автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.04
диссертация на тему: Конфронтация и стабильность в отношениях СССР и России с США в Восточной Азии после второй мировой войны (1945-1995)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Конфронтация и стабильность в отношениях СССР и России с США в Восточной Азии после второй мировой войны (1945-1995)"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ И КАНАДЫ

О ОД

На правах рукописи

Алексей Демосфенович БОГ4 ТУРОВ

КОНФРОНТАЦИЯ И СТАБИЛЬНОСТЬ В ОТНОШЕНИЯХ СССР И РОССИИ С США В ВОСТОЧНОЙ АЗИИ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1945-1995)

Специальность 23.00.04 Политические проблемы международных отношений и глобального развития

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора политических наук

Москва 1996

Работа выполнена в Институте США и Канады РАН

Официальные оппоненты: член —корреспондент РАН,

доктор исторических наук, профессор В.С.МЯСНИКОВ доктор исторических наук, профессор Н.П.МАЛЕТИН доктор политических наук А.Ю.РУДНИЦКИЙ

Ведущая организация — Институт мировой экономики и международных отношений РАН

Защита состоится " "___1996 г.

в__час. на заседании диссертационного совета

Д.002.93.01 по адресу: 121814 Москва, Хлебный пер., 2/3

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института США и Канады РАН.

Автореферат разослан " "_1996 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук

С.К.ОЗНОБИЩЕВ

В середине 90-х годов происходит быстрое повышение роли Восточной Азии в мировой политике, во многом обусловленное укреплением позиций стран и территорий этой части мира в международной экономике. В 1960 г. все государства Восточной Азии производили всего 4% мирового ВНП, а в 1991 г. — уже 25%, примерно столько же, сколько экономика США. Эксперты полагают, что к 2000 г. доля восточноазиатских стран в мировом производстве может возрасти до 33%. Семь ведущих государств и территорий региона (прежде всего Тайвань, Япония и Южная Корея) владеют 41% мировых банковских активов (17% — в 1980 г.). По сведениям Мирового банка, к 2000 г. около половины общемирового прироста ВНП и международной торговли будет обеспечиваться за счет восточноазиатских стран, экономики которых сегодня считаются самыми быстрорастущими на планете1.

Есть основания ожидать, что и международно-политический центр глобальной системы может в перспективе сместиться из Атлантики в Пасифику, где сегодня сложно взаимодействуют военно-политические и торгово-хозяйственные интересы мировых лидеров — США, Японии, Китая, стран Западной Европы. Отстоять свои интересы в регионе стремится Россия, которой пока не удается приобрести в тихоокеанской Азии необходимо благоприятные позиции.

Решающим условием сохранения выгодных для государств региона тенденций является укрепление в нем стабильности,

'Foreign Affairs, November/December, 1994, vol.73, No.6, pp.82 —83.

ключевой элемент которой — наличие конструктивных отношений между наиболее крупными военно-политическими величинами Восточной Азии — Россией, Соединенными Штатами Америки, а также Китаем. Выявление оптимальных параметров их взаимоотношений с точки зрения поддержания устойчивости региональной подсистемы, анализ механизмов ее обеспечения в исторической ретроспективе и настоящем представляют собой фундаментальную научную задачу. Особенно важно в этой связи исследовать долговременные тенденции развития региональной ситуации, их общую динамику и направленность, а также выработать адекватное представление о соотношении конфликтообразующих и умиротворяющих начал в региональной политике.

Потребность изучения взаимоотношений СССР/России и США в восточноазиатских делах определяется также конкретными потребностями Российской Федерации. Регионально-интеграционный процесс и ограниченные возможности Москвы уравновесить центробежные тяготения дальневосточных территорий эквивалентным приращиванием их взаимовыгодных связей европейской частью; попытки местный администраций опереться в соперничестве с Центром на прямые связи с тихоокеанским зарубежьем и понимание федеральным правительством невозможности обойтись без иностранных инвестиций в экономику региона; новая расстановка межстрановых позиций в АТР и свертывание российского военного присугствия к востоку от Байкала — все это создает комплекс противоречий, без точной ориентации в котором трудно устранить потенциальные угрозы национальной безопасности. Политически они ассоциируются с падением управляемости дальневосточной периферии, геополитически — с недонаселенностыо российского Дальнего Востока на фоне демографического давления Китая, стратегически — с отсутствием принимаемой большинством местных стран "позитивной" военно-политической функции России в тихоокеанском раскладе, без обретения которой вряд ли можно провести модернизацию российского военного присугствия таким об-

разом, чтобы, но создавая угрозы другим, избежать собственной уязвимости.

Новизна работы состоит в том, что она представляет собой первый в отечественной и зарубежной науке вариант сквозного осмысления истории международных отношений в Восточной Азии, советско- и российско-американского взаимодействия в регионе с момента окончания второй мировой войны до наших дней с позиций структурного анализа и под утлом зрения теории стабильности. Диссертация не стала исследованием по истории отношений СССР/России и США в обычном смысле слова. Фактологическая ретроспектива пяти послевоенных десятилетий главным образом послужила исходным материалом для теоретического обобщения относительно роли "сверхдержав" в формировании механизма той своеобразной модели стабильности, которая гарантирует устойчивое развитие азиатско-тихоокеанского региона вопреки охватившим большую часть Евразии волнам "рассеянной нестабильности", индуцированным распадом биполярной структуры после крушения СССР.

Иными словами, в соответствии со спецификой политологической работы, предметом исследования стала не столько конкретика отношений между СССР/Россией и США, сколько направление базисных тяготений между ними; не вся совокупность региональных тенденций, а лишь те из них, которые реализовались в устойчиво воспроизводившиеся связи, определявшие внутреннюю структуру восточноазиатской подсистемы и ее внешнюю конфигурацию во взаимодействии с макросистемой мировой политики. Сообразно этому, из двух содержательных компонентов работы — описательно-событийного и теоретико-аналитического — за главный был принят второй, вследствие чего исследование было сориентировано менее на фактологические разыскания и более — на разработку аналитической парадигмы, способной стать одной из отправных точек для новой историко-политической концепции международных отношений на Дальнем Востоке и внешней политики России в Тихоокеанской Азии.

Основной целью работы было исследование теоретических и прикладных аспектов проблемы стабильности во взаимоотношениях лидеров — прежде всего СССР/России и США — между собой и малыми и средними странами региона, которые на протяжении первых послевоенных десятилетий составляли только "пространственный фон" региональной политики, но в 80-х и 90-х годах превратились в структурно значимый компонент региональных отношений, кумулятивная роль которого по ряду параметров существенно превысила арифметическую сумму экономических, военных и иных потенциалов малых и средних государств.

В исследовании автор стремился совместить четыре теоретические грани анализа: структурную исследовательскую парадигму; исследование национально-психологической и национально-идеологической составляющих; теорию стабильности; а также гипотезу о перерастании характерного для 40 —60-х годов "лидерского" типа организации восточноазиатской подсистемы в региональную структуру "пространственного" типа на рубеже 90-х. Обращение к структурному подходу было во многом связано с намерением преодолеть полигико-идео-логическую заданность, типичную как для советской (1917 — 1985), так и для ранней постсоветской (1985—1993) аналитических школ, с тем, чтобы устоять на платформе политически нейтрального анализа, возможность чего и видится в приложении к истории международных отношений методики структурного подхода. При этом под таковым в работе понимается исследование мирополитических реалий через призму взаимного положения отдельных компонентов региональной подсистемы в их взаимодействии, реализующемся в устойчиво воспроизводимых связях этих компонентов между собой и окружающей мировой макросистемой.

Советско- и российско-американские отношения в работе исследованы в тесной увязке с анализом эволюции структуры региональной стабильности и смены разных ее моделей. При этом под "эволюцией структуры региональной стабильности" понимается не процесс заключения или распада конкретных

б

дву- и многосторонних союзоп (АНЗЮС, Манильский пакт, советско-китайский союз и т.п.), а изменение общей конфигурации возникавших в регионе длительно устойчивых связей, независимо от того, воплощались ли они в юридических документах или опирались только на практику внешнепо-литичекого поведения государств.

В преодолении аналитической бинарности "тоталитаризм — либерализм" автор не стремился принизить роль идеологической составляющей. Задача состояла лишь в том, чтобы выйти за рамки мышления только "коммунистическими" и "либеральными" категориями, воздав должное, в частности, роли национализма, сыгравшего колоссальную структурообразующую роль в восточноазиатской подсистеме. Стремясь вычленить националистический компонент региональных процессов, автор пытался встроить его в контекст теории "длинных волн национального самоопределения"2. Совмещение двух этих плоскостей анализа позволило дать прочтение истории отношений СССР/России и США в Восточной Азии, актуальное с точки зрения сегодняшней ситуации в Российской Федерации, для которой характерно нарастание национал-сепаратистских тенденций и кризисных явлений в отношениях Центра с Периферией, включая ее дальневосточно-тихоокеанскую часть.

Практическая важность этой научной задачи оттеняется потребностью выработать аналитически выверенную, оптимальную с экономической и политико-стратегической точки зрения линию в отношении дальневосточно-тихоокеанской части России и набирающей темп региональной интеграции, стихийное "излияние" которой на российский Дальний Восток в форме массированного китайского делового и иного присутствия обнаружило неподготовленность российского правительства к такому развитию событий.

Теоретическими задачами работы были:

о

Подробнее см.: Богатуров А.Д. Национальное и наднациональное в российской политике. — Международная жизнь, 1995, № 8.

— формулирование понятийного ряда "стабильность", "статус-кво", "баланс сил", адекватного современному знанию;

— определение понятия динамической стабильности, иллюстрированное конкретикой материала; выявление ее типических черт, основных параметров, условий возникновения, сильных и слабых сторон;

— разработка основы концепции "пространственного" и "лидерского" типа самоорганизации стабилизирующих структур межгосударственных отношений применительно к Тихоокеанской Азии;

— исследование основных закономерностей и причин трансформации лидерской послевоенной системы в АТР в пространственную систему конца 80-х и начала 90-х годов;

— вычленение национально-психологической составляющей во внешнеполитических мотивациях ведущих государств, . а также малых и средних стран региона;

— исследование соотношения геополитического и идеологических (коммунистического, либерального и националистического) компонентов регионального развития.

С точки зрения более конкретного историко-политичес-кого анализа автор стремился:

— исследовать теоретические подходы СССР и США к их взаимоотношениям в Восточной Азии на основе новых документов и материалов;

— проанализировать геополитические и политико-психологические истоки конфликтности в региональных советско-американских отношениях и ее динамику в послевоенные десятилетия;

— выявить структурную роль советско — китайского конфликта в региональном контексте и с точки зрения общего состояния отношений между СССР и США в 60 —80-х годах;

— исследовать особенности подходов США и СССР к обеспечению стабильности в Восточной Азии в сопоставлении их с позициями малых и средних стран;

— выявить причины утраты Советским Союзом и Соединенными Штатами инициативы в региональном диалоге по

вопросам обеспечения стабильности в конце 80-х и исследовать последствия этого для ситуации в АТР;

— определить контуры современной структуры региональных отношений, а также значение и перспективы развития комплекса взаимоотношений между Российской Федерацией и США в азиатско-тихоокеанском регионе.

Хронологические рамки работы включают в себя послевоенный период — с момента зарождения подсистемы региональных отношений в Восточной Азии, первоначально складывавшейся как "лидерской" и биполярной. Исследование доводится до 1995 г. и прослеживает процесс разложения лидерской доминанты региональных отношений, нарастание тенденции к "уплотнению" регионального пространства за счет повышения политической и экономической роли малых и средних стран и охватывает начальный этап формирования в Восточной Азии системы региональных отношений переходного типа, структурные характеристики которой находятся в стадии становления.

Теоретической и методологической основой диссертации стали идеи отечественных школ структурной культурологии, структурной политологии и системных исследований, соотнесенные с концепциями западных трудов но теории международных отношений и внешней политики и обогащенные их достижениями. Структурно-системный анализ в работе был дополнен геополитическим подходом к исследованию конкретных проблем послевоенных международных отношений. Также в процессе написания учитывались, подвергались критическому осмыслению или, напротив, разворачивались на основе ставших известными новых фактов и материалов мысли, допущения и теоретические положения, представленные как в русском регионоведении на советском и постсоветском этапах его развития после второй мировой войны, так и в зарубежной ориенталистике.

В связи с употребляемыми в диссертации терминов "геополитика" и геополитический" требуется пояснение. Отдавая должное определениям, предложенным на этот счет русскими

учеными Э.А.Поздняковым3, а затем К.В.Плешаковым4, автор вместе с тем не счел возможным ими удовлетвориться. Приходится учитывать, что геополитика, в том смысле, который стихийно закрепился в русском сознании и словоупотреблении в 80-х и 90-х годах, стала означать отрасль политологического знания о взаимосвязях между природно-геогра-фическими условиями, в которых существуют государства, с одной стороны, и их внешнеполитическим поведением и международными отношениями — с другой. В западной политологической традиции это слово в таком значении не существует, как не применяется в ней грамматическая форма единственного числа для слова "geopolitics", всегда обозначающего число множественное. Можно только предположить, что русское существительное "геополитика" в культурном контексте конца 80-х годов, когда оно стало широко употребляться в русском лексиконе, стало новообразованием от прилагательного "геополитический", которое в свою очередь было переводом английского "geopolitical".

Следовательно, выстраивается логическая цепь, в соответствии с которой слово "геополитика" должно обозначать конкретную отрасль знания (как семиотика, кибернетика и т.п.), а в практическом анализе, для характеристики международных ситуаций или положения отдельных стран в мировой системе корректнее пользоваться такими терминами, как "геополитическое положение", "геополитческие возможности" и "геополитические интересы" (факторы, позиции, условия, обстоятельства, характеристики и т.п.).

Под геополитическими возможностями страны в диссертации понимается совокупность природно- и экономико-географических условий в широком смысле слова (конфигурация границ, климат, численность и размещение населения, уро-

^П о з д II я к о в Э.А. Философия политики. Т.2. М.: Палея, 1994, с.256 - 266.

4П лешаков К.В. Геополитика и идеология в отношениях между СССР, США и КНР в Восточной Азии (1949-1991). Диссертация на соискание ученой степени доктора политических наук. М.: ИСКРАН, 1994.

вонь экономического развития, размеры территории и се проницаемость для управления и т.д.), которые изначально, первично определяют положение ("исходные позиции") страны в системе международных отношений. Наличие этих возможностей определяет геополитическое положение страны в мирополитической системе. Сообразно тому, геополитические интересы — это интересы, которые наиболее прямо, непосредственно определяются геополитическими позициями страны или стремлением к преодолению их естественных слабостей. Очевидно, геополитические интересы — наиболее устойчивый, базисный, объективно заданный компонент национальных интересов, на их выявление и был сориентирован диссертационный анализ.

При подготовке работы был привлечен обширный источ-иикопсдчсский материал. Основой для анализа американского подхода к послевоенной ситуации в работе послужили главным образом фильмокопии документов архивов Совета национальной безопасности и Объединенного комитета начальников штабов США за период 1948 — 1963 гг., относящиеся к международным отношениям в Восточной Азии и к политики американских администраций в отношении Китая, Советского Союза, обеих Корей и Вьетнама. Эти документы были доступны автору во время работы в Колумбийском и Принстонском университетах (США) в 1993 и 1994 гг.5 Большая их часть никогда не использовалась в русских работах, а некоторые другие впервые вводятся.в научный оборот вообще.

Именно этот пласт материалов позволил уточнить оценки региональной ситуации, типичные не только для советских работ периода 1945—1986 гг., но и для западных исследований, особенно относящихся к 40 —60-м годам. Наиболее интересными в этом смысле были материалы, характеризующие американские представления о том, какая из комму-

^U.S. National Security Council. Documents of the National Security Council. Frederick, MD: University Publications of America, 1981: United States. Joint Chiefs of Staff. Records of the Joint Chiefs of Staff, 1946-1953: the Far East. Washington: University Publications of America, 1979.

нистических стран — Советский Союз или Китай — была главным источником региональной нестабильности; меру фактической готовности Вашингтона на практике реализовать свои угрожающие заявления в отношении КНР и СССР в кризисные периоды 50-х годов; разногласия внутри американской администрации относительно линии в восточноазиатских делах. Документы СНБ позволили конкретно соотнести события, тревожившие американскую администрацию на дальневосточном театре, с теми, что происходили в Европе и в двусторонних советско-американских отношениях.

Следующей группой источников стали русские, американские и японские многотомные документальные публикации по вопросам международных отношений в АТР в послевоенные годы6. Они позволили переосмыслить вопрос о реальной наполненности военно-политических обязательств региональных лидеров (СССР и США, главным образом) по отношению друг к более слабым странам региона, а также оценить соотношения идеолого-пропагандистского и практи-ко-политического компонентов в многосторонних региональных пактах — АНЗЮС и Манильском пакте, прежде всего. Сравнительный анализ документов дал возможность предметно сопоставить советские и американские интересы в регионе, точнее оценить степень реальной вовлеченности каждой из держав в дела региона, соотношение идеологических и прагматических компонентов в их устремлениях.

Полезны оказались также американские документальные публикации по отдельным вопросам. Богатый материал был почерпнут из слушаний американского конгресса по вопросам американской политики в АТР, по американо-советским, американо-китайским, американо-вьетнамским и американо-

®Внешняя политика Советского Союза и международные отношения. Сборник документов. 1961 — 1985. М.: Международные отношения, 1962—1986; United States Department of State.Documents on American Foreign Relations. 1952— 1966. New York: Harper and Brothers, 1953- 1967; Dynamics of World Power. Documental History of the United States Foreign Policy, 1945- 1973. The Far Hast. Gen. ed. by Arthur Schlesinger. Ed. by R.Buhite. New York: Chelsea House, 1973.

японским отношениям. В работе были использованы фактуры американских, японских, .южнокорейских журналов, специализирующихся на вопросах международных отношений, а также научно-аналитической периодики, выходящей в России.

В исследовании движущих сил региональной политики автор не счел себя вправе игнорировать основополагающие документы советской внешней политики — такие, как Программу КПСС, принятую в 1961 г. XXII съездом КПСС и содержащую важную для понимания политики СССР в отношении восточноазиатских развивающихся стран теорию "трех революционных сил современности". Нельзя было пройти мимо и такого важного внешнеполитического источника, как материалы XXIV съезда КПСС (1970), включающие в себя Программу мира, "легализовавшую" политику разрядки в глазах советской элиты. В этом же ряду должно упомянуть работы М.С.Горбачева, в которых заложены основные положения проводившейся Советским Союзом в 1985—1991 гг. политики "нового политического мышления", а также политические произведения Чан Кайши.

Отдельной группой источников являются использованные в работе мемуары. Они включают в себя воспоминания отдельных советских руководителей — прежде всего Н.С.Хрущева, А.А.Громыко, а также мемуары американских президентов В.Вильсона, Г.Трумэна, Д.Эйзенхауэра, Л.Джонсона и воспоминания видных американских политиков — таких как Д.Ачесон, Дж.Кеннан и Г.Киссинджер, непосредственно участвовавших в формировании внешнеполитического курса США в послевоенные годы. Интерес для работы представляли и опубликованные недавно в России воспоминания высокопоставленных советских дипломатов — посла в КНР А.И.Елиза-ветина, посла в Индонезии Б.Ильичева и представителя ЦК КПСС в КНР И.В.Ковалева7.

* 7

П л и з а 1> с-г и н Л.И. Перегопоры Л.I [.Косыгина с Чжоу Эньласм п Пекинском аэропорту. — Проблемы Дальнего Востока, 1992, № 5; Ильичев Б. Из записок посла. — Международная жизнь, 1992, № 2; Диалог И.В.Сталина с Мао Цзэдуном. И.В.Ковалев, личный представитель И.В.Сталина

Особый пласт представляли собой библиографические источники. К их числу были отнесены выходившие в 1945— 1985 гг. по-своему интересные издания, которые стоит упомянугь хотя бы вследствие того, что эти книги, имея в свое время "нормативный характер", не только задавали "канон" научного исследования и политических оценок в СССР, но и оказывали практическое влияние на формирование политического курса Советского Союза, поскольку на протяжении десятилетий оставались основой подготовки кадров внешнеполитического профиля.

Классической работой такого рода является хорошо известная за рубежом и в России книга И.И.Коваленко о коллективной безопасности в Азии, работа О.Б.Борисова и Б.Т.Колоскова о советско-китайских отношениях8, двухтомники "Международные отношения на Дальнем Востоке в послевоенные годы. 1945 — 1976" и "Внешняя политика и международные отношения КНР. 1949—1973", книги А.П.Маркова и некоторые другие работы. И хотя взгляды, приводящиеся в этих книгах, не созвучны выводам диссертации, они были полезны ее автору в том, что и от них он отталкивался, пытаясь формулировать свою концепцию.

Литература но теме исследования распадается на три пласта: 1) теоретические работы структурно-системного направления; 2) общие исследования историко-политического профиля; 3) труды но регионоведению.

Отправной точкой исследования стали теоретические труды ведущих российских и западных структуралистов и ученых, опирающихся на системный подход к изучению международных отношений. В концентрированном виде основные принципы и идеи этого подхода были доведены до сознания

при Мао Цзэдуис отвечает на вопросы историко-китаеведа С.Н.Гончарова. — Проблемы Дальнего Востока, 1991, № 6.

овален ко И.И. Советский Союз в борьбе за мир и коллективную безопасность в Азии. М.: Наука, 1976; Борисов О.Б., Колосков Б.Т. Советско-китайские отношения. 1945—1970. Краткий очерк. М.: Мысль, 1972.

послевоенных поколений русской читающей публики прежде всего благодаря выходу глубоких культурологических трудов Ю.М.Лотмана, М.М.Бахтина, переизданию классических работ В.Я.Проппа, переводу на русский язык книг западных структуралистов-культурологов, прежде всего Клода Леви-Стросса. Эти работы заложили на рубеже 60-х и 70-х годов основы неоструктуралистской парадигмы в советской гуманитарной науке, исподволь противопоставив ее официальному знанию, опиравшемуся на классовый подход.

По политическим причинам диффузия структурализма в сферу политического знания, где контроль государства и правящей партии был особенно суров, шла медленно и преимущественно в форме осторожных попыток применить структуры г?й подход к анализу узко конкретных международных ситуаций или в виде "критического анализа" с фрагментарным изложением западных работ. Тем не менее, п 70-х и 80-х годах на русском языке стали уже доступны использованные в этой работе книги, подготовленные в Институте мировой экономики и международных отношений под защитой академика Н.Н.Иноземцева сектором В.И.Гантмана. Параллельно, отчасти соперничая со школой ИМЭМО, в Московском государственном институте международных отношений МИД СССР под руководством А.А.Злобина и М.А.Хрус-талева сложилась собственная школа системно-структурного анализа, приведшая к созданию в МГИМО учебного курса теории международных отношений и давшая на протяжении 80-х годов несколько работ, также отчасти повлиявших на аналитический подход этой диссертации9.

Отдельные элементы структурного анализа были применены в большей или меньшей степени в монографиях

^Современные буржуазные теории международных отношений. Отв. ред. Гантман В.И. М.: Наука, 1976; Система, структура и процесс развития современных международных отношений. Отв. ред. Гантман В.И. М.: Наука, 1984; Аитюхина-Мосховчепко В.И., 3 л о б и н A.A., Хрустал е в М.А. Основы теории международных отношений. М-: МГИМО, 1980; Хрусталев М.А. Системное моделирование международных отношений. М.: Международные отношения, 1987.

Ф.М.Бурлацкого и А.А.Галкина, Р.Н.Далныковой, В.В.Журки-на, А.А.Кокошина, В.А.Кремешока, В.П.Лукина10, а также в монографиях и коллективных трудах, выполненных под редакцией Ю.П.Давыдова и Г.А.Трофименко11. Кроме того, в диссертации были учтены некоторые положения, высказанные в общих работах цикла исследований глобалистики, а также отдельные разработки Н.А.Косолапова, Э.А.Позднякова, А.В.Сергиева, Д.В.Ермоленко12, труды которых составляли ядро того, что можно было бы назвать позитивным интеллектуальным фоном исследований теоретических проблем международных отношений в том виде, как они могли существовать в СССР в 70—80-х годах.

В 90-х годах в условиях идеологической раскованности исследования, в том числе в русле структурного подхода, обогатились в России работами А.Г.Арбатова, С.Е.Благоволина,

A.В.Кортунова, С.В.Кортунова, Н.А.Косолапова, К.Э.Сорокина,

B.Удалова, а также А.С.Панарина, покойного А.А.Мурадяна К.В.Плешакова, С.М.Рогова, А.М.Салмина, отчасти — А.Ю.Шумихина, идеи и построения которых так или иначе учитывались автором при написании работы.

Среди использованных в диссертации зарубежных работ общетеоретического профиля в первую очередь необходимо назвать труды по теории международной системы, принадлежащие ведущему современному американскому структуралисту Кеннету Уолтцу, а также ставшие классическими рабо-

алныкова Р.Н. Методология и методика прогнозирования внешней политики несоциалистических государств. М.: Наука, 1986; Креме-н ю к В.А. Политика США в развивающихся странах. Проблемы кон-фликтных ситуаций. 1945—1976. М.: Международные отношения, 1977; Лукин В.П. Центры силы. М.: Международные отношения, 1982.

"Т рофименко Г.А. США: политика, война, идеология. М.: Мысль, 1976; США — Западная Европа: партнерство и соперничество. Отв ред. Давыдов Ю.П. М.: Наука, 1978; Современная внешняя политика США в 2-х томах. Отв. ред. Трофименко Г.А. М.: Наука, 1984.

12К осолапов H.A. Социальная психология и международные отношения. М.: Наука, 1983; Поздняков Э.А. Внешнеполитическая деятельность и межгосударственные о тношения. М.: Наука, 1986.

ты Бернарда Броди, Роберта Гилпина, Карла Дойтча, Мортона Каплана, Генри Киссинджера, Роберта Кохэйна, Ганса Мор-гентау, Джосефа Ная, Майкла Хааса, С.Хоффмана, О.Янга, в которых под разными углами зрения уделяется внимание разработке понятия "стабильность" и анализу механизмов обеспечения устойчивости международной системы13.

Интересные варианты современных прочтений проблем обеспечения стабильности со структурно-системной точки зрения приведены в работах американцев Пола Виотти и Марка Кауппи, Чарльза Кегли и Грегори Раймонда, британских ученых Роберта Купера, Н.Ренгера и Ричарда Крокатта, а также японского теоретика Акихико Танака. Отдельные положения выдвигаемых ими теорий и гипотез стали предметом анализа в этой работе14. При рассмотрении вопроса о становлении "пространственной структуры" стабильности в АТР полезны были также разработки К.Райта, Р.Раммеля, Р.Тантера и Дж.Розенау, так или иначе восходящие к попу-

13K.N.W a 1 t z . Theory of International Politics. Reading: Adison-Wesley, 1979; K.W a 1 t z . The Stability of the Bipolar World. - Daedalus, v. 13, Summer, 1964; National Security and International Stability. Ed. by B.B r o d i e , M.I ntrili-gator, R.K a 1 k o w i c z . Cambridge (MA): Oelgeschlager, Gunn and Hain, 1983; R.G i 1 p i n . The Political Economy of International Relations. Princeton: Princeton University Press, 1987; K.D e u t s c h , D.S i n g e r . Multipolar Power Systems and International Stability. — In: Analyzing International Relations: a Multimethod Introduction. Ed. by W.C o p 1 i n and Ch. Kegley. New York: Praeger, 1975; J.N y e . Bound to Lead: the Changing Nature of American Power. New York: Basic, 1990.

^International Relations Theory. Realism. Pluralism Globalism. Ed. by Paul V i o t t y and Mark K a u p p i . New York: Mc.Millan Publishing Company, 1987; Ch. Kegley and G.R a y m o n d A Multipolar Peace? Great Power Politics in the Twenty-First Century. New York: St.Martin Press, 1994; NJ. R e n g g e r . No Longer a 'Tournament of Distinctive Knights'? Systemic Transition and the Priority of International Order. — In.: From Cold War to Collapse: Theory and World Politics in the 1980s. Ed. by M.B o w k c r and R.B r o w n . Cambridge: Cambridge University Press, 1993; R.C rocilt. Theories of Stability and the End of the Cold War. - In: From Cold War to Collapse.; Akihiko T a n a k a . Is there a Realistic Foundation for a Liberal World Order? — In: Prospects for Global Order. Vol.2. Ed. by S.S a t o and T.T a y 1 o r . London: Royal Institute of International Relations, 1993.

лярной в 60-х годах теории поля в международных отношениях.

Из работ общеисторического пласта автор использовал лучшее из достижений старой школы историко-политических исследований, представленной вторым и третьим изданиями трехтомной "Истории международных отношений и внешней политики", подготовленными в 60-х и 70-х годах в МГИМО МИД СССР коллективами авторов под руководством В.Г.Тру-хановского и Г.В.Фокеева. Расширившийся круг архивных и фактологических источников позволил диссертанту отойти от содержавшихся в этих книгах трактовок, в том числе и с учетом итогов разысканий, результаты которых представлены в новых работах В.И.Батюка и Д.Г.Евстафьева, Н.В.Загладина, В.М.Зубока, Р.Ф.Иванова, Г.М.Корниенко, М.М.Наринского, К.В.Плешакова, А.О.Чубарьяна15.

Наиболее полезными зарубежными работами в общеисторическом смысле для диссертанта стали труды американских и британских ученых, посвященные анализу миросистемных сдвигов и формирования международного порядка как в длительной исторической ретроспективе, так и на современном этапе. Первыми в этом ряду стоит назвать хорошо известную в России книгу Артура Джона Персивала Тэйлора и глубоко аналитическую работу Пола Кеннеди. Тематика взаимосвязи стабильности и мирового порядка интересно разработана в новой книге Линна Миллера. К этим монографиям примыкает и новая пространная книга Г.Киссинджера, которая, правда, носит очерковый характер16.

'^Б атюк В., Евстафьев Д. Первые заморозки. Советско-американские отношения в 1945—1950 гг. М.: Российский научный фонд, 1995; Загладин Н.В. История успехов и неудач советской дипломатии. М.: Международные отношения, 1990; Зубок В.М. Никто не хотел воевать: еще раз об истоках "холодной войны". — США—ЭПИ, 1991, № 10; П л е ш а -ков К.В. Истоки "холодной войны". - США-ЭПИ, 1991, № 4.

'®А.Дж.П.Т э й л о р . Борьба за господство в Европе. 1848—1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958; Paul Kennedy. The Rise and Fall of the Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. New York: Random House, 1987; Lynn Miller. Global Order. Values and Power

Отдельные аспекты интересовавших автора вопросов проанализированы также в монографиях и статьях Джона Лыои-са Гэддиса, Чарльза Дорана, обширном историческом своде Раймонда Гартоффа, монографиях Уильяма Кейлора, Уолтера Лафибера, Мелвина Лефлера, Уэйна Макуильямса и Гарри Пиотровского, Т.Уэдни и старой основательной работе Артура Шлесинджера о политике администрации Дж.Кеннеди17.

Использование русских работ по регионалистике, основная часть которых вышла в свет в советские годы, представляла собой некоторую трудность. Но автор исходил из того, что в рамках советского востоковедения не умирала струя объективного видения международных отношений в АТР. Публикации исследователей этого направления не могли быть свободны от упрощений, но наряду с официальными установками, работы объективистского направления несли в себе массу систематизированных фактов, формировавших контекст, из которого внимательный читатель мог извлечь много реального знания о предмете с тем, чтобы самостоятельно прийти к выводам, нередко далеко отстоявшим, от официальных оценок. Иначе говоря, "протолиберализм" в советском востоковедении прирастал систематической фактологией. Работы, написанные в этом трудном жанре, были полезны диссертанту.

in International Politics. Boulder Westview, 1994; Henry Kissinger. Diplomacy. London: Simon and Shustcr, 1994.

17

"J.L.G a d d i s . International Relations Theory and End of the Cold War. — International Security, V.17, Winter 1992/93; Ch.D o r a n . Quo vadis? The UnilccP States's Cycle of Power and Its Role in a Transforming Word. — In: Building a Global Order. Emerging Trends in International Security. Ed. by D. D e w e t I, D.H a g 1 u n d , J.K i r t o n . Toronto: Oxford University Press, 1993; R.G arhoff . Detente and Confrontation. American —Soviet Relations from Nixon to Reagan. Washington: The Brookings Institution, 1985; William K e y 1 o r . The Twentieth Century World. An International History. New York: Oxford University Press, 1992; M.L efflet, A Preponderance of Power. National Security, the Truman Administration and the Cold War. Stanford: Stanford University Press, 1992; A.M.S chlesinger, Jr. Thousand Days. John Kennedy in the White House. Boston: Houghton Miffin, 1965.

В ряду наиболее интересных таких трудов стоит назвать выходившие в "открытой печати" книги В.Н.Барышникова, В.Н.Бунина, С.И.Вербицкого, А.М.Дубинского, Л.В.Делюсина,

A.В.Меликсетова, В.С.Мясникова, покойного Д.В.Петрова, коллективные монографии под редакцией В.П.Лукина и В.С.Руднева18. Можно более или менее критически относиться к этим трудам. Нельзя не видеть, что объективно они, несомненно, играли огромную образовательно-стимулирующую роль с точки зрения сохранения российской аналитической традиции, "приподнимая планку" дозволенного, с риском для их авторов закладывая основы прагматического исследования восточноазиатской ситуации. Рядом с ними нельзя не указать на целый пласт "закрытых" работ, остававшихся и остающихся малоизвестными для широкого читателя. Среди них — монография И.Я.Бедняк (Бурлингас); лучшая из советских работа о "культурной революции" в Китае, написанная Ю.М.Галеновичем; двухтомник А.Г.Яковлева19, аналитические публикации Б.Н.Занегина. Стоит упомянуть и "закрытую" книгу С.М.Труша, остающуюся пока единственной русской работой, в которой внешняя политика КНР проанализирована

1 r

Б ерыш пиков В.Н. Тайваньский вопрос в китайско-американских отношениях (1949-1958). М.: ИДВ АН СССР, 1969; Бунин В.Н. Япония в военно-политической стратегии США в АТР. (80 — 90-е годы). 4.1 —2. М.: Институт Дальнего Востока АН СССР, 1991; Вербицкий С.И. Япония в поисках новой роли в мировой политике. М: Главная редакция восточной литературы, 1992; Дубинский A.M. Внешняя политика и международные отношения Китайской Народной Республики. М.: Наука, 1974; Мясников

B.C. Империя Цин и русское государство. М.: Наука, 1980; Петров Д.В. Внешняя политика Японии после второй мировой войны. М.: Международные отношения, 1965.

е д н я к И.Я. Политика маоистского руководства в отношении Японии в годы "культурной революции" (1965—1969). М.: ИДВ АН СССР, 1975; Галенов и ч IO.M. "Культурная революция" в Китае. В 4-х томах. М.: ИДВ АН СССР, 1974-1979); Яковлев А.Г. КНР и социалистический мир (1949- 1979). В 2-х томах. М.: ИДВ АН СССР, 19В1.

с позиций тех достижений, которые' имелись в западной теории международных отношений к началу 80-х годов20.

В диссертации нашли отражение отдельные положения, высказывавшиеся также в книгах и статьях Р.Ш.—А.Алиева, Г.А.Арбатова, Е.П.Бажанова, К.Н.Брутенца, А.В.Виноградова, А.В.Воронцова, А.Д.Воскресенского, С.Н.Гончарова, Э.С.Гребенщикова, Н.П.Дмитриевской, Е.В.Егоровой-Гантман, Ал.В.Загорского, А.В.Ковалева, В.Г.Лешке, Г.Ф.Кунадзе, Н.П.Малетина, А.Мансурова, М.Г.Носова, В.Н.Павлятенко, А.Б.Парканского, Л.П.Пинаева, А.Ю.Рудницкого, К.О.Сар-кисова, Б.В.Славинского, С.В.Солодовника, Ю.С.Столярова, М.Л.Титаренко, А.И.Уткина, Г.И.Чуфрина, И.С.Целищева.

Зарубежная историография международных отношений в АТР очень обширна. Знания о Восточной Азии, прежде всего о Китае и Японии, остаются одной из самых динамичных областей западной науки. Исходной точкой работы с западной литературой было переосмысление идей и выводов старшего поколения зарубежных ориенталистов — Роберта Скалапино, Дока Барнетта, Уильяма Гриффитса, Доналда За-гории, Акира Ириэ, Джона Уэлфилда, Аллена Уайтинга, Сэ-лига Харрисона. Не свободные, подобно советским, от конъюнктурных политических колебаний, труды этих ученых содержат не только богатейший фактологический материал, но и идеи, некоторые из которых остаются значимыми и сегодня. В первую очередь это относится к написанному Р.Скалапино и А.Ириэ, менее других склонных к упрощению аналитических парадигм. Интересными остаются и работы С.Харрисона, одним из первых огласившего вывод об ошибочности американской политики фронтального противостояния с левонационалистическими движениями в Восточной Азии21.

on

Т р у ш С.М. Внешнеполитический потенциал и движущие факторы внешней политики КНР в оценке американской политологии. М.: ИДВ АН СССР, 1986.

'Robert Scalapino. The China Policy of Russia and Asian Security in the 1990s. — In: East Asian Security in the Post-Cold War Era.; Akira 1 r i e . Was

Из новых работ, которые в первую очередь и стремился использовать диссертант, выделяются оригинальные работы американского теоретика стратегии Томаса Уилборна, стремившегося осмыслить региональные процессы как раз с точки зрения теории стабильности. Рядом с ним стоит назвать фундаментальный коллективный труд среднего и молодого поколений американских китаеведов "Внешняя политика Китая. Теория и практика" под редакцией Томаса Робинсона и Дэвида Шамбо, в котором предпринята удачная попытка сомкнуть идейно-философский, политико-психологический и практический аспекты исследований внешней политики и международных отношений КНР. Столь же фундаментален и двухтомный труд о Корейской войне, который под эгидой Принстонского университета издал Брюс Камингс. Кроме того, весьма полезной и ободряюще интересной оказалась новая книга о внешней политике Китая, написанная Джоном Гарвером, представляющая собой проблемно-историческое исследование поведния КНР в широком региональном контексте. Прекрасно фундированная и не лишенная дискуссионных положений эта работа относится к числу наиболее интеллектуально насыщенных исследований о Восточной Азии, издававшихся в последнее десятилетие. Особо стоит упомянуть и обобщающий тридцатилетние разыскания историко-политический труд старейшего американского специалиста по русскому Дальнему Востоку Джона Стефана22.

Из массы других новых публикаций стоит выделить не оригинальную по подходу ("треугольник" — "четырехуголь-

There a Cold War in Asia? — In: The Problems of American—East Asian Relations. Ed. by John Chay. Boulder: Westview Press, 1977: Sellig Harrison. The Widening Gap. Asian Nationalism and American Policy. New York: Free Press, 1978.

Thomas Wilboin. Stability, Security Structures and US Policy in East Asia and the Pacific. Strategic Studies Institute. Army War College, 24 March, 1993; Chinese Foreign Policy. Theory and Practice. Ed. by Thomas Robinson, David Shambaugh. Oxford: Clarendon Press, 1994; Bruce C u m i n g s . The Origins of the Korean War. Vol.1—2. Princeton: Princeton University Press, 1990—1994; John W.G a r v e r . Foreign Relations of the People's Republic of China. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1994; John S t e p h a n . The Russian Far East. A History. Stanford: Stanford University Press, 1994.

ник"), но довольно свежую по интерпретациям структуралистскую книгу Мин Чена, а также превосходную по логике, хотя несколько обрывочную сводную историю тихоокеанских стран в послевоенный период, изданную австралийским ученым Роджером Томпсоном23. В той или иной мере диссертант также опирался на материалы и положения, обсуждавшиеся в книгах, разделах и статьях ведущих американских, британских, австралийских и иных зарубежных ученых, среди которых справедливо было бы упомянуть Барри Бузана, Чалмерс Джонсон, Кента Калдера, Николаса Ларди, Эдварда Линкольна, Роберта Маннинга, Джонатана Поллака, Томаса Робинсона, Гилберта Розмана, Джералда Сигала, Ричарда Соломона, Сьюзан Фарр, Харри Хардинга.

Основные положение и выводы диссертации были апробированы в ходе выступлений и дискуссий на девяти всероссийских и международных конференциях по вопросам теории и практики внешней политики России и международных отношений в Восточной Азии в 1988— 1994 гг., сессиях Научного совета РАН по проблемам современной американистики, научных обсуждениях на Ученом совете ИСКРАН, а также изложены в трех монографиях, 10-ти разделах и главах в коллективных трудах и 60-ти других публикациях в отечественных и зарубежных научных изданиях.

На материалах диссертации подготовлены и изданы научно-методические разработки и учебные программы, разработаны лекционные курсы по истории международных отношений и внешней политики России/СССР, прочитанные автором в Дипломатической Академии МИД СССР (1990—1991), Московском государственном институте международных отношений МИД РФ (1991 — 1995), а также Колумбийском и Принстонском университетах в США (1994).

В структурном отношении диссертация состоит из введения, семи глав, сгруппированных в четыре раздела, заключе-

23Min Chen. The Strategic Triangle and Regional Conflicts. Lessons from Indochina Wars. Boulder: Lynne Rienner, 1992; Roger Thompson. The Pacific Basin Since 1945. London: Longman, 1994.

ния биполярного порядка в Восточной Азии (1945—1969)" проанализированы действия СССР и США по формированию в Восточной Азии своего рода региональной модели биполяр-ности, которая бы в основных чертах соответствовала той структуре межгосударственных отношений, которая возникала в Европе и на уровне глобальной политики.

В этой части исследована динамика советско-китайских отношений, обострение которых не позволило биполярной модели отношений утвердиться в этой части мира.

В третьем разделе "Конфронтационная стабильность в отношениях СССР и США в регионе и ее особенности (1970—1991)" говорится в основном о специфике "разрядоч-ных" тенденций в Восточной Азии, которые сильно отличались по своим проявлениям от того, какими они были в Европе. В фокусе исследования — постепенный отказ США от прямой конфронтации с СССР, стабилизация уровня напряженности между СССР и Китаем и медленный поворот Советского Союза к пересмотру своих приоритетов в Восточной Азии в контексте охлаждения китайско-американских отношений (начало 80-х годов), с одной стороны, и улучшения советско-американских отношений (вторая половина 80-х годов) — с другой. Четвертый раздел "Российско-американские отношения и формирование пространственной структуры стабильности в Восточной Азии" построен на анализе текущей региональной ситуации (1991 — 1995). В этой же части работы исследованы национальные интересы России в современном региональном контексте.

Основные положения и выводы диссертации. Исходным тезисом концепции исследования стала констатация: более 20 лет Восточная Азия развивается в отсутствии сколько-нибудь значительного конфликта. Ситуация в регионе остается стабильной, несмотря на распад биполярной структуры — при том, что с 70-х годов и до разрушения СССР русские и зарубежные исследователи считали, что положение в Восточной Азии менее устойчиво, чем в Европе. Бескризисное развитие АТР на фоне роста европейской конфликтности под-

вигает к необходимости пересмотреть как сами критерии стабильности, так и привычные представления о ее уровнях в тех или иных регионах.

Вопреки традиционному мнению о нестабильности азиатско-тихоокеанской подсистемы отсутствие в этой части мира крупных конфликтов с момента прекращения в 1973 г. войны во Вьетнаме — факт. Опыт показывает, что региональные противоречия, даже оставаясь неурегулированными и периодически прорываясь на поверхность, вместе с тем не вылились в войны, сопоставимые с боснийской, армяно-азербайджанской или таджикской. Восточная Азия постоянно находилась "на пороге" большого конфликта, но этот порог так и не был, в сущности, перейден.

Столь необычная по европейским критериям ситуация дала основания не без сарказма говорить о складывании в регионе в 70 —80-х годах своего рода "стабильной нестабильности" — то есть ситуации, при которой наличие множества неурегулированных проблем не результируется автоматически в обширную региональную войну. Иронические замечания в этом духе уступили место живому интересу в начале 90-х годов, когда преимущества восточноазиатской модели избежания больших войн стали контрастировать с распространением конфликтов в Западной и Центральной Евразии от Балкан и Молдовы до Закавказья и Средней Азии. Противоречие между фактическим состоянием азиатско-тихоокеанской подсистемы и инерционным представлением о ее "неустойчивости" задало нацеленность диссертации на объяснение феномена восточноазиатской стабильности через изучение ее структурных особенностей.

Анализ сориентировал на постановку вопроса о возникновении в Восточной Азии особой модели стабильности, которая, действуя по иной логике, чем европейская, оказалась лучше приспособленной к гашению дестабилизирующих колебаний, которые стали побочным результатом миросистемных трансформаций начала 90-х годов. Воплощенный в этой модели тип стабильности предлагается называть "динамичес-

ким" по контрасту со стабильностью "статической", на которой строились послевоенные межгосударственные отношения в Европе и которая служила базой глобальной "конфронта-ционной стабильности" в отношениях между СССР и США с 1962 г. до, по крайней мере, начала "перестройки" в СССР в 1985 г. Основным различием между "статическим" и "динамическим" типами стабильности является то, что для первого характерно стремление государств-соперников развести, взаимно изолировать свои конфликтные интересы, а во втором — акцент смещен на формированиие синтезирующих устремлений, которые бы сближали конкурентов.

Классическим примером "динамической стабильности" в АТР являются американо-японские отношения, в рамках которых постоянно возникающие разногласия не приводят к взаимному отчуждению в силу неприемлемости как для США, так и д\я Японии потенциального ущерба от конфликта между ними. "Статическая" стабильность сопрягается с более ясной конфигурацией противоречий, вследствие чего малейшие колебания в отношениях напрямую связываются с повышением риска столкновения. "Динамическая" — не только не исключает, но даже предполагает более или менее регулярные вспышки трений между сторонами, урегулирование которых на фоне присутствия мощных совпадающих интересов только способствует укреплению механизмов такого "колеблющегося", "пульсирующего" взаимодействия, которое, хотя и не является идеальным образцом межгосударственной гармонии, позволяет своевременно сбрасывать перенапряжения и устранять опасность конфликта.

Наряду с разработкой концепции "динамической стабильности" было важно проследить политико-психологические, цивилизационные, историко-политические и иные предпосылки, позволившие этому типу стабильности "исподволь" утвердиться в Восточной Азии, тогда как в других частях мира стабильность, поскольку она вообще существовала, тяготела к самореализации преимущественно в "статической" форме.

Особенностью региональной структуры стабильности было и то, что с 1945 до 1995 г. она эволюционировала из типично "лидерской" в особую структуру, которая в диссертации именуется "пространственной". Ориентация на концептуальное противопоставление "лидерского" типа региональных отношений, характерного для 40 —80-х годов, "пространственному", который складывается в 90-х, вызывает необходимость терминологических пояснений. Под "типичным" лидером в исследовании понимается государство, обнаруживающее объективную способность и выраженную волю, во-первых, навязывать свое видение перспективы международного развития, оптимальных способов обеспечения мира и стабильности другим странам, сообществу государств в целом или какой-то его части; во-вторых, противостоять аналогичным устремлениям других лидеров или игнорировать их, не подрывая при этом основы собственной выживаемости в политическом и страновом качестве. Сообразно тому, тип отношений, построенных на безоговорочном преобладании лидеров при почти ничтожном значении остальных, "фоновых" стран, в диссертации именуется "лидерским".

В отличие от него, в "пространственной" структуре отношений отдельные полюсы-лидеры (СССР и США, например) почему-либо бывают не в состоянии оказывать определяющее влияние на положение дел, а степень организованности "фоновых" стран, и составляющих региональное "пространство", приближается к уровню, когда его сопротивление может нейтрализовать импульсы со стороны как минимум одного, наиболее мощного полюса или всех полюсов в отдельности. Иными словами, под пространственной, в работе понимается структура отношений, для которой характерна относительно "высокая плотность" регионального пространства, проявляющаяся в способности малых и средних стран выступать в роли, условно говоря, "коллективного лидера" и более или менее эффективно влиять на состояние региональной ситуации как непосредственно, так и через воздействие на отношения между самими лидерами.

Первые два десятилетия послевоенного развития региональной ситуации характеризовались достаточно настойчивым стремлением как США, так и СССР "перенести" в Восточную Азию ту модель ясного и жестко структурированного "лидерского" противостояния, которая оформилась в Европе к 1955 г. образованием двух противостоящих блоков — НАТО и Варшавского договора. При этом, однако, конфронтация двух держав в Тихоокеанской Азии "запаздывала" по сравнению с Европой па несколько лет. Вплоть до последнего этана борьбы КПК с гоминьданом в регионе в конце 40-х годов, но мнению американской правящей элиты, существовала определенная вероятность общего компромисса с СССР на основе негласного раздела сфер преимущественных интересов обеих держав таким образом, что к американской относились бы Япония, Южная Корея, а возможно и южные районы материкового Китая в случае, если бы там удалось удержаться Чан Кайши, а к советской — Северная Корея и та часть континентального Китая, которую контролировали коммунисты.

Даже победа народной революции и провозглашение КНР, с американской точки зрения, не отрезали путь к возможности продолжения советско-американской конкуренции за влияние на Китай. Лишь начало войны в Корее сделало китайско-американские и советско-американские противоречия в регионе непримиримыми и стало предпосылкой биполярного раскола всей Восточной Азии по принципу ориентации местных стран либо на США, либо на СССР.

Вместе с тем, сан-францисский порядок, возникший в регионе в 50-х годах, не был биполярным в полном смысле слова. Во всяком случае, он не был таковым по сравнению с ялтинско-потсдамским порядком в Европе. В сколько-нибудь "чистом виде" биполярная конфронтация, навязанная лидерами, в роли которых в тот период выступали фактически только США и СССР, местным странам существовала в Восточной Азии сравнительно недолго — с начала корейского конфликта (лето 1950 г.) приблизительно до тайваньского кризиса 1957 г. Нарастание советско-китайских разногласий

по вопросам отношений с США и оценок глобальной стратегической ситуации способствовало росту стремления КНР эмансипироваться от роли ведомого элемента "советской зоны регионального пространства". Это подрывало основу биполярных отношений СССР и США в регионе. Во всяком случае, после разрыва в 1959 г. советско-китайского соглашения о сотрудничестве в области мирного использования ядерной энергии несостоятельность биполярной модели регионального устройства стала очевидна.

Хотя теоретически американская политика в регионе в 60-х годах преимущественно исходила из презумпции обратимости советско-китайского конфликта, внутри американской элиты постепенно вызревало понимание глубины структурных сдвигов в регионе, основополагающей тенденцией которых было складывание предпосылок для возникновения в Восточной Азии регионального варианта трехполярных отношений, на которые, теперь уже только "сверху", с глобального уровня, проецировалась биполярность.

К началу 70-х годов стало ясно, что и Советский Союз, и Соединенные Штаты — каждая из держав по-своему — но в целом недостаточно адекватно оценили структурообразующую роль восточноазиатского национализма. Так, СССР не смог найти взаимоприемлемую формулу сотрудничества с Китаем, острое противоборство с которым продолжалось фактически до тех пор, пока советская сторона не отказалась от биполярного видения региональных реалий. В свою очередь и США, не точно оценив смысл и идейное содержание местного революционного национализма, рассматривая его почти до середины 60-х годов через упрощенческую призму "коммунистической агрессии" и "китайского коммунистического экспансионизма", не только обрекли себя на затяжное противостояние с КНР, но и скомпрометировали военными авантюрами в Индокитае свою политику в глазах малых и средних государств региона.

Военное поражение США во Вьетаме стимулировало "неолидерские" амбиции победившего Вьетнама, который, несмот-

ря на тесные отношения с Советским Союзом, по-своему попытался "в миниатюре" имитировать путь, пройденный к тому времени Китаем, превратившимся в независимую силу региональной* политики. Одновременно вынужденное свертывание американского присутствия в регионе создало политико-психологические предпосылки для роста настроений в пользу "регионализма" малых и средних стран, их стремления к дистанцированию от всех лидеров одновременно — как старых (США и СССР), так и новых — КНР, а отчасти и от ставшего проводить напористую внешнюю политику Вьетнама.

В 70-х и начале 80-х годов в регионе сложилась своеобразная ситуация "взаимной скованности" лидеров. С одной стороны, США, не преодолев "вьетнамского синдрома", воздерживались от возвращения к активной региональной политике и стремились одним из основных средств своей конфронтации с Советским Союзом сделать Китай и свое сближение с ним. С другой — сам СССР был поставлен в регионе в ситуацию относительной изоляции вследствие формирования широкой антисоветской коалиции, ядром которой была система американо-китайского сотрудничества, подкрепленного связями КНР с Японией и странами Западной Европы и устойчивыми антисоветскими предубеждениями государств АСЕАН, недовольных поддержкой, оказываемой Москвой Вьетнаму. С третьей стороны, и Китай, пользуясь помощью стран Запада, был стеснен в своей внешней политике необходимостью считаться с их интересами и воздерживаться от излишнего внешнеполитического активизма в регионе во всем, что не касалось противостояния с СССР.

В такой обстановке на фоне выжиданий и осторожности лидеров малые государства, опираясь на достигнутые ими экономические успехи, смогли достаточно последовательно провести линию равноотстояния от более сильных коммунистических держав, равно как и государств антикоммунистической ориентации. Играя на выросшей заинтересованности США и Японии в экономических связях с местным странами

и интеграциии с ними, а также на стремлении американских, японских и австралийских лидеров найти приемлемую для малых стран формулу военно-политического сотрудничества с ними, страны АСЕАН, поддерживаемые другими малыми и средними странами, смогли перенять у лидеров инициативу и направляющую роль в формировании регионального диалога по вопросам стабильности и безопасности.

На основании проведенного анализа в работе сделан ряд теоретических обобщений. Пять десятилетий послевоенного развития в Восточной Азии произвели глубокие изменения в структуре региональной подсистемы, характере отношений между входящими в нее странами, направлении взаимных тяготений. Начав складываться в конце 40-х годов как лидерская, азиатско-тихоокеанская подсистема оставалась на протяжении большей части 50-х годов в своих основных чертах биполярной —. своего рода уменьшенной до региональных масштабов проекцией глобальной биполярности. Но к началу 60-х годов проступила ее структурная специфика. Региональная подсистема стала развиваться более автономно по отношению к общемировым соотношениям сил и возможностей.

Эта автономность в структурном смысле выразилась в изменении внешнеполитической ориентации Китая, политика которого перестала быть функцией от советско-американской конфронтации и приобрела самостоятельное значение. За 60-е годы Китай эмансипировался от роли элемента региональной среды и выдвинулся на лидерское положение в Восточной Азии. В регионе стала прорисовываться "трехпо-лярная" структура отношений, которая противоречила биполярности, сохранявшейся на глобальном уровне.

Вслед за КНР на роль регионального лидера, прежде всего экономического, в 70-х годах стала выдвигаться Япония, утверждение которой в лидерском качестве оказалось новым шагом к трансформации региональных отношений в подсистему, которая не могла считаться многополярной в полном смысле слова из-за сохранявшегося колоссального отрыва

СССР и США от других региональных лидеров по совокупности своих возможностей, но одновременно не была и в чистом виде биполярной.

Фактически в 70-х и 80-х годах в АТР существовала комбинированная, "сдвоенная" структура, в которой военно-силовая биполярность отношений СССР и США накладывалась на "треугольную" конфигурацию интересов основных политических игроков (СССР, США и КНР). С конца 80-х годов эта структура еще более усложнилась, став "строенной" в той мере, как на прежний "сдвоенный" контур региональных отношений стал проецироваться "четырехугольник" интеграционных устремлений старых и новых экономических лидеров - Японии, США, НИС-АСЕАН, а также КНР.

Эта новая "слоистая" структура отношений в тихоокеанской Азии тоже не может считаться типично многополярной. США и Россия остаются силовыми лидерами региона при том, что Соединенные Штаты могут считаться в этом отношении абсолютным региональным и глобальным лидером. О сопоставимости возможностей тихоокеанских стран по-прежнему не может идти речь, а в той мере, как такая сопоставимость является структурным признаком многополярности, нет оснований считать региональную структуру многополярной. Она остается структурой переходного типа, обладая признакими одновременно одно-, би- и многополярных отношений. Поэтому вряд ли аналитически корректно было бы пытаться объяснить феномен восточноазиатской стабильности через призму неразрешенного спора между сторонниками и противниками биполярного или многополярного типов регулирования мировой политики.

Объяснение причин стабильности в Восточной Азии возможно найти, как представляется, не в плоскости сопротиво-поставления биполярности и многополярности, а скорее в сфере анализа соотношений между, с одной стороны, ролью лидеров региональной подсистемы, каждый из которых в военно-политическом отношении тяготел действовать в одиночку, и с другой — региональной политической среды в

целом, которая в 90-х годах "уплотнилась" благодаря укреплению позиций малых и средних стран и их взаимной координации до такой степени, что приобрела способность если не направлять политику лидеров, то существенно сковывать те ее проявления, которые в условиях неплотной региональной среды 40—70-х годов результировались в крупные региональные конфликты.

Говоря по-другому, стабильность в Восточной Азии связана не столько с изменением соотношения сил между ведущими державами (СССР и США), сколько с изменением поведения каждой из них в отношении массы своих менее крупных, но активных умелых в дипломатическом отношении соседей, сумевших навязать лидерам тип взаимно сдержанного поведения и побудить их отказаться от установления в отдельных частях региона тотального контроля, подобного тому, который США и СССР имели над Западной и Восточной Европой в 1945-1990 гг. Вашингтон, Москва, Пекин, Токио и сами малые и средние страны смирились с наличием "тлеющих" конфликтов (в Корее, Камбодже, вокруг Курил, Сэнкаку, Снратли и т.д.), но зато избавили региональную структуру от кожуха статики региональных соотношений, наличие которого теоретически могло обеспечить стабильность, наподобие европейской, но разрушение которого, вероятно, спровоцировало бы мощные волны нестабильности, сходные с конфликтами на Балканах и постсоветском пространстве.

Эволюция структур региональной стабильности в Тихоокеанской Азии во второй половине XX в. привела к формированию в этой части мира своеобразной модели "пульсирующей", динамической стабильности, для которой характерно наличие относительно большого числа неурегулированных, но "адаптированных" конфликтов, которые, создавая теоретически более высокий конфликтный потенциал, на практике не результируюгся в крупный региональный конфликт благодаря особому механизму систематического сбрасывания возникающих в межгосударственных отношениях перенапряжений. Основными принципами действия этой модели являются сво-

бодное взаимодействие конфликтных устремлений и сопряженные с этим "регулярные" и "регулируемые" трения (1), перерастание которых в острое столкновение блокируется наличием потенциалом совпадающих интересов, активно конструируемых самими взаимодействующими государствами (2).

Иными словами, стабильность предохраняется не через взаимную изоляцию спорных устремлений, а через саморегулирование комплекса отношений, в котором общие выгоды от партнерства уравновешивают потенциал разногласий и позволяют его постепенно, систематически "разряжать" — в том числе и через политические и экономические трения, периодически достигающие значительной остроты, все же остающиеся в рамках рационального взаимодействия.

Структурной особенностью региональных отношений по сравнению с европейскими остается их преимущественно горизонтально- опоясывающая ориентация. В региоЕге не сложилось своего единого силового центра или двух центров, какими были НАТО и Варшавский договор в Европе. Соответственно, не было и выраженной "вертикальной" иерархичности региональных военно-силовых отношений. Конфигурацию взаимоотношений местных стран по вопросам обеспечения стабильности, в том виде, как она стала складываться в 90-х годах, можно описать как интеграционно-силовую — по контрасту с конфронтационно-силовой, как она сложилась в Европе. Взаимодействие по вопросам предупреждения нестабильности в Восточной Азии тяготеет к направленности в сторону "позитивного" вовлечения стран — источников потенциальной опасности (КНР, России, Японии, Вьетнама) в общий диалог вокруг региональных озабочениостей, тогда как в Европе речь шла о взаимной изоляции и противопоставлении потенциалу гипотетического агрессора собственного превосходящего силового потенциала.

Вряд ли, конечно, можно считать, что сложившаяся в Тихоокеанской Азии горизонтально-опоясывающая интеграционно-силовая структура является чисто кооперационной моделью, своего рода естественным порождением эпохи

окончания "холодной войны". Скорее всего, речь идет о некой переходной форме от конфронтационной к кооперационной. Устраняя структурное противопоставление государств, она, несомненно, создает условия для свободного соприкосновения, взаимодействия их взаимно противоречащих интересов; но вместе с тем, эта модель не содержит стимулов к формированию совпадающих интересов; тем более она не отражает и их наличия. Фактически речь идет о соединении двух типов стабильности — статической и динамической — в некое подобие суперструктуры, в рамках которой более архаичный, статический тип в перспективе растворится, а сама структура сможет приобрести гомогенность на основе динамического типа.

В историко-иолитическом смысле результаты исследования позволили сделать следующие основные выводы:

— первое послевоенное пятилетие Советский Союз и Соединенные Штаты в своей восточноазиатской политике пытались руководствоваться принципами отказа от взаимной конфронтации на основе традиционной логики обеспечения стабильности через статику региональных отношений — обеспечение статус-кво и приобретение сфер влияния подобно тому, как это делалось в Европе;

— время в восточноазиатской подсистеме обладало определенной автономностью по отношению к европейскому в том смысле, что нарастание конфронтационности между СССР и США в Европе, с одной стороны, и в тихоокеанской Азии — с другой, протекало асинхронно; рубеж между взаимной сдержанностью и явной конфронтационностью в советско-американских отношениях в АТР прошел по месяцам между провозглашением КНР в октябре 1949 г. и началом Корейской войны в июне 1959 г. — то есть "холодная война" в этой части мира началась приблизительно на два года позже, чем план Маршалла и Берлинский кризис 1948 г. выявили смысл расстановки позиций в Европе;

— в структурном смысле важнейшей причиной обострения советско-американских отношений на рубеже 50-х годов

оказалась объективная невозможность применить формулу раздела сфер влияния к материковому Китаю в результате полной нежизнеспособности режима Чан Кайши на фоне успешной линии Мао Цзэдуна на канализацию национального подъема населения Китая в русло контролируемого компартией движения социального протеста;

— советское руководство и американские администрации ц 50-х годах по разным причинам и в разной степени, но недооценили фактор китайского и в более обширном смысле восточноазиатского революционного национализма, противостояние которого сначала с "буржуазным Западом", а затем и с "оппортунистическим Востоком" стало важнейшим системообразующим фактором конфликтности региональных отношений; вследствие структурного противостояния претендовавшего на самостоятельную роль местного национализма биполяр-ность в Восточной Азии стала разрушаться, так и не успев устояться в сколько-нибудь развитой и структурно завершенной форме; уже в начале 60-х годов биполярной структуры в регионе фактически не существовало;

— невозможность ввести региональные отношения в рамки "конфронгационной стабильности" на биполярной основе подобно тому, как это делалось Советским Союзом и Соединенными Штатами на глобальном уровне после Карибского кризиса 1962 г., обусловили преобладание в АТР до начала 70-х годов дестабилизирующих тенденций, наиболее опасными проявлениями которых стали Вьетнамская война и советско-китайский конфликт, достигший кульминации в 1969 г.;

— одной из главных причин региональной нестабильности этого периода была утрата "старыми лидерами", то есть США и СССР, контроля над региональной ситуацией как вследствие эмансипации Китая от роли младшего партнера Москвы, так и отставания американской политической мысли в осознании возможностей сотрудничать с восточноазиатским национализмом иначе, чем на основе западного понимания демократических ценностей;

— вместе с тем, конфликтность 60-х годов во многом была неизбежным результатом "конфронтационной стабильности" между СССР и США на глобальном уровне, фактически означавшей принятия обеими сверхдержавами логики "гибкого реагирования", в соответствии с которой ядерный конфликт "вытеснялся" непосредственно из советско-американских отношений на периферию мировой системы, в том числе периферию восточноазиатскую;

— относительная стабилизация восточноазиатской подсистемы стала происходить в 70-х годах; это была стабилизация на конфронтационной основе, однородная с той, которая наступила в Европе на десятилетие ранее — на базе взаимной сдержанности СССР, США и КНР, опасавшихся оказаться в прямом конфликте друг с другом; вместе с тем, более сложная конфигурация восточноазиатской подсистемы, в частности, неспособность СССР или США подчинить КНР и включить ее в состав "своего полюса" определили более высокую степень подвижности, гибкости региональных отношений, возможность малых и средних стран уклониться от "выравнивания" на тот или иной центр силы подобно тому, как это было неизбежно для большинства стран Европы;

— эта "зыбкость" региональной среды позволила ей в 70-х годах приобрести относительно самостоятельную политическую роль, малые и средние страны смогли привлечь к себе внимание перспективных стран-доноров, с помощью которых произошла и экономическая консолидация "фоновых" государств; последние в 80-х годах, на базе экономических успехов приобрели новые политические качества "коллективного игрока";

— наличие этой массы не вовлеченных, не интегрированных в межлидерские противостояния фоновых стран, составляющих собственно региональное "пространство", стало амортизирующей массой, в которой вязли межлидерские и иные противоречия, теряя свою остроту, позволяя переключать внимание с политических противоречий на интересы хозяйственного сотрудничества, освоения экономического

пространства малых и средних стран, вовлечения их в выгодные для лидеров модели экономико-политических отношений; плотное и одновременно вязкое "пространство", состоявшее из малых и средних государств, не обладало твердостью жестко сцементированных в блоки европейских союзов, но оно было лишено и их хрупкости, неспособности к самотрансформации и саморегулированию в условиях распада биполярности и кризиса традиционной системы миросистем-ного регулирования;

— п середине 90-х годов ядром, вокруг которого формируются подходы региональных стран к обеспечению стабильности, стали отношения Китайской Народной Республики с ее южными соседями и потенциальные точки нестабильности в зоне островов Спратли и Тайваня; внешними стабилизирующими каркасами этого ядра выступают союзы США с Японией и Южной Кореей, а также отношения, в которых реализуется взаимодействие России как с самим Китаем, так и с американской стратегической системой в АТР;

— в условиях мирной обстановки в отсутствие конфронтации между Россией и КНР китайская сторона имеет благоприятные шансы невооруженным путем реализовать свои колоссальные геополитические и геоэкономические преимущества в отношениях с Россией, в частности посредством проецирования демографической мощи на недонаселенные пространства русского Дальнего Востока; в такой ситуации требуется серьезное переосмысление вопроса о потенциальных партнерах России во взаимодействии с "китайским вызовом";

— при всех обстоятельствах Россия заинтересована в сохранении конструктивных и добрососедских отношений с КНР, однако не ценой оказания содействия наращиванию оборонного потенциала КНР, который по-прежнему остается одним из наиболее быстрорастущих и потенциально грозных в Восточной Азии;

— главным условием стабильности русского Дальнего Востока является его экономическое благополучие и полити-

ческая управляемость, исключающая сепаратистские тенденции; важным элементом государственной политики на дальневосточном направлении представляется разработка программы демографической поддержки дальневосточных регионов, финансируемой в том числе и за счет иностранных капиталовложений, целевое привлечения которых в необходимых масштабах может стать условием разрешения российско-японского спора вокруг южной части Малой Курильской гряды.

Основные положения и выводы диссертации отражены в следующих публикациях автора.

Монографин и главы в коллективных работах

1. Современные теории стабильности и международные отношения России в Восточной Азии (1969-1995). М.: Российский Научный Фонд (в печати). 13,0 а.л.

2. СССР — США — Япония: в поисках баланса интересов. М.: ИСКАН, 1991. Рукопись, депонированная в ИНИОН 29 декабря 1991 г. N 45848. 7,0 п.л.

3. Японская дипломатия в борьбе за источники энергетического сырья (70 —80-е годы). М.: Наука, 1988. 10,5 п.л.

4. Этап за глобальным. Национальные интересы и внешнеполитическое сознание российской элиты. М.: Российский Научный Фонд, 1993. (В соавторстве с К.В.Плешаковым, В.Б.Беневоленским и др.). 7 п.л.

5. Russia's Security Policy in Northeast Asia. — В кн.: Northeast Asia in a Changing World. Ed. by Edward Olsen and Tae-Hwan Kwak. London: Lynne Rienner, 1995, pp. 89-111. 1,0

П.Л.

6. The Situation in Northeast Asia: a Search for Common Understanding. — В кн.: Asia in the 1990s. American and Soviet Perspectives. Ed. by R. Scalapino and G.Chufrin. Berkeley, University of California, 1991., pp. 70-80. 1,0 п.л.

7. The Soviet Asia-Pacific Doctrine: General Outlines. — В кн.: The World Confronts Perestroika: the Challenge to East Asia.

Ed. by Takayuki Ito. Sapporo: Hokkaido University Press, 1991, pp. 51-68. 1,0 п.л.

8. Soviet Economic, Political, and Military Interests in Eastern Asia. — В кн.: Science and International Security. Ed. by Eric H. Arnett. Princeton: Princeton University Press, 1990, pp. 219-226. 0,5 п.л.

9. International Security in the APR: Confrontation or Balance of Interests. — В кн.: Mutual Security. A New Approach to Soviet-American Relations. Ed. by R.Smoke and AKortunov. New York: St. Martin Pr<, 1991, pp. 200-211 (в соавторстве с В.П.Лукиным и М.Г.Носовым). 1,2 п.л.

10. The Korean Problem and Possible Forms of Soviet-American Interaction. — В кн.: Mutual Security. A New Approach to Soviet-American Relations. Ed. by R.Smoke and A.Kortunov. New York: St. Martin Pr., pp. 222-232 (в соавторстве с М.Г.Носовым и К.В.Плешаковым). 1,0 п.л.

И. The USSR and the USA in North-Eastern Asia. - В кн.: The USSR and the USA: Global and Regional Problems. Moscow, Nauka, 1990, pp. 183-198 ( в соавт. с М.Г.Носовым и К.В.Плешаковым). 1,0 п.л.

12. Предел отторжения: опыт японской демократизации в российском обществе. — В кн.: Эволюция политической системы Японии. Отв. ред. Д.В.Петров. М.: ИМЭМО — Центр по изучению современной Японии, 1995, с. 248-259. 1,0 п.л.

Статьи в научных изданиях

13. Динамика международной стабильности — Международная жизнь, 1991, № 2, с. 36-46, 1,0 п.л. (в соавторстве с К.В.Плешаковым)

14. Кризис миросистемного регулирования. — Международная жизнь, 1993, № 7, с. 30-41, 1,0 п.л.

15. Евразийский устой мировой стабильности. — Международная жизнь, 1993, № 2, с. 54-63, 1,0 п.л.

16. Россия и "геополитический плюрализм" Запада. — Свободная мысль, 1994, № 12-18, с.81-91. 1,0 п.л.

17. Национальное и наднациональное в российской политике. — Международная жизнь, 1995, № 8, с. 69-79. 1,0 п.л.

18. "Мировой социализм" между прошлым и будущим, — Международная жизнь, 1991, № 7, с. 44-55, 1,1 п.л.

19. Кто они, наши союзники? — Коммунист, 1990, № 1, с. 105-114. 1,0 п.л. (в соавт. с М.Г.Носовым, К.В.Плешаковым).

20. Национальный интерес в российской политике. — Свободная мысль, 1992, № 5, с. 34-44, 1,0 п.л. ( в соавторстве с М.М.Кожокиным и К.В.Плешаковым)

21. АТР и советско-американские отношения. — Международная жизнь, 1990, № 1, pp. 105-114. 1,0 п.л. ( в соавторстве с М.Г.Носовым).

22. Российско-американские отношения: испытание выбором. — США — ЭПИ, 1995, № 9-10 (в соавторстве с Ю.П.Давыдовым и Г.А.Трофименко), 2 п.л.

23. Russia in East Asia: Setting a New Agenda. — Korea and World Affairs, Summer, 1993, v. 17, Mo. 2, pp. 298-316. 1,0 п.л.

24. The Prospects For Soviet-Japanese Rapprochement. A View from Moscow. — Korea & World Affairs. Spring, 1991, vol. XV, No. 1, pp. 102-115. 1,0 п.л.

25. Японо-американские отношения: противоречия в рамках консенсуса. — В кн.: Япония 1989. Ежегодник. М., Наука, 1991, с. 96-114. 1,2 п.л.

26. Великие державы в 21 веке. Шансы России в зеркале опыта Японии. — Японский опыт для российских реформ. 1995, № 3, с. 70-79, 0,5 п.л.

27. США и Япония: к новой модели партнерства. — США —ЭПИ, 1990, № 1. 1,0 п.л. (в соавторстве с М.Г.Носовым).

28. Японо-американский союз: новая вспышка противоречий. — Актуальные проблемы современной Японии. Вып. УП. М.: ИДВ АН СССР, 1989, с. 44-63. 1,3 п.л. '

29. Вашингтон — Токио: попытки координации политики в отношении развивающихся стран Восточной Азии. — Информбюллетень ИСКАН, 1989, № 2, с. 75-91. 1,0 п.л.

30. Перспективы американо-японского союза. — Информбюллетень ИСКАН, 1989, № 6, с. 107-123. 1,0 п.л. (в соавторстве с М.Г.Носовым).

31. Советско-американские отношения и обеспечение безопасности в АТР. — Информбюллетень ИСКАН, 1989, № 4, с. 96-117. 1,4 п.л. (в соавторстве с М.Г.Носовым).

32. СССР — Япония. Дипломатия перед выбором. — Новое время, 1989, № 32, с. 20-22. 0,5 п.л.

33. Корейский полуостров. Без перемен не обойтись. — Азия и Африка сегодня. 1991, № 3, с. 13-15, 0,5 п.л.

34. СССР — США — Япония. Треугольник без углов? — Новое время, 1989, № 18, с. 8-9, 0,4 п.л. ( в соавторстве с М.Г.Носовым)

35. СССР — Япония. Первый шаг делает сильный. — Новое время, 1991, № 14, с. 22-25 (в соавторстве с Ц.Хасэгава). 0,5 п.л.

Всего по теме исследования опубликовано более 70 работ общим объемом 71,3 п.л.