автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лексическая наполняемость и структурно-семантические особенности компаративных тропов в русском языке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лексическая наполняемость и структурно-семантические особенности компаративных тропов в русском языке"

На правах рукописи

Ушакова Юлия Юрьевна

ЛЕКСИЧЕСКАЯ НАПОЛНЯЕМОСТЬ И СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ КОМПАРАТИВНЫХ ТРОПОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Специальность 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

МОСКВА-2005

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета Московского педагогического государственного университета

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Солодуб Юрий Петрович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Зимин Валентин Ильич доктор филологических наук, профессор Красильникова Елена Васильевна доктор филологических наук, профессор Лемов Аркадий Владимирович

Ведущая организация:

Московский государственный областной университет

Защита диссертации состоится 2005 г. в //. часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.07 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд._.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан «1С/..»

2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Т. П. Соколова

iT

конструкции с компаративной семантикой традиционно привлекали к себе внимание как отечественных, так и зарубежных ученых.

Работы, касающиеся этой проблематики, можно условно разделить на две группы: 1) работы, посвященные созданию общей теории компаративных единиц языка (Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, Н. А. Басилая, Р. А. Будагов, Т. В. Булыгина, В. В. Виноградов, Е. М. Вольф, В. Г. Гак, И. И. Ковтунова, В. И. Корольков, Г. Е. Крейдлин, ГО. И. Левин, Г. Е. Скляревская, В. Н. Телия, А. М. Федоров, М. И. Черемисина, Е. Т. Черкасова, Д. Н. Шмелев, А. Д. Шмелев, Bickerton D., Beardsley С., Black М., Bürge Т., Cassirer Е., Davidson D., Goodman N., Lakoff J., Jotnson M., Miller G. A., Hester M., Homsly J., Kintsch W., Lockwood M., Loewenbcrg I., Mates В., Ortony А., Peacocke Ch., Richards I. A., Wierzbicka A., Wheelwright Ph. и мн. др.); 2) работы, посвященные анализу лексического материала, где исследуются особенности и поведение компаративных конструкций на конкретном языковом материале, в конкретных художественных текстах (В. В. Виноградов, В. П. Григорьев, А. Д. Григорьева, И. И. Ковтунова, Н. А. Кожевникова, Е. В. Красильникова, Л. П. Крысин, Е. А. Некрасова, Н. В. Павлович, Л. Н. Рыньков, Е. В. Скворецкая и др.).

Известно, что сравнение играет огромную роль в жизни и деятельности человека: оно применяется как метод познания действительности, ведущий к установлению характерных признаков предмета; вместе с тем сравнение широко употребляется и в качестве приема художественной речи, служащего одним из средств создания образа.

Под сравнением мы понимаем логико-семантическую мыслительную операцию, включающую в себя установление сходства между двумя реалиями внеязыковой действительности и выражающуюся в ipex составных частях: субъекте сравнения (то, что сравнивается), объекте сравнения (то, с чем сравнивается) и признаке сравнения (общее у сравниваемых реалий).

Сравнительные отношения, устанавливаемые между реалиями внеязыковой действительности, отражены в компаративных моделях. Компаративная модель - это лексически заполненная операция сравнения. Компаративные модели реализуются через компаративные конструкции (лексико-синтаксические единицы): сравнительную конструкцию, предложно-падежные сочетания с предлогами в виде, наподобие, конструкции с предикативными словами похож, напоминает, творительный сравнения, родительный сравнения, сравнительное придаточное, метафоры разных структур и др. Все это образует компаративное пространство языка.

Нас будет интересовать та область компаративного пространства, в которой объект сравнения является образной характеристикой субъекта сравнения.

Прежде всего мы будем исследовать компаративная сочетаемость, то есть то лексическое содержание, которое входит в триединство сравнения как логической операции. Как представляется, лексическое наполнение составляющих логической операции

j-c одной стороны, с

БИБЛИОТЕКА j С.Пе—- v/"« '

логической и семантической совместимостью субъекта, объекта и признака сравнения, а с другой стороны, со свойствами конструкции, представляющей компаративный троп. То есть в логические отношения вмешиваются как лексическая семантика, так и грамматика, которые действуют уже на уровне конструкции, в которую сравнение воплощается.

Языковой материал набирался из текстов беллетристических жанров самого широкого диапазона художественных стилей и эстетической ценности, так как наша работа посвящена ресурсам языка, которые являются общими для всех. Кроме того, мы используем как реально существующие в текстах на русском языке примеры интересующих нас слов, выражений и конструкций, так и искусственно созданные.

Для своего исследования мы взяли сравнительную конструкцию, творительный со значением сравнения (в дальнейшем - творительный сравнения или ТС), родительный со значением сравнения (в дальнейшем -родительный сравнения или РС), субстантивную одночленную метафору в позиции предиката (в дальнейшем - предикативную метафору), субстантивную генитивную двучленную метафору (в дальнейшем - двойная метафора или ДМ).

Сравнительную конструкцию мы рассматриваем априори как наиболее свободную с точки зрения ее состава, служащую своего рода точкой отсчета для выявления особенностей лексического наполнения других компаративных структур, и используем ее как базу для лингвистического эксперимента.

Как представляется, кажущийся хаос компаративного пространства, когда «все сравнивается со всем», на самом деле подчинен определенному порядку. Этот порядок выражается в закономерностях, проявляющихся в ограничении лексической наполняемости компаративных моделей и конструкций и в ограничении сочетаемости слов, называющих субъект, объект, а также модуль сравнения. Это ограничение может носить различный характер и причину. Во многом их установлению и посвящена наша работа.

Актуальность исследования.

Интерес к структурно-семантической специфике и лексическому наполнению компаративных тропов, а также к ограничению в их лексическом наполнении обусловлен рядом причин.

Основные из них следующие:

а) не все компаративные конструкции получили в лингвистике достаточное освещение со стороны их структурно-семантических особенностей (ДМ, РС);

б) ранее не ставилась задача описать конкретный компаративный троп со стороны его реальной и потенциальной лексической наполняемости;

в) проблема ограничения лексической наполняемости компаративного тропа не получила достаточного освещения.

Объект и предмет исследования.

Объектом данного исследования являются такие компаративные тропы, как сравнительная конструкция, субстантивная метафора в позиции предиката, субстантивная генитивная двучленная метафора, родительный и творительный падежи со значением сравнения.

Предмет исследования - структурно-семантическая специфика данных компаративных единиц, а также их лексическая наполняемость и поиск возможных ограничений в этой области.

Научная новизна исследования.

В работе получили освещение малоисследованные вопросы. Среди них: 1) структурно-семантические особенности субстантивной генитивной двучленной метафоры (озера глаз, пожар любви, болото быта); 2) структурно-семантические особенности родительного падежа со значением сравнения (У нее была внешность фотомодели и замашки рыночной торговки)] 3) лексическая наполняемость, ее ограничения и причины этих ограничений в компаративных тропах; 4) структурно-семантическая функция атрибутов в компаративных тропах.

Кроме того, получило дальнейшее развитие исследование структурно-семантических особенностей творительного падежа со значением сравнения.

Теоретическая значимость исследования.

Работа расширяет и уточняет теоретические сведения о компаративных тропах, их структурно-семантических особенностях и лексическом наполнении. Полученные результаты могут быть использованы в дальнейшем развитии теории компаративных тропов.

Практическая значимость исследования.

Исследование содержит большой иллюстративный материал с комментариями к нему. Он может быть использован как для дальнейших научных исследований в этом направлении, так и для практических занятий, спецкурсов и спецсеминаров в вузе и других учебных заведениях.

Цель и задачи исследования.

Цель исследования - установить, какие ограничения существуют в лексической наполняемости тропов и с чем они связаны.

В связи с этим в настоящей работе ставились следующие задачи-.

1) выявить структурно-семантические особенности исследуемых компаративных конструкций;

2) установить закономерности их лексического наполнения со стороны всех трех составляющих операции сравнения;

3) определить предположительно существующие границы лексической сочетаемости в исследуемых компаративных конструкциях;

4) выявить закономерности ограничения сочетаемости слов в компаративных тропах.

На защиту выносятся следующие положения.

1. В компаративной сочетаемости можно установить ограничения.

2. Ограничения лексической сочетаемости в компаративных тропах касаются всех трех семантических составляющих операции сравнения.

3. Ограничения лексической наполняемости операции сравнения проявляются на уровне компаративной конструкции.

4. Ограничения лексической наполняемости компаративной конструкции связаны с ее структурно-семантическими особенностями.

5. Компаративные тропы построены по общей для них структурно-семантической схеме.

6. Структурно-семантические особенности компаративных тропов проявляются на разных уровнях языка: лексическом, морфологическом, синтаксическом.

7. В ограничении лексической наполняемости компаративных тропов участвуют и оказываются взаимосвязанными разные уровни языка.

8. Ограничение лексической наполняемости компаративных тропов выражается как на уровне тенденций, так и на уровне законов.

9. Лексическая наполняемость компаративных тропов в художественном тексте, несмотря на свою возможную окказиональность, так или иначе опирается на языковую норму.

Методы изучения материала.

В своей работе мы пользовались методами наблюдения, описания, компонентного анализа, лингвистического эксперимента, включающего в себя трансформационный анализ.

Апробация работы.

Основные положения исследования докладывались на международных и общероссийских конференциях с последующей публикацией материалов. По материалам исследования опубликовано 18 статей и монография. Материалы диссертационного исследования обсуждались на кафедре русского языка Mill У и кафедре русского языка КГПУ им. К. Э. Циолковского.

Структура диссертации.

Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии.

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» называются объект и предмет исследования, актуальность темы, цель и задачи исследования, его научная, теоретическая и практическая значимость, а также указываются методы, использованные в работе, и источники исследуемого языкового материала.

1 гл. - Структурно-семантические особенности сравнительной конструкции и метафоры и лексическое наполнение этих конструкций.

Задача данной главы исследования - показать единство и специфику сравнительной конструкции и метафоры как противопоставляемых друг другу компаративных тропов, а также выявить особенности лексической наполняемости исследуемых конструкций.

Метафора и сравнительная конструкция - единицы разных полюсов, поэтому особенно важно показать их единство, особенности и взаимодействие. Мы показываем, что метафора и сравнительная конструкция как компаративные тропы входят в единую компаративную систему и образованы по единым законам, но обладают собственными структурно-семантическими особенностями, которые отражаются на их лексическом наполнении.

Сравнительная конструкция и метафора - явления одной семантической природы: они обладают сходной семантической структурой, включающей в себя субъект, объект и признак сравнения. И в том, и в другом тропе происходят сложные процессы взаимодействия компонентов этой структуры, и результатом этого взаимодействия является новый семантический комплекс (В. И. Корольков, Ю. И. Левин, А. М. Федоров, И. В. Шенько 1972, Э. Ортони).

На наш взгляд, сравнительная конструкция и метафора построены по одной конструктивной схеме, содержащей три элемента операции сравнения. Разница между ними заключается в форме существования этой схемы в конструкции. В сравнительной конструкции она выражена эксплицитно, в метафоре эта же схема представлена имплицитным образом. Любая метафора требует расшифровки (кроме, разве, самых привычных языковых метафор), и эту расшифровку она получает, эксплицируя эту схему, которая в ней заключена и по которой она построена. Даже в самой сравнительной конструкции эта схема может быть представлена по-разному, полностью эксплицируясь в архетипической структуре (Закат был багровым, как кровь) и частично - в конструкциях другого типа (Закат как пламя; Голову как обручем сдавшо).

Формальный признак - выраженность/невыраженность идеи подобия -соответствует важному содержательному различию между сравнением и метафорой: выраженность идеи подобия постулирует сходство темы и образа (а подобно Ь), а невыраженность идеи подобия - их тождество (а есть Ъ).

Н. Д. Арутюнова, проводя сравнительный анализ понятий тождества и подобия, говорит о его важности для понимания природы тропов и других стилистических приемов. «Он дает возможность, - пишет лингвист, -выявить и осознать тот факт, что целый ряд так называемых «фигур речи» создается скрещиванием, гибридизацией указанных концептов. К числу гибридных тропов должна быть прежде всего отнесена метафора (курсив наш. - Ю. У.). Метафора создается тем, что подобию придается вид (курсив наш. - Ю. У.) тождества». По мнению Н. Д. Арутюновой, «близость к метафоре образного сравнения не вызывает сомнений. Исключение из сравнения (сравнительной конструкции. - Ю. У.) компаративной связки как (подобно, точно, словно, будто, как будто) или предикативов подобен, сходен, похож, напоминает часто считается основным приемом создания метафоры. Этот ход имеет своим следствием существенное изменение синтаксической структуры. Предложение подобия преобразуется в предложение тождества, точнее, таксономической предикации: Эта девочка

похожа на куклу - эта девочка как кукла - эта девочка - настоящая кукла». Таким образом, можно сказать, что метафора - логическое завершение сравнения, его абсолютизация.

Новый смысл (комплекс признаков, приписываемых определяемому -теме) возникает при восприятии как метафоры, так и сравнения под непосредственным воздействием грамматического значения конструкции -тождества или подобия. Адресат речи интуитивно стремится оправдать утверждение тождества или подобия темы и образа, найти в значении образа такие признаки, которые, будучи присущими ему, в то же время могут характеризовать и тему.

Мы назвали бы метафору ложным тождеством или тождеством аппликативным, где аппликация - область пересечения, наложения смыслов, признаков, общих для сравниваемых реалий. Именно в этом пространстве А и В тождественны (реально или ассоциативно).

Метафора так же семантически трехчленна, как и сравнительная конструкция: основание сравнения в метафоре отсутствуют эксплицитно, но присутствуют имплицитно.

В круг задач нашего исследования входит рассмотрение вопроса возможного лексико-семантического ограничения субъекта и объекта сравнения как мыслительной операции, которая эксплицируется в архетипической сравнительной конструкции, то есть по сути ограничения в этой компаративной единице. Вслед за Ю. И. Левиным архетипом сравнительных конструкций мы считаем структуры с выраженным признаком (Небо синее, как океан). На них мы и будем опираться в дальнейшем.

Причем мы считаем, что а) сравнительная конструкция со стороны лексического наполнения априори является наиболее свободной; б) основные лексические ограничения в этой структуре будут распространяться на все компаративные субстантивные конструкции.

В ограничении лексическо-семантического состава компаративных тропов рассматриваются не только лексическое значение слов, но и их референциальная семантика.

1. Какой субъект сравнения маловероятен в сравнительной конструкции?

Круг денотатов, выступающих в функции субъекта сравнения, практически не ограничен, так как объектом познания могут выступать люди, животные, предметы, явления, действия, признаки, ситуации. Ограничения состава субъекта сравнения связывают с его референцией. Так, давно известно, что «противопоказано» быть субъектом сравнения словам с оценочной семантикой, которым уготовлена «судьба» предикатов (т. е. объектов сравнения). На наш взгляд, это справедливо для оценочных обозначений лиц, употребленных в конкретно-денотативном значении. При неконкретной референции такие конструкции свободно употребляются в качестве субъекта сравнения. Ср.: Хороший пловец плавает, как дельфин, а плохой - как лягушка. Подлинный художник как барометр общества и как

его судья. Отличный оратор среди толпы как пастух среди овец. В качестве субъекта сравнения не могут свободно употребляться, как представляется, лишь оценочные метафоры (осел, лиса, заяц, дубина, тюфяк и пр. о человеке).

Конкретная референция субъектов сравнения в языке и художественпой речи объясняется задачами и условиями функционирования языка. Действительно, в основном в художественной и нехудожественной речи говорится о конкретных лицах, предметах, явлениях, иначе наша речь состояла бы из сплошных сентенций. Тем не менее, это не означает запрета на неконкретную референцию субъекта сравнения, которая в некоторых структурах обязательна. См.: Человек человеку волк (поел.). Кроме того, исключительно конкретная референция субъекта сравнения в речи и художественном тексте лишала бы язык способности к обобщению, чего нельзя представить и допустить. См.: Мужчины такие же сплетники, как женщины, но женщины перемывают кости своим подругам, а мужчины -правительствам...; Взрослые люди - тоже дети. Уставшие дети. Им еще нужнее родители (Токарева).

Со стороны лексического значения ограничения состава субъекта сравнения носят экстралингвистические причины. Что субъективно менее всего нуждается в характеристике или оценке с помощью образных средств языка? См.: абзац, колонтитул, ватерпас и пр. Но язык в этом случае «не будет возражать» в употреблении данного слова в качестве субъекта сравнения, если в этом возникнет необходимость.

2. Гораздо более интересной для исследования лексического состава представляется область объекта сравнения. Какой объект сравнения маловероятен в сравнительной конструкции?

В абсолютном большинстве случаев объект сравнения в образной сравнительной конструкции имеет неконкретную референцию. Тем не менее, в отдельных случаях возможна и референция конкретная. См.: Ты, как вчерашняя гроза, всех напугала, всполошила и умчалась куда-то, где речь идет именно о конкретной грозе, которая была вчера.

Употребление названий лиц в качестве объектов сравнения также имеет референциальные ограничения. Это касается т. н. каузаторов, актуальных имен и качественных имен.

«Наиболее существенное ограничение референциальных возможностей названий каузаторов состоит в том, что они не способны иметь неопределенную референцию» (А. Д. Шмелев). А также: «Основной признак, связанный с референциальными особенностями актуальных имен, - это их полная неспособность к предикатному употреблению...». Данная лексика возможна в качестве объекта сравнения в других компаративных конструкциях, где она меняет свое референтное значение. Ср.: У него внешность убийцы.

Качественные имена (дурак, подлец, болтун), которые предназначены для функции предикатива, не мо1-ут употребляться в образной сравнительной конструкции, так как становятся кореферентны субъекту сравнения. Другие

компаративны конструкции способны иметь такой объект сравнения. Ср.: У него вид идиота.

Мы согласны с мнением А. Д. Шмелева, что для объекта сравнения -имени собственного достаточно всеобщей известности, популярности того лица, которое им называется, а не нарицательности как таковой. См.: -Демократичный и доступный для простых людей, как дедушка Ленин; -Она вся была очень узкая, смуглая и длинная, как копченый угорь или Ирина Хакамада (Устинова).

Лексический состав объектов сравнения ограничен степенью известности носителям языка называемых реалий. Так, вряд ли станут объектами сравнения мало популярные, малоизвестные реалии без четких отличительных признаков и коннотаций.

Таким образом, говоря об отдельно взятом объекте сравнения, можно установить следующие закономерности: а) объектами образного сравнения в абсолютном большинстве случаев не выступают существительные с конкретной референцией (в значении конкретного денотата); не выступают объектами образного сравнения имена качественные, а также каузаторы и актуальные имена в своем первичном значении; в) не выступают объектами образного сравнения имена собственные, не известные широкому кругу лиц.

Довольно редко в составе объекта сравнения встречается отвлеченная лексика или названия реалий, не обладающих материальной вещественностью. Тем не менее, полностью исключать возможность такого рода объекта сравнения нельзя. См.: Жизнь суетлива, как мышья беготня, бессмысленна и тяжела, как бред, иллюзорна, как сон; Любопытство неотвязно, как зуд; Старость тягостна и мучительна, как недуг и пр. Важно, что подобный объект сравнения сочетается с вполне определенным субъектом сравнения - также не материально-вещественной реалией. Процесс характеризуется через другой процесс. То есть субъект и объект сравнения сопоставимы. Таким образом, можно сказать, что в определенных случаях важен не столько конкретный состав лексики объекта и субъекта сравнения, сколько его сопоставимость.

Как вывод можно предложить следующее: от объекта сравнения требуется известность, узнаваемость и сопоставимость с субъектом сравнения.

3. Искать ограничения среди отдельно взятой области субъекта или объекта сравнения вряд ли целесообразно. Ограничение компаративной сочетаемости касается всех трех составляющих сравнения в комплексе.

Какое сочетание субъекта и объекта сравнения маловероятно?

Малоупотребимы (но возможны) объект и субъект сравнения, называющие представителей одного класса. То есть для сравнительной конструкции такое сочетание субъекта и объекта сравнения не является нарушением, хотя встречается сравнительно редко. См.: Журналисты были любопытны, как дети, и недоверчивы, как судьи Конституционного суда (Степанова); Дирижер Норберт Бауман провел собеседование и отметил с удовлетворением, что русская - точна, как немка (Токарева).

Ограничения в сочетании субъекта и объекта сравнения выступают и на логико-семантическом уровне. Так, не могут входить в компаративные отношения, то есть становиться субъектом и объектом сравнения названия реалий, которые соотносятся как часть и целое или целое и его неотчуждаемый признак (неотчуждаемый реально или контекстуально). См.: *куст как ветка; *цветок как лепесток; *дерево как ствол, *чашка как ручка от чашки; *книга как страница; *топор как топорище, *самолет как крыло. И наоборот: *лист как дерево, *ручка от чашки как чашка; *крыло как самолет. Отсюда: маловероятно существование таких, например, компаративных моделей, как «ёмкость - содержимое», «содержимое -ёмкость» (См.: *Тарелка как суп; *Суп как тарелка)-, модель «изделие -материал этого изделия»; «материал - изделие из этого материала» (См.: *Портфелъ как кожа; *Кожа как портфель).

4. Естественней рассматривать лексическое наполнение конкретной компаративной конструкции, так как каждая их них имеет свои структурно-семантические особенности, которые отражаются на лексической наполняемости компаративного тропа.

Со сравнительной конструкцией структурно и семантически тесно связана субстантивная метафора в позиции предиката. Она представляет собой завершение компаративной цепочки, в начале которой находится архетипическая сравнительная конструкция. См.: Небо глубокое, как океан -Небо как океан - Небо - океан. Сопоставляя лексическое наполнение этих компаративных единиц, мы находим те различия и ограничения в нем, которые обусловлены структурой тропа.

Пользуясь методом трансформационного анализа, мы определяли специфику лексического состава предикативной метафоры в сопоставлении с лексическим наполнением объектов сравнения в архетипической сравнительной конструкцией.

Было обнаружено, что ряд объектов сравнения, свободно употребляемых в сравнительной конструкции, не принимается предикативной метафорой.

Невозможность трансформации сравнительных конструкций с эксплицированным признаком в метафору связана с характером этого признака. Эксплицироваться может а) реальный признак денотата, входящий в толкование лексического значения слова, которое его называет; б) реальный признак денотата, не входящий в лексическое толкование слова, которое его называет, но закрепленный за ним в языковом сознании; в) приписанный денотату и закрепленный в языковом сознании признак, не входящий в толкование лексического значения слова; г) признак денотата, который может мыслиться как реальный, но не является для него актуальным, не закреплен за ним. Признаки «б» и «в» относятся к коннотативной сфере значения слова. Вслед за Ю. Д. Апресяном и Н. Г. Комлевым коннотациями лексемы мы будем называть выраженную имплицитно «семантическую модификацию значения, включающую в себя совокупность семантических наслоений, чувств, представлений о знаке,

лексическом понятии или о некоторых свойствах и качествах объектов, для обозначения которых употребляется данное слово-значение».

Как правило, не вызывает затруднений перевод сравнения в предикативную метафору, когда в сравнительной конструкции эксплицируется реальный признак объекта сравнения, не относящийся к коннотациям слова; - Ели горячую, как огонь, налимью уху...(Бунин) - Уха -огонь. - Дно оказалось совсем пологим и мягким, как кисель (Степанова) -Дно - настоящий кисель.

Также вполне безболезненно может быть переведена в предикативную метафору сравнительная конструкция при экспликации в ней закрепленного и единичного коннотативного признака объекта сравнения. Ср.: - В хату решительно вошла Лидкина мать - могучая старуха, широкая, как шкаф (Токарева) - Лидкина мать - прямо шкаф какой-то; - По статусу нужно было иметь жену, юную и красивую, как греческая богиня (Устинова) - Его жена - настоящая греческая богиня.

Если у слова не одна, а целый ряд сильных коннотаций, то эксплицируемый признак сохраняется и в предикативной метафоре. См.: Он

- просто беспечный (любопытный, наивный, беззащитный, капризный, непосредственный и т. п.) ребенок.

С другой стороны, эксплицироваться может признак, который является, во-первых, не единственной и, во-вторых, не самой сильной коннотацией объекта сравнения. Например: - А пьяный - тяжелый, как труп. У слова труп сильные коннотации бесчувственный, неподвижный, которые и проявляются в предикативной метафоре, вытесняя эксплицируемый в сравнении признак тяжелый и делая тем самым перевод данной сравнительной конструкции в метафору семантически неадекватным, а значит, в данном контексте невозможным. Возможным это стало бы в том случае, если бы в сравнении эксплицировался признак бесчувственный, неподвижный. Аналогично: - Главное, не забывайте академика со всеми праздниками поздравлять, злопамятен, как слон (Донцова).

То, что в сравнительной конструкции могут эксплицироваться не только не самые сильные коннотации или постоянные признаки объекта сравнения, но и самые случайные (реальные или ассоциативные) его свойства, дает основания считать, что она (сравнительная конструкция) является средством формирования у слова новых коннотаций. Ср.: - Зиловец, ходит угрюмый, как кабан, здоровается (Токарева) - для данного контекста нельзя Зиловец -настоящий кабан. Признак угрюмый не проявляется в метафоре, которая опирается на другие коннотации слова кабан, но в сравнительной конструкции он понятен и не вызывает протеста. У слова кабан нет коннотации угрюмый, но она может развиться. Аналогично: - Кубинцы -народ горячий. Они свободные и страстные, как молодые звери (Тжарева);

- Она абсолютно безвредная, как кузнечик; - Надо же, до сих пор считала, что старик бесчувственный, как амеба (Донцова). Если признак не является очевидным для объекта сравнения, то в предикативной метафоре такой объект сравнения обязательно употребляется с атрибутом, называющим этот

признак (Сонюшка глупа, как муха (Донцова) - Сонюшка - просто глупая муха).

Предикативная метафора требует от объекта сравнения известных реальных признаков или устойчивых коннотаций, закрепленных в языковом сознании носителя языка. Она не включает в себя те объекты сравнения, у которых отсутствуют какие-либо четкие признаки, ассоциируемые с ним. Ср.: Парнишка был хорош, как мыльная обертка (Донцова) - *Парнишка -настоящая мыльная обертка и В целом парнишка был хорош, как конфетный фантик (Донцова) - Парнишка - настоящий конфетный фантик. (Ср.: Парнишка - просто фантик, открытка, картинка, конфетка и пр.). С точки зрения лексического состава (ЛИ ) объекты сравнения в обоих случаях практически тождественны, но в первом случае за объектом (мыльная обертка) в языковом сознании не закреплены какие-либо определенные признаки, а во втором случае (конфетный фантик) они есть, и вполне четкие.

В конструкции с предикативной метафорой реалии, представляющие субъект и объект сравнения, должны быть гораздо в большей степени совместимы, сопоставимы с логической и эстетической точек зрения, чем в сравнительной конструкции. Ср.: - Сегодняшняя советская интеллигенция в массе своей серая, как утренний рассвет. Узкие специалисты. Знают, но узко (Токарева). - *Сегодняшняя интеллигенция - просто серый утренний рассвет. - Настоящий принц из африканской страны Лесото, черный, как слива (Токарева) - *Принц - настоящая черная слива.

Таким образом, коннотативная система, являясь мощным средством, проявлением и результатом познавательной деятельности человеческого сознания, с одной стороны, пронизывает все компаративные конструкции русского языка, по-разному реализуясь в них и обеспечивая их специфику, и, с другой стороны, не является застывшим конгломератом, а находится в состоянии постоянного изменения и развития, которое, в частности, происходит в составе сравнительной конструкции. Предикативная метафора опирается, прежде всего, на сильные коннотации объекта сравнения, тогда как сравнительная конструкция свободна от этой зависимости. Сравнительная конструкция, таким образом, выступает как важное средство развития коннотативной системы слова, а языковая предикативная метафора во многом показывает результат формирования коннотаций этого слова. Перевод сравнительных конструкций в предикативную метафору показал нам, что лексические ограничения в ней касаются в основном не ЛТГ существительных, а коннотаций конкретного слова, их наличия и устойчивости. Ограничения в сравнительной конструкции связаны с референцией объекта сравнения, а не с его лексическим значением.

2 гл. - Субстантивная генитивная двучленная метафора.

Задача данной главы работы - показать структурно-семантические особенности двучленной метафоры (ДМ), к которой относятся генитивные конструкции типа огонь желаний, золото волос, цветок любви, яд

страданий, змея воспоминаний и т. п., построенные на основе внутреннего сравнения реалий, названных опорным словом и генитивом.

Особенность этой метафорической конструкции заключается в том, что в ней эксплицитно выражены как объект сравнения, так и его субъект, то есть ДМ включает в себя компаративную модель с имплицитно представленным признаком сравнения, где генитив называет субъект сравнения, а опорное слово (изначально - номинатив) называет объект сравнения. Значение родительного падежа здесь можно определить как родительный субъекта сравнения.

Сравнительные отношения в ДМ обусловлены а) семантическим потенциалом падежных значений: именительный падеж, форму которого изначально имеет опорное слово, способен быть предикатом; родительный падеж способен быть носителем признака, которым в данном случае является предикат - именительный падеж; б) соотношением с суждением сравнительного типа.

Они (эти отношения) не порождаются нарушением нормативной сочетаемости, а существуют независимо от других отношений в словосочетании, иногда пересекаясь с ними. В противном случае можно представить, что любое нарушение «обыденной» сочетаемости слов тут же порождает сравнительные отношения между ними.

Несмотря на то, что ДМ является «свернутым сравнением», или «свернутым суждением», между ДМ и сравнительной конструкцией, а также конструкцией с метафорическим эпитетом нет семантического тождества, что подтверждается попытками трансформировать ДМ в эти конструкции. См.: сирень пены ф пена пышная, как сирень; костер рябины ф рябина красная, как костер; малина губ Ф малиновые губы; сирень пены ф сиреневая пена.

Сравнительные отношения между составляющими ДМ могут осложняться другими семантическими наслоениями: гиперболой (сталь мускулов, камень сухаря, смерть летаргии), мейозисом (сон смерти), метонимией (Видно, во всем, что питало горячку недуга, Легче и слаще вблизи упрекать нам друг друга (Фет), имплицитно выраженной другой метафорой (Я клавишей стаю кормил с руки...(Пастернак) - птицы клавиш).

ДМ использует не только прямые значения составляющих, но и их переносные значения, прежде всего, метонимические (Ты прячешь губы в снег жасмина (Пастернак), что осложняет семантику метафорической конструкции.

ДМ способна обладать внутренним контекстом (оса пули, золото листвы, одеяло снега), делающим ее самодостаточной и часто независимой от контекста внешнего, с которым ДМ взаимодействует по-разному.

Составляющие ДМ способны образовывать ряды по принципу однородности, что может осложнять семантику метафорической конструкции, порождая косвенное сравнение и имплицитную метафору. См.: ...И вновь крестить нагую душу В купели неба и морей (Бунин) - небо моря,

море неба\ Мы правим путь наш к солнщ как Икар, Плащом ветров и пламени одеты (Волошин) - ветер пламени, пламя ветра.

ДМ является живым и активно развивающимся явлением прежде всего художественной речи.

3 гл. - Лексическое наполнение и его ограничение в субстантивной генитивной двучленной метафоре.

Задача данной главы - выявить лексические ограничения в составе объекта и субъекта сравнения в ДМ (двучленной метафоре) и объяснить их причины.

Лексический состав ДМ чрезвычайно разнообразен и охватывает практически все стороны внеязыковой действительности. Объекты сравнения в ДМ в их абсолютном большинстве можно разделить по принадлежности к той или иной ЛТГ на два основных блока: а) мир природы; б) мир человека.

Блок мир природы включает в себя такие тематические группы объектов сравнения, как стихия воды (пучина отчаяния, море любви, заводь тишины, омут воспоминаний, озера глаз)-, стихия огня (пожар заката, огонь страсти; пламя злобы, скорби, листьев, запада; пожар нег, речей; костер желаний, рябины; зарево обид, стыда, радуг, сирени../, растительный мир (трава забвенья, лавр поэзии, плесень дум, бурьян противоречий, трава рук, водоросли волос; животный мир (медведь ревности, крокодил судьбы, птица горя, змея сарказма, цикада часов, о/суки застежек, пиявки труб, змея поезда, бабочка газа, оса пули, мотыльки семян, слон обиды, коршун памяти, бык воспоминаний', стихийные и атмосферные явления природы (вихрь жизни, суеты, сомненья; ураган бедствий, молния любви, ветер воли, тайн, свободы, вьюга зла, метель бед, буря свободы, жизни, юности; географические понятия, ландшафт {пустыня одиночества, бездна отчаяния, пропасть равнодушия, островок кувшинки")', времена года, суток (весна предчувствия любви, ночь глаз, заря красных птиц)', полезные ископаемые и другие вещества (камень совершенства; янтарь звезды, зари, луча, муската, крокусов; коралл губ, рябины; яхонт небес, розы, звезды; алмаз воли, очей, бытия; жемчуг слез; бирюза небес, золото лучей, облаков, зари, заката, листьев; серебро ручья, мхов, седин, годов, рифм; свинец безумства; сталь реки, слов; бронза мускулов, загара; слюда стрекозиных крыл, стекло воды, воск души); мир космоса (солнце счастья, звезда любви, тьма страха, свет надежды).

Другой основной блок ДМ, охватывающий мир человека, включает в себя такие тематические группы ДМ, как продукты питания (- мед слов, солнечного света; хлеб правды', кисель та, кипяток восторгов, вино страсти); предметы быта (опорные слова - одежда - наряд фантазии, рубище забвенья, саван снега, риза облаков, лохмотья сиротства, панцирь хладнокровья...; оружие и орудия труда - кинжал клеветы, презренья; клинок подорожника, нож дерева, молчания, серп волны, шрапнель почек, танк комбайна, штык колоса, пулемет запахов, ветров, стрела мысли; сюда же можно отнести такие опорные слова, как цепи, оковы, сеть и т.п. - цепи обязательств, сети заблуждений', в) емкости - блюдечко сыроежки; г)

помещения, жилища и их части - храм жизни, мудрости, творчества; шатер неба, ели, кленов; подвал памяти; склад памяти; курятник радости, конура природы, погреб воспоминаний, дом благополучья, сердца...; д) материя и изделия из нее - бархат земли, шелк волос, парча небес, марля снегов...; е) искусственные источники света - факел сердца, лампада звезды, фонарь луны, лампа водопада, фонарь щек, светильник разума, жизни, факел знанья, лампа ремесла, надежды, свеча разума, факел мщенья...; ж) украшения, ювелирные изделия - ожерелье лести, бусы росы, бисер росы, ожерелье зубов, бисер пота, серьги якорей...; з) средства передвижения - корабль судьбы, колесница мирозданья, арба лет, самолет ветра, колымага темноты, челнок искусства, челн солнца, катафалк гондолы, лодка месяца...)', чувства, физические ощущения, состояния (недуг сомненья, горячка недуга, чума ухода разума, лихорадка сладострастья, обморок сна, сон жизни, бред любви...)-, мир музыки -опорные слова - музыка, названия а) музыкальных произведений - фуга, марш, песня, вальс, соната, симфония и т. п.; б) музыкальных инструментов - арфа души, вод; барабан ливня, надежды; бубен луны; свирели жаворонков, дудочка души, колокол тревоги...); части тела и атрибуты внешности (язык волны, огня, локон трубы, челюсти льдин, ресницы сосулек, руки траншей, оспины звезд, ладони полей, кулак танковых армий, бури, глаза иллюминаторов, зеница полыньи, пасть темноты...).

Две эти системы не являются изолированными друг от друга. Возможно взаимопроникновение некоторых элементов одной системы в другую. Например, в ЛТГ ДМ стихия воды, относящуюся к блоку мир природы, естественно и логично включить такие опорные слова, как пруд, колодец, фонтан, называющие реалии, относящиеся к рукотворному миру человека, так как в ДМ сема рукотворности у них не проявляется (заросший пруд моей души, черпать из колодца воображения, бьет фонтан красноречия). Аналогично в ЛТГ растительный мир наряду с опорным словом лес включается опорное слово сад.

С другой стороны, такую тематическую группу, как части тела, можно считать всеобщей, промежуточной между блоком мира природы (животный мир) и блоком мира человека, так как сюда мы включаем как опорные слова рука, волосы, нога и т. п., так и опорные слова крылья, грива, хвост ит. п.

Тематические группы ДМ могут носить открытый или закрытый характер в зависимости от перспективных возможностей лексической наполняемости состава опорных слов.

Примером открытой группы может служить ЛТГ предметы быта человека, возможность лексической пополняемости состава опорных слов в которой практически бесконечна.

С точки зрения закрытости, ДМ также неоднородны. Так, лексический состав опорных слов таких, например, тематических групп, как стихия огня, стихия воды, стихийные и др. природные явления; ландшафт; чувства, психологические и физические состояния и др., объективно

ограничен и перечисляем как принципиально, так и практически, а в таких тематических группах, как, например, животный мир, растительный мир, мир космоса, лексический состав опорных слов можно считать исчерпанным не тогда, когда в нем будут перечислены абсолютно все названия животных, растений, звезд и планет, а когда исчерпается список тех реалий, которые знакомы, хорошо известны человеку. То есть в данном случае закрытость ДМ во многом носит не столько объективный, сколько субъективный характер.

Эта метафорическая конструкция может носить как устойчивый, так и неустойчивый характер. Как правило, неустойчивые ДМ дают тематические группы опорных слов, называющих времена года, дня; чувства, состояния; части тела. Эти случаи рассматриваются при конкретном анализе лексических ограничений в составе тропа, которые во многом обусловлены структурой словосочетания и развернутой системой значений родительного падежа.

От ДМ следует отличать внешне сходные с ней метафорические генитивные конструкции, в которых отсутствуют сравнительные отношения, а генитив выполняет не функцию субъекта сравнения, а имеет другое значение. Какое?

Прежде всего, это родительный со значением отношения (при опорных словах - названиях времен года, частей суток; названиях частей тела; названиях частей растений; при словах ткань, цепи, оковы, крылья, стена, струна).

Конструкции с таким значением родительного падежа наиболее многочисленны и разнообразны по своему составу и условиям возникновения. Возникновение родительного отношения обусловлено следующими факторами. Во-первых, это связано с присутствием переносного значения у опорного слова. Это касается таких слов, как а) весна, осень, утро, заря, рассвет и др., имеющих переносное фазисное значение; б) ткань; в) цепи, оковы и т. п.; г) зерно, семя, росток, плод; д) стена.

Для существования ДМ необходимо, чтобы опорное слово выступало в своем прямом значении. В каком (прямом или переносном) значении будет выступать опорное слово, во многом зависит от семантики генитива и контекста. Так, если слово цепь имеет переносное значение 'сплошной ряд, совокупность чего-нибудь' (цепь событий) и генитив обозначает отвлеченную реалию, способную к чередованию, повторению (аналогично со словом событие), это делает ДМ неустойчивой, нуждающейся в подкреплении контекстом, так как предполагает в словосочетании прежде всего родительный отношения. См.: Да цепь всех жизненных забот Мечты счастливой и свободной, Мечты поэта не скует (Павлова). При отвлеченном субъекте сравнения, не обладающем свойством чередоваться, повторяться, ДМ носит устойчивый характер, хотя все равно часто подкрепляется контекстом, который в данном случае служит для «оживления» метафоры.

См.: Пускай с души больной, борьбою утомленной, Без грохота спадет тоскливой жизни цепь...(Фет).

Во-вторых, родительный отношения может возникнуть при явлении олицетворения, которое также не дает возможности существования ДМ. Это наблюдается в конструкциях с опорным словом - названием части тела, элемента внешности человека или животного (пасть камина, руки берез и т. п.). Метафорические конструкции этой группы могут быть отнесены к ДМ, если между реалиями, обозначенными опорным словом и генитивом, существует ярко выраженное реальное сходство, прежде всего внешнее. Например, такое, как в конструкциях ресницы сосулек, оспины звезд, морщины окопов. Наличие выраженного внешнего или функционального сходства, выступающих самостоятельно или совместно, предполагает в составе генитивов прежде всего конкретные существительные. См.: А море, как веселый пес, Лежит у отмелей и кос И быстрым языком волны Облизывает валуны (Кедрин); И линии четки на тонкой ладони, На тонкой ладони Январской луны (Васильев); ...И елку, где дрожат комочки света На пальцах стеариновых свечей (Шефнер); Там яблок румяные кулаки Вылазят вон из корзин (Багрицкий).

В-третьих, появление родительного отношения связано с присутствием в конструкции внутренней имплицитной ДМ. Это явление наблюдается с некоторыми опорными словами, которые называют часть какого-то целого.

Так, опорное слово струна чаще всего в метафорических генитивных конструкциях употребляется в форме множественного числа, что порождает имплицитную двойную метафору с опорным словом - названием струнного музыкального инструмента и не дает возможности для существования ДМ с этим опорным словом. Ср.: а) О, друг ты мой, - как сердца струны Все задрожали, все звучат!...(Жемчужников) - струнный инструмент сердца; б) Всюду светлою волною Плещет сердца глубина, И дрожит всей полнотою Жизни звучная струна! (Ершов).

Также в метафорических генитивных конструкциях мы встречаем значение родительного реалии и ее проявления (при опорных словах -буря, гром, музыка, названия музыкальных инструментов; при опорных словах в форме множественного числа - сны, цветы...).

Появление такого падежного значения связано, во-первых, с присутствием переносного значения у опорного слова (буря, гром и т. п.; названия музыкальных инструментов). Так, ДМ с опорным словом буря образуется при опоре на его прямое значение ('ненастье с сильным разрушительным ветром'). Переносное значение слова буря ('сильное, бурное проявление чего-нибудь') актуализируется со словами, которые обозначают реалии, способные к бурному проявлению (прежде всего это реалии, относящиеся к внутреннему миру человека), и мешает образованию при этих генитивах ДМ. См.: Никому не будет в тягость боле Буря чувств моих и жизнь моя (Лермонтов) - то есть сильное, бурное проявление чувств, что можно также отнести к конструкции с родительным субъекта действия. Для существования ДМ здесь нужен подкрепляющий контекст. См.: Вот

голос дрогнул от волненья, И словно буря вдохновенья Ее на крыльях унесла (Апухтин).

Во-вторых, появление конструкций со значением реалии и ее проявления может быть связано с грамматической формой числа опорного слова. Как правило, форма множественного числа опорного слова разрушает ДМ, особенно при отвлеченном генитиве. Ср.: сон жизни - 'жизнь как сон' и сны жизни - ситуации, происходящие в ней. Анал.: роза любви - розы любви.

От ДМ необходимо отличать и конструкции с родительным комплетивным (при опорных словах - семантически не полноценных, не самодостаточных без зависимой словоформы; из предметной лексики таким значением обладают прежде всего «оформители» (названия ёмкостей) и слова с количественной семантикой - море, океан, дождь и т. п.).

Возникновение такого падежного значения связано, во-первых, с присутствием у опорного слова переносного значения. Так, ДМ с опорньм словом море существует только при мотивации метафоры прямым значением слова с количественной семантикой. На то, какое из этих значений является мотивирующим для конструкции, часто показывает внешний или внутренний контекст. Ср.: а) - Здесь море чистой музыки шумело, Вся эта музыка Ушла в песок (Соколов)- контекст Вся эта музыка Ушла в песок не оставляет сомнения, что перед нами ДМ; б) - Море блеска, гул, удары, И земля потрясена (Языков)- контекст не подтверждает прямого значения слова море, и конструкция может быть понята двояко: как с метафорической, так и с количественной семантикой; в) - Шел. Про их житье-бытье Слушал в море вечера (Соколов) - ДМ не требует подтверждения внешним контекстом, так как лексическое значение генитива исключает опору конструкции на переносное, количественное значение слова море.

Во-вторых, комплетивное значение родительного падежа может быть обусловлено существующими в языке компаративными моделями. Так, присутствие продуктивной модели в группе ДМ «напиток - чувство, переживание, психологическое состояние» (напиток жалости, влага наслаждения, кипяток восторгов, чай славы, капли забвения, нектар хвалы) затрудняет образование ДМ с опорным словом - названием емкости (чаша, фиал, кубок...) при генитивах, называющих отвлеченные реалии, прежде всего - чувства, переживания, психологическое состояние человека и т. п. Ом:....испив безвременно всю чашу испытаний (Боратынский), где чаша испытаний = чаша с испытаниями.

Другие конструкции, которые, по нашему мнению, не являются ДМ, содержат родительный определительный (при опорных словах - день, ночь).

Существование ДМ здесь прежде всего связано с семантикой генитива: конкретно-вещественный генитив дает регулярную ДМ, а отвлеченный генитив требует для ДМ подкрепления контекстом, в котором эти слова реализуют семы свет, тьма. См.: Лишь на час - не боле - Вся твоя невзгода! Через ночь неволи - Белый день свободы! (Цветаева). Ср.: день радости, ночь несчастий и т. п. вне контекста прежде всего содержат в себе

не сравнительные отношения ('радость похожа на день', 'несчастья подобны ночи'), а аналогичны конструкциям типа день, принесший радость; ночь, наполненная несчастиями и т. п.

При конкретно-вещественном генитиве опорные слова реализуют семы темный/светлый, и конструкция входит в рамки ДМ. См.: Еще касался я так мало черных глаз, И ночь твоих волос я разметать не смею (Бальмонт).

Кроме того, генитив может получать значение родительного субъекта действия, что связано с семантикой опорного слова. Такие конструкции мы имеем прежде всего при опорных словах - названиях отвлеченного действия. См.: игра страстей; полет ума, фантазии; танец безумия и пр. Тем не менее, существование компаративной модели «процесс - процесс» может снимать такое ограничение. См.: Ход часов лишь однозвучный Раздается близ меня, Парки бабье лепетанье, Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня... Что тревожишь ты меня? (Пушкин).

В основном, перечисленные выше ограничения действуют на уровне модели, то есть с такими составляющими и в таких значениях мы не получим сравнительных отношений ни в одной компаративной конструкции. Ограничение употребления в ДМ названий лиц действует на уровне конструкции, а не модели. То есть эти ограничения действуют только в пределах ДМ. Покажем некоторые из них, используя метод трансформационного анализа.

Так, релятивы родства (отец, мать, сын, дочь, ребенок, сестра, брат и пр.) в различных компаративных конструкциях свободно употребляются в качестве объекта сравнения, тогда как в качестве объекта сравнения в ДМ их использование практически невозможно. Это прежде всего касается конструкций с одушевленным субъектом сравнения (в первую очередь -также с названиями лиц). Ср.: - А для Кравченко он был больше чем другом -братом (Степанова) - *ДМ брат друга; - Сталина мой дядя обожал. Обожал, как непутевого сына. Видя его недостатки (Довлатов) - ""ДМ непутевый сын Сталина; - В поведении учителя сочетались строгость отца и заботливость матери - ""ДМ отец, мать учителя.

Мы видим, что при попытке получить ДМ релятивы реализуют свое прямое значение, что исключает сравнительные отношения, необходимые для этой метафорической конструкции, и дает родительный отношения. Значение релятива, нуждающегося в своей «второй половине», активизируется только в ДМ в функции предполагаемого объекта сравнения. Синтаксическая структура словосочетания требует от главного слова исключительно релятивной семантики. То есть в значение компаративной конструкции вмешиваются законы грамматики.

Можно сказать, что запрет на употребление релятивов как объектов сравнения в составе ДМ с субъектом - лицом носит принципиальный, обязательный характер. Это - закон.

Употребление названий лиц других тематических групп (профессии, названия лиц по действию и роду занятий с релятивной семантикой и без нее, названия лиц по половому, возрастному, национальному признаку и пр.) в

качестве объекта сравнения в ДМ также крайне ограничено, чего не наблюдается в других компаративных конструкциях.

Так, например, название мифического или мифологического существа, божества достаточно часто встречается среди метафор-загадок и других компаративных конструкций, но практически не употребляется как опорное слово среди ДМ. Наиболее популярен из этой группы существительных в компаративных конструкциях такой объект сравнения, как ангел. См.: Моя жена просто ангел! Девочка была похожа на маленького ангела. Над нею ангелом склонилась ее мать. Секретарит одарила нас ангельской улыбкой. У моего брата терпение ангела. Но при попытке получить ДМ мы имели бы ангел секретарши, матери, брата, девочки и пр., где ангел выступал бы не как объект сравнения, а имел бы значение 'ангел-хранитель кого-н.', то есть из конструкции исчезла бы сравнительная семантика и мы получили бы родительный отношения.

Употребление названий лиц в качестве субъектов сравнения также носит ограниченный характер для ДМ. Вопреки общей языковой традиции, по которой этот субъект сравнения (лицо) свободно используется всеми компаративными тропами, являясь в них чуть ли не основным, именно он часто оказывается «противопоказанным» данной метафорической конструкции.

Известно, что при одушевленном генитиве в словосочетании естественна и часто первична семантика отношения или принадлежности, а не сравнения, что не дает возможности появления при таком лексическом наполнении ДМ. Но о принципиальной невозможности одушевленного генитива в ДМ говорить нельзя. Это касается как названий животных, так и названий лиц.

На наш взгляд, появление отношений принадлежности не должно противоречить здравому смыслу, логике отношений между реалиями объективной действительности, отраженной в словосочетании. Ср.: метроном кукушки, эскадрилья птиц, созвездье людей. Отношения принадлежности в этих конструкциях противоестественны, тогда как сравнительные отношения в них очевидны.

Тем не менее, ограничения в употреблении субъекта-лица в ДМ, несомненно, существуют. При использовании такой лексики в генитиве возникают следующие варианты:

а) свободное словосочетание с отношениями принадлежности; см.: -Считай, что ты просто ручка, которой написали статью, только и всего (Устинова) - *ДМручка кого-н. (журналиста)',

б) свободное словосочетание с родительным субъекта действия или состояния; см.: Укутанного в плащ - прекрасного, как сон - Я вижу юношу (Цветаева) - *ДМ сон юноши',

в) сочетание, не поддающееся интерпретации; см.: Дома в гостиной сидел злой, как осенняя муха, Лева (Донцова) - *ДМ осенняя муха Левы', Не стоит бояться, что мы столкнемся однажды вновь, как слепые яйца (Бродский) - *ДМ слепые яйца людей', Профессор...став красным, словно

запрещающий сигнал светофора, заявил...(Донцова) - *ДМ запрещающий сигнал светофора профессора;

г) возникает словосочетание, где отношения принадлежности/сравнения или др. имеют большую или меньшую вероятность; см.: Всё дитя как будто статуэтка Давних лет (Цветаева) - (?) ДМ статуэтка ребенка; По статусу нужно было иметь жену, юную и красивую, как греческая богиня (Устинова) - (?) ДМ греческая богиня жены; И ни в коем случае не доверяйте шарлатанам. Сейчас столько развелось этих...которые, как навозные мухи, наживаются на чужих несчастьях (Токарева) - (?) ДМ навозные мухи шарлатанов.

Семантика принадлежности или отношения должна быть поддержана контекстом. Сравнительные отношения становятся возможными при неестественности отношений принадлежности в нем. И наоборот: как только в словосочетании становится возможной «обыденная» интерпретация, она вытесняет сравнительную семантику конструкции.

Но даже в случае принципиальной допустимости сравнительных отношений мы чувствуем «сопротивление материала» при использовании субъекта сравнения-лица в ДМ. См.: (?) По залу сновали юркие лодочки официантов. Контекст не поддерживает здесь отношения принадлежности и ориентирует прежде всего на сравнительные отношения в конструкции, которая, тем не менее, может восприниматься как искусственная. Причем, как дополнительное условие возможности существования ДМ здесь, по-видимому, присутствует и явная предпочтительность формы множественного числа субъекта и объекта сравнения. Ср.: * сновала юркая лодочка официанта.

Таким образом, ДМ с субъектом и объектом сравнения - названием лица можно рассматривать, скорее, как исключение, чем как норму. Хотя нельзя не согласиться и с тем, что вольности поэтического языка никто не запретит создать такие конструкции. Ср.: И кузнечик в погоне за балериной капустницы, как герой былинный, замирает над сухой былинкой (Бродский).

Обратим внимание на то, что практически все (или абсолютное большинство) из возможных ДМ с названиями лиц не взяты нами готовыми из художественных текстов, а смоделированы в ходе лингвистического эксперимента, что наглядно показывает крайнюю непопулярность такой лексики в ДМ. Как представляется, это обусловлено структурной спецификой данной компаративной конструкции.

Редко в составе объекта сравнения ДМ встречается отвлеченная лексика или названия реалий, не обладающих материальной вещественностью. Тем не менее, исключать возможность такого объекта сравнения нельзя. См.: То - образы давно прошедших лет, То сны надежд, то страсти жаркий бред... (Григорьев); В жару предчувствия плохого... (Ахмадупина). Родоначальницей этой тематической группы можно считать ДМ с опорным словом сон (сон жизни, любви, воображенья, лени, страсти, блаженства, воспоминаний и т. п.).

Обобщая свои наблюдения над ограничением лексического состава ДМ, можно сказать следующее.

Образованию ДМ могут препятствовать как семантика ее составляющих, так и грамматические факторы. Сравнительные отношения в конструкции, с одной стороны, являются самодостаточными, с другой стороны, разрушаются при возможности иной интерпретации. Некоторые тематические группы существительных не поддерживают сравнительную семантику конструкции, необходимую для существования ДМ. Прежде всего это касается названий лиц, ограничения использования которых в этой конструкции принимают характер семантической закономерности. Ограничения лексического состава ДМ во многом обусловлены структурой словосочетания и развернутой системой значений родительного падежа.

Родительный падеж с «ненужным» значением прежде всего связан с присутствием у опорного слова (предполагаемого объекта сравнения) переносного значения. Причем актуализация прямого или переносного значения опорного слова часто зависит от семантики генитива, и в первую очередь - от его конкретно-вещественного или отвлеченного характера. В ряде случаев значение конструкции зависит от формы числа опорного слова. Также препятствуют образованию ДМ такие явления, как олицетворение и имплицитное присутствие в конструкции другой метафоры. В сохранении сравнительных отношений здесь велика роль контекста и взаимодействия лексической семантики составляющих генитивной конструкции.

4 гл. Падежные формы существительных с компаративной семантикой.

Имя существительное в русском языке располагает богатым набором падежных значений. Наиболее многозначными в падежной парадигме существительного являются родительный и творительный падежи, которые, помимо других падежных значений, включают в себя и компаративную семантику. Задача данной главы - показать структурно-семантические особенности родительного падежа со значением сравнения (РС), не получившего, на наш взгляд, достаточного освещения в научной литературе, а также продолжить начатые многими лингвистами исследования в области структурно-семантических особенностей творительного сравнения (ТС).

Родительный падеж с семантикой сравнения (фигура Венеры, ловкость фокусника, наивность ребенка и т.п. (у кого-н.) интересен нам прежде всего как часть компаративной системы русского языка.

Отличительными чертами РС является, во-первых, то, что он не выходит за нормы сочетаемости слов, то есть всегда имеет омонимичную конструкцию с другим значением родительного падежа, и, во-вторых, то, что РС проявляется только в составе предложения и никогда - словосочетания, в котором это - родительный отношения, носителя признака. То есть, как и для метафорического значения, для компаративного значения родительного падежа необходим достаточный контекст. Тем не менее, назвать слова в генитиве метафорами вряд ли возможно (хотя изредка РС пользуется уже готовыми метафорами). Это, как представляется, позволяет говорить не о

переносном значении слова, а о переносном падежном значении, то есть о переносном значении грамматической формы.

Как компаративный троп, РС призван давать образную характеристику субъекту сравнения. Субъект сравнения в РС вынесен за пределы словосочетания. Сам же генитив в конструкции РС является при этом непосредственным носителем объекта сравнения, но его семантика этим не ограничивается. Так, грамматически главное слово может называть как сам признак сравнения (так, у кого-н. ловкость фокусника, зоркость орла и пр.), так и лишь ту область, где этот признак следует искать. Например, грамматически главным членом словосочетания с РС часто выступают такие слова, как лицо, внешность, вид, голос, тон, глаза, взгляд и т. п., которые могут иметь самые различные денотативные характеристики. См.: (у кого-н.) лицо отставного военного, учительницы математики, каторжника, американского киногероя, квалифицированного рабочего, усталого от собственных знаний профессора, разочарованного и обиженного ребенка, мадонны, вечно недовольного человека, русского барина и т. п. Таким образом, признак сравнения оказывается «размыт» по грамматически главному слову и генитиву, а РС часто совмещает в себе семантику и объекта сравнения, и признака сравнения, который представлен коннотациями и реальными признаками того, что названо существительным в родительном падеже. То есть в РС присутствует двойная семантическая связь: он связан и с субъектом и с признаком сравнения.

В компаративной конструкции генитив несет на себе основную семантическую нагрузку. Так, выделенный признак может являться лишь «поводом» для характеристики самого субъекта сравнения. См.: Вымолвив тираду, мамаша, сохраняя осанку английской королевы, удалилась (Донцова). Прямая, гордая осанка может быть свойственна и балерине, и манекенщице, но в данном случае понадобилось привлечь в генитиве образ не больше не меньше как английской королевы, чтобы через него увидеть и понять настроение и самооценку субъекта сравнения. Кроме того, главное слово может формально называть признак сравнения, не передавая всего его объема, существенное содержание которого передается коннотациями реалии, названной в генитиве. См.: Новости в нашем городе распространялись со скоростью лесного пожара. Признак скорость может передаваться разными реалиями: стрела, пуля, молния, вихрь и т. п. Здесь же образ лесного пожара рисует картину не только быстрого распространения новостей, для чего хватило бы изображения чисто векторного движения, а неумолимость распространения их с охватом большой территории. То есть важным становится не столько скорость, сколько характер распространения («передвижения») новостей. Ср.: *Новости распространялись со скоростью пули, стрелы.

Также, относясь к сказуемому, РС может выполнять при нем обстоятельственную функцию характеристики действия. Это часто связано с тем, что главное слово в РС называет неотъемлемую частью этого действия. См.: спросить тоном ребенка; потребовать тоном инквизитора; стоять

в позе провинившегося дитяти; открыть жестом фокусника; идти походкой пьяного матроса. Семантическая связь РС с действием может оказаться сильнее (значительнее) его связи с субъектом сравнения (действия). В этом случае можно говорить о стертом образе-портрете по отношению к субъекту сравнения. См.: Артем несся по коридору со скоростью легковушки и с затуманенным взором (Полякова).

Компаративная семантика РС тесно связана с его функцией типизатора (II. Д. Арутюнова). Типизирующая функция РС обусловлена прежде всего его лексическим наполнением - присутствием в РС «определенного (социального, возрастного, морального) типа человека». Таким образом, источником типизации, на наш взгляд, может служить глубоко проникшая в язык идея человека о том, что внутренняя сущность, а также определенный образ жизни накладывают свой отпечаток на внешний облик и поведение (внешние проявления), а также морально-психологическое состояние человека. См.: (у кого-н.) морда полотера; физиономия уголовного преступника; внешность английского аристократа, разночинца; наружность умеренно выпивающего офицера, голос пропойцы и неудачника, тон участкового; глаза средневековой ведьмы; взгляд психоаналитика, мизантропа; улыбка утомленного аристократа, гейши, победительницы, ухмылка камикадзе; неторопливая походка надсмотрщицы; походка кинодивы, походка пьяного матроса, жест фокусника, английской королевы Елизаветы и т. д.; легкая надменность дворянина; достоинство европейских монархов; смирение монаха; любопытство соглядатая; твердость староверов; убежденность монаха-старообрядца; важность московского дворника; упорство подвижника или безумца.

Как известно, типизация часто прибегает к приему «художественной лексикографии»: выбору ситуации, которая позволяет наиболее адекватно истолковать и передать разнообразные по своим оттенкам чувства. Анализируя этот прием, можно сделать предположение, что коннотативными (реальными или приписанными) признаками могут обладать не только отдельные реалии, но и ситуации в целом. См.: Он испытывал радость мальчишки, которого родители ведут в цирк. Принято считать, что все дети любят цирк, и поэтому посещение цирка предполагает обязательный восторг у детей. Хотя на самом деле далеко не все дети испытывают это чувство. То есть данной ситуации приписываются определенные признаки (коннотации), в большей или меньшей степени соответствующие действительности.

Функция РС как типизатора связана с референцией генитива: она присутствует при обобщенно-денотативном значении генитива и, по-видимому, отсутствует при его сигнификативном значении. Ср.: 1) По габитусу и тургору кожи ему лет тридцать - тридцать пять. А физиономия древнего старца (Топильская); Несмотря на внешность мальчика, ему было сорок лет (Серова). В данном примере РС использует коннотации лица по сигнификату. Оппозиция идет по линии «старый -молодой», в которой внешние данные (прежде всего лицо) лишаются индивидуальных свойств, необходимых для денотативного значения и

типизации, а входят по своим общим свойствам в сигнификативное значение «старый - молодой»: у старика при всем его желании не может быть внешности мальчика, а у мальчика - внешности старика; 2) Он еще молодой, а душа (взгляды на жизнь, поведение) у него древнего старика. Здесь мы имеем в РС значение обобщенного денотата. Как известно, и у старика может быть молодая душа. Аналогично см.: У молоденькой девочки был взгляд изрядно пожившей, прожженной бабы: тяжелый, неподвижный и злобный (Донцова).

Значение обобщенного денотата в объекте сравнения может изменять референтную семантику существительного в нем. Так, в контексте У него внешность убийцы - каузатор «убийца» перестает быть каузатором, то есть соотноситься с единичным, локализованным во времени актом. В данном случае он перестает соотноситься с каким-либо реальным актом, а называет потенциальную способность лица к этому действию. Внешность убийцы (у кого-н.) - это (с точки зрения носителя языка) внешность не человека, который убил или убьет, а человека, который способен убить.

Не характерны для РС и актуальные имена из-за их неспособности к предикатному употреблению. В контексте У него был вид пассажира, опоздавшего на поезд слово пассажир указывают на роль лица в некоторой заданной ситуации и потому обозначают лицо не по актуальному действию, а по функции (А.Д. Шмелев).

С другой стороны, в составе РС может оказаться качественное имя (дурак, подлец, негодяй, болтун, красавец), которое в сравнительной конструкции предполагает кореферентностъ субъекта и объекта сравнения, чем лишает ее образности. Эта лексика также не участвует в типизации, так как называет не тип, а эталон носителя признака, но само ее употребление в РС показательно для этой компаративной конструкции, в которой снимается кореферентностъ субъекта и объекта сравнения. См.: ...неглупая красотка с повадками начинающей стервы (Серова); У него был взгляд отморозка, пустой, холодный и какой-то равнодушно-злобный (Донцова).

В составе компаративного тропа семантический состав слова получает свое дальнейшее развитие. Привлекая сочетания слов, требующих от адресата интерпретации, родительный сравнения таким образом развивает их коннотативную систему. См.: «Ну, я задам ему жару», - подумал Глеб, приближаясь к помощнику походкой богатого плантатора (Куликова).

Рассматривая лексическое наполнение РС, мы с уверенностью можем сказать, что он включает в себя в абсолютном большинстве случаев названия лиц, которые, в свою очередь, отличаются тематическим разнообразием. См.: имена собственные - У Юрки Михеева был голос Высоцкого (Дашкова); названия профессий или рода занятий - Как прикажете, - поклонился тот с ужимкою трактирного полового (Аксаков); При этом она...прощупывала меня...ясными трезвыми глазками чекиста (Токарева); названия социального или возрастного статуса и пр. -Еще была бабушка с манерами вдовствующей императрицы (Устинова); В движениях - изящество юного князя (Довлатов); На крыльце маячил

мальчик неопределенного возраста. Ростом с семилетнего ребенка, но глаза хорошо пожившего мужика и ухмылка взрослого парня (Донцова) и т. п.). Названия профессий и рода занятий здесь явно доминируют.

Другую достаточно многочисленную группу объектов сравнения в РС составляют названия животных (у кого-н. голос капризной кошки, походка хищника, цепкие глаза мелкого хищника, облик робкого теленка, глаза грустной лани, паническое напряжение рыбы на крючке). Наименее популярны РС с названием неодушевленных реалий (у кого-н. скорость ветра, пули, пулемета, молнии и пр.).

В абсолютном большинстве случаев субъектом сравнения в компаративной модели с РС также является лицо. Примеры с субъектом сравнения - не лицом очень немногочисленны. См .....мыслишки движутся еле-еле, со скоростью архимандрита, едущего на велосипеде...(Чехов); Новости в нашем городе распространялись со скоростью лесного пожара (Полякова); Ошалевший от счастья Мистер Билл (собака. - Ю. У.) скакал по бесценному паркету с грацией новорожденного теленка; На той стороне он угодил прямиком в цветочный горшок, который покатился по крашеным доскам с грохотом идущего в атаку танка (Устинова); Часы показывали время, когда движение в сторону гостиницы «Прага» уже требовало скорости реактивного самолета (Серова); Слава обрушилась на ее прелестную головку с мощностью Ниагарского водопада... (Мартина); День катился к вечеру, а колесо розыска раскручивалось со скоростью авиационной турбины (Шубин); И только Морис (кот. - Ю. У.) тихо сидел на подоконнике, взглядом философа созерцая весь тарарам (Донцова).

В РС можно выделить ряд лсксико-семантических ограничений в составе субъекта, объекта и признака сравнения. Эти ограничения в РС могут проявляться на уровне словосочетания (т. е. компаративной конструкции) и на уровне предложения (т. е. компаративной модели). Первый разряд ограничений обусловлен лексико-семантическими причинами несочстаемости слов и нами не рассматривается.

Нас интересует ограничение сочетаемости слов в компаративной модели с РС. Здесь возможны следующие варианты.

1. Признак является отмеченным у объекта сравнения: эталонным или единственно возможным, тогда как у субъекта сравнения этот признак не является закрепленным. Ср.: у запонок - форма капель, но *у капель - форма запонок.

2. Субъект и объект сравнения - оба являются в равной степени эталонами для предложенного признака сравнения. См.: *у грузчика - руки молотобойца; *у балерины - походка манекенщицы. Ср.: у балерины -походка богинщ здесь в объекте сравнения - богиня, то есть воплощение общего совершенства (и походки в том числе), таким образом, имеем усиление, подчеркивание признака, а не его дублирование. Аналогично см.: у балерины - осанка королевы, но (?) у королевы - осанка балерины.

3. Объект и субъект сравнения не имеют ничего общего по предложенному признаку. См.: *у меда - вкус смолы. Это ограничение может

быть снято в художественной, прежде всего поэтической речи. Ср.: ...И кажется, вкус меда у смолы. Но такое употребление будет уже стилистически маркированным.

Лексический состав объектов сравнения в компаративной модели с РС ограничен только со стороны референциального значения слова. Преобладание в РС названий лиц как в субъекте, так и в объекте сравнения не носит характер языкового ограничения на лексику других ЛТГ. Человеку интересен прежде всего он сам, то есть человек. Но это совершенно не исключает возможность других субъектов и объектов в РС. Ср.: Слава обрушилась на ее голову с мощностью Ниагарского водопада...; Зависть с упорством сорняка точила его душу.

Анализ языкового материала показывает, что данная компаративная конструкция является активно действующей и развивающейся в современном языке, причем намечается четкая перспектива одного из путей ее лексического наполнения за счет одушевленных существительных -функциональных названий лиц, названий социальных и возрастных групп и т. п., которые в современном языке становятся активным средством характеристики человека, создания его зрительного образа через типизацию его отдельных свойств.

Другая падежная форма существительного, содержащая компаративную семантику - это творительный сравнения (ТС). Творительный сравнения с давних пор вызывает неизменный интерес у отечественных и зарубежных лингвистов и как самостоятельная грамматическая форма, и как часть компаративной системы русского языка (см., например, работы А. А. Потебни, А. В. Исаченко, Р. Мразка, К. И. Ходовой, М. И. Черемисиной, И. А. Петровой, Е. В. Скворецкой, Т. А. Тулиной, Анны А. Зализняк, В. В. Туровского, Е. В. Рахилиной и др.).

В своей работе мы исследуем ТС приглагольный (обвиться змеей, разинуть (рот) клювом, катиться горохом, плыть кораблем и т.п.), сравнительное значение которого развивается, как отмечают исследователи, из творительного превращения (метаморфозы).

Сам ТС является носителем объекта сравнения. Субъектом сравнения при этой конструкции в равной степени активно могут выступать как одушевленные, так и неодушевленные реалии, причем последние встречаются несколько чаще. Среди них, в свою очередь, преобладают существительные, называющие конкретно-предметные, «овеществленные» реалии (...Загорелся вдали маяк лучистою звездою (Бунин), но достаточно активно употребляются и существительные, называющие отвлеченные и неовеществленные реалии (...И эти десять лет осели в нем копотью на сосудах, на душе (Токарева). Среди одушевленные субъектов сравнения значительно преобладают лица (Так, сидя при дверях завороженной мышью, в последние два года Василиса узнала о ходе российской истории... (Улицкая) и встречается незначительное количество представителей фауны (...Но в ту же минуту услыхал рев вихрем мчавшейся по лестнице собаки (Бунин). Признак сравнения либо заключен в глаголе (мчаться вихрем, обвиться

змеей), лексическое значение которого дает достаточную информацию о характере движения, либо имплицитно представлен в предполагаемом сходстве субъекта и объекта сравнения, когда глагол фактически называет не сам признак сравнения, а ту область, где его следует искать (сидеть королем, жить монахом).

С точки зрения семантических отношений, конструкции с ТС разнообразны и находятся в непосредственной зависимости от лексического значения глагола, зависимого существительного и их смыслового взаимодействия. Существительное в творительном падеже, как ранее уже отмечалось исследователями, обнаруживает двустороннюю семантическую связь с субъектом сравнения и его действием. См.: Чувствуешь что-то особенное, когда за дверью морем гудит аудитория (Чехов). Реально эта двусторонняя семантическая связь может отсутствовать, и образ того, что названо существительным в творительном падеже, будет ориентирован на описание либо действия {...крепкое наше суденышко летит по волнам стрелой... (Окуджава), либо его субъекта {...краски лиловой возьми пощедрее/ смейся и плачь, а потом/ синюю краску возьми, чтобы вечер/ птицей слетел на ладонь... (Окуджава).

Как компаративное средство языка ТС выступает, по сути, только при наличии его семантической связи с субъектом сравнения, присутствие которой упрощенно можно проверить возможностью замены ТС конструкцией с «похож(а) на...». Если ТС теряет семантическую связь с субъектом сравнения, мы наблюдаем конструкции со «стертым образом» (вылететь пулей, пробкой, стрелой; заливаться соловьем и т. д.). Когда мы выходим за лексические рамки языкового штампа, образность (связь с субъектом сравнения) может возвращаться. Ср.: Она ведьмой вылетела из кабинета начальника.

Лингвистов традиционно интересовало лексическое наполнение ТС и ограничения в нем. Как представляется, это самая тонкая сторона вопроса. Здесь, по-видимому, необходимо, учитывать все три составляющие операции сравнения. Кроме того, представляется принципиально важным рассматривать дифференцированно ТС в составе словосочетания (то есть присловный) и ТС детерминантный.

Ограничения лексического состава глагола, несомненно, существуют, и, очевидно, связаны не только с их общей семантикой (например, неупотребляемостью ТС при модальных глаголах), но с такими категориями, как глагольный вид и способы глагольного действия (ср.: (?) петь Шаляпиным, Высоцким, но запеть Шаляпиным, Высоцким). Освещение этого вопроса требует специального серьезного исследования.

В большей степени лексические ограничения будут проявляться в присловном ТС, который тяготеет к языковому штампу, что отражается на лексическом составе существительных: употреблению того или иного слова, как представляется, может препятствовать не компаративная конструкция как таковая, а именно языковой штамп, который не принимает новой лексики. Воспользуемся для иллюстрации этого методом

трансформационного анализа и попробуем заменить родительный сравнения на ТС, взяв две практически тождественные по семантике конструкции: 1) Он посмотрел на нас глазами затравленного зверя; 2) Писатель посмотрел на меня глазами свежемороженой рыбы. Они не выражали ничего (Довлатов). При этом мы испытаем то, что можно назвать сопротивлением материала. Почему в первом случае конструкция посмотрел затравленным зверем не вызывает возражения, тогда как во втором случае полученная конструкция *посмотрел свежемороженой рыбой представляется нелепой и вряд ли возможной? По-видимому, дело в том, что творительный в этой ситуации тяготеет к языковому штампу смотреть (посмотреть) зверем и не принимает новой лексики, даже принадлежащей к той же ЛИ'.

Детерминантный ТС относится к области художественного текста, в котором слово живет по особым законам, часто нарушая рамки формальной сочетаемости слов, действующие на уровне словосочетания. Яркая тому иллюстрация поведение ТС в тексте. То, что странно выглядит в пределах словосочетания, в тексте может не вызывать никакого возражения. Ср.: Братец поднялся и крейсером выдвинул левую руку (Довлатов) - *выдвинул крейсером; К нам бежит букашка божья, бедной барышней бежит (Окуджава) - *бежит барышней. Но т. н. нарушение норм в художественном тексте кажущееся, так как абракадабры там нет, носитель языка не «спотыкается» об употребление такого ТС. Это, скорее, не нарушение нормы языка, а разрушение языкового штампа. Когда мы «пробуем на вкус» ТС, мы, как представляется, прежде всего проверяем не саму принципиальную возможность или невозможность употребления ТС (хотя и это тоже), а то, устоялась ли эта конструкция в языке, готова ли она стать языковым штампом.

Таким образом, в современном русском языке этот компаративный троп занимает достаточно прочные позиции. Направления развития ТС представляются следующим образом: а) ТС в устной разговорной речи носит присловный характер и тяготеет к языковому штампу, что влечет за собой адвербиализацию зависимого существительного. Это, во-первых, препятствует расширению и изменению лексического состава ТС и, во-вторых, разрушает семантическую связь ТС с субъектом сравнения, что выводит эту конструкцию за рамки компаративных отношений; б) можно предположить, что основное свое развитие ТС получает в письменной речи, в том числе в художественном тексте, выполняя в нем роль как присловного, так и детерминантного распространителя и активно обновляя за счет этого свой лексический состав, являясь выразительным средством создания художественного образа. Таким образом, мы видим две противоположные тенденции: стремление ТС выйти за рамки компаративных отношений и сопротивление этому художественного контекста.

5 гл. - Компаративные модели и лексические ограничения в творительном сравнения как образном средстве языка и художественного текста.

В данной главе продолжается исследование ТС со стороны его лексической наполняемости и ограничений в ней, а также рассматривается вопрос сохранения/утраты в ТС образности как семантической связи с субъектом сравнения.

Чтобы избежать разночтения, мы поясняем следующие моменты: а) под штампом мы понимаем не утратившую выразительность, а только ставшую привычной, распространенной, прочно закрепившейся в языке конструкцию; б) под безобразным ТС мы имеем в виду ни в коем случае не лишенную эмоциональной окраски и художественной выразительности конструкцию, а только утрату ТС семантической связи с субъектом сравнения и его статуса образа как «портретной характеристики».

Утрата ТС семантической связи с субъектом сравнения, на наЩ взгляд, разрушает изначальную компаративную модель. Этот процесс может быть обусловлен разными причинами. Проанализируем их, рассматривая конструкции ТС с разным лексическим наполнением.

Во-первых, утрата семантической связи с субъектом сравнения связана с семантикой существительного в творительном падеже, а именно с присутствием в его значении количественной семы.

Главным образом, это касается тематической группы названий стихни воды {дождь, река, море, волна, поток, водопад, фонтан и пр.), которые как в прямых, так и в переносных значениях, как правило, имеют сильную количественную сему.

Сохранение ТС семантической связи с субъектом сравнения в данном случае связано, прежде всего, с семантикой субъекта сравнения, которая не должна поддерживать значение количества в этих словах, и с контекстом, а также в ряде случаев и с семантикой признака сравнения.

Так, ТС, представленный словом река (Река - 1. Постоянный водный поток значительных размеров с естественным течением по руслу от истока до устья. 2. перен. Поток, большое количество, масса. Слезы льются рекой), сохраняет бесспорную связь с субъектом сравнения, создавая его образ, при таких субъектах сравнения, которые ориентируют слово река на его прямое значение, отодвигая при этом па периферию его количественную семантику. См.: Волосы падали черной рекой на плечо (Хлебников). Ср.: Волосы лились, струились, текли, стекали рекой на плечо. Мы заменили традиционными глаголами (лились, текли и т. п.) авторский нетрадиционный (падали), убрали даже атрибут (черные) при ТС, но он остался по-прежнему ярко образным.

При других субъектах сравнения ТС с таким лексическим наполнением стремится утратить семантическую связь с субъектом сравнения. См.: -Кровь не раз лилась рекою, Меч терзал родную грудь (Тютчев); Похоже, вчера тут выпивка лилась рекой (Донцова)', Информация рекой текла в банки данных (Степанова); Обиды полились из нее рекой; Сплетни лились

из нее рекой (Донцова) - с одной стороны, такие глаголы, как течь, литься и т. п., ориентированы на прямое значение слова река, с другой стороны, здесь преследуется цель подчеркнуть именно большое количество того, что названо субъектом сравнения. Причем в качестве субъектов сравнения здесь присутствуют как текучие (кровь, выпивка), так и отвлеченные реалии (информация, обиды, сплетни). Такие «нетекучие» реалии, как представляется, должны обладать следующей характеристикой: они состоят из отдельных единиц (конкретная сплетня, обида, единица информации), которые следуют во множестве одна за другой.

В оживлении такого образа огромную роль играет контекст. Ср.: а) Стихи из него прямо рекой текли и б) Текут стихи на белый свет рекою голубою сквозь золотые берега в серебряную даль (Окуджава).

Также утрата семантической связи с субъектом сравнения в ТС может быть связана с семантикой признака сравнения - прежде всего, со значением скорости, а также - неподвижности.

Это наблюдается в тематической группе ТС - названия стихийных явлений природы с таким лексическим наполнении, как вихрь, буря, ураган, молния, где традиционным языковым признаком сравнения является скорость передвижения, что обусловлено семантикой этих слов. Именно такие конструкции склонны к тому, чтобы стать языковыми штампами, утрачивая свою образность, то есть «портретность» для субъекта сравнения. В большей степени это касается слова молния (Молния - 1. Мгновенный искровой разряд в воздухе скопившегося атмосферного электричества).

Так, конструкции с этим словом, употребляясь при глаголах движения, имеют остаточную образность, став практически языковыми штампами, что характерно для языка. Связь творительного с субъектом сравнения при глаголах с такой семантикой без поддержки контекстом практически не ощущается. Ср.: а) Потом по шоссе молнией пролетел «Мерседес» (Донцова) - ТС обозначает скорость передвижения и семантически связан преимущественно с глаголом; б) Автомобиль синей молнией метнулся по обледенелому тротуару и скрылся из виду (Степанова) - атрибут синей прибавляет к значению скорости еще и зрительное изображение, что возвращает ТС семантическую связь с субъектом сравнения.

Конструкции с этим и другими словами данной группы будут являться образными, если признак сравнения выйдет за рамки характеристики субъекта сравнения исключительно со стороны скорости его передвижения. См.: Я громом их в отчаянье застигну, Я молнией их пальцы сокрушу ... (Фет); Несемся мы бурей и буре подобны, Никто мы и всё. Нет для нас аксиом (Ивнев); От напряженья глаз не щуря, Не знал бы я, что пронеслось Мгновенье встречи - черной бурей Покорных под рукой волос (Прасолов).

С семантикой скорости (характера движения) или неподвижности связана и группа ТС - названия предметов. Это соответственно касается таких слов, как пуля, стрела, пробка, ракета, юла, волчок, бревно, истукан, камень, столб, мешок, куль и т. п,

Так, конструкция со словом пуля (Пуля - Заключенный в патрон небольшой снаряд для стрельбы из ружей, винтовок, пулеметов, револьверов. Разрывная п Пулей вылететь (стремительно выбежать, выскочить оисуда-н.; разг.) привычно используются в языке для количественной характеристики действия, представленного глаголами движения самого разного направления. Семантическая связь с субъектом сравнения практически разорвана, налицо исключительно односторонняя связь с действием. Фактически эту конструкцию уже нельзя с полным правом назвать творительным сравнения. Творительный теряет компаративное значение и становится чистым образом действия. Аналогично ТС со словами стрела и пробка. См.: Пулей пролетела штандартная яхта (Маяковский); ...С гумна стрелою мчится белый турман И снежным комом падает к балкону...(Бунин); Женя пробкой вылетела наулицу ...(Куликова).

Семантическая связь с субъектом сравнения возвращается в полной мере при изменении признака сравнения, что связано и с семантикой субъекта сравнения. См.: Напои меня водой твоей любви, прилети ко мне стрелой твоей любви (Гарик Сукачев); Разрывными пулями неслись в эфир слова (Довлатов).

Не нарушают образности ТС и глаголы, обозначающие быструю скорость передвижения в сочетании с реалиями, не поддерживающими эту семантику. См.: И мы, повинуясь магической силе, несемся песчинками, словно самум... (Ивнев)',... Вдруг бревном Промчался крокодил - шлеп в воду... (Бунин).

То есть утрата семантической связи с субъектом сравнения обусловлена объектом и признаком сравнения, выступающими совместно, и лексически ограничена.

В группе ТС - названия небесных тел конструкции с таким наполнением, как комета, метеор, метеорит, болит, на наш взгляд, пока не утрачивает образности, используя такие признаки объектов сравнения, как скорость и яркость. Характеристики субъектов и признака сравнения с помощью этой лексики получают в основном гиперболизированное выражение. Употребляясь при глаголах движения и подчеркивая интенсивность действия, огромную скорость передвижения, такие конструкции, на наш взгляд, рискуют впоследствии все-таки примкнуть к языковым штампам и «образно стереться». См.: Не то чтоб захотеть - и ввысь Кометой взвиться над Москвою...(Тарковский); О друг, не мучь меня жестоким приговором! Я оскорбить тебя минувшим не хочу. Оно пленительным промчалось метеором...(Фет); Очутившись в коридоре, она бешеным болидом пролетела все те метры... (Куликова).

Конструкции с творительным могут получать другое падежное значение.

Так, в ТС группы названия стихии огня используется такая лексика, как огонь, пламень, огонек, пожар, костер, искра, факел и т. п. и как производное - дым. Утрачивает семантическую связь с субъектом сравнения здесь практически только слово огонь Ю'пнь - 1Гпрятир светящиеся газы

РОС. НАЦИОНАЛЬНА? БИБЛИОТЕКА С. Петербург ПО а«т

высокой температуры, пламя. Сгореть в о. 2. Свет от осветительных приборов. Огни фонарей. 3. Боевая стрельба. Открыть о. 4. перен. Внутреннее горение, страсть. Глаза горят огнем. Огонь души. 5. перен. О том, кто полон пылкой энергии, силы (разг.). Конь -огонь! 6. То же, что жар. Больной весь в огне), употребляясь при этом в переносном (4) значении и получая, как представляется, значение не творительного сравнения, а творительного содержания или степени, тогда как образный ТС должен употребляться в прямом (1) значении. См.: ...Он не чувствовал ни страха, от которого желудок горит огнем...; Все давно ушло, и больное место уже не горело огнем, а всего лишь ныло тупой бессмысленной болью (о бывшей любви - Ю. У.) (Устинова); По вспыхнувшему огнем лицу Алевтины стало ясно, что слова попали в точку; Лизавета вспыхнула огнем; Крупные, оттопыренные уши очкарика вспыхнули огнем (Донцова); Веронике казалось, что гортань у нее горит огнем (Куликова).

С другой стороны, в таких конструкциях, как .. .И глаза ее бесстыжие сверкнули, как два ножа, а распустившиеся волосы огнем ее жгли (Ремизов); ...А среди кухни огнем пылал Цыганок (о танце - Ю. У.) (Горький); Секунда! -ив лак закатана с фортов Петропавловской крепости взвился огнем революции флаг (Маяковский); Пристальный взгляд Мультика жег его ледяным огнем, словно к коже прижимали куски искусственного льда (Дашкова); Водка огнем обожгла горло (Степанова), мы имеем ТС с большей или меньшей степенью образности. Отличие этих конструкций при таких же глаголах (жечь, обжечь и т. п.) от конструкций первой группы в том, что в первом случае предполагаемый субъект сравнения (желудок, больное место, уши, лицо, гортань) является пассивным носителем признака, ощущения, а в конструкциях второй группы субъект сравнения обладает активностью. Присутствие семантической связи с субъектом сравнения в таком ТС зависит, таким образом, от способности этого субъекта выступать активным деятелем.

Кроме того, творительный может получать значение формы, оформления при таких словах, как столб, веер, лента и пр., что связано с многозначностью этих слов. Так, творительный сравнения мы имеем при прямом значении слова веер (Веер - 1. Небольшое, обычно складное опахало, раскрывающееся полукругом. Китайский в. 2. перен. То, что имеет форму полукруга, усеченного с боков и книзу. В. искр). См.: Закат догорал на горелке китайским веером (Бродский). Переносное значение этого слова дает конструкции, семантически близкие творительному формы, что обеспечивается семантикой субъекта сравнения, обозначающего дискретное множество чего-л. См.: Куски льда и снега веером летели из-под шипов; Из-под колес веером полетел песок (Устинова).

ТС, представленный названиями инструментов, колющих, режущих предметов, сохраняет компаративное значение в основном, если принимает детерминантный характер при субъекте сравнения - отвлеченной (не конкретно-вещественной) реалии. В противном случае при соответствующей семантике глаголов (признака сравнения) мы можем получить творительный инструментальный. Ср.: Онауслыгиала живой голос - голос..,резанувший ее

по сердцу лезвием бритвы (Малышева) - резануть лезвием бритвы; Боль полоснула по телу раскаленным прутом (Шубин) - полоснуть прутом; ...страх, тисками сдавливающий сердце...(Степанова) - сдавливать тисками.

Если омонимии с творительным инструментальным не возникает, мы и без соблюдения этих условий имеем образный ТС. См.: Ночь побледнела, и месяц садится За реку красным серпом (Бунин); Глаза полковника сверкнули бритвенными лезвиями; Локти утюгами раздвигали шумную толпу (Довлатов).

Другие ТС, относясь к самым разным тематическим группам и характеризуя субъекты сравнения различной семантики, являются образными. См.: И ложь нависает смрадным туманом У мира над головой...(Сурков); Можно астрой в глазах пестреться, можно ветром в росе свистеть, но в каких человеческих средствах быть собой всегда и везде?! (Асеев); Ярким солнцем в лесу пламенеет костер (Фет); ...стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки (Бунин); Эти звезды с острыми концами, Эти брызги северной зари И гремят и стонут бубенцами, Фонарями вспыхнув изнутри (Заболоцкий); Сегодня там стоят, глядят, И алой, белой повиликой На солнце зонтики блестят Над бездной пенистой и дикой; ...Вокруг алеют розами фламинги, По лужам дремлют буйволы...; В застывшей тишине ночи и лесов неподвижным ломтем дыни краснела ... поздняя луна (Бунин); ...Но на кухне синим цветком горит газ (Цой); Чуть покрутившись ярким мотыльком, Уселась на диване и сказала...(Асадов); Аистенком тополь в небо рвется (Асадов); Соловьем залетным юность пролетела (Кольцов).

На примере тематической группы - названий лиц покажем взаимодействие языковой нормы и художественной речи в лексическом наполнении компаративной конструкции. Существует мнение, что названия лиц не характерны для ТС. Мы говорим о том, что ТС с таким лексическим наполнением являются традиционными для языка (держаться молодцом, барином; ходить именинником, жить анахоретом, монахом, бобылем, глядеть героем, смотреть женихом, именинником; выглядеть молодцом, мальчишкой и т. п.). С другой стороны, нельзя не согласиться, что существует ряд ограничений в их употреблении. Эти ограничения касаются, во-первых, семантики глагола в конструкции с 'ГС и, во-вторых, семантики самого существительного.

В норме языка иметь название лица в ТС при глаголах со значением 'пребывать в состоянии', 'производить впечатление'. Такое значение регулярно развивают глаголы бытия, движения, положения в пространстве, внешнего проявления: жить, держаться, ходить, сидеть, выглядеть, смотреть, смотреться и пр. Надо сказать, что эти глаголы в данном случае довольно близки к связочным. Сюда же можно отнести и сочетания с сенсорными глаголами (чувствовал себя рыцарем, принцем, героем, победителем, убийцей и пр.), при которых творительный близок к предикативному, но все еще сохраняет значение характеристики действия. То

есть в данном случае в рамках ТС конструкцию удерживает именно семантическая связь объекта сравнения с действием.

В зависимости от своей тематической группы существительные, называющие лица, развивают те или иные коннотации, за счет которых становится возможным сравнительное значение творительного падежа. Так, коннотации, касающиеся образа жизни, развивают в основном названия социального статуса человека. Они же имеют и коннотации производимого внешнего впечатления. Ср.: жить королевой, барином, бомжом и выглядеть королевой, барином, бомжом. Названия профессий, рода занятий в основном развивают коннотации внешнего вида, а не образа жизни. Ср.: выглядеть фотомоделью, грузчиком и *жить фотомоделью, грузчиком.

Процесс активного развития коннотативных признаков у названий лиц по профессиям даст возможность этой лексике естественно использоваться в ТС (выглядеть фотомоделью, учительницей, президентом, сенатором, трактористом, оперным певцом и т. п.), то есть состав ТС - названий лиц может продуктивно пополняться существительными этой группы.

Художественная речь вносит в конструкцию с ТС - названием лица новый субъект сравнения: названия животных и неодушевленных реалий. См.: Выглядел кот настоящим султаном, богатым, спокойным и сдержанным (Донцова)', За черным окном огненной ведьмой неслись назад крупные оранжевые искры ...(Бунин); Солнце стражем стоит у ворот (Есенин); И Осень тихою вдовой Вступает в светлый терем свой (Бунин); Дождь пьяным шатался (Смеляков).

В художественной речи широко используется детерминантный ТС, что позволяет использовать в его составе лексику, несовместимую в рамках словосочетания и тем самым расширять лексические границы компаративной конструкции. См.: К ним бежит букашка божья, бедной барышней бежит...(Окуджава); ...И не бабушкой старой береза, А девчоночкой светлой стоит (Есенин); Оставим площадь - вечно возлежать прелестной девой возле водоема (Ахмадулина); Тоска пассажиркой скользнет по томам... (Пастернак).

Расширяя привычные границы, художественная речь может использовать «чужой» для языковой конструкции признак сравнения (или, если посмотреть с другой стороны, «чужой» объект сравнения). См.: индейцем свадебным прыгал (Маяковский). Признак сравнения - подражание движениям свойствен и первичен для языковой модели с творительным -названием животного. Ср.: прыгал козлом, зайцем, кузнечиком, лягушкой и пр. Опираясь на языковую традицию, художественная речь строит по аналогии с ней свои конструкции, где наиболее характерные действия принадлежат уже лицу: сражаться, биться воином, солдатом, гладиатором; бежать спринтером, марафонцем; лететь парашютистом; балериной закружиться на носочках и т. п.). По образцу этой же модели с названием животного в ТС могут быть построены конструкции с названием лица, где модуль представлен глаголами звукоподражания. Ср.: кричать петухом и раскричаться уличной торговкой.

При традиционном для языковой конструкции глаголе может употребляться название лица, не соответствующего ему по своим коннотациям. См.: ...Все же сердце у меня в груди Маленьким боксером проживает (Светлов). С одной стороны, глагол бытия типичен в ТС при названии лица, но, с другой стороны, как уже говорилось, в языке коннотации образа жизни развивают названия социальных групп, а не названия профессий, рода занятий, к каким относится существительное боксер. Такое употребление нарушает семантическую связь объекта сравнения с действием и выводит конструкцию за рамки ТС и дает творительный с предикативным значением.

Таким образом, конструкции с ТС - названием лица не только традиционны для языка, но и предполагают свое дальнейшее развитие, прежде всего за счет названий лиц по профессиям, роду занятий. ТС с названием лица не утрачивают семантической связи с субъектом сравнения даже в языковых штампах, то есть ТС с таким лексическим наполнением всегда образный.

Итак, обобщая наблюдения над лексической наполняемостью ТС, можно сделать следующие выводы.

Говоря о лексических ограничениях ТС, нужно иметь в виду не возможность или невозможность употребления какой-то отдельной лексической единицы или тематической группы со стороны глагола или существительного, а возможность или невозможность их сосуществования в конструкции. То есть необходимо рассматривать взаимодействие лексических значений глаголов и существительных.

Чрезвычайно важным, на наш взгляд, является замечание Р. Мразка о том, что анализ лексических ограничений в ТС «предполагает иметь тонкое чувство русского языка». Уже сама апелляция к тонкому чувству языка говорит о том, что дать формальным списком лексику, «запрещенную» для ТС, практически невозможно.

Лексические ограничения в составе зависимых существительных определенней всего могут быть выявлены прежде всего на уровне словосочетания. На этом уровне ТС стремится стать штампом и адвербиализоваться, что накладывает значительные ограничения не столько на сам лексический состав ТС, сколько на возможность его расширения и изменения.

Говоря об ограничении состава ТС, мы, прежде всего, имеем в виду лексику, при которой творительный способен утрачивать семантическую связь с субъектом сравнения.

В языковом, или построенном по модели языкового, творительном сравнения самостоятельное значение образа в большей или меньшей степени может ослабевать, что во многом связано с семантикой объектов сравнения, признака сравнения и с их взаимодействием. Это мы видим при тяготении присловного ТС к образованию языковых штампов с последующей утратой семантической связи с субъектом сравнения. Разные тематические группы ТС с разной степенью активности участвуют в этом процессе. Степень

лексикализации форм творительного сравнения может бьггь различной, поэтому часто довольно трудно провести резкую границу между образным и безобразным ТС. Процесс лексикализации нужно рассматривать как языковую тенденцию, которой противостоит художественная речь.

Утрата семантической связи ТС с субъектом сравнения происходит при условии «привязанности» узкого круга объектов сравнения к определенному признаку (действию). Нарушение этой «спаянности» возвращает ТС образность.

В детерминантом ТС, во-первых, не наблюдается нарушения семантической связи с субъектом сравнения и, во-вторых, осуществляется основное лексическое обогащение компаративной конструкции.

Кроме того, утрата в ТС семантической связи с субъектом сравнения, а также образование конструкций с творительным другой семантики может быть связано с присутствием переносного значения у существительного в творительном падеже и с семантическим взаимодействием объекта сравнения и признака.

б гл. - Семантические функции атрибутов при компаративных тропах.

Задача данной главы - показать семантические функции атрибутов при компаративных тропах. Употребление атрибута в компаративных тропах — явление почти исключительно письменной речи, то есть во многом языка художественной литературы, где слово имеет особую нагрузку и, следовательно, присутствие атрибута чаще всего должно быть семантически оправдано. Атрибут как элемент контекста не может не включаться в семантику компаративного тропа, и тем интереснее становится наблюдение за их взаимодействием. Покажем, в чем оно выражается.

Атрибут может быть структурно и семантически обязательным, когда компаративная конструкция не существует без определения, которое обеспечивает лексическую и семантическую сочетаемость составляющих конструкцию. См.: (о роднике - Ю. У.) Кипит, играет и спешит, Крутясь хрустальными клубами, И под ветвистыми дубами Стеклом расплавленным бежит (Бунин) и *бежать стеклом; Струсил, плохо разбирает свою рукопись, мыслишки движутся еле-еле, со скоростью архимандрита, едущего на велосипеде...(Чехов) - здесь: РС (движутся) со скоростью архимандрита без атрибута семантически не оправдано, не поддержано коннотациями объекта сравнения.

Определение может обусловливать само компаративное значение конструкции. Так, семантика сравнения в творительном падеже может возникать именно за счет присутствия при нем атрибута. Ср.: А он вор, вор, он преступник... который бежит, бежит затравленным зверем в надежде, что уйдет...(Устинова) и ...который бежит, бежит зверем. Как представляется, безатрибутивная конструкция бежать зверем отсылает прежде всего к творительному со значением превращения, а в ТС существует штамп смотреть зверем. Или: атрибут при объекте сравнения может вводить метафорическую конструкцию в разряд ДМ, то есть фактически «создавать»

ДМ. Так, объект сравнения сон в ДМ регулярно и нормативно возникает при субъекте сравнения - отвлеченном понятии (сон жизни, любви, мечты и т. п.). При материально овеществленных реалиях в генитиве опорное слово сои порождает олицетворение, при котором генитив теряет значение субъекта сравнения, а получает значение субъекта состояния, что разрушает ДМ (сон деревьев, города, реки и т. п.). А теперь возьмем такие конструкции, как ...и там, где желтый сон пустынь... (Бальмонт); ...в белом сне лилей...(Иванов); ...лазурный сон небес.. (Блок). В данном случае, как представляется, наряду с возможным толкованием этих контекстов как олицетворяющих ('пустыни, лилии, небеса спят и видят соответственно желтый, белый и лазурный сны') возможной становится и другая их интерпретация: 'пустыня, лилии, небеса - это в поэтическом воображении воплощенный желтый, белый, лазурный сон', что дает нам уже ДМ. Аналогично см.: Над башней дымились Прозрачные сны облаков (Блок); Сквозь желтый ужас листьев Уставилась зима (Пастернак).

Одной из основных функций атрибута является его участие в семантике объекта сравнения, формирование нового образа. При этом определение может принимать на себя основной семантический вес объекта сравнения, меняя значение безатрибутивной конструкции, то есть фактически без привлечения новых лексических единиц расширять состав объектов сравнения в компаративном пространстве. См.: Когда из хладных сфер деизма Скорей предаться был я рад Смоле кипящей скептицизма, - Я думал...(Бенедиктов) В безатрибутивной конструкции смола скептицизма признаком метафорического сравнения выступает такое свойство смолы, как се вязкость, липучесть. Атрибут кипящая отодвигает эти признаки на периферию, представляя скептицизм как активно агрессивное, губящее, мучительно убивающее все живое начало, делая именно эти свойства основным признаком сравнения. Аналогично см.: без атрибута в объекте сравнения акцентируется присутствующий в нем элемент значения, не соответствующий конкретному авторскому замыслу (По вечерам в чужом окне сияла кроткою звездою га жизнь, неведомая мне (АхМадулина) - вне определения кроткая в объекте сравнения звезда была бы актуализирована коннотация активного свечения, яркости, чему не препятствовала бы и семантика глагола сияла и что совершенно меняло бы смысл текста, который также зависит и от семантики определения, ср.: яркою, далекою, загадочною, манящею, тусклой, зловещею, гаснущей и др. звездою. То есть атрибут фактически формирует новый образ, расширяет состав объектов сравнения.

Не обладая семантической нейтральностью, атрибут может давать оценку объекту сравнения, при этом также принимая на себя его семантический вес. См.: Но из прошлого, из былой печали, как ни сетую, как там ни молю, проливается черными ручьями эта музыка прямо в кровь мою (Окуджава).

Кроме того, формирование образа с помощью определения происходит при семантической ущербности объекта сравнения без атрибута (Иван Алибеков лежал у ног бесхозным, невозделанным участком. На нем еще

пахать и пахать. Земля благодатна (Токарева) - ср.: лежал участком и ухоженным, вспаханным, засеянным и др. участком; Портвейн распространялся доброй вестью, окрашивая мир тонами нежности и снисхождения (Довлатов) — ср.: распространялся вестью и дурной, тревожной и др. вестью).

Участие атрибута в формировании образа проявляется и в том, что к значению признака сравнения в безатрибутивной конструкции может прибавляться качественно новое значение определения. Новые признаки как бы нанизываются на сохраняющиеся коннотации безатрибутивного объекта сравнения. См.: Быстрые ноги его обтянуты светлыми континентальными джинсами. В движениях - изящество юного князя (Довлатов). Сочетание (у кого-н.^ изящество князя не вызывает возражения, оно полностью 1

коннотативно оправданно, но нельзя не согласиться, что у юного князя изящество особого рода: к княжескому изяществу добавляется еще и изящество юноши. Аналогично см.: Руководил ими мистер Хигби, человек с '

наружностью умеренно выпивающего офицера (Довлатов); Цикада жадная часов, Зачем твой бег меня торопит? (Анненский); Разбейте днища у бочек злости, ведь я горящий булыжник дум ем (Маяковский).

Атрибут выполняет функцию уточнения и закрепления коннотаций объекта сравнения, выбирая один признак из ряда возможных. См.: При этом я слегка утрировал манеры хмурого и немногословного телохранителя. Старался отвечать банальным идеалам мужества, которыми руководствовался в те годы (Довлатов). В том, что при слове телохранитель уже существуют вполне определенные коннотации, мы можем легко убедиться, заменив атрибуты антонимами и получив в результате семантически сомнительную конструкцию (у кого-н.) манеры веселого и разговорчивого телохранителя. Эти уже присутствующие в генитиве коннотации и закрепляются атрибутом, который как бы предъявляет, озвучивает их. Анал.: Плотников вышел из своего гнетуще-печального состояния скитника и фырчал (Ремизов); - Але, - сказал он хриплым голдсом пропойцы...(Устинова); ...тот...изучает ее мягким и проницательным взглядом психоаналитика (Куликова). •

Кроме того, атрибут участвует в формировании новых коннотаций объекта сравнения, включаясь в признак сравнения, как соответствующий, так и не соответствующий основным его (объекта) коннотациям. При ■<

отсутствии у объекта сравнения сильных коннотаций и выраженных признаков атрибут этот признак формирует. См.: Теперь он следует за ней упругим шагом...ревнивца (Довлатов); - Але, - сказал он хриплым голосом...неудачника (Устинова);...В глазах его была равнодушная ненависть палача (Арсеньева); ...Лицо усложнено всезнающей улыбкой астронома (Ахмадулина).

В этих случаях автор как бы берет на себя труд расшифровать коннотации объекта сравнения и назвать признак сравнения, в какой-то мере лишая читателя творческого соучастия, но вместе с тем более точно передавая черты задуманного образа.

Атрибут, включаясь в признак сравнения, может снимать привычные сильнее оценочные коннотации объекта сравнения, демонстрируя как бы другой взгляд на привычный образ. См.: У нее была тяжеловатая и крепкая фигура Венеры Милосской (Токарева). Традиционно в сознании носителей языка оценка чьей-н. фигуры как фигуры Венеры ассоциируется с признанием ее идеальности, безупречности, что с очевидностью снимается атрибутами тяжеловатая и крепкая, хотя они совершенно не находятся в противоречии с денотатом. Аналогично см.: Вихляющей походкой манекенщицы я подковыляла к секретарше и заявила... (Донцова).

Определение, несмотря на внешнюю необязательность, может выполнять важную функцию разрушения языкового штампа и усиления семантической связи объекта сравнения с субъектом сравнения, что принципиально важно для компаративного тропа как средства создания художественного образа. Ср.: Таня птицей порхала вокруг стола = 'Таня легко порхала вокруг стола' - налицо ослабленная связь ТС с субъектом сравнения, т. к. порхать птицей - языковой штамп с явно преобладающей приглагольной семантической связью у ТС и в связи с этим - стремлением его к адвербиализации и Таня серой тонкой птицей порхала вокруг стола.,. (Улицкая) - 'Таня напоминала серую тонкую птицу и порхала вокруг стола' -видим возвращение образного значения.

Атрибут может являться семантически неотъемлемой частью субъекта и признака сравнения, называя либо сам признак сравнения, либо его основание. См.: Там, в омутах воспоминаний, Сквозь невод свободно скользит Плотва мимолетных признаний И недолговечных обид (Шефнер). Так, в конструкции плотва мимолетных признаний опорное слово плотва в ДМ объединяется с сочетанием генитива и атрибута к нему как с единым целым. Именно то, что признания мимолетны, а обиды недолговечны, дает право сравнивать их с такой мелкой, «несерьезной» рыбешкой, как плотва. Атрибут является как бы внутренним контекстом конструкции, неотделимым от нее. В связи с этим можно говорить об имплицитно присутствующем атрибуте. Восстановленное определение является результатом творческой работы мысли и воображения читателя, включенных необходимостью найти признак, выбрать из нескольких возможных признаков один или представить их все в комплексе. Так, в ДМ слон обиды (Цветаева) значение опорного слова слон говорит о том, что в данном случае обида большая, тяжелая, серьезная и т. п., подразумевая соответствующие определения при генитиве. То есть необходимое определение имплицитно присутствует в ДМ, восполняясь сознанием человека, восстанавливаясь в нем. Аналогично см.: Дядя Леша надел на лицо прежнее выражение сенатора и удалился'. Возник понурый Гусев -небритый, драный, с лицом каторжника; Медсестра обладала внешностью фотомодели...; Вадик метнул на меня взгляд мизантропа и отвернулся (Токарева).

В случае семантической избыточности, предполагаясь как характером признака сравнения, так и коннотациями объекта сравнения, атрибут

выполняет функцию их усиления, то есть становится т. н. интенсификатором. См.: А сам останусь на чужбине сиротой бесприютной прозябать (Аксаков) - и семантика глагола прозябать, и семантика объекта сравнения сирота предполагает бесприютность, что дополнительно подчеркивается атрибутом при нем. Аналогично см.: ...у всех нынешних политиков физиономии уголовных преступников..;... Троепольский...услышал в своем голосе интонации «почтительнейшего» просителя...(Устинова). Ср.: скромный лютик влюбленности и лютик влюбленности.

Кроме того, факультативный атрибут не является «лишним» в метафорической конструкции, выполняя важную стилистическую функцию дополнительной «материализации», оживления, зрительного приближения и предельной мотивированности образа. См.: Только в мире и есть, что тенистый Дремлющих кленов шатер (Фет); До сегодня еще мне снится Наше поле, луга и лес, Принакрытое сереньким ситцем Этих северных бедных небес (Есенин); Она была молчаливой и спокойной. Молчаливой без напряжения и спокойной без угрозы. Это было молчаливое спокойствие океана, равнодушно внимающего крику чаек (Довлатов).

Таким образом, атрибут как элемент контекста активно вмешивается в семантику компаративного тропа, являясь важным средством художественной выразительности, а также формирования образной системы языка и коннотативной системы слова.

В «Заключении» работы даются выводы по результатам исследования.

Становится ясным, что ограничения в лексической наполняемости компаративных тропов, с одной стороны, действительно существуют и касаются всех составляющих сравнительной операции в комплексе, а с другой стороны, вопрос этот слишком тонок для однозначного решения в каждом конкретном случае. Ряд существующих ограничений имеет характер закона, хотя преимущественно мы имеем дело с тенденциями. Они могут проявляться как на уровне компаративной модели, так и на уровне компаративной конструкции.

Компаративные конструкции построены по единой схеме, передающей операцию сравнения. Тем не менее, каждая из них имеет свои структурно-семантические особенности, которые отражаются на лексической наполняемости этих тропов.

В ограничении компаративной сочетаемости участвуют и взаимодействуют такие языковые факторы, как лексическое значение слова, коннотации лексической единицы, референтная отнесенность слова, лексическая валентность слова, синтаксическая структура словосочетания и предложения, морфологические категории (вид, число), то есть практически все уровни языка.

Предложенные нами выводы опираются на большой языковой материал, но не претендуют на абсолютность и не закрывают дорогу для дальнейших исследований в океане компаративных отношений.

Основное содержание работы отражено в публикациях: Монография

1. Ушакова Ю. Ю. Лексическая наполняемость и структурно-семантические особенности компаративных тропов в русском языке. Монография. - Калуга, 2005. - 373 с. (16, 85 п. л.).

Статьи, опубликованные в изданиях списка ВАК

2. Ушакова Ю. Ю. Лицо как субъект сравнения в субстантивной генитивной двучленной метафоре // Филологические науки. - 2005. - № 3. -С. 53 - 58. (0,4 п. л.).

Статьи и тезисы докладов

3. Ушакова Ю. Ю. Предикативная субстантивная метафора и сравнение с эксплицированным признаком // Лингвистика и поэтика. Сборник научных трудов. - ЦГЛ, М.: 2004. - С. 38 - 46. (0,9 п. л.).

4. Ушакова Ю. Ю. Смысловая нагрузка определения при творительном падеже со значением сравнения. - Русская речь. - 2004. - № 6. - С. 41 - 44. (0, 5 п. л.).

5. Ушакова Ю. Ю. Названия лица в творительном сравнения в языке и художественном тексте. - Русская речь. - 2005. - № 2. - С. 36 - 39. (0, 5 п. л.).

6. Ушакова ГО. Ю. Названия животных в творительном сравнения в языке и речи // Русский язык и славистика в наши дни: материалы Международной научной конференции, посвященной 85-летию со дня рождения Н. А. Кондрашова. - М.: МГОУ, 2004. - С. 186 -193. (0,7 п. л.).

7. Ушакова Ю. Ю. Семантические функции атрибута в конструкции с родительным сравнения // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: средства художественной образности и их стилистическое использование в тексте: Межвузовский сборник научных трудов, посвященный 85-летию профессора А. Н. Кожина. - М.: МГОУ, 2004. - С. 467 - 473. (0,8 п. л.).

8. Ушакова Ю. Ю. Еще раз о творительном сравнения // Семантика и прагматика языковых единиц: сборник трудов. Калуга: КГПУ им. К. Э. ТЦиолковского, 2004. - С. 89 - 100. (1,5 п. л.).

9. Ушакова Ю. Ю. Родительный и творительный падежи со значением сравнения (на материале языка русской художественной литературы) // Русское слово: диахронический и синхронический аспекты. Материалы международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения Д. Н. Ушакова. - Орехово-Зуево, 2003. - С. 254 - 258. (1,4 п. л.).

10. Ушакова Ю. Ю. Родительный падеж как средство типизации и создания художественного образа. Смоленск, Изд-во СГУ, 2005. (0,6 п. л.).

11. Ушакова Ю. Ю. Семантические функции атрибута при метафоре-сравнении // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов кафедры философии Mill У. Выпуск XXV. - М.: Прометей, 2004. С. 194 - 201. (0,6 п. л.).

12. Ушакова Ю. Ю. Субстантивная метафора и сравнение (к вопросу обратимости тропов) // История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания. Материалы Международной научной конференции (Ростов-на-Дону - Адлер, 6-12

сентября 2003 г.). Выпуск 3. Семантика. Грамматика. Стиль. Текст. - РГУ, 2003.-С. 155-157. (0,4п.л.).

13. Ушакова Ю. Ю. Родительный сравнительный в системе компаративных тропов русского языка // Функционирование слова на разных уровнях языка: Доклады Общероссийской конференции. - М.: МГОУ, 2004. -С. 139-145. (0,5 п. л.).

14. Ушакова Ю. Ю. Семантические отношения между опорным словом и генитивом внутри двойной метафоры // Слово в системных отношениях на разных уровнях языка: (Функциональный аспект): Тезисы докладов Всероссийской научной лингвистической конференции, 22 - 25 февраля 1993 г./Уральский пединститут. Екатеринбург, 1993. С. 109 - 110. (0,25 п. л.).

15. Ушакова Ю. Ю. Семантика метафоры-сравнения и определение как ее контекст // Синтаксические связи и синтаксические отношения в русском языке: Материалы Всероссийской конференции (28, 29 мая 1998 г., Ставрополь: Изд-во СГУ, 1998. - С. 75 - 77. (0, 25 п. л.).

16. Ушакова Ю. Ю. «Зоометафора»-сравнсние // Русское слово в языке и речи: Доклады Общероссийской конференции. Брянск: Изд. БГПУ, 2000. - С. 338-343. (0,5 п. л.).

17. Ушакова Ю. Ю. Человек в языковой картине мира (на материале компаративных тропов языка художественной литературы) // Слово в языковой картине мира: Тезисы Международной научной конференции, посвященной М. И. Черемисиной. - М.: Ml 11 У, 2002. - С. 95. (0, 2 п. л.).

18. Ушакова Ю. Ю. Языковой портрет ребенка // Актуальные проблемы современной филологии. Языкознание: Сборник статей по материалам Всероссийской научно-практической конференции. Ч. 1. - Киров: 2003. - С. 183-188. (0,6 п. л.).

19. Ушакова Ю. Ю. Работа с толковыми словарями при изучении субстантивной языковой метафоры на уроках русского языка // Словарное наследие В. П. Жукова и пути развития русской лексикографии (III Жуковские чтения): Материалы Международного научного симпозиума. -Великий Новгород, 2004. - С. 40 - 43. (0,6 п. л.).

♦

I

>

4

*

I

I

%

I

I

\ Подл, к деч. 26.09.2005 Объем 2.75 п.л. Заказ №.351 Тир 100 экз.

Типография МИГУ

(

»18555

PHE PyccKHö 4>0Ha

2006-4 19956

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Ушакова, Юлия Юрьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ЭСОБЕННОСТИ И ЛЕКСИЧЕСКОЕ НАПОЛНЕНИЕ СРАВНИТЕЛЬНОЙ

КОНСТРУКЦИИ И МЕТАФОРЫ.

§ 1. Образная сравнительная конструкция и метафора в системе компаративных тропов.

§ 2. Возможные ограничения в лексическом составе субъекта и объекта сравнения в сравнительной конструкции.

§ 3. Ограничения в лексическом составе субстантивной метафоры в позиции предиката.

ГЛАВА 2. СУБСТАНТИВНАЯ ГЕНИТИВНАЯ

ДВУЧЛЕННАЯ МЕТАФОРА.

§ 1. Краткая история изучения субстантивной генитивной двучленной метафоры.

§ 2. Субстантивная генитивная двучленная метафора как компаративный троп.

§ 3. Субстантивная генитивная двучленная метафора в системе компаративных тропов языка.

§ 4. Семантические отношения между опорным словом и генитивом внутри двучленной метафоры.

§ 5. Типы лексических значений составляющих двучленной метафоры.

§ 6. Субстантивная генитивная двучленная метафора и контекст.

§ 7. Семантика двучленной метафоры и сочинительные ряды ее составляющих. л / ^

ГЛАВА 3. ЛЕКСИЧЕСКОЕ НАПОЛНЕНИЕ И ЕГО ОГРАНИЧЕНИЕ

В СУБСТАНТИВНОЙ ГЕНИТИВНОЙ ДВУЧЛЕННОЙ ^ МЕТАФОРЕ.

3.1. Лексическая наполняемость двучленной метафоры.

3.2. Лицо как субъект и объект сравнения в двучленной метафоре.

§ 1. Название лица как объект сравнения в двучленной метафоре.

§ 2. Название лица как субъект сравнения в двучленной метафоре.

3.3. Лексические ограничения в составе объекта и субъекта ф сравнения двучленной метафоры в других тематических группах.

§ 1. Конструкции с родительным субъекта действия.

§ 2. Конструкции с родительным комплетивным.

§ 3. Конструкции с родительным реалии и ее проявления.

§ 4. Конструкции с родительным отношения.

§ 5. Конструкции с родительным определительным.

ГЛАВА 4. ПАДЕЖНЫЕ ФОРМЫ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

С КОМПАРАТИВНОЙ СЕМАНТИКОЙ. ф 4.1. Родительный падеж в компаративной системе русского языка.

§ 1. Семантика составляющих и семантические связи между ними в родительном сравнения.

§ 2. Возможности родительного сравнения как средства типизации.

§ 3. Лексическая наполняемость родительного сравнения.

4.2. Творительный падеж в компаративной системе русского языка.

§ 1. Семантические связи творительного сравнения с действием и субъектом действия (сравнения).

§ 2. Ограничения в употреблении творительного сравнения.

§ 3. Творительный сравнения в компаративной системе русского языка.

ГЛАВА 5. КОМПАРАТИВНЫЕ МОДЕЛИ И ЛЕКСИЧЕСКИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ В ТВОРИТЕЛЬНОМ СРАВНЕНИЯ КАК ОБРАЗНОМ СРЕДСТВЕ ЯЗЫКА.

5.1. Названия лица в творительном сравнения в языке и художественном тексте.

5.2. Название животных в творительном сравнения в языке и художественном тексте.

5.3. Названия неодушевленных реалий различных тематических групп в творительном сравнения в языке и художественном тексте.

§ 1. Творительный сравнения - названия стихии воды.

§ 2. Творительный сравнения - названия стихийных явлений природы.

§ 3. Творительный сравнения - названия стихии огня.

§ 4. Творительный сравнения - названия небесных тел.

§ 5. Творительный сравнения - названия предметов.

§ 6. Творительный сравнения - названия реалий растительного мира.

ГЛАВА 6. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ АТРИБУТОВ ПРИ

КОМПАРАТИВНЫХ ТРОПАХ.

6.1. Семантические функции атрибутов при творительном сравнения.

6.2. Семантические функции атрибутов в конструкциях с родительным сравнения.

§ 1. Безатрибутийный родительный сравнения.

§ 2. Функции атрибута при грамматически главном слове.

§ 3. Функции атрибута при генитиве.

6.3. Семантические функции атрибутов при двучленной метафоре.

§ 1. Атрибут грамматически и семантически связан с субъектом сравнения.

§ 2. Атрибут грамматически и семантически связан с объектом сравнения.

§ 3. Атрибут грамматически связан с объектом, а семантически - с субъектом сравнения.

§ 4. Атрибут грамматически связан с субъектом, а семантически - с объектом сравнения.

§ 5. Атрибут, семантически общий для субъекта и объекта сравнения.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Ушакова, Юлия Юрьевна

Конструкции с компаративной семантикой традиционно привлекали к себе внимание как отечественных, так и зарубежных ученых.

Работы, касающиеся этой проблематики, можно условно разделить на две группы:

1) работы, посвященные созданию общей теории компаративных единиц языка (среди них прежде всего работы Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Н. А. Басилая, Р. А. Будагова, Т. В. Булыгиной, В. В. Виноградова, Е. М. Вольф, В. Г. Гака, И. И. Ковтуновой, В. И. Королькова, Г. Е. Крейдлина, Ю. И. Левина, Г. Е. Скляревской, В. Н. Телия, А. М. Федорова,

М. И. Черемисиной, Е. Т. Черкасовой, Д. Н. Шмелева, А. Д. Шмелева, Bickerton D., Beardsley С., Black М., Burge Т., Cassirer Е., Davidson D., Goodman N., Lakoff J., Jotnson M., Miller G. A., Hester M., Hornsly J., Kintsch W., Lockwood M., Loewenberg I., Mates В., Ortony A., Peacocke Ch., Richards I. A., Wierzbicka A., Wheelwright Ph. и мн. др.);

2) работы, посвященные анализу лексического материала, где исследуются особенности и поведение компаративных конструкций на конкретном языковом материале, в конкретных художественных текстах (среди них прежде всего работы В. В. Виноградова, В. П. Григорьева, А. Д. Григорьевой, И. И. Ковтуновой, Н. А. Кожевниковой, Е. В. Красильниковой, JI. П. Крысина, Е. А. Некрасовой, Н. В. Павлович, JI. Н. Рынькова, Е. В. Скворецкой и мн. др.).

Таким образом, в лингвистике был накоплен огромный объем знаний как по общей теории компаративного значения, так и по функционированию компаративных тропов в языке и художественной речи. Разносторонне исследовалась семантика слова и как лексической единицы языка, и как представителя определенной части речи, а также его взаимодействие с контекстом и природа последнего. Пожалуй, наибольший интерес у лингвистов вызывала и вызывает природа метафорического значения, механизмы его образования и соотношение метафоры и сравнения.

Ученых, занимающихся исследованием функционирования компаративных тропов, привлекал семантический объем слова и его изменение в художественном (прежде всего поэтическом) тексте. Кроме того, исследовалось использование компаративных тропов отдельными писателями и поэтами, языковые процессы в литературе разных периодов, различные приемы языковой изобразительности, обратимость, взаимодействие и лексическая наполняемость тропов в контексте художественных идиолектов и многие другие вопросы, так или иначе затрагивающие структурно-семантическую специфику и лексическую наполняемость компаративных средств языка.

Способность сравнивать органически входит в процесс человеческого познания и находит отражение в языке. Сравнения играет огромную роль в жизни и деятельности человека: оно применяется как метод познания действительности, ведущий к установлению характерных признаков предмета; вместе с тем сравнение широко употребляется и в качестве приема художественной речи, служащего одним из средств зарисовки образа.

В лингвистической литературе «сравнение» часто отождествляется с «сравнительной конструкцией». Мы понимаем под сравнением логико-семантическую мыслительную операцию, включающую в себя установление сходства между двумя реалиями внеязыковой действительности, что выражается в трех составных частях: субъект сравнения (то, что сравнивается), объект сравнения (то, с чем сравнивается) и признак (основание, модуль) сравнения (общее у сравниваемых реалий).

Сравнительные отношения, устанавливаемые между реалиями внеязыковой действительности, отражены в компаративных моделях.

Компаративная модель - это лексически заполненная операция сравнения. Например: «субъект-лицо - (внешнее сходство) - объект-лицо» (Вошел мужчина с внешностью полковника в отставке), «субъект-лицо -(внутреннее сходство) - объект-животное» (Она просто лиса), «субъект-лицо - (сходство) - объект-растение» (Девочка была нежная и хрупкая, как незабудка), «субъект-лицо - (сходство) - объект-предмет» (Выглядел он настоящим чучелом) и т. д.

Субъект сравнения и объект сравнения распределяются по самым разным лексико-тематическим группам существительных (ЛТГ): 1) названия лиц; 2) названия представителей фауны; 3) названия реалий мира флоры; 4) названия предметов и веществ а) естественного и б) искусственного происхождения; 5) названия явлений природных стихий и пр.

Компаративные модели реализуются через компаративные конструкции (лексико-синтаксические единицы): сравнительную конструкцию, предложно-падежные сочетания с предлогами в виде, наподобие, конструкции с предикативными словами похоэ/с, напоминает, творительный сравнения, родительный сравнения, сравнительное придаточное, метафоры разных структур и др.

Все это образует компаративное пространство языка.

Соотношение компаративной модели и компаративной конструкции может быть различным.

Компаративная модель может полностью входить в компаративную конструкцию и эксплицироваться в ней, как это происходит в архетипической сравнительной конструкции. (Архетипической мы, вслед за 10. И. Левиным, считаем сравнительную конструкцию, в которой эксплицированы все три части операции сравнения: Небо глубокое, как океан).

Компаративная модель может полностью входить в компаративную , конструкцию, но лишь частично в ней эксплицироваться, как это происходит, например, в субстантивной генитивной двучленной метафоре, где имплицитно представлен признак сравнения (озера глаз, океан неба).

Компаративная модель может только частично входить в компаративную конструкцию: например, присловный творительный сравнения не включают в рамки конструкции субъект сравнения.

Сразу оговорим, что нас будет интересовать только та область компаративного пространства, в которой объект сравнения является образной характеристикой субъекта сравнения, то есть объект сравнения представляет собой образ субъекта сравнения. Таким образом, нас интересуют компаративные тропы.

Для своего исследования мы взяли сравнительную конструкцию, творительный со значением сравнения (в дальнейшем - творительный сравнения или ТС), родительный со значением сравнения (в дальнейшем -родительный сравнения или PC), субстантивную одночленную метафору в позиции предиката (в дальнейшем - предикативную метафору), субстантивную генитивную двучленную метафору (в дальнейшем - двойная метафора или ДМ).

Объединяя в своем исследовании такие явления, как сравнительная конструкция и метафора, стоящие в определенном смысле на разных полюсах, мы имеем в виду их общую семантическую природу, которая объединяет все компаративные тропы.

Прежде всего нас интересует компаративная сочетаемость, то есть то лексическое содержание, которое входит в триединство сравнения как логико-семантической операции и, следовательно, касается и составляющих всех компаративных тропов, в том числе и метафоры.

Как представляется, компаративная сочетаемость, то есть лексическое наполнение составляющих логической операции сравнения, связана, с одной стороны, с логической и семантической совместимостью субъекта, объекта и признака сравнения, а с другой стороны, со свойствами конструкции, представляющей компаративный троп. То есть в логические отношения вмешиваются как лексическая семантика, так и грамматика, которые действуют уже на уровне конструкции, в которую сравнение воплощается.

При работе с отобранным языковым материалом активно использовались метод наблюдения и метод эксперимента с применением трансформационного анализа. Языковой материал набирался из текстов беллетристических жанров самого широкого диапазона художественных стилей и эстетической ценности. То, что рядом с именами Пушкина, Бунина, Чехова и т. п. стоят имена Поляковой и Донцовой, объясняется тем, что наша работа не носит литературоведческого характера, где соседство таких имен могло бы показаться по меньшей мере странным. Наша работа посвящена ресурсам языка, которые являются общими для всех. Кроме того, в качестве языкового материала используются как реально встреченные в текстах интересующие нас слова, выражения и конструкции, так и искусственно созданные примеры. При этом следует иметь в виду, что важным основанием и для оценки того или иного употребления как приемлемого или неприемлемого служит собственная языковая интуиция.

Последнее замечание существенно, так как в ряде случаев мы сталкиваемся с тем, что языковые представления носителей языка о допустимости или недопустимости существования той или иной компаративной конструкции не совпадают.

Опора на собственную интуицию, - процитируем А. Д. Шмелева, -иногда приводила и к тому, что в качестве «отрицательного языкового материала» (термин JL В. Щербы [1974]), то есть примеров языковых аномалий, могли рассматриваться не только искусственно конструированные примеры, но и высказывания, реально встретившиеся в текстах на русском языке, составленных носителями языка. В последнем случае они могли оцениваться как языковая небрежность, ляпсус или же сознательное отклонение от норм правильного употребления с экспериментальными или иными целями. Такой подход к языковому материалу издавна используется исследователями, изучающими живые языки (подробнее об этом см. [Булыгина 1980а; Bulygina, Shmelev 1987; Булыгина, Шмелев 1990а, в]). В то же время примеры из реальных текстов могли использоваться и как средство проверить свою интуицию, подтвердить или опровергнуть высказанные гипотезы» [Шмелев 2002].

Итак, повторим, сравнение как мыслительная операция включает в себя три составные части: субъект сравнения, объект сравнения и признак (т. н. модуль) сравнения.

Как представляется, кажущийся хаос компаративного пространства, когда «все сравнивается со всем», на самом деле подчинен определенному порядку. Этот порядок должен выражаться в закономерностях, проявляющихся в ограничении лексической наполняемости компаративных моделей и конструкций и в ограничении сочетаемости слов, называющих субъект, объект, а также признак сравнения. Это ограничение может носить различный характер и причину. Во многом установлению этого и посвящена наша работа. Причем в этом отношении наибольший интерес вызывали такие конструкции, как двучленная и предикативная метафоры, родительный и творительный сравнения, тогда как собственно сравнительная конструкция априори считалась наиболее свободной в плане лексической наполняемости и сочетаемости субъекта и объекта сравнения и бралась как точка отсчета лексико-семантической сочетаемости компонентов операции сравнения в других компаративных конструкциях. То есть сравнительная конструкция не являлась собственно предметом нашего исследования, а служила базой для анализа лексического наполнения других компаративных тропов.

Исследуя компаративную сочетаемость, представим следующие возможные варианты поиска ограничений в ней.

1. Такой конкретный субъект сравнения (или ЛТГ в целом) не может быть или маловероятен.

2. Такой конкретный объект сравнения (или ЛТГ в целом) не может быть или маловероятен.

3. Такой субъект сравнения (или объект сравнения) маловероятен при таком объекте сравнения (или субъекте сравнения) на всем компаративном поле при любом модуле сравнения и т. п.

Настоящее исследование предполагает следующие основные аспекты, находящиеся во взаимосвязи и взаимообусловленности: 1) рассматривается структурно-семантическая специфика таких компаративных тропов, как сравнительная конструкция, субстантивная метафора в позиции предиката, субстантивная генитивная двучленная метафора, творительный и родительный падежи со значением сравнения; 2) рассматривается вопрос лексического наполнения этих компаративных тропов; 3) рассматривается вопрос ограничений лексического состава этих компаративных тропов и причины этих ограничений.

Помимо лексического значения слова нас будет интересовать его референциальное значение как один из факторов возможного ограничения лексического состава объекта и субъекта сравнения в компаративном тропе.

Актуальность исследования.

Интерес к структурно-семантической специфике и лексическому наполнению компаративных тропов, а также к ограничению в их лексическом наполнении обусловлен рядом причин.

Основные из них следующие: а) не все компаративные конструкции получили в лингвистике достаточное освещение со стороны их структурно-семантических особенностей (двучленная метафора, родительный сравнения); б) ранее не ставилась задача описать конкретный компаративный троп со стороны его реальной и потенциальной лексической наполняемости; в) проблема ограничения лексико-семантической наполняемости компаративного тропа не получила достаточного освещения.

Объект и предмет исследования.

Объектом данного исследования являются такие компаративные тропы, как сравнительная конструкция, субстантивная метафора в позиции предиката, субстантивная генитивная двучленная метафора, родительный и творительный падежи со значением сравнения.

Предмет исследования - структурно-семантическая специфика данных компаративных единиц, а также их лексическая наполняемость и возможные ограничения в этой области.

Научная новизна исследования.

В работе получили освещение малоисследованные вопросы. Среди них: 1) структурно-семантические особенности субстантивной генитивной двучленной метафоры (озера глаз, пожар любви, болото быта); 2) структурно-семантические особенности родительного падежа со значением сравнения (У нее была внешность фотомодели и замашки рыночной торговки); 3) лексическая наполняемость и ее ограничения в компаративных тропах; 4) причины лексико-семантических ограничений в компаративных тропах; 5) структурно-семантическая функция атрибутов в компаративных тропах.

Кроме того, получает дальнейшее развитие исследование структурно-семантических особенностей творительного падежа со значением сравнения.

Теоретическая значимость исследования.

Работа расширяет и уточняет теоретические сведения о компаративных тропах, их структурно-семантических особенностях и лексическом наполнении. Полученные результаты могут быть использованы в дальнейшем развитии теории компаративных тропов.

Практическая значимость исследования.

Исследование содержит большой иллюстративный материал с комментариями к нему. Он может быть использован как для дальнейших научных исследований в этом направлении, так и для практических занятий, спецкурсов и спецсеминаров в вузе и других учебных заведениях.

Цель и задачи исследования.

Цель исследования - установить, какие ограничения существуют в лексической наполняемости компаративных тропов и с чем они связаны.

В связи с этим в настоящей работе ставились следующие задачи:

1) выявить структурно-семантические особенности исследуемых компаративных конструкций;

2) установить закономерности их лексического наполнения со стороны всех трех составляющих операции сравнения;

3) определить предположительно существующие границы лексической сочетаемости в исследуемых компаративных конструкциях;

4) выявить закономерности ограничения сочетаемости слов в компаративных тропах.

На защиту выносятся следующие положения.

1. В компаративной сочетаемости можно установить ограничения.

2. Ограничения лексической сочетаемости в компаративных тропах касаются всех трех семантических составляющих операции сравнения.

3. Ограничения лексической наполняемости операции сравнения проявляются на уровне компаративной конструкции.

4. Ограничения лексической наполняемости компаративной конструкции связаны с ее структурно-семантическими особенностями.

5. Компаративные тропы построены по общей для них структурно-семантической схеме.

6. Структурно-семантические особенности компаративных тропов проявляются на разных уровнях языка: лексическом, морфологическом, синтаксическом.

7. В ограничении лексической наполняемости компаративных тропов участвуют и оказываются взаимосвязаными разные уровни языка.

8. Ограничение лексической наполняемости компаративных тропов выражается как на уровне тенденций, так и на уровне законов.

9. Лексическая наполняемость компаративных тропов в художественном тексте, несмотря на свою возможную окказиональность, так или иначе опирается на языковую норму.

Методы изучения материала.

В своей работе мы пользовались методами наблюдения, описания, компонентного анализа, лингвистического эксперимента, включающего в себя трансформационный анализ.

Апробация работы.

Основные положения исследования докладывались на международных, общероссийских конференциях с последующей публикацией материалов. По материалам исследования опубликовано 18 статей и монография. Материалы диссертационного исследования обсуждались на кафедре русского языка МПГУ и кафедре русского языка КГПУ им. К. Э. Циолковского.

Структура диссертации.

Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лексическая наполняемость и структурно-семантические особенности компаративных тропов в русском языке"

ВЫВОДЫ

Итак, рассмотрев семантические функции атрибута в составе компаративных тропов, мы можем сделать следующие выводы.

Атрибут может быть структурно и семантически обязательным, когда компаративная конструкция не существует без определения.

Атрибут может быть структурно и семантически факультативным. Семантическая необязательность (стилистическая факультативность) встречается редко. Гораздо чаще мы видим, что за кажущейся факультативностью, когда конструкция как таковая существует и без атрибута, скрывается семантическая нагруженность.

Основными функциями атрибута можно считать, во-первых, участие в формировании образа, объекта сравнения, когда атрибут фактически принимает на себя его основной семантический вес и без привлечения новых лексических единиц расширяет состав объектов сравнения в компаративном пространстве, и, во-вторых, участие атрибута в семантике признака сравнения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сравнение - это абстракция. Как логико-семантическая операция, включая в себя три составные части - субъект сравнения, объект сравнения и признак (т. п. модуль) сравнения, - оно не существует само по себе, а должно обязательно получить оформление через ту или иную компаративную конструкцию и реализовать в ней ту или иную компаративную модель, не противоречащую языковым и художественным требованиям.

Для анализа лексической наполняемости и лексических ограничений мы брали следующие конструкции: творительный сравнения, родительный сравнения, субстантивную генитивную двучленную метафору и одночленную субстантивную метафору в позиции предиката. Лексическое наполнение архетипической сравнительной конструкции служило «точкой отсчета» для анализа лексического состава других компаративных структур.

Нас интересовали только те конструкции, в которых сохранялась семантическая связь объекта сравнения с субъектом сравнения, то есть компаративные тропы, содержащие образ субъекта сравнения.

Как и предполагалось, кажущийся хаос компаративного пространства, когда, казалось бы, «все сравнивается со всем», на самом деле можно привести к определенному, хотя и относительному порядку. Этот порядок выражается в закономерностях, проявляющихся в ограничении сочетаемости слов, называющих субъект, объект, а также признак сравнения. Эти закономерности и ограничения носят различный характер и могут проявляться как на уровне компаративной модели, так и на уровне компаративной конструкции.

Исследуя компаративную сочетаемость в вышеназванных компаративных единицах, мы установили следующие тенденции их лексического наполнения и ограничения в нем.

Покажем эти результаты.

Отдельно рассматривая возможные лексические ограничения в субъекте сравнения, мы пришли к выводу, что «непопулярность» отдельных слов или их лексико-тематических групп носит экстралингвистический характер.

Референциальные ограничения в данной области объясняются задачами функционирования языка.

Рассматривая область ограничения наполнения отдельно взятых объектов сравнения, мы увидели, что она может иметь, как лингвистический, так и экстралингвистический характер.

Говоря об отдельно взятом объекте сравнения, можно установить следующие закономерности: а) объектами образного сравнения в абсолютном большинстве случаев не выступают существительные с конкретной референцией (в значении конкретного денотата); не выступают объектами образного сравнения имена качественные, а также каузаторы и актуальные имена в своем первичном значении; в) не выступают объектами образного сравнения имена собственные, не известные широкому кругу лиц; г) не выступают объектами сравнения неизвестные или малоосвоенные реалии.

Искать ограничения среди отдельно взятой области субъектов или объектов сравнения представляется малопродуктивным. Ограничения компаративной сочетаемости касаются всех трех составляющих операцию сравнения в комплексе.

Компаративные конструкции, передающие операцию сравнения, построены по единой схеме. Тем не менее, каждая из них имеет свои структурно-семантические особенности, которые отражаются на лексической наполняемости этих тропов.

Например, один и тот же объект или субъект сравнения может по-разному «восприниматься» различными компаративными конструкциями.

Так, объект сравнения, называющий лицо, следующим образом представлен в рассмотренных компаративных тропах:

1. ДМ практически не использует такой объект сравнения, его употребление носит в этой конструкции единичный нерегулярный характер.

2. ТС не исключает такой объект сравнения, но накладывает на него определенные ограничения, прежде всего со стороны управляющего глагола, то есть со стороны семантики признака сравнения.

3. PC лучше всего воспринимает такой объект сравнения, активно и естественно пополняя свой лексический состав прежде всего функциональными названиями лиц.

Субъект сравнения - лицо также неравномерно «распределен» по компаративным конструкциям.

1. Субъект сравнения в ДМ может свободно принадлежать к разным ЛТГ существительных, кроме названий лиц, употребление которых в этой конструкции носит единичный нерегулярный характер.

2. Субъект сравнения в ТС может принадлежать к самым разным ЛТГ существительных, как одушевленных (и прежде всего названий лиц), так и неодушевленных, включая отвлеченные реалии.

3. В конструкциях с PC субъектом сравнения является прежде всего лицо. Там мы встречаем лишь единичные примеры неодушевленного субъекта сравнения.

То есть мы убеждаемся в том, что как возможность, так и активность использования того или иного объекта сравнения непосредственно связана с конструкцией, в которой он мыслится.

Анализируя структурно-семантическое своеобразие и лексическую наполняемость конкретных компаративных конструкций, мы пришли к следующим выводам.

Сравнительная конструкция и предикативная метафора

1. Сравнительная конструкция - наиболее свободная структура с точки зрения лексической наполняемости всех трех членов компаративной модели. Ограничения субъекта и объекта сравнения в ней носят референтный характер.

2. Возможные лексические ограничения в составе субъекта сравнения носят экстралингвистический характер.

3. Ограничения в области объектов сравнения имеют как экстралингвистические, так и языковые причины.

4. Лексические ограничения в составе субъекта, объекта, а также признака сравнения выступают в комплексе, то есть для их установления необходимо рассматривать компаративную модель в целом, а не изолированно каждую из составных частей. Эти ограничения носят логико-семантический характер. Как наиболее очевидным из них можно назвать следующее: не могут входить в компаративные отношения, то есть становиться субъектом и объектом сравнения объекты, которые соотносятся как часть и целое или целое и его неотчуждаемый признак (неотчуждаемый реально или контекстуально).

5. Ограничения зависят как от семантики субъекта и объекта сравнения, так и от их совместимости в компаративной модели.

6. Лексические ограничения в предикативной метафоре касаются в основном не ЛТГ существительных, а коннотаций конкретного слова, их наличия и устойчивости.

7. Предикативная метафора требует от объекта сравнения присутствия признаков и коннотаций, прочно закрепленных в сознании носителей языка.

8. Сравнительная конструкция выступает как важное средство развития коннотативной системы слова, тогда как предикативная языковая метафора во многом показывает результат формирования коннотаций этого слова.

Субстантивная генитивная двучленная метафора (ДМ)

1. Особенность ДМ заключается в том, что в ней эксплицитно выражены как объект, так и субъект сравнения, то есть ДМ включает в себя компаративную модель с имплицитно представленным признаком сравнения.

2. ДМ соотносима с суждением сравнительного типа, то есть в ней обязательно присутствие сравнительных отношений между генитивом, называющим субъект сравнения, и опорным словом (изначально -номинативом), называющим объект сравнения.

3. Сравнительные отношения в ДМ обусловлены а) семантическим потенциалом падежных значений (именительный и родительный падежи); б) соотношением ДМ с суждением сравнительного типа.

4. В художественном языке, к которому принадлежит ДМ, особенно сложно лексически ограничить субъект и объект сравнения, тем не менее, для ДМ существуют ограничения в использовании той или иной лексики, которые могут касаться всей лексико-тематической группы слов, отдельных слов или отдельных сторон их значения.

5. Ограничения в ДМ могут быть на уровне компаративной модели и на уровне компаративной конструкции. Самый яркий пример лексических ограничений на уровне конструкции ДМ дает, когда речь идет о возможности ее наполнения названиями лиц.

6. Употребление в ДМ названий лиц как объекта и субъекта сравнения не носит свободного характера, а обставлено рядом ограничений, не существующих для названий лиц в других компаративных тропах, что, как представляется, обусловлено структурной спецификой ДМ.

Можно определить как закон невозможность употребления в ДМ в качестве объекта сравнения существительных - названий лиц с релятивной семантикой при субъекте сравнения - лице.

7. От ДМ, где генитив выполняет функцию субъекта сравнения, отличаются генитивные конструкции, где родительный падеж имеет значение а) родительного отношения (при опорных словах - названиях времен года, частей суток; названиях частей тела; названиях частей растений; словах ткань, цепи, оковы, крылья, стена, струна', б) родительного реалии и ее проявления (при опорных словах - буря, гром, музыка, названия музыкальных инструментов', в) родительного комплетивного (при опорных словах — море, дождь, названия ёмкостей', г) родительного определительного (при опорных словах - день, ночь', д) родительного субъекта действия (при опорных словах - названиях отвлеченного действия).

7. Родительный падеж с «ненужным» значением может быть связан с присутствием у опорного слова (предполагаемого объекта сравнения) переносного значения. Причем актуализация прямого или переносного значения опорного слова часто зависит от семантики генитива, а именно от его конкретно-вещественного или отвлеченного характера.

8. При образовании ДМ велика роль контекста, который может нейтрализовать «ненужную» семантику генитива.

9. Сравнительные отношения в конструкции, с одной стороны, являются самодостаточными, то есть их нельзя воспринимать как «семантическую аномалию», порождаемую нарушением «обыденной» сочетаемости слов, а с другой стороны, носят вторичный характер, то есть, как только в словосочетании становится возможной «обыденная» интерпретация, она вытесняет сравнительную семантику конструкции.

Творительный падеж со значением сравнения (ТС)

1. ТС является активно живущим и развивающимся компаративным тропом.

2. С точки зрения семантических отношений, конструкции с ТС разнообразны и находятся в непосредственной зависимости от лексического значения глагола, зависимого существительного и их семантического взаимодействия. Семантика ТС шире значения образа действия: семантическая связь с субъектом сравнения может сочетаться в нем с семантическим разрывом с действием.

3. ТС можно разделить на две группы: а) присловный; б) неприсловный (детерминантный). Наиболее активно развивается ТС второй группы. ТС первой группы можно назвать языковым, именно такой творительный способен к «онаречению». Но степень лексикализации форм творительного сравнения может быть различной, поэтому часто довольно трудно, да и не нужно, проводить резкую границу между образным и безобразным ТС.

4. Направления развития ТС представляются следующим образом: а) ТС в устной разговорной речи тяготеет к языковому штампу как на уровне отдельных конструкций, так и на уровне моделей-штампов, что влечет за собой адвербиализацию зависимого существительного. Это, во-первых, препятствует расширению и изменению лексического состава ТС и, во-вторых, разрушает семантическую связь ТС с субъектом сравнения, что выводит эту конструкцию за рамки образной характеристики субъекта сравнения; б) можно предположить, что основное свое развитие ТС в письменной речи, в том числе в художественном тексте, имея в нем как присловный, так и детерминантный характер и активно обновляя за счет этого свой лексический состав, являясь выразительным средством создания художественного образа. Таким образом, мы видим две противоположные тенденции: стремление ТС выйти за рамки компаративных отношений и препятствование этому художественного контекста и письменной речи.

5. Таким образом, лексические ограничения в составе зависимых существительных определенней всего могут быть выявлены прежде всего на уровне словосочетания. На этом уровне ТС стремится стать штампом и адвербиализоваться, что накладывает значительные ограничения не столько на сам лексический состав ТС, сколько на возможность его расширения и изменения.

6. Детерминантный ТС относится к области художественного текста, в котором слово живет по особым законам, часто нарушая рамки формальной сочетаемости слов, действующие на уровне словосочетания.

7. Процесс утраты семантической связи с субъектом сравнения достаточно активно происходит в ТС с объектами сравнения - названиями предметов. Это обусловлено взаимодействием семантики объектов и признаков сравнения, их прочной связанностью, нарушение которой возвращает конструкции образность.

Обращает на себя внимание взаимосвязь определенного признака сравнения со склонностью ТС к онаречению: скорость движения, количественная характеристика действия.

8. Ограничения лексического состава в компаративной модели с ТС, как представляется, нужно искать не в отдельном наполнении падежной формы, а в наполнении и совместимости всех составляющих компаративной модели. Сам же творительный показался нам лексически не ограниченным (кроме тех ограничений, которые наложены на объект сравнения как таковой).

Родительный падеж со значением сравнения(РС)

1. Конструкция с PC никогда не выходит за пределы нормы сочетаемости слов в русском языке.

2. PC реализует свое компаративное значение только в предложении и никогда - в словосочетании. В связи с этим PC можно определить как переносное падежное значение.

3. В PC наблюдаются довольно сложные семантические связи составляющих: как объект сравнения генитив в PC семантически связан с субъектом сравнения, давая ему образную характеристику; генитив в PC совмещает в себе семантику не только объекта сравнения, но и признака сравнения; синтаксически относясь в предложении к глагольному сказуемому, PC может быть семантически связан и с действием субъекта сравнения, также давая ему образную характеристику.

4. Конструкции с PC легко «обрастают» атрибутами, выраженными разными формами: прилагательными, оборотами, придаточными определительными, существительными. Атрибуты играют важную роль в способности PC к типизации, то есть они делают многие ситуации узнаваемыми, выполняя функцию «художественной лексикографии». Кроме того, они (атрибуты) могут становиться семантической составляющей PC.

5. PC является активным средством типизации в русском языке, с чем во многом связана специфика лексического состава компаративной модели с этой конструкцией: в абсолютном большинстве генитив в PC наполнен названиями лиц разных тематических групп, среди которых преобладают функциональные имена; в составе субъекта сравнения здесь также преобладают названия лиц. Такой лексический состав PC объясняется не только функциональными причинами, но и общей антропоцентричностью компаративных тропов. Генитив в конструкции PC в основном выступает в обобщенно-денотативном значении, связанном со стереотипом денотата, закрепленным в языковом сознании носителей языка.

6. В абсолютном большинстве случаев PC сохраняет свою образность (даже в устоявшихся конструкциях), хотя в некоторых случаях связь генитива с субъектом сравнения ослабевает при присутствии сильной семантической связи с его действием.

7. В компаративной модели с PC можно выделить ряд лексико-семантических ограничений в составе субъекта, объекта и признака сравнения, выступающих в комплексе.

8. Конструкция с PC является активно действующей и развивающейся в современном русском языке, в основном за счет наименований лиц.

Посвятив роли атрибутов отдельную главу в своем исследовании, мы хотели подчеркнуть этим их значимость в компаративном тропе. Анализируя их функции, мы увидели, что атрибут может быть структурно и семантически обязательным, когда компаративная конструкция не существует без определения.

Атрибут может быть структурно и семантически факультативным, но семантическая необязательность (стилистическая факультативность) встречается редко. Гораздо чаще мы видим, что за кажущейся факультативностью, когда конструкция как таковая существует и без атрибута, скрывается семантическая нагруженность.

Основными функциями атрибута можно считать, во-первых, участие в формировании образа, объекта сравнения, когда атрибут фактически принимает на себя его основной семантический вес и без привлечения новых лексических единиц расширяет состав объектов сравнения в компаративном пространстве, и, во-вторых, участие атрибута в семантике признака сравнения.

Подводя итоги, скажем следующее: становится ясным, что ограничения в лексической наполняемости компаративных тропов, с одной стороны, действительно существуют и касаются всех составляющих сравнительной операции в комплексе, а с другой стороны вопрос этот слишком тонок для однозначного решения в каждом конкретном случае. Ряд существующих ограничений имеет характер закона, хотя преимущественно мы имеем дело с тенденциями. Они могут проявляться как на уровне компаративной модели, так и на уровне компаративной конструкции.

Компаративные конструкции построены по единой схеме, передающей операцию сравнения. Тем не менее, каждая из них имеет свои структурно-семантические особенности, которые отражаются на лексической наполняемости этих тропов.

В ограничении компаративной сочетаемости участвуют и взаимодействуют такие языковые факторы, как лексическое значение слова, коннотации лексической единицы, референтная отнесенность слова, лексическая валентность слова, синтаксическая структура словосочетания и предложения, морфологические категории (вид, число), то есть практически все уровни языка.

Особенности художественной речи во всем ее объеме использования компаративных тропов не являлись предметом нашего исследования. Тем не менее, анализируя данный языковой материал, мы пришли к выводу, что в основе индивидуального художественного слова лежит языковая норма, и художник слова должен не «взламывать» ее, а «преломлять», от нее отталкиваясь.

Предложенные нами выводы . опираются на большой языковой материал, но не претендуют на абсолютность и не закрывают дорогу для дальнейших исследований в океане компаративных отношений.

Список научной литературыУшакова, Юлия Юрьевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Авеличев 1974: Авеличев А. К. Метафора и контекст // Вестник МГУ. Сер. Филология. 1974. № 3.

2. Амосова 1958: Амосова Н. Н. Слово и контекст // Очерки по лексикологии, фразеологии и стилистике // УЗ МГУ. № 243. Сер. филол. наук, вып. 42. Л., 1958, т. 2.

3. Античные теории языка и стиля 1936: Античные теории языка и стиля. М. Л., ОГИЗ - Соцэкгиз, 1936.

4. Апресян 1967: Апресян Ю. Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. М.: Наука, 1967. - 251 с.

5. Апресян 1974: Апресян Ю. Д. Значение и оттенок значения // ИАН СЛЯ. 1974. №4.

6. Апресян 1981: Апресян Ю. Д. Лингвистическая проблема формального семантического анализа предложения // Структура текста-81: тезисы симпозиума. М., 1981.

7. Апресян 1995: Апресян Ю. Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка // Избранные труды, т. 1. М.: Школа «Языки русской культуры», 1995.-472 с.

8. Апресян 1995 а: Апресян Ю. Д. Избранные труды, т. II. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. - 767 с.

9. Арутюнова 1975: Арутюнова Н. Д. Положение имен лица в русском синтаксисе // Изв. АН СССР, серия лит. и яз., т. 34, № 4, 1975.

10. Арутюнова 1976: Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. М.: Наука, 1976.-С. 284-379.

11. Арутюнова 1977: Арутюнова Н. Д. Номинация, референция, значение // Языковая номинация. Общие вопросы. М.: Наука, 1977. С. 188 - 207.

12. Арутюнова 1977 а: Арутюнова Н. Д. Номинация и текст // Языковая номинация (виды наименований). М.: Наука, 1977. С. 304 - 357.

13. Арутюнова 1978: Арутюнова Н. Д. Синтаксические функции метафоры // Изв. ОЛЯ АН СССР, № 3, 1978.

14. Арутюнова 1978 а: Арутюнова Н. Д. Функциональные типы языковой метафоры // Известия АН СССР. ОЛЯ, 1978, № 4.

15. Арутюнова 1979: Арутюнова Н. Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 147- 173.

16. Арутюнова 1980: Арутюнова Н. Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1980. С. 156-249.

17. Арутюнова 1982: Арутюнова Н. Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика (Проблемы референции). М.: Радуга, 1982. С. 5 -40.

18. Арутюнова 1988: Арутюнова Н. Д. Образ (опыт концептуального анализа) // Референция и проблемы текстообразования. (Сборник научных трудов). АН СССР, Ин-т языкознания. Проблемная группа «Логический анализ языка. М.: Наука, 1988. С. 117 -129.

19. Арутюнова 1988 а: Арутюнова Н. Д. От образа к знаку // Мышление, когнитивные науки, искусственный интеллект: М;, 1988. . •

20. Арутюнова 1990: Арутюнова Н. Д. Тождество и подобие (заметки о взаимодействии концептов) // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация: Проблемная группа «Логический анализ языка». -М.: 1990. Ин-т языкознания АН СССР. С. 7 32.

21. Арутюнова 1990 а: Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. С. 5 - 32.

22. Арутюнова 1996: Арутюнова Н. Д. Стиль Достоевского в рамках русской картины мира // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Т. Г. Винокур. М.: ИРЯ РАН, 1996. - С. 61 - 90.

23. Арутюнова 1998: Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: «Языки русской культуры», 1999. - 896 с.

24. Бакина, Некрасова 1986: Бакина М. А., Некрасова Е. А. Эволюция поэтической речи XIX XX в.в. - М.: Наука, 1986.

25. Банникова 1973: Банникова И. А. Об изменении смыслового объема поэтического слова и роли стилистического контекста // Лексикологические основы стилистики. Л., 1973.

26. Басилая 1971: Басилая Н. А. Семасиологический анализ бинарных метафорических словосочетаний. Тбилиси. 1971. - 78 с.

27. Белый 1910: Белый А. Символизм. М., Мусагет, 1910.-446 с.

28. Вельский 1954: Бельский А. В. Метафорическое употребление существительных: К вопросу о генитивных конструкциях // Уч. зап. 1-го МГПИИЯ им. М. Тореза, т. 8, МГУ, 1954. С. 279 - 288.

29. Бирдсли 1990: Бирдсли М. Метафорическое сплетение // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990.-С. 201-218.

30. Блумфилд 1999: Блумфилд Л. Язык: Пер. с англ. / Под ред. М. М. Гухман. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1999. - С. 153 -154, 439, 467, 485-486.

31. Блэк 1990: Блэк М. Метафора // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А." Журинской. -М.: Прогресс, 1990. С. 153- 173.

32. Борщев, Парти 1999: Борщев В. Б., Парти Б. X. Семантика генитивной конструкции: разные подходы к формализации // Типология и теория языка. К 60-летию А. Е. Кибрика. М., 1999.

33. Бредихина 1961: Бредихина В. П. Строение и функции словосочетаний с приименным родительным падежом в современном русском языке: Автореф. дис. .к. ф. н. Алма-Ата, 1961. -23 с.

34. Будагов 1973: Будагов Р. А. Метафора и сравнение в контексте художественного целого // Рус. речь, 1973, № 1. С. 26 -31.

35. Буйнова 2001: Буйнова О. Ю. Универсальные и специфические черты процесса метафоризации // Лингвистические исследования. К 75-летию профессора Владимира Григорьевича Гака. Дубна: Феникс +, 2001. С. 49 -65.

36. Булыгина 1959: Булыгина Т. В. Неглагольные сочетания с родительным падежом в современном литовском языке // Славянское языкознание. М.: Изд-во АН СССР, 1959. - С. 210 -271.

37. Булыгина 1961: Булыгина Т. В. Некоторые вопросы классификации частных падежных значений: На материале сочетаний с генитивом в современном литовском языке // Вопросы составления описательных грамматик.-М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 42 - 57.

38. Булыгина 1982: Булыгина Т. В. К построению типологии предикатов в русском языке // Семантические типы предикатов. М., 1982.

39. Бюлер 2000: Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка: Пер. с нем. / Общ. ред. и коммент. Т. В. Булыгиной, вступ. ст. Т. В. Булыгиной и А. А. Леонтьева. М.: Издательская группа «Прогресс», 2000. С. 315-328.

40. Василевская 1979: Василевская Л. И. Синтаксические возможности имени собственного. I. // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 136 -146.

41. Василевская 1991: Василевская Л. И. Имя собственное в предложениях с лексически тождественными компонентами // Поэтика и стилистика: 1988 -1990. М.: Наука, 1991. С. 215 225.

42. Вежбицкая 1990: Вежбицкая А. Сравнение градация - метафора // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. - С. 133 - 152.

43. Вежбицкая 1996: Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996.-411 с.

44. Вежбицкая 1999: Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М.: Языки русской культуры, 1999. 777 с.

45. Виноградов 1928: Виноградов В. В. Язык Зощенки // Мастера современной литературы. Михаил Зощенко. Л.: Academia, 1928. — С. 51 93.

46. Виноградов 1935: Виноградов В. В. Язык Пушкина. Пушкин и история русского литературного языка. М. Л.: Academia, 1935. - 457 с.

47. Виноградов 1938: Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII XIX в.в. Пособие для высших педагогических учебных заведений. - Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Учпедгиз, 1938. - 448 с.

48. Виноградов 1956: Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., Наука, 1956. - 240 с.

49. Виноградов 1969: Виноградов В. В. О взаимодействии лексико-семантических уровней с грамматическими в структуре языка // Мысли о современном русском языке. М.: Просвещение, 1969. - С.

50. Виноградов 1976: Виноградов В. В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976.

51. Виноградов 1977: Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М.: Наука, 1977.-312 с.

52. Виноградов 1980: Виноградов В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. 359 с.

53. Виноградов 1986: Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.: Наука, 1986. 640 с.

54. Винокур 1974: Винокур Т. Г. К вопросу о норме в художественной речи // Синтаксис и норма. М.: Наука, 1974. С. 267 282.

55. Вольф 1979: Вольф Е. М. Прилагательное в тексте («Система языка» и «картина мира») // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 118 135.

56. Вольф 1998: Вольф Е. М. Метафора и оценка // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1998. С. 52 - 65.

57. Гак 1971: Гак В. Г. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. М., 1971. 179 с.

58. Гак 1972: Гак В. Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики. М., 1972. С.

59. Гак 1988: Гак В. Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 11 - 25.

60. Гатинская 2001: Гатинская Н. В. Модальные слова кажимости в русском языке: взаимоотношения со сферой образности // Исследования по семантике и прагматике языковых единиц: Межвузовский сборник научных трудов. -Уфа: БГПУ, 2001. С. 42 49.

61. Головенченко 1964: Головенченко Ф. М Введение в литературоведение. М.: Высшая школа, 1964.

62. Голуб 1976: Голуб И. Б. Стилистика современного русского языка. Лексика. Фоника. Учеб. пособие для студентов фак. журналистики ун-тов и полиграф, ин-тов. М.: Высшая школа, 1976. 208 с.

63. Григорьев 1972: Григорьев В. П. О некоторых проблемах лингвистической поэтики // Теория поэтической речи и поэтическая лексикография. Щадринск, 1872.

64. Григорьев 1977: Григорьев В. П. Языковые процессы современной русской художественной литературы: Поэзия. -М.: Наука, 1977.

65. Григорьев 1977 а: Григорьев В. П. Лингвистика. Поэтика. Эстетика: О разных подходах к поэтическому языку. -М.: Наука, 1977.

66. Григорьев 1977 б: Григорьев В. П. Лингвистическая поэтика и «языковая критика» // Язык и стиль писателя в литературно-критическом анализе художественного произведения. Кишинев: Штиинца, 1977.

67. Григорьев 1977 в: Григорьев В. П. О значении слова в поэтическом языке // Проблема значения в современной лингвистике. Тезисы симпозиума. -Тбилиси, 1977.

68. Григорьев 1978: Григорьев В. П. Поэтический язык как объект лингвистической поэтики. М., 1978.

69. Григорьев 1979: Григорьев В. П. Поэтика слова. М., Наука, 1979.

70. Григорьева 1964: Григорьева А. Д. Поэтическая фразеология конца XVIII нач. XIX века (именные сочетания) // Образование новой стилистики русского языка в пушкинскую эпоху. - М.: Наука, 1964.

71. Григорьева 1966: Григорьева А. Д. О поэтических штампах конца XVIII нач. XIX века // Вопр. языкознания, № 3, 1966.

72. Григорьева 1969: Григорьева А. Д. Поэтическая фразеология Пушкина // Поэтическая фразеология Пушкина. М.: Наука, 1969. - С. 5 - 292.

73. Григорьева 1976: Григорьева А. Д. Слово в поэтическом тексте // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1976, № 3.

74. Гудмен 1990: Гудмен Н. Метафора работа по совместительству // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. - М.: Прогресс, 1990. - С. 194 - 200.

75. Гусев, Тульчинский 1985: Гусев С. С., Тульчинский Г. Л. Проблема понимания в философии. М., 1985.

76. Гутман, Черемисина 1967: Гутман Е. А., Черемисина М. И. Названия животных в составе сравнения // Вопросы языка и литературы. Новосибирск, 1970. №4. Ч. 1.

77. Дэвидсон 1990: Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. С. 173 - 193.

78. Джанджакова 1971: Джанджакова Е. В. О сочетаемости слов в современной поэтической речи // Вопросы языка современной литературы. -М.: Наука, 1971.-С.

79. Дизенко 1986: Дизенко Н. Д. Существительные с количественным значением в современном русском языке (семантика и синтаксическое функционирование). Дис. канд. филол. наук.

80. Дизенко 1989: Дизенко Н. Д. Существительные со значением большого количества в поэтической и разговорной речи // Стилистики и поэтика. Тезисы всесоюзной научной конференции (Звенигород, 9-11 ноября 1989 года), вып. 1. М., 1989. - С.

81. Дизенко 1991: Дизенко Н. Д. Категория количества в поэтическом языке XX века//Поэтика и стилистика: 1988- 1990. М.: Наука, 1991. С. 134- 145.

82. Еремина 1977: Еремина Л. И. Поэтика психологически мотивированного слова // Вопр. языкознания, 1977, № 5.

83. Ермакова 1995: Ермакова О. П. О синтаксической обусловленности и синтаксической подвижности метафор // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В. В. Виноградова). М.: ИРЯ РАН, 1995. -С. 142- 149.

84. Жовтис 1970: Жовтис А. Л. Отношение банальности оригинальности в структуре стиха // Русское и зарубежное языкознание. Алма-Ата, 1970, вып. З.С. 280-293.

85. Жолковский, Мельчук 1967: Жолковский А. К., Мельчук И. А. О семантическом синтаксисе // Проблемы кибернетики. 1967. № 19.

86. Земская, Китайгородская, Ширяев 1981: Земская Е. А., Китайгородская М. В. Ширяев Е. Н. Русская разговорная речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.

87. Золотова 1970: Золотова Г. А. Синтаксическая синонимия и культура речи // Актуальные проблемы культуры речи. М., 1970.

88. Золян 1981: Золян С. Т. Семантическая структура слова в поэтической речи // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1981. Т. 40. № 6.

89. Иванова 1975: Иванова Т. А. О содержании категории принадлежности // Вестник ЛГУ, 1975, № 8. История, язык и литература, вып. 2. С.

90. Игнатьева 1970: Игнатьева М. М. О творительном метафорическом // Труды Ун-та Дружбы народов им. П. Лумумбы. М., 1970, т. 69. Исследования по рус. языкозн., вып. 7. - С.

91. Иомдин и Перцов 1974: Иомдин Л. Л. и Перцов Н. В. Фрагменты модели русского поверхностного синтаксиса. (Предикативные синтагмы). М., 1974. -42 с.

92. Иомдин и Перцов 1975: Иомдин Л. Л. и Перцов Н. В. Фрагменты модели русского поверхностного синтаксиса. II. Комплетивные синтагмы. М., 1974. -42 с.

93. Иорданская, Мельчук 1988: Иорданская Л. Н. Мельчук И. A. KonOtacja w symantyce lingwistycznej i leksykografii // Konotacja. Praca zbiorowa pod red. Jerzego Bartminskiego. 1988.

94. Исакадзе 1999: Исакадзе H. В. Отражение морфологии и рефенциальной семантики именной группы в формальном синтаксисе: Автореф. дис. .к. ф. н.-М., 1999.-23 с.

95. Исследования по художественному тексту 1994: Исследования по художественному тексту: (Мат-лы 3-х Саратовских чтений по худ. Тексту, июнь 1994 г.). Саратов: Изд-во Сарат. гос. пед. ин-та, 1994. - 76 с.

96. Иткина 1964: Иткина Р. С. Приложения с союзом «как» // Краткие очерки по русскому языку. Воронеж, 1964.

97. Кассирер 1990: Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 33 - 43.

98. Кияненко 1969: Кияненко Т. Ф. О некоторых принципах классификации метафор. Автореф. дис. .канд. филол. наук.-Д., 1969.- 16 с.

99. Кнорина 1982: Кнорина JI. В. Грамматика и норма в поэтической речи (на материале поэзии Пастернака) // Проблемы структурной лингвистики. 1980. М., 1982.

100. Кнорина 1985: Кнорина J1. В. Об интерпретации генитивных конструкций // Семиотические аспекты формализации интеллектуальной деятельности: школа-семинар «Кутаиси-85». М., 1985.

101. Кнорина 2003: Кнорина J1. В. Нарушение сочетаемости и разновидности тропов в генитивной конструкции // Логический анализ языка. Избранное. 1988 1995 / Редколлегия: Н. Д. Арутюнова, Н. Ф. Спиридонова. - М.: Индрик, 2003. С. 260 - 267.

102. Кобозева 2000: Кобозева И. М. Лингвистическая семантика: Учебное пособие. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 352 с.

103. Ковалев 1981: Ковалев В. П. Языковые выразительные средства русской художественной прозы. Киев: Вища школа, 1981. - 184 с.

104. Ковтунова 1986: Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

105. Ковтунова 2003: Ковтунова И. И. Очерки по языку русских поэтов. М.: «Азбуковник», 2003. - 206 с.

106. Кодухов 1973: Кодухов В. И. Контекст как лингвистическое понятие // Языковые единицы и контекст. Л., 1973.

107. Кожевникова 1979: Кожевникова Н. А. Об обратимости тропов // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 215 224.

108. Кожевникова 1986: Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. -М.: Наука, 1986. 255 с.

109. Кожевникова 1988: Кожевникова Н. А. О некоторых приемах словоупотребления в орнаментальной прозе // Художественная речь: общее и индивидуальное: Межвузовский сборник научных трудов/ Куйбышевский пед. ин-т. Куйбышев, 1988. С. 60 78.

110. Кожевникова 1988 а: Кожевникова Н. А. Метафора в поэтическом тексте // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. - С. 145 - 164.

111. Кожевникова 1989: Кожевникова Н. А. О роли тропов в организации стихотворного текста // Язык русской поэзии XX века. М., 1989.

112. Кожевникова 1991: Кожевникова Н. А. О соотношении тропа и реалии в художественном тексте // Поэтика и стилистика: 1988 1990. М.: Наука, 1991. С. 37-63.

113. Кожевникова, Петрова 2000: Кожевникова Н. А., Петрова 3. Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX XX вв. Вып. 1: «Птицы» / Отв. ред. М. JI. Гаспаров, В. П. Григорьев. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 480 с.

114. Кокеладзе 1964: Кокеладзе Р. Г. Некоторые грамматико-семантические разряды сочетаний с беспредложным родительным падежом (На материале поэзии XX в.) «Труды Тбилисского госуд. ун-та», т. 98, 1964. - С.

115. Колшанский 1959: Колшанский Г. В. О природе контекста // Вопр. языкознания, 1959, №4.

116. Колшанский 1975: Колшанский Г. В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М.: Наука, 1975. - 230 с.

117. Комлев 2003: Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. Изд. 2-е, стереотипное. М.: Едиториал УРСС, 2003.

118. Кононенко 1970: Кононенко В. И. Синонимика синтаксических конструкций в современном русском языке. Киев, «Наукова думка», 1970. -143 с.

119. Кононенко 1976: Кононенко В. И. Системно-семантические связи в синтаксисе русского и украинского языков.- Киев: Вища школа, 1976.- 209 с.

120. Корольков 1968: Корольков В. И. Семасиологическая структура метафоры // Уч. зап. I МГПИИЯ, т. 48, М.: 1968. С. 47-72.

121. Корольков 1971: Корольков В. И. О внеязыковом и внутриязыковом аспектах исследования метафоры // УЗ МГПИИЯ. Труды кафедры рус. яз. — М., 1971, т. 58.

122. Крейдлин 1990: Крейдлин Г. Е. Некоторые пути и типы метафоризации слов в языке // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация: Проблемная группа «Логический анализ языка». М.: 1990. Ин-т языкознания АН СССР. С. 124 - 139.

123. Крипке 1982: Крипке С. Тождество и необходимость // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1992. Вып. 13: Логика и лингвистика: (Проблемы референции). М.: Радуга, 1982. С. 340 - 377.

124. Крылова 1967: Крылова И. А. Некоторые аспекты лингвистического изучения метафоры // Уч. зап. Горьковского гос. ун-та им. Н. И. Лобачевского, вып. 76, серия лингвистическая, 1967. С. 98 -108.

125. Крылова 1967 а: Крылова И. А. О семантической природе метафоры // Уч. зап. Горьковского гос. ун-та им. Н. И. Лобачевского, вып. 76, серия лингвистическая, 1967. С. 108- 120.

126. Крысин 1997: Крысин Л. П. Социальные ограничения в семантике и сочетаемости языковых единиц // Семиотика и информатика. Сборник научных статей. Выпуск 35. М.: Русские словари, 1997. С. 299 - 319.

127. Крысин 2004: Крысин Л. П. Метафоры власти // Семантика и прагматика языковых единиц: сборник трудов. Калуга: КГПУ им. К. Э. Циолковского, 2004. С. 31-33.

128. Кузнецова 1982: Кузнецова Э. В. Лексикология русского языка. М.: Наука, 1982.- 152 с.

129. Кузьмина 1977: Кузьмина Н. А. «Пробивалась певучим потоком.»: Творительный превращения в поэтической речи // Рус. речь, 1977, № 2.

130. Лабов 1983: Лабов У. Структура денотативных значений // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIV. Проблемы и методы лексикографии. М.: Радуга, 1983.-С. 133- 177.

131. Лай 1977: Лай X. Лингвистическая природа бинарных метафорических словосочетаний.-Дис. канд. филол. наук.-Л., 1977.-211 с.

132. Лауфер 1990: Лауфер Н. И. От образа к подобию // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация: Проблемная группа «Логический анализ языка». М.: 1990. Ин-т языкознания АН СССР. С. 98 - 109.

133. Левин 1990: Левин С. Прагматическое отклонение высказывания // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 342 - 357.

134. Левин 1965: Левин Ю. И. Структура русской метафоры. Труды по знаковым системам, II. Тарту: 1965.

135. Левин 1966: Левин Ю. И. О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах. Структурная типология языков. М.: 1966.

136. Левин 1969: Левин Ю. И. Русская метафора: синтез, семантика, трансформации. Труды по знаковым системам, IV. Тарту: 1969.

137. Лекомцева 1978: Лекомцева М. И. Лингвистический аспект метафоры и структура семантического компонента // Text i Jezyk. Poetyka: Zbior studiow. Wroclaw, Wydawnictwo Polskiej Akademii Nauk, 1978. P. 39 - 64.

138. Лексическая и синтаксическая синонимия русского языка 1984: Лексическая и синтаксическая синонимия русского языка: Сборник научных трудов / Редкол.: Брицын М. А. (отв. ред) и др. Киев: Киев. гос. пед. ун-т им. А. М. Горького, 1984. - 155 с.

139. Лексическая и синтаксическая синонимия 1989: Лексическая и синтаксическая синонимия: Межвузовский сборник научных трудов / Редкол.: Борисова Е. Н. (отв. ред.) и др.; Смол. гос. пед. ин-т им. К. Маркса. -Смоленск, 1989. 122 с.

140. Леэметс 1975: Леэметс X. Д. Структура и функции именной метафоры типа N N в языке произведений А. А. Бестужева-Марлинского // Труды по русской и славянской филологии. - Тарту, 1975, т. 23.

141. Леэметс 1988: Леэметс X. Д. Компаративность и метафоричность в языках разных систем // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 92 -107.

142. Лингвистика и поэтика 1979: Лингвистика и поэтика / Отв. ред. Григорьев В. П.; АН СССР. Ин-т рус. яз. М.: Наука, 1979. - 309 с.

143. Литвин 1977: Литвин Ф. А. Многозначность слова в тексте и виды контекста // Вопросы лексикологии. Новосибирск, Наука, 1977. - С. 124 — 140.

144. Маккормак 1990: Маккормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. С. 358 - 386.

145. Мейеров 1972: Мейеров В. Ф. Характер речевого употребления компаративных устойчивых фраз // Грамматика русского языка. Выпуск 1. Иркутск, 1972. С. 208 - 220.

146. Мейеров 1980: Мейеров В. Ф. Атрибутивные компоненты при компаративном номинативе в составе устойчивого фразового контекста // Функциональный анализ единиц морфолого-синтаксического уровня. -Иркутск, 1980. С. 27 - 41.

147. Мерзлякова 2001: Мерзлякова А. X. Типология адъективной метафоры // Лингвистические исследования. К 75-летию профессора Владимира Григорьевича Гака. Дубна: Феникс +, 2001. С. 104 - 116.

148. Михеев 1998: Михеев М. Ю. Нормативное и «насильственное» использование словосочетания в поэтическом языке Андрея Платонова // Русистика сегодня. 1998. № 1 2.

149. Михеев 2000: Михеев М. Ю. Жизни мышья беготня или тоска тщетности? (о метафорической конструкции с родительным падежом) // Вопросы языкознания, М.: Наука, 2000, № 2. С. 47 - 70.

150. Михайлова 2004: Михайлова О. А. Национальный колорит сравнительных конструкций (на материале современной прессы) // Семантика и прагматика языковых единиц: сборник трудов. Калуга: КГПУ им. К. Э. Циолковского, 2004. С. 34 45.

151. Мразек 1964: Мразек Р. Синтаксис русского творительного. (Структурно-сравнительное исследование). Praha, Stat. ped. nakl-vi, 1964. -285 с.

152. Некрасова 1975: Некрасова Е. А. Метафора и ее окружение в контексте художественной речи // Слово в русской советской поэзии. М., 1975.

153. Некрасова 1977: Некрасова Е. А. Сравнения // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. АН СССР, Институт русского языка. М.: Наука, 1977. - С. 240 - 294.

154. Некрасова 1979: Некрасова Е. А. Сравнения общеязыкового типа в аспекте сопоставительного анализа художественных идиолектов // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 225 - 237.

155. Некрасова, Бакина 1982: Некрасова Е. А., Бакина М. А. Языковые процессы в современной русской поэзии / АН СССР. Ин-т рус. яз. М.: Наука, 1982.-312 с.

156. Некрасова 1991: Некрасова Е. А. Приемы языковой изобразительности в стихотворных текстах // Поэтика и стилистика: 1988 1990. М.: Наука, 1991. -С. 64-76.

157. Новиков 1982: Новиков Л. А. Семантика русского языка: Учеб. Пособие. М.: Высшая школа, 1982. 272 с.

158. Опарина 1988: Опарина Е. О. Концептуальная метафора // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. - С. 65 - 77.

159. Орлова 1973: Орлова Р. А. Субстантивные синтаксически нечленимые словосочетания метафорического характера // Вопросы синтаксиса и лексики современного русского языка. М., 1973.

160. Ортега-и-Гассет 1990: Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской.-М.: Прогресс, 1990.-С. 68-81.

161. Ортони 1990: Ортони, Э. Роль сходства в уподоблении и метафоре // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской.-М.: Прогресс, 1990.-С. 219-235.

162. Очерки истории языка русской поэзии XX века 1995: Очерки истории языка русской поэзии XX века. Образные средства поэтического языка и их трансформация. М.: Наука, 1995. - 263 с.

163. Павлович 1986: Павлович Н. В. Образование поэтических парадигм // Проблемы структурной лингвистики. М., Наука, 1986. С. 74 - 87.

164. Павлович 1988: Павлович Н. В. Значение слова и поэтические парадигмы // Проблемы структурной лингвистики. М.: Наука, 1988.

165. Павлович 1990: Павлович Н. В. Парадигмы образов в русском поэтическом языке // Вопросы языкознания, 1990, № 3. С. 104 - 117.

166. Павлович 1995: Павлович Н. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М.: ИРЯ РАН, 1995.-491 с.

167. Падучева 1979: Падучева Е. В. Денотативный статус именной группы и его отражение в семантическом представлении предложения // НТИ. Сер. 2. 1979. №9.

168. Петров 1988: Петров В. В. Понимание метафор: на пути к общей модели // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 165 - 169.

169. Петрова 1978: Петрова И. А. Об одном аспекте взаимосвязи лексики и грамматики (творительный падеж в метафорическом контексте). Горький, 1978.-С. 13-28.

170. Потебня 1958: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М., 1958.

171. Поэтика и стилистика: 1988- 1990: 1991: Поэтика и стилистика: 1988 1990. М.: Наука, 1991. - 240 с.

172. Проблемы лексикологии 1973: Проблемы лексикологии. Сборник статей. Минск, 1973.-240 с.

173. Рахилина 2000: Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.: Русские словари, 2000. 416 с.

174. Размахнина 1977: Размахнина Н. К. Природа и функции коррелятивных показателей сравнительных конструкций // Вопросы лексикологии. Новосибирск, Наука, 1977. С. 51 - 57.

175. Ревзина 1991: Ревзина О. Г. Собственные имена в поэтическом идиолекте М. Цветаевой // Поэтика и стилистика: 1988 1990. М.: Наука, 1991. С. 172- 192.

176. Рикёр 1990: Рикёр П. Живая метафора // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 435-455.

177. Ричарде 1990: Ричарде А. Философия риторики // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 44 - 67.

178. Ротенберг 1980: Ротенберг В. С. Слово и образ: проблемы контекста // Вопросы философии. 1980, № 4.

179. Рыньков 1967: Рыньков JI. Н. Развитие метафорических словосочетаний в языке произведений М. Ю. Лермонтова // Вопросы современного русского литературного языка, вып. 3. Челябинск, 1968.

180. Санников 1980: Санников В. 3. О русских сочинительных и сравнительных конструкциях. М., 1980. -35 с.

181. Серль 1990: Серль Дж. Метафора // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 307 -* 341.

182. Серьо 2003: Серьо П. Сравнение, тождество и имплицитная предикация // Логический анализ языка. Избранное. 1988 1995 / Редколлегия: Н. Д. Арутюнова, Н. Ф. Спиридонова. М.: Индрик, 2003. С. 282 - 295.

183. Синелъщикова 1972: Синелыцикова Л. Н. О взаимодействии тропов (метафор, перифраз, сравнений) в контексте стихотворений // Вопросы синтаксиса и лексики современного русского языка. М., 1972.s

184. Синтаксическая синонимия в русском языке 1984: Синтаксическаясинонимия в русском языке: Межвузовский сборник научных трудов / Редкол.: Лекант П. А. (отв. ред.) и др.; МОПИ им. Н. К. Крупской. М., 1984. -щ 174 с.

185. Синтаксическая синонимия в русском языке 1990: Синтаксическая синонимия в русском языке: Учеб. Пособие / Лекант П. А., Монина Т. С., Павлюченкова Н. Ф., Шаповалова Т. ^МОПИ им. Н. К. Крупской. Каф. рус. ^ ^ яз.-М., 1990.-97 с.

186. Ситникова 1965: Ситникова 3. И. Некоторые лингвистические основы семантического исследования. АКД. М., 1965.

187. Скворецкая 1971: Скворецкая Е. В. К вопросу о лексико-семантических ограничениях некоторых форм сравнения в русском языке // «Актуальные проблемы лексикологии». Новосибирск, 1971.

188. Скворецкая 1972: Скворецкая Е. В. Синтаксические формы и средства выражения сравнения-сопоставления по сходству в простом предложении русского книжного языка XVIII ст. Автореф. .к. ф. н. Новосибирск, 1972. -14 с.

189. Скляревская 1991: Скляревская Г. Н. Структура личности сквозь призму языковой метафоры // Русистика. Научный журнал актуальных проблем преподавания русского языка. Dieter Lenz Verlag, Berlin, 1991, № 2 (№ 6). С. 6-16.

190. Скляревская 1993: Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка. М.: Наука, 1993.- 151 с.

191. Солодуб 1990: Солодуб Ю. П. Структурная типология метафоры // Филологические науки, 1990, № 2. С. 67 - 75.

192. Солодуб 1997: Солодуб Ю. П. Структура лексического значения // Филологические науки, 1997, № 2. С. 54 - 67.

193. Солодуб, Альбрехт 2002: Солодуб Ю. П., Альбрехт Ф. Б. Современный русский язык. Лексика и фразеология (сопоставительный аспект): Учебник для студентов филологических факультетов и факультета иностранных языков. М.: Флинта: Наука, 2002. - 264 с.

194. Степанов 1975: Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. Учеб. пособ. для студентов филол. спец. пед. ин-тов. 2-е изд., перераб. М.: Просвещение, 1975.-271 с.

195. Телия 1977: Телия В. Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация. Виды наименований. М.: Наука, 1977. С. 129 - 222.

196. Телия 1980: Телия В. Н. Семантика связанных значений слов и их сочетаемость // Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1980. С. 250-320.

197. Телия 1981: Телия В. Н. Типы языковых значений: Связанное значение слова в языке. М., 1981.

198. Телия 1986: Телия В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М.: Наука, 1986. 144 с.

199. Телия 1988: Телия В. Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б. А. Серебренников, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова и др. М.: Наука, 1988. С. 173-204.

200. Телия 1988 а: Телия В. Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 22-51.

201. Тимофеев 1948: Тимофеев JI. И. Теория литературы. М., Учпедгиз, 1948, с. 200.

202. Томашевский 1959: Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. JL, Учпедгиз, 1959.

203. Традиции и новаторство в художественной литературе 1980: Традиции и новаторство в художественной литературе: Межвузовский сборник научных трудов: Горьк. гос. пед. ин-т им. М. Горького, 1980. 175 с.

204. Тулина 1973: Тулина Т. А О способах эксплицитного и имплицитного выражения сравнения в русском языке // НДВШ. Филологические науки. М., 1973, № 1, с. 51 -62.

205. Тулина 1974: Тулина Т. А. С чем мы сравниваем? // Рус. речь, 1974, № 4.

206. Тулина 1976: Тулина Т. А. Функциональная типология словосочетаний. -Киев; Одесса: Вища школа, 1976.

207. Туровский 1988: Туровский В. В. КАК, ПОХОЖ, НАПОМИНАТЬ, ТВОРИТЕЛЬНЫЙ СРАВНЕНИЯ: толкование для группы квазисинонимов // Референция и проблемы текстообразования. М., 1988, с. 130 - 145.

208. Узуальное и окказиональное в тексте художественного произведения 1986: Узуальное и окказиональное в тексте художественного произведения: Межвузовский сборник научных трудов. Л., 1986. 183 с.

209. Уилрайт 1990: Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры: Сборник: Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. - С. 82 - 109.

210. Уорс 1962: Уорс Д. С. Трансформационный анализ конструкций с творительным падежом в русском языке//Новое в лингвистике. М., 1962. Т. 2.

211. Успенский 1970: Успенский Б. А. Грамматическая правильность и поэтическая метафора // Тезисы докладов 4-ой летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970.

212. Ушакова 1996: Ушакова Ю. Ю. Субстантивная генитивная двучленная метафора в русской поэзии XIX XX в.в. Диссертация на соискание степени кандидата филологических наук. М., 1996. - 240 с.

213. Ушакова 1998: Ушакова Ю. Ю. Семантика метафоры-сравнения и определение как ее контекст // Синтаксические связи и синтаксические отношения в русском языке: Материалы Всероссийской конференции (28, 29 мая 1998 г., Ставрополь: Изд-во СГУ, 1998. С. 75 - 77.

214. Ушакова 2000: Ушакова Ю. Ю. «Зоометафора»-сравнение // Русское слово в языке и речи: Доклады Общероссийской конференции. Брянск: Изд. БГПУ, 2000.-С. 338-343.

215. Ушакова 2001: Ушакова Ю. Ю. Человек в языковой картине мира (на материале компаративных тропов языка художественной литературы) // М., МПГУ, 2002.

216. Ушакова 2003 б: Ушакова Ю. Ю. Языковой портрет ребенка // Актуальные проблемы современной филологии. Языкознание: Сборник статей по материалам Всероссийской научно-практической конференции. Ч. 1.-Киров, 2003.-С. 183 188.

217. Ушакова 2004 а: Ушакова Ю. Ю. Еще раз о творительном сравнения // Семантика и прагматика языковых единиц: сборник трудов. Калуга: КГПУ им. К. Э. Циолковского, 2004. С.89 100.

218. Ушакова 2004 в: Ушакова Ю. Ю. Смысловая нагрузка определения при творительном падеже со значением сравнения // «Русская речь», 2004, № 6. -С. 41-44.

219. Ушакова 2004 д: Ушакова Ю. Ю. Семантические функции атрибута при метафоре-сравнении // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов кафедры философии Ml II У. Выпуск XXV. М.: Прометей, 2004. С. 194-201.

220. Ушакова 2004 е: Ушакова Ю. Ю. Родительный сравнительный в системе компаративных тропов русского языка // М.: МГОУ, 2004.

221. Ушакова 2004 ж: Ушакова Ю. Ю. Предикативная субстантивная метафора и сравнение с эксплицированным признаком // Лингвистика и поэтика. Сборник научных трудов. ЦГЛ, М.: 2004. С. 38 - 46.

222. Ушакова 2005: Ушакова Ю. Ю. Названия лица в творительном сравнения в языке и художественном тексте // «Русская речь», № 2, 2005. — С. 36-39.

223. Ушакова 2005 а: Ушакова Ю. Ю. Лицо как субъект сравнения в субстантивной генитивной двучленной метафоре // Филологические науки, №3,2005.

224. Ушакова 2005 б: Ушакова Ю. Ю. Родительный падеж как средство типизации и создания образа. Смоленск, СГУ, 2005. В печати.

225. Федоров 1969: Федоров А. М. Семантическая основа образных средств языка. Новосибирск: 1969.

226. Федорова 1985: Федорова Т. А. Семантический анализ субстантивной метафоры (на материале прозы XX в.). Автореф. дисс. канд. филол. наук. М., 1985.- 16 с.

227. Функциональный анализ единиц морфолого-синтаксического уровня 1980: Функциональный анализ единиц морфолого-синтаксического уровня:

228. Сборник научных трудов / Редкол.: Черемисина М. И. (отв. ред.) и др. -Иркутск: Иркут. гос. ун-т им. А. А. Жданова, 1980. 156 с.

229. Ходова 1958: Ходова К. И. Творительный превращения и сравнения // Творительный падеж в славянских языках, М., 1958.

230. Художественная речь: общее и индивидуальное 1988: Художественная речь: общее и индивидуальное: Межвузовский сборник научных трудов. -Куйбышев, 1988.- 132 с.

231. Черемисина 1970: Черемисина М. И. Лекции по лингвистике. (Язык. Речь. Текст). Новосибирск, 1970. 124 с.

232. Черемисина 1971: Черемисина М. И. Некоторые вопросы синтаксиса (сравнительные конструкции современного русского языка). Новосибирск,1971.

233. Черемисина 1972: Черемисина М. И. Творительный падеж как средство формирования образа // Грамматика русского языка. Выпуск 1. Иркутск,1972. С. 72-92.

234. Черемисина 1973: Черемисина Н. В. О своеобразии лексической сочетаемости в художественной речи // Проблемы лексикологии. Сборник статей. Минск, Изд-во БГУ, 1973. С. 191 -200.

235. Черемисина 1976: Черемисина М. И. Сравнительные конструкции русского языка. Новосибирск, «Наука», 1976. 270 с.

236. Черкасова 1959: Черкасова Е. Т. О метафорическом употреблении слов (по материалам произведений Л. Леонова и М. Шолохова). Исследования по языку советских писателей. М., 1959;

237. Черкасова 1968: Черкасова Е. Т. Опыт лингвистической интерпретации тропов. // Вопросы языкознания, 1968, № 2;

238. Шатуновский 1983: Шатуновский И. Б. Синтаксически обусловленная многозначность («имя номинального класса имя естественного класса») // Вопросы языкознания. 1983. № 2.

239. Шахнарович, Юрьева 1988: Шахнарович А. М., Юрьева Н. М. К проблеме понимания метафоры // Метафора в языке и тексте. М.: Наука, 1988. С. 108-118.

240. Шендельс 1972: Шендельс Е. И. Грамматическая метафора // Филол. науки, 1972, № 3,

241. Шенько 1972: Шенько И. В. К вопросу об отношениях между компаративными тропами (сравнением и метафорой) // Стилистика романо-германских языков. (Материалы семинара). Ленинград, 1972. С. 151 165.

242. Шенько 1972 а: Шенько И. В. Синтаксис и семантика образного сравнения (на материале английского языка). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1972.-24 с.

243. Шенько 1972 б: Шенько И. В. Опыт семантико-стилистического анализа образного сравнения.

244. Широкова I960: Широкова Н. А. Типы синтаксических конструкций с сравнительным союзом в составе простого предложения. Казань. Изд-во Казан, ун-та, 1960. 155 с.

245. Широкова 1963: Широкова Н. А. Из истории предложных конструкций, выражающих сравнительно-сопоставительные отношения. Казань, Изд-во Казан, ун-та, 1963. 54 с.

246. Широкова 1966: Широкова Н. А. Из истории союзных конструкций, выражающих отношения сравнения. Казань, Изд-во Казан, ун-та, 1966. 185 с.

247. Шмелев 1964: Шмелев Д. Н. Слово и образ. М., 1964.

248. Шмелев 1964 а: Шмелев Д. Н. О семантических изменениях в современном русском языке // Развитие грамматики и лексики русского языка. М., 1964.

249. Шмелев 1977: Шмелев Д. Н. Современный русский язык: Лексика. М.: Просвещение, 1977.

250. Шмелев 1977 а: Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1977.

251. Шмелев 1984\ Шмелев А. Д. Изображение действительности в ранней прозе В. А. Жуковского // Рус. речь. 1984. № 2.

252. Шмелев 1984 а: Шмелев А. Д. Определенность неопределенность в названиях лиц в русском языке. Автореф. дис. .канд. филол. наук. М., 1984.

253. Шмелев 1988: Шмелев А. Д. Феномен определенной референции: (семантическое и прагматическое содержание категории определенности) // Синхрония и диахрония в лингвистических исследованиях. М., 1988. Ч. 2.

254. Шмелев 1989: Шмелев А. Д. Пробный камень теории референции // Вопросы кибернетики: Семиотические исследования. М., 1989.

255. Шмелев 1990: Шмелев А. Д. Парадоксы идентификации // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация: Проблемная группа «Логический анализ языка». М.: 1990. Ин-т языкознания АН СССР. С. 33 51.

256. Шмелев 1991: Шмелев А. Д. Референциальные значения в поэтическом тексте // Поэтика и стилистика: 1988 1990. М.: Наука, 1991. С. 124 - 134.

257. Шмелев 2002: Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002. 496 с.

258. Шрейдер 1971: Шрейдер Ю. А. Равенство, сходство, порядок. М.: Наука, 1971.

259. Шувалов 1971: Шувалов И. Ф. Субстантивные словосочетания с зависимым родительным падежом без предлога в современном русском литературном языке. Автореф. дис. .к. ф. н. Саратов, 1971.-21 с.

260. Щерба 1974: Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л. В. Язык, система и речевая деятельность. Л., 1974.

261. Якобсон 1983: Якобсон Р. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 462 - 483.

262. Bickerton 1969: Bickerton D. Prolegomena to linguistic theory of metaphor // Foundations of language, v. 5, 1969, № 1.

263. Black 1962: Black M. Models and Metaphor. Ithaca, 1962.

264. Burge 1973: Burge Т. Reference and proper names // The Journal of Philosophy, LXX, 1973.1.koff, Jotnson 1980: Lakoff G., Jotnson M. Metaphors We Live By. Chicago, University of Chicago Press, 1980.

265. Hester 1967: Hester M. B. The Meaning of Poetic Metaphor. La Haye, Mouton, 1967.

266. Hornsly 1976: Hornsly J. Proper names. A defence of Burge // Philosophical Studies. Dordrecht. 1976, v. 30, № 4.

267. Mates 1975: Mates B. On the semantics of proper names. Lisse, 1975. Peacocke 1975: Peacocke Ch. Proper names, reference and rigid designation // Meaning, Reference and Necessity. Cambridge e. a., 1975.

268. Wheelwright 1966: Wheelwright Ph. Metaphor and Reality. Bloomington, London: Indiana Univ. Press, 1966.