автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Культурно-исторические аспекты повседневности

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Беловинский, Леонид Васильевич

Введение.

Глава I. Сущность и методы изучения истории повседневности.

1. Предмет и содержание истории повседневности.48 '

2. Место истории повседневности в системе гуманитарных наук.

3. Подходы к изучению истории повседневности.

4. Источники изучения истории повседневности.

5. Проблемы реконструкции культурных текстов исторических эпох.

Глава П. Проблемы структурирования истории повседневности.

1. Подходы к структурированинию культуры.

2. Основные подструктуры повседневности.

3. Иерархия структур повседневности.

Глава III. Динамика истории повседневности.

1 .Необходимые условия и формы исторической изменчивости повседневности.

2. Факторы и темпы динамики исторической изменчивости культур в поле повседневности.

Введение диссертации2003 год, автореферат по культурологии, Беловинский, Леонид Васильевич

Постановка проблемы. Представляется, что задачей современной отечественной исторической науки является создание комплексной истории нации, опирающейся на системно-целостное видение исторического процесса. Такая история может быть только полидисциплинарной, а полидисциплинарный синтез возможен лишь в культурно-исторически детерминированном человеке.

То, что в данном случае имеется в виду под комплексной, или тотальной историей, отнюдь не идентично известным в нашей стране многотомным академическим "Очеркам истории СССР", какое бы множество аспектов в них не включалось. По очень давней традиции, подкрепленной в XX в. советским менталитетом и всей мощью идеологического аппарата, в подобного рода сводных итоговых изданиях создавалась история государства. Речь идет не о т. н. государственной школе, как одном из направлений отечественной историографии, характеризующемся рядом формальных признаков. Просто, начиная с "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, история народа подменялась политической историей, историей государства, которая иногда, как у Карамзина, подменялась, в свою очередь, историей государей. Не стала исключением и "История русского народа" Н. А. Полевого, бывшая таковой лишь по названию. Мало чем отличалась и советская историография, только история государей сменилась историей руководящих органов страны, а точнее - историей партии и ее "исторических" съездов, определявших пути развития государства, как это ранее делали монархи. В советской исторической науке имел место стандартный набор тем и сюжетов по экономической и политической истории, описывавшихся по канонам, уставленным идеологическими органами от науки, и лишь редкие ученые 4 имели смелость выступать за рамки этой квази-истории. В целом имела место деперсонализация и дегуманизация исторических субъектов.

Между тем, история нации не есть история государства, чем или кем бы оно ни олицетворялось. История нации есть история людей, несомненно, зависящих от государства, испытывающих его давление, но живущих автономно от него. Но лишь в редких случаях в панораме исторического процесса можно обнаружить его главную фигуру - человека. Обычно он присутствует в ней номинально, как некое, лишенное индивидуальных и конкретных характеристик воплощение "классовых интересов", безликий носитель обобщенного понятия "народ", "крестьянство", "дворянство", "буржуазия" и т. д. Эксплуатировавшиеся долгие годы понятия "народные массы" или "эксплуататорские классы" абстрактны, лишены ментальных характеристик и не имеют связи с жизнью во всей ее полноте, сложности и противоречивости, не отражают всей конкретики социальной стратификации, которая определяет социокультурный облик страт. Обезличенность исторического процесса - один из самых серьезных изъянов современной отечественной исторической науки. История творится человеком и не должна рассматриваться в абстрагированных от него категориях. Французский историк Ж. Ле Гофф еще в начале 70-х гг. XX в. писал, что "анализ политической истории в категориях власти выходит и должен в интересах дела выходить за рамки, очерчиваемые при изучении политической истории в категориях государства и нации" (237, с. 18). Необходимо согласиться с этим мнением.

Но человек не просто обитает в этом мире. Он живет в некоей искусственно созданной им среде обитания, именуемой культурой. И главный объект изучения - это человек в культуре. Именно он придает конкретную окраску культуре, а не безликие и повсюду одинаковые классы или сословия. "Первой предпосылкой культуры является сам человек", -писал Г. П. Федотов (459, с. 162). Таким образом, история нации может быть 5 представлена как история национальной культуры, представляющейся в историческом бытии человека.

Однако, хотя история русской культуры изучается уже многие десятилетия, в этой сфере отечественной науки имеет место ряд особенностей, лишающих ее статуса общенациональной. Имеет место разрыв между ее теоретическим и конкретно-историческим изучением. Культурологами достигнут высокий уровень теоретических обобщений, выработана довольно полная система дефиниций, свидетельством чему является начало издания ряда словарей и энциклопедий по культурологии. В то же время историки культуры, за немногими исключениями, пользуются отжившим отраслевым подходом в сочетании с иллюстративно-описательным методом, ограничиваясь узким кругом сюжетов. В итоге, как уже давно писал Э. Маркарян, "Достаточно перевести. определение культуры . с уровня абстрактно выраженного принципа на уровень объяснений реальной историко-культурной действительности, как сразу становится очевидной его односторонность и явная недостаточность" (284, с. 106). Как во многих монографиях и очерках по истории культуры, так и, особенно, в учебной литературе и курсах лекций имеет место простое суммирование дифференцированно рассматриваемых компонентов культуры, признаваемых ее высшими достижениями. Круг рассматриваемых компонентов культуры обычно крайне ограничен, преобладает художественная, в лучшем случае гуманитарная культура, выступающая как аналог всей культуры. "Складываются" история литературы, искусства, к ним могут добавляться история просвещения, науки, реже - общественной мысли, иногда - материальной культуры, т. е. на первое место выступает гуманитарная составляющая истории культуры. При этом произвольно отбираемые компоненты культуры оказываются лишенными системных связей. По вполне справедливому замечанию М. С. Кагана, несмотря на давно уже начавшееся изучение истории культуры, "приходится признать, 6 что это наименее разработанная область культурологической мысли" и что "серьезным препятствием на этом пути стало укоренившееся с прошлого века разрозненное изучение истории отдельных форм культуры - философии, литературы, музыки, живописи, разных отраслей научного знания" (178, с. 318 ).

Сплошь и рядом историки культуры ограничиваются изучением памятников культуры, а иногда и того уже - ее шедевров, т. е. уникальных, единичных памятников; между тем, шедевры - явление только художественной культуры, которая есть лишь частный случай культуры вообще. Памятники же есть овеществленные "следы" культуры, тогда как культура - это постоянный процесс человеческого бытия.

В советской и постсоветской науке об истории культуры традиционно использовался аксиологический подход к культуре, как "совокупности материальных и духовных ценностей", причем под ценностями довольно узко понимался ограниченный набор "полезных" явлений, способствовавших социальному прогрессу, как он выглядел с марксистско-ленинских позиций. При этом динамика истории культуры трактовалась однозначно как прогресс. Впрочем, сходный подход, при иных критериях "полезного" был свойственен и позитивистской науке, а, в известной мере, и более раннему периоду науки, начиная с эпохи Просвещения. В результате культура в сознании массового человека, независимо от его социального и профессионального статуса ( а огромная часть преподавателей истории культуры, людей, в этой области нередко случайных, принадлежит к этому типу сознания), предстает как некое отвлечение от повседневного бытия человека, как Культура с большой буквы, возвышенное обобщение жизненной практики социума в идеях и образах. Воспринимаясь как нечто возвышенное, культура связывается с профессионализацией создателей ее ценностей и подготовленностью "потребляющих" эти ценности субъектов, как нечто труднодоступное и труднодостижимое. Это очень давняя 7 традиция. Французский историк Пьер Деке приводит характерный отрывок из рыцарского "Романа о Фивах" (рубеж XIII в.): "Пускай отсюда прочь идут те, чей удел - тяжелый труд: лишь клирик, рыцарь иль барон ценить поэзию рожден, а для виллана ритм стихов, что звуки арфы для ослов." (127, с. 53). Увы, это представление о культуре не просто не изжито до сих пор: даже такой крупнейший теоретик и знаток истории культуры, как Ю. М. Лотман, пишет об "антикультуре (? - JI. Б.) XX столетия", "мощным тараном" сексуальной революции "ударившей по вековому зданию культуры" (262, с. 8). В таком узком понимании все реальное многообразие культуры сводится к специализированности и элитарности. В центре внимания оказываются аккумулированные за века человеческой истории шедевры и их создатели и культура выступает как совокупность этих шедевров. Вне поля зрения остается значительная часть всей совокупности истории культуры, прежде всего та, которая, с позиций массового сознания, "не представляет ценности" или вобще к "культуре" не относится. Некоторые современные культурологи справедливо находят ущербным это традиционное "доминирование эстетических критериев и вообще выдвижение на первый план художественной культуры из всего ее массива"; так, по мнению Н. Г. Михайловой, подобная "позиция согласуется с практически-житейскими представлениями о культуре, воспринимает культуру как нечто высокое, прекрасное, вечное, восходящее к основам бытия, исполненное высоким смыслом. Принадлежность к культуре, подтвержденная мнением экспертов-специалистов, является гарантией высоких духовно-эстетических качеств объекта" (Народная культура в современных условиях, 10). Такой подход в конце концов неизбежно превращает культуры в некую "коллекцию шедевров". Из круга культурных явлений исключаются стереотипы человеческой деятельности и культурная традиция, множество иных явлений, относимых массовым сознанием к "некультурным", в том числе и целые субкультуры (например, субкультуры маргиналов). Человек, 8 овладевший некоей суммой культурных ценностей, преимущественно художественных и западноевропейских по сути и по происхождению, воспринимается как "культурный". Происходит отождествление культуры с образованием и воспитанием, а основная часть социума выступает лишь как потребитель фрагментов элитарной специализированной культуры. Имея в виду такие подходы, А. Моль писал: "Следует подчеркнуть, что глубокое расхождение между набором признаков, которые мы связываем с понятием культуры, когда говорим о ней, и тем, что на самом деле представляет собой культура общества в целом, особенно часто ускользает от нас. Мы считаем, что культура - это нечто более возвышенное, чем те ее крохи, которыми питаются массы, или что "культура" - это идеи, слова, произведения искусства, изобретения или книги." (303, с. 254).

Между тем, в реальности нет человека "вне культуры", "некультурного". Человек вне культуры - нонсенс, только биологический человек. Тем человек и отличается от любого иного биологического существа, что он "вокультурен", независимо от типа культуры, к которому он принадлежит. В качестве "второй природы" человека культура является глобальным социо-регулятивным механизмом, адаптирующим человека к условиям его бытия. Сожжение книг на кострах - такое же явление культуры, как и их создание. На исходе XX в. представления о культуре как совокупности вневременных, абсолютных и универсальных высших ценностей оказадись серьезно поколебленными. Для теоретиков культуры все это самоочевидно и уже не подлежит обсуждению, но, к сожалению, непонятно для значительной части практических работников "культурной сферы" и преподавателей истории культуры.

Понятие культуры как обобщенной категории, обозначающей содержание совместной жизни и деятельности людей, сразу же перечеркивает разделение людей на "культурных" и "некультурных" и требует отказа от "шедевроведческого" подхода к изучению истории 9 культуры. Традиционные "шедевроведческий" или даже "памятниковедческий" подходы разрушают связи и "внутри" истории культуры, и между историей как таковой и историей культуры, как наукой, рассматривающей ту же историю человечества, но в определенном ракурсе. В результате изучения отдельных фрагментов культуры вне их связи' мы имеем усеченную картину социокультурных процессов, лишенную системности, концептуальной упорядоченности, поскольку как бы отказываемся от целостного рассмотрения информационного пространства культуры. Практически все человечество остается вне истории культуры, если исключить тончайший слой создателей и потребителей "полезных" или "лучших" образцов культуры, ее шедевров. Ознакомление с такой историей культуры создает в представлении наших современников искаженную картину культурной жизни прошлого и порождает в современном обществе, обратившемся к поиску идеалов в прошлом, огромное количество мифологем. В результате самоограничения изучением выдающихся памятников культуры историки "за деревьями не видят леса", за памятниками, к изучению которых они обращаются, не видят процессов и их оснований. По словам одного из исследователей, "Старая культурная история, равно как и историческая социальная наука, отдающая предпочтение политической истории, не выработала всеохватного объяснения способов поведения в обществах прошлого, которое учитывало бы повседневную жизнь людей соответствующей эпохи" (132, с. 97). Задача историка культуры заключается именно в реконструкции процессов лишь с опорой на их результат - памятник, т. е. в реконструкции всего бытия человека. Магистральные культурно-исторические процессы самым непосредственным образом воплощаются в повседневном бытии современников этих процессов, воздействуя на это бытие, формируя его, и в свою очередь определяются им. Общественные процессы осуществляются в повседневных действиях людей, люди же участвуют в общественных

10 процессах, движимые повседневными потребностями, интересами, желаниями и пр. Связь между повседневным бытием и культурно-историческими процессами не очевидна, но именно в повседневных реалиях бытия следует искать воплощения этих процессов, ибо исторические процессы - это та часть повседневности, которая в силу разных причин приобретает наибольшую социальную актуальность. Кажущееся же отсутствие связей между культурно-историческими процессами и реалиями повседневной жизни может быть ликвидировано при системном подходе к изучаемому материалу.

Справедливость требует отметить, что охарактеризованные выше подходы к изучению истории, в т. ч. истории культуры, свойственны отнюдь не всей совокупности историков, как это будет видно из историографического очерка. Не только на Западе, десятилетия назад обратившемся к изучению истории ментальностей и истории повседневности, к "тотальной истории", создавшем "новую историческую науку" и "культурную историю", но и в России в этом плане достигнуты большие успехи. Но, к сожалению, значительная часть отечественных историков культуры по-прежнему бредет старыми испытанными путями, повторяя зады еще ученых эпохи Просвещения. Именно поэтому имеет место насущная задача ликвидации разрыва между теоретическими разработками в культурологии и конкретно-исторической исследовательской работой в области истории культуры, изживания отраслевого подхода в изучении истории культуры с использованием иллюстративно-описательного метода, ограничивающегося преимущественно художественной, или несколько шире - гуманитарной культурой, представленной наиболее выдающимися памятниками и их создателями, вычленения истории культуры с ее особым предметом из системы гуманитарных дисциплин. Это задача поиска новых подходов к изучению истории культуры, выработки инструментов, которые позволили бы перейти к исследованию и описанию

11 целостных историко-культурных процессов, ориентированных на главное в них явление - человека исторического.

Для разработки глобальной истории нации как истории ее культуры прежде всего необходима выработка "понятийной конвенции", соответствующей потребностям конкретно-исторической исследовательской и педагогической работы в области истории культуры, переводимости теоретических категорий на уровень этой практической работы. Требуется поиск такого уровня обобщения представлений о культурно-историческом процессе, который мог бы стать реальным основанием для построения одной из его возможных целостных моделей. Имеет место необходимость в разработке инструментария для изучения истории общества в ее различных аспектах. Такой инструментарий конкретно-исторических исследований должен служить для выяснения причинно-следственных взаимосвязей фактов и событий истории культуры с целью ее реконструктивного моделирования, создания одной из возможных функциональных моделей культурно-исторических процессов. Необходимы поиски принципов и методов построения системности и иерархичности в структуре изучаемого историками материала, способов разведения эмпирического описания истории культуры и моделирования всего комплекса этнически единого, но социально стратифицированного феномена, выявление принципов функционирования этой сложнейшей иерархической системы, одновременно работающей на национальную интеграцию и социальную стратификацию. Существует также необходимость создания механизма определения места истории культуры как самостоятельной науки, со своим предметом изучения, в системе гуманитарных наук.

Проблема поисков непосредственного содержания истории культуры, как это будет видно ниже, давно занимает историко-культурологическую мысль. Ряд отечественных и зарубежных историков прямо предлагает в качестве такого непосредственного содержания историю повседневной

12 жизни, в других же работах сам термин "повседневность" хотя и не употребляется, но ход рассуждений или подбор материалов по истории культуры таков, что можно смело утверждать: проблема изучения истории повседневности является актуальной. Но при отсутствии теоретической базы, которая охватывала бы все аспекты истории повседневности, мы обречены оставаться в рамках эмпирики, тогда как необходимо реконструктивное моделирование системы. Отсюда вытекает актуальность теоретического рассмотрения повседневности, в рамках которой и реализуется культура.

Степень разработанности проблемы и актуальность исследования. Вопрос о предмете и методе изучения истории культуры, ее месте среди гуманитарных наук, а также проблема изучения истории повседневности как непосредственного содержания культуры, давно, хотя и не всегда в четко сформулированом виде, стоит перед учеными. Как в прошлом, так и сегодня имеют место многочисленные попытки изучения истории повседневной жизни или отдельных ее сторон, то в виде истории интеллигенции, то в виде истории "культурных гнезд", то в виде истории быта. Но в целом подходы к изучению истории повседневной жизни на протяжение длительного периода имели место в рамках истории культуры.

Уже во второй половине XIX в. в России повседневность как самостоятельная категория действительности привлекла внимание такого выдающегося знатока национального прошлого, как И. Е. Забелин. Правда, в своих исследованиях он в основном ограничивался "домашним бытом" социальной верхушки допетровской России, но считал, что "домашний быт человека есть среда, в которой лежат зародыши и зачатки всех, так называемых, великих событий его истории, зародыши и зачатки его развития и всевозможных явлений его жизни." (154, с. 36.). Одновременно с Забелиным к повседневной жизни обратился другой историк такого же масштаба, Н. И. Костомаров, расширивший социальный круг исследования и

13 включивший в него широкие массы народа. Еще ранее их, в 1840-х гг., к изучению быта русского народа обратился А. Терещенко, а несколько позже - М. Забылин, но оба они обращались к повседневной жизни "народа", т. е. преимущественно крестьянства, тогда как Забелин и Костомаров сосредоточились в основном на социальной верхушке; но в целом их трудами оказалась охваченной вся совокупность нации. На рубеже XIX-XX вв. усиленное внимание ученых к истории общественной мысли привело к выходу их за эти рамки и изучению национального менталитета (хотя этот термин еще не был известен) и социальной психологии, в том числе в связи с историей быта. Прежде всего таковы труды М. О. Гершензона, особенно его "Грибоедовская Москва". Опираясь на совокупность писем частного лица, Гершензон показал историю общества как совокупность личных, индивидуальных судеб. Он писал: "Событие эпохи не только возникает из мелочей, из тончайших индивидуальных частиц,., оно также само дробится на миллионы частичных эпизодов: на переломы в судьбе множества отдельных лиц, на бесчисленные семейные потрясения и пр., и в каждом из таких эпизодов для умеющего видеть отражается весь состав "события". В том же 1914 г. Гершензон выпустил еще одну семейную хронику, "Декабрист Кривцов и его братья", построенную на бумагах семейного архива Кривцовых, но отразившую всю сложность и противоречивость целой эпохи в ее повседневности. До известной степени мы можем видеть в М. О. Гершензоне предтечу нового современного направления культурно-исторической мысли - микроистории. Значительный интерес с точки зрения подходов к истории повседневной жизни представляет и "История русской интеллигенции" Д. Н. Овсяников-Куликовского, где тип русского интеллигентного человека XIX в. выводится из литературных образов, взятых во всей полноте их бытия, как они вышли из-под пера русских литераторов. В той или иной мере коснулись проблем социальной психологии, выражающейся в повседневной жизни и создатели

14 марксистского литературоведения Г. В. Плеханов, Н. К. Пиксанов и П. Н. Сакулин; особый интерес с этой точки зрения представяет вышедшая в 1928 г. книга Пиксанова "Областные культурные гнезда". Но все они ограничивались преимущественно художественной литературой как историческим источником и обращались в основном к общественной мысли и психологии, ортентируясь на их социологический аспект. Впервые же комплексный подход к истории национальной культуры имел место на рубеже XIX-XX вв., когда появился фундаментальный труд П. Н. Милюкова "Очерки по истории русской культуры". Милюков далеко раздвинул понятие культуры за рамки только духовной культуры или только быта и нравов, включив сюда все стороны общественного бытия и указав на огромную совокупность факторов, детерминирующих характер культуры. Он последовательно раскрыл историю народонаселения, государственного строя, церкви, школы, литературы и т. д., при этом отказавшись рассматривать в качестве определющего фактора культурно-исторического процесса как только духовное начало, так и исключительно материальные потребности общества.

В 1920-х гг. среди историков школы И. М. Гревса укрепляется широкий подход к изучению истории культуры, который принимает формы изучения истории повседневной жизни человека. Наиболее заметные следы здесь, в силу разных обстоятельств, оставили О. А. Добиаш-Рождественская и Н. П. Анциферов. Однако насильственное уничтожение этой школы, как, впрочем, и ряда других направления русской исторической науки, надолго прервало изучение истории повседневности русскими историками, как и изучение истории культуры вообще. Когда же изучение истории культуры возобновилось в СССР с выходом в конце 50-х гг. многотомных академических "Очерков истории СССР", преемственность оказалась разорвана, традиции утрачены и советская наука вернулась на стезю

15 изучения отдельных, не связанных между собой компонентов культуры, преимущественно художественной и почти исключительно гуманитарной.

Направление, отмеченное именами П. Н. Милюкова и историков школы Гревса сопрягается с концепцией вошедших сегодня в оборот отечественной науки трудов философа и историка западноевропейского средневековья JI. П. Карсавина. По Карсавину, историческое исследование является синтезом уже по своей сути, как историко-культурологическое, ибо культура, - это "история целиком". "Содержание истории, - писал Карсвин, -развитие человечества, как всеединого, всепространственного и всевременного субъекта. Таким образом субъект истории - стяженно-всеединое. человечество. "Средний человек" и есть коллективная историческая индивидуальность, поскольку она берется в его стяжении." (185, с. 88-89, 99). В основу изучения всех проявлений исторического процесса Карсавин помещал социально-психологические факторы. "Если он (историк - Л. Б.) ничего, кроме цифр, не видит и не знает, он столько же понимает в истории, сколько понимал в музыке известный нам по басне слушатель соловья. И не развитие крупного землевладения, крепостнических отношений, не количество рабов является предметом истории, а то, что за всем этим скрывается, социально-психологическое" (185, с. 99-100). Карсавиным был поставлен вопрос о важности изучения материального бытия и повседневности как специфической сферы общественной жизни, синтезирующей и отражающей "нечто цельное и живое", присущее только этому конкретному времени, и была выдвинута, хотя и несформулирована, идея "глобальной истории". Впрочем, глубокий анализ карсавинской концепции истории сделан А. Л. Ястребицкой, к статье которой "Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике", помещенной в альманахе "Одиссей" за 1991 г., можно отослать читателя.

16

При всех издержках советской науки об истории культуры, в ней обнаруживается ряд примечательных и самостоятельных явлений, не связанных с общей тенденцией. Выдающимся явлением в изучении истории культуры и именно истории культуры как истории повседневности в различных ее проявлениях, стало научное творчество М. М. Бахтина. Им была поставлена задача изучения человека через всю совокупность культурных текстов, рассматривавшихся с точки зрения семиотики как системы знаков. Примечательным явлением было обращение Бахтина к праздникам, как "второй жизни народа", на первый взгляд выпадающим из повседневности, но на самом деле являющимся неотъемлемой частью этой повседневности и ее порождением.

Новая тенденция просматривается в трудах ряда российских археологов, этнографов и историков, сформировавшихся в основном в довоенный период и обращавшихся к русскому средневековью. В частности, она наличествует в некоторых работах А. В. Арциховского, Н. Н. Воронина, авторов фундаментального труда коллектива ученых, вышедшего в серии "Археология СССР" - "Древняя Русь. Город, замок, село". Одним из примечательных явлений своего времени стала книга Б. А. Романова "Люди и нравы Древней Руси", созданная еще в 30-х гг., несомненно, в русле того направления, которое было отмечено именами Гревса и Добиаш-Рождественской. Это была одна из первых попыток полидисциплинарного исследования, хотя в основном и опиравшаяся на литературные тексты, едва ли не первая попытка историко-культурного синтеза, где широко представлена социокультурная стратификация домонгольской Руси. Прямо вписываются в изучение истории русской повседневности многочисленные работы этнографов, посвященные крестьянскому жилищу, костюму и всей материальной культуре русской деревни, а также анализу фольклора и психологии русской деревни. Основы этой работы были заложены еще в дореволюционный период деятельностью Императорского Русского

17

Географического общества и трудами членов Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. Прежде всего следует отметить многочисленные книги популярного этнографа и бытописателя С. В. Максимова, охатившего всю народную жизнью от трудовых процессов до условий каторги й ссылки, включая верования и фольклор; так, всесторонне было описано крестьянское бытие в известнейшей книге "Куль хлеба и его похождения", появившейся еще в 1873 г. Комплексное, систематическое описание повседневности крестьянина стала прекрасная, но к сожалению почти неизвестная современным исследователям книга О. П. Семеновой "Жизнь Ивана", изданная малым тиражом ИРГО в 1914 г. Последними по времени комплексными исследованиями повседневной жизни русской деревни стали книги Н. А. Миненко "Живая старина. Будни и праздники сибирской деревни в XVIII - первой половине XIX в.", М. М. Громыко "Русская деревня" и носящая лирико-поэтический характер книга В. И. Белова "Лад", переизданная в 2000 г. под названием "Повседневная жизнь Русского Севера", и ряд других; не со всеми оттенками этих книг, продиктованными увлеченностью авторов, можно согласиться, но некоторые крайности не умаляют огромного значения этих книг. Нужно подчеркнуть, что тематика работ исследователей народной жизни была значительно шире понятия "этнография" и включала, например, изучение круга чтения крестьянства и отношения к книге и школе, правовых представлений крестьянства и т. д. Однако деятельность этнографов дореволюционного периода нельзя считать чисто "исторической", поскольку они работали с "живым" материалом, подлинной, а не исторической повседневностью народа. Их труды все же следует относить к кругу источников, а не к историографии. Напротив, этнографы советского периода всматривались в уже ушедшую в прошлое народную повседневность. Но этнографические исследования повседневности ограничены рамками крестьянской жизни. Эта ограниченность в значительной мере снимается фундаментальными

18 исследованиями М. Г. Рабиновича, который рассматривал русскую культуру "как синтез культурных достижений города и деревни, как результат многовековой совместной деятельности всего народа - горожан и сельских жителей <.> Почти каждое явление материальной культуры, общественного и семейного быта горожан коренилось в крестьянском быту, но серьезно перерабатывалось в городах и снова возвращалось в сельскую местность значительно измененным" (370, с. 3, 266). Но с сожалением приходится отметить, что отдельные разделы книг Рабиновича неравноценны и зачастую автор внимательнее рассматривает более ранний материал, до XVII в. включительно, а применительно к более позднему времени сбивается на скороговорку. Наконец, необходимо отметить появление фундаментальнейшего синтетического труда группы этнографов - ученых Института этнографии РАН "Русские", где рассматривается повседневность как города, так и деревни, как в дореволюционный, так и в советский период, причем во всех ее аспектах.

Само понятие повседневности у отечественных историков, занимавшихся историей русской культуры, не прозвучало. Но подходы к изучению истории повседневности все же имеют место. Особо необходимо отметить основополагающие труды приобретшей широкую известность татртусско-московской семиотической школы и прежде всего ее признанного главы - Ю. М. Лотмана. В многочисленных "Трудах по знаковым системам" содержится ряд работ, в том или ином масштабе освещающих проблемы этнографии, истории костюма, театра, танца, быта как системы. Правда, это лишь фрагменты истории повседневности, не сведенные воедино. С этой точки зрения показательными являются выходящие в серии "Язык. Семиотика. Культура" объемистые тома под общим заголовком "Из истории русской культуры". Основную часть их объема занимают разнородные и написанные в разное время статьи, посвященные культуре того или иного периода в разных ее проявлениях.

19

Этим подборкам статей предпосылаются открывающие каждый том обширные работы крупных ученых, характеризующие данный период истории культуры в целом. Весь набор публикуемых материалов таков, что в комплексе освещается именно история повседневности, хотя единой, системной картины нет, так что весь комплекс издания можно рассматривать как подготовительные материалы к разработке истории повседневности. Практически к истории русской повседневности как системы в большей или меньшей мере обратились в 60-е годы Ю. М. Лотман, А. М. Панченко, Б. Ф. Поршнев, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский и др., ранее выходившие работы которых помещены в охарактеризованных выше сборниках. Лотман трактует культуру в расширительном смысле, именно не как традиционную историю совокупности шедевров и их творцов, но как повседневность и творцов, и потребителей их творений, как единую ткань исторической жизни, включая сюда и ментальность эпохи, и многие черты быта, знатоком которого он был. К сожалению, взгляд Ю. М. Лотмана ограничивается преимущественно "пушкинской" эпохой и сравнительно узким кругом людей, а именно "пушкинским" кругом, то есть речь идет почти исключительно о среднепоместном дворянстве и дворянской аристократии, о социальной и интеллектуальной элите.

Хотя по истории культуры России было издано довольно много литературы, в том числе солидных монографических исследований, все они в той или иной степени решали задачу в традиционном ключе, практически не обращаясь к повседневности. Лишь «Очерки русской культуры XVIII века», созданные коллективом ученых МГУ, отличаются почти исчерпывающей полнотой освещения культуры; однако здесь отсутствует принцип единства материала. В выходящих сейчас «Очерках русской культуры XIX века», уровень комплексности и единства характеристик значительно выше. Вплотную подошли к воплощению принципа единства и системности истории культуры Б. И. Краснобаев и В. В. Познанский.

20

Познанский одним из первых в советской науке положил в основу единства культуры социальную психологию (понятие ментальности тогда еще не получило гражданства в советской науке) и обратился к социокультурному состоянию русского общества. Использование в качестве интегрирующего начала в истории культуры социальной психологии характерно также для работ Б. И. Краснобаева и С. С. Дмитриева.

С 70-х гг. XX в. идет и активная разработка теоретических проблем истории культуры. По вопросу о предмете истории культуры в 1977 г. в журнале "Вопросы истории" и в 1979 г. в журнале "История СССР" прошли дискуссии. Получили развитие идеи решающей роли в развитии культуры самого человека, культуры как качественной характеристики общества, преемственности как специфической функции культуры, поиска генерализующих факторов и, в связи с этим, важной роли мировоззрения. В 1983 г. в Новосибирске состоялся семинар "Изучение истории культуры как системы", участники которого выдвинули ряд принципов понимания культуры и интегрирующих факторов культурно-исторического процесса, распределения компонентов культуры по подсистемам. Однако вновь в качестве генерализующего фактора были выдвинуты идейно-общественная мысль и мировоззрение; такое предложение представляется несостоятельным, поскольку идейно-общественная мысль сама является компонентом культуры, а роль мировоззрения во многих компонентах культуры никак не проявляется.

Эта работа по выработке теоретических оснований изучения истории культуры продолжилась и в последние годы и обнаруживаются серьезные сдвиги. Так, в 1996 г. вышла примечательная книга В. Паперного "Культура Два", формально посвященная проблемам развития советской архитектуры. Фактически же эта объемистая книга оказалась посвященной общим закономерностям развития культуры и архитектура органически вплелась в

21 единую ткань культурно-исторического процесса как одно из проявлений ментальности.

По нашему мнению, на данном этапе подводят итоги разработке культурологии как базы для практической работы по изучению истории культуры, ряд трудов отечественных культурологов. Это книга М. С. Кагана "Философия культуры", характеризующая состояние йсторико-культурологической работы, как не отвечающее потребностям познания прошлого во всей возможной его полноте, и вскрывающая причины такого положения, а также определяющая исходные принципы изучения истории культуры; это работы А. С. Ахиезера, хотя он и не выделяет в своих штудиях повседневность как самостоятельный объект изучения, да и вообще не обращается к ней; это вышедший в 1996 г. под редакцией Э. А. Орловой коллективный труд "Морфология культуры", где проведено глубокое структурирование культурно-исторического процесса, а также книга А. Я. Флиера "Культурогенез", многие положения которой используются здесь, хотя история повседневности как самостоятельная область исследования, и не рассматривается и термин "повседневность" используется в чисто служебном смысле, как нечто само собой разумеющееся и известное.

Таким образом, просматривается как сформировавшееся различие между историей культуры в ее "классических" задачах - системного описания повседневности, - и исторической культурологией, решающей задачи прежде всего типологизации исторических культур и их реконструктивного моделирования, так и значительные успехи культрологов.

Отдельные стороны истории русской повседневности в разное время, начиная с 1920-х гг., в той или иной степени освещались во множестве статей, монографий, в справочных изданиях. Некоторые материалы содержатся даже в исторических трудах, далеких от проблем истории культуры, например, в исторических монографиях П. А. Зайончковского.

22

Анализ, даже краткий, всего этого комплекса занял бы слишком много места, и мы приводим ряд этих изданий в списке литературы.

Русские пред- и постреволюционные традиции изучения западноевропейской античной и средневековой повседневной жизни, отмеченные именами П. Г. Виноградова, И. М. Гревса, А. К. Дживелегова, продолжены отечественными исследователями последних десятилетий. Прежде всего здесь нужно отметить серию замечательных монографий А. Я. Гуревича. Заслуживают пристального внимания также работы JL М. Баткина, А. Л. Ястребицкой, А. И. Каждана, Т. В. Цивьян и др. Думается, что весьма немаловажной оказалась роль книги Б. Ф. Поршнева "Социальная психологя и история", увязавшего исторические процессы с таким, не учитывавшимся советскими вульгаризаторами марксизма, фактором, как психология социума. Углубленный интерес исследователей к истории повседневности, поиски новых подходов и обращение ученых к культурной антропологии вызвали к жизни такое плодотворное начинание, как серия сборников исследований по социальной истории и истории культуры "Одиссей". Здесь же нужно отметить и сборник статей "Стили мышления и поведения в истории мировой культуры". В теоретическом осмыслении повседневности как важнейшей категории в историческом изучении истории культуры важное место в отечественной науке занимают работы Г. С. Кнабе. Кнабе отмечает, что общие закономерности развития культуры познаются глубже, если рассматриваются, во-первых, во все более тесной связи их с реальным субъектом - живым человеком - и, во-вторых, - через его повседневную деятельность, во всем многообразии и осязаемости окружающих . его обстоятельств. В его книге "Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре Древнего Рима", особенно в ее обширном разделе "Введение в общую теорию культуры. Культура и современность" разрабатываются методологические проблемы изучения повседневности; однако повседневность предстает здесь как основа некоего "альтернативного

23 культурного состояния", т. е. в суженном виде, что, по нашему, мнению, далеко не исчерпывает всего богатства повседневности; кроме того, он вновь делит культуру на две части (Культура с большой буквы и "альтернативная культура"). Представляется необходимым отметить также книгу Л. Е. Кертмана "История культуры стран Западной Европы и Америки", где история культуры предстает не в виде простой суммы ее компонентов, представленных шедеврами, а как система, выразившаяся в форме повседневного общественного бытия. Кертман предпослал своей работе обширное введение, в котором рассмотрены некоторые теоретические проблемы бытования культуры, разумеется, рассмотрены с марксистско-ленинской точки зрения, хотя автор пошел дальше ортодоксального марксизма, попытавшись использовать и некоторые успехи- европо-американской культурологии и, во всяком случае, дав ее обзор.

Вероятно, тяготение отечественных ученых к пристальному изучению преимущественно эпохи средневековья, в основном западного, либо же античности, можно связать с большей или меньшей свободой медиевистики от сковывавших советскую историческую науку идеологических установок и партийно-государственного заказа на обоснование неизбежности победы коммунизма. Обращение к истории повседневности в эпоху пролетарских революций и перманентного кризиса буржуазно-капиталистической системы просто было бы признано "неактуальным". Но можно полагать, что немаловажным фактором в обращении советских медиевистов к повседневности (даже без употребления этой категории) стали и успехи зарубежных медиевистов, прежде всего принадлежащих к французской школе "Анналов" или близких к ней. Вряд ли необходимо анализировать внимательно изучающиеся в российской современной науке широко известные основные положения ученых этой школы, рассматривавших такую всеобъемлющую категорию, как ментальность, в качестве стержня культурно-исторического процесса. Отметим только, что перый том одного

24 из фундаментальнейших трудов, вышедших из лона школы "Анналов", книги Ф. Броделя, называется "Структуры повседневности". Концепции зарубежных ученых, принадлежащих к "Новой исторической науке", не раз рассматривались в нашей стране, например, A. JI. Ястребицкой. Исчерпывающий же анализ школы "Анналов" дан в монографии А. Я. Гуревича "Исторически синтез и Школа "Анналов"; представляется оптимальным просто отослать читателя к этой работе, содержащей развернутую характеристику школы. Разумеется, необходимо указать и на выдающийся труд такого видного историка, как Й. Хёйзинга, "Осень средневековья". Впрочем, у представителей школы "Анналов" и Хёйзинги имелись достаточно известные предшественники: английский историк Г. Бокль, французы О. Тьерри и И. Тэн, хотя и учитывавшие, в числе прочих факторов, социально-экономический, но испытывавшие глубокий интерес к деталям повседневной жизни; подобные подходы в высшей степени характерны для французских (и не только) историков, прошедших "Школу хартий". Но прежде всего среди предшественников "анналистов" нужно назвать швейцарского историка и философа культуры Я. Буркхардта и французского археолога и историка Э. Виолле-ле-Дюка. Хотя последний и не использовал термин "повседневность" в специфически-научном смысле и тем более не теоретизировал по этому поводу, практически в своих трудах он обращался именно к истории повседневности, рассматривая памятники материальной культуры как ее материализованное воплощение. Виолле-ле-Дюк писал: "Привычки, нравы и обычаи каждого времени воплощены в мебели, утвари, одежде" (82, с. 25). Вообще нужно подчеркнуть, что французская историческая наука уже очень давно и постоянно обращается к истории повседневности. Отметим хотя бы только что изданные .в России монографии Э. Поньона "Повседневная жизнь Европы в 1000 году", М. Пастуро "Повседневная жизнь Франции и Англии времен рыцарей Круглого стола", П. Менте "Повседневная жизнь древних египтян во времена великих

25 фараонов". Э. Поньон связывает в единый комплекс как материальные остатки жизни средневекового человека, так и его духовную жизнь в единый комплекс, имя которому - Повседневность. Он открывает свою книгу ключевой фразой: "Мы не всегда в должной мере осознаем, насколько повседневная жизнь людей зависит от того, во что они верят" (354, с. 19). Нельзя не сказать также об изданной в России интересной книге видного польского ученого М. Оссовской "Рыцарь и буржуа", где выдвинуто новое понятие - "нормативный образец личности", и разрабатывается история "этоса" как нравственного идеала в различных стратах общества. Опыт Оссовской в изучении бытования нравственного идеала в социокультурных стратах разной ориентации хорошо работает на историю повседневности, хотя сама эта проблема Оссовской не рассматривается. Напротив, венгерская исследовательница Е. Анчел, также обратившаяся к проблеме этоса, углубляется и в исследование повседневности и места этоса в ней. Для Анчел повседневность суть социальная и культурная действительность человека, реальность, в которой возникает коммуникативный мир.

Равным образом представляется необходимым, ради справедливости, отметить, что у отечественных историков-медиевистов, обратившихся к культурной антропологии, кроме зарубежных ученых, прежде всего "анналистов", были и русские предшественники. Прежде всего это медиевист П. Г. Виноградов, профессор Московского университета, а затем -Оксфорда (с 1903 г.); отметим также, что книги Виноградова в свое время оказали влияние и на автора данной работы, обратив еще в пору студенчества его внимание на историю повседневной жизни прошлого. Учеником Виноградова, продолжившим его линию изучения всего богатства исторического бытия, был такой видный ученый, как А. К. Дживелегов, еще в дореволюционный период и в 20-х гг. создавший ряд замечательных с точки зрения изучения западной средневековой повседневности трудов. Таким образом, с учетом трудов Виноградова, Дживелегова, Гревса,

26

Добиаш-Рождественской можно утверждать, что русская наука за десятилетия до формирования школы "Анналов" совершила прорыв в область истории повседневной жизни.

В последние десятилетия к тщательному и всестороннему изучению истории повседневности, но уже XX в., обратились историки ФРГ; новое направление так и было названо: "история повседневности" (Alltagsgeschichte). Главный предмет внимания сторонников этого направления - не ключевые исторические события, а их отражение в повседневной жизни "маленьких людей", безымянных участников исторического действа, не всегда "творящих" историю, но всегда испытывающих на себе ее тяжкую длань, изменения в их жизни и в них самих вместе со временем. Характеристика этого направления исторической науки дана в статье одного из его родоначальников, немецкого ученого А. Людтке "Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии". Характеризуя новое направление, Людтке пишет: "Что важнее всего - это изучение человека в труде и вне его. Центральными в анализе повседневности являются жизненные проблемы тех, кто в основном остались безымянными в истории. Индивиды в таких исследованиях предстают и действующими лицами, и творцами истории, активно производящими, воспроизводящими и изменяющими социально-исторические реалии прошлого (и настоящего)" (268 с. 77). История повседневности, не претендующая на всеохватывающие обобщения, на первый план выдвигает изучение социальной практики людей. Примечательно, что получило распространение деление повседневности на бытовую и производственную, т. е. охват всех сторон человеческой деятельности. В начале 80-х гг. в Германии развернулись горячие дебаты по поводу истории повседневности, причем, по словам Людтке, авторитетные западногерманские историки враждебно отреагировали на ее возникновение и не воспринимают ее до сих пор. Напротив, заметно благожелательнее было

27 отношение к истории повседневности в США, Великобритании и, в какой-то мере, во Франции.

Близким к истории повседневности, если не ее аналогом, является сравнительно новые историографические направления - культурная антропология и историческая антропология. Оказалось введенным в оборот понимание культуры как совокупность многообразных форм, в которых индивиды, группы или целые сообщества выражают свои потребности, переводя их на определенный "культурный язык". Однако, даже не смотря на выход специального журнала Historishe Anthropologic (с 1993 г.), содержание этой науки пока не определено, а главное (для данной работы), - она не решила проблем изучения историии повседневности. Важным вкладом в изучение истории повседневности является развитие также новой науки -микроистории. Она изучает прошлую социальную реальность на основе микроаналитических подходов, сформировавшихся в современных социальных науках, прежде всего в социологии, социальной психологии, экономической теории и культурной атнропологии. Сюда включается как выбор объектов изучения, так и соответствующий теоретический и эмпирический инструментарий, модифицирующийся с учетом исторической специфики. Популярность микроподходов связана с обнаружением неполноты и неадекватности макроистории и сведением всего исторического прошлого к узким и довольно абстрактным "ведущим тенденциям". Микроистория позволяет прийти через изучение малого и частного к лучшему пониманию глобальных процессов. Исследуются не структуры, а то, что происходит в структурах; по словам одного из видных' деятелей нового направления, здесь имеет место "не разглядывание мелочей, а рассмотрение в подробностях". Наибольшее развитие микроистория получила в Италии, где выходят журнал "Quaderni storici" и серия "Microstorie". Персональная история здесь перерастает в собственно историю, понятую через личность и демонстрируется максимальное

28 приближение к идеальному типу сопряжения микро- и макроанализа. Социальные структуры понимаются как совокупность правил, ролей, отношений и значений, порождаемых не обществом, а людьми, инициирующими изменния в них. Но креативная деятельность и инициатива людей являются вынужденными. Люди имеют действенную силу, а структуры - обуславливающую. Таковы основные постулаты микроистории, детально изложенные в работе И. М. Савельевой и А. В. Полетаева "Микроистория и опыт социальных наук". Различные аспекты и направления микроистории и ее соотношение с макроисторией характеризуются американским ученым Ч. Тилли в статье "Микро, макро или мигрень?".

История повседневности, как представляется, должна широко использовать основные посылы и инструментарий микроистории и биографической истории (в нашей и зарубежной историографии последняя имеет давние традиции), исторической антропологии и социальной истории и т. д. Исходя из достижений микроистории, исторической антропологии и социальной истории, Мартин Дингес предложил при создании "культурной истории повседневности" использовать такой конструкт, как "стиль жизни", в свою очередь опирающийся на социологическое понятие "стиль поведения". Стиль жизни - это общая категория, сравнительно устоявшийся тип решений, принимаемых индивидом или группой, делающих выбор из предлагаемых им обществом вариантов поведения. Собственно, ' как представляется, это выбор путей самоидентификации. По мнению Дингеса, теория стилей жизни способствует взаимообогащению исторической социальной науки и исторической антропологии, соединяя микро- и макроисторическое исследование (132, с.98, 105, 106). В развернутом виде с основными принципами новых подходов к истории людей можно познакомиться в обширной работе Л. П. Репиной "Смена познавательных ориентиров и метаморфозы социальной истории". Эти новые подходы, по словам Репиной, были продиктованы тем, что "если в конкретно

29 исторических исследованиях нередко автоматически срабатывал привычный механизм подмены целого частью и выпячивания одного из измерений прошлого, то в обобщающих работах синтез различных его аспектов оказывался по преимуществу всего лишь суммарным их изложением, что свидетельствовало о теоретической несостоятельности принятой модели генерализации. Тотальный подход, опирающийся на системно-целостное видение исторического процесса, оставался желанным научным идеалом" (377, с. 7). Эта характеристика представляется абсолютно справедливой и совпадает с нашими соображениями.

К сожалению, до самого последнего времени (имеются в виду научные штудии В. Д. Лелеко) понятие повседневности подвергалось теоретическому изучению только в социологии. Так, пристальному рассмотрению повседневность подверглась в некоторых работах Л. Г. Ионина, которому принадлежит первая в России словарная дефиниция повседневности. Эта дефиниция будет подробно рассмотрена ниже, здесь же отметим, что Ионин рассматривает историю повседневности в специфическом ракурсе, с точки зрения социологии и психологии культуры. Таковы его обширная статья "Историзм повседневности" в сборнике "Ускорение социально-экономических процессов и культурные проблемы социальной организации (М., 1987) и глава "Логика и история повседневности" в учебном пособии "Социология культуры" (М., 1988). Подчеркнув здесь огромное значение успехов Л. Г. Ионина в области изучения повседневности, с сожалением отметим их узкую направленность, не позволяющую в полной мере использовать соображение ученого применительно к изучению истории культры. В данной работе некоторые соображения Л. Г. Ионина будут с благодарностью использованы, иные же оспорены по ходу дела. Не в пример отечественной науке, за рубежом социологами написаны десятки работ, анализирующих повседневную жизнь; наиболее значительные из них учтены в обзоре Л. Д. Гудкова "Культура повседневности" в новейших

30 социологически теориях // Общие проблемы культуры: Обзорная инфрмация. - Вып. 1-3,- М.,1988.

Буквально в последние годы культурологическое содержание повседневности стало предметом научных изысканий петербургского ученого В. Д. Лелеко, недавно завершившего свою работу защитой докторской диссертации по теме "Пространство повседневности как предмет культурологического анализа" (2002 г.). Защите предшествовал выход монографий Лелеко "Пространство повседневности в европейской культуре" и "Эстетика повседневности" и ряда статей. Специфика культурологически-философского подхода В. Д. Лелеко к повседневности (ее временно-пространственные характеристики) оставляют достаточно широкое поле для дальнейшего изучения этого сюжета. В частности, анализируя существующие в науке аспекты изучения повседневности - социологический, гносеологический, психологический, семиотический, эстетический и т. д., Лелеко исследует также подходы к границам и смыслу понятия "повседневность" в разговорном, литературном и научном языках. Дается краткое изложение основных смысловых оттенков понятия повседневности у обращавшихся к ней социологов, отмечается многозначность понятия и многоплановость повседневной жизни и констатируется, что "каждая из наук, каждое из научных направлений развивает и диференцирует семантику понятия "повседневность" по-своему", что "открывает возможность построения теоретической модели повседневности". В дальнейшем мы вернемся к концепции В. Д. Лелеко, здесь же отметим, что его монография включает главу "Становление проблематики повседневности в гуманитарных науках", где содержится развернутый анализ разнообразных подходов к изучению повседневности в отечественной и зарубежной науке как на современном этапе, так и в ретроспективе. Эта часть работы В. Д. Лелеко практически делает ненужным такой анализ в данной работе. Здесь же те или

31 иные взгляды на повседневность или иные сюжеты, связаннные с ней, рассматриваются спорадически, по мере необходимости.

Нужно подчеркнуть, что до начала 90-х гг. изучение отечественного прошлого оставалось в рамках традиций и было чуждо культурно-антропологическим и историко-антропологическим подходам, микроистории и истории ментальностей. Но в последнее десятилетие на волне осмысления русской истории XX в. ряд отечественных ученых обратился к анализу социальной истории России предреволюционного и, преимущественно, послереволюционного периодов (например, JI. Н. Вдовина, С. А. Журавлев, А. И. Куприянов, А. К. Соколов и др.). На основе широкой источниковой базы изучается повседневная жизнь различных социокультурных групп, включая никогда ранее не бывшие объектом внимания историков духовенство и мещанство. Наиболее "повезло" здесь городскому населению, а особенно фабрично-заводским рабочим, прежде всего советского периода 20-30-х гг. (это обусловлено существованием особого центра в рамках Института отечественной истории РАН). Можно даже сказать, что история повседневности становится модным направлением в деле изучения советской истории. Намечаются новые подходы в этой области, например, деление истории на "большую" и "малую" и изучение механизмов взаимодействия их, или же выделение, как особых сфер повседневности, "нормального" и аномалий и их соотношение. Рассматриваются, с учетом достижений зарубежной науки, и теоретические проблемы социальной истории. Плодом этой деятельности стали выходящие с 1997 г. Ежегодники по социальной историии, сочетающие публикации теоретических работ отечественных и зарубежных авторов с конкретными историческими исследованиями. Практически мы наблюдаем все более усиливающийся интерес к повседневности. Если ранее различные стороны повседневной жизни общества изредка появлялись в исторических трудах в

32 качестве "украшения" "большой истории", то теперь "маленькая судьба" становится средством адекватного познания истории социума.

Однако с сожалением следует отметить, что новые и, как думается, продуктивные направления в исторической науке наиболее распространены за рубежом, а в отечественной историографии новые подходы имеют место при изучении западноевропейского средневековья и советского периода, лишь в небольшой степени касаясь других исторических эпох в жизни России.

Определенные движения в сторону анализа повседневной реальности обнаруживаются в различных направлениях философской и социальной мысли XX столетия у У. Джеймса, JI. Витгенштейна, М. Вебера, Дж. Г. Мида и т. д. Специальным объектом изучения повседненость стала в трудах социологов феноменологического направления - А. Щутца, Г. Гарфинкеля, Н. Элиаса и др. Однако в силу самой сущности этой научной категории, ход изучения повседневности трудно отделим от анализа культуры. История повседневности неотъемлема от истории культуры как ее содержания. И законы развития культуры, если таковые имеются или могут быть вскрыты, практически суть законы развития повседневности. Бесчисленные теоретические труды культурологов последних 200 лет естественным образом становятся теоретико-методологическим основанием данного исследования. В силу уже своей многочисленности они группируются в научные направления. Наиболее солидным - хотя бы в силу своего возраста, и, как представляется, наиболее разработанным и основательным и является направление эволюционизма, и в его классическом варианте, заложенном трудами JI. Моргана, Г. Спенсера, Э. Тайлора и в форме неоэволюционизма XX в. у JI. Уайта, Т. Парсонса и др. Здесь особое место занимают близкие автору положения об адаптации человека к природным и историческим условиям среды обитания как основе культурной динамики, и о последовательном усложнении культурных систем и их связей как

33 результате повседневной жизни. Повышение уровня сложности системных связей суть главный принцип эволюционного развития, хотя и далеко не единственный. В отечественной науке основная масса исследователей, как теоретиков культуры (например, М. С. Каган, Э. С. Маркарян и др.), так и этнографов, археологов, историков, стоит именно на почве глобального эволюционизма, представляемого как последовательная прогрессивная трансформация.

Однако эволюционистская идея общности развития культур на основе сходства обстоятельств человеческого бытия и психики не выдерживает критики. Расширение поля этнографических исследований и использование данных и приемов иных наук, в том числе естественных, привело к отрицанию единства линейного пути развития культур и признанию огромной роли культурных диффузий. На основе критики эволюционизма возникла культурно-историческая школа, ориентированная на этноцентризм и культурный релятивизм (например, Ф. Боас)

Кроме того, эволюционный путь, выражающийся в линейном усложняющемся развитии, далеко не исчерпывает всех форм бытия культуры. В ряде случаев обнаруживается понижение уровней сложности форм и стандартов жизнедеятельности, либо их консервация на определенном достигнутом уровне. Автор далек от распространенных идей об исторической возможности "естественной" гибели культур; но возможность деградации и почти полной гибели под воздействием "внешних" факторов (которые, в свою очередь, являются имманентно присущими данным системам, и следовательно, закономерными), невозможно отрицать. Исторический опыт человечества ярко свидетельствует о фактах деградации социальных и политических систем, деградации, которая фактически есть временное отступление для дальнейшего этапа прогресса. Таким образом, в работе с необходимостью используются в той или иной степени соображения как сторонников

34 цивилизационных теорий циклического развития (например, JI Н. Гумилева, П. Сорокина), так и сторонников волнового типа культурной изменчивости (например, интересными представляются подходы А. С. Ахиезера, И. В. Кондакова). Как представляется, в своих отдельных элементах как теория цикличности, так и, особенно, идеи волнового развития отнюдь не противоречат принципам эволюционизма, на которые опирается автор, одновременно учитывающий важную роль культурных диффузий.

Переход от описательного уровня огромного массива накопленного эмпирического материала на абстрактно-теоретический уровень привел к созданию в XX в. структурализма и функционализма, основу которых составило выявление структуры явлений как совокупности инвариантных отношений (К. Леви-Стросс, М. Фуко, Ж. Деррида, У. Эко и др.). Существенную роль при аналитическом структурировании имеет выяснение функционального характера связей между элементами структуры, приводящих к взаимопреобразованию конкретных вариантов единого инварианта. Внимание переносится с имманентных элементам структуры "родовых" качеств на отношения между ними и зависящие от них системообразующие свойства. Вычленение структурной сущности культурного явления происходит в рамках определенных знаковых систем, вследствие чего структурализм неотделим от семиотики, как еще одного нового направления в науке о человеке: за системой знаков, символов, образов обнаруживаются глубинные структуры и механизмы культурной деятельности. Культура выступает как совокупность знаковых систем, за которыми скрываются закономерности функционирования социума (Р. Барт, М. Ю. Лотман и др.). Это позволяет, отойдя от эмпирики, перейти к поискам широких типологических обобщений. Теснейшим образом структуралистские и семиотические подходы к изучению повседневности социума оказались связанными со структурно-функциональным анализом социально-культурных систем, в котором каждый культурный элемент

35 играет определенную функциональную роль. В рамках структурно-функционального направления привлекательным представляется подход (например, у Т. Парсонса), предлагающий адаптивные, целедостигающие, интегративные и регулирующие функции систем при ведущей роли норм, стандартов и ценностей. Он позволяет при сохранении наиболее оптимальных элементов позитивизма и марксизма уйти от их жесткой схематизированности и создать более гибкую модель жизнедеятельности социума.

Сложные культурные системы рассматриваются как совокупности взаимодействующих и взаимодополняющих структурно упорядоченных норм деятельности социокультурных страт. Любой культурный феномен, для цриобретения статуса социально актуального и, в конечном счете, права на описание, должен стать нормативным. Таким образом, при исследовании как теоретических принципов истории повседневности, так и практического ее описания, прежде всего в сфере микродинамики, необходимо использовать теоретические положения сторонников структурного функционализма. Структурно-функционалистские теории ориентируются преимущественно на изучение социальных микропроцессов, протекающих в среде постоянно взаимодействующих социокультурных групп, а это взаимодействие ведет к эволюции таких групп и появлению новых культурных паттернов. Следовательно, взгляды функционалистов органически дополняют теории эволюционизма и вовсе не противоречат выкладкам сторонников волновых принципов культурной изменчивости. Культурные феномены, свойственные непосредственно или опосредованно соседствующим социокультурным группам, не просто усваиваются, приобретая нормативный характер, но, по большей части, усваиваются творчески, перерабатываясь и приобретая новые черты, а в результате органически вписываясь в данную социокультурную традицию. В итоге новые культурные формы становятся неотъемлемой частью языка данной субкультуры, получают новое семантическое

36 содержание. Эти неоспоримые процессы, лежащие в основе культурной антропологии, положения которой с необходимостью используются в работе.

Широкое использование в работе теоретических положений, принадлежащих к разным научным школам, от эволюционизма до структурализма и функционализма, может повлечь обвинение автора в эклектических взглядах. Однако эклектика суть бессистемное и лишенное предварительного анализа использование элементов разных, нередко противостоящих систем; при этом используются они не только вне связи, но и чисто внешне, как некие "декоративные" элементы. В данном же случае имеет место творческое применение наиболее существенных и жизнеспособных подходов, не противоречащих друг другу, а находящихся в органическом взаимодействии и находящих безусловное подтверждение в широком эмпирическом материале.

В последнее время историческая наука, преодолевая ограниченность охарактеризованных "частных" подходов, но используя их достижения, перешла к созданию новых парадигм целостной, глобальной истории, сочетающей широкомасштабный анализ исторических процессов с микроанализом конкретной повседневной жизни человека. Сложилась "новая культурная история", противостоящая традиционной бинарной модели истории культуры с ее членением на культуры народную и элитарную. Социум выступает здесь как сложно расчлененная интегрированная система в его целостности. Преодолевается событийно-описательный подход, объясняющий развитие ролью универсальных закономерностей, и линейно-прогрессистские схемы развития общества. Развитие новой исторической науки идет в русле разработки истории повседневности, как интегративного метода познания человека в его историческом бытии на основе междисциплинарного анализза.

37

Предлагаемые автором подходы вписываются в систему "новой культурной истории".

Из приведенного краткого обзора литературы видно, что проблема поисков непосредственного содержания истории культуры давно занимает историко-культурологическую мысль. Ряд ученых в России и за рубежом прямо предлагает в качестве такого непосредственного содержания истории культуры повседневность, в других же работах сам термин "повседневность" хотя и не употребляется, но ход рассуждений или подбор материалов по истории культуры таков, что можно смело утверждать - проблема изучения повседневности является актуальной. Широкий круг исследований разного рода в той или иной степени освещает различные аспекты истории повседневности и формируется основа для создания широких культурно-исторических полотен в масштабах целых исторических эпох. Однако достаточно глубокая теоретическая база, которая охватывала бы все аспекты истории повседневности, пока отсутствует и прежде всего не определен сам ее предмет, метод, место в системе гуманитарных наук, структура и динамика. Тем самым мы обречены оставаться в рамках эмпирического описания истории повседневности, тогда как необходимо ее реконструктивное моделирование как системы. Отсюда вытекает актуальность теоретического рассмотрения повседневности как конкретного содержания культуры на основе широкого круга культурно-исторических явлений. Такое исследование позволит смоделировать комплекс этнически единой, но активно осваивающей диффундирующие элементы иных культур, социально стратифицированной и динамичной культуры и. выявить принципы функционирования этой сложнейшей иерархической системы, работающей на национальную интеграцию и социальную дифференциацию одновременно. Опираясь на типологизацию исторических культур и принципы их реконструктивного моделирования, выработанные

38 исторической культурологией, можно перейти к основной задаче науки истории культуры - системному описанию истории повседневности.

Объект исследования. Таковым является повседневность как поле реализации существующих и создания новых норм и стандартов культуры.

Предмет исследования. Таковым являются процессы выработки и реализации культурных норм и стандартов в поле повседневной жизни.

Цель исследования. Целью данного исследования является изучение повседневности в единстве ее сущности, структуры и динамики для достижения такого уровня обобщения представлений о культурно-историческом процессе, которые могли бы стать реальным основанием для построения одной из его возможных целостных моделей. Прежде всего здесь ставится цель создания такого инструмента, который мог бы быть практически применимым в конкретно-исторических исследованиях и послужить основой для создания одной из возможных функциональных моделей общественных процессов, позволил бы выяснить причинно-следственные взаимосвязи фактов и событий истории культуры для ее реконструктивного моделирования. Цель заключается в поиске принципов и методов построения системности и иерархичности в структуре изучаемого материала, разведении эмпирического описания истории повседневности и моделирования всего комплекса этнически единого, но социально стратифицированного феномена, выявления принципов функционирования этой сложнейшей иерархической системы, одновременно работающей на национальную интеграцию и социальную стратификацию. Конечной же целью работы должна является создание механизма воплощения истории культуры в ее повседневной реализации в контексте истории всего народа Задачи исследования. К задачам исследования принадлежат: - определение предмета истории повседневности;

-выявление статуса истории повседневности в системе гуманитарных наук;

39

- поиск генерализующего фактора, сводящего компоненты культуры к их внутреннему единству и позволяющего перейти, путем вычленения общего между ними, от их дифференцированного изучения к созданию целостной модели истории культуры через историю повседневности;

- определения метода изучения истории повседневности;

- выяснение основных источниковедческих принципов изучения истории повседневности и круга ее источников;

- разработка общих и частных конкретно-исследовательских проблем истории повседневности, куда включаются:

- выявление структуры повседневности; типологизация материала истории повседневности по социокультурным стратам;

- анализ генезиса стратных субкультур, факторов и характера их исторической изменчивости и межстратных взаимодействий;

- определение специфики семиотики повседневности;

- раскрытие исторических и современных мифологем повседневности в сознании общества.

Источники исследования. Исследование опирается на совокупность как ставших уже классическими, так и современных (в пределах последних двух-трех десятилетий) трудов по проблемам культуры в целом или ее отдельных отраслей. Важнейшее место среди источников занимают работы этнографов, прежде всего зарубежных, обращавшихся к комплексной характеристике повседневной жизни т. н. "примитивных" народов обеих Америк, Африки, Австралии, Океании, Азии (автор категорически отвергает даже возможность признания какого-либо народа примитивным, настаивая на том, что любая т. н. "примитивная" культура есть лишь культура, бытующая в условиях ограниченных возможностей местной среды обитания). Среди них почетное место занимают переведенные в России работы Тура Хейердала, который одним из первых обратился к

40 комплексному учету возможностей среды обитания и столь же комплексному анализу изучаемых культур, не ограничиваясь традиционно-"этнографическими" рамками. Наравне с ними находятся и труды археологов, преимущественно отечественных и склонных к широким обобщенным характеристикам, включающим материальную культуру древности в повседневную жизнь. Многочисленными оказались мемуарные источники, создающие широкую и детальную картину повседневности в ее развитии, а также граничащие с мемуаристикой дневниковые и путевые записи. Многочисленные работы философов и историков прошлого, а также современников (включая историков и теоретиков культуры), помимо того, что раскрывают панораму эволюции мысли как составляющей части повседневности, явились во многих случаях отправной точкой для выработки представлений автора о повседневности. Обращение же за подтверждением основных положений автора к фактам из разных эпох и регионов, из культур разных народов связано с тем, что любые теоретические положения должны иметь универсальный характер, а следовательно, иметь практическое воплощение всегда и повсюду.

Гипотеза исследования. В основу исследования положена мысль о том, что культура как совокупность социально актуальных норм и стандартов жизнедеятельности, практически вырабатываются и реализуется в повседневной жизни индивида и сообщества, так что повседневность может использоваться в качестве инструмента изучения и описания культуры. Характер повседневности как сложного и трудноструктурируемого явления, детерминируется переживанием исторического опыта, его интерпретацией, в сочетании с условиями исторического бытия нации и тесно связан с ее менталитетом. Системный анализ повседнености предполагает определение и характеристику ее структуры и основных составляющих, ее функций в культуре и динамики исторического развития. Построение модели повседневности должно идти с

41 включением в нее предметного, событийного, поведенческого, ритуального рядов с учетом этнической, социальной, профессиональной, конфессиональной, возрастной и тендерной дифференциации. Положения, выносимые на защиту. 1) Культура как совокупность исторически формирующихся и постоянно видоизменяющихся социально актуальных норм и стандартов человеческой жизнедеятельности и ее результатов, реализуется в повседневной жизни, в ходе которой вырабатываются новые нормы и стандарты. В ее рамках сочетаются обыденные, специализированные и профессиональные формы культуры.

2) Характер повседневности детерминируется переживанием исторического опыта, то есть его интерпретацией. При этом исторический опыт может быть как адекватным объективному бытию, так и представляемым, мифологизированным; это может быть переживание как подлинных исторических реалий, так и того, что принимается за реалии.

3) Повседневность этноса представляет собой сложную совокупность повседневной жизни многочисленных территориальных, социальных, возрастных, экономических, конфессиональных, образовательных, профессиональных страт в соответствии со сложнейшей сеткой стратификации этноса, обусловленной множеством факторов.

4) Важнейшей детерминантой повседневности является среда обитания этноса, включающая как природно-географические, так и исторические (социальные, политические, экономические) условия его бытия. Детерминируемый средой обитания национальный характер и весь менталитет общества в свою очередь является важнейшей детерминантой форм повседневности. В значительной степени им определяется образ жизни как генерализующий фактор, позволяющий объединить различные формы повседневной жизни.

5) Формы исторической изменчивости повседневности представляют сочетание как последовательной эволюции, так и волнового движения, в

42 котором, помимо усложнения форм может иметь место стагнация и регресс, упрощение форм, сменяющееся новым качественным скачком.

6) Темпы исторической изменчивости соответствуют протеканию конкретного исторического времени, неодинакового не только в разные периоды истории этноса, но и применительно к различным социальным и иным стратам.

7) Динамика исторической изменчивости зависит от совокупности множества факторов, прежде всего возрастания количества потребляемой энергии, ведущего к усилению межкультурных контактов и ускорению исторического времени, а также факторов внешне- и внутриполитических (войны, колониальные захваты, экономическая, социальная, национальная, религиозная политика), являющихся, в свою очередь, феноменами культуры. Эти факторы способствуют усилению или торможению контактов этнических и социальных культур - важнейшего условия культурной динамики и изменения повседневной жизни.

Методология и методы исследования. Представляется, что в силу полидисциплинарного характера культуры и, соответственно, исследования повседневности как ее практического воплощения, в исследовании допустимо обращение к различным методологическим подходам. В частности, при рассмотрении структуры и динамики повседневности имело место использование элементов изложенных выше принципов структурализма, структурного функционализма, волнового типа культурной изменчивости, эволюционизма и теории культурогенеза. Таким образом, методологические основания работы представляют собой сочетание взятых с той или иной степенью полноты тех или иных положений известных в культурологии теоретических воззрений широкого круга ученых.

В диссертации использован комплекс методов исследования. Едва ли не основным является сравнительно-исторический метод, позволяющий выявить общие признаки повседневности локальных или

43 взаимодействующих в синхронном или диахронном режиме этнических и субэтнических культур путем их сравнительного анализа. Метод изучения явлений повседневности на основе сходства и различия использован для выяснения и подтверждения универсального характера предлагаемых дефиниций и определения роли культурных диффузий и степени независимого развития культур в сходных условиях среды обитания. Имея в виду, что повседневность знаительно шире быта (это только лишь ее составная часть), возникает задача не простого описания элементов этого быта, но раскрытия культурных смыслов этих элементов. Отсюда вытекает использование системно-культурного метода исследования. Системность подхода к изучению принципов истории повседневности (а иным этот подход быть и не должен) опирается на единство структурного, функционального и исторического подходов. Явления повседневной жизни, рассматриваемые на основании метода тождества и различия должны были стать основанием для определения факторов динамики повседневности. Методика синхронного и диахронного анализа явлений повседневности применена при изучении культурных норм и стандартов локальных сообществ, находящихся на сходном уровне культурной эволюции (синхронный метод) и в широком временном и культурном диапазоне. Важное значение имеет метод семантической дешифровки феноменов повседневности, прежде всего для выяснения места невербальных источников в исследовании и описании истории повседневности.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования. Понятие повседневности в той или иной степени и в тех или иных ее аспектах в последние десятилетия вошло в научный обиход, преимущественно в зарубежной науке. Ряд работ отечественных исследований также изучают историю повседневности применительно к различным социокультурным стратам или разным периодам истории. Между тем, уровень теоретического изучения этого всеобъемлющего явления

44 остается незначительным. Социально-психологический аспект повседневности в той или иной мере впервые был затронут Э. Гуссерлем и рассматривался А. Шюцем, чьи положения анализировались и излагались J1. Г. Иониным; однако, применительно к историческому аспекту повседневности обнаруживается отсутствие теоретической базы для ее изучения: как Шюц, так и Ионин рассматривают повседневность практически вне ее исторической динамики. В качестве реальности человеческого бытия повседневность была подвергнута исследованию П. Бергером и Т. Лукманом. Широкий спектр аспектов повседневности в качестве предмета культурологического анализа был проанализирован В. Д. Лелеко. Но как целостное многоаспектное явление, охватывающее все человеческое бытие в его исторической динамике и воплощающее в себе культуру, повседневность впервые всесторонне исследуется в данной работе, приобретающей научную новизну.

1) Предложено широкое определение понятия повседневности, включающее ее содержание, структуру и динамику.

2) Впервые предлагается разграничение понятий "повседневность" и "обыденность", обычно рассматривающихся как синонимы.

3) На основе существующих типов структурирования культуры предложена синтетическая модель ее структурирования на базе сочетания социально-функциональной стратификации в сочетании с деятельностным подходом.

4) Предложены основания для дальнейшей разработки источниковедения истории повседневности и выявлены особенности источниковедческих подходов в сравнении с традиционным историческим источниковедением: принцип "многослойности" вербальных источников, роль невербальных (поведенческих, изобразительных, вещественных) источников и методика их использования.

45

5) Доказана необходимость широчайшей социокультурной стратификации сообщества с учетом территориального, национального, конфессионального, возрастного, экономического, социального, образовательного его членения в исторической динамике.

6) Подтверждается определяющее значение исторической среды обитания сообщества в формировании повседневности и выявлена важная роль переживания истории как детерминанты повседневного бытия.

7) Определены основные факторы культурной изменчивости: изменение исторической среды обитания, возрастание количества потребляемой энергии, совершенствование технологий, развитие хозяйственной и политической деятельности, совершенствование средств комммуникации, характер социальной, экономической, религиозной, национальной политики, а также исторических мифологем в сознании общества.

8) Определены основные типы динамики повседневности в связи с ее факторами. Выявлена роль основных типов исторического развития сообщества, эволюционного, реформистского и революционного в исторической изменчивости повседневности.

Практическая значимость исследования. Теоретическая разработка проблем истории повседневности позволит сократить разрыв между выработанными культурологией представлениями о культуре и конкретной иссследователькой работой по истории культуры. Станет возможным определить место истории культуры в системе гуманитарных наук и "развести" собственно историю культуры и историю ее компонентов, прежде всего историю литературы и искусства, которыми нередко подменяется история культуры. Моделирование истории культуры через историю повседневной жизни позволит объединить в единую систему элитарную или специализированную культуру и культуру обыденную, духовную и материальную, как подсистемы единой системы. Опора на повседневность

46 позволит глубже уяснить семантическое содержание явлений культуры, их роль в жизни социума и создаст возможности для реконструкции и прочтения многих культурных текстов. Описание повседневной жизни вводит в исторический процесс его главную фигуру и созидателя - человека во всей полноте его исторического бытия.

Обращение к истории повседневности позволяет более четко и полно строить учебные курсы истории культуры. Это особенно важно для гуманитарных учебных заведений, где параллельно с историей культуры изучаются истории литературы, изобразительного искусства, музыки, театра и т. д. Это дает возможность избежать такого досадного явления в педагогической работе, как дублирование предметов.

Исследуемая проблема представляет значение и в музейном деле, а также деле охраны памятников истории и культуры. В течение длительного времени в традиционных музейных экспозициях предмет большей частью выступал как "самость", вне связи с другими предметами. В результате музейный предмет "не работал": он либо не привлекал посетителя и оставлял его равнодушным, либо же не способствовал созданию образа эпохи, а реконструкция исторической эпохи и есть задача музейной экспозиции. В последние годы многие музеи разрабатывают новые концепции, обращаясь к развернутым историко-бытовым экспозициям. Развернутый принцип повседневности как раз дает основания для создания таких экспозиций, для показа не разрозненных предметов, а образа эпохи. Равным образом повседневность становится и основой для настоящего использования памятников истории и культуры, а точнее - для создания цельных культуроохранных зон, ибо единичный памятник в чуждой ему среде "не работает" точно так же, как и единичный музейный предмет. Следовательно, работники музеев, в первую очередь хранители фондов и экспозиционеры должны обладать достаточной полнотой знания исторических эпох, их

47 повседневности в ее различных проявлениях в целях адекватного воспроизведения прошлого музейными средствами.

Апробация и внедрение результатов исследования. В течение более чем 10 лет автором на созданной им кафедре музееведения Московского государственного университета культуры и искусств читался блок взаимосвязанных дисциплин, в том числе история русской материальной культуры и быта, в совокупности дающих представление об истории русской повседневности. Эта работа нашла практическое воплощение в создании по заказу ряда музеев в качестве дипломных работ проектов историко-бытовых экспозиций и атрибуции портретной живописи и фотографий из фондов музеев. Аналогичная работа ведется на кафедре музеологии Российского государственного гуманитарного университета, на кафедре музейного дела Академии переподготовки работников культуры, искусства и туризма. Соответствующие лекционные курсы несколько лет читаются в Высшей школе культурологии и в ряде высших и средних специальных учебных заведений страны (Удмуртском государственном университете, Тульском колледже культуры, Орловском государственном институте культуры и искусств) и некоторых музеях. Сокращенный курс читается студентам факультета славистики Парижского университета Сорбонна. В своих составных частях проблемы теории и истории повседневности нашли отражение в ряде учебных и методических пособий для студентов, научных и научно-популярных статьях в разных изданиях и научных докладах на международных конференциях в Сорбонне, Международной академии информатизации, музеях. Этой проблематике посвящены также монография и фундаментальные словари по истории русской повседневной жизни.

48

Заключение научной работыдиссертация на тему "Культурно-исторические аспекты повседневности"

Заключение.

На сегодняшний день в отечественной науке о культуре продолжает иметь место разрыв между представленными культурологией понятиями о культуре, имеющими уже дефинитивное оформление, и устаревшими подходами к конкретно-историческому изучению культуры. Несмотря на то, что уже с конца 60-х гг. многими теоретиками и некоторыми историками культуры констатировалось наличие этого разрыва и ставился вопрос о выработке новых подходов к изучению истории культуры, которые позволили бы приступить к созданию ее целостной модели, положение в отечественной науке об истории культуры практически не изменилось. Достаточно полно определена "объектная зона" истории культуры -предметы материальной культуры, символы, обычаи, обряды и прочие объективно наблюдаемые феномены. Но с предметом истории культуры, ее ключевым аспектом, ракурсом познания, позволяющим увидеть, и сформулировать объяснительные конструкции, дело обстоит из рук вон плохо. Предмет истории культуры пока что остается в тумане. Многие историки культуры по-прежнему подменяют историю культуры как глобальной сложной системы социально значимых исторических форм общественного бытия, историей гуманитарной культуры, а историю гуманитарной культуры нередко сводят к истории художественной культуры. При этом при распространенном среди Историков дифференцированном изучении истории компонентов культуры оказываются разрушенными связи между этими компонентами. В конкретной исследовательской и преподавательской работе по истории культуры сохраняется "перечислительный" отраслевой подход в сочетании с иллюстративно-описательным методом, простое суммирование компонентов культуры, помещаемых в той или иной последовательности под общий переплет книги. Этим переплетом нередко и ограничивается принцип

304 глобального единства культуры. Кроме того, история культуры как непрерывного процесса обычно описывается в виде простой совокупности результатов этого процесса - "продуктов" культурной деятельности при ориентации на ограниченный круг фактов, признаваемых в данный момент высшими достижениями, шедеврами. Имеет место элитарный "шедевроведческий" отбор результатов культурно-исторического процесса. В результате описывается не история культуры, а история литературы, живописи, архитектуры, театра, музыки, науки, просвещения и т. д., представленных отдельными творцами, их произведениями, открытиями и учреждениями. Отсутствует системный подход к истории культуры, который только и ведет к ее моделированию. Историки культуры вместо того, чтобы сосредоточиться на собственном предмете, вторгаются в сферу деятельности историков литературы, искусства, науки, права и проч. Становится неясным место истории культуры среди других гуманитарных наук. И если это в той или иной мере еще допустимо в монографическом изучении истории культуры, то в ее преподавании в гуманитарных учебных заведениях в результате таких подходов имеет место дублирование предметов.

Все это относится прежде всего к истории отечественной культуры. История западноевропейской культуры, особенно античной и средневековой, в этом отношении выглядит значительно благополучнее. Истории же восточных, африканских и американских культур в отечественной науке почти не изучались за исключением отдельных аспектов или стран.

Все это требует разработки теоретических проблем истории культуры как науки и прежде всего определения предмета и метода истории культуры, базовых принципов разработки ее структурно-функциональных моделей, позволяющих разобраться в причинно-следственных взаимосвзях фактов истории культуры и выстроить иерархию этих фактов. Как существует философия истории, как создается в последнее десятилетие философия культуры, точно так же насущно необходимым является создание стройной

305 философии истории культуры как самостоятельной науки с собственным предметом и методом.

В данной работе сделаны первые робкие шаги в этом направлении. Фактически здесь ставятся вопросы и определяются отдельные вехи на пути к ответам.

Естественно, что при разработке принципов истории культуры необходимо исходить из самого понятия культуры. На сегодня не только существуют сотни более или менее четких дефиниций культуры, но уже не раз проводилась типологизация и группировка этих дефиниций. Проблема заключается в выборе или создании такой дефиниции, которая отвечала бы цели создания действующей модели истории культуры. Представляется,- что исходя из практической задачи, можно было бы даже пренебречь "чистотой" подхода, столь свойственной большинству культурологов и прибегнуть к некоей компиляции из дефиниций, принадлежащих ценностному, деятельностному и иным подходам.

Например, привлекательно выглядит хотя бы в качестве отправной точки такое определение культуры: "Совокупность социально значимых исторических форм общественного бытия" (467, с. 13). Думается, что из практических соображений эту вполне приемлемую дефиницию можно было бы изменить, раскрыв ее содержание. Например, "совокупность процессов выработки социально значимых исторических форм общественного бытия, его норм и стандартов в сочетании с самими нормами и стандартами и способами их реализации в повседневном бытии сообщества". Таким образом, ключевым моментом здесь становится повседневная жизнь человеческого сообщества, в ходе которой реализуются существующие нормы и стандарты жизнедеятельности и на их основе вырабатываются новые нормы и стандарты. Повседневность тогда предстает как совокупность различных форм обыденной, специализированной и профессиональной (как высшей формы специализированной) деятельности,

306 детерминированной переживанием истории, т. е. настоящего и неотъемлемого от него прошлого; прошлое переживается как объективно, в качестве данности, наложившей отпечаток на настоящее, так и субъективно, в живом восприятии людей. Повседневность выступает как неразрывность и взаимообусловленность исторического и актуального, адаптивно-деятельностного и ценностно-смыслового аспектов бытия. Культура же является ее непосредственным содержанием и комплексом ее конкретно-исторических форм. По-существу, история повседневности будет выступать в качестве истории культуры, вернее, средством ее моделирования, поскольку в поле повседневности оказываются и совокупность культурных ценностей, и процессы их создания, и процессы транслирования исторического опыта.

При такой трактовке истории повседневности создаются возможности для комплексного системного изучения культур специализированной, профессиональной, элитарной и обыденной, альтернативной, традиционной, которые обычно противопоставляются и изучаются раздельно, культур духовной, художественной и материальной, культур разнообразных социокультурных страт и микрогрупп, постоянно находящихся в сложном взаимодействии как подсистемы единой системы. Опора на историю повседневности позволяет также глубже усвоить семантическое содержание артефактов культуры, их роль в жизни социума и создает возможности для реконструкции и прочтения множества культурных текстов, невнятных для нас вследствие выпадения этих артефактов из общественного бытия.

В качестве предмета истории повседневности будут выступать не столько "плоды" повседневной специализированной или обыденной деятельности людей, "культурная продукция" (без рассмотрения их, разумеется, в изучении истории культуры обойтись невозможно), сколько формы самой деятельности и влияние этих культурных ценностей на последующую деятельность. Это будет повседневное бытие человека

307 общественного, восприятие им всей сложности и могогранности мира. Собственно же культурная продукция, изучающаяся уже не историками культуры, а историками различных ее отраслей, послужит в качестве огромного комплекса источников для изучения истории культуры. Это не только классические исторические источники, но и обычно не использующиеся историками в качестве таковых нравы, обычаи, обряды, стереотипы сознания, произведения научной мысли, художественные произведения и т. д. и т. п. При изучении истории культуры содержание их оказывается многослойным: ведь сам исторический источник уже есть явление культуры определенного времени. Например, исторический труд не только содержит фактический материал, но и характеризует эпоху, когда был создан, уровень знаний, систему взглядов как автора, так и социокультурной группы, к которой он принадлежал, свойственную ей манеру изложения мыслей и пр. Так появляется возможность разграничения области действия истории культуры и других гуманитарных наук: исследование же внутренней жизни литературы и искусства, художественный анализ произведения, эстетических, философских, этических, религиозных, правовых учений, научной мысли, предметов материальной культуры и т. п. останутся на долю изучающих их специалистов и эти дисциплины встанут рядом с историей науки, а не будут входить в ее состав.

Такой подход позволит создать системную и достаточно полную и объективную картину культурно-исторического процесса и очеловечить ее, прийти к пониманию прошлого через его носителя - человека, ибо человек носит в себе свое прошлое и прошлое человечества.

Одним из важнейших методов истории повседневности становится метод информационной полноты, включения в информационное пространство всей доступной совокупности систематизированных фактов в их связи. Разумеется, состояние источниковой базы и возможности исследователя никогда не позволят добиться ни абсолютной полноты

308 создаваемой картины процессов, ни абсолютной объективности. Желать этого было бы химерой. Речь идет о стремлении к полноте и объективности. А для этого необходимо прежде всего отказаться от подмены истории культуры художественной культурой, а в этой части истории культуры - от традиционного "шедевроведческого" подхода, т. е. от представления о культуре как своде уникальных инновационных памятников.

Одна из важнейших проблем - структурирование истории повседневности. Хотя описывать ее необходимо как целостность, анализу она может быть подвергнута только в расчлененном виде. Распространенное среди историков культуры дихотомическое членение культуры на специализированную (профессиональную, элитарную) и обыденую (массовую, альтернативную, традиционную) при их раздельном рассмотрении, а внутри их - при расчленении на отрасли (формы) культуры, не раскрывает всей сложности многомерного пространства культуры. Это чрезвычайно сложная, развивающаяся по собственным законам, самодетерминирующаяся и саморегулирующаяся система социально значимых форм общественного бытия. А система есть нечто большее, чем простая сумма ее составляющих, и характеризуется не только ее компонентами, но и характером связей между компонентами; при этом характер связей может постоянно изменяться.

Сама сложность системы допускает несколько вариантов ее структурирования. При структурировании истории повседневности мы прежде всего должны вступить в область культурной стратификации социума. Необходимо отказаться от характерного и вытекающего еще из ленинского учения о двух культурах и марксистского классового подхода дихотомического социокультурного членения сообщества. В соответствии с храктерными признаками, которые должны самостоятельно определяться для каждой исторической эпохи и этноса, необходимо выделять все возможные страты, а также промежуточные социокультурные микрогруппы,

309 маргинальные микрогруппы, конфессиональные, этнические, территориальные, а также и переходные типы, воспринимавшие элементы культур нескольких групп. При этой достаточно дробной и четкой этно-, конфессионально-, территориально и социокультурной стратификации необходимо учитывать межстратные и, соответственно, культурные диффузии, а также роль и характер наследования и трансформации наследованных и заимствованных элементов культур. Ведь субкультуры не просто соседствуют друг с другом, а находятся в постоянном контактном и дистанционном, синхронном и диахронном взаимодействии, что оказывает сильнейшее влияние на характер их изменчивости. В результате придется анализировать множество субкультур, каждая из которых будет выступать в качестве своеобразного переходного типа. К тому же нельзя сводить культуры этих групп к текстам, забывая о способе деятельности, лишь отрефлексированном в тексте. Стратифицированность культуры заключается не только в разности текстов, а еще и в различных практических способах, технологиях осуществления жизнедеятельности. В конечном счете в культуре осуществляется система разделения и стандартизации социальных функций. Прибегая к дробной социокультурной стратификации, придется отказаться от привычного и удобного членения субкультур на "высокие" и "низкие": они зачастую находятся в столь тесном взаимодействии, оказывая влияние друг на друга, что становится неясным, какая из них "выше", а какая "ниже", какая "господствующая", а какая "подавляемая". До сих пор не разработана шкала оценок культур и .думается, что попытки этих оценок вытекают не из научных, а из обывательских представлений о культуре или журналистско-политических спекуляций.

Стало быть, необходимо рассматривать генезис стратифицированных культур и субкультур и динамику и факторы их исторической устойчивости и изменчивости. Весь ход последующей эволюции есть следствие и продолжение предшествующих процессов. А потому необходимо учитывать

310 генетическое воздействие на данный тип культуры на данном историческом этапе не только предыдущего или соседствующих типов культур, но и культур более отдаленных эпох, причем воздействие как непосредственное, так и опосредованное, воспринимаемое в формах, трансформированных последующий типами культур. Даже если новый тип культуры появляется вследствие исторического перелома, взрыва, вызванного перенапряжением исторической энергии социума или под действием внешних сил, все равно наследование будет иметь место в той или иной форме и с большими или меньшими результатами.

В поле повседневности мы сталкиваемся с противоречивой ситуацией: наличием стратификации субкультур, детерминированной огромным разнообразием факторов общественного бытия, и одновременно в единством культуры как системы. Гетерогенное общество формирует разные субкультуры в культурном пространстве, но они имеют тенденцию к слиянию в результате культурных диффузий в общее культурное пространство. Это очень сложное единство, никогда не носящее абсолютный характер, но всегда относительный, только по отдельным элементам (подсистемам). Преимущественно это межстратное общекультурное пространство в этнической культуре имеет институциональный характер (на уровне общегосударственных институтов), а также языковое и отчасти конфессиональное единство. Но оно имеет место и на уровне обыденной, а в какой то мере и специализированной культуры. Повседневность, являющаяся совокупностью различных форм обыденной и специализированной деятельности, является той средой, в которой могут и должны изучаться все сложные и противоречивые культурно-исторческие процессы и само многомерное пространство культуры; например, правовое состояние общества и юриспруденция могут изучаться не только по текстам законов, но по фактам их появления, динамике и характеру применения, а это -область повседневной жизни общества. 311

В любом случае задача историка культуры, занимающегося культурно-историческими процессами, заключается именно в том, чтобы показать эти процессы, их характер, показать, что создавалось нового и на какой основе, что и кем из этого нового воспринималось, переживалось и осваивалось и в каком виде, что из наследия предыдущих эпох, в том числе отдаленных, воспринималось как некая "музейная" данность, что перерабатывалось и осваивалось как "свое", но при сохранении сознания, что это "чужое", и что воспринималось, осваивалось и перерабатывалось подспудно, неосознанно, при забвении самого факта былого самостоятельного существавания освоенного материала, и как это наследие интрепретировалось.

История повседневности и необходимость ее изучения важна постольку, поскольку иное есть неполнота функций исторической науки для анализа настоящего и прогнозирования будущего.

312

Список научной литературыБеловинский, Леонид Васильевич, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Аверинцев С. С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к Средневековью // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. М., 1976 - С. 17-64.

2. Аверинцев С. С. Культурология Йохана Хёйзинги // Вопросы философии. 1969. - № 3.- С. 105-129.*

3. Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука // Собр. соч. в четырех томах. Т. 1. - М., 1955 - С. 285-582.

4. Аксаков С. Т. Семейная хроника // Собр. соч. в четырех томах. Т. 1. -М., 1955 -С. 73-280.

5. Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1996 - 560 с.

6. Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001 - 287 с.

7. Анциферов Н. П. Пути изучения города как социального организма: Опыт комплексного подхода. JL, 1926. - 150 с.

8. Анциферов Н. П. "Непостижимый город.". Л., 1991 - 332 с.

9. Анчел Ева. Этос и история. М., 1998 - 127 с.

10. Арнольдов А. И., Матвеева С. Я. Культурология: Примерная программа, тематический план учебного курса, рекомендуемая литература // Арнольдов А. И. Введение в культурологию. М., 1993. - 116 с.

11. Аронсон М., Райснер С. Литературные кружки и салоны. СПб., 2001.-396 с.

12. Арсеньев Ю. В. Геральдика // Лекции, читанные в Московском археологическом институте в 1907-1908 году. Ковров, 1997 - 367 с.313

13. Артамонов В. А. Национальный характер и история // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М., 1990. - С. 54-81.

14. Артикул воинский // Российское законодательство Х-ХХ веков. В девяти томах. Т. 4. Законодательство становления абсолютизма. - М., 1986 -С. 327-392.

15. Археология СССР. Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985.430 с.

16. Астапов А. А. Воспоминания старого букиниста // Ушедшая Москва: Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века.-М., 1964-С. 228-255.

17. Аттенборо Д. Люди рая. М., 1966 - 132 с.

18. Афанасьев А. Н. Народ-художник. М., 1986 - 365 с.

19. Афиани В. Ю. Мир русской провинциальной культуры // Русская провинциальная культура XVII-XX веков. М., 1993. - С. 15-22.

20. Ахиезер А. С. Основания воспроизводственных процессов в культуре // Ускорение социально-экономических процессов и культурные проблемы социальной организации. М., 1987. - С. 7-18.*

21. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Кн. 1. - 318 е.; кн. 2. - 378 е.; кн. 3. - 470 с. - М., 1991.

22. Байбурин А. К. Семиотические аспекты фунционирования вещей // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л., 1989. С. 63-88.

23. Барг М. А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987 349 с.

24. Барг М. А. Категория "цивилизация" как метод сравнительно-исторического исследования (Человеческое измерение) // История СССР. -1991. № 5. *

25. Барт Р. Мифологии. М., 2000. - 314 с/

26. Бартенев П. И. Воспоминания // Российский архив. Вып. 1. - М., 1991-С. 47-95.314

27. Баткин JI. М. Итальянский гуманистический диалог XV века // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. М., 1976 - С. 175-221.

28. Баткин JI. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978. - 190 с. *

29. Баткин Л. М. Тип культуры как историческая целостность // Вопросы философии. 1969. - № 9. - С. 19-29.

30. Бахрушин Ю. А. Воспоминания. М., 1994 - 701 с.

31. Бахтиаров А. А. Брюхо Петербурга: Очерки столичной жизни. -СПб., 1994-221 с.

32. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990 - 542 с.

33. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. - 502 с. *

34. Бейтс М., Эббот Д. Остров Ифалук. М., 1967 - 254 с.

35. Белкин А. А. Русские скоморохи. М., 1975 - 191 с.

36. Белов В. Лад. Очерки о народной эстетике. М., 1989 406 с.

37. Белова А. В. Женщина дворянского сословия в России конца XVIII первой половины XIX века. Социокультурный тип. (По материалам Тверской губернии) // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. - М., 1999 - 24 с.

38. Белоусов Н. А. Ушедшая Москва // Ушедшая Москва: Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века. М., 1964-С. 298-369.

39. Белый Андрей. На рубеже двух столетий. М., 1989 - 541 с.

40. Белый Андрей. Начало века. М., 1990 - 525 с.

41. Белый Андрей. Между двух революций. М., 1990 - 667 с.

42. Бенуа А. Мои воспоминания. Т. 1.- 709 е.; т.2. - 740 с. - М., 1980.

43. Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990.- 176 с.

44. Бердяев Н. Судьба России. М., 1990. - 342 с.315

45. Бидни Ф. Культурная динамика и поиски истоков // Антология исследований культуры. Т. 1. - СПб., 1997. - С. 385-420. *

46. Билз Р. Аккультурация // Антология исследований культуры. Т. 1. -СПб., 1997.-С. 348-370. *

47. Биокка Э. Яноама. М., 1972. - 205 с.

48. Бич Й. К сердцу Африки. М., 1970. - 156 с.

49. Благово Д. Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. JL, 1989. - 741 с.

50. Блок Марк. Апология истории. М., 1986. - 254 с.

51. Боас Ф. Границы сравнительного метода в антропологии // Антология исследований культуры. Т. 1. - Спб., 1997. - С. 509-518. *

52. Боас Ф. Эволюция или диффузия? // Антология исследований культуры. Т. 1. - СПБ., 1997. - С. 343-347. *

53. Боборыкин П. Д. Воспоминания. Т. 1. - М., 1965. - 505 с.

54. Бобровникова Т. Повседневная жизнь римского патрициата в эпоху разрушения Карфагена. М., 2001. - 493 с.

55. Богатырев П. Н. Московская старина // Ушедшая Москва: Воспоминания современников о Москве второй половины XIX в. М., 1964. С. 76-153.

56. Богданов К. Повседневность и мифология. Спб., 2001. - 437 с.

57. Болотов А. Т. Записки Андрея Тимофеевича Болотова. 1737-1796. -Т. 1.- 524 е.; т. 2 526 с. - Тула, 1988.

58. Борисов JI. Родители, наставники, поэты.- М., 1969.- 166 с.

59. Борисова Е. А. Некоторые особенности восприятия городской Среды и русская литература второй половины XIX в. // Типология русского реализма второй половины XIX века. М., 1979. - С. 252-285.

60. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 1. - Структуры повседневности: возможное и невозможное. -М, 1986.-617 с.

61. Бруин де К. Путешествия в Московию // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. - С. 17-188.

62. Брянцев М. В. Культура русского купечества (воспитание и образование). Брянск, 1999. - 200 с.

63. Бульвер-Литтон Э. Пелэм или приключения джентльмена. М., 1958.-612 с.

64. Бунин И. А. Жизнь Арсеньева // Собр. соч. в девяти томах. Т. 6. -М., 1966.- 339 с.

65. Бунин И. А. Антоновские яблоки // Повести и рассказы.- Ростов-на-Дону, 1982. С. 3-16.

66. Бунин И. А. Деревня // Повести и рассказы. Ростов-на-Дону, 1982. -С. 17-185.

67. Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Ренессанса. М., 1999.

68. Буслаев Ф. О литературе: Исследования. Статьи. М., 1990. - 510 с.

69. Бухараев В. М. Провинциальный обыватель в конце XIX начале XX века: между старым и новым. // Социальная история. Ежегодник 2000. -М., 2000.-С. 19-33.

70. Быт русской армии XVIII начала XX века / Автор-составитель С. В. Карпущенко. - М., 1999. - 365 с.

71. Бычков В. В. Эстетика поздней античности. М., 1981. - 323 с.

72. Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности // Социологос. Социология. Антропология. Метафизика. -Вып. 1.-М., 1991.-С. 21-76/317

73. Варенцов Н. А. Слышаное. Виденое. Передуманное. Пережитое. -М, 1999. 845 с.

74. Васина-Гроссман В. А. О связях музыки и поэзии в русском искусстве конца XIX начала XX в. // Художественные процессы в русском и польском искусстве XIX - начала XX века. - М., 1977. - С. 146-158.

75. Вдовина JI. Н. Повседневность городской жизни русской провинции // Русская провинция: Культура XVIII-XX веков. М., 1993. -С. 43-47.

76. Великовский С. И. Культура как полагание смысла // Одиссей. Человек в истории: Исследования по социальной истории и истории культуры. 1989. М, 1989. - С. 17-20. *

77. Вигель Ф. Ф. Записки. М., 2000. - 590 с.

78. Виллис В. На плоту через океан. М., 1959. - 205 с.

79. Вильмот М. Письма Марты Вильмот // Дашкова Е. Р. Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. - С. 211-283.

80. Виноградова JI. Н. "Мера историзма" фольклорных текстов: повторяемость архаических стереотипов // История и культура. Тезисы докладов конференции. М., 1991.

81. Виолле-ле-Дюк. Жизнь и развлечения в Средние века.- СПб., 1997.382 с.

82. Виртшафтер Э. К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. М., 2002. - 271 с.

83. Вишняков Н. П. Из купеческой жизни // Ушедшая Моква. Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века. М., 1964.-С. 256-293.

84. ВодовозоваЕ. Н. На заре жизни. Т. 1. М., 1964. - 579 с.

85. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993. - 366 с.

86. Волков-Муромцев Н. В. Юность: От Вязьмы до Феодосии (1902-1920).-М, 1997.-423 с.318

87. Волконский С. Мои воспоминания. Родина. М., 2002. - 397 с.

88. Врангель Н. Старые усадьбы: Очерки истории русской дворянской культуры. СПб., 1999. - 318 с.

89. Выбор метода. Изучение культуры в России 1990-х годов. М., 2001.-318/

90. Выготский А. С. Психология искусства. М., 1968. - 573 с.

91. Вяземский П. Записные книжки. М., 1992. - 384 с.

92. Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999. - 440 с.

93. Гернбек JI. На неисследованном Мадагаскаре. М., 1969. - 110 с.

94. Герцен А. И. Былое и думы // Соч. в девяти томах.-Т.4. М., 1956.488 с.

95. Гершензон М. О. Грибоедовская Москва. М., 1989. - 399 с.

96. Гиро П. Частная и общественная жизнь греков. М. 1994. - 672 с.

97. Гиро П. Частная и общественная жизнь древних римлян. М., 2001.-568 с.

98. Гоголь Н. В. Нос // Собр. соч. в шести томах. Т. 3. - М., 1959. -С. 44-76.

99. Гордин А. Я. Дуэли и дуэлянты. СПб., 1996. - 284 с.

100. Гофф ле Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.-373 с.

101. Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990. - 396 с.

102. Греч А. Н. Венок усадьбам // Памятники Отечества. Вып. 32. -№3-4. - 1994. - 190 с.

103. Григорович Д. В. Литературные воспоминания. М., 1987. - 334 с.

104. Григорьев Аполлон. Воспоминания. М., 1988. - 437 с.

105. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991. - 446 с.

106. Гудков Л. Д. Культура повседневности в новейшихсоциологических теориях / Л. Д. Гудков // Общие проблемы культуры:$

107. Обзорная информация. М., 1988. - Вып. 1. - С. 1-32.

108. Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1966. - 189 с.319

109. Гумилев Jl. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993. - 499 с.

110. Гумилев Л. Н. Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником? // Русская литература. 1972. - № 1. - С. 15-27.

111. Гумилев Л. Н. Письмо в редакцию "Вопросов философии" // Вопросы философии. 1989.- № 3. - С. 157-160. *

112. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры.-М., 1984.-350 с.

113. Гуревич А. Я. К читателю // Одиссей. Человек в истории: исследования по социальной истории и истории культуры. 1989. М., 1989. -С. 5-10*

114. Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989. - 364 с.

115. Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства. М., 1990. - 396 с.

116. Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа "Анналов". М., 1993. -327 с.

117. Гуревич П. С. Философия человека. Ч. 1. - М., 1999. -218 с/

118. Давыдов Н. В. Москва. Пятидесятые и шестидесятые годы XIX столетия // Ушедшая Москва. Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века. М., 1964. - С. 6-67.

119. Дан Ч. Повседневная жизнь в старой Японии. М., 1997. - 268 с.

120. Даниельссон Б. Большой риск: Путешествие на "Таити-Нуи". М., 1962.- 195 с.

121. Даниельссон Б. Счастливый остров. М., 1962. - 235 с.

122. Даниельссон Б. Бумеранг. М., 1964. - 214 с.

123. Даниельссон Б. Позабытые острова. М., 1965. - 161 с.

124. Данилевский И. Н., Кабанов В. В., Медушевская О. М. и др. Источниковедение: Учебное пособие для гуманитарных специальностей. -М., 1998.-702 с.

125. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. - 567 с.320

126. Две старофранцузские повессти. М., 1956. - 95 с.

127. Деке П. Семь веков романа. М., 1962. - 479 с.

128. Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1990. - 293 с.

129. Державин Г. Р. Записки // Избранная проза. М., 1984. - 395 с.

130. Дживелегов А. К. Начало итальянского Возрождени. М., 1925.240 с.

131. Дживелегов А. К. Очерки итальянского Возрождения. М., 1929.235 с.

132. Дингес М. Историческая антропология и социальная история: через теорию "стиля жизни" к "культурной истории повседневности"// Одиссей. 2000. М., 2001. - С. 85-108. *

133. Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба // Собрание сочинений в тридцати томах. Т. 2.- 516 е.; Т. 3. - 499 с. - М., 1957.

134. Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь.// Сочинения. М., 1986. -С. 268-375.

135. Дмитриев М. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998.748 с.

136. Дневник тотемского крестьянина А. А. Замараева. 1906-1933 годы. -М., 1995.-255 с.137. "Дневные записки" усть-куломского крестьянина И. С. Рассыхаева. 1902-1953 годы. М., 1997. - 154 с.

137. Добиаш-Рождественская О. А. Культура западноевропейского сердневековья. М., 1987. - 349 с.

138. Добужинский М. В. Воспоминания. М., 1987. - 469 с.

139. Долгоруков П. Петербургские очерки: Памфлеты эмигранта. 1860-1867.-М., 1992.-557 с.

140. Дриянский Е. Э. Записки мелкотравчатого. М., 1985. - 205 с.

141. Дубинин И. И., Гуслякова JI. Г. Динамика обыденного сознания. -Минск, 1985. -216 с/321

142. Дубнова-Эрлих С. Хлеб и маца. СПб., 1994. - 297 с.

143. Дурылин С. Н. В своем углу. М., 1991. - 335 с.

144. Егоров Б. Ф. Очерки по истории русской культуры XIX века // Из истории русской культуры. Т. V. - М., 2000. - С. 13-392.Ф

145. Ерасов Б. С. Социальная культурология. М., 1998. - 590 с.

146. Есин Б. И. Путешествие в прошлое (Газетный мир XIX века). М., 1983. - 160 с.

147. Жемчужников JI. М. Мои воспоминания из прошлого. Л., 1971.439 с.

148. Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. - С. 27-39.

149. Жизнь дома, в свете и при Дворе. СПб., 1890.- 140 с.

150. Жирнова Г. В. Брак и свадьба русских горожан. М., 1980. - 150 с.

151. Жихарев С. П. Записки современника. Ч. 1. Записки студента. -Ч. 2. Записки чиновника. - Т. 1.-311 е.; Т. 2.-325 с.-Л., 1989.

152. Журавлев С. В. "Маленькая жизнь" и "большая история". М., -2000.-286 с.

153. Забелин И. Е. Домашний был русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга первая. - Государев Двор или дворец. - М., 1990. - 311 с.

154. Забелин И. Е. Дневники. Записные книжки. М., 2001. - 383 с.

155. Загоскин М. Н. Москва и москвичи. М., 1988. - 620 с.

156. Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий. М., 1973. - 350 с.

157. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978. - 351 с.

158. Записки янычара. Написаны Константином Михайловичем из Островицы. М., 1978. - 135 с. - 136 с.322

159. Засосов Д. А., Пызин В. И. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов: Записки очевидцев. Л., 1991. - 270 с.

160. Зезина М. Р., Кошман Л. В., Шульгин В. С. История русской культуры. // Учебное пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности "История". М., 1990. - 431 с.

161. Златовратский Н. Н. Воспоминания. М., 1956. - 461 с.

162. Золотухина-Аболина Е. В. Философия обыденной жизни:$

163. Экзистенциальные проблемы. Ростов-на-Дону, 1994. - 231 с.

164. Зоркая Н. Уникальное и тиражированное. М., 1981. - 167 с.

165. Зоркая Н. Фольклор. Лубок. Экран. М., 1994. - 238 с.

166. Зюмтор П. Повседневная жизнь голландцев во времена Рембрандта. М., 2001. - 390 с.

167. Иванов А. Е. Студенчество России конца XIX начала XX века: Социально-историческая судьба. - М., 1999. - 411 с.

168. Иванов Вяч. Вс. Культурная антропология и история культуры // Одиссей. Человек в истории: Исследования по социальной истории и истории культуры. 1989. М., 1989. - С. 11-16. *

169. Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. -М., 1910.-310 с.

170. Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. - 751 с.

171. Ионин Л. Г. Историзм повседневности // Ускорение социально-экономических процессов и культурные проблемы социальной организации. -М., 1987.- С. 95-114/

172. Ионин Л. Г. Альфред Шюц и социология повседневности //

173. Социологические исследования. 1987. - № 1. - С. 16-47. *$

174. Ионин Л. Г. Социология культуры. М., 1996. - 278 с.

175. Ионин Л. Г. Социология повседневности. Ереван, 1986. 198 с. *

176. Кавелин К. Д. Наш умственный строй: Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. - 653 с.323

177. Каган М. Морфология искусства. JL, 1972. - 440 с.

178. Каган М. С. Системный подход и гуманитарное знание. Избр. ст. -Л., 1991.-383 е.*

179. Каган М. С. Философия культуры. СПб., 1996. - 415 с. *

180. Каган М. С. Философская теория ценности. СПб., 1997. - 204 с.

181. Каждан А. П. Византийская культура X-XII в. М., 1968. - 233 с.

182. Каменская М. Воспоминания. М., 1991. - 382 с.

183. Карнейро. Культурный процесс // Антология исследований культуры. Т. 1. - Спб., 1997. - С. 421-438. *

184. Карнович Е. Русские чиновники в былое и настоящее время. -СПб., 1897.-127 с.

185. Карнович Е. П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. М., 1991. - 250 с.

186. Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. - 351 с.

187. Касьянова К. О русском национальном характере.- М., 1994.-365 с.

188. Катынская драма. М., 1991. - 201 с.

189. Кауэлл А. В сердце леса. М., 1964. - 228 с.

190. Кертман Л. Е. История культуры стран Европы и Америки. 18701917. // Учебное пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности "История". М., 1987. - 304 с.

191. Кесслер X. Крестьянская миграция в Российской империи и Советском союзе. Отходничество и выход из села// Социальная история. Ежегодник 1998/99. М, 1999. - С. 309-338.

192. Киреевский И. В. В ответ А. С. Хомякову // Избранные статьи. -М., 1984.- С. 117-126.

193. Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // Избранные статьи. М., 1984. -С. 199-237.324

194. Кирсанова Р. М. Розовая ксандрейка и драдедамовый платок: Костюм вещь и образ в русской литературе XIX в. - М., 1989. - 286 с.

195. Кисунько В. О некоторых чертах становления историзма в русской культуре второй половины XIX в.// Взаимосвязь искусств в художественном развитии России второй половины XIX века: Идейные приниципы. Структурные особенности. М., 1982. - С. 6-59.

196. Ключевский В. О. Курс русской истории. // Сочинения в девяти томах. Т. 1. - М., 1987. - 426 с.

197. Ключевский В. О. История русского быта. М., 1995. - 73 с.

198. Кнабе Г. С. Диалектика повседневности // Вопросы философии. -1989.-№5.-С. 125-138.*

199. Кнабе Г. С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. - 525 с.

200. Кнабе Г. С. Древний Рим история и повседневность. - М., 1986.206 с.

201. Кнабе Г. С. История. Быт. Античность // Быт и история в античности. М., 1988. - С. 6-17.

202. Коваленко Т. А. Менталитет русского дворянства в контексте культуры середины XVIII века // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. М., 1999. - 28 с.

203. Козьякова М. Д. История. Культура. Повседневность. Западная

204. Европа от античности до 20 века. М., 2002. - 358 с.

205. Кольер Э. Трое против дебрей. М., 1971. - 255 с.

206. Комаровский Е. Ф. Записки графа Е.Ф. Комаровского.- М., 1990.173 с.325

207. Кон-Винер. История стилей изящных искусств. М., 1916. - 308 с.

208. Кондаков И. В. Введение в историю русской культуры М., 1997.686 с.

209. Кондаков И. В. Культура России. М., 2000. - 357 с.

210. Кони А. Ф. Петербург: Воспоминания старожила // Собр. соч. в восьми томах. Т. 7. - М., 1969. - С. 23-64.

211. Кони А. Ф. Воспоминания // Избранные произведения в двух томах Т. 2. - М., 1959. - 533 с.

212. Конрад Дж. Дуэль // Избранное в двух томах. Т. 2. - М., 1959. -С. 294-384.

213. Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1972. - 496 с.

214. Коровушкина И. П. Отношение к браку, супружеству, семейному статусу женщины у старообрядцев-беспоповцев Москвы и Петербурга (17501850-е гг.) // Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - С. 217242.

215. Короленко В. Г. История моего современника // Собр. соч. в десяти томах. Т. 5. - М., 1954. - 396 с.

216. Костомаров Н. И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа.-М, 1993.-398 с.

217. Кошелев А. И. Записки. М., 1991. - 236 с.

218. Кошман Л. В. Культурная среда провинции // Русская провинция: Культура XVIII-XX веков. М., 1993. - С. 23-26.

219. Крандиевская-Толстая Н. Воспоминания. Л., 1977. - 222 с.

220. Краснобаев Б. И. Русская культура XVIII в.: Предмет и задачи изучения // История СССР. 1976. -№ 6. - С. 96-104. *

221. Краснобаев Б. И. О некоторых понятиях истории русской культуры второй половины XVII первой половины XVIII века // История СССР. - 1978. - № 9. - С. 57-73. *326

222. Краснобаев Б. И. Русская культура второй половины XVII начала XIX века. - М., 1983. - 222 с.

223. Крестовский В. В. Очерки кавалерийской жизни. М., 1998.-286 с.

224. Кропоткин П. А. Записки революционера. M.-JL, 1933. - 360 с.

225. Кропоткин П. А. Хлеб и воля. М., 1990. - С. 13-238.

226. Крылов А. Н. Воспоминания и очерки. М., 1956. - 880с.

227. Кулаев И. В. Под счастливой звездой. М., 1999. - 291 с.

228. Кулас И. Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения. М. 2001. - 353 с.

229. Культура Византии VII-XII веков.// Под ред. 3. В. Удальцовой и Г. Г. Литаврина. М., 1989. - 678 с.

230. Культурология: XX век // Словарь. СПб., 1997. - 630 с. *

231. Культурология: XX век.// Энциклопедия. Т. 1- 447 е.; Т. 2.- 446 с. - СПб., 1998. *

232. Куприн А. И. Фараоново племя // Собр. соч. в девяти томах. Т. 9. -М., 1964.-С. 496-503.

233. Куприянов А. И. Русский город в первой половине XIX века: Общественный быт и культура горожан Западной Сибири. М., 1995. - 153 с.

234. Куприянов А. И. Русский горожанин в поисках социальной идентификации (первая половина XIX в.) // Одиссей. 1998. М., 1999. - С.

235. Куприянов А. И. Историческая антропология. Проблемы становления // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет.-М., 1996. С. 366-385/

236. Лаврентьева Е. Светский этикет пушкинской поры. М., 1999.632 с.

237. Лапшин В. П. Из истории русско-польских художественных связей конца XIX начала XX в. // Художественные процессы в русском и польском искусстве XIX - начала XX века. - М., 1977. - С. 215-261.327

238. Jle Гофф. Является ли все же политическая история становым хребтом истории / THESIS 1994. - Вып. 4. *

239. Лебедева Н. С. Четвертый раздел Польши и катынская трагедия // Другая война. 1939-1945 / Под ред. акад. Ю. Н. Афанасьева. М., 1996. - С. 237-295.

240. Левицкая А. В. Воспоминания Анны Васильевны Левицкой, урожденной Олсуфьевой // Российский архив. Вып. IX. - М., 1999. - С. 251287.

241. Лелеко В. Д. Пространство повседневности как предмет культурологического анализа. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора культурологии. СПб., 2002 - 25 с.

242. Лелеко В. Д. Пространство повседневности в европейской культуре. СПб., 2002. - 304 с. *

243. Лелеко В. Д. Статус повседневности в современной культуре // Векторы развития культуры на грани тысячелетий: Материалы международной научной конференции. СПб., 2001. - С. 207-217.

244. Лелеко В. Д. Семиотика повседневности в трудах Г. С. Кнабе. (Опыт интерпретации) // Клио. Журнал для ученых. 2000. - 2 (11). -С. 12-17. *

245. Лелеко В. Д. Социология повседневности // Культура на пороге III тысячелетия: Материалы V международного семинара в Санкт-Петербурге. -СПб., 1999. С. 47-58.*

246. Лелеко В. Д. Повседневность в исторических исследованиях // Историзм в культуре. Материалы международной научной конференции. -СПб., 1998.-С. 160-168.*

247. Леонтьев К. Записки отшельника. М., 1992. - 539 с.

248. Леонтьева Т. Г. Жизнь и переживания сельского священника (1861-1904 гг.) // Социальная история. Ежегодник 2000. М., 2000. - С. 34-56.328

249. Либрович С. Ф. На книжном посту: Воспоминания. Записки. Документы. Таллинн-М., 1993. - 496 с.

250. Литературные салоны и кружки. М., 2001. - 495 с.

251. Лихачев Д. С. Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV начало XV в.). - Л., 1962. - 170 с.

252. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970.178 с.

253. Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971. - 120 с.

254. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.357 с.

255. Лихачев Д. С. Заметки о русском. Экология культуры М., 1981. -С. 49-252.

256. Локвуд Д. Я абориген. - М., 1971. - 222 с.

257. Лопухин И. В. Записки сенатора И.В. Лопухина. М., 1990. - 211 с.

258. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. - 524 с.

259. Лосский Н. О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра.-М., 1991. С. 238-365.

260. Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни. // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь.- М., 1988. С. 158-205.

261. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина "Евгений Онегин": Комментарий. Л., 1983. - 415 с.

262. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992. - 270 с.

263. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVII начало XIX века). - СПб., 1994. - 398 с.

264. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек Текст -Семиосфера - История. - М., 1996. - 447 с.329

265. Лотман Ю. М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века // Ученые записки Тартусского государственного университета. -Вып. 11. Труды по знаковым системам. VIII. Тарту, 1977.

266. Лурье С. В. Историческая этнология М., 1998. - 443 с.

267. Львов Г. Е. Воспоминания. М., 1996. - 314 с.

268. Любовный быт пушкинской эпохи / Коммент. И. С. Зильберштейна. М., 1999. - 333 с.

269. Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии / Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999.-С. 77-100. *

270. Мазьер Ф. Загадочный остров Пасхи. М., 1970. - 141 с.

271. Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979. - 429 с.

272. Максимов С. Избранное. М., 1981. - 558 с.

273. Максимов С. В. Год на Севере. Архангельск, 1984. - 604 с.

274. Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1989.175 с.

275. Максимов С. В. По Русской земле. М., 1989. - 527 с.

276. Максимов С. В. Каторга империи. М., 2002. - 480 с.

277. Малиновский Б. Научные принципы и методы культурного изменения // Антология исследований культуры. Т. 1. - Спб., 1997. С. 371384/

278. Малори Ж. Загадочный Туле. М., 1973. - 300 с.

279. Марасинова Е. Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века. М., 1999. - 300 с.

280. Марк Твен. Простаки за границей // Собр. соч. в 12 томах. Т. 1. -М., 1959. - 633 с.

281. Марк Твен. Налегке // Собр. соч. в 12 томах. Т. 2. - М., 1959.495 с.330

282. Марк Твен. Жизнь на Миссисипи // Собр. соч. в 12 томах. Т. 4. -М, 1960.-С. 231-678.

283. Марк Твен. По экватору // Собр. соч. в 12 томах. Т. 9. - М., 1961.568 с.jjt

284. Маркарян Э. С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969. - 228 с.

285. Маркарян Э. С. Проблемы целостной характеристики предмета истории культуры. // История СССР. 1979. - № 6. - С. 105-113. *

286. Маршалл А. Мы такие же люди. М., 1965. - 297 с.

287. Массовые виды искусства и современная художественная культура. Колл. монография / Отв. ред. и сост. В.П. Демин.- М., 1986. -270 с. *

288. Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки как историко-этнографический источник. М., 1978. - 207 с.

289. Маунтфорд Ч. Коричневые люди и красные пески: Путешествие по дикой Австралии. М., 1958. - 142 с.

290. Медик X. Микроистория // Thesis: теория и история экономических и социальных институтов и систем. Альманах. Т. II. - № 4.-М., 1994.*

291. Межуев В. М. Культура и история. М., 1977. - 199 с. *

292. Мелвилл Г. Тайпи. М., 1958. - 123 с.

293. Мелвилл Г. Ому. М., 1960. - 276 с.

294. Мелвилл Г. Моби Дик или Белый кит. М., 1962. - 839 с.

295. Милов JI. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. - 572 с.

296. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1.- 527 е.; Т. 2. Кн. 1 - 410 е.; Т. 2. Кн. II. - 481 е.; Т. 3. - 472 с. - М., 1993.

297. Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1- 445 е.; Т. 2. - 445 с. - М.,1990.

298. Милютин Д. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. Т. 1. - М., 1997. - 494 с.331

299. Миненко Н. А. Живая старина: Будни и праздники сибирской деревни в XVIII первой половине XIX в. М., 1989. - 159 с.

300. Миндлов С. Р. За мертвыми душами. М., 1991. - 399 с.

301. Мир русской усадьбы: Очерки / Под ред. JI. В. Ивановой. М., 1995.-291 с.

302. Миронец Н. И. Художественная литература как исторический источник (к историографии вопроса) // История СССР. 1976. - № 1. -С. 125-141. *

303. Миронов Б. Н. "Послал Бог работу, да отнял черт охоту": трудовая этика российских рабочих в пореформенную эпоху / Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - с. 243-286.

304. Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973. - 406 с. *

305. Монте П. Повседневная жизнь египтян во времена великих фараонов. М., 2000. - 465 с.

306. Морозов Н. А. Повести моей жизни. Т.1. - М., 1962. - 405 с.

307. Морфология культуры: Структура и динамика // Учебное пособие для вузов / Сост. и отв. ред. Э. А. Орлова. М., 1994. - 414 с.

308. Морякова О. В. Провинциальное чиновничество в России второй четверти XIX века: социальный портрет, быт и нравы // Вестник Московского университета. Сер. 8. - История. - 1993. - № 8. - С. 11-23.

309. Мосолов А. А. При дворе последнего императора. СПб., 1992.261 с.

310. Музей и власть // Сб. научных трудов НИИ культуры. Т. 1. -321 е.; Т.-2. - 187 с. - М., 1991.

311. Мулен JI. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы X-XV вв. М., 2002. - 346 с.

312. Муравьева О. С. Как воспитывали русского дворянина. СПб., 2001.-220 с.

313. Мэлори Т. Смерть Артура. М., 1974. - 899 с.332

314. На разломе жизни: Дневник Ивана Глотова, пежемского крестьянина Вельского района Архангельской области. 1915-1931 годы. М., 1997.-321 с.

315. Народная культура в современных условиях / Отв. ред. Н. Г. Михайлова. М., 2000. - 219 с.

316. Некрасова М. А. К вопросу о понятии "народный мастер" // Народные мастера, традиции, школы. Вып. 1. - М., 1985. - С. 8-26.

317. Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII начало XX века). - Л., 1988. - 213 с.

318. Некрылова А. Ф. Значение Петербурга и солдатской среды в становлении русской народной драмы.// Русский Север: ареалы и культурные традиции. СПб., 1992. - С. 195-206.

319. Нестеров М. В. Давние дни. М., 1959. - 398 с.

320. Никитенко А. В. Дневник. Т. 1. - М., 1955. - 533 с.

321. Никитин И. С. Дневник семинариста // Соч. в четырех томах. Т. 4.-М., 1961.-С. 7-132.

322. О долге и чести воинской в Российской армии: Собрание материалов, документов и статей // Под ред. В. Н. Лобова. М., 1991. - 365 с.

323. Оболенская С. В. "История повседневности" в современной историографии ФРГ.// Одиссей. Человек в истории: Личность и общество. 1990.-М., 1990.-С. 182-198.

324. Обри Бердслей. 66 избранных рисунков // Сост. В. В. Айтуганов. -М, 1992. 138 с.

325. Обри Бирдслей. Книжная графика. СПб, 1918. - 95 с.

326. Овсянико-Куликовский Д. Н. Из "Истории русской интеллигенции" // Овсянико-Куликовский Д. Н. Литературно-критические работы. Т. 2. - М, 1989. - С. 4-305.

327. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1983. - 815 с.333

328. Орлова Э. А. Введение в социальную и культурную антропологию. -М., 1994. 214 с. *

329. Осокина Е. А. Предпринимательство и рынок в повседневной жизни первых пятилеток (на примере рынка потребительских товаров) / Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - С. 339-365.

330. Осоргин М. А. Времена: Автобиографическое повествование. М., 1989.-С. 12-153.

331. Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали. М., 1987.- 528 с.

332. Очерки русской культуры XVIII века. Т. 1- 383 е.; Т. 2. - 392 е.; Т. 3. - 395 е.; Т. 4. - 374 с. - М., 1985-1990.

333. Памятники мирового искусства: Европейское искусство XIX века. 1789-1871. М., 1975. - 125 е., илл.

334. Панаева А. Я. Воспоминания. М., 1956. - 445 с.

335. Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. - 844 с.

336. Панченко А. М. Русская культура в канун Петровских реформ. // Из истории русской культуры. Т. III. - М., 1996. - С. 11-346.

337. Паперна А. И. Из Николаевской эпохи // Евреи в России: XIX век. -М., 2000.-С. 27-176.

338. Паперный В. Культура Два. М., 1996. - 382 с.

339. Пармон Ф. М. Русский народный костюм как художественно-конструкторский источник творчества. М., 1994. - 269 с.

340. Парчевский Г. Ф. Карты и картежники. СПб., 1998. - 254 с.

341. Пассек Т. П. Из дальних лет. Т. 2. - М., 1963. - 788 с.

342. Пастуро М. Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола. М., 2001. - 237 с.

343. Патнем Э. Восемь лет среди пигмеев. М., 1961. - 184 с.

344. Петров П. Н. История родов русского дворянства. Т. 1.-431 е.; Т. 2. -319 с. -М., 1991.334

345. Петровская И. Театр и зритель российских столиц. 1895-1917. Л., 1990.-270 с.

346. Пиксанов Н. К. Роман Гончарова "Обрыв" в свете социальной истории. Л., 1968. - 202 с.

347. Пиксанов Н. К. Областные культурные гнезда. М.-Л., 1928.-148 с.

348. Подъячев С. Моя жизнь. Кн. 1. - М.-Л., 1930. - 232 с.

349. Позднеев А. В. Новочеркасск и Платовская гимназия в воспоминаниях и документах. М., 1997. - 268 с.

350. Познанский В. В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX века. М., 1975. - 222 с.

351. Полонский Я. П. Воспоминания // Проза. М., 1988. - С. 268-480.

352. Полунина Н., Фролов А. Коллекционеры старой Москвы: Иллюстрированный биографический словарь. М., 1997. - 526 с.

353. Поляков И. С. Три путешествия по Олонецкой губернии. -Петрозаводск, 1991. 214 с.

354. Помяловский Н. Г. Очерки бурсы // Полн. собр. соч. т. 1. - СПб., 1914.-С. 5-144.

355. Поньон Э. Повседневная жизнь Европы в 1000 году. М., 1999.382 с.

356. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979.213 с.

357. Поршнева О. С. Социальное поведение российского крестьянства в годы Первой мировой войны (1914 февраль 1917 г) // Социальная история. Ежегодник 2000. - М., 2000. - С. 57-86.

358. Потехин А. А. Этнографические очерки / Сочинения. Т. 12. -СПб., б. г. - С. 3-205

359. Похлебкин В. В. Кушать подано!: Репертуар кушаний и напитков в русской классической драматургии с конца XVIII до начала XX столетия. -М, 1993.-408 с.335

360. Правила светской жизни и этикета: Хороший тон. СПб., 1889.413 с.

361. Прайс Р. Историография, нарратив и XIX век // Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - С. 120-154. *

362. Предтеченский А. В. Художественная литература как исторический источник // Вестник ЛГУ. Серия истории, языка и литературы. - Вып. 3. - 1964. - № 14. - С. 76-85. *

363. Приселков М. Д. Историко-бытовые музеи. Л., 1926. - 17 с.

364. Прыжов И. Г. История кабаков в России. М., 1992. - 379 с.

365. Прыжов И. 26 московских пророков, юродивых, дур и дураков и другие труды по русской истории и этнографии. М., 1996. - 213 с.

366. Пукшанский Б. Я. Обыденное знание: Опыт философскогоосмысления. Л., 1987. - 152 с.

367. Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.-427 с.

368. Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X начало XIX в.). - М., 1997. - 379 с.

369. Пфеффер П. Бивуаки на Борнео. М., 1964. - 188 с.

370. Пыляев М. И. Старое житье: Очерки и рассказы о бывших в отошедшее время обрядах, обычаях и порядках в устройстве домашней и общественной жизни. СПб,, 2000. - 476 с.

371. Рабинович М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988. - 307 с.

372. Рабинович М. Г. Очерки этнографии русского феодального города: Горожане, их общественный и домашний быт. М., 1978. - 328 с.

373. Развлекательная культура России XVIII-XIX веков. Очерки истории и теории. М., 2000. - 520 с.

374. Ревуненкова Н. В. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации. М., 1988. - 206 с.336

375. Редигер А. История моей жизни: Воспоминания военного министра. Т. 1. - 574 е.; Т.-2. - 525 с.- М., 1999.

376. Рейтблат А. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991. - 222 с.

377. Репин И. Е. Далекое близкое. М., 1953. - 518 с.

378. Репина JI. П. Смена познавательных ориентиров и метаморфозы социальной истории // Социальная история. Ежегодник 1988/99.- М., 1999. -С. 7-38. *

379. Решетов А. М. Произведения русских художников XVIII начала XX в. как источник для изучения культуры и быта населения Петербурга (к постановке вопроса). - Старый Петербург: Историко-этнографические исследования. - Л., 1982. - С. 171-189.

380. Риделанд Ф. Остров в Меланезии. М., 1973. - 143 с.

381. Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси: Историко-бытовые очерки. XI XIII вв. - М.-Л., 1966. - 238 с.

382. Романенко Е. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. М., 2002. - 329 с.

383. Романович-Словатинский А. Дворянство в России от начала XIII в. до отмены крепостного права. Киев, 1912. - 578 с.

384. Русская художественная культура второй половины XIX века: Социально-эстетические проблемы. Духовная среда // Отв. ред. Г. Ю. Стернин. М., 1988. - 364 с.

385. Русская художественная культура второй половины XIX века: Картина мира // Отв. ред. Г. Ю. Стернин. М., 1991. - 393 с.337

386. Русские: Историко-этнографический атлас. М., 1967. - 267 с.

387. Русские / Под ред. В. А. Александрова и др. М., 1999. - 825 с.

388. Сабанеева Е. А. Воспоминания о былом // История жизни благородной женщины. М., 1996. - С. 333-434.

389. Сабашников М. В. Воспоминания. М., 1988. - 512 с.

390. Савелов Л. М. Лекции по русской генеалогии, читанные в Московском археологическим институте. М., 1994. - 273 с.

391. Савельева И. М., Полетаев А. В. Микроистория и опыт социальных наук // Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - С. 101-119/

392. Савушкина Н. И. Русский народный театр. М., 1976. - 149 с.

393. Садовский Б. Записки (1881-1916) // Российский архив. Вып. 1. -М., 1991.-С. 106-183.

394. Сакс Ганс. Избранное. М.-Л., 1959. - 403 с.

395. Сакулин П. Н. Социологический метод в литературоведении. М., 1925.-240 с.

396. Салтыков-Щедрин М. Е. Губернские очерки // Собр. соч. в двадцати томах. Т. 2. - М., 1965. - 557 с.

397. Салтыков-Щедрин М. Е. Пошехонская старина. Иркутск, 1954.442 с.

398. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М., 1991. -365 с.

399. Сапунов Б. В. Некоторые сюжеты русской иконописи и их трактовка в пореформенное время // Культура и искусство России XIX века. -Л., 1985.-С. 141-149.

400. Свешников Н. И. Воспоминания пропащего человека. М., 1996.316с.

401. Свирский А. И. Казенный дом. М., 2002. - 416 с.338

402. Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины И. Т. 1.-Спб., 1881. - 517 е.; Т.-2. - Спб., 1901.-625 с.

403. Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. 1.- 517 е.; Т. 2. - 625 с. - СПб., 1888.

404. Семенов В. А. Массовая культура в современном мире. СПб., 1991. - 16с.

405. Семенов-Тян-Шанский П. П. Детство и юность // Русские мемуары. 1826-1856. М., 1990. - С. 411-513.

406. Сизенцева JI. И. Хронотоп провинциала // Русская провинция: Культура XVIII-XX веков. М., 1993. - С. 32-36.

407. Сизеран Р. Современная английская живопись. М., 1908. - 240 с.

408. Скабичевский A.M. Литературные воспоминания.-М., 2001.-425 с.

409. Славутинский С. Т. Генерал Измайлов и его дворня: Очерк помещичьего быта первой четверти нынешнего столетия.// Селиванов И. В., Славутинский С. Т. Сочинения. М., 1987. - С. 319-388.

410. Слиозберг Г. Б. Дела минувших дней // Евреи в России: XIX век. -2000. С. 247-496.

411. Слонов И. А. Из жизни торговой Москвы // Ушедшая Москва. Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века. М., 1964. - С. 190-227.

412. Смирнов Д. Нижегородская старина. Нижний Новгород, 1995.596 с.

413. Смирнова-Россет А. О. Воспоминания. Письма. М., 1990. - 539 с.

414. Смоллет Т. Путешествие Хамфри Клинкера. М., 1953. - 439 с.339

415. Советский энциклопедический словарь. М., 1980. - 1600 с.

416. Соколов А. К. Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения // Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. - С. 39-76. *

417. Соллогуб В. А. Тарантас // Повести. Воспоминания. Л., 1988. - С. 191-327.

418. Соловьев С. М. Записки Сергея Михайловича Соловьева. СПб., б. г. - 174 с.

419. Сорокин П. О русской нации. Россия и Америка. Теория национального вопроса. М., 1994. - 96 с.

420. Средства массовой коммуникации и современная художественная культура. Колл. монография / Отв. ред. Н. М. Зоркая. М., 1983. - 311 с.

421. Станюкович Т. В. Материалы по русскому городскому быту XVIII начала XX в. в музеях Ленинграда // Старый Петербург: Историко-этнографические исследования. - Л., 1982. - С. 164-170.

422. Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПб, 1995. - 650 с.

423. Стерлигова А. В. Воспоминания // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001. - С. 67-126.

424. Стернин Г. Ю. Художественная жизнь России середины XIX века.- М., 1991.-207 с.

425. Стернин Г. Ю. Художественная жизнь России начала XX века, г М, 1976. 221 с.

426. Стернин Г. Ю. Художественная жизнь России на рубеже Х1Х-ХХ веков.-М., 1970.-292 с.

427. Стингл М. В горы к индейцам Кубы: Путешествие этнографов. -М., 1974.- 101 с.

428. Столпянский П. Музыка и музицирование в старом Петербурге. -Л., 1989.-222 с.340

429. Столяров И. Записки русского крестьянина // Записки очевидца. Воспоминания, дневники, письма. М., 1990. - С. 323-484.

430. Суворов А. В. Полковое учреждение. М., 1949. - 152 с.

431. Сумерки богов: Ф. Ницше. 3. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю, Ж. П. Сартр / Сост. А. А. Яковлев.- М., 1989. 397 с.

432. Супоницкая И. М. "Южанин": рыцарь или янки // Одиссей. 1999. -М., 1999.-С. 228-244.

433. Сытин И. Д. Страницы пережитого. М., 1985. - 414 с.

434. Тавризян Г. М. О. Шпенглер, Й. Хёйзинга: две концепции кризиса культуры. М., 1989. - 269 с.

435. Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989. - 572 с.

436. Танеев В.И. Детство. Юность. Мысли о будущем. -М., 1950.-713 с.

437. Те Ранги Хироа (П. Бак). Мореплаватели солнечного восхода. М., 1959. - 252 с.

438. Тенишева М. К. Впечатления моей жизни. JL, 1991. - 287 с.

439. Терпигорев С. Н. (С. Атава). Оскудение. Т. 1- 425 е.; Т. 2. - 328 с. -М., 1958.

440. Терпигорев С. Н. (С. Атава). Потревоженные тени // Собр. соч. С. Н. Терпигорева (С. Атавы). Т. 3. - СПб., б. г. - 588 с.

441. Тилли Ч. Микро, макро или мигрень? // Социальная история.

442. Ежегодник 2000. М., 2000. - С. 7-18.*j|t

443. Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. - 730 с.

444. Торнау Ф. Ф. Воспоминания русского офицера. М., 2002. - 379 с.

445. Торо Г. Уолден или жизнь в лесу. М., 1962. - 239 с.

446. Три фарса об адвокате Пателене. М., 1951. - 163 с.

447. Троицкий С. Н. Русский абсолютизм и дворянство XVIII века. -М., 1974. 394 с.

448. Тройницкий А. Крепостное население России по 10-й народной переписи. СПб., 1861. - 93 с.341

449. Трубецкой Е. Н. Из прошлого // Князья Трубецкие. Россия воспрянет. М., 1996. - С. 7-44.

450. Трубецкой С. Е. Минувшее. М., 1991. - 336 с.

451. Тургенев И. С. Дворянское гнездо // Собр. соч. в десяти томах. -Т.2. -М., 1961. С. 107-230.

452. Тучкова-Огарева Н. А. Воспоминания. М., 1959. - 375 с.

453. Тыдман Л. В. Изба. Дом. Дворец. М., 2000. - 332 с.

454. Тыркова-Вильямс А. Воспоминания. М., 1998. - 558 с.

455. Уайт Л. Энергия и эволюция культуры // Антология исследований культуры. Т. 1. - Спб., 1997. - С. 439-464. *

456. Успенский Г. И. Власть земли // Собр. соч. в девяти томах. Т. 5. -М., 1956. - С. 115-121.

457. Фальк-Рённе А. Слева по борту рай. - М., 1981. - 222 с.

458. Фармаковский М. В. Техника экспозиции в историко-бытовых музеях.-М., 1928.-81 с.

459. Федотов Г. Русский человек / Дон. 1990. - № 6.- С. 160-165.

460. Федотов Г. П. Национальное и вселенское // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. -М., 1990.-С. 444-449.

461. Фет А. Воспоминания. М., 1983. - 493 с.

462. Фет А. Жизнь Степановки или лирическое хозяйство. М., 2001.473 с.

463. Физиология Петербурга. М., 1984. - 302 с.

464. Финченко А. Е. Традиционная хозяйственная деятельность кокшаров, усьян и ваганов в конце XIX первой трети XX в. Общие черты и некоторые локальные особенности.// Русский север: ареалы и культурные традиции. - СПб., 1992. - С. 32-61.

465. Философский энциклопедический словарь. М., 1983. - 837 с.342

466. Флиер А. Я., Горяинова О. И. Основания социальной типологизации культуры // Современные проблемы исследования культуры,-Вып. 2.-М., 2001.-С. 3-17/

467. Флиер А. Я. Культурогенез. М., 1995. - 127 с. *

468. Флиер А. Я. Культура как основа национальной идеологии России. Очерки. М., 2000. - 161 с.

469. Фрейд 3. Избранное. М., 1989. - 447 с.

470. Харузина В. Н. Прошлое. М., 1999. - 557 с.

471. Хейердал Т. Путешествие на "Кон-Тики". М., 1957. - 271 с.

472. Хейердал Т. Аку-Аку. М., 1959. - 382 с.

473. Хейердал Т. В поисках рая. М., 1964. - 159 с.

474. Хейердал Т. Приключения одной теории. JL, 1969. - 306 с.

475. Хейердал Т. От "Кон-Тики" до "Ра". М., 1971. - 57 с.

476. Хёйзинга Й. Осень Средневековья. М., 1988. - 539 с.

477. Хёйзинга Й. Homo ludens. М., 1992. - 453 с.

478. Хомяков А. С. О старом и новом: Статьи и очерки. М., 1988.460 с.

479. Хороший тон: Сборник правил и советов на все случаи жизни общественной и семейной. СПб., 1881. - 413 с.

480. Хромов О. Р. Русская лубочная книга XVII-XIX веков. М., 1998.219 с.

481. Цивилизации и культуры. Вып. 1. Росия и Восток: цивилизационные отношения / Под ред. Б. С. Ерасова. - М., 1994. - 249 с.

482. Цивьян Т. В. Мифологическое программирование повседневной жизни // Этнические стереотипы поведения. JL, 1985. - С. 154-178.

483. Чаадаев П. Статьи и письма. М., 1989. - 622 с.

484. Челлини Б. Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции. М., 1958. - 542 с.343

485. Чеслинг У. Среди кочевников Северной Австралии. М., 1961.171 с.

486. Чичерин Б. Н. Воспоминания. М., 1991. - 253 с.

487. Чичерин Б. Н. Воспоминания. // Российский архив. Вып. IX. - М., 1999. - С. 89-192.

488. Чосер Джеффри. Кентерберийские рассказы. М., 1946. - 508 с.

489. Швинглхурст Э. Прерафаэлиты. М., 1995. - 78 е., илл.

490. Шемякин Я. Г. Проблема цивилизации в советской научной литературе 60-80-х годов. //История СССР. 1991. - № 5. - С. 86-103. *

491. Шепелев JI. Е. Чиновный мир России. XVIII начало XX века. -СПб., 1999.-476 с.

492. Ширшов И. Е. Динамика культуры. Минск, 1980. - 110 с.

493. Шихлинский А. Мои воспоминания. Баку, 1984. - 199 с.

494. Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. - Новосибирск, 1993. - 584 с.

495. Шюц А. Структуры повседневного мышления // Социологические исследования. 1987. - № 1.

496. Щепкина А. В. Воспоминания. // Русские мемуары. 1826-1856. М., 1990.-С. 383-395.

497. Щербакова Т. Цыганское музыкальное исполнительство и творчество в России. М., 1984. - 174 с.

498. Щербатов М. О повреждении нравов в России. М., 1985. - 173 с.

499. Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М., 1956.488 с.

500. Энгельгардт А. Н. Очерки институтской жизни былого времени // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. -М., 2001.-С. 127-214.

501. Энгельгардт Л. Н. Записки. М., 1997. - 250 с.

502. Эртель А. И. Записки степняка. М., 1957. - 611 с.