автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: М.И. Ростовцев - историк Древнего Рима: доэмигрантский этап научного творчества

Полный текст автореферата диссертации по теме "М.И. Ростовцев - историк Древнего Рима: доэмигрантский этап научного творчества"

Алипов Павел Андреевич

М.И. РОСТОВЦЕВ - ИСТОРИК ДРЕВНЕГО РИМА: ДОЭМИГРАНТСКИЙ ЭТАП НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА

Специальность 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук

2 / fino ¿ои

Москва 2010

4843160

Работа выполнена на кафедре истории и теории исторической науки факультета истории политологии и права Историко-архивного института ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор

Иллерицкая Наталия Владимировна

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Шкаренков Павел Петрович

кандидат исторических наук Тихонов Виталий Витальевич

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Государственный академический

университет гуманитарных наук»

Защита состоится января 2011 года в/^-Стасов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.03 при ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет» по адресу: 125993, ГСП-3, Москва, Миусская пл., 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».

Автореферат разослан «2 (» декабря 2010 года.

Ученый секретарь кандидат исторических наук, доцент

Е.В. Барышева

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Конец Х1Х-начало XX вв. породили целую плеяду талантливых русских учёных, ставших признанными специалистами по древней истории не только у себя на родине, но и во всём научном мире. Особую позицию среди них и по сей день занимает фигура М.И. Ростовцева, который в силу политических обстоятельств своего времени оказался в 1918 г. в вынужденной эмиграции. Благодаря своим незаурядным способностям, он сумел не только не затеряться в новом окружении, но и занять лидирующие позиции в мировом антиковедении. В 1935 г. М.И. Ростовцев был избран президентом Американской исторической ассоциации, крупнейшего профессионального объединения историков в США. Тем самым его признание в научном мире вышло за рамки известности только лишь в кругу узких специалистов. Масштаб влияния, который М.И. Ростовцев приобрёл в научной и общественной жизни Европы и Америки первой половины XX в. позволяет поставить его в один ряд с такими выдающимися деятелями русской эмиграции, как П.А. Сорокин, И.И. Сикорский и В.К. Зворыкин.

Концепция социально-экономического развития древнего мира, предложенная учёным, при всей своей неоднозначности оставалась одной из .центральных в антиковедении вплоть до появления в 1970-х гг. основных работ М. Финли, подвергшего кардинальному пересмотру аргументацию М.И. Ростовцева и утвердившего новый взгляд на эти сюжеты в науке. Изучение научного наследия крупнейшего русского историка античности по-прежнему сохраняет свою актуальность, так как позволяет выявить круг проблем, которые составляли дискуссионные узлы в мировом антиковедении XX в.

До эмиграции в творчестве М.И. Ростовцева преобладали две темы: история юга России и социально-экономическая история античности. Однако спешный отъезд за границу в 1918 г. перекрыл для учёного доступ к материалам археологических раскопок южнорусских античных поселений. Соответственно, именно тема социально-экономического развития древности и, в

частности, Римского государства проходит красной нитью через всё творчество М.И. Ростовцева, никогда не прерываясь и реализуясь в итоге наиболее полно в его самом дискуссионном произведении - «Социально-экономической истории Римской империи»1 (далее - 8ЕН11Е). Однако как раз доэмигрантские работы, в которых эта тема развивалась и оттачивалась учёным, до сих пор практически не привлекали внимания специалистов.

Поэтому формирование в исследовательской практике М.И. Ростовцева доэмигрантского периода концепции становления, развития и упадка Древнеримского государства представляется актуальной историографической и методологической проблемой.

Объект диссертационного сочинения — историография антиковеде-ния XX в., сложившаяся как комплекс работ, объединённых общим предметом исследования (история античного мира) и образующих собственную систему представлений.

Предметом исследования является процесс конструирования научного исторического знания по социально-экономической истории древнего Рима исследовательской корпорацией России, Европы и Америки в XX в.

Цель работы состояла в выявлении и анализе специфики оформления концепции социально-экономической истории древнего Рима, выдвинутой М.И. Ростовцевым, в конце Х1Х-начале XX вв.

Для достижения поставленной цели были решены следующие задачи:

1. Установлен биографический контекст творчества М.И. Ростовцева, оказывавший существенное влияние на выработку им своих научных концепций.

2. Проанализирована зарубежная историографическая традиция в отношении интеллектуального наследия М.И. Ростовцева и отслежены трансформации, которые она претерпевала на протяжении XX в.

' Rostovtseff М. The Social and Economic History of the Roman Empire. Oxford, 1926. (Рус. пер.: Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи. Т. I—II. СПб., 2000-2001).

3. Рассмотрена российская историография научного творчества М.И. Ростовцева, особое внимание при этом уделено выявлению тех заимствований, которые были сделаны отечественными учёными у своих зарубежных коллег в процессе формирования собственного представления о характере деятельности русского антиковеда и его вкладе в мировую историческую науку.

4. Выявлены интеллектуальные стимулы, породившие интерес М.И. Ростовцева к социально-экономической проблематике на раннем этапе его творчества. Определено место учёного в общеевропейских и российских научных дискуссиях, образовавших проблемные узлы в антиковедении начала XX в.

5. Выяснено, под влиянием каких факторов проходила дальнейшая разработка М.И. Ростовцевым тем, связанных с социально-экономической историей древнего Рима. Зафиксирован итоговый status quo по рассматриваемым вопросам, который сформировался у учёного на момент его отъезда из Советской России в 1918 г., как основание дальнейшего развития его концепции.

Хронологические рамки диссертационного исследования определяются 1899-1918 гг., то есть периодом, когда происходило становление и активное развитие социально-экономической проблематики в научном творчестве М.И. Ростовцева. Первая дата - это год выхода в свет текста магистерской диссертации учёного — «История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)», наиболее раннего результата его научных изысканий в указанной сфере. Верхняя хронологическая граница - дата вынужденной эмиграции учёного из России и одновременно рубеж, с которого в историографии традиционно начинают анализ его научной деятельности, оставляя «за скобками» весь накопленный им до Октябрьского переворота исследовательский опыт.

Теоретическим основанием работы является теория презентизма. Презентизм тесно связан с прагматической историографией, которая достиг-

ла апогея своего влияния в первой трети XX века. Она продемонстрировала различные варианты историописания, и все они имеют под собой объективную основу: истории прошлого пишутся в настоящем. А это означает, что:

1. Историческое знание является составной частью культуры и отражает все её особенности, то есть прошлое постигается только с помощью категорий, данных именно той культурой, в границах которой живёт и мыслит историк;

2. Историк - творческая личность, поэтому на его труды накладывают решающий отпечаток индивидуальный склад и личный жизненный опыт; и, наконец, 3. Любой историк является действующим субъектом своего общества, участвует в разных социальных коммуникациях, играет разнообразные социальные роли, активно вовлечён в решение общественных проблем. Именно поэтому, как показал Р. Козеллек, существует множество конкретных «историй», которые должны постоянно переписываться, выражая изменения настоящего.

Для презентистской историографии характерна недооценка различия между прошлым и настоящим и транспонирование в прошлое проблематики, категориального и понятийного аппарата, а также способов мышления настоящего. Презентизм можно рассматривать как стремление к «объективизации» истории, что чётко сформулировал Б. Кроче: «Сразу бесследно и неотвратимо исчезают сомнения относительно правдоподобия и пользы истории. Может ли быть неправдоподобным то, что сейчас рождено нашим духом? Может ли быть бесполезным знание, разрешающее проблемы самой жизни?». Те или иные идеи презентизма разделяли такие крупные историки, как Р.Дж. Коллингвуд, Л. Февр и, конечно же, Б. Кроче, который и предложил наиболее целостное философское обоснование презентизма. Таким образом, если наша гипотеза о сознательной приверженности М.И. Ростовцева установкам презентизма подтвердится в процессе исследования, то мы сможем поставить его в один ряд с самыми выдающимися исследователями своего времени (и не только из области антиковедения), ведь презентизм на фоне

исторического знания начала прошлого века выглядит как методологически сильная позиция.

Исходя из поставленной цели и задач исследования, формировалась его источниковая база. При анализе историографических источников приоритетным является отслеживание процесса формирования и бытования новаци-онных идей, способов их транслирования, что потребовало от нас расширения круга источников за счёт трудов современников и коллег М.И. Ростовцева, а также сочинений его последователей и критиков. Всё это создало необходимость изучения значительного комплекса архивных и опубликованных материалов, который распадается на две большие группы.

В первую группу входят источники, связанные с центральной проблематикой исследования. Это, в первую очередь, архивные материалы особой методологической насыщенности - рукописи лекций М.И. Ростовцева, читавшихся им студентам Петербургского университета и Высших женских (Бестужевских) курсов, которые хранятся в личном фонде учёного (№ 1041, опись 1) в Российском Государственном Историческом Архиве. Значение данной категории источников трудно переоценить, поскольку общие курсы по разным периодам древней истории, по сути, вынуждали их автора представлять на суд студенческой аудитории целостное видение этой эпохи, что вело к неизбежной теоретизации им конкретного эмпирического материала. Однако указанные источники до сих пор не становились предметом специальных исследований и, по большей части, вводятся нами в научный оборот впервые. На сегодняшний день опубликовано лишь несколько фрагментов лекций М.И. Ростовцева, находящихся в его личном фонде в РГИА (дела № 2и № 17). Нами, в свою очередь, были отобраны следующие автоконспекты лекционных курсов учёного: история древней Греции (д. 2), история Рима

различных периодов (д. 3, 4, 5, 6, 7), Рим и эллинизм (д. 16), а также письмо И.М. Гревса М.И. Ростовцеву от 12 февраля 1914 г. (д.118, Л. 2-2 об.)2.

В эту же группу входят историографические источники диалогового характера: труды самого М.И. Ростовцева и его коллег, в полемике с которыми вырабатывалась оригинальная авторская позиция по ключевым вопросам истории античного мира. Прежде всего, это магистерская и докторская диссертации учёного, а также рецензии на них. Сюда же следует отнести материалы громкой дискуссии 1900 г. о характере социально-экономического развития древности, спровоцированной выходом в свет монографии И.М. Гревса о римском землевладении и заставившей высказаться по очерченному в данном исследовании кругу проблем ряд крупных специалистов по экономической истории, в том числе и М.И. Ростовцева. Помимо этих ключевых работ, нами привлечены тексты статей, некрологов, отзывов учёного на труды коллег, в которых им развиваются идеи, составляющие предмет настоящей диссертационной работы.

Эта группа источников позволила проследить формирование научных взглядов М.И. Ростовцева, выделив те проблемные узлы, вокруг которых он и его коллеги выстраивали свои дискуссии и формулировали различные теории развития античного мира.

Во вторую группу историографических источников входят работы российских и зарубежных авторов, напрямую посвящённые творчеству М.И. Ростовцева и сформировавшие интеллектуальный контекст бытования его идей. Нами принципиально были оставлены в стороне многочисленные конкретно-исторические исследования на антиковедческую проблематику, в которых ведётся полемика по частным вопросам, так или иначе попадавшим в сферу интересов русского антиковеда. Нам важны, прежде всего, труды учёных, в которых оценка научной деятельности М.И. Ростовцева является основным содержанием, поскольку именно они позволяют наметить главные

1 Научная полемика М.И. Ростовцева с И.М. Гревсом является одним из ключевых эпизодов в истории формирования его оригинальной концепции социально-экономического развития древнего мира и человечества в целом.

8

штрихи историографической традиции, сложившейся вокруг имени этого историка, понять, по каким причинам и в каких условиях тот или иной взгляд на его творчество становился общепринятым. Историографическому анализу, таким образом, подверглись статьи, рецензии, предисловия к переизданиям трудов М.И. Ростовцева, статьи по поводу юбилейных дат, исследовательские монографии, многотомные издания обобщающего характера.

Сформированная таким образом источниковая база репрезентативна, а потому позволила решить поставленные задачи.

Методологические основания исследования базируются на современном понимании историографии как феномена общекультурного масштаба, как одной из форм самопознания общества, что, в свою очередь, обогащает наши представления о самом ходе историографического процесса. Методологическими принципами, положенными в основу данного диссертационного исследования, стали принципы диалогизма, социальной полифонии и историзма.

Принцип биологизма заставляет современного исследователя отказаться от ранее господствовавших в гуманитарных науках субъектно-объектных отношений с источником, в том числе историографическим, в пользу субъект-но-субъектных. Подобный подход исключает репрессивную роль критики в отношении подвергающихся научному анализу произведений. В тесной связи с указанным принципом находится и принцип полифонии, творчески переосмысленный и обогащенный М.М. Бахтиным. Его основой является представление о множественности сознаний и точек зрения, а истина мыслится как некая недостижимая в принципе цель, как вещь-в-себе, к которой, однако, исследователь всё же должен стремиться. Мнения учёных, в нашем случае историков, необходимо рассматривать как равнозначные и взаимодополняющие друг друга.

Принцип историзма является фундаментальным в структуре исторического познания. Прежде всего, любое событие следует рассматривать в развитии. Рассматривать явления в развитии - значит показывать их преходя-

щий характер, что в любом случае требует выхода мышления за хронологические рамки свершившегося. Для понимания сущности событий и явлений историку не обойтись без оценки их места и значения не только в общей хронологической цепи, но и в конкретной ситуации. Ситуация придаёт любому событию неизгладимый отпечаток места и времени, который выражает его качественную определённость как единства особенного, индивидуального и общего, повторяющегося.

Данное исследование проводилось в методологии интеллектуальной биографики. Это означает, что в его фокусе находятся искания ума и духа человека, его внутренний мир. При этом индивид выступает и как субъект деятельности и как объект контроля со стороны формальных и неформальных сообществ и социальных институтов. Поэтому в центр внимания попадает нестандартность поведения человека, в нашем случае - нестандартное интеллектуальное моделирование учёного-историка, выходящее за пределы традиционных научных норм его времени. Творческая лаборатория изучаемого персонажа требует комплексного исследования. При этом предполагается, что особо пристальное внимание следует обращать на процесс зарождения исследуемых концепций, их трансляцию и дальнейшую трансформацию. Крайне нежелательным признаётся вырывание идей учёного из внешнего и внутреннего контекста, в котором они оформлялись и от которого зависело их функционирование в тот или иной период, поскольку это приводит не только к прямым деформациям смысла, но и к неоправданному упрощению исследуемого образа.

В работе применены типизирующий, индивидуализирующий и системный подходы. Типизирующий подход даёт возможность выявить системообразующие идеи исследовательского сообщества, а индивидуализирующий подход раскрывает специфику движения исследовательской мысли М.И. Ростовцева. Как следствие, большое значение приобретает проблематика профессиональных и межличностных коммуникаций. Системный подход позволяет представить исследовательские усилия, разделённые временем,

пространством и направленностью, как единую совокупность элементов, коммуникативно взаимодействующих для решения поставленных задач.

Методологические подходы позволили сконструировать набор методического инструментария. Это общенаучные методы: анализ, синтез и классификация, а также методы исторического исследования: историко-генетический и сравнительно-исторический. Центральное место занимает сетевой анализ межличностных взаимодействий, который позволяет выявить алгоритмы поведения и размышления действующих лиц историографического процесса. Большое значение имеют методы: структурно-диахронный, ретроспективный и, конечно же, метод интеллектуального моделирования, который даёт возможность органично встроить теории и концепции М.И. Ростовцева в историографический процесс его времени.

Научная новизна настоящего диссертационного проекта определяется рядом факторов.

Во-первых, в работе проанализирована история исследования научного творчества крупнейшего отечественного антиковеда - М.И. Ростовцева, определены этапные рубежи в интерпретации его научного наследия. Параллельно с этим выявлен комплекс чётко оформившихся историографических клише, набор соответствующих характеристик, ставших общепринятым элементом аналитических построений в отношении его трудов. В работе предлагается авторская трактовка сложившейся историографической ситуации, выделяются причины возникновения в западной историографии стереотипа о гипертрофированном влиянии на М.И. Ростовцева так называемого «внешнего фактора» как базового основания теоретико-методологических выкладок учёного, прослеживается процесс рецепции указанного стереотипа российским историческим сообществом.

Во-вторых, в диссертации впервые проведён планомерный историографический анализ доэмигрантских исследований М.И. Ростовцева по социально-экономической истории античности и, прежде всего, древнего Рима. Показана роль русского учёного в широкой общеевропейской научной дис-

куссии по вопросу о принципах социально-экономического развития человечества, начало которой было положено спором между сторонниками концепций К. Бюхера и Эд. Мейера. Впервые указанная дискуссия начала XX в. представлена как краеугольный камень в процессе формирования в трудах учёного столь неоднозначных интеллектуальных конструкций, как теория античного капитализма, концепция упадка и крушения Римской империи, а также своеобразная теория циклического развития человечества.

В-третьих, в настоящей работе прослеживается дальнейшее бытование идей, рождённых в ходе научных споров начала XX в., в последующих работах М.И. Ростовцева. Опять-таки впервые особый акцент ставится на преподавательской стороне деятельности учёного, а материалы его лекций в Петербургском университете и на Высших женских (Бестужевских) курсах подаются в качестве ценнейшего базового источника по данному кругу вопросов. В диссертации доказывается, что социально-экономическая проблематика, отойдя в публикациях М.И. Ростовцева этого времени на второй план, продолжала, тем не менее, активно разрабатываться им в практически ежегодно обновляемых лекционных курсах, оставаясь центральной осью, вокруг которой учёный выстраивал изложение всей истории древнего мира. Также подчёркивается принципиальное значение работ М.И. Ростовцева по проблемам истории римского колоната, в которых нам видится первое приближение русского антиковеда к исследованию причин упадка Римской империи.

Всё это вместе взятое позволило нам подвергнуть сомнению устоявшуюся историографическую традицию осмысления научной деятельности М.И. Ростовцева и уверенно говорить о необходимости тщательного изучения российского этапа творчества выдающегося отечественного антиковеда, видя именно в нём основания его будущих глобальных исследований.

Практическая значимость исследования. Результаты диссертационной работы могут быть внедрены в лекционные и семинарские курсы по истории отечественной и зарубежной исторической науки, исторической циви-лиографии, теории истории, использованы при составлении учебных пособий

по соответствующим дисциплинам, а также в процессе разработки специального курса по историографии социально-экономической истории.

Апробация работы проводилась автором в течение ряда лет в форме выступлений на международных, всероссийских и региональных научных конференциях. Основные положения диссертационного исследования опубликованы в тематических сборниках материалов конференций, а также в качестве статей в специализированных научных изданиях.

Текст диссертации был дважды обсуждён и рекомендован к защите на совместных заседаниях кафедр истории и теории исторической науки факультета истории, политологии и права и кафедры истории России нового времени Историко-архивного института РГГУ.

Структура диссертационного сочинения соответствует цели и задачам исследования и состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

I. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении формулируется научная проблема исследования, обосновывается её актуальность, определяются цель и задачи работы, её хронологические рамки, характеризуются теоретические и методологические основания исследования, поясняется содержание и новизна авторского подхода, рассматриваются источниковая база и структура диссертации, обосновываются выводы, выносимые на защиту.

В первой главе диссертации «М.И. Ростовцев: биографический очерк» устанавливается биографический контекст научного творчества М.И. Ростовцева, вне которого невозможно проводить анализ его интеллектуальной деятельности.

М.И. Ростовцев родился в 1870 г. в семье филолога-классика. Окончив в 1888 г. киевскую 1-ю гимназию, поступил в Киевский университет, а через два года перевелся в Санкт-Петербургский, по окончании которого был ос-

тавлен для подготовки к профессорскому званию. В 1892-1899 гг. много путешествовал по Европе и странам Средиземноморья с образовательными и научными целями, познакомился с крупнейшими европейскими учёными-антиковедами. Вернувшись в Россию, молодой учёный работал над завершением своей магистерской диссертации, которую успешно защитил 21 апреля 1899 г.

Этот труд - «История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)» - стал первым его крупным сочинением. Всего лишь четыре года спустя он вынес на суд коллег-историков результаты нового исследования - «Римские свинцовые тессеры». Создавая один научный труд за другим, ученый с одинаковым успехом исследовал социально-экономическую историю древнего Рима и эллинизма, а также занимался историей и археологией юга России. Пиком карьеры российского антиковеда на родине стало избрание его в апреле 1917 г. академиком Академии наук. К этому времени он обрел заслуженное признание не только в своем Отечестве, но и за его пределами: в 1914 г. был избран членом-корреспондентом Берлинской Академии наук, в зарубежных изданиях вышло множество его статей, причем некоторые из них и даже целая монография на русском языке не публиковались вовсе.

30 июня 1918 г. в разгар революционных событий М.И.Ростовцев с супругой навсегда покинули Россию. Оксфордский университет, где учёный обосновался после нескольких месяцев работы в Швеции и Норвегии, не смог обеспечить ему возможность заниматься любимым делом - изучать античность. Даже полностью признавая высокий научный авторитет М.И. Ростовцева и уже в начале 1919 г. присудив ему почетную степень доктора, руководство университета не пожелало принять русского профессора в штат. Возможно, виноват был его сильный акцент. Так или иначе, все, что ему предоставили, - несколько курсов лекций по экономической истории древности.

Если в Европе талант М.И. Ростовцева оказался практически не востребованным, то в США он смог раскрыться в полную силу. Получив приглашение от американского исследователя У.Л. Вестерманна, с которым он познакомился во время работы Парижской мирной конференции, перебраться в Америку, российский антиковед, хотя и не без колебаний, все же согласился. В сентябре 1920 г. он прибыл в Мэдисон и приступил к преподаванию в Висконсинском университете. С 1925 г. и до конца своих дней он оставался профессором Йельского университета.

Годы работы в США стали наиболее важными в его жизни. Именно здесь им были написаны труды, принесшие ему мировую известность: «Социально-экономическая история Римской империи» и «Социально-экономическая история эллинистического мира» (далее - SEHHW)3. В течение многих лет он участвовал, а затем и возглавлял археологическую экспедицию в Дура-Европос (1928-1937 гг.). Вершиной признания русского ученого научным сообществом США стало избрание его президентом Американской исторической ассоциации в 1935 г.

Умер М.И. Ростовцев в Нью-Хейвене в 1952 г. после тяжелой болезни, из-за которой он в последние годы своей жизни уже не мог заниматься наукой.

Во второй главе «Историографическая модель научного наследия М.И. Ростовцева в зарубежной исторической науке» анализируется современная историографическая ситуация в области осмысления научного наследия М.И. Ростовцева, сложившаяся в западной исторической науке; выделяются этапы формирования традиции восприятия его творчества; выясняются причины гипертрофированного внимания исследователей к «внешнему фактору» при анализе трудов русского антиковеда.

В XX в. мировое научное сообщество признало выдающееся положение М.И. Ростовцева как классика мирового антиковедения. Роль, которую сыграла его концепция социально-экономического развития античного обще-

3 RostovtseffM. The Social and Economic History of the Hellenistic World. Oxford, 1941.

15

ства и тесно связанная с ней теория упадка древнего Рима, не оспаривается никем: учёные-историки единодушны в своём убеждении, что на протяжении значительной части XX века идеи М.И. Ростовцева занимали лидирующее положение. Книги русского учёного долгое время использовались в американских школах в качестве учебных пособий по соответствующим периодам истории человечества.

Однако исследователи заняли своеобразную позицию относительно оценки творчества М.И. Ростовцева. Прежде всего, это касается интерпретации побудительных мотивов, которые двигали русским антиковедом в период создания им своих исторических концепций. Поскольку историографическое осмысление творчества М.И. Ростовцева берёт своё начало на Западе, где он прожил заключительную часть своей жизни и создал произведения, определившие на долгую перспективу его образ в науке, мы можем утверждать, что именно там сложились базовые стереотипы, сформировавшие фундамент всей связанной с ним историографической традиции. Основополагающим постулатом этой традиции является утверждение жёсткой обусловленности исследовательской модели М.И. Ростовцева внешним, чисто биографическим, контекстом его жизни, что лишает его теории научного значения и объявляет их исключительно историографическими фактами исторической науки первой половины XX века.

Указанная традиция существует в двух версиях. Сторонники первой версии (М. Вес, X. Ласт, Г. Бауэрсок) крайне категоричны в своих суждениях и склонны обвинять М.И. Ростовцева в прямой модернизации истории, т.е. перенесении событий русской революции 1917 г. и гражданской войны на древнеримскую действительность III в. н. э. Эти авторы пытаются найти параллели не только отдельным сюжетным линиям, но и конкретным историческим персонажам, называя фамилии известных российских исторических деятелей в качестве прототипов античных политиков. Мотивируя свои предположения тем, что любой человек, пройдя сквозь ужасы междоусобной войны и оказавшись в вынужденной эмиграции, впоследствии неминуемо

будет компенсировать полученную психологическую травму своей творческой деятельностью, они относят все научные открытия русского антиковеда, сделанные им на Американском континенте, на счёт впечатлительности его бурной натуры. При этом личные качества М.И. Ростовцева, особенности его характера прописываются каждый раз с акцентом на его «типичную рус-скость», которой, как известно, холодная рассудительность несвойственна.

Вторая версия (Б.Д. Шоу, тот же М. Вес в отдельных работах) представляет собой несколько смягчённый вариант. Внешний контекст научной деятельности М.И. Ростовцева и здесь продолжает играть главенствующую роль при оценке крупнейших трудов этого автора, однако понимается он не столь узко. В данном случае учитываются такие факторы, как социальное происхождение антиковеда, его политические убеждения (членство в кадетской партии). Вероятно, попытки найти ответы на поставленные историографами вопросы в точке пересечения этих контекстов оказались бы плодотворными. Однако их детальная проработка не велась (за исключением одной из работ М. Веса, в которой голландский учёный достаточно подробно проследил социальные корни М.И. Ростовцева), и всё осталось лишь на уровне благих пожеланий. Тем не менее, сам факт наличия этой версии свидетельствует о том, что западными учёными осознавалась однобокость позиции, согласно которой лишь революция и эмиграция послужили творческим и эмоциональным катализатором научной деятельности русского антиковеда.

При этом имеет принципиальное значение тот момент, что всех западных специалистов, так или иначе пытавшихся обратиться к анализу научного наследия М.И. Ростовцева, связывало одно общее устойчивое убеждение, восходящее к А. Момильяно, будто бы русский антиковед состоялся как учёный именно благодаря своей эмиграции в США. Якобы только здесь ему были предоставлены все условия для плодотворной работы, включая финансирование масштабных археологических раскопок в Дура-Европос, а также регулярных поездок в Старый Свет с исследовательскими целями, что и позволило ему в итоге создать многотомные социально-экономические истории

Римской империи и эллинистического мира, принесшие ему всеобщее признание. Совершенно очевидно, что западные историографы при этом абсолютно игнорируют тот факт, что М.И. Ростовцев ко времени своей вынужденной эмиграции уже был полностью сложившимся ученым и имел широкое международное признание, выразившееся в присуждении ему звания академика Берлинской академии наук (главного на тот момент центра изучения истории древнего мира), в многочисленных публикациях в иностранных периодических изданиях, в восторженных откликах о нём зарубежных коллег. Напомним, наконец, что именно всеобщее признание русского учёного одним из ведущих специалистов в области антиковедения позволило ему относительно легко устроиться на преподавательскую работу сначала в Вис-консинском, а затем и в Йельском университетах. Отметая все эти соображения, западные исследователи как бы освобождают себя от необходимости обращаться к трудам М.И. Ростовцева, написанным в России: они усиленно пытаются создать впечатление, что идеи, высказанные им в БЕНКЕ и БЕНН>У, родились уже в Америке практически с нуля, как будто бы в 1917 г. учёный начал новую жизнь. Возможно, это была сознательная позиция, но, скорее, причина коренится в том, что западные историографы считали ненужным осваивать ранние работы М.И. Ростовцева либо вследствие языкового барьера, либо не рассчитывая найти в них что-нибудь интересное.

В третьей главе «Освоение исторической концепции М.И. Ростовцева российской историографией» рассматриваются работы отечественных учёных, посвященные изучению творчества М.И. Ростовцева; определяются сходства и различия в подходах к его интерпретации, имеющие место в зарубежной и отечественной историографии; поднимается вопрос о вторичности российской историографии по данному вопросу в сравнении с зарубежной исторической наукой.

Отечественная историография творчества М.И. Ростовцева по ряду принципиальных вопросов идёт в фарватере зарубежной науки, автоматически дублируя выводы, которые были сделаны за полвека иностранными ис-

следователями. Представляется, что это результат того пути, который прошла советская историография за семьдесят лет своего существования. Изучение творчества учёного, оказавшегося в эмиграции сразу же после октябрьской революции 1917 г., имевшего к тому же самое непосредственное отношение к кадетской партии и активно выступавшего в первые послереволюционные годы в зарубежной прессе с обличительными публицистическими статьями в адрес новой, советской власти, неминуемо должно было оказаться под запретом. Да и сами теории М.И. Ростовцева совершенно не вписывались в марксистскую парадигму исторического знания. Результатом подобных установок явилось многолетнее умалчивание о выдающемся коллеге, прерванное кратким упоминанием о нём в «Очерках истории исторической науки в СССР», причём в сугубо негативном ключе: как об одном из самых реакционных буржуазных исследователей древней истории, склонному к тому же в сильной степени к «модернизаторству». Постепенно такой жёсткий подход к его научному наследию смягчался, появились очерки об учёном в справочной и учебной литературе, однако полноценных работ, посвященных М.И. Ростовцеву, вплоть до периода «перестройки», в нашей стране не было.

Смена политического курса в России повлекла за собой возрождение интереса к достижениям дореволюционной исторической науки, что предопределило особое внимание к личности М.И. Ростовцева. Эта преувеличенная акцентуация именно на личности ученого, имевшего столь яркую и драматичную биографию, оказалась крайне актуальной и востребованной как профессиональным сообществом, так и обществом в целом. Об этом свидетельствуют такие факты, как присуждение Государственной премии Российской Федерации коллективу авторов, работавших над составлением сборника «Скифский роман», посвящённого М.И. Ростовцеву, появление новой рубрики «Из истории науки» в журнале «Вестник древней истории», в которой на протяжении десятка лет как раз и публиковались на регулярной основе материалы, вошедшие впоследствии в сборник. Однако указанные процессы имели и свою негативную сторону. Сосредоточившись на биографической со-

ставляющей жизненного пути М.И. Ростовцева и намного обойдя в этом своих западных коллег, российские учёные не вникли глубоко в эволюцию его научных взглядов и доверились мнению своих зарубежных коллег. В результате уже отмеченные нами историографические стереотипы в отношении творчества М.И. Ростовцева прочно вошли в арсенал отечественной историографии. Исключениями можно считать лишь цикл работ омского исследователя С.Б. Криха, а именно его кандидатскую диссертацию и последовавшую за ней монографию, в которых он проанализировал ЗЕНЯЕ и ряд других эмигрантских трудов русского учёного, а также отдельные, весьма ценные, догадки В.Ю. Зуева, высказанные им в процессе систематизации рукописного наследия М.И. Ростовцева.

Соответственно, отмечая вклад, который внесла российская историография в изучение биографии своего выдающегося соотечественника, мы не можем говорить о предпринятых ею усилиях в плане углублённого анализа его научного наследия. В то же самое время, учитывая обусловленность западной (и, по сути, единственной) историографической традиции нежеланием обращаться к ранним трудам М.И. Ростовцева, мы вправе утверждать, что именно дореволюционный период творчества крупнейшего русского антико-веда, является ключом к пониманию смыслов его оригинальных исторических концепций.

В четвёртой главе «Начальный этап научного творчества М.И. Ростовцева. Дискуссия 1900 года по социально-экономической истории древнего мира в отечественной историографии» проводится историографический анализ ранних трудов М.И. Ростовцева по социально-экономической проблематике. Особое внимание при этом уделяется его участию в общеевропейском обсуждении концепций К. Бюхера и Эд. Мейера, составной частью которого можно считать дискуссию 1900 г., развернувшуюся в российском научном сообществе вокруг монографии И.М. Гревса о римском землевладении. В этом контексте исследуется изначальная позиция учёного по вопросу о социально-экономическом развитии человечества.

Решительно отмежёвываясь от крайних позитивистских представлений об историческом процессе и следуя новейшим теоретико-методологическим тенденциям, рождавшимся в начале XX в. в европейской исторической науке, М.И. Ростовцев сумел сформулировать свою индивидуальную позицию в интерпретации прошлого, которая была полемически заострена против позитивистского пренебрежения методологией и натуралистического видения истории. Это позволило М.И. Ростовцеву по-новому подойти к изучению социально-экономической истории античности. Главным в теории исторического познания для него стало утверждение, что прошлое является историей, а не мертвой хроникой, лишь постольку, поскольку оживляется мыслью историка. Историк же обращается к прошлому всегда под воздействием потребности своего времени и в этом смысле всякая история современна.

М.И. Ростовцев полагал, что человечество в своём социально-экономическом развитии прошло два совершенно равнозначных цикла. Первый из них представлен античностью, которую он призывал рассматривать как единое целое, не ограничиваясь углублением в какой-либо один, кажущийся «наиболее важным» период, так как такой подход заведомо приводит к определённым интеллектуальным аберрациям (так называемая «всеантич-ная точка зрения»). Второй цикл начинается в средние века и продолжается вплоть до современности. Соответственно, древний мир пережил все этапы становления капиталистического уклада экономики, достигнув его наивысшего пика, характеризуемого термином «народное хозяйство» с присущим ему широким товарооборотом на географическом пространстве всей тогдашней ойкумены (причём происходило это дважды - в эпоху эллинизма и в период римского принципата), а затем вновь возвратился на низшую ступень хозяйства «домового» с крайне неразвитой экономикой, с производством, ориентированным исключительно на внутреннее потребление.

Надо отметить, что в своих взглядах он оказался совсем не одинок: с теми или иными оговорками его доводы оказались приняты весьма крупными представителями российской исторической науки того времени -

Н.И. Кареевым и Ф.Ф. Зелинским. А вот как раз его единственный противник из отечественных учёных - И.М. Гревс оказался в изоляции, так как сторонников своим взглядам не нашёл. Однако следует подчеркнуть, что из всех участников дискуссии активно продолжил свои исследования только М.И. Ростовцев. Ф.Ф. Зелинский вернулся к изучению античной культуры, а Н.И. Кареев - к более близкому ему европейскому новому времени. При этом принципиально важно, что, посвятив всё первое десятилетие XX в. изучению восходящей части античного цикла, М.И. Ростовцев высказывал твёрдую уверенность в невозможности в данное время обратиться к его нисходящей части, так как современность ещё не позволяет провести с ней необходимые параллели.

Глава пятая «Трансформация теоретико-методологических воззрений М.И. Ростовцева в дореволюционной российской историографии» посвящена исследованию изменений и авторских корректировок, вносившихся М.И. Ростовцевым в свою теорию социально-экономического развития древности на протяжении всего доэмигрантского периода его научной деятельности. Подробно рассматриваются лекционные курсы учёного по истории Рима, выясняется их значение как экспериментальной площадки в процессе формирования им сквозной теории развития античного мира. Определяется место в этом процессе работ о римском колонате. Рассматривается вариант теории социально-экономического развития древности, сложившийся у М.И. Ростовцева на момент вынужденной эмиграции из России в 1918 г.

Проведённый нами анализ доэмигрантского научного творчества М.И. Ростовцева показал, что учёный стал задумываться о причинах глобального социально-экономического кризиса, охватившего Римское государство в III в. н. э. и ставшего началом его коллапса, в период интенсивной работы над проблемой происхождения колоната. Именно в рамках исследований о колонате и в последних доэмигрантских лекциях М.И. Ростовцев формулирует теорию об антагонизме города и деревни в древнем Риме, погубившем в итоге античную цивилизацию, которая станет методологическим

стержнем БЕНИЕ. Это даёт нам право утверждать, что ядро и основные постулаты его концепции были выработаны значительно ранее октябрьского переворота и вынужденного отъезда из России, в эмиграции же они только приобрели свой законченный вид.

При этом следует признать, что М.И. Ростовцев всегда уделял большое внимание разработке теоретико-методологических оснований своих сочинений. В полном объёме это проявилось в его преподавательской деятельности, так как практически каждый курс своих лекций, посвященных тем или иным периодам древней истории, он предварял обширным теоретическим введением. Уже в самых ранних работах антиковеда им были сформулированы воззрения, выходившие за рамки позитивистской парадигмы. Данная тенденция со временем только усиливалась. Выводы учёного о невозможности достичь полной объективности в историческом исследовании, восприятие исторического сочинения как субъективной конструкции учёного, неприятие идеи прогрессивного поступательного движения человечества позволяют нам анализировать его труды в контексте кризиса позитивизма. Немаловажно и то, что фактически с самого начала своей научной карьеры М.И. Ростовцев был озабочен вопросом актуализации истории античности, что стало стимулом для оформления его воззрений в отношении реформирования системы классического образования в Российской империи. Именно здесь нам видится фундамент его сознательного, методологического презентизма, когда связь прошлого и настоящего подчёркивается с чрезмерной настойчивостью, а прямые параллели между различными эпохами становятся постоянным спутником любого исследования.

В заключении подводятся итоги работы и предлагаются исследовательские выводы.

Обращение к ранее практически не исследовавшемуся историографическому материалу, как и ожидалось, дало свои положительные результаты. Нам удалось выяснить, что М.И. Ростовцев с самого начала своей научной карьеры был склонен к теоретическому и философскому осмыслению тех

конкретно-исторических сюжетов, которые попадали в поле его пристального внимания. К тому же, ведя активную преподавательскую деятельность, он был постоянно озабочен актуализацией занятий античностью в то время, когда это становилось всё менее популярным. Творческие поиски привели его на путь презентизма, согласно которому только проблемы современности оказывают решающее влияние на процесс выбора историком тем для исследования и на его интерпретацию событий прошлого. Приверженность этому новому методологическому направлению требовала от М.И. Ростовцева определённой смелости, так как неизбежно вела к разрыву с предшествующей традицией историописания. Презентизм правомерно рассматривать как предшественника конструктивизма, поэтому на фоне исторического знания своего времени он выглядел как методологически сильная позиция.

Таким образом, не отрицая в принципе сам факт определённой зависимости историка от обстоятельств его времени, мы, тем не менее, не вправе представлять всё его творчество как прямое некритическое перенесение окружающей действительности на эмпирический материал прошлого. Подобный подход сознательно примитивизирует работу историка и ставит под сомнение рациональное начало его деятельности. М.И. Ростовцева, столь упорно обвиняемый своими коллегами в «грехе» модернизации, на самом деле разделял характерное для европейской интеллигенции межвоенного периода XX в. ощущение кризиса современной культуры, что не мешало ему создавать свои труды, воплощая в них новый стиль историописания. Экспериментируя в области методологии, он стремился само антиковедение сделать максимально актуальным и доступным для современников. Эту цель он ставил перед собой и в России, и в вынужденной эмиграции - его интеллектуальная мотивация нисколько не менялась, несмотря ни на какие жизненные перипетии.

Историографы слишком много внимания уделяли его дружеским связям, политическим предпочтениям, социальному происхождению, не концентрируясь на перипетиях его творчества во всей полноте, не считая необходи-

мым тщательно изучить, прежде всего, эволюцию его взглядов на социально-экономическую историю древности, что и привело к весьма искажённой интерпретации научного вклада русского антиковеда в историческую науку. Между тем, именно идеи, рождённые на российском этапе научной деятельности М.И. Ростовцева, стали интеллектуальным каркасом для тех теорий, которые он вынес на суд мировой научной общественности в период вынужденной эмиграции и которые сделали его классиком исторической науки XX в.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Публикации в ведущих рецензируемых журналах, рекомендуемых перечнем ВАК:

1. Историк М.И. Ростовцев: научный успех эмигранта / П. А. Алипов // Новый исторический вестник. - 2009. - № 1(19). - С. 128-133. (0,4 п. л.)

Прочие публикации:

2. Лекции по истории древнего Рима М. И. Ростовцева (теоретико-методологический аспект) / П. А. Алипов // Ап^икаБ 1иусп1ае : сб. науч. тр. студентов и аспирантов. - Саратов : Изд-во «Наука», 2007. -Вып. 3. - С. 280-291. (0,6 п. л.)

3. Зарождение концепции древнеримского капитализма в трудах М. И. Ростовцева (1870-1952) / П. А. Алипов // Россия и мир в конце Х1Х-начале XX века : материалы всеросс. науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов. - Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2008.-С. 68-71.(0,25 п. л.)

4. Формирование традиционного представления о М. И. Ростовцеве в зарубежной историографии 50-х гг. XX в. / П. А. Алипов // Международ-

ная научная конференция молодых учёных «Наука и образование -2008». Труды междунар. науч. конф. молодых учёных 25-26 апреля 2008 г. Ч. III. - Астана : [Изд-во ЕНУ им. Л.Н. Гумилёва], 2008.-С. 16-18.(0,26 п. л.)

5. Новые историографические источники о творчестве М. И. Ростовцева / П. А. Алипов // Власть-общество-личность в истории России : материалы Всерос. (с междунар. участием) науч. конф. молодых учёных. Смоленск, 28-29 ноября 2008 г. - Смоленск : Изд-во СмолГУ, 2008. -С. 415-420.(0,42 п. л.)

6. Русский опыт М.И. Ростовцева как основа его теоретической модели: к вопросу о рождении историографического клише / П. А. Алипов // Россия и мир в конце XIX-начале XX века: II: материалы Второй всероссийской науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов (Пермь, Пермский гос. ун-т, 5-9 февраля 2009 г.). - Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2009. - С. 140-143. (0,25 п. л.)

7. Труды М. И. Ростовцева по истории древнего Рима в оценках англоамериканской историографии конца 50-х-70-х годов XX века / П. А. Алипов // Вестник Пермского университета. Политология. История. - 2009. - Вып. 1 (8). - С. 86-91. (0,62 п. л.)

8. Судьба теории Родбертуса-Бюхера в России: критика диссертации И.М. Гревса современниками / П. А. Алипов // Исторический ежегодник. 2009 : сб. науч. тр. / Институт истории СО РАН. - Новосибирск : Рипэл, 2009. - С. 37-46. (0,5 п. л.)

9. Дискуссия 1900 г. о характере социально-экономического развития древнего мира: отзыв М. И. Ростовцева на диссертацию И. М. Гревса / П. А. Алипов // Россия и мир в конце XIX-начале XX века: III: материалы Третьей всероссийской науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов (Пермь, Пермский гос. ун-т, 4-8 февраля 2010 г.). -Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2010. - С. 6-9. (0,25 п. л.)

10. Интерпретация М. Весом творческого наследия М. И. Ростовцева: опыт написания «персональной истории» / П. А. Алипов // Аг^ш^э 1иуеШае: сб. науч. тр. студентов и аспирантов / под ред. Е. В. Смыкова, А. В. Мосолкина. - Саратов : ИЦ «Наука», 2010. - Вып. 5. - С. 122-132. (0,57 п. л.)

11. Некоторые тенденции развития антиковедения во второй половине XX в. (на материале критики М. И. Ростовцева) / П. А. Алипов // Древность и Средневековье: вопросы истории и историографии : мат. I. Всероссийской науч. конф. студентов, аспирантов и молодых учёных (Омск, 28-30 октября 2010 г.). - Омск : Изд-во Омского гос. ун-та, 2010.-С. 52-55. (0,15 п. л.)

I

Подписано в печать 20/12/2010 г.

Заказ №4706 Тираж: 110 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Алипов, Павел Андреевич

Введение

Глава I. М.И. Ростовцев: биографический очерк

Глава II. Историографическая модель научного наследия

М.И. Ростовцева в зарубежной исторической науке

Глава III. Освоение исторической концепции М.И. Ростовцева российской историографией

Глава IV. Начальный этап научного творчества М.И. Ростовцева.

Дискуссия 1900 года по социально-экономической истории древнего мира в отечественной историографии

Глава V. Трансформация теоретико-методологических воззрений М.И. Ростовцева в дореволюционной российской историографии

Введение диссертации2010 год, автореферат по истории, Алипов, Павел Андреевич

Актуальность темы. Конец, Х1Х-начало XX вв. породили целую плеяду талантливых русских учёных, ставших признанными специалистами по древней истории не только у себя на родине, но и во всём научном-мире. Особую позицию среди них и по сей день занимает фигура М.И. Ростовцева, который в силу политических обстоятельств своего времени оказался в 1918 г. в вынужденной эмиграции. Благодаря своим незаурядным способностям, он сумел не только не затеряться в новом окружении, но и занять лидирующие позиции в мировом антиковедении. В 1935 г. М.И. Ростовцев был избран президентом Американской исторической ассоциации, крупнейшего профессионального объединения историков в США. Тем самым его признание в научном мире вышло за рамки известности только лишь в кругу узких специалистов: Масштаб влияния, который М.И. Ростовцев приобрёл в научной и общественной жизни Европы и Америки первой половины XX в. позволяет поставить его в один ряд с такими выдающимися деятелями русской эмиграции, как П.А. Сорокин, И.И. Сикорский,и В.К. Зворыкин.

Концепция социально-экономического развития древнего мира, предложенная учёным, при всей своей неоднозначности оставалась одной из центральных в антиковедении вплоть до появления в 1970-х гг. основных работ М. Финли, подвергшего кардинальному пересмотру аргументацию М.И. Ростовцева и утвердившего новый взгляд на эти сюжеты в науке. Изучение научного наследия крупнейшего русского историка античности по-прежнему сохраняет свою актуальность, так как позволяет выявить круг проблем, которые составляли дискуссионные узлы в мировом антиковедении XX в.

Русский учёный на протяжении своей жизни сумел высказаться по весьма обширному кругу проблем древней истории: значительное внимание он уделял античной декоративной живописи, изучал римский архитектурный пейзаж. Однако показательны слова У. фон Виламовиц-Мёллендорфа, сказанные им в одном из личных писем М.И. Ростовцеву по поводу выхода в свет его монографии «Античная декоративная живопись на юге России»: «Поразительно, что Вы в силах одолевать такое огромное количество сведений, когда известно, что Ваша сфера исследований в совершенно другой области, где требуются знания ещё более обширного и очень разрозненного материала»1. О какой именно области говорит здесь немецкий учёный сказать трудно, так как до эмиграции в творчестве М.И. Ростовцева преобладали две темы: история юга России и социально-экономическая история античности. Однако спешный отъезд за границу в 191'8 г. перекрыл для учёного доступ к материалам археологических раскопок южнорусских античных поселений. И хотя, как подметил Г.В. Вернадский, исследования сирийской крепости Дура-Европос отчасти заменили для него Крым (культура парфян соответствовала сарматской культуре юга России: в.обоих случаях речь шла об иранских племенах)", это1 всё же не- одно и то же. Соответственно, именно тема социально-экономического-развития древности и, в частности, Римского государства проходит красной нитью через всё творчество М.И. Ростовцева, как до эмиграции, так и после неё, никогда не прерываясь и реализуясь в итоге наиболее полно в его самом дискуссионном произведении — «Социально-экономической истории Римской империи»3 (далее - БЕНКЕ). Однако как раз доэмигрантские работы, в которых эта тема развивалась и оттачивалась учёным, до сих пор практически не привлекали внимания специалистов.

1 Цит. по: Функ Б. Михаил Иванович Ростовцев и Берлинская Академия наук // ВДИ. 1996. №2. С. 205.

2 См.: Вернадский Г.В. М.И. Ростовцев (К шестидесятилетию его) // Сб. ст. по археологии и византиноведению, издаваемый семинарием имени Н.П. Кондакова. «Seminarium Kondakovianum». Прага, 1931. Вып. IV. С. 244.

3 Rostovtseff М. The Social and Economic History of the Roman Empire. Oxford, 1926. (Рус. пер.: Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи. Т. 1-Й. СПб., 20002001).

Учитывая масштаб и значение личности М.И. Ростовцева в развитии антиковедения XX века, следует подчеркнуть, что его научное творчество заслуживает углублённого изучения.

Поэтому формирование в исследовательской практике М.И. Ростовцева доэмигрантского периода концепции становления, развития и упадка Древнеримского государства представляется актуальной историографической и методологической проблемой.

Объект диссертационного сочинения — историография антиковедения XX в., сложившаяся как комплекс работ, объединённых общим предметом исследования (история античного мира) и образующих собственную систему представлений.

Предметом исследования является процесс конструирования научного исторического знания по социально-экономической истории древнего Рима исследовательской корпорацией России, Европы и Америки в XX в.

Цель работы состоит В'выявлении и анализе специфики оформления концепции социально-экономической истории древнего Рима, выдвинутой М.И. Ростовцевым, в конце Х1Х-начале XX вв.

Для достижения поставленной цели следует решить ряд задач:

1. Установить биографический контекст творчества М.И. Ростовцева, оказывавший существенное влияние на выработку им своих научных концепций.

2. Проанализировать зарубежную историографическую традицию в отношении интеллектуального наследия М.И. Ростовцева и отследить трансформации, которые она претерпевала на протяжении XX в.

3. Рассмотреть российскую историографию научного творчества М.И. Ростовцева, особое внимание уделив выявлению тех заимствований, которые были сделаны отечественными учёными у своих зарубежных коллег в процессе формирования собственного представления о характере деятельности русского антиковеда и его вкладе в мировую историческую науку.

4. Выявить интеллектуальные стимулы, породившие интерес М.И. Ростовцева к социально-экономической проблематике на раннем этапе его творчества. Определить место учёного в общеевропейских и российских научных дискуссиях, образовавших проблемные узлы в антикове-дении начала XX в.

5. Выяснить, под влиянием каких факторов проходила дальнейшая разработка М.И. Ростовцевым тем, связанных с социально-экономической историей древнего Рима. Зафиксировать итоговый status quo по рассматриваемым вопросам, который сформировался у учёного-на момент его отъезда из Советской России-в 1918 г., как основание дальнейшего развития его концепции.

Исследовательская гипотеза сводится к тому, что анализировать научное наследие М.И. Ростовцева следует в русле современной ему логики развития исторического знания, то есть в, рамках влиятельного философского течения, известного* как «презентизм». Соответственно, теория социально-экономического развития античного1 мира, выдвинутая М.И. Ростовцевым, и, как её часть, концепция* упадка Римской империи, которая традиционно интерпретируется как подверженность автора влиянию окружающей действительности, предстают в ином свете.

Хронологические рамки диссертационного исследования определяются 1899-1918 гг., то есть периодом, когда происходило становление и активное развитие социально-экономической проблематики в научном творчестве М.И. Ростовцева. Первая дата - это год выхода в свет текста магистерской диссертации учёного - «История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)», наиболее раннего результата его научных изысканий в указанной сфере. Верхняя хронологическая граница - дата вынужденной эмиграции учёного из России и одновременно рубеж, с которого в историографии традиционно начинают анализ его научной деятельности, оставляя «за скобками» весь накопленный им до Октябрьского переворота исследовательский опыт.

Теоретическим основанием работы является теория презентизма. Презентизм тесно- связан с прагматической историографией, которая) достигла« апогея своего?влияния« в;первой трети XX века; Она продемонстрировала различные варианты историописания; и все они имеют под, собой; объективную основу: истории? прошлого пишутся в настоящем. А это означает, что: 1. Историческое знание является составной частью культуры и отражает все её особенности, то есть прошлое постигается только с помощью категорий, данных именно той культурой, в границах которой живёт и мыслит историк; 2. Историк — творческая» личность, поэтому на его труды накладывают решающий^ отпечаток- индивидуальный? склад и личный жизненный: опыт; и, наконец, 3. Любой« историк является действующим субъектом своегоюбщества; участвует в разных социальных коммуникациях, играет разнообразные социальные роли, активно вовлечён в решение общественных проблем. Историк создаёт много «реалистических» историй; различия? между которыми; определяются социально-политическими характеристиками' эпохи и объективируются соответствующими социальными группами как реальное историческое знание. Именно поэтому, как показал Р: Козеллек, существует множество конкретных «историй», кото4 рые должны постоянно переписываться, выражая изменения настоящего .

Презентизм утверждает, что прошлая социальная реальность может быть только заново сконструирована; поэтому история рассматривается как мысленная картина прошлого, создаваемая в настоящем и тем самым становящаяся частью этого; настоящего. Поэтому для презентистской; историографии характерна недооценка различия между прошлым и настоящим и транспонирование в прошлое проблематики, категориального и понятийного аппарата, а также способов мышления настоящего.

Следовательно, результатом презентизма является трансплантация настоящего в прошлое, а квинтэссенцией этого влияния на конструируе

4 Koselleck R. Futures Past. On the Semantics of Historical Time. Cambridge (MA); L., 1985. [Germ. ed. .1979]. P: 92-104, 257. мую историком картину прошлого становятся методологические анахронизмы. Методологические анахронизмы относятся к числу «интеллектуальных остатков», которые навечно обосновались в исторической науке, поскольку с их помощью исследователи стремятся придать истории научный характер, используя общественно-научные модели, разработанные применительно к современности. Это происходит потому, что содержание исследовательского процесса в истории состоит в том, чтобы идти от следствия к причинам. При таком способе движения прошлое неизбежно подвергается вторжению настоящего и многие призывают видеть в этом плюсы: внося в прошлое атмосферу своего времени и современные концепции истории, можно найти ключ к неординарным интерпретациям5.

У истории существует много сложных времён: будущее в прошлом, прошлое в прошлом, настоящее в прошлом. Отрезок прошлого, избранный историком для исследования, становится для него настоящим. Это уже само по себе порождает презентистский подход и влечёт некорректное на первый взгляд употребление понятий, неизвестных в те времена, к которым относится исследование. JL Стоун справедливо писал, что без абстрактных неологизмов, вроде «феодализм» или «капитализм», мы не в со6 стоянии осмыслить прошлое, поэтому пользование ими вполне оправдано . С этой точки зрения презентизм можно рассматривать как стремление к «объективизации» истории, что чётко сформулировал Б. Кроче: «Сразу бесследно и неотвратимо исчезают сомнения относительно правдоподобия и пользы истории. Может ли быть неправдоподобным то, что сейчас рождено нашим духом? Может ли быть бесполезным знание, разрешающее проблемы самой жизни?» .

Наиболее предрасположенными к методологическим анахронизмам оказались крупномасштабные социологические теории. Именно поэтому

5 См.: Мило Д. За экспериментальную, или весёлую, историю // THESIS. 1994. Вып. 5. С. 185-205.

6 См.: Стоун Л. Будущее истории//THESIS. 1994. Вып. 4. С. 160-176.

1 Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998. С. 11. нам представляется обоснованным подчеркнуть приверженность

М.И. Ростовцева установкам презентизма, о чём свидетельствуют его тек-g сты . Те или иные идеи презентизма разделяли такие крупные историки; как Р.Дж. Коллингвуд, JL Февр9 и, конечно же, Б. Кроче, который и предложил наиболее целостное философское обоснование презентизма10. Таким образом, если наша гипотеза подтвердится в процессе исследования, то мы сможем поставить М.И. Ростовцева в один ряд с самыми выдающимися исследователями своего времени (и не только из области антиковеде-ния), ведь презентизм на фоне исторического знания начала прошлого века «выглядит как методологически сильная позиция»11.

Исходя из поставленной цели и задач исследования, формировалась его источниковая база. Отметим сразу: при анализе историографических источников приоритетным является отслеживание процесса формирования и бытования новационных идей, способов их транслирования, что требует от нас расширения круга источников за счёт трудов современников и коллег М:И. Ростовцева, а также сочинений его последователей« и критиков. Всё это создаёт необходимость изучения значительного комплекса архивных и опубликованных материалов, который распадается на две большие группы.

В первую группу входят источники, связанные с центральной проблематикой исследования. Это, в первую очередь, архивные материалы особой методологической насыщенности — рукописи лекций М.И. Ростовцева, читавшихся им студентам Петербургского университета и Высших женских (Бестужевских) курсов, которые хранятся в личном фонде учёного (№ 1041, опись 1) в Российском Государственном Историческом Архиве. Значение данной категории источников трудно переоценить, поскольку общие курсы по разным периодам древней истории, по су

8 Подробнее см.: Савельева И.М., Полетаев A.B. Знание о прошлом: теория и история. Т. 2. Образы прошлого. СПб., 2006. С. 550-551, 557-558.

9 Там же. С. 555.

10 Там же. С. 541.

11 Там же. С. 553. ти, вынуждали их автора представлять на суд студенческой аудитории целостное видение этой эпохи, что вело к неизбежной теоретизации им конкретного эмпирического материала. Как справедливо замечают В.Ю. Зуев и Е.В. Ляпустина, «сопоставление прочитанных им в разные годы общих курсов не только способно уточнить наши представления об эволюции его взглядов на отдельные проблемы римской и эллинистической истории, но и позволяет увидеть, как складывалась у Ростовцева общая картина развития античного мира, как выстраивались те концепции, которые многие годы спустя принесли славу обеим его "Социально-экономическим историям" и другим трудам, наложив неизгладимый отпечаток на всё антикове-дение нашего столетия»12. Однако данные материалы до сих пор не становились предметом специальных исследований и, по большей части, вводятся нами в научный оборот впервые. На сегодняшний день опубликовано лишь несколько фрагментов лекций М.И. Ростовцева, находящихся в его личном фонде в РГИА (дела № 213 и № 1714). Нами, в свою очередь, были отобраны следующие автоконспекты лекционных курсов учёного: история древней Греции (д. 2), история Рима различных периодов (д. 3, 4, 5, 6, 7), Рим и эллинизм (д. 16)15, а также письмо И.М. Еревса М.И. Ростовцеву от 12 февраля 1914 г. (д.118, Л. 2-2 об.)16.

12 Зуев В Ю., Ляпустина Е.В. Две лекции М.И. Ростовцева // Скифский роман / под общ ред. Г.М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 573.

13 Зуев В Ю. М.И. Ростовцев. Годы в России. Биографическая хроника // Там же. С. 61; а также: Зуев В Ю, Ляпустина Е В Две лекции М.И. Ростовцева. С. 573-580 Оба фрагмента представляют собой публикации листов 1—10 указанного дела. В.Ю. Зуеву принадлежит и обстоятельный обзор личного фонда М.И. Ростовцева в РГИА: он же. Рукописное наследие М.И. Ростовцева в архивах России (Краткий обзор) // Скифский роман. С. 17-20

14 Ростовцев МИ. Эллинизм как термин. Характерные черты эллинизма как эпохи и значение этой эпохи в истории человечества / публ. Ю.Н. Литвиненко // Парфянский выстрел / под общ. ред. Г.М. Бонгард-Левина и Ю.Н. Литвиненко. М., 2003. С. 309-317.

15 Мы не приводим здесь официальных названий дел, так как зачастую они не вполне соответствуют их реальному содержанию: материал, как правило, сгруппирован хаотично, так что почти каждое дело включает в себя фрагменты разных курсов лекций, читавшихся М.И. Ростовцевым в разные годы.

16 Научная полемика М.И. Ростовцева с И.М. Гревсом является одним из ключевых эпизодов в истории формирования его оригинальной концепции социально-экономического развития древнего мира и человечества в целом.

В эту же группу входят историографические источники диалогового характера: труды самого М;И; Ростовцева и его коллег, в полемике с которыми вырабатывалась оригинальная авторская; позиция; по ключевым вопросам истории античного мира: Прежде всего, это магистерская и докторская диссертации учёного, а также рецензии на них. Сюда же следует отнести материалы громкой дискуссии 1900 г. о характере социально-экономического развития древности, спровоцированной выходом в свет монографии И.М. Еревса о римском землевладении17 и заставившей высказаться по очерченному в данном исследовании кругу проблем ряд крупных специалистов по экономической истории, в том числе и М.И. Ростовцева; Помимо этих ключевых работ, нами; привлечены тексты статей, некрологов,.отзывов учёного на труды коллег, в которых им. развиваются идеи, составляющие предмет настоящей^диссертационной работы.

Эта группа; источников позволяет нам: проследить формирование научных взглядов М.И. Ростовцева, выделив те проблемные узлы, вокруг которых он и его коллеги выстраивали свои дискуссии и формулировали различные теории развития античного мира.

Во вторую группу историографических: источников входят работы российских и зарубежных авторов^ напрямую посвящённые творчеству М.И. Ростовцева^ и сформировавшие интеллектуальный контекст бытования его идей. Нами принципиально были оставлены в стороне многочисленные конкретно-исторические исследования на антиковедческую проблематику, в которых ведётся полемика по частным вопросам, так или иначе попадавшим в сферу интересов русского антиковеда. Нам важны, прежде всего, труды учёных, в которых оценка научной деятельности М.И. Ростовцева является основным содержанием, поскольку именно они позволяют наметить главные штрихи историографической традиции, сложившейся вокруг имени этого историка, понять, по каким причинам и в

17 Гревс И.М. Очерки из истории римского землевладения (преимущественно во время империи). Т. I. СПб., 1899. каких условиях тот или иной взгляд на его творчество становился общепринятым. Историографическому анализу, таким образом, подвергаются статьи, рецензии, предисловия к переизданиям трудов М.И. Ростовцева, статьи по* поводу юбилейных дат, исследовательские монографии, многотомные издания обобщающего характера.

Сформированная таким образом источниковая база репрезентативна и даёт возможность решать поставленные задачи.

Методологические основания исследования базируются на современном понимании историографии как феномена общекультурного масштаба, как одной из форм самопознания общества, что, в свою очередь, обогащает наши представления о самом ходе историографического процесса. Методологическими принципами, положенными в основу данного диссертационного исследования, стали принципы диалогизма, социальной полифонии и историзма.

Принцип диалогизма заставляет современного исследователя отказаться от ранее господствовавших в гуманитарных науках субъектно-объектных отношений с источником, в том числе историографическим, в пользу субъектно-субъектных. С одной стороны, прочтение каждого текста включает его погружение в контексты дискурсивных и социальных практик, которые определяют его возможности. С другой, в каждом тексте раскрываются различные аспекты этих контекстов и обнаруживаются присущие им противоречия. Таким образом, научная работа рассматривается как своеобразный диалог на равных между исследователем и автором, создавшим исследуемый текст. Подобный подход исключает репрессивную роль критики в отношении подвергающихся научному анализу произведений. В тесной связи с указанным принципом находится и принцип полифонии, творчески переосмысленный и обогащенный М.М. Бахтиным. Его основой является представление о множественности сознаний и точек зрения, а истина мыслится как некая недостижимая в принципе цель, как вещь-в-себе, к которой, однако, исследователь всё же должен стремиться. Соответственно, спор, диалог, полемика, дискуссия некоторым образом приближают нас к истине, при этом ничья позиция не может претендовать на единственно правильное понимание предмета. Не может произойти и механическое слияние различных точек зрения-в некую абстрактную правду, где соединены элементы различных концепций. Наоборот, мнения учёных, в нашем случае историков, необходимо рассматривать как равнозначные и взаимодополняющие друг друга.

Принцип историзма является фундаментальным в структуре исторического познания и резюмирует представления о характере и своеобычае явлений общественной среды. Без соблюдения требований принципа историзма мышление историка не может быть научным. Прежде всего, любое событие следует рассматривать в развитии. Рассматривать явления в развитии — значит показывать их преходящий' характер, что в любом случае требует выхода мышления за хронологические рамки свершившегося. Для понимания сущности событий и явлений историку не обойтись без,оценки, их места и значения не только в общей хронологической цепи; но и в конкретной ситуации. Ситуация придаёт любому событию неизгладимый отпечаток места и времени, который выражает его качественную определённость как единства особенного, индивидуального и общего, повторяющегося. Это настраивает нас на такое восприятие истории, при котором она предстаёт как незаконченное движение, в котором мы сами находимся. Соответственно, и нашим собственным построениям, и теориям предшественников не следует придавать абсолютного значения, поскольку они всегда ситуативны и выступают продуктом конкретной исторической эпохи.

Данное исследование проводилось в методологии интеллектуальной биографики. Это означает, что в его фокусе находятся искания ума и духа человека, его внутренний мир. При этом индивид выступает и как субъект деятельности и как объект контроля со стороны формальных и неформальных сообществ и социальных институтов. Поэтому в центр внимания попадает, нестандартность поведения человека, в нашем случае — нестандартное интеллектуальное моделирование учёного-историка, выходящее за пределы традиционных научных норм его времени. Творческая лаборатория! изучаемого персонажа требует комплексного исследования. При этом предполагается, что особо пристальное внимание следует обращать на процесс зарождения исследуемых концепций, их трансляцию и дальнейшую трансформацию. Крайне нежелательным признаётся вырывание идей учёного из внешнего и внутреннего контекста, в котором они оформлялись и от которого зависело их функционирование в тот или иной период, поскольку это приводит не только к прямым деформациям смысла, но и к неоправданному упрощению исследуемого образа18.

В работе применены типизирующий, индивидуализирующий и системный подходы. Типизирующий подход даёт возможность выявить системообразующие идеи исследовательского сообщества, а индивидуализирующий подход раскрывает специфику движения исследовательской мысли М.И. Ростовцева. Как следствие, большое значение приобретает проблематика профессиональных и межличностных коммуникаций. Системный подход позволяет представить исследовательские усилия, разделённые временем, пространством и направленностью, как единую совокупность элементов, коммуникативно взаимодействующих для решения поставленных задач.

Методологические подходы позволили сконструировать набор методического инструментария. Это общенаучные методы: анализ, синтез и классификация, а также методы исторического исследования: историко-генетический и сравнительно-исторический. Центральное место занимает сетевой анализ межличностных взаимодействий, который позволяет выявить алгоритмы поведения и размышления действующих лиц историографического процесса. Большое значение имеют методы: структурно-диахронный, ретроспективный и, конечно же, метод интеллектуального

18 Подробнее см.: Савельева ИМ, Полетаев A.B. Указ. соч. С 632-666. моделирования, который даёт возможность органично встроить теории и концепции М;И. Ростовцева в историографический процесс его времени.

Научная новизна настоящего» диссертационного проекта^ определяется рядом факторов.

Во-первых, нами проанализирована история исследования научного творчества крупнейшего отечественного антиковеда - М.И. Ростовцева, определены этапные рубежи в, интерпретации его научного наследия: Параллельно с этим выявлен комплекс чётко оформившихся историографических клише, набор соответствующих характеристик, ставших общепринятым элементом аналитических построений в отношении' его трудов. В работе: предлагается авторская трактовка сложившейся историографической ситуации, выделяются причины возникновения в западной историографии стереотипа о гипертрофированном влиянии на М.И. Ростовцева так называемого «внешнего фактора» как базового основания теоретико-методологических выкладок учёного,, прослеживается; процесс: рецепции; указанного стереотипасроссийским историческим сообществом.

Во-вторых, в диссертации впервые проведён планомерный: историографический анализ доэмигрантских исследований М1И. Ростовцева по социально-экономической истории античности и, прежде всего, древнего Рима. Показана роль русского учёного в широкой общеевропейской научной дискуссии по вопросу о принципах социально-экономического развития человечества, начало которой было положено спором между сторонниками концепций К. Бюхера. и Эд. Мейера. Впервые указанная дискуссия начала XX в. представлена как краеугольный камень в процессе формирования в трудах учёного столь неоднозначных интеллектуальных конструкций, как теория античного капитализма, концепция упадка и крушения Римской империи, а также своеобразная теория циклического развития человечества.

В-третъюс, нами прослеживается дальнейшее бытование идей, рождённых в ходе научных споров начала XX в., в последующих работах

М.И. Ростовцева. Опять-таки впервые особый акцент ставится на преподавательской стороне деятельности учёного, а материалы его лекций в Петербургском университете и на Высших женских (Бестужевских) курсах подаются в качестве ценнейшего базового источника по данному кругу вопросов. В работе доказывается, что социально-экономическая проблематика, отойдя в публикациях М.И. Ростовцева этого времени на второй план, продолжала, тем не менее, активно разрабатываться им в практически ежегодно обновляемых лекционных курсах, оставаясь центральной осью, вокруг которой учёный выстраивал изложение всей истории древнего мира. Также подчёркивается принципиальное значение работ М.И. Ростовцева по проблемам истории римского колоната, в которых нам видится первое приближение русского антиковеда к исследованию причин упадка Римской империи.

Всё это вместе взятое позволяет нам подвергнуть сомнению устоявшуюся историографическую традицию осмысления научной деятельности М.И. Ростовцева и уверенно говорить о необходимости тщательного изучения российского этапа творчества выдающегося отечественного антиковеда, видя именно в нём основания его будущих глобальных исследований.

Структура диссертационного сочинения соответствует цели и задачам исследования и состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "М.И. Ростовцев - историк Древнего Рима: доэмигрантский этап научного творчества"

Заключение

В XX в. мировое научное сообщество признало выдающееся положение М.И. Ростовцева как классика мирового антиковедения. Роль, которую сыграла его концепция социально-экономического развития античного общества и тесно связанная с ней теория упадка древнего Рима, не оспаривается никем: учёные-историки единодушны в своём убеждении, что на протяжении значительной части XX века идеи М.И. Ростовцева занимали лидирующее положение. Книги русского учёного долгое время, использовались, в американских школах в качестве учебных пособий по соответствующим периодам истории человечества.

Однако исследователи заняли своеобразную позицию относительно оценки творчества М.И. Ростовцева. Прежде всего, это касается интерпретации побудительных мотивов, которые двигали русским антиковедом в период создания им своих исторических концепций. Поскольку историографическое осмысление творчества М.И. Ростовцева берёт своё начало на Западе, где он прожил заключительную часть своей жизни и создал произведения, определившие на долгую перспективу его научный имидж, мы можем утверждать, что именно там сложились базовые стереотипы, сформировавшие фундамент всей связанной с ним историографической традиции. Основополагающим постулатом-этой традиции является утверждение жёсткой обусловленности исследовательской модели М.И. Ростовцева внешним, чисто биографическим, контекстом его жизни, что лишает его теории научного значения и объявляет их исключительно историографическими фактами исторической науки первой половины XX века.

Показательно, однако, что указанная традиция существует в двух версиях. Сторонники первой версии (М. Вес, X. Ласт, Г. Бауэрсок) крайне категоричны в своих суждениях и склонны обвинять М.И. Ростовцева в прямой модернизации истории, т.е. перенесении событий русской революции 1917 г. и гражданской войны на древнеримскую действительность

III в. н. э. Эти авторы пытаются найти параллели не только отдельным сюжетным линиям, но и конкретным историческим персонажам, называя фамилии известных российских исторических деятелей в качестве прототипов античных политиков. Мотивируя свои предположения тем, что любой человек, пройдя сквозь ужасы междоусобной войны и оказавшись в вынужденной эмиграции, впоследствии неминуемо будет компенсировать полученную психологическую травму своей творческой деятельностью, они относят все научные открытия русского антиковеда, сделанные им на Американском континенте, на счёт впечатлительности его бурной натуры. При этом личные качества М.И. Ростовцева, особенности его характера прописываются каждый раз с акцентом на его «типичную русскость», которой, как известно, холодная рассудительность несвойственна.

Вторая версия (Б.Д. Шоу, тот же М. Вес в отдельных работах) представляет собой несколько смягчённый вариант. Внешний контекст научной, деятельности М.И. Ростовцева и здесь продолжает играть главенствующую роль при оценке крупнейших трудов этого автора, однако понимается он не столь узко. В данном случае учитываются такие факторы, как социальное происхождение антиковеда, его политические убеждения (членство в кадетской партии). Вероятно, попытки найти ответы на поставленные историографами вопросы в точке пересечения этих контекстов оказались бы плодотворными. Однако их детальная проработка не велась (за исключением одной из работ М. Веса, в которой голландский учёный достаточно подробно проследил социальные корни М.И. Ростовцева), и всё осталось лишь на уровне благих пожеланий. Тем не менее, сам факт наличия этой версии свидетельствует о том, что западными учёными осознавалась однобокость позиции, согласно которой лишь революция и эмиграция послужили творческим и эмоциональным катализатором научной деятельности русского антиковеда.

При этом имеет принципиальное значение тот момент, что всех западных специалистов, так или иначе пытавшихся обратиться к анализу научного наследия М.И. Ростовцева, связывало одно общее устойчивое убеждение, восходящее к А. Момильяно, будто бы русский антиковед состоялся как учёный именно благодаря своей эмиграции в США. Якобы только здесь ему были предоставлены все условия для плодотворной работы, включая финансирование масштабных археологических раскопок в Дура-Европос, а также регулярных поездок в Старый Свет с исследовательскими целями, что и позволило ему в итоге создать многотомные социально-экономические истории Римской империи и эллинистического мира, принесшие ему всеобщее признание. Совершенно очевидно, что западные историографы при этом абсолютно игнорируют тот факт, что М.И. Ростовцев ко времени своей вынужденной эмиграции уже был полностью сложившимся ученым^ и имел широкое международное признание, выразившееся в присуждении ему звания академика Берлинской академии наук (главного на тот момент центра изучения истории древнего мира), в многочисленных публикациях в иностранных периодических изданиях, в восторженных откликах о нём зарубежных коллег. Напомним, наконец, что именно всеобщее признание русского учёного одним из ведущих специалистов в области антиковедения позволило! ему относительно легко устроиться на преподавательскую работу сначала в Висконсинском, а затем и в Йельском университетах. Отметая все эти соображения, западные исследователи как бы освобождают себя от необходимость обращаться к трудам М.И. Ростовцева, написанным в России: они сознательно пытаются создать впечатление, что идеи, высказанные им в БЕНКЕ и БЕШ-ГЛ/", родились уже в Америке практически с нуля, как будто бы в 1917 г. учёный начал новую жизнь. Возможно, это была сознательная позиция, но, на наш взгляд, причина коренится в неспособности западных историографов освоить ранние работы М.И. Ростовцева, причём не в последнюю очередь вследствие языкового барьера.

В этом смысле вызывает сожаление тот факт, что отечественная историография творчества М.И. Ростовцева по ряду принципиальных вопросов идёт в фарватере зарубежной науки, автоматически дублируя выводы, которые были сделаны за полвека иностранными исследователями. Представляется, что это результат того пути, который прошла советская историография за семьдесят лет своего существования. Изучение научной деятельности учёного, оказавшегося в эмиграции сразу же после октябрьской революции 1917 г., имевшего к тому же самое непосредственное отношение к кадетской партии и активно выступавшего в первые послереволюционные годы в зарубежной прессе с обличительными публицистическими статьями в адрес новой, советской власти, неминуемо должно было оказаться под запретом. Да и сами теории М.И. Ростовцева совершенно не вписывались в марксистскую парадигму исторического знания. Результатом подобных установок явилось многолетнее молчание о выдающемся коллеге, прерванное кратким упоминанием о нём в «Очерках истории исторической науки в СССР», причём в сугубо негативном ключе: как об одном из самых реакционных буржуазных исследователей древней истории, склонному к тому же в сильной степени к «модернизаторству». Постепенно такой'жёсткий подход к его научному наследию смягчался, появились очерки об учёном в справочной и учебной литературе, однако полноценных работ, посвящённых М.И. Ростовцеву, вплоть до периода «перестройки», в нашей стране не было.

Смена политического курса в России повлекла за собой возрождение интереса к достижениям дореволюционной исторической науки, что неизбежно привлекло особое внимание к личности М.И. Ростовцева. Эта преувеличенная акцентировка именно на личности ученого, имевшего столь яркую и драматичную биографию, оказалась крайне актуальной и востребованной как профессиональным сообществом, так и обществом в целом. Об этом свидетельствуют такие факты, как присуждение Государственной премии Российской Федерации коллективу авторов, работавших над составлением сборника «Скифский роман», посвящённого М.И. Ростовцеву, появление новой рубрики «Из истории науки» в журнале «Вестник древней истории», в которой на протяжении десятка лет публиковались на регулярной основе материалы, вошедшие впоследствии в указанный сборник. Однако протекавшие процессы имели и свою негативную сторону. Сосредоточившись на биографической составляющей жизненного пути М.И. Ростовцева и намного обойдя в этом своих западных коллег, российские учёные не уделили должного внимания эволюции его научных взглядов и доверились мнению зарубежных исследователей. В результате уже отмеченные нами историографические стереотипы в отношении творчества М.И. Ростовцева прочно вошли в арсенал отечественной историографии. Исключениями можно считать лишь цикл работ омского исследователя С.Б. Криха, а именно его кандидатскую диссертацию и последовавшую за ней монографию, в которых он проанализировал БЕНКЕ и ряд других эмигрантских трудов русского учёного, сделав на их материале оригинальные выводы, а также отдельные, весьма ценные, догадки В.Ю. Зуева, высказанные им в процессе- систематизации рукописного наследия М.И. Ростовцева.

Соответственно, констатируя большой вклад, который внесла российская историография в изучение личности своего выдающегося соотечественника, мы, тем не менее, не можем говорить о том, что был предпринят серьёзный анализ его научного творчества. Дореволюционный же период исследовательской деятельности М.И. Ростовцева, который является ключом к пониманию его оригинальных исторических концепций, практически выпал из поля зрения учёных.

Поэтому обращение к ранее практически не исследовавшемуся историографическому материалу, как и ожидалось, дало свои положительные результаты. Удалось установить, что М.И. Ростовцев с самого начала своей научной карьеры был склонен к теоретическому и философскому осмыслению тех конкретно-исторических сюжетов, которые попадали в поле его пристального внимания. К тому же, ведя активную преподавательскую деятельность, он был постоянно озабочен поисками путей актуализации занятий античностью в то время, когда это становилось всё менее популярным. Творческие поиски подобного рода привели его на путь презен-тизма. Приверженность этому новому методологическому направлению требовала от М.И. Ростовцева определённой смелости, так как неизбежно вела к разрыву с предшествующей традицией историописания. Презентизм правомерно рассматривать как предшественника конструктивизма, поэтому на фоне исторического знания своего времени он выглядит как методологически сильная позиция.

Решительно отмежёвываясь от крайних позитивистских представлений об историческом процессе и следуя новейшим теоретико-методологическим тенденциям, рождавшимся в начале XX в. в европейской исторической науке, М.И. Ростовцев сумел сформулировать свою индивидуальную позицию в интерпретации прошлого, которая была полемически заострена против позитивистского пренебрежения методологией и натуралистического видения истории. Это позволило М.И. Ростовцеву по-новому подойти к изучению социально-экономической истории античности. Главным в теории исторического познания для него стало утверждение, что прошлое является историей, а не мертвой хроникой лишь- постольку, поскольку оживляется мыслью историка. Историк же обращается к прошлому всегда под воздействием потребности своего времени и в этом смысле всякая история современна.

Руководствуясь этим выводом, учёный полагал, что человечество в своём развитии прошло два совершенно равнозначных цикла. Первый из них представлен античностью, которую он призывал рассматривать как единое целое (так называемая «всеантичная точка зрения»). Второй цикл начинается в средние века и продолжается по сию пору. Соответственно, древний мир пережил все этапы становления капиталистического уклада экономики, достиг этапа «народного хозяйства», а затем вновь возвратился на низшую ступень хозяйства «домового» с крайне неразвитой экономикой. Всё первое десятилетие XX в. М.И. Ростовцев посвящает изучению восходящей части античного цикла, говоря о невозможности в данное время обратиться к его нисходящей части, так как современность ещё не позволяет провести с ней необходимые параллели. Тем не менее, интенсивно работая над проблемой происхождения колоната, учёный задумывается о причинах глобального социально-экономического кризиса, охватившего Римское государство в III в. н. э. и ставшего началом его коллапса. Именно в рамках работ о колонате и в последних доэмигрантских лекциях М.И. Ростовцев формулирует теорию об антагонизме города и деревни в древнем Риме, погубившем в итоге античную цивилизацию, которая станет методологическим стержнем SEHRE и вызовет самую острую дискуссию среди специалистов.

Таким образом, анализ процесса становления базовых интеллектуальных конструкций концепции М.И. Ростовцева приводит к следующим выводам. Не отрицая в принципе сам факт определённой зависимости историка от обстоятельств его времени, мы, тем не менее, не вправе представлять всё его творчество как прямое некритическое перенесение окружающей действительности на эмпирический материал прошлого. Подобный подход сознательно огрубляет работу историка и ставит под сомнение рациональное начало его деятельности. М.И. Ростовцева на самом деле разделял характерное для европейской интеллигенции межвоенного периода XX в. ощущение кризиса современной культуры, но это не мешало ему создавать свои труды, воплощая в своем творчестве новый, непозитивистской, стиль историописания. Экспериментируя в области теории и методологии, он стремился само антиковедение сделать максимально актуальным и доступным для современников. Эту цель он ставил перед собой и в России, и в вынужденной эмиграции - его интеллектуальная мотивация нисколько не менялась, несмотря ни на какие жизненные перипетии.

Историографы слишком много внимания уделяли его дружеским связям, политическим предпочтениям, социальному происхождению, не концентрируясь на перипетиях его творчества во всей полноте, не считая необходимым тщательно изучить, прежде всего, эволюцию его теоретических предпочтений и взглядов на социально-экономическую историю древности, что и привело к искажённой интерпретации научного вклада русского антиковеда в историческую науку. Между тем, именно идеи, рождённые на российском этапе научной деятельности М.И. Ростовцева, стали интеллектуальным каркасом для тех теорий, которые он вынес на суд мировой научной общественности в период вынужденной эмиграции.

Список научной литературыАлипов, Павел Андреевич, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Неопубликованные Санкт-Петербург Российский Государственный Исторический Архив Ф. 1041 (Личный фонд М. И. Ростовцева)1. On. 1. № 2.2. On. 1. № 3.3. On. 1. № 4.4. On. 1. № 5.5. On. 1. № 6.6. On. 1. № 7.7. On. 1. № 16.8. On. 1. № 118.1. Опубликованные

2. Бузескул В. П. Характерные черты научного движения в области греческой истории за последнее тридцатилетие / В. П. Бузескул // Русская мысль. 1900. -№ 2. - С. 58-79.

3. Гревс И. М. Очерки из истории римского землевладения (преимущественно во время империи). T. I / И. М. Гревс. СПб. : Тип. M. М. Стасюлевича, 1899. -XXIII, 651 с. - (ЗИФФИСПбУ ; ч. LUI).

4. Зелинский Ф. Ф. Рец. // ЖМНП. 1900. - Июль. - С. 156-173. - Рец. на кн. : Гревс И. М. Очерки из истории римского землевладения (преимущественно во время империи). T. I / И. М. Гревс. - СПб. : Тип. M. М. Стасюлевича, 1899. -XXIII, 651 с.

5. Зелинский Ф. Ф. Из экономической жизни древнего Рима / Ф. Ф. Зелинский // Вестник Европы. 1900. - Август. - С. 586-624.

6. Без автора. [Рец.] // Русское богатство. 1900. - № 7. - С. 33-38. - Рец. на кн. : Гревс И. М. Очерки из истории римского землевладения (преимущественно во время империи). Т. I / И. М. Гревс. - СПб. : Тип. М. М. Стасюлевича, 1899 -XXIII, 651 с.

7. Письма М. И. и С. М.Ростовцевых Н. П. и С. Н.Кондаковым / публ. Г. М. Бонгард-Левина, В. Ю. Зуева, И. Л. Кызласовой, И. В. Тункиной // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997. -С. 431-460.

8. Pocmoeifee М.И. О новейших раскопках в Помпеях / М. И. Ростовцев // ЖМНП. 1894. - Январь-февраль, отд. V. - С. 45-101.

9. Ростовцев М. История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана) / М. Ростовцев. СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1899. -XIV, 304 с. - (ЗИФФИСПбУ ; ч. LI).

10. Ростовцев М. И. Капитализм и народное хозяйство в древнем мире / М. И. Ростовцев // Русская мысль. 1900. - Кн. III. - С. 195-217.

11. Ростовцев М. И. Происхождение колоната / М. И. Ростовцев // Филологическое обозрение.-1900.-Т. 19.-С. 105-109.

12. Ростовцев М. И. Рец. // Мир Божий. 1900. - № 4. - С. 95-99. - Рец. на кн. : Гревс И. М. Очерки из истории римского землевладения (преимущественно во время империи). Т. I / И. М. Гревс. - СПб. : Тип. М. М. Стасюлевича, 1899 -XXIII, 651 с.

13. Ростовцев М.И. Римские гарнизоны на Таврическом полуострове и Ай-Тодорская крепость / М. И. Ростовцев // ЖМНП. 1900. - Март, отд. V. -С. 140-158.

14. Ростовцев М. И. Римские свинцовые тессеры / М. И. Ростовцев. — СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1903. VIII, 332 с. - (ЗИФФИСПбУ ; ч. LXVII).

15. Ростовцев М. И. Что читать по истории древнего Рима? / М. И. Ростовцев // Вестник и библиотека самообразования. 1903. -№ 12. - Ст. 557-560.

16. Ростовцев М. И. Теодор Моммзен (1817-1903 гг.) / М. И. Ростовцев // Мир Божий. 1904. - Февраль. - С. 1-12.

17. Ростовцев М. И. Ред. // ЖМНП. 1907. - Май, отд. V. - С. 212-221. - Рец. на кн.: Фармаковский Б. В. Раскопки в Ольвии в 1902-1903 гг. / Б. В. Фармаков-ский.

18. Ростовцев М. И. Эллинистическо-римский архитектурный пейзаж / М. И. Ростовцев. СПб. : Тип. М. А. Александрова, 1908. -XII, 143 с. : ил.

19. Ростовцев М.И Лекции по истории Рима. Курсы, читанные в 1899-1900 и 1900-1901 гг. / М. И. Ростовцев. — Изд. 2-ое, испр. — СПб. : Высшие женские курсы, 1910-1911.-2 ч.

20. Ростовцев М. И. Римский колонат / М. И. Ростовцев // Современный мир. — 1911.-№ 1.-С. 260-280.

21. Ростовцев М. И. Римский колонат (Окончание) / М. И. Ростовцев // Современный мир. 1911. -№ 2. - С. 143-159.

22. Ростовцев М. И. Святилище фракийских богов и надписи бенефициариев в Ай-Тодоре / М. И. Ростовцев // Известия Императорской Археологической комиссии. 1911.-Вып. 40.-С. 1-42.

23. Ростовцев М. И. Античная декоративная живопись на юге России. Т. I / М. И. Ростовцев. СПб. : Изд-во Императорской Археологической комиссии, 1914.-XVIII, 537 с.

24. Ростовцев М. И Курган «Солоха» / М. И. Ростовцев // Ежемесячный журнал. — 1914.-№ 4.-С. 66-77.

25. Ростовцев М. И. Национальное и мировое государство / М. И. Ростовцев // Русская мысль. 1915. - Кн. X.-С. 19-31.

26. Ростовцев М. И. Понт, Вифиния и Боспор / М. И. Ростовцев // Русский исторический журнал. 1917. - № 1-2. - С. 111-130.

27. Ростовцев M. К, Степанов П. К. Эллино-скифский головной убор / М. И. Ростовцев, П. К. Степанов // Известия Императорской Археологической комиссии. 1917.-Вып. 63. - С. 69-101.

28. Ростовцев М. И. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма / М. И. Ростовцев. Пг. : Б. и., 1918. - II, 102 с. : ил.

29. Ростовцев М. И. Эллинство и иранство на юге России / М. И. Ростовцев. Пг. : Изд-во «Огни», 1918. - III, 190 с.

30. Ростовцев М. И. Рождение Римской империи / М. И. Ростовцев. Перепеч. с изд. 1918 г. -М. : Книжная находка, 2003. - 160 с. : ил.

31. Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. T. I : Критическое обозрение памятников литературных и археологических / М. И. Ростовцев. JI. : Б. и., 1925. - VI, 621 с.

32. Ростовцев М. И. О Ближнем Востоке / М. И. Ростовцев. — Париж : Изд-во «Современные записки», 1931. 98 с. : ил.

33. Pocmoeifee M. И. Общество и хозяйство в Римской империи. T. I—II / М. И. Ростовцев. СПб. : Наука, 2000-2001. - 2 т.

34. Ростовцев М. И. Избранные публицистические статьи. 1906-1923 / М. И. Ростовцев ; подгот. текста, предисл., коммент. и биогр. словарь И. В. Тункиной. — М. : РОССПЭН, 2002. 188 с.

35. Ростовцев М. И. Политические статьи / М. И. Ростовцев. СПб. : Наука, 2002. -206 с.

36. Ростовцев М. И. Караванные города / М. И. Ростовцев ; пер., науч. ред., предисл. К. А. Аветисян. — СПб. : Факультет филологии и искусств СПбГУ ; Нестор-История, 2010. 216 с. : илл.

37. Prou M., Rostovtseff M. Catalogue de plombs de l'antiquité / M Prou, M. Rostovtseff; ed. C. Rollin et Feuardent. P., 1900. - 416 p.

38. Rostovtzeff M. Studien zur Geschichte des römischen Kolonates / M. Rostovtzeff. -Leipzig ; Berlin : Teubner, 1910. XII, 432 s.

39. Rostovtzeff M. Die hellenistisch-römische Architekturlandschaft / M. Rostovtzeff // Mitteilungen des Deutschen Archäologischen Instituts (Römische Abteilung). — 1911.-Bd. 26.-S. 1-185.

40. Rostovtseff M. A Large Estate in Egypt in the IHd Century В. С. / M. Rostovtseff. -Madison : University of Wisconsin., 1922. X, 209 p.

41. Rostovtseff M. Iranians and Greeks in South Russia / M. Rostovtseff. Oxford : Clarendon Press, 1922. - XV, 260 p.

42. Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Roman Empire / M. Rostovtseff. Oxford : Clarendon Press, 1926. -XXV, 695 p. : ill.

43. Rostovtseff M. A History of the Ancient World. Vol. I—II / M. Rostovtseff. Oxford : Clarendon Press, 1926-1927. - 2 Vol.

44. Rostovtseff M. Caravan Cities / M. Rostovtseff. Oxford : Clarendon Press, 1932. -XIV, 232 p.

45. Rostovtseff M. Dura-Europos and its Art / M. Rostovtseff. Oxford : Clarendon Press, 1938.-XIV, 162 p.

46. Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Hellenistic World. Vol. 1-3 / M. Rostovtseff. Oxford': Clarendon Press, 1941.-3 Vol.1.. ЛИТЕРАТУРА

47. Аветисян К. А., Битюков К. О. Рец. // ВДИ. 1994. - № 3. - С. 246-249. -Рец. на кн. : Wes М. A. Michael Rostovtzeff, Historian in Exile : Russian Roots in an American Context / M. A. Wes. - Stuttgart: Steiner, 1990. -XXXI, 106 p.

48. Аветисян К. А. М.И.Ростовцев, Ближний Восток и караванные города / К. А. Аветисян // Ростовцев М. И. Караванные города / пер., науч. ред., пре-дисл. К. А. Аветисян. СПб. : Факультет филологии и искусств СПбГУ ; Нестор-История, 2010. - С. 3-12.

49. Агеева Н. Н. О некоторых аспектах исторической концепции М. И. Ростовцева / Н. Н. Агеева // Вопросы гуманитарных наук. 2002. - № 3. — С. 13-15.

50. Агеева К Н. Изучение творчества М. И. Ростовцева в современной отечественной историографии / Н. Н. Агеева // Историческое знание : теоретические основания и коммуникативные практики : мат. науч. конф. 5-7 октября 2006 г. М.: ИВИ РАН, 2006. С. 440-442.

51. Академик Михаил Иванович Ростовцев. Международный «круглый стол» // ВДИ. 1990.-№3.-С. 143.

52. Андро Ж. Влияние М. И. Ростовцева на развитие западноевропейской и североамериканской науки / Ж. Андро // ВДИ. 1991. - № 3. - С. 166-176.

53. Андро Ж. М. И. Ростовцев и экономическое поведение элит («буржуа» и «рантье») / Ж. Андро // ВДИ. 1994. - № 3. - С. 223-229.

54. Арсентьев А. М. И. Ростовцев и его взгляд на историю гражданских войн в древнем Риме / А. Арсентьев // Ростовцев М. И. Рождение Римской империи. -М.: Книжная находка, 2003. С. 5-6.

55. Бауэрсок Г. У. Южная Россия М. И. Ростовцева : между Ленинградом и Нью-Хейвеном / Г. У. Бауэрсок // ВДИ. 1991. -№ 4. - С. 152-162.

56. Бауэрсок Г., Бонгард-Левин Г. М. М. И. Ростовцев и Гарвард / Г. Бауэрсок, Г. М. Бонгард-Левин // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. -М.: РОССПЭН, 1997. С. 192-199.

57. Бонгард-Левин Г. М. Академик М. И. Ростовцев и русская эмиграция / Г. М. Бонгард-Левин // Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1940.-М. : Наследие, 1994.-Кн. 1.-С. 130-136.

58. Бонгард-Левин Г. М. Научная командировка или эмиграция? Два года в Англии / Г. М. Бонгард-Левин // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левипа. М.: РОССПЭН, 1997. - С. 124-144.

59. Бонгард-Левин Г. М. М. И. Ростовцев в Америке. Висконсин и Йель / Г. М. Бонгард-Левин // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. -М.: РОССПЭН, 1997. С. 145-184.

60. Бонгард-Левин Г. М. Предисловие / Г. М. Бонгард-Левин // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М.: РОССПЭН, 1997. - С. 7-10.

61. Бонгард-Левин Г. М. Изгнание в вечность. Великий русский историк М.И. Ростовцев в США / Г. М. Бонгард-Левин. Нью-Йорк, 1999.

62. Бонгард-Левин Г. М. Скифский роман, или Жизнь Михаила Ивановича Ростовцева / Г. М. Бонгард-Левин // Российская научная эмиграция. Двадцать портретов / под ред. Г. М. Бонгард-Левина и В. Е. Захарова. М. : УРСС, 2001. -С. 293-313.

63. Бонгард-Левин Г. М., Литвиненко Ю. Н. Предисловие / Г. М. Бонгард-Левин, Ю. Н. Литвиненко // Парфянский выстрел / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина и Ю. Н. Литвиненко. М. : РОССПЭН, 2003. - С. 7-10.

64. Бонгард-Левин Г. М. Академик М. И. Ростовцев и Нобелевская премия И. А. Бунина / Г. М. Бонгард-Левин // Парфянский выстрел / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина и Ю. Н. Литвиненко. М. : РОССПЭН, 2003. - С. 712717.

65. Бонгард-Левин Г. М. Отъезд академика М. И. Ростовцева из России (новые архивные материалы) / Г. М. Бонгард-Левин // Страницы российской истории.

66. Проблемы, события, люди : сб. ст. в честь Бориса Васильевича Ананьича. -СПб. : Дмитрий Буланин, 2003. С. 289-295.

67. Бонгард-Левин Г. М., Ляпустина Е. В. Вячеслав Иванов и диссертация И. М. Гревса по истории римского землевладения / Г. М. Бонгард-Левин, Е. В. Ляпустина // ВДИ. 2003. - № 4. - С. 178-209.

68. Вернадский Г. В. М. И. Ростовцев (К шестидесятилетию его) / Г. В. Вернадский // Сб. ст. по археологии и византиноведению, издаваемый семинарием имени Н. П. Кондакова. «Беттагшт Копс1акоУ1апит». Прага : Тип. «Политика», 1931. - Вып. IV. - С. 239-252.

69. Виноградов Ю. Г. Возвращение М. И. Ростовцева России / Ю. Г. Виноградов // ВДИ. 1999. - № 2. - С. 229-232. - Рец. на кн. : Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. - М. : РОССПЭН, 1997. - 624 с.: ил.

70. Зуев В. Ю. М. И. Ростовцев и неизвестные главы книги «Скифия и Боспор» /

71. B. Ю. Зуев // ВДИ. 1989. - № 1. - С. 208-210.

72. Зуев В. Ю. Творческий путь М. И. Ростовцева (К созданию «Исследования по истории Скифии и Боспорского царства») / В. Ю. Зуев // ВДИ. 1990. - № 4.1. C. 148-153.

73. Зуев В. 10. Творческий путь М. И. Ростовцева (К созданию «Исследования по истории Скифии и Боспорского царства») Окончание. / В. Ю. Зуев // ВДИ. -1991.-№ 1.-С. 166-176.

74. Зуев В. 10. Международная конференция «Академик М. И. Ростовцев и его вклад в мировую науку» (Москва-Санкт-Петербург, 6-8 сентября 1993 г.) / В. Ю. Зуев // ВДИ. 1994. -№ 1. - С. 229-232.

75. Зуев В. Ю. Материалы к биобиблиографии М. И. Ростовцева / В. Ю. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997.-С. 200-230.

76. Зуев В. Ю. М. И. Ростовцев. Годы в России. Биографическая хроника / В. Ю. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997. - С. 50-83.

77. Зуев В. Ю. М. И. Ростовцев и великий князь Константин Константинович /

78. B. Ю. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997. - С. 233-247.

79. Зуев В. Ю. Рукописное наследие М. И. Ростовцева в архивах России (Краткий обзор) / В. 10. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. -М. : РОССПЭН, 1997. С. 17-23.

80. Зуев В. Ю., Ляпустина Е. В. Две лекции М.И.Ростовцева / В. Ю. Зуев, Е. В. Ляпустина // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997. - С. 573-580.

81. Зуев В. 10., Тункина И. В. Материалы к биобиблиографии М. И. Ростовцева : addenda et corrigenda / В. Ю. Зуев, И. В. Тункина // Парфянский выстрел / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина и Ю. Н. Литвиненко. М. : РОССПЭН, 2003.1. C. 721-727.

82. Иванчик А. И. Григорий Максимович Бонгард-Левин (26 августа 1933 г. 30 сентября 2008 г.) / А. И. Иванчик // ВДИ. - 2009. - № 1. - С. 3-8.

83. Из истории науки. От редколлегии // ВДИ. 1989. - № 1. - С. 191.

84. Ирмшер И. Русские исследователи античности в Берлинской академии / И. Ирмшер // ВДИ. 1967. - № 2. - С. 112-123.

85. Канъетта М. М. И. Ростовцев в Италии : культурные взаимосвязи и издательские дела/М. Каньетта // ВДИ. 1997. - № 3. — С. 158-172.

86. Крих С. Б. «Философия кризиса» и М. И. Ростовцев : сравнительный анализ концепций упадка цивилизации / С. Б. Крих // Омские исторические чтения. -Омск : Б. и., 2003. С. 178-187.

87. Крих С. Б. М. И. Ростовцев: формирование исторических взглядов / С. Б. Крих // Социальные институты в истории. Ретроспекция и реальность : мат. пятой меж-вуз. региональной науч. конф. Омск, 1-2 ноября 2001 года. Омск : Б. и., 2003.-С. 55-63.

88. Крих С. Б. М. И. Ростовцев и марксизм / С. Б. Крих // Социальные институты в истории. Ретроспекция и реальность : мат. VI межвуз. региональной науч. конф. (Омск, 1-2 ноября 2002 г.). Омск : Б. и., 2003. - С. 94-105.

89. Крих С. Б. Концепция кризиса III века в Римской империи в творчестве М.И.Ростовцева. Автореф. дис. . канд. ист. наук : 07.00.09 / С. Б. Крих. -Омск: Б. и., 2004.-22 с.

90. Крих С. Б. Модернизация античной истории и М.И.Ростовцев / С. Б. Крих // Античный вестник (Nuntius antiquus): сб. науч. тр. Омск : Б. и., 2005. - Вып. VII. - С. 67-87.

91. Крих С. Б. М. И. Ростовцев и М. Финли : два типа учёного / С. Б. Крих // Мир историка: историографический сборник. Омск : Изд-во Омского гос. унта, 2006. - Вып. 2. - С. 6-26.

92. Крих С. Б. Упадок древнего мира в творчестве М. И. Ростовцева / С. Б. Крих. Омск : Изд-во Омского гос. ун-та, 2006.-251 с.

93. Крих С. Б. М. И. Ростовцев : быть в образе и быть образом / С. Б. Крих // Новое лит. обозрение. 2009. - № 95 (1). - С. 146-162.

94. Кроне Б. Теория и история историографии / Б. Кроче. М. : Языки русской культуры, 1998. - 191 с.

95. Кузищин В. И. Ростовцев Михаил Иванович / В. И. Кузищин // СИЭ. -М. : Изд-во «Советская энциклопедия», 1969. Т. 12. - С. 218-219.

96. Кузищин В. И. Ростовцев Михаил Иванович / В. И. Кузищин // БСЭ. -Изд. 3-ье. М. : Изд-во «Советская энциклопедия», 1975. - Т. 22. - С. 319.

97. Кузищин В. И. Русская историография античности / В. И. Кузищин // Историография античной истории / под ред. В. И. Кузищина. — М. : Высшая школа, 1980.-С. 171-183.

98. Кузищин В. И. О публикации новых глав труда акад. М. И. Ростовцева /

99. B. И. Кузищин // ВДИ. 1989. - № I. - С. 206-207.

100. Лебедев Г. С. «Скифский роман» и его герой : М. И. Ростовцев и его место в отечественной исторической науке / Г. С. Лебедев // ВДИ. 2003. — № 2. —

101. C. 171-185. Рец. на кн. : Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. - М.: РОССПЭН, 1997. - 624 с. : ил.

102. Литвинский Б. А. Читая «Скифский роман» / Б. А. Литвинский // ВДИ. -1999. № 1. - С. 213-215. - Рец. на кн. : Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. - М. : РОССПЭН, 1997. - 624 с. : ил.

103. Марконе А. Петербург Рим - Берлин : встреча М. И. Ростовцева с немецким ан'шковедением / А. Марконе // ВДИ. - 1992. -№ 1. - С. 213-224.

104. Машкин Н. А. Изучение истории древнего Рима / Н. А. Машкин // Очерки истории исторической науки в СССР. М. : Изд-во Академии Наук СССР, 1963.-Т. III.-С. 396-411.

105. Мило Д. За экспериментальную, или весёлую, историю / Д. Мило // THESIS. 1994. - Вып. 5. - С. 185-205.

106. Немировский А. И. Историография античности конца XIX начала XX в. (1890-1917). Начало кризиса буржуазной исторической мысли / А. И. Немировский // Историография античной истории / под ред. В. И. Кузищина. - М. : Высшая школа, 1980. - С. 139-171.

107. Окунь Ю. А. М. И. Ростовцев и русская историография античности в конце XIX- начале XX веков / Ю. А. Окунь // Вестник Южно-Уральского гос. унта. Серия «Социально-гуманитарные науки». 2002. - Вып. 1, № 1 (10). - С. 38-41.

108. Окунь Ю. А. Русские, эллины, скифы, сарматы : диалог культур в творчестве М. И. Ростовцева / Ю. А. Окунь // Вестник Южно-Уральского гос. ун-та. Серия «Социально-гуманитарные науки». 2003. - Вып. 2, № 3 (19). - С. 36-40.

109. Павловская А. И. О роли М. И. Ростовцева в развитии папирологических исследований в России / А. И. Павловская // ВДИ. 1997. -№ 1. - С. 169-183.

110. Пашуто В. Т. Русские историки эмигранты в Европе / В. Т. Пашуто ; отв. ред. Б. В. Лёвшин. М. : Наука, 1992. - 398 с.

111. Путнынь Э. К. Изучение истории древней Греции / Э. К. Путнынь // Очерки истории исторической науки в СССР. М. : Изд-во Академии Наук СССР, 1963. - Т. III. - С. 376-396.

112. Репина Л. П. От «истории одной жизни» к «персональной истории» / Л. П. Репина // История через личность : историческая биография сегодня. -М. : Кругъ, 2005. С. 55-74.

113. Проблемы, события, люди : сб. ст. в честь Бориса Васильевича Ананьича. -СПб. : Дмитрий Буланин, 2003. С. 289-295.

114. Бонгард-Левин Г. М., Ляпустина Е. В. Вячеслав Иванов и диссертация И. М. Гревса по истории римского землевладения / Г. М. Бонгард-Левин, Е. В. Ляпустина // ВДИ. 2003. - № 4. - С. 178-209.

115. Вернадский Г. В. М.И. Ростовцев (К шестидесятилетию его) / Г. В. Вернадский // Сб. ст. по археологии и византиноведению, издаваемый семинарием имени Н. П. Кондакова. «Зегшпапшп Копёакоу1апит». Прага : Тип. «Политика», 1931. - Вып. IV. - С. 239-252.

116. Виноградов Ю. Г. Возвращение М. И. Ростовцева России / Ю. Г. Виноградов // ВДИ. 1999. - № 2. - С. 229-232. - Рец. на кн. : Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. - М. : РОССПЭН, 1997. - 624 с. : ил.

117. Зуев В. Ю. М. И. Ростовцев и неизвестные главы книги «Скифия и Боспор» /

118. B. Ю. Зуев // ВДИ. 1989. -№ 1. - С. 208-210.

119. Зуев В. Ю. Творческий путь М. И. Ростовцева (К созданию «Исследования по истории Скифии и Боспорского царства») / В. Ю. Зуев // ВДИ. 1990. - № 4.1. C. 148-153.

120. Зуев В. Ю. Творческий путь М. И. Ростовцева (К созданию «Исследования по истории Скифии и Боспорского царства») Окончание. / В. Ю. Зуев // ВДИ. -1991.-№ 1.-С. 166-176.

121. Зуев В. Ю. Международная конференция «Академик М. И. Ростовцев и его вклад в мировую науку» (Москва-Санкт-Петербург, 6-8 сентября 1993 г.) / В. Ю. Зуев // ВДИ. 1994. -№ 1. - С. 229-232.

122. Зуев В. Ю. Материалы к биобиблиографии М. И. Ростовцева / В. Ю. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997.-С. 200-230.

123. Зуев В. 10. М. И. Ростовцев. Годы в России. Биографическая хроника / В. Ю. Зуев // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОССПЭН, 1997. - С. 50-83.

124. Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом : теория и история. Т. 2. Образы прошлого / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. СПб. : Наука, 2006. - 749 с. : ил.

125. Стоун Л. Будущее истории / Л. Стоун // THESIS. 1994. - Вып. 4. -С.160-176.

126. Тункина И. В. М. И. Ростовцев и Российская Академия наук / И. В. Тун-кина // Скифский роман / под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. : РОС-СПЭН, 1997.-С. 84-123.

127. Утченко С. Л. Античность / С. Л. Утченко // Очерки истории исторической науки в СССР. М. : Изд-во «Наука», 1966. - Т. IV. - С. 577-589.

128. Фролов Э. Д. Судьба учёного : М. И. Ростовцев и его место в русской науке об античности / Э. Д. Фролов // ВДИ. 1990. -№ 3. - С. 143-165.

129. Фролов Э. Д. М. И. Ростовцев : социально-экономическое направление в русском антиковедении (Аналитический обзор) / Э. Д. Фролов // История европейской цивилизации в русской науке. Античное наследие : сб. обзоров. — М. : Б. и., 1991.-С. 37-61.

130. Фролов Э. Д. Михаил Иванович Ростовцев (1870-1952) / Э. Д. Фролов // Портреты историков. Время и судьбы. М. : Университетская книга ; Иерусалим : Гешарим, 2000. - Т. 2. Всеобщая история. - С. 28-40.

131. Фролов Э. Д. Русская наука об античности : историографические очерки / Э. Д. Фролов. Изд. 2-е., испр. и доп. - СПб. : Гуманитарная академия, 2006. -608 с. : ил.

132. Фрэзер П. М. Михаил Ростовцев : иллюстративность и обновление / П. М. Фрэзер // ВДИ. 1991. - № 2. - С. 220-222.

133. Функ Б. Михаил Иванович Ростовцев и Берлинская Академия наук / Б. Функ // ВДИ. 1996. - № 2. - С. 196-210.

134. Bqynes N. IL Review. // JRS. 1929. - Vol. XIX, Part 2. - P. 229-230. -Rev. op. : Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Roman Empire / M. Rostovtseff. - Oxford : Clarendon Press, 1926. -XXV, 695 p. : ill.

135. Baynes N. Ii. The Decline of the Roman Power in Western Europe. Some Modern Explanations /N. H. Baynes // JRS. 1943. - Vol. XXXIII. - P. 29-35.

136. Bowersock G. W. The Social and Economic History of the Roman Empire by Michael Ivanovich Rostovtzeff / G. W. Bowersock // Daedalus. 1974. - Vol. 103, № l.-P. 15-23.

137. Brown F. E. Necrology. Michael Ivanovich Rostovtzeff / F. E. Brown // The American Journal of Archaeology. 1954. - Vol. 58, № 1. - P. 55.

138. Demandt A. Der Fall Roms : Die Auflosung des römishen Reiches im Urteil der Nachwelt / A. Demandt. München : Beck, 1984. - 694 s.

139. Dow S. The Social and Economic History of the Roman Empire: Rostovtzeff s Classic After Thirty-Three Years / S. Dow // American Historical Review. 1960. -Vol. LXV, № 3. - P. 544-553.

140. Koselleck R. Futures Past. On the Semantics of Historical Time / R. Koselleck. Germ. ed. 1979. - Cambridge (MA) ; L., 1985.

141. Last H. Review. // JRS. 1926. - Vol. XVI. - P. 120-128. - Rev. op. : RostovtseffM. The Social and Economic History of the Roman Empire / M. Rostovtseff. - Oxford : Clarendon Press, 1926. -XXV, 695 p. : ill.

142. Last H. M. Obituary. Professor M. I. Rostovtzeff / H. Last // JRS. 1953. -Vol. XLIII.-P. 133-134.

143. Michael Ivanovich Rostovtzeff Obituary. // The American Historical Review. 1953. - Vol. LVIII, № 2. - P. 498-499.

144. Momigliano A. D. M. I. Rostovtzeff / A. D. Momigliano // Momigliano A. D. Studies in Historiography. L. : Weidenfeld and Nicolson, 1966. - P. 91-104.

145. Novick P. That Noble Dream. The «Objectivity Question» and the American Historical Profession / P. Novick. Cambridge : University Press, 1989. - XII, 648 p.

146. Rostovtzeff Michael Ivanovich // The New Encyclopedia Britannica. 15 ed. -Chicago : S. n., 1993.-Vol. 10.-P. 198.

147. Welles С. B. Michael I. Rostovtzeff / С. B. Welles // Architects and Craftsmen in History. Tübingen : Mohr, 1956. - P. 55-73.

148. Wes M. A. The Russian Background of the Young Michael Rostovtzeff / M. A. Wes // Historia. 1988. - Bd. XXXVII, Heft. 2. - S. 207-221.

149. Wes M. A. Michael Rostovtzeff, Historian in Exile : Russian Roots in an American Context / M. A. Wes. Stuttgart: Steiner, 1990. - XXXI, 106 p.

150. Принятые сокращения ВДИ. Вестник древней истории.

151. ЗИФФИСПбУ. Записки историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета.