автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге в 1920-1930-е годы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге в 1920-1930-е годы"

На правах рукописи

А- МьХ

КОВАЛЕВ Михаил Владимирович

Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге в 1920-1930-е годы

Специальность 07.00.02 - отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени ^ У НОЯ ¿Ь'сЗ

кандидата исторических наук

Саратов 2009

003483838

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского»

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор

Мезин Сергей Алексеевич

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Козляков Вячеслав Николаевич

доктор исторических наук, профессор Николаев Александр Николаевич

Ведущая организация: Нижегородский государственный

университет имени Н. И. Лобачевского

Защита состоится 2 декабря 2009 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.243.03 при Саратовском государственном университете им.Н.Г.Чернышевского по адресу: 410012, г.Саратов, ул. Астраханская, 83, XI корпус СГУ, 516 ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского. Читальный зал № 3.

Автореферат разослан

Учёный секретарь Диссертационного совета, доктор исторических наук

Л. Н. Чернова

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Огромные по масштабам миграции стали неотъемлемой частью истории XX века. Возникновение, становление и развитие тоталитарных и авторитарных режимов неизменно приводило к исходу или изгнанию значительного числа интеллектуалов. Для России знаковыми оказались события 1917 г. и Гражданской войны. По предварительным подсчетам современных исследователей, Россию покинуло около четверти ученого и профессорско-преподавательского корпуса1. Эти обстоятельства трагическим образом сказались на социальной и духовной жизни общества, на судьбе гуманитарного знания, особенно - на исторической науке, естественный ход развития который был насильственно прерван.

Ныне для российских гуманитариев стало возможным обращение к тем страницам прошлого отечественной исторической мысли, которые на протяжении десятилетий были запретными. Изучение жизни и творчества русских историков-эмигрантов обращается в одну из самых актуальных задач. Обширный и чрезвычайно интересный материал для исследователя дает история пражского центра исторической науки Зарубежной России. ■

Новые возможности возникают и в связи с усвоением отечественной наукой социально-антропологических подходов. Особенно ценны они для изучения повседневно-бытовых жизненных практик. Напомним, что понятие «быт» выступает как многомерная историко-культурная, социальная и психологическая категория. Она включает в себя обычаи и привычки, модели поведения, образ жизни, нравы определенной социальной группы в определенный исторический период. Научный быт можно рассматривать как «уклад жизни, совокупность привычек, нравов ученых»'. Он представляет собой повседневную реальность, в пространстве которой протекает исследовательская работа и происходит создание научного знания, а также организуется жизнь самих ученых. Изучение эмигрантского быта важно для понимания особенностей внутреннего развития научной, культурной и повседневной жизни диаспоры. ■

Повседневное измерение эмигрантской научной жизни позволит лучше понять особенности работы русских ученых в условиях изгнания, их морально-психологическое состояние, уяснить социальное положение, проблемы межкультурного диалога в процессе научного познания, социальный и этнический облик научного сообщества, карьерные пути ученых, место престижных интересов в их среде, соотношение научной кооперации с конкуренцией и соперничеством и т. д.

Объектом исследования является научный центр эмигрантской исторической науки, сложившийся в Праге в начале 1920-х гг. и просуществовавший до Второй мировой войны. Выбор его в качестве объекта исследования продиктован тем, что в 1920 - 1930-е гг. чехословацкая столица превратилась в главный

1 Наука и кризисы: историко-сравнительные очерки. СПб., 2003. С, 533.

2 Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 5.

центр этой науки, и поскольку там возникла развитая сеть эмигрантских учебных, научно-исследовательских и культурных организаций. В Праге жили и работали академики В. А. Францев, П. Б. Струве и Н. П. Кондаков, члены-корреспонденты РАН Е. Ф. Шмурло и А. А. Кизеветтер, профессора Г. В. Вернадский, Д. Н. Вергун, И. И. Лаппо, приват-доценты С. Г. Пушкарев, Б. А. Евреинов и др.

Предметом исследования выступают формы повседневной организации научной жизни русских историков, межличностные и групповые отношения, профессиональная этика, практики конкуренции и сотрудничества, работа учебных, научных и культурных организаций, научное творчество в их исторической динамике.

Хронологические рамки исследования определены 1920 - 1930-х гг. -эпохой существования Зарубежной России как особого культурно-исторического феномена. Массовый исход российских граждан, о котором выше говорилось, привел к тому, что к началу 1920-х гг. во многих странах мира сложились значительные эмигрантские колонии. В конце 1930-х гг. эмигрантская жизнь в значительной степени затухла. Вторая мировая война во многом подвела черту под историей Зарубежной России.

Степень разработанности проблемы. Вокруг изучения истории послереволюционной эмиграции, в том числе жизни и деятельности русских историков в Чехословакии, сформировался значительный круг научной литературы.

Первые работы о пражском научном сообществе русских историков появились еще в 1920 - 1930-е гг. и принадлежали перу самих эмигрантов -А. В. Флоровскому3, А. А. Кизеветтеру4, А. Г. Мазуру5, И. И. Гапановичу6. Достоинством их работ является стремление вписать эмигрантскую историческую науку в контекст общемирового развития гуманитарного познания, одновременно показать ее связь с российскими научными традициями. Но в них почти не уделялось внимания обстоятельствам изгнания русских историков, их социальному и правовому положению за рубежом, психологическому настрою и мотивации творчества. Внутренняя жизнь научного сообщества интересовала этих авторов в малой степени.

Значительный опыт в изучении исторической науки русской эмиграции накоплен в чешской историографии. Первые работы по интересующей проблеме появились еще в 1920 - 1930-ее гг., но они были малы по объему и посвящены

J ФлоровскийА. В. Русские историки-эмигранты в Праге // Русские в Праге 1918 - 1928 гг. Прага, 1928. С. 262 - 268; Он же. Русская историческая наука в эмиграции (1920 - 1930) // Труды V съезда Русских академических организаций за границей. София, 1931. Ч. 1. С. 467 -484 и др.

4 Кизеветтер А. А. История русская и всеобщая // Русская зарубежная книга. Прага, 1924.

Ч. 1. С. 66 - 94; Kizevetter A. Histoire de Russie: Travaux des savants russes émigrés (1918 -1928)//Revue Historique. Paris, 1930. T. 143.Fasc. 1. P. 160- 183. 1 Mazour A. An Outline of Modem Russian Historiography. Berkeley, 1939. P. 98 - 105.

6 Gapanovich I. Russian Historiography outside Russia: An introduction to the study of Russian history. Peiping, 1935; Gapanovitch J.-J. Historiographie russe hors de la Russie. Paris, 1946.

очень узким сюжетам7. После Второй мировой войны, когда Прага перестала быть одним из центров Зарубежной России, а к власти в Чехословакии пришли коммунисты, исследование русской эмиграции чешскими учеными значительно ослабло. Определенный прорыв наметился лишь в 1970-е гг.8 Новый этап в развитии чешской историографии наступил в конце 1980-х - 1990-х гг. Важнейшими его вехами стали выход в свет специального номера журнала «81оуапзку ргеЫес!»9, публикация трехтомного сборника статей «Русская и украинская эмиграция в Чехословакии в 1918 - 1945 гг.» (1993 - 1995)'°, материалов международной конференции «Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами» (1995)", а также иных тематических сборников12 и справочных изданий13. Широкое признание получкли исследования 3. Сладека14, С. Тейхмановой15, В. Вебера16, И. Савицкого17, А. Копрживовой18, Э. Ворачека19 и др.

7 См., например: Chytil К. Professor Dr. Nikodym Pavloviô Kondakov // Almanach teské akademie vêd a umc.ii. Praha, ¡926. Roi. XXXVI. S. 89- 105.

8 См.: Cesko-slovenské prâce о jazyce dèjinâch a kultufe slovanskcyh nârodù od roku 1760. Praha, 1972; Syllaba T. V. A. Francev. Bibliograficky soupis vêdeckych praci s pfehledom jeho iinnosti. Praha, 1977.

9 Slovansky pfehled. 1993. № 1.

10 Ruskâ a ukrajinskâ emigrace v ÔSR v letech 1918 - 1945. Praha, 1993. Sv. 1; 1994. Sv. 2; 1995. Sv.3.

" Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Результаты и перспективы проведенных исследований. Фонды Славянской библиотеки и пражских архивов. Прага, 1995. Т. 1-2.

12 Duchovni proudy ruské a ukrajinské emigrace v Ceskoslovenské republice 1919 - 1939. Praha, 1999.

ь Prâce ruské, ukrajinské a bëloruské emigrace vydané v Ceskoslovensku 1918 - 1945. Praha, 1996. Sv. 1 - 3; Kronika kulturniho, videckcho a spoleienského ¿¡vota ruské emigrace v Ceskoslovenské republice. Praha, 2000. T. 1: 1919 - 1929; 2001. T. II: 1930 - 1939.

14 SlâdekZ. Ruskâ emigrace v Ceskoslovensku // Slovansky pïêhled. 1993.'№ 1. S. 1 - 13; ibidem. О ruské pomocné akci tentokrât polemicky // Ruskâ a ukrajinskâ emigrace v ¿SR v letech I91S -1945 (Sbornik studii - 3). Praha, 1995. S. 20 - 25 и др.

15 Tejchmanovd S. Politickâ iinnost ruské a ujrajinské emigrace v Ceskoslovensku v letech 1920 -1939// Ruskâ a ukrajmskâ emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 1). Praha, 1993. S. 3 - 19; Ibidem. Ruskâ lidovâ (svobodnâ) univerzita v Praze // Slovansky pïehled. 1994. № 2.

16 Veber V. Strana eserû v modernich ruskych dâjinâch a v Praze // Ruskâ a ukrajinskâ emigrace v tSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii- 1). Praha, 1993. S. 20-31; Ibidem, Dny ruskékultury// Ruskâ a ukrajinskâ emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 2). Praha, 1994. S. 90 -93 etc.

17 Savicky I. Osudovâ setkàni. Cegi v Rusku a Rusové v Cechâch. 1914 - 1938. Praha, 1999; Савицкий If. П.. Прага и Зарубежная Россия: Очерки по истории русской эмиграции 1918 ~ 1938 гг. Praha, 2002 и др.

18 Копрживова А. Русский заграничный исторический архив // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Прага, 1995. Т. 1. С. 66 - 69; Она же. Российские эмигранты во Вшенорах-Мокропсах-Черношицах // Записки Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 2001/2002. T. XXXI; KoprivavâA. Stïediska ruského emigrantského ¿¡vota v Praze (1921 - 1952). Praha, 2001 etc.

19 VoràcekE. Vzestupy a pâdy eurasijstvi // Slovansky pfehled. 2001. № 4. S. 451 - 481.

Особенностью работ чешских историков является повышенное внимание к проблеме «Русской акции», роли Т. Масарика в ней, жизни и деятельности русских писателей и журналистов в Чехословакии. Однако эмигрантская наука

20 \х

чешскими историками исследуется пока незначительно . И пока увидело свет немного специальных работ о русских историках-эмигрантах21.

В Великобритании ряд работ по истории русской эмиграции в Чехословакии был написан Е. Чиняевой22. Она отводит много места исследованию характера контактов русских эмигрантов с чешским обществом, политической борьбе в Чехословакии вокруг «русского вопроса», проблемам исторической памяти и межкультурного диалога.

В 2004 г. вышла в свет совместная работа профессора Оксфордского университета Е. Андреевой и ее чешского коллеги И. Савицкого, ставшая первой обобщающей работой по истории «русской Праги»23. Одна из глав книги тщательно обрисовывает организацию научной работы российских ученых-эмигрантов. К сожалению, само научное наследие историков-эмигрантов в книге не анализируется. В то же время в ней подробно освещены проблемы внутренней жизни интеллектуального сообщества.

Немало работ о русской эмиграции появилось и в историографии других европейских стран. Особо высок интерес к евразийству как политической и научной школе, о чем говорят труды немецких исследователей О. Бёсса, Л. Люкса, А.Игнатова24, швейцарца П. Серио25, француженки М.Ларюэль26, поляков

20 Хотя стремление чешских историков осмыслить научную жизнь эмиграции присутствует. Примером этого является книга «Дом в изгнании». Одна из ее глав как раз посвящена портретам русских ученых-эмигрантов, работавших в Чехословакии. См: Дом в изгнании: Очерки о русской эмиграции в Чехословакии 1918 - 1945. Прага, 2009. С. 83 - 214.

21 PickovaD. Antonij Vasiljevii Florovskij, historik-emigrant II Ruskà a ukrajinska emigrace v CSRv letech 1918- 1945 (Sbornik studi - П. Praha, 1993. S. 63 - 67; Sîmecek Z. RuSti aukrajinSti slavisté v mezivâleiném teskoslovensku // Slovansky pïehled. 1993. № 1. S. 25 - 37; Gortëc V. Ruskâ filosofickâ emigrace v Ceskoslovensku // Ibid. S. 38 - 44; Hrochavâ V. Cinnost Institutu N.P. Kondakova v Praze a jeho mezinàrodnl vyznam // Ruskâ a ukrajinskâ emigrace v CSR v letech 1918- 1945 (Sbomik studi -3). Praha, 1995. S. 32-41 etc.

22 ChinyaevaE. Ruskâ emigrace v Ceskoslovensku: vyvoj ruské pomocné akce H Slovansky pïehled. 1993. № 1. S. 14 - 24; Ibidem. Russian émigrés and Czechoslovak society: uneasy relations H Ruskâ a ukrajinskä emigrace v ÙSR v fetech 1918 - 1945 (Sbornik studi/ - 2). Praha, 1994. S; 46 - 64; Ibidem. Russian emigration: in search for identity (The example of the Russian émigré community in Czechoslovakia) II Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнам». Praha, 1995. Т. 1. Р. 54 - 65; Ibidem. Russians outside Russia: the Émigré Community in Czechoslovakia, 1918 ~ 1938. München, 2001.

ъ Andreyev С., Savickyl. Russia Abroad: Prague and the Russian Diaspora, 1918 - 1938. New Haven; L., 2004.

24 Boss O. Die lehre der Eurasier: Ein Beitrag zur russischen Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts. Weisbaden, 1961; Luks L. Die Ideologie der Eurasier im zeitgeschichtlichen Zusammenhang // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Weisbaden, 1986. Bd. 34. H. 3. S. 374 - 395; ЛюксЛ.. Евразийство // Россия между Западом и Востоком. М., 1993. С. 76 - 91; Игнатов А. «Евразийство» и поиск новой русской культурной идентичности II Вопросы философии. 1995. Ks 6. С. 49-64.

25 Серио П. Структура и целостность: Об интеллектуальных истоках структурализма в Цен-

тральной и Восточной Европе. 1920-30-е гг. М., 2001.

Р. Беккера и Р. Парадовского27. Но обобщающей картины развития эмигрантской исторической науки и истории научного сообщества в историографии представлено не было.

В США историки обратились к эмигрантской тематике в начале 1930-х гг.28 Но систематическое изучение эмиграции началось только после Второй мировой войны. Американские исследователи долгое время обращали внимание, в основном на ее политические и культурные аспекты. Здесь следует упомянуть исследования Р. Уильмса, Р. Джонстона, Д. Стефана, Т. Рихи, Р. Хагглунда, Д. Глэда и др. По сей день значимыми остаются статьи Н. В. Рязановского о евразийстве. Их отличает проникновение к истокам этого течения, глубокий и де-политизированный анализ воззрений его идеологов29. В полемике с евразийской историографией были написаны работы медиевиста Ч. Гальперина об одном из главном столпов этой историографии - Г. В. Вернадском'0.

Большим вкладом в американскую историографию стали работы М. Раева31, особенно его монография по истории культуры Зарубежной России32. Главное место в ней занимает история научного быта русских ученых в эмиграции, детальная прорисовка жизни научного сообщества, анализ деятельности .историков-эмигрантов на фоне эпохи. М. Раев стал основателем направления, в изучении культурного наследия российской эмиграции, которое нашло множество сторонников и последователей по всему миру33.

В отечественной историографии эмигрантская тема вплоть до конца 1,980-х гг. была почти запретной как с точки зрения проблематики, так и потому, что большинство научных работ эмигрантов находилось в спецхранах библиотек, и

2Г' Ларюзль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. M., 2004.

27 Bäcker R. Miçdzywojenny eurazjatyzm: Od intelektualnej kontraktilturacji do totalitaryzmu? Lodz, 2000; Ibidem. Miçdzy rewolucyjnym konserwatyzmem a totalitarizmem. Dylematy oceny miçdzywojennego eurazjatyzmu // Emigracja rosyjska. Losy i idee. Lôdz, 2002. S. 50 - 80; Paradowski R. Metodologiczne i metafizycne problemy eurazjatyckiej kulturologii // Ibid. S. 47 -58.

28 См.: Huntington IV. C. The Homesick million Russia-out-of-Russia. Boston, 1933.

25 Riasanovsky N. Prince N. S. Trubetskoy's «Europe and Mankind» // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1964. Bd. 12. № 2. S. 207 - 220; Рязановский H. Л.. Возникновение евразийства // Звезда. 1995. № 10 С 29 - 44; Он же. Азия глазами русских // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 387-416.

j0 Halperin С. Russia and the steppe: George Vernadsky and Eurasianism // Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte. Berlin, 1985. Bd. 36. P. 55 - 194.

31 Raeff M. Introduction il Les historiens de l'émigration russe. Paris, 2003. P. 7 - 17; Он же. Recent Perspectives on the History of the Russian Emigration (1920 - 40) // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2005. № 2. P. 319 - 334; Раев M.. В помощь исследователю Зарубежной России // Новый журнал. Нью-Йорк, 1995. Кн. 196. С. 348 - 358 и др.

32 Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919- 1939. М., 1994. С. 197-233.

" Интересом к судьбам российской эмиграции М. Раев увлек своего ученика - канадского историка J1. Райнлендера. В 1974 г. он написал основательную статью об Археологическом институте имени Н. П. Кондакова. См.: Rhinetander L. H. Exited Russian Scholars in Prague: The Kondakov Seminar and Institute // Canadian Slavonic Papers. 1974. Vol. XVI. №3. P. 331 — 351.

работа с ними была крайне затруднена. В общих трудах присутствовали обличительные оценки.

Первые попытки обращения к творческому наследию Зарубежной России были предприняты на волне «оттепели»34. В 1960-х гг. появились работы Л. П. Лаптевой об академике В. А. Францеве - первые в СССР исследования о жизни и творчестве ученого-эмигранта35. На протяжении 1960 - 1970-х гг. занимался изучением научного наследия русских историков В. Т. Пашуто. Его неоконченная книга «Русские историки-эмигранты в Европе» была посмертно издана только в 1992 г. Одна из ее глав посвящена «русской Праге»36. В. Т. Пашуто был и остается едва ли не единственным ученым, попытавшимся комплексно исследовать историографическое наследие русской эмиграции. Он не смог освободиться от «разоблачительного подхода», но одновременно признавал значение эмигрантского научного наследия37. Правда, общую историографическую ситуацию в 1960 - 1970-е гг. определяли тенденциозные работы В. В. Комина, С. А. Федюкина и др. Отход от прежних сугубо обличительных оценок русской эмиграции наметился в 1980-е гг. в работах Л. К. Шкаренкова. Его книга «Агония белой эмиграции» выдержала три издания, каждый раз заметно дополняясь и постепенно высвобождаясь от идеологических догм38.

В 1990-е гт. проблемам исторической науки Зарубежной России, в том числе и историкам русской Праги, были посвящены работы А. В. Антощенко39, Н. Н. Болховитинова40, М. Г. Вандалковской41, Ю. Н. Емельянова42, И. Л. Кызласовой43, М. Ю. Сорокиной44, В. И. Цепиловой45 и др.

34 В 1961 г. Б. Б. Кафенгауз подготовил обзор документов из архива Е. Ф. Шмурло, который после Второй мировой войны в составе коллекции Русского заграничного исторического архива был вывезен в СССР. См.: Кафенгазу Б. Б. Новые материалы иностранных архивов о международных отношениях России // Международные связи России до XVII в. М., 1961. С. 533 - 540.

J5 Лаптева Л. П. В. А. Францев как историк славянства // Славянская историография. М., 1966. С. 204 - 246; Она же. В. А. Францев. Биографический очерк и классификация трудов // Slavia. 1966 № 1. В 1990-е гг. Л. П. Лаптева опубликовала несколько весьма ценных работ о русской эмиграции: Лаптева Л. П. Русский историк-эмигрант А.В. Флоровекий как исследователь чешско-русских связей // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1994. № 1. С. 55 - 63; Она же. Русская академическая эмиграция в Чехословакии в 20- 30-х годах XX века// Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М„ 1996. С. 146 - 162.

Пашуто В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М, 1992. С. 32 - 78.

37 См.: Цепипова В. Я. Историческая наука русского зарубежья в оценке современных исследователей И Известия Уральского государственного университета. Сер. Проблемы образования, науки и культуры. 2003. Вып. 14. № 27. С. 154.

л См.: Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М, 1981. - 1-е изд., 1986. - 2-е изд.; 1987. - 3-е изд. В 1989 г. вышел болгарский перевод книги,

Антощенко А. В. «Евразия» или «Святая Русь»? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). Петрозаводск, 2003.

40 Болховитинов Н. Я. Роль русских историков в становлении русистики в США // Вопросы истории. 2001. №4. С.З -20; Он же. Теория евразийства и многотомная история России Г. В. Вернадского // Scripta Gregoriana: Сборник в честь 70-летия академика Г. М. Бонгард-Левина. М.: Наука, 2003. С. 374 - 383; Он же. Русские ученые-эмигранты (Г. В. Вернадский, М. М. Карпович, М. Т. Флоринский) и становление русистики в США. М., 2005.

Значительная работа в изучении российской эмиграции ведется сотрудниками Института славяноведения и балканистики РАН. Эмигрантская тема регулярно освещается на страницах журнала «Славяноведение». С начала 1990-х гг. в области истории русской диаспоры в Чехословакии активно работает Е. П. Серапионова, автор первой в отечественной науке монографии по данной теме"16. Существенный вклад в изучение культурной и научной жизни «русской Праги» внес Л. С. Кишкин47. К исследованию отдельных сторон развития исторической науки многократно обращалась в статьях Е. П. Аксенова, М. Ю. Досталь, А. Н. Горяинов, М. А. Бирман, В. И. Косик и др.4®

При общей оценке современных исследований российской научной эмиграции, нельзя не заметить, что выстраиваются они по преимуществу вокруг отдельных больших фигур49. Что касается специальных обобщающих работ об

41 Вандалковская М Г. Историческая паука российской эмиграции в Европе в 20 - 30-е гг.: (Основные центры, направления, проблемы) // Культурное наследие российской эмиграции: 1917 - 1940. М, 1994. Т. 1. С. 71 - 79; Она же. Историческая наука российской эмиграции: «евразийский соблазн». М., 1997; Она же. Русские историки-эмигранты в Чехословакии Н Т. Г. Масарик и «Русская акция» Чехословацкого правительства. М., 2005. С. 110 - 124 и др.

42 Емельянов ¡0. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М, 1998; Он же. История в изгнании: Историческая периодика русской эмиграции (1920-1940-е годы). М., 2008 и др.

Кызласова И. Л. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. 1920- 1930-е годы. По материалам архивов. М., 2000.

44 Сорокина И. Ю. Георгий Вернадский в поисках «русской идеи» // Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М., 2001. С. 330-347.

45 Цепилова В. И. Историческая наука русского зарубежья в оценке современных исследователей; Она же. Историческая наука русского зарубежья: проблемы историографии (1920 -2004 гг.). Екатеринбург, 2005.

46 Серапионова Е. П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике (20 - 30-е годы). М, 1995; Она же. Российские эмигранты в Чехословакии в межвоенные годы// Вопросы истории. 1997. № 5. С. 124- 133.

47 Кишкин Л. С. Русская эмиграция в Праге: культурная жизнь (1920 - 1930-е годы) // Славяноведение. 1995. №4. С. 17 - 26; Он же. Русская эмиграция в Праге: печать, образование, гуманитарные науки (1920 - 1930-е годы) // Там же. 1996. №4. С. 3 - 10; Он же. Русская эмиграция в Праге: празднование «Дня русской культуры» // Там же. 2000. № 4. С. 33-38.

48 Досталь М. ¡0. Печатные источники для изучения славистики русского зарубежья (Чехословацкий славистический центр) !1 Славистика СССР и русского зарубежья 20 - 40-х годов XX в. М., 1992. С. 38 - 52; Робинсон М. А.. Досталь М. Ю. Переписка Р.О.Якобсона и П. Г. Богатырева // Славяноведение. 1994. № 4. С. 69-91; Досталь М. Ю. П. Г. Богатырев в Чехословакии в 1920 - 1930-е годы Н Там же. 1998. № 4. С. 31 - 42; Аксенова Е. П., Горяинов А. Н. Русская научная эмиграция 1920 - 1930-х годов: по переписке М. Г. Попруженко и А. В. Флоровского // Там же. 1999. № 4. С. 3 - 15 и др.

45 Лучшим примером служит публикация двух сборников: Российские ученые и инженеры в эмиграции. М., 1993; Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М., 2001. Этаже тенденция хорошо прослеживается и на уровне диссертационных исследований. За последние годы большая их часть была посвящена какому-то из видных эмигрантских историков. См.: Соничева Н. Е. Становление и развитие исторической концепции Г. В. Вернадского. Дис. ... канд. ист. наук. М., 1994; Иогансон Е. Я. В. А. Мякотин: историк и политик. Дис. ... канд. ист. наук. М., 1994; Александров С. А. Общественно-политическая деятельность П. Н. Милюкова в эмиграции (20-е годы). Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 1996; Винокурова Н. А. Н.П.Кондаков: жизнь и судьба российского ученого. Автореф. дис...

эмигрантском интеллектуальном сообществе, то их пока совсем немного. Удачным опытом стала монография О. Р. Демидовой о литературном быте русской эмиграции50. Она показала сам процесс сотворения эмигрантской литературы в условиях изгнания. К сожалению, аналогичных работ об эмигрантском научном сообществе пока не появилось.

Кроме того, современная историографическая ситуация обнаруживает разрыв между историографическим осмыслением наследия эмигрантского научного сообщества и конкретно-историческими исследованиями его жизни. Практически не исследованной остается внутренняя жизнь эмигрантских научных сообществ и локальных центров исторической науки. Исследователи мало обращают внимания на проблему взаимоотношения историков-эмигрантов с зарубежными учеными, еще детально не уяснена степень влияния, которое русские историки оказали на развитие гуманитарных исследований в разных странах.

Таким образом, современная историографическая ситуация дает возможность ставить новые исследовательские проблемы, среди которых и вопросы научного быта одного самых больших эмигрантских интеллектуальных сообществ - Пражского.

Цель работы состоит в изучении научного быта представителей пражского сообщества русских историков в 1920 - 1930-е гг. Достижению указанной цели служат следующие исследовательские задачи:

- охарактеризовать процесс становления научного сообщества русских историков-эмигрантов в Праге;

- выявить особенности адаптации русских историков к условиям жизни и работы в эмиграции и восприятия ими новой социально-культурной среды;

- оценить развитие личных и деловых контактов между русскими историками и их чешскими коллегами, степень их конкуренции и сотрудничества, результативность таких контактов для обеих сторон;

- раскрыть основные формы организации научного быта на примере деятельности учебных, научно-исследовательских и культурных организаций, а также неформальных интеллектуальных объединений;

- рассмотреть отношения внутри самого научного сообщества, определить их главные типы;

- исследовать метаморфозы индивидуального и коллективного исторического сознания на примере обращения ученых к узловым проблемам российской истории и культуры.

Методология исследования.

канд. ист. наук. М., 200; Бондарь А. Ю. Общественно-политические взгляды и деятельность Г. В. Вернадского. Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 2001; Семякина О. Н. История России в творчестве С. Г. Пушкарева. Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 2001; Щпаковская М. А. А. А. Кизеветтер в российской историографии. Автореф. дис... докт. ист. наук. М., 2003; Боже Я. В. Жизнь и научная деятельность Е. Ф. Шмурло. Автореф. дис... канд. ист. наук. Челябинск, 2004 и др.

50 Демидова О. Р. Метаморфозы в изгнании: литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003.

В работе над диссертацией были использованы следующие исследовательские методы - проблемно-хронологический, компаративный, ретроспективный и герменевтический. Проблемный подход позволил выделить наиболее значимые аспекты организации научного быта русскими историками-эмигрантами.

Направление, в рамках которого выполнена диссертация, принято называть социальной историей науки51. Она дает возможность рассмотреть науку как практику, связанную с широким социальным, политическим и культурным контекстом, отличающуюся определенными внутренними ценностями.

Изучение социальной истории науки, выработка ее методологии связана с работами Т. Куна, П. Фейерабенда, Б. Натура, Д. Блура. С. Шейпина и др. Предлагаемый ими подход открыл новые возможности в изучении истории научного знания. Прежде в истории науки видели лишь эволюцию идей и работу выдающихся ученых. Теперь внимание исследователей обратилось к изучению патронажа науки, лабораторных практик, неформальных научных структур, взаимоотношений между учеными, мотивации поступков и др. Иначе говоря, на первый план вышло изучение «стиля жизни» ученых или форм «регулирования жизни»52. Это давало возможность представить науку как «совокупность форм повседневной жизни, которой живут люди, именующие себя учеными»53.

В работе реализованы исследовательские подходы, сформулированные представителями интеллектуальной истории. История науки в их представлении превращается не в описание развития научных знаний как таковых, но в изучение деятельности ученых по производству этих знаний. Как заметила Л.П.Репина, «новая историография науки рассматривает ее ... как, одну из форм общественной деятельности и часть культуры, которая не может исследоваться в изоляции от социального, политического и других аспектов интеллектуальной истории»54.

С общефилософской точки зрения ценными представляются идеи феноменологической школы. Проблемы бытия и повседневных жизненных практики были для представителей этого течения одними из ключевых. В их понимании быт являет собой фундаментальную сферу реальности. В концепции А. Шютца повседневность трактуется как «сфера человеческого опыта, которая характе-

51 Александров Д. А., Кременцов H. Л. Путеводитель по неизведанной земле: предварительный очерк социальной истории советской науки // Вопросы истории естествознания и техники, 1989. № 4. С. 67 - 80; Пестр Д. Социальная и культурологическая история науки: новые определения, новые объекты, новые практики // Там же. 1996. № 3. С. 42 - 55; № 4. С. 40 -59.

" Rabinow P. Making PCR: A Story of Biotechnology. Chicago, 1996. P. 2.

Александров Д. А. Указ. соч. С. 5. Интересно, что к аналогичным выводам пришли в 1920-е гг. литературоведы-формаписты, изучавшие технологию создания литературного произведения. Б. Эйхенбаум писал, что вопросы технологии литературы уступили место проблеме самой литературной профессии. Вопрос «как писать» сменился вопросом «как быть писателем». Поэтому перед исследователями встала «проблема соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта» (Эйхенбаум Б. М. Литература и литературный быт // Хрестоматия по теоретическому литературоведению. Тарту, 1976. Ч. 1. С. 185 - 186).

54 Репина Л. П. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 2000. Вып. 2. С. 12 -13.

ризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности»55. К идеям феноменологической школы восходит базовое понятие диссертации - «научный быт». Еще Э. Гуссерль, определяя науку как «свершение человеческого духа»50, ввел понятие «жизненного мира», в котором он видел основу для теоретического знания. Этот мир есть субъективный мир повседневности, наполненный разнообразными значениями и смыслами.

Источниковая база исследования. В работе над диссертацией был использован широкий круг разнообразных источников, которые можно условно разделить на несколько групп.

К первой группе следует отнести документы личного происхождения: частную и деловую переписку, мемуары, дневниковые записи. Они дают возможность проникнуть во внутренний мир исследователя, понять его мировоззрение и мотивы научного творчества. Личная переписка может восприниматься как диалог двух лиц, находящихся в дружеских отношениях, объединенных общими интересами. Деловая переписка позволяет охарактеризовать деятельность научного сообщества, степень и уровень личностных и групповых научных контактов. В 1990-е гг. частично была опубликована переписка А. В. Флоровского с А. Л. Погодиным57; В. А. Францева с В. С. Иконниковым и А. В. Флоровским58; Н. П. Кондакова с М. И. Ростовцевым, П. С. Уваровой, А. Н. Грабарем59, А. А. Кизеветтера с В. А. Маклаковым60 и др. Но большая часть эпистолярного наследия научной эмиграции до сих пор не опубликована.

Важнейшее место среди источников личного происхождения занимает ме-муарно-автобиографическая литература. Интеллектуальная среда Зарубежной России породила чрезвычайно широкий пласт источников подобного рода. Написание мемуаров было одной из форм сохранения исторической памяти. Объектом рассмотрения в данной диссертации является чешский/пражский текст русских мемуаристов-эмигрантов. В мемуарах, как в зеркале, отражались стереотипы восприятия иной культуры. Они изображали как эмигрантский быт, так и жизнь масариковской Чехословакии, рисовали сложную картину межкультурного диалога чехов и русских, отражали представления эмигрантов о населении Чехословакии, его менталитете, быте, культуре, языке. В воспоминаниях нашли отражение эмоциональные переживания эмигрантов, вызванные трудностями адаптации к новой среде.

55 См.: Григорьева. Г. «Социология повседневности» Альфреда Шютца // Социологические исследования. 1988. № 2. С. 125.

56 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб, 2004. С. 166.

57 Аксенова Е. П. К истории русской научной эмиграции в Югославии (Письма А. Л. Погодина А. В. Флоровскому) // Славяноведение. 1995. № 4. С. 78 - 83.

58 Досталь М. Ю. Из переписки В. А. Францева (Письмо В. А. Францева В. С. Иконникову, письма А. В. Флоровского В. А. Фраицеву) // Славяноведение. 1994. № 4. С. 102 - 107.

59 Кызласава И. Л. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. С. 78-166,184 - 247 идр.

60 «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное»: Переписка В. А. Маклакова и А. А. Кизеветтера /7 Источник. 1996. № 2. С. 4 - 24.

Основная масса мемуарно-автобиографической литературы появилась после Второй мировой войны, когда у представителей русской эмиграции возникла потребность осмыслить пережитые ими в 1920 - 1940-е гг. события. Первые мемуары о научной жизни русской Праги появились еще в 1950-е гг. и принадлежали профессору зоологу М. М. Новикову61. В 1960 - 1980-х гг. были написаны и опубликованы мемуары журналиста Д. И. Мейснера", философа Н. О. Лосского63, историка С. Г. Пушкарева64 и др. К числу наиболее информативных мемуарных источников принадлежал изданные в 1990-е гг. воспоминания историков Б. Н. Лосского65 и Н. Е. Андреева66. Среди прочего комплекса мемуарной литературы следует назвать воспоминания историка В. В. Саханева; Т. А. Бем-Рейзер, дочери известного литературоведа А. Л. Бема; архитектора и общественного деятеля Б. С. Пушкарева, сына историка С. Г. Пушкарева; социолога П. А. Сорокина и др.67 В 2003 г. был издан сборник воспоминаний деятелей русской науки и культуры XVIII - XX вв. о Праге, в котором представлены и мемуары эмигрантов68.

Делопроизводственная документация представлена десятками отчетами эмигрантских учебных заведений и научных организаций (отчеты Русского исторического общества, Русского народного университета, Русского юридического факультета и т.д.), их уставами, положениями, финансовыми отчетами и др. Эти документы позволяют восстановить процесс организации научно-педагогической работы русских историков. Следует обратить внимание на чехословацкую делопроизводственную документацию. На протяжении 1920 -1940-х гг. в «Ежегоднике Славянского института в Праге» публиковались краткие, но притом содержательные отчеты о работе Русского заграничного исторического архива, Археологического института имени Н. П. Кондакова, Славянской библиотеки, а также отчеты русских историков о научных командировках.

61 Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка; Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк, 1952. В 1956 г. он также подготовил специальный очерк воспоминаний о русской Праге: Новиков М. М. Русские эмигранты в Праге // Новый журнал. 1957. Кн. XLIX. С. 243 - 256.

62 МейснерД. И. Миражи и действительность: Записки эмигранта. М., 1966.

6j Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968.

64 Новое русское слово. Нью-Йорк. 1980. 20, 27 сентября; 4, 11, 14, 18, 21 и 28 октября; 1, 8, 15, 22 и 29 ноября; 13 декабря. См. также: Новый журнал. 1980. № 139, 140; 1982. № 147, 149; 1983. № 151. Отрывочные воспоминания были впоследствии объединены в одну книгу. См.: Пушкарев С. Г. Воспоминания историка. 1905 - 1945. М.. 1999.

65 Лосский Б. Я В русской Праге (1922 - 1927) // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1994. Т. 16. С. 7-79.

66 Андреев Н. Е. То, что вспоминается. Таллинн, 1996. Т. I - II.

67 Бем-Рейзер Т. А. Украденное счастье // Новый журнал. Нью-Йорк, 2008. Кн. 251. С. 241 -290; Пушкарев Б. С. Долгая дорога в Россию // Судьбы поколения 1920 - 1930-х годов в эмиграции: Очерки и воспоминания. М., 2006. С. 356 - 390; Саханев в. В. Последние дни жизни Е. Ф. Шмурло // Русская эмиграция в Европе в 1920 - 1930-е гг. М.; СПб., 2005. Вып. 2. С. 280 - 303; Сорокин П. А. Дальняя дорога: Автобиография. М„ 1992.

68 Прага: русский взгляд. М., 2003.

Поскольку диссертационное исследование посвящено ученым, то одними из самых важных источников должны стать их исследовательские работы. В данном случае речь идет о многочисленных статьях и монографиях, принадлежащих перу Г. В. Вернадского, Б. А. Евреинова, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарева, Е. Ф. Шмурло, А. А. Кизеветтера, А. Н. Фатеева и др. Изучение научных сочинений позволяет проследить не только исторические взгляды одного исследователя, но и понять коллективные представления общества о прошлом, проследить, как в письменной форме фиксируются проявления исторической памяти.

Важное место среди источников занимает периодическая печать русской эмиграции 1920 - 1930-х гг. (берлинская газета «Руль», рижская «Сегодня», парижские «Россия и славянство», «Последние новости» и «Возрождение», пражская «Огни» и др.; журналы «Хозяин», «Студенческие годы», «Центральная Европа» и др.), в которой публиковались многие работы историков, печатались рецензии, отзывы, объявления о научных мероприятиях и т. д.

Важнейшими источниками для написания диссертации послужили несколько сотен документов из архивных коллекций России, Чехии и Эстонии. В работе над диссертацией были использованы документы из личных фондов русских историков и эмигрантских организации, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации: личные фонды Е. Ф. Шмурло (Ф. 5965), В. А. Мякотина (Ф. 5917), С. Г. Пушкарева (Ф. 5891), П. А. Остроухова (Ф. 9586), Б. А. Евреинова (Ф. 6366), а также фонды Русского народного университета (Ф. 5899), Русского юридического факультета (Ф. 5765), Объединения Российский земских и городских деятелей в Чехословакии (Ф. 5764).

Документы, касающиеся культурно-просветительской работы русских историков, их социального положения сохранились в Российском государственном архиве литературы и искусств. В работе были использованы документы из фонда Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии (Ф. 2474), Комитета по улучшению быта русских писателей и журналистов, проживающих в Чехословакии (Ф. 1568), дипломата И. А. Персиани (Ф. 2294), журналиста К. П. Бельговского (Ф. 2298) и общественного деятеля Дионео (И. В. Шкловского) (Ф. 1390).

Особое значение представляет собрание Архива Российской академии наук. В нем хранится обширный личный фонд А. В. Флоровского (Ф. 1609), содержащий неисчерпаемый материал по истории русской научной эмиграции. Среди его бумаг большую ценность представляет обширная переписка с историками-эмигрантами и иностранными коллегами, документы о работе в чешских и русских учебных и научных заведениях, черновики и рукописи работ. Отдельные документы по истории русской эмиграции имеются также в фондах историков В. И. Пичеты (Ф. 1548) и В. П. Волгина (Ф. 514).

В Отделе рукописей Российской государственной библиотеки были изучены документы из личного фонда А. А. Кизеветтера и семьи Кудрявцевых (Ф. 566). Среди них следует назвать неопубликованные работы историка, тексты его публичных выступлений и переписку.

В чешских архивах содержатся многочисленные неопубликованные документы, важные для истории российской научной эмиграции69. Богатейшим собранием, в частности, обладает Славянская библиотека в Праге. В работе были использованы документы из коллекций А. В. Флоровского, В. Н. Тукалевского, П. Н. Савицкого и М. А. Андреевой70. В их личных фондах отложилась многочисленная частная и деловая переписка, документация Русского заграничного исторического архива, Русского исторического общества, Археологического института имени Н. П. Кондакова и др., неопубликованные работы, выписки и исследовательские материалы. Документы из собрания Славянской библиотеки мало использованы исследователями, и большинство из них впервые вводится в научный оборот автором диссертации.

Несмотря на всплеск интереса к истории Зарубежной России, огромная часть источников по-прежнему остается неопубликованной. Удачным примером археографической работы служит сборник материалов по истории русской эмиграции в Чехословакии в 1919 - 1939 гг., изданный чешскими исследователями в 1998 г.71 В нем представлены документы из многих чешских архивов, которые рассказывают о разработке чехословацким правительством программы «Русской акции», о политических течениях, научной и культурной жизни русской диаспоры, ее повседневности и быту.

Научная новизна исследования определяется, прежде всего тем, что впервые в рамках исторического исследования и при помощи современных исторических методов были проанализированы особенности внутренней жизни локального научного сообщества. Диссертация является первой попыткой комплексно представить повседневное измерение эмигрантской науки. На первый план вышло изучение повседневной организации науки и жизненных практик ученых-историков, научной конкуренции и академических конфликтов, проблем власти и подчинения в науке, быта и культуры научных учреждений, коллективных и индивидуальных представлений ученых об окружающем мире, традиций и привычек ученого сообщества, внешних и внутренних регуляторов развития научного знания.

По-новому был решен ряд конкретных задач исследования: впервые были комплексно изучены взаимоотношения русских историков-эмигрантов с их чешскими коллегами, и, шире, с чешской культурной средой, проанализированы особенности индивидуальной и коллективной исторической памяти эмигрантского сообщества, уточнены некоторые спорные сюжеты, связанные с историей эмигрантских научных учреждений. Это стало возможным благодаря привлечению неизвестных прежде документов из российских и зарубежных архивов.

ю См.: Русская и украинская эмиграция в Чехословацкой республике 1918 - 1938: Путеводитель по архивным фондам и собраниям в Чешской республике. Прага, 1995.

70 Э^амка кшЬоупа V Ргаге. Тгегог. А. V. Р^ктку. Т-Р1ог. КгаЬ. IX, ХЬУ, XL.II, ХЫИ, Xl.1V, X; М. А. Аш1ге]еуоуа. Т-Апс1; Р. N. Зауюку. Т-Бау; V. N. Тика1еУ5ку. Т-Ти.

71 ОокитегЛу к ^¡тат гшкё а икга]1пзке ет^гасе V ¿^кояЬуепякё гериЫке (1918 - 1939). РгаЬа, 1998.

Таким образом, новые исследовательские подходы, постановка нового круга вопросов в сочетании с привлечением малоизученных и неизвестных источников позволили по-новому взглянуть на деятельность русских историков-эмигрантов, проанализировать особенности конструирования ими профессиональной и обыденной жизни в условиях изгнания, оценить их творческое наследие и социально-исторический опыт, проанализировать специфику научного творчества в условиях эмиграции.

Научно-практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы для дальнейшего изучения проблем эмиграции, обогащения и углубления общих и специальных курсов по историографии, истории Отечества и истории науки. Они могут способствовать разработке новых учебных курсов, созданию учебных и методических пособий.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории России Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского. Основные положения диссертации нашли отражение в 33 научных публикациях в российских и зарубежных изданиях, в том числе в 3 публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК. Отдельные выводы и результаты исследований докладывались на международных конференциях в Праге, Риге, Вильнюсе, Брюсселе, Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, а также на всероссийских конференциях и семинарах в Самаре, Ставрополе, Екатеринбурге, Пятигорске, Омске, Хабаровске. Работы автора были удостоены премии по итогам Конкурса молодых авторов российского исторического журнала «Родина» (2005) и золотой медали Российской академии наук в области истории (2006).

Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность и новизна исследования, обозначаются его хронологические рамки, дается обзор источников и историографии, а также определяется методологическая база работы.

В первой главе «Русские историки в чешском культурном окружении» рассказывается о пути превращении Праги в центр исторической науки русской эмиграции, взаимоотношениях русских историков-эмигрантов с их чешскими коллегами и, шире, с чешским обществом, анализируются трудности социально-культурной адаптации, организации повседневной жизни в новых условиях.

Превращение Праги в научный центр Зарубежной России стало возможным благодаря политике Чехословацкого правительства, которое в 1921 г. начало проводить «Русскую акцию» - программу помощи русским эмигрантам. Основная поддержка оказывалась не политическим, а научным и культурным деятелям, что предопределило превращение Праги в «русский Оксфорд». Патронаж науки обеспечил развитие русской интеллектуальной жизни в Праге. Помощь эмигрантам оказывало чехословацкое правительство, международные ор-

ганизации (Лига Наций, Красный Крест) и меценаты (семья Крамаржей, семья Крейнов).

В межвоенные годы в стране жило и работало несколько десятков русских историков. Пока невозможно установить точное время и обстоятельства прибытия в Прагу каждого из русских историков. Одни эвакуировались из России вместе с остатками белых армий, в рядах которых некоторые из них сражались с большевиками (Н. М. Беляев, Б. А. Евреинов, С. Г. Пушкарев), другие бежали из Советской России (В. А. Францев), третьи не вернулись из зарубежных командировок (А.Л.Петров, Е. Н. Клетнова), а кто-то был насильно выслан из страны новой властью (А. А. Кизеветтер, А. В. Флоровский, В. А. Мяхотин). Прибывавшие в Прагу историки получали индивидуальные стипендии от чешского правительства, размер которой зависел от научного и общественного статуса.

Как показывает анализ мемуарно-биографической литературы, эпистолярного наследия и периодической печати, в сознании русских бытовало противоречивое восприятие Праги. Они подчеркивали изысканное очарование чешской столицы, но одновременно воспринимали ее как город, не привыкший к столичному статусу, провинциальный, хотя и глубоко европейский. В то время как русский Париж ориентировался на петербургские культурные традиции «Серебряного века», интеллектуальная среда русской Праги испытывала сильное московское влияние. Этот «московский» стиль, столь близкий, например А. А. Кизеветтеру, часто отталкивал интеллектуалов русского Парижа. Несмотря на это, большинство русских эмигрантов воспринимало Прагу как научную столицу Зарубежной России. В 1922 г. делегаты II Съезда Русских академических организаций за границей признали чешскую столицу интеллектуальным центром Зарубежной России. В то же время русские историки в Праге в определенной степени ощущали себя изолированными от мировой науки.

Чешские историки имели богатый опыт контактов с русскими учеными. Несмотря на это отношения между русскими учеными и их чешскими коллегами складывались не всегда гладко. К началу 1920-х гг. в Чехословакии было немного специалистов, профессионально занимавшихся изучением России. Большинство ученых-эмигрантов наоборот были связаны с изучением истории своей страны и исследованием чешского прошлого не занимались. Несовпадение их научных интересов порождало некоторую степень взаимной отчужденности.

Русские ученые считали свое пребывание в Чехословакии временным и не стремились стать частью чешского общества, не торопились интегрироваться в местную научную среду. Но по мере таяния надежд на возвращение в Россию, вопрос о приспособлении к новой культурной среде становился все более острым. Трудности такого рода хорошо прослеживаются на уровне взаимодействия чешского и русского языков в повседневной практике. Многие русские интеллектуалы не имели возможности полноценной работы в местных научных и культурных заведениях из-за слабого знания чешского языка, по крайней мере в тех учреждениях, где это знание было необходимо. В диссертации впервые показано, что эмигранты переживали лингвистическую травму, которую следует

рассматривать как процесс столкновения вынужденных переселенцев с новым языком, в пространстве которого им необходимо существовать.

Тем не менее научные контакты не были полностью исключены и в отдельных случаях даже эффективно развивались. Большую роль в развитии русско-чешского научного сотрудничества в 1920 - 1930-е гг. играл Славянский институт в Праге. Всего в период с 1928 по 1938 гг. в нем работало 56 русских и украинских исследователя. В их числе были историки М. А. Андреева, А. Ф. Изюмов, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарев, А. В. Фяоровский, В. А. Францев, М. В. Шахматов и др. Иностранными членами Института были избраны Г.В.Вернадский, П.Н.Милюков, П.Б.Струве, Ф. В. Тарановский, Д. И. Чижевский и др. Научные отчеты, публиковавшиеся в .«Ежегоднике Славянского института», позволяют сделать вывод, что Институт! выделял средства на публикацию трудов русских историков, финансировал командировки. Большую роль в развитии интеллектуальных связей сыграли Семинар (впоследствии Институт) имени Н.П.Кондакова, Русское историческое общество, членами которого состояли К. Кадлец, Я. Бидло, Й. Шуста, Я. Славик, М. Мурко и Л. Нидерле. В тесных контактах с русскими историками находился Я. Славик. В межвоенной Чехословакии он был едва ли единственным ученым, профессионально занимавшийся изучением русской истории, а особенно ее новейшего периода. В 1920-1930-е гг. Я. Славик работал в Русском заграничном историческом архиве, а в 1934-1939 гг. был его директором.

Но примеров тесного русско-чешского научного сотрудничества было сравнительно немного. Контакты между учеными были ограничены. Вероятно, ни русские, ни чешские историки не были настроены на широкое взаимодействие. Затрудняли ситуацию ментальные различия между русскими и чехами, проявлявшиеся на уровне повседневной жизни и организации научного быта.

Затянувшееся пребывание на чужбине заставляло русских ученых развивать более тесные контакты с чешскими коллегами и активнее интегрироваться в местную научную среду. Одни историки, подобно А. В. Флоровскому, Н. Л. Окуневу и В. А. Францеву, успешно справились с этой задачей, другие же - нет. Вообще же влияние зарубежной науки на русских историков было минимальным. Представители старшего поколения стремились сохранять традиции русской культуры XIX в., возводя ее в идеал. Они работали так, как их научили в России, следовали научной программе, выработанной до революции. Чешские историки не всегда принимали их построения и критиковали русских коллег.

Далеко не все русские ученые использовали возможность пребывания в Чехословакии для своей научной работы. Анализ научных работ русских историков позволяет сделать вывод, что для большинства из них обращение к чешским сюжетам носило эпизодический характер, несмотря на то, что отдельные работы были подготовлены на высоком уровне и значительно обогатили науку.

Затрудняли интеграцию русских интеллектуалов в чешскую среду ментальные различия между двумя народами. Образ жизни русской эмиграции контрастировал с образом жизни чехов. Многие русские считали чешскую культуру буржуазной, а образ жизни чехов - мещанским. Это вызывало с их стороны непонимание, и даже насмешки. В глазах русских мещанство приравнивалось к

антикультуре. В противовес чехам русские мало заботились о своем быте, и эта привычка иногда принимала ярко-показной характер. Презрение к повседневному, обыденному хорошо проявлялось, например, в одежде, поскольку русские интеллектуалы в своем большинстве не придавали большого значения своему внешнему виду.

Готовность к научной интеграции и научному сотрудничеству как со стороны русских, так и со стороны чехов была не слишком высокой. Сказывалась и разность научных интересов, и ментальные различия, и особенности эмигрантского сознания. Русские и чешские историки не сумели в полной мере использовать возможности академического сотрудничества и научный потенциал друг друга. Несмотря на несомненные научные достижения, эмигранты практически не имели чешских учеников и последователей. Чешская среда не впитывала русских ученых, как это было в Болгарии или Сербии. Несмотря на все трудности диалога между русскими и чехами, важно помнить, что поддержка чешского правительства имела колоссальное значение для всей эмиграции.

Вторая глава «Организация научного быта» посвящена развитию научной инфраструктуры, деятельности многочисленных эмигрантских научно-исследовательских и учебных организаций, организации их повседневной жизни, межличностным отношениям историков в процессе исследовательской и педагогической работы и др. В главе представлены очерки о работе крупнейших научных организаций и роли историков в них.

Организация научного быта осуществлялась в разных формах. Они были ориентированы на дореволюционные традиции и условно подразделялись на официальные и неофициальные. К первым относились эмигрантские учебные заведения, научные общества, научно-исследовательские организации, библиотеки, архивы и музеи, ко вторым - кружки, домашние семинары, творческие встречи и др.

Первичной формой организации научной деятельности стала Русская академическая группа в Чехословакии, возникшая осенью 1921 г. Одной из главных ее функций стало проведение научной аттестации, а именно - присвоение ученых званий и степеней эмигрантским исследователям. Но сам вопрос о признании ученых званий и степеней, присваиваемых эмигрантскими организациями, вызывал множество нареканий. Поэтому некоторые начинающие исследователи предпочитали получать ученую степень в чешских учреждениях.

В Праге в 1920-х гг. возникло несколько научно-исследовательских организаций. члены которых своей деятельностью значительно обогатили мировую историческую науку. К ним относится Семинарий (впоследствии - Институт) имени Н. П. Кондакова, Русский институт, Русский заграничный исторический архив, Русское историческое общество и др. В течение 1921 - 1923 гг. в Праге сложилась развитая сеть русских высших учебных заведений, в жизни которых историки принимали активное участие. Все они ориентировались на дореволюционную университетскую культуру. Особенно ярко это видно на примере деятельности Русского юридического факультета и Русского народного (впоследствии - свободного) университета. В этих учебных заведениях работали веду-

щие русские историки - А. А. Кизеветтер, П. Б. Струве, Г. В. Вернадский, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарев, А. Н. Фатеев, М. В. Шахматов, А. В. Флоровский.

Научно-исследовательские и учебные организации координировали действия ученых-изгнанников, сплачивали их в единый союз, способствовали профессиональному общению, что было особенно важным на фоне конкуренции между ними и национальными кадрами. В диссертации также впервые проанализированы многочисленные примеры конкуренции внутри самого эмигрантского научного сообщества. Здесь можно упомянуть об идейном противостоянии в 1920-х гг. Русского института в Праге во главе с академиком В. А. Францевым и Института изучения России, работу которого координировали представители партии эсеров, спорах вокруг организации Русского заграничного исторического архива, дискуссии о переводе Археологического института имени Н. П. Кондакова из Праги в Белград в 1938 - 1939 гг. и др. Эта тенденция также хорошо видна на примере Русского исторического общества, которое на протяжении 1930-х гг. переживало серьезный организационный кризис. В 1939 г. он вылился в острое противостояние между группой членов Общества и его председателем А. В. Флоровским, закончившееся смещением последнего со своего поста.

Конфликтность объяснялось не только элементарной научной конкуренцией, которую усугубляла узость русской научной диаспоры, но и тем, что на эмигрантскую почву из дореволюционной России были перенесены старые научные, политические, культурные и социальные споры. Например первые годы работы Русского народного университета (1923 - 1925) ознаменовались острым конфликтом между его профессорами и учредителем в лице Земгора. Это было столкновение двух разных точек зрения на миссию университета. Земгор стремился поставить под свой контроль все эмигрантские организации, а профессора выступили поборниками академических свобод и подлинной автономии.

Особое внимание в главе уделено архивной культуре эмиграции. Для историков была характерна повышенная чувствительность к сбору архивов, что было связано с задачами сохранения исторической памяти и организации научных исследований. Эти задачи был призван решать Русский заграничный исторический архив, существовавший в Праге в 1920 - 1940-х гг. Он играл важную роль в научной и культурной жизни диаспоры. Показательно, что основу собрания составили документы по истории освободительного движения в России, что, несомненно, было связано с представлениями об особой культурной миссии русской эмиграции. Но в то же время в своей повседневной жизни архив сторонился политической пропаганды.

На протяжении 1920-х гг. в Праге и ее окрестностях сложилось множество неофициальных объединений русских интеллектуалов, в которых принимали участие и историки. Подобные объединения отличались отсутствием фиксированного состава участников. Если официальные организации формировались по профессиональному признаку (например, Русское историческое общество), то неформальные объединения могли включать в себя широкий слой русских интеллектуалов самых разных взглядов и профессий. Российская интеллектуальная жизнь имела богатую традицию кружковой культуры. В России наука все-

гда была предметом как публичного, так и частного дискурса. Для русской науки всегда было характерно противопоставление официальной и неофициальной науки.

Одной из форм научного общения русских историков были домашние семинары. В Праге самыми известными встречами подобного рода были семинары Н. П. Кондакова, когда в квартире академика собирались его молодые ученики для обсуждения вопросов византийской истории. Регулярно принимал в своей пражской квартире русскую интеллигенцию П. Б. Струве. Известность получили «вечера» у А. В. Флоровского или музыкальный салон семьи Вернадских.

Русские историки пытались воссоздать институциональные структуры, которые были свойственны для дореволюционной отечественной науки (научные кружки, семинары, научные общества и т.д.). Таким образом, формы организации научного быта среди эмигрантов были теми же, что и в России. Однако в эмиграции изменились приписываемые им смыслы. Академическая эмиграция, так или иначе, ориентировалась на дореволюционные научные традиции и считала своим долгом сохранять их на чужбине вплоть до возвращения в Россию.

В третьей главе «Метаморфозы исторической памяти» предпринята попытка по-новому проанализировать особенности исторического сознания эмигрантов, роль историков в сохранении культурной памяти, в создании моделей идеального прошлого.

Диаспору, как и любую социальную группу, волновал вопрос о том, что нельзя забывать. Сбережение памяти о прошлом было связано с необходимостью сохранения национальной идентичности в условиях инонационального и инокультурного окружения. Память о прошлом должна была связывать поколения, давать примеры опыта, который мог быть использован сегодня.

Русская диаспора была преобразована новым социальным опытом, который отразился и на культуре памяти. Само изгнание привело к созданию нового, часто идеализированного образа России, ее народа и культуры и переосмыслению их исторического опыта. Многим эмигрантам казалось, что на их глазах рушится не просто русская государственность, но все обычаи и традиции, разрушается сама душа русского народа. Они считали, что прежняя Россия потеряна безвозвратно. Как заметил М. Раев, каждый образованный человек в эмиграции стремился создать новый, удовлетворяющий его, образ России. Для диаспоры образы прошлого служили социальными, пространственными и временными ориентирами, ибо они содержали в себе представление о потерянной Родине.

Историкам принадлежала особая роль в формировании исторического сознания диаспоры, создании нового образа России и ее прошлого. Историография представляет собой не только область исторического знания, но специфический вид социальной памяти. Осмысление творчества историков-эмигрантов позволяет не просто изучить определенный этап в развитии гуманитарной науки, но понять особенности духовного развития русской эмиграции.

Революция, война и изгнание привели к переоценке традиционных ценностей, они заставили многих еще раз задуматься над «проклятыми» для русских

интеллектуалов вопросами об отношениях России и Запада, народа и интеллигенции, власти и общества.

Оригинальную попытку ответить на эти вопросы предприняли в 1920-1930-е гг. евразийцы. В своих интеллектуальных построениях они попытались создать особую систему ценностей, основанную на новой исторической и политической идентичности. Для старшего поколения эмигрантов была абсолютно неприемлема мысль евразийцев о закономерности русской революции. Согласиться с ней значило для них согласиться с большевиками. Кроме того, эмигрантская пресса была единодушна в осуждении евразийских антизападных и антиевропейских тенденций и отрицания ими идеи универсального культуры для всего человечества. Появление евразийства воспринималось как вызов эмигрантской идентичности. Миссия эмиграции заключалась в сохранении русских культурных традиций. Евразийцы же предлагали новую интеллектуаль-ную'систему. Их оппоненты воспринимали это как вызов традиции и на этом основании ставили, в один ряд с большевиками и фашистами. Евразийство предлагало пересмотреть традиционную идентичность, что не могло найти всеобщей поддержки в ереде русских изгнанников.

Сохранение культурного и исторического наследия в эмигрантской среде осуществлялось разными способами. Одним из них были церемонии памяти, выразившиеся в праздновании многочисленных знаменательных дат. Изучение юбилейных и памятных изданий: книг, статей, буклетов, брошюр, однодневных газет, листовок, - дает возможность сделать вывод, что исторические праздники способствовали сохранению эмигрантами целостной культурной традиции и их единению вокруг нее. Празднование памятных дат, чествование великих людей приобрело широкий размах. Бегство в прошлое не только излечивало душу, но пробуждало чувство национальной гордости. На первый план выходил культ великих исторических деятелей, «великих строителей России», «зодчих русской культуры». Для эмиграции образы прошлого наполнялись символическим значением: Петр Великий выступал символом государственности, Сергий Радонежский — духовности, а А. С. Пушкин - символом всей российской культурной традиции.

Историки-эмигранты в своих работах стали все больше уходить от современности, они искали «места памяти», вокруг которых выкристаллизовывалась бы эмигрантская идентичность. Отсюда вытекала идеализация Древнерусского государства, героизация образов первых русских князей, особенно Владимира Святого и Владимира Мономаха. Отсюда же и глубокий интерес к судьбам Московского царства. С одной стороны, это объяснялось прочной научной традицией. С другой стороны, для многих эмигрантов с новой силой встала проблема поиска политического идеала, оптимальной идеи власти. Некоторые как раз и попытались найти ее, обратившись к историческим судьбам Московского государства. В то же время бытовала его негативная оценка, поскольку в представлении эмигрантов оно ассоциировалось с зарождением самодержавия. Воплощением этих негативных элементов была личность Ивана Грозного, чье правление было отмечено произволом опричнины, столь живо напоминавшем о большевиках и красном терроре.

Столь же противоречивым было восприятие императорского периода. Исто-рики-змигранты стали свидетелями гибели Российской империи и последовавшей за ним новой русской смуты. Перед ними возникал закономерный вопрос о причинах столь стремительного крушения всего того, что казалось незыблемым. Это заставляло еще раз переосмысливать весь исторический путь России в XVIII - начале XX вв. Императорский период воспринимался как время упущенных возможностей. Представления о нем были пропитаны раздумьями о русской революции.

В этом смысле интересным примером служит петровская эпоха, в спорах о которой тесным образом слились и злободневная проблема взаимоотношений России и Запада, и поиск истоков русской революции. В Зарубежной России полемика вокруг нее не только не затихла, но приобрела новую силу и значимость. Если одни эмигранты видели в Петре «большевика на троне», то другие считали его символом имперской государственности. Память о Петре была множественной, наполненной различными интерпретациями. Она слишком сильно выражала конфликт идей, разность политических взглядов и оценок и не могла выполнить объединительных функций.

Не меньшие споры вызывала и эпоха Александра I. Оживлению интереса к ней способствовало сразу два юбилея 1925 г. - столетие со дня смерти императора и восстания декабристов. Для многих историков Александровская эпоха стала служить примером того, как задуманные широкие реформаторские.планы постепенно мельчают и оборачиваются реакцией. Столь же сложным было отношение к декабристам, в которых одни видели борцов за свободу, а другие -предтеч большевиков.

Недавнее прошлое еще не воспринималось эмигрантами как история, ибо было зафиксировано в их живой памяти. Изучением современности, как правило, занимались социологи, экономисты и правоведы, но не историки. Действительно, события недавнего прошлого хорошо вписывались в социологические построения П. А. Сорокина или в экономические теории С, Н. Прокоповича, но они шли в разрез с дореволюционной научной парадигмой исторической науки. В недавнем прошлом было слишком много событий, которые они не могли объяснить в привычных для них категориях.

Историческое сознание представляло собой важную составляющую часть самосознания русской диаспоры. Сами историки были носителями ментальных стереотипов. Они задавали прошлому те вопросы, которые волновали их сегодня. Это отчетливо видно на примере обращения к истории императорской России, сквозь которую красной нитью протягивалась тема русской революции. Историки создавали новый образ прошлого своей потерянной Родины. Таким образом, эмиграция создавала особую культуру памяти о прошлом России, такую культуру, которая могла бы удовлетворить многочисленных изгнанников и объединить их.

В заключении сформулированы основные выводы. Небольшой по историческим меркам период существования пражского центра Зарубежной России был отмечен необычайным взлетом эмигрантской исторической науки. Русские историки образовали в чешской столице локальное научное сообщество. Ин-

теллектуальное пространство русской Праги не было замкнутым, о чем свидетельствуют тесные контакты историков-эмигрантов, живших в чешской столице, со своими соотечественниками в других странах, и с иностранными коллегами.

Русская научная диаспора в Чехословакии продемонстрировала многообразие форм организации научного быта. В то же время жизнь на чужбине породила разные модели поведения ученых-историков, которые зависели как от их статуса в эмиграции (количества трудов, наличия ученой степени и звания, общественная известность), так и от желания интегрироваться в местную научную среду. Для деятельности русских историков в Праге было характерно стремление к организации научных и просветительских обществ, учебных заведений, выполнявших важные функции по сохранению и развитию научного потенциала. Эмигрантское бытие определяло стремление сохранить культурные традиции, социальные связи, систему ценностей. Правда вместе с ними на эмигрантскую почву были перенесены старые споры и конфликты. Это ярко проявилось в научной конкуренции, борьбе за овладение властью в науке, неприятии определенных интеллектуальных течений.

Революция, война и изгнание лишили историка возможности вести плодотворную научную работу, оторвали его от архивов и библиотек, от привычной профессиональной среды (университетской кафедры, коллег и студентов), лишали возможности печатать свои труды. Изгнание изменило социальный статус ученого, его профессиональное положение. Историк-эмигрант оказался не просто в роли продолжателя научной традиции, но и хранителя коллективной памяти в условиях изгнания.

Научный быт эмиграции существовал на границе двух культур - русской эмигрантской и чехословацкой. Повседневная жизнь эмиграции тесно соприкасалась с чешским культурным окружением. Отношения между русскими историками и их чешскими коллегами складывались не всегда гладко, ибо велика была степень культурного дистанцирования между ними. Адаптация к новым условиям жизни и работы протекала для многих ученых весьма болезненно. Психологическая и социальная готовность к столь значительным жизненным переменам была крайне низкой.

Система научных, культурных и бытовых ценностей русских историков-эмигрантов была ориентирована на код дореволюционной культуры. Следование ему проявлялось не только в интеллектуальной работе, но и на уровне организации повседневной жизни, что находило выражение в одежде, обстановке жилищ, пище, досуге и развлечениях и др. Эмигрантское бытие было неразрывно связано с мифом о потерянном Доме.

Становление единой модели научного быта, ориентированной на дореволюционные культурные и интеллектуальные традиции, позволило эффективно организовать исследовательскую работу в условиях экзистенциональной трагедии изгнания.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Статьи в изданиях, входящих в список ведущих научных журналов, утверждённый ВАК РФ:

1. А брус А. И., Ковалев М. В. [Рец.] Д. А. Гутнов. Русская высшая школа общественных наук в Париже (1901 - 1906 гг.). М.: РОССПЭН, 2004. 336 с. // Отечественная история. 2005. № 4. С. 180- 183.

2. Ковалев М. В. Исторические праздники русской эмиграции как способ сохранения коллективной культурной памяти // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 2008. Кн. 25/2. С. 119- 138.

3. «Пишу всякую всячину только для заработка»: письма А. А. Кизеветтера к В. А. Мякотину и К. Н. Гулькевичу. 1923 - 1932 гг. / Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии В. И. Цепиловои и M В. Ковалева// Отечественные архивы. 2009. № 5. С. 87 -98.

Статьи в прочих изданиях:

4. Ковалев М. В. Профессор С. Г. Пушкарев как историк русско-американских отношений // Запад - Россия - Кавказ: Межвузовский научно-теоретический альманах. Ставрополь - М.: Изд-во ПГЛУ, 2003. Вып. 2. С. 446 -452.

5. Ковалев М. В. Интеллигенция и революция: взгляд русских историков-эмигрантов // Классы и социальные группы в судьбах России: Материалы 32-й Всероссийской заочной научной конференции / Под ред. С. Н. Полторака.. СПб.: Изд-во «Нестор», 2003. С. 216-221.

6. Ковалев М. В. Изучение российско-американских отношений русскими историками-эмигрантами // Славянский мир в социокультурном измерении: Сборник научных трудов. Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2004. Вып. 1. С. 75 - 88.

7. Ковалев М. В. Историки-эмигранты первой волны о роли интеллигенции в революции 1917 года // Интеллигенция России и Запада в XX - XXI вв.: поиск, выбор и реализация путей общественного развития: Материалы научной конференции, 28 - 30 мая 2004 г. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2004. С. 130 - 131.

8. Ковалев М. В. Научно-исследовательская деятельность П. М. Бицилли в Болгарии (1924 - 1953) // Герои и антигерои в исторической судьбе России: Материалы 35-й Всероссийской заочной научной конференции / Под ред. С. Н. Полторака. СПб.: Изд-во «Нестор», 2004. С. 203 - 209.

9. Ковалев М. В., Иванова 3. И. Русские образовательные учреждения в эмиграции в 1920 - 1930-е гг.: проблемы и перспективы исследования // Реализация тенденций глобализации в непрерывном образовании: Сборник научных статей / Под редакцией 3. И. Ивановой, В. А. Ширяевой Саратов: Издательский центр «Научная книга», 2004. С. 104 - 113.

10. Ковалев М. В. Русские историки-эмигранты о причинах революции 1917 года // Социальные конфликты в истории России XX века: Материалы Всероссийской научной конференции, Омск: Изд-во ОмГПУ, 2004. С. 58 - 62.

11. Ковалев M. В. Проблема Россия-Запад в общественно-исторических взглядах С. Г. Пушкарева // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2005. Вып. 7. С. 155 — 165.

12. Ковалев М. В. История российского крестьянства в трудах историка-эмигранта С.Г. Пушкарева // Запад - Россия - Кавказ: Межвузовский научно-теоретический альманах. Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2005. Вып. 3. С. 314 - 324.

13. Ковалев М. В. Проблемы социально-психологической адаптации российской эмиграции в Чехословакии // Забота: от бытийной стратегии к этическим и профессиональным ценностям: Межвузовский сборник научных статей. Саратов: Изд-во СГМУ, 2006. С. 99 - 103.

14. Ковалев М. В. А. С. Пушкин и его творчество в трудах историков русского зарубежья // Изменяющаяся Россия - изменяющаяся литература: художественный опыт XX - XXI веков: Сборник научных статей / Отв. ред. А. И. Ванюков. Саратов: Издательский центр «Научная книга», 2006. Вып. I. С. 116-120.

15. Ковалев М. В. Российская научная эмиграция в Чехословакии: проблемы адаптации // Историко-археологические изыскания: Сборник трудов молодых ученых. Самара, 2006. Вып. 8. С. 84 - 89.

16. Ковалев М. В. Русская эмиграция во Франции в годы войны II Новый журнал. Нью-Йорк, 2006. Кн. 245. С. 209 - 230.

17. Ковалев М. В. Петровская эпоха в научном наследии Е.Ф. Шмурло // Новый век: история глазами молодых. Саратов: Изд-во СГУ, 2006. Вып. 5. С. 39 -53.

18. Ковалев М. В. Российская академическая эмиграция и чешское общество в 1920 - 1940-х гг. // Нансеновские чтения: Тезисы докладов. СПб.: ИКЦ «Русская эмиграция», 2007. С. 31 - 33.

19. Ковалев М. В. Пражский период в научной биографии С. Г. Пушкарева// Историографический сборник: Межвузовский сборник научных трудов. Саратов: Изд-во СГУ, 2007. Вып. 22. С. 97 - 98.

20. Kovalev M: V. Les fêtes historiques de ¡'émigration russe comme moyen de preservation de' la mémoire culturelle collective // Patrimoine Russe/Russische Patrimonium. Bruxelles, 2008. № 3. P. 35 - 46.

2L Ковалев M, В. Литературный процесс в Советской России 1920 - 1930-х гг. глазами исследователя-эмигранта H. Е. Андреева // Изменяющаяся Россия -изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI веков: Сборник научных трудов / Отв. ред. А. И. Ванюков. Саратов: Издательский центр «Научная книга», 2008. Вып. II. С. 113 - 116.

22. Ковалев М. В. Русские ученые-естествоиспытатели в чешских научных учреждениях в 1920 - 1930-е гг. // Проблемы синергетики и коэволюции геосфер: Материалы Всероссийского научного симпозиума. Саратов: Издательство Саратовского института РГТЭУ, 2008. С. 279 - 281.

23. Ковалев М. В. Русские историки-эмигранты и чешское научное окружение // Россия и мир глазами друг друга: история взаимовосприятия: Тезисы

докладов Всероссийской научной конференции. М.: ИРИ РАН, 2008. С. 174 -178.

24. Ковалев М. В. Новая книга о П. Н. Милюкове и московской исторической школе // Историографический сборник: Межвузовский сборник научных трудов. Саратов: Изд-во СГУ, 2008. Вып. 23. С. 152 - 156.

25. Ковалев М. В, Профессор И. И. Гапанович - русский историк в Китае // Актуальные проблемы исследования истории КВЖД и российской эмиграции в Китае / Под ред. Н. И.Дубининой, В.М.Пескова. Хабаровск: Издательство ДВГГУ, 2008. С. 87-94.

26. Ковалев М. В. Проблемы истории древнерусского искусства в искусствоведческом наследии Н. Е. Андреева // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского зарубежья / Отв. ред. О. Л. Лейкинд. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. С. 235 - 246.

27. Ковалев М. В. Петр Великий в исторической памяти русской эмиграции // Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории: Материалы Международной научной конференции (Пятигорск, 25 - 27 апреля 2008 г.). Ставрополь - Пятигорск - М.: Издательство Ставропольского государственного университета, 2008. С. 334 - 342.

28. Вернадский Г. В. Александр I и славянская проблема в первую половину его царствования / Перевод с французского М. В. Ковалева // Славянский сборник: Межвузовский сборник научных трудов. Саратов: Издательство СГУ, 2009. Вып. 7. С. 145- 159.

29. Иванов А. В., Ковалев М. В. Фрактальность власти как глобальный феномен // Материалы Международного научного конгресса «Глобалистика - 2009: пути выхода из глобального кризиса и модели нового мироустройства». М.: МАКС Пресс, 2009. Т. 1. С. 62 - 66.

30. Ковалевы. В. Власть и общество императорской России в освещении американской историографии // Власть и общество в имперской России и СССР (1760-е гг. - 1985 г.): к постановке проблемы: Учебное пособие. Саратов: Издательский центр «Наука», 2009. С. 39 - 49.

31. ПушкаревС. Г. Работы разных лет. Воспоминания / Сост., примеч. Р. Г. Гагкуева, М. В. Ковалева, вступительная статья и методические рекомендации М. В. Ковалева. М.: Дрофа, 2009.437 с. (в печати).

32. Ковалев М. В. Жизнь и судьба Сергея Германовича Пушкарева // Пушка-рев С. Г. Работы разных лет. Воспоминания / Сост.. примеч. Р. Г. Гагкуева, М. В. Ковалева, вступительная статья и методические рекомендации М. В. Ковалева. М.: Дрофа, 2009. С. 3 - 24 (в печати).

33. Ковалев М. В. Эмиграция и лингвистическая травма: русская диаспора в Праге в 1920 - 1930-е гг. // Slovanské jazyky a literaturv: hledání identity. Konfer-ence mladych slavistCi IV- rijen 2008. Praha: Nakladatelstvi Pavel Mervart, 2009 (в печати).

Подписано в печать 21.10.09 г. Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная. Печать офсетная. Печ. л. 1,6. Тираж 120. Заказ 597.

Оттиражировано с оригинал-макета

в ООО ЦЦУ «Ризоп», 410056, г. Саратов, ул. Шевченко, 2а

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Ковалев, Михаил Владимирович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА

РУССКИЕ УЧЕНЫЕ В ЧЕШСКОМ КУЛЬТУРНОМ ОКРУЖЕНИИ

ГЛАВА

ОРГАНИЗАЦИЯ НАУЧНОГО БЫТА.

ГЛАВА

МЕТАМОРФОЗЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ.

Введение диссертации2009 год, автореферат по истории, Ковалев, Михаил Владимирович

Интеллектуальные миграции были неотъемлемой частью истории XX века. Возникновение, становление и развитие тоталитарных и авторитарных режимов неизменно приводило к исходу или изгнанию значительного числа интеллектуалов, будь то нацистская Германия, маоистский Китай, франкистская Испания, Иран после Исламской революции и т. д.

Для России знаковыми в этом плане оказались события 1917 г. и Гражданской войны, которые раскололи российское общество, привели к эмиграции около 2 млн. человек и возникновению уникального исторического феномена - Зарубежной России. Поражают не только масштабы эмиграции, но, в первую очередь, то, сколь значительные потери понесло интеллектуальное сообщество. По предварительным подсчетам современных исследователей Россию покинуло около четверти ученого и профессорско-преподавательского корпуса1. Эти события трагическим образом сказались на судьбе гуманитарного знания, а особенно на исторической науке, естественный ход развития который был насильственно прерван. Ломке подверглась вся прежняя система организации научно-исследовательской и преподавательской работы.

Русские историки-эмигранты стали свидетелями колоссальных социальных, политических, экономических и культурных сдвигов. Миллионы людей оказались втянутыми в переломные события истории. На глазах интеллектуалов рушился прежний мир, изменялись общественные отношения, возникала новая иерархия ценностей. Изгнание заставило их по-иному организовывать свою жизнь и работу в новом социальном и культурном пространстве. Оказавшиеся в эмиграции российские историки нашли в себе силы продолжить исследования, многие из которых поныне пользуются широким признанием во всем мире. Имена Н. П. Кондакова, В. С. Голенищева, Г. В. Вернадского, В. Ф. Минорского, М. И. Ростовцева уже давно вошли в сокровищницу мировой исторической мысли.

1 Наука и кризисы: историко-сравнительные очерки. СПб., 2003. С. 533.

Современные искания российских историков делают необходимым обращение не только к достижениям зарубежной науки, но и к прошлому отечественной исторической мысли, особенно к тем ее страницам, которые на протяжении десятилетий были запретными. В этом смысле изучение жизни и творчества русских историков-эмигрантов является одной из актуальных задач. Обширный и чрезвычайно интересный материал для исследователя дает история пражского центра исторической науки Зарубежной России.

В 1920 — 1930-х гг. не было, пожалуй, на Земле места, где бы ни жили русские беженцы. География русского рассеяния охватывала все без исключения страны и континенты. Уже в начале 1920-х гг. возникло несколько крупных эмигрантских центров - Париж, Берлин, Белград, София, Рига, Харбин, Нью-Йорк. Одним из таких центров была Прага. Благодаря поддержке правительства молодой Чехословацкой республики она превратилась в интеллектуальную столицу Зарубежной России.

В 1990-х гг. наблюдался огромный всплеск интереса к истории Зарубежной России, как в нашей стране, так и за границей. Это вызвало появление широкого круга научных и научно-публицистических работ. Но эмигрантская тема отнюдь не была исчерпана. Она по-прежнему сохраняет научную значимость и общественный интерес. Такая ситуация объясняется наличием большого поля неизученных вопросов и спорных проблем.

Сегодня наблюдается процесс введения в научный оборот новых источников. Но само по себе это явление не способно расширить картину представлений об истории русской научной эмиграции. Нет сомнения, что дальнейшие перспективы ее исследования должны быть связаны с внедрением новых теоретических подходов, расширением тематики исследований и обобщением уже изученного материала.

В 1990-е годы основное внимание российских исследователей было сосредоточено на истории политической мысли эмиграции, ее культурного наследия. Меньше внимания уделялось научной жизни. Исследователи, как правило, констатировали огромный вклад, который внесла эмиграция в мировую науку и сожалели, что свои открытия они сделали вне Родины. Но за этой картиной посмертного триумфа нельзя было увидеть главного - самого эмигрантского научного сообщества, самих ученых-изгнанников. Отчасти эта задача решалась в работах, посвященных отдельным выдающимся ученым-эмигрантам . Однако обобщающей картины развития научной мысли в эмигрантской среде не появилось.

Современная исследовательница О. Р. Демидова обоснованно подчеркивает, что вместе с расширением знаний об эмиграции в современной российской науке укоренился ряд мифологем. Одна из них заключается в том, что отрицание прежних идеологических стереотипов привело к формированию новых, произошло «резкое перемещение от абсолютного минуса в восприятии к абсолютному плюсу». С другой стороны, укоренились мифологические представления, родившиеся еще в 1920 - 1930-е гг. в эмигрантской среде. В результате сложилась «культурная легенда» о русской эмиграции, которая сводит все многообразие феномена к некоей стремящейся к единообрао зию упрощенной формуле» . Образы эмиграции и эмигрантов эстетизируют-ся и героизируется. Изгнание рассматривается как подвиг во имя русской культуры. Такой подход упрощает понимание феномена Зарубежной России, он вытесняет все остальные смыслы и в значительной степени заслоняет и искажает «бытийственный аспект истории диаспоры как жизни внутри свершившейся катастрофы»4.

Критика О. Р. Демидовой была направлена, в первую очередь, в адрес литературоведов. Но не вызывает сомнения, что она применима и к историкам. Предлагаемое исследовательницей изучение эмигрантского быта как особой социо-культурной категории выглядит вполне плодотворным. Оно позволит глубже понять особенности внутреннего развития научной и культурной

2 Едва ли не лучшим примером служит публикация двух сборников: Российские ученые и инженеры в эмиграции. М., 1993; Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М., 2001.

3 Демидова О. Р. Метаморфозы в изгнании: литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003. С. 7-8.

4 Там же. С. 8. жизни диаспоры, но при этом максимально дистанцироваться от идеологических оценок.

Еще Ю. М. Лотман, исследуя русское дворянство XVIII - XIX вв., определял быт как «обычное протекание жизни в ее реально-практических формах». Для него это был «весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, характер труда и досуга»5. Американская исследовательница Ш. Фицпатрик, широко известная в мире своими трудами по социальной истории СССР 1920 - 1930-х гг., при изучении истории повседневности фокусирует взгляд на обиходных практиках, то есть «формах поведения и стратегиях выживания и продвижения, которыми пользуются люди в специфических социально-политических условиях»6. Несмотря на некоторую разность подходов Ю. М. Лотмана и Ш. Фицпатрик, и на то, что изучали они разные исторические феномены, нельзя не заметить сходной черты их концепций. Понятие «быт» выступает у них как многомерная историко-культурная, социальная и психологическая категория. Она включает в себя обычаи и привычки, модели поведения, образ жизни, нравы определенной социальной группы в определенный исторический период. С учетом этой точки зрения, уместно говорить о существовании научного быта, который можно рассматривать как «уклад жизни, совокуп7 ность привычек, нравов ученых» . Он представляет собой повседневную, бы-тийственную реальность, в пространстве которой протекает исследовательская работа и происходит создание научного знания, а также организуется жизнь самих ученых. Современные философы признают, что «структуры повседневности, как специфически организованные дисциплинарные пространо ства общества, образуют фундамент всех социальных институтов» . Быт оп

5 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII -начало XIX века). СПб., 1994. С. 10, 12.

6 Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2008. С. 7, 9 - 10.

7 Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994.№ 4. С. 5.

Магомедова А. А. Феномен повседневности (социально-философский анализ). Автореферат дисс. канд. филос. наук. СПб., 2000. С. 3. ределяет иерархию индивидуальных и общественных ценностей, которая влияет на формирование общественного сознания и социокультурного пространства9.

Таким образом, «научный быт» является базовым понятием диссертации. Этот термин восходит к традиции социальной феноменологии. Еще Э. Гуссерль, определяя науку как «свершение человеческого духа»10, ввел понятие «жизненного мира», в котором он видел основу для теоретического знания. Этот мир есть субъективный мир повседневности, наполненный разнообразными значениями и смыслами. Его идейный последователь А. Шютц видел в повседневности одну из сфер реальности, «которая первична по отношению к другим сферам, как верховная реальность»11.

Повседневное измерение эмигрантской научной жизни позволит лучше понять особенности работы русских ученых в условиях изгнания, их морально-психологическое состояние, социальное положение, проблемы межкультурного диалога в процессе научного познания и др. Ф. Китчер, оценивая перспективы развития современной социологии науки, обозначил несколько важных исследовательских проблем. К ним он отнес изучение социального и этнического облика научного сообщества, карьерные пути ученых, проблемы престижа и влияния в науки, соотношения научной кооперации с конкуренцией и соперничеством и т.д.12

Один из классиков социальной феноменологии А. Шютц понимал под повседневностью весь социокультурный мир в том виде, как он воспринимается человеком, воздействует на него и подвергается его воздействию. Важной частью такого мира он считал представления о прошлом и о будущем во всех его проявлениях. Это важно учитывать при обращении к нашей теме. В эмиграции на историков ложилась особая ответственность. Они должны бы

9 Магомедова А. А. Указ. соч. С. 9.

10 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб, 2004. С. 166.

11 См.: Магомедова А. А. Указ. соч. С. 4 - 5.

12 См.: Kitcher P. Reviving the Sociology of Science // Philosophy of Sciences. 2000. Vol. 67. P. 33 -44. ли не просто сохранять традиции отечественного гуманитарного знания, но и влиять на историческое сознание диаспоры, формировать коллективную память о прошлом.

Объектом исследования является локальный научный центр эмигрантской исторической науки, сложившийся в Праге в начале 1920-х гг. и просуществовавший до Второй мировой войны. Выбор его в качестве объекта исследования не случаен. В 1920 - 1930-е гг. Прага превратилась в главный центр эмигрантской исторической науке. Здесь жили и работали академики В.А.Францев, П.Б.Струве и Н.П.Кондаков, члены-корреспонденты Е. Ф. Шмурло и А. А. Кизеветтер, профессора Г. В. Вернадский, Д. Н. Вергун, И. И. Лаппо, приват-доценты С. Г. Пушкарев, Б. А. Евреинов и др. Концентрации русских историков в Праге способствовало то, что именно в чешской столице возникла развитая сеть эмигрантских учебных, научно-исследовательских и культурных организаций. Таким образом, изучение пражского научного центра выглядит оправданным и закономерным.

Предметом исследования выступают формы повседневной организации научной жизни русскими историками, межличностные и групповые отношения, профессиональная этика, практики конкуренции и сотрудничества, работа учебных, научных и культурных организаций, научное творчество.

Хронологические рамки исследования ограниченны периодом 1920 -1930-х гг. Именно это время было отведено историей существованию Зарубежной России как особого культурно-исторического феномена. Массовый исход российских граждан со своей Родины был вызван событиями революции и Гражданской войны. Поэтому уже к началу 1920-х гг. во многих странах мира сложились значительные эмигрантские колонии. В конце 1930-х гг. эмигрантская жизнь в значительной степени затухла. Вторая мировая война окончательно подвела черту под историей Зарубежной России.

Степень разработанности проблемы.

Вокруг изучения истории послереволюционной эмиграции, в том числе жизни и деятельности русских историков в Чехословацкой республике, сформировался значительный круг научной литературы.

Первые работы о пражском сообществе русских историков появились еще в 1920 - 1930-е гг. и принадлежали перу самих эмигрантов. Краткие, но при этом очень емкие обзоры эмигрантской научной литературы были написаны А. В. Флоровским13, А. А. Кизеветтером14, А. Г. Мазуром15. В 1935 г. на английском языке в Пекине вышла монография И. И. Гапановича «Российская историография вне пределов России»16. В 1946 г. появилось ее дополненное издание в переводе на французский язык17. И. И. Гапанович рассмотрел историю россиеведения в Европе с 1881 г. Часть глав его книги посвящена историкам Зарубежной Росси, в том числе работавшим в Праге (Г. В. Вернадский, Е. Ф. Шмурло, П. Н. Савицкий, А. А. Кизеветтер). Автор кратко излагал их

I Я исторические концепции и характеризовал основные труды .

Достоинством этих работ является попытка вписать эмигрантскую историческую науку в контекст общемирового развития гуманитарного познания, показать ее связь с российскими интеллектуальными традициями. В то же время эти исследования носили сугубо историографический и источниковедческий характер, и в них почти не уделялось внимания обстоятельствам изгнания русских историков, их социальному и правовому положению за ру

13 Флоровский А. В. Русские историки-эмигранты в Праге // Русские в Праге 1918 — 1928 гг. Прага, 1928. С.262 - 268; Он же. Русская историческая наука в эмиграции (1920 -1930) // Труды V съезда Русских академических организаций за границей. София, 1931.

Ч. 1.С. 467-484 и др.

1 >1

Кизеветтер А. А. История русская и всеобщая // Русская зарубежная книга. Ч. 1. Прага, 1924. С. 66 — 94; Kizevetter A. Histoire de Russie: Travaux des savants russes emigres (1918 -1928)//Revue Historique. Paris, 1930. T. 143. Fasc. l.P. 160- 183.

15 Mazour A. An Outline of Modern Russian Historiography. Berkeley, 1939. P. 98- 105.

16 Gapanovich I. Russian Historiography outside Russia: An introduction to the study of Russian history. Peiping, 1935.

17 » • • » •

Gapanovitch J.-J. Historiographie russe hors de la Russie. Paris, 1946.

18 См.: Ковалев M. В. Профессор И. И. Гапанович - русский историк в Китае // Актуальные проблемы исследования истории КВЖД и российской эмиграции в Китае. Хабаровск, 2008. С. 87-94. бежом, психологическому настрою и мотивации творчества. Внутренняя жизнь научного сообщества интересовала этих авторов в малой степени.

Значительный опыт в изучении исторической науки русской эмиграции, в частности научной работы историков в Праге, был накоплен в зарубежной историографии. Ведущие позиции здесь занимают чешские ученые. Первые работы по интересующей проблеме появились еще в 1920 - 1930-еегг., но почти все они были малы по объему и затрагивали очень узкие сюжеты19. После Второй мировой войны, когда Прага перестала быть одним из центров Зарубежной России, а к власти в Чехословакии пришли коммунисты, исследование русской эмиграции чешскими учеными значительно ослабло.

Определенный прорыв наметился в 1970-е гг. В 1972 г. вышел подробный словарь по истории чехословацкой славистики20. Среди множества ученых в нем встречается немало имен русских историков-эмигрантов с биографической справкой и списком основных научных трудов. Авторы были склонны считать деятельность русских исследователей неотъемлемой частью чехословацкой науки. В 1977 г. появилась монография Т. Силлабы, в центре которой находилась фигура крупнейшего отечественного слависта академика В. А. Францева21. Но эти издания носили скорее справочный, нежели аналитический характер.

Новый этап в развитии чешской историографии наступил в конце 1980-х — 1990-х гг., когда появилось большое число трудов по истории русской эмиграции. Результатом плодотворной работы стало проведение нескольких международных конференций. Важнейшими вехами чешской историографии

99 стали выход в свет тематического номера журнала «Slovansky prehled» , публикация трехтомного сборника статей «Русская и украинская эмиграция в

19 См., например: Chytil К. Professor Dr. Nikodym Pavlovie Kondakov // Almanach Ceske akademie ved a umeni. Praha, 1926. Roc. XXXVI. S. 89 - 105.

20 Cesko-slovenske prace о jazyce dejinach a kulture slovanskcyh narodu od roku 1760. Praha, 1972.

21 SyllabaT. V.A. Francev. Bibliograficky soupis vedeckych praci s prehledom jeho cinnosti. Praha, 1977.

22 Slovansky prehled. 1993. № l. и

Чехословакии в 1918 - 1945 гг.» (1993 - 1995) , материалов международной конференции «Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами» (1995)24, а также тематических сборников25, немалое место в которых уделено русским ученым. Была продолжена традиция создания справочных изданий. В 1993 - 1995 гг. сотрудники Славянской библиотеки подготовили и издали трехтомный справочник «Труды русской, украинской и белорусской эмиграции, изданные в Чехословакии в 1918 — 1945 гг.» . К успехам последних лет следует отнести появление «Хроники культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой республике» . Широкое признание получили исследования 3. Сладека28, С. Тейхмановой29, В. Вебера30, И. Савицкого31, А. Копрживовой32, Э. Ворачека33 и др.

23 Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945. Praha, 1993. Sv. 1; 1994. Sv. 2;

1995. Sv. 3.

24 Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Результаты и перспективы проведенных исследований. Фонды Славянской библиотеки и пражских архивов. Прага, 1995. Т. 1-2.

25 Duchovm proudy ruske a ukrajinske emigrace v Ceskoslovenslce republice 1919 - 1939. Praha, 1999.

26 Prace ruske, ukrajinske a b61oruske emigrace vydane v Ceskoslovensku 1918 - 1945. Praha,

1996. Sv. 1-3.

27 Kronika kulturniho, vedeckeho a spolecenskeho zivota ruske emigrace v Ceskoslovenske republice. Praha, 2000. Т. I: 1919 - 1929; 2001. Т. II: 1930 - 1939.

28 SladekZ. Ruska emigrace v Ceskoslovensku // Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 1 - 13; Ibidem. О ruske pomocne akci tentokrat polemicky // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918- 1945 (Sbornik studii - 3). Praha, 1995. S. 20-25 etc^

29 Tejchmanova S. Politicka cinnost ruske a ujrajinske emigrace v Ceskoslovensku v letech 1920 - 1939 // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 1). Praha,

1993. S. 3 - 19; Ibidem. Ruska lidova (svobodna) univerzita v Praze // Slovansky prehled. 1994. № 2 etc.

30 Veber V. Strana eseru v modernich ruskych dejinach a v Praze // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 1). Praha, 1993. S. 20 - 31; Ibidem. Dny ruske kultury // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 2). Praha,

1994. S. 90-93 etc.

31 Savicky I. Osudova setkani. Cesi v Rusku a Rusove v Cechach. 1914 - 1938. Praha, 1999; Савицкий И. П. Прага и Зарубежная Россия: Очерки по истории русской эмиграции 1918 -1938 гг. Praha, 2002 и др.

32 KoprivovaA. Strediska ruskeho emigrantskeho zivota v Praze (1921 — 1952). Praha, 2001; Копрживова А. Русский заграничный исторический архив // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Результаты и перспективы проведенных исследований. Прага, 1995. Т. 1. С. 66 — 69; Она же. Российские

Особенностью работ чешских историков является повышенное внимание к проблеме «Русской акции», роли Т. Масарика в процессе выработки этой гуманитарной программы, жизни и деятельности русских писателей и журналистов в Чехословакии. Вместе с тем, в современной чешской науке имеется немного работ, которые бы затрагивали внутреннюю жизнь эмигрантского сообщества. Наблюдается диспропорция между исследованиями, посвященным вопросам политики, литературы и культуры, и проблемами изучения эмигрантской науки. Последние чешскими историками изучаются пока незначительно"4. В частности пока имеется немного специальных работ о русских историках-эмигрантах35.

В Великобритании ряд работ по истории русской эмиграции в Чехослова

•7 /Г кии был написан Е. Чиняевой . В своих исследованиях она одной из первых обратила внимание на необходимость изучения русской диаспоры в контексте чехословацкой истории. Поэтому она отводит много места исследованию непростых контактов русских эмигрантов с чешским обществом, политической борьбе в Чехословакии вокруг «русского вопроса», проблемам исторической памяти и межкультурного диалога. эмигранты во Вшенорах-Мокропсах-Черношицах // Записки Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 2001/2002. Т. XXXI и др.

33 Voracek Е. Vzestupy a pady eurasijstvi // Slovansky prehled. 2001. № 4. S. 451 - 481 и др.

34 Хотя стремление чешских историков осмыслить научную жизнь эмиграции присутствует. Примером этого является книга «Дом в изгнании». Одна из ее глав как раз посвящена портретам русских ученых-эмигрантов, работавших в Чехословакии. См: Дом в изгнании: Очерки о русской эмиграции в Чехословакии 1918 - 1945. Прага, 2009. С. 83 — 214.

35 Pickova D. Antonij Vasiljevic Florovskij, historik-emigrant // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studi - I). Praha, 1993. S. 63 - 67; Simecek Z. Rusti a ukrajinsti slaviste v mezivalecnem Ceskoslovensku 11 Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 25 - 37; йопёс V. Ruska filosoficka emigrace v Ceskoslovensku // Ibid. S. 38 - 44; Hrochova V. Cinnost Institutu N.P. Kondakova v Praze a jeho mezinarodm vyznam // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918- 1945 (Sbornik studi - 3). Praha, 1995. S. 32-41 etc.

36 Chinyaeva E. Ruska emigrace v Ceskoslovensku: vyvoj ruske pomocne akce // Ibid. S. 14 -24; Ibidem. Russian emigres and Czechoslovak society: uneasy relations // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 - 1945 (Sbornik studii - 2). Praha, 1994. S. 46 - 64; Ibidem. Russian emigration: in search for identity. (The example of the Russian emigre community in Czechoslovakia) // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Praha, 1995. Т. I. Р. 54 - 65; Ibidem. Russians outside Russia: the Emigre Community in Czechoslovakia, 1918 - 1938. Munchen, 2001.

В 2004 г. вышла в свет совместная работа профессора Оксфордского университета Е. Андреевой и ее чешского коллеги И. Савицкого, ставшая первой

ХП обобщающей работой по истории «русской Праги» . Примечательно, но написана она детьми двух известных историков-эмигрантов — П. Н. Савицкого и Н. Е. Андреева. Одна из глав книги тщательно обрисовывает организацию научной работы российских ученых-эмигрантов. К сожалению, само научное наследие историков-эмигрантов в книге не анализируется. В то же время в ней были подробно освещены проблемы внутренней жизни интеллектуального сообщества.

В США историки впервые обратились к эмигрантской тематике в начале 1930-х гг. Но в тот период было очень немного попыток изучения Зарубежной России. Всплеск интереса к русской истории произошел в США после Второй мировой войны. Тогда же началось систематическое изучение русской эмиграции. Американские исследователи долгое время обращали внимание в основном на ее политические и культурные аспекты. Здесь следует упомянуть исследования Р. Уильмса, Р. Джонстона, Д. Стефана, Т. Рихи, Р. Хагглунда, Д. Глэда и др. По сей день образцовыми остаются статьи профессора Н. В. Рязановского о евразийстве. Их отличает проникновение к истокам этого течения, глубокий и деполитизированный анализ воззрений его идеологов39. В полемике с евразийской историографией были написаны работы медиевиста Ч. Гальперина об одном из главном столпов этой историографии - Г. В. Вернадском40.

37 Andreyev С., Savicky I. Russia Abroad: Prague and the Russian Diaspora, 1918 - 1938. New Haven; L., 2004.

38 См.: Huntington W.C. The Homesick million Russia-out-of-Russia. Boston, 1933.

39 Riasanovsky N. Prince N.S. Trubetskoy's «Europe and Mankind» // Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas. 1964. Bd. 12. № 2. S. 207 - 220; Рязановский H. В. Возникновение евразийства // Звезда. 1995. № 10. С. 29 - 44; Он же. Азия глазами русских // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 387-416.

40 Halperin С. Russia and the steppe: George Vernadsky and Eurasianism // Forschungen zur Osteuropaischen Geschichte. Berlin, 1985. Bd. 36. P. 55 - 194.

Большим вкладом в американскую историографию стали труды профессора Колумбийского университета М. Раева41. Особо стоит отметить его монографию по истории культуры русской эмиграции, вышедшую в 1990 г., одна из глав которой посвящена историкам-эмигрантам42. Главное место в ней занимает не столько анализ историографических концепций, сколько история научного быта, психологического состояния русских ученых в эмиграции. Достоинством книги является детальная прорисовка жизни научного сообщества, изображение деятельности историков-эмигрантов на фоне эпохи. Но она не лишена и серьезных недостатков. Помимо ряда фактических ошибок для нее характерен явный недостаток конкретных примеров. Не следует, однако, забывать, что М. Раев писал свою книгу, опираясь на ограниченный круг источников. Он был полностью лишен доступа к эмигрантским коллекциям в российских архивах. Впоследствии историк признал допущенные им ошибки и неточности, переосмыслил некоторые прежние взгляды. Но подготовить нового издания своей книги он не успел. М. Раев, без сомнения, заложил основы плодотворного направления в изучении культурного наследия российской эмиграции, которое нашло множество сторонников и последователей по всему миру43.

В послевоенный период в европейской историографии появилось немало работ о русской эмиграции. Часть из них касалась деятельности историков-эмигрантов. Особо высоким был интерес к евразийству как политической и научной школе. Здесь следует назвать работы немецких исследователей

41 RaeffM. Introduction // Les historiens de immigration russe. Paris, 2003. P. 7 — 17; Ibidem. Recent Perspectives on the History of the Russian Emigration (1920 - 40) // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2005. № 2. P. 319 — 334; Раев M. В помощь исследователю Зарубежной России // Новый журнал. Нью-Йорк, 1995. Кн. 196. С. 348 - 358 и др.

42 Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919 — 1939. М., 1994. С. 197-233.

43 Свои интересом к судьбам российской научной эмиграции М. Раев увлек своего ученика - канадского историка JI. Райнлендера. В 1974 г. он написал основательную статью об Археологическом институте имени Н. П. Кондакова в Праге, которая по сей день остается одной из самых цитируемых работ по этой теме. См.: Rhinelander L.H. Exiled Russian Scholars in Prague: The Kondakov Seminar and Institute // Canadian Slavonic Papers. 1974. Vol. XVI. №3. P. 331 -351.

О. Бёсса и JI. Люкса44, швейцарца П. Серио45, француженки М. Ларюэль46, поляков Р. Беккера и Р. Парадовского47. Но в целом обобщающей картины развития эмигрантской исторической науки и истории научного сообщества в историографии представлено не было.

В отечественной историографии эмигрантская тема вплоть до конца 1980-х гг. была запретной. Конечно, имена некоторых историков-эмигрантов были известны, но о них упоминали крайне редко и очень осторожно. Большинство эмигрантских научных работ находилось в спецхранах библиотек, и работа с ними была крайне затруднена.

Первые попытки обращения к творческому наследию эмиграции были предприняты на волне «оттепели». В 1961 г. Б. Б. Кафенгауз подготовил обзор документов из архива Е. Ф. Шмурло, который после Второй мировой войны в составе коллекции Русского заграничного исторического архива был

1 о вывезен в СССР . В 1960-х гг. появились работы Л. П. Лаптевой о В. А. Францеве49. Это были первые в СССР исследования о жизни и творчестве ученого-эмигранта. Правда общую историографическую ситуацию в эти годы определяли тенденциозные работы В. В. Комина, С. А. Федюкина и

44 Boss О. Die ehre der Eurasier: Ein Beitrag zur russischen Ideengeschichte des 20. Jahrhun-derts. Weisbaden, 1961; Luks L. Die Ideologic der Eurasier im zeitgeschichtlichen Zusammen-hang // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. Weisbaden, 1986. Bd. 34. H. 3. S. 374 - 395; Люкс Л. Евразийство // Россия между Западом и Востоком. М., 1993. С. 76 — 91.

45 Серио П. Структура и целостность: Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе. 1920-30-е гг. М., 2001.

46 Ларюэль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. М., 2004.

47 Backer R. Mi^dzywojenny eurazjatyzm: Od intelektualnej kontrakulturacji do totalitaryzmu? Lodz, 2000; Ibidem. Mi?dzy rewolucyjnym konserwatyzmem a totalitarizmem. Dylematy oceny miqdzywojennego eurazjatyzmu // Emigracja rosyjska. Losy i idee. Lodz, 2002. S. 50 - 80; Paradowski R. Metodologiczne i metafizycne problemy eurazjatyckiej kulturologii // Ibid. S. 47 -58.

1Я

Кафенгазу Б. Б. Новые материалы иностранных архивов о международных отношениях России // Международные связи России до XVII в. М., 1961. С. 533 - 540.

49 Лаптева Л. П. В.А. Францев как историк славянства // Славянская историография. М., 1966. С. 204 — 246; Она же. В.А. Францев. Биографический очерк и классификация трудов // Slavia. 1966 № 1. В 1990-е гг. Л. П. Лаптева опубликовала несколько весьма ценных работ о русской эмиграции: Лаптева Л. П. Русский историк-эмигрант А.В. Флоровский как исследователь чешско-русских связей // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1994. № 1. С. 55 — 63; Она же. Русская академическая эмиграция в Чехословакии в 20 - 30-х годах XX века // Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996. С. 146 — 162. др.50 Отход от прежних сугубо обличительных оценок русской эмиграции наметился в работах JI. К. Шкаренкова. На протяжении 1980-х гг. его книга «Агония белой эмиграции» выдержала три издания, каждый раз заметно дополняясь и постепенно высвобождаясь от идеологических догм51. JI. К. Шкаренков был одним из первых историков, кто получил доступ к коллекциям Русского заграничного исторического архива. Конечно, его книга носит отпечаток времени. Но она до сих пор не потеряла своего научного значения.

В конце 1980 - начале 1990-х гг. интерес к истории русской эмиграции усилился. Появилось множество разных по своему качеству исследований. В 1992 г. посмертно издана неоконченная монография В. Т. Пашуто «Русские историки-эмигранты в Европе», которую он писал на протяжении 1960 — 1970-х гг. Одна из ее глав посвящена «русской Праге»52. В. Т. Пашуто был и остается едва ли не единственным ученым, попытавшимся комплексно исследовать историографическое наследие русской эмиграции. По многим критериям его книга остается образцовой . Но при современном уровне развития исторического познания ее нельзя воспринимать некритически. В. Т. Пашуто оставался человеком своего времени. Он не смог освободиться

50 Комин В. В. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий России в период подготовки и победы Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1965; Он же. Крах российской контрреволюции за рубежом. Калинин, 1977; Он же. Белая эмиграция и вторая мировая война. Калинин, 1979; Федюкин С. А. Борьба Коммунистической партии с буржуазной идеологией в первые годы НЭПа. М, 1977; Он же. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к НЭПу. М., 1977; Он же. Деятельность КПСС по формированию советской интеллигенции. М., 1984 и др.

1 См.: Шкаренков JT. К. Агония белой эмиграции. М., 1981. — 1-е изд., 1986. - 2-е изд.; 1987. - 3-е изд. В 1989 г. вышел болгарский перевод книги: Шкаренков Л. Агонията на бялата емиграция. София, 1989.

52 Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992. С. 32 - 78.

53 По словам академика Н.Н. Болховитинова, книга В.Т. Пашуто «сохранила познавательную ценность для всех, кто занимается русской эмиграцией» (Болховитинов Н. Н. Русские ученые-эмигранты (Г. В. Вернадский, М. М. Карпович, М. Т. Флоринский) и становление русистики в США. М., 2005. С. 6). от «разоблачительного подхода», но одновременно признавал значение эмигрантского научного наследия54.

В 1990-е гг. проблемам исторической науки Зарубежной России, в том числе и историкам русской Праги, были посвящены работы М. Г. Вандалковской55, Ю. Н. Емельянова56, М. А. Шпаковской57,

И. JI. Кызласовой58, М. Ю. Сорокиной59, А. В. Антощенко60,

Н. Н. Болховитинова61, В. И. Цепиловой62 и др.

Значительная работа в изучении российской эмиграции в Чехословацкой республике на протяжении 1990-х гг. ведется сотрудниками Института славяноведения и балканистики РАН. Эмигрантская тема регулярно освещается на страницах институтского журнала «Славяноведение». Во второй половине 1990-х гг. появились обобщающие труды Е. П. Серапионовой по истории

54 См.: ЦепиловаВ. И Историческая наука русского зарубежья в оценке современных исследователей // Известия Уральского государственного университета. Сер. Проблемы образования, науки и культуры. 2003. Вып. 14. № 27. С. 154.

Вандалковская М. Г. Историческая наука российской эмиграции в Европе в 20 — 30-е гг.: (Основные центры, направления, проблемы) // Культурное наследие российской эмиграции: 1917 - 1940. М, 1994. Т. 1. С. 71 - 79; Она же. Историческая наука российской эмиграции: «евразийский соблазн». М., 1997 и др.

Емельянов Ю. Н. С. П. Мельгунов: в России и эмиграции. М, 1998; Он же. Библиография трудов С. П. Мельгунова // История и историки: Историографический вестник — 2002. М., 2002. С. 194-222; Он же. Историческая периодика русской эмиграции (1920 - 1940-е годы). М., 2008.

57 Шпаковская М. А. А. А. Кизеветтер в российской историографии М., 2003; Она же. О культурной миссии русских эмигрантов // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Международные отношения. М., 2003. № 1. С. 103 — 107. s8 Кызласова И. J1. Академик Н. П. Кондаков: традиция и научный поиск // Byzanti-noslavica. Praha, 1985. Т. 46. №2. С. 168 - 182; Она же. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. 1920 - 1930-е годы. По материалам архивов. М., 2000 и др.

59 Сорокина М. Ю. Георгий Вернадский в поисках «русской идеи» // Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М., 2001. С. 330 — 347.

60 Антощенко А. В. «Евразия» или «Святая Русь»? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). Петрозаводск, 2003.

61 Болховитинов Н. Н. Роль русских историков в становлении русистики в США // Вопросы истории. 2001. № 4. С. 3 - 20; Он же. Теория евразийства и многотомная история России Г. В. Вернадского // Scripta Gregoriana: Сборник в честь 70-летия академика Г. М. Бонгард-Левина. М., 2003. С. 374 - 383; Он же. Русские ученые-эмигранты (Г. В. Вернадский, М. М. Карпович, М. Т. Флоринский) и становление русистики в США. М., 2005 и др.

62 Цепилова В. И. Историческая наука русского зарубежья в оценке современных исследователей; Она же. Историческая наука русского зарубежья: проблемы историографии (1920 - 2004 гг.). Екатеринбург, 2005 и др. русской диаспоры в Чехословакии, включая первое в отечественной историол графии монографическое исследование по данной теме . В 1990-х гг. существенный вклад в изучение культурной и научной жизни «русской Праги» внес JI. С. Кишкин64. К исследованию отдельных сторон развития исторической науки многократно обращалась в статьях Е. П. Аксенова, М. Ю. Досталь, А. Н. Горяинов, М. А. Бирман, В. И. Косик и др.65

При рассмотрении современной историографии российской научной эмиграции, нельзя не заметить, что выстраивается она по преимуществу вокруг знаковых фигур. При этом обобщающих и комплексных трудов явно недостаточно. Это хорошо прослеживается и на уровне диссертационных исследований. За последние годы большая их часть была посвящена какому-либо видному эмигрантскому историку. Так появились работы о В. А. Мякотине, Г. В. Вернадском, С. Г. Пушкареве, Н. П. Кондакове, Е. Ф. Шмурло, П. Н. Милюкове66. Причем многие работы строятся по отработанному еще в советское время принципу, когда в заглавие выносится тема

63 Серапионова Е. П. Российская эмиграция в Чехословацкой республике (20 - 30-е годы). М., 1995; Она же. Российские эмигранты в Чехословакии в межвоенные годы // Вопросы истории. 1997. № 5. С. 124 - 133.

64 Кишкин JI. С. Русская эмиграция в Праге: культурная жизнь (1920 - 1930-е годы) // Славяноведение. 1995. №4. С. 17 — 26; Он же. Русская эмиграция в Праге: печать, образование, гуманитарные науки (1920 - 1930-е годы) // Там же. 1996. № 4. С. 3 - 10; Он же. Русская эмиграция в Праге: празднование «Дня русской культуры» // Там же. 2000. № 4. С. 33 - 38 и др.

65 Досталь М. Ю. Печатные источники для изучения славистики русского зарубежья (Чехословацкий славистический центр) // Славистика СССР и русского зарубежья 20 — 40-х годов XX в. М., 1992. С. 38 - 52; Робинсон М. А., Досталь М. Ю. Переписка Р. О. Якобсона и П. Г. Богатырева // Славяноведение. 1994. № 4. С. 69 — 91; Досталь М. Ю. П. Г. Богатырев в Чехословакии в 1920 - 1930-е годы // Там же. 1998. № 4. С. 31 - 42; Аксенова Е. П., Горяинов А. Н. Русская научная эмиграция 1920 - 1930-х годов: по переписке М. Г. Попруженко и А. В. Флоровского // Славяноведение. 1999. № 4. С. 3 - 15 и др.

66 Соничева Н. Е. Становление и развитие исторической концепции Г. В. Вернадского. Дис. . канд. ист. наук. М., 1994; Иогансон Е. Н. В. А. Мякотин: историк и политик. Дис. . канд. ист. наук. М., 1994; Александров С. А. Общественно-политическая деятельность П. Н. Милюкова в эмиграции (20-е годы). Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1996; Винокурова Н. А. Н.П.Кондаков: жизнь и судьба российского ученого. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 200; Бондарь А. Ю. Общественно-политические взгляды и деятельность Г. В. Вернадского. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2001; Семякина О. Н. История России в творчестве С. Г. Пушкарева. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2001; Шпа-ковская М. А. А. А. Кизеветтер в российской историографии. Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 2003; Боже Я. В. Жизнь и научная деятельность Е. Ф. Шмурло. Автореф. дис. канд. ист. наук. Челябинск, 2004 и др.

Общественно-политические взгляды.» или «Жизнь и деятельность.», а дальше прибавляется лишь фамилия нужного персонажа. Научная ценность современных диссертаций неравнозначна. Среди них имеются как глубокие исследования (например, диссертация Н. Е. Соничевой о Г. В. Вернадском), так и поверхностные компиляции. Особняком стоит историография евразийства, о котором на сегодняшний день написано чрезвычайно много, но, вместе с тем, часто очень пристрастно. Причем спектр подобных пристрастий чрезвычайно широк: от безоговорочных восхвалений до бескомпромиссных обличений.

В. И. Цепилова отмечает, что современная историографическая ситуация характеризуется разрывом между конкретно-историческими исследованиями жизни эмигрантского научного сообщества и историографическим осмыслением его наследия. Практически не исследованной остается внутренняя жизнь эмигрантских научных сообществ и локальных центров исторической науки. Исследователи мало обращают внимания на взаимоотношения историков-эмигрантов с их зарубежными коллегами и то влияние, которое они

67 оказали на развитие исторических исследовании в разных странах .

В начале 1990-х гг. историки еще были сильно ограничены в источнико-вой базе, но стремились максимально глубоко работать с имеющимися источниками. Постепенно для них открывалась возможность познакомиться с зарубежными архивами. Однако ей воспользовались лишь единицы. Это особо грустно признавать, если учесть, что огромная часть документального наследия русских историков находится вне пределов России. Другой чертой современной историографии, как это ни парадоксально, является малое внимание к работам зарубежных коллег. Некоторые авторы вообще склонны называть зарубежную историографию спекулятивной, перенося на нее определенные идеологические и политические штампы68.

СП

См.: Цепилова В. И. Историческая наука русского зарубежья: проблемы историографии П 920-2004). Екатеринбург, 2005. С.85.

8 Например в кандидатской диссертации И. А. Дмитриевой, посвященной русской литературной эмиграции в славянских странах, одно из обоснований актуальности изучаемой

Следует признать, что до сих пор имеется немного работ об эмигрантском интеллектуальном сообществе как таковом. Удачным опытом стала монография О. Р. Демидовой о литературном быте русской эмиграции69. Она показала сам процесс сотворения эмигрантской литературы в условиях изгнания. К сожалению, аналогичных работ об эмигрантском научном сообществе пока не появилось. Таким образом, современная историографическая ситуация дает возможность ставить новые исследовательские проблемы.

Цель работы состоит в изучении научного быта представителей пражского сообщества русских историков в 1920 — 1930-е гг. Достижению указанной цели служат следующие исследовательские задачи:

- показать процесс становления научного сообщества русских историков-эмигрантов в Праге;

- выявить особенности адаптации русских историков к условиям жизни и работы в эмиграции и восприятия ими новой социально-культурной среды;

- оценить развитие личных и деловых контактов между русскими историками и их чешскими коллегами, степень их конкуренции и сотрудничества, результативность таких контактов для обеих сторон;

- раскрыть основные формы организации научного быта на примере деятельности учебных, научно-исследовательских и культурных организаций, а также неформальных интеллектуальных объединений;

- рассмотреть отношения внутри самого научного сообщества, обратив внимание на примеры научной конкуренции, конфликтности, дружбы и сотрудничества;

- исследовать метаморфозы индивидуального и коллективного исторического сознания на примере обращения ученых к узловым проблемам российской истории и культуры. темы выглядит следующим образом: «Именно сейчас, когда наша страна оказывается во все большей международной изоляции и менее защищенной от постоянного противника на международной арене - США, мы нуждаемся в наших славянских братьях» (Дмитриева И. А. Русская литературная диаспора в славянских странах (Чехословакии, Югославии, Болгарии) в 20 -30 годы XX века. Автореф. дис. канд. ист. наук. Владимир, 2005. С. 3.

69 Демидова О.Р. Указ. соч.

Методология исследования.

В работе над диссертацией были использованы следующие исследовательские методы - генетический, проблемно-хронологический, компаративный, ретроспективный и герменевтический. Проблемный подход позволил выделить наиболее значимые аспекты организации научного быта русскими историками-эмигрантами.

Направление, к которому принадлежит диссертация, принято называть социальной историей науки70. Она дает возможность рассмотреть науку как практику, связанную с широким социальным, политическим и культурным контекстом, отличающуюся определенными внутренними ценностями.

Изучение социальной истории науки связано с работами Т. Куна, П. Фейерабенда, Б. Натура, Д. Блура. С. Шейпина и др. Предлагаемый ими подход открыл новые возможности в изучении истории научного знания. Прежде в истории науки видели лишь эволюцию идей и работу выдающихся ученых. Теперь внимание исследователей обратилось к изучению патронажа науки, лабораторных практик, неформальных научных структур, взаимоотношений внутри научного сообщества, мотивации поступков и др. Иначе говоря, на первый план вышло изучение «стиля жизни» ученых или форм «регулирования жизни»71. Это давало возможность представить науку как «совокупность форм повседневной жизни, которой живут люди, именующие себя учеными»72.

70 Александров Д. А., Кременцов Н. JT. Путеводитель по неизведанной земле: предварительный очерк социальной истории советской науки // Вопросы истории естествознания и техники, 1989. № 4. С. 67 - 80; Пестр Д. Социальная и культурологическая история науки: новые определения, новые объекты, новые практики // Там же. 1996. № 3. С. 42 — 55; № 4. С.40-59.

71 Rabinow P. Making PCR: A Story of Biotechnology. Chicago, 1996. P. 2.

72 Александров Д. А. Указ. соч. С. 5. Интересно, что к аналогичным выводам пришли в 1920-е гг. литературоведы-формалисты, изучавшие технологию создания литературного произведения. Б. Эйхенбаум писал, что вопросы технологии литературы уступили место проблеме самой литературной профессии. Вопрос «как писать» сменился вопросом «как быть писателем». Поэтому перед исследователями встала «проблема соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта» (Эйхенбаум Б. М. Литература и литературный быт // Хрестоматия по теоретическому литературоведению. Тарту, 1976. Ч. 1. С. 185 - 186).

В работе реализованы исследовательские подходы, сформулированные представителями интеллектуальной истории. Это направление рассматривает историю идей на фоне специфических условий интеллектуальной деятельности. Поэтому всякое научное произведение не должно быть изолировано от его историко-культурного контекста. Интеллектуальная история включает в себя не только историю достижений человеческого интеллекта, но и историю самой этой деятельности в ее процессуальной незавершенности, и культурную среду, задающую ей свои условия и предпосылки, и биографии самих творцов, и их межличностные связи, и историю распространения и восприятия новых идей и знаний7". Это отразилось и на изучении истории науки в рамках концепции интеллектуальной истории. История науки превращается не в описание развития научных знаний, но в изучение деятельности ученых по производству этих знаний. Как заметила JI. П. Репина, «новая историография науки рассматривает ее . как одну из форм общественной деятельности и часть культуры, которая не может исследоваться в изоляции от социального, политического и других аспектов интеллектуальной истории»74.

С общефилософской точки зрения ценными представляются идеи феноменологической школы. Проблемы бытия и повседневных жизненных практики были для представителей этого течения одними из ключевых. В их понимании быт являет собой фундаментальную сферу реальности. В концепции А. Шютца повседневность трактуется как «сфера человеческого опыта, которая характеризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности» . Таким образом, идеи представителей феноменологической школы могут быть полезными для изучения истории научного творчества.

73 См.: Репина Л. П. От истории идей к интеллектуальной истории // XX век: Методологические проблемы исторического познания. М., 2001. Ч. 2. С. 95.

74 Репина Л. П. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 2000. Вып. 2. С. 12 - 13.

73 См.: Григорьев Л. Г. «Социология повседневности» Альфреда Шютца // Социологические исследования. 1988.№ 2. С. 125.

Источниковая база исследования. В работе над диссертацией был использован широкий круг разнообразных источников, которые можно условно разделить на несколько групп.

К первой группе следует отнести документы личного происхождения: частную и деловую переписку, мемуары, дневниковые записи. Они дают возможность проникнуть во внутренний мир исследователя, понять его мировоззрение и мотивы научного творчества. Личная переписка может восприниматься как диалог двух лиц, находящихся в дружеских отношениях, объединенных общими интересами. Однако при работе с этим видом источников необходимо учесть ряд особенностей. По замечанию современных исследователей эпистолярного наследия гуманитариев, информация, содержащаяся в частных письмах, изначально субъективно окрашена, но «эта субъективность многослойна, полифонична, что затрудняет прочтение подобного рода текстов, и одновременно расширяет возможные исследовательские стратегии получения информации» . Но эта субъективность оценок часто и представляет особый интерес, поскольку она позволяет проследить характер межличностных отношений ученых. Деловая переписка позволяет охарактеризовать деятельность научного сообщества, степень и уровень личностных и групповых научных контактов.

В 1990-е гг. частично была опубликована личная и деловая переписка

A. В. Флоровского с A. JI. Погодиным77; В. А. Францева с

•то

B.C. Иконниковым и А. В. Флоровским ; Н. П. Кондакова с

7Q

М. И. Ростовцевым, П. С. Уваровой, А. Н. Грабарем , А. А. Кизеветтера с

76 Корзун В.П., Свешников А.В., Мамонтова М.А. Историк в собственных письмах: зеркало или мир зазеркалья? (Несколько замечаний о специфике писем русских историков XIX - XX веков в качестве историографического источника) // Письма русских историков (С. Ф. Платонов, П. Н. Милюков). Омск, 2003. С. 9.

77 Аксенова Е. П. К истории русской научной эмиграции в Югославии (Письма А. Л. Погодина А. В. Флоровскому) // Славяноведение. 1995. № 4. С. 78 - 83.

78 Досталь М. Ю. Из переписки В. А. Францева (Письмо В. А. Францева В. С. Иконникову, письма А. В. Флоровского В. А. Францеву) // Славяноведение. 1994. № 4. С. 102 - 107.

79 Кызласова И. Л. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. С. 78-166, 184-247 и др. on

В. А. Маклаковым и др. При этом большая часть эпистолярного наследия российской научной эмиграции до сих пор не опубликована.

Важнейшее место среди источников личного происхождения занимает мемуарно-автобиографическая литература. Интеллектуальная среда Зарубежной России породила чрезвычайно широкий пласт источников подобного рода. С точки зрения А. Г. Тартаковского, мемуаристика является «одним из средств духовной преемственности поколений и одним из показателей уровня цивилизованности общества, его сознательного отношения к своему про

О 1 шлому, а следовательно, и к своему бытию вообще» . Написание мемуаров было одной из форм сохранения исторической памяти. Именно поэтому почти все воспоминания были проникнуты ностальгической нотой. Объектом рассмотрения в данной диссертации является чешский/пражский текст русских мемуаристов-эмигрантов. В мемуарах, как в зеркале, отражались стереотипы восприятия иной культуры. Они изображали как эмигрантский быт, так и жизнь масариковской Чехословакии, рисовали сложную картину межкультурного диалога чехов и русских, отражали представления эмигрантов о населении Чехословакии, его менталитете, быте, культуре, языке. В воспоминаниях нашли отражение эмоциональные переживания эмигрантов, вызванные трудностями адаптации к новой среде.

Основная масса мемуарно-автобиографической литературы появилась после Второй мировой войны, когда у представителей русской эмиграции возникла потребность осмыслить пережитые ими в 1920 — 1940-е гг. события. Первые мемуары о научной жизни русской Праги появились еще в 1950-е гг. и принадлежали профессору зоологу М.М.Новикову . В 1960 - 1980-хгг.

80 «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное»: Переписка В. А. Маклакова и А. А. Кизеветтера // Источник. 1996. № 2. С. 4 - 24.

81 Тартаковский А. Г. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы. 1999. № 1.С. 35.

82 Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка: Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк, 1952. В 1956 г. он также подготовил специальный очерк воспоминаний о русской Праге: Новиков М. М. Русские эмигранты в Праге // Новый журнал. 1957. Кн. XLIX. С. 243 - 256.

I)1? были написаны и опубликованы мемуары журналиста Д. И. Мейснера , философа Н. О. Лосского84, историка С. Г. Пушкарева85 и др. К числу наиболее информативных мемуарных источников принадлежат изданные в 1990-е гг. воспоминания историков Б. Н. Лосского86 и Н. Е. Андреева87. Среди прочего комплекса мемуарной литературы следует назвать воспоминания историка В. В. Саханева; Т. А. Бем-Рейзер, дочери известного литературоведа А. Л. Бема; архитектора и общественного деятеля Б. С. Пушкарева, сына историка С. Г. Пушкарева; социолога П. А. Сорокина и др. В 2003 г. был издан сборник воспоминаний деятелей русской науки и культуры XVIII - XX вв. о Праге, в котором представлены и мемуары эмигрантов88.

Нельзя обойти вниманием делопроизводственную документацию, которая представлена отчетами эмигрантских высших учебных заведений и научных организаций (отчеты Русского исторического общества, Русского народного университета, Русского юридического факультета и т.д.), их уставами, положениями, финансовыми отчетами и др. Эти документы позволяют восстановить процесс организации научно-педагогической работы русских историков. Следует обратить внимание на чехословацкую делопроизводственную документацию. На протяжении 1920 - 1940-х гг. в «Ежегоднике Славянского института в Праге» публиковались краткие, но притом содержательные отчеты о работе Русского заграничного исторического архива, Археологического института имени Н. П. Кондакова, Славянской библиотеки, а также отчеты русских историков о научных командировках.

83 Мейснер Д. И. Миражи и действительность: Записки эмигранта. М., 1966. См. об этой книге: Пушкарев Б. С. Записки эмигранта в советском издательстве [1967] // Пушкарев Б. С. Россия и опыт Запада: Избранные статьи 1955 — 1995. М., 1995. 4 Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968.

85 Новое русское слово. Нью-Йорк. 1980. 20, 27 сентября; 4, 11, 14, 18, 21 и 28 октября; 1, 8, 15, 22 и 29 ноября; 13 декабря. См. также: Новый журнал. 1980. № 139, 140; 1982. № 147, 149; 1983. № 151. Отрывочные воспоминания были впоследствии объединены в одну книгу. См.: Пушкарев С. Г. Воспоминания историка. 1905 - 1945. М. 1999.

86 Лосский Б. Н. В русской Праге (1922 - 1927) // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1994. Т. 16. С. 7-79.

R7 v

Андреев Н.Е. То, что вспоминается. Таллинн, 1996. Т. I - II.

88 Прага: русский взгляд. М., 2003.

Поскольку диссертационное исследование посвящено ученым, то одними из самых важных источников должны стать их исследовательские работы. В данном случае речь идет о многочисленных статьях и монографиях, принадлежащих перу Г. В. Вернадского, Б. А. Евреинова, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарева, Е. Ф. Шмурло, А. А. Кизеветтера, А. Н. Фатеева и др. Изучение научных сочинений позволяет проследить не только исторические взгляды одного исследователя, но и понята коллективные представления общества о прошлом, проследить, как в письменной форме фиксируются проявления исторической памяти.

Важное место среди источников занимает периодическая печать русской эмиграции (берлинская газета «Руль», рижская «Сегодня», парижские «Россия и славянство», «Последние новости» и «Возрождение», пражская «Огни» и др.; журналы «Хозяин», «Студенческие годы», «Центральная Европа» и др.), в которой публиковались многие работы историков, печатались рецензии, отзывы, объявления о научных мероприятиях и т. д.

Важнейшими источниками для написания диссертации послужили документы из архивных коллекций России, Чехии и Эстонии. Крупнейшим собранием документов по истории русской эмиграции в нашей стране является Государственный архив Российской Федерации.

В работе над диссертацией были использованы документы из личных фондов русских историков и эмигрантских организаций. К первой группе относятся личные фонды Е. Ф. Шмурло (Ф. 5965), С. Г. Пушкарева (Ф. 5891), П. А. Остроухова (Ф. 9586), Б. А. Евреинова (Ф. 6366), ко второй группе -фонды Русского народного университета (Ф. 5899), Русского юридического факультета (Ф. 5765), Объединения Российский земских и городских деятелей в Чехословакии (Ф. 5764).

Документы, касающиеся культурно-просветительской работы русских историков, их социального положения сохранились в Российском государственном архиве литературы и искусств. В работе были использованы документы из фонда Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии

Ф. 2474), Комитета по улучшению быта русских писателей и журналистов, проживающих в Чехословакии (Ф. 1568), дипломата И. А. Персиани (Ф. 2294), журналиста К. П. Бельговского (Ф. 2298) и общественного деятеля Дионео (И. В. Шкловского) (Ф. 1390).

Особое значение представляет собрание Архива Российской академии наук. В нем хранится обширный личный фонд профессора А. В. Флоровского (Ф. 1609), содержащий неисчерпаемый материал по истории русской научной эмиграции. После смерти историка в 1968 г. его вдова частично передала личные документы ученого В. Т. Пашуто, который и перевез их в Москву. Среди бумаг А. Ф. Флоровского большую ценность представляет его обширная переписка с историками-эмигрантами и иностранными коллегами, документы о работе в чешских и русских учебных и научных заведениях, черновики и рукописи работ. Отдельные документы по истории русской эмиграции имеются также в смежных фондах, таких как фонды историков В. И. Пичеты (Ф. 1548) и В. П. Волгина (Ф. 514).

В Отделе рукописей Российской государственной библиотеки были изучены документы из личного фонда А. А. Кизеветтера и семьи Кудрявцевых (Ф. 566). Среди них следует назвать неопубликованные работы историка, тексты его публичных выступлений и переписку.

В чешских архивах содержатся многочисленные неопубликованные документы, важные для истории российской научной эмиграции89. Богатейшим собранием, в частности, обладает Славянская библиотека в Праге. В работе были использованы документы из коллекций А. В. Флоровского, В. Н. Тукалевского, П. Н. Савицкого и М. А. Андреевой90. В их личных фондах отложилась многочисленная частная и деловая переписка, документация Русского заграничного исторического архива, Русского исторического общества, Археологического института имени Н. П. Кондакова и др., неопублико

89 См.: Русская и украинская эмиграция в Чехословацкой республике 1918 - 1938: Путеводитель по архивным фондам и собраниям в Чешской республике. Прага, 1995.

90 Slovanska knihovna v Praze. Trezor. A. V. Florovskij. T-Flor. Krab. IX, XLV, XLII, XLIII, XLIV, X; M A. Andrejevova. T-And; P. N. Savickij. T-Sav; V. N. Tukalevskij. T-Tu. ванные работы, выписки и исследовательские материалы. Документы из собрания Славянской библиотеки мало использованы исследователями, и большинство из них впервые вводится в научный оборот.

Среди использованных в процессе написания диссертации источников следует назвать документы из личного архива автора. К ним в первую очередь относится переписка с потомками русских историков-эмигрантов: Е. Н. Андреевой, Б. С. Пушкаревым, И. П. Савицким, И. И. Гродковой.

Несмотря на всплеск интереса к истории Зарубежной России, огромная часть источников по-прежнему остается неопубликованной. Удачным примером археографической работы служит сборник материалов по истории русской эмиграции в Чехословакии в 1919 - 1939 гг., изданный чешскими исследователями в 1998 г.91 В нем представлены документы из многих чешских архивов, которые рассказывают о разработке чехословацким правительством программы «Русской акции», о политических течениях, научной и культурной жизни русской диаспоры, ее повседневности и быту.

Научная новизна исследования определяется, прежде всего, тем, что впервые в рамках исторического исследования и при помощи исторических методов были проанализированы особенности внутренней жизни локального научного сообщества. Диссертация является первой попыткой комплексно изучить повседневное измерение эмигрантской науки. На первый план вышло изучение повседневной организации науки и жизненных практик ученых-историков, научной конкуренции и академических конфликтов, проблем власти и подчинения в науке, быта и культуры научных учреждений, коллективных и индивидуальных представлений ученых об окружающем мире, традиций и привычек ученого сообщества, внешних и внутренних регуляторов развития научного знания.

91 Dokumenty k dejinam ruske а икга^пэкё emigrace v Ceskoslovenske republice (1918 — 1939). Praha, 1998.

По-новому был решен ряд конкретных задач исследования. Это стало возможным благодаря привлечению новых источников, в первую очередь — неизвестных прежде документов из российских и зарубежных архивов.

Таким образом, новые исследовательские подходы, постановка нового круга вопросов в сочетании с привлечением малоизученных и неизвестных источников позволили по-новому взглянуть на деятельность русских историков-эмигрантов, проанализировать особенности конструирования ими профессиональной и обыденной жизни в условиях изгнания, оценить их творческое наследие и социально-исторический опыт, проанализировать специфику научного творчества в условиях эмиграции.

Научно-практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы для обогащения и углубления общих и специальных курсов по историографии, истории Отечества и истории науки. Они могут способствовать разработке новых учебных курсов, созданию учебных и методических пособий.

Апробация работы. Основные положения диссертации нашли отражение в 33 научных публикациях в российских и зарубежных изданиях, в том числе в 3 публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК. Отдельные результаты исследований докладывались на международных конференциях в Праге, Риге, Вильнюсе, Брюсселе, Москве, Санкт-Петербурге, а также на всероссийских конференциях и семинарах в Саратове, Самаре, Ставрополе, Екатеринбурге, Пятигорске, Омске, Хабаровске. Работы автора получили высокую оценку научной общественности. Они были удостоены премии по итогам Конкурса молодых авторов российского исторического журнала «Родина» (2005) и золотой медали Российской академии наук в области истории (2006).

Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге в 1920-1930-е годы"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Время, отмеренное русской Праге историей, уместилось в небольшой период между двумя мировыми войнами. К началу Второй мировой войны многих патриархов российской историографии, оказавшихся после революции в чешской столице, уже не было в живых. Таяли ряды ученых, все сложнее было плодотворно работать: научная жизнь постепенно приходила в упадок. Немецкая оккупация нанесла сокрушительный удар по русской колонии в Праге, и без того к этому времени малочисленной. Освобождение Праги в мае 1945 г. не принесло свободы русским эмигрантам. Многие из них были арестованы сотрудниками СМЕРШа и оказались в советских лагерях. Хотя практически все они не только не сотрудничали с оккупантами, но были противниками нацизма! Был схвачен и отправлен в СССР П. Н. Савицкий, два года провел в заключении Н. Е. Андреев, которому запретили жить в Чехословакии после освобождения из тюрьмы, покинул Прагу С. Г. Пушкарев и т.д. Лишь несколько историков (А. В. Флоровский, П. А. Остроухов, Е. Ф. Максимович) остались в Праге, причем некоторые из них решили принять советское гражданство.

И, тем не менее, столь небольшой по историческим меркам период существования пражского центра Зарубежной России обернулся необычайным взлетом эмигрантской науки и культуры. Это была своеобразная реакция на изгнание, попытка сохранить вдали от Родины историческую память и национальную идентичность.

Русская научная диаспора в Чехословакии продемонстрировала многообразие форм организации научного быта. В то же время жизнь на чужбине породила разные модели поведения ученых-историков, которые зависели как от их статуса в эмиграции (количества трудов, наличия ученой степени и звания, общественной известности), так и от желания интегрироваться в местную научную среду. Для деятельности русских историков было характерно стремление к организации научных и просветительских обществ, учебных заведений, выполнявших важные функции по сохранению и развитию научного потенциала. Следует заметить, что пражское сообщество русских историков было самым многочисленным в среде эмиграции. Только в чешской столице, во многом благодаря поддержке властей, возникло столь большое количество русских научных организаций, одной из задач которых стало воспроизводство академических кадров. Научный быт русской эмиграции представлял собой многоуровневую самоорганизующуюся систему, существовавшую в воображаемом пространстве Зарубежной России. Его характеризовало постоянное движение и развитие. В ходе этих процессов и происходило становление единой организационной модели научного быта.

Большинство русских историков, оказавшихся в Праге, продолжали заниматься избранными еще до революции исследовательскими сюжетами. Однако ограниченность источниковой базы неминуемо вела их к переосмыслению уже известного. Лишь немногие обратились к богатым архивным собраниям Чехословакии. Поездки для работы в архивы и библиотеки других стран были затруднены тяжелым материальным положением. К тому же, большинство ученых оставалось людьми без гражданства, и доступ к документальным собраниям зарубежных стран был для них затруднен.

Почти все они продолжали свои исследования в русле дореволюционной либеральной историографии. Однако их творчество имело ряд особенностей. После того, как революция 1917 г. нанесла сокрушительный удар по вере в исторический прогресс, ученые-эмигранты устремились в своих исследованиях вглубь исторического прошлого. Они старались избегать сюжетов недавней истории, рациональное объяснение которым дать не могли. Катастрофические события первой четверти XX в., вынужденное изгнание интеллектуальной элиты нанесли серьезный удар по одному из главных постулатов российской либеральной историографии - вере в закономерную общественно-политическую эволюцию. Следовательно, как индивидуальная, так и коллективная историческая память претерпела глубокие метаморфозы. С одной стороны, изгнание пробуждало у ученых интерес к темам, которые могли внушать гордость за Россию, ее народ и культуру, но, с другой стороны, заставляло задуматься об исторических корнях пережитой катастрофы.

Русские историки образовали в чешской столице локальное научное сообщество, не подпадающее под критерии школы. Его членов объединяла мысль о необходимости сохранения, развития и приумножения наследия дореволюционной гуманитарной науки для будущих поколений. Научное пространство русской Праги не было замкнутым. Об этом свидетельствуют тесные контакты историков-эмигрантов, живших в чешской столице, со своими соотечественниками в других странах, и с иностранными коллегами. В глазах русских эмигрантов из других стран Прага однозначно воспринималась как научный и интеллектуальный центр Зарубежной России.

Научный быт эмиграции существовал на границе двух культур - русской эмигрантской и чехословацкой. Повседневная жизнь эмиграции не была замкнута границами диаспоры, она тесно соприкасалась с чешским культурным окружением. Отношения между русскими историками и их чешскими коллегами складывались не всегда гладко. Здесь играли свою роль и научная конкуренция, и простое непонимание, вызванное устойчивыми этнокультурными стереотипами, и ментальные различия. Адаптация к новым условиям жизни и работы протекала для многих ученых весьма болезненно. Долгое время они были уверены, что смогут вернуться на Родину, поэтому не стремились сливаться с чешской интеллектуальной средой. Психологическая и социальная готовность к столь значительным жизненным переменам была крайне низкой.

Было бы неправомерным преувеличивать влияние русских историков-эмигрантов на мировую, в том числе и на чехословацкую науку. Вплоть до Второй мировой войны практически никто в мире не уделял значительного внимания российской истории. Вполне естественно, что работы историков-эмигрантов в этой области не пробудили интереса западных коллег. Русские историки практически не имели чешских учеников, которых мало интересовало историческое прошлое России. Их влияние на чехословацкую науку оказалось очень ограниченным. Единственным исключением был А. В. Флоровский, который после Второй мировой войны продолжал читать лекции в Карловом университете и много печатался в чешских научных изданиях. Он пользовался большим почетом и уважением коллег, но прямых последователей тоже не имел. Важно, однако, учитывать, что после Второй мировой войны Чехословакия попала в зону советского влияния. В исторической науке постепенно стал насаждаться марксизм-ленинизм (хотя там это не доходило до абсурда, как в СССР). Чехословацкая русистика развивалась уже под влиянием советской исторической науки. О русской эмиграции на долгие годы пришлось забыть. И только в конце 1980-х гг. чешские историки смогли обратиться к ее изучению, в том числе и к творчеству русских историков-эмигрантов.

Значительный вклад историков «русской Праги» в отечественную историографию бесспорен. Кончено, их работы принадлежат своему времени и отражают известный им уровень развития исторической науки. Обращение к ним сегодня требует известной доли критического осмысления. В настоящее время труды Е. Ф. Шмурло, А. А. Кизеветтера, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарева и др. заняли прочное место среди классики отечественной исторической мысли. Переиздание работ некоторых историков в современной России только доказывает, что их творчество не потеряло своей научной значимости и актуальности.

Становление единой модели научного быта, ориентированной на дореволюционные культурные и интеллектуальные традиции, позволило эффективно организовать исследовательскую работу в условиях экзистенциональной трагедии изгнания. Правда вместе с этой моделью на эмигрантскую почву были перенесены старые споры и конфликты, взращенные еще на дореволюционной почве. Это ярко проявилось в научной конкуренции, борьбе за овладение властью в науке, неприятии определенных интеллектуальных течений.

Система научных, культурных и бытовых ценностей русских историков-эмигрантов была ориентирована на код дореволюционной культуры. Следование ему проявлялось не только в интеллектуальной работе, но и на уровне организации повседневной жизни, что находило выражение в одежде, обстановке жилищ, пище, досуге и развлечениях и др. Эмигрантское бытие было неразрывно связано с мифом о потерянном Доме.

Без всякого сомнения, интеллектуальное наследие историков-эмигрантов является неотъемлемой частью культурного достояния России. «Не пропадет ваш скорбный труд», - написал в свое время А. С. Пушкин в адрес декабристов. Сегодня эти слова с уверенностью можно отнести и к русским историкам-эмигрантам. Труд их, действительно, не забыт.

Список научной литературыКовалев, Михаил Владимирович, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Архивные источники

2. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ) Ф. 5965. Е. Ф. Шмурло. Ф. 5891. С. Г. Пушкарев. Ф. 9586. П. А. Остроухов. Ф. 5917. В. А. Мякотин. Ф. 6366. Б. А. Евреинов.

3. Ф. 5899. Русский народный университет в Праге. Ф. 5765. Русский юридический факультет в Праге.

4. Ф. 5764. Объединение Российский земских и городских деятелей в Чехословакии

5. Архив Российской академии наук (Архив РАН) Ф. 1609. А. В. Флоровский. Ф. 1548. В. И. Пичета. Ф. 514. В. П. Волгин.

6. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ) Ф. 566. Кудрявцевы и А.А. Кизеветтер.

7. Рукописное собрание Славянской библиотеки в Праге (Slovanskd knihovnav Praze. Trezor)

8. A. V. Florovskij. T-Flor. M. A. Andrejevova. T-And. P.N. Savickij. T-Sav. V. N. Tukalevskij. T-Tu.

9. Исторический архив Эстонии (Ajalooarhiiv Eesti) F. Tartu Ulikool.

10. Личный архив M.B. Ковалева Переписка с профессором М. И. Раевым (США) Переписка с Б. С. Пушкаревым (США) Переписка с профессором Е. Андреевой (Великобритания) Переписка с И. И. Гродковой (Фатеевой) (Чехия)1.. Опубликованные источники

11. Академическая жизнь: Пушкин и декабристы // Огни. Прага, 1924. 25 февраля. № 8.

12. Академическая жизнь: Русская наука // Огни. Прага, 1924. №11. Алданов М. А. Памяти декабристов // «Мы дышали свободой.» Историки Русского Зарубежья о декабристах. М.: Формика-С, 2001. С. 25 28.

13. Алданов М. А. Отрывки (О декабристах) // Дни. Париж, 1925. №822. 9 октября.

14. Алексеев Н. Н. Духовные предпосылки евразийской культуры // Евразийская хроника. Париж, 1935. Вып. XI.

15. Андреев Н. Е. То, что вспоминается. Таллинн: Авенариус, 1996. Т. 1. 336 е.; Т. 2. 320 с.

16. Архив русской эмиграции // Огни. Прага, 1924. №3.21 января.

17. Бельговский К. Как живут русские в Чехословакии // Сегодня. 1925. 12 ноября. № 255.

18. Бем-Рейзер Т. А. Украденное счастье // Новый журнал. Нью-Йорк, 2008. Кн. 251. С. 241 -290.

19. Бенеш о России // Огни. Прага, 1924. 11 февраля. № 6.

20. Библиография русской революции и гражданской войны (1917 -1921): Из каталога библиотеки Русского заграничного исторического архива. Прага: Legiografie, 1938. 448 с.

21. Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное»: Переписка В.А. Маклакова и А.А. Кизеветтера / Публ. О. Будницкого и Т. Эммонса // Источник. 1996. № 2. С. 4 24.

22. В Русском педагогическом институте // Руль. Берлин, 1924. № 1187.

23. Варшавский С. Анкета «Народных листов» // Возрождение. Париж, 1927. 4 июля.

24. Варшавск.ий С. Новый магистр истории русского права // Возрождение. Париж, 1927. 4 июля

25. Вергун Д. Н. Легенда о Федоре Кузьмиче // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1927. Т. 1. С. 9 — 11.

26. Вернадский Г. В. «Медный всадник» в творчестве Пушкина // Slavia. Praha, 1924. Roc. И. Ses. 4.

27. Вернадский Г. В. О значении научной деятельности Н. П. Кондакова. К восьмидесятилетию со дня рождения. 1844 1.XI - 1924. Прага: Типография «Политика», 1924. 16 с.

28. Вернадский Г. В. Государственная уставная грамота Российской империи 1820 г.: Историко-юридический очерк. Прага: Типография Комитета по обеспечению образования русских студентов в Ч.С.Р., 1925. 263 с.

29. Вернадский Г. В. Л. Г. Нидерле // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1927. Т. I. С. 313-314.

30. Вернадский Г. В. Славянский вопрос в политике императора Александра I в первую половину его царствования // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1927. Кн. 1. С. 10-11.

31. Вернадский Г. В. Золотая Орда, Египет и Византия в их взаимоотношениях в царствование Михаила Папеолога // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1927. Т. 1.С. 73-84.

32. Вернадский Г. В. Пушкин как историк // Преподавание истории в школе. М., 1998. № 8.

33. Вернадский Г. В. Начертание русской истории. СПб.: Лань, 2000. 319 с. Вернадский Г. В. Монгольское иго в русской истории // Вернадский Г. В. Опыт истории Евразии. Звенья русской культуры. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2005. С. 234 242.

34. Вернадский Г. В. Два подвига Св. Александра Невского // Вернадский Г. В. Опыт истории Евразии. Звенья русской культуры. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2005. С. 243 254.

35. Достань М. Ю. Из переписки В. А. Францева (Письмо В. А. Францева

36. B.C. Иконникову, письма А.В. Флоровского В. А. Францеву) // Славяноведение. 1994. №4. С. 102- 107.

37. Евреинов Б. А. Ю. Ф. Самарин в Праге в 1867 68 г.г. (По материалам пражской полиции) // Сборник Русского института в Праге. Прага, 1929. Т. 1.1. C. 333 -350.

38. Евреинов Б. А. М.А.Бакунин и австрийские власти в 1849 1851 гг. // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1931. Т. IV. С. 118 - 128.

39. Евреинов Б. А. Война за освобождение балканских славян (1877-1878 гг.) и чешское общество // Труды V съезда Русских Академических организаций заграницей. София, 1931. Ч. 1. С. 353-368.

40. Евреинов Б. А. Русские войска на юге Чехии в 1799 — 1800 годах // Центральная Европа. Прага, 1933. № 1. С. 35 39.

41. Евреинов Б. А. Последний этап славянской деятельности Бакунина // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1933. Т. V. С. 98 -109.

42. Евреинов Б. А. Книга стихов. М., 1997.

43. Жебелев С. А. Яков Иванович Смирнов // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1928. Т. И. С. 1-18.

44. Записки Института изучения России. Прага, 1925. Кн. 3. К открытию Русского юридического факультета в Праге: Речь декана юридического факультета профессора П. И. Новгородцева // Студенческие годы. Прага, 1922. № 2.

45. К русским людям за рубежом // На чужой стороне. Берлин Прага, 1925. Кн. X.

46. К. Н. Три столицы: III. Прага // Последние новости. 1925. № 1612. 28 июля.

47. Институт коммерческих знаний // Огни. Прага, 1924. 28 января. № 4. Институт по изучению сельской России // Огни. 1924. 21 января. № 3. Кизеветтер А. А. Заметки о декабристах // Современные записки. Париж,1923. № 16. С. 384-400.

48. Кизеветтер А. А. Историческая наука на съезде в Праге // Руль. Берлин,1924. № 1175. 14 октября; № 1117. 16 октября.

49. Кизеветтер А. А. История русская и всеобщая // Русская зарубежная книга. Прага, 1924. Ч. 1. С. 66 94.

50. Кизеветтер А. А. Петр Великий // Сегодня. Рига, 1925. №3.4 января.

51. Кизеветтер А. А. Пушкин и Россия // Сегодня. Рига, 1925. 20 сентября. № 211.

52. Кизеветтер А. А. Екатерина Вторая: личность императрицы в свете новых изысканий // Сегодня. Рига, 1925. № 223. 4 октября.

53. Кизеветтер А. А. Декабристы // Сегодня. Рига, 1925. № 291. 25 декабря.

54. Кизеветтер А. А. Столетие декабристов // Руль. Берлин, 1925. № 1541. 25 декабря.

55. Кизеветтер А. А. Валишевский об Александре I // На чужой стороне. Берлин-Прага, 1925. Кн. 13. С. 228-244.

56. Кизеветтер А. А. Рец. Платонов С. Ф. Петр Великий. Личность и деятельность. Издательство «Время». Ленинград, 1926. 114 с. // Современные записки. Париж, 1926. № 29.

57. Кизеветтер А. А. Русская история по-евразийски // Руль. 1927. № 2128. 27 ноября.

58. Кизеветтер А. А. Общие построения русской истории в современной литературе // Современные записки. Париж, 1928. № 37. С. 310 341.

59. Кизеветтер А. А. Смысл дня русской культуры // День Русской Культуры: Краткий отчет о праздновании в 1928 году. Прага, 1928.

60. Кизеветтер А. А. Критические заметки по истории политических идей в России // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1928. Т. I. С. 75-80.

61. Кизеветтер А. А. Дворянские политические проекты 1730 г. // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1929. Т. II. С. 77 88.

62. Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий: Воспоминания 1881-1914. Прага, 1929.

63. Кизеветтер А. А. Рец. Алексей Толстой. Петр I. Т. I. Издание 1-е. «Петрополис». Берлин, 1930 г., стр. 193 //Руль. Берлин, 1930. 26 марта. № 2837.

64. Кизеветтер А. А. Пушкин и Петр Великий: Речь, произнесенная в Праге 7 июня на собрании «Дня русской культуры» // Россия и славянство. Париж, 1932. № 187. 25 июня.

65. Кизеветтер А. А. Екатерина II // Кизеветтер А. А. Исторические силуэты. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 117- 136.

66. Кизеветтер А. А. Потемкин // Кизеветтер А. А. Исторические силуэты. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 137- 164.

67. Кондаков Н. П. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага: Изд-во Чешской АН и искусств, 1929. 455 с.

68. Кочаровский К. Русский научный институт сельской культуры // Записки Института изучения России. Прага, 1924. Т. 1.

69. Лекции Русского института // Огни. Прага, 1924. 28 января. №4; 11 февраля. №> 6.

70. Лекции по вопросу об экспортных возможностях России // Огни. Прага, 1924. 11 февраля. № 6.

71. Лаппо И. И. Западная Россия и ее соединение с Польшею в их историческом прошлом: Исторические очерки. Прага, 1924.

72. Лаппо И. И. Московские князья-собиратели // Русский колокол. Берлин, 1928. Т. 3. С. 34-43.

73. Лаппо И. И. К вопросу о первом издании Литовского статута 1588 г. Каунас: Spindulio, 1928. 45 с.

74. Лаппо И. И. Литовско-Русское государство в составе Речи Посполитой // Научные труды Русского народного университета. 1929. Т. II. С. 63 76.

75. Лаппо И. И. Литовско-Русское государство и Польша в XVII столетии // Труды IV съезда Русских академических организаций за границей. Белград: Изд-во РНИ, 1929. Ч. 1. С. 143 144.

76. Лаппо И. И. Уравнение прав Великого Княжества Литовского и Короны Польской в 1697 г. // Записки Русского научного института. Белград, 1930. Вып. 1.С. 53 -67.

77. Лаппо И. И. Витовт и литовско-русское государство // Труды V съезда Русских академических организаций за границей. София, 1930. Ч. 1. С. 369 -404.

78. Лаппо И. И. Литовский статут 1588 года. Т. 1: Исследование. Каунас: Spindulio, 1934. Ч. 1. 591 е.; 1936. Ч. 2. 473 с.

79. Лаппо И. И. Памяти Б.А. Евреинова, А.А. Кизеветтера и Е.Ф. Шмурло // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага — Нарва, 1937. Кн. 3. С. 17-24.

80. Лапшин И. И. Из истории чешской науки: Творческая догадка Бедржиха Грозного // Центральная Европа. Прага, 1937. № 5. С. 297 300.

81. Лосский Н. О. Воспоминания: Жизнь и философский путь. Мюнхен, 1968.

82. Лосский Б. Н. В русской Праге (1922 1927) // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1994. Т. 16. С. 7 - 79.

83. Луппол И. К. Об отношении советских ученых к ученым эмиграции // Научный работник. 1928. № 12.

84. Ляцкий Е. А. Н. Г. Чернышевский. (К столетней годовщине со дня рождения) // Русская школа за рубежом. Прага, 1927/1928. № 29 30. С. 764 - 775.

85. Маклаков В. А. Русская культура и А. С. Пушкин (Речь, произнесенная в день празднования «Дня русской культуры» в Париже 6 июня 1926 г.) // Современные записки. Париж, 1926. Кн. 29.

86. Мейснер Д. И. Миражи и действительность: Записки эмигранта. М.: Издательство Агентства печати «Новости», 1966. 301 с.

87. Милюков П. Н. Петр Великий и его реформа // На чужой стороне. Берлин Прага, 1925. Кн. X. С. 5 - 28.

88. Мысливец Й. Сказание о переписке Христа с Авгаром на русской иконе XVII века// Seminarium Kondakovianum. Прага, 1932. Т. V. С. 185-190.

89. Никифоров Н. И. Сеньориальный режим во Франции в исходе старого порядка (Преимущественно в Пуату). Париж, 1928.

90. Новиков М. М. От Москвы до Нью-Йорка: Моя жизнь в науке и политике. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. 408 с.

91. Новиков М. М. Русские эмигранты в Праге // Новый журнал. 1957. Кн.ХЫХ. С. 243-256.

92. Обзор Академической жизни в Праге // Младорусь. Прага: Слав, изд-во, 1922. Кн. 1. С. 87-92.

93. Обозрение преподавания в Русском институте сельскохозяйственной кооперации в Праге. 1923 — 1924 год. Прага, 1923.

94. Обозрение преподавания в Русском институте сельскохозяйственной кооперации в Праге. Прага, 1925.

95. Общий обзор деятельности Русского народного университета за 1928— 1929 учебный год // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1929. Т. II.

96. Организация Институт изучения России // Записки Института изучения России. Прага, 1924. Т. 1.

97. Отдел документов Русского заграничного исторического архива в Праге. Прага, 1932.

98. Отчет Б. А. Евреинова о научной поездке в южную Чехию в целях работы в частных архивах кн. Шварценберга и гр. Чернина в Тржебони, Чешском Крумлове и Индржиховом Градце // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. IV za rok 1931. Praha, 1932. S. 114-116.

99. Отчет д-ра Д. Расовского о научной командировке в Подкарпатскую Русь летом 1931 года//Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. IV zarok 1931. Praha, 1932. S. 117-118.

100. Отчет о деятельности Русского исторического общества в Праге // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1927. Кн. 1. С. 5 — 7.

101. Отчет о деятельности Русского исторического общества в Праге за время с 7 апреля 1927 года по 28 апреля 1930 года // Записки Русского исторического общества. Прага, 1930. Кн. 2. С. 187 192.

102. Отчет о первом Съезде Академических организаций в Праге (10-17 октября 1921 года) и заметка о деятельности Правления Съезда (по 1 июня 1922года) // Труды русских ученых за границей. Берлин: Книгоиздательство «Слово», 1923. Т. II. С. 324 333.

103. Отчет о состоянии и деятельности Русского юридического факультета в Праге за 1923 1924 учебный год. Прага: б.и., 1925. 33 с.

104. Отчет о состоянии и деятельности Русского юридического факультета в Праге за 1924 — 1925 учебный год. Прага: б.и., 1925. 28 с.

105. Отчет о состоянии и деятельности Русского юридического факультета в Праге за 1925 1926 учебный год. Прага: б.и., 1926. 33 с.

106. Пережитое за истекший месяц я не забуду» (Записка академика С. А. Жебелева о несостоявшейся «эвакуации» из Ленинграда) // Деятели русской науки XIX-XX веков. Вып. II. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001.

107. Петр Великий // Студенческие годы. Прага, 1925. № 1 (18).

108. Положение об Институте изучения России // Записки Института изучения России. Прага, 1924. Т. 1.

109. Постановления съезда русских ученых // Руль. Берлин, 1924. 5 октября. №1168.

110. Прага: русский взгляд: Век восемнадцатый век двадцать первый / Сост. и комментарии Н. Л. Глазковой. М.: ВГБИЛ, 2003.528 с.

111. Пушкарев Б. С. Долгая дорога в Россию // Судьбы поколения 1920 1930-х годов в эмиграции: Очерки и воспоминания / Ред.-сост. Л. С. Флам. М.: Русский путь, 2006. С. 356 - 390.

112. Пушкарев С. Г. Россия и Европа в их историческом прошлом // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн. 5. С. 121 152.

113. Пушкарев С. Г. Принципы торговой и промышленной политики Петра Великого // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Кн. I. С. 20-21.

114. Пушкарев С. Г. Воспоминания историка. 1905 — 1945. М.: Посев, 1999. 112 с.

115. Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. СПб.: Лань, 2002. 432 с.

116. Пушкарев С. Г. Городское сословие и городской строй в Чехии в XIV-XV веках // Историографический сборник. Саратов, 2007. Вып. 22. С. 99 144.

117. Пятнадцать лет работы Русского Свободного университета в Праге. Прага: б.и., 1938.

118. Реорганизация Народного университета // Возрождение. Париж, 1925. 20 ноября. № 171.

119. Речь профессора А. С. Ломшакова, произнесенная 25 июля 1921 г. на организационном заседании Комитета // Младорусь. Прага: Слав, изд-во, 1922. Кн. 1.С. 93-98.

120. Робинсон М. А. Письмо П. Н. Савицкого Ф.И. Успенскому // Славяноведение. 1992. №4. С. 83- 85.

121. Русский заграничный исторический архив при Министерстве иностранных дел Чехословацкой республики в 1930 году. Прага, 1930.

122. Русский заграничный исторический архив при Министерстве иностранных дел Чехословацкой республики в 1936 году. Прага, 1936.

123. Русский исторический архив. Сб. I. Прага, 1929.

124. Русский культурно-исторический музей в Праге в письмах и документах (1934 1944) // Вестник Московского государственного университета. Сер. 8. История. 2006. № 6.

125. Русский Народный университет в Праге. Отчет о деятельности за 1924 —1925 учебный год. Прага: Изд-во РНУ, б.г. 38 с.

126. Русский Народный университет в Праге. Отчет о деятельности за 19251926 учебный год. Прага: Изд-во РНУ, б.г. 36 с.

127. Русский Народный университет в Праге. Отчет о деятельности за 19261927 учебный год. Прага: Изд-во РНУ, б.г. 41 с.

128. Русский Народный университет в Праге. Отчет о деятельности за 19271928 учебный год. Прага: Изд-во РНУ, б.г. 43 с.

129. Русский Народный университет. Отчет за 1928 29 год // Научные труды РНУ. Прага, 1929. Т. II. С. 389 - 410.

130. Русское высшее училище техников путей сообщения // Руль. Берлин, 1924. № 1239.

131. Русское историческое общество // Возрождение. Париж, 1925. 16 декабря. № 197.

132. Русское историческое общество // Руль. Берлин, 1924. № 1239. Русское историческое общество в Праге за девять лет существования. 1925 1934. Прага: Орбис, 1934. 16 с.

133. Савицкий П. Н. Россия особый географический мир. Прага: Евразийское книгоиздательство, 1927. 69 с.

134. Савицкий П. Н. О задачах кочевниковедения. (Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?). Прага: Евразийское книгоиздательство, 1928. 26 с.

135. Савицкий П. Н. В. В. Бартольд как историк // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1931. Т. IV. С. 261 -271.

136. Савицкий П. Н. Геополитические заметки по русской истории // Вернадский Г. В. Начертание русской истории. СПб.: Лань, 2000. С. 285 310.

137. Савицкий П. Н. Евразийство // Классика геополитики, XX век. М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 655 676.

138. Савицкий П. Н. Географические и геополитические основы евразийства // Классика геополитики, XX век. М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 677 -687.

139. Савицкий П. Н. Степь и оседлость // Классика геополитики, XX век. М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 688 699.

140. Савицкий П. Н. Справка об институте // Мир Кондакова: Публикации. Статьи. Каталог выставки. М.: Русский путь, 2003.

141. Саханев В. В. Последние дни жизни Е. Ф. Шмурло / Подг. текста, вступ. ст. и комментарии С.А. Беляева // Русская эмиграция в Европе в 1920 1930-е гг. М.: ИВИ РАН; СПб.: Алетейя, 2005. Вып. 2. С. 280 - 303.

142. Сборник в память Святого Равноапостольного князя Владимира. Белград, 1930.

143. Скит». Прага 1922—1940: Антология. Биографии. Документы. М.: Русский путь, 2006.

144. Славик Я. Предисловие // Библиографии русской революции и гражданской войны (1917 1921): Из каталога библиотеки Русского заграничного исторического архива. Прага, 1938.

145. Сорокин П. А. Дальняя дорога: Автобиография. М.: ТЕРРА, 1992. 303 с.

146. Спекторский Е. В. Петр Великий и мы // Благовест. Новый Сад: Русская типография С. Филонова, 1925. Сб. 1. С. 53 56.

147. Спекторский Е. В. Заветы Петра Великого // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Кн. 1. С. 80 102.

148. Спекторский Е. В. Освобождающая Россия // Возрождение. Париж, 1927. 13 июля.

149. Спекторский Е. В. Десятилетие Русского научного института в Белграде // Записки Русского научного института в Белграде. Белград, 1939. Вып 14.

150. Столетие декабрьского мятежа // Возрождение. Париж, 1925. №208. 27 декабря.

151. Струве П. Б. Русская наука в русской культуре // Возрождение. Париж, 1926. 7 июня.

152. Струве П. Б. С. Ф. Платонов о Петре Великом // Возрождение. Париж, 1928. № 19.

153. Струве П. Б. Национальная культура и историческая память // День Русской Культуры: Краткий отчет о праздновании в 1928 году. Прага, 1928.

154. Струве П. Б. Культура и борьба // День русской культуры: Однодневная газеты, посвященная празднованию «Дня русской культуре» в Харбине в 1931 г. Харбин, 1931.

155. Толль Н. П. Заметки о китайском шелке на юге России // Seminarium Коп-dakovianum. Прага, 1927. Т. I. С. 85 92.

156. Толль Н.П. Заметки по историографии сасанидских тканей // Seminarium Kondakovianum. 1934. Т. 4. С. 227-230; 1932. Т. 5. С. 299-314.

157. Торжественное заседание памяти декабристов // Руль. Берлин, 1925. № 1541. 25 декабря.

158. Третий съезд Русских академических организация заграницей // Огни. Прага, 1924. 28 января. № 4.

159. Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 2000. 555 с.

160. Фатеев А. Н. К истории и теории кодификации (Новые документы к первому Полному собранию законов; по поводу столетнего юбилея со дня его отпечатания 17 апреля 1830 г.) // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1931. Т. IV. С. 3 22.

161. Фатеев А. Н. Академическая и государственная деятельность М. И. Ба-лугьянского (Балудянского) в России // Карпаторусский сборник. Подкарпат-ская Русь в честь Президента Т.Г.Масарика. 1850 1930. Ужгород: Типография «Школьной помощи», 1931. С. 146 - 208

162. Фатеев А.Н. Свод законов и его творец // Записки Русского научного института. Белград, 1932. Вып. 7. С. 27 92.

163. Фатеев А. Н. Сперанский генерал-губернатор Сибири. Ч. 2: Управление Сибирью // Записки Научно-исследовательского объединения Русского свободного университета в Праге. Прага, 1942. Т. XI (XVII). № 88. С. 323 - 362.

164. Фенцик С. А. Юбилей Т. Г. Масарика // Т. Г. Масарик: Юбилейный сборник по поводу восьмидесятилетия со дня его рождения. Ужгород, 1930. С. 10-15.

165. Флоровский А. В. Шведский перевод «Наказа» Императрицы Екатерины II // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1927. Кн. 1.С. 149-159.

166. Флоровский А. В. Русские историки-эмигранты в Праге // Русские в Праге. 1918 1928 гг. Прага: Воля России, 1928. С.262 -268.

167. Флоровский А. В. К истории экономических идей в России в XVIII веке // Научные труды Русского народного университета. Прага, 1928. Т. I. С. 81 — 93.

168. Флоровский А. В. К характеристике императрицы Екатерины II — законодательницы // Сборник Русского института в Праге. Прага, 1929. Т. 1. С. 261 -278.

169. Флоровский А. В. Две политические доктрины («Наказ» и Дидро) // Труды IV съезда Русских академических организаций за границей. Белград: Изд-во РНИ, 1929. Ч. 1.С. 113-119.

170. Флоровский А. В. Очерк русско-чешских отношений // Славянски глас. София, 1930. Кн. 1 3. С. 1 - 24.

171. Флоровский А. В. Русская историческая наука в эмиграции (1920 1930) // Труды V съезда Русских академических организаций за границей. София: Издание РАО в Софии, 1931. Ч. 1. С. 467-484.

172. Флоровский А. В. Отчет о поездке во Львов для участия в собраниях Комитета по изданию «Slownika Slowianskich Starozytnosci» // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. IV zarok 1931. Praha, 1932. S. 104-106.

173. Флоровский А. В. Чехи и восточные славяне: Очерки по истории чешско-русских отношений (X-XVTII вв.). Praha: Orbis, 1947. Т. 2. 545 с.

174. Флоровский А.В. Чехи и восточные славяне в X XVIII веках // Вопросы истории. 1947. № 8. С. 66-73.

175. Францев В. А. Война за освобождение славян и чешское общество // Возрождение. Париж, 1927. 16 июля.

176. Францев В. А. Пушкин и польское восстание 1830 1831. Опыт исторического комментария к стихотворениям «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» // Пушкинский сборник. Прага: Типография «Политика», 1929. С. 65-208.

177. Цуриков Н. А. Краткий отчет о праздновании «Дня Русской Культуры» в 1928 году // День Русской Культуры: Краткий отчет о праздновании в 1928 году. Прага, 1928.

178. Чехословацкий бюджет и русские // Руль. Берлин, 1924. № 1200.

179. Шахматов М. В. Подвиг власти (опыт по истории государственных идеалов России) // Евразийский временник. Париж, 1923. Кн. 3. С. 55 80.

180. Шахматов М. В. Государство правды (опыт по истории древнерусских политических идей) // Евразийский временник. Париж, 1925. Кн. 4. С. 268 -304.

181. Шахматов М. В. Учения русских летописей домонгольского периода о государственной власти: Опыт по истории древнерусских политических идей. Прага, 1926. 574 с.

182. Шахматов М. В. Владимир Мономах как идея // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Кн. 1. С. 38.

183. Шахматов М. В. Политические идеи древнерусского сборника «Пчела» // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1927. Кн. 1. С. 38 -40.

184. Шаховская 3. А. В поисках Набокова. Отражения. М., 1991.

185. Шмурло Е. Ф. Что такое День русской культуры? // Зодчие русской культуры. Прага, 1926.

186. Шмурло Е. Ф. Когда и где крестился Владимир Святой? // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Кн. 1. С. 120 148.

187. Шмурло Е. Ф. Император Александр I (к характеристике его личности) // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Т. 1. С. 41 42.

188. Шмурло Е. Ф. Роль Карамзина в создании пушкинского «Бориса Годунова» // Записки Русского исторического общества. Прага, 1927. Кн. 1 С. 43 — 44

189. Шмурло Е. Ф. Петр Великий — основатель русского военного флота // Морской журнал. Прага, 1928. № 1. С. 7 9.

190. Шмурло Е. Ф. Месяц январь в жизни Петра Великого // Морской журнал. Прага, 1928. № 1.С. 9- 10.

191. Шмурло Е. Ф. Кто был первым адмиралом русского флота // Морской журнал. Прага, 1928. № 3. С. 6 9.

192. Шмурло Е. Ф. Первое появление Петра Великого на Балтийском море (май 1703 года) // Морской журнал. Прага, 1928. № 5. С. 5 9.

193. Шмурло Е. Ф. Первые этапы Петра Великого на пути к морю (июнь 1688 г.) //Морской журнал. Прага, 1928. № 6 7. С. 10 - 16.

194. Шмурло Е. Ф. Отзыв итальянца о русском флоте 1706 года // Морской журнал. Прага, 1928. № 6 7. С. 16 - 17.

195. Шмурло Е. Ф. Петр Великий на Белом море // Морской журнал. Прага, 1928. №6-7. №.9. С. 9-11.

196. Шмурло Е.Ф. Этюды о Пушкине // Пушкинский сборник. Прага, 1929. С. 5-52

197. Шмурло Е.Ф. Вольтер и его книга о Петре Великом. Прага: Орбис, 1929. 486 с.

198. Шмурло Е.Ф. С. М. Соловьев // Записки Русского научного института. Белград, 1930. Вып. 1. С. 279—295.

199. Шмурло Е. Ф. Государствование Петра Великого в первые годы по воцарении // Сборник Русского института в Праге. Прага, 1931. Т. 2. С. 29 -58.

200. Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. Т. 1: Возникновение и образование русского государства. СПб.: Алетейя, 2000. 544 с.

201. Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. Т. 2: Русь и Литва. СПб.: Алетейя, 1999. 442 с.

202. Отзив на В. Н. Златарски за Н. П. Кондаков // Въжарова Ж. Руските учени и българските старини. София, 1960. С. 367-370.

203. Прослава на освободителната война 1877 1878. Руско-български сбор-никъ. София, 1929.

204. Bazant Z. О vyznamu a cinnosti Ruske lidove university v Praze // Научные труды РНУ. Прага, 1929. Т. II. С. 385 388.

205. Dokumenty k dejinam ruske a ukrajinske emigrace v Ceskoslovenske republice (1918 1939). Praha: Slovansky ustav AV CR, 1998. 344 s.

206. Florovskij A.V. Rusko Petra Velikiho a jeho nejblizsich nastupcfi // Dejiny lidstva od praveku k dnesku. D. VI: Bronzova skala moci statm. Praha: Nakladatel-stvi Melantrich A.S. v Praze, 1939. S. 207 246.

207. Jevreinov B. Rusky navrh zmeny slovanske politiky v Rakousko // Slovansky prehled. Praha, 1928. Roc. XX. S. 561 565.

208. Kizevetter A. Histoire de Russie: Travaux des savants russes emigres (1918 -1928) // Revue Historique. Paris, 1930. T. 143. Fasc. 1. P. 160 183.

209. Myslivec J. Ikonografie Akafistu Panny Marie // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1932. Т. V. С. 97 130.

210. Myslivec J. Deux icones italo-grecques de la collection Soldatenkov // Seminarium Kondakovianum. Прага, 1935. Т. VII. S. 217-226

211. Niederle L. Ukoly slovanskeho ustavu // Slovansky prehled. 1926. Roc. XVIII. S. 313 — 318.

212. Novikov M. Orgasacni cinnost ruskych исепсй v CSR // Записки НИО. Прага, 1938. Т. VIII (XIII). № 51. С. 47 52.

213. Puskarev S. Zasady obchodni a prumyslove politiky Petra Velikeho // Sbornik ved pravnich a.statnfch. Praha, 1926. Т. XXVI. № 3.

214. Puskarev S. Mestsky stav a mestske zrizeni v Cechach v 14 a 15 stoletich // Записки Научно-исследовательского объединения Русского свободного университета. Прага, 1938. Т. VIII (XIII). № 57. С. 133-172.

215. Rusko v boji za osvobozeni balkanskych slovanu 1877 1878. Praha, 1927.

216. Slavik J. Lenin. Praha, 1934.t

217. Slovanslce archivy v Praze // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. I za rok 1928. Praha, 1929.

218. Slovanslce archivy Ministerstva veci zahranicnich v letech 1932 1934 // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. V - VII za triletf 1932 - 1934. Praha, 1935. S. 396 -401.

219. Slovanske archivy pri Ministerstvu veci zahranicnih // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. IX za rok 1936. Praha, 1937.

220. Toll N. The Necropolis of Halebie-Zenobia // Seminarium Kondakovianum. 1937. T. 9. C. 11-22.

221. Ucast Slovanskeho ustavu pri III. Mezinarodnim sjezdu byzantologu v Athenach // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. Ill za rok 1930. Praha, 1931. S. 102.

222. Verandskij G. Le c6sarevitch Paul et les franc-mafons de Moscou // Revue des Etudes Slaves. Paris, 1923. Т. III. Fasc. 3 4. P. 80 - 121.

223. Vernadskij G. Alexandre I et la probleme slave pendant la premiere moitie de son regne // Revue des Etudes Slaves. Paris, 1927. Т. VII. Fasc. 1 2. P. 94 - 111.

224. Vernadsky G. Bohdan. Hetman of Ukraine. New Haven: Yale University Press, 1941. 150 p.

225. Vyrocm zprava slovanskych archivu Ministerstva veci' zahranicnih // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. X za rok 1937. Praha, 1938. S. 245 247.

226. Zakon ze dne 25. ledna 1922 о zn'zem Ustavu Slovanskeho a Orientalmho // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. I za rok 1928. Praha, 1929.

227. Ze zakonodarneho jednani о zfizem Slovanskeho Ustavu // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. I za rok 1928. Praha, 1929.

228. Zprava Dra Nikolaje Beljaeva о ceste na III. Mezinarodni kongres byzantologu v Athenach // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. Ill za rok 1930. Praha, 1931. S. 110-111.

229. Zprava Konstantina Viskovateho о vedeckem zajezdu do Dalmacle v lete 1935 // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. VIII za rok 1935. Praha, 1936. S. 47 48.

230. Zprava о cinnosti Ruskeho zahranicniho historickeho archivu pri Ministerstvu veci zahranicnih a Ustavu pridruzenych za rok 1935 // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. VIII za rok 1935. Praha, 1936. S. 167 171.

231. Zprava о cinnosti Ruskeho historickeho archive, Ukrajinskeho historickeho kabinetu a Beloruskeho archive v letech 1939 — 1946 // Rocenka Slovanskeho Ustavu. Sv. XII za leta 1939 1946. Praha, 1947. S. 211 -219.

232. Zprava о Kadlcove glosari slovanskych pravnfch starozitnosti // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. VIII za rok 1935. Praha, 1936. S. 175.

233. Zprava о praci, vykonanych na Kadlcove glosari slovanskych pravm'ch starozitnosti, v roce 1936 // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv.IX za rok 1936. Praha, 1937. S. 190- 191.

234. Zprava о pracich vykonanych v roce 1938 na Kadlcove glosari slovanskych pravnich starozitnosti // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. XI za rok 1938. Praha, 1939. S. 161.

235. Zprava prof. A. Florovskeho о ceste do Polska // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. Ill za rok 1930. Praha, 1931. S. 110.

236. Zprava prof. N. Okuneva о vedecke ceste do Parize v kvetnu r. 1930 // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. Ill zarok 1930. Praha, 1931. S. 105.

237. Zprava prof. N. L. Okuneva о studijni ceste do Carihradu a do Jugoslavie v roce 1934 // Rocenka Slovansk6ho ustavu. Sv. VIII za rok 1935. Praha, 1936. S. 43-45.

238. Zprava prof. N. L. Okuneva о ucasti ve schuzi redakcniho komitetu Federace historickych spolecnosti vychodoevropskych // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. VIII za rok 1935. Praha, 1936. S. 42-43.

239. Zprava prof. N. Okuneva о studijni ceste do Jugoslavie о prazdninach v r. 1937 // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. X za rok 1937. Praha, 1938. S. 72-73.

240. Zprava prof. dr. N. Okuneva о cinnosti archivu slovanskeho umeni // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. X za rok 1937. Praha, 1938. S. 46 47.1.I. Исследования.

241. Аврус А. И., Ковалев M. В. Рец. Д.А. Гутнов. Русская высшая школа общественных наук в Париже (1901 1906 гг.). М.: РОССПЭН, 2004. 336 с. // Отечественная история. 2005. № 4.

242. Аксенова Е. П. Институт им. Н.П. Кондакова: попытки реанимации (по материалам архива А.В. Флоровского) // Славяноведение. 1993. № 4. С. 63 — 74.

243. Аксенова Е. П. Историческая наука СССР и русского зарубежья в оценке А. В. Флоровского // Культурное наследие российской эмиграции: 1917 -1940. М.: Наследие, 1994. Т. 1. С. 95 100.

244. Аксенова Е. П. А. В. Флоровский и Русское историческое общество в Праге // Rossica: Научные исследования по русистике, украинистике, белору-систсике. Прага, 1997. № 1. С. 77 82.

245. Аксенова Е. П., Досталь М. Ю. Русский свободный университет (Русская ученая академия) в годы Второй мировой войны // Rossica: Научные исследования по русистике, украинистике и белорусистике. 1998/1999. № 2.

246. Аксенова Е. П. Записка А.В. Флоровского 1938 г. «Славянскому институту в Праге» // Славяноведение. 2002. № 4. С. 65 67.

247. Александров Д. А., Кременцов Н. JI. Путеводитель по неизведанной земле: предварительный очерк социальной истории советской науки // Вопросы истории естествознания и техники, 1989. № 4. С. 67-80.

248. Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 3 — 22.

249. Александров С. А. Общественно-политическая деятельность П. Н.Милюкова в эмиграции (20-е годы). Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1996.

250. Антощенко А.В. «Евразия» или «Святая Русь»? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2003. 392 с.

251. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.

252. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975. С. 234 407.

253. Беккер Р. Между революционным консерватизмом и тоталитаризмом: дилеммы оценки межвоенного евразийства // Славяноведение. 2001, № 5.

254. Беляев С. А. Евгений Шмурло в эмиграции (основные вехи жизни и творчества) // Россия и Италия. Вып. 5: Русская эмиграция в Италии в XX веке. М.: Наука, 2003. С. 149 157.

255. Бем A. JI. Б. А. Евреинов писатель // Записки Русского исторического общества. Прага Чешская - Нарва, 1937. Кн. 3. С. 304 - 312.

256. Бирман М.А. П.М. Бицилли пушкинист (Заметки к библиографии ученого) // После юбилея. Jerusalem, 2000. С. 227-234.

257. Боброков-Тимошкин А. Феномен и трагедия пражского многоязычия // Новое литературное обозрение. 2004. № 68.

258. Боже Я. В. Жизнь и научная деятельность Е. Ф. Шмурло. Автореф. дис. канд. ист. наук. Челябинск, 2004.

259. Бон Т. Русская историческая наука (1880 г. 1905 г.): Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005.

260. Болховитинов Н. Н. Роль русских историков в становлении русистики в США // Вопросы истории. 2001. № 4. С. 3 20.

261. Болховитинов Н. Н. Теория евразийства и многотомная история России Г. В. Вернадского // Scripta Gregoriana: Сборник в честь 70-летия академика Г. М. Бонгард-Левина. М.: Наука, 2003. С. 374 383

262. Болховитинов Н. Н. Русские ученые-эмигранты (Г. В. Вернадский, М.М.Карпович, М. Т. Флоринский) и становление русистики в США. М.: Росспэн, 2005. 142 с.

263. Бондарь А. Ю. Общественно-политические взгляды и деятельность Г. В. Вернадского. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2001.

264. Вандалковская M. Г. Историческая наука российской эмиграции в Европе в 20 30-е гг.: (Основные центры, направления, проблемы) // Культурное наследие российской эмиграции: 1917 - 1940. М.: Наследие, 1994. Т. 1. С. 71 -79

265. Вандалковская М. Г. Историческая наука российской эмиграции: «евразийский соблазн». М.: Памятники исторической мысли, 1997. 349 с.

266. Винокурова Н. А. Н. П. Кондаков: жизнь и судьба российского ученого. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2000.

267. Ганин В. В. Профессура и студенчество Русского юридического факультета в Праге (1922-1930-е гг.) // Юридическое образование и наука. 2005. №3.

268. Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада. М., 2001.

269. Герасимов Ю. К. Религиозная позиция евразийства // Русская литература. 1995. № 1.С. 154- 176.

270. Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2002. 224 с.

271. ГланцТ. Чешская версия языкового строительства: национальное возрождение и его остаточные идеологемы // Новое литературное обозрение. 2004. №68.

272. Григорьев JI. Г. «Социология повседневности» Альфреда Шютца // Социологические исследования. 1988. № 2.

273. Гришина Р. П. Советские спецслужбы и несостоявшийся переворот. Болгария, сентябрь 1922 года// Славяноведение. 2002. № 5. С. 15-21.

274. Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. № 1.

275. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб, 2004.

276. Гутнов Д. А. Празднование 175-летия со дня основания Московского университета в Париже 24 26 января 1930 г. // Вестник Московского государственного университета. Сер. 8. История. 2004. № 3.

277. Демидова О. Р. Метаморфозы в изгнании: литературный быт русского зарубежья. СПб.: Гиперион, 2003. 296 с.

278. Диспозиция «свой чужой» в культуре. Воронеж, 2007.

279. Дмитриева И. А. Русская литературная диаспора в славянских странах (Чехословакии, Югославии, Болгарии) в 20 30 годы XX века. Автореф. дис. канд. ист. наук. Владимир, 2005.

280. Дом в изгнании: Очерки о русской эмиграции в Чехословакии 1918 — 1945. Прага, 2009.

281. Донцов А. И., Стефаненко Т. Г., Уталиева Ж. Т. Язык как фактор этнической идентификации // Вопросы психологии. 1997. № 4.

282. Досталь М. Ю. Неопубликованная статья А. А. Кизеветтера по проблемам славянской идеологии // Славяноведение. 1993. № 4. С. 81 82.

283. Дьяков В. А. О научном содержании и политических интерпретациях историософии евразийства// Славяноведение. 1993. № 5. С. 101 115.

284. Емельянов Ю. Н. Библиография трудов С. П. Мельгунова // История и историки: Историографический вестник 2002. М., 2002. С. 194 - 222.

285. Емельянов Ю. Н. История в изгнании: Историческая периодика русской эмиграции (1920-1940-е годы). М.: Русская панорама, 2008. 494 с.

286. Ефимов С. В. Российский историк Евгений Францевич Шмурло и его неизданная монография «Петр Великий: от колыбели до Великой Северной войны» // Ораниенбаумские чтения. Вып. I (Эпоха Петра Великого). СПб: ТЕССА., 2001. С. 245 279.

287. Заградка М. Научные труды Русского Народного университета в Праге // Вопросы литературы. 1993. № 1. С. 337 345.

288. Замойский Я. Отношение «белой» русской эмиграции к украинским вопросам // Славяноведение. 1993. № 4. С. 39 49.

289. Зерубавель Я. Динамика коллективной памяти // Ab Imperio: Исследования по новой имперской истории и национализму в постсоветском пространстве. 2004. №3. С. 71-89.

290. Игнатов А. «Евразийство» и поиск новой русской культурной идентичности // Вопросы философии. 1995. № 6. С. 49 64.

291. Иогансон Е. Н. В. А. Мякотин: историк и политик. Дис. . канд. ист. наук. М., 1994.

292. Каганович Б. С. К теме: П. М. Бицилли и евразийцы // Диаспора: новые материалы. СПб., 2001. Вып. 2.

293. Казнина О. А. Н. С. Трубецкой и кризис евразийства // Славяноведение. 1995. №4. С. 89-95.

294. Кафенгазу Б. Б. Новые материалы иностранных архивов о международных отношениях России // Международные связи России до XVII в. М., 1961. С. 533 540.

295. Кишкин JI. С. Русская эмиграция в Праге: культурная жизнь (1920 1930-е годы) // Славяноведение. 1995. № 4. С. 17-26.

296. Кишкин JI. С. Русская эмиграция в Праге: печать, образование, гуманитарные науки (1920 1930-е годы) // Славяноведение. 1996. № 4. С. 3 - 10

297. Кишкин JI. С. Русская эмиграция в Праге: празднование «Дня русской культуры» // Славяноведение. 2000. № 4. С. 33 38.

298. КнабеГ. С. Диалектика повседневности // Вопросы философии. 1989. №5.

299. Ковалев М. В. Проблема Россия-Запад в общественно-исторических взглядах С. Г. Пушкарева // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь: Изд-во Пятигорского гос. лингвист, ун-та, 2005. Вып. 7. С. 155 165.

300. Ковалев М. В. Проблемы социально-психологической адаптации российской эмиграции в Чехословакии // Забота: от бытийной стратегии к этическим и профессиональным ценностям. Саратов: Изд-во СГМУ, 2006. С. 99 -103.

301. Ковалев М. В. Российская научная эмиграция в Чехословакии: проблемы адаптации // Историко-археологические изыскания: Сборник трудов молодых ученых. Самара: Изд-во СГПУ, 2006. Вып. 8. С. 84 89.

302. Ковалев М. В. Русская эмиграция во Франции в годы войны // Новый журнал. Нью-Йорк, 2006. Кн. 245. С. 209 230.

303. Ковалев М. В. Петровская эпоха в научном наследии Е.Ф. Шмурло // Новый век: история глазами молодых. Вып. 5. Саратов: Изд-во СГУ, 2006. С. 39 -53.

304. Ковалев М. В. А. С. Пушкин и его творчество в трудах историков русского зарубежья // Изменяющаяся Россия — изменяющаяся литература: художественный опыт XX начала XIX веков. Саратов: «Наука», 2006. Вып. I. С. 116-120.

305. Ковалев М. В. Литературный процесс в Советской России 1920-1930-х гг. глазами исследователя-эмигранта Н. Е. Андреева // Изменяющаяся Россия -изменяющаяся литература: художественный опыт XX начала XXI веков. Саратов: «Наука», 2008. Вып. II. С. 113-116.

306. Ковалев М. В. Профессор И. И. Гапанович — русский историк в Китае // Актуальные проблемы исследования истории КВЖД и российской эмиграции в Китае. Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2008. С. 87 94.

307. Ковалев М. В. Исторические праздники русской эмиграции как способ сохранения коллективной культурной памяти // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2008. Кн. 25/2. С. 119-138.

308. Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М., 1980.

309. Комин В. В. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий России в период подготовки и победы Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Московский рабочий, 1965. 644 с.

310. Комин В. В. Крах российской контрреволюции за рубежом. Калинин: Издательство КГУ, 1977. 49 с.

311. Комин В. В. Белая эмиграция и вторая мировая война. Калинин: Издательство КГУ, 1979. 61 с.

312. Копецкая Л. Л. Н. П. Кондаков и чешская среда // Мир Кондакова: Публикации. Статьи. Каталог выставки. М., 2003.

313. Копрживова А. Российские эмигранты во Вшенорах-Мокропсах-Черношицах // Записки Русской академической группы в США. Нью-Йорк, 2001/2002. Т. XXXI.

314. Копрживова А. Российские эмигранты во Вшенорах Мокропсах - Чер-ношицах (двадцатые годы 20-го века) // Дни Марины Цветаевой - Вшеноры 2000. Прага, 2002.

315. Кызласова И. Л. Академик Н. П. Кондаков; традиция и научный поиск // Byzantinoslavica. Praha, 1985. Т. 46. № 2. С. 168 182.

316. Кызласова И. Л. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. 1920 1930-е годы. По материалам архивов. М.: Изд-во Академии горных наук, 2000. 440 с.

317. Лаптева Л. П. В.А. Францев как историк славянства // Славянская историография. М.: Изд-во МГУ, 1966. С. 204 246.

318. Лаптева Л. П. В.А.Францев. Биографический очерк и классификация трудов // Slavia. 1966. № 1. S. 79 95.

319. Лаптева Л. П. Русский историк-эмигрант А.В. Флоровский как исследователь чешско-русских связей // Вестник Московского государственного университета. Сер. 8. История. 1994. № 1. С. 55 63.

320. Лаптева Л. П. Русская академическая эмиграция в Чехословакии в 20 30-х годах XX века // Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М.: Эдиториал УРСС, 1996. С. 146 - 162.

321. Лаптева Л. П. Русский славист В. А. Францев и обстоятельства его эмиграции из России (по материалам неопубликованной переписки) // Rossica: Научные исследования по русистике, украинистике и белорусистике. Прага, 1997. №2.

322. Ларюэль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. М.: Издательство «Наталис», 2004. 288 с.

323. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). СПб.: Искусство - СПб, 1994.

324. Люббе Г. Историческая идентичность // Вопросы философии. 1994. № 4. С. 108-113

325. Люкс Л. Евразийство // Россия между Западом и Востоком. М., 1993. С. 76 -91.

326. Магомедова А. А. Феномен повседневности (социально-философский анализ). Автореферат дисс. канд. филос. наук. СПб., 2000.

327. Мезин С.А. Взгляд из Европы: французские авторы XVIII века о Петре I. Саратов: Изд-во СГУ, 2003. 232 с.

328. Мирзеханов В. С. Мерцания идентичности // Индивидуальное и коллективное в истории. Саратов, 2004.

329. Мякишев В. П. И. И. Лаппо ученый с живым чувством исторической действительности // Вестник Воронежского государственного университета. Серия Гуманитарные науки. 2004. № 1. С. 162 - 176.

330. Население России в XX веке. М., 2000. Т. 1.

331. Наука и кризисы: историко-сравнительные очерки / Под ред. Э.И. Кол-чинского. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.

332. Никодим Павлович Кондаков 1844 1925: Личность, научное наследие, архив. К 150-летию со дня рождения. СПб.: Palace Editions, 2001. 166 с.

333. Нора П. Всемирное торжество памяти // www.nz-online.ru/print.phtml?aid=3 5011401

334. Нора П. Как писать историю Франции? // Франция — память. СПб., 1999.

335. Нора П. Между памятью и историей: проблематика мест памяти // Франция-память. СПб., 1999.

336. Озуф М. Пантеон: Эколь Нормаль мертвых // Франция память. СПб., 1999.

337. Парсамов В. С. Польский вопрос и русское общество между Венским конгрессом и Польским восстанием 1830-1831 годов // Известия Саратовского государственного университета. 2003. Т. 3. Вып. 1. С. 119-144.

338. Пашуто В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М.: Наука, 1992. 398 с.

339. Пестр Д. Социальная и культурологическая история науки: новые определения, новые объекты, новые практики // Вопросы истории естествознания и техники. 1996. № 3. С. 42 55; № 4. С.40 - 59.

340. Пономарева Л. Евразийство: его место в русской и западноевропейской историко-философской традиции // Европейский альманах: История, традиции, культура. М., 1995.

341. Пушкарев Б. С. Записки эмигранта в советском издательстве // Пушкарев Б. С. Россия и опыт Запада: Избранные статьи 1955 1995. М., 1995.

342. Пушкарев С. Г. Борис Алексеевич Евреинов: Биографический очерк // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага; Нарва, 1937. Кн. 3.

343. Пушкин и культура русского зарубежья: Международная конференция, посвященная 200-летию со дня рождения. М., 2000.

344. Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919 — 1939. М.: Прогресс-Академия, 1994. 296 с.

345. Раев М. В помощь исследователю Зарубежной России // Новый журнал. Нью-Йорк, 1995. Кн. 196. С. 348-358

346. Репина Л. П. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 2000. Вып. 2.

347. Репина Л. П. От истории идей к интеллектуальной истории // XX век: Методологические проблемы исторического познания. М., 2001. Ч. 2.

348. Репина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003.

349. Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История исторического знания. М., 2004.

350. Рожков С. А. «Русский академический союз» в Болгарии и V конгресс русских ученых за рубежом // Нансеновские чтения. СПб., 2007. С. 66 67.

351. Росов В. А. Семинариум Кондаковианум: Хроника реорганизации в письмах. 1929 1932. СПб., 1999.

352. Российские ученые и инженеры в эмиграции. М.: «Перспектива», 1993. 193 с.

353. Русская и украинская эмиграция в Чехословацкой республике 1918 -1938: Путеводитель по архивным фондам и собраниям в Чешской республике. Прага: Euroslavica, 1995. 132 s.

354. Русские в Праге. 1918 1928 гг. / Ред.-изд. С.П. Постников. Прага: Воля России, 1928. 348 с.

355. Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции: Первая треть XX века. М.: Росспэн, 1997. 748 с.

356. Рязановский Н. В. Возникновение евразийства // Звезда. 1995. № 10. С. 29 -44.

357. Рязановский Н. В. Азия глазами русских // В раздумьях о России (XIX век). М.: Археографический центр, 1996. С. 387 416.

358. Рюзен Й. Утрачивая последовательность истории // Диалог со временем. М., 2001. Вып. 7.

359. Сладек 3. Ян Славик и его «история русской революции» // Rossica: Научные исследования по русистике, украинистике, белорусистике. Прага, 1996. № 2.

360. Смирнова Э. С. От киевских храмов к искусству Византии: Андрей Николаевич Грабар // Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 348 362.

361. Соничева Н. Е. Становление и развитие исторической концепции Г. В. Вернадского. Дис. . канд. ист. наук. М., 1994.

362. Сорокина М. Ю. Георгий Вернадский в поисках «русской идеи» // Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 330-347.

363. Тартаковский А. Г. Мемуаристика как феномен культуры // Вопросы литературы. 1999. № 1. С. 35 55.

364. Федюкин С. А. Борьба Коммунистической партии с буржуазной идеологией в первые годы НЭПа. М.: Знание, 1977. 64 с.

365. Федюкин С. А. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к НЭПу. М.: Наука, 1977. 352 с.

366. Федюкин С. А. Деятельность КПСС по формированию советской интеллигенции. М.: Знание, 1984. 64 с.

367. Филин М. Д. Зарубежная Россия и Пушкин. М., 2004.

368. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М.: РОССПЭН, 2008. 336 с.

369. Фрейнкман-Хрусталева Н. С., Новиков А. И. Эмиграция и эмигранты: история и психология. СПб.: Санкт-Петербургская гос. акад. культуры, 1995. 153 с.

370. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа. М., 2005.

371. Хрусталева Н. С. Адаптация выходцев из бывшего СССР. Взгляд психолога // Диаспоры. 1999. № 2 3.

372. Цепилова В. И. Историческая наука русского зарубежья в оценке современных исследователей // Известия Уральского государственного университета. Серия проблемы образования, науки и культуры. Вып. 14. 2003. №27. С. 153- 160.

373. Цепилова В. И. Историческая наука русского зарубежья: проблемы историографии (1920 2004 гг.). Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2005. 294 с.

374. Чейхан В. Чехословацкая историческая литература в 1934 году // Центральная Европа. Прага, 1935. № 4.

375. Челышев Е. П. А. С. Пушкин в литературе русского зарубежья // Русское зарубежье. 2004. № 1. С. 3-28

376. Чехия и Словакия в XX веке: Очерки истории. М., 2005. Кн. 1.

377. Швейцер В. А. Марина Цветаева. М.: Молодая гвардия, 2002. 591 с.

378. Шенк Ф. Б. Концепция «Lieux de memoire» // http://www.niain.vsu.ru/-cdli/Articles/02-l 1 a.htm

379. Шенк Ф. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263 -2000). М., 2007.

380. Шетржилова Я. Карел Крамарж отец русской эмиграции // Rossica: Научные исследования по русистике, украинистике, белорусистике. 2002/2001. Т. V-VI. С. 55-70.

381. Шкаренков JI. К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1986. 270 с.

382. Шпаковская М. М. А. А. Кизеветтер в российской историографии. Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 2003.

383. Шпаковская М. А. А. А. Кизеветтер в российской историографии М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 2003. 314 с.

384. Шпаковская М. А. О культурной миссии русских эмигрантов // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Международные отношения. М., 2003. № 1.С. 103- 107.

385. Эйхенбаум Б. М. Литература и литературный быт // Хрестоматия по теоретическому литературоведению. Тарту, 1976. Ч. 1.

386. Яковенко С. Г. Евгений Францевич Шмурло и Русское историческое общество в Праге // Европейский альманах. М.: Наука, 1993. С. 65 80.

387. ЯнчарковаЮ. Славянская коллекция профессора Окунева // Родина. 2006. № 4.

388. Въжарова Ж. Руските учени и българските старини. София: Българска Акад. на науките, 1960. 450 с.

389. Лунин А. Руската емиграция в България през 20-те години // Годишник на Софийския университет Св. Климент Охридски. София, 1992. Т. 84 85. С. 211 -232.

390. Ъор^евиЙ И. Знача. Н.Л. Окукьева за српску HCTopnjy уметности // Руска емиграцща у cpncicoj култури XX века: Зборник радова. Београд: Филолошки ф-т, Катедра за славистику, 1994. Т. 1. С. 213 -219.

391. ЪуриЬ О. Руска литерарна Cp6nja 1920-1940. Београд, 1990.

392. Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origins and Spread of Nationalism. N. Y., 1991.

393. Andreyev C., Savicky I. Russia Abroad: Prague and the Russian Diaspora, 1918 1938. New Haven - L.: Yale University Press, 2004. 246 c.

394. Backer R. Mi^dzywojenny eurazjatyzm: Od intelektualnej kontrakulturacji do totalitaryzmu? Lodz: Ibidem, 2000. 256 s.

395. Backer R. Mi^dzy rewolucyjnym konserwatyzmem a totalitarizmem. Dylematy oceny mi^dzywojennego eurazjatyzmu // Emigracja rosyjska. Losy i idee. Lodz: Ibidem, 2002. S. 50 80.

396. Веска J. Slovansky ustav v letech 1922 1963 // Slavia. 1999. T. 68. № 3 - 4.

397. Belosevska L. Slovansky ustav a ruska emigrace // Slavia. 1999. T. 68. № 3-4.

398. Boss О. Die ehre der Eurasier: Ein Beitrag zur russischen Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts. Weisbaden, 1961.

399. Boucek J. Jan Slavik: pribeh zakazaneho historika. Praha, 2002.

400. Chinyaeva E. Ruska emigrace v Ceskoslovensku: vyvoj ruske pomocne akce // SP. 1993. № 1. S. 14-24.

401. Chinyaeva E. Russian emigres and Czechoslovak society: uneasy relations // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945 (Sbornik studii - 2). Praha, 1994. S. 46-64.

402. Chinyaeva Е. Russians outside Russia: the Emigre Community in Czechoslovakia, 1918 1938. Munchen: R. Oldenbourg Verlag, 2001. 280 p.

403. Chytil K. Professor Dr. Nikodym Pavlovic Kondakov // Almanach Ceske akademie ved a umenf. Praha, 1926. Roc. XXXVI. S. 89 105.

404. Cohen A. Oh, That! Myth, Memory, and World War I in the Russian Emigration and the Soviet Union // Slavic Review. 2003. Vol. 62. № 1. P. 69-86.

405. Cohen S., Noberman H. Positive events and social supports as buffers of life change stress // Journal of Applied Social Psychology. 1983. V. 13. P. 99 125.

406. Crane S. A. Introduction: Of Museums and Memory // Museums and Memory. Stanford, 2000.

407. Cesko-slovenske prace о jazyce dejinach a kulture slovanskcyh narodu od roku 1760. Biograficko-bibilograficky slovnik. Praha: St. ped. nakl., 1972. 560 s.

408. Friedberg M. The U.S.S.R. and its emigres // Russian Review. 1968. Vol. 27. №2. P. 131 148.

409. Gapanovitch J.-J. Historiographie russe hors de la Russie / Trad. B.P. Nikitine. Paris: Payot, 1946. 215 p.

410. Gonec V. Ruska filosoficka emigrace v Ceskoslovensku // Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 38-44.

411. Huntington W.C. The homesick million Russia-out-of-Russia. Boston: The Stradford Company, 1933. 308 p.

412. Kitcher P. Reviving the Sociology of Science // Philosophy of Sciences. 2000. Vol. 67. P. 33 -44.

413. Koprivova A. Strediska ruskeho emigrantskeho zivota v Praze (1921 1952). Praha: Narodni knihovna CR, Slovanska knihovna, 2001. 122 s.

414. Pickova D. Antonij Vasiljevic Florovskij, historik-emigrant // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945 (Sbornik studi - 1). Praha: Seminar pro dejiny vychodni Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1993. S. 63 -67.

415. Potulnytskyi V. A The Image of Ukraine and the Ukrainians in Russian Political Thought (1860-1945) // Acta Slavica Iaponica. 1998. № 16. P. 1 29.

416. Prace ruske, ukrajinske a beloruske emigrace vyda^ v Ceskoslovensku 1918 — 1945. Praha, 1996. Sv. 1 -3.

417. RabinowP. Making PCR: A Story of Biotechnology. Chicago: The University of Chicago Press, 1996. 190 p.

418. Raeff M. Introduction // Les historiens de Immigration russe. Paris, 2003. P. 7 —17.

419. Raeff M. Recent Perspectives on the History of the Russian Emigration (1920 -40) // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2005. № 2. P. 319 — 334.

420. Rhinelander L. H. Exiled Russian Scholars in Prague: The Kondakov Seminar and Institute // Canadian Slavonic Papers. 1974. Vol. XVI. № 3. P. 331 351.

421. Riasanovsky N. Prince N. S. Trubetskoy's «Europe and Mankind» // Jahr-bucher fur Geschichte Osteuropas. Berlin, 1964. Bd. 12. № 2. S. 207 220.

422. RohacekJ. Archeologicky institut N.P. Kondakova (1931 1952) // www.udu.cas.cz/archiv/64CZ.html

423. Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945/ Red. Vaclav Veber. Praha: Seminar pro dejiny vychodni Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1996. 158 s.

424. SaturnikT. Univ. professor JUDr. Karel Kadlec // Rocenka Slovanskeho ustavu. Sv. I za rok 1928. Praha, 1929.

425. Savickyl. Osudova setkani. Cesi v Rusku a Rusove v Cechach. 1914 1938. Praha: Academia, 1999. 272 s.

426. Sayer D. The language of nationality and the nationality of language: Prague 1780-1920 // Past and present. Oxford, 1996. № 153.

427. Schacter D. L. Searching for Memory: The Brain, the Mind and the Past. N. Y., 1996.

428. SladekZ. Jan Slavik a jeho dejiny ruske revoluce // Slovansky prehled. 1990. № 1. S. 170-176.

429. SladekZ. Ruska emigrace v Ceskoslovensku // Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 1 13

430. SladekZ. О ruske pomocne akci tentokrat polemicky // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918-1945 (Sbornik studii-3). Praha: Seminar pro dejiny vychodni Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1995. S. 20 25.

431. Syllaba T. V.A. Francev. Bibliograficky soupis vedeckych praci s prehledom jeho cinnosti. Praha, 1977.

432. Simecek Z. Rusti a ukrajinsti slaviste v mezivalecnem Ceskoslovensku // Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 25 37.

433. Tejchmanova S. Ekonomicky kabinet S.N. Prokopovice v Praze // Slovansky prehled. 1993. № 1. S. 55 62.

434. Tejchmanova S. Ruska lidova (svobodna) univerzita v Praze // Slovansky prehled. 1994. № 2.

435. Veber V. Strana eseru v modernich ruskych dejinach a v Praze // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945 (Sbornik studii - 1). Praha: Seminar pro dejiny vychodni Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1993. S. 20-31.

436. Veber V. Dny ruske kultury // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945 (Sbornik studii - 2). Praha: Seminar pro dejiny vychodni Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1994. S. 90-93.1. Г у. м

437. Veber V. Emigrace z Ruska a 30 leta // Ruska a ukrajinska emigrace v CSR v letech 1918 1945 (Sbornik studii - 3). Praha: Seminar pro dejiny vychodnir

438. Evropy pri Ustavu svetovych dejin FF UK v Praze, 1995. S. 7 13.

439. VoracekE. Vzestupy a pady eurasijstvi // Slovansky prehled. 2001. №4. S. 451 -481.

440. Weissberg L. Introduction // Cultural Memory and the Construction of Identity. Detroit, 1999.