автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная концепция личности и нравственно-философские контексты ее становления в прозе М.М. Пришвина советского периода

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная концепция личности и нравственно-философские контексты ее становления в прозе М.М. Пришвина советского периода"

На правах рукописи

Павлова Анастасия Юрьевна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ И НРАВСТВЕННО-ФИЛОСОФСКИЕ КОНТЕКСТЫ ЕЕ СТАНОВЛЕНИЯ В ПРОЗЕ М.М. ПРИШВИНА СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА

10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

- 8 ДЕК 2011

Краснодар 2011

005006437

Работа выполнена на кафедре литературы и методики ее преподавания Армавирской государственной педагогической академии

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

СОСНОВСКИЙ Владимир Тимофеевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

СОЛОВЬЕВ Георгий Матвеевич

Ведущая организация: Московский государственный

гуманитарный университет нм. МЛ. Шолохова

Защита состоится «24» декабря 2011 года в 9 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.101.04 при Кубанском государственном университете по адресу: 350018, г. Краснодар, ул. Сормовская, 7, ауд. 309.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета (350040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149).

доктор филологических наук, доцент БАРАКОВ Виктор Николаевич

Автореферат разослан «23» ноября 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

М.А. Шахбазян

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Необходимость поиска новых функциональных контекстов литературоведческих объектов - одна из центральных задач современной филологии. Когда в аналитической деятельности литературный текст предстает пространством синтеза религии, философии, представлений об истории, соединением художественного и социально-философского дискурсов, повышается шанс на более объемное включение филологии в современные гуманитарные процессы. М.М. Пришвин - одна из значимых фигур отечественной словесности, чье творчество способно поставить вопрос о путях выхода литературы из кризиса, так как художественная методология автора активно нацелена на нравственно-дидактический контакт произведения и читателя, приводящий к активному созиданию личности. Актуальным представляется изучение художественных явлений отечественной словесности, способных поставить перед читателем вопрос о комплексном восприятии жизни, проблем существования через познание произведения. Современный литературный и литературоведческий процессы, о кризисе которых специалисты часто рассуждают без особых оптимистических прогнозов, нуждаются в методологиях, которые воссоздавали бы «идею жизни», стратегию творчества, имеющие целостный характер. Речь идет не о восприятии эстетического явления в контексте определенной идеологической системы, не об иллюстрировании рационального мировоззрения литературными сюжетами. Есть смысл говорить об актуальности собственных, имплицитных идеологий произведений и творческих систем, которые вступают в контакт с такими идеологическими комплексами, как «христианство», «коммунизм», ((либеральный проект», но никогда не равны им, так как следуют собственной, а не заимствованной логике. В этом плане творчество М.М. Пришвина способно прояснить вопрос о способах взаимодействия в рамках литературного творчества классических христианских установок, их культурных инверсий в «серебряном веке» и этических принципов советской традиции. Этот синтез не может быть безболезненным, но он отражает реальность XX столетия и способен при должном изучении принести реальную пользу в прогнозировании нравственных процессов ближайшего будущего. Позитивная философия М.М. Пришвина показывает, как формирование человека происходит не через отсечение того или иного этического полюса, а в процессе сложного взаимодействия разных нравственных принципов.

Степень изученности проблемы. Художественная концепция личности в творчестве М.М. Пришвина советского периода не становилась темой отдельного исследования. Вместе с тем в последние годы эта проблема решалась на материале творчества самых разных писателей, что определенно указывает на антропоцентрические тенденции, на соединение эстетических и этических векторов в современной филологии. Художественной концепции личности посвящены монография Л.А. Колобаевой , диссертации Ю.М. Пав-

'Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв. М., 1990.

3

лова , A.B. Казорина , Е.С. Гапон , Н.Е. Гюльназарян5. Во всех указанных работах обращение к эстетически выраженной проблеме личности сопряжено с определением нравственно-философских координат рассматриваемого писателя. Подробно рассмотрены те диссертационные исследования, которые непосредственно касаются миросозерцания М.М. Пришвина, его исканий в области религии, философии, восприятия и оценке доминантных идеологем эпохи. Особое значение для решения поставленных нами научных проблем имеют диссертации З.Я. Холодовой6, H.H. Иванова7, O.A. Машкино{г, Н.В. Борисовой9, О.В. Ковыршиной10, А.Н. Чумакова11. Воссозданию творческого мировоззрения М.М. Пришвина посвящены книги, сочетающие литературоведческие методы и принципы создания биографического портрета. Следует отметить исследования В Л. Курбатова12 и А.Н. Варламова13. Среди множест-

2Павлов Ю.М. Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе XX века: диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук: 10.01.01. Армавир, 2004.

3 Казорина A.B. Концепция творческой личности в прозе М.А Булгакова: диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук: 10.01.01. Иркутск, 2009.

4Гапон Е.С. Художественная концепция личности в творчестве В.Г. Распутина 1990-х - 2000-х годов: диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук: 10.01.01. Армавир, 2005.

5Гюльназарян Н.Е. Художественная концепция личности в историческом романе

конца XX века (А.Ю. Сегень, В.В. Личутин): диссертация на соискание ученой

степени кандидата филологических наук: 10.01.01. Краснодар, 2009. 'Холодова З.Я. Художественное мышление М.М. Пришвина: Содержание, структура, контекст: диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук: 10.01.01. Иваново, 2000.

'Иванов H.H. Древнеславянский языческий миф в художественном мире М. Горького, А. Толстого, М. Пришвина: Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук: 10.01.01. М., 2000. Машкина O.A. Роман М.М. Пришвина «Осударева дорога» в литературно-философском контексте эпохи: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук: 10.01.01. Томск, 2000.

'Борисова Н.В. Художественное бытие мифа в творческом наследии ММ. Пришвина: Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук: 10.01.01. -Елец, 2002.

10Ковыршина O.A. Диалог прошлого и настоящего в романе М. Пришвина

«Осударева дорога» // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. Елец, 2003.

"Чумаков АН. Метафорический образ мира в творчестве М. Пришвина: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук: 10.02.01. Белгород, 2007.

1гКурбатов В.Я. Михаил Пришвин: Очерк творчества. М., 1986.

ва научных статей и ряда монографий, посвященных нравственно-философской проблематике отдельных произведений М.М. Пришвина, стоит выделить работы Е.А. Балашовой, Н.В. Борисовой, А.А. Дырдина, Л.А. Мям-линой, В.А. Урвилова, Е.А. Яблокова. Чаще других произведений М.М. Пришвина объектом исследования становился роман «Кащеева цепь». Описанию и интерпретации его художественного и мировоззренческого пространства посвящены научные тексты Е.А. Балашовой, Н.П. Дворцовой, Г.П. Климовой, Л. А. Мямлиной, Л.Н. Юрченко.

Новизна исследования и логика его сюжетно-композиционной организации. Нельзя сказать, что творчество М.М. Пришвина изучено слабо. Множество научных трудов создано исследователями за последние полстолетия, особенно активным изучение творческого наследия М.М. Пришвина стало на рубеже ХХ-ХХ1 веков, когда были опубликованы Дневники и сняты цензурные запреты на выдвижение научных гипотез относительно мировоззренческой позиции М.М. Пришвина в ее контакте с «христианским» и «советским» мировоззренческими типами. В данной диссертационной работе акцент сделан на рассмотрении пришвинского творчества советского периода как художественно выраженной нравственно-философской системы, в центре которой находится проблема становления личности, стремящейся к преодолению крайностей разных догматизированных поведенческих систем. В центре - исследование этики творческого развития, противопоставленного идеологически канонизированным нравственно-философским архетипам, требующим исполнения той или иной программы.

Первая глава посвящена систематизации накопленных за последние десятилетия знаний в области пришвиноведения. В ней - пространство разнообразных научных суждений о художественном мышлении и нравственной идее М.М. Пришвина. Учитывая значительное число диссертаций, защищенных по творчеству М.М. Пришвина на рубеже ХХ-ХХ1 веков, мы посчитали необходимым провести их системный анализ, который позволяет оценить ключевые тенденции в интерпретации творчества М.М. Пришвина как своеобразного художественно-нравственного проекта, обосновывающего принципы существования человека, стремящегося к совершенству. Во второй главе анализируются художественно-этические эксперименты М.М. Пришвина, начиная с повести «Мирская чаша». Мы отказались от методологии подробного научного описания всех художественных текстов автора и решили остановиться на ключевых произведениях, уделив особое внимание их детальному, скрупулезному прочтению. Объединив в рамках построенного в диссертации научного контекста «Мирскую чашу», «Жень-шень», «Кладовую солнца», «Корабельную чащу», «Осудареву дорогу», «Повесть нашего времени», получили возможность выделить духовно-эстетический центр в творчестве М.М. Пришвина, имеющий непосредственное отношение к формированию авторской концепции личности. Если во второй главе на первом плане оказываются тексты, во многом зависимые от исторического момента, от задач, решаемых в конкретных временных рамках, то в третьей

"Варламов А. Михаил Пришвин: биография. М., 2010.

5

главе, посвященной роману «Кащеева цепь», - обращение к проверенному всей авторской жизнью художественному учению о становлении человека, способного преодолеть мировоззренческие крайности ради обретения состояния, которое следует назвать позитивным индивидуализмом.

Следует также объяснить отказ от специального изучения дореволюционного творчества М.М. Пришвина. Приведем следующие аргументы. 1) Масштаб диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук предполагает укрупненное, пристальное изучение одного из моментов творческого развития. Обоснованная претензия на научное исследование концепции личности всего творчества М.М. Пришвина вряд ли может быть признана соответствующей масштабу кандидатской диссертации. 2) Прежде всего нас интересует проблема формирования пришвинского героя в сложных условиях мировоззренческих контактов и конфликтов автора с советской действительностью. С одной стороны, творчество М.М. Пришвина - художественная целостность. С другой стороны, доминантная проблема формирования личности в условиях системного отрицания Традиции потребовала научной концентрации на творчестве советского периода. 3) Сам М.М. Пришвин неоднократно подчеркивал, что становление его представлений о человеке и формах художественного отражения его судьбы наиболее активно происходило в условиях советской жизни, когда поставленные временем нравственно-эстетические задачи привели к преодолению тех тенденций, которые сам автор связывал с «декадентством» и «натурализмом».

Объектом исследования стали ключевые произведения М.М. Пришвина советского периода, определяющие пространство авторского мировоззрения и показывающие многообразие жанрового опыта изучаемого писателя, - «Мирская чаша», «Жень-шень», «Кладовая солнца», «Корабельная чаща», «Осударева дорога», «Повесть нашего времени». Специально выделенным объектом является роман «Кащеева цепь» как ключевое для становления концепции личности произведение. Избрав в качестве объекта художественные произведения М.М. Пришвина, мы отказались от отдельного изучения Дневника (в два последних десятилетия он исследовался неоднократно и в литературоведении, и в философии), который, впрочем, присутствует в одном из параграфов как значимый конкретизирующий контекст, поясняющий основные концепты пришвинской художественно-нравственной идеи.

Предмет исследования. Основной проблемой, формирующей научный предмет данного диссертационного исследования, является становление художественной концепции личности в сложных мировоззренческих контекстах, практически вынуждающих автора творчески полемизировать с влиятельными концепциями традиционного христианства и советского коммунизма.

Цель исследования - изучение художественной концепции личности в творчестве М.М. Пришвина советского периода, выявляющее авторское отношение к основным мировоззренческим контекстам эпохи и особенность их трансформации в процессе становления таких ключевых концептов, как «религия», «политика», «любовь», «творчество».

Основные задачи исследования:

- рассмотрение основных тенденций современного пришвиноведе-ния с точки зрения определения мировоззренческих доминант, выявляемых в художественном мире писателя;

- обращение к концептуальным для автора процессам христианизации сюжетного пространства и доминирующим контекстам становления художественной концепции личности;

- анализ мотивной структуры ключевых произведений советского периода, предполагающий определение позиций традиционных религиозных образов, а также оценку роли их идейно-эстетических трансформаций;

- исследование проблемы амбивалентности в становлении характеров и определение путей системообразующего для автора взаимодействия эпического потенциала основных конфликтов и психологического усложнения, приводящего к усилению личностного начала, утверждению его основной роли;

- изучение основ авторского оптимизма, позитивного состояния духа, контактирующего с доминирующим настроением советской культуры, но остающегося индивидуальной (не типичной для эпохи) проблемой автора.

Методология исследования. Цель и поставленные в ее границах задачи предопределили обращение к разным методологическим установкам. 1) Герменевтический анализ литературоведческого материала, предопределенный многообразием научных работ, посвященных творчеству М.М. Пришвина. 2) Мотивный анализ, позволяющий определить структуру сюжета основных произведений изучаемого писателя, указать на константные проблемы формирования образа личности, актуальной для автора. Мотивный анализ способствует логическому выделению содержательных доминант в утверждаемой автором художественной концепции личности и нравственной философии, в которой данная личность реализуется. 3) Контекстуальный и культурологический формы анализа художественного текста, обеспечивающие возможность описания литературного факта как духовно-социального знака, представляющего основные тенденции эпохи. 4) Принципы изучения художественной концепции личности как пространства этического противостояния «православности» и «апоста-сийности», выработанные южнорусской литературоведческой школой.

Апробация исследования осуществлялась в форме публикаций статей, выступлений на заседаниях кафедры литературы и методики ее преподавания филологического факультета Армавирской государственной педагогической академии. Основные положения работы были отражены в статьях, опубликованных в сборниках материалов Второй Международной научно-практической конференции «Наследие В.В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии» (г. Армавир, 2002), Международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения М. Пришвина «М. Пришвин: актуальные вопросы изучения творческого наследия» (г. Елец, 2003), Восьмой Международной научно-практической конференции «Наследие В.В. Кожинова в контексте научной мысли XX - XXI веков» (г. Армавир, 2010).

Исследование легло в основу спецкурса «Творчество М.М. Пришвина в современном осмыслении», разработанного для студентов 5 курса филологического факультета.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы, концепция и выводы диссертационной работы могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века и в гуманитарных исследованиях, в рамках которых решаются проблемы междисциплинарного синтеза (литературоведение - религиоведение - философия - психология).

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ

1. Творчество М.М. Пришвина, оставаясь в границах художественной словесности, представляет собой особый тип междисциплинарного синтеза, в котором эстетические, собственно литературные задачи решаются в пространстве встречи философии, литературы, религии, социальной этики и дидактики. В пришвиноведении, которое в последние двадцать лет стало влиятельной областью литературоведческой науки, часто делается акцент на «дневниковом» характере авторской поэтики, на «роза-новском» начале, позволяющем перспективно сочетать разные области художественной и нравственно-философской словесности.

2. Среди многих христианских мифологем, отразившихся и трансформировавшихся в творчестве М.М. Пришвина, особое место занимает мифологема евангельских «искушений» (три искушения в пустыне, искушение Христа на кресте). Утверждение авторской концепции личности связано с преодолением легких, рациональных путей, ведущих к принятию «хлеба», «чуда», «власти» (идеологии). Человек, утверждаемый Пришвиным, должен преодолеть стремление к эгоистическому счастью и рационализированной идеологической системе. Надо отметить, что часто в творчестве Пришвина и «религия» (как определенный, ритуализованный тип отношения к миру) оказывается «искушением», которое следует победить человеку, выбравшему творческий путь. Согласно евангельскому учению, искушения побеждаются готовностью к осмысленному страданию. По Пришвину, важнее пути страданий оказывается сложный путь творческого счастья.

3. Авторская концепция личности и основы нравственной философии М.М. Пришвина формируются в разных (а не только христианских) культурных контекстах. Так, в повести «Жень-шень» органичным оказывается восточный контекст становления личности в отказе от агрессивных действий и мирской суеты. При этом речь не идет о целостном принятии, например, буддийской мысли. Не отказ от желаний и достижение нирваны интересует писателя, а оптимизация настроения в преодолении таких заблуждений, как война, погоня за богатством и т.д. Важен для становления концепции личности и жагоовый синтез: сказка-быль («Кладовая солнца»), повесть-сказка («Корабельная чаща»), роман-сказка («Осударева дорога») позволяют автору не только обретать образы положительных героев, но и утверждать оптимистическое настроение в согласии с определенным преувеличением пафосно-позитивных чувств.

4. Становление нового человека, совмещающего нравственные концепции «христианского» и «советского», может быть названо главной задачей в «Осударевой дороге». Жертвенность рассматривается как одна из высоких норм человеческого общения. Оптимистическая вера в реальность положительного исхода противостояния добра и зла соединяется с мотивами гибели и спасения. Есть и трансформированные мотивы соборного единства и социально направленного мессианства. В христианских представлениях о человеке усилены антропоцентрические тенденции. Полемическое (но без сарказма) изображение жизни староверов показывает, что М.М. Пришвин ищет не конкретно-конфессионального выражения «правды жизни», а ее символического явления в разных по форме творческих усилиях человека, восходящих, в том числе, и к христианскому идеалу.

5. Значительнее всего христианизация сюжета (в пространстве советской истории) в «Повести нашего времени». Русская словесность и библейская мудрость привлечены для создания особого интеллектуально-духовного настроения. Характеры главных героев формируются в контекстах, которые следует охарактеризовать христианским понятием «житий-ность». Ключевые диалоги произведения воссоздают атмосферу религиозного диспута. Много сказано о церковности как о форме поиска и утверждения жизненной правды.

6. Философия синтеза активно проявляет себя в романе «Кащеева цепь». Но здесь следует говорить не о соединении «христианского» и «советского», а о взаимодействии эпического и психологического начал. Ключевой образ, обозначенный в заглавии, явлен на самых разных уровнях повествования - сказочном, религиозном, социально-политическом, естественно-природном, творческом. Многообразие уровней определяет сложность борьбы со злом, которая сохраняет эпический потенциал, но при этом становится психологической, внутренней проблемой, требующей от человека обращения к собственной личности. В этом произведении М.М. Пришвин особенно опасается упрощенных решений. Нет ни бунтарских настроений, ни оправдания радикального атеизма, но отсутствует и религиозно-философский пафос, присутствующий, например, в «Повести нашего времени». Творческая и религиозная формы жизни пребывают в непростых отношениях, скорее полемических, нежели союзнических.

7. Дневниковые записи 1920-х - 1930-х годов выявляют контекст создания художественных произведений, прежде всего романа «Кащеева цепь». М.М. Пришвин неоднократно указывает на опасность рационализированной правды, которая способна поставить под сомнение духовные основы жизни человека. Рационализированной, упрощенной формой поиска истины оказывается и религия, и революционная деятельность, которые сближаются в образе, противостоящем творческой деятельности. Выше религии и революции любовь и творчество, объединенные в личности человека-художника.

Структура исследования. В диссертации три главы, Введение, Заключение, библиографический список. Общее число страниц -183.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, определен методологический аппарат: объект, предмет, цель и задачи, методы исследования, сформулированы основные положения, выносимые на защиту, раскрыты научная новизна, научно-практическая значимость работы, сделан обзор имеющейся по теме литературы.

В первой главе («Антропоцентрические и религиозно-философские тенденции творчества МЛУЪ Пришвина как современный научный объект») два параграфа («Научная рецепция пришвинской концепции «человек -религия - философия», «Проблема пришвинского мировоззрения в философ-ско-биографических исследованиях»).

Творчество М.М. Пришвина вызывает устойчивый интерес отечественных гуманитарных наук, в последние два десятилетия этот интерес только усилился. Это объясняется и снятием цензурных запретов, регламентировавших печатные рассуждения о пришвинском творчестве, и новыми публикациями авторского Дневника, и другими, более комплексными причинами, о которых есть смысл сказать специально. 1) В условиях достаточно серьезного кризиса литературы, ее оценки и преподавания продолжается поиск художников слова, которые смогли бы своим личным творческим примером показать, что литература - это не вторичное развлечение, не игра со знаками, а поиск истины и форм нравственной жизни. М.М. Пришвин относится именно к тем писателям, кто пытался в рамках художественного текста решать и эстетические, и духовные задачи, соответствующие стремительно меняющемуся времени. 2) В творчестве М.М. Пришвина закономерно видят тенденцию, способную ликвидировать те разрывы, которые образовались в ходе советской борьбы с архетипами русской национальной традиции. М.М. Пришвин, имея прямое отношение к культуре серебряного века, в то же время не находился в состоянии очевидного конфликта с культурой нового времени. Следовательно, его творчество может быть использовано как пространство поиска точек взаимодействия разных векторов движения русской философской и художественной мысли. 3) Способствует поддержанию интереса к пришвинскому творчеству и научный вопрос, который трудно назвать решенным: как относиться к писателю, позиционирующему себя в широких рамках духовной культуры, но самостоятельно, нетрадиционно решающему важные религиозные вопросы? В становлении ответа на этот вопрос участие произведений М.М. Пришвина представляется необходимым, ведь автор «Ка-щеевой цепи» и «Осударевой дороги» практически всегда находился «возле христианства», в то же время не выражая четкой конфессиональной позиции. 4) Далеко не все специалисты-гуманитарии считают, что советский период стоит считать периодом активного антихристианства во всех областях национальной жизни. Фигура М.М. Пришвина способна показать, как в границах советской культуры представлялось возможным обращение к христианским ценностям, пусть не в прямой, а в подтекстовой форме. Чем объективнее и взвешеннее будет научный интерес к русскому XX веку, тем активнее будет изучаться пришвинское творчество, в кото-

ром поиск новых («советских») вариантов воспитания человека (с учетом христианской нравственности) никогда не прекращался. 5) Наконец, надо отметить роль творчества М.М. Пришвина в системах, которые делают ставку на самые разнообразные модели синтеза. Синтетичность (в высоком, творческом смысле) всегда отличала мировоззрение и метод изучаемого писателя. Соединение «детского» и «взрослого», «религиозного» и «мирского», «художественного» и «дневникового» имеет значение не только для истории литературы, но и обладает перспективами в плане обнаружения новых литературных приемов и жанровых интенций.

«Пришвин принимает православное учение далеко не полностью, не исключительно в церковном обряде и культе, а в качестве морального закона и материала для изучения человека в его многообразных связях с действительностью», - пишет A.A. Дырдин14. Подобное сближение М.М. Пришвина с христианством и следующее за ним уточнение сохраняющейся авторской свободы» - норма для современного литературоведения. С одной стороны, речь идет о пришвинской религии. С другой стороны, эта авторская религиозность всегда оказывается «под вопросом», оставаясь предельно дискуссионной проблемой.

Г.П. Климова, определив метод М.М. Пришвина как «экологический реализм», пишет о сочетании «христианского» и «природного», о явном преимуществе «духа» над «буквой» в сознании художника. Исследователь, пользуясь помощью парадокса, считает М.М. Пришвина христианским, но не религиозным писателем, указывая на присутствие определенной духовной, культурной доминанты, которая остается независимой от конкретности мистической и даже метафизической. В Дневнике религиозность более проявлена, нежели в художественных текстах, и всегда «делание себя» важнее отвлеченных теологических размышлений, которых в творчестве Пришвина практически нет. Евангельские истины «не проповедуются, а становятся сутью художественного, дневникового, публицистического творчества М. Пришвина», - отмечает Г.П. Климова .

P.A. Соколова указывает на философию творчества как на главную стратегию личности в текстах М.М. Пришвина, считая, что писатель постоянно обращается к неканонической религиозности русского народа, отвергая при этом сектантство как тип реализации человека, видя в нем утверждение неполноты и субъективной иррациональности. O.A. Машкина также приходит к мысли о «спасительном творчестве» - центре пришвинской религии и детально анализирует «Осудареву дорогу» как синтез язычества, христианства и эволюционизма. Православие O.A. Машкина обнаруживает, прежде всего, в утверждаемом автором «подвиге самопожертвования».

З.Я. Холодова пишет о влиянии Ницше, Владимира Соловьева, и надо сказать, что размышления о философских контекстах творчества Пришвина возникают в диссертационным исследованиях очень часто. Час-

14Дырдин А.А. Духовное и эстетическое в русской философской прозе XX века: А. Платонов, М. Пришвин, Л. Леонов. Ульяновск, 2004. С. 198.

Климова Г.П. Творчество И.А. Бунина и М.М. Пришвина в контексте христианской культуры. Автореф. дисс.... докторафилол. наук. М., 1993. С. 44.

11

тотнее других имена Розанова, Соловьева, Федорова, Лосского, Бердяева. Впрочем, оригинальность и независимость художественно-философской мысли, несводимость творчества к определенной системе никем не оспаривается. Ю.С. Мохнаткина определяет основное движение в творческом сознании Пришвина как движение от быта к бытию, пишет о синтезе лирики и философии как о доминанте творческого метода. «Философский лиризм» отмечен Ю.И Ольховской, поиск «сверхжизни, которой объединены все люди», - А.Н. Чумаковым, указывающим на присутствие в мире Пришвина экзистенциальной антропологии. A.M. Колядина и М.К. Шемякина, рассматривая дневниковую форму повествования в творчестве М.М. Пришвина, находят идею всеединства и «пантеистическую душевность» (М.К. Шемякина). Об «энергии всеединства» пишет О.В. Ковыршина.

Н.В. Борисова называет Пришвина «философом, основным жизненным принципом которого было "бойся философии"», и в этом парадоксе «философское/житейское, религиозное/нерелигиозное» - основы подвижности и художественной нерациональности пришвинского мира. При-швинский бог, считает A.M. Подоксенова, приходит не из Библии, а из языческой природы. Часто пишут исследователи, например В.В. Плеханов, о присутствии в творчестве М.М. Пришвина народной души и идеологии. Но и язычество для Пришвина - лишь возможность еще одной формы художественной свободы, о чем сказано В.В. Ивановым.

Методология В.Я. Курбатова и А. Варламова иного, не диссертационного характера. И они далеки от мысли связать творчество Пришвина с некой мировоззренческой или религиозной конкретностью. Вместе с тем сочетание биографического, аналитического повествований наряду с частным обращением к цитатам го пришвинского Дневника позволяет сделать ряд серьезных выводов. 1) М.М. Пришвин, сближаясь с христианством, стремится остаться советским писателем, который синтезирует даже не конкретность идей, а интуиции, позволяющие двигаться к позитивному решению проблемы человека. 2) Ни художественные тексты, ни Дневник не позволяют' говорить о четкой христианской позиции художника, но очевиден интерес к христианской проблеме, в том числе - к особой концепции «христианства» как преодолении «сектантства». 3) Пришвинская «религиозность» - в литературности, в философии творчества, которая определяет становление человека в «соборных» масштабах, без утраты личностной доминанты.

Во второй главе («Доминирующие контексты становления художественной концепции личности в повестях М.М. Пришвина советского периода») четыре параграфа («Христианский контекст становления авторской идеи в повести М.М. Пришвина «Мирская чаша 19-й год XX века», «Художественная концепция личности и нравственно-философская позиция автора в повести М.М. Пришвина «Жень-шень», «Этическая концепция М.М. Пришвина в сказке-были «Кладовая солнца» и повести-сказке «Корабельная чаща», «Национально-религиозное пространство и христианизированный контекст становления личности в «Повести нашего времени» и романе-сказке «Осударева дорога» М.М. Пришвина»).

«Христианское» и «советское» («революционное», «социалистическое») - два масштабных концепта, которые всегда были востребованы в творчестве зрелого М.М. Пришвина. Есть достаточные основания, чтобы рас-

смотреть их взаимодействие в шести произведениях, тяготеющих к жанру повести: в «Мирской чаше», «Жень-шене», «Кладовой солнца», «Корабельной чаще», «Повести нашего времени», «Осударевой дороге». В «Мирской чаше» происходит становление жертвенной личности в пространстве развивающейся революции. В «Жень-шене» формируется человек, покинувший социально-исторический мир (театр военных действий), чтобы стать полезным и необходимым для строительства новой жизни. В «Кладовой солнца» и «Корабельной чаще» поиск (правды, отца, спасения, ключевого слова истины) оказывается концептуальной проблемой, в рамках которой формируется образ духовно активной личности. В этическом строе «Осударевой дороги» «советское» преобладает над «христианским», не подавляя последнего. В «Повести нашего времени» «христианское» выходит на первый план.

«Мирская чаша» - один из тех мировоззренческих текстов М.М. Пришвина, в которых фабульная составляющая произведения, соединяясь с объемным потоком монологов повествователя и диалогов героев, становится основой для явления нравственно-философского сознания, формирования авторского «символа веры». В пяти пунктах определим художественную модель, построенную в «Мирской чаше». 1) Сюжетное действие ослаблено, центростремительных событий в тексте практически нет; значительно большее значение имеют речи - монологи и диалоги. 2) Речевое пространство повести строится на обсуждении событий, непосредственно связанных с последствиями революции; но социально-бытовая, конкретно историческая тематика речи не существует изолированно, практически всегда преобразовываясь в речи, имеющие прямое отношение к религиозно-философским вопросам, к историософским проблемам. 3) Конфликтологию повести нельзя назвать развитой и динамичной, противостояния «белых» и «красных», «христиан» и «атеистов» в «Мирской чаше» нет; на первом плане не столкновения героев, а конфликт «человека» и «зверя», «Христа» и «искусителя». 4) Образ Алпатова - центральный для повести, архетипически он восходит к личности, готовой пожертвовать собой и аргументирующей жертвенный путь; но форма реализации героя - не активное деяние, не динамизация собственной судьбы, а созерцание и размышление, честность и верность избранным принципам. 5) Обращение к нравственно-философским, религиозным и даже богословским проблемам в рамках речевого пространства повести свидетельствует о ее сложной жанровой природе: это и картины времени, и обращение к столь важной для М.М. Пришвина теме «интеллигенция и революция», но - и это не менее значимо - решение в рамках художественного текста проблемы оптимизации реальности, поиска ответа на вопрос о причинах и возможных последствиях происходящей дегуманизации.

Название повести - «Мирская чаша» - объединяет ключевые мотивы повести, выражая авторскую идею. Ее основные параметры следующие. 1) «Чаша скорби» Иисуса Христа соотносится с той «чашей», которая оказалась перед русским человеком; Христос испил чашу скорби до конца - это привело к воскресению, русский человек пытается чашу «пронести мимо». 2) Речь не идет о ритуальной, конкретной в религиозном плане мысли; это именно «мирская чаша», которая дана не Богом, направляющим Христа, а миром (историей), как бы проверяющим человека на

состояние души, способной или не способной перенести трудности. 3) Присутствие образа чаши, восходящего к евангельскому сюжету молитвы в Гефсиманском саду, воссоздает образ сатаны (антихриста), который проявляется в искушении «не идти на крест, сойти с него»; таким образом, господствующей стихией русской революции оказывается нежелание переносить жизнь в страданиях, бунт против духовного усложнения простого существования. 4) Особенность «мирской чаши» заключается в том, что нежелание принять христианскую философию страданий, уход в сторону практического упрощения жизни и сознания оборачивается новыми, еще более сильными страданиями, вновь возвращая образ Христа. 5) Среди множества эпизодических персонажей выделяется герой, который не просто понимает смысл «мирской чаши», но готов принять ее, преодолевая искушение революционной идеологией, соединяя эпоху христианских ценностей и Россию 1919 года. 6) Только в сознательном возвращении к образу «чаши», преодолевающей эгоистическую раздробленность, возможно преодоление «звериности», «обезьянства», которые естественным образом возникают тогда, когда человек пытается жить «хлебом единым».

Становление авторской позиции и художественной концепции личности происходит в особом жанровом контексте, который необходимо прояснить, обратив внимание на специфические повествовательные особенности одного из главных произведений М.М. Пришвина - повести «Жень-шень». 1) Хронотоп данного текста, с одной стороны, соотносится с историческим временем XX века и с конкретным географическим пространством Востока, но, с другой стороны, находится вне основных конфликтов эпохи, не связан с российскими революционными катастрофами и советской действительностью. Время и пространство «Жень-шеня», не отрицая актуальности исторических факторов, сближаются с притчевым хронотопом, в рамках которого акцент переносится с воссоздания достоверных внешних контекстов на формирование внутреннего мира человека, на решение нравственной идеи. 2) Повествование, которое ведется от «первого лица», фиксация внимания на отдельных ощущениях, пейзажах, сюжетах животного мира свидетельствует об определенном соответствии «Жень-шеня» жанровым принципам натуралистического дневника, который представляет собой свод наблюдений за жизнью природы и раскрытием человека в обязательном природном контексте. 3) Дневник, разделенный по датам записанных наблюдений, отличается закономерной фрагментарностью, отсутствием общей фабулы. В рассматриваемом пришв инском тексте сюжетное действие достаточно ослаблено, но при этом читатель вполне в состоянии пересказать основные события текста, разворачиваемые во времени, выделить в произведении целостное фабульное основание, связанное с жизнью главного героя, некогда покинувшего русско-японский фронт и многие годы прожившего в Маньчжурии. Сочетание дневниковое™ и фабульности, фрагментарности и целостности изображенной судьбы выявляют в «Жень-шене» потенциал романной формы, которая решает философские задачи, выстраивает образ мира и относительно завершенную картину жизни человека. 4) Взаимодействие в рамках одного художественного текста фрагментарности, дневниковое™, признаков романной философичности и притче-вости, а также очевидная сюжетная связь с Востоком (и географическим, и духовным) позволяет говорить о мировоззренческих традициях, имеющих

отношение к культурам даосизма и чань-буддизма. 5) Сказывается здесь и авторское тяготение к «авторской сказке» как к жанру, позволяющему оптимизировать нравственно-философский потенциал текста. Поэтизацию природы, в частности, жизни оленей, приближающихся к образам мифологических носителей самой природности, характерологическое взаимодействие «человеческого» и «звериного» можно рассматривать в этом же контексте. 6) Но, даже учитывая сказанное выше о конкретных жанровых знаках «Жень-шеня», не следует рационализировать повествовательную природу этого произведения: «притча», «сказка», «дневник», «восточная повесть» не стремятся к преобладанию, но достаточно согласованно присутствуют в жанровом синтезе, который можно обозначить как «повесть». Главной задачей этой повести становится воссоздание образа личности, избежавшей эгоистической суеты и посвятившей себя нравственно-философскому (и при этом сугубо практическому) освоению жизни, поиску счастья, которое не приводит к самодовольству, с одной стороны, и страданиям людей, с другой стороны.

В «Жень-шене» особое место занимает сам корень жизни, становящийся символом осмысленного бытия, важны образы оленей, собирательный образ природного мира, но на первом плане оказываются сам рассказчик и китаец Лувен. Именно в восприятии и интерпретации их контакта -возможность эффективного обращения к проблеме личности в «Женьшене». Смысл выдвижения Лувена и рассказчика в общий нравственно-философский центр повести мы видим в следующем. 1) Реализуется значимая для восточных контекстов актуализируемая самим местом действия сюжетная ситуация «учитель-ученик». Лувен, проживший большую жизнь, знавший и периоды эгоцентризма, и периоды мудрости, может быть воспринят как учитель. Но крайне важно, что многократно в тексте подчеркнут языковой барьер между двумя героями, который не может быть полностью снят. Лувен учит самим своим присутствием, невербальным практическим знанием, реализуемым в поведении. Речь, таким образом, не идет о какой-то законченной дидактической системе. Также важно, что нет никаких указаний на иерархию отношений: скорее, это общение товарищей, ни один го которых не владеет четко оформленной словесной мудростью. 2) В образах рассказчика и Лувена М.М. Пришвиным художественно зафиксировано движение к истине, которое представляет собой единство двух этапов: сначала Лувен и рассказчик воспринимают тайгу как пространство побега, освобождения от лишних связей, Лувен уходит от семейной несправедливости, рассказчик - от абсурда войны; затем наступает место не только для материальной, но и для духовной адаптации, когда душа приходит в состояние гармонии с окружающим миром. 3) В общении двух главных героев автор подчеркивает существенную для него идею синтеза; в данном случае можно говорить о контакте старости и молодости, простоты и рациональности, по-своему святой наивности и желания сознательно понять смысл явлений, Востока и Запада. 4) Важна здесь и мысль о памяти, о преемственности памяти. Лувен, которого вспоминает рассказчик, предстает как мудрый (но и простой человек), внешне незаметный, живший в удалении от людских масс и - достойный благодарности. Таким же стремится быть рассказчик, который не только помнит ста-

рого учителя-друга, но словесно представляет его жизнь, перекладывает его знание, интуицию, внериторическое мироощущение в слово.

«Кладовая солнца» и «Корабельная чаша», два послевоенных произведения М.М. Пришвина, являются самостоятельными текстами, но при этом отличаются значительным сюжетно-композиционным единством и, что особенно важно, авторским стремлением прояснить существенные этические принципы своего художественного мира. 1) В подзаголовках обоих текстов использован жанровый знак «сказка»: «Кладовая солнца» - сказка-быль, «Корабельная чаща» - сказка-повесть. 2) Сюжеты произведений восходят к общей пришвинской истории, объединяющей двух детей, их отца и старика Антипы-ча - протагониста нравственной идеи и в «Кладовой солнца», и в «Корабельной чаще». 3) Вопрошание о смысле оказывается ключевой ситуацией, создающей в обеих прозаических сказках притчевый эффект.

Этическую концепцию автора в «Кладовой солнца» и «Корабельной чаще» определяют следующие мотивы: мотив утраты отца, активизации его поиска и сопутствующего обретения смысла; мотив жертвы, прочно соединенный со смыслами христианской традицией; мотив правды и ключевого «слова человеческого»; мотив синтеза как формы положительной трансформации реальности.

«Повесть нашего времени», впервые опубликованная в 1957 году, уже после смерти М.М. Пришвина, в последнее время все чаще рассматривается как одно из главных событий его творчества. Основные формы присутствия национально-религиозного пространства в «Повести наших дней»: русская словесность и библейская мудрость; церковность в позитивных контекстах; характеры, создающие в повести атмосферу христианской житий-ности; ключевые диалоги, способствующие появлению религиозного диспута; специфика авторской позиции, близкой к христианской.

Вряд ли необходимо называть М.М. Пришвина писателем-христианином. Важнее другое: осознать, как те или иные концепты, формирующие обширное понятие «христианская культура», участвуют в создании пришвинского идейно-художественного мира. Представляется интересным и, в то же время, актуальным, оценить, как в пространстве творчества, отмеченного антихристианским временем, неприятием библейских и национально-православных ценностей, возникает прямое или косвенное соответствие Традиции, если понимать под ней не конкретный церковный ритуал, а христианизированное мировоззрение. В этом плане стоит обратить внимание на «Осудареву дорогу», которую сам автор наделил концептуальным для себя жанровым знаком «роман-сказка». Становление нового человека как в новых, так и в узнаваемых контекстах - главная цель этого произведения. Само по себе использование религиозных знаков (например, ветхозаветного образа Иисуса Навина, остановившего солнце) не делает произведение христианским, но частотность обращения к этим знакам, как и уважительное отношение к духовной культуре в целом, свидетельствует о значении национальной религиозной классики для М.М. Пришвина. Жизнь и мировоззрение староверов, чьи образы занимают видное место в романе-сказке, воссозданы полемически, но, и это надо особо отметить, без саркастического отрицания, с вниманием к их упорству и очевидной силе; стоит также отметить, что крайности сектантской

веры не могут быть отождествлены, например, с православной религиозностью в целом. Люди революции и коммунистического созидания показаны как герои созидательной, активной веры в гармоничный мир, способный победить зло; те, кто верит (староверы), и те, кто строит (новые люди), не только противопоставляются, но и сопоставляются по основным психологическим качествам. Многочисленные сюжеты оптимизации внутреннего мира, духовного преображения позволяют говорить об интересе автора к стилю классических житий, в которых есть и жертвенность, и вера в достижение человеком великой нравственной цели. Основным аргументом, поддерживающим мысль о христианизации контекста в «Осударевой дороге», мы считаем структуру личности, утверждаемую в романе-сказке: пришвинский герой проходит становление в преодолении эгоцентризма, обретает веру в человека, в возможность положительного изменения жизни, соглашается с «выходом из себя» как методом приобщения к подлинному, «соборному» единству человека, отказывается от ложных суждений («мир обречен»), переживает нравственную кульминацию, которую можно назвать «воскресением души».

В третьей главе («Роман «Кащеева цепь» как пространство становления нравственной философии и авторской идеи творческой личности») шесть параграфов («Эпический потенциал ключевого конфликта и его реализация в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь», «Методологические основы повествования как форма репрезентации мировоззренческой позиции автора в романе «Кащеева цепь», «Пространство архетипов в романе «Кащеева цепь» и проблема авторского восприятия религии», «Авторская концепция личности в диалогической конкретизации», «Мотивы амбивалентности в становлении художественной концепции личности в романе «Кащеева цепь», «Дневниковый контекст становления нравственно-философской позиции автора в романе «Кащеева цепь»).

В главном романе М.М. Пришвина, создание которого заняло многие годы, словосочетание, ставшее заголовком, определяет и эпический потенциал произведения, и те механизмы, которые управляют им в плане сдерживания, смягчения пафоса борьбы между радикально выраженными образами добра и зла. Многие мотивы и жизненные ситуации формируют образ Кащеевой цепи: несостоявшиеся, поломанные судьбы, угнетающий человека подневольный труд, озлобленность на мир, склонность к пессимизму, неверная система социальной жизни, сама смерть, наконец. Но ни в одной из частей романа не допускается упрощение образа. Создается впечатление, что одна из основных целей романа - указание на необходимость искать источники зла и разных людских настроений, но с сохранением мысли о том, что слишком рациональное объяснение источника зла может обмануть человека, приобщить его к Кащеевой цепи именно тогда, когда он будет считать, что становится настоящим героем. Действие должно соответствовать состоянию, а желание борьбы следует обретать не в озлоблении против потенциального врага, а в создающейся атмосфере счастья. Только так, в этом диалектическом единстве непростых интуиций и действий формируется образ подлинной борьбы. Акцент в этой борьбе постепенно переносится с плана внешнего на план внутренний. С развити-

ем повествования Кащеева цепь все больше познается как внутренняя сила, как проблема своей собственной души.

Роман «Кащеева цепь», фабульно восходящий к событийной канве авторской биографии, является текстовым феноменом, адаптирующим значительные пласты культуры. В «Кащеевой цепи» нет одного архетипа, который мог стать центральным, определяющим для нравственно-философского поля романа; нет и одной религии, которая эксплицитно или имплицитно утверждалась как основная, способная решить главные проблемы человека. В самом начале произведения появляется образ Дон Кихота. Значительно больше места отведено образу-архетипу Адама, чье присутствие складывается в романе в своеобразную легенду о «втором Адаме», который был не Христом (православно-догматический образ Христа как «второго Адама»), а безземельным крестьянином, обреченным на рабство. Идея потенциального бунтарства представлена даже в заглавиях: второе звено книги первой называется «Маленький Каин», седьмое звено второй книги - «Юный Фауст». Своеобразный, парадоксальный поиск «Бога без Бога» более характерен для «Кащеевой цепи», чем явная установка славить Иисуса Христа. Образ Христа слишком связан с эсхатологическими мотивами, с неверием в человеческое счастье по эту сторону жизни, чтобы Пришвин мог принять его без всяких оговорок. Отношение М.М. Пришвина к религии (прежде всего к христианству) в романе «Кащеева цепь» может быть охарактеризовано в следующих положениях. 1) Догматизм, обрядовость, ритуальность не находят у Пришвина никакой поддержки; церковная жизнь не является в «Кащеевой цепи» пространством решения проблемы личностного становления. 2) Религия в ее конфессиональных, сектантских или даже политических определениях препятствует познанию психологической сложности жизни и, как следствие, не оказывает содействия позитивному развитию человека. 3) При этом нет ни пафосного оправдания атеистического мировоззрения, ни антирелигиозного бунта как формы отречения от Традиции. 4) Желание подражать Христу, сделать его архетипом своей судьбы слишком очевидно готовит человека к нарочитой, запланированной жертвенности и возможной жизненной неудаче, закрывает пути к счастью. 5) Крест (как символ) нередко появляется в повествовании, но задачей человека, по Пришвину, является не служение Кресту, а уменьшение его тяжести. 6) Воскресение - значительный мотив текста, но присутствует он в форме символа, совмещающего природные, психологические, творческие и социальные значения, не предусматривающие обязательных христианских ассоциаций. 7) Литература (как тип деятельности и служения) продуктивнее религии, потому что показывает человеку разные пути к обретению счастья, поддерживая личный поиск и не призывая к соблюдению сформировавшихся поведенческих нормативов. 8) Вопрос о личном бессмертии, о загробной жизни человека не является для Пришвина существенным.

В дневниковых записях М.М. Пришвина 1920-х - 1930-х годов три темы оказываются на первом плане: революция, религия, концепция личности (человек в реализации своих сущностных качеств). Эти темы значимы и для романа «Кащеева цепь». Но в Дневнике, менее зависимом от цензуры, мы встречаемся с более серьезным обнажением проблем, с авторской неза-

висимостью от потенциального читателя-идеолога, способного осудить писателя или обречь книгу на безвестность. «Кащеева цепь» посвящена дореволюционным событиям, Дневник показывает революцию как проблему настоящего времени, переживаемую «сейчас», в экзистенциальной перспективе. Параллельно идет работа над романом, и объединение в читательском восприятии ключевого пришвинского романа и Дневника позволяет достичь полноты в интерпретации авторского освоения времени.

Дневник остается пространством борьбы за человека против Кащеевой цепи. Одна из главных форм ее проявления - утрата внутренней жизни, слияние человека с той или иной идеологической реальностью, избыточное доверие к абстрактным знакам, лишающим индивидуальности. Коммунизм воспринимается Пришвиным как разновидность религии, для Дневника это лейтмотивная мысль. Религия сближается с революцией, им противопоставляется сознание личности. В искренней работе человеческой души конкретность догматической религии не может не подвергаться сомнению, а революция не может получить полного одобрения, потому что требует отказа от личностного подхода к человеку. Автор - ангиапокалиптик, знающий что в эсхатологическом восприятии мира скрывается утопия, которая как раз и способствует укреплению Кащеевой цепи, потому что навязывает картину мира, в котором нет необходимости в отдельном человеке. Апокалипсис позволяет не замечать частные ошибки, концентрируясь на общем векторе ситуации. Человек у Пришвина должен противостоять Апокалипсису - не как факту истории, а как реальности внутреннего мира, как идее, способной привести к психологической истерике и упрощению жизни, к сектантству. Апокалиптическая философия отличает и религиозные, и революционные учения. Судя по многим замечаниям в Дневнике, М.М. Пришвин видит в готовности принять Апокалипсис недостаточную энергию жизни, неготовность решать сложные проблемы реальности. Эволюционная философия уничтожается в эсхатологии. На ее месте оказывается инстинкт разрушения человечности. Человек предстает объектом мщения за то, что не смог организовать порядок и счастье. В апокалиптическом мировоззрении хаос пытается выдать себя за порядок. Психологические основы революции интересуют писателя в дневниковых записях разных лет. Идея может быть высокой, но главное - духовная, нравственная интенция, которая скрыта в риторике и часто внутренне противоречит ей. Революция эпична по своей сути, борьба со злом - ее официальная программа, которая позволяет ради осуществления высокой цели идти на большие моральные компромиссы. В этих компромиссах зло только укрепляется. Автор неоднократно указывает на трагедию гибели человека, который хочет остаться свободным и созидающим в революции. Можно говорить даже о специальном механизме развития революции, который отмечен в Дневнике: сознание, личностное самоощущение человека, не желающего смиряться со злом, диктует активность действий; движимый стремлением к преобразованиям, человек увлекается борьбой, начинает растворяться в ней; постепенно (и довольно быстро) сознание начинает играть меньшую роль, растворяясь в стихийности; стихийность открывает в человеке некую сектантскую силу и превращает сознание в знак суровой, жестокой идеи; личность перестает функционировать как самостоятельная сила. Не принимая конкретность религии как дела общего спасения, Пришвин часто обращается к религиозным

контекстам. И часто они связаны с проблемой революции. Революционное и религиозное взаимообусловлены в дневниковом дискурсе Пришвина. Богословские символы используются для создания образа исторического времени. Пришвин - сторонник персоналистской философии, Христос в его преодолении древнего магизма, ритуального формализма и фарисейской гордыни внешнего осуждения воспринимается как основатель философии личностного становления, в которой человек ищет соответствия внутренней правде, а не внешним знакам праведности. Но Пришвин настаивает на том, что в религии то божественное, что принесено и утверждено Христом, трансформируется в социальное, ритуальное, сектантское. Неоднократно автором высказывается мысль о том, что Бог сохраняется только в культуре, но - не в религии. В культуре образ Бога свободнее, так как нет тех «профессионалов», которые пытаются совместить идею Бога и практику тоталитарного управления человеком. Бог против религий и революций, только так, по Пришвину, он может сохранить независимость от социальных и «партийных» контекстов. Пришвин из тех мыслителей, кто ищет Бога не в Церкви, а, например, в литературе. Литература отличается от религии тем, что решает проблемы не императивно, заставляя человека подчиняться моральному авторитету или диктату, а диалогично, предоставляя человеку возможность для свободного размышления, для дискуссии, которая оценивается выше, чем подчинение. Литература для Пришвина - творческий диалогизм. Религия и революция часто выступают как альтернативы литературы, потому что растворяют «я» в «мы», уменьшают присутствие личностного начала. И вновь стоит указать на важный для Пришвина парадокс: в религии Бог если и не исчезает, то трансформируется в некую «проектность», оказывается внешней фигурой; в литературе Бог не проповедуется, но при этом присутствует как образ поиска. Можно сказать, что в литературе Бог присутствует только потому, что автор художественного текста вовсе не стремится к его явному присутствию. Роман «Кащеева цепь» может быть оценен как преодоление Пришвиным революционного пафоса, ницшеанства и других «сектантских» установок. Человек должен бьггь готов к «Голгофе повседневности», в ней стоит искать свое счастье.

В Заключения представлены основные выводы. Художественная концепция личности - литературное выражение авторской нравственной философии, закономерный результат самоопределения М.М. Пришвина в сложной культурной реальности 20-50-х годов XX века, но, даже учитывая фактор неповторимой индивидуальности и мировоззренческой самостоятельности, следует сказать о двух основных контекстах формирования 1гоедставлений о человеке. Первый - христианский. Второй - советский, каждый из этих значимых для М.М. Пришвина контекстов присутствует в гуманистическом варианте как явление доминирующих этических мотивов, освобожденных от ритуалов отдельной традиции. Встречу «христианского» и «советского» нельзя назвать бесконфликтной, но в целом она происходит в пространстве отказа от экстремальных тенденций каждой из культур и демонстрирует авторское стремление к компромиссу. Если в повести «Мирская чаша», написанной вскоре после катастрофических событий, доминирует христианский контекст и сохраняется критический взгляд на оппозиционное мировоззрение, то в повести «Жень-шень» совершается сюжетный выход за пределы советской реальности. Ее притче-

вое возвращениие - в повестях-сказках «Кладовая солнца» и «Корабельная чаща», и своеобразная реабилитация в синтезе с христианскими личностными доминантами - в «Повести нашего времени» и «Осударевой дороге». Во всех указанных текстах М.М. Пришвина интересует не отсечение одной из традиций, а ее включение в общекультурный потенциал времени. Общими принципами личностного становления героя в повестях М.М. Пришвина советского периода являются отказ человека от насилия, переход к эволюционному созиданию жизни вокруг себя, преодоление эгоизма как формы ложного мировидения и опасной самоидентификации в мире, готовность к жертвенному деянию ради сохранения жизни ближних и гармонии мироздания в целом, признание необходимости не останавливаться на достигнутых нравственных достижениях и продолжать поиск мысли, слова, дела, способствующих подлинному «воскрешению» человека. На этом пути оформляется еще один личностный принцип, который есть смысл определить как отказ от сектантской ограниченности. Нельзя не отметить оптимистические установки автора в решении проблемы «человек - идея - время». Художественному воплощению этих установок способствует жанровая специфика текстов, их тяготение к «притче» и «сказке», позволяющих снять напряжение, можно сказать, избежать трагического начала. М.М. Пришвин стремится избежать и христианского, и советского трагизма, сохраняя мотивы и архетипы жертвы, но создавая контексты благополучного разрешения трагических противоречий. Смерть часто рассматривается как опасность, близкая возможность, допустимая перспектива, но преодолевается в сюжете текстов разными ходами - спасением, возвращением, социальным «воскресением», исправлением. В ключевом для романа «Кащеева цепь» образе, отраженном в заглавии, соединяются эпическое и психологическое начала: первое обеспечивает масштаб духовно-нравственной борьбы со злом, второе корректирует масштаб постоянным обращением к проблемам личности, необходимостью нерациональных, индивидуальных путей борьбы со злом, которая должна происходить, прежде всего, в душе самого человека. Концептуальный для М.М. Пришвина образ Кащеевой цепи формируется на разных уровнях повествования: сказочном, религиозном, социально-политическом, любовном, природном, творческом. В единстве и сложном синтезе уровней - движение от формально-безличного или рационально-идеологизированного существования - к творческой жизни. Авторская борьба с Кащеевой цепью происходит и на уровне определения методологических основ повествования. Дня М.М. Пришвина большое значение имеет синтез автобиографической фа-бульности, обращения к событиям собственной жизни и нравственно-философской эссеистичности, позволяющей использовать фабулу для становления философского пространства романа. Автобиографическая фабула (пусть и в несколько трансформированном виде) сохраняет реальность, поддерживает историзм повествовательной структуры и предоставляет возможность для актуальной речевой деятельности, для своеобразного психологизированного дидактизма, в котором психологическая сложность все-таки существеннее дидактики. Разные архетипы задействованы автором, он обращается к образам «второго Адама», Христа, Дон Кихота, Каина, Фауста, предоставляя читателю разные культурные коды. Но - и это принципиально

для авторской методологии - единого, так сказать, «спасающего», ключевого архетипа в романе нет. Отсутствие догматических начал проявляется и в решении М.М. Пришвиным проблемы религии. Мировоззренческая однозначность и сектантская ограниченность не находят у автора поддержки. При этом отвергаются крайности - и религиозный рационализм, и атеистическая агрессивность по отношению к традиционным константам духовной жизни. Мотив воскресения приобретает символический характер и отнюдь не всегда связан с образом креста, который нередко воспринимается как знак тяжести жизни и страданий, с которым человеку следует согласиться. В «Кащеевой цепи» отношение к страданию как форме спасения человека нельзя назвать однозначно положительным. Не ставится автором и вопрос о личном бессмертии человека. Можно сделать вывод о том, что литература (как тип творческой деятельности) ставится М.М. Пришвиным значительно выше религии, потому что призывает к постоянному обновлению представлений о мире с сохранением внутреннего диалогизма и отстранением от догматизированных форм мировоззрения. Авторское недоверие к догматизму, рациональному сектантству и религиозно-конфессиональной определенности сказывается в формировании особой атмосферы амбивалентности, изучению которой в главе посвящен отдельный параграф. Особенно очевидна амбивалентность (не в релятивистском, а в творческом значении) в при-швинском Дневнике 1920-х - 1930-х годов, где «религия» и «революция» сближаются в единой концепции упрощенного решения бытийных проблем и противостоят творческим началам личности, которая должна постоянно искать формы защиты от Кащеевой цепи, которая находит проявление в пафосе, стремящемся подменить сознание в его сложной специфике.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК МО и науки РФ:

1. Павлова, А.Ю. Национально-религиозное пространство в «Повести нашего времени» М.М. Пришвина [Текст] / А.Ю. Павлова // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар: КГУКИ, 2010. - №4. - С.84-87.

2. Павлова, А.Ю. Христианизированный контекст становления личности в романе-сказке М.М. Пришвина «Осударева дорога» [Текст] / А.Ю. Павлова // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар: КГУКИ , 2011. -№1.-С.83-85.

Научные статьи, материалы докладов и выступлений:

3. Павлова, А.Ю. Личность в восприятии М. Пришвина и В. Кожи-нова [Текст] / А.Ю. Павлова // Наследие В.В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии: Материалы 2-й Международной научно-практической конференции. 4.2 / Под ред. Ю.М. Павлова и Н.Г. Рубцова. - Армавир: АФЭИ, 2002. - С.207-211.

4. Павлова, А.Ю. Художественная концепция личности в романе М. Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / А.Ю. Павлова // Кубань. - 2003. -№1-2.-0.176-184.

5. Павлова, А.Ю. Художественная концепция личности в романе М. Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / А.Ю. Павлова // М. Пришвин: актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы Международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С164-170.

6. Павлова, А.Ю. Тайные записи писателя М.М. Пришвина (дневники 30-х годов) [Текст] / А.Ю. Павлова // Родная Кубань. - 2004,- №2. - С.87-90.

7. Павлова, А.Ю. Художественная концепция личности и нравственно-философская позиция автора в повести М.М. Пришвина «Женьшень» [Текст] / А.Ю. Павлова // Наследие В.В. Кожинова в контексте научной мысли XX - XXI веков. Материалы VIII международной научно-практической конференции / отв. ред. И.Н. Задорожная. - Армавир: РИЦ АГПА, 2010. - С.76-80.

8. Павлова, А.Ю. Христианский контекст становления авторской идеи в повести М.М. Пришвина «Мирская чаша. 19-й год XX века» [Текст] / А.Ю. Павлова // Наследие В.В. Кожинова в контексте научной мысли XX - XXI веков. Материалы VIII международной научно-практической конференции / отв. ред. И.Н. Задорожная. - Армавир: РИЦ АГПА, 2010. - С.80-84.

9. Павлова, А.Ю. Эпический потенциал ключевого конфликта и его реализация в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / А.Ю. Павлова // Социально-гуманитарные науки. Приложение к журналу «Вестник МГОУ».-2011. -№29. -С.3-10.

10. Павлова, А.Ю. Этическая концепция М.М. Пришвина в сказке-были «Кладовая солнца» и повести-сказке «Корабельная чаша» [Текст] / А.Ю. Павлова // Ежегодник. Проблема личности в русской и зарубежной словесности: сборник научных статей / науч. ред В.Т. Сосновский; отв. ред. В.Н. Рябов. - Армавир: РИЦ АГПА, 2011. - С.87-93.

11. Павлова, А.Ю. Методологические основы повествования как форма репрезентации мировоззренческой позиции автора в романе «Кащеева цепь» [Текст] / А.Ю. Павлова // Филология. Приложение к научному журналу «Синергетика образования». -М., Ростов-на-Дону, 2011. - №12. - С. 26-33.

Павлова Анастасия Юрьевна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ И НРАВСТВЕННО-ФИЛОСОФСКИЕ КОНТЕКСТЫ ЕЕ СТАНОВЛЕНИЯ В ПРОЗЕ М.М. ПРИШВИНА СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Усл. печ. л. 1,31. Уч. изд. л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ № 93/11. Лицензия № 000588.

Редакционно-издательский отдел ФГБОУ ВПО «Армавирская государственная педагогическая академия» 352900, Армавир, ул. Ефремова, 35

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Павлова, Анастасия Юрьевна

Введение.

1 Антропоцентрические и религиозно-философские тенденции творчества М.М. Пришвина как современный научный объект.

1.1 Научная рецепция пришвинской концепции «человек - религия -философия».

1.2 Проблема пришвинского мировоззрения в философско-биографических исследованиях.

Выводы.

2 Доминирующие контексты становления художественной концепции личности в повестях М.М. Пришвина советского периода.

2.1 Христианский контекст становления авторской идеи в повести М.М. Пришвина «Мирская чаша. 19-й год XX века».

2.2 Художественная концепция личности и нравственно-философская позиция автора в повести М.М. Пришвина «Жень-шень».

2.3 Этическая концепция М.М. Пришвина в сказке-были «Кладовая солнца» и повести-сказке «Корабельная чаща».

2.4 Национально-религиозное пространство и христианизированный контекст становления личности в «Повести нашего времени» и романесказке «Осударева дорога» М.М. Пришвина.

Выводы.

3 Роман «Кащеева цепь» как пространство становления нравственной философии и авторской идеи творческой личности.

3.1 Эпический потенциал ключевого конфликта и его реализация в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь».

3.2 Методологические основы повествования как форма репрезентации мировоззренческой позиции автора в романе «Кащеева цепь».

3.3 Пространство архетипов в романе «Кащеева цепь» и проблема авторского восприятия религии.

3.4 Авторская концепция личности в диалогической конкретизации.

3.5 Мотивы амбивалентности в становлении художественной концепции личности в романе «Кащеева цепь».

3.6 Дневниковый контекст становления нравственно-философской позиции автора в романе «Кащеева цепь».

Выводы.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Павлова, Анастасия Юрьевна

Актуальность исследования. Необходимость поиска новых функциональных контекстов литературоведческих объектов - одна из центральных задач современной филологии. Когда в аналитической деятельности литературный текст предстает пространством синтеза религии, философии, представлений об истории, соединением художественного и социально-философского дискурсов, повышается шанс на более объемное включение филологии в современные гуманитарные процессы. М.М. Пришвин - одна из значимых фигур отечественной словесности, чье творчество способно поставить вопрос о путях выхода литературы из кризиса, так как художественная методология автора активно нацелена на нравственно-дидактический контакт произведения и читателя, приводящий к активному созиданию личности. Актуальным представляется изучение художественных явлений отечественной словесности, способных поставить перед читателем вопрос о комплексном восприятии жизни, проблем существования через познание произведения. Современный литературный и литературоведческий процессы, о кризисе которых специалисты часто рассуждают без особых оптимистических прогнозов, нуждаются в методологиях, которые воссоздавали бы «идею жизни», стратегию творчества, имеющие целостный характер. Речь идет не о восприятии эстетического явления в контексте определенной идеологической системы, не об иллюстрировании рационального мировоззрения литературными сюжетами. Есть смысл говорить об актуальности собственных, имплицитных идеологий произведений и творческих систем, которые вступают в контакт с такими идеологическими комплексами, как «христианство», «коммунизм», «либеральный проект», но никогда не равны им, так как следуют собственной, а не заимствованной логике. В этом плане творчество М.М. 4

Пришвина способно прояснить вопрос о способах взаимодействия в рамках литературного творчества классических христианских установок, их культурных инверсий в «серебряном веке» и этических принципов советской традиции. Этот синтез не может быть безболезненным, но он отражает реальность XX столетия и способен при должном изучении принести реальную пользу в прогнозировании нравственных процессов ближайшего будущего. Позитивная философия М.М. Пришвина показывает, как формирование человека происходит не через отсечение того или иного этического полюса, а в процессе сложного взаимодействия разных нравственных принципов.

Степень изученности проблемы. Художественная концепция личности в творчестве М.М. Пришвина советского периода не становилась темой отдельного исследования. Вместе с тем в последние годы эта проблема решалась на материале творчества самых разных писателей, что определенно указывает на антропоцентрические тенденции, на соединение эстетических и этических векторов в современной филологии. Художественной концепции личности посвящены монография J1.A. Колобаевой [66], диссертации Ю.М. Павлова [93], A.B. Казорина [55], Е.С. Гапон [25], Н.Е. Гюльназарян [31], М.П. Евдокимовой [42]. Во всех указанных работах обращение к эстетически выраженной проблеме личности сопряжено с определением нравственно-философских координат рассматриваемого писателя. Подробно рассмотрены те диссертационные исследования, которые непосредственно касаются миросозерцания М.М. Пришвина, его исканий в области религии, философии, восприятия и оценке доминантных идеологем эпохи. Особое значение для решения поставленных нами научных проблем имеют диссертации З.Я. Холодовой [150], H.H. Иванова [52], O.A. Машкиной [82], Н.В. Борисовой [20], О.В. Ковыршиной [62], А.Н. Чумакова [154]. Воссозданию творческого мировоззрения М.М. Пришвина посвящены книги, сочетающие литературоведческие методы и принципы создания биографического портрета. Следует отметить исследования В.Я. Курбатова 5

73] и А.Н. Варламова [22]. Среди множества научных статей и ряда монографий, посвященных нравственно-философской проблематике отдельных произведений М.М. Пришвина, стоит выделить работы Е.А. Балашовой [10], Н.В. Борисовой [18], А. А. Дыр дина [40], Л. А. Мямлиной [85, 87], В.А. Урвилова [135], Е.А. Яблокова [157]. Чаще других произведений М.М. Пришвина объектом исследования становился роман «Кащеева цепь». Описанию и интерпретации его художественного и мировоззренческого пространства посвящены научные тексты Е.А. Балашовой [8], Н.П. Дворцовой [33], Г.П. Климовой [58], Л.А. Мямлиной [89], Л.Н. Юрченко [156].

Новизна исследования и логика его сюжетно-композиционной организации. Нельзя сказать, что творчество М.М. Пришвина изучено слабо. Множество научных трудов создано исследователями за последние полстолетия, особенно активным изучение творческого наследия М.М. Пришвина стало на рубеже ХХ-ХХ1 веков, когда были опубликованы Дневники и сняты цензурные запреты на выдвижение научных гипотез относительно мировоззренческой позиции М.М. Пришвина в ее контакте с «христианским» и «советским» мировоззренческими типами. В данной диссертационной работе акцент сделан на рассмотрении пришвинского творчества советского периода как художественно выраженной нравственно-философской системы, в центре которой находится проблема становления личности, стремящейся к преодолению крайностей разных догматизированных поведенческих систем. В центре - исследование этики творческого развития, противопоставленного идеологически канонизированным нравственно-философским архетипам, требующим исполнения той или иной программы.

Первая глава посвящена систематизации накопленных за последние десятилетия знаний в области пришвиноведения. В ней - пространство разнообразных научных суждений о художественном мышлении и нравственной идее М.М. Пришвина. Учитывая значительное число диссертаций, защищенных по творчеству М.М. Пришвина на рубеже ХХ-ХХ1 веков, мы посчитали необходимым провести их системный анализ, который позволяет оценить ключевые тенденции в интерпретации творчества М.М. Пришвина как своеобразного художественно-нравственного проекта, обосновывающего принципы существования человека, стремящегося к совершенству. Во второй главе анализируются художественно-этические эксперименты М.М. Пришвина, начиная с повести «Мирская чаша». Мы отказались от методологии подробного научного описания всех художественных текстов автора и решили остановиться на ключевых произведениях, уделив особое внимание их детальному, скрупулезному прочтению. Объединив в рамках построенного в диссертации научного контекста «Мирскую чашу», «Жень-шень», «Кладовую солнца», «Корабельную чащу», «Осудареву дорогу», «Повесть нашего времени», получаем возможность выделить духовно-эстетический центр в творчестве М.М. Пришвина, имеющий непосредственное отношение к формированию авторской концепции личности. Если во второй главе на первом плане оказываются тексты, во многом зависимые от исторического момента, от задач, решаемых в конкретных временных рамках, то в третьей главе, посвященной роману «Кащеева цепь», - обращение к проверенному всей авторской жизнью художественному учению о становлении человека, способного преодолеть мировоззренческие крайности ради обретения состояния, которое следует назвать позитивным индивидуализмом.

Следует также объяснить отказ от специального изучения дореволюционного творчества М.М. Пришвина. Приведем следующие аргументы. 1) Масштаб диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук предполагает укрупненное, пристальное изучение одного из моментов творческого развития. Обоснованная претензия на научное исследование концепции личности всего творчества М.М. Пришвина вряд ли может быть признана соответствующей масштабу кандидатской диссертации. 2) Прежде всего, нас интересует проблема формирования 7 пришвинского героя в сложных условиях мировоззренческих контактов и конфликтов автора с советской действительностью. С одной стороны, творчество М.М. Пришвина - художественная целостность. С другой стороны, доминантная проблема формирования личности в условиях системного отрицания Традиции потребовала научной концентрации на творчестве советского периода. 3) Сам М.М. Пришвин неоднократно подчеркивал, что становление его представлений о человеке и формах художественного отражения его судьбы наиболее активно происходило в условиях советской жизни, когда поставленные временем нравственно-эстетические задачи привели к преодолению тех тенденций, которые сам автор связывал с «декадентством» и «натурализмом».

Объектом исследования стали ключевые произведения М.М. Пришвина советского периода, определяющие пространство авторского мировоззрения и показывающие многообразие жанрового опыта изучаемого писателя, -«Мирская чаша», «Жень-шень», «Кладовая солнца», «Корабельная чаща», «Осударева дорога», «Повесть нашего времени». Специально выделенным объектом является роман «Кащеева цепь» как ключевое для становления концепции личности произведение. Избрав в качестве объекта художественные произведения М.М. Пришвина, мы отказались от отдельного изучения Дневника (в два последних десятилетия он исследовался неоднократно и в литературоведении, и в философии), который, впрочем, присутствует в одном из параграфов как значимый конкретизирующий контекст, поясняющий основные концепты пришвинской художественно-нравственной идеи.

Предмет исследования. Основной проблемой, формирующей научный предмет данного диссертационного исследования, является становление художественной концепции личности в сложных мировоззренческих контекстах, практически вынуждающих автора творчески полемизировать с влиятельными концепциями традиционного христианства и советского коммунизма.

Цель исследования - изучение художественной концепции личности в творчестве М.М. Пришвина советского периода, выявляющее авторское отношение к основным мировоззренческим контекстам эпохи и особенность их трансформации в процессе становления таких ключевых концептов, как «религия», «политика», «любовь», «творчество». Основные задачи исследования: а) рассмотрение основных тенденций современного пришвиноведения с точки зрения определения мировоззренческих доминант, выявляемых в художественном мире писателя; б) обращение к концептуальным для автора процессам христианизации сюжетного пространства и доминирующим контекстам становления художественной концепции личности; в) анализ мотивной структуры ключевых произведений советского периода, предполагающий определение позиций традиционных религиозных образов, а также оценку роли их идейно-эстетических трансформаций; г) исследование проблемы амбивалентности в становлении характеров и определение путей системообразующего для автора взаимодействия эпического потенциала основных конфликтов и психологического усложнения, приводящего к усилению личностного начала, утверждению его основной роли; д) изучение основ авторского оптимизма, позитивного состояния духа, контактирующего с доминирующим настроением советской культуры, но остающегося индивидуальной (не типичной для эпохи) проблемой автора.

Методология исследования. Цель и поставленные в ее границах задачи предопределили обращение к разным методологическим установкам. 1) Герменевтический анализ литературоведческого материала, предопределенный многообразием научных работ, посвященных творчеству М.М. Пришвина. 2) Мотивный анализ, позволяющий определить структуру сюжета основных произведений изучаемого писателя, указать на константные проблемы формирования образа личности, актуальной для 9 автора. Мотивный анализ способствует логическому выделению содержательных доминант в утверждаемой автором художественной концепции личности и нравственной философии, в которой данная личность реализуется. 3) Контекстуальный и культурологический формы анализа художественного текста, обеспечивающие возможность описания литературного факта как духовно-социального знака, представляющего основные тенденции эпохи. 4) Принципы изучения художественной концепции личности как пространства этического противостояния «православности» и «апостасийности», выработанные южнорусской литературоведческой школой.

Апробация исследования.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы, концепция и выводы диссертационной работы могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века и в гуманитарных исследованиях, в рамках которых решаются проблемы междисциплинарного синтеза (литературоведение - религиоведение - философия - психология).

Структура исследования. В диссертации три главы, Введение, Заключение, библиографический список. Общее число страниц -183.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная концепция личности и нравственно-философские контексты ее становления в прозе М.М. Пришвина советского периода"

Выводы

1. В ключевом для романа образе Кащеевой цепи соединяются эпическое и психологическое начала; первое обеспечивает масштаб духовно-нравственной борьбы со злом, второе корректирует масштаб постоянным обращением к проблемам личности, необходимостью нерациональных, индивидуальных путей борьбы со злом, которая должна происходить прежде всего в душе самого человека. Концептуальный для М.М. Пришвина образ Кащеевой цепи формируется на разных уровнях повествования: сказочном, религиозном, социально-политическом, любовном, природном, творческом. В единстве и сложном синтезе уровней - движение от формально-безличного или рационально-идеологизированного существования к творческой жизни.

2. Авторская борьба с Кащеевой цепью происходит и на уровне определения методологических основ повествования. Для М.М. Пришвина большое значение имеет синтез автобиографической фабульности, обращения к событиям собственной жизни и нравственно-философской эссеистичности, позволяющей использовать фабулу для становления философского пространства романа. Автобиографическая фабула (пусть и в несколько трансформированном виде) сохраняет реальность, поддерживает историзм повествовательной структуры и предоставляет возможность для актуальной речевой деятельности, для своеобразного

164 психологизированного дидактизма, в котором психологическая сложность все-таки существеннее дидактики.

3. Разные архетипы задействованы автором. Он обращается к образам «второго Адама», Христа, Дон Кихота, Каина, Фауста, предоставляя читателю разные культурные коды. Но - и это принципиально для авторской методологии - единого, так сказать, «спасающего», ключевого архетипа в романе нет. Отсутствие догматических начал проявляется и в решении М.М. Пришвиным проблемы религии. Мировоззренческая однозначность и сектантская ограниченность не находят у автора поддержки. При этом отвергаются крайности - и религиозный рационализм, и атеистическая агрессивность по отношению к традиционным константам духовной жизни. Мотив воскресения приобретает символический характер и отнюдь не всегда связан с образом креста, который нередко воспринимается как знак тяжести жизни и страданий, с которым человеку следует согласиться. В «Кащеевой цепи» отношение к страданию как форме спасения человека нельзя назвать однозначно положительным. Не ставится автором и вопрос о личном бессмертии человека. Можно сделать вывод о том, что литература (как тип творческой деятельности) ставится М.М. Пришвиным значительно выше религии, потому что призывает к постоянному обновлению представлений о мире с сохранением внутреннего диалогизма и отстранением от догматизированных форм мировоззрения.

4. Авторское недоверие к догматизму, рациональному сектантству и религиозно-конфессиональной определенности сказывается в формировании особой атмосферы амбивалентности, изучению которой в главе посвящен отдельный параграф. Особенно очевидна амбивалентность (не в релятивистском, а в творческом значении) в пришвинском Дневнике 1920-х - 1930-х годов, где «религия» и «революция» сближаются в единой концепции упрощенного решения

165 бытийных проблем и противостоят творческим началам личности, которая должна постоянно искать формы защиты от Кащеевой цепи, которая находит проявление в пафосе, стремящемся подменить сознание в его сложной специфике.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итоги исследования, обобщающие выводы представим в форме основных положений, выносимых на защиту.

1. Творчество М.М. Пришвина, оставаясь в границах художественной словесности, представляет собой особый тип междисциплинарного синтеза, в котором эстетические, собственно литературные задачи решаются в пространстве встречи философии, литературы, религии, социальной этики и дидактики. В пришвиноведении, которое в последние двадцать лет стало влиятельной областью литературоведческой науки, часто делается акцент на «дневниковом» характере авторской поэтики, на «розановском» начале, позволяющем перспективно сочетать разные области художественной и нравственно-философской словесности.

2. Среди многих христианских мифологем, отразившихся и трансформировавшихся в творчестве М.М. Пришвина, особое место занимает мифологема евангельских «искушений» (три искушения в пустыне, искушение Христа на кресте). Утверждение авторской концепции личности связано с преодолением легких, рациональных путей, ведущих к принятию «хлеба», «чуда», «власти» (идеологии). Человек, утверждаемый Пришвиным, должен преодолеть стремление к эгоистическому счастью и рационализированной идеологической системе. Надо отметить, что часто в творчестве Пришвина и «религия» (как определенный, ритуализованный тип отношения к миру)

166 оказывается «искушением», которое следует победить человеку, выбравшему творческий путь. Согласно евангельскому учению, искушения побеждаются готовностью к осмысленному страданию. По Пришвину, важнее пути страданий оказывается сложный путь творческого счастья.

3. Авторская концепция личности и основы нравственной философии М.М. Пришвина формируются в разных (а не только христианских) культурных контекстах. Так, в повести «Жень-шень» органичным оказывается восточный контекст становления личности в отказе от агрессивных действий и мирской суеты. При этом речь не идет о целостном принятии, например, буддийской мысли. Не отказ от желаний и достижение нирваны интересует писателя, а оптимизация настроения в преодолении таких заблуждений, как война, погоня за богатством и т.д. Важен для становления концепции личности и жанровый синтез: сказка-быль («Кладовая солнца»), повесть-сказка («Корабельная чаща»), роман-сказка («Осударева дорога») позволяют автору не только обретать образы положительных героев, но и утверждать оптимистическое настроение в согласии с определенным преувеличением пафосно-позитивных чувств.

4. Становление нового человека, совмещающего нравственные концепции «христианского» и «советского», может быть названо главной задачей в «Осударевой дороге». Жертвенность рассматривается как одна из высоких норм человеческого общения. Оптимистическая вера в реальность положительного исхода противостояния добра и зла соединяется с мотивами гибели и спасения. Есть и трансформированные мотивы соборного единства и социально направленного мессианства. В христианских представлениях о человеке усилены антропоцентрические тенденции. Полемическое (но без сарказма) изображение жизни староверов показывает, что М.М. Пришвин ищет не конкретно-конфессионального выражения «правды

167 жизни», а ее символического явления в разных по форме творческих усилиях человека, восходящих, в том числе, и к христианскому идеалу.

5. Значительнее всего христианизация сюжета (в пространстве советской истории) в «Повести нашего времени». Русская словесность и библейская мудрость привлечены для создания особого интеллектуально-духовного настроения. Характеры главных героев формируются в контекстах, которые следует охарактеризовать христианским понятием «житийность». Ключевые диалоги произведения воссоздают атмосферу религиозного диспута. Много сказано о церковности как о форме поиска и утверждения жизненной правды.

6. Философия синтеза активно проявляет себя в романе «Кащеева цепь». Но здесь следует говорить не о соединении «христианского» и «советского», а о взаимодействии эпического и психологического начал. Ключевой образ, обозначенный в заглавии, явлен на самых разных уровнях повествования - сказочном, религиозном, социально-политическом, естественно-природном, творческом. Многообразие уровней определяет сложность борьбы со злом, которая сохраняет эпический потенциал, но при этом становится психологической, внутренней проблемой, требующей от человека обращения к собственной личности. В этом произведении М.М. Пришвин особенно опасается упрощенных решений. Нет ни бунтарских настроений, ни оправдания радикального атеизма, но отсутствует и религиозно-философский пафос, присутствующий, например, в «Повести нашего времени». Творческая и религиозная формы жизни пребывают в непростых отношениях, скорее полемических, нежели союзнических.

7. Дневниковые записи 1920-х - 1930-х годов выявляют контекст создания художественных произведений, прежде всего, романа «Кащеева цепь». М.М. Пришвин неоднократно указывает на опасность рационализированной правды, которая способна поставить под

168 сомнение духовные основы жизни человека. Рационализированной, упрощенной формой поиска истины оказывается и религия, и революционная деятельность, которые сближаются в образе, противостоящем творческой деятельности. Выше религии и революции любовь и творчество, объединенные в личности человека-художника.

Список научной литературыПавлова, Анастасия Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Агеносов В.В. Творчество М.М. Пришвина и советский философский роман: монография. М.: Прометей, 1998.

2. Александров И.Н. Типология героев в романе М.М. Пришвина "Осударева дорога" // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века. М., 2008, выпуск 4.

3. Антонян Ю.М. Миф и вечность. М., 2001.

4. Арзамасцева И. Русская книга для «маленького Сенеки»: заметки историка детской литературы // Неприкосновенный запас, 2008, № 2; http ://magazines .russ .ru/nz/2008/2/ar 12 .html

5. Балакина Ю.И. Миниатюра как "корневой" жанр прозы М.М. Пришвина// Пушкинские чтения.2007., СПб., 2007.

6. Балакина Ю.И. Эстетика и поэтика романной формы в осмыслении М.М. Пришвина // Литература в контексте современности. Челябинск, 2007.

7. Балашова Е.А. Идея рода и «Кащеева цепь» М. Пришвина // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. Елец, 2003.

8. Балашова Е.А. "Общее" и "отдельное" как этические нормы в творчестве М. Пришвина // Творчество Б.К. Зайцева в контексте русской и мировой литературы XX века. Калуга, 2003.

9. Бальбуров Э.А. Новая мифология М. Пришвина // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1996. - № 4.

10. Бальбуров Э.А. А. Платонов и М. Пришвина: две грани русского космизма // Роль традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и мотивы: сб. науч. тр. Рос. АН, Сибир. отделение, Ин-т филологии. Новосибирск, 1995.

11. Бондаренко Е. Н. Натурфилософская проза второй половины XX века: концепция личности: автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Орел, 2010.

12. Борисова Н.В. "Гимн любви" : (Мифопоэтика повести М.М. Пришвина "Жень-шень") // Вестн. Воронеж, гос. ун-та. Сер. 1, Гуманит. науки. Воронеж, 2002, вып. 2.

13. Борисова Н.В. Мифологема пути в художественном мире М. Пришвина // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия. Материалы научной конференции, посвященной 129-летию со дня рождения писателя. Выпуск 1. Елец, 2002.

14. Борисова Н.В. Мифопоэтика всеединства в философской прозе М. Пришвина: учебное пособие. Елец, 2004.

15. Борисова Н.В. Крестный путь России в повести М.М. Пришвина "Мирская чаша" // Собор: (Альманах религиоведения). Елец, 2003, вып. 3.

16. Борисова Н.В. Художественное бытие мифа в творческом наследии М.М. Пришвина: Дис. доктора филол. наук: 10.01.01. Елец, 2002.

17. Варламов А.Н. Жизнь как творчество в дневнике и художественной прозе М.М. Пришвина: Дис. доктора филол. наук: 10.01.01. М., 2003.

18. Варламов А. Михаил Пришвин: биография. М., 2010.

19. Варламов А. Обнажение приема: История одной мистификации//Лит. учеба. М.,2001, № 2.

20. Вартанова К. Р. Художественная концепция личности в творчестве В. Максимова: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2001.

21. Гапон Е. С. Художественная концепция личности в творчестве В.Г. Распутина 1990-х 2000-х годов: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2005.

22. Гачев Г. Три мыслителя: Леонтьев. Розанов. Пришвин: ( Главы из "Русской думы") // Моск. вестн. М., 1990, № 8.

23. Голикова Л.П. Эстетический смысл "философии природы" в повести М.Пришвина "Северный лес" / Кубан.гос. ун-т. Краснодар, 1987.

24. Гордеева В.А. М.М.Пришвин философ и поэт // Семантика слова и семантика текста. М., 2005, выпуск 6.

25. Гордович К.Д. Дневники М. Пришвина как универсальный текст // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. Елец, 2003.

26. Гринфельд Т.Я. Вл. Соловьев, В. Розанов, М. Пришвин: понимание красоты в природе. Сыктывкар, 1995.

27. Гюльназарян Н. Е. Художественная концепция личности в историческом романе конца XX века (А.Ю. Сегень, В.В. Личутин): дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Краснодар, 2009.

28. Давыдова Т.Т. Гетевские реминисценции в "Кащеевой цепи" М. Пришвина // Гете в русской культуре XX века. М., 2004.

29. Дворцова Н.П. "Кащеева цепь" М. Пришвина и проблема культурно-исторического смысла пути писателя // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. М., 1992. Т. 51, № 3.

30. Дворцова Н.П. М.М. Пришвин и В.В. Розанов: К истории творческого диалога // Рус. словесность. М., 1996, № 2.

31. Дворцова Н.П. Путь М.Пришвина "от революции к себе" и В.Розанов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1995, № 2.

32. Дворцова Н.П. М. Пришвин и русская религиозно-философская мысль XX века. Тюмень, 1992.

33. Дворцова Н.П. Путь творчества М. Пришвина и русская литература начала XX века: Автореф. Дис. доктора филол. наук. М., 1994.

34. Дедюлина В. А. Художественная концепция личности в творчестве Вацлава Михальского: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2006.

35. Донченко Н.Ю. Творческое кредо Михаила Пришвина // Гуманит. и социал.-экон. науки. Ростов н/Д, 2005, № 1.

36. Дырдин A.A. Духовное и эстетическое в русской философской прозе XX века: А. Платонов, М. Пришвин, JI. Леонов. Ульяновск, 2004.

37. Дырдин A.A. Русская философская проза 1920-1930 годов и христианская мифология // Вопросы филологии. Ульяновск, 1998.

38. Евдокимова М. П. Художественная концепция личности в творчестве А. Проханова: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2009.

39. Емельянов В.А. М. Пришвин и В. Розанов: "Поэзия пролетающих мгновений повседневной жизни" // Картина мира в художественном произведении. Астрахань, 2008.

40. Ершов Г.А. Михаил Пришвин. Жизнь и творчество. М., 1973.

41. Жемчужный И.С. Русский человек глазами М.М. Пришвина в повести "Мирская чаша. 19-й год XX века" // Филологический анализ текста. Барнаул, 2004, выпуск 5.

42. Завгородняя Г.Ю. Символическое в повести М.М. Пришвина "Мирская чаша" // II пасхальные чтения: Гуманит. науки и православ. культура. М., 2004

43. Зайцев Б.К. Странное путешествие. М., 2002.

44. Зархин С.Б. Михаил Михайлович Пришвин. Липецк, 1960.

45. Зотов И.А. Человек и природа в творчестве М. Пришвина. М., 1982.

46. Иваненков С.П. М.М. Пришвин: бремя мира и личности // Личность, творчество и современность. Красноярск, 2007, выпуск 10.

47. Иваненков С.П. Экзистенциальная антропология М.Пришвина // Credo new, Санкт-Петербург, 2006, N 4.

48. Иванов H.H. Древнеславянский языческий миф в художественном мире М. Горького, А. Толстого, М. Пришвина: Автореф. дис. доктора филол. наук: 10.01.01. М., 2000.

49. Иванов H.H. Мир Михаила Пришвина. Ярославль, 2001.

50. Иванов H.H. Символика, апокриф, миф в повести М. Пришвина "Мирская чаша" // Историософия в русской литературе XX и XXI веков: традиции и новый взгляд. М., 2007.

51. Казорина А. В. Концепция творческой личности в прозе М.А. Булгакова: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Иркутск, 2009.

52. Калошина Е.А. В.В. Розанов и М.М. Пришвин: "сюжет" взаимоотношений // Мировая словесность для детей и о детях. М., 2005, выпуск 10, ч. 2.

53. Киселев A.A. Об этическом романтизме М. Пришвина // Романтизм. Вопросы эстетики и художественной практики: Сб. науч. тр. Тверь, 1992.

54. Климова Г.П. Жанрово-стилевые особенности романа М.М.Пришвина "Кащеева цепь" // О жанре и стиле советской литературы. Калинин, 1990.

55. Климова Г.П. Творчество И.А. Бунина и М.М. Пришвина в контексте христианской культуры. Автореф. дис. доктора филол. наук. М., 1993.

56. Ковальчук Д. А. Художественная концепция личности в русской прозе 20-30-х годов XX века: М. А. Булгаков, А. А. Фадеев: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 1998.

57. Ковыршина O.A. Диалектика времени и вечности в художественном сознании Михаила Пришвина: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Елец, 2005.

58. Ковыршина O.A. Творчество М.М. Пришвина в контексте неомифологической культуры начала XX века // Филологические зарисовки. Липецк, 2007.

59. Ковыршина O.A. Философия времени в творчестве М.М. Пришвина // Русская литература и философия: постижение человека. Липецк, 2004, ч. 2.

60. Кожинов В.В. Книга М.М. Пришвина не о природе, а о революции // Литература в школе. 1996, № 3.

61. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М., 1990.

62. Колядина A.M. Специфика дневниковой формы повествования в прозе М. Пришвина: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Самара, 2006.

63. Коротина Е.Ю. В поисках утраченного единства // Вестн. Воронеж, гос. ун-та. Сер.: Гуманит. науки. Воронеж, 2002, № 1.

64. Котельников В.А. "Время огненного крещения личности": (Дневники М.М. Пришвина 1918-1939 годов) // Христианство и русская литература. СПб., 2002.

65. Кузина Н.В. Об одной особенности словаря М. Пришвина («Кладовая солнца») // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия. Материалы научной конференции, посвященной 129-летию со дня рождения писателя. Выпуск 1. Елец, 2002.

66. Курбатов В.Я. Михаил Пришвин: Очерк творчества. М., 1986.

67. Курбатов В. Один на один // Москва. М., 1996, № 11.

68. Курбатов В. Родина мысли и согласия // Москва. М., 1993, №11.

69. Кучмаева И.К. Путь к всечеловеку: Мир как целое в концепции культуры М.М.Пришвина. М., 1997.

70. Кучмаева И.К. "Тайна творчества" в раздумьях М.М. Пришвина о культуре //Культурные ценности: прошлое и современность. М., 1988.

71. Леонова Е.В. Образы посредников в произведениях М.М.Пришвина для детей // Культура и письменность славянского мира. Смоленск, 2007.

72. Машкина O.A. Жанровые искания позднего М.М. Пришвина (Роман-сказка "Осударева дорога") // Проблемы литературных жанров: Материалы IX Междунар. науч. конф., посвящ. 120-летию со дня основания Том. гос. унта, 8-10 дек. 1998 г. Томск, 1999, ч. 2.

73. Машкина O.A. Культурологическое толкование романа-сказки "Осударева дорога" М.М. Пришвина // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры. Тюмень, 1999, выпуск 3.

74. Машкина O.A. "Осударева дорога" М. Пришвина // Традиционализм и модернизм в русской литературе XX века. Томск, 1999.

75. Машкина O.A. Роман М.М. Пришвина «Осударева дорога» в литературно-философском контексте эпохи: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Томск, 2000.

76. Минералова И.Г. Художественный синтез в прозе М. Пришвина и М. Булгакова начала 20-х годов // Научные труды Московского педагогического государственного университета им. В.И. Ленина. Сер.: Гуманит. науки. М., 1994, 4.1.

77. Мохнаткина Ю.С. Философия природы в творчестве М.М. Пришвина и А.П. Платонова: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01 / Иван. гос. ун-т. Владимир, 2005.

78. Мямлина Л.А. Михаил Пришвин о любви земной и небесной // Вестн. Костром, гос. ун-та им. Н.А.Некрасова. Кострома, 2007, № 4.

79. Мямлина Л.А. Смысл любви в творческом наследии М. Пришвина // Вестн. Тамбов, ун-та. Сер.: Гуманит. науки. Тамбов, 2007, выпуск 4(48).

80. Мямлина Л.А. Тема любви в романе М. Пришвина "Кащеева цепь" // Русская классика: проблемы интерпретации. Липецк, 2006.

81. Новоселова И.Г. Духовный космос дневниковых записей М.М. Пришвина /7 Филология и культура. Владивосток, 2006.

82. Овчинникова О.С. Литературная сказка М. Пришвина "Кладовая солнца" и ее роль в воспитании личности ребенка // Художественный текст: варианты интерпретации. Бийск, 2007, ч. 2.

83. Ольховская Ю.И. Жанровые процессы в прозе М.М. Пришвина: от миниатюры к контекстовым лирическим формам: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Омск, 2006.

84. Павлов Ю. М. Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе XX века: Дис. доктора филологических наук: 10.01.01. Армавир, 2004.

85. Петрова Н. А. Концепция личности в ранних произведениях Ф. М. Достоевского: 1844-1849 годы: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Тверь, 2002.

86. Плеханов В.В. Символ. Миф. Имя в творчестве М.М. Пришвина: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Ташкент, 1997.

87. Поджио В.А. Образ Лазаря в повести М.М. Пришвина "Мирская чаша" // III Пасхальные чтения: Туманит, науки и правосл. культура. М., 2005.

88. Подоксенов A.M. М.М.Пришвин о большевизме как религиозном сектантстве в дневниках 1914-1922 гг. и в "Мирской чаше" // Религиоведение = Study of religion. Благовещенск; M., 2004, № 3.

89. Подоксенов A.M. Мировоззренческий контекст повести М.М. Пришвина "Мирская чаша": (Опыт герменевт. исслед.) / Белгор. гос. ун-т, Елец. гос. ун-т им. И.А. Бунина. Белгород; Елец, 2007.

90. Подоксенов A.M. Михаил Пришвин и Фридрих Ницше // Человек. М., 2008, N5.

91. Подоксенов A.M. Пришвин М.М. о псевдорелигиозной сушности социализма // Собор: Альманах религиоведения. Елец, 2004, выпуск 5.

92. Подоксенов Н.М. Философско-мировоззренческий дискурс и культурный контекст творчества М.М. Пришвина: Автореф. дис. доктора философ, наук: 24.00.01. Белгород, 2008.

93. Попова И.В. Гуманистическая концепция прозы М.М. Пришвина 4050-х годов: Структурно-поэтический аспект: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Тамбов, 1998.

94. Пришвин М.М. Дневники. 1918-1919. Книга вторая. М., 1994.

95. Пришвин М.М. Дневники. 1920-1923. Книга третья. М., 1995.178

96. Пришвин М.М. Дневники. 1923-1925. Книга четвертая. М., 1999.

97. Пришвин М.М. Дневники. 1926-1927. Книга пятая. М., 2003.

98. Пришвин М.М. Дневники., 1928-1929. Книга шестая. М., 2004.

99. Пришвин М.М. Дневники. 1930-1931. Книга седьмая. СПб., 2006.

100. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.1. М., 1982.

101. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.2. М., 1982.

102. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.З. М., 1982.

103. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.4. М., 1983.

104. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.5. М., 1983.

105. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.6. М., 1984.

106. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.7. М., 1984.

107. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми т. Т.8. М., 1986.

108. Пришвин М.М. Цвет и крест. СПб., 2004.

109. Рудашевская Т.М. М.М.Пришвин и русская классика. Фацелия. Осударева дорога. СПб.: С.-Петерб. ун-т, 2005.

110. Рыбак О. В. Художественная концепция личности в творчестве В.Н. Крупина: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2009.

111. Рыжкова Н.С. Художественное пространство в философской прозе М.М. Пришвина // Русская литература и философия: постижение человека. Липецк, 200, ч. 2.

112. Рыбаченю Н.В. Жанровые особенности ранних очерков М.М. Пришвина: Дис. канд. филол. наук. Одесса, 1984.

113. Сарычев Я.В. «Новое религиозное сознание» и М. Пришвин // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. Елец, 2003.

114. Селезнева Т.П. Вопросы нравственного воспитания в творчестве Пришвина // Изв. Воронеж, пед. ин-та, 1986, т. 240.

115. Семенова С.Г. "Жизнь, пробивающая себе путь к вечности." : Михаил Пришвин мыслитель // Человек. М., 2000, выпуск 6.179

116. Синенко С.Г. Историко-культурные истоки творчества М.М.Пришвина и особенности образной системы: Автореф. дис. канд. филол. наук / Том. гос. ун-т им .В.В. Куйбышева. Куйбышев, 1986.

117. Синенко С.Г. Притча М.Пришвина и ее восточные параллели // Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1985, выпуск 10.

118. Соколова P.A. Философские аспекты изображения природы в прозе М.М. Пришвина 900-1910-х гг. XX века: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1997.

119. Степаненко Е. Михаил Пришвин: "Трагизм карательного бытия" // Лит. Россия. М., 1992, 17 янв., № 3.

120. Тагильцева Л.Е. К вопросу о мифопоэтическом в творчестве М.М.Пришвина Новосибирск, 1989.

121. Тагильцева Л.Е. М.М. Пришвин: Поиск нравственного оправдания жизни // Духовные начала русского искусства и образования. Вел. Новгород, 2005.

122. Тагильцева Л.Е. Поэт распятый на кресте прозы // Синтез в русской и мировой художественной культуре. М., 2006.

123. Токарева Г.А. «Целомудренная проза» (Особенности символизма в прозе М. Пришвина) // Русская речь, 2000, № 1 .

124. Токарева Г. Миф и символ в повести М. Пришвина "Жень-шень" // Дал. Восток. Хабаровск, 1998, № 10.

125. Токарева Г.А. Мифологическое и сказочное в художественном мире М.М. Пришвина: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Владивосток, 1999.

126. Урвилов В.А. Роман М.М.Пришвина "Мирская чаша": композиция романа как преодоление самодостаточности глав // Пушкинские чтения.2007. СПб., 2007.

127. Фомичева А.И. Лучи счастья: творчество М.М.Пришвина: Учеб. пособие / Моск. гор. пед. ун-т. М., 2004.

128. Фотиадис Д. К. Концепция личности в творчестве Л.Н. Андреева и М.А. Булгакова: художественный неомифологизм и проблема180амбивалентности характера: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Краснодар, 2008.

129. Фролова Е.В. М.М. Пришвин. Идейные и художественные искания. Новосибирск, 2007.

130. Фролова Л.В. Объективация концепта МЫСЛЬ в тексте романа М.М. Пришвина "Кащеева цепь" // Черноземье в лингвокультурологическом пространстве России. Липецк, 2007.

131. Хабибьярова Э.М. Жанровое своеобразие романа М.Пришвина "Осударева дорога" // IV Давлетшинские чтения "Художественная литература в поликультурном пространстве". Бирск, 2005.

132. Хализев В.Е. Взгляды М.М. Пришвина в контексте культурологии XX века // Художественная литература в социокультурном контексте. М., 1997.

133. Холодова З.Я. Автобиографическая трилогия М.Горького и "Кащеева цепь" М. Пришвина: (Герой и действительность) // Горьковские чтения, 1986. Горький, 1986.

134. Холодова З.Я. Германия в художественном мышлении М. Пришвина // Художественное слово в пространстве культуры. Иваново, 2007.

135. Холодова З.Я. М. Пришвин и русская религиозно-философская мысль // Духовно-нравственные основы русской литературы. Кострома, 2007, ч. 2.

136. Холодова З.Я. Народ и интеллигенция в годы "мировой катастрофы": (К вопросу об историософии М.М. Пришвина) // Историософия в русской литературе XX и XXI веков: традиции и новый взгляд. М., 2007.

137. Холодова З.Я. "Смысл любви" в понимании М.М. Пришвина // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения: Сб. науч. тр. М., 2002.

138. Холодова З.Я. Творчество М.М. Пришвина и литературный процесс: Учеб. Пособие. Иваново, 1994.

139. Холодова З.Я. Теория творческого поведения как отражение философско-эстетических исканий М. Пришвина // Филологические штудии. Иваново, 2004, выпуск 8.

140. Холодова З.Я. Художественное мышление и стиль: (М. Пришвин "Жень-шень") // Филологические штудии. Иваново, 2005, выпуск 9.

141. Холодова З.Я. Художественное мышление М.М. Пришвина: Содержание, структура, контекст: Дис. доктора филол. наук: 10.01.01. Иваново, 2000.

142. Худенко Е.А. Концепция творческого поведения в художественной системе М.М. Пришвина: Дис. канд. филол. наук. Барнаул, 1997.

143. Шульман JI. Путь, ведущий к счастью: О повести-сказке М.Пришвина "Кладовая солнца" // Лит. учеба. М., 1987, № 1.

144. Шустер В. Г. Художественная концепция личности в творчестве В.Ф. Тендрякова 1970-1980-х гг.: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Армавир, 2008.

145. Чумаков А.Н. Метафорический образ мира в творчестве М. Пришвина: Автореф. Дис. канд. филол. наук: 10.02.01. Белгород, 2007.

146. Шемякина М.К. Человек и мир в дневниках И.А. Бунина и М.М. Пришвина: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Белгород, 2004.

147. Юрченко Л.Н. Концепт свое/чужое в романе М. Пришвина «Кащеева цепь» // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения писателя. Выпуск 2. Елец, 2003.

148. Яблоков Е.А. Философско-этические и эстетические взгляды М.М. Пришвина 20-х начала 30-х годов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1988, №6.

149. Яблоков Е.А. Художественное осмысление взаимоотношений природы и человека в советской литературе 20-30-х годов (Л. Леонов, А. Платонов, М. Пришвин): Дис. канд. филол. наук. М., 1990.