автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Лев Толстой и Чарльз Диккенс: духовные интенции художественных открытий

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лев Толстой и Чарльз Диккенс: духовные интенции художественных открытий"

На правах рукописи УДК 8 085 8 091

Екатерина Леонидовна МУРАТКИНА

ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС: ДУХОВНЫЕ ИНТЕНЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ

ОТКРЫТИЙ

Специальность 10 01 01 — русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

о 7 ШН 2007

Санкт-Петербург 2007

003063779

Работа выполнена на кафедрерусской литературы Костромского государственного университета им ПА Некрасова

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор

Юрий Владимирович Лебедев

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Вячеслав Анатольевич Кошелев

доктор филологических наук, профессор

Андрей Валентинович Ачкасов доктор филологических наук, профессор

Ольга Владимировна Сливицкая

Ведущая организация

Институт русской литературы («Пушкинский Дом»)

Защита состоится ¿¿¿-<д^е_2007 года в часов на за-

седании диссертационного совета Д 212 199 07 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при Российском государственном педагогическом университете им А И Герцена по адресу 199053, Санкт-Петербург, ВО, 1-я линия, д 52, аудитория 48

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке РГПУ им А И Герцена по адресу 199186, Санкт-Петербург, наб р Мойки, д 48, корп 5

Автореферат разослан » а-огА^-в^-/^ 2007 г

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, Доцент^^^- Н Н Кякшто

Введение

Актуальность исследования Творческое и нравственно-философское развитие Толстого отмечено неослабевающим интересом к личности и художественному наследию Чарльза Диккенса Основные направления воздействия творчества Диккенса на Толстого отмечены еще в давних работах Б М Эйхенбаума, Н Н Апостолова, П С Попова, И М Катарского, Т Л Мотыле-вой, Н П Михальской, Б И Бурсова и др , а в англоязычной русистике — в статьях и книгах В О Буйняка, Э Мода, Ф Ливиса, Дж Романо, А Уилсона и других исследователей Разные ученые оценивали соотнесенность этих фигур, исходя из разных задач традиции Диккенса отыскивались то в художественном методе Толстого, то в похожести основных героев, то даже в собственно стилевых особенностях повествовательной манеры великих писателей Однако то общее, что определяло особенную связь Толстого и Диккенса, в целом, еще не указано

Диккенс особенно заинтересовал Толстого уже в 1851 — 1852 гг, в самом начале творческого пути будущего классика русской литературы И с годами тот особый интерес, который проявился у Толстого к английскому писателю-предшественнику, только возрастал Это объяснялось и тем, что Толстой, решительно выступая против декадентского искусства, неизменно называл Диккенса среди крупнейших реалистов мировой литературы, рекомендуя издать его произведения для народа В 1885 г Толстой предлагает перевести для народных изданий «Холодный дом» и «Крошку Доррит», а сам собирается переложить для детей роман «-Оливер Твист» В феврале 1886 г Толстой сообщает В Г Черткову о своем желании видеть изданной в «Посреднике» «Повесть о двух городах» и о решении обработать для народного чтения роман «Наш общий друг» Произведения Диккенса явно отвечали эстетическому идеалу великого русского писателя

Но еще в большей степени они отвечали его нравственному идеалу Встречавшийся с Толстым англичанин У Т Стэд, после обширной беседы с русским литератором, заметил в своей книге «Правда о России» (1888) «Из наших писателей он выше всех ставит Диккенса, считая его наиболее христианским писателем» Интересуясь Диккенсом и высоко ценя его, Толстой читал и перечитывал произведения великого английского писате-

ля, воспринимая его как живого, духовно близкого человека Предвкушая удовольствие от чтения Диккенса, Толстой говорил своим домашним в 1905 году «Там он (Диккенс —ЕМ) сидит в моей комнате, дожидается меня Как хорошо1 Он любит слабых и бедных и везде презирает богатых»

В произведениях Диккенса Толстой находил, прежде всего, созвучие своим нравственно-философским исканиям Именно в вопросах нравственности он видел в Диккенсе близкого себе художника и, считая его «крупнейшим писателем-романистом XIX столетия», выражал уверенность в том, что «его книги, проникнутые истинно христианским духом, принесли и будут продолжать приносить очень много добра человечеству» Так, читая в 1854 г новый роман Диккенса, Толстой делает запись в дневнике «Весь день читал "Современник" Эсфирь ("Холодный дом") говорит, что детская молитва ее состояла в обещании, которое она дала Богу 1) всегда быть трудолюбивой, 2) чистосердечной, 3) довольной, 4) стараться снискивать любовь всех окружающих ее Как просты, как милы, удобоисполнимы и велики все эти правила» Вместе с тем, как явствует из толстовских дневников, у него уже в этот период возникли сомнения в том, имеет ли смысл добиваться любви ближнего, он считал, что делать это основным правилом жизни невозможно, ибо эта цель недостижима Размышляя над этим вопросом, он вновь обращается к романам Диккенса 27 июля 1854 г Толстой записывал «Снискивать любовь ближнего напрасно У Диккенса стоит наравне с другими правилами, это не может быть правилом основным, потому что оно сложно и состоит из многих»

Теоретико-методологической основой исследования является соединение культурно-исторического, сравнительно-типологического и системного подходов В интерпретации литературного влияния исследование опирается на работы М П Алексеева, Ю Д Левина, Т Л Мо-тылевой, ИМ Катарского, НП Михальской и ряда других исследователей литературных взаимосвязей этого типа Поскольку объект исследования предполагает исторический и культурологический подход к конкретным литературным явлениям, то в данном случае литературное влияние предстает результатом передачи живого и актуального духовного опыта эпохи, складывающегося из разных явлений При анализе художественных и публицистических текстов применялись приемы структурного, мотивного и стилистического анализа

Объектом исследования служат тексты Л Н Толстого и Ч Диккенса, включая романы, повести, эпистолярий, дневниковые записи, а также свидетельства современников, сопоставление которых позволит выявить их творческие связи

Предметом анализа служат духовные интенции художественных поисков в аспекте становления творческого метода Л Н Толстого и влияние на этот процесс произведений Ч Диккенса

Цель и задачи работы Основная цель работа состояла в актуализации этапов влияния творчества Чарльза Диккенса на Льва Толстого, в определении их содержания в художественном и нравственном аспектах Соответственно, обозначенная цель включала поиск тех источников, которые обеспечили устойчивость этого влияния на мировоззрение и творческие установки Толстого в течение всей жизни русского писателя Представленное целепола-гание определило следующие задачи

1) выявить основные этапы влияния Диккенса-художника на творчество Толстого,

2) определить существо и основные причины интереса молодого Толстого именно к Диккенсу и его произведениям,

3) выделить тот комплекс художественных приемов, который проявился у Толстого именно под влиянием английского писателя-предшественника,

4) раскрыть содержание определяющих нравственных данностей художественных исканий Толстого и Диккенса, сопоставимых в творчестве того и другого («рождественская философия», «снот-ворчество», этика Дома и Семьи, «диалектика души» и т п ),

5) обозначить сущностное содержание взаимосвязи в христианских художественно-этических исканиях русского и английского художника

Материал исследования. Прослеживая эволюцию восприятия Толстым произведший Диккенса, мы опирались, прежде всего, на документальный материал дневники, записные книжки, письма Толстого и его современников, воспоминания друзей и близких, пометы Толстого на диккенсовских романах и статьях, материалах его переписки и публичных лекций Нашей задачей было изучение и представление подобных источников в возможной полноте и с установкой на изучение нравственной эволюции двух художников,

в них отразившейся Эти данные позволяют выделить три этапа Первый (1851 — 1857) от первого документального упоминания Диккенса до первой поездки Толстого за границу В эти годы романы Диккенса, попавшие в поле зрения Толстого, сразу же заинтересовали его своей нравственной и литературной сторонами Следующий этап начался в 1857 г во время первой поездки Толстого за границу Знакомство с Европой привело Толстого к критическому восприятию европейской цивилизации В Диккенсе он находил союзника своим убеждениям Одновременно работая в эти годы и позже над семейным романом, Толстой также обращался к диккенсовской традиции Третий этап в истории толстовского восприятия Диккенса начинается после идейного перелома конца 1870-х гг Согласно своему религиозно-этическому учению, Толстой видел в английском романисте одного из достойнейших представителей «истинно христианского искусства»

Научная новизна исследования определяется тем, что в данной диссертации впервые поставлен вопрос о той основной составляющей литературного влияния инонационального писателя-предшественника, которая определила не только историко-литературные, но и собственно эстетические предпочтения Толстого, оказала влияние на формирование его художественного метода Такой предпочтительной составляющей стала в нашем случае собственно нравственная, духовная установка художественных исканий Диккенса, который был либеральным христианином, искренне верившим в гуманистические идеи христианства и видевшим свою задачу в том, чтобы разъединить религию и официальную церковь, возродить истинную религию в жизни простых людей Эта же задача, в конечном счете, вдохновила и Льва Толстого

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка целостно представить механизм литературного влияния на примере связи двух признанных классиков английской и русской словесности — Диккенса и Толстого Не связанные лично писатели продемонстрировали многочисленные творческие соответствия, вызванные сходными духовными интенциями, стоявшими в основе их художественных открытий Подобный феномен может быть описан и на примере ряда других явлений мировой литературы

Практическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы в вузовских историко-литературных курсах как по истории русской, так и по истории английской литературы XIX столетия Представляется возможным использование наблюдений и выводов работы в спецкурсах, посвященных Толстому и Диккенсу, а также при подготовке комментариев к конкретным текстам того и другого писателя

На защиту выносятся следующие положения

1 В беседе с переводчицей И Ф Хэпгуд Лев Толстой утверждал, что нужны три условия, чтобы быть хорошим писателем «Надо, чтобы ему было о чем говорить, чтобы рассказывал своеобразно и был правдив1 Диккенс соединяет в высшей степени все три условия» Толстой, сам во многом ориентировавшийся на традиции английского просветительского романа, видел в Диккенсе продолжателя этой традиции

2 Процесс становления метода Толстого происходил под влиянием его предшественников и современников Диккенс в этом процессе сыграл определяющую роль Прием постоянного сталкивания контрастных характеров, составляющих одну из особенностей его романов, вырастал из идейного замысла И поскольку действительность представлялась Толстому ареной борьбы добра и зла, люди воспринимались им как «добрые» и «злые» в зависимости от того, в какой мере они были человечны и как понимали свои общественные задачи

3 В романах Диккенса Толстого привлекала, прежде всего, нравственная сторона христианская любовь к людям, сострадание к обездоленным и беззащитным, отверженным и тд Считая, что сущность искусства состоит в передаче добрых, а не злых чувств, Толстой отрицал присутствие социального протеста и обличения в диккенсовских романах и в этом полемизировал с демократической критикой

4 В диккенсовском смехе главным для Толстого была не сатира, а мягкий, добрый юмор Подход к изображению человека у Диккенса во многом аналогичен поискам Толстого, и именно у Толстого он становится вполне новой точкой зрения на человека Воздействие Диккенса на творчество и мировоззрение Толстого можно отнести к этапу его «общего человеческого формирования»

5 Ценностью романов Диккенса Толстой считал обращенность к человеку, любовь к своему герою и к своему читателю Это соответствовало христианским убеждениям самого Толстого Пафос христианского учения о добре и зле, воплощение принципов христианской морали привлекали Толстого в творчестве и мировоззрении Диккенса Толстой сочувственно относился к тем широко-гуманитарным планам, какие нес в жизнь Диккенс

6 Толстой полагал, что любовь в христианстве неотделима от милосердия Они имеют свою цель в себе самих Любовь обесценивается и унижается, когда преследует какие-либо цели, помимо служения ближнему Ее постоянная функция - служить, она живет только в таком деятельном проявлении Но любовь делается возможной только благодаря смирению Эти три христианские ценности — любовь, милосердие и смирение — слиты в христианстве в одно целое и составляют его аксиологическую основу Эти же понятия проходят через все творчество Диккенса, его гуманизм поистине христианский, и пафос добра и зла пронизывает его произведения

Апробация и внедрение результатов. Материалы диссертации докладывались на целом ряде всероссийских и международных конференций «Вопросы теории и практики преподавания иностранных языков в вузе» (Кострома, 1994, 1996, 1997, 2001, 2002), «Коммуникативные проблемы языка и культуры» (Кострома, 2004), Герценовские чтения (Санкт-Петербург, 2003), «Щелыковские чтения» (Щелыково, 2006), «Дедковские чтения» (Кострома, 2002), «Тихоновские христианско-образовательные чтения» (Волгоре-ченск, 2002), «Бренчаниновские чтения» (Кострома, 2003), «Осет-ровские чтения» (Кострома, 2004, 2005, 2006), «Василий Розанов в культурно-историческом пространстве России» (Кострома, 2004), «АН Плещеев и русская литература» (Кострома, 2005), Научная конференция посвященная 150-летию со дня рождения ИВ Баженова (Кострома, 2005), «М Ю Лермонтов и русская литература XIX века» (Кострома, 2004), «Межкультурное взаимодействие проблемы и перспективы» (Кострома, 2006), «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2007)

Содержание диссертации отражено в монографии (300 с ), а также в научных публикациях в «Вестнике Костромского государственного университета им НА Некрасова» и в сборниках

материалов, опубликованных по результатам всероссийских и международных научных конференций «Коммуникативные проблемы языка и культуры» (Кострома, 2005) и «Межкультурное взаимодействие проблемы и перспективы» (Кострома, 2005)

Основное содержание работы отражено в публикациях автора 27 работ общим объемом 48,7 печатных листов Из них 1 монография — 18,4 п л («Лев Толстой и Чарльз Диккенс духовные интенции художественных открытий» Кострома, 2006), 2 учебно-методических пособия — 18 п л («Рождественские рассказы» Диккенса Кострома, 2000, «Герои раннего Диккенса к проблеме репрезентативности я-писателя» Кострома, 2002), 25 статей в научных сборниках и периодических изданиях — 12,3 п л (из них рекомендуемых ВАК — 6 работ общим объемом 19,4 п л )

Содержание работы включено в учебные курсы по истории английской литературы, специальные курсы по проблемам русско-английских связей для студентов, магистрантов и аспирантов по специальностям филологического, исторического, культурологического образования

Структура диссертации. Исследование посвящено четырем взаимосвязанным эпизодам 1) роман Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» в его воздействии на творчество молодого Толстого, 2) воздействие популярных в России «Рождественских повестей» Диккенса на нравственно-литературные искания Толстого, художника и мыслителя, 3) проявление христианских идей Диккенса и Толстого при решении ими литературной проблемы Дома и Семьи, 4) добро и зло в нравственно-художественных исканиях Толстого и Диккенса В соответствии с этим, диссертация состоит из Введения, четырех глав и Заключения Библиография работы насчитывает 300 единиц источников на русском и английском языках

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во «Введении» обосновывается выбор темы, ее актуальность и научная новизна, определяется предмет, цели и задачи, раскрывается теоретическая и практическая значимость, разъясняется структура работы Сопряжение фигур двух великих писателей разных национальных культур — Льва Толстого и Чарльза Диккенса возникло еще у современников Толстого (Н Н Стра-

хов, Н Я Данилевский, Ромен Роллан и др ) Но отчего возникало это соположение двух гениальных писателей' Какие объективные особенности толстовского творчества способствовали такому сопоставлению? Особенно показательным это соположение Толстого и Диккенса оказывается при учете того нравственного потенциала, который восстанавливается при восприятии их произведений

Жизнь и творчество Толстого являют собой пример глубинной связи человека и мира, человека и Бога, подлинного братства и единения, неповторимости и ценности каждой человеческой личности Художественное мировоззрение писателя изменялось на протяжении его долгой жизни Но еще на раннем этапе творчества Толстой понял, что изучение души человеческой — это задача первостепенной важности, эта мысль стала основой всего творчества писателя Спасение человека должно начинаться изнутри, с его души Для этого необходима постоянная внутренняя работа, проверка своих поступков высшей идеей - добра, любви, справедливости, то есть нравственное самосовершенствование человека Религиозно-нравственное учение Толстого приобрело мировое значение Миллионы людей в мире поддерживали его взгляды Это не могло не беспокоить официальную церковь И 22 февраля 1901 г состоялось определение Синода об отлучении Толстого от Православной Церкви Церковь перестала считать его своим членом и призывала раскаяться Совершенно неожиданный отклик это действо церкви вызвало у народа, еще более повысив популярность Толстого «Ответ Синоду», изданный В Г Чертковым в Англии, объясняет некоторые воззрения его автора «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить Ему» Церковное учение, по мысли Толстого, - коварная и вредная ложь, скрывающая смысл христианского учения Толстой не считал свою веру истинной на все времена, но другой, простой, ясной, отвечающей требованиям его ума и сердца, он не видел «Если я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что Богу ничего, кроме истины, и не нужно»

Как Диккенс отошел от официальной англиканской церкви на какое-то время, примкнув к унитариям, так Толстой отошел от официальной православной церкви, хотя он переживал, что

отходит от Православия, к которому принадлежит народ Поставивший во главу угла непротивление и кротость, он был в душе мятежником Пафос христианского учения о добре и зле в творчестве молодого Толстого нашел своеобразное подтверждение в романах Диккенса Любая философская дилемма основывается на определенных мировоззренческих позициях Понятия добра и зла также тесно связаны с системой взглядов человека В зависимости от этого человек и строит свое отношение к миру и его явлениям Действия человека напрямую отражают нашу внутреннюю картину мира, нашу систему ценностей Соответственно взглядам на добро и зло происходит понимание различных ситуаций, на которые человек вынужден реагировать

История мировой литературы представляет, подчас, некоторые парадоксальные явления, когда большой писатель к концу своего творческого пути превращается в проповедника — часто в ущерб собственно художественному творчеству В истории русской литературы это явление проявляется особенно явственно Гоголь, Достоевский, Лев Толстой, Михаил Зощенко, Александр Солженицын, Валентин Распутин В мировой литературе в подобном ряду оказывается и Диккенс — не случайно же в некоторых работах о нем появляются указания на «неплодотворность» его творческих искании в 1860-е годы

В данном случае, как кажется, проявляется некоторая общая закономерность Дело в том, что всякий большой художник неизбежно синтетичен в своей эволюции Цель его — искание истины, Бога, которое осуществляется через познание человека и его мира А его творчество достигает такой фазы в истории мысли, когда истина творчества может обнаруживаться через художественное, литературное откровение — и никак иначе Нравственное учение большого художника невозможно осмыслить, исследуя лишь фи-лософски-мировоззреческий уровень его развития — необходимо проследить цельную картину его общей творческой эволюции

Глава I «"The personal history of David Copperfield" Диккенса и молодой Толстой» посвящена анализу воздействия на формирование художественной манеры Толстого знаменитого романа Диккенса, с которым русский писатель познакомился еще в 1852 г , в пору работы над первой повестью задуманного

романа «Четыре эпохи развития» Книга Диккенса помогла молодому Толстому точно очертить контур литературных явлений, вычленить ясный художественный образ из потока замыслов и раздумии Молодой Толстой пытается при помощи углубленного психологического анализа создать «новый канон, новый тип литературного произведения» (П Громов) Традиционные формы повествования, с традиционным развитием сюжета и характера героев, сложившиеся в прозе Пушкина, Гоголя, Лермонтова, отвергаются Толстым Еще Б М Эйхенбаум отмечал, что работа Толстого разрушает старый тип повествования и его основные элементы Молодой писатель сразу ищет новые формы, и, когда он их не находит в имеющемся арсенале русской литературы, обращается к западноевропейской литературе, и прежде всего, к творчеству Диккенса Для Толстого этические проблемы были непрерывно связаны с проблемами художественными Он размышлял, какими способами передать читателю сочувствие к герою, как заставить его полюбить героя Для этого, считал Толстой, нужно, чтобы читатель увидел в герое себе подобного, 19 октября он записал в дневнике — буквально рядом с указанием о своем восхищении романом Диккенса «Дэвид Копперфилд» «Простота есть главное условие красоты моральной Чтобы читатели сочувствовали герою, нужно, чтобы они узнавали в нем столько же свои слабости, сколько и добродетели, добродетели возможные, слабости — необходимые» (ХЬУ1, 145, курсив мой — ЕМ) Христианская идея отождествления себя с ближним как в добродетелях, так и в слабостях, находила отражение и во взглядах Толстого на художественный метод писателя

Для молодого Толстого особую ценность представляла диккенсовская интерпретация христианского учения о «добре» и «зле» и художественное воплощение принципов евангельской морали В эти годы его привлекали идеи самосовершенствования, стремление героев жить ради счастья других Русский писатель занят поисками ответов на вопросы, в чем смысл жизни, в чем состоит счастье человека В контексте этих проблем Толстой воспринимал и диккенсовский роман

В первом параграфе главы («Роман Ч. Диккенса "Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим" (1849 — 1850) в отзывах и оценках Льва Толстого») дана серия оценок русским писателем романа своего английского предшественника, ко-

торые Толстой представлял в самые разные годы «Дэвид Коп-перфилд» попал в круг чтения Толстого еще до завершения «Детства» — и оказался весьма полезен при создании первой части автобиографической трилогии, ставшей литературным дебютом писателя О том, насколько высок был для Толстого авторитет романа Диккенса, свидетельствует его ответ в 1891 г на вопрос о том, какие произведения оказали на него «наибольшее влияние» Среди сочинений, произведших впечатление с 14 и до 20-ти лет, Толстой указывает «Stern a Sentimental Journey — очень большое, Rousseau Confessions — огромное, Emile — огромное, Nouvelle Heloise — очень большое, Диккенса "Давид Коперфильд" — огромное» (LXVI, 66) Толстой ставил Диккенса выше многих иностранных писателей, а "Дэвида Копперфильда" — выше всех диккенсовских романов 13 октября 1905 г он сообщает сыну Сергею Львовичу «Сегодня я читал "Копперфильда"» И далее «Когда начнешь читать Диккенса, как из грязного кабака попадаешь в хорошее общество» 28 октября на вопрос «Что он теперь читает?» Толстой ответил «Теперь в который раз "Коперфильда" сосу как карамельку». Этот роман Диккенса навсегда остался любимым его произведением, одной из самых дорогих для него книг

Второй параграф главы I («Влияние "Дэвида Копперфил-да" на молодого Толстого в исследовательских интерпретациях») посвящен рассмотрению многочисленных интерпретаций неожиданного «созвучия» Диккенса и молодого Толстого в литературоведческой науке Это «созвучие» было отмечено в работах 1920 - 1930-х гг (Б M Эйхенбаум, H H Апостолов, П С Попов и др ), но в следующий период (борьбы с «космополитизмом» и предпочтительного истолкования творчества Толстого под знаком «зеркала русской революции») признание прямого влияния на него иностранного художника не приветствовалось «сверху» Это отразилось в статьях 1940 — 1950-х гг (В В Ивашева, Т H Васильева, И В Чуприна, Б И курсов и др ) Среди работ на эту тему наиболее значительной представляется монография И M Катарс-кого «Диккенс в России» (1966), в которой отдельная глава посвящена восприятию Диккенса ранним Толстым и влиянию на толстовскую трилогию «Дэвида Копперфилда», автор сопоставляет изображение мира ребенка у обоих писателей Одновременно в работе затрагивается вопрос о сходстве некоторых мотивов в дру-

гих произведениях Толстого и Диккенса Вместе с тем, И М Ка-тарский отметил, что «Дэвид Копперфилд», получивший особенную известность в России, вообще оказался могучим стимулом для создания русских произведений о детях, причем исследователь полагал, что среди этих произведений, в первую очередь, следует назвать автобиографическую трилогию Л Н Толстого Подобные же наблюдения находим и в англоязычной русистике (В О Буйняк, Э Мод, Ф Ливис, А Уилсон и др )

Проблема соотношения первых произведений Толстого с «Дэвидом Копперфилдом» подводит к необходимости обращения к проблеме, поставленной в третьем параграфе первой главы «Формы "присутствия" романа Диккенса в автобиографической трилогии Льва Толстого» Внешне это «присутствие» проявляется, прежде всего, в родстве общей художественной задачи, которая стояла перед обоими авторами «Детство», «Отрочество», «Юность» — как и «Дэвид Копперфилд» — это художественные биографии, в форме романа, с преобладанием психологических моментов жизнеописания Той жизненной сферой, которая определенным образом окрашивает весь состав повествования у Толстого и Диккенса, становится область воспоминания Собственное «я» как Николеньки, так и Дэви, то, что они видят и переживают, представлено не в качестве данности, происходящей сейчас, а в форме воспоминания о бывшем, уже прожитом Теперешнее «я» рассказчика как бы вспоминает о своем былом «я» — и авторы частенько «переводят» свои ощущения из плана сейчас происходящего в план позднейшей оценки, при которой события и переживания предстают в совсем ином свете Рассказ «сиюминутный» постоянно оборачивается рассказом «отодвинутым» в прошлое

И у Диккенса, и у Толстого история (не моего, а чужого детства) оказывается интересной лишь в том случае, когда писатель создает роман воспитания Вместе с тем, это романы разных типов, определяющих различие стоящих перед художником задач, что обусловливает и различную роль рассказчика Присутствие в романе Диккенса четко выраженной внешней фабулы мотивировано тем, что рассказчик - журналист и писатель сознательно описывают свою прошлую жизнь, воссоздают ее на бумаге Толстой идет по другому пути Его рассказчик, взрослый Иртеньев, не является профессиональным писателем и ничего не собирается сознательно описывать, а просто наедине с собой вспоми-

нает отдельные эпизоды юных лет В таком воссоздании прошлого участвует не столько рассудок, сколько бессознательное чувство, которое выстраивает в памяти ассоциативный ряд Поэтому в воспоминаниях больше чувств, чем логики

В методе изложения Толстого отчетливо проступает традиция Стерна — Тепфера — Диккенса взгляд в прошлое сквозь «дымку вневременного сна» (Н II Апостолов), мельчайшая детализация, чередование повествования с лирическими раздумьями Эта традиция прослеживается и в сходстве названий отдельных глав В романе Диккенса главы называются «Я наблюдаю», «Я впадаю в немилость», «Я начиная самостоятельную жизнь, и она мне не нравится», «Я озираюсь вокруг и делаю открытие», «Я расширяю круг знакомых» и т д В трилогии Толстого (в особенности, в последней ее части) отдельные главы называются совершенно «по-диккенсовски» «Я», «Что я считаю началом юности», «Как я готовлюсь к экзамену», «Я большой», «Я собираюсь делать визиты», «Мои занятия», «Я ознакамливаюсь», «Я проваливаюсь» Сходство метода обоих писателен проявляется в уточнении каждой эмоции, «раскрашивании каждой детали»

В некоторых работах анализировалось отражение диккенсовской традиции в отдельных эпизодах трилогии, частичные совпадения некоторых сюжетных мотивов Так, увлечение Николеньки Сережей Ивиным, ощущение превосходства своего друга над собой сопоставлялось с историей взаимоотношений Дэвида со Стир-фортом, а сцена издевательства Сережи над Иленькой Грапом — с эпизодом конфликта Стирфорта с мистером Меллом в классе Действительно, в этих эпизодах много общего Во-первых, конфликт приводит к попранию человеческого достоинства лица, стоящего на более низкой социальной ступени сынком из аристократической семьи, чувствующим свою безнаказанность Во-вторых, в обоих случаях сцена показана глазами маленького героя, интуитивно чувствующего несправедливость происходящего, по не находящего в себе силы осудить своего кумира Однако сходная сюжетная ситуация имеет в толстовской повести иное продолжение, чем в романе Диккенса Дэвид еще много лет будет любить своего друга и восхищаться им После его бесчестного поступка с Эмли он осудит его, но не сможет вырвать из сердца, а после его гибели будет вопреки всему оплакивать Николенька очень скоро испытывает новое увлечение Сонечкой, и образ Сережи потускнеет в его глазах, более

того, он почувствует облегчение, избавившись от его влияния «Текучесть» характера толстовского героя, в отличие от определенной заданности характера героя Диккенса, ведет сюжетную линию в сходной ситуации по иному пути

Толстой, в сравнении с Диккенсом, еще более усложняет ситуацию повествования В его трилогии, написанной в форме воспоминаний взрослого человека о ранних, далеких, безвозвратно ушедших годах своей жизни, менее всего реализуется жанр «художественной автобиографии» В его трилогии присутствуют два «я», но второе «я» — не автор, а рассказчик, взрослый Николай Иртеньев а образа автора в книге нет Эпизод, в котором диккенсовское влияние на трилогию Толстого достигает наивысшей силы — смерть матери Отмечались общие черты одинаковое состояние горестного оцепенения героя, противоречивость охватывающих его чувств В обоих произведениях герой в первые часы после смерти матери находится в состоянии такого безысходного отчаяния, что временами впадает в состояние почти полного беспамятства Особенность психики ребенка такова, что в момент сильнейшего душевного горя его сознание не в состоянии полностью сосредоточиться на нем И у Николеньки, и у Дэвида мысль поминутно отвлекается от чувства утраты на предметы, связанные с умершей Но «диалектика души» героя в том, что к горестному оцепенению примешивается желание увидеть себя со стороны, глазами других, взглянуть на себя как на незнакомца, извне Обоих авторов в этом эпизоде сближает и то обстоятельство, что желание героя увидеть себя в минуту несчастья со стороны обусловлено, помимо суетных мотивов, стремлением открыть себя заново, создать для себя образ собственного «я», увиденного глазами воображаемого «другого» В сознании героя происходит разъятие своего «я» на две составные части «я» — наблюдатель и «я» — объект наблюдения Человеку не дано до конца оторваться от внутреннего самоощущения, поэтому стремление охватить свое внешнее «я» чужим оком не может быть полностью удовлетворено

Роман Диккенса и трилогия Толстого оказываются близки еще по одному немаловажному показателю оба произведения ориентированы на европейский XVIII век У Диккенса, учившегося на романах Филдинга и Смоллетта, эта ориентация выглядит вполне естественно так же, как и в созданиях его предшественников, в его многофигурном повествовании развертывается ситуация «романа большой дороги»,

в котором на историю путешествия героя (или — в расширительном смысле — на историю его жизненного пути) нанизывалось множество внешне не связанных, но дающих представление об окружающей действительности эпизодов От этой же традиции европейского XVIII века отталкивался и молодой 1 олстои В «Детстве» он очень близок к манере Стерна или Филдинга, к форме английского семейного романа Все дело в том, что английский просветительский роман жил традициями, которые были когда-то закономерны и естественны, а потом стали анахронизмом Вслед за Диккенсом Толстой принес в мировую литературу не только жизненно-новое содержание, но и новую форму, которая художественно отражала это новое содержание

Четвертый параграф главы («Диккенс и нравственные искания молодого Толстого») призван выявить нравственные основания интереса Толстого к романам Диккенса Обращенность этих романов к человеку, христианская идея любви к ближнему, самопожертвования, сострадания к обездоленным находили у русского писателя живейший отклик и отвечали его собственным устремлениям Вместе с тем, это восприятие Диккенса было связано у Толстого с появлением показательных тенденций в его творчестве Одной из них было неприятие буржуазной цивилизации Другая — попытка разработки семейного романа Без сомнения, «Дэвид Копперфилд» оказал серьезное и фундаментальное влияние на трилогию Толстого, и вполне естественно, что при сопоставлении произведений Толстого с «Дэвидом Копперфилдом» внимание исследователей было направлено в сторону толстовской трилогии, соответствующей по форме автобиографическому роману Диккенса Толстой уловил здесь главную диккенсовскую тему — преодоление индивидуалистической основы характера По Диккенсу, самое важное во внутренних качествах человека определяется неизменными свойствами его сердца, которые обусловлены не только уровнем развития личности У Диккенса человек оценивается по степени его потребности в других людях Мотив потребности человека в других людях звучит во многих произведениях Толстого по-диккенсовски Однако живой интерес Толстого к процессу духовного бытия человека, анализ «диалектики души» делает художественный метод русского писателя отличным от диккенсовского

По Диккенсу, все самое важное, самое существенное в отношении людей друг к другу заключается в их нравственной природе, исходящей из христианских оснований Толстой же полагает, что в чело-

веческой душе изначально заложена потребность близости с другими душами, однако эта способность к «моральной механике» находит свое проявление лишь на определенном этапе развития личности Метод анализа «диалектики души», связанный с интересом Толстого к процессу духовной жизни, к «подробностям чувства», нежелание прибегать к «типическим» характерам, умение «схватить движущееся в человеческой природе» отличает его от Диккенса Русский писатель сосредоточен на внутреннем развитии персонажей, и поэтому некоторые заимствованные диккенсовские мотивы приобретают у него совсем иное звучание, будучи подчинены задаче раскрыть «диалектику души» У Толстого стремление показать процесс становления характера персонажей получает универсальное применение

Пятый параграф главы («Диккенсовское "описание бури на море" и толстовская "Метель") посвящен анализу соотношения раннего рассказа Толстого, в котором наиболее последовательно выявились особенности его творческой манеры — и того эпизода из романа Диккенса, который сам Толстой (судя по воспоминаниям С Стахо-вич) ставил необычайно высоко «Просейте мировую прозу — останется Диккенс, просейте Диккенса — останется "Дэвид Копперфилд", просейте "Копперфилда" — останется описание бури на море». Толстой имеет в виду главу ЬУ романа Диккенса («Буря») — именно этот фрагмент, по его разумению, оказывается шедевром мировой прозы

Как отмечалось исследователями, рассказ Толстого исходил от глубинной традиции предшествующей русской литературы, отразившейся в очерке С Т Аксакова «Буран», в «Капитанской дочке» Пушкина, в повести В А Соллогуба «Метель» Между тем, писатели старшего поколения выделили в качестве недостатка «превосходного рассказа» обилие «подробностей», которые, по их мнению, выглядели «несколько утомительно» Как показывает анализ, эти «подробности» самым непосредственным образом связаны с манерой Диккенса Вслед за Диккенсом Толстой создавал свое произведение как бы в двойном масштабе, накладывая мелкий, микроскопический рисунок на крупный, массовый, эпический план В романах Диккенса он находил, как правило, только средства для создания первого — мелкого плана, второй, крупный, план определялся его философскими, социологическими, политическими соображениями, очень далекими от мировоззрения английского романиста Этим определялась границы, в пределах которых Толстой мог использовать английские литературные традиции

Детализация входит важнейшей составной частью в систему художественных средств, неизменно маркируя Толстовские описания Тщательно анализируя окружающий мир и выделяя из общего потока жизни наиболее существенные черты, нарушающие естественный порядок, писатель обрушивается на них страстно и самозабвенно, возбуждая негодование, прежде всего, ясно, обозначенной конкретностью в изображении зла По-новому выглядит и портрет — он уже не дается в слитном виде, а «расщеплен и разложен на мелкие черточки» (Б М Эйхенбаум) Иначе — в сопоставлении с английским романистом — Толстой подходит и к задачам психологического анализа Вместо традиционной законченности, характера определяемой «человеческой природой» в просвещенческом романе XVIII в или христианской окрашенностью души в романе Диккенса у Толстого душевная жизнь представлена как бесконечная и прихотливая смена состояний Новые функция приобретает и пейзаж Он является не фоном, не элементом настроения, а частью общего потока жизни, а порой — частью картины труда человека или же, в других случаях, средством материализации трудно уловимых психических движений, теряет свою романтическую расплывчатость, лирическую окраску, задушевность, и взамен этого приобретает резкие очертания, снабжается точно обозначенными деталями, предельно конкретизируется В данном случае влияние Диккенса оказывалось весьма плодотворным

В главе II «"Christmas Stories" Диккенса и проза Льва Толстого» исследуется соотношение «святочной» темы в произведениях Толстого и Диккенса, который, по выражению Г К Честертона, воскресил типично английский «рождественский дух, не поддающийся обаянию чужих стран» Мы не знаем точно, когда именно Лев Толстой прочитал «Рождественские повести» упоминания первой из них («А Christmas Carol »)находим в дневнике писателя за 1897 г (LXX, 197) и в письме к В Г Черткову 1890 г (CXXXV, 336) В 1890-е годы Толстой редактировал перевод «А Christmas Carol » для издательства «Посредник» (он вышел под заглавием «Рождественская сказка») Но эти повести, без сомнения, возникли в кругу чтения писателя гораздо раньше К тому же Толстой уже при начале творческого пути столкнулся с очень яркой и заметной традицией их русского переосмысления, в котором важную роль играла как национальная ментальность, так и данности православной религии

В первом параграфе главы II («"Christmas Stories" Диккенса и рождение канона святочного и пасхального рассказа»)

описывается воздействие «Рождественских повестей» английского писателя на русскую «святочную» литературную традицию Тот «рождественский» архетип, который использовал в своей первой повести Диккенс, не только не противоречил «пасхальному» архетипу русской словесности, но вполне соотносился с ним, ибо был ориентирован на те же «евангельские» нравственные ценности, или как заметил С Н Дурылин, «эта повесть с запахом детства,

— пряничным, пряно-сладильным запахом Обязательная небыль чудесной правды и человеческого благополучия, на секунду становящаяся былью» Диккенс внес в канон святочного рассказа новые мотивы «искупительной жертвы», «всепрощения», «примирения», «раскаяния», которые соотносились с евангельскими притчами и проповедями В «Рождественском гимне » Диккенс провозглашал Рождество в качестве своеобразного «календарного» идеала во взаимоотношениях людей «Это радостные дни

— дни милосердия, доброты, всепрощения Это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних,

— даже в неимущих и обездоленных, — таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле, а не каких-нибудь существ иной породы, которым подобает идти другим путем < > Я верю, что Рождество приносит добро, и да здравствует Рождество'» Подобная «евангельская» идеология попросту не могла не привлечь Льва Толстого

Этот «Толстовский» вариант идеи Диккенса рассматривается во втором параграфе ("Рождественский гимн.. " в толстовском осмыслении») Как известно, радикальная русская критика 1840-х гг отнеслась к «евангельскому» сочинению Диккенса резко отрицательно «Отечественные записки» (В Г Белинский?) отозвались на хомяковскую переделку «Рождественского гимна » («Светлое Христово воскресенье») «ругательной» рецензией, в которой, под видом критики «переводчика» предъявлялись претензии и к самому оригиналу, по мнению рецензента, проводившему неверную концепцию людского «исправления» ростовщика Скруджа Молодой Толстой тоже как будто не доверял подобным этическим «парадоксам» Диккенса

Его первоначальная трактовка святок оказалась весьма оригинальной В 1853 г на Кавказе в период работы над «Отрочеством», он начинает повесть «Святочная ночь» Никакой собственно «святочной» проблемы в этой повести не поставлено, тем не менее, Толстому отчего-то важно, что время действия ее — святки Повесть начинается указанием на это «особенное» время — совершенно иное в городе и в деревне В неестественном «мире человеческом» Рождество утрачивает свою природную непосредственность и целительную силу — и оборачивается «борделем» Герой повести в беловой рукописи назван Сережей Ивиным Это — молоденький аристократ, чистый, доверчивый, наивный Захваченный восторгом первой любви, Сережа воспринимает свою возлюбленную, «милую распутницу», как некий недосягаемый идеал Но читатель видит ее и наедине с собой тоскующую, неудовлетворенную В ее однообразное существование влюбленность молодого человека внесла определенный проблеск, который тотчас же померк Содержание неоконченной повести Толстого явно направлено против «святочной» идеи перерождения человека под влиянием «рождественского» добра Более того, то обстоятельство, что автор, в конце концов, избрал такое заглавие, свидетельствует о его внутренней полемике с известным ему «Рождественским гимном » Диккенса Отталкиваясь от него, Толстой создает собственный «анти-гимн» — о том, как непрочно в этом испорченном мире самое «добро», как легко и просто оно готово обернуться «злом» для человека

К подобным размышлениям Толстой вернулся в 1903 г, фиксируя в дневнике замысел «похожего» рассказа, который в его глазах стал даже «важнее глупого Хаджи-Мурата» « веселый бал в Казани, влюблен в Корейшу, красавицу, дочь воинского начальника-поляка, танцую с нею, ее красавец старик-отец ласково берет ее и идет в мазурку И на утро после влюбленной бессонной ночи, звуки барабана, и сквозь строй гонят татарина, и воинский начальник велит больней бить» Это был замысел ключевого для позднего Толстого рассказа «После бала» Действие этого рассказа тоже ориентировано на «календарное» праздничное время, соотносимое с «рождественским» и с «пасхальным» описанный «бал» происходит «в последний день масленицы» — то есть в Прощеное воскресенье В этот день родственники и друзья ходили друг к другу не праздновать, а с повинением просили прощение

за умышленные и случайные обиды и огорчения, причиненные в текущем году Творимая Толстовым мифология «Прощеного воскресенья» обнажает ту страшную сущность происходящего «перевертыша», который становится предметом изображения писателя Основными категориями, вокруг которых строится рассказ, становятся понятия добра и милосердия Только если Диккенс конструирует превращения «злого» героя в «доброго», то Толстой поступает наоборот В контексте собственной мифологии, показывая процесс «Прощеного воскресенья», Толстой выстраивает ту символику, которая оказывается, в сущности, противопоставлена символике диккенсовских «рождественских повестей». Диккенс строит повествование «Рождественского гимна » на том, что особенное «святочное» время способно кардинально изменить даже самых жестких и черствых людей, каким является Скрудж Толстой демонстрирует обратное в тот «календарный» период, когда людям подобает очиститься от всего греховного и попросить друг у друга прощение, уповая на добро и милосердие, — люди почему-то становятся по-особенному греховны и злы, готовы замучить ближнего своего сразу же после «прощеного» бала. Так подмена воскресения оборачивается утверждением зла, которому ничто не противостоит и не может противостоять в создаваемой Толстым мифология бытия

В творчестве Диккенса и Толстого постоянно возникает попытка по-своему исследовать «вечные» нравственные категории. добро и зло, любовь и насилие, грех и раскаяние Художественное исследование этих понятий должно было привести как английского, так и русского писателей к прямому обращению к Евангелию. Не случайно перу Диккенса принадлежит изложение евангельской истории для детей, а перу Льва Толстого — «Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий», «Учение Христа, изложенное для детей», «Учение 12-ти Апостолов». И показательно, что отношение к этим книгам профессиональных «богословов» и религиозных «философов» было, мягко говоря, отрицательным, поскольку писатели пытались выстроить собственную «религию любви»

Эти же идеи Толстой отражал и в своих «апологах», создававшихся в начале 1880-х годов «Чем люди живы» (1881), «Два старика» (1885), «Сказка об Иване-дураке. » (1885), «Много ли человеку земли нужно'» (1886), «Крестник» (1886) Показательно, что та несложная нравоучительная идея, которая развивается в цен-

тре каждого из этих апологов, разрешается в сюжетных схемах, очень близких «Рождественским повестям» Диккенса, ставшего в этом отношении своеобразным предшественником Толстого

В третьем параграфе («Сон и "снотворчество" у Толстого и Диккенса») рассматривается «сновидческое» творчество, которое так или иначе присутствует во всех романах Диккенса В «Жизни и приключениях Мартина Чеззлвита», например (романе, хронологически предшествовавшем «Рождественским повестям»), одному из его героев, Джонасу Чеззвилту, накануне убийства Монтегю Тигга, снится картина Страшного суда странный тревожный город, населенный странного вида спешащими куда-то людьми В «Рождественском гимне », в видениях Скруджа, восстает целый мир со всеми его контрастами Рядом — прошлая жизнь героя, его невозвратно ушедшее детство, утраченная невинность, — и его невеселое будущее Рядом — теплый очаг и безлюдные, голые равнины, и бушующее, холодное море И тут же — ужасное «сонное» видение двух заброшенных детей- «имя мальчика — Невежество, имя девочки — Нищета» Во сне герой проходит через очистительный огонь мировых страданий — и только благодаря этому получает возможность еще раз пережить свое детство, увидеть детство Малютки Тима, а в призраках Невежества и Нищеты прозреть общее детство всех людей

Излюбленный прием изображения ощущений героя или своих мыслей как бы вне действительной жизни, как сон или какой-то неясный бред Толстой использовал многократно от небольшого наброска 1857 г, названного «Сон», до последнего произведения 1910 г , имевшего такое же заглавие «Сон» — это поэтический мир внутри человека, это образец «самостоятельного и вечного искусства». Позднее, во время написания «Анны Карениной», Толстой отходит от этой мысли Именно с «Анны Карениной» начинается отрицание той точки зрения на искусство, которую автор попытался целиком воплотить в маленькой вещице под названием «Сон» Уже в образе Константина Левина, как отмечал Б M Эйхенбаум, «диалектика души подменяется умственной диалектикой, действующей за пределами характера» «Сон» — своеобразный пик «диалектики души», которую ученые найдут в «Войне и мире» и которая в последующих произведения заменится на «умственную диалектику»

Лев Толстой явно пересматривает традиции русской классики XIX в , предполагавшие осмысление литературного сна как сновидения и одновременно сш-творчества (М О Гершензон) Если сопоставить сновидения персонажей Толстого со «сновидческими» предсказаниями, явленными диккенсовскому Скруджу из «Рождественского гимна », то последние предстанут почти библейски ясными По большому счету, никаких неожиданных «видений» у Диккенса нет, да и само будущее «сновидение» предсказано заранее к Скруджу является «дух» его покойного компаньона и возвещает явление еще трех «призраков» Каждый из этих «призраков» выглядит в полном соответствии с ожидаемым представлением о том, как он и должен выглядеть «Святочный Дух Прошлых Лет», уводящий Скруджа в детские воспоминания, представляется «странным существом, похожим на ребенка, но еще более на старичка», «веселый и сияющий великан» — «Дух Нынешних Святок», мрачный и молчаливый, внушающий ужас «Дух Будущих Святок», одетый во все «черное, похожее на саван», из которого видна только «простертая вперед рука» Все эти «призраки» открывают перед персонажем Диккенса картины, по тону вполне соответственные с их описанием Движение ощущений лирического героя «Сна» Толстого кажется аналогичным движению ощущений диккенсовского Скруджа, встретившегося с «призраками»

В феврале 1851 г Диккенс в письме-рецензии к доктору Стоуну (который подготовил для «Домашнего чтения» большую работу о сновидениях) высказал собственный взгляд на этот предмет Прежде всего, он отрицает «предсказательную» природу реальных сновидений Во-первых, они не могут быть явными предсказаниями потому, что по содержанию своему обыкновенно посвящены прошедшему и почти никогда — сегодняшним дням Во-вторых, даже если они и связаны с переживаемым сейчас, то сегодняшние события оказываются до неузнаваемости преображены аллегория составляет самую яркую принадлежность сновидения Особенную роль в представлении Диккенса играют сонные кошмары, которые, в сущности, выполняют литературные и психологические функции

Показательно, что трагические персонажи как Диккенса, так и Толстого в решительные минуты своей жизни видят именно такие сны Известный пример — «Анна Каренина», «двойной кошмар» Анны и Вронского, как будто предсказывающий все дальнейшие события В диссертации проводится подробный анализ

этого эпизода, сопоставляются его толкования В А Ждановым, В Н Ильиным, Э Г Бабаевым, В В Набоковым — и проводится сравнение его с подобными же эпизодами Диккенса (вспомним хотя бы целый сериал из тех «снов наяву», которые представляются персонажу «Крошки Доррит» — миссис Эффери Флинтвич)

Мы привыкли считать Толстого и Диккенса «простыми» писателями Но «простота» эта обманчива за ней скрывается целый комплекс вновь изобретенных тем и других литературных приемов и форм повествования Толстой — писатель следующего за Диккенсом литературного поколения Используя идеи и формы, отысканные его предшественником, он тут же находит новые, уточняющие концепцию мировоззрения писателя, разворачивающего то, что современники не очень точно называли «диалектикой души»

Глава III «Идеалы Дома и семьи у Диккенса и Толстого».

К числу самых существенных идейных устремлений как Диккенса, так и Толстого относился идеал семьи Домашний очаг представлялся обоим писателям своеобразным оплотом от нашествия мирских невзгод, идеалом уюта и человеческого «отдохновения» Писатели отнюдь не заблуждались относительно реального бытования дома и семьи в разных слоях как английского, так и русского общества,

— но оба именно в семье искали идеалы общественного «исцеления» В поиске разрешения «мысли семейной» оба исходили из сходных художественных посылок Оба свою общественную деятельность подчиняли этим же идеалам Диккенс с 1850 г выпускал журнал «Домашнее чтение» («Household Words») — Толстой десятилетие спустя — журнал с нарочито «домашним» заглавием «Ясная Поляна» Диккенс в конце жизни издавал «Круглый год» («All the Year Round») — Толстой также ориентировался на имеющий особенную «домашнюю» важность «календарный» цикл «Мысли мудрых людей на каждый день» и «Круг чтения» И Диккенс, и Толстой были людьми семейного обихода Диккенс На двадцать пятом году жизни женился на Кэтрин Томпсон Хогарт — у них родилось (до развода супругов) семеро сыновей и четыре дочери (одна из которых умерла во младенчестве) Толстой в 34 года женился на Софье Андреевне Берс — та была беременна от него восемнадцать раз (пятеро детей

— тоже умерли в детском возрасте) В жизни того и другого писателя семья и дети — и «семейное счастье», и «семейные горести», и вообще «мысль семейная» — занимали очень большое место

В первом параграфе («Основы этики Дома в художественном мире Толстого и Диккенса») рассматриваются контуры того идеала Дома, охраняющего человека от мирских невзгод, который относился к числу самых существенных идейных устремлений Диккенса и Толстого Об интересе Толстого к диккенсовским романам свидетельствуют его пометы на экземпляре «Холодного дома» из яснополянской библиотеки Сброшюрованные в семь отдельных оттисков страницы «Отечественных записок» за 1854 г с текстом романа снабжены карандашными пометами сделанными рукой Толстого Эти пометы и становятся предметом нашего исследования

Внимательно вчитываясь в роман Диккенса, Толстой находил в нем не только изображения возвышенной души, но и низменные черты характера человека — лживости или лицемерия Анализ у Толстого — это категориальный анализ, в котором писатель, следуя этике XVIII-XIX вв , ни одну из этих категорий не рассматривал изолированно Из десяти отчеркнутых Толстым отрывков романа в девяти затрагиваются нравственные проблемы, и только в одном — социальные, но и в нем социальное рассматривается через призму нравственного Из приведенных помет Толстого можно отчетливо увидеть, что в творчестве Диккенса его интересовала не столько социально-обличительная сторона, сколько нравственная

Показательно, что предметом раздумий Толстого в данном случае стал роман Диккенса под заглавием «Холодный дом» («Bleak House») В нем английская столица представлена в виде особенного холодного дома для людей, его населяющих Это как будто роман о доме, существование которого приняло весьма странные формы Все «домашнее» бытие Лондона как будто проходит под надзором того учреждения, чье название стало именованием первой главы («В Канцлерском суде»), которое «позволяет могуществу денег бессовестно попирать право» Нравственный мир обитателей холодного дома суетен, а их добродетельные деяния часто вызывают недоумение окружающих — и иронию автора Диккенс как будто демонстрирует тот прием «срывания всех и всяческих масок», который в нашем литературоведении долгое время считался отличительным художественным приемом именно Льва Толстого Да и сами объекты «срывания» оказываются похожи Диккенс (как позднее Толстой) напрямую выступил в защиту простого трудящегося народа — против тех, кто живет его трудом и пренебрегает его нуждами, против лицемерной и фальшивой «телескопической филантропии», против искусства для избранных, существующего только для тех, кто имеет деньги

Основной «страдательный» персонаж романа тоже оказался вполне соответствен будущим толстовским героям из простого народа — это бездомный маленький Джо, подметальщик из трущоб холодного дома Эпизодический персонаж, он, однако, оказывается в одном ряду с главными представителями мира детства, созданными Диккенсом Оливер Твист, малютка Нелл, Дэвид Копперфилд, Крошка Доррит Предел его понимания нравственных проблем исчерпывается формулой «лгать нехорошо», и он не знает «ни одной коротенькой молитвы» А, в конце концов, оказывается, что в этом «невежественном» мальчике таятся благородные человеческие чувства

Проблема бедности для Диккенса и Толстого изначально стала той основной проблемой, которая определяет все остальные вопросы жизни Диккенс и Толстой аналогично воспринимали ее, они оба искренне сочувствовали бедным, хотя реформаторами, участниками политических боев не были «Оливер Твист» в издании «Посредника» назывался «Воровская шайка Приключения бедного Оливера Твиста» (М , 1900) Такая «переделка» заглавия для народного чтения показательна Толстой делает «воровскую шайку» центром содержательной (и, соответственно, идейной) стихии романа Диккенса Ведь идея Дома оказывается более всего связана именно с ней

Вопрос о враждебности европейской буржуазной цивилизации человеку Толстой развивал в очерке «Из записок князя Д Нехлюдова Люцерн», написанном в Швейцарии, с 9 по 18 июля 1857 г Эпизод, легший в основу рассказа, когда безжалостная толпа «цивилизованных» людей равнодушно пренебрегла бедным музыкантом, заставил Толстого по-новому взглянуть на традиционную для романтизма проблему конфликта художника и толпы Даже близкие к Толстому люди посчитали этот эпизод весьма «частным» и вроде бы недостойным внимания художника Но в данном случае Толстой (вслед за Диккенсом') представил образец умения по самым, казалось бы, незначительным примерам («некрасивый» факт) опознать серьезную и опасную болезнь внешне благополучного и процветающего общества, разглядеть ее первые признаки, проявленные в самых «невинных» поступках При этом русский писатель не просто изобразил оскудение чувств в отношениях между людьми, но осознал всю значительность и новизну этого явления Новым решением проблемы враждебности общества и художника, отличным от романтической традиции, явилось

раскрытие Толстым противоречия общества не только с искусством, но и с самой человечностью В толстовской концепции присутствовала «диккенсовская» линия «Отчего эти люди, в своих палатах, митингах и обществах, горячо заботящихся о распространении христианства и образования в Африке, о составлении обществ исправлении всего человечества, не находят в душе своей простого чувства человека к человеку'» (V, 23 — 24), — задается вопросом автор «Люцерна» Ко времени написания рассказа уже были прочитаны и «Оливер Твист», и «Холодный дом» В последнем романе, в частности, поднималась та же проблема миссис Джслли-би, чрезвычайно занятая проектами миссионерской деятельности в Африке, не имеет ни времени, ни желания проявить участие к тем, кто нуждается в этом участии вблизи нее, в том числе к собственным детям Бессмысленность благотворительности на фоне бесчеловечности общества привела Толстого к мысли об антигуманности цивилизации как таковой

Второй параграф главы III («Философия семейной любви Толстого и ее художественное отражение: "Семейное счастие"») посвящен анализу известной повести Толстого (1859) Диккенс считал, что наступит время, «когда великие и малые мира сего, богатые и бедные, будут помогать друг другу, исправлять друг друга и просвещать». Эта идея классового мира была, бесспорно, иллюзорной Но он был движим искренней любовью к трудовым людям и наивно полагал, что его проповедь примирения враждующих общественных сил в самом деле могла быть осуществлена, и основное орудие этого осуществления — любовь Толстой давал этому феномену любви философское обоснование, и, как бы подводя итог нравственным исканиям, выводил в дневнике «всем известную истину» «Истина эта в том, что надо всех любить и всю жизнь строить так, чтобы можно было всех любить»

«Семейное счастие» — это «маленький роман» (как его называл сам автор), произведение с камерным сюжетом, посвященное описанию развития отношений двух людей — мужчины и женщины — до брака и в браке В нем Толстой с помощью очень тонкого психологического рисунка передает многообразные чувства героини (ее зовут Маша) тоску и печаль, вызванные смертью матери, первое пробуждение любви, жажду светских успехов, разочарование в них, постепенное охлаждение к мужу — и рождение новой любви к нему, спокойной и прочной

Этот «маленький роман» в наследии Толстого уникален Во-первых, завершался начальный этап литературной деятельности Толстого, который был в полном смысле слова «кризисным» Именно после «Семейного счастия» Толстой «ушел» из литературы к педагогической и хозяйственной деятельности Во-вторых, именно и только о «Семейном счастии» Толстой отзывался так резко негативно, как больше ни о каком своем произведении В-третьих, эта негативная самооценка «маленького романа» отнюдь не подкреплялась отрицательными читательскими или критическими отзывами Эта толстовская вещь, как писал Лп Григорьев, попросту оказалась «пропущенной» критиком В-четвертых, в научной литературе утвердилось мнение, что, создавая «Семейное счастие», Толстой сближался с Тургеневым — невзирая на то, что тургеневские художественные принципы были ему глубоко чужды В-пятых, наконец, «Семейное счастие» уникально тем, что это единственное в творчестве Толстого произведение, написанное от лица женщины в форме записок, которые ведет героиня повести Маша Психологическая передача «романа женщины» — это достаточно смелый эксперимент в пределах творчества Толстого, но он так и не сумел до конца «перевоплотиться в женщину»

И Катарский, говоря о диккенсовском влиянии на это произведение, указывал, что Толстой пытался в определенной степени проследить возможное продолжение судьбы Эстер в случае ее брака с Джарднисом Сходство толстовского романа с «Холодным домом» состояло не только в сюжетной коллизии, но и в необычном для Толстого приеме повествования — записок женщины, повторяющем форму некоторых глав диккенсовского романа («Повесть Эстер») Проникновение во внутренний мир молодой женщины, попытка постигнуть ее психологию, чувства героини сближали замысел толстовского романа с диккенсовским Тем не менее, попытка Толстого вести судьбу своих героев по канве семейного романа фактически в своем воплощении обернулась элементами семейного романа недиккенсовского типа в идиллический мир взаимоотношений героев вторгаются внешние силы, уводящие их друг от друга, разрушающие этот мир Вместо диккенсовского романа получился роман с противоположным сюжетным ходом Возможно, это и явилось одной из причин неудовлетворенности Толстого

А Г Гродецкая, проведя специальное текстологическое исследование «маленького романа» Толстого, продемонстрировала, что в нем «звучат три голоса самой героини (в фабульном настоящем и в ретроспекции), главного героя (Сергея Михайловича), вначале жениха, затем мужа Маши, комментирующего и оценивающего происходящее, наконец — голос автора-повествователя, подспудно отстраняющий и объективирующий повествование» Именно это единение трех повествовательных «голосов» создает тот психологический эффект «Семейного счастия», который отметил Ромен Роллан, назвавший толстовское произведение «расиновским по своему совершенству»

Вся тенденция представленного в романе драматического эпизода явственно обнаруживает основы общего пессимистического и мистического жизнепонимания Толстого и, в частности, вытекающий из подобного понимания «семейного счастья» аскетизм Схожие размышления прочитываются в «Войне и мире», в «Анне Карениной», в «Крейцеровой сонате», а затем во всех последующих произведениях писателя Толстой отличал идеал от действительности в том, обычном смысле, что идеалом является существующая и еще не реализованная идея, и что идеал, следовательно, не есть действительность, а есть мыслимая ценность, к осуществлению которой нужно стремиться Но из этого все же следует, что высшим нравственным состоянием человечества явится полное преодоление половой любви, то есть в конце концов, прекращение рода человеческого Аскетический вывод со всеми вытекающими из него последствиями здесь налицо, и он очень близок к художественно-этическим построениям Диккенса.

В третьем параграфе главы («Идеал "семейного счастия" и художественные поиски Диккенса») детально рассматриваются те произведения Диккенса, в которых отразилось переживание писателем «кризиса воли» Идеал семьи был чем-то органичным для мировосприятия и социальных упований английского романиста, стал любовно созданным им самим образом Но существование его собственной семьи в этом смысле оказалось жестоким уроком для Диккенса в марте 1858 года он разошелся с женой, и она покинула дом писателя Развод стал предметом обсуждений, сплетен и пересудов Диккенс даже сообщил свою семейную ситуацию читателям «Домашнего чтения» — открытыми письмами под названием «Личное» и «Вынужденное письмо», — чем, в конце концов,

еще более усугубил сплетни и пересуды «Кризис воли», переживавшийся Диккенсом, не мог не отразиться в его художественном творчестве В этот период писатель работал над романом «Крошка Доррит» ("Little Dornt", 1855 — 1857), существенно выделявшемся на фоне всего предшествовавшего творчества писателя

В «Крошке Доррит» творчество Диккенса вступает в новую стадию В этом романе он обращается к субъективной, духовной сфере В данном романе писатель проникает гораздо глубже, чем просто в характеристику социального измерения жизни, хотя «Крошка Доррит» и представляет грандиозную картину социальной панорамы современной Диккенсу Англии Это роман о поединке добра и зла, это высокое утверждение идеала человеческого бытия

Литературоведческий анализ, представленный далее, ставит своей целью выделить в этом романе определенный религиозный пласт Этот пласт целиком определяется нравственными основаниями христианства Причем, как подлинный реалист, Диккенс дает веру в разных аспектах ее проявления Так, миссис Клсннэм олицетворяет религиозный фанатизм, ведущий жизнь к смерти, а Крошка Доррит — ангельскую любовь, преображающую бытие Исследование романа с этих позиций позволяет выделить основные тенденции во взглядах Диккенса на христианство, в частности, на соотношение добра и зла Исследуя природу добра и зла, Диккенс исходит из этических утверждений Нового Завета Но при этом не разделяет героев на только злодеев и только носителей добра За счет целого ряда художественных приемов писатель создает образы, в которых обнаруживаются и добро и зло Разного рода причины (как социальные, так и сугубо личные) способствуют преобладанию одного из этих нравственных понятий Разрешение коллизии добро/зло усматривается Диккенсом в христианской любви, которая должна освящать семейные отношения

Четвертый параграф («Толстой, Диккенс и проблемы воспитания») представляет сопоставление двух разнонациональных писателей в аспекте решения ими собственно педагогических проблем, составляющих значимый пласт их духовных искании Основную сущность той яснополянской школы, которую открыл Лев Толстой в I860 г и которой посвятил три года самых усердных занятий, наиболее ярко выразил основной оппонент педагогической системы Толстого Е Л Марков «Главная причина успешного

хода яснополянской школы в том, что она семья, а не школа» В своем ответе на его статью, напечатанном в журнале «Ясная Поляна» («Прогресс и определение образования Ответ г-ну Маркову»), Толстой, между прочим, доказывал естественную важность в деле образования следующих поколении именно этой «семейственной» устремленности В основу воспитания детей в школе, как и в семье, должен быть положен закон об истинной жизни, ведущей к духовному братству и единению людей

Почему в современном воспитании преобладает сознательное внушение, нравоучение? Потому, что общество живет ложной жизнью Воспитание будет сложным и трудным делом до тех пор, пока люди хотят, не воспитывая себя, воспитывать детей Если же они поймут, что воспитывать других можно только через себя, через свой личный пример, то упразднится вопрос о воспитании и останется один как самому жить истинной жизнью? Современные же воспитатели часто скрывают свою жизнь и вообще жизнь взрослых от детей Между тем дети в нравственном отношении гораздо проницательнее и восприимчивее взрослых Правда — вот первое и главное условие воспитания Подобный круг идей волновал как Толстого, так и Диккенса У того и другого писателя он отразился в ряде существенных идей, выразившихся в специальных статьях и публичных лекциях

На одной из таких публичных лекций Диккенса, посвященных проблемам воспитания и образования, присутствовал в марте 1861 г Лев Толстой Русский писатель «тогда увлекался школьным вопросом», и тот факт, что лекция Диккенса привлекла его внимание именно в связи с его педагогическими интересами, чрезвычайно важен для понимания педагогических взглядов Толстого как частного проявления его общей критики европейской цивилизации «Диккенсовская» линия в этих взглядах ощущается довольно сильно Педагогическая концепция английского писателя была, по-видимому, к этому времени уже известна Толстому из прочитанных романов (о том, что Толстой был знаком со статьями Диккенса по этому вопросу, сведений нет) Проступающее в педагогических статьях Толстого 1860-х гг неприятие «принудительной» школы не только в России, но и в Европе, и противопоставление ей школы «свободной» во многом несло в себе отголоски педагогических идей Диккенса, высказанных в «Дэвиде Коппер-филде» Диккенс противопоставляет два типа школы, через ко-

торые проходит герой романа школу мистера Крикла и школу доктора Стронга «Принудительной» школе мистера Крикла Диккенс противопоставляет «свободную» школу доктора Стронга, где царит дух доверия и взаимного уважения учителей и учеников По мнению Диккенса, такие отношения в школе - наилучший стимул для стремления к знаниям

Взгляды Диккенса на «принудительное» и «свободное» воспитание были близки педагогическим взглядам Толстого В статье «О народном образовании» Толстой обращал внимание на неприятие народом существовавшей системы просвещения Он обнаруживал парадоксальную ситуацию «Народ хочет образования, и каждая отдельная личность бессознательно стремится к образованию Более образованный класс людей — общества, правительства — стремится передать свои знания и образовать менее образованный класс народа Казалось, такое совпадение потребностей должно было бы удовлетворить как образовывающий, так и образовывающийся класс Но выходит наоборот» Школа, считал Толстой не выполняет своей функции — «отвечать на вопросы, которые всегда задавала человеку жизнь, и возбуждать новые вопросы»

Но Диккенс, задававшийся, как и Толстой, вопросом, чему и как учить детей из простого народа, кажется, так и не пришел к толстовским выводам Толстой, последовательно снимая слои глубочайших педагогических проблем, дошел, наконец, до основного, последнего слоя что такое прогресс, во имя которого надо учить' Углубившись в решение этого вопроса, он потерял последнюю веру в ту «религию прогресса», которой жила современная цивилизация «Прогресс цивилизации» вреден народу — это положение, обоснованное на религиозной почве, легло во главу угла грандиозной социально-этической системы, воздвигнутой Толстым в восьмидесятые годы

Границы этой системы, которая явилась тоже не без влияния Диккенса, рассматриваются в главе IV «Социально-этические аспекты "добро" и "зло" в художественно-этических исканиях Чарльза Диккенса и Льва Толстого» Учение о непротивлении злу насилием, наряду с проповедью любви и нравственного самосовершенствования, занимает центральное место в религиозно-нравственной философии Толстого, корни которой уходят в

раннее творчество писателя Тема ужаса войны и связанного с ней насилия проходит через все творчество, получив, наконец, религиозно-философское обоснование в таких произведениях, как «В чем моя вера?», «Царство Божие внутри вас», «Письмо к индусу», «Не убий никого» и других В своем понимании учения о непротивлении злу насилием писатель развивал традиции, истоки которых уходили в древнееврейскую, китайскую, греческую мудрость и которые, по мнению Толстого, приняли совершенную форму в христианских заповедях В противовес закону насилия, писал Толстой, существует закон ненасилия, закон любви Автор «Войны и мира» понимал учение о непротивлении злу насилием в его строжайшей, буквальной сути, определенной в заповеди Нагорной Проповеди Христа «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф 5, 5)

Толстой вовсе не занимался «отрицанием религиозных догматов» (как он утверждал в 1909 г в письме к редактору миссионерского сборника) — его более интересовала «положительная сторона христианства, отвечающая требованиям моей души». В подобных поисках «всеобщих структур духовности» Толстой также имел своим предшественником Чарльза Диккенса

В первом параграфе IV главы («Диккенс, Толстой и христианство») рассматривается отношение двух великих писателей к христианской религии и церкви

Диккенс и Толстой принципиально по-разному смотрели на главную христианскую книгу Оба — написали ее переложение для детей. Но у Диккенса книга называлась «Краткая Священная история для детей» Совсем иначе — у Толстого «Учение Христа, изложенное для детей» Диккенс смотрит на Евангелие с позиций историка, популяризирующего «священное» для христиан время земной жизни Иисуса Толстого интересует, прежде всего, популяризация искаженного, как он считал, современной церковью учения Христа, отраженного не в его земной жизни, а в оставленных им людям заповедях и заветах Именно из подобного уточненного взгляда Толстого на Евангелие и выросло, в конечном итоге, отрицание им современной церкви Истинная вера, считал рационалист Толстой, никогда не бывает неразумной, несогласной с достоверным научным знанием, и основанием ее не может быть нечто сверхъестественное На словах признавая учение Христа, на

деле церковь отрицает Его учение, когда принимает общественное неравенство, боготворит государственную власть, основанную на насилии, участвует в освящении казней и войн По Толстому, современная церковь исказила учение Христа, изменив его сути — нравственным заповедям христианского вероучения

Пути человека к истинной жизни конкретизируются в его учении о нравственном самоусовершенствовании человека, которое включает в себя пять заповедей Христа из Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея Краеугольным камнем программы самоусовершенствования является заповедь о непротивлении злу насилием Злом нельзя уничтожить зло, единственное средство борьбы с насилием - воздержание от насилия только добро, встречаясь со злом, но не заражаясь им, способно в активном духовном противостоянии злу победить его Толстой допускает, что вопиющий факт насилия или убийства может заставить человека ответить на это насилием Но подобная ситуация - частный случай Насилие не должно провозглашаться как принцип жизни, как ее закон С позиции этих вечных нравственных истин, Толстой развертывал беспощадную критику современных ему общественных институтов церкви, государства, собственности и семьи

До сих пор продолжаются споры о том, как Чарльз Диккенс относился к религии и христианству На этот счет существует множество мнений Христианские воззрения Диккенса описывали Г К Честертон, Дж Ларсон, и Д Валдер и некоторые другие английские писатели и эссеисты Честертон, в частности, писал, что в религиозных взглядах Диккенса было что-то свое, но он не знал истории, и у него не было определенных философских взглядов К тому же, Диккенс не чуждался предрассудков своего общества и времени Диккенс был верующим человеком, но любил веру простую, безыскусную А в христианстве, как и Толстой, ценил, прежде всего, нравственную сторону Так, одной из главных тем знаменитого романа о странствованиях мистера Пиквика и его друзей является христианская любовь Различные проявления этой нравственной идеи романа «Записки Пиквикского клуба» подробно рассматриваются в данном параграфе

Идя вслед за Диккенсом, Толстой придал пропаганде этих ценностей не только собственно художественное, но и публицистическое наполнение Он хотел быть религиозным реформатором,

мо судьба дала ему вместо мистического дара литературный И действительно, когда он от рассказов о своих внутренних исканиях и муках переходит к теоретическому изложению своей веры, его, в сущности, постигает неудача Эти похожие друг на друга трактаты представляют собой «единственную мель в море Толстого»

Во втором параграфе «Лев Толстой и Русская Церковь» исследуется эпизод из жизни Толстого, подобного которому не было в жизни Диккенса- отлучение великого писателя от Церкви В работах советского времени этот эпизод рассматривался тенденциозно и однозначно как своеобразная «месть» самодержавного государства и стоявших на его страже «церковников» неугодному им великому писателю На деле все было гораздо сложнее такое серьезное решение Синода, разумеется, не было спонтанным Скорее можно сказать, что оно явилось «канонической закономерностью», ответом человеку, давно отказывавшемуся признавать догматы и каноны Православной Церкви Трагедия состояла в том, что для Православной Русской Церкви случай с Толстым являлся очередным напоминанием о слишком тесной ее связи с государством, в результате которой церковные решения воспринимались как решения государственные и наоборот Российская общественность именно поэтому и восприняла «отлучение» Толстого как расправу, политическую месть власти

Лев Толстой сам сознавал неясность и двусмысленность своей «теологии» Бог для Толстого — это не Бог Евангелия, не личность, которая может открываться людям, а туманное пантеистическое Нечто, живущее в каждом человеке Странным образом это Нечто является и Хозяином, велящим поступать нравственно, творить добро и уклоняться от зла Современный критик Лев Аннинский как-то заметил, что у Толстого было, быть может, предчувствие надвигающейся эпохи «большой крови». И в самом деле, он умер за несколько лет до первой мировои войны, положившей начало потоку социальных и нравственных катастроф, потрясших человечество XX века Как тонкий психолог, он не мог не ощущать атмосферы напряженности и зла, которая постепенно и незаметно окутывала народы, не подозревавшие о близких бурях Выступая со всей резкостью против войн, жестокости, распутства, несправедливости, Толстой интуитивно чувствовал, что ждать больше нельзя, что необходимо поставить преграду разрушительным силам И в этом смысле он оказался провидцем

Некоторые западные ученые даже объясняли толстовское отрицание официального православия влиянием лютеранства и англиканства, которые были восприняты Толстым, прежде всего, через Диккенса В 1902 г Т Бензон, посетивший Толстого, писал «Самый большой его любимец в области романа — Диккенс, и легко отгадать, почему Как и Толстой, Диккенс любит маленьких, обездоленных людей, затененные стороны жизни, как и он, Диккенс обличает несправедливость, угнетение и жестокость» Иными словами Диккенс «по-своему» проповедовал христианскую нравственность

В третьем параграфе «"Диалектика души" Толстого и Диккенс» высказывается гипотеза о том, что героиня романа Диккенса «Наш общий друг» («Our Mutual Friend») Белла Уил-фер оказывается ближайшим литературным прототипом Наташи Ростовой из «Войны и мира» Историко-литературным подтверждением нашей гипотезы становятся признания Толстого о связи характера героини Диккенса и жизненного прототипа Наташи ТА Берс (Кузминской) Именно связь «Белла — Таня» стала своеобразным литературным основанием «прототипичности» Т А Берс по отношению к Наташе Ростовой Именно в романе Диккенса Толстой увидел возможность введения подобного женского типа в контекст литературного создания

Текстуальное подтверждение отыскивается при анализе поведения героинь Диккенса и Толстого в похожих романных ситуациях В структуре «Нашего общего друга» Диккенса Белла Уилфер играет важную нравственную роль и оказывается яркой «идеологической» героиней этого «запутанного» романа Само заглавие романа — «Наш общий друг» — выражает нравственную позицию автора

Именно на особенном действии «ума сердца» строится очарование героинь и Толстого, и Диккенса Именно это и определяет ту особенную логику поступков героини Толстого, которая кажется окружающим вопиющей нелогичностью На этой особенной логике строится даже и эпизод, ставший «узлом всего романа» Толстого — история с Анатолем Курагиным И в этой истории Наташа, подобно диккенсовской Белле, как будто реализует свою «свободу совершать ошибки»

Влияние Диккенса очевидно еще в одном Толстой словно продолжает его галерею образов «чудаков» и «простодушных» героев, живущих по собственной модели поведения Но если у

Диккенса «бесхитростные и наивные персонажи были одинокими, беспомощными, не от мира сего, то безыскусные герои Толстого духовно и практически укоренены в реальности Писатель словно доказывал жизнестойкость и универсальность тех человеческих ценностей, которые ранее с известной схематичностью и не без скептицизма воплощались в традиционных образах диккенсовских «чудаков» Потому читатель постоянно ощущает, что привлекательные черты последних отнюдь не исключительны

В своих творческих исканиях Толстой погружался в творчество Диккенса, стремясь обнаружить в его произведениях недостающее ему самому Он охотно шел навстречу особенностям английской литературы, хотел их усвоить и применить к собственному опыту Смутно чувствуя нечто новое для себя и значительное в творчестве Диккенса, Толстой переживал сложный процесс переосмысления художественной манеры английского писателя С новых сторон Толстой стремится передать то, что он видит, чувствует, понимает Отказываясь от сложившихся литературных форм, Толстой выставляет на первый план «борьбу чувств», по словам Чернышевского, - «самый психический процесс, — и едва уловимые явления этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайной быстротою и неисточимым разнообразием»

Четвертый параграф последней главы диссертации («Проблема жизни и смерти у Толстого и Диккенса») посвящен описанию решения обозначенной проблемы в художественном творчестве двух великих художников Любое событие, выраженное в художественных творениях Толстого, так или иначе преломляется сквозь призму его философских воззрений Уже в повести «Метель» природный катаклизм, смешивающий небо и землю, служит символическим и, вместе с тем, реальным фоном, на котором перед писателем восстанавливается важнейшая тема его размышлений — тема смерти В «Метели» начинает получать форму литературно-философское ощущение от соприкосновения лирического я со смертью В этом рассказе изображается подсознательная деятельность, прямо связанная с обращением к теме смерти Душа, затронутая страхом смерти, уходит в глубинные слои сознания, из них поднимаются воспоминания прежних впечатлений, полученных при воздействии сходных импульсов Подобного типа образы явятся позднее в «Войне и мире», «Анне Карениной», в «Хозяине и работнике» — прежде всего, в связи с темой смерти Так накапливаются характерные

для зрелого Толстого метонимические символы, то есть те черты реальности, которые выхватываются сознанием в моменты сильных потрясений и при сходных переживаниях всплывают вновь из памяти Нравственные проблемы человеческой жизни ярче всего проявляются в отношении человека к смерти

Подобные нравственные проблемы легко обнаруживаются и у Диккенса Так, в «Холодном доме» есть знаменитая сцена смерти маленького метельщика Джо Даже умирая, он не может сам помолиться душу его отпускает не священник, а один из симпатичных персонажей романа, находящийся поблизости Нарочитое, мелодраматическое чтение «Отче наш» на смертном одре производит странное ощущение и приводит писателя к не менее странному выводу идея смерти почему-то не совмещается с христианством Нечто подобное записал в дневнике Толстой, бывший 25 марта/6 апреля 1857 г свидетелем публичной смертной казни в Париже «Целовал Евангелие и потом — смерть, что за бессмыслица'» Не случайно сразу после чтения «Холодного дома» Толстой написал небольшой рассказ «Три смерти» (1858) — своеобразный триптих о смерти барыни, ямщика и дерева Этот рассказ как и многие произведения Толстого, направлен против духовных результатов «цивилизации» и прогресса, уводящих человека от природы

В «Войне и мире», исследуя психологию князя Андрея, Толстой продолжил ту линию мыслей, которую наметил еще в «Казаках», в образе Оленина Конец князя Андрея показывает нам, как, по мысли и чувству Толстого, не может и не должен отвечать человек на ту дилемму, которая стоить перед каждым Князь Андрей в Бородинском сражении получает смертельную рану, только тогда он снова спрашивает себя «Отчего мне так жалко расставаться с жизнью'» Только тогда он снова сознает, что «что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю» Это «что-то» (он скоро начинает понимать) есть любовь не к одному себе, но и к людям, не только приятие жертвы, но и жертвование собою «Вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив» Жить для других - вот правда жизни

«Жизнь есть все Жизнь есть Бог» - вот глубочайший художественно-философский смысл великой эпопеи Толстого, дополняющий и освещающий историко-философскую сторону романа Вот

та религия, которую Толстой исповедовал в расцвете своего художественного гения, после разочарования и в церковных верованиях, и в религии прогресса Вот великая подсознательная основа всего творчества Толстого в эти «пятнадцать лет» (1862 — 1877), о которых он писал в своей «Исповеди» Но, поставивши во главу угла непротивление и кротость, Толстой остался «мятежником» Ополчаясь против Церкви и культуры, он не останавливался перед самыми резкими выражениями, подчас звучавшими как грубые кощунства Чаще всего Толстой воспринимал смерть не как метафизически случайный, хотя и неизбежный, конец жизни, но как ее завершение и ее отрицание, как загадка, которая является загадкой самой жизни В этом же плане рассматривал феномен смерти и Диккенс, прежде всего, в своем историческом романе «Повесть о двух городах» (1859) — романе, который оказался в кругу толстовского чтения также накануне работы над «Войной и миром» Соотношение исторических романов Толстого и Диккенса, представленное с этой точки зрения, рассматривается в этом параграфе

ДиккеЕ1с также очень «непрямо» относился к христианской религии и англиканской церкви «Он питал отвращение к принятым догмам, то есть, другими словами, предпочитал догмы, принятые на веру» (Г К Честертон) Диккенса отвращала, прежде всего «религиозная чрезмерность» он, как и Лев Толстой, «любил веру простую и безыскусную» Именно руководствуясь этой «безыскусной», далекой от догматики официальной церкви верой и Диккенс, и Толстой в своих произведениях ставили проблемы преображения личности, духовного возрождения, искупления, самоотречения Уже персонажам «Крошки Доррит» приходится активно вмешиваться в жизнь (как Артуру Кленнэму или даже самой Крошке Доррит, являющейся живым воплощением евангельского принципа «блаженны кроткие») Пип из «Больших надежд» сможет искупить снобизм только отказом от мирских благ Белле Уилфер из «Нашего общего друга» придется пройти через горнило искушений и испытаний, а Юджин Рейберн из того же романа заглянет в глаза смерти, очистится душой, и только после этого заслужит брак с Лиззи Подобный путь нравственного возрождения — несомненно, под влиянием последних романов Диккенса — проходят все толстовские герои Оба писателя самую возможность постановки этих проблем не мыслили иначе, как на широчайшей гуманистической платформе, включавшей в себя множество самых различных компонентов

В «Заключении» подводятся итоги работы и намечаются дальнейшие возможные перспективы подобного типа компаративистских исследований

Основные научные публикации по теме диссертации:

1 Мураткина Е JI Лев Толстой и Чарльз Диккенс Духовные интенции художественных открытий Монография Кострома, 2006 (18, 4 п/л)

2 Мураткина ЕЛ. "Christmas Stories" Диккенса и рождение канона святочного и пасхального рассказа //Вестник КГУ им Н А Некрасова 2005 №11 С 153 — 157

3 Мураткина ЕЛ К проблеме своеобразия «Рождественского гимна в прозе» Ч Диккенса в осмыслении Л Н Толстого // Вестник КГУ им Н А Некрасова 2005 № 12 С 134 — 139

4 Мураткина Е Л «Диалектика души» у Толстого и Диккенса //Вестник КГУ им НА Некрасова 2006 №7 С 63 — 67

5 Мураткина Е Л Оппозиция жизнь/смерть в текстах Толстого и Диккенса //Вестник КГУ им НА Некрасова 2006 № 8 С 85 — 88

6 Мураткина Е Л Проблема жизни и смерти в творчестве ЛН Толстого и Ч Диккенса//Вестник КГУ им НА Некрасова 2006 №9 С 74 —80

7 Мураткина ЕЛ К проблеме развития психологического романа /Вопросы теории и практики преподавания иностранных языков в вузе Сборник научных трудов Часть 2 Кострома, 2000 С 52 — 54

8 Мураткина Е Л Тема рождества в творчестве Диккенса /Вопросы теории и практики преподавания иностранных языков в вузе Сборник научных трудов Часть 3 Кострома, 2001 С 89 — 93

9 Мураткина Е Л Диккенс и Толстой об образовании /Вопросы теории и практики преподавания иностранных языков в вузе Сборник научных трудов Часть 4 Кострома, 2002 С 62 — 70

10 Мураткина Е Л Чарльз Диккенс и Лев Толстой проблема межкультурнои коммуникации в христианском аспекте /Ком-

муникативные проблемы языка и культуры Материалы науч -практ конференции Кострома, 2004 С 29-38

11 Мураткина Е Л Текст «метель» в художественном дискурсе XIX века (Ч Диккенс и Л H Толстой) /Коммуникативные проблемы языка и культуры Материалы международной научно-практической конференции Кострома, 25 ноября 2005 Кострома, 2005. С 179—186

12 Мураткина Е Л Типология героев в прозе Ч Диккенса и Л H Толстого /Межкультурное взаимодействие проблемы и перспективы (Материалы международной научно-практической конференции. Кострома 5-6 сентября 2005 год) Кострома, КГУ им НА Некрасова, 2005 С 189—179

13 Мураткина Е Л Формы «присутствия» романа Диккенса в автобиографической трилогии Льва Толстого /Межкультурное взаимодействие проблемы и перспективы (Материалы международной научно-практической конференции Кострома 5 — 6 сентября 2005 год) Кострома КГУ им H А Некрасова, 2005 С 60 — 73

14 Мураткина Е Л К проблеме А H Островский и Л H Толстой /Щелыковские чтения проблемы и перспективы — 2006 Кострома, 2006 С 48 — 56

15 Мураткина ЕЛ «Рождественские рассказы» Ч Диккенса Учебно-методическое пособие Кострома, 2000 — 160 с (8 п/л)

16 Мураткина Е Л Герои раннего Диккенса к проблеме репрезентативности я-писателя Учебно-методическое пособие Кострома, 2002 — 185 с (10 п/л)

Мураткина Екатерина Леонидовна

ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС ДУХОВНЫЕ ИНТЕНЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОТКРЫТИЙ

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Подписано в печать 26 02 07 г Формат 60x90 1/16 Бумага для множительных аппаратов Ризограф Уел печ л — 2,2 Заказ №396 Тираж 100 экз

Отпечатано

Студия оперативной полиграфии «Авантитул» г Кострома, пр-т Мира, 51 Тел (4942) 55-28-62

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Мураткина, Екатерина Леонидовна

Введение.

Глава I. «The personal of David Copperfield» Диккенса и молодой Толстой.

1.1. Роман Ч. Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» (1849-1850) в отзывах и оценках Льва Толстого.

1.2. Влияние «Дэвида Копперфильда» на молодого Толстого в исследовательских интерпретациях.

1.3. Формы «присутствия» романа Диккенса в автобиографической трилогии Льва Толстого.

1.4. Диккенс и нравственные искания молодого Толстого.

1.5. Диккенсовское «описание бури на море» и толстовская «Метель».

Глава II. «Christmas Stories» Диккенса и проза Льва Толстого.

2.1. «Christmas Stories» Диккенса и рождение канона святочного и пасхального рассказа.

2.2. «Рождественский гимн.» в толстовском осмыслении.

2.3. Сон и «снотворчество» у Толстого и Диккенса.

Глава III. Идеалы Дома и семьи у Диккенса и Толстого.

3.1. Основы этики Дома в художественном мире

Толстого и Диккенса.

3.2. Философия семейной любви Толстого и ее художественное отражение: «Семейное счастие».

3.3. Идеал «семейного счастия» и художественные поиски

Диккенса.

3.4. Толстой, Диккенс и проблемы воспитания.

Глава IV. Социально-философские аспекты понятий «добро» и«зло» в художественно-этических исканиях Чарльза Диккенса и Льва Толстого.

4.1. Диккенс, Толстой - и христианство.

4.2. Лев Толстой и Русская Церковь.

4.3. «Диалектика души» Толстого и Диккенса.

4.4. Проблема жизни и смерти у Толстого и Диккенса.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Мураткина, Екатерина Леонидовна

Актуальность исследования. Творческое и нравственно-философское развитие Толстого отмечено неослабевающим интересом к личности и художественному наследию Чарльза Диккенса. Основные направления воздействия творчества Диккенса на Толстого отмечены еще в давних работах Б.М. Эйхенбаума, H.H. Апостолова, П.С. Попова, И.М. Катарского, T.JI. Мотылевой, Н.П. Михальской, Б.И. Бурсова и др., а в англоязычной русистике - в статьях и книгах В.О. Буйняка, Э. Мода, Ф. Ливиса, Дж. Романо, А. Уилсона и других исследователей. Разные ученые оценивали соотнесенность этих фигур, исходя из разных задач: традиции Диккенса отыскивались то в художественном методе Толстого, то в похожести основных героев, то даже в собственно стилевых особенностях повествовательной манеры великих писателей. Однако то общее, что определяло особенную связь Толстого и Диккенса, в целом, еще не указано.

Диккенс особенно заинтересовал Толстого уже в 1851 - 1852 гг., в самом начале творческого пути будущего классика русской литературы. И с годами тот особый интерес, который проявился у Толстого к английскому писателю-предшественнику, только возрастал. Это объяснялось и тем, что Толстой, решительно выступая против декадентского искусства, неизменно называл Диккенса среди крупнейших реалистов мировой литературы, рекомендуя издать его произведения для народа. В 1885 г. Толстой предлагает перевести для народных изданий «Холодный дом» и «Крошку Доррит», а сам собирается переложить для детей роман «Оливер Твист». В феврале 1886г. Толстой сообщает В.Г.Черткову о своем желании видеть изданной в «Посреднике» «Повесть о двух городах» и о решении обработать для народного чтения роман «Наш общий друг». Произведения Диккенса явно отвечали эстетическому идеалу великого русского писателя.

Но еще в большей степени они отвечали его нравственному идеалу. Встречавшийся с Толстым англичанин У.Т. Стэд, после обширной беседы с русским литератором, заметил в своей книге «Правда о России» (1888): «Из наших писателей он выше всех ставит Диккенса, считая его наиболее христианским писателем». Интересуясь Диккенсом и высоко ценя его, Толстой читал и перечитывал произведения великого английского писателя, воспринимая его как живого, духовно близкого человека. Предвкушая удовольствие от чтения Диккенса, Толстой говорил своим домашним в 1905 году: «Там он (Диккенс. - Е.М.) сидит в моей комнате, дожидается меня. Как хорошо! .Он любит слабых и бедных и везде презирает богатых».

В произведениях Диккенса Толстой находил, прежде всего, созвучие своим нравственно-философским исканиям. Именно в вопросах нравственности он видел в Диккенсе близкого себе художника и, считая его «крупнейшим писателем-романистом XIX столетия», выражал уверенность в том, что «его книги, проникнутые истинно христианским духом, принесли и будут продолжать приносить очень много добра человечеству». Так, читая в 1854 г. новый роман Диккенса, Толстой делает запись в дневнике: «Весь день читал "Современник". Эсфирь ("Холодный дом") говорит, что детская молитва ее состояла в обещании, которое она дала Богу: 1) всегда быть трудолюбивой, 2) чистосердечной, 3) довольной, 4) стараться снискивать любовь всех окружающих ее. Как просты, как милы, удобоисполнимы и велики все эти правила». Вместе с тем, как явствует из толстовских дневников, у него уже в этот период возникли сомнения в том, имеет ли смысл добиваться любви ближнего; он считал, что делать это основным правилом жизни невозможно, ибо эта цель недостижима. Размышляя над этим вопросом, он вновь обращается к романам Диккенса. 27 июля 1854 г. Толстой записывал: «Снискивать любовь ближнего напрасно. У Диккенса стоит наравне с другими правилами; это не может быть правилом основным, потому что оно сложно и состоит из многих».

Теоретико-методологической основой исследования является соединение культурно-исторического, сравнительно-типологического и системного подходов. В интерпретации литературного влияния исследование опирается на работы М.П. Алексеева, Ю.Д. Левина, Т.Д. Мотылевой, И.М. Катарского, Н.П. Михальской и ряда других исследователей литературных взаимосвязей этого типа. Поскольку объект исследования предполагает исторический и культурологический подход к конкретным литературным явлениям, то в данном случае литературное влияние предстает результатом передачи живого и актуального духовного опыта эпохи, складывающегося из разных явлений. При анализе художественных и публицистических текстов применялись приемы структурного, мотивного и стилистического анализа.

Объектом исследования служат тексты Л.Н. Толстого и Ч. Диккенса, включая романы, повести, эпистолярий, дневниковые записи, а также свидетельства современников, сопоставление которых позволит выявить их творческие связи.

Предметом анализа служат духовные интенции художественных поисков в аспекте становления творческого метода Л.Н. Толстого и влияние на этот процесс произведений Ч. Диккенса.

Цель и задачи работы. Основная цель работы состояла в актуализации этапов влияния творчества Чарльза Диккенса на Льва Толстого, в определении их содержания в художественном и нравственном аспектах. Соответственно, обозначенная цель включала поиск тех источников, которые обеспечили устойчивость этого влияния на мировоззрение и творческие установки Толстого в течение всей жизни русского писателя. Представленное целеполагание определило следующие задачи:

1) выявить основные этапы влияния Диккенса-художника на творчество Толстого;

2) определить существо и основные причины интереса молодого Толстого именно к Диккенсу и его произведениям;

3) выделить тот комплекс художественных приемов, который проявился у Толстого именно под влиянием английского писателя-предшественника;

4) раскрыть содержание определяющих нравственных данностей художественных исканий Толстого и Диккенса, сопоставимых в творчестве того и другого («рождественская философия», «снотворчество», этика Дома и Семьи, «диалектика души» и т.п.);

5) обозначить сущностное содержание взаимосвязи в христианских художественно-этических исканиях русского и английского художника.

Материал исследования. Прослеживая эволюцию восприятия Толстым произведший Диккенса, мы опирались, прежде всего, на документальный материал: дневники, записные книжки, письма Толстого и его современников, воспоминания друзей и близких, пометы Толстого на диккенсовских романах и статьях, материалах его переписки и публичных лекций. Нашей задачей было изучение и представление подобных источников в возможной полноте и с установкой на изучение нравственной эволюции двух художников, в них отразившейся. Эти данные позволяют выделить три этапа. Первый (1851 - 1857): от первого документального упоминания Диккенса до первой поездки

Толстого за границу. В эти годы романы Диккенса, попавшие в поле зрения Толстого, сразу же заинтересовали его своей нравственной и литературной сторонами. Следующий этап начался в 1857 г. во время первой поездки Толстого за границу. Знакомство с Европой привело Толстого к критическому восприятию европейской цивилизации. В Диккенсе он находил союзника своим убеждениям. Одновременно работая в эти годы и позже над семейным романом, Толстой также обращался к диккенсовской традиции. Третий этап в истории толстовского восприятия Диккенса начинается после идейного перелома конца 1870-х гг. Согласно своему религиозно-этическому учению, Толстой видел в английском романисте одного из достойнейших представителей «истинно христианского искусства».

Научная новизна исследования определяется тем, что в данной диссертации впервые поставлен вопрос о той основной составляющей литературного влияния инонационального писателя-предшественника, которая определила не только историко-литературные, но и собственно эстетические предпочтения Толстого, оказала влияние на формирование его художественного метода. Такой предпочтительной составляющей стала в нашем случае собственно нравственная, духовная установка художественных исканий Диккенса, который был либеральным христианином, искренне верившим в гуманистические идеи христианства и видевшим свою задачу в том, чтобы разъединить религию и официальную церковь, возродить истинную религию в жизни простых людей. Эта же задача, в конечном счете, вдохновила и Льва Толстого.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка целостно представить механизм литературного влияния на примере связи двух признанных классиков английской и русской словесности - Диккенса и Толстого. Не связанные лично писатели продемонстрировали многочисленные творческие соответствия, вызванные сходными духовными интенциями, стоявшими в основе их художественных открытий. Подобный феномен может быть описан и на примере ряда других явлений мировой литературы.

Практическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы в вузовских историко-литературных курсах как по истории русской, так и по истории английской литературы XIX столетия. Представляется возможным использование наблюдений и выводов работы в спецкурсах, посвященных Толстому и Диккенсу, а также при подготовке комментариев к конкретным текстам того и другого писателя.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В беседе с переводчицей И.Ф. Хэпгуд Лев Толстой утверждал, что нужны три условия, чтобы быть хорошим писателем: «Надо, чтобы ему было о чем говорить, чтобы рассказывал своеобразно и был правдив! Диккенс соединяет в высшей степени все три условия». Толстой, сам во многом ориентировавшийся на традиции английского просветительского романа, видел в Диккенсе продолжателя этой традиции.

2. Процесс становления метода Толстого происходил под влиянием его предшественников и современников. Диккенс в этом процессе сыграл определяющую роль. Прием постоянного сталкивания контрастных характеров, составляющих одну из особенностей его романов, вырастал из идейного замысла. И поскольку действительность представлялась Толстому ареной борьбы добра и зла, люди воспринимались им как «добрые» и «злые» в зависимости от того, в какой мере они были человечны и как понимали свои общественные задачи.

3. В романах Диккенса Толстого привлекала, прежде всего, нравственная сторона: христианская любовь к людям, сострадание к обездоленным и беззащитным, отверженным и т.д. Считая, что сущность искусства состоит в передаче добрых, а не злых чувств, Толстой отрицал присутствие социального протеста и обличения в диккенсовских романах и в этом полемизировал с демократической критикой.

4. В диккенсовском смехе главным для Толстого была не сатира, а мягкий, добрый юмор. Подход к изображению человека у Диккенса во многом аналогичен поискам Толстого, и именно у Толстого он становится вполне новой точкой зрения на человека. Воздействие Диккенса на творчество и мировоззрение Толстого можно отнести к этапу его «общего человеческого формирования».

5. Ценностью романов Диккенса Толстой считал обращенность к человеку, любовь к своему герою и к своему читателю. Это соответствовало христианским убеждениям самого Толстого. Пафос христианского учения о добре и зле, воплощение принципов христианской морали привлекали Толстого в творчестве и мировоззрении Диккенса. Толстой сочувственно относился к тем широко-гуманитарным планам, какие нес в жизнь Диккенс.

6. Толстой полагал, что любовь в христианстве неотделима от милосердия. Они имеют свою цель в себе самих. Любовь обесценивается и унижается, когда преследует какие-либо цели, помимо служения ближнему. Ее постоянная функция - служить, она живет только в таком деятельном проявлении. Но любовь делается возможной только благодаря смирению. Эти три христианские ценности - любовь, милосердие и смирение - слиты в христианстве в одно целое и составляют его аксиологическую основу. Эти же понятия проходят через все творчество Диккенса; его гуманизм поистине христианский, и пафос добра и зла пронизывает его произведения.

Апробация и внедрение результатов. Материалы диссертации докладывались на целом ряде всероссийских и международных конференций: «Вопросы теории и практики преподавания иностранных языков в вузе» (Кострома, 1994, 1996, 1997, 2001, 2002); «Коммуникативные проблемы языка и культуры» (Кострома, 2004); Герценовские чтения (Санкт-Петербург, 2003), «Щелыковские чтения» (Щелыково, 2006); «Дедковские чтения» (Кострома, 2002); «Тихоновские христианско-образовательные чтения» (Волгореченск, 2002); «Бренчаниновские чтения» (Кострома, 2003); «Осетровские чтения» (Кострома, 2004, 2005, 2006); «Василий Розанов в культурно-историческом пространстве России» (Кострома, 2004); «А.Н. Плещеев и русская литература» (Кострома, 2005); Научная конференция посвященная 150-летию со дня рождения И.В.Баженова (Кострома, 2005); «М.Ю. Лермонтов и русская литература XIX века» (Кострома, 2004), «Межкультурное взаимодействие: проблемы и перспективы» (Кострома, 2006), «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2007).

Содержание диссертации отражено в монографии (300 е.), а также в научных публикациях в «Вестнике Костромского государственного университета им. H.A. Некрасова» и в сборниках материалов, опубликованных по результатам всероссийских и международных научных конференций «Коммуникативные проблемы языка и культуры» (Кострома, 2005) и «Межкультурное взаимодействие: проблемы и перспективы» (Кострома, 2005).

Основное содержание работы отражено в публикациях автора: 27 работ общим объемом 48,7 печатных листов. Из них: 1 монография - 18,4 п.л. («Лев Толстой и Чарльз Диккенс: духовные интенции художественных открытий». Кострома, 2006), 2 учебно-методических пособия - 18 п.л. («Рождественские рассказы» Диккенса. Кострома, 2000; «Герои раннего Диккенса: к проблеме репрезентативности я-писателя». Кострома, 2002), 25 статей в научных сборниках и периодических изданиях - 12,3 п.л. (из них рекомендуемых ВАК - 6 работ общим объемом 19,4 п.л.).

Содержание работы включено в учебные курсы по истории английской литературы, специальные курсы по проблемам русско-английских связей для студентов, магистрантов и аспирантов по специальностям филологического, исторического, культурологического образования.

Структура диссертации. Исследование посвящено четырем взаимосвязанным эпизодам: 1) роман Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» в его воздействии на творчество молодого Толстого; 2) воздействие популярных в России «Рождественских повестей» Диккенса на нравственно-литературные искания Толстого, художника и мыслителя; 3) проявление христианских идей Диккенса и Толстого при решении ими литературной проблемы Дома и Семьи; 4) добро и зло в нравственно-художественных исканиях Толстого и Диккенса. В соответствии с этим, диссертация состоит из Введения, четырех глав и Заключения. Библиография работы насчитывает 300 единиц источников на русском и английском языках.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лев Толстой и Чарльз Диккенс: духовные интенции художественных открытий"

Заключение

Основные направления воздействия творчества Чарльза Диккенса на Толстого отмечены еще в давних обобщающих работах. «В период 80-90-х годов в атмосфере литературной жизни "конца века", - отмечает Н.П. Михальская, - принципиальное значение имели суждения Л.Н. Толстого о Диккенсе, тот особый интерес, который был проявлен с его стороны к английскому писателю в эти годы. Решительно выступая против декадентского искусства, Л.Н. Толстой неизменно называет Диккенса среди крупнейших реалистов мировой литературы. Он рекомендует издать произведения Диккенса для народа в "Посреднике". В 1885 году Толстой предлагает перевести для народных изданий "Холодный дом" и "Крошку Доррит". Он хочет сам переложить для детей роман "Оливер Твист". В феврале 1886 года Толстой сообщает В.Г. Черткову о своем желании видеть изданной в "Посреднике" "Повесть о двух городах" и о решении обработать для народного чтения роман "Наш общий друг". Произведения Диккенса Толстой противопоставляет декадентской литературе. В трактате "Что такое искусство?" (1897) он писал: ".истинное искусство знает истинный идеал нашего времени и стремится к нему. С одной стороны, лучшие произведения искусства нашего времени передают чувства, влекущие к единению и братству людей (таковы произведения Диккенса, Гюго, Достоевского; в живописи - Милле, Бастиен Лепажа, Жюль Бретона, Лермита и других); с другой стороны, они стремятся к передаче тех чувств, которые свойственны не одним людям высших сословий, но таких, которые могли бы соединить всех людей без исключения" (XXX, 177). Толстой связывает понимание прекрасного с правдивым, реалистическим воспроизведением явлений жизни; для него важным условием прекрасного является простота; истинно народным произведением искусства он считает то, в котором есть связь с современностью и гражданское содержание соединяется с красотой выражения, формы. Произведения Диккенса отвечают эстетическому

100 идеалу великого русского писателя» .

Чарльз Диккенс был одним из любимейших писателей Толстого. Интересуясь Диккенсом и высоко ценя его, Толстой читал и перечитывал произведения великого английского писателя, воспринимая его как живого, духовно близкого человека. Предвкушая удовольствие от чтения Диккенса, Толстой говорил своим домашним в 1905 году: «Там он (Диккенс - A.C.) сидит в моей комнате, дожидается меня. Как хорошо!. Он любит слабых и бедных и везде презирает богатых»101.

Прослеживая эволюцию восприятия Толстым произведший Диккенса, мы опирались прежде всего на документальный материал: дневники, записные книжки, письма Толстого и его современников, воспоминания друзей и близких, пометы Толстого на диккенсовских романах. Эти данные позволяют нам, разумеется, с известной условностью и оговорками, выделить три периода. Первый (1851-1857): от первого документального упоминания Диккенса до первой поездки Толстого за границу. В эти года его этико-художественная программа еще только складывалась, и, хотя в ней уже можно отчетливо проследить тенденции, которые впоследствии сложатся в единое учение, они еще пока не сформировались. Романы Диккенса, впервые попавшие в поле зрения Толстого, сразу же заинтересовали его своей нравственной и литературной сторонами.

100Мшалъская Н. Диккенс в России IIДиккенс Ч. Собр. соч. T.X. M., 1987. С.723.

101 Литературное наследство T.90. У Толстого. 1904-1910. Яснополянские записки Д.П. Маковицкого.

Кн.1. С.163 (запись от 4 февраля 1905 г.).

Следующий этап начался в 1857 г., во время первой поездки Толстого за границу» Знакомство с Европой, в частности с англичанами, уже во время посещения Швейцарии, а особенно четыре года спустя в Лондоне привело Толстого к критической оценке европейской цивилизации. В Диккенсе он находил союзника своим убеждениям. Одновременно работая в эти годы и позже над семейным романом, Толстой также обращался к диккенсовской традиции.

Третий этап в истории толстовского восприятия Диккенса начинается после идейного перелома конца 1870-х гг. Согласно своему религиозно-этическому учению, Толстой видел в английском романисте одного из достойнейших представителей «истинно христианского искусства».

Отношение к романам Диккенса у Толстого с самого начала резко отличалось от критического отношения «шестидесятников». Так, Н.Г.Чернышевский в 1855 г. заявлял, что «романы Диккенса почти

102 т-1 постоянно приторно-сантиментальны и очень часто растянуты.» . Его антагонист А.В.Дружинин замечал в 1854 г., что в «Холодном доме» Диккенса «все дураки занимают большую часть книги и выходят беспрестанно на сцену с утомительнейшими подробностями их мелочной и холодной натуры»103. Толстой, между тем, в этот же период неизменно восхищается как раз мастерством Диккенса-романиста.

2 июля 1856 г. он замечал в письме к H.A. Некрасову, редактору «Современника», о том, что не принимает критической злости Н.Г. Чернышевского: «У нас не только в критике, но в литературе, даже просто в обществе, утвердилось мнение, что быть возмущенным, желчным, злым очень мило. А я нахожу, что это очень скверно <.> потому что человек желчный, злой, не в нормальном положении. Человек любящий - напротив, и только в нормальном положении можно сделать

102 Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч. T.5. С.65.

103 Дружинин A.B. Собр. соч. Т.VI. С.112. добро и правильно видеть вещи». Полемизируя с «клоповоняющим господином» Чернышевским, Толстой видит союзника в Диккенсе, каким он его воспринимал в тот период - с христианской любовью к своим героям и к читателю. В том же письме он просит Некрасова прислать ему «Крошку Доррит». В романах английского писателя Толстой ищет ответ на собственные мучительные вопросы о сущности добра и зла и о цели человеческой жизни: «Нужно взять себя таким, каким есть, и исправимые недостатки стариться исправить, хорошая же натура поведет меня к добру без книжки, которая столько времени была моим кошмаром» (LX, 76)104.

В дневниках, записных книжках, письмах Толстого 1850-х гг. неоднократно упоминались романы Диккенса «Холодный дом», «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Оливер Твист», «Повесть о двух городах», «Крошка Доррит» и т.п. 11-12 июля 1854 г. он читает «Холодный дом» (XLVII, 11-12). В письме к В.В. Арсеньевой от 19 ноября 1856 г. он настоятельно рекомендует ей наряду с «Ярмаркой тщеславия» Теккерея роман Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никольби» (LX, 120), а в письме от 7 декабря спросил ее: «Что это вы молчите про Диккенса и Теккерея, неужели они вам скучны, а какую дичь вы читали?» (LX, 140). «Первое условие популярности автора, то есть средство заставить себя любить, - пишет Толстой в 1856 г., - есть любовь, с которой он обращается со всеми своими лицами. От этого Диккенсовские лица общие друзья всего мира, они служат связью между человеком Америки и Петербурга; а Теккерей и Гоголь верны, злы, художественны, но не любезны» (LX, 122).

С.А. Толстая записала в дневнике за 23 октября 1878 г. о своем муже: «.Нынче говорит, что столько читая материалов исторических, что

104 Переписка H.A. Некрасова: в 2 т. M., 1987. T.2. С.41 пресыщен ими и отдыхает на чтении "Мартин Чезльвит" Диккенса. А я знаю, что когда чтение переходит у Левочки в область английских романов - тогда близко к писателю». Две недели спустя С.А. Толстая снова пишет в дневнике (6 ноября 1878): «Левочка <. .>скучает, что не может писать; вечером читал Диккенса «Domby and Son» и вдруг мне говорит: «Ах, какая мысль мне блеснула?» Я спросила что, а он не хотел сказать, потом говорит: «Я занят старухой, какой у нее вид, какая фигура, о чем она думает, а надо, главное, ей вложить чувство. Чувство, что старик ее Герасимович сидит безвинно в остроге, с половиной головы обритой, и это чувство ее не оставляет ни на

105 минуту» .

Показательно, что в своих оценках творчества Диккенса Толстой использовал прежде всего нравственные критерии. Английский литератор У.Т. Стэд в своей статье «Правда о России» (1888) привел беседу с Толстым. В ней, в частности, приводилась оценка: «Из наших писателей он выше всех ставит Диккенса, считая его наиболее христианским писателем (курсив мой. - Е.М.). Три лучших английских романиста - сказал он, - это (по нисходящей): Диккенс, Теккерей и Троллоп, а после Троллопа кто у вас есть еще?»106.И ниже: «.ваши авторы, как правило, кладут в основу своих произведений случай; они слишком озабочены поисками увлекательного сюжета и отдают дань случайным запросам своего времени, а не тем великом проблемам, которые являются общим достоянием человечества. Наша литература, возможно, не так увлекательна, но она стоит на более прочной основе. Лучший, непревзойденный ваш романист - Диккенс. Но общий упрек английской литературе может быть отнесен и к нему»107.

105 Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1955. Т.1. С. 120, 121.

106 Литературное наследство. Т.75. Толстой и зарубежный мир. Кн.2. С.108.

107 Там же. С. 114.

Американская переводчица произведений Толстого Изабелла Флоренс Хэпгуд в статье о русском писателе, описывая свою поездку в Ясную Поляну, сообщала некоторые любопытные подробности о восприятии Толстым английской литературы: «Он, по-видимому, очень хорошо знаком с английской литературой и отдает предпочтение Диккенсу перед Теккереем <. .> Три элемента необходимы для образования великого писателя: - он должен, во-первых, иметь многое, что сказать, искренностью. У Диккенса были все эти три качества; Теккерей не имел сказать многого и не отличался искренностью, но очень искусно выражался. Толстой высоко ценил словесное мастерство Диккенса, мягкость и человеколюбие которого были ему больше по душе». В беседе с переводчицей Толстой утверждал, что нужны три условия, чтобы быть хорошим писателем, «надо чтобы ему было о чем говорить, чтобы рассказывал своеобразно и был правдив! Диккенс соединяет в высшей степени все три условия»108.

Каждому большому художнику присуще особенное содержание. Процесс становления метода Толстого происходил под влиянием его предшественников и современников. Диккенс в этом процессе сыграл определяющую роль. В его романах Толстого привлекала прежде всего нравственная сторона: христианская любовь к людям, сострадание к обездоленным и беззащитным, отверженным и т.д. Считая, что сущность искусства состоит в передаче добрых, а не злых чувств, Толстой отрицал присутствие социального протеста и обличения в диккенсовских романах и в этом полемизировал с демократической критикой, В диккенсовском смехе главным для Толстого была не сатира, а мягкий, добрый юмор. Ценностью романов Диккенса Толстой считал обращенность к человеку,

108 Hapgood I.F. Count Tolstoy at Ноше. The Atlantic Monthly. 1891. V.68, P. 576-620; Исторический вестник. 1892. №1. С. 276-283. любовь к своему герою и к своему читателю. Это соответствовало христианским убеждениям самого Толстого.

Обращенность диккенсовских романов к человеку интересовала Толстого и в плане литературного метода. Попытка проникнусь в глубину человеческой души, «исповедальная проза» была важна для Толстого. Он видел в Диккенсе продолжателя традиции Стерна, Руссо и Тепфера, которых считал своими предшественниками и учителями. Продолжая эту традицию в своей трилогии. Толстой по-иному преломлял ее, создавая не «историю жизни», а «историю души». Диккенсовские мотивы у него трансформированы и подчинены задаче показать становление характера. Сконцентрировав все внимание на изменении внутреннего состояния героя, Толстой использовал эти мотивы для раскрытия «диалектики души».

Толстой, сам во многом ориентировавшийся на традиции английского просветительского романа, видел в Диккенсе продолжателя этой традиции. Главный стержень его романа - человек. Реалистически описать картину жизни, утверждая принципы своей философии, Диккенс без компромисса не мог, что и определило своеобразие и сложность его художественного метода. Персонажи его первых романов резко делятся на положительных и отрицательных («добрых» и «злых»). Прием постоянного сталкивания контрастных характеров, составляющих одну из особенностей его романов, вырастал из идейного замысла. И поскольку действительность представлялась молодому романисту ареной борьбы добра и зла. люди воспринимались им как «добрые» и «злые», в зависимости от того, в какой мере они были человечны и как понимали свои общественные задачи.

Герои Толстого тоже, конечно, делятся на «положительных» и «отрицательных». Толстой даже стремится к тому, чтобы читатель сам мог объективно определить, кто «герой», кто «злодей» его повествования. В то же время Толстой полагает, что нельзя схематично делить людей на «ангелов» и «демонов», или «героев» и «злодеев»: люди ведут себя по-разному в разных общественных и конкретных индивидуальных ситуациях. Толстой был одним из наиболее нетерпимых ко злу художников. И при этом он, менее, чем кто-либо другой был склонен к нравственной индифферентности, к моральному безразличию.

Подход к изображению человека у Диккенса во многом аналогичен поискам Толстого, и именно у Толстого он становится вполне новой точкой зрения на человека. Воздействие Диккенса на творчество и мировоззрение Толстого можно отнести к этапу его «общего человеческого формирования». Если верить Олдосу Хаксли, Д.Г. Лоуренс однажды назвал Бальзака «гигантским карликом». В какой-то мере то же можно сказать и о Диккенсе. Целые миры существуют, о которых он либо не знает, либо не желает упоминать.

Почему способность понимания Толстого кажется куда большей, чем у Диккенса? Почему кажется, что он может куда больше, чем Диккенс, поведать нам о нас самих? Дело тут не в степени одаренности или интеллекта. Дело в том, что Толстой пишет о людях, которые растут, развиваются, его герои обретают свои души в борьбе, в то время как персонажи Диккенса кажутся раз и навсегда отшлифованными и совершенными. С диккенсовским героем невозможно вести воображаемый диалог, как, скажем, с Пьером Безуховым. Этот эффект создается вовсе не из-за большей серьезности Толстого. Все дело в том, что у героев Диккенса нет духовной жизни. Они говорят именно то, что им следует говорить, их нельзя представить беседующими о чем-то ином. Они никогда не учатся, ни о чем не размышляют.

В 1939 году Дж. Оруэлл в эссе «Чарльз Диккенс» сопоставлял толстовский и диккенсовский художественные методы и говорил о различии героев109. Характеры диккенсовских персонажей, по его мнению, более живые, но изначально заданные, в то время как толстовские герои постоянно меняются, в их душах происходит борьба, они анализируют, размышляют. Значит ли это, что романы Толстого «лучше», чем Диккенса? Абсурдно делать такие сравнения в терминах «лучше» и «хуже». Всемирная притягательность Толстого во времени будет расти и шириться - Диккенс же за пределами англоязычной культуры едва доступен; С другой стороны, Диккенс способен доходить до простых людей, а Толстой не всегда. Герои Толстого могут раздвигать границы, диккенсовских можно изобразить на сигаретной пачке. Только ни для кого нет обязательности выбора между ними.

Кто такой Чарльз Диккенс: сторонник доброго старого времени, певец патриархальной Англии (Г.К. Честертон), проповедник христианской морали смирения и долготерпения (Е. Мазинг), типичный буржуа-викторианец, апологет буржуазной Англии, сатира которого была направлена лишь на то, что тормозило развитие капиталистических отношений (X. Хауз, Дж. Гиссинг)?

А Лев Толстой? В чем состояла его вера? Вера человека, гениальная одаренность которого счастливо сочеталась с упорством и трудолюбием, мировая известность и слава которого начались еще при жизни писателя, который был «один из самых сложных и духовно бесстрашных людей»110. Собственную веру он ярче всего определил в «Ответе Синоду»: «Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как Духа, как Любовь, как Начало всего. Верю в то, что Он во мне и я в нем. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего

109 Orwell G. Charles Dickens.// Orwell G. The Collected Essays, Journalism and Letters. V. I. London, 1970. P. 454-504.

110 Литературное наследство T.90. Кн.1. C.6 выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. Верю в то, что истинное благо человека - в исполнении воли Бога, воля же Его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека только в увеличении в себе любви; что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства Божия, то есть такого стоя жизни, при котором царствующие теперь, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою» (XXIII, 354).

Возлюби ближнего своего как самого себя», - говорит Библия. Этими словами Иисус ответил на все конкретные жизненные отношения. Любовь в христианстве неотделима от милосердия. Они имеют свою цель в себе самих. Любовь обесценивается и унижается, когда преследует какие-либо цели, помимо служения ближнему. Ее постоянная функция - служить, она живет только в таком деятельном проявлении. Но любовь делается возможной только благодаря смирению. Эти три христианские ценности - любовь, милосердие и смирение - слиты в христианстве в одно целое и составляют его аксиологическую основу.

Эти понятия проходят через все творчество Диккенса, его гуманизм поистине христианский, и пафос добра и зла пронизывает его произведения. К концу 30-х годов Диккенс уже вполне сложился как художник. Особенности его творческого метода выявились совершенно отчетливо, и, хотя в последующие годы в процессе идейной эволюции писателя метод и претерпевал значительные изменения, основы его сохранялись.

В 1868 г. Диккенс писал младшему сыну: «Запомни, что дома тебя никогда не изнуряли соблюдением религиозных обрядов или простых формальностей. Я всегда стремился не утруждать моих детей подобными вещами, пока они, достаточно повзрослев, не сформируют по отношению к ним своего собственного мнения. Поэтому ты лучше поймешь, что сейчас я самым серьезным образом внушаю тебе истину и красоту христианской религии, какой она вышла от самого Христа, и невозможность далеко зайти в заблуждении, если ты скромно, но сердечно станешь уважать се. Никогда не оставляй полезной привычки творить свои собственные, частные молитвы, ночью и утром. Сам я с ней никогда не расстаюсь и знаю, как это успокаивает»111.

Диккенс был либеральным христианином и искренне верил в гуманистические идеи христианства. Свою задачу он видел в том, чтобы разъединить религию и официальную церковь, возродить истинную религию в жизни простых людей. Писатель был глубоко убежден, что христианские принципы должны проявляться через добрые дела, милосердие, а не через навязывание застывших христианских догм. С помощью творчества мастер пытался не только выразить свои взгляды на христианство, но и донести свою веру в то, что христианство поможет реабилитировать общество. Собственные произведения он использовал как дидактическую платформу, которая продвинет в жизнь необходимые моральные решения социальных проблем. Писатель считал, что церковь потеряла массы, но с помощью литературы можно вернуть их, показывая дорогу туда, где существует мораль и истина.

111 Диккенс Ч. Собр. соч. Т.ЗО. С.363.

Пафос христианского учения о добре и зле, воплощение принципов христианской морали привлекали Толстого в творчестве и мировоззрении Диккенса. «Толстой сочувственно относился к тем широко-гуманитарным планам, какие нес в жизнь Диккенс», -замечал Н. Апостолов112. Не критика действительности, не социальная сатира, а общечеловеческий христианский гуманизм Диккенса, его теплота и любовь к людям были важны для Толстого. Эта общая установка Толстого в оценке нравственных идеалов Диккенса определила и конкретные соответствия художественных принципов русского и английского писателей.

Так, американский исследователь Дж. Романо сделал интересные наблюдения о сходстве художественных приемов русского и английского писателей в сатирическом изображении гостиной Венирингов в «Нашем

113 общем друге» и салона Анны Павловны Шерер в «Войне и мире» . В обоих случаях автор изображает замкнутую систему мира высшего света, полного лицемерия, самодовольства и фальши. «Нарушителями спокойствия» этого мира выступают Чарли Хэксем и Пьер Безухов. Оба они - люди из другого мира, отличающегося от мира гостиных своей естественностью. При появлении Пьера в салоне Анны Павловны на ее лице «изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя действительно Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной» (IX, 11). Дж. Романо отмечал, что слова князя Василия о Пьере: «Образуйте мне этого медведя» - относятся не только к неуклюжести Пьера и его неловкости в высшем свете. Медведь - зверь, и он может стать опасным,

112 Апостолов H.H. Толстой и Диккенс // Толстой и о Толстом. Новые материалы. Сб.1. М., 1924. С. 120.

113 Romano J. Dickens and Reality. New York, Colombia uni v. Pre ss, 1978. P.36. если природа и естественность вступят в столкновение с фальшью и ложью общества114. Довод американского исследователя имеет основания. На протяжении романа эта ситуация возникает по крайней мере дважды: Пьер чувствует «увлечение и прелесть бешенства» сначала во время столкновения с Элен после дуэли с Долоховым, а затем во время разговора с Анатолем после истории с Наташей.

Точно так же в диккенсовском романе естественность Чарли и его мира противопоставлена лжи и фальши гостиной Венирингов: «Мальчик представлял собой смесь еще не выветрившейся дикости с еще не укоренившейся цивилизацией». «Дикость» Чарли сходна с «медвежьим» обликом Пьера - это природа, противопоставленная фальшивой «цивилизации» высшего света. Через этот образ проводится антитеза правды и лжи. Дж. Романо обращает внимание на еще один образ - зеркало, в котором отражается гостиная и вся сидящая за столом публика, каждому из которой Диккенс дает уничтожающую характеристику. Плоская поверхность зеркала символизирует поверхностность этой публики, отсутствие глубины их чувств и мыслей, так же как и лак, покрывающий всю новенькую мебель в квартире Венирингов.115 К замечанию исследователя можно добавить, что этот образ сходен с описанием «светлого выражения плоского лица» князя Василия Курагина.

Столкновение мира естественности и мира «цивилизации» у Толстого - мотив во многом диккенсовский и продолжающий линию «Люцерна». Фальшь высшего света, по замыслу Толстого, в определенной степени отражает фальшь европейской цивилизации. Не случайно салон Анны Павловны «европеизирован». Главное зло этого мира - его враждебность человеческой природе, его

114 Там же. Р.18.

115Там же. Р. 30. противоестественность. Попадающий в него естественный человек, с одной стороны, выглядит в ней чужеродным элементом, «возмутителем спокойствия», а с другой - сам не в состоянии постичь этот мир, понять правила его игры. Изображение мира цивилизованной неестественности и фальши глазами «естественного» человека - это прием, позволяющий художнику исследовать структуру, оставаясь за ее пределами. Фальшь цивилизации, ее «дурная условность» (выражение М.М. Бахтина) может быть постигнута только путем введения в этот мир героя, ему не принадлежащего. Это, как писал В.Б. Шкловский, «дало установку на недоверие к жизни и потребность ее пересказать, остранить. Основным приемом здесь оказалась примерка вещи на человеке, не связанном с ней, передача игры через человека вне игры»116.

Момент естественного «непонимания», «неузнавания», необходимый автору для обнаружения неестественности и ложности мира, был предметом изучения в литературоведении и получил название «остранение» (термин В. Шкловского). О нем, в частности, писал М. Бахтин: «Прозаик или изображает мир словами не понимающего условности этого мира рассказчика, не знающего его поэтических, и ученых, и иных высоких и важных имен, или вводит непонимающего героя, или, наконец, прямой авторский стиль инвольвирует нарочитое непонимание (полемическое) обычного осмысления мира (например, у Толстого)»117.

Прием «непонимания» служил автору для разоблачения ложности мира, в который попадает «глупец». «Глупость (непонимание) в романе

116 Шкловский В. Материал и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». М ., 1928. С. 109.

117 Бахтин М. Слово в романе.// Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М ., 1975. С. 213-214. всегда полемична, - продолжает Бахтин, - она диалогически соотнесена с умом (с ложным высоким умом), полемизирует с ним и разоблачает его». «Глупость», противопоставленная «уму», - это естественность, противопоставленная фальши, чистота, противопоставленная грязи Именно поэтому носителями такого непонимания часто оказываются дети. Особенно характерно это для романов Диккенса. В «Дэвиде Копперфилде» «непонимающим» персонажем чаще всего выступает главный герой. В детские годы он систематически попадает в ситуации, обнаруживающие его «непонимание», а фактически - естественное детское неприятие мира обмана, лжи и жестокости. Так происходит во время его первой поездки с Мэрдстоном верхом в Лоустоф, когда мальчик, будучи невольным свидетелем, весьма циничного разговора Мэрдстона с друзьями о своих матримониальных планах в отношении матери Дэви, в точности запоминает всю беседу, не понимая значения ни единой реплики. Так происходит, когда он, впервые попав в школу мистера Крикла, пугается, увидев страшный плакат: «Осторожно! Кусается!», - и думает, что речь идет о собаке, но не подозревает, что плакат предназначен для водружения на него самого и публичного глумления над ним.

Резко выражен мотив подобного «непонимания» в романе «Домби и сын», где «непонимающий» герой - маленький Поль Домби. На протяжении всей своей недолгой жизни он не может понять логику мира чистогана. Наиболее ярко это проявляется в сцене его разговора с отцом, когда он пытается понять, «что такое деньги», почему «деньги могут сделать все» и почему они при этом не смогли спасти жизнь его матери. Весь диалог отец и сын ведут как бы на разных языках, ибо у каждого -своя система отсчета: то, что одному кажется само собой разумеющимся и не требующим пояснений, другому непостижимо, и наоборот. Поль

Домби изначально вне структуры этого мира, он «остранен» от него и не в состоянии его постичь, ибо мир противоестествен, и в нем мальчик -чужеродный элемент. Можно назвать и других «непонимающих» героев Диккенса: Оливер Твист, Эстер Саммерсон и т.п. Герой слишком чист сам, чтобы видеть грязь окружающего мира. Автор разоблачает этот мир с помощью приема «остранения».

Этим же методом, как давно замечено, широко пользовался и Толстой. Это и эпизод непонимания Наташей Ростовой оперы, мотивированного тем, что она попала в Москву из деревни. Как отмечал Шкловский, в этом эпизоде «прием осуществлен следующим образом: вещи не узнаются и описываются методами других рядов». Еще один пример «непонимания» - Бородинское сражение, увиденное глазами Пьера, штатского человека, которому чужда логика войны. Бахтин называет еще несколько примеров: Левин на дворянских выборах, на заседании городской думы, Нехлюдов в суде и т.п. С помощью воспринятого от Диккенса приема Толстой разоблачает «дурную условность» мира, его противоестественность. Толстовское «остранение» героя продолжало традицию европейского романа, в русле которой шло творчество Диккенса. Русский писатель преломлял эту традицию в контексте своего понимания цивилизации как «варварства», разоблачая «цивилизацию».

Современный исследователь так определил существо классических схем, в которых определялась творческая позиция Толстого: «Исследования и интерпретации наиболее общего характера производятся часто за счет встраивания Толстого во внеположные его творчеству и идеям концепции»118. Среди этих «внеположных» идеям писателя - и концепция Д.С. Мережковского о

118 Плюханова М.Б. Творчество Толстого: Лекция в духе Ю.М. Лотмана // Лев Толстой: Pro et contra. СПб., 2000. С.823.

Толстом как «провидце плоти» (в отличие от Достоевского -«апостола духа»), и концепция В.И. Ленина о Толстом как выразителе идеологии патриархального крестьянства, и концепция формалистов, представивших Толстого литератором-профессионалом, достигающим успеха через обновление литературного приема, и т.д. Подобного рода интерпретации не объясняют, однако, самого основного в творческом пути великого писателя.

История мировой литературы представляет, подчас, некоторые парадоксальные явления, когда большой писатель к концу своего творческого пути превращается в проповедника - часто в ущерб собственно художественному творчеству. В истории русской литературы это явление проявляется особенно явственно: Гоголь, Достоевский, Лев Толстой, Михаил Зощенко, Александр Солженицын, Валентин Распутин. В мировой литературе в подобном ряду оказывается и Диккенс - не случайно же в некоторых работах о нем появляются указания на «неплодотворность» его творческих исканий в 1860-е годы119.

В данном случае, как кажется, проявляется некоторая общая закономерность. Дело в том, что всякий большой художник неизбежно синтетичен в своей эволюции. Цель его - искание истины, Бога, которое осуществляется через познание человека и его мира. А его творчество достигает такой фазы в истории мысли, когда истина творчества может обнаруживаться через художественное, литературное откровение - и никак иначе. Нравственное учение большого художника невозможно осмыслить, исследуя лишь философски-мировоззренческий уровень его развития - необходимо проследить целостную картину его общей творческой эволюции.

119 Сильман Т.И. Диккенс: Очерки творчества. М., 1958. С.360; Катарский И.М. Диккенс: Критико-биографический очерк. М., 1960. С.245.

Список научной литературыМураткина, Екатерина Леонидовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Юбилейное издание. M.-JL, 19281958: В 90 т. Указатель к Полному собранию сочинений Л.Н. Толстого. М., 1964.

2. Толстой JI.H. Полное собрание сочинений: В 100 т. М.: Наука, 2000.

3. Диккенс Ч. Собрание сочинений в 30-ти тт. М., 1957 1963. Тт.1-30.

4. Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика. М., 1995.

5. Аксаков С. Т. Собр. соч. в 3-х тт. М., 1986.

6. Анненков 77.В. Воспоминания и критические очерки. СПб., 1879.

7. Булгаков В.Ф. О Толстом: Воспоминания и рассказы. Тула, 1964.

8. Булгаков В.Б. Л.Н. Толстой в последний год его жизни: Дневник секретаря Л.Н. Толстого. М., 1957.

9. Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М., 1959.

10. Григорьев An. Соч. в 2-х тт. М., 1990. Т.2.

11. Гусев Н. Н. Два года с Л.Н. Толстым. М., 1973.

12. Дружинин A.B. Письма иногороднего подписчика // Дружинин A.B. Собр. соч. СПб., 1865. Т.VI.

13. Дружинин A.B. Повести. Дневник. М., 1986.

14. Духовная трагедия Льва Толстого / Сост. А.Н. Стрижев. М., 1995.

15. Елпатъевский С.Я. Литературные воспоминания. М., 1916.

16. Записки Петербургских Религиозно-философских Собраний (19021903). СПб, 1906.

17. Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной поляне: Воспоминания / Вступ. ст. С. М. Брейтбурга. 3-е изд. Тула, 1960. То же: М., 1986.

18. Литературное наследство. Т.37-38. Лев Толстой. В 2-х кн. М., 1939.

19. Литературное наследство. Т. 69. Кн. 1-2. Лев Толстой. М. 1961.

20. Литературное наследство. Т.75. Кн.1 2. Толстой и зарубежный мир. М., 1965.

21. Литературное наследство. Т.90. У Толстого. 1904-1910. Яснополянские записки Д.П. Маковицкого. Кн. 1-4. М., 1979-1981.

22. Марков Евг. Теория и практика яснополянской школы // Русский вестник. 1862. №5.

23. Морозов B.C. Воспоминания о Толстом ученика яснополянской школы. М., 1917.

24. Милюков А.П. Литературные встречи и знакомства. СПб., 1890.

25. О религии Льва Толстого. М.: Путь, 1912.

26. Писатели Англии о литературе XIX-XX вв. Сб. статей. М., 1981.27