автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.03
диссертация на тему: Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий

Полный текст автореферата диссертации по теме "Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ЛОГИКО-СЕМИОТИЧЕСЖИЙ АНАЛИЗ МЕЖТЕКСТОВЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ (на материале текстов Чеслава Милоша в Ярослава Ивашкевича)

Специальность 10.02.03-славянские языки

АВТОРЕФЕРАТ < диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

На правах рукописи

БРАЗГОВСКАЯ Елена Евгеньевна

Санкт-Петербург - 2005

Работа выполнена на кафедре общего языкознания Пермского государственного педагогического университета

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор ВладимирАлександрович Карпов

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук,

профессор Константин Павлович Сидоренко',

доктор филологических наук, профессор Максим Русланович Проскуряков;

доктор филологических наук,

профессор Валентин Иосифович Томаитольский.

Ведущая организация:

Пермский государственный университет

Защита состоится «¿Т» г. в _ час. на заседании

диссертационного совета Д 212.232.по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11.

С диссертаций можно ознакомиться в научной библиотеке им. А.М.Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9.

Автореферат разослан «_»_2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент / С. А. Аверина

Mj^t 1

Z4G.H6/

Общая характеристика работы

Данное исследование можно рассматривать как семиотическую интерпретацию сквозной идеи современной философии о «бытии-между», или существовании мира «на пересечениях». Основная тема работы -семантические отношения между текстами, обнаруживаемые в процессах интерпретации и перевода на другой вербальный язык. Межтекстовые (интертекстуальные) отношения описываются в теории текста как взаимовлияния, создающие возможность эволюции литературного ряда: [Тынянов 1977; Кузьмина 1999; Женнет 1998; Фатеева 2000; Смирнов 2001; Блум 1998]. Однако фундаментальные исследования XX века в области культуры [Аймермахер 2001; Лотман 1970; Адорно 2001; Гаспаров 1996; кв. Ко\уа1сгук 1997 и др.] свидетельствуют о том, что в истории культуры преобладают не качественные изменения (эволюционные скачки), а периоды рекомбинации полученных элементов, обеспечивающие универсальные возможности текстообразования. Акцент в работе ставится на вопросы механизма межтекстовых взаимодействий как механизма смыслообразования в пространстве отдельно взятого текста и культуры в целом. Эти вопросы были предопределены ведущей темой МБахтина: текст как диалогическое событие.

Объектом исследования является текст, взятый в ситуации «бытия-между» и обнаруживающий в своей структуре следы обращения к предшествующему корпусу текстов. Непосредственный предмет исследования - механизмы и закономерности, лежащие в основе всеобщего процесса рекомбинаций культурных знаков (текстов). В целом, это проблемы соотнесения текстового высказывания с его внешними (не данными напрямую в опыте коммуникации) референтами - другими текстами культурного пространства.

Основные цели данного исследования:

• выявление механизма межтекстовых взаимодействий;

• выявление авторских стратегий означивания предшествующего корпуса текстов и определение возможностей для адекватного воспроизведения «следов» межтекстовых взаимодействий в процессе перевода текста на другой вербальный язык.

В работе решается и ряд задач более частного характера:

• создание модели интерпретации отдельных знаков межтекстовых взаимодействий1 и их системы («текста-в-тексте»);

• описание семантических категорий Lingua Universalis культуры - языка-преконструкта для создания всех возможных текстов-в-тексте;

• описание лингвистических способов создания «возможных» (текстовых) миров (референциально непрозрачных текстов, в частности);

1 Знаки межтекстовых взаимодействий далее везде обозначейадсЩГЧ знаки (от англ»

interaction - взаимодействие). | , ,, " ' " 4

• определение критериев «истинности» интерпретирующих описаний и переводов референциально непрозрачных текстов.

В определении целевых установок мы исходили из необходимости соединить теоретические аспекты изучения межтекстовых взаимодействий (онтологических характеристик текста) с практикой их интерпретации и перевода, с вопросами восприятия польскоязычных текстов в пространстве другого языка и культуры.

Обозначенные цели предоставили возможность выбора, казалось бы, не характерных для лингвистики и филологии в целом методов исследования. То положение, что текстовый объект исследуется нами как означающее, форма которого обусловлена определенным способом референции и отображения, заставляло выходить за границы «традиционных» лингвистических (системно-структурного, лингво-стилистического, сопоставительного) методов анализа. Как приоритетный для описания отношений текста с предшествующим корпусом текстов (отношений отображения) рассматривался логико-семиотический метод. Частично применялся язык математической, дескриптивной логики и логики предикатов. Таким образом, для описания механизмов смыслопорождения использовался интегративный метаязык, созданый на базе, прежде всего, формализованных языков.

Новизна исследования состоит в обращении к проблеме механизма, обеспечивающего любой тип межтекстовых взаимодействий (собственно интертекстуальные, интерпретирующее описание, перевод и т.д.). В рамках данного исследования моделируются авторские стратегии отображения корпуса предшествующих текстов, стратегии интерпретации и перевода референциально непрозрачных текстов, вводятся новые представления о шексте-в-тексте», Lingua Universalis культуры и др.

Теоретическая значимость работы объясняется рядом новых положений, применимых к практике интерпретации и перевода художественного текста. В частности:

• отношения текста к корпусу предшествующих текстов описываются в рамках «расширенной» теории референции и интенсиональной семантики (указание как отображение);

• возникновение референциально непрозрачных текстов закономерно связывается с опосредованной формой их референции;

• семиотическая модель авторских стратегий отображения корпуса предшествующих текстов позволяет «расширить» возможности описания индивидуальных стилистических приемов; выявить референциальные критерии интерпретации и перевода художественных текстов; интерпретировать текст-в-тексте как систему v знаков и др.

В текст диссертации включаются схемы, таблицы (общее число 20) и их интерпретирующее описание. В качестве полученных результатов рассматриваются модели интерпретации и перевода различных типов текстов-в-тексте и референциально непрозрачных текстов в целом; модели анализа авторских стратегий отображения и др. Отсюда и практическая значимость работы как возможность использовать ее результаты в практике интерпретации

и перевода художественных текстов, в преподавании соответствующих университетских курсов, а также курсов стилистики текста, стилистики художественного перевода, истории славянских литератур, семиотики (текста), анализа дискурса и философии языка.

Материалом исследования послужили оригинальные (польскоязычные) и переводные (русско- и англоязычные) тексты Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича, принадлежащие одному пространственно-временному срезу (европейская культура второй половины XX века). Важно подчеркнуть, что для анализа намеренно отбирались тексты, для которых характерны временная и тематическая близость, тождественность используемой коммуникативной модели («я - я»), приблизительно одинаковый «репертуар» знаков межтекстовых взаимодействий и др. Именно это позволило наглядно показать а) «разность» авторских стратегий включения в текстовое пространство культуры; б) способы функционирования ( знаков, поскольку их комбинаторные последовательности часто являются единственным «сюжетом» в референциально непрозрачных текстах. Цели анализа не позволяли работать с дискретными ( знаками. Поэтому мы не стремились к инвентаризации «включенных» в текст фрагментов. Представляя материал, следует говорить о текстовой базе данных (более 6000 проанализированных страниц) и тексте как основном уровне анализа.

Основные положения, выносимые на защиту.

• Семантические «диалоги» текста с другими текстами, процессы отображения корпуса предшествующих текстов, составляющие основание для возникновения каждого последующего текста, должны рассматриваться как отдельный вид метатекстового перевода -основного способа коммуникации в пространстве культуры (традиционно к видам метатекстового перевода относятся перевод текста на другие вербальные / невербальные языки; интерпретирующие описания текста, включая способы отображения его структуры средствами формальных языков);

• Механизм межтекстовых отношений актуализируется через трехэтапный перекодирующий процесс, включающий:

1.Референциальное указание текстом на корпус предшествующих текстов, осуществляемое в форме интенсионального отображения;

2.Возникновение в структуре текста знаков, представляющих отображаемый текст в отображающем (( знаков) и функционирующих на первом этапе как «имена» своих текстов;

3. Трансформация «имени» предшествующего текста в предикат, создающий пространство нового высказывания.

• Метатекстовый перевод каждого отдельного текста происходит в максимально широком контексте его существования -референциапыюм универсуме, границы которого очерчиваются другими текстами как объектами референции. Все объекты текстовой

референции в знаковой форме представлены в его структуре как системное образование из i знаков - текст-в-тексте. Совокупность i знаков, выводимых из генерального множества текстов определенного временного среза культуры и обладающих общим функциональным назначением - быть маркером-знаком другого текста, выступает как «язык»-преконструкт для создания всех возможных текстов-в-тексте -Lingua Universalis культуры.

• Универсальный механизм межтекстовых взаимодействий и априорно заданная структурная включенность текста в пространство культуры не исключают возможности авторских стратегий отображения корпуса предшествующих текстов. В качестве основных стратегий выступают экстенсивный и интенсивный способы вхождения в текстовое пространство культуры.

• Вопросы интерпретации и переводимости i знаков могут рассматриваться в рамках <<расширенной» теории референции как составляющая проблемы истинного соответствия отображенного знака отображающему.

• Сохранение авторской стратегии отображения предшествующего корпуса текстов выступает «достаточным основанием» адекватного перевода. При этом экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе, нежели интенсивный.

Апробация работы. Основные результаты исследования были обсуждены на 21 международных, всероссийских и межвузовских конференциях. В их числе:

а) международные: «Slowa w komunikacji j^zykowej» (Гданьск, 2000, 2004); «Синтез в русской и мировой художественной культуре (Москва, 2001); «Теория и практика перевода» (Пермь, 2002); «Славистические чтения» (Санкт-Петербург, 2002, 2004); «Язык и культура» (Москва, 2003); «Теоретический семинар по проблемам логического анализа искусственных, естественных языков и текстов» (Люблин, 2002); «Исследования славянских языков и литератур ...» (Москва, 2003); «Язык и социум» (Минск, 2004); «Проблемы изучения и преподавания современных литератур» (Пермь, 2005); XXXIV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербург, 2005); III Международная научная конференция «Национально-культурный компонент в языке и тексте» (Минск, 2005); «PRO=3A 3: Предмет» (Смоленск, 2005);

б) всероссийские: «Всесоюзное совещание по проблемам славянских языков и литератур» (Москва, РАН, 2003); «Современная логика: проблемы теории и применения в науке» (Санкт-Петербург, 2003);

в) межвузовские: «Словесность и современность» (Пермь, 2000), XXX, XXXI, XXXIV межвузовские научно-методические конференции (Санкт-Петербург, 2001, 2002, 2004); «Лингвистические и психолингвистические проблемы усвоения второго языка» (Пермь, 2002).

Основные идеи данной работы нашли отражение в двух опубликованных автором научных монографиях.

Кроме того, многие положения исследования были включены в разработанные и читаемые автором в Пермском государственном педагогическом университете курсы и спецкурсы «Философии языка», «Семиотики текста», «Стилистики художественного перевода».

Структура диссертации. Работа объемом 309 страниц состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 413 наименований (в основном, это монографические тексты, в их числе - 125 на английском и польском языках).

Содержание работы

Глава I «Универсум текстовых проекций» посвящается описанию референциального механизма текста, функционирующего в пространстве культуры как знак других текстов.

В разделе 1.1. «Референциальный механизм художественного текста» обосновывается, что объяснение самого факта присутствия в структуре текста знаков, представляющих другие тексты, и выявление инвариантного (для перевыражающих процессов) механизма отображения становится возможным в рамках референтной семантики. То обстоятельство, что объект нашего анализа принадлежит не пространству языка, а текстовому пространству культуры, становится причиной неизбежной трансформации - «расширения» исходных базовых терминов логической семантики и семиотики. Так, референция понимается не только как указание на внеязыковой объект (отношение между знаком и внеязыковой частью практики), но и как связующее отношение между текстом и другим текстовым объектом пространства культуры. Поскольку всякое высказывание предполагает наличие пресуппозиций (смысловой предзаданности, на основании которой делаются заключения об истинности / ложности высказывания), возможно говорить о том, что в акте текстопорождения в качестве пресуппозиций выступают представления об объектах текстовой референции - других текстах. Пресуппозиция всегда предполагает отношение дискурса к «уже сказанному». Работа основана на «расширенной» теории референции, которая представляет любой акт указания как одновременное отображение, говорит об опосредованном (через другие объекты) характере отображения и, следовательно, выходит на способы создания возможных (текстовых) миров. Поддерживая тезис М.Кронгауза о «неполноте и принципиальной открытости семантики как науки», его размышления о том, насколько вообще теоретически возможно для семантики остаться в рамках теорий «чистой» референции [Кронгауз 2001], мы осознаем при этом всю сложность, которая связана с «расширением» традиционной терминологии.

Восприятие структуры отдельного текста окажется неполным, если мы не будем вводить ее в более широкую - в контекст существования-взаимодействия

с другими структурами. Предположение о возможности описания референтного универсума текста встречается в [Растье 2001:212].

В разделе 1.2. «Пространство означаемых» показывается, что семиотический механизм вхождения текста в культурное пространство и превращения его в текст культуры может быть описан через последовательный ряд реляций, осуществляемых текстом к своим означаемым: к фрагменту действительности, к другим вербальным текстам, к собственной семантической структуре (автонимный тип референции), к «тексту памяти» познающего субъекта.

Пространство всех означаемых, к которым текст осуществляет референцию, определяется как универсум текстовых проекций. На его базе формируются все потенциально возможные для текста-зиака смыслы. Референтный универсум может определяться как максимально широкий лингвистический и экстралингвистический контекст, в котором актуализируется текст-знак (см. рис. 1).

[создаваемый текст!

I

пресуппозиция интенсиональной «текст памяти» воспринимающего сознания составляющей значения, | |

пространство моделирования другие тексты текст как объект

«возможного» мира культуры автонимпой референции

I

концептуальные образования культуры

I

пресуппозиция экстенсиональной предметная действительность

составляющей значения

Рис. 1. Референтный универсум текста культуры

Текст всегда предстает как производная от других текстов в диахронии и синхронии. Возникая и существуя в референтном универсуме, текст осуществляет акт приобщающей речи к объектам своей референции. В формализованном представлении о референтном универсуме взаимосвязи . текста с другими текстами приобретают обозримый вид и, следовательно, . .могут подвергаться интерпретации.

Пределы интерпретируемости текста определяются , широтой (экстенсией) его приложения к действительности. Глобальный контекст возникновения нового текста существует- как целостность вербальных текстов, по отношению к которой возникающий текст обладает статусом прочтения (Ф.Растье). Тот факт, что создавая текст, автор «создает» и пространство его проекций, означает, что таким образом автор, а за ним и интерпретатор, моделируют мир и «сводят его к управляемому (в интерпретации. - Е.Б.) формату» [Eco 1990]. Модель референтного универсума текстовых означаемых представляет способ существования отдельного текста и культурного пространства в целом как «бытйе-между», что позволяет говорить о межтекстовых взаимодействиях как

об онтологической, прежде всего, проблеме и делать заключение о неизбежности таких взаимодействий.

В разделе 1.3. «Текст как сложное событие в пространстве культуры» подчеркивается, что универсум текстовых проекций функционирует как многомерное пространство, обеспечивающее одновременное присутствие нескольких означаемых в одном акте означивания, а следовательно, и одновременность межтекстовых диалогов «я-ты», «я-я», «я-другой». Означаемые текста внеположены ему и образуют особую топологическую конструкцию - множественность иных текстов, которая вплетается в данный. Текст всегда выступает как акт и как результат в равной степени приобщающей и приобщающейся к другим текстам речи.

Поскольку сама конфигурация составляющих универсума в авторском сознании индивидуальна, текст всегда возникает как одна из возможных актуализаций мира. В понятии «отображение» акцент ставится на конструировании. Текст-это форма нашего участия в создании мира.

Дискурсная формация не может рассматриваться как замкнутое образование, поскольку текст образуется «как узел в конфликтном пространстве, как некоторая всегда неокончательная стабилизация в игре разнообразных сил» [Серио 2001]. Основным проблемным вопросом интерпретации текста становится вопрос о границах дискурсной формации -границах диапазона смысла. Раздвигая рамки референтного универсума, увеличивая число возможных для текста коммуникативных актов, мы увеличиваем генеративную силу текстового знака.

Раздел 1.4. «Интертекстуальность в контексте онтологического принципа «бытия-между» обосновывает, почему межтекстовые диалоги в пространстве культуры - лишь частное проявление онтологического принципа «бытия-между». Процесс возникновения новых текстов обусловлен не линейной эволюцией культуры, а системой межтекстовых диалогов - всеобщих отсылок, создающих бесконечные разветвления культурного пространства -сеть (У. Эко) или ризому (Ж. Делез). Поиск источников смысла обращается в поиск объектов текстовой референции, - это еще одно в ряду возможных (после М.Фуко) представлений об «археологии знания».

В заключении главы I отмечается, что сам факт неоднократного обращения гуманитарных наук к проблемам межтекстовых взаимодействий («идея подобий» Ф.Аквинского; рассуждения св. Августина о предшествующем как «основании» последующего; вероятностная модель языка В.Налимова, размышления Борхеса об оттисках и повторениях; анализ типов транстекстуальных отношений Ж.Женетта; положения Ю.Кристевой о тексте как интертексте; диалогическая концепция М.Бахтина; интердискурс М.Пеше; постмодернистская эстетика серийности и др.) не решил, однако, проблему их интерпретации и перевода. Именно эти вопросы становятся непосредственным предметом внимания в главах П и III.

В главе П «Текст-в-текете как результат межтекстовых взаимодействий» рассматриваются отношения между системой I знаков

(текст-в-тексте) и отображаемой ею «реальностью» предшествующего корпуса текстов.

От теоретических подходов к интерпретации отдельных i знаков мы переходим к анализу их систем, а) представляя их как неактуализированные сюжеты новых «возможных миров»; б) определяя функциональные типы текстов-в-тексте (сюжето-, формообразующие и др.). Описание i знаков следует следующей схеме: критерии выделения; важнейшие атрибуты и функции; определение экстенсиональной и интенсиональной областей значения.

В разделе 2.1. «Знак межтекстовых взаимодействий» показано, что i знаки формально выступают как «следы» контекстного окружения данного текста, а следовательно, как маркеры межтекстовых взаимодействий. Назначение i знаков (п. 2.1.1.) состоит в установлении аналитически и семантически истинного тождества между неизвестным (описанием индивидов, предметов в создаваемом тексте) и уже известным (сущностными свойствами индивидов и предметов, актуализированных в предшествующих текстах). Знак i - это знак зафиксированного в пространстве культуры текста. По природе объекта своей референции - это культурный знак, а по способу выраженности - обязательно вербальный, хотя в качестве его референта могут выступать музыкальный, живописный и т.д. тексты: Drzewo skomponowane Jak symfonia Lutostawskiego... (Iwaszkiewicz. «Xenie i elegie»).

Бытие i знака осуществляется посредством отсылки к фрагменту действительности, в качестве которого выступает ситуация, отношение, отображенные в другом тексте (см. рис. 4).

Непосредственная связь текстовой структуры со внеположенной ей реальностью и понимается как осуществляемая через i знаки текстовая референция. Пусть А - пространство текста-пресуппозиции для текста В; i -знак, принадлежащий тексту В (i€B), но отсылающий в процессе референции к сектору с текста А. Соответственно, мы считаем знак i - знаком А я В межтекстового взаимодействия (АхВ). Сектор с, принадлежащий тексту А (с€А), выступает объектом референции i (так, в «Ogrodach» Я.Ивашкевича состояние uniesienia - неопределенно-радостного воодушевления опосредованно интерпретируется через muzykq faunowskq Debussy'ego). Понятийный объем с рассматривается как / экстенсивная. Актуализацией / способом представления с в новом тексте становится d - интенсиональная составляющая г.

Для описания семантики i знаков использовалась система Г. Фреге, позволяющая совершать переход от значения знака к его к .смыслу, но, в

В

А

Рис.4

отличие от ее автора, применительно к предикатным знакам. Экстенсивная i знака определяется нами как область, в которой интерпретатором знака актуализируется общекультурное представление о тексте - референте знака. Интенсиональное же представление (интенсионап i знака) возникает как своего рода семантическая реакция интерпретатора на стимул общекультурного значения.

В п. 2.1.2. рассматриваются онтологические особенности и функции i знаков. Стилистическое назначение i знака состоит в возможности отображения непредметных «объектов» из области онтологии и эпистемологии, для которых характерно отсутствие логически непротиворечивого определения. Так, в «Religia i przestrzen» Ч.Милоша не имеющая пределов и потому неподвластная человеку бесконечность (nieskonczonosc) - straciiem mozliwosc podziahi па to со "w görze" i na to со „w dole". ... nie dosiqgnq granicy na ktorej konczy siq swiat i zaczynajq siq sfery Nieba... - определяется посредством символов из Данте (w symbolach Dantego) и через систему представлений о мире, принадлежащую Фоме Аквинскому (swiatopoglqd Tomasza z Akwinu).

Знак i всегда означивает только свойства, отношения, причем тех «вещей», которые, по существу, не имеют адекватного имени и могут только символизироваться в процессе коммуникации. С этой точки зрения, знаки i определяются нами как знаки предикатные; как скрытые дескрипции некоторых инвариантных свойств референтов; как переменные, посредством которых актуализируются отношения, выведенные в других текстах культуры и которые в акте текстопорождения приписываются следующему индивиду: blask przeswitujqcego nieba pomiqdzy jesiennymi obiokami i blamy nieba iak na obrazach Tintoretta (Я.Ивашкевич. «Ogrody»).

К описанию семантики i знаков мы неизменно подходили со стороны отношения отображения: знаки i рассматривались как подлинные имена абстрактных сущностей. «Расширенная» теория референции не отказывает предикатным знакам в обладании свойством референциальности: «... если смысл референциальной теории значения заключается в том, что имена признаются указывающими на нечто и благодаря этой своей характеристике имеющими значение, то оказывается неважным, на какого типа сущности они указывают» [Лебедев, Черняк 2001:7].

С точки зрения функционирования i знака в культурном пространстве, этот знак выступает как культурный метазнак, посредством которого совершается становление константных концептов культуры. В пространстве культуры каждое означаемое (текст / его фрагмент) может быть символизировано через «имя» стоящих за данным текстовым знаком «положений дел» - ситуаций, отношений, характеризующих пространственно-временной фрагмент мира. В последующем тексте (означающем) происходит интенсиональное преобразование «имени» ситуации в предикат, отражающий сущностные свойства стоящей за именем «вещи». С помощью этого предиката атрибутируется (а значит и актуализируется) предмет описания в создаваемом тексте. Преобразование имен в предикаты является устойчивым трансформационным процессом, характеризующим и сущностно

определяющим все текстовое пространство. Результатом этого процесса как раз и становится возникновение актуализированных «высказываний» - новых текстов, отображающих предшествующие (см. рис. 6).

• референция

отображение

• (N'как Р) (х)

т приложения атрибута-предиката (Р) одному объекту (х) в создаваемом лвании Р (х)

Объект внетекстовой действительности, фрагмент другого текста как знак, репрезентирующий ряд представленных в этом тексте отношений, или как «имя» N этих отношений.

Рис.6

На каждой отдельной ступени означивания мы наблюдаем переход именных знаков в предикатные, что демонстрирует отсутствиие равнозначных преобразований в пространстве культуры. По-видимому, продолжающаяся ad infinitum актуализация имени в качестве предиката предстает как один из законов сохранения и становления информации в культурном пространстве.

Возможность интерпретации í знака (п. 2.1.3.) определяется следующим рядом условий: степенью определенности указания на референт; способом корреспондентно-репрезентативного соотношения знака (его носителя) и референта; широтой экстенсионального пространства его значения; степенью конвенциональности значения этого знака в культурном пространстве; так называемой «энциклопедией» интерпретатора. Первые три условия характеризуют референцию как таковую (представляя ее необходимые и достаточные основания), последние же говорят об индивидуальных возможностях интерпретатора воспринимать ее направление.

Знак í обладает различной степенью отчетливости, определенности своего референциального указания на другие тексты культуры, поскольку существует в виде дескрипции того текста, к которому он отсылает. Знак í - это всегда замаскированная дескрипция той или иной степени определенности -дескрипция, «насыщающая», в терминологии Г.Фреге, соответствующие ей предметы сущностными атрибутами. В «Biografía» Я.Ивашкевича референтами ряда í знаков (Szedtes za mnq przez cate moje dlugie zycie,... Nie wiedziaiem, ze ciqgle zyjesz ze mnq skrycie, Hamlecie, mlodv Fauscie, stary Don Juanié) являются конвенционально закрепленные за именами литературных персонажей значения поиска истины или значение «zum Schengeboren, zum Schauen bestellt» - «рожденный видеть, призванный созерцать» («Фауст» Гете). Как правило, имена собственные - единичные или индексальные термины - выступают в качестве определенных дескрипций (Милль), обеспечивая отчетливую референцию к «вещам» через дескриптивное содержание, конвенционально связанное с именем. Так, за именами Габриеля Форе, Клода Дебюсси, Кароля Шимановского («Ogrody» Я.Ивашкевича) прочитывается достаточно

определенный комплекс значений: хрупкость и неопределенность формы, изменчивость, нелинеарность, преобладание семантического колорита над сюжетно-композиционным построением и др. Подобно этому, в «Богословском трактате» Ч.Милоша имя Адам (первородный грех непонятен и лишь чуть-чуть проясняется, когда мы положим, что Адаму льстило стать властелином всей зримой твари...) имеет характер локальной и однозначно прочитываемой референции. Но замечание того же автора {Мицкевич писал шифром, и принцип его поэзии состоит в дистанции между тем, что знаешь, и тем, что выявляется), имеет форму отсылки ко всему корпусу текстов А.Мицкевича. Здесь экстенсионалом имени собственного становится не один, а множество текстов, что, с одной стороны, затрудняет идентификацию референта, а с другой, является источником семантической многоплановости данного знака. Столь же трудно говорить об экстенсиональной определенности и конвенциональности интерпретаций таких, например, знаков Милоша, как archetypy Paskala, kartezjañskie sny и др.

Таким образом, отчетливость любого референциального указания предопределяется широтой области референции. Указание на единичный текстовый объект всегда в большей степени отчетливо, нежели указание на пространство множества текстов, когда i знак обретает многозначность за счет того, что содержит в себе завуалированные отсылки сразу к нескольким источникам.

В рамках этой работы мы, отказались от принятых в настоящее время классификаций следов интертекстовых взаимодействий как различного рода цитаций и обращений к жанровым традициям [Женетг 1998; Фатеева 2000; Кузьмина 1999]. В основу нашей классификации í знаков был положен (традиционный для знаков как таковых) способ корреспондентно-репрезентативного соотношения знака со своим референтом [Morris 1938]. Как представляется, классификация, исходящая из видов цитирования, вторична по отношению к способам репрезентации: вид цитации непосредственно проистекает из семиотического способа представления референта. По способу направленности на объект (критерию референциальности) í-знаковое дескриптивное указание может осуществляться как указание индексальное, иконическое и символическое.

Индексальные í знаки осуществляют адресную отсылку к определенному тексту культуры, «называя» его: Jak niewidzialna rusatka z ballady „To lubiq" (Mitosz. «To lubi§») - указание на одну из баллад А.Мицкевича. Индексальные термины сохраняют единственность и определенность своего референта, что определяется условиями, или правилами их употребления. Степень конвенциональности индексального í знака предопределяется частотой воспроизведения его пресуппозиций.

Икопические t знаки замещают феномены (в нашем случае, тексты / текстовые фрагменты) на основе подобия им, осуществляя стилизацию -воспроизведение стилистической манеры предшествующего текста. Так, каждая структурная единица «Ogród nauk» Ч.Милоша представляет собой развернутые wypisy - выписки из разных авторов с комментариями Милоша к

ним. В своих комментариях Милош ставит задачу не только смыслового «разворачивания» источников, но и частичного воспроизведения (zasymilowania) их стилистической манеры - выражения своей мысли в словах и образах своих предшественников - w postaciach i stowami róznych autorów. Примеры означивания пресуппозиций по иконическому типу наблюдаются и в случаях межсемиотического перевода: описание картины Анри Мартена в «Sérénité» Я.Ивашкевича. Иконический í знак в большей степени, нежели индексальный, ограничен рамками восприятия отдельных интерпретаторов -присутствием / отсутствием в их «энциклопедии» представлений о структурных особенностях источников.

Символические í знаки находятся в условно-конвенциональных отношениях с замещаемым ими текстом / текстовым фрагментом. Teologiczny grymas augustiañski - символизирует состояние, сущностью которого выступает сомнение в самой возможности отсутствия непротиворечивости даже у такого верховного «существа», как Бог (Ч.Милош. «Do Pañi profesor...»). Хайдеггеровское представление о языке как «доме» бытия, в котором смысл достигает устойчивой структуры значений, символизируясь, перевыражается у Чеслава Милоша:... razem ze mnqzniknq slowa niewymówione, Wktórych moglyby miec dorn osoby dawno umarle. В качестве референтов символических í знаков могут выступать тексты культуры; отдельные символы, «преодолевшие» границы своих текстов; корпус авторских текстов и др.

Семиотическая классификация ( знаков направлена на выявление способа актуализации референта и отражает выразительные возможности системы дескриптивных í знаков. Однако мы показываем, что разделение í знаков на индексальные, иконические и символические достаточно относительно.

Возможность интерпретации í знаков определяется также факторами прагматического характера - степенью конвенционалъпости культурных смыслов и уровнем знания (энциклопедического) об объекте референции. Определяя некоторый í знак как конвенциональный, мы всегда подчеркиваем, что конвенциональность «для всех» не предполагает с необходимостью конвенциональность «для каждого» (относительность конвенциональное™).

Несмотря на важность представления всего круга атрибутов í знаков как таковых, основным предметом своего внимания мы считали все же систему этих знаков.

В разделе 2.2. «Теоретические подходы к интерпретации текста-в-тексте» показано, что инструментом отображения в пространстве культуры являются не столько отдельные í знаки, сколько í-знаковые множества, занимающие позицию текстов-в-тексте. Рассматривая в качестве текста-в-тексте систему í знаков, мы получаем иную трактовку этого термина. Текст-в-тексте уже не имеет в качестве основного значения «чужое слово»: текст, сконструированный из í знаков, выступает как «новый», продуцирующий новое знание и имеющий непосредственное отношение к индивидуальной практике означивания мира.

Интерпретация текста-в-тексте заключается в преобразовании синтаксической последовательности его символов в последовательность символов семантических. Однако текст-в-тексте, как правило, не обладает

отдельной зафиксированной формой выражения. В отличие от текста, он не имеет линейного измерения, существуя только пространственно и конструируясь интерпретатором. Семиотическая модель текста-в-тексте направлена на отражение его синтагматических и парадигматических структур. Синтагматическое построение связывается с линеарностью знаков и может отражать как авторскую логику последовательного введения i знаков в текст, так и логику интерпретатора, конструирующего из этих знаков сюжет собственного текста-в-тексте. Парадигматическое построение упорядочивает знаки в тематические группы, позволяющие проецировать текст на определенный сектор мира. Логика построений обоих типов обладает открытым характером. Сегментация системы ( знаков осуществляется через представление ее в виде групп как множеств объектов, обладающих общим свойством / свойствами: Ца, Ъ, ... с}. Эта процедура позволяет показать, как i знак (и/зеконструкт) становится конструктом текста-в-тексте (см. анализ системы i-знаковых множеств в разделе 2.3.). Через интерпретацию отношений внутри множеств / между множествами определяется семантическая нагрузка i знака, т.е. интенсиональная составляющая его значения.

Раздел 2.3. «Текст-в-тексте как композиция «возможного мира» (Ярослав Ивашкевич и Чеслав Милош) посвящен функциональным разновидностям текстов-в-тексте, а соответственно, и различным стратегиям их интерпретации. На примерах анализа конкретных текстов-в-тексте здесь рассматриваются формообразующая и конститутивная функция {-знаковых множеств. Так, синтагматические i-знаковые множества выступают как сюжетообразующие в референциально непрозрачных (и по этой причине лишенных «внешнего», или актуализированного сюжета) текстах. Процесс конструирования и интерпретации такого сюжета показан на примере «Opowiadanie z psem» Я.Ивашкевича (п. 2.3.1.). Сначала методом сплошной выборки i знаки вычленялись из текста и записывались (с обозначением референтов) в той последовательности, в которой они возникают в авторском тексте. Таким образом представлялась дискретная совокупность ( знаков и устанавливалась их семантическая тождественность референтам, принадлежащим другим текстовым мирам. Затем создавалась конструкция из i-знаковых множеств: синтагматических последовательностей и парадигматических групп, позволяющих делать «линейный» сюжет семантически объемным и многоплановым, расширяя его по вертикалям культурного пространства.

В п. 2.3.2. на примере «Anna Grazzi» Я.Ивашкевича представлен фонообразующий тип текста-в-тексте. Здесь система включенных в основной текст i знаков «сопровождает» сюжетно-композиционное построение, принимая участие в создании портретных, пейзажных описаний, психологических характеристик, делая композиционное построение эмпирически наблюдаемым, визуальным. В «Anna Grazzi» каждый персонаж вводится через отдельное i-знаковое множество, основанием которого является сам факт индивидуации того или иного лица. Все (-знаковые множества отличаются достаточной однородностью: референтами ( знаков являются тексты, принадлежащие к области пластических и живописных искусств, т.е.

визуальных по способу восприятия. Именно за счет референциальных отсылок к визуальным культурным пресуппозициям в тексте «Anna Grazzi» создается портретная и психологическая изобразительность, которая, по причине вневременности референтов, никогда не приобретает характер здесь-сейчас изображений. Отсюда текст не содержит описаний в традиционном для литературы понимании - отнесенных к я-здесь-сейчас моменту восприятия. Подобную функцию актуализации статических состояний сознания, являющихся «визитной карточкой» субъектов повествования, выполняют i знаковые множества и в повести Я.Ивашкевича «Powrot Prozeipiny».

В п. 2.3.3. на примере текстов Ч.Милоша представлены другие модели текстов-в-тексте: (а) конструкт из одного i знака; (б) - «чужое» как структура, порождающая «свой» текст; (в) i-знаковое множество, отсылающее, не столько к пространству авторских текстов, сколько к Энциклопедии его создателя.

Сюжетообразующие и изобразительные возможности i-знаковых множеств рассматривались нами как возможности формо-(тексто-) образования.

Конститутивная функция множеств i знаков состоит в создании «возможных» текстовых миров. Текст-в-тексте представляет из себя не что иное как возникающий, в ряду возможных, текстовый мир. Все типы текстов-в-тексте (сюжето-, фонообразующие и др.) можно анализировать как аналоги вероятностных методов представления действительности. Возможные текстовые миры возникают на основе референциальных отсылок к уже существующим текстовым мирам. Если референция к текстовым пресуппозициям выступает инструментом создания других возможных миров, то конкретными способами их создания являются различного рода упорядочивающие операции с i знаками: синтагматическая или парадигматическая компоновка, семантическое акцентирование, трансформация предшествующих образцов и т.д.

В разделе 2.4. «Вопросы об авторстве и границах интерпретации», наряду с обозначенными, рассматриваются также положения о возможностях и границах интерпретирующего описания референциально непрозрачных текстов. В основе репрезентации текстом пространства других текстов всегда лежит авторская стратегия отражения и отображения. Авторским является как способ отображения отдельных текстовых референтов (преимущественно индексальный, иконический или символический), так и способ присоединения к корпусу предшествующих текстов. Таким образом, онтологическая природа текстового пространства культуры («бытие-между») не исключает авторства как такового. На примере стилистических манер Ч.Милоша и Я.Ивашкевича нами смоделированы две разноплановые стратегии означивания пространства культуры: экстенсивный и интенсивный способы представления предшествующего корпуса текстов.

На одном и том же субстрате культурных знаков могут быть построены, по крайней мере, две системы, отличающиеся характером взаимодействий своих элементов и представляющие различный (интенсивный у Ивашкевича и экстенсивный у Милоша) способы передачи информации (см. рис. 10).

Рис. 10

На этой схеме текст А демонстрирует возможности различных стратегий означивания текстового пространства культуры Т: от экстенсивного, при котором А охватывает поле, ограниченное текстами В, С,... , до интенсивного, при котором А становится структурной частью парадигмы А - А", где все ее члены есть та или иная контекстная (историческая, личная, временная и т.д.) модификация Л. .

Экстенсивный способ означивания предполагает, по преимуществу, индексальное указание на корпус предшествующих текстов (реже -иконическое воспроизведение), «включение» их в структуру создаваемого с обязательной демонстрацией отдельности «своего» от «чужого» («интеллектуальная» граница в текстах Ч.Милоша). Экстенсивному способу вхождения в культурное пространство более свойственны индексальные i знаки с эксплицитной формой выражения и определенный вид текста-в-тексте -opera operans («чужое», порождающее «свой» текст или подтверждающее его обоснованность).

При интенсивном способе означивания авторский текст становится структурной частью парадигмы предшествующих текстов (в том числе, и корпуса авторских), демонстрирует их «освоенность» и невозможность провести четкую границу между «своим» и «чужим». Этот способ связан преимущественно с символическими i знаками, для которых, как правило, характерна имплицитная форма выражения. Стилистическая манера Ивашкевича связывается, прежде всего, с авторскими символами состояния сознания, поскольку референция совершается к пространству собственных текстов. Такие i символы не предполагают наличия актуализированной отсылки к другому тексту, существуя без авторской интерпретанты. Ведущий тип текста-в-тексте - сюжето- / фонообразующий.

Авторские стратегии означивания различаются также и:

a. наиболее часто используемым тематическим классом i знаков. Экстенсивный способ отдает предпочтение {знакам, отсылающим к текстам литературным, пластических искусств, живописи (визуальный образ несет в себе понятие границы, очерчивающей поле текстов). Интенсивному способу свойственны отсылки к музыкальным текстам, создающим временной образ;

b. тем, что определяют i знаки по преимуществу - фрагмент текста или весь текст. Экстенсивный способ вхождения преимущественно предполагает введения в текст i знаков, предикативно определяющих отдельные его фрагменты (в частности, такова стратегия Ч.Милоша). Напротив, интенсивный способ отображения осуществляется через знаки, которые

могут быть приложимы и к пространству всего текста: i знак в качестве эпиграфа; или символический i знак как предикат всего текста и даже как «сквозной» символ корпуса авторских текстов и др. (прием, наиболее характерный для Я.Ивашкевича).

Сознательно введенные автором в текст следы иных текстов должны интерпретироваться как стилистически значимые: по ним возможно реконструировать индивидуально-авторскую картину мира. По Я.Мукаржовскому, индивидуальность и рождается как переосмысление текстов, внеположенных создаваемому.

С вопросом о реальном наличии / отсутствии авторства в процессе создания текстов оказывается тесно связанным и вопрос о границах интерпретации мира и текста. Следствием «интертекстуальной» интенции (опосредованного способа мышления) становится возникновение референциально непрозрачных (кон)текстов. Непосредственная задача п. 2.4.2. - установление критериев интерпретирующего описания текстов, несущих в своей структуре следы множественных взаимодействий с другими текстами и в силу этого референциально непрозрачных. Любые стратегии интерпретации, направлены ли они на описание структуры текста или его отношений с другими текстами, должны учитывать свойства текстуального объекта - «права текста». Интерпретация - это способ сведения мира к «управляемому формату», в качестве которого выступают не только «присутствующие», но и имеющие возможность обнаружения «отсутствующие структуры» [Есо 1989]. Референциально непрозрачные тексты рассматриваются нами как относительно непрозрачные. Предел их интерпретации очерчивается границами референциального универсума. В качестве основного критерия интерпретирующего описания рассматривается авторская схема референции к корпусу предшествующих текстов. Прочтение референциальных отсылок текста, установление и идентификация его референтов, направления и способа референции означает выявление «объективных» значений как «самого» текста, так и стоящего за ним автора. Обнаруживаемые таким образом экстенсиональные и конвенционально закрепленные значения составляют «нижнюю границу» интерпретации - инвариант всех возможных трансформационных преобразований (интерпретирующих описаний или переводов на другой вербальный язык). Поскольку границы понимания определяются не только языковыми и культурными конвенциями, но и способностью читателя связать объект интерпретации с предшествующим знанием, следует говорить об относительности любых границ интерпретации.

В разделе 2.5. «Lingua Universalis пространства культуры» обосновывается, что система i знаков, выведенная из генерального множества текстов одного временного среза культуры может рассматриваться как Lingua Universalis (LU) культуры. Основанием для получения первичных элементов LU является факт референциальной отсылки к пространству другого текста. С помощью этой системы описываются различного рода аналогии и эквивалентности, характеризующие пространство культуры. LU рассматривается и как один из возможных инструментов для разрешения проблемы именования: посредством

знаков LU мы получаем возможность «именовать» вербально невыражаемые сущности, не вступая при этом в область их логически противоречивого описания. Символы LU являются преконструктами для всех потенциально возможных текстов-в-тексте. Как и естественный, этот «язык» обеспечивает передачу, свертку, хранение и воспроизведение информации.

По своим характеристикам LU приближен к формальным языкам, использующим определенные виды символов и символических комбинаций, которые призваны фиксировать и отображать некоторые содержательные (семантические) отношения действительности. Построение семантики LU предполагает принятие системы семантических категорий (CK). Характеристика CK (п. 2.5.1.) определяется на основании выделения категориального признака [Ajdukiewicz 1934], описания формальных способов его выражения, а также функционального назначения членов CK.

Поскольку элементы LU являются знаками отношений, представленных в соотносимых со знаками текстах, основной семантической категорией в LU являются предикаты. Более частные по отношению к категории «предикат» CK выделяются на основе признаков, по которым отдельные í знаки объединяются в семантически однородные группы, В качестве таковых для LU могут выбираться признаки, лежащие в основании категорий Аристотеля: сущность, качество, действие, претерпевание и др. [Аристотель 1939].

Элементы LU (г знаки) выполняют роль компонентов с определительными и обстоятельственно-определительными значениями, которые расширяют собою элементарную семантическую структуру высказывания в создаваемом тексте. В их числе:

- согласуемые / несогласуемые формы с собственно определительными значениями: wychodziía z tego okropna kafkowska ovowiesc: nie oczekiwalem, ze Gombrowicz posluzv mnie do samookreslenia (Miiosz, «Ziemia Ulro»);

- детерминанты с обстоятельственно-определительными значениями: "Katastrofizm" w okrutnym i podlym stuleciu marzyt o ziemi sielskiej, gdzie siano pachnie snem (Miiosz. «Ziemia Ulro». - индексальная отсылка к тексту Ю.Чеховича «Na wsi»);

- обособленные слова и группы слов, причастные и деепричастные обороты с собственно определительными и обстоятельственно-определительными значениями: moja wyobraznia nie jest taka, jak cziowieka, którv zyt wtedv kiedy w svmbolach Danteso przeeladal sie swiatopoglqd Tomasza z Akwinu (Miiosz. «Widzenia nad zatokq...»); Mickiewicza "Czucie i wiara silniei mówi do mnie niz medrca szkieiko i oko " wywodzi sie z romantvczneso rozlamu na subiektywnosc i obiektvwnosc: ... Blake natomiast z calych sil sprzeciwial siq takiemu rozdwojeniu... (Miiosz. «Ogród nauk»).

Все указанные типы синтаксический определителей с 1 знаками могут характеризоваться как полные и частичные, достаточные и избыточные. В создаваемом высказывании простейшие семантические структуры (например, предикативная пара «субъект + глагольный предикат» - S+V), расширенные путем введения разнообразных определителей, преобразуются в неэлементарные семантические структуры: P(S)+V. Так, высказывание wplyw

myslenia(S) jest tematem(V) преобразуется у Ч.Милоша в tematem mojej ksiqzki jest wpfyw myslenia naukowego, czyli Mickiewiczowskiego "szlaelka i oka" na wyobrazniq religijnq... («ZiemiaUlro»).

Возможности такого расширения регулируются правилами связей слов (например, правилами атрибутирования и обстоятельственной детерминации, когда S рассматривается как основание высказывания, а Р - его следствие). Все создаваемые с помощью символов LU высказывания собираются словно в детском конструкторе. Чем сложнее конструкция, чем больше число синтаксических определителей, тем конкретнее смысл.

Отношения LU с языком создаваемого текста выступают как отношения с метаязыком более высокого уровня, что и позволяет конструировать формально правильные определения семантических понятий.

В главе Ш «Межтекстовые взаимодействия и проблема художественного перевода» процесс отображающего перевода представлен как всеобщий механизм межтекстовых взаимодействий, а переводные тексты, соответственно, как составная часть текстового пространства культуры, или интертекста. Объектом внимания здесь становится процесс межъязыкового перевода, а основной решаемой проблемой - вопрос о возможности сохранения «следов» межтекстовых взаимодействий при переводе текста на другой вербальный язык.

Предмет раздела 3.1. «Онтологическая природа переводного текста» -вопрос о природе и способе функционирования переводного текста в культурном пространстве (текст «вторичный» или функционирующий «самостоятельно»). Решение этого вопроса определяется тем, в какой системе координат рассматривается сам процесс перевода.

С лингвистической точки зрения, перевод состоит в установлении, идентификации смысла и его перезаписи средствами другого языка. В логике перевод с одного языка (формального или естественного) на другой также осуществляется как перевыражающая интерпретация, обеспечивающая строгую экстенсиональную взаимозаменимость исходного и конечного знаков [Пап 2002:273]. Критерий адекватности в этих системах координат - «правильное оформление описания», перевыражение с сохранением экстенсионального или предметного значения [Гудмен 2001:368]. Текст перевода здесь рассматривается исключительно в отношении к своему источнику - тексту оригинала, т.е. как вторичный текст, а роль переводчика сводится к роли «обезличенного» транслятора.

В семиотике переводимость - это фундаментальное свойство любой знаковой системы, в частности, способ и основной механизм существования семиосферы [Lotman 1990:269]. В теории межкультурной коммуникации о переводе говорят как о мостике, посреднике между культурами. В этих границах перевод - не столько перевыражение, сколько отображение. Адекватность же приобретает характер интерпретативной относительности, поскольку переводчик участвует в процессе если и не текстпорождения, то обязательно тексто становления.

Процесс перевода лежит в основе любого акта мышления, диалогового по своей природе: перевод с одного вербального языка на другой, перевод-интерпретация, перевод как диалог между культурами, интертекстовый перевод, перевод на язык другой семиотической природы (трансмутации Р.Якобсона). Отсюда и положения о тотальной переводимости в пространстве культуры [Тороп 1995:10], о том, что перевод «создает» культуру [Клюканов 1998]. Все обозначенные виды метатекстового перевода можно рассматривать как способы межтекстовых взаимодействий, как семиотический процесс, участниками которого выступают текст-источник (означаемое), переводчик и результат процесса означивания - текст перевода. Метатекстовый перевод становится причиной того, что мы не можем обнаружить в культуре «чистых» текстов: как в концепции, так и в структуре каждый текст с непременностью соотносит «свое» с «чужим».

В рамках данной работы процесс межтекстовых взаимодействий рассматривается как интерпретирующий или метатекстовый перевод в другую систему координат - другого текста, другой культуры, другого вербального языка. Такой подход априорно предполагает смещать акцент с межъязыковых отношений на межтекстовые, а соответственно, считать переводные тексты составной частью текстового пространства культуры, или интертекста. Тогда оригинальный текст включается в референциальный универсум переводного текста, и сами обозначения «оригинальный», «переводной» оказываются лишними.

Любой трансформационный процесс предполагает сохранение некоторых инвариантных величин. Вид и направление преобразований обусловлены тем, что выбрано в качестве инварианта.

Этот вопрос обсуждается в разделе 3.2. «Возможность и условия сохранения эффектов «соприсутствия» в переводе». В случаях перевода текстов, референциальная непрозрачность которых создается отсылками к другим текстам, обязательным становится семиотический подход к процессу перевода. Он предполагает, что объектом означивания выступает текстовый знак, семантика которого создается и описывается через референцию к другим текстовым знакам. Основную задачу перевода текстов, несущих в себе следы межтекстовых взаимодействий и в силу этого референциально непрозрачных, можно определить как сохранение авторской концепции i знака и системы i знаков. В рамках поставленной цели инвариантом преобразования становится способ референции текста-источника к другим текстам: выбор i знака, способ отображения предшествующего корпуса текстов; способ введения i знаков в текст и форма их композиционной состыковки - текст-в-тексте. При этом мы подчеркиваем, что инвариант преобразования может: а) извлекаться из самого текста как результат его интерпретации (text-oriented intertextual interpretation); б) определяться Энциклопедией самого переводчика; в) диктоваться интересами принимающей культуры и др.

Здесь мы сталкиваемся с парадоксальным вопросом: в каком смысле 1 знаки переводятся, если они выбираются инвариантом перевода?

В разделе 3.3. «Анализ стратегий переводов референциально непрозрачных текстов» обсуждаются проблемы, связанные с возможностью сохранения в переводе экстенсивного (п. 3.3.1.) и интенсивного (п. 3.3.2.) способов означивания предшествующего корпуса текстов.

Анализируя переводы текстов Ч.Милоша на английский и русский языки, мы приходим к выводу, что что экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе, чем интенсивный. В целом, переводчики текстов Милоша сохраняют авторскую модель í знака, воспроизводя наиболее характерный для Милоша индексальный способ соотношения знака с текстовым референтом, эксгагацитность выражения, а также «широту» экстенсионального приложения предикатного í знака к целому тексту или его фрагменту:

Duzo spiq i czytam Tomasza z Ahvinu albo "smierc Boga " (takie protestanskie dzieio) -1 sleep a lot and read st. Thomas Aquinas or The Death of God (that's a Protestant book) («Duzo spiç»). Так oto uwierzyîem w Grzech Pierworodnv - Так я уверовал в Первородный Грех; modlitwa о przyjscie Królewstwa. czytanie Paskala -мольба о пришествии Царства да чтение Паскаля («List»).

Трансформации авторской стратегии означивания отмечаются в том случае, когда í знак имеет в большей степени имплицитную форму индексального указания. Так, sokratyczna mqdrosc в переводе А.Базилевского - мудрость Сократа («List»), Перевод здесь не сохраняет указание на парадигму «сократовских» текстов, поскольку экстенсионал í знака sokratyczna mqdrosc -это неограниченное множество текстов, обладающих общим признаком (например, возможность прилагать к одной и той же вещи взаимоисключающие определения).

Практически единственный пример намеренного несохранения индексального Í знака встречаем в авторском переводе Милоша на английский язык текста «То lubiç». Экстенсионалом вынесенного в заглавие í знака является текст одноименной баллады Адама Мицкевича. При переводе на английский язык Милош заменяет «То lubiç» на «A Naiad» (русалка), одновременно компенсируя эту утрату комментарием в самом тексте: jak niewidzialna rusalka z ballady "To lubiq" и Like an invisible naiad from Mickiewicz's ballad "I love it". Подобная трансформация может объясняться тем, что для англоязычного читателя поэзия Мицкевича не является «катехизисом», как для польского, и, соответственно, Милош считает, что отсылающий к тексту Мицкевича í знак требует его (переводчика) комментария.

Гораздо сложнее оказывается сохранить в переводе í знаки в тех случаях, когда текст-источник обнаруживает следы своих межтекстовых взаимодействий в имплицитной форме, когда объектами его референции являются не конкретные тексты культуры, а корпус авторских текстов (í знак функционирует как авторский символ); текстовые фрагменты культурного пространства, «освоенные» автором, осознаваемые им как свои (í знак имеет характер концептуального образования). Анализ переводов текстов с интенсивной стратегией отображения (Я.Ивашкевич, «семиотические тексты

Ч.Милоша) показал, что трудность воспроизведения следов такого рода межтекстовых взаимодействий связана, прежде всего, с сохранением авторских символических знаков. Предметом внимания стали вопросы о сохранении авторских символов в пространстве отдельно взятого текста / корпуса авторских текстов; системы парадигматических и синтагматических í-знаковых множеств.

На примере сопоставительного анализа «Opowiadanie z psem» Я.Ивашкевича / «Рассказ с собакой» (пер. В.Борисова) было показано, что наиболее частым типом трансформаций стала актуализация в переводе сложных состояний сознания, стоящих за (-символами, Эти состояния становятся в большей степени «определенными», поскольку конкретизируются в пространстве переводного текста через последовательные ряды знаков. Так, символический знак smutno перевыражается в тексте перевода как - очень (бесконечно) грустно, тоскливо, неясно, тяжко; peino - «объясняется» как тяжко, невыносимо больно, переполненность до краев.

Следующая таблица представляет трансформационный ряд í символического знака intensywnosc, наблюдаемый уже в пространстве корпуса переводных текстов Я.Ивашкевича:

í символ intensywnoéó Перевод

wyraz intensywnego pytania настойчиво-вопросительное выражение; тревожный вопрос

myálec intensywnie сосредоточиться на чем-то; думать с самозабвением

Intensywnoáé spojrzenia настойчивый вопрос во взгляде

najmtensywniei przychodzié острее всего (о состоянии человека)

intensywna zielen (о любом цвете) яркая (пронзительно)зелень

intensywne okreálenie действенное определение

intensywne skupienie безмерная сосредоточенность

intensywne natijzenie áwiatel i blasków контраст света и тени

Табл. 9

Эти примеры показывают, что символический i знак подвергается интерпретирующему переводу, воплощаясь в серии знаков, по преимуществу, индексально-иконической природы. В каждом новом контексте символ, меняя «имя», актуализирует лишь одно из составляющих своего семантического пространства, не сохраняясь, таким образом, как авторский символический знак.

Подобный тип трансформаций отмечен и в отношении авторских символов (wyjawnione, ten / inny, prawdziwe и др.) в «семиотических» текстах Ч.Милоша: Kiedy umrzq, zobaczq podszewkq swiata...Wzywajqce odczytania prawdziwe znaczenie («Sens») - После смерти yeuoicy подкладку мира... Необходимо постичь и понять ее смысл (пер. И.Калугина). Не случайно, что в авторском переводе на английский язык Милош сохраняет как имя символа, так и его «семиотический» контекст: When I die, I will see the lining of the world... The true meaning, ready to be decoded.

Проблема перевода авторских 1 знаков связана и с вопросом сохранения грамматического контекста, в котором они функционируют. Характерный для {-символов общеэкзистенциальный грамматический контекст в переводе представлен как «грамматически локализованный», демонстрирующий определенность субъекта и момент действия:

текст-источник («Opowiadanie z psem» Я.Ивашкевича) текст перевода («Рассказ с собакой». Пер. В. Борисова)

Olchv. debv i wierzbinv zrastaia sie w jedno drzev/o i wszyslko, со siq kochalo, sylata sie ze sobq w milosnym uécisku. (референциальная неопределенность субъекта и временной точки, к которой относится действие-состояние) Ольха, дуб и верба срослись в одно дерево, и все, что я когда-то любил, сплелось в едином любовном порыве. (локализация субъекта -я- и временного отрезка)

... piosenka... miesza sie z sonata Alfana, którq sfyszalem wParyiu... (отсутствие локализации точки на шкале времени) ...песенка смешалась с услышанной некогда Париже сонатой Альфана... (локализация точки на шкале времени)

A kiedy wystawilo si% twarz na sloñce... (субъектная неопределенность) А когда я подставил лицо солнцу... (субъектная определенность)

Wzbiera wszystko, со si$ widziato kiedykolwiek, i tloczy siq we wspomnieniu. (субъектная неопределенность) Когда в душе одновременно воскресают и теснятся воспоминания обо всем, что когда-либо ты видел. (субъектная определенность)

Табл.5

Обязательный для i символов грамматический контекст «вневременного настоящего» не сохраняется и переводчиками текстов Ч.Милоша: We snie rôznica pomiqdzy subiektywnem i obiektywnem znika («Album snôw») — Во сне разница между объективным и субъективным утрачена (пер. А.Драгомощенко). Утрата грамматического значения несовершенного вида создает ощущение индивидуально воспринимаемого состояния, привязанного к определенной минуте и определенному субъекту, а не всеобщего закона.

На примере сопоставительного анализа «Sérénité» Я.Ивашкевича / «Sérénité», пер. Г.Языковой и ряда других текстов рассматривался вопрос о сохранении в переводе системы {-знаковых множеств (текста-в-тексте). Можно с уверенностью говорить о том, что целостность этой системы не воспроизводится переводчиками. Поскольку каждый символ претерпевает актуализацию во множественных интерпретациях, соответственно, трансформируется и характер внутрисистемных отношений между символами. Так, обнаруживаемые в тексте Ивашкевича отношения логического следования (в синтагматических подмножествах) и дизъюнкции (в парадигматических подмножествах) не проявляются отчетливо в тексте перевода. Стилистические же последствия такой трансформации - изменение композиционного построения текста-в-тексте.

Из проведенного анализа выбираемых переводчиками стратегий следует, что:

- основным условием адекватного перевода становится сохранение (и постоянное воспроизведение) одного и того oice, символического знака, поскольку только в этом случае он будет и в текстах на другом языке восприниматься как авторский i знак, i символы нуждаются не столько в собственно переводе, сколько в сохранении своего «имени»;

- варьирование «имени» (-символа через последовательные ряды других знаков, трансформация грамматического контекста его существования приводят к исчезновению авторского символа как такового, а соответственно, к разрушению референциальной связи отдельно взятого текста с корпусом авторских текстов;

- интерпретирующие «объяснения» культурных ( знаков разрушают стилистически необходимую для референциально непрозрачных текстов оппозицию absent vs present, semiotic vs phenomenal, abstract vs concrete [Scholes 1982:18], поскольку семантическое «развертывание» знаков приводит к тому, что в тексте перевода именно «присутствующее» выходит в структуре текста на первое место;

- в процессе анализа переводов Чеслава Милоша на русский и английский языки с очевидностью обнаруживалось, что его экстенсивный, по преимуществу, способ означивания позволял переводчикам создавать переводы, в целом, кореферентные источникам. В переводах же тех текстов, где Ч.Милош и Я.Ивашкевич использовали прием символизации текстовых пресуппозиций (интенсивный способ означивания), наблюдалось изменение авторской системы текста-в-тексте. Принципиальную «непереводимость» текстов Я.Ивашкевича Милош объясняет именно интенсивной стратегией отображения;

- интенсивный способ отображения сохраняется только в авторских переводах Милоша на английский язык, что можно объяснить изначальным «знанием» переводчика-автора собственной системы проекций на другие тексты;

- параметр переводимости культурных ( знаков лежит не столько в сфере языка, сколько культуры.

Предмет раздела 3.4. «Перевод как механизм становления культуры» составили вопросы, связанные: а) с неизбежностью семантических трансформаций исходного текста в процессе метатекстовых переводов; б) с возможностью / невозможностью «истинных» интерпретирующих переводов.

Трансформационный характер метатекстового перевода предопределяется уже самим фактом «перемещения» текста в иную систему координат (другой культуры, языка, исторического времени и т.д).

Прагматические задачи каждого коммуникативного акта определяют тот или иной тип трансформации исходного знака. Для развития культуры в целом оказывается приоритетной установка на символизирующее чтение текстов: символизацию можно рассматривать как самый мощный инструмент ее становления. Однако в случае перевода текстов на другой вербальный язык чаще выдвигается требование сохранения структуры исходного текста -иконического воспроизведения его в новой контекстной среде. В данном случае

оригинал рассматривается как авторская интеллектуальная собственность, и символизирующий тип перевода признается неоправданным.

Степень включенности переводного текста в принимающую культуру связана с выбираемой стратегией: адаптированный / резистивный перевод. Как ни парадоксально, но адаптированный, приспособленный к новой культуре перевод не способствует динамичному развитию межкультурных взаимодействий, поскольку в этом случае принимающая культура лишена возможности реагировать на «чужие» знаки. Как адаптированные (приближенные к текстопорождающим стратегиям самих переводчиков) в п. 3.3.2. рассматривались переводы на русский язык текстов Я.Ивашкевича. Последствием резистивной стратегии перевода становится, напротив, «приспособление» принимающей среды к новым для нее знакам-текстам: переоценка параметров культуры, ее движение навстречу другим культурам. Так, вышедшие в последнее время в России книги переводов Чеслава Милоша, сохраняющих стилистическую доминанту автора (семиотическое прочтение мира), не только оказываются востребованными в контексте размышлений о постструктурализме, постмодернизме и семиотике, но и становятся означаемыми для новых текстовых означающих. В России уже можно говорить

0 ситуации исчезающего рецептивного вакуума вокруг Ч.Милоша: его имя уже не функционирует в нашей культуре, как в недавном прошлом, на правах «пустого» (без референта) знака.

Проблема переводимости (в том числе, возможности сохранения в переводе

1 знаков как следов межтекстовых взаимодействий) может рассматриваться в рамках теории референции как составляющая общей проблемы истинностного соответствия отображенного знака отображающему (п. 3.4.2, «Вопрос об «истинности» переводов-интерпретаций).

«Истинность» определяется, прежде всего, позицией переводчика -интерпретатора текстового знака. С семиотической точки зрения, выбираемые для перевода метаязыки (ндивидуальные варианты переводов) будут отличаться по типу корреспондентно-репрезентативного отношения с замещаемым знаком и по способу референции (означивание по экстенсиональному или интенсиональному типам):

тип корреспоидентиого отношения к референту возможность/невозможность выделения референта единственным образом «характер» истинности

иконический знак относительно возможно экстенсиональный

индексальный знак относительно возможно экстенсиональный

символический знак относительно невозможно интенсиональный

Табл. 10

Как «истинный» должен рассматриваться тот перевод, где способ отображения референта (текста-источника) соответствует стратегии означивания, или схеме референции, лежащей в основе переводимого (авторского) текста. При иконическом и индексальном типах соотнесения переводного текста с текстом-источником «сохранение» объекта референции оказывается относительно возможным, и истинность отображения носит

преимущественно экстенсиональный характер. При символическом же типе означивания переводной текст отображает не непосредственный объект референции, а некоторое положение дел в мире, представленное через текст-источник, и потому характер истинности может быть только интенсиональным.

Адекватность переводов, основанных на сохранении авторской концепции системы i знаков предполагает, скорее, интенсиональный, чем исключительно экстенсиональный изоморфизм исходного и переводного текстов.

Таким образом, мы можем говорить только об относительной истинности интерпретирующего перевода. С этой точки зрения, оказывается возможным существование нескольких различных и, тем не менее, эквивалентных одному и тому же источнику интерпретаций-переводов.

Отображение предшествующего корпуса текстов в структуре данного можно представить как перевод текстовых знаков из одного типа размерности в другой. Трансмерность есть важнейший тип отношений, характеризующих текстовое пространство культуры. Объяснить, как происходит переход от выбора дискретных знаков Lingua Universalis к их композиционному соединению (тексту-в-тексте), как текстовые оппозиции начинают демонстрировать отношения дополнительности и т.д., мы можем только способностью элемента преодолевать размерность своего существования, выходя в иной контекст, или иную размерность.

В заключении диссертации подводятся итоги исследования.

В частности, отмечается, что логико-семиотический анализ механизма межтекстовых взаимодействий не являлся в рамках данной работы самоцелью. «Точные» методы анализа были обозначены нами в качестве приоритетных исходя из установки на выявление инвариантного (для различного типа текстов и авторских стилистических манер) механизма отображения отношений текста с предшествующим корпусом текстов. В ходе работы доказывалось, что такой подход не только совместим с «традиционными» для лингвистики / стилистики текста, стилистики художественного перевода методами анализа (системно-структурным, лингво-стилистическим, сопоставительным), но и является единственно возможным для описания авторских стратегий вхождения в текстовое пространство культуры. Семиотически объясняемые акты обращения к предшествующему тексту (его «именования»), выделение индивидуальных для каждого автора «репертуара» v знаков (преконструктов отображающих процессов) и правил их композиционного соединения (авторская модель текста-в-тексте) - все это возможности эксплицитных и «контролируемых» способов интерпретации художественного текста.

Суть проделанной работы сводится к следующим основным положениям автора.

Семиотическое описание позволило представить полный спектр характеристик i знаков:

- с позиций семантики, эти знаки определяются нами как предикатные. Об этом говорит природа замещаемого ими референта (i знаки как «имена»

различного рода отношений, актуализированных в пространствах других текстов). Посредством i знаков культура разрешает парадокс именования. С точки зрения способа корреспондентных отношений с референтом, i знаки функционируют как индексальные, иконические и символически. Экстенсиональное пространство i знака составляют конвенционально закрепленные культурные прототипы;

- с позиций синтактики, i знак выполняет функцию синтаксического определителя. Синтаксическое приложение предикатного i знака к именам (и даже предикатам) в создаваемом тексте позволяет «актуализировать» предмет описания и создавать пространство нового высказывания;

- с позиций прагматики, i знак является перевыражающим метазнаком культурного пространства. Посредством этого знака происходит трансформация и становление культурных кодов.

На основе этих характеристик определялись стратегии интерпретации и перевода текстов, несущих в себе следы межтекстовых взаимодействий.

Все объекты текстовой референции в знаковой форме представлены в его структуре в виде системного образования из i знаков - текста-в-тексте. С семантической точки зрения, текст-в-тексте расширяет структуру создаваемого высказывания, позволяя в процессе интерпретации выходить в пространство других текстов. С функциональной точки зрения, текст-в-тексте выполняет сюжето-, фонообразующую и др. роли - служит одним из инструментов создания возможных текстовых миров. «Языком»-преконструктом для создания всех возможных текстов-в-тексте выступает Lingua Universalis культуры.

Интерпретация межтекстовых отношений осуществляется в рамках <<расширенной» теории референции, в логико-семиотической системе координат. Метатекстовый перевод (как основной способ межтекстовой коммуникации) обеспечивается референциальным указанием текста на корпус предшествующих текстов. Объектами текстовой референции очерчивается многомерный контекст его существования - референциальный универсум текстовых проекций.

Инвариантными составляющими механизма перевыражения (отображающим текстовым знаком отображаемого) выступают:

- в рамках отношения текста к отдельному текстовому референту -трансформация «имени» предшествующего текста (результат референциального указания) в предикат (результат интенсионального отображения референта). Трансформационный переход имени в предикат свидетельствует о неравнозначности преобразования означаемого в означающее. Однако именно это положение обеспечивает возможность развития и становления культурных концептов;

- в рамках отношений текста к предшествующему корпусу текстов - а) непосредственный выбор референта i знака (элемента Lingua Universalis культуры); б) выбор способа его отображения - по индексальному,

иконическому или символическому типам; в) выбор способа отображения корпуса текстов - экстенсивного или интенсивного; г) индивидуальный способ компоновки I знаков - создание определенной системы синтагматических и парадигматических {-знаковых множеств и использование ее с определенной стилистической функцией - в качестве сюжето- / фонообразующего и др. текстов-в-тексте.

Интерпретирующий характер метатекстового перевода позволяет говорить о переводе как о ведущем механизме смыслообразования.

Поскольку каждый из перечисленных параметров содержит в себе возможность «выбора», априорно заданная структурная включенность текста в пространство культуры (принцип «бытия-между»), инвариантный механизм перевыражения предполагают наличие авторских стратегий отображения. Все обозначенные параметры образуют систему координат авторской референции. Последовательный ряд операций, направленных на ее анализ, - это одновременно и-.

• стратегия интерпретации межтекстовых взаимодействий как таковых;

• критерии интерпретации референциально непрозрачных текстов, основной причиной возникновения которых становится опосредованный характер референции в пространстве культуры. Соответственно, подобные тексты рассматриваются нами как относительно непрозрачные: пределы их интерпретации очерчены референциальным универсумом - пространством текстов, по отношению к которым данный обладает «статусом прочтения» (Ф.Растье);

• критерии адекватности любого интерпретирующего описания / перевода.

Во всех случаях авторская схема референции обеспечивает «права текста», стабилизацию его потенциально возможных интерпретаций и тем самым регулирует его употребление. Даже в непрозрачных контекстах интерпретация происходит как за счет стабильности и конвенциональное™ культурных значений (основание идентификации референта), так и через анализ обстоятельств употребления г знака в конкретном контексте (исчисление интерпретационных возможностей (знака).

Анализ авторских способов взаимодействия с текстовым пространством культуры позволил расширить представление о так называемой «грамматике идиостиля». Присущая каждому автору система С знаков - это своего рода формализованный язык, который представляет «тип творца» и характеризуется не только словарем - исходным списком символов ({ знаков), но и трансформационными правилами, позволяющими из дискретных \ знаков образовывать синтагматико-парадигматические образования - тексты-в-тексте. При большой степени тождественности исходного «списка» { знаков у

Ч.Милоша и Я.Ивашкевича (см. обоснование выбора материала), семиотическая стратегия Чеслава Милоша - это:

• выбор преимущественно экстенсивного способа означивания по индексальному и иконическому типам;

• наиболее частотный тип текста-в-тексте — opera operans, «чужое» как структура, порождающая «свой» текст (культурный артефакт, создающий пространство собственного мышления);

семиотическая стратегия Ярослава Ивашкевича - это:

• выбор преимущественно интенсивного способа означивания по символическому типу;

• наиболее частотный тип текста-в-тексте - сюжето- / фонообразующий.

Проблема сохранения в переводе i знаков как следов межтекстовых взаимодействий должна рассматриваться в рамках теории «расширенной» референции, в частности, истинностного соответствия отображенного знака отображающему. Поскольку художественные тексты не отражают действительность по экстенсиональному типу, к переводам этих текстов нельзя применять понятие корреспондентной истинности. Однако «достаточным основанием» адекватного перевода выступает сохранение авторских координат референции. В процессе анализа переводов Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича на русский и английский языки обнаружилось, что принимаемый Ч.Милошем экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе и преодоление барьера восприятия в границах другой культуры, чем интенсивный у Я.Ивашкевича.

Сопоставительный анализ текстов показал, что в отношении этого критерия адекватности переводческие стратегии не совпадают с авторскими, а часто и обращены против (vs) них.

Обнаруженные нами семантические трансформации при «переводе» i знаков связаны с:

• изменением направления и характера референции. Как правило, неопределенная форма референции, объясняемая широким экстенсиональным пространством и неакту ализированностью референтов, заменяется переводчиками на достаточно определенную;

• формальным несохранением «имени» i знака, что влечет за собой исчезновение i знака как такового, изменение «сюжета» текста-в-тексте, количественное и качественное изменение парадигматического i-знакового множества;

• интерпретацией символических i знаков на одном языке через синонимический ряд ивдексально-иконических знаков на другом языке. В частности, это приводит к невозможности символизировать сложное состояние сознания, разрушает создаваемое i символом семантическое единство корпуса

писательских текстов, i символы нуждаются не столько в собственно переводе, сколько в сохранении своего «имени».

Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, что логико-семантический и семиотический анализы могут применяться не только к описанию отношений между языком и реальностью, но и на более высокой ступени отношений - между текстом и вторичной действительностью (текстовым пространством культуры). Здесь, по Ю. С. Степанову, семиотика выходит на более высокий уровень - стилистику [Степанов 1998: 106].

Проанализированный нами текстовый материал можно было бы представить и под другим углом зрения. Так, сделав выборку i знаков из всего корпуса текстов одного автора, мы получили бы возможность говорить о степени представленности i знаков в его текстах, сделать оценку частотности отдельных знаков, описать круг их встречаемости в одном контексте и т.д. Это была бы работа с выходом на описание индивидуальной картины мира, на возможность включения полученных данных в Словарь языка данного автора. Еще один вариант исследования межтекстовых взаимодействий - возможность проследить становление или трансформацию отдельных культурных знаков в исторической парадигме текстов.

Представленные в данной работе инвариантный механизм межтекстовых взаимодействий и авторские стратегии отображения корпуса предшествующих текстов выступают составляющими процесса текста- и смыслопорождения не только в художественном, но и в любом - научном, например, дискурсе. Анализ работы этого механизма в пространстве научной прозы также может стать как продолжением данного, так и темой отдельного исследования. Можно с достаточной уверенностью предполагать, что и в научном дискурсе обнаруживаются те же стратегии вхождения в текстовое пространство - по экстенсиональному типу, с привлечением множества цитируемых источников (индексальный способ воспроизведения), и по интенсиональному типу, когда авторский текст не позволяет провести однозначную семантико-стилистическую границу между «своим» и «чужим» (имплицитный способ цитации), что и говорит о высокой степени «освоенности» предшествующего корпуса текстов.

Наши выводы не столько завершают анализ, сколько приглашают к дальнейшей дискуссии. Перефразируя Р. Карнапа, о тексте работы можно говорить как об уточняющем выражении для уточняемого понятия.

Основные положения исследования нашли отражение в следующих публикациях автора. Общий список включает две монографии - «Текст в пространстве культуры» (Пермь, 2001. 114 е.); «Текст культуры: от события - к со-бытию. Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий» (Пермь, 2004. 286 е.), 2 учебных пособия, статьи и работы в форме тезисов научных докладов:

1. Semantyczne transformacje w procesie interpretacji i tlumaczenia // Slowa wkomunikacji j^zykowej. Gdansk, 2000. S. 121-128. Статья.

2. Стилистика художественного перевода. Учебно-методическое пособие к спецкурсу по польскому языку. Пермь, 2000.52 с.

3. Интерпретация художественного текста как текста культуры // Словесность и современность. Часть I. Пермь, 2000. С. 162-169. Статья.

4. Столкновение стилей, или почему так неудачен перевод «Sérénité» и «Ogrodôw» Ярослава Ивашкевича // Словесность и современность. Часть П. Пермь, 2000. С. 254-260. Статья.

5. Текст в пространстве культуры («Sny. Ogrody. Sérénité» Ярослава Ивашкевича): Монография. Пермь, 2001.114 с.

6. Интертекстуальность в аспекте интерпретации художественного текста // Материалы XXX межвузовской научно-методической конференции. СПб., 2001. С. 120-125. Статья.

7. Текст культуры: от события к со-бытию // Синтез в русской и мировой художественной культуре. Материалы международной научной конференции. М., 2001. С. 43-48. Статья.

8. Логико-семиотическая интерпретация интертекстуальных взаимодействий художественного текста // Материалы XXXI межвузовской научно-методической конференции. СПб., 2002. С. 2026. Статья.

9. Семиотическе проблемы перевода референциально непрозрачных текстов (Opomadanie z psem Ярослава Ивашкевича) // Материалы международной научной конференции «Теория и практика перевода». Пермь, ПГТУ, 2002. С. 13-18. Статья.

Ю.Знаки интертекстуальности: проблемы референции и отображения // «Славистические чтения памяти профессора П. А. Дмитриева». Материалы международной научной конференции. СПб, 2002. С. 4042. Статья.

11.Референциально непрозрачные тексты и проблемы художественного перевода // Материалы межвузовской научной конференции «Лингвистические / психолингвистические проблемы усвоения второго языка». Пермь, ПГУ, 2002. С. 7-15. Статья.

12.Стилистика русского языка. Лингво-стилистический анализ текста: Учебное пособие (в соавторстве со Шляховой С. С.). Пермь, 2003. 104с.

13.Референциальный механизм текста культуры // Материалы II Международной научной конференции «Язык и культура». М., 2003. С.182-183. Тезисы доклада.

14.Проблемы знака и именования в поэтической онтологии Чеслава Милоша // Исследование славянских языков и литератур в высшей школе: Достижения и перспективы. Информационные материалы международной научной конференции. М., МГУ, 2003. с. 56-60. Статья.

15.Авторские стратегии присоединения текста к предшествующему корпусу текстов (Чеслав Милош и Ярослав Ивашкевич) // Материалы

Всесоюзного совещания по проблемам славянских языков и литератур. М., Институт славяноведения РАН, 2003. Статья. 16.0 возможностях сохранения «эффектов соприсутствия» в тексте перевода (русско- и англоязычные переводы Чеслава Милоша) // Сопоставительная лингвистика-2004 (отв.ред. В.И.Томашпольский). Екатеринбург, 2004. С. 18-23. Статья. 17.Semiotyczne czytanie tekstu kultury // Slowa w komunikacji j^zykowej. Gdansk, Fundacja Rozwoju Uniwersyteru Gdanskiego, 2004. S .67-74. Статья.

18.Текст культуры: от события - к со-бытию (логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий): Монография. Пермь, издательство ПГПУ, 2004. 286 с. (Рецензия: Кузьмина H.A. Бразговская Е.Е. Текст культуры: от события - к со-бытию. Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий // Вестник Омского государственного университета. № 2,2005).

19.Вопрос «истинности» в интерпретации референциально непрозрачных текстов // Материалы 8-ой общероссийской научной конференции «Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке». СПб., 2004. Тезисы доклада.

20. Lingua Universalis пространства культуры // Язык и социум. Материалы VI международной научной конференции. Минск, БГУ,

2004. С. 258-264. Статья.

21.Интерпретация текста-в-тексте (логико-семиотический аспект) // Критика и семиотика. Новосибирск СО РАН, вып. № 8,2005. Статья.

22.3нак и вещь в поэтической онтологии Чеслава Милоша // Филолог. Научно-методический журнал Пермского гос. университета. Вып. 6,

2005. С. 58-63. Статья.

23. Семиотика эссеистического дискурса (на материале текстов Ч.Милоша и М.Эпштейна) // Материалы Международной научно-практической конференции «Современная русская литература. Проблемы изучения и преподавания». Пермь, ПГПУ, 2005. С. 130-138. Статья.

24.3нак межтскстовых взаимодействий; сущностные характеристики и границы интерпретируемости (логико-семиотический анализ) // Вестник Омского государственного университета. № 4, 2004. С. 107112. Статья.

25.Средневековый «реализм» и семиотические принципы именования в текстах Чеслава Милоша // Материалы III Международной научной конференции «Национально-культурный компонент в языке и тексте». Минск, Минский государственный лингвистический университет, 2005. С. 132-135. Тезисы доклада. 26.0 способе соотношения знака и вещи в текстах Чеслава Милоша // Материалы Международной научной конференции <<PRO=3A_ 3^ Предмет». Смоленск, 2005, С. 64-67. Тезисы док л^л"

Подписано в печать 12 апреля 2005. Формат 60x90/16 Объем - 3,1 п.л. ПГПУ. Тираж 100 экз.

ГОУ ВПО «Пермский государственный педагогический университет». 614990 Пермь, ул. Сибирская, д. 24. Участок ризографии. Заказ № 286

РНБ Русский фонд

2007-4 9089

Рс«.

гцпц»оиап>.йал

бябпвотена „ г С.Ггл^УР'

Получено 2 5 ОКТ 2005

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Бразговская, Елена Евгеньевна

Введение.

0.1. Предметная область и задачи исследования.

0.2. Методы анализа и метаязык описания.

Глава I. Универсум текстовых проекций.

1.1. Референциальный механизм художественного текста.

1.2. Пространство означаемых. К каким объектам текст осуществляет референцию.

1.3. Текст как сложное событие в пространстве культуры.

1.4. Интертекстуальность в контексте онтологического принципа «бытия-между».

Глава И. Текст-в-тексте как результат межтекстовых взаимодействий.

2.1. Знак межтекстовых взаимодействий.

2.1.1. определение и пространство значения.

2.1.2. онтологические особенности и функции.

2.1.3. интерпретация знаков межтекстовых взаимодействий.

2.2 .Теоретические подходы к интерпретации текста-в-тексте.

2.3.Текст-в-тексте как композиция «возможного мира»

Ярослав Ивашкевич и Чеслав Милош).

2.3.1. текст-в-тексте как основа сюжетно- композиционного построения (<Opowiadanie z psem Я. Ивашкевича).

2.3.2. фоновые тексты-в-тексте

Anna Grazzi Я. Ивашкевича).

2.3.3. другие вероятностные способы представления действительности {.w obronie honoru kota, Esse и др. Чес лава Милоша).

2.4. Вопросы об авторстве и границах интерпретации.

2.4.1.авторские стратегии отображения предшествующего корпуса текстов.

2.4.2. границы интерпретации референциально непрозрачных текстов.

2.5. Lingua universalis пространства культуры.

2.5.1. семантические категории LU.

Глава III. Межтекстовые взаимодействия и проблема художественного перевода.

3.1. Онтологическая природа переводного текста.

3.2. Возможность и условия сохранения «эффектов соприсутствия» в переводе.

3.3. Анализ стратегий перевода референциально непрозрачных текстов.

3.3.1. сохранение в переводе экстенсивного способа означивания.

3.3.2. перевод текстов с преимущественно интенсивным способом означивания.

3.3.2.1. сохранение авторских символов в пространстве отдельно взятого переводного текста.

3.3.2.2. сохранение системы парадигматических и синтагматических {-знаковых множеств.

3.3.2.3. сохранение авторских (-символов в пространстве корпуса переводных текстов Я.Ивашкевича.

3.4. Перевод как механизм становления культуры.

3.4.1. трансформационный характер метатекстового перевода.

3.4.2. проблема «истинности» переводов- интерпретаций.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Бразговская, Елена Евгеньевна

0.1. Предметная область и задачи исследования

Топос теории определяет то, что будет видимым и наблюдаемым.

Мераб Мамардашвили

Данное исследование можно рассматривать как семиотическую интерпретацию сквозной идеи современной философии о «бытии-между», или существовании мира «на пересечениях». Обозначим ту проблемную ситуацию, которой обоснован выбор направления и темы работы.

Эмпирически нашему сознанию доступно лишь небольшое пространство окружающей действительности. Представление о «целостности» мира может быть только результатом взгляда «сверху», оно создается человеком и постигается через идеальные, мыслительные конструкты, в основе которых лежит положение о системе всеобщих отсылок и взаимосвязей. Целое, по Мерабу Мамардашвили, есть онтологическая абстракция - умозрительное усилие по «держанию мира», следствие человеческой культурно-знаковой размерности, налагаемой на мир [Мамардашвили 2002:67,137]. Целое одновременно существует как множественное (результат различных комбинаторных пересечений одного и того же набора единичностей) и, следовательно, как становящееся. Цель нашего мышления, таким образом, - не отдельные «точки» бытия, а смысл пересекающихся в бытии событий, образующих эти точки. Только «пересечения» дают нам достаточные основания для мысли. Они же являются инструментом, с помощью которого мы со-присутствуем миру и тому, что невозможно охватить в эмпирии.

Пересечения» - это тот механизм, через который любые события обретают смысл. Мир предстает для нас как «бытие-между» (Ж.Делез), и каждый созданный человеком текст также отражает события, свершающиеся в зазоре между другими событиями. В процессе своего создания текст движется от хаотического ощущения мира к композиции ощущений и становится не просто отражением фрагмента действительности, но «парящим обзором всего поля (мира текстов) в целом». Текст несет в себе следы «универсальной коммуникации событий», «синтаксической связи с миром» [Делез 1998:267; 1995:213]. Так, в философии путем дальнейших абстракций принцип бытия-между, в силу его осознаваемой универсальности, переносится и на действительность вторичную — пространство текстов о мире.

Бытие-между», как всеобщий онтологический принцип существования, оказывается приложимым, в том числе, к тексту и к пространству культуры. Каждый возникающий текст рассматривается у М.Бахтина как событие, случившееся на пересечении других текстов-событий и движущееся к со-бытию с ними [Бахтин 1986, 1997]. На этом же принципе основывается заключение о тексте как производной интертекста во французской школе анализа дискурса: текст существует, т.е. создается и воссоздается (воспринимается) в межтекстовых пространствах, на пересечениях с другими текстами. Текст всегда выступает как интер-текст: а) по своей природе он есть место схождения всевозможных цитаций, или то, что пишется в процессе считывания предшествующих дискурсов; б) текстовое «бытие-между» актуализируется исключительно через «текст-между» [Барт 2001:17-19]. Текст всегда говорит о «следах предшествующих конструкций»: в нем обнаруживаются комбинации языковых элементов, создающие эффект очевидного присутствия прошлых дискурсов в данном, а соответственно, выступающие в роли «преконструктов» создаваемого текста [Серио 2001:562]. Существуя на пересечениях, текст неизбежно отсылает за пределы себя самого, указывая этим на относительность границ языковой формы своего выражения. Любое созданное (текст) всегда выступает как условная конструкция, через призму которой мы видим мир в его многоплановости1, поскольку «точки одной фигуры отсылают нас к точкам другой фигуры, образуя совокупность созвездий смыслов» [Делез 1995:11]. Интертекстуальность, таким образом, должна рассматривается, прежде всего, как онтологическая проблема - один из способов представления «бытия-между». Текст существует через воспринимающее сознание, но единственно возможный способ его бытия в нашем сознании - это бытие «на пересечениях» (с другими текстами).

Другие тексты оказываются для автора базой, импульсом для создания собственного: «мир значений произведения сопричастен . семантическим мирам, сложившимся к моменту возникновения текста» [Смирнов 2001:17]. Воспроизведение предшествующих текстов в пространстве данного совершается в условиях измененного контекста, и следовательно, постоянные семантические «удвоения», на которых построено пространство культуры, - это не абсолютные повторения или зеркальные отражения, а вариативное развитие «прежде сказанного». Текст - это всегда, в определенной степени, вариации на тему предшествующего во времени. Бытие «на пересечениях» создает исследовательскую ситуацию, когда интерпретатор, работая с одним текстом, одновременно с неизбежностью выходит в пространство других текстов. Обладая формальными границами, текст как предмет исследования перестает обладать границами семантической структуры. Соответственно, встает вопрос о возможности определения границ интерпретирующего описания текста в условиях текстового «бытия-между».

Поскольку вопрос о взаимодействиях / взаимовлияниях, в целом, далеко не нов, в области языка и текста существуют множественные формы его интерпретации. Так, теория влияний (Ю.Тынянов) обращается к выявлению заимствованных элементов в структуре произведения (мотивов, стилистических приемов и др.), рассматривая влияния в качестве объективных условий эволюции литературного ряда [Тынянов 1977:280; см. также: Кузьмина 1999; Женнет 1998; Фатеева 2000; Смирнов 2001; Блум 1998]. Нередким подходом к интерпретации схождения в тексте следов других текстов является создание так называемой «библиотеки источников» [см., например,.интерпретацию текстов И.Бродского в: Ранчин 2001]. Однако и в этом случае мы все же в большей степени говорим о проблеме источников и влияний, нежели о проблеме текста как интертекста. Межтекстовые взаимодействия не могут объясняться причинно-следственной зависимостью одного текста от других и, следовательно, сводиться (в практике интерпретации) к выявлению так называемых «источников»2.

Идея открытости текста, становления его семантической структуры во времени и пространстве практически одновременно актуализируется в следующих авторских концепциях: чужое слово и диалогичность (М.Бахтин), интертекстуальность (Ю. Кристева), интердискурс (М. Пешё), текст в семиосфере культуры (Ю. Лотман). Ю.Караулов, по существу, переносит свою собственную теорию о тезаурусном видении литературного языка на текст, создавая, своего рода, тезаурусное видение пространства текстов: текст и обязательное наличие для него прецедентных текстов (сходным образом существуют «прецедентное имя» у Д. Гудкова и «коммуникативный фрагмент» Б. Гаспарова) [Караулов 1993; Гаспаров 1994; Гудков 1999]. Все указанные концепции говорят о том, что в любом дискурсе обнаруживаются элементы (следы) предшествующих дискурсов, что дискурс определенным образом соотносится с «уже сказанным».

Вопрос интерпретации семантических и структурных отношений между текстами, прежде всего, соприкасается с проблемой становления смысла как в пространстве отдельного текста, так и в пространстве культуры в целом. С нашей точки зрения, в описании межтекстовых взаимодействий должны быть обозначены новые приоритеты: а) выявление инвариантного механизма смыслообразования в текстовом пространстве культуры; б) поиск возможностей для сохранения «следов» межтекстовых взаимодействий в процессе перевода текста на другой вербальный язык; в) определение авторских стратегий отображения предшествующего корпуса текстов и др.

Основная тема данной работы - семантические отношения между текстами: межтекстовые отношения, обнаруживаемые в процессах интерпретации / переводов отдельного текста на другой метаязык описания (на другой вербальный язык). Здесь мы отходим от традиционно обсуждаемого в филологии вопроса о составляющих понятия «интертекстуальность»: интертекстуальность как теория4 влияний, заимствований, реинтерпретации или «перечитывания», свободной игры знаков и языков, диалога или различного рода соответствий дискурсивных систем (в области топосов и жанров, например) . Любое «влияние» будет рассматриваться как результат / следствие существования тех или иных отношений между текстами. Таким образом, объектом исследования, т.е. фрагментом действительности, оказавшимся в фокусе нашего внимания, является текст, взятый в ситуации «бытия-между» и обнаруживающий в своей структуре следы обращения к предшествующему корпусу текстов (в отличие от текста, который рассматривается как дискретная единица -потенциальная структурная составляющая культурного пространства).

Открытость и переплетение текстовой структуры со структурами других текстов стало новой очевидностью XX века. Однако говоря о межтекстовых взаимодействиях, мы смещаем акцент с традиционного постмодернистского представления о текстовом пространстве как системе отражающих друг друга зеркал на вопросы механизма таких взаимодействий - механизма смыслообразования.

Вопрос о механизме межтекстовых взаимодействий как основном источнике процессов смыслообразования и становления культурного пространства был предопределен ведущей темой и предметом размышлений М. Бахтина: текст как диалогическое событие; текст, бытие которого есть событиё с другими текстами [Бахтин 1986]. Понимание текста как диалогического события, происходящего на пересечении с другими текстами, стало новым философским и методологическим обоснованием гуманитарных наук, предоставило им новую «размерность» - контекст для изучения общих вопросов смыслообразования. «Бахтин видит диалог там, где его раньше никто не видел; видит и дает увидеть другим» [Махлин 1995:70]. Текст для него - событие диалогического, а значит, связующего характера (отсюда и возникает представление о пространстве текстов как со-бытии и о базовом феноменологическом отношении я - другой). Диалогизм, по М. Бахтину, это специфика гуманитарного знания. Гуманитарные науки имеют дело со смыслами, образование которых предопределяется «размерностью события», т.е. контекстом, в котором оно совершается. «Размерность», в которой существует текст, составляют позиция наблюдателя-интерпретатора, способ наблюдения (метод исследования), форма взаимодействя с другими текстами. «Актуальный смысл принадлежит . только двум встретившимся и соприкоснувшимся смыслам», и потому каждый текст - это смысл «между», «смысл как звено смысловой цепи» [Бахтин 1986:370]. Отсюда, каждый актуализированный смысл является результатом изменившейся контекстной локализации4. Развивая представление о диалоге, в котором событие обретает жизнь, мы с неизбежностью должны выходить и на вопрос о его механизме.

Процессы (механизмы) смыслообразования в пространстве отдельно взятого текста / текстов культуры составляют непосредственный предмет данной работы. Находясь в контексте априорного представления о том, что пространство культуры - это тоже «текст», обладающий сходными с художественным текстом смыслообразующими механизмами, мы получаем возможность проецировать механизм смыслообразования отдельного текста на механизмы смыслопорождения в пространстве текстов. В целом, предметом исследования являются проблемы соотнесения текстового высказывания с его внешними (не данными напрямую в опыте коммуникации) референтами - другими текстами культурного пространства - и способы их актуализации в структуре интерпретируемого текста.

Определим целевые установки данного исследования: • прежде всего, это рациональное выявление и осмысление механизма межтекстовых взаимодействий. Рациональность здесь отождествляется с возможностью отображения в сознании однозначных и/или многозначных связей между элементами изучаемой системы. Отображение структуры в этом случае происходит как процесс выведения определенных семантических правил. В таком ключе, например, будет обсуждаться трансформационный переход имени в предикат, являющийся неизменным атрибутом межтекстовых отношений; решение вопроса о границах дискурсной формации: определение инвариантов и общих закономерностей интерпретации референциально непрозрачных текстов и установление степени ее конвенциональности; определение семантических и функциональных параметров системных образований из знаков межтекстовых взаимодействий - текстов-в-тексте; выявление авторских стратегий означивания предшествующего корпуса текстов как расширение представления о «грамматике» идиостиля; определение возможностей для адекватного воспроизведения «следов» межтекстовых взаимодействий и сохранения авторских стратегий отображения текстовых пресуппозиций в процессе перевода текста на другой вербальный язык. Определение причин и следствий семантических трансформаций, связанных с «переводом» {-знаковых систем — текстов-в-тексте.

В работе решается также и ряд задач более частного характера:

• представление межтекстовых взаимодействий как совокупности процессов, порождающих новую информацию;

• выделение структурных и неструктурных явлений при описании исследуемого объекта - текста как интер-текста;

• описание способов создания референциально непрозрачных текстов, когда намеренная семантическая непрозрачность выступает как стилистический прием;

• представление знаков межтекстовых взаимодействий как маркеров референциальной непрозрачности;

• описание лингвистических способов создания «возможных» (текстовых) миров;

• создание семиотической модели интерпретации «следов» межтекстовых взаимодействий - отдельных интертекстуальных знаков и системы таких знаков («текста-в-тексте»). Такая модель может выступать в качестве инструмента, освобождающего процесс чтения (интерпретации) от субъективности;

• описание семантических категорий Lingua Universalis культуры — языка-преконструкта для создания всех возможных текстов-в-тексте;

• решение вопроса об «истинности» результатов интерпретирующего описания и перевода референциально непрозрачных текстов.

В определении целевых установок мы исходили из необходимости соединить теоретические аспекты изучения межтекстовых взаимодействий (онтологических характеристик текста) с практикой их интерпретации и перевода, с вопросами восприятия польскоязычных, в частности текстов, в пространстве другого языка и культуры. Обозначенные цели предоставили возможность выбора, казалось бы, не характерных для лингвистики и филологии в целом методологических принципов интерпретации текста: текстовый объект исследуется нами как означающее, форма которого обусловлена определенным способом референции и отображения.

0.2. Методы анализа и метаязык описания

Нестрогий характер изучаемого предмета и гибкость следующих за ним аналогических построений оказываются связанными отношениями соответствия.

Карл Аймермахер то, что сегодня известно под именем семантики, лишь частично охватывается лингвистическими методами исследования.

Мишель Пешё

Всякое научное высказывание о мире основано не только на целевых установках интерпретатора, но и на методах познания. Любое направленное восприятие осуществляется через выбор системы методологических подходов к исследуемому объекту и метаязыка описания. Вопрос о методе и метаязыке описания оказывается неизбежным, поскольку его выбор влияет на адекватность отображения исследуемого объекта. В ситуации означивания (а это всеобщий метод процесса познания) объект выступает как означаемое. Метод анализа и используемый язык описания (способ означивания) позволяют сконструировать определенное представление об означаемом объекте. Отсюда можно заключить, что метод и предопределяемый им метаязык являются инструментами исследования и познания.

Текст относится к крайне сложным объектам изучения. Принадлежа вторичной действительности, он существует только через сознание воспринимающего субъекта, и «самодостаточность текста иллюзорна» [Залевская 2001:22]. Интерпретация текста принадлежит к числу рефлексивных исследовательских процессов, поскольку акт мышления направлен на текст как на продукт собственного сознания, и «мысль как средство познания мира становится при этом предметом самой мысли» [Овчинников 1997:11]. Предмет и средство познания крайне трудно различимы на уровне рефлексии, а процесс познания недоступен для прямого наблюдения.

Текст не может быть дан исключительно в коллективном опыте, его восприятие происходит в контексте предшествующего знания - текста памяти индивида. В процессе интерпретации мы постоянно балансируем на грани, разделяющей коллективную и индивидуальную составляющие восприятия. Индивидуальное видение обладает в неменьшей степени объективностью существования, что и конвенционально закрепленное (коллективное), поскольку процессы смыслообразования мы прослеживаем в своем сознании5. Проблема объективности восприятия и отображения семантической структуры художественного текста - постоянная и неизбывная проблема интерпретации. Возможно, именно этим и объясняется столь частая (по сравнению с естественными науками, например) смена исследовательских парадигм в области интерпретации и художественного перевода.

Обоснуем, почему обозначенные в 0.1. предмет и цели исследования заставляют нас выходить за границы «традиционных» системно-структурного, сопоставительного и лингво-стилистического методов анализа текста.

Так, структуралисты «сознательно хранят полное молчание», когда обсуждаются вопросы об онтологическом статусе объекта исследования, характере его репрезентативных взаимосвязей с миром и о том, «в каком отношении он (объект) находится с конкретными речевыми актами» [Пассмор 2002:34]. Структурное описание объекта не охватывает его внешний контекст, в том числе, и те воздействия, которые оказывает на объект сознание наблюдателя. По Мишелю Фуко, в структурализме мы наблюдаем анонимный тип мышления, мышление без субъекта. Именно в этом смысле Ж. Деррида неоднократно говорит о том, что структурализм «закрывает метафизику», что он становится концом «частной собственности» и «индивидуальной личности» [Деррида 1999]. Выделение и изучение отдельных элементов структуры неизбежно ведет к их искусственной изоляции от целого, что представляет реальную угрозу сложившимся еще в античности представлениям о цельности как сущности бытия: структурирование любого объекта имеет своей оборотной стороной деструкцию, разрушение этого же объекта. Структурализм уделяет внимание инвариантным свойствам объектов, стараясь не учитывать их способность к вариативным проявлениям и, таким образом, не рассматривая проблему значения как развивающегося процесса. Поэтому следствием даже самой успешной попытки структурирования текста становится «множество не поддающихся однозначной интерпретации зон» [Аймермахер 2001:25], чем и обусловлена, по Ю. Кристевой, «беспомощность» структурализма при анализе текста [Кристева 2004:305].

Методы лингво-стилистического и интерпретирующего описания (включая сопоставительный стилистический анализ оригинального и переводного текстов) также в большей степени направлены на отображение свойств единичного, выделенного из пространства других текстов объекта.

Столь же недостаточными для интерпретации процессов межтекстовых взаимодействий становятся философские положения об «ускользающем значении» (Р.Барт, Ж.Делез), о том, что «значение утаивает себя самим фактом своего обнаружения» (Деррида), что следствием открытости текстовой структуры становится возможность бесконечных (гипер-) интерпретаций одного и того же объекта.

Область интерпретации (и перевода) художественного текста не может рассматриваться как область исключительно гуманитарных (в противовес «точным») исследований: наука, по определению, создает объективно точную картину мира. То положение, что уже на первом этапе процесса интерпретации текста мы сталкиваемся с крайне сложным, двойственным проявлением объективности наблюдаемых фактов (языковые факты и «объективно» обнаруживаемые в сознании смыслы), заставляет нас искать иные методы и метаязыки описания, позволяющие создавать объективную картину развития для человекомерных и самоорганизующихся систем6. Осознаваемая нами сложность нестабильного, процессуального объекта исследования (текст в ситуации «бытия-между»), его принадлежность вторичной действительности, его неданность в коллективном, по преимуществу, опыте (в отличие от биологических систем или естественного языка) заставляет нас, «испытывая смущение перед лицом столь сложных систем» [Аймермахер 2001:28], выходить за границы «традиционных» лингвистических (системно-структурного, лшгво-стилистического, сопоставительного) методов анализа текста и включаться в поиск иного метаязыка, который помог бы выявить механизм смыслопорождения и представить текстовую систему в общем контексте саморазвивающихся систем.

Сложившаяся в настоящее время в науке интеллектуальная ситуация по-прежнему демонстрирует разрыв в способах осмысления и методах анализа предмета познания в так называемых «точных» и гуманитарных науках (теоретической физике и теории текста, например). Если теория текста занимается, в основном, вопросами организации «предмета» вторичной действительности, то физические теории уже рассматривают более вопрос о самоорганизации своих предметов исследования. Наблюдая любую систему, мы видим, что ее развитие протекает в пространстве двух координат: под влиянием внешних системе сил и в результате энергии взаимодействия собственных элементов системы. Следовательно, предметом научного интереса не может быть исключительно организация системы как таковая: организация выступает лишь как промежуточный этап становления системы к минуте я-здесь-сейчас (так, в грамматике английского языка «результативный» Perfect дополняется «становящимся перфектом» Perfect Progressive). В исследованиях такого рода наряду с понятием максимальной сложности (А. Н. Колмогоров) неизбежно возникает и понятие вероятности, что является знаком нелинейного характера развития системы и знаком нелинейного способа мышления о ней. Синергетическая парадигма мышления - отличительная особенность современной постнеклассической науки. Исследования в области интерпретации художественного текста также могут быть включены в современную теорию эволюции сверхсложных, открытых, неравновесных динамических систем, поскольку синергетические закономерности имеют всеобщий характер, распространяясь и на уровень вторичной действительности - пространства культуры.

Столь же всеобщий характер, по крайней мере для человекомерных систем, имеют и вопросы, связанные с процессами референции, означивания, истинности отображения. «Привычные» для логики и аналитической философии, эти вопросы могут обсуждаться и в связи с проблемами интерпретации художественного текста. Если исходить из того, что референция - это отношение между именами и тем, что они именуют, между предикатами и классами объектов, с которыми они соотносятся, то понятие референции с неизбежностью приложимо и к тексту, существующему через отсылки к своим пресуппозициям. Объяснение самого факта присутствия в структуре текста знаков, представляющих другие тексты, и выявление инвариантного (для перевыражающих процессов) механизма отображения становится возможным в рамках референтной семантики (Г.Фреге, А.Тарский, Д.Дэвидсон).

Невозможно заниматься вопросами смыслообразования, не связывая этот процесс с механизмами соотнесения текстового знака со внеположенными ему объектами-ситуациями. Упоминание о возможности описания референциального значения текста (связанного только с экстенсиональной семантикой) встречается у ван Дейка и И.Смирнова (например, при обсуждении вопроса об отчуждении символистов от «референтного языка») [Смирнов 2001:41]. Вопросы текстовой референции частично затронуты в работах [Кузьмина 1999; Кронгауз 2001]. Дж. Лайонз, проводя границу между денотацией и референцией, говорил о том, что референция устанавливается исключительно в контексте высказывания (текстового, в том числе) [Лайонз 2003:95]. Соответственно, это позволяет использовать теорию референции в практике интерпретирующего описания: не только для описания остенсивного (прямого) обозначения, но и для интерпретации процесса производства смысла7 - интерпретации отношений между знаками, человеком (мышлением) и миром [Марков 2000:34]. Понимая референцию текста как процесс, в котором указание на объект референции сопровождается его отображением, мы в данной работе стоим на позиции «расширенной» теории референции (по аналогии, например, с «расширенной рациональностью» И. Пригожина и с «расширением» семантических описаний у М. Кронгауза), или философской позиции референции» [Растье 2001:235].

В рамках референтной семантики для описания межтекстовых взаимодействий частично применялся язык математической логики (описание систем парадигматических и синтагматических (-знаковых множеств), элементы дескриптивной логики (описание отношений именования посредством дескрипций) и логики предикатов. Для нас было важным то обстоятельство, что логико-семантический метод анализа позволяет интерпретировать не только язык как систему, но и непосредственное употребление языка - соотнесение текстового высказывания с его пресуппозициями в определенной речевой ситуации [Кронгауз 2001: 54].

То же верно в отношении семиотических вопросов о сущности знака, его модели, процесса означивания. Из семиотики эти вопросы закономерно переходят в область лингвистики текста. Правомерность использования семиотического подхода к языку художественных текстов объясняется тем, что, по Ю.С.Степанову, язык, с одной стороны, «включен в линию эволюции знаковых систем и сам, в конечном счете, является лишь ступенью в этой эволюции, с другой - включает в себя все знаковые системы в ментальном, информационном смысле» [Степанов 1998:15]. Семиотические интерпретации межтекстовых взаимодействий рассматривались нами как соединительное звено между логическими и лингвистическими описаниями. Семиотический анализ, как и логический, также обладает возможностями «однозначного . и систематического постижения знаково интерпретируемых фактов объекта исследования», стремясь к выявлению «гетерогенности различных знаковых систем» - типологически неоднородных текстов, например [Аймермахер 2001:74-75,80]. Семиотически объясняемые акты текстопорождения - это возможности «контролируемых» способов интерпретирующего описания. Так, при анализе систем знаков межтекстовых взаимодействий мы получим возможность: а) задать список (словарь) дискретных знаков межтекстовых взаимодействий; б) говорить о них как о предикатных знаках, назначение которых состоит в установлении тождества между неизвестным (описанием индивидов, предметов в создаваемом тексте) и уже известным (сущностными свойствами индивидов и предметов, актуализированных в предшествующих текстах; в) объединять знаки межтекстовых взаимодействий в множества (по семантике, способам отображения пресуппозиций или по функциональному назначению); г) описывать правила вхождения переменных в создаваемое высказывание (текст); д) говорить о способах функционирования системы переменных (так называемом тексте-в-тексте); е) формулировать семантические правила, отражающие онтологическую природу отношений текста со своими пресуппозициями.

Таким образом, логико-семиотический метаязык описания (точнее было бы его обозначить как логико-семантический и семиотический) рассматривается нами как приоритетный для интерпретации отношений текста с предшествующим ему корпусом других текстов (отношений отображения). Логико-семиотический анализ позволяет получить ответ на вопрос, каким образом в текстовом пространстве культуры происходит фиксация и переработка информации. Речь не идет о механическом перенесении положений теории систем, логического и знакового анализа естественного языка в теорию и практику интерпретации текста. Оправданность обращения к логико-семиотическому метаязыку описания объясняется тем, что этот язык достигает большой степени точности при обращении к интерпретации различного рода отношений', в этом языке отношения не описываются (соответственно, не трансформируются), а символически отображаются.

Поскольку межтекстовые взаимодействия, как объект нашего внимания, мы будем наблюдать в различных системах координат, выявляя онтологическую, системную и, главное, стилистическую составляющие этого процесса, нам представляется правомерным использовать для описания механизмов смыслопорождения интегративный метаязык, созданый на базе системно-структурного, лингво-стилистического, логико-семантического, семиотического, сопоставительного, культурологического методов анализа.

Синтез различных методов описания в интерпретации художественного текста оказывается возможным в силу того, что философия, логика, семиотика, теоретическая лингвистика, стилистика и теория и практика перевода, культурология ориентированы в настоящее время не на описание языковых структур «самих по себе» (семантическое и синтаксическое измерения знаков), но, прежде всего, занимаются вопросом прагматического характера: какое влияние оказывают языковые структуры на воспринимающего их человека, как с их помощью моделируется мир действительности и внутренний мир человека. Это так называемое личностное измерение в пространстве этих наук, предполагающее что в исследование будет включено не только наблюдение объекта, создание его структурно-описательной модели, но и «участие» в его процессуальности, в динамике его смыслопорождения. Наблюдение-участие (метод, предложенный одним из ведущих физиков современности Дж.Уилером) является отправным пунктом в создании современной научной картины мира.

Отметим, что поскольку объект нашего анализа принадлежит не пространству языка, а текстовому пространству культуры, в интегративном метаязыке происходит неизбежная трансформация, «расширение» исходных базовых терминов логической семантики и семиотики, например. Так, референция будет пониматься не только как указание на внеязыковой объект (отношение между знаком и внеязыковой частью практики), но и как связующее отношение между текстом и другим текстовым объектом пространства культуры. Поскольку всякое высказывание предполагает наличие пресуппозиций (существование говорящего, собеседника, определенных ситуаций, объектов - смысловой предзаданности, на основании которой делаются заключения об истинности / ложности), мы находим возможным говорить, что в акте создаваемого текстового высказывания в качестве пресуппозиций выступают представления об объектах текстовой референции - других текстах. Мы поддерживаем тезис М.Кронгауза о «неполноте и принципиальной открытости семантики как науки» [Кронгауз 2001:359], осознавая при этом всю сложность, которая связана с переосмыслением и «расширением» традиционной терминологии. Вся совокупность терминов используемого метаязыка описания будет вводиться непосредственно в ходе анализа материала.

Еще одно замечание к проблеме выбора языка описания. Процесс поиска, выбора или создания адекватного метаязыка бесконечен, поскольку в основе этого процесса лежит неустранимое противоречие между «дискретностью языка и его претензией на полноту изображения» [Аймермахер 2001:27]. Дискретность отдельных языков неизбежно требует их интеграции. Аналитические языки (формальная логика, например), интерпретирующие знаки в жестких однозначных рамках, должны по принципу дополнительности сочетаться и взаимодействовать с языками, учитывающими динамический, открытый характер текстовых знаков (семиотическое и стилистическое описание).

Таково общее представление о методологических принципах, на которых строится эта работа. Непосредственно используемая в ней методика интерпретации знаков межтекстовых взаимодействий, текстов-в-тексте и референциально непрозрачных текстов обоснована и представлена в разделах 2.1. и 2.2.

Новизна исследования состоит в обращении к проблеме механизма, обеспечивающего любой тип межтекстовых взаимодействий. Неизбежность межтекстовых отношений определяется онтологической природой самого текста (бытие-между). Отношения текста с другими текстами представлены как результаты референциальных отсылок текста-знака к другим знакам, прочитываемым как тексты (фрагментам действительности, тексту памяти воспринимающего сознания и др.). Референциальное указание на другой текстовый знак имеет характер отображающего указания (трансформация «имени» означаемого текста в предикатный для означающего текста знак).

Теоретическая значимость. В работе дается ряд новых положений, применимых к практике интерпретации и перевода художественного текста:

• знаки межтекстовых взаимодействий семантически определяются как предикатные - отображающие свойства и отношения, актуализированные в предшествующих текстах. К описанию семантики предикатных знаков применяется трехплоскостная система Г.Фреге, что дает возможность ответить на вопросы, что и как эти знаки в тексте отображают;

• референция текста к предшествующим текстам пространства культуры описывается в рамках расширенной теории референции и интенсиональной семантики (указание как отображение);

• опосредованная форма референции текста к действительности закономерно связывается с возникновением референциально непрозрачных текстов;

• через интерпретацию системы знаков межтекстовых взаимодействий актуализируется идея Ю. Лотмана о тексте-в-тексте;

• семиотический анализ авторских стратегий отображения предшествующего корпуса текстов позволяет «расширить» область описания индивидуальных стилистических приемов и выявить референциальные критерии интерпретации и перевода художественных текстов;

• референциальное отношение текста к другим текстам рассматривается в качестве одного из условий производства смысла. Критерием оценки интерпретирующего описания текста принимается авторская схема референции. В этом смысле работа посвящена способам выявления неактуализованных в тексте содержаний. Эти способы формируют так называемое продуктивное, по Ф. Растье, прочтение текста, основанное на интерпретации семантических связей текста с объектами его референции.

Форма представления результатов исследования - аналитико-интерпретационная: в текст диссертации включаются схемы, таблицы (общее число 20) и их интерпретирующее описание. В качестве полученных результатов могут рассматриваться и предложенные в разделах 2.3., 3.3. модели интерпретации и перевода различных типов текстов-в-тексте и референциально непрозрачных текстов в целом. Отсюда и практическая значимость работы как возможность использовать ее результаты в практике интерпретации и перевода художественных текстов, в преподавании соответствующих университетских курсов, курсов стилистики текста, стилистики художественного перевода, семиотики (текста), анализа дискурса и философии языка.

Материалом исследования послужили оригинальные и переводные тексты Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича, принадлежащие, во-первых, одному пространственно-временному срезу (европейская культура второй половины XX века), а во-вторых, представляющие из себя множество текстов, объединяемых на основе нескольких общих для них семантико-стилистических признаков:

• все отобранные для анализа тексты отличает единая модель коммуникативной ситуации - «я - я», когда субъект передачи информации является одновременно и одним из ее адресатов [Лотман 1999:36]. Передача сообщения в канале автокоммуникации всегда носит ретро- и интроспективный характер (ср., у Ярослава Ивашкевича: jako pisarz interpretujq tylko siebie), происходит более во времени, чем в пространстве (отсюда и постоянная обращенность к текстам памяти сознания), и приводит к референциальной непрозрачности создаваемого текста;

• Чеслав Милош и Ярослав Ивашкевич в равной степени принадлежат не исключительно польской, но европейской культуре XX века. Центральная проблема их творчества - антиномия понятий вечность / конечность, континуальность / дискретность бытия мира и бытия человека. Соответственно, тексты обоих авторов носят экзистенциальный и ретроспективный характер;

• стилистической чертой как Чеслава Милоша, так и Ярослава Ивашкевича является отрицание деления на поэзию и прозу. Сравните у Чеслава Милоша: Ja jednak wolatbym wreszcie bye poza wierszem i prozq. («Zapisane wczesnym rankiem») или в его «Ars Poetica?» - Zawsze tqsknilem do formy bardziej pojemnej, ktora nie bylaby zanadto poezjq. ani zanadto prozq. Та же мысль неоднократно подчеркивается и Ярославом Ивашкевичем: poezja, czy dramat, czy opowiadanie - всегда лишь proba nazywania («Podroze do Wloch»);

• тематическое поле текстов культуры, на которые проецируются тексты обоих авторов (и соответственно, «репертуар» знаков межтекстовых взаимодействий), можно считать приблизительно одинаковым: мифология, польская и западно-европейская литература XVIII-XX вв., философия, музыка, живопись, архитектура, теология, . - поле, которое в целом можно определить как интеллектуальное пространство Европы. Таким образом, материал исследования - это, по П. Торопу, - «одноязычные многокультурные тексты» [Тороп 1995:59].

Выбирая для анализа исключительно «несюжетные» и «многокультурные» тексты, мы исходили из того, что:

• именно в этом типе текстов можно с большой степенью отчетливости увидеть функционирование знаков межтекстовых взаимодействий, поскольку их комбинаторные последовательности часто являются единственным «сюжетом» в референциально непрозрачных текстах, - в частности, текстах так называемой психологической прозы / поэзии;

• на основе такого множества текстов, за которым стоит универсум текстов культуры, могут моделироваться процессы межтекстовых взаимодействий (включая авторские стратегии отображения пресуппозиций).

Здесь важно подчеркнуть, что временная и тематическая «одинаковость» отобранных текстов Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича, тождественность в плане используемой ими коммуникативной модели позволяют, тем не менее, показать «разность» авторских стратегий включения в пространство других текстов, индивидуальность способов референции к объектам вторичной действительности.

Язык текстов, послуживших материалом анализа, - польский (хотя частично в список текстов включены и англоязычные произведения / переводы Чеслава Милоша, и русскоязычные переводы обоих авторов). Список текстов, подвергшихся сплошной выборке (включая переводы на русский и английский языки) при составлении базы данных - первичной картотеки знаков межтекстовых взаимодействий, приводится в конце библиографического списка использованной литературы.

Прежде всего, в базу данных включались первичные единицы анализа - культурные константы (имена индивидов, объектов вторичной действительности - текстов / их фрагментов и т.д.). В качестве единиц выбирались имена только в предикатной, характеризующей функции.

Выделение единиц анализа (знаков межтекстовых взаимодействий, или знаков 1) основывалось на референциальных и семантических критериях: знак ( как текстовый фрагмент, референтом которого выступает фрагмент или пространство другого текста.

Эти единицы обладают неоднородным планом выражения: с точки зрения структурно-уровневого подхода к языку, они могут быть тождественны слову, словосочетанию, предложению-высказыванию и тексту; с точки зрения способа актуализации, эти единицы обладают как эксплицитной, так и имплицитной формами выражения. Таким образом, о них не всегда можно говорить как о дискретных единицах, а скорее как о семантических, дискурсивных, или о контекстах как единицах анализа. Число таких первичных контекстов - более 800, причем, неединичны случаи, когда один контекст содержал несколько ( знаков. Контексты сразу классифицировались по способу корреспондентного соотношения со своим референтом - как индексальные, иконические и символические, т.е. рассматривались с семиотической точки зрения, как знаковые образования. Цели анализа (выявление механизма межтекстовых взаимодействий, функционирование систем [ знаков в текстах, определение функционального назначения этих систем, или текстов-в-тексте и т.д.) не позволяли работать с дискретными знаками. Поэтому мы не стремились к «инвентаризации» включенных в текст фрагментов, к количественной составляющей как таковой. Увеличение числа первичных контекстов не повлияло бы на достоверность результатов. Таким образом, представляя материал, следует говорить все же о текстовой базе данных (она составила более 6000 проанализированных страниц) и о тексте как основном уровне анализа.

Список символов, вошедших в систему условных обозначений, приводится после библиографического списка.

Основные положения, выносимые на защиту:

• Семантические «диалоги» текста с другими текстами, процессы отображения корпуса предшествующих текстов, составляющие основание для возникновения каждого последующего текста, должны рассматриваться как отдельный вид метатекстового перевода - основного способа коммуникации в пространстве культуры (традиционно к видам метатекстового перевода относятся перевод текста на другие вербальные / невербальные языки; интерпретирующие описания текста, включая способы отображения его структуры средствами формальных языков);

• Механизм межтекстовых отношений актуализируется через трехэтапный перекодирующий процесс, включающий:

1. Референциальное указание текстом на корпус предшествующих текстов, осуществляемое в форме интенсионального отображения;

2. Возникновение в структуре текста знаков, представляющих отображаемый текст в отображающем (1 знаков) и функционирующих на первом этапе как «имена» своих текстов;

3. Трансформация «имени» предшествующего текста в предикат, создающий пространство нового высказывания.

• Метатекстовый перевод каждого отдельного текста происходит в максимально широком контексте его существования -референциалъном универсуме, границы которого очерчиваются другими текстами как объектами его референции. Все объекты текстовой референции в знаковой форме представлены в его структуре как системное образование из i знаков - текст-в-тексте. Совокупность { знаков, выводимых из генерального множества текстов определенного временного среза культуры и обладающих общим функциональным назначением - быть маркером-знаком другого текста, выступает как «язык»-преконструкт для создания всех возможных текстов-в-тексте - Lingua Universalis культуры.

• Универсальный механизм межтекстовых взаимодействий и априорно заданная структурная включенность текста в пространство культуры не исключают возможности авторских стратегий отображения корпуса предшествующих текстов. В качестве основных стратегий выступают экстенсивный и интенсивный способы вхождения в текстовое пространство культуры.

• Вопросы интерпретации и переводимости 1 знаков могут рассматриваться в рамках «расширенной» теории референции как составляющая проблемы истинного соответствия отображенного знака отображающему.

• Сохранение авторской стратегии отображения предшествующего корпуса текстов выступает «достаточным основанием» адекватного перевода. При этом экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе, нежели интенсивный.

Апробация работы. Основные результаты исследования были обсуждены на 21 международных, всероссийских и межвузовских конференциях. В их числе: а) международные: «Slowa w komunikacji j^zykowej» (Гданьск, 2000,

2004); «Синтез в русской и мировой художественной культуре (Москва, МГПУ, 2001); «Теория и практика перевода» (Пермь, ПГТУ, 2002); «Славистические чтения» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2002, 2004); «Язык и культура» (Москва, 2003); «Теоретический семинар по проблемам логического анализа искусственных, естественных языков и текстов» (Люблин, 2002); «Исследования славянских языков и литератур .» (Москва, МГУ, 2003); «Язык и социум» (Минск, БГУ, 2004); «Проблемы изучения и преподавания современных литератур» (Пермь, 2005); XXXIV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербург, СПбГУ,

2005); III Международная научная конференция «Национально-культурный компонент в языке и тексте» (Минск, 2005); «PRO=3A 3: Предмет» (Смоленск, 2005); б) всероссийские: «Всесоюзное совещание по проблемам, славянских языков и литератур» (Москва, РАН, 2003); «Современная логика: проблемы теории и применения в науке» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2003); в) межвузовские: «Словесность и современность» (Пермь, 111 НУ, 2000), XXX, XXXI, XXXIV межвузовские научно-методические конференции (Санкт-Петербург, 2001, 2002, 2004); «Лингвистические и психолингвистические проблемы усвоения второго языка» (Пермь, ПГПУ, 2002).

По теме исследования опубликовано 26 работ. Общий список включает две научные монографии - «Текст в пространстве культуры» (Пермь, 2001. 114 е.); «Текст культуры: от события - к со-бытию. Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий» (Пермь, 2004. 286 е.), 2 учебных, пособия, статьи и работы в форме тезисов научных докладов. Кроме того, многие положения данной работы были включены в разработанные и читаемые автором в Пермском государственном педагогическом университете курсы «Философии языка», «Семиотики текста» и «Стилистики художественного перевода».

Общий план работы следующий.

Работа делится на три основные части. Глава I посвящается описанию референциального механизма текста, функционирующего в пространстве культуры как знак других текстов. Пространство всех означаемых, к которым текст осуществляет референцию, определяется как универсум текстовых проекций, на базе которого и формируются все потенциально возможные для текста-знака смыслы. Одновременно референтный универсум текстовых означаемых позволяет говорить о природе отдельного текста и культурного пространства в целом как о «бытии на пересечениях», «бытии-между», т.е. рассматривать межтекстовые взаимодействия как онтологическую, прежде всего, проблему.

В главе II рассматриваются отношения между системой знаков межтекстовых взаимодействий (текст-в-тексте) и отображаемой ею «реальностью» предшествующего корпуса текстов. От теоретических подходов к интерпретации отдельных i знаков мы переходим к анализу систем знаков межтекстовых взаимодействий, а) представляя их как неактуализированные сюжеты новых «возможных миров»; б) определяя функциональные типы текстов-в-тексте (сюжето-, фонообразующие и др.). В этой же главе представлены модели авторских стратегий вхождения в пространство культуры, основанные на выборе культурных знаков (Lingua Universalis пространства культуры), семиотическом способе отображения корпуса предшествующих текстов и отдельных текстовых референтов. Здесь же определяются критерии (границы) интерпретирующего описания референциально непрозрачных текстов - схема их референции (опосредованная форма референциального указания и сопутствующие ей формальные признаки).

Референция текста к объектам вторичной действительности (корпусу предшествующих текстов) создает проблему так называемых референциально непрозрачных текстов, или текстов с опосредованной (к реальному миру) референцией. В главе III проблемы, связанные с интерпретацией референциально непрозрачных текстов, обсуждаются, в том числе, и в связи с проблемами их перевода. Сохранение авторских стратегий означивания рассматривается здесь как «достаточное основание» адекватного перевода, или как критерий адекватности. Межтекстовые взаимодействия в пространстве культуры представлены как процесс отображающего «перевода» одних текстов другими, что дает основание говорить о переводе как основном механизме становления культуры.

В заключении диссертации подводятся итоги исследования. Работа завершается библиографическим списком, включающим 413 наименований (в основном, это монографические тексты, включая 125 текстов на английском и польском языках).

Таким образом, работа, посвященная проблемам межтекстовых взаимодействий (т.е. в целом - проблемам отображения), композиционно построена «от общего к частному»: отношения отображения как ведущий тип отношений в текстовом пространстве культуры; описание знаков межтекстовых взаимодействий / их систем как маркеров отображающих процессов; проблемы, связанные с переводом (т.е. вновь отображением) текстов, которые содержат в своей структуре знаки эксплицитного или имплицитного обращения к корпусу текстов пространства культуры.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий"

Признавая истинность последнего положения, следует признать и невозможность создания какой-либо «окончательной» модели интерпретации текста культуры. Поэтому в заключение анализа механизмов межтекстовых взаимодействий мы не побоимся и сейчас оставить само понятие межтекстовых взаимодействий открытым для последующих представлений и, перефразируя Р. Карнапа, говорить о тексте работы как об уточняющем выражении для уточняемого понятия. Все затруднения с подведением итогов связаны с желанием не дискредитировать анализ как таковой и не представлять его процессом, который завершается определенными конечными утверждениями. Наши выводы не столько завершают анализ, сколько приглашают к дальнейшей дискуссии.

• Основным способом межтекстовой коммуникации является метатекстовый перевод — перевод текста на другой метаязык описания. Как отдельные виды такого перевода могут рассматриваться а) семантические «диалоги» текста с другими текстами, или собственно интертекстуальные отношения; б) перевод текста на другие вербальные и невербальные языки культурного пространства; в) интерпретирующие описания текста, включая способы отображения его структуры средствами формальных языков. Этот перевод обеспечивается референциальным указанием текста на другие текстовые объекты с последующим их интенсиональным отображением. Следствием каждой референциальной отсылки к другому тексту становится образование бинарной оппозиции «я -другой». Интерпретирующий характер метатекстового перевода позволяет говорить о переводе еще и как о ведущем механизме смыслообразования.

Метатекстовый перевод каждого отдельного текста происходит в максимально широком контексте его существования -референциальном универсуме, границы которого очерчиваются объектами референции - другими текстами. Референциальный универсум текстовых проекций выступает как метафорическое представление многомерной целостности бытия. Отображение текстом мира всегда носит опосредованный (пространствами других текстов) характер. Следствием и подтверждением факта референциального обращения текста к предшествующим текстам (пресуппозициям его возникновения) становится присутствие в его структуре «следов» других текстов -знаков, или маркеров межтекстовых взаимодействий - i знаков. Эти знаки являются «именами» различного рода отношений, актуализированных в пространствах других текстов, а соответственно, предикатными знаками. С их помощью оказывается возможным разрешать парадокс именования и «называть» то, что, по определению, не может иметь адекватного для себя знака (вербально невыражаемые сущности бытия). Синтаксическое приложение предикатного i знака к именам, и даже предикатам, в создаваемом тексте позволяет актуализировать предмет описания. Таким образом, с точки зрения основных выполняемых функций, i знак является перевыражающим метазнаком культурного пространства и знаком, создающим пространство нового текстового высказывания. Все объекты текстовой референции в знаковой форме представлены в его структуре как системное образование из 1 знаков - текст-в-тексте. С семантической точки зрения, текст-в-тексте расширяет структуру создаваемого высказывания, позволяя в процессе интерпретации выходить в пространство других текстов. С функциональной точки зрения, текст-в-тексте выполняет сюжето-или фонообразующую роль, т.е. служит одним из инструментов создания возможных текстовых миров.

Система культурных (() знаков (совокупность знаков, выводимых из генерального множества текстов определенного временного среза культуры и обладающих общим функциональным назначением -быть маркером-знаком другого текста) выступает как «язык»-преконструкт для создания всех возможных текстов-в-тексте, как Lingua Universalis культуры.

Механизм межтекстовых отношений рассматривается как механизм метатекстового перевода. Важнейшими его инвариантными составляющими выступают:

1. референциальное указание на корпус предшествующих текстов (отдельный текст), осуществляемое в форме интенсионального отображения;

2. возникновение в структуре текста знаков, представляющих отображаемый текст в отображающем (1 знаков) и функционирующих на первом этапе как «имена» своих текстов;

3. переход «имени» предшествующего текста в предикат, создающий пространство нового высказывания. Трансформация имени в предикат говорит о неравнозначности преобразования означаемого в означающее, а также о возможности развития и становления культурных концептов.

Универсальный механизм межтекстовых взаимодействий и априорно заданная структурная включенность текста в пространство культуры не исключают возможности авторских стратегий отображения корпуса предшествующих текстов. В качестве таковых выступают а) непосредственный выбор референта или ( знака как элемента Lingua Universalis культуры; б) выбор способа отображения текстового референта - по индексальному, иконическому или символическому типам; в) выбор способа отображения корпуса текстов - экстенсивного или интенсивного; г) индивидуальный способ компоновки i знаков в пространстве своего текста, создание определенной системы синтагматических и парадигматических 1-знаковых множеств; д) использование системы i-знаков как «текста» в своем тексте с определенной стилистической функцией - в качестве сюжето-, фонообразующего и др. типа текста-в-тексте. Все обозначенные авторские способы присоединения к предшествующим текстам можно определить как систему координат авторской референции. В качестве таковых в работе были представлены семиотические стратегии Чеслава Милоша (преимущественно экстенсивный способ означивания по индексальному и иконическому типам) и Ярослава Ивашкевича преимущественно интенсивный способ означивания по символическому типу).

На основании анализа авторских способов взаимодействия с текстовым пространством культуры мы получаем возможность расширить представление о так называемой «грамматике идиостиля». Присущая каждому автору система ( знаков - это своего рода формализованный язык, который представляет «тип творца» и характеризуется не только словарем - исходным списком символов (( знаков), но и трансформационными правилами, позволяющими из дискретных 1 знаков образовывать синтагматико-парадигматические образования - тексты-в-тексте. Опосредованный характер референции в пространстве культуры становится основной причиной возникновения референциально непрозрачных текстов. Однако подобные тексты рассматриваются как относительно непрозрачные. Пределы их интерпретации очерчены референциальным универсумом - пространством текстов, по отношению к которым данный обладает «статусом прочтения» (Ф.Растье). В качестве критериев интерпретации принимается авторская схема референции. Референциальные критерии интерпретирующего описания - это своего рода «права текста», выполняющие функцию стабилизации его потенциально возможных (индивидуальных) интерпретаций и тем самым регулирующие употребление текста. Даже в непрозрачных контекстах интерпретация происходит как за счет стабильности, конвенциональное™ культурных значений (основание идентификации референта), так и через анализ обстоятельств употребления 1 знака в конкретном контексте (исчисление интерпретационных возможностей \знака).

Интерпретация межтекстовых взаимодействий сводится к последовательному ряду операций, направленных на анализ текстовой референциальной системы координат (авторской стратегии означивания): идентификацию текстового референта; интерпретацию семиотического способа представления референта и функционирования 1 знака в границах нового системного образования (текста-в-тексте); определение функциональной и стилистической нагрузки текста-в-тексте; определение степени парадигмального сдвига конвенционального культурного значения и т.д.

• Сохранение авторской стратегии означивания других текстов экстенсивность / интенсивность, структура текста-в-тексте) выступает «достаточным основанием» адекватного перевода. В процессе анализа переводов Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича на русский и английский языки обнаружилось, что экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе и преодоление барьера восприятия в границах другой культуры, чем интенсивный.

• Семантические трансформации при «переводе» i знаков связаны с:

1. изменением направления и характера референции. Как правило, неопределенная референция, объясняемая широким экстенсиональным пространством и неактуализированностью референтов, заменяется переводчиками достаточно определенной формой референции;

2. формальным несохранением «имени» 1 знака, что влечет за собой исчезновение 1 знака как такового, изменение «сюжета» текста-в-тексте, количественное и качественное изменение парадигматического (-знакового множества;

3. интерпретацией символических i знаков через синонимический ряд индексально-иконических знаков на другом языке, что, в частности, приводит к невозможности символизировать сложное состояние сознания, разрушает создаваемое этим символом семантическое единство корпуса писательских текстов. ( символы нуждаются не столько в собственно переводе, сколько в сохранении своего «имени».

• Проблема переводимости (в том числе, возможности сохранения в переводе следов межтекстовых взаимодействий как i знаков) может рассматриваться в рамках теории референции как составляющая общей проблемы истинностного соответствия отображенного знака отображающему. Поскольку художественные тексты не отражают действительность по экстенсиональному типу, но представляют ее интенсионально, к переводам этих текстов также нельзя применить понятие экстенсиональной, или корреспондентной истинности. Однако это не отменяет формальных критериев, необходимых для адекватного перевода - сохранение авторского способа референции к пресуппозициям. Сопоставительный анализ текстов перевода и источника показал, что в отношении этого критерия адекватности переводческие стратегии не совпадают с авторскими, а часто и обращены против (vs) них.

Проанализированный нами текстовый материал можно было бы представить и под другим углом зрения. Так, сделав выборку i знаков из всего корпуса текстов одного автора, мы получили бы возможность говорить о степени представленности i знаков в его текстах, сделать оценку частотности отдельных знаков, описать круг их встречаемости в одном контексте и т.д. Это была бы работа с выходом на описание индивидуальной картины мира, на возможность включения полученных данных в Словарь языка данного автора. Еще один вариант исследования межтекстовых взаимодействий - возможность проследить становление или трансформацию отдельных культурных знаков в исторической парадигме текстов.

Представленные в данной работе инвариантный механизм межтекстовых взаимодействий и авторские стратегии отображения корпуса предшествующих текстов выступают составляющими процесса тексто- и смыслопорождения не только в художественном, но и в любом — научном, например, дискурсе. Анализ работы этого механизма в пространстве научной прозы также может стать как продолжением данной работы, так и темой отдельного исследования. Можно с достаточной уверенностью предполагать, что и в научном дискурсе обнаруживаются те же стратегии вхождения в текстовое пространство — по экстенсиональному типу, с привлечением множества цитируемых источников (иконический способ воспроизведения), и по интенсиональному типу, когда авторский текст не позволяет провести однозначную семантико-стилистическую границу между «своим» и «чужим», что и говорит о высокой степени «освоенности» предшествующего корпуса текстов.

Межтекстовые пересечения структурируют, упорядочивают культурное пространство по стереометрическому принципу. «Следы» их присутствия в тексте «отнюдь не являются чем-то вроде окаменелостей; напротив, они активно готовят еще предстоящую историю» [Николис, Пригожин 1990:48]. По Иосифу Бродскому, восприятие культуры неотделимо от «присвоения», в котором автор обнаруживает, что им открытое, изначально ему не принадлежит. Влияния — это естественное свойство культуры, и «боязнь влияния, боязнь зависимости - это боязнь (и болезнь) дикаря, но не культуры, которая вся - преемственность, вся - эхо»67. Co-бытиё является способом существования любого события. Текст - это особый аппарат визуальности, позволяющий выходить за собственные пределы и наблюдать пространственно-временные связи с другими текстами. Пределы структуры (актуально проявленной формы) поддерживаются как автонимной референцией, так и референцией к внешним объектам, обеспечивающей «присутствие отсутствующего». Отсюда, понимание - это всегда эффект не только вхождения, но и выхождения.

Список научной литературыБразговская, Елена Евгеньевна, диссертация по теме "Славянские языки (западные и южные)"

1. Ср. с утверждением В. Аршинова и В. Буданова о «смыслах, возникающих как контекстуальная делокализация атомарного события». Аршинов В., Буданов В. Когнитивные основания синергетики // Синергетическая парадигма. М.: Прогресс, 2002. С. 82.

2. Ср.: У. Чейф об интроспекции // Чейф У. Значение и структура языка. М., 1975.

3. Ср. с положением в логической семантике, разделяющей теорию референции (обозначения) и смысла (значения).

4. Именно исходя из этого положения, целый ряд исследователей приходят к мысли о необходимости различать произведение и текст. См. в библиографическом списке работы Р. Барта, У. Эко, Ю.Лотмана.

5. См. об этом: П. Серио. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999. С. 12-54.

6. Ср. с ситуацией, многократно описанной в феноменологии, когда Я, для того чтобы воспринимать само себя, вынуждено наблюдать себя словно со стороны. // Махлин В. Я я Другой: Истоки философии диалога XX века. СПб., 1995.

7. Ср.: сходные представления о плане содержания знака у Блэка (meaning and sense), у P. Карнапа (экстенсиональная и интенсиональная области значения), у М.В. Никитина (денотативная и сигнификативная области значения).

8. Здесь мы только подчеркнем разницу между изображает и отображает она станет предметом анализа во второй главе настоящего исследования.

9. См., например, анализ понятия прессупозиции в рамках Оксфордской школы аналитической философии: Серп Дою. Логический статус художественного дискурса // Логос. 1993. № 3. Он же: Открывая сознание заново. М., Идея-Пресс, 2002.

10. По Чеславу Милошу, главными атрибутами поэта являются «видеть и желание описать». Речь в Шведской королевской академии // Милош Ч. Личные обязательства. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 10.

11. Ср. с тождественным положением у Мишеля Бютора: «. мы пишем всегда внутри чего-то, на некоем уже заданном фоне, с уже существующими подручными материалами» // Бютор М. Роман как исследование. М.: Изд-во МГУ, 2000. С. 4.

12. Здесь можно упомянуть положение Ю. Кристевой о том, что семиотика изучает любую практику как текст, вырабатываемый в языке // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М., 2004. С. 136.

13. В ряде наших предшествующих работ (например: Бразговская Е. Текст в пространстве культуры. Пермь, 2001) этот знак выступает как интертекстуальный.

14. О языке абсолюта см. в: Kolakowski L. Jesli Boga nie ma. Horror metaphysicus. Poznan, 1990.

15. Ср. с иным взглядом на проблему отображения отношений в концепции Л.Витгенштейна, где реальные отношения изображаются посредством синтаксических отношений, т.е. посредством порядка следования имен // Витгенштейн JI. Философские работы. М., 1994.

16. Так, у Ролана Барта мы обнаруживаем, что «красота способна явить себя лишь в форме цитации» // Барт P. S/Z, М., 2001. С.55.

17. Ср.: «предложения о предложениях» А. Тарского.

18. Ср. со сходным пониманием этой ситуации у Альфреда Шнитке: Фауст фигура из прошлого. И она уже не есть фигура натуралистическая II Беседы с Альфредом Шнитке. М.: Классика- XXI, 2003. С.119.

19. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. Статьи и выступления. М., 1993. С.199.

20. Эти отношения будут рассмотрены далее в разделе 2.3. Текст-в-тексте как сюжет нового «возможного мира» (Ярослав Ивашкевич и Чеслав Милош).

21. Тексты с намеренной референциальной непрозрачностью отделяются нами от текстов с неясной (для интерпретатора) референцией.

22. Описание этих парадигм уже давалось выше в качестве анализа процессов символического означивания предшествующих текстов и потому здесь не воспроизводится.

23. См., например, в: Loch Е. Wokol modernizmu. Lublin, 1996. Бразговская Е. Текст в пространстве культуры. Пермь, 2001.

24. Орем Н. О конфигурации качеств. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

25. Так, например, множественные рефлексивные отображения текстов У.Блейка содержит одна из наиболее значительных работ Ч.Милоша Ziemia Ulro.

26. См., например, Fiut A. Rozmowy z Czeslawem Miloszem. Krakow: Wydawnictwo literackie, 1981.

27. Очень характерный для литературы конца XX века прием: ср. в Имени розы У.Эко воспроизводится утерянная латинская рукопись «Записки отца Адсона из Мелька», переведенная на французский неким аббатом Балле.

28. Ср. определение мелизмов как «галантных формул эпохи» у Альфреда Эйнштейна // Эйнштейн А. Моцарт. М.: Музыка, 1977. С.120.

29. Об индексальных знаках Ярослава Ивашкевича см.: Бразговская Е. Текст в пространстве культуры. Пермь, 2001. С.44-54.

30. Данное положение многократно воспроизводится, например, у Ж. Делеза, У.Эко, П. Рикера, де Мана и др. См. труды этих авторов в библиографическом списке к данной работе.

31. Ср., в том числе, и у Ц. Тодорова: «Текст есть только пикник, на который автор приносит слова, а читатели значения» // Eco U. Czytanie swiata. Krakow, 1999. S.22.

32. Ср. с формальной теорией Казимира Айдукевича о возможности существования замкнутых и взаимонепереводимых языков // Kotarbinski Т. Wyklady z dziejow logiki. Warszawa, 1957.

33. С нашей точки зрения, трансформационный характер перевода более отражается в термине текст-источник (source text), чем в более привычном для отечественного переводоведения термине текст оригинала.

34. В ряде работ по теории перевода инвариант преобразования выступает как доминанта II ТоропП. Тотальный перевод. Тарту, 1995.

35. О множественных технических трудностях с сохранением имен собственных в переводе см., например: Флорин С. Муки переводческие. М.: Высшая школа, 1983.

36. Здесь мы имеем дело с так называемым парадоксом наблюдателя, или с субъективной истинностью, которая является результатом взаимодействия субъекта с текстом как с другим миром.

37. В тех случаях, когда речь не идет об индивидуальной стратегии художественного перевода, имя переводчика нами не указывается.

38. Это замечание ни в коей мере не относится к тексту перевода в целом.

39. Иную возможную топологическую конфигурацию философских символов данного текста см. в: Бразговская Е. Текст в пространстве культуры. Пермь, 2001.

40. Ср. понимание символа как гена сюжета у Ю. Лотмана // Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 115-146.

41. О негативных процессах, связанных с отсутствием или недостаточностью символизации, см. в: Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. М.: Языки русской культуры, 1999. Мамардашвили М., Пятигорский А. Символ и сознание. М., 1997.

42. Сравните, например, переводы текста Лопе де Вега «Soneto», выполненные В.Жуковским (1806), П. Грушко (1957) и С. Гончаренко (1974).

43. Здоровов Ю. А. Комментарии // Фрост Р. Стихи. Robert Frost. Poems. М., 1986. С. 409410.

44. См., например: Милош Ч. Это / пер. А.Ройтмана. М.: O.r.H.bilingua, 2003; Милош Ч. Придорожная собачонка: Эссе / пер. В.Кулагиной-Ярцевой. М.: Независимая газета, 2000 и др.

45. См., например: Британишский В. Введение в Милоша // Вопросы литературы. 1991. № 6; Он же: Собеседник века // Звезда. 1992. № 5-6; Он же: Уроки Милоша // Новый мир. 1992. № 9 и др.

46. Цитируется по: Журавлева 3. Е. Иосиф Бродский и время // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С.484.1. Библиографический список:

47. Абрамян Л.А. Гносеологические проблемы теории знаков. Ереван, 1965.

48. Адорно Т. Видимость и выражение. Гармония и смысл // Адорно Т. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001. С. 149-170, 200-234.

49. Аймермахер К. Знак. Текст. Культура. М.: РГГУ, 2001.

50. Аквинский Фома. Сумма теологии. Вопрос 8: О существовании Бога в вещах // Вестник Российского христианского гуманитарного института. 1999. №3.

51. Апелъ К.-О. Трансформация философии. М.: Логос, 2001.

52. Аристотель. Категории. М., 1939.

53. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка. Д.: Просвещение, 1990.

54. Арутюнова Н.Д. Понятие пресуппозиции в лингвистике // ИЛЯ, 1973. Т. XXXII, №1.

55. Арутюнова Н.Д. Логические теории значения // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976.

56. Ю.Арутюнова Н.Д. Номинация, референция, значение // Языковая номинация (общие вопросы). М.: Наука, 1977.

57. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика. Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Радуга, 1982.

58. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988.

59. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М.: Едиториал УРСС, 2002.

60. Бабайлова А.Э. Роль «ключей» в авторском тексте для адекватного понимания и перевода // Перевод как моделирование и моделирование перевода. Тверь, 1991. С. 58-64.

61. Балашов Н.И. Проблема референтности в семиотике поэзии // Контекст 1983. М., 1984.1 в.БанфиА. Философия искусства. М., 1989. М.Барт P. S/Z. М.: Эдиториал УРСС, 2001.

62. Барулин А.Н. О структуре языкового знака // Знак. Сб. статей по лингвистике, семиотике и поэтике памяти А.Н. Журинского. М.: Русский учебный центр, 1994. С. 245-252.

63. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

64. Ю.Бахтин М.М. К философии поступка // Бахтин М.М. Работы 1920-х годов. Киев, 1997.21 .Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974.

65. Берг М. Ипостаси Парамонова // Московские новости. 1998. № 33.

66. Блонский Я. Религиозный дух и любовь к вещам // Новая Польша. 2002. №2. С.47-49.

67. БлумХ. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург, 1998.

68. БогинГ.И. Филологическая герменевтика. Калинин: изд-во КГУ, 1982.

69. Богин Г.И. Типология понимания текста. Калинин, 1986.

70. Богин Г.И. Субстанциональная сторона понимания текста. Тверь, 1993.

71. Богин Г.И. Чтение надъязыковых смыслов средство проникновения в инокультурные миры // Форматы непонимания: Материалы рабочего совещания. М., 2000. С. 18-23.

72. Богуславский А. Термин «пресуппозиция» и понятийный аппарат теории текста // Text. J$zyk. Poetyka. Wroclaw, 1978. S. 7-28.

73. Бохенский Ю.М. Современная европейская философия. М.: Научный мир, 2000.

74. Британишский В. Введение в Милоша // Вопросы литературы. 1991. № 6. С.109-133.

75. Ъ2.Британишский В. Собеседник века: Заметки о Чеславе Милоше // Звезда. 1992. №5-6.

76. Бютор М. Роман как исследование. М.: Изд-во Моск.гос.ун-та, 2000.

77. Васильев Л.Г. Лингвистические аспекты понимания: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. СПб, 1999.

78. Вежбицка А. Дескрипция или цитация? // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 13. Лингвистика и логика (проблемы референции). М., 1982. С. 237—262.

79. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

80. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: Изд-во иностр. лит., 1958.

81. Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. 4.1.

82. Галеева Н.Л. Параметры художественного текста и перевод. Тверь, 1999.

83. ГадамерГ. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.41 .Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: Наука, 1994 а.

84. Гаспаров Б.М. Структура текста и культурный контекст. М.: 19946.

85. АЪ.Гаспаров Б.М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996.

86. Гессе Г. Игра в бисер // Гессе Г. Избранное. СПб.: Азбука-классика, 2001.

87. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М.: Едиториал УРСС, 2004.

88. Гийому Ж., Мальдидье Д. О новых приемах интерпретации, или проблема смысла с точки зрения анализа дискурса // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999. С. 124-137.

89. Гиндин С.И. Онтологическое единство текста и виды внутритекстовой организации // Машинный перевод и прикладная лингвистика. Вып. 14. М., 1971.

90. Гипотеза в современной лингвистике /под ред. Ю. С. Степанова. М.: Наука, 1980.

91. Гносеологические проблемы формализации / под ред. Д.П.Горского). Минск: АН БССР, 1969.

92. Голицын Г.А. Информация и творчество. М.: Русский мир, 1997.51 .Гончаров С.С. и др. Введение в логику и методологию науки. М.: Интерпракс, 1994.

93. Гудмен Н. Способы создания миров. М.: Праксис, 2001.

94. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Наука, 1975.

95. Гурко Е. Тексты деконструкции. Жак Деррида. Томск: Водолей, 1999.

96. Гусев С.С., Тулъчинский Г.Л. Проблемы понимания в философии. М., 1985.61 .Гусев С.С. Смысл возможного. СПб.: Алетейя, 2002.

97. Девис М. Прикладной нестандартный анализ. М.: Мир, 1980.

98. Декомб В. Современная французская философия. М.: Весь мир, 2000.

99. ДелезЖ. Логика смысла. М.: Academia, 1995.

100. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия. СПб.: Алетейя, 1998а.ббДелезЖ. Фуко. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998 б.67ДелезЖ. Марсель Пруст и знаки. СПб.: Алетейя, 1999.

101. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Вестник Моск. Ун-та. Сер.9. Филология. М., 1995. № 5.

102. Деррида Ж. Голос и феномен. СПб.: Алетейя, 1999.

103. Джохадзе Д.В., Стяжкин Н.И. Введение в историю западно-европейской средневековой философии. Тб.: Ганатлеба, 1981.

104. Доннелан КС. Референция и определенные дескрипции // Логика и лингвистика: Проблемы референции. Вып. XIII. М.: Прогресс, 1982. С. 134-160.1%.Дэвидсон Д. Исследования истины и интерпретации. М.: Праксис, 2003.

105. Женетт Ж. Работы по поэтике. Фигуры. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. Т. 1-2.

106. Жильсон Э. Философия в средние века. М.: Республика, 2004.81 .Жолковский А.К. О семантическом синтезе // Проблемы кибернетики. Вып. 19. М., 1967.82 .Залевская А.А. Понимание текста: Психолингвистический подход. Калинин, 1988.

107. Залевская А.А. Метафора и формирование проекций текста // Текст в коммуникации. М., 1991. С. 158-168.

108. Залевская А.А. Текст и его понимание. Тверь, 2001.

109. ЪЬ.Иванов В.В. Семантика возможных миров и филология // Проблемы структурной лингвистики. М.: Наука, 1980. С. 5-19.

110. Иванов В. О взаимоотношении динамического исследования эволюции языка, текста, культуры // Исследования по теории текста. М.: Наука, 1987. С.5-26.

111. Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка. М.: Русский язык, 1993.9Ъ.Караулов Ю.Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М.: ИРЯ РАН, 1999.

112. Карпов В.А. Язык как система. Минск: Вышэйшая школа, 1992.

113. КарриХ. Основания математической логики. М.: Иностранная литература, 1969.

114. Касевич Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. М., 1988.

115. Касевич В.Б. Буддизм. Картина мира. Язык. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1996.

116. Катфорд Дж.К Лингвистическая теория перевода: Об одном аспекте прикладной лингвистики. М.: Эдиториал УРСС, 2004.

117. Катц Дж. Философская релевантность языковой теории // Философия языка/ред. Дж. Серл. М.: Эдиториал УРСС, 2004. С.141-167.

118. Кепеци Б. Знак, смысл, литература // Семиотика и художественное творчество. М.: Наука, 1977. С. 40-48.

119. Кибрик А.Е. Лингвистические постулаты II Механизмы вывода и обработки знаний в системах понимания текста. Тарту, 1983.

120. Клюканов И. Динамика межкультурного общения. Системно-семиотическое исследование. Тверь, 1998.

121. Кобляков А.А. Дискретное и непрерывное в музыке с точки зрения проблемно-смыслового подхода // Тр. междунар. конф. «Математика и искусство». М.: МГУ, 1997 С. 145-153.

122. Кобляков А.А. Синергетика, язык, творчество // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 322-334.

123. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова. М.: Эдиториал УРСС, 2003.

124. Коплстон Ф. Ч. История средневековой философии. М.: Энигма, 1997.

125. Косиков Г.К Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

126. Кравченко А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. Иркутск, 2001.

127. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика. От структурализма к постструктурализму. М.: ИГ «Прогресс», 2000.

128. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М.: РОССПЭН, 2004.

129. Кронгауз М.А. Семантика. М.: РГТУ, 2001.

130. Кубанов И. Пейзажи чувственности. Вариации и импровизации. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.

131. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. Екатеринбург; Омск, 1999.

132. Куратовский К, Мостовский А. Теория множеств. М.: Мир, 1970.

133. Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. М.: Дом Интеллектуальной Книги, 1999.

134. Лабов У. Структура денотативных значений // Новое в зарубежной лингвистике: Проблемы и методы лексикографии. М.: Прогресс, 1983. Вып. XIV. С. 133-176;

135. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М.: Прогресс, 1978.

136. Лайонз Дж. Лингвистическая семантика: Введение. М.: Языки славянской культуры, 2003.

137. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике: Лингвистическая семантика. М.: Прогресс, 1981. Вып. X. С. 350-368.

138. Лаку-Лабарт Ф. Musica Ficta: Фигуры Вагнера. СПб.: Axioma / Азбука, 1999.

139. Лангер С. Философия в новом ключе. М.: Республика, 2000.

140. Лебедев М., Черняк А. Онтологические проблемы референции. М.: Праксис, 2001.

141. Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. М.: Эдиториал УРСС,1998.

142. Лебедев М.В. Философия языка на фоне развития философии // http://philosophy.ru/librarv.

143. Лебедев М.В. Создание звезд: кому это нужно? // http://philosophy.ru/library.

144. Левицкий Ю.А. Актуализация события // Чествуя филолога. Сб. ст., посвящ. 75-летию Ф. А. Литвина. Орел: НП Орловская правда, 2002. С. 117-124.

145. Левицкий Ю.А. Основы теории синтаксиса. 3-е изд., доп. Пермь: Изд-во Перм.гос.ун-та, 2003.

146. Левый И. Искусство перевода. М.: Прогресс, 1974.

147. Линский Л. Референция и референты // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1982. Вып.13. С. 161-178.

148. Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб.: БЛИЦ, 1999.

149. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982.

150. Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М.: Мысль, 1995.

151. Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1970.

152. Лотман Ю.М. Культура и текст как генераторы смысла // Кибернетическая лингвистика. М., 1983.

153. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Лотман Ю. Об Искусстве. СПб., 1998. С. 423-436.

154. Лотман Ю. Внутри мыслящих миров (человек-текст-семиосфера-история). М.: Языки русской культуры, 1999.

155. Льюис К.И. Модусы значения // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. С. 227-242.

156. Мамардашвили М. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984.

157. Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1992.

158. Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Языки русской культуры, 1997.

159. Мамардашвили М. Картезианские размышления. М.: Прогресс, 1999.

160. Мамардашвили М. Кантианские вариации. М.: Аграф, 2000.

161. Мамардашвили М. Лекции по античной философии. М.: Аграф, 2002.

162. Ман П. де Аллегории чтения. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та,1999.

163. Манн Т. Доктор Фаустус. М.: Республика, 1993.

164. Маргвелашвили Г.Т. Своеобразие философии М.Мамардашвили // Конгениальность мысли. О философе Мерабе Мамардашвили. М.: Прогресс, 1999. С. 80-93.

165. Марков Б.В. Знаки бытия. СПб.: Наука, 2000.

166. МарчукЮ.Н. Методы моделирования перевода. М.: Наука, 1985.

167. Масленникова А.А. Лингвистическая интерпретация скрытых смыслов. СПб.: Изд-во С.-Петерб.гос.ун-та, 1999.

168. Мауро Т.де. Введение в семантику. М.: Дом Интеллектуальной книги, 2000.

169. Махлин B.JI. Я и Другой: Истоки философии диалога XX века. СПб., 1995.

170. Мелъвилъ Ю.К. Чарльз Пирс и прагматизм: У истоков американской буржуазной философии XX века. М.: Изд-во Моск.гос.ун-та, 1968.

171. Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. М.: Мир, 1996.

172. Монтаж: Литература, искусство, театр, кино / Отв. ред. Б.Раушенбах. М.: Наука, 1988.

173. Мулуд Н. Анализ и смысл. Очерк семантических предпосылок логики и эпистемологии. М.: Прогресс, 1979.

174. Налимов В.В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков. М.: Наука, 1979.

175. Налимов В.В. Спонтанность сознания: вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Прометей, 1989.

176. Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 1993.

177. Налимов В.В. Самоорганизация как творческий процесс: философский аспект // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-Традиция, 2002.

178. Непейвода Н.Н. Прикладная логика. Учеб. пособие. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 2000.

179. Нестерова Н. Текст перевода текст вторичный? (К постановке и обоснованию проблемы) // Scripta linguisticae applicatae: Проблемы прикладной лингвистики. М.: Азбуковник, 2001. С.133-145.

180. Никитин М.В, Денотат концепт - значение // Чествуя филолога. Сб. ст., посвящ. 75-летию Ф. А. Литвина. Орел: НП Орловская правда, 2002, с. 169-179.

181. Никифоров A.JI. Философия науки: История и методология. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998.

182. Никифоров А. Природа философии. М., 2001.

183. Николис Г., Пригожин И. Познание сложного: Введение. М.: Мир, 1990.

184. Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. М.: Наука, 1983.

185. Овчинников Н.Ф. Методологические принципы в истории научной мысли. М.: Эдиториал УРСС, 1997.

186. Павиленис Р.И. Проблема смысла: Современный логико-философский анализ языка. М.: Мысль, 1983.

187. Падучева Е.В. К теории референции: имена и дескрипции в неэкстенсиональных контекстах // Научн.-техн. информ. Сер.2. 1983. №1. С.24-29.

188. Падучева Е.В. Семантические исследования. М.: Языки русской культуры, 1996.

189. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью: Референциальные аспекты семантики местоимений. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

190. Пап А. Семантика и необходимая истина: Исследование оснований аналитической философии. М.: Идея-Пресс, 2001.

191. Парамонов Б. Конец стиля // Парамонов Б. Конец стиля. СПб.: Алетейя, 1999. С.5-20.

192. Пассмор Дж. Современные философы. М.: Идея-Пресс, 2002.

193. Патнэм X. Значение и референция // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1982. Вып. XIII. С.377-391.

194. Пелъц Е. Семиотика и логика // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. С. 151-165.

195. Петров В.В. Структуры значения: Логический анализ. Новосибирск: Наука, 1979.

196. Перспективы метафизики. Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков / Под ред. Г.Л. Тульчинского и М.С.Уварова. СПб.: Алетейя, 2001.

197. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия. Контент-анализ и теория дискурса // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса / Составитель П.Серио. М.: ИГ Прогресс, 1999. С.225-302.

198. Пирс Ч.С. Grammatica Speculativa II Начала прагматизма / С.-Петерб.гос.ун-т, Лаб. метафиз. исслед. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 1.

199. Плеханова Т.Ф. Текст как диалог. Минск: МГЛУ, 2003.

200. Поляков И., Пазельский В. Интерпретация: Область определения и формы функционирования // Интерпретация как историко-научная и методологическая проблема. Новосибирск, 1986. С. 3-33.

201. Попович А. Проблемы художественного перевода. М.: Высш. школа, 1980.

202. Попович М.В. Философские вопросы семантики. Киев: Наукова думка, 1975.

203. Попович М.В. Очерк развития логических идей в культурно-историческом контексте. Киев: Наукова думка, 1979.

204. Попович М.В., Васильев С.А. и др. Структура и смысл. Киев: Наукова думка, 1989.

205. Пригожим И. От существующего к возникающему. М.: Наука, 1985.

206. Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Наука, 1986.

207. Пригожим И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. №6.

208. Проскурин О.А. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 1999.

209. Ранчин А. На пиру Мнемозины: Интертексты Иосифа Бродского. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

210. Рассел Б. Человеческое познание. М.: Изд-во иностр. лит., 1957.

211. Рассел Б. Исследование значения и истины. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998.

212. Растье Ф. Интерпретирующая семантика. Нижний Новгород: Деком, 2001.

213. Ревзин И.И. Структура языка как моделирующей системы. М.: Наука, 1978.

214. Ревзина О.Г. Лингвистические основы интертекстуальности // Текст. Интертекст. Культура: Материалы междунар. науч. конф. РАН, Институт русского языка им. В. В. Виноградова. М., 2001. С.60-63.

215. Рейхенбах Г. Направление времени. М.: Наука, 1962.

216. Реферовская Е.А. Философия лингвистики Гюстава Гийома. СПб.: Академический проект, 1997.

217. Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М.: Academia-центр, 1995.

218. Розин В. Семиотические исследования. М.: Университетская книга, 2001.

219. Руднев В. Основания философии текста // Научно-техническая информация. 1992, №3.

220. Руднев В. Морфология реальности: Исследования по «философии текста». М., 1996.

221. Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. М.: Аграф, 2000.

222. Руднев В.П. Теоретико-лингвистический анализ художественного дискурса: Автореферат докт.дис. М., 1996.

223. Руднев В. Введение в прагсемантику «Винни Пуха»: Аналитические статьи и комментарии // Винни Пух и философия обыденного языка. М.: Аграф, 2000.

224. Рыжов В.П. Принцип неопределенности в искусстве // Тр. междунар. конф. «Математика и искусство». М.: Изд-во Моск.ун-та, 1997. С. 113-115.

225. Свирский Я.И. Самоорганизация смысла: Опыт синергетической онтологии. М.: ИФРАН, 2001.

226. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса / Сост. П. Серио. М.: ИГ Прогресс, 1999. С.12-54.

227. Серио П. Анализ дискурса во французской школе: Дискурс и интердискурс // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. С. 549-563.

228. Серл Дж. Логический статус художественного дискурса // Логос. 1993. №3.

229. СерлДж. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.

230. Сильвестров В.В. Теоретико-культурный смысл поэтического перевода // От философии, жизни к философии культуры. СПб.: Аллетейя, 2001. С.221-226.

231. Скрэгг Г. Семантические сети как модели памяти // Новое в зарубежной лингвистике: Прикладная лингвистика. М.: Радуга, 1983. Вып. XII. С. 230-231.

232. Слышкин Г.Г. От текста к символу: Лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000.

233. Смирнов В.А. Логические методы анализа научного знания. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

234. Смирнов И.П. Порождение интертекста. Wiener Slawistischer Almanach 17. Wien,1985.

235. Смирнов И. Смысл как таковой. СПб.: Академический проект, 2001.

236. Смирнова Е.Д., Таванец П.В. Семантика в логике // Логическая семантика и модальная логика. М.: Наука, 1967.

237. Смирнова Е.Д. Логическая семантика и философские основания логики. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1986.

238. Смирнова Е.Д Логика и философия. М.: РОССПЭН, 1996.

239. Смирнова Е.Д. Семантика возможных миров и обоснование логического знания // Концепция виртуальных миров и научное познание. СПб.: РХГИ, 2000.

240. Сорокин Ю.А. Интерпретативная или деятельностная теория перевода? //Языковое сознание и образ мира. М., 2000. С. 107-115.

241. Сорокин Ю.А. Переводоведческий Триптрих // Scripta linguisticae applicatae: Проблемы прикладной лингвистики. М.: Азбуковник, 2001. С. 261-276.

242. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М.: Наука, 1975.

243. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука, 1985.

244. Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс, факт и принцип причинности // Язык и наука конца XX века. М., 1995.

245. Степанов Ю.С. «Бог есть любовь. Любовь есть Бог». Отношения тождества константа мировой культуры // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке / Под ред. Н.Д.Арутюновой. М.: Наука, 1995а.

246. Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М.: Языки русской культуры, 1998.

247. Степанов Ю.С. В мире семиотики // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. С. 5-45.

248. Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения: Семиологическая грамматика. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

249. Столл P.P. Множества. Логика. Аксиоматические теории. М.: Просвещение, 1968.

250. Сянкевгч B.I. Семантыка i прагматыка рэфэрэнцыальных адносш у беларускай мове: Аутарэф. дыс. на атрым. вуч. ступ, д-ра фшал. навук / АН Беларуси iH-т мовазнауства iM. Я.Коласа. Мшск, 1996.

251. Тарский А. Истина и доказательство // Вопросы философии. 1972. № 8. С. 136-145.

252. Тарский А. Понятие истины в языках дедуктивных наук // Философия и логика львовско-варшавской школы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 14-178.

253. ТондлЛ. Проблемы семантики. М.: Прогресс, 1975.

254. Толочин И.В. Метафора и интертекст в англоязычной поэзии: Лингвостилистический аспект. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 1996.

255. Тороп П. Тотальный перевод. Тарту: Тартуский ун-т, 1995.

256. Тульчшский Г.Л. В каком смысле возможна теория смысла // Философские основания научной теории. Новосибирск, 1985. С. 108-127.

257. Тульчшский Г.Я. «Новые» теории истины и «наивная» семантика: Об альтернативных теориях истины в современной логической семантике // Вопросы философии. 1986. № 3. С. 27- 32.

258. Тульчшский Г.С. Постчеловеческая персонология. СПб.: Алетейя, 2002.

259. Турчин В.Ф. Логический анализ языка // Турчин В.Ф. Феномен науки: Кибернетический подход к эволюции. М.: ЭТС, 2000.

260. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

261. Уемов А.И. Логические основы метода моделирования. М.: Мысль, 1971.

262. Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем. М.: Мысль, 1978.

263. Урманцев Ю.А. Симметрия природы и природа симметрии. М.: Мысль, 1974.

264. Усманова А.Р. Умберто Эко: Парадоксы интерпретации. Минск: Изд-во ЕГУ Пропилеи, 2000.

265. Успенский Б. Семиотические проблемы стиля в лингвистическом освещении // Труды по знаковым системам IV. Тарту, 1969. С. 487-501.

266. Успенский Б. Семиотика искусства. М., Языки русской культуры, 1995.

267. Уфимцева А.А. Лексическое значение. Принцип семиологического описания лексики. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

268. Фатеева Н.А. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе // Известия РАН. Сер. лит. и яз., 1997. Т. 56. № 5. С. 19-20.

269. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов. М.: Агар, 2000.

270. Федоров А.В. Очерки общей и сопоставительной стилистики. М.: Высш. школа, 1971.

271. Федорова Л.Г. Типы интертекстуальности в современной русской поэзии: Постмодернистские и классические реминисценции: Дис.<.> канд. филол. наук. М., 1999.

272. Философия культуры. Становление и развитие / Под ред. М.С.Кагана. СПб.: Лань, 1998.

273. Философия. Логика. Язык / Под ред. Д.П. Горского и В.В.Петрова. М.: Прогресс, 1987.

274. Флорин С. Муки переводческие: Практика перевода. М.: Высш. школа, 1983.

275. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика: Сб. научн. ст. М.: Языки русской культуры, 1977. Вып. 35. С. 352-379.

276. Фреге Г. Логические исследования. Томск: Водолей, 1997.

277. Фреге Г. Логика и логическая семантика. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

278. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб.: Academia, 1994.

279. Хайдеггер М. Бытие и время: Работы и размышления разных лет. М.: Гнозис, 1993.

280. Хаксли О. Контрапункт // Хаксли О. Избранное. М.: Радуга, 2000.

281. Херрманн Ф.-В.фон. Фундаментальная онтология языка. Минск: Изд-во ЕГУ, 2001.

282. Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М.: Прогресс, 1980.

283. Целищев В.В. Философские проблемы семантики возможных миров. Новосибирск: Наука, 1977.

284. Чейф У. Значение и структура языка. М.: Прогресс, 1975.

285. Черняк A3. Проблема оснований знания и феноменологическая очевидность. М.: Эдиториал УРСС, 1998.

286. ЧертовЛ.Ф. Знаковость. СПб., 1993.

287. Черч А. Введение в математическую логику. М.: Изд-во иностр. лит., 1960. Т. 1

288. Шабес В.Я. Событие и текст. М., 1989.

289. Шварцкопф Ф. Метаморфоза данного. На пути к созданию экологии сознания. М.: Идея-Пресс, 2000.

290. Швейцер А Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988.

291. Швейцер АД. Еще раз к вопросу о переводимости // Литература и перевод: Проблемы теории. М.: Наука, 1992.

292. Шенк Р., Бирнбаум Л., Мей Дж. К интеграции семантики и прагматики // Новое в зарубежной лингвистике: Компьютерная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. Вып. XXIV. С.41 -47.

293. Шмелев АД. Референциальные значения в поэтическом тексте // Поэтика и стилистика. М.: Наука, 1991.

294. Шмелев АД. Суждения о вымышленном мире: Референция, истинность, прагматика // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. М.: Наука, 1995. С. 115-122.

295. Шмелев А. Референциальные механизмы русского языка. Тампере: Slavica Tamperensia, 1996.

296. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003.

297. Шнитке А. Полистилистические тенденции современной музыки // Музыка в СССР. 1988. Апрель июнь. С.22-24.

298. Шрейдер Ю.А. Логика знаковых систем: Элементы семиотики. М.: Знание, 1974.

299. Щитцова Т.В. Событие в философии Бахтина. Минск: Центр исслед. по филос. антропологии Европ. гум. ун-та, 2002.

300. Эйнштейн А. Моцарт. М.: Музыка, 1977.

301. Эко У. Инновация и повторение: Между эстетикой модерна и постмодерна // Философия эпохи постмодерна. Минск: Изд-во Европ.гум.ун-та, 1996.

302. Эко У. Отсутствующая структура. СПб, 1998.

303. Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике. СПб.: Алетейя, 2003.

304. Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. С. 16-24.

305. Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985.

306. Ямполъский М. Память Тиресия: Интертекстуальность и кинематограф. М.: РИК «Культура», 1993.

307. Ajdukiewicz К. W sprawie "uniwersaliow" // Przegl^d Filozoficzny, R.XXXVII, 1934, s. 219-234.

308. AjdukiewiczK. J^zyk i poznanie. Warszawa, 1985. T.l, 2.

309. Balcerzan E. Przez znaki: Granice autonomii sztuki poetyckiej. Poznan, 1982.

310. Balcerzan E. Przeklad jako cytat // Miejsca wspolne: Szkice о komunikacji literackiej i artystycznej. Warszawa: PWN, 1985. S. 136-159.

311. Baranczak St. J?zyk poetycki Czeslawa Milosza // Teksty. № 4-56 1981.

312. Baranczak St. Summa Czeslawa Milosza // Baranczak St. Etyka i poetyka. Szkice 1970-1978. Paryz: Instytut Literacki, 1979.

313. Beaugrande R.de. Toward a Semiotic Theory of Literary Translation // Semiotik und Ubersetzen. Tubingen, Gunter Narr Verlag, 1980. P.23-42.

314. Beaugrande R.de. Text, Discourse and Process: Towards a Multidisciplinary Science of Text. London: Longman, 1980.

315. Beaugrande R.de, Dressier W.U. Introduction to Text Linguistics. London, new York: Longman, 1981.

316. Beeker A. Beyond Translation: Essays towards a modern philology. New York: Ann Arbor, 1998.

317. Bloom H. Poetry and Repression: Revisionism from Blake to Stevens. Jale: Jale University Press, 1976.

318. BlonskiJ. Miloszjak swiat. Krakow: Znak, 1998.

319. Bronk A. Rozumienie. Dzieje. J^zyk: Filozoficzna hermeneutyka H.J.Gadamera. Lublin: KUL, 1988.

320. Brown G. Discourse Analysis. London, New York: Cambridge University Press, 1983.

321. Buszkowski W. Logiczne podstawy gramatyk kategorialnych Ajdukiewicza -Lambeka. Warszawa, 1989.

322. Cann R. Formal Semantics. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.

323. Carnap R. Meaning and Necessity: A study in semantics and modal logics. Chicago, 1947.

324. Cresswell M.J. Semantical Essays: Possible words and their rivals. London: КАР, 1988.

325. Czerwinski M. Kultura w uj^ciu semiotycznym // Czerwinski M. Profile kultury. Warszawa: WP, 1978. S. 24-36.

326. Dqbrowski M. Postmodernizm: Mysl i tekst. Krakow: Uniwersitet, 2000.

327. Dqbska I. Koncepcja j?zyka w filozofii Kazimierza Ajdukiewicza // Ruch Filozoficzny, XXIV / 1-2.

328. Dqbska I. Znaki i mysli. Torun, 1975.

329. Delisle J. Translation: An Interpretative Approach. Ottawa; London: University of Ottawa Press, 1988.

330. Devitt M., Sterelny K. 1988 Language and reality: An introduction to the philosophy of language. Cambr. (Mass.): MIT, 1987.

331. Dijk T.van. On the Foundations of Poetics: Methodological prolegomena to a generative grammar of literary text // Poetics. 1972. №5.

332. Dummett M. Frege: Philosophy of Language. London: Duckworth, 1973.

333. Dybciak K. Poezja pelni istnienia // Poznanie Milosza: Studia i szkice о tworczosci poety. Krakow; Wroclaw: Ossolineum, 1985.

334. Eco U. Pejzaz semiotyczny. Warszawa, 1972.

335. Eco U. A theory of Semiotics. Bloomington: IN, 1979.

336. Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. Bloomington: Indiana U. P., 1984.

337. Eco U. The Open Work. Harvard: Harvard University Press, 1989.

338. Eco U. The Limits of Interpretation. Bloomington: Indiana University Press, 1990.

339. Eco U. The Search for the Perfect Language. Oxford: Blackwell, 1995.

340. Eco U. Nieobecna struktura. Warszawa: WKR, 1996 a.

341. Eco U. Interpretacja i nadinterpretacja. Krakow: Znak, 1996 6.

342. Eco U., Nergaard S. Semiotic approaches // Routledge Encyclopedia of Translation Studies. London: Routledge, 1998 a.

343. Eco U. The Aesthetics of Thomas Aquinas. Cambridge: Harvard University Press, 1998 6.

344. Eco U. Czytanie swiata. Krakow: Znak, 1999.

345. Field H. Tarski's Theory of Truth // Meaning and Truth: Essential Reading in Modern Semantics. New York: Paragon, 1991.

346. FuitA. Moment wieczny: Poezja Czeslawa Milosza. Paris: Libella, 1987.

347. Gamer R. Presupposition in Philosophy and Linguistics // Studies in Linguistic Semantics. New Jork, 1971.

348. Geach P.T. 1981 Reference and generality: An examination of some Medieval and modern theories. 3rd ed-n. - Ithaca; L.: Cornell UP, 1980.

349. Goodman N. On Starmaking. Synthese. 1980. № 45. S.211-215.

350. Goodman N. The Ways of Worldmaking. Cambridge: Harvard University Press, 1984.

351. Gorlee D.L. Semiotics and the Problem of Translation with Special Reference to the Semiotics of Charles S. Peirce. Alblasserdam, 1993.

352. Greenberg W.J. Aspects of a Theory of Singular Reference. New Jork; London: Jarlang Publishing, inc., 1985.

353. GuiraudPierre. Semiologia. Warszawa: WP, 1974.

354. Haack R.J. Translation, Analysis and Ontology // Review of Metaphysics. Vol. 27. 1973. S. 298-317.

355. Hawkes T. Strukturalism i semiotyka. Warszawa: PWN, 1988.

356. HerveyS. Semiotic Perspectives. London, 1982.

357. Holthuis S. Intertextuality Meaning Constitution: An approach to the comprehension of intertextual poetry // Petofi Olivi Approaches to Poetry: Some aspects of textuality and intertextuality. Berlin, 1994.

358. Intertextuality. Berlin, 1991.

359. Jadacki J. Spor о granice poznania: Prolegomena do epistemologii. Warszawa, 1985.

360. Kelly L. The True Interpreter: the History of Translation. Theory and practice in the West. Oxford, 1979.

361. Kielar В. Tlumaczenie i koncepcje translatoryczne. Warszawa: PAW, 1988.

362. Kojin E. Semiologiczny aspekt muzyki. Wroclaw: Uniwersytet, 1991.

363. Kulturowe konteksty idei filozoficznych. Poznan: JF UAM, 1997.

364. Lachmann R. Concepts of Intertextuality // Issues in Slavic Literary and Cultural Theory. Bochum, 1989. S. 391-400.

365. Lamb S. Semiotics of Language and Culture: A Relational Approach // The Semiotics of Culture and Language. Vol. 2. Language and other semiotic systems of culture. London: DH, 1984. S. 71-100.

366. Lambert K, Fraassen B.C. van. Meaning relations, possible objects and possible worlds // Philosophical problems in logic. 1970. P. 1-19.

367. Lebiedzinski H. Przekladoznawstwo ogolne wobec teorii enroi. Warszawa: PWN, 1989.

368. Legezynska A. Tlumacz i jego kompetencje autorskie. Warszawa: PWN, 1986.

369. Lem St. Filozofia przypadku: Literatura w swietle empirii. Krakow: Znak, 1988.

370. Lesniewski St. Rachunek nazw // Przegl^d Filozoficzny, 16, 1914, s.5-28.

371. Lesniewski St. О podstawach ontologii // Przegl^d Filozoficzny, 22, 1922, z.4

372. Levin S. K. Linguistic Structures in Poetry. Hague: Mouton, 1973.

373. Loch E. Wokol modernizmu. Lublin, 1996.

374. Lotman Ju. Universe of the Mind: A semiotic theory of culture. Bloomington: Indianapolis, 1990.

375. Meaning and Translation: Philosophical and Linguistic Approaches / Ed. by GuenthnerF. London, 1978.

376. Merrell F. A Semiotic Theory of Texts. Berlin: Mouton, 1985.

377. Milosz Czeslaw. Zeszyty naukowe instytutu Jagiellonskiego DCCLXXVI. Zeszyt 16, 1987.

378. Milosz Czeslaw. A Stockholm Conference. September 9-11, 1991 / Ed. Nils Ake Nillson.

379. Morris Ch. Foundations of Theory of Signs. Chicago, 1938.

380. Nycz R. Tekstowy swiat: Poststrukturalizm a wiedza о literaturze. Warszawa: PWN, 1995.

381. Nycz R. Milosz: bio-grafia idei // Nycz R. Sylwy wspolczesne. Krakow:• Universitas, 1996. S. 58-84.

382. Palmer F. Semantics: A new outline. Cambridge: Cambridge mass., 1976.

383. Pause E. Context and translation // Meaning, use, and interpretation of language (R. Bauerle, C.S.A.v. Schwarze eds.) N.Y.: Gruyter, 1983. 384-399.

384. Pelc J. Semiotyka polska 1894-1969. Warszawa WP, 1971.

385. Pelc J. Obraz, slowo, znak: Studium о emblematach w literaturze staropolskiej. Studia staropolski. Т. XXXVII. Wroclaw: PAN, 1973.

386. Pelc J. Wst^p do semiotyki. Warszawa: WP: 1982.

387. Pinborg J. Medieval semantics: Selected studies on Medieval logic and grammar / Ed. by Sten Ebbesen. L.: Variorum Reprints, 1984.

388. PisarskaA. Creativity of translation. Poznan, 1989.

389. Polska JilozoJia analityczna. Analiza logiczna i semiotyczna w szkole lwowsko-warszawskiej / red. M.Hempolinski. Wroclaw: Ossolineum, 1987.

390. Popowic A. Aspects of Metatext. Canadian Review of Comparative Literature. CRCL, 1976. P. 225-235.

391. Postmodernizm po polsku? Acta Universitatis Lodziensis, 8. Lodz: Wydawnictwo uniwersitetu Lodzkiego, 1988.

392. Poznawanie Milosza: Studia i szkice о tworczosci poety / red. J.Kwiatkowski. Krakow: Wydawnictwo literackie, 1985.

393. Putnam H. Reflections on Goodman's Ways of Worldmaking. Journal of Philosophy, 76 (1979). P. 39-44.

394. Рут A. The relation between Translation and material Text Transfer. Target 4, 1992. P. 171-189.

395. Quine W. O. Word and Object. Cambridge: MIT Press, 1960.

396. Quine W.V. O. Things and Their Place in Theories. The Belknap Press of Harvard University Press. Camb., Mass., 1981.

397. Riffaterre M. Semiotics of Poetry.Bloomington: Indiana University Press, 1973.

398. Riffaterre M. Intertextuality vs. Hypertextuality // New Literary History 25. T.4. 1994. P. 779-788.

399. Rosner K. Semiotyka strukturalna w badaniach nad literature,. Krakow: Wydawnictwo Literackie, 1984.

400. Salmon N. U. Reference and Essence. Oxford, 1982.

401. Schaff A. Specific features of the verbal sign // Sign. Language. Culture / Ed. A. Greimas. The Hague, 1970. P. 114-123.

402. Scholes R. Semiotics and Interpretation. New Haven and London: Jale University Press, 1982.

403. Schwarz D. 1982 Reference and relational belief: On causality and the pragmatics of referring to and believing about II F. Heny ed. Ambiguity in intensional contexts. -D. etc.: Reidel, 1981. 133-151.

404. Sebeok Th. Semiotics: A survey of art / Ed. Thomas A. Sebeok. Current Trends in Linguistics 12. The Hague, 1974. P. 211-364.

405. Sebeok Th. "Semiotics" and its ontogenesis / Ed. Jan Sulowski. Studia z historii semiotyki III. Semiotics-historical studies. Wroclaw, 1976. S. 27-38.

406. Simone R. Semiotyka augustynska / Ed. Jan Sulowski. Studia z historii semiotyki II. Semiotics-historical studies. Wroclaw, 1973. S. 15-42.

407. Snell-Hornby M. From Text to Sign: Exploring translation strategies // From sign to text. A Semiotic View of Communication / Ed. Y.Tobin. Amsterdam, 1989. P. 317-329.

408. Solinski W. Przeklad artystyczny a kultura literacka: Komunikacja i metakomunikacja literacka. Wroclaw: Wydawnictwo uniwersytetu Wroclawskiego, 1987.

409. Steiner G. After Babel: Aspects of Language and Translation. Oxford, 1992.

410. Strawson P.F. 1975 Subject and predicate in logic and grammar. L.: Methuen, 1974.

411. Tarski A. The Semantic Conception of Truth // Philosophy and phenomenological research. 1944. № 4. P.341-375.

412. Tarski A. Logic. Semantics. Metamathematics: Papers from 1923 to 1938. Oxford, 1956.

413. Torop P. Towards the semiotics of translation // Semiotica, 2000. N.3/4. Mouton, Berlin-New York.

414. Wallace J. On the Frame of Reference // Synthese. 1970. № 22. P.61-94.

415. Wallis M. Sztuki i znaki: Pisma semiotyczne. Warszawa: PLW, 1983.

416. Wqsik Zd. An Outline for Lectures on the Epistemology of Semiotics. Opole: WUO, 1998.

417. Wqsik Zd. Semiotyczny paradygmat j^zykoznawstwa: Z zagadnien metodologicznego statusu lingwistycznych teorii znaku i znaczenia. Acta Universitatis Wratislaviensis. No 938. Studia linguistica XI. Wroclaw, 1987

418. Wqsik Zd. The linguisnic sign and its referent: Toward a typology of relationships / Ed. Kazimierz Sroka. Kognitive Aspekte der Sprache. Gdansk, 1995. P. 285-292.

419. Wierzbicka A. Lingua mentalis. Sydney: Acad, press, 1980.

420. Wolenski J. Filozoficzna szkola lwowsko-warszawska. Warszawa: WP, 1985.

421. Wolicka E. Byt i znak: Filozoficzne podstawy semiotyki Jana od sw. Tomasza: Rozprawa doktorska. Lublin: KUL, 1982.

422. Wittgenstein L. Some remarks on logical form // Proseedings of the Aristotelian Society. 1929. Vol. 9. P. 162-171.

423. Zajas K. Miiosz i filozofia. Krakow, 1997.

424. Zaworska H. Opowiadania Jaroslawa Iwaszkiewicza. Warszawa: Czytelnik, 1985.

425. Znaczenie i prawda. Rozprawy semiotyczne / Pod red. J. Pelca. Warszawa: PWN, 1994.

426. Znak, styl, konwencja / Pod red. M. Glowinskiego. Warszawa: Czytelnik, 1977.

427. Zolkiewski S. Kultura, socjologia, semiotyka literacka: Studia. Warszawa: PWN, 1979.

428. Zolkiewski S. Teksty kultury. Warszawa: PWN, 1988.1. Словари и энциклопедии:

429. Encyclopedic Dictionary of Semiotics / Gen. ed. Thomas Sebeok. Tome 1-3. Berlin; NewJork; Amsterdam, 1986.

430. The Encyclopedia of Language and Linguistics / Gen. ed. Asher R. Vol. 1-10. Oxford, New York: Pergamon Press, 1994.

431. Greimas A. J., Courtes J. Semiotics and Language: An Analitical Dictionary. Bloomington: Indiana University Press, 1982.

432. International Encyclopedia of Linguistics / Ed. Bright W. Vol. 1-4. Oxford University Press, 1992.

433. Mala Encyklopedia Logiki. Warszawa, 1970.

434. The Oxford Dictionary of Philosophy / Ed. Blackburn S. Oxford; New York, 1994.

435. Routledge Encyclopedia of Translation studies. London: Routledge, 1998.

436. Англо-русский словарь по лингвистике и семиотике / Под ред. А.Н. Баранова, Д.О. Добровольского. М., 1996.

437. Демъянков В.З. Тетради новых терминов. № 23. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. Порождающая грамматика. М., 1979.

438. Ю.Кондаков Н.И. Логический словарь. М., 1971.1..Краткий словарь когнитивных терминов / Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Под общей редакцией Е.С. Кубряковой. М.: Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, 1996.

439. М.Новая философская энциклопедия в 4-х томах. М.: Мысль, 2001.13 .Руднев В.П. Словарь Культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. М.,1997.14 .Современное зарубежное литературоведение: Энциклопедический справочник. М.: Интрада, 1996.

440. Список текстов, подвергшихся сплошной выборке при составлении базы данных:

441. Milosz Cz. Poezje. Warszawa: Czytelnik, 1988.

442. Milosz Cz. Abecadlo Milosza. Krakow: Wydawnictwo Literackie, 1977.

443. Milosz Cz. Nobel Lecture. New York: Farrar, 1981.

444. Milosz Cz. Ogrod nauk. Paryz: Instytut literacki, 1988.

445. Milosz Cz. Prywatne obiowi^zki. Paryz: Instytut literacki, 1985.

446. Milosz Cz. The Collected Poems 1931 1987. New York: Ecco Press, 1988.

447. Milosz Cz. Swiadectwo poezji. Szesc wykladow о dotkliwosciach naszego wieku. Warszawa: Czytelnik, 1990.

448. Milosz Cz. Wypisy z ksi^g uzytecznych. Krakow: Znak, 1994.

449. Milosz Cz. Metaflzyczna pauza. Krakow: Znak, 1995.

450. Milosz Cz. Poezje wybrane. Krakow: Wydawnictwo Literackie, 1996.

451. Milosz Cz. Rok mysliwego. Paryz: Instytut literacki, 1990.

452. Milosz Cz. Ziemia Ulro. Krakow: Znak, 1994.

453. Milosz Cz. Piesek przydrozny. Krakow: Znak, 1998.

454. Milosz Cz. To. Милош Ч. Это / пер. с польск. А. Ройтмана. Krakow: Znak, 2000. М.: О.Г.И. bilingua, 2003.

455. Милош Ч. Так мало и другие стихотворения, 1939-1990 / Пер. с польск. М.: Вахазар, 1993.

456. Милош Ч. Личные обязательства: Избранные эссе о литературе, религии и морали. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.

457. Милош Ч. Богословский трактат / Пер. Н. Горбаневской // Новая Польша. 2002. №2. С. 33-46.

458. Милош Ч. Придорожная собачонка: Эссе / Пер. с польск. В.Кулагиной-Ярцевой. М.: Изд-во Независимая газета, 2002.

459. Iwaszkiewicz J. Opowiadanie z psem // Iwaszkiewicz J. О psach, kotach i diablach. Warszawa: Czytelnik, 1968.

460. Iwaszkiewicz J. Opowiadania. Warszawa: Czytelnik, 1979.

461. Iwaszkiewicz J. Muzyka wieczorem. Warszawa: Czytelnik, 1980.

462. Iwaszkiewicz J. Proza poetycka. Warszawa: Czytelnik, 1980.