автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.04
диссертация на тему: Лингвистические и социокультурные факторы лудического речевого поведения

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингвистические и социокультурные факторы лудического речевого поведения"

На правах рукописи

УДК811.111

0031670Э2

КАРГАПОЛОВА Ирина Александровна

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФАКТОРЫ ЛУДИЧЕСКОГО РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ

10.02.04 - германские языки

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 6 АПР 2008

Санкт-Петербург 2008

Работа выполнена на кафедре английской филологии государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования "Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена"

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Михаил Васильевич Никитин

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Тамара Анатольевна Казакова

доктор филологических наук, профессор Руберт Ирина Борисовна

доктор филологических наук, профессор Филимонова Ольга Евгеньевна

Ведущая организация: Тамбовский государственный университет

имени Г.Р. Державина

Защита состоится 2008 г. 1^^на~заседании Диссерта-

ционного Совета Д 212.199.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук в Российском государственном педагогическом университете имени А.И. Герцена по адресу. 191186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д 48, корп. 14, ауд. 314.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена

Автореферат разослан^^" _ 2008

года

Ученый секретарь диссертационного совета

А Г. Гурочкина

Общая характеристика работы

В реферируемом исследовании представлен опыт теоретического синтеза идей об универсальном и идиоэтническом аспектах "художественной" речевой деятельности, а также результаты применения общих принципов ее исследования, отличных от тех, что были сформулированы в рамках поэтических и юморологических теорий Идея построения теории, пригодной для исследования всей гетерогенной "области приложения" лудической функции, наиболее интенсивно разрабатывалась в первой половине XX века и остается актуальной по сей день, несмотря на то, что в целом опыт создания таких теорий оценивается скорее отрицательно, чем положительно Потребность в интегративных концепциях "лудического", обладающих надежным понятийным аппаратом и высоким уровнем обобщения, возросла в связи с появлением множества эмпирических исследований языковой игры, распространенной в повседневной разговорной речи Смена исследовательских приоритетов, обусловленная перемещением интереса от кода к его "пользователю", от высокохудожественных текстов к "низким" жанрам, от искушенного риторического сознания к сознанию фольклоризованному, от индивидуального словотворчества к "автоматизированной экспрессии", сопровождается пересмотром традиционных подходов к художественной речевой деятельности Высказываются суждения о недостаточности ее описания в технико-поэтических и эстетических категориях и о возможности применения к ней методов и процедур внешней лингвистики (Ж Дюбуа и др, К. Ажеж, Ж Жаккар, D Boxer, N Coupland, A Javorski). Аргументы, приводимые в пользу "внешнелингвистического" анализа языковой игры, оценка его возможностей и перспектив составляют главный теоретический посыл диссертационного исследования

Актуальность работы определяется состоянием современной лингвистической лудологии, в которой исследования частного и прикладного характера преобладают над феноменологическими Потребность в общих принципах описания языковой игры возросла с выходом большинства исследований за рамки художественной литературы, в широкую систему речи В связи с этим увеличился спрос на информацию об антропологических и речепове-денческих универсалиях, типах речевых культур и коллективных метаязыко-вых установках, о взаимодействии теоретической и "народной" лингвистики, о соотношении конъюнктурно-целевых и ритуальных актов речи

Объектом исследования являются малые фольклорные и псевдофольклорные формы, маргинальные по своему лингвистическому статусу, рассчитанные на устное "исполнение" и используемые англоязычными говорящими в качестве "ограниченных речевых клише" (JIA Капанадзе) По своим функционально-стилистическим и социальным характеристикам это формы, относящиеся к нейтрально- и фамильярно-разговорной речевым культурам

Предмет исследования составляют эпистемологический, коммуникативно-прагматический и культурно-поведенческий аспекты речевой деятельности рекреационно-игрового характера

Теоретическая база исследования сформирована на основе авторитетных концепций поэтического языка (Р Якобсон, И Левый, М Мейлах, О Дубравка, Я Мукаржовский, Ж Жаккар, В Шкловский, О А Хаюен-Леве, М Эсслин, С Стюарт) и теории коммуникативной компетенции (У Лабов, Д Хаймс, Дж Гамперц), фольклористических исследованиий (А Дандис, Р Абрахаме, Д Бен-Амос, Дж Брунванд, БН Путилов, ЛМ Ивлева, В Я Пропп, С Б Адоньева, А Г Козинцев), а также работ по культурологии (В Тэрнер, Б Саттон-Смит, Д С Лихачев, М М Бахтин, X Шварцман, Т Кох-ман) и драматургической социологии (Э Гофман)

Цель работы заключается в создании исследовательской программы, претендующей на статус теории лудической компетенции, способной обобщить выводы, полученные в рамках существующих лудологических концепций, и пригодной для изучения трех планов языковой игры - игры как психологической готовности и способности к небуквальной интерпретации действительности (play), игры как структурированного и конвенционального речевого события (game) и игры-представления (performance)

Для достижения цели ставятся следующие задачи:

1) В соответствии с принципом дополнительности рассмотреть объект в разных системах описания, т е в рамках общепризнанных теорий -теорий поэтического языка, речевых актов, теории коммуникативной компетенции

2) Расширить категориальный аппарат лингвистической лудологии путем перевода в нее понятий из других концептуально-терминологических систем (а именно драматургической социологии, фольклористики, культурной антропологии) Выделить ключевые понятия, позволяющие делать теоретические обобщения высокого уровня

3) Пересмотреть характеристические определения языковой игры с учетом фактора "дотеоретической интуиции", т е вернуть понятию его первоначальные смыслы - антропологический и театроведческий, указывающие на 3 грани объекта, условно называемые "play", "game", "performance"

4) Выбрать и обосновать наиболее адекватную модель лудического речевого поведения, способную "играть роль действительности", и, в частности, представлять аналог языковой игры в широкой системе речи

5) Расширить типологическую базу лудологических исследований, т е предложить классификации словесных игр, альтернативные существующим (онтологическим и поэтико-техническим)

6) Рассмотреть языковую игру в терминах лиминальности, как тип ли-минального дискурса

Перечисленные задачи общего характера далее разбиваются на ряд конкретных задач, которые включают

- анализ предшествующего опыта построения лудологических и смежных с ними теорий, поиск концептуальных параллелей, сходных идей и выводов,

- уточнение и обоснование онтологического статуса объекта,

- лексикографический и научный анализ системных и ассоциативных связей "языковой игры",

- лингвистическую интерпретацию этнотеатроведческой формулы игры "перевоплощение + действие",

- сравнение различных моделей художественной коммуникации (художественная литература, экспрессивная разговорная речь, фольклор),

- исследование ритуальных и фольклорных истоков языковой игры, а также психологических установок по отношению к ней,

- систематизацию фактов народной лингвистики,

- исследование межсубъектных отношений, выражающихся в языковой игре и посредством языковой игры,

- конкретизацию понятия "субъекта речи", называемого homo ludens

Методы исследования, используемые в работе, варьируются в зависимости от характера исходных данных (т е от типа языковой игры) Исследовательская процедура строится на сочетании гипотетико-дедуктивных и эмпирических, общих и частных методов, включая структурно-семиотический, конструктивный (метод теоретического моделирования), аналитический (мысленный эксперимент), лексикографический (анализ словарных дефиниций), метод дискурсного и коммуникативно-этнографического анализа

Материал исследования включает языковые данные 3-х видов лексикографические (полученные на основе анализа англоязычных словарей - толковых, энциклопедических, специальных, тезаурусных), факты народной лингвистики (представленные примерами из научной, хрестоматийной и рекреаци-онно-дидакгической литературы) и факты художественной речевой деятельности (фольклорные тексты, преимущественно неканонического характера)

На защиту выносятся следующие положения

1 Языковая игра (или лудическая речевая деятельность) является культурно-антропологической универсалией и потому должна рассматриваться не столько в терминах внутренней, сколько в терминах внешней лингвистики, с привлечением социологических и культурно-антропологических категорий

2 По аналогии с родовым термином "языковая игра" определяется как вид симулятивной речевой деятельности, моделирующей различные типы языкового поведения и пересимволизирующей их Взятое в качестве исходного, такое определение указывает на эпистемологический, коммуникативно-прагматический и поведенческий аспекты "языковой игры" Последняя соответственно может рассматриваться как способ метаязыковой рефлексии, как составная часть коммуникативной компетенции и как особый вид социального взаимодействия

3 Каждый из 3-х планов языковой игры требует самостоятельного рассмотрения в рамках отдельной теории или в составе общей синтетической программы, предполагающей использование комплементарных методик

4 Для описания лудической речевой деятельности, логически определяемой как разновидность игры, онтологически - как ее неотъемлемая часть, а генетически - как рефлекс ритуала (редуцированная, десемантизированная его форма), необходимо обращение к понятию дискурса и, в частности, ли-минального дискурса

5 В качестве "идеального объекта" или модели лудического речевого поведения в широкой системе речи следует избрать малые формы рекреационного фольклора, для которых характерно оптимальное соотношение основных компонентов игры ("play", "game", "performance")

6 Исследование лудической речевой деятельности как антропологической универсалии должно проводиться в рамках теории или программы, включенной во "всеобъемлющую концепцию культуры" К числу методологических требований такой теории относятся политетичность (способность оперировать открытыми понятиями и "размытыми" категориями), синтезирующий характер, радикально-прагматическая направленность, эссенциа-лизм (феноменологизм), ориентация на интеракционную модель общения

7 Обращение к дисциплинам, "имеющим отношение к существованию и функционированию языка" (фольклористика, социология, культурная антропология), позволяет расширить типологическую базу вербальных игр и таким образом выйти за пределы онтологических и технико-поэтических классификаций

8 В лудической компетенции (способности к языковой игре) отражается общая способность человека к целесообразному, конвенциональному и мотивированному поведению Это означает, что лудическая речевая деятельность подчиняется "общим принципам использования языка" и не является "трансцендентным", недоступным для анализа лингвистическим опытом

9 Лудическая компетенция, реализующаяся в широкой системе речи, включает знание и использование контекстообусловленных сигналов игры ("чужих" слов и речеповеденческих стереотипов), знание "ментефактов" (структурно значимых единиц культуры), способность к небуквальной интерпретации (пересимволизации) действительности и коммуникативно-ролевой опыт (опыт "мультиперсональности") Эти знания и способности необходимы для создания акционального и автотрансформационного планов языковой игры

10 Отрефлектированные результаты лудической речевой деятельности в широкой системе речи становятся достоянием народной лингвистики и частью конкретной языковой ситуации В этом качестве языковая игра также требует "внешних", "надсистемных" объяснений, которые исходят из обстоятельств приобретения лудической способности и обстоятельств ее использования Учет фактора дотеоретической интуиции и описание объекта в терминах социально-психологических и метаязыковых установок, речевых культур и коллективных речевых привычек необходимы для идентификации идиоэт-нического компонента языковой игры

11 Рассмотрение языковой игры в терминах лиминального дискурса позволяет раскрыть "условный" и глубинный смысл лудического речевого поведения Первый создается путем имитации и пересимволизации речевой действительности Второй обнаруживается в скрытых и неоглашаемых мотивах и функциях языковой игры

Научная новизна исследования заключается в выборе "внешнелингвис-тического" подхода к языковой игре, в развитии идей социо- и антрополингви-

стики Научный интерес представляет сама программа исследования объекта, синтезирующая данные четырех взаимодействующих дисциплин лингвистики, культурной антропологии, социологии и фольклористики В фокус исследования помещаются формы существования и функционирования языка, ранее игнорируемые лингвистикой в силу приписываемой им маргинальности Инновационным является и системный анализ коммуникативно-лингвистических сигналов игры, ее мотивов и функций Введение понятий "лиминальность" и "лиминальный дискурс" задают исследованию достаточно высокий уровень теоретического обобщения Установление корреляций между категориями лингвистики, социологии и культурной антропологии открывает перспективу для более фундаметальных исследований лудического речевого поведения

Теоретическая значимость исследования определяется вкладом в развитие дисциплин, сформировавших его методологическую базу (этнография речи, "реальная" и интеракционная социолингвистика, этнометодология, дискурсный анализ) их ключевые тезисы впервые апробируются на лудиче-ском языковом материале Теоретический интерес представляют разработки исследовательских процедур на основе трех моделей коммуникации (линеарной, инференционной, интеракционной), дополнения и комментарии к теории речевых актов и теории коммуникативной компетенции, а также опыт метатеоретического сравнения

Практическая ценность исследования состоит в возможности использования его результатов в прикладных целях - в практике социолингвистического тестирования и исследования социолингвистических переменных, в анализе языковой ситуации и разработке мер, направленных на решение языковых проблем в речевом коллективе (культура речи, билингвизм, языковая политика, межкультурная коммуникация)

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Языковой материал диссертационного исследования, а также его понятийный аппарат, теоретические положения и выводы могут быть использованы в курсах лекций по социо- и психолингвистике, сравнительной типологии и контрастивной лингвистике, общему языкознанию, лексико погни и функциональной стилистике, а также в факультативных дисциплинах лингвокультурологического характера

Апробация работы. Основные положения исследования были изложены в докладах, сделанных на межвузовских научных конференциях «Герце-новские чтения» в РГПУ им А И Герцена (1993-1996 гг), на конференциях Уральского лингвистического общества в УГПУ (Екатеринбург, 1995, 1996 гг), на конференции в ВИСИ (Санкт-Петербург, 1996), на «Царскосельских чтениях» в ЛГОУ им АС Пушкина (Санкт-Петербург, 1999-2005), а также на заседаниях кафедр английской филологии в РГПУ им А И Герцена и в ЛГОУ им А С Пушкина и аспирантских семинарах названных кафедр По теме исследования опубликована 31 печатная работа, общим объемом 39,5 печатных листов Из них монографий - 1 (объем 25,5 п л), статей - 13, общим объемом 8,47 п л , материалов конференции - 15, общим объемом 2,15 п л , учебно-методических пособий - 2, общим объемом 3,5 п л

Объем и структура работы. Основное содержание исследования изложено на 446 страницах машинописного текста (общий объем - 483 страницы) Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения Прилагаемый к работе библиографический список насчитывает 462 наименования (222 на русском и 240 на английском языках), включая лексикографические издания и источники анализируемого материала общим числом 95

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается выбор темы исследования, отмечаются ее актуальность и новизна, теоретическая и практическая значимость Определяются предмет и материал исследования, методы его описания Формулируются цель, задачи исследования и положения, выносимые на защиту Представляются сведения об объеме и структуре диссертации

В первой главе "Методологические основы построения теорий луди-ческого речевого поведения" характеризуется общее состояние лингвистической лудологии, дается критический обзор существующих определений и концепций языковой игры, предлагаются альтернативные подходы к объекту и намечаются направления его дальнейшего исследования

На фоне "резкой активизации рефлексии" (Г П Мельников) и ужесточения требований к научным теориям состояние лингвистической лудологии нельзя признать удовлетворительным - прежде всего из-за дефицита новых идей и подходов Такое заключение можно сделать на основании того, что

1 Большинство исследований языковой игры имеют инструментальный характер и не обеспечивают высокий уровень теоретического обобщения

2 Отсутствуют системные описания языковой игры, те описания в рамках какой-либо целостной теории, модели или концептуально-терминологической схемы

3 Не выработано метаязыка, пригодного для описания языковой игры в единстве ее когнитивно-психологического состояния, социокультурного опыта и поэтической практики

4 Исходные дефиниции языковой игры являются "разрешающими" и характеристическими Они существенно расходятся по объему и содержанию представляемого понятия и выявляют его сущность "в отрыве от дефиниции слова, именующего эту категорию" (Ч Филлмор) - в данном случае в отрыве от родового термина "игра" (ср вид словесного творчества, эстетический объект, функционально-стилевый параметр, результат действия в языке антиструктурных тенденций, рекреационная речевая деятельность, совокупность приемов театрализации речи, вид автоматизированной экспрессии, тип дискурса, культурно-антропологическая универсалия). Это приводит к неверному истолкованию онтологического статуса исследуемого объекта

5 При том, что "область приложения" лудической функции определяется весьма широко, преимущественной сферой ее действия признается художественная литература Чаще всего она и выбирается в качестве модели лудического речевого поведения, свойства которой автоматически переносятся на повседневную языковую игру в "широкой системе речи"

6 Понятие "языковая игра" часто рассматривает ся холистично и недифференцированно, т е , с одной стороны, в отрыве от конкретных ее форм и жанров, и, с другой - без выделения в ней трех ключевых компонентов ("play", "game", "performance") Это делает типологическую базу исследований статичной и однообразной Стилистические и онтологические классификации вербальных игр либо слишком подробны (и не направлены на поиск лудических инвариантов), либо слишком общи

7 В исследованиях лудической речи обычно игнорируется фактор "до-теоретической интуиции", определяющий поведение "среднего" носителя языка. В частности, не принимается во внимание, что термин "языковая игра" не имеет естественно-языкового эквивалента и не употребляется в повседневной речи В результате, расхождения между научными и наивными представлениями об объекте приобретают радикальный или оппозиционный характер Между тем, по замечанию известных ученых (Э Сепир, Э Саари-нен, А Ф Лосев, У Лабов) "обыватель" часто оказывается более реалистичен в оценке языковых явлений, чем лингвист-теоретик

8 Существующие лудологические концепции (не столько контрастив-ные, сколько комплементарные) почти не взаимодействуют друг с другом С методологической точки зрения, все они являются аспектирующими (по охвату исследуемого явления), монотетическими (по статусу рассматриваемых ими понятий "открытых" или "закрытых"), субстанциалистскими (по содержательной направленности исследования), радикально-семантическими (по семиотической специализации), линеарными (по модели коммуникации, взятой за основу) В целом, объяснительную силу лудологических концепций снижают общие исходные допущения, касающиеся онтологического статуса объекта, его моделирования и выбора подходящей для него системы описания Каждое из этих допущений может быть оспорено

I Термин "языковая игра" вошел в лингвистику, когда исследование поэтической функции приобрело экстенсивный характер, распространившись на повседневную речевую деятельность "разностилевых" говорящих В этой сфере исследуемый объект почти никогда не выступает в "чистом" и концентрированном виде и потому моделируется, т е замещается доступным аналогом, каковым традиционно признается художественная литература. Выбор последней "на роль действительности" (те в качестве модели лудического речевого поведения) делает невозможным объяснение таких свойств "устной" игры как непритязательность, формулистичность, стилистическая сни-женность, фольклоризм, преобладание эстетики штампа над эстетикой новизны, бытование в сфере "праздноречевого" общения Для объяснения этих свойств необходима модель, имеющая больше сходных черт с оригиналом в сущностном, функционально-ролевом и структурном планах Таковой моделью представляется фольклор как вербальная культура, не сводящаяся целиком к словесному творчеству, хотя и подчиняющаяся общим его законам. Фольклор, разговорную речь и популярные лудические приемы объединяет ряд характеристик, не свойственных художественной литературе, а именно а) устность (orahty) в широком смысле слова, предполагающая одновремен-

ное использование разных знаковых систем, б) исполнительская природа, в) функциональность, приуроченность к конкретному событию, г) установка на традицию, выражающаяся в повышенной стереотипности высказываний, д) вариативность, обусловленная изменениями каких-либо факторов обстановки, е) "тотальность", т е повсеместный, коллективный и анонимный характер, ж) особая, "неклассическая" эстетика, основанная на "народных" оценках и суждениях, з) способность к развитию эпидигматических связей, вторичных (псевдо) фольклорных явлений

Общность между фольклорными и лудическими жанрами (моделью и оригиналом) проявляется и в их прагматике, в терминах которой фольклор определяется как закрепленная традицией практика использования "чужой" устной речи (С Б Адоньева) Именно эта практика (ссылки на чужие слова или способы их использования) отличает загадку от вопроса, пословицу от констатации, анекдот от "рассказа-пластинки" и, в конечном итоге, лудиче-скую речь от речи серьезной Цитатный характер речевых произведений определяет отношение говорящих 1) к их содержанию, восприятие которого сходно с восприятием аналитических суждений, обладающих пониженной степенью эвиденциальности, 2) к форме, которая охраняется традицией и от которой требуют "правильности" или узнаваемости в случае ее трансформации, 3) к адресату, который воспринимается не как "физическое лицо", но как субъект традиции, традиции использования "чужих слов" в подходящих для этого контекстах Выбор фольклора в качестве модели лудического речевого поведения также предполагает оценку последнего не столько в терминах творчества, сколько в терминах исполнительства

II Считая языковую шру объектом изучения эстетики и поэтики, большинство исследователей описывают ее в соответствующих категориях -юморологических и поэтико-технических, видя ее глубинный смысл в создании комического эффекта или в постановке лингвистического эксперимента Существующие концепции языковой игры так или иначе вписываются в рамки этих двух направлений

Открытость понятий "языковая игра" и "юмор" нередко приводит к их взаимной подмене Чтобы отвлечься от множества даваемых им альтернативных определений и восстановить их исходный смысл, следует обратиться к трем типам "косвенных свидетельств", которые обнаруживаются а) в способах естественно-языковой концептуализации понятий, б) в практике их дефинирования (как научного, так и "наивного"), в) в речевых реализациях и способах их художественного осмысления Принято считать, что в естественно-коммуникативных (словарных) обозначениях понятий проявляется "языковой здравый смысл" говорящего общества. В таком случае сравнение лексико-тематических групп "юмор" и "игра" показывает, что обыденное сознание не склонно отождествлять их Ср (J Devlin) play drama, piece, show, performance, comedy, tragedy, farce, melodrama, recreation, amusement, entertainment, diversion, pastime, game, sport, fun, jest, и humour comedy, wit, drollery, facetiousness, amusement, fun, funnmess, jocularity, pleasantry, jokes, farce Судя по системным и ассоциативным связям рассматриваемых поня-

тий, означенные ими типы человеческой деятельности различны а) по своей природе (протеический характер юмора противопоставлен дискретности игры), б) по числу принимаемых/распознаваемых тональностей (в отличие от юмора, игре, в точном смысле, присуща одна тональность - "несерьезная"), в) по соотношению спонтанности и организованности, новизны и повторяемости (первые члены оппозиций ассоциируются с юмором, вторые - с игрой); г) по наличию зрелищного, акционального плана (обязательного для игры и факультативного для юмора), д) по отношению к реальности (дистанцируясь от действительности, игра все же отсылает к ней, юмор же моделирует не фрагменты реальности, а ошибки мышления), е) по наличию этического измерения (в отличие от игры, юмор получает больше аксиологически нейтральных, дескриптивных обозначений), ж) по характеру субъективных установок (игра часто ассоциируется с детством и инфантильностью, юмор -с высоким интеллектом) Нетождественность двух понятий отражается и в их научных дефинициях, а также в "универсальных формулах" юмора и игры Юмор чаще всего определяется в эстетических и когнитивно-психологических категориях, игра - в антропологических Под формулой юмора или механизмом смешного понимается мыслительная операция, состоящая в быстрой и неожиданной смене фреймов Формула игры представлена в виде суммы слагаемых "перевоплощение + действие" (Л М Ивлева), те единства автотрансформационного и акционального планов. Генетические определения юмора и игры также не совпадают Юмор как "редуцированная форма архаического смеха" (М М Бахтин) символизирует философию управляемого хаоса Игра же, определяемая как десемантизированный ритуал, воплощает идею порядка это "форма символического действия, выражающая связь субъекта с системой социальных отношений и ценностей" Анализ "концептуальных полей" игры и юмора, основанный на сопоставлении лексикографических и научных данных, позволяет сделать ряд выводов, значимых для построения теории языковой игры

1) Юмор и игра далеко не всегда связаны отношением взаимной импликации Соответственно, создание комического эффекта или "эстетически значимой импровизации" не является единственным мотивом (или целью) языковой игры

2) Как объекты исследования юмор и игра обладают разным онтологическим статусом Поскольку игра прежде всего принадлежит сфере антропологии, для ее описания недостаточно юморологического инструментария, в основу которого положены категории эстетики и когнитивной психологии

3) Для уточнения понятия "языковая игра" необходимо соотнести его с родовым термином ("игра") и тем самым вернуть ему изначальные антропологический и драматургический смыслы В качестве исходного следует принять определение языковой игры как симулятивной речевой деятельности неутилитарного (символического) характера

4) "Универсальная формула" игры указывает на два направления лудо-логических исследований, а) исследование "внешней" стороны лудического поведения (т е очевидных, "перцептивно прозрачных" сигналов игры), б) ис-

следование сигналов "перевоплощения", которые менее очевидны, но распознаваемы, так как тоже имеют коммуникативную форму выражения

5) Генетически восходя к ритуалу, игра сохраняет и некоторые его черты (элементы театрализации, приуроченность к определенному событию, повторяемость и конвенциональность действий, коллективный и анонимный характер участия, тенденция к десемантизации, консерватизм и др). Это в одинаковой степени относится и к языковой игре

Второе направление в современной лудологии сформировано известными теориями поэтического языка, в чьих трактовках языковая игра сводится к разного рода лингвистическим экспериментам В точном смысле слова, лингвистический эксперимент - это "метод, позволяющий изучать факты языка в условиях, управляемых и контролируемых исследователем". Но в лингвистической лудологии этот термин употребляется для обозначения скрытых возможностей языка и их сознательной эксплуатации Эти возможности заложены в самих фундаментальных свойствах языковой системы (материальность, избыточность, автономность, наличие предписывющих и разрешающих правил, конвенциональность, произвольность и асимметрия знаков и др), каждое из которых может использоваться "не по назначению" и с нарушением языковых норм. Различаясь своей эмпирической и теоретической основой, поэтические теории ориентированы на разные типы "лингвистических экспериментов" Орнаменталистские поэтики, восходящие к античной риторике и использующие в качестве ключевых понятия "гармонии" и "упорядоченности", в основном описывают "качественные" эксперименты, т е эксперименты, наиболее "толерантные" по отношению к языковой системе и подчеркивающие ее фундаментальные свойства путем их утрирования Дихотомические теории, противопоставляющие "поэтический" язык "практическому" и объясняющие это противопоставление в терминах "отклонений", направлены на исследование "отрицательных" экспериментов Их целью является познание пределов языковой системы и испытание ее на прочность Это достигается путем увеличения/сокращения предписывающих и разрешающих правил Функциональные поэтики, признающие "трансцендентность" поэтической функции по отношению к другим функциям языка, но при этом считающие поэтические сообщения "акоммуникативными", специализируются на "кризисных" экспериментах, стремящихся разбалансиро-вать существующую языковую систему путем внесения в нее некоторой путаницы и намеков на альтернативное устройство В эту систему приблизительных соответствий между типами поэтик и типами лингвистического экспериментирования не вписываются контекстуально-диалогические теории, отличающиеся от вышеназванных ярко выраженной прагматической направленностью В центр их исследования помещен речевой субъект, испытывающий на себе действие "риторической интенции" На это указывает и метаязык контекстуально-диалогических поэтик ("диалогизм", "гетероглоссия", "чужое слово" и др), не предназначенный для описаний кода или сообщения Теоретические установки контекстуально-диалогических поэтик несовместимы с представлениями о языковой игре как лингвистическом эксперименте, в ос-

нове которого, по определению, лежат жесткие субъектно-объектные отношения Субъекты лудической речи "играют" не с языком, но друг с другом посредством языка При этом они подчиняются непременному требованию игры "быть в ней" (что несовместимо с позицией наблюдателя или экспериментатора), а язык выступает не в качестве пассивного объекта (инструмента), но активно воздействует на сознание и речевое поведение говорящих Все это больше напоминает не "эксперимент", а "рефлексию", которая, по определению, требует "недискурсивного погружения в предмет", вплоть до идентификации с ним, хотя бы и символической

Анализ естественно-языковых и научных дефиниций "игры" и "эксперимента" подтверждает, что, несмотря на некоторое онтологическое сходство, означенные типы человеческой деятельности различаются не только характером субъектно-объектных и межсубъектных отношений, но также обязательностью/факультативностью автотрансформационного плана и степенью культурной значимости, включая черты ритуальности (они отсутствуют в эксперименте, основу которого составляет не ритуал, а процедура) Приведенных аргументов достаточно, чтобы отказаться от практики описания языковой игры в терминах лингвистического эксперимента и обратиться к понятию "метаязыковой рефлексии", более точно отражающему природу исследуемого объекта и указывающему на его эпистемические особенности

Ш Признание у языковой игры 3-х планов ("play", "game", "performance"), и новых граней, открывшихся в результате смещения фокуса исследования с кода и сообщения на факторы адресанта и адресата, приводит к пониманию того, что лудологическая теория должна быть сложнее, чем это принято считать Исходя из разных характеристических определений языковой игры (с 8, п 4), существующие концепции, тем не менее, методологически сходны Каждая из них ориентирована на какую-то одну сторону художественной речевой деятельности (когнитивно-семантическую, поэтико-техническую, жанровую и т п), толкует открытые понятия (в частности, "игра") по типу закрытых и объясняет исследуемое явление действием какой-то одной причины Кроме того, все лудологические концепции нацелены на исследование материальных свойств языка (семиотичных и несемиотичных) и проявляют повышенный интерес к вопросам сильной и слабой семантики, но при этом не уделяют должного внимания самому говорящему субъекту Они также сознательно упрощают или идеализируют процесс коммуникации, признавая приоритет референтивной функции До середины XX века такие теории вполне удовлетворяли требованию экспланаторности Но отношение к ним изменилось, когда "интерес к языку" стал означать "интерес к самому человеку" (К Ажеж) и стало ясно, что "в зеркале языковой игры" можно рассмотреть не только код, но и психосоциального субъекта речи Чтобы решить эту задачу, лудологическая теория должна быть синтезирующей, политетиче-ской, эссенциалистской, рациональной, интеракционной и радикально-прагматической Иными словами, она должна объединить уже изученные аспекты "художественного речевого поведения", оперируя "открытыми" понятиями и отвечая не только на вопросы "что7" и "как9", но и на вопрос "поче-

му7" Она должна иметь "гуманистическую" направленность и, соответственно, учитывать фактор "дотеоретической интуиции", принимая языковые факты такими, какие они есть, и опираясь на модель коммуникации, понимаемой в фундаментальном смысле.

Перечисленные требования означают, что лудическое речевое поведение (его эпистемологический, коммуникативно-прагматический и социокультурный аспекты) целесообразно описывать в категориях внешней лингвистики, в сферу исследования которой входит все, что имеет отношение к обстоятельствам приобретения языка и к обстоятельствам его использования "Имманентный" же анализ лудической речи не может считаться окончательным, но представляет собой один из этапов исследования, в основном направленный на идентификацию лингвистических сигналов игры

Во второй главе "Линеарные и инференционные системы описания лу-дического речевого поведения" объект (языковая игра) рассматривается в двух разных системах описания, сложившихся на основе одноименных моделей коммуникации - линеарной и циркулярной, которые по-разному представляют процесс общения и его приоритеты. В линеарной (или информационно-кодовой) модели, первоначально связанной с именем Р Якобсона, практически не делается различия между коммуникацией и информацией, мыслимой в "вещных" категориях Качество и успешность сообщений определяются не усилиями говорящих, а свойствами самого языка как инструмента (средства) общения Приоритеты линеарных теорий - скрупулезное исследование референтивной функции и субстанциональных свойств кода. В эту модель вписываются функциональные и исторически предшествующие им дихотомические поэтики В инференционной (или циркулярной) модели, положенной в основу теории речевых актов, общение имеет договорный, ин-тенциональный и телеологический характер Его определяют сами говорящие, а не используемое ими "средство". Процесс совместного конструирования смысла осуществляется на основе принципов сотрудничества и ответственности, на взаимных обязательствах соблюдать конвенции и обеспечивагь непрерывность диалога Но линеарная и инференционная модели общения различаются не только тем, что по-разному представляют процесс коммуникации и свойство "коммуникативности", присущее естественному языку Столь же по-разному они интерпретируют и "акоммуникативность" - свойство, приписываемое "поэтическим" высказываниям в линеарных теориях, "стертым" или "паразитическим" - в инференционных В линеарных поэтиках акоммуникативность означает неудовлетворительность отношения между сообщением и референтом, делающая художественную речь "беспредметной" В инференционных теориях акоммуникативность отождествляется с ателичностью и неэффективностью речевых действий самого говорящего Названные теории расходятся и в оценке самого феномена "художественной речи" Если в линеарных теориях последняя наделяется уникальным ("трансцендентным") статусом, то в циркулярных теориях она считается "нетиповым" и в какой-то мере эпистемически недоступным объектом Линеарные и инференционные теории различаются и своей методологией Первые исполь-

зуют структурно-семиотические методы и имеют имманентно-лингвистическую направленность Основным методом циркулярных теорий является мысленный эксперимент

Схема анализа в традициях линеарных поэтик заимствуется у О. Дубравки Согласно этой схеме, лудическая речевая деятельность рассматривается в рамках "категориального семиотического четырехугольника", те в семантическом, синтаксическом, прагматическом и синхронически-культурном планах (последний определяется как "функция, выполняемая текстом в системе собственной культуры") Семантические особенности "художественной" речи проявляются в виде тенденции к антиреференциальности и ареференци-альности "Антиреференциальностъ" выражается в отрицании условности знака, в практике произвольного переименования объектов, в использовании языка в криптолалической функции Ср загадку из серии "The Borrowed Churn Riddle" "My missus sent me to your missus to borrow a hammock, to hummock a two-band tuzzock to knock up a bozzock and send totch home again", что означает "A French servant girl was sent after the churn that a neighbor had borrowed, and this is the way she asked for it" (R Abrahams) Диапазон таких употреблений языка достаточно широк от хрестоматийных неологизмов JI Кэрролла и образцов детского фольклора до тайных языков и отраслевых аббревиатур, непонятных большинству говорящих ср WWDSHEX (shipping) -weather working days, Sundays and holidays excluded, MMU (finance) - million monetary units "Ареференциалъность", напротив, состоит в отрицании произвольности знака, в признании его тотальной мотивированности, в придании ему изобразительных свойств, в намеренном установлении иконической или индексальной связи между знаком и референтом Как визуальный предмет воспринимается, например, журналистское сообщение "Z-less m Zanzibar", якобы, напечатанное на машинке с западающей клавишей Z "I cover the countries at the end of the alphabet *imbabwe, *ambia, Tan*ama and *an*ibar " (K Wells) Тексты такого рода квалифицируются как вид "кризисного" лингвистического эксперимента Но в разговорной речи эта практика не представляется столь инновационной, хотя ареференциальность принимает в ней другие "зрелищные" формы - преимущественно формы подражания чужой речи или ее карикатурирования

С точки зрения синтактики "художественная" речь отличается от "практической" доминирующими принципами построения, собирательно именуемыми "алеаторическим монтажем" Созданные по "закону случая", структурные аномалии разной протяженности и сложности сводятся к трем основным типам, антиграмматизмам, аграмматизмам и метаграмматизмам Антиграмматизмы создаются нарушением кодифицированных правил и норм естественно-коммуникативного языка Их прообразами часто становятся "осуждаемые" (stigmatized), просторечные или гиперкорректные формы (ср "bestest and mostest", "Lettuce marry", "I could of danced all night") Антиграмматизмы в литературе когда-то считались признаком ее авангардности В разговорной же речи они всегда воспринимались как явление тривиальное С возникновением нати-визированных вариантов английского языка, "увековеченных" в контаминациях

Spanghsh, Chinghsh, Tex-Mex, Afro-Saxon, Anglicaans, etc, количество анти-грамматизмов (или ошибок, вызванных интерференцией) стремительно возросло Многие из них стали неотъемлемой частью англоязычного фольклора (accent humor) "Throw father down the stairs his hat once" (K. Burridge) - пример так называемого Pennsylvania German или Verhoodelt Englisch, "No work, no yam" (J Dillard) - из этнолекта Chinghsh, "My hat, do you know where it is7" (L Herman) - образец Franglais Аграмматизмы возникают там, где говорящие вызывающе игнорируют правила конкретного естественно-коммуникативного языка или создают, параллельно с ними, свои собственные Аграмматичные высказывания могут содержать элементы детского лепета, глоссолалических выкриков, образцы афатических расстройств. Но, обходя законы языка на "высших" уровнях, говорящий остается верен им на уровнях "низших" В аграмма-тичной речи бессмысленные или неузнаваемо искаженные слова сохраняют естественную для единиц данного языка фонетическую и слоговую структуру, как, например, в прелюдиях к английским загадкам "Wiggle me, wriggle-de, wriggle-de wriggle"/"Riddle me, riddle me, rot tot, tot" (A Taylor) Метаграмма-тизмы создаются по реальным или ложным моделям иностранных или архаических языков и псевдодиалектов В разговорной речи и фольклоре они чаще выступают в виде отдельных фраз и, реже, - целостных текстов, например, инструкций на псевдолатыни " a kitchen is camera necessaria pro usus cookare, cum saucepannis, stewpanms, scullero, dressera " (I Evans)

С точки зрения прагматики речевое поведение такого типа определяется как 1) "акоммуникативное" (те агрессивное и монологичное) со стороны адресанта, который намеренно использует код, недоступный адресату, и таким образом лишает его инициативы, 2) когнитивно и эстетически провока-тивное по отношению к адресату, которого вводят (с помощью регрессивных форм речи) в сферы, недоступные обыденному сознанию, 3) "зрелищное", инсценированное (stage event) на слушателя воздействуют говоря не с ним, а перед ним" (в англоязычной терминологии это противопоставление представлено как face-to-face interaction vs transactional speech behaviors) В этом случае автор звучащего текста является уже не адресантом в точном смысле слова, а исполнителем Получатель такого сообщения также меняет свой статус, превращаясь из "адресата" в "публику", от которой ожидают не прямого участия, а присутствия и отклика, не обязательного "положительного" - в общепринятом смысле

С точки зрения "синхронической культурной функции" лудические тексты рассматриваются как выражение протеста против "института естественно-коммуникативного языка", против культа здравого смысла и мировоззренческого евроцентризма Отказом от принципа рациональности объясняется приверженность homo ludens к стилизации языковых образцов, соответствующих измененным или "редуцированным" состояниям сознания Отказ от евроцентризма проявляется в ориентации адресанта на "чужие" культурные модели Таким образом, для изображения определенного типа сознания подыскивается соответствующая "иерархия языковых приемов" (О Дубравка) Сам факт рассмотрения лудических инноваций в синхронически-

культурном плане подтверждает тезис о том, что художественная речевая деятельность не ограничивается технико-поэтическим измерением и что "кризисные" эксперименты с языком, порождающие такие явления как "заумь", "бессмыслица", "словесная эквилибристика" (verbal gymnastics), следует понимать в самом широком смысле - как вид общественно-культурного поведения Это значит, что теория языковой игры должна вписываться если не "во всеобъемлющую концепцию культуры" (Р Лахманн), то, по крайней мере, в культурно-антропологическую концепцию игры Другие выводы, полученные на основе методологического анализа линеарных теорий "языковой игры", сводятся к следующему

1 Чтобы изучать языковую игру как "психологическое поведение", "философский опыт" и "поэтическую практику", необходимо обратиться к понятию дискурса в совокупности приписываемых ему свойств, а именно соответствие определенной форме социальной жизни, конструктивизм (способность к "миропорождению"), служение идеологическим целям, "конвертируемость" (способность превращаться в символический капитал), тенденция к мифотворчеству, полифоничность. Дискурсный подход позволяет учесть "нелингвистические" факторы языковой игры и при этом остаться в рамках лингвистики

2 Обращение к понятию дискурса меняет традиционный подход к языковой игре как эксперименту над кодом, те над материальными, дискретными, системными языковыми единицами Применительно к низшим уровням речи такие понятия как "алеаторический монтаж", "фактор случайности", "анти- и ареференциальность" действительно обладают объяснительной силой, но теряют ее на уровне "крупных структур", где действуют иные правила и где "случайные" языковые ошибки уступают место ошибкам логическим, которые формально никак себя не обнаруживают Линеарные теории не предназначены для их описания

3 Художественная речевая деятельность в значительной мере основана на подражании, на воспроизводстве готового материала и определенной традиции или "анти-традиции" Даже самые инновационные эксперименты с языком не столько ориентированы на определенные типы сознания, сколько изображают их с помощью маргинальных форм, встречающихся в широкой системе речи С их помощью автор имитирует агрессивность и эгоцентризм сознания перед реально или мысленно присутствующей аудиторией, т е выступает не от своего имени, а как бы от имени того, кто так говорит Это значит, что в художественном речевом поведении необходимо признать не только этнографическое, но и "театральное" начало, т е культурно-поведенческую составляющую языковой игры и "текущее состояние сознания" ее участников под воздействием "риторической интенции" Для объяснения механизмов автотрансформации также необходим выход за рамки чистой лингвистики

4 "Акоммуникативность" лудической речи означает не отсутствие или невозможность коммуникации, а особый ее тип - "символическое" общение Лудологическая теория должна объяснить потребность в такой коммуникации и раскрыть секрет ее привлекательности для говорящих

В отличие от линеарных теорий поэтического языка, инференционные теории, представляющие аналитическое направление в исследовании лудиче-ской речи, а) не литературоцентричны, б) оперируют "крупными структурами", в) узаконивают "нелингвистическое" понятие интенции и таким образом возвращают язык в распоряжение человека; г) признают основой успешного общения "принцип ответственности" (что особенно актуально в исследовании языковой игры, ассоциирующейся в обыденном сознании с несерьезностью и "безответственностью"), д) подчеркивают ведущую роль конвенцио-нальности в выражении и распознавании речевых намерений, включая риторические, е) расшифровывают понятие "контекста" высказывания, трактуя его не только в пространственно-временных, но также в социальных и поведенческих категориях Инференционные теории не раскрывают фундаментального смысла лудического общения, но их концептуальный аппарат позволяет объяснить игру с "крупными" сегментными единицами, в основе которой лежат ошибки мышления и всевозможные нарушения дискурсивных правил и конвенций употребления Схема инференционного анализа, разработанная Дж Серлем для "типовых" актов речи и насчитывающая 12 значимых параметров (иллокутивная цель, направление соответствия между словом и миром, выраженное психологическое состояние и др), оказывается столь же актуальной в отношении "вторичных" речевых действий В рамках данной системы языковая игра предстает как совокупность косвенных речевых актов цитатного характера ("миметических") с ослабленной или нейтрализованной иллокуцией, полифункциональных, но "экстенсионально пустых", лишенных пропозиционального содержания Они "несерьезны" по своей тональности (поскольку имитируют нарушение принципа ответственности со стороны говорящего), безразличны по отношению к параметрам истинности и искренности (и потому оцениваются в категориях многозначной логики), ориентированы на адресата, но часто совершаются в интересах говорящего Они способны временно устранять социальную (коммуникативную) асимметрию и образовывать системные связи (синтагматические, парадигматические, эпидигматические) с другими актами лудической речи Они конвенциональны и маркированы с помощью сегментных и несегментных, вербальных и невербальных средств В идеальных случаях они не содержат эксплицитных перформативов или автокомментариев, но, как правило, допускают метатекстовые вводы (прелюдии) В целом же мысленный эксперимент, предпринятый в отношении "языковых этиоляций", показал, что лудическая речевая деятельность подвержена влиянию тех же факторов, что и деятельность "типовая" и что в честной языковой игре проявляется общая способность человека к рациональному поведению Оно целесообразно (хотя и не имеет "ближайшей" цели), конвенционально (но при этом основано на намеренном нарушении конвенций), мотивировано (хотя мотивы игры не всегда осознаются и тем более оглашаются), ответственно по отношению к партнеру (но замаскировано под "несерьезность" и безответственность)

Сравнение двух объяснительных схем (линеарной и инференционной) заставляет предположить, что между ними существует нечто подобное "раз-

делению функций" Линеарные теории в большей степени пригодны для описания "немаркированных", открытых языковых игр ("play"), что онтологически соответствует экстатическим играм и играм случая. Напротив, концептуальный аппарат инференционных теорий более приемлем для описания "маркированных", закрытых rap ("games"), преимущественно "стратегических" Линеарная модель может быть положена в основу референциальных теорий языковой игры, инференционная - в основу контекстуальных Первые раскрывают роль языка в передаче внешних сигналов игры Вторые подчеркивают роль правил, ее организующих При том, что исследование лудиче-ской речевой деятельности в рамках данных теорий может достигать впечатляющих результатов, четкость их объяснительных схем одновременно устанавливает и пределы анализа Ни линеарные, ни инференционные теории не обеспечивают выход исследования в "широкую систему речи" и в широкий культурный контекст Их методологического аппарата оказывается недостаточно и для объяснения третьего компонента игры - игры-представления ("performance") В последующих главах, в соответствии с принципом дополнительности, продолжится поиск альтернативных систем описания объекта с целью получения достоверных выводов

Третья глава "Интеракционные системы описания лудического речевого поведения" посвящена исследованию третьего измерения языковой игры в рамках интеракционной модели, рассматривающей человеческое общение в более фундаментальном смысле и по сути отвергающей понятие "акоммуни-кативности" Коммуникация предстает как часть процессов восприятия, познания и интерпретации и включает в себя все механизмы влияния и контроля Рамки этой модели позволяют рассмотреть языковую игру как вид коммуникативной компетенции, социального взаимодействия и культурного поведения, а также исследовать факторы, формирующие лудические привычки англоговорящих (языковая ситуация, фольклорные/исполнительские традиции, социоречевые стереотипы, ценностные установки по отношению к языку) В этой же главе развивается тезис о необходимости взаимодействия теоретической лингвистики со смежными дисциплинами - фольклористикой, микросоциологией, социальной психологией - и представляются результаты этого взаимодействия Интеракционная объяснительная схема заполняет пробелы в лингвистическом анализе (I-П главы) и предвосхищает рассмотрение языковой игры в категориях культурной антропологии (IV глава)

Два раздела главы посвящены исследованию эпистемологического и коммуникативно-прагматического аспектов языковой игры. С эпистемологической точки зрения, последняя определяется как способность к метаязыко-вой рефлексии и интерпретации событий небуквальным образом, а также как умение хранить, усваивать и передавать знания о языке и речи "фольклорным путем" Под коммуникативно-прагматическим планом языковой игры понимается исполнительская компетенция, обеспечивающая успешность взаимодействия, которое осуществляется с помощью нетипичных для конъюнктурно-целевого общения, но легко распознаваемых конвенциональных сигналов. В интеракционных теориях два плана игры неразделимы, как и члены оппо-

зиции competence/performance При этом "исполнению" возвращен его первоначальный, "дохомскианский" смысл, указывающий на принадлежность этого вида речевой деятельности к театрализованным или постановочным событиям (stage events), основу которых составляет опосредованная, неконъюнктурно-целевая коммуникация (между исполнителем и аудиторией, а также между членами аудитории) Привлекательность таких событий кроется в их способности воздействовать на адресата косвенным образом, "без перехода на личности" Подчеркнутая условность игрового представления и свойственная ему "облегченность знаков" (результат многократного воспроизведения "чужих слов") облегчают и само восприятие этих знаков, которые сохраняют свойство (или создают иллюзию) "неадресованности" при переходе из первоначального рекреационного контекста в повседневное общение

Участие в публичных речевых событиях постановочного характера предполагает демонстрацию определенных умений со стороны исполнителя и их оценку со стороны аудитории В качестве личного достижения и объекта оценки выступает коммуникативная компетенция исполнителя (speech display) Когда-то риторическая традиция предписывала исполнителю красноречие, основанное на использовании тропов и фигур Но в условиях "демонтажа красноречия" (Р Лахманн), с осознанием "интермедиальности" современной коммуникации изменились и требования к исполнительству Особую ценность приобрело "гладкоговорение" (smooth talking), сочетающее "устный стиль" (речь без признаков вычурности и претенциозности) и техническое совершенство (отсутствие ошибок планирования - dysfluencies) Именно так говорят профессионалы рекреационного бизнеса (аукционеры, конферансье, массовики-затейники, спортивные комментаторы и т п) Иллюзию "игровой легкости" создают такие особенности их речи как формулистичность, интонации безадресного говорения, напоминающие пение или речитатив, почти противоестественный темп (9 и более слогов в секунду - в англоязычной речи), жесткая структурированность и правильная расстановка смысловых акцентов, символизирующих нечто, имеющее особую культурно-психологическую значимость для собравшихся В сущностном, структурном, функциональном, а иногда и в эстетическом планах такая речь приближается к речи фольклорной, что подтверждает ранее высказанный тезис о том, что роль "творческого начала" в игре-представлении преувеличена Каноны профессионального исполнительства, в свой черед, оказывают заметное влияние на риторические привычки языкового коллектива и на общие требования, предъявляемые к речи homo ludens От него ожидают а) виртуозности в использовании фонетических средств - в особенности супрасегментных и "несистемных"; б) идиоматичности в широком смысле слова, т е воспроизведения каких-то ключевых понятий данной культуры ("ментефактов"), в) следования исполнительской традиции и соблюдения предписанных ею канонов Помимо этого исполнитель должен продемонстрировать умения когнитивно-психологического характера, в перечень которых входят гибкость в выборе речевого стиля, точный расчет времени, предотвращающий задержки в речевом планировании, знание особенностей речевосприятия и лаконичность как

залог экспрессивности, способность мгновенно оценить аудиторию (те мысленно начертить ее "эскиз"), способность к импровизации и быстрому принятию решений, "языковая уверенность", достигаемая автоматизацией исполнительских приемов; способность (и стремление) к позитивной самопрезентации, хорошая память, чувство юмора как свидетельство когнитивно-психологической гибкости, позволяющей исполнителю легко переключаться на другую тональность, тему, аудиторию

В исследовании эпистемологического плана языковой игры важная роль отводится фактам "народной лингвистики" (HJI), которая признается частью социолингвистической ситуации, заслуживающей самостоятельного изучения Три условно выделяемые ее области (и направления исследования - лексикографическое, экспериментальное, художественно-коммуникативное) соответствуют трем типам знаний о языке Это общие знания (словарные, полученные аналитическим путем), интуитивно-эмпирические (донаучные, приобретенные из собственного опыта или выведенные из опыта других) и социокультурные или энциклопедические (усвоенные дискурсивно-логическим или художественным/фольклорным путем).

В сферу лексикографических исследований HJI входит все, что язык "говорит" о себе самом, т е способы концептуализации речевой деятельности (включая художественную) и всего, что с ней связано В этом случае HJI нельзя отождествлять с метаязыковой рефлексией в точном смысле слова, поскольку носитель языка, для кого способы концептуализации априорны и естественны, остается пассивным в своей "рефлексии" В целом, доступная "аналитическая" информация не дает повода для новых теоретических обобщений, но подтверждает некоторые гипотезы относительно языковой игры

а) Являясь коммуникативно-антропологической универсалией, лудиче-ское речевое поведение по-разному концептуализируется различными языковыми сообществами (даже говорящими на одном языке), что подтверждает разную степень его психологической значимости для этих сообществ Так, объем лексико-тематической группы "агонистические словесные игры" в аф-роамериканском лексиконе намного больше, чем в лексиконе "англорикан-цев" (rappin', stylm' out, giving rag, talking broad, making mock, giving fatigue, putting on Ole Massa, doing the Tom Jones, copping a plea, jiving, loud-talking, etc ) Кроме того, в лексикографических описаниях афроамериканской луди-ческой речи в большей степени выражен ее исполнительский аспект, "артистическая" составляющая, "устность" в широком смысле Причины "номинативной асимметрии" такого рода следует искать за пределами лингвистики

б) Словосочетание "языковая игра", понимаемое холистично и весьма односторонне (преимущественно в значении "play") и используемое скорее как научная метафора, чем термин, не имеет естественно-языкового эквивалента Но отсутствие родового термина компенсируется множеством видовых наименований, обозначающих в основном жанры словесных игр (catches, embarrasses, dozens, tongue twisters, riddles, retorts, etc ) и стереотипы "театрализованного" поведения (teasing, tomfoolery, ribaldry, clowning, travesty, etc ) Судя по количеству подобных номинаций, коллективное англоязычное соз-

нание придает большое значение концептам "game" (игре по заранее установленным правилам) и "performance" (игре-представлению). Концепт же "play", по-видимому, осознается не столь отчетливо и часто переносится в "концептуальное поле юмора", реализуясь в номинациях, отражающих некоторые мировоззренческие и коммуникативные установки (absurdity, derision, mockery, comedy, wit, irony, whimsy, etc ) Лексикографический анализ также обнаруживает "концептуальные расхождения" между теоретической и "наивной" лудологией Для первой языковая игра - это набор поэтико-технических приемов, для второй - это совокупность исполняемых речевых (фольклорных) жанров, контекстов употребления и стереотипов поведения В отличие от научных дескрипций, естественно-языковые обозначения словесных игр в большинстве своем представлены "квазиименами" и цитациями Ср . "Omble Origins" и "folk etymology", "Equivocally Speaking" и "euphemism", "Lost Letter Puzzle" и "lipogram", "Hoity-toity" и "rhyming slang", "Daffimtions" и "parano-masia", "Shaggy Dog Story" и "cumulative tale", etc

в) На количество и характер словесных игр оказывают влияние рекреационные традиции языков ого коллектива Существует определенная зависимость между лудическими предпочтениями говорящих, состоянием логоло-гии (рекреационной лингвистики) и игровой культурой общества в целом Можно предположить, что лудические привычки англофонов в значительной мере сформированы такими типами рекреационных игр как рифмические (Stinky Pinky), каламбурные (Thriftigram, Knock-knock), подстановочные (Spoonerisms, Teapot), жанрово-пародийные (Madvertisments), номинативные (Animahstics, Cross-breed), диалогические (Railroad Carnage Game), макаронические и центонные (Pig Latin, Macaronics, Cento), игры с псевдоаналогиями (Crazy Grammar, Inverted Zoo) и др

г) Народная лингвистика не признает "равенства языков" (как структурного, так и функционального), тем самым однозначно и прямолинейно решая один из самых дискуссионных вопросов современной социолингвистики Об этом свидетельствуют многочисленные псевдолингвонимы про-звищного характера, не отвечающие нормам политической корректности и не фиксируемые стандартными словарями ср Bamboo English, Babu English, Sandalwood English, Beach-comber English, Hodge-podge English, etc

Целью экспериментальных исследований НЛ является анализ "вторичных реакций" на язык (речь), выяснение ценностных установок по отношению к нему, изучение коллективного бессознательного и способов его вербализации. Эту область исследования точнее было бы назвать не "народной лингвистикой", а "народной психологией" Можно лишь с большой долей условности считать видом метаязыковой рефлексии то, что смутно осознается и, как правило, не концептуализируется в естественных условиях Анализ коллективных метаязыковых установок, полученных методом социолингвистического тестирования, пополнил понятийный аппарат внешней лингвистики "диагностической" терминологией и тем самым показал, что язык -серьезная человеческая проблема, вызывающая сильные эмоции и конфликты, которые приобретают "структурный и глубинный семантический харак-

тер" (Б Н Путилов) в фольклорных и фольклоризованных формах речи Как известно, игры (в том числе вербальные) тоже моделируют различные типы конфликтных ситуаций Это значит, что изучение метаязыковых установок актуально и для лингвистической лудолопш. Они помогают объяснить некоторые мотивы и нюансы лудической речи, в частности-

а) У большинства говорящих перцептивная речевая компетенция заметно превышает компетенцию продуктивную Это выражается в том, что респонденты без труда распознают всевозможные ошибки и девиации в чужой речи и не замечают таковых в своей собственной Недостаток "лингвистического реализма", обнаруживающийся в категоричности оценок чужой речи и недостаточной критичности по отношению к своей, дает ощущение (мнимого) превосходства над "некомпетентностью" другого и повод для его осмеяния, что достаточно подробно освещается в классических теориях юмора (superiority theories)

б) Высокая коммуникативная компетенция представляет для англоязычного общества безусловную ценность и ассоциируется не столько с грамматической правильностью, интеллектуальностью речи или отчетливостью артикуляции, сколько с уместностью и "естественностью" (т е вариативностью речи и отсутствием в ней признаков видимого напряжения) В этом состоит секрет "беглости" ("fluency") и "гладкоговорения" "Правильная" речь со следами явных усилий никогда не дотягивает до уровня стандарта, вызывает отрицательную реакцию, высмеивается, карикатурируется и получает нелестные обозначения, "affected speech", "posh accent", "fancy talk", "talking proper", "non-U", "veddy-veddy British", "educanto" (их научный аналог - "superstandard", что означает "too correct, not effective standard")

в) При всей унифицированности и определенности вторичных реакций на "стандартную" и "нестандартную" речь (высокие оценки первой, низкие оценки второй), отношение к той и другой, как правило, отличается амбивалентностью Выигрывая в одной системе оценок (социально-экономический статус и профессиональные качества), носители престижного варианта (стандарта или акролекта) нередко проигрывают в другой (социальная привлекательность) Напротив, носители диалектов, просторечия, нативизированных вариантов английского языка часто наделяются социально привлекательными чертами Скрытые установки по отношению к нестандартной речи отчасти объясняют популярность некоторых фольклорных или типически определенных персонажей (country cousins, honest souls, saintly fools), универсальный феномен диалектного (или этнического) юмора и распространенность приема речевой маски.

г) Большинство говорящих, независимо от уровня их коммуникативной компетенции, имеют ясное представление о речевой норме, отклонения от которой оцениваются в терминах смешного Источником комизма для исконного носителя языка часто становятся элементы "речевой динамики", затрагивающие не столько качественные, сколько квантитативные характеристики речи (количество слогов в секунду, длина внутри- и межфразовых пауз, количество безупречно построенных предложений и т п) Многие луди-

ческие жанры речи основаны на эксплуатации такого рода комизма (т.е комизма скорости, громкости, монотонности, благозвучия, комизма хоровых реплик, перегласовок и т д )

д) Говорящие проявляют особую чувствительность к фонационно-просодическим характеристикам речи и часто семиотизируют их Следствие такой семиотизации - "вокалические стереотипы" и традиция их использования в характерологических целях На "встроенных" (С В Кодзасов) и семио-тизированных характеристиках голоса основано большинство пародийных игр, объединенных терминами "marking", "staging", "voicing" В большинстве своем вокалические стереотипы идиоэтничны, но некоторые из них имеют тенденцию к универсализации (например, "петрушечный голос" в европейском фольклоре и его аналог "фальцет" - в афроамериканском)

е) Способность распознавать и переключаться на "несерьезную тональность" трактуется говорящими в категориях коммуникативной компетенции, объединенных понятием "юмористический стиль" Он также ассоциируется с фонетическими (преимущественно супрасегментными) особенностями речи (небрежная/непринужденная произносительная манера, акцент, намекающий на какие-то региональные или этнические черты, ускоренный темп речи, более высокий уровень базового тона, расширенный голосовой диапазон, отсутствие сигналов неуверенности, большая вариабельность темпо-ритмического рисунка) Говоря о "высших уровнях" юмористического стиля речи (и, соответственно, о дискурсивных или лого комических правилах), респонденты обычно отмечают значимость приемов гиперболы и двусмысленности Таким образом, "народные" представления о нормах презентации лудических жанров в значительной мере совпадают с канонами профессионального исполнительства и во многом сформированы ими

В рамках художественно-коммуникативного направления "народная лингвистика", представленная метакоммуникативными суждениями общего и частного характера, может по праву называться стихийной рефлексией над языком в этом случае не язык "говорит" о себе самом, не респондент, случайно проговаривающийся о своих ценностных установках на язык и коммуникацию, но активный психосоциальный субъект, сознательно артикулирующий свою (чужую, общепринятую) точку зрения на разные аспекты речевой деятельности Приближаясь (по своему содержанию, эстетике, формам существования и способам распространения) к фольклору, "стихийно-рефлектирующая" речевая деятельность может реализоваться в разных жанрах и формах Как и все высказывания, суждения о языке и речи могут иметь вид дескрипций и цитаций (ср социоречевые стереотипы "Не drops his h's" и "Pahk the cah m the Havahd yahd") Неискушенный говорящий не всегда находит нужные слова для описания чужой речи и чаще прибегает к ее показу, те к "сценическим" средствам (ср Pidgm English в устах англоязычного обывателя "Alla samee, mama, no tickee, no shirtee") В силу особенностей pe-чевосприятия все цитации, ретранслирующие звучащую речь, в той или иной мере произвольны, редуцированы и карикатурны Взывая к эстетическому чувству аудитории, они, с коммуникативной точки зрения, более эффектны и

эффективны по сравнению с дескрипциями Для лингвистической лудологии цитации и псевдоцитации (гипотетические высказывания от чужого имени) представляют особый интерес, так как вписываются в формулу игры "перевоплощение + действие" Имитируя чужую речь, говорящий совершает не только символический акт перевоплощения, но и акт рефлексии, поскольку созерцает "предмет" изображения путем "недискурсивного, интуитивно-целостного погружения" в него В речевых пародиях состояние "нетождественности самому себе" передается с помощью знаков чужого голоса - речевого аналога кавычек В наиболее нейтральных представлениях чужой речи обычно используются ксенопоказатели сегментного характера (например, междометие hey или широкозначные глаголы в форме исторического настоящего- (be) like, go, say, tell, be) Откровенные речевые карикатуры, напротив, маркируются ксенопоказателями несегментной природы (голосовыми, тональными, тембральными, громкостными) Закономерности, проявляющиеся в этих видах экспрессивного речевого поведения и одновременно формах стихийной метаязыковой рефлексии, также подтверждают некоторые теоретические положения и гипотезы лингвистической лудологии, а именно

а) Языковая игра не только требует определенного уровня коммуникативной компетенции, но и моделирует различные уровни владения языком, апеллирует к ним и, в свой черед, может оцениваться по тем же уровням, а именно 1) уровню разборчивости (intelligibility), 2) уровню осмысленности (comprehensibility), 3) уровню интерпретируемости (mterpretabihty) Подражательные игры, относящиеся к категории "accent humour", моделируют речевое поведение людей, не достигших "уровня разборчивой речи" The Jewish-American businessman asks the headmaster of Eton College: "Mme Jake, he's speaking de King's English nu7" - "Netchally, vat else9" (J Brunvand) Языковые игры более высокого порядка (bilingual humour), объединенные общим названием "Lost m Translation", пародируют ошибки словоупотребления, часто возникающие в условиях двуязычия Построенные на несовпадении 2-х лек-сико-грамматических систем (языковых картин мира), они рассчитаны на аудиторию, имеющую опыт билингвизма и способную, в общих чертах, объяснить причины интерференционных ошибок Не had been destooled by the regime (Anglikaans)/TU shout you a drink (Strain) Всевозможные игры с правилами и конвенциями считаются наиболее сложными, так как рассчитаны на интерпретативные способности говорящих, на умение различать ритуальные и "практические" акты речи Типичный пример игр такого рода - словесные и словесно-кинетические розыгрыши "Who's speaking please7" (on picking up the telephone receiver) - "You are" (S Cntchley)

б) He имея собственных, присущих только ей средств, языковая игра заимствует их из чужой речи Совокупность ксенопоказателей (маркеров, индикаторов, речевых стереотипов и карикатур), традиции и правила их использования составляют основу "цитатного стиля" - неотъемлемого компонента лудической компетенции Владение цитатным стилем предполагает а) использование сигналов "метафорического" кодового переключения, означающее смену тональности (они могут подаваться сегментными, супрасег-

ментными или паралингвистическими средствами), б) конвенциональность и минимализм "изобразительных" средств (имитатор чужой речи использует в своем "спектакле" тот же принцип, что и литератор, вводящий в повествование визуальный диалект - eye dialect), в) предпочтение индикаторов (вне-структурных и несегментных элементов "низших уровней") маркерам (элементам дискретной и сегментной природы) Выбор внесгруктурных, несегментных элементов не случаен В отличие от нейтральных сегментных единиц, они изначально наделены коммуникативно-прагматическим смыслом например, с помощью тона согласовываются межличностные отношения, а с помощью интонации - речевые намерения говорящих Таким образом, в речевых инсценировках наиболее востребованным оказывается то, к чему люди наиболее восприимчивы в повседневном общении

Приведенные факты и выводы показывают, что 1) некоторые аспекты лудического речевого поведения в народной лингвистике исследованы лучше и скрупулезнее, чем в лингвистике теоретической, и что'первая иногда превосходит вторую в точности определений, 2) языковая игра является универсальным способом дотеоретического осмысления языковых проблем, которые одновременно являются и человеческими проблемами В целом же стихийная лингвистика и лингвистика теоретическая не просто дополняют, а отражают друг друга одно видится в зеркале другого, и хотя это зеркало может быть искривленным, оно все же высвечивает в объекте грани, недоступные для наблюдения при его отсутствии

Исследование языковой игры в широкой системе речи одновременно предполагает рассмотрение ее в более широком социальном контексте и, в конечном итоге, в более фундаментальном смысле Это достигается обращением к категориям драматургической социологии и переводом их на язык лингвистических понятий Микросоциологический анализ лудической речи осуществляется так же, как и анализ повседневных разговоров, т е в термитах ситуационно-коммуникативных ролей, исполняемых говорящими (Автор, Стратег, Аниматор, Протагонист), зон социального взаимодействия (официальная/неофициальная, "сцена"/"закулисье"), эскиза аудитории и поведенческих установок (самопрезентация позитивная/негативная/оптимальная, аутентичная/неаутентичная) Тем самым утверждается не "трансцендентный" и эпистемически недоступный, а симулятив-ный, символический характер лудической коммуникации, посредством которой осмысливается повседневный "квазитеатральный" опыт Апелляция к категориям драматургической социологии заметно расширяет типологическую базу лудологических исследований В зависимости от микросоциологического параметра, положенного в основу классификации, выделяются словесные игры переднего и закулисного плана, ассоциативные и диссоциативные, игры, рассчитанные на разные типы адресатов и аудиторий, и игры, ведущиеся от имени адресантов, различающихся степенью коммуникативной ответственности и соотношением в речи своих и чужих слов (авторские, стратегические, аниматорские, протагонистские) Все они ведутся по определенным правилам и отсылают к действительности (т е имеют своим референтом ре-

чеповеденческие стереотипы как универсального, так и идиоэтнического характера) Таким образом, впервые в фокусе исследования оказываются главные участники лудического события - адресант и адресат, испытывающие на себе преобразующее или "разрушительное" действие риторической интенции Категории микросоциологии, обобщающие "драматургический опыт повседневности" и "мультиперсональный" характер человеческого Я, позволяют дать рациональное объяснение тому, что издавна считалось нелингвистической проблемой, а именно - автотрансформационный план языковой игры, стратегии символического перевоплощения.

Четвертая глава "Лиминальный характер языковой игры лудическая речевая деятельность в культурно-антропологическом освещении" раскрывает культурный смысл лудического речевого поведения, в частности, ei о генетическую и типологическую связь с ритуалом Разрозненные (на первый взгляд) факты лудической речи объединяются вокруг понятия "лиминальный дискурс", за которым стоит особая идеология, особые правила и конвенции использования языка, а также совокупность речеповеденческих стереотипов, скрытых мотивов/функций, "ближайших" и "отдаленных" целей

В настоящее время термин "лиминальность" (от лат limin - "порог"), первоначально обозначавший среднюю фазу в обрядах перехода (rites of passage), применяется к различным видам "автонимического поведения" или "парателической" деятельности С точки зрения культурной антропологии, ценность лиминальной фазы состоит в установлении особого типа социальных взаимоотношений - "коммунитас", в основе которых лежит "чувство принадлежности к человеческому роду", "признание сущностной и родовой связи между людьми, без которого немыслимо никакое общество" (В Тзр-нер) Этот тип социальных отношений противостоит "структуре", основанной на различении статусов, положений, ролей и должностей Структура и "коммунитас" предполагают друг друга и связаны между собой как фигура и фон Двум модусам социального взаимодействия соответствуют два типа ценностей классификационные, связанные со структурой, и общечеловеческие (внеструктурные), т е. ценности, основанные на идеалах "свободы, равенства, братства" Предназначение лиминального периода состоит в утверждении приоритета внеструктурных ценностей.

Черты лиминального периода или "символы лиминальности", отмечаемые в антропологической литературе, представляются в виде гетерогенного списка свойств Это бесстатусность (или внестатусность), преходящий характер, амбивалентность ("смешение сакральности и приниженности"), испытания или искусственно создаваемые трудности, санкционированные нарушения общепринятых норм и правил поведения, абсурдность (изнаночность), временная изолированность (реальная или символическая), парателичность (и автотеличность), демонстративная безыскусность поведения (знак ритуального опрощения), антиструктурность (и протоструктурность) Все эти свойства взаимосвязаны и при соответствующих условиях проявляются не изолированно, а в виде единого поведенческого комплекса Благоприятные условия для его реализации представляют игры, в том числе вербальные На

языке внешней лингвистики, отвергающей узкую концепцию языка, ориентированной на интеракционную модель коммуникации и признающей общность языкового поведения с прочими его видами, перечисленные признаки лиминальности (рефлексы ритуала) предстают как черты особого типа дискурса Иными словами, лудическая речевая деятельность расматривается в единстве языковой формы, культурного содержания и поведенческих стереотипов, а культурно-антропологические категории соотносятся с известными лудологическими понятиями

Такие свойства лиминальности как временность, изолированность, преходящий характер соответствуют тому, что в лингвистической лудологии принято называть "игровой площадкой", понимаемой не в прямом, а в переносном смысле (совокупность сигналов, необходимых для интерпретации события небуквальным образом) Как символическая деятельность, не имеющая собственных выразительных средств, игра заимствует поведенческие формы из неигровой сферы и, видоизменяя их, придает им другой смысл Содержание буквальной деятельности становится лишь формой игры, что позволяет отнести последнюю к разряду деятельностей более высокого уровня, "метафорических" или "трансформационных" Преходящий характер лудического речевого поведения проявляется и в его "камерности" Лексические и синтаксические окказионализмы, тайные языки, прозвища и гипоко-ристики, арготизмы и другие виды "неканонической" речи не предназначены для широкого употребления и, как правило, ориентированы на конкретного адресата, отождествляющего себя с некоторой языковой субкультурой Но корпоративный характер окказионализмов (playful formations) не мешает некоторым из них - наиболее выразительным и вписывающимся в какую-то общую риторическую тенденцию - стать достоянием фольклора

Свойственное человеку желание играть антропологи объясняют стремлением к "безопасному риску", потребностью испытать себя, но не слишком дорогой ценой Именно такую возможность представляет "игровая площадка" "Безопасность" игры обеспечивается ее симулятивностью (а значит и отсутствием реальных последствий, всегда сопровождающих конъюнктурно-целевую деятельность), возможностью выхода за рамки причинно-следственных отношений и возможностью возврата к нулю ~ общим правилом всех игр (так короткая фраза "It's only a joke" отменяет все ранее сказанное) К числу "безопасных" приемов относится и дистанцирование от своих слов, говорение не "своим" голосом, а голосом Аниматора, Стратега или Протагониста Одним из таких "жестов", позволяющих разделить с кем-то ответственность за сказанное, являются псевдоцитации, широко распространенные в англоязычной речи ("as the bishop said to the actress", "as the girl said to the sailor", "as poor Richard said") и продолжающие традицию классических уэллеризмов "There's nothing so refreshing as sleep, sir," as the servant girl said before she drank the egg-cupful of laudanum (H. Eiss) Такая форма косвенного говорения, со ссылкой на несуществующего автора, обычно выбирается для передачи двусмысленных шуток и острот, затрагивающих запретные или деликатные темы Попытки уйти от ответственности за свои слова нередко со-

провождаются ссылками на смягчающие обстоятельства, каковыми считаются случайность, ошибка (случайность с "человеческим лицом") и принуждение (в том числе со стороны языка) Языковая игра делает эти стратегии "естественного" поведения культурно осознаваемыми Существует множество лудических приемов, основанных на имитации случайных, ошибочных и вынужденных речевых действий Это могут быть метатезы, контаминации и т п , вызванные "действием контакта звуков" и инерционностью произносительных органов ("Myst АН Critey", "admmistrivia", "alcohohday", etc), механические рифмы, совмещающие несоизмеримые, с человеческой точки зрения, понятия ("Quebec" и "neck", "Laconia" и "pneumonía", "boots" и "fruits" и т п ), или установление смысловых связей там, где их не должно быть (например, в полной форме имен собственных William Otto Grow, D R Scott). Эти и подобные им приемы языковой игры убеждают в наличии тесной связи между понятиями "безопасность", "игра" и "чужая речь"

Требование "структурной невидимости" необходимо для воплощения идеи равенства - основного правила всех игр (прямые указания на "структурные" характеристики участников разрушают атмосферу игры и противоречат нормам рекреационного поведения) В лиминальных контекстах отказ от структурности и статусности обычно сопровождается "ношением маски", в том числе речевой Наиболее популярными речевыми масками являются маски лиминальные, т е маски тех, кто, по выражению В Тэрнера, "увертывается и выскальзывает из сети классификаций"- ребенок, иностранец, сумасшедший, пьяница, малограмотный человек (невежа). При создании таких, типически определенных образов говорящие прибегают к стилизации "маргинальных языковых систем" или их элементов гипокористических форм (din-din < dinner, nunky < únele), внешних примет иноязычной речи (skolka < how much), элементов звукоречи (Eeny Meeny mmy то . ), идиосинкразических и непристижных форм - диалектных, просторечных и т п (Joe' Joe' Me see toe) Каждый из ареалов англоязычной культуры располагает собственным набором лиминальных фигур и соответствующих им речевых масок. Стремление к символической "перемене обличья", к утверждению собственной идентичности путем ее притворного отрицания свойственно не только носителям "народной" или разговорной речевой культуры, но и тем, кто по праву отождествляет себя с культурой элитарной, например, писателям и поэтам С особой наглядностью это раскрывается в практике создания литературных масок или псевдонимов В этом случае вымышленное имя одновременно становится символом принадлежности к определенной среде, знаком (временной) "выключенности" из реального мира и санкцией на эксперимент с социальными и естественными категориями С помощью вымышленного имени писатель может перенестись в иное время и пространство (The Ghost of William Shakespeare), сменить язык и этническую принадлежность (Afncander, Asiaticus), расширить идентификационные границы, оказавшись одновременно "и здесь и там" (A London Zulu) Псевдоним позволяет беспрепятственно скользить вверх и вниз по социальной лестнице (Leo the Second, Zero, Nemo) или вообще отказаться от любого статуса, кроме самого "слу-

чайного" (Standby, One Of Them) Псевдонимы могут символизировать ca-кральность и приниженность, самовозвеличивание и самоуничижение, т е лиминальную амбивалентность (Sir Oracle, Esq, Silly-Billy), стирать границы между полами (Anita Charles, Philip Lorame), менять тип реальности, входя в "жизненные отношения" с вымышленными персонажами (Tom Thumb, Esq, Sir Ali Baba) В лиминальном мире отменены границы между биологическими видами, "живой" и "неживой" природой, естественными объектами и артефактами (ср зооморфные и "дегуманизированные" псевдонимы Pe-Gas-Us, Mr Boot, A Bandana) В этом мире отрицается и гомогенность человеческого рода homo sapiens (А В Aquae Homo, Nomus Homo) В нем не представляет труда сменить религию/культ (Paganus, Satanella) или совместить несовместное (Rusticus Urbanus, Liíhputius Gulliver) Таким образом, авторский псевдоним выполняет несколько функций он создает проект "человека возможного", расширяет идентификационные границы, используется как защитная маска, как способ сохранения анонимности, хотя бы временной и иллюзорной Но пристрастие к абсурдному юмору не является писательской прерогативой Примеры псевдонимизированных имен обнаруживаются и в списках переселенцев-пуритан разных поколений, в основном простолюдинов (Aesop Smith, Albion Moonlight Butters, Diana Brown Beard) Все эти примеры показывают, что и в богемной, и в мещанской среде как будто культивируется один и тот же тип языкового сознания, для которого характерны стилистический эклектизм, алеаторический синтаксис, парадоксальная (анти- и арефе-ренциальная) семантика, игра с социальными и естественными категориями, возвышение низкого и принижение высокого -те утверждение новых, антииерархических принципов Сходство "лингвистических экспериментов" с именами собственными в столь разных социальных слоях объясняется не только национальной комической традицией и пристрастием лингвистически искушенных людей к пародированию низкого стиля Фольклорную практику такого рода можно рассматривать как символический акт признания лими-нальных ценностей и утверждение приоритета "внесословной личности" Унификация лудического приема речевой маски поверх социальных барьеров говорит также и о конвенциональном характере выражения "лиминаль-ной идеологии"

Амбивалентность лиминального поведения и связанные с ним ритуалы опрощения в лудологической литературе принято обозначать термином "психологическая регрессия" ("снижение сложности поведения"), что, с когнитивно-психологической и эволюционистской точек зрения, знаменует своеобразный возврат к детству Моделирование такого поведения (и создание соответствующего образа) может осуществляться множеством способов упомянутой ранее стилизацией маргинальных жанров и девиантных форм, эксплуатацией инерционных свойств рифмы, назойливым экспериментированием с фонетикой (как известно, для детского восприятия языка характерен примат звука над смыслом) Но языковая регрессия - не просто безобидный комический прием Часто она выступает в роли личины, скрывающей враждебность и агрессивность Примером такого синтеза являются этнические прозвища, основанные

на имитации примитивных стилей мышления Представители иной культуры могут наделяться сказочными, фантастическими чертами, что характерно для первобытного или мифологического сознания (ср Froglander, Jack Sausage, Flaimelmouth) "Снижение сложности" мышления может выражаться в номинативной деятельности, минующей какую-либо стадию обобщения (spie, spig-goty <"No spick English" - of a Mexican), в намеренной неточности наименования ("Turk" вместо "Inshman'V'Greek") или в демонстративном отказе от номинативной деятельности (ср клички-звуковые образы, имитирующие "тарабарский" язык gibberish gi-gi, goo-goo, zigaboo) Та же регрессия обнаруживается и в уменьшительно-ласкательных прозвищах, знаменующих возврат к инфантилизму мышления (Newfy, Chinee, Pinkey) Она может выражаться и в тривиализации "чужих" этносов, когда бесконечно сложное видится в терминах простейшего (ср прозвища афроамериканцев в разные периоды американской истории smoke, skillet, crow, spade, moss, Mars-bar) В формировании этнических стереотипов следует особо подчеркнуть роль прагматических операторов "как бы" и "псевдо". Предрассудок, находящий выражение в языке, основан на "как бы знании" (выводном или мнимом), сформирован "как бы" в чьем-то неразвитом сознании и вербализован на "как бы" не своем языке В общем и целом, логике здравого смысла противопоставляется псевдологика с ее псевдодескрипциями и псевдоиерархиями

Трудности и испытания лиминального периода в лудической речи приобретают форму коммуникативных "помех", которые могут возникать на всех этапах речевого события и затрагивать все его компоненты К наиболее очевидным препятствиям относятся артикуляционные трудности (The sixth sick sheik's sixth sheep's sick), трудности, вызванные помехами в канале связи (например, глухотой одного или обоих собеседников, ведущих "нулевой диалог" Punch, put your head in the loop - In the soup?), одноканальностью переданного сообщения или его зашифрованностью Помимо безобидных игр с "затрудненной" языковой формой существуют и более рискованные словесные игры, испытывающие "пределы дозволенного" (testing the limits) и потому названные "инициально-испытательными" Они сопровождаются нарушением принятых норм, подчеркнутой грубостью обращения, нечестными намерениями и манипуляциями. Это тот случай, когда отчетливый метакомму-никативный сигнал "This is play" сменяется двусмысленным "Is this play9", стирающим грань между лудическим и серьезным Но и сама грубость в таких играх не однозначна В мире "физического" она ассоциируется с недостатком культуры, неделикатностью и неучтивостью В мире "символического" ритуальная грубость - это одновременно и демонстрация (или имитация) неуязвимости, и особого рода привилегия - привилегия неофициального общения, способ "сказать Ты друг другу" При всей их бесцеремонности, инициально-испытательные игры (вербальные розыгрыши, ритуальные оскорбления и т п) транзитивны и по-своему демократичны, так как приобщают испытуемого к знанию, которым он в дальнейшем может воспользоваться При этом исход игры и репутация игроков в значительной степени зависят от поведения испытуемого, от его готовности принять условия игры.

Искусственно созданные трудности и препятствия могут иметь не только психологический и лингвистический, но и интеллектуальный характер Их преодоление составляет смысл игр "антиструктурной направленности", полученный же при этом лудический опыт характеризуется как "испытание абсурдом" В лингвистике под "абсурдом" (nonsense) понимаются специфические способы использования языка, основанные на чрезмерной эксплуатации фонетических средств (phonetic nonsense), неологизмов, созданных по непродуктивным моделям (neologistic nonsense), дескрипций, не согласующихся с общими знаниями о мире (semantic nonsense), ошибок логического ввода и вывода (pragmatic nonsense) В метафизических интерпретациях абсурд отождествляется с философией хаоса как антипода структуры. С когнитивно-психологической точки зрения, это мысленный эксперимент, направленный на символическое разрушение структуры и ниспровержение вечных ("структурных") истин Мишенями абсурда (в философском его понимании) обычно выступают язык, человеческая картина мира и речевая коммуникация, т е составные части культуры, как она определяется современной антропологией.

I "Покушения" абсурда на языковую систему совершаются в "форме лингвистического неповиновения" (И Бродский), цель которого - преодолеть догматизм языка, "дискредитировать его устойчивые механизмы" и утвердить противоположный принцип - адогматизм Способом "дискредитации" становится игнорирование сущностных свойств "старой" знаковой системы и избирательное применение к ней предписывающих и разрешающих правил. "Качественные", "отрицательные" и "кризисные" эксперименты проводятся со всеми аспектами языкового знака семантикой, синтактикой, прагматикой Антиструктурные тенденции в семантике проявляются в ее стремлении к анти- и ареференциальности Абсурдные тенденции в синтаксисе (когда линеаризация смысла осуществляется по принципу механической сборки) отражают упрощенное понимание "формального" (как оппозиции "семантическому") и отрицание тезиса о содержательности формы Антиструктурные тенденции в прагматике выражаются в стремлении говорящего изъять из языка "человеческое измерение", отменив тезис об антропоцентризме и упразднив принцип приоритетного обозначения (или "иерархию выделенное™") В конечном итоге, "испытание абсурдом" имеет целью создать проект альтернативного языка ("анти-языка"), более подходящего для выражения "антиструктурной" идеологии Для человека, желающего порвать со структурой, "анти-язык" открывает новые возможности, так как имеет ряд преимуществ перед общепринятым, "естественным" языком

а) В каком-то смысле он перестает быть "средством принуждения", авторитетом вне критики, навязывающим всем свои правила и, в частности, "тиранию семантического" (К. Ажеж) У "человека абсурдного" ("родственника" homo ludens) появляется некоторая свобода выбора (например, в обозначении объектов и построении высказываний) При этом язык частично утрачивает свой общественный характер, становясь языком малых групп и отдельных личностей.

б) Отказ от антропоцентризма придает языку большую "объективность", наделяя говорящего способностью более трезво и беспристрастно смотреть на действительность и помогая ему опровергнуть неутешительный вывод А Камю "Я способен к пониманию только в человеческих терминах"

в) Приобретая осязаемые свойства или уподобляясь референту, язык (з буквальном смысле) становится действенной, почти физической силой Э Ионеско, устами своего персонажа, замечает- "Звуки, лишенные смысла, вы соко держатся в воздухе, а слова, обремененные значением, падают < > в уши других или лопаются как мыльные пузыри"

В модели альтернативного языка воплощаются наивные представления об "идеальной" знаковой системе, адекватной для выражения "лиминальной философии" и узаконивающей некоторые типы речевого мышления/поведения, не вписывающиеся в структуру и отвергаемые ею Антиструктурность абсурдного дискурса проявляется не только в стремлении упразднить все иерархии и признать все виды опыта и точки зрения В нем также отменяется и иерархия речевых функций Функции, традиционно считавшиеся второстепенными или "архаичными" (орнаментальная, миметическая, магическая, криптолалическая, "ритуальная" или функция самопрезентации, манипулятивная, глоссолалическая, символьно-логическая) уравниваются в статусе с основными (универсальными) функциями Их реализация была бы невозможна без упомянутых свойств "абсурдного" языка (анти- и ареферен-циальность, аграмматизм, прагматическая нейтральность или смещенный фокус эмпатии, утрированный полифонизм).

II Второй мишенью абсурда является "вселенная человека" или языковая картина мира, отражающая наивные представления о его устройстве, о категориях времени и пространства, причинности и случайности Назначение абсурда - показать пропасть между реальностью как таковой и человеческим видением ее

Отличительным свойством абсурдных сообщений (текстов) является их автотеличность, "неэффективное" движение по кругу, символизирующее возврат к мифологическим представлениям о цикличном движении времени Это проявляется в различных формах "дурной бесконечности" - "саботируемых" или "нулевых" диалогах и повествованиях ("докучных сказках"), в софистических построениях, имитирующих этиологические загадки Это же свойство присуще верифицированным фонологическим опытам ("Еепа deena dinah doh ...") и вообще всем сообщениям, в которых организующим началом является звук или конечный список Ср пример первого "Faces are bashed, gashed, slashed and smashed Cars crash Hopes are dashed Enemies clash Teeth gnash etc " (R Lederer) Автотеличность - свойство, приобретаемое в результате преодоления "интерактивности" ("субъективности") семантических категорий, отрицания их связи с человеческим опытом и попытки "возврата к равнодушной природе" Перспектива такого возврата рисуется в стихотворных играх с бесконечностью, каузальностью и случайностью Таковы "цепочные стихи" (chain verses), вызывающие оправданную аналогию с "цепной реакцией", версифицированные тексты, "собранные" по

принципу алеаторического монтажа и иллюстрирующие связь всего со всем Последнее делает особо уязвимыми все классификации и концептуальные границы, созданные человеком для поддержания иллюзии того, что он живет в дискретном, стабильном и подвластном ему мире Абсурд обнажает неполноту и условность человеческих таксономии, подвергая критике саму идею иерархического упорядочения, и постоянно акцентирует взаимообратимость фигуры и фона, двойственность человеческого восприятия и рассредоточен-ность внимания Мир, создаваемый абсурдом (мир без или помимо человека), производит жутковатое впечатление. В результате, мысленный эксперимент по разрушению структуры (культуры), предпринятый "человеком играющим", заканчивается желанием вернуться в нее и признать ее преимущества

III В абсурдном дискурсе эксперименты над языком и человеческой картиной мира заканчиваются созданием соответствующих гипотетических моделей, условно называемых "антиязыком" и "антимиром" Естественно ожидать, что критика коммуникации (третьей составляющей культуры) приведет к созданию еще одного гипотетического конструкта - модели "антикоммуникации". Но этого не происходит Как бы ни были абсурдны типы речевого поведения и коммуникативные неудачи, представленные в фольклоре и художественной литературе, они все же узнаваемы, поскольку "списаны с натуры", хотя и доведены до гротеска. Игры с языком и языковой картиной мира по своему характеру являются "экстатическими", творческими, т.е создающими то, чему нет аналога в действительности Игры с коммуникацией относятся к разряду "мимикрических" В первом случае речь идет о создании абсурда (средствами языка), во втором - о его имитации С эпистемической точки зрения "анти-язык" странен, неправдоподобен, но все же теоретически допустим. Абсурдный же мир невозможен и непригоден для человека Абсурдная коммуникация как антипод коммуникации естественной не представима-реальной коммуникации нечего противопоставить, кроме ее отсутствия, т е, в буквальном смысле, - молчания Поэтому попытки построить абсурдную ("антикоммуникативную") модель общения ограничиваются критикой реальной коммуникации и установлением причин ее несовершенства, к каковым относятся монологизм сознаний, "банальность" общепринятого языка и рутинность повседневных разговоров (даже самых "спонтанных"), инерционность мышления и стереотипность ассоциаций, излишняя увлеченность выбранной/заданной коммуникативной ролью, превращающая живое общение в "контакт масок". Гипертрофируя коммуникативные неудачи и то, что к ним приводит, абсурд, понимаемый как система приемов отрицания какой-то "устойчивой" структуры, тем самым утверждает не норму, но идеал - представления о коммуникации в фундаментальном смысле. На языке культурно-антропологических метафор это означает потребность, возможность и умение "по-настоящему сказать Ты друг другу" и тем самым обнаружить собственную человеческую сущность Повседневный речевой опыт и художественно-этнографические свидетельства показывают, что человеческая потребность в "фундаментальном" общении и способность к истинно диалогичному взаимодействию часто оказываются невостребованными в "практических" разгово-

pax Но они необходимы в игре, где даже "антагонизм становится взаимодействием" (Ю С Мартемьянов) Парадокс том, что игра как символическая деятельность не требует "непосредственного общения между людьми или их объединения в тесное сообщество", а предполагает "лишь совместное приобщение отдельных людей к единым неотчуждаемым ценностям".

Описание лудической речевой деятельности в терминах лиминальнош дискурса позволяет в большей степени, чем другие объяснительные схемы, раскрыть условный (метафорический) и неусловный (глубинный) смысл языковой игры Первый заключается в самом факте добровольной и сознательной пересимволизации реальности, он вкладывается в слова, события или действия "Неусловный смысл" до конца не осознается и не может быть прямо сформулирован участниками игры Он выводится из тех же слов, событий или действий Для такого "вывода" обычно требуются усилия теоретического сознания, которое трактует глубинный смысл в терминах мотивов и функций (терапевтической, социализирующей, социально-идентифицирующей, ксено-денотативной, дистанцирующей, адаптивной, комментирующей) Названные функции рассматриваются в работе лишь в той мере, в какой они иллюстрируют парателический, лиминальный характер игры и систематизируют ранее приведенные примеры Анализ мотивов и функций лудической речи показывает, что в "антропосферу" языковой игры обычно попадает то, что в силу своей внутренней конфликтогенности требует открытого обсуждения, но по каким-то причинам не обсуждается Не имея возможности разрешить это противоречие в повседневной действительности, люди пытаются сделать это "в царстве свободы и условности", где скрытый конфликт предстает в виде осязаемой модели, зрелища, имитации В лудическом (лиминальном) дискурсе имитируется то, что обычно вызывает сильные переживания изолированность от внешнего мира, опасные ситуации, требующие рискованных решений и действий, бесстатусность, маргииальность и анонимность, необходимость выдавать себя за кого-то другого (ношение маски и утрата лица), отсутствие упорядоченности (иерархии) в мире (физическом и социальном) и наступление хаоса Такими же стрессорными факторами являются трудности, препятствия и лишения, деятельность без какой-либо обозримой ("практической") цели, многообразные проявления человеческой грубости и агрессивности, а также всевозможные виды психологической (и речевой) регрессии Все это тоже имитируется в игре и образует ее видимый, акциональный план Ее скрытый план составляют "отсроченные" перлокутивные эффекты (пара-телические функции) В отличие от локутивных и иллокутивных актов, формирующих "условный" смысл игры, перлокутивные акты не регулируются конвенциями, "не находятся в необходимой связи с содержанием высказываний" (Дж Серль) и потому не поддаются имитации.

Из материалов IV главы следует, что лиминальный дискурс, как и любой другой, соответствует определенной форме социальной жизни (жизни вне "структуры") или выражает стремление к ней Он также создает условный мир, либо идеальный и гармоничный, либо мир "наоборот" - "кромешный" и хаотичный Это в одинаковой степени мир реализованных возможно-

стей и невозможностей Идеология лиминального дискурса воплощается в двух тэрнеровских понятиях, "лиминальность сильных" (изображающих слабость и приниженность) и "лиминальность слабых" (разыгрывающих силу и неуязвимость) По существу, это идеология "переходного периода", влекущего за собой смену приоритетов или их демонстративное упразднение Знание правил лиминального дискурса и следование им в подходящий момент вооружают лиминария (homo ludens) стратегиями положительной или оптимальной Самопрезентации и тем самым приносят ему "символический капитал" Подобно многим другим, лиминальный дискурс способен творить мифы и натурализовать их, объясняя их действием естественных законов С одной стороны, он вскрывает искусственный, "сконструированный" (в интересах человека) характер структурных ценностей, но нередко делает это, чтобы установить свои Именно поэтому игра может вырождаться в церемониал, а притворная агрессия - превращаться в реальную Этим же объясняется явление пуерилизма и частые случаи неразличения игровых и неигровых поведенческих форм Наконец, лиминальный дискурс полифоничен это свойство выражено в нем намного ярче, чем в других дискурсах, поскольку опыт уместного и творческого использования чужих слов стилизуется, выставляется напоказ и по-разному оценивается разными типами аудиторий

Заключение

Опыт исследования лудического речевого поведения показывает, что лингвистическое понятие "языковая игра" столь же размыто и трудно определимо, сколь и родовой его термин Чтобы "не потерять" объект, исследователь может либо продолжить поиск более точных определений (что вряд ли возможно в случае открытых понятий), либо до бесконечности аспектизиро-вать объект (что, судя по существующим концепциям языковой игры, происходит в современной лудологии), либо найти новую (более широкую) перспективу для рассмотрения объекта, отойдя от традиции его исследования В данной работе осуществляется третья возможность

Обращение к исходному (антропологическому) определению игры как симулятивной деятельности символического характера и перенос этого определения на видовое понятие ("языковая игра"), меняет онтологический статус объекта и акцентирует в нем то, что обычно остается за рамками лудологических исследований - драматическое начало, "исполнительскую компетенцию" и стереотипы ритуального поведения Исследование этих планов игры невозможно при имманентном подходе, предлагаемом большинством теорий поэтического языка, и неполно в рамках современной неориторики Для объяснения и систематизации фактов речевой деятельности с выраженным драматическим началом (те вписывающихся в формулу "перевоплощение + действие") была предложена теоретическая программа, апеллирующая к категориям внешней лингвистики и взаимодействующих с ней дисциплин (социологии, фольклористики, культурной антропологии) Эта программа, условно названная "теорией лудической компетенции в рамках

социо- и антрополингвистики" и построенная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современным лингвистическим теориям (синтезирующий характер, политетичность, "радикальный прагматизм" и т д) не приемлет узких концепций языковой игры и имеет целью "выход в широкую систему речи", аналогом которой признается повседневный фольклор (фольклор речевых ситуаций) На этой "территории" сходятся интересы лингвистики, лудо-логии и фольклористики Анализ фольклорного материала, фактов "народной лингвистики" и результатов социолингвистического тестирования подтвердил реальность и раскрыл смысл понятий "лудическая компетенция" и "стихийная рефлексия над языком" Включенность программы во "всеобъемлющую концепцию культуры" и обращение к культурно-антропологическим категориям открыли возможность исследовать языковую игру не в качестве самоценного "объекта", а как важную составляющую символического события, как часть психологического, социокультурного и лингвистического опыта, приобретаемого в игре per se Определение игры в терминах лиминального дискурса позволило объединить "разрешающие" дефиниции языковой игры, обобщить разнородные данные и идентифицировать рефлексы ритуала ("карнавализованные стереотипы мышления и поведения") в рекреационных речевых жанрах и фольклорных формах

Взятое за основу определение игры, записанное в виде театроведческой формулы (перевоплощение + действие) и обнаруживающее концептуальную связь с постулатами драматургической социологии, помогло раскрыть понятие "расщепленности" языкового сознания (свойственное адресанту и адресату поэтических/лудических сообщений) Тем самым было доказано, что явление полиглоссии, отражающее диалогичность (интертекстуальность) сознания и многоликость ("дивидность") человеческого Я, не ограничивается сферой художественной литературы, а распространяется на "широкую систему речи" и особенно ярко проявляется в речи лудической

Совмещение данных лингвистики, социологии, антропологии и фольклористики вывело исследование словесных игр за рамки онтологических классификаций и расширило метаязык лингвистической лудологии Открылась возможность деления игр на эзотерические и экзотерические, игры с текстом, текстурой и контекстом; игры, инициированные разными типами адресантов ("автор", "стратег", "протагонист", "аниматор") и ориентированные на разные типы адресатов (прямой, косвенный, коллективный, опосредованный и т д), игры I, II, П1 уровней коммуникативной компетенции, а также игры с кодом, конвенциями, дискурсом

Исследовательская программа, основанная на интеракционной модели коммуникации, явилась дополнением к линеарным и инференционным теориям художественной речевой деятельности Была высказана гипотеза о предназначении каждой из этих теорий, определяемом характером данных, на систематизацию которых она направлена Метатеоретический анализ показал, что объяснительной силы линеарных концепций достаточно для описания лудической речевой деятельности, коррелятом которой являются "головокружительные игры" и "игры случая" (те "немаркированная", свобод-

ная, звристичная игра с доминантой "play") Инференционные теории более пригодны для описания "закрытых", структурированных игр по заранее установленным правилам ("games"), те агонистических или стратегических (в онтологических классификациях). Интеракционные теории направлены на исследование игр с ярко выраженным драматическим началом (тес доминантой "performance"), что на языке онтологических понятий означает "игры подражания" Избирательность в подходе к материалу ("дотеоретической базе данных") определяет и другие приоритеты названных теорий Понятийный аппарат линеарных теорий наиболее приспособлен для описания игр с языковыми правилами и игр с "текстурой" Инференционные теории незаменимы в исследовании игр с конвенциями или дискурсными правилами В фокусе внимания интеракционных теорий находятся лудические речевые стратегии и игры с "контекстом", понимаемом в самом широком смысле - как контекст культуры Выводы, полученные в результате метатеоретического сравнения, делают неактуальным разговор о методологическом превосходстве того или иного подхода Тематизируя один из трех ключевых аспектов игры per se и, соответственно, исходя из разных (но не противоречащих друг другу) представлений о том, что такое "языковая игра", названные теории связаны отношением взаимодополнительности Опыт же построения единой лудо-логической, лингвистически ориентированной теории, одинаково приемлемой для всех трех планов игры, следует признать скорее отрицательным, чем положительным

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1 Каргаполова И А Человек в зеркале языковой игры Монография -СПб • Золотое сечение, 2007 - 408 с (25,5 п л)

2 Каргаполова И А Вербальные "игры беспорядка" в свете теории хаоса // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена № 9 (47) Общественные и гуманитарные науки Научный журнал - СПб, 2007 С 36-43 (0,87пл)

3 Каргапоюва И А "Языковая игра" в лексикографическом и научном освещении концептуально-методологический анализ // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена № 9 (47) Общественные и гуманитарные науки. Научный журнал - СПб, 2007 С 44-53 (1 пл).

4 Каргаполова И А Игровое использование номинативных средств современного английского языка Методические рекомендации к спецкурсу по ономатологии. - Н.-Тагил Изд-во НТГПИ, 1992. - 23 с (1,3 п л)

5 Каргаполова И А Тематические ролевые игры Методические рекомендации для преподавателей и студентов - Н -Тагил. Изд-во НТГПИ, 1992 - 38 с (2,2 п л)

6. Каргаполова И А Роль языковой игры в преподавании лексикологии // Проблемы языкового сходства и языковых различий и их учет при обучении иностранному языку Материалы региональной научно-практической конференции -Барнаул Изд-во БГПИ, 1993 С 33-34 (0,1 пл)

7 Каргаполова И А Использование ролевой игры в обучении ино-стрнному языку как средству общения Н Использование личностно-ориентированных технологий в обучении иностранному языку как средству общения Методические материалы для учителей и учащихся. - Н-Тагил Изд-во НТГПИ, 1994 С 28-32 (0,2 пл)

8 Каргаполова И А О некоторых приемах языковой игры в современной рекламе // Коммуникативно-прагматические аспекты германских и романских языков Материалы межвузовской научной конференции (13-15 декабря 1994 г) - Курск Изд-во КГПИ, 1994 С 26-29 (0,1 пл)

9 Каргаполова И А "Чужое" звучащее слово в английской загадке // Studia Lingüistica Сборник научных трудов Вып 1 - СПб Образование, 1995 С 145-154 (0,5 пл)

10 Каргаполова И А Типы остранения в языковой игре // Актуальные проблемы лингвистики Материалы научной конференции (25-26 января 1995 г) - Екатеринбург Изд-во УГПУ, 1995 С. 16-17 (0,1 пл)

11 Каргаполова И А О социальных функциях языковой игры и ее лингвистических сигналах // Вопросы германо-романской филологии Межвузовский сборник научных трудов - Пятигорск Изд-во ПГЛУ, 1995 С 70-75 (0,3 пл)

12. Каргаполова И А. Языковая игра в речи детей и подростков Н Актуальные проблемы теоретической и прикладной лингвистики Материалы научной конференции (29-30 января 1996 г) Челябинск Изд-во ЧГУ, 1995 (0,1 пл)

13 Каргаполова И А О социальном статусе некоторых языковых игр // Герценовские чтения Иностранные языки Материалы конференции (10-12мая 1995г) - СПб Образование, 1995 С 6-9 (0,1 пл)

14 Каргаполова И А Языковое "остранение" в неофициальной англоязычной речи // Лингвистика Бюллетень Уральского лингвистического общества Т 1 -Екатеринбург Изд-во УГПУ, 1995 С 83-86 (0,4 п л)

15 Каргаполова И А Непрестижная речь в неофициальном англоязычном фольклоре // Проблемы теоретической лингвистики и методики преподавания иностранных языков Межвузовский сборник научных трудов - Красноярск Изд-во ЮПИ, 1996 (0,3 п л)

16. Каргаполова И А О функциях "чужих" слов в обыденной англоязычной речи // Иностранные языки в современном обществе Материалы научно-методической конференции. - Красноярск Изд-во КГПИ, 1996 (0,1 пл).

17 Каргаполова И А Неканоническая речь и языковая игра // Совершенствование методов преподавания иностранных языков в военном ВУЗе Материалы научно-методической конференции (14-15 мая 1996 г) - Спб Изд-во ВИСИ, 1996. С 21-23 (0,2 п л)

18 Каргаполова И А "Коммуникативные помехи" и языковая игра // Актуальные проблемы лингвистики Уральские лингвистические чтения - 96 Материалы научной конференции Екатеринбург Изд-во УГПУ, 1996 (0,1 пл)

19 Каргаполова И А О функциях инфантильной речевой маски П Актуальные проблемы прагмолингвистики Воронеж ВГУ, 1996 (0,1 пл)

20 Каргаполова И А О некоторых функциях языковой игры этологиче-ский подход // Лингвистика Бюллетень Уральского лингвистического общества Т 2 -Екатеринбург УГПУ, 1996 С. 41-51 (0,7пл).

21 Каргаполова И А Игровой потенциал имен собственных в современном английском языке // Studia Lingüistica 2 Язык и общество Лингвистика текста и лингвостилистика - СПб: РГПУ им А И Герцена Стройлеспечать, 1996. С 58-61 (0,3 п л)

22 Каргаполова И А О лингвистических средствах неаутентичной самопрезентации в англоязычной речи // Герценовские чтения Иностранные языки Материалы конференции (14-16 мая 1996 г) -СПб Образование, 1996 С 39-41 (ОД пл)

23 Каргаполова И А Языковая игра и инверсионность // Образование и взаимодействие культур Традиции и инновации Барнаул: Изд-во БГПИ, 1996 (0,15пл)

24 Каргаполова И А Этнические эпитеты оскорбление или языковая игра? // Studia Lingüistica Языковая система и социокультурный контекст. - СПб Изд-во РГПУ им А И Герцена, 1997 С. 80-86 (0, 4 п л)

25 Каргаполова И А. "Лингвистическая дискриминация" и социорече-вые стереотипы // III Царкосельские чтения Научно-теоретическая межвузовская конференция с международным участием (26-27 апреля 1999г) Т 2 - СПб Изд-воЛГОУ, 1999 С 196-198 (0,2пл).

26 Каргаполова И А О некоторых приемах "семантического абсурда" //

IV Царскосельские чтения Научно-теоретическая межвузовская конференция с международным участием (25-26 апреля 2000 г) Т

V - СПб Изд-во ЛГОУ им А С Пушкина, 2000 С. 89-93 (0,2 п л)

27 Авторский псевдоним в культурологической перспективе // V Царскосельские чтения Научно-теоретическая межвузовская конференция с международным участием (24-25 апреля 2001 г) Т. VII -СПб Изд-во ЛГОУ им АС Пушкина, 2001 С 14-17 (0,2пл)

28 Каргаполова И А О понятии акоммуникативности в поэтических теориях // VII Царскосельские чтения Международная научно-практическая конференция (22-23 апреля 2003 г) Т VIII - СПб Изд-во ЛГОУ им А С Пушкина, 2003 С 21-24 (0,2 п л)

29 Каргаполова И А К вопросу о построении лингвистической теории юмора // Вопросы германской и романской филологии Ученые записки Выпуск 2 Т IX - СПб ЛГОУ им А С Пушкина, 2003 С 25-41 (1 п л )

30 Каргаполова И А Псевдоцитация в современной английской речи социолингвистический аспект // Вопросы германской и романской филологии Ученые записки Выпуск 2 Т IX - СПб ЛГОУ им А С Пушкина, 2003. С 226-241 (0,9 п л)

31 Каргаполова И А К проблеме определения "языковой игры" в современной лингвистике // Вопросы германской и романской филологии Ученые записки Выпуск 3 Т XIV - СПб ЛГОУ им АС Пушкина, 2005 С 226-251 (1,6пл)

Отпечатано с готового оригинал-макета в ЦНИТ «АСТЕРИОН» Заказ Ла 102 Подписано в печать 17 Oí 2008 г Бумага офсетная Формат 60x84Vl6 Объем 2,6 п л Тираж 100 экз Санкт-Петербург, 191015, а/я 83, тел /факс (812) 275-73-00,275-53-92, тел 970-35-70 asterion@asterton ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Каргаполова, Ирина Александровна

ВВЕДЕНИЕ

Глава I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПОСТРОЕНИЯ

ТЕОРИЙ ЛУДИЧЕСКОГО РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ

1.1. Проблема определения языковой игры в современной лингвистике

1.2. Модели лудического речевого поведения: сходства и различия

1.3. Онтологический статус понятия "языковая игра"

1.3.1. Языковая игра и юмор: концептуально-методологический анализ /

1.3.2. Языковая игра и лингвистический эксперимент: продолжение концептуально-методологического анализа

1.4. Опыт построения теорий лудического речевого поведения: критерии адекватности

Выводы по главе I

Глава II. ЛИНЕАРНЫЕ И ИНФЕРЕНЦИОННЫЕ СИСТЕМЫ

ОПИСАНИЯ ЛУДИЧЕСКОГО РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ

2.1. Линеарная теория языковой игры: принципы описания и экспланаторный потенциал

2.2. Инференционная (циркулярная) теория языковой игры: мысленный эксперимент

Выводы по главе II

Глава III. ИНТЕРАКЦИОННЫЕ СИСТЕМЫ ОПИСАНИЯ

ЛУДИЧЕСКОГО РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ

3.1. Научные предпосылки и общие положения интеракционной теории языковой игры

3.2. Фольклорные истоки языковой игры

3.3. Акциональный план языковой игры (коммуникативнопрагматический аспект лудического речевого поведения)

3.4. Языковая игра в свете 3-х направлений "народной лингвистики" эпистемологический аспект лудического речевого поведения)

3.4.1. Лексикографическое (аналитическое) направление

3.4.2. Экспериментальное ("эмпирическое") направление

3.4.3. Художественно-коммуникативное направление

3.5. Языковая игра в категориях драматургической социологии микросоциологический аспект лудического речевого поведения)

Выводы по главе III

Глава IV. ЛИМИНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ЯЗЫКОВОЙ ИГРЫ: ЛУДИЧЕСКАЯ РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В КУЛЬТУРНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ

4.1. Лиминальность как антропологическая категория

4.2. Языковая игра как метакоммуникативная речевая деятельность

4.3. Фактор "безопасного" риска

4.4. Фактор "структурной невидимости" и идея равенства

4.5. Регрессивные и псевдорегрессивные тенденции

4.6. Моделирование препятствий

4.7. Антиструктурные тенденции

4.8. Парателический характер лудической речевой деятельности: функции языковой игры

4.8.1. Терапевтическая функция

4.8.2. Социализирующая функция

4.8.3. Социально-идентифицирующая функция (установление внутригрупповой солидарности)

4.8.4. Функция ситуативно-ролевого дистанцирования

4.8.5. Ксеноденотативная функция

4.8.6. Адаптивная функция

4.8.7. Комментирующая функция

Выводы по главе IV

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Каргаполова, Ирина Александровна

Термин "языковая игра" (ср. англ. speech play), укоренившийся в лингвистике последней четверти XX века, не имеет точного лингвистического смысла. Вопрос о его уточнениии практически не ставится, но почти всегда делаются ссылки на авторитетное мнение Р. Якобсона, справедливо считавшего этот тип речевой деятельности областью приложения поэтической функции. Большинство авторов также предпочитают говорить не об "объекте", а о гетерогенной "области" исследования, которая задается весьма широко. Наряду с отдельными поэтическими приемами ("игровыми стандартами") в нее включаются такие уникальные в своем роде и не сводимые друг к другу явления как фольклор, язык художественной литературы, экспрессивно-разговорная речь, языковой юмор, "наивные" лингвистические эксперименты. Это ставит автора перед дилеммой: надо ли продолжать традицию синкретичного исследования названой области или же следует расчленить ее с тем, чтобы в дальнейшем конкретизировать значение термина "языковая игра", если это необходимо.

Другой чертой, отличающей большинство лудологических разыскани-ий, является их бессистемный характер (эта традиция восходит к классическим теориям юмора и некоторым из известных теорий поэтического языка). Системность лингвистического исследования выражается не только в его приверженности какой-то теории, но и в ориентации на определенную модель общения (линеарную, циркулярную, интеракционную), которая становится осью координат, задающих необходимые параметры анализа. В работах на тему языковой игры вопрос о такой модели, как правило, не ставится.

Бессистемность подхода к лудической речевой деятельности проявляется и в том, что общеизвестные типы игр - неформализованная, открытая игра ("play"), регламентированная ("закрытая") игра по правилам ("game") и игра-представление ("performance") - в лингвистике исследуются единообразно, т.е. с помощью одного и того же категориального аппарата, заимствованного у известных поэтических теорий. С методологической точки зрения это не совсем корректно. В большинстве исследований делается акцент на самодостаточности, автотеличности и автокоммуникативности лудических речевых действий, независимо от их принадлежности тому или иному типу, хотя опыт повседневной речи заставляет усомниться в этом. Приписывание названных свойств "языковой игре" (по аналогии с "поэтическим языком") как будто закрывает возможность изучать ее извне, воспринимать ее частью игры per se, игры в широком, антропологическом понимании. Между тем, не исключено, что для лингвистической лудологии важен не столько вопрос о статусе языковой игры как самодостаточной, самоценной речевой деятельности, сколько вопрос о роли этой деятельности (и о роли языка вообще) в создании самого "игрового пространства".

По давней лингвистической традиции, признающей приоритет рефе-рентивной функции, большинство лудологических исследований завершаются выводами относительно объективных свойств кода, техники создания "художественных сообщений", их эстетической значимости и отношения к действительности. Иначе говоря, продолжаются попытки постичь смысл "художественности" ("литературности") и исследовать скрытые возможности естественного языка, его "способность к бессубъектной игре" (К. Ажеж) собственными звуками и смыслами. При таком подходе лудические высказывания (приемы) по существу рассматриваются как отрицательный языковй материал, позволяющий сформулировать разные типы языковых правил: "предписывающие, разрешающие, конфликтно-разрешающие" (А.Е. Кибрик). Но именно представление о "бессубъектности" языковой игры не вполне соответствует тенденциям современной лингвистики, ориентированной на субъекта речевой деятельности. В большинстве работ данной тематики он выступает под общим именем homo ludens, тогда как современные лингвистические теории отдают предпочтение не абстрактному говорящему, а субъекту речи, наделенному рядом психологических и социальных характеристик, способностей (когнитивно-перцептивных, коммуникативных), идиоэтниче-ским языковым сознанием и определенными установками по отношению к б своему языку: инструментальными, этическими, аффективными, эстетическими (Ф. Данеш). Они могут быть рациональными и иррациональными, реальными и мнимыми, изоляционистскими, пуристскими и т.д. Таким образом, субъект речи одновременно является "психосоциальным субъектом", "субъектом культуры" (европейской, англофонной и др.), "субъектом традиций" (в том числе игровых) и исполнителем социально-коммуникативных ролей. Учет всех этих параметров позволяет "субъектно-ориентированной" лингвистике выйти в "широкую систему речи" (Д. Хаймс), к чему она и стремилась на протяжении нескольких последних десятилетий. Перестановка акцента с кода и бессубъектного сообщения на человека, субъекта лудической речевой деятельности высвечивает в ней стороны, недоступные для исследования в категориях внутренней лингвистики: поведенческую, коммуникативно-прагматическую и эпистемологическую. В этой связи встает вопрос о том, какое определение языковой игры нужно взять за основу, чтобы исследовать ее с точки зрения внешней лингвистики, в компетенцию которой входит "все, что имеет отношение к существованию и функционированию языка" (А.Е. Кибрик), и обращение к которой на данном этапе кажется неизбежным.

Ответы на поставленные вопросы составляют содержание настоящего исследования. Эти же дискуссионные вопросы определяют его цель, задачи и методологию.

Объектом исследования являются "малые жанры" и формы, входящие в "широкую систему" англоязычной речи и зафиксированные в специальной и справочной литературе. Это "микроструктуры" (J1.A. Капанадзе), используемые в качестве "ограниченных речевых клише" определенными языковыми общностями. По своему статусу они являются маргинальными, "нетрадиционными" лингвистическими объектами. По своим функционально-стилистическим и социальным характеристикам это формы, относящиеся преимущественно к нейтрально- и фамильярно-разговорной речевым культурам. По своему происхождению и способу передачи (распространения) это формы фольклорные или фольклоризованные, восходящие к традициям "народной речи" и рассчитанные на устное "исполнение" с элементами драматизации.

Предметом исследования являются эпистемологический, коммуникативно-прагматический и поведенческий аспекты речевой деятельности рек-реационно-игрового характера. Последняя рассматривается как форма языковой рефлексии, как составная часть коммуникативной компетенции, как вид символического (небуквального) взаимодействия и как рефлекс ритуального поведения.

Актуальность работы определяется состоянием современной лингвистической лудологии, в которой исследования частного и прикладного характера преобладают над феноменологическими. Потребность в общих принципах описания языковой игры возросла с выходом большинства исследований за рамки художественной литературы, в широкую систему речи. В связи с этим увеличился спрос на информацию об антропологических и речепове-денческих универсалиях, типах речевых культур и коллективных метаязыко-вых установках, о взаимодействии теоретической и "народной" лингвистики, о соотношении конъюнктурно-целевых и ритуальных актов речи, о факторах, формирующих лудические привычки говорящих.

Научная новизна исследования заключается в выборе "внешнелин-гвистического" подхода к языковой игре, основанного преимущественно на развитии идей антропологической лингвистики (этнографии речи Д.Хаймса). Научный интерес представляет программа исследования объекта, синтезирующая данные четырех взаимодействующих дисциплин: лингвистики, культурной антропологии, социологии и фольклористики. Нетрадиционен и выбор самого объекта, включающего "формы существования и функционирования языка" (А.Е. Кибрик), ранее не замечаемые или игнорируемые лингвистикой, но обсуждаемые в смежных ей дисциплинах. Инновационным является и системный анализ коммуникативно-лингвистических сигналов игры, ее мотивов и функций. Введение понятий "лиминальность" и "лиминальный дискурс" задают исследованию достаточно высокий уровень теоретического обобщения. Установление корреляций между категориями лингвистики, социологии и культурной антропологии открывает перспективу для более фун-даметальных исследований лудического речевого поведения.

Цель работы заключается в создании исследовательской программы, претендующей на статус теории лудической компетенции, способной обобщить выводы, полученные в рамках существующих лудологических концепций, и пригодной для изучения трех планов языковой игры - игры как психологической готовности и способности к небуквальной интерпретации действительности (play), игры как структурированного и конвенционального речевого события (game) и игры-представления (performance).

Для достижения цели ставятся следующие задачи:

1. Систематизировать существующие в лингвистике определения "языковой игры" и обобщить опыт построения лудологических концепций. Проследить эволюцию взглядов на исследуемый объект, вызванную сменой научных приоритетов.

2. Уточнить онтологический статус объекта исследования, т.е. определить рамки научного контекста (направления, дисциплины), в которых луди-ческая речевая деятельность получила бы наиболее адекватное объяснение. Провести сравнительный анализ понятий "языковая игра" и "юмор", "лингвистический эксперимент" и "рефлексия над языком". Идентифицировать типы "лингвистических экспериментов".

3. Выбрать модель лудической речевой деятельности, обеспечивающую выход в "широкую систему речи" (являющуюся ее аналогом) и широкий этнографический контекст. Обосновать это выбор.

4. Сформулировать критерии адекватной теории языковой игры на основе анализа существующих лингвистических и лудологических/поэтических теорий, а также исследовательских программ разной степени завершенности.

5. Сравнить выделяемые лингвистикой модели общения (линеарную, циркулярную, интеракционную) и соответствующие им лудологические теории. Определить их экспланаторный потенциал и сферы применения. Представить схемы анализа лудического материала в рамках каждой теории.

6. Систематизировать факты "народной лингвистики" или установки по отношению к языку и способы их представлениия в речевой деятельности на основе данных лексикографии, фольклора и социолингвистических тестов.

7. Конкретизировать понятие субъекта речи (и соответственно homo ludens) с помощью категорий драматургической социологии, переведенных на язык лингвистических терминов.

8. Рассмотреть объект (языковую игру) в эпистемологическом и коммуникативно-прагматическом планах: как способ усвоения знаний о языке (речи) и обмена ими, как вид метаязыковой рефлексии и проявление лудиче-ской компетенции.

9. Рассмотреть лудическую речевую деятельность как особый тип культурного поведения, основу которого составляет взаимодействие символического, "небуквального" характера.

10. Раскрыть смысл антропологического понятия "лиминальность" и экстраполировать его в лингвистику, представив лудическое речевое поведение в терминах лиминального дискурса. Использовать метод дискурсного анализа для определения "условного" (внешнего) и "неусловного" (глубинного) смыслов языковой игры.

11. Выделить лингвистически значимые параметры для типологизации языковых игр и соотнести новые типологии с существующими онтологическими классификациями.

Материал исследования составляют данные англоязычных словарей (толковых, энциклопедических, специальных, тезаурусных), а также примеры (включая выдержки из протоколов лудической речи), полученные в результате целенаправленной выборки из научно-теоретической, хрестоматийной, и рекреационно-дидактической литературы.

Методы исследования, используемые в работе, варьируются в зависимости от характера исходных данных (т.е. от типа языковой игры). Исследовательская процедура строится на сочетании гипотетико-дедуктивных и эмпирических, общих и частных методов, включая структурно-семиотический, конструктивный (метод теоретического моделирования), аналитический (мысленный эксперимент), лексикографический (анализ словарных дефиниций), метод дискурсного и коммуникативно-этнографического анализа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Языковая игра (или лудическая речевая деятельность) является антропологической универсалией и потому должна рассматриваться не столько в терминах внутренней, сколько в терминах внешней лингвистики.

2. По аналогии с родовым термином "языковая игра" определяется как вид конвенциональной симулятивной речевой деятельности, моделирующей различные типы языкового поведения и пересимволизирующей их. Взятое в качестве исходного, такое определение указывает на эпистемологический, коммуникативно-прагматический и поведенческий аспекты "языковой игры".

3. Для описания лудической речевой деятельности, логически определяемой как вид игры, онтологически - как ее неотъемлемая часть, а генетически - как рефлекс ритуала (редуцированная, десемантизированная его форма), необходимо обращение к понятию дискурса и, в частности, лиминально-го дискурса.

4. "Архетипическая" языковая игра, как и ее родовой коррелят, включает в себя три плана: традиционно обозначаемые английскими словами "play", "game", "performance". Каждый из них требует самостоятельного рассмотрения в рамках отдельной теории или в составе общей синтетической программы, предполагающей использование комплементарных методик.

5. В качестве "идеального объекта" или модели лудического речевого поведения в широкой системе речи следует избрать малые формы рекреа-циионного фольклора, для которых характерно оптимальное соотношение названных компонентов игры (см. п. 4).

6. Исследование лудической речевой деятельности как антропологической универсалии должно проводиться в рамках теории или программы, включенной во "всеобъемлющую концепцию культуры". К числу методолги-ческих требований такой теории относятся политетичность (способность оперировать открытыми понятиями и "размытыми" категориями), синтезирующий характер, радикально-прагматическая направленность, эссенциа-лизм (феноменологизм), ориентация на интеракционную модель общения.

7. Обращение к дисциплинам, "имеющим отношение к существованию и функционированию языка" и взаимодействующим с лингвистикой в широкой системе речи (фольклористика, социология, культурная антропология), открывает возможность типологизации языковых игр (лудической речевой деятельности) на иных, нежели онтологический, принципах.

8. В лудической компетенции (способности к языковой игре) отражается общая способность человека к целесообразному, конвенциональному и мотивированному поведению. Это означает, что лудическая речевая деятельность подчиняется общим принципам использования языка и не является "трансцендентным", недоступным для анализа лингвистическим опытом.

9. Лудическая компетенция, реализующуяся в широкой системе речи, включает знание и использование контекстообусловленных сигналов игры ("чужих слов" и речеповеденческих стереотипов), знание "ментефактов" (структурно значимых единиц культуры), способность к небуквальной интерпретации (пересимволизации) действительности и коммуникативно-ролевой опыт (опыт "мультиперсональности"). Эти знания и способности необходимы для создания акционального и автотрансформационного планов языковой игры.

10. Отрефлектированные результаты лудической речевой деятельности в широкой системе речи становятся достоянием народной лингвистики и частью конкретной языковой ситуации. В этом качестве языковая игра также требует "внешних", "надсистемных" объяснений, которые исходят из обстоятельств приобретения лудической способности и обстоятельств ее использования. Учет фактора "дотеоретической интуиции" и описание объекта в терминах социально-психологических и метаязыковых установок, речевых культур и коллективных речевых привычек необходимы для идентификации идиоэтнического компонента языковой игры.

11. Описание лудической речевой деятельности в терминах лиминаль-ного дискурса позволяет раскрыть ее "условный" и "неусловный" (глубинный) смысл. Первый создается путем имитации и пересимволизации речевой действительности. Второй обнаруживается в скрытых или неоглашаемых мотивах и функциях языковой игры.

Теоретическая значимость исследования определяется вкладом в развитие дисциплин, сформировавших его методологическую базу (этнография речи, "реальная" и интеракционная социолингвистика, этнометодология, дискурсный анализ): их ключевые тезисы впервые апробируются на лудиче-ском языковом материале. Теоретический интерес представляют разработки исследовательских процедур на основе трех моделей коммуникации (линеарной, инференционной, интеракционной), дополнения и комментарии к теории речевых актов и теории коммуникативной компетенции, а также опыт метатеоретического сравнения и формулирование критериев адекватной лу-дологической теории.

Практическая ценность исследования состоит в возможности использования его результатов в прикладных целях - в практике социолингвистического тестирования и исследования социолингвистических переменных, в анализе языковой ситуации и разработке мер, направленных на решение языковых проблем в речевом коллективе (культура речи, билингвизм, языковая политика, межкультурная коммуникация).

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Языковой материал диссертационного исследования, а также его понятийный аппарат, теоретические положения и выводы могут быть использованы в курсах лекций по социо- и психолингвистике, сравнительной типологии и контрастивной лингвистике, общему языкознанию, лексикологии и функциональной стилистике, а также в факультативных дисциплинах лингвокультурологического характера.

Апробация работы. Основные положения исследования были изложены в докладах, сделанных на межвузовских научных конференциях «Герце-новские чтения» в РГПУ им. А.И. Герцена (1993-1996 гг.), на конференциях Уральского лингвистического общества в УГПУ (Екатеринбург, 1995, 1996 гг.), на конференции в ВИСИ (Санкт-Петербург, 1996), на «Царскосельских чтениях» в ЛГОУ им. А.С. Пушкина (Санкт-Петербург, 1999-2005), а также на заседаниях кафедр английской филологии в РГПУ им. А.И. Герцена и в ЛГОУ им. А.С. Пушкина и аспирантских семинарах названных кафедр. По теме исследования опубликована 31 печатная работа, общим объемом 39,5 печатных листов. Из них монографий - 1 (объем 25,5 п.л.), статей - 13, общим объемом 8,47 пл., материалов конференции — 15, общим объемом 2,15 п.л., учебно-методических пособий -2, общим объемом 3,5 п.л.

Структура работы: Диссертация объемом 483 страницы состоит из введения, четырех глав и заключения. К работе прилагается библиография из 462 наименований на русском и английском языках, из них 95 используются в качестве источников анализируемого материала (словарно-справочная, фольклорная и рекреационно-дидактическая литература).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвистические и социокультурные факторы лудического речевого поведения"

Выводы, полученные в результате метатеоретического сравнения, делают неактуальным разговор о каком-либо методологическом превосходстве того или иного подхода. Тематизируя один из трех ключевых аспектов игры per se, и соответственно исходя из разных (но не противоречащих друг другу) представлений о том, что такое "языковая игра", названные теории связаны отношением взаимодополнительности. Опыт же построения единой лудоло-гической, лингвистически ориентированной теории, одинаково приемлемой для всех трех планов игры, следует признать скорее отрицательным, чем положительным.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Опыт исследования лудического речевого поведения показывает, что лингвистическое понятие "языковая игра" столь же размыто и трудно определимо, сколь и родовой его термин ("игра"). Чтобы "не потерять объект", исследователь может либо продолжить поиск более точных определений (что вряд ли возможно в случае открытых понятий), либо до бесконечности ас-пектизировать объект (что, судя по существующим концепциям языковой игры, происходит в современной лудологии), либо найти новую (желательно широкую) перспективу для рассмотрения объекта, отойдя от традиции его исследования. В данной работе предпринята попытка осуществить третью возможность.

Обращение к исходному (антропологическому) определению игры как символической (симулятивной) деятельности, включающей два плана - автотрансформационный и акциональный ("перевоплощение + действие"), и перенос этого определения на видовое понятие ("языковая игра"), меняет онтологический статус объекта и тематизирует в нем то, что обычно остается за рамками лудологических исследований - драматическое начало, "исполнительскую компетенцию" и стереотипы ритуального ("симулятивного") поведения. Исследование этих планов игры невозможно при имманентном подходе, предлагаемом большинством теорий поэтического языка, и неполно в рамках современной неориторики, идеи которой концептуально перекликаются с основными положениями теории речевых актов. Для объяснения и систематизации фактов речевой деятельности с выраженным драматическим началом (т.е. вписывающихся в формулу "перевоплощение + действие") была предложена теоретическая программа, апеллирующая к категориям внешней лингвистики и взаимодействующих с ней дисциплин (социологии, фольклористики, культурной антропологии). Значительная часть исследования посвящена обоснованию этой программы. Последнюю, в общем и целом, можно охарактеризовать перифразом слов А.Е. Кибрика, сказанными по аналогичному поводу: она не оригинальна (идея "внешнего" изучения художественной речевой деятельности не нова, как и требование комплексного, многоуровнего подхода к ней); дискуссионна (что не всегда является признаком слабости теории или ее бесперспективности); декларативна (в понятийный аппарат программы в качестве ключевого вводится гипотетический конструкт - "лиминальность", подлежащий более основательной эмпирической проверке); фрагментарна (все пункты программы нуждаются в большей иллюстративности, и каждый из них может быть развернут в отдельное исследование).

По замыслу автора данного исследования, программа, условно названная "теорией лудической компетенции в рамках социо- и антрополингвистики", планировалась в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современным лингвистическим теориям (синтезирующий характер, политетич-ность, "радикальный прагматизм", понимаемый как гуманистическая направленность на изучение "психосоциального субъекта" речи, эссенциализм или феноменологизм, и ориентация на интеракционную модель общения). Соответственно, теория не приемлет узких концепций языковой игры (например, игры как технико-поэтического приема, средства осуществления риторической интенции, вида комического и т.д.) и имеет целью "выход в широкую систему речи", аналогом которой является повседневный фольклор (в особенности малые его жанры). На этой "территории" сходятся интересы лингвистики, лудологии и фольклористики. Анализ фольклорного материала (включая "фольклор речевых ситуаций"), фактов "народной лингвистики" и результатов социолингвистического тестирования подтвердил реальность и раскрыл смысл понятий "лудическая компетенция" и "стихийная рефлексия над языком".

Как и всякая теория, исследующая речевое поведение человека, предложенная программа стремится включиться во "всеобъемлющую концепцию культуры", важное место в которой отводится описанию символических действий неутилитарного характера, к каковым, в частности, относятся действия ритуальные и игровые. Апелляция к культурологическим (антропологическим) категориям открыла возможность (в рамках обсуждаемой программы) рассмотреть человека (психосоциального субъекта речи) в "зеркале языковой игры" и, в свой черед, исследовать последнюю не в качестве самоценного "объекта", а как важную составляющую символического события (действа), как часть психологического, социокультурного и лингвистического опыта, приобретаемого в игре per se. Определение игры как лиминального вида деятельности, признание ее (в этом качестве) антропологической универсалией и последующее введение понятия "лиминарный дискурс" позволило объединить (парадигматизировать) "разрешающие" дефиниции языковой игры, обобщить разнородные данные, на изучение которых направлены существующие лудологические концепции, и идентифицировать рефлексы ритуала (т.е. "карнавализованные стереотипы мышления и поведения") в праздноре-чевых жанрах и малых фольклорных и псевдофольклорных формах.

Взятое за основу определение игры, записанное в виде театроведческой формулы (перевоплощение + действие) и обнаруживающее концептуальную связь с тезисами драматургической социологии (о "квазитеатральности" повседневной жизни, об игровой природе человеческого взаимодействия, о репертуаре социально-коммуникативных ролей и неизбежности опыта/искусства самопрезентации), было переведено на язык лингвистических терминов. Это позволило раскрыть введенное Р. Якобсоном понятие "расщепленности" языкового сознания, свойственное адресантам и адресатам поэтических (лудических) сообщений. Использованием микросоциологических категорий в лингвистических целях было доказано, что явление полиглоссии или разноречия, отражающее диалогичность (интертекстуальность) сознания и многоликость ("дивидность") человеческого Я, не ограничивается сферой художественной литературы, а распространяется на "широкую систему речи", поддается анализу и особенно ярко проявляется в лудической речевой деятельности.

Следование "принципу экспансионизма", декларированное в начале исследования, открыло новые возможности для типологизации "языковых игр". Совмещение данных лингвистики, социологии, антропологии и фольклористики, расширило метаязык лингвистической лудологии и позволило дифференцировать игры не по онтологическому признаку, а на принципиально иных основаниях. Так были выделены эзотерические и экзотерические игры; игры с текстом, текстурой и контекстом; игры, инициированные разными типами адресантов ("автор", "стратег", "протагонист", "аниматор"), и ориентированные на разные типы адресатов (прямого, косвенного, коллективного, опосредованного и т.д.); игры I, II, III уровней коммуникативной компетенции; игры с языковыми правилами, конвенциями употребления (логономиче-скими правилами) и коммуникативными стратегиями (или игры с кодом, дискурсом, культурой).

Исследовательская программа, ориентированная на интеракционную модель коммуникации, первоначально замышлялась как проект общей лудо-логической теории. В действительности же она стала дополнением к теориям художественной речевой деятельности, представленным в работе под именем линеарных (кодово-информационных) и циркулярных (инференционных) поэтик. Сравнительный анализ трех типов теорий показал, что между ними существует определенное разделение функций, что в значительной степени объясняется характером данных, на систематизацию которых эти теории избирательно направлены. Так, линеарные концепции достигают наибольшей объяснительной силы при описании лудической речевой деятельности с доминирующим компонентом "play" (свободная, эвристичная, экстатическая, "эволюционная" игра). В онтологических классификациях ей соответствуют "головокружительные игры" и "игры случая". Инференционные теории, напротив, более пригодны для описания "закрытых", структурированных игр по заранее установленным правилам ("games"). Их онтологическим коррелятом являются, прежде всего, стратегические или агонистические языковые игры, способные "превращать враждебность во взаимодействие". Интеракци-онные теории направлены на исследование игр с доминантой "performance" (исполнительская природа, ярко выраженное драматическое начало), что на языке онтологических понятий означает "миметические/мимикрические игры" или "игры подражания". Избирательность в подходе к материалу ("доте-оретической базе данных"), присущая всем названым теориям, определяет и другие их приоритеты. Понятийный аппарат линеарных теорий наилучшим образом приспособлен для описания игр с языковыми правилами. Инферен-ционные теории ориентированы на исследование игр с конвенциями (или ло-гономическими правилами). В фокусе внимания интеракционных теорий находятся лудические речевые стратегии. Аналогичное разделение функций (между теориями) обнаруживается и внутри других типологичских схем. Так, "игры с текстурой" получают наиболее адекватное объяснение в терминах линеарных теорий. "Игры с текстом" более доступны для анализа в рамках инференционных теорий. Для описания же "игр с контекстом", понимаемом в самом широком смысле - как контекст культуры, необходим концептуальный (хотя и весьма эклектичный) аппарат интеракционных теорий.

Список научной литературыКаргаполова, Ирина Александровна, диссертация по теме "Германские языки"

1. Авеличев А.К. Возвращение риторики // Дюбуа Ж., Мэнге Ф. и др. Общая риторика. М.: Прогресс, 1986. - С. 5-25.

2. Адоньева С.Б. Своя чужая речь: фольклор в свете прагматики // Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура: In Memoriam. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. С. 239-251.

3. Адоньева С.Б. Прагматика фольклора. СПб.: Изд-во СПбГУ: Амфора, 2004. 309 с.

4. Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки. М.: Эдиториал УРСС, 2003. 301 с.

5. Альманах дада / Ред. С. Кудрявцев. М.: Гилея, 2000. 205 с.

6. Американа: Англо-русский лингвострановедческий словарь / Ред. Г.В. Чернов. Смоленск: Полиграмма, 1996. 1185 с.

7. Андерсон М. Игра и ее различные смыслы в человеческом опыте // Игра со всех сторон: Книга о том, как играют дети и прочие люди / Ред. Е.С. Жорняк. М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2003. -С. 197-209.

8. Апинян Т.А. Игра в пространстве серьезного: Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. 398 с.

9. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика: Проблемы референции. М.: Радуга, 1982. С. 5-40.

10. Ю.Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988.-339 с.

11. Н.Арутюнова Н.Д. Диалогическая модальность и явление цитации // Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. М.: Наука, 1992.-С. 52-79.

12. Арутюнова Н.Д. Показатели чужой речи "де", "дескать", "мол" // Язык о языке. М.: Языки русской культуры, 2000а. С. 437-449.

13. З.Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине мира // Язык о языке. М.: Языки русской культуры, 20006. С. 7-19.

14. Арутюнова Н.Д. О движении, заблуждении и восхождении // Логический анализ языка: Космос и хаос. М.: Индрик, 2003. С. 3-10.

15. Арутюнова Н.Д. Виды игровых действий // Логический анализ языка: Концептуальные поля игры. М.: Индрик, 2006. С. 5-16.

16. Банников К.П. Антропология экстремальных групп. М.: Наука, 2002а. -399 с.

17. П.Банников К.П. Смех и юмор в экстремальных группах // Смех: истоки и функции / Ред. А.Г. Козинцев. СПб.: Наука, 20026. С. 174-186.

18. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература, 1972. 469 с.

19. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 444 с.

20. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990. 542 с.

21. Бейтсон Г. Теория игры и фантазии // Бейтсон Г. Экология разума. М.: Смысл, 2000. С. 205-220.

22. Берг М. Литературократия: Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 342 с.

23. Берген Д. Игра как контекст развития чувства юмора // Игра со всех сторон / Ред. Е.С. Жорняк. М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2003. С. 115-140.

24. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. М." Прогресс, 1988.-399 с.

25. Блейхер В.М., Крук И.В. Толковый словарь психиатрических терминов. Воронеж: НПО "МОДЭК", 1995. 639 с.

26. Болинджер Д. Истина проблема лингвистическая // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. - С. 2343.

27. Бондарко JI.B. Что такое "фонология носителей языка" // Теоретические проблемы языкознания. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004. С. 334-340.

28. Брайт У. Введение: параметры социолингвистики // Новое в лингвистике, вып. 7. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. С. 34-41.

29. Будагов Р.А. Система и антисистема в науке о языке // Будагов Р.А. Язык и речь в кругозоре человека. М.: Добросвет, 2000. С. 208-228.

30. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М.: Школа "Языки русской культуры", 1997.-574 с.

31. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Человек в языке (Метаязыковая рефлексия в нелингвистических текстах) // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 1999. С. 146161.

32. Булыгина Т.В., Шмелев Ф.Д. "Стихийная лингвистика" (folk linguistics) // Русский язык сегодня: 1 / Отв. ред. Л.П. Крысин. М.: Азбуковник, 2000. -С. 9-18.

33. Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. С. 44-87.

34. Ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. 310 с.

35. Ванд ер Вен, К. Игра, Протей и парадокс: Обучение для жизни в хаотическом и суперсимметричном мире // Игра со всех сторон / Ред. Е.С. Жорняк. М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2003. -С. 299-324.

36. Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 8. Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. С. 402-421.

37. Вежбицкая А. Дескрипция или цитация? // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика: Проблемы референции. М.: Радуга, 1982.-С. 237-262.

38. Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Радуга, 1985. С. 238-251.

39. Винокур Т.Г. Устная речь и стилевые свойства высказывания (К постановке вопроса) // Разновидности городской устной речи / Отв. ред. Д.Н. Шмелев, Е.А. Земская. М.: Наука, 1988. С. 44-84.

40. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: Изд-во "Иностранная литратура", 1958. 132 с.

41. Витгенштейн Л. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. -С. 79-128.

42. Ворожцов Б.Н. Авторские окказионализмы как способ реализации игровой функции языка // Лингвистические исследования (К 75-летию проф. В.Г, Гака). Дубна: Феникс, 2001. С. 79-85.

43. Выготский Л.С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986. 572 с.

44. Выготский Л.С. Мышление и речь. М.: Лабиринт, 1996. 415 с.

45. Горбачевский М.В. (ред.). Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз. М.: Галерея, 2002. 423 с.

46. Городецкий Б.Ю. Компьютерная лингвистика: моделирование языкового общения // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 24. Компьютерная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. С. 5-31.

47. Гофман Э. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: КАНОН- ПРЕСС-Ц: Кучково поле, 2000. 302 с.

48. Грайс П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. С. 217-237.

49. Григорьев С.В. Психология субъекта традиций: проблемы идентификации и развития в пространстве празднично-игровой культуры // Человек как субъект культуры / Ред. Э.В. Сайко. М.: Наука, 2002. С. 365-389.

50. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург: Уральский ГПИ, 1996. 215 с.

51. Гудман Б.А. Идентификация референта и связанные с ней коммуникативные неудачи // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 24. Компьютерная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. С. 209-258.

52. Данеш Ф. Позиции и оценочные критерии при кодификации // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 20. Теория литературного языка в работах ученых ЧССР, М.: Прогресс, 1988. С. 281-295.

53. Демурова Н.М. Эдвард Лир и английская поэзия нонсенса // Мир вверх тормашками: Английский юмор в стихах. М.: Радуга, 1978. С. 5-22.

54. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца XX века. М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 239-320.

55. Демьянков В.З. "Теория речевых актов" в контексте современной зарубежной лингвистической литературы (обзор направлений) // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.-С. 223-234.

56. Денисова Г. Интертекстуальность и семиотика перевода: возможности и способы передачи интекста // Текст. Интертекст. Культура. / Ред. В.П. Григорьев, Н.А. Фатеева. М.: Азбуковник, 2001. С. 112-128.

57. Дмитриев А.В. Социология политического юмора. М., 1998. 331 с.

58. Дмитриев А.В., Сычев А.А. Смех: социофилософский анализ. М.: АльфаМ, 2005. 592 с.

59. Добжиньская Т. Метафорическое высказывание в прямой и косвенной речи // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 456-475.

60. Долгов К. Красота и свобода в творчестве Альбера Камю // Камю А. Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки. М.: Радуга, 1990. -С. 5-27.

61. Дубова О.Б. Мимесис и пойесис: Античная теория "подражания" и зарождение европейской теории художественного творчества. М.: Памятники исторической мысли, 2001. 269 с.

62. Дубравка О.Т. Заумь и дада // Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре / Ред. Л. Магаротто. Bern, etc.: Lang, 1991. С. 57-80.

63. Дюбуа Ж., Мэнге Ф., Эделин Ф. и др. Общая риторика. М.: Прогресс, 1986. -392 с.

64. Дюшен И.Б. Театр парадокса (Предисловие). М.: Искусство, 1991. С. 521.

65. Дюшен И.Б. Послесловие // Эжен Ионеско: Театр. М.: Искусство, 1994. -С. 411-424.

66. Елистратов B.C. Арго и культура // Елистратов B.C. Словарь московского арго: Материалы 1980-1994 г.г. М.: Русские словари, 1994. С. 592-674.

67. Ермакова О.П. Разговоры с животными (лингво-психологические заметки) // Разновидности городской устной речи. М.: Науки, 1988. С. 240-247.

68. Жаккар Ж.В. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб.: Академический проект, 1995. 470 с.

69. Земская Е.А. Городская устная речь и задачи ее изучения // Разновидности городской устной речи. М.: Наука, 1988. С. 5-44.

70. Иванов Вяч. Вс. Поэтика Романа Якобсона // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 5-22.

71. Ивин А.А. Искусство правильно мыслить. М.: Просвещение, 1986. 223 с.

72. Ивлева J1.M. Дотеатрально-игровой язык русского фольклора. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. 194 с.

73. Игровое пространство культуры: Материалы научного форума / Ред. В.В. Чубарь. СПб.: Евразия, 2002. 372 с.

74. Ильин И.П. Постмодернизм: Словарь терминов. М.: Интрада, 2001. 384 с.

75. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов / Под ред. А.А. Яковлева). М.: Политиздат, 1989. С. 222-318.

76. Капанадзе JI.A. О жанрах неофициальной речи // Разновидности городской устной речи. М.: Наука, 1988. С. 230-234.

77. Капанадзе JI.A. Разговорная речь как генератор неопределенности // Русский язык сегодня: I. М.: Азбуковник, 2000. С. 287-293.

78. Капанадзе JI.A. Структура и тенденции развития электронных жанров // Жизнь языка. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 164-186.

79. Кара-Мурза Е.С. Дивный новый мир российской рекламы // Словарь и культура русской речи: К 100-летию со дня рождения С.И. Ожегова. М.: Индрик, 2001. С. 164-186.

80. Карасев Л.В. Философия смеха. М.: Изд-во РГГУ, 1996. 221 с.

81. Карасик А.В. Лингвистические характеристики юмора // Языковая личность: Проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики. Волгоград: Перемена, 1999. С. 200-209.

82. Карасик А.В. Типы юмористического речевого действия // Языковая личность: Проблемы креативной семантики. Волгоград: Перемена, 2000. -С. 134-142.

83. Карбонелл Дж., Хейз Ф. Стратегии преодоления коммуникативных неудач при анализе неграмматичных языковых выражений // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 24. Компьютерная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. С. 48-105.

84. Кибрик А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М.: Изд-во МГУ, 2002. 332 с.

85. Кириллов В.И., Старченко А.А. Логика. М., 1982. 262 с.

86. Китайгородская М.В. Наблюдение над построением устного просторечного текста // Разновидности городской устной речи / Отв. ред. Д.Н. Шмелев, Е.А. Земская. М.: Наука, 1988. С. 156-182.

87. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Устный текст как источник социокультурной информации // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. М.: Наука, 1996. С. 222-232.

88. Кларк Г.Г., Карлсон Т.Б. Слушающие и речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. — С. 270321.

89. Клемперер В. LTI: Язык Третьего рейха. М.: Прогресс-Традиция, 1992. -381 с.

90. Кобозева И.М. Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. С. 7-21.

91. Кодзасов С.В. Голос: свойства, функции, номинации // Язык о языке. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 503-526.

92. Козинцев А.Г. (ред.). Смех: истоки и функции. СПб.: Наука, 2002. 220 с.

93. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М.: Наука, 1976. 717 с.

94. Краткий психологический словарь / Под ред. А.В. Петровского. М.: Политиздат, 1985.-431 с.

95. Крейдлин Г.Е. "Голос" и "тон" в языке и речи // Язык о языке. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 453-501.

96. Кронгауз М.А. Речевые клише: энергия разрыва // Лики языка: К 45-летию научной деятельности А.Е. Земской / Отв. ред. М.Я. Гловинская. М.: Наследие, 1998.-С. 185-195.

97. Крылов С.А. Порядок и беспорядок с металингвистической точки зрения // Логический анализ языка. Космос и хаос: концептуальные поля порядка и беспорядка. М.: Индрик, 2003. С. 302-319.

98. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигматического анализа) // Язык и наука конца XX века. М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 144-238.

99. Лабов У. Исследование языка в его социальном контексте // Новое в лингвистике, вып. 7. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. С. 96-181.

100. Лабов У. Отражение социальных процессов в языковых структурах // Новое в лингвистике, вып. 7. М.: Прогресс, 1975. С. 320-335.

101. Ладо Р. Лингвистика поверх границ культур // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 25. Контрастивная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. -С. 32-62.

102. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 387-415.

103. Лахманн Р. Демонтаж красноречия: Риторическая традиция и понятие поэтического. СПб.: Академический проект, 2001. 366 с.

104. Левин Ю.И. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. 824 с.

105. Левый И. Значения формы и формы значений // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 88-107.

106. Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987. 750 с.

107. Лихачев Д.С. Смех как мировоззрение // Смех в Древней Руси. Ленинград: Наука, 1984. С. 7-71.

108. Лихачев Д.С. Статьи ранних лет. Тверь: Изд-во Российского фонда культуры, 1993. 144 с.

109. Люксембург A.M. Структурная организация набоковского метатекста в свете теории игровой поэтики // Текст. Интертекст. Культура. М.: Азбуковник, 2001. С. 319-330.

110. Магароттто Л. (ред.). Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре. Bern, etc.: Lang, 1991.-448 с.

111. Макаров M.J1. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003. 276 с.

112. Маккьюин К. Дискурсивные стратегии для синтеза текста на естественном языке // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 24. Компьютерная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. С. 311-356.

113. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. -347 с.

114. Мартемьянов Ю.С. Ритуалы и самоценное поведение // Мартемьянов Ю.С. Логика ситуаций. Строение слов. Терминологичность слов (От мира к тексту). М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 180-207.

115. Мейлах М.Б. Русский довоенный театр абсурда: К 50-летию пьесы А. Введенского "Ёлка у Ивановых" // Ново-Басманная, 19 / Сост. Н. Богомолова. М.: Художественная литература, 1990. С. 356-365.

116. Мейлах М.Б. Обэриуты и заумь // Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре / Под ред. Л. Магаротто. Bern, etc.: Lang, 1991, № 2. С. 361-375.

117. Мельников Г.П. Системная типология языков. М.: Наука, 2003. 394 с.

118. Мечковская Н.Б. Игровое начало в современной лингвистике: избыток сил или неопределенность целей? // Логический анализ языка. Концептуальные поля игры. М.: Индрик, 2006. С. 30-41.

119. Мигунов А.С. (ред.) Маргинальное искусство. М.: Изд-во МГУ, 1999. -159 с.

120. Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 23. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. С. 281-309.

121. Михайлов А.В. Иохан Хейзинга в историографии культуры // Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. С. 412-459.

122. Морковкин В.В., Морковкина А.В. Русские агнонимы: Слова, которые мы не знаем. М., 1997. 414 с.

123. Морозов И.А., Слепцова И.С. Круг игры: Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX -XX в.в.). М.: Индрик, 2004. 920 с.

124. Морозова Т.С. Некоторые особенности построения высказывания в просторечии // Городское просторечие: проблемы изучения / Ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1984. С. 141-162.

125. Мукаржовский Я. Структуральная поэтика. М.: Языки русской культуры, 1996. 479 с.

126. Невзглядова Е. Звук и смысл. СПб.: Изд-во журнала "Звезда", 1998. -256 с.

127. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. СПб.: Научный центр проблем диалога, 1996. 760 с.

128. Николаева Т.М. Металингвистический фразеологизм новый прием поэтики текста // Лики языка. М.: Наследие, 1998. - С. 259-263.

129. Николаева Т.М. Речевые, коммуникативные и ментальные стереотипы: социолингвистическая дистрибуция // Язык как средство трансляции культуры. М.: Наука, 2000. С. 112-131.

130. Николина Н.А. Грамматические формы времени в свете поэтического эксперимента // Текст. Интертекст. Культура. М.: Азбуковник, 2001. С. 51-65.

131. Ожегов С.Н. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1985. 796 с.

132. Орлов Г.А. Современная английская речь. М.: Высшая школа, 1998. -239 с.

133. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. С. 22-130.

134. Падучева Е.В. Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла // Семиотика и информатика, вып. 18. М., 1982. С. 76-119.

135. Панченко A.M. Смех как зрелище // Смех в древней Руси. Ленинград: Наука, 1984.-С. 72-153.

136. Пеньковский А.Б. Тезисы о тимиологии и тимиологических оценках // Пеньковский А.Б. Очерки по русской семантике. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 50-60.

137. Петров В.В. Язык и лингвистическая теория // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 18. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс, 1986.-С. 5-23.

138. Пинский Л.Е. Юмор // Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987.-С. 521-523.

139. Пинский Л.Е. Магистральный сюжет. М.: Советский писатель, 1989. -411 с.

140. Поздеев В.А. Фольклор и литература в контексте "третьей культуры". М., 2002.-375 с.

141. Понырко Р.В. Смеховые тексты // Смех в Древней Руси. Ленинград: Наука, 1984.-С. 214-285.

142. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М.: Искусство, 1976. 183 с.

143. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.-364 с.

144. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура: In Memoriam. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. 457 с.

145. Рахимкулова Г.Ф. Окказионализмы в прозе В. Набокова и проблемы игрового стиля // Текст. Интертекст. Культура. М.: Азбуковник, 2001. С. 331-342.

146. Рахимкулова Г.Ф. Олакрез Нарцисса: Проза В.Набокова в зеркале языковой игры. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 2003. 317 с.

147. Ревзин И.И., Ревзина О.Г. Семиотический эксперимент на сцене // Труды по знаковым системам, вып. 284. Т. 5. Тарту, 1971. С. 232-254.

148. Ревзина О.Г. Загадки поэтического текста // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста: Сборник статей, посвященных юбилею Г.А. Золотовой. М.: Эдиториал, 2002. С. 418-433.

149. Ритцер Дж. Современные социологические теории. М.: Питер, 2002. -686 с.

150. Руднев И.П. Прочь от реальности М.: Аграф, 2000. 429 с.

151. Руднев В.П. Словарь безумия. М., 2005. 392 с.

152. Рукописи, которых не было: Подделки в области славянского фольклора / Ред. A.JI. Топорков и др. М.: Ладомир, 2002. 967 с.

153. Русская разговорная речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис / Отв. ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1981. 276 с.

154. Русская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. / Отв. ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1983. 238 с.

155. Рэй А., Делесаль С. // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 14. Проблемы и методы лексикографии. М.: Прогресс, 1983. С. 261-300.

156. Рюмина М.А. Тайна смеха или эстетика комического. М.: Знак, 1999. -249 с.

157. Сааринен Э. О метатеории и методологии семантики // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 18. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс, 1986. С.121-138.

158. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: Языки русской культуры, 1999. 541 с.

159. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1993. 654 с.

160. Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. С. 549-562.

161. Серль Дж. Референция как речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика: Проблемы референции. М.: Прогресс, 1982. С. 179-202.

162. Серль Дж. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986а. С. 151-169.

163. Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. М.: Прогресс, 19866. С. 170-194.

164. Серль Дж. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. М.: Прогресс, 1986в. С. 195-222.

165. Сиротинина О.Б. О терминах "разговорная речь", "разговорность" и "разговорный тип речевой культуры" // Лики языка. М.: Наследие, 1998. -С. 348-354.

166. Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М.: Прогресс, 1976. 350 с.

167. Словарь иностранных слов / Под ред. В.В. Пчелкиной. М.: Русский язык, 1987.-607 с.

168. Смех в литературе: семантика, аксиология, полифункциональность / Под ред. С.А. Голубкова, М.А. Перепелкина. Самара: Изд-во СУ, 2004. -188 с.

169. Современная американская лингвистика: фундаментальные направления / Отв ред. А.А. Кибрик и др. М.: Изд-во МГУ, 2002. 477 с.

170. Современная западная философия: Словарь / Под ред. В.А. Лекторского. М.: Политиздат, 1991. 414 с.

171. Соколов В.А. Метатеория социальной коммуникации. СПб.: Изд-во РНБ, 2004.-351 с.

172. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. С. 31-285.

173. Станиславский К.С. Работа актера над собой. 4.1. Работа над собой в творческом процессе переживания: Дневник ученика. М.: Искусство, 1989. 508 с.

174. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца XX века. М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 35-73.

175. Стросон П. О референции // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика: Проблемы референции. М.: Прогресс, 1982а. С. 55-86.

176. Стросон П. Идентифицирующая референция и истинностное значение // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика: Проблемы референции. М.: Прогресс, 19826. С. 109-134.

177. Стросон П. Намерение и конвенция в речевых актах // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. М.: Прогресс, 1986. С. 130-150.

178. Татаркевич В. История шести понятий. М.: Дом интеллектуальной книги, 2002. 376 с.

179. Тодоров Ц. Теории символа. М.: ДИК, 1998. 384 с.

180. Тодоров Ц. Понятие литературы // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001а. С. 376-391.

181. Тодоров Ц. Грамматика повествовательного текста // Текст: аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики. М.: Эдиториал УРСС, 20016. -С. 176-189.

182. Топорков A.JI. и др. (ред.). Рукописи, которых не было: Подделки в области славянского фольклора. М.: Ладомир, 2002. 967 с.

183. Тошович Б. Корреляционный (бес)порядок // Логический анализ языка: Космос и хаос. М.: Индрик, 2003. С. 320-331.

184. Трубецкой Н.С. Основы фонологии. М.: Иностранная литература, 1960. 372 с.

185. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. 277 с.

186. Успенский Б.А. Избранные труды: В 2-х т.. Т. 1. М.: Гнозис, 1994. -429 с.

187. Фергюсон Ч. Автономная детская речь в шести языках // Новое в зарубежной лигвистике, вып. 7. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. -С. 422-440.

188. Филлмор Ч. Об организации семантической информации в словаре // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 14. Проблемы и методы лексикографии. М.: Прогресс, 1983. С. 23-60.

189. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С.С. Аверинцева и др.). М.: Советская энциклопедия, 1989. 815 с.

190. Фоллесдаль Д. Понимание и рациональность // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 18. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс, 1986.-С. 139-159.

191. Фольклорный театр / Сост. А.Ф. Некрылова и Н.И. Савушкина. М.: Современник, 1988. 476 с.

192. Франк Д. Семь грехов прагматики // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. С. 363-373.

193. Фрейд 3. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1990. 447 с.

194. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному // Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. С. 20-128.

195. Хаймс Д. Этнография речи // Новое в лингвистике, вып. 7. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. С. 42-95.

196. Ханзен-Леве О. А. Концепция случайности в художественном мышлении обэриутов // Русский текст, № 2, 1994. С. 28-45.

197. Ханзен-Леве О.А. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М.: Языки русской культуры, 2001. 669 с.

198. Харвег Р. Редуцированная речь // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 8. М.: Прогресс, 1978. С. 388-401.

199. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. 540 с.

200. Хейзинга Й. Homo ludens: В тени завтрашнего дня. М.: Издательская группа "Прогресс", "Прогресс-академия", 1992. 548 с.

201. Хилпинен Р. Семантика императивов и деонтическая логика // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 18. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс, 1986. С. 300-317.

202. Хофман И. Активная память: Экспериментальные исследования и теории человеческой памяти. М.: Прогресс, 1986. 308 с.

203. Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации / Ред. М.В. Горбаневский и др. М.: Галерея, 2002. 423 с.

204. Чейф У. Данное, контрастивность, определенность, подлежащее, топики и точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 11.

205. Современные синтаксические теории в американской лингвистике. М.: Наука, 1982.-С. 277-316.

206. Чертов Л.Ф. Знаковость: Опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информационной связи. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1993. 388 с.

207. Шаховский В.И. Эмоциональный интеллект в языковой игре // Художественный текст и языковая личность. Томск: Изд-во ТПГУ, 2003а. -С. 113-119.

208. Шаховский В.И. Эмоции и коммуникативное игровое пространство // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков. Человек и его дискурс. М.: Азбуковник, 20036. С. 46-56.

209. Шенк Р., Биренбаум Л., Мей Дж. К интеграции семантики и прагматики // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 24. М.: Прогресс, 1989.-С. 32-47.

210. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М.: Советский писатель, 1990. 544 с.

211. Шляхова С.С. Дребезги языка: Словарь русских фоносемантических аномалий. Пермь: Изд-во ПТУ, 2004. 225 с.

212. Шмелева Е.Я., Шмелев А.Д. Неисконная русская речь в восприятии русских // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М.: Индрик, 1999.-С. 146-161.

213. Шмелева Е.Я., Шмелев А.Д. Современный русский анекдот: языковые характеристики // Русский язык сегодня, вып. I. М.: Азбуковник, 2000. С. 587-595.

214. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 311 с.

215. Щедровицкий Г.П. На досках: Публичные лекции по философии. М.: Изд-во "Школа культурной политики", 2004. 195 с.

216. Эстетика: Словарь / Под ред. А.А. Беляева. М.: Политиздат, 1989. 447 с.

217. Ягелло М. Алиса в стране языка: Тем, кто хочет понять лингвистику. М.: Эдиториал УРСС, 2003. 186 с.

218. Языкознание: Большой энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. 682 с.

219. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: "за" и "против". М.: Прогресс, 1975 С. 193-230.

220. Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. 460 с.

221. Abrahams R. Deep Down in the Jungle: Negro Narrative Folklore from the Streets of Philadelphia. Hatboro (Pa.): Folklore Associates, 1964. 288 p.

222. Abrahams R., Bauman R. Ranges of festival behavior // The Reversible World / Ed. by B.A. Babcock. Ithaca L.: Cornell University Press, 1978. - P. 193-208.

223. Abrahams R. Between the Living and the Dead. Helsinki: Suomal. tiedeakat., 1980. 121 p.

224. Abt V., Smith J.F. Playing the game in mainstream America: Race track and casino gambling // The World of Play /Ed. by F.M. Manning. West Point, N.Y., 1983.-P. 50-65.

225. Adams B. Tiny Revolutions in Russia: Twentieth-Century Soviet and Russian History of Anecdotes. N.Y. L.: Routledge, 2005. - 173 p.

226. Adams W.R., Brody J. Reading Beyond Words. Fort Worth, etc.: Harcourt Brace College, 1995. 404 p.

227. Alford K.F. Privileged play: joking relationships between parents and children // The World of Play / Ed. by F.E. Manning. West Point (N.Y.), 1983. -P. 170-187.

228. Algeo J. What is a Britticism? // Old English and New: Studies in Language and Linguistics. In Honor of G. Cassidy / Ed. by J.H. Hall and N. Doane. N.Y. -L.: Garland, 1992. P. 287-304.

229. Apte M.L. Humor and Laughter. An Anthropological Approach. Ithaca L.: Cornell University Press, 1985. - 317 p.

230. Attardo S. Linguistic Theories of Humor / Ed. by V. Raskin and M. Apte. Berlin N.Y.: Mouton de Gruyter, 1994. - 426 p.

231. Babcock B.A. Liberty's a whore: inversions, marginalia and picaresque narrative // The Reversible World. Ithaca L.: Cornell University Press, 1978. -P. 95-116.

232. Bateson G.A. A theory of play and fantasy // Play: Its Role in Development and Evolution / Ed. by J. Bruner. Harmondsworth: Penguin Books, 1978. P. 119-129.

233. Bauer L. Morphological Productivity. Cambridge: CUP, 2001. 245 p.

234. Bauman R., Sherzer J. (eds.). Explorations in the Ethnography of Speaking. Cambridge: CUP, 1974. 501 p.

235. Beckett S. Waiting for Godot: A Tragicomedy in Two Acts. L.: Faber & FaberLtd., 1965.-94 p.

236. Bennet G.The Thomsian Heritage in Folklore Society // Journal of Folklore Research. 1996. Vol. 33, № 3. P. 212-220.

237. Ben-Amos D. (ed.). Folklore: Performance and Communication. The Hague Paris: Mouton, 1975. - 308 p.

238. Benson M., Benson E., Ilson R. The BBI Combinatory Dictionary of English / Комбинаторный словарь английского языка. Амстердам Филадельфия -М.: Benjamins, 1990.

239. Bergson Н. Laughter // Comedy / Ed. by W. Sypher. Garden City (N.J.): Doubleday & Co., 1956.-P. 61-190.

240. Bernardelli A. Introduction. The concept of intertextuality thirty years on: 1967-1997 // Versus. 1997. Vol. 77-78. P. 3-19.

241. Bernstein B. Class, Codes and Control: Theoretical Studies towards a Sociology of Language. N.Y.: Schocken Books, 1975. 226 p.

242. Black M. Metaphor // Models and Metaphors. Studies in Language and Philosophy. Ithaca L.: Cornell University Press, 1962. - P. 25-47.

243. Blakemore В. Evidence and modality // Concise Encyclopedia of Grammatical Categories / Ed. by K. Drown and J. Miller. Amsterdam, etc.: Elsevier, 1999.-P. 141-145.

244. Bloomfield M., Haugen E. (eds.). Language as a Human Problem. N.Y.: Norton & Co., 1974. 266 p.

245. Bond Z.S. Slips of the ear // The Handbook of Speech Perception / Ed. by D. Pisoni and R. Remez. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 290-310.

246. Boxer D. Applying Sociolinguistics Domains and Face-to-Face Interaction. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2002. - 344 p.

247. Bredel U. Polyphonic constructions in everyday speech // Framing and Perspectivising in Discourse / Ed. by. T. Ensink and Ch. Sauer. Amsterdam -Philadelphia: Benjamins, 2003. P. 147-170.

248. Bronner S.J. "Let me tell it my way": Joke telling by a father to a son // Western Folklore. 1984. Vol. 43, № 1. P. 18-36.

249. Brown R., Gilman A. Politeness Theory and Four Major Tragedies // Language in Society. 1989. Vol. 18, № 2. P. 159-212.

250. Bruner J.S. Play: signals and metacommunication // Play: Its Role in Development and Evolution / Ed. by J. Bruner. Harmondsworth: Penguin Books, 1978.-P. 117-118.

251. Brunvand J.H. The Study of American Folklore: An Introduction. N.Y.: Norton & Co., 1968. 383 p.

252. Carty T.J. A Dictionary of Literary Pseudonyms in English Language. L.: Mansell, 1995.-624 p.

253. Chapman A.J. (ed.). It's a Funny Thing, Humour. Oxford: Pergamon Press, 1977.-507 p.

254. Chapman A., Foot H. (eds.). Humour and Laughter: Theory, Research and Applications. New Brunswick L.: Transaction, 1996. - 348 p.

255. Chase S. The Tyranny of Words. N.Y.: Harcourt, Brace & Co., 1938. 396 P

256. Chierchia G. Meaning and Grammar. L.L. Cambridge (Mass.): MIT Press, 2000.-573 p.

257. Coupland N. Stylized deception // Metalanguage: Social and Ideological Perspectives / Ed. by A. Javorski, N. Coupland, D. Galasinsri. Berlin -N.Y.: de Gruyter, 2004. 321 p.

258. Coupland N., Javorski A. Sociolinguistic perspectives on metalanguage: Reflexivity, evaluation and ideology // Metalanguage: Social and Ideological Perspectives. Berlin-N.Y.: de Gruyter, 2004. P. 15-51.

259. Cowper J. Footing, framing and the format sketch strategies in political satire // Framing and Perspectivising in Discourse / Ed. by T. Ensink and Ch. Sauer. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2003. - P. 109-145.

260. Creswell Th. J., McDavid V.G. Treatment of ethnic slurs in contemporary American dictionaries // Old English and New. N.Y. L.: Garland, 1992. - P. 273-279.

261. Critchley S. On Humor. Thinking in Action. L. N.Y., 2002. - 132 p.

262. Crystal D. The Cambridge Encyclopedia of Language. Cambridge: CUP, 2000. 480 p.

263. Cuddon J.A. Penguin Dictionary of Literary Terms and Literary Theory. L.: Penguin Books, 1992. 1051 p.

264. Dascal M. Interpretation and Understanding. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2003. - 714 p.

265. Davis M. What's So Funny? The Comic Conception of Laughter and Sosiety. Chicago: University of Chicago Press, 1993. 386 p.

266. Degh L. Legend and Belief: Dialectics of a Folklore Genre. Bloomington -Indianapolis: Indiana University Press, 2001. 498 p.

267. Devlin J. A Dictionary of Synonyms and Antonyms / Ed. by J. Fried. N.Y.: Popular Library, 1961. 384 p.

268. Dickson P. Slang! The Topic-by-Topic Dictionary of Contemporary American Lingoes. N.Y. L.: Pocket Books, 1990. - 295 p.

269. Dillard J.L. All-American English. N.Y.: Random House, 1975.-370 p.

270. Dillard J.L. Black Names. The Hague-Paris: Mouton de Gruyter, 1976. -114 p.

271. Diriker E. De-/Re-Contextualizing Conference Interpreting. Amstersdam -Philadelphia: Benjamins, 2004. 221 p.

272. Dubois B.L. Pseudoquotation in current English communication: "Hey, she didn't really say it" // Language in Society. 1989. Vol. 18, № 3. p. 343-359.

273. Dundes A. What is folklore? // The Study of Folklore / Ed. by A. Dundes. Englewood Cliffs (N.Y.): Prentice Hall, 1965. P. 1-3.

274. Dundes A. Interpreting Folklore. Bloomington: Indiana University Press, 1980-304 p.

275. Dunkling A. First Names First. L.: Hodder & Stoughton, 1978. 285 p.

276. Duranti A. Linguistic Anthropology. Cambridge: CUP, 2005. 398 p.

277. Eiss H.E. Dictionary of Language Games, Puzzles, and Amusements. N.Y. etc.: Greenwood Press, 1986. 278 p.

278. Eliade M. (ed.). Flow experience // The Encyclopedia of Religion, vol. 5-6. L. N.Y., etc.: Macmillan, 1995. - P. 361-363.

279. Ensink T. Transformational frames: Interpretative consequences of frame shifts and frame embeddings // Framing and Perspectivising in Discourse. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2003. - P. 63 - 90.

280. Ensink Т., Sauer Ch. Social-functional and cognitive approaches to discourse interpretanion // Framing and Perspectivising in Discourse. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2003. - P. 1-21.

281. Esslin M. The Theatre of the Absurd. Garden City, N.J.: Anchor Books: Doubleday & Co., 1969. 424 p.

282. Evans I.H. The Wordsworth Dictionary of Phrase and Fable. Ware, Hertfordshire: Wordsworth Reference Books, 1995. 1175 p.

283. Farb P. Word Play: What Happens When People Talk. L.: Hodder & Stoughton, 1977. 332 p.

284. Fergusson R. Shorter Dictionary of Catch Phrases. L. N.Y.: Routledge, 1994.- 166 p.

285. Fernald A. Speech to infants as hyperspeech: knowledge-driven processes in early word recognition // Phonetica. Emergence and Adaptation: Studies in Speech Communication and Language Development. 2000. Vol. 57. P. 242254.

286. Figueroa E. Sociolinguistic Metatheory. Oxford: Pergamon, 1994. 204 p.

287. Fine E. Folklore Text: From Performance to Print. Bloomington: Indiana University Press, 1984. 244 p.

288. Fisher S., Fisher R. The comic quest for goodness // Western Folklore. 1984. Vol. 43, № l.-P. 71-79.

289. Flexner S.B. I Hear America Talking: An Illustrated History of American Words and Phrases. N.Y.: Simon & Schuster, 1979. 505 p.

290. Flexner S.B. Listening to America: An Illustrated History of Words and Phrases from our Lively and Splendid Past. N.Y.: Simon & Schuster, 1982. -591 p.

291. Fludernik M. The Fictions of Language and the Languages of Fiction: The Linguistic Representation of Speech and Conscience. L. N.Y.: Routledge, 1993.-536 p.

292. Folklore: Performance and Communication / Ed by D. Ben-Amos. The Hague Paris: Mouton, 1975. - 308 p.

293. Foot H.C., Chapman A. The social responsiveness of young children in humorous situations // Humor and Laughter: Theory, Research and Application. New Brunswick-L.: Transaction, 1996.-P. 187-214.

294. Fowler H.W. A Dictionary of Modern English Usage. Oxford N.Y.: Oxford University Press, 1986. - 725 p.

295. Fowler H., Fowler F. The King's English. Oxford N.Y.: Oxford Universite Press, 1988.-383 p.

296. Fowler R. Studying literature as language // The Stylistics Reader: From Roman Jakobson to the Present / Ed. by J. Weber. L. N.Y., etc.: Arnold, 1996. -P. 198-205.

297. Franklyn J. A Dictionary of Nicknames. N.Y.: British Book Centre, 1963. -132 p.

298. Frawley W.F. International Encyclopedia of Linguistics, vol. 4. Oxford: Oxford University Press, 2003. 547 p.

299. Freud S. Wit and its Relation to the Unconscious. L.: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co., 1922. 388 p.

300. Friedman L.M. Crime and Punishment in American History. N.Y.: Basic Books, 1993.-557 p.

301. Garvey C. Play. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1990. 184 P

302. Gass S., Lefkowitz N. Varieties of English. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1995.-120 p.

303. Geertz C. Deep play: a description of the Balinese cockfight // Play: Its Role in Development and Evolution / Ed. by J. Bruner. Harmondsworth: Penguin Books, 1972.-P. 656-674.

304. Gibbs R.W. Nonliteral speech acts // Handbook of Discourse Processes / Ed. by A.C. Graesser et al. Mahwah (N.J.) N.Y. - L.: Lawrence Erlbaum Associates, 2003. - P. 373-393.

305. Giles H., Powesland P. Speech Style and Social Evaluation. L. N.Y.: Academic Press, 1975. - 218 p.

306. Giles H., Smith Ph. Accomodation theory: optimal levels of convergence // Language and Social Psychology / Ed. by H. Giles and R. Clair. Oxford: Blackwell, 1979.-P. 45-65.

307. Giles H. (ed.). Recent Advances in Language, Communication and Social Psychology. L.: Lawrence Erlbaum Associates, 1985. — 303 p.

308. Giles H. et al. Cognitive aspects of humour in social interaction: a model and some linguistic data // Humour and Laughter: Theory, Research and Applications / Ed. by A.J. Chapman and H.C. Foot. New Brunswick L.: Transaction, 1996.-P. 139-154.

309. Giora R. On Our Mind: Salience, Context, and Figurative Language. Oxford: Oxford University Press, 2003. 259 p.

310. Goffman E. Encounters: Two Studies in the Sociology of Interaction. Harmondsworth: Penguin Books, 1972. 134 p.

311. Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience. Cambridge (Mass.): Harvard Universite Press, 1974. 586 p.

312. Goffman E. Footing // Semiotica. 1979. Vol. 25, № 1. P.l-28.

313. Goodman F.D. Speaking in Tongues: A Cross-Cultural Study of Glossolalia. Chicago -L.: University of Chicago Press, 1972. 175 p.

314. Gordon D.P. Hospital slang for patients: crocks, gomers, gorks and others // Language in Society. 1983. Vol. 12, № 2. P. 173-185.

315. Goshgarian G. (ed.). Exploring Language. Boston — Toronto: Little Brown & Co., 1977.-402 p.

316. Griffis W.E. Chinese Language // Encyclopedia Americana In 30 volumes., vol. 6. / Ed. by A.H. McDannald. N.Y. Chicago: Americana Corporation, 1946.-P. 555-556.

317. Gruner C.R. Wit and humour in mass communication // Humour and Laughter. Theory, Research and Applications. New Brunswick L.: Transaction, 1996. - P. 287-311.

318. Gumperz J. Discourse Strategies. Cambridge: CUP, 1982a. 225 p.

319. Gumperz J. Language and Social Identity. Cambridge: CUP, 1982b. 272 p.

320. Halliday M.A.K. Explorations in the Functions of Language. L.: Arnold, 1973.- 142 p.

321. Halliday M.A.K. Anti-languages // American Anthropologist. 1976. Vol. 78, № 3, P. 570-584.

322. Harris D. Baby Talk Deconstructed and Defended // Harper's. 1991. № 2 (February). P. 20-23.

323. Haugen E. The Ecology of Language: Essays by Einar Haugen. Stanford: (Cal.) Stanford University Press, 1972. 366 p.

324. Henslin J.M. (ed.). Sociology: A Down-to-Earth Approach. Boston N.Y.: Allyn & Bacon, 2003. - 688 p.

325. Herman L., Herman M. Manual of Foreign Dialects for Radio, Stage and Screen. Chicago -N.Y.: Ziff-Davis Publishing Co., 1943. 416 p.

326. Holland N. Laughing: A Psychology of Humor. Ithaca L.: Cornell University Press, 1982.-231 p.

327. Hudson R.A. Sociolinguistics. Cambridge: CUP, 2001. 279 p.

328. Hughes L.A. Beyond the rules of the game: why are Rooie rules nice? // The World of Play / Ed. by F.E. Manning. Westpoint, N.Y., 1983. P. 188-199.

329. Huizinga J. Homo Ludens: A Study of the Play Element in Culture. L.: Paladin, 1971.-251 p.

330. Hymes D. Breakthrough into performance // Folklore: Performance and Communication / Ed. by D. Ben-Amos. The Hague: Mouton, 1975. P. 11-74.

331. Ionesco E. Four Plays. N.Y.: Grove Press, 1958. 160 p.

332. Ionesco E. Rhinoceros and Other Plays. N.Y.: Grove Press, 1960. 141 p.

333. Ionesco E. Amedee or How to Get Rid of it // Absurd Drama. Harmondsworth: Penguin Books, 1976. P. 25-116.

334. Jackson В. Deviance as success: the double inversion of stigmatized roles // The Reversible World / Ed. by B.A. Babcock. Ithaca L., 1978. - P. 258-275.

335. Jacobson S. Unorthodox Spelling in American Trademarks. Stockholm -Uppsala: Almqvist & Wiskell, 1966. 53 p.

336. Janecek G. Zaum: The Transrational Poetry of Russian Futurism. San Diego: SDSU Press, 1996.-427 p.

337. Jansen W.H. The esoteric-exoteric factor in folklore // The Study of Folklore / Ed. by A. Dundes. Engelwood Cliffs (N.J.): Prentice-Hall, 1965. P. 43-51.

338. Jay T. Why We Curse: A Neuro-psychological Theory of Speech. Philadelphia Amsterdam: Benjamins, 1999. - 328 p.

339. Jefferson G. "At first I thought" // Conversation Analysis: Studies from the First Generation / Ed. by G.N. Lerner. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2004.-P. 131-167.

340. Johnstone B. Discourse analysis and narrative // The Handbook of Discourse Analysis / Ed. by D. Schiffrin et al. Oxford: Blackwell, 2001. P. 635-649.

341. Jorgensen M. A social-interactional analysis of phone pranks // Western Folklore. 1984. Vol. 43, № 2. P. 104-116.

342. Juba to Jive: A Dictionary of African-American Slang / Ed. by C. Major. Harmondsworth (Mx.): Penguin Books, 1994. 548 p.

343. Kachru B.B. (ed.). The Other Tongue: English across Cultures. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 1992. 384 p.

344. Kane J., Alexander G. Nicknames of Cities and States of the United States. N.Y. L.: The Scarecrow Press, 1965. - 344 p.

345. Kecskes, I. Situation-Bound Utterances in LI and L2 (Studies in Language Acquisinion, № 19). Berlin N.Y.: Mouton de Gruyter, 2003. - 228 p.

346. Kirschenblatt-Gimblett B. A parable in context: a social interactional analysis of storytelling performance // Folklore: Performance and Communication. The Hague Paris: Mouton, 1975. - P. 105-130.

347. Kochman Th. (ed.). Rappin' and Stylin' Out: Communication in Urban Black America. Urbana, etc.: Uiversity of Illinois Press, 1972.-424 p.

348. Kochman Th. Boasting and bragging: "black" and "white" // Working Papers in Sociolinguistics. 1979. № 58. 15 p.

349. Kochman Th. The boundary between play and non-play in black verbal duelling // Language in Society. 1984. Vol. 12, № 3.

350. Kohler K.J. Investigating unscripted speech: implications for phonetics and phonology // Phonetica. 2000. Vol. 57. P. 93-94.

351. Kreiman J. et al. Perception of voice quality // The Handbook of Speech Perception / Ed. by D.B. Pisoni and R.E. Remez. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 338-362.

352. Kuiper K. Smooth Talkers: The Linguistic Performance of Auctioneers and Sportscasters. Mahwah (N.J.): Lawrence Erlbaum Associates, 1996. 110 p.

353. Kunzle D. World upside down: the iconography of a European broadsheet type // The Reversible World: Symbolic Inversion in Art and Society. Ithaca -L.: Cornell University Press, 1978. P. 39-94.

354. Labov W. The Social Stratification of English in New York City. Washington, DC: Center for Applied Linguistics, 1966. 655 p.

355. Labov W. Sociolinguistic Patterns. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1972.-344 p.

356. Labov W. Rules for ritual insults // Rappin' and Stylin' Out / Ed. by Th. Kochman. Urbana: University of Illinois Press, 1972. P. 265-314.

357. La Fave L. et al. Superiority, enhanced self-esteem, and perceived incongruity humour theory // Humour and Laughter: Theory, Research, and Application. New Brunswick L.: Transaction, 1996. - P. 63-91.

358. Lambert R., Shohamy E. (ed.). Language Policy and Pedagogy: Essays in Honor of A.R. Walton. Philadelphia Amsterdam: Benjamins, 2000. - 279 p.

359. Language and Social Psychology / Ed by H. Giles and R. Clair. Oxford: Blackwell, 1979.-261 p.

360. Larsson S. Issue-based Dialogue Management. Goteborg: GUP, 2002. 290 P

361. Lass R. Historical Linguistics and Language Change. Cambridge: CUP, 1997.-423 p.

362. Lederer R. Anguished English: An Antalogy of Accidental Assaults upon Our Language. Charleston: Wyrick & Co., 1987. 117 p.

363. Lederer R. Crazy English. N.Y: Pocket Books, 1990a. 188 p.

364. Lederer R. Get Thee to a Punnery. N.Y., etc.: Laurel, 1990b. 149 p.

365. Legman G. Rationale of the Dirty Joke: An Analysis of Sexual Humour. L.: Cape, 1969.-811 p.

366. Lennon P. Allusion in the Press: An Applied Linguistic Study. Berlin -N.Y.: de Gruyter, 2004. 297 p.

367. Longman Dictionary of Contemporary English. Harlow (Essex): Longman, 1986.- 1303 p.

368. Longman Dictionary of English Language and Culture. Harlow (Essex): Longman, 1992.- 1528 p.

369. Maggio R. Talking About People: A Guide to Fair and Accurate Language. Phoenix (Arizona): Beacon Press, 1997. 436 p.

370. Maynard S. K. Linguistic Emotivity: Centrality of Place, the Topic-Comment Dynamic and an Identity Ideology of Pathos in Japanese Discourse. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2002. - 476 p.

371. McArthur T. The English Languages? // English Today: The International Review of the English Language. 1987. № 11. P. 9-13.

372. McDowell J.H. Toward a semiotics of nicknaming: the Kamsa example // Journal of American Folklore. 1981. Vol. 94, № 371. -P. 1-18.

373. McKay S., Hornberger N. (eds.). Sociolinguistics and Language Teaching. Cambridge: CUP, 1996. 484 p.

374. Mencken H.L. The American Language: An Inquiry into the Development of English in the United States. L.: Routledge & Kegan Paul, 1963. 777 p.

375. Mey J. (ed.). Concise Encyclopedia of Pragmatics. Amsterdam -Philadelphia: Elsevier, 1998.- 1200 p.

376. Mieder W. Proverbs Are Never out of Season: Popular Wisdom in the Modern Age. N.Y. Oxford: Oxford University Press, 1993. - 284 p.

377. Miller L. The playful, the crazy, and the nature of pretence // The Anthropological Study of Human Play / Ed. by E. Norbeck. Houston (Tex.). 1974. Vol. 60, №2. -P. 31-51.

378. Montenyohl E. Divergent paths: on the evolution of "folklore" and "folkloristics" // Journal of Folklore Research. 1996. Vol. 33, № 3. P. 232235.

379. Mother Goose Rhymes (Стихи матушки Гусыни) / Сост. Н.М. Демурова. Москва: Радуга, 1988. 683 р.

380. Niedzielski N., Preston D. Folk Linguistics. Berlin N.Y.: de Gruyter, 2003. -375 p.

381. North M. The Dialect of Modernism: Race, Language and Twentieth-Century Literature. N.Y. Oxford: Oxford University Press, 1994. - 252 p.

382. Opie I., Opie P. The Lore and Language of Schoolchildren. Oxford: Clarendon Press, 1959. 446 p.

383. Oxford Advanced Dictionary of Current English (A.S. Hornby). Oxford: Oxford University Press, 1980. 1037 p.

384. Oxford Dictionary of Abbreviations. Oxford N.Y.: Oxford University Press, 1996.-396 p.

385. Palmer G., Occhi D. (eds.). Languages of Sentiment: Cultural Constructions of Emotional Substrates. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 1999. - 272 p.

386. Palo B. Liminality // Companion to the American Short Story / Ed. by A. Werlock. N.Y.: Facts on File, 2000. P. 268.

387. Partridge E. A Dictionary of Slang and Unconventional English, vol. 1-2. L.: Routledge & Kegan Paul, 1974. 1528 p.

388. Pavis P. Acting // The Encyclopedia of Language and Linguistics, vol. 1 / Ed. by R.E. Asher. Oxford N.Y.: Pergamon Press, 1994. - P. 16-21.

389. Pawley A., Syder F. Two puzzles for linguistic theory: native-like selection and native-like fluency // Language and Communication / Ed. by J.C. Richards and R.W. Schmidt. L. -N.Y.: Longman, 1983. -P. 191-225.

390. Peacock J. Symbolic reversal and social history: transvestites and clowns of Java // The Reversible World / Ed. by B.A. Babcock. Ithaca L.: Cornell University Press, 1978. - P. 209-224.

391. Pellegrino V.A. Study Abroad and Second Language Use: Constructing the Self. Cambridge: CUP, 2004. 188 p.

392. Репке M., Rosenbach A. What counts as evidence in linguistics // Studies in Language. 2004. Vol. 28, № 3. P. 480-526.

393. Pimple K.D. The meme-ing of folklore // Journal of Folklore Research. 1996. Vol. 33, № 3. P. 236-240.

394. Pisoni D., Remez R. (eds.). The Handbook of Speech Perception. Oxford: Oxford University Press, 2005. 708 p.

395. Pollio H.R., Edgerly J.W. Comedians and comic style // Humour and Laughter: Theory, Research and Applications. New Brunswick L.: Transaction, 1996. - P. 215-242.

396. Pratt M.L. Ideology and speech act theory // The Stylistics Reader: From Roman Jacobson to the Present / Ed. by J.J. Weber. L. N.Y.: Arnold, 1996. -P. 181-193.

397. Preminger A. (ed.). Encyclopedia of Poetry and Poetics. Princeton (N.Y.): Princeton University Press, 1965. 906 p.

398. Preston D. Talking black and talking white: A study in variety imitation // Old English and New / Ed by J. Hall and N. Doane. N.Y. L.: Garland, 1992. -P. 327-355.

399. Preston D. Handbook of Perceptual Dialectology, vol. 1. Amsterdam -Philadelphia: Benjamins, 1999. -413 p.

400. Preston D. Folk metalanguage U Metalanguage: Social and Ideological Perspectives / Ed. by A. Javorski and D. Coupland. Berlin N.Y.: de Gruyter, 2004.-P. 75-101.

401. Proshan R.F. Puppet voices in folk puppetry // Journal of American Folklore. 1981. Vol. 94, №374.-P. 527-555.

402. Raskin V. Humour // Concise Encyclopedia of Pragmatics / Ed. by J. Mey. Amsterdam Philadelphia: Elsevier, 1998. - P. 354-359

403. Redfern W. Cliches and Coinages. Oxford: Blackwell, 1989. 304 p.

404. Rees N. As We Say in Our House: A Book of Family Sayings. L.: Robson Books, 1994.- 159 p.

405. Renkema J. Introduction to Discourse Studies. Amsterdam Philadelphia: Benjamins, 2004. - 363 p.

406. Reynolds P. Play, language and human evolution // Play: Its Role in Development and Evolution / Ed. J. Bruner. Harmondsmith: Penguin Books, 1978. -P, 621-635.

407. Riffaterre M. Intertextuality's sign systems // Versus. 1997. Vol. 77-78. P. 23-34.

408. Rites of Passage // The Encyclopedia of Religion, vol. 11 / Ed by M. Eliade. L. -N.Y, etc.: MacMillan, 1995. P. 380-403.

409. Roget's Thesaurus of English Words and Phrases / Ed. by R.A. Dutch. Harmondsworth N.Y.: Penguin Books, 1978. - 712 p.

410. Room A. Dictionary of Trade Name Origins. L., etc.: Routledge & Kegan Paul, 1983.-217 p.

411. Rosenbloom J. The First Dragon Riddle Book. L.: Granada Publishing Ltd., 1976a.- 121 p.

412. Rosenbloom J. The Second Dragon Riddle Book. L.: Granada Publishing Ltd., 1976b.- 121 p.

413. Roy C.B. Interpreting as a Discourse Process. N.Y. Oxford: Oxford University Press, 2000. - 141 p.

414. Scheibe K.E. Self-Studies: The Psychology of Self and Identity. Westport (Conn.) L.: Praeger, 1995. - 220 p.

415. Schieffelin В., Ochs E. (eds.). Language Socialization across Cultures. Cambridge: CUP, 1986. 274 p.

416. Schiffman H.F. Linguistic Culture and Language Policy. L. N.Y., 1996. -351 p.

417. Schrempp G. Folklore and science: inflections of "folk" in cognitive research // Journal of Folklore Research. 1996. Vol. 33, № 3. P. 191-206.

418. Schwartzman H.B. Transformations: The Anthropology of Children's Play. L. -N.Y.: Plenum Press, 1982.-380 p.

419. Shankle G.E. American Nicknames: Their Origin and Significance. N.Y.: The H.W. Wilson Co., 1937. 599 p.

420. Sherzer D. De-construction in "Waiting for Godot" // The Reversible World / Ed. by B.A. Babcock. Ithaca L.: Cornell University Press, 1978. - P. 129146.

421. Short M. Discourse analysis and the analysis of drama // The Stylistics Reader. From Roman Jakobson to the Present / Ed. by J. Weber. L. N.Y.: Arnold, 1996.-P. 158-180.

422. Skoliniowski H. The semantic environment in the age of advertising // Exploring Language / Ed. by G. Goshgarian. Boston Toronto: Little Brown & Co., 1972.-P. 275-283.

423. Smith L. Spread of English and issues of intelligibility // The Other Tongue: English Across Cultures / Ed. by B. Kachru. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 1992. P. 75-90.

424. Smitherman G. Talking That Talk: Language, Culture and Education in African America. L. N.Y.: Routledge, 2001. - 457 p.

425. Stein D., Wright S. (eds.). Subjectivity and Subjectivization. Linguistic Perspectives. Cambridge: CUP, 1995.-230 p.

426. Stevens P. English as an international language: directions in the 1990s // The Other Tongue / Ed. by B. Kachru. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 1992. P. 27-47.

427. Stewart S. Nonsence: Aspects of Internextuality in Folklore and Literature. Baltimore L.: John Hopkins University Press, 1979. - 228 p.

428. Sutton-Smith B. The Games of New Zealand Children. Berkley L.A.: University of California Press, 1959. - 193 p.

429. Szabo Z.G. (ed.). Semantics Versus Pragmatics. Oxford: Oxford University Press, 2005.-464 p.

430. Talmy L. Toward a Cognitive Semantics: Concept Structuring Systems, vol. 1. Cambridge (Mass.) L.: CUP, 2001. - 565 p.

431. Tannen D. Gender and Discourse. Oxford: Oxford University Press, 1994. -203 p.

432. Taylor A. English Riddles from Oral Tradition. Berkley L.A.: University of California Press, 1951.-959 p.

433. Taylor Т., Cameron D. Analizing Conversation: Rules and Units in the Structure of Talk. Oxford: Pergamon Press, 1987. 169 p.

434. The New American Desk Encyclopedia / ed. by R.A. Rosenbaum. N.Y. L., etc.: Penguin Books, 1989. - 1374 p.

435. The Penguin Dictionary of English Synonyms and Antonyms / Ed. by R. Fergusson. Harmondsworth: Penguin Books, 1992. 442 p.

436. Trask R.L. Language: The Basics. L. N.Y.: Routledge, 1999a. - 244 p.

437. Trask R.L. Key Concepts in Language and Linguistics. L. N.Y.: Routledge, 1999b.-378 p.

438. Trudgill P., Hannah J. International English. A Guide to the Varieties of Standard English. L. -N.Y.: Arnold, 1994. 156 p.

439. Turner V. From liminal to liminoid in play, flow and ritual // The Anthropological Study of Human Play / Ed. by E. Norbeck. Houston (Tex.): Rice University Press, 1974. P. 53-92.

440. Turner V. Comments and conclusions // The Reversible World / Ed. by B.A. Babcock. Ithaca L.: Cornell University Press, 1978. - P. 276-296.

441. Vendler Z. Understanding misunderstanding // Language, Mind and Art: Essays in Appreciation and Analysis. In honor of Paul Ziff / Ed. by D. Jameson. Dordrecht, etc.: Kluwer Academic Publishing, 1994. P. 9-21.

442. Walker N. (ed.). What's So Funny? Humor in American Culture. Wilmington (Del.): Scholarly Resources, 1998.-284 p.

443. Wallace A., Wallechinsky D., Wallace I. The Book of Lists. N.Y.: Bantam Books, 1988.-490 p.

444. Weber J., Verdonk P. (eds.). Twentieth-Century Fiction: From Text to Context. L. N.Y.: Routledge, 1995. - 485 p.

445. Weigand E. (ed.). Emotion in Dialogue Interaction. Amsterdam -Philadelphia: Benjamins, 2004. 282 p.

446. Wells К (ed.). Floating off the Page: The Best Stories from the Wall Street Journal's "Middle Column". N.Y. L.: Simon & Schuster, 2002. - 279 p.

447. Wierzbicka A. Cross-Cultural Pragmatics: The Semantics of Human Interaction. Berlin N.Y.: de Gruyter, 1991. - 502 p.

448. Wierzbicka A. Semantics, Culture and Cognition. Oxford: Oxford University Press, 1992. 487 p.

449. Wierzbicka A. Semantics: Primes and Universals. Oxford: Oxford University Press, 1996. 500 p.

450. Wilkie Ch. Intertextuality // International Companion Encyclopedia of Children's Literature / Ed. by P. Hunt. L. N.Y.: Routledge, 1996. - P. 131137.

451. Wilson D., Sperber D. On verbal irony // The Stylistics Reader: From Roman Jakobson to the Present / Ed. by J.J. Weber. L. N.Y.: Arnold, 1996. -P. 260-279.

452. Wolfson N. Speech events and natural speech: some implications for sociolinguistic methodology // Language in Society. 1976. Vol. 5, № 2. P. 189-209.

453. Wray A. Formulaic Language and the Lexicon. Cambridge: CUP, 2002. -332 p.

454. Yule G., Mathis J. Constructed dialogue in establishing speaker's topic // Linguistics. 1992. Vol. 30, № l.-P. 199-215.