автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Литературный апокриф в русской прозе XIX - начала XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Литературный апокриф в русской прозе XIX - начала XX века"

На правах рукописи

Налобнн Александр Болеславович

Литературный апокриф в русской прозе XIX - начала XX века

10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации [1а соискание учёной степени кандидата филологических наук

Москва — 2015 005560981

005560981

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы и славистики в ФГБОУ ВО «Литературный институт им. A.M. Горького»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ

Минералов Юрий Иванович

доктор филологических наук, доцент Завгородняя Галина Юрьевна

Официальные оппоненты:

Урюпин Игорь Сергеевич, доктор филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX века и зарубежной литературы Елецкого государственного университета им. И.А.Бунина

Боровская Елена Раймондовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методики их преподавания в начальной школе Московского городского педагогического университета

Ведущая организация:

Смоленский государственный педагогический университет

Защита диссертации состоится «_» _2015 года на

заседании диссертационного совета Д 212.109.01 при Литературном институте им. A.M. Горького по адресу: 123104, г. Москва, Тверской бульвар, д. 25, в 15.00.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института им. A.M. Горького и на сайте http://www.litinstitut.ru

Автореферат разослан «_»_2015 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Стояновский Михаил Юрьевич

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Апокрифы являлись частью древнерусской книжности с самых ранних времен, появившись почти одновременно с текстами каноническими. Интерес к «отреченным» книгам был стойким и вполне закономерным: они служили дополнением к библейским сюжетам, подчас поясняя их, делая доступнее благодаря занимательности сюжета, эмоциональности. Переводные апокрифы, наряду с прочими переводными жанрами «давали богатейший материал для формирования национальной литературы»1, обогащая ее новыми сюжетами, мотивами, героями. XIX век был отмечен изданием как самих апокрифов, так и первых научных исследований, им посвященных (А.Н.Пыпин2, Н.Тихонравов3); в дальнейшем, на рубеже Х1Х-ХХ веков интерес этот только усилился4.

Апокрифические сказания неизменно привлекали и продолжают привлекать внимание писателей, использующих апокрифические мотивы и сюжеты при создании художественных произведений. При этом взаимодействие художественного и апокрифического осуществляется на разных уровнях. Это может быть пересказ существующих апокрифов (цикл А.М.Ремизова «Лимонарь, сиречь луг духовный»); это может быть и сугубо авторская художественная версия библейских событий, житий святых и пр. (в частности, святочные и рождественские истории зарубежных и русских классиков, например, «Мальчик у Христа на елке» Ф.М. Достоевского, произведения Н.С.Лескова, Л. Андреева). Иными словами, писатель полностью или частично может переносить в свои произведения события, описанные в Евангелии, Ветхом Завете или житийной литературе, но при этом следует художественным «правилам» создания внутренней формы прозаического или поэтического произведения5. В литературоведении складывается определенная линия в исследовании подобного рода произведений6.

Вместе с тем литературный апокриф может функционировать в произведении не только в качестве целостного сюжета, но и в качестве отдельных элементов — апокрифических мотивов, которые заметны и вычленяемы лишь при определенном внимании читателя. При этом не обязательно задействуются конкретные апокрифические сюжеты - писатели

1 Рождественская KÍ. И. Библейские апокрифы в литературе и книжности Древней Руси: историко-литературное исследование. Дисс... докт. фил. наук. СПб., 2004.

*" Пытш А. II. Древняя русская литература. II: Сказание о хождении Богородицы по мукам // Отечественные записки. 1856. № 115. С. 335-360; Пытш А. И. Ложные и отреченные книги русской старины // Русское слово. 1862. Вып. 1. Отд. 2. С. 48-130; Пытш А. И. Для объяснения ложных книг и преданий: Педеля и «Епистолия о Неделе»// J13AK. 1864. Вып. 2. С. 1-15

3 Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы II. Тнхонрааоиым. Т. I. СПб., 1863; Т. 11. М., 1863.

4 Развернутую библиографию научных изданий, посвященных апокрифической литературе см. в книге: Мшьков И.И. Древнерусские апокрифы. / Памятники древнерусской мысли: исследования и публикации. -Вып. 1. - СПб.: Изд-во РХГИ, 1999.

5 О внутренней форме произведения см.: Минералов Ю.Н. Теория художественной словесности. М., 1999. С. 238 и далее.

6 Ташаршюв А.И. Художественные тексты о евангельских событиях: жанровая природа, нравственная

философия и проблемы рецепции. Дисс____ докт. фил. наук. Краснодар, 2006, Лаврипенко О.П. Жанр

художественного апокрифа в малой прозе Л.Андреева // Пушкинские чтения. СПб., 2007; Pomaíi C.IÍ. Роман-апокриф как жанровая форма: методология и поэтика. Дисс.... канд. фил. наук. Краснодар, 2010; Серебрякова Л. В. Роман-апокриф как литературный феномен. Дисс.... канд. фил. наук. Екатеринбург, 2012.

создают собственные, литературные апокрифы, лишь в целом ориентированные на те или иные жанрово-тематические подвиды апокрифов: ветхозаветные, новозаветные, откровения или апокалипсисы, видения, эсхатологические «хождения», послания, жития пророков и раннехристианских мучеников и др. Немаловажным также является влияние фолъклорпо-апокрифической традиции.

Изучение роли литературного апокрифа в прозе русских классиков начиная с эпохи романтизма и заканчивая эпохой неоромантической (рубеж XIX-XX вв.) позволит судить о динамике обращения к нему на разных культурно-исторических этапах. Традиция золотого века русской словесности XIX века наследуется веком XX, но уже с другими художественно-этическими решениями, зависящими от воззрений писателей и их стиля, а также культурного контекста эпохи.

Актуальность исследования связана с неослабевающим интересом к религиозно-философской проблематике в литературе; кроме того, само понятие «апокриф» весьма частотно в современном речевом и мультимедийном обиходе (что свидетельствует, помимо прочего, о размывании значения слова). Очевидно, что в филологической науке назрела необходимость осмыслить феномен литературного апокрифа на материале различных писательских стилей и определить стратегические векторы собственно литературоведческого, а не только и не столько идеологического исследования.

Научная новизна работы обусловлена тем, что вопрос о присутствии в художественной прозе XIX - начала XX века такого явления, как литературный апокриф, в избранном ракурсе и на избранном художественном материале ранее не рассматривался.

Материалом исследования послужили следующие произведения русских писателей: роман «Искуситель» М.Н. Загоскина, повесть «Косморама» В.Ф. Одоевского, повести Н.В.Гоголя «Страшная месть» и «Портрет» (редакция «Арабесок», 1835 г.), поэма «Великий инквизитор» из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», святочные рассказы Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке» и Н.С. Лескова «Христос в гостях у мужика», рассказ В.Я. Брюсова «Дитя и безумец», рассказ A.M. Ремизова «Украш-вепец»! рассказ А.П. Чехова «Черный монах», рассказ Б.К. Зайцева «Сердце Авраамия»] рассказ И.А. Бунина «Баллада».

Предмет исследования: литературно-апокрифические сюжеты и мотивы русской прозы XIX - первых десятилетий XX века.

Объект исследования: стиль художественных произведений русской прозы XIX - первых десятилетий XX века, содержащих литературно-апокрифические сюжеты и мотивы.

Методологическую основу составляют работы по теории и истории литературы Бахтина М.М., Буслаева Ф.И., Веселовского А.Н., Лосева А.Ф., Лотмана Ю.М., Минералова Ю.И., Потебни A.A., Сакулина П.Н. и др.

7 Данная классификация представлена в работе: Рождественская М.В. Библейские апокрифы в литературе и

книжности Древней Руси: историко-литературное исследование. С. 10.

Методы исследования включают принципы сравнительно-исторического, структурно-семантического, типологического методов, позволяющие эффективно решать поставленные историко-литературные задачи.

Цель работы — выявить в указанных художественных произведениях литературно-апокрифический сюжет или литературно-апокрифический мотив; определить их художественную функцию, обосновать их особую роль во внутренней форме произведений.

Задачи исследования:

— опираясь на существующую историко-литературную и теоретико-литературную базу, определить содержание понятия литературный апокриф-,

— выделить в произведениях XIX - начала XX века литературный апокриф как самостоятельное художественно-стилевое явление;

— проследить функционирование литературного апокрифа в произведениях русской литературы первой половины XIX века и его последующее влияние на произведения середины-конца XIX века и рубежа веков;

— выявить различные уровни соотнесенности литературного апокрифа с традициями древнерусской апокрифической литературы, а также фолыспорпо-апокрифических произведений.

Положения, выносимые на защиту:

— литературный апокриф является важной стилевой составляющей произведений русской классической прозы XIX - начала XX века;

— литературные апокрифы, являясь авторскими художественными версиями библейских или житийных событий, вместе с тем в разной степени ориентированы на жанрово-тематические каноны древнерусской апокрифической книжности или фольклорно-апокрифической традиции;

— стилевая специфика литературного апокрифа непосредственно связана с ориентацией той или иной культурной эпохи на книжную или устную традицию;

— апокрифический сюжет обнаруживается в произведениях разной жанровой принадлежности: фантастическая повесть, исторический роман, святочный рассказ и др.

— патетический тон художественных произведений, задаваемый кругом религиозно-христианских ассоциаций, выраженных апокрифической составляющей, формирует в этих произведениях ассоциативно-поэтический и лирический план.

Практическая значимость работы заключается в том, что ее аналитический материал и результаты исследования могут быть использованы в различных историко-литературных и теоретико-литературных курсах, в том числе, посвященных изучению особенностей стиля русской литературы XIX — XX веков.

Апробация работы проводилась в докладах и выступлениях на научных и научно-практических конференциях в МПГУ «Пасхальные чтения» (2010, 2011, 2012, 2013), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (2011, 2013), а также в Литературном институте на заседаниях кафедры русской классической литературы и славистики (2011, 2012, 2013), на международной

научной конференции «Художественная словесность: теория, методология исследования, история», в 5 публикациях, 3 из которых входят в перечень изданий, рекомендованных ВАК РФ.

Структура работы обусловлена поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются правомерность постановки проблемы, степень ее разработанности, актуальность и научная новизна, методологическая база диссертационного исследования, определяются цели, задачи и основные методы исследования, научный инструментарий работы.

Первая глава «Литературный апокриф с книжной стилевой доминантой в романе М.Н. Загоскина "Искуситель" и повести В.Ф. Одоевского "Косморама"» посвящена рассмотрению литературного апокрифа в стиле произведений М.Н.Загоскина и В.Ф.Одоевского и включает в себя два параграфа Специфика воплощения апокрифических мотивов в рассматриваемых вещах во многом обусловлена ориентацией авторов на книжную стилевую традицию.

Подобная доминанта была характерна для русской словесности первых десятилетий XIX века, что было связано с этапом становления отечественной прозы; как отмечал П.Н.Сакулин, «русская художественная проза была почти в эмбриональном состоянии, и русский беллетрист, рисуя, по-видимому, с натуры, одним глазом, по старой привычке, продолжал поглядывать на западноевропейские образцы»8. Стилевая установка на устное слово появится чуть позже, знаменуя собой оформившийся интерес к национальному фольклору, к устному слову «простонародного» рассказчика (в прозе О.Сомова, затем Н.Гоголя). Эти стилевые открытия начала XIX века будут востребованы на протяжении всего столетия - в частности, апокрифические сюжеты или мотивы в рассматриваемых в настоящей работе произведениях оказываются ориентированными либо на книжную, либо на устную традицию. И это далеко не случайно: названные стилевые «линии» были созвучны отечественной традиции бытования апокрифов - исследователи указывают на сосуществование в ней книжно-письменной и устно-фольклорной форм9.

В параграфе 1Л «Апокрифическая составляющая как стилевая доминанта в жанровом синтезе романа М.Н.Загоскина "Искуситель"» литературный апокриф рассматривается как объединяющее начало для ряда жанровых компонентов в пространстве одного произведения - философская притча, роман воспитания, мистическая повесть, любовный роман.

\э\3УС 221И И3 НСТОрии русского >«еализма- Князь В.Ф.Одоевский. Мыслитель. Писатель. Т. 1. Ч. 2. М„

' На сосуществование книжной и устной «линий» в славянской апокрифической традиции указывала, в частности, В.П.Адрианова-Перетц: «Вырастая зачастую из устного предания, апокриф не порывал с ним связи и тогда, когда получал книжную обработку: в этом своем, новом виде он нередко возвращался на создавшую его почву устного творчества». (Адритюва-Перепщ В.П. Апокрифы [в переводах XI — начала XIII века] // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. — М.; Л.: Изд-во АН СССР 1941—1956 Т I Литературах! — начала XIII века.— 1941. С. 73).

Интерес к мистическому, потустороннему в первой половине XIX пека во многом был связан с исканиями русских романтиков, наследовавших традиции немецкого романтизма, философии Шлегеля и Шеллинга. С другой стороны, инфернальное искало объяснений вполне научно-позитивистских. В романе М.Н. Загоскина, автора, уже хорошо известного читателю по исторической прозе, художественно воплощены эти актуальные для эпохи идеи.

На смыслообразующую роль апокрифической составляющей указывает прежде всего название, отсылающее к библейскому сюжету искушения змеем Евы (данный сюжет нашел отражение и в апокрифах10). В Новом Завете также присутствует сюжет об искушении Христа дьяволом во время Его сорокадневного поста в пустыне (этот эпизод описан тремя евангелистами, кроме Иоанна). В то же время целый пласт текстов, имеющих в своей основе различные варианты сюжета об искушении, обнаруживается в фольклорной традиции («Как Христос с апостолами по земле ходил», «Пустынник и бес», «Священник и колдун», «Христов крестник» и пр.11). Однако в романе М.Н.Загоскина очевидна ориентация именно на традицию книжную, а не фольклорную. Само за себя говорит описание демона: «Он точно был демон, но, разумеется, нашего века: не с хвостом и рогами, а одетый по последней моде, остроумный, насмешливый, точь-в-точь такой, какого навязал себе на шею чернокнижник Фауст». Упоминание Фауста не случайно — литературная традиция сюжета об искушении, несомненно, восходит к истории о Фаусте, получившей свое вершинное воплощение в трагедии И.-В. Гете (хотя первая литературная обработка была сделана в 1587 г. Иоганном Шписом и долгое время выполняла в мировой фаустиане роль протосюжета12). Демон в «Искусителе» носит даже мефистофелевский «титул» — барон Брокен (ср. у Гете: «Теперь мой титул — «господин барон»: // Других не хуже, рыцарь я свободный...»).

Мотив искушения человека дьяволом, данный в литературно-апокрифическом ключе и обнаруживающий как канонические, так и неканонические источники, становится ключевым для той жанровой составляющей произведения, которую можно определить как роман воспитания. В персонификации абсолютного добра и абсолютного зла в конкретных героях (праведнике Луцком и демоне Брокене) видится отсылка к жанру философской притчи. В этой жанровой составляющей литературно-апокрифическое начало, пожалуй, проявляет себя наиболее очевидно; именно притча «с содержательной стороны отличается тяготением к глубинной "премудрости" религиозного или моралистического порядка»13.

Весь мистический план романа в целом (и конкретные мотивы, в частности - общение с потусторонними силами посредством обрядов и ритуалов, «инфернальные» балы и проч.) вполне вписываются в традицию мистической

10 Напр.: Апокриф о Адаме и Пве // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV - XVI в.). Ч. 1 / АН СССР. ИРЛИ; Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1988.

11 См. подробнее об этом: Алпатов С.В. Повествовательная структура легенды (книжные источники и поэтика фольклорных сюжетов об искушении). Автореф. дисс... канд. фил. наук. М., 1998.

12 См. Ишиииаева Г.Г. Русская фаустиана XX века. М.: Флинта: Наука, 2002.

13 Авергшцев С.С. Притча // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. Цит. по: Ханаев В.Е. Теория литературы. М., 2009. С. 209.

повести, оформившейся в эпоху романтизма («Страшное гадание» А.Бестужева-Марлинского, «Странный бал» В.Олина и т.д.), что позволяет говорить об еще одной составляющей жанрового синтеза произведения. Но мотивировка мистического опять же связывается с литературно-апокрифическим началом, причем вновь можно говорить о соединении в литературном апокрифе канонически-библейского и собственно-апокрифического.

Анализ сюжетной коллизии произведения М.Н.Загоскина, отсылающей к жанровой составляющей любовного романа, обнаруживает ее самую непосредственную связь с Книгой Товита, считающейся неканонической, но входящей в Библию. Пытаясь завладеть душой главного героя, барон Брокен в «Искусителе» прежде всего старается предотвратить его христианский брак. В основе Книги Товита также лежит сюжет о попытках демона Асмодея помешать браку иудейской девицы Сарры. При помощи ангела Рафаила (скрывшего свою ангельскую сущность и назвавшегося Азарией) юноша Товит побеждает Асмодея и заключает брак с Сарой (Тов. 3, 7- 8; 9).

Таким образом, в литературном апокрифе Загоскина прочитываются отсылки как к каноническим, так и к неканоническим библейским источникам (Книга Товита), к древнерусским апокрифам («Откровение Мефодия Патарского» и др.), а также к традиции сугубо литературной («Фауст»). Именно апокрифическая составляющая становится объединяющим началом в жанровом синтезе романа «Искуситель», который включает в себя элементы и любовного романа, и романа воспитания, и мистической повести, и философской притчи.

В параграфе 1.2 «Эсхатологические мотивы в повести В.Ф. Одоевского "Косморама"» в указанном произведении анализируется литературно-апокрифические мотивы, связанные с темой конца времен и пришествием антихриста.

Книжная стилевая доминанта с самого начала заявляется уже на уровне формы произведения: повесть представляет собой некую загадочную рукопись, содержащую тайное знание и нуждающуюся в дальнейших научных комментариях. Автор указывает на «старинность» рукописи («Страсть рыться в старых книгах часто приводит меня к любопытным открытиям») и подчеркнуто дистанцируется от написанного («здесь моего ничего нет»). На значимость религиозно-философской идеи указывает эпиграф, связанный с идеями неоплатонизма - «Что снаружи, то и внутри».

Апокрифический мотив соотносится в данном случае с самим образом косморамы, благодаря которой главному герою, Владимиру, открывается будущее. Данный мотив восходит к сюжетам эсхатологических апокрифов («Откровение Мефодия Патарского», «Видение пророка Исайи», «Откровение Авраама», «Видение апостола Павла» и др.), в которых представлено апокрифическое описание рая, ада, а также последних времен и конца мира. Все это, как правило, изображается с позиции того или иного святого, пророка или апостола, сподобившегося от Бога подобного зрелища. В повести Одоевского герою дается «откровение» несоизмеримо меньшего масштаба, однако можно сказать, что ему открывается его собственный ад и его собственные последние времена. Кроме того, откровение совершается не по воле Бога, а посредством рукотворного, человеческого изобретения (косморамы). Проводником же

Владимира в «ином мире» становится не ангел (что весьма частотно в апокрифах, в частности, указанных выше), но некий доктор Бин, сам — также фигура трагическая и страдательная.

Еще один литературно-апокрифический мотив связан с образом графа Б***. Картина его возвращения с того света, увиденная Владимиром, сочетает в себе фантастическую компиляцию на тему Босха и Брейгеля14, содержит отголосок сюжета о Дон Жуане, указывает на многочисленные фольклорные предания о воскресении мертвецов. Но в контексте темы литературного апокрифа важно обратить внимание на его очевидную соотнесенность с образом антихриста. Он неоднократно возникает в эсхатологических апокрифах (например, в «Видении пророка Исайи»), однако Одоевский создает сугубо авторский образ существа, во всем противополоясного Христу. В момент возвращения графа с того света Владимиру открывается вся история его жизни: его рождению радуются «безобразные чудовища» (он»шрождество), чудовище же сопровождает его на протяжении всего жизненного пути, исполненного разнообразных грехов, прежде всего, лжи (отец лжи - диавол); и - самое главное - его воскресение (антмвоскресение) никого пе спасает, но, напротив, губит людей в адском пламени.

Нет оснований слишком прямолинейно толковать эту повесть в духе научных изысканий ее автора, равно как невозможно и однозначно интерпретировать ее в духе комментария к религиозным христианским гомилиям. Сложность содержания объясняется энциклопедичпостыо и многоаспектностыо мировоззренческих и писательских интересов ее автора. Однако стилеобразующая значимость литературно-апокрифических мотивов в повести несомненна.

Вторая глава «Литературный апокрифический сюжет с устной и книжной стилевой доминантой в повестях Н.В. Гоголя («Страшная месть», «Портрет») и в повести А.П. Чехова «Черный монах» включает в себя два параграфа.

В параграфе 2.1 «Апокрифический образ последних времен в повести Н.В. Гоголя "Страшная месть"» анализируется повесть Н.В. Гоголя с учетом наличия в ее стиле устно-сказовой стилевой доминанты, а также жанрового синтеза.

В данной повести, как и в других произведениях Н.В.Гоголя из сборника «Вечера на хуторе близ Дикапьки», обнаруживается синтез разных жанровых составляющих: от эпических и лиро-эпических фольклорных жанров, страшных балладных повествований до «следов» готических историй с их своеобразной фантастикой. Писатель сплетает эти жанровые линии в единое апокрифическое полотно о последних временах и брани невидимой в душе человеческой. Соответственно, здесь так же, как и применительно к «Космораме» Одоевского, имеет смысл говорить о соотнесении авторских апокрифических мотивов с эсхатологической традицией. Тема конца времен прочитывается в уже первой

фразе повести («Шумит, гремит конец Киева____»): словосочетание «конец

Киева» поневоле воспринимается двусмысленно, пе только в значении

14 А1ипераю(ш 11.Г. Образы ада в произведениях русских романтиков // Синтез в русской и мировой художественной культуре. М., 2013. С. 98.

«окраина»; упоминание «шума и грома» также вызывает апокалиптические ассоциации («...как шум множества вод и как звук сильного грома», Откр. 14:2) Созданию образа последит времен способствует и эсхатологический пейзаж, свидетельствующий о произошедших глобальных природных катаклизмах: «...вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засинел Лиман, за Лиманом разлилось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горою подымавшийся из моря, и болотный Сиваш». Образ всадника, - «дивного рыцаря» «с закрытыми очами», несущего смерть-воздаяние колдуну, соотносим с последним всадником Апокалипсиса, имя которому - Смерть. В образе колдуна обнаруживаются узнаваемые черты антихриста: он является в конце времен (в контексте повести метафорическим «началом времен» является история Ивана и Петро); о нем самом и о его неимоверной греховности существует «пророчество», данное Иваном (ср. - пророчество об антихристе, данное в Откровении Иоанна Богослова).

В финальной песне бандуриста, ретроспективно объясняющей загадочный сюжет повести, содержится некий аналог апокрифического «Откровения Мефодия Патарского», так как дается авторски воссозданная краткая история от первого братоубийства (Ивана и Петро в данном случае можно уподобить Авелю и Каину) до последних времен, когда приходит, царствует и низвергается антихрист, и грешники получают воздаяние.

В «Страшной мести» прослеживается установка на устную стилевую доминанту: об этом свидетельствуют стиль повести, в особенности, последней ее части, представляющей собой стилизацию песни, исполняемой бандуристом. Эсхатологические мотивы воссозданы в духе сказок, преданий, что возвращает к мысли об авторском портретировании апокрифа, соотносимого с народнопоэтической, фольклорной традицией.

В параграфе 2.2 «Искушение и творчество в «Портрете» Н.В. Гоголя и в «Черном монахе» А.П.Чехова» анализируются повести Н.В. Гоголя «Портрет» (редакция «Арабесок» (1835 г.) и А.П. Чехова «Черный монах». Для создания литературного апокрифа значимым в данном случае является стилевая контаминация библейской, житийной, фольклорной и литературной традиций.

Применительно к «Портрету» правомерно говорить о литературно-апокрифических мотивах. Центральный из лих связан с библейским сюжетом о приходе дьявола в мир и греховном повреждении человеческой природы, произошедшей по воле самого человека; таким образом, под пером Н.В.Гоголя ветхозаветный сюжет получает конкретное, сугубо авторское воплощение.

В параграфе сопоставляются отдельные фрагменты двух редакций повести. Считается, что критика В.Г.Белинского и картина А. Иванова «Явление Христа народу», восхищавшая Н.В.Гоголя своей духовной красотой, побудили его переработать первый вариант повести, исключив из нее мистико-романтический оттенок. В результате переработки реалистическая составляющая повести была акцентирована, но литературно-апокрифический сюжет, усиливающий смысловую нагрузку художественного произведения в сторону авторских религиозно-мистических исканий, оказался микширован.

Важный смыслообразующий мотив второй редакции повести связан с житийный традицией. Гоголем создается апокрифическое житие, в котором

явлен пример пути преодоления искушения. Художник, нарисовавший портрет ростовщика Петромихали, проходит долгий путь трудных монашеских подвигов до полного очищения и возможности нарисовать Богородицу (а также сподобляется дара прозорливости и предсказывает скорое пришествие антихриста). В данном мотиве прослеживается влияние фольклорных легенд о раскаявшихся грешниках (самая известная из которых - «Легенда о двух великих грешниках», в частности, получившая литературную обработку в поэме Н.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»). Однако Гоголь идет своим путем, не обрабатывая существующие сюжеты, но создавая собственный, в центре которого - проблема творческой личности. Введение в сюжет апокрифических мотивов, апеллирующих как к фольклорной, так и к книжной традиции, способствует «насыщению» повествования о художнике значимой для автора религиозно-философской символикой. Впоследствии смысловая реминисценция из повести Н.В.Гоголя «Портрет» будет использована другим русским писателем, религиозным философом и поэтом Д.С. Мережковским во второй части его трилогии «Христос и Антихрист» («Воскресшие Боги. Леонардо Да Винчи»), В тексте своего произведения он, подобно Гоголю, противопоставляет истинное служение искусству - наживе и обогащению; Христа - Антихристу.

Точно так же с мотивом искушения, с согласием человека пустить в свою душу дьявольское начало связаны апокрифические мотивы в повести А.П.Чехова «Черный монах». Легенда о странствующем в течение тысячелетия монахе, рассказанная главным героем, Ковриным, по сути, и является литературным апокрифом. Именно апокрифическая легенда является смыслообразующей для всей повести - персонаж легенды становится основным «симптомом» душевной болезни Коврина (в письмах к М. О. Меньшикову и А. С. Суворину Чехов отмечал, что его рассказ - «медицинский, historia morbi» и изображает «одного молодого человека, страдавшего манией величия»). Однако, очевидно, что «медицинским» смыслом повесть не исчерпывается. По мнению М.П.Громова, черный монах - это «колоссальная метафора философского наваждения», данная «в контрасте с живым образом великолепного сада» . Но в контексте апокрифической темы черный монах -это и демон-искуситель, играющий на гордыне (ср. указанный Чеховым медицинский термин «мания величия») мыслящего, амбициозного человека. На инфернальную сущность «монаха» указывают и элементы портрета (смертельная бледность, повторяющийся эпитет «лукавый» применительно к его взгляду), и антихристианская по свой сути логика рассуждения, маскирующаяся, однако, под христианскую: «<Цель> всякой жизни -наслаждение. Истинное наслаждение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познапия, и в этом смысле сказано: в дому Отца Моего обители многи суть»' и искажение и передергивание слов Писания, в частности, апостольского послания: «...и апостол говорит: постоянно радуйтеся» (ср.: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите», 1 Фес. 5: 16-18).

Апокрифический мотив связан также с тем, что искушение совершается в саду, являющем собой метафорический образ Эдема. Как отмечает А.Я.Чадаева,

ls См.: Громов М.П. Книга о Чехове. М.: Современник, 1989.

сад у Чехова - «это воспоминание райского сада, потерянного человеком, это наслаждение остатками рая на земле в саду, это тщетные и кичливые попытки человека сотворить что-то свое, оригинальное, это превращение райского сада в коммерческие сады, это, наконец, проданные человеком сады»16. Именно одержимый дьяволом Коврин приносит зло в райский сад и губит его и его обитателей.

Обе повести объединяет тема искушения творческой личности; вводимые литературно-апокрифические мотивы, соответственно, апеллируют, с одной стороны, к традиции библейской, но с другой - и к традиции литературной (в частности, фаустианской). Тема безумия как апогей утраты себя и богооставленности в результате добровольного контакта и приятия в свои помыслы нечистого духа также сближает характер апокрифичности в обеих вещах. Очевидно, что опыты романтизма оказались актуальны для чеховского художественного мира — влияние эстетических и стилевых решений авторов первой трети XIX века нашло свое непосредственное отражение, в частности, в повести «Черный монах».

В третьей главе «Парафразирование евангельских н житийных сюжетов в прозе русских классиков последней трети XIX - начала XX века» рассматриваются: поэма «Великий инквизитор» из романа «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского; святочные рассказы: «Мальчик у Христа на елке» Ф.М. Достоевского; «Христос в гостях у мужика» Н.С. Лескова, «Дитя и безумец» В.Я. Брюсова, «Украш-венец»; рассказы «Сердце Авраамия» Б.К. Зайцева, «Баллада» И.А. Бунина.

Параграф 3.1. посвящен образу Христа в поэме «Великий инквизитор» из романа Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы».

В параграфе рассмотрены пути парафразирования в поэме евангельских сюжетов о входе Спасителя в Иерусалим и поклонении Ему народа; о совершенных чудесах, о предании Его в руки Пилата. Также обращено внимание на то, что сама тема апокрифа содержится в тексте «литературного предисловия» Ивана: процитированные и упомянутые тексты являются смысловыми «ключами» к авторскому апокрифу. С одной стороны, это отсылки к художественным текстам русской и мировой литературы (Данте, Гюго, Полежаев, Жуковский, Тютчев), с другой - библейские цитаты (в том числе и апокалиптические) и молитвословия, но это и рассуждения о собственно апокрифах. Характеризуя свое творение, Иван фактически называет его апокрифом, сопоставляя с «Хождением Богородицы по мукам»: «И моя поэмка была бы в том же роде, если б явилась в то время». Соответственно, в «Великом инквизиторе» обнаруживаются черты апокрифа эсхатологического (апокрифическое второе пришествие Христа); кроме того, можно отметить влияние некоторых лже-евангелий (например, «Евангелия от Иуды»), где в центре произведения оказывается персонаж отрицательный.

В параграфе 3.2 рассматривается апокрифический образ Спасителя в святочных рассказах. В рассказе «Мальчик у Христа на елке» Ф.М.Достоевского обнаруживается соединение нескольких жанрово-стилевых элементов — помимо

16 Чадаева А.Я. Разложение души. О рассказе А.П. Чехова «Черный монах». Электронный ресурс. Код доступа: Ьпп://па1отгн'с.оп>/ЫЫ П^оЬгог/сЬеЬоу /2/ Дата обращения 18.08.2013.

святочной прозы, это еще и остросоциальный очерк, и литературный апокриф. Апокрифическая составляющая раскрывается в самом конце рассказа, и именно с пей связан авторский положительный идеал. В финале возникает образ рая, причем соотносимый с библейским описанием посмертной награды «пришедших от великой скорби»: «Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу сочей их» (Откр. 7: 16, 17). Апокрифическая традиция также включает в себя целое тематическое направление о «хождениях в рай». В отличие от Библии, рай описывался в апокрифах более подробно. Ф.М.Достоевский придавал особое значение именно этим сюжетам - можно вспомнить «Легенду о рае» в «Братьях Карамазовых», парафразирование апокрифической «Повести о бражнике» в «Преступлении и наказании»17. В числе наиболее известных апокрифических «хождений» можно назвать «Хождение Агапия в рай». Характерный мотив, присутствующий в святочном рассказе Достоевского и отсылающий именно к «Хождению Агапия...» - мотив начального неузнавания Христа героем.

В святочном рассказе Н.С.Лескова «Христос в гостях у мужика» апокрифический сюжет самым непосредственным образом связан с устно-сказовой традицией и, соответственно, ориентирован на фольклорно-апокрифическую сферу.

На рубеже XIX-XX вв. происходит всплеск интереса к календарной литературе, в частности, святочной. Кроме того, эпоха ознаменовалась повышенным вниманием к религиозно-философской сфере (причем часто именно к неканоническим учениям и идеям); стремление продолжить классическую традицию и в то же время противопоставить себя ей - также было характерной чертой отечественной словесности рубежного времени. Яркие примеры святочных рассказов указанного периода - «Дитя и безумец» В.Я.Брюсова и «Украш-венец» А.М.Ремизова - рассмотрены в данном параграфе. Апокрифическое начало у Брюсова связано с авторским воссозданием сюжета о поклонении волхвов (то есть ориентация на евангельский текст); Ремизов же предлагает собственную обработку народного сюжета из сборника А.Н.Афанасьева «Народные русские легенды».

Таким образом, в святочных рассказах обнаруживается как сугубо книжная стилевая доминанта (Достоевский, Брюсов), так и сугубо устная, сказовая (Лесков, Ремизов). В случае с поэмой «Великий инквизитор» сочетание устного и письменного намеренно усложнено автором - поэма сочинена, насыщена множеством литературных аллюзий, но не существует в рукописи, являясь лишь рассказанной . Все рассмотренные тексты роднит то, что образ Христа не наделяется в них чертами натуралистическими, напротив, при создании образа используются различные варианты приема умолчания. В этом видится глубинная укорененность авторов в православной традиции (ср. - уход от натуралистичности в православной иконописи в противоположность

17 О парафразирован™ «Повести о бражнике» в романе Ф.М.Достоевского см.: Лотман JIM. Романы Достоевского и русская легенда // Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л., 1974.

См. подробнее: Сараскина Л. Поэма о Великом инквизиторе как литературно-философская импровизация на заданную тему // Достоевский в конце XX века: Сб. статей / Сост. К.А.Степанян. М., 1996.

католической религиозной живописи)19. Исключение составляет рассказ А.М.Ремизова (Христос ведет с апостолом Петром беседу, далекую от канонического, евангельского текста) в основе которого - заимствованный, фольклорный сюжет.

В параграфе 3.3 рассмотрена традиция литературного апокрифа в художественных исканиях прозаиков русского зарубежья: анализируются рассказы Б.К. Зайцева «Сердце Авраамия» и И.А. Бунина «Баллада».

Б.К.Зайцев создает неканоническое житие русского православного святого Авраамия Чухломского. В отличие от стиля житийной литературы, в тексте которой большая часть мирской жизни святого остается за рамками повествования, рассказ Зайцева с первых строк показывает Авраамия в образе обычного человека со своими грешными мыслями и заботами. Повествование выстраивается таким образом, что на страницах произведения постепенно вырисовывается картина духовно-нравственного становления героя и путь достижения им готовности к совершению подвигов во имя веры. Органичная взаимосвязь психологического, легендарного и сказово-сказочного планов обуславливает своеобразную авторскую трактовку агиографического канона.

В стилистически многоуровневом рассказе «Баллада» И.А.Бунин обращается к теме преломления религии в простонародном сознании, затрагивая тему религиозной метаморфозы в уме русского простолюдина, граничащей с гностическими идеями первых веков христианства.

В Заключении содержатся основные выводы работы. Проведенное исследование прозы XIX - начала XX века позволило выделить в ней апокрифические сюжеты и апокрифические мотивы, как устойчивые художественные элементы стиля. Предпринятый анализ произведений позволяет утверждать, что данные сюжеты и мотивы являлись доминантой, аккумулирующей различные жанровые модификации.

Создавая собственные литературно-апокрифические сюжеты или вводя в повествование апокрифические мотивы, авторы, как правило, ориентировались либо на канонический текст Священного Писания, либо на те или иные жанрово-тематические виды существующих апокрифов. Анализ показал, что наибольший интерес вызывали сюжеты эсхатологические. Кроме того, стилевую палитру литературно-апокрифических произведений обогащало внимание к сфере народных легенд, духовных стихов и т.п. Значимым было и обращение к традиции сугубо книжной - образам и мотивам мировой классики.

В русской литературе первой половины XIX века символико-религиозный аспект сюжетов рассмотренных произведений («Искуситель» М.Н. Загоскина, «Косморама» В.Ф. Одоевского, «Страшная месть» и «Портрет» Н.В. Гоголя) достигается парафразированием и синтезом разных источников: западноевропейских легенд, религиозной и философской литературы, произведений национального фольклора и исторической прозы. Жанровый синтез начинает играть важную роль для создания оригинального и многопланового сюжета. Предпринятый анализ позволяет утверждать, что

19 См., в частности: Буслаев Ф.И. Сравнительный взгляд на историю искусства в России и на Западе // Древнерусская литература и православное искусство. СПб., 2001,; Iораоукин Ы.М. Католическая и православная иконопись // Философия иконы. М., 2001.

литературно-апокрифические сюжеты и мотивы могли при этом выступать стилевой доминантой, аккумулирующей различные жанровые модификации. Воссздаваемые апокрифические сюжеты и мотивы были связаны, прежде всего, с темой последних времен и искушения человека.

В творчестве писателей этой эпохи происходит конвергенция художественных и нравственно-религиозных планов. Данные стилевые решения получают развитие в прозе их литературных последователей, в частности, А.П. Чехова с его повестью «Черный монах». В нем писатель, вводя в сюжет апокрифические мотивы, основанные на парафразировании сюжета о грехопадении и утрате Эдема, создает интересное и таинственное произведение об искушении и воздаянии.

Во второй половине XIX - начале XX века апокрифический сюжет и апокрифический мотив проявляется в прозе таких русских классиков, как Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков и писателей серебряного века В.Я. Брюсова и A.M. Ремизова. Особая литературно-апокрифическая традиция складывается в связи с воссозданием образа Христа. Анализ показал, что доминантным в данном случае является прием умолчания, избегания натуралистических деталей, описаний.

В XIX веке в русской литературе получает распространение жанр рождественского (святочного) рассказа, явившийся особой художественной областью для включения в повествование литературного апокрифа. В сюжете ряда святочных рассказов центральным образом по-прежнему является образ Христа, выполняющий в каждом рассказе особую художественную функцию. Плеяда знаменитых русских писателей, включая Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, В.Я. Брюсова и A.M. Ремизова, создают в жанре святочной прозы индивидуально-авторские апокрифы с различного рода стилизациями. Устная стилевая доминанта присутствует в рассказах Н.С. Лескова «Христос в гостях у мужика» и в рассказе A.M. Ремизова «Украш-венец», текстом-источником которому послужила народная легенда. Книжная стилевая доминанта присутствует в святочном рассказе Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке», объединяя его с общим публицистическим и философским пафосом «Дневника писателя», в котором впервые он был опубликован в 1876 году. Литературный апокриф и апокрифический мотив прочно входят в русскую литературу как элементы художественного стиля, независимо от жанра произведений.

Примеры оригинального синтеза жанров появляются в прозе русского зарубежья. Крупные художники серебряного века, такие как Б.К. Зайцев и И.А. Бунин, создают в эмиграции оригинальные произведения, синтезируя устно-сказовое начало с агиографией, балладой, волшебной сказкой, эпосом и парафразируя библейские сюжеты и символы.

Таким образом, на протяжении столетия литературный апокриф, обретая те или иные формы, выполняя разнообразные художественные задачи, обусловленные стилем эпохи и индивидуальными писательскими стилями, продолжал оставаться значимым сюжетно-стилевым явлением в контексте национальной культуры.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

(полужирным шрифтом выделены статьи, опубликованные в журналах, реферируемых ВАК РФ)

1. Налобнн A.B. Литературные апокрифы русских писателен XIX века II Вестник ПГУ им. М.В. Ломоносова. Серия «Гуманитарные и социальные науки». №12. Архангельск, 2010. С. 277-280.

2. Налобин A.B. Синтез жанров как путь к созданию литературного апокрифа // Вестник ТГУ. Серия: филология. №10. Тверь, 2013. С. 319-324.

3. Налобин A.B. Семантика слова «сердце» в рассказе Б.К. Зайцева «Сердце Авраамия» // Вестник КазГУКИ. №3. Казань, 2013. С. 203-206.

4. Налобин A.B. Литературные апокрифы в творчестве А.П. Чехова // Научные труды молодых ученых-филологов. М., 2011. С. 127-133.

5. Налобин A.B. Легенда о великом инквизиторе Ф.М. Достоевского как Литературный апокриф// VIII Пасхальные чтения. М., 2011. С. 118-121.

Подписано в печать 19.01.2015 г. Формат А5 Бумага офсетная. Печать цифровая.

Тираж 100 Экз. Типография ООО "ПринтСайдАп"

115093, г. Москва, ул. Большая Серпуховская, д.31 к.1 Тел. 8-495-587-71-31 www.printside.ru