автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.04
диссертация на тему: Коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка"

На правах рукописи

БУЛДАКОВ Владимир Александрович

Коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка ^ (контенсивно-менталингвистический подход)

Специальность 10.02.04 - германские языки

1 7 НОЯ 2011

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Санкт-Петербург 2011

005002642

Работа выполнена на кафедре иностранных языков и лингводидакгики Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты:

- доктор филологических наук, профессор Копчук Любовь Борисовна (РГПУ им. А.И. Герцена);

н ПЛ1ГМП Аштлплгттол^п; ГТПТП. ТтлАалплм Яп^.лкяп ТТ ц . _______

ири^/^^ир ¿^ииуиоильыилп Дмтупп Олс1

ведущий научный сотрудник ИРЯ АН РФ;

- доктор филологических наук, профессор Хомякова Елизавета Георгиевна (СПбГУ).

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Ульяновский государственный университет».

Защита диссертации состоится « 2011 года в ij_

cm

час. на

заседании совета Д 212.232.48 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 11, ауд. ■

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке имени A.M. Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 7/9.

Л

Автореферат разослан « 5»HAtSUijVjL. 20Ц г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук,

д°Че1ГГ С.Т. Нефедов

Коннотация как лингвистическое явление неизменно вызывала к себе интерес лингвистов на протяжении XX-XXI веков.

В течение всего прошлого столетия велись работы, посвященные как коннотации в целом (К.-0. Эрдманн, Г.Шпербер, Л. Блумфилд, Л. Ельмслев, К.Бохманн, Г. Ресслер, В.И. Говердовский, У. Эко, В. Флейшер, Т. Шиппан, И.А. Стернин), так и' ее отдельным вопросам, в частности, эмотивности (А.М.Пешковский, Л.Огден и И.Ричардс, Ш. Балли, Ю.Д. Апресян, С.Ульман, В.И. Шаховский и мн.др.).

Несмотря на ряд выдающихся достижений, большинство связанных с коннотацией проблем до сих пор не нашли своего однозначного решения. Например, по-прежнему различаются взгляды на лингвистический статус коннотации, ее объем, особенности ее структуры и отношений между элементами этой структуры, а также преимущественные аспекты ее исследования. Это не случайно: лингвистические парадигмы прошлого столетия, за немногими исключениями, были связаны с концептуальным пониманием языка как гипостазированной системы, существующей как бы помимо человека - носителя и пользователя языка.

С постепенным переходом лингвистики к антропоцентрическому принципу все чаще встречаются труды, посвященные коннотации, прежде всего способам ее выражения через средства вторичной номинации (см. работы Н.Д.Арутюновой, В.Н. Телия, A.A. Уфимцевой, Э.С. Азнауровой, Е.С. Кубря-ковой, Ю.А. Сорокина, Г.Н. Скляревской).

В настоящее время подход к языку (и к коннотации) осуществляется преимущественно с психолингвистических (A.A. Леонтьев, Е.Ф. Тарасов, А.А.Залевская и др.), когнитивно-лингвистических (М. Бирвиш, Дж. Лакофф, К.Бальдауф, А. Вежбицкая, Г.В. Колшанский, Е.С. Кубрякова, А.И Фефилов, Д.О. Добровольский и др.) и лингвокультурологических (В.В. Воробьев, Ю.Н.Караулов, В.И. Карасик, С.Г. Тер-Минасова, В.А. Маслова и др.) позиций.

Следует отметить, что ни в одной из названных парадигм не создано целостного исследования, посвященного коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка. Между тем, такое исследование особенно актуально именно для немецкого языка, учитывая его полицентрич-ность и диалектное разнообразие.

Таким образом, построение непротиворечивой и как можно более полной концепции коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка отличается острой актуальностью.

Актуальность работы определяется тем, что концептуальный контенсивно-менталингвистический подход, разработанный в диссертации, позволяет представить традиционную для лингвистики проблему коннотации в русле антропоцентрической парадигмы, что дает возможность интерпретировать объект анализа с новой точки зрения, рассматривая его в органической связи с человеческим сознанием и провести комплексный анализ коннотативно маркированных номинативных единиц современного немецкого языка с учетом факторов его развития. Актуальность исследования определяется также тем, что предложенная в работе контенсивно-менталингвистическая модель

коннотации на материале немецкого языка, является, по сути, первой многомерной типологией немецкого коннотированного лексикона.

Цель работы определяется как многоаспектное описание коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка с преимущественно контенсивно-менталингвистических позиций. Постановка этой цели предполагает, в свою очередь, решение следующих целевых задач:

1) проанализировать предыдущие исследования в области коннотации и выявить основные лингвистические парадигмы, в рамках которых проводились эти работы;

2) определить место коннотации в значении языкового знака, ее объем и структуру;

3) рассмотреть проблему разграничения денотации и коннотации в связи с понятиями континуальности и стохастичности лексического значения (в дальнейшем - JI3);

4) определить и обосновать возможность рассмотрения коннотации с кон-тенсивно-менталингвистических позиций;

5) выявить языковые средства выражения коннотации;

6) рассмотреть культурно-национальную специфику коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка;

7) исследовать специфику различных модусов коннотации и выделить ее отдельные типы.

Объектом исследования служит знаменательная лексика и фразеология современного немецкого языка.

Предметом исследования является коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка.

Методологической и теоретической основой диссертационного иследова-ния послужили следующие лингвофилософские положения:

1) Об антропоцентрическом характере естественного языка; 2) О связи и взаимодействии языка и человеческого сознания; 3) О языке как составной части национальной культуры и, в то же время, как инструменте этой культуры; 4) О символическом характере языкового знака.

Исследование коннотации, в отличие от логического, психологического и семиотического направлений менталингвистики, проводится в русле контен-сивной, т.е. «содержательной» менталингвистики, ориентированной на содержание языковых форм (Кодухов, 2008), закрепленных ментально, т.е. (и это с авторской точки зрения особенно важно), коннотация исследуется не только как языковое явление, но и как феномен человеческого сознания.

В отечественной лингвистике контенсивная менталингвистика лишь начинает получать распространение, хотя в книге Н.Ф. Алефиренко ей уделена специальная глава (Алефиренко, 2005). В отдельных российских университетах разработаны и читаются соответствующие спецкурсы по менталингвистике, в частности, в Волгоградском государственном педагогическом университете (Сергеев, 2004). Менталингвистика как раздел курсов «Теория языка» и «Общее языкознание», утвержденных Министерством образования и науки РФ, изучается в ряде отечественных университетов. Значительное внимание менталин-

гвистике уделяется и в ближнем зарубежье, о чем, например, свидетельствуют ежегодные научные конференции «Актуальные проблемы мешалингвистики», проводимые в Черкасском национальном университете им. Богдана Хмельницкого (Украина).

На наш взгляд, именно в рамках контенсивной менталингвистики возможно наиболее полное и последовательное соблюдение антропоцентрического принципа при исследовании коннотации.

Основным методом работы является описательный, применяемый к рассмотрению проблем соотношения языка и сознания, исследования коннотации, ее модусов и типологических построений. Применялся также метод лексикографического анализа. Для выявления семантической специфики метафор применялись элементы компонентного анализа.

Что касается методик исследования, то в диссертации превалируют методика наблюдения и методика внутриязыкового соотнесения. При анализе фактического материала использовалась методика частичной выборки.

Материалом исследования послужили 32 лексикографических пособия, изданных в период с 1955 по 2007 гг., которые отражают словесный и фразеологический фонд немецкого языка в его современном состоянии, например: Большой немецко-русский словарь в трех томах (в дальнейшем - БИРС); Das Große Wörterbuch der deutschen Sprache in sechs Bänden (в дальнейшем -GWDS); Wahrig G. Deutsches Wörterbuch (в дальнейшем - DWW); Agricola E. Wörter und Wendungen.

В качестве фразеографических источников использовались 6 словарей, среди них: Немецко-русский фразеологический словарь. / Сост. JL Э. Бинович и Н. Н. Гришин (в дальнейшем - НРФС); Friederich W. Moderne deutsche Idiomatik (в дальнейшем - MDI); Röhrich L. Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten (в дальнейшем - LSR).

Источниками фактического материала послужили и четыре словаря, которые отражают словарный состав национальных вариантов современного немецкого языка.

Использовался также материал двенадцати словарей разговорной и жаргонной лексики.

К анализу были привлечены также два лингвострановедческих словаря.

В качестве источника новой лексики был использован словарь Т.С. Александровой и И.Б. Пригоникер. Новые слова в XXI веке: Немецко-русский словарь.

Источником «политкорректной» лексики послужил словарь Bittermann К. Henschel G. Das Wörterbuch des Gutmenschen.

При сборе материала были использованы два словаря синонимов немецкого языка.

Наконец, при исследовании морфологической специфики коннотации применялся «Словарь словообразовательных элементов немецкого языка» М. Д. Степановой.

Языковой материал в работе (коннотативно маркированные слова и фразеологические единицы) рассматривается совместно из следующих соображений.

а) с металингвистической точки зрения в сознании языковой личности нет жесткого разделения лексикона на лексические и фразеологические единицы; б) единицы вторичной номинации (метафоры, метонимии и фразеологизмы) обладают общим свойством идиоматичности; в) как слово, так и фразеологизм репродуцируются в готовом виде; г) слово - цельнооформленная единица, а фразеологизм - раздельнооформленная, это единственное, что разделяет лексические и фразеологические единицы (Зинченко, 2007); д) между словом и фразеологической единицей больше сходства, чем различий, и общие свойства их существенны (Бурова, 1998); е) фразеологические единицы в лексикологии рассматриваются как слова, то есть как функционально самостоятельные, нечленимые коммуникативные единицы, функционально соотносящиеся со словами (Гвоздарев, 2010); ж) лексикон языка - синергическая система, в которой цель-нооформленные и раздельнооформленные единицы органично дополняют друг друга.

Научная новизна работы состоит в том, что она является первым диссертационным исследованием, выполненным в русле контенсивной менталингвисти-ки на конкретном языковом материале немецкого языка. Научная новизна работы также определяется следующим:

1) Построением контенсивно-менталингвистической модели коннотации на материале знаменательного лексикона современного немецкого языка.

2) Выявлением и разработкой понятия «эйдос» как менталингвистической основы значения знаменательных слов и фразеологизмов.

3) Выявлением и разработкой понятия «эйдосимвол» как менталингвистической основы коннотации в знаменательной лексике и фразеологии.

4) Рассмотрением основных способов реализации коннотации в современном немецком языке.

5) Рассмотрением культурно-национальной специфики коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка.

6) Выявлением и разработкой эмотивно-оценочного, стратического и ситуативного модусов коннотации.

Гипотеза исследования состоит в следущем: коннотация как аспект ЛЗ обусловлена дуализмом, т.е. одновременной принадлежностью ЛЗ как языковой системе, так и человеческому сознанию.

Теоретическая значимость работы состоит в разработке актуальной для современной лингвистики модели коннотации в контенсивно-менталингвистическом аспекте. Диссертация является первым исследованием, выполненным с позиций контенсивной менталингвистики на материале современного немецкого языка, что создает возможность нового способа научного описания коннотации как в общей лингвистике, так и в германистике и имеет важное значение для дальнейших исследований коннотированйого лексикона не только немецкого, но и других естественных языков.

Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы исследования могут найти применение в лексикографической практике при составлении словарей коннотативно маркированной лексики современного немецкого языка. Помимо этого, результаты, полученные в ходе работы, могут

использоваться в теоретических курсах лексикологии немецкого языка, диалектологии, лингвокультурологии, стилистике, в практическом преподавании немецкого языка, а также в соответствующем спецкурсе.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертационного исследования:

1) Коннотация языковой единицы есть соотнесенность значения или (реже) форматива языкового знака с определенным эйдосимволом и, по причине этого, способность знака вызывать в человеческом сознании определенные импликации эмотивно-оценочного, стратического и ситуативного характера, связанные с прошлым и настоящим этно- и социокультурным опытом данного языкового коллектива.

2) Коннотация - лингвоментальная сущность, базирующаяся на эйдосимво-лической системе человеческого сознания, отражающей актуальные реалии, явления и процессы универсума, а также фиксирующей эмотивно-оценочное отношение к ним. Коннотация способна также благодаря своей основной, символической функции индицировать принадлежность языковой единицы к определенному национально-языковому варианту, социуму либо к определенной типовой ситуации общения.

3) В качестве контенсивно-менталингвистической основы значения знаменательного слова или фразеологизма выступает эйдос, понимаемый как эпи-стемологически, социально и психологически значимая сущность реалии, отраженная в человеческом сознании в виде в той или иной мере абстрагированного субъективного отпечатка фрагмента универсума в обобщенном и типизированном виде, преобразуемого и воспроизводимого в человеческом сознании и способного находить вербальное воплощение в акте номинации.

4) Контенсивно-менталингвистической базой коннотации служит эйдосим-вол, дефинируемый здесь как специфический тип эйдоса, как целостное многофункциональное обобщенное отражение в человеческом концептуальном сознании объекта, процесса или события реальности, носящее стохастический характер и возникающее в процессе квалификативно-оценочной ментальной деятельности из, каж правило, уже имеющихся в сознании эйдосов. Ему или его признакам приписывается действительная или мнимая символическая значимость, в силу этого он вызывает заинтересованность и эмоциональную оценку со стороны субъекта.

5) Исходным пунктом при семантическом моделировании коннотации являются эйдосимволические параметры языковой единицы. Иначе говоря, вербализованный эйдосимвол (как правило, его импликационал) и есть значение коннотативно маркированной ЛЕ или ФЕ как факт языкового сознания.

При этом одни импликации, присущие тому или иному эйдосу, могут быть связаны с сугубо рационально-логическим мышлением, другие — с эмоционально-оценочной сферой человеческого восприятия, третьи могут обнаруживать связь с обоими аспектами сознания. Второй и третий типы импликаций могут быть выделены под названием коннотаций.

6) По формальному критерию, т.е. по способу выражения выделяются два типа коннотации: а) формально-содержательная (фонетико-семантическая в

широком смысле, морфосемантическая) и б) деривационно-семантическая (метафорическая, метонимическая, фразеосемантическая) коннотация.

7) Одной из основ идиоэтнической картины мира является специфическая система коннотаций. Лишь входя в состав определенной языковой культуры, коннотация приобретает культурно-национальный характер, фиксируя существующие в данной культуре оценки, гетеро- и автостереотипы, прецедентные факты.

Коннотативно маркированная лексика и, в особенности, фразеология также хранят информацию о национальных верованиях, мифах, легендах, исторических событиях, приметах, ритуалах и обычаях.

8) Исторически сложившемуся лексикону с немецкими культурно-национальными коннотациями в известной мере противостоит лексика, возникающая под влиянием политкорректности, приводящая на практике к нивелированию аксиологических понятий добра и зла, хорошего и плохого и ведущая к искажению существующей картины мира, слому общепринятых моральных норм традиционной национальной культуры и, следовательно, к деформации человеческого сознания и его эйдосимволической системы.

9) Поскольку коннотация является сложным, многомерным целым, возможно ее исследование в трех модусах: эмотивно-оценочном, стратическом и ситуативном. В свою очередь, в рамках каждого из указанных модусов существует своя типология коннотаций.

Результаты диссертационного исследования прошли апробацию на следующих лингвистических мероприятиях:

1) Международной конференции «Иностранные языки в научной деятельности специалиста». Ташкент (Узбекистан) 1991; 2) 2-й Российской университет-ско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1995; 3) Международной научной конференции «Филология на рубеже ХХ-ХХ1 веков» Пермь, 1996; 4) 3-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1997; 5) 4-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1999; 6) Республиканской научной конференции «Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурной коммуникации». Уфа, 1999; 7) Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы лингвистики и лингво-дидактики». Ульяновск, 2000; 8) 5-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 2001; 9) Всероссийской научно-практической конференции «Раннее языковое образование: состояние и перспективы». Ижевск, 2001; 10) Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики». Ульяновск, 2001; 11) Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы теории языка, лингводидактики и межкультурной коммуникации». Ульяновск, 2002; 12) XXXIII Международной филологической конференции. СПб, 2004; 13) XXXIV Международной филологической конференции. СПб, 2005; 14) XXXIX Международной филологической конференции. СПб, 2010.

По теме диссертационного исследования на протяжении ряда лет читается спецкурс для студентов Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

В структурном плане работа состоит из Введения, в котором описаны актуальность, цели и задачи исследования, сформулирована его гипотеза, определены методологические и теоретические основы исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту; четырех глав, отражающих ход и результаты проведенного исследования; Заключения, в котором подведены научные итоги проделанной работы; Списка использованной литературы; Списка словарей и справочных пособий; Списка сокращений и Приложения, представляющего собой Краткий немецко-русский словарь коннотированной лексики и фразеологии, адресованный широкому кругу германистов, а также всем студентам-филологам, изучающим немецкий язык.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Коннотация как лингвистическое явление»

рассматривается исторический этап исследований в области коннотации, прослеживается становление этого термина. В главе анализируются также точки зрения, с которых коннотация рассматривается в парадигмах традиционной лингвистики, в частности, в структурно-семантической (Л.Блумфильд, Б. Потье, Ю.Д. Апресян, С. Ульманн и др.), семиотической (Л.Ельмслев^ Г. Ресслер, У. Эко и др.), социолингвистической (например, К.Мартенс, И. Донат, Ф. Бок), коммуникативно-прагматической (А.А.Леонтьев, Е.Ф. Тарасов, ТЬ. ЗсЫррап), лексико-семантической (В.Н. Телия, В. Флейшер, В.И. Говердовский) и лингвостилистической (Ш. Балли, И.В. Арнольд, Ю.М.Скребнев).

В названных парадигмах традиционной лингвистики отсутствует единство взглядов на лингвистический статус коннотации, на место коннотации в структуре значения языкового знака, а также на проблему разграничения денотации и коннотации, на объем и структуру последней. Отчасти указанные разногласия и нерешенные проблемы объясняются многогранностью и сложностью феномена коннотации, однако они не в меньшей степени обусловлены также и особенностями методологических предпосылок, характерных для значительной части лингвистических направлений XX века, а именно:

а) редукцией объекта исследования путем сведения его к сугубо логической схеме. В XIX веке лингвистический панлогизм привел к отождествлению понятия и лексического значения, что существенно замедлило исследования в области коннотации; б) рассмотрением языка как некой гипостазированной системы, существующей помимо сознания языковой личности; в) взглядом на лексическое значение как на некое жестко структурированное образование; г) сведением отношений «язык - сознание» к более частным отношениям «язык -мышление».

В системно-структурных парадигмах наиболее дискуссионным по-прежнему остается вопрос о том, входит ли коннотация ь структуру языкового значения или же является сугубо речевым феноменом.

Существенные лингвофилософские предпосылки к рассмотрению данной проблемы созданы работой В. Киршгесснера (Kirschgässner, 1971). При исследовании естественного языка делается справедливый вывод о том, что естественный язык обладает, по сравнению с другими знаковыми системами, более интенсивным влиянием в силу того, что «в значении слов всегда содержится определенная эмотивность» (Kirschgässner, 1971).

Таким образом, признается, что коннотация (по крайней мере, ее эмотивная конституента) закреплена в лексическом значении на уровне системы языка.

Значительный вклад в выявление лингвистического статуса коннотации внес К. Бохманн. Рассмотрев логические и лингвистические определения коннотации, он подчеркивает, что «исследование коннотации однозначно является лингвистической задачей» (Bochmann, 1974). Коннотация рассматривается К.Бохманном как преимущественно речевой феномен, «окказиональный, дополнительный семантический элемент» (Bochmann, 1974).

Признавая тот факт, что коннотация языкового знака находит свою окончательную актуализацию лишь в акте коммуникации, отметим, однако, что любые социально существенные типы коннотации, в том числе и эмоционально-оценочного характера, все же, очевидно, входят в JI3, поскольку, как метко заметила В. Н. Телия, «все, что есть в речи, «откладывается» про запас в лексиконе» (Телия, 1986).

Коннотированная лексика, применяясь на синтагматическом уровне, неизбежно создает экспрессивно-прагматический эффект высказывания. Разумеется, такого же эффекта можно добиться и при помощи речевого употребления языковых единиц, не обладающих коннотативным аспектом значения путем их необычной сочетаемости, однако здесь мы имеем дело с иным механизмом создания экспрессии.

Если в первом случае экспрессия создается за счет актуализации в речи коннотативных семантических признаков, то во втором случае экспрессивно-прагматический эффект возникает в результате создания новых ассоциативных связей между словами на синтагматическом уровне. Поэтому на уровне речи вряд ли следует вести речь о коннотации. В данном случае представляется более уместным говорить об экспрессии, понимая под ней способность любого языкового знака выражать в коммуникативном акте субъективное отношение языковой личности к объекту высказывания.

Продолжительная дискуссия велась и ведется до сих пор среди лингвистов также по столь важной проблеме, как место коннотации в значении языкового знака. Так, например, К.-Д. Людвиг по сути предлагает ограничить языковое значение чисто понятийно-рациональной сферой, подразделяя семантические признаки языковых единиц на (а) понятийные и (б) понятийно-оценочные (Ludwig, 1982), тем самым не оставляя места коннотации в семантической структуре слова.

Сходной точки зрения придерживался и ряд отечественных языковедов. Так, и в отечественной лингвистике существует мнение, что коннотация несет в себе лишь эстетическую информацию и, таким образом, не входит в семантическую структуру языкового знака (Звегинцев, 2007; Кобозева, 2000). Вопрос заключается в том, в какую же структуру сознания она в таком случае входит? Если она базируется в структуре человеческого, сознания, то и понятийно-рациональные конституенты J13, очевидно, базируются там же.

Указанное противоречие реальным языковым фактам устранимо, если принять точку зрения, что язык соотносится не столько с абстрактно-логическим мышлением, сколько с человеческим сознанием вообще (Головин, 1977; Peine, Schonfeld, 1982). Мышление при этом интерпретируется лишь как часть сознания, включающего еще и фантазию, и память, и восприятие, т.е. помимо сугубо рационально-логического компонента в отражении различных фрагментов окружающей человека реальности присутствуют эмотивно окрашенные образность и оценочность.

Присоединяясь к данной точке зрения, добавим, что такой атрибут, как эмо-тивная оценочность часто ощущается носителями языка вне отчетливой связи с конкретным коммуникативным актом, что особенно характерно для социально-эстетически маркированных лексических страт и, следовательно, входят в состав словесного значения, создавая эмотивно-оценочную коннотацию.

Серьезную проблему представляет также разграничение денотативного и коннотативного аспектов значения. «Вариации коннотации бесчисленны, не поддаются определению и, как целое, их трудно отграничить от прямых денотативных значений» (Блумфилд, 1968).

Данное мнение отражает взгляд на ЛЗ как на жестко упорядоченное структурное образование с четко фиксированными компонентами, что типично для конструктивно-логического уровня исследования. В действительности же языковое значение, будучи абстрактно взятым семантическим объектом, обладает свойством континуальности, (подробно описанньм еще в 1961 г. в широко известной работе Д. Болинджера «Generality, Gradience and the АП-or-None»), понимаемой в данной работе как постепенность, плавность перетекания одной смежной категории в другую.

По причине изложенного выше вряд ли имеет смысл рассмотрение денота-ции и коннотации как жестко противопоставленных лингвистических сущностей с целью их четкого разграничения. Коннотативные семантические признаки чаще всего являются производными от денотации. При этом важно, какой из аспектов эпистемологической деятельности выступает на первый план: логико-рациональный или же квалификативно-оценочный.

Тем не менее, на индуктивно-эмпирическом уровне исследования возможно выделение четырех типов слов и ФЕ в зависимости от специфики соотношения денотации и коннотации в их значении.

При этом в качестве исходного пункта возьмем фразеологическую классификацию, согласно которой все устойчивые словесные комплексы языка подразделяются на номинативные и номинативно-экспрессивные фразеологизмы

(Чернышева, 1970). Mutatis mutandis, перенесем эту классификацию на весь лексико-фразеологический фонд немецкого языка в наших целях.

Далеко не у всех слов в их семантической структуре наличествуют оба аспекта значения. Некоторая часть лексических единиц как средств прямой номинации на парадигматическом уровне не обладает коннотацией, выполняет исключительно номинативную функцию и может быть охарактеризована как номинативные языковые единицы. В качестве примера приведем некоторые слова в их прямых значениях: Wasser — вода (нейтр.), trinken — пить (нейтр.), Haus — дом (нейтр).

Другая часть слов и фразеологизмов, прежде всего междометного типа, не имеет понятийно-рационального аспекта в своем значении, неся лишь коннота-тивные признаки. Она может быть обозначена как коннотативные языковые единицы. Иллюстративными единицами здесь могут служить ach du grüne Neune! — елки-палки! (разг.), Prost Mahlzeit! — вот те на! (разг.).

Промежуточным типом являются слова и ФЕ, в значении которых наличествует как денотация, так и коннотация. В зависимости от того, какой из данных аспектов выступает в качестве основного, можно выделить номинативно-коннотативные и коинотативно-номннативные языковые единицы.

Примером номинативно-коннотативной лексики являются единицы типа Recke — богатырь (положит.), verbrecherisch — преступный (отрицат).

Коннотативно-номинативная лексика иллюстрируема языковыми единицами mein lieber Schwan! — дорогой мой! (фам.), Quatsch — чушь (разг. отрицат).

Все описанные лексико-фразеологические разряды, помимо первого, можно объединить в понятие «коннотированные языковые единицы».

Целый ряд исследователей (Ризель, 1980; Firle, 1982; Шаховский, 1987; Алефиренко, 1999) чрезмерно редуцируют понятие «коннотация», преуменьшая тем самым важную роль этого лингвистического явления. Между тем, результаты проведенного нами анализа свидетельствуют об обратном.

На материале словарей БИРС, GWDS и DWW нами было выявлено соотношение коннотированного и не коннотированного языкового материала. БИРС насчитывает более 185000 словарных статей, GWDS - более 500000, а DWW - более 225000. Подсчет производился не по словарным статьям, а по словарным позициям, включающим отдельные лексико-семантические варианты заглавного слова, а также приведенные в словарных статьях фразеологизмы.

Выборка материала осуществлялась по «стилистическим, специальным (то есть относящим слово или фразеологизм к отдельной предметной области), дискурсивным (относящим языковую единицу к тому или иному предмету дискурса: бран., жарг., мол. жарг., эвф. и т.п.), временным, территориально-региональным пометам» (Добровольский, 2008).

По аналогичному принципу был проведен анализ трех фразеологических словарей. Был проанализирован БНРС, насчитывающий 14000 словарных статей. Также были подвергнуты анализу следующие фразеографические источники: MDI как фразеологический словарь синхронно-лингвистического характера,

включающий в себя 8000 ключевых идиом, а также LSR, носящий историко-филологический характер и состоящий из 35000 словарных статей.

Нами применялся метод частичной выборки: анализу подвергались десять из каждых ста страниц. Результаты анализа приводятся в следующей таблице.

Таблица 1

Словарь Общее количество проанализированных словарных позиций Количество коннотированных словарных позиций Процент коннотированных словарных позиций

БИРС 51525 18806 36,5%

GWDS 185247 78915 42,6%

DWW 83253 34382 41,3%

НРФС 2380 2156 90,6%

MDI 1286 1193 92,8%

LSR 6317 5773 91,4%

Итого были проанализированы 330008 словарных позиций. В среднем процент коннотированного языкового материала составляет, согласно данным анализа указанных словарей, 65,85%.

При этом следует иметь в виду, что к анализу не привлекались словари разговорной и жаргонной лексики, а также словари национальных вариантов немецкого языка, практически на сто процентов состоящие из коннотированных языковых единиц, лишь в ограниченном количестве повторяющихся в проанализированных словарях. Учитывая этот фактор, процент коннотированной лексики и фразеологии в лексиконе немецкого языка должен быть около 70%, а языковые единицы с нулевой коннотацией составляют около 30%. Это является убедительным доводом в пользу распространенности явления коннотации на лексико-фразеологическом уровне, а также говорит о серьезной недооценке этого явления в предыдущих лингвистических работах.

Таким образом, в главе представляется возможным придти к выводу, что коннотация входит в языковое лексическое и фразеологическое значение в качестве полноправного и чрезвычайно важного аспекта. Доля коннотации в лексиконе немецкого языка составляет около 70%. Трудности в разграничении денотации и коннотации, вызванные континуальностью значения, не носят непреодолимого характера и не могут служить основанием для отрицания лингвистического статуса коннотации.

Во второй главе «Эйдосимволические основы коннотации» проводится исследование коннотации знаменательной лексики и фразеологии современного немецкого языка в контенсивно-менталингвистическом аспекте. Большинством лингвистов в настоящее время делается вывод о необходимости последовательного соблюдения антропоцентрического принципа, т.е. необходимости

наиболее полного учета отношений «язык — человек» для полного понимания языковых явлений.

Отечественными и зарубежными исследователями понятие «образ» нередко включается в содержательную структуру слова в качестве ее составной части (Комлев, 2003; Стернин, 1978; Кацнельсон, 1986 и мн. др.). Исходя из описываемой концепции, рассматривающей ЛЗ не только как некую системно-знаковую категорию, но и как своего рода отпечаток реалии, целесообразно критически рассмотреть понимание термина «образ», имея в виду ЛЗ как факт человеческого сознания.

Понятие «образ» употребляется в целом ряде научных дисциплин, в каждой из которых оно истолковывается по-разному. Помимо этого, данное слово используется и в быту. Понятие это, по существу, не принадлежит ни одной конкретной науке. Вследствие этого и в лингвистике оно расплывчато и лишено терминологически ясного, непротиворечивого определения. По изложенным соображениям в данной работе представляется целесообразным отказаться от оперирования словом «образ» и далее пользоваться понятием «эйдос» (от греческого siSoct — образ, сущность, форма). Заметим, что «эйдос» как термин выгодно отличается от явно неудачного понятия «образ» (принятое в немецкоязычной лингвистике обозначение das Abbild имеет свою дефиницию и хотя бы поэтому не вызывает сомнений), производное от которого «безобразный», несмотря на постоянно ставящееся ударение, что само по себе не слишком удобно, постоянно ассоциируется со словом «безобразный»,

Проведенное исследование выявило следующие свойства эйдоса.

1) Именно на основе эйдоса возникает слово как его лингвистическая реализация. Эйдос как фрагмент чувственного отражения и познания мира носит при этом субъективный характер, что, в свою очередь, фиксируется и в семантике слова, возникающего в результате наименования данного эйдоса. При восприятии слова оно вызывает в сознании языковой личности не обозначенную этим словом реалию, а ее эйдос, причем, в зависимости от особенностей индивидуального и / или коллективного опыта языковой личности, этот эйдос может широко варьировать.

Так, например, при восприятии слова Tisch — стол в сознании говорящего или слушающего субъекта может возникнуть как вариант эйдос старинного резного письменного стола (Schreibtisch), маленького кухонного стола (Küchentisch) или элегантного журнального столика (Clubtisch).

Из этого примера вытекает, что все эти варианты одного и того же эйдоса объединяет общий минимальный набор или интенсионал неотъемлемых инвариантных семантически значимых признаков (атрибутов) объекта, являющийся феноменом уже не индивидуального, а общественного (национального, социокультурного или социально-группового) сознания, позволяющий соотнести данный объект с другими объектами этого же класса и, таким образом, обеспечивающий понимание между говорящим и слушающим.

Существуют также окружающие данное ядро импликации, понимаемые здесь как «мыслительные операции и типы мыслительных связей, основанные на отражении сознанием реальных линейных связей, зависимостей, взаимодей-

стзий вещей и признаков; мыслительные аналоги связей действительности» (Никитин, 2009). Совокупность импликаций обычно определяется как импли-кационал данного эйдоса.

2) Эйдос имеет множество измерений, соотносимых с его атрибутами, в которых отражаются различные свойства данного фрагмента реальности, их корреляции друг с другом и с другими эйдосами, а также отношение к ним субъекта познания.

3) Эйдос способен существовать в сознании независимо от непосредственною восприятия в данный момент обозначенной им реалии и репродуцироваться при необходимости. Он является не только воспринимаемой, но также и зависимой от человеческого этно- и социокультурного опыта и знаний ментальной сущностью. Нетрудно заметить, что различные эйдосы обладают разной степенью релевантности для формирования коннотации единиц лексико-фразеологического уровня языка.

В развитие этой мысли о влиянии субъективно воспринятых и преобразованных предметных признаков некоторых эйдосов на сферу чувств как первоначальной предпосылке возникновения коннотативного аспекта значения, отметим, что такую эмоциональную реакцию в человеческом сознании могут эвоцировать не только обозначения некоторых реалий, но часто и сами эти реалии или их отдельные атрибуты, взятые в их социокультурной интерпретации. Например, обладание такими реалиями, как бриллиантовые украшения, автомобиль марки «роллс-ройс», собственная яхта символизируют высокий социально-экономический статус их владельцев.

Таким образом, в описанных случаях эйдос начинает выполнять символическую функцию; не теряя своей эйдетичности, он в то же время играет роль и социокультурного символа, репрезентируя либо свою принадлежность к эмо-тивно-оценочной сфере, либо к какому-либо регионально, социально, ситуативно или же темпорально маркированному фрагменту эйдетической системы сознания.

Оперируя понятием «символ», его прежде всего необходимо дефинировать, тем более что ему зачастую приписывается различное содержание.

В рамках данной работы нам более импонирует широкое определение символа как понятия, фиксирующего способность материальных вещей и событий, чувственных образов выражать идеальное содержание, отличное от их непосредственного чувственно-телесного бытия (Новейший философский словарь, 1999). Для нас важным в этом определении является способность чувственных образов (эйдосов) репрезентировать, т.е. в данном случае символизировать эмоции и языковые явления.

Признанными свойствами символа являются его эйдетичность и мотивированность (де Соссюр, 1977; Маслова, 2004). Поэтому и в рамках данной работы эйдос как бы сращивается с символом, являя единое целое (компликацию). Мотивированность же объединяет символ с языковыми единицами, в основе значения которых лежит эйдос: прежде всего мотивированными ФЕ, метафорами и метонимиями.

Механизм символизации эйдоса, на наш взгляд, действует следующим образом.

Отраженные в эйдосах реалии играют в жизни человека объективные или приписываемые им роли различной степени значимости. При этом некоторые из них способны индуцировать сильные положительные или отрицательные эмоции, символически репрезентируя нечто особо важное, престижное, приятное или неприятное для человека как субъекта, существующего одновременно в биологическом и социальном измерениях.

Б то же время эйдос может символизировать и сферу своего функционирования (регион, социолект, ситуацию и т. п.). Эйдос способен нести многократное символическое отягощение, «symbolic pregnancy», пользуясь термином Э.Кассирера. Такие «символически отягощенные» эйдосы мы обозначаем в данной работе как эйдосимволы (в дальнейшем - ЭС).

По нашему мнению, в контенсивно-менталингвистическом аспекте возможно выделить следующие типы эйдосимвола по способу их возникновения.

1) Прямые ЭС. Воздействие таких ЭС на эмоциональную сферу человеческого сознания зависит не столько от способа их реализации, сколько от их сути. Они могут быть реализованы как авербальными, так и вербальными средствами. В последнем случае ЭС вербализуется средствами прямой номинации, поскольку в качестве основного эмоциогенного фактора выступает сам ЭС через свои отдельные атрибуты. Таковы, в частности, ЭС, связанные с эмоциональной сферой, а на вербальном уровне — прямые наименования этих эмоций: Liebe -любовь, Hass - ненависть и т.п.

Различная степень релевантности разных эйдосов для формирования коннотации объяснима тем, что эпистемологическое освоение человеком мира протекает в двух направлениях:

а) логико-понятийное, в котором решающую роль играет максимальная объективация субъективного эйдоса; б) квалификативно-оценочное, в котором эйдос служит объектом креативной интерпретации при усилении его субъективности.

В случае логико-понятийного абстрактного мышления включенный в это мышление эйдос, утрачивая эйдосимволичность, сводя свое содержание преимущественно к ограниченному набору предельно абстрагированных признаков интенсионала, стремится к строго однозначному логико-конструктивному понятию как к своему пределу, обогащая инвентарь номенклатурно-терминологических наименований.

Во втором случае эйдос становится объектом деятельности фантазии как категории сознания. С эпистемологической точки зрения фантазия есть мысленный механизм компенсации недостатка объективных знаний о мире на основе переноса по аналогии результатов предшествовавшего опыта.

В принципе, в фантазии производятся те же операции, что и в рационально-логическом мышлении, однако недостаток объективных знаний о реалии или подмена объективных знаний субъективными делает невозможным установление жестких логических связей, которые заменяются стохастическими связями.

Например, вместо каузальной логической операции «если А, то Б» с максимальной степенью вероятности, вводится операция «если А, то, вероятно Б» с неопределенной степенью вероятности, предел которой стремится к нулю. Так, конечный результат метафоризации слова Fuchs, в зависимости от признака, избираемого в качестве основы семантической деривации, может выражаться в дериватах со следующими значениями: schlauer Mensch - хитрец; rotköpfiger Mensch -рыжеволосый человек-, rothäutiges Pferd - гнедая лошадь.

Таким образом, в логику воображения вводится дополнительный элемент стохастичности. Зависимость меры эйдосимволичности от степени стохастич-ности эйдоса можно схематически изобразить следующим образом.

Схема 1

Зависимость меры эйдосимволичности от степени стохастичности эйдоса

Понятие Эйдос Эйдосимвол

Минимум ~ Максимум

Степень стохастичности

При такой интерпретации гипотетическим путем преодолевается недостаток объективных знаний и строится вероятностная модель мира или его фрагмента.

2) Производные ЭС. Эйдос как продукт фантазии может подвергаться некоторым операциям эйдоментального характера, «остраняющим» его. В результате подобных операций на основе исходного эйдоса возникают ЭС производного характера. Например, такими операциями могут быть следующие:

а) аглютинация — соединение несоединимых в реальности качеств, свойств, частей реалий: dummklug — умный, да неразумный-, б) мультипликация — «размножение» объекта: toben wie zehn nackte Neger im Schnee — беситься, как десять голых негров в снегу-, в) гиперболизация — подчеркнутое увеличение или уменьшение объекта либо его атрибутов. На уровне языкового сознания гиперболизация выступает как в виде собственно гиперболы — baumgroß (о высоком человеке), так и в виде литоты - haarklein (крошечный)-, д) изменение качества частей объекта (saure Miene — кислая мина)-, е) подчеркивание каких-либо признаков реалии (Rotkäppchen — Красная Шапочка)-, ж) подмена одного объекта другим (mir geht ein Seifensieder auf вместо mir geht ein Licht auf — наконец-то я смекнул)-, з) помещение объекта в несвойственное ему окружение: ein Hecht im Karpfenteich — человек, вносящий оживление в инертный коллектив (дословно: щука в пруду с карпами).

Думается, что механизм возникновения коннотаций заключается в том, что, проходя через фильтр фантазии, становясь объектом квалификативно-оценочного мышления, содержание ЭС обогащается различного рода дополнительными вероятностными импликационными связями, приобретая особо яркую целостную эйдосимволичность за счет некоторой «размытости», качественной и количественной неопределенности признаков. Это, увеличивая «сте-

пень свободы» толкования такого ЭС, создает широкие возможности для его субъективно-оценочной интерпретации.

Помимо своего вторичного, производного характера ЭС отличается от тривиального эйдоса целым рядом отличительных свойств, основные из которых, как представляется, заключаются в следующем.

1) В отличие от обычного эйдоса, ЭС обладает выраженным свойством ан-тропоцентричности, т.е. эйдосимволическая система сознания и, следовательно, вся совокупность коннотированной лексики и фразеологии, ориентирована на микрокосмос человека.

2) Следующее свойство ЭС как мыслительной базы коннотативного аспекта значения — это его ориентация на квалификативно-оценочную воображаемую интерпретацию отдельных свойств или же всего отражаемого объекта в его совокупности и, следовательно, его принадлежность к сфере человеческой деятельности в их квалификативно-оценочном осмыслении.

3) Производной от предыдущего свойства является остраненность, фиктивность ЭС, понимаемая здесь как свойство непредсказуемости знака в некоторой знаковой системе, воспринимаемой адресатом, и обусловливающая в силу своей неожиданности интенсивное воздействие на его воображение.

При этом здесь выдвигается точка зрения, что остраненность может быть реализована как внутри ЭС за счет необычного сочетания его признаков, так и внешне, в его связях с другими эйдосимволами (например, при переносе атрибута одного ЭС на другой, что типично для коннотированных ЛЕ и ФЕ).

Иллюстрацией внутренней остраненности может служить слово Fressalien — закусочка, жратва (фам.), где эмотивно-оценочная основа Fress- соединена с явно диссоциируемым с ней суффиксом греко-латинского происхождения -alie, функционирующим преимущественно для словопроизводства в области естественных наук: (ср. Materialien, Naturalien, Chemikalien).

4) Следующее, также производное от (2) свойство ЭС как основы коннотации есть стремление к замене констатирующего описания фрагмента реальности эмотивно-оценочной интерпретацией этой реальности, к подмене истинности правдоподобием. При этом ЭС наряду с истинными атрибутами может наделяться несвойственными ему признаками, представляемыми как истинные, т.е. псевдопризнаками. Например, в русском и немецком языках медведь (Bär) используется для квалификативной характеристики неуклюжего человека. Между тем с объективной точки зрения медведь вполне ловкое животное и проецируемый на него человеческий признак «неуклюжесть» является псевдопризнаком данного эйдосимвола.

5) Неотъемлемым и одним из фундаментальных свойств вербализованного ЭС является его способность служить символом лексических страт, вытекающие из его преимущественного использования как элемента одной из сфер эйдетической системы сознания или как элемента ситуации, в которой он преимущественно функционирует.

6) Наконец, к важнейшим свойствам ЭС относится его стремление к материальному воплощению в языке, т.е. к его вербализации. Это свойство легко объяснимо тем, что ЭС как отражение ценностно-предметной сущности реалии вы-

зывает к себе интерес и по зтой причине включается в социально-языковой опыт говорящего коллектива.

Функциональные особенности эйдоса заключаются в следующем.

ЭС носит ярко выраженный полифункциональный характер. Вместе с тем можно выделить его две основные функции, вытекающие из его свойства накапливать импликации, выводимые из этно- и социокультурного опыта, связанного с его существованием в качестве элемента эйдетической системы сознания.

Во-первых, существует эмотивно-оценочная функция ЭС, которая основана на его способности символизировать и эвоцировать в сознании социально релевантные оценки.

Во-вторых, ЭС, являясь своего рода «аккумулятором» импликаций, связанных со сферами его преимущественного функционирования, выступает в качестве символа этих сфер и в силу этого обладает символической функцией. Так, например, вербализованный ЭС der Clan — семья символизирует молодежно-жаргонную сферу коммуникации, der Kiwara — полицейский репрезентирует одновременно как территориальную сферу функционирования данной единицы (Австрия), так и ее принадлежность к пласту арготизмов, а также символизирует ее употребление в неофициальных коммуникативных ситуациях.

Рассмотренная до сих пор специфика эйдоса затрагивала его социальный характер лишь косвенно. Между тем мышление (как понятийно-рациональное, так и квалификативно-оценочное), будучи свойством индивидуального сознания, всегда включенного, однако, в коллективное сознание социальной группы, языкового коллектива, человечества, протекает в преимущественно знаковой, вербальной форме. Помимо этого, одной из основных функций человека как социального существа является коммуникация. Именно из социального характера человеческого общения с необходимостью вытекает тот факт, что ЭС стремится к вербализации в языковом знаке как мыслительной единице и одновременно средстве обмена информацией между людьми. Как правило, ЭС реализуется в языковом знаке не как сущностное целое, а посредством одного или нескольких отобранных языковым коллективом истинных или мнимых стереотипных признаков, на основании которых осуществляется квалификативно-оценочное осмысление обозначаемой реалии.

Наборы признаков составляют в своей совокупности интенсионал лексического значения, являющийся, в конечном итоге, результатом логического и эмпирического членения отражаемого объекта по признакам. При этом в основу номинации часто закладывается один из периферийных признаков ЭС, представляемый в качестве основного, что вызывает соответствующие эмотивно-оценочные коннотации: der Pillendreher — аптекарь (фам.).

Слово и ФЕ традиционно принято интерпретировать как двусторонний языковой знак с единством формы и содержания. Однако говорить о материальной оболочке слова исключительно как о его форме, а о семантической стороне исключительно как о содержании было бы чрезмерно упрощенным.

Рассмотренные выше особенности ЭС как специфического эйдоса сводились к его содержательной стороне как феномена сознания. Между тем одно из значений слова «эйдос» есть «форма», т.е. каждое содержание имеет какую-то

форму своего проявления. Поэтому можно по праву считать, что звуковая оболочка слова, помимо формального аспекта, в силу определенных причин (например, в случае своей экзотичности) может иметь и свои содержательные импликации, пропущенные через квалификативно-оценочную «призму» сознания, обладая тем самым своего рода эйдосимволичностью.

В свою очередь, вербализованный в результате лингвокреативного акта эй-дос имеет и формальный аспект, проявляющийся, в частности, в связи эйдоса со звуковой формой, что выступает как внутренняя форма слова в ее понимании в духе A.A. Потебни (Потебня, 1989).

По формальному критерию мы можем выделить формально-содержательную (фонетико-семантическую в широком смысле, морфосеман-тическую, фразеосемантическую) и деривационно-семантическую коннотацию.

Выражение коннотации формально-содержательными средствами

А) Фонетико-семантические средства выражения коннотации. Как уже было изложено выше, в ряде случаев звуковая оболочка (звуковой эйдос) слова может выступать в качестве объекта квалификативно-оценочной деятельности, эвоцировать определенные импликации различной степени стохастичности, воздействуя тем самым на эмоциональную сферу языковой личности и, следовательно, может обладать определенной эйдосимволической значимостью. Здесь мы можем говорить о фонетико-семантических способах выражения коннотации.

Вероятно, наиболее легко выявляемым является способ выражения коннотации звукоподражательными формами, в которых реализуются традиционно закрепленные подражания реальным звукам, издаваемым различного рода объектами. При этом, с одной стороны, вымышленное звуковое подражание проецируется на реальный звук, а, с другой стороны, часто в качестве периферийного признака проецируется и на издающий звук объект, являясь его репрезентантом. Коннотацией звукоподражательных форм обладают слова типа Wauwau — собачка, Tacktack — пулемет и т. д.

Заметим, что эвфонические средства присущи парным словосочетаниям и некоторым сложным словам, например: Multikulti -мультикультурность.

Осознание экзотичности звучания слова может быть основано на идиоэтни-ческом характере эстетического восприятия звуков и их комбинаций. В основном именно в указанной форме выражается коннотация заимствований из других языков в той мере, в какой заимствованное слово не подверглось ассимиляции и не утратило остраненности своего звучания: das Kaleika — шум, шумиха (полъск.) и т.п.

Иногда звуковая оболочка исконно немецкого слова с целью создания комического эффекта стилизуется под иноязычное звучание, вследствие чего возникают псевдоиностранные слова и выражения: schickobello - шикарный, красивый. Коннотацию таких слов можно обозначить как коннотацию псевдозаимствований.

Коннотация может выражаться также и паронимией. Явление паронимии имеет место в том случае, когда с опорой на звуковой комплекс одного слова

создаются новые словообразовательные номинации (Девкин, 1980). Приведем пример такого фамильярно маркированного «фонетического словообразования»: Playboy —► Bläh-Boy (страдающий метеоризмом).

Б) Морфосемантические средства выражения коннотации. При описании средств словообразования в качестве основы принимаются словообразовательные модели немецкого языка, выделенные М.Д. Степановой (1979).

Проведенный анализ фактического материала не установил корреляции между наличием коннотации и моделью корневых слов. Это легко объяснимо тем, что корневые слова сами по себе могут обладать тривиальной эйдетичностью. Эйдосимволичность и, следовательно, коннотацию такие слова получают по целому ряду причин, независимых от данной словообразовательной модели.

Не может быть средством выражения коннотации и модель имплицитного словопроизводства. Если имплицитные дериваты и могут выступать как конно-тированные языковые единицы, то исключительно по описанным выше причинам.

Несколько иные результаты дает рассмотрение аффиксальных моделей как средства выражения коннотации. Хотя в целом немецкие аффиксы редко обладают выраженными коннотативными потенциями (Степанова 1979), все же можно говорить об их некоторой продуктивности в этом отношении.

Из соображений экономии места приведем далеко не полный перечень кон-нотированной лексики, образованной посредством аффиксации.

Так, например, выражают коннотацию суффиксы существительных -bold (Witzbold — шутник, проказник), -ian (Schmierian — грязнуля), служащие для обозначения лиц, обладающих отрицательными качествами характера и употребляющиеся в разговорной сфере коммуникации.

Как правило, придает слову коннотацию разговорности также усилительный префикс Erz- (Erzbetrüger — архиплут).

Обладает отчетливо выраженной коннотацией также и заимствованный итальяно-испанский суффикс существительных и прилагательных -о: Randalo -скандалист, Gitarrero - гитарист, rápido - быстро, живо.

Символизируют фамильярную сферу коммуникации и, следовательно, кон-нотативно значимы и полусуффиксы существительных, полученных от наименований профессий, например, -klempner (Zahnklempner —зубодер).

Что касается атрибутивного словосложения, то оно зависит в первую очередь от семантических факторов, в частности, от наличия семантической трансформации компонентов сложного слова как способа экспликации эйдо-символичности и, следовательно, коннотации. Формальная экспликация коннотации играет в этом случае, как правило, лишь вторичную роль. Семантическое преобразование компонентного состава при композиции может зависеть от определяющего компонента. При этом имеет место атрибуция признака (и, следовательно, семантическое преобразование) ментального отражения реалии, служащей объектом номинации, в первом компоненте сложного слова: Abfütterungsbetrieb — столовая, столовка).

Композиты могут содержать и сравнения: honigsüß — сладкий как мед.

При экспликации коинотативного признака во втором компоненте сложного слова атрибуция признака происходит в определяемом компоненте: Bergfex — заядлый альпинист (разг.); Атрибутивный компонент в данном случае лишь относит реалию, отраженную в ЭС, к той или иной сфере антропогенной деятельности, коннотация же эксплицируется определяемым компонентом.

В копулятивных сложных словах коннотация эксплицируется за счет сочетания интенсионала одного компонента с импликационалом второго, в результате чего в одном слове (оксюмороне) выражаются «внутренне противоречивые сущности» (Никитин, 1988): Freundfeind — человек, к которому испы-тывается смешанное чувство дружбы и вражды. Заметим, что число таких слов незначительно.

Таким образом, наиболее продуктивными моделями образования конноти-рованной лексики являются атрибутивное словосложение и аффиксальное (прежде всего полуаффиксальное) словопроизводство. Продуктивность словообразовательных моделей при выражении коннотации зависит от того, насколько эйдетичны структурные компоненты этих моделей, т.е., насколько они обладают самостоятельным лексическим значением и, следовательно, от того, насколько они способны выступать в эйдосимволической функции. Итак, коннотация в словообразовании имеет не столько формальные, сколько семантические причины.

Коннотация ФЕ может находить свое выражение в фразеосинтаксических факторах. Поскольку основной структурный компонент ФЕ сопоставим со словом, то все перечисленные выше фонетико-семантические и морфосемантиче-ские факторы коннотации слова действительны и по отношению к фразеологическим компонентам. В силу данной причины ограничимся кратким замечанием, касающимся синтаксической структуры ФЕ. Поскольку общепризнанным фактом является, что фразеологический фонд любого языка организован по синтаксическим правилам, принятым в данном языке, то в этом отношении можно вести речь о весьма немногочисленных фразеологизмах, организованных не по стандартной синтаксической схеме, например: drei Käse hoch — от горшка два вершка (разг). Именно это несоответствие синтаксическим структурам вызывает остраненное восприятие подобных ФЕ и, следовательно, кошго-тативный эффект. Этим, в сущности, и исчерпывается коннотативная специфика формального аспекта ФЕ.

Деривационно-семантический способ выражения коннотации

1) Выражение коннотации при помощи метафоризации. При реализации данного способа выражения коннотации решающая роль, по общему признанию, принадлежит метафоре, метонимии и ФЕ. Рассмотрим сначала первый, как представляется, основной, метафорический, способ.

В процессе метафоризации между двумя реалиями и, следовательно, также и между эйдосами этих реалий возникает симилятивная (т.е. основанная на каком-либо типе сходства) связь.

Примером некоторых языковых метафор с разговорной коннотацией могла бы послужить серия существительных с первым компонентом Arme-Leute: Аг-

me-Leute-Bank — ломбард, Aime-Leute-Butter — маргарин, Arme-Leute-Karpfen

— селедка.

Совершенно очевидно, что среди рассмотренных семантико-деривационных средств выражения коннотации метафоре принадлежит наиболее важное место.

2) Выражение коннотации средствами метонимшации. Метонимия также является разновидностью семантико-деривационной коннотации; различие состоит лишь в том, что, если при образовании метафоры связь между двумя ЭС осуществляется на симилятивной основе, то в основе образования метонимии находится логическая связь между первым и вторым ЭС. В качестве языкового явления метонимия далеко не столь распространена, и поэтому не привлекает к себе такого пристального внимания, как метафора, однако и здесь достаточно легко встретить коннотированные языковые единицы. В качестве примера приведем такие единицы с коннотацией фамильярности: Grünschnabel — молокосос, Faulwanst — лентяй, бездельник (как правило, толстый). Таким образом, наряду с метафорой, в рамках семантико-деривационных средств выражения коннотации мы можем выделить и метонимию.

Тем не менее, можно констатировать, что метонимия как средство выражения коннотации далеко не столь продуктивна и, в силу менее выраженной эй-досимволичности, по причине прежде всего логических (каузальных, локальных, темпоральных), а не квалификативно-оценочных связей между двумя эй-досами пополняет в основном рационально-логический аспект языка: Mokka — сорт кофе, Ohm — единица электрического сопротивления и т. п.

В образовании коннотации участвуют далеко не все разновидности метонимии, а прежде всего pars pro toto.

3) Способ выражения коннотации посредством фразеологизации устойчивых словесных комплексов. После метафоры ФЕ явно находятся на втором месте в реестре коннотированных средств номинации. Это и не удивительно: ведь «основная функция фразеологии — «живописать» в языке, характеризовать выражаемую мысль, сопровождать ее оценкой, проявляя отношение говорящего к предмету речи» (Федоров, 1973).

С коннотативной точки зрения мы можем выделить три наиболее продуктивные крупные группы ФЕ.

а) Зоосемические ФЕ, метафоризация которых основана на переносе свойств, приписываемых животному, на человека: armer Hund — бедняк (разг.), blöder Hund — паршивый пес (вульг.); б) Соматические ФЕ, являющиеся средствами вторичной номинации частей человеческого тела: Miss Brown (по названию известной фирмы по производству бюстгалтеров) — женский бюст (эвф.)\ в) Компаративные ФЕ, в которых чем неожиданней эталон сравнения, тем большим коннотативным действием они обладают: dumm wie Bohnenstroh

— глуп как пробка (фам.).

В целом же можно констатировать, что вряд ли имеет смысл говорить о каком-то особом виде коннотации ФЕ. Критерий разнооформленности, хотя и несколько осложняет значение ФЕ, сам по себе вряд ли может служить сколько-либо надежным основанием для этого. Скорее ФЕ следует рассматривать как распространенный способ выражения коннотации. В основе ФЕ лежат те же

деривационно-семантические механизмы выражения коннотации, что и у обычных тропеических средств: метафор и метонимий.

Таким образом, мы можем утверждать, что основными средствами выражения коннотации являются единицы номинации, возникшие в результате определенного семантического сдвига: метафоризации, метонимизации, а также в результате сравнения. Значимый аспект может иметь и форматив языковой единицы в случае, например, звукосимволизма, однако формально-содержательные средства выражения коннотации занимают все же второстепенное положение.

В третьей главе «Коннотация в лингвокультурологическим аспекте»

рассматриваются понятие культурно-национальной коннотации применительно к немецкому языку.

Установление и анализ идиоэтнических параметров слов и фразеологизмов возможно лишь в случае понимания этих языковых форм как компонентов определенной национальной культуры.

Национальная культура и язык. Прежде чем приступить к рассмотрению данного соотношения, необходимо пояснить истолкование понятия «культура» в данной работе.

Существуют множество определений этого понятия. Из всего обилия дефиниций для нас, применительно к целям и задачам данной работы, наиболее приемлемым представляется определение культуры, данное В.А. Масловой, понимающей под этом сложным явлением «свод «правил игры» коллективного существования, набор способов социальной практики, хранимых в социальной памяти коллектива, которые выработаны людьми для социально значимых практических и интеллектуальных действий» (Маслова, 2004).

Вероятно, не существует культуры, которая состояла бы из исключительно автохтонных символических элементов. Тем не менее, особый интерес для данного исследования представляет прежде всего культурно-этноспецифический элемент, поскольку именно он определяет картину мира, характерную для того или иного этноса.

В культуре особо подчеркивается ее стремление к элитарности, в то время как язык рассчитан на массового человека (Ольшанский, Гусева, 2005).

Однако между культурой и языком прослеживаются определенные взаимосвязи, основные из которых мы перечислим.

а) Язык в отношении к культуре имеет двоякую функцию. Он является составной частью духовной культуры и в то же время инструментом, творящим эту культуру. Поскольку национальный язык есть прочная составная часть национальной культуры, то в языке, особенно в его словарном составе, в частности, в семантике, аккумулируется этно- и социокультурный опыт данного народа; б) Как культуре, так и языку присуще свойство нормативности, регламентирующее и отчасти кодифицирующее правила (в том числе и языковые) поведения человека в различных ситуациях; в) Как культуре, так и языку свойственен полиморфизм, т.е. существование в различных формах. Это позволяет как культуре, так и языку обслуживать различные региональные и социальные группы, принадлежащие одному и тому же этносу; г) Категория историчности в равной

мере присуща как культуре, так и языку. В качестве примера могут послужить язык и культура средневековой Германии. В частности, в процессе общественно-исторического развития социальная страта рыцарства исчезла вместе с обслуживающей ее культурой. В соответствии с этим, из активного языкового употребления вышли языковые единицы типа hohe Minne - высокая любовь, связанные с рыцарской культурой; д) Как культура, так и язык обладают символической функцией. Так, например, авербальным геральдическим символом Берлина служит изображение медведя, однако и словосочетание Berliner Bär -Берлинский медведь также символизирует столицу Германии. Итак, культура и язык образуют мир символов, объединяющих людей в группы (этносы, социумы). Это определяет как картину мира, так и способ существования данного этноса либо социума. Лингвокультурный опыт играет активнейшую роль в восприятии окружающей человека действительности.

Поскольку национальный язык есть прочная составная часть национальной культуры, то в языке, и, в частности, в семантике, аккумулируется социокультурный опыт данного этноса, региональной или социальной группы. Таким образом, определенная часть словарного состава маркирована коннотацией в ее культурно-национальном аспекте.

Именно культурно-национальная коннотация является связующим звеном между языком и культурой. Коннотация в ее культурно-национальном аспекте возникает при соотнесении эйдосимволических основ языковых единиц с категориями культуры. Обладая двойственным характером и являясь одновременно фактом как языка, так и сознания, ЭС может восприниматься не только как языковая, но и как национально-культурная единица, проявляя тем самым определенный дуализм. Именно ЭС обладает свойством накопления импликаций, полученных в результате коллективного социокультурного опыта и может выступать в качестве символа, в котором отражаются элементы национальной культуры, тем самым коннотируя эти элементы. Поясним это соображение на примере сложного существительного Gretchenfrage - основной, принципиальный вопрос. Полное понимание значения этого слова возможно лишь при достаточном знакомстве с таким национально-культурным явлением, как «Фауст» Гете, в котором влюбленная героиня трагедии Маргарита (Гретхен) задает Фаусту жизненно важный для нее вопрос: «Wie hast Du's mit der Religion? - Как дело обстоит с религией твоей!».

В значении языковых единиц могут отражаться и народные приметы, легенды, мифы, обряды, поверья и т.п.

Этновариантная гетерогенность культурно-национальной коннотации в немецкоязычных странах обладает своей спецификой. Известно, что немецкий язык как полицентрическое образование обслуживает целый ряд немецкоязычных государств. В связи с этим возникает вопрос, а является ли немецкая культура неким образованием, единым во всех немецкоязычных странах? При рассмотрении этого вопроса мы остановимся лишь на наиболее крупных странах немецкого языка: Германии, Австрии и Швейцарии.

Если немцы, австрийцы и швейцарцы по праву признаются самостоятельными и суверенными народами, то мы приходим к выводу, что также должны

существовать и коннотации, имманентные лишь соответствующему национальному вариант)' немецкого языка. К широко распространенному мнению о существовании единой, общей для всех немецкоязычных государств культуры можно присоединиться лишь с оговоркой, что эта единая культура, являясь своего рода инвариантом, реализуется в каждой стране немецкого языка в форме культурно-национальных вариантов.

Чисто австрийским культурным явлением считается современная австрийская поп-музыка, именуемая A-Musik или Austropop.

Народную культуру немецкоязычных кантонов Швейцарии символизирует, в частности, Basler Fasnacht - трехдневное народное гуляние в Базеле, начинающееся в Пепельную среду, а также традиционно подаваемый на этом гулянии Zwiebelwähe - пирог с луком.

Тем не менее, можно констатировать, что лингвокультурная вариативность в немецкоязычной Швейцарии не сводится к данному гулянию и отличается пестротой (Christen, 1988).

Даже взятый как целое швейцарский вариант немецкого языка (Schwyzertütsch) есть «обобщенное диалектное образование, расценивающееся как символ национальной идентичности» (Домашнев, Копчук, 2001).

Политическая корректность, укоренившаяся в немецкоязычных странах, мыслится как средство сглаживания конфликтов между различными группами общества. При этом она проявляется в основном в языке, в регламентации употребления определенных слов. Это связано с представлением о том, что путем коррекции языка можно повлиять на менталитет людей в сторону усиления толерантности, изменив таким способом в лучшую сторону отношения между членами гетерогенного общества. При этом прежние слова, укорененные в существующей лингвокультурной традиции, всегда принадлежавшие к нейтральной лексике, вдруг объявляются оскорбительными и подлежат немедленной замене.

В последнее время в число нежелательных слов попали Asylant - лицо, пользующееся правом политического убежища, Aussiedler - репатриант (обозначение российских немцев, репатриированных в ФРГ). Они все чаще заменяются словосочетанием unser ausländischer Mitbürger - наш согражданин иностранного происхождения.

Явление политкорректности в Германии осложняется нацистским прошлым страны. Тенденцию к табуированию проявляет даже слово national, поскольку в некоторых стратах общества оно ассоциируется со словами nationalistisch и national-sozialistisch.

В последовательной практике политкорректности отчетливо прослеживается стремление избежать слов, обозначающих людей по какому-либо внутреннему или внешнему признаку, если эти слова, хотя бы с незначительной долей вероятности, могут быть восприняты как оскорбление. В соответствии с этим слова, ранее принадлежавшие к нейтральной лексике, проявляют тенденцию к переходу в разряд табу.

Так, в последние десятилетия некорректным считается называть пожилого человека Alter или Greis. Эти слова оттеснены лексической единицей Senior -

старейшина и связанной с ней композитов Зешогештааепг - резиденция старейшин.

Здесь следует, однако, заметить, что основной заявленной целью теории политкорректное™ является, в первую очередь, развитие общественной толерантности. На практике, однако, это требование соблюдается далеко не всегда, В первую очередь интолерантность проявляют именно те субпассионарные категории населения, которые чувствуют себя ущемленными в рамках традиционной культуры. Так, например, в этих группах человек, открыто не разделяющий их взгляды, отрицательно квалифицируется как тепБсЬепуегасЫепс! (человеконенавистнический).

Следует сказать и о другом, сравнительно редко упоминаемом, отрицательном аспекте политкорректное™.

Мы считаем, что нивелирование существующей аксиологической системы, неразличение добра и зла неизбежно ведет к перерождению традиционной культуры в антикультуру, искажению существующей картины мира, слому традиционных моральных норм и, следовательно, к деформации человеческого сознания и его эйдосимволической системы.

Тем не менее, судя по ряду серьезных критических работ, нельзя говорить об окончательной победе политкорректности, далеко не все инновации приживаются в немецком языке. Зачастую громоздкие и неуклюжие новообразования противоречат закону языковой экономии, а иногда и фонетическим особенностям воспринимающего языка. В литературной и литературно-разговорной сферах по-прежнему продолжает употребляться лексика, считающаяся приверженцами политкорректности недопустимой. Поэтому нет достаточно веских оснований отнесения данной лексики к табуированной сфере. Логичней признать, что подобные слова и выражения обладают навязываемой большинству языкового сообщества коннотацией квазитабу. Что касается политкорректных языковых инноваций, то они выступают в немецкой лингвокультуре в качестве (удачных или неудачных) эвфемизмов.

Прецедентность в немецкой лексике и фразеологии. В лингвокультуро-логических исследованиях зачастую фигурирует понятие прецедентное™, которое, однако, лишено отчетливой дефиниции; в него вкладываются разное понимание, объем и значение для лингвокультурологического осмысления коннотации.

Под прецедентностью в данной работе мы понимаем лингвокультурологи-ческое явление, охватывающее закрепленные в человеческом сознании номинации фрагментов универсума, имеющие эпистемиологическое, аксиологическое и эмоциональное значение для языковой личности, хорошо известные также и языковой общности (или, по крайней мере, ее значительной части).

При этом, как справедливо заметила В.Н. Телия, «культурная компетенция не совпадает с языковой: переключение языковой компетенции в культурную основано на интерпретации языковых знаков в категориях культурного кода. Владение такого рода интерпретацией и есть культурно-языковая компетенция» (Телия, 1996).

Прецедентные номинации аккумулируют в себе этническую культурную память, способствуют сохранению накопленного данным народом культурного наследия и, таким образом, имеют ярко выраженную лингвокультурологиче-скую ценность.

Получая изменения своего контенсионала в результате добавочных импликаций, прецедентные номинации, в свою очередь, эвоцируют прочную базу культурно-национальных коннотаций. Так, в частности, антропоним Pestalozzi является (прежде всего, в Швейцарии) прецедентным именем благодаря не только его широко известной просветительской деятельности, но и бескорыстию знаменитого педагога. Именно на базе этого признака возникла швейцарская ФЕ ich bin ja kein Pestalozzi -я не так уж бескорыстен; у меня в этом деле есть свой интерес. В данном случае антропоним символизирует свойство человеческого характера - бескорыстие.

Особое значение с точки зрения культурологического потенциала имеют ФЕ. Являясь знаками вторичной номинации, т.е. обозначая мир с позиции полной или частичной трансформации значений слов - знаков прямой номинации предметов, процессов и явлений универсума, ФЕ составляют часть картины мира, описанной языковыми средствами. Эйдосимволическая система, укорененная в национальной фразеологии, «служит своего рода «нишей» для кумуляции мировидения и так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о ее культурно-национальном опыте и традициях» (Телия, 1996).

Выявляя культурно-национальные особенности ФЕ, мы тем самым одновременно выявляем и культурно-национальный аспект ее коннотации.

Например, в культурно-национальном основании ФЕ der Wilde Jäger kommt wohl angezogen - Вероятно, приближается Дикий охотник, т.е. царит ужасный шум - использовано мифическое представление о северном боге Вотане, мчащемся, согласно германским мифическим поверьям, по небу, разгоняя ударами молний нечисть, творящую зло. В приведенной ФЕ отражается более ранняя, мифологическая картина мира эпохи древних германцев, однако данная коннотированная языковая единица с прецедентным компонентом der Wilde Jäger используется и в настоящее время.

Еще один пример прецедентного фразеологизма, непосредственно именующей национально-техническую реалию: das Blaue Wunder - мост через Эльбу вблизи Дрездена, в свое время известный смелыми техническими решениями.

Как явствует из приведенных выше примеров, прецедентные компоненты ФЕ могут иметь своими источниками религиозно-мифические и технические фоновые знания.

В ФЕ Eulenspiegel machen - безобразничать, проказничать в качестве прецедентного компонента выступает обозначение героя многих комических историй.

В качестве источника прецедентных компонентов могут выступать и литературные^ произведения. Так, ФЕ Hans im Glück - счастливчик заимствована из известной сказки братьев Гримм о человеке, в любых обстоятельствах доволь-

ном своей жизнью.

Все сказанное позволяет считать фразеологию своего рода «душой» национального языка, в которой фиксируется своеобразие языковой картины мира нации, аккумулируется весь сложный комплекс культуры и ментальности этноса, специфика его образного мышления.

Четвертая глава «Модусы коннотации» рассматривает специфику коннотации в рамках трех ее модусов: эмотивно-оценочного, стратического и ситуативного.

Эмотивно-оценочная коннотация. Следующим этапом рассмотрения эй-досимволической модели коннотации является исследование эмотивно-оценочной специфики эйдосимвола, поскольку думается, что оценочный акт как особая разновидность субъектно-объектных отношений является опосредующим звеном между отражательно-перцептивным субъектно-объектным отношением в его онтологическом аспекте и актом языковой номинации. Если тривиальный эйдос может вообще не служить объектом оценочной деятельности (ср. Вольф 1985) или оцениваться с преимущественно рационально-логических позиций, то эйдосимвол всегда включен в систему эмотивных оценок.

Понятие «оценка» основано на общепринятой аксиологической концепции, причем в данной работе под ним понимается вербализованный результат квалифицирующей деятельности сознания или деятельности сенсорной (чувственной, эмотивной) сферы человеческой психики" (Ляпон 1989). Понятие оценки, в свою очередь, тесно связано с понятием «ценность» как способностью удовлетворения утилитарных, интеллектуальных, эмоциональных, эстетических, этических, моральных [Арутюнова 1984, Вольф, 1985] и т.п. потребностей субъекта.

Из эйдосимволических свойств языковой единицы в дальнейшем выводится такая важная функция как эмотивная оценочность, т.е. системно-языковая категория, эвоцирующая определенные эмотивные реакции в сознании языковой личности. В качестве примера здесь можно привести следующие ЛЕ: die Affenbutter — маргарин (фам.), der Hotelfloh — мальчик (бой) в гостинице (фам).

Принято считать, что подавляющее количество лексических единиц в эмоционально-оценочном отношении нейтрально (Шмелев, 1973; Телия, 1986), однако экспериментальные данные, проведенные на базе русского языка, убедительно показывают, что многие слова, традиционно исключаемые из группы так называемой «оценочной» лексики, обладают мощным эмотивно-оценочным зарядом (Мягкова, 1986, Колодкина, 1986 и др.) и, таким образом, страта эмо-тивно-оценочной лексики оказывается значительно мощнее, чем это предполагалось.

Это ставит под сомнение общепринятую точку зрения на слова, называющие эмоции, как на нейтральные в коннотативном отношении. Слова типа die Liebe — любовь не только обозначают соответствующие эмоции, но и явно несут мощный эмотивно-оценочный потенциал. Это, в частности, явствует из того, что слово die Liebe зачастую заменяется ЛЕ die Sympathie — симпатия, die

Zuneigung — склонность, т.е. словами с пониженным эмотивно-оценочным зарядом, что более соответствует целям объеденной коммуникации, в которой выражение высших положительных эмоций воспринимается как нечто чрезмерное, принадлежащее «высшим сферам» чувств.

В данной работе мы подходим к категориям эмотивности и оценочности как неразделимому целому, поскольку это более соответствует представлениям о континуальности коннотации, уже изложенным в первой главе. В высшей мере убедительным представляется мнение Е.М. Вольф, что «выделение эмотивного компонента оценки часто оказывается условным, это результат препарирования семантики слова или высказывания в лингвистическом описании, так как в большинстве случаев эмотивность неотделима от обозначения свойств объекта» (Вольф, 1985).

Мелиоративный и пейоративный типы коннотации. Выражаясь метафорически, ЭС является «рисунком», который «раскрашивается» той или иной эмотивно-оценочной «краской». При этом выбор тонов зависит от положительной или отрицательной интерпретации эйдоса, нейтрального с точки зрения рационально-логической оценки, в результате чего возникает своеобразная оценочная асимметрия. Так, например, нейтральное das Gesicht — лицо можно обозначить при завышении эмотивно-оценочных характеристик поэтизмом der Antlitz или книжным словом, а при их занижении — разговорно-неодобрительным die Visage. Исходя из критерия завышения / занижения эмо-тивной оценки, можем выделить мелиоративный и пейоративный типы коннотации.

Приведем несколько примеров мелиоративной коннотации: goldlockig — златокудрый; bildschön — красивый как на картинке.

Примерами пейоративной коннотации могут служить следующие: Affenfahrt

- бешеная скорость; Anpisser - стукач.

В силу уже упомянутой оценочной асимметрии пейоративная коннотация встречается значительно чаще, нежели мелиоративная.

В качестве особой разновидности коннотации, средней между мелиоративной коннотацией и коннотацией табу, возникающей при завышении эмотивно-оценочных параметров эйдосов, связанных с табуированными сферами, выделяется эвфемистическая коннотация. Приведем некоторые примеры слов и выражений с эвфемистической коннотацией: Raumpflegerin — уборщица\ Sorgenbrecher — алкогольный напиток-, Partnerschaft — сожительство; Gerstensaft

— пиво.

Значения, обладающие эвфемистической коннотацией, следует принципиально отграничивать от псевдоэвфемистических образований, возникающих, как и эвфемизмы, при замене табуированного эйдоса, однако, поскольку субститут в этом случае также обладает повышенной степенью эмотивной оценочности за счет эйдетичности, то завышения аксиологических параметров не возникает. Если значения эвфемизмов призваны для описательной квалификации табуированных сфер, то у псевдоэвфемизмов сохраняется связь с табуирован-ным эйдосом за счет выбора признака, на основе которого эта табуированность выступает в выраженном виде. В качестве примеров можно привести следую-

щие единицы: die Radieschen von unten wachsen sehen —умереть; rückwärts essen — тошнить, рвать.

Бессознательные предпосылки возникновения эмотивной оценки. Следующая проблема касается предпосылок возникновения эмотивной оценки и связана с вопросом, должны ли вербальность и осознанность эйдоса быть необходимыми условиями развития эмотивно-аксиологической деятельности сознания. Существует достаточно распространенное мнение, что «чувственно-образная модель, лежащая в основе представления, синтезирующая чувственно-непосредственный и отвлеченно-всеобщий элементы индивидуального знания,... есть феномен, который возник при уже сложившемся сознании и завершенном формировании второй сигнальной системы, иначе говоря — при достаточно развитых языковых средствах коммуникации» (Гельгардт, 1974).

Думается, что, по крайней мере, эмоциональные реакции на некоторые объекты, а также определенная авербальная эмотивно-оценочная символика в генетическом плане значительно старше сложившегося человеческого сознания и второй сигнальной системы. Ментальные операции с эйдосами свойственны не только человеку, но и, в определенной мере, некоторым высшим животным (Иванов, 1978). Приведенные выше данные, в свою очередь, ставят вопрос о роли бессознательного в образовании эмотивных оценок, и, как следствие этого, о границах применимости логического анализа аксиологических объектов.

Данный факт позволяет аргументировать точку зрения, что даже конвенци-ально обусловленные аксиологические параметры эйдоса зачастую носят относительный, и, следовательно, стохастический характер (Булдаков, 2001). То, что, во-первых, значительное количество эмотивных оценок базируются на деятельности коллективного бессознательного и, во-вторых, даже те оценки, которые выводимы из сознательного этно- и социокультурного опыта, носят неосознанный и часто относительный характер, позволяет придти к выводу, что логический анализ применительно к аксиологической деятельности носит ограниченный характер, поскольку он «является прерогативой сознания» (Юнг, 1997) и, следовательно, способен учитывать лишь те процессы, которые лежат на поверхности, оставляя без внимания действия подсознания, направляемые «соответствующими образными мыслями, т.е. архетипами» (Там же).

Бессознательный аспект эмотивных оценок выявляется, таким образом, не посредством логического анализа, а, скорее всего, путем психоанализа, примененного по отношению к коллективному бессознательному. Это объяснимо тем, что рациональный и эмотивный аспекты оценочности, несмотря на их неразрывность, являются категориями разного порядка: если эмотивная оценоч-ность — сфера преимущественно психологии, то рациональные оценки принадлежат в основном логике.

Следующий модус, рассмотренный в работе - стратическая коннотация (от латинского strata — пласт). В нем отражаются разнообразные отношения коннотированной языковой единицы к другим элементам лексикона как совокупности лексических пластов и, следовательно, его дифференциация в виде различных функционально-коммуникативных субсистем.

При этом представляется возможным выделить региональные, социолектные и темпоральные страты. Приведем следующие примеры: die blaue Johanna

— джинсы (молодежи, жарг.); durch alle Böden — любой ценой (швейц.); die Apfelsine —ручная граната (солд. жарг.).

К данному модусу можно причислить коннотацию звукоподражательных форм и коннотацию заимствований. Помимо этого, в стратическом модусе коннотации можно выделить следующие ее типы.

Диахронная коннотация. Динамические процессы в жизни говорящего коллектива приводят к тому, что некоторые слова (часто вместе с обозначающими их реалиями) устаревают и выходят из употребления, в то время как в обиход входят новые единицы лексикона. В соответствии с этим мы можем выделить три группы диахронной коннотации.

1) Коннотация архаизмов. Коннотативная маркировка этого типа присуща словам и ФЕ, выходящим или уже вышедшим из употребления. Отчасти это объяснимо тем, что эйдосы некоторых единиц лексикона утрачивают актуальность, а обозначенные ими реалии иногда исчезают с изменением условий жизни: Harnisch — панцирь.

В ряде случаев, однако, устаревают не сами реалии, а обозначающие их единицы: fluchen wie ein Fuhrmann — ругаться как извозчик.

Иногда старая фонетическая оболочка заменяется новой: Minne —> Liebe.

Если слова и ФЕ, маркированные коннотацией архаизмов, обозначают исторические реалии, то мы говорим о коннотации историзмов. Следует иметь в виду, что этот тип коннотации может развиться в результате стремительных изменений в общественном строе и укладе жизни людей. Например, слова так называемого периода Wende, еще недавно обозначавшие новые понятия, уже однозначно классифицируются как историзмы. Приведем пример: Begrüßungsgeld

— разовая сумма в 100 немецких марок, которую получал каждый житель ГДР при пересечении границы с ФРГ.

2) Коннотация поэтизмов. Поэтическая лексика и фразеология, как правило, характеризуется высокой степенью метафоричности и функционирует преимущественно в художественно обработанном языке: Lebensabend — старость.

3) Коннотация неологизмов. Коннотацией этого типа обладают слова, обозначающие новые реалии или же именующие эти реалии по-новому: Kompi-Jugend (Kompi-Kids) - молодежь компьютерной эры.

При этом значительную роль играют также слова и ФЕ, в последнее время заимствованные из других языков и, таким образом, одновременно обладающие коннотаций заимствований: iPod - аудиоплейер фирмы «Эпт»; Netbook - мини-ноутбук с беспроводным подключением к Интернету.

Можно выделить и семантические неологизмы, т.е. известные слова в их новых значениях: feuern-уволить, brennen - записать (компакт-диск).

Стратический модус коннотации рассмотрен и в региональном аспекте. Региональный тип коннотации присущ диалектной и национально-вариантной лексике, составляющих специфику национальных вариантов немецкого языка. Лексика, закрепленная за диалектами и национальными вариантами, альтернативна по отношению к общепринятой лексике и может не только восприни-

маться и быть понятой носителями языка, она также обозначается по определенным типам свойств, так что впоследствии такие обозначения могут служить характеристикой говорящего. Во многих случаях названия местностей закладываются в основу соответствующей манеры говорить (bairisch, berlinerisch, sächsisch, schweizerisch).

Разумеется, наиболее легко устанавливается связь говорящего с национальным вариантом одной из германоязычных стран: Германии, Австрии или Швейцарии. Так, например, гельвецизм Maitli (Mädchen) - девушка достаточно понятен за пределами Швейцарии. Слово Biiiet известно также в Германии и Австрии, хотя и может быть причислено в этих странах к разряду архаизмов, а не гельвецизмов.

Аналогичным образом обстоит дело и с австрийскими диалектами. Даже живущий в Вене австриец может плохо знать австрийские диалекты, но хотя бы однажды побывавший в Вене немец обычно знает, что австрийским эквивалентом слова Tomate является Paradeiser, а блинчики с повидлом называются Palatschinken. Венский диалект занимает в Австрии особое положение, он играет роль «национального полудиалекта» (Домашнев, Копчук, 2001).

Таким образом, с определенной мерой условности мы можем в региональной коннотации выделить ее диалектный и национально-вариантный типы.

В целом же можно констатировать, что страта, объединяющая региональную коннотацию, вероятно, обладает наиболее ярко выраженной континуальной спецификой, высокой степенью диффузности, и принадлежность той или иной JIE к определенному диалекту или же к определенному национальному варианту немецкого языка в значительной мере осложнена. Тем не менее, несмотря на указанные трудности, в рамках региональной коннотации необходимо различать диалектную коннотацию и коннотацию национальных вариантов.

Следующий тип коннотации, выводимый из стратического модуса - социолектная коннотация. Эта разновидность коннотации выводима из того, что социальная деятельность людей во всех ее разновидностях имеет и свою языковую специфику.

Профессиональные лексиконы, в свою очередь, подразделяются на термины и полутермины (профессиональную лексику).

1) Профессиональная коннотация. То, что полутермины, как правило, принадлежат к арсеналу коннотированной лексики, уже практически ни у кого не вызывает сомнений: многие из них возникли путем переноса признака одного эйдоса на другой и, следовательно, являются производными ЭС, например, Nase - нос как наименование части корабля. Поэтому выделение лексической страты полутерминов, объединяющим началом которых является не только тематическая принадлежность, но и наличие профессиональной коннотации, не связывается с какими-либо трудностями. Еще один пример полутермина: Faulenzer — грубый напильник, рашпиль.

2) Терминологическая коннотация. Практически единогласно и справедливо утверждение, что значение термина стремится к понятию как к своему пределу. Таким образом, термины как лексическая страта лишены всех типов коннотации, связанных с ее эмотивно-оценочным модусом. Тем не менее, можно с оп-

ределенной осторожностью говорить о наличии у терминов другой разновидности коннотации, основанной на ее символической функции. Такую коннотацию можно назвать терминологической коннотацией. Во-первых, она позволяет членам языкового коллектива дифференцировать специализированную и общеупотребительную лексику. Так, например, любая компетентная языковая личность сможет безошибочно отнести слово Wasser к разряду единиц, функционирование которых неограниченно, а слово Blendenautomatik — автоматическая установка диафрагмы (фото) к единицам, ограниченным областью профессиональной коммуникации. Во-вторых, именно наличие терминологической коннотации позволяет распознавать термины и осознавать их как лексику, принадлежащую к своей или чужой сфере профессиональной коммуникации.

Значительно реже осознается принадлежность к определенной профессиональной сфере единиц, функционирующих одновременно в качестве как общеупотребительных, так и терминологических элементов лексикона (например: Herz - сердце, Niere - почка, Leber - печень). Однако и в этом случае дифференциация возможна при условии, если общеупотребительная единица в терминологическом употреблении развивает в себе новые семантические признаки, вступает в особые парадигматические и синтагматические связи (Лобанова, 1984). Таким образом, абсолютное большинство терминологических единиц, помимо понятийно-рационального аспекта значения, обладают терминологической коннотацией, сигнализирующей об их связи с определенной сферой профессиональной коммуникации. Заметим также, что у терминов, содержащих в своем морфемном составе элементы иноязычного (как правило, греко-латинского происхождения), терминологической коннотации сопутствует также и коннотация заимствований.

В исследовании выделяются следующие виды социолектной коннотации.

1) Коннотация арго. Данный вид коннотации служит своеобразным символом той социальной группы, в которой она постоянно функционирует. В качестве примеров приведем несколько языковых единиц, обладающих такой коннотацией: Knasti - зек, in die Kiste hüpfen —умереть, скопытиться, die Soss — кровь.

2) Коннотация жаргонов. Это вид коннотации, связывающий ту или иную лексическую единицу со стратой, используемой каким-либо социумом. Отдельные социумы ощущают себя находящимися на определенных ступенях социальной лестницы, причем тот или иной жаргон является своего рода «статусным символом». Традиционно принято выделять солдатский, морской, студенческий жаргоны. Приведем несколько примеров языковых единиц, принадлежащих к этим лексическим стратам.

Некоторые иллюстрации морских жаргонизмов: Uncle Sam — американское судно; Aal-торпеда.

Некоторые примеры солдатского жаргона: Kanone - шишка, начальник; Sprutz, Fuchs - солдат первого года службы.

Приведем также несколько примеров студенческих жаргонизмов: Bibelhusar - студент теологического факультета; Viehbader — студент ветеринарного факультета.

Указанными жаргонами количество социолектов не исчерпывается, поскольку количество профессиональных и хсорпоративных ipynn значительно больше.

В последние десятилетия особо пристальное внимание уделяется социолекту молодежи (Портянникова, 1975; Müller-Thurgau, .1983; Копчук, 2001; Eh-mann, 2001; Ehmann, 2005; Александрова, Пригоникер, 2007).

Каждая из молодежных группировок обладает своими лексическими особенностями. Например, глагол abfackeln - поджечь здание, в котором проживают иностранцы, используется в среде правоэкстремистской молодежи. Существительные Composter, Blechhim - компьютер используются, как правило, фанатами Интернета.

Возможно, однако, выделить языковые единицы, употребляемые значительной частью молодежи в силу физиолого-психологических особенностей этой возрастной группы, которые образуют следующие тематические разряды.

1) Межполовые отношения: Тур - парень, молодой человек; Ken - клевый малый; abgelaufenes Mädchen — девушка, брошенная на произвол судьбы.

2) Учеба: Leerer — учитель, слабо знающий свой предмет; Nervensäge -училка.

3) Свойства внешности, характера: angeproled - неряшливый, небежный, не следящий за собой; Bonsaï -1) малявка; 2) недомерок (о низкорослом человеке).

4) Досуг, увлечения: Tankstelle - пивная; Destillensaft - водка, шнапс.

Значительную страту образуют слова, связанные с употреблением наркотических веществ: dealen — торговать наркотиками; fixen, schießen — впрыскивать себе наркотики.

5) Оценка умственного состояния: gaga - чокнутый.

6) Высшая степень качества: groovy, supergeil, intergeil, affengeil.

7) Выражение удивления: Ich denke, mich knutscht ein Elch!

8) Выражение отчаяния: Es ist, um auf die Palme zu klettern!

По причине постоянных динамических процессов в лексике отдельные J1E легко переходят из одного жаргона в другой или даже в арго. В ряде случаев определить принадлежность слова к какому-то конкретному жаргону вследствие континуального характера подобной лексики крайне затруднительно, поскольку границы между отдельными жаргонами часто расплывчаты.

В реферируемой работе рассмотрена также идеологическая коннотация. Как и при выделении уже описанных типов коннотации, идеологическая коннотация связана с определенными проблемами, которые отчасти снимаются благодаря стохастическому характеру содержания языковых единиц. В частности, по историческому критерию можно выделить следующие группы лексики, связанные с господствующей в Германии идеологией на протяжении большей части XX века и вплоть до наших дней.

1) Лексика, выражающая идеологию периода нацистской Германии. Примерами такой лексики могут служить следующие слова: Verfallskunst - пейоративное наименование авангардного искусства в гитлеровской Германии; Parteigenosse - член НСДАП.

2) Лексика, выражающая идеологию времен «холодной войны». Существо-

вание двух немецких государств, принадлежавших антагонистическим союзам (НАТО и Варшавский договор), неизбежно привело к дивергентному развитию немецкого языка ФРГ и ГДР. Приведем пример идеологической лексики того периода: republikflüchtig - бежавший из ГДР в Западную Германию или Западный Берлин.

3) Лексика, выражающая идеологию времени объединения Германии и последующего периода: Abwicklung - роспуск общественных организаций бывшей ГДР^

Ситуативная коннотация. Третий, ситуативный, модус коннотации, также производный от символической функции ЭС, однако сильно зависимый и от его эмотивно-оценочной функции, отражает коммуникативно-ситуационную стратификацию языка. В ситуативном модусе коннотации отражается символизация языкового поведения в типизированных социокультурных ситуациях, связанных с социальными ролями участников акта коммуникации. Например, в социолекте молодежи обычны следующие обращения к молодому человеку: du Gesichtseimer, Chaote.

С другой стороны, к молодому человеку в рамках социолекта молодежи можно обратиться и следующим образом: du Kumpel, Alter (см. Heinemann, 1989).

Все приведенные обращения взяты из одной лексико-фразеологической страты, однако, если их первая группа функционирует лишь в ситуациях, характеризующихся отрицательной эмоциональной оценкой, то вторая группа употребима в ситуациях, оцениваемых позитивно с позиций социокультурного опыта.

Таким образом, можно утверждать, что некоторые коннотированные языковые единицы содержат в своем ЛЗ еще и своего рода символы типовых коммуникативных ситуаций, в которых они постоянно употребляются. Это легко объяснимо социокультурным опытом человека, благодаря которому транслируется знание языкового поведения в стандартных ситуациях.

Исходя из того факта, что интересующие нас ситуации сопровождаются положительной или отрицательной оценкой, а регулярно функционирующие в них слова символизируют эти ситуации, мы можем исключить из нашего исследования те слова и ФЕ, которым имманентна нулевая оценка ситуации, поскольку с точки зрения коннотации они не актуальны.

Мы можем выделить следующие типы коннотации, взятой в ее ситуативном модусе.

1) Коннотация высокого стиля, которая определенным образом перекликается с коннотацией эвфемизмов, хотя эмотивные оценки языковых средств и оценки типизированных языковых ситуаций, символизирующих социальные роли участников коммуникации — далеко не одно и то же. В качестве иллюстрации мог бы послужить следующий пример: Hingang, Hinschied вместо Tod.

Наконец, употребление лексикона, маркированного коннотацией высокого стиля обусловлено стремление к соблюдению «правил хорошего тона»: abservieren — убрать посуду со стола после приема пищи, auf Gedeih und Verderb — на произвол.

Последний пример указывает также на то, что некоторая часть лексикона, маркированного коннотацией высокого стиля, граничит с архаизмами.

2) Коннотация канцеляризмов. В лексиконе имеется определенное количество ЛЕ и устойчивых словосочетаний, стойко закрепленных исключительно за письменной сферой коммуникации. Так, в лексике деловой переписки обычные глаголы часто заменяются устойчивыми конструкциями типа «существительное + глагол»: Anzeige erstatten - anzeigen.

В ряде случаев, напротив, общепринятые словосочетания заменяются чисто канцелярскими словами: antwortlich — als Antwort.

Иногда употребляется лексика, морфемная структура которой осложнена по сравнению с общепринятой лексикой: Rücksichtnahme - Rücksicht.

3) Коллоквиальная коннотация. Коллоквиально маркированная лексика традиционно противопоставляется нейтральному словарному составу. Слова и ФЕ, обладающие коллоквиальной коннотацией, относятся к средствам разговорного языка и наделены повышенным эмотивно-оценочным потенциалом. В сознании носителя немецкого языка они символизируют обиходно-разговорный язык и, в силу этого, используются в ситуациях непринужденного бытового общения каждым членом данного языкового коллектива. В качестве иллюстративного материала приведем некоторые примеры: abkriegen - получать свою долю; eseln -работать, не разгибая спины, надрываться.

4) Субколлоквиальная коннотация. Данный тип коннотации «огрубляет» лексические единицы и ФЕ и, как правило, содержит негативную (от фамильярной до грубой) оценку ситуации, в которой постоянно фигурирует ЭС: total breit — пьян до синевы; wie ein Auto gucken — смотреть с глупым видом. Мы можем констатировать, что субколлоквиальные лексические единицы и ФЕ постоянно функционируют в ситуациях, отрицательно оцениваемых с позиций социокультурных норм, и градуально варьирующих от так называемой «непринужденности» до вульгарности - этических категорий, хорошо известных в так называемом «цивилизованном обществе». В связи с этим мы выделяем следующие разновидности субколлоквиальной коннотации.

4а) Коннотация фамильярности. Языковые единицы такого рода символизируют типовые ситуации, расценивающиеся с точки зрения языково-поведенческих норм как фамильярные, т.е. нарушающие определенный социокультурный стандарт отношений между говорящим и слушающим субъектами. В качестве иллюстраций фамильярной лексики приведем следующие: die Telefonmaus — секретарь-телефонистка; Lumpensammler - последний трамвай (автобус).

46) Лексика, маркированная этим типом коннотации, символизирует ситуации, наиболее отдаленные от общепринятых норм поведения. Из этого следует, что вульгаризмы всегда фигурируют в поведенческо-языковых ситуациях, оцениваемых как грубые, и отличаются высокой степенью эмотивной оценочно-сти. Приведем несколько примеров единиц, маркированных коннотацией вульгарности: die Kuhscheiße — шпинат; die Arschkneipe - фляжка.

В главе рассмотрены также модусы и типы коннотации и лексикографическом аспекте. Как выявил анализ, такие коннотативные разряды, как коннота-

ция квазитабу, псевдоэвфемистическая коннотация, коннотация звукоподражательных форм, коннотация псевдозаимствований, а также коннотация неологизмов не нашли своего отражения в словарных пометах. Что касается последнего типа коннотации, то его отсутствие среди словарных помет, вероятно, объяснимо чисто практическими факторами: во-первых, продолжительностью работы над словарем (за это время ряд неологизмов может утратить свою новизну), и, во-вторых, тем, что словарь рассчитан на длительное время пользования им.

Однако в известных автору лексикографических источниках отсутствуют также и пометы, связанные с явлением политкорректности, с псевдоэвфемизмами, со звукоподражанием. Не представлены культурно-национальные параметры коннотации. Судя по проанализированным словарным пометам, в большинстве лексикографических источников отсутствует разграничение понятий «жаргон» и «арго». Например, арготическая лексика снабжена в БИРС пометой «жарг.».

Думается, что выделенный в данной работе каталог коннотаций могли бы способствать более адекватному представлению коннотированных языковых единиц в словарях.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования.

Как выявилось в процессе работы над данной диссертацией, работы в области коннотации ведутся уже достаточно продолжительное время. Основным недостатком исследований в области коннотации, проводимых в течение всего XX века в рамках различных лингвистических парадигм, на наш взгляд, явилось рассмотрение коннотации как некой семантической сущности с преимущественно панлогических позиций. Недооценивалась и чисто количественная сторона коннотации, охватывающей, по нашим подсчетам, около 70% словарного состава современного немецкого языка.

Проведенное исследование показало, что коннотация, в отличие от экспрессивности, однозначно является феноменом языка, а не речи; входя в семантическую структуру языковых единиц, она не только охватывает эмотивно-оценочные параметры ЛЕ и ФЕ, но и символизирует принадлежность последних к социально, регионально, диахронно или ситуативно-ограниченным лек-сико-фразеологическим стратам.

По причине континуального характера ЛЗ жесткое отграничение коннотации и денотации невозможно. Более того, один и тот же признак реалии, отраженный в ЛЗ, в разных обстоятельствах может выступать либо как денотативный, либо как коннотативный. Тем не менее, при индуктивно-эмпирическом подходе каждая языковая единица, в зависимости от соотношения денотации и коннотации в ее значении, может быть охарактеризована как номинативная, номинативно-коннотативная, коннотативно-номинативная или как коннота-тивная. Три последних категории и охватывают арсенал коннотированных лексических и фразеологических единиц.

Дня комплексного, по возможности полного изучения сложного феномена коннотации потребовалось проведение исследования в русле контенсивной менталингвистики, в которой язык соотносится не столько с мышлением (осо-

бенко в его рациональном виде), сколько с человеческим концептуальным, языковым и коордиыативным сознанием.

Исследование коннотации с металингвистических позиций позволило сделать вывод о том, что концептуальной основой ЛЗ является эйдос. Совокупность эйдосов объединена в систему, организованную по полевому принципу.

Концептуальной основой коннотативного аспекта ЛЗ является эйдосимвол, возникающий в результате символической компликации эйдоса.

Степень стохастичности эйдоса влияет на его качественные характеристики. Минимум стохастичности дает понятие, максимум стохастичности приводит к ЭС как к квазиреальному эйдосу, способному в результате его квалификативно-оценочной интерпретации обогащаться новыми импликациями, на основе которых развиваются эмотивно-оценочная и символическая функции ЭС. Границы между понятием, эйдосом и ЭС обладают свойством континуальности, вероятностны и не носят абсолютного характера.

Наиболее перспективной представляется попытка рассмотрения коннотации как семантической сущности контенсивно-менталингвистического характера, взятой в лингвокультурологическом аспекте и представленной в ментальном плане как эмотивно-оценочными, так и символическими импликациями, опи-суемой в рамках эйдосимволической концепции, выводимой из описанных в третьей главе культурно-национальных функций коннотации, выступающей в трех модусах: эмотивно-оценочном, стратическом и ситуативном.

Эмотивно-оценочный модус коннотации базируется на эмотивно-оценочных параметрах ЭС, поскольку последний служит основой формирования аксиологических свойств. Эмотивная оценочность обусловлена культурно-историческим развитием говорящего коллектива и обладает сдвигом в стороны отрицательных эмотивных оценок. Многие эмотивные оценки реалий не поддаются рациональной экспликации, т. к. часто носят подсознательный характер.

Выделенные в работе стратический и ситуативный модусы коннотации обусловлены символической функцией ЭС. При этом если коннотация, взятая в ее стратическом модусе, охватывает лексико-фразеологические пласты, ограниченные в социальном, региональном или диахронном планах, то ситуативная коннотация в этом отношении лишена ограниченности; она базируется на словах и выражениях, содержащихся в активном или пассивном лексиконе каждой языковой личности, независимо от ее социального статуса, и употребляющихся в типовых социокультурных ситуациях..

Следует, однако, все же оговориться, что возможные классификации коннотации как континуальной семантической сущности носят условно-стохастический характер; их количество и сложность построения зависят от критериев, избираемых в качестве основания для их структурно-типологического членения в методических и классификационных целях.

При вербализации ЭС языковым сознанием коннотация выражается как формально-содержательными, так и деривационно-семантическими средствами при преимущественном доминировании последних. Среди формально-содержательных средств выражения коннотации особо важную роль играют фонетико-семантические факторы, а также аффиксальное словопроизводство и

словосложение. К наиболее существенным деривационно-семантическим средствам выражения коннотации принадлежит метафора, а также фразеология. Несколько реже в качестве средства выражения коннотации выступает метонимия, в частности, pars pro toto.

Разумеется, проведенное исследование не претендует на исчерпывающую полноту. Перспективой исследования могло бы быть более подробное исследование коннотации в лингвокультурологическом аспекте. Выделенная в работе типология коннотаций вполне может быть подвергнута дальнейшей детализации.

Требует своего дальнейшего развития концепция ЭС в рамках эйдосимво-лической модели коннотации. Помимо коннотации заимствований из «внешних» языков необходимо рассмотреть коннотацию заимствований из языков «внутренних», т.е. языков этнических общностей, компактно проживающих в Германии. Однако основной перспективой будущих исследований, на наш взгляд, должно стать изучение реализации коннотации в речевой деятельности с целью создания экспрессивного эффекта высказывания.

Основные положения диссертации изложены в 29 публикациях:

Монография

1. Булдаков В.А. Контенсивно-менталингвистические основы коннотации (на материале лексики и фразеологии современного немецкого языка) - СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2007. - 144 с. (Филологические исследования).

Научные статьи, опубликованные в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ

2. Эйдос как контенсивно-менталингвистическая основа лексического значения // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.2 (4.II), 2007. - С.87-92.

3. Словообразовательные средства выражения коннотации в лексике немецкого языка // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.2 (Ч.И), 2008. - С.102-105.

4. Эйдосимвол как контенсивно-менталингвистическая база коннотации (на материале лексики немецкого языка) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.З (Ч.И), 2008.-С. 167-174.

5. Региональная коннотация в лексике современного немецкого языка // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.1 (4.II), 2009. - С.55-58.

6. Семантико-деривационные способы выразжения коннотации (на материале современного немецкого языка) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.1 (Ч.И), 2009. - С.108-112.

7. Ситуативная коннотация в лексике современного немецкого языка // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.З (Ч.П), 2009. - С.154-158.

8. Лексика политкорректное™ в современном немецком языке // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.2,2010. - С.76-80.

9. О лексиконе молодежной субкультуры в Германии // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология, востоковедение, журналистика. Вып.З, 2010. - С.115-118.

Публикации в научных сборниках и иных изданиях

10.0 коннотативном статусе терминологических единиц// Научно-техническая терминология и перевод. Челябинск, Челябинский госпединститут, 1986. С. 16.

П.Социально-коннотативная специфика лексических инноваций в социолекте молодежи ФРГ // Активные процессы в грамматическом строе и семантике романских и германских языков. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1987. - С. 5-10.

12.Коннотативные потенции терминологической лексики // Коннотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин: Калининский гос. ун-т, 1987.-С.81-86.

13.Терминологическая лексика в неспециальных текстах // Современные методы обработки иноязычной информации. Челябинск: Челябинский госпединститут, 1988.-С.17.

14. Критерии отбора разговорных лексических элементов для формирования устной речи школьников // Языкознание и преподавание иностранных языков в школе. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1989. - С.3-4.

15.Коннотативные потенции терминологических единиц и коммуникативная деятельность. // Коммуникативный аспект единиц языка и речи. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1989. - С.5-11.

16. Структурно-семантические параметры социально обусловленной коннотации лексических единиц // Семантика языковых единиц разных уровней. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1990. - С.4-5.

17. Ссмантико-прагматические аспекты региональной коннотации в немецкой лексике // Прагматика и логика дискурса. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1991. -С.99-102.

18.Коннотированная лексика в аспекте перевода // Международная конференция "Иностранные языки в научной деятельности специалиста". Ташкент: Ташкентский гос. ун-т, 1991. - С.52-53.

19. Идиоэтническая коннотация в лексике немецкого языка // Семантика языковых единиц разных уровней. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1992. - С 27-28.

20. Этноконнотация в австрийском варианте современного немецкого языка // Тезисы докладов 2-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1995. - С.85.

21.Лектный тип коннотации единиц лексико-семантического уровня: На материале современного немецкого языка // Филология на рубеже ХХ-ХХ1 веков: Тезисы Международной научной конференции, посвященной 80-летию Пермского университета. Пермь: Пермский гос. ун-т, 1996. - С. 143-145.

22.0 семантическом статусе коннотации // Язык - дискурс - текст. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1998. - С.7-11.

23.Социально-конкотативная специфика немецкого языка Швейцарии // Женщины и общество: Вопросы теории, методологии и социальных исследований. Ижевск: Удмуртский ун-т, 1998. - С. 73-74.

24. Культурно-символическая коннотация как объект лингвистического сопоставления. // Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурной коммуникации: материалы научной конференции. Часть 1. Уфа: Башкирский гос. ун-т, 1999. - С.86-87.

25.Коннотированная лексика национальных вариантов немецкого языка в Германии и в Австрии // Ученые записки Ульяновского государственного ун-та: Актуальные проблемы лингвистики и лингводидакгики. Серия Лингвистика, Вып. 2(5). Под ред. проф. А.И. Фефилова. Ульяновск, 2000. - С.71-75.

26. Металингвистический аспект коннотации // Тезисы докладов 2-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2001. - С. 4-5.

27. Аксиологическая деятельность и бессознательное // Ученые записки Ульяновского государственного ун-та: Актуальные проблемы лингвистики и лин-гводидактики. Серия Лингвистика, Вып. 1(6). Под ред. проф. А.И. Фефилова. Ульяновск, 2001. - С.8-11.

28.0 лингвистическом статусе коннотации // Ученые записки Ульяновского государственного ун-та: Актуальные проблемы теории языка, лингводидакгики и межкультурной коммуникации. Серия Лингвистика, Вып. 1(7). Под ред. проф. А.И. Фефилова. Ульяновск, 2002. - С.19-22.

29.Выражение коннотации фоносемантическими средствами: На материале немецкого языка // Материалы XXXIV Международной филологической конференции. Секция фонетики. Вып. 10. СПб, 2005. - С.37-43.

ОНУТ филологического факультета СПбГУ 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11. Подписано в печать 13.09.2011. Тираж 100 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Булдаков, Владимир Александрович

Введение

Глава первая. КОННОТАЦИЯ КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

§1. Начальный этап исследований в области коннотации

§2. К истории термина «коннотация»

§3. Основные направления исследований коннотации

§4. О лингвистическом статусе коннотации

§5. Место коннотации в структуре значения языкового знака

§6. К проблеме разграничения денотации и коннотации. Понятия континуальности и сто хаотичности лексического значения

§7. Объем и структура коннотации

Выводы по главе первой

Глава вторая. ЭЙДОСИМВОЛИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ КОННОТАЦИИ

§1. О понятии «эйдос»

§2. Эйдос в эпистемологической деятельности

§3. Символ и эйдосимвол

§4. Типы эйдосимволов

§5. Свойства и функции эйдосимвола

§6. О семантическом моделировании коннотации

§7. Особенности реализации ЭС в языковом знаке

§8. Выражение коннотации формально-содержательными средствами

§9. Деривационно-семантический способ выражения коннотации

Выводы по главе второй

Глава третья. КОННОТАЦИЯ В ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ

АСПЕКТЕ

§1. Становление лингвокультурологии

§2. Национальная культура и язык

§3. К понятию культурно-национальной коннотации

§4. Этновариантная гетерогенность культурно-национальной коннотации

§5. Немецкая языковая культура и политкорректность

§6. Прецедентность в немецкой лексике и фразеологии

Выводы по главе третьей

Глава четвертая. МОДУСЫ КОННОТАЦИИ

§1. Эмотивно-оценочная коннотация

§2. Стратическая коннотация

§3. Ситуативная коннотация

§4. Модусы и типы коннотации и лексикографические пометы

Выводы по главе четвертой

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Булдаков, Владимир Александрович

С древнейших времен люди отмечали тот факт, что содержательная сторона слова не может быть сведена исключительно к его номинативной функции. Со словом исконно связывались как фантастические, так и вполне реальные представления, вытекающие из накопленного той или иной группой людей этно- и социокультурного опыта.

В мифическом понимании людей отдаленного прошлого и даже в дошедших до наших дней религиозных, магических и оккультных традициях слову приписывается мистическая креативная сила: «В начале было Слово» (Иоанн, 1:1), которая в состоянии вызывать изменения в окружающем мире на пользу одним людям и во вред другим.

Люди также издавна правомерно отмечали, что целый ряд слов и фразеологических единиц способен вызывать в сознании носителей языка различного рода эмоции, а также оценки, связанные с именуемой реалией. По произнесенному слову зачастую можно было определить принадлежность человека к определенной социальной страте или же какой-либо территориальной общности, что нашло свое отражение еще в библейских текстах: «. и сказали Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя» (Матф., 26:73).

Прошло, однако, много времени, прежде чем те из перечисленных свойств слова, которые нашли свое подтверждение в человеческом опыте, привлекли внимание ученых и стали объектом серьезных научных исследований.

Со временем аспект лексического значения, который выходит за пределы простого наименования реалий, получил в лингвистике название «коннотация».

На протяжении всего прошлого столетия велись работы, посвященные как полностью коннотации (К.-О. Эрдманн, Г.Шпербер, J1. Блумфилд, Л. Ельмслев, К. Бохманн, Г. Ресслер, В.И. Говердов-ский), так и ее отдельным вопросам (A.M. Пешковский, Л.Огден и И.Ричарде, Ш. Балли, Ю.Д. Апресян, С.Ульман, У. Эко, В. Флейшер, Т. Шиппан, И.А. Стернин, В.И. Шаховский и мн.др.).

Несмотря на ряд выдающихся достижений, большинство связанных с коннотацией проблем до сих пор не нашли своего однозначного и бесспорного решения. Например, по-прежнему не совпадают взгляды исследователей на лингвистический статус коннотации, ее объем, особенности ее структуры и отношений между элементами этой структуры, а также преимущественные аспекты ее исследования.

Из разногласия лингвистических школ и традиций естественным образом вытекают и зачастую прямо противоположные взгляды на коннотацию как на лингвистическое явление, ее языковой статус и структуру, ее отличие от денотации.

Поэтому, несмотря на кажущееся изобилие работ по коннотации и связанной с ней тематикой, создается впечатление, что общее направление исследований XX в. двигалось по своего рода circulus vitiosus, идя в одном и том же направлении и повторяя одни и те же ошибки. Это не было случайностью: лингвистические парадигмы прошлого столетия, за немногими исключениями, были связаны с концептуальным пониманием языка как гипостазированной системы, существующей как бы помимо человека - носителя и пользователя языка.

С постепенным переходом лингвистики к антропоцентрическому принципу все чаще встречаются труды, посвященные коннотации и ее различным аспектам (см. работы Б.А. Серебренникова, Н.Д. Арутюновой, В.Н. Телия, A.A. Уфимцевой, Э.С. Азнауровой, Е.С. Кубряковой, Ю.А. Сорокина, Г.Н. Скляревской).

Это представляется вполне закономерным и весьма актуальным, поскольку лексическое или фразеологическое значение языковых единиц не может быть описано и моделировано достаточно адекватно при учете одних лишь семантических параметров сугубо рационально-понятийного характера.

Это также и естественно: ведь процесс языкового освоения мира базируется на двух полушариях головного мозга, в силу этого носит двуединый характер и опирается как на понятийно-рациональные (левое полушарие), так и на квалификативно-оценочные (правое полушарие) структуры человеческого сознания. Вряд ли нормальный человек познает окружающий его мир при помощи лишь одного полушария мозга.

В настоящее время подход к языку (и к коннотации) осуществляется преимущественно с психолингвистических (A.A. Леонтьев, Е.Ф. Тарасов, A.A. Залевская и др.), когнитивно-лингвистических (М.Бирвиш, Дж. Лакофф, К. Бальдауф, А. Вежбицкая, Г.В. Колшан-ский, Е.С. Кубрякова, А.И Фефилов, И.Г. Ольшанский и др.) и лин-гвокультурологических (В.В. Воробьев, Ю.Н. Караулов, В.И. Карасик, С.Г. Тер-Минасова, В.А. Маслова, Е.И. Зиновьева, Е.Е. Юрков и др.) позиций.

Следует отметить, что ни в одном из названных подходов не создано целостного исследования, посвященного коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка. Между тем, такое исследование особенно актуально именно для немецкого языка, учитывая его полицентричность и диалектное разнообразие.

Как и прежде, исследователи чаще всего (что вполне естественно) оказываются связанными в своих исследованиях методологическими принципами, традициями и школами, к которым они принадлежат. Таким образом, создание теоретической базы для построения непротиворечивой и как можно более полной концепции коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка отличается острой актуальностью.

Актуальность работы определяется тем, что концептуальный подход, разработанный в диссертации, позволяет представить традиционную для лингвистики проблему коннотации в русле современной антропоцентрической парадигмы, что дает возможность представить объект анализа с новой точки зрения, рассматривая его в органической связи с человеческим сознанием и провести комплексный анализ коннотативно маркированных языковых единиц современного немецкого языка с учетом факторов его развития. Актуальность исследования определяется также тем, что предложенная в работе концепция коннотации, выполненная на материале немецкого языка, является, по сути, первой многомерной типологией немецкого коннотированного лексикона.

Цель данной работы определяется как многоаспектное описание коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка с преимущественно контенсивно-менталингвистических позиций. Постановка этой цели предполагает, в свою очередь, решение следующих целевых задач:

1) рассмотреть предыдущие исследования в области коннотации и выявить основные лингвистические парадигмы, в рамках которых проводились эти работы;

2) определить место коннотации в структуре значения языкового знака, ее объем и структуру;

3) рассмотреть проблему разграничения денотации и коннотации в связи с понятиями континуальности и стохастичности лексического значения;

4) определить и обосновать возможность рассмотрения коннотации с контенсивно-менталингвистических позиций;

5) выявить языковые средства выражения коннотации;

6) рассмотреть культурно-национальную специфику коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка;

7) исследовать специфику различных модусов коннотации и выделить ее отдельные типы.

Объектом диссертационного исследования служит знаменательная лексика и фразеология современного немецкого языка.

Предметом исследования является коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка.

Методологической и теоретической основой данного диссертационного иследования послужили следующие лингвофило-софские положения:

1) Об антропоцентрическом характере естественного языка;

2) О диалектической связи и взаимодействии языка и сознания.

3) О языке как составной части культуры и, в то же время, как инструменте культуры; об этнокультурной обусловленности языка.

4) О символическом характере языкового знака.

Методологической базой работы явились также лингвофилософские работы В. фон Гумбольдта, A.A. Потебни, Г.Г. Шпета, А.Ф. Лосева, Х.-Г. Гадамера, Э.Кассирера и др.

В данной работе учитываются сложность и комплексность коннотации как лингвистического явления, поэтому в нее включены по возможности различные стороны исследуемой проблематики.

Основное внимание в исследовании уделяется менталин-гвистическим (то есть имеющим своим предметом отношения между языком и сознанием) аспектам вопроса, учет которых мог бы привести к пониманию истинной природы и роли коннотации в значении языковых единиц, а также определенным образом стимулировать в будущем создание комплексной, многомерной модели коннотации.

Данное исследование коннотации, в отличие от логического, психологического и семиотического направлений менталингвистики, проводится в русле контенсивной, то есть «содержательной» менталингвистики, ориентированной на содержание языковых форм, закрепленных ментально. Термин «менталингвистика» был предложен В.И. Кодуховым еще в 1978 г. (Кодухов, 2008:156). То есть (и это с авторской точки зрения особенно важно), коннотация исследуется в менталингвистике не только как сугубо языковое явление, но также и как феномен человеческого сознания.

В отечественной лингвистике эта языковая дисциплина лишь начинает получать должное распространение, хотя в книге Н.Ф.Алефиренко ей уделена специальная глава (Алефиренко, 2005:123-145). В отдельных российских университетах разработаны и читаются соответствующие спецкурсы по менталингвистике, в частности, в Волгоградском государственном педагогическом университете (Сергеев, 2004). Менталингвистика как раздел курсов «Теория языка» и «Общее языкознание», утвержденных Министерством образования и науки РФ, изучается в ряде отечественных университетов (Казанский государственный университет, Сибирский федеральный университет, Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Мурманский государственный педагогический университет и др.).

Значительное внимание менталингвистике уделяется и в ближнем зарубежье, о чем, например, свидетельствуют ежегодные научные конференции «Актуальные проблемы менталингвистики», проводимые в Черкасском национальном университете им. Богдана Хмельницкого (Украина).

Таким образом, термин «менталингвистика», обозначающий раздел лингвистики, рассматривающий соотношения между языком и сознанием, завоевывает свое место в лингвистическом обиходе.

Собственно, на наш взгляд, именно в рамках контенсивной менталингвистики возможно наиболее полное и последовательное соблюдение антропоцентрического принципа.

Основным методом работы является описательный, применяемый к рассмотрению проблем соотношения языка и сознания, исследования коннотации, ее модусов и типологических построений. Применялся также метод лексикографического анализа. Для выявления семантической специфики метафор применялись элементы компонентного анализа.

Что касается методик исследования, то в диссертации превалируют методика наблюдения и методика внутриязыкового соотнесения. При анализе фактического материала использовалась методика частичной выборки.

Материалом исследования послужили 32 лексикографических и фразеографических пособия. Помимо этого, языковые единицы, не отраженные в данных словарях, (в частности, неологизмы) собирались путем наблюдений за естественной речью носителей языка, а также путем анализа современной немецкой прессы.

Все использованные при подготовке диссертации лексикографические источники изданы в период с 1955 по 2007 гг. и отражают словесный и фразеологический фонд немецкого языка в его современном состоянии.

Среди наиболее авторитетных и представительных по количеству словарных статей были использованы следующие источники: Большой немецко-русский словарь в трех томах (в дальнейшем -БИРС); Das Große Wörterbuch der deutschen Sprache in acht Bänden (в дальнейшем - GWDS); Wahrig G. Deutsches Wörterbuch (в дальнейшем - DWW).

В качестве фразеографических источников использовались шесть словарей: Немецко-русский фразеологический словарь. / Сост. Л.Э. Бинович и H.H. Гришин (в дальнейшем - НРФС), Семенова O.A. 2000 русских и 2000 немецких идиом, фразеологизмов и устойчивых словосочетаний, Borchardt—Wustmann—Schoppe. Die sprichwörtlichen Redensarten im deutschen Volksmund, nach Sinn und Ursprung erläutert, Friederich W. Moderne deutsche Idiomatik (в дальнейшем - MDI), Röhrich L. Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten (в дальнейшем - LSR), Schemann H. Deutsche Idiomatik: Die deutschen Redensarten im Kontext.

Источниками фактического материала послужили и четыре словаря, которые отражают словарный состав национальных вариантов современного немецкого языка.

Использовался также материал двенадцати словарей разговорной и жаргонной лексики.

К анализу были привлечены также два лингвострановедче-ских словаря.

В качестве источника новой лексики был использован словарь T.C. Александровой и И.Б. Пригоникер. Новые слова в XXI веке: Немецко-русский словарь.

Источником «политкорректной» лексики послужил словарь Bittermann К. Henschel G. Das Wörterbuch des Gutmenschen.

При сборе материала были использованы два словаря синонимов немецкого языка.

Наконец, при исследовании морфологической специфики коннотации применялся «Словарь словообразовательных элементов немецкого языка» М. Д. Степановой.

Использованные в работе разнообразные словари обеспечили широкий охват языкового материала.

Исследовательский материал в работе (коннотативно маркированные слова и фразеологические единицы) рассматривается совместно из следующих соображений. а) с менталингвистической точки зрения в сознании языковой личности нет жесткого разделения лексикона на лексические и фразеологические единицы; б) единицы вторичной номинации (метафоры, метонимии и фразеологизмы) обладают общим свойством идиоматичности; в) как слово, так и фразеологизм репродуцируются в готовом виде; г) слово - цельнооформленная единица, а фразеологизм -раздельнооформленная, это единственное, что разделяет лексические и фразеологические единицы (Зинченко, 2007); д) между словом и фразеологической единицей наблюдается больше сходства, чем различий, и общие свойства их существенны (Бурова, 1998); е) фразеологическая единица рассматривается в лексикологии как слово, то есть как функционально самостоятельная, семантически нечленимая коммуникативная единица, функционально соотносящаяся со словом (Гвоздарев, 2010); ж) лексикон языка - синергическая система, в которой цель-нооформленные и раздельнооформленные единицы органично дополняют друг друга.

Научная новизна работы состоит в том, что она является первым диссертационным исследованием, выполненным в русле контенсивной менталингвистики на конкретном языковом материале немецкого языка. Научная новизна работы также определяется следующим:

1) Построением контенсивно-менталингвистической модели коннотации на материале знаменательного лексикона современного немецкого языка.

2) Выявлением и разработкой понятия «эйдос» как менталин-гвистической основы значения знаменательных слов и фразеологизмов.

3) Выявлением и разработкой понятия «эйдосимвол» как менталингвистической основы коннотации в знаменательной лексике и фразеологии.

4) Рассмотрением основных способов реализации коннотации в современном немецком языке.

5) Рассмотрением культурно-национальной специфики коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка.

6) Выявлением и разработкой эмотивно-оценочного, страти-ческого и ситуативного модусов коннотации.

Гипотеза исследования состоит в следущем: коннотация как аспект лексического значения обусловлена одновременной принадлежностью последнего как языковой системе, так и человеческому сознанию.

Теоретическая значимость работы состоит в разработке актуальной для современной лингвистики модели коннотации в кон-тенсивно-менталингвистическом аспекте. Диссертация является первым исследованием, выполненным с позиций контенсивной менталингвистики на материале современного немецкого языка, что создает возможность нового способа научного описания коннотации как в общей лингвистике, так и в германистике и имеет значение для дальнейших исследований коннотированного лексикона не только немецкого, но и других естественных языков.

Практическая значимость работы может состоять в применении результатов исследования в лексикографической практике при составлении словарей, ориентированных на коннотативно маркированную лексику современного немецкого языка. Помимо этого, результаты, полученные в ходе работы, могут использоваться в теоретическом курсе лексикологии немецкого языка, диалектологии, стилистике, практическом преподавании немецкого языка, а также в соответствующем спецкурсе.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертационного исследования:

1) Коннотация языковой единицы есть соотнесенность значения или (реже) форматива языкового знака с определенным эйдо-символом и, по причине этого, способность знака вызывать в человеческом сознании определенные импликации эмотивно-оценочного, стратического и ситуативного характера, связанные с прошлым и настоящим этно- и социокультурным опытом данного языкового коллектива.

2) Коннотация базируется на эйдосимволической системе человеческого сознания, отражающей актуальные реалии, явления и процессы универсума, а также фиксирующей эмотивно-оценочное отношение к ним. Коннотация способна также благодаря своей основной, символической функции индицировать принадлежность языковой единицы к определенному национально-языковому варианту, социуму либо к определенной типовой ситуации общения.

3) В качестве контенсивно-менталингвистической основы значения знаменательного слова или фразеологизма выступает эйдос, понимаемый в работе как эпистемологически, социально и психологически значимая сущность реалии, отраженная в человеческом сознании в виде в той или иной мере абстрагированного субъективного отпечатка фрагмента универсума в обобщенном и типизированном виде, преобразуемого и воспроизводимого в человеческом сознании и способного находить вербальное воплощение в акте номинации.

4) Контенсивно-менталингвистической базой коннотации служит эйдосимвол, дефинируемый здесь как специфический тип эйдоса, как целостное многофункциональное обобщенное отражение в человеческом концептуальном сознании объекта, процесса или события реальности, носящее стохастический характер и возникающее в процессе квалификативно-оценочной ментальной деятельности из, как правило, уже имеющихся в сознании эйдосов. Ему или его признакам приписывается действительная или мнимая символическая значимость, в силу этого он вызывает заинтересованность и эмоциональную оценку со стороны субъекта.

5) Исходным пунктом при семантическом моделировании коннотации являются эйдосимволические параметры языковой единицы. Иначе говоря, вербализованный эйдосимвол (как правило, его импликационал) есть значение коннотативно маркированной номинативной единицы как факт языкового сознания.

При этом одни импликации, присущие тому или иному эйдо-су, могут быть связаны с сугубо рационально-логическим мышлением, другие — с эмоционально-оценочной сферой человеческого восприятия, третьи могут обнаруживать связь с обоими аспектами сознания. Второй и третий типы импликаций могут быть выделены под названием коннотаций.

6) По формальному критерию, то есть по способу выражения выделяются два типа коннотации: а) формально-содержательная фонетико-семантическая в широком смысле, морфосемантическая) и б) деривационно-семантическая (метафорическая, метонимическая, фразеосемантическая) коннотация.

7) Одной из основ идиоэтнической картины мира является специфическая система коннотаций. Лишь входя в состав определенной языковой культуры, коннотация приобретает культурно-национальный характер, фиксируя существующие в данной культуре оценки, гетеро- и автостереотипы, прецедентные факты.

Коннотативно маркированная лексика и, в особенности, фразеология также хранят информацию о национальных верованиях немецкоговорящих стран, их мифах, легендах, исторических событиях, приметах, ритуалах и обычаях.

8) Исторически сложившемуся лексикону с немецкими культурно-национальными коннотациями в известной мере противостоит лексика, возникающая под влиянием политкорректности, приводящая на практике к нивелированию аксиологических понятий добра и зла, хорошего и плохого и ведущая к искажению существующей картины мира, слому общепринятых моральных норм традиционной национальной культуры и, следовательно, к деформации человеческого сознания и его эйдосимволической системы.

9) Поскольку коннотация является сложным, многомерным целым, возможно ее исследование в трех модусах: эмотивно-оценочном, стратическом и ситуативном. В свою очередь, в рамках каждого из указанных модусов существует своя типология коннотаций.

Результаты диссертационного исследования прошли апробацию на следующих лингвистических мероприятиях:

Международной конференции «Иностранные языки в научной деятельности специалиста». Ташкент (Узбекистан) 1991;

2-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1995;

Международной научной конференции «Филология на рубеже ХХ-ХХ1 веков». Пермь, 1996;

3-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1997;

4-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 1999;

Республиканской научной конференции «Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурные коммуникации». Уфа, 1999;

Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики». Ульяновск, 2000;

5-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 2001;

Всероссийской научно-практической конференции «Раннее языковое образование: состояние и перспективы». Ижевск, 2001;

Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики». Ульяновск, 2001;

Региональной научно-практической конференции «Актуальные проблемы теории языка, лингводидактики и межкультурной коммуникации». Ульяновск, 2002;

XXXIII Международной филологической конференции. СПб,

2004;

XXXIV Международной филологической конференции. СПб,

2005;

XXXIX Международной филологической конференции. СПб,

2010.

Отдельные проблемы исследования обсуждались на заседаниях кафедры немецкой филологии Удмуртского государственного университета (г. Ижевск) в 1999-2002 гг., а также кафедры иностранных языков и лингводидактики Санкт-Петербургского государственного университета в 2008-2010 гг.

Монографический вариант диссертации прошел обсуждение на заседании кафедры немецкой филологии Санкт-Петербургского государственного университета.

По теме диссертационного исследования на протяжении ряда лет читается спецкурс для студентов Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

В печатном виде различные аспекты темы диссертационного исследования отражены в 1 монографии и 28 публикациях, 8 из которых опубликованы в изданиях, рекомендованных ВАК.

В композиционно-структурном плане работа состоит из Введения, в котором описаны актуальность, цели и задачи исследования, сформулирована его гипотеза, определены методологические и теоретические основы исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту; четырех глав, отражающих ход и результаты проведенного исследования; Заключения, в котором подведены научные итоги проделанной работы; Списка использованной литературы (состоящего из 310 наименований, из них 186 на иностранных языках), Списка словарей и справочных пособий, Списка сокращений и Приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Коннотация в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка"

Выводы по главе четвертой

1) На основании эмотивно-оценочной и символической функций коннотация выступает в трех модусах: эмотивно-оценочном, стратическом и ситуативном.

2) Эмотивно-оценочнный модус коннотации обусловлен как природой человека, так и культурно-историческим развитием языкового сообщества. При этом в аксиологической шкале имеется определенный сдвиг в сторону отрицательных эмотивных оценок. Многие эмотивные оценки реалий при этом носят подсознательный, неосознанный характер.

Исходя из критерия завышения / занижения эмотивной оценки, мы можем выделить мелиоративный и пейоративный типы коннотации.

Эвфемистическая коннотация возникает при завышении эмо-тивно-оценочных параметров эйдосов, связанных с табуированны-ми сферами, и, следовательно, обладающими отрицательной рационально-логической оценкой.

Значения, обладающие эвфемистической коннотацией, следует принципиально отграничивать от псевдоэвфемистических образований, поскольку в этом случае также имеет мест завышение степени эмотивной оценочности за счет эйдетичности, однако завышения аксиологических параметров не возникает.

3) Выделенные в работе стратический и ситуативный модусы коннотации обусловлены символической функцией эйдосимвола. Однако если стратический модус коннотации охватывает лексико-фразеологические пласты, ограниченные в социальном, региональном или диахронном планах, и базируется на социальном статусе языковой личности, то ситуативная коннотация базируется на словах и выражениях, содержащихся в активном или пассивном лексиконе каждой языковой личности, в соответствии с выполняемой ею в момент общения социальной ролью независимо от ее социального статуса, и употребляемых в типовых социокультурных ситуациях.

4) Значительная часть выделенных в работе типов коннотации не нашла своего отражения в лексикографических источниках, в которых часто не учитываются новейшие тенденции развития лексико-фразеологического фонда современного немецкого языка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как выявилось в процессе работы над данной диссертацией, вопреки мнению многих лингвистов, исследования в области коннотации ведутся уже достаточно продолжительное время, а сам термин «коннотация» существует, начиная с XIII века. Основным недостатком исследований в области коннотации, проводимых в течение всего XX века в рамках различных лингвистических парадигм, на наш взгляд, явилось рассмотрение коннотации как некой семантической сущности, лежащей вне человеческого сознания, с преимущественно панлогических позиций. Это вытекало из рассмотрения языка как жестко структурированной, самостоятельной, автономной от человека системы. Недооценивалась и чисто количественная сторона коннотации, охватывающей, по нашим подсчетам, около 70% словарного состава современного немецкого языка.

Проведенное исследование показало, что коннотация, в отличие от экспрессивности, однозначно является феноменом языка, а не речи, входя в семантическую структуру языковых единиц; она не только охватывает эмотивно-оценочные параметры языковых единиц, но и символизирует принадлежность последних к социально, регионально, диахронно или ситуативно ограниченным лексико-фразеологическим стратам.

По причине континуального характера лексического значения жесткое отграничение коннотации и денотации невозможно. Более того, один и тот же признак реалии, отраженный в лексическом значении, в разных обстоятельствах может выступать либо как денотативный, либо как коннотативный. Это зависит от того, рассматривается ли данный признак с рационально-оценочной или же с квали-фикативно-оценочной точек зрения. Тем не менее, при индуктивноэмпирическом подходе каждая конкретная языковая единица, в зависимости от соотношения денотации и коннотации в ее значении, может быть охарактеризована как номинативная, номинативно-коннотативная, коннотативно-номинативная или как коннотативная. Три последних категории и охватывают арсенал немецких конноти-рованных лексических и фразеологических единиц.

Для комплексного, по возможности полного изучения сложного феномена коннотации потребовалось проведение исследования в русле контенсивной менталингвистики, в которой язык соотносится не столько с мышлением (особенно в его рациональном виде), сколько с человеческим концептуальным, языковым и координатив-ным сознанием.

Исследование коннотации с менталингвистических позиций позволило сделать вывод о том, что концептуальной основой лексического значения является эйдос. Совокупность эйдосов объединена в человеческом сознании в систему, организованную по полевому принципу.

Итак, значение слова, взятое как менталингвистический феномен, есть эйдос, то есть обобщенно-чувственное отражение наиболее типичных инвариантных признаков реалии в человеческом сознании. Эти инвариантные признаки эйдоса составляют его экстен-сионал, из которого, в силу его континуальности, в свою очередь, выводимы импликации различной степени стохастичности. Совокупность имплицированных признаков составляет импликационал эйдоса. Эйдос является элементом образного мышления как кон-ституенты полиморфного человеческого мышления и тем самым включен в сложную систему мыслительных операций.

Концептуальной основой коннотативного аспекта лексического значения является эйдосимвол, возникающий в результате символической компликации эйдоса.

Степень стохастичности эйдоса влияет на его качественные характеристики. Минимум стохастичности дает понятие, максимум стохастичности приводит к эйдосимволу как к квазиреальному, фантазийному образу, способному в результате его квалификативно-оценочной интерпретации обогащаться новыми импликациями, на основе которых развиваются эмотивно-оценочная и символическая функции эйдосимвола. Границы между понятием, эйдосом и эйдо-символом обладают свойством континуальности, вероятностны и не носят абсолютного характера.

Наиболее перспективной представляется попытка рассмотрения коннотации как семантической сущности контенсивно-менталингвистического характера, взятой в лингвокультурологиче-ском аспекте и представленной в ментальном плане как эмотивно-оценочными, так и символическими импликациями, описуемой в рамках эйдосимволической концепции, выводимой из описанных в третьей главе культурно-национальных функций коннотации в знаменательной лексике и фразеологии современного немецкого языка и выступающей в трех модусах: эмотивно-оценочном, стратическом и ситуативном.

Эмотивно-оценочный модус коннотации базируется на эмо-тивно-оценочных параметрах эйдосимвола, поскольку последний служит основой формирования аксиологических свойств и признаков. Эмотивная оценочность обусловлена спецификой культурно-исторического развития говорящего коллектива и обладает сдвигом в стороны отрицательных эмотивных оценок. Многие эмотивные оценки реалий не поддаются рациональной экспликации, так как часто носят подсознательный, неосознанный характер.

Выделенные в работе стратический и ситуативный модусы коннотации обусловлены символической функцией эйдосимвола. При этом если коннотация, взятая в ее стратическом модусе, обусловленна социальным статусом языковой личности и охватывает лексико-фразеологические пласты современного немецкого языка, ограниченные в социальном, региональном или диахронном планах, то ситуативная коннотация в этом отношении лишена ограниченности; она базируется на социальной роли языковой личности, выполняемых ею в момент общения с учетом его типовой ситуации, и связана с употреблением словах и выражений, содержащихся в активном или пассивном лексиконе каждой языковой личности, независимо от ее социального статуса в соответствии с ее социокультурным опытом.

Разумеется, коннотация ни в одном из трех рассмотренных модусов не является гомогенным семантическим образованием; каждый из этих модусов подвергся в данной работе дальнейшему структурному членению, вследствие чего каждая из рассматриваемых структур была описана и в типологическом плане.

Следует, однако, все же оговориться, что возможные классификации коннотации как континуальной семантической сущности носят условно-стохастический характер; их количество и сложность построения зависят от критериев, избираемых в качестве основания для их структурно-типологического членения в методических и классификационных целях.

При переработке эйдосимвола языковым сознанием, то есть при его становлении коннотированной языковой единицей, коннотация выражается как формально-содержательными, так и деривационно-семантическими средствами при преимущественном доминировании последних. Среди формально-содержательных средств выражения коннотации особо важную роль играют фонетико-семантические факторы, а также аффиксальное словопроизводство и словосложение. К наиболее существенным деривационно-семантическим средствам выражения коннотации принадлежит метафоризация, а также фразеологизация, Особенно часто коннота-тивной маркировкой обладают соматический, зоосемический и компаративный разряды фразеологии. Несколько реже в качестве средства выражения коннотации выступает метонимизация, в частности, pars pro toto.

Разумеется, проведенное исследование не претендует на исчерпывающую полноту. Вследствие широты и множества поставленных проблем многие из них не нашли отражения в работе или были рассмотрены лишь в довольно фрагментарном виде.

Помимо выделенных в данном исследовании модусов, коннотация в немецком лексиконе вполне может быть более подробно рассмотрена в будущем и в лингвокультурологическом аспекте, что могло бы способствовать дальнейшему уточнению немецкоязычной языковой картины мира.

Выделенная в работе типология коннотаций вполне может быть в будущем подвергнута дальнейшей разработке и детализации.

Требует своего дальнейшего развития концепция зйдосимвола в рамках предложенной в данной работе модели коннотации. Помимо коннотации заимствований из «внешних» языков необходимо рассмотреть коннотацию заимствований из языков «внутренних», то есть языков этнических общностей, компактно проживающих в немецкоязычных странах. Прежде всего здесь имеется в виду турецкий язык, на котором говорит основная группа национальных меньшинств, проживающих в Германии (около пяти миллионов человек). Однако основной и наиболее крупной задачей будущих исследований, на наш взгляд, должно стать изучение реализации коннотации в речевой деятельности с целью создания экспрессивного эффекта высказывания.

Список научной литературыБулдаков, Владимир Александрович, диссертация по теме "Германские языки"

1. Аквазба Е.О. Денотативное и коннотативное значение слова в художественном тексте: на материале лексики растительного и животного мира в произведениях М.М. Пришвина. Автореф. дис. .канд. филол. наук. Тюмень, 2004. -24 с.

2. Алефиренко Н.Ф. Менталингвистика: язык и мышление // Алефиренко Н.Ф. Современные проблемы науки о языке: Учебное пособие. М.: Флинта. Наука, 2005. - С. 123-145.

3. Алефиренко Н.Ф. Лингвокультурология: ценностно-смысловое пространство языка: учеб. пособие. М: Флинта, Наука, 2010. -224 с.

4. Алефиренко Н.Ф. Спорные проблемы семантики. Волгоград: Перемена, 1999. -274 с.

5. Алефиренко Н.Ф., Золотых Л.Г. Проблемы фразеологического значения и смысла (в аспекте межуровневого взаимодействия языковых единиц). Монография. Астрахань, 2000. -167 с.

6. Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. — М.: Наука, 1996. — 302с.

7. Апресян Ю.Д. Значение и оттенок значения // ИАН ОЛЯ, 1974, т. XXXII, вып. 4.-С. 320-330.

8. Апресян Ю.Д. Коннотация как часть прагматики слова // Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание и системная лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995. -С. 156- 177.

9. Арнольд И.В. Эмоциональный, экспрессивный, оценочный и функционально-стилистические компоненты лексического значения слова // XXII Герценовские чтения: Иностр. языки. ЛГПИим. А.И. Герцена, 1970. С. 87-90.

10. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка. —Л.: Просвещение, 1981. — 303 с.

11. Артемьева Е.Ю. Психология субъективной семантики. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. — 128 с.

12. Арутюнова Н.Д. Аксиология в механизмах жизни и языка // Проблемы структурной лингвистики 1982. — М.: Наука, 1984. С. 5-23.

13. Арутюнова Н.Д. Метафора // Языкознание: Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. 2-е изд. -М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - С. 296-297.

14. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека М.: Языки русской культуры, 1999. - 896 с.

15. Базылев В.Н. Языковые императивы «политической корректности» // Политическая лингвистика. Вып. 3(23). - Екатеринбург, 2007. - С. 8-10.

16. Баиндурашвили А.Г. Некоторые характерные особенности речевого знака в аспекте проблемы реальности бессознательного психического // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. Тбилиси: Мецниереба, 1978. - С. 187198.

17. Балли Ш. Французская стилистика. — М.: Эдиториал УРСС, 2001. — 394 с. (Лингвистическое наследие XX века).

18. Банару В.И. Оценка, модальность, прагматика // Языковое общение: Единицы и регулятивы. Калинин, 1987. С. 1418.

19. Барт P.S/Z. М.: Академический проект, 2009. -373 с.

20. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. -М.: Худож. лит., 1990. -543 с.

21. Белый А. Как мы пишем // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - С. 10-19.

22. Беляева Т.М., Хомяков В.А. Нестандартная лексика английского языка. М.: Либроком, 2010. —138 с.

23. Блумфилд Л. Язык. — М.: Прогресс, 1968. — 606 с.

24. Блэк М. Метафора // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. - С. 153-172.

25. Бодуэн де Куртене И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке // Хрестоматия по истории языкознания XIX XX веков: Сост. В. А. Звегинцев. — М.: Учпедгиз РСФСР, 1956. - С. 220-240.

26. Бок Ф. Структура общества и структура языка // Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. - С. 382-396.

27. Будагов P.A. Многозначность слова II Филологические науки, 1956. №1. С.5-18.

28. Булдаков В.А. Коннотативные потенции терминологической лексики // Коннотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин, 1987. С.31-36.

29. Булдаиов В.А. Коннотированная лексика национальных вариантов немецкого языка в Германии и в Австрии // Уч. зап. Ульяновск, гос. ун-та. Серия Лингвистика. Вып. 2(5). Ульяновск, 2000. С. 71-75.

30. Булдаков В.А. Аксиологическая деятельность и бессознательное // Уч. зап. Ульяновск, гос. ун-та. Серия Лингвистика. Вып. 1 (6). Ульяновск, 2001. С. 8-11.

31. Булдаков В.А. О лингвистическом статусе коннотации // Уч. зап. Ульяновск, гос. ун-та. Серия Лингвистика. Вып. 1 (7). Ульяновск, 2002. С. 19-22.

32. Бурова Н.Е. К вопросу о соотношении значений фразеологизмов со значениями слов // Лингвистика какая она есть. Лингвистика какая она будет. Межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1998. - С. 17-23.

33. Быбина З.И. Категория диминутивности в современном немецком языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Минск, 1978.— 19 с.

34. Верещагин Е.М. Костомаров В.Г. Лингвострановедче-ская теория слова М. : Рус. яз., 1980. - 320с.

35. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценок. — М.: Наука, 1985. — 228 с.

36. Воробьев В.В. Лингвокультурология: Теория и методы. — М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 2008. 340 с.

37. Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки 2001. № 1. - С. 64-72.

38. Вставский А.Н. Коннотативный компонент: проблемы интерпретации // Электронный научный журнал «Вестник Омского государственного педагогического университета». Вып.2006. Электрон, ресурс. Режим доступа: www.omsk.edu

39. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988. — 704 с.

40. Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сборник статей по языкознанию. М.: Издательство Московского университета, 1958. - С. 103-124.

41. Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая номинация: Общие вопросы. — М.: Наука, 1977. С.230-293.

42. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: "Новое литературное обозрение", 1996,— 352 с.

43. Гамперц Дж.Дж. Типы языковых обществ // Новое в лингвистике. Вып. VII. — М.: Прогресс, 1975. С. 182-198.

44. Гачев Г. Национальные образы мира: Космо-Психо-Логос. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. -480 с.

45. Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. Монография. 2-е изд., испр. и доп./ Отв. ред. проф. Л.Б. Савенкова. Ростов-на-Дону: НМЦ «Логос», 2010. -246 с.

46. Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет: В двух томах. — М.: Мысль, 1970. Т.2. — 630 с.

47. Гпазунова О.И. Логика метафорических преобразований. СПб.: Филолологический факультет СПбГУ, 2000. - 192 с.

48. Говердовский В.И. Опыт функционально-типологического описания коннотации: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М.,1977. — 20 с.

49. Говердовский В.И. Диалектика коннотации и денотации / ВЯ, 1985, №2. -С. 71-79

50. Говердовский В.И. Аффиксальная экспликация мелиоративной и пейоративной коннотаций в немецком и русском языках // Коннотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин, 1987. С.44-51.

51. Говердовский В.И. Коннотемная структура слова. — Харьков: Изд-во при Харьковск. гос. ун-те, 1989. — 95 с.

52. Говердовский В.И. Теоретические и практические аспекты лексической коннотации (морфологический подход): Авто-реф. . дис. д-ра филол. наук. М., 1990. 48 с.

53. Головин Б.Н. Введение в языкознание. — М.: Высш. шк., 1977. — 311 с.

54. Голуб, И.Б. Русский язык и культура речи: учебное пособие. М.: Логос, 2001. —432 с.

55. Гримм Я. Из предисловия к немецкой грамматике // Хрестоматия по истории языкознания XIX XX веков: Сост. В. А. Звегинцев. — М.: Учпедгиз РСФСР, 1956. - С. 53-64.

56. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 2000. — 397 с.

57. Даркевич 8.П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь в искусстве 1Х-ХХ/1 вв. М.: Наука. 1988. -344 с.

58. Дэвидсон Д. Что означают метафоры? // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. - С.172-193.

59. Девиин В.Д. Немецкая разговорная лексика. — М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1973. — 344 с.

60. Девкин В.Д. Возникновение слов и фразеологизмов на базе частичного звукового подобия // Вопросы лексикологии немецкого и французского языков. — М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1980. С. 21-33.

61. Добровольский Д О. Структура словаря // Новый большой немецко-русский словарь. В 3 Т.: около 500000 лексическаих единиц / под общим руководством Д.О. Добровольского.- М.: ACT: Астрель, 2008. С.7-30.

62. Домашнее AM. Современный немецкий язык в его национальных вариантах. —Л.: Наука, 1983. —232 с.

63. Домашнее А.И., Копчук Л.Б. Типология сходств и различий языковых состояний и языковых ситуаций в странах немецкой речи / Ин-т лингвистических исследований РАН. СПб: Наука, 2001, — 165 с.

64. Ерофеева Е.В., Сторожева Е.М. Идиомный компонент коннотативного значения слова // Вестник Пермского университета. Серия Российская и зарубежная филология, 2009. Вып. 4. С.5-13.

65. Жирмунский В.М. Национальный язык и социальные диалекты. — Л.: Художественная литература, 1936. 299 с.

66. Жоль К.К. Язык как практическое сознание: Философский анализ. — Киев: Выща шк., 1990. — 238 с.

67. Зайцева З.К. Мартин Хайдеггер: язык и время. // Хайдег-гер М. Разговор на проселочной дороге. М.: Высш. шк., 1991. -С. 159-177.

68. Залевская A.A. Национально-культурная специфика картины мира и различные подходы к ее исследованию // Языковое сознание и образ мира: Сб. ст. / Отв. ред. Н.В. Уфимцева.- М: ИнЯз, 2000. С. 39-54.

69. Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. — М.: ЛКИ, 2007. — 338 с.

70. Зиновьева Е.И., Юрков Е.Е. Лингвокультурология: Теория и практика. СПб.: МИРС, 2009 г. -291 с.

71. Зинченко A.B. Идиоматичность как проявление структурно-семантической аналогии единиц лексико-фразеологической системы: На материале адъективных фразеологизмов и прилагательных. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Иваново, 2007. 22 с.

72. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 2-е изд. М.: «УРСС», 2002. -264 с.

73. Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 1. Язык. — М.; СПб: Университетская книга, 2002. — 272 с. (Книга света).

74. Кацнельсон С.Д. Общее и типологическое языкознание. — Л.: Наука, 1986. — 298 с.

75. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. Учебное пособие. — М.: Эдиториал УРСС, 2000. — 352 с.

76. Кодухов В.И. Общее языкознание. — М.: ЛКИ, 2008. — 304 с.

77. Колесов В.В. Язык и ментальность. СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. -240 с.

78. Колодкина E.H. Экспериментальное исследование параметра эмоциональности // Прагматические и семантические аспекты синтаксиса: Сборник научных трудов. Калинин, 1985. -С. 133-141.

79. Колодкина E.H. Специфика психолингвистической трактовки параметров конкретности, образности и эмоциональности значения существительных: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Саратов, 1986. -17 с.

80. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова. — М.: Эдиториал УРСС, 2003. — 192 с. (Лингвистическое наследие XX века).

81. Копчук Л.Б. Национальная и региональная вариативность лексики и фразеологии современного немецкого языка. Монография. СПб.: Образование, 1997. -170 с.

82. Копчук Л.Б. Статус обиходно-разговорного языка в системе немецких социолектов // Материалы конференции, посвященной 90-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН А. Н. Десницкой. СПб.: 2002. - С. 102-108.

83. Копчук Л.Б. Социолект молодёжи и его освещение в современной германистике. / Лексика и лексикография. Сборник научных трудов. Вып. 12. - М.: Институт языкознания РАН, 2001. - С. 65-72.

84. Крысин Л.П. Русские этностереотипы: отражение в языке представлений о «чужом» и «своем» // Русское слово в центре Европы: сегодня и завтра. Банска Бистрица: Ассоциация русистов Словакии, 2008. С. 9-13.

85. Кубрякова Е.С., Шахнарович A.M., Сахарный Л.В. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи / Отв. ред. Е.С. Кубрякова; АН СССР. Ин-т языкознания. М.: Наука, 1991.-239 с.

86. Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века // Язык и наука в конце XX века. М., 1995. С. 144-238.

87. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. Изд. 2. -М.: ЛКИ, 2008. -256 с.

88. Левковская К.А. Лексикология современного немецкого языка. — М.: Высш. шк., 1968. — 320 с.

89. Леонтьев A.A. Язык как социальное явление: К определению объекта познания // ИАН СЛЯ, 1976, т. 35, № 4. С. 299307.

90. Леонтьев A.A. Национальные особенности коммуникации как междисциплинарная проблема. Объем, задачи и методы этнопсихолингвистики // Национально-культурная специфика речевого поведения. Под ред. A.A. Леонтьева. — М.: Наука,1977. С. 5-14.

91. Лобанова Л.П. Осторожно: Политкорректность! // Глагол.2004. № 9. Электрон, ресурс. Режим доступа: http://alabarinake.tk/arc/n9/Politkor/

92. Лобанова Л.П. Новый стиль речи и культура поколения: Политическая корректность. 4.1, 2009. Электрон, ресурс. -Режим доступа: http://www.portal-slovo.ru/philology/37421.php

93. Лобанова H.H. Формирование семантической структуры терминологических единиц // Семантико-системные отношения в языке. Свердловск, 1984. С.51-57.

94. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982.—480 с.

95. Лосев А.Ф. Философия имени. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990.— 269 с.

96. Лукьянова H.A. О семантике и типах экспрессивных лексических единиц // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. Новосибирск, 1979. Вып. 8. - С.67-72.

97. Любимова A.A. Языковое манипулирование в СМИ как способ разрушения языковой картины мира и традиционной системы ценностей // Современные вопросы общественно-речевой практики / Сост. A.A. Любимова. М.: Макс-Пресс,2005. -С.33-61.

98. Ляпон М.В. Оценочная ситуация и словесное самомоделирование // Язык и личность. М.: Наука, 1989. - С. 24-34.

99. Мандельштам О. Э. Слово и культура: Статьи. — М.: Советский писатель, 1987. — 320 с.

100. Маслова В.А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш. учебн. заведений. — М.: Академия, 2004. — 208 с.

101. Маккензен Л. Немецкий язык. Универсальный справочник / Пер. с немецкого Е. Захарова.— М.: Аквариум, ООО «Издательство АСТ-ЛТД», 1998.-592 с.

102. Мокиенко В.М. Славянская фразеология. М.: Высш. шк., 1989. -287 с.

103. Мосьяков А.Е. Стилистическое функционирование фразеологизмов в современном французском языке (на материале общественно-политической литературы). Автореф. дис. . канд. . филол. наук. М., 1971.-46.с.

104. Муравлева Н.В. Апеллятивация имен собственных и фоновые коннотации // Коннотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин, 1987. С.75-82.

105. Мусаев К. Лексико-фразеологические вопросы художественного перевода: Пособие для студентов ун-тов и пед. ин-тов. Ташкент: Укитувчи, 1980.-192 с.

106. Мягкова Е.Ю. Психолингвистическое исследование эмоциональной нагрузки слова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1986.— 17 с.

107. Мягкова Е.Ю. Эмоциональная нагрузка слова: опыт психолингвистического исследования. Воронеж, Изд-во Воронеж. ун-та, 1990,- 106 с.

108. Мягкова Е.Ю. Эмоционально-чувственный компонент значения слова. Курск: Изд-во Курск, гос. пед. ун-та, 2000. -110с.

109. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. — М.: Либроком, 2009. — 170 с.

110. Ольшанский И.Г., Г/сева А.Е. Лексикология. Современный немецкий язык. — М.: Академия, 2005. —416 с.

111. Ольшанский И.Г. Лингвокультурология в конце XX в.: Итоги, тенденции, перспективы // Лингвистические исследования в конце XX и.: Сб. обзоров. -М.: ИНИОН, 2000. С.26-55.

112. Панова A.A. Ономасиология и проблема идиоматичности слова. — Челябинск: Изд-во Башкирск. гос. ун-та, 1984. — 72 с.

113. Петров В.В. От философии языка к философии сознания //Философия, логика, язык. — М.: Прогресс, 1987. С.3-17.

114. Пешковский A.M. Объективная и нормативная точка зрения на язык // Избранные труды. — М.: Госучпедгиз РСФСР, 1959.-С.50-62.

115. Пиотровский Р.Г. Очерки по стилистике французского языка: Морфология и синтаксис. — Л.: Учпедгиз, 1960. — 224 с.

116. Попова З.Д., Стернин И.А. Общее языкознание. Учебное пособие / 2-е изд., перераб. и доп. — М.: ACT: Восток Запад, 2007. — 408 с. — Лингвистика и межкультурная коммуникация. Золотая серия).

117. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. — М.АСТ: Восток-Запад, 2007. — 314 с.— (Лингвистика и межкультурная коммуникация. Золотая серия).

118. Портнов А.Н. Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX-XX вв. Иваново: Изд-во Иван, ун-та, 1994. - 367 с.

119. Потебня A.A. Слово и миф. — М.: Правда, 1989. -622 с.

120. Портянникова В.Н. Стилистические особенности молодежных жаргонизмов // Теория и практика лингвистического описания разговорной речи. Горький, 1975. Вып. 6. С. 133143.

121. Прокопьева С.М. Коннотативный потенциал фразеологических единиц в тексте // Коннотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин, 1987. С.99-102.

122. Прошин A.B. О выделении стилистического значения в качестве самостоятельной лингвистической категории // Вопросы семасиологии и лингвостилистики. Рязань, 1973, вып. 1 (ч.1). -С.24-32.

123. Прошин A.B. Стилистически сниженная фразеология в аспектах статики и динамики (на материале современного английского языка): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1975. — 24 с.

124. Кононова O.A. Отображение религиозно-мифологических представлений лексико-фразеологическими средствами в языковой картине мира немецкого языка. Автореф. дис. . канд.филол. наук. М., 2001. 22 с.

125. Копчук Л.Б. Национальная и региональная вариативность лексики и фразеологии современного немецкого языка. -СПб. : Образование, 1997. 169 с.

126. Культурология: Учебное пособие / Составитель и ответственный редактор А. А. Радугин. М.: Центр, 2000. - 304 с.

127. Плотников Б.А. Основы семасиологии. Минск, Вы-шэйшая школа, 1984. - 124с.

128. Райхштейн А.Д. Сопоставительный анализ немецкой и русской фразеологии. — М.: Высш. шк., 1980. — 143 с.

129. Рамишвили Г.В. Вильгельм фон Губольдт основоположник теоретического языкознания // Гумбольдт В., фон. Избранные труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 2000. - С.5-33.

130. Рахилина Е.В. Идеи и идеологи когнитивной семантики //Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. — М.: Русские словари, 2000. С.342-379.

131. Ревзина О. Г. О понятии коннотации // Языковая система и ее развитие во времени и пространстве: Сборник научных статей к 80-летию профессора К.В. Горшковой. М.: Изд-во1. МГУ, 2001. -С.436-446.

132. Ревзина О. Г. Стилистика XXI века // Русский язык: исторические судьбы и современность. Международный конгресс. Москва, МГУ, 13—16 марта 2001 г. М., 2001. С. 265—266.

133. Ризель Э.Г. К вопросу о коннотации // Сборник научных трудов МГПИИЯ им. М. Тореза, вып.125, 1980.

134. Ризель Э.Г., Шендельс ЕМ. Стилистика немецкого языка. — М.: Высш. шк., 1975. — 316 с.

135. Розен Е.В. Общая и профессиональная лексика при обучении устной немецкой речи. — М.: Высш. шк., 1984. — 79 с.

136. Розен Е.В. Немецкая лексика: история и современность: Учеб. пособие. М.: Высш. шк., 1991. - 96 с. (Б-ка преподавателя).

137. Сапожникова Л.М. Семантика референциально однозначных собственных имен и их адьективных дериватов // Кон-нотативные аспекты семантики в немецкой лексике и фразеологии. Калинин, 1987. С. 103-113.

138. Сергеев Ф.П. Проблема взаимоотношения языка, мышления и сознания: учеб. пособие к спецкурсу по менталингви-стике. Волгоград: Перемена,2004. -142 с.

139. Сергеева ПЛ. Коннотативное значение как объект лингвистического анализа // Исследования по семантике: Межвузовский сборник. Уфа, 1983. С. 114-118.

140. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. — М.: Наука, 1988. — 242 с.

141. Сиротинина О.Б. Основные критерии хорошей речи / Хорошая речь: Правильность; Коммуникативная целесообразность / Сиротинина О.В., Кормилицына М.А. ЯКИ (УРСС), 2009. С. 16-28.

142. Скворцов Л.И. Литературный язык, просторечие и жаргоны в их взаимодействии // Литературная норма и просторечие. — М.: Наука, 1977. С.29-57.

143. Скляревская Г.И. Метафора в системе языка. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. — 166 с.

144. Скребнев Ю.М. Очерк теории стилистики. — Горький: Изд-во Горьков. гос. пед. ин-та иностр. яз. им. Добролюбова, 1975.— 175 с.

145. Сорокин Ю.А. Художественная и историческая трансляция культуры // Национально-культурная специфика речевого поведения. Под ред. A.A. Леонтьева. — М.: Наука, 1977. С. 114-120.

146. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Фердинанд де Соссюр. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. - С. 31273.

147. Степанова М.Д. Методы синхронного анализа лексики. — М.: Эдиториал УРСС, 2004. — 200 с. (Лингвистическое наследие XX века).

148. Степанова М.Д., Чернышева И.И. Лексикология современного немецкого языка. М.: ИЦ Академия, 2005. - 256 с. -(Высшее професиональное образование).

149. Стернин И.А. Проблемы анализа структуры значения слова. — Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1979. — 156 с.

150. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1985. - 170 с.

151. Тарасов Е.Ф. Социолингвистические проблемы теории речевой коммуникации // Основы теории речевой деятельности. Под ред. А. А. Леонтьева. — М.: Наука, 1974. С. 255-273.

152. Тарасов Е. Ф. Место речевого общения в коммуникативном акте // Национально-культурная специфика речевого поведения. Под ред. А. А. Леонтьева. — М.: Наука, 1977. С. 6795.

153. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. — М.: Наука, 1986. — 142 с.

154. Телия В.Н. Семантика связанных значений слов и их сочетаемости // Аспекты семантических исследований. — М.: Наука, 1980. С. 250-319.

155. Телия В.Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М.:Школа «Языки русской культуры», 1996. - 284 с.

156. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М.: Слово, 2000. - 261 с.

157. Уфимцева A.A., Азнаурова Э.С., Кубрякова Е.С., Телия В.Н. Лингвистическая сущность и аспекты номинации. // Языковая номинация: Общие вопросы. -М.: Наука, 1977. С.7-98.

158. Уфимцева A.A. Лексическое значение: Принцип семи-ологического описания лексики. — М.: Наука, 1986. — 240 с.

159. Федоров А.И. Русская фразеология и ее изучение по источникам: Автореф. дис. . докт. филол. наук. Л., 1973. — 33 с.

160. Фефилов А.И. Морфотемный анализ единиц языка и речи. — Ульяновск: УлГУ, 1997. — 246 с.

161. Фефилов А.И. Основы когитологии. — Ульяновск: УлГУ, 2004.—216 с.

162. Филиппов A.B. К проблеме лексической коннотации II ВЯ, 1978, №1. С. 57-63.

163. Фосслер К. Эстетический идеализм. Избранные работы по языкознанию. М.: Эдиториал УРСС, 2007. -144 с. (История лингвофилософской мысли).

164. Фреге Г. Мысль: Логическое исследование // Философия, логика, язык. — М.: Прогресс, 1987. С. 18-47.

165. Хомяков В.А. Введение в изучение слэнга — основного компонента английского просторечия. — Вологда: Вологодск. гос. пед. ин-т, 1971. — 104 с.

166. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. — М.: Высш. шк, 1991. — 192 с.

167. Хендерсон Дж.Л. Древние мифы и современный человек Юнг К.Г. Человек и его символы // Юнг К.Г. и др. Человек и его символы. — М.: Серебряные нити, 1997. С.104-154.

168. Шахнарович A.M. Национальное и универсальное в развитии речи ребенка // Национально-культурная специфика речевого поведения. Под ред. A.A. Леонтьева. -М.: Наука, 1977. -С. 54-67.

169. Шахнарович A.M. Языковая личность и языковая способность // Язык система. Язык - текст. Язык - способность. Сб. статей / Институт русского языка РАН. М., 1995. - С. 57-69.

170. Шаховский В.И. Проблема разграничения экспрессивности и эмотивности как семантической категории стилистики // Проблемы семасиологии и лингвостилистики. Рязань, 1975, вып.2. С. 16-18.

171. Шаховский В.И. Эмотивный компонент значения и методы его описания. Волгоград: Изд-во ВГПИ, 1983.-96 с.

172. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж, 1987. -190 с.

173. Швейцер А.Д. Современная социолингвистика: Теория, проблемы, методы. — М.: Наука, 1977. — 176 с.

174. Шмелев Д.Н. Слово и образ. — М.: Наука, 1964. — 120 с.

175. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. — М.: Наука, 1973. — 240 с.

176. Шнайдт К. Кандинский и Баухауз // Курьер Юнеско,1980, №5. С. 14-15.

177. Шпет Г.Г. Сочинения. — М.: Правда, 1989. — 602 с.

178. Щербина Т.С., Баранов А.Г. Этноспецифика в системе языка и речевых реализациях // Филология на рубеже XX-XXI веков: Тезисы Международной научной конференции, посвященной 80-летию Пермского университета. Пермь, 1996. -С.82-83.

179. Чейф У.Л. Значение и структура языка. — М.: Прогресс, 1975.—431 с.

180. Чернышева И.И. Фразеология современного немецкого языка. — М.: Высш. шк., 1970. — 200 с. (Библиотека филолога).

181. Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. — ТОО ТК «Петрополис», 1998. — 432 с.

182. Юнг К.Г. К вопросу о подсознании // Юнг К.Г. и др. Человек и его символы. — М.: Серебряные нити, 1997. С.13-102.

183. Юнг К.Г. Концепция коллективного бессознательного // Юнг К.Г. и др. Человек и его символы. — М.: Серебряные нити, 1997. -С.339-346.

184. Языковая номинация. Общие вопросы / Отв. ред. Б. А. Серебреников и А. А. Уфимцева. — М.: Наука, 1977. — 360 с.

185. Aarau M.R. Mundart und Standardsprache im Radio der deutschen und rätoromanischen Schweiz: Sprachformgebrauch, Sprach- und Sprechstil im Vergleich Frankfurt am Main;Salzburg: Sauerländer, 1988. -38 S.

186. Ammon U. Die deutsche Sprache in Deutschland, Österreich und der Schweiz: das Problem der nationalen Varietäten. — Berlin; New York: Gruiter, 1995. — 575 S.

187. Bauche H. Le langage populaire.-Paris: Payot, 1928. -256 S.

188. BaurA. Was ist eigentlich Schweizerdeutsch? — Winterthur:1. Gemsberg, 1983. — 160 S.

189. Beardsley M.C. Die metaphorische Verdrehung // Theorie der Metapher. — Darmstadt: Wiss. Buchgesellschaft, 1987. -S.120-141.

190. Behrens M., Rimscha R., von. Politische Korrektheit in Deutschland: Eine Gefahr für die Demokratie. Bonn: Bouvier, 1995,- 186 S.

191. Bochmann K. Zum theoretischen Status und operativen Wert der Konnotation // Linguistische Arbeitsberichte. Karl-MarxUniversität Leipzig, 1974, Heft 10. S. 24-38.

192. Brunner J. Politische Leidenschaften : zur Verknüpfung von Macht, Emotion und Vernunft in Deutschland. Göttingen : Wallstein-Verlag, 2010. -317 S.

193. Bröker M. Von Spatenpaulis und Stoppelhopsern: Sprüche unter der Hurratüte. -Münster: Coppenrath, 1984. -80 S.

194. Buck H. Kulturelle Vielfalt Grenzen der Toleranz. -Göttingen: V & R Unipress, 2006. - 216 S.

195. Commenda H. Die deutsche Soldatensprache in der k.u.k. österreichisch-ungarischen Armee. Bad Neydharting, Linz, Wien, Frankfurt a.M.: Bücherhorn, 1976. -169 S.

196. Christen H. Sprachliche Variation in der deutschsprachigen Schweiz: dargestellt am Beispiel der L-Vokalisierung in der Gemeinde Knutwil und in der Stadt Luzern. Stuttgart: SteinerVerlag, 1988. -266 S.

197. Detlefs G. Die Pervertierung der Meinungsfreiheit: der Schleichweg in die Gesinnungsdiktatur. Tübingen: Hohenrain-Verlag, 1995. -203 S.

198. Dobrovol'skij Dmitrij O. Motivationstypen in der Idiomatik aus kognitiver Perspektive // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1996. M.: DAAD. - S. 121-134.

199. Donath J. Soziale Aspekte des Zusammenhangs zwischen Kommunikation und Sprachsystem // Wissenschaftliche Zeitschrift der Technischen Universität Dresden, Reihe A, Gesellschaftswissenschaften, 1971, Heft 19. -S.1219-1223.

200. Donec P. Realia der Wende: Oktober'89 bis März'90 // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1991. M.: 1991 DAAD. - S.33-37.

201. Donec P. Semiotik der Wende (Symbole, Bilder, Metaphern) // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. M.: DAAD. - S.90-93.

202. Dubinin S. Entwicklungstendenzen der nationalen Variantren des Deutschen und der Fremdsprachenunterricht Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. M.: DAAD. - S.23-27.

203. Eco U. Einführung in die Semiotik. — Stuttgart: Klett, 2002. — 474 S.

204. Erdmann K.O. Die Bedeutung des Wortes. — Leipzig: Haes-sel, 1922.— 226 S.

205. Ernst P. Kanzleistil: Entwicklung, Form, Funktion: Wien 24. und 25. November 2006. -Wien : Praesens-Verlag, 2009. -276 S.

206. Filistovic T.P. II Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. -M.: 1991 DAAD. S.58-62.

207. Firle M. Stilanalysen als Beitrag zur Kunstwirkungsforschung II Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Universität Leipzig. Gesellsafts- und sprachwissenschaftliche Reihe, 1982, Heft 3. -S.257-265.

208. Fleischer W. Konnotation und Ideologiegebundenheit in ihrem Verhältnis zu Sprachsystem und Text II Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Universität Leipzig. Gesellschafts-und sprachwissenschaftliche Reihe 27, 1978, Heft 5. S. 543 ff.

209. Fluck H.-R. Fachsprachen: Einführung und Bibliographie.

210. Tübingen: Francke, 1985. -293 S.

211. Gipper H. Sprachwissenschaftliche Grundbegriffe und Forschungsrichtungen. — München: Hueber, 1978. —263 S.

212. Girtler R. Rotwelsch: Die alte Sprache der Gauner, Dirnen und Vagabunden. — Wien; Köln; Weimar: Böhlau, 1998. — 255 S.

213. Glauninger M.M. Untersuchungen zur Lexik des Deutschen in Österreich. Frankfurt am Main; Berlin; Bern; Bruxelles; New York; Wien: Lang, 2000 -246 S.

214. Grosse E. U. Zur Neuorientierung der Semantik bei Greimas //Zeitschrift für romanische Philologie, 1971, Bd. 87. Heft 5-6.

215. Grundzüge einer deutschen Grammatik. Hrsg. von K.E. Heidolph, W. Flämig, W. Mötsch u.a. -Berlin: Akademie, 1984. -1028 S.

216. Güller P. u.a. Der Islam und wir : Vom Dialog zur Politik. -Zürich : Rüegger, 2011. 280 S.

217. Hammer-Tugendhat D. Emotionen. Bielefeld : Transcript, 2010. -90 S.

218. Harnisch H. Zum Problem der Wortbedeutung // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. Bd. 27, 1972, Heft 6. S. 456-482.

219. Härtung W. Differenziertheit der Sprache als Ausdruck ihrer Gesellschaftlichkeit // Kommunikation und Sprachvariation. Von einem Autorenkollektiv von W. Härtung und H. Schönfeld. — Berlin: Akademie, 1981. S. 26-72.

220. Heger K. Zur plurizentrischen Sprachkultur // Zeitschrift für germanistische Linguistik. Berlin: Cruiter, 1989. Heft 2. - S.226-228.

221. Henne H. Historische deutsche Studentensprache Berlin : de Gruyter, 1982. -31 S.

222. Henne H. Historische deutsche Studenten- und Schülersprache, Einführung, Bibliographie und Wortregister. Berlin : de Gruy-ter, 1984. -307 S.

223. Henne H. Jugend und ihre Sprache. Berlin, New York: de Cruiter, 1986. -385 S.

224. Henne H. Jugendliches, Informelles und öffentliches Sprechen Tendenzen der deutschen Gegenwartssprache II Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. M.: DAAD. - S.37-46.

225. Herbert E. F. Die Burschensprache: Standessprache der deutschen Studenten. — Salzburg: Trauner, 1991. — 118 S.

226. Hitzler R. Leben in Szenen : Formen jugendlicher Vergemeinschaftung heute. Wiesbaden:Verl. für Sozialwiss., 2005. -239 S.

227. Hjelmslev L. Prolegomena zu einer Sprachtheorie. — München: Hueber, 1974. — 122 S.

228. Hoppe A. Sprache und Denken II Philosophie und Kybernetik. Hrsg. von K.Steinbuch. — München: Nymphenburger Verlagshandlung. S. 57-78.

229. Horn P. Die deutsche Soldatensprache. Gießen: Töpel-mann, 1905. -174 S.

230. Imme Th. Die deutsche Soldatensprache der Gegenwart und ihr Humor. Dortmund: Ruhfus, 1917. -171 S.

231. Kapitzky J. Sprachkritik und Political correctness in der Bundesrepublik. -Aachen: Shaker, 2000. -201 S.

232. Kernstock-Redl H. Zoff, Zank & Zores : Emotionen und Konflikte auf den Weg der Harmonie führen. Wien : Signum, 2010. -261 S.

233. Kirschgässner W. Probleme der Einheit von Rationalem und Emotionalem im Erkenntnisprozeß. — Berlin: Akademie, 1971. — 290 S.

234. Klein H.-M., Robke Ch. Emotionale Intelligenz : Gefühle riehtig deuten und nutzen. Berlin : Cornelsen, 2011. -126 S.

235. Kohlhammer S. Islam und Toleranz : von angenehmen Märchen und unangenehmen Tatsachen. Springe: zu Klampen, 2011. -199 S.

236. Kokanina L.B. Lexikalisch-phraseologische Besonderheiten der deutschen Sprache in der Schweiz // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. M.: DAAD. - S.95-99.

237. Kopperschmidt J. Rherorik: Einführung in die persuasive Kommunikation.—Ulm; Stuttgart: Süddeutsche Verlagsgesellschaft, 1972.- 172 S.

238. Körner K.-H. Einführung in das semantische Studium des Französischen. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1977.-222 S.

239. Kramorenko G.l. Zum Problem der Heterogenität der Jugendsprache und ihrer lexikalisch-semantischen Charakteristik // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. -M.: DAAD. S.47-57.

240. Kramp M. «Polit Pop» politisch engagierte Werke in der deutschen Pop Art. -Bohum:Univers.-Vewrlag, 1997. - 190 S.

241. Kronasser H. Handbuch der Semasiologie: Kurze Einführung in die Geschichte, Problematik und Terminologie der Bedeutungslehre. — Heidelberg: Carl Winter Universitätsverlag, 1952. — 204 S.

242. Lachmann A. Besonderheiten der Varietät «Türkendeutsch» am Beispiel der gesprochenen Sprache der Komiker Erkan und Stefan. - Potsdam.Univers. Potsdam, 2009. -15 S.

243. Ladissow A. Untersuchungen zur Konnotation in der nominalen Wortbildung der deutschen Gegenwartssprache. Dissertation zur Promotion A. Leipzig, 1980. — 176 S.

244. Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. — Chicago : University of Chicago Press, 2003. —276 p.

245. Langacker R.W. Sprache und ihre Struktur. -Tübingen: Niemeyer, 1976. -286 S.

246. Leisi E. Paar und Sprache: Linguistische Aspekte der Zweibeziehung. — Heidelberg: Quelle und Meyer, 1978. — 167 S.

247. Levi-Strauss K. Das wilde Denken. Frankfurt a.M.: Suhr-kamp, 1968.-342 S.

248. Lorenz W., Wotjak G. Zum Verhältnis von Abbild und Bedeutung: Überlegungen im Grenzfeld zwischen Erkenntnistheorie und Semantik. — Berlin. Akademie, 1977. — 520 S.

249. Lötscher A. Schweizerdeutsch: Geschichte, Dialekte, Gebrauch. Frauenfeld; Stuttgart: Huber, 1983. -212 S.

250. Ludwig K.-D. Zum Verhältnis von Sprache und Wertung: Untersuchungen an einigen Adjektiven, die negative ästhetische und moralische Wertung fixieren. Dissertation zur Promotion A. Berlin, 1976.- 183 S.

251. Lutzeier P. R. Lexikologie: Ein Arbeitsbuch. Tübingen: Stauffenberg, 1995. - 167 S.

252. Lyons J. Semantik. Bd. 1. — München: Beck, 1980. — 399 S.

253. Macha J. Sprache und Witz: Die komische Kraft der Wörter. Bonn: Dümmler, 1992. - 125 S.

254. Martens K. Sprachliche Kommunikation in der Familie. — Kronberg: Scriptor, 1974. — 288 S.

255. Mauch M. Emotionale Konnotationen der Termini "Krebs" und "Tumor". Mainz: Universtätsverlag, 2008. - 138 S.

256. Mausser O. Deutsche Soldatensprache:Ihr Aufbau und ihre Probleme. Strassburg: Trübner, 1917. -132 S.

257. Meier G. F., Albrecht E. Sprache und Erkenntnis, Zeichen und Bedeutung // Theoretische Probleme der Sprachwissenschaft. Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von W. Neumann. — Berlin: Akademie, 1976. S.262-424.

258. Meyer L. Rosa zwischen Lust und Frust:mein Buch über Frausein, Liebe, Sex und Verhütung. Zürich: Bundesamt für Gesundheit, 2002.-129 S.

259. Meinhold G. Zum Problem der Semveränderung // Wissenschaftliche Zeitschrift der Friedrich-Schiller-Universität Jena. Gesellschafts— und sprachwissenschaftliche Reihe, 1972, Heft 5-6. -S. 46-63.

260. Militz H.-M. Gesellschaftlicher Wortschatz und «discours politique»: Ein Forschungsbericht aus romanistischer Sicht // Sprachwissenschaftliche Informationen. — Berlin: Zentralinstitut für Sprachwissenschaft, 1983,Heft 6. S. 111-145.

261. Mill J.S. A System of Logic. Honolulu: University Press of the Pacific, 2000. - 622 p.

262. Muhr R. Österreichisches Deutsch: linguistische, sozialpsychologische und sprachpolitische Aspekte einer nationalen Variante des Deutschen. Wien: Hölder-Pichler-Tempsky, 1995. -402 S.

263. Neiler K. DDR-Nostalgie : Dimensionen der Orientierungen der Ostdeutschen gegenüber der ehemaligen DDR, ihre Ursachen und politischen Konnotationen . Wiesbaden, Verlag für Sozialwissenschaften, 2006. -375 S.

264. Neubert A. Arten der lexikalischen Bedeutung // Linguistische Studien, Reihe A, 45, 1978. S. 1-23.

265. Neubert A. Semantik und Übersetzungswissenschaft // Probleme der strukturellen Grammatik und Semantik. Karl-Marx

266. Universität Leipzig, 1968. S. 199-207.

267. Ogden L.K., Richards I.A. Meaning of Meaning: A Study of the Influence of Language Upon Thought and of the Science of Symbolism. London; New York: Routledge, 2001. - 386 p.

268. Osgood Ch.E. Eine Entdeckungsreise in die Welt der Begriffe und der Bedeutungen // Grundfragen der Kommunikationsforschung. Hrsg. von W. Schramm. — München: Fink, 1973. S. 3970.

269. Ostermayer E. Emotionalität & soziale Beziehungen. Berlin; Düsseldorf : Cornelsen Scriptor, 2009. -96 S.

270. Panier K. Sex gehört dazu: Geschichten vom Erwachsenwerden. Berlin: Schwarzkopf und Schwarzkopf, 2003. -527 S.

271. Partridge E. Slang To-Day And Yesterday. Publisher William Press, 2007,- 484 p.

272. Peine M., Schönfeld H. Sprachliche Differenzierungen und ihre Bewertung II Kommunikation und Sprachvariation. Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von W, Härtung und H. Schönfeld. — Berlin: Akademie, 1982. S.215-258.

273. Pelz, H. Linguistik: Eine Einführung. Hamburg : Hoffmann, 1996. —352 S.

274. Polenz P., von. «Binnendeutsch» oder plurizentrische Sprachkultur II Zeitschrift für germanistische Linguistik. -Berlin:Cruiter, 1988. Heft 2. -S.207-216.

275. Pottier B. Vers un semantique moderne II Travaux de linguistique et de literature, vol.2, № 1, Strasbourg, 1964. S. 107136.

276. Redemann A. Kinderseelendiebe. Hamburg: BellaVista, 2004. -185 S.

277. Richards I.A. Practical Criticism: A Study of Literary Judgment. — London; New York: Routledge, 2001 361 p.

278. Rossipal H. Konnotationsbereiche, Stiloppositionen und die sogenannten "Sprachen" in der Sprache // Germanistische Linguistik. Marburg/Lahr, 1973, Heft 4. - S. 5-87.

279. Rössler G. Konnotationen: Untersuchungen zum Problem der Mit- und Nebenbedeutung. — Wiesbaden: Steiner, 1979. — 177 S.

280. Rusch P. Die deutsche Sprache in Österreich // Jahrbuch Deutch als Fremsprache. — München: ludicium-Verlag, 1989. Bd. 14. S.35-57.

281. Schaper M, Koll P. Bord-Jargon: dem Seemann aufs Maul geschaut. Hamburg: DSV-Verl., 1991. -126 S.

282. Schippan Th. Arten der lexikalischen Bedeutung // Linguistische Studien, Reihe A, 65, 1980.

283. Schippan Th. Konnotation und Ideologiegebundenheit. // Linguistische Studien, Reihe A, 51, 1978. S. 103-111.

284. Schippan Th. Lexikalische Bedeutung und Motivation // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. Bd. 27, 1974, Hefte 1-3. S. 212-222.

285. Schlegel P. Gefühle, ein Buch mit sieben Siegeln? -Haßloch, Parler-Verlag, 2010. -154 S.

286. Schlender J.H. Germanische Mythologie. Dresden: Verlag von H. Minden, 1906. -224 S.

287. Schmidt Th. Drogenhilfe und Graumarkt: Beispiele Amsterdam und Bremen. Opladen: Leske und Budrich, 2002. -254 S.

288. Schreier C. Drogenszene, Bettelei und Stadtstreichertum im deutschen Rechtsstaat aus präventiver Sicht. Berlin: dissertati-on.de, 2003.-263 S.

289. Schwitalla W. Konnotationen in Gebrauchstexten // Wirkendes Wort, 1977, H. 3. -S. 171-183.

290. Sperber H. Einführung in die Bedeutungslehre. — Bonn; Leipzig: K. Schroeder, 1965. — 96 S.

291. Sprache und Sexualität: Texte zur Analyse und Diskussion / Hrsg. von Rudolph Wenzel. — Frankfurt/M.: Diesterweg, 1975. — 88 S.

292. Spetter M. Kulturbezogene Bedeutung der Phraseologismen mit Personennamen Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1995. -M.: DAAD. S.85-89.

293. Stalnaker R. C. Pragmatics // Semantics of Natural Language. — Dordrecht-Holland; Boston-USA: Reidel, 1972. S.380-397.

294. SteinertA. Denotationen, Konnotationen und Offenheit: eine Querschnittuntersuchung zur Automobilwerbung in Zeitschriften. -München, M-Press, 2003. -164 S.

295. Steinig W. Soziolekt und soziale Rolle. — Düsseldorf: Schwann, 1976. —299 S.

296. Sverrisdöttir O.G. Land in Sicht: eine kontrastive Untersuchung deutscher und isländischer Redensarten aus der Seemannssprache. Frankfurt a. M.; Bern; New York; Paris: Lang, 1987. -276 S.

297. Theoretische Probleme der Sprachwissenschaft. In zwei Bänden / Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von W. Neumann. Berlin: Akademie, 1976. — 777 S.

298. Ulmann S. Grundzüge der Semantik: Die Bedeutung in sprachwissenschaftlicher Sicht. — Berlin: Gruiter, 1967. — 348 S.

299. Ulmann S. Semantik: Eine Einführung in die Bedeutungslehre. — Frankfurt/M.: Fischer, 1973. —401 S.

300. Vermeer H.J. Einführung in die linguistische Terminologie. — München: Nymphenburger Verlagshandlung, 1971. —117 S.

301. Wassmann C. Die Macht der Emotionen: wie Gefühle unser Denken und Handeln beeinflussen. Darmstadt : Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2010. -176 S.

302. Wehle P. Die Wiener Gaunersprache: Eine stark aufgelockerte Dissertation. —Wien; München: Jugend und Volk, 1977. — 111 S.

303. Weinrich H. Münze und Wort: Untersuchungen an einem Bildfeld // Weinrich H. Sprache in Texten. — Stuttgart: Klett, 1976. — 356 S.

304. Welke K. Einheit und Differenziertheit der Wortbedeutung // Wissenschaftliche Zeitschrift der Humboldt-Universität Berlin. Gesellschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe, 1976, Heft 6. -S.703-719.

305. Wiesinger P. Zum Wortschatz im Österreichischen Wörterbuch // Österreich in Geschichte und Literatur. Wien.lnstitut für Österreichkunde, 1980, Heft 6. - S.367-397.

306. Wiesinger P. Das österreichische Deutsch. Wien; Köln; Graz: Böhlau, 1988. -281 S.

307. Wotjak G. Untersuchungen zur Struktur der Bedeutung: Ein Beitrag zu Gegenstand und Methode der modernen Bedeutungsforschung unter besonderer Berücksichtigung der semantischen Konstituentenanalyse. — Berlin: Akademie, 1977. — 344 S.

308. Wotjak B. Redewendungen in Wende-Reden // Das Wort: Germanistisches Jahrbuch 1991. M.: DAAD. - S.38-41.

309. СЛОВАРИ И СПРАВОЧНЫЕ ПОСОБИЯ

310. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. — М.: КомКнига, 2005. — 576 с.

311. Большой немецко-русский словарь: В трех томах / Под ред. О. И. Москальской. — М.: Русс, яз., 2004. 1805 с.

312. Девкин В. Д. Немецко-русский словарь разговорной лексики. — М.: Рус. яз., 1998. 768 с.

313. Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. Изд.2. -М.: Эдиториал УРСС, 2004. — 440 с. (Лингвистическое наследие XX века).

314. Мальцева Д. Г. Германия: страна и язык: Лингвострано-ведческий словарь. М.: Русские словари, 1998. - 382 с.

315. Муравлева Н. В. Австрия: Лингвострановедческий словарь: Более 5000 слов. / Н. В. Муравлева, Е. Н. Муравлева. М., Рус. яз. медиа, 2003. - 656 с.

316. Немецко-русский фразеологический словарь. / Сост. Л. Э. Бинович и Н. Н. Гришин. М.: Русский язык, 1975. — 656 с.

317. Новейший философский словарь. / Под ред. А. Грица-нова, Минск: Изд-во В.М. Скакун, 1999. -896 с.

318. Новые слова в XXI веке: Немецко-русский словарь / Т. С. Александрова, И. Б. Пригоникер. — М.: АСТ: Астрель: Хранитель, 2007. — 286 с.

319. Рахманов И. В. и др. Немецко-русский синонимический словарь. — М.: Русский язык, 1983. — 704 с.

320. Розенталь Э. Д., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов: Пособие для учителя. — М.: Просвещение, 1985. — 399 с.

321. Психология. Словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского,

322. М. Г. Ярошевского. — М.: Политиздат, 1990. —494 с.

323. Семенова О. А. 2000 русских и 2000 немецких идиом, фразеологизмов и устойчивых словосочетаний. Минск: Попурри, 2003.-256 с.

324. Словарь иностранных слов. — М.: Русский язык, 1984. — 608 с.

325. Словарь словообразовательных элементов немецкого языка / Под руководством М. Д. Степановой. — М.: Русский язык, 1979. — 536 с.

326. Философский энциклопедический словарь. — М.:1. ИНФРА-М, 1998.— 576 с.

327. Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. — 685 с.

328. Bittermann К. Henschel G. Das Wörterbuch des Gutmenschen. Berlin: Klaus Bittermann, 1994. - 198 S.

329. Borchardt—Wustmann—Schoppe. Die sprichwörtlichen Redensarten im deutschen Volksmund, nach Sinn und Ursprung erläutert. Leipzig: Brockhaus, 1955. — 539 S.

330. Duden. Das große Wörterbuch der deutschen Sprache. In acht Bänden / Unter Leitung von Günter Drosdowski. — Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverlag, 1993. — 18640 S.

331. Deutsche Sprache: Kleine Enzyklopädie. — Leipzig: Bibliographisches Institut, 1983. — 724 S.

332. Ebner J. Wie sagt man in Österreich? Wörterbuch der österreichischen Besonderheiten. — Mannheim, Wien ; Zürich : Bibliographisches Institut, 1980. — 268 S.

333. Ehmann H. Voll konkret: Das neueste Lexikon der Jugendsprache. München: Beck, 2001. — 150 S.

334. Ehmann H. Endgeil: Das voll korrekte Lexikon der Jugendsprache. München: Beck, 2005. - 178 S.

335. Friederich W. Moderne deutsche Idiomatik. München: Hueber, 1968.— 823 S.

336. Geier-Leisch S. Das neue Schimpfwörterbuch: Witzige, unverschämte und treffliche Flüche, Beleidigungen und Schimpfwörter von A bis Z. -Augsburg: Seehammer, 1998. — 352 S.

337. Heinemann M. Kleines Wörterbuch der Jugendsprache. -Leipzig: Bibliographisches Institut, 1989. — 122 S.

338. Heupel C. Linguistisches Wörterbuch. München: Deutscher Taschenbuch-Verlag, 1978. - 161 S.

339. Jontes G. Österreichisches Schimpfwörterbuch. Graz: Stei-rische Verlagsgesellschaft, 1998. —408 S.

340. Küpper H. Wörterbuch der deutschen Umgangssprache: In 6 Bänden. Berlin, 1997-2000.

341. Küpper H. Handliches Wörterbuch der deutschen Alltagssprache. -Hamburg: Ciaassen, 1968. —484 S.

342. Küpper H. Am A. der Welt: Landserdeutsch 1939-1945. — Hamburg; Düsseldorf: Klaassen, 1970. —218 S.

343. Küpper H. Illustriertes Lexikon der deutschen Umgangssprache: In 8 Bänden. Stuttgart: Klett, 1982-1984. — 3216 S.

344. Röhrich L. Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. -Freiburg: Herder, 1974. — 1256 S.

345. Schemann H. Deutsche Idiomatik: Die deutschen Redensarten im Kontext. Stuttgart; Dresden: Klett, 1993. — 1037 S.

346. Seibicke W. Wie sagt man anderswo?: Landschaftliche Unterschiede im deutschen Sprachgebrauch. — Mannheim; Wien; Zürich: Bibliographisches Institut, 1983. — 163 S.

347. Synonymwörterbuch: Sinnverwandte Ausdrücke der deutschen Sprache. Hrsg. von H. Görner und G. Kempcke. Leipzig: Bibliographisches Institut, 1975. — 643 S.

348. Wahrig G. Deutsches Wörterbuch: Mit einem Lexikon der deutschen Sprachlehre. München: Bertelmanns Lexikon-Verlag, 2000. - 1451 S.

349. Walter H., Mokienko V. Russisch-Deutsches JargonWörterbuch. Frankfurt а. M.; Berlin; Bern; Bruxelles; New York; Oxford; Wien: Lang, 2001. - 579 S.

350. Wörter und Wendungen: Wörterbuch zum deutschen Sprachgebrauch. Hrsg. von Dr. E. Agricola unter Mitwirkung von H. Görner und Ruth Küfner. Leipzig: Bibliographisches Institut, 1965. —792 S.

351. СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

352. БИРС — Большой немецко-русский словарь: В трех томах / Под ред. О. И. Москальской. М., 2004.

353. ВЯ — "Вопросы языкознания".

354. ИАН СЛЯ — "Известия АН СССР. Серия литературы и языка".

355. НФС, 1999— Новейший философский словарь / Под ред. J1. Ро-дионовой, М., 1999.

356. НРФС— Немецко-русский фразеологический словарь. / Сост. Л. Э. Бинович и Н. Н. Гришин. М., 1975.

357. ПС, 1990 — Психология. Словарь / Под общ. ред. A.B. Петровского, М.Г. Ярошевского. — М.: Политиздат, 1990. —494 с.

358. СИС, 1984 — Словарь иностранных слов. М., 1984.

359. ФЭС, 1998 — Философский энциклопедический словарь. — М.: ИНФРА-М, 1998.— 576 с.

360. ЯБЭС, 1998 — Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. — 685 с.

361. DWW — Wahrig G. Deutsches Wörterbuch: Mit einem Lexikon der deutschen Sprachlehre. Gütersloh, 1975.

362. Grundzüge, 1981 — Grundzüge, 1981 einer deutschen Grammatik. Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von К. E. Heidolph, W. Flämig und W. Mötsch. -Berlin: Akademie, 1981. 1028 S.

363. GWDS — Duden. Das Große Wörterbuch der deutschen Sprache: In acht Bänden / Unter Leitung von Günter Drosdowski. Mannheim, 1990.

364. MDI — Friederich W. Moderne deutsche Idiomatik. München, 1968.

365. R — Röhrich L. Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. Freiburg, 1974.

366. SuS, 1975 — Sprache und Sexualität: Texte zur Analyse und Diskussion / Hrsg. von Rudolph Wenzel. — Frankfurt/M.: Diesterweg, 1975. — 88 S.

367. TPS, 1976 — Theoretische Probleme der Sprachwissenschaft. In zwei Bänden / Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von W. Neumann. -Berlin: Akademie, 1976. — 777 S.