автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Культура горнозаводского населения Урала XVIII-XIX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Культура горнозаводского населения Урала XVIII-XIX вв."

На правах рукописи

Голикова Светлана Викторовна

КУЛЬТУРА ГОРНОЗАВОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ УРАЛА ХУ111-Х1Х вв.: ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, РИТУАЛЫ, РЕЛИГИОЗНЫЕ ВЕРОВАНИЯ

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Екатеринбург 2005

Работа выполнена в Институте истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Н.А.Миненко

Официальные оппоненты:

чл.-корр. РАН, доктор исторических наук, профессор Андрей Владимирович Головней доктор исторических наук, профессор Маргарита Владимировна Гришкина доктор исторических наук, профессор Ольга Сергеевна Поршнева

Ведущая организация: Алтайский государственный университет

Защита состоится «_» _ 2005 г. в _часов на

заседании диссертационного совета Д 004.011.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук 620026, г. Екатеринбург, ул. Р. Люксембург, 56

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института истории и археологии УрО РАН

Автореферат разослан «_»_^2005 г.

Ученый секретарь специализированного совета кандидат исторических наук

Е.Т. Артемов

200£-У

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ Активное промышленное освоение Урала в XVIII в. создало новую экономическую, социальную и культурную среду, получившую название «горнозаводской Урал». Его появление стало ключевым для кристаллизации регионального варианта социально-экономического развития. Значительную роль в выработке «уральской» идентичности сыграла культура горнозаводского населения. Являясь выразителем этой идентичности, она стала интеграционным механизмом, обеспечившим трансформационные процессы внутри нарождавшегося уклада жизни. Без изучения культуры горнозаводского населения Урала невозможно понять историю края в целом.

Будучи продуктом культурно-исторического «исхода» из Европейской России, культура горнозаводского населения Урала не могла быть механически перенесенным «слепком», «бледным» подобием,| маргинальным явлением «материнской» культуры. Этот оригинальней культурный импульс следует рассматривать не как внешний фактор] но как .момент внутренней трансформации русской культуры. Следовательно, его изучение будет способствовать более полному воссозданию истории культуры России.

Наряду с этим исторический опыт культурной жизни горнозаводского края позволяет углубить наши представления о социокультурных аспектах становления и развития крупного производства как в национальном, так и в мировом масштабе. Его важным результатом стало появление «рабочей культуры». Такое исследовательское направление как «рабочая история» в последние годы осознало недостаточность изучения только рабочего протеста. Внимание было обращено на значимость в повседневной жизни и практической деятельности рабочих символических ценностей, обычаев, традиций. Культура рабочих — многоаспектная и обширная тема, в изучении которой необходимо идти по пути увеличения числа локальных, региональных исследований. Из их совокупности будет складываться объективное представление об этом сложном культурном феномене. Вкладом в его создание является и наше обращение к культуре горнозаводского населения Урала, рассматриваемой в качестве одной из «региональных культур рабочих».

Общественная значимость изучения культуры горнозаводского населения определяется вниманием наших современников к сохранению культурной памяти (традиции), в которой она предстает полным жизни, коллективным, органичным образованием, ставшим ключевым звеном в основе нынешнего регионального социума. В этом смысле горнозаводской Урал понимается как один из закономерных и естественных предшественников современного уральского региона.

Поскольку культурное разнообразие возникает в результате при-

социума и природы, постоль-

способления к условиям существовани

рос националы!а й

библиотека

ку культуру горнозаводского населения можно рассматривать как адаптацию русской культуры к условиям горной и металлургической промышленности. Изучение культуры горнозаводского населения дает возможность проследить, насколько оказались восприимчивы к изменениям под воздействием производства традиционные черты русской культуры. Поэтому из всего разнообразия определений культуры взято антропологическое, этнологическое ее понимание — как способа деятельности. Исследования, базирующиеся на положениях адаптив-но-деятельностной культурологии, представляют собой попытки конструирования способа существования людей посредством их культурных практик. Поскольку окружающая среда имеет два измерения: предметно-вещественное и идеально-образное, люди адаптируются к ней в первом случае при помощи материальной культуры, во втором — духовной культуры. К материальной культуре относят сферы первичного производства и жизнеобеспечения. Производство, превратившееся на горнозаводском Урале в крупную промышленность, уходит за рамки нашего рассмотрения как предмет изучения, но постоянно присутствует в качестве определителя типологической характеристики культуры горнозаводского населения. «Воздействие горной промышленности, испытываемое культурой в целом» изучает даже особое научное направление — «горная этнография», которая показала, что горняки, металлурги-плавильщики и кузнецы в силу особых условий своего труда имеют специфические образ жизни и культуру. С подобных позиций мы можем рассматривать культуру горнозаводского населения Урала в качестве варианта «горняцкой» культуры, возникшей в начале XVIII в. на «русском» субстрате.

Появление культуры горнозаводского населения Урала совпадает с новым периодом в истории самой русской культуры. Петровские преобразования внедрили в культурное самосознание представление о коренном противостоянии между старой и новой Россией, об отсутствии между ними всякой культурной преемственности. Элементы такой преемственности вытеснялись на периферию научных интересов. Благодаря чему, по мнению В.М. Живова, практически не описанным остается эволюция «низового» сознания, которое не было статичным и включало в себя «своеобразную рецепцию» новой культуры. С его точки зрения, исследователями также игнорируется «старое» внутри «новой» культуры: «В центр внимания попадает лишь то развитие, которое декларирует свою преемственность по отношению к петровским преобразованиям: связь этих новых традиций со старой культурой, декларативно отрицаемая... деятелями новой культуры, остается, как правило, затушеванной». Петровское царствование воспринимается как «подлинно культурологическая граница», жизнь допетровской Руси — «как этнически чуждый быт, противостоящий позднейшему «европейскому» и порождающий такое же ■чувство остранения, как и быт непросвещенных

... *.н> * 4

туземцев»1. Расширение предметной области историко-культурных исследований за счет обыденной — наиболее массовой и постоянной сферы культурной жизни народа — покажет перипетии укоренения «нового» в толще культурной жизни, тем самым будет способствовать выявлению преемственности в развитии русской культурной традиции. К числу наиболее массовых и постоянных сфер культуры, в которых эта традиция находила свое воплощение, следует отнести поселения, жилище, одежду, пищу, домохозяйство (представляющих культуру жизнеобеспечения). В духовную составляющую понятия культуры входили ритуалы, верования, фольклор. К ней традиционно относят процессы развития образования, просветительских учреждений, печати и тому подобное. На протяжении XVIII в. и, особенно XIX в., горнозаводское население сталкивалось с этими культурными явлениями. Однако они относятся к принципиально новому механизму распространения и передачи культурных ценностей, присущему современной культуре и исключены из данного исследования, поскольку главным способом сохранения и трансляции наиболее массовых и постоянных сфер культуры изучаемого времени оставалась традиция.

ОБЪЕКТОМ данного исследования является горнозаводское население Урала, проживавшее на территории горнозаводских округов и принимавшее постоянное участие в горнозаводском производстве, которое рассматривалось им в качестве основного источника существования.

ПРЕДМЕТ исследования — культура горнозаводского населения Урала, которая в качестве единицы культурного многообразия возникает в результате приспособления к социально-экономическим условиям горнорудной и металлургической промышленности.

ЦЕЛЬ диссертационного исследования — выявление особенностей эволюции русской культурной традиции в условиях промышленного освоения Урала XVIII-XIX вв. Для достижения поставленной цели необходимо реализовать следующие ЗАДАЧИ:

- проследить процесс формирования и развития горнозаводских поселений;

- определить общее и особенное в эволюции основных элементов культуры жизнеобеспечения горнозаводского населения — в устройстве жилища, одежде, пище;

- изучить состав, отраслевую структуру, механизмы функционирования домохозяйства (дворохозяйства) в условиях горнозаводского производства;

- выявить специфику трансформации ритуальной сферы: семейных обрядов и празднеств жителей горнозаводского Урала;

1 Живов В.М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры, Т. Ill (XVII — начало XVIII века). М., 1996. С. 575, 577-578.

- обнаружить особенности в развитии религиозных верований горнозаводского населения края;

- проследить становление и динамику изменений горнозаводского фольклора.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ исследования - ХУ1И-Х1Х вв. Нижняя временная граница связана с началом строительства заводов (Невьянс-кий, Каменский пущены в 1701 г.) и формированием горнозаводского населения. Верхняя временная дата — рубеж Х1Х-ХХ вв. — ознамено-, вался фундаментальными изменениями, прежде всего в области промышленности: темпы ее развития заметно ускорились, а многие процессы перешли из латентного состояния в открытое. В полную силу заявила о себе вторая индустриальная революция, которая оказала влияние и на экономическое развитие России. Появились новые организационные формы, например, такие как, акционирование, монополизация, новые товары. Технические новшества активно внедрялись в быт, превращались в повседневность. Наряду с изменениями в экономике и общественно-политической жизни, отличительной чертой тех лет стали новые явления в области культуры. Приход стиля «модерн» чувствовался практически во всех сферах жизни, хотя внутренняя логика развития явлений культуры демонстрировала определенную инерцию. Для преодоления хронологической условности и учета инерционного протекания в XX в. процессов, зародившихся в более раннее время, при изучении культуры горнозаводского населения Урала целесообразно в отдельных случаях обращаться к материалам начала XX в., используя, укоренившееся в историографии, понятие «долгий XIX век».

ТЕРРИТОРИАЛЬНЫМИ РАМКАМИ работы являются районы расселения горнозаводского населения края — горнозаводские округа, состоявшие из одного или нескольких заводов. Большинство из них сформировалось на протяжении XVIII в. В первой половине XIX в. в уральских губерниях насчитывалось 47 округов, в период 1861-1917 гг. их число возросло до 56. Самой горнозаводской считалась Пермская губерния (в первой половине XIX в. 22 округа, во второй половине XIX — начале XX вв. — 31). Заводы также имелись в соседних с ней Вятской (6 округов) и Оренбургской (в первой половине XIX в. 19 округов). После ее разделения в пореформенное время на Оренбургскую и Уфимскую губернии, в первой находилось 9, во второй — 12 округов.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА исследования заключается в том, что впервые на региональном (уральском) материале исследованы судьбы народной культурной традиции в условиях развития горнозаводского производства ХУ111-Х1Х вв., охарактеризованы факторы, механизмы и результаты ее трансформации, прослежено соотношение в культуре горнозаводского населения Урала общерусских черт и «регионально-производственной» специфики. В качестве источниковой базы использованы серии массовых первичных источников: описаний, судебно-следствен-

ных материалов, ревизских сказок, подворных описей, многие из которых впервые введены в научный оборот.

МЕТОДОЛОГИЯ исследования построена на принципе историзма и междисциплинарном подходе. Историзм предполагает рассмотрение культуры как процесса с учетом меняющихся контекстов. Междисциплинар-ность обеспечивает стереоскопическое видение культурного процесса в единстве различных его сторон. Методологическую основу диссертации составляют историко-антропологический подход, адаптивно-деятельнос-тная культурология и традициология. Изучение представлений, ценностных ориентаций требует применение средств из арсенала истории мен-тальностей, анализ процессов зарождения культурных явлений, изменений на символическом, знаковом уровне — обращения к микроистории. В комплексе с традиционными методами исторического анализа (описательным, сравнительно-историческим, историко-типологическим и историко-генетическим) они позволяют выявить реальное содержание культурного процесса.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ Основные положения, результаты и выводы- диссертации нашли отражение в 70 публикациях автора общим объемом 57 п.л. и доложены на 32 международных, всероссийских и региональных конференциях, симпозиумах, конгрессах, школах. Они нашли применения в реализации (при участии автора) ряда научных проектов: российско-шведского «Социальная организация железоделательного производства России и Щвеции в раннеиндустрильный период. 16001900», а также получивших поддержку в виде грантов Российского государственного научного фонда (РГНФ) «Горнозаводские центры и аграрная среда в России XVIII — первая половина XIX вв.: взаимодействия и противоречия» (1995-1997 гг.), «Горнозаводские люди России XVIII-XIX вв.: общественное сознание и быт», ««Русская традиция на Урале ХУШ-Х1Х вв.» (два последних на 2004-2006 гг.)

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ Результаты исследования и введенные в научный оборот данные могут быть использованы при чтении вузовских спецкурсов, подготовке лекций, обобщающих трудов по истории и культуре Уральского региона. Опыт культурной истории горнозаводского населения края возможно также использовать в просветительских целях (для предотвращения межэтнических, социальных, конфессиональных конфликтов) и при прогнозировании социокультурного аспекта различных преобразований.

СТРУКТУРА РАБОТЫ Исследование состоит из введения, трех глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во ВВЕДЕНИИ обосновывается актуальность проблемы, определены объект и предмет исследования, указаны цели и задачи работы, ее хронологические и территориальные рамки, перечислены используемые в ней методы.

Первая глава диссертации «МЕТОДОЛОГИЯ, ИСТОРИОГРАФИЯ И

ИСТОЧНИКИ» состоит из трех параграфов. В первом — «Методология» рассматриваются методологические подходы к изучению культуры горнозаводского населения Урала. Анализ культуры в качестве становящейся и исторически обусловленной категории, показывает культу-рогенез не в качестве «единократного происхождения культуры», а как совокупность постоянно протекающих процессов, заключающихся в непрерывном порождении новых культурных смыслов, наряду с наследованием и трансформацией прежних2. Динамизм является неотъемлемым свойством культуры и одним из ее основных рабочих механизмов, порождая поток изменений различной скорости, интенсивности, ритма и темпа3.

Однако культурная динамика долгое время трактовалась исследователями с позиций теории «двух культур», основанной на иерархической оппозиции между культурой ученой и народной, устной и письменной, элитной и низших классов. Исторический процесс при этом виделся как разрушение или даже уничтожение первой культурой второй, заставлявшей ее приспосабливаться к культуре верхов, навязывавшей ей модели церковной, аристократической — а позднее и буржуазной — культуры4. Обращение к опыту этнологии и антропологии привело историков к признанию уникальности и самобытности культур и отказу считать множественность их форм «отклонениями» или «пережитками» по отношению к «эволюционным эталонам». Антропологический подход под культурно-историческим процессом понимает сумму разнонаправленно развивающихся культур5. Однако оказалось, что культуры подвижны и изменчивы не только в историко-временном, но и в ситуативном плане. Развитие культуры — это путешествие индивидуальной/коллективной идентичности по набору доступных в данный момент культурных конфигураций или систем, причем в ряде случаев эти системы и возникают в результате дрейфа идентичности. Поэтому наряду с «культурной процессуальностью на коллективном уровне» анализу должен быть подвергнут «культурный дрейф на индивидуальном»6.

2Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995. С. 17-18, 115.

3Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры // Лот-ман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. Таллинн, 1993. С. 339,341.

4Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001. С. 137-138.

^адохин. Этнология. М., 2001. С. 66,69.

•Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С. 33, 114, 119-123, 235 -236, 254.

Сделать это предоставляет возможность теория «социального становления» П. Штомпки, развивающая теории «структурации» Э. Гидден-са и морфогенеза М. Арчер и объединяющая системную модель (позволяющую охарактеризовать макроуровень культуры) с моделью текучего социокультурного поля (характеризующей ее микроуровень). Системная модель положена в основу большинства теорий социальных изменений. Модель поля возникла из стремления понять и выразить динамическую природу общества более адекватно, но она, по мнению данного исследователя, требует концептуальной доработки и эмпирического подтверждения. «Сейчас, — полагает он, — представляется разумным принять ту и другую и выводить базовый концептуальный аппарат из них обеих, ибо каждая высвечивает огромное разнообразие динамического феномена». Таким образом, теория П. Штомпки реализует принцип взаимодополнительности объективно-системного и субъектив-но-деятельностного подходов, согласно которому культура понимается как процесс, исторически творимый индивидами, которые в качестве субъектов деятельности очеловечены и социализированы одновременно. Это процесс бесконечный, последовательный, кумулятивный, на каждой его стадии действия предпринимаются в условиях, которые сложились в прошлом и, в свою очередь, эти действия подготавливают обстоятельства для будущего. Процесс строится из исторических событий. События есть момент становления, в котором встречаются действия и структура. Каждая фаза развития обеспечивает ресурс, «сырье» для людей, которые конструируют культуру не «как вздумается», а в условиях унаследованных от прошлого, предшественников, которые в свою очередь были тоже структурно ограниченными. Часть изменений всегда проводилась преднамеренно и была осознанной, воплощая установку на прогрессивную самотрансформацию культуры в виде тенденции, которая допускает временные регрессы, провалы, стагнацию, повороты и преобладает только в конечном счете. Понятие преднамеренного, планируемого изменения и концепция коллективного группового действия дополняют образ спонтанных изменений, производимых индивидами и смещает акцент на активную, конструктивную сторону функционирования культуры7.

Поскольку причины макроисторического культурного процесса коренятся в «микросфере человеческой мотивации», изучение социально-конкретной культурной практики горнозаводского населения предполагает обращение к тактике этнографического исследования. Целью этнографического анализа является понимание смысла поведения с точки зрения самих участников событий с последующей интерпретацией его в научных понятиях. Преимущество подхода через поведенческие модели состоит в возможности постичь историю культуры в ее

' Штомлка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С. 30-31, 245, 265, 267.

движении, в ее функционировании. Кроме того, поведение, как опыт культуротворчества, помогает связать внутренние переживания человека с внешними проявлениями культуры. Установка на изучение индивидуального в качестве особого измерения культурного процесса роднит этнографическую методику с историко-антропологическим подходом, поскольку при решении проблемы «присвоения» отдельным человеком «надындивидуальных» явлений, в центре внимания оказывается опыт переживания исторических событий и процессов человеком, который в состоянии испытывать и преобразовывать их воздействие сугубо индивидуально.

Носители культуры выступают как комментаторы и интерпретаторы собственного культурного текста. Интересуют их вполне прагматические вопросы: стремление адаптировать свою культуру к изменившейся ситуации. Осмысление культурной традиции в контексте вставших проблем и есть способ такой адаптации. Под «адаптивной стратегией» понимается выбор одного из возможных и доступных путей развития. Поворот к проблематике выбора, как центральной для понимания особенностей человеческой деятельности, характерен также для микроисторических исследований и особенно очевиден при изучении становления нового, когда трудно заранее очертить возможные вариации явления. Они появляются в форме частного, не массового, единичного, отклонения от норм. В фокусе внимания микроистории при этом оказывается анализ случая (конкретной ситуации социального взаимодействия) как выражения изучаемого явления. Рассмотрению подлежат стратегии адаптации к условиям перемен, нормы и отклонения в ситуации инновационных процессов, своеобразие объекта, изменение привычных форм его существования, благодаря чему явления фиксируются в динамике, в ретроспективе причинно-следственных связей. Культура предстает при этом совокупностью попыток, определений позиций, полем возможностей, где исторические персонажи осуществляли свой выбор8.

Возникающая множественность форм и принципов самоорганизации культурной жизни получает возможность закрепиться в культуре благодаря традиции. Признание того, что «культура выражается, актуализируется, аккумулируется в присущей ей традиции» привело к складыванию в отечественной историографии оригинального научного направления — традициологии — представленное трудами К.В. Чистова, Б. Н. Путилова, М.М. Громыко, И.В. Власовой, H.A. Миненко, С.А. Арутюнова, Э.С. Мар-каряна и других. Традиция рассматривалась ими с точки зрения динамического механизма порождения культуры, которая существует в форме «вариационного множества местных традиций». Превращая новационное в традиционное, и в процессе этого видоизменяясь, традиция остается исторической универсалией, предстает формой существования и спосо-

■Ревель Ж. Микроанализ и конструирование социального // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 246, 258.

10

бом передачи культуры9. Главная движущая сила традиции заключена в ней самой — в двуединстве ее креативной и консервативной составляющих, в релятивной природе старого и нового, что позволяет во многом по новому взглянуть на спор между приверженцами ментального и микроисторического подходов. Ряд исследователей считают предметом истории ментальностей устойчивые, разделяемые всеми, образующие определенную систему, представления, значения, символы, смыслы (например, картина мира). Другие им возражают, указывая на то, что представления и символы бывают такими не всегда, чаще они непостоянны, изменчивы, не разделяются всеми и исследовать их нужно, опираясь на микроисторию. С точки зрения динамической теории традиции речь идет о направленности истории ментальностей на изучение стабилизационной стороны эволюции традиции, а микроистории — на анализ ее инновационной стороны.

Таким образом, при изучении механизма функционирования культуры и порождения культурного разнообразия за основу было взято понятие адаптации к различным условиям природной и социальной среды. Варьирование в свою очередь понималось как способ накопления резервов традиции, в которых заключены адаптивно-эволюционные возможности дальнейшего развития культуры.

Во втором параграфе — «Историографические проблемы исследования культуры горнозаводского населения» характеризуется история изучения темы, ее основные направления и результаты. Научный интерес к культурной жизни горнозаводского населения Урала возник вслед за появлением заводов. О зарождении горнозаводского уклада свои замечания и наблюдения оставили уже участники академических экспедиций XVIII в. (П.С. Паллас, И.И. Лепехин, И.П. Фальк и другие), тем самым положив начало первому — дореволюционному — этапу в историографии темы.

Появившиеся в течении XIX — начала XX вв. публикации общего характера: «Хозяйственное описание Пермской губернии» Н.С. Попова, «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба» по Пермской губернии под редакцией X. Мозеля, пятый том «Россия. Полное описание нашего отечества», посвященный Приуралью и Уралу, справочная книга «Урал. Северный, Средний, Южный» описывали «людей при заводах» как особую социокультурную группу. В ходе подготовки реформы 1861 г. возник термин «горнозаводское население». Публицистика Р. Попова, В. Белова, И. Сигова, В. Немировича-Данченко, Ф. Нефедова, Д. Мамина-Сибиряка, Г. Озерова,

'Лурье C.B. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С. 146; Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. М., 1986. С. 118, 160-161; Арутюнов С.А. Адаптивное значение культурного полиморфизма // Этнографическое обозрение. 1993. № 4. С. 48.

А. Митинского и других способствовала наполнению этого социального понятия культурными представлениями («особенный уральский тип рабочего», «рабочая гвардия», «тагильский мастерок»). С точки зрения дореволюционных авторов, культурная самобытность горнозаводских жителей порождалась длительным воздействием на них производственного фактора.

В публицистических сочинениях второй половины XIX — начала XX вв. был также поставлен «рабочий вопрос». Предложенные на него ответы содержали первоначальную разработку многих проблем, связанных с источниками формирования рабочих кадров металлургических предприятий, их правовым положением, характером труда, его оплатой. Особенно подробно освещались вопросы заработной платы, землеустройства горнозаводского населения, обеспечения его средствами существования вообще. Актуальность данной тематики способствовала ее проникновению в труды историков. Работы К. А. Пажитнова открывают исследовательское направление по изучению «положения» рабочего класса (в том числе и горнозаводского Урала) и на долгие годы закладывают алгоритм его анализа. Для нашей темы существенно включение в проблематику таких исследований заработной платы «в связи со стоимостью жизни», жилищных условий.

Главным итогом дореволюционного этапа стала активная собирательская и описательная (как показано в источниковедческом разделе) деятельность местных энтузиастов-краеведов, которая заложила основу источниковой базы для изучения истории культуры горнозаводского населения. В целом дореволюционной историографии был присущ описательный и публицистический уклон. Авторам было свойственно признание самобытности горнозаводского населения. В качестве совокупности устойчивых особенностей и установок она, по их мнению, проявлялась в укладе жизни, обычаях, традициях, ценностных ориентациях.

После 1917 г. разработка истории жизни, труда и борьбы рабочего класса, как гегемона революции, была признана первоочередной задачей исторической науки. Судьба горнозаводского населения Урала рассматривалась как составная часть общей истории пролетариата России. Стремление осмыслить конкретно-исторический материал по данной теме привело к расширению и углублению проблематики исследований и постановке вопросов теоретического характера, прежде всего о формировании пролетариата, о взаимосвязи между его положением и классовой борьбой. Изучение «материально-бытового положения», «материально-бытовых условий» горнозаводского населения продолжалось в рамках исследований, касающихся всего рабочего класса или горнозаводских рабочих России, а также при анализе рабочих кадров в трудах, посвященных отечественной металлургии в целом, Урала в частности и горнозаводской промышленности края (работы К.А. Пажитнова, М.С. Балабанова, Ю.И. Гессена, А. Гайсино-

вича, A.B. Предтеченского, С. Томсинского, С.Г. Струмилинэ, Д.А. Ка-шинцева, С.П. Сигова, А.Г. Рашина). Историко-бытовые экспедиции Русского музея и появление региональной редакции «Истории фабрик и заводов» свидетельствовали о признании сбора сведений о горнозаводском населении делом государственной важности. Достижением предвоенных лет в данной области, благодаря публикациям Е.М. Блиновой, В.П. Бирюкова, А. Лозановой, Ю. Самарина, стало «открытие» горнозаводского фольклора10.

В 1950-е — 1960-е гг. в рамках социально-экономической проблематики: формирование, положение и борьба рабочих, а также истории металлургической промышленности, продолжали затрагиваться вопросы материально-бытовых условий существования горнозаводского населения края (работы Б.Б. Кафенгауза, Н.И. Павленко, A.C. Орлова, М.А. Горловского, А.Н. Пятницкого, С.Г. Струмилина, A.M. Панкратовой и других, а также сборник документов «Положение рабочих Урала во второй половине XIX — начале XX века. 1861-1904»), Актуальным стал вопрос о складывании пролетариата на Урале, как одном из старых промышленных районов страны. Ранние этапы этого процесса на примере заводов Южного Урала второй половины XVIII в. стали объектом изучения М.В. Вагиной, которая описала «процесс срастания бывших крестьян с заводом»: «Заводчики и правительство сумели так соединить методы оплаты труда в крупной заводской промышленности с некоторыми остатками прошлого сельскохозяйственного быта, что горнозаводской рабочий действительно сросся с заводом и воспринимал труд на заводе не как принудительную повинность, а как наследственную профессию»". Пролетаризация в середине XIX — начале XX вв. участниками дискуссии о связи горнозаводских рабочих с землей рассматривалась в зависимости от степени обезземеливания рабочих. Земельные участки горнозаводско-

'"Дорееолюционный фольклор на Урале. Свердловск, 1936; Блинова Е.М. О сказах рабочих Урала // Литературная учеба. 1936. № 5; Она же. Сказы, песни, частушки. Челябинск, 1937; Бирюков В.П. Урал в его живом слове. Дореволюционный фольклор. Свердловск, 1953; Лозанова А. Фабрично-заводские песни крепостной России II Литературная учеба. 1935. № 7-8, 9; Самарин Ю. Песни уральских рабочих // Литературный критик. 1935. № 10.

"Вагина П.А. Личное хозяйство и рабочая квалификация мастеровых частных заводов Южного Урала в последнюю четверть XVIII е.// Ученые записки Уральского государственного университета. N° 72. Серия историческая. Вып. 9. Вопросы истории Урала (Проблемы экономической и социальной истории}. Сб, 8. Свердловск. 1969. С. 15-16, 33; Она же. Материально-бытовое положение мастеровых и работных людей Южного Урала во второй половине XVIII века // Вопросы истории Урала. Вып. 4. Свердловск, 1963; Она же. К изучению проблемы материально-бытового положения и социального протеста заводского населения Урала в последней четверти XVIII в. // Историческая наука на Урале за 50 лет. 1917-1967. Вып. 1. История СССР. Свердловск, 1967.

го населения представлялись анахронизмом, показателем отсталости уральского пролетариата.

Продолжалось изучение и сбор горнозаводского фольклора (работы М.Г. Китайника, В.Е. Гусева), начались полевые исследования материальной культуры заводского населения: поселений, жилища, одежды, пищи'2. Конец 1960-х гг. можно считать завершением второго этапа в развитии историографии. К этому времени уже имелся ряд теоретических и конкретно-научных достижений, в основном в фольклорно-этног-рафической сфере. Эти публикации, как правило, затрагивали конец XIX — начало XX вв. Их авторы пришли к выводу о существовании в то время у жителей заводов особого бытового уклада, имевшего, однако, сходные черты с крестьянским.

Третий этап историографии начался с 1970-х гг. и был ознаменован появлением монографических исследований по данной теме. В книге М.Ю. Крупянской и Н.С. Полищук, посвященной Нижнему Тагилу, впервые была сформулирована задача изучения культуры и быта горнозаводского населения Урала. Тематически замысел труда охватывал семью, семейный и материальный быт, общественную и культурную жизнь, и устнопоэтический репертуар нижнетагильских рабочих, хронологически — вторую половину XIX — начало XX вв. Показав роль рабочего класса в формировании культуры народа, авторы пришли к выводу, что он «не был простым разрушителем традиционных форм бытовой культуры», а являлся «средой, перерабатывающей элементы сельской и городской культуры». У тагильчан при взаимодействии традиций разных национальных культур складывался своеобразный культурно-бытовой комплекс, отдельные элементы которого имели различное происхождение. В одних областях жизни изменения заключались в утрате традиций и переходе к городским формам, в других наблюдалось переосмысление элементов традиционного и творческое освоение нового".

Вопросы материально-бытового положения рабочих вошли составной частью в исследования их «социального облика». Т.К. Гуськова включала в это понятие уровень сознания, культуру, психологию, бьгг и идеологию'4.

"Маслова Г.С., Станюкович Т.В. Материальная культура русского сельского и заводского населения Приуралья (XIX - начало XX в.) // Материалы и исследования по этнографии русского населения Европейской части СССР. Труды института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. М., 1960. Т. 57; Гуськова Т.К. Некоторые этнографические особенности населения б. Нижне-Тагильского заводского округа в конце XIX - начале XX в. // СЭ, 1958. Ns2; Гусев В.Е. Из опыта этнографического изучения рабочих старых заводов Южного Урала // Ученые записки Челябинского государственного педагогического института. 1956. Т. 1. Вып. 1.

"Крупянская В.Ю., Полищук Н.С. Культура и быт рабочих горнозаводского Урала (конец XIX - начало XX в.). М„ 1971. С. 242-243.

В трудах A.C. Черкасовой15, Т.К. Гуськовой16, Д.В. Гаврилова", М.А. Фельдмана18 тема была изучена с монографической полнотой, однако скорее с социальным уклоном. В работе О.В. Линник рассматриваются материально-бытовые условия жизни населения одного — Кыштымского — округа15.

Исследованием духовной культуры горнозаводского населения продолжали заниматься фольклористы. В книге А.И. Лазарева «Поэтическая летопись заводов Урала» получил обобщение «в историческом аспекте большой этнографический, фольклорный и краеведческий материал»20 .Работы А.И. Лазарева, В.В. Блажеса показали, что основой горнозаводского фольклора стало «смешение разнородных «поэтических стилей», занесенных сюда из разных ««областных центров» народного творчества», а развитие было обусловлено спецификой «духовного облика» рабочих Урала, детерминированного «особыми производственными и общественно-социальными условиями», которые меняли «все привычные крестьянские представления о жизни». Это положение позволило А.И. Лазареву поставить вопрос о соответствии «типу уральского рабочего человека» нового типа художественного мышления21.

С 1970-х гг. уральскими и сибирскими историками было уделено большое внимание исследованию старообрядчества. Рассмотрение его в качестве религиозной оппозиции, формы антифеодального протеста, классовой борьбы под религиозной оболочкой позволило исследовать многие аспекты духовной культуры. Раскол изучался в разных социальных средах и широком временном и территориальном контекстах. Тем не менее, в работах H.H. Покровского, Р.Г. Пихои, В. И. Байдина, А.Г. Мосина и других, коллективной монографии «Очерки истории старообрядчества Урала и сопредельных территорий», сборниках статей «Старообрядчество. История. Культура. Современность», «Старообрядческий мир Волго-Камья: Проблемы комплексного изучения», а также в

"Гуськова Т.К. Облик рабочих Урала // Российский пролетариат. Облик, борьба, гегемония. М., 1970.

"Черкасова A.C. Мастеровые и работные люди Урала в XVIII веке. М., 1985С. 157-158.

"Гуськова Т.К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX в. Челябинск, 1995. С. 201-201, 205.

"Гаврилов Д.В. Рабочие Урала в период домонополистического капитализма. 1861-1900. М., 1985. С. 295-296.

"Фельдман М.А. Рабочие крупной промышленности Урала в 1914-1941 гг. Екатеринбург, 2001. С. 125, 331.

14 Линник О.В. История уральской промышленности: Кыштымский горный

округ (1745-1900 гг.). Снежинск, 2003.

'"Лазарев А.И. Поэтическая летопись заводов Урала. Челябинск, 1972.

г,Блажес В.В. Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Ура-

ла. Свердловск, 1987; Лазарев А.И. Рабочий фольклор Урала. (Об основных

этапах становления и развития нового типа художественного мышления народа).

Иркутск, 1988.

книгах, посвященных центру уральского раскола — Невьянскому заводу, — содержится масса фактических данных и ценные теоретические наблюдения, касающиеся горнозаводского населения. Среди заводских старообрядцев дольше сохранялись традиционный костюм, запреты на употребление в пищу некоторых продуктов, курение и т.д., в их среде медленно распространялись городские формы культуры, уже в конце XIX в. характеризующие все горнозаводское население региона22 . Многими исследователями было показано, что старообрядчество не просто консервировало в себе достижения русской культуры XVII столетия, но и творчески развивало их, создавая новые оригинальные произведения23. С 1990-х гг. внимание также обращается на религиозную жизнь горнозаводчан других конфессий: православных и иеговис-тов-ильинцев (работы И.Л. Маньковой, A.B. Мангилевой, Д.Е. Хохолева).

К исследованиям духовной культуры примыкает изучение общественного сознания горнозаводского населения. Изучив общественно-политическую мысль трудящихся Урала, Р.Г. Пихоя пришел к выводу, что «завод навязывал иные масштабы, время, образ жизни и культуру»24. В.А. Шкерин рассматривал горнозаводской Урал как особое социальное пространство, в рамках которого исторически сложился свой образ жизни и соответствовавший ему тип общественного сознания рабочих, в основе которых лежал промышленный труд2*.

На специфику горнозаводского населения обратили внимание исследователи этнокультурной истории Урала. По мнению Р.Г. Кузеева, «длительное воздействие целого ряда специфических факторов (своеобразие природных условий горнолесного Урала, социального положения, образа жизни, в котором одинаково важное значение имели как работа на заводах, так и занятия сельским хозяйством, а нередко — промыслами и торговлей и т.д.) способствовало сложению горнозаводского русского населения в особую этнографическую группу». По доминирующему признаку он классифицировал ее как этносословную, однако подчеркнул, что формировалась она в результате смешения русских переселенцев из разных губерний и областей России; и в этом смысле являлась смешанной внутриэтнической. От более развернутых выводов Р.Г. Кузеев, к со-

22Черных A.B. Старообрядчество южных районов Пермской области в контексте этнокультурной истории // Старообрядческий мир Волго-Камья: Проблемы комплексного изучения. Пермь, 2001. С. 147.

"Покровский H.H. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян старообрядцев в XVIII в. Новосибирск, 1974. С. 189; Павловский Н.Г. Демидовы и старообрядчество в XVIII веке // Демидовский временник: исторический альманах. Кн. 1. Екатеринбург, 1994. С. 30-31.

"Пихоя Р.Г. Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII-XVIII вв.). Свердловск, 1987. С. 208.

иШкерин В.А. Социальное самосознание уральских рабочих первой половины XIX века (по материалам прошений). Дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1992. С.7, 122, 165.

жапению, воздержался, возможно, потому, что считал горнозаводское русское население в этнографическом аспекте слабоизученным26.

В своей статье «Традиционная русская культура в условиях горнозаводского Урала XVIII-XIX вв.» H.A. Миненко высказала мнение о том, что «в условиях горнозаводского Урала складываются две этнокультурные общности, базирующиеся на русских народных традициях. Одну из них составляли крестьяне, для которых главным источником существования оставалось сельское хозяйство. Формирование русской крестьянской этнокультурной общности на Урале в основном завершилось к началу XVIII в.; ведущее значение при этом имели традиции севернорусского происхождения. Вторая общность объединяла горнозаводское население Урала». Ее основу составляли среднерусские традиции27.

Таким образом, в историографии при изучении культурных реалий горнозаводского Урала наблюдается два различных подхода. Первый рассматривает развитие русской традиции в крае, сосредоточивая основное внимание на территории вообще (аналогично Русскому Северу, Сибири и другим регионам). В процессе расселения русского этноса на значительной территории, освоения им новых земель, становившихся частями единого государства, происходило воспроизводство определенных культурных традиций, сложившихся на первоначальной этнической территории. Традиционная культура русских под воздействием ряда факторов приобретала локальные областные особенности. К числу таких регионов относился и Урал, исследование которого с начала 1950-х гг. происходило в рамках программы изучения русской культуры предложенной специалистами Института этнографии имени H.H. Миклухо-Маклая: общность русской народной культуры на всей территории, заселенной русским народом, его этнокультурные связи с учетом миграционных движений. Изучение Урала — прежде всего культуры жителей его западных и северных районов, бывших мостом для переселения с Русского Севера в Сибирь (история заселения, занятия и хозяйственные традиции, жилые и хозяйственные постройки, одежда, семья, семейные отношения и семейные обряды) — и сопредельных территорий: Русского Севера и Сибири, позволило увидеть распространение и утверждение русской народной культуры на Урале в общероссийском контексте2' . В трудах Н.Г. Чагина на примере этнокультурной истории региона

2'Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. М., 1992. С. 275.

"Миненко H.A. Традиционная русская культура в условиях горнозаводского Урала XVIII-XIX вв. // Уральский исторический вестник. № 2. Культура провинциальной России. Екатеринбург, 1995. С. 31.

мНа путях из Земли Пермской в Сибирь: Очерки этнографии северноураль-ского крестьянства XVII-XX вв. М., 1989; Традиционная народная культура населения Урала. Пермь, 1997; Русский Север: этническая история и народная культура. XII-XX века. М., 2001; Этнография русского крестьянства Сибири. XVII -середина XIX в. М., 1981; Миненко H.A. Культура русских крестьян Зауралья. XVIII - первая половина XIX в. М., 1991.

17

конца XVI — первой половины XIX в., материальной культуры, мировоззрения и традиционной обрядности середины XIX — начала XX вв., прослежена преемственность русских традиций на Урале, соотношение традиций и новаций29. В коллективной монографии «Традиционная культура русского крестьянства Урала XVIII-XIX вв.» сделан вывод о многовариантности форм материальной и духовной жизни внутри региона в целом, отдельных его зон и районов, существовании устойчивых локальных особенностей, местных вариантов. Вместе с тем отмечен высокий уровень сходства в сферах культуры и быта различных уральских территорий. В этих работах показано, что в освоении края «сошлись северная, средняя, западная, южная и даже малая Русь»30. Условно этот исследовательский ракурс может быть назван «крестьянским», поскольку в поле его зрения в первую очередь оказывается крестьянство, а горнозаводское население учитывается наряду с другими социальными группами.

Второй подход — «производственный», приверженцы которого склонны подчеркивать в условиях Урала специфику всего «горнозаводского». Особенно он присущ фольклористам (в этой связи примечательно почти полное отсутствие исследований по фольклору уральского крестьянства). Уже название статьи H.A. Миненко «Традиционная русская культура в условиях горнозаводского Урала...» свидетельствует о возможности объединения этих двух подходов и рассмотрения развития русской культурной традиции в различных «средах». Так, автор рассмотрела ее в ходе крестьянского, а затем промышленного освоения. H.H. Алеврас развивает данный подход, считая, что горнозаводская культура формировалась «в результате переплетения устоявшихся традиций и новаций в ходе процесса европеизации и модернизации России». По ее мнению, горнозаводская культура — это особый мир социокультурных ценностей, уникальное явление, формировавшееся в переходную эпоху российской истории (с XVIII в.), в котором запечатлелся «общероссийский опыт драматического перехода от традиционного образа жизни к современному, от доиндустриального к индустриальному обществу». Горнозаводская культура формировалась как культура «горноокружной организации», что, по мнению данной исследовательницы, стало объективной основой ее локальности31. Тема локальности

29Чагин Н.Г. Культура и быт русских крестьян Среднего Урала в середине XIX - начале XX века (этнические традиции материальной жизни). Пермь, 1991; Он же. Мировоззрение и традиционная обрядность русских крестьян Среднего Урала в середине XIX - начале XX века. Пермь, 1993; Он же. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI - первой половине XIX века. Пермь, 1995.

"Традиционная культура русского крестьянства Урала XVIII-XIX вв. Екатеринбург, 1996. С. 8.

"Алеврас H.H. «Заперты мы на заводе»: локальный мир горнозаводской культуры дореволюционного Урала // Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX-XX веках. Челябинск. 2003. С. 58, 68-69.

18

присутствует и в диссертационном исследовании Т.А. Васиной, которая рассматривает Камские заводы в качестве «специфического вида поселений, обладающих своеобразием культуры и быта местного населения»3'. Намеченные в статьях H.A. Миненко и H.H. Алеврас пути более глубокого осмысления проблемы сделали возможным переход на принципиально новый уровень исследований, направленный на обнаружение в русской культурной традиции горнозаводской специфики.

Как самостоятельный предмет изучения культура горнозаводского населения Урала в историографии практически не рассматривалась. Так, в первом томе академической «Истории Урала...» признается значительное влияние, оказанное крупной горнозаводской промышленностью на развитие культуры края вообще. Однако среди феноменов, порожденных этим влиянием, названы заводская архитектура, новые народные художественные промыслы, устное поэтическое творчество уральских рабочих, о появлении же своеобразной культуры горнозаводского населения как целостности, элементами которой являются и зодчество, и фольклор ничего не говорится33.

■ Помимо этого культура горнозаводского населения как целостное явление оказалась разорванной между различными науками. Показателем чего стало растущее число специализированных исследований в рамках конкретно-научных дисциплин: фольклористики, архитектуры (работы Н.С. Алферова, P.M. Лотаревой, С.А. Деггерева, E.H. Бубнова), искусствоведения (труды Барадулина В.А., коллективные монографии об уральской и невьянской иконах). В силу естественной специализации истории, фольклористики, этнографии, архитектуры, искусствоведения сферы культуры чаще всего рассматривались ими как полностью автономные. Посвящая свои работы в основном отдельным конкретным вопросам, специалисты обходили вниманием проблему их интеграции в особый культурный контекст, порождавший их и, уже в силу этого, могущий сообщить о них больше, чем узкопредметный подход.

Культуре и быту горнозаводского населения Урала XVIII-XIX вв. посвящена обширная литература. Однако в большинстве своем ¿то или небольшие по объему работы, в которых проблема затрагивалась в самой общей форме или же исследования, рассматривающие ее отдельные аспекты. Лишь несколько монографических трудов посвящено непосредственно многоаспектному или комплексному анализу данной культуры, но на хронологически ограниченных отрезках. Изучались отдельные элементы системы расселения, домохозяйства, религиозности, однако вопрос о них как целостностях, культурных феноменах применительно к горнозаводскому населению не ставился. Семейные и празд-

иВасина Т.А. Камские горные и оружейные заводы во второй половине XVIII — первой половине XIX в. Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Ижевск, 2005. С.4.

"История Урала с древнейших времен до 1861 г. М., 1989. С. 459-460.

ничные ритуалы исследованы на единичных объектах. Из заявленной проблематики наиболее изученными являются фольклор и три элемента культуры жизнеобеспечения: жилище, одежда, пища, последние — на хронологическом рубеже XIX-XX вв. Само понятие культуры горнозаводского населения было проблематизировано на монографическом уровне единственный раз и в конкретно-историческом плане рассмотрено на локальном объекте — Нижне-Тагильском заводе — и на коротком хронологическом интервале. В ураловедении отсутствует цельное представление о культуре горнозаводского населения, скорее оно существует как данность, имеющая отношения ко многим интересующим исследователей проблемам. Историографический анализ свидетельствует о крайне неравномерной изученности данной темы и дает пока лишь фрагментарную картину — и тематически, и хронологически, и территориально.

В третьем параграфе «Источники» отмечается, что исследование культуры горнозаводского населения Урала потребовало обращения к практически всему видовому разнообразию источников нового времени. Наряду с делопроизводством следует назвать, справочные издания (адрес-календари и памятные книги уральских губерний), переросшую в статистику (как правило, земскую) учетную документацию (фискальный, административный, церковный учет населения, хозяйственных и промышленных объектов). Широко привлекалась дореволюционная периодика: центральная (художественно-публицистические журналы «Отечественные записки», «Современник», «Русская старина», «Русское богатство», «Исторический вестник», ведомственные издания «Горный журнал», «Журнал Министерства внутренних дел», специальные журналы, «Живая старина», продолжающиеся издания научных обществ и газета «Друг здравия») и периферийная печать (губернские и епархиальные ведомости, земские сборники, труды губернских ученых архивных комиссий, ежегодников и «Материалов» губернских музеев, изданий научных объединений, занимавшихся изучением местного края, например, «Записки Уральского общества любителей естествознания» и труды краеведческих обществ). Использовались также публицистические выступления (В. Белова, В. Немировича-Данченко, М.Я. Попова, P.C. Попова, Н.В. Реме-зова и др.), литературные произведения Д.Н. Мамина-Сибиряка и A.A. Кирпищиковой, а из источников личного происхождения — воспоминания. В меньшей степени привлекалось законодательство (проект Горного положения 1806 г., Горные уставы 1832, 1842, 1857 гг. штаты казенных заводов 1827-1829 и 1847 гг.) и актовый материал.

Однако наиболее приемлемым и результативным для изучения народной культуры способом сбора информации и универсальным первоисточником традиционно является развернутое описание, поэтому доминирующий информационный комплекс данного исследования сложился из описательных материалов, содержащихся во многих видах источни-

ков перечисленных выше. Жанр описаний включил в себя собственно этнографические, медицинские, церковные и отчасти производственно-экономические. Задача авторов этнографического описания состояла в освещении образа жизни населения определенной территории, основанное на принципах целостного по представлениям науки того времени описания, которое включало набор традиционных для классической этнографии и фольклористики тем: распределение народонаселения по племенам, наружность, занятия хозяйственные и промышленные, домашний быт, нравы и обычаи, обряды, поверья и предания, язык, «остатки старины». Программы медицинских — «медико-географических», «физико-медицинских», «медико-топографических» — описаний (С. Ловцо-ва, Я. Чистовича, И.И. Моллесона) также рассматривали «физический, умственный, нравственный, религиозный, экономический, социальный, политический, финансовый и прочий быт человека» только с точки зрения его опасности для здоровья. В основу церковных описаний были положены так называемые «Летописи церквей», по которым также можно было составить понятие об экономическом положении, быте и нравах населения.

В работе использованы описания следующих заводов и округов (тогда употребляется множественное число) Урала: Березовского (1881), Богословских (1848,1855), Васильевско-Шайтанского (1892, 1895), Верх-Исетского (1857), Верхне-Уфалейского (1849), Боткинского (1895), Де-дюхинского (1864, 1886), Екатеринбургских (1855), Ижевского (1876, 1877), Ирбитского (1862), Камбарского (1901), Камско-Вокинских (1855), Куш-винских (1839) и Кушвинского (1849), Лысьвенского (1858), Миасского (1856), Миньярского (1843), Мотовилихинского (1891), Невьянских (1855), Нижне-Сергинского (1866) Нижне-Тагильских (1855), Пермских (1859), Полевского (1894), Северского (1894), Симского (1843), Сысертского (1894), Суксунских (1859-1872), Уктусского (1865), Чермозского (1864, 1870, 1889), Юговского Кнауфа (1849). Часть из них не опубликована и находится в собраниях Архива Географического общества: фонды № 26 «Оренбургская губерния» и № 29 «Пермская губерния», Государственного архива Свердловской области (далее ГАСО): фонд № 101 «Уральское общество любителей естествознания» и фонд Р-318 «Уральская редакция истории фабрик и заводов», а также в фонде № 224 Государственного архива г. Шадринска.

Довольно рано наметилась специализация описаний: по народной медицине (П. Крылова, М.И. Мизерова и Н.Л, Скалозубова), народному акушерству (Д. Петухова и М. Белоголова) народному календарю (Н.Л. Скалозубова), народным верованиям (П.А. Шилкова, В.А. Попова), народным праздникам («Прокопьев день в Усолье», «Семик в Дедюхи-не»), отдельным семейным обрядам. В советское время традиция описаний получила свое продолжение. В рамках историко-бытовых экспедиций Русского музея были описаны Добрянский, Пожевской и Нижне-

Тагильский заводы. Описания заводов, например, Камбарского (1930 г.) продолжали появляться на страницах краеведческих изданий.

В своем развитии описательный жанр приобрел «путевой» характер (путевые очерки, заметки, записки, зарисовки, впечатления). На стыке путевого описательного и справочного жанров появились специальные путеводители. Сведениями о горнозаводском Урале особенно богат труд маститого фольклориста и этнографа, местного уроженца Д. К. Зеленина «Кама и Вятка. Путеводитель и этнографическое описание Прикамс-кого края». Много описательных отрывков содержится в неоконченном произведении знатока Урала Н.К. Чупина «Географический и статистический словарь Пермской губернии». Трансформации описаний свидетельствуют о создании оригинальной жанровой структурно-тематической модели, чрезвычайно компактной, интонационно емкой, формально стабильной и вместе с тем способной к изменениям, оказавшейся чрезвычайно привлекательной и удобной для конструирования различных текстов.

Столь же универсальным, но неструктурированным источником этнокультурных исследований являются автобиографии и воспоминания. Используемая в данной работе мемуаристика разделяется на две весьма специфические группы: воспоминания о детстве, проведенном в условиях горнозаводского Урала и воспоминания рабочих о дореволюционном времени, появившиеся после 1917 г.

Исследователи отмечают, что в «доописательный» период (ранее 1830-х гг.) приходится прибегать к единичным, а не массовым свидетельствам, не всегда имеющим четкую территориальную, хронологическую и социальную привязку. Использование в таком случае в качестве основного источника делопроизводства снимает подобные проблемы, поскольку эти источники относятся к массовым и имеют четкие привязки. В данной работе привлекалась учетная документация. Подворные описи, содержащие сведения о составе семьи, постройках, стоимости имущества, использовались при изучении жилища и домохозяйства. Из ревизских сказок и данных церковного учета была взята информация о структуре семьи, из ведомостей о количестве скота, посеянного хлеба и собранного урожая — об отраслевой структуре домохозяйства, из расчетных листов рабочих — о наборе основных продуктов питания. Штаты заводов и документы, связанные с их разработкой (например, «Изчисление, сколько каких именно одежных вещей, провианта и харчевых припасов нужным считается определить одному человеку семейному...») служат источниками при исследовании устройства домохозяйства, одежды и пищи. В правилах внутреннего распорядка пореформенного периода указываются праздничные дни и продолжительность отпуска на сенокос. Меры администрации в поддержку домохозяйства рабочих отражены в комплексе «пенсионных» дел. Переписка инстанций, распорядительная документация, материалы внутреннего письмо-

водства заводских контор («объявления», «доношения», «рапорты»), личные прошения содержат данные об индивидуальном каменном строительстве, снабжении работников спецодеждой, домохозяйстве. Сметы расходов на проведение праздников, распоряжения о приуроченных к ним благотворительных акциях, дела о возмущении по поводу работ в праздничные дни, прошения рабочих характеризуют праздничную культуру. Особенно широко в работе использованы делопроизводственные документы ГАСО, касающиеся промышленных предприятий: фонды Ниж-нее-Исетского (№ 28), Уктусского (№ 29), Верхне-Туринского (№ 627), Баранчинского (№ 630), Черноисточинского (№ 622) и Лайских (Мг 620) заводов, Екатеринбургского монетного двора (№ 56), Екатеринбургского (№ 25), Верх-Исетского (№ 72), Нижне-Тагильского (№ 643), Сер-гинско-Уфалейского (№ 14) округов. Уральского горного управления в целом (№24) и Канцелярии главного начальника уральских горных заводов (№ 43); а также фонд № 37 «Горного департамента» Российского Государственного исторического архива и материалы из фонда 350 «Ревизские сказки» Российского государственного архива древних актов. Церковное делопроизводство (фонд № 6 «Екатеринбургской духовной консистории», N° 607 «Выйско-Николаевской церкви Нижне-Тагильского завода» ГАСО) при выяснении «правильных лет» женихов и невест позволило уточнить обстоятельства проведения обряда крещения. Материал судебно-следственных дел взят нами из фонда № 12 «Екатеринбургский уездный суд» ГАСО. В обязательном порядке собираемому, информационному материалу в делах «о поджогах» относились сведения о расположении усадеб, жилищ и хозяйственных служб, утраченном имуществе, в делах «об окормлениях» (отравлениях) — обстоятельства подмешивания в пищу отравляющего вещества с упоминанием кухонной утвари, посуды, названием и способами приготовления различных блюд, иногда описанием пищевого рациона нескольких дней. При розыске пропавших выясняли, в чем они были одеты. Поиск краденого предполагал описание исчезнувшей одежды и мелкой утвари. Дела о «подкидишах» содержали полное описание «находки». Если в деле «был труп», то в описании «места преступления» (или нахождения тела) появлялся интерьер помещения (например, избы, сеней, горницы) или фигурировал погреб, баня, хозяйственная служба с указанием их устройства и размеров в вершках и аршинах. В обязательном порядке также прилагалось судебно-медицинское свидетельство, содержащее описание всего того, что на теле было надето. Аналогичным образом поступали при проведении эксгумации трупа. В делах, связанных с нарушением брачного законодательства (например, побег от мужа с последующим вступлением в брак), а также об убийстве незаконнорожденных встречаются отрывочные сведения о проведении семейных обрядов. В текстах допросов в качестве фоновой информации довольно часто упоминаются «одежные» вещи, продукты питания. Если происше-

ствие произошло в праздничное время или в ходе проведения семейного обряда (например, драка на девишнике), то в документах фиксировались фрагменты ритуалов. Подвергшись в начале нового времени значительным изменениям, судебно-следственные материалы в полной мере вобрали в себя черты, свойственные именно этому периоду расцвета делопроизводственной документации: рост количества свидетельств, при формализации и упрощении содержания отдельно взятого документа и, как следствие, унификация и стандартизация его данных. Единообразие, аналогичность и повторяемость содержания не означало при этом его идентичности, придавая высокую степень детализации и жизненности.

Многоплановость источниковой базы: использование наблюдений и аналитических замечаний многих авторов, представляет собой эффективное средство непосредственной оценки надежности и валидности полученных данных. Различия между ними предоставляют возможность для перекрестной проверки и уточнения сведений и, увеличивая инфор-мационую отдачу, обеспечивают более полное описание изучаемого явления. Гарантом достоверности является также использование серийных источников: серий описаний, серий судебных дел, серий подворных описей и ревизских сказок.

В данной работе ведущим типом источника, вокруг которого группируются остальные, для периода конца XIX — начала XX вв. являются полевые этнографические исследования, названные в историографическом разделе, для периода до 1830-х гг. — различного рода описательные материалы, для более раннего времени — делопроизводственные документы. Параллельный процесс — придание в ходе источниковедческого анализа историческим свидетельствам статуса этнографического источника, а этнографическим изысканиям — статуса исторического источника — формирует необходимую и достаточную информационную базу для историко-этнографических исследований.

Вторая глава диссертации «КУЛЬТУРА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ» посвящена изучению поселений, жилых и хозяйственных построек, одежды, питания и домохозяйства.

В параграфе «Поселения» прослеживается возникновение на Урале заводской (окружной) системы расселения, которая носила локально-дисперсный характер и имела свою специфику в типе заселения (завод — обязательно у пруда на реке, заводские деревни и села — на тракте, у завода, у пристани), в типе расселения (в соответствии с расположением промышленных объектов на территории округа), типе поселений (завод, заводские села и деревни, жители которых занимались обслуживанием металлургической промышленности края) и в форме поселений (наличие в застройке производственных, общественных и жилых зданий, выход производственных строений в центр поселений).

В качестве порождения окружной системы горнозаводское расселение складывалось параллельно с ней и явило свои развитые формы в

период конца XVIII — первой половины XIX вв. Для него было характерно универсальное взаиморасположение вышеназванных элементов в окружных границах, а также стандартный порядок в пределах поселений: трехмастное деление (производственные сооружения — общественные здания — жилые дома) и «привязка» в размещении прежде всего построек общественного назначения. Вектор распространения горнозаводской системы расселения задавался экстенсивным характером освоения не возобновляемых рудных и лесных ресурсов. Естественным следствием подобного развития была трансформация в течении XIX в. заводских поселков, подзаводских деревень, пристаней и селений в местах добычи руды в сплошной окружной поселенческий континиум. Одновременно с этим, особенно в пореформенный период, развитие поселений происходило в направлении все большей их урбанизации, повышения степени эстетической маркированности и благоустроенности. Заводское расселение следует считать промежуточным вариантом между городским и сельским. Оно было способом адаптации к определенным условиям среды. После истощения природных богатств, выразившееся прежде всего в том, что заводы «сильно обрубились» и совпавшее по времени с пореформенным периодом, началось закрытие предприятий. После закрытия производства заводские поселения стали терять своеобразие, превращаясь в сельские, либо в них набирали силу процессы урбогенеза.

Параграф «Жилые и хозяйственные постройки» посвящен анализу жилищной сферы. Здесь обращает на себя внимание «навязывание сверху» целого ряда нововведений, из которых только одно — унификация жилого фонда в конце XVIII — первой половине XIX вв. — нашло отклик у горнозаводских жителей. Патерналистские устремления XIX в.: возведение серийного жилья, переход к каменному строительству, имели узколокальный характер, часто были не подкреплены финансами и остались на стадии социальных экспериментов тем более, что противоречили народному художественному замыслу, чуждому тиражирования. Оставаясь постройками одного типа, дома горнозаводских жителей были не копиями, а вариантами друг друга. Характер и результаты такого варьирования раскрывают развитие «культуры жилища». На первых уральских заводах встречались одно-трехкамерные жилища, белые и черные избы, самцовые крыши. Распространение белых изб и стропильных конструкций в горнозаводских районах происходило быстрее (в XVIII — первой половине XIX вв.), чем в сельских. В основном этот процесс шел в форме спонтанной трансформации за счет факторов внутреннего развития. Эволюция комплекса жилых и хозяйственных построек во всех регионах и зонах горнозаводского Урала происходила под воздействием общих коренных социально-экономических преобразований, которые привели к усреднению потребностей населения и отразились в унификации, стандартизации, выработке общих черт в типах,

конструкциях и планировке. Природные условия края, оказались не настолько существенными, чтобы вызвать различие в типе жилища, ибо и ранее они влияли на него опосредовано — через тип хозяйства.

В пореформенное время эволюция жилища пошла по пути структурных изменений: от принципа функционального деления единого пространства избы по горизонтали и вертикали к разгораживанию помещения на отдельные части с выносом печи на середину или по линии пристройки к нему дополнительных срубов. Общим явлением стало выделение «чистой» половины, увеличения числа окон и размеров строений. Внешний облик домов стал разнообразнее и в связи с отменой снабжения льготной деловой древесиной приобрел характер социальнодифференцируе-мого признака. При всем многообразии типы жилищ, как и их планировка, исходили все таки из единых принципов построения и выполняли одни и те же функции. Виды, количество, структура и расположение хозяйственных построек и в пореформенное время продолжало соответствовать отраслевой структуре хозяйства населения.

Свидетельством усиления эстетической функции экстерьера жилища стала мода (с начала XIX в.) на наружную роспись. Однако, выглядевшие снаружи «вполне прилично, даже нарядно», дома имели внутри «те же полати, те же грубые деревянные лавки». На горнозаводском Урале имело место уже описанное на примере других культур явление: максимальное следование новым образцам было допустимо в наружных, служащих целям презентации, частях жилища, а по мере проникновения в более интимные сферы интерьера нарастало число традиционных черт. Однако в пореформенное время возобладало отношение и к предметам интерьера как показателям социального престижа. Усовершенствование отопительных устройств позволило не только белить, штукатурить, но и росписывать стены. Расцвет домовой росписи, а затем широкое распространение мебели в горнозаводских районах также наступило раньше (примерно с 1840-х гг.), чем в деревне. В целом культуре жилища горнозаводского населения Урала в ХУШ-Х1Х вв. были свойственны ранняя унификация (конец XVIII — первая половина XIX вв.) с последующим увеличением (в пореформенное время) многообразия форм и нарастание престижно-знаковой и эстетической функций.

Культура изготовления и ношения одежды горнозаводским населением анализируется в параграфе «Одежда». В целом эволюция материалов для изготовления одежды прошла следующие стадии. Пока (примерно до 1820-х — 1830-х гг.) импортные ткани не были вытеснены отечественной «мануфактурой», изменения происходили медленно и касались праздничного костюма или его наиболее значимых элементов (головного убора, аксессуаров). Появление дешевой (прежде всего хлопчатобумажной) российской продукции ускорило темп преобразований, позволив перейти на покупные материалы при изготовлении не только выходной, но и повседневной одежды. По сравнению с сельским окру-

жением данные процессы на заводах начались раньше (с 1830-х гг.) и происходили быстрее. Однако на периферии бурного развития оставались устойчивые традиции домашнего ткачества, необходимого для изготовления рабочей спецодежды.

В «кодексе ношения» одежды горнозаводского населения оказалась представлена другая характерная черта функционирования русского народного костюма — многие виды верхней одежды и обуви носили как мужчины, так и женщины. Остальная одежда и головные уборы имели четкие тендерные «привязки».

Замена национального костюма урбанизированным европейским платьем началась с 1830-х гг. На этом этапе наблюдалось использование заимствованной одежды согласно традиционным навыкам и появление смешанных форм костюма, сочетание деталей в которых было не произвольным, а определялось престижными закономерностями: нарядный аксессуар (галстук, жилет) соседствовал с традиционными предметами костюма. Параллельно распространению «немецкого» платья увеличивалось существовавшее издавна разделение на будничную-рабочую и праздничную-выходную одежду, которое приобрело в горнозаводской среде особую значимость. Пребывание в агрессивной производственной среде способствовало раннему появлению специального рабочего (защитного) костюма. Произошло выделение из повседневной одежды рабочей и превращение части ее в спецодежду. Напротив, ношение паль-мерстонов, кринолинов в пореформенное время подчеркивало нарочитое пренебрежение в выходном костюме заводчан прагматическими, трудовыми функциями. Размежевание между праздничной и повседневной одеждой имело не только резкие, но и тендерные различия. Мужской гардероб в отличии от женского шагнул далее в своем развитии и имел трехчастное деление: праздничная — будничная — спецодежда, а женский остановился на противопоставлении повседневная — выходная. Престижно-знаковая функция одежды проявлялась в горнозаводской культуре также прежде всего по «мужской линии», касаясь женщин только в случае «щегольства». Путь превращения утилитарных вещей в знак был проделан «наградными кафтанами» и «украшенными» запона-ми, которые указывали на социальное положение носителей.

В параграфе «Питание» показано, что особенности пищедобываю-щей стратегии и модели распределения пищи горнозаводского населения задавались производством. Во-первых, оно гарантировало создание условий для ведения приусадебного хозяйства, поэтому «потребительская корзина» жителей наряду с высокой товарностью характеризовалась присутствием натурального компонента. Во-вторых, снабжало главным продуктом питания — хлебом.

Основой рациона горнозаводского населения оставалась растительная пища. В XVIII — первой половине XIX в. он состоял из хлебобулочных, мучных и крупяных (каши, щи с крупой) изделий, огородных ово-

щей (особенно капусты) и корнеплодов (с XIX в. преимущественно картофеля), ягод и грибов. Широкое употребление имели молочные продукты, растительные жиры. Рыбу предпочитали мясу. Общерусские традиции питания в условиях горнозаводского Урала приняли вид иерархически-структурированного хлебно-молочно-рыбно-мясного «стола».

В конце XIX в. удельный вес этих продуктов в питании жителей практически не претерпел изменений. Хлеба из крупчатки, мясо, рыбы стали употреблять больше, однако они оставались престижными продуктами высокооплачиваемых квалифицированных рабочих. Наиболее распространенным напитком до конца XIX в. был квас, хотя с середины века он активно вытеснялся чаем. Расширение ассортимента употребляемых продуктов происходило за счет покупных и выращиваемых на собственном участке. В пореформенный период доля и разнообразие первых увеличивались быстрее. В это же время пищедобывающая стратегия претерпела наиболее серьезные изменения в связи с отменой «льготного провианта». Две инновации: картофель и чай, особенно успешно к концу изучаемого периода превратились в традиции. В пореформенное время оба продукта вошли в повседневное употребление и, следовательно, в основу системы питания. Расширение спектра питания происходило также за счет превращения «местных» блюд в общие для всего горнозаводского населения (самый наглядный пример — пельмени) и обогащения традиционной кухни заимствованиями.

Режим питания горнозаводского населения во многом зависел от распорядка рабочего дня. В домашних условиях рабочие, как правило, только ужинали, обедали и завтракали на производстве, принесенной из дома едой. Пиво и брага во многом считались «производственными» напитками, а рыба — (особенно соленая) «производственной» пищей. Значительно хуже сложилась ситуация с обеспечением питания в рабочее время на шахтах и рудниках. Работники довольствовались рудничной водой и сухоядением. Положение стало меняться с середины XIX в.: появились «артельные столы», доплачивались специальные «кормовые деньги», с 1870-х гт. на крупных рудниках спускали в шахту горячую еду в герметичных сосудах. Проблему доставки под землю чистой воды решить не удалось.

На протяжении всего изучаемого периода рацион горнозаводского населения оставался однообразным, щи и каша составляли его ежедневную пищу. Сохранялось разделение на постную и скоромную пищу, соблюдение постов. Обрядово-религиозные и бытовые, символические представления о пище во многом поддерживали традиционный характер питания — скудный в повседневной жизни и обильный при ритуальных и праздничных трапезах.

В параграфе «Домохозяйство» представлен анализ домашнего уклада горнозаводских жителей. Производство не нуждалось в «бесхозяйственном» пауперизированном населении, поэтому долгое время не

вытесняло домохозяйство как таковое, а переделывало его в соответствии со своими нуждами. Система доходов горнозаводского домохозяйства имела два главных источника: заводская зарплата и самообеспечение на основе льгот, предоставляемых заводом. Зарплата состояла из двух частей: денежной и натуральной. Выдачи наличными деньгами начислялись в зависимости от характера (квалификации) и объема выполненной работы. А натуральные (хлебом) обеспечивали семьям прожиточный минимум. Независимо от квалификации рабочие получали единую норму хлебного провианта — на взрослого два, на работающего подростка полтора, на ребенка один пуд хлеба в месяц (на казенных и ряде частных заводов провиант выдавался бесплатно, на большинстве остальных за неполную плату). Кроме выдачи хлебного провианта заводская администрация обеспечивала жителей усадебной землей, пашней, выгонами и сенокосами, предоставляла строевой лес, дрова, иногда уже построенное жилье. Она стремилась поддерживать домохозяйство также через систему социальной помощи, взяв на себя медицинские, образовательные и ряд других (прежде всего пенсионных) расходов.

Трудовым коллективом домохозяйства была семья. Чередование в семейном цикле двухпоколенных (супруги и их дети) и трехлоколенных (супруги и их женатый сын с детьми или супруги с детьми и одним женатым сыном) структур стало с XVIII в. устойчивой традицией, характерной для всего последующего времени. Постоянно сохранялась такая особенность горнозаводской семьи как ее неполнота: семьи, потерявшие кормильцев, составляли значительную группу. Численность семей была не велика (в среднем б человек) и также устойчива на протяжении изучаемого времени. Поскольку производство почти полностью забирало из домохозяйства мужскую рабочую силу, проблема рабочих рук решалась за счет труда женщин, подростков и престарелых.

Уже в начале XVIII в. сложилась отраслевая структура домохозяйства: земледелие, животноводство, промыслы. Ее характерной чертой стало развитое животноводство и приспособление полевого хозяйства к животноводческим нуждам (преобладание фуражных культур над продовольственными). В начале XIX в. наметилась дифференциация до-мохозяйств различных категорий работников. Наибольшее развитие оно получило у жителей «подзаводских» деревень, затем шло население заводов и промысловых поселков. В XIX в. полевое хозяйство сочеталось с активно развивающимся огородничеством. Как правило, усадебное хозяйство давало горнозаводскому населению «овощ», полевое — снабжало сеном.

Анализ функциональных взаимосвязей домохозяйства и заводского производства, по нашему мнению, существенно важен для понимания самой сути окружной системы. Менее всего их взаимодействие подчинялось принципу: конечный продукт одного — исходный продукт для

другого. Связи между ними были принципиально иного плана. Принадлежавшие округу земли и леса являлись одновременно средствами производства как для заводского, так и для домашнего хозяйства. В семье горнозаводских жителей происходило воспроизводство рабочей силы как для домохозяйства, так и для завода. Семейное хозяйство брало на себя заботу о лошадях, которые являлись тягловой силой и на заводских, и на домашних работах. Летом рабочим вынуждены были предоставлять оплачиваемый отпуск, считаясь с распорядком работ в домохозяйстве и останавливая ради этого (полностью или частично) заводское производство. Отраслевой структуре домохозяйства было невыгодно занятие хлебопашеством и большинство заводчиков вынуждено было взять на себя организацию снабжения горнозаводского населения главным продуктом питания — хлебом.

В ходе реформы 1861 г. льготное землепользование и лесопользование горнозаводского населения было отменено. Оно получило в бесплатное пользование усадьбы и, как правило, выгоны и покосы. Увеличение числа работающих женщин повлияло, но коренным образом не преобразило структуру рабочей силы домохозяйства. Мужчины оставались на производстве, а большинство женщин — в семье.

Главная тенденция пореформенного времени в развитии оплаты труда заключалась в увеличении денежной и сокращении натуральной ее части. С переходом к вольнонаемному труду заработки стали более дифференцированными и почти полностью выплачивались деньгами. Работники основных производств имели мало времени для прочих занятий, но высокая зарплата на заводе стала для них главным источником существования. Гибкий график работ вспомогательных производств позволял их рабочим уделять больше внимания сельскому хозяйству, торговле и промыслам. Низкие заводские заработки в этом случае играли роль дополнительного источника существования. Изменения в структуре доходов и отмена льгот ускорили наметившийся еще в дореформенное время, процесс размежевания домохозяйств горнозаводских жителей. Однако исчезновение горнозаводского домохозяйства или его превращение в домохозяйство крестьян и кустарей тормозила живучесть традиционных принципов взаимоотношений предприятия и рабочих. Производство продолжало выплачивать пенсии, предоставлять хлеб по фиксированной цене, льготную аренду земли, отпуск на сенокос, ссуды на обзаведение скотом и инвентарем.

Третья глава диссертации «ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА» посвящена изучению семейных обрядов, праздников, религиозных верований, фольклора.

В параграфе «Семейные обряды» рассматриваются ритуалы жизненного цикла семьи. Их анализ начинается со свадьбы, которая создавала новую семью, открывала ее жизненный цикл, затем рассматривается «рамочная» — родильная и похоронно-поминальная обрядность.

В зависимости от соблюдения церковных и народных обрядов заключение браков горнозаводского населения Урала XVIII — XIX вв. делилось на три категории: свадьба «добром», при котором совершалось венчание и весь комплекс свадебных обрядов, свадьба «убегом», когда ограничивались только венчанием и сводный брак раскольников, все церемонии которого проходили без участия церкви.

Предсвадебный цикл обрядов кроме сватовства включал в себя сговор, смотрины, рукобитье, просватание, обручение, подготовку приданого, девишник, вечери, посиденок. День свадьбы начинался сбором свадебного поезда у жениха и отправлением его за невестой, а затем на венчания в церкви, после которого новобрачные отправлялись в дом родителей жениха, где их торжественно встречали. Здесь происходили обряд «окручивание молодой», отправление молодых «на подклет», и свадебный пир. В конце XIX в. молодые стали оставаться с гостями до конца вечера. Утром второго дня следовала обрядовая баня, катание на лошадях, ряжение и другие «шалости». Свадебные гуляния могли продолжать три-четыре дня. К послесвадебным обрядам относились поездка к теще «на блины» и посиделки, которые устраивались для молодой.

«Беглые свадьбы» могли быть истинными и мнимыми и в XIX в. получили широкое распространение, особенно в районах «зараженных» расколом. Старообрядческий чин венчания от православного отличали обряд плетения косы невесте и участие поезжан (свахи, дружки) в самом ритуале. Торопливость, с которой игрались свадьбы у беглопопов-цев, послужила причиной совмещения отдельных этапов ритуала или даже полного их исчезновения. Изменения к концу изучаемого периода коснулись состава свадебных чинов: отсутствовал тысяцкий, роль дружки исполнял крестный жениха. С упрощением обряда стало сдержаннее его фольклорное оформление. В начале XIX в. в обиход раскольников прочно входит порядок заключения «бессвященнословных» (сводных) браков, с которыми власти активно боролись. Церемония сводного брака начиналась в доме невесты, где родители в присутствии свидетелей благословляли молодых, затем тоже повторялось в доме жениха. После чего подписывалось условие, называемое «Благопопечение родительское о детях».

Родильно-крестильные обряды горнозаводского населения характеризовались сокрытием времени и места родов по магическим соображениям, широким развитием магических приемов оказания помощи роженице повитухой во время родов. Однако, связанные и ними истязания и сильнодействующие средства (например, порох) к концу XIX в. постепенно исчезли из родовспомогательной практики.

Церковные обряды, связанные с появлением на свет новорожденного, начинались с «молитвы роженице» (имевшей очистительный характер), а заканчивались крещением. Без уважительной причины отказываться стать

восприемником было не принято, поскольку это считалось почетной обязанностью. Крещение на дому рассматривалось как исключение. При имянаречении старались руководствоваться святцами. Крестильный обед предполагал поздравление родителей с новорожденным, «бабью кашу», ритуальное кормление отца ребенка невкусной пищей. Ближайшее окружение приходило с подарками навещать родильницу. Заключительным обрядом, связанным с рождением ребенка было «размывание рук». Для матери и повитухи его проведение носило очистительный характер.

В похоронно-поминальной обрядности горнозаводское население придавало важное значение совершению предсмертных христианских таинств, извещению колокольным звоном о факте смерти, причитаниям над умершим, обычаям «первой милостыни» во время шествия похоронной процессии и «последней разлуки» в момент опускания гроба в могилу. Здесь существовала богатая поминальная практика, которая оказалась многообразнее церковных молитвословий о покойных и имела свои характерные черты. Так, она практически не ассоциировалось с ношением траура. Характерной чертой поминального культа была его связь с культом предков — поминовение «творили» по умершим родителям. Чаще всего оно выливалось в форму многочисленных трапез (третьего, девятого, двадцатого, сорокового дней после смерти и в ее годовщину) с обязательным присутствием нищих, пожилых людей и кое-где церковного причта, раздачей милостыни. Порядок поминовения конкретного человека накладывался на годичный круг поминовения всех усопших христиан: церковные «родительские» субботы и праздники (Пасха, Радуница, Троица, Семик). Пищевые ограничения, в том числе включавшие набор определенных ритуальных блюд, в течении XIX в. стали соблюдаться при проведении поминок менее строго.

Значительный вклад в развитие похоронно-поминальной обрядности горнозаводского населения внесли раскольники. Они старались избежать предсмертного общения с православным священником. Призвав наставника, они читали свои «кануны» над усопшим, пытались похоронить его на своем кладбище. Власти запрещали похоронной процессии староверов пение и осуществление собственных ритуальных действий. Избегая обрядов официальной церкви и надзора властей, они использовали для проведения похорон ночное время. На поминальном обеде раскольников подавалась исключительно постная пища.

При всем разнообразии семейных обычаев и обрядов основные их элементы и композиция у горнозаводского населения была однотипна с общерусскими. Смешение различных по происхождению вариантов, принесенных из разных мест являлось традиционным механизмом развития семейной обрядности. Творчество представителей различных конфессий в данной сфере можно рассматривать как более новационную черту. Не придерживающиеся официального православия конфессии отказывались от церковного обряда, создавая собственный сценарий.

Они могли экспериментировать с элементами народной обрядности, подражать официальной церковной или использовать церемонии регистрации актов гражданского состояния.

Семейная обрядность горнозаводского населения Урала оставалась также местом пересечения приватной и публичной сфер. В его среде наблюдалось разное отношение к структурным элементам обрядов, бывших явлением как общественного, так и семейного быта. В семейной обрядности как явлении духовной культуры действовала закономерность, уже описанная при исследовании элементов материальной культуры: общественная, общедоступная, более открытая для наблюдения сторона обряда менялась быстрее, чем ориентированная на семью, интимная его часть.

Семейные ритуалы приобретали не только обрядовый смысл, но стали восприниматься в своем общественном праздничном значении. Например, при отказе в середине XIX в. населения некоторых заводов от «плачей», свадьба стала превращаться в увеселительное мероприятие, праздник по поводу бракосочетания.

В параграфе «Праздники» рассматривается календарная обрядность (весенне-летняя — Пасха, Радуница, день святых мироносиц, с^мично-троицкие обряды, Иван Купала, гуляния на природе) и (осенне-зимняя — вечерки, святки, Крещение, Масленица), а также престольные, заветные праздники и братчины, торжества по случаю коронаций, дней рождений и именин царской семьи, корпоративные празднества при строительстве заводов и плотин, отправлении каравана («спишка»), юбилеи и дни рождения заводов и заводчиков. В горнозаводских районах на протяжении XVIII — XIX вв. одновременно действовало несколько традиций проведения праздника: продолжали развиваться церковная и народная, набирали силу официальная государственная и городская. Некоторые результаты их взаимного переплетения — благодаря расширению сфер воздействия, заимствованию элементов друг у друга — вполне можно рассматривать как новации. В итоге понятие «праздник» отличалось большим многообразием — оно включало в себя почти все Их виды известные в России: воскресенья, общинные (церковные, а также Святки, Масленицу, заветные, брачины) и семейные торжества, особо значимые ритуальные дни, гуляния-сборища, официальные гражданские, производственные. Но по отдельным районам, что в целом было характерно для России, наблюдалась «неоднородность праздничной картины».

Поскольку празднества являлись средством презентации, сама культура их проведения стала мощным проводником новаций. Новые виды развлечений, досуга, игры, одежды, пищи в первую очередь появлялись и апробировались в горнозаводской среде в «праздное» время. Новации были направлены на поддержания имиджа цивилизованности, обеспечивая экономическую и культурную притягательность горнозаводской культуры в отличии от сельской ППП'~ТРЧ('РПЛ1<Г'"

РОС НАЦИОНАЛ ЬИ вМБЛИОТЕКА

С.Нстср0ург «8 Ж «г I

> 'ШГ0Ф

Наиболее новационным в культуре праздников населения горнозаводских районов следует признать явление их десакрализации. Секуляризация стиля и функции праздников проявлялась в переходе от мифологического онтологизма к чистой эстетике. Вероятно, уже на протяжении XIX в. праздник стал восприниматься как игровое, эстетическое событие. Менялась психологическая доминанта праздничности, восприятие праздников как календарной вехи (непрерывный цикл производства не останавливался на праздничные дни). Достаточно рано (в XVIII в.) появились корпоративные праздники — дни рождения, с середины XIX в. к ним добавились юбилеи заводов, видимо, в XVIII в. возникли праздники, связанные с трудовыми процессами («спишка»). В процессе обмирщения времени и рационализации труда у заводчан появляется досуг, как его дополнение и противовес.

В конце XIX в. в особый праздничный сезон превратилось время сенокоса. Зарождение в горнозаводской среде Первомая надо признать успешной попыткой самовыражения социалистического рабочего движения. Данное заимствование привилось легко и прочно во многом благодаря наличию функционально сходного традиционного комплекса — в выходные дни конца апреля-мая издавна устраивались заводские маевки, бывшие формой воскресного отдыха и встречи с обновленной весенней природой. Двойственность Первомая, бывшего одновременно и торжеством и днем борьбы, придавала ему уникальный характер и особую эластичность, допускавшую различные формы выражения, сочетавшую развлечения и политические манифестации.

В параграфе «Религиозные верования» религиозный процесс анализируется по двум направлениям: эволюции собственно конфессиональной жизни и трансформации верований. На протяжении изучаемого периода религиозность оставалась динамично изменяющейся сферой культуры горнозаводского населения Урала, со временем, особенно в XIX в., приобретая тенденцию к ускорению темпов развития. Происходил непрерывный процесс возникновения «новых» вер, «ветвление» старых, ротация конфессий (оттеснение популярных ранее толков и направлений на периферию и, наоборот). Результатом подобного развития стало многообразие религиозного опыта и широкий спектр конфессиональных практик. Раскол прошел путь от взаимодействия беспоповщины (поморцев) с (бегло)поповщиной в первой половине XVIII в. к преобладанию с середины XVIII в. поповцев, которые в конце XVIII — начале XIX вв. переходят к беспоповщинской практике и оформляются в часовенное (или стариковщинское) согласие. На рубеже ХУШ-Х1Х вв. произошел раздел поморцев на брачников и безбрачников, в начале XIX в. появилось единоверие, а с середины — австрийское согласие. В XVIII в. на горнозаводском Урале встречались хлысты, в начале XIX в. — представители наиболее «вредного» направления данной секты — скопцы. Баранчинский округ с середины XIX в. стал родиной российского иего-

визма (секта «субботников»). Реформа 1861 г. породила секту «неплательщиков», приверженцы которой «убеждение, что платить податей не следует... обратили в религиозный догмат». При анализе конфессиональной сферы исследователь сталкивается с неустойчивостью конфессиональной принадлежности, довольно свободным переходом из одной конфессии в другую, конфессионально-смешанным составом семей. Конфессиональный «ландшафт» горнозаводских районов отличался явно выраженным старообрядческим и иеговистким присутствием.

В условиях освоения территории горнорудного Урала и строительства промышленного района, традиционные для земледельческого населения России представления о духах природы, «заложных» покойниках претерпели значительные изменения, оставшись, тем не менее, основой уральского пандемониума. Получивший здесь развитие, образ кладового-хозяина подземных недр оставался синкретичным. Его имя часто было производным от названия горы, он караулил ее сокровища и в принципе мог быть у каждого известного месторождения полезных ископаемых. При их разработке образ духа горы мог трансформироваться в хозяина шахты. В свою очередь сокровища не были привязаны к определенному месту и имели своего хозяина — Хозяина золота, меди, железа, олицетворявшего определенный металл. Наиболее разработанным в фольклоре оказался образ Хозяина шахты, который мог выступать под именем Горного, Горного духа, Горного батюшки. Практически у всех мужских персонажей имелись женские соответствие (например «горный батюшка» — «горная матка»). Сосуществование «общерусских» и «горнозаводских» представлений являлось не только свидетельством увеличения фонда верований, а пребывания народных обрядов, магических действий и их значений в непрерывном движении, их изменение, смешение, разрастание в зависимости от социальной среды.

Занятия горным делом и металлургией способствовали вытеснению прежде всего из сознания мужчин «общерусских» «суеверий» (феноменов порчи, кликушества), которые стали прерогативой женщин. Однако «свято место» не осталось «пусто». Наиболее прочно связанная с горнозаводским производством мужская часть населения стала создателем, и в большей степени по сравнению с женской носителем, промысловой магии и, связанных с ней представлений о рудах-эмбрионах, о плавке металлов как акте «творения», в основе которых находился архаический мифоритуальный комплекс рудокопов и металлургов. Последний, как известно, возник благодаря понятию рождения через жертвоприношение или самопожертвования Бога, в связи с чем идея жертвенности получила на горнозаводском Урале дальнейшее развитие. Расцвет промысловой магии коснулся всех отраслей горнозаводского производства. Как известно, подобная «избыточность» технологических процессов, включающих «лишние» операции (ритуалы, заклинания, представления), сопровождала добычу и обработку металлов с глубокой

древности. Поскольку участники производственного процесса облекали свои действия и реакции в древние мистические формы естественным образом, и не всегда подразумевая об этом, в условиях горнозаводского Урала, имело место спонтанное согласие между прошлым и настоящим (традиция), а не сознательная имитация прошлого.

В основе развития религиозного сознания населения оказывались новые духовные потребности, соответствующие горнозаводскому типу хозяйствования и сочетающие религиозность нового времени, свободную, и в своей основе индивидуальную, с архаическими верованиями. Наблюдатели не раз отмечали особый ментальный склад («этос») горнозаводского населения, явившейся следствием его профессиональной занятости. В символах и обрядах, сопровождающих металлургические работы, зарождается идея активного сотрудничества человека с Богом, представление о том, что своей работой он способен заменить природные процессы: усовершенствовать природу, ускорить ритм медленных хтонических созреваний. Идея продолжать и совершенствовать творение бога, была воспринята затем экспериментальной наукой и индустриализацией нового времени как миф об истинной миссии человека, заключающейся в изменении и трансформации природы. Этот потенциал, заложенный в древних верованиях горняков и металлургов мог стать основой слияния архаической и «новой» религиозности в умах горнозаводского населения Урала.

В параграфе «Горнозаводской фольклор» рассматривается развитие фольклора горнозаводского населения Урала, которое складывалось из трех составляющих: во-первых, сохранения традиционного общерусского фольклора, во-вторых, смешение традиций принесенных из разных областей, в-третьих, появления оригинального горнозаводского фольклора. Причина такого многообразия кроется в периферийном (менее жестком, более свободном) положении культуры горнозаводского населения края, благодаря которому его фольклор одновременно выступал сферой генерирования новых явлений и сохранения традиций.

Оригинальное творчество горнозаводского населения, является, пожалуй, наиболее ярким и всеобъемлющим примером адаптации в сфере духовной культуры. Продемонстрированный фольклорной традицией адаптационный потенциал обеспечил местному населению освоение горнозаводской среды обитания и показал в ней его собственное место. Приспособление к горнозаводским условиям привело к усилению реализма, который со временем (ближе к XIX в.) превратился в новый — зеркальный — принцип отображения действительности. Отношение к действительности, способы ее изображения стали иными. Горнозаводской фольклор именно изображал, а не невольно отображал весь быт рабочих, начиная с рудниковых песен XVIII в., в которых с помощью сухого, фактографического изложения обрисовывались бытовые подробности.

В качестве адаптационной реакции можно рассматривать присущую данному фольклору селективность, а именно направленность его внимания в первую очередь на все «горнозаводское». Окружающая действительность оценивалась с точки зрения ее значимости в промышленном развитии. Благодаря этому с XVIII в. стали появляться новые сюжеты о строительстве заводов, открытии и эксплуатации месторождений, родились специфические мотивы в широко распространенных топонимических, генеалогических, исторических преданиях, кладоискательских легендах, исторических, артельно-трудовых песнях, песнях беглых людей, возникла тема принудительного труда. Горнозаводским населением была создана своя система образности, в которую на правах героев наряду с «заводчиками», «жестокими управляющими», «справедливыми начальниками» и «народными заступниками» — «заводскими разбойниками» органично вошли зоо- и антропоморфные образы, олицетворяющие земельные богатства.

Попыткой приспособления к новым условиям была также бриента-ция фольклора горнозаводского населения на локальность, обеспечивающая прочную географическую привязку отражаемой им Действительности. Задачами адаптации — стремлением горнозаводского населения выжить в определенных социальных и производственных условиях — было вызвано и возникновение особой «тайной» сферы Горнозаводского фольклора: тайные сказы, песни, бывальщины, побаски. «Тайный» фольклор приИсковиков и кладоискателей (сообщавший приметы золота и сокровищ) отличался от такового в заводской среде. Для последнего была характерна острая социальная направленность. Таким образом, адаптация фольклорной традиции в горнозаводских условиях приняла системный характер.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ подводятся итоги исследования, делаются обобщения, рассматривается системная динамика культуры горнозаводского населения. Показано как она объединила в доминирующую модель, устойчиво проявляющиеся в ней и определяющие ее самобытность культурные черты.

Своеобразие культуры горнозаводского населения Урала Проявилось в двух направлениях — появлении собственных культурных феноменов и особенностях протекания в горнозаводских районах (по срокам, темпам, интенсивности) общероссийских культурных процессов. Последнее в сфере жизнеобеспечения проявилось в более раннем и интенсивном переходе к «правильной» планировке и к типовой застройке центра поселений, к белым избам и стропильным конструкциям крыш, к разгораживанию единого пространства избы на различные помещения, в замене русского костюма урбанизированным европейским («немецким платьем»), в увеличение ассортимента тканей фабричного производства, покупаемых пищевых продуктов, во введении в основу рациона картофеля, чая, отчасти сахара.

Расширение спектра религиозных верований за счет распространения раскола и сектантства наблюдалось в изучаемый период по всей России, однако в горнозаводских районах — признанных «гнездили-щах» старообрядчества — данный процесс получил более сильное выражение. В связи с распространением раскола и «новых» сект, например, возникновения иеговизма, на горнозаводском Урале происходило не умаление религиозных представлений и ценностей, а, наоборот, усиление религиозной направленности духовной культуры. С углублением религиозного чувства, наполнением его большим эмоциональным и личностным содержанием неканонические взгляды и представления, в том числе связанные с мифоритуальным комплексом горняков и металлургов, оказались представлены более весомо. Формирование нового отношения к празднику как к свободному времени, повлекшее за собой его десакрализацию и эстетизацию началось здесь раньше и происходило более быстрыми темпами. Если по всей России регуляция праздничного календаря под предлогом борьбы с праздностью началась в пореформенное время, то на горнозаводском Урале — буквально с периода строительства заводов и достигла здесь еще в крепостнический период достаточно острых форм. Использовать праздник в качестве инструмента решения социальных вопросов (что свойственно современной праздничной культуре) на горнозаводском Урале стали также довольно рано — с появлением корпоративных торжеств.

Поскольку горнозаводское производство, существовавшее на Урале ХУШ-Х1Х вв. в форме окружной системы, создавало «под себя» систему расселения и домохозяйство жителей, то эти, «переделанные» в связи с потребностями производства, культурные феномены с полным правом можно назвать «горнозаводскими» и считать специфическими проявлениями культуры горнозаводского населения. Горнозаводская система расселения имела особенности в типе заселения (завод — обязательно у пруда на реке, заводские деревни и села — на тракте, у завода, у пристани), в типе расселения (в соответствии с расположением промышленных объектов на территории округа), типе поселений (завод, заводские села и деревни, жители которых занимались обслуживанием металлургической промышленности края) и в форме поселений (наличие в застройке производственных, общественных и жилых зданий, выход производственных строений в центр поселений).

Во-вторых, культурное своеобразие проявилось в создании горнозаводского домохозяйства. Оно функционировало благодаря системе льгот, предоставляемых производством и «вписывалось» в окружную экономику благодаря смешанной денежно-натуральной структуре источников доходов и, ориентированной на животноводство, отраслевой структурой, которая в первую очередь была призвана обеспечивать горнозаводскую промышленность тягловой силой. Функционирование культуры жилища, одежды, пищи происходило в рамках домохозяй-

ства. В горнозаводском варианте культуры жизнеобеспечения оно выступало посредником между проводимыми в связи с появлением и развитием заводов, становлением окружной системы социально-экономическими преобразованиями (поскольку льготы были адресованы и предоставлялись семьям) и эволюцией основных элементов жизнеобеспечения. Не в последнюю очередь благодаря присущей ему специфике протекание общероссийских процессов в культуре жизнеобеспечения приняло на горнозаводском Урале форсированный характер.

Феноменом изучаемой культуры следует признать и возникновение горнозаводского фольклора. Став эффективным инструментом осмысления и приспособления к социально-производственным условиям горнозаводской среды обитания, он обрел собственный, характеризующийся реализмом, стиль, новые сюжеты, мотивы, темы, героев, образную систему.

Остальные сферы культуры приспособление к горнозаводским условиям охватило частично. В культуре жилища горнозаводская специфика нашла выражение в добротности построек (вместо изб — «светлицы», по выражению современника), попытках каменного и серийного строительства. В культуре одежды для нее было характерно появление спецодежды, в культуре питания — гарантированное снабжение хлебным провиантом и наличие приусадебного хозяйства.

В праздничной сфере адаптивной реакцией к производственной среде стало появление не только раньше, чем в других промышленных районах страны, но и в весьма своеобразной форме корпоративных праздников — дней рождений, юбилеев заводов, «спишки». Особенностью развития религиозности стало возникновение промысловой магии, направленной на преодоление тяжелых, опасных, временами непредсказуемых условий труда при добыче и переработке полезных ископаемых.

Изучение культуры горнозаводского населения Урала показывает, что в отдельном отличаясь или противореча целому, в главном она оставалась «согласующейся» с национальной культурой и продолжающей ее развитие. Обладая культурной самобытностью, она демонстрировала, однако, гораздо более высокую степень схожести, чем различия с этничной (в данном случае — русской) или общегражданской культурой (в данном случае — российской русскоязычной). Самобытность культуры горнозаводского населения Урала воспринимается не как деформация русской культуры, а как цельно организованный культурный контекст, «организатором» которого выступало горнозаводское производство. В качестве культурогенного начала оно представляло собой взаимодействие многочисленных сил и факторов, порождавших различные культурные явления. Расселение, домохозяйство и связанная с ним модель питания были производными от социально-экономического содержания окружной системы. Специфика условий труда породила необходимость спецодежды. Различные виды производственной деятельности

горнозаводского населения способствовали появлению корпоративных праздников, лежали в основе возникновения особых жанров и сюжетов горнозаводского фольклора, стали причинной развития промысловой магии и связанных с ней верований. Требования к уровню квалификации рабочей силы привели к привлечению на этапе формирования горнозаводского населения раскольников, что создало определенную конфессиональную обстановку. В основе эволюции культуры горнозаводского населения под воздействием производства лежал комплекс причин — прямых (примеры приведены выше), косвенных (приток старообрядцев на производство способствовал дополнительному разнообразию семейных ритуалов), близких (приезд Н.С. Ильина служить в Баранчинский завод сделал его «родиной» иеговизма), отдаленных (организация производственного процесса (прежде всего его непрерывный цикл) в конце концов изменила отношения к празднику, досугу вообще). Чаще всего изменения оказывались результатом воздействия нескольких причин. Особенность горнозаводского стиля в жилищах — добротность построек — порождена отводом округам богатых лесом дач и реализацией принципов патернализма, выразившихся в снабжении работников льготной деловой древесиной. «Промышленный патернализм» способствовал появлению на горнозаводском Урале корпоративных праздников («дней рождений» и юбилеев заводов), особых ритуалов, таких, например, как «жалование» «наградными» кафтанами. Доказательством «производственного» характера данной культуры служит появление у занятых в горнозаводском производстве мужчин спецодежды, «наградных» кафтанов, промысловой магии. Ориентация в ее развитии на мужчин проявилась также в выразительной и более динамичной эволюции мужского костюма, проделавшего путь от русского к западноевропейскому и обратно к русскому. Начиная с 1830-х гг., высокопрестижное заимствование — «немецкий костюм» — завоевывал популярность у все более широких (и социально все более низких) слоев горнозаводского населения, вытесняя свой традиционный «функциональный аналог». Сделавшись общей нормой и, соответственно, потеряв престижный ореол, он создавал предпосылки для повышенной социальной оценки и возрождения популярности почти исчезнувшего, ставшего редким, старого костюма. Пребывавший в относительном небрежении, русский костюм в начале XX в. вновь обрел престиж и вытеснил функционально и символически, предметы мужской одежды более «современного» происхождения». Такой круговорот являлся важным фактором, позволяющим культуре ассимилировать многократные заимствования и на протяжении длительного времени сохранять свою преемственность и самобытность, несмотря на интенсивность иных культурных влияний.

Обращение к истории культуры горнозаводского населения раскрывает процесс врастания в русскую почву крупной промышленности, в ходе которого происходило «окультуривание производства» — появ-

ление и разрастание вокруг него культурной среды. Культурные инновации, особенно в ранний период, прочно были связаны с промышленным патернализмом в его как государственном, так и частновладельческом вариантах. Многие культурные явления (например, связанные с домохозяйством) были закреплены законодательно. Значительную роль патернализм сыграл в становлении системы расселения. Власти и вла-Дч льцы были решающей инстанцией в определении места и времени строительства завода. Архитектурные комплексы в центрах заводских селений, увековеченные в памятниках заводчики были призваны стать наглядным выражением патерналистской практики. Власть прививала населению традиции государственных праздников, владельцы — празднование собственных именин и корпоративных торжеств. Борьба с расколом и сектантством была возведена в ранг государственной политики и от заводовладельцев по отношению к ней ожидали лояльности. Проводником патернализма «от культуры» явилась бюрократия в лице служащих казенных и частных заводов. В своем распоряжении онй имели арсенал следующих средств: запреты и противоположенные им поощрения, прямое вмешательство в жизнь горнозаводского населения и «личный пример». Под запретом находилась конфессиональная и обрядовая практика, прозелитизм старообрядцев и сектантов, «тайные» сказки и побасенки. В основном с помощью запретительных мер насаждали «правильную» планировку. Поощрялось каменное строительство, развитие отраслевой структуры домохозяйства. В последнем случае наблюдались и случаи прямого вмешательства. Благодаря личному примеру служащих к горнозаводскому населению проникали новинки в области питания, одежды, устройства жилища и интерьера, стандарты праздничного времяпрепровождения, новые веяния в религиозной жизни. Последние, о чем свидетельствует роль заводских приказчиков в распространении раскола, заводских служителей и даже священников в укоренении среди рабочих иеговизма, могли не совпадать с официальным курсом. «Попечительские отношения» признавали за горнозаводским населением роль объекта, а не субъекта культурных преобразований. Не спросив его желания и согласия, ему «внушалась польза» «хозяйской заботы». Используя язык принуждения как норму при разговоре с народом, власти и в дореформенное время вынуждены были время от времени идти на компромиссы, которые сказались на природе таких культурных феноменов, как горнозаводское домохозяйство или единоверие.

О цивилизующем влиянии уральского города на культуру горнозаводского населения говорить практически не приходится. Из двух городских центров, которые оказывали такое воздействие приблизительно на пять близлежащих заводов, можно назвать Пермь и Екатеринбург. Последний развивался как «горный» город. В отношении остальных официальных городских населенных пунктов скорее следует ста-

вить вопрос об обратном культурном влиянии заводских поселений. Однако несомненным проводником культурных инноваций были урбанистические элементы внутри горнозаводской среды — мещане и торговцы, жившие в заводских поселках. Наряду с престижными товарами, они поставляли горнозаводским жителям новые стандарты потребления, ценности и идеи.

В пореформенное время расстановка сил между агентами влияния изменилась. Государство и заводчики участвовали в культурном процессе лишь в самом общем виде. Акцент сместился на «общественность» в лице тех же служащих, священнослужителей, земских деятелей, интеллигенции вообще. Значимой продолжала оставаться мещанс-ко-купеческая прослойка. Роль принуждения и запретов резко упала, личного примера — возросла. Исчезло прямое вмешательство в жизнь населения. Наблюдался рост числа заимствований культурных явлений горнозаводским населением, а не навязывание ему их. Признание горнозаводского населения в глазах всех субъектом культурной жизни способствовало ускоренным темпам внедрения нового. «Просвещенческий» патернализм в культурной сфере оказался мало эффективным именно потому, что игнорировал волю горнозаводского населения как субъекта. Хотя он может записать на свой счет удачные инновации, например, «правильную» планировку.

«Новое» не появлялось с одинаковой скоростью во всех секторах горнозаводской культуры. Изменения в жилище и поселениях происходили более резким — скачкообразным — образом, нежели в одежде и пище, поскольку последние по своей природе более лабильны и гетеро-генны. В области питания традиционная специфика сохранялась дольше, чем в других сферах материальной культуры. Зональные различия (между Северным и Южным Уралом) в ней оказались существеннее, чем региональные, но проявлялись они не столько в трапезах и блюдах, сколько в продуктах и способах хранения. В структуре жилищного комплекса подобные различия были выражены явственнее, чем в поселениях. Асинхронность развития культуры горнозаводского населения приводила к увеличению ее внутреннего многообразия. Многоуровневая темпоральность изменений зависела также от ценностных, эстетических и сопряженных с ними знаковых и престижных функций. Благодаря им, особенно в пореформенный период и, в связи с развитием «культуры щегольства», одежда вышла в рекордсмены по темпам изменений. По мере развития культуры горнозаводского населения Урала и больше в пореформенное время наблюдалось не снижение, а повышение ритуально-знаковой нагрузки на компоненты культуры (пополнение ассортимента престижных блюд, усиление эстетической функции жилища, появление эстетической и престижной функции у центра поселения и даже у поселения в целом). Престижная цель деятельности горнозаводских жителей состояла в достижении не отличия, а подобия по принципу «как

у всех», «как у людей». Данная установка превращала пищу, одежду, жилище в статусные знаки равенства и способствовала унификации культуры. Проникновение заимствований в материальную и даже духовную сферу горнозаводской культуры подчинялось определенной логике: чем культурное явление было более открыто и общедоступно, тем больше оно имело шансов измениться и, наоборот: чем оно было интимнее, домашнее, тем больше оставалось в нем традиционных черт.

Изменения в культуре горнозаводского населения носили многоплановый, мультилинейный характер. В трансформациях системы расселения и домохозяйства наблюдался параллелизм, который выражал не столько их взаимозависимость, сколько причастность к их развитию окружной системы. Формирование данных явлений происходило на этапе ее складывания, в пореформенное время в связи с разрушением окружной системы начались процессы исчезновения горнозаводского домохозяйства и горнозаводского расселения, ознаменованные превращением первого в домохозяйство крестьян и переходом второго на путь сельского или городского типов расселения. Пища, одежда, все изучаемые сферы духовной культуры демонстрировали в развитии иную траекторию: растущее многообразие своих дифференцированных форм. Общее представление о пути развития культуры горнозаводского населения дает скорее эволюция жилища: первоначальная унификация культурных явлений сменяется последующим увеличением многообразия форм. Выстроить хронологию данного процесса можно лишь в общем виде. Поскольку некая повторяемость в развитии феноменов и сфер культуры трудно уловима на фоне различной скорости протекания одних и тех же фаз, наложение разных фаз друг на друга. Но несомненным хронологическим ориентиром выступает водораздел между до- и пореформенным периодом. Общая демократизация обстановки пореформенного времени, порождала поиск новых культурных ориентиров. Поскольку в периоды интенсификации культурной динамики отклонения от установленных в обществе норм учащались, то увеличение качественного разнообразия способствовало ускорению культурной жизни. Однако, получившие развитие в пореформенный период, инновации зародились в заводской среде намного раньше, начиная с 1830-х гг. Происходило «оправдание» новизны, возникло представление о допустимости и желательности перемен. Ощущение их губительности стало пропадать даже у раскольников. Люди, афиширующие кринолины и пальмерстоны, мыслили себя вне старого, более того, воспринимали его как худшее по сравнению с новым. Параллельно этому возобладало восприятие чужого как более правильного, лучшего по сравнению со своим. Барьеры между своим и чужим стали менее значимы. По разному в до- и пореформенный период проявляли себя процессы унификации и стандартизации. В пореформенное время они оказывали воздействие на культуру горнозаводского населения края не только на внут-риуральском (как в дореформенное), но и на общероссийском уровне.

Таким образом, культура горнозаводского населения оказалась сконструированной противоречиво. Ее историческая эволюция происходила неравномерно, могла быть обратимой, следствием чего стал возврат в пореформенное время от горнозаводской системы расселения к сельской и от горнозаводского домохозяйства к крестьянскому, а также ухудшение жилищных условий и возвращение «русского» мужского костюма. Сферы культуры выступали при этом как динамические реальности, конфигурации которых изменялись в ходе постоянной адаптации, в том числе и друг к другу. Проведенный нами анализ не во всем согласуется с традиционным видением развития культуры. В том числе он показывает, что культурная эволюция не совершалась в форме линейного перехода от старого к новому. Ее, скорее, следует рассматривать как сложный процесс переосмысления способов самовыражения. Изменения осуществлялись во многом в рамках «культуры престижа» на базе местных традиций и накопленного опыта.

Культура горнозаводского населения Урала в XVIII — XIX вв. являлась формой существования общерусской культуры в определенных истори-ко-географических и социально-производственных координатах. Ее следуют признать субкультурой — частью общей русской культуры, чья «система ценностей, традиций, обычаев присуща большой социальной группе людей» (горнозаводскому населению). К достижениям доминирующей культурной среды она добавляла новые, обнаруживающие в русской культурной традиции горнозаводскую специфику. Поэтому обладая высокой долей самоидентификации, она не воспринималась в качестве культуры Другого.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

* монографии:

1. Семья горнозаводского населения Урала XVIII-XIX веков: демографические процессы и традиции / РАН. УрО. Ин-т истории и археологии. Екатеринбург, 2001. - 197 с.

2. Горнозаводские центры и аграрная среда в России: взаимодействия и противоречия (XVIII - первая половина XIX века). М.: Наука, 2000. С. 137-194. (в соавт.)

* статьи, доклады, тезисы выступлений:

1. Брачные связи государственных крестьян Урала середины XVIII в. (по материалам Егошихинского завода). // Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма: Сб. науч. трудов. Екатеринбург: УрО РАН, 1992. С. 101-108.

2. Брачные связи приписных крестьян Урала (по материалам третьей ¡ревизии Егошихинского завода) // Аграрный рынок в его историческом развитии: Тез. докл. и сообщ. XXIII сессии Всесоюз. симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Свердловск, 24-27 сент. 1991 г. Вып. 2. М., 1991. С. 216-217.

3. Васильево-Шайтанский завод в историографии Урала II Культура и быт -горнозаводского населения Урала: Сб. материалов I-VI город, краевед, конф. «Шайтанские чтения», Первоуральск, 2002. С. 9-10.

4. Влияние заводского производства на семью и демографические процессы в деревне // Интеграция аграрного окружения в заводское производство (Урал и Западная Сибирь XVIII — первой половины XIX в.). Екатеринбург, 1995. С. 25-34.

5. Влияние организации горнозаводского производства на питание и одежду жителей // Общественное сознание и быт населения горнозаводского Урала (XVIII - начало XX в.). Екатеринбург, 2004.С. 94-110.

6. Горнозаводское население дореволюционного Урала как социокультурная общность // Вестник Тюменского нефтегазового университета. Региональные социальные процессы. 2004. № 3. С. 34-41.

7. Горнозаводское население Урала как этнокультурная общность // Урало-Сибирская научно-практическая конференция: Материалы докладов, 23-24 июня 2003 г. Екатеринбург, 2003. С. 167-169.

8. Горнозаводское производство на Урале как фактор культурогенеза (на примере культуры праздников XVIII — начала XX в.) Индустриальное наследие: материалы междунар. науч. конф., Саранск, 23-25 июня 2005 г. / редкол.: В.А. Виноградов (отв. ред.) и др. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2005. С. 248-254.

9. Документ 1786 г. и политика попечительства на частных уральских заводах в XVIII в. // Урал в прошлом и настоящем: Материалы науч. конф., Екатеринбург, 24-25 февр. 1998 г. Ч. 1. Екатеринбург, 1998. С. 229-231.

10. Домохозяйства населения Златоустовского округа на рубеже XVIII-XIX вв. (по материалам подворных описей) // Металлургические заводы и крестьянство: проблемы социальной организации промышленности России и Швеции в раннеиндустриальный период. Екатеринбург, 1992. С. 150-156

11. Домохозяйство в окружной системе горнозаводского Урала // Уральский исторический вестник Екатеринбург, 2004. С. 120-131.

12. Женское кликушество на страницах Пермских губернских ведомостей // Третьи Татищевские чтения: Тез. докл. и сообщ. 19-20 апр. 2000 г. Екатеринбург, 2000. С. 305-308.

13. Заводские поселки — особый тип уральских поселений XVIII — начала XX в. // Документ, архив. История. Современность: Сб. науч. тр. Вып. 3. Екатеринбург: Изд-eo Урал, ун-та, 2003. С. 66-87.

14. Календарные обычаи и обряды и подготовка молодежи к вступлению в брак (по материалам уральских заводов XIX — начала XX века) // Русская духовная культура Западной Сибири и Урала (проблемы филологии, истории, образования. Т. 2. Тюмень: Тюменский гос. ун-т, 1995. С. 141-145.

15. Кликушество глазами священника // Религия и церковь в Сибири: Сб. науч. ст. и докум. материалов. Вып. 8. Тюмень: МИ «Рутра», 1995. С. 103-111.

16. Культовые сооружения и места захоронения на горнозаводском Урале в XVIII-XIX веках // Религия и церковь в Сибири. Вып.9. Тюмень, 1996. С.3-11.

17. Культура горнозаводского населения Урала и духовенство: антропологический аспект // Известия Уральского государственного университета. № 29. Серия «Проблемы образования, науки и культуры». Екатеринбург, 2004. С. 51-58.

18. Повседневная жизнь горнозаводского населения дореволюционного Урала // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия. История России. М., 2003. № 2. С. 20-29.

19. Празднование дня святых жен-мироносиц в Березовском заводе: к реконструкции народного обрядового календаря // Культурное наследие Азиатской России. Материалы I Сибиро-Уральского исторического конгресса. Тобольск, 1997. С. 88-89.

20. Представления о смерти горнозаводского населения Урала XVIII — начала XX вв. в связи с условиями металлургического производства // Ежегодник историко-антропологических исследований 2001-2202. М„ 2002. С. 236-250.

21. Ревизские сказки уральских заводов второй половины XVIII в. как источник по истории семьи // Источники по социально-экономической истории Урала дооктябрьского периода. Екатеринбург, 1992. С. 49-56.

22. Русская культурная традиция на горнозаводском Урале // Общественное сознание и быт... С. 76-93.

23. Судебно-следственные дела как историко-этнографический источник (конец XVIII — середина XIX вв.) Н Документ. Архив. История. Современность. Сб. материалов регион, науч.-практ. конф. Ч. 1. Екатеринбург, 2000. С. 73-78.

24. Отношения уральских рабочих к нововведениям горнозаводской администрации: производственный и бытовой аспекты (первая половина XIX в.) // Первые Татищевские чтения. Тезисы докладов и сообщений. Екатеринбург: Институт истории и археологии УрО РАН; Уральский гос. университет им. A.M. Горького, 1997. С. 93-96. (в соавт.)

25. Традиционный уральский пандемониум // Урал — территория жизни: Материалы регион, науч.-практ. конф. Екатеринбург, 1996. С. 191-205.

26. Урало-сибирская «вещица»: историография и источники (XIX — начало XX вв.) // Русские старожилы. Материалы III Сиб. симпоз. «Культурное наследие народов Западной Сибири», 11-13 дек. 2000 г., Тобольск. Тобольск; Омск, 2000. С. 146-148.

27. Хозяйство уральских крестьян, занятых в заводских работах // Крестьяне на заводах. Урал и Западная Сибирь XVIII — первой половины XIX в.: Сб. науч. ст. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1996. С. 16-35.

28. Households, Families and Iron-Making // Iron-making societies. Early Industrial Development in Sweden ad Russia, 1600-1900. Oxford, 1997. P. 218-243. (в соавт.)

*

\

\

\

\

\

\ *

1

Подписано в печать 19.09.2004. Формат 60x84 V. Бумага Гознак. Печать на ризографе. Печ. л. 3,25. Уч.-изд. 3,06. Тираж 100 экз.

Банк культурной информации. 620026, Екатеринбург, ул. Р.Люксембург, 56. Тел./факс +7(343) 251-65-26.

»15350

РНБ Русский фонд

2006-4 15478

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Голикова, Светлана Викторовна

Введение.

Глава I. Методология, историография и источники

1.1. Методология.

1.2. Историографические проблемы исследования культуры горнозаводского населения.

1.3. Источники.

Глава II. Культура жизнеобеспечения

2.1. Поселения.

2.2. Жилые и хозяйственные постройки.

2.3. Одежда.

2.4. Питание.

2.5. Домохозяйство.

Глава III. Духовная культура

3.1. Семейные обряды.

3.2. Праздники.

3.3. Религиозные верования.

3.4. Горнозаводской фольклор.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Голикова, Светлана Викторовна

Активное промышленное освоение Урала в XVIII в. создало новую экономическую, социальную и культурную среду, получившую название «горнозаводской Урал». Его появление стало ключевым для кристаллизации регионального варианта социально-экономического развития. Значительную роль в выработке «уральской» идентичности сыграла культура горнозаводского населения. Являясь выразителем этой идентичности, она стала интеграционным механизмом, обеспечившим трансформационные процессы внутри нарождавшегося уклада жизни. Без изучения культуры горнозаводского населения Урала невозможно понять историю края в целом.

Поскольку культурное разнообразие возникает в результате приспособления к условиям существования социума и природы, постольку культуру горнозаводского населения можно рассматривать как адаптацию русской культуры к условиям горной и металлургической промышленности. Речь идет о развитии русской культуры через множащееся богатство реализуемых ею исторических возможностей. Изучение культуры горнозаводского населения дает возможность проследить, насколько оказались восприимчивы к изменениям под воздействием производства традиционные черты русской культуры.

Будучи продуктом культурно-исторического «исхода» из Европейской России, культура горнозаводского населения Урала не могла быть механически перенесенным «слепком», «бледным» подобием, маргинальным явлением «материнской» культуры. Этот оригинальный культурный импульс следует рассматривать не как внешний фактор, но как момент внутренней трансформации русской культуры. Следовательно, его изучение будет способствовать более полному воссозданию истории культуры России.

Наряду с этим исторический опыт культурной жизни горнозаводского края позволяет углубить наши представления о социокультурных аспектах становления и развития крупного производства как в национальном, так и в мировом масштабе. Его важным результатом стало появление «рабочей культуры». Такое исследовательское направление как «рабочая история» в последние годы осознало недостаточность изучения только рабочего протеста. Внимание было обращено на значимость в повседневной жизни и практической деятельности рабочих символических ценностей, обычаев, традиций. Культура рабочих -многоаспектная и обширная тема, в изучении которой необходимо идти по пути увеличения числа локальных, региональных исследований. Из их совокупности будет складываться объективное представление об этом сложном культурном феномене. Вкладом в его создание является и наше обращение к культуре горнозаводского населения Урала, рассматриваемой в качестве одной из «региональных культур рабочих»1.

Общественная значимость изучения культуры горнозаводского населения определяется вниманием наших современников к сохранению культурной памяти (традиции), где она предстает полным жизни, коллективным, органичным образованием, ставшим ключевым звеном в основе нынешнего регионального социума. В этом смысле горнозаводской Урал понимается как один из закономерных и естественных предшественников современного уральского региона.

ОБЪЕКТОМ данного исследования является горнозаводское население Урала, которое выступает участником культурного процесса - творцом и носителем горнозаводской культуры. Для определения принадлежности к этой культурно-отличительной общности нужно учитывать следующие критерии: проживание ее членов на территории горнозаводских округов и постоянное их участие в горнозаводском производстве, которое рассматривалось ими в качестве основного источника существования.

Наличие особого слоя населения, сформировавшегося на базе горнозаводской промышленности, сомнений у историков не вызывает. Однако занятые в ней люди, принадлежали к разным сословным группам и состав «горнозаводского населения» в различные хронологические периоды был не одинаков . Постоянные квалифицированные кадры металлургических заводов сложились в течении XVIII в. посредством переселения по указам казенных мастеровых, рекрутирования приписных крестьян, переводом «пришлых» в категорию «веч-ноотданных» и «сверстанных с крепостными» и подготовки специалистов из числа крепостных крестьян. В источниках XVIII в. обслуживавшее заводы население называли «мастеровыми и работными людьми»3. С отменой приписки и заменой приписных крестьян непременными работниками в начале XIX в. заводы получили постоянный контингент вспомогательных рабочих. В первой половине XIX в. в казенных округах работали государственные мастеровые и непременные работники, в последние предреформенные годы называвшиеся также урочными работниками. Посессионным округам могли быть предоставлены эти же категории трудящихся. Кроме них там были заняты, принадлежавшие заводчику, крепостные крестьяне. Владельческие (вотчинные) округа использовали труд крепостных крестьян, иногда их делили на категории постоянно работающих на заводе и подзаводских (использующихся на вспомогательных работах) крестьян. Во всех типах округов имелись также вольнонаемные работники различной социальной принадлежности.

Горнозаводской Урал не был монокультурным социумом. Его культурной мозаичности способствовали различные места выхода мигрантов: Русский Север, Поволжье и другие, которым, в свою очередь, была свойственна складывавшаяся веками культурная пестрота. Тем более, что переселения осуществлялись не на основе этнических групп. К местным уральским жителям, которые в основном были выходцами с Русского Севера, прибавились поселенцы из центральных уездов страны, Среднего Поволжья. В первой половине XIX в. мигрировать на Урал стали из южных губерний: Воронежской, Курской, Рязанской, Тамбовской. В Нижне-Тагильский округ переселяли украинцев4.

За 1719-1795 гг. (с первой по пятую ревизию) число мастеровых и работных людей увеличилось с 11,9 тыс. до 86,4 тыс. человек, то есть более чем в 7 раз. С учетом «женской половины» данная цифра удваивается, достигая примерно 200 тыс. жителей. Наиболее быстро эта категория населения росла в период строительного бума, когда на территории края появилось 70 заводов. К 1760-х гг. мастеровые и работные люди составляли около 11% населения Пермской и Оренбургской губерний. В последней трети XVIII в. численный рост группы несколько замедлился. В начале XIX в. доля мастеровых и «непременных» работников в составе населения Урала равнялась 8% (около 100 тыс. душ мужского пола). В 1861 г. к горнозаводскому населению относила себя десятая часть жителей края (300 тыс. душ мужчин, следовательно 600 тыс. всех горнозаводских людей). В действительности их численность была больше (скорее 700 тыс.), поскольку заводские владельческие крестьяне официальной статистикой не учитывались. В пореформенный период число горнозаводских жителей увеличилось до 1 млн человек. Из них в Пермской губернии проживало 664 тыс., в Уфимской - 125 тыс., в Оренбургской - 114 тыс., в Вятской - 97 тыс.5

Уже в XVIII в. на предприятиях черной и цветной металлургии и в золотопромышленности трудились рабочие 250 специальностей разной квалификации6. Особенностью производственного процесса являлось численное преобладание вспомогательных работников над основными. В железоделательном производстве их соотношение составляло 1 к 3-4. А медь плавила только десятая часть общего контингента заводских кадров . Тяжелый труд в «огненных цехах» был в состоянии вынести «совершенно особый тип заводского фабричного». К вспомогательным работникам относились те, которые «робили в горе», углежоги, «транспортные» рабочие, поденщики, «черноделы», не имевшие определенной специальности или менявшие ее с каждым годом, сплавщики, и другой «работный люд», занятый в «караванной операции» - отправке судов с готовой продукцией в Европейскую Россию. Служителей низшего, частично среднего звена, в отличии от высшего и заводовладельцев, также следует относить к горнозаводскому населению.

После падения крепостного права горнозаводской труд оставался основным источником существования «искусственно привязанного предыдущими историческими влияниями к горному промыслу, развитого им в исключительно одностороннем направлении» многочисленного горнозаводского населения8. И.Х. Озеров выражал сущность данного населения еще определеннее: «улитка, присосавшаяся к своему камню», «от которого не может оторваться»9.

Общие закономерности формирования заводского населения в крае, географическая близость заводов, контакты между заводским населением, противопоставление заводского населения крестьянскому» служат у специалистов основанием для рассмотрения его в качестве самостоятельного специфического участника исторического процесса в уральском регионе10.

ПРЕДМЕТ исследования - культура горнозаводского населения Урала, которая в качестве единицы культурного многообразия возникает в результате приспособления к социально-экономическим условиям горнорудной и металлургической промышленности. Поэтому из всего разнообразия определений культуры взято антропологическое, этнологическое ее понимание - как способа деятельности. Исследования, базирующиеся на положениях адаптивно-деятельностной культурологии, представляют собой попытки конструирования способа существования людей посредством их культурных практик. Поскольку окружающая среда имеет два измерения: предметно-вещественное и идеально-образное, люди адаптируются к ней в первом случае при помощи материальной культуры, во втором - духовной культуры. К материальной культуре относят сферы первичного производства и жизнеобеспечения. Производство, превратившееся на горнозаводском Урале в крупную промышленность, уходит за рамки нашего рассмотрения как предмет изучения, но постоянно присутствует в качестве определителя типологической характеристики культуры горнозаводского населения. «Воздействие горной промышленности, испытываемое культурой в целом» изучает даже особое научное направление - «горная этнография», которая показала, что горняки, металлурги-плавильщики и кузнецы в силу особых условий своего труда имеют специфические образ жизни и культуру11. С подобных позиций мы можем рассматривать культуру горнозаводского населения Урала в качестве варианта «горняцкой» культуры, возникшей в начале XVIII в. на «русском» субстрате.

Появление культуры горнозаводского населения Урала совпадает с новым

12 периодом в истории самой русской культуры . Петровские преобразования внедрили в культурное самосознание представление о коренном противостоянии между старой и новой Россией, об отсутствии между ними всякой культурной преемственности. Элементы такой преемственности вытеснялись на периферию научных интересов. Благодаря чему, по мнению В.М. Живова, практически не описанным остается эволюция «низового» сознания, которое не было статичным и включало в себя «своеобразную рецепцию» новой культуры. С его точки зрения, исследователями также игнорируется «старое» внутри «новой» культуры: «В центр внимания попадает лишь то развитие, которое декларируёт свою преемственность по отношению к петровским преобразованиям: связь этих новых традиций со старой культурой, декларативно отрицаемая. деятелями новой культуры, остается, как правило, затушеванной». Петровское царствование воспринимается как «подлинно культурологическая граница», жизнь допетровской Руси - «как этнически чуждый быт, противостоящий позднейшему «европейскому» и порождающий такое же чувство остранения, как и быт

1 Ч непросвещенных туземцев» . Расширение предметной области историко-культурных исследований за счет обыденной — наиболее массовой и постоянной сферы культурной жизни народа - покажет перипетии укоренения «нового» в толще культурной жизни, тем самым будет способствовать выявлению преемственности в развитии русской культурной традиции.

К числу наиболее массовых и постоянных сфер культуры, в которых эта традиция находила свое воплощение, следует отнести поселения, жилище, одежду, пищу, домохозяйство (представляющих культуру жизнеобеспечения). В духовную составляющую понятия культуры входили ритуалы, верования, фольклор. К ней традиционно относят процессы развития образования, просветительских учреждений, печати и тому подобное. На протяжении XVIII в. и, особенно XIX в., горнозаводское население сталкивалось с этими культурными явлениями. Однако они относятся к принципиально новому механизму распространения и передачи культурных ценностей, присущему современной культуре и исключены из данного исследования, поскольку главным способом сохранения и трансляции наиболее массовых и постоянных сфер культуры изучаемого времени являлась традиция.

ЦЕЛЬ диссертационного исследования - выявление особенностей эволюции русской культурной традиции в условиях промышленного освоения Урала XVIII-XIX вв. Для достижения поставленной цели необходимо реализовать следующие ЗАДАЧИ:

- проследить процесс формирования и развития горнозаводских поселений;

- определить общее и особенное в эволюции основных элементов культуры жизнеобеспечения горнозаводского населения - в устройстве жилища, одежде, пище;

- изучить состав, отраслевую структуру, механизмы функционирования домохозяйства (дворохозяйства) в условиях горнозаводского производства;

- выявить специфику трансформации ритуальной сферы: семейных обрядов и празднеств жителей горнозаводского Урала;

- обнаружить особенности в развитии религиозных верований горнозаводского населения края;

- проследить становление и динамику изменений горнозаводского фольклора.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ исследования - XVIII-XIX вв. Нижняя временная граница связана с началом строительства заводов (Невьянский, Каменский пущены в 1701 г.) и формированием горнозаводского населения.

Верхняя временная дата - рубеж XIX-XX вв. - ознаменовался фундаментальными изменениями, прежде всего в области промышленности: темпы ее развития заметно ускорились, а многие процессы перешли из латентного состояния в открытое. В полную силу заявила о себе вторая индустриальная революция, которая оказала влияние и на экономическое развитие России. Появились новые организационные формы, например, такие как, акционирование, монополизация, новые товары. Технические новшества активно внедрялись в быт, превращались в повседневность. Наряду с изменениями в экономике и общественно-политической жизни, отличительной чертой тех лет стали новые явления в области культуры. Приход стиля «модерн» чувствовался практически во всех сферах жизни, хотя внутренняя логика развития явлений культуры демонстрировала определенную инерцию. Для преодоления хронологической условности и учета инерционного протекания в XX в. процессов, зародившихся в более раннее время, при изучении культуры горнозаводского населения Урала целесообразно в отдельных случаях обращаться к материалам начала XX в., используя, укоренившееся в историографии, понятие «долгий XIX век»14.

ТЕРРИТОРИАЛЬНЫМИ РАМКАМИ работы являются районы расселения горнозаводского населения края - горнозаводские округа, состоявшие из одного или нескольких заводов. Большинство из них сформировалось на протяжении XVIII в. В первой половине XIX в. в уральских губерниях насчитывалось 47 округов, в период 1861-1917 гг. их число возросло до 56. Самой горнозаводской считалась Пермская губерния (в первой половине XIX в. 22 округа, во второй половине XIX - начале XX вв. - 31). Заводы также имелись в соседних с ней Вятской (6 округов) и Оренбургской (в первой половине XIX в. 19 округов). После ее разделения в пореформенное время на Оренбургскую и Уфимскую губернии, в первой находилось 9, во второй - 12 округов.

МЕТОДОЛОГИЯ исследования построена на принципе историзма и междисциплинарном подходе. Историзм предполагает рассмотрение культуры как процесса с учетом меняющихся контекстов. В данной работе процессуальность и и контекстуальная обусловленность исследуются с помощью теории «социального становления» П. Штомпки. Междисциплинарность обеспечивает стереоскопическое видение культурного процесса в единстве различных его сторон. Методологическую основу диссертации составляют историко-антропологический подход, адаптивно-деятельностная культурология и тради-циология. Изучение представлений, ценностных ориентаций требует применение средств из арсенала истории ментальностей, анализ процессов зарождения культурных явлений, изменений на символическом, знаковом уровне - обращения к микроистории. В комплексе с традиционными методами исторического анализа (описательным, сравнительно-историческим, историко-типологическим и историко-генетическим) они позволяют выявить реальное содержание культурного процесса.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА исследования заключается в том, что впервые на региональном (уральском) материале исследованы судьбы народной культурной традиции в условиях развития горнозаводского производства XVIII-XIX вв., охарактеризованы факторы, механизмы и результаты ее трансформаций, прослежено соотношение в культуре горнозаводского населения Урала общерусских черт и «регионально-производственной» специфики. В качестве источ-никовой базы использованы серии массовых первичных источников: описаний, судебно-следственных материалов, ревизских сказок, подворных описей, многие из которых впервые введены в научный оборот.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ Результаты исследования и введенные в научный оборот данные могут быть использованы при чтении вузовских спецкурсов, подготовке лекций, обобщающих трудов по истории и культуре Уральского региона. Опыт культурной истории горнозаводского населения края возможно также использовать в просветительских целях (для предотвращения межэтнических, социальных, конфессиональных конфликтов) и при прогнозировании социокультурного аспекта различных преобразований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Культура горнозаводского населения Урала XVIII-XIX вв."

Заключение

Своеобразие культуры горнозаводского населения Урала проявилось в двух направлениях - появлении собственных культурных феноменов и особенностях протекания в горнозаводских районах (по срокам, темпам, интенсивности) общероссийских культурных процессов. К феноменам относилась, во-первых, горнозаводская система расселения, которая имела особенности в типе заселения (завод - обязательно у пруда на реке, заводские деревни и села - на тракте, у завода, у пристани), в типе расселения (в соответствии с расположением промышленных объектов на территории округа), типе поселений (завод, заводские села и деревни, жители которых занимались обслуживанием металлургической промышленности края) и в форме поселений (наличие в застройке производственных, общественных и жилых зданий, выход производственных строений в центр поселений).

Во-вторых, культурное своеобразие проявилось в создании горнозаводского домохозяйства. Оно функционировало благодаря системе льгот, предоставляемых производством и «вписывалось» в окружную экономику благодаря смешанной денежно-натуральной структуре источников доходов и, ориентированной на животноводство, отраслевой структурой, которая в первую очередь была призвана обеспечивать горнозаводскую промышленность тягловой силой.

Возникновение горнозаводского фольклора, с более реалистичным способом отображения действительности, следует признать еще одним феноменом исследуемой культуры. Благодаря повышенному вниманию к социальным и производственным условиям горнозаводской среды обитания в народном творчестве появились оригинальные сюжеты, мотивы, темы, герои, образная система.

В культуре жилища горнозаводская специфика нашла выражение в добротности построек (вместо изб - «светлицы», по выражению современника), попытках каменного и серийного строительства. В культуре одежды для нее было характерно использование спецодежды, в культуре питания - гарантированное снабжение хлебным провиантом и наличие приусадебного хозяйства. В праздничной сфере - возникновение корпоративных праздников (дней рождений, юбилеев заводов, «спишки»), в развитии религиозных верований - создание промысловой магии.

Особенности протекания в горнозаводских районах общероссийских культурных процессов в сфере жизнеобеспечения проявились в более раннем и интенсивном переходе к «правильной» планировке и к типовой застройке центра поселений, к белым избам и стропильным конструкциям крыш, к разгораживанию единого пространства избы на различные помещения, в замене русского костюма урбанизированным европейским («немецким платьем»), в увеличение ассортимента тканей фабричного производства, покупаемых пищевых продуктов, во введении в основу рациона картофеля, чая, отчасти сахара. В связи с распространением раскола и «новых» сект, например, возникновения иеговиз-ма, на горнозаводском Урале происходило не умаление религиозных представлений и ценностей, а, наоборот, усиление религиозной направленности духовной культуры. С углублением религиозного чувства, наполнением его большим эмоциональным и личностным содержанием неканонические взгляды и представления, в том числе связанные с мифо-ритуальным комплексом горняков и металлургов, были представлены более весомо. Формирование нового отношения к празднику как к свободному времени, повлекшее за собой его десакрали-зацию и эстетизацию началось здесь раньше и происходило более быстрыми темпами. Если по всей России регуляция праздничного календаря под предлогом борьбы с праздностью началась в пореформенное время, то на горнозаводском Урале - буквально с периода строительства заводов и достигла здесь еще в крепостнический период достаточно острых форм. Использовать праздник в качестве инструмента решения социальных вопросов (что свойственно современной праздничной культуре) на горнозаводском Урале стали также довольно рано - с появлением корпоративных торжеств.

Изучение культуры горнозаводского населения Урала показывает, что в отдельном отличаясь или противореча целому, в главном она оставалась «согласующейся» с национальной культурой и продолжающей ее развитие. Обладая культурной самобытностью, она демонстрировала, однако, гораздо более высокую степень схожести, чем различия с этничной (в данном случае - русской) или общегражданской культурой (в данном случае - российской русскоязычной). Самобытность культуры горнозаводского населения Урала воспринимается не как деформация русской культуры, а как цельно организованный культурный контекст, «организатором» которого выступало горнозаводское производство. В качестве культурогенного начала оно представляло собой взаимодействие многочисленных сил и факторов, порождавших различные культурные явления. Расселение, домохозяйство и связанная с ним модель питания были производными от социально-экономического содержания окружной системы. Специфика условий труда породила необходимость спецодежды. Различные виды производственной деятельности горнозаводского населения способствовали появлению корпоративных праздников, лежали в основе возникновения особых жанров и сюжетов горнозаводского фольклора, стали причинной развития промысловой магии и связанных с ней верований. Требования к уровню квалификации рабочей силы привели к привлечению на этапе формирования горнозаводского населения раскольников, что создало определенную конфессиональную обстановку. В основе эволюции культуры горнозаводского населения под воздействием производства лежал комплекс причин — прямых (примеры приведены выше), косвенных (приток старообрядцев на производство способствовал дополнительному разнообразию семейных ритуалов), близких (приезд Н.С. Ильина служить в Баранчинский завод сделал его «родиной» иеговизма), отдаленных (организация производственного процесса (прежде всего его непрерывный цикл) в конце концов изменила отношения к празднику, досугу вообще). Чаще всего изменения оказывались результатом воздействия нескольких причин. Особенность горнозаводского стиля в жилищах - добротность построек - порождена отводом округам богатых лесом дач и реализацией принципов патернализма, выразившихся в снабжении работников льготной деловой древесиной. «Промышленный патернализм» способствовал появлению на горнозаводском Урале корпоративных праздников («дней рождений» и юбилеев заводов), особых ритуалов, таких, например, как «жалование» «наградными» кафтанами. Доказательством «производственного» характера данной культуры служит появление у занятых в горнозаводском производстве мужчин спецодежды, «наградных» кафтанов, промысловой магии. Ориентация в ее развитии на мужчин проявилась также в выразительной и более динамичной эволюции мужского костюма, проделавшего путь от русского к западноевропейскому и обратно к русскому.

Обращение к истории культуры горнозаводского населения раскрывает процесс врастания в русскую почву крупной промышленности, в ходе которого происходило «окультуривание производства» - появление и разрастание вокруг него культурной среды. Культурные инновации, особенно в ранний период, прочно были связаны с промышленным патернализмом в его как государственном, так и частновладельческом вариантах. Многие культурные явления (например, связанные с домохозяйством) были закреплены законодательно. Значительную роль патернализм сыграл в становлении системы расселения. Власти и владельцы были решающей инстанцией в определении места и времени строительства завода. Архитектурные комплексы в центрах заводских селений, увековеченные в памятниках заводчики были призваны стать наглядным выражением патерналистской практики. Власть прививала населению традиции государственных праздников, владельцы - празднование собственных именин и корпоративных торжеств. Борьба с расколом и сектантством была возведена в ранг государственной политики и от заводовладельцев по отношению к ней ожидали лояльности. Проводником патернализма «от культуры» явилась бюрократия в лице служащих казенных и частных заводов. В своем распоряжении они имели арсенал следующих средств: запреты и противоположенные им поощрения, прямое вмешательство в жизнь горнозаводского населения и «личный пример». Под запретом находилась конфессиональная и обрядовая практика, прозелитизм старообрядцев и сектантов, «тайные» сказки и побасенки. В основном с помощью запретительных мер насаждали «правильную» планировку. Поощрялось каменное строительство, развитие отраслевой структуры домохозяйства. В последнем случае наблюдались и случаи прямого вмешательства. Благодаря личному примеру служащих к горнозаводскому населению проникали новинки в области питания, одежды, устройства жилища и интерьера, стандарты праздничного времяпрепровождения, новые веяния в религиозной жизни. Последние, о чем свидетельствует роль заводских приказчиков в распространении раскола, заводских служителей и даже священников в укоренении среди рабочих иеговизма, могли не совпадать с официальным курсом. «Попечительские отношения» признавали за горнозаводским населением роль объекта, а не субъекта культурных преобразований. Не спросив его желания и согласия, ему «внушалась польза» «хозяйской заботы». Используя язык принуждения как норму при разговоре с народом, власти и в дореформенное время вынуждены были время от времени идти на компромиссы, которые сказались на природе таких культурных феноменов, как горнозаводское домохозяйство или единоверие.

О цивилизующем влиянии уральского города на культуру горнозаводского населения говорить практически не приходится. Из двух городских центров, которые оказывали такое воздействие приблизительно на пять близлежащих заводов, можно назвать Пермь и Екатеринбург. Последний развивался как «горный» город. В отношении остальных официальных городских населенных пунктов скорее следует ставить вопрос об обратном культурном влиянии заводских поселений. Однако несомненным проводником культурных инноваций были урбанистические элементы внутри горнозаводской среды - мещане и торговцы, жившие в заводских поселках. Наряду с престижными товарами, они поставляли горнозаводским жителям новые стандарты потребления, ценности и идеи.

В пореформенное время расстановка сил между агентами влияния изменилась. Государство и заводчики участвовали в культурном процессе лишь в самом общем виде. Акцент сместился на «общественность» в лице тех же служащих, священнослужителей, земских деятелей, интеллигенции вообще. Значимой продолжала оставаться мещанско-купеческая прослойка. Роль принуждения и запретов резко упала, личного примера - возросла. Исчезло прямое вмешательство в жизнь населения. Наблюдался рост числа заимствований культурных явлений горнозаводским населением, а не навязывание ему их. Признание горнозаводского населения в глазах всех субъектом культурной жизни способствовало ускоренным темпам внедрения нового. «Просвещенческий» патернализм в культурной сфере оказался мало эффективным именно потому, что игнорировал волю горнозаводского населения как субъекта. Хотя он может записать на свой счет удачные инновации, например, «правильную» планировку.

Новое» не появлялось с одинаковой скоростью во всех секторах горнозаводской культуры. Изменения в жилище и поселениях происходили более резким - скачкообразным - образом, нежели в одежде и пище, поскольку последние по своей природе более лабильны и гетерогенны. В области питания традиционная специфика сохранялась дольше, чем в других сферах материальной культуры. Зональные различия (между Северным и Южным Уралом) в ней оказались существеннее, чем региональные, но проявлялись они не столько в трапезах и блюдах, сколько в продуктах и способах хранения. В структуре жилищного комплекса подобные различия были выражены явственнее, чем в поселениях. Асинхронность развития культуры горнозаводского населения приводила к увеличению ее внутреннего многообразия. Многоуровневая темпоральность изменений зависела также от ценностных, эстетических и сопряженных с ними знаковых и престижных знаковых и престижных функций. Благодаря им, особенно в пореформенный период и, в связи с развитием «культуры щегольства», одежда вышла в рекордсмены по темпам изменений. По мере развития культуры горнозаводского населения Урала и больше в пореформенное время наблюдалось не снижение, а повышение ритуально-знаковой нагрузки на компоненты культуры (пополнение ассортимента престижных блюд, усиление эстетической функции жилища, появление эстетической и престижной функции у центра поселения и даже у поселения в целом). Престижная цель деятельности горнозаводских жителей состояла в достижении не отличия, а подобия по принципу «как у всех», «как у людей». Данная установка превращала пищу, одежду, жилище в статусные знаки равенства и способствовала унификации культуры. Проникновение заимствований в материальную и даже духовную сферу горнозаводской культуры подчинялось определенной логике: чем культурное явление было более открыто и общедоступно, тем больше оно имело шансов измениться и, наоборот: чем оно было интимнее, домашнее, тем больше оставалось в нем традиционных черт.

Изменения в культуре горнозаводского населения носили многоплановый, мультилинейный характер. В трансформациях системы расселения и домохозяйства наблюдался параллелизм, который выражал не столько их взаимозависимость, сколько причастность к их развитию окружной системы. Формирование данных явлений происходило на этапе ее складывания, в пореформенное время в связи с разрушением окружной системы начались процессы исчезновения горнозаводского домохозяйства и горнозаводского расселения, ознаменованные превращением первого в домохозяйство крестьян и переходом второго на путь сельского или городского типов расселения. Пища, одежда, все изучаемые сферы духовной культуры демонстрировали в развитии иную траекторию: растущее многообразие своих дифференцированных форм. Общее представление о пути развития культуры горнозаводского населения дает скорее эволюция жилища: первоначальная унификация культурных явлений сменяется последующим увеличением многообразия форм. Выстроить хронологию данного процесса можно лишь в общем виде. Поскольку некая повторяемость в развитии феноменов и сфер культуры трудно уловима на фоне различной скорости протекания одних и тех же фаз, наложение разных фаз друг на друга. Но несомненным хронологическим ориентиром выступает водораздел между до- и пореформенным периодом. Общая демократизация обстановки пореформенного времени, порождала поиск новых культурных ориентиров. Поскольку в периоды интенсификации культурной динамики отклонения от установленных в обществе норм учащались, то увеличение качественного разнообразия способствовало ускорению культурной жизни. Однако, получившие развитие в пореформенный период, инновации зародились в заводской среде намного раньше, начиная с 1830-х гг. Происходило «оправдание» новизны, возникло представление о допустимости и желательности перемен. Ощущение их губительности стало пропадать даже у раскольников. Люди, афиширующие кринолины и пальмерстоны, мыслили себя вне старого, более того, воспринимали его как худшее по сравнению с новым. Параллельно этому возобладало восприятие чужого как более правильного и лучшего по сравнению со своим. Барьеры между своим и чужим стали менее значимы.

По разному в до- и пореформенный период проявляли себя процессы унификации и стандартизации. В пореформенное время они оказывали воздействие на культуру горнозаводского населения края не только на внутриуральском (как в дореформенное), но и на общероссийском уровне.

Таким образом, культура горнозаводского населения оказалась сконструированной противоречиво. Ее историческая эволюция происходила неравномерно, могла быть обратимой, следствием чего стал возврат в пореформенное время от горнозаводской системы расселения к сельской и от горнозаводского домохозяйства к крестьянскому, а также ухудшение жилищных условий и возвращение «русского» мужского костюма. Сферы культуры выступали при этом как динамические реальности, конфигурации которых изменялись в ходе постоянной адаптации, в том числе и друг к другу. Проведенный нами анализ не во всем согласуется с традиционным видением развития культуры. В том числе он показывает, что культурная эволюция не совершалась в форме линейного перехода от старого к новому. Ее, скорее, следует рассматривать как сложный процесс переосмысления способов самовыражения. Изменения осуществлялись во многом в рамках «культуры престижа» на базе местных традиций и накопленного опыта.

Культура горнозаводского населения Урала в XVIII - XIX вв. являлась формой существования общерусской культуры в определенных историко-географических и социально-производственных координатах. Ее следуют признать субкультурой - частью общей русской культуры, чья «система ценностей, традиций, обычаев присуща большой социальной группе людей» (горнозаводскому населению). К достижениям доминирующей культурной среды она добавляла новые, обнаруживающие в русской культурной традиции горнозаводскую специфику. Поэтому обладая высокой долей самоидентификации, она не воспринималась в качестве культуры Другого.

Список научной литературыГоликова, Светлана Викторовна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Архив Географического Общества (АГО).

3. Ф. 26 (Оренбургская губерния). On. 1. Д. 16.

4. Ф. 29 (Пермская губерния). On. 1. Д. 11, 14, 17, 19, 22, 27, 29, 31.

5. Российский государственный архив древних актов (РГАДА)

6. Ф. 350 (Ревизские сказки). On. 1. Д. 1680.

7. Российский государственный исторический архив (РГИА).

8. Ф. 37 (Горный департамент). Оп. 5. Д. 169, 594, 1190; On. 11. Д. 418; Оп. 13. Д. 1032; Оп. 16. Д. 500.

9. Государственный архив Свердловской области (ГАСО).

10. Ф. 6 (Екатеринбургская духовная консистория). On. 1. Д.658; Оп. 2. Д. 396, 398, 399, 476, 480, 658.

11. Ф. 14 (Заводоуправления товарищества Сергинско-Уфалейского горного округа). On. 1. Д. 750.

12. Ф. 24 (Уральское горное управление). On. 1. Д. 22, 75; Оп. 2. Д. 312; Д. 1112, 1927; Оп. 11. Д. 24.

13. Ф. 25 (Главная контора Екатеринбургских казенных горных заводов). On. 1. Д. 355; Оп. 2. Д. 3206.

14. Ф. 28 (Нижнеисетский железоделательный завод). On. 1. Д. 1511, 1280, 1696.

15. Ф. 29 (Уктусский золотопромывальный завод). On. 1. Д. 14. Ф. 43 (Канцелярия главного начальника уральских горных заводов). Оп. 3. Д. 3, 7, 38.

16. Ф. 101 (Уральское общество любителей естествознания). On. 1. Д. 575, 578, 589, 623,732, 833.

17. Ф. 607 (Выйско-Николаевская церковь Нижнее-Тагильского завода). On. 1. д. 9, 54.

18. Ф. 620 (Лайская заводская контора). On. 1. Д. 181. Ф. 622 (Черноисточинская заводская контора). On. 1. Д.540. Ф. 627 (Верхнетуринский чугуноплавильный и железоделательный завод). On. 1. Д. 336,337, 1551,2045.

19. Ф. 630 (Контора Баранчинского железоделательного завода). On. 1. Д. 52. Ф. 643 (Управление Нижнетагильского и Луньевского горных округов наследников П.П. Демидова князя Сан-Доната). On. 1. Д. 105, 234, 235, 236, 242, 244, 245,249, 250,310.

20. Ф. Р-318 (Свердловская областная редакция «История фабрик и заводов»). On. 1. Д. 72, 79.

21. Государственный архив г. Шадринска (ГАШ).

22. Ф. 224 (Далматовский Успенский монастырь). On. 1. Д. 2494. Л. 7 об.1.. ПУБЛИКАЦИИ ИСТОЧНИКОВ

23. Бажов П.П. Малахитовая шкатулка. Сред.-Урал. кн. изд-во, Свердловск, 1969. 497 с.

24. Бажов П.П. У старого рудника // Уральский современник. 1940. №. 3. С. 179-199.

25. Бажов П.П. Уральские были. Из недавнего прошлого Сысертских заводов. Очерки: Уралкпига. Екатеринбург, 1924. 79 с.

26. Белорецкий Г. Заводская поэзия // Индустрия социализма. 1939, № 11. С. 41-43.

27. Бирюков В.П. Урал в его живом слове. Дореволюционный фольклор. Свердловск: Сверд. Кн. Изд-во, 1953.292 с.

28. Бирюков В. Уральская копилка. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд., 1969. 192 с.

29. Блинова Е.М. Сказы, песни, частушки. Челябинск: ОГИЗ, 1937. 286 с.

30. Были горы Высокой. Рассказы рабочих Высокогорского рудника о старой и новой жизни: Сверд. кн. изд-во, Свердловск, 1960. 455 с.

31. Воеводин Л.Е. 45 народных старинных песен в заводах Пермской губернии. Пермь, 1905.23 с.

32. Вологодский П.В. Две старинные песни, написанные со слов 60-летней крестьянки По-левского завода Афанасьи Ушаковой в 1871 г. Материалы к антропологии и этнографии Уральского края//Записки УОЛЕ. Екатеринбург, 1874. Т. 1. Вып. 2. С. 126-129.

33. Воспоминания академика Николая Ивановича Кокшарова, 1818-1859 гг. // Русская старина. 1890. №3. С. 601-628.

34. Генпин В. Описание уральских и сибирских заводов, 1735. М.: «История заводов», 1937. 613 с.

35. Даль В.И. Свадебные обряды в горных заводах (Урала) // Литературное наследство. Т. 79. Материалы из архива П.В. Киреевского. М., 1968. С. 450-504.

36. Демидовские заводы в описаниях Н.К. Чупина // Уральская старина: литературно-краеведческие записки. Вып. 3. Екатеринбург: Архитектон, 1997. С. 208-274.

37. Дмитриев А.А. Народное творчество в Билимбаевском заводе Екатеринбургского уезда Пермской губернии//Записки УОЛЕ. 1890-1891. Т. 12. Вып. 2. С. 1-11.

38. Дореволюционный фольклор на Урале / Собрал и составил В.П. Бирюков. Свердловск: ОГИЗ, 1936. 368 с.

39. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / Под ред. А.А. Горелова. (Полное собрание русских былин. Т. 1.). СПб.: Тропа Троянова, 2000. 432 с.

40. Дубленых В. Этнографическое описание о жителях Екатеринбургского участка середины XIX в. // Уральская старина: литературно-краеведческие записки. Вып. 4. Екатеринбург: Изд-во «Академкнига», 2000. С. 163-175.

41. Ермаков П.П. Воспоминание горнорабочего. Свердловск: ОГИЗ, 1947. 187 с.

42. Злоказов Л.Д., Семенов В.Б. Старый Екатеринбург. Город глазами очевидцев. Екатеринбург: ИГЕММО «Lithica», 2000. 608 с.

43. Калужиикова Т.И., Кесарева М.А. Песни старого Урала (Невьянский и Каменский районы Свердловской области). Екатеринбург: Банк культурной информации, 2001. 344 с.

44. Кирпищикова А. Порченая // Современник. Т. 111. 1865. № 11-12. С. 161 -254.

45. Кореванова А. Моя жизнь. М., «История заводов», 1936. 347 с.26.