевому типу. Усилия автора направлены на то, чтобы подчинить композицию и стилистику повествования поучительной цели, с помощью системы знаков задав тип восприятия, соответствующий религиозно-мистическому мировоззрению. При этом прямое авторское слово является нормой в субъектной организации гоголевского текста. Что касается референтной компетенции дискурса, то ряд петербургских повестей отличает особенность, знакомая нам по повестям В. Ф. Одоевского: мир представляет собой недолжное бытие, и потому герой, не зная о должном, поступает ненадлежащим образом; причем незнание правильного пути не избавляет героя от кары за вступление на ложный. Повести Гоголя, однако, несмотря на присутствие в них притчевой стратегии, апологами уже не являются.

Гоголю было свойственно символическое мировоззрение средневекового типа. Поэтому в его повестях петербургского периода присутствует многосложность. Пропитываясь на внешнем уровне как анекдоты, они на символическом уровне обладают притчевой стратегией. Однако Гоголь стремился еще и воспроизвести в своем творчестве средневековые жанры, обладавшие стратегией сказания, такие как житие и легенда. Содержание этих легенд у Гоголя становилось неканоническим, его отличал онтологический дуализм гностического характера. Однако использование жанровых схем влекло за собой также и рудиментарное восстановление соответствующей стратегии. Поэтому петербургские повести являют собой пример контаминации трех стратегий, известных русской литературе к этому времени, каждая из которых требует прочтения произведения на своем особом уровне.

228

Таким образом, коммуникативная стратегия притчи, зародившись в русской литературе в переходный к новому времени период, и в XIX столетии сохраняла свою действенность. При этом повествовательные приемы, исторически свойственные текстам, созданным в рамках этой стратегии, будучи осознанными в творческой практике писателей нового времени, использовались ими в качестве одного из средств художественной выразительности. Притчевое начало сделалось важным неотъемлемым моментом внутренней меры романизированной малой прозы - рассказа.

Список научной литературыКузнецов, Илья Владимирович, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Белинский В. Г. Полн. Собр. Соч.: В 13т./ АН СССР.- Т.8.: Статьи и рецензии: 1843-1845.- М.:Изд-во АН СССР, 1955.- 711 с.

2. Бестужев-Марлинский А. А. Ночь на корабле: Повести и рассказы. / А. А. Бестужев (Марлинский); Сост., подг. текста, послесл. и примеч. А. Л. Осповата.-М.: Худож. лит., 1988.- 364 с.

3. Булгарин Ф. В. Сочинения Фаддея Булгарина: В 12 частях.- 4.5.- СПб, 1830.-310с.

4. Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В '6-ти т. / Критико-биографический очерк и примеч. Н. Л. Степанова.- М.: Гослитиздат, 1952.

5. Карамзин H. М. Записки старого московского жителя: Избр. проза. / H. М. Карамзин; Сост., вступит, ст. и примеч. В. Б. Муравьева.- М.: Московский рабочий, 1986.- 525 с.

6. Одоевский В. Ф. Русские ночи. / В. Ф. Одоевский; Изд. подг. Б. Ф. Егоров; АН СССР.- Л.: Наука: Ленингр. отд., 1975.- 365 с.

7. Памятники литературы Древней Руси, XVII век: Сб. текстов. / Вступит, статья Д. Лихачева; Сост. и общ. ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева.- Кн. 1.- М.: Худож. лит., 1988.- 704 с.

8. Повесть о Дракуле. / Иссл. и подг. текстов Я. С. Лурье; АН СССР, Ин-т русской литературы.- М.-Л.: Наука, 1964.- 212 с.

9. Повесть о Петре и Февронии. / Подг. текстов и иссл. Р. П. Дмитриевой; АН СССР, Ин-т русской литературы.- Л.: Наука: Ленингр. отд., 1979.- 340 с.

10. Погодин М. П. Повести. Драма. / М. П. Погодин; Сост., вступит, ст. и примеч.

11. М. Н. Виролайнен.- М.: Сов. Россия, 1984.- 430 с.

12. Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т. / А. С. Пушкин; Примеч. проф. Б. В. Томашевского; АН СССР, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом).- 4-е изд.- Л.: Наука, Ленингр. отд., 1977.

13. Русская повесть XVII века. / Составитель М. О. Скрипиль; Редактор И. П. Еремин,- Л.: ГИХЛ, 1954.- 480 с. '1.. Библиография

14. Авеличев А. К. Возвращение риторики // Дюбуа Ж. и др. Общая риторика.- М.: Прогресс, 1986.-С. 7-25.

15. Аверинцев С. С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Поэтика древнегреческой литературы. / АН СССР, Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького.- М.: Наука, 1981.- С. 3-14.

16. Аверинцев С. С. Жанр как абстракция и жанр как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции.- М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.- С. 207214.

17. Аверинцев С. С. Притча // Краткая литературная энциклопедия. /Гл. ред. А. А. Сурков.- Т. 6.- М.: Сов. энциклопедия, 1971.- Стлб. 20-21. Аполог // Краткая литературная энциклопедия. /Гл. ред. А. А. Сурков.- Т. 1.-М.: Сов. энциклопедия, 1962.- Стлб. 255.

18. Аристотель. Поэтика // Аристотель. Сочинения: В 4 т. / АН СССР, Ин-т философии.- Т. 4,- М.: Мысль, 1983.- С. 645-680.

19. Аристотель. Риторика // Аристотель. Этика: Политика: Риторика: Поэтика: Категории. / Аристотель; Вступит, ст. Д. Миртов. Пер. с греч.- Минск: Литература, 1998.-С. 739-1012.

20. Баранов С. Ю. Популярная проза XVIII века // Повести разумные и замысловатые: популярная бытовая проза XVIII века. / Сост. и вступит, ст. С. Ю. Баранова.- М.: Современник, 1989.- С. 3-28.

21. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. /Сост., общ. ред. и вступит, ст. Г. К. Косикова.- М.: Прогресс, 1989.- 615 с.

22. Бахтин М. М. Из архивных записей к «Проблеме речевых жанров» // Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 т.- Т. 5.: Работы 1940-х начала 1960-х годов.- М.: Русские словари, 1997.- С. 207-286.

23. Бахтин М. М. Из записей 1970-71 годов // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. / Сост. С. Г.Бочаров; Текст подг. Г. С. Бернштейн и Л. В. Дерюгина; Примеч. С. С. Аверинцева и С. Г. Бочарова.- 2-е изд.- М.: Искусство, 1986.-С. 355-380.

24. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. / Сост. С. Г. Бочаров; Текст подг. Г. С. Бернштейн и Л. В. Дерюгина; Примеч. С. С. Аверинцева и С. Г. Бочарова,- 2-е изд.- М.: Искусство, 1986,- С. 381-393.

25. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. / Сост. С. Г. Бочаров; Текст подг. Г. С. Бернштейн и Л. В. Дерюгина; Примеч. С. С. Аверинцева и С. Г. Бочарова.- 2-е изд.- М.: Искусство, 1986.-С. 250-296.

26. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет.- М.: Худож. лит., 1975.- С. 6-71.

27. Белинский В. Г. Разделение поэзии на роды и виды // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. / АН СССР.- Т. 5.: Статьи и рецензии: 1841-1844.- М., 1954.-с. 7-67.

28. Белинский В. Г. Сочинения князя В. Ф. Одоевского // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. / АН СССР.- Т. 8.: Статьи и рецензии: 1843-1845.- М., 1955.-С. 297-323.

29. Белый Андрей. Мастерство Гоголя: исследование. М.- Л.: ГИХЛ, 1934.- 351 с. Берковский Н. Я. О «Повестях Белкина»: Пушкин 30-х годов и проблемы народности и реализма // Берковский Н. Я. Статьи о литературе.- М.-Л.: Гослитиздат, 1962.- С. 242-356.

30. Бочаров С. Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Бочаров С. Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов.- М.: Сов. Россия, 1985.- С. 124-160.

31. Вайль П., Генис А. Родная речь: Наследство «Бедной Лизы»: Карамзин // Звезда,- 1991.-№1.-С. 201-203.

32. Вайскопф М. Гоголь и Сковорода: проблема «внешнего человека». // Советское славяноведение.- 1990.- №4.- С. 36-45.

33. Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология: Идеология: Контекст.- М.: ТОО «Радикс», 1993.- 588 с.

34. Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь.- 5-е изд.- СПб: Греко-латинский кабинет Ю. Шичалина, 1991.- 1370 с.

35. Великая Н. И. Предисловие // Проблемы жанра и стиля художественного произведения: Межвуз. сб.- Владивосток, Изд-во Дальневост. гос. ун-та, 1988.- С. 3-6.

36. Веселовский А. Н. Теория поэтических родов в их историческом развитии. Ч. 3: Очерки истории романа, новеллы, народной книги и сказки: Курс лекций.-СПб, 1883.- 546 с.

37. Веселовский А. Н. Три главы из исторической поэтики // Веселовский А. Н.

38. Историческая поэтика.- М.: Высш. школа, 1989.- С. 155-298.

39. Виноградов В. В. Стиль Пушкина.- М.: Наука, 1941.- 704 с.

40. Виноградов В. В. Сюжет и стиль: Сравнительно-ист. исследование.- М.: Изд-во

41. Акад. наук СССР, 1963.- 192 с.

42. Виноградов И. А. Гоголь художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания.- М., 2000.- 447 с.

43. Владимиров П. В. Великое Зерцало: Из истории русской переводной литературы XVII в.: Исследование П. В. Владимирова.- М., 1884.- XIV, 78 с. Владимиров П. В. К исследованию о «Великом Зерцале» П. В. Владимирова. -Екатеринбург, 1884.-61 с.

44. Власенко Т. Л. Литература как форма авторского сознания: Пособие для филол. фак.-М., 1995.- 199 с.

45. Воропаев В. А. Н. В. Гоголь: Жизнь и творчество: В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам.- 2-е изд.-.М.: Высш. школа, 1999.- 128 с. Гаспаров Б. М. Язык. Память. Образ.- М.: Новое литературное обозрение.- 412 с.

46. Гачев Г. Д., Кожинов В. В. Содержательность литературных форм // Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении. / Ред. коллегия: Г. Л. Абрамович и др.- Кн. 2: Роды и жанры литературы.- М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1964.-С. 17-38.

47. Гей Н. К. Проза Пушкина: Поэтика повествования. / Отв. Ред. С. Г. Бочаров; АН СССР, Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького.- М.: Наука, 1989.- 269 с.

48. Головко В. М. Повесть как жанр эпической прозы: Учеб. пособие.- Москва -Ставрополь, 1997.- 117 с.

49. Гончаров С. А. Н. Гоголь, Г. Сковорода и учительная культура: постановка проблемы // Н. В. Гоголь: проблемы творчества: Межвуз. сб. науч. трудов.-СПб, 1992.-С. 27-47.

50. Гончаров С. А. Творчество Н. В. Гоголя и традиции учительной литературы: Учеб. пособие к спецкурсу / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена.- СПб.: Образование, 1992.- 155 с.

51. Денисов В. Д. О генезисе и роли метонимии в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект» // Н. В. Гоголь: проблемы творчества: Межвуз. сб. науч. трудов.-СПб: Образование, 1992.- С. 84-89.

52. Дионисий Ареопагит. Мистическое богословие: Послание к Тимофею святого Дионисия Ареопагита // Мистическое богословие.- Киев: Путь к истине, 1991.-С. 3-10.

53. Истоки русской беллетристики: возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. / Отв. Ред. Я. С. Лурье; АН СССР, Ин-т русской литературы.- Л.: Наука, 1970.- 596 с.

54. Кожинов В. В. Происхождение романа: Теоретико-исторический очерк.- М.: Сов. писатель, 1963.- 439 с.

55. Комарович В. Л. Повесть об Александре Невском // История русской литературы. / АН СССР, Ин-т литературы (Пушкинский дом).- Т. 2: Литература 1220-х-1580-х гг.- Ч. 1.- М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1946.- С.50-58.

56. Конен В. Д. Третий пласт: Новые массовые жанры в музыке XX века. / Рос. инт искусствознания.- М.: Музыка, 1994,- 157 с.

57. Кривонос В. Ш. Герой и авторская оценка героя в реалистической прозе Гоголя // Н. В. Гоголь: проблемы творчества: Межвуз. сб. науч. трудов.- СПб: Образование, 1992.-С. 90-101.

58. Кривонос В. Ш. Проблема читателя в творчестве Гоголя.- Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1981.-167 с.

59. Лежнев А. 3. Проза Пушкина: Опыт стилевого исследования.- 2-е изд.- М.: Ху-дож. лит., 1966.- 263 с.

60. Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра: Жанровые закономерности развития советской прозы в 1960-70-е гг.- Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1982.-254 с.

61. Лурье Я. С. Судьбы «Повести о Дракуле» в XVI-XVII вв. // Повесть о Дракуле. / Иссл. и подг. текстов Я. С. Лурье; АН СССР, Ин-т русской литературы.- М.-Л.: Наука, 1964.- С. 72-85.

62. Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы: 1830-1833.- Л.: Худож. лит., 1974.- 374 с.

63. Маймин Е. А. Владимир Одоевский и его роман «Русские ночи» // Одоевский В. Ф. Русские ночи. / В. Ф. Одоевский; Изд. подг. Б. Ф. Егоров; АН СССР.- Л.: Наука: Ленингр. отд., 1975.- С. 230-263.

64. Манн Ю. В. Русская философская эстетика: 1820-1830-е гг.- М.: Искусство,1969.- 304 с.

65. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя.- 2-е изд., доп.- М.: Худож. лит, 1988.- 412 с. Маркевич Г. Литературные роды и жанры // Маркевич Г. Основные проблемы науки о литературе.- М.: Прогресс, 1980.-С. 173-202.

66. Маркович В. М. Петербургские повести Н. В. Гоголя.- Л.: Худож. лит., 1989.205 с.

67. Марченко О. И. Риторика как норма гуманитарной культуры. М.: Высш. шк., 1994.- 180 с.

68. Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику. / Репринт, изд.; Вых. дан. ориг.: Л.: Прибой, 1928,- New York, 1974.- 247 с.

69. Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. / АН СССР, Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького.- М.: Наука, 1990.- 279 с.

70. Петрунина Н. Н. Проза Пушкина: пути эволюции. / Отв. ред. Д. С. Лихачев; АН СССР, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом).- Л.: Наука: Ленингр. отд-е, 1987,- 333 с.

71. Пигин А. В. Из истории русской демонологии XVII века: Повесть о бесноватойжене Соломонии: Исследования и тексты. СПб., 1998.- 267 с.

72. Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики: Сб. статей.- М.: Изд-во МГУ,1983.- 336 с.

73. Поспелов Г. Н. К вопросу о поэтических жанрах // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ.- 1948 г.- Вып. 5.- С. 58-63.

74. Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы.- М.: Просвещение, 1972.- 271 с.

75. Прокофьев Н. И. О мировоззрении русского средневековья и системе жанров русской литературы XI XVI вв. // Литература древней Руси: Сб. трудов.- Вып. 1.-М., 1975.-С. 5-39.

76. Пропп В. Я. Специфика фольклора // Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избр. статьи. / АН СССР, Ин-т востоковедения.- М.: Наука, 1976.- С. 83115.

77. Пыпин А. Н. История русской литературы: В 3-х т.- 2-е изд.- Т. 1: Древняя письменность.-СПб, 1902.-484 с.

78. Ромодановская Е. К. Повесть-притча и ее жанровые особенности // Ромоданов-ская Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII XIX вв.- Новосибирск: Наука, 1985.- С. 38-52.

79. Сидяков Л. С. Художественная проза А. С. Пушкина.- Рига: Изд-во Рижского ун-та, 1973.- 218 с.

80. Силантьев И. В. Сюжет как фактор жанрообразования в средневековой русской литературе. / Отв. ред. Е. К. Ромодановская, Ю. В. Шатин.- Новосибирск, 1996,-98 с.

81. Силантьев И. В. Фабула как конструктивное начало жанра в «Поэтике» Аристотеля //Дискурс.- 1997.- № 3-4.- С. 181-184.

82. Сиповский В. В. Очерки из истории русского романа.- Т. 1.- Вып. 2.:ХУШ в.-СПб, 1910.-944 с.

83. Скрипиль М. О. Повесть о Савве Грудцыне // Русская повесть XVII века. / Составитель М. О. Скрипиль; Редактор И. П. Еремин.- Л.: ГИХЛ, 1954.- С. 385399.

84. Скрипиль М. О. Повесть о Соломонии // Старинная русская повесть: статьи иисслед-я / Под ред. Н. К. Гудзия.- М.-Л., 1941.- С. 197-215.

85. Смирнов И. П. От сказки к роману // Труды отдела древнерусской литературы

86. ИМЛИ.- Т. 27: История жанров в русской литературе X XVII вв.- Л., 1972.- С.284.320.

87. Сорокин П. И. Структурная социология // Сорокин П. И. Человек. Цивилизация. Общество. / Общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов; Пер. с англ.- М.: Политиздат, 1992.-С. 156-220.

88. Стенник Ю. В. Системы жанров в литературном процессе // Историко-лйтературный процесс: проблемы и методы изучения: Сб. статей. / АН СССР, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом); под ред. А. С. Бушмина.-JL:Наука: Ленингр. отд-е, 1974,- С. 168-202.

89. Степанов Н. Л. Проза Пушкина.- М.: Изд-во АН СССР, 1962.- 300 с.

90. Сурков Е. А. Русская повесть первой трети XIX века: Генезис и поэтика жанра /

91. Кемеровский гос. ун-т.- Кемерово: Кузбассвузиздат, 1991.- 158 с.

92. Тамарченко Н. Д. Поэтика Бахтина: уроки «бахтинологии» // Известия РАН.

93. Сер. лит. и яз. Т. 55.- 1996.- №1.- С. 3-16.

94. Тамарченко Н. Д. Типология реалистического романа: На материале классических образцов жанра в русской литературе XIX в.- Красноярск: Изд-во Красно-яр. ун-та, 1978.- 195 с.

95. Тамарченко Н. Д. Генезис форм «субъективного» времени в эпическом сюжете: «Книга пророка Ионы» // Известия РАН. Сер. лит. и яз. Т. 54.- 1995.- №5.- С. 38-42.

96. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. / Пер. с фр. Б. Нарумова.-М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1999,- 143 с.

97. Тодоров Ц. Фрейд о процессе высказывания // Тодоров Ц. Теории символа. М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1999.-С. 371-383.

98. Толстой Н. И. Несколько слов о новой серии и книге Г. П. Федотова «Стихи духовные» // Федотов Г. П. Стихи духовные: русская народная вера по духовным стихам.- М., 1991.- С. 5-9.

99. Толстые Н. И. и С. М. О целесообразности применения некоторых лингвистических понятий к описанию славянской духовной культуры // Вторичные моделирующие системы.- Тарту, 1979.- С. 51-54.

100. Тынянов Ю. Н. Литературный факт //Тынянов Ю. Н. Литературный факт: Сборник. / Авт. вступит, ст. и комм. В. И. Новиков.- М.: Высш. шк., 1993.- С. 121-137.

101. Тынянов Ю. Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю. Н. Литературный факт: Сборник. / Авт. вступит, ст. и комм. В. И. Новиков.- М.: Высш. шк, 1993.-С. 137-148.

102. Тюпа В. И. Бахтин как парадигма мышления // Дискурс.- 1996.- №1.- С. 9-11. Тюпа В. И. Новая риторика как учение о коммуникативном событии // Дискурс,- 1998.-№7.- С. 64-67.

103. Тюпа В. И. Новелла и аполог // Русская новелла: проблемы теории и истории: Сб. статей. /Ред. В. М. Маркович,-СПб, 1993,- С. 13-25.

104. Тюпа В. И. Пролегомены к теории эстетического дискурса // Дискурс.- 1996.-№2.- С. 11-13.

105. Тюпа В. И. Три стратегии нарративного дискурса // Дискурс.- 1997.-№ 3-4.- С. 106-108.

106. Федотов Г. П. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам.-М., 1991.- 192 с.

107. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. / О. М. Фрейденберг; Под ред., подг. текстов Н. В. Брагинская.- М.: Лабиринт, 1997.- 448 с. Хализев В. Е. Теория литературы: Учебник для вузов.- М.: Высшая школа, 1999,- 398 с.

108. Хализев В. Е., Шешунова С. В. Цикл А. С. Пушкина «Повести Белкина».- М.: Высш. школа, 1989.- 79 с.

109. Храпченко М. Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы,- М.: Сов. писатель, 1970.- 392 с.

110. Чернец Л. В. Литературные жанры: Проблемы типологии и поэтики. М.: Изд-во МГУ, 1982,- 192 с.

111. Шатин Ю. В. Живая риторика. / Ю. В. Шатин: кол. автор Международный инст. менеджмента ЛИНК,- Жуковский: Без изд., 2000.- 80 с.246

112. Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. М. О прозе; О поэзии.: Сб. статей.- Л, 1986,- С. 45-63.

113. Эсалнек А. Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения.- М.: Изд-во МГУ, 1985.-183 с.