автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Миромоделирующие структуры русско-итальянского травелога XVII - XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Миромоделирующие структуры русско-итальянского травелога XVII - XX вв."

Николаенко Ольга Николаевна

МИРОМОДЕЛИРУЮЩИЕ СТРУКТУРЫ РУССКО-ИТАЛЬЯНСКОГО ТРАВЕЛОГА XVII XX ВВ.

10.01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

31 ИЮЛ 2014

Томск-2014

005550911

005550911

Работа выполнена в федеральном государственном автономном образовательном учреждении высшего образования «Национальный исследовательский Томский государственный университет», на кафедре русской и зарубежной литературы.

Научный руководитель доктор филологических наук, профессор

Лебедева Ольга Борисовна

Официальные оппоненты

Гребнева Марина Павловна, доктор филологических наук, доцент, федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет», кафедра русского языка, литературы и речевой коммуникации, профессор

Астамирова Любовь Сергеевна, кандидат филологических наук, федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Национальный исследовательский Томский политехнический университет», кафедра лингвистики и переводоведения, доцент

Ведущая организация

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», г. Москва

Защита состоится 24 сентября 2014 года в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.267.05, созданного на базе федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего образования «Национальный исследовательский Томский государственный университет», по адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке и на сайте федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего образования «Национальный исследовательский Томский государственный университет» www.tsu.ru.

Автореферат разослан « 2/ » июля 2014 г.

Материалы по защите диссертации размещены на официальном сайте ТГУ: http://wvm.tsu.IWcontent/news/announcement_of_the_disseгtations_in_the_tsu.php

Ученый секретарь диссертационного совета

Филь Юлия Вадимовна

и

Общая характеристика работы

Диссертационная работа посвящена изучению документального образа Италии, имеющего в русской культурной традиции свою давнюю историю. Акцент ставится на исследовании миромоделирующих структур русско-итальянского тра-велога. Начиная с VI века появляется целый ряд разнообразных интерпретаций образа Италии, просматриваемых в их диахронных измерениях. Его связь с русской литературой является результатом осмысления художественного и бытового опыта, используемого при его прочтении. В этом смысле представляется важным определение исходного пункта поэтической интерпретации, под которым подразумевается травелог, т.е. описание странствий, путешествий с фиксацией личных впечатлений от увиденного (в письмах, дневниках, личных заметках) и элементами лирической метафористики.

Во все времена русской истории существовала традиция описаний, создаваемых во время путешествий. Таким образом, феномен «путешествия» имеет древнюю историю, включающую и наши дни. Со временем специфика этого процесса, который есть перемещение из одного культурного и природного пространства в другое, в сущности, не менялась. Путешествия всегда имели особый смысл. Всякое путешествие было овеяно дымкой таинственности, а пространство, в которое попадал путешественник, воспринималось им двояко: с одной стороны, будучи чужим, непознанным, оно представляло опасность, а с другой — неудержимо привлекало внимание, что опять-таки было обусловлено его инакостыо, непознан-ностью и часто - малодоступностью.

Актуальность исследования обусловлена возросшим интересом современной гуманитарной науки к межкультурной коммуникации, интенсивностью развития имагологии и компаративистики как отраслей литературоведения, а также интересом к самому географическому пространству Италии. В этом смысле импульс для изучения итальянского травелога в русской литературе дает серия книг А. Кара-Мурзы «Знаменитые русские о Риме»1, «Знаменитые русские о Венеции»2, «Знаменитые русские о Флоренции»3, «Знаменитые русские о Неаполе»4. В этой серии собраны уникальные материалы о пребывании в Италии известных деятелей русской культуры и искусства XIX-XX веков - Ивана Айвазовского, Леонида Андреева, Евгения Баратынского, Константина Батюшкова, Ивана Бунина, Александра Герцена, Николая Гоголя, Максима Горького, Николая Гумилева, Павла Муратова, Василия Розанова, Ивана Тургенева, Федора Шаляпина, Сильвестра Щед-

1 Кара-Мурза. A.A. Знаменитые русские о Риме. М., 2001.

2 Кара-Мурза A.A. Знаменитые русские о Венеции. М., 2001.

3 Кара-Мурза. A.A. Знаменитые русские о Флоренции. М., 2001.

4 Кара-Мурза A.A. Знаменитые русские о Неаполе. М., 2002.

рина и других. Таким образом, очевиден интерес к итальянскому городскому тексту, представленному римским, венецианским, неаполитанским и флорентийским текстами русской литературы5, но при этом проблема итальянского текста путешествий как феномена русской словесности является одним их малоизученных и, следовательно, приоритетных направлений современной компаративистики.

История изучения вопроса. Документальный образ Италии и как таковой, и с точки зрения миромоделирующих структур, подспудно формирующих его топологические образы, не становился объектом специального изучения. В области ; имагологических исследований и проблем изучения итальянских локальных тек; стов особый интерес представляют труды Международного научно-исследовательского центра «Russia - Italia» — «Россия - Италия». В коллективных монографиях, изданных по материалам второй6 и третьей7 международных конференций этого центра содержатся работы, посвященные различным аспектам литературы путешествий, подробно рассмотрены травелоги Н.В. Гоголя, В.Л. Жуковского, барона Е.Ф. Розена, А.Н. Островского А.Н. Майкова и др.; особое внимание уделено вопросам истории жанра и эволюции поэтики травелога в русской словесности, начиная от древнерусских текстов и заканчивая современными интернет-трав елогами.

В области истории художественной литературы на эту тему ценный материал содержится в многоплановой работе Н.Е. Меднис «Венеция в русской литературе»8, где рассмотрены основные звенья русской литературной венецианы на примере творчества A.C. Пушкина, Ф.М. Достоевского, И. Бродского и многих других. Одной из первых работ, посвященных изучению образа Италии в русской словесности и русско-итальянских связей, является монография З.М. Потаповой «Русско-итальянские литературные связи: Вторая половина XIX в.»9. В монографии Этторе JIo Гатто «Russi in Italia»10 дается история восприятия Италии русскими деятелями культуры. Русско-итальянский вопрос поднимается и в статьях

5 Что касается флорентийских травелогов, то стоит спорный вопрос о выделении их в отдельную группу флорентийского городского текста, так как количество текстов, представляющих его, значительно меньше в сравнении с давно оформившимся римским текстом или более поздними венецианским и неаполитанским городскими текстами.

6 Образы Италии в русской словесности : по итогам Второй международной научной конференции Международного научно-исследовательского центра «Russia - Italia» - «Россия - Италия», Томск - Новосибирск, 20 И.

7 Россия - Италия - Германия: литература путешествий : коллективная монография по материалам Третьей международной научной конференции Международного научно-исследовательского центра «Russia - Italia» - «Россия — Италия», Томск, 2013.

8 Меднис Н.Е. Венеция в русской литературе. Новосибирск, 1999.

9 Потапова З.М. Русско-итальянские связи : вторая половина XIX в. М., 1973.

10 Lo Gatto Е. Russi in Italia. Roma, 1971.

В. Поттхоффа", где исследуется русская поэзия XIX века, посвященная Риму, рассматриваются «римские мотивы» русской поэзии. Но во всех перечисленных работах акцент делается на реконструкции самого образа топоса в его интертексту-алыгом варианте; что же касается миромоделирующих структур русско-итальянского травелога и его роли в формировании топологического образа Италии, то эти проблемы не являлись объектом исследования в научной литературе. Данное исследование позволит расширить представление об особенностях развития жанра травелога в русской литературе ХУН-ХХ веков и документальном образе Италии, сформированном интертекстом русской литературы путешествий.

Объект исследования - русско-итальянский документальный и документально-художественный травелог Х\Щ-ХХ веков, представленный во всех его жанровых разновидностях (эпистолярий, путевые записки, дневники путешествий, публицистика), с акцентом на неаполитанский и венецианский локальные тексты как наиболее репрезентативные в русском сознании локусы Италии (как правило, Венеция — это начальный пункт итальянского путешествия, Неаполь - конечный).

Цель исследования — изучение миромоделирующих структур русско-итальянского травелога, а именно: 1) типология субъекта травелога. Позиция путешественника по отношению к объекту, его интроспективный или экстравертный тип восприятия действительности; 2) специфика объекта описания. Стихийно-природный топос с точки зрения доминантных архетипических кодов описания. Миромоделирующая функция четырех первоэлементов (вода, земля, огонь, воздух); 3) контакт субъекта и объекта. Функциональность национального фона восприятия иноменталыюй реальности, поскольку местонахождение в иноменталь-ном пространстве обостряет восприятие как «своего», так и «чужого». Таким образом, конечной целью исследования становится реконструкция субъектно-объектной организации итальянского интертекста русской словесности, а также выявление сквозных мотивов и образов-символов, формирующих концептосферу русско-итальянского текстового пространства.

Поставленные в данной работе цели предполагают решение следующих задач:

1) анализ документальных свидетельств русских путешественников как репрезентативного источника представлений о главных особенностях неаполитанского и венецианского локусов;

2) исследование субъектно-объектной организации итальянского текста русской литературы с точки зрения доминантных типов субъекта и специфики объекта описания;

" Potthoff W. Russische Romdichtung im 19 Jahrhundert// Beitrage zum 8. Internationalen Slavisten-kongress in Zagreb-Ljubljana. Giessen, 1978. C. 359-415.

3) определение наиболее общих мотивов, создающих концептосферу итальянского травелога русской литературы и таким образом формирующих принципы миромоделирования неаполитанского и венецианского локальных текстов;

4) реконструкция парадигмы семантико-символических значений и миро-моделирующей функции четырех природных стихий, доминанта одной из которых определяет метафорический потенциал итальянского текста русской словесности;

5) выявление русского фона итальянского травелога как мотивировки выбора объектов описания, доминантных для русского реципиента.

Материал исследования - путевые заметки и статистические очерки периода с XVII по XX веков (путевые дневники, письма, очерки С.И. Аллера, И.Ф. Анненского, А.П. Башуцкого, В.Г. Белинского, A.A. Блока, И.А. Бродского, В.Б. Броневского, В.Н. Веригиной, JI. Вернон, Ф.Ф. Вигеля, П.Ф. Вистенгофа, Н.С. Всеволожского, Ф. Гагерна, А.И. Герцена, Н.В. Гоголя, Т. Готье, Н.И. Греча, Ш.М. Дюпати, Ж.Ф. Жоржеля, Г. Зиммеля, В.Р. Зотова, В.И. Иванова, Н.И. Костомарова, Э. Кравен, В.Б. Лихачева, H.A. Лухмановой, Г. Де ла Мессельера, П.П. Муратова, А.П. Остроумовой-Лебедевой, П.П. Перцова, М.П. Погодина, В.В. Розанова, Г.Г. Северцева-Полилова, A.C. Суворина, П.А. Толстого, Д.И. Фонвизина, A.A. Шаховского, Б.П. Шереметьева, В.Д. Яковлева и др.).

Методика исследования предполагает системный подход на основе сравнительно-исторического метода в исследовании специфики восприятия неаполитанского и венецианского локусов сквозь призму концепта четырех основных стихий, рецептивного подхода, ориентированного на выявление сходных мотивов и образов-символов в формировании концептосферы итальянского текстового пространства русской словесности, а также структурно-семиотический метод при выявлении миромоделирующих структур русско-итальянского травелога. Методологической базой исследования стали работы Н.П. Анциферова, М.М. Бахтина, М.В. Безродного, Г.В. Битенской, И.С. Веселовой, М. Визеля, A.A. Данилевского, H.A. Кожевниковой, Н.В. Корниенко, H.A. Купиной, О.Б. Лебедевой, К. Линча, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Ю.В. Манна, Н.Е. Меднис, З.Г. Минц, И.П. Смирнова, В. Страда, В.Н. Топорова, А. Шёнле, A.C. Янушкевича и др.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в реконструкции интертекста документального образа Италии и его приоритетных неаполитанского и венецианского топологических образов как локальных текстов, моделируемых тремя приоритетными структурами: типом личности субъекта описания, спецификой объекта описания (доминантный концепт одной из четырех природных стихий), ментальным фоном межкультурного контакта.

Положения, выносимые на защиту:

1. Итальянский травелог - одно из значительных явлений литературного процесса ХУП-ХХ веков. Его вхождение в историко-литературный процесс русской культуры подтверждается большим количеством публикаций, литературно-критических отзывов, рецензий.

2. Субъектно-объектная структура русско-итальянского травелога определяется доминантой интравертного или экстравертного типа восприятия реальности в зависимости от исторически обусловленного культурного типа личности путешественника, доминирующего в разные эпохи русско-итальянских культурных контактов.

3. Генезис и динамика развития топологических образов Венеции и Неаполя выявляют общие мотивы концепта четырех стихий, маркирующие типологическое родство образно-семантического поля и венецианского, и неаполитанского текста русской литературы в рецепции русских путешественников.

4. Реалии докуме1ггалыю-художественных текстов итальянского травелога имеют «русский фон». Миромоделирующая структура «своего» является одной из определяющих топологический образ «чужого».

5. Развитие жанра итальянского травелога в русской литературе ХУП-ХХ веков свидетельствует о том, что структурно-поэтологические особенности данного жанра позволяют реконструировать интертекст документального образа Италии, складывающийся из доминантных элементов дескрипции, универсально актуальных для любой эпохи русско-итальянских культурных контактов.

Теоретическая значимость работы. В диссертационном исследовании установлено, что миромоделирующими структурами документального и документально-художественного травелога, определяющими типологию локальной дескрипции, являются тип субъекта описания, специфика объекта описания и ментальный фон межкультурной коммуникации. Это позволяет конкретизировать жанровые особенности не только русско-итальянского травелога, но и русской литературы путешествий в целом.

Практическая значимость работы. Полученные результаты могут быть использованы при подготовке курсов по истории русской литературы, имаголо-гии, культурологии, при изучении истории русско-итальянских взаимосвязей, а также в эдиционной практике при переиздании текстов документальных травело-гов русской словесности XIX века.

Апробация работы. Основные результаты исследования апробированы на семинарах кафедры русской и зарубежной литературы Томского государственного университета и научных конференциях различного уровня:

• Всероссийская конференция молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения» (г. Томск, 2005-2011 гг.);

• XX Молодежная международная научно-практическая конференция «Интеллектуальный потенциал XXI века: ступени познания» (г. Новосибирск, 2012 г.);

• II Международная научная конференции «Социальное развитие и общественные науки» (Москва, 2013-2014 гг.);

• X Международная научно-практическая конференция «Язык и культура» (г. Новосибирск, 2014 г.).

По теме диссертации опубликовано б работ, из них 3 статьи в журналах, входящих в перечень рецензируемых ВАК РФ.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и списка использованных источников и литературы, включающего 129 наименований.

Основное содержание работы

Введение содержит обоснование темы исследования, ее актуальности и научной новизны, историю изучения вопроса. Определяются цели и задачи исследования, его теоретико-методологическая база. Обозначается материал исследования, а также практическая и теоретическая ценность работы, представлены положения, выносимые на защиту, и структура диссертационного исследования.

ГЛАВА 1. «Образ русского путешественника ХУН-ХХ веков» посвящена субъектно-объектной организации русско-итальянского травелога с период с XVII по XX век.

Раздел 1.1 «Становление жанра травелога в литературе ХУ1-ХУН веков. Субъективное начало в «статейных списках» Д. Лихачева» посвящен истории развития жанра травелога и проявлению субъективного сознания в текстах путешествий.

Принято считать, что в России традиция заграничных путешествий берет свое начало со времен правления Петра I. Однако посылать учиться за границу и вступать в торговые и дипломатические отношения с Западной Европой пробовали уже в XVII веке: известно, что еще Борис Годунов посылал молодых людей учиться в Европу. Регулярные контакты начались с эпохи Петра I. Великое посольство явилось первым демонстративным столкновением большого числа русских людей с Европой. В связи с тем, что новые для освоения пространства распространились далеко за пределы Российской Империи и возможность посещения одних и тех же заграничных земель появилась сразу у многих людей, интерпретации того или иного топоса стали множественными. Так, одним из самых привлекательных для путешественников и, следовательно, продуктивным для формирования жанра травелога иноментальных пространств стала Италия.

В течение двух столетий возникает и развивается целый ряд различных интерпретаций образа этой страны. Повести русских послов, представляющие собой обширные письменные отчеты о выполнении ими своих поручений, обо всем виденном и слышанном за границей, известные в исторической литературе под названием «статейных списков», названных так потому, что послы в них обязаны были отвечать на «статьи» даваемых им наказов, — отнюдь не принадлежат к памятникам художественной литературы. Их важной функцией стало обновление языка и преодоление выработавшихся в письменной речи условностей.

В «статейных списках» начинает складываться образ Италии, для структуры которого становится принципиальным разграничение категорий «свое» - «чужое», «свое» - «другое». В процессе путешествия совершается акт познания моментальной действительности путем ее доместикации во внутренней рефлексии. То-пос, относящийся к иной культуре, адаптируется в сознании реципиента к родной культурной традиции. Как об этом свидетельствует один из наиболее ранних статейных списков посольства В. Лихачева в 1659 г., на этом этапе познание Италии происходит с позиции внешнего наблюдателя.

Раздел 1.2 «Дневники путешествий XVII—XVIII веков как проявление наивного сознания русского путешественника» посвящен исследованию дневников путешествий Б.П. Шереметьева и П.А. Толстого.

В период царствования Петра I многие его подчиненные с различными целями побывали на Западе, что стало причиной резкого увеличения количества тра-велогов. Наиболее заметными стали отчеты о путешествиях, написанные П.А. Толстым и Б.П. Шереметьевым - представителями образованной аристократии, что для того времени было редкостью среди авторов травелогов. За немногим исключением другие, более демократические путешественники обладали минимальными познаниями: как правило, они не владели иностранным языком, в связи с чем получали крайне поверхностные представления об иноментальном пространстве. На уровне повседневных записок акт познания иноментальной действительности происходил в первую очередь с позиции внешнего. Более точные наблюдения появляются в результате внутренней рефлексии, при этом путешественник способен увидеть исключительно уже известные ему факты действительности. Идет постоянная отсылка к привычным реалиям при описании итальянского топоса.

Путевые заметки этого периода представляют зарубежный топос, восприятие которого обусловлено определенной национальной социокультурной ситуацией, как миромоделирующий код одной культуры, данный через экспликацию миромоделирующего кода реципиента. При этом итальянская действительность описывается не только в манере нейтральной номинации, перечисления тех или иных реалий, появляются и субъективные экспрессивно-окрашенные описания,

отсутствующие у предшествующих авторов травелогов. Путешественник XVII века описывает то, что увидел, при этом горизонт его зрения узок, он видит то, что знает. Незнакомое не поддается вербальному выражению, что приводит к частотным эпитетам с семантикой чудесного.

Раздел 1.3 «Травелог как инструмент духовного возвышения путешественника начала XIX века. Ландшафт Италии и пейзаж души русского путешественника» посвящен смене доминантного объекта описания в травелогах Ш. Дю Пати и Ф.П. Лубяновского как наиболее репрезентативных текстов данного периода.

Период с конца XVIII-начала XIX веков в русской культурной традиции тесно связан с идеей путешествия, под которым понималось не только путешествие как поездка или передвижение от места своего постоянного пребывания, но и описание данной поездки. Форма дневника, описывающего мелочи жизни изо дня в день, форма писем к друзьям с имитацией тесного межличностного контакта -все это создает иллюзию особой интимности, которая должна была остро ощущаться на фоне риторической прозы журналов XVIII века. Подобная смена стиля травелога являлась результатом смены доминантного объекта описания.

В романтическом путешествии велика роль субъектного начала. Изображение объективной действительности сопрягается с романтической фантазией, что соответствует западному гибридному типу путешествий12. В травелогах данного типа встречаются обильные описания природы и рассуждения о культурной жизни и шедеврах искусства. В этот период появляется особый тип путешествия как параллельного чтения текста (книга предшественника, описывающее данное пространство) и пространства, описанного в тексте. Вероятно, что многие русские путешественники, отправляясь в Италию, либо знакомились с текстом Дюпати перед тем, как отправиться в путешествие, либо даже брали с собой его книгу в дорогу. Поэтику травелога на рубеже Х\7Ш-Х1Х веков определило предшествование текста пространству.

Французский оригинал писем Дюпати сопровождал Ф.П. Лубяновского в заграничной поездке 1800-1803 гг. Ее маршрут проходил сушей до Триеста через Германию и Австрию (первая глава посвящена Дрездену), а оттуда морем до Неаполя и вновь сушей на север Италии13. Интертекстуальность в путевых заметках Ф.П. Лубяновского14, в первую очередь, проявляется в выборе маршрута путеше-

Роболи Т.А. Литература «путешествий» // Русская проза. СПб., 1926. С. 42-66. Лаппо-Даиилевский К.Ю. К истории русских переводов «Писем об Италии в 1785 году»

Ш. М. Дюпати // XVIII век. СПб., 2004. Сб. 23. С. 267.

14 Лубяновский Ф.П. Путешествие по Саксонии, Австрии и Италии в 1801, 1802, 1803 годах СПб., 1805.

ствия. Как и у Дюпати, неаполитанские главы путевых записок Лубяновского включают в себя описание Везувия, посещения гроба Вергилия, церкви Св. Януа-рия, Помпеи, панорамы Неаполя с Сант-Эльмо, монастыря Картезианского ордена и др. топосов. А в главе, посвященной Геркулесу Фарнезскому и Венере Медичи, Лубяновский вводит описания данных скульптур, цитируя «Письма» Дюпати в собственном переводе.

При этом показательно, что интертекстуальные связи прослеживаются не только на уровне прямой цитации при описании различных культурных артефактов, но и при описании экзистенциально-психического состояния, которое тот или иной объект итальянской действительности должен вызывать.

Таким образом, Италия как объект описания мыслится уже не внешне, а внутренне. Ландшафтный пейзаж предстает как пейзаж души, где важен не факт описания природного итальянского топоса как такового, сколько значение этого топоса в рецепции чувствительного путешественника. Акцент теперь ставится на способностях того или иного пространства влиять на экзистенциально-психические качества реципиента. Путешественник в себе переживает географическое пространство, наделяя его особым символическим значением. Природо-описание уже не является номинативной фиксацией тех или иных достопримечательных фактов, но отражает чувства и переживания путешественника и предстает как пейзаж души.

Раздел 1.4 «Развитие литературы путешествий в 1840-е-1850-е гг. XIX века» содержит наблюдения над дальнейшим развитием жанра травелога в контексте проблемы соотношения субъективного и объективного начал в текстах путешествий Н.С. Всеволожского, Н.И. Греча, М.П. Погодина и В.Д. Яковлева как наиболее репрезентативных текстов данного периода.

В 1840-1850-е годы жанр путешествий также продолжает свое интенсивное развитие, о чем свидетельствует постоянное внимание к нему критики. Жанр путешествия в данный период развивается по трем основным направлениям: 1) путевые заметки, дневники путешествий, письма, не несущие в себе научных целей, «чувствительные» описания (путешествие В.Д. Яковлева); 2) отчеты о поездках, научно-популярные записи (путешествие Н.С. Всевеложского, Н.И. Греча и М.П. Погодина); 3) путевые новеллы, путевые рассказы, путевые романы, в которых реальные или фиктивные путешествия составляют сюжет и являются центральным мотивом этих произведений.

Что касается первых двух направлений развития жанра путешествия следует отметить ведущую роль автора-путешественника, так как от его наблюдательности, фоновых знаний, общей эрудиции и личных качеств во многом зависит со-

держательная ценность произведения. Таким образом, травелог 1840-1850 гг. развивается в контексте проблемы соотношения субъективного и объективного начал. В связи с отдалением литературы от эстетики сентиментализма жанр травелога также претерпевает некоторые изменения: наблюдается стремление к объективной фиксации реальной действительности, отказ от описаний «чувствований души». Таким образом, объекты итальянской реальности осмысляются сами по себе, совсем отсутствует эстетическая реакция, которая в текстах травелогов данного периода подменяется максимально эквивалентным словесным образом. Субъективность проявляется лишь в выборе описываемых элементов итальянского топоса, что во многом объясняется уже сложившейся традицией литературы путешествий.

Но, несмотря на это, литературная традиция конца ХУШ-начала XIX веков, когда путешествие становится «чувствительным» в соответствии с ведущими литературными тенденциями развития, благодаря новой форме открывает возможности для свободного излияния авторских чувств, также продолжает свое развитие.

Раздел 1.5 «Итальянский топос как артефакт в проекции внутреннего мира путешественника XX века» посвящен очередной смене доминантного объекта описания.

В начале XX века возрастает интерес к проблемам пространственной организации в целом. Таким образом, авторы, чьим творческим объектом являлась Италия, намеренно расширяют ее пространственные горизонты, но в совершенно ином ключе, чем ранее. Итальянский топос представлен посредством эстетического события - картины (путешествие И. Бродского, П.П. Муратова, П.П. Перцова). Описываемая картина приобретает витальные свойства, воспринимается как реальный топос. В данном случае путешественник описывает то, что знает, в отличие от путешественников XVII века, описывающих фактически увиденное. Таким образом, жанр травелога в контексте формирования топологического образа Италии в XX веке предстает как экспликация внутреннего мира человека, пейзажа души посредством дескрипции артефактов, поскольку экфрасис способен репрезентировать объект только сквозь призму индивидуальной рецепции дескриптора.

ГЛАВА 2. «Концепт четырех стихий в текстовых свидетельствах русско-итальянского травелога» посвящена исследованию концептосферы венецианского и неаполитанского текстовых пространств в контексте четырех первоэлементов, а также выявлению основных миромодслирующих структур итальянского текста русской литературы ХУП-ХХ веков.

Раздел 2.1 «Концептосфера венецианского текстового пространства в рецепции русских путешественников. Стихия воды» посвящена особенностям функционирования водного элемента в венецианском тексте русской литературы в период с XVII по XX веков.

Стихия воды играет главенствующую роль в восприятии Венеции в сознании русских реципиентов, что обусловлено и географически, и культурно-мифологически. Инакость венецианского пространства, связанная с доминированием водной стихии над остальными, в сознании русского путешественника воспринимается не всегда однозначно. Во многих травелогах очевиден образ города-гробницы, мертвого города на пути в потусторонний мир, который появляется здесь не случайно, т. к. само понятие «потусторонний мир» изначально обозначало принадлежность к воде, «потусторонний мир» приравнивался к «относящемуся к воде» или «находящемуся за водой или рекой» (согласно представлениям древних, души умерших переправлялись в загробный мир в лодке по воде)15 (ср.: гондолы похожи на гроб, и итальянцы ездят в них лежа). Подобное представление поддерживается на протяжении всей русской венецианы. Таким образом, концепт стихии воды, изначально амбивалентный в своем значении, приобретает в русской венециане ярко выраженную мортальную семантику, порождающую характерные элементы (могила, гроб), постоянно используемые в изображении венецианского топоса, что подчеркивается акустическими мотивами (среди которых наиболее распространен мотив тишины как проявление категории звука, вернее, отсутствие этого проявления).

Водная стихия, которая выступает как основополагающая для дескрипций венецианского топоса, также организует и хронотоп венецианского текстового пространства. Таким образом, одним из основных концептов венецианского текста является концепт времени, поначалу связанный с разговорной идиомой текучего, т.е. уходящего времени16. Следовательно, водная стихия является миромодели-рующей для данного топоса.

Раздел 2.2 «Буколичсския идея неаполитанского топоса в русской рецепции. Стихия огня» посвящен особенностям функционирования огненного элемента в неаполитанском тексте русской литературы как доминантного элемента описательного кода для данного топоса.

Огонь как доминирующий элемент вбирает в себя качественно-функциональные признаки водной стихии, приобретая свойства текучести, что приводит к особой синестетичности текста и появлению синтезированных огненно-водных образов, несмотря на полярную противоположность данных стихий друг другу. В этом случае можно говорить о союзе стихий огня и воды, где огонь выступает как активное начало, а вода — пассивное.

15 Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 76-79.

16 Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. СПб., 2003. С. 70.

Огненный элемент, формирующий концептосферу неаполитанского текстового пространства, эксплицируется в символике солярного и лунарного. Система восприятия огня в Неаполе построена так, что воспламенение осуществляется в первую очередь на природно-тварном, физически-витальном уровне (т.е. другие стихии приобретают свойства огненного), и с него перекидывается на психически-экзистенциальную сферу'7 (огонь глаз, сердец и т.д.).

Стихия огня реализуется в неаполитанском пространстве чрезвычайно разнообразно в сознании русских реципиентов (см. путешествия Н.С. Всеволожского, Н.В. Гоголя, Н.И. Греча, Ш.М. Дюпати, H.A. Лухмановой, П.А. Толстого, В.Д. Яковлева и др.). Подобное утверждение огненного начала во всех сферах жизни присутствует предположительно по причине естественности, натуральности самого топоса. Отмечается нерукотворность, натуральность неаполитанского пространства. В этом случае человек не вступает в противоборство с природным началом, не берет на себя функции демиурга, Творца, так как стихия огня выступает как надличностное, как «творящий» пра-огонь.

Раздел 23 «Земной мир неаполитанского и венецианского текстового пространства в восприятии русских реципиентов» посвящен функционированию элемента земли в венецианско-неаполитанском тексте русской литературы, основным мотивам, связанным с этим первоэлементом и его продуктивными семами.

По сравнению с огненно-космическим или водным миром, земной представлен несколько скромнее в текстах травелогов, в отличие от литературно-мифологических текстов. Стихия земли в неаполитанском текстовом пространстве реализуется в нескольких смысловых сферах. Прежде всего, это земля как край, географически обусловленное пространство. Земля также выступает в значении материя, почва. В этом смысле концепт земли реализуется прежде всего в образах горы, скалы, вулкана, которые несут в себе семантику высоты. Подробно рассматривается образ Везувия (на примере путешествий Н.С. Всеволожского, Н.В. Гоголя, Н.И. Греча, Ш.М. Дюпати, П.А. Толстого, В.Д. Яковлева и др.)

Что касается венецианского текстового пространства, то там стихия земли практически отсутствует, можно говорить лишь о камне как реализации земного (в смысле относящегося к проявлению стихии земли), которое в данном случае ассимилируется с водным началом, доминирующим в венецианском топосе: функцию земли как почвы и опоры принимает на себя вода. Поэтому даже растительный мир, относящийся к символике первоэлемента земли, представлен в своем водном варианте, а растительный мир являет собой союз земного и водного эле-

17 Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопозтический символизм. СПб., 2003. С. 149-198.

ментов, что отличается от неаполитанской идеи растительного мира, представляющую собой союз огня и земли, несущий жизнетворческое начало.

Раздел 2.4 «К проблеме сингармоничности первоэлементов в неаполитанском тексте русской литературы: мотив сада как прообраз Эдема» посвящен мотиву сада как объединяющего все четыре первоэлемента вселенной.

Сад в неаполитанском текстовом пространстве представляется в сознании русских реципиентов как рай, Эдем. В данном разделе рассмотрены основные структурные элементы сада: плодовые деревья, фонтаны, ограждения и т.д. Не-отемлемой частью восприятия неаполитанского топоса как райского пространства является идея существования ада как антитезы райскому существованию. Следует обратить внимание на паронимическое переплетение слов «сАД» - «АД». Возникает парадигма рай - ад, причем адское пространство является одним из составляющих образа Везувия. В этом смысле Везувий - ад в сознании русских реципиентов — предстает как реализация неаполитанского эсхатологического мифа, эксплицированного идеей губительного извержения вулкана.

Раздел 2.5 «Вода как стихия неаполитанского текста. Пространственные образы: вода как символ кругообразного» посвящен реализации водного элемента в неаполитанском текстовом пространстве и его основных отличиях от венецианского.

Подробно рассмотрены основные мотивы неаполитанского текста русской литературы, связанные с водной стихией: мотив живой и мертвой воды, гастрономические мотивы, мотив покоя и тишины и т.д. Водная стихия нередко используется в описании стихий земли и огня в разных формах ее проявления. Таким образом, растительные концепты несут в себе символику водного, равно как и ошюа-ния Везувия, лавы и вулканического пепла. Также водная стихия соотносится с воздушной, когда морской топос описывается через символику воздуха, вернее неба как формы ее проявления.

Что касается хронотопа, то вода играет очень важную роль в пространственном формировании неаполитанского текста. Здесь вода нередко несет в себе семантику «округлости», что является одной из самых распространенных фигур в неаполитанском топосе (наряду с фигурой конуса, треугольника, связанного с обозначением стихии огня - конус вулкана, горы, конусообразная вершина). Треугольник или конус являются по представлениям древних обозначением мужского начала, тогда как круг - женского. Таким образом, противопоставление стихии воды и огня выражается и на пространственном уровне, а сема круга выступает общей как для стихии воды, так и для огненного элемента (солнце, луна как его

проявление). Это подчеркивается также способностью воды к отражению солнца и луны последствием чего являются многочисленные блики, блеск воды, косвенно содержащие в себе сему огня в ассоциативном плане.

Водная символика распространяется на все первоэлементы вселенной. Это показательно в отношении огненной стихии, так как союз огня и воды, конфликтных по своей природе, приобретает совершенно иные качества в неаполитанском текстовом пространстве, что порождает целый ряд огненно-водных символов как в стихийно-витальной, так и в экзистенциально-психической сферах.

Раздел 2.6 «Атмосфера и воздушный мир Неаполя и Венеции. Сфера небесного» посвящен функционированию стихии воздуха в неаполитанском и венецианском текстовых пространствах.

В неаполитанском и венецианском текстовом пространстве воздушный элемент представлен намного скромнее, нежели, например, в римском тексте русской литературы. Но, несмотря на это, стихия воздуха имеет довольно обширную сферу проявления, включающую в себя образы неба, облака, ветра и т.д. Неаполитанский топос ассимилируется со сферой небесного. В этом случае любопытны примеры, когда вертикальная полярность неба и земли нивелируется, что обусловлено идеей божественно-космического происхождения неаполитанского края, поддерживаемой поэтической аллегорией неаполитанского поэта Саннадзаро18: его образный стих, в котором Неаполь назван «pezzo del' ciel, caduto in terra» (частичка неба, упавшая на землю), имплицитно заключает в себе и концепт рая, и концепт воздушной стихии (см. путешествия Н.В. Гоголя, Н.И. Греча, Ш.М. Дюпати, Н.С. Всеволожского, П.А. Толстого, В.Д. Яковлева).

Небо выступает в качестве сферы прозрачности, разделяющей посюстороннее и потустороннее, поэтому небо приобретает и те качества, которые оно одновременно воплощает метафорически или символически, например неземную синеву (или лазурь)19. В этом смысле особый интерес представляет небесная цветопись, широко представленная текстами как неаполитанских, так и венецианских травелогов.

ГЛАВА 3. «Русский фон итальянского травелога» посвящена исследованию русско-итальянских культурных связей в литературе путешествий и их влиянии на восприятие топоса.

Раздел 3.1 «Петербург и Венеция как природно-культурный синтез» посвящен анализу восприятия Венеции в контексте сравнения с Петербургом.

18 Джакобо Санназар (1458-1530) - итальянский поэт.

19 Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. СПб., 2003. С. 392.

Сходство между Венецией и Петербургом не градостроительно-архитектурного20, а экзистенциально-психического порядка. Внешне Петербург и Венеция сильно разделены в пространстве, даже противопоставлены как образы двух крайностей (север - юг, «суровый Петербург» и «нежная Венеция»); внутренне же они «родственны» так близко, что итальянское в Петербурге не может быть сведено к сумме внешних фактов, вещей, событий: оно некая стихия-дух, выявляющая общее для Петербурга и Венеции. Таким образом, схожесть способов описаний, своеобразный петербургско-венецианский код, относится не только к тому, что объективно и реально присутствует в данных топосах, но и, что важнее в данном случае, к субъективному выбору узреваемых объектов21. Каждый путешественник отмечает, что в данных городах происходит столкновение гармонизирующего человеческого творчества и стихийного хаоса.

В разделе подробно рассмотрены эксцентричность данных городов, их космогонические мифы, демиургическое начало в данных текстовых пространствах и возникающая по этому поводу антитеза природы и культуры.

Раздел 3.2 «Эсхатологические мотивы петербургско-венецианского текста. Соотнесение Петербурга и Венеции» посвящен исследованию эсхатологических мифов Петербурга и Венеции как одному из структурных элементов петербургско-венецианского кода.

В истории Петербурга и Венеции одно из часто повторяющихся явлений природы приобрело особое значение, придавшее городским мифам исключительный интерес — это частые наводнения. Эсхатологический миф Петербурга и Венеции заключается в растворении космоса в хаосе. Таким образом, организованное человеком упорядоченное пространство поглощается одним из первоэлементов природы - водной стихией. Наличие одного и того же эсхатологического мифа в сознании реципиентов относительно данных топосов объясняет и схожесть описаний. Любопытно, что Венеция ни в одной литературной традиции не описывается через Петербург. Исключение составляют русские путешественники, для которых наличие особого русско-итальянского кода, связанного с общностью, прежде всего, эсхатологических мотивов в данных текстовых пространствах, является очевидным и даже желаемым в случае его отсутствия. Таким образом, мы можем наблюдать, как в сознании русского реципиента из петербургского топоса внезапно проявляется венецианский.

20 Лосев Л. Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского// Иностранная литература. 1996. № 5. С. 234.

21 Топоров В.Н. Италия в Петербурге // Италия и славянский мир. Советско-итальянский симпозиум in honorem Professore Ettore 1л Galto. М., 1990. С. 49.

Как отмечает В.Н. Топоров в статье «Италия в Петербурге», существует множество примеров соотнесения Петербурга с Венецией, что «дает основания говорить о том, что это соотнесение-сопоставление стало в начале XX века своего рода «культурным» клише, определенным ориентиром в историософском пространстве «Петербургского текста», по которому пытались понять судьбу Петербурга <...> Венеция напоминает чудный град Петра и своим сочетанием воды и суши, и соединением роскоши и нищеты, замеченным применительно к Петербургу рубежа 40-50-х гг. и Достоевским, и «физиологическим очерком»22. Стоит отметить, что в XVIII веке по городским каналам ходили венецианские гондолы, венецианские композиторы, музыканты и театральные декораторы создавали в столичных театрах превосходные спектакли. Первый альбом гравированных видов Петербурга, приуроченный к 50-летнему юбилею города в 1753 г., был выполнен под руководством Джузеппе Валериани - учителя знаменитого Пиранези23. Русскими путешественниками отмечена последовательность оснований для сопоставления Петербурга и Венеции. Так, вслед за В.Н. Топоровым, мы можем выявить некоторые общие аспекты мифологизированной генеалогии и эсхатологии, так как возникновение и гибель обоих городов связаны с водной стихией. Схожая ланд-шафтность, включающая в себя и «природное» (характер невской дельты и венецианской лагуны) и «культурное», архитектурный антураж, особые природные условия, доминирование водного первоэлемента над другими не могли остаться не замеченными даже самым неопытным путешественником. А «космичность» данных топосов24, их открытость стихиям, служит источником для появления характерных для данных текстовых пространств мотивов призрачности, иллюзорности существования.

Раздел 33 «Город как спектакль» посвящен рассмотрению мотива театра и карнавала в венецианском и петербургском текстовых пространствах.

Петербургский и венецианский тексты, предстающие как репрезентативные для русско-итальянского травелога, имеют ряд общих особенностей пространственного миромоделирования, отличительной чертой которого является идея театральности. Театральность Петербурга исторически связывалась с Италией: «итальянские актеры еще в XVIII века на углу Марсова поля разыгрывали комедии масок; неподалеку, в шереметьевском фонтанном доме устраивались знаменитые «машкерады» <...> маскарады процветали в ЗО^Ю-е годы XIX века <...> В

22 Топоров В.Н. Италия в Петербурге // Италия и славянский мир. Советско-итальянский симпозиум in honorem Professorc Ettore Lo Gatto. M., 1990. C. 66.

23 Каганов Г.З. Санктаетербург как образ всемирной истории // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995. С. 308.

24 Топоров В.Н. Италия в Петербурге // Италия и славянский мир. Советско-итальянский симпозиум in honorem Professore Ettore Lo Gatto. C. 68.

начале XX века «карнавально-масочное» актуализировалось необыкновенно»25, — отмечает В.Н. Топоров.

Помимо физического наличия представителей театральной жизни Италии в Петербурге сходство между городами усиливается и за счет описательной установки на декоративность, когда сам город предстает как театральная сцена. С этим связан мотив зрелища или наблюдения со стороны, постановочное™ и.т.д. Нередко истоки петербургской театральности усматривают в интерпретации венецианского мифа, важным элементом которого является мотив карнавала. В начале XX века. Россию охватило страстное увлечение Венецией. В Петербурге культ Венеции исповедовала значительная часть художественной интеллигенции26. Антураж карнавала, безусловно, нашел отзвук в петербургской действительности и более раннего периода. Такие, например, типичные для венецианского карнавала описательные элементы, как зеркала, блеск, свечи27 нашли применение в дескрипциях многочисленных маскарадов и других празднеств XIX века, однако они должны быть интерпретированы в совершенно ином ключе, нежели в Венеции. Петербургские описания свидетельствуют об общей склонности к театрализации действительности, с четким разделением на зрителей и актеров. Не случайно выбрана наиболее условная форма театрального спектакля - маскарад, ассимилирующийся с театрализованной действительностью, предполагающей наличие сценария, которому следуют актеры.

Что касается Венеции, то карнавал, а вслед за ним и театральность, охватывают все сферы городского быта. Венеция предстает как театр, в отличие от Петербурга, являющего себя в качестве сцены для разворачивающихся событий. В Венеции отсутствует категория зрелшцности, а каждый наблюдатель тут же становится участником театрального действия.

Раздел 3.4 «Москва и Неаполь в русско-итальянском травелоге» посвящен соотнесению Москвы и Неаполя в сознании русских реципиентов. Подробно рассматривается их концентрическое положение, общность описательных мотивов, а также креативные и эсхатологические мифы.

В текстах русских травелогов, особенно ранних (см. статейные списки

B.Б. Лихачева, Б.П. Шереметьева, путешествие П.А. Толстого), Неаполь приобретает характер сравнения с Москвой. Схожесть описательных приемов этих городов позволяет предположить наличие особого московско-неаполитанского кода,

25 Топоров В.Н. Италия в Петербурге И Италия и славянский мир. Советско-итальянский симпозиум in honorem Professore Ettore Lo Gatto. M., 1990. C. 69.

26 Каганов Г.З. «Северная Венеция»: шесть смыслов псевдонима. // Петербургские чтения-95. СПб., 1995. С. 59.

27 Уварова И. П. Венецианский миф в культуре Петербурга // Анциферовские чтения. Л., 1989.

C. 137.

выявляющего общее для Неаполя и Москвы, который, подобно венецианско-петербургскому, влияет на выбор обозреваемых объектов и не всегда отражает их реально-фактический облик. Важным становится то, что чувствует путешественник, оказываясь в «чужой» неаполитанской реальности. Так, например, повествуя о неаполитанской улице Кьяйе, путешественник - автор травелога H.A. Лухманова обращается к некоторым московским реалиям, позволяющим наиболее точно передать общее настроение и характер описываемого. Любопытно, что данный код начинает функционировать для русских путешественников в схожих бытовых ситуациях, регулярных для этих городов. К таким ситуациям относятся, прежде всего, различные сцены уличной жизни: вечернее катание, шум улиц, торговля, праздничное толкание на улицах, полиция, лавки, еда, переулки и т.п.

Раздел 3.5 «Италия как «дом» и другие смыслообразующие элементы русско-итальянского травелога» посвящен рассмотрению основополагающих мотивировок для эмоционально-психологической ассимиляции и следующей из нее интерференции московско-неаполитанского и петербургско-венецианского текстовых пространств.

Одна из главных таких мотивировок соотносится с понятием «дом». Ощущение дома является лейтмотивом всего русско-итальянского травелога на протяжении XVII-XX веков, что объясняется наличием одинаковых элементов в структуре городских текстов, которые обусловлены способностью данных топосов влиять на эмоционально-психические качества реципиента. Вследствие этого элементы природоописания, культурных артефактов, общей модальности повествования крайне схожи. Так, например, основываясь на методике В.Н. Топорова, мы можем выявить следующие смыслообразующие элементы русско-итальянского травелога:

1. Природные. Природные элементы могут иметь как положительную, так и отрицательную коннотацию. К природным элементам с негативной коннотацией относятся наводнение, туман, дождь, зыбь, пелена, сырость, холод, слякоть, духота, душный, ветер (резкий, пронизывающий, неприятный), мгла, мрак, глубина, жара, грязь, топь, вонь, заводь, духота, болото, муть, грязно-зеленый и т.д. Этот глоссарий соответствует большинству текстов травелогов о Венеции и Петербурге. В качестве природных элементов с положительной семантикой выступают солнце, луч, заря, закат; река, море, залив, острова, берег, побережье, зелень, прохлада, свежесть, воздух (чистый), простор, небо (чистое, голубое, высокое), ветер (освежающий, теплый), теплота и т.д. Данный глоссарий соответствует московским и неаполитанским главам русско-итальянского травелога.

2. Элементы культуры. К культурным компонентам с отрицательными значениями относятся теснота, каморка-гроб, лодка, фоб, замкнутость, лестница, ворота, переулок, улицы (грязные, узкие, душные, вонючие), каналы (зловонные,

грязные), помои, вонь, грязь, крик, шум, страх, ругань, драка, узость, замкнутость, ужас, тоска, печаль. К положительным - город, дом, очаг, котел, набережная, библиотека, мост, площадь, сады, музей, дворцы, церкви, купол, шпиль, дорога, игла. Культурные элементы фигурируют во всех текстах русско-итальянского травелога как в положительном, так и в отрицательном их варианте.

3. Способы выражения предельности. Это наиболее распространенный элемент концептосферы, он особенно часто фигурирует в травелогах XVII—XVIII веков. Сюда относятся слова с семантикой крайности, например: необъяснимый, неизъяснимый, описать невозможно, неописуемый, необыкновенный, безмерный, чрезвычайный, бесконечный, неизмеримый, невыразимый, величайший. Способы выражения предельности характерны как для венецианско-петербургских, так и для неаполитанско-московских дескрипций.

4. Элементы метаописания. Составляют особую группу элементов русско-итальянского травелога, являясь его отличительной чертой. К элементам метаописания относятся театр, сцена, кулисы, декорация, зрелище, антракт, публика, зрители, роль, актер и т.д.

Таким образом, данный краткий глоссарий представляет собой составляющую особого художественного пространства, обозначаемого как русско-итальянский текст, в состав которого входят как общегеографические признаки с территориальными дескрипциями, так и внепространственные категории.

В Заключении представлены основные итоги исследования.

В диссертационном сочинении предпринята попытка установить поэтологи-ческое родство мотивов, моделирующих концептосферу неаполитанского и венецианского текстов русской литературы и таким образом составляющих основу миромоделирования для этих городов. Изучив отзывы русских путешественников как репрезентативный источник представлений о главных особенностях данных локусов, следует отметить, что жанр травелога в процессе формирования топологического образа Италии предлагает три способа локальной дескрипции: от простой номинации объекта через его рефлексию как эстетического объекта до экспликации посредством артефактов внутреннего мира человека, пейзажа души. При этом стихии воды и огня, являющиеся доминирующими элементами в венецианском и неаполитанском пространствах, реализуются совершенно противоположно в сознании русских путешественников разных веков. Мы можем противопоставить эти города по следующим основаниям: витальность - мортальность; звук, музыкальность - тишина, безмолвие; движение - покой, застой и т.д. Это довольно четкое разделение в рецепции русских путешественников происходит предположительно по причине естественности - неестественности и самого топоса, и типичного для него образа жизни. Венеция воплощает собой неестественное, неред-

ко отмечается ее человеческая, рукотворная природа. В этом случае человек вступает в противоборство с природным началом, берет на себя функции демиурга, Творца. Отсюда нередко возникает мотив затопления Венеции (ср. эсхатологические мифы о всемирном потопе), угроза ее уничтожения, что в сознании реципиента любой эпохи ассоциативно соотносится с Петербургом. Чего нельзя сказать о Неаполе, который, как представляется, живет в согласии с природой и ее стихий-но-хтоническими божествами и проявляет себя крайне естественно; в результате неаполитанский интертекст в сознании русских путешественников соотносится с Москвой.

Проделанное исследование позволяет проследить динамику развития структурно-типологических мотивов и образов-символов в венецианско-неаполитанском и петербургско-московском текстах русской литературы, выстроив их в систему, объединяющую три основных мотива, характерных для образного семантического поля этих городских текстов. Наиболее специфичными являются:

• мотив мифологического пространства,

• мотив движения,

• мотив звука.

Функционирование данных мотивов в авторской концептосфере составляет основу миромоделирующей структуры в текстовом пространстве этих городов. Таким образом, анализ текстов итальянского травелога в русской литературе XVII-XX веков позволяет реконструировать документальный образ Италии на примере репрезентативных топосов Венеции и Неаполя.

В Приложении представлен краткий глоссарий венецианского и неаполитанского текстов русской литературы в контексте четырех первоэлементов вселенной, составленный на основе словоупотребеления в текстах травелогов Н.В. Гоголя, Н.И. Греча, М.П. Погодина, Ш.М. Дюпати, Н.С. Всеволожского, П.А. Толстого, В.Д. Яковлева.

Работы, опубликованные по теме диссертации

Статьи в журналах, включенных в Перечень ведущих рецензируемых научных изданий, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией при Министерстве образования науки Российской Федерации для опубликования основных научных результатов диссертаций:

1. Николаенко О.Н. К вопросу о становлении жанра травелога в литературе XVI-XVII вв. Субъективное начало в «статейных списках» Д. Лихачева // Вестник Томского государственного университета. — 2014. - № 379. - С. 24-27. - 0,5 п.л.

2. Николаенко О.Н. Петербург и Венеция как природно-культурньш синтез И European Social Science Journal. - 2014. - Т. 2, № 1. - С. 314-320. - 0,6 п.л.

3. Николаенко О.Н. Петербург и Венеция: к вопросу о театральности // European Social Science Journal. - 2014. - Т. 1, № 3. - С. 318-324. - 0,6 п.л.

Публикации в других научных изданиях:

4. Николаенко О.Н. Травелог как инструмент самопознания в контексте топологических образов русско-итальянского травелога XIX в. // Актуальные проблемы литературоведения и лингвистики: Материалы конференции молодых ученых/под ред. И.Ф. Гнюсовой. - Томск, 2011. - Вып. 12. - С. 168-171.-0,3 пл.

5. Николаенко О.Н. Дневник путешествий П. Толстого как проявление наивного сознания русского путешественника XVIII в. // Интеллектуальный потенциал XXI века: ступени познания. - Новосибирск, 2012. - № 12. - С. 142-145. — 0,2 п.л.

6. Николаенко О.Н. Итальянский топос как артефакт в проекции внутреннего мира путешественника XX века // Язык и культура. - Новосибирск, 2014. -№ 10.-С. 113-117.-0,3 пл.

Подписано в печать 11.07.2014 г. Формат А4/2. Ризография Печ. л. 1,6. Тираж 100 экз. Заказ № 15/07-14 Отпечатано в ООО «Позитив-НБ» 634050 г. Томск, пр. Ленина 34а