автореферат диссертации по искусствоведению, специальность ВАК РФ 17.00.02
диссертация на тему: Московское царство в церковно-певческом искусстве

Полный текст автореферата диссертации по теме "Московское царство в церковно-певческом искусстве"

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ИСКУССТВОЗНАНИЯ

На правах рукописи

РАМАЗАНОВА Наталья Васильевна

МОСКОВСКОЕ ЦАРСТВО В ЦЕРКОВНО-ПЕВЧЕСКОМ ИСКУССТВЕ

(на материале певческих рукописей XVI—XVII вв.)

Специальность 17.00.02 — музыкальное искусство

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора искусствоведения

Москва 2004

Работа выполнена в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки

Официальные оппоненты:

доктор искусствоведения Т. Ф. ВЛАДЫШЕВСКАЯ доктор искусствоведения Е. В. ГЕРЦМАН доктор искусствоведения В. В. МЕДУШЕВСКИЙ

Ведущая организация:

Санкт-Петербургская государственная консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова

Защита состоится « 19 » ноября 2004 г. в 14 часов на заседании Диссертационного совета Д. 210.004.03 по специальности 17.00.02 — музыкальное искусство при Государственном институте искусствознания Министерства культуры Российской Федерации (125009, Москва, Козицкий пер. 5, тел. 200-03-71).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Государственного института искусствознания.

Автореферат разослан « 15 » октября 2004 года

Ученый секретарь

Диссертационного совета, а . а

кандидат искусствоведения А. В. Лебедева-Емелина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы и актуальность исследования. Самосознание Московской Руси как богоизбранной державы, предназначенной стать последней хранительницей православной веры, нашло отражение в известной концепции «Москва—Третий Рим». Разумеется, этой концепцией исторические и символические представления современников о роли и значении Московского царства в православном мире не ограничивались. Москва, как и царство в целом, именовались Небесным Сионом, Вторым Иерусалимом, Новым Иерусалимом. Все эти символы органично вошли в культуру своего времени, одним из проявлений которой была музыкальная гимнография. В певческих книгах второй половины XVI в. опосредованно, в соответствующей жанру художественной форме, переплетаясь с другими идеями, распространенными в России к этому времени, отразилась и идея последнего православного царства «Москва — Третий Рим».

Концепция «Третьего Рима» обосновывала христианскую миссию создававшегося и укреплявшего свое положение в мире Московского царства. Осознание этой миссии повлекло за собой создание целого ряда произведений, которые были призваны представить Россию как достойную восприемницу православных святынь. Эта работа активизировалась во второй половине XVI в. в период правления Ивана IV и позже, в царствование Федора Ивановича, во время подготовки и учреждения патриаршества. В это время, как известно, создаются грандиозные исторические, литературные и художественные памятники, воплощающие идею «Третьего Рима». В число таких памятников вошли и произведения церковно-певческого искусства, в специфической форме отражающие исторические представления современников.

Художественно-историческими источниками в определенной мере являются все нотированные певческие книги. В них в особой художественной форме передаются события ветхозаветной, новозаветной истории, истории царств, верховных властителей, церковных иерархов, подвижников, прославивших себя праведными деяниями. Ирмологий, Октоих, Триоди, Праздники, отчасти Обиход, содержат в себе напоминания об исторических эпизодах, происходивших либо до Рождества Христова, либо после него. Наиболее полно идея последнего христианского царства отражена в Стихираре месячном, основное содержание которого связано с церковной историей, переданной через воспевание трудов и подвигов ее «делателей» — святых

мужей и жен. Здесь воспеваются подвижники Римского, Византийского, Болгарского и Сербского царств. В этот контекст вводятся песнопения в честь русских князей, святителей, преподобных, юродивых, которые, войдя в общий сонм святых, стали заступниками перед Богом для Русской земли.

Певческая книга Стихирарь месячный с точки зрения отражения в ней идеи «Третьего Рима» до сих пор не рассматривалась, хотя работ, в той или иной мере исследующих ее содержание, достаточно много. К настоящему времени в трудах музыковедов-медиевистов сложилось представление о Стихираре месячном как о целостном и при этом постоянно развивающемся памятнике церковно-певческого искусства, отражающем, прежде всего, события русской истории. Исследователями отмечены основные периоды эволюции Стихираря (Н. С. Серегина); особое внимание уделено раннему и позднему периодам бытования книги (Н. В. Заболотная, Ф. В. Панченко, Н. Б. Захарьина); наметилось новое направление в изучении певческой книги Стихирарь месячный — исследование так называемого Стихираря «Дья-чее око» (Н. В. Рамазанова, Р. К. Хачаньян, М. В. Василик); рассмотрено большое количество служб в честь праздников и святых (Г. В. Алексеева, Ю. В. Артамонова, Е. А. Архимандритова, М. В. Василик (Хощенко), А. А. Дедова, М. Димитрова, И. И. Калиганов, Б. П. Карастоянов, Н. В. Каркадинов-ская, А. Н. Кручинина, Ф. В. Панченко, Н. В. Рамазанова, Т. 3. Сеидова, Н. С. Серегина, О. Стефанская, О. Н. Суровегина, Е. А. Фаминцына и др.); выработаны методы анализа музыкально-поэтических текстов песнопений и чинопоследований ХУ1—ХУ11 вв. (А. Н. Кручинина, Н. В. Рамазанова, Ф. В. Панченко, Н. Б. Захарьина, О. П. Быкова, А. Л. Орлова, Ю. В. Гундарева и др.). Основные положения и выводы исследователей, сложившаяся методология анализа певческого материала позволяют перейти к следующему этапу изучения Стихираря: исследованию его особой разновидности («Дьячее око») с точки зрения отражения в нем ведущей идеологической концепции своего времени.

В этой связи основная цель исследования заключается в определении взаимосвязи музыкально-поэтического содержания Стихираря месячного «Дьячее око» (его эталонных списков) с современным ему мировоззрением. Высокий образный строй церковно-певческой поэтики предоставлял богатейшие возможности для выражения христианских символов и понятий; древнерусский роспевщик располагал большим запасом выразительных средств для воплощения актуальных идей эпохи в музыкально-поэтических образах. Выявление этих образов и средств их воплощения в музыкально-поэтических текстах Стихираря — главная задача настоящей работы. Для решения этой задачи намечены следующие этапы исследования:

1. Выявление эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» и определение их функций.

2. Рассмотрение этих списков в контексте истории церкви и государства.

3. Пересмотр сложившегося представления о происхождении рукописей, содержащих эталонные списки Стихирарей «Дьячее око».

4. Исследование музыкально--поэтических текстов в честь святых, трудами и подвигами которых осуществлялась преемственность христианства (Римское царство — Московское царство).

5. Исследование творчества царственных гимнографов (царя Ивана IV и его сына) как важной составной части феномена Московского царства. Предметом исследования является музыкально-поэтическое содержание эталонных списков Стихираря «Дьячее око». Основным источником исследования в настоящей работе избран наиболее авторитетный список Стихираря с подзаголовком «Дьячее око» из рукописи 80-х годов XVI в. (РНБ. Кир.-Бел. 586/843). Обращение к этому источнику позволяет получить представление об особенностях отражения мировоззренческих принципов, присущих определенному этапу истории Русского государства в музыкально-художественном творчестве; исследовать музыкально-гимно-графический материал, собранный в одной певческой книге и предназначенный для использования в церковно-певческой практике в период расцвета церковного пения. Изучение материала эталонной рукописной книги предоставляет возможность показать, что расцвет этот был обусловлен не только имманентной логикой развития певческого искусства, но и особым вниманием к нему со стороны церкви и государства: активной работой по собиранию и редактированию музыкально-гимнографического материала и созданию нового, отвечающего требованиям времени. Для текстологического анализа, а также для аргументации тех или иных положений в работе привлекаются и другие нотированные и ненотированные рукописи, датирующиеся XII—XVIII вв.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней певческая книга Стихирарь впервые рассматривается как памятник древнерусского певческого искусства, в котором разностороннее и многоплановое художественное отображение получило представление о Московском царстве, созданном по образу и подобию Царства Христова. Впервые из всего многообразия Стихирарей месячных выделены наиболее полные рукописные книги, появление которых связано с важнейшими событиями в истории церкви и государства XVI—XVII вв., а также определена их функция — служить эталоном церковного пения и использоваться в качестве образца для созда-

ния новых списков с последующим распространением их в Русских землях. Автор вводит в научный оборот ранее не исследовавшиеся по нотиро-ванным спискам службы русским и византийским святым, причем две такие службы (св. князю Владимиру и свв. Константину и Елене) полностью (с нотацией) приводятся в приложении к работе. В диссертации расширяется круг нотированных песнопений, которые могут быть атрибутированы царю Ивану Васильевичу, и наоборот, на основе анализа музыкально-поэтических приемов, использованных в нотированном тексте одного из песнопений, приводятся аргументы, не позволяющие рассматривать этот текст как творение царственного гимнографа.

Методологической базой настоящего исследования является использование различных методов историко-культурного, кодикологи-ческого, палеографического, источниковедческого, текстологического анализа, а также методов, применяемых в музыкальной медиевистике, музыковедении и литературоведении.

Практическая целесообразность работы заключается в возможности разработки специального раздела в рамках курсов истории русской музыки и древнерусского певческого искусства. Воспроизведенные в приложении к диссертации нотированные службы являются материалом для дальнейшего исследования музыкально-поэтических текстов без обращения к рукописи, что должно способствовать ее сохранности. Дешифровки песнопений, также приведенные в приложении, могут использоваться как в концертной, так и богослужебной практике.

Апробация исследования последовательно осуществлялась на всех его этапах. Основные положения были изложены в монографии и статьях, а также в докладах на научных конференциях: Бражниковские чтения, Санкт-Петербург (1997—2004); «Русский Север», к 600-летию Ферапонтова монастыря, Ферапонтово (1998); Рябининские чтения-99, Петрозаводск (1999); Международной научной конференции к 2000-летию христианства, Москва (2000); «Санкт-Петербург и белорусская культура», Санкт-Петербург (2003—2004) и др.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и приложений, содержащих: Описание основного источника исследования — рукописи РЫБ Кир.-Бел. 586/843; Месяцеслов Стихираря «Дьячее око» из этой рукописи с приложением к нему Алфавитного указателя имен русских, славянских и литовских святых; Свод списков XII— XVII вв. стихиры Рождеству Христову, анализируемой в основном тексте диссертации; Свод песнопений службы святым равноапостольным Константину и Елене; Данные о микроциклах на литии в службах русским свя-

тым (количество стихир и их гласовая принадлежность); Нотированные тексты служб свв. Константину и Елене, а также св. князю Владимиру; Дешифровки песнопений, анализируемых в основном тексте.

Основное содержание диссертации

Во введении обосновывается актуальность и новизна темы, рассматривается историография вопроса, определяется предмет исследования и формулируются его задачи. Здесь охарактеризованы источники, привлекаемые в работе, указаны основные методы изучения материала.

Глава 1. Стихирарь «Дьячее око» в церковно-историческом контексте. В первом разделе главы констатируется, что на всех этапах бытования Стихираря существовали его списки, различающиеся по составу, причем во второй половине XVI в. различия в количестве служб достигают нескольких сотен. В связи с невозможностью объяснить это явление только известной теорией эволюции Стихираря — постепенным дополнением его новыми службами и песнопениями — в диссертации предлагается функциональный подход. Списки Стихираря, созданные в одно и то же время, но различающиеся по количеству служб и песнопений в них, предназначались для использования в разных по иерархическому положению, а следовательно, полноте богослужения, храмах: приходских, соборных, монастырских. Для возможности выбора составлялись певческие кодексы, которые могли бы служить образцами (эталонными рукописями) для последующего создания списков с них.

Такими образцами с середины XVI в. служили лишь отдельные, наиболее полные для своего времени Стихирари с подзаголовком «Дьячее око». На основе классификации М. В. Василик, которая весь корпус Стихирарей «Дьячее око» разделила на три группы, каждой из которых соответствует краткий, пространный и ежедневный месяцесловы, а также отметила особенности жанрового состава Стихирарей (типовой — только стихиры, и расширенный — стихиры и песнопения иных жанров)1, в работе определяется практическое предназначение Стихирарей. Певческие книги с кратким месяцесловом переписывались для отправления служб в приходских церквях, с пространным — в соборных. При создании этих списков из книги-образца заимствовалось и его самоназвание «Стихараль месечной, иже

1 Василик (Хощенко) М. В. Стихирарь «Дьячее око». Особенности месяцеслова и жанрового состава // Музыкальное наследие России: Истоки и традиции: Сб. ст. СПб., 2000. С. 55—79.

есть Диячие око», указывающее на авторитетный источник. Книги же с ежедневным месяцесловом и расширенным жанровым составом составлялись с учетом богослужения в любых условиях: и в монастыре, и в соборе, и в приходской церкви.

Образцовые певческие рукописи с подзаголовком «Дьячее око», производном от названия Устава «Око церковное», регламентировали, в соответствии с требованиями Устава, последовательность богослужения, как в процессе ежедневных служб, так и в течение всего церковного года. Созданные на основе Иерусалимского Устава, дополненные и расширенные за счет включения песнопений в честь русских и славянских подвижников, Стихирари «Дьячее око» отражали мировоззренческую концепцию, которая на данном этапе господствовала в государстве. Поэтому в центре исследования находятся именно эти, наиболее репрезентативные списки Стихирарей, избранные по принципу наличия в них ежедневного месяцеслова, расширенного жанрового состава и подзаголовка «Дьячее око».

Во втором разделе первой главы «Эталонные Стихирари „Дьячее око" и время их создания» рассматриваются пять списков таких Стихирарей. Наиболее ранний из них (ГИМ. Единоверч. 37) отличается исключительным для своего времени количеством русских памятей. Кроме того, в нем впервые предпринята попытка восстановить полный круг календарных праздников православной церкви.

Поскольку вопрос датировки рукописи до сих пор окончательно не решен, в диссертации предлагается рассмотреть несколько возможных дат ее создания. Согласно одной из версий, начало работы над рукописью приходится на 50-е гг. XVI в. Косвенным признаком этой датировки является моление за царевича, которое помещено в рукописи на л. 64 об. Предположение М. В. Василик, согласно которому моление относится к первому сыну Ивана Васильевича — Димитрию (1552 г.), позволяет нам связать появление рукописи со Стоглавым Собором, проходившем в феврале—мае 1551 г. Однако моление за одного царевича могло относиться и к 1554—1557 гг. (от рождения царевича Ивана до рождения Федора) или 1581—1583 гг. (после смерти Ивана до рождения Димитрия). Работа над рукописью могла осуществляться в какой-либо из этих периодов. Как бы то ни было, рукопись включает в себя самый ранний и самый полный для своего времени список Стихираря «Дьячее око».

Для датировки эталонных Стихирарей более позднего времени предлагается методика, основанная на введении в состав месяцеслова вновь канонизированных святых. При этом в диссертации оговаривается, что такая методика датирования рукописей может применяться только по отношению к

эталонным Стихирарям, созданным в определенный период времени (от подготовки и учреждения патриархии до реформ XVII в.). Что же касается рукописей с кратким и пространным месяцесловом, то к ним такая методика вообще не применима.

На основании этой методики уточняется датировка Стихираря «Дьячее око» БАН. Строг. 442. В рукопись включены два разных списка службы Василию юродивому Московскому, чьи мощи были открыты в 1588 г., а праздник установлен первым русским патриархом Иовом в 1589 г., что свидетельствует о значимости святого для того времени, когда составлялся Стихирарь. Возможно, что и чин Освящения храма, входящий в рукопись Строг. 44, предназначался для освящения придела церкви Покрова на Рву, построенного по повелению царя Федора Ивановича во имя Василия Блаженного.

Стихирарь создавался в три этапа. Первоначально был записан основной корпус песнопений на каждый день календаря. При отсутствии музы-кально-гимнографического материала в честь того или иного святого, в рукопись включались либо только уставные указания, либо богородичен и (или) крестобогородичен. На втором этапе на чистых листах были записаны дополнительные песнопения, не вошедшие в службы. Третий этап — «редакторская» работа над кодексом, введение примечаний, указывающих на наличие дополнений, и включение в рукопись дополнительных статей.

Стремление составителей ввести в состав Стихираря максимальное к тому времени количество песнопений, использование бумаги, предназначавшейся для создания Лицевого Летописного свода3 и Псалтири, напечатанной на государевом Печатном дворе в 1576 г.— все это говорит об особом статусе книги. Она создавалась в 1589 г., когда в России была учреждена патриархия и первый патриарх Московского царства совершил первый канонизационный акт, причислив к лику святых Василия Блаженного.

Стихирарь «Дьячее око» из рукописи РНБ. Кир.-Бел. 586/843, как и два предыдущих, содержит певческий материал, который мог использоваться как в монастырях, так и в соборах и приходских церквях. Нижняя граница датировки рукописи также определяется наличием песнопений службы Василию Блаженному (1589 г.), верхняя — Иосифу Волоцкому (1591 г.). Служба Иосифу была составлена патриархом Иовом, но в Стихираре (в дополнении к сентябрю, т. е. после окончания работы над основным корпусом) помещены песнопения более ранней службы, составленной старцем Волоко-

2 Ф. В. Панченко датирует рукопись 1589—1598 гг. (Певческие рукописи в собрании Библиотеки Российской Академии наук: Каталог выставки / Сост. Ф. В. Панченко. — СПб., 1994. С. 14.)

3 Отмечено Ф. В. Панченко.

дамского монастыря Фотием. Это свидетельствует о том, что создание основного текста рукописи до канонизации Иосифа Волоцкого, т. е. до 1591 г., было уже завершено.

Рукопись ГИМ. Син. певч. 123 датируется по упоминанию в ней имени царя Василия Ивановича Шуйского (1606—1610). В ее месяцеслов включены святые, канонизированные при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове (три святителя Московских, Гурий и Варсонофий Казанские, Корнилий Комельский), а также при Василии Шуйском (царевич Димитрий, в службе которому упоминается имя царя).

При Василии Шуйском и патриархе Гермогене было начато издание Миней месячных, издан и первый печатный Устав «Око церковное» (в 1610 г.). Одновременно с подготовкой к изданию Миней и Устава велась работа над Стихирарем «Дьячее око». Но она, как и издание Миней, не была завершена. Об этом свидетельствуют внешний вид и характер записи текста — отсутствуют украшения, заголовки и уставные указания, некоторые тексты песнопений написаны скорописью, много зачеркиваний и исправлений.

Стихирарь «Дьячее око» РГБ. Ф. 379. № 63—66 — четырехтомник, включающий в себя самый полный месяцеслов по сравнению со всеми рассмотренными рукописями. Его датировка связывается нами с Собором 1651 г., на котором, как и в 1551 г., поднимался вопрос о соответствии богослужения церковному чину. Этот Стихирарь «Дьячее око» был последним в ряду подобных нотированных книжных памятников. В результате последовавших затем церковных реформ месяцеслов знаменных Стихирарей существенно сократился, а их жанровый состав в большинстве случаев стал ограничиваться славниками. Что же касается Стихирарей «Дьячее око», то они утратили актуальность и более не создавались.

Таким образом, история Стихираря «Дьячее око» охватывает столетний период, границы которого определяются церковными Соборами 1551 и 1651 гг. Создание других образцовых экземпляров Стихирарей «Дьячее око» между Соборами было связано с важнейшими этапами государственного и церковного строительства — учреждением Русской патриархии, а также со стремлением упрочить царскую и церковную власть в смутное время.

Глава 2. Песнопения русским «римлянам» в Стихираре «Дьячее око. В первом разделе главы отмечается взаимосвязь содержания этого церковно-певческого памятника с концепцией «Москва — Третий Рим». Римская империя представлена в месяцеслове образцового Стихираря «Дьячее око» как христианский символ и как место земного пребывания и подвигов святых. В эталонных Стихирарях «Дьячее око» второй половины

XVI в. количество римских святых значительно больше, чем в предшествующих йотированных источниках. Здесь появляются утраченные ранее тексты песнопений, зачастую с новыми роспевами, а также фиксируются новые роспетые тексты.

В самом полном из Стихирарей «Дьячее око» — Кир.-Бел. 586/843 представлен широкий круг праздников, напоминающих о преемственности Римское царство — Московское царство. В месяцеслове Стихираря, помимо святых, подвизавшихся в Риме, есть святые, по преданию пришедшие из Рима и подвизавшиеся в Русских землях. Один из них—преподобный Антоний Римлянин.

Во втором разделе главы на основании выявленных автором настоящей работы нотированных и ненотированных списков службы св. Антонию Римлянину отмечается, что в нотированных рукописях она появляется со второй половины XVI в. На всем протяжении своего существования (до XIX в. включительно) служба сохранила стабильный состав (в старообрядческих рукописях фиксируются те же славники, что и в источниках XVI в.). Согласно ремаркам в тексте одного из наиболее ранних списков службы (в рукописи Кир.-Бел. 586/843), восемь из девятнадцати песнопений заимствованы из певческих циклов другим святым преподобнического чина — Варлааму Хутынскому (2), Макарию Калязинскому (1), Савватию Соловецкому (2), Сергию Радонежскому (2), Харитону исповеднику (1).

Хотя использование песнопений другим святым в качестве образца обычное явление, такое большое количество прямых заимствований встречается редко. Здесь присутствуют не только отсылки к календарной дате или святому. После инципита первой стихиры на литии 6-го гласа «Восия днесь» с пометой «писано Макарию Калязинскому» следует помета «А конец свой перевод», после которой записаны нотированные строки текста, завершающего стихиру.

В результате разысканий выяснилось, что эта стихира для службы Макарию Калязинскому заимствована в свою очередь из службы Сергию Радонежскому. Сравнение стихиры Антонию с исходным материалом показало, что «конец» стихиры, воспевающей Антония, представляет собой совершенно иной роспев, с иным графическим оформлением. «Свой перевод» нарушил композицию стихиры Сергию. В стихире в честь Сергия фитные начертания и соответствующие роспевы помечали на расстоянии слова и словосочетания, образующие образно-смысловой ряд по вертикали: «денесе — че-ловекы — Бога нашего — прославляемо». В нотированной части стихиры Антонию Римлянину после пометы «а конец свой перевод» с изменением

музыкально-графического текста была исключена последняя фита. «Художественная скрепа» осталась без окончания и потеряла смысл. Изменение роспева и отказ от «художественной скрепы» как средства выразительности, использовавшегося в образце, было продиктовано иным содержанием текста, где прославление Христа было заменено молитвой к святому Антонию.

В двух микроциклах службы (на литии и на стиховне) ее составитель соединяет заимствованные и оригинальные стихиры. Кроме того, он отступает от традиции, помещая в микроцикле на стиховне стихиры разных гласов. Создавая гласовую последовательность, составитель уравновешивает гласовую сферу. Путем введения стихиры 1-го гласа в микроцикл вечерни он подготавливает песнопения утрени, 4-й же глас стихир этого микроцикла является сродно-музыкальным 8-му, представленному и на вечерне, и в конце утрени.

Легенда о «прихождении» святого «от града Рима в Великий Новгород» наиболее последовательно формулируется в тексте тропаря, который имеет символический смысл: преподобный Антоний, «пришедший» в Новгород в 1105 г., оставляет «Ветхий Рим», поддерживаемый краеугольным камнем веры, который стал основанием для нового монастыря на Русской земле. Тропарь, исходя из его содержания, складывается из двух частей, в свою очередь первая часть расчленяется на два раздела. Членение тропаря на части и разделы проявляется и в музыкально-графическом тексте. Одинаковыми формулами заканчиваются начальная и конечная строки первой части песнопения, благодаря чему создается интонационная и смысловая арка: «Ветхаго Рима отечество си оставле» — «яко даро освященно». В свою очередь два раздела этой части заключают в себе две пары параллельных строк с вариантной повторностью формул. Здесь повторность формул играет формообразующую роль. Кроме того, повторность одной из формул (кулизмы со сложитьею) подчеркивает однокоренные слова в песнопении: «шествие творя», «сотворил еси», а также выстраивает следующий смысловой ряд: «бесплотено по водамо шествие творя — Боже-ственаго Разума направляемо — и обителе <...> сотворилъ еси — чтущи-хо памяте твою».

Формообразующую и смысловую функции выполняют в тропаре и фиты. Роспевом фиты, в частности, отмечено начало молитвенного раздела. Посредством фитных роспевов в песнопении создаются две кульминационные зоны. Первая находится в центре тропаря и усиливает значение строки песнопения, объясняющей чудо водного шествия Антония из Рима в Новгород волей Божественного провидения. Вторая, более пространная, приходится на завершающий раздел, концентрирующий в себе эмоциональную реакцию на повествование о чудесных событиях. Отметим также, что

фитами здесь роспеваются преимущественно сакральные слова — «Боже-ственаго Разума» и «Христа Бога».

В связи с отсутствием единой точки зрения в вопросе датировки произведений, посвященных Антонию Римлянину, в диссертации предлагается и аргументируется следующая версия последовательности их создания: 1558 г. — Слово похвальное Антонию Римлянину, 1570-е гг. — «Сказание о житии», связанное с представлением царю духовной и купчей грамот Антония. После чего святой, чьи документы были освидетельствованы царем, был признан достаточно авторитетным для того, чтобы служба ему была внесена в Стихирарь «Дьячее око». Наличие службы Антонию Римлянину в образцовом Стихираре опровергает распространенное мнение, связывающее официальную канонизацию святого с 1597 г., и свидетельствует о том, что к этому времени святой уже почитался общецерковно.

В диссертации опровергается также существующее представление, связывающее появление легенд о римских святынях в Новгороде с сепаратистскими устремлениями жителей города. С нашей точки зрения создание этих легенд было обусловлено связью Новгородской епархии с истоками христианства в России, а также ее статусом в церковной иерархии.

В следующем разделе работы рассмотрены песнопения Меркурию Смоленскому. До настоящего времени все известные песнопения Меркурию рассматривались исследователями как единая служба. Нами установлено, что в рукописях зафиксированы три службы святому. Две из них есть в йотированных рукописях, третья известна по единственному ненотиро-ванному списку.

Самый ранний источник нотированных песнопений Меркурию Смоленскому — Стихирарь Кир.-Бел. 586/843. Здесь в основном календарном ряду месяцеслова на 24 ноября зафиксировано только одно песнопение (тропарь), но в дополнении к ноябрю записаны два комплекса песнопений в честь смоленского святого. Первый из них включает стихиры и славники на «Господи, воззвах», на литии, на стиховне и на хвалитех, стихиру по 50-м псалме, а также тексты (без нотации) тропаря, светильна и богородична и инципиты ирмосов канона 8-го гласа. Второй комплекс, озаглавленный в рукописи «Второе творение Меркурию» — другие стихиры на «Господи, воззвах» и славники, текст другого светильна и инципиты других ирмосов канона того же 8-го гласа. Для тропаря и богородична даны отсылки к службам мученикам Маманту Кесарийскому и Платону и Роману. Таким образом, этот комплекс можно рассматривать как вторую службу святому, в которой отсутствует ряд песнопений. В результате разысканий выяснилось, что отсутствующие песнопения предлагалось петь по Октоиху и Минее общей.

Два комплекса песнопений представляют собой две службы, существенно отличающиеся друг от друга по содержанию, музыкальному материалу и гласовой последовательности. В первой службе господствующим гласом является 2-й. Лишь изредка включаются сродно-музыкальный 6-й глас и так же, эпизодически, 1-й, 3-й и 8-й. Во «Втором творении» появляется 4-й глас, не использовавшийся в первом. Его появление меняет общую композицию службы. В сочетании со 2-м гласом он отмечает начало и конец вечерни, а в конце утрени становится господствующим.

В основном календарном ряду на 24 ноября зафиксировано песнопение с жанровым определением «тропарь»4. Как и тропарь Антонию Римлянину он относится к 4-му гласу, но структурно организован иначе. Текст тропаря Меркурию расчленяется на три раздела, как по содержанию, так и музыкально-графическому материалу. Членение подчеркивается использованием в окончаниях первых колонов каждого из разделов одной и той же попевки («дербица»).

В первом разделе преобладание роспева силлабического типа обусловлено повествовательным характером изложения. Во втором-эмоцио-нальному типу информации (призыв праздновать день памяти святого) соответствует роспев мелизматического типа. Последний раздел песнопения (моление избавить город от бед и врагов) соединяет в себе оба типа информации (вербальный и эмоциональный), что определяет сосуществование двух типов роспева — и силлабического, и мелизматического.

В отличие от тропаря Антонию Римлянину, где фитами роспевались преимущественно сакральные слова, здесь фитный роспев связан с эмоционально-приподнятыми — «песнеми», «весело», а также с мольбой — «спасете». Использование лицевого начертания, а также сочетание неточной анафоры в литературном тексте и эпифоры в музыкально-графическом позволяют выделить ключевые слова и словосочетания песнопения — «Град», «Смоленск».

В вотированных песнопениях первой службы, помещенной в дополнении к ноябрю, Меркурий предстает как защитник, хранитель Смоленска и как молитвенник за Московского царя. Здесь подчеркивается его происхождение из знатного римского рода. Это передано в трех стихирах на стиховне, где словом «Рим» и производными от него начинается каждая из трех стихир. В музыкальном тексте анафора «Римо» — «Римское» — «Римскыхо» подчеркивается посредством музыкальной графики. Стихиры не имеют указания на «подобен», но в каждой из них сохраняется один и

4 В ненотированных источниках он обозначен как кондак и помещен в каноне.

тот же попевочный словарь. Почти каждая попевка, повторяющаяся поочередно во всех трех стихирах, выделяет смысловой ряд из фрагментов текстов трех песнопений. Здесь имеет место матричная конструкция, где ячейки по вертикали составляются из повторяющихся музыкально-графических формул.

Две службы Меркурию Смоленскому, включенные в Стихирарь, указывают на значимость святого защитника Смоленска. Ввиду положения города на западных рубежах России Смоленск был постоянным предметом притязаний соседнего Польско-Литовского государства. В этих условиях Меркурий становился защитником всего Московского царства и предстателем Московского царя перед Богом.

В целом, взаимосвязь и взаимообогащение русского и «римского» начала проявляют себя не только в сюжетной основе служб, но и в музы-кально-гимнографическом материале. Составители служб внутри каждой из них создают своеобразное «плетение» из песнопений «своих» и заимствованных. И если в службы Меркурию Смоленскому песнопения иным святым вводятся без какой-либо специальной работы над ними, то составитель службы Антонию Римлянину стремится включить их в общий контекст более органично. Он делает «инородные» песнопения частью микроциклов и вносит в одно из них новый вербальный и музыкальный материал.

Глава 3. «Царский титул и царское родословие в музыкально-поэтических текстах Стихираря». В первом разделе главы царский титул рассматривается с точки зрения его принадлежности к священным именам («nomina sacra»), которые в письменных ненотированных источниках записывались под титлом. Согласно исследованиям филологов, писцы, используя контракции5, стремились добиться не столько сокращения слов, сколько сокрытия их смысла. Графическим выражением такого «покрова» был знак —титло, указывающее на сакральный смысл слова, записанного под ним.

Древнерусское певческое искусство в графике нотации имело свою систему контракции, позволяющую с помощью нескольких певческих знаков выражать протяженные мелодические обороты. «Лица» и «фиты», подобно «священным именам» заключали в себе скрытый смысл и в певческих азбуках названы «сокровенноличными», «тайносокровенными» и т. д. Один из видов таких начертаний имел также и свой знак, примету—фиту.

В диссертации предпринята попытка определить, как соотносится сакральное слово «царь» с «тайносокровенными» начертаниями, имеющими в

5 Contractio (лат.)—стягивание, сжимание, сжатое.

своем составе фиту, в песнопениях русским святым из Стихираря «Дьячее око» Кир.-Бел. 586/843.

На основе анализа музыкально-поэтического материала, критерием отбора которого являлось непременное присутствие в нем царского титула и использование фитных начертаний в пределах одного смыслового образования, в работе отмечено, что фиты в этих формулах чаще соответствуют словам, служащим контекстом к упоминанию царского титула. Они служат для усиления выразительности молитвенных обращений и для роспевания эмоционально наполненных восклицаний «радуйся», «похвалимо» и т. д. Само же слово «царь» роспевается фитами в крайне редких случаях: в песнопениях митрополитам Алексию, Петру и Ионе, благоверным князьям Владимиру и Александру Невскому, преподобным Антонию Сийскому и Сергию Радонежскому, юродивому Василию Московскому, Владимирской иконе Богородицы. А в песнопениях князьям Борису и Глебу, а также царю Константину фитами роспеваются слова «царствия» и «царство».

Все эти святые и праздник иконе являются носителями идей, отражающих божественное избранничество правителей Московской Руси и династической преемственности, идущей по преданию от римского кесаря Августа. Употребление фиты в перечисленных службах было графическим и художественным приемом, способствующим воплощению этой идеи.

В выборе фит для озвучивания сакральных слов определенной закономерности не обнаружено. Почти во всех случаях употребляются разные фиты разных гласов (кроме 3-го и 7-го). Подобно тому, как знак титла ставился над разнообразными по содержанию словами, так и знак фиты «покрывал» различные роспевы. Но оба эти знака были символами, указывающими на присутствие тайного смысла. Соединение же сакрального слова и «тайносокровенного» знакового комплекса было столь насыщенным выразительным средством, что русские мастеропевцы пользовались им лишь в исключительных, особенно значимых случаях.

Во втором разделе главы анализируется стихира Рождеству Христову «Августу единовластельствующи на земли», которая косвенным образом связана с царской родословной, возводящейся к кесарю Августу. Как удалось установить автору настоящей работы, царь Иван IV знал эту стихиру и, для доказательства своего божественного избранничества, цитировал ее в послании польскому королю Стефану Баторию.

Стихира была заимствована из византийской гимнографии. В одном из ее списков, составленном в России в конце XVII в. (РНБ. Кир.-Бел. 678/935), нами отмечено наличие имени византийского гимнографа Кассии, создательницы ряда канонов и стихир. В русских нотированных рукописях эта

стихира встречается с XII в. и сохраняется на всем протяжении существования певческой рукописной традиции. В течение этого времени ее литературный текст подвергся фонетическим изменениям (истинноречие — раз-дельноречие — новое истинноречие), музыкальный текст в XV в. претерпел изменения в нотации, а с середины XVII в. нотация стала записываться с киноварными пометами. С последней четверти XVI в., параллельно основному роспеву, в рукописях стали фиксироваться дополнительные рос-певы с пометами «Ино знамя», «Ин роспев» и др., а с распространением пятилинейной системы записи нотации стихира вошла в нотолинейные рукописи.

Из всех известных рукописных источников были отобраны пять наиболее репрезентативных списков знаменного роспева XII—XVII вв., отражающие каждый этап, связанный с изменениями, вносимыми в стихиру. Текстологическое исследование списков позволило обнаружить особенности осмысления роспевщиками литературного текста на каждом из этих этапов, что проявилось в музыкальной графике, а следовательно, и в музыкальном содержании песнопения.

Различия в литературном тексте между списками XII—XV вв. касаются лишь фонетической редакции замены слов и словосочетаний. Что же касается списков второй половины XVII в., то в них текст изменяется весьма существенно. Исправление текста отразилось и на отдельных элементах структуры песнопения, и на его содержании.

Форма песнопения основана на строфическом принципе, восходящем к хоровой античной лирике. В стихире каждая строфа представляет собой законченное смысловое звено, делящееся на двустишия. В свою очередь каждую пару строф можно рассматривать как последование строфы и «антистрофы», в которых сопоставляются деяния римского императора и вочеловечившегося Бога. В соответствии с этим за каждой строфой и «антистрофой» закреплен определенный образ. Чередование строф и «антистроф» и создает общую форму гимнографического текста.

Каждая пара строф в списках от ХИ до середины XVII вв. имеет свой особый ритм, организованный сходным количеством слогов и звуковыми повторами (перекрестными точными рифмами и ассонансами): «уставляшеся» — «проклинашеся», «гради быша» — «языци вероваша» и т. д. Лишь в последней строфе стихиры параллелизмов нет, так как она обращена только к Богу. Эта строфа по своей функции напоминает эпод, который в античной хоровой песне, как правило, следовал за каждой парой строф, но иногда помещался и в конце песни. В музыкальной записи песнопения роспевщик, акцентируя внимание на подобии деяний Августа и Христа, использует цепь графических повторов, подчеркивающих окончания строф, имеющих рифмы и ассонансы.

Иначе относится к параллелизмам литературно-музыкального текста редактор, работавший над исправлением стихиры в середине XVII в. В окончаниях четных строк он избегает рифмования. Это достигается как посредством замены заключительных слов («преста» — «упразднися»; «кесаре-вемъ» — «Божества»), так и использованием иных музыкально-графических формул. И даже сохраненная в литературном тексте рифма («гради быша» — «языци вероваша») на музыкально-графическом уровне нарушается.

Таким образом, мастеропевцы до середины XVII в. старались подчеркнуть подобие деяний царя и Бога, а редакторы, правившие текст во второй половине столетия, стремились их противопоставить.

В роспеве стихиры, зафиксированной в Стихираре «Дьячее око», важны не только музыкально-смысловые повторы. Здесь средствами выразительности служат и принципиально не повторяющиеся попевки, находящиеся в начале и в конце песнопения, с их мелодическим движением, выделяющимся из общего контекста, и полярными уровнями звучания (в мрачном и светлом согласиях).

В третьем разделе главы рассматривается отражение в музыкальной гимнографии династической линии русских князей. В песнопениях Стихираря есть словесные формулы с упоминанием царственного происхождения святых князей. В стихиры святым (Евфросинии Полоцкой, Александру Невскому) включаются формулы с упоминанием «корней» и «плодов», благодаря чему Стихирарь перекликается со Степенной книгой, в предисловии к которой царский род уподобляется древу, от «корней» которого (князей Рюрика и Владимира) происходят «плоды» — русские князья. Сближает эти памятники и включение в тексты обращений к святым с молитвой о помощи и поддержке для сохранения государства и царской власти.

В Стихираре как литературные, так и музыкальные конструкции, содержащие эти моления, весьма разнообразны. Они включены в разножанровые песнопения — стихиры, славники, тропари. Нет здесь и гласовых ограничений. Единственный характерный признак, обнаруживающийся почти во всех случаях — наличие тайнозамкненных начертаний. В таких конструкциях присутствуют одна, а зачастую и две фиты, причем выбор их также не ограничен какими бы то ни было жесткими рамками. Таким образом, сходные по значению словесные формулы чаще всего роспевались по-разному. В этом роспевщики следовали за гимнографами, которые крайне редко для выражения сходных мыслей пользовались одной и той же поэтической формулой. Но если многообразие близких по смыслу текстов достигалось за счет перестановки слов, изъятия одних или добавления других, то роспев-щики располагали значительно большей свободой, используя для этих текстов подчас абсолютно разные роспевы.

Глава 4. Песнопения в честь основателей русского и греческого христианских царств. Первый раздел главы посвящен службе князю Владимиру. В текстах песнопений Стихираря креститель Руси выступает как родоначальник царствующей династии, что соответствует представлениям о царской родословной, распространенным в XVI в. Особенно отчетливо это формулируется в славнике 5 гласа на литии. Как выяснилось в результате текстологического анализа службы, этот славшие, как и другие стихиры на литии, впервые появляется в Стихирарях «Дьячее око» конца 80-х гг. XVI в. (БАН. Строг. 44, РНБ. Кир.-Бел. 586/843), что опровергает существующее мнение (М. Славнитский) о появлении литийного раздела службы лишьвХУПв.

Текст славника концентрирует в себе идею царской власти и всего христианского царства в целом: Владимир воспевается как христианский самодержец; в песнопении содержится моление и о спасении «державных князей» — потомков Владимира—и о спасении «царя нашего» (современника созданию песнопения).

Анализ славника показал, что он выделяется среди других песнопений службы и своим литературным содержанием, и музыкально-графическим текстом, который насыщен фитными (их 12), лицевыми начертаниями и тай-нозамкненными попевками. Композиция стихиры представляет собой чередование силлабо-мелизматических и мелизматических зон. Фиты и лица в славнике выполняют формообразующую функцию, подчеркивая начало строк и строф, а также создают две кульминационные зоны песнопения, причем главная кульминация, концентрирующая в себе пять фит, приходится на вторую часть четырехчастной формы славника, где находится молитва о спасении царя. Один из приемов поэтики, использующихся здесь — инверсия, благодаря которой в двух следующих друг за другом строках создается симметричное построение: «Господи, спаси царя нашего, в нас достояние Свое спаси». В музыкальном тексте слово «спаси» в обоих случаях роспевается фитами, что подчеркивает симметрию, присутствующую в литературном тексте. Вторая кульминационная зона приходится на начало последнего раздела славника, где роспеваются две фиты и два лица.

В целом четырехчастная структура песнопения обусловлена содержанием гимнографического текста. Причем границы частей музыкально-поэтического текста совпадают с местами смены гласов в тексте четверо-гласника, записанного в рукописи далее без нотации. Создавая четырех-частную структуру песнопения, посвященного крестителю Руси, гим-нограф и роспевщик ориентировались на образ креста. Не случайно окончания второй и третьей частей славника завершаются одним и тем же сло-

восочетанием — «святым крещением», а в центре второй части находится перефразированная цитата из тропаря Крестовоздвижению: «Спаси, Господи, люди Своя и благослови достояние Твое».

Символика числа четыре передана в тексте одной из стихир праздника Крестовоздвижению: «Четвероконечныи миро денесе освящается четве-роконечну возвышаему Твоему кресту». Такой «четвероконечный крест» находит отражение в структуре славника св. Владимиру. Его части соразмерны по числу строк: в первой и второй — их по десять, в третьей и четвертой — по восемь. Соразмерность присутствует и в окончаниях частей нотированного текста. Первая и вторая завершаются одной и той же формулой, третья и четвертая — формулами близкими по начертанию, хотя и разными по роспеву.

Содержание рукописных источников не ограничивается тремя редакциями службы, отмеченными М. Славнитским. Состав и последовательность песнопений, вошедших в Стихирарь «Дьячее око» (Кир.-Бел. 586/843 и Строг. 44), можно назвать ее четвертой редакцией. Ряд песнопений здесь меняет свое местоположение по сравнению с третьей редакцией; кроме того, появляется рассматривавшийся выше славник 5-го гласа «Стецемося усердно веси», отсутствовавший в других редакциях.

Во втором разделе главы показано, что в Стихираре «Дьячее око» широко представлена Византийская империя, которая в древнерусских источниках, в том числе и в произведениях, посвященных истории церковного пения, именуется «царством Греческим» или «Греческой страной». В месяцеслове книги встречаются многочисленные святыни и святые царственного града, в число которых входят царь Константин и царица Елена.

В диссертации сопоставляются две службы, где упоминаются имена двух пар равноапостольных святых: Владимир, Ольга—Константин, Елена. В этих песнопениях Ольга названа именем, принятым ею в св. крещении — Елена, а родственные отношения княгини Ольги с князем Владимиром определяются словом «праматерь», по аналогии с той формой, которая используется в службе Константину и Елене — «матерь». Однако для озвучивания сходных поэтических словосочетаний в службах используются разные интонационно-графические формулы.

Ремарки в рукописи Кир.-Бел. 586/843 позволяют отметить прием перекрестного использования музыкально-гимнографического материала: в службе Константину и Елене вместо славника на стиховне дается отсылка к службе князю Владимиру, а в службе Владимиру стихиры на хвалитех предлагается искать среди песнопений Константину и Елене. Парность персонажей, одно и то же христианское имя царицы и княгини, родствен-

ные отношения, выраженные в сходной форме, подобие сюжетных ситуаций, общность гласовой сферы — все это позволяло использовать одни и те же песнопения в разных службах, органично вписывая их в общий контекст.

В эталонных певческих книгах (Кир.-Бел. 586/843 и Строг. 44) щрю Константину и матери его Елене посвящены песнопения, помещенные в основном календарном ряду под датой 21 мая. А в дополнении к маю предлагается другая музыкальная редакция стихир на «Господи, воззвах» и славни-ков с тем же текстом. Если роспевы стихир, помещенных в основном ряду, ориентированы на образец, то дополнительные стихиры—самогласные.

Песнопения службы царю Константину, исходя из их содержательной установки, можно разделить на два комплекса: 1) стихиры на «Господи, воззвах», славники, тропари и светилен; 2) стихиры на литии и на стиховне. В первом комплексе на первый план выступает христианское царство, созданное Константином. Здесь в одной из стихир на «Господи, воззвах» (глас 4) мы встречаем отмеченный выше редкий случай использования фиты над словом «царство», а в тропаре (глас 8) возносится моление за царствующий град. Сам же Константин воспевается как первый христианский царь, причем роспевщик в музыкально-графическом тексте второй редакции стихиры на «Господи, воззвах» (глас 8) с помощью фиты подчеркивает ключевое слово «первый».

В текстах песнопений второго комплекса, в особенности в стихирах на литии, Константин предстает как чудотворец, предстатель Русской земли. Здесь в музыкально-графическом тексте кулизма, принимающая на себя функцию «художественной скрепы», соединяет на расстоянии строки, где упомянуты и царь Константин, и русские цари, и русский город: «Константина премудраго восхвалимо. — радуйся паремь рускымо похвала. — и граду нашему утвержение».

В целом, песнопения служб равноапостольным князю Владимиру и царю Константину в Стихирарях «Дьячее око» выступают как два взаимосвязанных между собой цикла, что обусловлено одной и той же миссией обоих святых—основателей христианских царств.

Глава 5. Царственные гимнографы посвящена проблеме гимногра-фического творчества царя Ивана IV и его сына Ивана Ивановича. Здесь, в связи с полемикой вокруг гимнографического творчества царя, сопоставляются две точки зрения. Согласно одной из них, гимнографическое творчество Ивана IV является мифом (Г. Д. Ленхофф). Выразитель противоположной точки зрения (С. Фомин) обвиняет современных исследователей в том, что они, не удовлетворяясь надписями в рукописях, ищут допол-

нительные доказательства, подтверждающие участие Ивана IV в гимногра-фическом творчестве.

Полемика об авторстве царя выводит нас на проблему более широкого плана — фиксации имен русских мастеропевцев XVI в. в певческих ноти-рованных рукописях. Знания современной науки о существовании в XVI в. авторских роспевов почерпнуты из косвенных источников: «Валаамской беседы», «Предисловия, откуду и от коего времени начася быти в нашей Рустей земли осмогласное пение», «Сказания о зарембах» и т. д. Все эти произведения датируются 10—60-ми гг. XVII в. Источников XVI в., в которых упоминались бы имена авторов, до сих пор не обнаружено. По наблюдению 3. М. Гусейновой, пометы, указывающие на авторов роспевов, в певческих кодексах появляются лишь на рубеже XVI—XVII вв.

В диссертации дается объяснение этого явления. Осознание независимости русской церкви от Византии после учреждения патриархии вызвало к жизни переосмысление истории церкви и церковного пения. Согласно новым установкам, создателями пения стали считаться русские мастеро-певцы. Но практика анонимного творчества, господствовавшая в первые столетия после принятия христианства на Руси, их имен не сохранила. Поэтому в музыкально-исторических и теоретических трактатах упоминаются имена роспевщиков лишь ближайшего XVI столетия, которые и помещаются над текстами соответствующих песнопений в списках XVII в. В их числе оказывается и имя царя Ивана Васильевича.

Полемизируя с исследователями, не допускающими возможности музыкального творчества царя и считающими его автором только литературных текстов на основании того, что в надписаниях песнопений рядом с его именем указывается слово «творение», а не «перевод» или «розвод», в диссертации высказывается следующее суждение. Слово «творение» тесно связано со словом «Творец». В соответствии с этим «творить» в литургической сфере могли лишь избранные Богом святые отцы и цари. Следовательно, по отношению к песнопениям, созданным рядовыми роспевщи-ками, термин «творение» избегался. А то, что было «сотворено» царем, не могло быть названо «переводом» и «роспевом»6.

Далее в этом разделе диссертации анализируются песнопения службы митрополиту Петру, надписанные именем царя и помещенные в рукописи

6 Встречающиеся в рукописях конца XVII в. ремарки, где употребляется слово «роспев» по отношению к творчеству царя Алексея Михайловича и его сына, относятся к тому времени, когда многие средневековые традиции были нарушены. К тому же в этих случаях речь идет не о создании песнопения в целом (текст и рос-пев), а только к музыкальному его составляющему.

Логгина Шишелева. Особые музыкальные редакции песнопений, отличающиеся от тех, которые вошли в основной корпус рукописей, объясняются тем, что их составлял человек, в свое время обвинявшийся в вольном обращении с богослужебными текстами (напомним, что Устав, изданный Логгином, был сожжен). Допускавший отступления от церковной традиции, имевший свои представления о церковном пении, Логгин записывал в Стихирарях не широко распространенные, а собственные роспевы. Анализ славника митрополиту Петру «Денесе собори» из рукописи РГБ. Ф. 304. № 428 показал, что музыкально-графический текст этого песнопения не переписывался из других источников, а создавался составителем. Здесь «назнаменены» лишь отдельные слова (причем одинаковой последовательностью знаков отмечены параллелизмы литературного текста, с учетом одной и той же формы глаголов, и близких по звучанию слогов). В рукописи зафиксирован один из этапов работы над роспевом песнопения. В этой связи можно утверждать, что царь Иван Васильевич к созданию как этого роспева, так и других, записанных в известных рукописях Логгина Шишелева, отношения не имел.

В большинстве же известных списков зафиксирована одна и та же знаменная редакция песнопений службы Петру. Самый ранний список песнопений этой редакции находится в Стихираре «Дьячее око» из рукописи Едино-верч. 37, составлявшейся еще при жизни Ивана IV. В этой связи можно допустить, что в образцовый Стихирарь, создававшийся на основании решений Стоглавого Собора, были включены роспевы песнопений, созданные царственным гимнографом, впоследствии распространившиеся во многих списках.

Сопоставление текстов и роспевов славника митрополиту Петру «Денесе собори рустии сошедошеся» с его моделью — славником Введению Богородицы во храм7 показало, что «творец» славника Петру, следуя образцу, сохраняет образный строй стихиры, но в некоторых случаях отступает от образца. В славнике Петру, как и в исходной модели, ключевые слова роспеваются фитами. Но если в славнике Введению Богородицы они роспеваются одной и той же фитой, то в песнопении Петру — разными. Этот и другие примеры, приведенные в работе, показывают целенаправленность деятельности создателя славника митрополиту Петру.

В процессе рассмотрения стихир Петру «творения царева» в знаменной редакции, нами отмечено три уровня творческого подхода к материалу.

7 Модель выявлена Н. С. Сгрегиной (Серегина Н. С. Песнопения русским святым: По материалам рукописной певческой книги XI—XIX вв. «Стихирарь месячный». СПб, 1994. С. 73.)

Один из них заключается в простой замене отдельных слов, внедрении новых фрагментов текста в прежний контекст, не нарушающих его строя и целостности. Это было бы невозможно без учета характера роспева. Более высокий уровень творчества — составление совершенно нового текста по образцу известного. И, наконец, третий уровень подхода к процессу творчества, наблюдаемый в песнопениях,—создание текста и роспева самогласных стихир.

Проведенное исследование не является окончательным решением проблемы «Иван Грозный — создатель церковных песнопений». Три уровня осмысления музыкально-гимнографического текста свойственны средневековому творчеству вообще. Но, говоря о творчестве царя и учитывая его известные дарования, можно допустить, что он обладал достаточными знаниями и навыками для создания и гимнографических текстов, и роспевов к ним.

Второй раздел главы посвящен проблеме атрибуции Ивану Грозному но-тированного тропаря преподобному Никите Столпнику Переяславскому, который никогда не упоминался в музыковедческих трудах. Тропарь рассматривается в контексте произведений, созданных в память о святом, — Жития и службы. Это связано с тем, что в их создании принимали участие авторы, сыгравшие существенную роль в формировании агиографического и гимнографического «фонда» Московского царства, — духовник Ивана IV будущий митрополит Афанасий (составитель Степенной книги царского родословия) и известный агиограф, гимнограф и роспевщик Маркелл Безбородый.

Афанасий, в частности, считается автором некоторых вставных сюжетов в Житие, связанных, с событиями, происшедшими в семье царя Ивана Васильевича, — смертью сына-первенца, посещением царской четой Переяславского монастыря великомученика Никиты и рождением другого сына, благодаря молитвам к святому Никите Переяславскому. Маркелл Безбородый — является создателем канона второй из двух (по времени их фиксации в рукописях) служб святому, где также упоминается посещение монастыря царем и царицей.

В главе отмечены этапы формирования первой службы: появление в рукописях сначала упоминания о ней, затем ненотированных текстов се-дальна и кондака (1476—1482 гг.) и, наконец, самой службы (XVI в.). Ее нотированные тексты впервые были зафиксированы в Стихираре «Дьячее око» (Кир.-Бел. 586/843). Причем в Стихирарь вошли тропари и стихиры, которых не было в Минеях. Вводя новые песнопения, составитель службы сохранил основную сферу сродно-музыкальных 4—8,2—6 гласов.

В XVI в. была создана вторая служба Никите Переяславскому (славни-ки этой службы фиксируются в нотированных рукописях XVII в.). В диссертации приводятся аргументы, позволяющие считать, что не только

канон, но и вся новая служба была создана Маркеллом Безбородым. Как и канон, стихиры последовательно передают содержание Жития, а первая и последняя песни канона, так же как первая и последняя стихиры службы, создают обрамление содержательной части.

Составляя новую службу, Маркелл вводит в нее некоторые песнопения, присутствовавшие в предыдущей, в частности, тропарь 4-го гласа «Христову мученику тезоименит был еси». В котированный Стихирарь Кир.-Бел. 586/843 включены песнопения первой службы и этот тропарь. Помимо него здесь записано еще четыре (!) тропаря, но лишь этот изначально был адресован Никите Переяславскому, остальные с Житием святого сюжетно не связаны. Тропарь, о котором идет речь, и является тем песнопением, авторство которого предание приписывает царю Ивану IV.

В процессе анализа музыкально-поэтического текста тропаря отмечается его двухчастная структура, где первая часть носит экспозиционный характер, а во второй, наряду с обновлением музыкального материала посредством введения новых попевок, применяется прием повторности, не использовавшийся в первой части. Повторность здесь подчеркивает два слова, определяющих принадлежность Никиты Столпника к лику святых— «блаженне», «преподобие». Она также связана с симметричным расположением строк и синтаксическим параллелизмом литературного текста — поэтическими приемами, которые, благодаря тексту музыкальному, становятся более рельефными.

Фиты в тропаре выступают и как средство структурного членения, и для создания кульминаций на уровне каждой части, они также усиливают содержательную наполненность гимнографического текста. Кроме того, в качестве выразительного средства роспевщиком используются разные высотные уровни звукового диапазона.

В диссертации нет категорического утверждения, что тропарь Никите Столпнику Переяславскому был создан Иваном Грозным, но косвенные данные позволяют допустить возможность этого. Документальные и художественно-исторические источники свидетельствуют об особом почитании Иваном Васильевичем Никиты Переяславского, а также сообщают о том, что царица Анастасия соткала и вышила плащаницу с образом Никиты и текстом тропаря, сочиненного царем, по случаю поездки в Никитский монастырь. Именно здесь, в Никитском монастыре Переяславля, на плите, вделанной в стену соборной церкви во имя великомученика Никиты, была сделана надпись о пении царя за богослужением во время освящения этого храма. Свидетельство о пении Ивана Васильевича на клиросе сохранилось также и в «Повести о совершении болшия церкви Никитского монастыря»,

создание которой В. О. Ключевский датирует концом того же 1564 г., когда был освящен храм.

Таким образом, созданные неизвестными авторами Житие и служба в честь преподобного Никиты Столпника Переяславского в середине и второй половине XVI в. были дополнены новыми сюжетами и песнопениями. Их творцами стали лица, известные в Московском государстве — гимно-граф и роспевщик Маркелл Безбородый, митрополит всея России Афанасий. Создателем же текста, а возможно, и роспева песнопения, выражающего существо празднуемого события, вполне мог быть царь Иван Грозный.

В третьем разделе главы рассматривается тропарь Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору, нотированный вариант которого, включенный в Стихирарь «Дьячее око» начала 1650-х гг. (РГБ. Ф. 379. № 64), до сих пор никем не рассматривался8.

Ненотированные тропарь и кондак, надписанные «Творение Ивана, бого-мудраго царя, самодержца российскаго», создавались по случаю перенесения мощей Михаила и Феодора из Чернигова в Москву. Автором этих песнопений вполне мог быть царь Иван Васильевич. Свидетельства исторических источников отмечают особое отношение царя к Михаилу Черниговскому. Принадлежность святого к царской династии, непосредственное отношение князя Михаила к Киеву, находившемуся в XVI в. во владении Речи Посполитой, претензии короля Стефана Батория на Чернигов — были побудительными мотивами к проведению церемонии перенесения мощей (в январе 1578 г. послы короля предъявили права на Черниговские земли, а 14 февраля того же года состоялась акция перенесения мощей Михаила и Феодора в Москву) и созданию царем песнопений к новой службе.

Поскольку нотированный и ненотированный тексты тропаря отличаются друг от друга (первый — краткий, второй — пространный), возникает вопрос об авторстве Ивана Васильевича по отношению к роспеву. В этой связи в диссертации предпринят анализ нотированного текста тропаря, а затем сопоставление его с ненотированным.

Следуя структуре литературного текста, сходной в том и другом текстах, роспевщик в первом разделе, заключающем в себе обращение к святым, экспонирует музыкальный материал. Второй раздел (описание подвига святых), основан преимущественно на повторности уже звучавших музыкальных формул. И в первом, и во втором разделах используется силлабический тип роспева. Третий и четвертый разделы песнопения

8 Наличие нотированного тропаря в рукописи отмечено Н. С. Серегиной, ненотированный вариант этого тропаря был обнаружен нами и опубликован в 1988 г.

(божественная награда за страдания и молитва к святым) насыщены тай-нозамкненными начертаниями (в третьем разделе — одна фита и два лицевых начертания, в четвертом — три фиты и три лица). На четвертый раздел приходится кульминационная зона песнопения. Появление же здесь по-певок, звучавших в предыдущих разделах, вносит элемент репризности.

Две из четырех фит тропаря выполняют формообразующую функцию, отмечая начало третьего и четвертого разделов, а также, вместе с двумя другими фитами, маркируют словесный ряд, заключающий в себе прославление Христа: «Христа же» — «темже» — «святая» — «прославляемыи». Лицевыми интонационно-графическими формулами и попевкой «мережа» отмечены другие смысловые ряды. В последнем случае выявляется художественная скрепа, непосредственно относящаяся к святому Михаилу и концентрирующая в себе основное содержание песнопения.

В качестве средства музыкальной выразительности роспевщиком используются звуковые области разного уровня. Причем высокий звуковой уровень связан с характеристиками святых. Он достигается в роспеве слов

— «страстотерпче», «святая». С его помощью передается экспрессия словосочетаний — «к подвигом», «нечестиваго царя обличиста», «победныя прияста». Это средство применено и в роспеве словосочетаний, заключающих в себе молитвенную связь со святыми — «и насо свыше назираите», «молита Того». Но наиболее активно оно используется в роспеве сакральных слов и словесных формул — «Христа», «от Троицы Бога суща», «Христос человеколюбец прославляемый».

Сопоставление нотированного и ненотированного тропаря показывает, что краткий нотированный текст не является простым сокращением ненотированного. Кроме того, все примеры взаимодействия поэтического и музыкального текстов, отмеченные в нотированном песнопении, не применимы к ненотированному тексту. В последнем либо нет тех слов, которые в нотированном тексте выделены фитными и лицевыми начертаниями, либо они находятся в другом контексте и другой форме (в нотированном

— «Христа же единаго от Троицы Бога суща исповедаста»; в неноти-рованном — «востекосте радостно ко Господу господем и Царю царем, Господу нашему Исусу Христу в Троице славимому» и др.). Нет полного соответствия и в формулах, отмеченных в нотированном тексте попевкой «мережа». В «творении Ивана» отсутствуют и некоторые слова, выведенные в музыкальном тексте в высокую область звучания. В структурном членении песнопений, при наличии в том и в другом случае одинакового количества разделов, граница между третьим и четвертым разделами смещается.

Все это свидетельствует о том, царь Иван Васильевич не имеет непосредственного отношения к созданию нотированного текста тропаря, зафиксированного в данном списке Стихираря «Дьячее око». Текст этого же тропаря, но без нотации, обнаружен нами в печатном церковном Уставе 1610 г. и в списке Устава середины XVII в. из рукописи РНБ. Соф. 1139. Особенности текста тропаря в Софийской рукописи и в нотированном списке (двойственное число глаголов и др.), свидетельствуют о том, что текст нотированного тропаря был заимствован из этого или подобного ему списка. Список составлялся в середине XVII в., приблизительно в это же время создавался Стихирарь, вероятно, тогда был роспет и зафиксирован с нотацией тропарь на перенесение мощей Михаила Черниговского и боярина его Феодора. Новое обращение к святым в это время было вызвано историческим событием — в 1654 г. Чернигов был возвращен в состав русского государства, — но царь Иван Васильевич к работе над тропарем уже не мог иметь прямого отношения.

В четвертом разделе главы рассматривается Служба преподобному Антонию Сийскому, авторство которой принадлежит царевичу Ивану Ивановичу. До недавнего времени эта служба Антонию Сийскому исследовалась лишь с точки зрения ее литературных текстов (Н. М. Тупиков, Ф. Г. Спасский, Е. А. Рыжова). Однако текст службы (без надписания имени царевича) обнаружен нами и в нотированных рукописях (кон. 1580-х — 1670-х гг.). Причем в двух из них (РНБ. Кап. 0.4 и РГБ. Ф. 379. № 64) наряду с песнопениями этой службы есть песнопения из службы более поздней, вошедшей в печатную Минею 1636 г. Наиболее полный литературный-текст службы, атрибутируемый Ивану Ивановичу, находится в Стихираре «Дьячее око» Кйр.-Бел. 586/843.

Основываясь на том представлении, что стихиры служб святым (в особенности во второй половине XVI в.) создавались не для чтения, а для пения, а также исходя из свидетельств документальных источников о постоянном участии царевича в богослужении, а следовательно, знании текстов и распевов церковных песнопений, можно предположить, что Иван Иванович мог быть автором не только текста, но и роспева службы.

Сопоставление с более поздней службой Антонию Сийскому показало, что в службе, составленной царевичем, на десять песнопений больше, чем в позднейшей. Различается их гласовая последовательность. В службе царевича главенствующую, формообразующую роль играет 6-й глас. Песнопениями этого или сродно-музыкального ему 2-го гласа открывается и завершается каждый раздел формы: малая вечерня 2 — 6, великая вечерня и утреня 6 — 6. В службе из печатной Минеи иная гласовая после-

довательность. Замкнутую гласовую структуру имеют малая вечерня (1—1) и утреня (6—6). Великая вечерня начинается 6-м гласом, связывающим ее с утреней, а заканчивается 1-м, который напоминает о 1-м гласе малой вечерни.

В службе с текстом царевича значительное место занимает раздел «лития». Из восьми песнопений этого раздела по тексту и роспеву выделяется стихира 5-го гласа «О дивное чюдо», не имеющая отношения к известному образцу. Как правило, стихира в службе — лишь напоминание о подвиге святого, но в данной стихире последовательно переданы основные этапы его жизни. В соответствии с излагаемыми событиями песнопение расчленяется на четыре части, в завершении же звучит восхваление Бога, образующее еще один краткий дополнительный раздел, который условно можно назвать кодой. Он начинается и заканчивается тайнозамкненными начертаниями фиты и лица, до этого в песнопении не использованными.

Вторая, третья и четвертая части стихиры начинаются одним и тем же словосочетанием: «ты же». Над ним неизменно ставятся одни и те же знаки нотации, а в конце каждой из строк, открывающих разделы, находятся фитные начертания. Единообразное обращение к святому и единый принцип оформления музыкального материала позволяют говорить об анафоре, как на вербальном, так и на музыкальном уровнях.

Передавая события жизни Антония Сийского, Иван Иванович подчеркивает главное — спасение образа Троицы от огня. В самой первой строке он помещает риторический возглас «О, дивное чюдо», сходный с возгласами похвальных слов святым. Роспевщик озвучивает этот возглас двумя фитами подряд, начиная стихиру с кульминации. В дальнейшем, посредством включения фит в строки, он выстраивает из них рассредоточенный смысловой ряд, связанный со спасением иконы: «О, дивное чюдо» — «по Христову словеси» — «ты же преподобие» — «церкове прекрасну во имя святыя Троица воздвиже» — «в ней же божественныи образо» — «ты же преподобие, не терпя сего зрети» — «образ свои Божественныи ото насо отъем-леши» — «Бого услыша моление твое» — «и образо свой святымъ своимъ мановениемъ изо огня носимо»—«слава единому премудрому Богу».

Фиты в стихире служат выразительным средством, связанным как с ее структурой, так и с музыкальной композицией. Начиная песнопение с кульминации, роспевщик далее переходит к повествовательному — силлабическому — типу изложения. При этом в первом разделе стихиры (10 строк) содержатся две фиты, в девяти строках второго раздела — одна, в 12-ти строках третьего раздела — три, а на 10 строк заключительного четвертого раздела (включая завершающую песнопение похвалу Богу) при-

ходится пять фит. Таким образом, к четвертому разделу роспевщик как бы «сжимает» вербальный ряд стихиры за счет расширения мелодического начала.

Все приемы, используемые роспевщиком, позволяют ему при большой протяженности стихиры достичь цельности песнопения, насыщенности его разного рода информацией, и вербальной и музыкальной, тесно взаимодействующей в общем контексте песнопения.

В тексте новой службы, вошедшей в печатную Минею, а затем и в нотированные рукописи, сохранилась только похвала пустынножительству святого. Здесь уже не было ни исторических реалий, ни отмеченных выше музыкально-поэтических приемов.

Глава 6. Происхождение и художественное оформление эталонных Стихирарей. В первом разделе главы приводится аргументация, позволяющая связывать создание эталонных Стихирарей с центром Московского государства, вопреки распространенному в музыкальной историографии мнению об их происхождении из книгописной мастерской Строгановых в Соли Вычегодской (Н. С. Серегина, Н. П. Парфентьев). Существование усольских (местных и авторских) роспевов, наличие в библиотеке Строгановых певческих рукописей, в том числе с их владельческими и вкладными записями — не может служить веским доказательством в пользу этой точки зрения. Бесспорным аргументом для определения места создания рукописи может быть только запись писца, содержащая конкретную информацию. В эталонных Стихирарях, которые причисляются исследователями к строгановским рукописям, таких записей нет. Нельзя также говорить о «единой певческой редакции» (Н. С. Серегина) всех рукописей, называемых «строгановскими», они различаются и по роспевам (в Строг. 44, помимо знаменного, есть и путный роспев), и по количеству русских праздников, и по жанровому составу (в Стихираре Кир.-Бел. 586/843 есть нотированные тропари и светильны, в Единоверч. 37 — каноны, в Строг. 44—каноны и катавасии).

В результате почерковедческой экспертизы эталонного Стихираря Кир.-Бел. 586/843 и близкой по времени создания (1601 г.) рукописи Пог. 380 (исходя из записи писца, ее можно считать строгановской), проведенной в кодикологической лаборатории РНБ, был опровергнут также аргумент о типологической близости и идентичности почерков рукописей, называемых «строгановскими». В результате экспертизы было установлено, что почерки писцов в обеих рукописях существенно отличаются. Причем в эталонных Стихирарях текст почти не содержит исправлений,

тогда как в строгановской рукописи множество ошибок, которые можно объяснить отсутствием навыка у писца в переписывании больших текстов. Кроме того, судя по количеству служб русским святым, создавая строгановскую рукопись, писец руководствовался практическими задачами своего храма, делая выборку из эталонного списка.

Вкладная запись Строганова, имеющаяся в другой рукописи (Едино-верч. 37), также не может рассматриваться как признак создания сборника в Усолье. Нет оснований причислять к строгановской мастерской и рукопись Строг. 44, написанную на бумаге, предназначенной для реализации крупных государственных проектов (Лицевого Летописного свода и печатной Псалтири). Надо полагать, что написание эталонного Стихираря имело такое же значение, как и создание этих памятников. Рукопись Кир.-Бел. 586/843 также не может быть связана с Усольем. Запись в кодексе и информация из «Книг переписных» Кирилло-Белозерского монастыря говорят о том, что она была вложена в монастырь государевыми людьми — стольником и дьяком, незадолго до этого описывавшими монастырское имущество.

Особенности почерков, тщательность работы писцов, бумага одного из кодексов, использовавшаяся в государевых мастерских, вклад другой рукописи в монастырь государевыми людьми, — все это скорее свидетельствует о московском происхождении рукописей. Учитывая также церковно-истори-ческий контекст, в котором «рождался» каждый список, и полноту месяцеслова, можно с полной уверенностью предположить, что все они были написаны и художественно оформлены в книгописных мастерских, находившихся в Москве или ее окрестностях. Их создание требовало большой подготовительной работы по собиранию и обработке музыкально-гимногра-фического материала. Такая работа по своей значимости и трудоемкости была равноценна работе над Великими Минеями Четьими, и так же, как труд митрополита Макария, она могла осуществляться только централизованно.

Во втором разделе шестой главы рассматривается художественное оформление эталонных Стихирарей «Дьячее око» БАН. Строг. 44 и РНБ. Кир.-Бел. 586/843, в которых есть сходные элементы — заставки старопечатного типа и изображения деревьев, подобных которым ни в других рукописях, ни в печатных изданиях в научной литературе не отмечено. Подобные изображения обнаруживаются лишь в так называемом «книгописном подлиннике», созданном по повелению одного из Строгановых. Для сторонников строгановской версии это стало еще одним аргументом позволяющим связать создание рукописей с частным скрипторием. Однако «книгописный подлинник» был создан в начале XVII в., а рукописи, о которых идет речь, — значительно раньше.

В рукописи РНБ. Кир.-Бел. 586/843 древо изображено в окружении множества разных животных и птиц, образы которых трактуются как древние языческие божества (Н. С. Серегина). Но богослужебная книга едва ли могла быть украшена изображениями языческих персонажей. Прообразы этих существ выявлены нами в источниках, где существа из животного мира символизируют понятия христианской этики и морали: в книге Физиолог, распространенной в русских списках XV—XVII вв., в поздней его переделке — сочинении Дамаскина Студита «Собрание от древних философов о неких собствах естества животных», в собрании притч о животных «Стефанит и Ихнилат» и др.

На основании этих сочинений, а также книги О. Н. Беловой, составившей на их основе обобщающий «Славянский бестиарий», в диссертации истолковываются изображения, помещенные на рисунке, а также объясняются причины появления этой композиции в певческой рукописи.

Авторство Физиолога приписывалось разным отцам церкви, в том числе гимнографам Василию Великому и Иоанну Златоусту. Однако в известных русских списках Физиолога и других книг о животных эти имена не упоминаются, зато спискам другого сочинения — «Стефанит и Ихнилат» — предшествует имя Иоанна Дамаскина. Именем Дамаскина, хотя и не Иоанна, а Студита, надписаны и переработки Физиолога.

Смешение имен (Иоанн Дамаскин — Дамаскин Студит), по-видимому, послужило причиной появления греческих изданий 16719 и 1743 гг.10, где Ирмологию, создание которого связано с именем Иоанна Дамаскина, предшествует книга Физиолог. Рукопись Кир.-Бел. 586/843 также начинается Ирмологием. Кроме того, рисунку, помещенному в рукописи, предшествует текст под заглавием «Отчасти исповедание от жития преподобнаго отца нашего Иоанна Дамаскина». В этой связи закономерно появление рисунка, основанного на сюжетах книги Физиолог Дамаскина Студита перед творениями Иоанна Дамаскина.

Художник, оформлявший рукопись, не просто проиллюстрировал известные в литературе сюжеты. Изображая животных, он собрал их в одной композиции, призванной передать картину мироздания, опосредованным отражением которой являются песнопения, собранные в кодексе. Само древо является своеобразной иллюстрацией основной идеи, заключенной в содержании всех певческих книг, вошедших в его состав. Тема «древа» неоднократно

9 Описание рукописного отдела Библиотеки Академии Наук. Т. 5. Греческие рукописи / Сост. И. Н. Лебедева. Л., 1973. С. 112.

I0Lambros S. P. Catalogue of the Greek manuscripts on Mount Athos. Cambridge, 1895—1900. P. 72.

звучит в песнопениях Ирмология, и в особенности Стихираря. Что же касается животных, окружающих древо, то символическое значение, им присущее, сформулированное в книге Физиолог, позволяло изображать их не только в книгах. Символика зверей и птиц была использована в оформлении предметов, представляющих царскую власть, в частности, царского места, которое было своего рода центром земного воплощения Царства Небесного. Вьющиеся побеги, цветы и плоды, изображенные в верхней части царского места, присутствуют, хотя и в ином художественном воплощении, в изображении древа из певческой рукописи. Звери и птицы, окружающие древо, являют собой «тварный мир» — мир, созданный Богом и воспевающий его.

Композиция, помещенная в певческой рукописи, с одной стороны, согласно Физиологу, была отражением христианских нравственных правил, с другой — предуготовляла содержание певческого сборника, главным предназначением которого являлось восхваление Царя Небесного и молитва за земного царя и «его людей». Эта композиция была художественным отражением одного из стихов восьмой библейской песни, который перефразирован в восьмой песне Ирмология: «Тебе приносит песни вся тварь, яко содетелю всех вовеки». Эти образы «тварного мира» художник поместил на листе рукописи, предваряющем певческие книги, в число которых вошел и эталонный Стихирарь «Дьячее око».

В третьем разделе главы Стихирарь «Дьячее око» рассматривается в контексте таких выдающихся памятников русской культуры как Лицевой Летописный свод, Книга степенная царского родословия, Великие Минеи Четьи, многопрестольные храмы и многофигурные иконы. Отдельные элементы сходства эталонных Стихирарей с этими памятниками были отмечены исследователями (Н. С. Серегина, М. В. Василик, Ф. В. Панченко, А. Н. Кру-чинина). Их наблюдения дают основание утверждать, что Стихирарь «Дья-чее око» формировался и эволюционировал в общем русле церковной и государственной деятельности второй половины столетия. Он, как и другие историко-литературные и художественные памятники эпохи, был призван отразить главную мировоззренческую концепцию Русского государства.

В связи с тем, что в «концепционном центре»11 Послания Филофея Псковского Мисюрю Мунехину, где впервые была изложена идея «Третьего Рима», последовательно приводятся три главных элемента: царство, царь и церковь, мы рассмотрели наиболее значительные исторические, литературные и художественные произведения, появляющиеся во второй половине XVI в., с точки зрения преобладания в каждом случае какого-либо из этих элементов.

11 Определение Н. В. Синицыной (Синицына Н. В. Третий Рим. М., 1998. С. 237).

Царство, пришедшее на смену другим, описано и проиллюстрировано в Лицевом Летописном своде, где показана всемирная история «пременения царств»: Римского, Византийского, Болгарского, Сербского. Царь, получивший скипетр по династическому праву от властителей существовавших ранее христианских царств, предстает в Степенной книге. Но в этих источниках история царств и царей расходится и во времени. Воплотить сформулированную Филофеем идею сошествия воедино христианских царств («снидошася во единое царство нашего государя»), могли, прежде всего, произведения, связанные с образом Церкви.

В сфере духовной литературы это были Великие Минеи Четьи митрополита Макария. В них каждый день календарного года объединял в себе разные периоды истории христианства. Здесь идея «сошествия» проявлялась наиболее полно. Однако главное предназначение православного царства и православного царя заключалось в служении Богу, которое непосредственно осуществлялось через богослужение. Храмовое действо, направленное на ежедневное мысленное воспроизведение событий истории, было благодатным материалом для отражения идеи «Третьего Рима».

В зодчестве она воплощалась через строительство многопрестольных храмов, где каждый придел представлял собой самостоятельную церковь. Вместе же они составляли единое целое (А. Н. Кручинина). В них мысль о сошествии православных царств и православных церквей воедино на землях Московского царства обретала зримую форму.

Столь же зримо она воплощалась в иконописных многофигурных композициях. Во второй половине XVI в. появилось множество икон, на которых Богородица с Младенцем или Спас предстают в окружении Иоанна Дамаскина и Кирилла Белозерского, Николая Чудотворца и Сергия Радонежского, Никиты Новгородского, Евдокии великомученицы и т. д. В этот же период появляются иконописные подлинники, где русские святые включаются в общий ряд с другими христианскими подвижниками, воплощая идею сошествия христианских царств в царстве Московском.

Слуховые представления верующих формировались в богослужении, где в один и тот же день звучали песнопения в честь святынь и святых, прославившихся в разные эпохи в разных государствах. История, переданная в художественной форме, была запечатлена в Служебных Минеях и в певческой книге Стихирарь месячный. Во второй половине XVI в. был создан свод Служебных Миней, собравших в себе ненотированные тексты календарного круга. В это же время появляются и списки Стихираря «Дья-чее око», где фиксируются песнопения к службам каждого дня церковного календаря. В этих книгах русские святые и праздники представлены как часть общего сонма святых покровителей Московского царства.

Сопоставляя Стихирарь «Дьячее око» и Великие Минеи Четьи митрополита Макария, можно отметить, что оба памятника позволяли вспомнить церковную историю разных эпох в один и тот же день, во время пения песнопений церковной службы или чтения житий святых, их Слов и Поучений. В том и в другом памятнике осуществляется идея «сошествия» царств. Сюда включаются русские, сербские, болгарские, армянские, литовские святые. Хотя эти памятники и различны по полноте (12 томов Великих Миней Четьих включают большее число памятей), построены они по единому принципу — в них собрано все, что было создано по отношению к памяти каждого святого. Кроме того, в обоих памятниках преодолевается принцип жанрового единства: в Великие Минеи Четии включены не только жития святых, но и произведения других жанров, в Стихирари «Дьячее око» — каноны, светильны, тропари и т. д.

Таким образом, певческая книга Стихирарь «Дьячее око», наряду с другими историко-литературными и художественными памятниками эпохи, как нельзя более полно отражала идею Московского царства как земного воплощения Царствия Небесного.

В Заключении работы подводятся итоги исследования. Здесь отмечается, что идеальный образ Московского царства, сложившийся в XVI в., отразился не только в известных исторических и литературных памятниках эпохи, но и в нотированных Стихирарях, получивших подзаголовок «Дьячее око». Целью создания эталонных книг стала регламентация ежедневного богослужения в соответствии с требованиями церковного устава. Списки с этих Стихирарей имели практическое назначение. В зависимости от числа календарных праздников и песнопений они использовались в монастырских, соборных или приходских церквях в соответствии с принятой в них практикой богослужения.

Уточнение датировок эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» позволило заключить, что они создавались на важнейших этапах истории государства и церкви. Исследование состава эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» показало, что их составители стремились восстановить полный годовой круг церковных праздников и включить в них, по проекту митрополита Макария, праздники новым русским чудотворцам, которым до этого времени не было «соборного пения». Полномасштабное осуществление замыслов Макария состоялось лишь в 80-х гг. XVI в. Результатом работы стали образцовые стихирари «Дьячее око» этого времени.

Для России было важно связать воедино новые и старые, освященные временем, святыни. Наиболее непосредственно эта связь проявляч лась в житиях и песнопениях в честь святых, по преданию родившихся в

Риме, но совершивших свои подвиги в Русских землях — Антония Римлянина и Меркурия Смоленского. Самые ранние списки нотированных песнопений в их честь вошли в исследуемый Стихирарь «Дьячее око» (Кир.-Бел. 586/843). Вводя в эталонный Стихирарь песнопения, воспевающие святых покровителей разных городов, составители его выражали идею единения всех пределов Московского царства.

Идея преемственности христианства воплотилась также в сформировавшемся в XVI в. представлении о царской родословной, восходящей к императору Августу. Это представление связывалось с одним из песнопений рождественского цикла. Стихира «Августу единовластельствующу на земли», цитируемая Иваном IV в одном из посланий, служила для него подтверждением богоустановленности царской власти. Византийское происхождение песнопения и распространенность его в русских рукописных источниках с XII в. придавали его высказыванию неопровержимый авторитет.

В музыкально-поэтической форме песнопений Стихираря «Дьячее око» представлено и родословное древо русских царей. В песнопениях князьям-рюриковичам поэтическими и музыкально-графическими средствами подчеркивается взаимосвязь между ними. В Стихираре воспеваются также первый христианский император Константин с матерью своею Еленой и князь — креститель Руси — Владимир с праматерью Ольгой, считавшиеся предками царя. Связь между ними подчеркивается средствами поэтической и музыкальной выразительности. Обе пары характеризуются в поэтическом тексте сходными формулами. Перекрестное использование музыкально-гимнографического материала обосновано сходством сюжетов, а также общностью гласовой сферы обеих служб.

В Стихирарь «Дьячее око», помимо уже известного, был включен новый материал, где в песнопениях не только русским, но и римским и византийским святым воспевалась Русская земля и воссылались моления за русского царя. Таким образом, в образцовом Стихираре «Дьячее око» 1580-х гг., наряду с результатами канонизационных деяний XVI столетия, получил отражение процесс приведения музыкально-поэтического материала служб святым, издавна включаемых в нотированные певческие книги, в соответствие с требованиями времени.

Новые песнопения, содержащие моления за русского царя и Русскую землю, часто вводились в определенный раздел службы — на литии. Включение микроциклов литийных стихир в эту певческую книгу связано с реализацией решения, принятого Стоглавым Собором: «литеи пети неот-ложно»12. Систематическая фиксация стихир и славников на литии — одна из отличительных особенностей Стихираря «Дьячее око» 1580-х гг. В этой

связи в диссертации рассматриваются особенности этого раздела: разное количество стихир на литии (от двух до восьми), использование как одного, так и разных гласов, сменяющих друг друга. Поскольку в большинстве служб ко времени начала работы над составлением Стихираря Кир.-Бел. 586/843 стихиры на литии отсутствовали, они часто заимствовались из других разделов разных служб, но для целого ряда служб стихиры на литии были созданы специально.

Создавая образы Московского царства в художественной форме, гим-нографы и роспевщики применяли самые разнообразные средства выражения. Одно из них — использование фит для выделения из контекста песнопения ключевых слов. Выполняя сходную функцию с титлом в вербальном тексте, заключая в себе скрытое имя Бога (0еоо), фита служила идеальным материалом для роспевания сакральных слов, в том числе и царского титула. Однако роспевщики подчеркивали царский титул знаком и роспевом фиты лишь в песнопениях в честь наиболее значимых для последнего христианского государства святых. Причем слово «царь» не закреплялось за какой-либо одной фитой. В каждом случае роспевщики обладали свободой выбора из всего известного в это время корпуса фит-ных начертаний и роспевов.

Функция фит в песнопениях Стихираря не ограничивается роспевом сакральных слов. Часто фиты озвучивают определения, окружающие сакральное слово, молитвенные обращения, а также слова, имеющие эмоционально-приподнятый характер. Используя фиты в песнопениях, роспев-щик мог подчеркнуть значимость именно тех слов, которые он считал наиболее важными, выстраивая те или иные смысловые ряды. В то же время, редактируя песнопение, он мог исключить фиту из контекста или перенести ее на другое слово, меняя тем самым скрытый смысл песнопения.

Роспевщик выделял музыкально-графическими формулами не только отдельные ключевые слова. Он мог посредством фит, а в отдельных случаях и попевок, подчеркнуть строки, которые в совокупности выражали краткое содержание песнопения, являясь его своеобразным конспектом.

Повторность музыкально-графических формул создавала художественные скрепы, соединяющие отдельные смысловые звенья, находящиеся на временном расстоянии. В одних случаях посредством музыкально-графической повторности роспевщик делал более рельефными поэтические приемы, использующиеся в литературном тексте. Но формульная повтор-ность могла применяться и вне связи с такого рода приемами. Повторяя на расстоянии музыкально-графические формулы, создавая с их помощью

12 Цит. по.: Емченко Е. Б. Стоглав: исследование и текст. М., 2000. С. 307.

смысловые связи на расстоянии, роспевщик усиливал выразительность песнопения благодаря средствам собственно музыкальной поэтики.

Формы рассмотренных песнопений весьма многообразны: двухчастная форма, двухчастная с внутренним членением первой части на два раздела, трех-частная, четырехчастная, строфическая (основанная на чередовании строф и «антистроф»). По-разному распределяются в песнопениях кульминационные зоны. Роспевщики в каждом случае ориентируются на содержание поэтического текста, выделяя в нем наиболее важные смысловые зоны, которые становятся кульминационными, благодаря фитным начертаниям и роспевам.

В процессе исследования песнопений, атрибутируемых царю Ивану IV, в числе которых был впервые рассмотрен нотированный тропарь Никите Столпнику Переяславскому, были приведены дополнительные аргументы в пользу авторства царственного гимнографа. Разумеется, все доводы, приводящиеся как против, так и за признание Ивана Васильевича мастеропев-цем, носят косвенный характер. Учитывая характер средневекового мышления, опирающегося на освященные временем традиции, с одной стороны, и, с другой, свободу выбора средств выразительности, которой пользовался каждый роспевщик, выявить индивидуальные черты стиля роспевщика сложно. Отсутствие закрепленных норм (жанр — форма, отдельные слова—му-зыкальные формулы и т. д.) позволяло мастеропевцам свободно интерпретировать поэтический текст. Пока же мы можем только предполагать, что у Ивана Васильевича, участвовавшего в богослужениях, певшего на клиросе, цитировавшего в своих посланиях церковные песнопения, было достаточно знаний, навыков и таланта для создания как текстов песнопений, так и их роспевов. То же можно сказать и о его сыне Иване Ивановиче.

Подводя итоги всему вышеизложенному, важно подчеркнуть, что эталонные Стихирари «Дьячее око», ориентированные на внедрение в практику решений Московских Соборов, отразившие процесс общецерковной канонизации русских святых, включившие в себя в себя тексты признанных авторов (Пахомия Серба, Маркелла Безбородого, царя Ивана Грозного и его сына) могли быть созданы только в Москве. Их невозможно было подготовить в Усолье, вдали от основных центров церковного пения. Общегосударственное мышление, проявившееся в репертуаре Стихирарей, было прерогативой церковных и государственных властей. Эти книги стали не только итогом проведенных в XVI в. мероприятий, направленных на исправление недостатков певческой практики в отечественной церкви, они явились музыкально-поэтическим отражением представлений о царстве святых, а вместе с ним и о царстве Московском — «Третьем Риме», создававшемся по образу и подобию Царства Небесного.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Московское царство в церковно-певческом искусстве.—СПб., 2004 — 453 с. 25 а. л.

2. «Истины сказатель и нечестия обличитель» (преподобный Иосиф Волоцкий и служба ему в источниках XVI—XVII в.) // Музыкальная академия. —М.,2001.№ 1.С. 18—24.1,2 ал.

3. «Многы подвиты и труды претерпел еси» (агиография и гимнография Никиты Переяславского) // Музыкальная Академия. — М., 2002.—№ 3. — С.108- 115.1,4а.л.

4. Тропарь и кондак «на пренесение честных мощем... князю Михаилу Черниговскому. Творение Ивана, богомудраго царя, самодержца россий-скаго» (к проблеме атрибуции) // Литература Древней Руси: Источниковедение. —Л., 1988. — С. 107—116.0,6 а. л.

5. Музыкальная драматургия певческого цикла князю Михаилу Черниговскому и боярину его Федору // Musica Antiqua. УШ. Acta Musicologica. —Bydgoszcz. 1989.—S. 863—875.0,7 а. л.

6. Нотированный сборник первой половины XVII в. как руководство к «исправлению» знаменного пения // Исследование памятников письменной культуры в собраниях и архивах Отдела рукописей и редких книг. — Л., 1988.—С. 58—66. (в соавт, с Р. К. Хачаньян). 0,6 а, л.

7. Опыт анализа древнерусского песнопения // Пути развития методики преподавания в музыкальном вузе. — Владивосток, 1989, — С. 81—91. 0,7 а. л.

8. Кондак в древнерусском певческом искусстве Х1—ХУШ вв. (из истории жанра) // Источниковедческое изучение памятников письменной культу-ры.—Л., 1990.—С. 12—25.0,9 а. л.

9. Об иерархии жанров в древнерусской службе // Источниковедческое изучение памятников письменной культуры: Поэтика древнерусского певческого искусства.—СПб., 1992.—С. 150—160.0,7 а. л.

10. <<Русскагосветилника,Филишипремудраговосхвалим>> (служба святому в источниках XVII—XVIII вв.) // Рукописные памятники. Вып. 4: Публикации и исследования.—СПб., 1997.—С. 7—48.2,6 а. л.

11. «Радуйся, богомудре Василие» // Рукописные памятники.—Вып. 5: Из истории музыкальной культуры.—СПб., 1998.—С.82—96.1 а. л.

12. Властители земные в песнопениях русским святым из йотированного Стихираря конца XVI в. // Русская религиозность: Проблемы изучения. — СПб., 2000.—С.129—139.0,7 а. л.

13. Две редакции стихиры св. Никите, епископу новгородскому // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: Редактор и текст. — СПб., 2000.—Вып.З.—С. 148—163.0,9 а. л.

№19565

14. Служба преподобному Антонию Сийскому в певческих рукописях Российской национальной библиотеки // Монастырская традиция в древнерусском певческом искусстве.—СПб., 2000.—С. 99—109.

15. Антоний Сийский. Гимнография // Православная энциклопедия. — Т. 2. — М.,2001.—С. 679. ОД а. л.

16. Гимнографическое творчество Ивана Грозного: миф или реальность? // Исторический вестник. — М; Воронеж, 2001. — № 2—3 (13—14). — С. 485-494.0,7 а. л.

17. «Ветхаго Рима отечество си оставле» (песнопения русским римлянам в Стихираре «Дьячее око» // Бражниковские чтения 2002 к 100-летию М. В. Бражникова. Материалы научной конференции. — СПб., 2002. — С. 48—54.0,4 а. л.

18. Изображение «древа» в певческой рукописи из библиотеки Кирилло- Белозерского монастыря // Очерки феодальной России.—М., 2003.—Вып. 7. — С. 89—104.1а. л.

19. Описи Соловецкого монастыря XVI в. — СПб., 2003. — С. 235—237 (описание Стихираря «Дьячее око» владыки Филофея — Сол. 690/763). 0,2 а. л.

20. Стихиры святому благоверному князю Георгию Всеволодовичу//Путь к граду Китежу: Князь Георгий Владимирский в истории, житиях, легендах / Подг. стихир (перевод знаменной нотации) А. Н. Кручининой, Н. В. Ра-мазановой.—СПб., 2003.—С. 187—222.1,3 а. л.

21. Древнерусский роспевщик за чтением Псалтири // Церковное пение в историко-литургическом контексте: Восток—Русь—Запад (к 200-летию от Рождества Христова): Материалы международной конференции 15—19 мая 2000 г. (Лимнология. Вып. 3). (Учен. зап. Науч. центра рус. церк. музыки им. Прох Димитрия Разумовского).—М.,2003.—С. 170—185.1 а. л.

22. Святые русские римляне: Антоний Римлянин и Меркурий Смоленский / Подг. текста, иссл., комментарии. — СПб., 2004 — 180 с. (в печати). 10 а. л.

Подписано к печати 7.09.04. Формат 60x84/16. Бумага писчая. Печать офсетная. Усл. печ. л. 2,5. Уч. изд. л. 2,7. Тираж 150 экз. Заказ № 96

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора искусствоведения Рамазанова, Наталья Васильевна

Введение.

Глава 1. Стихирарь «Дьячее око» в церковно-историческом контексте

1.1. Состав и функции списков Стихираря месячного.

1.2. Эталонные Стихирари «Дьячее око» и время их создания.

Глава 2. Песнопения русским «римлянам» в Стихираре «Дьячее око»

2.1. «Римское царство» в месяцеслове Стихираря.

2.2. Служба Антонию Римлянину.

2.3. Песнопения Меркурию Смоленскому.

Глава 3. Царский титул и царское родословие в музыкально-поэтических текстах Стихираря

3.1. «Царь» как «Nomen sacrum».

3.2. Истоки царского родословия и стихира Рождеству Христову.

3.3. Династическая линия русских князей и ее отражение в музыкальной гимнографии.

Глава 4. Основатели русского и греческого христианских царств

4.1. Славник на литии и четыре редакции службы князю Владимиру.

4.2. Греческое царство в Стихираре и служба царю Константину.

Глава 5. Царственные гимнографы

5.1. «Творения» царя Ивана IV как феномен средневекового музыкальногимнографического творчества.

5. 2. Тропарь из службы преподобному Никите Столпнику

Переяславскому.

5. 3. Тропарь святому князю Михаилу Черниговскому и авторство царя

Ивана Васильевича.

5. 4. Служба преподобному Антонию Сийскому - «творение» царевича Ивана Ивановича.

Глава 6. Происхождение и художественное оформление эталонных Стихирарей

6.1. Москва или Соль Вычегодская?.

6.2. «Древо жизни» и «тварный мир» в художественном оформлении

Стихираря «Дьячее око».

6.3. Стихирарь «Дьячее око» в контексте историко-литературных и художественных памятников второй половины XVI в.

Введение диссертации2004 год, автореферат по искусствоведению, Рамазанова, Наталья Васильевна

Самосознание Московской Руси как богоизбранной державы, предназначенной стать последней хранительницей православной веры, унаследованной от «пришедших в конец» христианских царств, нашло отражение в известной концепции «Москва - Третий Рим». Разумеется, этой концепцией исторические и символические представления современников о роли и значении Московского царства в православном мире не ограничивались. «Наши предки, - как отмечает Г. Я. Мокеев, - в XIV-XVII веках называли Москву (как и царство в целом. - Н. Р.) разными символическими именами: Дом Пресвятой Богородицы, Второй Иерусалим, Третий Рим, наконец, Небесный Сион, или Новый Иерусалим, т. е. Небесный Град.<.> Наши предки соединяли на Москве разные теории, разные символы» [126, с. 167]. Все эти теории и символы нашли свое отражение во многих памятниках культуры своего времени. Органично вошли они и в контекст музыкальной гимнографии.

Годовой круг церковных песнопений заключал в себе самые разнообразные представления средневекового человека. Роспетые тексты песнопений были проводниками сложных идей и концепций. В них можно найти все перечисленные выше теории, связанные с уподоблением Москвы и Московского царства величайшим христианским святыням. В певческих книгах второй половины XVI в. опосредованно, в соответствующей жанру художественной форме, переплетаясь с другими идеями, распространенными в России к этому времени, отразилась и идея последнего православного царства «Москва - Третий Рим».

Концепция «Третьего Рима» обосновывала христианскую миссию создававшегося и укреплявшего свое положение в мире Московского царства. В XVI в. для России важно было заявить о себе, доказать правомерность и значимость своего существования как христианского государства. Осознание этой миссии повлекло за собой создание целого ряда произведений, которые были призваны показать связь времен, представить Россию как достойную восприемницу православных святынь. Эта работа продолжалась на протяжении всего столетия, но особенно она активизировалась во второй половине XVI в., в период правления Ивана IV и позже, в царствование Федора Ивановича, во время подготовки и учреждения патриаршества. В это время, как известно, создаются грандиозные исторические, литературные и художественные произведения, воплощающие идею Московского царства -Третьего Рима, которые были призваны обосновать, подтвердить, проиллюстрировать эту идею. В число таких памятников вошли и произведения церковно-певческого искусства, в специфической- форме отражающие исторические представления современников.

Историческими, точнее художественно-историческими источниками, в определенной мере являются все котированные певческие книги, использующиеся в богослужении. В них в особой художественной форме, фрагментарно, или более развернуто, передаются события ветхозаветной, новозаветной истории, истории царств, верховных властителей, церковных иерархов, князей и иноков, прославивших себя праведными деяниями. Ирмологий, Октоих, Триоди (в большей степени Триодные стихирари), Праздники, отчасти Обиход содержат в себе напоминания об исторических эпизодах, происходивших либо до Рождества Христова, либо после него. В процессе богослужения все эти эпизоды переплетаются. Здесь не важна хронологическая последовательность событий. Каждое из них самоценно, но при этом все они тесно взаимосвязаны. Эпизоды евангельской истории здесь представляют собой некую «ось симметрии», которую обрамляют, с одной стороны, события ветхозаветные, служившие их прообразами, с другой -эпизоды из истории христианских царств, из жизни святых подвижников, совершавшиеся по образу и подобию жизни и подвигов Христа. Сложный конгломерат этих вечно совершающихся событий и воссоздают музыкально-гимнографические тексты певческих книг.

Однако для отражения идеи последнего христианского царства была необходима книга специфическая. Та книга, основное содержание которой связано с церковной историей, переданной через воспевание трудов и подвигов ее «делателей» - святых мужей и жен. Более всего этим требованиям отвечал Стихирарь месячный. Песнопения, входящие в него, заключают в себе молитвенное обращение к Богу через посредничество святых, оставивших заметный след в истории христианства. Здесь «похвальными словесы» воспеваются подвижники Римского, Византийского, Болгарского и Сербского царств. В этот контекст вводятся песнопения в честь русских князей, святителей, преподобных, юродивых, которые, прославившись в своем отечестве, вошли в общий сонм святых и стали заступниками перед Богом для Русской земли.

Однако в этом ключе певческая книга Стихирарь месячный до настоящего времени не рассматривалась, хотя работ, в той или иной мере исследующих ее содержание, достаточно много. Этой книге, ее распространению на Руси, изменению ее состава в разные периоды времени, жанрам, ее составляющим, а также отдельным сюжетам русской истории, отраженным в песнопениях, созданных в честь конкретных святых посвящена работа Н. С. Серегиной «Песнопения русским святым» [189]. Этот труд явился важным этапом в осмыслении такого многогранного и сложного феномена, каким является Стихирарь. Н. С. Серегина впервые рассмотрела эту певческую книгу как целостный памятник древнерусского певческого искусства. Исходя из общей тенденции изменения количества памятей русским святым в месяцеслове . Стихираря, она выделила пять этапов в его эволюции на протяжении XII-XIX вв. На конкретном материале исследовательница показала, что «эволюция Стихираря по музыкальному содержанию отражает эволюцию древнерусского певческого искусства в целом» [189, с. 17], отметила взаимосвязь состава Стихираря на разных этапах его бытования со Студийским и Иерусалимским Уставами.

Рассматривая основной жанр песнопений, представленный в Стихирарях, автор останавливается на проблеме «подобных» и «самогласных» стихир. Она выявляет все стихиры-образцы, использовавшиеся в певческих циклах русским святым, сопоставляет их с Подобниками малого состава, отмечает отсутствие в последних самых известных моделей и дает объяснение этому явлению [189, с. 37-38]. Важным вкладом Н. С. Серегиной в изучение Стихираря и составляющих его жанров является введение ею по отношению к славникам понятия «второй системы подобия» [189, с. 38].

Основное содержание книги Н. С. Серегиной посвящено исследованию отдельных певческих циклов. Рассматривая Стихирарь как книгу, отражающую события российской истории, автор отбирает памяти тем святым и праздникам, которые связаны с ее ранними периодами. Первый раздел книги посвящен Киевской Руси, второй - противостоянию русских земель Орде. Разделы в свою очередь состоят из глав, каждая из которых построена по единому принципу. Здесь представлены исторические сведения о святом (святых) или празднике, приведен состав служб, реконструированный по ненотированным и котированным источникам, высказаны наблюдения об особенностях записи песнопений знаменной, путевой, демественной, пятилинейной нотациями в рукописях разного времени, отмечается наличие многороспевности. Много внимания автор уделяет поэтическому содержанию текстов, часто сопоставляя их с фольклорными источниками и древнерусскими литературными произведениями. Так, в службах Покрову Богородицы, Знамению новгородской иконы Богородицы, Меркурию Смоленскому Н. С. Серегина находит параллели со «Словом о полку Игореве», в стихирах Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору - с народной балладой об Авдотье-Рязаночке, в песнопениях Меркурию Смоленскому - с балладами, историческими песнями, Легендой о граде Китеже.

Певческая книга Стихирарь рассматривается и в монографии Н. В. Заболотной [59], но здесь она исследуется на раннем этапе своего существования в числе других книг Студийской эпохи. Основываясь на изучении большого корпуса рукописных источников, автор отмечает, что в количественном отношении Стихирари (Минейные и Постные) преобладали над другими певческими котированными книгами [59, с. 30]. В своей книге Н. В. Заболотная отмечает особенности певческой книги Стихирарь с точки зрения текстологических норм рассматриваемого периода. Она указывает на наличие сплошной нотации и тщательность проработки невм в Стихирарях, а также отмечает «колебание между образцовой нормативной записью и неустойчивой экспериментальной («поисковой») нотацией» [59, с. 115]. В книге сопоставляются разные списки стихир русским святым князьям Борису и Глебу, с целью определения их мелодического родства на основе нотации. Здесь впервые к материалу Стихираря применяется статистический анализ, позволяющий сделать вывод о «неустойчивости соотношения нормативности / вариантности на протяжении целых книг или их значительных разделов», что, как отмечает автор, с одной стороны, указывает «на тщательный отбор наилучших образцов, с другой - на создание новых редакций роспева» [59, с. 134].

Сопоставляя состав Стихирарей с требованиями Устава, Н. В. Заболотная отмечает «избыточный» состав песнопений в Стихирарях, не предусмотренный Уставом, варьирование порядка размещения стихир в службе, нерегулярные записи уставного характера, что отличает их от других книг Студийской эпохи. В Стихирарях, по мнению автора, на первый план выходит не полное соотнесение с Уставом, а точная передача певческой информации. «Стихирари, - как отмечает Н. В. Заболотная, - создавались мастерами, которые постоянно стремились к усовершенствованию нотации, к детальному отражению напева в нотной записи и закреплению наиболее удачных вариантов семиографии» [59, с. 191]. Основываясь на глубоком изучении материала, автор определяет цель создания такой певческой книги -«поддерживать уровень мастерства роспевщиков, служить образцом для уточнения напевов, а также сохранять то, что не входит в круг востребованных в данный момент песнопений» [59, с. 197].

Важным представляется и наблюдение об иерархичности певческих центров, в которых (или для которых) создавались певческие книги. Оно основано на существовании в Студийскую эпоху разных типов книг, отличающихся полнотой имеющейся в них певческой информации.

Если Н. В. Заболотная рассматривает Стихирарь на раннем этапе его существования на Руси, то Ф. В. Панченко обращается к позднему периоду бытования этой книги. Она исследует Стихирарь месячный в числе других феноменов старообрядческой поморской певческой традиции [141]. В своей работе автор привлекает Стихирари, созданные в книгописных мастерских Выго-Лексинского общежительства и отмечает их целенаправленную трансформацию, осуществлявшуюся в литургической практике старообрядцев. По ее наблюдениям, это проявляется в выборе круга месяцесловных памятей (более 180) и различии в их фиксации в книге: от упоминания до полной службы. Ф. В. Панченко обращает внимание на большое число русских праздников, вошедших в поморские Стихирари. Она выделяет полные службы святым и праздникам, которые особо почитались на Выгу, и отмечает связь памятей святых с днями тезоименитства выговских наставников.

Рассматривая один из аспектов проблемы многороспевности в Стихирарях, Ф. В. Панченко привлекает для исследования уникальный источник - Устав, регламентировавший богослужение в Выговском монастыре. В Уставе даны указания, которые до сих пор не были известны по другим источникам. Здесь предписано, какие роспевы необходимо использовать в той или иной службе или ее разделе. Благодаря введению этого Устава в научный оборот стала более очевидна функциональность многочисленных роспевов того или иного песнопения, зафиксированных в выговских певческих рукописях, зависящая от иерархического положения определенной службы в практике богослужения.

К Стихирарю месячному, точнее к его разновидности - певческой книге Трезвоны - обращается в своей монографии Н. Б. Захарьина [65]. Она рассматривает эту книгу наряду с другими книгами синодального периода. Автор отмечает неустойчивость структуры Трезвонов, особый - тематический - порядок служб в ней (группировку песнопений святым в соответствии с их рангом), отсутствие единообразия в составе служб, а также приводит свод служб по рукописям, рассмотренным ею, и перечень роспевов, встречающихся в этих службах.

В последние годы наметилось новое направление в изучении певческой книги Стихирарь месячный - исследование так называемого Стихираря «Дьячее око». До недавнего времени Стихирарь «Дьячее око» как особая разновидность певческой книги Стихирарь месячный специально не изучался. Исследователи, как правило, лишь констатировали наличие подзаголовка «Дьячее око» в самоназвании Стихираря. Первая работа, в которой была отмечена взаимосвязь подзаголовка и содержания одного из наиболее представительных списков этой певческой книги, вышла в 1988 г. [174]. Ее авторы раскрыли значение определения «Дьячее око», обратили внимание на события церковной истории, предшествовавшие созданию памятника, а также указали ряд списков других Стихирарей, имеющих в подзаголовке такое же определение. Упоминание о Стихираре «Дьячее око» мы находим и в упомянутой выше книге Н. С. Серегиной [189], где она отмечает, что заголовок «Книга глаголемая Стихирарь месячный, иже есть дьячее око.» становится типовым для Стихирарей полного состава второй половины XVI -первой половины XVII вв. [189, с. 21]. Следующий шаг в изучении Стихираря «Дьячее око» был предпринят М. В. Василик (Хощенко). В своей статье «Стихирарь "Дьячее око": особенности месяцеслова и жанрового состава» [31] она проанализировала весь комплекс известных к тому времени, а также целый ряд выявленных ею списков. Благодаря работе М. В. Василик Стихирарь «Дьячее око» приобрел статус особого феномена древнерусского певческого искусства, требующего дальнейшего специального исследования.

Стихирарь изучался не только как определенный тип котированной певческой книги. С разных позиций рассматривались также отдельные рукописные кодексы, включающие эту певческую книгу в свой состав. Эти исследования проводились Н. С. Серегиной [184, 186] Н. П. и Н. В. Парфентьевыми [147], JI. М. Спириной [208]. А в одной из работ, озаглавленной «Новые аспекты изучения Стихираря 1380 года.», ее автор С. В. Фролов обратился к песнопениям, выходящим за пределы книги - к стихире евангельской и ненотированному стиху, помещенному среди дополнительных записей. То есть в центре внимания автора оказался не столько сам Стихирарь, сколько его «конвой» [229].

Научные труды, в которых Стихирарь исследуется как целостный феномен древнерусского певческого искусства и певческой книжности, в том числе и статьи, посвященные Стихирарю «Дьячее око», появляются лишь в последнее десятилетие. Однако к числу работ, связанных с раскрытием содержания Стихираря, можно отнести целый ряд исследований в которых используются материалы этой певческой книги, в частности изучение на этом материале локальных и авторских роспевов. Эта проблема рассматривалась в трудах архим. Леонида (Кавелина) [108], М. В. Бражникова [132, с. 28-31], Н. П. и Н. В. Парфентьевых [144-147], Н. С. Серегиной [185; 189; 194], Ф. В. Панченко [121; 141; 142] и др. Стихирарь стал источником основного материала и для исследования особого композиционного феномена древнерусского певческого искусства - песнопений-осмогласников, предпринятого Н. Б. Захарьиной [60-64; 66-68]. А М. В. Василик обратилась к Стихирарю для изучения песнопений одного жанра - тропарей [32], которые, не являясь обязательной принадлежностью этой певческой книги, на определенном этапе развития церковно-певческого искусства расширили ее традиционный жанровый состав. Стихирарь месячный как один из основных источников для дальнейшего исследования проблемы пения «на подобен» был привлечен Ю. В. Артамоновой [8]. Вкладом в изучение певческой книги Стихирарь можно считать также работы Т. В. Гноевой [40], Ю. В. Гундаровой [46], A. JI. Орловой [136], авторы которых обратились к певческим циклам в честь двунадесятых праздников (поскольку эти праздники выделились в самостоятельную книгу лишь в начале XVII в.), а также статьи Н. С. Серегиной [185], Г. М. Малининой [119-120], Ф. В. Панченко [139-140], в которых рассматриваются песнопения, прославляющим Богородицу через ее чудотворные иконы. Однако в большинстве работ Стихирарь привлекался для исследования песнопений и певческих циклов посвященных разным святым: Александру Невскому (Н. С. Серегина [191]), Антонию Сийскому (Н. В. Рамазанова [172]), Артемию Веркольскому (О. Н. Суровегина, Е. А. Фаминцына [214]), Борису и Глебу (Б. П. Карастоянов [78-79], А. А. Дедова, Г. В. Алексеева [50], Н. С. Серегина [182; 183], О. Стефанская [211]), Варваре великомученице (Г. В. Алексеева [3; 4]), Василию Блаженному (Н. В. Рамазанова [164]), Георгию Всеволодовичу Владимирскому (Н. В. Каркадиновская [80])1, Георгию Новому (И. И. Калиганов, Е. В. Чишковская [74], М.Димитрова [51]), Григорию, епископу «Великия Армении» (А. Н. Кручинина [97; 101]), царевичу Димитрию (Н.С.Серегина [190], А. Н. Кручинина [98]), Дионисию Глушицкому (Е. А. Архимандритова [9]), Евфросинии Полоцкой (Н.С.Серегина [187-188]), Иоанну Рыльскому (М.Димитрова [51], Б. П. Карастоянов [77]), Иосифу Волоцкому (Ю. В. Артамонова [7], Н. В. Рамазанова [163]), Кириллу Белозерскому (А. Н. Кручинина [94-96]), Марии Египетской (М. В. Хощенко [233]) Меркурию Смоленскому (Н. С. Серегина [192-193]), Михаилу Черниговскому

1 А. Н. Кручинина и Н. В. Рамазанова подготовили к изданию расшифровки славников, созданных в честь этого святого [102].

Н. В. Рамазанова [168-170, 173], Н.С.Серегина [195]), Петру и Февронии Муромским (Ф. В. Панченко, Т. 3. Сеидова [143], А. Н. Кручинина [100]) и др.

Работы, посвященные песнопениям, воспевающим святых, построены, в большинстве своем, по общему принципу. Здесь приводятся исторические сведения о том периоде времени, когда подвизался тот или иной святой, о его деяниях, подвигах и чудесах, связанных с ним; рассматриваются вопросы, касающиеся времени создания службы и ее редакций. Основная задача авторов этих работ - проанализировать определенный массив списков песнопения или цикла в целом, охватив его как можно шире, что позволяет осуществить текстологический анализ исследуемого материала, проследить динамику текста на протяжении нескольких столетий, выявить изменения в нотации, роспеве, отметить появление разных редакций и вариантов. В отдельных же работах последнего времени намечен путь к постижению художественного своеобразия гимнографических произведений через исследование взаимодействия поэтического и музыкального текстов. Впервые высказанный А.Ф.Львовым, тезис о взаимодействии слова и напева [115] долгое время разрабатывался учеными главным образом в связи с проблемой формообразования знаменных песнопений (структура целого, членение его на строки и более крупные построения, дифференциация функций кадансирующих попевок и т. д.). Но в течение последних десятилетий исследователи осознали взаимосвязь текстов (поэтического и музыкального) не только на формообразовательном уровне. Они обозначили композиционные приемы, использующиеся в литературном тексте, которые нашли свое отражение и в тексте музыкальном. Ряд такого рода приемов основан на повторности формул. Хотя повторность интонационных формул в связи с параллелизмом в литературном тексте была замечена еще учеными XIX - нач. XX вв. [201; 157], современные исследователи конкретизировали эти приемы. Синтаксический параллелизм, стилистическая симметрия, анафора и эпифора в музыкальных текстах знаменных песнопений были впервые отмечены

И. Е. Лозовой [111]. Кроме того, она рассмотрела древнерусское песнопение с точки зрения закономерностей, выведенных гомилетикой - учением о христианской проповеди.

Новый уровень анализа и обобщения закономерностей, проявляющихся в музыкально-поэтических текстах песнопений как Стихираря, так и других певческих книг, отмечается в работах А. Н. Кручининой, Е. JI. Бурилиной [23], И. Ф. Безугловой [14], Н. В. Рамазановой, Ф. В. Панченко, Н. Б. Захарьиной, О. П. Быковой [26], A. JI. Орловой, Ю. В. Гундаревой и др. А. Н. Кручинина впервые применила к задачам исследования русского средневекового певческого искусства термин «поэтика». Она на конкретном музыкально-поэтическом материале показала возможность рассмотрения разных явлений древнерусского певческого искусства (от отдельного песнопения до чинопоследования в целом) на основе тесной взаимосвязи литературного и музыкального текстов с позиций поэтики, предварительно оговорив, что в связи со спецификой музыкального творчества «нельзя подходить к музыкальному произведению с точки зрения его точного соответствия поэтическому» [93, с. 15].

В указанных работах музыкальный текст рассматривался уже не в переводе на нотолинейную систему, как это делалось ранее, но в том виде, в котором он фиксировался в рукописях - в знаменной нотации. Обращение к изучению роспева в его первоначальном графическом выражении предоставило новые возможности для исследования певческого материала. Графемы древнерусской нотации, представляющей собой знаковую идеографическую систему фиксации музыкального языка, несли важную смысловую нагрузку. Они представляли собой одну из форм выражения средневекового мышления, для которого «каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшего в сфере более высокого и, таким образом, становившегося его символом» [105, с. 307308]. Символическое значение несли в себе и знаки нотации, не случайно составители теоретических руководств в начале XVI в. соотносили каждый знак с нравственным правилом («столица - смиреномудрие премудрости», «со очком - сокрушение сердечное, покаяние о гресех пред Господем», «статия -срамословия и суесловия отъехание» и т. д. ). Знаменная нотация, как зрительное выражение музыкального мышления средневековья, была частью общей системы средневековых представлений, в которых зрительные образы играли столь значимую роль, что византийские мыслители пытались доказать приоритет зрения над другими органами чувств (что явилось одной из причин отрицательного отношения к «пустым» искусствам, не несущим понятийной или «зрительно-дидактической информации, - к таким как игра на гуслях и свирели, пляски и танцы» [28, с. 84-85]). Знаменная нотация заключала в себе информацию разноплановую и многогранную. Хорошо известно, что один и тот же интонационный оборот в знаменной нотации может быть выражен разными формулами, и наоборот, одна и та же формула в разных гласах может быть роспета по-разному. Роспевщики же использовали возможности, заключенные в особенностях передачи музыкального содержания посредством нотации в зависимости от тех задач, которые они ставили перед собой при музыкальном «прочтении» гимнографических текстов.

Объединяясь в формулы, знаки нотации, в отличие от знаков алфавита, не приобретали такой образной конкретности как слова. Одно какое-либо смысловое значение не закреплялось за ними раз и навсегда. Хотя подчас, как показали наблюдения И. Ф. Безугловой, одни и те же «этикетные» словесные формулы озвучивались одинаковыми интонационными формулами [14, с. 216], чаще формула, вступая во взаимодействие со словом, подчинялась воле роспевщика, стремившегося выявить в тексте заложенную в нем внутреннюю смысловую связь. Исследователи древнерусской литературы не раз отмечали «многомерность» словесной ткани средневекового произведения, стремление

2 До недавнего времени были известны списки этой Азбуки, датирующиеся XVII в., однако 3. М. Гусейнова обнаружила ее в составе котированного сборника 1509-1514 гг., составленного игуменом Кириллодревнерусских книжников с помощью принципа организации так называемой «орнаментальной прозы» («плетения словес») создать некий «сверхсмысл» [109, с. 117, 118]. «Настоящий мастер слова, - отмечает В. В. Колесов, -буквально сплетает слова в их горизонтальном и вертикальном соответствии» [90, с. 94]. Этот «сверхсмысл» и «новые смежности», возникающие при прочтении текста по вертикали, не проходят мимо внимания древнерусского роспевщика. Используя свои средства выражения, заложенные в особенностях знаменной нотации, роспевщик, путем повторности интонационно-графических формул подчас на значительном расстоянии, выявляет «скрытый» гимнографом смысл, делает более рельефными некие сквозные мысли не только на уровне одного песнопения, но и чинопоследования в целом. В этой ситуации язык музыкальный, выраженный посредством гласовых формул в знаменной нотации вступает во взаимодействие с языком вербальным. Это взаимодействие дает новое качество, не обнаруживающее себя столь определенно при отсутствии какой-либо из двух составляющих [113, с. 35-36].

В работах А. Н. Кручининой и других перечисленных выше исследователей расширяется круг приемов, отмечаемых в поэтическом тексте. Опираясь на методы изучения древнерусской литературы и гимнографии, использующиеся в трудах филологов [27; 34-35; 204], они отмечают ассонансы и аллитерации, выделяют силлабо-симметричные, матричные конструкции и т. д. Соотнося эти приемы, проявляющиеся на уровне текста литературного, с текстом музыкальным, авторы подчеркивают, что приемы, характерные для стихотворного текста не всегда совпадают с приемами, выявляющимися в тексте музыкальном. В частности, «симметрия равносложных строк» может отмечаться только на графическом уровне (количество знаков), тогда как «продолжительность роспева может меняться в зависимости от используемой мелодической формулы» [136, с. 92]. Это касается и действия принципа аллитерации, который обнаруживается и в

Белозерского монастыря Гурием Тушиным, о чем она сообщила на конференции в 1996 г. гимнографическом тексте, и на уровне музыкальной графики, но при этом графический повтор не всегда означает повтор интонационный. Повторяющиеся знамена могут входить в разные попевки, а потому по-разному исполняться. Музыкальный текст помечает, подчеркивает основные понятия текста литературного, но музыкальное «плетение» не эквивалентно «плетению словес», а лишь подобно ему [93, с. 17]. Соответствие закономерностей музыкальной и стиховой организации песнопений «в рамках музыкально-поэтического текста песнопения встречается часто, но не является правилом» [136, с. 96].

Все эти наблюдения показывают, что выявление и «озвучивание» соответствующим образом всех поэтических приемов, заключенных в гимнографическом тексте, не вменялось в обязанности древнерусского роспевщика. Он был волен выбирать и подчеркивать музыкально-графическими средствами те приемы, которые считал наиболее важными. И подчас в каждом из роспевов одного и того же литературного текста (если их было несколько) на первый план выдвигался свой «сверхсмысл», значимый для роспевщика, его создававшего. Располагая большим арсеналом средств выразительности (силлабика и мелизматика, простые знамена и тайнозамкненные формулы с их особенностями музыкальной графики и выразительными возможностями, повторность формул и единичное их использование, разные по высоте уровни звучания, система гласовых взаимоотношений и т. д.), роспевщик создавал композицию как отдельного песнопения, так и целостного чинопоследования, исходя из особенностей поэтического текста, но не дублируя его.

Итак, к настоящему времени в работах музыковедов-медиевистов сложилось представление о Стихираре месячном как о целостном и при этом постоянно развивающемся памятнике церковно-певческого искусства, отражающем прежде всего события русской истории. Исследователями отмечены основные периоды эволюции Стихираря; особое внимание было уделено раннему и позднему (в определенной локализации) периодам бытования книги; рассмотрено большое количество служб в честь праздников и святых, хотя далеко не исчерпывающее состав Стихираря; выработаны методы анализа музыкально-поэтических текстов песнопений и чинопоследований XVI-XVII вв. Основные положения и выводы исследователей, сложившаяся методология анализа певческого материала позволяют перейти к следующему этапу изучения Стихираря: рассмотреть ее особую разновидность («Дьячее око») на одной из ступеней эволюции этой певческой книги с точки зрения отражения в ней ведущей идеологической концепции своего времени.

В этой связи основная цель исследования заключается в определении взаимосвязи музыкально-поэтического содержания Стихираря месячного «Дьячее око» (его эталонных списков) с современным ему мировоззрением. Высокий образный строй церковно-певческой поэтики предоставлял богатейшие возможности для выражения христианских символов и понятий; древнерусский роспевщик располагал большим запасом выразительных средств для воплощения актуальных идей эпохи в музыкально-поэтических образах. Выявление этих образов и средств их воплощения в музыкально-поэтических текстах Стихираря является главной задачей настоящеей работы. Для решения этой задачи намечены следующие этапы исследования:

1. Выявление эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» и определение их функций.

2. Рассмотрение этих списков в контексте истории церкви и государства.

3. Пересмотр сложившегося представления о происхождении рукописей, содержащих эталонные списки Стихирарей «Дьячее око».

4. Исследование музыкально-поэтических текстов в честь святых, трудами и подвигами которых осуществлялась преемственность христианства (Римское царство - Московское царство).

5. Исследование творчества царственных гимнографов (царя Ивана IV и его сына) как важной составной части феномена Московского царства.

Предметом исследования является музыкально-поэтическое содержание эталонных списков Стихираря «Дьячее око». Основным источником исследования в настоящей работе избран наиболее авторитетный список Стихираря с подзаголовком «Дьячее око» из рукописи 80-х годов XVI в., известной ныне под шифром РНБ. Кир.-Бел. 586/843. Эта рукопись давно введена в научный оборот. Певческий материал из нее был впервые использован Н. С. Серегиной [191; 192 и др.]. И теперь этот источник постоянно привлекается для исследования песнопений XVI-XVII вв. Однако объем Стихираря столь велик (504 листа формата in folio, исписанных мелким письмом) и насыщен таким количеством певческого материала, что пройдет еще не одно десятилетие, прежде чем можно будет сказать, что памятник изучен полностью.

В данном случае обращение к этому источнику позволяет получить представление об особенностях отражения мировоззренческих принципов, присущих определенному этапу истории Русского государства в музыкально-художественном творчестве; исследовать музыкально-гимнографический материал, собранный в одной певческой книге и предназначенный для использования в церковно-певческой практике в конкретный период времени, который определяется исследователями как время расцвета церковного пения. Изучение материала эталонной рукописной книги, каковой является этот Стихирарь, предоставляет возможность показать на конкретных песнопениях и певческих циклах, что расцвет этот был обусловлен не только имманентной логикой развития певческого искусства, но и особой заботой о нем со стороны церкви и государства. В общем русле мероприятий, предпринимаемых церковной и государственной властью в это время, богослужебному пению отводилась существенная роль. Проводилась активная работа по собиранию и редактированию уже использующегося в богослужении музыкальногимнографического материала и созданию нового, отвечающего требованиям времени. Результаты этой работы в наиболее полной мере воплотились в избранном нами Стихираре «Дьячее око». Разумеется, исследуя одно какое-либо явление церковно-певческого искусства даже в узких временных рамках, невозможно ограничиться только одной, эталонной, рукописью. Истоки музыкально-гимнографических текстов во многих случаях обнаруживаются в более ранних Стихирарях. На протяжении столетий они претерпевают существенные изменения. Для текстологического анализа, а также для аргументации тех или иных положений диссертации в работе привлекаются также другие котированные и ненотированные рукописи, датирующиеся XII-XVIII вв.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней певческая книга Стихирарь впервые рассматривается как памятник древнерусского певческого искусства, в котором разностороннее и многоплановое художественное отображение получило представление о Московском царстве, «генетически» связанном с древними христианскими царствами, созданном по образу и подобию Царства Христова. Впервые из всего многообразия Стихирарей месячных на основе конкретных признаков выделены наиболее полные рукописные книги, появление которых связано с важнейшими событиями в истории церкви и государства XVI-XVII вв., а также определена их функция -служить эталоном церковного пения, и использоваться в качестве образцов для создания списков с них с последующим распространением этих списков в Русских землях. Автор вводит в научный оборот службы русским и византийским святым, ранее не исследовавшиеся по котированным спискам, причем две такие службы (св. князю Владимиру и свв. Константину и Елене) в приложении к работе приводятся полностью. В диссертации расширяется круг котированных песнопений, которые могут быть атрибутированы царю Ивану Васильевичу, и наоборот, на основе анализа музыкально-поэтических приемов использованных в нотированном тексте одного из песнопений, приводятся аргументы не позволяющие рассматривать этот текст как творение царственного гимнографа.

Методологической базой настоящего исследования является использование различных методов историко-культурного, кодикологического, палеографического, источниковедческого, текстологического анализа, а также методов, применяемых в музыкальной медиевистике, музыковедении и литературоведении.

Практическая целесообразность работы заключается в возможности использовать ее для разработки специального раздела в рамках курсов истории русской музыки и древнерусского певческого искусства. Воспроизведенные в приложении к диссертации тексты котированных служб князю Владимиру, а также царю Константину и матери его Елене могут служить для дальнейшего исследования музыкально-поэтических текстов, не прибегая к рукописи, что будет способствовать ее сохранности. Дешифровки песнопений, также приведенные в приложении могут использоваться как в концертной, так и богослужебной практике.

Апробация исследования последовательно осуществлялась на всех его этапах. Основные положения были изложены в докладах на научных конференциях: Бражниковские чтения, Санкт-Петербург (1997-2003); «Русский Север», к 600-летию Ферапонтова монастыря, Ферапонтово (1998), Рябининские чтения-99, Петрозаводск (1999); Международной научной конференции к 2000-летию христианства, Москва (2000), «Санкт-Петербург и белорусская культура», Санкт-Петербург (2003). Итоги исследования опубликованы в 20 статьях, в монографии «Московское царство в церковно-певческом искусстве» (в печати), в книге «Святые русские римляне» (подготовка текстов, предисл., коммент.) (в печати).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и приложений. В первой главе Стихирарь «Дьячее око» рассматривается в церковно-историческом контексте. Здесь отмечается

Заключение научной работыдиссертация на тему "Московское царство в церковно-певческом искусстве"

Итак, идеальный образ Московского царства, сложившийся в XVI в., отразился не только в известных исторических и литературных памятниках своей эпохи, но и в памятниках церковно-певческого искусства. Такими памятниками стали йотированные Стихирари, получившие подзаголовок «Дьячее око», которые создавались с середины XVI по середину XVII вв.Целью их создания стала регламентация ежедневного богослужения в соответствии с требованиями церковного устава. Однако не все Стихирари, имеющие такой подзаголовок, могли служить этой цели. Существующие между ними различия (по терминологии М. В. Василик, «краткий», «пространный» и «ежедневный месяцеслов») объясняются практическим предназначением каждого. Стихирари с ежедневным месяцесловом представляли собой эталонные рукописные книги. Они служили образцами для создания списков с них, которые имели практическое назначение. В зависимости от числа календарных праздников и песнопений, включенных в списки, составленные на основе эталонных Стихирарей, они использовались в монастырских, соборных или приходских церквях в соответствии с принятой в них практикой богослужения.Уточнение датировок эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» позволило заключить, что они создавались на важнейших этапах государственного и церковного строительства. Их составление было обусловлено решениями церковных Соборов 1551 и 1651 гг., на которых много внимания уделялось церковному пению в литургическом контексте.Создавались они также в переломные периоды в жизни церкви и государства -

после низвержения Лжедмитрия (в годы правления царя Василия Шуйского и святительства патриарха Гермогена) и в преддверии учреждения патриаршества в России.Исследование состава эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» показало, что их составители стремились восстановить полный годовой круг церковных праздников. Православное государство, осознававшее себя последним центром Божьего мира, «Третьим Римом», для защиты от внутренних проблем и внешних врагов окружило себя плотным кольцом небесного воинства. Стихирарь с его ежедневным месяцесловом способствовал тому, чтобы каждый день в течение всего года царь, святители и все православные христиане с пением и молитвой могли обращаться к небесным покровителям за помощью и поддержкой.Покровителями Русского государства должны были стать канонизированные на Макариевских церковных Соборах новые русские чудотворцы. В акте канонизации на первом месте стояло введение в литургическую практику песнопений, создававшихся в их честь. Это четко было сформулировано митрополитом Макарием в его окружной грамоте в Вологду и Белоозеро: «уставили есмя ныне праздновати новым чюдотворцам в Русской земли, что их Господь Бог прославил, своих угодников, многими и различными чюдесы и знамении и не бе им до днесь соборного пения»^ (курсив мой. - Н. Р.). Полномасштабное осуществление замыслов митрополита Макария осуществилось лишь спустя много лет - в 80-х гг. XVI в., в преддверии учреждения патриаршества в России. Результатом многолетней работы стали образцовые стихирари «Дьячее око», созданные в это время, и прежде всего Стихирарь из Кирилло-Белозерского собрания РНБ (Кир.-Бел.586/843). Состав этого Стихираря является прямым подтверждением этого.Однако канонизационные процессы, активизировавшиеся в России в середине столетия, не ставили целью вытеснить прежние общехристианские праздники церковного календаря. Напротив, были восстановлены, а подчас и Цит. по:[215,с. 134].созданы заново песнопения в честь римских и византийских святых. Новые же русские чудотворцы - мученики, святители, преподобные и Христа ради юродивые, были включены в общий круг мучеников, святителей, преподобных и юродивых, унаследованных Россией от Ветхого и Нового Рима.Для России было важно связать воедино новые и старые, освященные временем, святыни. Наиболее непосредственно эта связь проявлялась в житиях и песнопениях в честь святых, по преданию родившихся в Риме, но совершивших свои подвиги в русских землях - Антония Римлянина, создавшего монастырь в Новгороде, и воина Меркурия, защищавшего от врагов Смоленск. Хотя жития этим святым были созданы ранее, включение их в общий круг церковного пения состоялось накануне учреждения патриаршества.Самые ранние списки йотированных песнопений в их честь вошли в исследуемый Стихирарь «Дьячее око» (Кир.-Бел. 586/843). Вводя в эталонный Стихирарь песнопения, воспевающие святых покровителей Новгорода и Смоленска, составители его выражали идею единения всех пределов Московского царства. В общем сонме римских, византийских и русских чудотворцев они становились молитвенниками за русского царя и царство в целом. Кроме того, будучи выходцами из святых земель, их своеобразными символами, духовными сокровищами, Антоний и Меркурий служили прочным связующим звеном между Москвой и Римом, отражавшим идею преемственности христианства.Идея преемственности воплотилась также в сформировавшемся в XVI в.представлении о царской родословной, восходящей к императору Августу. В опосредованной, художественной форме это представление отразилось и в эталонном Стихираре «Дьячее око» 1580-х гг. И хотя в Стихираре нет песнопений, напрямую соединяющих русского царя и римского императора, имя последнего упоминается в одном из песнопений рождественского цикла.Стихира «Августу единовластьствующу на земли», цитируемая Иваном IV в одном из посланий, служила для него подтверждением богоустановленности царской власти. Византийское происхождение песнопения и распространенность его в русских рукописных источниках с XII в., придавало его высказыванию неопровержимый авторитет, освященный временем.В музыкально-поэтической форме песнопений Стихираря «Дьячее око» представлено и родословное древо русских царей, его «корни» и «плоды». В песнопениях' русским князьям-рюриковичам поэтическими и музыкально графическими средствами подчеркивается взаимосвязь между ними. К «корням» этого древа принадлежит не только император Август. В Стихираре воспеваются, считавшиеся прадедами царя, первый христианский император Константин с материю своею Еленой и князь - креститель Руси Владимир с праматерью Ольгой. Связь между ними подчеркивается средствами поэтической и музыкальной выразительности. Обе пары характеризуются в поэтическом тексте сходными формулами. Отмечается перекрестное использование музыкально-гимнографического. материала - несколько песнопений предназначались для исполнения и в той и в другой службах.Сходство отдельных сюжетов в житиях, общность гласовой сферы (при индивидуальной последовательности гласов) позволяли переносить песнопения из одной службы в другую, не нарушая композиции каждой из них.Хотя стихиры в честь равноапостольных святых Константина и Владимира в русских йотированных рукописных источниках ко времени создания эталонного Стихираря «Дьячее око» Кир.-Бел. 586/843 существовали уже в течение нескольких столетий (Константину - с XII в., Владимиру - с XV в.), в этот Стихирарь, помимо уже известного, был включен новый материал. Сюда вошла новая музыкальная редакция микроцикла песнопений на «Господи, воззвах» Константину и Елене. Кроме того, в Стихирарь вошло несколько песнопений как Константину, так и Владимиру, не встречавшихся в более ранних певческих рукописях. Воспевающие Русскую землю и воссылающие моления за русского царя, эти песнопения могли быть созданы ТОЛЬКО в XVI в., в связи с укреплением и освящением Московского царства и власти царя.Из этого следует, что в состав образцовых Стихирарей «Дьячее око»

80-х гг. XVI в., создававшихся накануне учреждения патриаршества, были включены не только не фиксировавшиеся в более ранних источниках певческие циклы новым русским чудотворцам. Новыми песнопениями, отразившими идею прославления последнего из указанных Богом царств и его верховного правителя, были дополнены циклы песнопений святым, уже давно общецерковно почитавшимся в России, Таким образом, в образцовом Стихираре «Дьячее око» 1580-х гг., наряду с результатами канонизационных деяний XVI столетия, получил отражение процесс приведения в соответствие с требованиями времени музыкально-поэтического материала служб святым, издавна включаемых в йотированные певческие книги. Этот процесс был частью общей работы над содержанием богослужения.Следует особо отметить, что новые песнопения, содержащие моления за русского царя и Русскую землю, как правило, вводились в определенный раздел службы - на литии. Включение микроциклов литийных стихир в эту певческую книгу, безусловно, связано с реализацией решений, принятых Стоглавым Собором. В главе 41 («Вопрос 9») Стоглава указано: «Во Уставе написано в субботу вечер, такоже и к празникам Христовым и Богородичным и святых нарочитых пети литея <...> и зде в соборных церквах того не поют <...> И о том ответ: По Божественному Уставу во всех соборных церквах празничные литеи и повсяденные литеи пети неотложно» [56, с. 307] (курсив мой. - Н. Р.).Систематическая фиксация стихир и славников на литии - одна из отличительных особенностей Стихираря «Дьячее око» 1580-х гг. В более ранние источники стихиры на литии включались редко и лишь в отдельные, избранные службы. Здесь же литийные микроциклы присутствуют в большом количестве служб, имеющих всенощное бдение.В Приложении 5 дана таблица, 5Д1итывающая количество и гласовую принадлежность стихир на литии русским святым в Стихираре Кир.-Бел.586/843. Она показывает, что таких стихир в каждом случае могло быть от двух до восьми. Причем в стихирах мог использоваться как один глас, так и несколько. Внутри микроцикла могло быть задействовано до шести гласов, сменяющих друг друга. Так, в службе Федору, Давиду и Константину Ярославским зафиксировано четыре стихиры, роспетые в 1, 6, 3, 2-м гласах. А для роспева славника использован еще один глас - 5-й, В службе Антонию Печерскому для такого же количества стихир использовано три гласа - 1 , 2 , 8-й, славник же роспет в 6-м. Наибольшее число стихир и разнообразие гласов отмечается в микроцикле Зосиме Соловецкому, где они выстраиваются в следующий ряд - 4, 4, 4, 8, 4, 6, 1, 5-й. Последний, 5-й, глас закрепляется в следующем затем славнике. Одной стихирой меньше в литийном разделе службы Антонию Сийскому. Стихиры здесь роспеты в 6, 6, 6, 5, 5, 2, 1-м гласах, а славник в 4-м. В общей сложности и в том, и в другом микроцикле использованы 5 разных гласов. Причем в обоих случаях создатели литийных стихир первоначально ориентировались на традиционный состав микроцикла (на «Господи, воззвах», на хвалитех, на стиховне), где в одном гласе роспевается, как правило, три стихиры. (Таким «микроциклом в микроцикле» в службе Зосиме Соловецкому можно считать три стихиры 4-го гласа, а в службе Антонию Сийскому - 6-го.) Однако лития давала мастеропевцам возможность расширить традиционные рамки микроцикла.Связанная с «исхождением» в притвор храма или на паперть, совершаемая иногда и вне храма [131, с. 224], лития не была строго регламентирована по времени. Это в свою очередь не ограничивало мастеропевцев строгими требованиями, относящимися к числу стихир на литии, а также их гласовому единообразию. Помещая в этот раздел большое число песнопений, они предоставляли возможность выбора для использования необходимого количества песнопений в конкретном богослужении. Помимо ЭТОГО, создатели таких микроциклов руководствовались и внутренней логикой гласовой композиции службы. Так, царевич Иван Иванович, составляя службу Антонию Сийскому, использовал для литийных стихир 6, 2 и 1-й гласы, в которых также роспеты песнопения, обрамляющие литию. В центр же литии он поместил стихиры, роспетые в 5-м гласе, более в службе не использующемся.В связи с тем, что в большинстве служб ко времени начала работы над составлением Стихираря Кир.-Бел. 586/843 стихиры на литии отсутствовали, этот раздел требовал особого внимания составителей. В одних случаях они ограничивались ссылками на песнопения других служб. Так, в службе Знамения от иконы Богородицы в Устюге дается отсылка к службе Благовещению, в службе обретения мощей Макария Калязинского (25 мая) - к службе Варлааму Хутынскому, стихиры Корнилию Комельскому заимствуются из службы Сергию Радонежскому, а славник этому святому - из песнопений в честь Кирилла Белозерского. Примеров последнего рода, когда стихиры и славники для микроциклов на литии составляются из стихир и славников, заимствованных из разных служб, в Стихираре достаточно много. Так, в микроцикле на литии Феодосию Печерскому в качестве стихир использованы: славник (!) на хвалитех Антонию Римлянину и 2 стихиры на литии Антонию Великому - 8-го гласа, в качестве славника Феодосию здесь предлагается использовать славник на «Господи, воззвах» Сергию Радонежскому 6-го гласа.Есть службы, где литийные микроциклы составляются как из заимствованных стихир, так и из песнопений, непосредственно посвященных отмечаемому празднику. И, наконец, для целого ряда служб, в число которых вошли и службы святому Владимиру, святым Константину и Елене, митрополиту Петру^ стихиры на литии были созданы специально. В них литийные стихиры не заимствованы из певческих циклов в честь других святых, они воспевают именно тех, кому посвящено празднование. Как уже неоднократно отмечалось.' Каждая из этих стихир, по наблюдению Н. Серегиной имеет самостоятельный напев. Исследовательница характеризует их как «самые интересные стихиры в службе» [194, с. 73].работа над Стихирарем не опзаничивалась службами русским святым.Литийные микроциклы требовались и для служб со всенощным бдением, совершавшихся в честь римских и византийских подвижников. И, осуществляя решения, принятые в свое время Стоглавым Собором, русские мастеропевцы получили уникальную возможность актуализировать содержание песнопений в их честь. Иными словами, они создали песнопения, непосредственно связавшие святых, издревле почитавшихся в христианском мире, с Московским царством, обратившись к ним с молитвой о Русской земле и о боговенчанном правителе России.Создавая образы Московского царства в художественной форме, гимнографы и роспевщики применяли самые разнообразные средства выражения. Одно из них - использование фиты для выделения из контекста песнопения ключевых слов. Выполняя сходную функцию с титлом в вербальном тексте, заключая в себе скрытое имя Бога (08оа), фита с древнейших времен служила идеальным материалом для роспевания сакральных слов. В числе этих слов были и слова «князь» и «царь», употребляющиеся в титуле верховного правителя Руси. Однако роспевщики не стремились озвучить фитами все случаи употребления этих слов. Они подчеркивали царский титул, который заменил в середине XVI в. титул княжеский, лишь в песнопениях, созданных в честь наиболее значимых для последнего христианского государства святых. Причем слово «царь» не закреплялось за какой-либо одной фитой. В каждом случае роспевщики выбирали из всего известного в это время корпуса фитных начертаний и роспевов те, которые отвечали их представлениям.Использование фит в песнопениях Стихираря не ограничивается роспевом са1фальных слов, хотя есть песнопения, где фитами роспеваются только они. Часто фиты озвучивают определения, окружающие сакральное слово, молитвенное обращение, а также слова, имеющие эмоционально приподнятый характер. Используя фиты в песнопениях, роспевщик мог подчеркнуть значимость именно тех слов, которые он считал наиболее важными, выстраивая те или иные смысловые ряды. В то же время, редактируя песнопение, он мог исключить фиту из контекста или перенести ее на другое слово, меняя тем самым скрытый смысл. Так, в славнике митрополиту Петру в редакции, атрибутируемой царю Ивану Васильевичу, роспевщик с помощью фит выстраивает ряд «царе» - «святители» - «Петру», подчеркивая значимость основных действующих лиц песнопения. А в редакции из рукописи инока Христофора роспевщику представляются наиболее важными слова «царе» и «предстателю», вследствие чего снижается значимость слова «святители» и выходит на первый план не столько имя святого, сколько его миссия - быть защитником перед Богом.Роспевщик выделял фитами не только отдельные ключевые слова. Он мог посредством фит подчеркнуть строки, которые в совокупности выражали краткое содержание песнопения, являясь его своеобразным конспектом. В крупных по масштабам песнопениях, какой, например, является стихира Антонию Сийскому 5-го гласа, атрибутируемая царевичу Ивану Ивановичу, такой прием позволял выделять основные мысли и сюжетные ходы из общего пространного музыкально-поэтического содержания.Чтобы выделить основные мысли песнопения, сфокусировать внимание на кратком его содержании роспевщик использовал не только фиты. В определенных случаях для этого использовались и попевки. Так, в славнике 5-

го гласа князю Владимиру этой цели служит попевка кулизма средняя, объединяя строки, связанные с именем князя, акцентируя его деяния.Повторность музыкально-графических формул создавала художественные скрепы, соединяющие отдельные смысловые звенья, находящиеся на временном расстоянии. Решалась эта задача разными средствами. В одних случаях посредством музыкально-графической повторности роспевщик делал более рельефными поэтические приемы, использующиеся в литературном тексте. Иногда с помощью повторности формул он подчеркивал однокоренные слова, в буквальном смысле используя прием плетения словес, употребляющийся в тексте, как это наблюдалось в тропаре Антонию Римлянину, Повторность формул позволяла акцентировать внимание на повторяющемся словосочетании «град Смоленск», играющем ключевую роль в тропаре воину Меркурию. Часто повторность музыкальных формул была связана с синтаксическим параллелизмом, использующемся в поэтическом тексте.Помимо этого формульная повторность могла использоваться и вне связи с такого рода приемами. Повторяя на расстоянии музыкально-графические формулы, создавая с их помощью смысловые связи на расстоянии, роспевщик усиливал выразительность песнопения благодаря средствам собственно музыкальной поэтики.Повторяющиеся интонационно-графические формулы служили, как известно, и формообразующим средством. Причем членение песнопений на разделы отмечается повторением одинаковых формул не только в конце каждого из них. Использованием одних и тех же знаковых сочетаний обозначается и начало разделов. Нередко начало раздела отмечается фитным начертанием, причем разделы чаще всего начинаются разными, а не повторяющимися фитами. Поскольку фита сама по себе является ярким выразительным средством, ее появление в начале раздела обращает на себя внимание.Формы рассмотренных песнопений весьма многообразны. Даже в рамках одного жанра - тропаря, краткого, в соответствии с его определением, песнопения, наблюдается разный подход роспевщиков к формообразованию.Так, в тропаре Никите Переяславскому используется двухчастная форма, в тропаре Антонию Римлянину форма также двухчастная, но с внутренним членением первой части на два раздела. В трехчастной форме создан тропарь Меркурию Смоленскому.Близки по структуре два песнопения на литии, проанализированные в работе, - славник князю Владимиру и стихира Антонию Сийскому. Хотя они и относятся к разным жанровым подсистемам (славник и стихира), в них есть элементы сходства. Оба они четырехчастны, оба достаточно масштабны. К тому же оба песнопения роспеты в 5-м гласе. Однако в каждом случае форма песнопения имеет индивидуальные черты. Различны, в частности, формообразующие средства: и в том и в другом случае достаточно четко отмечаются начала разделов, но в славнике князю Владимиру они выделены фитами и лицами, а в стихире Антонию - определенным комплексом простых знаков. При использовании почти одинакового количества фит (в славнике князю Владимиру двенадцать фит, а в стихире Антонию Сийскому их

одиннадцать) кульминационные зоны в песнопениях располагаются по разному. Главная кульминационная зона в славнике Владимиру приходится на его второй раздел, где вопреки традиции находится моление за царя. В стихире Антонию Сийскому кульминационной зоной является завершающий раздел песнопения, текст которого содержит эпизод, связанный со спасением иконы, и прославление Бога.По-разному распределяются кульминационные зоны и в музыкально поэтических текстах тропарей. В тропаре Антонию Римлянину она приходится на завершающий, молитвенный раздел песнопения. В тропаре Меркурию Смоленскому кульминационная зона помещается во втором разделе, где звучит эмоционально-приподнятый призыв славить святого «песнеми» и «весело». В тропаре Никите Переяславскому кульминационная зона помещена в начале 2-го раздела, где, в соответствии с текстом, действие переносится из прошлого в настоящее. Таким образом, роспевщики в каждом случае ориентируются на содержание поэтического текста, выделяя в нем наиболее важные смысловые зоны, которые и становятся зонами кульминационными, благодаря определенному музыкально-выразительному средству - фитному начертанию и роспеву.Создавая песнопения в честь новых русских чудотворцев или прославляя в новых музыкально-гимнографических произведениях святых, уже имевших долговременную традицию почитания, мастеропевцы опирались на традиции, уходящие в далекое прошлое. Одной из них можно считать размещение кульминации в центральном разделе формы, которое было отмечено среди проанализированных песнопений. Такой пример - славник митрополиту Петру

6-го гласа «Денесе собори рустии сошедошеся», написанный, в свою очередь, как определила Н. Серегина, по образцу славника Введению Богородицы во храм. Иными словами, славник опирается на образец древнего, возможно греческого происхождения. Он имеет форму трехчастную с размещением кульминационной зоны в среднем ее разделе.Совершенно иную форму, аналогов которой не было обнаружено среди исследованных песнопений, имеет славник Рождеству Христову 2-го гласа «Августу единовластельствующи». Для песнопения, посвященного римскому императору, здесь был избран строфический принцип оформления песнопения, восходящий к хоровой античной лирике. Эта форма лучше, чем какая-либо иная, способствовала передаче содержания стихиры, заключающей в себе идею единоверия и единовластия. Сравнение музыкально-поэтического текста этого славника, зафиксированного в Стихираре «Дьячее око», с древними списками показало, что в Стихирарь конца XVI в. была включена новая редакция текста, где редактор изменил отдельные музыкально-графические формулы на концах строк и строф. В то же время он сохранил структуру и форму песнопения, идущую от древних истоков. Редактор, работавший над роспевом, список которого вошел в Стихирарь, посредством музыкальной графики лишь слегка откорректировал трактовку понятийного уровня. Таким образом, в задачу составителей Стихираря входило не только включение туда нового материала, но и сохранение того, что существовало ранее, без какой-либо принципиальной редакторской правки.В процессе исследования песнопений Стихираря были отмечены три уровня творческого подхода роспевщиков к музыкально-поэтическому материалу. Один из них наблюдается в тех случаях, когда текст песнопения почти не изменяется, лишь отдельные слова заменяются другими. Такая работа, кажущаяся на первый взгляд механической, в действительности таковой не являлась. Она требовала осознания характера роспева, его акцентуации, его структуры. Лишь в этом случае можно было внедрить в прежний контекст новые фрагменты текста, не нарушив его строя и целостности.Более высокий уровень творчества - составление совершенно нового текста по образцу известного. Здесь также не может идти речи о механическом характере работы. Создатель нового текста должен был учитывать все особенности роспева, связанные и с выделениями музыкально-графическими средствами ключевых слов, и с определением места размещения кульминационной зоны.И, наконец, третий уровень подхода к процессу творчества, наблюдаемый в песнопениях, - это создание текста и роспева самогласных стихир.Все эти уровни присутствуют в рассматриваемом Стихираре. Отмечаются они также и в песнопениях, атрибутируемых царю Ивану IV. В процессе исследования «царевых творений», причем не только широко известных науке стихир митрополиту Петру и Владимирской иконе Богородицы, но и до сих пор музыковедами не рассматривавшегося тропаря Никите Столпнику Переяславскому, были приведены дополнительные аргументы в пользу авторства царственного гимнографа. Один из них связан с трактовкой термина «творение», служащим для большинства исследователей в качестве довода, отрицающего участие царя в создании роспевов песнопений.Производное от слова «творец», связанное с представлениями о Творце всего сущего, слово «творение» могло быть использовано в литургической сфере прежде всего по отношению к Богом избранным святым отцам и царям.Следовательно, употребление этого термина по отношению к рядовым роспевщикам избегалось, но в рукописях, фиксировавших результаты музыкально-гимнографической деятельности царственного гимнографа, он мог использоваться без каких-либо ограничений.Разумеется, все аргументы, приводящиеся как против, так и за признание Ивана Васильевича мастеропевцем (и гимнографом, и роспевщиком), носят косвенный характер. И доводы, приведенные здесь, не позволяют поставить точку в этой проблеме. Возможно, в дальнейшем, с развитием методов анализа музыкально-гимнографических произведений, удастся выявить индивидуальные черты его стиля. Однако это, достаточно проблематично, учитывая характер средневекового мышления, опирающегося на освященные временем традиции, с одной стороны, и, с другой, свободу выбора средств выразительности, которой пользовался каждый роспевщик. Отсутствие закрепленных норм (жанр - форма, отдельные слова - музыкальные формулы и т. д.) позволяло мастеропевцам озвучивать поэтический текст, исходя из собственного понимания и трактовки. Пока же мы можем только предполагать, что у Ивана Васильевича, участвовавшего в богослужениях, певшего на клиросе, цитировавшего в своих посланиях церковные песнопения, было достаточно знаний, навыков и таланта для создания как текстов песнопений, так и их роспевов. То же можно сказать и о его сыне Иване Ивановиче.Подводя итоги всему вышеизложенному, важно еще раз подчеркнуть, что Стихирарь «Дьячее око» Кир.-Бел 586/843 создавался накануне учреждения патриаршества, был ориентирован на внедрение в практику решений Московских Соборов и отразил процесс общецерковной канонизации русских святых. Стихирарь включил в себя тексты признанных авторов - Пахомия Серба, новгородского агиографа, гимнографа и роспевщика Маркелла Безбородого, царя Ивана Грозного и его сына. И, наконец, он был вложен в библиотеку Кирилло-Белозерского монастыря государевыми людьми. Такая рукопись могла быть создана только в Москве. Ее невозможно было подготовить в Усолье, вдали от основных центров церковного пения.Общегосударственное мышление, проявившееся в репертуаре Стихираря из кирилловской рукописи, было прерогативой церковных и государственных властей, особенно в условиях учреждения патриаршества, когда русская церковь особенно нуждалась в своих святынях., Эта книга стала не только нггогом проведенных в XVI в, мероприятий, направленных на исправление недостатков певческой практики в отечественной церкви, она выполняла задачу выявления всех «заключенных в ней сокровищ и добродетелей».М. Б. Плюханова, давая характеристику Степенной книге, назвала ее «идеальным изображением Московского царства как царства града Иерусалима с его скоплением святости, святых и святынь» [151, с. 47]. Это определение в равной степени можно отнести и к эталонному Стихирарю «Дьячее око».Стихирарь явился музыкально-поэтическим отображением представлений о царстве святых, а вместе с ним и о царстве Московском - «Третьем Риме», создававшемся по образу и подобию Царства Небесного.

Список научной литературыРамазанова, Наталья Васильевна, диссертация по теме "Музыкальное искусство"

1. Известно духовное завещание Антония Сийского, в котором он призывал молиться за царя Ивана Васильевича 224, с. 196. Духовная грамота Антония включена в первую редакцию Жития.

2. РНБ. ОСРК. 0.1.22. Л. 389 об. 390.

3. В другие образцовые Стихирари «Дьячее око» Едииоверч. 37 и Строг. 44 песнопения Антонию Сийскому не вошли, в общем месяцеслове Стихирарей его имя даже не упомянуто.

4. В ненотированных рукописях для этого песнопения указан глас 7.

5. В ненотированных рукописях на месте этого тропаря роспевается тропарь 1-го гласа «Желанием духовным».

6. Христа ради веся оставиво.4. и ограды инокомо создавоша.

7. Впервые на этот род деятельности Василия Прокофьева обратил внимание Н. П. Парфентьев 147, с. 58.

8. Хранится в Архиве СПбОИИ. Кол. 114. № 160.

9. Это изображение воспроизведено О. Б. Враской 37, с. 274.

10. Циг по: Соф. 1428. JI. 371 об. См. также: 17, с. 85.2 РНБ. F.XVII.9. Л. 837 об.

11. Цит. по публикации в книге А. Карнеева списка из библиотеки Троице-Сергиевой лавры, РГБ. Ф. 304. № 765 (XV-XVI вв.).

12. Исследователи называют несколько соборов, объединяющиеся в одну типологическую группу с собором Покрова на Рву. собор Бориса и Глеба в Старице, Спасо-Преображенский собор Соловецкого монастыря и др. См. об этом, например: 11.

13. На идейную связь строительства многопрестольных храмов, иконописи и музыкальной гимнографии впервые обратила внимание А. Н. Кручинина.

14. Азбука знаменного пения (извещение о согласнейших пометах) старца Александра Мезенца (1668-го года) / Издал с объясн. и примеч. С. В. Смоленский. Казань, 1888. - 132 с. с нот., 14 л. табл.

15. Акты Московского государства, изданные Императорской Академиею наук. / Под ред. Н. А. Попова. СПб., 1894. - Т. 2. Разрядный приказ: Московский стол. - XLV, 773 с.

16. Алексеева Г. В. О поэтике службы Варваре-великомученице // Проблемы культуры Дальнего Востока: Науч.-теорет. конф. / Дальневосточное отд-ние РАН. Владивосток, 1992. - С. 31-33.

17. Амосов А. А. Античная библиотека Ивана Грозного // Книжное дело в России в XVI-XIX вв.: Сб. науч. тр. / БАН СССР Л., 1980. - С. 6-31.

18. Артамонова Ю. В. Песнопения преподобному Иосифу Волоцкому // Музыкальная Академия: Ежекварт. науч.-теорет. и крит.-публицист. журн. -М., 2001. -№ 1,- С. 25-26.

19. Артамонова Ю. В. Песнопения-модели в древнерусском певческом искусстве XI-XVIIIbb.: Дисс. . канд. иск. / Рос. Акад. музыки им. Гнесиных М., 1998.

20. Баталов A. JI. Идея многопрестольности в московском каменном зодчестве середины второй половины XVI века // Русское искусство Позднего Средневековья: Образ и смысл: Сб. ст. -М., 1993. - С. 103-141.

21. Бахтина О. Н. Летописная редакция повести о Меркурии Смоленском в своде 1652 г. // Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма / АН СССР; Отв. ред. Е. К. Ромодановская. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1985. - С. 70-78.

22. Бахтина О. Н. Повесть о Меркурии Смоленском // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. - Вып. 2 . Ч. 2. - С. 248-252.

23. Безуглова И. Ф. Этикетность в древнерусском певческом искусстве (на материале стихиры на целовании плащаницы) // Древнерусская литература: Источниковедение: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. -Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1984. С. 215-221.

24. Белецкий Л. Т. К литературной истории повести о Меркурии Смоленском // Журнал М-ва народного просвещения. Пг., 1914. - Ч. 54. Декабрь. -С. 359-360.

25. Белоброва О. А. К изучению жития Антония Римлянина // Монастырская культура: Восток и Запад: Матер, одноим. конф. / Сост.Е. Г. Водолазкин. СПб.: Альм. «Канун»: Фонд «Сервантес», 1999. -С. 93-101.

26. Белова О. В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. М.: Индрик, 2000.-318 с.

27. Белокуров С. А. Деяние Московского церковного Собора 1649 г.: Вопрос о единогласии 1649-1651 гг. // Чтения в О-ве истории и древностей российских. М., 1894. - Кн. 4. Отд. 3. - С. 29-52.

28. Большая энциклопедия: Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знания / Под ред. С. Н. Южакова. СПб.: Просвещение,19j-1902.-Т. 8.-784 с. 192- 1903.-Т. 9.-794 с.

29. Бражников М. В. Древнерусская теория музыки: По рукописным материалам XV-XVIII вв. JL: Музыка. Ленингр. отд-ние, 1972. - 424 е.: нот. прим.

30. Бражников М. В. Лица и фиты знаменного распева Исследование / Общ. ред. Н. С. Серегиной и А. Н. Крюкова. Л.: Музыка. Ленингр. отд-ние, 1984. - 302 е.: нот. прим.

31. Бражников М. В. Певческие собрания Д. В. Разумовского и В. Ф. Одоевского // Собрания Д. В. Разумовского и В. Ф. Одоевского. Архив Д. В. Разумовского: Описания / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина; Под ред. И. М. Кудрявцев. М., 1960. - С. 6-22.

32. Бурилина Е. Л Взаимодействие слова и напева в древнерусской монодии XVI-XVII в.: На материале певческой рукописной книги «Обиход». Дисс. . канд. иск. / Ленинградская гос. консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова. Л., 1984.

33. Бурилина Е. Л. О соотношении текста и напева в древнерусских песнопениях XVI-XVII вв. // Источниковедение литературы Древней Руси.: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980.-С. 204-215;

34. Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. - Т. 2. - 6., 429 е., [110] л. ил.

35. Быкова О. П. Древнерусские песнопения в системе церковного ритуала праздника Пятидесятницы. Дисс. . канд. иск. / Санкт-Петербургская гос. консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова. СПб., 2001.

36. Былинин В. К. К проблеме стиха славянской гимнографии (X-XIII вв.) // Славянские литературы / X международный съезд славистов. София, сентябрь 1988; Отв. ред. П. А. Николаев. -М.: Наука, 1988. С. 33-51.

37. Бычков В. В. Византийская эстетика: Теоретические проблемы. М.: Искусство, 1977. - 199 с.

38. Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира святого до конца XVII в. Пг., 1916. - X, 463 с.

39. Ванеева Е. И. Физиолог / РАН. СПб.: Наука, 1996. - 168 с. -(Литературные памятники).

40. Василик (Хощенко) М. В. Стихирарь «Дьячее око». Особенности месяцеслова и жанрового состава // Музыкальное наследие России: Истоки и традиции: Сб. ст. / Сост и науч. ред. 3. М. Гусейнова. СПб., 2000. - С. 55-79.

41. Василик М. В. Тропари преподобным святым в Стихираре «Дьячье око» // Певческое наследие Древней Руси: История, теория, эстетика: Сб. ст. / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2002. - С. 261-279.

42. Введенский А. А. Библиотека и архив Строгановых в XVI-XVII вв. // Север: Орган науч. сев. краеведения. Вологда, 1923. - Кн. 3-4. - С. 69115.

43. Верещагин Е. М. История возникновения древнего общеславянского литературного языка: Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия и их учеников. М.: Мартис, 1997. - 314 1. с.

44. Верещагин Е. М. Церковно-славянская книжность на Руси: Лингвотекстологические разыскания / Под ред. и с предисл. О. Н. Трубачева. М.: Индрик, 2001. - 607 с.

45. Власов С. Деяния Константина Великого / Рос. отд-ние междунар. Ордена св. Константина Великого. М., 1999. -223 с.

46. Враская О. Б. Об орнаментации рукописных книг из Кирилло-Белозерского монастыря // Древнерусское искусство: Рукописная книга. Сб. ст. / Отв. ред. О. И. Подобедова. М.: Наука, 1983. - С. 267-276.

47. Выходы государей царей и великих князей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, всея Русии самодержцев (с 1632 по 1682 г.). М.,1844. - VIII, 702, 109 с.

48. Гарднер И. А. Певческое исполнение кафизм в древнерусской богослужебной практике: (Экскурс в литургико-музыкальную археологию) // Православный путь: церк.-богосл.-филос. Ежегодник: Прилож. к журн. «Православная Русь». Джорданвиль, 1966. - С. 145170.

49. Гноевая Т. В. Праздничные стихиры-славники: соотношение разных роспевов // Монастырская традиция в древнерусском певческом искусстве: К 600-летию Кирилло-Белозерского монастыря / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2000. - С. 110-118.

50. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви / Крутицкое патриаршее подворье: О-во любителей церк. истории. Репр. изд. - М., 1998.-537 с.

51. Голубинский Е. Е. История русской церкви. М., 1881. - Т. 1. Ч. 2. - 791, XIV с.

52. Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1859. - Отд. 2. Ч. 2. - 690 с.

53. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. / Под ред. С. Н. Валка. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. - 408 с.

54. Гранстрем Е. Э. Сокращения древнейших славяно-русских рукописей // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом).- JL: Наука. Ленингр. отд-ние, 1954. Т. 10. - С. 427434.

55. Гундарова Ю. В. Песнопения Сретению Господню в древнерусском певческом искусстве (источниковедение, текстология, поэтика): Дипломная работа / Санкт-Петербургская гос. консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова. СПб., 2002.

56. Гусейнова 3. М. Русские музыкальные азбуки 15-16 веков: Учеб. пособие / Санкт-Петербургская гос. консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова. -СПб., 1999.-132 с.

57. Дворцовые разряды, по высочайшему повелению изданные П-м Отделением собственной е. и. в. канцелярии. СПб., 1851. - Т. 2. - IV е., 976 стлб., II с.

58. Димитрова М. Служби за български светци в староруската музикална традиция // Българско музикознание. София, 1983. - № 8. - Кн. 4. -С. 36-49.

59. Дмитриев Л. А. Житие Антония Сийского // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. - Вып. 2. Ч. 1. - С. 247-248.

60. Дмитриева Р. П. Маркелл // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. - Вып. 2. Ч. 2. - С. 103-104.

61. Добиаш-Рождественская О. А. История письма в средние века: Руководство к изучению латинской палеографии / Авт. послесл. и коммент. Л. И. Киселева. 3-е изд., доп. - М.: Книга, 1987. - 317 с.

62. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. / Сост. С. Б. Веселовский. М.: Наука, 1975.-607 с.

63. Емченко Е. Б. Стоглав: Исследование и текст. М.: Индрик, 2000. - 504 с.

64. Жданов И. Н. Сочинения Царя Ивана Васильевича // Сочинения И. Н. Жданова / Отд-ние рус. яз и словесности АН. СПб., 1904. - Т. 1С. 81-170.

65. Забелин И. Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях. Т. 1. Домашний быт русских царей в XVI и XVII вв. -58L 3-е изд. с доп. М., 1895. - Ч. 1. - XXIV, 795 с. 582.Посмертн. изд. -М., 1915. - Ч. 2. - XXIV, 900 с.

66. Заболотная Н. В. Церковно-певческие рукописи Древней Руси XI-XIV веков: Основные типы книг в историко-функциональном аспекте: Исслед. / Рос. Акад. музыки им. Гнесиных. М., 2001. - 252 с.

67. Захарьина Н. Б. Интонационный словарь и композиция песнопений-осмогласников в знаменном роспеве. Автореф. дис. . канд. иск. СПб., 1992.

68. Захарьина Н. Б. Музыкальное время в песнопениях в честь Успения Богородицы // Музыкальная культура православного мира: Традиции, теория, практика: Междунар. науч. конф. 1991-1994 гг.: Материалы / Рос. Акад. музыки им. Гнесиных. М., 1994. - С. 162-170;

69. Захарьина Н. Б. Осмогласники как жанр древнерусского певческого искусства // Musica Antiqua, VIII / Filarmonia Pomorska im. Paderewskiego w Bydgoszczy. Bydgoszcz, 1988. - Vol. I: Acta Musicologica / Ed. Eleonora Harendarska. - S. 1087-1123;

70. Захарьина Н. Б. Песнопения-осмогласники в древнерусских нотированных рукописях // Источниковедческое изучение памятников письменной культуры: Сб. науч. тр. / Гос. публ. б-ка им. М. Е. Салтыкова-Щедрина; Сост. Г. П. Енин. Л., 1990. - С. 26-38.

71. Захарьина Н. Б. Русские богослужебные певческие книги XVIII XIX веков: Синодальная традиция. - СПб.: Петербургское востоковедение, 2003.- 191 с.

72. Захарьина Н. Б. Стихира Успению Богородицы «Богоначальным мановением» // Рукописные памятники / Рос. нац. б-ка. СПб., 1999. -Вып. 5: Из истории музыкальной культуры / Сост. Н. В. Рамазанова. -С. 31-61.

73. Захарьина Н. Б. Эволюция композиции древнерусских песнопений-осмогласников знаменного роспева в XI-XVII вв. // Певческое наследие Древней Руси: История, теория, эстетика / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2002. - С. 185-205.

74. Иванчин-Писарев Н. Д. Михаил великий князь Киево-Черниговский и боярин его Феодор. М., 1893. - 4., 48 с.

75. Игнатий (Семенов), архиеп. Донской и Новочеркасский. Истина святой Соловецкой обители против неправды челобитной, называемой соловецкой. СПб., 1847.-301 с.

76. Кадлубовский А. П. Очерки по истории русской литературы житий святых. 1-5. Диссертация. Варшава, 1902. - [2], X, 389 с.

77. Калайдович К. Ф., Строев П. М. Обстоятельное описание славянороссийских рукописей, хранящихся в Москве, в библиотеке . графа Ф. А. Толстова. М., 1825. -LXIV, 811, 17, IX, 100 с.

78. Калиганов И. И. Георгий Новый у восточных славян / Пер. в современное нотолинейное письмо Е. В. Чишковской. М.: Индрик, 2000. - 800 с.

79. Каравашкин А. В. Русская средневековая публицистика: Иван Пересветов, Иван Грозный, Андрей Курбский. М.: Прометей, 2000. -417 с.

80. Карамзин Н. М. История государства Российского. М. : Книга, 1989.761.Kh. 2. Т. 7.-142 стб.762. Кн. 2. Т. 8. 82 стб.763. Кн. 3. Т.9.-279 стб.

81. Карастоянов Б. П. Стихирата за Борис и Глеб «Плътскоую багатяща» -забележителен образец на старото руско певческо изкуство // Българско музикознание. София, 1987. -№ 11. Кн. 3. - С. 31-66.

82. Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога / О-во любителей древней письменности. СПб., 1890. - 393, LV, G с.

83. Киевская Псалтирь 1379 года. Факс. изд. - М.: Искусство, 1978. -235 с.

84. Киселев Н. П. Происхождение московского старопечатного орнамента // Книга: Исследования и материалы. М.: Книга, 1965. - Сб. 11. - С. 167198.

85. Клепиков С. А. Орнаментальные украшения переплетов конца XV-первой половины XVII веков в рукописях библиотеки Троице-Сергиевого монастыря // Записки Отдела рукописей / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. М., 1960. - Вып. 22. - С. 57-73.

86. Клосс Б. М. Летописный свод Лицевой // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. - Вып. 2. Ч. 2. - С. 30-31.

87. Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871.-483 с.

88. Книга глаголема Козмы Индикоплова. СПб., 1886. - 240 е., 4 отд. л.

89. Книга степенная царского родословия // Полное собрание русских летописей СПб., 1908-1913 - Т. 21. Ч. 1-2. - VII, 701 с.

90. Книги разрядные, по официальным спискам оных изданные с высочайшего соизволения П-м Отделением собственной е. и. в. канцелярии. СПб., 1855. - Т. 2. - IX е., 1402 стлб.

91. Колесов В. В. Средневековый текст как единство поэтических средств языка // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т рус. литературы (Пушкинский дом). Т. 50. СПб., 1997. - С. 92-98

92. Корсакова В. Феодор Иоаннович // Русский биографический словарь, изданный под наблюдением председателя Императорского Русского исторического общества А. А. Половцова / Имп. рус. ист. о-во. СПб., 1913.-Т. 25.-С. 277-301.

93. Кручинина А. Н. О музыкально-литургическом творчестве Кириллова монастыря // Монастырская традиция в древнерусском певческом искусстве: К 600-летию Кирилло-Белозерского монастыря / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2000. - С. 16-21.

94. Кручинина А. Н. Попевка знаменного роспева в русской музыкальной теории XVII в. // Певческое наследие Древней Руси: История, теория, эстетика / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2002. - С. 46150.

95. Кручинина А. Н. «Радуйся Петре вкупе с супружницею своею Феврониею» // Музыкальная Академия: Ежекварт. науч.-теорет. и крит.-публицист. журн. М., 2003. - № 2. - С. 12-18.

96. Кузнецов И. И. Святые блаженные Василий и Иоанн, Христа ради московские чудотворцы // Записки Московского археологического общества. М., 1910. - Т.8. - С. 1-400.

97. Куприянов И. К. Обозрение пергаменных рукописей новгородской Софийской библиотеки. СПб., 1857. - X, 113 с.

98. Jle Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада: Пер. с фр. / Общ. ред. Ю. Л. Бессмертного; Послесл. А. Я. Гуревича. М.: Прогресс-Академия, 1992. - 376 с.

99. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А. А. Нейхардт. М.: Правда, 1987. 574 с.

100. Леонид (Кавелин), архим. Святая Русь или Сведения о всех святых и подвижниках благочестия на Руси (до XVIII века). СПб., 1891. -220 с.

101. Леонид (Кавелин), архим. Стихиры, положенные на крюковые ноты. Творение царя Иоанна деспота российского (по рукописи Троицкой лавры № 428) // Памятники древней письменности и искусства. СПб., 1886.-Т. 63. - V, 91, 14, 27 с.

102. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. доп. -М.: Наука, 1979. - 352 е., 8 л. ил.

103. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л.: Изд-во АН СССР в Ленинграде, 1947. - 499 с.

104. Лосева О. В. Русские месяцесловы XI-XIV веков / Под ред. Акад. Л. П. Милова. М.: Памятники исторической мысли, 2001. - 420 с.

105. Лотман Ю. М. Феномен культуры // Избранные статьи. Таллин: Александра, 1992. - С. 34-45.

106. Лурье Я. С. Повесть о белом клобуке // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. - Вып. 2 . Ч. 2. - С. 214-215

107. Львов А. Ф. О свободном или несимметричном ритме. СПб., 1858. -55 с.

108. Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской церкви. СПб., 1857. - Т. 1. - 4., XXII, 292, IV с.

109. Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996.117i Кн. 4.4. 1.-592 с. 117г-Кн. 4. Ч. 2.-440 с. 117з - Кн. 6.-800 с.

110. Макаров Н. А. Камень Антония Римлянина // Новгородский исторический сборник. Л., 1984. - № 2 (12). - С. 203-210.

111. Маркелов Г. В., Панченко Ф. В. О гимнографическом творчестве выговцев // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т рус. литературы (Пушкинский дом). СПб., 1997. - Т. 50. - С. 196-204;

112. Металлов В. М. Русская семейография: Из области церковно-певческой археологии и палеографии. / Моск. археологич. ин-т. М., 1912.-118 е., 119 л. табл.

113. Минея на июль. М.: Изд-во. Моск. Патриархии, 1988. - Ч. 2. -512 с.

114. Моисеева Г. Н. «Валаамская беседа» памятник русской публицистики середины XVII века. Исследование и тексты. - М.; JL: Изд-во. АН СССР, Ленингр. отд-ние, 1958. - 199 с.

115. Мокеев Г. Я. О градостроительном символе «Москва Второй Иерусалим» // Богословские труды. - М., 1999. - Сб. 35. - С. 167-170.

116. Морохова Л. Ф. Логгин // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. - Вып. 2. Ч. 2.-С. 71-72.

117. МудроваН. А. Библиотека Строгановых в Сольвычегодске и на Урале во 2-й половине XVI начале XVIII в. Автореферат дисс. . канд. фил. наук. - Свердловск, 1990.

118. Музыкальная эстетика России XI-XVIII веков / Сост. текстов, пер. и общ. вступ. статья А. И. Рогова. М.: Музыка, 1973. - 245 с.

119. Надгробное слово Иосифу Волоколамскому / Изд. К. И. Невоструевым. М., 1865.

120. Никольский К. Т. Пособие к изучению устава богослужения православной церкви. СПб. Синод, типография, 1907. - XVI, 878 с.

121. Новые памятники знаменного роспева / Сост. М. В. Бражников. -JI.: Музыка. Ленингр. отд-ние, 1967 82 с.

122. Описание рукописного Отдела Библиотеки Академии Наук. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1973. - Т. 5. Греческие рукописи / Сост. И. Н. Лебедева - 242 с.

123. Описи Соловецкого монастыря XVI века / Сост. 3. В. Дмитриева, Е. В. Крушельницкая, М. И. Мильчик. Спб.: Дмитрий Буланин, 2003. -356 с.

124. Опись строений и имущества Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г.: Коммент. изд. / Сост. 3. В. Дмитриева, М. Н. ИГаромазов. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1998. - 384 с.

125. Памятники литературы Древней Руси. Конец XV первая половина XVI века. - М.: Художественная литература, 1984. - 768 с.

126. Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. М.: Художественная литература, 1985. - 768 с.

127. Панченко Ф. В. Рукописное наследие выговских мастеропевцев: история, традиция, творчество. Дис. . канд. иск. / Санкт-Петербургская гос. консерватория. СПб., 2002.

128. Панченко Ф. В., СеидоваТ. 3. Петр и Феврония Муромские в древнерусской музыке // Древнерусская певческая культура и книжность: Сб. науч. тр. / Ленингр. ин-т театра, музыки и кинематографии; Ред. Н. С. Серегина. Л., 1990. - С.100-106

129. Парфентьев Н. П. Древнерусское певческое искусство в духовной культуре Российского государства XVI-XVII вв.: Школы. Центры. Мастера. Свердловск: Изд-во Уральского университета, 1991. - 234 с.

130. Парфентьев Н. П., Парфентьева Н. В. Усольская (Строгановская) школа в русской музыке XVI-XVII вв. Челябинск: Б. и., 1993. - 350 с.

131. Парфентьева Н. В. Славник «Во вертепо воселился еси» в усольских и московском «переводах» // Древнерусская певческая культура и книжность: Сб. науч. тр. / Ленингр. ин-т театра, музыки и кинематографии; Ред. Н. С. Серегина. Л., 1990. - С. 81-100.

132. Певческие рукописи в собрании Библиотеки Российской Академии наук: Каталог выставки / Сост. Ф. В. Панченко. СПб: БАН, 1994. - 48, 2. е., [15] л. ил.

133. Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. -М., 1978.-Т. 34.-С. 31-220.

134. Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб.: Акрополь, 1995. - 334, 1. с.

135. Покровский Н. Н. Афанасий (в миру Андрей) // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. - Вып. 2. Ч. 1. - С. 73-79.

136. ПоныркоН. В. Житие Никиты Столпника Переяславского // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. - Вып. 2 . Ч. 1. -С. 307-310.

137. Послания Ивана Грозного / Подг. текста Д.С.Лихачева, Я. С. Лурье. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. - 715 с.

138. Послания Ивана Грозного // Библиотека литературы Древней Руси. -СПб., 2001.-Т. 11.-XVI в.-С. 102-277.

139. Православный церковный календарь на 2000 год / Сост. Т. Никитина. М.: Паломник, 1999. - 206 с.

140. Преображенский А. В. Вопрос о единогласном пении в Русской Церкви XVII в.: Исторические сведения и письменные памятники // Памятники древней письменности. СПб., 1904. - 79 с.

141. Преображенский А. В. Культовая музыка в России. JI., 1924. -123 с.

142. Протопопов В. В. Нотная библиотека Строгановых в Сольвычегодске (1627) // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. 1981. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1983.-С. 183-186.

143. Протопопов В. В. Русская мысль о музыке в XVII веке. М.: Музыка, 1989.-96 с.

144. Прохоров Г. М. Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1978. - 238 е.

145. Рамазанова Н. В. Власти земные в песнопениях русским святым // Проблемы русской религиозности: Сб. науч. ст. / Сост. А. И. Алексеев, А. С. Лавров. СПб.: Изд-во журн. «Нева», 2000. - С. 129-139.

146. Рамазанова Н. В. «Истины сказатель и нечестия обличитель» (преподобный Иосиф Волоцкий и служба ему в источниках XVI-XVII в.) // Музыкальная Академия: Ежекварт. науч.-теорет. и крит.-публицист. журн. М., «Советский композитор», 2001. - № 1. - С. 18-24;

147. Рамазанова Н. В. «Радуйся, богомудре Василие» (служба Василию Блаженному в певческих рукописях РНБ) // Рукописные памятники / Рос. нац. б-ка. СПб., 1999. - Вып. 5: Из истории музыкальной культуры / Сост. и науч. ред. Н. В. Рамазанова. - С. 82-96.

148. Рамазанова Н. В. Гимнографическое творчество Ивана Грозного: миф или реальность? // Исторический вестник. М., 2001. - № 2-3 (13-14).-С. 485-494.

149. Рамазанова Н. В. Две редакции стихиры св. Никите, епископу Новгородскому // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст: Сб. науч. ст. / Отв. ред. Ю. Г. Алексеев, В. К. Зиборов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - С. 148-163;

150. Рамазанова Н. В. Музыкальная драматургия древнерусского певческого цикла (на примере цикла Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору. Дисс. . канд иск. / Санкт-Петербургская гос. консерватория. Л., 1987.

151. Рамазанова Н. В. Опыт анализа древнерусского песнопения // Пути развития методики преподавания в музыкальном ВУЗе: Сб. науч. тр. / Ред.-сост. Г. В. Алексеева. Владивосток, 1989. - С. 81-91.

152. Рамазанова Н. В. Отражение книжной традиции в музыкально-поэтическом тексте стихиры из службы св. Меркурию Смоленскому // Древнерусское песнопение: Пути во времени. СПб. (в печати).

153. Рамазанова Н. В. Служба преподобному Антонию Сийскому в певческих рукописях Российской национальной библиотеки // Монастырская традиция в древнерусском певческом искусстве / Сост. Н. Б. Захарьина, А. Н. Кручинина. СПб., 2000. - С. 99-109.

154. РозановС. П. Повесть об убиении Батыя // Известия Отд-ния рус. яз. и словесности Император. Акад. наук. 1916. Пг., 1916. - Т. 21. Кн. 1.-С. 109-142.

155. Розов Н. Н. Повесть о белом клобуке как памятник общерусской публицистики XV в. // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). М.; Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1953. - Т. 9. - С. 178-219.

156. Рыжова Е. А. «Повесть о житии Антония Сийского» и севернорусская агиография второй половины XVI в. Автореферат дисс. . канд. филолог, наук / СПбГУ. СПб., 1993.

157. Свирелин А. И. Акафист преподобному отцу нашему Никите Столпнику Переяславскому // Акафисты Русским святым. СПб., 1996. -Т. З.-С. 45-47.

158. СвиринА. Н. Искусство книги Древней Руси. XI-XVII вв. М.: Искусство, 1964. 299 с.

159. Сергеев А. Г. Житие и Устав св. Корнилия Комельского как исторический источник. Автореферат дисс. . канд. ист. наук / СПбГУ. -СПб., 2001.

160. Сергий (Спасский), архиеп. Полный месяцеслов Востока. -Владимир, 1901. Т. 2. Святой Восток. - 700 с.

161. Серегина Н. С. Из истории певческих циклов Борису и Глебу // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). JL: Наука. Ленингр. отд-ние, 1990. - Т. 43. - С. 291— 304.

162. Серегина Н. С. К вопросу о первой канонизации Бориса и Глеба // Древнерусская певческая культура и книжность: Сб. науч. тр. / Ленингр. ин-т театра, музыки и кинематографии; Ред. Н. С. Серегина. Л., 1990. -С. 12-19.

163. Серегина Н. С. Певческие рукописи из книгописной мастерской Строгановых конца XVI — первой половины XVII вв. // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. 1986. Л., 1987. - С. 202-209.

164. Серегина Н. С. Певческий цикл о Евфросинии Полоцкой -памятник XII века // К 1125-летию Полоцка: Материалы конф. «История и археология Полоцка и Полоцкой земли». Полоцк, 1987. С. 52-53;

165. Серегина Н. С. Песнопения Евфросинии Полоцкой по спискам XII-XVII в. // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. 1991. М., 1997. - С. 91-101.

166. Серегина Н. С. Песнопения русским святым: По материалам рукописной певческой книги XI-XIX вв. «Стихирарь месячный» / Рос. ин-т истории искусств. СПб., 1994. - 469 е.: ил., нот. прим.

167. Серегина Н. С. Стихиры Александру Невскому // Musica antiqua, VII: Acta sientifica / Ed. Eleonora Harendarska; Filarmonia Pomorska im. Paderewskiego w Bydgoszczy. Bydgoszscz, 1985. - S. 695-706.

168. Серегина H. С. Стихиры Меркурию Смоленскому о Батыевом нашествии // Musica antiqua, VI: Acta scientifica / Ed. Anna Czekanowska; Pod patronatem UNESCO; Filarmonia Pomorska im. Paderewskiego w Bydgoszczy. Bydgoszcz, 1982. - S. 869-879.

169. Серегина H. С. Стихиры Меркурию Смоленскому о Батыевом нашествии // Журнал Московской патриархии. 1990. - № 1. - С. 67-69.

170. Серегина Н. С. Стихиры митрополиту Петру «творения» Ивана Грозного // Древнерусская певческая культура и книжность: Сб. науч. тр. / Ленингр. ин-т театра, музыки и кинематографии; Ред. Н. С. Серегина. -Л., 1990.-С. 69-80;

171. Серегина Н. С. Стихиры Михаилу Черниговскому в свете исторической традиции знаменного пения // Пути развития методики преподавания в музыкальном ВУЗе: Сб. науч. тр. / Ред.-сост. Г. В. Алексеева. Владивосток, 1989. - С. 71-81.

172. СиницынаН. В. Третий Рим: Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV-XVI вв.). М.: Индрик, 1998. - 416 с.

173. Сказание о Валаамском монастыре / Исследование, текст, перевод с древнерусского, коммент. Н. А. Охотина-Линд. СПб.: Глаголь, 1996. -246 с.

174. Славнитский М. Канонизация св. князя Владимира и службы ему // Странник, 1888. Т. 2. Май - август. - С.197-238.

175. Словарь русского языка XI-XVII вв. М.: Наука, 1980. - Вып. 7. -403 с.

176. Смоленский С. В. О древнерусских певческих нотациях: Историко-палеографический очерк, читанный в Обществе Любителей Древней Письменности // Памятники древней письменности и искусства. СПб., 1901.-Т. 145.- 120 с.

177. Снегирев И. М. Памятники Московской древности с присовокуплением очерка монументальной истории Москвы и древних видов и планов древней столицы. М., 1842 - 1845. - 2, II, 6, IV, CXII, 2, 358,28, IV, 4 с.

178. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1822. - Ч. 2. - 610 с.

179. Соколова И. М. Мономахов трон: Царское место Успенского собора Московского Кремля: К 400-летию памятника. М.: Индрик, 2001. -80 е., 32 илл.

180. Спасский Ф. Г. Поэт XVI в. игумен Хутынский, Маркелл Безбородой. // Православная мысль. / Труды правосл. богослов, ин-та в Париже. Париж, 1948. - Вып. 6. - С. 155-169.

181. Спасский Ф. Г. Русское литургическое творчество (по современным минеям). Париж, 1951. - 318 с.

182. Спивак Д. JI. Матричные построения в стиле плетения словес // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). СПб., 1996. - Т. 49. - С. 99-111.

183. Спирина JI.M. Малоизвестная певческая рукопись XVII в. из собрания Сергиево-Посадского историко-художественного музея-заповедника // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. М., 1996. - С. 159-168.

184. Средневековый бестиарий / Авт. статьи и'коммент. К. Д. Муратова. М.: Искусство, 1984. - 242 с.

185. Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII веков / Изд. подг. О. П. Лихачева, Я. С. Лурье; Пер. греч. текста Е. Э. Гранстрем и В. С. Шандровская. Л.: Изд-во АН СССР, 1969.-251 е., илл.

186. Супрасльская летопись // Полное собрание русских летописей. М.: Наука, 1980. - Т. 35. - С. 36-67.

187. Татищев В. Н. История Российская. // Чтения в О-ве истории и древностей российских. М., 1848. - Т. 9. Ч. 2. Государствование царя и великого князя Ивана Васильевича Грознаго V-ro. - С. 219—493.

188. Тихомиров М. И. Новый материал об Иване Грозном // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). М.; Л., 1958. - Т. 14. - С. 247-255.

189. Тихомиров М. Н. Русская культура X-XVIII вв. М.: Наука, 1968. -447 с.

190. ТихонюкИ. А. «Изложение пасхалии» московского митрополита Зосимы // Исследования по источниковедению истории СССР XIII-XVIII вв. Сб. ст. / Отв. ред. В. И. Бучанов. М.: Изд-во Ин-та истории, 1986.-С. 45-61.

191. Тупиков Н. М. Литературная деятельность царевича Ивана Ивановича // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1894. - Ноябрь-декабрь. - Ч. 296. - С. 358-374.

192. Успенский Н. Д. Древнерусское певческое искусство. М.: Сов. композитор, 1971. - 623 с.

193. Устав церковный. М., 1610.

194. Устав церковных обрядов, совершавшихся в Московском Успенском соборе. // Русская историческая библиотека. СПб., 1876. -Т.З.-С. 1-156.

195. Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М.: Моск. рабочий, 1990. -268 с.

196. Фет Е. А. Житие Антония Римлянина // Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. М. Буланин, Г. М. Прохоров. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. - Вып. 2.4. 1. - С. 245-247.

197. Филарет (Гумилевский), архиеп. Исторический обзор песнопевцев и песнопений греческой церкви. Сергиев Посад.: Изд-во Свято-Троицкой Лавры, 1995.-393 с.

198. Филарет (Гумилевский), архиеп. Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884. - Кн. 1 и 2. - 511 с.

199. Финдейзен Н. Ф. Очерки по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII в. М.; Л.: Гос. . Музсектор, 1928. -Т. 1. - 6., 103, VIII с. с илл. и нотами.

200. Фролов С. В. Новые аспекты изучения Стихираря 1380 года собрания Троице-Сергиевой Лавры, № 22 // Труды Отдела древнерусской литературы / Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). Т. 50. СПб., 1997.-С. 196-207.

201. Фролов С. В. Эволюция древнерусского певческого искусства и его расцвет в XVI в. Автореферат дисс. . канд. иск. / Санкт-Петербургская гос. консерватория. Л., 1980.

202. Хорошкевич А. Л. Герб // Герб и флаг России / Отв. ред. Вилинбахов. -М.: Юридическая литература, 1997. С. 161-171.

203. Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М.: Древлехранилище, 2003. - 621 с.

204. Хощенко М. В. Песнопения Марии Египетской в древнерусской традиции XII-XVIII вв. // Рукописные памятники. СПб., 1997. - Вып. 4. Публикации и исследования / Сост. Г. П. Енин. - С. 163-192.

205. Царь Иоанн Васильевич Грозный: Духовные песнопения и молитвословия / Сост., статьи, коммент. С. Фомин. М.: Паломник, 1999. -191 с.

206. Чаев Н. С., Черепнин Л. В. Русская палеография. -М., 1946. 215 с.

207. Lambros S. P. Catalogue of the Greek manuscripts on Mount Athos. -Cambridge: at the university pree, 1895-1900. 438, 592 p.

208. Lenhoff G. D. The «Стихиры Ивана Грозного» as cultural myth // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Сборник к 70-летию В. В. Иванова. М.: ГОА, 1999. - С. 45-54.СПИСОК РУКОПИСНЫХ источников

209. Б АН. Вятск. 9. 3-я четв. XVII в.

210. БАН. Строг. 44. ок. 1589 г.

211. БАН. Тек. пост. 319. 80-е гг. XVI в.

212. ГИМ. Единоверч. 37. 2-я пол. XVI в.5. ГИМ. Син. 155. XIII в.6. ГИМ. Син. 162. XII в.7. ГИМ. Син. 236. XII в.8. ГИМ. Син. 589. XII в.

213. ГИМ. Син. певч.123. нач. XVII в.

214. ГРМ. Др. гр. 19. ок. 1589 г.

215. ГТГ. К-5349 . кон. XI нач. XII вв.

216. МГУ. Ветк.-Стар. 279. 2-я пол XVIII в.

217. РГАДА. Ф. 181, № 185. XVII в.

218. РГАДА. Ф. 201, N° 52. XV в.15.РГБ. Болып. 249. XVII в.

219. РГБ. Рогожек. 722.2. 30-е гг. XIX в.17.РГБ. Рум. 379. XVII в.18.РГБ. Ф. 304. №23. XIII в.

220. РГБ. Ф. 304. №428. кон. XVI нач. XVII

221. РГБ. Ф. 304. №765. XV-XVI вв.

222. РГБ. Ф. 379. №63. сер. XVII в.

223. РГБ. Ф. 379. № 64. сер. XVII в.

224. РГБ. Ф. 379. №65. сер. XVII в.

225. РГБ. Ф. 379. № 66. сер. XVII в.

226. РНБ. Вяз. Q.214. сер. XVIII в.

227. РНБ. Вяз. 0.11. 1-я пол. XVII в.

228. РНБ. Вяз. 0.20. 1-я пол. XVII в.

229. РНБ. Вяз. 0.44. 70-е гг. XVII в.

230. РНБ. Зиборов Q.1. нач. XVIII в.ЗО.РНБ. Капелла 0.4. 1670-е гг.

231. РНБ. Кир.-Бел. 6/1083 1476-1482 гг.

232. РНБ. Кир.-Бел. 75/1314. 1635 г.ЗЗ.РНБ. Кир.-Бел. 569/826 . 1-я пол. XVI в.

233. РНБ. Кир.-Бел. 586/843 . 1588 1591 гг. XVI в

234. РНБ. Кир.-Бел. 606/863. XVI в.

235. РНБ. Кир.-Бел. 618/873. 1-я пол. XVI в.

236. РНБ. Кир.-Бел. 621/878. нач. XVII в.

237. РНБ. Кир.-Бел. 637/894 . XV в.

238. РНБ. Кир.-Бел. 651/911 . XV в.

239. РНБ. Кир.-Бел. 663/920 . 2-я пол. XVII в.

240. РНБ. Кир.-Бел. 665/922. 1604 г.

241. РНБ. Кир.-Бел. 678/935 . кон.XVII в.

242. РНБ. Кир.-Бел. 681/938. 1598-1603 гг.

243. РНБ. НСРК. Q.273. 80-е гг. XVII в.

244. РНБ. НСРК. Q. 820 кон. XVII в.

245. РНБ. НСРК. Q. 851 кон. XVII в.

246. РНБ. ОЛДП. Q. 71. кон. XVI в.

247. РНБ. ОЛДП 0.1. кон. XVI нач. XVII .

248. РНБ; ОСРК. F.XVII.104. 3-я четв. XVI в.

249. РНБ. ОСРК. F.XVII.9 XVII в.

250. РНБ. ОСРК. Q.I.85. 80-е гг. XVII в.

251. РНБ. ОСРК. Q.I.184 40-60-х гг. XVI в.

252. РНБ. ОСРК. Q.I.186 2-я четв. XVII в.

253. РНБ. ОСРК. Q.I.422 сер. XVII в.

254. РНБ. Солов. 277/286. 1671-1676

255. РНБ. Солов. 277/289. кон. XV нач. XVI вв.

256. РНБ. Солов. 690/751. кон. XVI 1-я пол. XVII в.

257. РНБ. Солов. 690/755. нач. XVI в.

258. РНБ. Солов. 690/763. сер. XVI в.

259. РНБ. Солов. 690/769. XVII в.

260. РНБ. Солов. 888/998. XVIII в.

261. РНБ. Соф. 382. XIII-нач. XIV вв.

262. РНБ. Соф. 1139. сер. XVII в.

263. РНБ. Соф. 1321. 1529-1541 гг.

264. РНБ. Соф. 1428. 1-я пол. XVIII в.

265. РНБ. СПбДА. АЛ/383. 1676-1682 гг.

266. РНБ. Тит. 2070. 1-я пол. XVII в.

267. РНБ. Тит. 2073. 1-я пол. XVII в.99.РНБ. Тит. 2678. XVII в.

268. РНБ. Тит. 3361. XVII-XVIII вв.

269. РНБ. Тит. 3396. 1-я пол. XVII в.

270. РНБ. Тит. 3802. 1-я четв. XVII в.

271. РНБ. Тит. 4046. 2-я пол. XVII в.

272. РНБ. Тит. 4251. 2-я пол. XVII в.

273. РНБ. Тит. 4929. 2-я пол. XVII в.Юб.СПбОИИ. Кол. 114. № 160 нач. XVII в.