автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: "Кулаки" в социальной политике государства в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Кулаки" в социальной политике государства в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг."

/ / /-у На правах рукописи

Доброноженко Галина Федоровна

«Кулаки» в социальной политике государства в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг. (на материалах Северного края)

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

1 о ИЮН 2010

Архангельск 2010

004603797

Работа выполнена на кафедре Отечественной истории Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор

Н.А. Ивницкпй

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

ПЛ. Рогалина

доктор исторических наук, профессор заслуженный деятель науки РФ Г.Е Корнилов

доктор исторических наук, профессор В.А. Саблин

Ведущая организация:

Институт языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения Российской академии наук

Защита состоится 15 июня 2010 г. в - ос часов на заседании диссертационного совета Д 212. 191. 02. по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова по адресу: 163006, г. Архангельск, ул. Смольный Буян, д.7., учебный корпус № 2, ауд. 201.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан 5 л>йЛ*А- 2010 года

Ученый секретарь Диссертационного совета, доктор исторических наук, профессор

Ф.Х. Соколова

I. Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования определяется научно-познавательной целесообразностью. Потребность переосмысления сложившихся ранее представлений на социальную политику государства в отношении группы «кулаки» обусловлена противоречием между большим объемом историко-эмпирического материала и недостаточной степенью ее теоретического анализа и обобщения в системном виде. Поэтому важным аспектом актуальности является необходимость разработки новых теоретических подходов на основе различных концепций и теорий, применяемых в современных социальных науках. Практически-политическая актуальность исследования определяется необходимостью осмысления социально-генетического наследия, которое «досталось» современному обществу. Модерни-зационные процессы, происходящие в стране, актуализируют интерес исследователей к анализу опыта российских модернизаций, в том числе и «советской» модели 1920-1930-х гг. Изучение истории крестьянства в годы драматических преобразований в аграрной сфере 1930-х гг. имеет актуальное нравственное значение. Забвение своей истории, а тем более ее самых мрачных страниц, обернувшихся разорением, унижением и уничтожением миллионов наших соотечественников, чревато повторением пережитой трагедии.

Степень научной разработанности темы. В основу историографического обзора литературы, анализ которой представлен в первой главе диссертации, положен хронологический принцип.

На основе качественных изменений в уровне теоретического осмысления темы, состояния источниковой базы и круга изучаемых вопросов в развитии историографического процесса в советский период автор выделяет три этапа.

Основной качественной характеристикой первого этапа (1930-е - середина 1950-х гг.) является постановка исследований в жесткие идеологические рамки соответствия «генеральной линии партии». Публикации, изданные в 1930-1940-е гг., носили пропагандистский характер и не оказали влияния на последующее развитие исследовательских работ. Первые работы, имевшие историографическое значение, вышли в конце 1940 - первой половине 1950-х гг.

Серьезные сдвиги в единомыслии ученых приходятся на вторую половину 1950 - середину 1960-х гг. В годы «хрущевской оттепели» были опубликованы исследования, выводы и положения которых ставили под сомнение основные положения «сталинской концепции коллективизации».

Во второй половине 1960 - первой половине 1980-х гг. историки-аграрники вновь были поставлены в жесткие идеологические рамки. Однако исследования историков-«шестидесятников» стали историографическим фактом и восстановить «сталинскую концепцию» в полном объеме не удалось. Резко увеличилось количество исследований, появились фундаментальные издания по аграрной истории, не потерявшие своей научной значимости и сегодня.

Постсоветский период в развитии научной историографии аграрной истории, как и всей отечественной исторической науки, в решающей степени явился результатом идейных, социально-политических и экономических перемен, происходивших в стране. Радикально обновляется источниковая база и расширяется проблематика исследований, идет процесс активного концептуального переосмысления истории российской деревни.

Историографический обзор литературы по теме диссертационного исследования предполагает характеристику: 1) теоретических моделей группы «кулаки» как объекта научного анализа, 2) социальной политики в отношении группы «кулаки» как предмета исследований в исторической литературе.

Характеристика теоретических подходов, применяемых при изучении социальной группы «кулаки», позволяет сделать следующие выводы.

В современной литературе доминирует традиционный объективистский подход, рассматривающий категории социальной политики государства как теоретические слепки реальных социальных групп («кулаки», «середняки», «бедняки»), как они понимались в 1920-1930-е гг.

Историки-«объективисты» признают существование в нэповской деревне социальной группы «сельские эксплуататоры» («кулаки»), после ликвидации которой (в конце 1920 - начале 1930-х гг.) экспроприировались хозяйства середняков и бедняков. Следовательно, термином «кулак» называются две разные по своему социальному составу группы: в 1920-е гг.- «сельские эксплуататоры», первой половине 1930-х - «трудовые крестьяне». Противоречие между традиционной трактовкой группы «кулаки» и утверждением о массовом раскулачивании крестьян, принадлежащих к другим социальным группам, историки-«объективисты» пытаются разрешить изменением терминологии в отношении раскулаченных крестьян («зажиточные»). Современное состояние с используемой историками системы терминов и понятий свидетельствует о необходимости переосмысления объективистского подхода.

Противоречие между традиционным подходом и новыми представлениями о социальных границах группы «раскулаченные» приводит к возникновению конструктивистской позиции, сторонники которой отрицают существование эксплуататоров (кулаков) после массовой экспроприации 1918-1919 гг. «Кулаки» - это миф, созданный в большевистской идеологии.

В 1990-е гг. появились исторические исследования, в которых при анализе социальной дифференциации российского общества проявилась новая ингегративная тенденция. Высказывается мнение об определяющей роли в структурировании социального пространства советского государства, которое в условиях слома старой социальной структуры и создания новой присвоило себе все объективные классовообразующие функции общества. Признается создание административными мерами государства новых социальных групп («спецпереселенцы», «колхозное крестьянство» и пр.).

Изучение исторических знаний о социальной политике государства в отношении группы «кулаки» в общероссийской литературе позволяет диссертанту сделать следующие выводы. Исследователи активно изучают формы государственного принуждения в отношении крестьян при проведении налоговых и заготовительных кампаний конца 1920 - первой половины 1930-х гг. В научный оборот введен новый комплекс исторических источников, раскрывающих политические репрессии по решениям органов исполнительной власти и ОГПУ при проведении политики «ликвидации кулачества как класса». Одной из малоизученных проблем следует признать эволюцию признаков кулацких хозяйств в законодательстве и социальной практике 1928-1936 гг. Фрагментарно затрагиваются вопросы, связанные с репрессиями по решению судебных органов при проведении политики

«ликвидации кулачества как класса». По-прежнему не принадлежит к приоритетным темам исследований социальная политика в отношении группы «кулаки» в 1933-1936 гг.

Для современных исследований историков-аграрников Европейского Севера характерно заметное расширение тематики и формирование системных исторических представлений о процессе раскрестьянивания в 1930-1960-е гг. В исследованиях, посвященных социальной политике в отношении единоличников, приводятся отдельные сведения, касающиеся кулацких хозяйств. В центре внимания историков - административное раскулачивание в начале 1930-х гг. и история депортации раскулаченных семей из других регионов страны в Северный край. Не стала предметом специального анализа проблема социальных границ группы «кулаки». К числу тематических лакун следует отнести дискриминационные меры и экспроприацию кулацких хозяйств за невыполнение государственных повинностей, репрессии по решению судебных органов.

Из вышесказанного следует, что в региональной литературе отсутствуют обобщающие исследования социальной политики в отношении группы «кулаки» в Северном крае в конце 1920 - первой половине 1930-х гг.

Объектом исследования является социальная группа «кулаки».

Слово «кулак», появившееся в середине ХГХ в., употреблялось в деревне как бранное, соответствующее «плуту» и «негодяю». Презренную кличку «кулак» получали крестьяне, имевшие нечестный, нетрудовой доход (ростовщики, скупщики и торговцы)1. Слово, применяемое доя негативной оценочной характеристики односельчан, не являлось понятием, используемым в деревне в отношении какой-либо социальной группы крестьян.

В художественно-публицистической и научной литературе противопоставлялись кулаки (ростовщики и торговцы) и зажиточные мужики (крестьяне-земледельцы), «кулаческие» и производственные методы хозяйствования. Кулаком считали зажиточного крестьянина, в хозяйстве которого доминировали торговая и ростовщическая формы капитала2.

В.И. Ленин в работах дореволюционного периода также выделял два типа сельской буржуазии: торгово-ростовщическая» («кулаки») и «капиталистические предприниматели» («зажиточные хозяева»). «Кулака-ростовщика В.И. Ленин считал исторически преходящим типом буржуазии, соответствующим незрелым формам капитализма в дере вне3.

В программных документах власти в годы военного коммунизма термин «кулак» стал использоваться для обозначения «классового врага», который трактовался как синоним понятия «крестьянская буржуазия»4.

1 Определение слова «кулак», распространенного в крестьянской среде, приводится в словаре В. Даля: «Кулак. Скупец, скряга, перекупщик, переторговец, сводчик, <...> живет обманом, обсчетом, обмером» (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1989. Т. 2. С. 215).

Сазонов Г.П. Ростовщичество - кулачество. Наблюдения и исследования. СПб., 1884. С. 86, 179; Постников В.Е. Южно-русское крестьянство. М., 1891. С. XVII, 114,117,144; Энгельгард А.Н. Письма из деревни. 1872-1887 гг. М„ 1987. С. 521-522.

3 Ленин В.И. Полн. собр. соч. М„ 1974. Т. 1. С. 110,507; Т. 3. С. 69-70,169, 177-179,383 и др.

4 Трактовка большевиками терминов «кулак», «крестьянская буржуазия», «буржуазное крестьянство», «мелкая буржуазия», «крестьянин-хозяин» приведены в главе II § 1 «От идеологемы "кулак" к реальной социальной группе репрессированных крестьян (1917-1920 гг.)».

Синонимичность терминов «кулак» и «крестьянская буржуазия» («сельские эксплуататоры») утверждается в отечественной литературе с 1930-х гт.1

Одним из наиболее сложных и принципиальных является вопрос о соответствии большевистской трактовки группы («класса») «кулачество» социальным реалиям исследуемого периода.

В основе авторской концепции лежит положение, что социальные рамки группы «кулаки» как объекта политики государства в конце 1920 - первой половине 1930-х гг. были значительно шире социальных рамок официально декларируемой социальной категории «кулаки» как «сельских эксплуататоров». Диссертант считает необходимым отказаться от использования терминов «кулаки» и «сельские эксплуататоры» как синонимов. «Кулаки» - это социальная группа крестьян, подвергшаяся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам.

Предметом исследования является политика государства в отношении социальной группы «кулаки» в 1928-1936 гг.

Социальная политика государства направлена на регулирование социальной структуры и представляет собой совокупность разноуровневых управленческих воздействий на жизнедеятельность различных групп населения с целью обеспечения стабильности политической власти и воспроизводство тех социальных ресурсов, из которых она черпает себе поддержку2. Цели и социальные приоритеты политики определяются государственной идеологией.

В основе советской модели социальной политики лежала большевистская идеология, которая определяла цели власти и факторы, способствующие или препятствующие реализации этой цели. Важнейшим элементом идеологии было представление о том, какие социальные группы являются опорой государства («союзники»), а какие играют разрушительную роль («враги»).

Социальная политика государства в деревне была направлена на повышение политико-административными средствами статуса группы, воспринимаемой как «лояльная», и понижение статуса или ликвидацию (в годы военного коммунизма и коллективизации) группы, воспринимаемой как «враждебная».

Предмет исследования охватывает следующие ключевые проблемы: 1) конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах правящей партии; 2) создание социально-правовой модели группы «кулаки» с помощью законов и подзаконных актов, в которых конструируются социальные границы и социальный статус группы; 3) социальная практика государства в отношении группы «кулаки», направленная на превращение идеологического конструкта в реальную социальную группу крестьян.

Детальное рассмотрение всех аспектов социальной политики в отношении группы «кулаки» в рамках одной работы невозможно. Поэтому автору пришлось сделать некоторые ограничения. Во-первых, в работе не ставится задача изучения

1 «Кулачество» - это социально-экономический слой «капиталистических предпринимателей в земледелии, живущий за счет капитала, накопленного на эксплуатации трудящегося крестьянства» (Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. 3-е изд., доп. М., 1987. С. 262; Краткий политический словарь. 2-е изд., доп. М., 1980. С. 207).

2 Социологическая энциклопедия. В 2-х т. Т. 2. М., 2003. С. 216; Политология. Энциклопедический словарь. М„ 1993. С. 358-359; Социальная политика: парадигмы и приоритеты. М., 2000. С. 5.

всех дискриминационных мер, применяемых к кулакам. Основное внимание сосредоточено на характеристике дискриминации кулаков при определении государственных заданий и повинностей, за которыми неизбежно следовали репрессии за их невыполнение. Во-вторых, в диссертации не рассматривается история функционирования кулацкой ссылки в Северном крае и социальная политика в отношении социально-правовой группы «спецпереселенцы».

Целью диссертации является комплексное исследование целей, механизма и результатов социальной политики в отношении группы «кулаки» в 1928-1936 гг. В соответствии с поставленной целью автор решает следующие основные задачи:

- дать оценку основным методологическим подходам, применяемым исследователями при изучении социальной группы «кулаки», разработать авторскую концептуальную модель исследования темы;

- обобщить исторические знания для выяснения степени исследования проблемы и повышения информационного обеспечения данной работы;

- сформировать репрезентативную источниковую базу по теме исследования;

- изучить идейно-политические основы социальной политики государства в отношении группы «кулаки» и конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах правящей партии;

- раскрыть особенности социальной политики в отношении группы «кулаки» в годы военного коммунизма и в нэповский период;

- показать конструирование социальных границ и социально-правового статуса группы «кулаки», законодательную базу и нормативно-правовые аспекты социальной политики государства в конце 1920 - первой половине 1930-х гг.;

- изучить эволюцию и особенности социальной практики в отношении группы «кулаки» на материалах Северного края.

Хронологические рамки исследования ограничены периодом 1928-1936 гг. В 1928-1929 гг. впервые была законодательно определена социально-правовая модель группы «кулаки» (критерии идентификации и социальный статус). Объектом политики становятся конкретные лица, а применяемые к ним дискриминационные ограничения и репрессии за индивидуальный или групповой социальный статус носят политический характер. С принятием в декабре 1936 г. новой конституции, закрепившей положение об окончательном уничтожении «класса» сельских эксплуататоров, категория «кулаки» была исключена из законодательства как отдельная социально-правовая групп а.

Территориальные рамки исследования охватывают Северный край, образованный в январе 1929 г. (центр - г. Архангельск). В его состав вошли бывшие Архангельская, Вологодская, Северо-Двинская губернии и Коми автономная область. В прежних границах край оставался до конца 1936 г. В течение всего исследуемого периода руководство страны придавало Северному краю особое значение. Во-первых, край был определен как крупнейший регион заготовок леса, который стал одним из важнейших источников получения валюты для индустриализации. Организация крестьян в колхозы была подчинена выполнению основной «хозяйственно-политической» задачи края - форсированное развитие лесозаготовок и обеспечение отрасли организованной рабочей силой (колхозниками). Экспроприация кулацких хозяйств и судебное преследование за невыполнение заданий по лесозаготовкам стали важнейшим методом проведения политики «ликви-

дация кулачества как класса». Во-вторых, Северный край с 1930 г. стал крупнейшим регионом массовой депортации раскулаченных семей из южных районов страны, своеобразным полигоном для отработки основных методов организации и функционирования кулацкой ссылки.

Методология исследования. В диссертации проведен анализ основных концептуальных традиций в трактовке социальных структур, противостоящих в обществоведении на протяжении длительного времени, - объективистской и субъективистской, структуралистской и конструктивистской.

Авторская позиция по вопросам методологии исследования политики государства в отношении социальной группы «кулаки» состоит в рассмотрении данной темы в рамках новой концепции, сформулированной в социальной теории 1970-х гг. - «структуралистский конструктивизм». В основе новой концептуальной модели лежит стремление к диалектическому снятию противоположных подходов, преодолению пропасти субъект/объектных воззрений на социальный мир. Наиболее основательно теоретический синтез структурализма и конструктивизма проработан в трудах Пьера Бурдье1.

Особенность новой концепции, развивающей классическую структуралистскую традицию, состоит в смещении акцента исследования с описания социального неравенства и социальных структур, механизма их функционирования, на процесс их формирования (конструирования).

В современной кратологии одной из основных особенностей власти признается способность властной номинации конструировать социальный мир и создавать новые социальные структуры. Власть «является источником (если не всех, то большинства) социальных преобразований, осознанного проектирования и корректировки общественных отношений». В этом смысле «власть является не просто регулятором, но и конструктором социальности, средством преобразования социального (политического) пространства»2.

П. Бурдье ввел в социальную теорию понятие «теоретически сконструированный класс» («класс на бумаге»), который рассматривается не как «реальный класс», а как «возможный класс». Совокупность людей, занимающих однородные позиции, превращается в реальный коллектив в результате политической работы, «нацеленной на производство социальных классов». Возможность трансформации сконструированного класса в реальную социальную группу зависит от верности выделения «класса на бумаге»: властное конструирование групп «не может быть конструированием из ничего», «оно может быть тем более успешным, чем в большей степени базируется на реальности, <...> на объективных связях между людьми, которые предстоит объединить»3.

1 Бурдье П. Социология политики. М.,1993; он же. Начала. Choses dites. M., 1994; он же. Практический смысл. СПб., 2001 и др.

2 Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. М., 2000. С. 92. См. также: Здравомыслов А.Г. Социология конфликта: Россия на путях преодоления кризиса. М., 1995. С. 155-156:

3 Бурдье П. Социология политики... С. 59-60; он же. Начала... С. 190,203-204.

В публикациях ученых предприняты попытки синтеза субъект/объектных воззрений на социальную структуру российского общества, раскрываются инструменты, с помощью которых власть конструирует социальную реальность1.

Сформулировать однозначно соотношение объективистских и субъективистских подходов невозможно, поскольку в одних случаях выходит на первый план один аспект, в других - второй2. В обществах этакратического типа (в том числе и в Советской России) на первый план выступает конструктивистское начало. Одной из важнейших характеристик этого общества исследователи называют «со-словно-слоевую стратификацию иерархического типа». Государство «структурирует, конструирует общество и основным критерием социальной стратификации выступают отношения поданных к государству», «позиции индивидуумов и сословных групп распределяются местом в структуре власти»3.

Методологической основой диссертационного исследования является теория модернизации, активно применяемая исследователями в изучении истории России/СССР. Несомненно, что объективной исторической задачей, перед решением которой оказались взявшие власть большевики, являлось осуществление индустриальной модернизации, прерванной антимодернизационным взрывом 1917 г. «Большевистский социализм» был продолжением и ужесточением прежней политики имперской модернизации, которая реализовывалась под другими идеологическими лозунгами.

По мнению диссертанта, социальную политику государства в 1920-1930-е гг. необходимо рассматривать как один из инструментов, способствующих или препятствующих осуществлению модернизации. Центральной в модернизационной теории является проблема социальных субъектов и социальной базы модернизации. Успех модернизации в огромной степени зависел оттого, удалось ли носителям модернизационных идей сформировать положительный социальный консенсус. Поиски социальной поддержки «советской модернизации» осложнялись ее идеологическим обрамлением.

В 1920-е гг. власть должна была сделать выбор, от которого зависела судьба нэповской модели модернизации: или опора на антимодернизаторские слои - малоимущих крестьян, или опора на промодернизаторские слои - состоятельных и предприимчивых крестьян. По мнению диссертанта, перманентная «чрезвычайщина» в отношениях власти и крестьянства в конце 1920-х гг. - свидетельство провала попыток решить задачу социальной поддержки крестьянства, главной причиной которой была невозможность компромисса между экономической целесообразностью (решение задачи модернизации) и политической доктриной («построение социализма»). Результатом модернизационного срыва 1928-1929 гг. стал отказ от постепенной модернизации и переход к радикальной, форсированной этатистской модели, основанной на тотальном огосударствлении экономики. Кол-

1 Ильин В.И. Социальное неравенство. М., 2000. С. 88-92; Здравомыслов А.Г. Социология конфликта... С. 155-179.

2 В современных обществах «западного» типа цивилизаций, в основе которых лежит частная собственность, гражданские отношения и индивидуализм, а основные социальные механизмы носят стихийный характер, преобладает структуралистское начало.

3 Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация: Учебное пособие. М., 1995. С. 196-197; Шкара-тан О.И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. №4. С. 49-62; Ильин В.И. Социальное неравенство... С. 66-72.

лективизация и «ликвидация кулачества как класса» являются подпроцессами советской модернизации, в ходе которых решалась задача накопления капиталов для индустриализации путем разорения и эксплуатации крестьянства, приведшей к созданию системы мер по выкачке сельхозпродукции на нужды промышленного строительства.

Автор решает поставленные в диссертации задачи, руководствуясь основополагающими научными принципами и методами исторического исследования. Принцип объективности налагает на исследователя обязанность выявления всей совокупности исторических фактов и их непредвзятый анализ. При этом подчеркнем, что ни один сколько-нибудь значимый факт или событие не поддается однозначной интерпретации и может быть переосмыслен в рамках иной концепции или теории. Принцип историзма предполагает изучение социальной политики как конкретно-исторического процесса, последовательно развивающегося во времени, обладающего преемственностью по отношению к предыдущему этапу (что определяет необходимость «выходить» за пределы хронологических рамок исследования), порождающего в ходе собственной эволюции новую традицию и, в свою очередь, являющегося предпосылкой последующих процессов. Принцип системности требует рассмотрения общества как системной целостности. Изучая политику государства, направленную на регулирование социальной структуры как составной части функционирования всей государственно-политической системы конца 1920-первой половины 1930-х гг., необходимо видеть всю совокупность взаимосвязей, определяющих социальную сферу и позволяющих ей, в свою очередь, оказывать детерминирующее воздействие на те или иные стороны жизнедеятельности общества.

В работе применялся проблемно-хронологический метод, позволивший выделить ключевые проблемы предмета исследования и рассмотреть их в хронологической последовательности. На основе применения историко-генетического метода раскрыты причинно-следственные связи между историческими событиями и явлениями, проанализирована динамика изменений и показана преемственность в социальной политике государства в различные временные отрезки. Историко-сравнительный и историко-типологический методы позволили путем использования исторических сравнительных параллелей и типологического сравнения проанализировать предмет исследования в широкой исторической ретроспективе и, сопоставив центральную и региональную составляющие политики в разные хронологические периоды, выявить общее и особенное в политике государства в отношении социальной группы «кулаки». Из методов смежных наук применялись: метод структурно-функционального анализа, метод описательной статистики и первичной статистической обработки данных, социально-психологический метод.

Источниковая база исследования представлена разнообразными источниками, детальный анализ которых приведен в первой главе диссертации. В основу анализа источников положена их традиционная видовая классификация. К документам официального происхождения отнесем программные и директивные партийные документы, законодательные документы, делопроизводственные материалы центральных и региональных властных органов, судебно-следственную документацию, периодическую печать и др. Несомненное предпочтение отдавалось комплексам архивных документов, извлеченных из 105 фондов 8 российских ар-

хивов. При выявлении архивных источников применялся метод фронтального просмотра больших документальных комплексов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

В исследовании широко представлены документы личного происхождения: заявления и жалобы крестьян в государственные органы и письма в редакции газет, выявленные в архивных фондах, а также воспоминания современников, записанные исследователями, в том числе и автором диссертации.

Научная новизна исследования состоит прежде всего в предпринятой попытке системного изучения группы «кулаки» как объекта социальной политики государства в 1928-1936 гг.

Впервые в отечественной литературе политика государства в отношении социальной группы «кулаки» рассматривается в логическом единстве трех основных проблем: идейно-политические основы социальной политики и конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах; создание социально-правовой модели группы «кулаки»; социальная практика, направленная на превращение идеологического конструкта в реальную социальную группу крестьян.

Диссертация является первым в историографии Европейского Севера России комплексным исследованием группы «кулаки» как объекта социальной политики государства в данных территориально-хронологических рамках (Северный край в конце 1920 - первой половине 1930-х гг.).

Впервые в региональной историографии исследуются признаки идентификации кулаков в решениях региональных органов управления и социальной практике; система государственных повинностей крестьян и репрессии по решению судебных органов в хронологических рамках всего рассматриваемого периода; выселение кулацких семей из районов постоянного проживания в северные районы края. Введение в научный оборот новых комплексов исторических источников позволило расширить существующие в региональной историографии представления о механизме проведения политики «ликвидации кулацких хозяйств» по решению органов исполнительной власти и ОГПУ.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Определяющую роль в структурировании социального пространства советского общества играло государство, создававшее новые конфигурации социальной структуры. В основе социального конструирования в постреволюционной России/СССР лежал идеологический проект, определявший цели («построение социализма»), «союзников» и «врагов» новой власти. Идеологические конструкции превращались в объективные социальные структуры, когда становились ориентиром в социальной политике государства. Усилия власти были направлены на повышение политико-административными средствами социального статуса групп, воспринимаемых как «лояльные», и понижение статуса (или ликвидацию) групп, оцениваемых как «враждебные».

2. В годы военного коммунизма в программно-политических документах различается два типа крестьян-собственников по социально-политическому признаку: сторонники и противники новой политики в деревне. Для обозначения крестьян, сопротивляющихся государственной хлебной монополии и объявленных «вра-

гами», стал использоваться термин «кулак», применяемый как синоним понятия «крестьянская буржуазия».

Большевики создали теоретическую модель «класса кулаки» и наделили ее определенными социальными и политическими характеристиками. «Кулаки» - это социально-политическая группа крестьян, сконструированная по идейно-политическим критериям для устранения потенциальных и реальных противников политики власти в деревне.

В результате политики «классового террора», направленного на ликвидацию группы «кулаки», идеологический конструкт превращается в реальную социальную группу крестьян с общими интересами, толкаемой к общему типу реакции на политику власти, с общей трагической судьбой. В этой социальной группе крестьян, подвергавшейся дискриминации и репрессиям, были представители разных групп сельского населения, однако несомненно, что зажиточные крестьяне и сельские эксплуататоры в ней преобладали.

3. Социальная политика в нэповский период была направлена на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада. Объектом ограничительной политики были социальные отношения, а не конкретные лица за социальную принадлежность к кулакам. «Кулаки» как самостоятельная социальная группа не была законодательно оформлена и потому не имела четких социальных границ.

4. В 1928-1929 гг. впервые со времен Гражданской войны в программно-политических документах кулак конструируется не только как сельский эксплуататор, но и как «враг экономической политики Советской власти». В законодательстве впервые были сконструированы социальный статус и социальные границы группы «кулаки», определен механизм отбора крестьян, попадающих в эту часть социального пространства. Особенность социальной политики состояла в том, что дискриминационные меры и политические репрессии применялись к крестьянам за индивидуальный статус («кулак»), а не за принадлежность к групповой статусной позиции («кулаки»). В Северном крае дискриминационные меры в отношении кулаков перерастают в массовые репрессии (экспроприация хозяйств в административном порядке и привлечение кулаков к судебной ответственности) с осени 1929 г.

• 5. В конце 1929 г. была провозглашена задача ликвидации «класса единоличное крестьянство» и создание «класса колхозное крестьянство». На первом этапе (1930-1932 гг.) реализация этой стратегической задачи шла под лозунгом «ликвидация кулачества как класса». В официальном названии политики определены ее основная цель и особенность - ликвидации за групповой социальный («классовый») статус подлежали хозяйства, признанные кулацкими.

Формы внесудебных репрессий, осуществляемых по решению органов исполнительной власти и ОГПУ, определялись в зависимости от приписывания кулака к одной из трех категорий на основании политического (мера лояльности политике власти) и социального (степень зажиточности) признаков. Репрессии по решению судебных органов носят политический характер: наказание крестьянина определялось не только совершенным им «преступлением» (социально-опасным действием), но и его социальным статусом.

Самыми массовыми формами насилия в отношении кулаков в Северном крае были дискриминация и репрессии при выполнении государственных заданий и повинностей. В северной деревне депортация раскулаченных семей в административном порядке в первой половине 1930 г. не приобрела массового характера; крупномасштабная операция по выселению разворачивается летом 1931 г. В 1930-1932 гг. было репрессировано подавляющее большинство крестьян, отнесенных к кулакам.

6. В программно-политических партийных документах 1933-1934 гг. конструируется новый образ «классового врага» в 1фестьянстве. «Врагами» объявляются единоличники, не выполняющие государственных заданий и занимающиеся «спекуляцией», «бывшие колхозники», исключенные из колхоза за «вредительскую, подрывную работу». За счет этих «антисоветских, антигосударственных элементов» расширялись социальные границы группы «кулаки».

Социальная политика в деревне в 1933-1936 гг. бьиа направлена не только на ликвидацию крестьянских хозяйств, отнесенных к кулакам, но и ликвидацию оставшихся в деревне хозяйств крестьян-единоличников. За невыполнение государственных повинностей применялись репрессии по решению органов исполнительной власти и судебным приговорам, в результате которых хозяйства экспроприировались, а трудоспособные единоличники привлекались к судебной ответственности.

«Социалистические преобразования сельского хозяйства» завершились ликвидацией «класса мелкобуржуазное крестьянство» и созданием нового «класса» - «колхозное крестьянство».

Теоретическая значимость исследования. Впервые в отечественной исторической науке осуществлен системный анализ социальной политики государства в отношении группы «кулаки» в рамках новой концептуальной модели, в основе которой лежит положение об определяющей роли государства в структурировании социального пространства России/СССР.

Особенность проведенного исследования состоит в смещении акцента с описания механизма функционирования социальной политики в отношении группы «кулаки» на анализ властного проектирования (идеологического конструкта) и целенаправленной социальной политики государства по формированию новой социальной группы крестьян.

Диссертационное исследование позволило преодолеть существующее в отечественной историографии противоречие между традиционной трактовкой социальной группы «кулаки» как сельских эксплуататоров и новыми представлениями о социальном облике группы крестьян, ликвидированной за социальную принадлежность к кулакам. Диссертант определяет социальную группу «кулаки» как реальную социальную общность, состоящую из разных групп сельского населения, подвергавшуюся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам.

Реконструкция на примере социальной группы «кулаки» механизма конструирования социальных структур применима с большими или меньшими коррективами к широкому спектру проблем истории социального неравенства в России/СССР.

Практическая значимость исследования. Основные положения и выводы могут способствовать целям дальнейшего развития исторического знания и использоваться в научных работах. Результаты исследования предназначены и для разработки современных учебных курсов по российской истории и спецкурсов по указанной проблематике.

Апробация и внедрение результатов исследования. Основные положения диссертации изложены в трех монографиях, четырех главах коллективных монографий, в шести сборниках документов, в которых имеются большие исследовательские разделы, а также в семи статьях, опубликованных в ведущих научных журналах и изданиях в соответствии с перечнем ВАК Министерства образования и науки РФ. Всего по теме исследования опубликовано 70 работ общим объемом около 360 печ. л. Отдельные аспекты и положения нашли отражение в выступлениях более чем на 30 международных, общероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях. Основные положения и выводы исследования апробированы в докладах диссертанта на заседании кафедры отечественной истории XX - начала XXI вв. Московского государственного университета (май 2007 г.) и кафедры отечественной истории Поморского государственного университета (ноябрь 2009 г.). Конкретно-исторический материал по теме исследования был использован при разработке автором программы поисковой работы по составлению списка кулаков Коми области, опубликованного в издании «Покаяние: Мартиролог» (Т. б).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы.

П. Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, ее объект и предмет, цель и основные задачи исследования, показывается степень научной разработанности темы, определяются хронологические и территориальные рамки, источниковая база, раскрывается методология исследования, сформулированы основные положения, которые выносятся на защиту, показана научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования.

В первой главе «Историография и источниковая база темы исследования» дан детальный историографический обзор литературы и анализ основных комплексов исторических источников.

В главе рассматриваются теоретические модели группы «кулаки» как объекта научного анализа в отечественной литературе. В советской науке исследование социальных структур развивалось в рамках объективистского подхода, который по-прежнему доминирует в современной литературе. Историки-«объективисты» придерживаются мнения о расслоении крестьянства в 1920-е гг. на социально различающиеся слои, среди которых бьши и эксплуатируемые, и эксплуатирующие.

Все более популярным становится мнение, что после осени 1929 г. не осталось хозяйств, имевших «кулацкие признаки»; фактическое раскулачивание уже состоялось1. Большинство историков-«объективистов» полагают, что социально-имущественная группа «кулаки» прекратила свое существование к лету 1930 г., и

1 Данилов В.П., Красильников СА. Вместо предисловия // Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930-весна 1931 гг. Новосибирск, 1992. С. 9.

в 1931-1932 гг. реально функционирующих кулацких хозяйств уже не было; раскулачиванию подвергались «трудовые хозяйства» (зажиточные, середняки и бедняки)1. Термин «кулак» «все больше терял социально-экономическое значение и превращался в политический жупел борьбы с крестьянством, под него подгонялись все крестьяне, недовольные проводившейся политикой». К кулакам относили крестьян по политическому признаку; кулак уже «не реальный социальный персонаж, а мифическая фигура» . Общепринятым является утверждение, что только незначительная часть раскулаченных крестьян принадлежала к эксплуататорскому слою деревни. Следовательно, социальные рамки объекта политики «ликвидация кулачества как класса» были значительно шире социальных рамок группы «сельские эксплуататоры».

Явное противоречие между общепризнанным определением «кулак - сельский эксплуататор» и утверждением о раскулачивании крестьян, принадлежащих к разным социальным группам, историки пытаются разрешить изменением терминологии. Слово «кулак» берется в кавычки или используется термин «зажиточный». Использование нового термина подразумевает, что раскулачиванию подвергались преимущественно состоятельные хозяйства, что не соответствует выводам исследователей о раскулачивании не только зажиточных, но и середняков и бедняков.

Трактовка историками-«объекгивистами» группы «кулаки» позволяет сделать следующие выводы: 1) новые оценки социального состава раскулаченных крестьян не укладываются в традиционную схему «кулаки как социальный слой сельских эксплуататоров»; 2) противоречие между новым фактическим материалом и объективистской концепцией и пытаются (не осознанно!) разрешить историки, используя новую терминологию. «Состояние терминологической неопределенности, - как справедливо замечает С.А. Красильников, - есть отражение неопределенности концептуальной»3; 3) современное состояние с используемой системой терминов и понятий свидетельствует, что произошло накопление критической массы нового исторического материала, когда требуется переосмысление объективистского подхода; 4) не вызывает сомнения, что в периоды открытого противостояния власти и крестьянства (в годы военного коммунизма и коллективизации) количество крестьян, получивших клеймо «кулак», значительно превышало официальную статистику сельских эксплуататоров. Под лозунгом борьбы с сельской буржуазией власть вела борьбу с другой социальной группой и по качественным, и по количественным показателям. Поэтому представляется необходимым отказаться от определения терминов «кулак» и «сельские эксплуататоры» как синонимов.

Противоречие между традиционной трактовкой социальной группы «кулаки» и новыми данными о социальном облике группы крестьян, репрессируемой как «кулаки», приводит к распространению конструктивистской позиции, возникновение которой исследователи-«объективисты» объясняют стремлением историков «отмежеваться от пресловутого "классового подхода"». И.Е. Зеленин, критикуя

1 Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 30 и др.

1 Современные концепции аграрного развития // Отечественная история. 1995. № 3. С. 121.

3 Красильников С.А. Серп и Молох. Крестьянская ссылка в Сибири в 1930-е гг. М., 2003. С. 27.

ученых, пытающихся «сконструировать иные принципы выделения групп и слоев доколхозной деревни», пишет: «не надо путать объективные исторические , процессы и идеологические установки политической элиты»1.

Историки-«конструктивисты» утверждают, что после 1918-1919 гг. «никакой сельской буржуазии не существовало», «кулаки» - это «миф», «идеологический персонаж». В 1930-е гг. репрессии были направлены против широких слоев крестьянства и основным критерием отнесения к кулакам (кроме имущественного) был политический (отношение к власти)2.

Следовательно, при всех различиях в оценках характера дифференциации крестьянства в 1920-е гг. позиции сторонников двух теоретических подходов, оцениваемые ими как «противоположные» и «несовместимые», сходятся при трактовке группы крестьян, репрессированной за социальный статус «кулак».

В современной литературе как одна из актуальных задач теории истории определяется необходимость преодоления разрыва между объективным и субъективным в содержании исторического процесса3.

Появились исследования, в которых при анализе социальной дифференциации советского общества проявилась новая интегративная тенденция. По мнению И.Б. Орлова и А.Я. Лившина «в условиях слома старой социальной структуры и создания новой государство присвоило себе все объективные классовообразующие функции общества»4.

В.М. Самосудов считает, что в социальной структуре советского общества существовала особая социальная группа населения - «спецпереселенцы», созданная административными мерами государства5. Наиболее ярким примером властной номинации исследователи называют создание социальной общности «колхозное крестьянство», которая сначала была сконструирована идеологическими средствами, а потом строилась административно-политическими средствами на основе планов и директив6.

Ш. Фицпатрик, рассматривая проблему «классовой» идентичности в послереволюционной России, показывает особенности феномена «приписывания» («зачисления») в «класс», важнейшим аспектом которого был институт «классового клейма». В результате «приписывания к классу» появляются социальные образования, которые автор характеризует как «советские сословия» («классы-сословия»)7. К заключению о формировании в результате активного и целена-

1 Современные концепции аграрного развития Н Отечественная история. 1993. К» 2. С. 23; № 6. С. 101.

2 Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманистический смысл права // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1990. С.170; Рянский Л.М., Бочаров АН., Травина A.C. Курская деревня в 1920-30-х годах. Коллективизация. Курск, 1993. С. 9; Загорский П.В. Социально-политическая история ЦентральноЧерноземной области. 1928-1934 гг. Воронеж, 1995. С. 67-68; Таранин АБ., Угроватов А.П. Дума о кулаке. Кулачество в общественном сознании и политике 20-х годов // ЭКО. 1997. № 1. С, 164; Куренышев АА Крестьянство России в период войны и революции 1917-1920 гг. // Вопросы истории. 1999. № 4-5. С. 154.

3 См. например, выступления ИД Ковальченко и В.Н. Шевченко на «круглом столе» по теме «Актуальные проблемы теории истории» (Вопросы истории. 1994. № 6).

4 Лившин АЯ., Орлов И.Б. Власть и общество; Диалог в письмах. М., 2002. С. 39.

5 Самосудов В.М. Спецпереселенцы как особая социальная категория советского общества 30-50-х гг. // Вопросы истории и литературы. Омск, 1995. С. 55-62.

Ильин В.И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского общества. 1917-1996 гг.: Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. Сыктывкар, 1996. С. 70.

Фицпатрик Ш. «Приписывание к классу» как система социальной дифференциации // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Самара, 2001. С 74-207.

правленного переструктурирования всех общественных элементов по сути сословной структуры пришли российские исследователи1.

В главе дана характеристика этапов накопления исторических знаний по истории социальной политики в отношении группы «кулаки».

Первые работы, имевшие историографическое значение, вышли в свет в конце 1940 - первой половине 1950-х гг.2 Для них было характерно фактически полное отсутствие использования архивных документов и подмена аналитических приемов изучения темы иллюстрированием бесконечного множества цитат, подтвержденных немногочисленными примерами.

В годы «хрущевской оттепели» в отечественной литературе обозначились два направления: официальное и альтернативное. Диссертант акцентирует внимание на исследованиях ученых альтернативной концепции, в которых были сформулированы положения и высказывались идеи, представляющие особую значимость для оценки современного этапа историографии.

Историки впервые изучают дискриминационные меры в отношении кулаков в конце 1920-х гг. в земельной, налоговой, кредитной и кооперативной политике3. Признается применение карательных мер при проведении хлебозаготовок в отношении широких слоев крестьянства, высказывается утверждение, что налоговая и заготовительная политика в конце 1920-х гг. становится средством массовой экспроприации кулацких хозяйств4.

Региональная историография социальной политики в конце 1920-х гг. представлена главным образом содержательными (с точки зрения использования большого конкретно-исторического материала) исследованиями В.Н. Давыдова, анализирующего проблему на материалах Коми области5. Отдельные сведения о «классовой борьбе» приводятся в работах архангельских историков6.

В годы «хрущевской оттепели» выходят первые серьезные научные исследования, раскрывающие политику «ликвидации кулачества как класса». Анализируются документы комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по коллективизации и специаль-

1 Ильин В. И. Государство и социальная стратификация... С. 48; Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920-1930-е годы). Изд. 2-е. Новосибирск, 2007. С. 374.

2 Глезерман Г.Е. Ликвидация эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР. М., 1949; Абрамов Б. А. Партия большевиков - организатор борьбы за ликвидацию кулачества как класса. М., 1952; Краев М.И. Победа колхозного строя в СССР. №, 1954 и др.

■ Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М., 1957; он же. Земельные отношения в советской доколхозной деревне И История СССР. 1958. № 3; он же. К характеристике общественно-политической обстановки в советской деревни накануне коллективизации // Исторические записки. 1966. № 79; Залесский М.Я. Налоговая политиха советского государства. М., 1940; Марьяхин Г.А. Очерки истории налогов с населения в СССР. М., 1964; Яковцевский В.Н. Аграрные отношения в СССР к период строительства социализма. М„ 1964 и др.

4 Данилов В.П. К характеристике общественно-политической обстановки... С. 39-48; Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1928-1932 гг.). М.,

1966. С. 64-65; Медведев В.К. Ликвидация кулачества в Нижне-Волжском крае Н История СССР. 1958. № 6; Степичев И.С. Победа ленинского кооперативного плана в восточносибирской деревне. Иркутск. 1966; Каревский Ф.А. Ликвидация кулачества как класса в Среднем Поволжье // Исторические записки. М.,

1967. Т. 80.

5 Давыдов В.Н. Подготовка и начало массовой коллективизации в Коми области. Сыктывкар, 1959; он же. же. Социально-экономические сдвиги в коми деревне в 1926-1929 гг. // Труды Коми филиала АН СССР, Вып. 5. Сыктывкар, 1957; он же. Социально-экономические отношения в коми деревне накануне коллективизации II История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. М., 1963 и др.

6 Рудалова А.В. Подготовка массового колхозного движения в Архангельской губернии (1927-1929 гг.). Архангельск, 1959; Беданова Л.А. Коллективизация сельского хозяйства в Архангельской области (1927— 32 гг.). Архангельск, 1961.

ной подкомиссии о кулаке (декабрь 1929 г.), директивы, регламентирующие порядок проведения выселения раскулаченных1. H.A. Ивницкий ввел в научный оборот документы, выявленные в «Особых папках» ЦК ВКП(б) в кремлевском Архиве Политбюро ЦК КПСС2.

Политика в отношении кулаков в начале 1930 г. рассматривалась главным образом в контексте проблемы «перегибов и ошибок». Исследователи пишут о «расширительном толковании понятия "кулак"», применении репрессий к середнякам, в результате чего раскулачивание «стало превращаться в рассереднячива-ние»3. Свое несогласие с общепринятым утверждением о ликвидации «перегибов» к лету 1930 г. высказал Н.И. Немаков4.

Изучая главным образом год «великого перелома», исследователи впервые обращаются и к некоторым сюжетам истории раскулачивания и выселения в 19311932 гг. (Ф.А. Каревский, В.А. Сидоров, Ю.А. Мошков, Н.И. Немаков).

В литературе преобладало мнение, что политика «ликвидации кулачества как класса» охватывала период с конца 1929 до 1932 гг. и к концу первой пятилетки эксплуататорские хозяйства прекратили свое существование в большинстве районов страны. Социальная политика в годы второй пятилетки описывалась главным образом в контексте «классовой» борьбы с «замаскировавшимися кулаками и их сторонниками», которые «разлагали колхозы изнутри».

Особенностью изучения истории проведения политики «ликвидации кулачества» в Северном крае является введение в научный оборот конкретно-исторического материала в публикациях общесоюзного характера (H.A. Ивницкий, В.А. Сидоров и др.). В монографии H.H. Немакова впервые в региональной литературе на основе архивных документов анализируются директивы партийных органов Северного края, описывается процесс раскулачивания в Вологодском округе. В работах ученых научных центров Европейского Севера фактографический материал отсутствует. Ограничившись общими словами о раскулачивании зимой 1930 г., историки даже не упоминают о проведении этой политики в последующие годы.

Подводя итоги второго этапа, отметим, что историки-«шестидесятники», вынужденные следовать официальной идеологической трактовке и обходить «острые углы», пытались максимально наполнить свои работы новым

1 Семернин П.В. О ликвидации кулачества как класса // Вопросы истории КПСС. 1958. № 4; Богденко M.JL К истории начального этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства // Вопросы истории. 1963. № 5; Данилов В.П., Ивницкий H.A. Ленинский кооперативный план и его осуществление в СССР // Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М., 1963; Абрамов Б.А. О работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам сплошной коллективизации // Вопросы истории КПСС. 1964. № 1; Каревский Ф.А. Указ. соч.

1 Ивницкий H.A. О критическом анализе источников по истории начального этапа сплошной коллективизации (осень 1929 - весна 1930 гт.) // Исторический архив. 1962; он же. История подготовки постановления ЦК ВКП(б) о темпах коллективизации сельского хозяйства от 5 января 1930 г. // Источниковедение истории советского общества. М., 1964 и др.

3 Немаков Н.И. Коммунистическая партия - организатор массового колхозного движения (1929-1932 гг.). М., 1966. С. 138-142; Сидоров В.А. Ликвидация кулачества как класса // Вопросы истории. 1968. № 7. С. 30-31; Медведев В.К. Указ. соч. С. 26; Вьшцан М.А. Ивницкий Н.А, Поляков Ю.А. Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР//Вопросы истории. 1965. №3, С. 17-18.

4 Исследователь пишет: «до сих пор в нашей пропагандистской литературе бытует представление, что ошибки и перегибы имели место только зимой 1929/30 г., что дальнейший процесс коллективизации продолжался с соблюдением принципов добровольности»; администрирование, принуждение и грубый произвол применялись и в последующие годы (Немаков H.A. Указ. соч. С, 20,236, 238,254-257).

конкретным материалом. Уникальность введенных в научный оборот источников, добротная и логически выстроенная фактология ставили под сомнение основные положения «сталинской концепции» и сыграли огромную роль в концептуальном пересмотре истории коллективизации и политики в отношении кулацких хозяйств в современной литературе.

Третий этап (вторая половина 1960 - середина 1980-х гг.) назван в современной литературе «временем исторического ренессанса сталинизма». Однако, несмотря на жесткий идеологический диктат, восстановить в полном объеме «сталинскую концепцию» не удалось.

Новаторский характер носили исследования В.П. Данилова1. Социальной политике в отношении «класса кулачество» во второй половине 1920-х гг. посвящены работы Н.Л. Рогалиной и Ю.С. Калинина2.

Политика наступления на кулацкие хозяйства в 1928-1929 гг. рассматривается в отдельных разделах монографий, раскрывающих проведение «ликвидации кулачества»3 и в коллективных обобщающих работах4. Приводится большой фактический материал о массовом применении чрезвычайных мер в деревне, сведения о количестве экспроприированных и осужденных кулаков5.

В 1970-е гг. издаются монографические исследования, посвященные истории политики в отношении кулакоз в начале 1930-х гг. (Н.Я. Гущин, И.Я. Трифонов и др.). Заметным явлением стала публикация монографии H.A. Ивницкого, в которой дана наиболее популярная среди исследователей периодизация этапов политики «ликвидации кулачества как класса»6

Придерживаясь официального тезиса о тесной взаимосвязи политики «ликвидации кулачества» с проведением коллективизации, историки считали, что их начальный и конечный рубежи в целом совпадают. Высказывалась и неординарная для того времени позиция: ликвидация «кулачества» началась со времен Октябрьской социалистической революции и охватила весь переходный период от капитализма к социализму (1917-1937 гг.)7.

1 Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977; он же. Советская доколхозная деревня: социальная структура и социальные отношения. М., 1979. 1 Рогалина Н.Л. Класс кулачества накануне массовой коллективизации (1926-1929 гг.): Дисс.... канд. ист.

наук. М., 1972; она же. Налоговая политика советского государства в отношении деревенской буржуазии до сплошной коллективизации (1926-1929) // Вестник МГУ. Серия IX. История. 1971. № 5 и др.; Калинин Ю.С. Полтика экономического вытеснения кулачества и ее отражение в советском законодательстве (1926-1929 гг.): Дисс. ... канд. ист. наук. М., 1973; он же. Разработка органами Советского государства налоговой политики в отношении кулачества и ее осуществление в 1926-1929 гг. // Ученые записки Горь-ковского университета. Вып. 2. Горький, 1972.

3 Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса. М., 1972; Гущин H.A. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне, 1926-1933. Новосибирск. 1972; он же. Сибирская деревня на пути к социализму. Новосибирск, 1973; Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М., 1975.

4 Вылцан М.А. и др. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982; Крестьянство Сибири в период строительства социализма. 1917-1937 гг. Новосибирск, 1983; История советского крестьянства: В 5 т. Том 2. М., 1986.

5 Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: социальная структура... С. 342, 344; История советского крестьянства... Т. 2. С. 96.

6 Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне... С. 350.

7 Трифонов И.Я., Овсянкин В.А. Проблемы ликвидации эксплуататорских классов в СССР в советской историографии // Советская историография классовой борьбы и революционного движения в России. Ч. II. Л., 1967.

В годы «застоя» в целом не изменилась оценка социальной политики в годы второй пятилетки (борьба «с отдельными кулацкими и другими классово-чуждыми элементами»). В монографиях Н.Я. Гущина, по-видимому, впервые в советской литературе подвергнута критике сталинская теория «обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму».

В историографии Европейского Севера России произошли некоторые позитивные сдвиги: издаются монографии и серии статей, посвященные истории северной деревни в начале 1930-х гг., очерки по истории партийных организаций. В большинстве публикаций, которые носят историко-партийный характер, акцентируется внимание на вопросах «классовой борьбы» и почти не приводится конкретно-исторический материал1. Наиболее развернутая характеристика темы дана Л.С. Шабаловой2.

Подводя итоги третьего этапа, отметим, что, несмотря на сковывающие историков внешние условия их деятельности, произошли существенные позитивные сдвиги в изучении темы. Исследования В.П. Данилова, Н.А. Ивницкого, И.Е. Зеленина, Ю.А. Мошкова и др. сыграли огромную роль в концептуальном пересмотре истории коллективизации и политики в отношении кулацких хозяйств в современной литературе.

Качественный прорыв в изучении истории российского крестьянства, достигнутый в постсоветский период, был во многом обеспечен радикальным обновлением источниковой базы и изданием новых сборников документов. Пересмотру концепции истории российской деревни способствовало и издание на русском языке работ зарубежных исследователей3.

Социальная политика в конце 1920-х гг. рассматривается в отдельных разделах монографий, посвященных политике «ликвидации кулачества» и репрессии в деревне. Выходит серия публикаций о налоговой политике, в которых затрагиваются и отдельные сюжеты, касающиеся налогообложения кулаков . Одна из наиболее активно изучаемых проблем - причины возникновения хлебозаготовительных кризисов и методы проведения заготовок. Общепризнанным становится мнение, что массовые репрессии конца 1920-х гг. сделали раскулачивание реальностью и стали началом не объявленной еще официально политики «ликвидации кулачества». В.П. Данилов выделяет два этапа репрессивной политики в отношении кулаков: 1928 - первая половина 1929 гг. - экспроприации в судебном порядке, со вто-

' Некрасов КВ. Борьба Коммунистической партии за победу колхозного строя в Северном крае (19271937 гг.). Вологда, 1973 и др.

2 Шабалова Л.С. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в коми деревне // Актуальные вопросы истории крестьянства Европейского Севера. Сыктывкар, 1982; она же. Осуществление коллективизации в северной древне (1929-1932 гг.). Сыктывкар, 1986 и др.

3 Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы; деревня. М., 2001; Холмс Л. Социальная история России. 1917-1941. Ростов н/Д, 1994; Малиа М. Советская трагедия: История сталинизма в России. 1917-1991. М., 1991 идр.

4 Ильиных В.А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. Конец 1920-х - начало 1950-х гг. Новосибирск, 2004; Околотан B.C. Власть и налоги (1923-1936). Иваново, 2002; ЕферинаТ.В., Марискин О.И., Надькин Т.Д. Налоговая политика и крестьянское хозяйство в 1920-1930-е годы. Саранск, 1997.

рой половины 1929 г. в дополнение к судебным репрессиям начинается массовая экспроприация в административном порядке1.

Из региональных исследований отметим работы вологодского историка

B.А. Саблина, написанные на материалах северной деревни2. Исследователь анализирует социальную составляющую государственной политики в деревне, эволюцию налоговой системы в 1920-е гг., приводит сведения о кулацких (эксплуататорских) хозяйствах.

Пересмотр общей концепции истории ликвидации группы «кулаки» в начале 1930-х гг. начался с новой постановки вопроса о причинах (целях) массовых репрессий в деревне. В литературе популярна трактовка понятий «ликвидация кулацких хозяйств» и «раскулачивание» как синонимов. В отношении кулаков применялись многообразные формы репрессий как во внесудебном порядке, осуществляемые по решениям органов исполнительной власти и ОГПУ, так и в судебном порядке. Следовательно, раскулачивание (конфискация имущества) - это одна из форм репрессий в отношении кулацких хозяйств.

К числу наиболее изученных проблем относится нормативно-правовая база и методы административного раскулачивания и выселения3. Активно изучается история проведения раскулачивания и депортации на материалах отдельных районов страны. Отметим исследования, в основе которых лежит добротная и логически выстроенная фактография, опубликованные Н.Я. Гущиным (Новосибирск),

C.А. Есиковым и Т.А. Кротовой (Тамбов), С.И. Савельевым (Саратов), Т.Д. На-дькиным (Саранск), O.A. Никитиной (Петрозаводск)4.

Отдельные аспекты проблемы на материалах Северного края раскрываются в работах В.Я. Шашкова и А.П. Воробей5. Вышли также небольшие публикации, главным образом публицистического типа, показывающие политику раскулачива-

1 Данилов В.П. Введение (Истоки и начало деревенской трагедии) // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы. Т. 1: май 1927-ноябрь 1929. М., 1999. С. 38,60-61.

2 Саблин В.А. Крестьянское хозяйство на Европейском Севере России (1917-1920). М., 2009; он же. Экономика крестьянского двора на Европейском Севере России в 1920-е годы (к проблеме модернизации аграрной подсистемы). Вологда, 2006; он же. Сельскохозяйственный налог в вологодской деревне в годы нэпа (анализ налоговых кампаний 1921/22-1929/30 гг.) // Северная деревня в XX веке: актуальные проблемы истории. Вологда, 2001. Вып. 2 и др.

'* Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х годов) М., 1994; Виола Л. ОГПУ, раскулачивание и спецпереселенцы // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. М., 1999; Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930-1939 гг.: политика, осуществление, результаты. М., 2006 и др.

4 Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996; Есиков С.А. Коллективизация в Центральном Черноземье: предпосылки и осуществление (1929-1933 гг.). Тамбов, 2005; Кротова Т.А. «Ликвидировать как класс». Из истории раскулачивания тамбовского крестьянства. Тамбов, 1999; Савельев С.И. Раскулачивание: как это было в Нижне-Волжском крае. Саратов, 1994; Надькин ТД Деревня Мордовии в годы коллективизации. Саранск, 1993; Никитина O.A. Коллективизация и раскулачивание в Карелии (1929-1932 года). Петрозаводск, 1997 и др.

Шашков В.Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спецпереселенцев. 1930-1954 гг. Мурманск, 1996; Воробей А. П. Влияние структурной перестройки органов ВКП(б) на ход и результаты коллективизации в Северном крае. 1929-1930-е годы: Дисс... канд. ист. наук. Архангельск, 1999; он же. Хроника раскрестьянивания. Социализация сельского хозяйства в Северном крае //Север. 1992. № 1 и др.

ния в отдельных районах края, газетные статьи, посвященные истории репрессированных семей1.

Приоритетной темой исследований стала история выселения раскулаченных и кулацкой ссылки как на материалах страны в целом, так и в отдельных регионах2, в том числе и Северного края .

Судебные репрессии в деревне рассматриваются в работах историков-аграрников главным образом при характеристике репрессий 1932-1933 гг. по «закону о пяти колосках» и проведении хлебозаготовок 1932/33 г. Отдельные сведения о нормативно-правовой базе судебных репрессий в деревне приводятся в публикациях, посвященных истории пенитенциарной системы4.

В исторической литературе подчеркивается откровенно экспроприационный характер налоговой и заготовительной политики. Исследователи приводят отдельные сведения о признаках кулацких хозяйств, определенных в постановлениях региональных исполкомов, размерах выплаченных ими налогов и пр.5.

Среди публикаций, посвященных исследованию натурального и денежного обложения крестьян, которые рассматриваются как «функционально единые составляющие налогово-податной системы», отметим работы новосибирских историков6. Исследованию системы натуральных податей посвящены интересные публикации В.А. Ильиных7.

В центре внимания отечественной историографии находится проблема голода 1932-1933 гг., которая в последние годы приобрела заметный политический контекст. Особая заслуга в изучении этой темы принадлежит H.A. Ивницкому, И.Е. Зеленину, В.В. Кондрашину, E.H. Осколкову8.

1 Советов П.М. Янгосорский сельсовет: раскулачивание и крестьянские судьбы // Сельское расселение на Европейском Севере. Вологда. 1993; Игнатов М.К. Взгляд сквозь годы. Сыктывкар, 1998; он же. Портрет «кулацкой» семьи Терентия Уляшова И Покаяние: Мартиролог. Сыктывкар, 1998. Т. 1; Свистунов М.А., Трошкин Л.Л. Междуречье. Очерки и документы местной истории (1137-1990 гг.). Вологда, 1993; Угрюмое Б. Раскулачивание // Маяк. 1991.27 сент., 1,5,11,16 окт. и др.

2 Красильников С.А. Серп и молох...; Земсков В.Н. Спецпереселенцы. 1930-1960. М., 2003; Ивницкий H.A. Судьба раскулаченных в СССР. М., 2004; Славко Т.И. Кулацкая ссыпка на Урале 1930-1936. М., 1995 и др.

3 Игнатова Н.М. Горькие судьбы // Покаяние: Мартиролог. Т. 1. Сыктывкар, 1998.; она же. Покаяние: Мартиролог. Т. 4. Ч. 2. Сыктывкар, 2002; она же. Спецпереселенцы в Коми в 1930-1950-е гг. // Этнический фактор в демографическом развитии Республики Коми (середина XIX - начало XXI вв.). Очерки истории народонаселения. Сыктывкар. 2006; она же. Спецпереселенческая политика в 1930-50-е годы // Очерки по истории политических репрессий в Коми. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Сыктывкар, 2006; Шубин С.И. Северный край в истории России. Проблемы региональной и национальной политики в 1920-1930-е годы. Архангельск, 2000 и др.

4 Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в советском государстве (1917-1941). Уфа, 1994; Смыкалкин A.C. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997; Стецковскяй Ю. История советских репрессий Т. 1. М., 1997; Свдоркин А.И. Формирование и развитие уголовно-исправительной системы республики Марий-Эл. 1917-1998 гг. Йошкар-Ола, 1999.

5 См. напр.: Околотин B.C. Указ соч.; Еферина Т.В., Марискин О.И., Надькин Т.Д. Указ соч.

4 Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянских хозяйств. 1930-1940 гг. Новосибирск, 2000; Вып. 2: Формы и методы централизованных заготовок. 1930-1941 гг. Новосибирск, 2002.

7 Ильиных В.А. Податное обложение зернового хозяйства Сибири (конец 1920-х - начало 1940-х гг.) // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск, 2002; он же. Налогово-податное обложение сибирской деревни... и др.

s Историографический анализ проблемы дан в монографии Ковдрашева В.В. «Голод 1932-1933 годов: трагедия российской деревни» (М., 2008). В книге приведен подробный библиографический список, в котором содержится 180 наименований исследований.

Социальная политика в отношении группы «кулаки» рассматривается, как правило, в традиционных хронологических рамках. В отдельных исследованиях, посвященных изучению политики ликвидации кулацких хозяйств (решения «кулацкой проблемы»), авторы пытаются расширить хронологию и рассматривать проблему на материалах 1934-1937 гг. и даже в более поздние годы. Однако, несмотря на заявленные в исследованиях хронологические рамки, конкретно-исторический материал, показывающий особенности политики в отношении кулаков в указанные годы, фактически отсутствует1.

Отдельные проблемы, касающиеся социальной политики в отношении кулаков, затрагиваются преимущественно в работах, посвященных истории единоличных хозяйств. Изучается политика «экономического удушения единоличников» и массовые репрессии в деревне2. По мнению Ю.А. Мошкова, экономическая полигика 1934-1936 гг. воспринималась местными властями как сигнал к ликвидации индивидуальных хозяйств3.

В.А. Ильиных, анализируя социальную направленность репрессий, пришел к заключению, что «лозунг ликвидации кулачества с середины 1934 г. фактически сменяется лозунгом полной ликвидации класса крестьян-единоличников»4.

Среди исследований, раскрывающих проблему, вновь отметим указанные публикации новосибирских ученых, которым несомненно принадлежит приоритет в исследовании политики в отношении единоличников в 1930-е гг. Региональные аспекты проблемы нашли отражение в монографиях В.А. Бондарева, Е.А. Кирьяновой и Г.А. Ташлыкова5.

Большой вклад в изучение истории единоличного крестьянского двора внесли ученые Европейского Севера. В центре внимания М.А, Безнина и Т.М. Димони -модернизационные изменения аграрной экономики и раскрестьянивание в 19301960-е гг.6

Вологодские историки анализируют трансформацию крестьянского двора в колхозный период, систему крестьянских повинностей; социальный протест кре-

1 См. в частности указанную выше монографию В.Я. Шашкова.

г Зеленин И.Е. Коллективизация и единоличник (1933-й - первая половина 1935 гт.) // Отечественная история. 1993. № 3; он же. Введение. Кульминация крестьянской трагедии // Трагедия советской деревни... Т. 3; он же. Сталинская «революция сверху»...; Вылцан М.А. Репрессии против крестьян. 30-е годы 1! Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-40-е гг.). М., 1999 и др.

5 Мошков Ю.А. Советское сельское хозяйство и крестьянство в середине 1930-х годов // Трагедия советской деревни... Т. 4. С. 13-15,17,35.

4 Ильиных В.А. Политика раскрестьянивания советской деревни: налогоподатное обложение деревни в конце 1920 - начале 1940-х гг. // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Часть 1. Омск, 2002. С. 8.

Бондарев В.А. Крестьянство и коллективизация: многоукладность социально-экономических отношений отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставрополия в конце 20-х - 30-х гг. XX века. Ростов-на-Дону, 2006; Кирьянова Е.А. Деревня Центра России в 1933-1937 годах: социально-экономическое и политическое развитие. Рязань, 2004; Ташпеков Г.А. Советская партийно-государственная политика в отношении единоличных крестьянских хозяйств: историко-политический и экономический аспекты 1932-1940 гг. (На материалах Нижнего Поволжья). Саратов, 2007.

6 Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье 1950-1965 гг. Вологда, 1991; Безнин МЛ., Димони Т.М. Капитализация в российской деревне 1930-1980-х годов. Вологда, 2005; Димони Т.М. Деревня Европейского Севера России в 1930-1960-е годы: процессы экономической модернизации. Вологда, 2006 и др.

стьянства'. Особенно отметим работы М.Н. Глумной, посвященные истории единоличных хозяйств2. Историк рассматривает основные демографические и социальные характеристики единоличного крестьянства, анализирует принципы обложения сельхозналогом и порядок выполнения обязательных поставок сельхозпродуктов, приводит сведения о количестве выявленных кулацких хозяйств и размерах выплаченных ими налогов и пр.

В первой главе рассматриваются источниковые основы диссертационного исследования: видовая классификация документальных комплексов и информационные возможности изученных источников для решения поставленных исследовательских задач.

В диссертации широко представлены программно-политические и директивные документы высших органов ВКП(б), статьи теоретического и аналитико-дирекгивного характера партийных лидеров страны, законодательные документы, делопроизводственная документация управленческого уровня3.

Важнейшим документальным комплексом являются материалы высших финансовых ведомств страны4, большая часть которых выявлена диссертантом в фондах наркомфинов СССР и РСФСР. Отметим среди них протоколы и стенограммы совещаний и комиссий, создаваемых для разработки законов о сельхозналоге, нормативно-распорядительные документы (инструкции и циркуляры, разъясняющие определенные в законодательстве признаки кулацких хозяйств, особенности начисления на них налоговых платежей, порядок проведения конфискации имущества и пр.). Изучались документы информационно-статистического и аналитико-динамического характера, позволяющие рассмотреть динамику выявления кулацких хозяйств по стране в целом и отдельным регионам, проанализировать признаки идентификации кулаков, получить сведения о выплате налогов и количестве экспроприированных хозяйств.

Высокую информационную насыщенностью имеют документы НКЮ РСФСР и Верховного суда РСФСР, ОГПУ-НКВД. Нормативно-правовая база судебных репрессий изучалась на основе анализа Уголовного Кодекса РСФСР, дополнений

1 Безнин М.А., Димони Т.М. Социальный протест колхозного крестьянства (вторая половина 1940-1960-е гг.) // Отечественная история. 1999. № 3; Димони Т.М. Традиции социального протеста крестьянства и их значение для России XXI века // Россия накануне XXI века. Вып. 2. М., 1995; Безнин М.А., Димони Т.М. Изюмова Л.В. Повинности российского крестьянства в 1930-х - 1960-х годах. Вологда, 2001; Левкова М.В. Радикальный протест крестьян в начале 1930-х гг. (на материалах северной деревни) // Северная деревня в XX веке; Актуальные проблемы истории. Вологда, 2000 и др.

Глумная М.Н. Единоличное крестьянское хозяйство на Европейском Севере России в 1933-1937 гг. Дисс.... канд. ист. наук. М., 1994; она же. Землеустройство как фактор классовой политики государства в деревне в 30-х гг. // Крестьянское хозяйство: история и современность. Ч. II. Вологда. 1992; она же. Материалы сельхозналоговых кампаний как источник по истории единоличника первой половины 30-х годов Н Материальное положение, быт и культура северного крестьянства (советский период). Вологда, 2000 и др.

3 Кроме традиционно используемых публикаций официальных документов (стенограммы партийных съездов и конференций, издания «ЦК КПСС в резолюциях и решениях съездов...», СЗ СССР и СУ РСФСР и пр.) широко использованы опубликованные сборники документов, вышедшие в новейшее время (Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы: В 5 т. М., 1999-2002; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940: В 2-х кн. М., 2005-2006 и др.).

4 Большая подборка документов НКФ СССР и РСФСР опубликована в изданиях: «"Тянут с мужика последние жилы...". Налоговая полигика в деревне (1928-1937 гг.). Сборник документов и материалов» (М., 2007), Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание...

и изменений к кодексу, публиковавшихся в издании «СУ РСФСР», а также директив органов юстиции, выходивших отдельными изданиями1.

Отметим важность изучения материалов, публиковавшихся в журналах «За социалистическую законность» (Орган Прокуратуры СССР), «Советская юстиция» (Орган НКЮ РСФСР), «Судебная практика РСФСР» (Приложение к журналу «Советская юстиция»), которые почти не привлекаются в качестве источника в работах историков-аграрников2.

При изучении официальных документов, раскрывающих социальную политику в северной деревне, применялся метод фронтального просмотра больших документальных комплексов документов, которые в значительной мере и составили источниковую базу исследования. Выделим среди них два типа новых документальных комплекса. Во-первых, документы, фактически всегда находившиеся на открытом доступе, но не привлекавшиеся ранее для изучения политики в отношении группы «кулаки» (документы финансовых органов, сельских и районных налоговых комиссий, а также комиссий, создаваемых при исполкомах для рассмотрения крестьянских жалоб, поименные списки и книги учета кулацких хозяйств и пр.). Во-вторых, рассекреченные документы, подавляющее большинство которых вводится в научный оборот впервые (материалы региональных властных структур, органов суда и прокуратуры, ОГПУ-НКВД).

Среди документов партийных структур3 отметим три основных комплекса: протокольная и нормативно-распорядительная документация; текущая переписка с вышестоящими и нижестоящими партийными органами, государственными структурами, ОГПУ и НКВД, суда и прокуратуры; информационно-аналитические и отчетные материалы (отчеты и доклады, справки партийных структур по всей вертикали власти, докладные записки и сообщения комиссий, проверяющих выполнение директив нижестоящими партийными организациями, сообщения и отчеты, предоставлявшиеся партийным органам другими государственными структурами и карательными органами).

В фондах исполкомов изучались нормативные документы, протокольная и распорядительная документация, материалы комиссий, создаваемых при исполкомах для проверки проведения различных «хозяйственно-политических кампаний» нижестоящими организациями. В отчетных материалах содержится разносторонняя статистическая информация, в том числе о численности выявленных кулаков и раскулаченных семей . Изучались также документы отделов РКИ (ма-

' Сборник действующих разъяснений Верховного суда РСФСР. М., 1930; Сборник циркуляров и разъяснений Народного Комиссариата Юстиции РСФСР, действующих на 1 мая 1934 г. М., 1934.

2 В названных изданиях опубликованы многие подзаконные акты к новым редакциям статей УК РСФСР, инструкции и разъяснения Верховного суда («об участии судебных органов в осуществлении политики ликвидации кулачества как класса», «установлении классовой принадлежности обвиняемых» и «квалификации дел на подследственных кулаков», «особых мерах социальной защиты в отношении кулацких элементов» и пр.). Интересный материал, раскрывающий правоприменительную практику, содержится в опубликованных материалах заседаний и постановлениях пленумов, отчетах и докладах Верховного суда, постановлениях коллегий и отчетах НКЮ о работе органов юстиции.

3 Кроме фондов Севкрайкома партии, губкомов и окружкомов, Коми обкома партии изучались документы районных комитетов партии (7 фондов).

4 Изучены документы 28 фондов региональных исполкомов, в том числе 15 районных и 4 сельских.

5 В главах диссертации дана характеристика достоверности и полноты статистической информации, приведенной в документах исполкомов различных уровней, а также дается сравнение этой информации с данными других по происхождению источников.

териалы комиссий, проверяющих районные органы и сельсоветы, а также комиссий, рассматривающих жалобы крестьян в органы РКИ).

Большой объем фактической информации выявлен в документах региональных финансовых органов1. Нормативно-распорядительные документы позволили изучить критерии идентификации и порядок выявления кулаков, получить разнообразный статистический материал (о количестве кулацких хозяйств, налоговых платежах и конфискации имущества неплательщиков и пр.).

Отметим среди новых комплексов архивных документов материалы сельских и районных налоговых комиссий2, а также комиссий, создаваемых при исполкомах для рассмотрения крестьянских жалоб3.

Изучение этих документов позволило рассмотреть изменения в трактовке признаков, которыми обосновывался эксплуататорский характер хозяйства, и понять, за какие «антисоветские» действия крестьян относили к кулакам по признаку «политическая нелояльность», раскрыть механизм выявления кулаков и показать, из каких категорий крестьян ежегодно пополнялись «кулацкие списки».

Большой объем разносторонней информации содержится в именных (как правило, годовых) списках и книгах учета кулацких хозяйств по отдельным сельсоветам и значительно реже по районам4.

Наиболее полные и систематические материалы по истории репрессивной политики представлены в документах органов юстиции Северного края5. Изучались нормативные документы, регламентирующие порядок определения «классовой принадлежности» привлекаемых к судебной ответственности, особый порядок рассмотрения дел на кулаков и применения мер социальной защиты, участие органов юстиции в проведении «хозяйственно-политических кампаний». Широко представлена деловая переписка органов юстиции, судебно-следственная документация и протоколы совещаний работников органов прокуратуры и суда. Среди отчетных документов отметим периодические отчеты об итогах деятельности карательных органов.

Особую сложность для историка представляют документы отделов ОГПУ-НКВД, которые в основном хранятся в собственных архивах ФСБ и закрыты для исследователей. Документы выявлялись главным образом в фондах властных структур, которые информировались об «оперативно-следственной деятельности» органов ОГПУ-НКВД. Это информационные материалы в виде спецсводок (по-

1 19 фондов финансовых органов Северного края, в том числе 14 фондов финотделов райисполкомов. 1 В фондах районных исполкомов и финотделов сохранились протоколы заседаний и постановления ко-

миссий, в которых перечислялись признаки отнесения крестьян к кулакам, различные первичные материалы, прилагаемые к протоколам (решения собраний граждан деревни и групп бедноты об отнесении к кулацкой группе, справки сельсоветов о наличии эксплуататорских доходов, акты и описи изъятия и реализации имущества кулацких хозяйств и др.). В материалах комиссий сохранились заяЕшения и жалобы крестьян на неправильное отнесение к кулакам, различные справки, собранные крестьянами в качестве доказательства отсутствия нетрудовых доходов.

3 В материалах комиссий есть протоколы заседаний и документы к ним, выписки, статистическая отчетность по итогам рассмотрения жалоб и пр. В документах комиссий по рассмотрению жалоб крестьян на неправильное отнесение к кулакам изучено более 200 личных дел крестьян, в которых сохранились заявления и письма крестьян в различные властные органы и переписка по этим жалобам.

4 В документах указывался год отнесения к кулакам, состав семьи, «кулацкие» признаки, размер налоговых платежей; иногда приводились сведения о конфискации имущества и осужденных членах семьи, находящихся в «бегах» и пр.

5 9 фондов органов прокуратуры и 2 фонда судов.

священных какой-либо одной специальной проблеме) и оперсводок (содержащих оперативную информацию о ситуации и основных происшествиях за определенный период). В сводках есть материалы о политических настроениях населения и «контрреволюционных выступлениях».

При работе над диссертацией были изучены коллекции 17 центральных и 11 региональных периодических изданий, которые позволили не только получить дополнительный конкретно-фактический материал по теме, но и оценить идеологическое оформление и пропагандистскую деятельность власти.

В диссертационном исследовании широко представлены две группы документов личного происхождения. Во-первых, это документы 1920-1930-х гг., выявленные в архивах (различные формы апелляции крестьян в государственные органы, написанные в форме жалоб, письма крестьян в редакции «Крестьянская газета» и местных газет, так называемые товарищеские письма местных активистов). Во-вторых, воспоминания современников, собранные диссертантом и другими исследователями в последние годы'. Значительная часть собранных источников личного происхождения представлена в тематических сборниках документов и материалов, опубликованных в Республике Коми.

Таким образом, при работе над диссертацией была сформирована репрезентативная источниковая база, позволяющая в полной мере достичь поставленной цели и решить исследовательские задачи.

Во второй главе «"Кулаки" в большевистской теории и политической практике 1917-1927 гг.» показаны особенности социальной политики государства в первое послереволюционное десятилетие.

В главе рассматривается конструирование идеологемы «кулаки» в программно-политических документах новой власти 1917-1920 гг., социальная политика периода военного коммунизма, направленная на превращение «класса на бумаге» в реальную социальную группу крестьян.

Ликвидация частной собственности и объединение крестьян в коллективные хозяйства были определены в коммунистической программе как важнейшая из задач «диктатуры пролетариата». В борьбе за социализм «союзником пролетариата», в представлении большевиков, может быть только «класс пролетариев и полупролетариев» (батраки и беднейшие крестьяне), только их признавали «трудовым крестьянством». Все остальное крестьянство, крестьянин-собственник, - это «мелкобуржуазный класс», «живущий за счет чужого труда». При характеристике «противников социализма» произошла замена понятия «крестьянская буржуазия» на понятие «мелкобуржуазное крестьянство».

Диссертант пересматривает устойчивый стереотип отечественной историографии в характеристике «классового врага» в крестьянстве в большевистской теории (кулак - сельский эксплуататор) и делает вывод, что стратегическим «врагом социализма» после прихода большевиков к власти был объявлен крестьянин-собственник (мелкобуржуазное крестьянство).

С введением продовольственной диктатуры и созданием комбедов различаются два типа крестьян-собственников по социально-политическому признаку: сто-

1 В научно-исследовательской лаборатории «История крестьянства Европейского Севера в 20-30-е годы XX века» Сыктывкарского университета, возглавляемой диссертантом, усилиями сотрудников и студентов создан специальный фонд воспоминаний, фотографий и личных документов.

ронники и противники новой политики в деревне. Крестьяне, которые сопротивлялись государственной хлебной монополии, объявлялись «врагами экономических мероприятий Советской власти».

Для обозначения враждебно настроенной группы крестьян большевики с 1918 г. стали использовать термин «кулак», принятый в крестьянском лексиконе для негативной оценочной характеристики, а поэтому и наиболее оптимальный в пропагандистском отношении. Категория обыденного крестьянского сознания интегрируется в марксистскую категорию «классового» анализа. В общественном сознании формируется негативный имидж «врага» в виде хорошо известного плакатного кулака в зверином обличии. Термин «кулак» превращается в идеологему, внедряемую в общественное сознание для обозначения «классового врага» в крестьянстве.

Крестьянские волнения, охватившие страну и названные «кулацкими», заставили большевиков в 1919 г. внести существенные коррективы в характеристики «классового деления крестьянства» и вспомнить о забытой ими социальной группе «середняки». Теперь уже и середняки (а не только бедняки) признаются «трудовым крестьянством». Основной социально-экономический признак середняка: он не применяет наемный труд и не эксплуатирует бедноту. Между тем, по-прежнему проводится дифференциация крестьянина-собственника по социально-политическому признаку: середняк, выполняющий требования новой власти -«наш союзник, наш друг, наш соратник»; тот, кто не делает этого, - по-прежнему «классовый враг».

Таким образом, большевики создали теоретическую модель «класса кулаки» и наделили его определенными социальными и политическими характеристиками. «Кулаки» в большевистской теории - это социальная группа крестьян, которая была сконструирована по идейно-политическим критериям для устранения потенциальных и реальных противников большевистской политики в деревне.

Социальная политика была направлена на поддержку и повышение социального статуса группы, воспринимаемой как «лояльная» («бедняки»), и ликвидацию группы, названной «враждебной» («кулаки»). «Классовый террор» в отношении массовой категории крестьян, отнесенных к кулакам, превращал еще совсем недавних союзников новой власти во врагов правящего режима, что служило объективной основой для проведения против них репрессивной политики.

Важнейшую роль в создании новых социальных отношений в деревне сыграла политика власти, направленная на сознательное углубление расколов в крестьянстве и создание «классового» конфликта, при этом активно использовались ранее сложившиеся в деревне противоречия между богатыми и бедными. Сконструированная в большевистской теории социально-политическая группа «кулаки» в результате социальной политики становится реальной социальной общностью крестьян с общими интересами, толкаемой к общему типу реакции на политику власти, с общей трагической судьбой. К кулакам относили крестьян, принадлежащих к разным социальным группам, однако доля зажиточных, в том числе и сельских эксплуататоров, была повышенной.

Одна из основных особенностей формирования социальной группы «кулаки» в годы военного коммунизма заключается в том, что большевики сконструировали теоретическую модель «класса» и перешли к политике репрессий против кресть-

ян, получивших клеймо «кулак», не определив законодательно социальные границы и социально-правовую модель группы.

Анализируя особенности политики «ограничения эксплуататорских тенденций в деревне" в нэповский период диссертант акцентирует внимание на проблеме интеграции теории, политики и права

Новая экономическая политика формировалась как временное отступление от реализации партийной программы. Власть пошла на уступки крестьянину и установила «с этим последним капиталистическим классом» вынужденный (и главное - временный) союз. В программно-политических документах провозглашался принцип «классовой» социальной политики в деревне, направленной на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада.

Законодательство, определяющее земельную правоспособность крестьянина, правовое регулирование арендных отношений и применения наемного труда, было направлено на недопущение использования земельного надела как источника нетрудовых доходов и расширения эксплуататорских отношений. Оно не связывало земельную правоспособность с социальным положением гражданина или с его избирательной правоспособностью, Не предусматривало каких-либо существенных ограничений или дискриминации за социальный статус «сельский эксплуататор» («кулак»).

Характеристика законодательства о сельхозналоге показывает, что в начале нэпа налоговая политика решала фискальные, а не «классовые» задачи, размер налога зависел исключительно от величины дохода хозяйства. Элементы «классовости» появляются лишь с введением в 1925/1926 г. необлагаемого минимума для маломощных и усилением прогрессивности налогообложения для экономически крепких хозяйств. Законодательство не выделяло кулацкие (эксплуататорские) хозяйства в самостоятельную налоговую группу и не предусматривало особого порядка выплаты налога в зависимости от социального статуса.

Нормативно-правовая база, регламентирующая условия предоставления государственного кредита, до 1925 г. не содержала каких-либо указаний на различие в условиях кредитования в зависимости от социальной принадлежности. Принцип кредитования по социальным категориям крестьян был провозглашен в 1925 г., однако дифференциация условий предоставления кредитов по «классовому» признаку в законодательстве так и не была проведена до 1928 г.

Таким образом, диссертант пересматривает общепринятое в отечественной историографии утверждение о прямой «классовой» направленности социальной политики нэповского периода против кулацких (эксплуататорских) хозяйств. Объектом ограничительной политики были отношения, а не конкретные лица; она не была дискриминационной по признаку социальной принадлежности1. Этим во многом объясняется отсутствие в законодательстве нэповского периода критериев идентификации кулаков и законодательного закрепления его социально-правового статуса. «Кулаки» как самостоятельная социальная группа не была юридически оформлена и потому не имела четких социальных границ.

1 Прямые правовые ограничения в 1920-е гг. были связаны главным образом с избирательной правоспособностью (ограничения в участии «лишенцев» в деятельности различных видов кооперации). Социальные поля «лишенцев» и «эксплуататоров» пересекались, но не совпадали.

В нэповский период ярко проявилось несоответствие между «классовой» направленностью социальной политики против кулацких (эксплуататорских) хозяйств, определенной в программно-политических документах, и реализацией ее в правовую норму и политическую практику. Причину нереализованносги партийных лозунгов следует искать во внутренней противоречивости нэповской политики в деревне. Социальная полигика государства была обречена на своего рода поиск «золотой середины» между политической доктриной (требовавшей ограничить возрождение эксплуататорских хозяйств) и экономической целесообразностью (требовавшей подъема сельского хозяйства, максимально возможного увеличения продукции крестьянского хозяйства).

Содержание третьей главы диссертации раскрывает ее название - «"Кулаки" как объект социальной политики в 1928-1929 гг.».

В главе рассматривается конструирование "классового врага" в программно-политических документах власти и законодательное закрепление социально-правового статуса группы «кулаки».

Диссертант показывает конструирование теории обострения «классовой борьбы» в условиях «наступления социализма», «врагов народа» и идеологемы «кулак». Подчеркивается, что впервые со времен Гражданской войны ставится задача борьбы с кулаком не только как с держателем хлеба, но как с «врагом социализма». В документах власти признается, что при проведении хлебозаготовок середняков, успешно ведущих хозяйство и отказывающихся от продажи своей продукции государству, относили к эксплуататорам («кулацко-спекулятивным элементам»).

В конце 1920-х гг. впервые была законодательно закреплена социально-правовая модель группы «кулаки». Новое законодательство предусматривало применение дискриминационных мер к кулакам: ограничение прав на пользование землей, сдачу ее в аренду и применение наемного труда, введение запрета на кредитование и приобретение сельхозорудий и машин, вступление в колхоз. Наиболее значимыми дискриминационными мерами было определение размера налогов и заданий по заготовкам в индивидуальном порядке.

Создается законодательная база репрессий в судебном и административном порядке. Особенность нормативно-правовой базы репрессий по решению судебных органов состояла в том, что УК РСФСР 1926 г. и новые редакции статей, принятые в 1927-1929 гг., не предусматривали каких-либо различий в наказаниях за социальный статус. Особые меры социальной защиты и особый порядок возбуждения уголовного преследования в отношении кулаков определялись в секретных подзаконных актах НКЮ и Верховного суда РСФСР. Органы юстиции должны были руководствоваться не соображениями формально-юридического характера (статьями УК РСФСР 1926 г. и новыми редакциями статей), а главным образом «теневым законодательством», регламентирующим «классовый подход».

Существенные изменения были внесены в порядок применения наказаний и репрессий по решению административных органов: летом 1929 г. была узаконена полная конфискация имущества крестьян по решению сельского совета за невыполнение заданий по заготовкам и невыплату налоговых платежей, определены особые условия конфискации имущества кулаков.

В главе анализируется проблема конструирования социальных границ группы «кулаки». Диссертант рассматривает дискуссии в центральных финансовых органах страны о введении новой системы налогообложения и определении признаков нетрудовых хозяйств, изменения в критериях идентификации кулацких хозяйств в законодательстве и решениях региональных властных органов, выявление кулаков в социальной практике конца 1920-х гг.

В современной литературе популярны два утверждения, которые, по мнению диссертанта, требуют уточнения и корректировки: четкие объективные «классовые критерии» определения кулацких хозяйств, «к которым стремились большевики», не были найдены; политические признаки являлись результатом неопределенности социально-экономических признаков1.

В законодательстве о сельхозналоге на 1928/29 г. выделяются две новые группы налогоплательщиков: выплачивающие налог с процентной надбавкой (зажиточные) и в индивидуальном порядке (эксплуататорские, кулацкие хозяйства). В самой общей форме в нормативных документах наркомфинов СССР и РСФСР был приведен перечень признаков кулацких хозяйств и определены контрольные задания по их выявлению.

Первые итоги проведения кампании по выявлению кулаков (лето 1928 г.) показали, что, при непонимании местными работниками нового метода обложения и субъективного подхода к определению социальной принадлежности, к кулацким относились «трудовые» хозяйства. Особенностью проверочной кампании 1928 г., отличающей ее от всех последующих, было не выявление новых кулаков, а исключение хозяйств, не имеющих эксплуататорских доходов.

Положение о сельхозналоге на 1929/30 г. выделяло две группы кулаков: «явно кулацкие хозяйства», которые облагались налогом на общих с «трудовыми» хозяйствами основаниях, но лишались предусмотренных законодательством льгот, и «наиболее богатые», выплачивающие налог в индивидуальном порядке (не менее 2 и не более 3% всех крестьянских хозяйств).

Установление признаков «явно кулацких хозяйств» (в союзном законодательстве они были сформулированы в самой общей форме) относилось к компетенции союзных республик.

Признаки «наиболее богатых» кулацких хозяйств были перечислены в законе о сельхозналоге. В документах центральных финансовых органов разъяснялись тате наиболее распространенные эксплуататорские признаю!, как применение наемного труда, скупка и торговля. Определялся также ряд существенных ограничений в их трактовке. Во-первых, оговаривался срок действия нетрудовых доходов (предшествующий окладный год): хозяйства, имеющие нетрудовые доходы до мая 1928 г., индивидуальному обложению не подлежали. Во-вторых, указывался ограничительный минимум размера дохода, ниже которого хозяйство не могло облагаться налогом в индивидуальном порядке (500 руб., в том числе нетрудовой доход - более 125-150 руб.). В-третьих, в постановлениях местных исполкомов оговаривались количественные ограничители и по другим эксплуататорским признакам, в том числе за применение наемного труда. Предоставив краевым и област-

' Солопов А. Кого считали кулаком в 1924-1925 годах? // Трудные вопросы истории М., 1991. С. 83-100; Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1995. № З.С. 101-135 и др.

ным исполкомам право вносить изменения в перечень признаков «применительно к особенностям отдельных районов», директивы центральных финансовых органов в начальный период налоговой кампании предупреждали о недопустимости чрезмерного их расширения и дополнения, чтобы не допустить повторения ошибок предыдущего года.

В обязательных постановлениях о признаках кулацких хозяйств многих региональных органов управления, в том числе и Европейского Севера, а в налоговой практике повсеместно, установленные законодательством две категории кулаков фактически не выделялись, и все хозяйства, признанные эксплуататорскими, облагались налогом в индивидуальном порядке.

Сравнительная характеристика союзного законодательства - налогового, трудового (постановление СНК СССР 21 мая 1929 г.) и законодательства о выборах в советы (инструкция 1926 г.) позволила придти к заключению о серьезных разночтениях в определении признаков эксплуататорских хозяйств.

Итоги проведения учетной кампании (май-июль 1929 г.) показали невыполнение минимальных заданий по выявлению 2% кулацких хозяйств в большинстве районов страны. Сформулированные в законодательстве признаки эксплуататорских хозяйств и требования их строго соблюдения являлись существенным ограничителем в выявлении кулацких хозяйств.

В сентябре-октябре 1929 г. секретными директивами НКФ СССР вносятся изменения в нормативно-правовую базу, регламентирующую эксплуататорские признаки, с целью устранения «всех формальных моментов, которые в малейшей степени препятствовали полному вьивлению кулацких хозяйств». В сентябре 1929 г. НКФ СССР отменил установленный весной минимальный суммовой признак дохода, при наличии которого допускалось привлекать хозяйство к индивидуальному обложению. Местным исполкомам предписывается внести изменения в обязательные постановления: расширить признаки, служащие для определения кулацких хозяйств, и пересмотреть (или отменить) установленные ранее количественные ограничители, в том числе и по признаку применения наемного труда. НКФ СССР потребовал привлекать к обложению в индивидуальном порядке все кулацкие хозяйства, имеющие один из признаков, вне зависимости от размеров дохода (в том числе и нетрудового) или наемного труда.

С осени 1929 г. региональные органы управления в директивах, а местные работники в своей практической деятельности руководствовались не нормативно-правовой базой первой половины 1929 г., а секретными директивами центральных финансовых ведомств, принятыми осенью 1929 г.

В диссертации показан процесс пересмотра признаков кулацких хозяйств в документах местных исполкомов и финансовых органов Северного края, проведения осенью-зимой кампании «довыявления» кулаков, в результате которой их численность в течение сентября-декабря выросла более чем в четыре раза.

Из проведенного диссертантом исследования следует, что в законодательстве 1928 - первой половины 1929 гг. были сформулированы четкие и достаточно однозначные социально-экономические признаки определения эксплуататорских хозяйств. Но, позволяя выявлять эксплуататоров (их было в деревне очень мало), они ограничивали возможности выявления крестьян, с точки зрения власти «враждебно настроенных к экономической политике». Отмена основных ограничений

в трактовке эксплуататорских признаков устранила существовавшие ранее серьезные препятствия и позволила определять «классовое лицо» по политическим критериям, формально подкрепляя их социально-экономическими. Таким образом, была создана необходимая «правовая» база для превращения «кулаков» из социально-экономической группы сельских эксплуататоров в социально-политическую группу «врагов».

Анализируя социальную политику в северной деревне, диссертант рассматривает формы дискриминации и репрессий в отношении кулаков при проведении «хозяйственно-политических» кампаний.

В исследовании показаны особенности начисления и выплаты сельхозналога основными категориями налогоплательщиков, в том числе и кулацкими хозяйствами. Документы финансовых органов показывают, что с осени 1929 г. в северной деревне начинается экспроприация кулацких хозяйств и привлечение к судебной ответственности особо «злостных» неплательщиков.

На примере северной деревни раскрываются причины организации и методы проведения хлебозаготовок в потребляющих регионах страны. Подчеркивается отсутствие какой-либо экономической целесообразности в их проведении: кампания рассматривалась как средство «классового перераспределения хлебных ресурсов» и наступления на кулака, а с осени 1929 г. - и раскулачивания хозяйств. В диссертации приведены директивы центральных и региональных органов, определяющие порядок раскладки заданий по заготовкам по крестьянским дворам и методы воздействия на крестьян, не выполняющих возложенных на них задания. Осенью 1929 г. начинается кампания по «довыявлению» хозяйств, выполняющих заготовки на основе твердых (индивидуальных) заданий, в списки «твердозадан-цев» включаются хозяйства, не имеющие эксплуататорских признаков. Одновременно с определением для них твердого задания начислялся и сельхозналог в индивидуальном порядке. В документах краевых властных органов зимой 1929/30 г. открыто говорилось о необходимости увеличения заданий по хлебозаготовкам для кулацких хозяйств с целью «подвести» их под раскулачивание. Экспроприация хозяйств начинается осенью 1929 г., а зимой 1929/30 г. раскулачивание приобретает массовые масштабы.

В диссертации рассматривается складывание системы принудительного труда на лесозаготовках. Дореволюционный уровень заготовок в регионе был превзойден в середине 1920-х гг. и возможности увеличения их объемов за счет добровольного привлечения рабочей силы местного крестьянства (при почти полном отсутствии механизации лесозаготовок) были практически исчерпаны. Решить поставленную руководством страны задачу увеличения объемов лесозаготовок к концу первой пятилетки в 7-8 раз (без введения системы принудительного труда и массовых репрессий) было невозможно.

В лесозаготовительный сезон 1929/30 г. вводились «твердые» задания для кулаков. В директивах центральных и региональных органов власти не содержалось каких-либо указаний об особых условиях работы и оплаты труда «твердозадан-цев». По-вцдимому, впервые они были определены в начале 1930 г. (повышенные задания, худшие виды работ на изолированных от общей массы крестьян участках, пониженная оплата труда и пр.).

В репрессивной политике в отношении кулаков можно выделить два периода. В 1928 - первой половине 1929 гг. применяются репрессии по решению судебных органов за невыполнение заданий по заготовкам и привлечение крестьян органами прокуратуры и ОГПУ за «контрреволюционные преступления». Во второй половине 1929 г. в дополнение к указанным репрессиям начинается экспроприация кулацких хозяйств по решению органов исполнительной власти за невыполнение государственных заданий и повинностей.

В отличие от хлебозаготовительных регионов страны, где политика в отношении кулаков уже с начала 1928 г. приобретает ярко выраженный репрессивный характер, в Северном крае дискриминационные меры перерастают в массовые репрессии в административном и судебном порядке осенью1929 г.

В диссертации приведены сведения органов юстиции края о количестве осужденных (по «хозяйственно-политическим кампаниям» и социальным категориям крестьян) и применяемых мерах социальной защиты. Сравнительные данные о количестве выявленных кулацких хозяйств и осужденных кулаков показывают массовые масштабы судебных репрессий до официального провозглашения политики «ликвидации кулачества как класса».

Проведенное исследование позволило диссертанту определить особенность социальной политики рассматриваемого периода: дискриминационные меры и политические репрессии применялись к крестьянам за индивидуальный статус («кулак»), а не за принадлежность к групповой статусной позиции («кулаки»).

В конце 1929 г. власть объявила о переходе к реализации главной стратегической задачи, определенной большевистской теорией, - ликвидация «класса единоличное крестьянство» и создание «класса колхозное крестьянство». Характеристике первого этапа реализации этой задачи посвящена четвертая глава диссертации - «"Кулаки" как реальная социальная группа репрессированных крестьян (1930-1932 гг.)». Диссертант подчеркивает, что в официальном названии политики («ликвидация кулачества как класса») определены ее основная цель и особенность - ликвидации подлежали хозяйства, отнесенные к кулацким за групповой «классовый» статус.

В главе рассматривается нормативно-правовой механизм репрессий, проводимых по решениям внесудебных и судебных органов.

Формы внесудебных репрессий, осуществляемых по решению органов исполнительной власти и ОГПУ, определялись в зависимости от приписывания кулака к одной из трех категорий на основании политического (лояльность по отношению к «мероприятиям партии по социалистической реконструкции хозяйства») и социального (степень зажиточности) признаков.

Контрольные задания, определенные в нормативных документах, предусматривали ликвидировать к лету 1930 г. в основных зерновых районах 3-5% крестьянских хозяйств, что в два раза превышало официальную статистику сельских эксплуататоров (от 1,2 до 2,5% по разным районам). Таким образом, определенные властью социальные границы группы «кулаки», подлежащей ликвидации, были значительно шире социальных границ группы «сельские эксплуататоры».

В начале 1930 г. были расширены права органов исполнительной власти на применение репрессий. Во-первых, основанием для применения репрессий в форме конфискации имущества теперь уже было не только невыполнение заданий по

заготовкам и невыплата налогов, но и «хищнический убой скота», распродажа имущества и «самовольное» переселение кулацкой семьи и пр. Фактически это позволяло раскулачить любую семью, внесенную в «кулацкие» списки. Следовательно, основанием для проведения экспроприации стал не индивидуальный статус («кулак»), а принадлежность к социальной группе «кулаки». Во-вторых, в дополнение к уже существующему с лета 1929 г. праву на конфискацию имущества, органы исполнительной власти получили и право принимать решение о выселении раскулаченных семей (ответственность за проведение «операции» возлагалась на органы ОГПУ).

В диссертации проанализированы директивы властных органов Северного края, в которых определялся порядок проведения политики «ликвидации кулачества как класса» по решению внесудебных органов.

В 1930-1932 гг. были внесены существенные изменения в нормативно-правовую базу репрессий по решению судебных органов. Новые редакции статей УК РСФСР 1926 г., во-первых, установили, что в отношении кулаков для применения репрессий не требовалось обязательного предварительного административного воздействия, во-вторых, определили применение особых мер социальной защиты и особого порядка возбуждения уголовного преследования к кулакам. Следовательно, применяемые судебными органами карательные меры определялись не только совершенным преступлением («социально-опасным действием»), но и «классовой принадлежностью». Диссертант проанализировал директивные документы НКЮ и Верховного суда РСФСР, разъясняющие порядок «выявления классовой социальной физиономии обвиняемого», и предоставившие судам право переквалификации дел и мер социальной защиты в зависимости от «классовой принадлежности».

В диссертации излагаются директивы органов юстиции Северного края, раскрывающие механизм осуществления судебных репрессий, «классовый подход» в применении наказаний. Особое внимание уделяется характеристике карательной политики за преступления, связанные с лесозаготовками.

Отметим отличия в применении двух типов репрессий (по решению внесудебных и судебных органов). В отличие от административной высылки, которая носила семейный и бессрочный характер, выселение по решению суда в 1930 г. применялось в отношении лица, приговоренного к этой (основной или дополнительной) мере социальной защиты, и не затрагивало членов семьи осужденного; Срок высылки определялся приговором суда. С 1931 г. эти различия исчезают и выселению подлежат все члены семьи кулаков, находящихся под следствием или осужденных судами и органами ОГПУ. В отличие от полной конфискации всего имущества кулацкой семьи в административном порядке, в соответствии с УК РСФСР 1926 г. и новыми редакциями статей по судебному приговору отчуждалось только имущество, принадлежащее осужденному. Допускалось применение конфискации всего имущества, даже если это противоречило «формальным, ныне существующим правовым нормам».

Анализируя критерии принадлежности к социальной группе "кулаки"» диссертант рассматривает дискуссии в НКФ СССР о введении новых признаков идентификации кулацких хозяйств, изменения, внесенные в трактовку эксплуататорских признаков в законодательстве и решениях региональных органов, документы

сельских и районных налоговых комиссий, показывающие выявление кулаков в социальной практике в северной деревне.

Особенность определения социальных границ группы «кулаки» в 1930-1932 гг. состояла в том, что власть, объявив в качестве задачи ликвидацию «сельских эксплуататоров бедноты», превратила «кулаков» в особую группу крестьян, к которой официально приписывали на основе политического признака. Социальные границы группы «кулаки» расширялись за счет включения в нее все большего числа крестьян, объявленных «врагами Советской власти».

К концу 1930 г., когда в деревне было раскулачено и депортировано в северные районы страны подавляющее большинство хозяйств, выявленных в предшествующие годы, а единоличные хозяйства «ликвидировали» «кулацкие» признаки, возможности вьивления новых кулаков на основе традиционных эксплуататорских признаков были фактически исчерпаны.

В союзном законодательстве в 1931 г. впервые не были установлены контрольные задания по выявлению кулаков, а также отсутствовал традиционный перечень эксплуататорских признаков, которые теперь устанавливались СНК союзных и автономных республик, а также краевыми и областными исполкомами. Это положение вошло и в законодательство 1932 г. В Положениях 1931 и 1932 гг. и инструкциях НКФ СССР отсутствовали количественные ограничительные критерии признаков кулаков. Единственное ограничение предусматривало обложение сельхозналогом в индивидуальном порядке хозяйств, которые имели признаки «к моменту учета» или «в предшествующем окладном году».

Кардинально решить проблему выявления новых кулаков можно было двумя способами: отменить ограничение срока действия «нетрудовых доходов» и придумать новые признаки.

Региональные органы управления РСФСР изменили срок действия «кулацких» признаков, воспользовавшись отсутствием в постановлениях СНК РСФСР 1931 и 1932 гг. указаний на ограничение срока их учета предшествующим годом. В решениях местных исполкомов в 1931 г. признаки учитывались на момент введения индивидуального обложения (1928/29 г.), или, как в постановлении Севкрайис-полкома, устанавливался год учета по каждому признаку. В 1932 г., как правило, указание на год учета признаков отсутствовало.

С 1931 г. в постановления многих региональных исполкомов, в том числе и Северного края, был включен новый признак, широко применявшийся в практике выявления кулаков с осени 1929 г., но официально не указанный в законодательстве: «наличие значительных материальных накоплений» в хозяйствах «бывших крупных торговцев, промышленников».

Анализ документов сельских и районных налоговых комиссий, а также комиссий для рассмотрения жалоб крестьян позволяет сделать следующие заключения. Во-первых, в новые списки включались все хозяйства, которые не были раскулачены (или «частично раскулачены») в предыдущем году. Во-вторых, среди впервые выявленных кулаков подавляющее большинство было отнесено к этой группе по новому признаку, «проживание на ранее накопленные нетрудовые доходы», а также за такие «скрытые признаки эксплуататорской деятельности», как торговля и спекуляция. В-третьих, основным «резервом» для пополнения «кулацких» списков были крестьяне, признанные ранее «трудовыми» и исключенные из числа

кулаков, а также зажиточные' и исключенные из колхозов. В-четвертых, главную роль в определении социальной принадлежности крестьянина играл политический признак («лояльность к Советской власти»). Подтверждение политического признака «фактами эксплуататорских действий» было столь сложным делом, что налоговые комиссии постоянно обвинялись в «не оформлении фактическим материалом признаков индивидуального обложения». Как свидетельствуют крестьянские жалобы, наиболее распространенным способом «подкрепления» было придумывание признаков.

В четвертой главе рассматривается проведение политики «ликвидация кулачества как класса» в северной деревне внесудебными органами («изъятие» органами ОГПУ «контрреволюционного кулацкого актива», экспроприация кулацких хозяйств по решению органов исполнительной власти и внутрикраевое выселение раскулаченных семей), репрессии по решениям судебных органов.

Диссертант отмечает одну из особенностей проведения политики «ликвидации кулачества как класса» в северной деревне: в связи с загрузкой края переселенцами из других районов страны в первой половине 1930 г. выселение раскулаченных в административном порядке не приобрело массового характера. Крупномасштабная операция по выселению разворачивается весной-летом 1931 г. В Коми область были выселены фактически все хозяйства, числящиеся на тот момент в «кулацких» списках и имеющие трудоспособных работников. Выселение в «индивидуальном порядке» кулацких семей, члены которых были репрессированы органами ОГПУ и судами, продолжалось и в последующие годы.

Самыми массовыми формами применяемых в отношении кулаков наказаний в Северном крае были дискриминация и репрессии при выполнении налоговых платежей и государственных заданий (особенно крестьянская повинность по лесозаготовкам). Характеристика законодательства о порядке начисления налогов и заданий по заготовкам, директивных документов, регламентирующих выполнение государственных повинностей, конкретно-исторический материал, показывающий проведение этих кампаний в северной деревне, свидетельствуют об их прямой направленности на экспроприацию кулацких хозяйств.

В 1930 г. репрессии в отношении кулаков за невыполнение государственных повинностей применялись по решению органов исполнительной власти (экспроприация) и в судебном порядке (экспроприация, принудительные работы, высылка, лишение свободы), а в 1931-1932 гг. - преимущественно в судебном порядке. В работе приведены сведения о карательной политике в крае по этим видам «преступлений» (количество крестьян, привлеченных к судебной ответственности, примененные к осужденным меры социальной защиты). К концу 1932 г. было ликвидировано подавляющее большинство хозяйств, внесенных в списки кулаков с 1928 по 1932 гг.

Пятая глава диссертации - «Социальная политика в 1933-1936 гг.: от ликвидации "класса кулаки" к ликвидации "класса единоличное крестьянство"».

1 В диссертации рассмотрены определенные в директивных документах региональных мастных органов и применяемые на практике признаки зажиточных хозяйств.

В главе рассматривается проблема конструирования нового образа "классового врага" в программно-политических документах власти.

Диссертант показывает, что после провозглашенного в конце 1932 г. завершения политики «ликвидация кулачества как класса» власть конструирует новый образ «врага» в деревне, который не исчез, а лишь изменил свое «классовое лицо». Помимо «недобитого» кулака» появились «новые враги», выступающие против экономической политики власти. «Новыми врагами» объявлялись единоличники, не выполняющие государственных заданий и занимающиеся «спекуляцией», и «бывшие колхозники», исключенные из колхоза за «вредительскую работу». Изменилась и трактовка «политической лояльности» власти: если в начале 1930-х гг. - это главным образом готовность вступить в колхоз, то теперь - безропотное выполнение государственных повинностей.

В документах краевых органов выделяется два типа единоличников: «трудящиеся, выполняющие свои обязательства перед государством», и «саботирующие» их «бывшие бедняки и середняки» («спекулянты», «контрреволюционная свора саботажников»). Единоличники, которые уклоняются от выполнения налогов и заданий, «по своим антисоветским тенденциям ничем не отличаются от кулака», и, следовательно, «борьба с этими антигосударственными элементами» должна быть как с «врагами Советского государства».

Новая трактовка «классового врага» определила характер изменений, внесенных в 1933 г. в налоговое законодательство, и применяемые в социальной практике признаки социальной идентичности кулаков.

К основным «кулацким» признакам в 1933 г. относятся: 1) проживание «на ранее нажитые доходы» («бывший кулак» - сельский эксплуататор бедноты»), 2) невыполнение государственных заданий и занятие спекуляцией, исключение из колхоза («новые типы» кулаков»).

Из законодательства 1934 г. была исключена статья об отнесении к кулацким хозяйств, «злостно не выполняющих заданных им планов посева и других установленных законом государственных обязательств». В 1935 г. было продлено действие «Положения» 1934 г. Существовавший порядок налогообложения кулацких хозяйств был отменен постановлением ЦИК и СНК СССР «О продлении действия Положения о сельхозналоге» от 20 июля 1936 г.

При изучении документов налоговых комиссий не были выявлены хозяйства, впервые отнесенные к кулакам в 1933-1935 гг. на основании традиционных эксплуататорских признаков, обоснованных конкретными фактами эксплуатации после 1928 г. Применение наемного труда, аренды-сдачи земли и средств производства, наличие промышленного заведения и пр. указывались в дополнение к новым признакам, установленным налоговым законодательством.

Подавляющее большинство «новых» кулаков в 1933 г. имели признак: «невыполнение государственных обязательств». После отмены этого признака большая их часть (не раскулаченных) вновь оказалась в списках 1934 и 1935 гг., и эксплуататорский характер (в дополнение к другим признакам) подтверждался невыполнением госпоставок. К кулакам относили за «проживание на ранее нажитые доходы» («дореволюционное прошлое»), «вычищенных» из колхозов и занимающихся «систематической спекуляцией». После исключения из законодательства осенью 1933 г. отдельной группы «зажиточные» почти все из них автоматически были за-

писаны в списки кулаков. В протоколах, как правило, или отсутствовали конкретные факты, подтверждающие наличие эксплуататорских признаков, или указывались придуманные признаки. Количество не подтвержденных фактами постановлений налоговых комиссий из года в год возрастало. Среди признаков кулацких хозяйств указывался, как и ранее, политический признак.

Многие крестьянские хозяйства, отнесенные к кулакам в 1933-1935 гг., в предыдущие годы уже побывали (иногда и несколько раз) в кулаках, причем подавляющее большинство из них были исключены из списков кулаков из-за «отсутствия признаков эксплуатации». В 1933-1935 гг. у этих хозяйств были вновь «обнаружены» эксплуататорские признаки за счет новых, установленных законодательством признаков, а также в результате придумывания таких признаков, как «эксплуатация наемного труда», «закабаление бедноты путем ростовщичества», «сдача в аренду сельскохозяйственных угодий» и др.

Анализируя социальную политику в северной деревне, диссертант показывает, что она была направлена не только на ликвидацию крестьянских хозяйств, официально объявленных «кулаками», но и ликвидацию оставшихся в деревне хозяйств крестьян-единоличников.

В исследовании показан экспроприационный характер налоговой политики в отношении различных категорий единоличных хозяйств. Для кулацких хозяйств были введены твердые ставки, устанавливаемые с целью конфискации имущества неплательщиков. Размеры налогов превышали не только «доходы», но и денежные суммы, вырученные от продажи имущества.

В условиях общей политики наступления на единоличников увеличиваются налоговые платежи «трудовых» хозяйств. Приведенные в диссертации сведения о размерах обязательных налоговых платежей, а также документы, характеризующие налоговую практику в северной деревне, показывают, что сельсоветы «завышали учет доходов» единоличников, «искусственно создавали неплательщиков» и «встали на путь ликвидации последних».

Экспроприационный характер в отношении единоличников носит и заготовительная политика. Была изменена система заготовок сельхозпродукции и установлены «имеющие силу налога» твердые обязательства по сдаче продуктов по государственным ценам. Кулакам определялись повышенные нормы заготовок (полуторный или двойной размер к нормам «трудовых» единоличников в зависимости от видов сельхоззаготовок). К выполнению госпоставок привлекались все единоличники «независимо от их имущественного положения» и наличия сельскохозяйственных продуктов, по которым проводятся заготовки» (в том числе и безземельные, и не имеющие скота).

Ужесточаются карательные меры за невыполнение повинностей в отношении всех категорий единоличников. Во-первых, был изменен порядок привлечения крестьян к административной и судебной ответственности за сокрытие имущества и невыполнение налоговых, платежей. Если по действующему ранее законодательству за сокрытие имущества от налогового обложения крестьянин привлекался в первый раз к ответственности в административном порядке, то с ноября 1932 г. этот вид «преступлений» сразу преследовался в уголовном порядке. Во-вторых, для всех единоличников (а не только кулаков) в январе 1933 г. было отменено обязательное применение административных мер за невыполнение натуральных

поставок и установлена судебная ответственность. В-третьих, в конце 1934 г. была отменена юридическая неприкосновенность имущества «трудовых» единоличников, ограждавшая их раньше от конфискации всего имущества.

За невыполнение государственных повинностей применялись репрессии по решению органов исполнительной власти и судебным приговорам, в результате которых хозяйства единоличников ликвидировались. В массовом масштабе трудоспособные единоличники привлекались к судебной ответственности.

Террор в отношении крестьян-собственников из избирательного (за социальную принадлежность к группе «кулаки») превращается в террор всеобщий (за принадлежность к группе «единоличники»).

В Заключении подведены основные итоги диссертационного исследования.

Определяющую роль в структурировании социального пространства России/СССР периода «построения социализма» играло государство, создававшее новые конфигурации социальной структуры. В основе социального конструирования лежал идеологический проект, определявший лояльные и враждебные государству социальные группы. Идеологические конструкции «союзников» и «врагов» превращались в объективные социальные конструкции, когда они становились руководством к действию государственных органов.

Социальная группа «кулаки» - один из наиболее ярких примеров как идеологический конструкт приобретает форму реального (объективного) социального существования.

Идеологема «кулак» конструировалась в программно-политических документах власти для обозначения «врагов социализма» («экономической политики Советской власти») и «эксплуататоров трудового народа» для устранения потенциальных и реальных противников большевистской политики в деревне. Особенностью механизма конструирования социальной группы «кулаки» является отсутствие до конца 1920-х гг. нормативно закрепленного правового статуса группы и критериев социальной идентификации. «Кулаки» как самостоятельная социальная группа не была законодательно оформлена и потому не имела четких социальных границ.

В конце 1920 - первой половине 1930-х гг. с помощью законов и подзаконных актов, определявших дискриминационных меры и репрессии в отношении кулаков, был сконструирован социальный статус группы, определены ее социальные границы и механизм отбора крестьян, попадающих в эту часть социального пространства. При определении конкретных лиц, обладавших «кулацкими» признаками, происходила целевая интерпретация фактов и поступков крестьян.

«Статус на бумаге», существующий в нормативных актах, становился реальным социальным статусом в результате социальной политики государства.

В политике государства в отношении группы «кулаки» в конце 1920 - первой половине 1930-х гг. можно выделить три этапа. Особенность первого этапа (19281929 гг.) состояла в том, что дискриминационные меры и репрессии применялись к крестьянам за индивидуальный статус («кулак»), а не за принадлежность к групповой статусной позиции («кулаки»). Основная цель и особенность социальной политики на втором этапе (1930-1932 гг.), включавшей применение многообразных дискриминационных и репрессивных мер, определены в ее в официальном

названии - ликвидации подлежали хозяйства, отнесенные к кулацким за групповой социальный («классовый») статус. На третьем этапе (1933-1936 гг.), после официально провозглашенного завершения полигики «ликвидации кулачества как класса», социальная политика в деревне была направлена не только на ликвидацию крестьянских хозяйств, отнесенных к кулакам («недобитый кулак»), но и ликвидацию хозяйств единоличников.

В результате «социалистических преобразований сельского хозяйства» был ликвидирован «класс мелкобуржуазное крестьянство» («класс мелких собственников») и создан новый «класс» - «колхозное крестьянство».

Публикации по теме диссертации

Монографии:

1. Доброноженко Г.Ф. Коллективизация на Севере. 1929-1932 гг.: Монография. Сыктывкар: СыктГУ, 1994. - 12,0 п.л.

2. Доброноженко Г.Ф. Коми деревня в 30-е годы XX в.: политические репрессии и раскулачивание: Монография. Сыктывкар: СыктГУ, 2007. - 21,0 п.л.

3. Доброноженко Г.Ф. Кулак как объект социальной политики в 20-е - первой половине 30-х годов XX века (на материалах Европейского Севера России): Монография. СПб: Наука, 2008.-42,5 п.л.

4. Доброноженко Г.Ф. «Ликвидировать как класс»// Покаяние: Мартиролог. Том 1. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1998. - 103,6 п.л./3,5 п.л.

5. Доброноженко Г.Ф., Шабалова Я.С. Спецпереселенцы в Ухтоечлаге (1932-1936 гг.) // Покаяние: Мартиролог. Т. 8. Ч. 3. Сыктывкар: Коми респ. благотв. общ. фонд жертв полит, репрессий «Покаяние», 2008. - 7,5 п.л./3,75 п.л.

Документальные издания

6. ВЧК-ОПТУ о политических настроениях северного крестьянства 1921-1927 гг. (По материалам информационных сводок ВЧК-ОГПУ) / Сост. Г.Ф. Доброноженко. Сыктывкар: СыктГУ, 1995.- 11,2 п.л.

7. Спецпоселки в Коми области. По материалам сплошного обследования (май-июнь 1933 г.): Сб. документов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Науч. консультант H.A. Ив-ницкий. Сыктывкар: СыктГУ, 1997. - 16,8 п.л./8,4 п.л.

8. Покаяние: Мартиролог. Кулацкая ссылка в Коми области в первой половине 1930-х годов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Науч. ред. Г.Ф. Доброноженко. Т. 4. Ч. 1. Сыктывкар: Коми респ. благотв. общ. фонд жертв полет, репрессий «Покаяние», 2001. - 102,2 п.л./51,1 п.л.

9. Покаяние: Мартиролог. Раскулачивание в Коми области в первой половине 1930-х годов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Т. 6. Сыктывкар: Коми респ. благотв. общ. фонд жертв полит, репрессий «Покаяние», 2004. - 103,6 п.л./56 п.л.

10. Раскулачивание и крестьянская ссылка в социальной памяти людей: Исследования, воспоминания, документы / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар: СыктГУ, 2005. -17,1 п.л /8,55 п.л.

11. Крестьянские дети в детских домах Коми области в 1930-е годы: Исследования, документы, воспоминания / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Науч. консультант H.A. Ивницкий. Сыктывкар: Коми респ. благотв. общ. фонд жертв полит, репрессий «Покаяние», 2008.-62,4 п.л /31,2 п.л.

Статьи в научных журналах (в соответствии с перечнем ВАК):

12. Доброноженко Г.Ф. «Кулак» во второй половине XIX в. - 20-е гг. XX в.: общеупотребительное слово - научный термин - идеологема // Вестник Тамбовского университета. Серия «Гуманитарные науки». - 2008. - Выпуск 12 (68). - 0,75 п.л.

13. Доброноженко Г.Ф. «Классовый враг» в крестьянстве в большевистской теории и политике 1917-1937 гг. // Вестник Поморского университета. Серия "Гуманитарные и социальные науки". - 2008. - № 12. - 0,6 пл.

14. Доброноженко Г.Ф. Дифференциация северного крестьянства в середине 1920-х годов в интерпретации губернских органов: экономическая или классовая? // Вестник Поморского университета. Серия "Гуманитарные и социальные науки". - 2009. - № 1. - 0,45 п.л.

15. Доброноженко Г.Ф. Противоречия налоговой политики в деревне 1921-1927 годов: между «классовой» справедливостью и экономической целесообразностью // Вестник Тамбовского университета. Серия «Гуманитарные науки». - 2009. Выпуск 3 (71). - 0,65 п.л.

16. Доброноженко Г.Ф. Сельхозналог в 1928/29 и 1929/30 гг. в северной деревне: принципы начисления и методы выполнения // Вестник Поморского университета. Серия "Гуманитарные и социальные науки". - 2009. - № 9. - 0,5 пл.

17. Доброноженко Г.Ф. Методология анализа социальной группы «кулаки» в отечественной историографии // Российская история. - 2009. - № 5. - 1,25 пл.

18. Доброноженко Г.Ф. Методы ликвидации эксплуататорских отношений и кулацких хозяйств в партийных дискуссиях 1928-1929 гг. // Вестник Поморского университета. Серия "Гуманитарные и социальные науки". - 2010. - № 1. - 0,25 п.л.

Статьи в научных сборниках, препринты

19. Доброноженко Г.Ф. Коми деревня в начальный период сплошной коллективизации (некоторые итоги и направления изучения проблемы) // Серия препринтов «Научные доклады». Выпуск 291. Сыктывкар: КНЦ УрО РАН., 1992. - 1,25 пл.

20. Доброноженко Г.Ф. Северная деревня в середине 20-х годов: сельскохозяйственное производство и материальное положение крестьянских хозяйств // Материальное положение, быт и культура северного крестьянства (советский период): Межвузовский сб. науч. трудов. Вологда: ВГТШ, 1992. - 0,6 п.л.

21. Доброноженко Г.Ф. Северная деревня в период «борьбы с перегибами» в колхозном строительстве. Итоги и задачи исследования // Труды института языка, литературы и истории Коми научного Центра УрО РАН. Вып. 54. Сыктывкар, 1993. - 0,5 п.л.

22. Доброноженко Г.Ф. «Классовый противник» диктатуры пролетариата: крестьянская буржуазия или мелкобуржуазное крестьянство? // Рубеж. Альманах социальных исследований. -1997.10-11.-0,8 п.л.

23. Доброноженко Г.Ф. Кто такой "кулак": трактовка понятия "кулак" во второй половине XIX в. - 20-е гг. XX вв.) // Социальная стратификация России: история и современность: Сб. трудов. Сыктывкар: СыктГУ, 1999. -1,9 п.л.

24. Доброноженко Г.Ф. Дискуссии о дифференциации крестьянства и признаках сельской буржуазии в российской экономической литературе 1920-х гг. // Социальная стратификация России: история и современность: Сб. трудов. Сыктывкар: СыктГУ, 1999. - 2,2 пл.

25. Доброноженко Г.Ф. Интерпретация социальной группы "кулак" в российской литературе: социально-экономические группы или результат властной номинации? // Российская по-лития: прошлое, настоящее, будущее: Сб. трудов. Сыктывкар: СыктГУ, 2002. - 1,9 п.л.

26. Доброноженко Г.Ф. «Кулак» в российском обществознании: социально-экономическая группа или результат властной номинации? // Рубеж. Альманах социальных исследований. -2003.-№8.-1,2 пл.

27. Доброноженко Г.Ф. «Классы» в крестьянстве и проблем «классовой» принадлежности в политико-идеологической полемике в партии большевиков 1920-х гг. // Российская полития: прошлое, настоящее, будущее: Сб. трудов. Вып. 2. Сыктывкар: СыктГУ, 2006. - 2,8 п.л.

28. Доброножеико Г.Ф. Идеологема «кулак» как инструмент манипулирования общественным сознанием (1918-1920 гг.) // Становление н развитие системы управления в России: Сб. науч. статен. Сыктывкар, 2009. - 1,0 пл.

Материалы международных, всероссийских и региональных конференций

29. Доброножеико Г.Ф., Сметашш А.Ф. Советская историческая литература о колхозном строительстве па Европейском Севере (1917-1941 гг.) // Итоги п задачи изучения аграрной истории СССР в свете решении XXVII съезда КПСС: Тезисы докладов XXI сессии Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Казань, 1986. -0,3 п.л./0,15 п.л.

30. Доброножеико Г.Ф. Крестьянство и государственная политика в 1920-е годы: изменения в политических настроениях крестьянства // Материалы Второй Годичной сессии Ученого совета СГУ. Сыктывкар. 1995. - 0,7 п.л.

31. Доброножеико Г.Ф., Ильин В.И. «Кулачество» как феномен социального конструирования // Социальная стратификация: история и современность: Тезисы докл. Вссрос. науч. конф. Сыктывкар: СыктГУ. 1996.-0,4 п.л./0,2 п.л.

32. Доброножеико Г.Ф. Дсфшшцпп понятий "кулак" п "сельская буржуазия" // Политические репрессии в России. XX век: Материалы регион, науч. конф. Сыктывкар: СГУ, 20010,4 п.л.

33. Доброножеико Г.Ф., Еремина Е.В. «Зажиточный» п «кулак» в интерпретации крестьян Европейского Севера во второй половине 1920-х годов (По материалам крестьянских писем) // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. XXVII сессия по аграрной истории Восточной Европы: Тезисы докладов и сообщений. М., 2000.-0,3 п.л./0,15 п.л.

34. Доброножеико Г.Ф. Методология анализа социальной группы «кулаки» в российской литературе // Сословия, классы, страты российского общества: история и современность: Материалы междупар. науч.-теор. конф. СПб., 2002.-0,7 п.л.

35. Доброножеико Г.Ф. Причины социального неравенства и признаки кулака в интерпретации северного крестьянства в 20-е годы XX века // Сельская Россия: прошлое п настоящее (исторические судьбы северной деревни): Материалы докл. Всерос. науч.-практ. конф. Москва-Сыктывкар, 2006. - 0,65 п.л.

36. Доброножеико Г.Ф. От ндеологемы «кулак» к реальной социальной группе репрессированных крестьян (1917-1937 гг.) // Репрессивная политика и сопротивление несвободе: Материалы Всерос. науч. конф. Сыктывкар, 2009. - 0,6 п.л.

ИПО СыктГУ. Заказ № 124. Тираж 100 экз. Усл.пл. 2,5.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Доброноженко, Галина Федоровна

Введение.

Глава I. Историография и источниковая база темы исследования.

§ 1. Социальная группа «кулаки» как объект научного анализа: теоретические подходы. /.

§ 2. Социальная политика в отношении группы «кулаки» как предмет научного анализа в исторической литературе с

§ 3. Источниковая основа исследования.

Глава И. «Кулаки» в большевистской теории и политической практике 1917-1927 гг.

§ 1. От идеологемы «кулак» к реальной социальной группе репрессированных крестьян (1917—1920 гг.).

§ 2. «Ограничение эксплуататорских тенденций в деревне»: проблема интеграции теории, политики и права (1921-1927 гг.).

Глава III. «Кулаки» как объект социальной политики в 1928-1929 гг.

§ 1. Конструирование «классового врага» и социально-правового статуса группы «кулаки».

§ 2. Критерии идентификации кулаков: конструирование } социальных границ.". 185 "

§ 3. Социальная политика в северной деревне: дискриминация и репрессии в отношении кулаков за индивидуальную идентичность.

Глава IV. «Кулаки» как реальная социальная группа репрессированных крестьян (1930-1932 гг.).

§ 1. Нормативно-правовой механизм проведения политики ликвидация кулачества как класса».

§ 2. Критерии принадлежности к социальной группе «кулаки».

§ 3. Социальная политика в северной деревне: «кулаки» как объект дискриминации и репрессий за групповую идентичность.

Глава V. Социальная политика в 1933—1936 гг.: от ликвидации класса кулаки» к ликвидации «класса единоличное крестьянство»

§ 1. Конструирование нового образа «классового врага»: обоснование продолжения политических репрессий.

§ 2. «Кулаки»: новые критерии социальной идентичности.

§ 3. Репрессивная политика в северной деревне: экспроприация хозяйств единоличников.

Введение диссертации2010 год, автореферат по истории, Доброноженко, Галина Федоровна

Актуальность темы исследования определяется научно-познавательной целесообразностью. В области исторического познания нет, и не может быть, окончательного вердикта. Современный этап развития общества побуждают историческую мысль к пересмотру устаревших концепций, критической оценки и «переплавки» всех накопленных знаний с целью формирования нового представления о прошлом.

Потребность дальнейшего изучения и переосмысления сложившихся ранее представлений на социальную политику государства в отношении группы «кулаки» обусловлена противоречием между большим объемом историко-эмпирического материала по теме и недостаточной степенью ее теоретического анализа и обобщения в системном виде. Поэтому важным аспектом актуальности является необходимость разработки новых теоретических подходов на основе различных концепций и теорий, применяемых в современных социальных науках.

Практически-политическая актуальность исследования истории социальной политики советского государства, определяется необходимостью осмысления социально-генетического наследия, которое «досталось» современному обществу. Модернизационные процессы, происходящие в стране, актуализируют интерес исследователей к изучению опыта российских модернизаций, в том числе и «советской» модели 1920-х — 1930-х гг.

Представляется, что главным печальным итогом всех российских модернизаций XVIII—XX вв. было забвение интересов крестьянина, который вынес на своих плечах все тяготы модернизационных преобразований, но так и не смог освободиться от унизительных форм угнетения и исполнить свою вековую мечту о «вольном труде на своей земле». Поэтому не случайно, что реформаторские начинания последних десятилетий сталкиваются с наибольшими трудностями именно в аграрной сфере.

Изучение истории российского крестьянства в годы драматического преобразований в аграрной сфере конца 1920-х - 1930-х гг. имеет актуальное нравственное значение. Забвение своей истории, а тем более ее самых мрачных страниц, обернувшихся разорением, унижением и уничтожением миллионов наших соотечественников, чревато повторением пережитой трагедии. Нравственное покаяние позволяет надеяться, что преступления перед народом — это трагическая страница нашего прошлого, и человек, его жизнь станет главным мерилом всех ценностей современного общества.

Степень научной разработанности темы. В основу историографического обзора литературы, анализ которой представлен в первой главе диссертации, положен хронологический принцип.

На основе качественных изменений в уровне теоретического осмысления темы, состояния источниковой базы и круга изучаемых вопросов в развитии историографического процесса в советский период автор выделяет три этапа.

Основной качественной характеристикой первого этапа (1930-е — середина 1950-х гг.) является постановка исследований в жесткие идеологические рамки соответствия «генеральной линии партии». Публикации, изданные в 19301940-е гг., носили пропагандистский характер и не оказали влияния на последующее развитие исследовательских работ. Первые работы, имевшие историографическое значение, вышли в конце 1940 - первой половине 1950-х гг.

Серьезные сдвиги в единомыслии ученых приходятся на вторую половину 1950 - середину 1960-х гг. В годы «хрущевской оттепели» были опубликованы исследования, выводы и положения которых ставили под сомнение основные положения «сталинской концепции коллективизации».

Во второй половине 1960 - первой половине 1980-х гг. историки-аграрники вновь были поставлены в жесткие идеологические рамки. Однако исследования историков-«шестидесятников» стали историографическим фактом и восстановить «сталинскую концепцию» в полном объеме не удалось. Резко увеличилось количество исследований, появились фундаментальные издания по аграрной истории, не потерявшие своей научной значимости и сегодня.

Постсоветский период в развитии научной историографии аграрной истории, как и всей отечественной исторической науки, в решающей степени явился результатом идейных, социально-политических и экономических перемен, происходивших в стране. Радикально обновляется источниковая база и расширяется проблематика исследований, идет процесс активного концептуального переосмысления истории российской деревни.

Историографический обзор литературы по теме диссертационного исследования предполагает характеристику: 1) теоретических моделей группы «кулаки» как объекта научного анализа, 2) социальной политики в отношении группы «кулаки» как предмета исследований в исторической литературе.

Характеристика теоретических подходов, применяемых в современной отечественной литературе при изучении социальной группы «кулаки» позволяет сделать следующие заключения. В современной литературе доминирует традиционный объективистский подход, рассматривающий категории социальной политики государства как теоретические слепки реальных социальных групп («кулаки», «середняки», «бедняки»), как они понимались в 1920-1930-е гг.

Историки-«объективисты» признают существование в нэповской деревне социальной группы «сельские эксплуататоры» («кулаки»), после ликвидации которой (в конце 1920 — начале 1930-х гг.) экспроприировались хозяйства середняков и бедняков. Следовательно, термином «кулак» называются две разные по своему социальному составу группы: в 1920-е гг.- «сельские эксплуататоры», первой половине 1930-х - «трудовые крестьяне». Противоречие между традиционной трактовкой группы «кулаки» и утверждением о массовом раскулачивании крестьян, принадлежащих к другим социальным группам, ис-торики-«объективисты» пытаются разрешить изменением терминологии в отношении раскулаченных крестьян («зажиточные»). Современное состояние с используемой историками системы терминов и понятий свидетельствует о необходимости переосмысления объективистского подхода.

- Противоречие между традиционным подходом и новыми представлениями о социальных границах группы «раскулаченные» приводит к возникновению конструктивистской позиции, сторонники которой отрицают существование эксплуататоров (кулаков) после массовой экспроприации 1918—1919 гг. «Кулаки» - это идеологический персонаж, созданный в большевистской идеологии.

В 1990-е гг. появились исторические исследования, в которых при анализе социальной дифференциации российского общества проявилась новая интегративная тенденция. Высказывается мнение об определяющей роли в структурировании социального пространства советского государства, которое в условиях слома старой социальной структуры и создания новой присвоило себе все объективные классовообразующие функции общества. Признается создание административными мерами государства новых социальных групп («спецпереселенцы», «колхозное крестьянство» и пр.).

Анализ степени изученности социальной политики в отношении группы «кулаки» в общероссийской литературе позволяет сделать следующие выводы:

- Исследователи активно изучают формы государственного принуждения в отношении крестьян при проведении налоговых и заготовительных кампаний конца 1920 — первой половины 1930-х гг. В научный оборот введен новый комплекс исторических источников, раскрывающих политические репрессии по решениям органов исполнительной власти и ОГПУ при проведении политики «ликвидации кулачества как класса».

Одной из малоизученных проблем следует признать эволюцию признаков кулацких хозяйств в законодательстве и социальной практике 1928-1936 гг. Фрагментарно затрагиваются вопросы, связанные с репрессиями по решению судебных органов при проведении политики «ликвидации кулачества как класса». По-прежнему не принадлежит к приоритетным темам исследований социальная политика в отношении группы «кулаки» в 1933-1936 гг.

Для современных исследований историков-аграрников Европейского Севера характерно заметное расширение тематики и формирование системных исторических представлений о процессе раскрестьянивания в 1930—1960-е гг. (трансформация единоличного крестьянского хозяйства в колхозный период, эксплуатация северной деревни и система крестьянских повинностей). В исследованиях, посвященных социальной политике в отношении единоличников, приводятся отдельные сведения, касающиеся кулацких хозяйств.

В центре внимания историков - административное раскулачивание в начале 1930-х гг. и история депортации раскулаченных семей из других регионов страны в Северный край. Не стала предметом специального анализа проблема социальных границ группы «кулаки». К числу тематических лакун следует отнести дискриминационные меры и экспроприацию кулацких хозяйств за невыполнение государственных повинностей в конце 1920-х — первой половине 1930-х гг., репрессии по решению судебных органов.

Из вышесказанного следует, что в региональной литературе отсутствуют обобщающие исследования социальной политики в отношении группы «кулаки» в Северном крае в конце 1920 — первой половине 1930-х гг.

Объектом исследования является социальная группа «кулаки».

Слово «кулак», появившееся в середине XIX в., употреблялось в деревне как бранное, соответствующее «плуту» и «негодяю». Презренную кличку «кулак» получали крестьяне, имевшие нечестный, нетрудовой доход (ростовщики, скупщики и торговцы)1. Слово, применяемое для негативной оценочной характеристики односельчан, не являлось понятием, используемым в деревне в отношении какой-либо социальной группы крестьян.

В художественно-публицистической и научной литературе противопоставлялись кулаки (ростовщики и торговцы) и зажиточные мужики (крестьяне-земледельцы), «кулаческие» и производственные методы

1 Определение слова «кулак», распространенного в крестьянской среде, приводится в словаре В. Даля: «Кулак. Скупец, скряга, перекупщик, переторговец, сводчик, <.> живет обманом, обсчетом, обмером» (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1989. Т. 2. С. 215). хозяйствования. Кулаком считали зажиточного крестьянина, в хозяйстве которого доминировали торговая и ростовщическая формы капитала1.

В.И. Ленин в работах дореволюционного периода также выделял два типа сельской буржуазии: торгово-ростовщическая» («кулаки») и «капиталистические предприниматели» («зажиточные хозяева»). «Кулака-ростовщика В.И. Ленин считал исторически преходящим типом буржуазии, соответствующим незрелым формам капитализма в деревне2.

В программных документах власти в годы военного коммунизма термин «кулак» стал использоваться для обозначения «классового врага», который трактовался как синоним понятия «крестьянская буржуазия»3.

Синонимичность терминов «кулак» и «крестьянская буржуазия» («сельские эксплуататоры»)4 утверждается в отечественной литературе с 1930-х гг.5

Одним из наиболее сложных и принципиальных является вопрос о соответствии большевистской трактовки группы («класса») «кулачество» социальным реалиям исследуемого периода.

В основе авторской концепции лежит положение, что социальные рамки группы «кулаки» как объекта политики государства в конце 1920-первой половине 1930-х гг. были значительно шире социальных рамок официально декларируемой социальной категории «кулаки» как «сельских

1 Сазонов Г.П. Ростовщичество — кулачество. Наблюдения и исследования. СПб., 1884. С. 86, 179; Постников В.Е. Южно-русское крестьянство. М., 1891. С. XVII, 114, 117, 144; Энгельгард А.Н. Письма из деревни. 1872-1887 гг. М., 1987. С. 521-522.

2 Ленин В.И. Поли. собр. соч. М., 1974. Т. 1. С. 110, 507; Т. 3. С. 69-70, 169, 177-179, 383 и др.

3 Трактовка большевиками терминов «кулак», «крестьянская буржуазия», «буржуазное крестьянство», «мелкая буржуазия», «крестьянин-хозяин» приведены в главе II § 1 «От идеологемы "кулак" к реальной социальной группе репрессированных крестьян (1917—1920 гг.)».

4 «Кулачество» — это социально-экономический слой «капиталистических предпринимателей в земледелии, живущий за счет капитала, накопленного на эксплуатации трудящегося крестьянства» (Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. 3-е изд., доп. М., 1987. С. 262; Краткий политический словарь. 2-е изд., доп. М., 1980. С. 207; Трапезников С.П. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. В 2-х т. М., 1967. Т. 2. С. 174).

5 Развернутый анализ трактовки слова «кулак» приведен в исследованиях диссертанта («Кулак» во второй половине XIX в. - 20-е гг. XX в.: общеупотребительное слово — научный термин -идеологема // Вестник Тамбовского университета. Серия «Гуманитарные науки». 2008. Выпуск 12 (68); Кто такой "кулак": трактовка понятия "кулак" во второй половине XIX в. - 20-е гг. XX вв.) // Социальная стратификация России: история и современность: Сб. трудов. Сыктывкар: СыктГУ, 1999; Кулак как объект социальной политики в 20-е - первой половине 30-х годов XX века (на материалах Европейского Севера России). СПб, 2008). эксплуататоров». Диссертант считает необходимым отказаться от использования терминов «кулаки» и «сельские эксплуататоры» как синонимов. «Кулаки» — это социальная группа крестьян, подвергшаяся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам.

Предметом исследования является социальная политика государства в отношении группы «кулаки» в 1928-1936 гг.

Социальная политика государства направлена на регулирование социальной структуры и представляет собой совокупность разноуровневых управленческих воздействий на жизнедеятельность различных групп населения с целью обеспечения стабильности политической власти и воспроизводство тех социальных ресурсов, из которых оно черпает себе поддержку1. Цели и социальные приоритеты этой политики определяются государственной идеологией .

В основе советской модели социальной политики в послереволюционной России/СССР лежала большевистская идеология, которая определяла цели власти, и факторы, способствующие или препятствующие реализации этой цели. Важнейшим элементом идеологии является представление о том, какие социальные группы являются опорой государства («союзники»), а какие играют разрушительную роль («враги»).

Социальная политика в деревне была направлена на повышение политико-административными средствами социального статуса группы, воспринимаемой как «лояльная» (бедняки), и понижение статуса или ликвидацию (в годы военного коммунизма и коллективизации) группы, воспринимаемой как «враждебная» (кулаки).

1 Социологическая энциклопедия. В 2-х т. / Рук. научного проекта Г.Ю. Семигин; гл. ред. В.Н. Иванов. Т. 2. М., 2003. С. 216; Политология. Энциклопедический словарь». М., 1993. С. 358359; Социальная политика: парадигмы и приоритеты. М., 2000. С. 5.

2 Так социальная политика современных западных государств и постсоветской России определяется исходя из основных задач, которые ставит «социальное государство». Это общегуманистическая задача (создание условий для реализации социально-культурных и духовных потребностей конкретного человека), экономическая (отношение человека как к абсолютному ресурсу развития производительных сил), политическая (создание прочного фундамента и ресурса политической стабильности и развития), культурно-историческая (сохранение богатейших традиций и опыта прошлого в сочетании с инновациями).

Предмет диссертационного исследования охватывает следующие ключевые проблемы:

1) конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах правящей партии;

2) создание социально-правовой модели группы «кулаки» с помощью законов и подзаконных актов, в которых конструируются социальные границы и социальный статус группы;

3) социальная практика государства в отношении группы «кулаки», направленная на превращение теоретического конструкта в реальную социальную группу крестьян.

Детальное рассмотрение всех аспектов социальной политики в отношении группы «кулаки» в Северном крае в 1928—1936 гг. в рамках одной работы невозможно. Поэтому в целях более глубокого и тщательного анализа автору пришлось сделать некоторые ограничения. Во-первых, в работе не ставится задача изучения всех дискриминационных мер, применяемых к кулакам. Основное внимание сосредоточено на характеристике дискриминации кулаков при определении государственных заданий и повинностей, за которыми неизбежно следовали репрессии за их невыполнение. Во-вторых, в диссертационном исследовании не рассматривается история функционирования кулацкой ссылки в Северном крае и социальная политика в отношении социально-правовой группы «спецпереселенцы»1.

1 Диссертантом (в соавторстве с Л.С. Шабаловой) опубликовано ряд исследований и сборников документов, посвященных истории кулацкой ссылки в Северном крае (Доброноженко Г.Ф., Шабалова Л.С. О работе комиссии ЦК ВКП(б) по проверке списков раскулаченных хозяйств, высланных в Северный край (апрель-май 1930 г.) // Проблемы истории репрессивной политики на Европейском Севере России (1917-1956 гг.) Сыктывкар, 1994; они же. Спецпереселенцы в Коми АССР: 1945-1950 гг. (Стат.-географ. аспект) // Рубеж. Альманах социальных исследований. 1997. №10—11; Спецпоселки в Коми области. По материалам сплошного обследования (май-июнь 1933 г.) / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар, 1997; Покаяние: Мартиролог. Т. 4. Ч. 1. Кулацкая ссылка в Коми области в первой половине 1930-х годов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар, 2001; Раскулачивание и крестьянская ссылка в социальной памяти людей: Исследования, воспоминания, документы / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар, 2005. Доброноженко Г.Ф., Шабалова Л.С. Спецпереселенцы в Ухтпечлаге (1932-1936 гг.) // Покаяние: Мартиролог. Т. 8. Ч. 3. Сыктывкар, 2008.

Целью диссертации является комплексное исследование целей, механизма и результатов социальной политики в отношении группы «кулаки» в 19281936 гг.

В соответствии с поставленной целью автор решает следующие основные задачи:

- дать оценку основным методологическим подходам, применяемым исследователями при изучении социальной группы «кулаки», разработать авторскую концептуальную модель исследования темы;

- обобщить исторические знания для выяснения степени исследования проблемы и повышения информационного обеспечения данной работы;

- сформировать репрезентативную источниковую базу по теме исследования;

- изучить идейно-политические основы социальной политики государства в отношении группы «кулаки» и конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах правящей партии;

- раскрыть особенности социальной политики в отношении группы «кулаки» в годы военного коммунизма и в нэповский период;

- показать конструирование социальных границ и социально-правового статуса группы «кулаки», законодательную базу и нормативно-правовые аспекты социальной политики государства в конце 1920 — первой половине 1930-х гг.;

- изучить эволюцию и особенности социальной практики в отношении группы «кулаки» на материалах Северного края.

Хронологические рамки исследование ограничены периодом 19281936 гг. В 1928-1929 гг. впервые за весь послереволюционный период была законодательно определена социально-правовая модель группы «кулаки» (критерии идентификации и социальный статус). Объектом политики становятся конкретные лица, а применяемые к ним дискриминационные ограничения и репрессии за индивидуальный или групповой социальный статус носят политический характер. С принятием в декабре 1936 г. новой конституции, закрепившей положение об окончательном уничтожении «класса» сельских эксплуататоров, категория «кулаки» была исключена из законодательства как отдельная социально-правовая группа крестьянства.

Территориальные рамки исследования охватывают Северный край, образованный постановлением ВЦИК СССР 14 января 1929 г. (центр — г. Архангельск). В его состав вошли бывшая Архангельская, Вологодская, Северодвинская губернии и Коми автономная область. Губернии были преобразованы в округа с выделением двух новых округов (Няндомский и Ненецкий).

Население территорий, вошедших в Северный край, по данным Всесоюзной переписи населения 1926 г. составляло 2376 тыс. чел.1 В южной полосе края (Вологодский, Няндомский и Северо-Двинский округа) на 19,5% территории было сосредоточено 75,7% всего населения, в северных и северовосточных областях (Архангельский округ и Коми область) на 82,5% территории проживало 24,3% населении. Средняя плотность населения в крае (2,4 чел. на кв. км.) была самой низкой в Европейской части России .

После ликвидации в августе 1930 г. округов, основной административно-территориальной единицей стали районы (53 района, 1011 сельсоветов, 24154 населенных пункта). 11 районов края входили в состав Коми автономной области3.

Северный край оставался в прежних границах до конца 1936 г. 5 декабря 1936 г. край был преобразован в Северную область. Коми автономная область обрела статус АССР и вышла из состава Северного края. Оставшаяся без Коми АССР часть Северного края под новым названием «Северная область» просуществовала до конца 1937 г., разделившись на Архангельскую и Вологодскую области4.

1 В Вологодском округе проживало 781,2 тыс. чел., в Северо-Двинском - 680,8 тыс. чел., Архангельском - 335,1 тыс. чел., Няндомском - 336, 7 тыс. чел., Коми области - 226,3 тыс. чел., Ненецком округе — 12,2 тыс. чел.

2 Материалы по районированию Северного края. Архангельск, 1929. С. 5, 13, 39, 89, 102, 129.

3 Статистический сборник по Северному краю за 1929-1933 годы. Архангельск, 1934. С. 5.

4 См. подробнее о районировании Северного края: Шубин С.И. Северный край 1929-1936 гг. (к 70-летию со дня образования) // Памятные даты Архангельской области. 1999 год. Архан

В течение всего исследуемого периода руководство страны придавало Северному краю особое значение. Во-первых, край был определен как крупнейший регион заготовок леса, который стал один из важнейших источников получения валюты для проведения индустриализации. Организация крестьян в колхозы в северной деревне была подчинена выполнению основной «хозяйственно-политической» задаче края — форсированное развитие лесозаготовок и обеспечение отрасли организованной рабочей силой (колхозниками). Экспроприация кулацких хозяйств и судебное преследование за невыполнение заданий по лесозаготовкам стали важнейшим методом проведения политики «ликвидация кулачества как класса». Во-вторых, Северный край с 1930 г. стал крупнейшим регионом массовой депортации раскулаченных крестьянских семей из южных районов страны, своеобразным полигоном для отработки основных методов организации и функционирования кулацкой ссылки.

Методология исследования. При всех различиях в понимании причин кризиса современной российской исторической науки и определении путей его преодоления историки едины в понимании его как «кризиса теории и методологии»1. В исторической науке не существует окончательных выводов и суждений, а значит и не может быть теории, раз и навсегда объясняющей смысл и ход истории. Согласимся с призывом историка И.Б. Орлова о необходимости «отказаться от поисков какого-либо универсального метода познания мира и человека. На сложные вопросы не бывает простых ответов»2.

В последние два десятилетия российское обществоведение апробировало многие концепции и теории, ранее разработанные в западных социальных науках, что говорит о том, что в целом профессиональное сообщество историгельск, 1999. С. 28-33; он же. Северный край в истории России. Проблемы региональной и национальной политики. Архангельск, 2002.

1 Актуальные проблемы теории истории. Материалы «круглого стола» // Вопросы истории. 1994. № 6. С. 48; Логунов А. Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии / Науч. ред. А.П. Логунов. М., 2001. С. 7-8, 52.

2 Орлов И.Б. Современная отечественная историография нэпа: достижения, проблематика, перспективы // Отечественная история. 1999. № 1. С. 104. См. также: Лившин А., Орлов И. Власть и общество: диалог в письмах. М., 2002. С. 21. ков приняло принцип плюрализма, проявляющийся в конкурентном сосуществовании разных методологических подходов1.

Одной из особенностей современных исторических исследований является активное использование теоретических подходов, приемов и методов, заимствованных из других социальных наук (социологии, политологии, социальной психологии и т.д.).

Выбор историком теории диктуется прежде всего чисто научными соображениями, «способностью теории группировать и интерпретировать известные ему исторические факты» . Проблема неадекватности теории социальной реальности чаще всего возникают в связи со стремлением теоретиков чрезмерно расширить сферу применения своих концепций.

Концептуальные традиции в трактовке социальных структур в общественных науках. «Структуралистский конструктивизм». В обществоведении на протяжении длительного времени противостояли друг другу две традиции (парадигмы) в трактовке социальных структур, которые считались противоположными — объективистская и субъективистская, структуралистская и конструктивистская. Первая традиция заложена в первую очередь К. Марксом, Э. Дюркгеймом, вторая — феноменологами и этнометодоло-гами.

Объективистский взгляд на социальную структуру предполагает представление об обществе как объективной реальности, находящейся вне и над индивидами. Основное внимание при таком подходе обращается на то, как социальные структуры оказывают влияние на поведение людей, детерминируют социальное действие. Это структуралистское видение мира. Суть этого подхода состоит в трактовке социальных групп как реально существующих,

1 Актуальные проблемы теории истории . С. 45-103; Искандеров А.А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. № 4. С. 3-31; Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 3—33; Методологические поиски в современной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. № 3. С. 75-90; № 4; Проблемы методологии истории // Новая и новейшая история. 1996. N 6. С. 60-75; Поляков Ю.А. Как отразить многомерность истории // Новая и новейшая история. 2003. № 4. С. 3-10; Смоленский Н.И. Проблемы логики общеисторического развития // Новая и новейшая история. 2000. № 1. С. 3-18 и др.

2 Актуальные проблемы теории истории . С. 63. независимых от намерений и желаний людей, а научные категории более или менее точно их описывают, не влияя на них.

Другой подход к объяснению структур (субъективистский), имеющий давнюю историю (так называемое «идеалистическое понимание истории») строится на посылке, что люди в своей деятельности и общении производят и преобразовывают социальные структуры, творят их по своему замыслу. В современной социальной теории эту традицию называют «конструктивистской)►>. «Социальный конструктивизм» - общее понятие, объединяющее теории, которые подчеркивают, что социальная жизнь сформирована обществом1.

Эта идея присутствует в той или иной мере в самых разных социальных концепциях, однако для конструктивизма характерны не столько выводы, отличные от положений иных теорий, сколько особое внимание к технологиям формирования (конструирования) социальных структур. Акцент сдвигается с принятия элементов социальной структуры как чего-то данного к анализу процесса их формирования»^. «Социальный конструктивизм акцентирует внимание на искусственном происхождении элементов социальной структуры в результате более или менее сознательной деятельности людей и социальных институтов. Увлечение этой идеей нередко ведет к чрезмерному субъективизму: все в обществе оказывается сконструировано людьми, что порождает иллюзию их полной свободы»3.

Обе позиции отражают отдельные, хотя и вполне реальные механизмы функционирования социальных структур. Каждый из перечисленных подходов является «частичным», абсолютизирующим ту или иную сторону социальной реальности.

В 1970-е гг. в социальной теории наметилась тенденция к диалектическому снятию противоположных подходов, преодоления пропасти субъ

1 Формирование парадигмы социального конструктивизма в философском осмыслении человеческого опыта, особенности и принципы ее использования рассмотрены в статье: Смалгина М.В. Социально-конструктивистская парадигма в социальном знании как альтернатива традиционной методологии // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 2 (39). С. 73-84.

2 См. например: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

3 Ильин В. И. Социальное неравенство. М., 2000. С. 17. ект/объектных воззрений на социальный мир. Стремление к преодолению деления концепций на объективистские и субъективистские лежит в основе концепции «структурации» Гидденса, «habitus'a» П. Бурдье и методологических идей критической теории Ю. Хабермаса1.

Наиболее основательно теоретический синтез структурализма и конструктивизма проработан в трудах Пьера Бурдье, назвавшего новый методологический подход «структуралистский конструктивизм» или «конструктивистский структурализм»2.

Структуралистский конструктивизм положен в основу авторской позиции диссертанта по вопросам методологии исследования политики государства в отношении социальной группы «кулаки».

В основе новой концепции, по словам П. Бурдье, лежит стремление «преодолеть искусственную оппозицию, установившуюся между структурами и представлениями»: «в самом общем виде социальная наука — антропология, социология или история — колеблется между двумя с виду несовместимыми точками зрения: объективизмом и субъективизмом», однако оба подхода «находятся в диалектической связи».

П. Бурдье опирается на ключевые идеи структурализма. «С помощью структурализма, - пишет он, — я хочу сказать, что в самом социальном мире, а не только в символике, языке и мифах и т.п. существуют объективные структуры, независимые от сознания и воли агентов, способные направлять или подавлять их практики и представления».

Вторая составная часть новой методологии — конструктивизм, помощью которого П. Бурдье хочет показать, что «существует социальный генезис, с ' одной стороны, схем восприятия, мышления и действия», которые он называет «габитусом», а с другой, — социальных структур, которые он называет «по

1 Характеристика указанных концепций дана в работах: Очерки по истории теоретической социологии XX столетия: От М. Вебера к Ю. Хабермасу, от Г. Земеля к постмодернизму. М., 1994; Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск. 1995; Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная теоретическая социология. Санкт-Петербург. 1996.

2 Бурдье П. Социология политики. М.,1993; он же. Начала. Choses dites. M., 1994; он же. Практический смысл. Санкт-Петербург. 2001; он же. Социальное пространство и генезис «классов» // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. С. 17-33. лями или группами», а вообще, отмечает он, «обычно их называют социальными классами»1.

Новая концепция развивает классическую структуралистскую традицию. Особенность структуралистско-конструктивистского анализа — в смещении акцента исследования с описания социального неравенства и социальных структур, механизма их функционирования, на процесс их формирования (конструирования)2.

П. Бурдье ввел в социальную теорию понятие «теоретически сконструированный класс» («класс на бумаге», «класс как воля и представление»), который рассматривается не как «реальный класс», а как «возможный класс»3. Под «классом на бумаге» он подразумевает совокупность более или менее однородных статусных позиций, сгруппированных политиком или исследователем. В реальной жизни люди, заполняющие эти позиции, могут быть никак не связаны между собой, не осознавая своих общих интересов, не действовать как одна общность (коллектив).

Совокупность людей, занимающих однородные позиции, превращается в реальный коллектив в результате политической работы, «нацеленной на производство социальных классов». Особенность классов «в марксовом смысле», по мнению П. Бурдье, состоит в том, что их надо еще «создавать», «строить с помощью политической работы, которая может быть тем более успешной, чем более она вооружена теорией и, следовательно, более способна оказать эффект теории»4.

Возможность трансформации сконструированного класса в реальную социальную группу зависит от верности выделения «класса на бумаге»: властное конструирование групп «не может быть конструированием из ничего»,

1 Бурдье П. Начала . С. 183-185. См. также: Бурдье П. Социология политики . С. 63-64.

2 Ильин В. И. Социальное неравенство. С. 19.

3 Бурдье П. Социология политики. С. 59-60.

4 Бурдье П. Начала . С. 190. На примере социальной группы «кулаки» П. Бурдье подчеркивает влияние марксистской теории на социальную практику: «марксистская теория классов послужила юридическим решениям, становившимся иногда приговором: в зависимости от того, был ли некто кулаком или нет, можно было расстаться с жизнью или спастись» (Там же. С. 81). оно может быть тем более успешным, чем в большей степени базируется на реальности, <.> на объективных связях между людьми, которые предстоит объединить»; «эффект теории тем сильнее, чем теория более адекватна», чем ближе агенты в социальном пространстве — тем легче их объединить, собрать в группу1.

Чтобы изменить мир, — считает П. Бурдье, - нужно изменить способы, по которым он формируется, т.е. видение мира и практические операции, посредством которых конструируются и воспроизводятся группы». Властная номинация обладает способностью «образовывать группы»: «либо уже сложившиеся группы, которые нужно заставить признать, либо группы, которые нужно формировать, как марксистский пролетариат»2.

В современной кратологии («науке о власти») одной из основных особенностей власти признается способность властной номинации конструировать социальный мир и создавать новые социальные структуры. Власть «является источником (если не всех, то большинства) социальных преобразований, ^ осознанного проектирования и корректировки общественных отношений». В этом смысле «власть является не просто регулятором, но и конструктором социальности, средством преобразования социального (политического) пространства», «она творит новые отношения, она конструирует социальный мир, модифицируя социальное пространство»3.

Важную структурирующую функцию в формировании новых отношений выполняет властная номинация элементов социальной структуры (публичное и официальное название соответствующих отношений). Властная номинация, даже если она носит сугубо субъективный характер и имеет под собой в качестве основания лишь фальсификацию (намеренную или ненамеренную), спо

1 Бурдье П. Начала . С. 190, 204.

2 Там же. С. 203-204.

3 Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. Учебник для студентов вузов. М., 2000. С. 92. См. также: Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. М., 2001; «Технологии власти» (философско-политический анализ). М., 1995; Здравомыслов А.Г. Социология конфликта: Россия на путях преодоления кризиса. М., 1995. С. 155-156: он же. Рациональность и властные отношения // Вопросы социологии. 1996. Вып. 6. Тематический выпуск «Рациональность и власть». С. 43-52. собна конструировать социальный мир и создавать новые социальные структуры. Чем больше и неограниченнее власть государства, тем значительнее роль его номинации1.

В современной отечественной литературе в публикациях социологов и политологов предприняты попытки синтеза субъкт/объектных воззрений на социальную структуру российского общества. «В истории общественной мысли, — пишет В.И. Ильин, — явно доминировало стремление к утверждению в качестве "истины" лишь одной стороны, в то время как реальность включает в себя оба аспекта, которые бессмысленно противопоставлять как левую и правую стороны»2.

Сформулировать однозначно соотношение объективистских и субъективистских подходов к трактовке социальных структур невозможно, поскольку в одних случаях выходит на первый план один аспект, в других — второй. В современных обществах «западного» типа цивилизаций, в основе которых лежит частная собственность, гражданские отношения и индивидуализм, а основные социальные механизмы носят стихийный характер, преобладает структуралистское начало.

В обществах этакратического («неоазиатского») типа цивилизации (в том числе и в Советской России), на первый план выступает конструктивистское начало3.

Концепция «этакратического общества», как объясняющего природу обществ советского типа, было сформулирована О. Шкаратаном и В. Радаевым4. Этакратизм рассматривается и как «самостоятельная социально

1 «При этом, — пишет В. Ильин, — совершенно не имеет значения соответствие этой картины реальности, поскольку химера, существующие в сознании диктатора, превращаются в реальные социальные конструкции» (Ильин В. И Социальное неравенство . С. 142).

2 Ильин В. И Социальное неравенство . С. 78.

3 В советских официальных документах и обществоведении прямо говорилось «об управлении социальной структурой».

4 Понятие «этакратическое общество» было введено в научную литературу в первой половине 1990-х гг. (Радаев В.В., Шкаратан О.И. Правда этакратизма против мифа о социализме // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1992. С. 102-116; они же. Социальная стратификация. Учебное пособие. М., 1995. С. 196-197). экономическая система в цивилизационной дихтомии "Запад-Восток"» и как одна из форм модернизации стран неевропейского культурного ареала.

Первооснову этакратического общества, по мнению исследователей, составляют следующие основные характеристики: «обособление собственности как функции власти, доминирование отношений "власть-собственность"», «преобладание государственной собственности на ключевые ресурсы», «государственно-монополистический способ производства», «отсутствие гражданского общества, правового государства и, соответственно, наличие системы подданства, партократии» и пр.

Одной из важнейших характеристик этакратического общества является «сословно-слоевая стратификация иерархического типа». Государство (власть) «структурирует, конструирует общество и основным критерием социальной стратификации выступают отношения поданных к государству», «позиции индивидуумов и сословных групп распределяются местом в структуре власти»1.

В публикациях российских социологов раскрываются инструменты, с помощью которых власть конструирует социальную реальность.

В.И. Ильин выделяет следующие фазы механизма социального конструирования: 1) «создание идеологической картины общества, социального пространства, важнейшим элементом при этом является описание социальной иерархии»; 2) «конструирование научных концепций»; 3) «номинацию элементов социальной иерархии и определения их порядка»; 4) «конструирование социального статуса групп, включаемых в проект»; 5) «конструирование границ группы»; 6) «контроль реализаций проекта (мониторинг)»; 7) «оперативное регулирование поведением членов группы через механизм негативных и

1 Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. С. 196-197: Шкаратан О.И. Этакра-тизма и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. № 4. С. 49-62; Ильин В.И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского общества. 1917—1996 гг.: Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. Сыктывкар, 1996. С. 69-71. Об исторических предпосылках формирования этакратизма в России см. также: Шкаратан О.И. Исторические факторы формирования социально-экономической системы советской и постсоветской России // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 2. (39). С. 85-98. позитивных санкций, внушения»; 8) корректировку «проекта по результатам мониторинга»; 9) политическую работ «по превращению группы-в-себе (группы на бумаге) в группы-для-себя (в реальные группы, или коллектив)»1.

По мнению А.Г. Здравомыслова основными инструментами социального конструирования является «интерпретация понятий» («интересы народа», «интересы класса и народа», представляющих собой «определенного рода идеологического клише»), «властная номинация», «создание конфликтных ситуаций», «выбор средств политической борьбы», среди которых особое место занимает «проблема соотношения насилия и ненасилия»2.

Механизм социального конструирования особенно активно изучается в современной российской литературе на примере конструирования этнических общностей (наций) . Интерес ученых к проблеме соотношения собственно этнического и политико-идеологического или мифологического компонентов в современных национальных сообществах актуализирован резким обострением межнациональных конфликтов на постсоветском социальном пространстве. Исследователи пришли к заключению, что политические идеологии, концепции государственности, межгосдарственных границ, системы образования и воспитания, осуществляемые государственной властью, оказали на формирование сообществ, именуемых нациями, гораздо большее воздействие, нежели этническая и биологическая предопределенность, равно как и геополитические обстоятельства. Новый теоретический подход применительно к процессу образования наций позволяет осмыслить процесс суверенизации, «который должен быть понят социологически не через абстракцию "национальных ин

1 Ильин В. И. Социальное неравенство . С. 88-92.

2 Здравомыслов А.Г. Социология конфликта . С. 155-179.

3 Ильин В.И. Государство и социальная стратификация . С. 274—310; он же. Социальное неравенство . С. 158-175; он же. Этнос как результат социального конструирования // Человек и этнос: философия, социология, этнология: Учебное пособие. Сыктывкар, 1998. С. 35-62; Конструирование этничности. Этнические общины Санкт-Петербурга / Под ред. В. Воронкова и И. Освальд. СПб., 1998; Тишков В.А. Межнациональные отношения в Российской Федерации // Доклад на заседании Президиума Российской академии наук 23 февраля 1992 года. М., 1993; он же. Постсоветский национализм и российская антропология // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. Вып. III / Под ред. Т.И. Заславской. М., 1996. С. 210—219; он же. О нации и национализме // Свободная мысль. 1996. № 3; Здравомыслов А.Г. Социология конфликта . С. 163-164. тересов", а через формирование новых элит и борьбу между ними за перераспределение влияния в политическом пространстве с помощью формирования новой символики»1.

Сформулируем основные инструменты (фазы) механизма социального конструирования применительно к социальной структуре постреволюционной России/СССР.

В основе конструирования социального пространства лежала государственная идеология («взгляд на мир с точки зрения правящей элиты»). На «теоретико-концептуальном уровне» идеологии раскрывались ценности и идеалы государства, а на «программно-политическом» уровне общие «социально-философские принципы» переводились в программы и конкретные лозунги правящей партии2.

На основе определенных в программно-политических документах целей, власть проводила номинацию реальных и мнимых социальных общностей: «одни группы признаются в качестве передовых, прогрессивных, в качестве опоры государства, другие определяются как враждебные или потенциально враждебные»3.

Политико-идеологическое конструирование и властная номинация в послереволюционной России были неразрывно связаны с целенаправленным применением терминов-идеологем4, которые были одним из важнейших инст

1 Здравомыслов А.Г. Социология конфликта . С. 164.

2 Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии . С. 334—339.

3 Ильин В.И. Государство и социальная стратификация . С. 38-39. В современной литературе подчеркивается, что «разделение мира на два непримиримых враждебных лагеря "мы" и "они", "друзья" и враги", формирование "образа врага"» является, важнейшим компонентом политической культуры, формируемой тоталитарными и авторитарными режимами. Эти режимы «не могут существовать, не порождая перманентно образы врагов», причем «личины у этих врагов могут быть разными: враги трудящихся, народа, партии и т.д.». (Волобуев О.В. Советский тоталитаризм: образ «врага» // Тоталитаризм и личность. Тезисы докладов Международной научно-практической конференции. Пермь. 12-14 июля 1994. Пермь. 1994. С. 5-6; Жукова О.В. «Образ врага» как компонент тоталитарного террора // История и террор. Тезисы докладов на межвузовской научной конференции. Вып. П. Пермь. 1996. С. 20-21 и др.).

4 Идеологема — «вербально закрепленное идеологическое предписание». (Купина H.A. Тоталитарный язык: Слова и речевые реакции. Екатеринбург; Пермь, 1995. С. 13). рументов манипулирования общественным сознанием1. Создание теоретических моделей «союзников» и «врагов» сопровождалось конструированием их положительного или негативного имиджа.

Теоретические конструкции («классы на бумаге»), определенные в программно-политических документах в виде представлений о том, что из себя представляют социальные группы, превращаются в объективные социальные конструкции, когда они становится руководством к действию государственных органов. С помощью законов и подзаконных актов создаются социально-правовые модели групп, а социальная политика делает правовой статус реальным социальным статусом.

Таким образом, политико-идеологическое структурирование в результате соответствующей целенаправленной социальной политики государства неизбежно порождает новую социальную структуру общества.

Социальная группа «кулаки» - один из наиболее ярких примеров как идеологический конструкт приобретает форму реального (объективного) социального существования.

Методологической основой диссертационного исследования является теория модернизации, активно применяемая исследователями в изучении истории России/СССР2.

Исследователи отмечают значительный гносеологический потенциал применения модернизационного подхода в исследованиях российской истории, в

1 Фельдман Д.М. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006; Одесский М. П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность. М., 1997; Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М., 1996; Гусейнов Г.Ч. Д.С.П.: Материалы к Русскому Словарю общественно-политического языка конца XX века. М., 2003; Хевеши М.А. Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода. М., 2002.

2 Подчеркнем, что теория модернизация изначально создавалась и впоследствии развивалась не как универсальная теория познания общественных процессов, в равной мере применимый ко всем странам и эпохам, а как теория, эффективная для исследования преимущественно переходных эпох, тех периодов в истории стран, когда совершается их переход от традиционных, аграрных обществ к обществам индустриальным. том числе для изучения той общественной системы, которая существовала в 1920-е- 1930-е гг.1.

Модернизация рассматривается как переход от традиционного общества к современному. Она захватывает различные сферы общественной жизни — экономическую, социальную, политическую, правовую, культурную2. Изменения в этих сферах «связаны между собой и коррелируются друг с другом», хотя «уровни и характер взаимосвязей могут варьироваться в широком диапозо-не»3. Если же между ними происходит «расстыкование», то результаты модернизации оказываются частичными, ограниченными»4.

Российскими исследователями активно обсуждается вопрос: «осуществлена ли и в какой степени реальная модернизация в России?», «имела ли место модернизация в тех странах, где названные компоненты не получили классического развития, но состоялась индустриализация (стержень модернизации)»5.

Главная особенность российской модернизации заключается в том, что она, в отличие от «западной», «не носила комплексного характера, в ней отсутствовали основные компоненты модернизации», что являлось следствием «форсированной модернизации различных компонентов социальной системы России с целью достижения военного паритета»6.

Исследователи, акцентирующие внимание на особенностях российской модернизации и «печальный опыт постоянных модернизационных срывов», склонны трактовать ее как «псевдомодернизация». Что касается «советской

1 Соколов А.К. Об изучении социальных преобразований Советской власти (1917-1930-е годы) // Россия в XX веке: Реформы и революции. В 2 т. Т.1 / Под общ. ред. С.М. Исакова. М., 2002. Т.1.С.110.

2 См. например характеристику критериев модернизации в различных направлениях общественной жизни: Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40^41; Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 6.

3 Опыт российских модернизаций. ХУШ-ХХ вв. М., 2000. С. 3.

4 Российская модернизация: проблемы и перспективы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1993. № 3. С. 12.

5 Российская модернизация: проблемы и перспективы . С. 29; Опыт российских модернизаций. ХУШ-ХХ вв. С. 4.

6 Проскурякова П.А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 159. модернизации», то высказывается мнение о возможности применения термина «модернизация» применительно к советскому периоду с большими оговорками. По мнению В.В. Согрина модернизация не сводится к индустриализации или более широко - к технологическому и материальному прогрессу. Главное в модернизации - «формирование свободной рыночной экономики, законодательное закрепление и неотчуждаемость гражданских и политических прав человека, экономический, социальный и политический плюрализм и конкуренцию, представительное правление и разделение властей». Ничего подобного в советском обществе создано не было, поэтому и «подлинного фундамента модернизации в самом обществе не могло быть создано, а технологический и материальный прогресс рано или поздно должен был застопориться»1.

К «советской модернизации» историки, как правило, относят период вто

•у рой половины (конец) 1920-х - первой половины 1950-х гг. . Представляется необходимым расширить границы «советской модернизации», включив весь нэповский период.

Объективной исторической задачей, перед решением которой оказались взявшие власть большевики, являлось осуществление индустриальной модернизации России, прерванной «антимодернизационный взрывом» 1917 г. «Большевистский социализм» был, по мнению историков, продолжением и ужесточением прежней политики «имперской модернизации», которая реали-зовывалась под другими идеологическими лозунгами. Духовной оболочкой советской модели модернизации стала коммунистическая доктрина3. Строительство социализма в одной, отдельно взятой стране на практике означало создание «советского» варианта индустриального общества.

1 Согрин В.В. Клиотерапия и историческая реальность: тест на совместимость (Размышления над монографией В.Н. Миронова «Социальная история России периода империи) // Общественные науки и современность. 2002. № 1. С. 158-159. См. также: Согрин В.В. Теоретические подходы к российской истории конца XX века // Общественные науки и современность. 1998. №4.

2 Смотреть, например, периодизацию российской модернизации XX в. в книге: Опыт российских модернизаций. ХУШ-ХХ вв. . С. 66-67.

3 Опыт российских модернизаций. ХУШ-ХХ вв. . С. 71, 80; Россия нэповская. М., 2002. С. 9.

Исследователи отмечают особенности понимания большевиками модернизации, которые не рассматривали ее как глубинный, комплексный процесс, охватывающий все сферы общества. Для них модернизация носила инструментальный характер и выступала как средство умножения дефицитных ресурсов. «Советская модернизация» проводилась в форме индустриализации, т.е. развития промышленности на основе заимствования технико-технологических достижений западной цивилизации. Это связано с тем, что промышленная и военная технология и, частично, технология управления — институционально нейтральны: их можно заимствовать готовыми и переносить на любую почву1.

По мнению диссертанта, социальную политику государства в постреволюционный период необходимо рассматривать как один из инструментов, способствующих или препятствующих осуществлению модернизационных процессов.

Центральной в теории модернизации является проблема «социальных субъектов» и «социальной базы» модернизации .

Успех модернизации в огромной степени зависел от того, удалось ли носителям модернизационных идей сформировать положительный социальный л консенсус . При этом неизбежно возникновение социальных конфликтов, и решение модернизационных задач не в последнюю очередь зависело от способности правящей элиты разрешить эти конфликты. Опыт крушения модернизаций («модернизационных срывов») показывает, что основная причина кризиса - в «нарастании постоянных внутренних раздоров и конфликтов между различными группами общества, в развитии крайних антагонизмов и разрывов»4.

1 Опыт российских модернизаций. XVIII-XX вв. . С. 163.

2 Российская модернизация: проблемы и перспективы . С. 26-27.

3 См. например характеристику проблемы на примере модернизации в странах первого эшелона капитализма в статье: Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века . С. 42— 50.

4 Ерасов Б. Одномерная логика российских модернизаторов // Общественные науки и современность. 1995. № 2. С. 72-73; См. также: Зарубина H.H. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования. 1995. № 3. С. 46-51.

Возможность проведения модернизации в России в рамках нэповской модели смешанной государственно-частной экономики при частичном сохранении рыночных экономических механизмов зависела от способности власти добиться социальной поддержки крестьянства.

Опыт стран, прошедших модернизацию, показывает, что объединение крестьянства с его традиционными (антимодернизаторскими) установками вокруг поставленной цели модернизации — одна из главных трудностей, с которой столкнулись все идеологи модернизации.

Поиски социальной поддержки «советской модернизации» еще более осложнялись ее идеологическим обрамлением («построение социализма»)1.

В 1920-е годы правящая партия должна была сделать выбор, от которого зависела судьба нэповской модели модернизации: или опора на антимодерни-заторские слои - малоимущих крестьян, или опора на промодернизаторские слои — состоятельных и предприимчивых крестьян.

По мнению диссертанта, перманентная «чрезвычайщина» в отношениях власти и крестьянства в конце 1920-х гг. — свидетельство полного провала попыток решить задачу социальной поддержки крестьянства, главной причиной которой была невозможность компромисса («золотой середины») между экономической целесообразностью (решение задачи модернизации) и политической доктриной («построение социализма»).

Результатом «модернизационного срыва» 1928-1929 гг. стал отказ от постепенной модернизации страны и переход к радикальной, форсированной этатистской модели, основанной на тотальном огосударствлении экономики.

Коллективизация и «ликвидация кулачества как класса» являются подпроцессами советской модернизации, в ходе которых решалась задача накопления капиталов для индустриализации путем катастрофического разорения и эксплуатации деревни, приведшей к созданию системы мер по выкачке сель

1 Власть должна была убедить крестьян в невозможном: социалистические лозунги не отрицают такие базовые крестьянские ценности, как сохранение и расширение своего хозяйства, увеличение его доходности. скохозяйственной продукции на нужды промышленного, причем системы, подчиненной жесткому государственному диктату1.

Автор решает поставленные в диссертации задачи, руководствуясь основополагающими научными принципами и методами исторического исследования.

Принцип научной объективности налагает на исследователя обязанность выявления всей совокупности исторических фактов и их непредвзятый анализ. При этом подчеркнем, что ни один сколько-нибудь значимый исторический факт или событие не поддается однозначной интерпретации, и могут быть переосмыслены в рамках иной концепции или теории.

Принцип историзма предполагает изучение социальной политики как конкретно-исторического процесса, последовательно развивающегося во времени, обладающего преемственностью по отношению к предыдущему этапу (что определяет необходимость «выходить» за пределы хронологических рамок исследования), порождающего в ходе собственной эволюции новую традицию, и, в свою очередь, являющегося предпосылкой последующих процессов.

Принцип системности требует рассмотрения общества как системной целостности. Изучая политику государства, направленную на регулирование социальной структуры, как составную часть функционирования всей государственно-политической системы конца 1920-х - первой половины 1930-х гг., необходимо видеть всю совокупность взаимосвязей, определяющих социальную сферу, и позволяющую ей, в свою очередь, оказывать детерминирующее воздействие на те или иные стороны жизнедеятельности общества.

В работе применялся проблемно-хронологический метод, позволивший выделить ключевые проблемы предмета исследования и рассмотреть их в хронологической последовательности.

1 Опыт российских модернизаций. XVIII-XX вв. . С. 69; Козлов С.А., Швейковская E.H. Проблемы социально-экономической истории в работе симпозиума по аграрной истории Восточной Европы // Отечественная история. 2003. № 6. С. 166.

На основе применения историко-генетического метода раскрыты причинно-следственные связи между историческими событиями и явлениями, проанализирована динамика изменений и показана преемственность в социальной политике государства в различные временные отрезки.

Историко-сравнительный и историко-типологический методы позволили путем использования исторических сравнительных параллелей и типологического сравнения проанализировать предмет исследования в широкой исторической ретроспективе и, сопоставив центральную и региональную составляющие политики в разные хронологические периоды, выявить общее и особенное в политике государства в отношении социальной группы «кулаки».

Из методов смежных наук применялись: метод структурно-функционального анализа, метод описательной статистики и первичной статистической обработки данных, социально-психологический метод.

Источниковедческая база исследования представлена разнообразными источниками, детальный анализ которых приведен в первой главе диссертации. В основу анализа источников положена их традиционная видовая классификация.

К документам официального происхождения отнесем программные и директивные документы правящей партии, законодательные документы, делопроизводственные материалы центральных и региональных властных органов, судебно-следственную документацию, периодическую печать и др.

При работе над темой диссертации несомненное предпочтение отдавалась комплексам архивных документов, извлеченных более чем из 105 фондов 8 отечественных архивов. При выявлении архивных источников применялся метод фронтального просмотра больших документальных комплексов, многие из которых впервые в региональной литературе вводятся в научный оборот.

В исследовании широко представлены документы личного происхождения: заявления и жалобы крестьян в государственные органы и письма в редакции центральных и местных газет, выявленные в архивных фондах, также воспоминания современников, записанные исследователями, в том числе и автором диссертации.

Научная новизна исследования состоит, прежде всего, предпринятой попытке системного изучения группы «кулаки» как объекта социальной политики государства в 1928—1936 гг.

Впервые политика государства в отношении группы «кулаки» рассматривается в логическом единстве трех основных проблем: идейно-политические основы социальной политики и конструирование идеологемы «кулак» в программно-политических документах; создание социально-правовой модели группы «кулаки»; социальная практика, направленная на превращение теоретического конструкта в реальную социальную группу крестьян.

Вклад автора в изучении отдельных проблем, недостаточно изученных в отечественной литературе, состоит:

- в исследовании проблемы конструирования группы «кулаки» в программно-политических документах государства в широких хронологических рамках (1918 - середина 1930-х гг.);

- в характеристике проблемы конструирования социальных границ группы «кулаки» в 1928-1936 гг.;

- элемент новизны присутствует в изучении законодательства исследуемого периода, определяющего социальный статус группы «кулаки» и нормативно-правовую базу социальной политики;

- большое внимание в работе уделяется такому малоизученному сюжету как роль судебных репрессий в политике ликвидации социальной группы «кулаки»;

- предпринятая в исследовании реконструкция порядка начисления и выполнения кулаками налоговых платежей и заданий по заготовкам позволяет составить целостное представление о системе государственных повинностей и методах экспроприации кулацких хозяйств в первой половине 1930-х гг.; дана новая оценка целей, особенностей и результатов каждого из рассматриваемых в диссертационном исследовании этапов социальной политики государства в отношении группы «кулаки».

Диссертация является первым в историографии Европейского Севера комплексным исследованием группы «кулаки» как объекта социальной политики государства в данных территориально-хронологических рамках (Северный край в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг.).

Вклад диссертанта в региональную историографию темы состоит в следующем: впервые в региональной историографии в хронологических рамках всего рассматриваемого периода исследуются признаки идентификации кулаков в решениях региональных органов управления и социальной практике, система государственных повинностей крестьян и репрессии по решению судебных органов, выселение кулацких семей из районов постоянного проживания в северные районы края; существенный элемент новизны имеет исследование механизма проведения политики «ликвидации кулацких хозяйств» по решению органов исполнительной власти и ОГПУ.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Определяющую роль в структурировании социального пространства советского общества играло государство, создававшее новые конфигурации социальной структуры. В основе социального конструирования в постреволюционной России/СССР лежал идеологический проект, определявший цели («построение социализма»), «союзников» и «врагов» новой власти. Идеологические конструкции превращались в объективные социальные структуры, когда становились ориентиром в социальной политике государства. Усилия власти были направлены на повышение политико-административными средствами социального статуса групп, воспринимаемых как «лояльные», и понижение статуса (или ликвидацию) групп, оцениваемых как «враждебные».

2. В годы военного коммунизма в программно-политических документах различается два типа крестьян-собственников по социально-политическому признаку: сторонники и противники новой политики в деревне. Для обозначения крестьян, сопротивляющихся государственной хлебной монополии и объявленных «врагами», стал использоваться термин «кулак», применяемый как синоним понятия «крестьянская буржуазия».

Большевики создали теоретическую модель «класса кулаки» и наделили ее определенными социальными и политическими характеристиками. «Кулаки» — это социально-политическая группа крестьян, сконструированная по идейно-политическим критериям для устранения потенциальных и реальных противников политики власти в деревне.

В результате политики «классового террора», направленного на ликвидацию группы «кулаки», идеологический конструкт превращается в реальную социальную группу крестьян с общими интересами, толкаемой к общему типу реакции на политику власти, с общей трагической судьбой. В этой социальной группе крестьян, подвергавшейся дискриминации и репрессиям, были представители разных групп сельского населения, однако несомненно, что зажиточные крестьяне и сельские эксплуататоры в ней преобладали.

3. Социальная политика в нэповский период была направлена на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада. Объектом ограничительной политики были социальные отношения, а не конкретные лица за социальную принадлежность к кулакам. «Кулаки» как самостоятельная социальная группа не была законодательно оформлена и потому не имела четких социальных границ.

4. В 1928-1929 гг. впервые со времен Гражданской войны в программно-политических документах кулак конструируется не только как сельский эксплуататор, но и как «враг экономической политики Советской власти». В законодательстве впервые были сконструированы социальный статус и социальные границы группы «кулаки», определен механизм отбора крестьян, попадающих в эту часть социального пространства. Особенность социальной политики состояла в том, что дискриминационные меры и политические репрессии применялись к крестьянам за индивидуальный статус («кулак»), а не за принадлежность к групповой статусной позиции («кулаки»). В Северном крае дискриминационные меры в отношении кулаков перерастают в массовые репрессии (экспроприация хозяйств в административном порядке и привлечение кулаков к судебной ответственности) с осени 1929 г.

5. В конце 1929 г. была провозглашена задача ликвидации «класса единоличное крестьянство» и создание «класса колхозное крестьянство». На первом этапе (1930-1932 гг.) реализация этой стратегической задачи шла под лозунгом «ликвидация кулачества как класса». В официальном названии политики определены ее основная цель и особенность - ликвидации за групповой социальный («классовый») статус подлежали хозяйства, признанные кулацкими.

Формы внесудебных репрессий, осуществляемых по решению органов исполнительной власти и ОГПУ, определялись в зависимости от приписывания кулака к одной из трех категорий на основании политического (мера лояльности политике власти) и социального (степень зажиточности) признаков. Репрессии по решению судебных органов носят политический характер: наказание крестьянина определялось не только совершенным им «преступлением» (социально-опасным действием), но и его социальным статусом.

Самыми массовыми формами насилия в отношении кулаков в Северном крае были дискриминация и репрессии при выполнении государственных заданий и повинностей. В северной деревне депортация раскулаченных семей в административном порядке в первой половине 1930 г. не приобрела массового характера; крупномасштабная операция по выселению разворачивается летом 1931 г. В 1930-1932 гг. было репрессировано подавляющее большинство крестьян, отнесенных к кулакам.

6. В программно-политических партийных документах 1933—1934 гг. конструируется новый образ «классового врага» в крестьянстве. «Врагами» объявляются единоличники, не выполняющие государственных заданий и занимающиеся «спекуляцией», «бывшие колхозники», исключенные из колхоза за «вредительскую, подрывную работу». За счет этих «антисоветских, антигосударственных элементов» расширялись социальные границы группы «кулаки».

Социальная политика в деревне в 1933—1936 гг. была направлена не только на ликвидацию крестьянских хозяйств, отнесенных к кулакам, но и ликвидацию оставшихся в деревне хозяйств крестьян-единоличников. За невыполнение государственных повинностей применялись репрессии по решению органов исполнительной власти и судебным приговорам, в результате которых хозяйства экспроприировались, а трудоспособные единоличники привлекались к судебной ответственности.

Социалистические преобразования сельского хозяйства» завершились ликвидацией «класса мелкобуржуазное крестьянство» и созданием нового «класса» - «колхозное крестьянство».

Теоретическая значимость исследования. Впервые в отечественной исторической науке осуществлен системный анализ социальной политики государства в отношении группы «кулаки» в рамках новой концептуальной модели, в основе которой лежит положение об определяющей роли государства в структурировании социального пространства России/СССР.

Особенность проведенного исследования состоит смещение акцента с описания механизма функционирования социальной политики в отношении группы «кулаки» на анализ властного проектирования (идеологического конструкта) и целенаправленной социальной политики государства по формированию новой социальной группы крестьян.

Диссертационное исследование позволило преодолеть существующее в современной историографии противоречие между традиционной трактовкой социальной группы «кулаки» как сельских эксплуататоров и новыми представлениями о социальном облике группы крестьян, ликвидированной за социальную принадлежность к кулакам. Диссертант определяет социальную группу «кулаки» как реальную социальную общность, состоящую из разных групп сельского населения, подвергавшуюся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам.

Реконструкция на примере социальной группы «кулаки» механизма конструирования социальных структур, применима с большими или меньшими коррективами к широкому спектру проблем истории социального неравенства в России/СССР.

Практическая значимость исследования. Основные положения и выводы диссертационной работы могут способствовать целям дальнейшего развития исторического знания и использоваться в научных работах (как истории России в целом, так и истории Европейского Севера). Результаты исследования предназначены и для разработки современных учебных курсов по российской истории и спецкурсов по указанной проблематике.

Апробация и внедрение результатов исследования. Основные положения диссертации изложены в трех монографиях, четырех главах коллективных монографий, в шести сборниках документов, в которых имеются большие исследовательские разделы, а также в семи статьях, опубликованных в ведущих научных журналах и изданиях в соответствии с перечнем ВАК Министерства образования и науки РФ. Всего по теме исследования опубликовано 70 работ общим объемом около 360 печ. л.

Отдельные аспекты и положения нашли отражение в выступлениях более чем на 30 международных, общероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях. Основные положения и выводы исследования апробированы в докладах диссертанта на заседании кафедры отечественной истории XX — начала XXI вв. Московского государственного университета (май 2007 г.) и кафедры отечественной истории Поморского государственного университета (ноябрь 2009 г.).

Тема диссертации была поддержана грантами научных фондов. По гранту Московского научного фонда при поддержке фонда Форда выполнен проект «Кулачество как феномен социального конструирования» (1998 г., руководитель); по грантам РГНФ — «Социальная структура коми крестьянства в 20-е первой половине 30-х гг. XX века» (2001-2003 гг., руководитель) и «Аграрная модернизация Европейского Севера в XX в. (на материалах коми деревни)» (2009-2010 гг., исполнитель).

Конкретно-исторический материал по теме исследования был использован при разработке автором программы поисковой работы, по составлению списка кулаков Коми области, опубликованного в издании «Покаяние: Мартиролог» (Т. 6).

Материалы диссертации используются автором при разработке и чтении курсов «Отечественная история» и «Политическая история России», а также спецкурсов («"Кулаки" как феномен социальной конструирования», «Политические настроения северного крестьянства в 1930-е — первой половине 1930-х гг. (по материалам политсводок ОГПУ)») в Сыктывкарском государственном университете.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Кулаки" в социальной политике государства в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг."

Заключение

Определяющую роль в структурировании социального пространства советского общества играло государство, создававшее новые конфигурации социальной структуры. В основе социального конструирования в постреволюционной России/СССР лежал идеологический проект, определявший цели («построение социализма»), «союзников» и «врагов» новой власти. Идеологические конструкции превращались в объективные социальные структуры, когда становились ориентиром в социальной политике государства. Усилия власти были направлены на повышение политико-административными средствами социального статуса групп, воспринимаемых как «лояльные», и понижение статуса (или ликвидацию) групп, оцениваемых как «враждебные».

В коммунистической программе, объявившей одной из важнейших задач «диктатуры пролетариата» ликвидацию частной собственности и организацию крупного коллективного производства в сельском хозяйстве, образ крестьян-собственников («мелких буржуа») конструируется как «заклятых врагов всего, что отдает коммунизмом».

Это классическое марксистское положение определило характеристику «союзников» и «врагов» в крестьянстве в программно-политических документах большевистской партии еще до прихода ее к власти. В борьбе против частной собственности, за социализм «союзником пролетариата», в представлении большевиков, может быть только «класс пролетариев и полупролетариев» (батраки и беднейшие крестьяне), только они признавались «трудовым крестьянством». Все остальное крестьянство, крестьянин-собственник - это «мелкобуржуазный класс», «живущий за счет чужого труда». «Крестьянин-хозяин», «крестьянин-собственник» — это «враг» социализма.

После прихода к власти большевики различают два типа крестьян-собственников по социально-политическому признаку: сторонники и противники новой политики в деревне. По логике большевиков, в условиях общенародной собственности на землю власть вправе распорядиться продукцией, произведенной крестьянином-земледельцем. Поэтому крестьянин, сопротивлявшийся государственной хлебной монополии, стал считаться «врагом экономических мероприятий Советской власти» и «эксплуататором трудового народа».

Для обозначения крестьян, «враждебно» настроенных к политике власти, большевики с 1918 г. стали использовать термин «кулак», принятый в крестьянском лексиконе для негативной оценочной характеристики, а поэтому и наиболее оптимальный в пропагандистском отношении. Термин «кулак» превращается в идеологему, внедряемую в общественное сознание для обозначения «классового врага».

Большевики создали теоретическую модель «класса кулаки» и наделили его определенными социальными и политическими характеристиками. «Кулаки» — это социально-политическая группа крестьян, сконструированная по идейно-политическим критериям для устранения потенциальных и реальных противников политики власти в деревне.

В результате политики «классового террора», направленного на ликвидацию группы «кулаки», идеологический конструкт превращается в реальную социальную группу крестьян с общими интересами, толкаемой к общему типу реакции на политику власти, с общей трагической судьбой. В этой социальной группе крестьян, подвергавшейся дискриминации и репрессиям, были представители разных групп сельского населения, однако несомненно, что зажиточные крестьяне и сельские эксплуататоры в ней преобладали.

Одна из основных особенностей формирования социальной группы «кулаки» в годы военного коммунизма заключается в том, что большевики сконструировали теоретическую модель «класса» и перешли к политике репрессий против крестьян, получивших клеймо «кулак», не определив законодательно социальные границы и социально-правовую модель группы.

Новая экономическая политика формировалась как временное отступление от реализации партийной программы. Власть пошла на уступки крестьянину и установила «с этим последним капиталистическим классом» вынужденный (и главное - временный) союз. В программно-политических документах 19211927 гг. провозглашался принцип «классовой» социальной политики государства в деревне, направленной на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада. Объектом ограничительной политики были социальные отношения, а не конкретные лица за «классовую принадлежность».

Законодательство нэповского периода, определявшее земельную, налоговую и кредитную политику, не предусматривало дискриминацию крестьян за социальный статус. Этим во многом объясняется отсутствие в законодательстве критериев идентификации кулаков (сельских эксплуататоров), и законодательного закрепления их социально-правового статуса. «Кулаки» как самостоятельная социальная группа не была юридически оформлена и потому не имела четких социальных границ.

В условиях «чрезвычайщины» 1928—1929 гг. в программно-политических документах конструируется теория «обострения классовой борьбы» в условиях «наступления социализма» и образ «классовых врагов», среди которых на первом месте были названы кулаки. Впервые со времен Гражданской войны ставится задача борьбы с кулаком не только как с «сельским эксплуататором бедноты», но и как с «врагом экономической политики Советской власти».

В конце 1920-х гг. в законодательстве были определены социальные границы группы «кулаки». Достаточно четкие и однозначные социально-экономические критерии идентификации сельских эксплуататоров, сформулированные в законодательстве 1928 г. - первой половине 1929 г., определили невыполнение плановых заданий по выявлению кулаков. Секретные нормативно-правовые документы осени-зимы 1929 г., отменив ограничения в трактовке эксплуататорских признаков, позволили определять социальную принадлежность по политическим критериям. Таким образом, была создана необходимая «правовая» база для превращения социальной группы «кулаки» из группы «сельские эксплуататоры» в социально-политическую группу «враги».

В законодательстве 1928—1929 гг. была сконструирована социально-правовая модель группы «кулаки». Новое законодательство впервые предусматривало применение многообразных дискриминационных мер в отношении крестьян, отнесенных к кулакам, среди которых наиболее значимыми были особый порядок определения размера налоговых платежей и заданий по заготовкам.

В конце 1920-х гг. формируется законодательная база массовых политических репрессий в судебном и внесудебном порядке. Особенность нормативно-правовой базы репрессий по решению судебных органов состояла в том, что УК РСФСР 1926 г. и новые редакции статей, принятые в 1927—1929 гг., не предусматривали каких-либо различий в наказаниях за совершенное преступление в зависимости от социального статуса. Особые меры социальной защиты и особый порядок возбуждения уголовного преследования в отношении кулаков оговаривались в секретных подзаконных актах. Органы юстиции должны были руководствоваться не соображениями формально-юридического характера, а главным образом «теневым законодательством», регламентирующим «классовый подход».

Существенные изменения были внесены в порядок применения наказаний и репрессий по решению административных органов: летом 1929 г. была узаконена полная конфискация имущества кулаков по решению сельского совета за невыполнение заданий по заготовкам и налоговым платежам.

Особенность социальной политики государства конца 1920-х гг. состояла в том, что дискриминационные меры и политические репрессии применялись к крестьянам за индивидуальный статус («кулак»), а не за социальную принадлежность к групповой статусной позиции («кулаки»).

В репрессивной политике государства в отношении крестьян, отнесенных к кулакам, можно выделить два этапа. В 1928 - первой половине 1929 гг. применяются карательные репрессии по решению судебных органов за невыполнение государственных заданий и повинностей и за «контрреволюционные преступления». С лета-осени 1929 г. в дополнение к репрессиям в судебном порядке начинается массовая экспроприация кулацких хозяйств (раскулачивание) по решению органов исполнительной власти.

В основных хлебозаготовительных регионах страны социальная политика в отношении кулаков уже с начала 1928 г. приобретает ярко выраженный репрессивный характер. В Северном крае (как потребляющем регионе) дискриминационные меры в отношении кулаков перерастают в массовые репрессии за невыплату налоговых платежей, невыполнение заданий по хлебозаготовкам и лесозаготовкам осенью 1929 г. Репрессии применялись путем экспроприации кулацких хозяйств в административном порядке и массового привлечения кулаков к судебной ответственности.

В конце 1929 г. власть официально объявила о переходе к реализации стратегической задачи, определенной большевистской теорией, — упразднения «класса единоличное крестьянство» и создание «класса колхозное крестьянство». На первом этапе (1930-1932 гг.) реализация этой задачи шла под лозунгом «ликвидации кулачества как класса». В официальном названии политики были определены ее основная цель и особенность — ликвидации за групповой социальный («классовый») статус подлежали хозяйства, признанные кулацкими.

Определенные властью социальные границы группы «кулаки», подлежащей ликвидации (контрольные задания), были значительно шире социальных границ группы «сельская буржуазия». Объявив в качестве задачи ликвидацию «сельских эксплуататоров бедноты», власть превратила «кулаков» в особую группу крестьян, к которой официально приписывали на основе политического признака — нелояльность по отношению к «мероприятиям партии по социалистической реконструкции хозяйства». Социальные границы группы «кулаки» расширялись за счет включения в нее все большего числа крестьян, получивших клеймо «врага социализма».

Социальная политика 1930-1932 гг. в отношении группы «кулаки» включала применение многообразных дискриминационных и репрессивных мер, направленных на решение задачи «ликвидации кулачества как класса». Особенность дискриминационной политики состояла в том, что применение основных форм дискриминации (особый порядок выполнения государственных повинностей в индивидуальном порядке) неизбежно приводили к применению репрессии за их невыполнение.

Политика «ликвидации кулачества как класса» осуществлялись как внесудебными органами (в административном порядке органами исполнительной власти и ОГПУ), так и по решению судебных органов.

При применении внесудебных мер (конфискация имущества, высылка, лишение свободы, расстрел) сам факт отнесения к группе «кулаки» был достаточным основанием для применения репрессий. Формы репрессий определялись в зависимости от приписывания кулака к одной из трех категории. Следовательно, репрессии за индивидуальную идентичность перерастают в репрессии за принадлежность к групповой статусной позиции.

В 1930—1932 гг. были внесены существенные изменения в нормативно-правовую базу судебной политики: применение в отношении кулаков репрессий за невыполнение государственных повинностей преимущественно в судебном порядке, особых мер социальной защиты и особого порядка возбуждения уголовного преследования, ужесточение карательных мер. Следовательно, наказание крестьянина определялось не только совершенным «преступлением» («социально-опасным действием»), но и социальным статусом («кулак»)1.

Самыми массовыми формами насилия, применяемых в отношении кулаков в Северном крае, были дискриминация и репрессии при выполнении налоговых платежей и государственных заданий (особенно крестьянская повинность по лесозаготовкам). Репрессии в отношении кулаков за эти виды «преступле

1 Репрессии по решению судебных органов носят политический характер: наказание крестьянина определялось не только совершенным им «преступлением» (социально-опасным действием), но и его социальным статусом. ний» применялись в 1930 г. как по решению органов исполнительной власти, так и по судебным приговорам, а в 1931—1932 гг. — преимущественно в судебном порядке.

Особенность проведения политики «ликвидация кулачества как класса» в Северном крае в первой половине 1930 г. состояла в том, что в связи с «загрузкой» края переселенцами из других районов страны, выселение раскулаченных семей в административном порядке не приобрело здесь массового характера. Крупномасштабная операция по депортации кулацких семей разворачивается в крае весной-летом 1931 г., в ходе которой было выселено в Коми область подавляющее большинство оставшихся в деревне кулацких семей, имеющих в своем составе трудоспособных работников. Выселение «в индивидуальном порядке» в северные районы края кулацких семей, члены которых были репрессированы органами ОГПУ и судами, продолжалось и в последующие годы.

К концу 1932 г. в Северном крае было ликвидировано (в административном и судебном порядке) подавляющее большинство крестьянских хозяйств, внесенных в списки кулаков в 1928-1932 гг.

После официально провозглашенного в конце 1932 г. завершения политики «ликвидация кулачества как класса» в программно-политических документах 1933—1934 гг. конструируется новый образ «классовых врагов» в деревне, которые не исчезли, а лишь изменили свое «классовое лицо». Помимо еще «недобитого» кулака», появились «новые враги», выступающие против экономической политики власти. «Новыми врагами» в деревне объявлялись единоличники, не выполняющие государственных заданий и занимающиеся «спекуляцией», «бывшие колхозники», исключенные из колхоза за «вредительскую, подрывную работу». За счет этих «антисоветских, антигосударственных элементов» расширялись социальные границы группы «кулаки».

Изменилась и трактовка «политической лояльности» власти: если в начале 1930-х годов — это главным образом готовность вступить в колхоз, то теперь — безропотное выполнение государственных заданий и повинностей.

Новая характеристика «классовых врагов» и тактики его борьбы против советской власти определила особенности социальной политики государства. Репрессии в деревне в 1933—1936 гг. были направлены не только на ликвидацию крестьянских хозяйств, официально объявленных «кулацкими», но и ликвидацию оставшихся в деревне хозяйств единоличников. За невыполнение государственных повинностей применялись репрессии по решению органов исполнительной власти и судебным приговорам, в результате которых хозяйства экспроприировались, а трудоспособные единоличники привлекались к судебной ответственности.

Террор в деревне из избирательного (за социальную принадлежность к группе «кулаки») превращается в террор всеобщий (за социальную принадлежность к группе «единоличники»).

В результате «социалистических преобразований сельского хозяйства» борьба со стратегическим «врагом социализма» — «классом мелкобуржуазное крестьянство» («крестьянином-хозяином», «крестьянином-собственником») — завершилась его полной ликвидацией и созданием нового «класса» -«колхозное крестьянство».

Список научной литературыДоброноженко, Галина Федоровна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Источники 1. Список использованных архивных фондов:

2. Российский государственный архив экономики (РГАЭ)-Ф. 396. Редакция «Крестьянской газеты»1. Он. 2. Д. 12, 16, 85, 86.1. Оп.З. Д. 4,21,37.1. Оп. 4. Д. 21, 24, 29.1. Оп. 5. Д'. 63.1. Оп. 6. Д. 22.1. Оп. 7. Д. 1,2,3.

3. Ф. 7733. Народный комиссариат финансов СССР Оп. 1. Д. 191,273.

4. Оп. 5. Д. 559, 761,762, 763. Оп. 6. 559.

5. Оп. 7. Д. 206, 270, 271, 272, 273, 274, 275, 278, 279.

6. Оп. 8. Д. 105, 182, 185, 191, 192.

7. Оп. 9. Д. 91, 92, 93, 206, 215, 216, 217, 218, 219, 221.

8. Оп. 10. Д. 211, 314, 315, 316, 321, 322, 326, 327, 328, 330.

9. Оп. 12. Д. 520, 536, 537, 538, 546, 576.

10. Оп. 13. Д. 48, 558, 586, 588, 589, 593, 597.

11. Оп. 14. Д. 770, 772, 775, 807, 809, 825.-Ф. 7446. Колхозцентр СССР и РСФСР1. Оп. 13. Д. 48.-Ф. 7486. Министерство сельского хозяйства СССР Оп. 37. Д. 65, 100.

12. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ)

13. Ф. А-411. Народный комиссариат финансов РФ '

14. Оп. 16. Д. 1, 4, 5, 6, 7, 8, 10, 11, 12, 13, 17,19, 24, 26, 27, 31, 40, 47.

15. Ф. 5446. Совет народных комиссаров РСФСР, Совет министров СССР

16. Оп. 2. Д. 1, 2, 3. Оп. 3. Д. 5.

17. Ф. 9479. Отдел спецпоселений Гулага ОГПУ НКВД СССР, спецотдел МВД СССР

18. Оп. 1. Д. 3, 4, 7, 15, 18, 56.

19. Российский государственный архив социально-политической истории (РГА СПИ)-Ф. 17. ЦК ВКП(б) КПСС Оп. 21. Д. 201, 202, 203, 204, 205, 206.

20. Областное государственное учреждение «Государственный архив Архангельской области» (ОГУ «ГААО»)

21. Ф. 106. Краевое земельное управление Оп. 15. Д. 27.

22. Ф. 290. Северный краевой комитет ВКП(б)

23. Оп. 2. Д. 20, 29, 30, 31, 32, 36, 45, 46, 55, 81, 120, 289а, 813, 816, 1281, 1284, 1425, 1437.1. Оп. 4. Д. 167.

24. Ф. 619. Краевой колхозсоюз Оп. 1. Д. 151.-Ф. 621. Северный краевой исполнительный комитет Оп. 1. Д. 26, 70, 424, 465, 102, 103, 122, 1207-6, 1880, 1881. Оп. 2. Д. 6, 20, 26, 113,269.

25. Оп. 3. Д. 7, 10, 19, 22, 29, 34, 38, 44, 52, 97, 98, 99, 102, 110, 113, 116, 199, 249, 309, 325, 337, 330, 374.-Ф. 659. Северный краевой отдел Рабоче-крестьянской инспекции Оп. 4. Д. 9,35,71.1. Оп. 5. Д. 71.

26. Ф. 910. Финансовое управление при Севкрайисполкоме

27. Оп. 1. Д. 15, 19, 28,19, 28, 38, 40, 42, 74, 84, 88, 141, 144, 146, 147-а, 148, 150, 151, 156, 163, 164, 165,166, 171, 175, 176, 177, 196, 309, 310. Оп. 2. Д. 1, 3, 5, 24, 40, 41, 42, 51, 52. Оп.З. Д. 10, 15, 164,392.

28. Оп. 4. Д. 2, 4, 5, 13, 19, 25, 28, 31, 38, 40, 42, 45, 71, 72.-Ф. 1224. Прокуратура Северного края1. Оп. 1. Д. 4, 154.1. Оп. 2. Д. 3,4, 13, 16,53.1. Оп.З. Д. 13,20, 99, 1891. Оп. 4. Д. 4, 13, 421. Оп. 13. Д. 23, 26,42,47 1

29. Государственное учреждение «Государственный архив Вологодской области (ГУ «ГABO»)-Ф. 2. Северо-Двинский губернский комитет ВКП(б)

30. Оп. 1. Д. 14, 184, 576, 729, 1814, 1925, 1939, 1941, 1948, 2013, 3056.-Ф. 5. Северо-Двинский окружной комитет ВКП(б)

31. Оп. 1. Д. 1, 2, 9, 12, 15, 22, 23, 24, 71, 85, 117, 128, 130, 131, 132, 134, 137, 274,276, 278, 279, 3056, 3074, 3076, 3081, 3407, 3408.

32. Ф. 395. Вологодский окружной отдел Рабоче-крестьянской инспекции

33. Оп. 1. Д. 9, 11, 13, 18, 58, 67, 69, 74, 80, 81, 139, 140, 152.-Ф. 399. Земельное управление при Вологодском окрисполкоме

34. Оп. 1. Д. 5, 15, 18,19, 57, 88, 108, 125, 186, 210, 219.-Ф. 407. Финансовый отдел Вологодского окрисполкома

35. Оп. 1. Д. 26, 98, 103, 114, 198, 199, 910, 988.-Ф. 471. Сямженский районный комитет ВКП(б)1. Оп. 1. Д. 40, 54, 55.-Ф. 488. Вологодский районный колхозсоюз Оп. 1. Д. 28, 96, 99, 111, 112.л-Ф. 609. Кубено-Озерский районный комитет ВКП(б)

36. Оп. 1. Д. 32, 33, 34, 35, 36, 39, 40, 41, 43, 61, 68, 69, 76, 111, 112, 113, 114, 115,120, 132, 140, 155,190, 193, 202, 203, 204, 217, 218, 219,222, 231.

37. Ф. 645. Шуйский (Междуреченский) районный комитет ВКП(б). Оп. 1. Д. 128, 129,131, 160, 166, 189, 190, 194, 185, 196, 197, 199, 223, 224, 230.

38. Ф. 757. Вологодский окружной колхозсоюз Оп. 1. Д. 29, 57, 59, 62, 95, 101, 102.

39. Ф. 859. Райисполком Грязовецкого района Оп. 1. Д. 35, 104, 159, 228.-Ф. 900. Райисполком Леденгского района Оп. 1. Д. 10, 14. 16, 40, 42, 45, 67, 91, 97.

40. Ф. 931. Финансовый отдел Леденского (Бабушкинского) райисполкома

41. Оп. 1. Д. 13,27,37. Оп. 2. Д. 13.-Ф. 978. Райисполком Тотемского района Оп. 1. Д. 22.-Ф. 1205. Прокуратура г. Вологда

42. Оп. 1. Д. 3, 17-, 21, 31, 32,41,48, 58, 69, 70, 71, 74, 80, 81, 83.

43. Ф. 1468. Леденгский районный колхозсоюз Оп. 1. Д. 28.-Ф. 1579. Кубино-Озерский районный колхозсоюз1. Оп. 1. Д. 53.

44. Ф. 1757. Вологодский окружной суд Оп.2. Д. 1,2,3, 7.1. Оп. 4. Д. 5, 8.-Ф. 1758. Финансовый отдел Грязовецкого райисполкома Оп. 1. Д. 66, 88, 156.

45. Ф. 1853. Вологодский губернский комитет ВКП(б) Оп. 11. Д. 21,28, 30,31,32, 33,43,44, 46, 63,92, 101, 108, 113, 115.

46. Ф. 2499. Вологодская окружная прокуратура Оп. 1. Д. 1,2, 3, 5, 6, 8, 9, 10.

47. Ф. 2602 Вожегодский райисполком Оп. 1. Д. 12.

48. Оп. 2. Д. 1, 6, 9. Оп. 3. Д. 8. 9. Оп. 4. Д. 1, 5.

49. Оп. 5. Д. 8, 12, 13, 16, 18, 21, 22, 23.-Ф. 4175. Финансовый отдел Харовского райисполкома Оп. 2. Д. 52. Оп. 4. Д. 1,2, 11.

50. Великоустюжский филиал государственного архива Вологодской области (ВУФ ГУ «ГАВО»)

51. Ф. р-9. Северо-Двинская окружной отдел Рабоче-крестьянской инспекции

52. Государственное учреждение Республики Коми «Национальный архив Республики Коми» (ГУРК «НАРК»)-Ф. 1. Коми областной комитет ВКП(б)

53. Оп. 2. Д. 494, 656, 657, 659, 660, 665, 666; 667, 668, 676, 686, 687, 688, 691, 697, 758, 759, 760, 762, 769, 791, 804, 846, 901, 909, 910, 913, 915, 940, 941, 942, 943, 944, 946, 947, 949, 950, 963, 964, 969, 969, 974, 976, 977, 980, 984, 991, 1176.

54. Оп. 3. Д. 3, 9, 14, 15, 22, 25, 26, 29, 66, 87, 89, 132, 133, 134, 135, 179, 461, 1788. Оп. 4. Д. 987.

55. Ф. 3. Коми областной исполнительный комитет

56. Ф. 9. Визингский (Сысольский) райком партии Оп. 1. Д. 10, 16-Ф. 18. Партийная комиссия при Коми рескоме компартии РСФСР Оп. 3. Д. 16, 18, 26, 275, 281, 318, 326, 336, 344, 358, 388. -Ф. 90. Райисполком Прилузского района Оп. 1. Д. 36, 628, 629, 630.

57. Ф. 91. Райисполком Сыктывдинского района

58. Оп. 1. Д. 1, 5, 11,27, 80, 226, 248, 250, 295, 801, 805, 806, 807, 814, 817, 841, 866. -Ф. 92. Райисполком Удорского района

59. Оп. 1. Д. 184, 192, 221, 222, 223, 224, 225, 226, 227, 228, 229, 231, 232, 233, 234,235, 237, 238, 239,243, 244, 249, 282.-Ф. 93. Райисполком Усть-Вымского района

60. Оп. 1. Д. 2, 37, 50, 168, 214, 227, 228, 249, 297.-Ф. 94. Райисполком Усть-Цилемского района

61. Оп. 1. Д. 68, 93,414, 427, 435.-Ф. 136. Прокуратура Автономной области Коми

62. Ф. 137. Суд Коми автономной области

63. Оп. 1. Д. 126, 129, 194, 196, 199, 201, 202, 263, 331, 694, 704, 737, 738, 739, 1124, 1159, 1163, 1224.с-Ф. 138. Троицко-Печорский райком ВКП(б) Оп. 1. Д. 32.

64. Ф. 139. Областная государственная плановая комиссия Коми автономной области

65. Оп. 1. Д. 231, 248, 341, 391, 470, 514-Ф. 140. Статистическое управление Коми АССР1. Оп. 1.Д. 881.1. Оп. 2. Д. 835,606,845.1. Оп. 5. Д. 4, 5, 743, 755

66. Ф. 144. Государственный лесопромышленный комбинат «Коми-лес»

67. Оп. 1. Д. 308, 31,48, 322-а, 3362. Оп. 9. Д. 1.-Ф. 222. Усть-Вымский райком ВКП(б) Оп. 1. Д. 34. Оп. 9. Д. 1.

68. Ф. 253 Уполномоченный Наркомата заготовок по Коми области Оп. 1. Д. 1, 10, 34, 38, 47, 78, 80, 636.-Ф. 375. Финансовый отдел Коми облисполкома

69. Оп. 1. Д. 22, 41, 92, 102, 105, 156, 203, 259, 260, 263, 265, 266, 363, 380, 410, 428, 429, 562, 604, 605, 606, 607, 608, 615, 619, 620, 622, 623, 626, 629, 632, 633, 641, 643.

70. Оп. 1. Д. 1, 3, 5, 9, 16, 18, 19, 24, 27, 29, 30, 31, 33, 35, 36, 40, 46, 48,49, 51, 52, 54, 56, 57, 58, 59, 60, 64, 66, 67, 70, 71, 75, 76, 78.-Ф. 471. Прокурор Усть-Цилемского района (Усть-Цилемский райпрокурор)

71. Ф. 822. Прокурор Сыктывдинского района Оп. 1. Д. 20, 23, 26.

72. Ф. 843. Финансовый отдел Сторожевского райисполкома Оп. 1. Д. 349, 490.

73. Ф. 874. Областная избирательная комиссия при Коми облисполкоме (Комиссия по лишению избирательных прав)

74. Ф. 883. Финансовый отдел Сысольского района Оп. 1. Д. 1, 6, 24. (т.1-2), 33, 35, 36, 47.

75. Ф. 938 с. Объединенный фонд спецпоселков Сыктывдинской рай-комендатуры

76. Оп. 1. Д. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 9, 12, 13, 50, 87. -Ф. 1038. Нившерский сельский совет Оп. 1. Д. 120, 168, 169, 172, 176.-Ф. 1436. Финансовый отдел Сторожевского райисполкома Оп.1. Д. 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36.

77. Ф. 1503. Финансовый отдел Усть-Цилемского райисполкома Оп. 1. Д. 1,2, 3, 8.-Ф. 1523. Райисполком Троицко-Печорского района Оп. 1. Д. 2, 12, 17, 20, 28,29, 51, 74, 77, 371, 380.

78. Ф. 1668. Производственное объединение Коми нефть (фонд Ухтинской экспедиции Усевлона, Ухтпечлага ОГПУ)

79. Оп. 1. Д. 16, 136, 146, 151, 158, 160, 162, 183, 197, 271, 267, 269, 304, 306, 314, 369, 544.

80. Оп. 1. Д. 1, 2, 3, 4, 6, 11, 12, 14, 17, 18, 19, 20, 21, 25, 26, 27, 28, 29, 30.

81. Ф. р-8 П. Усть-Усинский райисполком

82. Оп. 1. Д. 1, 2, 3, 4, 5, 8, 9, 10, 11, 13, 14, 16, 17, 18, 20, 21, 22, 23, 28, 29, 30, 72, 73, 74, 75, 76, 77.

83. Ф. р-96П. Печорская окружная прокуратура Оп. 1. 1, 2, 4, 5.-Ф. р-97П. Усть-Усинская райпрокуратура Оп. 1. Д. 1, 3, 4, 5, 6, 7.

84. Ф. р-118 П. Усть-Войский сельский совет

85. Оп. 1. Д. 2, 3, 4, 7, 8, 9, 12, 16, 17, 18, 21, 23, 24, 28.

86. Архив министерства внутренних дел Республики Коми (Архив МВД РК)

87. Ф. 6. Отдел режима и оперативной работы Ухтпечлага НКВД Коми АССР1. Оп. 3. Д. 33, 67,

88. Ф. 21. Приказы МВД Республики Коми Оп. 1-П. Д. 3, 7, 7-п.1. Оп. 3. Д. 1-п.

89. Ф. 31. Отдел МГБ Коми АССР, 4-е спецотделение МВД Коми АССР

90. Важнейшие решения по сельскому хозяйству. М.: ОГИЗ Сельхозгиз, 1935. — 776 с.

91. Второй Всесоюзный съезд колхозников-ударников. 11—17 февраля 1935 г. Стенографический отчет. М.: ОГИЗ Сельхозгиз, 1935. 302 с.

92. Гражданский и Процессуальный Кодекс с изменениями до 1 февраля 1934 г. М.: Госюриздат, 1934.

93. Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. 17—25 апреля 1923. М.: Красная новь, 1923. 705 с.

94. Декреты Советской власти. В 2-х т. М.: Политиздат, 1957, 1959. Т. 1. 626 с. Т. 2. 686 с.

95. Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам. Сборник документов. В 4-х т. М.: Госполитиздат, 1957. Т. 1. 1917-1928 гг. 879 е.; Т. 2. 1929-1945 гг. 888 с.

96. Земельный кодекс РСФСР. Со всеми дополнительными узаконениями, инструкциями разъяснениями ведомств, определениями Особой коллегии высшего контроля по земельным спорам и Верховного суда. 2-е изд. JL, 1928. -360 с.

97. Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства. 1927-1935. М.: Госполитиздат, 1957.-575 с.

98. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). Изд. девятое, дополненное и исправленное. М.: Политиздат, 1984—1985. Т. 2-6.

99. Одиннадцатый съезд РКП(б). Март-апрель 1922 г. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1961. 873 с.

100. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. 1917-1967. В 5 т. Т. 1: 1917-1928 гг. Т. 2: 1929-1936 гг. М.: Госполитиздат, 1967.

101. Тринадцатый съезд РКП (б). Май 1924 года. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1963. — 883 с.

102. Первый Всесоюзный съезд колхозников-ударников передовых колхозов. 15-19 февраля 1933 г. М.:Л.: Госуд. изд-во, 1933. 352 с.

103. Пятнадцатый съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1961. Т. 1.847 с. Т. 2.-874 с.

104. Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР. 1917-1954 гг. М.: Госюриздат, 1954. 720 с.

105. Сборник циркуляров и разъяснений Народного Комиссариата Юстиции РСФСР, действующих на 1 мая 1934 г. М.: Издание НКЮ., 1934. 346 с.

106. Сборник действующих разъяснений Верховного суда РСФСР. М.: Госюриздат, 1930. — 366 с.

107. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР (СЗ СССР). Издание Управления делами СНК Союза ССР и СТО. 19251936 гг.

108. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1924-1936 гг.

109. Совещание по вопросам партийной пропаганды и агитации при ЦК ВКП(б). 4-7 декабря 1935 г. М.: Партиздат, 1936. 259 с.

110. Шестнадцатая конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1962. — 837 с.

111. Четырнадцатая конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.-Л.: Госуд. изд-во, 1925. 335 с.

112. XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18-31 декабря 1925 г. Стенографический отчет. М.-Л.: Госуд. изд-во, 1926. — 1029 с.

113. XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Декабрь 1927 г. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1961. Т. 1. 847 с. Т. 2. — 874 с.

114. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 26 июня — 13 июля 1930 г. Стенографический отчет. 2-е изд. М.-Л.: Госуд. из-во, 1931. 782 с.

115. XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 26 января — 10 февраля 1934 г. Стенографический отчет. М.: Партизат, 1934. 716 с.

116. Уголовный кодекс РСФСР. С приложением амнистии к 10-летию Октябрьской революции. Постатейный комментарий / Сост. Д.А. Карницкий, Г.К. Ро-гинский, М.С. Рогович. М.: Госюриздат, 1928. 354 с.

117. Уголовный кодекс РСФСР в редакции 1926 г. с изменениями и дополнениями на 10 февраля 1928 г. М.: Госюриздат, 1928. 192 с.

118. Уголовный кодекс РСФСР с изменениями до 1 марта 1929 г. М.: Госюриздат, 1929.-175 с.

119. Уголовный кодекс РСФСР с изменениями до 1 августа 1929 г. М.: Госюриздат, 1929.- 112 с.

120. Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 июня 1937 г. Юридическое издательство НЮО СССР. М.: Госюриздат, 1937.- 199 с.21.2. Документы региональных структур власти и управления

121. Два года работы Северо-Двинского губернского исполнительного комитета (с 1 апреля 1927 по 16 марта 1929 г.) Великий Устюг, 1929. 94 с.

122. Доклад о работе Северо-Двинского окружного комитета ВКП(б) о состоянии партийной организации Краевому Комитету ВКП(б). 11 января 1930 г. Б/изд. — 22 с.

123. Доклады и резолюции III Северной краевой партийной конференции. 17— 23 января 1932. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. 143 с.

124. За большевизацию Коми партийной организации. Сборник постановлений Севкрайкома ВКП(б), резолюции II краевой и IX областной партконференций. Сыктывкар, 1930. 94 с.

125. Инструкция о порядке снабжения на лесозаготовках, вывозке и сплаве в сезон 1932/33 г. Архангельск, 1932. 51 с.

126. Итоги декабрьского пленума ЦК и ЦКК и январского пленума Севкрайко-ма ВКП(б). Архангельск: Партийное изд-во, 1931. 44 с.

127. Итоги объединенного пленума Севкрайкома и Севкрай КК ВКП(б). 10-13 июня 1932 г. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. 80 с.

128. Итоги работы первого съезда Советов Северного края (19-23 августа 1929 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1929. — 79 с.

129. Итоги работы Второго съезда Советов Северного края (15-20 февраля 1931 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1931.-93 с.

130. К перевыборам Советов (от II к III Краевому съезду Советов. 1931-1934 гг.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1934. 72 с.

131. О перестройке партийно-массовой работы. Сборник постановлений крайкома ВКП(б). Архангельск: Изд-е Севкрайкома ВКП(б), 1930. 73 с.

132. О хлебозаготовках в Северном крае в 1930/31 году. Архангельск, 1930. -32 с.

133. Отчет Северной краевой контрольной комиссии ВКП(б) рабоче-крестьянской инспекции со времени II краевой партконференции по III краевую партконференцию. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. 76 с.

134. Отчет III Краевому съезду Советов. 1931-1934 гг. Архангельск: Изд-е Сев-крайисполкома. 1935. 175 с.

135. Первая Северная Краевая партконференция (14-15 августа 1929). Стенографический отчет. Архангельск: Партийное изд-во, 1929. — 338 с.

136. Победа социализма в Северном крае. Материалы к IV Чрезвычайному съезду Советов. 17 ноября 1936 г. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1936.-65 с.

137. Постановления II Пленума Севкрайисполкома II созыва (7-17 октября 1931 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1931. — 60 с.

138. Постановления III Пленума Севкрайисполкома II созыва (31 марта — 4 апреля 1932 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1931. — 60 с.

139. Постановления 3-го Краевого Съезда Советов Северного края. (11—15 января 1935 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1935. 143 с.

140. Постановления 8-й Коми областной конференции ВКП(б). Усть-Сысольск: Изд-е Коми обкома ВКП(б), 1929. 19 с.

141. Постановления III Пленума Северной краевой контрольной комиссии ВКП(б) (23-27 янв. 1933 г.) Архангельск: Партийное изд-во, 1933. 34 с.

142. Решения I Вологодского окружного съезда Советов. Вологда: Изд-е ок-рисполкома, 1929. — 24 с.

143. Резолюции I Северной краевой партийной конференции (14-19 августа 1929). Архангельск: Партийное изд-во, 1929. 48 с.

144. Резолюции III Северной краевой конференции ВКП(б). 17-23 января 1932. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. 58 с.

145. Резолюции IV Северной краевой партийной конференции. Архангельск: Партийное изд-во, 1934. 46 с.

146. Резолюции Первого съезда колхозов Северного края (15-18 сентября 1929 г.). Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1929. 47 с.

147. Резолюции чрезвычайной вологодской конференции ВКП(б). Февраль 1930. Вологда: Окружком ВКП(б), 1930. 14 с.

148. Решения II Северной краевой конференции ВКП(б). Архангельск: Партийное изд-во, 1930. 47 с.

149. Решения и материалы пленума Северного краевого исполкома. 26—29 января 1930 г. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1930. 61 с.

150. Сборник постановлений и распоряжений Севкрайисполкома. Архангельск, 1932.- 164 с.

151. Северный Краевой Комитет ВКП(б). Сборник постановлений (июнь 1930 г. февраль 1931 г.). Архангельск: Партийное изд-во, 1931. - 175 с.

152. Северный край на IV сессии ВЦИК XV созыва (стенограммы, доклады и постановления сессии ВЦИК о советском, хозяйственном и культурном строительстве Северного края). 22—26 декабря 1933 г. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1934. 109 с.

153. Северо-Двинский окружной съезд Советов, 1-й. Постановления. 2-6 августа 1929. Великий Устюг, 1929. 32 с.

154. Справочник для делегатов IV Чрезвычайного краевого съезда Советов. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1936. 143 с.

155. I краевой съезд Советов Северного края. Сборник материалов. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1929.

156. Северная краевая конференция ВКП(б). 14—19 августа 1929. Стенографический отчет. Архангельск: Партийное изд-во, 1929. 341с.

157. III Северная краевая конференция ВКП(б). 17-23 января 1932. Доклады и резолюции. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. 143 с.

158. Третий Пленум Севкрайисполкома (7-11 декабря 1932 г.). Методразработ-ка. Архангельск, 1933. — 116 с.

159. IV краевая конференция ВКП(б). Материалы к отчету Северного крайкома ВКП(б). Архангельск: Партийное изд-во, 1934.

160. Хлебозаготовки на Севере (осень 1929 г.). Блокнот агитатора. Архангельск, 1929. — 15 с.

161. Публикации произведений государственных и политических деятелей22.1. Произведения теоретического и аналитико-директивного характера

162. Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М.: Юридическая литература, 1949. 424 с.

163. Калинин М.И. Вопросы советского строительства. Статьи и речи, 1919— 1946 гг. / Сост. А.Б. Амелин, А.А. Лопатов Б.М., Рудняк. М: Госполитиздат, 1958.-712 с.

164. Калинин М.И. Избранные произведения. В 4-х т. М.: Госполитиздат, 1960.

165. Калинин М.И. О деревне. Л.: Изд-во Кубач, 1925. 84 с.

166. Каминский Г.Н. Основные задачи колхозного строительства (Доклад на I Всероссийском съезде с.-х. коллективов). М., 1929. 68 с.

167. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд-е пятое. В 55-ти т. М.: Изд-во полит, литературы, 1973. Т. 1, 7, 9, 11, 14, 27, 31, 32, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 43, 44, 45.

168. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд-е 2-е. М.: Изд-во полит, литературы, 1965. Т. 28, 32.

169. Сталин И.В. Сочинения. В 16-ти т. М: Изд-во полит, литературы, 19461952. Т. 11, 12, 13.

170. Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. 148 с.22.2. Выступления и публикации руководителей регионального уровня

171. Бергавинов С. А. За социалистическую индустриализацию Севера. Доклад на Первой Северной краевой партийной конференции. Архангельск: ОГИЗ РСФСР. Сев. краевое изд-во, 1929. 67 с.

172. Бергавинов С. А. К новым боям и победам. Доклад о решениях Ноябрьского Пленума ЦК. Архангельск: ОГИЗ РСФСР. Сев. краевое изд-во, 1929. 32 с.

173. Бергавинов С. А. Первый этап борьбы за новый Север. Доклад и заключительное слово на Второй Северной краевой конференции ВКП(б). Архангельск: ОГИЗ РСФСР. Сев. краевое изд-во, 1930. 86 с.

174. Бубнов А.С. На путях социалистической реконструкции. Доклад на Второй Северной краевой конференции ВКП(б). Архангельск: ОГИЗ РСФСР. Сев. краевое изд-во, 1930. 78 с.

175. Веселов А. На штурм большевистской весны. Архангельск, 1932. — 67 с.

176. Иванов В.И. Об очередных задачах Северной парторганизации. Доклад на заседании краевого актива 19 апреля 1931. Вологда: ОГИЗ РСФСР, Сев. краевое изд-во, 1931.-32 с.

177. Иванов В.И. Основные направления развития социалистического Севера. Доклад на Третьей Северной краевой партийной конференции. Архангельск: ОГИЗ РСФСР, Сев. краевое изд-во, 1932. 67 с.

178. Конторин Д. Большевики Севера в боях за генеральную линию партии. Доклад и заключительное слово на Третьей Северной краевой партийной конференции. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. — 45 с.

179. Конторин Д. Доклад на пленуме крайкома ВКП(б) «О партийно-массовой работе». Архангельск: Партийное изд-во, 1932. — 35 с.

180. Попов Н. О чистке партии. Архангельск: ОГИЗ РСФСР, Сев. краевое изд-во, 1933.-30 с.

181. Седельников С.М. За генеральную линию партии. Доклад о решениях ЦК ВКП(б) о состоянии и работе Вологодской парторганизации. Вологда: ОГИЗ РСФСР. Сев. краевое изд-во, 1930.

182. Сибиряк В. Очередные задачи сельского хозяйства Северного края. Архангельск: Партийное изд-во, 1932. — 59 с.

183. Тематические сборники документов и материалов, публикации источников

184. ВЧК-ОГПУ о политических настроениях северного крестьянства 1921— 1927 гг. (По материалам информационных сводок ВЧК-ОГПУ): Сб. документов / Сост. Г.Ф. Доброноженко. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 1995. 193 с.

185. ГУЛАГ в Карелии: Сборник документов и материалов. 1930-1941 гг. / Сост. В .Г. Макуров и др. Петрозаводск: КНЦ РАН, 1992. 225 с.

186. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927- 1932 гг. / Под ред. В.П. Данилова и H.A. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989. 526 с.

187. Из истории раскулачивания в Карелии. 1930-1931 гг.: Документы и материалы / Науч. ред. H.A. Ивницкий, В.Г. Макуров. Петрозаводск: Карелия, 1991.-296 с.

188. История индустриализации Северного района (1926-1941 гг.). Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1970. — 670 с.

189. Коллективизация сельского хозяйства в Северном районе (1927-1937 гг.) / Под ред. A.A. Сталь. Сев.-Зап. кн. изд-во, 1964. 696 с.

190. Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 декабрь 1936 / Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. Документы. М.: Международный Фонд «Демократия», 2003. — 910 с.

191. Неизвестная Россия. XX век: альманах / Сост. В.А. Козлов, СМ. Завьялов. Часть 1. М.: Историческое наследие, 1992. 351 с.

192. Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925-1936 / Сост. Кошелева Л., Лельчек В., Наумов В. и др. М.: РОССПЭН, 1995. 254 с.

193. Покаяние: Мартиролог. Т. 4. Ч. 1. Кулацкая ссылка в Коми области в первой половине 1930-х годов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар, 2001. -1168 с.

194. Покаяние: Мартиролог. Т. 4. Ч. 2. Кулацкая ссылка в Коми области во второй половине 1930-х 1950-е годы / Сост. Н.М. Игнатова. Сыктывкар, 2001.-608 с.

195. Покаяние: Мартиролог. Т. 6. Раскулачивание в Коми области в первой половине 1930-х годов / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Научн. ред. Г.Ф. Доброноженко. Сыктывкар, 2004. 1184 с.

196. Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940. В 2-х кн. Кн. 1 / Отв. ред. H.H. Покровский. М., 2005. 912 е.; Кн. 2 / Отв. ред. H.H.

197. Покровский, В.П. Данилов, С.А. Красильников, JL Виола. М.: РОССПЭН, 2006.- 1120 с.

198. Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянских хозяйств. 1930-1940 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 2000. — 214 с.

199. Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2: Формы и методы централизованных заготовок. 1930—1941 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 2002. 253 с.

200. Продовольственная безопасность Урала в XX веке. 1900-1984 гг. Документы и материалы. В 2 т. / Под ред. Г.Е. Корнилова, В.В. Маслакова. Екатеринбург, 2000. Т. 2. 1929-1984.

201. Раскулаченные спецпереселенцы на Урале (1930-1936 гг.). Сб. документов / Ред. коллегия: В.В. Алексеев (гл. ред.), Т.И. Славко (науч. рук.) и др. Екатеринбург: Наука, 1993. -221 с.

202. Репрессии в Архангельске: 1937-1938. Документы и материалы / Общ. ред. и вступ. статья P.A. Ханталина. Архангельск, 1999. — 272 с.

203. Рязанская деревня в 1929-1930 гг.: Хроника головокружения. Документы и материалы / Отв. ред.-сост. JI. Виола, С.В. Журавлев и др. М.: РОССПЭН, 1998.-749 с.

204. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. 223 с.

205. Спецпереселенцы в Вожегодском районе (1930-е годы) / Публикация О.В. Артемовой // Вожега: Краеведческий альманах. Вологда: Русь, 1995. С. 195-220.

206. Спецпереселенцы — жертвы «сплошной коллективизации»: Из документов «особой папки» Политбюро ЦК ВКП(б). 1930-1932 гг. Публикация документов Г.М. Алибекова // Исторический архив. 1994. № 4. С. 145-180.

207. Спецпоселки в Коми области (по материалам сплошного обследования. Июнь 1933 г.): Сборник документов / Составители Г.Ф. Доброноженко, JI.C. Шабалова. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 1997. 298 с.

208. Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов / Сост. О.В. Хлевнюк, A.B. Квашонкин, Л.П. Кошелева, Л.А. Роговая. М.: ИАРО- XX, 1995.-339 с.

209. Хлебозаготовительная политика советского государства в Сибири в конце 1920-х годов. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2006. 260 с.

210. Публикации документов личного происхояодения (крестьянскиеписьма, дневники и воспоминания)

211. Голоса крестьян: Сельская России XX века в крестьянских мемуарах. М.: Аспект Пресс, 1996. — 413 с.

212. Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1928-1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколова. М. : РОССПЭН, 1998. 328 с.

213. Деревня при НЭПе. Кого считать кулаком, кого тружеником. Что говорят об этом крестьяне? М.: Изд-во «Крестьянская газета», 1924.

214. Заметки и воспоминания // Крестьянские дети в детских домах Коми области в 1930-е годы: Исследования, документы, воспоминания / Авторы-составители: Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Научн. консультант H.A. Ивницкий. Сыктывкар, 2008. С. 695-759.

215. Крестьянские истории: российская деревня 1920-х годов в письмах и документах / Сост. С.С. Крюкова. М.: РОССПЭН, 2001. 232 с.

216. На .разломе жизни. Дневники Ивана Глотова, пижемского крестьянина Вельского района Архангельской области. 1915-1931 годы. М., 1997. — 324 с.

217. Письма во власть. 1917—1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям / Сост., публ., коммент., предисл., именной и географ. Указатели, библиография А.Я. Лившие, И.Б. Орлов. М.: РОССПЭН, 1998. 664 с.

218. Раскулачивание и крестьянская ссылка в социальной памяти людей: Исследования, воспоминания, документы /Авторы-составители Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова. Сыктывкар, 2005. — 294 с.

219. Тепцов В.Н. В дни великого перелома. История коллективизации, раскулачивания и крестьянской ссылки в России (СССР) по письмам и воспоминаниям, 1929-1933 гг. М.: Звонница, 2002.-416 с.

220. Справочники и статистические сборники

221. Два года работы Северо-Двинского губернского исполнительного комитета с 1 апреля 1927 г. по 16 марта 1929 г. Великий Устюг, 1929. 46 с.

222. Единый сельскохозяйственный налог 1928/29 г. (справочные материалы по Вологодской губернии). Архангельск: Изд-е Вологодского губ. фин. отдела, 1929. 74 с.

223. Единый сельскохозяйственный налог 1928/29 г. в Архангельской губернии. Архангельск: Изд-е Архангельского губ. фин. отдела. 1929. 82 с.

224. Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917-1927. М.: ГИЗ, 1927. -514 с.

225. Колхозная стройка на Севере. Итоги и задачи. Архангельск: ОГИЗ, Северное отделение, 1931. — 103 с.

226. Коми область. Краткий статистический справочник. Сыктывкар, 1929. — 123 с.

227. Лесное хозяйство и лесная промышленность области Коми. Материалы к X Коми обл. съезду Советов. Сыктывкар, 1935. 46 с.

228. Материалы к отчету Северного краевого исполнительного комитета II краевому съезду Советов. Архангельск: Изд-е Севкрайисполкома, 1931. — 216 с.

229. Материалы по районированию Северного края. Описание края, его округов и районов. Архангельск, 1929. 183 с.

230. Материалы по статистике населения, народного просвещения и жилищного строительства Северного края. Архангельск: Изд-е краевого статуправ-ления, 1930.-184 с.

231. Районы Северного края. Статистический справочник. Архангельск: ОГИЗ, Сев. отделение, 1930. 183 с.

232. Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами. Статистические сведения по сельскому хозяйству за 1927-1930 г. М.: Соцэгиз, 1930.-204 с.

233. Северная деревня. Материалы обследования 2056 крестьянских хозяйств Архангельской губернии. Архангельск: Изд-е Арханг. Губкома ВКП(б), 1928. -111с.

234. Северный край в цифрах. Архангельск, 1929. 47 с.

235. Северный край во второй пятилетке. Пятилетний план Северного края на 1933-1937 гг. Архангельск, 1933. 272 с.

236. Северо-Восточная область. Материалы по районированию. В 2-х частях. Архангельск: Изд-е Областной плановой комиссии Северо-Восточной области, 1925. Ч. 1. 511 е.; Ч. 2.-182 с.

237. Сельское хозяйство СССР. 1925-1928 гг. Сборник статистических сведений к XVI Всесоюзной партконференции. М.: Статиздат, 1929. 502 с.

238. Седельников С.М., Селезнев С.А., Евдокимов A.A. Северный край. Экономико-географический очерк / Под ред. председателя Севкрайисполкома Н.Г. Рослова. Архангельск, 1936.-143 с.

239. Список населенных мест Коми области. Сыктывкар, 1930. 121 с.

240. Статистический сборник по Северному краю за 1929-1933 годы. Архангельск, 1934.-231 с.

241. Статистический сборник по Вологодской губернии за 1925-1927 гг. Вологда: Вологодское губстатбюро. 1929. — 421 с.

242. Статистический сборник по Архангельской губернии за 1917—1924 гг. Архангельск: Гос. изд. Архгубстатбюро, 1925. — 704 с.

243. Статистический сборник по Архангельской губернии за 1927 год. Архангельск: Гос. изд. Архгубстатбюро, 1929. -352 с.

244. Справочник по Северному краю на 1936 г. Архангельск: Изд-е краевого статуправления, 1936.

245. Сельскохозяйственная газета. Орган Наркомзема РСФСР. 1929-1930.1. Литература21. Исследования

246. Абрамов Б.А. Ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации сельского хозяйства: Исторические записки. М.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 38. С. 3^16.

247. Абрамов Б.А. Партия большевиков организатор борьбы за ликвидацию кулачества как класса. М.: Госполитиздат, 1954. — 198 с.

248. Абрамов Б.А. О работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам сплошной коллективизации // Вопросы истории КПСС. 1964. № 1. С. 32-43.

249. Абрамов Б.А., Ваганов Ф.М., Голиков В.И. Рецензия на книгу Н.И. Немакова «Коммунистическая партия — организатор массового колхозного движения (1929-1932 гг.) //Вопросы истории КПСС. 1968. № 6. С. 111-118.

250. Абрамов Б.А., Кочарли Т.К. Об ошибках в одной книге (Письмо в редакцию) // Вопросы истории КПСС. 1975. № 5. С. 134-139.

251. Авторханов А. Технология власти. М.: Слово, 1991. 638 с.

252. Авцинова Г.И. Анализ проблем социальной политики России в контексте политической теории // Новые направления политической науки: Сб. научных статей / Ред. коллегия: С.Г. Айвазов и др. М.: РАПМ; РОССПЭН, 2004. С. 55-68.

253. Актуальные проблемы теории истории: Материалы «круглого скота» // Вопросы истории. 1994. № 6. С. 45-103.

254. Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 3-20.

255. Андреева Л.С. Некоторые аспекты налоговой политики советского государства в Сибири в 1928- 1929 гг. // Гуманитарное знание. Ежегодник. Серия «Преемственность». Вып. 2. Кн. 1. Исторические исследования. Омск: ОГУ, 1998.-С. 168-171.

256. Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: Центр Ком., 1996. 672 с.

257. Артемова О.В. Личное и общественное хозяйство спецпереселенцев в 30-е годы (по документам неуставных сельхозартелей Северного края) // Крестьянское хозяйство: история и современность: Сб. научных статей. Ч. II. Вологда, 1992.-С. 160-162.

258. Архангельская область: социально-экономическое развитие, история, образование. Архангельск: Изд-во ИГУ, 1999. — 273 с.

259. Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М.: Мысль, 1971.-374 с.

260. Барсенков A.C. Советская историческая наука в послевоенные годы (1945— 1955). М.: МГУ, 1988. 139 с.

261. Беданова Л.А. Коллективизация сельского хозяйства в Архангельской области (1927—32 гг.). Архангельск: Арханг. кн. изд-во, 1961. 58 с.

262. Безнин М.А Аграрный строй России в 1930-1980-е годы // Северная деревня в XX веке: актуальные проблемы истории: Сб. научных статей. Вып. 3. Вологда: ВГПУ, 2002. С. 3-10.

263. Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Незерноземье 1950—1965 гг. Москва-Вологда, 1991.-253 с.

264. Безнин М.А., Димони Т.М. Аграрный строй России в 1930-1980-е годы // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 23^4.

265. Безнин М.А., Димони Т.М. Зажиточное крестьянство в России (вторая половина XX века) // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. XXVII сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 2001.-С. 184—185.

266. Безнин М.А., Димони Т.М. Завершение раскрестьянивания в России (вторая половина XX века) // Россия в XX веке. Реформы и революции. В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 2002. С. 632-643.

267. Безнин М.А., Димони Т.М. К вопросу об имущественной и социальной дифференциации крестьянства во второй половине XX века // Севернаядеревня в XX веке: актуальные проблемы истории. Сб. научных статей. Вып. 1. Вологда: ВГПУ, 2000. С. 111-120.

268. Безнин М.А., Димони Т.М. Капитализация в российской деревне 19301980-х годов. Вологда: ИПЦ «Легия», 2005. 126 с.

269. Безнин М.А., Димони Т.М. Повинности российских колхозников в 1930-е — 1960-е годы // Отечественная история. 2002. № 2. С. 96-111.

270. Безнин М.А., Димони Т.М. Процесс капитализации в российском сельском хозяйстве 1930 1980-х гг. // Отечественная история. 2005. № 6. - С. 94—121.

271. Безнин М.А., Димони Т.М. Социальный протест колхозного крестьянства (вторая половина 1940—1960-е гг.) // Отечественная история. 1999. № 3. — С. 81-99.

272. Безнин М.А., Димони Т.М. Изюмова Л.В. Повинности российского крестьянства в 1930-х 1960-х годах. Вологда: ВНКЦ ЦЭМИ РСН, 2001. 141 с.

273. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. — 323 с.

274. Бердинских В. Крестьянская цивилизация в России. М.: Аграф, 2001. 243 с.

275. Блинов Н.В. Советская историография // Вопросы история. 1998. № 2. — С. 156-159.

276. Блюм М., Меспуле М. Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине / Пер. с франц. М.: РОССПЭН, 2006. 328 с.

277. Богданов C.B., Орлов В.Н. Тоталитарная государственность и экономическая преступность в Советской России: тайная история разработки постановления ЦИК СССР и СНК СССР от 7 августа 1932 г. // Современное право. 2009. №5.-С. 139-143.

278. Богденко М.Л. К истории начального этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства // Вопросы истории. 1963. № 5. С. 19-35.

279. Богденко М.Л., Данилов В.П., Зеленин И.Е. Коллективизация сельского хозяйства в СССР // Очерки по историографии советского общества. М.: Наука, 1965.-С. 341-382.

280. Богденко М.Л., Зеленин И.Е. Основные проблемы истории коллективизации сельского хозяйства в современной исторической литературе // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. Материалы научной сессии. М., 1963. С. 192-222.

281. Боженко Л.И. Из истории осуществления налоговой политики в Сибири (1921-1927 гг.) // Труды Томского университета. Томск, 1974. С. 3-16.

282. Боженко Л.И. Из истории регулировании социально-экономических отношений в сибирской деревне (1925—1927 гг.) // Вопросы истории Сибири. Томск, 1972. Вып. 5. С. 70-86.

283. Бондарев В. А. Крестьянство и коллективизация: многоукладность социально-экономических отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставрополья в конце 20-х 30-х годах XX века. Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ, 2006. - 520 с.

284. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества. М.: Политиздат, 1992. 352 с.

285. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. «Военный коммунизм»: ошибка или пробы «почвы»? // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории Советского государства. М.: Политиздат, 1991. — С. 49-117.

286. Боффа Д. История Советского Союза. В 2 т. М.: Международные отношения, 1990. Т.1. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. 1917-1941.-628 с.

287. Бровкин В.Н. Россия в гражданской войне: власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 24-29.

288. Бруцкус Б.Д. Советская Россия и социализм: Сб. статей. СПб., 1995. 229 с.

289. Буганов В.И. Размышления о современной отечественной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. № 1. — С. 77-87.

290. Бугай Н.Ф. 20-40-е годы: депортация населения с территории Европейской России // Отечественная история. 1992. № 4. С. 37-49.

291. Бугай Н.Ф. 20-50-е годы: принудительные переселения народов // Обозреватель. 1993. № 11.-С. 122-127.

292. Булдаков В. П. К изучению психологии и психопатологии революционной эпохи (Методологический аспект) // Революция и человек. Социально-психологический аспект: Сб. статей. М., 1996. С. 4-17.

293. Булдаков В. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997. 376 с.

294. Бурдье П. Начала / Пер. с фр. М.: Социо-Логос, 1994. 288 с.

295. Бурдье П. Практический смысл / Пер. с фр. СПб., 2001. 562 с.

296. Бурдье П. Социология политики / Пер. с фр. М.: Социо-Логос, 1993. 333с.

297. Бурдье П. Социальное пространство и генезис "классов" // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 1. С. 17-33.

298. Бурдье П. Структура, habitas, практика // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. С. 16-31.

299. Бурдье П.Университетская докса и творчество: против схоластических делений // Socio-Logos: 96. Альманах Российско-французского центра социологических исследований Института социологии Российской Академии наук. M.: Socio-Logos, 1996. С. 8-31.

300. Буртина Е. Коллективизация без «перегибов». Налоговая политика в деревне 1930-1935 годах // Октябрь. 1990. № 2. С. 159-174.

301. Буховец О.Г. Ментальность и социальное поведение крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX—XX вв.): Материалы международной конференции. М.: РОССПЭН, 1996. С. 184-194.

302. Быстров В.И. Наемный труд в сибирской деревне в 20-е годы (партийно-государственная политика в отношении батрачества). Новосибирск, 1997. — 285 с.

303. В. И. Ленин и история классов и политических партий в России. М.: Мысль, 1970.-519 с.

304. Венер М. Лицом к деревне: советская власть и крестьянский вопрос (1924— 1925 гг. // Отечественная история. 1993. № 5. С. 86-107.

305. Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. М.: Наука, 1992. 224 с.

306. Верняев И.И. Локальные монографические исследования деревни 19201930-х годов: цели, методики, результаты // Проблемы исторического регионоведения. Сб. статей / Отв. ред. Ю.В. Кривошеев. СПб., 2005. С. 2964.

307. Вилков A.A. Менталитет крестьянства и российский исторический процесс. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1997. 159 с.

308. Виола Л. ОГПУ, раскулачивание и спецпереселенцы // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ученые записки 1999 / A.B. Гордон, Теодор Шанин, Н.Е. Хитрина и др.; Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М.: Интерцентр, 1999.-С. 114-162.

309. Волобуев О.В. Советский тоталитаризм: образ врага // Тоталитаризм и личность. Тезисы докладов Международной научно-практической конференции. Пермь. 12-14 июля 1994. Пермь, 1994. С. 5-7.

310. Вокруг раскрестьянивания. Материалы «Круглого стола» // В человеческом измерении / Под ред. и с предисл. А.Г. Вишневского. М.: Прогресс, 1989.-С. 129-147.

311. Воробей А.П. Раскулаченные спецпереселенцы в Северном крае в 1930— 1931 гг. // Проблемы истории репрессивной политики на Европейском Севере России (1917-1956 гг.). Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. Сыктывкар, 1993.-С. 10-11.

312. Воробей А.П. Формирование структур политической власти в Северном крае в 1929—1930 годах // Региональная политика и проблемы развития Европейского Севера: взгляд из XX в XXI век: Сб. статей. Архангельск: ПТУ, 1999.-С. 86-99.

313. Воробей А.П. Хроника раскрестьянивания. Социализация сельского хозяйства в Северном крае// Север. 1992. № 1.С. 104-112.

314. Воробьева О.И. Политическая лексика: Семантическая структура. Текстовые коннотации. Архангельск: ПТУ, 1999. 92 с.

315. Вылцан М.А. Завершающий этап создания колхозного строя (1935—1937 гг.). М.: Наука, 1978. 263 с.

316. Вылцан М.А. Материалы Наркомфина СССР как источник по истории советской деревни // Источниковедение истории советского общества. Вып. 2. М.: Наука, 1968. С. 356-366.

317. Вылцан М.А. Последние единоличники: источниковая база, историография // Судьбы российского крестьянства. М.: РГГУ, 1996. — С. 364-386.

318. Вылцан М.А., Данилов В.П., Кабанов В.В., Мошков Ю.А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. Краткий очерк истории. М.: Колос, 1982. 399 с.

319. Вылцан М.А. Ивницкий Н.А, Поляков Ю.А. Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР // Вопросы истории. 1965. № 3. С. 3-25.

320. Ганжа И.Ф., Слинько И.И., Шостак П.В. Украинское село на пути к социализму // Очерки истории коллективизации в союзных республиках. М.: Политиздат, 1963.-С. 151-223.

321. Гвоздев Р. Кулачество-ростовщичество, его общественно-экономическое значение. СПб., 1899. 152 с.

322. Гельман Э.Р. О роли кулачества в российской истории. М.: Карпов Е.В., 2005. 104 с.

323. Герман E.H. Советская и российская историография «раскулачивания»: этапы и тенденции (1930-е 1990-е годы) // Гуманитарный ежегодник. Вып. I. Новосибирск, 2001. - С. 60-73.

324. Герман E.H. Хлебозаготовки в Сибири в условиях коллективизации: кампаний 1930/31 г. // Гуманитарный ежегодник. Вып. IV. Новосибирск, 2003. — С. 38-46.

325. Гидденс Э. Стратификация и классовая структура // Социс. 1992. № 9. — С. 112-123.

326. Гимпельсон Е.Г. НЭП: была ли возможность выжить? // НЭП в контексте исторического развития России. XX век: Сб. статей. М.: ИРИ РАН, 2001. — С. 39-56.

327. Гимпельсон Е.Г. НЭП: новая экономическая политика Ленина, Сталина. Проблемы и уроки (20-е гг. XX в.). М.: ИРИ РАН, 2004. 303 с.

328. Гимпельсон Е.Г. НЭП и советская политическая система // Россия и мировая цивилизация. К 70-летию члена-корреспондента РАН А.Н. Сахарова. М.: Институт росс, истории РАН, 2000. С. 328-338.

329. Гимпельсон Е.Г. Россия на переломе эпох. Осмысление XX столетия российской истории. М.: Собрание, 2006. 128 с.

330. Гинцберг Л.И. По страницам «особых папок» политбюро ЦК ВКП(б) // Вопросы истории. 1996. № 8. С. 16-30.

331. Гинцберг Л.И. Массовые депортация крестьян в 1930-1931 гг. и условия их существования в северных краях (по материалам "особых папок" политбюро ЦК ВКП(б) и "комиссии Андреева") // Отечественная история. 1998. № 2. — С. 190-196.

332. Глезерман Г.Е. Ликвидация эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР. М.: Госполитиздат, 1949. — 492 с.

333. Глумная М.Н. Единовременный налог на единоличника в 1934 году // Материалы научных чтений памяти Петра Андреевича Колесникова: Межвузовский сборник научных трудов. Вологда: Изд-во «Русь», 2000. С. 164-182.

334. Глумная М.Н. Землеустройство как фактор классовой политики государства в деревне в 30-х гг. // Крестьянское хозяйство: история и современность: Сб. статей. Вологда. 1992. Ч. II. С. 44-47.

335. Глумная М.Н. К вопросу об использовании сельской налоговой статистики при изучении единоличных хозяйств (1930-е гг.) // Проблемы археографии и источниковедения отечественной истории. Межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 2000. С. 168-183;

336. Глумная М.Н., Изюмова JI.B. Денежные платежи северного крестьянства в 1930-х — начале 1950-х гг. // Северная деревня в XX веке: актуальные проблемы истории: Сб. статей. Вып. 1. Вологда: ИНЦ «Ленгия», 2000. — С. 52—77.

337. Голанд Ю. М. Кризисы, разрушившие нэп. М.: МНИИПУ, 1991. 94 с.

338. Голанд Ю. М. Неоконченный кризис // Эксперт. 2009. № 1. — С. 54-59.

339. Голодомор. Итоговый отчет международной комиссии по расследованию голода 1932—1933 годов на Украине (Торонто, 1990) // Родина. 1994. № 10. -С. 49-56.

340. Голубев A.A. О дифференцированном классовом подходе в процессе экспроприации кулачества и судьбе бывших кулаков (По материалам Ленинградской области) // Вестник ЛГУ. 1972. № 8. Вып. 2. С. 22-29.

341. Гордон Л.А., Клопов Э. В. Что это было?: Размышления о предпосылках того, что случилось с нами в 30 — 40-е годы. М.: Политиздат, 1989. 319 с.

342. Горин А.Е., Перов О.Ю. Развитие принципа целесообразности в советской юридической науке и законодательстве 1917 года — начала 1960-х годов // Современное право. 2009. № 3. С. 135-140.

343. Горинов М.М. Советская история 1920-30-х годов: от мифов к реальности // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 1996. С. 239-277.

344. Горинов М.М., Дощенко E.H. 30-е годы // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории Советского государства. М.: Политиздат, 1991.-С. 165-217.

345. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 / Перев. с итал. М.: РОССПЭН, 2001. 95 с.

346. Грачев Г.В., Мельник И.К. Манипулирование личностью, М.: РОССПЭН, 2003. 384 с.

347. Грегори П. Политическая экономия социализма / Перев. с англ. М.: РОССПЭН, 2006.-400 с.

348. Гринберг М.С. Репрессии 20—50-х гг. и принципы уголовного права // Известия вузов. Правоведение. СПб., 1993. № 5. С. 73-79.

349. Гринберг М.С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих годов // Государство и право. 1993 № 1. — С. 63-73.

350. Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная теоретическая социология. СПб.: Изд-во «Ольга», 1996. 286 с.

351. Громыко М.М. Мир русской деревни. М.: Молодая гвардия, 1991. — 446 с.

352. Громыко М.М. Отношение к богатству и предприимчивости русских крестьян XIX в. в свете традиционных религиозно-нравственных представлений и социальной практики // Этнографическое обозрение. 2000. № 1. С. 86-99.

353. Гудков JI. Идеологема «врага»: «Враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага: Сб. статей / Сост. JI. Гудков; ред. Н. Конрадова. М.: ОГИ, 2005. С. 7-80.

354. Гуревич Н.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2-3. С. 21-36.

355. Гусейнов Г. Идеологема «расстрел» // Отечественные записки. 2002. № 3(4). С. 299-306.

356. Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне в 1926-1933 гг. Новосибирск: Наука, 1972. — 289 с.

357. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири. 1928-1933 гг.: методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия // Гуманитарные науки в Сибири: Сер. Отечественная история Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1996. №2.-С. 31-37.

358. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск: ЭКОР, 1996.-160 с.

359. Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. (Социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926-1937 гг.). Новосибирск: Наука, 1973. — 518 с.

360. Гущин H.A., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е середина 1930-х годов. Новосибирск: Наука, 1987. - 332 с.

361. Давыдов В.Н. Подготовка и начало массовой коллективизации в Коми области. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1959. — 83 с.

362. Давыдов В.Н. Социально-экономические отношения в коми деревне накануне коллективизации // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. М.: Наука, 1963. С. 110-119.

363. Давыдов В.Н. Социально-экономические сдвиги в коми деревне в 1926— 1929 гг. // Труды Коми филиала АН СССР. Вып. 5. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1957.-С. 135-146.

364. Давыдов В.Н. Финансовая и материально-техническая помощь Советского государства коми крестьянству в 1926-1929 гг. // Из истории сельского хозяйства Коми АССР: Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 19. Сыктывкар, 1977. С. 3-14.

365. Данилов В.П. Аграрные реформы и аграрная революция в России // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире / Сост. Т. Шанин. Под ред. A.B. Гордона. М.: Прогресс, 1992. С. 310-321.

366. Данилов В.П. Аграрные реформы и аграрная революция в России (1861— 2001) // Россия в XX веке. Реформы и революции / По общ. ред. Г.Н. Севастьянова. В 2-х томах. Т. 1. М.: Наука, 2002. С. 20-39.

367. Данилов В.П. Дискуссии в западной прессе о голоде 1932—1933-х гг. и "демографической катастрофе" 30-40-х годов в СССР // Вопросы истории. 1988. №3.-С. 116-121.

368. Данилов В.П. Земельные отношения в советской доколхозной деревне // История СССР. 1958. № 3. С. 90-129.

369. Данилов В.П. Изучение истории советского крестьянства // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. История СССР. Сборник статей. М.: Наука, 1962. С. 449-492.

370. Данилов В.П. К итогам изучения истории советского крестьянства и колхозного строительства в СССР // Вопросы истории. 1960. № 8. — С. 34-64.

371. Данилов В.П. К характеристике общественно-политической обстановки в советской деревни накануне коллективизации // Исторические записки. 1966. № 79. С. 3^9.

372. Данилов В.П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР // История СССР. 1990. № 5. С. 7-30.

373. Данилов В.П. Некоторые итоги научной сессии по истории советской деревни // Вопросы истории. 1962. № 2. С. 20^43.

374. Данилов В.П. Основные итоги и направления изучения истории советского крестьянства // Проблемы аграрной истории советского общества. Материалы научной конференции 9-12 июня 1969 г. М., 1971. С. 212-253.

375. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М.: Наука, 1977. — 318 с.

376. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: социальная структура и социальные отношения. М.: Наука, 1979. — 359 с.

377. Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1957. — 451с.

378. Данилов В.П. Современная российская историография: в чем выход из кризиса // Новая и новейшая история. 1993. № 6. С. 95-101.

379. Данилов В.П., Ивницкий H.A. Ленинский кооперативный план и его осуществление в СССР // Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М.: Политиздат 1963. С. 3-68.

380. Данилов В.П., Шерстобитов В.П. Основные проблемы истории советского доколхозного крестьянства // Проблемы истории советского крестьянства. М.: Наука, 1981.-С. 6-30.

381. Данилова Л.В. Партийная организация Института истории АН СССР в идейном противостоянии с партийными инстанциями. 1966-1968 гг. // Вопросы истории. 2007. № 12. С. 44-80.

382. Девис Р.У. Советская экономика в период кризиса. 1930-1933 годы // История СССР. 1991. № 4. С. 198-209.

383. Денисов C.B. Проблемы причин и целей массовых репрессий в СССР в период конца 20-х начала 40-х годов в современной отечественной историографии //Платоновские чтения. Самара, 1999. - С. 63-71.

384. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология: Учебное пособие для высш. уч. завед. М.: Новая школа, 1994. 304 с.

385. Димони Т.М. Деревня Европейского Севера России в 1930-1960-е годы: процессы экономической модернизации. Вологда: ВГПУ, Изд-во «Русь», 2006.- 152 с.

386. Димони Т.М. Особенности аграрного развития Европейского Севера России в 1930-1980-х годах // Европейский Север в судьбе России: общее и особенное исторического процесса. Материалы научной конференции. Вологда: ВИПЭ ФСИН, 2005. С. 291-297.

387. Димони Т.М. Традиции социального протеста крестьянства и их значение для России XXI века // Россия накануне XXI века. Вып. 2. М.: ИСПИ РАН, 1995.-С. 463-469.

388. Дмитриев A.B., Залысин И.Ю. Насилие: социально-политический анализ. М.: РОССПЭН, 2000. 328 с.

389. Дробкина А.И. Лишенцы 1918-1936 гг. // Звенья: Исторический альманах. М.; Спб., 1992. Вып. 2. С. 600-628.

390. Дубровина И.А. Котласская пересылка в начале 30-х гг. XX века // Проблемы истории репрессивной политики на Европейском Севере России (1917—1956 гг.). Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. Сыктывкар, 1993. С. 20-23.

391. Ерасов Б. Одномерная логика российских модернизаторов // Общественные науки и современность. 1995. № 2. С. 68-78.

392. Еремина Е.В. Представления северного крестьянства о социальном расслоении (1920-е годы) // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». 2007. № 4. С. 16-20.

393. Есиков С.А. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в годы нэпа (1921-1928 гг.). Тамбов: Издательство ТГТУ, 2007. 120 с.

394. Есиков С.А. Коллективизация в Центральном Черноземье: предпосылки и осуществление (1929-1933 гг.) Тамбов: Издательство ТГТУ, 2005. 124 с.

395. Есиков С.А., Кузнецова Э.Н. Голод 1932—1933 гг. в Тамбовском крае. Тамбов: Издательство ТГТУ, 1992. 32 с.

396. Еферина Т.В., Марискин О.И., Надькин Т.Д. Налоговая политика и крестьянское хозяйство в 1920 1930-е годы. Саранск: Изд-во МГУ, 1997. - 80 с.

397. Жиромская В.Б. Демографическая история России в 1930-е годы. Взгляд в неизвестное. М.: РОССПЭН, 2001. 280 с.

398. Жукова O.B. «Образ врага» как компонент тоталитарного террора // История и террор. Тезисы докладов на межвузовской научной конференции. Вып. II. Пермь, 1996. С. 20-22.

399. Журавлев В.В. Методология исторической науки. Вчера. Сегодня. Завтра? // Кентавр. 1995. № 6. С. 140-145.

400. Загоровский П.В. Социально-политическая история ЦентральноЧерноземной области. 1928-1934. Воронеж: Изд-во Ворон, ун-та, 1995. 196 с.

401. Зарубина H.H. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования. 1995. № 3. С. 46-51.

402. Зайцев П. Кого и почему Советская власть лишает избирательных прав. М.: Власть Советов, 1931.-61 с.

403. Замогильный С.И. Динамика социальной дифференциации. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1991. 160 с.

404. Зак Л.М., Лельчук B.C., Погудин В.И. Строительство социализма в СССР. Историографический очерк. М.: Мысль, 1971.-318 с.

405. Залесский М.Я. Налоговая политика советского государства. М.: Финансы, 1940.-120 с.

406. Звездин З.К. Материалы обследований денежных доходов и расходов сельского населения в 1931—1932 гг. // Источниковедение истории советского общества. Вып. 2. М., 1968. С. 319-337.

407. Здравомыслов А.Г. Власть и общество // Социологический журнал. 1994. № 2. С. 4-17.

408. Здравомыслов А.Г. Рациональность и властные отношения // Вопросы социологии. 1996. Вып. 6. Тематический выпуск «Рациональность и власть». — С. 7-69.

409. Здравомыслов А.Г. Социология конфликта: Россия на путях преодоления кризиса: Учебное пособие для студентов. М.: Аспект Пресс, 1995. 317 с.

410. Зеленин И.Е. Был ли «колхозный неонэп» // Отечественная история. 1994. №2.-С. 105-121.

411. Зеленин И.Е. «Закон о пяти колосках»: разработка и осуществление // Вопросы истории. 1998. № 1. С. 114-123.

412. Зеленин И.Е. Коллективизация и единоличник (1933-й — первая пол. 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3. — С. 35-55.

413. Зеленин И.Е. Колхозное строительство в СССР в 1931-1932 гг. (К итогам сплошной коллективизации сельского хозяйства) // История СССР. 1960. № 6. -С. 19-39.

414. Зеленин И.Е. Крестьянство и власть в СССР после «революции сверху» // Вопросы истории. 1996. № 7. С. 14-2.

415. Зеленин И.Е. Кульминация «Большого террора» в деревне. Зигзаги аграрной политики (1937-1938 гг.) // Отечественная история, 2004. №1. — С. 175180.

416. Зеленин И.Е. Осуществление политики «ликвидации кулачества как класса» (осень 1930-1932 гг.) // История СССР. 1990. № 6. С. 31-49.

417. Зеленин И.Е. Политотделы МТС — продолжение политики «чрезвычайщины» (1933—1934 гг.) // Отечественная история. 1992. №6. С. 42-61.

418. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 18-42.

419. Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930-1939 гг.: политика, осуществление, результаты / Отв. Ред. A.C. Сенявский. М.: Наука, 2006. 315 с.

420. Зеленин И.Е., Ивницкий H.A., Кондрашин В.В., Осколков E.H. О голоде 1932—1933 гг. и его оценка на Украине (письмо в редакцию) // Отечественная история. 1994. № 6. С. 256-263

421. Земсков В.Н. Кулацкая ссылка в 30-е годы // Социс. 1991. № 10. С. 321.

422. Земской В.Н. Спецпереселенцы. 1930-1960. М.: Наука, 2003. 306 с.

423. Земсков В.Н. Судьба «кулацкой ссылки» // Отечественная история. 1994. № 1. — С. 138-142.

424. Зима В.Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х — начала 50-х гг.) // Отечественная история. 1994. № 3. С. 109-125.

425. Ибрагимова Д.Х. НЭП и перестройка: Массовое сознание сельского населения в условиях перехода к рынку. М.: Памятники истор. мысли, 1997. — 218 с.

426. Иванов А.Б. Кулацкие хозяйства Ивановской промышленной области накануне коллективизации: характеристика и численный состав // «От мудрости до святости былого». VII Тихомировские чтения: Тезисы докладов. Ярославль, 1999. С. 195-198.

427. Иванов В.А. Миссия Ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-х — начале 40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб.: ЛИСС, 1997. 462 с.

428. Иванов A.B., Тернышный А.Т. Уральское крестьянство и власть в период гражданской войны (1917—1921 гг.: опыт осмысления проблемы в отечественной историографии). Екатеринбург: Ур. госуд. экон. ун-т, 2002. — 219 с.

429. Иванов Е.П. Коллективизация крестьянских хозяйств и ликвидация кулачества как класса на Северо-Западе РСФСР (1927-1937 гг.). Л.: ЛГПИ, 1983. -92 с.

430. Ивницкий H.A. Голод 1932-1933 годов в СССР: Украина, Казахстан, Северный Кавказ, Поволжье, Центрально-Черноземная область, Западная Сибирь, Урал. М.: Собрание, 2009. 288 с.

431. Ивницкий H.A. История подготовки постановления ЦК ВКП(б) о темпах коллективизации сельского хозяйства от 5 января 1930 г. // Источниковедение истории советского общества. М., 1964. С. 265-288.

432. Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1928-1932 гг.). М.: Наука, 1972. 360 с.

433. Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х годов) М.: Интерпракс, 1994. 272 с.

434. Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание в начале 30-х годов. По материалам Политбюро ЦК ВКП(б) и ОГПУ // Кооперативный план: иллюзии и действительность: Сб. статей / Отв. ред., вступит. Статья Ю.Н. Афанасьев М.: РГГУ, 1995. С. 34-71.

435. Ивницкий H.A. Ленинский кооперативный план и ликвидации кулачества как класса // Проблемы аграрной истории советского общества. Материалы научной конференции 9-12 июня 1969 г. М., 1971. С. 154-158.

436. Ивницкий H.A. Материалы секретного Кремлевского архива Политбюро ЦК КРСС по истории коллективизации // Актуальные проблемы археографии, источниковедения и историографии. Материалы к Всероссийской научной конференции. Вологда, 1995. С. 340-347.

437. Ивницкий H.A. О начальном этапе сплошной коллективизации // Вопросы истории КПСС. 1962. № 4. С. 55-71.

438. Ивницкий H.A. О критическом анализе источников по истории начального этапа сплошной коллективизации (осень 1929 — весна 1930 г.) // Исторический архив. 1962. № 2. С. 191-202.

439. Ивницкий H.A. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928-1933 гг.). М.: Институт росс, истории РАН, 2000. 350 с.

440. Ивницкий H.A. Судьба раскулаченных в СССР. М.: Собрание, 2004. 296 с.

441. Ивницкий H.A. Фонд Колхозцентра СССР и РСФСР и его значение для изучения истории колхозного движения в СССР (1927-1932 гг.) // Проблемы источниковедения. Вып. IV. М., 1955. С. 60-113

442. Игнатов М.К. Портрет «кулацкой» семьи Терентия Уляшова // Покаяние: Мартиролог. Сыктывкар, 1998. Т. 1. С. 607-611.

443. Игнатов М.К. Взгляд сквозь годы. Сыктывкар, 1998. 224 с.

444. Игнатова Н.М. Горькие судьбы // Покаяние: Мартиролог. Сыктывкар, 1998. Т. 1.-С. 238-290.

445. Игнатова Н.М. Периодизация процесса спецпереселения в Республике Коми в 1930-50-е годы // Актуальные проблемы краеведения Республики Коми: Материалы конференции. Сыктывкар, 1997. С. 32—33.

446. Игнатова Н.М. Социальный и духовный протест спецпереселенцев на Европейском Севере в 1930-50-е гг.: постановка проблемы и интерпретация источников // Вестник Поморского университета. 2006. № 1 (9). С. 5-14.

447. Игнатова Н.М. Спецпереселенцы в лесной промышленности Коми АССР в 1930-50-е годы // Проблемы мира сегодня: роль Республики Коми в устойчивом развитии России: Материалы научно-практической конференции. Сыктывкар. 1997. С.75-77.

448. Игнатова Н.М. Спецпереселенцы в Коми в 1930—1950-е гг. // Этнический фактор в демографическом развитии Республики Коми (середина XIX — начало XXI века). Очерки истории народонаселения. Сыктывкар. 2006. С. 121— 178.

449. Игнатова Н.М. Спецпереселенческая политика в 1930-50-е годы // Очерки по истории политических репрессий в Коми: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Сыктывкар, 2006. С. 182-211.

450. Изменение классовой структуры общества в процессе строительства социализма и коммунизма / Главный редактор Г.Е. Глезерман. М.: Политиздат, 1961.-363 с.

451. Изменение социальной структуры советского общества: (1921 середина 30-х годов) / Отв. редактор В.М. Селунская. М.: Мысль, 1979. - 343 с.

452. Измозик B.C. Глаза и уши режима: (Государственный политический контроль за населением Советской России в 1918-1928 годах). СПб.: Изд-во СПб УЭФ, 1995.- 164 с.

453. Ильин В. И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского общества. 1917—1996 гг.: Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. Сыктывкар: СыктГУ, 1996. -349 с.

454. Ильин В. И. Классовая структура: проблемы методологии анализа // Рубеж. 2000. № 15. С. 86-109.

455. Ильин В. И. Социальное неравенство. М.: Институт социологии РАН, 2000. 280 с.

456. Ильин Ю.А. Советская власть и крестьянство. Октябрь 1917 Март 1919 г. Иваново: Изд-во Иван. гос. ун-та., 1999. - 194 с.

457. Ильиных В.А. Единоличники Западной Сибири в 1930-е годы: социальные изменения, стратификация // Отечественная история. 2006. № 6. С. 95— 105.

458. Ильиных В.А. Единоличное дворохозяйство в контексте процесса раскулачивания (конец 1920-х начало 1940-х гг.) // Очерки истории крестьянского двора и семьи в Западной Сибири. Конец 1920-х - 1980-е годы. Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 2001. - С. 8-48.

459. Ильиных В.А. Государственное регулирование сельскохозяйственного рынка Сибири в условиях НЭПа (1921—1929 гг.). Отв. ред. В.А. Ламин. Новосибирск: СО РАН, 2005. 284 с.

460. Ильиных В.А. Крестьянская семья и двор в Западной Сибири в 1930 — 1980-е годы // Крестьянская семья и двор в Сибири в XX веке. Новосибирск: СО РАН, 1999.-С. 3-12.

461. Ильиных В.А. Крестьянское хозяйство в Сибири (конец 1890-х — начало 1940-х годов): тенденции и этапы развития // Крестьянская семья и двор в Сибири в XX веке. Новосибирск: СО РАН, 1999. С. 33-68.

462. Ильиных В.А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. Конец 1920-х начало 1950-х гг. Новосибирск: ГУЛ РПО СО РАСХ, 2004. - 167 с.

463. Ильиных В.А. Осень 1935 года: ликвидация крестьянства как класса продолжается. Документальные страницы // Известия Сибирского отделения РАН. История, филология и философия. 1993. Вып. 2. — С. 53-60.

464. Ильиных В.А. Очерки истории сибирской деревни. Новосибирск: ЭКОР, 1995.-280 с.

465. Ильиных В.А. Податное обложение зернового хозяйства Сибири (конец 1920-х начало 1940-х гг.) // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002 . - С. 159-172.

466. Ильиных В.А. Политика раскрестьянивания советской деревни: налого-податное обложение деревни в конце 1920-х — начале 1940-х гг. // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск: Изд-во ОмГАУ, 2002. С. 7-9.

467. Ильиных В.А. Урало-сибирский метод хлебозаготовок: поиски оптимального варианта // Гуманитарные науки в Сибири. 2006. № 2. С. 20-26.

468. Исторические исследования последних лет / Под ред. Бордюгова Г.А. М.: АИРО-ХХ, 1996.-464 с.

469. Историография крестьянства Советской Сибири / Отв. ред. Н.Я. Гущин. Новосибирск: Наука, 1976. — 477 с.

470. Историография крестьянства Центрального Черноземья (1917-1980 гг.) / Под ред. A.B. Лосева. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1980. 181 с.

471. История государства и права СССР. В 2-х частях. Ч. 2 / Под ред. Чистякова О.И., Кукушкина Ю.С. М.: Юридическая литература, 1971. — 432 с.

472. История Коми с древнейших времен до конца XX века. Т. 2. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2004. 704 с.

473. История Коми АССР. С древнейших времен до наших дней. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1978. — 560 с.

474. История Коммунистической партии советского Союза. Т. IV. Коммунистическая партия в борьбе за построение социализма в СССР. 1921—1937. Книга первая (1921-1929 гг.). М.: Политиздат, 1970. — 663 е.; Книга вторая (1929-1937). М.: Политиздат, 1971. 607 с.

475. История СССР. Эпоха социализма (1917-1957 гг.) / Ред. коллегия: М.П. Ким (отв. ред.), Л.С. Гапоненко, Э.Б. Генкина и др. Учебное пособие. М.: Госполитиздат, 1958. 769 с.

476. История советского государства и права СССР. В 3-х книгах. Кн. 2. 1921— 1935 гг. / Ред. коллегия. Скрипилев Е.А. и др. М.: Наука, 1968. 622 с.

477. История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. М.: Наука, 1963.-448 с.

478. История социалистической экономики СССР. В 7-ми томах. Т. 3. Создание фундамента социалистической экономики в СССР. 534 е.; Т. 4. Завершение социалистических преобразований экономики. Победа социализма в СССР. - 353 с. М.: Наука, 1978.

479. История СССР. Эпоха социализма (1917-1957 гг.). Учебное пособие / Ред. комиссия: М.П. Ким и др. М.: Политиздат, 1958. 770 с.

480. Источниковедение истории СССР. Советский период. Изд. 2-е, испр. и доп. Учеб. пособие. М.: Высш. школа, 1976. 296 с.

481. Источниковедение. Учеб. пособие для гуманитарных спец. / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева. М.: РГГУ, 1998. -701 с.

482. Источниковедение: Теория, история, метод. Источники российской истории: Учеб. пособ. для гуманитарных специальностей / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева. М.: РГГУ, 2000. 702 с.

483. Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика / Под общ. ред. А.К. Соколова. М.: РОССПЭН, 2004. 744 с.

484. Кабанов В.В. Источниковедение истории советского общества: Курс лекций. М.: РГГУ, 1997. 388 с.

485. Кабанов B.B. Кооперация, революция, социализм. М.: Наука, 1996. 206 с.

486. Кабанов В.В. Пути и бездорожье аграрного развития России в XX в. // Вопросы истории. 1993. №2. С. 34-46.

487. Кабанов В.В. Судьбы кооперации в советской России: проблемы историографии // Судьбы российского крестьянства. М: РГТУ. 1995. С. 212—248.

488. Кабанов В.В. Был ли «слом» кооперации? // НЭП: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М.: ИРИ РАН, 1998. С. 236-242.

489. Казьмина М.В. Отечественная историография второй половины 1980-х — начала XXI века о политической и социально-экономической модели развития СССР 1930-х годов. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. 200 с.

490. Калинин Ю.С. Разработка органами Советского государства налоговой политики в отношении кулачества и ее осуществление в 1926-1929 гг. // Ученые записки Горьковского университета. Вып. 2. Горький, 1972. С. 90-151.

491. Кан A.C. Постсоветские исследования о политических репрессиях в России и СССР // Отечественная история. 2003. № 1. С. 120-133.

492. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2006. 830 с.

493. Кара-Мурза С.Г. Советская наука и бюрократическая система: грани взаимодействия // Вопросы философии. 1989. № 4. С. 57-67.

494. Караман В.Н. Политические репрессии против крестьянства (1929-1938 гг.) // Россия и АТР. Владивосток, 2000. № 1. С. 55-64.

495. Каревский Ф.А. Ликвидация кулачества как класса в Среднем Поволжье // Исторические записки. М., 1967. Т. 80. С. 82-103.

496. Kapp Э.Х. Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 / Пер. в англ. М.: Интер-Версо, 1990. 208 с.

497. Квашонкин A.B., Лившин А.Я. Послереволюционная Россия (Проблемы социально-политической истории 1917-1927 гг.). М.: РОССПЭН, 2000. 337 с.

498. Ким М.П. В.И. Ленин об общеисторическим и национально-особенном в советском опыте социалистического преобразования общества // История СССР. 1957. № 1. С. 7-40.

499. Кириллов В.М. История репрессий и правозащитное движение в России Учебное пособие. Екатеринбург, 1999. 119 с.

500. Кириллов В.М. Раскулачивание — спецпереселение на Урале // Жертвы репрессий. Нижний Тагил 1920- 80-е годы. Екатеринбург, 1999. С. 33-36.

501. Кирьянова Е.А. Деревня Центра России в 1933-1937 годах: социально-экономическое и политическое развитие. Рязань: РГПУ, 2004. — 276 с.

502. Кирьянова Е.А. Коллективизация деревни Центра России (1929-1932 годы). Рязань: РГУ, 2006. 260 с.

503. Кирьянова Е.А. Раскулачивание крестьянства Центра России в начале 1930-х годов // Вопросы истории. 2006. № 5. С. 146-153.

504. Кирьянова Е.А. Коллективизация Центра России (1929-1937 годы) // Отечественная история. 2006. № 5. С. 74—85.

505. Киселев A.A. Социалистическая индустриализация и лесоэкспорт Европейского Севера СССР // Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1976.-С. 3-31.

506. Кладова П.В. Опыт психоанализа исторического источника (по материалам следственных дел репрессированных в период коллективизации) // Историческая наука на рубеже веков. Материалы Всероссийской научной конференции. Томск. Т. III. 1999. С. 29-32.

507. Климин И.И. Российское крестьянство в годы Гражданской войны (19171921). СПб.: Изд-во политехи, ун-та, 2004. 415 с.

508. Климин И.И. Российское крестьянство в годы новой экономической политики (1921—1927 гг.). В двух частях. СПб.: Изд-во политехи, ун-та, 2007. Ч. 1.428 с.;Ч. 2.-308 с.

509. Ковалев Д.В. Политическая дискриминация крестьянства в нэповской России // Вопросы истории. 2007. № 5. С. 130-134.

510. Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований: заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 3-33.

511. Козлов В.П. Проблемы доступа в архивы и их использования // Новая и новейшая история. 2003. № 5. С. 79-103; №6. - С. 78-104.

512. Козлов В.П., Локтева О. Архивная революция в России (1991—1996) // Свободная мысль. 1997. № 1. С. 116-128.

513. Козлов С.С. Правовое положение и социальный статус спецпереселенцев в СССР в 30-е годы // История государства и права. 2008. № 8. С. 28-29.

514. Козлова H.H. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса из хора. М.: Ин-т философии РАН, 1996. 215 с.

515. Кознова И.Е. Историческая память российского крестьянства о попытках преобразования деревни в XX веке // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции. М.: РОССПЭН, 1996.-С. 238-248.

516. Кознова И.Е. Социальная память русского крестьянства в XX веке // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 1996. С. 386-404.

517. Козырев Г.И. «Враг» и «образ врага» в общественных и политических отношениях // Социс. 2001. № 1. С. 31-39.

518. Коллективизация: истоки, сущность, последствия. Беседа за "круглым столом" // История СССР. 1989. № 3. С. 3-63;

519. Коломийцев В.Ф. Методология истории (От источника к исследованию). М.: РОССПРЭН, 2001. 191 с.

520. Кондратьев C.B. Что день грядущий нам готовит (взгляд на историю из провинции) // Историческая наука на пороге третьего тысячелетия. Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. Тюмень, 27-28 апреля 2000 г. Тюмень, 2000. С. 4-5.

521. Кондрашин В.В. Голод 1932—1933 годов в деревнях Поволжья // Вопросы истории. 1991. №6.-С. 176-181.

522. Кондрашин В.В. Голод 1932—1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008. 519 с.

523. Кондрашин В.В. Голод 1932-1933 годов в России и Украине: трагедия советской деревни // XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте «История российского крестьянства в XX веке». Токио, 2005.-С. 234-264.

524. Кондрашин В.В. Голод в крестьянском менталитете // Менталитет и аграрное развитие России. Материалы международной конференции. М.: РОССПЭН, 1995. С. 115-123.

525. Кондрашин В.В. Современный этап в развитии историографии аграрных преобразований в России в XX в. // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII-XX вв. Тамбов, 2002. С. 380-395.

526. Кондрашин В.В., Пеннер Д. Голод: 1932-1933 в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани). Самара-Пенза, 2002. 432 с.

527. Конквест Р. Большой террор / Пер. с англ. Рига: Ракстниекс, 1991. Кн. 1. -414 с. Кн. 2. 429 с.

528. Конквест Р. Жатва скорби: реестр голода // Вопросы истории. 1990. № 1. -С. 83-100.

529. Конюхов Г.А. КПСС в борьбе с хлебными затруднениями в стране (19281929). М.: Политиздат, 1960.-243 с.

530. Корнилов Г.Е. Основные тенденции аграрного развития в XX веке // Динамика и темпы аграрного развития России: инфраструктура и рынок. XXIXсессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы: Тезисы докладов и сообщений. М., 2004. С. 166-170.

531. Корнилов Г.Е. Трансформация аграрной сферы Урала в первой половине XX века.// XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте «История российского крестьянства в XX в.». Токио, 2005. С. 286— 313.

532. Коротаев В.И. На пороге демографической катастрофы: принудительная колонизация и демографический кризис в Северном крае в 30-е годы XX века: Архангельск: Поморский университет, 2004. 136 с.

533. Коротаев В.И. Русский Север в конце XIX первой половине XX века. Проблемы модернизации и социальной экологии. Архангельск: Изд-во 111 У, 1998. - 192 с.

534. Коротаев В.И. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20-30-е гг.). Архангельск: Изд-во ПТУ, 1995. — 107 с.

535. Красильников С.А. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в планах и практике сталинского режима 1930-х гг. // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. С. 159-173.

536. Красильников С.А. На изломах социальной структура: маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 конец 1930-х годов). Новосибирск: Сибирский хронограф. 1998. - 178 с.

537. Красильников С.А. Рождение ГУЛАГа: дискуссии в верхних эшелонах власти: постановления Политбюро ЦК ВКП(б). 1929-1930 гг. // Исторический архив. 1997. № 4. С. 142-156.

538. Красильников С.А. Серп и молох: Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2003. 286 с.

539. Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40-56.

540. Краснов Б.И. Теория власти и властных отношений // Социально-политический журнал. 1994. № 6. С. 76-84.

541. Крестьянство Сибири в период строительства социализма. 1917—1937 гг. / Отв. ред. И.Я. Гущин. Новосибирск: Наука, 1983. 389 с.

542. Криворучко А.Н. Социальная политика в период НЭПа // Проблемы социальной политики и общественно-политической мысли в России и СССР (Из истории социальной политики и социально-политической мысли СССР). М.: Ин-т социологии РАН, 1992. С. 111-166.

543. Крицман Л.Н. Классовое расслоение в советской деревне. М., 1926. 190 с.

544. Кротова Т.А. «Ликвидировать как класс». Из истории раскулачивания тамбовского крестьянства. Тамбов: Изд-во ООО «Центр-пресс», 1999. — 64 с.

545. Круглый стол: Советский Союз в 20-е годы // Вопросы истории. 1988. № 9.-С. 3-58.

546. КудюкинаМ.М. Крестьянство и власть во второй половине 1920-х годов // Власть и общество России. XX век. Сб. научных трудов. М.; Тамбов, 1999. — С. 271-280.

547. Кудюкина М.М. «Мужик вам наплюет на вашу политику.»: отношение крестьян к политике власти в первой половине 20-х годов // Россия XXI. 1997. №3/4.-С. 160-180.

548. Кудюкина М.М. Хлебозаготовки в 1927—1929 годах // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-^40-е гг.): Сборник научных трудов. М.: Тамбов, 1999.-С. 215-235.

549. Кузищин В.И. О некоторых принципиальных положениях методологии истории // Новая и новейшая история. 1996. № 3. — С. 84-87.

550. Кузнецов И. С. Фонд писем «Крестьянской газеты: источниковедческий аспект //Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1999. № 2. — С. 70-84.

551. Кузнецов И.С. Социальные взгляды крестьянства и генезис сталинского режима (по материалам сибирской деревни 20-х гг.) // Изв. СО АН СССР. История, философия и филология. 1991. Вып. 1. С. 3-21.

552. Кузнецов И.С. Социальная психология сибирского крестьянства в 1920-е годы: учеб. пос. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1992. — 96 с.

553. Кузнецов И.С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы сибирской деревни 1920-х гг. (Психоисторические очерки). Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2001.-235 с.

554. Кукавица Л.Г. Кризис хлебозаготовок 1927—1928 годов на Урале // Уральское село в XX веке. Сб. статей. Екатеринбург, 1994. — С. 60-67.

555. Кукушкин Ю.С. Сельские Советы и классовая борьба в деревне (19211932 гг.). М.: Изд-во Московского университета, 1968. 294 с.

556. Купина Н.И. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции. Екатеринбург; Пермь, 1995.-143 с.

557. Куратов A.A. История и историки Архангельского Севера. Архангельск: Изд-во ПТУ, 1999. 274 с.

558. Куренышев A.A. Крестьянство России в период войн и революции 1917— 1920 гг.: (историографические аспекты) // Вопросы истории. 1999. № 4-5. С. 148-156.

559. Курицын В.М. История государства и права России. 1929-1940 гг. Учебное пособие для вузов. М., 1998. 231 с.j

560. Кустышев А.Н. Европейский Север России в репрессивной политике XX века. Учебное пособие. Ухта: УГТУ, 2003. 127 с.

561. Кутырева Л.В. Жалобы как источник по истории крестьянства Урала: (Опыт контент-анализа) // Количественные методы в исследованиях по истории советского рабочего класса и крестьянства: Сб. научн. трудов. Свердловск, 1991.-С. 50-70.

562. Ланцов С.А. Российский исторический опыт в свете концепции политической модернизации // Полис. 2001. № 3. С. 93-102.

563. Левкова М.В. Борьба крестьянства Европейского Севера России за землю в 1930-х — первой половине 1940-х гг. // Северная деревня в XX веке: Актуальные проблемы истории. Вологда: ИПЦ «Легия», 2003. — С. 78—86.

564. Левкова М.В. Документы Вологодского областного архива новейшей политической истории как источник для изучения социального протеста крестьянства на Европейском Севере // Историческое краеведение и архивы. Вологда, 2002. Вып. 8. С. 115-118.

565. Левкова М.В. Радикальный протест крестьян в начале 1930-х гг. (на материалах северной деревни) // Северная деревня в XX веке: Актуальные проблемы истории. Вологда: ИПЦ «Легия», 2000. С. 30-35.

566. Ленинский кооперативный план и борьба партии за его осуществление / Ред. коллегия: В.А. Голиков, Б.А. Абрамов, Ф.М. Ваганов, В.И. Куликов, В.М. Селунская. М.: Политиздат, 1969. 311 с.

567. Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. М.: РОССПЭН, 2001. 384 с.

568. Лившин А.Я. Формирование сталинского режима и социальная психология крестьянства: «письма трудящихся во власть» // Сборник статей историков Отечества / Вилента И. и др. Симферополь, 1996. С. 135-178.

569. Лившин А., Орлов И. Власть и общество: диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002.-208 с.

570. Лившин А.Я., Орлов И. Б. Социологический анализ «писем во власть» (1917-1927 годы) // Социс. 1999. № 2. С. 80-88.

571. Лимонов Г.А. Борьба партийных организаций Урала за преодоление хлебозаготовительных трудностей в 1927-1928 гг. // Тр. Урал, политехи, ин-та, 1957.-С. 97-117.

572. Литвак Б.Г. Парадоксы российской историографии на переломе эпох. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2002. — 190 с.

573. Логунов А. Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии / Науч. ред. А.П. Логунов. М.: РГГУ, 2001. С. 7-58.

574. Логунов А. Трансформация образа отечественной исторической науки в середине 90-х гг. XX в. // Россия в новое время: историографический образ и проблемы интерпретации. Сборник докладов I—IV научных конференций. М., 1998.-С. 98-121.

575. Лыкова Е.А., Проскурина Л.И. Деревня российского Дальнего Востока в 20-е — 30-е годы XX века. Коллективизация и ее последствия. Владивосток: Дальнаука, 2004. 186 с.

576. Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т. 3. Социализм. М.: Госполитиздат, 1956. 644 с.

577. Мазур Л.Н. Аграрная политика 1930-х гг. как фактор эволюции российской деревни (по материалам Урала) // Уральский исторический вестник. Проблемы экономической истории России: Региональное измерение. Екатеринбург, 2003. № 7. С. 227-239.

578. Мазур Л.Н. Лишение избирательных прав и коллективизация // Тоталитаризм и личность. Тезисы докладов Международной научно-практической конференции. Пермь. 12-14 июля 1994. Пермь, 1994. С. 72-74.

579. Максудов С. Некоторые документы Смоленского архива о раскулачивании и высылке кулаков // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 4. М.: Прогресс, 1990.-С. 169-252.

580. Максудов С. Потери населения СССР / Пер. с англ. Вермонт, 1989. 306 с.

581. Малиа М. Из-под глыб, но что? Очерк истории западной социологии // Отечественная история. 1997. № 5. — С. 93-109.

582. Малиа M. Советская трагедия: История сталинизма в России. 1917—1991 / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 1991.-584 с.

583. Маргиналы в советском обществе 1920-1930-х годов: историография, источники. Отв. ред. С.А. Красильников. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2001.- 136 с.

584. Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920-1930-е годы). Изд. 2-е. Новосибирск: ИД «Сова», 2007. 456 с.

585. Марцева JI.M. Диалектика объективного и субъективного в исследовании истории // Историческая наука на пороге третьего тысячелетия. Тезисы докл. Всероссийской научной конференции / Отв. ред. Е.В. Заболотный. Тюмень: ТГУ, 2000. С. 26-29.

586. Марьяхин Г.А. Налоги в СССР. М.: Финансы, 1958. 67 с.

587. Марьяхин Г.А. Налоговая политика в СССР. М.: Финансы, 1952. 247 с.

588. Марьяхин Г.А. Очерки истории налогов с населения в СССР. М.: Финансы, 1964.-252 с.

589. Массовые источники по социально-экономической истории советского общества / Под ред. И. Д. Ковальченко. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. 374 с.

590. May В. Реформы и догмы, 1914—1929: Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М.: РОССПЭН, 1993. — 255 с.

591. Медведев В.К. Крутой поворот. Из истории коллективизации сельского хозяйства Нижнего Поволжья. Саратов: Поволж. книж. изд-во, 1961. — 160 с.

592. Медведев В.К. Ликвидация кулачества в Нижне-Волжском крае // История СССР. 1958. № 6. С. 9- 29.

593. Медушевская О.И. Источниковедение: теория, история и метод. М.: РГГУ, 1996. 80 с.

594. Медушевская О.И., Румянцева М.Ф. Методология истории. М.: РГГУ, 1997.

595. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. М.: Выбор, 1990. --207 с.

596. Методологические поиски в современной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. № 3. С. 75-90; № 4. С. 79-99.

597. Мигущенко О.Н. Понятие «кулак» как проблема правотворческой деятельности советского государства в деревне 1930-х годов // Право и политика. Научный юридический журнал. 2008. № 3. С. 717-723.

598. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности русского исторического процесса. М.: РОССПЭН, 576 с.

599. Минц И.И. История Великого Октября. В трех томах. Изд-е второе. Т. 2. М: Наука, 1978. 1008 е.; Т. 3. М.: Наука, 1979. 903 с.

600. Миронова Т.П. Крестьянские письма как исторический источник по изучению крестьянского сознания 20-х гг. // Источниковедение XX столетия: Тезисы докладов и сообщений. М., 1993. С. 137-138.

601. Миронова Т.П. НЭП и крестьянство (социально-психологический аспект) // НЭП в контексте исторического развития России. XX век / Редколлегия: А.К. Соколов. М.: ИРИ РАН, 2001. С. 229-260.

602. Миронова Т.П. Тоталитарное государство и крестьянство в 1920-х начале 1930-х годов // Тоталитаризм и личность. Пермь, 1994. - С. 28-30.

603. Могильницкий Б.Г. Историческая наука и историческое сознание на рубеже веков // Историческая наука на рубеже веков. Материалы Всероссийской научной конференции. Т. 1. Томск, 1999. С. 5—17.

604. Моисеев М.И. Экономические основы заготовок сельскохозяйственных продуктов. М.: Наука, 1955. 295 с.

605. Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы коллективизации сельского хозяйства // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. М.: Наука, 1963. С. 255-272.

606. Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства в СССР (1929-1932 гг.). М.: Изд-во Московского унта,1966.-231 с.

607. Мошков Ю.А. Политика государственных заготовок в годы социалистической реконструкции сельского хозяйства // История СССР. 1960. №4.-С. 101-111.

608. Мошков Ю.А. Решающий этап осуществления ленинского кооперативного плана и вопрос о заключительном этапе нэпа в СССР // Проблемы аграрной истории советского общества. Материалы научной конференции 9-12 июня 1969 г. М., 1971. С. 150-154.

609. Надькин Т.Д. Деревня Мордовии в годы коллективизации. Саранск: Морд. гос. пед. ин-т 1993. — 136 с.

610. Наумов Н.В. Социально-экономические и культурные преобразования в СССР 1928-1941 гг.: проблемы отечественной историографии. М.: Изд-во МГУ, 2004. 384 с.

611. Некрасов К.В. Борьба Коммунистической партии за победу колхозного строя в Северном крае (1927—1937 гг.). Вологда: Северо-Западное кн. изд-во, 1973. 174 с.

612. Немаков Н.И. Коммунистическая партия — организатор массового колхозного движения (1929—1932 гг.). (По материалам некоторых областей и краев РСФСР). М.: МГУ, 1966. 270 с.

613. Никитина O.A. Коллективизация и раскулачивание в Карелии (1929-1932 года). Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1997. 131 с.

614. Никольский С.А. Власть и земля. (Хроника утверждения бюрократии в деревне после Октября). М.: ВО «Агропромиздат», 1990. 237 с.

615. Носова Н.П. Коллизии аграрного законодательства в первое десятилетие советской власти // Вестник Тюменского государственного университета. 1999. №2.-С. 184-192.

616. Носова Н.П. Управлять или командовать? Государство и крестьянство Советской России (1917-1929). М.: МГУ, 1993. 347 с.

617. Одесский М. П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность. М.: РГГУ, 1997. 203 с.

618. Одесский М., Фельдман Д. Революция как идеологема? // Общественные науки и современность. 1994. № 3. С. 68-77.

619. Одесский М., Фельдман Д. Террор как идеологема // Общественные науки и современность. 1994. № 6. С. 155-166; 1995. № 1. - С. 167-174.

620. Околотин B.C. Власть и налоги (1923—1936). Иваново: Русский Манчестер, 2002.-238 с.

621. Околотин B.C. Налоговая политика советского государства на рубеже 20-х 30-х годов // Проблемы отечественной и зарубежной истории. Тезисы докладов региональной научной конференции. Иваново, 1998. - С. 136—138.

622. Опыт российских модернизаций. XVIII-XX вв. М.: Наука, 2000. — 246 с.

623. Орлов И.Б. Новая экономическая политика: история, опыт, проблемы. М.: Сигналь, 1999. 193 с.

624. Орлов И.Б. Парадоксы российской психоментальности: массовое сознание эпохи нэпа // Армагеддон. Актуальные проблемы истории, философии, культуры. М., 1999. Кн. 1. С. 59-66.

625. Орлов И.Б. Современная отечественная историография нэпа: достижения, проблематика, перспективы // Отечественная история. 1999. № 1. — С. 102— 116.

626. Орлов И.Б. Политическая культура России XX века: Учеб. пособие для студентов вузов. М.: Аспект Пресс, 2008. — 223 с.

627. Орлов И.Б., Пахомов С.А. «Ряженые капиталисты» на нэповском празднике жизни. М.: Собрание, 2007. — 159 с.

628. Осипова Т.В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М.: Стрелец, 2001. 400 с.

629. Осколков E.H. Победа колхозного строя в зерновых районах Северного Кавказа. (Очерки по истории партийного руководства коллективизацией крестьянских и казачьих хозяйств). Ростов н/Дону: Изд-во Ростовского университета, 1973. — 311 с.

630. Осколков E.H. Голод 1932/1933. Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае. Ростов н/Дону: Изд-во Ростовского университета, 1991.-91 с.

631. Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927—1941. М.: РОС-СПЭН, 1997.-271 с.

632. Осокина Е.А. Жертвы голода 1933 года: сколько их?: Анализ демографической статистики ЦГАНХ СССР // История СССР. 1991. № 5. С. 18-26.

633. Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928-1935. М., 1993. 144 с.

634. Очерки истории Архангельской организации КПСС. Северо-Западное кн. изд-во, 1970.-304 с.

635. Очерки истории Вологодской организации КПСС. Северо-Западное кн. изд-во, 1969.-688 с.

636. Очерки истории Коми партийной организации. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1964.-428 с.

637. Очерки истории Коми областной организации КПСС. Изд-е второе, доп. и переработанное. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1987. — 512 с.

638. Очерки по истории Коми АССР. В двух томах. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1962. Т. II. 1917-1961. 543 с.

639. Очерки по истории теоретической социологии XX столетия: От М. Вебе-ра к Ю. Хабермасу, от Г. Земеля к постмодернизму. М.: Наука, 1994. — 379 с.

640. Павлова И.В. Власть и общество в СССР в 1930-е гг. // Вопросы истории. 2001. № 10.-С. 46-57.

641. Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск: СО РАН, 2001. 456 с.

642. Павлова И.В. Понимание сталинской эпохи и позиция историка // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 3-18.

643. Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х годов. (Критика «ревизионистского» подхода) // Отечественная история. 1998. №5.-С. 107-121.

644. Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. 239 с.

645. Павлова И.В. Хлебозаготовительная кампания 1934 г. в ЗападноСибирском крае // Гуманитарные науки в Сибири: Сер. Отечественная история. Новосибирск. 1996. № 2. С. 37-43

646. Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. Новосибирск: СО РАН, 1997.-273 с.

647. Пахомова А.Н. Некоторые аспекты процесса раскулачивания курских крестьян в ходе сплошной коллективизации // История государства и права. 2009. №3.- С. 32-33.

648. Першин П.Н. Аграрная революция в России. Экономико-экономическое исследование. В 2-х ьсн. М.: Наука, 1966. Кн. 1. — 490 с. Кн. II. — 576 с.

649. Плеханова О.В. Усиление прогрессивно-подоходного обложения и налоговые перегибы в рязанской деревне в конце 20-х годов // Из прошлого и настоящего Рязанского края. Рязань, 1995. С. 111-119.

650. Плеханова О.В. Налогообложение в деревне: практика и уроки (по материалам Московской, Рязанской, Тульской губерний 20-х годов) // Отечественная история: люди, события, мысль. Рязань, 1998. С. 148-162.

651. Плотников И.Е. Как ликвидировали кулачество на Урале // Отечественная история. 1993. № 4. С. 159-167.

652. Побережников И.В. Модернизационная перспектива: теоретико-методологические и дисциплинарные подходы // Третьи Уральские историко-педагогические чтения. Екатеринбург, 1999. С. 16-25.

653. Погудин В.И. Проблемы ликвидации кулачества как класса в советской историографии // Вопросы истории. 1965. № 4. С. 142-149.

654. Погудин В.И. Путь советского крестьянства к социализму. Историографический очерк. М.: Мысль. 1975. 276 с.

655. Познанский B.C. К истории поездки И.В. Сталина в Сибирь // Урал и Сибирь в сталинской политике / Отв. редакторы: С. Папков, К. Тэраяма. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. С. 81—84.

656. Поляков Ю.А. Как отразить многомерность истории // Новая и новейшая история. 2003. № 4. С. 3-10.

657. Поляков Ю.А. Переход к нэпу и советского крестьянства. М.: Наука, 1967.-511 с.

658. Поляков JI.B. Методология исследования российской модернизации // Полис. 1997. № 3. -С. 5-15.

659. Полян П. Не по своей воле: История и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ-Мемориал, 2001. 326 с.

660. Построение фундамента социалистической экономики в СССР. 1926— 1932 гг. М.: Наука, 1960. 574 с.

661. Проскурякова H.A. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 153-165.

662. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Правда этакратизма против мифа о социализме // Квинтэссенция: Философский альманах. М.: Политиздат, 1992. — С. 95-117. .

663. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. Учебное пособие. М.: Наука, 1995.-237 с.

664. Раков A.A. К вопросу об историографических проблемах реконструкции социального портрета раскулаченного в 1930 году крестьянина на Южном Урале // Троицкий вестник. Выпуск 1. Троицк, 2006. С. 219-225.

665. Раков A.A. Кто такой «кулак»? (Опыт регионального исследования по материалам архивов Южного Урала) // Российская история. 2009. № 5. — С. 92-100.

666. Раков A.A. Раскулачивание на Урале: новейшая отечественная историография // Новый исторический вестник. 2007. № 1(15). С. 94—100.

667. Рассказов Л.П. Деятельность карательно-репрессивных органов по реализации нового политического курса большевиков (1921-1927). Уфа: УВШ МВД РФ, 1993.-146 с.

668. Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно командной системы в советском государстве (1917-1941). Уфа: УВШ МВД РФ, 1994. 465 с.

669. Рассказов Л.П. Роль карательно-репрессивных органов в становлении административно-командной системы в первые годы советской власти. Уфа: УВШ МВД РФ, 1992. 136 с.

670. Репина Л.П. Смена познавательных ориентаций и метаморфозы социальной истории // Социальная история. Ежегодник, 1998/99. М.: РОССПЭН, 1999. -С. 7-38.

671. Рогалина H.JI. Аграрные реформы в России 10-20-х годов (Историко-сравнительный анализ) // Россия в XX веке: Реформы и революции: В 2 т. Т. 1. / Под общ. Ред. Г.Н. Севастьянова. М.: Наука, 2002. С. 543-563.

672. Рогалина H.JI. Земельный вопрос и новая экономическая политика // Земельный вопрос. / Е.С. Строев, С.А. Никольский, В.И. Кирюшин и др.: Под ред. Е.С. Строева. М.: Колос, 1999. С. 148-160.

673. Рогалина H.JI. Крестьянская экономика на исходе НЭПА. (Проблемы историографии и методологии) // НЭП: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М.: ИРИ РАН, 1998. С. 185-211.

674. Рогалина H.JI. Коллективизация: уроки пройденного пути. М.: МГУ, 1989.-222 с.

675. Рогалина H.JI. Налоговая политика советского государства в отношении деревенской буржуазии до сплошной коллективизации (1926-1929) // Вестник МГУ. Серия IX. История. 1971. № 5. С. 60-73.

676. Рогалина H.JI. Новая экономическая политика и крестьянство // НЭП: Приобретения и потери / Р. И. Девис, В. П. Дмитренко, В. A. May и др. М.: Наука, 1994.-С. 139-149.

677. Рогалина H.JI. НЭП как реформа. (Аграрный аспект) // НЭП в контексте исторического развития России XX века. М.: ИРИ РАН, 2001. С. 221-137.

678. Рогалина H.J1. Социальная динамика советского крестьянства в 20-е годы // История СССР. 1987. № 1. С. 136-151.

679. Роговин В.З. Сталинский неонэп. М., 1994. 384 с.

680. Роземблюм Д.С. Земельное право РСФСР. M.;JI., 1929.

681. Романовская В.Б. Уголовное и уголовно-процессуальное законодательство как теоретическая основа создания репрессивной системы в СССР // Право и жизнь. М., 1996. № 8. С. 154-164.

682. Российская модернизация: проблемы и перспективы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1993. № 3. С. 3—39.

683. Рудалова A.B. Подготовка массового колхозного движения в Архангельской губернии (1927—1929 гг.). Архангельск: Арханг. кн. изд-во, 1959. — 36 с.

684. Румянцева М.Ф. Общие свойства исторических источников нового времени // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы научных чтений. М.: РОССПЭН, 2000. С. 258-269.

685. Румянцева М.Ф. Теория истории. Учебное пособие. М.: Аспект Пресс, 2002.-319 с.

686. Рянский Л.М., Бочаров А.Н., Травкин A.C. Курская деревня в 1920-30-х годах. Коллективизация. Учебное пособие. Курск, 1993. 51 с.

687. Рянский Л.М., Рогалина Н.Л. Коллективизация: уроки пройденного пути //Вопросы истории. 1991. № 12. С. 224-225.

688. Саблин В.А. Аграрная революция на Европейском Севере России. 1917— 1921. (Социальные и экономические результаты). Вологда, 2002. 344 с.

689. Саблин В.А. Земельная аренда в деревне Европейского Севера России в 1920-е годы // Российское общество и власть в XX веке: Сборник научных трудов. М.; Рязань, 2003. С. 321-340.

690. Саблин В.А. Земельное общество и сельский Совет на Европейском Севере в 1920-е гг.: характер взаимоотношений // Крестьянство и власть на Европейском Севере России. Материалы научной конференции. Вологда: Волог. филиал СЗАГС, 2003. С. 110-117.

691. Саблин В.А. Крестьянское хозяйство на Европейском Севере России (1917-1920). М.: Academia, 2009. 432 с.

692. Саблин В.А. Сельскохозяйственный налог в вологодской деревне в годы нэпа (анализ налоговых кампаний 1921/22-1929/30 гг.) // Северная деревня в XX веке: актуальные проблемы истории. Вологда: ИПЦ «Легия», 2001. Вып. 2.-С. 3—49.

693. Саблин В.А. Экономика крестьянского двора на Европейском Севере России в 1920-е годы (к проблеме модернизации аграрной подсистемы). Вологда, 2006. 176 с.

694. Савельев С.И. Политические мифы и исторические реалии советской политики по отношению к крестьянству 20-х начале 30-х гг. XX века // Мифология политической власти. Саратов, 2003. — С. 111—116.

695. Савельев С.И. Раскулачивание: как это было в Нижне-Волжском крае. Саратов: Сарат. госуд. сельско-хоз. академия. 1994. — 149 с.

696. Савин А.И. Образ врага. Протестантские церкви в сибирской прессе 1928 -1930 гг. // Урал и Сибирь в сталинской политике / Отв. редакторы: С. Пап-ков, К. Тэраяма. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. С. 57-80.

697. Сазонов Е.А. К вопросу об использовании большевиками образа «врага народа» по отношению к крестьянству в первой половине 1918 г. // Государственная власть и российской (сибирское) крестьянство в годы революции и гражданской войны. Ишим, 2001.

698. Сазонов Г.П. Ростовщичество-кулачество. Наблюдения и исследования. СПб., 1894.-219 с.

699. Самосудов В.М. Насильственная коллективизация и противодействие крестьянства сталинскому термидору. Омск, 1991. — 68 с.

700. Самосудов В.М. «Спецпереселенцы как особая социальная категория советского общества 30-50-х гг.» // Вопросы истории и литературы: Сборник статей. Омск: Изд-во Омского ГПУ, 1995. С. 55-63.

701. Самосудов В.М. Современная отечественная историография коллективизации (1980-е середина 90-х годов). Омск: ОГУ, 1998. - 141 с.

702. Сахаров А.Н. 1930: год «коренного перелома» и начало Большого террора // Вопросы истории. 2008. № 9. С. 40-69.

703. Свистунов М.А., Троппсин Л.Л. Междуречье. Очерки и документы местной истории (1137-1990 гг.). Вологда, 1993. 304 с.

704. Селищев A.M. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет. 1917-1926. М., 1928.-248 с.

705. Селунская В.М. Борьба КПСС за социалистическое преобразование сельского хозяйства. М.: Мысль, 1961. — 205 с.

706. Селунская В.М. Разработка В.И. Лениным вопросов классовой структуры советского общества переходного периода // История СССР. 1970. № 2. С. 20-35.

707. Селунская В.М. Разработка некоторых вопросов классовой структуры советского общества в новейшей историографии // История СССР. 1971. № 6. -С. 3-22.

708. Селунская В.М. Социальная структура советского общества. История и современность. М.: Наука, 1987. 316 с.

709. Семернин П.В. О ликвидации кулачества как класса // Вопросы истории КПСС. 1958. № 4. С. 72-85.

710. Сергеев Г.С. К вопросу о единоличнике, его месте в социальной структуре и системе производства деревни середины 30-х годов (по материалам областей нечерноземного Центра РСФСР» // Проблемы истории советского крестьянства. М.: Наука, 1981. С. 132-138.

711. Сергеев Г.С. Социально-экономические проблемы развития деревни и ее социалистического переустройства (1921-1937 гг.). Ч. I—П. Калинин, 19741975. Ч. I. 128 с. Ч. II. - 100 с.

712. Сересова У.И. Социальная политика: социальная справедливость и легитимация политической власти // Новые направления политической науки / Ред. коллегия: С.Г. Айвазов и др. М.: РАПМ; РОССПЭН, 2004. С. 323-338.

713. Серпинский Л.Н. НЭП: практика налогообложения крестьянства // Вестник МГУ. Серия экономики. 1993. № 5. С. 39-49.

714. Сидоркин А.И. Формирование и развитие уголовно-исправительной системы республики Марий-Эл. (1917-1998 гг.). Йошкар-Ола, 1999. 278 с.

715. Сидоров В.А. Классовая борьба в доколхозной деревне. 1921-1929 гг. М.: Мысль, 1978.-226 с.

716. Сидоров В.А. Ликвидация кулачества как класса // Вопросы истории. 1968. №7.-С. 18-35.

717. Сидоров В.А. Мероприятия по трудовому воспитанию бывших кулаков // Вопросы истории. 1964. № 11. С. 53-64.

718. Сидорова Л.А. Оттепель в исторической науке: Советская историческая наука первого послесталинского десятилетия. М.: Памятники ист. мысли, 1997.-288 с.

719. Скотт Д. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян // Крестьяноведение. Теория, история, современность. Ежегодник. 1996 / Теодор Шанин, В.П. Данилов, Джеймс Скотт и др.; Под. ред. В.П. Данилова, Т. Шанина. М.: Интерцентр, 1996. С. 26-59.

720. Скрыпников A.B. Лишение избирательных прав как форма борьбы с инакомыслием // История крестьянства в России. Материалы XVI Всероссийской заочной научной конференции. С.-Петербург, 2000. С. 123-126.

721. Славко Т.И. Введение // Социальный портрет лишенца (на материалах Урала). Екатеринбург: УрГУ, 1996. С. 3-12.

722. Славко Т.И. Кулацкая ссылка на Урале 1930-1936. М.: Мосгорархив,1995.- 174 с.

723. Смалгина М.В. Социально-конструктивистская парадигма в социальном знании как альтернатива традиционной методологии // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 2 (39). С. 73-84.

724. Смирнова Т.М. «Бывшие люди» Советской России: стратегия выживания и пути интеграции. 1917-1936 годы. М.: Издательский дом «Мир истории», 2005. 296 с.

725. Смирнова Т.М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти // Отечественная история. 2000. № 2. С. 37-49.

726. Советская историография / Под. Общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М.: РГГУ,1996. 592 с.

727. Советская социальная политика 1920-1930-х годов: идеология и повседневность / Под редакцией П. Романова и Е. Ярской-Смирновой. М.: Вариант, 2007. 432 с.

728. Советский Союз в 20-е годы // Вопросы истории. 1988. №9.-С. 3-58.

729. Советский Союз в 30-е годы // Вопросы истории. 1988. № 12. С. 3-30.

730. Советское крестьянство. Краткий очерк истории. (1917—1969) / Под ред. В.П. Данилова и др. М.: Политиздат, 1970. 510 с.

731. Советов П.М. Янгосорский сельсовет: раскулачивание и крестьянские судьбы // Сельское расселение на Европейском Севере. Вологда. 1993. — С. 140-154.

732. Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. — 120 с.

733. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение книги Дж. Си. Скотта «Моральная экономика крестьянства» // Отечественная история. 1992. № 5. С. 3-31.

734. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение книги Теодора Шанина «Определяя крестьянство» // Отечественная история. 1993. № 2. С. 3-28.

735. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение книги Эрика Вульфа «Крестьяне» // Отечественная история. 1993. №6.-С. 79-110.

736. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение книги М. Левина «Российские крестьяне и советская власть» // Отечественная история. 1994. № 4-5. С. 46-78.

737. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение главы книги Г. Хантер и Я. Ширмер «Аграрная политика необольшевиков и альтернатива» // Отечественная история. 1995. № 6. — С. 143— 177.

738. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар. Обсуждение книги О. Вебера «Из мужиков во французы. Модернизация французской деревни. 1870-1914» // Отечественная история. 1997. № 2. — С. 139-160.

739. Согрин В.В. Идеология и историография в России: нерасторжимый брак? // История философии. 1996. № 7. С. 7-18.

740. Согрин В.В. Современная российская модернизация: этапы, логика, цена // Вопросы философии. 1994. № 11. С. 3-18.

741. Соколов А.К. Об изучении социальных преобразований Советской власти (1917 1930-е годы) // Россия в XX веке: Реформы и революции. В 2 т. Т.1 / Под общ. ред. Г.Н. Севостьянова. М.: Наука, 2002. - С. 103-113.

742. Соколов А.К. «Создадим единый фронт борьбы против НЭПа»: (Анализ общественных настроений конца 20-х годов по письмам и откликам рядовых советских граждан) // НЭП: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М.: ИРИРАН, 1998. С. 114-159.

743. Соколов А.К. Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения // Социальная история. Ежегодник, 1998/99. М.: РОССПЭН, 1999. С. 39-76.

744. Соколов А.К. Социальная история: проблемы методологии и источниковедения // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы научных чтений. М.: РОССПЭН, 2000. С. 75-89.

745. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. Учебник для студентов вузов. М.: Аспект Пресс, 2000. 559 с.

746. Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманистический смысл права // Квинтэсенция: Философский альманах. М.: Политиздат, 1990. С. 162—235.

747. Солопов А. Кого считали кулаком в 1920-е годы: (К истории предпосылок перегибов в деревне) // Вопросы истории КПСС. М., 1990. № 19. — С. 5971.

748. Солопов А. Кого считали кулаком в 1924-1925 годах? // Трудные вопросы истории / Под ред. Журавлева В.В. Сост. Таранев Н.М. М.: Политиздат, 1991.-С. 83-100.

749. Социальная структура советского общества: история и современность. М.: Политиздат, 1987. 286 с.

750. Степичев И.С. Победа ленинского кооперативного плана в восточносибирской деревне. Иркутск: Вост-Сиб. кн. изд-во, 1966. — 742 с.

751. Стецковский Ю. История советских репрессий. В двух томах. М.: Обществ. Фонд «Гласность», 1997. Т. 1. 597 е.; Т. 2. - 436 с.

752. Суворов Е.В. Уголовный кодекс РСФСР как способ воздействия на крестьян при заготовке хлеба в Западной Сибири (1926-1929 гг.) // Вопросы политологии. Вып. 2. Барнаул, 2001. С. 170-177.

753. Сурина Л.И. Развертывание массовой коллективизации в Коми АССР в годы второй пятилетки // Вопросы истории Коми АССР. Труды института языка, литературы и истории. Вып. 15. Сыктывкар, 1973. С. 42-56.

754. Сухова O.A. Десять мифов крестьянского сознания: Очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX— начало XX в.) по материалам Среднего Поволжья. М.: РОССПЭН, 2008. 679 с.

755. Таниучи Ю. Система уполномоченных — партия, Советы и аграрная коммуна // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М.: Наука, 1994. — С. 337— 353.

756. Таранин А.Б., Угроватов А.П. Дума о кулаке. Кулачество в общественном сознании и политике 20-х годов // ЭКО. 1997. № 1. С. 187-197.

757. Ташпеков Г.А. Советская партийно-государственная политика в отношении единоличных крестьянских хозяйств: историко-политический иэкономический аспекты 1932—1940 гг. (На материалах Нижнего Поволжья). Саратов: Изд. центр «Наука», 2007. — 147 с.

758. Телицын B.JI. «Бессмысленный и безлошадный?.» Феномен крестьянского бунтарства 1917-1921 годов. М.: РГГУ, 2003. 338 с.

759. Телицын B.JI. Сквозь тернии «военного коммунизма»: крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921. СПб, 2004.-216 с.

760. Телицин B.JI. Социалистический эксперимент в деревне: историографические оценки феномена коллективизации в СССР // Историография сталинизма. Сборник статей / Под ред. H.A. Симония. М.: РОССПЭН, 2007. С. 138-155.

761. Тепцов Н.В. Правда о раскулачивании (Документальный очерк) // Кентавр. 1992. № 3^1. С. 46-62.540. «Технологии власти» (философско-политический анализ). М., Институт философии РАН, 1995.-163 с.

762. Тихонов В. А. Ликвидация класса // СССР: демографический диагноз / Сост. В.И. Мукомель. М.: Прогресс, 1990. С. 185-196.

763. Тошева М.С. Эволюция советского законодательства по противодействию налоговым преступлениям в условиях НЭПа // Современное право. 2008. № 10.-С. 129-133.

764. Трапезников СП. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. В 2-х т. М.: Мысль, 1967. Т. 1. 566 с. Т. 2. - 622 с.

765. Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М.: Политиздат, 1975. -406 с.

766. Трифонов И.Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (19211925 гг.). Ч. 2: Подготовка экономического наступления на новую буржуазию. Л.: Ленингр. ун-т, 1964.-288 с.

767. Трифонов И. Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа (1921-1937 гг.). М.: Госполитиздат, 1960. 279 с.

768. Трифонов И .Я., Овсянкин В. А. Проблемы ликвидации эксплуататорских классов в СССР в советской историографии // Советская историография классовой борьбы и революционного движения в России. Ч. II. Л.: Ленингр. ун-т, 1967.-С. 131-156.

769. Угрюмов Б. Раскулачивание // «Маяк». 1991. 27 сент., 1,5, 11, 16 окт.

770. Ужанский С.Г. Дифференциация деревни. М.; Л., 1928. 134 с.

771. Упадышев Н.В. Гулаг на Архангельском Севере. 1919-1953 гг. Архангельск: ПТУ, 2004. 204 с.

772. Файн Л.Е. Конец нэпа и агония кооперации // НЭП: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М.: ИРИ РАН, 1998. С. 212-236.

773. Фельдман Д.М. Советская идеология в контексте политической истории России XX века. Саратов: Сарат. гос. ун-т, 2007. 286 с.

774. Фельдман Д.М. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М.: РГГУ, 2006. 486 с.

775. Фигуровская Н.К. Аграрные проблемы в советской экономической литературе 20-х годов. М.: Наука, 1977. 258 с.

776. Финаров А. К вопросу о ликвидации кулачества как класса и судьбе бывших кулаков в СССР // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. Материалы научной сессии, состоявшейся 18-21 апреля 1961 г. в Москве. М.: Наука, 1963.

777. Фицпатрик Ш. Классы и проблемы классовой принадлежности в Советской России 20-х годов // Вопросы истории. 1990. № 8. С. 16-31.

778. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001. 422 с.

779. Фицпатрик Ш. «Приписывание к классу» как система социальной дифференциации // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период: Антология. Самара: Самарский ун-т, 2001. — С. 174-207.

780. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001. 336 с.

781. Ханталин P.A. Невольники и бонзы. Документальные очерки. Архангельск, 1998. — 96 с.

782. Хаустов В.Н. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939. Документы и материалы. // Отечественная история. 2002. № 6.-С. 199-201.

783. Хлевнкж О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М.: Республика, 1992.-268 с.

784. Хлевнкж О.В. Политбюро. Механизм политической власти в 30-е годы. М.: РОССПЭН, 1996. 304 с.

785. Холмс JI. Социальная история России. 1917-1941 / Пер. с англ. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 1993.-140 с.

786. Холодный дом России. Документы, исследования, размышления о региональных приоритетах Европейского Севера / Ред.- составитель С.И. Шубин. Архангельск, 1996. 320 с.

787. Цапф В. Теория модернизации и различие путей общественного развития // Социс. 1998. № 8. С. 14-25.

788. Черноморский М.Н. Источниковедение истории СССР. Советский период. Изд. 2-е, испр. и доп. Учебное пособие. М.: Высш. школа, 1976. 250 с.

789. Чернышова A.B. Механизм государственного управления деревней в условиях НЭПа. М.: Росс. Акад. гос. службы, 2005. 259 с.

790. Чинчиков A.M. Советская историография первых аграрных преобразования и начального этапа колхозного строительства (1917—1973 гг.) Саратов: Изд-во Сарат. ун-та , 1974. — 237 с.

791. Чинчиков A.M. Советская историография социалистического преобразования сельского хозяйства СССР (1917-1969 гг.). М.: Мысль, 1971. 222 с.

792. Чуркин В.Ф. Самоидентификация крестьянства на переломном этапе своей истории // История государства и права Советской России. 2006. № 7. —I1. С. 27-31.

793. Шабалова JI.C. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в коми деревне // Актуальные вопросы истории крестьянства Европейского Севера. Сыктывкар, 1982.-С. 85-101.

794. Шабалова JI.С. Колхозное движение в Коми области в 1929-1931 гг. // Вопросы аграрной истории. Материалы научной конференции по истории сельского хозяйства и крестьянства Европейского Севера СССР. 15—17 июня 1967 г. Вологда, 1969. С. 107-116.

795. Шабалова Л.С. Основные итоги и проблемы изучения истории массовой коллективизации северной деревни (1929—1932 гг.) // История и культура Архангельского Севера в годы Советской власти. Межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 1985. С. 71—78.

796. Шабалова Л.С. Осуществление коллективизации в северной деревне (1929-1932 гг.): Учеб. пособие по спецкурсу. Сыктывкар, 1986. 81 с.

797. Шабалова Л.С. Спецпоселенцы в Северном крае: Год 1930 // Вестник Сыктывкарского ун-та. 1995. Сер. 8. Вып. 1. С. 19-24.

798. Шабалова Л.С. Жить, чтобы выжить (спецпереселенцы в 30-х годах в Коми АССР) // Родники пармы. Научно-популярный сборник. Сыктывкар, 1990.-С. 120-133.

799. Шанин Т. Социально-экономическая мобильность и история сельской России 1905-1930 гг. // Социологические исследования. 2002. № 1. С. 30-40.

800. Шапиро Г. Коммунистическая партия Советского Союза / Пер. с англ. Лондон, 1990.-933 с.

801. Шарова П.Н. Коллективизация сельского хозяйства в ЦентральноЧерноземной области. 1928-1932 гг. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 288 с.

802. Шарова П.Н. Коллективизация сельского хозяйства и создание социалистических производственных отношений в деревне // Исторические записки. М., 1954. Т. 48.-С. 81-121.

803. Шахновский Э. Закон о труде батраков в трудовых крестьянских хозяйствах. М.: Изд-во Гострудиздат, 1929. 36 с.

804. Шахновский Э. Охрана труда сельскохозяйственных и лесных рабочих в СССР. М.: Изд-во ВЦСПС, 1929. 116 с.

805. Шашков В.Я. К вопросу о выселении раскулаченных семей в Северный край. 1930-1933 годы// Отечественная история. 1996. № 1. — С. 150-155.

806. Шашков В.Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спецпереселенцев. 19201954 гг. Мурманск: Изд-во Мурм. гос. пед. института, 1996. — 279 с.

807. Шевляков A.C. Политотделы МТС и совхозов: чрезвычайные партийно-государственные органы управления в сельском хозяйстве Западной Сибири в 1930-е годы. Томск: ТГУ, 2000. 225 с.

808. Широкова М.П. О некоторых вопросах политики партии по отношению кулачеству в первые годы нэпа // Сборник работ аспирантов. Вып. 1. Ученые записки ВГПИ. Т. 36. Вологда, 1967. С. 54-72.

809. Широкова М.П. К вопросу и бюджете крестьянских хозяйств и социалистическом расслоении северной деревни в конце 20-х годов // Материальное положение, быт и культура северного крестьянства (советский период). Вологда, 1992.-С. 25-35.

810. Шишкин В.И. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия. 1917-1928 гг. СПб.: Наука, 1997. 399 с.

811. Шкаратан О.И. Исторические факторы формирования социально-экономической системы советской и постсоветской России // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 2. (39). С. 85-98.

812. Шкаратан О.И. Этакратизма и российская социетальная система // Общественный науки и современность. 2004. № 4. С. 49-62.

813. Шмелев Г.И. Аграрная политика и аграрные отношения в России в XX веке. М.: Наука, 2000. 255 с.

814. Шмелев Г.И. Раскулачивание или рассереднячивание // Аграрная политика и аграрные отношения в России в XX веке. М.: Наука, — С. 176-199.

815. Штомпка П. Социология исторических измерений / Пер. с анг. М.: Аспект Пресс, 1996. 416 с.

816. Шубин С.И. Архангельские оппортунисты // Отечественная история. 1999. № 1.-С. 145-151.

817. Шубин С.И. Влияние социальных катаклизмов 1917-1920-х годов напоследующее развитие северного региона // Россия, 1917: Взгляд сквозь годы.

818. Архангельск: ПГУ, 1998. С. 85-88.

819. Шубин С.И. Раскрестьянивание на Севере: политика против экономики // Крестьянство и власть на Европейском Севере России. Материалы научной конференции. Вологда: Волог. филиал СЗАГС, 2003. С. 153-157.

820. Шубин С.И. Северный край в истории России. Проблемы региональной и национальной политики в 1920-1930-е годы. Архангельск: ПГУ, 2000. — 463 с.

821. Шубин С.И. Северный край 1929-1936 гг. (к 70-летию со дня образования) // Памятные даты Архангельской области. 1999 год. Архангельск: ПГУ, 1999. С. 28-33.

822. Юдельсон А. Методологический поиск советских историков в 1960-е гг.: к вопросу об «оттаявшем» во время историографической «оттепели» // Образы историографии / Науч. ред. А.П. Логунов. М.: РГГУ, 2001. С. 147-172.

823. Якоб В.В. Власть и крестьянство в 1920-е гг.: региональный аспект (на примере Коми АО) // Вклад репрессированных в освоение Европейского Севера России и Приуралья. Сыктывкар, 2004. С. 72-82.

824. Якоб В.В. Демографическая характеристика коми крестьянства в 1920-е гг. // Социально-экономические, демографические и исторические исследования в Республике Коми. Сыктывкар, 2004. — С. 350-358.

825. Якоб В.В. К вопросу о социальной структуре крестьянства в 1920-е гг. // Региональная научно-практическая конференция молодых ученых и специалистов. Оренбург, 2001. С. 107-109.

826. Якоб В.В. Крестьянство Коми области в 1920-е гг. (основные характеристики) // Материальная и духовная культура населения Европейского Севера России в XIX-XX вв. Ч. 2. Яренск, 2003. С. 128-134.

827. Яковцевский В.Н. Аграрные отношения в СССР в период строительства социализма. М.: Наука, 1964. 343 с.

828. Янова М.В. Проблема познания современной истории: смена научных парадигм // История государства и права. 2009. № 5. — С. 2-4.

829. Яров C.B. Крестьянин как политик: Крестьянство Северо-Запада России в 1918-1919 гг. Политическое мышление и массовый протест. СПб.: Наука, 1999.- 168 с.

830. Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции. М.: РОССПЭН, 1996. С. 92-105.22. Диссертации

831. Бейбулатов А. Ш. Кулацкий вопрос на Северном Кавказе: эволюция и особенности решения (1928-1935 гг.). Дисс. . канд. ист. наук. Пятигорск. 2006.

832. Воробей А. П. Влияние структурной перестройки органов ВКП(б) на ход и результаты коллективизации в Северном крае. 1929-1930-е годы. Дисс. . канд. ист. наук. Архангельск, 1999.

833. Глумная М.Н. Единоличное крестьянское хозяйство на Европейском Севере России в 1933-1937 гг. Дисс. . канд. ист. наук. М., 1994.

834. Калинин Ю.С. Политика экономического вытеснения кулачества и ее отражение в советском законодательстве (1926—1929 гг.). Дисс. . канд. ист. наук. М., 1973.

835. Корнев М.С. Идеологема «кулак» в советской пропаганде: на материалах газет «Правда» и «Известие». Дисс. .канд. ист. наук. М., 2005.

836. Корякина Л.С. Государственная политика в отношении зажиточного крестьянства в конце 1920-х — начале 1930-х годов в Восточной Сибири (на материалах Иркутской области и Красноярского края). Дисс. . канд. ист. наук. Иркутск, 2005.

837. Кротова Т.А. Раскулачивание тамбовского крестьянства (1929-1934 гг.). Дисс. . канд. ист. наук. Тамбов, 2005.

838. Ракин A.A. Раскулачивание крестьян Южного Урала (1930-1934 гг.). Дисс. . канд. ист. наук. М., 2008.

839. Рогалина Н.Л. Класс кулачества накануне массовой коллективизации (1926-1929 гг.). Дисс. . канд. ист. наук. М., 1972.23. Авторефераты диссертаций

840. Баранов Е.Ю. Аграрное производство и продовольственное обеспечение населения Уральской области в 1928-1933 гг. Автореферат дис. . канд. ист. наук. Екатеринбург, 2002.

841. Булкина Л.В. Социальная история крестьянства периода коллективизации сельского хозяйства в СССР. (1927-1933 гг.). Автореферат дис. . канд. ист. наук. Саранск, 2000.

842. Еремин A.C. Коллективизация крестьянских хозяйств на Среднем Урале (Ирбитский феномен). Автореферат дис. . канд. ист. наук. Екатеринбург, 1997.

843. Захаровский Л.В. Политика «ликвидации кулачества как класса» и ее проведение в Уральской области. 1929-1932 гг. Автореферат дис. . канд. ист. наук. Екатеринбург, 2000.

844. Коптелова И.Е. Мышление масс и социальная мифология. Автореферат дис. . канд. ист. наук. М., 1998.

845. Лабузов В.А. Деревня Южного Урала в период социальных потрясений и экономических реформ (1917-1930 гг.). Автореферат дис. . доктора ист. наук. Екатеринбург, 2005.

846. Савельев С.И. Социальная политика Советского государства в деревне 1917 г. начала 1930-х гг. (на материалах Нижнего Поволжья). Автореферат дис. . докт. ист. наук. Саратов, 2005.

847. Шубин С.И. Региональная политика Советского государства в 1920 -1930-е годы и реализация ее в Северном крае. Автореферат дис. . доктора ист. наук. Архангельск, 2002.

848. Словари, энциклопедии и справочники

849. Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б.С. Социологический словарь / Пер. с анг. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1997. — 420 с.

850. Большая советская энциклопедия. В 30 томах / Гл. ред. A.M. Прохоров. Изд-е 3-е. М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1975.

851. Большой российский энциклопедический словарь. М.: Мысль, 2003. — 1888 с.

852. Даниленко В.И. Современный политологический словарь. M.: NOTA BENE, 2000.-1024 с.

853. Краткий политический словарь /С общ. ред. Л.А. Оникова и Н.В. ТТТиттт-лина. 2-е изд., доп. М.: Политиздат, 1980. 447 с.

854. Машихин Е.А., Симчера В.М. Статистические публикации в СССР. Библиографический указатель. М.: Статистика, 1975. — 280 с.

855. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь Совдепии. СПб.: Фолио-Пресс, 1998. 462 с.

856. Ожегов С.Н. Словарь русского языка. М., 1983. — 816 с.7)

857. Поморская энциклопедия. В 5-ти томах. Т. 1. История Архангельского Севера. Архангельск: ПГУ, 2001. 438 с.

858. Советский энциклопедический словарь / Научно-редакц. совет: A.M. Прохоров и др. М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1982. 1560 с.

859. Советский политический словарь / Научно-редакционный совет: A.M. Прохоров (пред.). М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1981. — 1600 с.

860. Социальная политика: А-Я. Толковый словарь. М.: РАГС, 2002. 233 с.

861. Социологическая энциклопедия. В 2-х т. / Руков. научного проекта Г.Ю. Семигин; гл. ред. В.Н. Иванов. М.: Мысль, 2003. Т. 1. 694 е.; Т. 2. - 863 с.

862. Толковый словарь русского языка / Составители: Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, С.И. Ожегов и др. Под ред. Д.Н. Ушакова. В 4 томах. М.: ACT, 2000.

863. Хевеши М.А. Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода. М.: Международные отношения, 2002. 160 с.Л