автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Концепция личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова: художественный неомифологизм и проблема амбивалентности характера

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепция личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова: художественный неомифологизм и проблема амбивалентности характера"

На правах рукописи

□03450405

ФОТИАДИС Дмитрий Климентьевич

КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ Л.Н. АНДРЕЕВА

/

И М.А. БУЛГАКОВА: ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ НЕОМИФОЛОГИЗМ И ПРОБЛЕМА АМБИВАЛЕНТНОСТИ ХАРАКТЕРА

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

о

0';Т 2000

Краснодар 2008

003450405

Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы Кубанского государственного университета

Научный руководитель- доктор филологических наук, доцент

Татаринов Алексей Викторович

Официальные оппоненты доктор филологических наук, профессор

Павлов Юрий Михайлович

кандидат филологических наук, доцент Сайченко Валерия Викторовна

Ведущая организация Педагогический институт

Южного федерального университета

Защита состоится «14» ноября 2008 г в _ часов на заседании

диссертационного совета Д 212 101 04 при Кубанском государственном университете по адресу 350018, г Краснодар, ул Сормовская, 7, ауд 309

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета

Автореферат разослан_октября 2008 г

Ученый секретарь 1

диссертационного совета С/ М А Шахбазян

Общая характеристика работы

Одна из самых заметных тенденций в современных гуманитарных науках - усиление интереса к антропологическим контекстам, к становлению личности в условиях масштабного кризиса традиционализма, предполагающего поиск и новой этики, и новой эстетики Особое место в этом процессе занял роман М А Булгакова «Мастер и Маргарита» Опубликованный около сорока лет назад, этот текст сразу же получил статус «культового произведения» и стал восприниматься не только как литературный факт, но и как художественно выраженная модель новых отношений современного человека с миром Роман «Мастер и Маргарита» убедил читателей, что использование мифологического материала порождает поэтику неомифологизма трансформация евангельского сюжета оборачивается созданием авторского мифа, в котором знакомые имена начинают определять историю, далекую от библейской Двойственность характеров и самого романного присутствия главных героев (Воланда и Иешуа, Мастера и Маргариты, Понтия Пилата) привела к постановке проблемы амбивалентности в главном булгаковском произведении Публикация в 80-х годах прошлого века повестей «Роковые яйца» и «Собачье сердце» подтвердила значение «неомифологизма» и «амбивалентности» в творчестве М А Булгакова Один из необходимых контекстов для изучения указанных тенденций в прозе и драматургии М А Булгакова - «серебряный век» Именно эта культурная эпоха стала пространством для смелых и рискованных поисков «нового человека» В нашем исследовании, посвященном изучению художественной концепции личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова, мы предполагаем типологическое сближение миров двух русских писателей - не прямое влияние, а творческое взаимодействие (прежде всего, заочное), определяющее рассмотрение произведений Л Н Андреева и М А Булгакова как единого литературоведческого объекта

Актуальность исследования. Обоснование актуальности литературоведческой работы — в реальности проблемы, которую нельзя назвать решенной Существуют достаточные основания для изучения творчества Л Н Андреева и М А Булгакова в рамках одного диссертационного исследования 1) Оба автора реализовали себя и в прозе, и в драматургии 2) Обращались к библейским сюжетам, позволяя себе смещать акценты и менять их духовное значение 3) Последними произведениями и Л Н Андреева, и М А Булгакова стали романы, в которых главная роль отводится персонажу, обозначенному, как «сатана» 4) Тема «интеллигенция и революция» была одной из основной, появляясь в самых разных контекстах - реалистическом и фантастическом, трагическом и сатирическом 5) Оба автора, отдавая должное традиционному, реалистическому повествованию, многое сделали для становления

модернистской поэтики и поэтики, располагающейся на границе реализма и модернизма 6) И Л Н Андреев, и М А Булгаков стали создателями литературных миров, которые делают возможным постановку проблему художественного неомифологизма 7) И в творчестве Л Н Андреева, и в творчестве М А Булгакова важное место занимает личность, для которой характерна нравственная амбивалентность - сочетание «жертвенности» и «предательства», этической высоты и падения 8) В решении проблемы «человек и религиозная картина мира» у Л Н Андреева и М А Булгакова есть определенные сближения 9) Творчество М А Булгакова (особенно роман «Мастер и Маргарита») показывает значимость андреевских тем и образов и в новое для русской литературы время 10) Роман «Мастер и Маргарита» стал, пожалуй, самым читаемым текстом русской литературы XX века, андреевские тексты (прежде всего, «Иуда Искариот», «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны») способны создать новый необходимый контекст для обсуждения булгаковского романа

Новизна исследования 1) Научная концепция Б М Гаспарова, представленная в работе «Новый Завет в произведениях М А Булгакова», использована для изучения аналогичных процессов в творчестве Л Н Андреева 2) Произведения Л Н Андреева («Иуда Искариот», «Сашка Жегулев», «Дневник Сатаны») рассмотрены как необходимый художественно-мифологический контекст для изучения главного булгаковского текста - романа «Мастер и Маргарита» 3) Проблема этической сложности, сочетания мотивов жертвенного подвига и предательства оценена как одна из идейно-художественных доминант творчества Л Н Андреева и М А Булгакова 4) Художественные концепции личности в прозе и драматургии Л Н Андреева и М А Булгакова рассмотрены в контексте двух проблем - литературного неомифологизма и амбивалентности характера

Объект исследования В диссертации рассматриваются прозаические и драматические произведения Л Н Андреева и М А Булгакова, позволяющие решить проблему личности (в своеобразии и типологическом взаимодействии) в творчестве двух писателен Учитывая общий объем текстов, созданных обоими писателями и оставляя право обращаться к их сюжетам и мотивам, основное внимание мы уделяем произведениям, способным показать общие и разные пути решения личностной проблемы Л Н Андреевым и М А Булгаковым Прежде всего нас интересуют «Рассказ о Сергее Петровиче», «Жизнь Василия Фивейского», «Савва», «Жизнь человека», «Иуда Искариот», «Сын человеческий», «Анатэма», «Сашка Жегулев», «Собачий вальс», «Дневник Сатаны» Л Н Андреева, «Дни Турбиных», «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Ханский огонь», «Бег», «Батум», «Мастер и Маргарита» М А Булгакова Мы считаем, что отбор указанных произведений, их подробный анализ имеет смысл, так как делает

изучение концепции личности более конкретным, с обязательным использованием художественного материала

Предмет исследования Художественная концепция личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова определяет предмет исследования в данном диссертационном исследовании Она включает в себя следующие проблемы, образующие единство избранной темы герой и его судьба в сюжете произведения, жанровые особенности произведения, по-своему ограничивающие и уточняющие путь героя, речевое пространство произведения, в котором звучат те или иные слова о человеке, человечестве и его судьбе, религиозно-мифологический и философский контексты сюжета, прежде всего показывающие взаимодействие героя с русской традицией, по-своему признаваемой и Л Н Андреевым, и М А Булгаковым, авторское отношение к герою и его судьбе, своеобразие авторской позиции в ее нравственном и художественном единстве, типологическое взаимодействие двух концепций личности - андреевской и булгаковской Изучение концепций личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова позволяет выделить еще два аспекта предмета научного исследования - поэтику неомифологизма (герой в его взаимодействиями к классическими, значимыми для русской традиции архетипами) и амбивалентность характеров, усложняющую представление о нравственных доминантах в творчестве рассматриваемых авторов

Целью диссертационного исследования стало изучение антропологических представлений Л А Андреева и М А Булгакова в их художественном выражении, предполагающем решение научной проблемы «концепция личности в литературном произведении»

Поставленная цель предполагает решение следующих задач

1 Исследование художественной концепции личности в романе «Мастер и Маргарита» в контексте трех произведений Л Н Андреева - рассказа «Иуда Искариот», романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны»

2 Научное прочтение рассказа Л Н Андреева «Иуда Искариот», его романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны» как неомифологических текстов, актуализирующих важные для М А Булгакова проблемы «инверсии негативных образов (Иуда и сатана)», «инверсии образа Христа», «амбивалентного героя и толпы», «сложного совмещения жертвы и предательства в пределах одной судьбы»

3 Анализ и интерпретация концепции Б М Гаспарова («Новый Завет в творчестве М А Булгакова»), а также ее использование при изучении художественной концепции личности в творчестве Л Н Андреева

4 Изучение разных форм амбивалентности личности в прозе и драматургии Л Н Андреева и М А Булгакова с уточнением разных художественных подходов к изображению человека и его судьбы на рубеже Х1Х-ХХ веков и в 20-х-30-х годах XX века

5 Сопоставительный анализ романов Л Н Андреева («Дневник Сатаны») и М А Булгакова («Мастер и Маргарита») для определения итоговых представлений о человеке в творчестве изучаемых писателей

Методология исследования Мотивный анализ, представленный в работе Б М Гаспарова «Новый Завет в произведениях М А Булгакова», стал определяющим для данного исследования Он позволил сконцентрировать внимание на полярных мотивах этического возвышения и этического падения, создающих художественные концепты «жертвы» и «предательства» Традиции сравнительно-сопоставительного и типологического литературоведения стали основой для создания основной модели анализа, заключающейся в совместном (взаимоконтекстуальном) изучении художественной концепции личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова

Апробация исследования. Методология, сюжет и основные положения исследования обсуждались на кафедрах зарубежной литературы и истории русской литературы КубГУ, на ежегодных научных конференциях молодых ученых КубГУ (2007, 2008), на заседании интеллектуального клуба «XX век» (КубГУ, филологический факультет), посвященном проблеме концепции личности в литературе модернизма и постмодернизма

Научно-практическая значимость исследования. Результаты диссертационной работы могут быть использованы в курсах по истории русской литературы XIX и XX века, в спецкурсах, посвященных Леониду Андрееву и Михаилу Булгакову Возможно использование результатов исследования в междисциплинарных курсах, направленных на изучение взаимодействия литературы и психологии, литературы и религии

Структура исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка Общее число страниц - 172

Основные положения, выносимые на защиту.

1 Метод Б М Гаспарова («Новый Завет в произведениях М А Булгакова»), использованный при анализе творчества ЛН Андреева, позволяет выявить общие мотивы в творчестве двух русских писателей, важные для определения художественной концепции личности образ высшей силы лишен безусловно положительных значений, происходит сближение концепций жертвы и предательства, тема Апокалипсиса оказывается одной из определяющих, апокриф (идейно-художественная инверсия) оценивается выше, чем каноническое повествование

2 Характер обращения к мифологическому материалу в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова позволяет говорить о неомифологических

тенденциях в творчестве изучаемых писателей Общий смысл художественного неомифологизма - в трансформации образов и мотивов, восходящих к Библии Андреевский неомифологизм отмечен более очевидным разрывом с традицией, заостренной полемичностью, выводящей сюжет за пределы религиозной картины мира

3 Если в творчестве Л Н Андреева способом реализации личности становится героический пафос, бунт против общих начал и высшей силы, то в творчестве М А Булгакова очевиднее тенденция дегероизации, которая с наибольшей силой проявилась в образах Иешуа и Мастера Восстание против мироустройства, отличающее и «Жизнь Василия Фивейского», и «Жизнь человека», и «Собачий вальс», в творчестве М А Булгакова не появляется М А Булгакову не близка андреевская тема «абсурдного человека», часто акцент переносится с бытийных начал на начала социальные

4 Пересечение и соединение мотивов жертвы и предательства, духовного взлета и нравственного падения, определяющие этическую двойственность проблемы личности, присутствуют и в творчестве Л Н Андреева, и в творчестве М А Булгакова В рассказе «Тьма», в рассказе «Иуда Искариот», в романе «Сашка Жегулев» Л Н Андреев отмечает разные грани неомифологизма, утверждающего реализацию человека через этическое падение В повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце», в романе «Мастер и Маргарита» идет речь и о падении «Отца», и об одиночестве «Сына», и об участии сил зла в установлении справедливости

5 Концепция амбивалентности, отличающая философию личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова, отличает авторское обращение к образу Сатаны В романе Л Н Андреева «Дневник Сатаны» главный герой, воплотившийся в человеке, оказывается обманутым филантропом, трагическим персонажем, познавшим несовершенство земного существования В романе МА Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд занимает ключевые позиции в сюжете «справедливого суда»

Основное содержание работы

В первой главе («Проблема амбивалентности характера и судьбы в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова») пять параграфов («Работа Б.М. Гаспарова «Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова» и проблема амбивалентности личности в художественном произведении», «Проблема амбивалентности личности в прозе Л.Н. Андреева», «Концепция личности в прозе М.А. Булгакова в контексте творческих поисков Л.Н. Андреева», «Проблема амбивалентности личности в драматургии Л.Н. Андреева», «Концепция личности в драматургии М.А. Булгакова в контексте творческих поисков Л.Н. Андреева»)

Особое значение для нашего исследования имеет работа Б М Гаспарова «Новый Завет в произведениях» М А Булгакова Именно здесь уточняются понятия мифопоэтики и амбивалентности художественной личности, необходимые для решения поставленной нами проблемы Метод Б М Гаспарова, заключающийся в обнаружении мифологического подтекста и его сложных трансформаций, мы учитывали и при рассмотрении булгаковских произведений, и при обращении к творчеству Л Н Андреева

Б М Гаспаров акцентирует внимание на особом положении главного героя в текстах Булгакова - это позиция «покинутого Сына», одинокого, вынужденного разбираться со своей судьбой, балансируя между смирением и бунтом Б М Гаспаров приводит много примеров, подтверждающих, что в творчестве Булгакова происходит взаимное сближение и объединение двух мотивов - жертвенного подвига и предательства, лишающее авторскую концепцию личности этической однозначности Даже Иуда из романа «Мастер и Маргарита» - не только отвратительный преступник, но и несчастная жертва, погибающая в обстановке, близкой к романтической Одна из причина такого отношения к героям, совершившим падение, заключается в том, что высшая сила, сотворившая человека, обрекает личность на одиночество, лишает его помощи

Б М Гаспаров указывает, что булгаковский герой оказывается в достаточно постоянном метасюжете - в авторском «Апокалипсисе» В условиях нарастающей опасности, актуализирующей мотив «гибели мира», даже социально-бытовой контекст предстает «страшным миром», заставляющим личность пережить очередную катастрофу Осознание реальности в булгаковском творчестве нельзя назвать оптимистическим перед читателем часто открывается «мир антихриста», а поведение героя сближается с «распятием» Но это не значит, что Булгаков полностью следует за развитием библейского сюжета Все сложнее Б М Гаспаров подчеркивает, что вопрос о спасении или гибели мира остается открытым

Мотивы, свидетельствующие о подтекстовом и инверсионном присутствии Нового Завета в творчестве Булгакова, обнаруживаются и у Леонида Андреева Во-первых, образ высшей силы у Андреева лишен безусловных положительных значений, в сознании героя он становится субъектом воли, чуждой человеку, лишенной милосердия Во-вторых, происходит сближение евангельских архетипов - Христа и Иуды, ставящих вопрос об амбивалентном характере жертвы и предательства, о неоднозначных этических пересечениях, которые приводят к нравственных парадоксам, как в рассказах «Иуда Искариот», «Тьма» или в романах «Сашка Жегулев» или «Дневник Сатаны» В-третьих, как и для Михаила Булгакова, для Леонида Андреева апокриф всегда выше классического, канонического повествования Обращение Андреева к темам и образам Нового Завета не значит, что писатель остается в контексте христианства

Б М Гаспаров подчеркивает, что в художественном мире Булгакова важное место занимает мотив Апокалипсиса В творчестве Андреева мотив

гибели мира также является одним из центральных Священник Василий Фивейский и герой рассказа «Тьма» своим разрывом с привычными ценностями демонстрируют подвижность мира, его готовность к невиданным прежде трансформациям Иуда Искариот, герой одноименного рассказа, готовит распятие Иисуса, собираясь проклясть землю, лишить ее способности пережить совершенное преступление Отречение от «общих начал», которые поддерживают стабильность жизни, совершается в «Савве», «Жизни человека» и «Собачьем вальсе» Это не просто «частные случаи» Андреев стремится показать универсальный характер происходящих трагедий Вряд ли он разделяет надежды Саввы на «голого человека на голой земле», но реальность нравственной катастрофы для писателя оказывается возможной В «Дневнике Сатаны» мотив гибели мира отражен в сюжете человек, вынашивающий план о метафизической революции и уни уничтожении человека в его современном виде, предстает героем, которому уступает сам Сатана, оказавшись обманутым филантропом Б М Гаспаров указывает на определенный оптимизм мотива Апокалипсиса в творчестве Булгакова В художественном мире Андреева подобный оптимизм трудно отметить У автора «Иуды Искариота» и «Собачьего вальса» образ гибели более очевиден, чем образ преображения

На рубеже Х1Х-ХХ веков в творчестве Леонида Андреева появляется тип героя, которому суждено стать в его прозе и драматургии основным Это личность, реализующаяся в контексте мотивов победы и поражения, жертвенного подвига и предательства Герой «Рассказа о Сергее Петровиче» проиграл и победил одновременно Он предал жизнь, став самоубийцей, но в то же время предстал личностью, проявившей способность к бунту, к разрыву отношений с тем миром, который не приносит счастья Герой становится тем, кто восстал против бытия, но остается «смешным студентом», полностью подчинившим свою волю неправильно понятому Ницше В «Жизни Василия Фивейского» для Леонида Андреева важно не безумие героя, а его протест, бунтарство, совмещенное с предательством Это один из главных законов произведений Андреева стать подлинным героем, возвыситься здесь можно лишь в контексте падения или своеобразного действия, которое может быть названо предательством

Булгаковское мироздание отличается большей упорядоченностью В прозе Андреева значительно чаще появляется конфликт с бытийными силами Василий Фивейский - герой, противостоящий мирозданию, приобретающему зловещие черты В «Рассказе о семи повешенных» Леониду Андрееву важно показать не только революционный героизм, отличающийся амбивалентным характером (герои - жертвы, они же -убийцы), но и поставить проблему противостояния человека смерти, человеческого духа - мысли о том, что он может быть уничтожен вместе с телом Андреевские террористы в «Рассказе о семи повешенных» изъяты из социально-исторического, политического контекста, выведены за пределы конкретных целей и задач революционного движения Они -

«революционеры духа», а не борцы за интересы той или иной революционной партии Андреев повествует о преображении личности

В рассказе «Тьма» - иной героизм, иной трагизм, другое соотношение «светлого» и «темного» начал в амбивалентном образе личности Об этом говорит даже заголовок произведения здесь нет имени, нет указания на человека, «тьма» - это знак каких-то общих начал, способных поработить человека Совершается типичный для Леонида Андреева ход бунт теряет конкретность, он уже не направлен против социальной системы, бунт становится абсурдным, потому что теперь он обращен на некие жизненные, бытийные начала Герои усиливают ощущение абсурда, чтобы показать «кому-то» (кому - это вопрос, ведь Бог в андреевском мире отсутствует), насколько несовершенно и трагично само человеческое существование «Моя тема - безумие и ужас», - говорил Леонид Андреев

У Булгакова есть стремление к более объективному взгляду, когда повествователь сохраняет независимость от состояния главного героя Если Андреев стремится прежде всего показать внутренний мир героя и его катастрофу, то Булгаков уделяет значительное внимание и внешним событиям, контексту становления личности Произведения Леонида Андреева тяготеют к трагическим конфликтам дело даже не в смерти главных героев, а в самом характере противостояния Назвать трагедиями «Собачье сердце» или «Роковые яйца» невозможно Андреевский герой ищет смысл, без которого жизнь не существует Булгаковский герой не ищет смысл, он делает дело, пытается реализовать гениальный проект И на этом пути его подстерегают серьезные опасности и разочарования Герои Андреева готовы к жертве, жертвой часто оказывается сама жизнь, или еще нечто более важное - идея, которая для героя «Тьмы» выше жизни Герои «Роковых яиц» и «Собачьего сердца» вопрос о жертвенном подвиге не рассматривают

У Андреева постоянные претензии к тем силам, которые определяют сам характер жизни У Булгакова, судя по образам Персикова и Преображенского, тоже есть претензии, но все-таки они не достигают того «космического» масштаба, который определяет пессимизм Леонида Андреева Для Булгакова значимее социальные мотивы эксперименты героев соотносятся с уже состоявшейся революции Очень важно, что для Леонида Андреева революция - это то, что будет в недалеком будущем Михаил Булгаков наблюдает за последствиями уже происшедшей революции У Андреева человек в большей степени жертва какой-то трагической несостоятельности общих, бытийных начал Для Булгакова более значим «человеческий фактор», хотя в самой идее гениального творчества есть своя фатальность

Для Булгакова есть нечто более страшное, чем смерть, чем судьба человека, рано или поздно обреченного умереть Это «страшное» - в катастрофическом нарушении «нормальности», в отказе от естественного хода событий, от логики жизни, запрещающей мутации Несовершенна жизнь человека, но еще хуже, когда это несовершенство стараются

искусственно исправить, забывая о возможных последствиях экспериментов Булгаков осторожнее в отношении к героизму Возможно, это связано и с временем, не располагавшим к этике и эстетике противостояния системе У Андреева этой «системой» оказывается само мироздание, героизм его персонажей отдаляется от политических сюжетов Метод Булгакова особенно ярко проявился в рассказе «Ханский огонь» он посвящен этической многозначности, нравственной амбивалентности самого сюжета революции, которая, с одной стороны, сталкивает в самых разных противостояниях силы старого и нового мира, а, с другой стороны, лишает эти силы окончательной правоты, моральной надежности

Концепция амбивалентности нашла отражение и в драматургии Андреева В драме «Савва» главный герой — мессия, собирающийся очистить землю, он же - «антихрист», пожелавший «взорвать Бога» для освобождения человека В этом парадоксализм, амбивалентность и особый мрачный трагизм андреевских героев Основная коллизия «Жизни человека» в следующем главный герой начинает понимать, что Некто в сером заслуживает только одного - отречения от него Если бы бытие предстало в размытом образе, то конфликт был бы все-таки нечетким Когда андреевский образ бытия тяготеет к размытости, перед читателем ситуация, которую можно назвать «сюжетом поглощения», а не «сюжетом борьбы» Когда бытие оформляется в отдельной фигуре, которую видят зрители, трагический конфликт не может не появиться Интересно, что сам герой не видит фигуры со свечой Но чем ближе финал, тем очевиднее для Человека, что в углу есть тот, от кого надо отказаться Генрих Тиле из «Собачьего вальса» - бунтарь, но в этом случае цепь страшных событий уже и не требуется андреевский герой не утратил бунтарского характера, но стал значительно ближе к абсурду И еще один момент Василий Фивейский (ключевой герой раннего творчества) -пафосный герой, способный публично отрекаться, проклинать, совершать разные гротескные поступки - попытку воскрешения, например Генрих Тиле в шумных речах не нуждается

В драматургии Булгакова мотив абсурдного существования человека не появляется В «Днях Турбиных» становление мотива апокалипсиса не приводит к пессимистическим выводам один мир рушится, второй приходит ему на смену Завершается драма ожиданием прихода большевиков, не вызывающих страха, а самое главное, не наводящих на мысль о предательстве - очень важном мотиве «Дней Турбинных» Основное драматическое произведение Булгакова исторично и оптимистично одновременно В финале сообщается не только о «пришествии красных», но и о создании новой семьи, о полной победе над предательством в лице Тальберга В «Днях Турбиных» нет концепции «идеологического человека», никто из персонажей не отождествляет себя с идеями Есть, конечно, идея верности, но это не идея даже, а некая жизненная норма В зависимости от отношений персонажей к этой жизненной норме они и оцениваются, причем ни о каких «общих началах», столь важных в андреевской драме, здесь говорить нельзя Историческая закономерность - это не Некто в сером и не

Некто, ограждающий входы В «Днях Турбиных» сама концепция события другая, нежели у Андреева В центре - судьба семьи, переживающей крушение одной системы жизни и рождение новой Можно сказать, что это не личное, единичное событие, они никак не связано с «идеей» того или иного героя Более того, ни один герой пьесы не становится однозначно центральным героем Все иначе - у Андреева и в «Жизни человека», и в «Анатэме», и в «Собачьем вальсе», где сюжетный центр образует сознание персонажа, пребывающего в кризисе Кризис вызван утратой положительного контакта с бытием

Как и в «Днях Турбиных», в «Беге» очень важна тема предательства, но решение ее отличается от андреевского «Бытийный протест» здесь если и есть, то лишь как составная часть социально-исторического поражения «Бег» - это не «жизнь человека», полная символических обобщений, а жизнь и смерть генерала Хлудова, который не сумел перенести поражения «его России» и нравственного кошмара, открывшегося сначала к Крыму, а потом в Константинополе Можно сказать, что философский уровень драмы остается под контролем психологического и социально-исторического уровней В «Батуме» Сталин показан в контексте событий признаваемых историческими, но его жизнь в пьесе - поступательное движение в революции, категорическое несогласие с традицией царской России Можно было бы сказать, что Сталин по направлению своего отрицания напоминает Савву андреевской драмы, но есть серьезные различия Савва - почти мистический анархиста, готовый видеть себя в качестве нового мессии, Сталин - трезвый политик, остерегающийся пафоса, Савва - одиночка, собирающийся взорвать веру, Сталин - лидер коллектива, не склонный к экстравагантным шагам, желающий эффективности, ни никак не эффектов

Во второй главе («Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и неомифологическая проза Л.Н. Андреева: проблема героя») четыре параграфа («Концепция личности в рассказе Л.Н. Андреева «Иуда Искариот», «Концепция личности в романе Л.Н. Андреева «Сашка Жегулев», «Концепция личности в романе Л.Н. Андреева «Дневник Сатаны», «Концепция личности в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте неомифологической амбивалентности прозы Л.Н. Андреева»).

Проблема личности, решаемая автором в своих произведениях, тесно связана с проблемой героя Как бы ни стремился художник слова к изображению «других», свой характер и своя собственная судьба постоянно отражаются в повествовании, убеждая, в том, что литература всегда остается формой исповеди, и это не препятствует ей достаточно часто напоминать проповедь Автор есть несомненный герой собственного произведения, даже если он стремится активно «не быть» в нем В судьбах и жизненных позициях Андреева и Булгакова есть общие черты и мотивы Писатели ушли из жизни, не дожив до 50-летия Они стали не только авторами романов, повестей и рассказов, но сумели реализоваться в драматургии Вполне можно

говорить о театрах Леонида Андреева и Михаила Булгакова Оба обладали особым типом юмора и иронии, который порождал не добрый, беззаботный смех, а саркастическое осознание несовершенства жизни Взгляд на человеческое существование и у Андреева, и у Булгакова был лишен идеализма и спокойного, гармоничного созерцания В творчестве двух рассматриваемых нами художников слова миф проявлял себя не как форма согласия с традицией, а скорее как возможность новаторства, жесткой полемики с привычным и ожидаемым Закономерно, что рассказы Андреева «Елеазар» и «Иуда Искариот», его повесть «Жизнь Василия Фивейского», роман Булгакова «Мастер и Маргарита» сложно, а иногда и резко отрицательно оцениваются теми читателями, кто сохраняет церквоный взгляд на литературу

В неомифологических произведениях двух писателей в центре стоит человек рискующий - герой, напоминающий своих создателей У Андреева этот риск находит выражение в более агрессивной форме Иуда Искариот превращает жизнь в безжалостный эксперимент, отправляя Иисуса на крест и заставляя человечество в лице учеников определиться в своем отношении к совершающемуся преступлению Сашка Жегулев разрывает с чистым, невинным детством, становясь участником не менее жестокого эксперимента, в основе которого - жертвоприношение Сатана из последнего романа тоже в этом ряду он захотел узнать, какая участь ожидает благодетелей и спасителей человечества Все они (каждый по-своему) погибают, потому человек в его несовершенстве способен использовать любой героический эксперимент в своих корыстных целях У Булгакова героем, идущим на смертельный риск и не замечающим этого, предстает Иешуа Мастер пишет о нем роман, который нельзя писать в том месте и в то время, где выпало жить автору ершалаимской истории Его возлюбленная Маргарита рискует не меньше, становясь ведьмой, который не страшен сам сатана Впрочем, у Булгакова простые москвичи страшнее сатаны Нельзя не сказать и о том, что рискует сам автор создавать в России 30-х годов XX века роман о Пилате и Христе - это очень смелый шаг художника, знающего, что при жизни роман вряд ли будет опубликован У Андреева ситуация с собственным текстом была более простая до времен официальной цензуры он не дожил Интересно, что и Андреев, и Булгаков умерли, не увидев свои романы, посвященные сатане, опубликованными И еще один важный момент, касающийся проблемы героя У Леонида Андреева на первом плане оказываются гении злодейства Михаилу Булгакову важнее показать человека в его обыкновенной низости Об этом же говорит тот факт, что Булгакову интереснее Пилат, а не Иуда В образе Понтия Пилата значительно больше повседневной внутренней борьбы В образе андреевского Искариота акцент сделан на романтическом начале

Человек под судом - один из самых характерных сюжетов для Андреева и Булгакова Ученики Иисуса - главные подсудимые в рассказе «Иуда Искариот» И надо признать, что этот суд не знает снисхождения в речах Иуды те, кто не спас Учителя, теряют право продолжать его дело В

«Дневнике Сатаны» сюжет суда не менее масштабен правда, личность Фомы Магнуса, собирающегося взорвать человечество, не позволяет признать, что и сам Андреев находится среди суровых судей В романе «Мастер и Маргарита» под судом - Москва и москвичи, которые измельчали в пошлости и атеизме Если Понтий Пилат, пришедший из древнего мифа, получает прощение, то современный Булгакову Берлиоз получает максимальное наказание - просто исключается из существования Как Иуда Искариот, так и Воланд, должны сохранять энергию своих негативных архетипов - один олицетворяет самое отвратительное предательство, второй - сатана Но, по воле писателей, происходит инверсия Оба становятся судьями, чуждыми милосердия Оба не любят человечество, но к Иисусу (Иешуа) относятся хорошо Мотив страдальческой, двойственной любви к Иисусу - один из главных в образе андреевского Иуды

В романе Булгакова мифологизм не препятствует исторической конкретизации повествования «Московские главы» интересуют читателя своим гротескным соответствием реальной истории В «Мастере и Маргарите» миф не поглощает сюжет, имеющий отношение к булгаковскому времени Андреев менее внимателен к реальным деталям эпохи Важно, что в фабуле рассказа «Иуда Искариот» остаются только евангельские время и пространство В романе «Сашка Жегулев» миф настолько влиятелен, что само повествование напоминает некий ритуал, использующий ключевые христианские понятия, а не исторический сюжет, связанный с одним из этапов русской революции В романе «Дневник Сатаны» конкретика только что происшедшей революции сжимается до символического «деяния» Фомы Магнуса Бытовая сторона жизни в указанных произведениях Андреева практически исчезает, вытесняя из текста образы обыденности и простого человека В «Мастере и Маргарите» советский суд представлен в лицах, существуя с мифом на равных правах

Булгаков - младший современник Андреева, их разделяет всего лишь двадцатилетие Но отношение к мифу в обществах, в которых живут писатели, принципиально разное Леонид Андреев умер в самом начале пути, на котором « гонения на мифы» станут обязательными Поэтому в его произведениях само присутствие мифологического компонента не обсуждается, принимается как данность Михаил Булгаков в более сложной ситуации Христианство стало для государства враждебной силой В высоком значении оно осталось мифом Но уже первая сцена «Мастера и Маргариты» показывает, что интеллигенция в лице Берлиоза стремится выдать евангельскую историю за опасную фантазию В понимании А Ф Лосева, много сделавшего для отождествления мифа с самой сокровенной реальность сознания, миф - это живой образ существования От его качества зависит качество самой жизни человека Для булгаковского Берлиоза миф - выдумка, красивый обман, который необходимо развенчать Поэтому в романе Булгакова миф не только формирует сюжет, но и постоянно обсуждается в подтекстовом диалоге автора с читателями

Изучение концепции личности предполагает обращение и к проблемам этического потенциала произведения Этику Леонида Андреева определенной и проясненной назвать трудно Создается впечатление, что Андреев хорошо знает, что он не принимает в этом мире, но вот то, что представляется ему позитивным, не так-то легко назвать Автора «Иуды Искариота» и «Дневника Сатаны» не устраивает лицемерие, ханжество, желание спрятать свои дикие инстинкты за внешним соответствием правилам и порядку Он активно не согласен с тем, как человек стремится из истории собственного преступления сделать слово о спасении именно так в «Иуде Искариоте» оценивается христианство Наверное, в качестве одной из форм идеала предлагается честность, доходящая до жестокости необходимо безжалостно показывать неудачи рода человеческого В «Мастере и Маргарите» очень много места отдано гротескному осмеянию безобразий советских москвичей Но в образе Пилата, Мастера и Маргариты этический идеал значительно яснее, чем в образах андреевского Иуды или Сашки Жегулева Отсутствие страха — пожалуй, главное, что отличает Маргариту В том, что трусость - порок, убеждается булгаковский Пилат А вот мифологическая этика Сашки Жегулева, сознательно превращающегося в жертву за народ, Булгакову осталась чуждой

Несмотря на мрачное восприятие судьбы и депрессивное отношение к жизни, в андреевской концепции человека есть место пафосу -многословным монологам, шумным проклятиям, преувеличенным чувствам Например, в романе «Сашка Жегулев» пафос - в особом мифологическом настроении, отличающем повествователя жизнь русского юноши, ставшего разбойником, истолкована как жертвоприношение «чистого из чистых», взявшего грех народа на себя В неомифологическом повествовании Булгакова пафоса значительно меньше Это сказывается и в образе Иешуа, полностью лишенного атрибутов божественности, и в образе Иуды Искариота, у которого нет никакого плана, желания показать людям нечто значительное Он предает Иешуа лишь потому, что думает только о себе Достаточно снижена, лишена многословия речь Воланда Мастера характеризует вдумчивое молчание К речевой романтизации автор «Мастера и Маргарита» не стремится Главные герои этого произведения ищут тишину, они заслужили «покой» Этого не скажешь о героях «Иуды Искариота», «Сашки Жегулева», «Дневника Сатаны»

Интересно, что в указанных произведениях Леонида Андреева практически нет места изображению любви мужчины и женщины В «Иуде Искариоте» герои развиваются в ином направлении В романе «Сашка Жегулев» главный герой жертвует этим чувством, как, впрочем, и всем остальным ради своей мифологической судьбы В «Дневнике Сатаны» есть Мария, способна зажечь любовь, но выясняется, что она опытная проститутка, способная самого сатану ввести в заблуждение В романе Михаила Булгакова любовь главных героев становится мифом, который для автора не менее важен, чем история Иешуа и Пилата

В разделе «Заключение» подводятся основные итоги исследования Образ человека в произведениях Булгакова отличается большей психологичностью Можно говорит об эволюции характера, как, например, в случае с Понтием Пилатом из «Мастера и Маргариты» Леонид Андреев -сторонник «катастроф» характера, почти мгновенных и не всегда мотивированных трансформаций Например, в рассказе «Тьма» степень мотивированности ключевого поступка героя не может быть признана высокой Одного события из личной жизни хватило Генриху Тиле, чтобы лишиться смысла жизни В один момент Давид Лейзер превращается из умирающего старика в жертвенного героя Чистый юноша Саша Погодин, не выдерживая мысли о некой всемирной несправедливости современной ему жизни, перестает быть «Христом» и превращается в «Иуду» Но для Андреева, судя по всему, именно в этом превращении он наиболее близок к евангельскому сюжету Близок, потому что не побоялся взять грех на себя

В творчестве Булгакова меньше бунта и больше согласия с тем, что жизнь (как целостный образ бытия) все-таки есть благо Эта мысль видна и в «Собачьем сердце», и в «Днях Турбиных», и в «Мастере и Маргарите» Вряд ли можно назвать Булгакова писателем, твердо стоящим на христианских позициях, но без сомнения образ веры в его произведениях яснее, нежели в творчестве Андреева Андреевский герой - человек отрекающийся Достаточно вспомнить героя «Жизни человека», чтобы убедиться, насколько для Андреева важен сюжет бунта, разрыва всех положительных отношений с высшими силами, в которых, впрочем, писатель вряд ли верит В «Мастере и Маргарите» Берлиоз наказан именно за неверие Мысль о присутствии высшего начала (и мистического, и нравственного) - одна из главных в последнем романе Михаила Булгакова Возможно, поэтому Булгаков осторожнее относится к героическому пафосу, не доверяя слишком сильным эмоциям персонажей У него нет революционно настроенного Иуды, нет отрекающегося священника, напоминающего Василия Фивейского, нет «героя абсурда», который, подобно Генриху Тиле, лишился бы смысла существования после полученного письма Безусловно прав Б М Гаспаров, указывая на сложный характер отношений булгаковских героях с высшей силой, на при сравнении с миром Андреева выясняется, что эти отношения значительно спокойнее, чем у Андреева Андреевский трагизм приобретает «космический» характер У Булгакова важное значение имеют и социальные, и исторические контексты, которые в произведениях Андреева часто преодолеваются Для Андреева во многих произведениях революция -прежде всего, внутреннее событие, позволяющее личности состояться Булгаков относится к революции более сдержанно Это связано и с временем жизни двух писателей Булгаков видел последствия революции Андреев свои главные произведения создавал, приветствуя революцию как очистительное событие

Оба писателя помещают своих героев в мифопоэтический контекст Б М. Гаспаров убедительно доказал, что в творчестве Булгакова Новый Завет - не только образы или имена, но особое пространство Оно присутствует даже в

«Роковых яйцах» и «Собачьем сердце», где, казалось бы, нет никаких библейских реалий Тексты Андреева, рассмотренные нами, показывают, насколько важен библейский мир для автора «Иуды Искариота» и «Дневника Сатаны» Андреева и Булгакова объединяет общий подход к Библии, не отличающийся стремлением пересказать священные события Общий метод Андреева и Булгакова - инверсия с одной стороны, постоянный интерес к образам и темам, с другой стороны, свободное отношение к содержанию Для обоих художников Христос - жертва, возможно, лучший из людей, но не Богочеловек Еще раз скажем, что инверсия библейского повествования ярче выражена у Андреева, приводя к идейной ситуации отказа от веры У Булгакова мы встречаемся с более компромиссной ситуацией, возвышение Воланда и «очеловечивание» Иисуса не приводит к отказу от веры как способа познания мира и человека Пилат все-таки приходит к мысли о том, что над человеком есть высшие силы, несущие справедливость У Андреева нет образа, аналогичного булгаковскому Пилату Андреевские персонажи -герои разрыва и протеста Булгаковский Пилат - герой, воссоединяющийся с миром

Вряд ли можно говорить о «реабилитации Сатаны» в творчестве изучаемых писателей, но интерес к этому образу есть и у Андреева, и у Булгакова Самое главное и в «Дневнике Сатаны», и в «Мастере и Маргарите» носителем исключительного зла (пошлости, низости и коварства) оказывается человек Если у зла есть своя иерархия, то человек занимает в ней особое место Воланду приходится вершить справедливость, а иногда и проявлять милосердие Андреевский Сатана оказывается трагическим героем, которого обманул Фома Магнус и его любовница, представшая перед Сатаной олицетворением неземной красоты В этих сюжетных шагах мы не видим авторского желания преподнести читателю «игровую мифологию» Скорее, здесь случай особого трагизма нового времени старые мифы оказываются безобидными на фоне новых реалий Современный человек - хуже Сатаны Эта мысль, как нам кажется, близка и Андрееву, и Булгакову

Андреевская концепция личности ближе к романтическому мировидению, нежели булгаковская Булгаков видит прежде всего пошлых героев, переполняющих современную автору Москву Андрееву интереснее гении злодейства или парадоксальные герои, которые оцениваются большинством как гении зла Таков Иуда Искариот, Сашка Жегулев, герой «Тьмы», Савва и Анатэма В целом, мифопоэтическое отношение Андреева к Библии более полемично Например, в драме «Анатэма» трудно не увидеть аллюзивного воссоздания истории Христа, которому не удалось спасти всех людей Создается ощущение, что Андреева буквально преследовала мысль о неудаче Христа и тяжелых последствиях его подвига У Булгакова в «Мастере и Маргарите» такая идея не появляется

Как проявляется амбивалентность в творчестве Андреева и Булгакова9 Василий Фивейский и о Иван Богоявленский из рассказа «Сын человеческий» - священники, которые «выламываются» из родного

духовного контекста, совершают предательство, вызывая обвинения в ереси и отступничестве Но в авторской концепции они - парадоксальные герои, которые больше не могут скрывать, что вера их покинула Сергей Петрович -самоубийца, слабый никчемный человек, но он же - «ницшеанский человек», сумевший взбунтоваться против судьбы, не способный предложить ему счастья Герои «Рассказа о семи повешенных» - несостоявшиеся убийцы, террористы, но для Андреева они - борцы со смертью, сумевшие победить страх перед ней Иуда Искариот - не предатель ради тридцати монет, а некий таинственный стратег, сам готовящий распятие Христа, которого любит больше всего на свете В романе «Сашка Жегулев» главный герой становится современным «Христом», но для этого необходимо оказаться разбойником и убийцей В рассказе «Тьма» еще одним «Христом» предстает террорист Алексей, отказавшийся от революционных планов и превратившийся в «Иуду», оставшимся в публичном доме, смешавшимся с проститутками и их падшими товарищами Савва - «Антихрист», собирающийся взорвать почитаемую икону, но Андреев так показывает окружающих Савву персонажей, что напрашивается мысль о подвиге героя, идущего против традиции Против традиции идет и герой «Жизни человека», отрекающийся от того «Бога» (Некто в сером), которого он видит В «Анатэме» дьявол хочет добра, но не находит его, а Давид Лейзер оценивается как «Христос», который не суме спасти всех и был растерзан В «Собачьем вальсе» прекрасный человек Генрих Тиле, не выдержав измены невесты, становится абсурдным преступником, разорвавшим все связи с бытием и убившим самого себя В «Дневнике Сатаны» Сатана, обманутый человеком, оказывается жертвой, Фома Магнус, благодетель человечества, предстает «Иудой»

В повести «Роковые яйца» гениальный ученый Персиков - заложник им же созданной ситуации его открытие «луча жизни» оборачивается смертью, почти состоявшимся Апокалипсисом, предотвращенным русской зимой В «Собачьем сердце» еще одно открытие, призванное облагодетельствовать человечество, сделал профессор Преображенский, позже признавший свое поражение Как замечает БМ Гаспаров, оба гения отказываются от своих созданий, предают их Герой рассказа «Ханский огонь», тайно вернувшийся в Россию, давно занятую большевиками, сжигает свой дворец вопрос о том, спасает он его от захватчиков или предает родные места, - остается открытым В пьесе «Батум» амбивалентная роль «предателя/спасителя» у Сталина Но, конечно, затруднительно было бы говорить о целостной концепции амбивалентности личности в творчестве Булгакова, если бы не роман «Мастер и Маргарита» Иешуа во многом соответствует образу евангельскому Иисусу, но он гораздо слабее и человечнее его Булгакова и сегодня часто упрекают в том, что его Иешуа - пародия на Христа, герой, лишенный богочеловеческой природы Мастер - автор романа о Иешуа и Пилате, но он не только наделил героя чертами, противоположными евангельским, но и отказался от своего романа, сжег его Маргарита -любящая женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого человека,

она же - ведьма, королева сатанинского бала, высоко почитающая Воланда Воланд - сатана, но он же - благородный судья, хорошо знающий справедливость и даже (в отношении Мастера и Маргариты) милосердие

Художественный мифологизм - в стремлении Андреева и Булгакова использовать классические представления (прежде всего библейские), включить их в современный контекст и создать собственные неомифологические повествования, в которых угадываются позиции, востребованные в христианском мифе Амбивалентность - в этической, в духовной двойственности героя, в образе которого соединяются противоположные черты, прежде всего, черты жертвы и черты предателя

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях

1. Леонид Андреев и Михаил Булгаков: проблема личности в неомифологическом контексте // Экологический вестник научных центров Черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС). Приложение № 3. Краснодар: КубГУ, 2006. С. 216-219.

2 «Космический пессимизм» в романе Леонида Андреева «Дневник Сатаны» //Дидактика художественного текста Сборник статей Выпуск 2 Краснодар Кубанский государственный университет, 2007

3 Проблема амбивалентности личности в творчестве Л Н Андреева и М А Булгакова // Золотая строфа Сб науч тр Вып 3 Краснодар Кубанский государственный университет, 2007 С 109-113

4 Художественная концепция личности в романе Л Н Андреева «Сашка Жегулев» // Филология как средоточие знаний о мире Сборник научных трудов М , Краснодар Просвещение-Юг, 2008 С 255-260,

Бумага тип № 1 Печать трафаретная Тираж 70 экз Заказ № 598 от 8 10 08 г

Кубанский государственный университет 350040 г Краснодар, ул Ставропольская, 149 Центр "Универсервис", тел 21-99-551

автора:

С 84-89

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Фотиадис, Димитрий Климентьевич

Введение.

1. Проблема амбивалентности характера и судьбы в творчестве JI.H. Андреева и М.А. Булгакова.

1.1.Работа Б.М. Гаспарова «Новый Завет в произведеииях М.А. Булгакова» и проблема амбивалентности личности в художественном произведении.

1.2. Проблема амбивалентности личности в прозе JI.H. Андреева.

1.3. Концепция личности в прозе М.А. Булгакова в контексте творческих поисков JI.H. Андреева.

1.4. Проблема амбивалентности личности в драматургии JI.H. Андреева.

1.5. Концепция личности в драматургии М.А. Булгакова в контексте творческих поисков Л.Н. Андреева.

Выводы.

2. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и неомифологическая проза Л.Н. Андреева: проблема героя.

2.1. Концепция личности в рассказе Л.Н. Андреева «Иуда Искариот».

2.2. Концепция личности в романе Л.Н. Андреева «Сашка Жегулев».

2.3. Концепция личности в романе Л.Н. Андреева «Дневник Сатаны».

2.4. Концепция личности в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте неомифологической амбивалентности прозы Л.Н.

Андреева.

Выводы.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Фотиадис, Димитрий Климентьевич

Одна из самых заметных тенденций в современных гуманитарных науках — усиление интереса к антропологическим контекстам, к становлению личности в условиях масштабного кризиса традиционализма, предполагающего поиск и новой этики, и новой эстетики. Особое место в этом процессе занял роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Опубликованный около сорока лет назад, этот текст сразу же получил статус «культового произведения» и стал восприниматься не только как литературный факт, но и как художественно выраженная модель новых отношений современного человека с миром. Роман «Мастер и Маргарита» убедил читателей, что использование мифологического материала порождает поэтику неомифологизма: трансформация евангельского сюжета оборачивается созданием авторского мифа, в котором знакомые имена начинают определять историю, далекую от библейской. Двойственность характеров и самого романного присутствия главных героев (Воланда и Иешуа, Мастера и Маргариты, Понтия Пилата) привела к постановке проблемы амбивалентности в главном булгаковском произведении. Публикация в 80-х годах прошлого века повестей «Роковые яйца» и «Собачье сердце» подтвердила значение «неомифологизма» и «амбивалентности» в творчестве М.А. Булгакова. Один из необходимых контекстов для изучения указанных тенденций в прозе и драматургии М.А. Булгакова — «серебряный век». Именно эта культурная эпоха стала пространством для смелых и рискованных поисков «нового человека». В нашем исследовании, посвященном изучению художественной концепции личности в творчестве JI.H. Андреева и М.А. Булгакова, мы предполагаем типологическое сближение миров двух русских писателей - не прямое влияние, а творческое взаимодействие (прежде всего, заочное), определяющее рассмотрение произведений JI.H. Андреева и М.А. Булгакова как единого литературоведческого объекта.

Актуальность исследования. Обоснование актуальности литературоведческой работы - в реальности проблемы, которую нельзя назвать решенной. Существуют достаточные основания для изучения творчества JI.H. Андреева и М.А. Булгакова в рамках одного диссертационного исследования. 1) Оба автора реализовали себя и в прозе, и в драматургии. 2) Обращались к библейским сюжетам, позволяя себе смещать акценты и менять их духовное значение. 3) Последними произведениями и JI.H. Андреева, и М.А. Булгакова стали романы, в которых главная роль отводится персонажу, обозначенному, как «сатана». 4) Тема «интеллигенция и революция» была одной из основной, появляясь в самых разных контекстах — реалистическом и фантастическом, трагическом и сатирическом. 5) Оба автора, отдавая должное традиционному, реалистическому повествованию, многое сделали для становления модернистской поэтики и поэтики, располагающейся на границе реализма и модернизма 6) И JI.H. Андреев, и М.А. Булгаков стали создателями литературных миров, которые делают возможным постановку проблему художественного неомифологизма. 7) И в творчестве JI.H. Андреева, и в творчестве М.А. Булгакова важное место занимает личность, для которой характерна нравственная амбивалентность - сочетание «жертвенности» и «предательства», этической высоты и падения. 8) В решении проблемы «человек и религиозная картина мира» у JI.H. Андреева и М.А. Булгакова есть определенные сближения. 9) Творчество М.А. Булгакова (особенно роман «Мастер и Маргарита») показывает значимость андреевских тем и образов и в новое для русской литературы время. 10) Роман «Мастер и Маргарита» стал, пожалуй, самым читаемым текстом русской литературы XX века; андреевские тексты (прежде всего, «Иуда Искариот», «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны») способны создать новый необходимый контекст для обсуждения булгаковского романа.

Новизна исследования. 1) Научная концепция Б.М. Гаспарова, представленная в работе «Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова», использована для изучения аналогичных процессов в творчестве JT.H. Андреева. 2) Произведения JI.H. Андреева («Иуда Искариот», «Сашка Жегулев», «Дневник Сатаны») рассмотрены как необходимый художественно-мифологический контекст для изучения главного булгаковского текста - романа «Мастер и Маргарита». 3) Проблема этической сложности, сочетания мотивов жертвенного подвига и предательства оценена как одна из идейно-художественных доминант творчества JI.H. Андреева и М.А. Булгакова. 4) Художественные концепции личности в прозе и драматургии JI.H. Андреева и М.А. Булгакова рассмотрены в контексте двух проблем - литературного неомифологизма и амбивалентности характера.

Объект исследования. В диссертации рассматриваются прозаические и драматические произведения JI.H Андреева и М.А. Булгакова, позволяющие решить проблему личности (в своеобразии и типологическом взаимодействии) в творчестве двух писателей. Учитывая общий объем текстов, созданных обоими писателями и оставляя право обращаться к их сюжетам и мотивам, основное внимание мы уделяем произведениям, способным показать общие и разные пути решения личностной проблемы JI.H. Андреевым и М.А. Булгаковым. Прежде всего, нас интересуют «Рассказ о Сергее Петровиче», «Жизнь Василия Фивейского», «Савва», «Жизнь человека», «Иуда Искариот», «Сын человеческий», «Анатэма», «Сашка Жегулев», «Собачий вальс», «Дневник Сатаны» JT.H. Андреева; «Дни Турбиных», «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Ханский огонь», «Бег», «Батум», «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. Мы считаем, что отбор указанных произведений, их подробный анализ имеет смысл, так как делает изучение концепции личности более конкретным, с обязательным использованием художественного материала.

Предмет исследования. Художественная концепция личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова определяет предмет исследования в данном диссертационном исследовании. Она включает в себя следующие проблемы, образующие единство избранной темы: герой и его судьба в сюжете произведения; жанровые особенности произведения, по-своему ограничивающие и уточняющие путь героя; речевое пространство произведения, в котором звучат те или иные слова о человеке, человечестве и его судьбе; религиозно-мифологический и философский контексты сюжета, прежде всего, показывающие взаимодействие героя с русской традицией, по-своему признаваемой и Л.Н. Андреевым, и М.А. Булгаковым; авторское отношение к герою и его судьбе, своеобразие авторской позиции в ее нравственном и художественном единстве; типологическое взаимодействие двух концепций личности - андреевской и булгаковской. Изучение концепций личности в творчестве JI.H. Андреева и М.А. Булгакова позволяет выделить еще два аспекта предмета научного исследования - поэтику иеомифологизма (герой в его взаимодействиями к классическими, значимыми для русской традиции архетипами) и амбивалентность характеров, усложняющую представление о нравственных доминантах в творчестве рассматриваемых авторов.

Целыо диссертационного исследования стало изучение антропологических представлений JI.A. Андреева и М.А. Булгакова в их художественном выражении, предполагающем решение научной проблемы «концепция личности в литературном произведении».

Поставленная цель предполагает решение следующих задач.

1. Исследование художественной концепции личности в романе «Мастер и Маргарита» в контексте трех произведений JI.H. Андреева - рассказа «Иуда Р1скариот», романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны».

2. Научное прочтение рассказа JT.H. Андреева «Иуда Искариот», его романов «Сашка Жегулев» и «Дневник Сатаны» как неомифологических текстов, актуализирующих важные для М.А. Булгакова проблемы «инверсии негативных образов (Иуда и сатана)», «инверсии образа Христа», «амбивалентного героя и толпы», «сложного совмещения жертвы и предательства в пределах одной судьбы».

3. Анализ и интерпретация концепции Б.М. Гаспарова («Новый Завет в творчестве М.А. Булгакова»), а также ее использование при изучении художественной концепции личности в творчестве JT.H. Андреева.

4. Изучение разных форм амбивалентности личности в прозе и драматургии Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова с уточнением разных художественных подходов к изображению человека и его судьбы на рубеже XIX-XX веков и в 20-х-30-х годах XX века.

5. Сопоставительный анализ итоговых романов Л.Н. Андреева («Дневник Сатаны») и М.А. Булгакова («Мастер и Маргарита») для определения итоговых представлений о человеке в творчестве изучаемых писателей.

Методология исследования. Мотивный анализ, представленный в работе Б.М. Гаспарова «Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова», стал определяющим для данного исследования. Он позволил сконцентрировать внимание на полярных мотивах этического возвышения и этического падения, создающих художественные концепты «жертвы» и «предательства». Традиции сравнительно-сопоставительного и типологического литературоведения стали основой для создания основной модели анализа, заключающейся в совместном (взаимоконтекстуальном) изучении художественной концепции личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Метод Б.М. Гаспарова («Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова»), использованный при анализе творчества Л.Н Андреева, позволяет выявить общие мотивы в творчестве двух русских писателей, важные для определения художественной концепции личности: образ высшей силы лишен безусловно положительных значений, происходит сближение концепций жертвы и предательства, тема Апокалипсиса оказывается одной из определяющих, апокриф (идейно-художественная инверсия) оценивается выше, чем каноническое повествование.

2. Характер обращения к мифологическому материалу в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова позволяет говорить о неомифологических тенденциях в творчестве изучаемых писателей. Общий смысл художественного неомифологизма - в трансформации образов и мотивов, восходящих к Библии. Андреевский неомифологизм отмечен более очевидным разрывом с традицией, заостренной полемичностью, выводящей сюжет за пределы религиозной картины мира.

3. Если в творчестве Л.Н. Андреева способом реализации личности становится героический пафос, бунт против общих начал и высшей силы, то в творчестве М.А. Булгакова очевиднее тенденция дегероизации, которая с наибольшей силой проявилась в образах Иешуа и Мастера. Восстание против мироустройства, отличающее и «Жизнь Василия Фивейского», и «Жизнь человека», и «Собачий вальс», в творчестве М.А. Булгакова не появляется. М.А. Булгакову не близка Андреевская тема «абсурдного человека»; часто акцент переносится с бытийных начал на начала социальные.

4. Пересечение и соединение мотивов жертвы и предательства, духовного взлета и нравственного падения, определяющие этическую двойственность проблемы личности, присутствуют и в творчестве Л.Н. Андреева, и в творчестве М.А. Булгакова. В рассказе «Тьма», в рассказе «Иуда Искариот», в романе «Сашка Жегулев» JI.H. Андреев отмечает разные грани неомифологизма, утверждающего реализацию человека через этическое падение. В повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце», в романе «Мастер и Маргарита» идет речь и о падении «Отца», и об одиночестве «Сына», и об участии сил зла в установлении справедливости.

5. Концепция амбивалентности, отличающая философию личности в творчестве JT.H. Андреева и М.А. Булгакова, отличает авторское обращение к образу Сатаны. В романе JI.H. Андреева «Дневник Сатаны» главный герой, воплотившийся' в человеке, оказывается обманутым филантропом, трагическим персонажем, познавшим несовершенство земного существования. В романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд занимает ключевые позиции в сюжете «справедливого суда».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Концепция личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова: художественный неомифологизм и проблема амбивалентности характера"

2.5. Выводы

Проблема личности, решаемая автором в своих произведениях, тесно связана с проблемой героя. Как бы ни стремился художник слова к изображению «других», свой характер и своя собственная судьба постоянно отражаются в повествовании, убеждая, в том, что литература всегда остается формой исповеди, и это не препятствует ей достаточно часто напоминать проповедь. Автор есть несомненный герой собственного произведения, даже если он стремится активно «не быть» в нем. В судьбах и жизненных позициях Андреева и Булгакова есть общие черты и мотивы. Писатели ушли из жизни, не дожив до 50-летия. Они стали не только авторами романов, повестей и рассказов, но сумели реализоваться в драматургии. Вполне можно говорить о театрах Леонида Андреева и Михаила Булгакова. Оба обладали особым типом юмора и иронии, который порождал не добрый, беззаботный смех, а саркастическое осознание несовершенства жизни. Взгляд на человеческое существование и у Андреева, и у Булгакова был лишен идеализма и спокойного, гармоничного созерцания. В творчестве двух рассматриваемых нами художников слова миф проявлял себя не как форма согласия с традицией, а скорее как возможность новаторства, жесткой полемики с привычным и ожидаемым. Закономерно, что рассказы Андреева «Елеазар» и «Иуда Искариот», его повесть «Жизнь Василия Фивейского», роман Булгакова «Мастер и Маргарита» сложно, а иногда и резко отрицательно оцениваются теми читателями, кто сохраняет церковный взгляд на литературу.

В пеомифологических произведениях двух писателей в центре стоит человек рискующий - герой, напоминающий своих создателей. У Андреева этот риск находит выражение в более агрессивной форме. Иуда Искариот превращает жизнь в безжалостный эксперимент, отправляя Иисуса на крест и заставляя человечество в лице учеников определиться в своем отношении к совершающемуся преступлению. Сашка Жегулев разрывает с чистым, невинным детством, становясь участником не менее жестокого эксперимента, в основе которого - жертвоприношение. Сатана из последнего романа тоже в этом ряду: он захотел узнать, какая участь ожидает благодетелей и спасителей человечества. Все они (каждый по-своему) погибают, потому человек в его несовершенстве способен использовать любой героический эксперимент в своих корыстных целях. У Булгакова героем идущим на смертельный риск и не замечающим этого, предстает Иешуа. Мастер пишет о нем роман, который нельзя писать в том месте и в то время, где выпало жить автору ершалаимской истории. Его возлюбленная Маргарита рискует не меньше, становясь ведьмой, который не страшен сам сатана. Впрочем, у Булгакова простые москвичи страшнее сатаны. Нельзя не сказать и о том, что рискует сам автор: создавать в России 30-х годов XX века роман о Пилате и Христе — это очень смелый шаг художника, знающего, что при жизни роман вряд ли будет опубликован. У Андреева ситуация с собственным текстом была более простая: до времен официальной цензуры он не дожил. Интересно, что и Андреев, и Булгаков умерли, не увидев свои романы, посвященные сатане, опубликованными. И еще один важный момент, касающийся проблемы героя. У Леонида Андреева на первом плане оказываются гении злодейства. Михаилу Булгакову важнее показать человека в его обыкновенной низости. Об этом же говорит тот факт, что Булгакову интереснее Пилат, а не Иуда. В образе Понтия Пилата значительно больше повседневной внутренней борьбы. В образе андреевского Искариота акцент сделан на романтическом начале.

Человек под судом — один из самых характерных сюжетов для Андреева и Булгакова. Ученики Иисуса — главные подсудимые в рассказе «Иуда Искариот». И надо признать, что этот суд не знает снисхождения: в речах Иуды те, кто не спас Учителя, теряют право продолжать его дело. В «Дневнике Сатаны» сюжет суда не менее масштабен: правда, личность Фомы Магнуса, собирающегося взорвать человечество, не позволяет признать, что и сам Андреев находится среди суровых судей. В романе «Мастер и Маргарита» под судом - Москва и москвичи, которые измельчали в пошлости и атеизме. Если Понтий Пилат, пришедший из древнего мифа, получает прощение, то современный Булгакову Берлиоз получает максимальное наказание — просто исключается из существования. Как Иуда Искариот, так и Воланд должны сохранять энергию своих негативны архетипов — один олицетворяет самое отвратительное предательство, второй — сатана. Но, по воле писателей, происходит инверсия. Оба становятся судьями, чуждыми милосердия. Оба не любят человечество, но к Иисусу (Иешуа) относятся хорошо. Мотив страдальческой, двойственной любви к Иисусу — один из главных в образе андреевского Иуды.

В романе Булгакова мифологизм не препятствует исторической конкретизации повествования. «Московские главы» интересуют читателя своим гротескным соответствием реальной истории. В «Мастере и Маргарите» миф не поглощает сюжет, имеющий отношение к булгаковскому времени. Андреев менее внимателен к реальным деталям эпохи. Важно, что в фабуле рассказа «Иуда Искариот» остаются только евангельские время и пространство. В романе «Сашка Жегулев» миф настолько влиятелен, что само повествование напоминает некий ритуал, использующий ключевые христианские понятия, а не исторический сюжет, связанный с одним из этапов русской революции. В романе «Дневник Сатаны» конкретика только что происшедшей революции сжимается до символического «деяния» Фомы

Магнуса. Бытовая сторона жизни в указанных произведениях Андреева практически исчезает, вытесняя из текста образы обыденности и простого человека. В «Мастере и Маргарите» советский суд представлен в лицах, существуя с мифом на равных правах.

Булгаков — младший современник Андреева, их разделяет всего лишь двадцатилетие. Но отношение к мифу в обществах, в которых живут писатели, принципиально разное. Леонид Андреев умер в самом начале пути, на котором « гонения на мифы» станут обязательными. Поэтому в его произведениях само присутствие мифологического компонента не обсуждается, принимается как данность. Михаил .Булгаков в более сложной ситуации. Христианство стало для государства враждебной силой. В высоком значении оно осталось мифом. Но уже первая сцена «Мастера и Маргариты» показывает, что интеллигенция в лице Берлиоза стремится выдать евангельскую историю за опасную фантазию. В понимании А.Ф. Лосева, много сделавшего для отождествления мифа с самой сокровенной реальность сознания, миф — это живой образ существования. От его качества зависит качество самой жизни человека. Для булгаковского Берлиоза миф — выдумка, красивый обман, который необходимо развенчать. Поэтому^ в романе Булгакова миф не только формирует сюжет, но и постоянно обсуждается в подтекстовом диалоге автора с читателями.

Изучение концепции личности предполагает обращение и к проблемам этического потенциала произведения. Этику Леонида Андреева определенной и проясненной назвать трудно. Создается впечатление, что Андреев хорошо знает, что он не принимает в этом мире, по вот то, что представляется ему позитивным, не так-то легко назвать. Автора «Иуды Искариота» и «Дневника Сатаны» не устраивает лицемерие, ханжество, желание спрятать свои дикие инстинкты за внешним соответствием правилам и порядку. Он активно не согласен с тем, как человек стремится из истории собственного преступления сделать слово о спасении: именно так в «Иуде Искариоте» оценивается христианство. Наверное, в качестве одной из форм идеала предлагается честность, доходящая до жестокости: необходимо безжалостно показывать неудачи рода человеческого. В «Мастере и Маргарите» очень много места отдано гротескному осмеянию безобразий советских москвичей. Но в образе Пилата, Мастера и Маргариты этический идеал значительно яснее, чем в образах андреевского Иуды или Сашки Жегулева. Отсутствие страха - пожалуй, главное, что отличает Маргариту. В том, что трусость - порок, убеждается булгаковский Пилат. А вот мифологическая этика Сашки Жегулева, сознательно превращающегося в жертву за народ, Булгакову осталась чуждой.

Несмотря на мрачное восприятие судьбы и депрессивное отношение к жизни, в андреевской концепции человека есть место пафосу — многословным монологам, шумным проклятиям, преувеличенным чувствам. Например, в романе «Сашка Жегулев» пафос — в особом мифологическом настроении, отличающем повествователя: жизнь русского юноши, ставшего разбойником, истолкована как жертвоприношение «чистого из чистых», взявшего грех народа на себя. В неомифологическом повествовании Булгакова пафоса значительно меньше. Это сказывается и в образе Иешуа, полностью лишенного атрибутов божественности, и в образе Иуды Искариота, у которого пет никакого плана, никакого желания показать людям нечто значительное. Он предает Иешуа лишь потому, что думает только о себе. Достаточно снижена, лишена многословия речь Воланда. Мастера характеризует вдумчивое молчание. К речевой романтизации автор «Мастера и Маргарита» не стремится. Главные герои этого произведения ищут тишину, они заслужили «покой». Этого не скажешь о героях «Иуды Искариота», «Сашки Жегулева», «Дневника Сатаны».

Интересно, что в указанных произведениях Леонида Андреева практически нет места изображению любви мужчины и женщины. В «Иуде Искариоте» герои развиваются в ином направлении. В романе «Сашка Жегулев» главный герой жертвует этим чувством, как, впрочем, и всем остальным ради своей мифологической судьбы. В «Дневнике Сатаны» есть

Мария, способна зажечь любовь, но выясняется - что она опытная проститутка, способная самого сатану ввести в заблуждение. В романе Михаила Булгакова любовь главных героев становится мифом, который для автора не менее важен, чем история Иешуа и Пилата.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Особое значение для нашего исследования имеет работа Б.М. Гаспарова «Новый Завет в произведениях» М.А. Булгакова. Именно здесь уточняются понятия мифопоэтики и амбивалентности художественной личности, необходимые для решения поставленной нами проблемы. Метод Б.М. Гаспарова, заключающийся в обнаружении мифологического подтекста и его сложных трансформаций, мы учитывали и при рассмотрении булгаковских произведений, и при обращении к творчеству Л.Н. Андреева.

Б.М. Гаспаров акцентирует внимание на особом положении главного героя в текстах Булгакова — это позиция «покинутого Сына», одинокого, вынужденного разбираться со своей судьбой, балансируя между смирением и бунтом. Б.М. Гаспаров приводит много примеров, подтверждающих, что в творчестве Булгакова происходит взаимное сближение и объединение двух мотивов - жертвенного подвига и предательства, лишающее авторскую концепцию личности этической однозначности. Даже Иуда из романа «Мастер и Маргарита» - не только отвратительный преступник, но и несчастная жертва, погибающая в обстановке, близкой к романтической. Одна из причина такого отношения к героям, совершившим падение, заключается в том, что высшая сила, сотворившая человека, обрекает личность на одиночество, лишает его помощи.

Б.М. Гаспаров указывает, что булгаковский герой оказывается в достаточно постоянном метасюжете — в авторском «Апокалипсисе». В условиях нарастающей опасности, актуализирующей мотив «гибели мира», даже социально-бытовой контекст предстает «страшным миром», заставляющим личность пережить очередную катастрофу. Осознание реальности в булгаковском творчестве нельзя назвать оптимистическим: перед читателем часто открывается «мир антихриста», а поведение героя сближается с «распятием». Но это не значит, что Булгаков полностью следует за развитием библейского сюжета. Все сложнее. Б.М. Гаспаров подчеркивает, что вопрос о спасении или гибели мира остается открытым.

Мотивы, свидетельствующие о подтекстовом и инверсионном присутствии Нового Завета в творчестве Булгакова, обнаруживаются и у Леонида Андреева. Во-первых, образ высшей силы у Андреева лишен безусловных положительных значений; в сознании героя он становится субъектом воли, чуждой человеку, лишенной милосердия. Во-вторых, происходит сближение евангельских архетипов — Христа и Иуды, ставящих вопрос об амбивалентном характере жертвы и предательства, о неоднозначных этических пересечениях, которые приводят к нравственных парадоксам, как в рассказах «Иуда Искариот», «Тьма» или в романах «Сашка Жегулев» или «Дневник Сатаны». В-третьих, как и для Михаила Булгакова, для Леонида Андреева апокриф всегда выше классического, канонического повествования. Обращение Андреева к темам и образам Нового Завета не значит, что писатель остается в контексте христианства.

Б.М. Гаспаров подчеркивает, что в художественном мире Булгакова важное место занимает мотив Апокалипсиса. В творчестве Андреева мотив гибели мира также является одним из центральных. Священник Василий Фивейский и герой рассказа «Тьма» своим разрывом с привычными ценностями демонстрируют подвижность мира, его готовность к невиданным прежде трансформациям. Иуда Искариот, герой одноименного рассказа, готовит распятие Иисуса, собираясь проклясть землю, лишить ее способности пережить совершенное преступление. Отречение от «общих начал», которые поддерживают стабильность жизни, совершается в «Савве», «Жизни человека» и «Собачьем вальсе». Это не просто «частные случаи». Андреев стремится показать универсальный характер происходящих трагедий. Вряд ли он разделяет надежды Саввы на «голого человека на голой земле», но реальность нравственной катастрофы для писателя оказывается возможной. В «Дневнике Сатаны» мотив гибели мира отражен в сюжете: человек, вынашивающий план о метафизической революции и уни уничтожении человека в его современном виде, предстает героем, которому уступает сам Сатана, оказавшись обманутым филантропом. Б.М. Гаспаров указывает на определенный оптимизм мотива Апокалипсиса в творчестве Булгакова. В художественном мире Андреева подобный оптимизм трудно отметить. У автора «Иуды Искариота» и «Собачьего вальса» образ гибели более очевиден, чем образ преображения.

Образ человека в произведениях Булгакова отличается большей психологичностью. Можно говорит об эволюции характера, как, например, в случае с Понтием Пилатом из «Мастера и Маргариты». Леонид Андреев -сторонник «катастроф» характера, почти мгновенных и не всегда мотивированных трансформаций. Например, в рассказе «Тьма» степень мотивированности ключевого поступка героя не может быть признана высокой. Одного события из личной жизни хватило Генриху Тиле, чтобы лишиться смысла жизни. В один момент Давид Лейзер превращается из умирающего старика в жертвенного героя. Чистый юноша Саша Погодин, не выдерживая мысли о некой всемирной несправедливости современной ему жизни, перестает быть «Христом» и превращается в «Иуду». Но для Андреева, судя по всему, именно в этом превращении он наиболее близок к евангельскому сюжету. Близок, потому что пе побоялся взять грех на себя.

В творчестве Булгакова меньше бунта и больше согласия с тем, что жизнь (как целостный образ бытия) все-таки есть благо. Эта мысль видна и в «Собачьем сердце», и в «Днях Турбиных», и в «Мастере и Маргарите». Вряд ли можно назвать Булгакова писателем, твердо стоящим на христианских позициях, но без сомнения образ веры в его произведениях яснее, нежели в творчестве Андреева. Андреевский герой - человек отрекающийся. Достаточно вспомнить героя «Жизни человека», чтобы убедиться, насколько для Андреева важен сюжет бунта, разрыва всех положительных отношений с высшими силами, в которых, впрочем, писатель вряд ли верит. В «Мастере и Маргарите» Берлиоз наказан именно за неверие. Мысль о присутствии высшего начала (и мистического, и нравственного) — одна из главных в последнем романе Михаила Булгакова. Возможно, поэтому Булгаков осторожнее относится к героическому пафосу, не доверяя слишком сильным эмоциям персонажей. У него нет революционно настроенного Иуды, нет отрекающегося священника, напоминающего Василия Фивейского, нет «героя абсурда», который, подобно Генриху Тиле, лишился бы смысла существования после полученного письма. Безусловно прав Б.М. Гаспаров, указывая на сложный характер отношений булгаковских героях с высшей силой, на при сравнении с миром Андреева выясняется, что эти отношения значительно спокойнее, чем у Андреева. Андреевский трагизм приобретает «космический» характер. У Булгакова важное значение имеют и социальные, и исторические контексты, которые в произведениях Андреева часто преодолеваются. Для Андреева во многих произведениях революция — прежде всего, внутреннее событие, позволяющее личности состояться. Булгаков относится к революции более сдержанно. Это связано и с временем жизни двух писателей. Булгаков видел последствия революции. Андреев свои главные произведения создавал, приветствуя революцию как очистительное событие.

Оба писателя помещают своих героев в мифопоэтический контекст. Б.М. Гаспаров убедительно доказал, что в творчестве Булгакова Новый Завет - не только образы или имена, но особое пространство. Оно присутствует даже в «Роковых яйцах» и «Собачьем сердце», где, казалось бы, нет никаких библейских реалий. Тексты Андреева, рассмотренные нами, показывают, насколько важен библейский мир для автора «Иуды Искариота» и «Дневника Сатаны». Андреева и Булгакова объединяет общий подход к Библии, не отличающийся стремлением пересказать священные события. Общий метод Андреева и Булгакова - инверсия: с одной стороны, постоянный интерес к образам и темам, с другой стороны, свободное отношение к содержанию. Для обоих художников Христос - жертва, возможно, лучший из людей, но не Богочеловек. Еще раз скажем, что инверсия библейского повествования ярче выражена у Андреева, приводя к идейной ситуации отказа от веры. У

Булгакова мы встречаемся с более компромиссной ситуацией: возвышение Воланда и «очеловечивание» Иисуса не приводит к отказу от веры как способа познания мира и человека. Пилат все-таки приходит к мысли о том, что над человеком есть высшие силы, несущие справедливость. У Андреева нет образа, аналогичного булгаковскому Пилату. Андреевские персонажи — герои разрыва и протеста. Булгаковский Пилат — герой, воссоединяющийся с миром.

Вряд ли можно говорить о «реабилитации Сатаны» в творчестве изучаемых писателей, но интерес к этому образу есть и у Андреева, и у Булгакова. Самое главное: и в «Дневнике Сатаны», и в «Мастере и Маргарите» носителем исключительного зла (пошлости, низости и коварства) оказывается человек. Если у зла есть своя иерархия, то человек занимает в ней особое место. Воланду приходится вершить справедливость, а иногда и проявлять милосердие. Андреевский Сатана оказывается трагическим героем, которого обманул Фома Магнус и его любовница, представшая перед Сатаной олицетворением неземной красоты. В этих сюжетных шагах мы не видим авторского желания преподнести читателю «игровую мифологию». Скорее, здесь случай особого трагизма нового времени: старые мифы оказываются безобидными на> фоне новых реалий. Современный человек — хуже Сатаны. Эта мысль, как нам кажется, близка и Андрееву, и Булгакову.

- Андреевская . концепция личности ближе к романтическому мировидению, нежели булгаковская. Булгаков видит, прежде всего, пошлых героев, переполняющих современную автору Москву. Андрееву интереснее гении злодейства или парадоксальные герои, которые оцениваются большинством как гении зла. Таков Иуда Искариот, Сашка Жегулев, герой «Тьмы», Савва и Анатэма. В целом, мифопоэтическое отношение Андреева к Библии более полемично. Например, в драме «Анатэма» трудно не увидеть аллюзивного воссоздания истории Христа, которому не удалось спасти всех людей. Создается ощущение, что Андреева буквально преследовала мысль о неудаче Христа и тяжелых последствиях его подвига. У Булгакова в «Мастере и Маргарите» такая идея не появляется.

Как проявляется амбивалентность в творчестве Андреева и Булгакова? Василий Фивейский и о. Иван Богоявленский из рассказа «Сын человеческий» - священники, которые «выламываются» из родного духовного контекста, совершают предательство, вызывая обвинения в ереси и отступничестве. Но в авторской концепции они - парадоксальные герои, которые больше не могут скрывать, что вера их покинула. Сергей Петрович — самоубийца, слабый никчемный человек, но он же — «ницшеанский человек», сумевший взбунтоваться против судьбы, не способный предложить ему счастья. Герои «Рассказа о семи повешенных» - несостоявшиеся убийцы, террористы, но для Андреева они - борцы со смертью, сумевшие победить страх перед ней. Иуда Искариот — не предатель ради тридцати монет, а некий таинственный стратег, сам готовящий распятие Христа, которого любит больше всего на свете. В романе «Сашка Жегулев» главный герой становится современным «Христом», но для этого необходимо оказаться разбойником и убийцей. В рассказе «Тьма» еще одним «Христом» предстает террорист Алексей, отказавшийся от революционных планов и превратившийся в «Иуду», оставшимся в публичном доме, смешавшимся с проститутками и их падшими товарищами. Савва — «Антихрист», собирающийся взорвать почитаемую икону, но Андреев так показывает окружающих Савву персонажей, что напрашивается мысль о подвиге героя, идущего против традиции. Против традиции идет и герой «Жизни человека», отрекающийся от того «Бога» (Некто в сером), которого он видит. В «Анатэме» дьявол хочет добра, но не находит его, а Давид Лейзер оценивается как «Христос», который не суме спасти всех и был растерзан. В «Собачьем вальсе» прекрасный человек Генрих Тиле, не выдержав измены невесты, становится абсурдным преступником, разорвавшим все связи с бытием и убившим самого себя. В «Дневнике Сатаны» Сатана, обманутый человеком, оказывается жертвой; Фома Магнус, благодетель человечества, предстает «Иудой».

В повести «Роковые яйца» гениальный ученый Персиков - заложник им же созданной ситуации: его открытие «луча жизни» оборачивается смертью, почти состоявшимся Апокалипсисом, предотвращенным русской зимой. В «Собачьем сердце» еще одно открытие, призванное облагодетельствовать человечество, сделал профессор Преображенский, позже признавший свое поражение. Как замечает Б.М. Гаспаров, оба гения отказываются от своих созданий, предают их. Герой рассказа «Ханский огонь», тайно вернувшийся в Россию, давно занятую большевиками, сжигает свой дворец: вопрос о том, спасает он его от захватчиков или предает родные места, - остается открытым. В пьесе «Батум» амбивалентная роль «предателя/спасителя» у Сталина. Но, конечно, затруднительно было бы говорить о целостной концепции амбивалентности личности в творчестве Булгакова, если бы не роман «Мастер и Маргарита». Иешуа во многом соответствует образу евангельскому Иисусу, но он гораздо слабее и человечнее его. Булгакова и сегодня часто упрекают в том, что его Иешуа — пародия на Христа, герой, лишенный богочеловеческой природы. Мастер — автор романа о Иешуа и Пилате, но он не только наделил героя чертами, противоположными евангельским, но и отказался от своего романа, сжег его. Маргарита — любящая женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого человека, она же — ведьма, королева сатанинского бала, высоко почитающая Воланда. Воланд - сатана, но он же - благородный судья, хорошо знающий справедливость и даже (в отношении Мастера и Маргариты) милосердие.

Художественный мифологизм - в стремлении Андреева и Булгакова использовать классические представления (прежде всего, библейские), включить их в современный контекст и создать собственные неомифологические повествования, в которых угадываются позиции, востребованные в христианском мифе. Амбивалентность - в этической, в духовной двойственности героя, в образе которого соединяются противоположные черты, прежде всего, черты жертвы и черты предателя.

Список научной литературыФотиадис, Димитрий Климентьевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Агеев Б.П. Цепь молчания, или «Черт все устроит»: «Мастер и Маргарита» как роман-инициация // Москва, 2004, №11.

2. Амусин М. «Ваш роман вам принесет еще сюрпризы» (О специфике фантастического в «Мастере и Маргарите» // Вопросы литературы, 2005.

3. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В б-ти т. Т. 1. М., 1990.

4. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В 6-ти т. Т. 2. М., 1990.

5. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В б-ти т. Т. 3. М., 1994.

6. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В б-ти т. Т. 4. М., 1994.

7. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В б-ти т. Т. 5. М., 1995.

8. Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В б-ти т. Т. б. М., 1996.

9. Андреев Л. S.O.S.: М., СПб., 1994.

10. Андреевская М.И. О «Мастере и Маргарите» // Литературное обозрение, 1991, № 5.Арабажин К.И. Леонид Андреев. Итоги творчества. СПб., 1910.

11. Арсентьева Н.Н. творчество Л. Андреева в контексте христианской антропологии (проблема добра и зла) // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

12. Ачатова А.А. Л. Андреев «Сашка Жегулев». Проблема героя и авторской позиции // Художественное творчество и литературный процесс. Вып. VII. Томск, 1985.

13. Бабичева Ю.А. Богоборческая драма Леонида Андреева «Анатэма» // Русская литература XX века (дооктябрьский период) Сб. 2. Калуга, 1970.

14. Бабичева Ю.А. Драматургия Л.Н. Андреева эпохи первой русской революции. Вологда, 1971.

15. Бабичева Ю.А. Леонид Андреев толкует Библию (Богоборческие и антицерковные мотивы в творчестве писателя) // Наука и религия, 1969, № 1.

16. Басинский П. Поэзия бунта и этика Революции // Вопросы литературы,1989, №6.

17. Беззубов В.И. Л. Андреев и Достоевский // Учен. Зап. Тартуского унта. 1975. Вып. 369.

18. Беззубов В.И. Леонид Андреев и традиции русского реализма. Таллин, 1984.

19. Бердышева Л.Р. Философия ненависти и любви в прозе Л. Андреева и М. Арцыбашева («Тьма», «Рабочий Шевырев») // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

20. Бердяева О.С. Перевернутая иерархия: (К проблематике повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» // Некалендарный XX век. Вел. Новгород, 2003. Вып. 2.

21. Бердяева О.С. Повесть «Роковые яйца» и ее место в творческой эволюции М.А. Булгакова // Некалендарный XX век. Вел. Новгород, 201.

22. Биккулова И. А. Проблемы взаимосвязи романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбинных» М. Булгакова // Размышления о жанре. М., 1992.

23. А. Булгакова // Размышления о жанре. М., 1992.

24. Богданов А.В. Между стеной и бездной. Леонид Андреев и его творчество // Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В 6-ти т. Т. 1. М.,1990.

25. Бродский М.А. «Иуда Искариот» Леонида Андреева (Материал к обсуждению) // www.rgdb.ru/public/stat/iuda.asp

26. Бродский М.А. «Мастер и Маргарита» Антибиблия XX века? // Русская словесность, 1997, № 6

27. Бродский, М. А. Последний аргумент Иуды // Рус. словесность. М., 2001. № 5.

28. Булгаков М.А. Пьесы 1920-х годов Л., 1990.

29. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 1989.

30. Булгаков М.А. Ранняя проза: Рассказы, повести. М., 1990.

31. Бэлза И.Ф. Партитуры Михаила Булгакова // Вопросы литературы, 1991, №5.

32. Великанова И.В. Особенности сатиры , М. Булгакова: Повесть «Собачье сердце» М., 1995. N 6.

33. Вильчинский В.П. Правда истории, художественный отбор и произвольный домысел («Рассказ о семи повешенных» Л. Андреева) // Русская литература, 1970, № 1.

34. Виноградов И. Завещание мастера // Вопросы литературы, 1968, № 6.

35. Волков Е.М. Романы Л. Андреева и европейская литературная ситуация конца XIX начала XX века // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

36. Волошин М. Некто в сером // Лики творчества. Л., 1988.

37. Воровский В.В. В ночь после битвы // Боровский В.В. Литературная критика. М., 1971.

38. Вулис А.З. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». М., 1991.

39. Гаврюшип Н. Литостротон, или Мастер без Маргариты // Вопросы литературы, 1991, № 8.

40. Галинская И.Л. Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях: Сб. науч. тр. М., 2003.

41. Гальцева Л.А. Революция 1905 года в изображении Леонида Андреева (Проза 1905 1907 годов) // Русская литература XX в. Сб. 7. Тула, 1975.

42. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по истории русской литературы XX века. М., 1993.

43. Гаспаров Б.М. Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова // http://mlis.nj/science/context/litera/novzavet

44. Гершензон М.О. Литературное обозрение // Научное слово. 1904. № VI.

45. Голубков М. М.А. Булгаков // Лит. учеба. М., 2003. - N 2.

46. Горохов П.А. Историческая фантастика Михаила Булгакова: Опыт философского прочтения // Вестн. Оренбург, гос. ун-та. Оренбург, 2004. - N 4.

47. Григорьев А.Л. Леонид Андреев в мировом литературном процессе // Русская литература, 1972, № 3.

48. Грознова, Н.А. Повесть "Собачье сердце" в литературном контексте 20-х годов // Творчество Михаила Булгакова. Л., 1991. - Кн. 1.4 9. Ермакова М.Я. Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе XX века. Горький, 1973.

49. Западова Л. А. Источники текста и «тайны» рассказа повести «Иуда Искариот» // Рус. лит. СПБ., 1997. № 3.

50. Зеркалов А. Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри // Наука и религия. М., 1986, № 9.

51. Золотоносов М. «Сатана в нестерпимом блеске.» О некоторых новых контекстах изучения «Мастера и Маргариты» // Литературное обозрение, 1991, № 5.

52. Иезуитова Л.А. «Преступление и наказание» в творчестве Л. Андреева// Метод и мастерство. Вологда, 1970.

53. Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892 1906). Л., 1976.

54. Ильев С.П. Леонид Андреев в литературном движении 1905 1910 годов // Русская литература XX в. (дооктябрьский период). Сб. 3. Калуга, 1971.

55. Ильев С.П. Леонид Андреев и символисты // Метод и мастерство. Вологда, 1970.

56. Ионин Л.Г. Две реальности «Мастера и Маргариты» // Вопросы философии, 1990, № 2.

57. Искржицкая И.Ю. Леонид Андреев и пантрагическое в культуре XX века // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

58. Келдыш В.А. Русский реализм начала XX века. М., 1975.

59. Келдыш В. А. Повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского» и духовные искания времени // Рус. лит. СПБ., 1998, № 1.

60. Киселева Л.Ф. Диалог добра и зла в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» // Филологические науки, 1991, № 6.

61. Клейман, Р.Я. Мениппейные традиции и реминисценции Достоевского в повести М. Булгакова "Собачье сердце»// Достоевский: Материалы и исслед. Л., 1991.

62. Козлов Н.П. Гротеск в сатирической трилогии М. Булгакова «Дьяволиада», «Роковые яйца», Собачье сердце» // Содержательность форм в художественной литературе. Самара, 1991. - С. 116-136

63. Козлов Н.П. От романа к пьесе («Белая гвардия» и «Дни Турбинных» М. Булгакова) // Содержательность форм в художественной литературе, 1989.

64. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX -XX вв. М., 1990.

65. Колосов Н.А. Мнимое крушение веры в рассказе Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского». М., 1905.

66. Кораблев А. Тайнодействие В «Мастере и Маргарите» // Вопросы литературы, 1991, май.

67. Корнеева Е.В. Библейские мотивы в повести Л.Н. Андреева «Жизнь Василия Фивейского» // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

68. Кулова Т.К. Творческие искания Леонида Андреева // Критический реализм и модернизм. М., 1967.

69. Кураев Андрей, дьякон. «Мастер и Маргарита»: за Христа или против?». М, 2004; http://protok.nm.ru/files/kuraev/mim.doc

70. Курляндская Г.Б. Рассказ Андреева «Тьма» и «Записки из подполья Достоевского» // творчество Леонида Андреева. Исследования и материалы. Курск, 1983.

71. Лекманов О. О чем написан роман «Мастер и Маргарита»? {Цитаты с комментарием) II НЛО, № 24 (1997).

72. Литературное наследство. Т. 72. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965.

73. Львов-Рогачевский В. Иван Карамазов русской литературы // Львов-Рогачевский В. Очерки по истории новейшей русской литературы. М., 1919.

74. Любомищенко Т.М. «Собачье сердце» М. Булгакова и миф о творении // Фольклор: традиции и современность. Таганрог, 2003. - Вып. 2.

75. Мартынова Т. И. От Евангелия к философии истории: ( Рассказ Л. Н. Андреева «Иуда Искариот и другие» в оценке В. В. Розанова.) // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX-начала XX в. М., 1994.

76. Менглинова Л.Б. Гротеск в повести М.А. Булгакова «Роковые яйца» // Художественное творчество и литературный процесс. Томск, 1988. -Вып. 8. - С. 72-87

77. Менглинова Л.Б. Историософские коннотации утопии в повести М.А. Булгакова «Собачье сердце" // Проблемы литературных жанров. Томск, 2002. - Ч. 2.

78. Мережковский Д.С. В обезьяньих лапах // Мережковский Д.С. В тихом омуте. М., 1991.

79. Мережковский Д.С. Сошествие во ад // В тихом омуте. М., 1991.

80. Мескин В.А. Поиск истины: (о творчестве-Л. Андреева) // Русская словесность, 1993.

81. Михайловский Н.К. «Рассказы» Леонида Андреева. Страх жизни и страх смерти // Михайловский Н.К. Литературная критика. Л., 1989.

82. Митин Г. Суд Пилата: (Евангельский сюжет в русской литературе XIX-XX вв.) // Лит. в шк. М, 1994, № 1.

83. Михеичева Е.А. Жанровые особенности «Библейских рассказов» Л.Н. Андреева // Жанры в историко-литературном процессе: Межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 1985.

84. Михеичева Е.А. Роман Л. Андреева «Сашка Жегулев» как явление психологической прозы // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

85. Моклица М.В. Л. Андреев и Ф. Ницше: к истокам метода // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

86. Московкина И.И. «Дневник Сатаны» Л. Андреева в контексте неомифологии XX века // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

87. Муратова К.Д. Леонид Андреев // История русской литературы. Т. 4. Л., 1983.

88. Муромский В.П. Пьеса М.А. Булгакова «Батум»: (К проблеме интерпретации) // Рус. лит. СПб., 1994. - N 2.

89. Мыслякова М.В. О мистическом начале в произведениях Леонида Андреева // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

90. Негорев Н. (Кугель А.Р.) Савва Антихристов // Театр и искусство, 1906, № 38.

91. Неизданные письма Леонида Андреева (К творческой истории пьес периода первой русской революции) // Учен. Зап. Тартуского Гос. Ун-та. Тарту, 1962. Вып. 119.

92. Никольский С.В. В зеркале иронии и сатиры: (Скрытые мотивы и аллюзии в прозе М. Булгакова) // Изв. АН. Сер. Лит. И яз. М., 1995. Т. 54. №2.

93. Новиков В.В. Михаил Булгаков художник. - М.: Моск. рабочий, 1996.

94. Новикова М. Христос, Велес и Пилат: "Неохристианские" и "неоязыческие" мотивы в современной отечественной культуре // Новый мир, 1991, № 6.

95. Палиевский П.В. Последняя книга М. Булгакова // Палиевский П.В. Литература и теория. М., 1979.

96. Пашкевич А.А. Универсальные проблемы в творчестве Леонида Андреева // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

97. Петров В.Б. Литературные традиции и типологические схождения в драматургии 20-х годов: (На материале пьес Михаила Булгакова «Дни Турбинных» и «Бег») // Типологическое изучение литературного процесса. Пермь, 1987.

98. Пиотровский Ю.А. Повесть М. Булгакова «Собачье сердце» и традиции русской литературы // Вестник СПб ун-та. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. СПб., 1994. - Вып. 2.

99. Петренко А.Ф. Тип юродивого в повести М.А. Булгакова «Роковые яйца» // Университетские чтения 2002. - Пятигорск, 2002. - Ч. 2.

100. Письма Л.Н. Андреева к В л. Немировичу-Данченко и К.С. Станиславскому // Вопросы театра. М., 1966.

101. Попов Л. По ком стучит «Собачье сердце?» // Искусство Ленинграда. Л., 1990 .-N9.

102. Проблемы театрального наследия М.А. Булгакова: Сб. науч. Тр. Л., 1987.

103. Розанов В.В. Л. Андреев и его «Тьма» // Розанов В.В. О писателях и писательстве. М., 1995.

104. Росницкая О.Б. Карнавальные и романтические традиции в пьесах М.А. Булгакова «Бег», «Зойкина квартира» и «Дни Турбинных» // Рациональное и эмоциональное в литературе и в фольклоре. Волгоград, 2001.

105. Роткова М.Л. «Белая гвардия» и «Дни Турбинных» М. Булгакова: К проблеме трансформации романа в драму // Художественный текст и культура: Материалы междунар. науч. конф., 2-4 окт. 2003 г. Владимир, 2004.

106. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М., 1997.

107. Савельева' О.А. Русский апокрифический Христос: к постановке проблемы // Slavia Orientalis, 2003, № 2; http://www.philology.m/literature2/savelyeva-03htm

108. Сарнов Б. М. Каждому по его вере. (О романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»). М., 1998.

109. Скабичевский A.M. Дегенераты в нашей современной беллетристике («Жизнь Василия Фивейского» Л. Андреева) // Русская мысль, 1904, № 9.

110. Скворцова Г. Шарика жалко: Заметки литератора // Север. -Петрозаводск, N 1.

111. Смирнова JI.A. Проблемы реализма в русской прозе начала XX века. М„ 1977.

112. Соколов Б. Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты». М., 2005.

113. Соловьева E.JI. Структура художественного образа в творчестве JI. Андреева // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня ролсдения писателя. Орел, 1996.

114. Спивак Р. "Иуда Искариот": Поэтика и интерпретация // pbunjak.narod.ru/zbornikytekstovi/28Spivakl.htm

115. Сухих И. Евангелие от Михаила (1928-1940. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова) // Звезда, 2000, № 6.

116. Татаринов А.В. Леонид Андреев // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Книга 2. ИМЛИ РАН, 2001.

117. Фуссо С. «Собачье сердце» неуспех превращения // Лит. Обозрение. М., 1991 .-N5.

118. Хабибьярова Э.М. Особенности иронии в повести М. Булгакова «Собачье сердце» // Стили и жанры русской литературы XIX-XX вв. -Бирск, 2002. Вып. 2.

119. Чекалов П.К. Собачье и человеческое в повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» // Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы междунар. конф. Ставрополь, 2003. - Ч. 1 : Литературоведение.

120. Чирва Ю.Н. О пьесах Леонида Андреева // Андреев Л.Н. Драматические произведения. В 2-х т. Т. 1. Л., 1989.

121. Чуваков В.Н. Андреев Л.Н. // Русские писатели. 1800 — 1917: Библиографический словарь. М., 1989.

122. Чудакова М. Иисус и Иешуа // Дружба народов, 1991, № 7.

123. Чудакова М. Первая и последняя попытка: (Пьеса М. Булгакова о Сталине) // Соврем, драматургия. М., 1988. - N 5.

124. Шайкевич М.О. Психопатологическая сторона в произведениях Л. Андреева// Шайкевич М.О. Психопатология и литература. СПб., 1910.

125. Шаргородский С. Собачье сердце, или Чудовищная история // . Лит. Обозрение. М., 1991, N5.

126. Шахов В.В. Ранний Л. Андреев и традиции демократической литературы XIX в. // Андреевский сборник. Исследования и материалы. Курск, 1975.

127. Швецова Л.Н. Творческие принципы и взгляды, близкие к экспрессионизму // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX-нач. XX в. М., 1975.

128. Шишкина Л.И. О реальной основе «Рассказа о семи повешенных» Л.Н. Андреева // Ученые записки Ленинградского ун-та, 1971, № 355. Серия филолог. Наук. Вып. 76.

129. Шишкина Л.И. Особенности повествования в «Рассказе о семи повешенных» // Творчество Леонида Андреева. Исследования и материалы. Курск, 1983.

130. Эс. Пэ. В мире искусств: У Леонида Андреева // Русское слово, 1907, 5 окт.

131. Яблоков Е.А. Андреевские мотивы в творчестве М. Булгакова // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева. Межвузовский сборник трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996.

132. Яблоков Е.А. По дороге благих намерений: Мифопоэтический подтекст повести М. Булгакова "Роковые яйца" // Филол. зап. Воронеж, 1997. -Вып. 8.

133. Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001.

134. Яблоков Е.А. «Я — часть той силы.»: Этическая проблематика романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Русская литература, 1988, № 2.

135. Яменский С.Ю. Искусство психологического анализа в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 11. СПб., 1994.

136. Ясенский С.Ю. Особенности психологизма в прозе Л. Андреева 19071911 годов // Творчество Леонида Андреева. Исследования и материалы. Курск, 1983.