автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Консервативная адаптация Ж. де Местра

Полный текст автореферата диссертации по теме "Консервативная адаптация Ж. де Местра"

ПЕРМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

^ На правах рукописи

ДЕГТЯРЕВА Мария Игоревна

КОНСЕРВАТИВНАЯ АДАПТАЦИЯ Ж. ДЕ МЕСТРА

Специальность 07.00.03 - Всеобщая история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических паук

ПЕРМЬ 1997

Работа выполнена на кафедре новой и новейшей истории Пермского государственного университета

Научный руководитель -доктор исторических наук, профессор П.Ю.Рахшмир

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Д.М.Туган- Барановский кандидат исторических наук, доцент Р.Г.Андаева Ведущая организация - Институт всеобщей истории РАН

Защита состоится « /"Я> УОЯ&^Я 199 ^ г. в _ час. на заседании

Специального совета К 063.59,02. по присуждению ученой степени кандидата исторических наук в Пермском государственном университете по адресу: 614600, Пермь, ул. Букирева, 15, корн.1, ауд. 938.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Пермского государственного университета.

Автореферат разослан « $» 1997 г.

Ученый секретарь Специализированного совета, доктор исторических наук, доцент

Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ П.Ю

Л

Л.А.Фадсева

Рахшмира, № 97 - 01 - 00151

Общая характеристика работы

Актуальность темы. В истории политической и правовой мысли есть имена, для которых не просто подобрать подходящую характеристику, не рискуя воспроизвести одну из стандартных и малосодержательных энциклопедийных фраз. К этой категории относится Жозеф де Местр, не избежавший участи многих исторических персонажей - быть знаменитым «до неузнаваемости». С одной стороны, философ так хорошо известен, что по частоте упоминаний давно попал в число хрестоматийных лидеров; с другой, оборотной стороной его общеизвестности является некоторая содержательная необеспеченность общих рекомендаций, размытость представления о нем самом и о его теории (в западной науке - следствие многочисленных интерпретаций, в российской - почти полного их отсутствия).

Политическая поляризация XIX - XX вв., отразившаяся на культурной ситуации, в основном, делала исследователей творчества де Местра несвободными от той или иной фронтальной «прописки». Его учение приобретаю актуальность не столько как феномен в ткани исторического понимания, сколько в связи с потребностями дихотомического сознания. С появлением постмодернизма культурной доминантой становится мышление «на грани смысловых и нравственных спектров». Неординарные явления в области философской и политической мысли получают оправдание, культурную санкцию. Ситуация последнего десятилетия создает возможность для свободного от идеологического «ревизионизма» изучения консервативного сознания; позволяет восполнить почти совершенную неизученность деместровской темы в отечественной историографии и рекомендовать Жозефа де Местра как своеобразного и намеренно забытого политического мыслителя.

Предметом исследования данной диссертации является консервативная адаптация Ж. де Местра. В книгах об истории французского консерватизма давно уже стало общим местом мнение о том, что философичность выделяет Местра из ряда единомышленников. Поэтому было бы бессмысленно ограничивать исследование сугубо историческим ракурсом. Биография философа немыслима вне плоскости его идей. Поэтому понять механизм приспособления мыслителя к меняющейся исторической ситуации, становление его консервативной позиции означает: выявить варианты его политического поведения и представить формирование образа его рефлексии.

Основная задача исследования состоит в том, чтобы выяснить причину очевидной несогласованности доктринальной и практической частей теоретического наследия де Местра; характер и способ сочетания двух разнонаправленных логических тенденций и соответствующих им типов поведения. При этом, представление о Местре не должно исчерпываться только его политическим образом. Возникающие в ходе политической эволюции мыслителя комбинации структурных компонентов его мировоззрения (мистицизма, рационализма, романтических всплесков и ультрамонтанских принципов) демонстрирует разносторонность деместровской личности.

Главная цель работы - раскрыть на материале персональной истории два направления генезиса консервативного сознания: идеологическое парирование либеральных конструкций и формирование культуры консервативного мышления, а также - воссоздать способ индивидуального переживания сложной динамики

культурного развития Европы, связанной с противодействием традиционной и новоевропейской мептальности.

Хронологические рамки. Поскольку работа носит биографический характер, естественными хронологическими рамками являются даты рождения и смерти героя исследования: 1 апреля 1753г. и 26 февраля 1821г. Автор намеренно исключает из проблематики диссертации резонанс деместровских идей в XIX -XX столетиях. Этот сюжет заслуживает специального изучения. Однако, формирование политической доктрины де Местра раскрывается в диссертации не только в диалоге философа с современниками: Э.Берком, энциклопедистами, Л.-К. Сен- Мартеном, С.С.Уваровым, А. де Риваролем, аббатом Баррюэлем и Л. де Бональдом, но и с представителями французского традиционализма: Боссюэ, Булеввилем, Фенелоном и др. Сравнительный анализ продляет нижнюю хронологическую границу до второй половины XVII -начала XVIII вв..

Методологическую основу исследования составляют концептуальная работа К.Манхейма «Консервативная мысль», заложившая основу понимания консерватизма как конкретноисторического явления - реакции на французскую революцию. Консерватизм рассматривается в ней не столько в качестве идеологии, сколько как особый стиль мышления, основополагающим мотивом которого является императив конкретности - неприятие абстрактных политических образцов и алгоритмов. Но исследования К.Манхейма оказалось недостаточно, поскольку в задачи ее автора не входил анализ срочной адекватной реакции консерватизма на либеральное апробирование универсальных моделей улучшенного политического устройства, а только перспективный аспект - противопоставление оппонентам из либерального лагеря иных алгоритмов рефлексии, обесценивающих либеральные построения.

Таким образом, второй план деместровской политической теории ускользнул бы из контекста анализа. Механизм формирования утопических моделей и одного из возможных вариантов адаптации к условиям лавинообразных изменений был проанализирован в книге К.Поппера «Открытое общество и его враги». Фаталистический подход к истории, который иногда вытекает из психологической установки на неприятие изменчивой картины мира и сопровождается тяготением к статичной модели общества, назван К.Поппером «историцизмом». В данной диссертации понятие Поппера используется в двух значениях: психологическом (историцистская установка) и теоретическом. В первом случае, подразумевается драматичное восприятие изменчивости, ее абсолютизация и внутреннее неприятие, во втором - логический стиль, располагающий к созданию идеальных политических моделей, согласно «мировому предопределению». Выделяя типы поведенческой ориентации Местра, автор опирается на классификацию польского политолога Е.Вятра, предложенную в работе «Социология политических отношений».

Основными методами исследования являются: 1. структурный анализ компонентов политической философии Ж. де Местра (он позволяет выделить основополагающие мотивы консервативного логического стиля и историцизма, элементы разнообразных ценностных систем, оказавших влияние на становление деместровской теории: британского и французского традиционализма, Просвещения, мистицизма, ортодоксального латинства); 2. сравнительный анализ идей Местра и его современников, помогающий выявить специфическое в системе взглядов и логической манере философа, обнаружить появление в ходе полемики новых тенденций в его мировоззрении.

Научная новизна диссертации. В работе впервые предпринята попытка синхронного биографического и структурного анализа. Акцент переносится на образ рефлексии героя. Индивидуальность личности и философской манеры де Местра раскрываются через стиль.

Эволюция деместровской политической доктрины и его реакций на историческую ситуацию раскрываются не только в связи с Великой французской революцией, но и с теми факторами, чье влияние на мировоззрение Местра до сих пор не получало освещения. Такими «лакунами» остаются впечатления от знакомства с политической культурой и ситуацией александровской России, а также сюжет, связанный с Наполеоном. Прежде не получала развития и сюжетная линия, касающаяся переписки Местра с молодым С.С.Уваровым и их взаимовлияния. Проблема фавора де Местра у русского царя не исследовалась с точки зрения выбора кандидата на вакансию, оставленную Н.М.Сперанским.

Источники и историография. К разработке данной проблематики были привлечены разнообразные источники. Основная группа - это произведения Жозефа де Местра. Мы использовали оригинальные издания капитальных трактатов и книг, которым де Местр был обязан своей литературной славой: историософский опыт Местра, принесший ему европейское признание, - «Размышления о Франции», включавший и изложение политического кредо начинающего в большой литературе философа (1796); наиболее значительный труд по политической теории - «Эссе о главном принципе политических конституций и других человеческих установлений» (1814); поздний трактат, демонстрирующий эволюцию Местра в сторону теократии и представивший новый политический идеал мыслителя - «О Папе» (1819)и двухтомное сочинение по вопросам религии, философии и этики - «Санкт-Петербургские вечера», увидевшие свет уже после смерти его автора (1821).

Хрестоматийная структура книги Е.М.Сьорана «Жозеф де Местр» дает возможность расширить источниковую базу работы за счет фрагментов менее известных произведений Местра, которыми мы не располагаем. Среди них: «Размышления о протестантизме в связи с суверенитетом» (1798); «О галликанской церкви» (1821); «Рассмотрение философии Бекона» и «Этюд о суверенитете» (1794).

Помимо фундаментальных вещей по философским и политическим проблемам, нами будут использованы и те, которые были созданы Местром в России и для России: «Пять писем об образовании к графу Разумовскому» (1810), с которых началось восхождение сардинского дипломата к фавору Александра I; «Четыре главы о России» (1811) - личная политическая программа Местра, изложенная по «высочайшему повелению»; плод деместровской полемики с Уваровым - «Письма к русскому дворянину об испанской инквизиции» (1815) и своеобразная книга - сборник анекдотов из жизни современников мыслителя «О нравах и религии русских», характеризующая некоторые черты российского менталитета и политической культуры.

Второй важной категорией источников, запечатлевших латентную позитивную струю деместровской политической адаптации (скрытую за излагаемым для широкого читателя «символом веры») является дипломатическая и частная переписка Местра. Нами используется корреспонденция разных лет, представленная в первом томе петербургских писем графа, подготовленная Д.Соловьевым; письма, изданные тем же переводчиком в журнале «Звезда» (1994), где часть из них напечатана в более полном варианте чем при последующей редакции; подборка, сделанная «Русским архивом» (1912); опубликованные в 1937 г.»Литературным наследством» депеша и донесения

Местра из архива Пушкинского дома и его переписка с С.С.Уваровым; частные послания, приведенные в книге Е.М.Сьорана.

Следующую группу - составляют мемуарные документы, изданные в дореволюционное время, где в качестве одного из героев фигурировал де Местр.

На характер конфессиональной деятельности Местра в России проливают свет письма его петербургской приятельницы - Софьи Свечиной, изданные отдельной книгой и вошедшие в ее биографию выпущенную французской Академией. (Преимущество книги о m-me Свечиной состоит в том, что цитируемые в ней, часто в полном объеме, записки самой Софьи, Жозефа и их общей подруги Роксандры Стурдза позволяют восстановить эпизод, связанный с платоническим романом Местра в России и назвать имя его сильнейшей привязанности.)

Воспоминания Ф.Ф.Вигеля и С.П.Жихарева интересны именно во взаимной связи, поскольку содержат диаметрально противоположные характеристики де Местра представителями высшего петербургского общества.

И, наконец, источник без которого трудно было бы воссоздать обстоятельства, определившие выбор Жозефа де Местра на роль царского фаворита - это «Записка о древней и новой России» невольного конкурента сардинского посла - Н.М.Карамзина, которая составит предмет сравнительного анализа с альтернативными рекомендациями, изложенными в «Четырех главах о России».

Развивая концепцию данного исследования, нам придется лавировать между двумя крайностями - двумя стереотипными образами Жозефа де Местра, разделенными дистанцией в столетие, сложившимися в западной исторической науке.

Первый из них обязан своим происхождением детям де Местра - Родольфу и Констанции. Стараясь уберечь славу отца от споров его сторонников и противников, Родольф де Местр издал часть отцовской корреспонденции, обнаружившую лучшие человеческие качества Местра-отца и оставил, в предисловии к ней, его портрет, соответствовавший тому образу «великого человека», которому сам философ старался следовать и каким хотел остаться в глазах последующих поколений. (Признание Сен-Бева в том, что он находился «под шармом Местра» иллюстрирует впечатление, оказанное публикацией Родольфа на часть европейской аудитории.) В наибольшей степени способствовала складыванию посмертного культа отца - младшая из дочерей де Местра - Констанция, для которой он был «земным божеством», на двадцать один год разлученным с ней «долгом перед королем». Так же как в последние годы жизни мыслителя, она занимается после его кончины систематизацией рукописей и писем, представляет Депласу (корректору и фактическому соавтору «Du Pape») развернутую апологию этой «чистой и прекрасной души» - воплощения всех мыслимых добродетелей; требует перезахоронения тела в монастыре, подчеркивая отцовскую «святость» и т.д.

Стереотип, оставленный Родольфом и Констанцией основан на мнении, будто философские и политические идеи их отца - это интеллектуальное отражение внутреннего совершенства «истинного дворянина» и «аристократа», «эмигранта-мученика» и «преданного слуги короля и Папы», «пророка» и почти «святого», «безукоризненного отца семейства» и «неудачника, преследуемого коварством врагов», каковым был Жозеф де Местр.

В том же ключе выдержано и парижское издание деместровской корреспонденции с комментариями А.Блана, 1858 года. Шамберийский адвокат восхвалял соотечественника и товарища по магистратскому «цеху» как настоящего итальянского патриота и сторонника конституционной монархии.

К «канонизированному» роялистами образу Местра, созданному отчасти им самим, отчасти - его детьми, Сен-Бев добавил либеральный штрих, стараясь избавить известного теократа от репутации фанатика. В статье 1843 г., вышедшей на страницах «Revue des Deux Mondes», особенное значение придавалось либеральным взглядам савойца до революционного «надлома».

Книга Димье "Мэтры контрреволюции»демонстрирует степень признания де Местра в кругах французских правых радикалов. Она обобщает курс лекций, прочитанных в первом семестре 1906 г. в Институте «Аксьон Франсэз». Универсализм и философичность произведений Жозефа де Местра определяют для него одно из наиболее почетных мест в галерее портретов идеологов контрреволюции, заставляя Димье говорить о том, что как политический мыслитель Местр превосходит уровень обычных полемистов. Ценность этой специфичной работы - в том, что идеологическая пристрастность и вместе с тем академизм позволили автору выделить пункты наибольшего совпадения взглядов де Местра, де Бональда, Ривароля и других представителей французского консерватизма XVIII - начала XIX вв.

Импульсом к появлению ряда критических работ о де Местре, авторы которых, пытаясь преодолеть закрепившийся стереотипный идеал, исследовали не известные до тех пор стороны его политической концепции, жизни и личности, послужил 100 -летний юбилей со дня его смерти (в 1821 г.) и издание еще в 70-е гг. XIX в., дальним родственником Местров - Э.Виттом произведений и писем философа в 12 томах. (Лионское издание до сих пор считается самым солидным и полным.) Возможно, наиболее волнующим биографическим открытием было масонское прошлое де Местра, контрастировавшее с религиозной ортодоксальностью его последних произведений и политической нетерпимостью, выражавшейся, в том числе, в настороженности по отношению к тайным организациям. Сюжет развивался в работах Ф.Вермаля «Эмигрировавший Жозеф де Местр» (1927) и «Заметки о неизвестном де Местре» (1921); Ж.Гойо «Религиозная мысль Жозефа де Местра, по неизданным документам» (1921); П.Вульо «Жозеф де Местр франкмасон» (1926) и Э.Дерменгема «Мистический Жозеф де Местр»(1923), Причем, открытие причастности философа к деятельности тайных сект воспринималось этими исследователями как свидетельство деместровской сложности, несоответствия лишенному выразительности стереотипу «безупречного человека», и только.

Сенсационным стало исследование архивиста Ж.Дубле «Ниццианское происхождение Жозефа и Ксавье де Местров» (1929), поставившее под сомнение легенду о благородном происхождении идеолога салонной аристократии.

Воссоздание авантюрной стороны дипломатической деятельности Местра Ф.Вермалем, в книге о периоде деместровской эмиграции, разрушало еще вполне традиционный образ «верного рыцаря сардинского короля», представленный в книге Мандуля «Жозеф де Местр и политика Савойского дома» (1900).

Историософии Местра постепенно придавался оттенок одиозности, из- за онтологизации философом войны и насилия, которая воспринималась, преимущественно, как апологетика. После того как «добронравный христианин» попал в список «трубадуров кровопролитий» М.Ревона'8', в книге «Философия войны» (1896), критическому переосмыслению, в упомянутых работах Гойо и Дерменгема, подвергались его религиозные взгляды. (Исследования несли па себе следы воспоминания о первой мировой.) Хотя оба автора стремились избежать односторонности и показать, что де Местру была присуща и гуманность.

В то же время, в 20-е гг. объектом изучения стала «генеалогия» политической теории Местра. «Происхождение размышлений о Франции» Ф.Вермаля и теософский

опыт Э.Дерменгема устанавливали влияние на формирование политических взглядов де Местра британской консервативной традиции (Э.Берка), менталитета французской эмиграции и ультрамонтанства.

Следующая волна исследований, посвященных де Местру, начавшаяся после перерыва, вызванного второй мировой войной, отличалась меньшим поисковым эмпиризмом (продиктованным в начале века желанием опровергнуть идеологизированный стереотип) и большим тяготением к интерпретации и переосмыслению уже известного. (Исключение составляла работа А.Доннатье, продолжавшая направление Ж.Дубле, «Лангедокское происхождение Жозефа де Местра» (1949)).

Под впечатлением потрясений 30-х - 40-х гг., изучение жизни и наследия философа, как никогда, приобретает оттенок политической «ревизии»: на Местре «лежала тень» «Action française», несмотря на то, что идеолог французского правого радикализма - Ш.Моррас, отказывался признавать де Местра своим предшественником. «Интегральный национализм» и роялизм лидера «Французского действия» позволяли говорить о «реанимации» доктрин Ж.де Местра.

Реакционность политической теории Местра - лейтмотив книги К,- Ж.Гиньо «Жозеф де Местр, пророк прошлого» (1963). Тема проходит через обобщающие работы по идеологическому противостоянию во французской политической культуре и по истории контрреволюции П.Доминика, Ж.Годшо, Д.Багга, Ж.Уэшлена. Не претендующие на углубленный анализ биографий и концепций классиков консерватизма, эти работы интересны тем, что давая панораму политической мысли XVIII - H.XIX столетий, они позволяют представить философию Местра в контексте ее развития.

К концу 60-х гг. огромное количество отдельных монографий и книг, где так или иначе затрагивалась политическая и религиозная мысль Жозефа де Местра, казалось, должно было привести наконец к новому научному представлению об этой фигуре. Самым ярким событием для деместровской историографии стало появление, в 1968 г., исследования страсбурского профессора Р.Триомфа «Жозеф де Местр".

Труд Триомфа, до настоящего времени, заслуженно считается наиболее основательным и скрупулезным (в плане восстановления фактического ряда в биографии Местра) по этой теме.

Внушительный том (порядка 600 страниц) содержит биографическую и теоретическую части и признается самым полным синтезом изысканий Вермаля и Гойо , Вульо и Мандуля, Дерменгема и Жоанне, подробно вводит в курс экспертиз архивистов Доннатье и Дубле. Он послужил для нас основным источником фактических сведений о философе. Кроме того, в книгу включено множество документов, недоступных для российских исследователей (архивные материалы и письма, дневниковые записи и депеши, собранные самим автором и его предшественниками).

Р.Триомф не только обобщил все возможные «разоблачения», касающиеся жизненных перипетий Жозефа де Местра (начиная от его происхождения и связей с французскими масонами, и заканчивая невероятным обилием карьерных приключений на почве служения нескольким монархическим домам), но и привнес в библиотеку деместровских авантюр новое, касающееся неравнодушия философа к стране, «официально» представляющей объект его политической ненависти - Германии.

Дружба Местра с протестантами, желание изучать немецкий язык для внедрения в среду баварских иллюминатов и создания книги об их антимонархических «происках», все это расценивается Р.Триомфом как доказательство того, что, в

действительности, его герой не пережил, со времен революции, разрыва с масонскими убеждениями времен его молодости.

Открытие нового нюанса, на фоне уже известных «опровержений», формирует основу авторской концепции Триомфа, суть которой заключается в том, что политическая теория и философия де Местра не отражати действительных жизненных ценностей и пристрастий старого поклонника масонства, а были только средством, с помощью которого он стремился добиться удовлетворения своих литературных амбиций и приобрести расположение, поочередно и одновременно: сардинских королей, Людовика XVIII, Александра I, Наполеона Бонапарта, Густава IV и папы Пия VII.

Но желание Триомфа «поставить точку» в череде «развенчаний» стереотипа Родольфа и Констанции и навсегда избавить последователей от соблазна «реабилитации» предшественника Ш.Морраса создало новый стереотип: де Местр -«лицемер и авантюрист".

Итак, стереотип Триомфа - это стереотип детей де Местра «с точностью до наоборот»: философские и политические взгляды Местра - это искусственное конъюнктурное построение, имеющее мало общего с действительными вкусами «лишенного благородства» «стяжателя и честолюбца», «добровольного эмигранта», «слуги всех господ», «несостоятельного отца семейства» и неудачника по причине «жадности до приключений», каковым являлся знаменитый философ.

Политическая предвзятость работы Р.Триомфа констатируется уже во вступительной статье Ж.Тюляра к парижскому изданию «Размышлений о Франции» (1980), которая вводит в курс фаталистической философии Местра и сообщает об обстоятельствах публикации самой знаменитой его книги. Однако, переосмысление биографии де Местра пока - открытая тема.

Отдельного упоминания заслуживает та тенденция в деместровской историографии, которой нам хотелось бы следовать: свободного от идеологического и морального «ревизионизма» анализа структур, компонентов мышления, который позволяет судить об индивидуальности и в то же время - историчности данного образа рефлексии (о его происхождении и связях).

Среди множества работ послевоенной волны очерк Сьорана «Жозеф де Местр» занимает особую нишу. Автор книги о Жозефе де Местре, констатировав неоднозначность его религиозно- политического учения, выделив разные роли и теоретические амплуа своего героя, отнесся к деместровским «перевоплощениям» безоценочно. Обаяние трактовки Сьорана - в том, что он сохранил сознание гипотетичности своего «портрета» Местра и дистанцию по отношению к философу, оставив за ним «право на загадочность» и привилегию «вводить интерпретаторов в заблуждение».

В исследовании Корделье «Конституционная теория Жозефа де Местра» основное внимание было сконцентрировано на генеалогии деместровских политических доктрин. Французского правоведа притягивало установление преемственности идей Местра и рациональной философии XVIII в. Работа позволяет погрузиться в интеллектуальную атмосферу столетия, предшествовавшего французской революции, с преобладанием сциентизма и рационализма. Корделье доказывает, что критика Местром основных просветительских доктрин не исключала заимствования философом компонентов идеологии Просвещения: понятий, рационалистических приемов, аргументов. Специальный раздел книги посвящен влиянию на становление деместровской политической теории консервативных принципов Э.Берка.

В том же ключе выдержано и произведение И.Берлина «Жозеф де Местр и происхождение фашизма», доказывающего, что «война» с Просвещением ведется Жозефом де Местром на его же оружии. (Правда, английский мыслитель строже по отношению к Местру, включая его взгляды в контекст идейного генезиса тоталитаризма и фашизма.)

Говоря о российской историографии деместровской темы, отметим ее главную особенность: она почти беспроблемна. Немногочисленные работы о де Местре представляют собой в основном ознакомительные справки или являются отголосками политической полемики. Но несмотря на то, что отечественная историография биографии де Местра почти не разработана, поскольку со времен Венского конгресса философ относился в России к числу «неудобных авторов», а в советское время клеше «махрового реакционера» автоматически «обессмысливало» изучение' его жизни и политических идей, нам удалось собрать кое-какие материалы.

Из дореволюционных работ самой значительной нам кажется статья А.Савина «Жозеф де Местр. Очерк его политических идей», опубликованная в 1900 г. «Вестником Европы», посвященная доктринальному аспекту деместровской философии. (На основательность подхода ее автора указывает использование им практически всех основных произведений Местра.) Главным предметом анализа для Савина была деместровская концепция национальной монархии. Руководству А.Савина мы обязаны погружением в тему соотношения в «Папе» Местра универсатьного идеала европейской католической конгрегации и национальной конкретики.

Достоинством этюда о де Местре Чичерина в его «Истории политических учений» является скрупулезность, с которой освещается содержание основных трактатов савойца по политическим вопросам, хотя элемент анализа появляется только в заключительной его части, где речь вдет о противоречиях последней книги философа - «Du Pape».

Эссе Н.Бердяева «Жозеф де Местр и масонство»( появившееся в 1926 г. на страницах журнала «Путь») о связи де Местра с масонами не претендует на научную оригинальность, но его ценность в том, что оно включает аннотацию работ Гойо и Дерменгема, результатов обоих исследований; а романтизированное представление о Местре как об «аристократе духа» уравновешивает критицизм Триомфа.

Любопытная, хотя и вызванная антикатолическим «социальным заказом» книга священника М.Морошкина «Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени» подробно освещает иСгорию отношений де Местра с иезуитами и католической диаспорой Петербурга. Руководствуясь мотивом разоблачения деместровского (и иезуитского) прагматизма, Морошкин открывает неожиданный ракурс обстоятельств, вызвавших появление «Пяти писем об образовании к графу Разумовскому».

В эпизоде из сочинения А.Н.Попова об истории 1812 года , изданном в 1892 г. «Русским архивом» рассматривается сюжет, связанный с деместровским фавором у Александра I и приводится письмо Местра, очень важное, с точки зрения динамики его отношения к национальным интересам Франции и Наполеону.

Упоминание о прогнозе французского консерватора в отношении перспектив российской политической ситуации, в книге П.Б.Струве «Пророчества о русской революции», иллюстрирует впечатление, оказанное на веховскую интеллигенцию деместровским «пророчеством» о появлении в России «университетского Пугачева».

Как пример идеологизированного, политически- ориентированного представления о французском философе можно привести уничтожающую характеристику, данную Ж.де Местру «Современником» Н.А.Некрасова. Местр, в

оценке демократического издания «далеко не блистает даже внешней стороной своих произведений», «пишет крайне дикие и отвратительные обскурантные вещи», а теория его не могла «сравниться с тем уровнем мысли, который дан был французским скептикам прошлого века», и т.д.

Список дореволюционных публикаций, где фигурировало имя де Местра можно было бы продолжить, но они не оказали существенной помощи при разработке темы настоящего исследования.

В советский период, на фоне преднамеренной заброшенности раздела французской истории, связанного с эмиграцией и роялизмом, поистине удивительными выглядят основательные академические статьи о Местре и его петербургской подруге -Роксандре Стурдза середины 30-х гг., снабженные приложениями, в виде солидной подборки эпистолярных источников (в основном, официальных депеш).

Первая из них - под двойным авторством: М.Стспанова и Ф.Вермаля «Жозеф де Местр в России» (1937 г.), включает подробнейший разбор внешнеполитических интересов Савойского дома в период наполеоновских войн и обстоятельный рассказ об истории дипломатической карьеры Местра в России. Но пребывание мыслителя в стране Александра I не рассматривалось в данной работе как этап в эволюции политической теории философа. Не поднимается в ней и вопрос о результатах переписки сардинского посланника с С.С.Уваровым. Но сам сюжет получил освещение и впервые были опубликованы письма Местра к русскому «тористу» и один ответ его корреспондента.

А.Маркович - автор исследования о фрейлине Елизаветы Алексеевны «Жозеф де Местр и Сен-Бев в письмах к Р.Сгурдза-Эдлинг» (1939 г.) не только воспроизводит .уникальный по глубине, «портрет» знакомой Местра (значительно более конкретный, чем характеристика Роксандры Скарлатовны в книге о Софье Свечиной), но и затрагивает вопрос о причинах дружбы столь разных по исповедательным взглядам и возрасту людей как Роксандра и де Местр. Хотя академизм издания, а может быть и неполное использование корреспонденции «из архива» С.Свечиной, не позволили биографу Р.Стурдза говорить о более лиричных, нежели просто сходство положения, характеров и политических взглядов, основаниях дружбы фрейлины и посланника.

Список современных публикаций, связанных с Местром, невелик: статья С.С.Хоружего «Карсавин и де Местр» о влиянии французского консерватора на становление взглядов Л.П.Карсавина представляющая интерес, скорее, для специалистов по русской философии, и М.М.Федоровой «Традиционализм как антирационализм», где политическая теория де Местра рассматривается «в интерьере» европейской традиционалистской рефлексии. Сюжет затрагивается так же в некоторых работах ШО.Рахшмира о генезисе консервативной традиции Запада и России.

Воссоздать исторический контекст нам позволили работы Н.А.Троицкого, Е.В.Тарле, В.К.Надлера, посвященные Александру и Наполеону и Священному союзу; А.Н.Пыпина- о русском масонстве и религиозных движениях в александровскую эпоху, раскрывающие «закулисный политический цех», с которым имел дело де Местр; книга М.Морошкина и исследование Л.Пэнгода «Французы в России и русские во Франции», формирующие представление о судьбе французской эмиграции, времен Великой французской революции.

Практическая ценность диссертации. Данное исследование может быть использовано при создании обобщающих работ по истории консерватизма. Возможно применение диссертации при разработке общих и специальных лекционных курсов по зарубежной и отечественной истории нового времени.

Структура и основное содержание работы.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, приложения по хронике деместровской эмиграции.

Введение. В данной части работы содержится обоснование актуальности темы исследования, показывается степень ее изученности и новизны, а также цель, задачи и методологичская основа. При обзоре научной литературы особенное внимание уделено сопоставлению стереотипных представлений о Ж. де Местре с неординарными интерпретациями, существующим в историографии. Во введении дается характеристика источниковой базы исследования.

Глава I. Консервативный полилогизм и историцшм. Данная глава посвящена формированию и характеру сочетания в историософии и политическом наследии Местра двух логических стилей: историцистского и консервативного. Первая половика жизни Жозефа де Местра задала направление для его последующей политической эволюции. Оно было связано с преодолением напряженной эклектичности его менталитета, соединявшего противоположные элементы структурного и аксиологического многообразия новоевропейского культурного фона, среди которых присутствовали фрагменты традиционной меиталыгости и новых тенденций духовной моды: дворянское самосознание, ультрамонтанские принципы семьи, либеральные вкусы молодости, галликанские взгляды профессиональной касты шамберийских сенаторов, мистические идеалы религиозного масонства Сен- Мартена. Полученное в семье и под надзором иезуитов традиционное воспитание и родительский «проект жизненных перспектив» не могли уберечь Местра от влияния синкретичного фона XVIII столетия.

Под воздействием революционных потрясений де Местр переживает латентную психологическую деформацию. Завершением психологической тенденции к внутреннему отторжению перемен становится провиденциализм - представление о том, что хаотичные изменения подчиняются высшей предустановленной логике. Рациональное достраивание психологического состояния способствует кристаллизации историцистской установки: тип восприятия получает адекватный язык, логическую культуру. Стихийный провиденциализм Местра проходит смысловую и идеологическую адаптацию под влиянием идей Берка, Боссюэ, представлений лозаннской эмиграции. Настроенная на тональноть общего языка манера интерпретации выглядела не субъективизмом напуганного «калейдоскопом» событий человека, а современным, свидетельствующим об авторской эрудиции стилем мышления.

Предложенная в 1796 г. на страницах «Размышлений о Франции» религиозная концепция революции представляла собой попытку анализа событий с позиции историзма, но она является классическим примером вслорицистского подхода: закономерность исторического явления восходит к высшей супердетерминанте (у Местра - это божественный закон). Революция трактуется двояко: как преступный бунт против Провидения и одновременно - событие уникальное и благое для Франции и всего человечества. Наследуя эмигрантскому мизогерманизму, Местр развивает идею об «экспорте» смуты во Францию из Германии со времен Реформации. В основе его концепции лежит теория национального греха - вины за то, что призванная быть «духовным форпостом» Европы «старшая дочь Рима» Франция самовольно сошла со

стези исторического предназначения. Руководствуясь канонической идеей наказания виновного - подобным, Местр рассматривает революционные эксцессы как возмездие за превышение отпущенной Провидением свободы, когда она оборачивается трагическим самодействием обстоятельств. Национальное самоопределение подталкивает де Местра к тому, чтобы в коллизиях французской истории видеть приметы тайного промысла и национальной избранности, предсказывать возрождение Европы под эгидой обновленной «искупигельницы»- Франции. Доктрина «избранных» относится К. Поппером к теистической разновидности историцизма. Объект пристрастия философа получает значение «главного инструмента» в исполнении «генерального замысла» истории.

Уже на первом этапе творчества в мировоззрении Ж. де Местра обозначилось противоречие между инстинктивной консервативной склонностью к историзму в объяснении настоящего и историцистской «нейтрализацией» неудобного факта. Теософское признание за революцией «исторического гражданства» в мире оказалось подчиненным политической предвзятости автора книги. Нежелательное явление трактовалось как «средство воплощения» божественного плана, момент предопределенного исторического «маршрута». Оправдание революции в религиозном плане являлось скорее негативным, Местр довольствовался только иллюзией объективности. Перспективная тенденция его последующей политической адаптации была связана с избавлением от избирательности историзма и «перерастанием» соблазна удобной интерпретации.

Философское поле «Размышлений» содержит элементы не только историцистского подхода, но и консервативного логического стиля, отражает общие закономерности в развитии консервативной мысли. К.Манхейм писал о парадоксальности логического "генофонда" консервативной идеологии. Ее структура сформировалась под преобладающим влиянием подходов и методов того самого движения Просвещения, в оппозиции к которому она родилась и развивалась. Деместровская ам&тьгама мистики и рациональности позволяет адресовать ему известную характеристику французских традиционалистов как «рационалистов, принимающих иррациональные аксиомы». Логические парадоксы проявляются с особой остротой, когда просветительские доктрины используются в канве антипрогрессистских и антирационалистических умозаключений ортодоксального католика, исповедующего чистый мартинизм.

Жозеф де Местр относится к разряду тех политических мыслителей, в чьих произведениях необходимо дифференцировать системные - доктринальные элементы и функциональную часть - политические принципы и рекомендации, поскольку в них проявляются противоположные логические тенденции. Собственные теоретические построения Местр начинал с критики историцизма либералов. Либеральная позиция основана на идее предустановленной социальной конвенции - «общественного договора», поэтому эффективность институтов и норм оценивается с точки зрения того насколько они удовлетворяют «изначальной» обязанности и цели общества и государства - защите свободы и безопасности личности. Соглашение между народом и государством приобретает значение «разумной предпосылки» власти, а государство и общество - «инструментов» осуществления великой цели. Либеральному конвенциализму Местр противопоставил мнение о том, что все социальные институты имеют божественное происхождение. Желая восстановить традиционную социальную констелляцию преобладанием религиозной идеологии, философ перемещает индивидуальное начало, поставленное либерализмом в центр общественно-политической системы на нижнюю ступень социальной субординации. При этом, нация

выступает в качестве силы, нивелирующей «разрушительную» волю индивидуумов и, в свою очередь, поручается «опеке» сакрально- политического комплекса институтов и принципов Либеральному индивидуализму Местром был противопоставлен холизм -взгляд на общество как на целостность, монолит. (Подобная пирамидальная структура общества предложена и в произведениях Луи де Бональда.) Национально-государственному организму придается функция «инструмента» исполнения божественного плаца. Однако, де Местр стремился представить взаимодействие компонентов своей идеальной системы в виде гармоничного равновесия. Сохраняя приверженность одному из излюбленных понятий энциклопедизма, он создает собственную концепцию «эквилибра» - баланса и амальгамы двух элементов - нации и королевской власти. Но пытаясь установить границы для королевского авторитета, Местр не выдерживает логики либерального конвенциализма, фактически отдавая предпочтение иерархии, строгому соподчинению. За просветительской формой угадывается содержание, имеющее традиционалистскую генеалогию. С помощью идеи равновесия интересов де Местр пытался обосновать «интегральный абсолютизм» Боссюэ, считавшего монархию лучшей формой выражения чаяний различных слоев общества. Использование в социальных вопросах логики антропоморфизма позволяет Местру подразумевать под «эквилибром» равновесие иерархически организованных элементов, подобно тому как гармония «доброго» (разумного) и «злого» (волевого) начал человеческой души представлялась ему виде их строгого соподчинения. До появления на исторической сцене Наполеона Местр старался избегать темы потенциальной конфликтности нации и монархии, легитимизма и национальных интересов.

Развернув «веер» содержательных антитез либеральным системообразующим элементам (порядок как предпосылка и цель истории, авторитет как воплощение божественной власти, абсолютная монархия как оптимальная форма правления, нация как первостепенная социальная единица, суверенитет как сословная привилегия, субординация как лучший способ социальной организации, принуждение как основа регуляции), философ представил еще более выраженную форму историцизма -теистическую и авторитарную.

Центральным понятием функциональной части политической теории де Местра является традиция. Местр наследует британским консерваторам в противопоставлении национального организма, с его спецификой, либеральному убеждению в том, что все политические и социальные идеалы имеют универсальное применение. Предпочтение национальной конкретики абстрактным моделям позволяет обнаружить несогласованность практической и системной частей деместровской теории, из- за несоответствия основополагающего консервативного мотива - качества историцистскому глобализму. (Логическая несбалансированность рассматривается в диссертации на примере концепции легитимности власти. Конкретные условия: наследственности и национального происхождения оказываются для Местра важнее общей теистической предпосылки господства как такового. ) Применение в функциональном разделе логики историцизма, выражающееся в сакрализации традиции, очевидно, было связано с желанием выдержать единый логический стиль. Но де Местру так и не удалось «заделать швы» между различными методологическими пластами.

Определяя характер соотношения двух логических доминант в политической теории Местра, автор использует понятие дизъюнкции Ж.Делеза; тоесть синтеза, в котором разнонаправленные смысловые ряды утверждаются одновременно без их взаимного сведения или преодоления противоречия по диалектической схеме.

Соединение в пределах одной политической теории противоположных методологических ориентации передает внутреннее напряжение генезиса консервативного сознания, которое шло по двум направлениям: реакционному и перспективному- методологическому.

Несмотря на принципиальную несклонность к созданию абстрактных конструкций, в революционное время, консерватизм, в пику либеральным построениям, переведенным из теории в плоскость практической политики, генерирует ответные историцистские по характеру контр- системы. Это уровень срочной реакции. В то же время, на уровне методологической рефлексии он пытается атаковать «сердцевину» либерализма, противопоставляя универсальному моделированию алгоритм «конкретности». Поэтому нсторицизм сосуществует у Местра с предельно-конкретизированным стилем мышления. Сочетание обоих подходов в условиях влияния «мягкой» британской и ортодоксальной католической традиции было в теории Ж. де Местра естественным.

Глава П. Исторический контекст и российская политическая культура в эволюции деместровского мировоззрения. Здесь дан анализ факторов, оказавших влияние на ужесточение политической доктрины Жозефа де Местра в период его пребывания в качестве сардинского посла в России (1803 - 1817гг.). Наполеоновский феномен стал своеобразным индикатором завуалированного в теории Местра противоречия между национальным и монархическим началом и того, что фактически спущенные на вторую позицию, национальные приоритеты постоянно актуализировались на практике. Интервал 1806 -1812 гт. в процессе политической адаптации мыслителя связан с ослаблением легитимизма и усилением франкофильства. Поскольку полководческий талант Наполеона внушал де Местру надежду на возрождение Франции, он готов был терпеть Бонапарта в качестве защитника королевства и хранителя властного мандата до появления нового законного государя -его наследника, полагая, что тот сможет унаследовать таланты отца и королевское «право» матери - Марии- Луизы. Разумеется большее значение, нежели создание здоровой королевской фамилии (способной заменить Бурбонов «с оскудевшей кровью»)имело для Местра «приручение» и изживание революционной традиции путем династического компромисса. Из опасения как бы внешнеполитическая стабильность, в случае возможного раздела мира Наполеоном и Александром, не привела к падению «цены» компромисса с революцией, накануне войны 1812 г. де Местр «реанимирует» теоретическую шкату ценностей, сообразуя с ней собственное дипломатическое поведение и пользуясь фавором у Александра, рекомендует царю придерживаться наступательной стратегии. Ставшая, благодаря Наполеону, очевидной для самого де Местра теоретическая несбалансированность копцепции «эквилибра» послужила одной из причин основательной коррекции модели идеального политического равновесия и поводом для создания книги «О Пале». Выбранные во время торжества французского императора дипломатическая тактика и политический топ сардинского посла соответствуют выделяемому Е.Вятром типу негативного приспособления, когда внешнее подчинение обстоятельствам сопровождается их внутренним неприятием. Местр проявил способность к компромиссу с властью, не санкционированной законом и традицией, выступив с инициативой личных переговоров с Наполеоном, которым так и не суждено было состояться. Кроме того, в период 1806 -1812 гг. «цельность» реакционера разбиватась проявлением у философа романтического темперамента, заставлявшим его колебаться между политическими принципами и увлечением Бонапартом. Возобладание на определенный момент компромиссной струи адаптации

послужило стимулом к развитию противоположного ее плана - доктринальной нетерпимости (вероятно, де Местр испытывал дискомфорт от политического перевоплощения).

Эволюции Местра «вправо» способствовало также наблюдение им особенностей российской политической культуры, заставившее сомневаться в контрольных способностях власти. Местр одним из первых оценил Россию как колоссальный «резервуар» для европейской революции. Под впечатлением от слабой социальной обращенности самодержавия, непрочности его гражданского почвенного основания Местр обращает особенное внимание на проблему взаимодействия общества и государства - нации и монархии. В России, на фоне слабых арбитражных полномочий православной церкви, он осознает значение этого института как средства гармонизации общественно- политических отношений.

В данном разделе уточняются обстоятельства, определившие успех у Александра I в декабре 1811 г «Четырех глав о России», за которым последовали четыре месяца фавора в статусе личного секретаря государя. Де Местр застал момент «ущемления» одного из компонентов политической диархии в России, когда, с одной стороны, отчетливо проявился автократический характер власти, выступившей и инициативой модернизации, а с другой, усилилась дворянская оппозиционность, что вызвало «обжалование» Н.М.Карамзиным нарушения условий компромисса монархии с дворянским сословием в «Записке о древней и новой России».Несмотря на то, что антилиберальная критическая струя сближает программы де Местра и Карамзина, благодаря противопоставлению обоими ведущего консервативного принципа -конкретности либеральной абстракции, мемуар де Местра произвел более благоприятное впечатление. Стараясь абстрагироваться от негативного содержания российских политических традиций и «оставляя за кадром» обычную для его корреспонденции атаку на деспотизм, автор «Четырех глав» переносит акцент на тему возможного «экспорта» революции в Россию, доказывая несвоевременность либерального реформаторства. Без этого нюанса многие требования «верноподданного» Н.М.Карамзина, излагаемые менее последовательно и с меньшей изобретательностью в применении качественных противопоказаний к нововведениям, выглядели более притязательными. Де Местру удалось обнадежить либеральные вкусы Александра с помощью довода о «естественной» модификации системы с течением времени и при этом, избавить царя от страха перед пакетом реформ М.М.Сперанского. Кроме того, зная о любопытстве Александра к мистическому масонству, старинный поклонник Сен- Мартена сумел представить в записке компетентную справку о концепции «европейского антимонархического заговора» Баррюэля и Ривароля вместе с панорамой масонских движений и сект. На исход арбитража в пользу савойца могло повлиять и то обстоятельство, что Александр I со времен Тильзита находился в крайнем раздражении от участия в оппозиции его любимицы Екатерины Павловны и вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Покровительство Екатериы Карамзину в условиях домашнего конфликта Романовых скорее всего имело эффект противоположный ожиданиям. Царь предпочел уступить давлению, согласившись на отставку Сперанского, но оставил за собой право выбора своего доверенного лица.

Исключительно важной с точки зрения динамики политической адаптации де Местра является его полемика с С.С.Уваровым, завязавшаяся вокруг «Проекта азиатской академии». Столкновение с программой российского торизма, основанной на идее традиционного «примирения», впервые заставило Жозефа де Местра оценить возможность компромиссного исхода «дуэли» с XVIII веком; вызвало "кристаллизацию" его ультрамонтанской позиции. Когда корреспондент Уварова

заявляет о том, что «с восемнадцатым веком нельзя вступать в сделки» его невозможно даже заподозрить в симпатиях к религиозному масонству. Именно молодой С.С.Уваров невольно подметил новую тенденцию в политическом мировоззрении де Местра: перенесении «центра тяжести» с монархического на религиозный авторитет.

Характеристика деместровской «одисеи»в Петербурге была бы односторонней, если бы автор ограничился только сюжетом, связанным с усилением во взглядах Местра охранительной ориентации. Для большинства современников имя де Местра было окружено романтическим флером, благодаря особенностям его светской манеры и парадоксальности дружеских связей в столице Александра. Дружба с адмиралом П.В.Чичаговым и увлечение фрейлиной Елизаветы Алексеевны - Роксандрой Стурдза свидетельствуют о большей чем принято считать эластичности характера Местра, о его способности сходиться с самыми непохожими на него людьми и романтической страсти ко всему необычному, превосходившей нетерпимость доктринера.

Глава III. Последние годы жизни: усиление автократической тенденииии консервативного реализма. В данной главе проводится анализ двух планов деместровской адаптации, нашедших отражение в политических воззрениях последних лет жизни философа. Победа шестой коалиции над Наполеоном стала вторым после отъезда из Шамбери в 1792 г. «рубиконом» биографии консерватора, который принес ему вместо ожидаемых стабилизации и признания еще большую неустроенность и неудовлетворенность, вызвав новый - наиболее напряженный период адаптации, когда соединение историцизма и консервативного логического подхода в его мировоззрении раскрылось наиболее полно.

Интервал 1812 - 1814 гг. в политической биографии Местра был связан с ослаблением романтизма и франкофильства и преобладанием легитимистской позиции. Тем острее было разочарование итогами реставрации. Она не принесла ее провозвестнику ничего кроме тревог, связанных с сомнительностью его подданства сардинской монархии (в результате раздела Савойи по условиям Парижского мирного договора 30 мая 1814 г.); осознания закрепления новой культурной ситуации (поскольку даже текст Священной конвенции нес на себе отпечаток конфессионального плюрализма и богословской терпимости); горького факта перераспределения «ведущих ролей» на европейской сцене и «компромисса с революцией» в виде французской конституционной хартии. Стоит вспомнить о внутреннем разладе Местра в момент поединка Наполеона и Александра, когда он «разрывался» между национальными интересами Франции и легитимизмом, и становится ясно насколько досадной оказалась для него развязка, не искупившая французского национального унижения торжеством принципов.

Судьба дипломатической карьеры Жозефа де Местра в России оказалась связанной с изменением внешнеполитической конъюнктуры и политики российского государя в отношении Римской католической церкви. Священный союз имел одной из целей нейтрализацию политического веса и влияния Рима в Европе. Отношение царя к Ватикану осложнилось из- за плохоскрываемой его представителями неприязни к русскому дирижизму, а также потому, что папский престол вскоре попал «в орбиту» политики К.Меттерниха. После Венского конгресса орден иезуитов стал рассматриваться Александром как орудие враждебной России политики. По возвращении царя из Европы, его незамедлительно известили об усилении в Петербурге иезуитского влияния. Участь иезуитов и близкого к ним де Местра, поспособствовавшего некоторым обращениям, с этого момента были решены. Только благодаря перекладыванию российской и сардинской стороной ответственности за

отозвание знаменитого посланника на чужие плечи Местру удалось задержаться в России до мая 1817 г.

После «фиаско» дипломатической карьеры в России на служебном фронте Местра началась сплошная «черная полоса», не позволявшая развиться ни одной из надежд на подобающее его возрасту и известности применение в Европе. Недооценив эффект от несвоевременной публикации его «Эссе о главном принципе политических конституций и других человеческих установлений», направленного против созданной в Париже по воле Александра конституционной комиссии (в котором роялисты усмотрели упрек в адрес Людовика XVIII), Местр не ожидал, что его надежды на французскую службу останутся тщетными. На склоне лет Местру удалось получить лишь должность правителя Большой Канцелярии в Турине, не отвечавшую ни его честолюбию, ни яркому темпераменту.

Будучи по характеру защитником и приверженцем, Местр не мог долго обходиться без предмета философской апологии. Удостоверившись в своей ненужности Виктору- Эммануилу и Людовику XVIII, он избрал воображаемым сеньором папу римского.

В поздней книге де Местра «О Папе» скрытая субординация первоначального варианта концепции «эквилибра» стала более очевидной. Суть внесенных дополнений сводится к поиску окончательного незыблемого основания политики, которым оказывалась уже не просто религия - католицизм, а папская супрематия, отождествленная в конце концов с персоной папы. Мнение единственного лица, провозглашаемого непогрешимым, признавалось де Местром предельным авторитетом и конечной санкцией всей духовной и политической жизни Европы. При этом на папу возлагалась миссия высшего третейского судьи в разрешении конфликтов между монархическими домами и их народами. Казалось бы система статус- кво, предложенная в «Папе» была основана на либеральной идее взаимного сдерживания трех начал: нации, монархии и папской супрематии. Однако, Местр повторно подменил равновесие первого и второго компонентов триады подчинением нации королям, утверждая, что к монарху неприменимо обвинение в несправедливости, поскольку «одно и тоже быть правым и ошибаться, не подлежа ответственности». Почти тоже основание непогрешимости «девальвировало» значение всех факторов, ограничивавших папский авторитет. Очевидно, это и имел ввиду философ, когда говорил об «амальгаме и братстве» между церковной и монархической властями. Смысл нового «эквилибра» заключался не во взаимном сдерживании светской и духовной властей, каждая из которых претендовала на абсолютный характер, а скорей во взаимном невмешательстве и взаимопомощи монархии и папства. Но арбитражная функция папской супрематии, по мере изложения новой концепции, становилась весьма сомнительной. Благодаря интегрирующей функции папы - центра и персонифицированной санкции европейской политики, элементы триады Местра выстраиваются в своеобразной иерархии: нация поручается монархическому покровительству, а символом покоя и порядка становится «надстоящая» папская супрематия. Равновесие вновь приобретало вид иерархического соподчинения.

Провозглашение де Местром нового идеала универсальным свидетельствует об усилении в доктринальной части его наследия историцистской методологии. Пренебрегая национальной конкретикой, он сам готов был теперь редуцировать умозрительный идеал на «живую действительность». Наиболее ярким проявлением пренебрежения национальным своеобразием является рефрен книги - надежда на возвращение христиан в лоно католицизма. Критики Местра не избежали не только протестантские и православная церкви, ультрамонтанская позиция привела философа к

окончательному расхождению с галликанизмом. Эволюции «вправо» не выдержал и последний элемент политического либерализма, сохранявшийся до сих пор в его мировоззрении: приверженность магистратской традиции.

Итак, выраженная охранительная направленность «Папы» вызвала усиление историцистского представления Местра о порядке как об иерархизированной системе соответствий.

Идея об усилении политической реакционности взглядов де Местра после Венского конгресса давно стала общим местом в историографии и справочных изданиях. Но есть необходимость внести поправку в традиционную схему деместровской политической эволюции. Его адаптация к новым условиям не являлась чисто отрицательной. Она содержала и другой план, скрытый за демонстративно-бескомпромиссной манерой отношения к происходящему. Имеет смысл отделять политический иммидж де Местра, которому не стоит отказывать в отражении части его внутреннего состояния, и образ мысли «не для публики» без претензии на позицию, отражавший присущий консервативной рефлексии реализм. Некоторые суждения последних лет жизни Ж. де Местра позволяют судить о том, что перед уходом философ осознал и утверждение новой культурной ситуации, и закрепление во французской политической культуре революционной традиции и бонапартизма. Таким образом, присутствовавшая за доктринальным идеологическим «каркасом» неявная струя политической адаптации Местра, связанная с восприятием новых условий, проявилась наиболее явно в последние его годы, в контрасте с усилением историцизма и политической реакционности.

В заключении подводятся итоги всего исследования, предлагается условная схема консервативного становления мыслителя в том виде, в каком она представилась, после ознакомления с его философским наследием и корреспонденцией.

Под впечатлением Великой Французской революции, Местром предпринимается попытка ценностной «центровки» - преодоления мировоззренческой эклектичности его молодости. В качестве основной логической доминанты им был выбран провиденциализм. В то же время, под воздействием революционного стресса, у де Местра сформировался один из классических типов («гераклитовский») историцистской установки, основанный на фатализации изменений, при их внутреннем отторжении. Провиденциализм, в этом случае, был ее идеальным рациональным выражением, поскольку удовлетворял потребности в подчинении ненавистной изменчивости - высшей предсказуемой причинности; потребности в стабильности. Предложенная в «Размышлениях о Франции» историософия революции и последующий идеал политического устройства для данной страны (а фактически, для всех европейских государств) обнаруживают присутствие не только основополагающего мотива историцизма (интеллектуального «трансцендентализма» -попытки обоснования суждений и реальной политической программы с помощью идеи высшего закона, мирового предопределения), но и других атрибутов историцистского подхода: 1) предустановленной схемы исторического движения (взятая Местром за основу концепция мирового декаданса (Шлегеля) корректируется, благодаря привнесению идеи об искупительном очищении и новом расцвете; таким образом, «траектория» мирового развития приобретает- «параболический» вид); 2) инструментализма (приема, с помощью которого явления социальной действительности рассматриваются в качестве «средств» осуществления «великого назначения истории»); 3) социального мессианства (когда объект пристрастия философа, у Местра - Франция, получает значение главного «инструмента» исполнения

«универсального замысла»); 4) в политическом ракурсе - стремления к достижению статус-кво, основанного на строгом иерархическом упорядочении.

Данный механизм политического «приспособления» соответствует традиционалистской реакции. Философ инстинктивно желал восстановить преобладающее значение идеологического фактора - религии в социальной сфере, характерное для средневекового общества. Католицизм в его системе выполняет функцию «соединительной ткани», препятствующей эмансипации сфер.

Не ориентированный на связь с историческими условиями историцизм Местра приобретает оттенок политического утопизма.

Одновременно с историцистской «мобилизацией», де Местр, под влиянием Э.Берка, усваивает императивы консервативной рефлексии. Полилогизм его молодости способствует формированию нового для него - консервативного логического стиля, с основополагающим мотивом качества, конкретности.

В результате, политическая теория Местра удерживает напряженное соединение разнонаправленных логических стилей, один из которых предрасполагает к предельной абстракции и универсальному моделированию в политике, а другой - исключает универсализм, конструирование и допускает лишь реагирование на потребность в определенных условиях.

Отсюда и несовпадение «идеальной» универсатьной модели политического устройства (в основе которой лежит имеющая либеральное происхождение концепция «эквилибра») и ведущей консервативной ценности - традиции, предполагающей развитие на почве национальной конкретики. Отсюда и постоянное несоответствие теоретического идеала и системы ценностей де Местра его реакциям на ситуацию: реакциям не доктринера, а реалистически - конкретно мыслящего консерватора.

Наполеоновский феномен, обнаруживший искусственность первого варианта национально-монархического «эквилибра», впечатления, вынесенные де Местром от соприкосновения с полувосточной российской политической культурой и разочарования, связанные со Священным Союзом вызвали «ужесточение» историцистского подхода, завуалированного гармонией (почти идеального) политического равновесия.

Теократическая универсальная модель конфессиональной интеграции, предложенная в книге «О Папе» свидетельствует об усилении в последние годы жизни Местра историцистской тенденции. Политическим проявлением этого стала эволюция мыслителя «вправо». Но именно, благодаря такой полноценной психологической компенсации за невозможность влиять на ход исторических событий, философ достигает и максимальной реализации второго плана его политического мышления -консервативного реатизма, осознав, перед уходом, жизнеспособность революционной традиции, бонапартизма и приняв как неизбежность, предстоящее совершенное политическое перерождение Европы.

Таким образом, ни одному из механизмов деместровской адаптации не удалось исчерпать другого. Напротив, акцентуация историцизма только способствовала выявлению латентной струи его политического приспособления, связанной с позитивным восприятием действительных условий, их признанием. Способ адаптации к социальной действительности, когда личность отказывается от присвоения ценностей новой системы и только примиряется с ней Е.Вятр называет «негативным приспособлением». (Мировоззрение Местра можно назвать «дизъюнктивным» консервативно-историцистским синтезом.)

Вторым результатом произведенного анализа является вывод о правомерности сопоставления де Местра с романтиками. Можно говорить о созвучии его образа

философствования (поиски высшего сокровенного смысла) с методом романтизации: и то, и другое имеют общий когнитивный источник - мистический иррационализм: для Местра - Сен-Мартена, для немецких романтиков - германского иллюминизма. (То есть историцизм де Местра получил культурную «санкцию», стал «узнаваем», благодаря воплощению в образах, символике мартинизма, а так же христианской догматики; в результате, была представлена религиозно-мистическая форма историцизма.) Сходство с романтиками прослеживается у французского консерватора и в его жизненном стиле: постоянной потребности в «заказчике» и предмете философской апологии; страсти к авантюрам и необычным личностям (таким как т-те де Сталь, Сен- Мартен, адмирал Чичагов, Роксандра Стурдза). Романтическая тенденция кульминировала в его взглядах в момент успеха Наполеона, когда Местр, буквально, следовал лейтмотиву романтизма: «Необыкновенный герой в необыкновенных обстоятельствах!» (И даже деместровское непостоянство в отношении к Бонапарту, его радостное возвращение к поэзии «рока» выдает в нем романтика.)

Биографическим «привнесением» в историографию де Местра для данного исследования является конкретизация обстоятельств, определивших фавор философа у Александра I. Дело было не только в личности знаменитого савойца, но и в большем успехе у царя «Четырех глав о России», по сравнению с «Запиской о древней и новой России» Н.М.Карамзина и в памеренной «непредсказуемости» александровского выбора, в противовес настояниям дворцовой и тверской оппозиции.

Проследив влияние, оказанное на эволюцию политических взглядов Местра, его полемики с С.С.Уваровым, автор только коснулся ее значения для последующего генезиса российской консервативной мысли. (Эта проблема заслуживает отдельного основательного изучения.)

Перспективными направлениями развития для данной темы, в российском аспекте, являются политический диалог де Местра и А.С.Стурдзы; резонанс учения французского консерватора в русской философии и созвучие концепций Жозефа де Местра с идеями К.Леонтьева и М.Каткова, П.Флоренского и В.Соловьева.

Интерес к личности и философскому учению де Местра в России, «симптомами» которого являются последние публикации Д.Соловьева, М.Федоровой и С.Хоружего откроет новые сюжеты для отечественной исторической науки и вызовет появление новых интерпретаций его политической эволюции и содержания доктрины.

Апробация работы. Основные положения исследования обсуждатись на заседаниях кафедры новой и новейшей истории ПТУ и получили одобрение, были представлены автором на научных конференциях: Первые петербургские кареевские чтения по новистике (С.-Петербург, 1995), Консерватизм и либерализм : созвучия и диссонансы (Пермь, ПГУ, 1995), Национальный вопрос в России (Пермь, 1996), Реформы: политические, социально- экономические и правовые аспекты (Пермь, ПГУ, 1996), Вторые петербургские кареевские чтения (С.-Петербург, 1997), Политика и культура в контексте истории (Пермь, ПГУ, 1997).

Результаты исследования нашли отражение в опубликованных по теме диссертации статьях и тезисах.

1. Провиденциалистская концепция революции Ж.де Местра // Первые петербургские кареевские чтения по новистике. - С.- Пб., 1996, С. 81 - 84

2. Направление исторического движения и политическая традиция в доктрине Ж. де Местра // Исследования по консерватизму. Вып. 3. Консерватизм и либерализм: созвучия и диссонансы. -Пермь, 1996, С. 51 - 56

3. Национальная монархия в теоретическом наследии Ж. де Местра // Национальный вопрос в настоящем и будущем России. Тезисы докладов межрегиональной научно-практической конференции. - Пермь, 1995, С. 79 - 81

4.Ж. де Местр о российских политических традициях и перспективах реформаторства в России // Исследования по консерватизму. Вып. 4. Реформы: политические, социально-экономические и правовые аспекты. Материалы международной научной конференции. -Пермь, 1997, С. 20-25

5. Деместровская оценка имперской политики Франции (1794 - 1815) // Вторые петербургские кареевские чтения по новистике. Империи нового времени: типология и эволюция (XV - XX ии.). С.- Пб. 1997. (в печати)

6. Наполеоновский феномен в дипломатической корреспонденции Ж. де Местра // Вестник пермского университета. - Пермь, 1997. (в печати)

7. Реакция на либеральные преобразования М.М.Сперанского в "Записке о древней и новой России" Н.М.Карамзина и "Четырех главах о России" Ж. де Местра // Политика и культура в контексте истории. Материалы научной конференции. - Пермь, 1997 (в печати).