автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока: генезис, функционирование, типология

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока: генезис, функционирование, типология"

На правах рукописи

Жарикова Елена Евгеньевна

ОРИЕНТАЛЬНЫЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА: ГЕНЕЗИС, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ, ТИПОЛОГИЯ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Владивосток 2008

003451895

Работа выполнена на кафедре литературы ФГОУ ВПО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент

Бузуев Олег Александрович

Официальные оппоненты: Якимова Светлана Ивановна

доктор филологических наук, доцент, заведующий кафедрой «Русский язык как иностранный»

ГОУ ВПО «Тихоокеанский государственный университет»

Фетисова Лидия Евгеньевна

кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН

Ведущая организация: Благовещенский государственный

педагогический университет

Защита состоится

2008 года в ¡4 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.056.04 при Дальневосточном государственном университете по адресу: 690600, г. Владивосток, ул. Алеутская, 56, ауд. 422.

С диссертацией можно ознакомиться в Фундаментальной библиотеке Дальневосточного государственного университета по адресу: 690050, г. Владивосток, ул. Алеутская, 65-а.

Автореферат разослан 2008 года

<1

Ученый секретарь диссертационного совета Е.А. Первушина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Эстетическое, философское и научное наследие Востока до настоящего времени не потеряло своей актуальности и оказывает воздействие на художественное и интеллектуальное развитие человечества. История, общество, государство, человек, религия, литература - сегодня все это в центре внимания как представителей восточной культуры, так и западных исследователей, интерес которых к Востоку имеет давние и уже сложившиеся традиции. Во многом «тяготение» европейских и русских поэтов, писателей, философов к восточной культурной традиции связано с кризисом европоцентристской установки в философском осмыслении человека и окружающей его действительности, с преодолением вечных конфликтов «жизни и смерти», «плоти и духа», «природы и цивилизации». Вполне закономерно, что в России, стране «евразийской» по своему геополитическому положению в мире, диалектическое единство «восточно-западных» ритмов вызывает особый, феноменальный по своей природе резонанс.

В своей работе мы исходили из уже утвердившегося в литературоведении тезиса о целостности русской литературы XX века (В. Агеносов1, О. Бузуев, А. Николюкин, А. Чагин2), искусственно разделенной после 1917 года на два самостоятельных, но не утративших генетического единства потока. Один развивался в метрополии, в рамках советской действительности, другой - в эмиграции, в условиях иноязычного окружения. В связи с этим творчество поэтов и писателей дальневосточного русского зарубежья, как и зарубежья в целом, рассматривается нами как неотъемлемая часть русской литературы XX века с учетом системных отношений метропольной и эмигрантской подсистем и их взаимодействия на протяжении всей истории формирования и развития литературы русского зарубежья Дальнего Востока.

Степень изученности проблемы. Научный интерес к творчеству поэтов и писателей, волею исторической судьбы оказавшихся на Дальнем Востоке, в полной мере определился в конце 80 - 90-х годов прошлого столетия. В этот период их поэзия и проза стали объектом пристального внимания современных исследователей (В.В. Агеносов, O.A. Бузуев, Е.В. Витковский, A.A. Забияко, В.Ф. Печерица, A.A. Хисамутдинов," С.И. Якимова и др.). Значительно раньше этот процесс обозначился в русском зарубежье с появлением первых публикаций В. Перелешина и его книги «Два полустанка»; популяризаторской и научной деятельности О. Бакич, В. Крейда, П. Полански, Э. Штейна.

На рубеже 1990-х - 2000-х годов процесс освоения литературного и культурного наследия «русского Китая» приобрел более интенсивный характер. Вышли в свет фундаментальные справочные издания: «Литературная

' Агеносов, В В. Литература русского зарубежья / В.В. Агеносов - М.. Терра Спорт, 1998. -543 с.

2 Чагин, А Расколотая пира, (Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920 - 1930 годы) I А Чагин. - М.: Наследие, 1998. - 272 с. ' ^

\

энциклопедия Русского Зарубежья», «Золотая книга эмиграции».3 В 2001 году была защищена докторская диссертация O.A. Бузуева «Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917-1945гг.)», в которой не только рассмотрены общекультурные и историко-литературные проблемы развития дальневосточной эмиграции, но и в отдельных главах впервые проанализирована поэзия А. Несмелова и В. Перелешина. Проблемам рецепции восточной культуры и литературы поэтами-эмигрантами дальневосточного зарубежья посвящены монографии O.A. Бузуева: «Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока» (глава «Китай в жизни и творчестве Валерия Перелешина») (Москва, 2001), «Творчество Валерия Перелешина» (Комсомольск-на-Амуре, 2003), «Поэзия Арсения Несмелова» (Комсомольск-на-Амуре, 2004).

В докторской диссертации С.И. Якимовой «Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века» (2002) описан «двуединый, нерасторжимый интерес» поэта к России и Китаю. Эта же мысль актуализирована в одноименной монографии исследовательницы (глава «Цикл повестей о Китае как отражение специфического пути писателя к художественному постижению русской истории») (Хабаровск, 2001).

Художественной специфике творческого наследия поэтов русского зарубежья Дальнего Востока посвящены кандидатские диссертации О.Н. Романовой «Лирика Арсения Несмелова: проблематика, мифопоэтика, поэтический язык» (2002); Г.В. Эфендиевой «Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции» (2006).

Отдельные аспекты литературы русского зарубежья Дальнего Востока рассмотрены в статьях (Г.П. Аникиной «Вс.Н. Иванов и Китай» 1998, «Китайская «Энциклопедия» Вс.Н. Иванова» 2002, Н.И. Белозубовой «Мифология и литература дальневосточного русского зарубежья первой трети XX в. (на материале рассказов А. Хейдока)» 2002, Е.Г. Иващенко «Диалог культур» в творчестве Вс.Н. Иванова» 2002, И. Ли «Образ Китая в русской поэзии Харбина» 2002, Т.А. Неваленной «Восточные мотивы лирики В. Янковской» 2003, Л.М. Шипановской «Элементы традиционной китайской культуры в поэтическом языке русского восточного зарубежья» 2006).

Заметным событием для исследователей литературы русского зарубежья Дальнего Востока стал выход в свет монографии A.A. Забияко «Тропа судьбы Алексея Ачаира» (Благовещенск, 2005); в главе «Восток - дело тонкое...» (сборник Ачаира «Лаконизмы» как опыт этнокультурного синтеза)» детально рассматривается художественное преломление восточной тематики в малых жанрах поэзии А. Ачаира.

3 Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). в 4-х т. - Т.1 / гл. ред. А.Н. Нико-люкин. - М : РОССПЭН, 1997. - 208 с.

Указ. соч В 4 т.Т 2. - М : РОССПЭН, 2000 Указ. соч. В 4т. т 3 - М.: РОССПЭН, 2002.

Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: энциклопедический биографический словарь. - М- РОССПЭН, 1997.- 480 с.

Процесс изучения творческого наследия дальневосточной ветви русского зарубежья с каждым годом открывает новые перспективы научных поисков в данном направлении. Однако, несмотря на уже имеющийся научный опыт, до настоящего времени системное изучение поэзии дальневосточного русского зарубежья в ориентальном аспекте в современном литературоведении не проводилось, что в значительной степени и обусловливает актуальность данной диссертации.

Говоря о Востоке, который сложно ограничить строгими географическими рамками, мы придерживаемся установившейся в культурологии традиции и согласны с исследователем М.С. Каганом в том, что «культурный опыт Востока слишком разнообразен, чтобы говорить о нем как о чем-то строго определенном. И все-таки это понятие содержательно и успешно работает в культурологической и философской системах. «Восток» в этом плане - редуцированная европейским сознанием совокупность культурных форм, не похожих на форму культуры европейского региона, а часто и противоположных им» (М. Каган). Культурно-историческую общность, которую принято называть «Дальневосточная цивилизация», составляют Китай, Япония, Корея, Вьетнам (В. Малявин).

Обращение к творческой рецепции поэтами дальневосточного русского зарубежья восточной культуры позволяет выявить основные тенденции взаимодействия национальных литератур на определенном этапе формирования и развития литературного процесса. Хронологические рамки данного исследования ограничиваются 1917 - 1940 гг.

Объектом исследования стала лирика С. Алымова, А. Ачаира, М. Ви-зи, Ф. Дмитриевой, Вс.Н. Иванова, Ю. Крузенштерн-Петерец, Е. Недельской, А. Несмелова, А. Паркау, В. Перелешина, Н. Резниковой, Н. Светлова, Н. Щеголева, М. Щербакова, В. Янковской, Е. Яшнова и других поэтов дальневосточного зарубежья.

Предметом исследования явились ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока.

Данная диссертационная работа имеет следующую цель: рассмотреть генезис, функционирование, типологию ориентальных мотивов в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока. В соответствии с целью очерчен круг исследовательских задач:

• обобщить имеющийся в отечественном литературоведении опыт теоретического осмысления категории «мотив»;

• исследовать генезис ориентальной темы в эмигрантской поэзии Дальнего Востока;

• описать мифологические доминанты образно-мотивной картины мира поэтов дальневосточного русского зарубежья;

• выявить специфику художественного содержания ориентальных мотивов, рассмотрев их функционирование в эмигрантской дальневосточной лирике.

Методология исследования. На современном этапе развития филологической науки становятся определяющими многоаспектность и комплекс-

ность в подходе к анализу художественного текста. Методология нашего исследования опирается на признание значимости основных литературоведческих подходов к изучению литературного процесса, выработанных в отечественной филологической науке: историко-литературного, сопоставительного, историко-функционального,

Теоретической базой диссертации стали классические труды по теории мотива отечественных ученых А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, Б.В. Томашевского, Ю.М. Лотмана, Б.М. Гаспарова, а также работы современных исследователей А.К. Жолковского, Ю.К. Щеглова, И.В. Силантьева. Для выстраивания научной концепции исследования значимым явилось изучение проблемы культурного диалога «Запад - Восток», представленной в монографиях Л.С. Васильева, К.И. Голыгиной, В.Н. Горегляд, Т.П. Григорьевой, Е.В. Завадской, Н.И. Конрада, М.Е. Кравцовой, В.В. Малявина. При изучении классической поэзии Китая и Японии мы обращались к трудам

B.М, Алексеева, JI.E. Бежина, В.П. Васильева, Б.Б. Бахтина, А.Е. Глускиной, И.С. Лисевича, С.А. Торопцева, Н.Т. Федоренко, Л.З. Эйдлина. Научные исследования С. Георгиевского, В. Ежова, А. Самозванцева, В. Сидихменова помогли нам в изучении мифологии Китая. Важную роль в подготовке диссертационного исследования сыграли стихотворения и поэмы классических поэтов Китая (Цюй Юаня, Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэя, Бо Цюя, Ду Му) и Японии (Яманоэ Окура, Отомо Якамоти и многих других) в переводах В.М. Алексеева, А.И. Балина, А.И. Гитовича, А.Е. Глускиной, М.И. Цветаевой, Л.З. Эйдлина. Привлекались работы современных ученых, внесших значительный вклад в исследование культурно-исторического контекста литературы дальневосточного зарубежья, - В.В. Агеносова, O.A. Бузуева, A.A. Забияко,

C.И. Якимовой.

В основу представлений о категории «мотив», ее методологических возможностях положен комплекс идей и приемов разных научных школ, прежде всего компаративистской и структуралистской. Опираясь на опыт отечественных исследователей, можно выделить принципиально важные для нашей работы положения:

• признаком мотива является его повторяемость и, как следствие, его повышенная семантическая значимость. Именно последовательный текстовый функционально-семантический повтор позволяет считать те или иные элементы текста мотивами;

• в роли мотива может выступать любое смысловое «пятно», то есть любой элемент текста на уровне композиции, сюжета, образов. В границах каждого отдельного произведения мотивы своеобразно комбинируются, образуют целые «комплексы» и «узлы» (основанием возникновения для такого «узла» может быть персонале, его пространственно-временные границы, события его жизни);

• в художественном тексте мотивы соотносятся друг с другом. Семантическое наполнение мотива обусловлено соотношением его вариантов и комбинаций с другими мотивами.

Таким образом, при вычленении мотивов мы учитывали следующие признаки: повторяемость, вариативность, повышенную семантическую значимость.

В связи с тем, что предметом диссертационного исследования являются ориентальные мотивы в поэзии дальневосточного русского зарубежья, актуализируем определение понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ». Ориентальный мотив - это устойчивый формально-содержательный компонент художественного текста, воплощенный в системе ориентальных образов. Ориентальный образ - это константный для поэзии Востока образ, который в самых разных контекстах (смысловых, временных и др.) сохраняет свою соотнесенность с ценностным и предметным миром восточной культуры. Это образ, по которому идентифицируется восточная тема в литературе.

Научная новизна работы обусловлена выбором объекта и предмета исследования, системным подходом к изучению творческого наследия поэтов дальневосточного русского зарубежья. К решению основных задач исследования привлечен значительный и репрезентативный корпус поэтических произведений, раскрывающих творческую индивидуальность и особенности мировосприятия представителей литературы русского зарубежья Дальнего Востока. В научный оборот вводятся понятия «ориентальный мотив» и «ориентальный образ».

Теоретическая значимость диссертации. Диссертационное исследование вносит научный вклад в разработку теории мотива в отечественном литературоведении. Авторская интерпретация понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ» конкретизирует динамику научных исследований по ориентальной тематике.

Научная новизна работы определяется основными положениями, которые выносятся на защиту:

1. Формирование и развитие ориентальных мотивов в поэзии дальневосточного зарубежья было обусловлено рецепцией поэтами-эмигрантами восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в западноевропейской и русской литературе.

2. Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов определялось художественной эволюцией уникальной (пограничной) формы западно-восточной субкультуры (О. Бузуев), сформировавшейся в «русском Китае» на основе синтеза национальных традиций русской, китайской и японской культур.

3. Художественный синтез этнокультурных ассоциативных образно-мотивных рядов, взаимодействующих в едином поэтическом пространстве лирики дальневосточного зарубежья, обусловлен активным функционированием в ней традиционных образных элементов культур Дальнего Востока и России.

Практическая значимость. Материалы диссертационной работы могут быть использованы в вузовском и школьном преподавании русской литературы XX века, при разработке специальных курсов по истории литературы русского зарубежья.

Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры литературы ФГОУ ВПО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет». По теме диссертации были представлены работы на следующих международных конференциях: 2-ой международной конференции «Дальний Восток: наука, образование, XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 7-ой и 8-ой международных научно-методических конференциях «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, 2005, 2006), 3-ей международной научно-практической конференции «Новое видение культуры мира в XXI веке» (Владивосток, 2005), международной научно-практической конференции «История освоения Россией Приамурья и современное социально-экономическое состояние стран АТР» (Комсомольск-на-Амуре, 2007), а также на научно-практических конференциях: 39-ой научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука. XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 38-ой региональной научно- практической конференции «Человек, общество и культура: «Проблемы исторического развития» (Комсомольск-на-Амуре, 2005), 10-ой межвузовской научно-практической конференции «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, 2005). Опубликована статья, рекомендованная ВАК, и монография «Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока» с грифом «Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН» (Комсомольск-на-Амуре, 2007).

Логика разрешения поставленных исследовательских задач определила структуру работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 168 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснованы научная значимость, актуальность темы, цель, задачи исследования, методологические принципы анализа, научная и практическая значимость работы, определена структура диссертации; представлен очерк истории и теории мотива в отечественном литературоведении.

В первой главе «Генезис ориентальной темы в поэзии дальневосточной ветви русской эмиграции» констатируется, что тяготение Запада и России к восточной культуре было устойчивым практически во все исторические эпохи. В XVIII веке одной из причин обращения поэтов, писателей, ученых, философов к Востоку стало утвердившееся среди просветителей гуманистическое признание равноценности разных культурных традиций, в том числе и восточной. В начале XIX столетия в европейском социокультурном пространстве актуализировалась проблема диалога собственной национальной традиции с традицией иных культур. С эпохой романтизма связано пробуждение научного и художественного интереса Запада к Востоку. В образе экзотического Востока у романтиков воплощается идея нравственно-эстетического идеала, чистого мира естественности и мудрости.

Однако европейские романтики в своих произведениях практически не обращаются к культурным традициям стран Дальнего Востока, предпочи-

тая арабскую или персидскую образность.

Общая «ориентальная» направленность европейского романтизма повлияла на все виды русского искусства. В начале XIX века Восток был воспринят как источник тематического и художественного обновления национальной литературы. Второй причиной обращения русских поэтов и писателей к теме Востока стал Кавказ, являвшийся в начале XIX века постоянным местом военных действий (А. Пушкин, В. Бенедиктов, П. Вяземский, М. Лермонтов, А. Мицкевич, А. Муравьев, А. Шишков). Восточная тема находит свое отражение в творчестве поэтов и писателей конца XIX века (А. Апухтин, И. Гончаров, А. Майков, Л. Толстой).

Усиление интереса к философскому, мифологическому и художественному наследию стран Востока было свойственно поэтам «Серебряного века». Так, например, К. Бальмонт, А. Белый, Н. Гумилев совершили путешествия в страны Востока и создали поэтические произведения, навеянные впечатлениями от Египта, Индии, Палестины, Турции. В эпоху кризиса европоцентризма в общественной мысли России одной из причин обращения отечественной словесности к ориентальной теме стало желание философов и художников определить место России в историческом процессе, в современной социокультурной ситуации (А. Блок, В. Брюсов, С. Есенин, Д. Мережковский). Свои идеи о влиянии восточной цивилизации на русскую культуру, «азиатчины», монгольской опасности выразили такие философы, поэты, писатели, как Н. Бердяев, А. Белый, В. Соловьев, Ф. Сологуб и др.

В процессе исследования было установлено, что отдельные сведения о Китае существовали на Руси еще со времен татарского нашествия. Первые российско-китайские дипломатические, экономические и культурные связи были установлены членами русской духовной миссии, открытой в Пекине в 1714 году по инициативе Петра I после подписания Нерчинского договора (1689 год). Несмотря на частые дипломатические контакты с Китаем, представления о внутреннем устройстве этой страны в XVIII веке не соответствовали историческим реалиям. Значительным явлением интеллектуальной жизни того времени стало противостояние между европейскими «китаефилами» и «китаефобами». Вместе с тем образ Китая оставался «условно-фантастическим, далекая восточная страна воспринималась как игрушечное царство наслаждений и праздности, как страна нелепых затей и забавного искусства, страна беспечной жизни...» (А. Лукин). В то же время к первой половине XIX века в российском обществе окончательно утвердилось представление о Китае как застойном, остановившемся в своем развитии обществе. Термины «китайщина», «китайские порядки» стали синонимами отсталости, неэффективности управления. В конце XIX века сложное отношение к Поднебесной выразилось в статьях В. Соловьева. Противоположность двух культур, китайской и европейской, сводилась к противопоставлению двух идей: порядка, с одной стороны, и прогресса - с другой. Философ относился отрицательно к увлечению восточными религиями, эзотерическими учениями, теософией. Идеи В. Соловьева оказали влияние на русскую культуру начала XX века, в особенности на символизм.

Японская культура проникает в Европу во второй половине XIX века. Популяризации японского искусства способствовали многочисленные выставки, появившаяся в изобилии литература (Эдмон де Гонкур «Утамаро» 1891, «Хокусаи» 1896). Именно в Европе знакомятся с японским искусством И.Э. Грабарь, М.В. Добужинский. В начале XX веКа воплощением «Востока Ксеркса», зла, грозящего России, по мнению В. Соловьева, становится Япония. Основной причиной повышенного интереса к стране Восходящего Солнца в это время является русско-японская война, вызвавшая огромное количество публикаций. Так, например, «младосимволистам», разделявшим взгляды В. Соловьева о «Востоке Ксеркса» и «Востоке Христа», принадлежит заслуга художественного и философского осмысления Японии. «Старшие» поэты-символисты не только переводили классическую японскую поэзию, но и сами пробовали свое перо в традиционных восточных жанровых формах: танка и хокку (К. Бальмонт, В. Брюсов).

В этот период возникла необходимость обращения к иному Востоку, к иной культуре, в основе которой лежала идея гармонии между небом, землей и человеком. Дальневосточная культура породила созерцательное искусство, целью которого было воссоединение человека с природой, адаптация микрокосма личности в макрокосме бытия. Следует отметить, что, вопреки исторически сложившемуся различию духовного развития наций, их этнокультурных составляющих, эстетических и художественных принципов традиционных школ, процесс взаимного тяготения Дальнего Востока и Запада становится закономерным явлением общественно-культурной ситуации начала XX века.

Уникальная возможность соприкоснуться с восточной культурой была дана поэтам и писателям дальневосточного русского зарубежья. По мнению китайской исследовательницы И. Ли, «появлением этой поэзии мы обязаны, в первую очередь, существованию русской диаспоры, которая в Китае была достаточно многочисленной. Однако далеко не все диаспоры увлекаются поэзией. Здесь, на мой взгляд, сыграла свою роль инерционная сила «Серебряного века», поддержавшая поэтический настрой русских эмигрантов и их широкую вовлеченность в поэтическое творчество - явление, которое было бы невозможно в наши дни» (И. Ли). Несмотря на то, что поэты дальневосточного русского зарубежья жили в стране «шелков, и чая, и лотосов, и вееров», для литераторов, оказавшихся в Китае, обращение к восточной традиции носило специфический характер: многие русские художники слова не спешили учить разговорный китайский язык. Однако современные исследователи эмигрантской литературы Дальнего Востока (O.A. Бузуев, A.A. За-бияко, И. Ли, Д. Шаохуа, С.И. Якимова) отмечают, что поэты и писатели, живущие в Харбине, испытывали большой интерес к культуре Поднебесной. Газета «Харбинский вестник», журналы «Вестник Азии», «Понедельник», альманахи «Дальний Восток», «Желтый лик», «Китай» регулярно печатали на своих страницах очерки из китайского быта и переводы из китайской литературы. Русская интеллигенция проводила большую интернациональную работу, направленную на сближение народов Китая и России. Так,

В.П. Шкуркин один из первых познакомил русских жителей с образцами китайского фольклора. Китаевед И.Г. Баранов содействовал популяризации обычаев, верований, художественной культуры Поднебесной.

Особое место в художественном мире русских авторов занимает китайская классическая поэзия. Они переводили стихи древних китайских авторов, выпускали сборники и антологии. Так, в 1926 году первую антологию «Китайская поэзия» издал Я. Аракин, в 1938 году антологию «Цветы китайской поэзии» выпускают супруги Серебрянниковы. Особый вклад в освоение восточной культуры внесли своей переводческой деятельностью Я. Аракин, И. Баранов, В. Перелешин, Н. Светлов, С. Степанов, М. Щербаков. Художники слова были поставлены перед необходимостью постигать тайны и загадки новой культуры. Тема Востока и Китая стала одной из главных в творчестве многих русских авторов. Она была не просто результатом временных увлечений поэтов и писателей, а явилась закономернъш процессом, продиктованным жизнью за пределами России. Поэтому вполне очевидно, что «китайские мотивы и образ Китая, озвученный в русских рифмах, создают неповторимую «харбинскую ноту», придают своеобразие произведениям даже второстепенных харбинских поэтов» (И. Ли).

Дальневосточная русская эмигрантская литература смогла не только сохранить свои национальные черты, но и творчески интерпретировать традиции восточной культуры, что в значительной степени обусловило её художественное своеобразие.

Во второй главе «Мифологические доминанты образно-мотивной картины мира в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока» аргументируется положение о том, что обостренный интерес поэтов, писателей, философов к мифологии объясняется особенностями кризисного мироощущения человека XX века. Ощущение жизни без будущего, вдали от Родины способствовало обращению поэтов дальневосточной ветви русского зарубежья к мифологии Китая - той страны, которая дала приют многим русским эмигрантам. Основная тема любой мифологии - космизация хаоса, упорядочение земной жизни. Эту гармонию и пытались обрести в приобщении к древней восточной мифологии русские поэты-эмигранты. Мифология Китая стала для них своеобразным средством ухода от окружающей действительности в другой мир — мир красоты и гармонии.

Значительный пласт культуры Дальнего Востока составляют традиционные образы с устойчивым значением. Это значение восточных мифологем находит художественное воплощение в стихотворениях поэтов зарубежья Дальнего Востока. Для русского человека символом Китая, его неотъемлемой частью, становится образ дракона. В отличие от западной традиции, где дракон обычно ассоциировался с разрушительными стихиями огня и воздуха, в восточной традиции он ассоциируется с дождем, туманом, облаками. Повелителем именно водной стихии, дарящим людям влагу, как и принято в китайской культуре, предстает это мифологическое чудище в стихотворении Вс.Н. Иванова «Дракон». В лирике эмигрантов образ чудовища моясно уви-

деть везде, ведь это «страна, что хранима драконами»4 [4;188]. Так, в японском храме «коричневый дракон изваян в потолке, колючие хвосты сползают по колоннам» [4; 587]; в храме Ми-Синь «чешуйчатый дракон свивает в кольца хвост / и тайных знаков страшно совершенство» [4; 64]. Китайцы наблюдают, как «над ними приподнял коричневые рога /дракон, извившийся своею узкой тушей» [4; 211]; на халате девушки «дракон на кровле в ярости и муке, / разъявши пасть, глядит на тихий дол» [4; 120]; в домах жителей Поднебесной «на лесенке вышит резцами столетний дракон» [4; 510], «убраны драконниками нары» [4; 374].

Как дракон выделялся на Востоке среди терратоморфов, так и мифические фениксы выделялись среди зооморфов5. Восточный феникс не только символизировал лето и юг, но и принадлежал к типу царских животных: птица считалась эмблемой императрицы. Это существо в стихотворениях Б. Волкова «Дракон, пожирающий солнце», М. Коростовец «Феникс» сохраняет традиционное значение, являясь эмблемой императрицы (регент Цы Си царствовала в Китае с 1861 по 1908 годы). Мифологемы дракона и феникса в поэтических текстах русских авторов становятся символом идеальной страны, вера в которую дает лирическому герою силы выжить в «глухом ежедневном плену».

В ряде стихотворений мироощущение лирического героя непосредственно сопряжено с мифами, преданиями. В произведениях Н. Светлова «Новый год Китая», А. Паркау «Лунный новый год» европейское сознание лирического субъекта «вбирает» в свое пространство мифологические представления китайцев. Чужое для русского человека пространство Китая, где, на первый взгляд, царит хаос, на самом деле, оказывается своим, лишенным враждебности и отчужденности.

Итак, мифологические образы Китая в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока, как и в традиционной культуре Поднебесной, несут в себе устойчивые значения, вызывают круг ассоциаций. Они становятся атрибутами иного пространства, лишенного хаотичности. Обращение русских авторов к китайской мифологии свидетельствует о попытке освоения «чужой культуры», духовного сближения с народом Востока.

В древних мифологиях существенную функцию выполняли фитомор-фы - растения, наделяемые магическими свойствами. Во многих развитых мифологических картинах мира присутствует образ могучего дерева. Мировое древо часто выступает как «система пространственных и духовных координат, соединяющих небо и землю, верх и низ, правое и левое, все стороны света» (М. Эпштейн). Культуру Дальнего Востока можно определить как фитонимичную, поскольку Китай, Япония, Корея - страны земледельцев, а

4 Русская поэзия Китая: антология / сост. В.П. Крейд, О.М. Бакич.- М: Худож. лит., 2001.-720 с (Далее цитирование по этому изданию).

5 Сам образ феникса очень древний. Еще античные писатели (Геродот, Овидий) называли родиной феникса Египет. Феникс - символ вечного возвращения. Красочный образ Фэнхуан (Пэн, феникс) встречается еще в древней книге «Шаньхайцзин» («Канон гор и морей») запечатленным в ландшафте Южных гор. Образ этой мифической птицы находим в лирических текстах древних китайских авторов эпохи Тан: Ли Бо, Бо Цзюй-и, Ван Вэя.

не скотоводов6. В связи с этим азиаты больше внимания уделяли растениям, чем животным. Воспеваемые ими растения лишены, как правило, практической компоненты: в большинстве случаев их нельзя употреблять в пищу, их образы обладают только символическим, религиозным и эстетическим смыслами. Мифопоэгическая символика многих растений на Дальнем Востоке восходит к древнейшему китайскому памятнику «Шицзин», где «бамбук символизирует стойкость и благородство, лотос и орхидея олицетворяют утонченность, ветвь сливы - дыхание весны, время исполнения желаний» (Л. Эйдлин). Этой традиции следуют поэты дальневосточного русского зарубежья. Среди деревьев и цветов с устойчивой мифологической семантикой их особенно привлекают сосна, вишня, ива, слива мэйхуа, лотос, хризантема.

Особое место в Китае занимает образ священного лотоса. Лотос в буддизме - символ божественного начала в человеке, синоним совершенства; его связывают с изображением Будды. В стихотворении В. Перелешина «Ху-синьтин» лирический герой, находясь в буддийском храме, наслаждается атмосферой покоя, умиротворения. Здесь акцентировано внимание на двух образах: «золоченая» Гуаньинь — бодхисаттва буддийского пантеона; Чжи Хуа - художник и монах, сакральный персонаж восточного мира культуры, обретший святость, благодаря своему аскетическому образу жизни. Духовное бессмертие этих святых символизируют неувядающие лотосы. Сложная семантика цветка находит свое художественное воплощение и в стихотворении Е. Рачинской «Лотос». Композиция произведения строится на контрасте образов восточного человека и европейца. Несмотря на бедность, азиат оказывается богат духовно: он не продает, а дарит лотос иностранцу. Лирический герой не только эстетизирует красоту цветка, но и наделяет ее способностью пробуждать в человеке нравственные чувства. Лотос в руках «полудикаря» становится символом внутренней чистоты, символом благородства человека, который хотя и живет среди обывательской грязи, но остается чист душой. В этой связи нельзя не согласиться с китайским поэтом Мэн Хаожанем (перевод Л.З. Эйдлина): «Ты посмотри, как чист и светел лотос, /Иты поймешь, как сердце не грязнится!»1 [7; 176].

Образ вишни в Китае и Японии всегда ассоциировался с приходом весны. Как символ этого времени года, она предстает перед нами в стихотворении К. Батурина «Нё-Н», в котором вместе с цветением вишни к лирическому герою приходит любовь. Однако вишневое дерево на Востоке выступало еще и в другом значении: эмблема самураев. Именно эта специфика образа вишни воплощена в «Японских стихах» Вс.Н. Иванова, имеющих подза-

6 Мировое древо древнекитайской мифологии — дерево Цзянь (цзяньму), растущее на равнине Дугуан, в центре Поднебесной. Эта равнина, согласно трактату «Хуайнаньцзы», отличается плодородием. Дерево Цзянь - единственное из чудесных деревьев китайской мифологии, достигавшее небес. На Дальнем Востоке, в частности в древнем Китае, обожествляли персиковое и тутовое деревья.

Поэзия эпохи Тан (VII - Хвв ): пер. с кит. / ред. кол. Л. Делюсин, Т. Редько, В. Сорокин и др.; сост. и вступ. статья JI. Эйдлина. - М: Худож. лит, 1987. - 479 с.

головок «Игрушка»: «Под зеленым светом газа в длинной лавке / Среди зеркал и гребенок стоит игрушка: / Разодетый самурай под цветущей вишней / Чертит на дереве заветное имя» [4; 213]. Здесь образ вишни неотделим от образа японского самурая: мякоть и твердая косточка этого плода соотносятся с мягкой плотью и твердостью духа воина.

Как и в классической поэзии Китая, Японии, в лирике русских поэтов образы деревьев и цветов традиционно связаны с мифопоэтической картиной мира, определенным временем года; некоторые из образов сохраняют восточную семантику, другие же, перенесенные в иной культурный контекст, переосмысляются. Так, например, в классической русской поэзии сосна представляет «...часть угрюмого, сурового пейзажа, вокруг нее царит глушь, сумрак, тишина» (М. Эпштейн). В поэзии «русского Китая» значение образа сосны трансформируется под воздействием восточной культурной традиции: она предстает «истинным деревом жизни». В таком мифопоэтическом значении образ одинокой сосны, растущей на камнях, предстает в стихотворении В. Перелешина «Картина». Пейзаж здесь соответствует сюжету картин китайских художников (Го Си, Ван Вэй, Дун Юань, Ли Чэн), где как отдельным образам, так и их сочетаниям придается мифопоэтический смысл. Трактаты по искусству композиции учили восточного художника: прежде чем начать рисовать, нужно определить место Неба и Земли, а между ними расположить пейзаж. Эта дуалистическая структура мира, утвержденная еще в глубокой древности, представала в понимании дальневосточного человека как воплощение принципа мироздания: мужская сила «Ян» и женская сила «Инь». Не случайно поэтическая «картина мира» В. Перелешина определяется Первоначалами - Небом и Землей. Одинокая сосна является важнейшим после неба, земли, гор элементом картины природы. Это дерево в стихотворении В. Перелешина властвует над всей природой и выступает здесь, как и на картинах китайских художников, воплощением конфуцианской сдержанности, символом духовной стойкости, неподвластной стихии разрушения: «Там над пропастью взвилась сосна, / торжественно, спокойно, равнодушно, / и там царит такая тишина, / что сердце ей доверится послушно» [4; 390]. В стихотворении Л. Гроссе «Старый дом» лирическому герою, приезжающему в дом, где он вырос, это вечнозеленое дерево напоминает о детстве, сосна выступает как ровесница прошедших событий, воплощенная память.

Семантика некоторых мифопоэтических образов, например ивы, трактуется по-разному в Европе и Восточной Азии. В стихотворениях М. Коростовец «Пекин», Ю. Крузенштерн-Петерец «Холод осенний в китайском панно...», В. Логинова «Оморочка» можно встретить устойчивые в русской поэзии для образа ивы эпитеты с общей семой «грусть»: «плакучая», «задумчивая», «тихая». Ива в этих поэтических текстах выступает как символ печали. Плакучая ива в западной культуре считалась символом смерти, потому что росла на кладбище. Это значение образа использует В. Янковская в стихотворении «Шанхайское». Однако в буддийских верованиях с ивой связывали наступление весны. Она была «однозначно весенним эротическим символом: жрицы любви назывались «цветы и ивы» (Г. Бидерманн). В вое-

точной культуре дерево стало символом женственности. Так в стихотворении танского поэта Бо Цзюй-и «Вечная печаль» (перевод Л.З. Эйдлина) описание внешности главной героини соответствует восточной поэтической традиции: «Как лицо ее нежное - белый фужун, / Листья ивы - как брови ее. / Все как было при ней. Так достанет ли сил/ Видеть это и слезы не лить?» [4; 235]. При создании образа китайской девушки в стихотворении Ю. Крузенштерн-Петерец «Ян Гуэй-фей» используется восточный колорит: «Ян Гуэй-фей ~ это брови, как листья у ивы, что тонки и красивы» [4; 267].

Для восточной лирики (в частности японской) было обязательно наличие в лирическом сюжете стихотворения «сезонных слов», указывающих на время, суггестивно рождающих ассоциации с определенным временем года. Знаками весны были цветы сливы, вишни и персика. Лето обозначалось как пион, светлячки, кукушка, цикада. О наступлении осени говорили красные листья клена, цветущий кустарник хаги, стонущий олень. Зима - это горный ветер, выжженное поле, иней, очаг, жаровня. Отсылки к определенному времени года посредством ориентальных «сезонных слов» встречаются в лирике поэтов восточного зарубежья. Так, «Танка» М. Щербакова, благодаря употреблению устойчивого словообраза (слива расцвела), ассоциативно рождает образ весны. В лирическом стихотворении В. Янковской «Четыре какемоно» обращение к традиционным «сезонным» образам рождает образ лета: «Вечер. Тихи лягушек дуэты./ Спелся даже с цикадой кузнечик! / И ласкался -заметило эхо - /С черной бабочкой розовый венчик...» [4; 602]. Как цветок, образ которого связан с устойчивым кругом ассоциаций, означающих приход лета, предстает лотос в стихотворении В. Перелешина «Чжунхай»: «Все лето будут лотосы цвести, / И озеро притихнет, зеленея,/ И все отдам я, странные пути, / За твой изгиб, прибрежная аллея» [4; 393]. В стихотворениях поэтов-эмигрантов, суггестивно вызывающих в сознании читателя образ осени, можно встретить следующие «сезонные слова»: «А вокруг еще пылают клены, / И синее неба генцианы, / И томящие, как зов влюбленной, / Звуки неба - птичьи караваны» [4; 618]. В поэтическом тексте В. Янковской «Четыре какемоно» в разделе «Зима» упоминается традиционный зимний словообраз: «Ветром прорвано бумажное оконце: / Чья рука по фолиантам бродит ровно, / А другая зябко жмется над жаровней? / Тонкая, точеная рука японца...[4; 603].

Итак, образ дерева (мировое древо, древо жизни) традиционно связан с мифопоэтической картиной мира, является важнейшим ее элементом наряду с небом, землей, горами. В поэзии русских художников слова некоторые фи-томорфы (бамбук, слива, лотос, хризантема) сохраняют традиционное восточное значение, раскрывающее экзистенциальную сущность мифопоэтиче-ских образов, которые становятся суггестивными символами Востока. Зачастую европейское значение фитоморфных образов (сосна, ива) под воздействием дальневосточной культурной традиции переосмысляется.

В третьей главе «Природа и человек как идейно-эстетическая доминанта типологии ориентальных мотивов в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока» актуализируется культурологическая идея: мировое-

приятие восточного человека отличается от западного отсутствием активного начала (даосский принцип «не-деяния»). Главной темой дальневосточной литературы на протяжении всей ее истории была Природа. «Особенной заслугой китайцев является то обстоятельство, что они стремились понять природу такой, какая она есть» (В. Малявин). В восточной традиции отношения человека и природы воплощают гармонию мироздания, формирование которой происходило под воздействием даосских идей. Мировосприятие восточного человека можно определить как «пейзажное» (Л. Бежин). «Пейзажная лирика» в старом Китае была известна как «поэзия гор и вод» или «поэзия садов и полей». Излюбленным мотивом «поэзии гор и вод» был мотив «времен года». Этот общекультурный мотив, который встречается в большинстве мировых художественных традиций, обозначает текучесть времени, идею перехода одного состояния в другое.

Природа - главный объект не только творчества классических лириков Китая, но и поэтов русского зарубежья Дальнего Востока, в чьих стихах мотив «времен года» приобретает восточную специфику в силу многих причин.

Во-первых, время в традиционной культуре Востока - это почти всегда прямая номинация сезона, причем весна и осень - те времена года, описание которых преобладает в лирике Китая и Японии. Эта тенденция сохранена во многих стихотворениях русских поэтов-эмигрантов, где время года указано уже в заглавии: «Харбинская весна» В. Янковской, «Весенние триолеты» Е. Рачинской, «Осенний закат» Ф. Дмитриевой, «Напиток осени» И. Лесной, «Зимой» Н. Светлова и др.

Во-вторых, в поэтических антологиях стихотворения, относящиеся к пейзажной лирике (особенно в Японии), часто помещались под специальными рубриками: «Зима», «Весна», «Лето», «Осень». Этот принцип нашел художественное воплощение в лирических текстах русских авторов. Так, например, стихотворение В. Янковской «Четыре какемоно»8 (из цикла «Японской кистью») состоит из четырех строф, каждая из которых названа в соответствии с определенным временем года. «Четыре какемоно» В. Янковской - это своеобразный синтез живописной формы японской поэзии и эмоционального переживания лирической героини произведения. С временными циклами в их строгой последовательности соотносится каждое двустишие в стихотворении М. Щербакова «Ветер весною...». Композиция произведения М. Щербакова представляет серию миниатюр, общим свойством которых является членение речевого потока на холостые двустишия, написанные белым стихом, напоминающие по форме стихотворения классиков китайской лирики (например, Ду Фу «Усеченные строфы»).

Ветер весною вишневый мой сад осыпает цветами;

Милая, тело твое - розовый жемчуг весны!

Летом брожу у дверей, истомленный любовью и жаждой;

Милая, лишь поцелуй жажду мою утолит!

8 Какемоно - тип развертывающегося по вертикали бумажного или шелкового живописного свитка, наклеенного на специальную основу и снабженного двумя деревянными великанами на концах; предназначен для украшения интерьера.

Осенью роза роняет на мрамор усталые листья;

Милая, розою будь: сбрось предо мной лепестки!

Волны зимою выносят на берег немало богатства;

Милая, нашу любовь тоже зима принесла! [4; 591].

В-третьих, для «пейзажной лирики» Китая характерна восточная «традиция печалей», берущая свое начало в лирике китайских классиков, таких как Ду Фу («Жаль», «Первый день осени»), Гао Ци («Печалюсь о весне»), Лю Цзи («Печаль на яшмовых ступенях»), и связанная с мотивом бренности бытия. «Традиция печалей», сближающая дальневосточное русское зарубежье с китайской пейзажной лирикой, в поэтических текстах эмигрантов представлена разнообразной гаммой чувств и переживаний лирического героя: жалость, грусть, печаль, тоска. Природа, великая, как жизнь, не повторяется, а обновляет себя, поэтому в стихотворениях поэтов русского зарубежья Дальнего Востока о смене времени года, как и у восточных авторов, нет гнетущей меланхолии, а только легкая грусть, печаль. Пафос их лирических текстов в утверждении идеи бесконечности бытия.

Синтез двух культурных традиций - японской и русской - в изображении зимы можно увидеть в «Японских стихах» Вс.Н. Иванова, имеющих подзаголовок «Красота»: «Луна холодна на синем шелке неба над черной зонтичной сосной; / Холодны цветы, изысканны изящные вырезы без запаха; / Всего холоднее белый снег на пурпуровых воротах храма. / Эти три холодные вещи весьма красивы» [4; 213]. Лирический герой стремится, подобно японцу, увидеть «тленную» красоту жизни, «печальное очарование» вещей -моно-но аварэ9. От стиха к стиху, благодаря образной градации, ощутимо возрастает степень того холода, который исходит от луны, цветов и снега. Эстетика «холода» выдает в лирическом герое русского человека: в любви к зиме проявляется особенность национального характера.

Вместе с тем в лирике поэтов-эмигрантов, кроме обращения к традиционным образам китайской и японской поэзии, присутствуют словообразы, ассоциируемые с российским пейзажем и суггестивно вызывающие образ утраченной Родины. Топосами в лирике поэтов русского зарубежья Дальнего Востока выступают суггестивные образы зимы, снега как поэтические символы Родины, России. Обращение к зимнему пейзажу наблюдается в женской лирике (Ф. Дмитриева «Неоновый снег», И. Лесная «Сквозь кружево лет», Н. Резникова «За окном снеговая мистерия»): тем самым устанавливается генетическая связь лирической героини женской поэзии с образом пушкинской Татьяны10. Память о русской зиме и связанном с ней Рождестве оказывается на чужбине самым ценным для лирических героинь, с грустью отмечающих, что в Китае к празднику Рождества относятся равнодушно.

' Моно-но аварэ (печальное очарование вещей) - категория красоты в японской эстетике. В эпоху Хэйан стала принципом художественного мышления японцев, требовала от художника умения увидеть и передать неповторимое очарование каждой вещи или явления.

Как известно, пятая глава «Евгения Онегина» начинается с картины русской зимы, воспринятой одновременно глазами Татьяны и повествователя; именно в ней воплощены народные представления о красоте зимы

Таким образом, в поэзии дальневосточного русского зарубежья мотив «времен года» художественно реализуется в рамках восточной (китайской, / японской) и русской традиций. Ориентальный мотив проявляется в опоре на жанровую специфику стихотворений восточных поэтов, в обращении к «традиции печалей». Использование поэтами- эмигрантами восточной образности наполняет мотив «времен года» новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием.

Нельзя не согласиться с китайским поэтом, исследователем дальневосточного русского зарубежья Ли Яньленем в том, «что поэзия Харбина испытала влияние философичности и лаконизма китайской поэзии...» (Я. Ли). Именно поэтому художественное воплощение и переосмысление в лирике дальневосточной ветви русского зарубежья нашел мотив созерцания и отшельничества. Очевидно, что его истоки кроются в философии даосизма, оказавшего воздействие на духовную жизнь народов Дальнего Востока. Большое место в даосизме уделено принципу «не-деяния», который предписывает человеку не вмешиваться активно в жизнь. Созерцательное отношение к окружающей действительности становится основным способом постижения мира в культуре Дальнего Востока.

Сопоставительный анализ творческого наследия эмигрантов и классической лирики Дальнего Востока позволяет выделить в поэзии русских авторов образы, благодаря которым художественно воплощается ориенталь-. ный мотив созерцания и отшельничества. Лирический герой многих произведений поэтов-эмигрантов, оставшись один на один с Природой, испытывает умиротворение от ее созерцания. Так, например, глаза лирического субъекта стихотворения Н. Петереца «Камея» «задумчивы и сиротливы / от созерцанья горней красоты» [4; 421], лирический герой В. Перелешина мечтает «поднявшись на стены у «Первой Заставы Вселенной», / оттуда смотреть на прекрасные дымные горы, / на город, умолкший внизу, на поселок застен-ный, / на эти раздвинутые далеко кругозоры!» [4; 397].

Созерцание природы в горах и у воды восходит к китайской поэтической традиции, в которой сложилась своя культурная модель восприятия природы. В космографическом'плане эта модель воспроизводит Сакральный центр с триадой «гора - дерево - вода». Лирический герой в стихотворениях поэтов-эмигрантов идет в горы, чтобы созерцать красоту природы, начать путь восхождения к вершинам духа. Приобщение к духовным истокам чаще всего ведет к одиночеству, отшельничеству - еще одному варианту даосского возврата к «естественности», во многом определенному религиозно-философской системой древнего Востока, проповедовавшей покой и отрешенность человека от суеты мира. Встать на путь «естественности», слившись в гармонии с природой, отшельнику, лирическому герою стихотворений А. Ачаира «Проще в лесу», Б. Бета «Лошадь Паллады» помогает процесс, связанный с восточной традицией, - «опрощение желаний». Так, например, в поэтическом тексте Б. Бета «Лошадь Паллады» простота быта представлена китайскими образами: фанза, в окнах которой бумага, а не стекло; кан, циновка, палочки для еды. Такой непритязательный образ жизни

не отвлекает лирического субъекта от главного - размышлять, оставшись наедине с природой. Процесс чаепития в этом стихотворении не только связан с чувством отрешенности и покоя, но и дает человеку испытать вдохновение -«писать на шелке письмена».

Традиционным для литературы Дальнего Востока является мотив встречи простого человека с отшельником под сосной. В последней части стихотворения поэта русского зарубежья Б. Волкова «Дракон, пожирающий солнце» происходит встреча лирического героя и буддийского монаха. В словах «полустертой надписи», взятых из буддийских сутр, заключено поучение: необходимо покинуть материальный мир с его чувственными и своекорыстными стремлениями. Только это отречение от господства чувств над духовной природой человека может принести ему бессмертие.

Распространенным образом в творчестве художников дальневосточного зарубежья, как и в традиционной поэзии Китая, становится образ отшельника, стремящегося к постижению смысла бытия. Так, например, в стихотворении В. Марта «Ду-Хе» лирический герой в отшельничестве прерывает все связи с обществом, забывает свою родовую принадлежность; его лучшим другом становится журавль. Использование окказионализмов: «радость подъятая», «поэтовый дух», «одиночья удел» — актуализирует мысль, что общение с природой меняет человеческий язык, а это путь к самосовершенствованию, обретению в одиночестве и внутренней свободы, и счастья. Жизнь в уединении для лирического героя В. Обухова «Прежде бродил я в горах высоких...» - «лесная отрада», пространство, определяемое связью с творчеством. «Лоскутья бессвязных строф» появляются только тогда, когда человек возвращается к цивилизации, прежнему образу жизни.

Во многих стихотворениях поэтов-эмигрантов образ дома отшельника осмыслен как надежное место, укрытое от глаз людей. Хижина в горах -традиционный для восточной поэзии знак безопасного пространства. Как и в поэзии Китая, Японии, этот образ в лирике поэтов-эмигрантов противопоставляется враждебному пространству цивилизации и маркируется положительно: с ним связаны мотивы благополучия, умиротворения, любви. Следует отметить, что дверь, порог - важные составляющие образа дома. Они обозначают границу между внешним и внутренним миром — миром, созданным отшельником. Наличие «прочного» дома или хижины отшельника в поэтических текстах А. Ачаира «Встреча», В. Логинова «Одиночество» определяется оппозицией «там / здесь». Внешний мир антиномичен лирическому «я» многих поэтов-эмигрантов, чужд ему.

В стихотворениях В. Перелешина «Картина» и Л. Гроссе «Два храма» встречается традиционный в поэзии Китая и Японии образ петляющей и теряющейся в глубине гор тропинки: «А выше есть тропинка по хребту, / И будет награжден по ней идущий / Вишневыми деревьями в цвету, / Прохладою уединенных кущей» [4; 389]. Восхождение по тропе знаменует уход человека от суетного мира и его приобщение к «естественному» образу жизни, к духовной чистоте природы, где человек избавляется от страстей и обретает душевное равновесие.

Созерцание природы в стихотворениях поэтов восточного зарубежья, как и в традиционной лирике Дальнего Востока, происходит не только в горах, но и у воды, семантически маркированной образами канала, омута, пруда. Философская медитация, рожденная созерцанием ночной природы у воды, составляет лирический сюжет ряда произведений М. Визи «Белая апрельская луна...», «Китайский пейзаж», «На китайском хуторе». В этих стихотворениях отсутствует экспрессивно-эмоциональная лексика, указывающая на какие-либо чувства («печальный», «веселый», «счастливый»), нет личных местоимений, которые могли бы передать индивидуальное «я» лирической героини - напротив, ей валено растворить свое «я», как и восточному поэту, в пейзаже. Повторяющийся образ канала возникает в текстах М. Визи не случайно. Выросшая в Петербурге, поэтесса, созерцая красоту спящих каналов Шанхая, соотносит эту картину с картиной родного города. Стремясь уловить мгновение, зафиксировать его, передать другим, лирическая героиня М. Визи невольно вспоминает о России.

Пейзаж в стихотворении И. Лесной «Мельница в лесу» лишен активности. Эпитет «дремотная вода» передает атмосферу покоя и отрешенности самой природы. Внутренний мир лирической героини существует без глубоких противоречий и неразрешимых конфликтов. Однако образ омута, появляющийся в первом стихе, напоминает героине о русской народной сказке, где с омутом связаны мифологические образы народной демонологии (водяные, русалки, черти). Пруд в стихотворении И. Лесной «У пруда», представляя собой неподвижную воду, только отражает небо. Он притягивает лирическую героиню своей бездонностью и глубиной. Отсутствие динамики в природе: неслышно тают облака, тихо пролетают птицы - акцентирует внимание на том, что все находится во власти воды. Олицетворение «баюкает вода» подчеркивает русскую душу лирической героини.

Зачастую в поэзии русских художников слова человеком, в одиночестве созерцающим воду, становится рыбак. Этот образ является одним из вариантов архетипа отшельника в искусстве Дальнего Востока. Рыбак - это обобщенный образ философа, поэта, художника, оставшегося один на один с природой"; это одно из древнейших, начиная с «Чжуан-цзы», образных воплощений даосского мудреца. Рыбаку, лирическому субъекту стихотворения Г. Гранина «Утром у реки», помогают отрешиться от суетного мира медленная река и «задумавшийся поплавок», которые настраивают героя на созерцание и умиротворение. Динамика здесь отсутствует, есть только покой. «Три веселых рыбака» в стихотворении А. Несмелова «В закатный час» -люди, пребывающие в бесконечном диалоге с природой. Атмосфера отрешенного умиротворения представлена уже в первой строфе образами «благостного», кроткого вечера. «Вторая родина» красива и нравится рыбакам, но

1' В знаменитом произведении «Отец-рыбак» китайского поэта Цюй Юаня (перевод В.М. Алексеева) главный герой, Цанланский старец, предпочел превратностям карьеры удел простого рыбака. Однако за маской рыбака скрывается настоящий философ, который считает, что «мудрец не терпит стеснения от вещей. Нет, он умело идет вместе с миром вперед или вслед миру меняет путь» (Ю. Цюй).

простые предметы рыбацкого быта, русская речь пробуждают воспоминания о России. Некоторые детали (простор, доспехи, ковыль) наполняются конно-тативным смыслом, и в итоге образ трех рыбаков воспринимается как фольклорный образ трех былинных богатырей - символ несокрушимой мощи Руси.

Таким образом, мотив созерцания и отшельничества в поэтическом наследии русских эмигрантов Дальнего Востока претерпевает существенные изменения. Можно говорить о двуплановости композиции как о специфической особенности стихотворений дальневосточных авторов: на первый содержательный план выходит традиционный восточный пейзаж гор и вод, созерцанию которого предается лирический субъект. Однако за первым планом проступает второй: он проявляет русскую ментальность лирического героя, невозможность для него жить без России, образ которой постоянно присутствует в воспоминаниях.

Для восточного человека, мыслящего себя в неразрывном единстве с природой, постоянно демонстрирующей изменчивость, в которой он всегда видел живую аналогию с человеческой судьбой, усвоение философской идеи быстротечности жизни было естественным процессом. Мотив бренности бытия закономерно стал одним из ведущих мотивов восточной культуры, прежде всего поэзии, в которой «тема быстротекущей жизни усилилась еще под влиянием специально буддийских мотивов, трактующих об эфемерности мира и человеческой жизни» (Н. Конрад). Буддийское ощущение зыбкости и непрочности реальности было понятно и близко лирикам дальневосточной ветви русского зарубежья, оказавшимся вдали от Родины. Определенную роль в формировании подобных взглядов русских поэтов-эмигрантов сыграла личность Николая Константиновича Рериха - философа, живописца, археолога, весьма почитаемого русскими, проживавшими в Китае.

Анализ лирического наследия поэтов-эмигрантов (А. Ачаир «Хань-чжоу», И. Орлова «Инкарнация», «Слияние», В. Перелешин «Хусиньтин», В. Янковская «Скала-Будда», «Будда и я») показал, что они пытались осмыслить буддизм на философском уровне - как определенное мировосприятие. Отсюда употребление в их стихотворениях лексики, выражающей основные понятия буддийского вероучения: Будда, Гуаньинь, нирвана, лотос, реинкарнация. В творчестве русских художников слова мысль о всеобщей сопричастности, нераздельности с космосом сопрягается с раздумьями о краткости земного бытия. Так, например, лирический субъект Е. Яшнова ощущает постоянную горечь от осознания смертности самого себя и всего сущего: «Я слушаю вьюг завыванье/В пустынях отживших сердец, //Я чувствую горечь сознанья, / Что близок печальный конец» [4; 631]. Размышляя о быстротечности земной жизни, лирический герой Е. Яшнова называет себя то «серобородым юношей», который «видит, что жизнь прожита», то мальчиком «с нагой душой», «с увядшею душой», «с обглоданной временем душой».

Еще в «Манъёсю», древнейшем памятнике японской поэзии, «часто употреблялся эпитет «бренный» (уцусэми-но) применительно к миру, человеческой жизни» (А. Глускина). Поэтические тексты Е. Яшнова, следуя восточной традиции, изобилуют эпитетами с общей семой «быстротечность»,

«бренность», «недолговечность»: «любовь ведет меня в пустыни / бездушных сумасшедших дней», «певучий ветер из страны иной / над нашей жизнью быстротечной». Мысль об изменчивости, зыбкости материального мира передают сравнения и метафоры: «и видишь - годы вдаль летят колонной журавлиной», «бегут сумасшедшие годы», «годы все так же вихрем летят». Стихотворения Е. Яшнова дают возможность составить общее впечатление о его лирическом субъекте, в душе которого живут горечь, одиночество, тоска. В «Раздумье над работой», «Поэзия», «Муза странствий» Поэзия выступает как средство, призванное спасти людей не только от повседневности, но и от смерти. Вместе с тем можно предположить, что Е. Яшнов продолжает традиционную для русской классики горацианскую тему нерукотворного памятника (М.В. Ломоносов, Г.А. Державин, A.C. Пушкин). «Нежную тоску» от осознания эфемерности всего земного испытывает лирическая героиня Е. Не-дельской. Однако память о Родине помогает ей «минувший день без гнева вспоминать,/ грядущий - ожидать с улыбкой смелой» [4; 315]. Образ «дали» - поэтический образ Родины, имеющей смутные очертания, но обладающей притягательной силой.

Стоит отметить, что мотив бренности бытия - традиционный общекультурный мотив. Он появляется в литературе во времена крушений и потрясений, что подтверждает, например, опыт европейских поэтов эпохи Барокко - трагического XVII века с его темой «vanitas mundi» (бренности мира)12. В традиционной поэзии Дальнего Востока сформировались следующие образы быстротекущей жизни, которые ассоциируются с мыслью о недолговечности человеческого существования: тающий снег, исчезающая роса, иней, пение цикады, пена на волнах, разрушенный храм, облетающие лепестки цветов. «Уже в песнях «Манъёсю» встречаются эти образы, которые, возможно, идут из народной поэзии, для которой характерно отождествление и сравнение природы и человека» (А. Глускина).

Сравнительно-типологическое исследование поэзии эмигрантов и классической лирики Китая, Японии помогает выявить устойчивые образы в текстах русских авторов. Так, например, образ облетающих лепестков находит художественное воплощение в стихотворениях Ф. Дмитриевой «Ты хризантемы мне принес в подарок...», Ю. Крузенштерн-Петерец «Ты любишь цветы? Я их тоже любила...», «С ногтей так быстро сходит лак...», С. Сергина «Первая любовь», где облетевшие лепестки, их увядание являются и метафорой печали, грусти по уходящему чувству, и знаком быстротечности времени. В другом поэтическом тексте С. Сергина «Жизнь» встречается образ, уникальный для поэзии русского зарубежья, но традиционный для

15 С особенной силой этот мотив звучит у немецких поэтов: М. Опица, П. Флеминга, А. Грифиу-са. Мотив бренности бытия встречается в творчестве английских сентименталистов XVIII: Д. Том-сона, Э. Юнга, Т. Грея, О. Голдсмита, в лирике которых возник особый жанр «кладбищенской элегии». В русской лирике мотив бренности бытия нашел свое художественное воплощение в стихотворениях А. Пушкина, С. Есенина, М. Цветаевой, И Бродского и многих других авторов.

поэзии Китая - валёк1г, ассоциирующийся со скоротечностью жизни. Типичен для лирики поэтов-эмигрантов восточный поэтический образ инея как символ быстротекущей жизни, Пестрые, то есть с примесью седины, волосы в стихотворениях Е. Недельской «Далекое», Е. Яшнова «Смотрю ли в небо голубое...» - приметы приближающейся старости.

Образ недолговечной цикады нашел выражение в стихотворении Е. Недельской «Было», где одинокая цикада - знак эфемерности земного бытия, знак границы, перехода из одного состояния в другое. Лирическая героиня стихотворения М. Коростовец «Пекин», описывая ночной город, замечает, что вечная тишина спящего города нарушается только звоном цикад; как только они замолкают, остро чувствуется покой. Присутствие жизни среди мертвой тишины порождает новое ощущение жизни, подчеркивает ее кратковременность.

В стихотворениях М. Визи «Плач по харбинскому разрушенному Св. Николаевскому собору», Л. Гроссе «Два храма» знаком бренности всего на земле выступает традиционный восточный образ храма. Храм - символ космического центра, соединяющий небо и землю. С разрушением храма нарушается не только ход времени, божественный порядок мироздания, но и человеческий путь восхождения к духовному просветлению. Можно предположить, что в лирике поэтов-эмигрантов образ разрушенного храма ассоциируется с образом утраченной Родины.

Для выражения идеи бренности бытия поэты-эмигранты (Л. Гроссе «Старый дом», А. Паркау «Багульник», В. Янковская «Я жду...», Б. Яшнов «В матросском кабаке») используют прием сопоставления (сравнения) жизни человека с жизнью природы. Можно говорить о сложившейся оппозиции в стихотворениях русских художников слова: бренность человеческой жизни / вечность природы. Каждый образ воплощает либо вечно существующее (Китай, небо, горы), либо рождающееся и умирающее, чтобы возникнуть вновь (деревья, травы, цветы): «внизу - тепло, растет мимоза / и вечно юная трава» [4; 134]. Человек же в стихотворениях русских поэтов всегда смертен, как и в восточной традиции.

Итак, традиционная восточная образность позволяет поэтам русского зарубежья Дальнего Востока раскрыть экзистенциальное состояние мира -жизни, смерти, вечности, бренности человеческого бытия, пути. Используя образы, характерные для китайской, японской классической традиции, поэты русского зарубежья подтверждают мысль о том, что все в мире оказывается преходящим. Отсюда традиционным мотивом становится мотив бренности бытия, содержание которого складывается из осознания эфемерности всего на земле, в том числе и человеческой жизни. Родина и Творчество (Поэзия)

13 В традиционной поэзии Дальнего Востока стук валька о каменную плиту на берегу реки, где женщины стирали белье, — намек не только на осень (именно в это время года готовили на хранение летнюю одежду и складывали ее на зиму в сундуки; в этот же период начинали готовить одежду к зиме, особенно если муж служил в далеком северном крае, где зимы длительны и суровы), но и на быстротечность человеческой жизни. Этот образ встречается в «Стансах об осени» Ду Фу, в лирических текстах Бо Цзюй-и, стихотворениях эпохи Мин (Се Чжень, Шэн Мин-ши).

выступают как спасительное средство от бездуховности, безвременья, зыбкости мира.

На Дальнем Востоке учение о Дао, развитое Лао-Цзы в «Дао-Дэ цзине» вслед за Конфуцием, начало оформляться как идея Пути, Истины, Порядка, естественного пути самих вещей как выявления их внутренней сущности и их взаимосвязи в мире. Однако мотив пути, встречающийся в стихотворениях поэтов-эмигрантов, большей частью восходит к буддийской традиции. Буддизм рассматривает вопрос о сансаре как вопрос о пути - блуждании индивида до его просветления, до погружения его в нирвану, что считается конечным пунктом движения к совершенству. Эта идея оказалась близка мировосприятию поэтов русского зарубежья Дальнего Востока. Названия стихотворений русских авторов подтверждают эту мысль: А. Андерсен «В пути», А. Ачаир «Снова в путь», К. Батурин «В пути», Б. Волков «Конец пути». Лирический герой пребывает в состоянии беспочвенности, неприкаянности. В своих поэтических текстах русские художники слова обращаются к теме блуждания одинокой души, утратившей первичную гармонию. Причина таких блужданий - жизнь вдали от Родины, образ которой становится для них неким абсолютом.

Так, в стихотворении «Заблудившийся аргонавт» (1947г.), являющемся концептуальным не только для творчества В. Перелешина, но и для всей русской эмиграции, автор воссоздает глубоко драматический образ человека, утратившего Родину. Трагедия лирического героя в том, что он, будучи рожден в России, судьбой заброшен в Китай, который не становится его домом.

Образ заблудившегося Ивана как обобщенный образ русского человека, живущего вдали от Родины, находит художественное воплощение и в стихотворении Е. Яшнова «Муза странствий». Лирический герой не ощущает себя человека в этом пространстве и времени, так как потерян путь в жизни.

«Потерялась» в круговерти жизни лирическая героиня стихотворения О. Скопиченко «Потерянный звон». Она не принимает чужое пространство, в котором «звучат неизбывною скукою / перепевы фабричных гудков». Мир, в котором «люди продают счастье», кажется лирической героине сном, тягостным, длящимся много лет, практически без надежды на пробуждение. В последней строфе попытка выплеснуть свою боль утраты, отсюда и обращение к собеседнику с просьбой понять и разделить эту боль: «ах, поймите вы думу печальную». В этой строфе пасхальный звон становится для лирической героини не просто звуком, а символом России.

Помнить прошлое для лирического героя многих стихотворений русских авторов - значит нести его в себе как свое наследство и во всех своих чувствах и помыслах постоянно излучать его: «Куда летят мои мечты, былое воскрешая.../ Родные степи, Кремль, Батый — / То ты, о Русь святая» [4; 43].

Итак, мотив пути в лирических текстах эмигрантов (Н. Алл «Что я могу еще сказать...», Л. Андерсен «Огоньки...», М. Визи «Мне город твой не нужен темный...», О. Скопиченко «Гомон весны») можно рассматривать в буддийском контексте: жизнь в Китае является страданием, причина этих стра-

даний - желание обрести себя и Родину, а к преодолению желаний и прекращению страданий ведет Путь. Конечная цель пути лирического героя персонифицируется в образе Родины.

В Заключении подводятся итоги и намечаются перспективы дальнейшего исследования.

В литературе XX века русское зарубежье Дальнего Востока - особая страница. Формирование и развитие ориентальных мотивов и образов в лирике эмигрантов было обусловлено не только рецепцией русскими художниками слова восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в западноевропейской и отечественной литературе, их невольным пребыванием в стране древнейшей культуры, но и попыткой разобраться в онтологических и гносеологических проблемах. Не случайно поэтическая картина мира в лирике дальневосточного русского зарубежья помогает приблизить читателя к пониманию философско-эстетических и этических идеалов той страны, которая приютила творческую интеллигенцию, волею исторической судьбы оказавшуюся вдали от Родины.

Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов обусловлено гармоничным единством русской и восточной (китайской, японской) традиций. Мифопоэтаческие образы в стихотворениях русских художников слова являются основанием для обращения лириков «русского Китая» к традиционным жанровым формам восточной лирики (краткостишие). Восток для русских авторов стал особой категорией, которая помогла воспринять «чужую» культуру, но не утратить при этом национальных корней. В творчестве поэтов дальневосточного зарубежья индивидуальные поэтические образно-смысловые приращения к традиционной ориентальной семантике сочетаются с постоянными культурными ассоциациями, восходящими к русской классике (А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев, А. Фет). Кроме того, лирика эмигрантов унаследовала традиции «Серебряного века», отразившиеся в особенностях поэтического языка (А. Блок, Н. Гумилев, И. Северянин, С. Есенин).

В творческом наследии русских авторов органично переплетаются общекультурные мотивы, встречающиеся в большинстве мировых религий, и собственно восточные мотивы. Обращение поэтов дальневосточного русского зарубежья к традиционной философии и поэтической образности Востока придает общекультурным мотивам ориентальную специфику. Это помогает русским авторам не только войти в контекст традиционной для Дальнего Востока поэзии, наполнить традиционные мотивы новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием, но и выразить экзистенциональные состояния мира - жизни, смерти, вечности, бренности человеческого бытия.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях: 1. Жарикова, Е.Е. Ориентальные мотивы в лирике поэтов русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова // Известия Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена. Аспирантские

тетради: научный журнал. - СПб., 2008. - № 24 (55). - С. 120 -126 (издание, рекомендованное ВАК) (0,4 п.л.).

2. Жарикова, Е.Е. Отражение темы Востока в творчестве поэтов и писателей / Б.Е. Жарикова // Молодежь и наука. XXI век: сб. научн. тр., посвященный 10-летию аспирантуры ГОУ ВПО «КнАГПУ». - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во Комсомольского-на-Амуре гос. пед. ун-та, 2004. - С. 14-17 (0,2 п.л.).

3. Жарикова, Е.Е. Природа и сезонные словообразы в поэзии дальневосточного русского зарубежья: к вопросу о поэтической традиции / Е.Е. Жарикова II Человек, общество и культура: проблемы исторического развития: материалы регион, научн.- практ. конф., Комсомольск-на-Амуре, 19-21 апреля 2005. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во Комсомольского-на-Амуре гос. тех. ун-та, 2005. - С. 55 -59 (0,3 п.л.).

4. Жарикова, Е.Е. Мифология Древнего Китая в поэзии дальневосточного русского зарубежья / Е.Е. Жарикова // Художественный текст: варианты интерпретации: труды X межвуз. научн.- практ. конф., Бийск, 16 -17 мая 2005. - Бийск: Изд-во Бийского гос. пед. ин-та, 2005. - С. 163 -167 (0,3 п.л.).

5. Жарикова, Е.Е. Мотив бренности в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова // Проблемы славянской культуры и цивилизации: материалы VII междунар. научн.- метод, конф., Уссурийск, 2005. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2005. - С. 327 - 329 (0,2 п.л.).

6. Жарикова, Е.Е. Образы растений с восточной символикой в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова И Культура тихоокеанского побережья: материлы III междунар. научн.- практ. конф., Владивосток, 30 сентября - 3 октября 2005. - Владивосток: Приморская краевая организация добровольного общества любителей книги России, 2005. - С. 335 -338 (0,3 п.л.).

7. Жарикова, Е.Е. Переосмысление ориентального мотива созерцания и отшельничества в лирике поэтов русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова II Проблемы славянской культуры и цивилизации: материалы VIII междунар. научн.-метод. конф., Уссурийск, 2006. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2006. - С. 285 - 288 (0,3 п.л.).

8. Жарикова, Е.Е. Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова: монография. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во АмГПГУ, 2007. - 116 с (7,3 п.л.).

ЖАРИКОВА Елена Евгеньевна

ОРИЕНТАЛЬНЫЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА: ГЕНЕЗИС, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ, ТИПОЛОГИЯ

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ЛР 040304 от 17.04.97

Подписано в печать 06.10.08 Формат 60x84/16

Усл. печ. л. 1,7 Уч. изд. л. 2,5 Тираж 100 экз. Заказ №

Издательство Амурского гуманитарно-педагогического государственного университета: 681000, Комсомольск-на-Амуре, ул. Кирова, 17/2

Отпечатано в типографии издательства ФГОУ ВПО «АмГПГУ»: 681000, Комсомольск-на-Амуре, ул. Кирова, 17/2

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Жарикова, Елена Евгеньевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ГЕНЕЗИС ОРИЕНТАЛЬНОЙ ТЕМЫ В ПОЭЗИИ

ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ВЕТВИ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ.

1.1. ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ВОСТОЧНОЙ ТЕМЫ В

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.

1.2. ЭВОЛЮЦИЯ ТЕМЫ ВОСТОКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.

1.3. ВОСПРИЯТИЕ «ЧУЖОЙ КУЛЬТУРЫ» РУССКИМИ ЭМИГРАНТАМИ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.

ГЛАВА II. МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ДОМИНАНТЫ ОБРАЗНО

МОТИВНОЙ КАРТИНЫ МИРА В ПОЭЗИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.

2.1. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ОБРАЗОВ КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИИ В

ЛИРИКЕ ПОЭТОВ-ЭМИГРАНТОВ.

2.2. ТРАДИЦИОННЫЕ МИФОПОЭТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ

В ЛИРИКЕ ПОЭТОВ-ЭМИГРАНТОВ.

ГЛАВА III. ПРИРОДА И ЧЕЛОВЕК КАК ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ДОМИНАНТА ТИПОЛОГИИ ОРИЕНТАЛЬНЫХ МОТИВОВ В ПОЭЗИИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА 90 3.1. ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ МОТИВОВ КЛАССИЧЕСКОЙ ПЕЙЗАЖНОЙ

ЛИРИКИ ВОСТОКА В ПОЭЗИИ ЭМИГРАНТОВ.

3.2. РЕАЛИЗАЦИЯ МОТИВА БРЕННОСТИ БЫТИЯ В СТРУКТУРЕ ОБРАЗА ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЯ.

3.3. СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО СОДЕРЖАНИЯ МОТИВА

ПУТИ В ЛИРИКЕ «РУССКОГО КИТАЯ».

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Жарикова, Елена Евгеньевна

Эстетическое, философское и научное наследие Востока до настоящего времени не потеряло своей актуальности и оказывает воздействие на художественное и интеллектуальное развитие человечества. История, общество, государство, человек, религия, литература - сегодня все это в центре внимания как представителей восточной культуры, так и западных исследователей, интерес которых к Востоку имеет давние и уже сложившиеся традиции. Во многом «тяготение» европейских и русских поэтов, писателей, философов к восточной культурной традиции связано с кризисом европоцентристской установки в философском осмыслении человека и окружающей его действительности, с преодолением вечных конфликтов «жизни и смерти», «плоти и духа», «природы и цивилизации». Вполне закономерно, что в России, стране «евразийской» по своему геополитическому положению в мире, диалектическое единство «восточно-западных» ритмов вызывает особый, феноменальный по своей природе резонанс.

В своей работе мы исходили из уже утвердившегося в науке о литературе тезиса о целостности русской литературы XX века (В. Агеносов1, О. Бузу-ев, А. Николюкин, А. Чагин"), искусственно разделенной после 1917 года на два самостоятельных, но не утративших генетического единства потока. Один развивался в метрополии, в рамках советской действительности, другой - в эмиграции, в условиях иноязычного окружения. В этом смысле творчество поэтов и писателей дальневосточного русского зарубежья, как и зарубежья в целом, рассматривалось нами как неотъемлемая часть русской литературы XX века с учетом системных отношений метропольной и эмигрантской подсистем и их взаимодействия на протяжении всей истории формирования и развития литературы русского зарубежья Дальнего Востока.

Степень изученности проблемы. Научный интерес к творчеству поэтов и писателей, волею исторической судьбы оказавшихся на Дальнем Вос

1 Агеносов, В.В. Литература русского зарубежья / В.В. Агеносов. - М.: Терра. Спорт, 1998. -543 с.

2 Чагин, А. Расколотая лира. (Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920 -1930 годы) / А. Чагин. - М.: Наследие, 1998. - 272 с. токе, в полной мере определился в конце 80 - 90-х годов прошлого столетия., В этот период их поэзия и проза стали объектом пристального внимания-современных исследователей (В.В. Агеносов, O.A. Бузуев, Е.В. Витковский, Г.В. Мелихов, В.Ф. Печерица, A.A. Хисамутдинов, С.И. Якимова). Значительно раньше этот процесс обозначился в русском- зарубежье с появлением первых публикаций В. Перелешина и его книги «Два полустанка» — «свидетеля» литературной жизни «русского Китая»; популяризаторской и научной деятельности О. Бакич, В. Крейда, П. Полански, Э. Штейна. На рубеже 1990-х - 2000-х годов процесс освоения литературного и культурного наследия «Русского Китая» приобрел более интенсивный характер. Значительно увеличилось количество публикаций на интересующую нас тему. Вышли в свет фундаментальные справочные издания («Литературная энциклопедия Русского Зарубежья», «Золотая книга эмиграции»).3

В 2001 году была защищена докторская диссертация O.A. Бузуева «Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917-1945гг.)», в которой не только рассмотрены общекультурные и историко-литературные проблемы развития дальневосточной эмиграции, но и в отдельных главах впервые проанализирована поэзия А. Несмелова и В. Перелешина - наиболее даровитых представителей литературы «русского Китая». Проблемам рецепции восточной культуры и литературы поэтами-эмигрантами дальневосточного зарубежья посвящены монографии O.A. Бузуева: «Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока» (глава «Китай в жизни и творчестве Валерия Перелешина») (Москва, 2001), «Творчество Валерия Перелешина» (Комсомольск

3 Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918—1940): в 4-х т. — Т.1 / гл. ред. А.Н. Ни-колюкин. — М.: РОССПЭН, 1997.-208 с.

Указ. соч. в 4-х т. - Т.2. - М.: РОССПЭН, 2000.

Указ. соч. в 4-х т. - Т.З. - М.: РОССПЭН, 2002. Указ соч. в 4-х т. - Т.4. - М.: РОССПЭН, 2006. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: энциклопедический биографический словарь / Под общ. ред. В.В. Шелохаева. - М.: РОССПЭН, 1997. - 748 с. на-Амуре, 2003), «Поэзия Арсения Несмелова» (Комсомольск-на-Амуре, 2004).

В докторской диссертации С.И. Якимовой «Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века» (2002) рассматривается «двуединый, нерасторжимый интерес» поэта к России и Китаю. В своей одноименной монографии (Хабаровск, 2001) исследовательница также обращается к этой проблеме (глава «Цикл повестей о Китае как отражение специфического пути писателя к художественному постижению русской истории»).

Художественной специфике творческого наследия поэтов русского зарубежья Дальнего Востока посвящены кандидатские диссертации О.Н. Романовой «Лирика Арсения Несмелова: проблематика, мифопоэтика, поэтический язык» (2002); Г.В. Эфендиевой «Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции» (2006).

Достаточно подробно интересующая нас проблематика рассматривается в отдельных статьях (Г.П. Аникина «Вс.Н. Иванов и Китай» 1998, «Китайская «Энциклопедия» Вс.Н. Иванова» 2002, Н.И. Белозубова «Мифология и литература дальневосточного русского зарубежья первой трети XX в. (на материале рассказов А. Хейдока)» 2002, Е.Г. Иващенко «Диалог культур» в творчестве Вс.Н. Иванова» 2002, И. Ли «Образ Китая в русской поэзии Харбина» 2002, Т.А. Неваленная «Восточные мотивы лирики В. Янковской» 2003, Л.М. Шипановская «Элементы традиционной китайской культуры в поэтическом языке русского восточного зарубежья» 2006).

Заметным событием для исследователей литературы русского зарубежья Дальнего Востока стал выход в свет монографии A.A. Забияко «Тропа судьбы Алексея Ачаира» (Благовещенск, 2005); в главе «Восток - дело тонкое.» (сборник Ачаира «Лаконизмы» как опыт этнокультурного синтеза)» детально рассматривается художественное преломление восточной тематики в малых жанрах поэзии А. Ачаира.

Процесс изучения творческого наследия дальневосточной ветви русского зарубежья с каждым годом открывает новые перспективы научных поисков в данном направлении. Однако, несмотря на уже имеющийся научный опыт, до настоящего времени системное изучение поэзии дальневосточного русского зарубежья в ориентальном аспекте в современном литературоведении не проводилось, что в значительной степени и обусловливает актуальность данной диссертации. Несмотря на высказывание русской эмигрантки о том, что «китайская культура прошла мимо почти всех нас, выросших в Харбине» [Резникова 1998: 386], не все художники слова оказались в такой степени изоляционистами. Интерес к приютившей их стране проявился в двух направлениях: в переводе на русский язык произведений китайской литературы и в обращении к традиционным восточным мотивам в собственных оригинальных текстах.

Говоря о Востоке, который сложно ограничить строгими географическими рамками, мы придерживаемся установившейся в культурологии традиции и согласны с исследователем М.С. Каганом в том, что «культурный опыт Востока слишком разнообразен, чтобы говорить о нем как о чем-то строго определенном. И все-таки это понятие содержательно и успешно работает в культурологической и философской системах. «Восток» в этом плане - редуцированная европейским сознанием совокупность культурных форм, не похожих на форму культуры европейского региона, а часто и противоположных им» [Каган 1994:142]. Культурно-историческую общность, которую принято называть «Дальневосточная цивилизация», составляют Китай, Япония, Корея, Вьетнам (В. Малявин).

Обращение к творческой рецепции поэтами дальневосточного русского зарубежья восточной культуры позволяет выявить основные тенденции взаимодействия национальных литератур на определенном этапе формирования и развития литературного процесса. Хронологические рамки данного исследования ограничиваются 1917 - 1940 гг4.

Объектом исследования стала лирика Н. Алла, А. Ачаира, М. Визи, Ф. Дмитриевой, Вс.Н. Иванова, Ю. Крузенштерн-Петерец, Е. Недельской, А. Несмелова, А. Паркау, В. Перелешина, Н. Резниковой, Н. Светлова, Н. Щеголева, М. Щербакова, В. Янковской, Е. Яшнова и других поэтов дальневосточного зарубежья.

Предметом исследования явились ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока.

Данная диссертационная работа имеет следующую цель: определить генезис, функционирование, типологию ориентальных мотивов в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока. В соответствии с целью очерчен круг исследовательских задач:

• разработать и обосновать понятийно-терминологическую модель категории «мотив», которая наиболее точно и полно отражает имеющийся в отечественном литературоведении опыт теоретического осмысления данной эстетической категории;

• исследовать генезис ориентальной темы в эмигрантской поэзии Дальнего Востока;

• описать мифологические доминанты образно-мотивной картины мира поэтов дальневосточного русского зарубежья;

• выявить специфику художественного содержания ориентальных мотивов и их функционирование в эмигрантской дальневосточной лирике.

Методология исследования. На современном этапе развития филологической науки становятся определяющими многоаспектность и комплексность в подходе к анализу художественного текста. Методология нашего исследования опирается на признание значимости основных литературоведче

4 «. Первая дата стала точкой отсчета для всей первой волны русской литературной эмиграции. Вторая же стала роковой для дальневосточной эмиграции и литературы, в частности. Несмотря на то, что культурная жизнь в Харбине все же сохранялась и в конце 1940-начале 1950-х годов, можно говорить о том, что с приходом советских войск она резко пошла на убыль» (О. Бузуев). ских подходов к изучению литературного процесса, выработанных в отечественной филологической науке: историко-литературного, историко-функционального, сопоставительного.

Теоретической базой диссертации стали классические труды по теории мотива отечественных ученых А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, Б.В. То-машевского, Ю.М. Лотмана, Б.М. Гаспарова, а также работы современных исследователей А.К. Жолковского, Ю.К. Щеглова, И.В. Силантьева.

Для выстраивания научной концепции исследования значимым явилось изучение проблемы культурного диалога «Запад - Восток», представленной в монографиях JI.C. Васильева, К.И. Голыгиной, В.Н. Горегляд, Т.П. Григорьевой, Е.В. Завадской, Н.И. Конрада, М.Е. Кравцовой, В.В. Малявина.

При изучении классической поэзии Китая и Японии мы обращались к трудам В.М. Алексеева, JI.E. Бежина, В.П. Васильева, Б.Б. Бахтина, А.Е. Глу-скиной, И.С. Лисевича, С.А. Торопцева, Н.Т. Федоренко, Л.З. Эйдлина.

Научные исследования С. Георгиевского, В. Ежова, А. Самозванцева,

B. Сидихменова помогли нам в изучении мифологии Китая.

Важную роль в подготовке диссертационного исследования сыграли стихотворения и поэмы классических поэтов Китая (Цюй Юаня, Ли Б о, Ду Фу, Ван Вэя, Бо Цюя, Ду Му,)5 и Японии (Яманоэ Окура, Отомо Якамоти и многих других) в переводах В.М. Алексеева, А.И. Балина, А.И. Гитовича, А.Е. Глускиной, М.И. Цветаевой, Л.З. Эйдлина.

Привлекались работы современных ученых, внесших значительный вклад в исследование культурно-исторического контекста литературы дальневосточного зарубежья, - В.В. Агеносова, O.A. Бузуева, A.A. Забияко,

C.И. Якимовой.

5 В диссертации используются произведения китайских поэтов эпохи Тан и Мин: эпоха Тан считается «золотым веком» китайской культуры; в период царствования династии Мин были написаны романы, получившие наименование «классических», составившие золотой фонд китайской литературы и опиравшиеся во многом на фольклорные и мифологические сюжеты: «Речные заводи» Ши Найаня, «Троецарствие» Ло Гуанчьжчуна, «Путешествие на Запад» У Чэнъэня, свод новелл Пу Сунлина «Странные истории из кабинета неудачника».

Особое значение для нашей работы имела монография Г.П. Аникиной «Всматриваясь в лунный свет. Классическая поэзия Китая, Кореи и Японии» 6.

В основу представлений о категории мотива, ее методологических возможностях положен комплекс идей и приемов разных научных школ, прежде всего компаративистской и структуралистской. Мотив (фр. motif, нем. motiv) - термин, перешедший в литературоведение из музыковедения (наименьшая самостоятельная единица музыкальной формы). Впервые этот термин был зафиксирован в «Музыкальном словаре» С. де Броссара (1703).

В литературоведении, в отличие от музыки, понятие «мотив» использовалось для характеристики составных частей сюжета еще И. Гете и Ф. Шиллером. Они выделяли мотивы нескольких видов:

- устремляющиеся вперед, которые ускоряют действие;

- отступающие, такие, которые отдаляют действие от его цели;

- замедляющие, которые задерживают ход действия;

- обращенные к прошлому;

- обращенные к будущему, предвосхищающие то, что произойдет в по следующие эпохи [Хализев 2000: 51].

Начиная с рубежа XIX - XX веков термин «мотив» используется при изучении исторически ранних, фольклорных сюжетов. Понятие мотива как простейшей повествовательной единицы было впервые теоретически обосновано в «Поэтике сюжетов» А.Н. Веселовского, ставшего основоположником семантического направления в отечественной теории мотива, представленной в монографии И.В. Силантьева «Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике».7

Для представителей семантического подхода (А.Н. Веселовский, A.J1. Бем и О.М. Фрейденберг) отличительной чертой мотива является его

6 Аникина Г.П. Всматриваясь в лунный свет. Классическая поэзия Китая, Кореи и Японии: Литературно-критические очерки / Г.П. Аникина. - Хабаровск: ХГПУ, 2002. - 135с.

7 Силантьев, И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Очерк историографии / И.В. Силантьев. - Новосибирск: ИДМИ, 1999. - 104с. семантическая целостность. Например, А.Н. Веселовский, говоря о неразложимости мотива в своей «Исторической поэтике», отмечал: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения»; «признак мотива- его образный, одночленный схематизм» [Веселовский 1989: 305, 301]. По его мнению, целостность мотива подобна целостности слова, а вариации мотива не нарушают целостности его семантики.

A.JI. Бем, сравнивая сюжеты «Кавказского пленника» A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и «Atala» Р.Ф. Шатобриана, на практике выявил семантический инвариант мотива. Проведенный A.JI. Бемом анализ раскрывает сю-жетообразующий потенциал мотива. Его открытие инварианта послужит в дальнейшем основой дуальной системы в отечественном литературоведении.

Морфологический подход, разработанный В.Я. Проппом, совершенно противоположен: исследователь сводит мотив к набору элементарных логико-грамматических составляющих (набор субъектов, объектов и предикатов), но при этом сталкивается с проблемой вариативности составляющих мотива в конкретных фабулах. Форма мотива, взятая как таковая, вне семантического начала, расщепляется в «дурную бесконечность» своих вариаций. В.Я. Пропп разрешает проблему вариативности мотива нахождением его семантического инварианта, которому дает наименование функции действующего лица. «Самый способ осуществления функций может меняться: он представляет собой величину переменную. Но функция, как таковая, есть величина постоянная. Функции действующих лиц представляют собой составные части, которыми могут быть заменены «мотивы» Веселовского» [Пропп: 1928: 29]. Другой представитель морфологического направления, Б.И. Ярхо, в «Методологии точного литературоведения», написанной в 1930-х годах, считает, что «мотив есть некое деление сюжета, границы коего исследователем определяются произвольно. В «Евгении Онегине» мотивом равно будет и «она читала Ричардсона» (попутное замечание) и «дуэль Евгения с Ленским» (основной сюжетный этап) [Ярхо 1984: 221 - 222].

Представителем дихотомического принципа в отечественном литературоведении стал А.И. Белецкий. Именно он первым сформулировал сам принцип дуальной природы мотива, предложив говорить о мотиве «схематическом» (представляющем инвариантное начало) и мотиве «реальном» (представляющем вариантное начало). Иллюстрируя свою мысль, А.И. Белецкий опирается на наблюдения А.Л. Бема и приводит следующую пару реального и схематического мотивов: «Сюжет «Кавказского пленника», например, расчленяется на несколько мотивов, из коих главным будет: «черкешенка любит русского пленника»; в схематическом виде: «чужеземка любит пленника» [Белецкий 1964: 99], Парадокс развития научного знания, по мнению исследователя И.В. Силантьева, заключается в том, что «идеи А.Л. Бема, несмотря на его отрицательную позицию относительно литературного статуса мотива, объективно способствовали развитию именно дихотомических представлений - ведь ученый первым пришел к выявлению мотивного инварианта - того самого «схематического мотива», понятие которого несколько позже сформулировал А.И. Белецкий» [Силантьев 1999: 81].

Для представителей тематического подхода (А.П. Скафтымов, Б.В. То-машевский, В.Б. Шкловский) критерием целостности мотива является его способность выражать целостную тему, понятую как смысловой итог. В трактовке Б.В. Томашевского мотив выступает выразителем микротемы как темы фабульного высказывания, а в трактовках Б.В. Шкловского и А.П. Скафтымова - выразителем макротемы как темы эпизода или фабулы в целом. «Понятие темы есть понятие суммирующие, объединяющее словесный материал произведения. Тема может быть у всего произведения, и в то же время каждая часть произведения обладает своей темой.Тема неразложимой части произведения называется мотивом» [Томашевский 1996:182]. Тематический подход в понимании мотива самым глубоким образом коррелирует с подходом семантическим. Это вызвано тем, что самое понятие и феномен темы находится в тесной связи с понятием феномена мотива (тема зависит от мотива, поскольку развертывается как таковая посредством фабульно выраженных, мошвов, но и мотив без темы — это не более чем идея перемены). :

В -1930-е годы: традиции русского литературоведения были; надолго прерваны. Теория: повествовательного; мотива не была исключением в этом ряду. Даже в. 1960-е годы категория; мотива, в- литературоведении1 либо не принимается по своему существу, либо трактуется достаточно формально - в качестве примера можно привести? определение мотива в Краткой литературной энциклопедии: это «простейшая, содержательная; (смысловая) единица^ художественного текста в мифе и сказке» [Чудаков 1967: 995]. При этом, автор статьи ссылается только на работы ученых начала и первой четверти XX века - А.Ы. Веселовского и Л.Л: Бема. «Пожалуй, единственными учеными; глубоко применявшими понятие мотива. в непосредственной практике литературоведческого исследования, были в эти десятилетия; М.М. Бахтин, В.Я. Пропп и В.В. Виноградов» [И.В. Силантьев 1999: 98].

Новый период: изучения? мотива в отечественном литературоведении; и фольклористике начинается в 1970-е годы. Дихотомическую теорию мотива? продолжает развивать Н.Е. Черняева, предлагающая в.статье «Опыт изучения эпической1 памяти (на материале былин)» свою-трактовку: «.мотив - конкретное воплощение отношения; субъекта и объекта, а также тех атрибутов-пространственных и прочих характеристик, которые непосредственно включены в действие» [Черняева 1980: 109]. Точка зрения Б.Н1 Путилова также в целом соответствует дихотомической трактовке мотива. Являя собой «устойчивые, семантические, единицы, мотивы характеризуются повышенной, можно сказать исключительной степенью семиотичности. Каждый-мртив; обладает устойчивым набором значений» [Путилов 1992: 84]. Дихотомические представления о. мотиве развивают в, своих работах А.К. Жолковский' и .Ю.К. Щеглов8.

Ю.М. Лотман определяет мотивы как «предикаты, отнесенные к систе

8 Жолковский,1 А.К/, Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты - Тема— Приемы-Текст/А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов. М.: АО Издательская группа «Прогресс», 1996. -344с. ме культуры в целом» [Лотман 1975: 142]. Понимание мотива в последующие годы не обладает четкой теоретической определенностью.

Если 1970 - 1980-е годы были временем интенсивной разработки теории мотива в трудах фольклористов и исследователей мифологии, то 1990-е годы отмечены значительным ростом интереса к проблеме повествовательного мотива со стороны литературоведов, работающих в сфере теоретической и исторической поэтики (Б.М. Гаспаров).

В современном литературоведении бытует представление о мотиве как «внеструктурном» начале - как о достоянии не текста и его создателя, а ничем не ограниченной мысли толкователя произведения» [Хализев 2000: 268]. Б.М. Гаспаров в книге «Литературные лейтмотивы» не дает определения мотива, а говорит о принципе лейтмотивного повествования. В этой же монографии ученый отмечает, что в качестве мотива может выступать «любой феномен, любое смысловое «пятно», событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и так далее; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»), здесь не существует заданного алфавита - он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру» [Гаспаров 1994: 30-31].

Таким образом, обобщая мнения разных ученых, повторим, что мотив может являть собой отдельное слово или словосочетание, повторяемое и варьируемое, или представать как нечто обозначаемое посредством различных лексических единиц, или выступать в виде заглавия, либо эпиграфа, или оставаться лишь угадываемым. Однако общепризнанным показателем мотива, который отмечают почти все ученые, является его повторяемость в тексте. Опираясь на опыт отечественных исследователей, можно выделить принципиально важные для нашей работы положения:

• признаком мотива является его повторяемость и, как следствие, его повышенная семантическая значимость. Именно последовательный текстовый функционально-семантический повтор позволяет считать те или иные элементы текста мотивами;

• в роли мотива может выступать любое смысловое «пятно», то есть любой элемент текста на уровне композиции, сюжета, образов. В границах каждого отдельного произведения мотивы своеобразно комбинируются, образуют целые «комплексы» и «узлы» (основанием возникновения для такого «узла» может быть персонаж, его пространственно-временные границы, его действия и т.д.);

• в художественном тексте мотивы соотносятся друг с другом. Семантическое наполнение мотива обусловлено соотношением его вариантов и комбинаций с другими мотивами.

Таким образом, при вычленении мотивов мы учитывали следующие признаки: повторяемость, вариативность, повышенную семантическую значимость.

В связи с тем, что предметом диссертационного исследования являются ориентальные мотивы в поэзии дальневосточного русского зарубежья, актуализируем определение понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ». Ориентальный мотив - это устойчивый формально-содержательный компонент художественного текста, воплощенный в системе ориентальных образов. Ориентальный образ - это константный для поэзии Востока образ, который в самых разных контекстах (смысловых,, временных) сохраняет свою соотнесенность с ценностным и предметным миром восточной культуры. Это образ, по которому идентифицируется восточная тема в литературе.

Научная новизна работы обусловлена выбором объекта и предмета исследования, системным подходом к изучению творческого наследия поэтов дальневосточного русского зарубежья в аспекте художественного функционирования в поэзии ориентальных мотивов на основе оригинального восприятия образной картины мира Востока русскими поэтами-эмигрантами. К решению основных задач исследования привлечен значительный и репрезентативный корпус поэтических произведений, раскрывающих творческую индивидуальность и особенности мировосприятия целого ряда наиболее талантливых представителей литературы русского зарубежья Дальнего Востока. В научный оборот вводятся понятия «ориентальный мотив» и «ориентальный образ».

Научная новизна работы определяется основными положениями, которые выносятся на защиту:

1. Формирование и развитие ориентальных мотивов в поэзии дальневосточного зарубежья было обусловлено рецепцией поэтами-эмигрантами восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в зарубежной и русской литературе.

2. Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов определялось художественной эволюцией уникальной (пограничной) формы западно-восточной субкультуры (O.A. Бузуев), сформировавшейся в «русском Китае» на основе синтеза национальных традиций русской, китайской и японской культур.

3. Художественный синтез этнокультурных ассоциативных образно-мотивных рядов, взаимодействующих в едином поэтическом пространстве поэзии дальневосточного зарубежья, обусловлен активным функционированием в ней традиционных образных элементов культур Дальнего Востока и России.

Теоретическая значимость диссертации. Диссертационное исследование вносит научный вклад в разработку теории мотива в отечественном литературоведении. Авторская интерпретация понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ» конкретизирует динамику научных исследований по ориентальной тематике.

Практическая значимость исследования заключается в том, что наблюдения, материалы и выводы диссертации могут быть использованы в вузовском и школьном преподавании русской литературы XX века, при разработке общих и специальных курсов по истории литературы русского зарубежья.

Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры литературы ФГОУ ВПО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет». По теме диссертации были представлены статьи на следующих международных конференциях: второй международной конференции «Дальний Восток: наука, образование, XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 7-ой и 8-ой международных научно-методических конференциях «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, 2005, 2006), 3-ей международной научно-практической конференции «Новое видение культуры мира в XXI веке» (Владивосток, 2005), а также на ежегодных научно-практических конференциях: 39-ой научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука. XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 38-ой региональной научно- практической конференции «Человек, общество и культура: «Проблемы исторического развития» (Комсомольск-на-Амуре, 2005), 10-ой межвузовской научно-практической конференции «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, 2005).

По теме диссертации опубликовано восемь работ: из них 7 статей (в том числе статья в журнале, рекомендованном ВАК) и монография «Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока» с грифом «Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН» (Комсомольск-на-Амуре, 2007).

Логика разрешения поставленных исследовательских задач определила структуру работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 168 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока: генезис, функционирование, типология"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Внимание Запада и России к восточной культуре было устойчивым почти во все исторические эпохи. Одна из причин обращения к Востоку связана с гуманистическим признанием равноценности разных культурных традиций. Возможность вести диалог культур приводит к кризису европоцентризма в социально-эстетической мысли России и пониманию того, что Восток может стать источником тематического и художественного обновления национальной литературы.

Дальневосточная русская эмигрантская поэзия смогла не только сохранить свои национальные черты, но и творчески интерпретировать традиции восточной культуры, что в значительной степени обусловило ее художественное своеобразие.

Формирование и развитие ориентальных мотивов и образов в лирике эмигрантов было обусловлено не только рецепцией русскими авторами восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в западноевропейской и отечественной литературе, их невольным пребыванием в стране древнейшей культуры, но и попыткой разобраться в онтологических и гносеологических проблемах. Не случайно поэтическая картина мира в лирике дальневосточного русского зарубежья помогает приблизить читателя к пониманию философско-эстетических и этических идеалов той страны, которая приютила творческую интеллигенцию, волею исторической судьбы оказавшуюся вдали от Родины.

Специфическим способом мышления русских эмигрантов, модусом восприятия действительности, которому свойственна определенная степень поэтичности, становится своеобразный мифологический пласт культурного наследия Дальнего Востока, устойчивое значение мифологем (дракон, феникс), традиционные образы с мифопоэтической семантикой. В ряде стихотворений жизнь лирического героя непосредственно сопряжена с мифами, преданиями, во многом определяющими его чувственные переживания. Образы китайской мифологии в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока становятся атрибутами иного пространства, лишенного враждебности и хаотичности.

Образ дерева (мировое древо, древо жизни) традиционно связан с ми-фопоэтической картиной мира, является важнейшим ее элементом наряду с небом, землей, горами. В поэзии «русского Китая» многие фитоморфы (бамбук, вишня, лотос, слива, хризантема) сохраняют традиционное ориентальное значение, раскрывающее экзистенциальную сущность мифопоэтических образов, которые становятся суггестивными символами Востока. Зачастую под воздействием дальневосточной культурной традиции происходит переосмысление европейского значения фитоморфных образов (сосна, ива). В ряде случаев денотативный и коннотативный смыслы взаимодействуют, трансформируя и обогащая устойчивое значение образа. В лирике поэтов дальневосточной ветви русского зарубежья мифопоэтические образы являются основанием для обращения поэтов-эмигрантов к традиционным жанровым формам восточной лирики (краткостишие), а эстетика мифопоэтических образов становится основой для философских размышлений.

Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов обусловлено гармоничным единством русской и восточной (китайской, японской) традиций. Так мотив «времен года» художественно реализуется в рамках этих двух традиций: опора на жанровую специфику стихотворений восточных поэтов, обращение к «традиции печалей». В то же время в своих стихотворениях поэты-эмигранты обнаруживают глубинную зависимость от образов русской культуры, топосами которой в их лирике выступают суггестивные образы зимы, снега как поэтические символы Родины, России, как воплощение особого склада национального характера. Следовательно, обращение к мотиву «времен года» помогает русским поэтам, с одной стороны, войти в контекст с традиционной поэзией Дальнего Востока, а с другой - наполнить этот мотив новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием.

Функционирование мотива созерцания и отшельничества в поэтическом наследии русских эмигрантов Дальнего Востока связано с его художественным переосмыслением. Сравнительно-типологический анализ творческого наследия эмигрантов и классической лирики Дальнего Востока позволяет выделить в поэзии русских авторов устойчивые образы (анахорет, хижина в горах, тропинка, рыбак, вода), благодаря которым художественно воплощается ориентальный мотив созерцания и отшельничества. В данном случае можно говорить о двуплановости композиции как о специфической особенности стихотворений русских художников слова: на первый содержательный план выходит традиционный восточный пейзаж гор и вод, созерцанию которого предается лирический герой. Именно здесь русские поэты стремятся к максимальному насыщению своих произведений китайскими или японскими реалиями. Однако за первым планом отчетливо проступает второй, образующий медитативный настрой многих стихотворений. Этот план выдает в лирическом герое русского человека, невозможность для него жить без России, образ которой постоянно присутствует в воспоминаниях, связан с поэтическими ассоциациями.

Обращение поэтов-эмигрантов к основам буддизма способствовало развитию и углублению главных мотивов традиционной дальневосточной литературы - мотива бренности бытия и мотива пути. Сравнительно-типологическое исследование поэзии эмигрантов и лирики Дальнего Востока помогает выявить образы в лирических текстах русских авторов: облетающие лепестки, валёк, иней. Используя данные образы, характерные для ориентальной классической традиции, эмигранты русского зарубежья поэтически воплощают мысль о том, что мир - это процесс перехода из одного состояния в другое, ничто в нем не сохраняется прежним, все оказывается преходящим. Содержание мотива бренности бытия в стихотворениях русских поэтов обусловлено осознанием эфемерности бытия; ведущей становится идея достойного проведения человеческой жизни. Родина и Творчество (Поэзия) выступают как спасительное средство не только от бездуховности, безвременья, но и от зыбкости, непрочности существования человека, помогают «минувший день без гнева вспоминать, / грядущий — ожидать с улыбкой смелой». Философские размышления побуждают лирического героя не только искать ответы на вечные вопросы, но и раскрывают экзистенциальные состояния мира — жизни, смерти, вечности, бренности человеческого бытия.

Лирического героя многих стихотворений поэтов-эмигрантов определяет ощущение беспочвенности, неприкаянности. В своих поэтических текстах русские художники слова обращаются к теме блуждания одинокой души, утратившей первичную гармонию, целостность. Одной из причина таких духовных исканий является жизнь вдали от Родины, образ которой во многих случаях идеализируется. Мотив пути в этих лирических текстах можно рассматривать в буддийском контексте: жизнь в Китае является страданием, причина этих страданий — желание обрести себя и Родину, а к преодолению желаний и прекращению страданий ведет Путь. Конечная цель пути лирического героя персонифицируется в образе Родины.

Анализ творческого наследия русских авторов позволяет выявить типологию мотивов в их оригинальных текстах, где органично переплетаются общекультурные мотивы, встречающиеся в большинстве мировых религий, и • собственно восточные мотивы. Обращение поэтов дальневосточного русского зарубежья к традиционной философии и поэтической образности Востока придает общекультурным мотивам ориентальную специфику. Это помогает русским авторам не только войти в контекст традиционной для Дальнего Востока поэзии, наполнить эти традиционные мотивы новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием, но и разобраться в онтологических вопросах.

Восток для русских авторов стал особой категорией, которая помогла органично воспринять «чужую» культуру, но не утратить при этом национальных корней. Образ Родины во многих случаях становится неотъемлемой частью их поэтического мира. В творчестве поэтов дальневосточного зарубежья индивидуальные поэтические образно-смысловые приращения к традиционной ориентальной семантике сочетаются с постоянными культурными ассоциациями, восходящими к русской классике (А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев, А. Фет).

Кроме того, лирика эмигрантов унаследовала традиции «Серебряного века», отразившиеся в особенностях поэтического языка (А. Блок, Н. Гумилев, И. Северянин, С. Есенин).

Поэзия русского зарубежья Дальнего Востока - сложное, многоплановое явление, это поэзия синтеза, в которой имманентное «растворение» ориентальных образов и мотивов органично сочетается с русской культурной традицией. Настоящая работа является посильным вкладом автора в изучение поэзии русского зарубежья Дальнего Востока. Для ее исследователей открываются перспективы для дальнейшего научного поиска.

Список научной литературыЖарикова, Елена Евгеньевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абдуразакова, Е.Р. Тема Востока в творчестве Бориса Пильняка: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / Е.Р. Абдуразакова. — Владивосток: ДВГУ, 2005. 23 с.

2. Агеносов, В.В. Литература русского зарубежья / В.В. Агепосов. — М.: Тер-ра. Спорт, 1998.-543 с.

3. Агеносов, В.В. Раннее творчество А. Несмелова / В.В. Агеносов, Л. Чен // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II между-нар. науч. конференции. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 501 -506.

4. Алексеев, В.М. В старом Китае / В.М. Алексеев. М.: Вост. лит., 1958. -312 с.

5. Алексеев, В.М. Китайская литература: Избранные труды / В.М. Алексеев. -М.: Наука, 1978.-596 с.

6. Алексеев, В.М. Наука о Востоке/ В.М. Алексеев. М.: Наука, 1982. - 535 с.

7. Аникина, Г.П. Всматриваясь в лунный свет. Классическая поэзия Китая, Корея и Японии: литературно-критические очерки / Г.П. Аникина. Хабаровск: ХГПУ, 2002. - 135 с.

8. Аникина, Г.П. Китайская «Энциклопедия» Вс. Н. Иванова / Г.П. Аникина // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II междунар. науч. конференции. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 529 - 532.

9. Бежин, Л.Е. Ду Фу / Л.Е. Бежин. М.: Молодая гвардия, 1987. - 271 с.

10. Белецкий, А.И. В мастерской художника слова / А.И. Белецкий // Избранные труды по теории литературы. М.: Просвещение, 1964. - 233 с.

11. Берковский, Н.Я. Романтизм в Германии / Н.Я. Берковский. Л.: Худож. лит., 1973.-568 с.

12. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов: пер. с нем. / Г. Бидерманн; общ. ред. и предисл. И.С. Свенцицкой. М.: Республика, 1996. - 579 с.

13. Брюсов, В.Я. Избранное / сост., вступ. статья и прим. А. Козловского. -М.: Правда, 1982. 464 с.

14. Бузуев, O.A. Литература русского зарубежья Дальнего Востока: Проблематика и художественное своеобразие (1917 1945гг.): автореф. дис. на со-иск. учен. степ, д-ра филолог, наук: 10.01.01 / O.A. Бузуев. - М.: Прометей, 2001.-39 с.

15. Бузуев, O.A. О соотношении восточной и западной ветвей русской литературной эмиграции / O.A. Бузуев // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II междунар. науч. конференции. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 506 - 512.

16. Бузуев, O.A. Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока (1917-1945): монография / O.A. Бузуев. М.: Прометей, 2000. -124 с.

17. Бузуев, O.A. Поэзия Арсения Несмелова: монография / O.A. Бузуев. -Комсомольск-на-Амуре: КнАГПУ, 2004. 113 с.

18. Бузуев, O.A. Творчество Валерия Перелешина: монография / O.A. Бузуев. Комсомольск-на-Амуре: КнАГПУ, 2003. - 122 с.

19. Васильев, В.П. Материалы по истории китайской литературы: Даосизм / В.П. Васильев. СПб.: Литография Иконникова, 1887. - С. 89 - 184.

20. Васильев, Л.С. История Востока: учебник по специальности «История». В 2 т. Т. 2. Гл. 1,2./ Л.С. Васильев. М.: Высш. шк., 2001. - 512 с.

21. Васильев, Л.С. Конфуцианская цивилизация / Л.С. Васильев // Азия и

22. Африка сегодня. 1996. - №2. - С. 26 - 37.

23. Бахтин, Б.Б. Буддизм и китайская поэзия / Б.Б. Бахтин // Буддизм, государство и общество в странах Центральной и Восточной Азии. М.: Наука, 1982.-С. 16-28.

24. Бахтин, Б.Б. Человек и природа в китайской средневековой лирике / Б.Б. Бахтин // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. -М.: Наука, 1974.-290 с.

25. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика / А.Н. Веселовский. М.: Высш. шк., 1989.-406 с.

26. Витковский, Е.В. Дань живым / Е.В. Витковский // Новый мир. -1989. -№ 9. С. 57-59.

27. Витковский, Е.В. «На сопках Манчжурии» / Е.В. Витковский // А. Несме-лов. Без Москвы, без России: стихотворения, поэмы, рассказы / А. Несмелов, Е.В. Витковский. М., 1990. - С. 3 - 22.

28. Волков, И.Ф. Творческие методы и художественные системы / И.Ф. Боков. М.: Искусство, 1978. - 264 с.

29. Восточные мотивы: стихотворения и поэмы / сост. JI.E. Черкасский, B.C. Муравьев. М.: Гл. ред. восточной лит. изд-ва «Наука», 1985. - 498 с.

30. Гаспаров, Б.М. Литературные лейтмотивы. / Б.М. Гаспаров. М.: Высш. шк., 1994.-С. 30-31.

31. Георгиевский, С.М. Мифические воззрения и мифы китайцев / С.М. Георгиевский // Все о Китае / отв. ред. Г.И. Царева. М., 2001. - Т. 1. - С. 416 -424.

32. Гердер, И.Г. Идеи к философии истории человечества / И.Г. Гердер. М.: Наука, 1977. - 703 с.

33. Глускина, А.Е. Буддизм и ранняя японская поэзия / А.Е. Глускина // Заметки о японской литературе и театре (древность и средневековье) / отв. Е.М. Пинус. М.: Наука, 1979. - С. 147 -168.

34. Голыгина, К.И. Изучение китайской литературы в России / К.И. Голыги-на. М.: Восточная лит., 2004. 58 с.

35. Горегляд, В.Н. Японская литература VIII XVI вв.: Начало и развитие традиций / В.Н. Горегляд. -2-е изд. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.-237 с.

36. Греков, Б.Д. Культура Киевской Руси / Б.Д. Греков. М.: Госиздат, 1944. - 129 с.

37. Григорьева, Т.П. Японская художественная традиция / Т.П. Григорьева. -М.: Наука, 1979.-240 с.

38. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка / В.И. Даль— М.: Русский язык, 1981. Т. 1. - 699 с.

39. Дао-Дэ цзин / пер., вступ. ст., коммент. В.В. Малявина. М.: Астрель, 2003.-559 с.

40. Дяо, Ш. Художественная литература русского зарубежья в городе Харбине за первые 20 лет (1905 -1925гг.). По найденным материалам / Ш. Дяо // Россияне в Азии. 1996. - № 3. - С. 57 - 110.

41. Евсюков, В.В. Мифология китайского неолита / В.В. Евсюков. Новосибирск: Наука, 1988. - 128 с.

42. Ежов, В. Мифы древнего Китая / В. Ежов. М.: Алетейя, 2003. - 180 с.

43. Елистратова, A.A. Отношение романтиков к классическому литературному наследству / A.A. Елистратова // Европейский романтизм. М., 1973. - С. 95.

44. Жарикова, Е.Е. Мифология Древнего Китая в поэзии дальневосточного русского зарубежья / Е.Е. Жарикова // Художественный текст: варианты интерпретации: труды X межвуз. науч.-практ. конф Бийск: Изд-во Бийского гос. пед. ин-та, 2005. - С. 163 - 167.

45. Жарикова, Е.Е. Мотив бренности в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова // Проблемы славянской культуры и цивилизации: материалы VII междунар. науч. метод, конф. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2005.-С. 327-329.

46. Жарикова, Е.Е. Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока / Е.Е. Жарикова: монография. Комсомольск-на-Амуре: Изд-во Амуре, гум.- пед. гос. ун-та, 2007. - 116 с.

47. Жолковский, А.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты -Тема Приемы - Текст / А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов. - М: АО Издат. группа «Прогресс», 1996. - 344 с.

48. Забияко, A.A. Вертиниада русского Китая (образ А. Вертинского в литературе восточного зарубежья) / A.A. Забияко, Г.В. Эфендиева // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. 2004. - № 4. - С. 152 -161.

49. Забияко, A.A. Монпарнасские интонации лирики Николая Щёголева / A.A. Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II междунар. науч. конф. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 512 — 519.

50. Забияко, A.A. «Полдень» Н. Щёголева: «поэзия в прозе» и проза поэзии / A.A. Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2003. - Вып. 5. - С. 333 -334.

51. Забияко, A.A. «Самый буйный, самый строптивый, самый одаренный из всей молодой поросли» (художественный мир харбинского поэта Николая Щёголева) / A.A. Забияко // Филологические науки. 2006. - № 5. - С. 111 — 122.

52. Забияко, A.A. Тропа судьбы Алексея Ачаира / A.A. Забияко. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2005. - 275 с.

53. Завадская, Е.В. Восток на Западе / Е.В. Завадская. — М.: Наука, 1970. -231с.

54. Завадская, Е.В. Культура Востока в современном западном мире / Е.В. Завадская. -М.: Наука, 1977. 145 с.

55. Завадская, Е.В. Тайны ремесла А. Ахматовой как комментарий к китайской классической поэзии / Е.В. Завадская // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. — М.: Наука, 1980. С. 21 -25.

56. Иващенко, Е.Г. «Диалог культур» в творчестве Вс.Н. Иванова / Е.Г. Ива-щенко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II междунар. науч. конф. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 532 - 537.

57. Ильина, Н.И. Дороги и судьбы: автобиографическая проза / Н.И. Ильина. -М.: Советский писатель, 1985. 560 с.

58. История французской литературы / под. ред. М.Н. Черневич, A.JI. Штейн, М.А. Яхонтовой. -М.: Просвещение, 1965. 639 с.

59. Каган, М.С. Проблема «Запад-Восток» в культурологии / М.С. Каган, Е.Г.

60. Хильтухина. M.: Наука, 1994. - 160 с.

61. Керлот, X. Э. Словарь символов / X. Э. Керлот; отв. C.B. Пролеев. М.: Высш. шк., 1994. - 546 с.

62. Кессель, JIM. Гёте и «Западно-восточный диван» / JI. М. Кессель. М.: Наука, 1973.-119 с.

63. Ким, К.Т. Тема Востока в творчестве И.А. Бунина: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / К.Т. Ким. Санкт-Петербург, 1997.-21 с.

64. Китайская классическая поэзия / в пер. J1. Эйдлина; вступ. ст. и примеч. JI. Эйдлина. -М.: Худож. лит., 1975. 350 с.

65. Китайская пейзажная лирика III XIV вв. Стихи, поэмы, романсы, арии / под ред. В.И. Семанова. - М.: Изд-во МГУ, 1984. - 320 с.

66. Книга о Великой Белизне. Ли Бо: Поэзия и Жизнь / сост. С.А. Торопцев. -М.: Наталис, 2002. 477 с.

67. Конрад, Н.И. Запад и Восток: статьи / Н.И. Конрад. М.: Наука, 1966. -518 с.

68. Конрад, Н.И. Избранные труды. История / Н.И. Конрад; отв. М.Б. Храп-ченко. М.: Наука, 1974. - 470 с.

69. Конрад, Н.И. Очерк истории культуры средневековой Японии VII -XVI вв. / Н.И. Конрад. -М.: Искусство, 1980. 144 с.

70. Конрад, Н.И. Очерки японской литературы. Статьи и исследования / Н.И. Конрад; отв. С. Лейбович. -М.: Худож. лит., 1973. 462 с.

71. Конрад, Н.И. Японская литература в образцах и очерках / Н.И. Конрад; отв. Р.Ф. Мажокина. репринт, изд. -М.: Наука, 1991. - 562 с.

72. Конрад, Н.И. Японская литература. От «Кодзики» до Токутоми / Н.И. Конрад. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1974. - 567 с.

73. Кравцова, M. Е. Поэзия вечного просветления: китайская лирика второй половины V начала VI века / M. Е. Кравцова. - СПб.: Наука, 2001. - 407 с.

74. Кравцова, М.Е. История культуры Китая / М.Е. Кравцова. 3-е изд., испр. и доп. - СПб.: Лань, 2003. - 416 с.

75. Кравцова, М.Е. Поэзия древнего Китая. Опыт культурологического анализа / М.Е. Кравцова. СПб.: Лань, 1994. - 309 с.

76. Крачковский, И. Ю. Избранные сочинения. В 6 т. Т. 5. Очерки по истории русской арабистики. Русские и зарубежные востоковеды. Статьи и некрологи. / И. Ю. Крачковский. М., Л.: Госиздат, 1958. - 423 с.

77. Крысин, Л.П. Толковый словарь иноязычных слов / Л.П. Крысин. М.: Эксмо, 2006. - 944 с.

78. Культура классической Японии: словарь-справочник / под. ред. С.Б. Рыбалко, А.Ю. Корнева. Ростов-на-Дону: Феникс, 2002. - 352 с.

79. Лермонтовская энциклопедия / под. ред. В.А. Мануйлова. М.: Сов. энциклопедия, 1981. - 784 с.

80. Ли, И. Образ Китая в русской поэзии Харбина / И. Ли // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения: сб. науч. трудов, посвященный 60-летию проф. В.В. Агеносова. М.: Сов. спорт, 2002. - С. 271 - 285.

81. Лисевич, И.С. О том, что остается за строкой / И.С. Лисевич // Китайская пейзажная лирика III XIV вв. - М.: МГУ, 1984. - С. 5 -20.

82. Лисевич, И.С. У истоков китайского летописания / И.С. Лисевич // Проблемы Дальнего Востока. 1988. - № 6. - С. 23 -27.

83. Литература русского зарубежья: 1920 -1940 / под. ред. О.Н. Михайлова. — М.: ИМЛИ, 1993.-336 с.

84. Литература русских эмигрантов в Китае. Паровозы гудят у Цицикара / под. ред. Я. Ли. Пекин: Китайская молодежь, 2005. В 10 т. Т. 2. - 706 с.

85. Лотман, Ю.М. Тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века / Ю.М. Лотман // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 1975. - С.120. 121, 142.

86. Лукин, А. Образ Китая в России (до 1917 года) / А. Лукин // Проблемы Дальнего Востока. 1998. -№ 5. - С. 131 - 136.

87. Малявин, В.В. Китайское искусство: Принципы. Школы. Мастера / В.В. Малявин. М.: Астрель, 2004. - 432 с.

88. Малявин, В.В. Китайская цивилизация / В.В. Малявин. М.: Астрель, 2001.-360 с.

89. Манъёсю. Собрание мириад листьев. В 3 т. / Манъёсю; пер. с яп. и ком-мент. А.Е. Глускиной. М.: Наука, Гл. ред. восточной лит., 1971. - 179 с.

90. Мелетинский, Е.М. О литературных архетипах / Е.М. Мелетинский. -М.: РГГУ, 1994.- 136 с.

91. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа / Е.М. Мелетинский. М.: Наука, 1976.-С. 407.

92. Мелихов, Г.В. Зарисовки старого Харбина / Г.В. Мелихов // Проблемы Дальнего Востока. 1990. - № 4. - С. 113 -118.

93. Мелихов, Г.В. Китайские гастроли. Неизвестные страницы из жизни Ф.П. Шаляпина и А.Н. Вертинского / Г.В. Мелихов. М., 1998. -132 с.

94. Мелихов, Г.В. Российская эмиграция в Китае (1917 1924) / Г.В. Мелихов. -М.: Наука, 1997. - 247 с.

95. Молодяков, В.Э. Япония и русский символизм: отражение и влияние / В.Э. Молодяков // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13, Востоковедение. 1990. - С. 40-49.

96. Мясников, B.C. Восток Запад: К истории межцивилизационных связей / B.C. Мясников // Восток. - 1993. - № 3. - С. 185.

97. Неваленная, Т.А. Восточные мотивы лирики В. Янковской / Т.А. Нева-ленная // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: Амурский гос. ун-т. - 2003. - № 5. - С. 319 - 324.

98. Неживая, Е.А. Художественный мир Н.А. Байкова: автореф. дис. на со-иск. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / Е.А. Неживая. Владивосток: ДВГУ, 2001.- 17 с.

99. Никитина, М.И. Поэтическое слово в корейской культуре / М.И. Никитина // Антология восточной поэзии. — М.: Гл. ред. восточной лит., 1980. -595 с.

100. Перелешин, В. Русские дальневосточные поэты / В. Перелешин // Новый журнал.-1972.-№ 107.-С. 255-262.

101. Печерица, В.Ф. Духовная культура русской эмиграции в Китае / В.Ф. Печерица. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1998. - 276 с.

102. Печерица, В.Ф. Восточная ветвь русской эмиграции / В.Ф. Печерица. -Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1994. 188 с.

103. Плостина, H.H. Творчество H.A. Байкова: проблематика, художественное своеобразие: автореф. дис. на соик. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / H.H. Плостина. Владивосток: ДВГУ, 2002. - 24 с.

104. Полански, П. Русская печать в Китае, Японии и Корее: каталог собрания библиотеки им. Гамильтона Гавайского университета / П. Полански; под. ред. A.A. Хисамутдинова. М.: Пашков Дом, - 2001. - 204 с.

105. Поэзия эпохи Тан (VII Хвв.): пер. с кит. / ред. кол. Л. Делюсин, Т. Редько, В. Сорокин и др.; сост. и вступ. статья Л. Эйдлина. - М.: Худож. лит., 1987.-479 с.

106. Прозрачная тень: Поэзия эпохи Мин (XIV-XVII вв.) / пер. И. Смирнова. М.: Петербургское Востоковедение, 2000. - 352 с.

107. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки / В.Я. Пропп. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1986. — 365 с.

108. Пропп, В.Я. Морфология сказки / В. Я. Пропп. Л.: Academia, 1928. -152 с.

109. Путилов, Б.Н. Веселовский и проблемы фольклорного мотива / Б.Н. Путилов // Наследие Александра Веселовского: исследования и материалы. -СПб.: Питер, 1992. С. 74 - 84.

110. Пушкин, A.C. Сочинения. Стихотворения. Сказки. В 3 т. Т. 1 / A.C. Пушкин. М.: Худож. лит., 1985. - 735 с.

111. Резникова, Н.С. В русском Харбине / Н. Резникова // Новый журнал.1998.-№ 172 /173.-С. 385-394.

112. Рифтин, Б.Л. От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе / Б.Л. Рифтин. М.: Наука, 1979. — 344 с.

113. Романова, О.Н. Лирика Арсения Несмелова: проблематика, мифопоэти-ка, поэтический язык: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / О.Н. Романова. Владивосток: ДВГУ, 2002. - 25 с.

114. Русская поэзия Китая: антология / сост. В.П. Крейд, О.М. Бакич. М.: Худож. лит., 2001. - 719 с.

115. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: энциклопедический биографический словарь / Под общ. ред. В.В. Шелохаева. -М.: РОССПЭН, 1997. 748 с.

116. Самозванцев, A.M. Мифология Востока / A.M. Самозванцев. М.: Восточная лит. РАН, 2000. - 280 с.

117. Серебряков, Е.А. Лирические песни «Шицзина» в интерпретации конфуцианских комментаторов / Е.А. Серебряков // Востоковедение. Л.: ЛГУ, 1985. - Вып. 11: Филологические исследования. — С. 127-137.

118. Сидихменов, В.Я. Китай: страницы прошлого / В.Я. Сидихменов. Смоленск: Русич, 2000. - 464 с.

119. Силантьев, И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии / И.В. Силантьев. Новосибирск: ИДМИ, 1999.-104 с.

120. Соловьёв, В. С. Три силы / B.C. Соловьев // Избранное. М.: Книга, 1990.-С. 44-73.

121. Соловьёв, B.C. Свет с Востока / B.C. Соловьев // Восточные мотивы. -М.: Книга, 1985. С. 100 - 167.

122. Соловьёв, B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 2. / В. С. Соловьёв. М.: Сов. Россия, 1990.-322 с.

123. Струве, Т.П. Русская литература в изгнании: опыт исторического обзора зарубежной литературы. 3-е изд., испр. и доп.: краткий библиографический словарь русского Зарубежья / Р.И Вильданова и др.. Париж; М.: YMCA

124. Press; Русский путь, 1996. — 448 с.

125. Сюй, Г.Х. Литературная жизнь русской эмиграции в Китае (1920 -1940-е годы) / Г.Х. Сюй. М.: Изд-во ИКАР, 2003. - 184 с.

126. Таскина, Е.П. Литературное наследие русского Харбина / Е.П. Таскина // Харбин. Ветка русского древа: проза, стихи / Сост. Д.Г. Селькина, Е.П. Таскина. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1991. - С. 3 - 36.

127. Таскина, Е.П. Поэты русского Харбина / Е.П. Таскина // Проблемы Дальнего Востока. 1989. - № 3. - С. 120 - 131; № 4. - С. 118 - 126.

128. Таскина, Е.П. Рубеж / Е.П. Таскина // Звезда. 1991. - № 9. - С. 207.

129. Таскина, Е.П. Харбин — продукт контактов стран-соседей / Е. П. Таскина // Проблемы Дальнего Востока. 1999. - № 4. - С.132 - 137.

130. Толстой, Л.Н. Письмо к китайцу / Л.Н. Толстой // Полное собрание сочинений. В 90 т. Т. 36. М., Л.: Госиздат, 1936. — С. 291- 292.

131. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В. Томашевский. -М.: Аспект Пресс, 1996. 334 с.

132. Тресиддер, Д. Словарь символов / Д. Тресиддер; пер. с англ. С. Палько. -М.:ФАИР-ПРЕСС, 1999.-697 с.

133. Три танских поэта. Ли Бо, Ван Вэй, Ду Фу / вступ. статья Н.И. Конрада. -М.: Гл. ред. восточной лит., 1960. 494 с.

134. Трусова, И.С. Арсений Несмелов: поэтическая биография: автореф. дис. на соик. учен. степ. канд. филолог, наук: 10.01.01 / И.С. Трусова. Владивосток: ДВГУ, 2000. - 23 с.

135. Утренний иней на листьях клена: поэзия семейства Се / под ред. О.Б. Федоровой, вступ. ст. Л.Е. Бежина. М.: Книга, 1993. — 208 с.

136. Федоренко, Н.Т. Древние памятники китайской литературы / Н.Т. Федо-ренко. М.: Наука, 1978.-320 с.

137. Федоренко, Н.Т. Принципы изучения китайской литературы / Н.Т. Федоренко // Проблемы Дальнего Востока. 1988. - № 3. — 23 - 27.

138. Федоренко, Н.Т. Тематическое своеобразие китайской мифологии / Н.Т. Федоренко // Историко-филологические исследования. М., 1967. - С. 17 -24.

139. Хализев, В.Е. Теория литературы / В.Е. Хализев. М.: Высш. шк., 2000. -398 с.

140. Хисамутдинов, A.A. В лесах Манчжурии (к 125-летию H.A. Байкова) / A.A. Хисамутдинов // Проблемы Дальнего Востока. -1997. -№5. С.120 - 125.

141. Цюй Юань. Лисао / отв. Р.В. Грищенков. СПб.: Кристалл, 2000. - 336 с.

142. Чагин, А. Расколотая лира. Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920-1930 годы / А. Чагин. М.: Наследие, 1998. - 272 с.

143. Челышев, Е. П. Сопричастность красоте и духу: Взаимодействие культур Востока и Запада / Е. П. Челышев. М.: Наука, 1991. - 309 с.

144. Черняева, Н.Г. Опыт изучения эпической памяти (на материале былин) / Н.Г. Черняева // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и стилистика. М., 1980. С. 101 - 134.

145. Чудаков, А.П. Мотив / А.П. Чудаков // Краткая литературная энциклопедия. -М.: Сов. энциклопедия, 1967. Т4. - С. 995.

146. Штейн, Э. Поэты русского Китая (иконография) / Э. Штейн // Новый журнал.- 1997.-№206.-С.138-180.

147. Шицзин. Книга песен и гимнов / Шицзин; под ред. Л.З. Эйдлина. М.: Худож. лит., 1987. - 350 с.

148. Штейн, Э. Журналы русского Китая / Э. Штейн // Знамя. 1990. - № 5. — С. 231 -236.

149. Штейн, Э. Письмо редактору журнала «Знамя». О поэзии А. Несмелова / Э. Штейн // Знамя. 1989. - № 7. - С.232 - 235.

150. Эйдлин, Л.З. Китайская классическая поэзия / Л.З. Эйдлин // Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М.: Худож. лит., 1977. -926 с.

151. Эйдлин, JI.3. Танская поэзия / JI.3. Эй длин-// Поэзия эпохи Тан VII-X вв. М.: Гл. ред. восточной лит., 1987. — 253 с.

152. Элиаде, М. Аспекты мифа / М. Элиаде. М.: Академический проект,2000. 268 с.

153. Энциклопедический словарь символов / авт. сост. H.A. Истомина. -М.: Астрель, 2003. - 1.056 с.

154. Эпштейн, М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: система пейзажных образов в русской поэзии / М.Н. Эпштейн.- М.: Высш. шк., 1990. 303 с.

155. Эткинд, Е. Русская поэзия XX века как единый процесс / Е. Эткинд // Вопросы литературы. 1988. - № 10. - С. 189 -211.

156. Эфендиева, Г.В. Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог. наук: 10.01.01 / Г.В. Эфендиева. Москва: РУДН, 2006. - 19 с. "

157. Юсупова, М.С. Лев Толстой и Китай / М.С. Юсупова // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: материалы II междунар. научн. конф. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. - С. 547 - 551.

158. Якимова, С.И. Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко- литературном контексте XX века: монография / С.И. Якимова. Хабаровск, ХГПУ,2001.-258 с.

159. Якимова, С.И. Из России с Россией: заметки о творчестве Be. Н. Иванова периода эмиграции / С.И. Якимова // Дальний Восток. - 1992. - № 7. -С. 139- 144.

160. Якимова, С.И. Литература русского зарубежья Дальнего Востока: учеб. пособие для преподавателей и студентов / С.И. Якимова. Хабаровск: ДВИМБ, 2005.-106 с.

161. Яншина, Э.М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии / Э.М. Яншина. М.: Наука, 1984. - 248 с.

162. Ярхо, Б.И. Методология точного литературоведения / Б.И. Ярхо. М.: Наука, 1984.-С. 221 -222.