автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Образы деревьев в русской народной лирике

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образы деревьев в русской народной лирике"

На правах рукописи

Пазынин Валерий Вячеславович

ОБРАЗЫ ДЕРЕВЬЕВ В РУССКОЙ НАРОДНОЙ ЛИРИКЕ

(К ПРОБЛЕМЕ АССОЦИАТИВНОГО НАПОЛНЕНИЯ) Специальность 10.01.09- Фольклористика

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Москва 2005

Работа выполнена на кафедре русского устного народного творчеств филологического факультета Московского государственного университета имени МБ. Ломоносова

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Т. Б. Дианова

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук Т. А. Агапкина

кандидат филологических наук, доцент И. Н. Райкова

Ведущая организация:

Институт мировой литературы им. М. Горького

Защита состоится « »

2005 года в часов на

заседании диссертационного совета Д S01.001.26 при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова

Адрес: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан «_»

2005 г.

Учёный секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

А.Б. Криницын

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность проблемы

Деревья как образы тематической группы «растения» являются одним из основных компонентов символики русской народной лирики. В качестве устойчивого символа традиционной культуры и ряда жанров фольклора они изучаются целым рядом смежных дисциплин: фольклористикой, этнографией, этнолингвистикой и лингвофолыслористикой.

Традиционная символика фольклора издавна привлекала внимание исследователей. В частности, к исследованию символики деревьев обращались Н.Й.Костомаров, А.А.Потебня, А.Н.Веселовский, Н.Ф.Сумцов, Я.А.Автамонов, В.А.Водарский, Е.В.Аничков, Н-ШСолпакова, С.Г.Лазутин, Л.А.Астафьева-Скалбергс, В.И.Ерёмина, Г.Г.Шаповалова, И.С.Климас, И.М.Денисова, Т.А.Агапкина, А.В.Кулагина. Однако сопоставление результатов, полученных в этой области учёными прошлого и настоящего, затруднено тем, что исследователи по-разному видят само понятие символа. Многозначность этого понятия представляет проблему не только для фольклористики, но и для других дисциплин1.

Очевидно, что такие учёные прошлого и настоящего, как А. А. Потебня, Я.А. Автамонов, Н.П. Колпакова, В.И. Ерёмина и А.В. Гура и др., не просто предлагают разные способы изучения символа, но и по-разному представляют себе его сущность и содержание. В этой ситуации нужно признать, что, несмотря на интерес исследователей к символам фольклора и традиционной культуры в целом, не существует единого понимания их содержания и механизмов их функционирования. Этим обусловлена актуальность настоящего исследования.

Символ - синтетическое понятие, в нём слитно представлены информативный, эмоциональный и эстетический аспекты. Неоднозначность и многоаспектность этого понятия затрудняют его использование, поэтому в основной части исследования избран терминологический инструментарий более узкого значения. Такой подход позволил сосредоточиться на одном из аспектов традиционной символики, а именно исследовать ассоциативное наполнение устойчивых образов русской народной лирики в контексте смежных жанров фольклора и ряда форм традиционной культуры. Исходной предпосылкой автора диссертации является признание факта не изолированного развития песенной символики в рамках фольклорной жанровой системы, а взаимовлияние и взаимопроникновение значений, присущих тем или иным символам в пределах традиционной культуры.

Новизна подхода состоит в том, что детальный анализ функционирования конкретного образа в разножанровых текстах фольклора (преимущественно песенных) совмещён с исследованием функционирования одноимённой лексемы в языке (диалекте) и одноимённого объекта в бытовой

' О разнообразных подходах к категории символа 8 литературоведении и эстетике см Ерошкина Е.В. Категория художественного символа в русском л * ■реферат

дисс... канд. фил. наук М.,2004.

и ритуальной формах традиционной культуры. С особым вниманием анализируется конструктивная и содержательная роль символических образов в поэтических текстах фольклора. Особенностью нашего подхода является то, что поэтика изучается в контекстных и этнографических связях, которые рассматриваются сквозь призму специфической семантики фольклорного слова. Специфику семантики фольклорного слова составляют стоящие за ним ассоциативные смыслы, не входящие в его лексическое значение, но регулярно реализующиеся в текстах фольклора.

Цели и задачи исследования

Исследование преследует две цели:

1. Описать функционирование образов деревьев в текстах народной лирики.

2. Раскрыть ассоциативное наполнение устойчивых образов русского песенного фольклора, обусловленное их тесной взаимосвязью с языковыми образами диалектной фразеологии, ритуальными символами народных обрядов и бытовым восприятием одноимённых реалий на примере стереотипных образов дикорастущих деревьев в традиционной культуре Русского Севера.

По мере продвижения к целям исследования решаются следующие задачи:

1. Выявление конструктивной роли ассоциативных смыслов в организации поэтического текста.

2. Установление соотношения между ассоциативным наполнением символического образа и художественной проекцией этого образа в структуре фигуры параллелизма.

3. Интерпретация текстов фольклора с учётом ассоциативных смыслов лексем и изучение взаимосвязи содержательной структуры текста и лексического наполнения поэтических формул.

Методика и этапы исследования

Диссертация предполагает комплексный филологический анализ символических образов традиционной лирики, основанный на идее регулярности взаимосвязей между различными формами традиционной культуры. Комплексный характер методики обусловлен попыткой целостного рассмотрения функционирования лексемы в языке, соответствующей реалии в обрядовых и бытовых формах традиционной культуры и её образной реализации в поэтическом тексте фольклора. Помимо привычных для фольклорной текстологии методов системного описания образности народной поэзии и сопоставительного исследования

вариантов, там, где этого требует материал, автор прибегает к методам лексико-семантического и контекстуального анализа.

Основными этапами исследования явились: определение списка исследуемых лексем и необходимого объема материала; составление базы данных, которая структурирует фольклорный, этнографический и диалектологический материал вохруг избранных лексем; анализ диалектной фразеологии и выделение коннотаций исследуемых лексем говора; анализ ритуальных функций соответствующих реалий и их бытового восприятия и использования носителями исследуемой культуры; текстологический анализ вариантов народных песен; анализ контекста и выделение устойчивых ассоциаций исследуемых лексем в структуре образов деревьев; поиск семантических связей между языковой, ритуальной, бытовой и художественной ипостасями стереотипного образа и формулировка выводов.

Материал исследования

Работа выполнена на материале фольклора Русского Севера, преимущественно Вологодского региона. В этом нам тоже видится своеобразие и новизна предлагаемого подхода, поскольку большинство исследователей рассматривают символику традиционной культуры на общерусском или даже на общеславянском фоне. Выбор региона обусловлен наличием богатых и доступных фольклорно-этнографических источников, поскольку уже в печатных материалах XIX века представлен широкий спектр жанров фольклора Вологодской губернии.

В исследовании используются источники разного плана. Главным образом, это региональные и межрегиональные сборники фольклорных текстов, причём в качестве вариантов к анализируемым песням указываются тексты, опубликованные в региональных сборниках, выходящих за пределы территории Русского Севера. Кроме того, в качестве источников привлечены такие комплексные фольклорно-этнографические своды, как «Народный быт Великого Севера» А.Е. Бурцева и «Быт русского народа» А. Терещенко, Ценные сведения почерпнуты из региональных фольклорно-этнографических описаний обрядов, опубликованных в XIX и XX веках. Использованы этнографические описания быта вологодских крестьян, составленные И.А. Иваницким, и этнографические заметки Г.Н. Потанина. Ценные этнографические сведения почерпнуты из работы И.М. Денисовой «Вопросы изучения культа священного дерева у русских», этнолингвистического словаря «Славянские древности» и этнодиалектного словаря «Духовная культура северного Белозерья». В качестве языковых источников привлечены «Толковый словарь...» В.И. Даля и диалектные словари. Помимо печатных изданий XIX и XX веков, автор обращается к материалам архива кафедры РУНТ филологического факультета МГУ.

В работе анализируются обрядовые и необрядовые лирические песни различной тематики, а также баллады и частушки. Из списка дендронимов, встречающихся в поэтическом фольклоре, мы отобрали пять имён, руководствуясь принципом наибольшей частотности и желанием показать

разнообразие семантических истоков ассоциативных связей. Таким образом, в текст диссертации вошли материалы, относящиеся к дендронимам берёза, дуб, ель, рябина и осина.

В процессе анализа было обнаружено 287 словоупотреблений берёза/берёзка/берёзонька и 58 словоупотреблений дериватов (берёзовый, березник и т. п.); дуб/дубочек - 94/127; ёлка/ёлушка - 84/53; осина - 78/3; рябина - 124/3.

Апробация работы

Диссертация на разных этапах работы обсуждалась на заседаниях кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Материалы исследования представлялись на конференции студентов и аспирантов филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова «День науки», 2000; конференции молодых учёных «Ломоносов-2002»; Всероссийской конференции «Фольклор и современность» (Савушкикские чтения), 2004.

Структура и содержание диссертации

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснован выбор темы и её актуальность, определены цели и задачи, дана характеристика материала исследования и представлена классификация источников.

I глава состоит из историографического и теоретического разделов. В первом представлен анализ работ, посвящённых символике традиционного фольклора, прежде всего древесной. Во втором речь идёт об использовании в работе терминов (ассоциация, ассоциативное поле, коннотация, обрядово-лирический универсум) и об их смысловом наполнении.

История вопроса отражает многоаспектность изучаемого явления. Растительные символы традиционного русского фольклора изучались в историко-языковедческом (A.A. Потебня), знаковом (Я.А. Автамонов), эмоциональном (Н.П. Колпакова) и ассоциативном (В.И. Ерёмина) аспектах. Различные аспекты песенной символики представлены также в работах Н.И. Костомарова, А.Н. Веселовского, В.А. Водарского, С.Г. Лазутина, Л.А. Астафьевой-Скалбергс, A.B. Кулагиной. A.B. Гура исследует символы животных в традиционной культуре славян как стереотипы восприятия, характерные для традиционной картины мира, отразившиеся в мифологических представлениях и в фольклоре. В сложившейся отечественной научной традиции понятие «символ» допускает любой из этих подходов, а также ряд таких подходов и методов, которые не использовались фольклористами, но существуют в литературоведении или психологии. В

настоящей работе акцент ставится на исследовании ассоциативного аспекта символических образов и его роли в художественном фольклоре.

На пути от языкового знака к художественному образу фольклорной традиции слово претерпевает семантическое развитие, в котором можно выделить несколько принципиально различных направлений. В исследовательской литературе они нередко смешиваются и описываются через понятие «символ». Мы можем прочесть, что тот иж иной древесный образ символизирует девушку, невесту или женщину, в то же время он бывает охарактеризован как символ роста или плодородия, символ здоровья или красоты, символ грусти или горя, символ смерти и даже «символ доброго начала».

Принимая во внимание разную природу этих семантических связей, мы разделяем в них три актуальных для исследования уровня: коннотативный, ассоциативный и уровень иносказательных замен. Понятие ассоциации в нашем языке настолько широко, что может включать в себя все три указанных уровня значений, поэтому следует уточнить, что на ассоциативном уровне в работе рассматривается лишь узкий сегмент общего ассоциативного поля лексемы - сегмент, характеризующий слово фольклора как единицу художественного порядка.

Коннотации - это «образные представления, которые связываются в сознании носителей языка с объектом, обозначенным данной лексемой, но не входят непосредственно в её значение»2. Это признаки переносного характера, которые закреплены в речевой практике и проявляются в языковых образах фразеологических единиц. Фольклорная ассоциация -родственное понятие, это устойчивая связь слова с иными словами и понятиями, которая тоже не входит в лексическое значение слова, но является источником художественных образов фольклора.

Иносказательными заменами мы называем обусловленные поэтикой фольклора соответствия, которые фигура параллелизма устанавливает между дендронимом и каким-либо персонажем песни. Ассоциация выступает в этом случае как основание для сближения. В устойчивом блоке свадебной поэзии «расшаталась грушица, перед яблонью стоючи, расплакалась <имя невесты>, перед батюшкой стоючи», иносказательное соответствие груша — невеста и яблоня - отец состоялось благодаря устойчивости традиционной ассоциации садовых деревьев груши и яблони с семейной темой3. На подобном ассоциативном основании сближаются также действия (расшататься ~ расплакаться), поскольку шатание воспринимается как действие, нежелательное для растения, беспокоящее его. Иносказательные соответствия устанавливаются также между устойчивым образом фразеологического сочетания и тем элементом бытовой реальности

2 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Под ред. Ю.Д. Апресяна. Вып. 1. М., 1997. С. ХХЗ-ХХП.

3 Пазынин В.В. Деревья в свадебных и бытовых песнях (сопоставление традиционной символики обрядовой и необрядовой лирики) II Актуальные проблемы филологической науки: взгляд нового поколения. М., 2002. С. 225.

(ситуацией, лицом, предметом), к которому оно апеллирует. В этом случае основанием для сближения, мотивирующим лексическое наполнение паремии, выступают коннотации задействованных лексем, причём чаще имён существительных. Коннотации лексемы волк (сильный, голодный, вероломный, безжалостный) породили целый ряд устойчивых языковых образов. Стань ты овцой, а волки готовы. Волка узнать и в овечьей шкуре. Несподручно волку с лисой промышлять (о силе и хитрости). Как волка в хлев пустить? Сказал бы словечко, да волк недалечко. Кто веру имеет, что волк овг{у пасёт? Не клади волку пальца в рот. Счастье что волк: обманет, в лес удерёт. Дать денег в долг, а порукой будет волк. Смотрит как волк на теля. Верь волчьим слезам. Он волком глядит (ненадёжен)4.

Предлагаемое нами узкое понимание коннотации является далеко не единственным в современной лингвистике5 и лингвофольклористике. А.Т. Хроленко в своей книге «Семантика фольклорного слова» (Воронеж, 1992) опирается на другую точку зрения, здесь толкование коннотации тяготеет к традициям лингвокультурологии. В лингвокультурологическом, широком понимании термина «коннотация» ассоциативный тезаурус входит в его объём как составная часть. В диссертационном исследовании И.С. Климас «Жанровое своеобразие русской усгнопоэтической речи: На материале лексико-тематической группы "растительный мир"» (Воронеж, 1989) коннотация толкуется в традициях стилистики, где этот термин имеет другое значение: под ним понимают совокупность эмоциональных, оценочных и экспрессивных компонентов семантики слова6.

Отдельно должна быть рассмотрена символическая функция деревьев как обрядовых атрибутов. Здесь значимо соотношение материального выражения и обрядового названия реалии (ёлочка - красота - воля) и её место в семантике ритуала, поскольку ритуал и фольклор в традиционной культуре существуют в едином ассоциативном пространстве. В символике обрядовых атрибутов часто предметное соответствие опущено и ассоциация обнажается (еловый лапник на похоронах - преграда, свадебная ёлочка -«девья красота»).

Содержательная доминанта исследования заключается в том, чтобы раскрыть ассоциативные ресурсы символических образов и оценить их смысловую роль в композиционном строении лирической песни. Так, судя по нашим наблюдениям, символические образы, закреплённые в одних участках текста, регулярно дают содержательные рефлексы в других его зонах. При таком понимании устойчивых традиционных ассоциаций символический образ зачина является не просто «общим местом», но, в первую очередь,

4 Даль В.И Толковый словарь живого великорусского языка. М., 2000. Т. 1. С. 232.

5 Подробный разбор точек зрения на объём понятия коннотации в современной лингвистике см. Вострякова НА. Понятие коннотации в современной лингвистике // Разноуровневые характеристики лексических единиц. Смоленск, 2001. Т.1. С. 35-41.

6 Климас И.С. Жанровое своеобразие русской усгнопоэтической речи: На материале лексико-тематической группы «растительный мир» Автореферат диссертации... канд. филол. наук. Воронеж, 1989. С. 12-13.

ёмким сгустком ассоциативных смыслов, которые имеют тематические отзвуки в составе мотивов, образующих текст песни. Признавая факты наличия в народных песнях элементов контаминации и слабо мотивированного сцепления картин, мы стремимся, насколько это возможно, увидеть целостность и осмысленность фольклорного текста, обращаясь для этого к анализу композиционной роли символических образов. При этом зачастую оказывается, что и несомненные, на первый взгляд, контаминации являются не просто механическим сцеплением пограничных образов, но достаточно мотивированны и имеют ассоциативные смысловые связи между более отдалёнными частями единого текста.

Коллективные (устойчивые, предсказуемые) ассоциации усваиваются вместе с языком, традициями быта, в практической деятельности и составляют когнитивную базу' носителей языка. Заметим, что когнитивная база русского крестьянина XIX - начала XX в. значительно отличается от когнитивной базы современных носителей русского языка, несмотря на относительную языковую общность. Это связано с тем, что комплекс ассоциаций формируется не только в речевой практике, которая в современной городской культуре, впрочем, тоже иная, но и в других видах деятельности. В первую очередь мы имеем в виду хозяйственно-культурные особенности крестьянского быта и ту огромную роль, которую играют в нём регулярно воспроизводимые ритуальные формы, большая часть которых ныне утрачена. Когда мы говорим об ассоциативном наполнении фольклорного слова, мы должны, в соответствии с культурно-историческим подходом, учитывать дистанцию между когнитивным пространством исследователя и когнитивным пространством носителя традиционного фольклора. Существующее относительное единство языка исследователя и носителя может именно в сфере ассоциаций оказаться мнимым, поэтому наше исследование содержит элементы реконструкции коллективного когнитивного пространства русского крестьянина XIX - начала XX веков.

Далеко не все ассоциации, входящие в когнитивную базу, актуальны при анализе содержания фольклорного текста. Нас интересует лишь тот небольшой круг ассоциаций, который имеет отношение к художественному языку фольклора. В процессе анализа мы столкнулись с весьма любопытным явлением: большая часть таких специфически фольклорных ассоциаций при той или иной лексеме выстраивается в единый комплекс, и, даже если представить их в виде списка значений, будет заметно их семантическое родство. Поэтому мы стремимся представить художественные ассоциации фольклорного слова как единое ассоциативное поле, единицы которого находятся в отношениях семантической производности по отношению друг к другу. Вообще, ассоциативным полем обычно называют «наиболее широкое лексическое образование, включающее слова, объединённые ассоциативными связями в самом пространном диапазоне (по социальным,

'0 понятии когнитивной базы см. Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации. М., 2001. С. 164.

историческим, психологическим, образным ассоциациям по сходству, контрасту, аналогии и т. п.)»8- Мы используем это понятие применительно к нашему материалу в более узком смысле, относя сюда только образные ассоциации фольклорного слова. Традиция суженного понимания ассоциаций применительно к фольклорному материалу уже существует9.

Имя с иносказательной потенцией реализуется в фольклоре как стереотипный образ, то есть как интертекстуальная единица художественного порядка, обладающая устойчивым набором семантических ассоциаций и сочетаемостных возможностей и предпочтений - всем тем, что в современном искусстве слова оценивается как штамп. Конечно, такой стереотипный образ не может быть един для всех жанров фольклора, но вместе с тем, по нашим наблюдениям, он проявляется в целом комплексе генетически и контекстно связанных жанров, образующих обрядово-лирический универсум. Предлагая этот термин, мы отталкиваемся от понятия «лирический универсум», принадлежащего Г.И. Мальцеву, который понимает под ним «своеобразно организованный, композиционно и функционально-семантически специфицированный слой общефольклорной традицию)10.

К жанрам, в которых ассоциативное поле стереотипных образов разных деревьев обнаруживает родство значений, относятся все жанры, где на первом плане представлена тема семьи, начиная с предпроживания свадьбы в рамках календарной обрядности и заканчивая обрядами похорон. В обрядово-лирический универсум включены следующие блоки:

1. Календарные обряды и входящая в них поэзия.

2. Семейные (свадебные, похоронные) обряды и их поэзия.

3. Необрядовая лирика.

Любовная магия и заговоры, хотя и представляют в значительной мере иную образную систему, но в ней тоже обнаруживаются порой существенные переклички с ассоциативным полем обрядово-лирического универсума.

Особенностью предлагаемого подхода является рассмотрение устойчивых ассоциаций и устойчивой контекстной смежности как взаимообусловленных явлений. По нашему убеждению, единственным способом объективации ассоциативных смыслов, стоявших за словом в культуре, которая уже почти утрачена, является анализ совокупности контекстов, в которых это слово воспроизводилось. В этом отношении несколько увеличивает ценность фольклорного текста то, что он неоднократно повторяется и хранится в памяти носителей культуры в целостном виде.

Анализ контекста автор считает наиболее надежной из всех имеющихся на сегодняшний день методик выявления предсказуемых коллективных ассоциаций. Регулярная смежность слов/реалий формирует ожидания, которые складываются в систему ассоциаций. Ассоциация для нас

1 Российский гуманитарный энциклопедический словарь Т 1 М.,2002 С. 131.

9 Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж, 1992.

10 Мальцев Г.И. Трапиционные формулы русской народной необрядовой лирики. Л„ 1989. С. 27.

есть не что иное, как устойчивая связь слова со словами тех или иных семантических групп. Эта связь заключена в системе синтагматических ожиданий и проявляется в том, что в корпусе фольклорных текстов поэтический контекст содержит какую-то общую сему (или группу сем, которые можно представить как цепь семантических трансформаций).

Используемый нами метод анализа ассоциативного поля фольклорного слова характеризуется тем, что исследование продвигается от центра к периферии, начиная с тех форм культуры, в которых ассоциации предстают наиболее рельефно. Такой формой могут оказаться ритуалы, мифологические представления или фразеологический фонд. Например, ассоциативное поле стереотипного образа берёзы в русской традиционной культуре невозможно изучать в отрыве от крестьянской обрядности семицко-троицкого цикла. Символика берёзы у русских здесь появляется неизменно, и очевидно, что именно ритуальные действия с берёзой составляют основное содержание этих обрядов. Для выявления ассоциативных связей стереотипного образа осины автор обращается к пласту мифологических представлений и легендарных рассказов. Ассоциативное поле стереотипного образа дуб исследуется в связи с диалектной фразеологией природными качествами этого дерева.

П глава представляет собой изложение результатов анализа, организованное по словарно-семантическому принципу. В неё вошли пять статей, посвящённых ассоциативному наполнению стереотипных образов дуб, берёза, ель, осина, рябина.

§ 1. БЕРЁЗА

Стереотипный образ берёзы в языке русской традиционной культуры и фольклора насыщен этнокультурными смыслами в большей степени, чем в современном русском языке. Это связано с тем, что в традиционной культуре берёза играла важную роль в ритуальной практике и была центральным образом ряда поэтических текстов фольклора, как обрядовых, так и необрядовых.

Фольклорный сегмент ассоциативного поля стереотипного образа берёзки формируется, отталкиваясь от ритуала. В семицко-троицких обрядах аграрная тематика тесно переплетается с идеей половозрастного девичьего или женского союза, который скрепляется обрядом кумления. Культ берёзки чётко соотносится с этой идеей и воплощается в ритуальных действиях с деревом и обрядовых песнях, сопровождающих эти действия. «Женская» ассоциативная соотнесённость берёзы распространяется далеко за пределы календарных обрядов и проявляется, в частности, в лечебной магии.

Один из аспектов семицко-троицких календарных ритуалов, который не может не обратить на себя внимание, - это их эротизм, естественно соединяющийся в крестьянской культуре с магией плодородия. Песни, которые исполняются на Троицу, кроме немногочисленных ритуальных песен аграрной тематики, по большей части эротические по содержанию, что

накладывает свой отпечаток на ассоциативное поле стереотипного образа берёзы. В молодёжном хороводно-игровом репертуаре любовная тематика раскрывается довольно сдержанно. Символический образ берёзки в текстах хороводных и игровых песен призван взаимодействовать с эмоциональным напряжением, которое вызвано совместными играми подростков, и закреплять его в социально поощряемом направлении. Тема влечения и девичьих симпатий далее развивается в необрядовых песнях и частушках с образом берёзы.

Наряду с сублимированным символическим эротизмом молодёжных песен, собирателями отмечаются также откровенно оргиастические элементы весеннее-летних обрядов и фольклора. По мысли Т.А. Агапкиной, оргаастический характер славянских троицких и купальских праздников с участием молодёжи был обусловлен не только «аграрно-производительной» темой, но и «стремлением к предельному выражению эротических эмоций», выражающих брачные потенции и перспективы11. Что касается русских материалов, сомнение в точности такой интерпретации вызывает лишь то, что в случаях, где были убедительно отмечены оргиастические элементы троицких ритуалов, их участниками были не девушки, а женщины12. Впрочем, актуальность для молодёжного репертуара весенне-летнего цикла тем, подготавливающих к вступлению в брак, не вызывает сомнений.

В хороводных песнях, которые имеют весенне-летнюю календарную приуроченность, закрепляется устойчивая смежность стереотипного образа берёзы и темы предбрака и брачного выбора. Большая часть молодёжных песен свадебной тематики представлена именно троицким репертуаром. В них брачная перспектива представлена в оценочном ключе: негативно оцененными оказываются все возможные варианты замужества, кроме брака с равным по возрасту и социальному положению. Среди песен с образом берёзки заметную долю составляют тексты, выражающие опасение девушек, что им достанется муж-неровня (такой вариант и за пределами игровых текстов считается в русской традиционной культуре неудачным).

Естественно, что такой яркий и насыщенный брачно-эротическими смыслами стереотипный образ свободно переходит в тексты свадебного фольклора. Например, берёза как иносказательный ответ свахе в приговорах выражает согласие на брак'3. Не удивительно, что параллелизм свадебных песен и причитаний использует образное соответствие 6ерёза=невеста. Впрочем, не только такое, но и берёза=матушка, берёза=батюшка. Фигура параллелизма не предусматривает, чтобы дендрониму непременно соответствовала реализация одного из элементов фольклорного ассоциативного поля, параллелизм предполагает, чтобы дендрониму соответствовал какой-либо персонаж. При этом, с одной стороны, не всегда в

" Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря Весенне-летний цикл. М., 2002. С. 539.

12 См Русский эротический фольклор- Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. М., 1995.

13 Словарь русских народных говоров. Вып. 2. С. 251 (Псков.), далее СРНГ.

составе устойчивых ассоциаций имеется определённый персонаж, а с другой стороны, параллелизм часто строится на сопоставлении в большей степени действий, чем имён, а порой может быть формально-синтаксическим, то есть таким, в котором соположенные члены параллельной синтаксической конструкции не соотносятся по смыслу.

Говоря о женской доминанте семицко-троицких обрядов, Т.А. Бернштам замечает, что «берёза как девичий символ приобретает признаки агрессивности, иногда - крайне враждебного отношения к мужскому началу»14. Можно заметить, что тема неудовлетворённости мужем опирается на обрядовую особенность троицкого ритуала, выраженную в идее женского союза, который даже противопоставляет дружественные отношения кумовства постылой брачной связи, что воплощается в поэтической форме календарных песен.

Песенно-лирический любовный стереотипный сценарий предполагает, что отношения холостой молодёжи, основанные на взаимной симпатии, прерываются вступлением в брак. Этот феномен художественного мира имел соответствия и в реальном (бытовом) пространстве русской деревни. Известно, что каждая девушка должна была иметь своего возлюбленного. При этом, как замечает Т.А. Бернштам, «атмосфера молодёжных сборищ была дня девушки большим испытанием: "любовная игра" в контексте переходных обрядов имела свою условность, но открывала доступ подлинным чувствам и зачастую приводила к трагедии, так как игровой партнёр девушки редко становился её мужем, ибо для брака требовались совершенно иные качества»". В песнях чаще всего речь идёт о браке по воле родителей, которые стремятся выдать дочь за богатого жениха. В свадебном фольклоре предписанный ритуалом диапазон эмоций невесты колеблется от высказывания полной покорности воле родителей (на сватовстве) до поэтического выражения сопротивления (после запоручивания).

Установив, что берёза соотносится с взаимной симпатией в среде молодёжи, что закреплено игровым фольклором весенне-летнего цикла, мы можем признать тему разлуки естественной трансформацией этой ассоциативной семы. Связь символического образа берёзы с темой разлуки в необрядовой лирике и в частушках оказывается весьма устойчивой. Этой ассоциацией мотивируется лексическое наполнение устойчивой формулы лирических песен «зарастай/заросла, дороженька/тропиночка/полосонька ельничком, березничком, молодым горьким осинничком».

Мотивы неблагополучия (разлука с милым, неудовлетворённость мужем) получают неожиданное подкрепление совершенно с другой стороны, а именно, со стороны речевой ассоциации берёза ~ 'слёзы', 'плакать', которая, видимо, основывается на том, что весной берёза активно выделяет

14 Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988. С. 178.

15 Бернштам Т А. Совершеннолетие девушки в метафорах игрового фольклора (традиционный аспект русской культуры) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб, 1991. С. 252

сок на порезах. Здесь обращает на себя внимание идиоматическое выражение берёзовицу точить - плакать, проливать слёзы: «Не ходи за вдовца - будешь берёзовицу точить»16. Берёзовицей называют в этих говорах берёзовый сок17. Может быть, это случайное совпадение, но тема приведённого в словаре высказывания опять же перекликается с ассоциативным полем берёзы.

Во всех песнях с образом берёзы актуальна семантика брачного выбора и влечения с девичьей или женской точки зрения либо модификации этого значения в брачно-эротической плоскости. В ассоциативной связи с фольклорной берёзкой находятся различные элементы одного из традиционных стереотипных сценариев фольклорного дискурса, связанного с темой брачного выбора (вольная девичья жизнь, симпатия в свидания с «милым дружком», партнёром по молодёжным играм, свадьба с нелюбимым и разлука с милым). Несоответствие выбора родителей собственным симпатиям, нереализованное влечение - все эти темы разрабатываются в фольклорном репертуаре семицко-троицкого цикла, ассоциативно закрепляясь за стереотипным образом берёзы, который проникает с комплексом этих ассоциаций и в другие жанры русского фольклора.

Особняком стоят смыслы, идущие не от ритуала, а от языкового тропа, основанного на смежности берёза - розги, но и эти ассоциации на периферии смыкаются с фольклорным ассоциативным полем берёзы.

§2. ДУБ

Лексема дуб в современном русском литературном языке в большей степени, чем другие названия деревьев, сохранила систему коннотаций, свойственную языку традиционной русской культуры. Основная коннотация 'крепкий' и производные от нее актуальны как для крестьянской традиции, так и для современного русского литературного языка.

Доминантной коннотативной семой представляется коннотация 'крепкий', так как она демонстрирует ассоциативный переход от растительного мира к социальной сфере и мотивирует ряд семантически родственных переносных значений. Коннотация 'крепкий* мотивирована свойствами денотата: дуб отличается очень плотной древесиной, тяжёлой и прочной. Коннотация 'крепкий' объединяет всё словообразовательное гнездо, а некоторые дериваты имеют это или близкое значение в качестве основного. Так, дубоватый значит 'грубый', 'твёрдый'18. Коннотация 'крепкий' мотивирует соответствующее переносное значение прилагательного дубовый. Здесь крепкий и дубовый выступают как синонимы. В одном из вологодских свадебных причитаний вместо обычных крепких (за)порук находим дубовые.

"СРНГ.Т 8. С. 253 (Череповецкий уезд).

17 Словарь вологодских говоров. Вып. 1. Вологда 1983. С. 29.

" Даль. Т. 1. С. 498.

Дубовая древесина по своим качествам почти непригодна для мелкой работы, зато там, где требуется прочная крупная вещь, дуб незаменим. Из него делают мебель, лестницы, столбы (вереи) и т. п. В связи с этим эпитет дубовый по отношению к крупным артефактам обычно имеет мелиоративный оттенок, по своим семантическим свойствам приближающийся к коннотации 'добротный'. Эпитет дубовый имеет высокую частотность во многих жанрах и является постоянным в сочетании дубовый стол

При переносе коннотативной семантики лексемы дуб ('крепкий') на сферу человеческих качеств и свойств возникают две новые родственные коннотации: 'здоровый' и 'сильный'. Они проявляются в фразеологии. Здоровый как дуб- о сильном, здоровом, большом мужчине19.

Коннотация 'большой' может проявляться и за пределами иносказательного соответствия дуб=человек. Так, в пословице «Замахнулся на дуб, а сломил былинку» дуб на основе коннотации 'большой' отсылает к какому-либо крупному, серьёзному делу, которое не удалось сделать в полном объёме. Здесь, безусловно, главную роль играет контраст между размерами дерева и травинки, но, как обычно в таких случаях, лексическое наполнение устойчивого выражения осуществляется не случайно, а за счет слов с соответствующими коннотативными семами. (Ср. невозможное в этом значении *Замахнулся на ель, а сломил крапиву.) Признаки дуба как крупного и качественного дерева задействованы в пословице «В лесу дуб рубль, а в столице по рублю спица»20. Здесь антитеза также построена на противопоставлении размеров. Почти то же в пословице с метафорическим образом дубины: «Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы в твои дубиной» (Даль). В пресуппозиции пословицы ('удар дубиной сильнее, чем плетью') сема 'сильно' приходится как раз на коннотативную сферу слова дубина. Это показывает, что лексемы интересующего нас словообразовательного гнезда развивают и другие близкие коннотации в рамках лексической функции Только этим можно объяснить абсурдное сравнение темно как в дубине21.

Думается, что с этой же функцией связано преимущественное на исследуемой территории появление образа дуба в составе устойчивого для сиротских песен параллелизма: «Много у сыра дуба ветья-паветья, нет только золотой вершиночки || много у... (невесты или жениха) роду-племени, нет только батюшки/матушки», что мотивировано актуальностью семы 'большой' (род большой, «много роду-племени»), которая противопоставлена отсутствию родственника первой степени.

В литературном языке слово дуб активно развивает коннотацию 'глупый', занимающую в традиционной русской культуре тоже заметное,

" Словарь псковских пословиц и поговорок. СПб., 2001. С. 95.

м Даль. Т. 1. С. 498.

21 Там же.

хотя, может быть, и более скромное место. В песенном фольклоре реализация этой темы не выявлена.

Основной поэтической ассоциацией стереотипного образа дуб является тема влечения и брачного выбора с мужской точки зрения. Довольно прозрачно соотнесение дуба с любовным влечением в некоторых вариантах хороводной песни с зачином: «Расколися, сырой дуб, на четыре грани, разделись, мое желанье роено на три части». Герой песни рассуждает, кого ему любить: (по разным вариантам) молодку (или «чужу жену»), вдову, солдатку, старуху или девушку. Здесь ассоциативная сема совпадает с соответствием, выраженным фигурой параллелизма.

Возможен и другой контекст, связанный с любовным желанием: «У сыра дуба кореньице повызнобипо, у меня, молодца, сердце повысушшо». В этом случае ассоциативное наполнение то же, но иносказательное соответствие уже другое: здесь дуб-молодец. Вообще, персонажная проекция стереотипного образа обычно не входит в ядро ассоциативного поля. Для установления устойчивых ассоциаций важнее не то, какие предметы сближаются, а то, на каком основании происходит сближение. Может быть, и имеет определённое значение то, какого порядка факт соответствует образу дуба в пословице «Замахнулся на дуб, а сломил былинку», но, очевидно, гораздо большее значение для нас имеет ассоциативный признак 'большой', на базе которого состоялась метафора. Этот признак может породить целую серию образов, где предметное соответствие может быть совсем иным. Между тем, в функционировании стереотипных образов дуба и берёзы настолько заметную роль играет их, соответственно, «мужская» и «женская» составляющая, что, видимо, она должна быть рассмотрена как существенный элемент фольклорного сегмента ассоциативного поля этих образов.

«Мужская» ассоциация мотивирована не только грамматическим родом названия, но и другими элементами ассоциативного поля и является его органической частью. Грамматический род при этом тоже имеет определенное значение. Деревьев, которые назывались бы словом мужского рода, в русском языке очень немного. Это дуб, клён, кипарис, вяз, ясень, осокорь, явор, тис. (Как можно заметить, часть из них - экзотизмы.) Многие из этих названий так или иначе отражаются в фольклоре, но только дуб может претендовать на статус стереотипного образа, то есть образа, который, будучи закреплён в фразеологии естественного языка, обладает в фольклорном дискурсе наджанровой системой постоянных ассоциаций.

Обращает на себя внимание тот факт, что в мотивации соответствия дуб=молодец играет роль не только грамматический род, который сам по себе не предопределяет на сто процентов даже пол символизируемого персонажа , но также в значительной степени коннотации и ассоциативное поле образа. Именно ассоциативное поле препятствует развитию иносказательной функции дуб=отец и при этом способствует развитию иносказательной функции дуб=молодец, дружок, милый. Характерно также,

32 См. регулярную символическую функцию яблоня=отец.

16

что иносказательные функции, соотносящие дуб с человеком, появляются в фольклоре там, где актуальна эротическая или брачная тема (приговоры, свадебные и необрядовые песни, частушки).

Хотя дуб и является единственным символом с ярко выраженной «мужской» составляющей, в песнях с ним почти нет собственно мужских отношений. Это связано как с тем, что его значение в лирике конкретизировано в области символизации любовного желания (и, следовательно, отношений между полами), так и с тем, что традиционная русская лирика (а северная в особенности) строится преимущественно на девичьей и женской точке зрения. В традиционном крестьянском репертуаре мало лирических песен, в которых находят хоть какое-то отражение дружба соперничество или отношения отец - сын. Этот факт можно поставить в связь с гипотезой о том, что русская народная лирическая песня исторически вырастает главным образом из свадебного обряда.

Как трансформацию коннотативной семы 'сильный' можно рассматривать устойчивую ассоциацию дуба с семантическим полем бить, драка, злой, нервный, которая шире проявляется в языковом материале, чем в художественных текстах фольклора.

Ассоциативное поле стереотипного образа дуб в русском фольклоре разворачивается от языковых коннотаций ('крепкий', 'добротный', 'большой', 'сильный', 'здоровый'), мотивированных природными свойствами дерева. Оно включает в себя такие семы, как 'влечение' и его модификации в брачно-эротической плоскости, а так же комплекс 'бить', 'драка', 'нервный', 'злой'. На примере этого стереотипного образа хорошо видно, что коннотации могут принимать непосредственное участие формировании ассоциативного поля.

Несколько обособленно от основного ассоциативного пространства стереотипного образа дуб существует коннотация 'глупый', которая роднит по крайней мере часть русских диалектов с фразеологией литературного языка, но не участвует в формировании фольклорного сегмента ассоциативного поля соответствующей лексемы.

§ 3. ЕЛЬ

Ассоциативное поле стереотипного образа ель выявляется при сопоставлении песенного и языкового материала с ритуальными функциями елового лапника в похоронном обряде и функциями свадебного деревца. Анализ семантики похоронного ритуала, направленного на то, чтобы выпроводить покойника и завалить ему обратную дорогу, помогает выявить функцию преграды и соответствующую ассоциацию 'непроходимый', которая коррелирует с бытовыми формами и поддерживается в игровом репертуаре. Прослеживается связь этой семы с формулой вологодских свадебных причитаний «зарастай, путь-дороженька, ельничком, березничком, частым мелким осинничком/ракитничком/ орешничком». Этот устойчивый блок в образной форме реализует представления о

необратимости обрядового перехода Устанавливается семантическая связь этого фрагмента ассоциативного поля образа ель и ритуальной функции ёлочки-красоты в свадебном обряде. На значительной территории средней России еловая ветвь или небольшая ёлочка выносятся участниками ритуала в качестве обрядового деревца (обряд иногда так и называется - «ёлочка»). Раскрыть семантику этого обрядового атрибута помогает этнолингвистический анализ одного из его самых частотных наименований -«(девья) красота».

Концепт красоты в вологодской фольклорной картине мира заметно отличается от соответствующего слова литературного языка. В вологодских свадебных причитаниях, где этот концепт подробно разрабатывается, красота - это то, с чем девушка, выходя замуж, должна расстаться. Ее нужно отдать подругам/сестре или отнести в лес (на дерево) или в церковь. Признаки красоты: дивья (от дева), моя, красная, честная, соблюжённая - отчетливо соотносят его с представлениями о девственности, которую необходимо сберечь до дня свадьбы. Сема 'сберечь' регулярно актуализируется в приговорах выносящих ёлочку девушек, даже если ёлочка в локальной традиции не названа красотой.

Предлагаемая интерпретация ёлочки хорошо соотносится с широко распространёнными поверьями о том, почему нельзя сажать ель возле дома: девочки останутся вековухами (брянск.), «мужики не будут жить» (каргопольск.), «нэ будэ вэстыся мужьски пол» (закарпатск.)23.

Из Саратовской губернии есть сообщение о том, что, «если после брачного акта в ответ на вопрос "Ель аль сосна?" говорили ель, это означало невинность невесты. Если же отвечали сосна, значит невеста не была девственной»24. По мнению A.B. Гуры, ломание свадебного деревца символически соотносится с актом дефлорации25. Это указание можно счесть не лишённым оснований, если исходить из ассоциативной семантики свадебного деревца и глагола ломать.

Если мы находим убедительной связь ёлочка - красота -девственность, то очевидно, что эта символическая функция мотивирована ассоциативной семой стереотипного образа ель 'не ходить' ('непроходимый'), особенно если учесть, что ассоциативное поле группы дорога/щюпинка/ходитъ/ торить, а также гулять имеет ярко выраженную эротическую составляющую, сложившуюся под влиянием, в частности, терминологии обрядовых хороводов и молодежных гуляний.

Дальнейшее семантическое развитие ассоциативного поля ель прослеживается как по линии ассоциации со свадьбой (обычаи, поверья, песни), так и по линии ассоциации с девственностью и отсутствием любовной связи (обычаи, подблюдные песни, лирические песни).

23 Славянские древности: этнолингвистический словарь под общей редакцией Н.И.Толстого. Т. 2 М., 1999. С. 184.

24 Гура A.B. Терминология севернорусского свадебного обряда (на общеславянском фоне). Диссертация... к. ф. и. М., 1977. С. 43.

25 Славянские древности... Т. 2 С. 84.

Необрядовый вариант уже знакомой нам по свадебным причитаниям формулы «зарастай/заросла, дороженька/тропиночка/полосонька ельничком, березничком, молодым горьким осинничком» играет роль символического соответствия несостоявшейся любви, препятствиям или разрыву отношений и появляется в разных тематических группах лирических песен. Обе линии семантического развития ассоциативного поля соединяются в обычае первой половины XX века- перед проводами в армию парень со своей девушкой сламывает вершину ёлки или вырывает маленькую ёлочку, которая украшается и хранится под коньком до возвращения парня26. Кроме того, что этот обычай может быть интерпретирован в духе изоморфизма свадебных и рекрутских ритуалов, он, отсылая к элементам свадебного обряда, может быть соотнесён с идеей верности, что подтверждается группой частушек на эту тему.

Ассоциативное поле традиционного стереотипного образа ель, довольно компактно. Это центральная сема 'непроходимый' и производные «красота»/'девственность', брак и отсутствие любовной связи, верность.

Оторванно от основного блока семантических фольклорных ассоциаций стереотипного образа ель существуют устойчивые ассоциации ели с материалом для построек и дровами, которые тоже находят своё отражение в поэтическом фольклоре.

§4. ОСИНА

Коннотативная семантика и ассоциативное поле традиционного образа осина в основных своих чертах представляются достаточно прозрачными. Коннотации горькая и проклятая проявляются в качестве постоянных эпитетов, а существующие легенды об этом дереве широко известны и стоят в очевидной связи с его образом в фольклоре. По всей видимости, именно в мифо-легендарной сфере лежит источник тех смыслов, на базе которых сформировался фольклорный сегмент ассоциативного поля стереотипного образа осины (впрочем, в исторической перспективе их корни, очевидно, гораздо глубже).

Осина считается проклятым деревом, поэтому её использование в быту по возможности ограничивается. Её не садят близ строений и не употребляют на постройки. Существует целая серия различных легендарных сюжетов, объясняющих нечистую природу осины. «Осиною народ признаёт проклятое дерево, за то, что на нём, по преданию, удавился Иуда Предатель, и поэтому на этом дереве, хотя бы даже если ветру нет, происходит шелест листьев»2 . «Осина - проклятое дерево, на нём Иуда удавился, и с тех пор на нём лист дрожит»28. «Осина считается проклятым деревом оттого, что шумом своих листьев будто бы напугала некогда скрывавшуюся от преследования Божию

26 Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М, 1995 С 35.

77 Забылин М., цит. по: Котельникова Н.Е. Дерево в русских поверьях и суеверных рассказах // Сохранение и возрождение фольклорных традиций: Художественная обработка дерева Вып. 12 М., 2003 С 17-18

28 Даль Т 2. С 696.

Матерь с младенцем Иисусом и была ею проклята»29. По сообщению Иваницкого, в Вологодской губернии существует поверье, что «когда высший ангел с соблазнёнными им низшими были низвергнуты Богом на землю за их гордость, то все деревья, кроме осины, пригнулись к земле, на осину же сел высший ангел - Сатана и низшие - бесы»30. Разнообразие несвязанных объяснений особого статуса осины говорит в пользу того, что легенды младше самих представлений о её нечистой природе.

С особым свойством осиновых листьев дрожать даже от самого незначительного дуновения связана устойчивая ассоциация осина ~ дрожать. Это свойство, получившее легендарную мотивацию, ложится в основу серии устойчивых выражений с довольно широким спектром иносказательных функций. Дрожит, что осинсг31. Дрожит, как осиновый лист. Трясётся, как лист на осине. Осина и без ветру шумит. Осина всё шепчется, а проклятое дерево32. Язык, что осиновый лист: во всякую погоду треплется33. Кроме изложенных выше, существуют и другие легендарные рассказы, объясняющие эту особенность осины. Ещё один сюжет, относящийся к этой теме, сводится к тому, что осина «в момент кончины Христа не проявила почтения: не затихла и не склонилась, а продолжала шелестеть листвой и трепетать», поэтому «сохраняет своё беспокойное состояние на все времена»34.

С легендарными поверьями одного из упомянутых выше сюжетов об Иуде связан ряд устойчивых выражений, которые построены на ассоциативном соотнесении осина ~ 'удавиться' ('повеситься'). Удавлюсь на горькой осинушке, на самой вершинушке. На осину б его - то есть удавить. Ладило 6 тебя на осину/35. В хороводных песнях эта ассоциация воплощается в устойчивом мотиве «повесить старого мужа на осину».

Другое направление семантических трансформаций ассоциативных признаков берёт своё начало от коннотации 'горький', которая зафиксирована в устойчивом сравнении горький что осинсг56. Сюда же следует отнести образность и лексическое наполнение заговорного текста, который произносят, когда косят на осиное гнездо: Юсы вы, осы, калёные носы, не трогайте меня, осина горькая я»37. Здесь реализуется прямое значение эпитета, синонимичное признакам невкусный, несъедобный, которое отразилось в языковых образах севернорусских диалектов: осиновое яблоко

29 Едемский М.Б. Свадьба в Кокшеиьге Тотемского уезда. Вологда, 2002. С. 68.

30 Иваницкий H.A. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Известия императорского Общества любителей естествознания, антропологи и этнографии Т 69. М., 1890. С. 32.

" Словарь псковских пословиц и поговорок. СПб., 2001. С. 108.

32 Даль. Т. 2. С. 696-697.

" Вологодские частушки, пословицы и поговорки. Сост. Викулов C.B. Вологда, 1957. С. 183.

34 Агапкина, цит по: Фадеева Л.В. Крестное дерево в народной традиции И Сохранение и возрождение художественных традиций: Художественная обработка дерева. Сборник материалов научно-практической конференции. Вып. 12. М., 2003. С. 23.

35 Даль. Т. 2. С. 697-269.

м Словарь псковских пословиц и поговорок. СПб., 2001. С. 108.

37 Русские заговоры и заклинания. М., 1998. № 1973.

(невкусное, кислое), осинка (сорт мелких и кислых с горчинкой яблок)38. На основе коннотации 'горький' формируется постоянный эпитет осины в народной поэзии.

При переносе стереотипного образа на сферу человеческих эмоций и отношений коннотативный признак 'горький' трансформируется в семантику горя, которая является доминирующей ассоциацией образа осины в поэтическом фольклоре. Словообразовательное родство лексем горький и горе (этимологически тесно связанных) способствует их сближению, тем более что слово горький даже в литературном языке имеет переносное значение 'полный горя', 'горестный'. Стоит поставить в прямую связь постоянство эпитета горький в сочетаниях горькая рябина и горькая осина с доминированием семы 'горе' в ассоциативном поле обоих фольклорных образов. Ассоциативная семантика горя реализуется в свадебных причитаниях, лирических песнях, частушках с образом осины.

Ассоциативное поле стереотипного образа осины разворачивается от легендарной сферы и мифологических представлений, приписывающих этому дереву особые свойства нечистой природы. На уровне языка и в малых жанрах закреплены коннотации проклятая, удавить (повесить) и дрожать. В поэтическом фольклоре доминирует ассоциация 'горе', стоящая в тесной связи с языковой коннотацией 'горький'.

§ 5. РЯБИНА

Как и в случае с осиной, ассоциативное поле стереотипного образа рябины в фольклоре может бьггь рассмотрено как модификации коннотативной семы 'горькая'. В русском языке название вкусового качества горький связано с семантикой горя и тоски настолько прочными словообразовательными и метафорическими связями, что носителя русского языка нисколько не удивит семантическая связь между коннотацией 'горький' и фольклорными ассоциациями тоска, несчастливая судьба, разлука, плакать, которые, по нашим материалам, устойчиво связываются с образом рябины в фольклоре.

В качестве устойчивой коннотации слова рябина выступает признак горькая, однако нельзя не заметить, что он, по всей видимости, относится более к ягодам, чем к самому дереву (ср. горькая осина - по отношению к дереву). Этот признак роднит стереотипный образ рябины с образом осины. Одна ягода горькая - рябина, одно дерево горькое - ocmct . Пикантные вкусовые качества этой всё же съедобной ягоды поставили её в один ряд с луком в вологодской пословице: «В нашем краю, что в раю: рябины да пуку не переешь»*0. Восприятие рябиновых ягод в обрядовом и бытовом пространстве русской традиционной культуры (по крайней мере, в её вологодской локальной версии) двойственное. С одной стороны, это ягоды маргинальные, горькие, их используют при изготовлении «антипирога»,

}г Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Вып. 4 СПб , 1999 С 242

19 Даль Т 2 С. 696, пунктуация изменена.

40 Вологодские частушки, пословицы и поговорки. Сост. Викулов C.B. Вологда, 1957 С 184

насмешки над сватом: «Сырой пирог, начинённый рябиной и утыканный сверху угольем и кирпичом, подают свату на "прянике"»41. Здесь рябиновые ягоды стоят в ряду совершенно несъедобных предметов. С другой стороны, крестьяне, по сообщению Иваницкого, зимой едят сушёные ягоды рябины как лакомство.

В русских народных лирических песнях с образом рябины тема тоски развивается, как правило, в тесной связи с комплексом представлений, заложенных в концепте бабьей доли: чужая сторона, чужая семья, постылый муж, лихая свекровь, натянутые отношения со свёкром, деверьями и золовками. Нельзя не заметить тематической переклички с песнями, построенными на символическом образе берёзы, но если в песнях с берёзой на первом плане нелюбовь к мужу (его родня не упоминается), то с образом рябины соотносится общая картина горькой судьбы крестьянской женщины, в которой родственники мужа играют не последнюю роль. Ассоциация тоски и неблагополучия реализуется в балладных, свадебных и необрядовых лирических песнях.

Близкая этой теме ассоциация 'разлука' проявляется в лирических песнях и частушках. В песнях о разлуке чаще упоминается берёза, но включение темы разлуки в ассоциативное поле рябины представляется вполне естественным и без труда увязывается с общей семантикой неблагополучия, стоящей за этим стереотипным образом. Несмотря на частичное пересечение ассоциативных полей рябины и берёзы, даже в этих значениях образы, видимо, далеки от тождества. Исходя из анализа ассоциативного поля, можно предположить, что символический образ берёзы в песнях о разлуке актуализирует желание влюблённых быть вместе (соединительная семантика), а рябина напоминает о горечи- расставанья (разнится принцип номинации, внутренняя форма), поэтому не удивительно, что рябина и берёза в этих песнях не заменяют друг друга по вариантам.

Ассоциативное поле стереотипного образа рябины в русском фольклоре разворачивается от метафорически осмысленного органолептического восприятия плодов этого дерева и представляет собой небольшой круг родственных значений. Сюда относится семантика несчастливой судьбы, разлуки и тоски.

В ходе анализа было подтверждено наблюдение предшественников, что имя символического образа функционирует в тексте не само по себе, но в составе формулы, вступая во взаимодействие с другими её элементами, которые, будучи сами носителями ассоциаций, оказывают влияние на содержание образа в целом и его ассоциативную реализацию в других частях текста.

Из анализа также явствует, что тот фрагмент ассоциативного поля, который связан с иносказательными художественными функциями и

41 Александров В.А. Вологодская свадьба // Библиотека дам чтения СПб , 1863 № 6 Приложение. С. 12.

который мы реконструируем по фольклорным, этнографическим и диалектологическим источникам, надстраивается над естественным языком и обладает меньшей, чем национальный язык, жизнеспособностью. При изменении условий быта и ритуальных форм ассоциативное поле лишается своей основы и символические функции разрушаются или деформируются. Эти наблюдения соотносятся с уже высказанной в литературе мыслью о том, что фольклорная культура жизнеспособна лишь как составная часть всей традиционной этнической культуры и сама немало на нее воздействует.

В Заключении подводятся итоги проведённого исследования:

1. Фольклорный сегмент ассоциативного поля стереотипных образов может формироваться на базе разного рода реальностей. Ассоциации формируются в связи с ритуальной практикой (использование берёзы в семицко-троицких обрядах, ели - в похоронном и в свадебном обряде), в связи с языковым клише (коннотации лексемы дуб), или в связи со сферой легендарных рассказов и мифологических представлений (например, объясняющих, почему осина проклятое дерево). При этом во всех случаях ассоциативные смыслы так или иначе восходят к определённым признакам дерева как биологического рода. Плотность и прочность дубовой древесины и крупный размер дерева, белый цвет наружного слоя коры берёзы и раннее яркое распускание, колючая хвоя и густота зарослей ели, трепетание листьев осины, горький вкус рябиновых ягод - вот те основные признаки, которые получили в русской традиционной культуре семантический статус и, преображённые коллективным сознанием, выступают в качестве основания для серии ритуальных, языковых и художественных образов.

Художественный образ фольклора не является изолированным элементом народной культуры; напротив, его рождение обусловлено семантикой смежных форм, ассоциативная связь с которыми в поэтическом тексте сохраняется. Он базируется на стереотипном восприятии реалии носителями культуры и стоит в ряду аналогичных форм реализации метафорической потенции имени: языковой фразеологии и символики обрядовых атрибутов.

2. Рассмотренные стереотипные образы деревьев сопоставимы по объёму основных ассоциаций. Впрочем, при другом подходе к выделению устойчивых фольклорных ассоциаций их число может значительно возрасти или, наоборот, редуцироваться до одной, центральной семы.

На фоне рассмотренных дендронимов дуб заметно отличается развитой системой языковых коннотаций, что обусловило большое разнообразие фразеологических сочетаний на основе этого образа. В то же время берёза обладает развитым фольклорным ассоциативным полем, что должно быть следствием той особой роли, которую играют в русской традиционной культуре семицко-троицкие обряды, и причиной высокой частотности формул с берёзой в русском необрядовом фольклоре.

3. Обобщим наблюдения над взаимодействием общефольклорного ассоциативного поля с эстетикой попавших в орбиту нашего исследования поэтических жанров.

Обрядовые и лирические необрядовые песни характеризуются широким спектром реализации ассоциативного наполнения образов в проекции на обрядовую и бытовую реальность. При этом необрядовая лирика может провоцировать более широкий спектр семантических модификаций ассоциативного значения, чем свадебная и календарная поэзия, в силу того, что тематика необрядовой лирики несколько шире и в ней больше возможностей для сюжетной комбинации мотивов.

В частушке образ настолько индивидуализируется, что начинают размываться границы его устойчивости. Семантическая связь с общефольклорным ассоциативным полем во многих случаях может быть прослежена, но нужно признать, что для жанрового канона частушки характерна большая доля оригинальности и неожиданности в отборе художественных средств и в решении традиционных для фольклора или нетрадиционных тем.

Для игровых песен характерна менее прочная смысловая связь между частями текста, чем в других жанрах обрядовой и необрядовой поэзии, поэтому реализация ассоциативных смыслов не всегда может быть в них убедительно прослежена.

«Срамные» песни, как правило, не поддерживают общефольклорную символику деревьев. Дендронимов в них вообще довольно мало, а те, что есть, не реализуют всего потенциала своей ассоциативной семантики. Это связано, видимо, с тем, что эстетика этой поэзии, принадлежащей «антимиру» русского фольклора, в чём-то близка эстетике абсурда.

4. Ассоциативные поля синонимичных дендронимов частично перекрываются (пересекаются), поэтому не удивительно, что не только одна поэтическая формула иногда получает в разных текстах вариативное лексическое наполнение, но даже в близких вариантах порой встречаются разные дендронимы. Однако в целом преобладает тенденция предпочтительного распределения дендронимов по разным формулам и сюжетным типам, а вариативность лексического наполнения, даже семантически оправданная, носит окказиональный характер. При этом, если сопоставить материалы разных регионов, можно выявить отдельные формулы и сюжетные типы, допускающие широкую вариативность лексического наполнения позиции дендронима, как, например, свадебные песни сироте, построенные на образе «дерево без вершины».

5. Параллелизм соотносит объекты из разных сфер с миром человека. Форма психологического параллелизма носит характер, обусловленный поэтикой песенных жанров, однако основанием для художественного сопоставления в параллелизме становятся ассоциативные связи слова, которые в меньшей степени обусловлены эстетикой жанра и обладают относительным единством в различных формах культуры.

Перспектива исследования видится нам не только в том, чтобы описать ассоциативное пространство других стереотипных образов русского фольклора и сопоставить, например, дикорастущие деревья с садовыми, но, главным образом, в том, чтобы, включив в орбиту исследования диахронический аспект, изучить процессы формирования ассоциативных признаков культурно значимых стереотипов на материале различных по времени сложения жанров.

Публикации по теме диссертации

1. Деревья в свадебных и бытовых песнях (сопоставление традиционной символики обрядовой и необрядовой лирики) // Актуальные проблемы филологической науки: взгляд нового поколения. Доклады студентов и аспирантов филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Вып. 1. М., 2002. С. 222 - 228.

2. Ассоциативное поле образа «ель» в вологодской традиционной культуре // Поэтика фольклора. М., 2005. С. 161-177.

3. Устойчивые ассоциации фольклорного слова: Дуб // Материалы Всероссийской конференции «Фольклор и современность» (Савушкинские чтения). М„ 2005. С. 64-72.

Отпечатано в ООО «Компания Спутник+» ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г. Подписано в печать 25.08.05 Тираж 100 экз. Усл. пл. 1,56 Печать авторефератов (095) 730-47-74,77М5-60

РНБ Русский фо

2007-4 6287

Полумеио I"

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Пазынин, Валерий Вячеславович

ВВЕДЕНИЕ.

Глава

АССОЦИАТИВНЫЙ АСПЕКТ СИМВОЛИЧЕСКОГО ОБРАЗА

1. История вопроса

2. Семантика фольклорного слова

3. Ассоциации

4. Коннотации . . . . . . . .31 - 5. Стереотипные образы фольклора

6. Обрядово-лирический универсум

7. Методология исследования

8. Региональные аспекты изучения фольклорной образности

Глава

УСТОЙЧИВЫЕ АССОЦИАЦИИ СТЕРЕОТИПНЫХ ОБРАЗОВ

1. Берёза

2. Дуб.

3. Ель.

4. Осина.

5. Рябина

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Пазынин, Валерий Вячеславович

1. Обоснование направления исследования

Деревья как образы тематической группы «растения» являются одним из основных компонентов символики русской народной лирики. В качестве устойчивого символа традиционной культуры и ряда жанров фольклора они изучаются целым рядом смежных дисциплин: фольклористикой, этнографией, этнолингвистикой и лингвофольклористикой.

Традиционная символика фольклора издавна привлекала внимание исследователей. В частности, к исследованию символики деревьев обращались Н.И. Костомаров, А.А. Потебня, А.Н. Веселовский, Н.Ф. Сумцов, Я.А. Автамонов, В.А. Водарский, Е.В. Аничков, Н.П. Колпакова, С.Г. Лазутин, JI.A. Астафьева-Скалбергс, В.И. Ерёмина, Г.Г. Шаповалова, И.С. Климас, И.М. Денисова, Т.А. Агапкина, А.В. Кулагина. Однако сопоставление результатов, полученных в этой области учёными прошлого и настоящего, затруднено тем, что исследователи по-разному видят само понятие символа. Многозначность этого понятия представляет проблему не только для фольклористики, но и для других дисциплин1.

Очевидно, что такие учёные прошлого и настоящего, как А.А. Потебня, Я.А. Автамонов, Н.П. Колпакова, В.И. Ерёмина и А.В. Гура, не просто предлагают разные способы изучения символа, но и по-разному представляют себе его сущность и содержание. В этой ситуации нужно признать, что, несмотря на интерес исследователей к символам фольклора и традиционной культуры в целом, не существует единого понимания их содержания и механизмов их функционирования. Этим обусловлена актуальность настоящего исследования.

Символ - синтетическое понятие, в нём слитно представлены информативный, эмоциональный и эстетический аспекты, которые могут

1 О разнообразных подходах к категории символа в литературоведении и эстетике см.: [Ерошкина 2004]. восприниматься через рациональное познание, интуитивное понимание, ассоциативное сопряжение или традиционное соотнесение [Шейнин 1997, с. 407]. Неоднозначность и многоаспектность этого понятия затрудняют его использование, поэтому в основной части исследования избран терминологический инструментарий более узкого значения. Такой подход позволил сосредоточиться на одном из аспектов традиционной символики, а именно исследовать ассоциативное наполнение устойчивых образов русской народной лирики в контексте смежных жанров фольклора и ряда форм традиционной культуры. Исходной предпосылкой автора диссертации является признание факта не изолированного развития песенной символики в f рамках фольклорной жанровой системы, а взаимовлияние и j взаимопроникновение значений, присущих тем или иным символам в пределах традиционной культуры.

Новизна подхода состоит в том, что детальный анализ"^ функционирования конкретного образа в фольклорных текстах разного [ жанра совмещён с исследованием функционирования одноимённой лексемы j S в языке (диалекте) и одноимённого объекта в бытовой и ритуальной формахj традиционной культуры. С ^особ^гм вниманием анализируется конструктивная и содержательная роль символических образов в поэтических текстах фольклора. 'Особенность нашего подхода состоит в том, что поэтика изучается в контекстных и этнографических связях, которые рассматриваются сквозь призму специфической семантики фольклорного слова. Специфику семантики фольклорного слова составляют стоящие за ним ассоциативные смыслы, не входящие в его лексическое значение, но регулярно реализующиеся в текстах фольклора. Ассоциативные смыслы . j • * слова, по нашему убеждению, не рождаются в тексте песни, они привносятся словом извне, но играют заметную роль в композиции и содержании х фольклорного произведения.

Работа выполнена на материале фольклора Русского Севера, преимущественно Вологодского региона. В этом нам тоже видится своеобразие и новизна предлагаемого подхода, поскольку большинство исследователей рассматривают символику традиционной культуры на общерусском или даже на общеславянском фоне.

2. Проблематика исследования

Символический образ традиционного фольклора «закрыт» для понимания средним носителем русского литературного языка и нуждается в интерпретации. Одна из возможностей приблизиться к адекватности интерпретации - анализ семантики фольклорного слова. Под семантическим анализом в данном случае мы подразумеваем выявление в первую очередь тех смыслов, которые определяют художественную природу фольклорного слова, которые надстраиваются над номинативным значением лексемы говора и не входят в него непосредственно. К таким смыслам мы относим сферу устойчивых традиционных ассоциаций. Необходимо подчеркнуть, что они не сводятся ни к иносказательным соответствиям психологического параллелизма, ни к эмоциональной окраске образа.

Большинство фольклористов начинают исследование поэтического мышления от ритуала (мифо-ритуальной практики), полагая, что сфера практического мышления отграничена от искусства и неактуальна в поэтическом тексте. Мы же исходим из представления о целостности традиционной культуры и в своей работе попытаемся проследить, как взаимодействуют бытовая реальность, ритуальная практика, язык и поэтический текст2.

Исследование носит в большей степени синхронный, чем диахронный характер. В центре внимания оказывается не реконструкция мифологических представлений, застывших в структуре ритуала и поэтических формулах, а предметно-акциональный ряд ритуала и лексическое наполнение текста в их

2 Отдельные положения нашей работы созвучны представлениям В.Н. Романова о симпрактическом характере традиционной культуры [Романов 2003, с. 68-181] и идеям Б.Н. Путилова о взаимосвязи фольклорной и этнографической действительности [Путилов 1994, с. 117-144]. взаимодействии и связи с нефольклорной действительностью: с жизнью предмета в быту, а слова - в языке. Автор стремится раскрыть механизмы взаимодействия форм традиционной культуры. В частности, ему интересно, как обрядовые, игровые и бытовые формы иносказаний поддерживают актуальность песенной символики и целостность лирического текста (взаимообусловленность его компонентов и мотивированность выбора художественных средств) и как жанровая природа лирики влияет на структуру переносных значений фольклорного слова.

Перед исследователем стоят следующие вопросы: насколько прочна связь фольклорного образа с языковыми тропами (в говоре исследуемого региона) и символами ритуала; можно ли считать, что поэтический образ вырастает из бытового языка и (или) из обрядовой реальности, и какой семантический сдвиг в этом случае сопровождает появление слова в составе поэтической формулы.

3. Цели н задачи исследования

Исследование преследует две цели:

1. Описать функционирование образов деревьев в текстах народной лирики.

2. Раскрыть ассоциативное наполнение устойчивых образов русского песенного фольклора, обусловленное их тесной взаимосвязью с языковыми образами диалектной фразеологии, ритуальными символами народных обрядов и бытовым восприятием одноимённых реалий на примере стереотипных образов дикорастущих деревьев в традиционной культуре Русского Севера.

По мере продвижения к целям исследования решаются следующие задачи:

1. Выявление конструктивной роли ассоциативных смыслов в организации поэтического текста.

2. Установление соотношения между ассоциативным наполнением символического образа и художественной проекцией этого образа в структуре фигуры параллелизма.

3. Интерпретация текстов фольклора с учётом ассоциативных смыслов лексем и изучение взаимосвязи содержательной структуры текста и лексического наполнения поэтических формул.

4. Методика и этапы исследования

Диссертация предполагает комплексный филологический анализ символических образов традиционной лирики, основанный на идее регулярности взаимосвязей между различными формами традиционной культуры. Комплексный характер методики обусловлен попыткой целостного рассмотрения функционирования лексемы в языке, соответствующей реалии в обрядовых и бытовых формах традиционной культуры и её образной реализации в поэтическом тексте фольклора. Помимо привычных для фольклорной текстологии методов системного описания образности народной поэзии и сопоставительного исследования вариантов, там, где этого требует материал, автор прибегает к методам лексико-семантического и контекстуального анализа.

Иносказания лирических песен тесно связаны с иносказаниями других жанров народного творчества, поэтому перспектива исследования традиционной символики видится в установлении межжанровых и контекстных связей и в попытках выделить наджанровый компонент ассоциативного наполнения иносказаний. Это требует привлечения значительного объема непесенного материала, в котором особое внимание обращается на обряды (где существенным для нас оказывается как вербальный, так и предметный ряд), игровые формы и малые жанры фольклора.

Основными этапами исследования явились: определение списка исследуемых лексем и необходимого объема материала; составление базы данных, которая структурирует фольклорный, этнографический и диалектологический материал вокруг избранных лексем; анализ диалектной фразеологии и выделение коннотаций исследуемых лексем говора; анализ ритуальных функций соответствующих реалий и их бытового восприятия и использования носителями исследуемой культуры; текстологический анализ вариантов народных песен; анализ контекста и выделение устойчивых ассоциаций исследуемых лексем в структуре образов деревьев; поиск семантических связей между языковой, ритуальной, бытовой и художественной ипостасями стереотипного образа и формулировка выводов.

5. Характеристика материала исследования

Работа выполнена на материале фольклора, языка и этнографии Русского Севера. В первую очередь это материалы всех районов Вологодской области и всех уездов Вологодской губернии, включая территории Вологодской губернии, отошедшие позднее соседним областям, и западные районы Вологодской области, ранее входившие в состав Новгородской губернии. Кроме того, привлекаются материалы других областей Русского Севера, а иногда и более отдаленных регионов. Выбор региона обусловлен наличием полного спектра богатых и доступных фольклорно-этнографических источников, поскольку уже в печатных материалах XIX века представлен широкий спектр жанров фольклора Вологодской губернии.

Второе ограничение материала касается набора исследуемых номинаций. Хотелось ограничить материал так, чтобы исследуемый сегмент был не разрозненным набором формально связанных позиций, а целостным фрагментом системы иносказаний. Нужно заметить, что символика лирической песни распадается на несколько своего рода семантических полей: животные, растения, явления природы, предметы быта и явления культуры. Для каждого из них характерны свои наборы имён и глаголов, которые лишь отчасти пересекаются. Причём если в параллелизме нередко основой сопоставления становится глагол, то семантические поля иносказаний, как видно, задаются именами; поэтому, хотя схема настоящего исследования допускает анализ ассоциативной семантики слов разных частей речи, работа формально строится вокруг нескольких имен существительных, называющих деревья. Тому есть не только формальные причины. Исследователи этнопсихолингвистического направления отмечают, что имена несут больше этнокультурной ассоциативной информации, чем слова других частей речи. Лингвофольклористы также пишут о том, что имена ^ существительные в наибольшей степени «задают семантическую модель мира и являются основным средством создания образов [Климас 1989, с. 3]. Впрочем, слова других частей речи, задействованные в семантическом поле «деревья», также неизбежно попадают в сферу внимания автора. ;

Из списка дендронимов, встречающихся в поэтическом фольклоре, мы отобрали пять имён, руководствуясь принципом частотности и желанием показать разнообразие семантических истоков ассоциативных связей.

6. Обзор источников ?

В исследовании используются источники разного плана:

1. Региональные сборники фольклорных текстов: «Сказки и песни Белозерского края» братьев Б. и Ю. Соколовых, «Вологодский фольклор» (1975), «Сказки и песни Вологодской области» (1955), «Народные песни Вологодской области» (1937), «Русская свадьба» Д.М. Балашова и его коллег, «Севернорусская причеть» Б.Б. Ефименковой, «Устьянские песни» и «Народные песни Вологодской области» A.M. Мехнецова, а также «Народные песни, собранные в Новгородской губернии Ф. Студитским» (1874), «Песни северо-восточной России.» А. Васнецова, «Обрядовая поэзия Пинежья» (1980), «Песни Печоры» (1963), серия «Ветлужская сторона», и другие издания. Помимо этого привлечены публикации фольклорных текстов в периодических изданиях: «Этнографическое обозрение», «Живая старина», «Вологодские губернские ведомости». В качестве вариантов к анализируемым песням указываются тексты, опубликованные в региональных сборниках, которые выходят за пределы территории Русского Севера [Гацак; Новикова 1981; Новикова 1989; ФГО].

2. Межрегиональные сборники текстов (песен, частушек, пословиц и т.п.). Сюда относятся такие авторитетные издания, как «Великорусе.» П.В. Шейна, «Великорусские народные песни» Соболевского, «Поэзия крестьянских праздников» И.И. Земцовского, «Обрядовая поэзия» Ю.Г. Круглова, «Русская свадьба» А.В. Кулагиной и А.Н. Иванова, «Лирика русской свадьбы» Н.П. Колпаковой, «Русская народная поэзия: Лирическая поэзия» А. Горелова, «Русская народная поэзия: Обрядовая поэзия» К. и Б. Чистовых. Издание «Песни, собранные П.В. Киреевским» не включено в основной фонд источников, песни из этого источника лишь указываются в качестве вариантов к тем, которые привлечены как основной массив текстов. При этом записи П.И. Якушкина из собрания Киреевского, изданные отдельно, включены в основной массив.

3. Привлечены в качестве источников такие комплексные фольклорно-этнографические своды, как «Народный быт Великого Севера» А.Е. Бурцева и «Быт русского народа» А. Терещенко.

4. Ценные сведения почерпнуты из региональных фольклорно-этнографических описаний обрядов. Использованы материалы, опубликованные в разное время такими собирателями, как Ф.А. Арсеньев, И.В. Волков, Г.А. Воронов, П.А. Дилакторский, М.Б. Едемский, М. Зверов, М. Кукпин, А.Д. Неуступов, Н.Г. Ордин, Е.Б. Островский, А. Попов, Г.Н. Потанин, И.О. Разова, а также региональные сборники «Праздники и обряды Череповецкого района в записях 1999 года» (2000) и «По заветам старины: Материалы традиционной культуры Вожегодского края» (1997).

5. Использованы этнографические описания быта вологодских крестьян, составленные И.А. Иваницким, этнографические заметки Г.Н. Потанина и книга И.М. Денисовой «Вопросы изучения культа священного дерева у русских» (1995).

6. Ценные этнографические сведения почерпнуты из этнолингвистического словаря «Славянские древности» и этнодиалектного словаря «Духовная культура северного Белозерья».

7. В качестве языковых источников привлечены «Толковый словарь.» В.И. Даля и диалектные словари: [СРНГ, СППП, СРГНП, СВГ, СРГКиСО].

8. Помимо печатных изданий XIX и XX веков, автор обращается к материалам архива кафедры РУНТ филологического факультета МГУ.

7. Структура работы

Первая глава основной части посвящена разработке теоретических вопросов. Наличие этого раздела, предваряющего основную часть, продиктовано необходимостью дифференцировать, с одной стороны, ассоциативные смыслы фольклорного слова, попадающие в поэтический текст извне, и, с другой стороны, более или менее регулярные соответствия, которые предоставляются в самом тексте фигурой параллелизма и которые обусловлены жанровой спецификой народной лирики.

Кроме того, поскольку термин «ассоциация» не является однозначно определённым и используется разными научными • дисциплинами, необходимо обозначить степень сужения этого понятия, принятую в нашей работе, а также дифференцировать в его объёме лингвистические и художественные явления.

В первой главе также обосновывается необходимость рассмотрения ассоциативных смыслов в комплексе жанров фольклора и вводится понятие обрядово-лирического универсума.

Методологический раздел первой главы призван обосновать комплексный филологический подход, применяемый в нашей работе, и описать исследовательский инструментарий.

Вторая глава представляет собой изложение результатов анализа, организованное по словарно-семантическому принципу. В неё вошли пять статей, посвящённых ассоциативному наполнению таких стереотипных образов фольклора, как дуб, берёза, ель, осина, рябина.

Для удобства восприятия каждую статью предваряет таблица, в которой представлены итоги анализа, и завершают выводы о характере ассоциативного поля исследованного стереотипного образа.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образы деревьев в русской народной лирике"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. В результате нашего исследования мы приходим к выводу, что фольклорный сегмент АП стереотипных образов может формироваться на базе разного рода реальностей. Ассоциации формируются в связи с ритуальной практикой (использование берёзы в семицко-троицких обрядах, ели - в похоронном и в свадебном обряде), в связи с языковым клише (коннотации лексемы дуб), или в связи со сферой легендарных рассказов и мифологических представлений (например, объясняющих, почему осина проклятое дерево). При этом во всех случаях ассоциативные смыслы так или иначе восходят к определённым признакам дерева как биологического рода. Плотность и прочность дубовой древесины и крупный размер дерева, белый цвет наружного слоя коры берёзы и раннее яркое распускание, колючая хвоя и густота зарослей ели, трепетание листьев осины, горький вкус рябиновых ягод - вот те основные признаки, которые получили в русской традиционной культуре особый семантический статус и, преображённые коллективным сознанием, выступают в качестве основания для серии ритуальных, языковых и художественных образов.

Художественный образ фольклора не является изолированным элементом народной культуры; напротив, его рождение обусловлено семантикой смежных форм, ассоциативная связь с которыми в поэтическом тексте сохраняется. Он базируется на стереотипном восприятии реалии носителями культуры и стоит в ряду аналогичных форм реализации метафорической потенции имени: языковой фразеологии и символики обрядовых атрибутов.

2. Рассмотренные стереотипные образы деревьев сопоставимы по объёму основных ассоциаций. Впрочем, при другом подходе к выделению устойчивых фольклорных ассоциаций их число может значительно возрасти или, наоборот, редуцироваться до одной, центральной семы.

На фоне рассмотренных дендронимов дуб заметно отличается развитой системой языковых коннотаций, что обусловило большое разнообразие фразеологических сочетаний на основе этого образа. В то же время берёза обладает развитым фольклорным АП, что должно быть следствием той особой роли, которую играют в русской традиционной культуре семицко-троицкие обряды, и причиной высокой частотности формул с берёзой в русском необрядовом фольклоре.

3. Обобщим наблюдения над взаимодействием общефольклорного АП с эстетикой попавших в орбиту нашего исследования поэтических жанров.

Обрядовые и лирические необрядовые песни характеризуются широким спектром реализации ассоциативного наполнения образов в проекции на обрядовую и бытовую реальность. При этом необрядовая лирика может провоцировать более широкий спектр семантических модификаций ассоциативного значения, чем свадебная и календарная поэзия, в силу того, что тематика необрядовой лирики несколько шире и в ней больше возможностей для сюжетной комбинации мотивов.

В частушке образ настолько индивидуализируется, что начинают f размываться границы его устойчивости. Семантическая связь с общефольклорным АП во многих случаях может быть прослежена, но нужно признать, что для жанрового канона частушки характерна большая доля оригинальности и неожиданности в отборе художественных средств и в решении традиционных для фольклора или нетрадиционных тем.

Для игровых песен характерна менее прочная смысловая связь между частями текста, чем в других жанрах обрядовой и необрядовой поэзии, поэтому реализация ассоциативных смыслов не всегда может быть в них убедительно прослежена.

Срамные» песни, как правило, не поддерживают общефольклорную символику деревьев. Дендронимов в них вообще довольно мало, а те, что есть, не реализуют всего потенциала своей ассоциативной семантики. Это связано, видимо, с тем, что эстетика этой поэзии, принадлежащей «антимиру» русского фольклора, в чём-то близка эстетике абсурда.

4. Ассоциативные поля синонимичных дендронимов частично перекрываются (пересекаются), поэтому не удивительно, что не только одна поэтическая формула иногда получает в разных текстах вариативное лексическое наполнение, но даже в близких вариантах порой встречаются разные дендронимы. Однако в целом преобладает тенденция предпочтительного распределения дендронимов по разным формулам и сюжетным типам, а вариативность лексического наполнения, даже семантически оправданная, носит окказиональный характер.

5. Параллелизм, подобно языковому или художественному тропу, преимущественно соотносит объекты из разных сфер с миром человека. Форма психологического параллелизма носит характер, обусловленный поэтикой песенных жанров, однако основанием для художественного сопоставления в параллелизме становятся ассоциативные связи слова, которые в меньшей степени обусловлены эстетикой жанра и обладают относительным единством в различных формах культуры.

Перспектива исследования видится нам не только в том, чтобы описать ассоциативное пространство других стереотипных образов русского фольклора и сравнить, например, дикорастущие деревья с садовыми или сопоставить ассоциативные поля соответствующих лексем в разных славянских культурах, но главным образом в том, чтобы, включив в орбиту исследования диахронический аспект, изучить процессы формирования ассоциативных признаков культурно значимых стереотипов на материале различных по времени сложения жанров.

Список научной литературыПазынин, Валерий Вячеславович, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Александров — Александров В.А. Вологодская свадьба // Библиотека для чтения. СПб., 1863. № 5. Приложение. С. 1-44; № 6. Приложение. С. 145.

2. Антипов — Антипов В. Пословицы и поговорки (Новгородская губерния, Череповецкий уезд) // Живая старина. 1906. Вып. 1. Отд. 2. С. 69-74.

3. Арсеньев — Арсеньев Ф.А. Крестьянские игры и свадьбы в Янсогоре. Бытовой этюд // Вологодский сборник. Т. 1. Вологда, 1879.

4. Балов — Балов А. О свадебных обычаях в с. Корбанке Кадниковского уезда Вологодской губернии//Живая старина. 1894. Вып. 1. Отд. 2. С. 98-99.

5. БМК Балашов Д.М., Марченко Ю.И., Калмыкова Н.И. Русская свадьба: Свадебный обряд на верхней и средней Кокшеньге и на Уфтюге (Тарногский р-н Вологодской обл.) М., 1985.

6. Бурцев Бурцев А.Е. Народный быт Великого Севера. Т. 3. СПб., 1898.

7. Васнецов — Песни северо-восточной России: Песни, величания и причеты, записанные Александром Васнецовым в Вятской губернии. М., 1894.

8. Викулов Вологодские частушки, пословицы и поговорки. Сост. Викулов С.В. Вологда, 1957.

9. Волков Волков И.В. Свадебные причеты, записанные крестьянином (Вологодской губернии Грязовецкого уезда), часто бывшим сватом // Живая старина. 1904. Вып. 1-2.

10. Воронов Воронов Г.А. Крестьянские свадьбы в Устюженском уезде Новгородской губернии // Устюжна. Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1995. С. 199-222.

11. ВС 2 — Ветлужская сторона. Вып. 2. Шарья, 1996.

12. ВС 5 — Ветлужская сторона. Вып. 5. Пышуганье. Фольклорный сборник. Пыщуг, 2001.

13. ВФ Вологодский фольклор. Народное творчество Сокольского района.

14. Гура Сказки. Песни. Частушки. Под ред. В.В. Гура. Вологда., 1965. Даль — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1-4. М., 2000.

15. Едемский 1906 Едемский М.Б. Загадки в Кокшеньге Тотемского уезда //

16. Живая старина. 1906. Вып. 1. Отд. 2. С. 62-68. Едемский 2002 Едемский М.Б. Свадьба в Кокшеньге Тотемского уезда. Вологда, 2002.

17. Ефименкова — Ефименкова Б.Б. Севернорусская причеть: Междуречье

18. Сухоны и Юга и верховья Кокшеньги (Вологодская обл.). М., 1980. Загадки Загадки, приветствия при встрече, шутки и остроты крестьян Вологодской губернии // Живая старина. 1903. Вып. 4. С. 482-488.

19. Зверов Зверов М. Свадебные обычаи в Ново-Никольской волости Грязовецкого уезда // Известия Вологодского общества изучения Северного края. Вып. 4. Вологда, 1917.

20. Зеленин 1905 Зеленин Д.К. Сборник частушек Новгородской губернии // Этнографическое обозрение. 1905. № 2-3. С. 164-230.

21. Иваницкий 1884 Иваницкий Н.А. Список растений Вологодской губернии. Казань, 1884.

22. Иваниг{кий 1890 Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Известия императорского Общества любителей естествознания, антропологи и этнографии. Т. 69. М., 1890.

23. Иваницкий 1898 Иваницкий Н.А. Сольвычегодский крестьянин, его обстановка, жизнь и деятельность // Живая старина. 1898. Вып. 1. С. 5763.

24. Иваницкий I960 — Иваницкий Н.А. Песни, сказки, пословицы, поговорки и загадки, собранные Н.А. Иваницким в Вологодской губернии. Вологда, 1960.

25. ИЛ — Истомин Ф.М.,. Ляпунов С.М. Песни русского народа. Собраны в губерниях Вологодской, Вятской и Костромской в 1893 г. СПб., 1899.

26. Киреевский — Песни, собранные П.В. Киреевским. Новая серия. Вып. I. М., 1911; Вып. II, ч. 1, 1917; ч. 2, 1929.

27. Колпакова — Лирика русской свадьбы. Изд. подг. Н.П. Колпакова. Л., 1973.

28. Криничная — Криничная Н.А. Предания Русского Севера. СПб., 1991.

29. Круглов 1 — Обрядовая поэзия. Кн. 1: Календарный фольклор. / Сост., вступит, ст. и ком. и ком. Ю.Г. Круглов. М., 1997.

30. Круглов 2 — Обрядовая поэзия. Кн. 2: Семейно-бытовой фольклор. / Сост., вступит, ст. и ком. Ю.Г. Круглов. М., 1997.

31. Куклин — Куклин Мих. Свадьба у великоруссов Вологодской губернии, а) Свадебные обычаи и песни у крестьян Стрелецкой волости Тотемского уезда // Этнографическое обозрение. 1900. № 2. С. 79-105. б)

32. Свадебные обычаи и песни Шонгско-Никольской волости Никольского уезда Вологодской губернии // Там же. С. 105-114.

33. Линееа 1903 — Линева Е.Э. Деревенские песни и певцы // Этнографическое обозрение. 1903. № 1. С. 78-97.

34. Линева 1909 — Линева Е. Э. Великорусские песни в народной гармонизации. Вып. 2. Песни новгородские. СПб., 1909.

35. Мехнецов — Народные песни Вологодской области (по материалам студенческих фольклорных экспедиций). Песни средней Сухоны. Сост. A.M. Мехнецов. Л., 1981.

36. Минц Сказки и песни Вологодской области. Сост. С.И. Минц и Н.И. Савушкина. Ред. Э.В. Померанцева и С.В. Викулов. Вологда. 1975.

37. МП — Мифология Пинежья. / Сост. А.А. Иванова. Карпогоры, 1995.

38. МЦ — Мыльникова К., Циниус В. Северно-великорусская свадьба // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Вып. 1. Л., 1926. С. 17-170.i

39. Неуступов — Неуступов А.Д. Крестьянская свадьба Васьяновской волости (Кадниковского уезда Вологодской губернии) // Этнографическое обозрение.1903. № 1. ^

40. Новикова 1981 — Новикова A.M., Пушкина С.И. Свадебные песни Тульской области. Тула, 1981.

41. Новикова 1989 — Новикова A.M., Пушкина С.И. Традиционные бытовые песни Тульской области. Тула, 1989.

42. НПВО — Народные песни Вологодской области. Сб. фонографических записей под ред. Е.В. Гиппиуса и З.В. Эвальд. Л., 1938.

43. ОПП- Обрядовая поэзия Пинежья. М., 1980.

44. Ордин — Ордин Н.Г. Свадьба в подгородных волостях Сольвычегодского уезда. // Живая старина. 1896. Вып. 1.

45. Островский — Островский Е.Б. Ритуалы свадьбы Вашкинского района Вологодской области // Живая старина. 1985. №4. С. 52-54.

46. ПКП — Поэзия крестьянских праздников. / Вступ. ст., подг. текста и прим.

47. Потанин 1899а Потанин Г.Н. Этнографические заметки на пути от г.

48. Преображенский Преображенский Н.С. Баня, игрище, слушанье и 6 января

49. Русский эротический фольклор. М., 1995. Протопопов — Протопопов М. Свадебные песни. Записаны в Архангельской и Вологодской губерниях // Живая старина. 1903. Вып. 4. Отд. 5. С. 499-513.

50. Розова Разова И.О. Похоронный обряд Белозерского района Вологодскойобласти. Живая старина. 1994. № 3. С. 48-49. РАС — Русский ассоциативный словарь. Т 1-2. М., 2002. РЗЗ Русские заговоры и заклинания. М., 1998.

51. PC — Русская свадьба, в 2-х т. Составители А.В. Кулагина, А.Н. Иванов. Т. 1.

52. М., 2000; т. 2. — М., 2001. РТК — По заветам старины: Материалы традиционной народной культуры

53. Вожегодского края. // Русская традиционная культура. 1997. № 2. РЧ— Русская частушка. М., 1993.

54. РЭФ 1995 — Русский эротический фольклор: Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. М., 1995.

55. РЭФ 1997 Русский эротический фольклор. Киров, 1997.

56. СВГ- Словарь вологодских говоров. Вып. 1. Вологда 1983.

57. СД — Славянские древности: этнолингвистический словарь под общей' редакцией Н.И.Толстого. Т. 1. М., 1995. Т. 2. М., 1999.

58. СМ 1995 Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

59. Соб. — Великорусские народные песни. Изданы профессором Соболевским. : т. 1---7 спб,-1895—1901:г ; v : , • •

60. Соколовы — Соколовы Б. и Ю. Сказки и песни Белозерского края // Полное собрание русских сказок. Т. 2. Кн. 1-2. СПб., 1999.

61. СППП— Словарь псковских пословиц и поговорок. СПб., 2001.

62. СРГКиСО Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Вып. 4. СПб., 1999.

63. СРГНП- Словарь русских говоров низовой Печоры. Т. 1. СПб., 2003.

64. СРНГ— Словарь русских народных говоров. Вып. 1-28. JL, 1965-1994.

65. Студитский — Студитский Ф.Д. Народные песни, Собранные в Новгородской губернии Ф. Студитским СПб., 1874.

66. Терещенко Терещенко А. Быт русского народа. Ч. 1. М., 1997; Ч. 2-3, 4-5, 67. М, 1999.

67. Традиционные обряды — Традиционные обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Сост. Г.Г. Шаповалова и JI.C. Лаврентьева. Л., 1985.

68. УП — Устьянские песни. Сост. А. Мехнецов, Ю. Марченко, Е. Мельник. Л., 1983. Вып. 1.

69. ФГО — Песни и сказки пушкинских мест: фольклор Горьковской области. Вып. 1. Л., 1979.

70. ФЭ Архив фольклорных экспедиций кафедры РУНТ филологического факультета МГУ.

71. ФЭЛ— Архив фольклорных экспедиций Лицея № 1553 «Лицей на Донской».

72. Череповец Праздники и обряды Череповецкого района в записях 1999 года. Вологда, 2000.

73. Чистовы — Русская народная поэзия: обрядовая поэзия. JL, 1984.

74. Шейн Шейн П.В. Великорусе в своих песнях, обрядах, верованиях, сказках,легендах и т. п. Т. 1. Вып.1. СПб., 1898; Вып. 2. СПб., 1900.

75. Якушкин Собрание народных песен П.В. Киреевского, Записи П.И.

76. Якушкина. В 2-х т. Л., 1986. 81• • 'Исследования >>'- •'

77. Агапкина 1997 — Агапкина Т.А. Ель // Живая старина. 1997. № 1 (13). С. 3-5. Агапкина 2000 Агапкина Т.А. Этнографические связи календарных песен. М., 2000.

78. Артеменко 1977 Артеменко Е.Б. Синтаксический строй русской народной лирической песни в аспекте её художественной организации. Воронеж, 1977.

79. Артеменко 1982 — Артеменко Е.Б. О принципах художественно-синтаксической организации текстов русского фольклора // Поэтическая стилистика. Воронеж, 1982.

80. Артеменко 1984 — Артеменко Е.Б. О синтаксическом аспекте фольклорной формульности // Специфика семантической структуры и внутритекстовых связей фольклорного слова. Курск, 1984, с. 5-14. .' .

81. Артеменко 1985 Артеменко Е.Б Фольклорная формульность и вариативность в аспекте текстообразования // Язык русского фольклора. Петрозаводск, 1985. С. 4-12.

82. Артеменко 2003 — Артеменко Е.Б. Язык русского фольклора и традиционная народная культура // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 5. М., 2003. С. 7-21.

83. Арутюнова 1998 — Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.

84. Астафьева-Скалбергс 1971 Астафьева-Скалбергс JI.A. Символика в русской народной лирической любовной песне. Дисс. . канд. филол. наук. М., 1971.

85. Байбурин 1978 — Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд. Л., 1978. С. 89-105.

86. Байбурин 1984 — Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К проблеме «у этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С. 229-245.

87. Байбурин 1985 — Байбурин А.К. Некоторые вопросы этнографического изучения поведения // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С. 7-21.

88. Байбурин 1990 Байбурин А.К., Левинтон Г.А. Похороны и свадьба. // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Погребальный обряд. М., 1990. с. 64-98.

89. Байбурин 1993 Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре (структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов). СПб., 1993.

90. Бернштам 1978 Бернштам Т.А. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX — начале XX вв. // Русский народный . : . свадебный обряд. Л., 1978. С. 48-71. . , * : • •.- • .

91. Бернштам 1982а Бернштам Т.А. Орнитоморфная символика у восточных славян // Советская этнография. 1982. № 1. С. 22-34.

92. Бернштам 19826 Бернштам Т.А. Обряд «расставания с красотой» (к семантике некоторых элементов народной культуры) // Сб. МАЭ Т. XXXVIII: Памятники культуры народов Европы и европейской части СССР. Л., 1982. С. 43-66.

93. Бернштам 1986 — Бернштам Т.А. К реконструкции некоторых русских переходных обрядов совершеннолетия // Советская этнография. 1986. №6.

94. Бернштам 1988 Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988.

95. Бернштам 1991 — Бернштам Т.А. Совершеннолетие девушки в метафорах игрового фольклора (традиционный аспект русской культуры) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1991. С. 234-256.

96. Бернштам 2000 Бернштам Т.А. Молодость в символизме переходных обрядов восточных славян: учение и опыт церкви о народном православии. СПб., 2000.

97. Бобунова 1990 Бобунова М.А. Динамика народно-песенной речи. На материале фитонимической лексики в необрядовой русской народнойлирической песне. Автореферат диссертации. канд. филол. наук. Воронеж, 1990.

98. Богаевский 1911 — Богаевский Б. Яблок садовой <как символ девушки и юноши> // ЖМНП. СПб., 1911. № 10. С.451-471.

99. Богатырев 1971 Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.

100. Богословская 1985 Богословская И.О. Язык фольклора и диалект. Учебное пособие. — Пермь: Пермский университет, 1985.

101. Буслаев 1887 — Буслаев Ф.И. Народная поэзия. СПб, 1887.

102. Вавилова 1994 Вавилова М.А. Крестьянский календарь Кадниковского уезда Вологодской губернии (по материалам коллекции Шустикова А.А.) // Культура Русского Севера: Межвуз. сб. науч. тр. Вологда, 1994. С. 119-131.

103. Велецкая 1978 — Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978.

104. Веселовский 1894 — Веселовский А.Н. Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности. // ЖМНП. 1894. Февраль.

105. Веселовский 1940 Веселовский А.Н. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля // Историческая поэтика. Л., 1940. С. 125—199.

106. Веселовский 1979 Веселовский А.Н. Миф и символ // Русский фольклор. Т. 19: Вопросы теории фольклора. Л., 1979. С. 186-199.

107. Виноградов 1959 Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М., 1959.

108. Виноградов 1971 — Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.

109. Водарский 1914 — Водарский В.А. Символика великорусских народных песен (материалы) // Русский филологический вестник. 1914. № 1; 1915. № 1,2; 1916. № 1,3,4.

110. Гура 1978а — Гура А.В. Опыт выявления структуры севернорусского свадебного обряда (по материалам Вологодской губернии) // Русский народный свадебный обряд: Материалы и исследования. JL, 1978. С. 72-78.

111. Гура 19786 — Гура А.В. Описание структуры севернорусского свадебного обряда (по материалам Вологодской губернии) // Русский народный свадебный обряд. М., 1978. С. 163-185.

112. Гура 1994 — Гура А.В. Вологодская свадьба глазами крестьянина // Живая старина. 1994, № 2. С. 40-43. • -Л—гл-- ,г.v—

113. Гура 1997 — Гура А. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.

114. Гусев 1996 — Гусев Л.Ю. Птицы русского фольклора (лингвистическое исследование). Курск, 1996.

115. Даль 1994 — Даль В.И. О повериях, предрассудках и суевериях русского народа. СПб., 1994.

116. Данилов 1907 Данилов В^ Символика птиц и растений в украинских похоронных причитаниях. Киев, 1907.

117. Денисова 1995 — Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995.

118. Добровольская 2003 Добровольская В.Е. Дерево в русской волшебной сказке // Сохранение и возрождение фольклорных традиций: Художественная обработка дерева. Вып. 12. М., 2003. С. 8-15.

119. Елатов 1977 — Елатов В.И. Песни восточнославянской общности. Минск, 1977.

120. Еремина 1967а — Еремина В.И. Иносказания народной лирики (От метафоры к символу). Автореферат дисс. канд. филологических наук. Л., 1967.

121. Еремина 19676 — Еремина В.И. Об основных этапах развития метафоры в народной лирике // Русская литература. М., 1967. №11. С.65-72.

122. Еремина 1968 Еремина В.И. К вопросу о жанровой дифференциации народной символики // Вестник МГУ. История, язык, литература. Вып. 1. 1968. №2.

123. Еремина 1978 Еремина В.И. Поэтический строй русской народной лирики. Л., 1978.

124. Еремина 1991 Еремина В.И. Ритуал и фольклор. М., 1991.

125. Ерошкина 2004 Ерошкина Е.В. Категория художественного символа в русском литературоведении XX века. Автореферат дисс. канд. фил. наук. М., 2004.

126. Ефименкова 1982 — Ефименкова Б.Б. Свадебная песня в среднем течении реки Юг // Традиционное народное музыкальное искусство и современность: (Вопросы методологии). М., 1982. С. 14-47.

127. Ждан 1997 Ждан А.Н. История психологии: От античности к современности. М., 1977.

128. Зачевская 1998 Залевская А.А. Значение слова и возможности его описания // Языковое сознание: Формирование и функционирование. М., 1998. С. 35-54.

129. Зеленин 1916- Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. П., 1916. '

130. Зеленин 1937 — Зеленин Д.К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. // Труды Института антропологии, археологии и этнографии. Т. 15. Вып. 2. М.; Л., 1937. (Этнографическая серия № 5).

131. Зеленин 1991 — Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

132. Земцовский 1974 Земцовский И.И. К проблеме взаимодействия календарной и свадебной обрядности славян // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. С. 147-161.

133. Земцовский 1980 — Земцовский И.И. Проблема варианта в свете музыкальной типологии (Опыт этномузыковедческой постановки вопроса) // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980.

134. Земцовский 1983а — Земцовский И.И. К теории жанра в фольклоре // Сов. музыка. 1983. №4.

135. Земцовский 19836 — Земцовский И.И. Введение в вероятностный мир фольклора (к проблеме этномузыковедческой методологии) // Методы изучения фольклора. JL, 1983.

136. Зорин 1981 — Зорин Н.В. Русская свадьба в среднем Поволжье. Казань, 1981.

137. Зорин 2001 Зорин Н.В. Русский свадебный ритуал. М., 2001.

138. Ивакин 1972 — Ивакин Г.Ю. Священный дуб языческих славян // Советская этнография. 1972. №2.

139. Иванов 2002 — Иванов Н.В. Проблемные аспекты языкового символизма (опыт теоретического рассмотрения). Минск, 2002.

140. Кагаров 1929 — Кагаров Е.Г. Магия в хозяйственно-производственном быту крестьянства. // Атеист. 1929. № 37. С. 46-72.

141. Калинина 1985 — Калинина А.А. К вопросу об историческом развитии свадебного обряда: (на материале Вологодской области) // Русский фольклор: Полевые исследования. JL, 1985. Т. 23. С. 217-226.

142. Кассирер 1990 — Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры (сборник). М., 1990. С. 33-43. '

143. Кедрина 1912 — Кедрина Р.Е. Обряд крещения и похорон кукушки в связи с народным кумовством // Этнографическое обозрение. М., 1912, № 1-2. С. 179-203.

144. Климас 1989 Климас И.С. Жанровое своеобразие русской устнопоэтической речи: На материале лексико-тематической группы «растительный мир». Автореферат диссертации. канд. филол. наук. Воронеж, 1989.

145. Климас 1991 — Климас И.С. Специфика названий растений в фольклорной лексике // Русский фольклор. Вып. XXVI: Проблемы текстологии фольклора. Л., 1991. С. 134-142.

146. Климас 1992 Климас И.С. Конструкции с приложениями (на примере названий растений в русском фольклоре). // Синтагматика и парадигматика фольклорного слова. Курск, 1992. С. 38-47.

147. Климас 2000 — Климас И.С. Ядро фольклорного лексикона. Курск, 2000.

148. Кляус 1997 Кляус B.J1. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян. М., 1997.

149. Колпакова 1960 Колпакова Н.П. Опыт классификации крестьянской бытовой песни // Русский фольклор. Т. 5. АНСССР, M.-JL, 1960. С. 167182.

150. Колпакова 1962 Колпакова Н.П. Русская народная бытовая песня. M.-JL, 1962.

151. Колпакова 1967 Колпакова Н.П. Некоторые вопросы сравнительной поэтики (причет и песня). // Советская этнография. 1967. №1. С. 41-53.

152. Комарова 1979 Комарова Г.А. Трансформация свадебного обряда Кокшеньги Вологодская обл. в советское время И Этнокультурные проблемы в современных и традиционных обществах. М., 1979. С., 6576.t

153. Корепова 1975 Корепова К.Е. Традиционные календарные обряды в Поветлужье // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1975, вып. 2, с. 161-168.

154. Костомаров 1843 Костомаров Н.И. Об историческом значении русской народной поэзии. Харьков, 1843.

155. Костомаров 1872 Костомаров Н.И. Историческое значение южно-русского народного песенного творчества. Беседа, 1872, кн. 4, 8.

156. Котельникова 2003 — Котельникова Н.Е. Дерево в русских поверьях и суеверных рассказах // Сохранение и возрождение фольклорных традиций: Художественная обработка дерева. Вып. 12. М., 2003. С. 1621.

157. Кравцов 1969 — Кравцов Н.И. Искусство психологического изображения в русском народном поэтическом творчестве // Фольклор как искусство слова. Психологическое изображение в русском народном поэтическом творчестве. МГУ. Вып. 2. М., 1969. С. 5-36.

158. Красных 2001 — Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации. М., 2001.

159. Кулагина 2000 — Кулагина А.В. Поэтический мир частушки. М., 2000. Курочкин 1982 — Курочкин А.В. Растительная символика календарной обрядности украинцев // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С.138-163.

160. Лазутин 1955 Лазутин С.Г. Художественная форма русской народной лирической песни. // Труды Воронеж, гос. ун.-та. Т. 42. Вып. 3. Воронеж, 1955. С. 68-70. Лазутин 1958 — Лазутин С.Г. Вопросы поэтики русской народной песни //

161. Славянский сборник. II. Вып. Филология. Воронеж, 1958. С. 185-196.f

162. Лазутин 1981 — Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М., 1981. Лакофф 1995 — Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике XXIII. Когнитивные аспекты языка. М., 1988. С. 12-51.

163. JIeeu-Брюль 1930 Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930.

164. Левинтон 1974 — Левинтон Г.А. К вопросу о функциях словесных компонентов обряда // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. С. 162-170.

165. Левинтон 1991 Левинтон Г.А. Мужской и женский текст в свадебном обряде (свадьба как диалог). // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. Сб. ст., отв. редакторы А.К. Байбурин, И.С. Кон. СПб., 1991.

166. Леви-Стросс 1970 Леви-Стросс К. Структура мифов // Вопросы философии. 1970, №7.

167. Левкиевская 2002 Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. Семантика и структура. М., 2002.

168. Лобкова 2000 Лобкова Г.В. Древности Псковской земли. СПб., 2000.

169. Лосев 1970 — Лосев А.Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями. Известия АНСССР, серия литературы и языка. Т. XXIX. Вып. V. М., 1970. С.377-390.

170. Лосев 1976 — Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; М., 1995. f

171. Лосев 1982 — Лосев А.Ф. Терминологическая многозначность в существующих теориях знака и символа // Знак. Символ. Миф. М., 1982. С. 220-245.

172. Лотман 1987 — Лотман Ю.М. Символ в системе культуры. // Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам. XXI. Тарту, 1987. С. 10-21.

173. Любимова 1997 Любимова Г.В. Система возрастного симвлизма в традиционной культуре русского населения Сибири // Народы Сибири: история и культура. Новосибирск, 1997.

174. Любимова 1998 — Любимова Г.В. Обрядовые игры с переходной семантикой в русской традиционной культуре // Этнографическое обозрение. 1998. №4.

175. Максимович 1827 Максимович М. Предисловие к собранию малороссийских песен. // Вестник Европы. 1827. Ч. 154. № 15. С. 184200.

176. Мальцев 1981 — Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской необрядовой лирики. И Русский фольклор. Вып. XXI. JL, 1981.

177. Мальцев 1989 Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской народной необрядовой лирики. JL, 1989.

178. Мережковский 1893 — Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб., 1893.V

179. Мехнецов 1993 Мехнецов A.M., Лобкова Г.В. Особенности обрядовой системы и фольклора северо-западного региона Вологодской области //I

180. Информационно-практическая конференция по проблемам традиционной народной культуры северо-западного региона России: Тез. докл. и сообщ. Вологда, 1993. С. 19-31.

181. Мореева 1927 — Мореева А.К. Традиционные формулы в приговорах свадебного дружки. // Художественный фольклор. Т. 2-3. М., 1927. С. 69-129.

182. Морозов 1993 Морозов И.А., Слепцова И.С, Праздничная культура Вологодского края. Ч. 1: Святки и Масленица. М., 1993.

183. Морозов 1998 — Морозов И.А. Женитьба добра молодца. М., 1998.

184. Никитина 1975 — Никитина С. Е. О словаре языка песенного фольклора. // Предварительные публикации проблемной группы по экспериментальной и прикладной лингвистике. М., 1975. Вып. 74.

185. Никитина 1993 Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993. (О языке фольклора см. С. 61 и далее.)

186. Никитина 2000 Никитина С.Е., Кукушкина Е.Ю. Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах. Опыт тезаурусного описания. М., 2000.

187. Никитина 2002 Никитина А.В. Образ кукушки в славянском фольклоре. СПб., 2002.

188. Новый объяснительный словарь — Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Под ред. Ю.Д. Апресяна. Вып. 1. М., 1997.

189. Обряды и обрядовый фольклор Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982.

190. Озаровская 1927 — Озаровская О.Э. Северная свадьба // Художественный фольклор. Вып. 2-3. М., 1927. С. 96-102.

191. Осовецкий 1975 — Оссовецкий И.А. О языке русского традиционного фольклора. Материалы и сообщения. Вопросы языкознания. 1975. № 5. С. 66-77.

192. Оссовецкий 1982 Оссовецкий И.А. Лексика современных русских народных говоров. М., 1982.

193. Пазынин 2001 — Пазынин В.В. Сопоставление традиционной символики деревьев в свадебной и необрядовой русской народной лирике. Дипломная работа. М., 2001. •

194. Пазынин 2002 — Пазынин В.В. Деревья в свадебных и бытовых песняхсопоставление традиционной символики обрядовой и необрядовой лирики) // Актуальные проблемы филологической науки: взгляд нового поколения. М., 2002. С. 222-228.

195. Пашина 1998 — Пашина О.А. Календарно-песенный цикл восточных славян. М., 1998.

196. Померанцева 1975 Померанцева Э.В. Ярилки // Советская этнография, 1975, №3.

197. Потебня I860 — Потебня А.А. О некоторых символах в славянской народной поэзии. Харьков, 1860.N

198. Потебня 1880 Потебня А.А. Заметки этимологические и о народной поэзии. // Русский филологический вестник. Т. 3-4. Варшава, 1880. № 1, 2,3.

199. Потебня 1883 — Потебня А.А. Объяснение малорусских и сродных народных песен. Т. 1. Варшава, 1883.

200. Потебня 1887 — Потебня А.А. Объяснение малорусских и сродных народных песен. Т. 2. Варшава, 1887.

201. Потебня 2000 — Потебня А.А. О некоторых символах в славянской народной поэзии; Переправа через воду как представление брака // Потебня А.А. Собрание трудов: Символ и миф в народной культуре. М., 2000.

202. Поэзия и обряд — Поэзия и обряд: Межвузовский сборник научных трудов. М., 1989.

203. Пропп 1961 — Пропп В.Я. О русской народной лирической песне. Вступительная статья в сб.: Народные лирические песни. Л., 1961. С. 571.i

204. Пропп 2000 — Пропп Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. М., 2000.

205. Путилов 1980 — Путилов Б.Н. Миф обряд - песня Новой Гвинеи. М., 1980.

206. Путилов 1994 Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб.,-1994.

207. РГЭС — Российский гуманитарный энциклопедический словарь. Т. 1. М., 2002.

208. РКП — Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь. М., 2004.

209. Розина 1991 — Розина Р.И. Человек и личность в языке // Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991.

210. Романов 2003 — Романов В.Н. Историческое развитие культуры: Психолого-типологический аспект. М., 2003.

211. Савранский 1970 — Савранский И.Л. Роль ассоциативности в словесном искусстве. Дисс. канд. филос. наук. М., 1970.

212. Самарин 1959 — Самарин Ю.А. Об ассоциативной природе умственной деятельности // Вопросы психологии. 1959. № 2.

213. Седакова 1983 Седакова О.А. Метафорическая лексика погребального обряда: (Материалы к словарю) // Славянское и балканское языкознание: Проблемы лексикологии. М., 1983. С. 204-220.

214. Селиванов 1990 Селиванов Ф.М. Художественные сравнения русского эпоса. М., 1990.

215. Соколова 1979 — Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX — начало XX в. М., 1979.

216. Сумцов 1996 — Сумцов Н.Ф. О свадебных обрядах, преимущественно русских // Сумцов Н.Ф. Символика славянских обрядов. М., 1996.

217. Терновская 1993 — Терновская О.А. Божья коровка и народный календарь // Мифологические представления в народном творчестве. М., 1993. С. 50-69.

218. Токарев 1957 — Токарев С.А. Религиозные воззрения славян. JL, 1957.j

219. Толстая 1994 — Толстая С. К понятию функции в языке культуры. // Славяноведение. 1994. №5.

220. Толстой 1994 Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной поэзии: 1. Между двумя соснами (елями) // Живая старина, 1994. № 2. С. 18-19. f

221. Толстой 1995 — Толстой Н.И. «Мужские» и «женские» деревья и дни в славянских народных представлениях // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 333-340.

222. Тулы{ева 1976 Тульцева JI.A. Рябина в народных поверьях // Советская этнография, 1976, № 5, с. 88-99.

223. Тэрнер 1983 — Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

224. Тюпа 2001 — Тюпа В.И. Аналитика художественного: Введение в литературоведческий анализ. М., 2001.

225. Ухов 1957 Ухов П.Д. О типических местах (loci communes) в русских народных традиционных песнях // Вестник МГУ. 1957. № 1.

226. Хроленко 1977 Хроленко А.Т. Лексика русской народной поэзии: (Наматериале лирической песни). Курск, 1977. Хроленко 1979 — Хроленко А.Т. Проблемы фольклорной лексикографии // Диалектная лексика — 1977. Л., 1979.

227. Хроленко 1981а Хроленко А.Т. Ассоциативные ряды народной лирики //

228. Русский фольклор. Вып. XXI. Л., 1981. Хроленко 19816 — Хроленко А.Т. Поэтическая фразеология русской народнойIлирической песни. Воронеж, 1981. Хроленко 1982 — Хроленко А.Т. Коннотативный аспект фольклорного слова //

229. Вопросы семантики. Калининград, 1984. С. 89-95. *

230. Хроленко 1983 Хроленко А.Т. О методике лингвистического анализа русской народной песни // Методы изучения фольклора. Л., 1983. С. 139-145.

231. Хроленко 1984 Хроленко А.Т. Блоки в народно-песенном тексте // Специфика семантической структуры и внутритекстовых связей фольклорного слова. Курск, 1984, с. 14-21. Хроленко 1992 — Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж, 1992.

232. Хроленко М. — Хроленко М.А. Лексико-семантическая группа существительных «растительный мир» в русской народной лирической песне // Специфика семантической структуры и внутритекстовых связей фольклорного слова. Курск, 1984, с. 101-106.

233. Цертлев 1818 — Цертлев Н.А. О старинных малороссийских песнях // Сынотечества. 1818. Ч. 35. № 16. С. 135. Цертлев 1820 — Цертлев Н.А. О произведениях древней русской поэзии //

234. Сын отечества. 1820. Ч. 63. № 30. С. 142-167. Цертлев 1827 Цертлев Н.А. О народных стихотворениях // Вестник

235. Европы. 1827. Ч. 153. № 12. С. 270-278. Червинский 1989 Червинский П.П. Семантический язык фольклорнойтрадиции. Ростов-на-Дону, 1989. Чистов 1970 Чистов К.В. Фольклор и обряды // Фольклор и этнография. Л., 1970.

236. Чистов 1986- Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Л., 1986. Чистяков 1982 — Чистяков В.А. Представления о дороге в загробный мир врусских похоронных причитаниях Х1Х-ХХвв. // Обряды и обрядовыйiфольклор. М., 1982.

237. Шаповалова 1977 Шаповалова Г.Г. Майский цикл весенних обрядов //i

238. Шейкин 1997 — Шейкин А.Г. Символ // Культурология. XX век: Словарь. СПб., 1997.

239. Юнг 1991 Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991.

240. Юнг 1996- Юнг К.Г. Человек и его символы. СПб, 1996.

241. Bartminski 1993 Bartminski J. Ludowy styl artystyczny I I Encyklopedia kulturypolskej XX weku, torn 2, Wroclaw, 1993, s. 213-222. Krawicka Krawicka T. D^b w wierzeniach i praktykach magicznych // Rocznik

242. Muzeum Etnograficznego w Toruniu. 1978. № 1. S. 49—61. Mannhardt — Mannhardt W. Der Baumkultus der Germanen. 1879. SSL Slownik stereotypow i symboli ludowych. Т. 1. Kosmos. Lublin, 1996.