автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Межкультурный диалог в русской малой прозе 20-х годов XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Межкультурный диалог в русской малой прозе 20-х годов XX века"

На правах рукописи

004602144

ПОДОБРИЙ Анна Витальевна

МЕЖКУЛЬТУРНЫЙ ДИАЛОГ В РУССКОЙ МАЛОЙ ПРОЗЕ 20-х годов XX века

10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук

2 О МАЙ 2010

Москва - 2010

004602144

Диссертация выполнена в ГОУ ВПО «Челябинский государственный педагогический университег»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Лейдермап Наум Лазаревич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Малыгина Нина Михайловна;

доктор филологических наук, профессор Давыдова Татьяна Тимофеевна;

доктор филологических наук, профессор Казиева Альмира Магометовна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный

университет»

Защита состоится 21 мая 2010 года в 15-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.203.23 по адресу: 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д.6, ауд. 436

С диссертацией можно ознакомиться в Учебно-научном информационном центре (Научной библиотеке) Российского университета дружбы народов по адресу: 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6.

Автореферат диссертации размещен на сайте: www.rudn.ru Автореферат разослан апреля 2010 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Д212.203.23, кандидат филологических наук, доцент А-Е. Базанова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

На протяжении многих лет литературоведы, фольклористы, культурологи разных стран стремились понять, какими путями шло развитие языков, культур, литератур; что заставляло «вклиниваться» образы одной национальной культуры в другую, видоизменяясь под воздействием законов чужого языка, как происходил «диалог» национальных культурных традиций в эстетическом поле литературы.

Создание поликультурной литературы на русском языке, на страницах которой формировался бы образ иного национального мира, началось еще в XIX веке. Однако русская культура и литература в XIX веке не ощущала себя равным партнером по отношению к культуре «чужой» нации (не европейской как равной или более «высокой», а к азиатской, сибирской, «чухонской» и пр.). Русская литература выполняла роль своеобразного проводника миссионерских, просветительских идей для «диких» народов, равноправного партнерства в диалоге не было. Был этнографический интерес к экзотике «чужого» мира, были попытки исследовать этот мир, но с позиции «старшего брата», и была граница между двумя мирами, двумя культурами, преодолеть которую ни Пушкин, ни Лермонтов, ни кто-либо другой (за исключением, может быть, только Н.Гоголя) в XIX веке не смогли в силу разных причин. Одна из них -неготовность к диалогу. В литературе XIX века были лишь попытки приблизиться к диалогу в рамках русской литературной традиции и языка.

Всплеск интереса к жизни представителей других этносов, стремление создать многонациональную и интернациональную картину мира более характерны для советской культуры и литературы. Не случайно возник и новый термин «русскоязычная литература», ибо после 1917 года советская литература стала носить не только национально-специфический, но и «пограничный» характер, когда «писатель мыслит в координатах одной национальной культуры, но на языке, в речевых формах другой национальной культуры» (Лейдерман, Н.Л. Русскоязычная литература - перекресток культур [Текст]/ Н.Л.Лейдерман// Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения. -Екатеринбург, 2005. - С. 50).

«Инородцы» заговорили в книгах о себе и своих традициях, но на русском языке. Перед писателями стоял довольно сложный вопрос: какими средствами, способами отобразить национально-культурную самобытность представителя «инонациональной» среды в рамках русского лиигвокультурного поля литературы? У многих национальностей не было даже письменности, а следовательно, требовалось адекватно представить с помощью письменного слова чужого языка фольклорный уровень мышления национального героя художественного произведения. Как можно передать представления о мире, способы мирочувствования представителей одной национальности языком другой национальности? И вообще возможно ли с помощью русского языка запечатлеть предметно-чувственный мир другой культуры, отразить ее национальную самобытность? Не исказится ли «чужой» национальный мир, вступив в «диалог» с русской литературной традицией?

Писатели 20-х годов XX века в чем-то интуитивно, в чем-то осознанно пришли к пониманию возможностей «диалога культур» в рамках русского языка и способов отражения «инокультуры» в эстетическом поле русской литературы. Сегодня мы имеем много произведений, продемонстрировавших возможности билингволитературы.

Однако встает другой вопрос: как исследовать подобные произведения? Как сопоставить язык, мышление и ступени культурного развития представителей различных национальностей, нашедших отражение в литературе? Какой должна быть адекватная методика анализа поликультурных текстов?

В центре нашего исследования приемов и способов совмещения различных культур в литературном тексте лежит понятие «межкультурный диалог». Понятие «диалог» имеет в науке широкий диапазон: от философского (А.Н.Веселовский, М.М.Бахтин), семиотического (Ю.М.Лотман), культурологического (К.Гирц) до религиозного (М.Элиаде)'. Нас же интересует конкретно межкультурный диалог в рамках художественного текста. Онтологической базой для создания такого диалога может быть теория архетипов, разрабатываемая в трудах философов, филологов и лингвистов (К.Юнг, В.Гумбольдт, М.Элиаде, К.Гирц, Р.Н.Фрай, Е.Мелетинский, В.Топоров), ибо архетипы - «манифестации более глубокого слоя бессознательного, где дремлют общечеловеческие, изначальные образы и мотивы» (Юнг, К.Г. Архетипы коллективного бессознательного [Текст]/ К.Г.Юнг// Психология бессознательного. М., 1996. - С. 105). Будучи средством передачи опыта предков, архетип общечеловечен, но он имеет и национальную специфику.

Решая научную проблему создания методики анализа «пограничных» текстов, мы определяем ее актуальность, во-первых, возродившимся интересом к литературе 20-х годов XX века, необходимостью по-новому взглянуть на художественный материал этого времени прежде всего с точки зрения способов и приемов построения поликультурного пространства в рамках русскоязычного текста и, наконец, отсутствием методики анализа «диалоговых» межнациональных культурных отношений в литературном произведении; во-вторых, внелитературньши аспектами: современная литература - отражение многих типологических черт нашей действительности, а решение так называемого «национального вопроса» на разных уровнях - от политического до культурного - одна из насущных задач Российского государства. Понять глубинные постулаты «другой» культуры, найти пути соположения различных национальных традиций в культурном поле государственного языка - одна из сложнейших задач современности. Изучение принципов построения поликультурного поля литературы, «межкультурного

1 Проблемами диалога занимались в соииолингвисгике (Л.Щерба, Л.Якубинский), литературной и философской. . герменевтике (Х.Гадамер), феноменологии (Х.Гуссерль, М.Мамардашвили), фундаментальной онтологии (М.Хайдеггер). литературоведении и семиотике (А. Аверинцев. Ю.Лотман), в основах коммуникации (А.Моль; Ю.Борев)итд. г.

диалога», как нам кажется, может играть существенную культурологическую роль.

Объект исследования: поэтика художественной прозы 20-х годов XX века с точки зрения специфики протекания межкультурного диалога в рамках русскоязычного текста.

Предмет исследования - одна из ведущих тенденций литературы 20-х годов - «диалог культур» в прозе русскоязычных писателей и семантика этого диалога (на примере произведений Л.Леонова, И.Бабеля, Вс.Иванова, М.Шолохова).

Цель работы - исследовать механизмы создания образа «инокультуры» в рамках русского литературного языка и выяснить семантику межкультурного диалога в русскоязычной литературе.

Для реализации цели намечены следующие задачи.

1. Выделить причины активного интереса писателей 1920-х годов к жизни и культуре «чужого» этноса, формирования многонациональной литературы в рамках русского языка и русской литературной традиции.

2. Проанализировать подходы к изучению поликультурных текстов и «интернациональной литературы», способы создания методики анализа «диалоговых» межкультурных отношений в трудах лингвистов и литературоведов ХХ-ХХ1 веков.

3. Разработать методику анализа поликультурных текстов.

4. Выделить и проанализировать разные типы образов «иного» культурного мира в русскоязычных художественных текстах (от обращения к национальным корням какой-то одной нации до создания образа близких в типологическом отношении - в глазах русского читателя - национальных миров).

5. Сосредоточив анализ на прозе М.Шолохова, И.Бабеля, Вс.Иванова и Л.Леонова как на материале, наиболее репрезентативном с точки зрения взаимодействия культур, апробировать возможности использования разработанной нами методики как в «единичных» текстах, так и объединенных в цикл, а также при исследовании любого диалогового текста, включающего в себя различные культурные пласты.

Гипотеза: мы предполагаем, что, во-первых, именно после Октябрьской революции в литературе 20-х годов XX века в результате невиданной активизации контактов между разными национально-культурными традициями стал активно формироваться новый тип литературы - русскоязычная. Интерес литературы к национальному был обусловлен причинами как политического плана, так и собственно художественными. Русский язык стал базой для формирования литературы «пограничного» типа.

Во-вторых, писатели той эпохи смогли показать столкновение новых социальных идей (умозрительного) и древнейших, генетически заложенных культурных установок (коренного).

В-третьих, диалог национальных культурных традиций в рамках русскоязычной прозы способствовал не только интересу к жизни «инородцев»,

но и закладывал основы создания новой художественной реальности, включавшей в себя соположение различных фольклорных, мифологических и (если есть) литературных традиций, в конечном итоге формируя русские образы инонациональных миров.

Методологическая база исследования определяется его задачами и спецификой изучаемого художественного феномена. Она предполагает интегративность, синтезирование филологических, философских, культурологических и лингвистических подходов, направленных на освоение концептуальных, эстетических поисков в русской литературе 20-х гг. XX века. Комплексный подход обеспечивается сочетанием сравнительно-исторического, структурно-семиотического и типологического методов анализа, распространённых как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что в нём впервые предпринимается попытка комплексного исследования диалога национальных культур в русской прозе 1920-х годов, выяснение семантики этого диалога, создание адекватной методики анализа «пограничной» литературы.

Теоретическая значимость исследования состоит в реализации нового, оригинального, системного историко-теоретического подхода (основанного на соединении культурологического, эстетического и собственно литературного контекстов) при изучении «пограничной литературы» на русском языке, включающей в себя разные национальные «образы мира» и «национально-культурный диалог» разных этносов.

Апробированные подходы, оригинальная методика и полученные результаты могут быть использованы при исследовании подобных художественных моделей в рамках мирового литературного процесса.

Практическая ценность работы заключается в том, что изложенные в ней наблюдения и выводы расширяют восприятие поликультурных текстов, написанных на одном языке, но создающих образы разных национальных культурных миров; исследованы принципы взаимодействия национальных миров в русскоязычной прозе; даются ключи к прочтению и пониманию таких явлений литературы.

Основные положения диссертации могут быть использованы в образовательной практике: положены в основание вузовских и школьных курсов по истории и теории литературы, культурологии; спецкурсов по проблемам анализа литературного произведения, творчеству отдельных писателей.

Апробация промежуточных и итоговых результатов диссертационного исследования проводилась на международных, российских и зональных конференциях, среди которых: Международная научно-практическая конференция «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2002, 2004, 2007); Международная научная конференция «Россия и Восток: проблемы взаимодействия» (Челябинск, 1995); Международная научно-теоретическая конференция «Теоретические и методологические проблемы современного литературоведения и фольклористики» (Алма-Аты, 2007); Всероссийская научно-практическая конференция «Русская литература XX века: проблемы

изучения и обучения» (Екатеринбург, 2006, 2007, 2008); Всероссийская научная конференция «Лазаревские чтения» (Челябинск, 2001, 2003, 2006, 2008); Международная научная конференции «Иностранные языки и литературы: актуальные проблемы образования и науки» (Пермь, 2007, 2008, 2009); Международная научная конференция «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, 2002) и пр.

Текущие результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры современной русской литературы УрГПУ (Екатеринбург), кафедры РЯ иЛ и МПРЯ и Л ЧГПУ (Челябинск).

Основное содержание диссертации представлено в монографии «Межкультурный диалог в малой прозе 20-х годов XX века» и ряде научных статей, посвященных исследуемой проблеме.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В многонациональной Российской империи объективно складывалось единое культурное пространство при приоритете русской культуры. Однако после Октября произошел процесс активизации и изменения национального сознания под воздействием революционной идеологии, а это привело к созданию целого направления в советской литературе: литература «пограничного» типа, поликультурная литература.

2. Русская литература оказалась в окружении «разноуровневых» литератур. С одной стороны, на нее влияли древнейшие мировые литературы, имеющие мощный культурный потенциал и традиции (немецкая, французская, польская и пр.), а с другой стороны, ее окружали только что сформировавшиеся, младописьменные литературы, стоящие едва ли не на мифологическом уровне своего развития (например, литературы народов Севера). Именно это «окружение» стало одним из важнейших факторов кристаллизации русскоязычной литературы как значимого, ощутимого пласта русской культуры.

Литература 20-х годов XX века запечатлела фрагментарность, «лоскутность» нового мира. Сказ, зафиксировавший и отразивший не только хаотичность нового времени, но и национальное, культурное и в какой-то мере сословное мировоззрение (герой из народной среды), и сказовый стиль стали наиболее удобной базой для изображения культурного самосознания представителей различных национальностей, для создания межкультурного диалога на страницах русскоязычных произведений.

3. В своих новеллах И.Бабель, Вс.Иванов, М.Шолохов и Л.Леонов на страницах своих произведений создавали своеобразный межкультурный «диалог», который осуществлялся на разных уровнях: 1) диалог субкультуры и культуры-домена, 2) диалог мира самобытной, древнейшей культуры и мира субкультуры; 3) создание образа «чужого» мира в рамках русского языка.

4. В своих произведениях вольно или невольно писатели показали крайнюю сложность практического воплощения одной из высших целей Октябрьской революции: объединения людей в интернационал; показали невозможность осуществления великой идеи мировой гармонии без учета глубоких

национальных первооснов, без взаимокоррекции с национальной системой ценностей, выработанной веками.

5. Методика анализа «пограничных» текстов, предложенная и апробированная на страницах данного исследования, построена на изучении принципов маркировки «чужой» культуры в рамках русскоязычного текста как на лексическом уровне («чужое» слово, включенное в текст, написанный На русском языке), так и на уровне «внутренней формы», когда архетипы «иного» национального сознания вклиниваются в пространство «чужой» культуры, создавая сложный диалог друг с другом.

Структура диссертации определяется поставленными целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографического списка (291 источник).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении ставится проблема, обосновывается избранный ракурс исследования, актуальность и научная новизна темы, определяются цели и задачи работы, характеризуется теоретико-методологическая база исследования, теоретическая и практическая значимость; постулируются положения, выносимые на защиту.

Глава первая - «Принципы формирования диалоговых межкультурных отношений в произведениях русской литературы 20-х годов XX века» - представлена тремя разделами.

В первом разделе «История изучения диалога культур в рамках русской литературы в исследованиях отечественных филологов» мы рассматриваем подходы к изучению поликультурных текстов и приходим к выводу, что в рамках литературоведения проблема взаимовлияния разных национальных культур в эстетическом поле одной национальной литературы стала рассматриваться более или менее целенаправленно только в XX веке. При всей разнохарактерности многочисленных работ, посвященных взаимосвязи различных национальных литературных традиций, четко выделяется несколько линий исследований.

Во-первых, речь шла о специфике литератур народов СССР и интернационализме многонациональной советской литературы. Интерес исследователей был связан с анализом творчества отдельных писателей, где на уровне упоминаний, замечаний говорилось о включении в канву художественного текста элементов национальной культуры. Авторы в этих работах не ставили перед собой цели разработать принципы и методы анализа взаимовлияний различных национальных традиций в русской литературе, поэтому они не анализировали эстетические качества литературных произведений, включающих в себя элементы инонациональной культуры и быта. В основном исследования носят перечислительный характер, отсутствуют даже элементы методики анализа путей совмещения разных культур в границах литературного текста (В.Шошин, Л.Егорова, Г.Ломидзе и пр.).

Вторая линия исследований межнациональных связей русскоязычной литературы связана с введением категорий «национальный характер» и «национальный стиль». Анализируя как творчество отдельных писателей, так и целые ветви национальных литератур, авторы ограничивались постановкой вопроса о необходимости разработки способов анализа разных национальных культурных традиций в рамках иноязычного для одной из культур текста, но не решением его (К.Зелинский, В.Бурсов, Н.Берковский, П.Скосырев, Я.Эльсберг).

Третьей линией исследования поликультурных текстов становится поиск методики, которая бы позволила выделить основные приемы и способы соположения различных национально-культурных традиций в рамках русского языка (К.Мусаев, Л.Якимова, Т.Давыдова, М.Расули и пр.). Но целостной системы анализа создано не было, представлены лишь ее отдельные, часто не связанные друг с другом элементы.

В лингвистике в последние десятилетия стал активно дискутироваться вопрос о билингволитературе и писателях-билингвах (Ч.Г.Гусейнов, М.Черторижская, А.Гируцкий, Е.Верещагин, Е.Журавлева, Л.Крысин, Н.Михайловская, Ю.Караулов, Б.Хасанов, У.Бахтикиреева и пр.). В этих исследованиях сформулированы своеобразные подходы к пониманию художественного билингвизма. В широком смысле - это особый вид художественного творчества, предполагающий соприкосновение и взаимодействие национальных языков и культур, т.е. перевод автоматически включается в понятие билингвизма. В узком смысле - это творчество, основанное на взаимодействии разных языков и культур.

ВоОпервых, мы не можем согласиться с расширенным взглядом на художественный билингвизм, включающим в сферу своего изучения художественный перевод, поскольку не рассматриваем перевод как самостоятельное литературное явление. Во-вторых, феномен русскоязычной поликультурной литературы не ограничивается использованием только языковых средств, грамматики и синтаксиса «чужого» языка, а предполагает целый комплекс обращений к национально-культурным основам этноса, представитель или представители которого стоят в центре писательского внимания и также становятся соучастниками создания художественный образа «инокультурного» мира в рамках русского языка.

По пути поисков приемов и способов создания образа «иного» художественного мира на страницах русскоязычных произведений литературы пошли литературоведы (ГД.Гачев, Ш.Маркиш, Н.С.Выгон, М.М.Гейзер, В.В.Орлов, В.А.Мильчина, М.Рубинс, Н.ЛЛейдерман и пр.). Однако необходимо признать, что целостная методика анализа «межкультурного диалога» и способов его воплощения на страницах русскоязычной литературы пока еще не разработана.

Во втором разделе - «А" вопросу о понятии «русскоязычная литература»» - формулируются основные критерии этого литературного феномена.

Мы полагаем, что жесткие обозначения, типа «русско-украинская», «русско-казахская», «русско-еврейская» и пр. литература теоретически

малопродуктивны, они дробят единый художественный феномен. Понятие «русскоязычная литература» более широкое, оно включает в себя все «инокультурные» литературные ветви на русском языке. Как, собственно, можно говорить и о других «национально-язычных» литературах: немецкоязычной, франкоязычной, англоязычной и т.п. Язык, на котором написан текст, становится базовым понятием, а те культуры, на которые язык ориентирован, - видовое понятие. Поэтому мы не обращаемся, например, к таким обозначениям, как «абхазо-русская литература», «киргизо-русская» и пр., а берем за основу понятия «русскоязычная литература», «русскоязычный писатель». Фактически пообное обозначение синонимом таких понятий, как «поликультурная литература», «билингволитература», «пограничная литература».

В третьем разделе - «Приемы установления межкультурного диалога в ранней советской литературе» - мы предлагаем методику анализа диалоговых национально-культурных отношений в литературных текстах на материале произведений писателей 20-х годов XX века.

Можно выделить три ступени совмещения «инокультур» в произведении литературы.

1) Практически полная доминанта одной культуры (русской) над другой. Элементы «инокультурной» действительности, такие, как названия предметов быта, оружия, местности, нарядов и пр., призваны лишь создать «колорит» иной национальной среды или показать экзотику национальной жизни. Эти элементы факультативны и играют в диалоге национальных культур незначительную роль, они становятся лишь внешней приметой национальности персонажа (например, «Огуречная королева» Ю.Слезкина, «Фазаны» В.Правдухина, «Шакир» Д.Фурманова, «Зеленя» Ф.Гладкова и пр.).

2) Писатель сознательно вводит в один национальный мир героя из другой национальной среды, происходит взаимопроникновение разных культур в художественный текст, написанный на русском языке. Именно на этом уровне автор может построить несколько различных моделей мировосприятия, «проверяя» их в столкновении друг с другом и действительностью. Самым показательным примером можно считать новеллы из цикла «Конармия» И.Бабеля (такие, как «Мой первый гусь», «Сын рабби», «Костел в Новограде», «Берестечко» и пр.).

3) Писатель использует русский язык как средство представления перед читателем картины иного национального мира (неважно, мира какой-то одной нации, мира целого ареала близких культур или субкультуры какого-либо региона). В русскоязычных формах текста автор рисует мир иной культуры или субкультуры, перед ним стоит задача - средствами одного национального языка (в данном случае русского) показать своеобразие мышления и говорения носителей другой лингвокультуры.

Если первую ступень в какой-то мере можно назвать поверхностной, так как создается лишь национальный колорит, характеризующий условно представляемое национальное бытие (например, в произведениях писателей-романтиков), то вторая и третья - более сложные: писатели используют все

возможности различных литературных и фольклорных культур для установления диалога между ними. В зависимости от аспекта совмещения различных национальных традиций можно предложить следующие уровни анализа «диалога культур».

1. Лексический уровень (уровень внешней формы)

Чужая культура может усваиваться не статично, а только в процессе какой-либо деятельности, например, передаче смысла понятия через слово (в свое время за словом был закреплен смысл, связанный с трудовой или какой-либо иной деятельностью человека, природной средой и т.п.). Идет процесс «переформулирования» чужой культуры в терминах, определениях своего лингвокультурного опыта. Поэтому лексический уровень «маркирует» присутствие «чужой» культуры, заставляет «переводить» понятия на родной язык, особую роль здесь играет слово «чужого» (отличного от русского) языка, «вводимое» в текст различными способами.

1) Иноязычное слово включается в текст без объяснения со стороны автора или героя, его значение или настолько плотно вошло в русскую языковую традицию, что не нуждается в «переводе», или легко вычленяется из контекста. Например: «ведь не потому же ноет сердце. А оно ноет и ноет, словно раскаленную тамгу положили» (Вс.Иванов «Гафир и Мириам»); «в те дни Али-Акбыр подыскал в соседнем кишлаке Учим невесту, именем Идрис, по красоте своей способную превысить красоту Джаланлум. Калым за нее просили большой...» (Вс.Иванов «Оазис Шихир-и-Себс») и пр.

В данном случае иноязычное слово становится маркером героя, представляющего нерусскую национальность, создает атмосферу присутствия образа чужой для русского языка культуры, но не настолько «чужой», чтобы понятие, обозначенное этим словом, не имело аналогов в русском языке или оно не настолько важно в понимании нюансов смысла текста, создает лишь внешнюю оболочку «чужого» мира (в принципе, легко заменимую любой другой языковой оболочкой).

2) Иноязычное слово дается с «подстрочником». Автор сознательно включает чужое слово в массив русской речи для придания национального колорита как языку героев, так и тексту в целом. Например: «он знал только кетмень - тяжелую мотыгу - и тяжелую работу. Когда не стало эмира в Бухаре, муллы и старшины с раскрашенными бородами потребовали, чтобы чайрикер стал резать джадидов - большевиков, врагов ислама»', (Н.Тихонов «Чайхана у Ляби-Хоуза»); «однажды Левка, младший из Криков, увидел Любкину дочь Табл. Табл по-русски значит голубка» («И.Бабель «Закат») и пр. В этом случае автор сознательно строит межъязыковые «диалоги», противопоставляя одну культуру (в ее словесном выражении) другой.

3) Если речь идет о так называемой субкультуре национального региона, то в текст включаются диалектизмы для характеристики говора носителей данной субкультуры. Они могут использоваться без «перевода», а могут поясняться автором, если их суть для читателя из контекста не проясняется. Например: «тот молчком спускается. А на чувале у нас всегда дрова сохнут»

(«Про двух аргамаков» Вс.Иванов); «в лощине, возле высыхающей музги, овцы жмутся в тесные кучи. Устало откинув зады, вихляют захлюстаными курдюками, надрывно чихают от пыли» («Лазоревая степь» М.Шолохов).

4) Калькирование национальных речевых оборотов средствами русского языка. Например, у И.Бабеля в «Одесских рассказах» ощущение речи бабелевских героев как неправильной вполне объяснимо. «Переведенное» на русский язык еврейское предложение действительно мыслится как неправильное (хотя на самом деле таковым не является). Например: «я удивляюсь, - сказал Нафтула, - когда человек делает что-нибудь по-человечески, а когда он делает сумасшедшие штуки - я не удивляюсь...» (И.Бабель «Карл-Янкель»).

Или кладбищенский служка Арье-Лейб в «Как это делалось в Одессе» И.Бабеля, с напыщенностью повествуя о похоронах Мугинштейна, заявляет: «И вот я буду говорить, как говорил господь на горе Синайской из горящего куста. Кладите себе в уши мои слова» (И.Бабель «Как это делалось в Одессе»). Обращение к Ветхому Завету традиционно для евреев, но совершенно неуместно в том месте, где события предопределяются бандитской этикой; более того, непроизвольное сравнение Арье-Лейба себя с самим Господом Богом вызывает только усмешку, хотя на самом деле можно говорить о «неправильном» «переводе» библейской метафоры на русский язык.

По сути, уровень внешней формы формирует уровень выразительных средств, которые, в свою очередь, «работают» на создание более сложного уровня - формирование образа национального мира. В центре любой модели мира лежит мировоззренческий уровень, основы которого были заложены в мифологии и фольклоре нации. Отсюда следующий уровень анализа.

II. Уровень мышления героев или рассказчика (уровень внутренней

формы)

1) Использование архетипов инонационального сознания в контексте русского мировосприятия и русской языковой культуры. Метафоры, метонимии, сравнения и прочие тропы носят национальный характер, ибо обусловлены национальной средой, национальным социальным опытом. В пределах иного языка они четко маркируются невключенностью в привычный языковой, образный ряд.

Например, таковым становится образ арбы как символа жизни, жизненного пути в рассказе Л.Леонова «Туатамур».

В новелле И.Бабеля «Как это делалось в Одессе» Беня говорит матери покойного Мугинштейна: «Тетя Песя.., если вам нужна моя жизнь, вы можете получить ее, но ошибаются все, даже бог. Вышла громадная ошибка, тетя Песя. Но разве со стороны бога не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду?..». Обращение к Богу, «включение» его в бытовую жизнь - в традиции еврейского речевого стиля. «Народ книги», «народ Бога» не отделяет себя от Яхве. Отсюда и эта «ссылка» на Господа в речи одесского бандита.

2) Соположение различных национальных архетипов, то есть поиск сходных образов, моделей бытия, наконец, восприятия этих образов представителями разных национальных культур, дополнение этих рядов-символов схожими, но в линейке другого национального мышления, а в конечном итоге - создание «пограничной» модели мира посредством сближения национальных архетипов. Например, образ Луны воспринимается многими нациями в сходном значении: как символ мира мертвых, глаза мертвых, следящих за живыми. В этом мифологическом качестве Луна рисуется и воспринимается, например, Лютовым в «Конармии» И.Бабеля и рассказчиком в «Туатамуре» Л.Леонова.

3) Стилизация «инонациональных» легенд, былей, мифологем по аналогии с русскими литературными или фольклорными жанрами. Например, «Уход Хама» Л.Леонова, «О казачке Марфе», «Алтайские сказки» Вс.Иванова, «Шабос-Нахаму» И.Бабеля, вставная легенда о соколе в «Касыде о другом хератском утре» (ЛЛеонов «Халиль»),

Подобные легенды, предания, национальные сказы позволяют стилизовать повествовательную манеру рассказчика, который обращается к слушателям, иногда отвлекаясь в процессе рассказа от фабулы, с другой стороны, создание таких «сказов» «работает» на формирование образа фольклорного мышления рассказчика и создает образ «чужого» сознания. 4) Включение определенного инонационального фольклорного мотива, образа, целого жанра в литературный текст (причем эти элементы перенесены без изменений и адаптации к литературному произведению, посредством цитат). Чаще всего «напрямую» используются малые фольклорные жанры: пословицы, поговорки, присловья, частушки, песни.

Цель подобного «включения» не только в том, чтобы максимально четко запечатлеть «принадлежность» героя к народу, но прежде всего, чтобы показать народный, национальный культурный «опыт» персонажа. Например: «еще сказал Иавал, простираясь в грязи и прах вчерашней непогоды: - Тяжела борода моя днями, как медом пчелиный сот...» (Л.Леонов «Уход Хама»); «сказывают: счастье наше за девять морей, за десять земель, на десятом острову на Сарачинском. А как тебе пешком гуда идти, в три года не дойти, орлом лететь тебе, в три года не долететь...» (Вс.Иванов «Авдокея») и пр.

Фольклорные «миниатюры» плотно вошли в жизнь любого народа. Соответственно, опыт, закрепленный в них и выраженный в максимально сжатом метафорическом виде, ярко отражает и уровень мировоззрения той или иной нации. Используя в тексте фольклорные жанры (или их имитацию) авторы стремятся создать своеобразный ассоциативный ряд, напрямую связанный с реалиями бытовой жизни, который, естественно, у разных народов разный.

Каждый из писателей, обращаясь к национальной тематике, стремится построить образ национального сознания, национальной культуры. Его возможно осознать, лишь заставляя читателя «сталкивать» и «соединять» в своем сознании различные национальные традиции, одна из которых всегда русская, ибо использован русский язык.

Глава вторая - «Столкновение миря казацкой субкультуры с новыми социальными отношениями в «Донскихрассказах» М.Шолохова и новеллах Вс.Иванова».

Диалоговые отношения могут строиться не только между разными национально-культурными традициями в рамках одного языка, но и между национальной культурой и субкультурой, сложившейся в определенной сословной или профессиональной среде или в территориальном ареале. Специфическое мироощущение, во многом отличное от господствующего в культуре Российской Империи, было выработано в казачестве как особом военном сословии, что послужило основой специфической художественной интерпретации жизни этого мира. В диалог вступает также национальная (казацкая) и социальная (новая Советская) культуры.

Первый раздел - «Образ казака в «Донских рассказах» М.Шолохова». После Октябрьской революции началась бо'рьба новой власти с казачьим сословием. Государственная установка на «расказачивание» казака, лишение вековых привилегий породила жестокое сопротивление советской власти и, одновременно, «размежевание» в самой казачьей среде.

Мир «Донских рассказов» - это жестокий мир противодействия старых культурных установок и нового социального порядка. «Диалог» между ними идет по водоразделу жизнь/смерть. Разрушение казачьего уклада жизни, гибель культуры, сопровождаемые насилием и смертью, один из доминантных мотивов в «Донских рассказах».

Не менее важным был тот факт, что писатель, сознательно встав на сторону революции, стремился показать, насколько косной, патриархальной, жестокой и нетерпимой к новому и чужому была казацкая среда. Именно поэтому молодое поколение, не успевшее «вжиться в казачество», стремящееся к новому, неизведанному, выступило против отцов и дедов. На своей спине испытав суровость нрава и кулака старшего в семье, молодой казак отрицает не только родительский деспотизм, но и, интуитивно, всю систему ценностей казачества, его кастовость, сословную спесь, формировавшиеся в течение многих столетий и ставших основой субкультуры донца.

«Диалог» национально-культурного и социального, непримиримая борьба двух мировоззрений, перенесенная в самое дорогое для человека - в семью, -становится материалом новелл М.Шолохова.

В §2.1.1 - «Языковая модель казацкого мира в новеллах Шолохова» -исследуются способы включения в массив русской речи особенностей говора казака и мировидения, запечатленного в языке.

Шолохов обратился к фольклорной поэтике, ибо его герои плоть от плоти народа. С одной стороны, в основе любого его рассказа лежит случай, включенный в целый ряд подобных (трагедия семьи, противостояние новой и старой идеологии, крушение привычного быта); этот случай воспринимается рассказчиком и передается в соответствии с выработанными фольклором моральными критериями и нормами поведения; с другой стороны, рассказчик

обращается к фольклорным текстам, которые в концентрированном виде отражают народный опыт.

Таких «включений» у Шолохова немного. В основном это пословицы, поговорки, присловья или заимствованные из фольклора, или созданные по типу фольклорных, например: «назови хоть горшком, да в печь не сажай», «крапива «черту на семена росла» («О Колчаке...»), «голосок, как у черта волосок» («О Донпродкоме...») и пр.

Для фольклорной культуры характерна особая структура эпитетов и метафор. У Шолохова герой-рассказчик включает в свою речь постоянные эпитеты («меня под белы руки и на фронт», «скачут злые враги», «и упал я на сыру землю» и пр.); сложные эпитеты, которые бывают двух видов: 1- когда создаются приложения, где соединены два тавтологических или синонимических слова («убью я ее... за тех братов-товарищев», «Христом-богом прошу вас», «горе горюем» и пр.), или 2- собственно сложные («вши горболысые», «пешеходной кладкой прошли» и т.д.). Широко пользуется шолоховский рассказчик и реализованной метафорой («ущемила меня тоска -житья нету», «нехай твое семя растет», «тяперя лупай обоими фонарями, смотри в оба» и пр.).

Встречаются в новеллах писателя диалектизмы, характерные для донского казачества, например: «лазоревая степь» (в смысле «красная», в донском казачьем диалекте слово «лазоревый» не означает «лазурный». Прежде всего «лазоревый» ассоциируется с «лазоревым цветком», т.е. с тюльпаном. В своих произведениях Шолохов употребляет слово «лазоревый» как синоним слов «красный» и «желтый»); «коханый» [любимый]; «слез, вижу - жива, двошит [т.е. дышит]»; «лохуны казакам выстирает»; «латку [заплатку] на шаровары кому посодит»; «ростом низенький, тушистый [в теле]»; «знать, заметило» и пр.

Но зачастую в речи казака происходит «комический» диалог между «чужим» словом (канцелярским) и своим, исконным. Например: «получилось у нас в станице противу Советской власти восстание»; «прошу вас, товарищ, тут не сурьезничать, а засчет республики могу объяснить: была она по случаю банды, а теперича, при мирном обхождении, называется хутором Топчанским» и пр. Так демонстрируется несовместимость разнородных «лингвалитетов» и стоящих за ними воззрений и представлений.

Однако можно говорить и о более сложном обращении Шолохова к народно-поэтической традиции. В его рассказах изобразительные средства полностью соответствуют типу героя, воссоздаваемой среде, восприятию мира казачества. Источником для их создания являются вечные реальности жизни: казачий быт, человек в его постоянных ощущениях и переживаниях, природа. Особенно заметно обращение писателя к миру казака-землероба при создании художественных образов, построенных на сравнении: «голос у него густомягкий, добротная колесная мазь»; «...сама собой - как перекисшая опара»; «трое суток раздумья и вздохов легли через Семкину жизнь, как длиннющий, неезженый проследок через степь» и т.д.

¿г.л-ч Героя «Донских рассказов» в немалой степени формирует тип физического труда, которым он вынужден заниматься, так что система сравнений при описании того или иного персонажа часто профессионально окрашена. У деревенского плотника, ушедшего в город, строчки выходят из-под руки «косые и курчавые, упавшие на бумагу, как пенистые стружки из-под рубанка» («Илюха»), «Командир, бывший машинист чугунолитейного завода, такой же медлительный, как первые взмахи маховика, голову бритую приподнял, трубки изо рта не вынимая: — По коням!..» («Коловерть»),

Создает Шолохов также один из наиболее емких природных образов — образ степи, который несет в себе древнейший, архетипический мотив простора и связанный с ним мотив жизни/смерти. Для казака эти понятия неразделимы. Степь дает пропитание для коня и человека, степь же несет с собой и смерть всему живому. Шолохов постарался запечатлеть нерасчлененность мотивов. Например, в «Пастухе», «Председателе реввоенсовета республики», «Алешкином сердце», «Обиде».

Можно выделить у писателя приемы «оживления», «очеловечивания» природы, которые используются с двойной целью: одна - типичная для фольклорной эстетики - удвоить восприятие человеческих чувств и эмоций с помощью природных образов, отражающих настроение героя; с другой -Шолохов стремится показать, что казак постоянно связывают себя с природой, ищет помощи в отображении своих эмоций, которые, может быть, по малограмотности герои вразумительно, своими словами выразить не могут («Коловерть», «Алешкино сердце», «Жеребенок» и пр.).

Обращение к традициям фольклора, фольклорной символике, образности позволило маркировать особенности мировосприятия и поведения казака, с одной стороны, стремящегося сохранить традиционную обособленность своего сословного положения, свои традиции и национально-культурную самобытность, а с другой стороны, изменяющего миропорядок вопреки своим древнейшим культурным установкам.

$ 2.1.2. Архетипы казачьей субкультуры в их столкновении с реалиями новой советской культуры в «Донскихрассказах» М.Шолохова.

Почти все рассказы Шолохова написаны с позиции молодого поколения, посягнувшего на вековечные устои родной среды, но в них нет романтики революции, а есть показ глубинной народной трагедии.

С первого же рассказа цикла «Родинка» вводится мотив убийства, уничтожения самого дорогого - своей «кровинки». Старинный сюжет «отце-сыноубийства» у Шолохова приобретает новую окраску. В древнем архетипе неузнавания родных запечатлен сюжет нового времени, времени вопиющей «неродственности».

Шолохов очень четко обрисовывает контуры сил, противостоящих друг другу в момент крушения старого культурного уклада и формирования новых социальных отношений. Большинство старших казаков, отцов, старших братьев укоренены в традицию. В них писатель подчеркивает природную силу, упорную и беспощадную защиту своего исконного, того, во что они

генетически вросли (дом, хозяйство, обычаи и верования). Именно они всеми силами противостоят новой власти (Бодягин-старший из новеллы «Продкомиссар», старик Нестеров и Игнат-мельник - «Пастух», Иван Алексеев - «Алешкино сердце» и пр.).

В красном стане и самые бедные казаки, и бунтари, изгнанные из казацкого сословия (например, Александр Четвертый из повести «Путь-дороженька»), сироты или младшие сыны из офицерских семейств, встающие на сторону большевиков из непонятного старшим бескорыстного нравственного чувства.

«Старые» стремятся оставить миропорядок неизменным, чтобы на их «избранничество», особый статус как военного сословия, ценимого царской властью, не смел никто из городских или «мужиков» покуситься. В сознании старого казака мир должен быть неизменным, ибо их деды и прадеды заслужили право быть особенными. В тесном сословном кругу казаки «вводили» свои законы, направленные на сохранение кастовости, с одной стороны, с другой - на подчинение и тех, кто находился вне их круга, и своих родных: жен, детей, внуков. Считалось, что только жесткая иерархия в семье и суровость в отношениях между казаком и неказаком могли сохранить неизменным традиционный казачий миропорядок.

Молодое же поколение казачества хочет мира всеобщей гармонии и равенства, что и было обещано революцией, т.е. размежевание между поколениями идет и по линии «старое, неизменное/ новое, притягательное своими перспективами».

Если для старших священны традиции и вековой отцовско-дедовский уклад, то молодые видят лишь его внешнее проявление: собственнический дух, наживу, сословные предрассудки, подавление личности. Поэтому и рвутся стряхнуть с себя, уничтожить этот уклад, а вместе с тем приходится физически уничтожать и дедов, отцов, старших братьев, вросших в этот уклад и вставших на защиту своего исконного.

Взамен порушенного естественного родства по крови возникло новое родство - по классу, по принятой новой вере («Путь-дороженька», «Батраки», «Червоточина» и пр.). Эта новая общность стремится найти возможность сделать мир лучше, но война оставляет лишь один путь - пройти через кровь и смерть. Только преодолев в себе «застывшие формулы миропонимания», отрешившись от сословных предрассудков, открыв в себе «всечеловеческое», казак может прийти к пониманию глубинной сути революции, считает Шолохов. Поэтому из рассказа в рассказ писатель заставляет своих героев совершать мучительный выбор. Например, в «Родинке» атаман принял самое простое решение: случайно убив сына, он убивает и себя, ибо жить больше не для чего и не для кого.

Трудно казаку, выросшему в недрах свой субкультуры, отрешиться от ее традиций, трудно преодолеть себя, но когда это происходит, Шолохов рисует совсем иного человека. Особенно это заметно в «Чужой крови». Гаврила в начале рассказа и в конце его - совсем другой человек. Все наносное -

нарочитый вызов в одежде, бравада орденами, словесные перепалки с председателем - сменяется глубокой грустью по погибшему сыну и новой любовью к «белоголовому» продотрядовцу, с которым на глазах у Гаврилы безжалостно расправились «свои» казаки. Человеческое горе и любовь оказались выше, чем сословная спесь.

С другой стороны, Шолохов запечатлел, как под воздействием революционных изменений трансформируются, а где-то даже разрушаются основы казачьей субкультуры, как порой казачий менталитет перерастает в советский («Продкомиссар», «Бахчевник», «Нахаленок», «Смертный враг» и пр.), и что процесс этот не менее трагичен, чем физическая смерть человека, трагичен и для старшего, и для младшего поколения.

Одним из важнейших архетипов казачьего сознания была вера в Бога. Вера становится духовным знаком несовместимости, беспощадной вражды двух сторон. Старшее поколение - христианско-православное, младшее идет к новой вере - в Ленина и прекрасное будущее. В рассказах Шолохова то, что молодые отрешились от веры, не крестят лоб, не ходят в храм, а вместо этого едва ли не молятся на нового вождя, ощущается стариками как страшное кощунство, предательство вековых устоев, а значит, несет в себе разрушение веками' установленного кодекса «казачьей чести». Отсюда и жестокость по отношению к тем, кто «отошел от истинной веры» («Червоточина», «Бахчевник», «Нахаленок» и пр.). Однако новая вера в Ленина и революцию и противостояние ей постепенно вытесняют в казаке основы веры в Христа с его гуманистическими идеалами, остается только беспощадная жестокость, забирающая жизни самых близких людей.

Очень важное место в сознании и мировидении казака занимает земля, пашня, зерно. Эти архетипы непосредственно связаны с жизнью, а значит, обладают неким духовным и эротическим началом. Многие герои Шолохова относятся к земле как к живому существу. Особенно это характерно для старшего поколения. За землю можно и убить, ибо, отнимая ее, отнимали и часть сущности землероба. Шолохов не занимает какой-то односторонней позиции по отношению к вопросу, кто имеет право на землю и зерно. Писатель показывает, что и богатый казак и бедный относятся к земле и семени одинаково трогательно, но и одинаково ожесточенно будут бороться за них («Коловерть», «Пастух», «Нахаленок», «Червоточина», «Обида» и пр.).

Шолоховские казаки, воюющие за старый уклад жизни, воспринимают выращенное зерно не только как еду, но и как символ старой жизни. Поэтому и урожай продотрядовцам они добровольно отдавать не хотят. Отсюда и еще один уровень противостояния: отдавать чужакам родное (едва ли не собственное семя) не позволяет не только ужас перед голодом или жадность, но нечто родовое, запрятанное в подсознании, чего нет и не было у городских, «иногородних». Но еще трагичнее, когда зерно отбирают свои же — казаки. Это противостояние четко зафиксировано, в частности, в новелле «Продкомиссар».

Автор показывает читателю, что невозможно мгновенно переменить мировосприятие человека, его национально-культурные установки, традиции.

Образ казачьего мира создается писателем с помощью художественных средств, главным из которых становится маркировка диалектного слова, фольклорных и мифологических образов, определяющих сознание казака и заставляющих принимать го или иное решение в зависимости от глубинных, веками устоявшихся культурных норм и правил.

В «Донских рассказах» Шолохов показал и изменение архетипов казачьего сознания, «уход» от традиционных норм кастовой субкультуры. Столкновение новых социальных порядков и патриархальных казачьих устоев привело к разрушению целостности казацкой субкультуры и рождению культуры новой - советской. Это и зафиксировал писатель в своих рассказах.

Второй раздел второй главы - «Сибирский казак в сказовой новеллистике Вс.Иванова».

«Казацких» новелл у писателя немного, но в каждой из них образ казака строится как антипод образу «не-казака»: киргизу («Дитё», «Лога», «Киргиз Темербей»), русскому («О казачке Марфе», «Про двух аргамаков»), Вс.Иванов отказался от острой фабульности, перенеся вес с внешнего на внутреннее, с действия на переживание.

Писатель использовал традиционные для фольклора мотивы: вражды между братьями, выбора богатырского коня («Про двух аргамаков»), «отступничества» от уз крови ради богатства, т. е. мотив «погони за золотом» («О казачке Марфе»), мотив «кормления» неимущих («Лога») или подкидыша («Дитё»). Но эти мотивы по сравнению со своими традиционными фольклорными аналогами у Иванова переосмыслены. Для писателя вообще характерно не использовать народнопоэтические жанры, образы, сюжеты напрямую, скорее, можно вести речь о типологическом заимствовании.

Вс.Иванов явно ориентируется на манеру фольклорного повествователя, обстоятельно создающего атмосферу достоверности, ищущего аналогии с обыденной, привычной жизнью. Пословицы и поговорки живут в новеллах Иванова особой жизнью - это варианты фольклорных аналогов, созданные писателем, например: «а дни тогда - что торопкий да далекий путь»; «коли деньги без цены ходили, то слова что?»; «ложка тяжелей топора станет» и пр. Но в большей степени колорит казацкой речи подчеркивают диалектные слова, нигде не поясняемые автором, и так называемая «народная этимология», «подстраивающая» сходное слово под привычный образный ряд, например: «месяц-то ноябрь был, убродный да лютый», «сидел бы под соломенной покрышкой [крышей]», «промчалась трашпанка мимо» и пр.

Образы казаков-партизан нашли воплощение и в рассказе «Дите». В нем писатель создает мотив движения, без которого немыслима жизнь казака-сибирца. Партизан гонят через горы белые, от этого презрение казаков к местному населению, ибо «все чужое, не свое, беспашенное, дикое», не похожее на родную прииртышскую степь. А «беленький» ребенок становится для казака символом того, за что они воюют, за что терпят лишения («Расти, ребя. Он вырасти у нас - на луну полетит...»), поэтому в жертву светлому будущему отдается другой ребенок - киргиз. И автор, казалось бы, в какой-то

мере оправдывает;/ДИкость выбора: белый ребенок - символ новой жизни. Но будущее, построенное на крови, на национальных приоритетах, не может быть светлым. Эта.мысль у Иванова читается подспудно.

Субкультура казачеср-ва нашла свое выражение в произведениях писателя па разных уровнях: от простейшего - маркировка речи героев диалектным словом, непосредственно связанным со средой обитания и профессиональной деятельностью, до более сложного - мировоззренческого, где зафиксированы особенности мировосприятия казака, его древнейшие архетипы сознания и связанные с ними символы: Коня, Дороги, Смерти, Матери и пр.

Вс.И ванов искренне верил в идеи революции, всеобщего братства народов. Но писатель прекрасно осознавал, насколько трудно будет преодолеть национальную нетерпимость, веками искавшую выход в уничтожении несебеподобных. Поэтому в своих рассказах Иванов не занимал какую-то одну позицию, он показывал разные стороны конфликта, стремился понять, что провоцирует людей ненавидеть друг друга. Этими «катализаторами» национальной ненависти становились в том числе и закостеневшие формы мировоззрения этноса, и религиозные обряды, и сословная и национальная спесь.

Диалог между культурами, нациями, национальностями возможен, утверждает Иванов, но только в том случае, если будет преодолена национальная рознь (где-то естественным образом сложившаяся, а где-то искусственно поддерживаемая правительством), существовавшая в Российской Империи до революции.

Третья глава - «Диалог национальных культур» в цикле «Конармия» И.Э.Бабеля» - посвящена исследованию одного из лучших произведений советской литературы, в котором автору удалось отразить особенности трудного и сложного межнационального межкультурного «диалога» различных наций - польской, еврейской, казацкой - в сложное военное время.

И.Э.Бабель представляет для науки довольно сложную задачу в плане определения его культурной ориентации. Истоки его творчества, несомненно, имеют основу в философии и культуре иудаизма, однако все свои главные произведения он написал на русском языке. По мысли некоторых исследователей (Ш.Маркиш, Г.Фрейдин, Е.Зихер, Я.Либерман, А.Кобринский), Бабель - писатель бинациональный. И эта особенность художественного сознания и культуры писателя нашла свое выражение в цикле новелл «Конармия».

В «Конармии» последовательно рисуется два мира: ветхозаветного еврейства и казачества. Два мира не только сталкиваются в «Конармии», но и, взаимопроникая друг в друга, создают некий еврейско-казачий симбиоз. В середине такого «союза» оказывается Лютов (рассказчик, второе «я» Бабеля), пытающийся искренне понять и принять творимое казаками, ассимилироваться с ними и новой действительностью. Позиция Бабеля - иная. Писатель не хочет и не может рвать свои родовые корни, эту функцию он отдает рассказчику.

В «Конармии» Лютов пытается отгородиться от еврейского мира, уйти в мир революции, это чувствуется даже в национальной самоидентификации

рассказчика. Лютов последовательно отделяет себя от еврейского мира, что заметно и в подборе местоимений: «Тачанка! Это слово сделалось основой треугольника, на котором зиждется наш обычай: рубить-тачанка - кровь...», « У нас, в регулярной коннице Буденного...» («Учение о тачанке»),

Лютов искренне стремится увидеть в революции светлое начало, несущее людям свободу и счастье. Но он начинает понимать, что война, через которую необходимо пройти, вытаскивает в людях наверх глубинное, звериное чувство, вступающее в противоречие с моральными основами культуры нации; что невозможно совместить в своей душе генетически заложенные начала культурной философии и мировоззрения и веру в новый мир, строящийся на насилии.

Первый раздел главы - «Еврейский мир и принципы его построения в «Конармии» И.Бабеля». В цикле последовательно строится топос еврейского местечка, ограниченного чертой оседлости, показывается его медленное умирание.

В первой же новелле «Переход через Збруч» автор рисует образ Смерти: «Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова... Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу». Апокалипсическая картина гибели мира «продолжается» трагедией семейного плана: убит седобородый старец, опора семьи. Два плана создает Бабель: 1) смерть привычных устоев жизни и веры и 2) смерть человека. Чтобы первой же новеллой цикла не только продемонстрировать контраст между символами двух национально-культурных миров, но и включить трагедию одной еврейской семьи в контекст многовековой трагедии этой нации, Бабель выстраивает целый семантический ряд аллюзий, «возвращающий» нас к событиям Ветхого Завета и Талмуда. В религиозных трактатах есть множество историй, где детей убивают на глазах родителей, а родителей на глазах детей (например, история Седекии и его сыновей, Иова и матери семерых детей и пр.). В этот же ряд вписана трагедия еврейской семьи из Новоград-Волынска.

Библейские мотивы Бабель использует, чтобы «включить» «Конармию» в библейский контекст, а вместе с тем в бытийный, космический контекст, чтобы продемонстрировать «повторяемость» истории и, вместе с тем, незыблемость Книги и ее философии.

Широко используется в «Конармии» мотив греховности людей, растления земли («Иваны», «Переход через Збруч»), который явно соответствует библейской картине: «И воззрел Бог на землю,- и вот она растлена: ибо всякая плоть извратила свой путь на земле» [Бытие. 6; 12]. Отсюда и мотивы, сродни апокалипсическим: дождь, заливающий все живое, как начало великого наказания человечества - потопа («Аргамак», «Замостье»); непонимание конармейцами друг друга («Иваны», «История одной лошади» и др.); непонимание мирными людьми друг друга («Сын рабби», «Солнце Италии», «Пан Аполек» й пр.).

Также отчетливо выделяется мотив святых мучеников (отец в новелле «Переход через Збруч», Сашка Христос в одноименной новелле и т.д.).

Другие библейские мотивы не столь менее отчетливо выписаны Бабелем, но также несут существенную этическую и эстетическую нагрузку: кормление взрослого мужчины молоком женщины («Замостье»), . осквернение трупов врагов («Иваны»), мотив загаженной земли («Иваны»), почтение к мертвым («Кладбище в Козине»), искупление греха смертью («Эскадронный Трунов»), желание чужой вещи, чужой собственности («История одной лошади»).

Конечно, библейские истории Бабелем переосмыслены, но в тексте «Конармии» они несут ту же семантическую нагрузку, что и в Ветхом завете; они также являются одним из способов включения в русскоязычный текст элементов еврейского фольклора и придают «Конармии» некий вселенский масштаб. .

И.Бабель не только «возвращался» к каноническим сюжетам религиозных книг, но и создавал свои, в некотором смысле апокрифические истории, как это было, например, в «Пане Аполеке». Эта новелла стала тем «водоразделом», который был проложен между ветхозаветной моралью непримиримости и ощущения избранничества и новым «обетом». Аполек создает апокрифическое Евангелие - пятое (не случайно и рассказ о художнике в цикле стоит пятым), более того, мы можем говорить о том, что и Бабель создает новый апокрифический Третий Завет, где мессией выступает Пан Аполек. Аллюзии с Библией лежат едва ли не на поверхности. Особенно заметна полемика с Новым заветом. Библейская символика, включенная в реалии нового времени,-еще один способ введения инонационального элемента в русскоязычный текст. Бабель последовательно строит свое повествование, свой «Завет» таким образом, что он оказывается «промежуточным» между Ветхим и Новым, а привычные образы приобретают новое истолкование.

В «Завете» Бабеля десакрализация образа Христа (акт его соития с Деборой ) возвращают нас не к духовному, а к плотскому началу: у Иисуса родился ребенок, тем самым обожествление обычного человека на картинах Аполека приобретает дополнительное метафизическое значение: любой человек может оказаться потомком Христа. Бабель сознательно проводит своеобразную историческую и культурную параллель между разными эпохами, вновь подчеркивая библейскую мудрость о повторяемости всего в мире.

В «Пане Аполеке» происходит своеобразная контаминация русского литературного жанра сказа с еврейской фольклорной притчей. Но Бабель идет дальше: в новелле «Сашка Христос» он создает образ нового праведника новой религии. Происходит соположение еврейской и русской (казацкой) апокрифических историй. «Казачий апокриф» о Сашке явно проникнут новозаветными ассоциациями. Отчим Сашки - плотник, он сам - пастух, утешитель людей. Но стать пастухом он смог, только пройдя через предательство (допустил до матери зараженного дурной болезнью отчима) и через акт своеобразной инициации - собственную болезнь.

С каждой новеллой все дальше и дальше, казалось бы, отдаляется рассказчик от еврейского мира, но все же уйти от него Лютов не может. Это наиболее наглядно показано в новелле «Гедали». Гедали хочет понять

революцию, сказать ей «да», но не может. Ему не жалко граммофона, просто он точно знает, если человек способен отобрать у другого что-либо (вещь ли, жизнь ли), это нехороший человек. А раз революция отбирает у него граммофон, то революцию делают «злые люди» (Явная перекличка с Библией: «Злые люди не разумеют справедливости» [Притчи Соломоновы, 28, 5]). Лютов, оппонент Гедали, пытается противостоять старику с позиции революционера, конармейца, но терпит в споре поражение прежде всего потому, что, как и Гедали, испытывает потребность в простых земных, человеческих ценностях, но старик доказывает конармейцу, что этих ценностей больше не существует, они уничтожены революцией. Именно последний вопрос рассказчика: «Гедали, сегодня пятница и уже настал вечер. Где можно достать еврейский коржик, еврейский стакан чаю и немножко этого отставного бога в стакане чаю?..» - ставит точку в споре двух евреев, волею судьбы оказавшихся по разные стороны баррикад. Внешнее, наносное уступает в Лютове место исконному, национальному.

Еврейский мир проникает на страницы «Конармии» разными способами, в том числе с помощью лексики. Бабель строит многие метафоры, явно заимствуя способы их создания из еврейской бытовой речи. Например, он часто употребляет два определения сразу, тем самым «снимая» их первоначальный прямой смысл и превращая в метафору: «пышная книга с золотым обрезом стояла перед его оливковым невыразительным лицом», «у древней синагоги, у ее желтых и равнодушных стен...», «желтые и трагические бороды» и пр.

Бабель может создавать метафоры, меняя исконное лексическое значение слова, оставляя лишь его оболочку, а от этого восприятие слова как бы удваивается: старое и новое значение начинают жить одной жизнью. Например: «паутинная тишина летнего утра», «пыльное золото закатов», «мумии раздавленных страстей», «укус неразделенной любви» и т.д.

Часто в одной фразе Бабель соединяет предметы, лежащие в разных смысловых плоскостях: «хриплый восторг», «мечтательная злоба», «шелковые ремни дымчатых глаз» и т.д.

Метафоричность стиля Бабеля усиливают резкие, запоминающиеся сравнения (которые, порой, принимаются за контрасты): «оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова», «я вижу... твою душу, нежную и безжалостную, как душа кошки», «песня журчала, как пересыхающий ручей» и так далее.

Гиперболизм бабелевских описаний явно соответствует гиперболизму еврейского мышления, когда бытовая деталь, единичный случай включаются едва ли не в общемировой, бытийный контекст: «Охваченный хриплым восторгом, пересчитывал он раны своей родины», «в субботние кануны меня томит густая печаль воспоминаний», «тишина взошла на местечковый свой трон» и пр.

Еврейский колорит создается и с помощью калькирования речевых оборотов, типичных для разговорной речи евреев, например: «революция -скажем ей «да», но разве субботе мы скажем «нет»?...»; «ах, мой дорогой и такой молодой человек», «и когда матери нет в живых, она оставляет по себе

воспоминание, которое никто еще не решился осквернить» и пр.

Бабель имитирует и высокий библейский слог, например: «пусть короткое забвение поглотит память о Ромуальде, предавшем нас без сожаления и расстрелянном мимоходом»', «« вот я, мгновенный гость, пью по вечерам вино его беседы»; «пустыня войны зевала за окном» и т.д.

В некоторых случаях идет прямая отсылка к реалиям еврейской культуры, например: «благословен господь.., благословен бог Израиля, избравший нас между всеми народами земли»; «евреи в рваных лапсердаках бранились на этой площади и таскали друг друга. Одни из них - ортодоксы - превозносили учение Адасии, раввина из Белза; за это на ортодоксов наступали хасиды умеренного толка, ученики гусятинского раввина Иуды. Евреи спорили о Каббале и поминали в своих спорах имя Ильи, гонителя хасидов» и пр.

Иногда Бабель добивался весьма своеобразного эстетического эффекта за счет соединения высокой библейской стилистики с символами нового времени, например: «О устав РКП! Сквозь кислое тесто русских повестей ты проложил стремительные рельсы»', «вот Польша, вот надменная скорбь Речи Посполитой! Насильственный пришелец, я раскидываю вшивый тюфяк в храме, оставленном священнослужителем, подкладываю под голову фолианты, в которых напечатана осанна ясновельможному и пресветлому Начальнику Панства, Иозефу Пилсудскому» и пр.

Введение в текст библейских мотивов, параллелей, аллюзий контекстуально расширяет рамки бабелевских новелл: включает трагедию маленького еврейского мирка - в трагедию всего еврейского народа, суматошную современность - в ход мировой истории.

Обращаясь к традициям Книги, запечатлевшей основы мировоззрения иудея, символике и образности еврейской речи, Бабель сделал для русского читателя наглядным и чувственным образ еврейской культуры, мир еврейского местечка, переживающего трагедию уничтожения2.

Второй раздел главы - «Образ казака и маркеры казацкой субкультуры в новеллах «Конармии» И.Э.Бабеля» - включает в себя два параграфа.

§3.2.1. Принципы создания образа поликультурного пространства в новеллах «Конармии».

Сказ (как одна из форм повествования в «Конармии») дал возможность не только предоставить слово казаку в качестве рассказчика («Жизнеописание Павличенки...», «Конкин», «Соль», «Измена»), но и совместить две точки зрения (в культурном и мировоззренческом плане) еврея Лютова и казака («Солнце Италии», «Письмо», «Прищепа», «История одной лошади», «Эскадронный Трунов» и пр.).

Уже в новелле «Мой первый гусь», фактически открывающей историю взаимоотношений Лютова и казаков, квартирьер четко рисует схему поведения, при которой только и возможно подобие взаимопонимания между казаком и очкастым интеллигентом: «Канитель тут у нас с очками и унять нельзя. Человек

2 Как в прям ом, так и переносном смысле слона, см., например, документы РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 109, л 7\ л. 60; ф. 17, оп. 109, л 96-97 и пр.

высшего отличия - из него здесь душа вон. А испорть вы даму, самую чистенькую даму, тогда вам от бойцов ласка...». Столь яростное неприятие очков и учености лежит в глубинных корнях казачества. Грамотность ассоциировалась казаком, с одной стороны, с материальным достатком, который достается не тяжелым ежедневным физическим трудом, а с другой - с образом «маменькиного сынка», не способного постоять за себя и свою родину. Поэтому появление Лютова в очках, да еще кандидата прав в казачьей среде активизировало не только личное неприятие, но и своеобразный национально-культурный антагонизм. Когда начдив узнает, что Лютов грамотный, закончил университет, когда восклицает: «Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки»,- он ведет себя так, как это свойственно многим казакам, за спиной которых стоит веками копившаяся ненависть к представителям дворянства, интеллигенции, получившим хорошее образование, и евреям (ср. еврейское: «Невежда не может быть праведным» (Авот, 2:5)).

В отличие от «мертвого» еврейского мира казачий мир описан в «Конармии» играющим красками, переливающимся, живым, но отнимающим жизнь без сожаления и рефлексии. Поняв нехитрую философию казака, Лютов совершает ритуальное убийство гуся, за что и оказывается временно причисленным к «своим». Но этот мир пока еще чужд рассказчику, с молоком матери всосавшим основную заповедь: «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь» (Шаб., 30-31). Культурные и моральные ориентиры не нашли соединение в душе Лютова, не случайно новелла завершается признанием Лютова в «раздвоенности»: «Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством, скрипело и текло».

Невольное противостояние национальных основ морально-этического характера еврея-интеллигента Лютова и философии безграмотного казака, во многом живущего стихийными порывами души и тела, заметно и в новеллах, написанных от имени конармейца («Соль», «Прищепа», «Жизнеописание...», «Письмо» и т.д.).

Казаки ведут себя так, как веками вели себя их отцы и деды, находясь в военном походе, что и нашло свое отражение в казачьей культуре, запечатленой в фольклоре. Отсюда явное обращение писателя к фольклорным мотивам, образам, сюжетам где-то напрямую, где-то в «переработанном» виде.

Бабель использует следующие вставные фольклорные жанры (или созданные по их принципу): пословицы, поговорки, присловья (например, «правда всякую ноздрю щекочет»; «ладно, будешь моя, раскинешь ноги...», «своя рогожа чужой рожи дороже» и пр.); сказку («надеюся на вас, что вы... не миновали закоренелую станцию Фастов, находящуюся за тридевять земель, в некотором государстве, на неведомом пространстве, я там, конечно, был, самогон-пиво пил, усы обмочило, в рот не заскочило» («Соль»)); поминальный плач («.прощай, Степан,... как ворочуся без тебя в тихую станицу?.. Куда подеваю с-под тебя расшитое седелко!..»(«Афонька Бида»)) и пр.

Бабелевские казаки при всей своей революционности не в состоянии «далеко уйти» от основ национальной культуры. Они творят новый мир на останках старого, строят новую жизнь - красочную (кровавую), веселую,

совершенно не похожую на их обычное существование, с одной стороны, а с другой - «проверенную», «отрепетированную» в многочисленных походах и войнах. Бабель воспроизводит мир казачества как мир полифоничный, вопиюще противоречивый: одновременно святой и безжалостный, комический и жестокий... Разобраться, сориентироваться в этом мире Лютов не может.

£ 3.2.2. «Кровавый карнавал» и мир «Библейского покоя» в новеллах «Конармии».

При создании образа революционной казачьей массы Бабель сознательно обращается к народному быту, причем быту перевернутому, где былая закрепощенность превращается в разгул духовный и телесный.

Этот новый мир противостоит старой реальности, в нем все вывернуто наизнанку. Характерно, что в традиции еврейской национальной культуры нет столь бесконтрольного проявления эмоций и желаний, связанных с разрушением и смертью. В Ветхом Завете центральным для понимания эстетической и этической составляющей культуры евреев является рассказ об убийстве Авеля Каином. «Глубинный смысл истории о Каине и Гевеле - в том, что любое убийство по сути является братоубийством» - напоминает современный еврейский теолог (Телушкин, И. Еврейский мир. Важнейшие знания о еврейском народе, его истории и религии [Текст]/ Й.Телушкин. - М.: Лехаим, 1998-Иерусалим, 5758. - С. 15).

Казаки строят новый мир, с их точки зрения, совершенный, следовательно, Лютов нисколько не погрешил против своей национальной этики, приняв участие в этом «процессе», ибо в Талмуде четко сказано: «Не твоя забота завершить совершенствование мира, но и стоять в стороне от этого ты не в праве» (Трактат Авот [Мишна], 2; 16). «Участие» Лютова в карнавальном разгуле - это и попытка стать равным казакам, ассимилироваться с ними, принять их законы миропонимания и мироустройства, и стремление «усовершенствовать» мир, где национальная рознь была краеугольным камнем бедствий, кровопролитий.

Казаки «переворачивают» старый мир, изменяют его, разрушают. Следовательно, разрушению подвергаются и многие законы, регламентирующие прежнее существование. Прежде всего ревизии подвергаются основы морально-нравственного характера: «не убивай», «не кради», «не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего.., ни всего, что есть у ближнего твоего» [Второзаконие, 5: 17-21]». Поэтому изменяются и привычные «контуры» миропорядка.

В новеллах Бабеля внешние приметы мирного быта оказываются «перевернутыми»: буйство казаков - смерть полякам и евреям; отсутствие жаюсти к вещам - «перевертыш» готовности сорваться с места. «Меняться местами» могут лицо и зад (например, «Мой первый гусь»), может замещаться неживой предмет живым человеком или наоборот (например, «Соль»).

В отличие от средневекового карнавала, где праздники лишь на время замещали реальную жизнь, революционный «карнавал» - первичная форма существования конармейцев. И он тем разгульней, чем более был закрепощен человек в прошлой, «докарнавальной» жизни («Жизнеописание...», «Иваны»,

«Письмо»),

«Новый тип общения всегда порождает и новые формы речевой жизни: новые речевые жанры, переосмысление или упразднение некоторых форм и т.п.» (Бахтин, М. Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса [Текст]/ М.Бахтин. - М., 1990, с. 22). Прежде всего для фамильярно-площадной речи характерны- ругательства-срамословия. Ругательствами, божбой и клятвами пересыпана и речь казаков, и речь Лютова (в меньшей степени), когда он старается подражать им. Но литература не позволяла использование . жаргонных выражений в том виде, в каком они культивировались в народе, поэтому Бабель дает их в редуцированном, а порой и несколько «исправленном» виде, например: «честным стервам игуменье благословениеЬг, «господа Иисуса, хоругву мать»\ «пошел от нас к трепаной матери» и т.д.

Многие исследователи отмечают особый бабелевский «биологизм» (См, например: Краснощекова, Е.А. Всеволод Иванов и ранняя советская проза (проблема биологизма) [Текст]/ Е.А.Краснощекова// Ученые записки Омского государственного педагогического института,- 1970.- Вып. 47; Архипов, В. Уроки [Текст]/ В.Архипов// Нева.- 1958.- № 6.; Скобелев, В.П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х гг. [Текст]/ В.П.Скобелев. - Воронеж, 1975; Буденный, С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» [Текст]/ С.Буденный// Октябрь.- 1924,- № 3 и пр). «Биологизм», т.е. преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, испражнений, половой жизни- это едва ли не основа карнавала. У Бабеля этот мотив, наоборот, разрушает карнавальную традицию. Если в народной смеховой культуре образы кала, мочи амбивалентны (смерть старого как рождение нового), то у Бабеля они использованы в современном циничном их значении, поэтому, например, залитый мочой труп поляка («Иваны») - это уже разрушение карнавального мироощущения.

Более того, вытирая с лица убитого мочу, Лютов называет поляка «братом», осознавая, что и мертвец, и он - пока еще живой конармеец - жертвы революционного разгула, братоубийственной войны. В сознании Лютова основные заповеди Книги укоренены чрезвычайно сильно, он не в состоянии пойти против глубинных основ своей национально-культурной философии. Для Лютова «братья» все, кто подвергается насилию, ибо сами евреи всегда жили в состоянии постоянного унижения и подчинения.

Для русской смеховой культуры характерны такие фигуры, как шуты и дураки. Юродивый - тот же «дурак», но юродство - трагический вариант смехового мира. Поэтому юродивые у Бабеля - евреи: «юродивый художник» Аполек, «бесноватый» Мордхэ (или «шут» Мордхэ), а также юродивый «хромой выкрест» Янек.

Лютов - тоже юродивый, но юродивый в восприятии казаков: он и во врага не стреляет («После боя»), и на коне ездить толком не умеет («Аргамак»), и «стратить» патрон на смертельно раненого не может («Смерть Долгушова»), Лютов воюет вместе с конармейцами, но он им чужой со своими взглядами на жизнь и смерть. Различие в мировоззрении воспринимается казаками и как

проявление «дурости» («У святого Валента», «Вдова», «Поцелуй»), и как прямая враждебность («Эскадронный Трунов», «После боя»).

Функции «дурака» и функция «юродивого» у Бабеля переосмысляются, что возвращает нас к традициям Торы: «Что неприятно тебе, не делай и ближнему своему» (Шабат, 31а).

Карнавальный разгул казаков не находит отклика в душе рассказчика, ибо не соответствует глубинным национальным и религиозным постулатам Лютова.

Третий раздел «Принципы совмещения различных национально-культурных традиций в рамках русского языка в «Конармии» Бабеля».

Сплав «языковых моделей мира» Бабель выстраивает на разных уровнях: от самого примитивного (включение иноязычного слова в массив чужой речи) до одного из самых сложных (создание инонациональных речевых сказов на русском языке).

В основном в массив русской речи включается или диалектное слово, характерное для украинской или казачьей речи, или «испорченное» диалектным контекстом слово. Например, «братишка,., садись с наш снедать, покеле твой гусь доспеет...'»', «выкамаривал ничего себе, подходяще», «юшка из меня помаленьку капает»; «развиднялось, слава богу» и пр.

Зачастую герои-казаки с помощью «народной этимологии» создают новые варианты слова, более емко, чем литературное, характеризующие и культурное мировидение и ситуацию, например: «провести приказом и зачислить на всякое удовольствие, кроме переднего»; «ты из киндербальзамов...)г, «...земельная вы и холоднокровная власть...» и пр.

Иногда в одной фразе Бабель соединяет слова-маркеры нескольких культур, например: «звуки гейдельбергских песен огласили стены еврейского шинка» («Пан Аполек»); «сам епископ поцеловал Тузинкевича в лоб и назвал его отцом Берестечка,pater Bereslecka»(«У святого Валента») и пр.

Часто почти в транскрибированном виде передавались целые фразы, особенно это характерно для передачи польского наречия, например: «о, тен чловек! Кричит в отчаянии пан Робацкий,- Тен чловек не умрет на своей постели... Тего чловека забиют людове...», «панхудожник..., цо вы мувите? То же есть немыслимо...», «о, дурацтво!.. Тен чловек не умрет на своей постели» («Пан Аполек»), а иногда для еврейской речи: «и вот мы все, ученые люди, мы падаем на лицо и кричим на голос', горе нам, где сладкая революция?..» («Гедали»).

Калькирование речевых оборотов писатель использовал для создания образа еврейского речевого мира. Кальки включались в текст с двойной целью: 1) противопоставить самобытность еврейского патриархального мира «усредненности» ассимилирующегося в мир казачества Лютова и 2) «маркировать» еврейскую речь в системе русского языка. Подобные «высказывания» вызывают смех из-за своей инородности в русском словесном контексте и из-за несовпадения национально-культурных ориентиров, выраженных прежде всего в лексическом и грамматическом строе речи. Например: «товарищ,., от этих дел я желаю повеситься»; «благословен господь,., благословен бог Израиля, избравший нас между всеми народами

земли...»', «Вольф, сын Илии, похищенный у Торы на девятнадцатой весне» и пр.

Более сложный способ соположения различных национально-культурных миров - включение в один смысловой ряд различных национальных архетипов и символов.

Особую нагрузку несут в бабелевских новеллах природные образы. Символические образы Луны, Солнца, Звезд становятся средством характеристики внутреннего мира героя, его борьбы с собой, переживаний, потому что для Бабеля - наличие души, допускающей самоанализ, - главное отличие рефлексирующего Лютова от всей массы конармейцев (См., например: Скороспелова, Е.Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов [Текст]/ Е.Б.Скороспелова. - М., 1979; Подобрий, A.B. Образ Луны в «Конармии» Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Вестник Челябинского государственного университета. Серия 2. Филология. 1997. № 1. С. 126).

Образы Дороги, Старцев, Матери, Коня, Песни, Церковных святынь также включены Бабелем в один контекст: контекст гражданской войны и революции . И восприятие этих символов у казаков и евреев не тождественное.

Например, образы Седобородых Старцев как носителей вечных духовных святынь переосмыслены в духе нового времени. С веселым смешком рассказывает комиссар Конкин («Конкин»), как «облегчил... старика» -польского генерала. И в следующей же новелле «Берестечко» Л ютов со спокойствием стороннего наблюдателя видит, как «несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой». Рассказчик находится на таком близком расстоянии от места убийства, что видит все детали, но даже не делает попытки спасти старика. И дело здесь не в трусости, а, скорее, в осознании гибели старого и привычного мира, символом которого старик и являлся.

Образ Песни в большей степени заимствован Бабелем из казачьей культуры, хотя имеет аналогию и в культуре еврейской. Песня казака раздольная, всеохватывающая. Наверное, это раздолье как можно полнее находило выход в анархии революции. Недаром именно песня Сашки Христа стали гимном дорогам войны: «...один Сашка устилал звоном и слезой утомительные наши пути. Кровавый след шел по этому пути. Песня летела над нашим следом».

В мотив разрушения, Хаоса включалась не только песня и поруганный образ Матери, но и изувеченные, оскверненные атрибуты различных религиозных концессий: еврейская пасхальная посуда («Переход через Збруч»), «разрезанные пополам иконы» польского костела («Костел в Новограде»), «опустошенный замок графов Рациборских» («Берестечко»), «разбитая рака» костела святого Валента («У святого Валента») и т.д.

Еще один прием, с помощью которого Бабель строит диалоговые межнациональные отношения: включение в массив русского языка, на котором написаны новеллы «Конармии», инонационального вставного жанра. Это прежде всего библейские жанры и жанры еврейского фольклора; плачи о

Польше и о Бродах; апокрифический сказ о Деборе и Иисусе; стилизация под библейский апокалипсический сказ в новеллах «После боя» и «Сын рабби». И казацкие фольклорные жанры: пословицы, поговорки, частушки, былички и пр.

Объединенные в один цикл новеллы «Конармии», рассказанные от имени нескольких повествователей, стали своеобразным полем соположения различных, во многом даже взаимоисключающих друг друга культур -еврейской и казацкой. Это и создало особый эффект восприятия стиля «Конармии» как разорванного (Эйдинова, В,В. О стиле Исаака Бабеля («Конармия») [Текст]/ В.В.Эйдинова// Литературное обозрение. - 1995.- №1), совместившего несовместимое, запечатлевшего фрагментарность, «лоскутность» строящегося мира. Доминирующие архетипические символы двух культур приходят в столкновение друг с другом, не могут найти точек взаимоопоры.

В результате анализа новелл «Конармии» можно сделать вывод, что писатель показал невозможность практического воплощения одной из центральных идей Октябрьской революции: объединения людей в интернационал, «отмены» национальных и сословных приоритетов, а в конечном итоге, формирование единой нации. Недооценка глубинного, национально-культурного опыта привела к столкновению в душе и сознании Лютова умозрительных политических установок, принятых на веру, и коренных основ мировоззрения и миропонимания, заложенных едва ли не на генетическом уровне.

Четвертая глава - «Образ поликультурного мира в новеллистике Вс.Иванова и ЛЛеоноеа» - включает в себя два раздела. Первый - «Диалог» национальных культур в прозе Вс.Иванова и принципы его построения» -подразделяется натри параграфа.

В $ 4.1.1. «Монгольский миф» в русской литературе и своеобразие его восприятия и изображения в новеллистике Вс.Иванова» исследуются принципы построения образа Восточного, Азиатского мира в русскоязычном тексте Вс.Иванова.

Автор повести «Возвращение Будды» (1923) представляет читателю образы двух противоположных, казалось бы, никогда несовместимых культур -Западной и Восточной. Но в повести писатель показывает не только разделенность этих культур, но и возможность их диалога в сознании человека. Образ Восточной культуры вводится писателем разными способами.

1) Западному строю жизни противопоставляется в повести восточное мировоззрение покоя и самоуглубления (Иванов четко фиксирует разное понимание Пути, Дороги, Движения в культурах Востока и Запада. Для Европейской культуры характерно движение вперед, перемещение в физическом пространстве с максимальной скоростью. Для Азиатской культуры - это путь познания, душевного и духовного просветления, познание Движения и его сути).

2) Эпиграфы из изречений восточных мудрецов, заимствованные у академика В.М.Алексеева («Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун-Ту»), и текст, которому они предшествуют, заставляют читателя не только

производить своеобразный сравнительный анализ двух эпох, но и двух культур. Эпиграфы «взрывают» повествовательный поток, рисуют систему иных (для русского читателя) культурных ценностей, повесть приобретает многоуровневый характер, а своей философичностью явно выходит за рамки революционной литературы того времени.

3) «Включение» в текст культурных ассоциаций, связанных с историей буддийского учения (например, сказ-легенда о «трехсотом пробужденье на земле высочайшего ламы Сакья»).

4) Восточная культура маркируется словом, включенным в контекст русского языка, и символикой, отличной от русской. Например, в теплушке, перед статуей Будды, Дава-Дорчжи совершает восхваления («Преклоняю колена с выражением чрезвычайнейших почестей перед своим высочайшим ламою, видение которого не имеет границ, и даже пылинки, поднимаемые ногами его, являются украшением для чела многих мудрецов. Молитвенно слагаю свои ладони. Разбрасываю хвалебные цветы перед обладающим могуществом десяти сил, драгоценностью нежных ногтей, которыми украшены короны ста тэнгиев. Благословенно...»), явно не находящие параллели с христианскими молитвами и заповедью «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в водах ниже земли, не поклоняйся им и не служи им» [Втор 5; 8]. Подобные включения не имеют мощной культурной семантики, они, скорее, на внешнем уровне маркируют присутствие чужого культурного сознания в русскоязычном тексте.

В «Возвращении Будды» Иванов «реконструирует» и несколько видоизменяет своеобразный «монгольский миф», сложившийся в русской культуре и литературе. В итоге вывод, к которому приходит писатель, однозначен: человек способен стать носителем различных национально-культурных ценностей, если готов принять «чужое», соединить со своим, родовым, не отвергать непривычное, а найти возможности диалога между веками формировавшейся мудростью, запечатленной в языке, традициях, образе мышления, системе этических и эстетических ценностей разных народов. Вобрав в себя все лучшее, способное взаимодействовать, и отбросив, костное, отжившее, человек переходит границы одной культуры, становится равным едва ли не Богу (создавшему все нации мира), как это произошло с Сафроновым, ставшим едва ли не равным Будде.

§ 4.1.2. Способы имитации жанра сказки и маркеры «сибирской» культуры в «Алтайских сказках» Вс.Иванова» и § 4.1.3«Корейский мир» русского писателя Вс.Иванова (на примере новеллы «Шо-Гуанг-Го, амулет великого города»).

В них мы выясняем, как в новеллах Вс.Иванова создаются образы культуры Сибири, Алтая и образ корейской культуры. Дальний Восток и Сибирь близки географически и чаще всего в сознании русскоязычного читателя объединяются в единое целое.

В «Алтайских сказках» и «Шо-Гуанг-Го...» писатель отказался от включения в текст «прямых» маркеров русской культуры (в «Будде» носителем таких маркеров был Сафронов), диалог идет на уровнях: 1 - фольклорный

рассказчик - литературный автор и 2 - алтайская, корейская культурные традиции, отразившиеся в образности, тропике, манере повествования сказителя - русская традиция, запечатленная в языке, на котором написаны сказки.

На метафорическом уровне, сопоставляя мир вечных ценностей с миром революционной действительности, Иванов обнаруживает, что и новая эпоха базируется на веками закрепленных этических и эстетических нормах, отраженных в народном творчестве, причем эти нормы вырабатывались в глубине фольклорной культуры многими поколениями людей и не зависели от официальной политики и идеологии государства.

В новелле «Шо-Гуанг-Го...» в основу повествования положена легенда о великом амулете, несущем свободу. Подобный образ присутствует в фольклоре многих народов. У Иванова он использован в схожем значении, но с одним существенным дополнением: революционная символика («Шо-Гуанг-Го, амулет Великого Города» называют корейцы-каули (кули) - красную пятиконечную звезду, которую носят уссурийские партизаны...») - веяние нового времени.

Писателю удалось представить основы миропонимания корейца, непосредственно связанного с тайгой и морем, и древнейшие ритуалы, плотно вошедшие в повседневную жизнь и речевую манеру каули. Важным элементом в художественной мирообразе у Иванова становится «имяречение» женщины. Революция несет освобождение от всех унижений (не только сословных, расовых, но и тендерных), женщина наделяется правами, равными (пусть в будущем) с мужчинами. Это поняли даже «ветхозаветные» каули.

Иванов не идет по пути прямого заимствования или «калькирования» «чужой» культуры. Он создает типологический образ национального мира корейца, казаха, киргиза или сибирского казака. В сознании русскоязычного читателя, не знакомого с нюансами «чужой» культуры, этот образ становится видимым и чувственным.

Второй раздел - «Восточный мир» Леонида Леонова в новеллах «Туатамур» и «Халиль» - посвящен анализу двух рассказов Л.Леонова, в которых предпринята попытка создать стилизацию восточного сказа на русском языке. Использование инверсий, нанизывание эпитетов, метафор одна на другую, сопоставление несопоставимых для русской культурной традиции понятий - приемы, которые использует ЛЛеонов, чтобы стилизовать речь своего рассказчика под восточную повествовательную манеру. Таким образом, создается не только иллюзия устно произносимой речи, но и эффект накапливания смысловых ассоциаций, непосредственно связанных с символикой и мотивами Корана с его открытой эротичностью и таджико-персидским фольклором.

Л.Леонов сделал достоянием советской литературы мир восточной культуры, в сознании русского читателя маркированный определенными «штампами»: лесть, неторопливость, пышность слов и одежд, коварство и т.п. В «Халиле» и «Туатамуре» эти маркеры вступают в диалог с культурным мировидением читателя. Целые фразы, не переведенные на русский язык,

призваны создать атмосферу чужого мира, в границах русского языка они выглядят чужеродными. И столь же чужеродными оказываются не только слова, но и поступки, философия героев Леонова, кажущиеся безнравственными или глупыми русскому читателю. Однако «противостояние» двух миров, двух культур заканчивается там, где речь идет об общечеловеческих ценностях, прежде всего - о любви.

Противопоставление мира Востока растерзанному революциями миру Запада, как и противопоставление различных культурных ценностей этих миров, обращение к религиозным книгам, заключившим в себе мудрость поколений, обращение к фольклору и мифологии нации - вот основной прием, использованный писателем для создания образа «чужого» мира.

. Леонов не пытается «совместить» в своем повествовании различные культурные пласты непосредственно. Он стилизует свое повествование под восточную притчу, или касыду, поэтому мир восточной экзотики вступает у Леонова в диалог с русскими образом мира, носителем которого является автор, пишущий на русском языке.

Заставляя читателя познавать чуждый мир, Л.Леонов стремится не только противопоставить экзотику и «пышность» Востока привычности русского образа существования, но и показать, что ценность человеческой жизни в культурных доминантах разных национальных традиций может измеряться разными категориями. Но при всем этом человек остается тем единственным, ценным и до конца не постижимым, ради кого история совершает свой путь.

В своеобразное противостояние и соположение одновременно вступает с миром «чужой» культуры русский язык, на котором написаны новеллы, ибо в языке находит свое отражение и выражение культура и философия нации. Соположение маркеров чужого сознания и языка и русского языка - вот семантика диалоговых межнациональных отношений, построенных в новеллах Вс.Иванова и Л.Леонова.

В Заключении резюмируются выводы из аналитических глав и на их основании делаются следующие обобщения.

Революционные преобразования 1917 года активизировали интерес литературы к национальным аспектам бытия. С одной стороны, политика нового государства, направленная на построение интернационала, национальный вопрос делала приоритетным, а литература, выполняя идеологические функции, на художественном уровне стремилась показать возможности подобного равноправия наций и национальностей. С другой стороны, 1- стремление национальных писателей говорить о себе и своей нации на родном или русском языке, 2- желание читателей познавать чужую культуру, в равной степени уважительно относиться к представителям любого этноса, их менталитету и языку породило уважительное эстетическое воплощение на страницах русскоязычной литературы национальных образов, типов, характеров, сформировало сам тип поликультурной литературы.

Создавался своеобразный образ «чужой» культуры в рамках русского языка и русской литературной традиции. А это привело к особому интересу писателей к сказу, позволившему в силу своей диалогичности совместить

различные типы как национального слова, так и национального сознания автора, героев и рассказчика. Писатели, обращаясь, прежде всего, к миру Восточной культуры как культуры диаметрально противоположной Западной, противопоставляя неизменность Востока разрушительной революционной ломке Запада, вводят в литературу экзотические образы, пряную речь, национально окрашенный сказ. В истории литературы это вошло под наименованием «орнаментализм». Именно орнаментальная литература и сказ стали максимально удобной жанровой формой для создания поликультурного поля русскоязычной литературы.

Можно говорить, что «смешение» культур, их диалог в художественных произведениях шел и по горизонтали (разнонациональные культуры в рамках традиций русского языка и литературы), и по вертикали (фольклор и литература; фольклор «разноязычных» народов и литература на русском языке).

Разработав методику анализа поликультурных текстов, мы получили возможность выяснить семантику диалога национально-культурных традиций на страницах произведений Л.Леонова, М.Шолохова, И.Бабеля и Вс.Иванова как на уровне внешней формы (лексический уровень, уровень языковых средств), так и на уровне внутренней формы (уровень мышления героев или рассказчика, уровень конструкции художественного мира). Система маркеров, использованная писателями, позволила достаточно четко реконструировать способы построения диалоговых межкультурных отношений в произведениях литературы 20-х годов XX века.

В итоге анализа мы пришли к выводу, что независимо друг от друга писатели 20-х годов стремились «нащупать» способы создания образа «иного» мира на страницах русскоязычного произведения, сделать национальные миры достоянием русского читателя. Каждый из авторов строил «разноуровневый» диалог культур.

Один вариант: в диалог включаются субкультура и культура-домен (казацкая и русская) - М.Шолохов, Вс.Иванов. И Шолохов, и Иванов зафиксировали разрушение субкультуры казачества в самом сердце этой субкультуры - в семье. Писателям удалось на разных уровнях показать и самобытность культурного мира казака; и его патриархальность, не нашедшую в вихре революции жизненных сил, чтобы устоять; и трагедию казачества, лишившегося не только привилегий, но и прежде всего родового, глубинного смысла существования.

Не менее четко и Шолохов, и Иванов высказали мысль, что национальное чувство, национальная гордость, национальные традиции - это не только веками копившаяся мудрость народа, но и пережитки прошлого, косность, национальная спесь и пренебрежение к чужой культуре. Если человек (да и целый этнос) не в состоянии приспособиться к новому времени, не в состоянии перейти на новую ступень существования, откинув устаревшие, закостеневшие формы миропонимания и поведения, он погибает, как погибает вместе с ним его культура, что и произошло с казачеством.

Другой вариант диалога: в новеллах И.Бабеля в рамках русского языка в диалоговые отношения включаются мир самобытной, древнейшей еврейской

культуры (и в некоторых новеллах - польской) и мир казацкой субкультуры. Бабель использовал разные способы для построения симбиозной национальной картины мира. Маркеры разных культур (от слов-маркеров до образов-маркеров) не только сталкивались друг с другом, демонстрируя несхожесть многих национально-культурных основ миропонимания, но и, взаимопроникая друг в друга, создавали некую единую картину мира, где находят соположение древнейшие архетипы сознания, запечатленные в Библии, национальной мифологии и фольклоре. Однако эта «гармония» приходит в столкновение с хаосом гражданской войны.

В результате анализа новелл «Конармии» можно сделать вывод, что Бабель хотел найти пути взаимопонимания между людьми различных национальных и культурных ориентиров, пытался соединить в душе и сознании своего героя-рассказчика Лютова и древнейшие, заложенные на генном уровне, национально-культурные основы миропонимания, и новую революционную идею, несущую, с одной стороны, разгул и анархию, а с другой -воспринимавшуюся едва ли не как новая религия, освобождавшая человека от во многом устаревших и мешавших жить традиций и обрядов, сохранивших лишь форму, но потерявших содержание. Однако в конечном итоге писатель приходит к неутешительному выводу: великая идея интернационала потерпела крушение. А произошло это потому, что диалог между культурами, построенный на насилии и пренебрежении к национальной специфике, невозможен, а интернационал, «который кушают с порохом и кровью», никому не нужен.

Третий вариант: авторы новелл пытались на русском языке создать образ «чужой» культуры. В этом случае в своеобразный диалог включались русский язык как язык автора, язык, закрепивший в себе тип национальной культуры, и содержание рассказа, его образность, тропика. Создается некий обобщенный образ непривычной, во многом даже экзотичной для русского читателя национальной картины мира, что наиболее наглядно видно у Вс.Иванова и Л.Леонова, которые «построили» образный мир культуры Востока («Возвращение Будды», «Халиль», «Туатамур»), Алтая («Алтайские сказки») и Кореи («Шо-Гуанг-Го, амулет Великого Города»).

Таким образом, мы показали, что протекание межнационального культурного диалога в прозе разных писателей 20-х годов XX века построено на сходных приемах и методах включения «иноматериала» в художественное произведение. Констатируя крайнюю сложность достижения взаимопонимания между народами, писатели, создатели «русскоязычных» произведений, стремились это взаимопонимание установить: через возбуждение интереса к ценностям «иноязычной»» культуры, через введение в кругозор русского читателя нерусских национальных ментапитетов, усвоение их и включение в собственный образ мира. Авторы на различном художественном материале доказывали сходную мысль: интернационализм вовсе не означает пренебрежение национальной спецификой и национальными ценностями, он предполагает равнодостоинство всех наций и равное взаимоуважение между народами.

Методика анализа «пограничных текстов», предложенная нами, может работать не только на материале литературы 1920-х годов, но и при исследовании любых поликультурных текстов, написанных на любом национальном языке.

Основные положения и выводы диссертации изложены в следующих публикациях: Монографии:

1. Подобрий, A.B. «Межкультурный диалог» в русской малой прозе 20-х годов XX века [Текст]/ A.B.Подобрий. - Москва: Тезаурус, 2009.-264 с. Статьи, опубликованные в изданиях, рекомендованных ВАК:

2. Подобрий, A.B. «Диалог» национальных культур в русской сказовой прозе 20-х гг. XX века (на примере новелл И.Бабеля и Л.Леонова) [Текст]/ А.В.Подобрий// Вестник ЧГПУ. - Челябинск, 2006. - № 1. - С. 94-102. (1/4 п.л.) 4

3. Подобрий, A.B. Принципы и направления анализа поликультурных текстов в русскоязычной литературе (на материале прозы 20-30-х годов XX века) [Текст]/ А.В.Подобрий// Вестник ЧелГУ. Филология. Искусствоведение. Выпуск 20. Челябинск, 2008. С. 105-112. (1/2 п.л.)

4. Подобрий, A.B. «Образ казака и маркеры казацкой культуры в сказовой прозе 20-х годов XX века (на примере новелл И.Бабеля, Вс.Иванова и М.Шолохова)» [Текст]/ А.В.Подобрий// Вестник ЧелГУ. Филология. Искусствоведение. Выпуск 23. Челябинск, 2008. С. 128-137.(1\2 п.л.)

5. Подобрий, A.B. Приемы и способы создания «диалога национальных культур» в прозе Вс.Иванова (на примере повести «Возвращение Будды») [Текст]/ А.В.Подобрий // Вестник ЧГПУ,- Челябинск, 2008.- № 7. С. 222-234. (1/2 п.л.)

6. Подобрий, A.B. «Диалог» национально-культурных традиций и принципы построения образа поликультурного мира в новеллах «Конармии» [Текст]/ А.В.Подобрий // Вестник ЧГПУ,- Челябинск, 2008, - № 6. С. 213-226. (1/2 пл.)

7. Подобрий, A.B. Образ поликультурного мира в новеллистике Вс.Иванова и Л.Леонова (на примере «Алтайских сказок» и новеллы «Халиль») [Текст]/ А.В.Подобрий // Известия РГПУ им. А.И.Герцена.- С.-Петербург, 2008.- № 11(66).-С. 109-117. (1/2 п.л.)

8. Подобрий, A.B. Еврейский мир и маркеры еврейской культуры в «Конармии» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Известия РГПУ им. А.И.Герцена.-С.-Пегербург, 2008,- №11 (71).-С. 122-129. (1/2 п.л.)

9. Подобрий A.B. Культурно-религиозная составляющая концептов «милосердие» и «жестокость» (на примере произведений И.Бабеля и Л .Леонова)// Вестник ЧГПУ.- Челябинск, 2009. - № 11.- С. 284-292. (1/4 п.л.) Статьи:

10.Подобрий, A.B. Элементы русской фольклорной культуры в «Конармии» Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы к научно-практической конференции «XII Бирюковские чтения». Челябинск, 1996. С. 178-186.

11 .Подобрий, A.B. Мотивы русского и еврейского фольклора в рассказах И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы к 3 Международной научной конференции: Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. С. 72-79.

12.Подобрий, A.B. Мотивы еврейского фольклора в «Конармии» Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Сборник научных работ аспирантов Челябинского государственного педагогического университета. Челябинск, 1997. С. 101114.

13.Подобрий, A.B. Образ Луны в «Конармии» Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Вестник Челябинского государственного университета. Серия 2. Филология. 1997. № 1. С. 126-130.

14.Подобрий, A.B. Русская литература начала XX века. Библиотечка абитуриента. [Текст]/ А.В.Подобрий. Челябинск, 1998. - 56 с.

15.Подобрий, A.B. Бабель и Шолохов: к вопросу о взаимовлиянии [Текст]/ А.В.Подобрий// Сборник трудов преподавателей и аспирантсз ЧГПУ. Челябинск, 2000. С.43-47.

16.Подобрий, A.B. Имитация устной разговорной речи в новеллах «Конармии» И.Бабеля как один из признаков сказа [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы к 1 международной конференции «Синтез в русской и мировой художественной культуре». Москва, 2002. С. 34-41.

17.Подобрий, A.B. Мифологические образы в новеллах «Конармии» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Вторые Лазаревские чтения. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск, 2003. С. 169-178.

18.Подобрий, A.B. Национальное и интернациональное в новеллах «Конармии» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Сборник научных работ преподавателей Челябинского государственного педагогического университета. Челябинск, 2003. С. 101-107.

19.Подобрий, A.B. Сказовая основа новеллистики 20-х годов XX века [Текст]/ А.В.Подобрий// Сборник научных работ преподавателей Челябинского государственного педагогического университета. Челябинск, 2004. С, 61-69.

20.Подобрий, A.B. Религиозно-фольклорный и этнографо-бытовой контекст «Конармии» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Литература в контексте современности: материалы 2 Международной научной конференции. Челябинск, 25-26 февраля 2005: в 2 ч. Челябинск, 2005, с.204-217.

21.Подобрий, A.B. Способы создания образа «ино» мира в сказовой прозе ЛЛеонова [Текст]/ А.В.Подобрий// Третьи Лазаревские чтения: Традиционная культура сегодня: теория и практика: материалы Всерос. науч. конф. с междунар. участием. Челябинск, 21-23 февраля 2006: в 3 частях. Челябинск, 2006. 4.2. С.134-148.

22.Подобрий, A.B. «Диалог национальных культур» в «Одесских рассказах» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы конференции по итогам научно-исследовательских работ профессоров, преподавателей, научных работников и аспирантов ЧГПУ. Челябинск, 2006, с. 234-241.

23.Подобрий, A.B. Механизм создания межкультурных диалоговых отношений в русской прозе 20-х годов XX века [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы

конференции «Межкультурные взаимоотношения в искусстве и литературе XX века». Пермь, 2006, с. 47-59.

24.Подобрий, A.B. Век жестокости (сравнительный анализ новелл И.Бабеля и М.Шолохова) [Текст]/ А.В.Подобрий// Русская литература XX века: проблемы изучения и обучения. Часть 2. Секционные доклады XII Всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург, 29 - 30 марта 2006 г. / Под ред. Н.Л. Лейдермана, В.Б. Носковой. - Екатеринбург: УрГПУ, ИФИОС «Словесник», 2006. С.91-100.

25.Подобрий, A.B. Принципы создания «диалога национальных культур» в русской сказовой прозе 20-х годов (на примере «Конармии» И.Бабеля и новелл Л.Леонова) [Текст]/ А.В.Подобрий// Теоретические и методологические проблемы современного литературоведения и фольклористики. Алматы, 2007. С. 204-210.

26.Подобрий, A.B. Возможности межнационального культурного диалога в прозе 1920-х годов (на примере новелл И.Бабеля «Кладбище в Козине» и Л.Леонова «Уход Хама» [Текст]/ А.В.Подобрий// Литература в контексте современности: материалы III Международной научно-методической конференции (Челябинск, 15-16 марта 2007). Челябинск, 2007. С. 155-160.

27.Подобрий, A.B. Принципы создания поликультурного пространства в повести Вс.Иванова «Возвращение Будды» [Текст]/ А.В.Подобрий// Мировая литература в контексте культуры. Сборник статей Международной научной конференции (12 апреля 2008 г.) и Всероссийской студенческой научной конференции (19 апреля 2008 г.). Пермь, 2008. С. 98-100.

28.Подобрий, A.B. Фольклорная основа диалоговых межкультурных отношений в «Алтайских сказках» Вс.Иванова [Текст]/ А.В.Подобрий// 4-е Лазаревские чтения. Челябинск, 2008. С. 47-61.

29.Подобрий, A.B. Принципы создания поликультурного пространства в новеллах «Конармии» И.Бабеля [Текст]/ А.В.Подобрий// Материалы конференции по итогам научно-исследовательских работ профессоров, преподавателей и аспирантов ЧГПУ. Челябинск, 2008. С. 53-65.

30.Подобрий, A.B. «Восточный мир» Леонида Леонова и способы его создания (на примере новелл «Туатамур» и «Халиль») [Текст]/ А.В.Подобрий// Проблемы изучения литературы: исторические, культурологические и теоретические подходы: Сборник научных трудов. - Выпуск X,- Челябинск: «Цицеро», 2008. С. 17-25.

31-Подобрий, A.B. «Мы наш, мы новый мир построим...» (Образ гибнущего еврейского мира в его столкновении с революционной действительностью в «Конармии» И.Бабеля) [Текст]/ А.В.Подобрий// МЕГАЛОГ: Международный литературно-художественный и научно-публицистический журнал.- Пятигорск,- 2009.-№ 2. С. 304-313.

32.Подобрий, A.B. К вопросу о понятии «русскоязычная литература» [Текст]/ A.B. Подобрий// Материалы международной конференции «Пограничные процессы в литературе и культуре»: Сб. статей по материалам международной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения Василия Каменского (17-19 апреля 2009). - Пермь: ПГУ, 2009. С.82-84.

Подобрий Анна Витальевна (Россия) Межкультурный диалог в русской малой прозе 20-х годов XX века

Диссертация посвящена исследованию способов формирования поликультурного пространства на страницах русскоязычной прозы.

В работе реализован новый, оригинальный, системный историко-теоретический подход (основанный на соединении культурологического, эстетического и собственно литературного контекстов) при изучении «пограничной литературы» на русском языке, включающей в себя разные национальные «образы мира» и «национально-культурный диалог» разных этносов.

Изложенные в диссертации наблюдения и выводы расширяют восприятие поликультурных текстов, написанных на одном языке, но создающих образы разных национальных культурных миров; исследованы принципы взаимодействия национальных миров в русскоязычной прозе; даются ключи к прочтению и пониманию таких явлений литературы.

Podobrij Anna Vitalyevna (Russia)

Intercultural dialogue in Russian small prose of the 20th century The thesis is devoted to the research of ways of forming intercultural space in Russian prose.

In this research we implemented new original, system historical-theoretical approach based on cooperation of cultural, aesthetic and literary proper contexts while studying "boarder literature" including "images of the world" and "national cultural dialogue" of different people.

Conclusions presented in our research broaden the perception of policultural texts written in one language but creating image of different national cultures. We also investigated principles of cooperation national worlds in Russian prose and gave keys to reading and understanding such phenomenon in literature.

Подписано в печать 29.03.2010 Формат 60 х90/16. Объем 20 уч.-изд.л. Тираж 100 экз. Заказ № 464. Бумага офсетная. Отпечатано на ризографе В типографии ГОУ ВПО ЧГПУ 454080, г.Челябинск, пр Ленина 69.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Подобрий, Анна Витальевна

Введение

Глава 1. Принципы формирования диалоговых межкультурных отношений в произведениях русской литературы 20-х годов XX века

1.1. История изучения диалога культур в рамках русской литературы в исследованиях отечественных филологов

1.2. К вопросу о понятии «русскоязычная литература»

1.3. Приемы установления межкультурного диалога в раннейветской литературе

Глава 2. Столкновение мира казацкойбкультурыновымициальными отношениями в «Донских рассказах» М.Шолохова и новеллах Вс.Иванова

2.1. Образ казака в «Донских рассказах» М.Шолохова

2.1.1. Языковая модель казацкого мира в новеллах Шолохова

2.1.2. Архетипы казачьейбкультуры в ихолкновенииреалиями новойветской культуры в «Донских рассказах» М.Шолохова

2.2. Сибирский казак вазовой новеллистике Вс.Иванова

Глава 3. «Диалог национальных культур» в цикле «Конармия» И.Э.Бабеля

3.1. Еврейский мир и принципы его построения в «Конармии» И.Бабеля

3.2. Образ казака и маркеры казацкойбкультуры в новеллах «Конармии» И.Бабеля

3.2.1. Принципыздания образа поликультурного пространства в новеллах «Конармии»

3.2.2. «Кровавый карнавал» и мир «Библейского покоя» в новеллах «Конармии»

3.3. Принципывмещения различных национально-культурных традиций в рамках русского языка в «Конармии» Бабеля

Глава 4. Образ поликультурного мира в новеллистике Вс.Иванова и ЛЛеонова

4.1. Диалог национальных культур в прозе Вс.Иванова и принципы его построения

4.1.1. «Монгольский миф» в русской литературе иоеобразие его восприятия и изображения в новеллистике Вс.Иванова

4.1.2. Способы имитации жанраазки и маркеры «сибирской» культуры в «Алтайскихазках» Вс.Иванова

4.1.3. «Корейский мир» русского писателя Вс.Иванова (на примере новеллы «Шо-Гуанг-Го, амулет великого города»)

4.2. «Восточный мир» Леонида Леонова в новеллах «Туатамур» и «Холиль»

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Подобрий, Анна Витальевна

Проблема взаимодействия разных культур в современном мире стоит очень остро. Она связана не только с поликультурным пространством России. Любая страна мира вынуждена решать сложную задачу: как обеспечить максимально благополучное и плодотворное сосуществование и сотрудничество представителей разных национальностей в границах государства и национального языка. Культура, литература решают схожую проблему.

На протяжении многих веков литературоведы, фольклористы, культурологи стремились понять, какими путями шло развитие языков, культур, литератур; что заставляло «вклиниваться» образы одной культуры в другую, видоизменяясь под воздействием законов чужого языка, как происходил «диалог» культурных традиций в эстетическом поле литературы.

Интерес к «поликультурному полю» русской литературы начал активно формироваться в XIX веке. Писатели стремились познать национально-культурную специфику того или иного этноса (обычно включенного в границы Российской империей), найти адекватные способы выражения «иной» культурной модели мира в рамках русского языка. Происходил процесс формирования образа «чужого» мира в русской литературе: мира кавказского (например, «Кавказский пленник» А.Пушкина; «Демон», «Мцыри», «Измаил-бей», «Черкесы», «Бэла», «Каллы», «Беглец» М.Лермонтова; «Хаджи-Мурат», «Набег» Л.Толстого и т.д.); мира исламской культуры (например, «Подражание Корану», «Бахчисарайский фонтан» А.Пушкина; «Хищники на Чегеме» А.Грибоедова; «Аммалат-бек» А.Бестужева-Марлинского; «Буддийская месса в Париже» И.Анненского и т.д.); казацкой субкультуры (например, «Тарас Бульба» Н.Гоголя; «Капитанская дочка» А.Пушкина; «Казачья колыбельная песня» М.Лермонтова; «Казаки» Л.Толстого и т.д.) и пр.

Особенно заметен был интерес русской литературы и русского читателя к «русскому» Востоку и Степи, нашедший свой выход через описание образов калмыка и тунгуса, киргиза и казаха, цыгана и черкеса, Хаджи Мурата (Л.Толстой) и Черного араба (М.Пришвин).

Однако русская культура и литература в XIX веке не ощущала себя равным партнером по отношению к культуре «чужой» нации (не европейской как равной или более «высокой», а к азиатской, сибирской, «чухонской» и пр., подчиненной русской культуре прежде всего государственными рамками). С одной стороны, «войдя в некоторую культурную общность, культура начинает резче культивировать свою самобытность»1, а значит интерес к культуре других народов вторичен по отношению к интересу к своей собственной культуре; с другой стороны, русская литература выполняла роль своеобразного проводника миссионерских, просветительских идей для «диких»-народов. Например; А.С.Пушкин утверждал: «Россия может быть, на Кавказе носительницей идей насилия и- приносить народам Востока грубое вторжение и разрушение векового уклада. Но Россия - часть. цивилизации. л

Нести эту цивилизацию на восток - ее историческая миссия» .

Конечно, «в части литературы русская культура относительно вовлеченных в единую культурно-историческую общность наций и народностей являла собой крупную цивилизацию, зону для переноса своей языковой культуры, одновременно испытывая влияния сопряженных с ней культур, в частности, центральноазиатской»3. Но равноправного партнерства в диалоге не было. Был этнографический интерес к экзотике «чужого» мира,

1 Лотман, Ю.М. О семиосфере [текст]// Ю.М.Лотман. Статьи по семиотике и топологии культуры. - Т.1.-Таллин: «Александра», 1992.- С. 24.

2 Цит. по: Лотман, Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция [текст]// Ю.М. Лотман,- М., 1994.

3 Бахтикиреева, У.М. Художественный билингвизм и особенности русского художественного текста писателя-билингва [Текст]: автореф дис. . доктора филологических наук/ Улданай Максутовна Бахтикиреева.- М., 2005.- С. 14-15. были попытки исследовать этот мир, но с позиции «старшего брата», и была граница между двумя мирами, двумя культурами, преодолеть которую ни Пушкин, ни Лермонтов, ни кто-либо другой (за исключением, может быть, только Н.Гоголя) в XIX веке не смогли в силу разных причин4. Одна из них -неготовность к диалогу. Ю.М.Лотман в своем исследовании семиотики культуры определил необходимое условие протекания диалога: «Диалог должен обладать. одним свойством: поскольку транслируемый текст и полученный на него ответ должны образовывать, с некоторой третьей точки зрения, единый текст, а при этом каждый из них, со своей точки зрения, не только представляет отдельный текст, но имеет тенденцию быть текстом на другом языке, транслируемый текст должен, упреждая ответ, содержать в себе элементы перехода на чужой язык. Иначе диалог невозможен»5. В литературе XIX века были лишь попытки приблизиться к диалогу в рамках русской литературной традиции и языка.

Интерес к культуре другой нации, создание литературы многонациональной и интернациональной - это уже реалии XX века, советской культуры и литературы. Не случайно появился и стал активно использоваться новый термин «русскоязычная литература», ибо после 1917 года в советской литературе возникли произведения «пограничного» характера, когда «писатель мыслит в координатах одной национальной культуры, но на языке, в речевых формах другой национальной культуры»6.

4 «Функция любой границы. и границы семиосферы — сводится к ограничению проникновения, фильтрации и адаптирующей переработке внешнего во внутреннее. На разных уровнях эта инвариантная функция реализуется различным образом. На уровне семиосферы она означает отделение своего от чужого, фильтрацию внешних сообщений и перевод их на свой язык, равно как и превращение внешних не-сообщений в сообщения, т. е. семиотизацию поступающего извне и превращение его в информацию». (Лотман, Ю.М. Указ. соч. - С. 14.

5 Лотман, Ю.М. Указ. Соч.,- С. 19.

6 Лейдерман, Н.Л. Русскоязычная литература - перекресток культур [Текст]/ Н.Л.Лейдерман// Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения. - Екатеринбург, 2005. - С. 50.

Советская культура сразу позиционировала себя как культуру интернациональную. С одной стороны, это был удачный политический ход новой власти, позволивший объединить в борьбе со старым миром представителей ранее угнетенных народов; с другой - это была реальная попытка формирования единого поликультурного пространства. Литература играла в это время едва ли не ведущую роль. Будучи по характеру своему частью идеологической политики, литература стремилась запечатлеть процесс пробуждения национального сознания под влиянием революционных перемен. Формирование национальных литератур, национальных языков поддерживалось государственной властью.

Характерно, что отношение к национальным окраинам, их жителям и их культуре было в Российской Империи неоднозначным. Российская Империя (как и любая другая империя) включала в свой состав огромное количество наций, национальностей, народностей как с развитой культурой и литературой (русская, украинская, еврейская, польская и пр.), так и с находящейся в зачаточном состоянии (народы Севера, Алтая и т.д.).

Советская власть решительную ставку делала на объединение наций в «одну советскую семью», на решение так называемой национально-культурной проблемы. Только до революции В.И.Лениным было написано у несколько работ, посвященных этой проблеме . Конечно, можно говорить о так называемой «двойной правде» подобных документов. С одной стороны, декларировалось право наций на культурное и государственное самоопределение, с другой - была предпринята попытка создания единого государственного и культурного пространства с доминантой русского языка и русской культуры.

7 «Национальный вопрос в нашей программе» (1903), «Рабочий класс и национальный вопрос» (1913), «Тезисы по национальному вопросу» (1913), «О национальной программе РСДРП» (1913), «О праве наций на самоопределение» (1914), «Социалистическая революция и право наций на самоопределение» (1916) и пр. Мы не будем касаться политической, конъюнктурной стороны вопроса, нам важен сам факт пристального внимания будущего главы государства к проблеме наций.

Необходимо рассмотреть, по каким принципам строилась политика дореволюционного Российского государства в отношении «инородцев» и их культуры, чтобы выяснить, насколько значительными были изменения в эпоху советской власти, почему именно писатели послереволюционных лет так активно занималась созданием поликультурного поля русской литературы.

В Российской империи, как и в других многонациональных государствах, такие этнические факторы, как язык, культура и, как правило, даже религия, играли подчиненную роль. Важнейшими элементами легитимации и организации являлись государь и династии, сословный порядок общества и имперская идея. Лояльность по отношению к государю и империи и сословная принадлежность имели большее значение, чем принадлежность к этнической или конфессиональной группе.

Тем не менее, с точки зрения имперского центра, более сотни этнических групп царской империи, зафиксированных в переписи 1897 года, не обладали равными правами. Они были выстроены по иерархии; игравшей значительную роль в царской политике. Критериями являлись: политическая лояльность, сословно-социальные факторы и культура, куда органично включались религия, жизненный уклад и язык.

В Российской империи можно выделить несколько уровней отношения к нерусским народам и их самобытной культуре. Во-первых, национальные автономии, практически не принимавшие имперский жизненный и культурный уклад: Польша, Финляндия. Во-вторых, славянские нации со сходными языками и образом быта: белорусы и украинцы. В-третьих, тюркские народности и народы Кавказа. Их культура более древняя, чем культура русская, но, находясь в определенных географических и климатических условиях, представители этих этносов мыслили другими категориями, имели иные этические и эстетические установки, а с точки зрения экономической и государственной принадлежности, находились в подчиненном состоянии, отсюда и общие точки соприкосновения с русской культурой, и стремление сохранить свою самобытность. В-четвертых, народы окраин, прежде всего народы Севера. И отдельной группой со своими религиозными и культурными представлениями можно считать евреев.

Естественно, что имперская политика по отношению к каждой из выделенных групп формировалась по-разному. Так, присоединив к России в 1808 году Финляндию, император Александр I издал Манифест, по которому все население Финляндии полностью уравнивалось в правах с остальными подданными. Юридически в Финляндии было установлено три государственных языка - русский, финский и шведский. Литературных связей между Финским княжеством и Россией практически не существовало. Схожая ситуация складывалась и в отношении Польши.

Другие этносы, проживающие на территории Империи, имели большие связи с культурой русской, однако и в большей степени зависели от государственной политики. Это заметно даже из простого сопоставления. К началу Первой мировой войны на территории Украины во всех высших, средних и начальных учебных заведениях преподавание велось только на русском языке. И хоть до революции были известны и почитаемы Тарас Шевченко, Иван Франко, Леся Украинка, писатели и поэты, творившие на родном языке, в масштабах империи их творчество не изучалось и не о пропагандировалось. В Белоруссии дела обстояли подобным же образом .

Народы Кавказа оказались под гнетом национальной и культурной политики Империи даже при том, что Грузия, Армения, Азербайджан имели богатейшие литературные традиции, а другие народы (адыги, осетины, карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, абазины, народы Дагестана, и др.) опирались на культуру устного слова, богатейший национальный фольклор.

Более жесткой была царская политика в отношении народов Севера. На Севере (у якутов, хантов, манси и др. наций и народностей) практически

8 Например, к 1914 -15 гг. насчитывалось 7682 общеобразовательных школы всех типов, примерно треть гимназий были частными, преподавание велось на польском языке и лишь 25 гимназий — государственные с преподаванием на русском языке. отсутствовала система образования, существовали лишь начальные и средние школы. Преподавание в этих учебных заведениях велось на русском языке, которого многие аборигены Севера просто не знали.

Средняя Азия окончательно была присоединена к России в 1873 году. Там шло яростное подавление национальных языков и местных обычаев, вступивших в противоречие с православной верой и культурой. Делопроизводство надлежало вести на русском языке, местные наречия дозволялось использовать только за границами государственных учреждений.

Особняком в Российской империи всегда стояли евреи с их культурными и религиозными традициями9. В состав Российской империи евреи-ашкенази (примерно 1,5 миллиона) попали в ХУН-Х1Х веках в результате разделов Польши и сразу оказались под мощнейшим государственным прессингом. Черта оседлости, процентная норма при приеме в учебные заведения, погромы «декларировались» правительственными указами. Однако среди евреев в 1860-70-х годах распространение получило русское образование. Поскольку в еврейской среде шли споры о Просвещении (читай - ассимиляции), то эти дискуссии не могли не повлиять на распространение русского языка и культуры среди еврейской интеллигенции, а это привело к формированию «пограничных» явлений в том числе в литературе10.

9 Мы более подробно обратимся к истории еврейской диаспоры потому, что именно русско-еврейские связи (культурные и литературные) уже в 1920-е годы породили дискуссии о так называемой русско-еврейской литературе, а с 1990-х годов стали предметом широкого обсуждения. См., например, работы Ш.Маркиша, Й.Петровского-Штерна, Л.Кациса, Ж.Хетени и пр.; в 2005 г. В Москве проводилась уже 3-я Международная конференция «Русско-еврейская культура» из цикла «История и культура российского и восточноевропейского еврейства: новые источники, новые подходы» (4-6 декабря).

10 Например, в 1860 г. О.Рабинович основал журнал «Рассвет», который и положил начало еврейской периодики на русском языке. Виднейшими деятелями русско-еврейской литературы стали В.Жаботинский, Л.Леванда, Ш.Фруг, С.А-нский (Ш.Раппопорт). Центром еврейской ортодоксальной литературы и культуры был Минск. В Минске издавалось несколько еврейских газет: еженедельник «Дое идиш ворт» («Еврейское слово»), ежедневные газеты «Дер векер» («Будильник»), легальная сионистская газета «Дер ид» («Еврей»).

После Октября внимание к национальным культурам значительно возросло, чему способствовала национальная политика Советской власти11. Сам процесс интенсификации интереса к иным национальностям России носил противоречивый характер. С одной стороны, вырос интерес к национальному своеобразию, специфике, психологии, а с другой - шла «унификация» национальных культур под лозунгом «интернационализации». И даже попытки создания неких подобий национально-культурных автономий в Крыму и Биробиджане оказались провальными. В СССР создавалось «единое культурное поле».

Интерес к «инокультурам», конечно, не формировался только постановлениями и декретами, направленными на развитие грамотности местного населения. Перед советскими писателями в 20-е гг. XX века встала серьезная задача — отразить перелом в общественном сознании и политическом устройстве государства, который принесла с собой революция. Участие в революционной борьбе приняли представители, многих (едва ли не всех) народностей и национальностей. И их желание найти точки соприкосновения с русской культурой и литературой «наложилось» на стремление русских писателей изучить, понятьть, отразить национальную и культурную самобытность своих «соседей». Создание литератур на национальном языке, национальных литератур на русском языке, стремление рассказать о культуре своего народа или понять культурные посылки своих «соседей» - это знамение 1920-30-х годов.

Например, в 1922 году была сформирована Якутская автономия. Первый национальный букварь был издан в 1917 году, а в 1937 г. на якутском языке издавалось уже 20 газет и 1 литературно-художественный журнал.

В Сибири схожий процесс шел быстрыми темпами. Там издавались газеты на татарском («Освобожденная Сибирь»), казахском («Голос бедняка»), алтайском («Красная Ойротия») языках. Газеты печатались также и на языках западных народов: эстонском, латышском, немецком и др.

Формирования литературы на родном и русском языках происходило и у других народов бывшей империи. Например, в 1924 г. появилась первая киргизская газета «Эркин-тоо» («Свободные горы»), в 30-е гг. в Дагестане, где до революции вообще не было письменности, стали развиваться письменные литературы на аварском, лезгинском, лакском, даргинском, кумыкском, табасаранском и татском языках.

Русскоязычная литература послереволюционного периода создавалась в окружении «разноуровневых» литератур. Именно это «окружение» стало одной из причин процесса формирования «пограничной» русскоязычной литературы, процесса зарождения межкультурного диалога в рамках русского языка и русской литературы.

Другой причиной, побудившей писателей к созданию поликультурного поля русской литературы, был приход в литературу «человека из народа». Причем, чаще всего подобным героем оказывался инородец, забитый, бесправный, угнетаемый царской властью, но поднявший голову после победы революции, давшей ему равные права с остальным населением и позволившей с оружием в руках эти права отстаивать. Интерес к жизни «плебса», его манере говорить, создавать свой этический и эстетический мир, основанный на фольклорной культуре, явно ощущался в произведениях постреволюционных лет. В огромном количестве появлялись художественные тексты, ориентированные- не на нормативный литературный язык,, а на, разговорную речь. Сказ стал одной из ведущих стилевых тенденций тех лет. В силу своей диалогичности сказ позволил совместить различные точки зрения (в том числе различные и в своей культурной, национальной самоидентификации) в рамках единого поля литературы, написанной на русском языке.

Революция создала для России своеобразную ситуацию «начала времен». В обществе и литературе происходит переход от объединения по территориально-национальному признаку к объединению по готовности служить новым идеям и законам. И, соответственно, декларируется принцип демократизма и интернационализма литературы.

С одной стороны, как заметил В.Шошин, «новая и невозможная прежде задача стояла перед советской литературой - создать образ людей разных национальностей, преодолевающих социальную и национальную отсталость»12; с другой - интерес к национальной культуре, национальным особенностям был связан с тем, что в литературу пришел целый пласт писателей (представителей разных наций и народностей) с желанием рассказать о своем этносе и как бы «влить» его культуру в культуру страны-домена, не потеряв при этом национальной самобытности.

Литература XX века (особенно 1920-30-х годов) вплотную обратилась к созданию образа «чужих» национальных миров. Б.Лавренев, Н.Никитин, Л.Сейфуллина, Л.Леонов, И.Бабель, М.Шолохов, Вс.Иванов, В.Шишков, А.Веселый, А.Неверов и многие другие писатели на страницах своих произведений «дали слово» герою из народа, который «пришел» в литературу со своим мировоззрением, со своим уровнем культуры. Революция принесла с собой и ощущение карнавальной свободы, карнавального разгула. Все привычные ограничения рухнули, веками заведенный быт разрушен, как разрушены и привычные ранее морально-этические нормы и правила поведения. Может быть, именно А.Блок в поэме «Двенадцать» наиболее точно отразил реалии того времени в одной стихотворной фразе: «Свобода, свобода,// Эх, эх, без креста!». Действительно, настолько резким был переход от состояния унижения и подчинения к вседозволенности и порожденной этим безнаказанности, что он не мог не захватить в свою орбиту буквально каждого жителя бывшей Российской империи: хоть петербуржца, хоть жителя национальных окраин. Этот «переход» и стал одним из основных объектов внимания молодой советской литературы.

Однако перед писателями стояла довольно сложная проблема: какими средствами, способами отобразить национально-культурную самобытность представителя «инонациональной» среды в рамках русского лингвокультурного поля литературы? У многих национальностей не было даже письменности, следовательно, требовалось адекватно представить с

12 Шошин, В.А. Летопись дружбы. К проблеме интернационализма в советской литературе [Текст]/ В.А.Шошин. - Л.: Наука, 1971. - С. 37. помощью письменного слова чужого языка фольклорный уровень мышления национального героя художественного произведения. Как можно передать представления о мире, способы мировосприятия представителей одной национальности языком другой национальности? И вообще, возможно ли с помощью русского языка запечатлеть предметно-чувственный мир другой культуры, отразить ее национальную самобытность? Не исказится ли «чужой» национальный мир, вступив в «диалог» с русской литературной традицией?

Писатели 20-х годов XX века в чем-то интуитивно, в чем-то осознанно пришли к пониманию возможностей межкультурного диалога в рамках русского языка и способов отражения «инокультуры» в эстетическом поле русской литературы. Поэтому сегодня мы имеем большое количество произведений, продемонстрировавших возможности поликультурной литературы.

Однако встает другой вопрос: как исследовать подобные произведения? Как сопоставить язык, мышление и ступени культурного развития представителей различных национальностей, нашедших отражение в литературе? Как создать адекватную методику анализа поликультурных текстов? Проблему эту следует решать с различных точек зрения, затрагивая и философские, и лингвистические, и фольклористические, и, конечно, литературоведческие аспекты.

В центре нашего исследования способов и приемов совмещения различных национальных культур в литературном тексте лежит понятие «диалог культур». В России оно традиционно связывается с работами М.М.Бахтина13.

Корни диалога М.Бахтина видели и в античной культуре, и в культуре Германии, но есть и другой источник - культура русская, которая в силу

13 Проблемами диалога занимались в социолингвистике (Л.Щерба, Л.Якубинский), литературной и философской герменевтике (Х.Гадамер), феноменологии (Х.Гуссерль, М.Мамардашвили), фундаментальной онтологии (М.Хайдеггер), литературоведении и семиотике (А.Аверинцев, КХЛотман), в основах коммуникации (А.Моль, Ю.Борев) и т.д. исторических особенностей формирования Российского государства как изначально многонационального, вынуждена искать свое место среди других культур и ставить вопрос о взаимовлиянии, взаимодействии «своего» и «чужого». У истоков этих рассуждений стоял А.Н.Веселовский.

А.Н.Веселовский говорил о месте заимствования в русской культуре: «Мы часто и много жили заимствованиями. Трудно решить в этом столкновении своего с чужим, внесенным, какое влияние перевешивало другое: свое или чужое. Мы думаем, что первое. Влияние чужого элемента всегда обусловливается его внутренним согласием с уровнем той среды, на которую ему приходится действовать» [выделено мной — А.П.]14. Позднее это условие А.Н.Веселовский назовет «встречным течением» и тем самым заложит основу для сравнительно-исторического метода. Ученый ценил национальную самобытность и призывал не отвергать «чужое», а усвоить его, претворить себе на пользу.

По М.Бахтину, диалогичность - это возможность сопоставить ценности разных наций и осознать тот факт, что собственное национально-культурное существование невозможно без уважительного и бережного отношения к ценностям других народов. Двуединая природа российской культуры (Европейская и Азиатская одновременно) дает ей возможность стать своеобразным посредником между Востоком и Западом. Следовательно, считает М.Бахтин, «при диалогической встрече двух культур они не сливаются и не смешиваются, каждая сохраняет свое единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются»15. Причем, диалог может привести к пониманию, а может и к неприятию участниками диалога друг друга.

14 Цит. по: Шайтанов, И. Триада современной компаративистики: глобализация — интертекст - диалог культур [Текст]/ И.Шайтанов// Вопросы литературы.- 2005.- № 6.

15 Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества [Текст]/ М.Бахтин.- М., 1983.- С.360.

Понятие «диалога» приобрело в науке очень широкое толкование: от философского (М.Бахтин), семиотического (Ю.Лотман ), культурологического (К.Гирц) до религиозного (М.Элиаде). Нас же интересует конкретно диалог разных культур в рамках художественного текста. Мы полагаем, что наиболее прочной методологической основой для изучения межкультурного диалога может быть теория архетипов, разрабатываемая в трудах философов, филологов и лингвистов, ибо архетип -«манифестации более глубокого слоя бессознательного, где дремлют

1 7 общечеловеческие, изначальные образы и мотивы» . Будучи средством передачи опыта предков, архетип общечеловечен, но он всегда несет на себе национальную печать.

Как известно, одним из первых философов, заговоривших о существовании «коллективного бессознательного», проявлении некоей закономерности в поведении и мышлении представителей одной нации, был немецкий философ К.Юнг, он и ввел в научный обиход термин «архетип». Согласно теории К.Юнга, архетипы национального сознания обязательно проявят себя в любой «культурной обстановке». Любой писатель является выразителем не только коллективного, но и личностного начала, и его стремление создать свою художественную реальность может быть противопоставлено родовым, культурным представлениям о мире и о

16 ГО.М. Лотман считал, что в текст исподволь вводятся создатель и его аудитория, а их представления о мире и о самом тексте и его объеме могут не совпадать. Таким образом, создается определенный диалог между автором и читателем и между созданным и прочитанным текстом (Лотман, Ю.М. Культура и взрыв [Текст]/ Ю.М.Лотман,- М., 1992). В другой своей работе Ю.Лотман говорил, предваряя предыдущий вывод: «Неадекватность агентов коммуникации превращает сам этот факт из пассивной передачи в конфликтную игру, в ходе которой каждая сторона стремится перестроить семиотический мир противоположной по своему образцу и одновременно заинтересована в сохранении своеобразия своего контрагента» (Лотман, ЮМ. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума. Предварительная публикация [Текст]/ Ю.М.Лотман.- М. , 1977. - С. 13). Так что и в этом случае мы можем говорить о своеобразном диалоге в рамках художественного текста.

17 Юнг, К.Г. Архетипы коллективного бессознательного [Текст]/ К.Г.Юнг// Психология бессознательного. М., 1996.-С. 105. человеке в этом мире. С другой стороны, национальный автор вряд ли может «избавиться» от глубинно-генетического проявления своей национально-культурной составляющей. «Процессы, происходящие в коллективном бессознательном, касаются, однако, не только более или менее личностных отношений индивидуума к его семье или более широкой социальной группе, но и отношений к обществу — человеческому обществу вообще. Чем более всеобщим и неличностным является условие, запускающее бессознательную реакцию, тем более значительной, чужеродной и подавляющей будет компенсирующая манифестация. Она побуждает не просто к частному сообщению, а» к откровению, к исповеданию, она даже вынуждает к

1 о представительской роли» .

Однако, исходя из концепции К.Юнга, человек не может «противиться» стихийно проявляющемуся «коллективному бессознательному» («.мы можем наконец спокойно признать, что бессознательное продуцирует содержания, значимые не просто для того, к кому они относятся, а и для других, даже для многих и, может быть, для всех»19), ибо даже язык заключает в себе представление нации об окружающем мире.

Подтверждение этой мысли мы находим у В. фон Гумбольдта. Он отвергает идею о том, что представления человека о мире независимы от его языка: «Мышление не просто зависит от языка вообще, потому что

20 до известной степени оно определяется каждым отдельным языком» . А язык является созданием не индивидуального, но коллективного разума. Понимая язык как орган, образующий мысль, Гумбольдт подчеркивает зависимость языка от мышления и обусловленность его каждым конкретным языком, заключающим в себе свою национальную самобытную классификационную

18 Юнг, К.Г. Психология бессознательного [Текст]/ К.Г.Юнг,- М., 1996,- С. 243.

19 Там же. С. 246.

20Гумбольдт, В. Язык и философия языка [Текст]/ В.Гумбольдт// Избранные труды по языкознанию.- М.: Прогресс, 1984.-С. 358. систему, которая определяет мировоззрение носителей данного языка и формирует их картину мира.

Следовательно, творя в рамках своего национального языка, писатель уже создает «базовую» для своей национальной культуры картину мира, если же автор использует язык другой нации, он вынужден заимствовать и некоторые элементы образной системы этой нации, через «языковое мировидение» постигать картины мира другого народа. Таким образом, происходит «диалог» одной национальной культуры, специфика которой запечатлена в языке, с другой, носителем которой является литературный автор или герой, использующий лексемы этого языка. Иногда данный «диалог» протекает стихийно, «бессознательно», но чаще всего автор стремится к тому, чтобы запечатлеть «дух», «национальный характер» того или иного народа.

Дух народа и язык народа, по утверждению Гумбольдта, неразрывны21. Следовательно, «пользуясь» русским языком, национальный автор вынужден совмещать свои национально-культурные представления с теми, которые закреплены этим языком. И обратно: русский автор, воссоздавая атмосферу «инокультурного» быта, сознательно обращается к заимствованию представлений, образов, мотивов, иногда целых жанров, разрабатываемых мифологией, фольклором, языком другой нации. Происходит соположение различных национально-культурных традиций, национального «духа», национальных архетипов, формирующих образную и поведенческую модель представителей разных наций и народностей.

21 «Духовное своеобразие и строение языка народа пребывают в столь тесном слиянии друг с другом, что коль скоро существует одно, то из этого обязательно должно вытекать другое. Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное» (Гумбольдт, В. Указ. соч. - С. 362).

Теории К.Юнга и Гумбольдта получили дальнейшее развитие в трудах М.Элиаде и Н.Фрая22.

Американский культуролог К.Гирц в центр своих научных интересов ставит все, что связано с символами и символикой. Любой культурный феномен, считает Гирц, является символическим феноменом, следовательно, изучение культуры народа, нации, человечества - это интерпретация символов и символических действий. В «Интерпретации культуры» ученый как раз и доказывает, что само существование культуры — это не что иное, как процесс ее интерпретации, а быть носителем культуры - означает ее интерпретировать.

Исследуя культуру с точки зрения семиотики, К.Гирц утверждает, что ученый должен не просто фиксировать факты, наблюдаемые им, и не только стараться проникнуть в сознание и мировосприятие представителей изучаемой культуры, а осознать глубинную систему ее смыслов и принципов их интерпретации: «Концепция культуры, которой я придерживаюсь и полезность которой пытаюсь показать в собранных в этой книге очерках, является, по существу, семиотической. Разделяя точку зрения Макса Вебера, согласно которой человек — это животное, висящее на сотканной им самим паутине смыслов, я принимаю культуру за эту паутину, а ее анализ — за дело науки не экспериментальной, занятой поисками законов, но интерпретативной, занятой поисками значений. Выявление и разъяснение значения — именно та цель, которую я преследую, когда разбираю внешне загадочные выражения социального»23.

Гирц уверен, что общение между разными культурами становится возможным только тогда, когда установлено понимание между ними. Значит,

22 Элиаде, М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторение [Текст]/ М.Элиаде; пер. с фр. Е.Морозовой, Е.Мурашкинцевой.- СПб.: Алетейя, 1998 (Сер. «Миф, религия, культура»); Элиаде, М. Священное и мирское [Текст]/ М.Элиаде,- М, 1991; Элиаде, М. Аспекты мифа [Текст]/ М.Элиаде,-М.:Академический проект, Парадигма, 2005 г.

23 Гирц, К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры [Текст]/ К.Гирц// Интерпретация культур,- М.: РОССПЭН, 2004,- С. 10. цель антропологии, по К.Гирцу, - «расширение границ общечеловеческого разговора»24. Следовательно, изучение мифологии нации как носителя символического смысла культуры этноса — это один из основных способов познания сути «чужой» культуры: «Познание культуры народа открывает его обычность, нормальность, не уменьшая вместе с тем его специфичности. Оно делает этот народ доступным для понимания: помещение людей в контекст их собственных банальностей рассеивает туман таинственности25. Изучение же мифологии без обращения к исследованию коллективного бессознательного (архетипов, в частности) невозможно.

В русской литературной науке теорию архетипов разрабатывал Е.М.Мелетинский"Ученый уверен, что архетипы - это структурные элементы повествования, берущие свое начало в мифологии и фольклоре нации, а не образы как таковые. Обращаясь к мифологии, он стремился показать, насколько большое влияние оказывает картина мира, созданная, в мифе, на культурное самоопределение нации, на ее фольклор, а в конечном итоге на литературу. Мифологические архетипы, считает Е.М.Мелетинский, проявляют себя не только в неосознанных, но и в осознанных духовных и физических действиях героя: «Мифы и архетипические сюжеты не только имеют корни в коллективно-бессознательном, но обращены на Космос и социум, они бессознательно социальны и сознательно космичны в силу сближения и отождествления социума и Космоса; мифические герои пре-персональны, моделируют социум»27.

Ученый считает, что анализ литературы XX столетия невозможен без выявления влияния национальных архетипов на культуру, а значит и литературу: «Этнология XX века, начиная с Б. Малиновского, Ф. Боаса, Дж.

24 Там же. С. 21.

25 Там же. С. 22.

26 Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа [Текст]/ Е.М.Мелетинский.- М., 1976; Мелетинский Е.М. Ранние формы искусства [Текст]/ Е.М.Мелетинский. - М.: Искусство, 1972.

27Мелетинскии, Е.М. Аналитическая психология и проблема происхождения архетипических сюжетов [Текст]/ Е.М.Мелетинский// Бессознательное. Сборник. - Новочеркасск, 1994,.- С. 164.

Фрезера и учеников последнего - так называемой «Кембриджской школы», показала фундаментальную роль мифа и ритуала в жизни архаического общества и генезисе социальных институтов. Восходящая к Ницше философия жизни» (.) проложила путь к восприятию мифа не как полузабытого эпизода предыстории культуры, а как вечной вневременной

28 живой сущности культуры» . Следовательно, обращаясь к поликультурной литературе, необходимо учитывать, что в тексте находятся в столкновении и переплетении архетипы не одной, а нескольких культур, выраженных в том числе и в языке, на котором создавался текст. Таким образом, возможно говорить о возникновении диалогических отношений на страницах поликультурных художественных произведений29. К сожалению, до сих пор в литературоведении: 1 - не создана адекватная методика анализа «пограничных» текстов;

2- нет работ, посвященных изучению литературы 20-х годов XX века как поликультурной литературы;

3- нет и исследований других исторко-литературных циклов (или стадий) в свете заданной проблемы.

28 Там же. С. 159.

29 Проблема национального характера, взаимоотношений представителей разных культур и разных национальностей, возможность или невозможность межкультурного диалога между ними активно обсуждалась в политологии и социологии последних лет. См., например, работы В.А.Тишкова «Очерки теории и политики этничности в России» (М.: Русский мир, 1997), «Очерки теории этнической политики» (М., ИЭА РАН, 1997), Д.СЛихачева «О национальном характере русских» (//Вопросы филолсофии. - 1990. -№ 4), Э.Хопсбаума «Нации и национализм» (СПб, 1998), Б.Ачарии «Политический менталитет россиян глазами иностранного ученого» (//Вестник РУДН. - 1999. - № 1), Б.Андерсена «Вооброжаемые сообщества» (М., 2001), Э.Геллнера «Пришествие национализма: Мифы нации и класса» (//Нации и национализм. - М., 2002), Э.Смита «Национализм и модернизм: Критический обзор современных наций и национализма» (М.: Праксис, 2004), А.В.Лукиной «Новые подходы к исследованию национальной идентичности» (//Известия УрГУ. - № 33 (2004). Гуманитарные науки,- Вып. 8. Искусствоведение и культурология) и пр. Но применительно к литературе, к принципам создания поликультурализма на страницах литературных произведений столь интересной и разнонаправленной литературы не существует, что и открывает перед нами широкое поле деятельности.

Таким образом, актуальность нашего исследования определяется: во-первых, возродившимся интересом к литературе 20-х годов XX века, необходимостью по-новому взглянуть на художественный материал этого времени прежде всего с точки зрения способов и приемов построения поликультурного пространства в рамках русскоязычного текста и, наконец, отсутствием методики анализа «диалоговых» культурных отношений в литературном произведении; во-вторых, влелитературными аспектами: русская литература XX века - отражение многих типологических черт нашей действительности, а решение так называемого «национального вопроса» на разных уровнях - от политического до культурного - одна из насущных задач Российского государства. Понять глубинные основы «другой» культуры, найти пути соположения различных национальных традиций в культурном поле государственного языка - одна из сложнейших задач современности. Изучение принципов построения поликультурного поля литературы, «диалога культур» может играть существенную культурологическую роль.

Объект исследования: поэтика художественной прозы 20-х годов XX века с точки зрения специфики включения в русскоязычную литературу элементов «инонациональной» культуры и протекания «межкультурного диалога».

Предмет исследования — одна из ведущих тенденций литературы 20-х годов: «диалог культур» в малой прозе русскоязычных писателей и семантика этого диалога (на примере произведений Л.Леонова, И.Бабеля, Вс.Иванова, М.Шолохова).

Цель работы — исследовать механизмы создания образа «инокультуры» в рамках русского литературного языка и выяснить семантику межкультурного диалога в русскоязычной литературе.

Для реализации цели намечены следующие задачи:

1. Выделить причины активного интереса писателей 1920-х годов к жизни и культуре «чужого» этноса, формирования «пограничной» русскоязычной литературы в рамках русского языка и русской литературной традиции.

2. Проанализировать подходы к изучению поликультурных текстов и «пограничной» русскоязычной литературы, поиски методики анализа «диалоговых» межкультурных отношений в трудах лингвистов и литературоведов ХХ-ХХ1 веков.

3. Разработать методику анализа поликультурных текстов, соответствующую их природе.

4. Выделить и проанализировать разные типы образов «иного» культурного мира в русскоязычных художественных текстах (от обращения к национальной специфике одной нации до образа родственных в типологическом отношении национальных миров).

5. Сосредоточив анализ на прозе М.Шолохова, И.Бабеля, Вс.Иванова и Л.Леонова как на материале, наиболее репрезентативном с точки зрения взаимодействия культур, апробировать возможности использования разработанной нами методики при исследовании разнообразных диалоговых текстов, включающих в себя различные культурные пласты.

Гипотеза: мы полагаем, что, во-первых, именно после Октябрьской революции в литературе 20-х годов XX века в результате невиданной активизации контактов между разными национальностями и культурами стал активно формироваться новый тип литературы — «русскоязычная». Русский язык стал базой для формирования литературы такого «пограничного» типа.

Во-вторых, в произведениях авторов русской литературы пограничного типа центральное место заняло исследование сложного диалога между новыми социальными идеями, принесенными Октябрьской революцией, и культурными представлениями, нормами и традициями нерусских наций, которые формировались в этносе в течение многих веков:

В-третьих, диалог культур в рамках русскоязычной прозы способствовал не только интересу к жизни «инородцев», но и закладывал основы создания новой художественной реальности, включавшей в себя соположение различных фольклорных, мифологических и (если есть) литературных традиций, в конечном итоге формируя русские образы инонациональных миров.

Методологическая база исследования определяется его задачами и спецификой изучаемого художественного феномена. Она предполагает интегративность, синтезирование филологических, философских, культурологических и лингвистических подходов, направленных на исследование эстетических поисков и художественных открытий литературного процесса 1920-х гг. Комплексный подход обеспечивается сочетанием сравнительно-исторического, структурно-семиотического и типологического методов анализа.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В многонациональной Российской империи объективно складывалось единое культурное пространство при приоритете русской культуры. Однако после Октября произошел процесс активизации и изменения национального сознания под воздействием революционной идеологии, а это привело к созданию целого направления в советской литературе: литература «пограничного» типа, поликультурная литература.

2. Русская литература оказалась в окружении «разноуровневых» литератур. С одной стороны, на нее влияли древнейшие мировые литературы, имеющие мощный культурный потенциал и традиции (немецкая, французская, польская и пр.), а с другой стороны, ее окружали только что сформировавшиеся, младописьменные литературы, стоящие едва ли не на мифологическом уровне своего развития (например, литературы народов Севера). Именно это «окружение» стало одним из важнейших факторов кристаллизации русскоязычной литературы как значимого, ощутимого пласта русской культуры.

Литература 20-х годов XX века запечатлела фрагментарность, «лоскутность» нового мира. Сказ, зафиксировавший и отразивший не только хаотичность нового времени, но и национальное, культурное и в какой-то мере сословное мировоззрение (герой из народной среды), и сказовый стиль стали наиболее удобной базой для изображения культурного самосознания представителей различных национальностей, для создания межкультурного диалога на страницах русскоязычных произведений.

3. В своих новеллах И.Бабель, Вс.Иванов, М.Шолохов и Л.Леонов на страницах своих произведений создавали своеобразный межкультурный «диалог», который осуществлялся на разных уровнях: 1) диалог субкультуры и культуры-домена, 2) диалог мира самобытной, древнейшей культуры и мира субкультуры; 3) создание образа «чужого» мира в рамках русского языка.

4. В своих произведениях вольно или невольно писатели показали крайнюю сложность практического воплощения одной из высших целей Октябрьской революции: объединения людей в интернационал; показали невозможность осуществления великой идеи мировой гармонии без учета глубоких национальных первооснов, без взаимокоррекции с национальной системой ценностей, выработанной веками.

5. Методика анализа «пограничных» текстов, предложенная и апробированная на страницах данного исследования, построена на изучении принципов маркировки «чужой» культуры в рамках русскоязычного текста как на лексическом уровне («чужое» слово, включенное в текст, написанный на русском языке), так и на уровне «внутренней формы», когда архетипы «иного» национального сознания вклиниваются в пространство «чужой» культуры, создавая сложный диалог друг с другом.

Структура диссертации. Исследование состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы, включающего 291 наименование.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Межкультурный диалог в русской малой прозе 20-х годов XX века"

Заключение

В последние годы четко обозначился интерес к литературе первых послереволюционных лет. Это связано с необходимостью осмысления принципов построения нового литературного пространства, новых форм и методов подачи материала, а в конечном итоге, с осознанием художественной ценности произведений писателей, сформировавших советскую литературу.

С другой стороны, политические, социальные и культурные реалии нового времени заставляют обратиться к проблеме, связанной с взаимопроникновением и взаимовлиянием различных культурных традиций в границах единого государства.

В 20-е годы XX века политика Советской республики была направлена на создание некоего единого межнационального культурного пространства. Одной из приоритетных стала задача формирования интернациональной литературы и культуры. Она решалась на, разных уровнях: от организации, национальных учебных - начальных и высших - заведений, с преподаванием на родном и русском языках до создания многонациональной советской литературы.

Интерес писателей к жизни «инородцев» был «спровоцирован» многими причинами, одна из главных - стремление запечатлеть процесс «пробуждения» национального сознания под влиянием революционных перемен. Революционные преобразования 1917 года активизировали интерес литературы к национальным аспектам бытия. На политическом уровне происходил процесс «унификации» национальной самобытности, литература же стремилась показать, как культура вступала в «борьбу» с новыми политическим реалиями, как в рамках одного языка создавались различные культурные, национальные миры или образы национальных миров.

Другой не менее важной причиной был «приход» в литературу человека «из народа», чье мировоззрение, культурные и языковые традиции были определены, в первую очередь, мифологической и фольклорной составляющей. Обращение к национальным корням, архетипам национального сознания формировало и поведенческую, и языковую модель «героя нового времени».

Естественно, что литература стремилась этот процесс запечатлеть и осмыслить. Не случайно именно в 20-е годы XX века наиболее активно писатели работали в традициях сказового повествования, где право «первого голоса» отдавалось как раз представителю социальных низов, ставшим одним из строителей нового государства. «Свой голос» на страницах литературных произведений получили герои разных национальностей. Это слово зафиксировало изменение коллективного сознания: переход от объединения по территориально-национальному признаку к объединению по готовности служить новым идеям и законам. Фактически именно в эти годы можно утверждать, что происходил процесс формирования новой литературы: русскоязычной, «пограничной», поликультурной литературы.

Конечно; еще в XIX веке ощущалось стремление писателей «проникнуть» в мир «чужой» культуры, средствами русского языка сделать для русского читателя «ино»мир зримым и чувственно-ощутимым. В одном случае можно говорить о «поверхностном» изображении образа инонационального мира, когда писатели используют элементы, маркеры «чужой» культуры только для создания некой экзотически окрашенной ширмы, декорации, за которой «разыгрывается» действие, не имеющее ничего общего с национально-культурной спецификой описываемого, придающее лишь романтический характер повествованию (например, «Песня араба над могилою коня», «Рыцарь Тогенбург», «Алонзо» и пр. В.Жуковского; «Беглец» А.Вельтмана; «Чернец» Козлова и т.д.).

Гораздо больший интерес, с точки зрения совмещения различных национально-культурных традиций в рамках одного художественного текста, вызывают «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» (повести, изданные «пасичником Рудым Паньком») Н.Гоголя, «Цыганы», «Кавказский пленник» А.Пушкина; «кавказские» поэмы М.Лермонтова, повести Л.Толстого.

Процесс создания «пограничной» литературы был «спровоцирован» не только желанием писателей добавить некий национальный (непривычный для русского читателя, а поэтому привлекательный) колорит своим произведениям, но и стремлением познать разницу в мировоззрении представителей разных этносов, выяснить, почему невозможно мирное сосуществование между ними (Кавказ, кавказские войны), и, наоборот, что объединят людей разных рас, культур, религий.

Естественно, что эти художественные поиски не «замкнулись» только в рамках литературы XIX века. Наоборот, литература советской эпохи с новой силой стала исследовать пути протекания диалога между различными нациями и культурами, предоставив для этого свое эстетическое поле.

Мы обратились к литературным поискам эпохи 1920-х годов, чтобы описать механизмы «диалога» разных культур в рамках литературного' произведения во всем многообразии приемов и способов, которые разрабатывались писателями.

Можно говорить, что «смешение» культур шло и по горизонтали (разнонациональные культуры в рамках русского языка и литературы), и по вертикали (фольклор и литература; фольклор «разноязычных» народов, а литература на русском языке).

Во многих случаях интерес писателей был сконцентрирован именно на «несоответствии» старых, веками складывавшихся мировоззренческих и культурных национальных установок, и новых социальных перемен, ломавших привычное, т.е. строилась новая система восприятия человека в новом мире, создавалась новая советская культура, вступившая в сложные диалоговые отношения с национальными культурами. Подобное «столкновение» традиционного и нового можно увидеть у И.Бабеля («Конармия»), у Вс.Иванова («Киргиз Темербей», «Дите», Хабу»,

Бронепоезд 14-69» и пр.), у Н.Тихонова («Чайхана у Ляби-хоуза»), у В.Шишкова («Пейпус-озеро», «Та сторона»), у М.Шолохова («Донские рассказы») и у многих других писателей.

В литературоведении делались попытки создать методику анализа таких поликультурных текстов. Однако при всем многообразии подходов к решению этой сложной проблемы, довольно обширном исследовательском материале нужно констатировать, что целостная система анализа «пограничных» произведений русскоязычной литературы создана не была. Предлагались отдельные элементы, направления исследований, но не методика.

Для создания методики анализа поликультурных текстов прежде всего необходимо определить, как, на каких уровнях воспринимает читатель «включение» в русскоязычный текст элементов, образов «чужой культуры»; в какой степени авторы обращаются к маркировке «чужого» присутствия в своем тексте, «строят» ли они образ культуры или образ сходных культур и какими способами. «Диалог» между русской культурной традицией, русским языком, на котором написаны художественные произведения, может протекать с:

1) культурами, отделенными от русской государственными и языковыми границами, ощущающими себя самобытными в рамках культуры домена, не ассимилировавшиеся с ней (например, еврейской, польской, немецкой и пр.).

Диалог» таких культур с русской возможен в двух направлениях: а) включение в русскоязычный текст маркеров «инокультуры», обычно обозначающих предметы быта, оружие, или - «чужого» слова, окруженного русской лексикой; но в любом случае «иная» культура будет выглядеть «чужой» для русского читателя; б) поиск схожих для разных культур архетипических образов, маркирующих поведение и речь героя-представителя иной национальности и читателя, познающего «чужой» уклад жизни через свой культурный опыт;

2) культурами, находящимися в географическом соседстве с Россией. Причем эти культуры воспринимаются в несколько обобщенном виде, «сливаются» для русского читателя в некий «образ культуры» (например, с так называемой восточной культурой (или азиатской), кавказской, прибалтийской и пр.).

В основном в построении образа такой культуры будут присутствовать элементы экзотики, а также определенные штампы, сложившиеся у русского читателя в отношении той или иной культурной традиции, например: Восток - это лесть, коварство, пышность слов и одежд, Прибалтика - медлительность, холодность, высокомерие, Кавказ - вспыльчивость, суровость и т.д. Создается образ «чужого» для русского читателя мира, «миф» этого мира. В русских стилизациях в диалог с ним вступает русский литературный образ мира;

3) субкультурами, региональными (например; казацкой, уральской, сибирской, «одесской» и пр.).

Доминанта русской культуры здесь ощутима, но создаются и свои языковые и фольклорные варианты. В данном случае объектом интереса будет «несхожесть» (в определенных аспектах) поведения и мышления представителей региональной культуры с русской.

Но можно говориь еще и о том, что:

4) в рамках русскоязычного текста в диалоговые отношения могут вступать не национальные культуры, а разные социальные культуры например, в «Сорок первом» Лавренева, «Донских рассказах» Шолохова, повестях Неверова, Веселого и пр.)

Мы. выделили следующие принципы создания диалоговых отношений в русскоязычном художественном тексте:

1) Практически полная доминанта одной культуры над другой. Элементы, «инокультурной» действительности, такие, как названия предметов быта, оружия, местности, нарядов и пр., являются необязательными, они призваны лишь создать «колорит» иной национальной среды или показать экзотику национальной жизни. Эти элементы факультативны и играют в диалоге культур незначительную роль, ибо не несут в себе основ национального сознания, символики, являются лишь внешней приметой национальности персонажа (например, «Огуречная королева» Ю.Слезкина, «Фазаны» В.Правдухина, «Шакир» Д.Фурманова, «Зеленя» Ф.Гладкова и пр.).

2) Писатель сознательно вводит в один национальный мир героя другой национальной культуры, происходит взаимопроникновение разных культурных традиций в художественный текст. В этом случае сказ становится наиболее удобной формой «диалога национальных культур». Именно на этом уровне автор может построить несколько различных моделей мировосприятия, «проверяя» их в столкновении друг с другом и действительностью. Самым показательным примером можно считать новеллы из цикла «Конармия» И.Бабеля («Мой первый гусь», «Сын рабби», «Костел в, Новограде», «Берестечко» и пр.).

3) Писатель использует русский язык как средство представления перед читателем картины иного национального мира (неважно, мира какой-то одной нации, мира целого ареала близких культур или субкультуры какого-либо региона). Например, в пределах русскоязычного текста автор рисует мир иной субкультуры («Одесские рассказы» и некоторые новеллы из цикла «Конармия» Бабеля), перед ним стоит задача: как средствами одного национального языка (в данном случае русского) показать своеобразие мышления и говорения носителей другой лингвокультуры (например, в новеллах Л.Леонова «Уход Хама», «Туатамур», «Халиль»).

Исходя из данных положений, мы сформулировали базовые принципы анализа произведений литературы, в которых шел «диалог» культур. Создав методику анализа поликультурных текстов, мы получили возможность выяснить семантику диалога национально-культурных традиций на страницах произведений Л.Леонова, М.Шолохова, И.Бабеля и Вс.Иванова как на уровне внешней формы (лексический уровень, уровень языковых средств), так и на уровне внутренней формы. Система маркеров, использованная писателями, позволила достаточно четко реконструировать способы построения диалоговых межкультурных отношений в литературе 20-х годов XX века.

Мы пришли к выводу, что, независимо друг от друга, писатели 1920-х годов стремились «нащупать» способы создания образа «иного» мира на страницах русскоязычного произведения, сделать «чужие» миры достоянием русского читателя. Каждый из авторов строил «разноуровневый» диалог культур.

Первый вариант диалога, когда в диалог включались субкультура и культура-домен, например, казацкая и русская, одновременно шло противостояние патриархальной казацкой субкультуры и новой советской культуры - М.Шолохов, Вс.Иванов. Водораздел шел по линии: старые, сословные, патриархальные традиции и новые социальные отношения (национальное/социальное). Крушение древнейшего мира казачества происходило и насильственно (см. Декрет Совнаркома о «расказачивании» казаков 1918 г.), и естественно: казачья гордость и рожденная ею сословная спесь, пренебрежительное отношение к «иногородним», «мужикам» не выдержали натиска новых революционных идей, за которые сражались и самые бедные казаки, и городские.

И Шолохов, и Иванов зафиксировали разрушение субкультуры казачества в самом сердце этой субкультуры - в семье. Писателям удалось на разных уровнях - от лексического до уровня внутренней формы произведения - показать и самобытность культурного мира казака; и его патриархальность, не нашедшую в вихре революции жизненных сил, чтобы устоять; и трагедию казачества, лишившегося не только привилегий, но и прежде всего родового, глубинного смысла существования.

Не менее четко и Шолохов, и Иванов высказали мысль, что национальное чувство, национальная гордость, национальные традиции - это не только веками копившаяся мудрость народа, но и пережитки прошлого, костность, национальная спесь и пренебрежение к чужой культуре. Если человек (да и целый этнос) не в состоянии приспособиться к новому времени, не в состоянии перейти на новую ступень существования, откинув устаревшие, закостеневшие формы миропонимания и поведения, он погибает, как погибает вместе с ним его культура, что и произошло с казачеством.

Второй вариант диалога, когда, например, в новеллах И.Бабеля в рамках русского языка в диалоговые отношения включаются мир самобытной, древнейшей еврейской культуры (а в некоторых новеллах - польской) и мир казацкой субкультуры.

Бабель использовал разные способы для построения симбиозной национальной картины мира. Маркеры разных культур (от слов-маркеров до образов-маркеров) не только сталкивались друг с другом, демонстрируя несхожесть многих национально-культурных основ миропонимания, но и, взаимопроникая друг в друга, создавали некую единую картину мира, где находят соположение древнейшие архетипы сознания, запечатленные, в частности, в Библии, национальной мифологии и фольклоре. Однако эта «гармония» приходит в столкновение с революционной анархией.

В результате анализа новелл «Конармии» можно сделать вывод, что Бабель хотел найти пути взаимопонимания между людьми различных национальных и культурных ориентиров, пытался соединить в душе и сознании своего героя-рассказчика Лютова и древнейшие, заложенные на генном уровне, национально-культурные основы миропонимания, и новую революционную идею, несущую, с одной стороны, разгул и анархию, а с другой - воспринимавшуюся едва ли не как новая религия, освобождавшая человека от во многом устаревших и мешавших жить традиций и обрядов, сохранивших лишь форму, но потерявших содержание. Однако в конечном итоге писатель приходит к неутешительному выводу: великая идея интернационала потерпела крушение. А произошло это потому, что диалог между культурами, построенный на насилии и пренебрежении к национальной специфике, невозможен.

С третьей стороны, авторы новелл, например Вс.Иванов и Л.Леонов, пытались на русском языке создать образ «чужой» культуры. В этом случае в своеобразный диалог включались русский язык как язык автора, язык, закрепивший в себе тип национальной культуры, и содержание рассказа, его образность, тропика. Создается некий обобщенный образ непривычной, во многом даже экзотичной для русского читателя национальной картины мира.

Вс.Иванов и Л.Леонов «построили» образный мир культуры Востока («Возвращение Будды», «Халиль», «Туатамур»), Алтая («Алтайские сказки») и Кореи («Шо-Гуанг-Го, амулет Великого Города»).

В «Возвращении Будды» Иванов «реконструирует» и несколько видоизменяет своеобразный монгольский миф, сложившийся в русской культуре и литературе. В итоге вывод, к которому приходит писатель, однозначен: человек способен стать носителем различных национально-культурных ценностей, если готов принять «чужое», соединить со своим, родовым, не отвергать непривычное, а найти возможности диалога между ними. Сафронов проходит трудный путь «вхождения» в чужую культуру: то сравнивая ее со своей, привычной, то напрочь отвергая, то принимая безоговорочно. Смерть сделала профессора новым мучеником, отдавшим жизнь за ценности (в.прямом и переносном смысле слова) другого народа, что в традиции христианской культуры, а с другой стороны, смерть и предшествовавшее ей просветление позволили Сафронову достичь едва ли не Буддийского просветления.

В отличие от «Возвращения Будды» в «Алтайских сказках» Иванов отказался от включения в текст «прямых» маркеров русской культуры (в «Будде» носителем таких маркеров был Сафронов), диалог идет на уровнях: 1) фольклорный рассказчик - литературный автор и 2) алтайская культурная традиция, отразившаяся в образности, тропике, манере повествования сказителя - русская традиция, запечатленная в языке, на котором написаны сказки. Такие формы диалога позволили читателю не только насладиться прекрасной стилизацией, но и представить те этические и нравственные законы, которые запечатлены фольклором каждой нации, найти общее, что объединяет их. А с другой стороны, удвоение восприятия ивановских текстов происходит и за счет невольного сопоставления противоречивой революционной действительности (впервые опубликованы в 1921 г., в это время шла война на Востоке: Бухара, Самарканд - и на Дальнем Востоке и в Сибири, куда территориально относится и Алтай), и мира вечных, незыблемых категорий, равноценных для всех народов, больших и малых. Точно такую же семантику несет в себе и диалог русской и корейской культур в «Амулете.».

Л.Леонов сделал достоянием советской литературы мир Восточной^ культуры, в сознании русского читателя маркированный определенными «штампами»: лесть, неторопливость, пышность слов и одежд, коварство и т.п.

В «Халиле» и «Туатамуре» эти маркеры вступают в диалог с культурным мировидением читателя. Целые фразы, не переведенные на русский язык, призваны создать атмосферу чужого мира, в границах русского языка они выглядят чужеродными. И столь же чужеродными оказываются не только слова, но и поступки, философия героев Леонова, кажущиеся безнравственными или глупыми русскому читателю. Однако «противостояние» двух миров, двух культур заканчивается там, где речь идет об общечеловеческих ценностях, прежде всего о любви.

Противопоставление мира Востока растерзанному революциями миру Запада, как и противопоставление различных культурных ценностей этих миров, обращение к религиозным книгам, заключившим в себе мудрость поколений, обращение к фольклору и мифологии нации - вот основной прием, использованный писателями для создания образа «чужого» мира.

Таким образом, мы показали, что протекание межкультурного диалога в прозе разных писателей 20-х годов XX века построено на сходных приемах и методах включения «иноматериала» в художественное произведение. Констатируя крайнюю сложность достижения взаимопонимания между культурами, писатели, создатели «русскоязычных» произведений, стремились это взаимопонимание установить: через возбуждение интереса к ценностям «иноязычной»» культуры, через введение в кругозор русского читателя нерусских национальных менталитетов, усвоение их и включение в собственный образ мира. Авторы на различном художественном материале доказывали сходную мысль: интернационализм вовсе не означает пренебрежение национальной спецификой и национальными ценностями, он предполагает равно достоинство всех наций и равное взаимоуважение между народами.

Методика анализа «пограничных текстов», предложенная нами, может работать не только на материале литературы 1920-х годов, но и при исследовании любых поликультурных текстов, написанных на любом национальном языке.

Список научной литературыПодобрий, Анна Витальевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бабель, И. Сочинения Текст.: в 2 т. / И.Бабель. М.: Художественная литература, 1990.

2. Гоголь, Н.В. Тарас Бульба Текст./ Н.В .Гоголь// Собрание художественных произведений: в 5 т. Т. 2. - М.: Издательство АН СССР, 1960.

3. Иванов, Вс. Автобиография Текст./ Вс.Иванов// Рассказы. М.: Никитинские субботники, 1929.

4. Иванов, В с. Дите Текст./ Вс.Иванов// Окрыленные временем. Рассказ 1920-х годов./ Сост.Н.Банникова и В.Чернышова; Вступ. статья и биограф. Справки Н.Банникова.- М.: Художественная литература, 1990. С. 138-147.

5. Иванов, Вс. Собрание сочинений Текст.: в 8 т./ Вс.Иванов. М.: Художественная литература, 1959.

6. Леонов, Л.М. Повести и рассказы Текст./ Л.М.Леонов. Л.: Лениздат, 1986.- 528 с.

7. Тихонов, Н. Чайхана у Ляби-Хоуза Текст./ Н.Тихонов// Окрыленные временем. Рассказ 1920-х годов/ Сост.Н.Банникова и В.Чернышова; Вступ. статья и биограф. Справки Н.Банникова.- М.: Художественная литература, 1990.-С. 614-629.

8. Шолохов, М. Лазоревая степь Текст./ М.Шолохов// Окрыленные временем. Рассказ 1920-х годов/ Сост.Н.Банникова и В.Чернышова; Вступ. статья и биограф. Справки Н.Банникова.- М.: Художественная литература, 1990.-С. 662-669.

9. Шолохов, М.А. Собрание сочинений Текст.: в 8 т. М.: Художественная литература, 1985.

10. Абушвили, А. Феномен Кавказа в русской литературе Текст./ А.Абушвили// История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая.- Вып. 1.- М.: Наследие, 1995. — С. 52-63.

11. Аверинцев, С.С. Архетипы Текст./ С.С.Аверинцев// Мифы народов мира: Энциклопедия.-М., 1980.-Т.1.-С. 110-111.

12. Аверинцев, С.С. Аналитическая психология К.Г.Юнга и закономерности творческой фантазии Текс./ С.С.Аверинцев// О современной буржуазной эстетике: В 3 ч.- 4.1. М., 1972.

13. Агада. Сказания, притчи, изречения талмуда и мидрашей Текст./ перевод С.Г.Фруга; вступ. ст. В.Гаркин.- М.: Раритет, 1993.- 319 с.

14. Агранович, С.З. Гармония цель - гармония: Художественное сознание в зеркале притчи Текст./ С.З.Агранович, И.В.Саморукова.- М.: Международный институт семьи и собственности, 1997.- 135 с.

15. Агранович, С.З. Двойничество Текст./ С.З.Агранович, И.В.Саморукова.-Самара: Изд-во «Самарский университет», 2001. 132 с.

16. Агранович, С.З. Миф в слове: продолжение жизни: Очерки по мифолингвистике Текст./ С.З.Агранович, Е.Е.Стефанский.- Самара: Издательство СаГа, 2003.- 168 с.

17. Агранович, С.З. Homo amphibolos: археология сознания Текст./ С.З.Агранович, С.В.Березин. Самара: Издательский Дом «Бахрах-М», 2005.344 с.

18. Азербаева, К.И. Некоторые аспекты проблемы национального и интернационального в современном советском литературоведении и критике Текст./ К.И.Азербаева// Известия АН КазССР. Сер. Филология. 1975.- № 4. -С. 42-50.

19. Акимова, Т.М. Жанровая природа сказов П.П.Бажова Текст./ Т.М.Акимова// О фольклоризме русских писателей.- Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2001.- 204 с.

20. Алтайские народные сказки Электронный ресурс.- Режим доступа: http://www. altay im. narod.ru

21. Алтунян, А. О жидах, евреях и стыдливости лексикологов Текст./ А. Алтунян// Вопросы литературы.- 2003.- № 6.

22. Андерсен, Б. Воображаемые сообщества Текст./ Б.Андерсен.- М., 2001.

23. Антонов, С. П.Бажов «Малахитовая шкатулка» Текст./ С.Антонов// От первого лица. М.: Советский писатель, 1973.- С. 237-262.

24. Арутюнова, JI.H. О некоторых путях изучения проблемы национального и интернационального в литературе и искусстве Текст./ Л.Н.Арутюнова, Я.Э.Эльсберг//Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке. Кишинев: «Штиица», 1971.

25. Архипов, В. Уроки Текст./ В.Архипов // Нева.- 1958.- № 6.

26. Афанасьев, А.Н. Древо жизни Текст./ А.Н.Афанасьев. М., 1989. .

27. Ачария, Б. Политический менталитет россиян глазами иностранного ученого Текст./ Б.Ачария// Вестник Российского университета дружбы народов.- Серия: Политология.- 1999.-№ 1,- С. 107-111.

28. Бабаджанова, К. К проблеме национального характера Текст./ К.Бабаджанова//Звезда Востока.- 1972.-№ 12.

29. Барабаш, Ю. «Наш» или «не наш»? (Гоголь в литературном сознании украинского зарубежья) Текст./ Ю.Барабаш// Вопросы литературы.- 2004. -№ 1.

30. Баранникова, Л.И. Проблема двуязычия и многоязычия Текст./ Л.И.Баранникова. М., 1972.

31. Барт, Р. Избранные работы. Семиотика, поэтика Текст./ Р.Барт. М., 1989.

32. Батин, М. Жанр и мастерство. Воспоминания, литературно-критические статьи Текст./ М.Батин. Свердловск: Средне-Уральское книжное изд-во, 1970.-152 с.

33. Бахтикиреева, У.М. Художественный билингвизм и особенности русского художественного текста писателя-билингва Текст.: автореф. дис. . доктора филологических наук/ Улданай Максутовна Бахтикиреева.- М., 2005.

34. Бахтикиреева, У.М. Творческая билингвальная личность: национальный русскоязычный писатель и особенности его русского художественного текста Текст./ У.М.Бахтикиреева.- М.: Триада, 2005.- 192 с.

35. Бахтикиреева, У.М. Художественный текст писателя-билингва в билингвальном образовании Текст./ У.М.Бахтикиреева, М.И.Исаев// Вопросы филологии. 2005.- № 1 (19).- С. 29-33.

36. Бахтикиреева, У.М. Особенности художественного текста писателя-билингва Текст./ У.М.Бахтикиреева// Вестник РУДН. Серия «Русский и иностранные языки и методика их преподавания».- № 1(2).- 2004.- С. 43-50.

37. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского Текст./ М.М.Бахтин. -М.: Советская Россия, 1979. 4-е изд.- 320 с .

38. Бахтин, М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве Текст./ М.Бахтин// Вопросы литературы и эстетики.- М.: Худож. Литература, 1975.

39. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества Текст./ М.М.Бахтин. М., 1979.

40. Бахтин, М.М. Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса Текст./М.М.Бахтин.- М., 1990.

41. Белая, Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х годов Текст./ Г.А.Белая. М.: Наука, 1977.

42. Белая, Г.А. Проблема активности стиля. К исследованию исторической продуктивности стилей 20-х годов Текст./Г.А.Белая// Смена литературных стилей.- Колл. монография. ИМЛИ. М., 1974. - С. 122-177.

43. Белая, Г. «И мы услышали великое безмолвие рубки.» Текст./ Г.Белая, Е.Добренко, И.Есаулов «Конармия» Исаака Бабеля.- М.: РГТУ, 1993.

44. Белинский, В.Г. Полное собрание сочинений Текст./ В.Г.Белинский: в 8 т.- Т. 8. М.: Изд. АН СССР, 1954.

45. Берковский, Н.Я. О мировом значении русской литературы Текст./ Н.Я.Берковский. Л.: Наука, 1975. - 184 с.

46. Берковский, Н.Я. Стилевые проблемы пролетарской прозы Текст./ Н.Я.Берковский//На литературном посту. 1927.- № 22-23, 24.

47. Бёмиг, М. Между многоязычием и мультикультурностью: в поисках европейского канона Текст./ М.Бёмиг// НЛО.- 2007.- № 85.

48. Богатырев, П.Г. Вопросы теории народного искусства Текст./ П.Г.Богатырев. М., 1971.

49. Бочаров, С.Г. «Вещество существования». Выражение в прозе Текст./ С.Г.Бочаров// Проблемы художественной формы соц. реализма: в 2 т. Т.2. Внутренняя логика литературного произведения и художественная форма. -М., 1971.

50. Брахер, М. Макс Брод между культурой немецкой Праги и-сионистским национал-гуманизмом Текст./ М.Брахер// М.Брод. Пражский круг.- СПб., 2007.- 344 с.

51. Буденный, С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» Текст./ С.Буденный// Октябрь. 1924.- № 3.

52. Бурсов, Б. Национальное своеобразие русской литературы Текст./ Б.Бурсов. Л.: Советский писатель, 1967. - Изд. 2 дораб. - 396 с.

53. Бурсов, Б. О национальном своеобразии и мировом значении русской классической литературы Текст./ Б.Бурсов// Русская литература.- 1958,- № 3.

54. Вайль, П. Последняя тайна. Евреи Текст./ П.Вайль, А.Генис// Театр.-1992.-№7.

55. Васильева, Н.Е. Об идейно-художественном своеобразии прозы первой половины 20-х годов (пособие по спецкурсу) Текст./ Н.Е.Васильева. Пермь: Изд-во Пермского университета, 1974. - 136 с.

56. Введение в литературоведение Текст.: учебное пособие для университетов/ под ред. П.А.Николаева. М.: Высшая школа, 1979.

57. Вайс Р. Современный еврейский литературный канон: Путешествие по языкам и странам Текст./ Р.Вайс/ Пер. с англ. Н.Рохлиной под ред. З.Копельман.- М.; Иерусалим: Мосты культуры; Гешарим, 2008.- 512 с.

58. Вельтман, С. Литературные отклики Восток в нашей художественной литературе Текст./ С.Вельтман//Новый Восток.- 1926.- № 12.

59. Веселовский, А.Н. Академические отчеты Текст./ А.Н.Веселовский// Журнал Министерства народного просвещения.- 1863.- Декабрь. Ч.СХХ.-Отд. И.- С. 557-558.

60. Верещагин, Е.М. Психолингвистическая и методическая характеристика двуязычия (билингвизма) Текст./ Е.М.Верещагин.- М., 1989.

61. Взаимообогащение национальных советских литератур и художественный перевод Текст. Фрунзе, 1987.

62. Виноградов, В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы Текст./В.В.Виноградов. -М., 1976.

63. Виноградов, В.В. Проблемы сказа в стилистике Текст./ В.В.Виноградов// Поэтика. Л., 1928.

64. Воронченко, Т.В. Мексикано-американский феномен в литературе США Текст./ Т.В .В оронченко.- М., 1992.

65. Воронченко, Т.В. Космический характер в литературе возрождения чиканос Текст./ Т.В.В оронченко// Американский характер. Очерки национальной культуры. М., 1995. - Вып. 2

66. Воронченко, Т.В. На перекрестке миров Текст./ Т.В.Воронченко.- Чита, 1998.

67. Выгон, Н.С. Художественный мир прозы Ф.Искандера Текст./ Н.С.Выгон.- М., 1992.

68. Габдиров, И. Русские советские писатели и Казахстан Текст./ И.Габдиров Алма-Ата, 1970.

69. Гачев, Г. Национальные образы мира (Курс лекций) Текст./ Г.Гачев. -М.: Academia, 1998.-430 с.

70. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос Текст./ Г.Д.Гачев. М., 1994.

71. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира: Общие вопросы русской, болгарской, киргизской, грузинской, армянской литератур Текст./ Г.Д.Гачев. М.: Советский писатель, 1988.

72. Гачев, Г.Д. Образ в русской художественной культуре Текст./ Г.Д.Гачев. -М.: Искусство, 1981. 148 с.

73. Гачев, Г.Д. Книга удивлений, или Естествознание глазами гуманитария, или Образы в науке Текст./ Г.Д.Гачев,- М., 1991.

74. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира: Евразия космос кочевника, земледельца и горца Текст./ Г.Д.Гачев. М.: Институт ДИ-ДИК, 1999.- 368 с.

75. Гачев, Г.Д. Ментальности народов мира Текст./ Г.Д.Гачев. М., 2008.544 с.

76. Гей, Н. Народность и партийность литературы Текст./ Н.Гей. М., 1964.

77. Гейзер, М.М. Когда «чужой язык» становится родным. Текст./ М.М.Гейзер // Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. -Вып. 8. Екатеринбург, 2005.

78. Генис, В.Л. Первая Конная за кулисами славы Гоголь, Н.В. Тарас Бульба Текст./ В.Л.Генис// Вопросы истории.- 1994.- N 12. С. 64-77.

79. Героическая поэзия гражданской войны в Сибири Текст. Новосибирск, 1982.

80. Гизатов, К.Т. Национальное и интернациональное в советском искусстве Текст. / К.Т.Гизатов.- Казань, 1974.

81. Гируцкий, A.A. Белорусско-русский художественный билингвизм: типология и история, языковые процессы Текст./ А.А.Гируцкий.-Минск,1990.

82. Гирц, К. Интерпретация культур Текст./ К.Гирц.- М.: РОССПЭН, 2004.559 с.

83. Гирц, К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной культуры Текст./ К.Гирц// Антология исследований культуры.- СПб, 1997.- С. 171-203.

84. Гладковская, Л.А. Всеволод Иванов. Очерк жизни и творчества Текст./. Л.А.Гладковская. М.: Просвещение, 1972.

85. Гнатенко, П.И. Национальный характер Текст./ П.И.Гнатенко. Киев, 1984.

86. Граневская, Л.М. О национальной специфике русскоязычных произведений азербайджанских прозаиков// Культура русской речи в условиях национально-русского двуязычия. (Проблемы лексики). М.: Наука, 1985.

87. Греймас А.Ж. Семиотика страстей: От состояния вещей к состоянию души Текст./ А.Ж.Греймас, Ж.Фонтаний/ Пер. с фр. И.Г.Меркуловой.- М.: ЛКИ, 2007.- 336 с.

88. Грознова, Н. Русский советский рассказ. Очерки истории жанра Текст./ Н Грознова. Л., 1970.

89. Гронас, М. Диссенсус. Война за канон в американской академии 80-х — 90-х годов Текст./ М.Гронас// НЛО.- 2001.- №51.

90. Гумбольдт, В. Язык и философия культуры Текст./ В.Гумбольдт. М.: Прогресс, 1985.-452 с.

91. Гусейнов, Ч.Г. Проблемы двуязычного художественного творчества в современной литературе Текст./ Ч.Г.Гусейнов// Единство, рожденное в борьбе и труде.- М., 1972.

92. Далгат, У.Б. О роли фольклорных и этнографических элементов в литературе Текст./ У.Б.Далгат// Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке. Кишинев: Издательство «Штиинца», 1971.

93. Дейк, Т.А. Ван. Язык. Познание. Коммуникация Текст./ Т.А. Ван Дейк. М., 1989.

94. Демириев, Ю.Д. Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке Текст./ Ю.Д.Демириев, Н.Г. Корлэтяну и др.// Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке. -Кишинев, 1971.

95. Долгопольский, М. Риторики Талмуда. Анализ в поструктурной перспективе Текст./М.Долгопольский.- СПб, 1998.

96. Драгомирецкая, Н.В. Теория литературы. Основные проблемы в теоретическом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие Текст./ Н.В.Драгомирецкая.- М., 1965.

97. Евреи в России: XIX век Текст./ Вступ. статья, сост. и коммент. В.Е.Кельнера. М.: Новое литературное обозрение, 2000. - 560 с.

98. Евреи. По страницам истории Текст./ Сост. С.Асиковский, Э.Иоффе. -Минск.: ООО «Завигар», 1997.-320 с.

99. Еврейская энциклопедия Текст. М.: Терра, 1991.

100. Егорова, Л.П. Русские советские писатели в Кабардино-Балкарии// Обновление традиций Текст./ Л.П.Егорова. Ставрополь, 1974.

101. Единство (Сборник статей о многонациональной советской литературе) Текст. М.: Художественная литература, 1972. - 432 стр.

102. Ермаков, И.А. Ислам в культуре России в очерках и образах Текст./ И.А.Егоров. — М.: Агентство «Издательский сервис», 2001. 512 с.

103. Ермолаев, Г.С. Михаил Шолохов и его творчество Текст./ Г.С.Ермолаев. СПб.: Академический проект, 2000. - 448 с. (Серия «Советская западная русистика», Т. 32).

104. Есаулов, И. Этическое и эстетическое в поэтике И.Э.Бабеля («Пан Аполек») Электронный ресурс.- Режим доступа: //http://jesaulov.narod.ru/Code/sobornosttext9.html

105. Есаулов, И.А. Национальное своеобразие литературы Текст./ И.А.Есаулов// Введение в литературоведение: учебн. пособие/ под ред. Л.В .Чернец, В.Е.Хализев и др.; Под ред. Л.В.Чернец. М.: Высш. школа, 2004.

106. Жирмунский, В. Дискуссия о современной литературе Текст./ В.Жирмунский// Русский современник. 1924. - №2.

107. Жолковский, А.К. Бабель/ Babel Текст./ А.К.Жолковский, М.В. Ямпольский. М.: Garte Blanehe, 1994.

108. За други своя, Или все о казачестве Текст. М., 1993.

109. Зелинский, К. Что дают русской литературе народы СССР Текст./ К.Зелинский. М.: Знание. Сер. Литературы и искусства, 1965.

110. Зелинский, К. Октябрь и национальные литературы Текст./ К.Зелинский. М.: Художественная литература, 1967. - 384 с.

111. Зенкин, С. Россия, Франция, семиотика Текст./ С.Зенкин// Новое литературное обозрение.- 2008.- № 92.

112. Исторические песни XIX века Текст. Л.: Наука, 1973.

113. Каверин, В. Вс.Иванов писатель и человек. Воспоминания современников Текст./ В.Каверин. - Изд. 2 допол. - М.: Советский писатель, 1975.

114. Казанова, П. Мировая республика литературы Текст./ П.Казанова/ Пер. М.Летаровой-Гистер.- М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003.

115. Канович, Г. Считаю себя русским писателем Текст./ Г.Канович// Вопросы литературы.- 2003.- №4.

116. Кайуа, Р. Миф и человек. Человек и сакральное Текст./ Р.Кайуа.- М.: «ОГИ», 2003.

117. Кайуа, Р. Игры и люди. Статьи и эссе по социологии культуры Текст./ Р.Кайуа.- СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2006.

118. Караулов, Ю.Н. Атлас двуязычия как инструмент социолингвистического анализа Текст./ Ю.Н.Караулов, В.П.Нерознак// Известия АН СССР.- Серия литературы и языка.- 1988.

119. Карсавин, Л.П. Россия и евреи Текст./ Л.П.карсавин// Тайна Израиля.-СПб., 1993.

120. Карсавин, Л.П. Восток, Запад и русская идея Текст./ Л.П.Карсавин// Сочинения.- М., 1993.

121. Кац, A.C. Евреи. Христианство. Россия Текст./ А.С.Кац. СПб.: Из-во «Новый Геликон», 1997. - 480 с.

122. Кадис, Л. Еврейский канон: от языков к языку Текст./ Кацис Л.// НЛО.-2008.- №89.

123. Кацис, Л. Еврейская литература. Русско-еврейская литература: Программа по спецкурсу Текст./ Л.Кацис.- М., 2004.

124. Кацис, Л. Осип Мандельштам: мускус иудейства Текст./ Л.Кацис.- М.Иерусалим: Мосты культуры, Гершарим, 2002.- 600 с.

125. Квятковский, А.П. Поэтический словарь Текст./ А.П.Квятковский. -М., 1966.

126. Ким, Г.Н. История религий Кореи Электронный ресурс.- Режим доступа: http:// www.tangun.ru

127. Киреев, В.Х. Проблема характеров и обстоятельств в современном историческом романе русских писателей Узбекистана Текст./ В.Х.Киреев. -Самарканд, 1973.

128. Климович, Л.И. Книга о Коране, его происхождении и мифологии Электронный ресурс.- Режим доступа: http:// www.lib.ru.

129. Клюев, E.B. К проблеме повествования в стилистике литературного сказа// Сборник докладов и сообщений лингвистического общества Текст./ Е.В.Клюев. Калинин, 1975. - Вып. 5.

130. Коган, Л. Еврейская русскоязычная литература Текст./ Коган Л.Иерусалим: Б.и., 2000.- 460 с.

131. Кожевникова, H.A. Отражение функциональных стилей в современной прозе Текст./ Н.А.Кожевникова// Вопросы языка современной русской литературы. -М., 1971.

132. Комовская, Л.И. Современные сказы Текст./ Л.И.Комовская// Советский фольклор. 1941. -№ 7.

133. Кон, И.С. Национальный характер миф или реальность? Текст./ И.С.Кон// Иностранная литература.- 1068.- № 9.

134. Конрад, Н.И. Запад и Восток Текст./ Н.И.Конрад М., 1972.

135. Корман, Б.О. Изучение текста художественного произведения Текст./ Б.О.Корман. М., 1972.

136. Кочетов, В.Н. Метафора в бытовых лирических песнях Текст./ В.Н.Кочетов// Художественные средства русского народного поэтического творчества. М.: Издательство МГУ, 1981.

137. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК Текст.//. Т. 2.- М., 1970.

138. Кравцов, Н.И. Эпитет в лирических бытовых песнях Текст./ Н.И.Кравцов// Эпитет в русском народном творчестве. М.: Издательство МГУ, 1980.-С. 57-66.

139. Краснощекова, Е.А. Всеволод Иванов и ранняя советская проза (проблема биологизма) Текст./ Е.А.Краснощекова// Ученые записки Омского государственного педагогического института. Омск, 1970.- Вып. 47.

140. Кристева, Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики Текст./ Ю.Кристева.- М.: РОССПЭН, 2004.

141. Крысин, Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка Текст./ Л.П.Крысин.- М., 1989.

142. Кузьминых, В. И. Образ русского казака в фольклоре народов СевероВосточной Сибири Текст./В.И.Кузьминых// Урало-Сибирское казачество в панораме веков. Томск, 1994.

143. Культура русской речи в условиях национально-русского двуязычия (Проблемы лексики) Текст. М.: Наука, 1985.-273 с.

144. Культурная революция в Якутии (1917-1937). Сборник документов и материалов Текст. Якутск: Якутское книжное издательство, 1968. — 611 с.

145. Культурное строительство в Сибири. 1917-1941. Сборник документов Текст. Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1979. - 368 с.

146. Культурное строительство в СССР. 1917-1927 гг. (Разработка единой государственной политики в области культуры) Текст.- М.: Наука, 1989. -383 с.

147. Культурное строительство в Чувашской АССР. Сб. документов: В 2 кн.-Кн. 1. 1917-1937 гг.- Чебоксары: Чувашское книжное изд-во, 1965 Текст. -400 с.

148. Культурное строительство на Алтае. 1917-1941. Документы и материалы Текст. Барнаул: Алтайское книжное издательство, 1980. - 360 с.

149. Культурное строительство на Дальнем Востоке (1917-1941) Текст.-Владивосток: Дальневосточное книжн. изд-во, 1982. -496 с.

150. Куклин, И. С ними всегда проблемы. Текст./ И.Куклин// HJIO.- 2008.-№89.

151. Ланьков, А.Н. Корейские имена и фамилии Электронный ресурс.-Режим доступа: http:// www.world.lib.ru

152. Лебедев, В. Инонациональная (дагестанская) тема в русской советской литературе и проблемы соцреализма Текст./ В.Лебедев.- Махачкала, 1969.

153. Левин, В.Д. Литературный язык и художественное повествование Текст./ В.Д.Левин// Вопросы языка современной русской литературы. М., 1971.

154. Легенды и мифы Седого Алтая Электронный ресурс.- Режим доступа: http://www.altayim.narod.ru

155. Лежнев, А. Литературные будни Текст./ А.Лежнев. М., 1929.

156. Лейдерман, Н.Л. В вывихнутом мире (О «Конармии» и «Одесских рассказах» И.Бабеля) Текст./ Н.Л.Лейдерман// С веком наравне. Русская литературная классика в советскую эпоху: Монографические очерки.- СПб.: Златоуст, 2005. С. 55-91.

157. Лейдерман, Н.Л. Русскоязычная литература перекресток культур Текст./ Н.Л.Лейдерман// Русская литература XX - XXI веков: Направления и течения. - Выпуск 8. - Екатеринбург, 2005.- С. 48-59.

158. Лейдерман, Н.Л. Проблемы методологии изучения историко-литературного процесса в современном советском литературоведении Текст./ Н.Л.Лейдерман// Проблемы типологии литературного процесса.- Пермь, 1978.- С. 3-16.

159. Лихачев, Д.С. Поэтика Древнерусской литературы Текст./ Д.С.Лихачев. -Л.: Наука, 1967.-372 с.

160. Лихачев, Д.С. О национальном характере русских Текст./ Д.С.Лихачев// Вопросы философии.- 1990.- № 4.

161. Лихачев, Д.С. «Смеховой мир» Древней Руси Текст./ Д.С.Лихачев, A.M. Панченко. Л., 1976.

162. Лобикова, Н.М. Пушкин и Восток Текст./ Н.М.Лобикова.- М.: Наука, 1974,- 96 с.

163. Локс, К. Современная проза (стиль) Текст./ К.Локс// Печать и революция. 1927. - № 8. - С. 92-99.

164. Ломидзе, Г.И. Интернациональный пафос советской литературы Текст./ Г.И.Ломидзе.- Изд. 2.- М., 1970.

165. Лотман, Ю.М. Культура и взрыв Текст./ Ю.М.Лотман. М.: Гнозис, 1992.

166. Лотман, Ю.М. К построению теории взаимодействия культур (семиотический аспект) Текст./ Ю.М.Лотман// Избранные статьи в трех томах. T. I. Статьи по семиотике и типологии культуры. - Таллинн. 1992.

167. Лотман, Ю.М. История и типология русской культуры Текст./ Ю.М.Лотман.- СПб.: Искусство, 2002.

168. Лотман, Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция текст.//Ю.М.Лотман.-М., 1994.

169. Лотман, Ю.М. О семиосфере текст.// Ю.М.Лотман. Статьи по семиотике и топологии культуры: В 3 т. Т.1.- Таллин: «Александра», 1992.

170. Лукина, A.B. Новые подходы к исследованию национальной идентичности Текст./ А.В.Лукина// Известия Уральского государственного университета.- № 33 (2004). Гуманитарные науки.- Вып. 8. Искусствоведение и культурология.

171. Львов-Рогачевский, Б. Русско-еврейская литература Текст./ Б.Львов-Рогачевский. М., 1922.

172. Львов-Рогачевский, Б. Новейшая русская литература Текст./ Б. Львов-Рогачевский. 3 изд. - М.-1924-Л.: Издат. Л.Д.Френкеля

173. Магомет-Расул. Папаха и посох Сулеймана: О национальном характере Текст./Магомет-Расул. М., 1987.

174. Макина, М.А. Народно-поэтическое начало в рассказах Л.М.Леонова начала 20-х годов Текст./ М.А.Макина// Леонид Леонов мастер художественного слова.- Межвузовский сборник научных трудов.- М.: Из-во Московского областного пед. Института, 1981.- С. 11-15.

175. Маковский, М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов Текст./ М.М.Маковский.- М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1996. 416 с.

176. Малахов, Н.П. Л.Леонов в советской ориенталистике Текст./ Н.П.Малахов// Леонид Леонов. Творческая индивидуальность и литературный процесс. Л.: Наука, 1987.

177. Малыгина, Н.М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения» Текст./ Н.М.Малыгина.- М.: ТЕИС, 2005.- 334 с.

178. Маркиш, Ш. Бабель и другие Текст./ Ш.Маркиш. 2 репринтное изд. -Персональная творческая мастерская «Михаил Щиголь». - Москва, 1997 -Иерусалим, 5758. -236 с.

179. Маркиш, Ш. Исаак Бабель Электронный ресурс.- Режим доступа: www.Shperk.ru

180. Маркиш, Ш. Русско-еврейская литература: предмет, подходы, оценки Текст./ Ш.Маркиш// Новое литературное обозрение. 1995. - № 15.

181. Маркиш, Ш.П. Русско-еврейская литература Текст./ Ш.П.Маркиш// Сборник статей. Сост. Г.С.Кнабе.- М.: РГГУ, 1997.

182. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа Текст./Е.М.Мелетинский. М., 1976.

183. Мелетинский, Е.М. Аналитическая психология и проблема происхождения архетипических сюжетов Текст./ Е.М.Мелетинский// Бессознательное. Сборник. Новочеркасск, 1994.-С. 159-167.

184. Мелетинский, Е.М. О литературных архетипах Текст./ Е.М.Мелетинский.-М., 1994.

185. Меркин, Г.С. С.Буденный и И.Бабель (к истории полемики) Текст./ Г.С.Меркин// Филологические науки. 1990.- № 4. - С. 97-101.

186. Мильчина, В.А. На русско-французском горизонте ожидания Текст./ В.А.Мильчина// Новое литературное обозрение. 2007.- №88.

187. Мильчина, В.А. «Русский мираж» французских легитимистов: 1830-е -1840-е годы Текст./ В.А.Мильчина// Россия и Франция. Дипломаты, литераторы, шпионы.- СПб, 2004.- С. 334-389.

188. Минокин, М.В. Сказ в ранней прозе Леонида Леонова и Всеволода Иванова Текст./ М.В.Минокин// Леонид Леонов мастер художественного слова.- Межвузовский сборник научных трудов.- М.: Из-во Московского областного пед. Института, 1981.- С. 16-22.

189. Михайлов, О.Н. Мироздание по Леониду Леонову. Личность и творчество: Очерк Текст./ О.Н.Михайлов. М.: Советский писатель, 1987. -272 с.

190. Михайловская, Н.Г. О художественном билингвизме в советской литературе Текст./ Н.Г.Михайловская// Известия АН СССР.- Сер. Лит.и яз.-1981.- Т. 40.-№2.

191. Мусаев Кичибек. Межнациональные связи и развитие национальных литератур Текст./ Кичибек Мусаев. Баку: Элм, 1989. - 184 с.

192. Мущенко, Е.Г. Поэтика сказа Текст./ Е.Г.Мущенко, В.П. Скобелев, JI.E. Кройчик. Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1978. - 288с.

193. Мяло, К.Г. Космогонические образы мира: между Западом и Востоком Текст./ К.Г.Мяло// Культура человека и картина мира.- М., 1987.

194. Надъярных, Н.С. Время перечтений Текст./ Н.С.Надъярных// Способность к диалогу. 4.1. -М.: «Наследие», 1993. - С. 6-29.

195. Национальная политика КПСС: Очерки историографии Текст.- М.: Политиздат, 1981.- 256 с.

196. Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке Текст. Кишинев: «Штиица», 1971. - 360 с.

197. Национальное и интернациональное в советской литературе Текст.-М.: Наука, 1971.- 520 с.

198. Национально-культурная специфика речевого поведения Текст. М.: «Наука», 1977. - 352 с.

199. Национальные традиции и процесс интернационализации литератур Текст.- Киев, 1987.

200. Обряды, традиции, предания народов Алтая Электронный ресурс.-Режим доступа: http://www.altayim.narod.ru

201. Овсяников-Куликовский, Д.Н. Психология национального Текст./ Д.Н.Овсянников-Куликовский. Пб.: Изд. «Время», 1922.

202. Орехов, В.В. Русская литература и национальный имидж (имагогологический дискурс в русско-французском литературном диалоге) Текст./В.В.Орехов.- Симферополь: АнтиквА, 2006.- 608 с.

203. Османова, З.Г. Современные аспекты литературно-художественного двуязычия Текст./ З.Г.Османова// Способность к диалогу. 4.1. - М.: Издательство «Наследие»^ 1993.

204. Перцов, В. Новая дисциплина Текст./ В.Перцов// Знамя. 1936.- № 12.

205. Песни и сказания о Разине и Пугачеве Текст. — М.: Academia, 1935. -VII-LXTV.

206. Петровский-Штерн, Иохан. Одиссей среди кентавров Электронный ресурс.- Режим доступа: www.judaica.kiev.ua

207. Петровский-Штер, Й. Евреи в русской армии 1827-1914 гг. Текст./ Й.Петровский-Штерн.- М.: HJIO, 2003.- 556 с.

208. Петросян, А. Многонациональное единство Текст./ А.Петросян// Октябрь. 1962,- № 2.

209. Погорельский, С. Русские и евреи: шанс диалога Текст./ С.Погорельский.- М.: «Информпечать» ИТРК, 1996. 96 с.

210. Подобрий, A.B. Традиции сказа-жанра и сказового повествования в новеллах «Конармии» И.Бабеля Текст.: дис. канд. филолог, наук/ А.В.Подобрий. Челябинск, 1999.-212 с.

211. Почепцов, Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года Текст./Г.Г.Почепцов. М.: Из-во «Лабиринт», 1998.- 336 с.

212. Пошатаева, A.B. Мифология и опыт писателей Севера Текст./ А.В.Пошатаева// Способность к диалогу. 4:2. - М.: Наука, 1993. - С. 122-155.

213. Проблемы стиля и жанра в советской литературе Текст. Сб. 5. К вопросу о сказовой форме. - Свердловск, 1974.

214. Пудалова, Л.А. Проза Всеволода Иванова и фольклор Текст./ Л.А.Пудалова. Томск: Издательство Томского университета, 1984.

215. Пьеге-Гро, Н. Введение в теорию интертекстуальности Текст./ Н.Пьеги-Гро/ Пер. с фр. Г.К.Косикова.- М.: ЛКИ, 2008.- 240 с.

216. Расули, М. Единство национального и интернационального. Узбекская тема в советской русской прозе Текст./ М.Расули// Средняя Азия в творчестве русских советских писателей (Из истории русско-восточных контактов. Ташкент: «Фан», 1977.

217. Расули, М.М. Из наблюдений над восточной лексикой современной русской ориентальной* прозы Текст./ М.М.Расули// Русская литература и Восток. (Особенности художественной ориенталистики XIX-XX вв.). -Ташкент: Изд-во «Фан», 1988. С. 135-156.

218. Русская литература и Восток. (Особенности художественной ориенталистики XIX-XX вв.) Текст. Ташкент: Изд-во «Фан», 1988.- 160 с.

219. Русская литература и Кавказ Текст. Ставрополь, 1974. - 132 с.

220. Рытхеу, Ю. Интернациональное и национальное Текст./ Ю.Рытхеу.- Л., 1975.

221. Семенова, С.Г. Мир прозы Михаила Шолохова. От поэтики к миропониманию Текст./ С.Г.Семнова.- М.: ИМЛМ РАН, 2005.- 352 с.

222. Сидельников, В.М. Сказы и песни о гражданской войне Текст./ В.М.Сидельников, В.Ю. Крупнянская // Народное творчество. 1938.

223. Синенко, B.C. Этическое сознание Александра Солженицына и диалог культур Текст./ В.С.Синенко// Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог. Сборник памяти проф. Н.Н.Киселева.- Томск: Томский гос. Университет, 1999.- С. 103-118.

224. Скобелев, В.П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х гг. Текст./В.П.Скобелев. Воронеж, 1975.

225. Скороспелова, Е.Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов Текст./ Е.Б.Скороспелова. М.: Изд. Московского университета, 1979.

226. Скосырев, П. Наследство и поиски Текст./ П.Скосырев. М.: Советский писатель, 1961.

227. Слезкин, Ю. Эра Меркурия: евреи в современном мире Текст./ Ю.Слезкин/ Авторизированный перевод с англ. С.Ильина.- М.: НЛО, 2005.544 с.

228. Смирин, И.А. К проблеме сказа и его типологии в ранней советской прозе Текст./ И.Смирин// Проблемы типологии литературного процесса. Межвузовский сборник научных трудов. Пермь, 1978. - С. 66-78.

229. Смирнов, А. Часовые империи Текст./ А.Смирнов// Сибирское казачье войско на службе отечеству Родина.- 1997.- № 8.

230. Смит, Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма Текст./ Э.Смит.- М.: Праксис, 2004.- 458 с.

231. Соколов, Ю.М. Русский фольклор Текст./ Ю.М.Соколов. М.: Учпедгиз, 1938.

232. Соколова, JI.M. Дагестан в русской советской литературе Текст./Л.М.Соколова.- Махачкала: Дагестанское книжн. изд-во, 1963.

233. Соколянский, М. О признаках национальной атрибутации литературного творчества Текст./ М.Соколянский// Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. вып. 8. - Екатеринбург, 2005.- С. 59-77.

234. Соловьев, В. Контрасты Бабеля Текст./ В.Соловьев// Звезда.- 1967.-№8.

235. Сорокин, Ю.А. Метод установления лакун как один из способов выявления специфики локальных культур Текст./ Ю.А.Сорокин// Национально-культурная специфика речевого поведения. М.: Наука, 1977. -С. 120-136. |

236. Социология: Энциклопедия текст./ Сост. А.А.Грицанов, В.Л.Абушенко и др. Мн: Книжный Дом, 2003.

237. Способность к диалогу Текст.: в 2. ч.- 4.1. М.: «Наследие», 1993. 224 е.; 4.2. - М.: «Наследие», 1993. - 272 с.

238. Средняя Азия в творчестве русских советских писателей Текст.// Сборник.- Ташкент, 1977.

239. Степанов, Ю.С. Концепты: тонкая пленка цивилизации Текст./ Ю.С.Степанов.- М.: Языки славянских культур, 2007. -248 с.

240. Суровцев, Ю. О стилевых течениях и «национальных стилях» в советской многонациональной литературе Текст./ Ю.Суровцев// Единство (Сборник статей о многонациональной советской литературе. М.: Художественная литература, 1972.

241. Сухих, И. Русский канон Текст./ И.Сухих.- М.: Из-во «Независимая газета», 2001.- 352 с.

242. СЭС Текст./ научно-редакционный совет: А.М.Прохоров (пред.).- М.: Советская энциклопедия, 1981.- 1600 с.

243. Тарасова, В.В. Стиль Исаака Бабеля («Конармия») Текст.: автореф. дисс. . канд. филолог, наук/В.В.Тарасова. Екатеринбург, 1999.

244. Тарасова, Е.Ф. Национально-культурная специфика речевого и неречевого поведения Текст./ Е.Ф.Тарасова, Ю.А. Сорокин // Национально-культурная специфика речевого поведения. М.: Наука, 1977. - С. 14-38.

245. Телушкин, Й. Еврейский мир. Важнейшие знания о еврейском народе, его истории и религии Текст./ Й.Телушкин. М.: Лехаим, 1998 - Иерусалим, 5758. - 574 с.

246. Теория литературы Текст.: в 3 т. Т. 3.- Роды и жанры (Основные проблемы в историческом освещении).- М.: ИМЛИ РАН, 2003. - 592 с.

247. Тимофеев, Л. У истоков единой многонациональной советской литературы Текст./Л.Тимофеев//Коммунист.- 1966.-№ 15.248; Тодоров, Ц. Наследие Бахтина Текст./ Ц.Тодоров// Вопросы литературы.- 2005.- № 1.

248. Томашевский, Б.В. Стилистика и стихосложение Текст./ Б.В.Томашевский. Л.: Учпедгиз, 1959.

249. Троицкий, В.Ю. Стилизация Текст./ В.Ю.Троицкий// Слово и образ. -М., 1964.

250. Туксаитова, P.O. Художественный билингвизм: к определению понятия Текст./ Р.О.Туксаитова// Известия Уральского государственного университета.- 2005.- № 39.- С. 198-206.

251. Туксаитова, P.O. Билингвистический текст сквозь призму категории толерантности Текст./ Р.О.Туксаитова// Из-во Казахского агротехнического университета; Из-во УрГУ.- Астана-Екатеринбург, 2007.- 179 с.

252. Тынянов, Ю. Литературное сегодня Текст./ Ю.Тынянов// Русский современник. 1924.- №1.

253. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино Текст./ Ю.Тынянов. -М., 1977.

254. Ушков, A.M. Менталитет Текст./ А.М.Ушков// Политическая энциклопедия: В 2 Т.- Т.2.- М., 1999.

255. Фетисов, М. Русская литература в связях с жизнью и творчеством братских народов (Краткий обзор материалов) Текст./ М.Фетисов// Вопросы литературы.- 1958.- № 10.

256. Франк, С.Л. Русское мировоззрение Текст./ С.Л.Франк// Духовные основы общества.-М., 1992.

257. Фрезер, Д. Фольклор в Ветхом завете Текст.: пер. с англ.- 2-е изд., испр/ Д.Фрезер. М.: Политиздат, 1990.- 542 с.

258. Фрейденберг, ОМ. Миф и литература древности Текст./ О.М.Фрейденберг.-М., 1978.

259. Фридберг, М. Еврейские фольклорные мотивы в «Конармии» Бабеля Текст./ М.Фридберг// Русская литература XX века. Исследования американских ученых. С.-П., 1993. - С. 436-445.

260. Хасанов, Б. Казахско-русское художественное литературное двуязычие Текст./ Б.Хасанов.- Алма-Ата, 1990.

261. Черторыжская, М.К. Взаимодействие русской и украинской лексики в русских произведениях Т.Г.Шевченко Текст./ М.К.Черторыжская.- Киев, 1981.

262. Чудакова, М.О. Поэтика М.Зощенко Текст./ М.О.Чудакова. М., 1979.

263. Шайтанов, И. Триада современной компаративистики: глобализация -интертекст диалог культур Текст./ И.Шайтанов// Вопросы литературы. -2005.-№ 6.

264. Шатин, Ю.В. Три аспекта жанровой теории Текст./ Ю.В.Шатин// Проблемы литературных жанров. Материалы XI научной межвузовской конференции. - 7-9 декабря 1988 г. - Томск: Изд-во Томского университета, 1990.-С. 5-6.

265. Шошин, В. Интернационалисты мы! (К проблеме взаимодействия национальных литератур) Текст./ В.Шошин. - Л.: Советский писатель, 1982.

266. Шошин, В.А. Летопись дружбы (К проблемам интернационализма в советской литературе) Текст./ В.А.Шошин. Л.: Наука, 1971. - 288 с.

267. Шубин, Э.А. Поэтика и стилистика русской литературы Текст. / Э.А.Шубин.- Л., 1971.

268. Шульц, С.А. О методологическом пвфосе культурологических работ Г.Д.Гачева Текст./ С.А.Шульц// Диалог. Карнавал. Хронотоп.- 1999. № 4.

269. Эйдинова, В.В. О стиле Исаака Бабеля («Конармия») Текст./ В.В.Эйдинова// Литературное обозрение. 1995. — № 1.

270. Эйхенбаум, Б. В поисках жанра Текст./ Б.Эйхенбаум// Русский современник.- 1924.- №8 С. 288-291.

271. Эйхенбаум, Б. Сквозь литературу Текст./ Б.Эйхенбаум: сб. статей. Л., 1924.

272. Элиаде, М. Священное и мирское Текст./ М.Элиаде.- М, 1991.

273. Элиаде, М. Аспекты мифа Текст./ М.Элиаде.- М.:Академический проект, Парадигма, 2005 г.

274. Элиаде, М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторение Текст./ М.Элиаде. Пер. с фр. Е. Морозовой, Е. Мурашкинцевой. - С.-Пб.: Алетейя, 1998. (Серия «Миф, религия, культура»).

275. Эльсберг, Я. Классическое наследство и художественное новаторство литературы соц.реализма Текст./ Я.Эльсберг// Проблемы соцреализма. М.: Советский писатель, 1961.

276. Эльяшевич, Д. Русско-еврейская печать и русско-еврейская культура/ Д.Эльяшевич// Евреи в России: История и культура.- СПб., 1994.

277. Энциклопедия «Кругосвет» Электронный ресурс.- Режим доступа: http://www.krugosvet.ru.

278. Юнг, К.-Г. Архетип и символ Текст./ К.-Г. Юнг.- М., 1991.

279. Юнг, К.-Г. Психология бессознательного Текст./ К.-Г. Юнг. М., 1996.

280. Юсуфов, Р. Дагестан и русская литература к. XYIII и н. XIX в. Текст./ Р.Юсуфов. М.: Наука, 1964. - 271 с.

281. Юсуфов, Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и национальные культуры Текст./Р.Ф.Юсуфов. М.: Издательство «Наука», 1970. - 424 с.

282. Якимова, Л.П. Откуда надо вести отсчет леоновской деятельности Электронный ресурс.- Режим доступа: http://www/ philosophy, nsc. ru.

283. Якобсон, P. Лингвистика и поэтика Текст./ Р.Якобсон// Структурализм: «за» и «против».- М., 1975.

284. Ямпольский, М.Б. Память Тирсея: Интертекстуальность и кинематограф Текст./М.Б.Ямпольский.-М., 1993.

285. Sicher Е. Midrash and History. A Key to Babelesque Imagination Text. / E.Sicher// Isaak Babel: Modern Critical Views. Ed. H. Harold Bloom. New York: Chelsea House, 1987.

286. Lowy M. Messianisme juif et Utopias libertaires en Europe centrale (19051923) Text. // Archives des sciences socials des reliions, 26e annee, vol. 51/1, janvier-mars 1981.