автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи"

5 ОД ЯНВ 199%

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК 1НСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

На правах рукописи

ГИППИУС Алексей Алексеевич

ЛИНГВО-ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СИНОДАЛЬНОГО СПИСКА НОВГОРОДСКОЙ ПЕРВОЙ ЛЕТОПИСИ

Специальность 10.02.01 Русский язык

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 1996

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

На правах рукописи

ГИППИУС Алексей Алексеевич

ЛИНГВО-ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СИНОДАЛЬНОГО СПИСКА НОВГОРОДСКОЙ ПЕРВОЙ ЛЕТОПИСИ

Специальность 10.02.01 Русский язык

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 1996

Работа выполнена в Институте славяноведения и балканистики РАН

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Б.А.Успенский

Официальные оппоненты : академик РАН ВЛ.Янин, доктор филологических наук Т.В.Рождественская

Ведущая организация — кафедра русского языка филологического факультета МГУ

заседании диссертационного совета Д 002.12.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Институте русского языка им. В.В.Виноградова РАН (121019 Москва, ул. Волхонка, 18/12)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН

Автореферат разослан "5~" ЯЛ в со/Л? 1996 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Защита состоится

доктор филологических наук

В.Г.Демьянов

Древнейший из русских летописных памятников, Синодальный список Новгородской первой летописи (ГИМ, Син.786, далее — СС Н1Л, СС) весьма основательно изучен историками и филологами. Как классический источник по истории русского языка, рукопись неоднократно становилась предметом монографического исследования (работы П.А.Лавровского, Б.М.Ляпунова, Е.С.Истрмной, Й.Дитце и других авторов). Ее лингвистическая библиография насчитывает сегодня более двадцати книг и статей и постоянно пополняется новыми исследованиями. Специальные работы посвящены текстологии памятника, его источникам, соотношению с другими летописями. Видное место занимает СС Н1Л во всех общих построениях истории русского летописания. Несмотря на столь пристальное внимание исследователей, основные вопросы истории текста СС остаются дискуссионными, а его лингвистический потенциал — использованным в далеко не полной мере. Этим объясняется актуальность очередного обращения к столь хрестоматийному источнику.

Новизна реферируемого исследования — в его комплексном характере. До сих пор лингвистическое и текстологическое изучение СС шли почти непересекающимися путями: исследовавшие рукопись лингвисты за редкими исключениями не обращались к вопросам истории и структуры ее текста, а текстологи в своих рассуждениях практически не использовали лингвистический материал. Цель диссертации состоит в том, чтобы преодолеть это положение, предложив опыт комплексной лингво-тексто-логической интерпретации памятника. Осуществление этой цели предполагает выполнение нескольких взаимосвязанных задач, среди которых:

проверка имеющихся представлений о палеографической структуре СС, его составных частях и почерках;

прояснение на основании новых палеографических данных спорных вопросов истории сложения текста СС, его соотношения с текстом младшего извода Н1Л и памятниками начального русского летописания;

реконструкция структуры текста Н1Л в пределах, охваченных СС, на основании анализа его языковой и стилистической неоднородности.

Последняя из этих задач требует специального комментария. Наличие в нашем распоряжении не оригиналов летописей, а лишь их списков, отражающих к тому же результаты работы позднейших редакторов и компиляторов, заставило А.А.Шахматова признать "историко-литературным явлением в настоящем полном смысле слова /.../ только летописный свод, летописный рассказ о прошедших временах, а никак не погодные записи летописцев"1. В едва ли не большей степени эти слова могут быть отнесе-

1 А.А.Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 187.

ны к традиционному подходу к летописям как "историко-лингвистиче-скому явлению", выражающемуся в суммарном обследовании целых летописных списков или же их частей, написанных отдельными писцами. Если в словарях и исследованиях по исторической лексикологии (и, отчасти, синтаксису) данные летописей приводятся с указанием как листа рукописи, так и года записи, то в работах по исторической морфологии и, тем более, фонетике ссылки второго рода обычно отсутствуют, поскольку предполагается, что летописный текст, подвергшийся многократной переписке, не мог на этих уровнях сохранить без радикальных изменений язык своего оригинала. Уникальная жанровая специфика летописи как текста, обладающего собственной внутренней хронологией, при таком подходе неизбежно игнорируется.

Лишь в последнее время проблема языковой гетерогенности летописей всерьез обратила на себя внимание исследователей. Введение этого фактора в лингвистический анализ летописных текстов позволило обнаружить постепенность протекания ряда языковых изменений, уточнить их хронологию и сделать некоторые общие выводы относительно механизмов языковой преемственности2. С другой стороны, имеется уже и определенный опыт лингво-текстологического анализа летописных памятников, направленного на выявление их источников и составных частей. Опыт этот пока еще довольно противоречив. Представляющие данное направление работы В.Ю.Франчук о Киевской летописи3, демонстрирующие присутствие в ней целого ряда языковых и стилистических напластований и индивидуальных манер, в основном опираются на выводы историка Б.А.Рыбакова об авторах и отдельных частях этого памятника4. Сам же Б.А.Рыбаков основывается не в последнюю очередь на собственных лингвистических наблюдениях, далеко не всегда корректных. Излишне свободное обращение с материалом и проистекающая отсюда высокая гипотетичность выводов не позволяют взять работы Б.А.Рыбакова за образец комплексного подхода к летописному тексту, хотя эвристическая ценность

2Так, в частности, используется материал СС в работах А.А.Зализняка по древне-новгородскому диалекту. См. также: E.Klenin. The Perfect Tense in the Laurentian Manuscript of 1377 // American Contributions to the Eleventh International Congress of Slavists. Bratislava, August-September 1993. Literature, Linguistics, Poetics. Columbus, Ohio, pp.330-343; В.М.Живов. Usus scribendi. Простые претериты у летописца-самоучки // Russian Linguistics, 1995. Vol. 19, p.45-75 (на материале Мазуринского летописца XVII в.).

3 В.Ю.Франчук. Киевская летопись: Состав и источники в лингвистическом освещении. Киев, 1986.

4Б.А.Рыбаков. Русские летописцы и автор "Слова о полку Игореве". М., 1972.

впервые примененного исследователем принципа выявления формальных признаков отдельных авторов-летописцев представляется несомненной.

Для такого формального анализа СС Н1Л, содержащий относительно однородный текст новгородской архиепископской летописи XI [-XIV вв. и :равнительно недалеко отстоящий во времени от своего оригинала (осо-эенно в первой части рукописи, датируемой XIII в.), представляет самый подходящий материал, особенно по сравнению с интенсивно редактиро-завшейся Киевской летописью XII в., дошедшей в Ипатьевском списке XV в. Специфика текста Н1Л и уникальные особенности самого СС тозволяют использовать анализ его языковой и стилистической гетерогенности как полноценный и самостоятельный инструмент реконструкции ;труктуры новгородской владычной летописи. В разработке методики гакой реконструкции, применимой и к изучению других памятников русского летописания, заключается теоретическая значимость работы и ее фактическая приложимость: полученные результаты открывают качествен-ю новые возможности использования материалов СС в общих и слециаль-1ых курсах по истории русского языка, древнерусской литературе, тексто-тогии.

Материалом исследования послужили, помимо самого СС, списки младшего извода (МИ) Н1Л (середины XV в.), другие летописные памят-1ики, текстологически связанные с Н1Л (Повесть временных лет, Новго-аддская IV и Софийская I летописи), а также новгородские рукописи XIII !., привлекаемые для палеографического сопоставления с СС.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались 1а заседаниях Отдела типологии и сравнительного языкознания Института :лавяноведения и балканистики РАН, Отдела древнерусской литературы Института русской литературы РАН (Пушкинский дом), Новгородского :еминара при кафедре археологии исторического факультета МГУ, а также га научных конференциях "Проблемы синтеза культур" (Севастополь, май 992 г.), "Виноградовские чтения" (Москва, МГУ, январь 1994 г.), Кирилло-Мефодиевские чтения" (Москва, ИРЯ, июнь 1995 г.).

Структура работы. Работа состоит из общего Введения и двух глав, :аждая из которых распадается на несколько разделов и имеет свое введете и заключение. В первой главе излагаются результаты палеографи-юского и собственно текстологического изучения СС и Н1Л в целом; ¡торая глава посвящена лингво-текстологическому анализу памятника. Та-:ое разведение двух тесно связанных аспектов исследования (их "встреча" гроисходит только в последнем разделе второй главы) призвано обеспечить 1етодологическую выдержанность в пределах каждого из них.

з

Глава 1. К истории сложения текста H1JI.

Раздел 1.1. содержит краткий очерк истории текстологического изучения H1J1, в основном — ее старшего извода (СС). Единственным бесспорным результатом этого изучения может считаться общая трактовка H1JI как текста, в основе которого лежит погодная летопись, составлявшаяся на протяжении нескольких столетий (с XII по 30-е гг. XV в.) при новгородской епископской кафедре. Различные точки зрения по вопросу о дополнительных источниках старшего извода Н1Л в основном укладываются в рамки двух конкурирующих гипотез, обозначенных в работе как "софийско-яковлевская" (Д.И.Прозоровский, М.П.Погодин, А.А.Шахматов, Д.СЛихачев, Н.Н.Подвигина, Г.И.Вздорнов, Б.М.Клосс) и "софийско-юрьевская" (И.С.Тихомиров, И.М.Троцкий, В.Водов). Первая из них, имеющая больше сторонников, основывается на интерпретации двух заметок от первого лица, читаемых в СС под 6652(1144) и 6738(1230) гг. Летописец, записавший под 1144 г. о поставлении его попом, отождествляется большинством исследователей с Германом Воятой, священником церкви св. Иакова, сообщение о смерти которого (с указанием срока его иерейского служения — 45 лет) помещено в СС под 6696(1188) г. С другой стороны, Тимофей пономарь, упомянувший о себе в СС под 6738(1230) г. отождествляется с пономарем церкви св. Иакова Тимофеем, переписавшим в 1262 г. так называемый Лобковский Пролог (ГИМ, Хлуд. 187). Это двойное отождествление лежит в основе гипотезы, согласно которой в СС до нас дошла местная обработка новгородской владычной летописи, сделанная при церкви св. Иакова несколькими поколениями ее причта. Альтернативная гипотеза не признает особой роли в новгородском летописании церкви св. Иакова и, исходя в основном из содержательных особенностей СС, связывает его происхождение с Юрьевым монастырем.

Раздел 1.2. "Тимофей пономарь и писцы Синодального списка" посвящен палеографической характеристике рукописи; в нем вводятся в оборот новые данные, обнаружение которых послужило толчком к пересмотру текстологической и лингвистической проблематики H1Л. В общей композиции работы данный раздел играет поэтому ключевую роль.

Кодикологически в СС отчетливо выделяются две разновременные части - CCI (лл. 1-118об., до 6742(1234) г.) и СС2 (лл.119-166об., с конца статьи 6742 г. по 6838(1330) г.) — и записи на дополнительных листах (лл.167-168). Традиционный взгляд разграничивает кроме того в пределах CCI два почерка, граница между которыми проводится посередине первой фразы статьи 6708(1200) г. (л.62). Широко распространенная точка зрения отождествляет второй почерк CCI с почерком пономаря Тимофея — писца Лобковского Пролога (ЛП).

Палеографическое сопоставление CCI и ЛП заставило, однако, отказаться от двух последних положений. С одной стороны, между письмом лл.62-119 CCI и письмом ЛП обнаруживается значительное число расхождений как в начерках букв, так и в графических приемах, что делает сомнительной атрибуцию их одному и тому же писцу. При этом "второй почерк" CCI во всех пунктах, противопоставляющих его почерку ЛП, совпадает с "первым почерком" CCI. Таким образом, разграничение двух почерков в составе CCI, безоговорочно воспринимавшееся до сих пор исследователями памятника, не имеет под собой реального основания. Можно утверждать, что вся первая часть рукописи написана в действительности одним писцом. Этот вывод заставил радикально пересмотреть традиционную лингвистическую интерпретацию CCI, придав ей текстологическую ориентацию, и таким образом лег в основу реконструкции структуры владычного новгородского свода, предпринятой во второй главе диссертации5 .

Отказ от атрибуции почерка CCI Тимофею пономарю компенсируется выявлением целого комплекса рукописей, действительно написанных его рукой. В этот комплекс, помимо ЛП, входят два книжных кодекса — вторая часть так называемого Софийского Пролога (РНБ, Соф.1324, лл. 161 -234, 242-317) и древнейший русский список Апокалипсиса из собрания Н.К.Никольского (БАН, Никольск.1) - а также, что особенно важно, три договорные грамоты Новгорода с тверским великим князем Ярославом Ярославичем (РГАДА, Гос. древлехранилище, Отд.1, рубр.Ш, №1,2,3; ГВНП, №1,2,3), датируемые, согласно последнему исследованию В.Л.Янина, 1264 (№1 и №2) и 1268 гг. (№3).

Атрибуция перу Тимофея названных рукописей делает его фигурой, уникальной в древнерусской письменности XI-XIV вв. и имеет принципиальное значение для текстологии Н1Л. Участие яковлевского пономаря в создании важнейших политических актов Новгородского государства, открывающихся формулой "благословление от владыки", позволяет предполагать за ним роль секретаря новгородского архиепископа. Тем самым решается вопрос об отношении Тимофея к тексту H (Л: в статье 1230 г. он упоминает о себе не как писец или редактор местной обработки софийской владычной летописи, но как один из основных авторов самой этой летописи. Можно предположить, что те же функции нотария и летописца совмещал при новгородском владыке во второй половине XII в. и Герман

5 В рамках этой реконструкции все без исключения признаки, ранее рассматривавшиеся как отличающие "первый" почерк от "второго", получают объяснение как отражение различай в лингвистических характеристиках составных частей владычного протографа СС.

Воята, о котором известно, что он умер во время поездки во Псков, куда его "поя съ собою архиепископь Гаврила".

Тот факт, что яковлевские клирики, как, вероятно, и представители других новгородских церквей и монастырей, могли привлекаться к ведению владычной летописи, представляет проблему вклада церкви св. Иакова в новгородское летописание в совершенно новом свете. Упоминания о себе в СС Германа Вояты и Тимофея пономаря уже не могут более рассматриваться как доказательство существования особого летописного свода, составлявшегося при церкви св. Иакова, специальной местной обработки или хотя бы местного списка владычной летописи. Парадоксальным образом представление о церкви св. Иакова как особом центре новгородского летописания разрушается именно постольку, поскольку роль двух представителей ее клира в создании текста Н1J1 оказывается существенно большей, чем она представлялась самим сторонникам "софийско-яковлевской" схемы.

При таком подходе, однако, необходимо как-то объяснить различное положение в структуре H1JI заметок Тимофея пономаря и Германа Вояты. Если молитвенное обращение Тимофея под 1230 г. читается как в старшем, так и — с заменой его имени на имя попа Иоанна — в Академическом списке младшего извода, то автобиографическая заметка Вояты под 1144 г. и запись о его смерти под 1188 г. принадлежат к числу известий, читаемых только в СС. Причины, объясняющие это различие, коренятся в соотношении текстов старшего и младшего изводов H1JI, рассматриваемом в разделах 1.3. и 1.4.

Раздел 1.3, посвящен выяснению вопроса: был ли использован СС составителем МИ H1J1? Вопрос этот имеет смысл лишь относительно текста МИ после 6582 (1074) г. До этого текст МИ существенно отличается от представленного в СС, что заставляет предполагать использование составителями двух изводов разных протографов. Между тем, начиная с 6583(1075) г. оба извода весьма близки друг другу. А.А.Шахматов, а за ним и другие исследователи, объясняли эту близость использованием составителем МИ самого СС или его непосредственного протографа — "свода 1333 г." Однако разночтения двух изводов однозначно свидетельствуют, что составитель МИ располагал текстом владычного свода, более полным и исправным, чем дошедший в СС. Совпадение двух изводов может поэтому объясняться лишь независимым восхождением их к единому протографу. Вместе с тем СС был, несомненно, известен сводчику МИ, которым из него были заимствованы две приписки под 6845 и 6853 гг., относящиеся к Юрьеву монастырю.

Этот вывод весьма важен для выяснения вопроса об источниках СС, рассмотрению которого посвящен раздел 1.4. Традиционный взгляд на СС

как один из главных источников МИ H1JI фактически означал отсутствие объективных критериев для определения состава известий самой владычной летописи, которая оказывалась при этом как бы заслонена СС. Это позволяло довольно свободно обходиться с текстом СС, относя по разным соображениям к его местной ("яковлевской" или "юрьевской") составляющей не только известия, отсутствующие в МИ, но и те, которые являются общими для двух изводов. Вывод о независимом воспроизведении в двух изводах Н1Л общего владычного протографа обязывает к более строгому обращению с текстом памятника. Он заставляет, говоря об источниках старшего и младшего изводов Н1Л, исходить из презумпции принадлежности текста, общего для двух изводов, новгородскому владычному своду, и возводить к дополнительным источникам лишь известия СС, отсутствующие в МИ.

Таких известий особенно много в CCI. Их анализ позволяет согласиться с мнением исследователей, считающих, что протографом данной части рукописи послужил дополненный местными записями список с владычного свода, начало которому было положено Германом Воятой.

После 6703 г. дополнительные известия внезапно прекращаются; на остальном протяжении CCI их нет. Таким образом, начиная с 6704 г. и до конца CCI (6742 г.) ничто не заставляет предполагать между СС и владычным сводом какое-либо промежуточное звено.

Смена протографа СС после 6703 г. находит подтверждение в характере отражения двумя изводами Н1Л следов редактирования владычной летописи за 6701(1193) — 6707 (1199) гг., проведенного, как предполагается в работе, в 1199 г. в связи с кончиной архиепископа Мартирия. Редакторские вставки обнаруживаются до 6703 (1195) г. только в МИ, а начиная с 6704 г. — также и в СС. Объяснить это можно тем, что по 6703 г. СС восходит к списку Германа Вояты, пополнявшемуся после его смерти по мере пополнения владычной летописи, а начиная со статьи 6704 г. — к уже отредактированному владычному своду непосредственно.

Список, основанный Германом Воятой, нет оснований считать летописным сводом церкви св. Иакова. Составление этого списка именно Воятой может быть объяснено исполнением им обязанностей владычного летописца. Содержание дополнительных известий СС позволяет считать наиболее вероятным заказчиком списка Юрьев монастырь. Присоединяясь в этом отношении к сторонникам софийско-юрьевской гипотезы, мы расходимся с ними, однако, в оценке степени самостоятельности юрьевской летописи. По мысли И.М.Троцкого, эта летопись сама была одним из источников владычного свода, чем объясняется наличие в последнем ряда дублировок и противоречий. При ближайшем рассмотрении, однако, эти дублировки в большинстве своем оказываются мнимыми или получают

иное объяснение. Таким образом, предполагать для XII—XIII вв. существование особой юрьевской летописи, отличной от дошедшей в составе СС дополненной копии владычного свода, нет оснований. История же сложения текста самого СС как летописного памятника, связанного с Юрьевым монастырем, реконструируется в следующем виде:

1) изготовление Германом Воятой по заказу Юрьева монастыря списка с владычной летописи и доведение им его до 6695(1187) г.;

2) продолжение списка Вояты и дополнение его местными записями до 6703(1195) г.;

3) воспроизведение этого списка и продолжение его по владычной летописи, по-видимому, в конце XIII в. (CCI);

4) утрата окончания CCI и восполнение его с продолжением по владычной летописи около 1330 г. (СС2);

5) частичное дополнение юрьевского списка извлечениями из владычного свода (6840, 6841) и местными записями (6839, 6841, 6845, 6853, 6860) (текст на дополнительных листах).

Раздел 1.5. посвящен дополнительным источникам самого владычного новгородского свода, каким он видится из сопоставления двух изводов H1JI. С начала XII в. по 6838(1330) г. (которым оканчивается основной текст СС) лишь несколько текстов в составе СС могут считаться бесспорно восходящими к внешним по отношению к владычной летописи источникам. Все они относятся к первой четверти XIII в. Это Повесть о взятии Царьграда (ПВЦ), помещенная в обоих изводах под 1204(6712) г.,' рассказ об избиении Глебом Рязанским рязанских князей (ГР) под 1218(6726) г. (читается только в СС) и Повесть о битве на Калке (ПК) под 1224(6732) г. С большой вероятностью использование неновгородского летописного источника можно предполагать также для группы южнорусских известий статей 6711 и 6712 гг., имеющих близкие соответствия в Суздальской летописи.

Критическое рассмотрение существующих точек зрения на источники, время и обстоятельства включения этих текстов в состав H1J1 позволяет следующим образом реконструировать последовательность их привлечения к новгородскому владычному летописанию.

Около 1205 г., в пору сильной политической и церковной зависимости Новгорода от суздальского великого князя Всеволода, летописцем архиепископа Митрофана были использованы несколько известий за 12021204 гг. из только что составленного во Владимире летописного свода. С обращением к владимиро-суздальскому летописанию был связан и временный переход Новгородской летописи к ультрамартовскому стилю, который, однако, не был последовательно выдержан, что породило хронологическую путаницу в статьях 6717 и последующих годов.

После изгнания в 1209 г. Митрофана и избрания на новгородскую кафедру Антония (Добрыни Ядрейковича), незадолго до того вернувшегося из Константинополя, во владычный свод по инициативе нового архиепископа была включена ПВЦ. Вставка имевшей мартовскую датировку ПВЦ в ультрамартовскую группу статей 6711-6716 гг. привела к еще большей хронологической непоследовательности на данном участке владычной летописи.

Вопрос об источнике последних двух вставок — ГР и ПК — допускает альтернативные решения, как и определение времени включения обоих текстов во владычный свод. Важно, однако, что эти вставки не могли быть одновременны включению в летопись ПВЦ, причем появление их в летописи, по-видимому, не было сопряжено с ее редактированием.

Раздел 1.6. посвящен в основном проблеме использования Новгородской летописью памятников начального русского летописания. Предлагаемая здесь схема соотношения новгородских летописных сводов XII в. продолжает то направление в исследовании данной проблемы, в основании которого лежит фундаментальная идея А.А.Шахматова об отражении в начале МИ Н1Л текста более древнего, чем Повесть временных лет (ПВЛ), названного Шахматовым Начальным сводом. Заимствуя также ряд положений гипотез Д.СЛихачева и М.Х.Алешковского, предлагаемая реконструкция одновременно полемизирует с этими гипотезами. Ее основные положения сводятся к следующему.

Начало новгородского летописания есть основания вслед за А.А.Шахматовым относить к середине XI в., когда в Новгороде, при Софийском соборе был составлен летописный свод, соединивший какие-то части древнейшего киевского летописания с начатками местной летописи. На протяжении второй половины XI — начала XII в. он несистематически пополнялся отдельными летописными записями.

В вопросе о времени первого объединения материалов этого свода с Начальной летописью, автор присоединяется к Д.СЛихачеву и М.Х.Алеш-ковскому, считающим, что это объединение произошло в княжеском своде 1110-х гг. ("свод Всеволода", по Д.СЛихачеву; "свод Мстислава", по М.Х.Алешковскому), а не в архиепископском своде 1167 г., что предполагал А.А.Шахматов. Превращение софийской летописи из княжеской во владычную можно, вслед за Д. С.Лихачевым, отнести к 30-м гг. XII в. (но не обязательно связывать его с переворотом 1136 г.). Однако переход летописи от князя к владыке, по-видимому, не сопровождался кардинальным преобразованием ее начальной части (что предполагает Д.СЛи-хачев). Расхождения между СС и МИ в части до 6583 г. невозможно объяснить при допущении, что составитель протографа СС (работавший не ранее 1144 г.) имел дело с уже отредактированной владычной летописью.

Текст СС следует поэтому рассматривать как отражающий без существенных сокращений первоначальный вид княжеского свода 1110-х гг.

В оценке содержания княжеского свода 1110-х гг. автор следует за М.Х.Алешковским, считая, что свод этот основывался не на известных нам редакциях ПВЛ, а на Начальном своде конца XI в., продолженном записями до 1115 г. (по Алешковскому, "авторской" редакции ПВЛ). Таким образом, автор не разделяет позиции А.А.Шахматова (принятой также Д.СЛихачевым и другими авторами), считавшего начало МИ (до 6524.г.) вторичным в составе Н1Л, заменившим на определенном этапе прежнее начало летописи, основанное на ПВЛ. Данная точка зрения исходит из признания начала МИ и его текста за 6560-6582 г. (бесспорно вторичного по отношению к соответствующему тексту СС) восходящими к одному источнику, для чего, однако, нет достаточных оснований.

В трактовке дальнейшего развития текста Н1Л предлагаемая в работе реконструкция расходится с гипотезой М.Х.Алешковского. Формирование специфических особенностей МИ, отличающих его в пределах до 6583 г. от СС, связывается с созданием Новгородского владычного свода конца 1160-х гг. Сам факт создания в Новгороде в это время летописного свода убедительно доказан A.A.Шахматовым. Главным аргументом является здесь читаемое в МИ под 6557(1049) г. добавление к известию о пожаре деревянной Софии, упоминающее как только что построенную церковь Бориса и Глеба, заложенную в 1167 г. ("mrfe же ныне постави Сотке церковь камену Бориса и Гл-Ьба надъ Волховомъ"). Сам А.А.Шахматов точно датировал этот свод маем-июнем 1167 г., однако предпочтительной представляется более широкая датировка его концом 1160-х гг.

Главное отличие предлагаемой в работе трактовки этого свода от шахматовской связано с иным членением текста МИ. Статью 6557 г. А.А.Шахматов относил к древнейшему пласту Н1Л, считая, что последовательное воспроизведение Начального свода, прерванное после 6524 г., возобновляется в МИ со статьи 6560 или 6561 г. В действительности, однако, МИ возвращается к полному воспроизведению Начальной летописи на несколько лет раньше — начиная со статьи 6553 г., сообщающей (что явно неслучайно) о закладке Новгородской Софии. Таким образом, статья 6557 г. принадлежит участку текста, вторичность которого в Н1Л общепризнанна. Это дает основание считать текст МИ за 6553-6582 гг. синхронным вставке с упоминанием церкви Бориса и Глеба и относить его к концу 1160-х гг. Распространение сводчиком именно этой части владычной летописи могло быть продиктовано стремлением расширить ее за период существования патронального храма Новгорода — св. Софии.

Утрата первых 16 тетрадей СС, содержавших первоначальный текст княжеского свода 1110-х гг., не позволяет составить точное представление

о соотношении двух новгородских сводов XII в. в части до 6524 г. Принадлежащими сводчику конца 1160-х гг. можно, однако, с большой вероятностью считать помещенные в статье 6497 г. после рассказа о крещении Новгорода перечни киевских и новгородских князей, киевских митрополитов, новгородских (архи)епископов и новгородских посадников.

Отредактированным составителем нового владычного свода считаем также окончание статьи 6524 г., в которой в МИ, по сравнению с СС, передающим текст княжеского свода 1110-х гг., присутствует несколько дополнительных деталей в описании Любечской битвы, упоминание "грамоты и устава", данных Ярославом новгородцам, и главное — текст самой "грамоты" в виде краткой редакции Русской Правды. Последнюю есть основания вслед за И.С.Стратоновым считать составленной самим сводчиком из нескольких разновременных документов.

Источниками владычного свода конца 1160-х гг. были, вероятно, Новгородский свод XI в. (к которому возводятся рассказ о крещении Новгорода, некоторые имена из перечня новгородских посадников и исторические подробности, приводимые в перечне новгородских князей, а также ряд известий в статьях 6553-6568 гг.) и дефектный список ПВЛ, обрывавшийся на статье 6582 г. Свидетельство того, что Начальная летопись была использована на этот раз уже в виде ПВЛ, находим в перечне киевских князей, в котором рассказ о разделе земли сыновьями Ярослава построен по образцу рассказа вводной части ПВЛ о разделе земли сыновьями Ноя.

В целом работа составителя свода конца 1160-х гг. раскрывается не как глобальная ревизия всего предшествующего новгородского летописания, но как дополнение княжеского свода 1110-х гг. новым материалом, причем отнюдь не только летописного характера. Дополнения эти были приурочены к трем важнейшим моментам в истории Новгорода: его христианизации, получению новгородцами от Ярослава в 1116 г. "грамоты и устава" в виде Русской Правды и возведению св. Софии. В этом можно видеть проявление определенной программы сводчика, направленной на придание софийской летописи статуса официальной государственной хроники. Автором этой программы и инициатором составления свода был, вероятно, архиепископ Илья, незадолго до этого, в 1165 г., занявший новгородскую кафедру.

В разделе 1.7. выдвигается предположение, связывающее возникновение протографа СС с составлением владычного свода конца 1160-х гг. Основанием для этого является различное оформление в СС "пустых" годовых статей до и после 6583 г. Таким образом, отчетливо обозначенный в МИ хронологический рубеж, происхождение которого связывается в работе с созданием свода конца 1160-х гг., обнаруживается — на коди-кологическом уровне — и в СС, который, согласно нашей гипотезе.

отражает первоначальный вид "свода Всеволода". Этот парадокс можно, однако, объяснить, предположив, что протограф СС возник одновременно с летописной реформой конца 1160-х гг. и как побочный продукт этой реформы. Составитель нового владычного свода, располагая дефектным списком ПВЛ, обрывавшимся на статье 6582 г., вполне мог оставить вообще нетронутой последующую часть княжеского свода, заменив лишь его начало (по 6582 г.) на отредактированный и дополненный им текст. Старое же начало свода могло быть при этом использовано Германом Воятой для создания на его основе списка летописи, предназначенного для Юрьева монастыря. Объясняя составление юрьевского списка Германом Воятой исполнением им обязанностей владычного летописца, естественно считать Вояту и составителем владычного свода конца 1160-х гг.

Если эта гипотеза верна, оба извода Н1Л оказываются обязаны фундаментальными особенностями своей структуры преобразованию новгородского летописания, осуществленному в конце 1160-х гг. Германом Воятой, которого поэтому нельзя не признать ключевой фигурой в истории текста Н1Л. Суть этого преобразования представляется следующим образом: Герман Воята, ставший с приходом на новгородскую кафедру архиепископа Ильи владычным летописцем, изъяв из софийской летописи основную часть читавшегося в начале ее княжеского свода 1110-х гг. (с начала летописи по 6582 г.), заменяет ее на написанный им текст, в основном воспроизводящий прежнее начало свода, но частично отредактированный и дополненный на основании Новгородского свода XI в. и дефектного списка ПВЛ. При этом изъятая из владычной летописи часть • княжеского свода также не остается без применения: продолженная по владычному своду начиная с 6583 г., она кладется в основу летописи Юрьева монастыря.

Можно думать, что по завершении этой работы и владычный свод, и вновь созданная юрьевская летопись приобрели вид рукописей-конволютов. В начале владычного свода разместился текст, отредактированный и переписанный Германом Воятой; в части после 6582 г. рукопись сохранила свой прежний вид. Юрьевская летопись, напротив, лишь с 6583 г. представляла собой список Германа Вояты, в начале же ее должен был находиться оригинал соответствующей части "свода Всеволода".

В Заключении к первой части диссертации (раздел 1.8.1 предлагается — описательно и в виде схемы — итоговая реконструкция основных этапов сложения текста Н1Л.

Глава 2. Новгородская владычная летопись XII - начала XIV в.: структура текста в лингво-стилистическом освещении

Если в первой главе диссертации СС рассматривался в аспекте соотношения целых текстуальных пластов, образованных предшествовавшими ему сводами и списками, то во второй главе предметом нашего внимания становится сам текст владычной новгородской летописи в его временном развертывании, а основной задачей — сегментация этого текста, обнажение его линейной структуры. Инструментом восстановления этой структуры является анализ языковой и стилистической гетерогенности памятника, представленный в работе в форме лингво-стилистического "атласа" СС, отражающего распределение отдельных черт языка и стиля по годовым статьям летописи. Принципы построения такого "атласа" излагаются в разделе 2.1. Автор исходит из того, что хронологические границы, очерчивающие области распространения в тексте отдельных языковых и стилистических признаков (называемые в работе "швами"), могут в той или иной степени манифестировать границы текстологического порядка, разделяющие участки протографического текста, созданные разными летописцами.

Анализ лингвистической гетерогенности летописи сродни процедуре составления диалектных атласов. Картографирование конкретных лингвистических явлений, проведение "швов"/изоглосс, отделяющих области их исключительного распространения или преимущественной концентрации от смежных областей, где данный феномен не представлен или представлен несистематически; наконец, сопоставление различных карт и выявление пучков "швов"/изоглосс, разграничивающих территориальные разновидности языка (гезр. участки летописного текста), — все это сближает оба типа работы. Главное различие заключается в том, что объектом исследования является в нашем случае не доступная непосредственному наблюдению живая речь, а письменный текст ограниченного объема, в то время как роль географической карты выполняет хронологическая сетка, относительно которой фиксируются все "картографируемые" признаки, проводятся швы и т.д.

Типы швов. Существование нескольких структурных разновидностей швов обусловливается, с одной стороны, различиями в структуре самих "картографируемых" признаков, а с другой - различиями в характере их реализации в тексте. В первом отношении наиболее существенно противопоставление соотносительных признаков, образуемых парами (или большим числом) коррелирующих элементов, и несоотносительными признаками, для которых установление однозначных корреляций невозможно и наличие в тексте определенного признака может быть противопоставлено лишь его отсутствию. Соотносительный характер имеет большинство орфографических и морфологических признаков, тогда как несоотносительныс

признаки встречаются в основном на синтаксическом и стилистическом уровнях.

На конкретном участке текста соотносительный признак может быть представлен обоими или только одним из коррелирующих элементов. Соответственно, по признаку вида А/В могут быть выделены три типа сегментов: 1) отрезки, на которых представлен только элемент А, 2) отрезки, на которых представлен только элемент В, 3) отрезки, на которых представлены оба элемента. Швы, разделяющие эти участки, могут иметь вид: 1/2, 2/1, 1/3, 2/3, 3/1, 3/2. В структурном отношении варианты 1/2 и 2/1, 1/3 и 2/3, 3/1 и 3/2 эквивалентны. Таким образом, собственно структурных разновидностей швов можно выделить три (см. приводимую ниже схему, где тип — условные порядковые номера смежных годовых статей):

годы тип шва обозначение ..........ш п........

I А хххххххххх "двусторонний" ш><п

В хххххххххх

II А хххххххххх хххххххххх В хххххххххх

правый

ш>

III А хххххххххх ххххххххххх "левый" В ххххххххххх

<п

В первом случае на рассматриваемом хронологическом интервале коррелирующие элементы А и В образуют эквиполентную оппозицию. Во втором и третьем случаях оппозиция носит привативный характер (на схеме — с маркированным элементом В). Таким образом, если двусторонний шов фиксирует момент смены признака его коррелятом, то односторонние швы фиксируют момент появления (левый) и исчезновения (правый) маркированного признака. Швы, ограничивающие области распространения несоотносительных признаков, могут быть только односторонними.

Степень возможной удаленности лингвистического или стилистического шва от манифестируемой им текстологической границы зависит от частоты встречаемости признака, степени равномерности его распределения по тексту и размера погодных статей, колеблющегося от одной-двух до ста и более строк. В этом отношении швы можно условно разделить на "сильные", сигнализирующие о близком, в пределах нескольких соседних статей, пролегании текстологической границы, и "слабые", степень удален-

ности которых от манифестируемой текстологической границы трудно оценить.

Отбор "картографируемых" признаков. Очевидно, что в плане членения летописного текста по лингвистическим и стилистическим параметрам представляют интерес в первую очередь признаки, хронологическое распределение которых по тексту погодных записей характеризуется ярко выраженной неравномерностью. Однако само выделение этих признаков возможно лишь на основании фронтального лингвистического анализа текста. В идеале поэтому картографироваться должны были бы все звенья языковой системы, без предварительного разбора "равномерных" и "неравномерных". В случае с СС, однако, работу существенно облегчает наличие целого ряда подробных лингвистических описаний памятника, предварительное изучение которых позволяет выделить признаки, в распределении которых по тексту рукописи имеет место искомая неравномерность.

Эта неравномерность не всегда лежит на поверхности и нередко открывается лишь при дифференцированном подходе к однородному, на первый взгляд, материалу. Так, анализ соотношения старых и новых форм Р.Мн. о-склонения обнаруживает, что заметная неоднородность в их распределении характеризует лишь неодносложные основы, тогда как поведение односложных основ особых изменений не претерпевает и потому может вообще не приниматься во внимание при составлении соответствующей "карты". Аналогично, из рефлексов сочетаний редуцированных с плавными показательны в данном аспекте лишь рефлексы ТъгТ и Тъ1Т, картина распределения которых в первой части памятника весьма выразительна, в то время как для рефлексов ТыТ примеры с сохранением и прояснением редуцированного перед плавным распределены по тексту достаточно равномерно и при составлении "карты" могут не учитываться. Такой отсев нерелевантных примеров позволяет освободить "карты" атласа от лишней информации, обнажив таким образом подлинную лингвистическую неоднородность текста. При этом особенно показательным оказывается наблюдение за вариантным оформлением одних и тех же наиболее частотных лексем и словоформ (например, названия Новгорода и его дериватов).

Хронологическая неоднородность в распределении лингвистического материала наблюдается в СС на всех уровнях, включая графику и орфографию. Более того, как раз швы, выделяемые на графико-орфографическом уровне в целом ряде случаев оказываются, в силу большей частоты встречаемости соответствующих признаков, особенно показательными. Обнаружение этого явилось одним из главных сюрпризов, преподнесенных СС. Точнее — не всей рукописью, а первой, древнейшей ее частью, которая по характеру письма и языка принципиально отлична от второй.

Характер лингвистических изменений, вносимых в переписываемый текст, определяется особенностями языковой установки переписчика, соотношением в ней момента непосредственного копирования оригинала и ориентации писца на собственные представления о нормах письменного языка. Чем отчетливее эти представления, тем меньше мы можем узнать по списку о языке оригинала, и наоборот. В этом отношении писцы CCI и СС2 представляли едва ли не противоположные крайности.

Работавший около 1330 г. писец СС2, обладая хорошей каллиграфической и орфографической выучкой, руководствовался в первую очередь усвоенными при обучении навыками книжного письма. Об этом свидетельствуют и устойчивость почерка, и общий для всего написанного им текста набор графем, и последовательность в проведении орфографических приемов. Орфография СС2 носит ярко выраженный позднедревнерусский характер, последовательно отражая результаты падения редуцированных. Вместе с тем она практически свободна от локальных черт, свойственных большинству новгородских рукописей (не смешиваются ц и ч, с и -fe). Полностью отсутствуют в этой части рукописи и морфологические новго-родизмы. Независимо от того, как трактовать эти факты, видеть ли в них проявление консервативности писца или же его неновгородского происхождения, очевидно, что под пером писца СС2 лингвистическая гетерогенность оригинала летописи оказалась в очень значительной степени выравнена.

Совсем иной вырисовывается фигура писца CCI, работавшего, по-видимому, несколькими десятилетиями раньше. Как переписчик он был исключительно робок и, не полагаясь на знание правил, больше, чем этим правилам, доверялся своему оригиналу. Элемент непосредственного копирования в его работе оказался таким образом весьма силен, следствием чего и явилась крайняя лингвистическая пестрота данной части рукописи, отчетливо ощутимая даже на низших языковых уровнях.

С учетом этого различия между двумя частями рукописи материал СС2 используется в работе только при анализе стилистической, лексической и, отчасти, синтаксической неоднородности СС. То же относится и к статьям младшего извода за 1273-1299 гг., содержащим текст, отсутствующий в СС из-за утраты тетради. В графико-орфографическом и морфологическом разделах "атласа" используется почти исключено материал первой части.

Ниже перечислены (вместе с соответствующими швами) основные признаки, в распределении которых по тексту СС отчетливо обнаруживается хронологическая неоднородность. В скобках даются краткие пояснения, уточняющие содержание швов. Подчеркиванием выделяется маркированный член оппозиции в случае, если шов, проводимый по соотноси-

тельному признаку, является односторонним6. Тексты вставных повестей при проведении швов не учитываются.

1. Графика, орфография, фонетика:

- распределение основных начертаний титла: 6622><6623, <6634,

6664X6665, 6707>, <6713, 6718>;

- соотношение М и у'- 6576X6599 (^-»у на конце строки);

- графема о ("о-широкое"): <6708 - 6732>;

- соотношение е и к, а и и: <6665 - 6706> (зона систематического употре-

бления с и а в начале слога)7 ;

- начальное с/к в грецизмах: 6717X6719 (£-->«-), <6738 (возобновление

написаний с е-);

- графемы ф и л: 6703>, <6709 (последовательное этимологическое распре-

деление в зоне 6704-6707); 6710> (исчезновение л, в нечисловом значении);

- графема а (в нечисловом значении): <6724;

- употребление

- 11ок'к(е)город-Ь: 6666>, <6706;

- тов4(е), сок^(е): <6734;

- пр{(-Ь)стдк11СА: 6707x6711 (е-^-Ь);

- кр-Ь(е)«А: 6694X6695 ('к-«);

- ЁС£('Ь)волод'Ь: <6640;

- замена на н во флексиях а- и о-склонения: <6697 - 6705>;

- отражение результатов падения редуцированных:

- Новггородъ (-кг-) : <6701;

- нок-ьгородьцн, новъгородьск'ыи (-вг-): 6718>;

- новгородьци (-дц-): <6717;

- утрата слабого г в суффиксе -гк-: 6732>;

- възаша (вз-): <6727;

- прояснение редуцированного в группах ТъгТ, Тъ1Т: <67238 ;

- отвердение конечного -мь: <6722;

- сторовъДдрле'ь: 6717X6720;

- переход ел <6722;

- формы склонения без рефлекса второй палатализации: <6695 - 6705>;

6 Так, запись Вс((-Ь)колодъ: <6640 означает, что начиная с 6640 г. наряду с вариан-

том всЬволодъ появляется вариант Ессеолодъ. ' Не учитывается позиция конца строки, имеющая особый статус.

8 Не считая названий Йолховъ и Волгл, которые с проясненным редуцированным встречаются на всем протяжении СС.

2. Морфология:

- И.ед.муж. о-склонения (-ъ/-е): <6695-6702> (местные топонимы и антро-

понимы); <6723-6725> (остальные случаи);

- Д.ед.муж. о-склонения (-у/-оаи): 6694>;

- Р.ед.ув-основ: 6711X6723 (-•i -» -и); <6734 (-¿)9 ;

- И. и В. мн. о-склонения: <6717 - 6732> (отступления от этимологи-

ческого распределения флексий);

- И. мн.у'о- склонения (-i//-jé): 6715>;

- В. мн.у'о- склонения (-■£/-и): <6717;

- Р.мн. о- склонения (-ъ/-овъ): <6723 (для неодносложных основ);

- морфологический род личных имен:

- имена на -иль ¡-ила: 6694X6695 (муж. -»жен.), <6738 (муж.)

- имена на -ии /-ия: 6734X6734 (жен. -*муж.);

- Р.Д.-М. жен.ед. членных прилагательных (-Ни -*-ои): 6718><6732ш;

- ин-Ъх'ъ -»пм'ых'ь: 6717X6724;

- утрата простых претеритов: <6841 (л-формы в аористном значении);

3. Синтаксис и структура текста:

- формы В=Р местоимений его, ихъ: <6735;

- предложный/беспредложный локатив в пространственном значении

(названия городов): <6700;

- порядок слов в простом предложении: группа субъект-объект-предикат:

- начальные фразы погодных статей: <6708 - 6718>, <6786 - 6802>

(отступления от правила начинать статью с предиката);

- сообщения о церковном строительстве: 6793>, <6713 (последова-

тельное соблюдение порядка P-0-S в зоне 6696-6707);

- Dativus absolutus: <6736 - 6776>, <6822 - 6830>;

- средства подчинительной связи:

-яко: <6640 - 6781>;

- акы: <6724 - 6773>;

- око: <6717 - 6732>;

- бо: <6643;

- кто, что: <6708;

- хронологические формулы:

- въ то же л-kmo / томь же л1тФ, / того же л-кта: <6709;

- въ то же л"кто / въ се же л-кто: 6640>;

'Не учитываются формы на -и на участке 6697-6705, где мена •¿и и может иметь фонетическую природу, а также форма Р.ед. вцн, выступающая в разных местах СС при полном отсутствии варианта кц-Ь.

10 Не считая клишированных формул и книжных контекстов, в которых старое окончание последовательно выступает и после 6722 г.

- въ то же вр-ймя: <6676 - 6695>;

- обозначение дневных дат ( м-йсяца марта въ 1 день, марта въ 1 и т.д.):

<6623, <6641, 6662>, 6671>, <6709;

4. Словообразование:

-лексика, образованная сложением: <6736 - 6778>, <6809-6821>;

- отглагольные существительные на -пне: <6734 - 6782 >, <6807;

5. Стиль:

- прямая речь:

- интенсивность употребления: <6640, <6713 - 6782>;

- "литературные" речи: <6722 - 6732>;

- типы комментария:

- "провиденциальный" комментарий: <6736 - 6776> (крупные

отступления назидательного характера);

- комментарий-похвала: <6700 - 6706>;

- молитвенные обращения: <6719 - 6782>; <6807 - 6819>

- библейские цитаты: <6738 - 6776>;

- риторические вопросы: <6736 - 6746>;

- риторические восклицания: <6723 - 6726>;

- ремарки от первоццлица: <6646, <6738 - 6779>;

- обращения к аудитории (братие\): <6723 - 6776>;

- насыщенность текста оценочной лексикой: <6736 - 6778>.

Раздел 2.2. посвящен обработке данных "атласа". Чтобы свести к минимуму субъективный момент в интерпретации материала, эта обработка проводится как чисто формальная процедура, в отвлечении от конкретного содержания отдельных "карт" атласа и их возможной текстологической подоплеки.

Лингвистический или стилистический шов может рассматриваться как сигнал о наличии поблизости границы текстологического порядка. При этом левый шов сигнализирует о возможном прохождении текстологической границы вскоре после соответствующей статьи, правый — незадолго до нее, а двусторонний — в пределах, ограниченных двумя его составляющими. Одна и та же текстологическая граница обычно "обставлена" несколькими швами разных типов, которые, совпадая или не совпадая друг с другом, проходя на разных расстояниях от текстологической границы, каждый по своему манифестируют ее. Швы, манифестирующие одну и ту же текстологическую границу, называются в работе соотнесенными; соотнесенные швы одного типа - согласуемыми; соотнесенные швы противоположной направленности — стыкующимися. Одновременно в отношениях стыковки и согласования будут находится односторонний

(левый или правый) и двусторонний соотнесенные швы. Шов, не находящий себе соотнесенных швов, является изолированным.

Не зная, где именно проходят текстологические границы, возможно при благоприятном раскладе признаков, вычислить их, оперируя хронологически близкими швами, предположительно рассматриваемыми как соотнесенные. Процедура этого вычисления складываеться из нескольких этапов.

На первом этапе хронологически близкие швы одного типа объединяются в группы согласуемых швов. Основанием для объединения двусторонних швов является пересечение ограниченных ими хронологических интервалов. Односторонние швы объединяются, если дистанция между ними не превышает пяти лет.

На втором этапе группы согласуемых первичных швов сводятся к швам более высокого ранга, называемым обобщенными и представляющим группы в целом. Для групп односторонних швов обобщенный шов совпадает с наиболее ранним (для левых швов) и наиболее поздним (для правых) швом в группе, который как бы поглощает остальные согласуемые с ним швы, будучи ближе всего к искомой текстологической границе. (К примеру, правые швы 6731>, 6733>, 6734> могут быть сведены в обобщенный шов 6734>). Обобщенный двусторонний шов очерчивает область пересечения согласуемых двусторонних швов. (Так, для швов 6717X6719, и 6718X6724 обобщенным будет шов 6718X6719).

На третьем этапе производится сопоставление обобщенных швов разных типов, а также первичных швов, оставшихся вне группировок, и при отсутствии накладок между ними проводятся текстс^гические границы.

Применение данной процедуры к спискам выделенных швов обнаруживает на основном протяжении СС (с восполнением лакуны 6781 — 6806 гг. по МИ) высокую степень согласованности однотипных швов и значительное число стыковок и согласований между швами разных типов11. Не находят себе соотнесенных швов и остаются изолированными лишь семь первичных швов, из которых только три (<6634, 6671>,<6841) являются сильными. Итоговый перечень текстологических границ, манифестируемых соотнесенными швами, имеет следующий вид: 6622X6623, 6640X6640,

"Определенные сложности возникают в связи с интерпретацией участка 67026724, на котором слишком большая протяженность объединяемых пятилетним шагом групп однотипных швов не позволяет рассматривать их как манифестирующие одну и ту же текстологическую границу. Однако специальный анализ данного участка позволил, несмотря на наличие ряда накладок, выявить в этом интервале две вполне отчетливые границы: 6707X6708 и 6718X6719. Характерно, что первая из них почти (но не в точности!) совпадает с изменением характера письма на л.62, принимавшимся ранее за границу двух почерков.

6655X6656, 6694X6695, 6707X6708, 6718X6719, 6734X6734, 6782X6786, 6802X6807, 6821X6822.12

В разделе 2.3, предлагается историко-текстологическая интерпретация полученной в предыдущем разделе картины сегментации текста H1J1.

Статья 6623 (1115) г., перед которой проходит первый из выделенных рубежей, открывается известием о перенесении мощей Бориса и Глеба — последним, восходящим к киевскому источнику "свода Всеволода." Таким образом, данная граница, по-видимому, отражает переход от "ретроспективной" части княжеского свода, использовавшей материал киевского летописания, к погодной новгородской летописи.

Граница 6640X6640 (1132 г.) разрывает рассказ об уходе Всеволода в Русь и возвращении его в Новгород после попытки вокняжения в Пере-яславле. Возникший в связи с этим конфликт Всеволода с новгородцами, повлекший за собой существенное ослабление положения князя в городе, составляет весьма подходящий исторический контекст для предполагаемого Д.С.Лихачевым перехода новгородской софийской летописи от князя к архиепископу. Данную границу поэтому есть основания трактовать как отражение этого важнейшего момента в истории новгородского летописания.

Владычный характер новгородского софийского летописания дает ключ к интерпретации остальных выделенных границ. Их историческая подоплека выясняется из сопоставления с хронологическим перечнем новгородских епископов и архиепископов: в шести из восьми случаев проведенные границы совпадают с переменами на новгородской епископской кафедре:

6664X6665 Нифонт (tl 156)/ Аркадий

6694X6695 Илья (f 1186)/ Гавриил

6707X6708 Мартирий (fU99)/ Митрофан

6718X6719 Митрофан (сведен с кафедры 1209)/Антоний

6782X6786 Далмат (t 1273)/Климент

6806X6807 Климент (14299)/ Феоктист.

Со сменой архиепископа есть основания связывать и рубеж 6734X6734. В статье 6736 г. имеется хронологическое указание, показывающее, что статья не могла быть написана ранее 1230 (6738) г., под которым упоминает о себе в летописи Тимофей пономарь (слова "и тако ста по

В двух случаях границы проходят в пределах погодной статьи: в статье 6640 г. после фразы "Въ се же л-Ьто ходи Всбволодъ въ Русь Переяслашно повелениемь Яропыщемъ" и в статье 6734 г. после фразы "Пр-Ьставися игуменъ святого Георгия Саватия, архимандрить новгородьскыи, априля въ 16 день, въ неликыи четвьртокъ".

три л-Ьта" при сообщении об увеличении цен). В 1230 г. был поставлен на кафедру архиепископ Спиридон. Его избранию в 1229 г. предшествовал двухлетний период, который Новгород провел вообще без владыки (после ухода от дел Антония в 1228(6736) г.) в условиях крайней политической нестабильности. Этим, вероятно, и был вызван перерыв в софийском летописании, заставивший нового летописца, приступившего к работе в 1230 г., начать с описания событий нескольких предыдущих лет.

На фоне выявленной закономерности представляются неслучайными и два сильных изолированных шва: 6771 > и <6841. Первый из них (переход к единообразному оформлению дневных дат) совпадает с кончиной епископа Аркадия (|П63), второй же (появление л-форм в аористном значении) пролегает весьма близко по времени к моменту появления на новгородской кафедре Василия Калики (избран в 1330(6838) г., рукоположен в 1331(6839) г.). С этой последней сменой архиепископа связан и момент окончания СС2, завершающейся известием о прибытии в Новгород митрополичьих послов "позывать на ставленье" новоизбранного архиепископа Василия.

Из общего "ритма" выпадает лишь исторически случайный рубеж 6821X6822. В целом же можно утверждать, что смена новгородского владыки регулярно влекла за собой смену владычного летописца. Устойчивая корреляция между двумя рядами событий как нельзя более ярко характеризует новгородскую летопись как орган епископской кафедры.

Выделенные в тексте погодной новгородской летописи XII-первой трети XIV в. сегменты могут быть, таким образом, атрибуированы одному княжескому и одиннадцати (или десяти, в зависимости от неясной интер. претации самого последнего участка) владычным летоцисцам: , 6623(1115) - 6640(1132) - летописец князя Всеволода; 6640(1132) - 6664(1156) - летописец архиепископа Нифонта; 6665(1157) - 6671(1163) - летописец епископа Аркадия; 6672(1164) - 6694(1186) - летописец архиепископа Ильи; 6695(1187) - 6707(1199) - летописец архиепископов Гавриила и Мартирия; 6708(1200) - 6718(1210) - летописец архиепископа Митрофана; 67)9(1211) - 6734(1226) - летописец архиепископа Антония13; 6734(1226) - 6782(1274) - летописец архиепископов Спиридона и Далмата; 6783(1275) - 6806(1298) - летописец архиепископа Климента; 6807(1299) - 6821(1313) - летописец архиепископов Феоктиста и Давыда; 6822(1314) - 6838(1330) - летописцы (?) архиепископов Давыда и Моисея.

13 На этот период приходится и кратковременное возвращение на кафедру Митрофана в 1220-1223 гг.

Представляется возможным назвать имена трех из восьми владычных летописцев XII-XIII вв. Согласно убедительной гипотезе А.А.Шахматова, статья 6644(1136) г., в которой имеется уникальная по полноте календарных деталей датировка приезда в Новгород князя Святослава, была написана Кириком, автором созданного в том же году календарно-астро-номического "Учения о числах" и канонического "Вопрошания", обращенного к епископу Нифонту. Принадлежность этой статьи участку 6640-6664, особенностью которого является исключительное разнообразие способов оформления дневных дат, дает основание считать, что именно Кирик и был летописцем Нифонта.

Летописцем архиепископа Ильи (статьи 6672-6694 гг.) был, по всей вероятности Герман Воята, о котором известно, что он умер в 1188(6696) г., и который, согласно предположению, высказанному в разделе 1.7., был составителем владычного свода конца 1160-х гг.

Летописцем архиепископов Спиридона и Далмата, написавшим текст статей 6734-6782 гг. можно с почти полной уверенностью считать Тимофея пономаря, упоминающего о себе в летописи под 1230 (6738) г. и исполнявшего обязанности владычного нотария в конце 1260-х гг.

Помимо своего основного результата, лингвистическое "картографирование" СС позволило подтвердить ряд текстологических положений, выдвинутых в Главе 1. Подтвердилось, в частности, предположение, что юрьевский протограф CCI доходил лишь до 6703 г. и что на участке 67046707 СС восходит непосредственно к владычному своду, причем отредактированному за годы епископства Мартирия в 1199 г. (см. контраст между характерным для летописца Гавриила и Мартирия употреблением диалектного -е в номинативе о-склонения в статьях 6695-6702 гг. и изысканным этимологическим распределением ф и в статьях 6704-6707 гг., отражающим, видимо, употребление более изощренного в своих навыках редактора 1199 г.). С лингвистическими данными хорошо согласуется и предположение, что вставка во владычный свод ПВЦ была произведена летописцем архиепископа Антония, которым в связи с этим был переписан текст записей летописца Митрофана за 6713-6718 гг. Сложной структурой СС в части, охватывающей события рубежа XII-XIII BB.f объясняется противоречивое расположение швов на данном участке.

Текстологически важен также шов 6576X6599, отражающий изменение в распределении tf и у, происходящее между лп. 4 и 5 об. В нем можно видеть проявление предполагаемой кодикологической гетерогенности юрьевского протографа CCI, который в части до 6583 г. представлял собой оригинал княжеского "свода Всеволода".

Раздел завершает ряд лингвистических и литературных "портретов" новгородских владычных летописцев XII —первой трети XIV в., синтези-

рующих реконструируемые на основе данных "атласа" разноуровневые характеристики созданных ими участков текста. Эти "портреты" являются главным итогом диссертации, альтернативным той усредненной картине языка и стиля СС, которой до сих пор преимущественно оперировали его исследователи.

В Заключении ко второй главе диссертации (раздел 2.4) обобщаются наблюдения над отдельными аспектами языка и стиля исследованного памятника. Степень полноты лингвистической характеристики авторов Новгородской владычной летописи различна, в зависисмости от того, читается ли созданный ими текст в составе CCI или СС2. Само по себе это различие весьма симптоматично, демонстрируя принципиально разные возможности соотношения в переписанном тексте черт, восходящих к протографу и привнесенных переписчиком.

Различия между языковыми установками летописцев XII —первой трети ХШ в. прослеживаются уже на уровне графики и орфографии. Особенно заметно в этом плане ослабление строгости графико-орфо-графической нормы у летописцев 2-й пол. XII в. (упрощение формы титла, употребление t и а в начале слова и после гласной, последовательная запись через « ряда словоформ с этимологическим -к). Оно начинается у летописца епископа Аркадия и достигает апогея в статьях летописца архиепископов Гавриила и Мартирия. К более строгой орфографии возвращаются летописцы первой трети XIII в. (начиная с летописца Митрофана), у которых не только восстанавливаются элементы нормы, расшатанные их предшественниками, но и появляются такие, чисто книжные для своего времени, графемы, как о (у летописца Митрофана) и | (у летописца Антония). Специфические черты графики и орфографии, выступающие в статьях CCI, атрибутированных Тимофею пономарю, не противоречат данным, извлекаемым из написанных им рукописей.

В плане отражения черт диалектной фонетики и морфологии еще ярче, чем в предыдущем аспекте, выделяется летописец архиепископов Гавриила и Мартирия, которого вообще отличает особая нетвердость в навыках книжного письма и языка. В частности, в его статьях (6695-6707) сосредоточены 8 из 9 примеров без рефлекса второй палатализации, все 5 примеров замены 4 на и во флексиях "твердого" а- и о-склонения, почти половина всех примеров -е в номинативе о-склонения, единственные в СС примеры с флексией -•fc в В.мн. а-склонения и М.ед. уо-клонения). Замечательно вместе с тем, что в том или ином количестве диалектный элемент представлен на всех участках летописи (в пределах CCI), составляя таким образом принадлежность летописного языка в целом. В еще большей степени это может быть отнесено к соотношению древнерусских и церковнославянских черт, варьирование которых наблюдается у всех без

исключения летописцев, так что по признакам этого круга в тексте вообще не выделяются сколько-нибудь отчетливые границы.

В плане поведения вариантов, противопоставленных хронологически, как архаизмы и инновации, наблюдается закономерное тяготение последних к той части CCI, которая охватывает изложение событий XIII в. Рубежной в данном отношении является фигура летописца архиепископа Антония, в статьях которого количество фонетических и морфологических новшеств особенно велико (прояснение редуцированных в группах ТъгТ, Тъ1Т, отвердение конечного -мь, появление флексии -и в Р.ед. ja-склонения и В.мн. уо-склонения, переход к новым формам членных прилагательных и местоимений, отражающим взаимодействие двух классов и др.). Можно сказать, что именно с летописцем Антония в СС "начинается" позднедревнерусская эпоха.

Несколько этапов проходит формирование стилистической структуры H1JI. В целом на протяжении XII — сер. XIII в. она развивается в сторону усложнения и обогащения новыми приемами. Первый важный шаг в этом направлении был сделан летописцем Нифонта — Кириком, перешедшим от доминирующего в княжеской летописи 1-й трети XII в. простого перечисления событий, к более развернутому рассказу о них (лингвистически этот переход проявляе'Лй в расширении временного спектра повествования, введении в него плюсквамперфекта; появлении новых типов предложений и, соответственно, новых союзных средств; увеличении доли причастий в общем количестве глагольных форм и т.д.). Следующее принципиальное изменение стиля происходит в статьях летописца архиепископа Антония, с которым в повествование H1Л впервые входит героическая топика воинских повестей с патетическими речами персонажей, риторическими обращениями к аудитории и т.д.

Наиболее "литературную" часть владычной летописи составляют записи в ней Тимофея пономаря — летописца архиепископов Спиридона и Далмата. Значительно превосходя по протяженности другие выделенные участки текста и будучи при этом стилистически достаточно однородна, летопись Тимофея отличается обилием назидательных отступлений, часто основанных на библейских цитатах, эмоциональной напряженностью повествования, насыщенного оценочной лексикой; широким использованием церковной фразеологии и книжных элементов лексики и синтаксиса и целым рядом других стилистических черт, часто носящих (в пределах H1J1) ярко выраженный индивидуальный характер. По-видимому, делая записи в манере, нетрадиционной для новгородского летописания, Тимофей в значительной степени опирался на Начальную летопись, особенно — на

статью ПР" 6(1068) г., дважды (под 6746 и 6776 гг.) использованную им в виде.тем >.иьных выдержек14 .

Отношения литературной и языковой преемственности, связывающие между собой отдельные части летописи, представляют вообще особое поле для наблюдений, открывающееся благодаря произведенной сегментации текста Н1Л. Так, если прямой преемник Тимофея — летописец архиепископа Климента — почти не ориентировался на труд своего предшественника, то для сменившего его в 1299 г. летописца архиепископа Феоктиста

именно летопись Тимофея явилась главным литературным образцом.

***

Проведенное исследование имело своей целью реконструкцию структуры текста новгородской владычной летописи и потому преимущественно основывалось на наиболее заметных проявлениях ее языковой и стилистической гетерогенности. Материалы и выводы диссертации лишь открывают новые возможности использования Синодального списка Н1Л как лингвистического и литературного источника, ни в коей мере их не исчерпывая. Вместе с тем полученные результаты внушают определенный оптимизм и относительно более широких перспектив лингво-текстологиче-ского изучения памятников русского летописания.

11 Своеобразие летописной манеры Тимофея существенно для интерпретации отдельных фрагментов этой части Н1Л, в частности, рассказов о татарском нашествии (6746) и битвах Александра Невского со шведами (6748) и немцами (6750). Стилистически эти тексты выдержаны в той же манере, что и многие другие записи Тимофея, и подозревать их вставное происхождение или позднейшие редакторские переделки нет оснований.

В Приложении к диссертации помещены материалы для лингво-стилисти^еского "атласа" СС Н1Л и иллюстрации к разделу 1.2.

Положения диссертации отражены в публикациях:

1. Новые данные о пономаре Тимофее — новгородском книжнике середины XIII века // Информационный бюллетень МАИРСК. Вып.25. М., 1992, с.59-86.

2. Новгородские летописцы ХИ-ХШ веков // Проблемы синтеза культур. Тезисы докладов научной конференции. Севастополь, 1992, с.3-5.

3. Ярославичи и сыновья Ноя в Повести временных лет // Балканские чтения 3. Лингво-этнокультурная история Балкан и Восточной Европы. Тезисы и материалы симпозиума. М., 1994, с.136-141.

4. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. Вып. 6[16]. Спб., (в печати, 5,5 а.л.)

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Гиппиус, Алексей Алексеевич

Введение.

Глава 1. К истории сложения текста Новгородской первой летописи.

§1.0. Очерк истории текстологического изучения старшего извода Н1Л.

§1.1. Данные палеографии: Тимофей пономарь и писцы Синодального списка.

§1.2. Был ли использован Синодальный список составителем младшего извода Н1Л?.

§1.3. Источники Синодального списка.

§1.4. Дополнительные источники Новгородской владычной летописи за первую четверть XIII в.

§1.5. Новгородские летописные своды XII в. и Начальная летопись .л.

§1.6. Ключевой момент в истории текста Н1Л?.

Введение диссертации1996 год, автореферат по филологии, Гиппиус, Алексей Алексеевич

Синодальный список Новгородской 1-й летописи (ГИМ, Син. 786, далее СС Н1Л, СС) принадлежит к числу тех избранных памятников древнерусской письменности, которые с полным основанием могут быть названы классическими. Его основополагающее значение как исторического, лингвистического и литературного источника общеизвестно. Древнейший из сохранившихся списков русских летописей, СС был опубликован еще в конце XVIII в., и с тех пор многократно издавался и интенсивно исследовался историками и филологами.

Как всякий классический источник, СС изучался не только в разных аспектах, но и в большинстве из них не один раз. Специальные исследования посвящены истории текста памятника, его источникам, составу и соотношению с другими летописями. Видное место занимает СС и во всех общих построениях истории русского летописания.

Не менее обстоятельным и углубленным было лингвистическое изучение рукописи. Начиная с книги П.А.Лавровского "О языке северных русских летописей" (1852), язык СС неоднократно становился предметом монографического описания и анализа. Событиями в развитии исторической русистики стали работы Б.М.Ляпунова (1900) и Е.С.Истриной (1923), посвященные соответственно фонетике и синтаксису СС. Систематическое исследование морфологии имени и глагола в СС было предпринято в 1950-х — 1960-х гг. (работы М.Ф.Парахиной, В.А.Семянко, З.Ф.Петрусь, Т.И.Фрояновой — см. литературу в: СК Х1-ХШ, N270, с.262, а также Будих 1969). В 1970-х гг. в фонетическом и отчасти морфологическом аспектах рукопись была вновь исследована Й.Дитце (1975, 1980), который подготовил также свое издание СС (1971) и частотный словарь памятника (1977). Наконец, уже сравнительно недавно, опыт качественно новой интерпретации деклинационных парадигм СС был предпринят А.В.Дыбо (1987, 1988). Последним исследованием, специально посвященным СС, является работа У.Швайера (1992), анализирующего памятник с позиций лингвистики текста.

В целом на сегодняшний день СС является, бесспорно, одной из наиболее хорошо изученных древнерусских рукописей. Несмотря на это количество нерешенных проблем истории текста памятника остается весьма значительным, а его лингвистический потенциал — использованным в далеко не полной мере.

Отправным пунктом настоящего исследования послужили палеографические наблюдения автора, которые не только повлекли за собой существенный пересмотр традиционной лингвистической интерпретации рукописи, но также, не вписываясь ни в одно из предлагавшихся ранее текстологических построений, заставили еще раз и под новым углом зрения рассмотреть весь комплекс вопросов, связанных с происхождением текста СС. Предпринимаемый в работе анализ памятника носит, таким образом, комплексный характер, определяющий научную новизну диссертации.

До настоящего времени лингвистическое и текстологическое изучение СС шли почти непересекающимися путями: исследовавшие рукопись лингвисты за редкими исключениями не обращались к вопросам истории текста, а текстологи в своих разысканиях практически не использовали лингвистический материал. Взаимная изоляция двух направлений исследований, обеспечивая до некоторой степени методологическую последовательность в пределах каждого из них, вместе с тем принципиально ограничивает круг потенциально разрешимых задач, формируя особую, "запретную" для обеих дисциплин проблематику, перед которой вынужденно останавливаются и "чистая" текстология, и "чистая" лингвистика. Речь идет о реконструкции первоначальной структуры летописного текста и его исходного языкового облика. Поскольку такая реконструкция составляет одну из главных целей диссертации, на данной проблеме необходимо остановиться подробнее.

Как текст, состоящий из записей, сделанных в разное время разными авторами, любая погодная летопись должна была изначально представлять весьма пестрое в языковом и литературном отношениях образование. "Идеальная", дошедшая в подлиннике летопись, вероятно, без особого труда могла бы быть разделена на участки, созданные отдельными книжниками-летописцами. Эти участки были бы так или иначе противопоставлены на всех уровнях — от почерка и графики до особенностей литературного стиля. С лингвистической точки зрения они, разумеется, должны были бы рассматриваться как самостоятельные тексты. Сопоставительный анализ этих текстов, расположенных к тому же в естественной хронологической последовательности, несомненно, обнаружил бы постепенную, от летописца к летописцу, эволюцию языка, преемственность лингвистической традиции и ее нарушения и т.д.

Как известно, однако, реально дошедшие до нас летописи все представляют собой не оригиналы, а списки вторичных летописных сводов, вобравших в себя разнородный материал более ранних источников. Под пером позднейших компиляторов и переписчиков исходная структура летописного текста, оригинальный язык и стиль отдельных записей неизбежно подвергались весьма существенным искажениям. Осознание этого обстоятельства породило среди историков русского летописания известный пессимизм в отношении перспектив реконструкции первоначального состава летописей и поисков следов деятельности отдельных авторов-летописцев. Еще в 1820 г. П.М.Строев, скептически оценивая предположения своих предшественников об авторах Новгородской летописи, писал: "Мы не можем даже означить пределов, где каждый из них (древнерусских летописцев — А.Г.) начинал, чем оканчивал, и что именно принадлежит тому или другому. Новейшие испытатели истории тщетно старались исторгнуть из мрака забвения имена их и определить время и место их существования; ибо из всех разысканий вышли одни только догадки" (Строев 1820, УН-УШ). Почти столетие спустя сходным образом оценил возможности текстологического исследования Н1Л А.А. Шахматов (1908, 186-187): "Наличность у нас не самого текста новгородской летописи, а только копии с него, извлечения из него, отнимает у нас надежду определить главные моменты в истории владычного летописания, проследить смену летописцев, углубиться в исследование их источников и т.д.". В силу этого, по А.А.Шахматову, "историко-литературным явлением в настоящем полном смысле можно признать только летописный свод, летописный рассказ о прошедших временах, а никак не погодные записи летописцев" (там же)1.

Mutatis mutandis эти слова вполне могут быть отнесены к традиционному подходу к летописям как "историко-лингвистическому явлению", в большинстве случаев выражающемуся в суммарном обследовании целых летописных списков или же их частей, написанных отдельными писцами. Если в словарях и исследованиях по исторической лексикологии материал летописей приводится с указанием как листа рукописи, так и года записи, то в работах по историческому синтаксису, морфологии и, тем более, фонетике ссылки второго рода, как правило, отсутствуют.

Очевидно, однако, что и атрибуция всей совокупности лингвистических характеристик летописного памятника его последнему переписчику в не меньшей степени искажает реальное положение вещей, чем возведение их к оригиналу летописи. Полученный таким образом языковой портрет "писца" является в действительности лишь некоторым усредненным образом, вобравшим в себя лингвистические характеристики различных летописцев и писцов промежуточных списков и имеющим потому весьма неопределенную пространственно-временную приуроченность2.

1 Ср. постулируемый У.Швайером (1992, 5.269), со ссылкой на Н.С.Трубецкого, принцип анализа каждого отдельного летописного списка как целостного ^а^ИеИИск ) текста.

2 Как методологический принцип, признание примата нормативной установки переписчиков над языковыми характеристиками переписываемых текстов, восходит в литературе к трудам Н.Н.Дурново. Следует заметить, однако, что сам Н.Н.Дурново не склонен был абсолютизировать роль писца в формировании лингвистической фактуры создаваемого им списка. Данная им характеристика языка летописей носит весьма взвешенный характер. По словам Дурново "позднейшие переписчики, хотя и вносили в текст изменения согласно современным им орфографическим и грамматическим нормам, не могли стереть всех следов своих протографов. Данные для истории русского языка за Х1-ХШ вв., извлекаемые из летописных сводов XIV в. и позднее, касаются главным образом синтаксиса, в меньшей степени морфологии и в еще меньшей — фонетики" (Дурново 1969, с.112-113).

Языковая гетерогенность, свойственная любому памятнику, сохранившемуся не в оригинале, а в списке, делает актуальной задачу лингвистического "расслоения" или стратификации текста, выявления в нем языкового "субстрата", образованного чертами, восходящими к протографу, и "суперстрата", как совокупности черт (в свою очередь многослойной), привнесенных в текст в процессе его редактирования и переписки (ср.: Федер 1989, с.317, где та же проблема формулируется в иной перспективе как разграничение черт приобретенных, т.е свойственных только рассматриваемому списку, и унаследованных от его непосредственного оригинала). Даже частичное разделение этих двух категорий явлений означает резкое повышение лингвистической информативности источника, придавая его видению стереоскопичность, которой полностью лишен взгляд, скользящий по поверхности текста, условно отождествляемой с языком последнего писца.

При анализе списков памятников, изначально однородных по языку (в силу жанровой природы текста и/или наличия единого автора или переводчика) критерий отнесения того или иного лингвистического факта к субстратным или суперстратным явлениям может быть только внешним. Лингвистическое "расслоение" списка в таком случае возможно лишь путем сопоставления с другими списками того же памятника. Установление критического текста путем применения традиционной текстологической процедуры позволяет на лексическом и отчасти синтаксическом уровнях решить эту задачу с большой степенью надежности3.

Для текстов "открытой традиции", обладающих сложной структурой и состоящих из разновременных частей, созданных разными авторами, важнейшим ключом к лингвистической стратификации и выявлению элементов первоначальной языковой оболочки, являются различия в лингвистических характеристиках отдельных участков самой исследуемой рукописи (при условии, что рукопись или опреде

3 Из последних работ в этой области наиболее выразительны результаты предпринятого А.М.Молдованом исследования рукописной традиции и языка древнерусского перевода Жития Андрея Юродивого (см., в частности: Молдован 1994а, Молдован 19946) ленная ее часть написана одним писцом)4. При отсутствии дополнительных оснований для появления таких различий, они могут быть с большой вероятностью трактованы как лингвистическое отражение сложного состава протографического текста5. Летописи, в силу своей уникальной текстовой структуры, представляют в этом отношении особый интерес.

Проявления лингвистической гетерогенности русских летописей и ранее обращали на себя внимание исследователей. Из литературы, посвященной СС H1JI, в этом отношении выделяется книга Е.С.Ис-триной (1923), в которой специальный раздел (с.198-202) отведен синтаксическим особенностям отдельных частей СС. В последнее время интерес к этой проблематике заметно активизировался, распространившись с синтаксических явлений на данные морфологического уровня. Работы, специально анализирующие распределение лингвистического материала по отдельным частям (не почеркам!) летописных памятников, касаются в основном традиционной для исторической русистики проблематики образования и употребления форм простых претеритов (см. статьи Ф.Оттена (1972) о глагольных формах в Степенной книге, Э.Кленин (1993) об употреблении форм перфекта в Лаврентьевской летописи и особенно — В.М.Живова (1995) о простых претеритах в Мазуринской летописи XVII в., где проблема языковой гетерогенности летописей рассматривается и в теоретическом аспекте). Особый интерес для нашей темы представляют наблюдения над СС Н1Л, содержащиеся в работах A.A.Зализняка по древненовгородскому

4 В отличие от вертикальной лингвистической гетерогенности текста, являющейся следствием трансформации исходной языковой системы в процессе переписки, данное явление может быть названо горизонтальной лингвистической гетерогенностью. В дальнейшем, говоря о лингвистической гетерогенности летописей, мы имеем в виду именно этот аспект.

5 Весьма показательны в этом отношении собранные С.Ю.Темчиным (1993, с. 13-29) данные о распределении некоторых орфографических вариантов в древнейших кириллических списках Евангелия. Как показал С.Ю.Темчин, даже в такой подвижной сфере, как орфография, списки Х1-ХН вв. сохраняют свидетельства поэтапного сложения древнейшего славянского перевода Евангелия. диалекту. Как обнаружил АА.Зализняк (1986, с.135; 1993, с.223), в ряде морфологических позиций (в частности — в Д.ед.муж. о-склонения и формах склонения членных прилагательных) распределение вариантных флексий носит отчетливо выраженный хронологический характер, отражая постепенность смены старых окончаний новыми в полном соответствии с показаниями берестяных грамот.

Авторы названных работ в своих наблюдениях и выводах намеренно не выходят за рамки собственно лингвистической проблематики. Между тем изучение языковой гетерогенности летописей составляет как раз ту область, в которой интерес лингвиста вплотную соприкасается с интересом текстолога. Анализ языковых различий между отдельными частями списка вполне может быть использован как средство обнаружения скрытых границ между участками текста, восходящими к разным источникам или созданными разными авторами-летописцами.

Такая постановка проблемы в принципе не нова. Характерно, однако, что значение анализа формальных (лингвистических и стилистических) признаков отдельных частей летописных памятников для реконструкции их состава и источников было впервые обосновано не лингвистом, а историком — это сделал Б.А.Рыбаков в своей известной монографии "Русские летописцы и автор Слова о полку Игореве" (1972). Подвергнув такому формальному анализу текст Киевской летописи XII в., Б.А.Рыбаков выделил в нем ряд участков ("кусков"), созданных отдельными княжескими летописцами, а также напластования, связанные с деятельностью позднейших редакторов. Выводы исследователя получили дальнейшее развитие в работах В.Ю.Франчук, предложившей первый опыт лингвистического "расслоения" Киевской летописи, опирающийся на построение Б.А.Рыбакова и в известной мере его уточняющий.

Хотя эвристическая ценность использованного в названных работах принципа выявления формальных признаков отдельных авторов-летописцев, представляется несомненной, степень достоверности содержащихся в них выводов колеблется в весьма широких пределах — от положительно доказанных утверждений до предположений, носящих сугубо гипотетический характер и потому воспринимаемых большинством исследователей с осторожностью.

Причина этого отчасти заключается в самом характере исследованного материала. Достоверность реконструкции первоначальной структуры летописи находится в прямой зависимости от того, насколько эта структура была изменена в процессе редактирования текста, и от того, в какой мере нивелированными в процессе переписки оказались признаки, противопоставлявшие части текста, созданные разными авторами. Очевидно, что чем больше текст редактировался и переписывался, тем более затруднена оказывается такая реконструкция. Киевская летопись XII в., сохранившаяся в древнейшем Ипатьевском списке 1425 г. и многократно редактировавшаяся, представляет в этом отношении исключительно сложный материал.

С другой стороны, достоверность произведенной Б.А.Рыбаковым реконструкции вызывает серьезные сомнения методологического характера. Согласно программе, сформулированной автором во Введении, "первой стадией работы должно быть выявление формальных признаков различия летописных статей и изучение размещения этих признаков во всех частях свода, а также установление их корреляции между собой" (Рыбаков 1972, с. 16). Однако эта первая (и, заметим, главная) стадия, долженствующая составить объективное основание для последующих выводов, не образует самостоятельной части исследования, что было бы естественно. Фактически эта работа остается "за кадром", тогда как "в кадре" происходит постоянное соотнесение содержательных и формальных характеристик отдельных участков текста, причем последние привлекаются к анализу по мере необходимости и без особой системы. Это особенно относится к лингвистическим признакам, трактовка которых Б.А.Рыбаковым часто весьма произвольна и составляет наиболее уязвимую часть его аргументации. С другой стороны, в работе В.Ю.Франчук лингвистический анализ Киевской летописи целиком базируется на уже готовой схеме Б.А.Рыбакова и лишь в очень незначительной степени играет роль активного инструмента вскрытия структуры летописного текста.

Высокая гипотетичность выводов, свойственная исследованию Б.А.Рыбакова, проистекает, на наш взгляд, от недостаточно последовательного применения избранного метода к крайне сложному по структуре материалу. Сам же принцип выявления формальных признаков отдельных "авторских" участков летописного текста кажется весьма перспективным.

В плане дальнейшей разработки этого метода СС H1JI представляет исключительно благоприятный материал. Таким его делает как древность самой рукописи, так и специфический характер новгородской летописной традиции XII-XIV вв. Относительно небольшой промежуток времени, отделяющий создание двух частей СС (предположительно, конец XIII в. и начало 1330-х гг.) от составления летописных записей за XII — нач. XIV вв., делает маловероятным существование значительного числа промежуточных списков, и позволяет рассчитывать на большую сохранность оригинальных черт языка и стиля (уже упоминавшиеся наблюдения А.А.Зализняка над морфологией СС в этом отношении весьма обнадеживают). С другой стороны, в отличие от Киевской летописи, скомпонованной из частей разнородного происхождения, текст H1JI имеет в своей основе погодную летопись, непрерывно ведшуюся при новгородской епископской кафедре на протяжении нескольких столетий. Не менее важна и другая особенность новгородского летописания, отмеченная А.А.Шаматовым: значительно менее активная, чем в Южной Руси, деятельность по составлению летописных сводов (см.: Шахматов 1908, с. 187). Как следствие этого, H1JI в целом и СС в особенности характеризуется существенно большей текстологической однородностью, чем любой другой древнерусский летописный свод.

Древность списка и относительная однородность текста позволяют использовать анализ лингвистической и стилистической гетерогенности СС как полноценный инструмент восстановления исходной структуры новгородской владычной летописи XII — нач. XIV вв. Чтобы результаты этого анализа могли претендовать на объективность, абсолютно необходимым представляется соблюдение следующих двух принципов:

1) языковой и стилистический материал, на основании которого делаются текстологические выводы, должен быть приведен в исследовании по возможности полно и в легко обозримой форме;

2) систематическое представление этого материала, т.е. описание реальной картины формальной гетерогенности текста, должно быть отделено от его интерпретации.

Как наиболее удобная для описания материала была избрана форма "атласа", состоящего из отдельных "карт", несущих информацию о хронологическом распределении в тексте конкретных элементов языка и стиля. Прототипом летописного лингво-стилистического "атласа" послужил тип диалектного атласа. Роль географической карты в нашем случае выполняет хронологическая сеть летописи, а роль изоглосс, очерчивающих области распространения диалектных явлений, — "швы", отделяющие группы статей, в которых рассматриваемый признак представлен, от смежных участков текста, на которых он отсутствует. Результатом обобщения собранных таким образом данных должно стать выявление групп хронологически близких швов и на этом основании — сегментация текста, выделение в нем участков, соотносимых с деятельностью отдельных летописцев или использованием разных источников (ср. пучки изоглосс, разграничивающие территориальные разновидности языка).

Анализ формальной гетерогенности СС Н1Л в форме его лингво-стилистического "атласа", обработка материалов "атласа" и итоговая сегментация текста летописи, составляют лишь один аспект настоящего исследования. Ему логически предшествует рассмотрение в свете обнаруженных новых данных комплекса традиционных проблем истории текста Н1Л. Центральной в этом комплексе является проблема соотношения двух изводов Н1Л — старшего, как по традиции именуется СС, и младшего, представленного в первую очередь Комиссионным и Академическим списками середины XV в. Сквозь призму этого соотношения рассматриваются вопросы предыстории СС, его непосредственные источники, отношение к протографу владычной летописи; реконструируются основные этапы становления текста Н1Л.

Структура работы. Двум аспектам проблематики диссертации отвечает ее двухчастная композиция. Работа состоит из двух глав, каждая из которых имеет собственное введение и заключение. В первой главе содержится очерк истории текстологического изучения

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи"

§ 2.4. Заключение

Главным итогом исследования, предпринятого во второй части диссертации, является выделение в тексте Н1Л за XII — первую треть XIV вв. (т.е. в пределах, охваченных Синодальным списком) следующих участков, соотносимых с деятельностью одного княжеского и одиннадцати (или десяти, в зависимости от неясной интерпретации самого последнего участка) владычных летописцев:

6623(1115)-6640(1132) — летописец князя Всеволода; 6640(1132)-6664(1156) — летописец архиепископа Нифонта (Кирик); 6665(1157)-6671(1163) — летописец епископа Аркадия; 6672(1164)-6694(1186) — летописец архиепископа Ильи (Герман

Воята);

6695(1187)-6707(1199) — летописец архиепископов Гавриила и

Мартирия;

6708(1200)-6718(1210) - летописец архиепископа Митрофана; 6719(1211)-6734(1226) — летописец архиепископа Антония; 6734(1226)-6782(1274) — летописец архиепископов Спиридона и

Далмата (пономарь Тимофей); 6783(1275)-6806(1298) — летописец архиепископа Климента; 6807(1299)-6821(1313) — летописец архиепископов Феоктиста и

Давыда;

6822(1314)-6838(1330) — летописцы (летописец?) архиепископов

Давыда и Моисея. Помимо этого основного результата, анализ лингво-стилистичес-кой гетерогености СС позволил подтвердить ряд текстологических положений, выдвинутых в Главе 1. Подтвердилось, в частности, предположение, что юрьевский протограф CCI доходил лишь до 6703 г. и что на участке 6704-6707 СС восходит непосредственно к владычному своду, причем отредактированному за годы епископства Мартирия в 1199 г. С лингвистическими данными хорошо согласуется и предположение, что вставка во владычный свод Повести о взятии Царьграда была произведена летописцем архиепископа Антония, которым в связи с этим был переписан текст записей его предшественника за 6713-6718 гг. Наконец, дополнительное подтверждение в виде шва 6576X6599 (УД-) получило предположение о кодикологической гетерогенности юрьевского протографа СС, который в части до 6583 г. представлял собой оригинал княжеского "свода Всеволода".

Главным филологическим результатом исследования является существенное повышение информативности СС H1JI как лингвистического и литературного источника, возможность противопоставить усредненной картине языка и стиля СС, которой дор сих пор преимущественно оперировали исследователи, ряд языковых и литературных "портретов" новгородских летописцев XII — начала XIV вв.

Степень полноты этих "портретов" различна для двух частей СС, и само это различие весьма симптоматично, демонстрируя принципиально разные возможности соотношения в переписанном тексте черт, восходящих к оригиналу и привнесенных переписчиком.

В лингвистическом отношении с наибольшей (хотя, конечно, и относительной) полнотой характеризуются летописцы XII — середины XIII вв. (по Тимофея пономаря включительно), о языке которых можно судить по CCI. Различия между их языковыми установками прослеживаются уже на уровне графики и орфографии. Особенно заметно ослабление строгости графико-орфографической нормы у летописцев 2-й пол. XII в. (упрощение формы титла, употребление с и а в начале слога, последовательная запись через с ряда словоформ с этимологическим тк). Оно начинается у летописца Аркадия и достигает апогея в статьях летописца Гавриила и Мартирия. К более строгой орфографии возвращаются летописцы первой трети XIII в. (начиная с летописца Митрофана), у которых не только восстанавливаются элементы нормы, расшатанные их предшественниками, но и появляются такие сугубо книжные для своего времени графемы, как о (у летописца Митрофана) и | (у летописца Антония). Специфические черты графики и орфографии, выступающие в статьях CCI, атрибутированных Тимофею пономарю, не противоречат данным, извлекаемым из написанных им рукописей.

В плане отражения черт диалектной фонетики и морфологии еще ярче, чем в предыдущем аспекте, выделяется летописец Гавриила и Мартирия, которого вообще отличает особая нетвердость в навыках книжного письма и языка. В частности, в его статьях (6695-6707) сосредоточены 8 из 9 примеров без рефлекса второй палатализации, все 5 примеров замены i на и во флексиях "твердого" а- и о-склоне-ния, почти половина всех примеров -е в номинативе о-склонения, единственные в СС примеры с флексией в В.мн. я-склонения и М.ед. у'о-склонения). Замечательно вместе с тем, что в том или ином количестве диалектный элемент представлен на всех участках летописи (в пределах CCI), составляя таким образом принадлежность летописного языка в целом. В еще большей степени это может быть отнесено к соотношению древнерусских и церковнославянских черт, варьирование которых наблюдается у всех без исключения летописцев, так что по признакам этого круга в тексте вообще не выделяются сколько-нибудь отчетливые границы.

В плане поведения вариантов, противопоставленных как архаизмы и инновации, наблюдается закономерное тяготение последних к той части CCI, которая охватывает изложение событий XIII в. Рубежной в данном отношении является фигура летописца архиепископа Антония, в статьях которого количество фонетических и морфологических новшеств особенно велико (прояснение редуцированных в группах ТъгТ, Тъ1Т, отвердение конечного -мь, появление флексии -и в Р.ед. у'я-склонения и В.мн. уо-склонения, переход к новым формам членных прилагательных и местоимений, отражающим взаимодействие двух классов и др.). Можно сказать, что именно с летописцем Антония в СС "начинается" позднедревнерусская эпоха.

Несколько этапов проходит формирование стилистической структуры H1JI. В целом на протяжении XII — сер. XIII в. она развивается в сторону усложнения и обогащения новыми приемами. Первый важный шаг в этом направлении был сделан летописцем Нифонта — Кириком, перешедшим от доминирующего в княжеской летописи 1-й трети XII в. простого перечисления событий, к более развернутому рассказу о них (лингвистически этот переход проявляется в расширении временного спектра повествования, введении в него плюсквамперфекта; появлении новых типов предложений и, соответственно, новых союзных средств; увеличении доли причастий в общем количестве глагольных форм и т.д.). Следующее принципиальное изменение стиля происходит в статьях летописца Антония, с которым в повествование Н1Л впервые входит героическая топика воинских повестей с патетическими речами персонажей, риторическими обращениями к аудитории и т.д.

Наиболее "литературную" часть владычной летописи составляют записи в ней Тимофея пономаря — летописца владык Спиридона и Далмата. Значительно превосходя по протяженности другие выделенные участки текста и при этом будучи стилистически достаточно однородна, летопись Тимофея отличается обилием назидательных отступлений, часто основанных на библейских цитатах, эмоциональной напряженностью повествования, до предела насыщенного оценочной лексикой; широким использованием книжных элементов лексики и синтаксиса и целым рядом других стилистических черт, часто носящих (в пределах Н1Л) ярко выраженный индивидуальный характер. По-видимому, делая записи в манере, нетрадиционной для новгородского летописания, Тимофей в изместной мере опирался на Начальную летопись.

Отношения литературной и языковой преемственности, связывающие между собой отдельные части летописи, представляют вообще особое поле для наблюдений, открывающееся благодаря произведенной сегментации текста памятника. Так, если прямой преемник Тимофея — летописец архиепископа Климента — почти не ориентировался на труд своего предшественика, то для сменившего его в 1299 г. летописца Феоктиста именно летопись Тимофея явилась главным литературным образцом.

Будучи нацелено на реконструкцию структуры текста Н1Л, проведенное исследование основывалось преимущественно на наиболее ярких проявлениях языковой и стилистической гетерогенности СС. Углубленный анализ, опирающийся на эту реконструкцию, наверняка откроет новые грани языковых и литературных индивидуальностей новгородских летописцев ХИ-Х1У вв. и скорректирует уже сделанные выводы. Одновременно проделанная работа внушает определенный оптимизм относительно общих перспектив лингво-текстологического изучения памятников русского летописания.

Список научной литературыГиппиус, Алексей Алексеевич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Азбелев 1958 — С.Н.Азбелев. Новгородские местные летописцы // ТОДРЛ, т. 15, с.364-370.

2. Азбелев 1960 — С.Н.Азбелев. Новгородские летописи XVII в. Новгород.

3. Алешковский 1967 — М.Х.Алешковский. "Повють временних лгг" та ii редакцй // Украшьский юторичний журнал, N3, с.37-47.

4. Алешковский 1969 — М.Х.Алешковский. Первая редакция Повести временных лет // Археографический ежегодник за 1967 г. М., с. 13-40.

5. Алешковский 1971 — М.Х.Алешковский. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в древней Руси. М.

6. Алешковский 1981 — М.Х.Алешковский. Новгородский летописный свод конца 1220-х гг.// Летописи и хроники. 1980. М.

7. Бережков 1963 — Н.Г.Бережков. Хронология русского летописания. М.

8. Бобров 1985 — А.С.Бобров. Из истории книгописания Лисицкого новгородского монастыря в конце XIV—начале XVI вв.// Исследования памятников письменной культуры в собраниях и архивах отдела рукописей и редких книг. Л., с. 10-16.

9. Бобров 1993 — А.С.Бобров. Из истории летописания первой половины XV в. // ТОДРЛ, т.46, с. 1-20.

10. Буганов 1975 — В.И.Буганов. Отечественная историография русского летописания. М.

11. Будих 1969 — W.Budich. Aspekt und verbale Zeitlichkeit in der I Novgoroder Chronik. Graz.

12. Вздорнов 1972 — Г.И.Вздорнов. Лобковский Пролог и другие памятники письменности и живописи Великого Новгорода.//Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М.

13. Виноградов 1923 — В.В.Виноградов. Исследования в области фонетики севернорусского наречия. Пг.

14. Водов 1986 — W.Vodoff. Quelques remarques sur la premiere chronique de Novgorod. — Studia slavica mediaevalia et humanistica Riccardo Picchio dicata / Ed. M. Colucci, G.Dell Agata, H.Goldblatt. Roma, p.741-753.

15. ГВНП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С.Н.Валка. М.;Л., 1949.

16. Гиппиус 1989 — A.A.Гиппиус. Система формальных признаков языка древнерусской письменности как предмет лингвистического изучения // Вопросы языкознания, N2, с.93-110.

17. Гиппиус 1990 — A.A. Гиппиус. Из истории взаимодействия региональных изводов церковнославянского в древнейшую эпоху (формы номинатива действительных причастий на -*onts // Советское славяноведение, N1, с.58-69.

18. Гиппиус 1993а — А.А.Гиппиус. Морфологические, лексические и синтаксические факторы в склонении древнерусских членных прилагательных // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти профессора Г.А.Хабургаева. М., МГУ, с.66-84.

19. Гиппиус 19936 — A.A.Гиппиус. Древнерусские наречия на базе компаратива // Problemi di morfosintassi delle lingue slave. Vol.4. Firenze.

20. Гринев 198$ — Н.Н.Гринев. Краткая редакция Русской Правды как источник по истории Новгорода XI в. // Новгородский исторический сборник. Вып.313., Спб., с.3-24.

21. Дитце 1975 — Die Sprache der Ersten Novgoroder Chronik: Die von der Synodalhandschrift graphisch reflektierte phonetische und phonologische Situation, Poznan (=Univ. im. A.Mickiewi cza w Poznaniu. Seria Filologia rosyjska 6).

22. Дитце 1977 — Frequentzworterbuch zur Synodalhandschrift der Ersten Novgoroder Chronik von Joachim Dietze. Halle (Salle).

23. Дитце 1980 — J.Ditze. Die Unifizierungtendenz in der altrussischen Deklination der Substantive (dargestellt an Beispiel der Ersten Novgoroder Chronik) // Zeitschrifrt für Slavistik,

24. Дмитриев 1973 — Л.АДмитриев. Житийные повести русского севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Л.

25. Дурново 1933 — Н.Н.Дурново. Славянское правописание XI-XII вв.// Slavia, roc.XII, ses.1-2.

26. Дурново 1924 — Н.Н.Дурново. Очерк истории русского языка. М.

27. Дурново 1969 — Н.Н.Дурново. Введение в историю русского языка. М.

28. Дыбо 1988 — А.В.Дыбо. Деклинационные различия новгородских диалектов XIII-XIV вв. и их локализация // Балто-славянские исследования.1986. М., с.79-114.

29. Дыбо 1989 — А.В.Дыбо. Деклинационные различия новгородских диалектов XIII-XIV вв. и их локализация // Балто-славянские исследования.1987. М., с.162-186.

30. Евгений 1818 — Евгений (Болховитинов). Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви. 4.1. СПб.

31. НГБ 1984-1989, с. 191-321. Зализняк 1995 — А.А.Зализняк. Древненовгородский диалект. М. Зимин 1954 — А.А.Зимин. К истории текста Краткой редакции Русской

32. Правды.// Труды Историко-архивного института, т.7. М. Зимин 1965 — А.А.Зимин. Феодальная государственность и Русская Правда

33. Исторические записки, т.76, М. Истрина 1923 — Е.С.Истрина. Синтаксические явления Синодальногосписка 1-й Новгородской летописи. Пг. Карамзин 1989 — Н.М.Карамзин. История государства Российского. Т. 1. М.

34. Клосс 1987 — Б.М.Клосс. Летопись Новгородская первая // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I (XI- первая половина XIV в.). Л., с.245-247.

35. Крысько 1993а — В.Б.Крысько. Общеславянские и древненовгородские формы Nom.Sg.Masc. о-склонения // Russian Linguistic, 1993, vol. 17, p. 119-156.

36. Крысько 19936 — В.Б.Крысько. Категория одушевлености в древненов-городском диалекте // Славяноведение, N3, с.69-79.

37. Крысько 1994 — В.Б.Крысько. Новые материалы к истории древненов-городского номинатива на -е // Вопросы языкознания, N6, с.78-88.

38. Кузнецов 1959 — П.С.Кузнецов. Очерки исторической морфологии русского языка. М.

39. Кузьмин 1977 — А.Г.Кузьмин. Начальные этапы древнерусского летописания. М.

40. Кучкин 1967 — В.А.Кучкин. Роль Москвы в политическом развитии Северо-Восточной Руси конца XIII в. // Новое о прошлом нашей страны. М.

41. Лавровский 1852 — П.А.Лавровский. О языке северных русских летописей. СПб.

42. Левин 1984 — В.Д.Левин. К характеристике русского извода старославянского языка // Wiener Slavistischer Almanach, Bd.13, s. 171-196.

43. Лихачев 1947a — Д.С.Лихачев. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л.

44. Лихачев 19476 — Д.С.Лихачев. А.А.Шахматов как исследователь русского летописания // А.А.Шахматов. 1864-1920. Сборник статей и материалов. М; Л, с.253-294.

45. Лихачев 1950 — Д.С.Лихачев. Археографический обзор списков "Повести временных лет" // Повесть временных лет. 4.2. Приложения / Под ред. В.П.Адриановой-Перетц. М.; Л., с.149-181.

46. Лихачев 1986 — Д.С.Лихачев. "Софийский временник" и новгородский политический переворот 1136 г. // Д.С.Лихачев. Исследования по древнерусской литературе. Л., с.

47. Лурье 1976 — Я.С.Лурье. Общерусские летописи XIY-XV вв. Л.

48. Лурье 1979 — Я.С.Лурье. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV-XVI вв. // ТОДРЛ, т.34, с.96-115.

49. Лурье 1993 — Я.С.Лурье. Феодальная война в Москве и летописание первой половины XV в. // ТОДРЛ, т.47, с.82-94.

50. Ляпунов 1900 — Б.М.Ляпунов. Исследование о языке Синодального списка 1-й Новгородской летописи. Спб.

51. Марков 1974 — В.М.Марков. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение.

52. Мещерский 1958 — Н.А.Мещерский. История иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе.М.; Л.

53. Молдован 1994а — А.М.Молдован. Лексика древнеруского перевода в региональном аспекте. М.

54. Молдован 19946 — А.М.Молдован. Критерии локализации древнерусских переводов // Славяноведение, N2, с.69-80.

55. Мустафина 1991 — Э.К.Мустафина. Редкая форма имперфекта глагола быти в литературном языке Древней Руси. // Исследования по глаголу в славянских языках. История славянского глагола. М., с.55-61.

56. НПЛ 1950 — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под ред. А.Н.Насонова. М.; Л.

57. Насонов 1969 — А.Н.Насонов. История русского летописания XI- начала XVIII вв. М.

58. НГБ 1977-1983 — В.Л.Янин, А.А.Зализняк. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). М., 1986.

59. НГБ 1984-1989 — В.Л.Янин, А.А.Зализняк. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984-1989 гг.). М., 1993.

60. НХЛ 1964 — Новгородская харатейная летопись. Издано под наблюдением акад. М.Н.Тихомирова. М.

61. Перетц 1924 — В.Н.Перетц. Древнейший список славянского толкового апокалипсиса // 81ау1а, РгаИа, гос.2, р.641-644.

62. Перфецкий 1922 — Е.Ю.Перфецкий. Русские летописные своды и их взаимоотношения. Братислава.

63. Петрухин 1994 — В.Я.Петрухин. Проблемы этнокультурной истории славян и Руси в 1Х-Х1 вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М.

64. Погодин 1857 — М.П.Погодин. Новгородские летописи // Изв. по ОРЯС, т.VI, вып. 3, с.228.

65. Подвигина 1966 — Н.Н.Подвигина. К вопросу о месте составления Синодального списка Новгородской первой летописи // "Вестник Московского университета", сер. IX, N1, с.67-75.

66. Приселков 1940 — М.Д.Приселков. История русского летописания Х1-ХУ вв. Л.

67. Прозоровский 1852 — Д.И.Прозоровский. Кто был первым списателем первой Новгородской летописи? // ЖМНП, ч.75, отд.2, с. 1-28.

68. Протасьева 1970 — Т.Н.Протасьева. Описание рукописей Синодального собрания (не вошедших в описание А.Горского и К.Невоструева). Т.1. М.

69. Рыбаков 1972 — Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор "Слова о полку Игореве". М.

70. Седельников 1929 — А.Д.Седельников. Несколько проблем по изучению древней русской литературы. Методологические наблюдения // Slavia, гос.VIII, ses.3.

71. Сенигов 1885 — И.П.Сенигов. О древнейшем летописном своде Великого Новгорода. СПб.

72. СК XI-XIII — Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII в. М.

73. Смирнов 1913 — С.Смирнов. Древнерусский духовник. Исследование по истории церковного быта. М.

74. Смирнова 1982 — Э.С.Смирнова, В.К.Лаурина, Э.А.Гордиенко. Живопись великого Новгорода. XV век. М. 1982.

75. Снегирев 1839 — И.Снегирев. Новгородский древний Пролог // "Русский исторический сборник", т.З, кн.З, М., с.294-295,

76. Соболевский 1889 — А.И.Соболевский. Рец. на изд.: Новгородская летопись по Синодальному списку / Под ред. П.И.Савваитова. Спб., 1888. -Русский филологический вестник, t.XXI, N1, с.121-123.

77. Соболевский 1907 — А.И.Соболевский. Лекции по истории русского языка. М. 1907.

78. Срезневский, I-III — И.И.Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменым памятникам. СПб., 1893-1903. Т.1-3.

79. Срезневский 1853 — И.И.Срезневский. Исследования о летописях новгородских // Известия 2-го отд. АН, т.2.

80. Стратонов 1920 — И.АСтратонов. К вопросу о составе и происхождении краткой редакции Русской Правды. Казань.

81. Строев 1820 — Софийский временник или Русская летопись с 862 по 1534 г. / Издал П.М.Строев. 4.1. М.

82. Татищев 1962 — В.Н.Татищев. История Российская. T.l. М.; Л.

83. Творогов 1976 — О.В.Творогов. Повесть временных лет и Начальный свод. (Текстологический комментарий) // ТОДРЛ, т.30, с.3-26.

84. Темчин 1993 — С.Ю.Темчин. Было ли краткоапракосное Евангелие первой славянской книгой, переведенной с греческого // Исследования пославянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г.А.Хабургаева. М., с. 13-29.

85. Тихомиров 1941 — М.Н.Тихомиров. Исследование о Русской Правде. М.

86. Тихомиров 1887 — И.С.Тихомиров. О Тимофее пономаре, упоминаемом в Синодальном списке первой Новгородской летописи // ЖМНП, март, с.28-37.

87. Тихомиров 1892 — И.С.Тихомиров. Несколько заметок о новгородских летописях // ЖМНП, сентябрь, с. 144-152.

88. Тихомиров и Щепкина 1952 — М.Н.Тихомиров, М.В.Щепкина. Два памятника новгородской письменности // Труды ТИМ, М., вып.VIII.

89. Троцкий 1933 — И.М.Троцкий. Опыт анализа первой Новгородской летописи // Изв. АН СССР. Сер. VII, Отделение общественных наук. Л., N5, с.337-362.

90. Успенский 1987 — Б.АУспенский. История русского литературного языка XI-XVII вв. München.

91. Федер 1989 W.Feder. Texts of Closed Tradition: The Key to the Manuscript Heritage of Old Rus' // Harvard Ukrainian Studies, 12/13, p.313

92. Феннел 1980 — J.Fennell. The Tatar Invasion of 1223: Source problems. -Forschungen zur osteuropaischen Geschichte, Bd.27, p. 18-31.

93. Франчук 1986 — Франчук В.Ю. Киевская летопись: Состав и источники в лингвистическом освещении. Киев.

94. Черепнин 1948 — Л.В.Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. 4.1. М.; Л.

95. Шахматов 1897 — A.A.Шахматов. О начальном Киевском летописном своде //ЧОИДР, кн.З, с.1-58.

96. Шахматов 1908 — A.A.Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. Спб.

97. Шахматов 1909 — A.A.Шахматов. Предисловие к Начальному киевскому своду и Несторова летопись// ИОРЯС, т. 13, кн.1, с. 213-270.

98. Шахматов 1915 — A.A.Шахматов. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Пг.

99. Шахматов 1916 — A.A. Шахматов. Повесть временных лет. т.1, Спб.

100. Шахматов 1938 — A.A.Шахматов. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л.

101. Шахматов 1947 — A.A.Шахматов. Киевский Начальный свод 1095 года // A.A.Шахматов. 1864-1920. Сборник статей и материалов. М.; Л., с.123-127.

102. Швайер 1992 — Ulrich Schweier. Zu der intra- und der intertextuellen funktionalen Belastung von Strukturelementen in der frühen ostslavischen Chroniken // Slavistische Beitrage. Band 304, München, s.269-295.

103. Щапов 1989 — Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси XI-XIII вв. М.

104. Щепкина и др. 1965 — М.В.Щепкина, Т.Н.Протасьева, Л.М.Костюхина, В.С.Голышенко. Описание пергаменных рукописей Государственного исторического музея, ч.1.Рукописи русские// Археографический ежегодник за 1964 г. М.

105. Щербатов, 1770 — История российская от древнейших времен. Сочинена князем Михайлом Щербатовым. Т.1, Спб.

106. Шлецер 1809 — Авг. Шлецер. Нестор. 4.1. М.

107. Янин 1962 — В.Л.Янин. Новгородские посадники. М.

108. Янин 1977 — В.Л.Янин. Очерки комплексного источниковедения. М.

109. Янин 1981 — В.Л.Янин. К вопросу о роли Синодального списка Новгородской I летописи в русском летописании XV в. // Летописи и хроники. 1980. М., с.153-181.

110. Янин 1982 — В.Л.Янин. Новгородский скрипторий рубежа XI-XII вв.// Археографический ежегодник за 1981 г. М., с.57-61.

111. Янин 1988 — В.Л.Янин. Некрополь Новгородского Софийского собора. Церковная традиция и историческая критика. М.

112. Янин 1991 В.Л.Янин. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М.

113. Яниш 1874 — Н.Н.Яниш. Новгородская летопись и ее московские переделки. М.1. СОКРАЩЕНИЯ:1. Литературные памятники:

114. H1JI — Новгородская первая летопись

115. СС (H1JI) — Синодальный список H1JI

116. CCI — первая часть Синодального списка H1JI (лл.1-118об.)

117. СС2 — вторая часть Синодального списка H1JI (лл.119-166об.)

118. ПВЦ — повесть о взятии Царырада фрягами (в СС H1JI под 6712(1204) г.)

119. ГР — рассказ об избиении Глебом Рязанским рязанских князей (в обоихизводах H1JI под 6726(1218) г. ) ПК — повесть о битве на Калке (в обоих изводах H1JI под 6732(1224) г.) ПВЛ — Повесть временных лет2. Хранилища, издания:

120. ГИМ Государственный исторический музей, Москва

121. ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения

122. ИОРЯС — Известия Отделяния русского языка и словесности Санкт

123. Петербургской АН и АН СССР ПСРЛ — Полное собрание русских летописей

124. РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

125. ГИППИУС Алексей Алексеевич

126. ЛИНГВО-ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СИНОДАЛЬНОГО СПИСКА НОВГОРОДСКОЙ ПЕРВОЙ ЛЕТОПИСИ

127. Специальность 10.02.01 Русский язык

128. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук