Лирика "харбинской ноты"

Забияко, Анна Анатольевна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Лирика "харбинской ноты"

Год: 2007
Автор научной работы: Забияко, Анна Анатольевна
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Лирика "харбинской ноты"'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лирика "харбинской ноты""

На правах рукописи

ЗАБИЯКО Анна Анатольевна

ЛИРИКА «ХАРБИНСКОЙ НОТЫ»: КУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО, ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ КОНЦЕПТЫ, ВЕРСИФИКАЦИОННАЯ ПОЭТИКА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2007

003159502

Работа выполнена в Амурском государственном университете

Официальные оппоненты

заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук, профессор Агеносов Владимир Вениаминович

доктор филологических наук, профессор Федотов Олег Иванович

доктор филологических наук, профессор Ястребов Андрей Леонидович

Ведущая организация:

Благовещенский государственный педагогический университет

Защита состоится «19» октября 2007 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212 203.23 при ГОУВПО «Российский университет дружбы народов» по адресу 117198, г Москва, ул Миклухо-Маклая, д 6, ауд 436

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке

Российского университета дружбы народов

по адресу г Москва, ул Миклухо-Маклая, д 6 (утят гиёп ги)

Автореферат разослан « /Я сентября 2007 г

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат филологических наук, доцент А Е Базанова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационное исследование посвящено изучению лирики поэтов (5>сскою зарубежья, основные поэтологические особенности которой (художественные концепты мотивный строй, жанровые предпочтения, версификационные характеристики) сложились в особом культурном пространстве центра дальневосточной эмиграции - русском Харбине

В последние десятилетия литература русского зарубежья из разряда историографических и текстологических маргиналий переходит в объект полноценною историко-культурного и поэтологического исследования Огромный труд по систематизации и научному осмыслению художественного наследия русской эмиграции проделали составители многотомных энциклопедий и словарей1 Воссозданию историко-культурного контекста жизни русской эмиграции в отдельных географических центрах (Берлине, Париже, Праге, Харбине) посвящены многочисленные сборники мемуаров, очерков, статей2 Издание работ подобного рода способствует более эффективной рецепции редчайших материалов поэтических антологий, выходящих в последние годы (Е В Витковского, В Крейда, Е П Таскиной и др) Активно разрабатываются в сегодняшнем литературоведении проблемы социальной и идеологической идентификации молодого поколения европейской эмиграции, его взаимодействия со старшим поколением (труды Т Ворониной, И Каспэ, О Коростелева, А Чагина и др) Отдельной областью отечественной и зарубежной россики является поэтическое наследие русских эмигрантов первой волны Детальному освещению творчества наиболее ярких представителей «музы диаспоры» (Г Адамовича, Г Иванова, В Набокова, Б Поплавского, Вл Ходасевича А Штейгера и др ) в настоящее время посвящены солидные монографии, учебные пособия, словари3

Однако в полной мере тенденция к углубленному исследованию художественного мироощущения и поэтического мира лирики русского зарубежья касается лишь европейского крыла эмиграции Не случайно основной понятийный аппарат, сфера проблемных полей и историко-литературных реалий формируется вокруг явления «парижской ноты», ставшей олицетворением поэзии всей русской эмиграции первой волны4 «Европоцентристский» подход к изучению литературы русского рассеяния имеет давнюю традицию, сформировавшую определенную систему оппозиций «столица» // «провинция», эмиграция // метрополия, запад // восток, «высокая литература» // «беллетристика», «метафизическая нота» // «мелкотемье» и т д Ценностные акценты при

'Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940) Т 1 Писатели русского зарубежья / под ред АН Николюкина — М, 1997, Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940) T 2 Периодика и литературные центры / под ред АН Николюкина - М , 2000, Литературное зарубежье России энциклопедический справочник / гл ред и сост Ю М Мухачбв, под общ ред Е П Челышева, А Я Дегтярева - М , 2006 (Серия «Энциклопедия российской эмиграции»), Булгаков, В Словарь русских зарубежных писателей - Нью-Йорк, 1993

2Русская литература в эмиграции Сб статей под ред Н Полторацкого Питтсбург, 1972, Культурное наследие российской эмиграции 1917-1940/Под общ ред ЕП ЧелышеваиДМ Шаховского Кн 1,2 М , 1995, Раев, М И Россия за рубежом История культуры русской эмиграции 1919-1939 / Пер с англ А Ратобыльской М 1994 Костиков, В В Не будем проклинать изгнание (Пути и судьбы русской эмиграции) - М , 1990, Русский Бертин 1921-1923 По материалам архива Б И Николаевского в Гуверовском институте / Сост, подгот текста вступ ст и коммент Л Флейшмана Р Хьюза, О Раевской-Хьюз - 2-е изд, испр - Paris, М 2003 Русский Париж / Сост предисл и коммент ТП Буслаковой - М, 1998, Русский Харбин / сост, предисл и комент ЕП Таскиной - 2-е изд, испр и доп - М, 2005, «Скит» Прага 1922-1940 Антология Биографии Документы / Вступ ст общ ред Л Н Белошевской, Сост биографий Л Н Белошевской, В П Нечаева, Слав ин-т АН ЧР - М , 2006

3Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред В Крейда - Спб РХГИ, 1999, Изучение литературы русской эмиграции за рубежом (1920 - 1990-е) Аннотированная библиография (монографии, сборники статей библиографические и справочные издания) / Отв ред Г Н Белова М , 2002, Буслакова Т П Литература русского зарубежья /ТП Буслакова - Курс лекций - Учеб пособие/ Т П Буслакова - 2-е изд - М , 2005 и др

4 Об этом Каспэ, И Искусство отсутствовать Незамеченное поколение русской литературы - М 2005

этом смещены к первому члену, а специфика второго, как правило, просто не принимается в расчет

По инерции, сопровождаемой доверием к авторитетным исспедователям и малодоступностью художественных текстов, в единичных экземплярам хранящихся в архивах и рассеянных по частным коллекциям, сегодня в отечественном литературоведении сформировалось стойкое убеждение во вторичности художественного наследия восточной ветви по отношению к западно-эмигрантской литературе «Общее впечатление от дальневосточной поэзии - провинциальность»1, - это категорическое суждение Г Струве, основанное на «парижецентристской» модели оценок, было усвоено как аксиома и сформировало определенную исследовательскую парадигму Но когда речь идет о зарождении и формировании относительно автономных очагов русской культуры в разных географических пределах, аксиологическая вертикаль литературного процесса, выстроенная по принципу «столица // провинция», «литературные авторитеты // «писатели "второго ряда", "подмастерья (подражатели, эпигоны)"» обнаруживает свою непродуктивность Тем более, когда исследователь касается столь специфического явления отечественной литературы, как поэзия русского Китая, а именно - русского Харбина Именно к такому выводу подвигают работы В В Агеносова, О А Бузуева, Е В Витковского, Г В Мелихова, Е П Таскиной, А А Хисамутдинова, посвященные культуре и литературе дальневосточного центра русской эмиграции2

В научном глоссарии современных литературоведческих исследований русского зарубежья, касающихся литературы русского Харбина, все активнее используется словосочетание «харбинская нота» Не будучи общеупотребительным, оно воспринимается скорее как коннотативное развитие литературно-географической метафоры «парижская нота» и перифраз более наукообразных выражений «литература восточной ветви русской эмиграции», «литература дальневосточного зарубежья», «харбинская эмигрантская литература», а также окказиональных оборотов «русские дальневосточные поэты» (В Перелешин), «поэзия русского Китая» (В Крейд) Не обладая терминологической строгостью и завершенностью, это конвенциональное понятие фиксирует определенное впечатление, остающееся у читателя и исследователя после знакомства с лирикой харбинских художников слова Действительно, в особом геополитическом пространстве русского Харбина возникло и особые условия, в которых формировалась поэзия дальневосточных изгнанников Речь, во-первых, идет о мифологической ситуации безвременья, когда люди словно вернулись в прошлое, в дореволюционную Россию, и смогли пережить заново или внове все то, что не успели осуществить до революции В поэтической практике данные ремифологические процессы способствовали реконструкции моделей поведения «серебряного века» и общей ориентированности на модернистский поэтологический фонд Отчасти этими тенденциями объяснимы и явный консерватизм поэтики харбинских лириков, и тотальная псевдонимизация, и страсть к мистификациям При общности ремифологических оснований художественного бытия харбинских лириков, продуцируемых мифогенной харбинской реальностью, в творчестве каждого отдельного поэта развивался индивидуальный мифогенез, проявленный в идейно-тематических концептах

' Струве, Г Русская литература в изгнании - Париж, 1984 С 370

2 Например Агеносов, В В Литература русского зарубежья (1918-1996) - М, 1998, Хисамутдинов, А А Российская эмиграция в Китае опыт энциклопедии - Владивосток 2002, Бузуев О А Поэзия Арсения Несмелова Монография - Комсомольск-на-Амуре, 2004 Его же Творчество Валерия Перелешина Монография -Комсомольск-на-Амуре, 2003, Якимова, С И Литература русского зарубежья Дальнего Востока Учебное пособие для преподавателей и студентов - Хабаровск, 2005 и т д

художественных миров Данные особенности поэтического творчества русских харбинцев являются практически не исследованными '

Кроме того, пространственные параметры культурного феномена Харбина определялись его маргинальным положением и по отношению к Востоку («Что за штука такая Харбин - Европа или Азия9»'), и по отношению к новорожденной советской республике, с которой не существовало четких границ Долгое время внимания ученых не привлекал и сложный процесс взаимодействия этнокультурных концептов российских изгнанников с культурой приютившего их народа Принято считать, что имея уникальную возможность соприкоснуться с древнейшей восточной культурой, русские эмигранты не спешили учить разговорный китайский язык, не говоря уже о письменности Этот тезис постепенно перерос в суждение о культурной самодостаточности русской диаспоры в Китае, ставшее, к сожалению, общим местом и в отечественной харбинистике Часто оно подкрепляется репликами Валерия Перелешина, чьи слова приводятся как неоспоримое доказательство культурного изоляционизма русских «китайцев» «В то время как русские поэты в Европе не могли не войти в общение с культурой приютивших их стран, в Китае у русских поэтов не произошло сближение с древней культурой этого самобытного народа Причина в том, что китайским языком овладели только С Ф Степанов, Н Светлов и В Перелешин, а все остальные, в лучшем случае, только скользнули по поверхности этой неисчерпаемой сокровищницы»2 Учитывая крайний субъективизм Валерия Перелешина в самооценках и его суждениях о товарищах, а также помятуя об общей склонности харбинцев к мифотворчеству, эти высказывания не стоит воспринимать буквально

Постепенное «врастание» в необычную инокультурную среду, сопровождаемое процессом этнокультурной самоидентификацией, способствовало формированию особого поэтологического фонда, ставшего отличительной чертой «харбинской ноты» Первыми в харбиноведении это признали китайские исследователи (Ли Иннань, Ли Янлен и др ) Нет ничего удивительного в том, что маргинальное положение Харбина, действительно находящегося «между двух миров» (между Европой и Азией, эмиграцией и метрополией, «столицей» и «провинцией», прошлым и настоящим), обусловило своеобразное развитие поэтики харбинских лириков В ней нашли преломление и специфическая образная система, и особые жанровые предпочтения харбинских лириков, и художественная рефлексия ими традиционных семантических ореолов разнообразных метров, и индивидуальные ритмические ориентиры Немаловажное значение для развития версификационного мастерства поэтов харбинской ноты имело сообщение не только с предшествующей поэтической традицией, но и со стиховедческими новациями в метрополии В то время как в русском Париже опыт советских поэтов воспринимался как «дурновкусие», навязанное «декретированным миропониманием» (Вл Ходасевич, Ю Терапиано и др ), в русском Харбине он был востребован и творчески развит

Постановкой и решением обозначенного круга проблем определяется актуальность диссертационного исследования

Цель исследования

Целью диссертации является комплексное исследование художественной специфики «харбинской ноты» в лирике русского зарубежья в совокупности социо-, этнокультурных идейно-тематических и версификационных особенностей

'Васильев^ Панорамы жизни Облик Харбина// Архитектура и жизнь -Харбин, 1921 С 128

2 Перелешин, В Русские дальневосточные поэты Новый журнал 1972 № 17 С 255-262

Цель работы диктует решение следующих задач:

- сформировать теоретико-методологическую базу исследования и определить необходимый рабочий терминологический аппарат,

- определить, какие мифологические модели определяют ремифологические интенции художественного сознания поэтов «харбинской ноты»,

- рассмотреть возможные формы воздействия «харбинского мифа» на художественную деятельность поэтов «харбинской ноты» в диалектическом единстве «старшего» и «младшего» поколений,

- определить, каким образом харбинский литературный мифогенез обусловил мифопоэтические основания псевдонимизации, создания ономастических мифов организации литературных мистификаций и реализации поколенческой мифологии в поэтической практике поэтов «харбинской ноты»,

- проанализировать, как маргинальность пространственных координат Харбина повлияла на художественные пути этнокультурной самоидентификации дальневосточных эмигрантов, художественную рецепцию ими образов Востока и России,

- исследовать пути художественного синтеза этнокультурных универсалий русского и китайского сознания в лирике харбинских поэтов,

- на основе историко-литературных фактов и лирических текстов реконструировать типологический социокультурный портрет «детей восемнадцатого года» - старших представителей харбинских лириков,

- исследовать особенности художественной реализации образа России -центральной мифологемы русской эмиграции «первой волны» в итоговых сборниках поэтов «старшего поколения» (А Несмелова, М Колосовой),

- определить, как в творчестве отдельного представителя «старшего поколения» харбинских поэтов Алексея Ачаира реализовались основные темы, мотивы, этнокультурные концепты, жанровые приоритеты и версификационные тенденции лирики «детей восемнадцатого года»,

- установить, каким образом тенденции поэтологического и версификационного развития «харбинской ноты» соотносятся с лирикой «парижской ноты» и советской поэзией 20-40 гг,

- выявить художественные концепты лирики «молодого поколения» - «плеяды харбинских юнцов» (Н Щеголева, Г Гранина, Н Петереца, В Слободчикова, Л Андерсен), соотнести поэтическую реализацию их художественных установок с версификационной поэтикой поэтов эмиграции и метрополии,

- выявить пути конвергенции стиха и прозы в творчестве харбинских лириков в сопоставлении с общими тенденциями в литературе западной эмиграции и метрополии

Материалом диссертационного исследования стало поэтическое наследие поэтов русского Харбина (Алексея Ачаира, Арсения Несмелова, Марианны Колосовой, Леонида Ещина, Николая Щеголева, Николая Петереца, Георгия Гранина, Валерия Перелешина, Владимира Слободчикова, Лариссы Андерсен и др), их прозаические опыты, мемуары, художественные декларации, критические статьи, письма, материалы БРЭМ (Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии, хранящиеся в Государственном архиве Хабаровского края (Ф 830, оп 3), статьи и рецензии, написанные литературными критиками-дальневосточниками, а также западной эмигрантской критикой В качестве сравнительного материала дополнительно привлечен корпус поэтических произведений европейских эмигрантов, собранный в крупнейших отечественных и эмигрантских антологиях, а также лирическое наследие советских авторов 20-40 годов

Объектом осмысления стал феномен «харбинской ноты» дальневосточной) зарубежья в общем контексте литературы русского рассеяния и в целом в едином пространстве отечественной литературы 20-40 гг XX столетия

Предметом исследования является культурное пространство в котором сформировалась харбинская лирика, мотивы и образы «харбинской ноты« художественные концепты, а также версификационная поэтика определяющая уникальность индивидуального способа миромоделирования и выражающая стиховедческие тенденции развития харбинских поэтов Под широко распространенным понятием «культурное пространство» в исследовании понимается некий локус определяющий систему специфических отношений, возникающих между специфическими объектами В данном случае художественная модальность такого рода определяется ремифологическими, этнокультурными и социокультурными основаниями художественной бытия русских изгнанников в Северной Маньчжурии, способствующими созданию особого «харбинского текста» лирики русского зарубежья Говоря о «харбинской ноте» русского зарубежья, мы будем иметь в виду деятельность совершенно конкретного круга поэтов, в 1925-1940 годах определявших литературный процесс в центре восточной ветви русской эмиграции Большинство этих поэтов было объединено под эгидой литературного кружка «Чураевка» Предмет исследования в данных параметрах обретает определенные границы Они намеренно очерчены харбинской, и точнее, «чураевской» частью литературы восточного зарубежья, развивающейся с середины 20-х годов до конца 30-х гг При этом географические модусы не являются ограничителями, так как шанхайская деятельность бывших харбинцев рассматривается как «вторая часть поэтической дилогии» русского Харбина (В Крейд) Методология и источники

Диссертация опирается на идеи современной филологической науки, стремящейся в своем поступательном развитии к совмещению методов литературоведческого и лингвистического анализа художественного текста Автору диссертации импонирует призыв отечественных литературоведов (Ю М Логмана, С И Кормилова, О И Федотова и др ) к созданию синтетической теории литературы, опирающейся в методологических посылах на лучшие образцы теоретического опыта разных гуманитарных наук (истории, философии, этнографии, лингвистики, психологии, религиоведения и т д) и различных научных направлений филологии

Диссертация является историко-литературной работой и в анализе литературных фактов опирается на принцип историзма Методология работы строится на совмещении историко-генетического, сравнительно-типологического, структурно-семантического и стиховедческого методов

качестве примеров для обозначения общих тенденций развития поэтического творчества в русском Харбине Однако изучение версификационной поэтики харбинских тириков осуществлялось на основе статистического подсчета испотьзуемых ими метрических форм при сопоставлении с данными, полеченными Дж Смитом и М J1 Гаспаровым исследовавшими аналогичные процессы в лирике европейских эмигрантов и поэтов метрополии

Так как объем неисследованного текстуального, мемуарного, публицистического материала необыкновенно велик, а творчество почти каждого поэта из поэтической среды русского Харбина по отдельности представляет несомненный интерес, нами был сделан вывод о необходимости выявления в лирике каждого поэта определенных компонентов художественного целого, способных манифестировать авторскую картину мира Представляется, что они должны стать той призмой, сквозь которую можно «прозревать» особенности устройства художественного мира поэта и его концепции мира и себя в нем

Изучение «харбинской ноты» не затрагивает творчество тех, кто стоит у истоков ее формирования (С Алымова, Т Баженовой, Ф Камышнюка, В Марта), и тех, кто пришел в литературу «на излете» харбинской цивилизации (Н Завадской и др) Эти поэты и их произведения рассматриваются в качестве контекстуального фона Персональные ограничения касаются и самих представителей «харбинской ноты» - логично остановиться подробно на более крупных фигурах, так называемых «выразителях поколений» В этом смысле «харбинскую ноту» определяют старшие - «дети восемнадцатого года» (А Ачаир, JI Ещин, М Колосова, А Несмелов) и младшие - так называемая «плеяда харбинских юнцов» (В Перелешин), воспитанники «чураевского питомника» (JI Андерсен, Г Гранин, Н Петерец, В Перелешин, В Слободчиков, Н Щеголев и др)

Исследование ремифологической природы порождения харбинской литературы проводилось посредством метода мифологических интерпретаций в сочетании со структуралистским подходом в изучении мифа1 Соответствуя логике данных подходов, автор придерживался следующей парадигмы харбинский миф, харбинский текст, литература русского Харбина как часть этого текста, лирика «харбинской ноты» как составляющая литературного текста

Определенную проблему для научного дискурса представляет особый характер мемуарной литературы, оставленной участниками литературного процесса русского Харбина (М Волиным, Ю Крузенштерн-Петерец, В Перелешиным, В Слободчиковым, JI Хаиндровой и др) Призванные стать историко-литературными источниками реконструкции литературной жизни дальневосточной эмиграции, эти материалы содержат сплошь противоречивые суждения, крайне субъективные оценки творческих дарований коллег по цеху, порою неверно интерпретированные факты и намеренно искаженные события (например, изложение истории распада «Чураевки» в воспоминаниях М Волина, Ю Крузенштерн-Петерец, В Перелешина, В А Слободчикова и т д ) По всей видимости, глубинная мифологизаторская природа этих текстов имеет общие корни и сама требует специального рассмотрения Соответственно, это не позволяет харбинским мемуарам стать достоверным историко-литературным источником, но превращает их в любопытное свидетельство ремифологической природы харбинской литературной жизни

Методологической и теоретической основой исследования являются труды ведущих отечественных и зарубежных историков, философов, религиоведов, стиховедов, историков и теоретиков литературы, лингвистов, историков культуры Первостепенное значение для обоснования методологической базы исследования имеют работы,

'Барт Р Мифологии//Барт Р Избранные работы Семиотика Поэтика М, 1989

синтезирующие теоретический историко-литературный, культурологический подходы М М Бахтина, А Н Веселовского, Ю М Лотмана, В М Жирмунского, К Ф Тарановского, Б В Томашевского Ю Н Тынянова, Я Мукаржовского Теоретическое подтверждение концептуальных положений диссертации было осуществлено с опорой на труды С Н Бройтмана, Л Я Гинзбург, М М Гиршмана, В В Кожинова, Ю В Манна В А Сапогова, Н Д Тамарченко, Е Фарыно, В В Федорова, В Е Хализева, Б М Эйхенбаума Е Г Эткинда, А Л Ястребова

Методология стиховедческого анализа, нацеленного на исследование семантики стиха и шире - определения версификационной поэтики того или иного поэта, а также целого поколения, строится на основе трудов М Л Гаспарова, С И Кормилова, Ю Б Орлицкого, Дж Смита, К Ф Тарановского, О И Федотова, Е Г Эткинда, Р О Якобсона

Изучение мифогенетических оснований харбинской культуры, а также мифопоэтических интенций в лирике «харбинской ноты» основывается на трудах крупнейших исследователей природы мифа и мифотворчества, а также структуры мифологического мышления А Н Веселовского, А А Потебни, Р Барта, Ж Бодрийяра, Ж Дерриды, Р Кайуа, Ю Кристевой, Ю М Элиаде, К Г Юнга Аналитическая экстраполяция архетипических универсалий сознания на ремифологические интуиции харбинских художников слова осуществлялась на основании исследований ведущих отечественных филологов и религиоведов Е М Мелетинского, В Н Топорова, А П Забияко

Этнокультурные и этнорелигиозные стереотипы русской и китайской национальных картин мира, психолингвистические концепты мышления представителей «харбинской ноты» реконструировались при помощи исследований по этнопсихолингвистике, этносоциологии, психолингвистике, среди которых значительное место занимают работы Ю В Арутюняна, А Вежбицкой, Л М Дробижевой, А П Забияко, А А Налчаджяна, Т В Стефаненко, А А Сусоколова и др

Анализ путей осуществления этнокультурного синтеза в художественной практике русских харбинцев через усвоение традиций восточной культуры осуществлялся на основе работ ведущих зарубежных и отечественных филологов Иннань Ли, Тань Аошуана, Янлена Ли, В В Агеносова, Б Л Рифтина, Л С Переломова, Л Б Эйдлина и др

Исследование контекста литературной и культурной жизни русского зарубежья опиралось на труды крупнейших критиков русского зарубежья - Г В Адамовича, А Л Бема, В Ф Булгакова, И Н Голенищева-Кутузова, Л Н Гомолицкого, В Козака, Ж Нива, Г П Струве, Ю К Терапиано, В Ф Ходасевича Историко-культурная ситуация дальневосточного зарубежья реконструировалась при помощи работ Н Е Абловой, Е Е Аурилене, Г В Мелихова, Е П Таскиной, Н П Крадина, С С Левошко и др Особенности литературного процесса русского зарубежья анализировались на основе трудов крупнейших отечественных и зарубежных исследователей истории русской эмигрантской литературы - В В Агеносова, Ю А Азарова, О М Бакич, О А Бузуева, Т П Буслаковой, Е Н Витковского Б Кодзиса, И Каспэ, В Крейда, В М Пискунова, А А Хисамутдинова и др

Влияние традиции «серебряного века» на поэтологические особенности лирики «харбинской ноты» прослеживалось с опорой на труды крупнейших отечественных и зарубежных исследователей русского модернизма Е Г Эткинда, Ж Нивы, В Страды, С С Аверинцева, В С Баевского, Н А Богомолова, Л Я Гинзбург, В М Жирмунского В А Келдыша, Л А Колобаевой, Д С Лихачева, Д М Магомедовой, А П Чудакова

Анализ особенностей поэтического языка харбинских лириков опирался на работы отечественных и зарубежных лингвистов А Вежбицкой, Л М Грановской, А А

Зализняк, Н А Кожевниковой, Н Д Шмелева, Н А Фатеевой и др Типологические схождения лирики русского Харбина с литературой метрополии и ее жанровыми поисками 20-40 гг выявлялись на основании работ И Е Васитьева, А С Карпова, С И Кормилова, М О Чудаковой

В работе использовались материалы критических работ и статей самих харбинских поэтов Арсения Несмелова, Алексея Ачаира, Николая Петереца, Николая Щеголева Наталии Резниковой Значительную роль при уточнении исследовательской гипотезы сыграли мемуары харбинских поэтов и публицистов М Волина Н Ильиной, Ю Крузенштерн-Петерец, Н Крук, Н Мокринской, Е Рачинской, Н Резниковой, В Слободчикова, Л Хаиндровой, Е Якобсон, а также материалы интервью и личной переписки автора и его коллег с Л Н Андерсен, В А Слободчиковым и Е П Таскиной

Научная новизна

1 В диссертации впервые в литературоведении лирика русского Харбина была рассмотрена в системном ключе с точки зрения взаимодействия двух поэтических генераций лириков, составляющих звучание «харбинской ноты», в соотнесении творческих исканий этих генераций с лирикой «парижской ноты» и поэзией метрополии 20-40 гг Впервые подобное исследование осуществляется в единстве историко-культурного, социокультурного, поэтологического и стиховедческого подхода

2 В диссертации заявлена, теоретически обоснована и применена к исследованию истории харбинской литературы ремифологическая концепция возникновения культурных феноменов В частности, пространственная и геополитическая уникальность

" русского Харбина рассмотрена как перво-матрица художественного мифогенеза - * харбинских поэтов Осуществление этих новых для литературоведческой россики --^'исследовательских интенций было сопряжено с разработкой более частных научных '; положений Важнейшие среди них состоят в следующем

~ ; - в применении концепции ремифологизации к изучению художественной специфики харбинской литературы, в частности, лирики, литературного быта, последующей истории литературной жизни, отраженной в мемуарах,

- в выявлении мифологических моделей, определяющих условия художественного мифопорождения поэтов «харбинской ноты»,

— в реконструкции механизмов поэтической самоидентификации русских харбинцев, объединяющих рефлексию «серебряного века» и региональные черты

3 Многие теоретические положения, историко-литературные факты, художественные тексты, рассматриваемые в работе, опираются на впервые задействованные в научном исследовании архивные материалы и документы (публикации стихотворений, рассказов, статей, писем харбинских поэтов, материалы БРЭМ (Бюро по делам российских эмигрантов)

4 Впервые в отечественной харбинистике введены в научный оборот и исследованы с позиций художественной целостности поэтические тексты Георгия Гранина, Николая Петереца, Владимира Слободчикова, Николая Щеголева

5 Художественный мир Алексея Ачаира исследован в единстве эволюционных, поэтологических и версификационных процессов

6 В диссертационном исследовании впервые изучен метрический репертуар и версификационная поэтика «старших» и «младших» харбинцев, произведен сравнительный анализ этих поэтологических черт с лирическим творчеством «парижской ноты» и поэтов метрополии

7 Новизна диссертации, посвященной изучению лирики дальневосточной эмиграции, заключается также в экспликации путей взаимодействия стиха и прозы в

творчестве харбинских поэтов, в установлении интертекстуальных и типологических параллелей этих процессов с аналогичными процессами в метропонш и европейской эмиграции (творчество Б Пастернака, В Набокова и др )

Положения, выносимые на защиту

1 Лирика поэтов русского Харбина формировалась в специфических географических, социокультурных, этнокультурных условиях, обусловивших тематическое, поэтологическое, жанровое и версификационное своеобразие «харбинской ноты»

2 Мифогенная природа культурного феномена русского Харбина сформировала ремифологические интенции в творчестве харбинских поэтов, воплотившиеся в особой идеологии литературного объединения, соединившей региональное, общенациональное, студийное начало, в организации литературного быта, синтезирующего салонную культуру «серебряного века» и демократизм творческого общения первых послереволюционных лет, тотальной псевдонимизации, мифопоэтической рефлексии региональных особенностей своего эмигрантского бытия, создании личных мифологий (А Ачаира, Л Андерсен, Г Гранина, М Колосовой, А Несмелова, Н Петереца, Вл Слободчикова, О Тельтофт, Н Щеголева и др )

3 История харбинской «Чураевки» в основе своего образования, деятельности, распада, распределения ролей и последующей рефлексии в мемуарах харбинцев убедительно реализовала ремифологическую попытку космизации харбинскими поэтами эмигрантского бытия

4 Творчество «старших поэтов» русского Харбина (А Ачаира, Л Ещина, М Колосовой, А Несмелова,) благодаря богатому жизненному опыту «детей восемнадцатого года», тесной связи с традицией русской литературы, а также типологическому сходству с социокультурными предпосылками формирования советской литературы обладало ботее яркой индивидуальной спецификой Она реализовалась в авторских художественных концептах, жанровых экспериментах, личной мифологии, версификационных поисках

5 Лирика Алексея Ачаира, несмотря на неравноценность его художественного наследия, является характерным примером соединения в лирике «сырших» харбинцев ретроспективности поэтологического фонда и новаторства версификационной поэтики Его сборник «Лаконизмы» (1937), включающий 56 стихотворений малой формы, стал первым целостным опытом художественного синтеза этнокультурных универсалий русского и китайского сознания

6 Вершинные сборники М Колосовой «Господи, спаси Россию1» (1930) и А Несмелова «Без России» (1931) органично вписывают тенденции развития лирики русского Харбина в общеевропейский контекст эмигрантской литературы (М Цветаева «После России», 1928) Кроме этого, специфика этнокультурного и творческого самоопределения поэтов заключается в обращении к народной культуре (песенной лирике, архаической мифологии), жанрово-тематической и версификационной ориентированности лирики харбинцев на творчество своих собратьев в метрополии (А Ахматовой, Э Багрицкого, М Светлова, Н Тихонова и т д )

7 «Беспочвенные» настроения «молодого поколения» русских поэтов Харбина соединились в их творчестве с декларативным утверждением «русскости», приведшей к парадоксальной архаичности версификационной поэтики и метрического репертуара ориентированных более на лирику XIX века

8 Экзистенциальные настроения «плеяды харбинских юнцов» обусловили их глубинную связь с поэтической мифологией, мотивным строем, метрическим репертуаром М Ю Лермонтова

9 Наиболее явно новаторские интенции в области конвергенции стиха и прозы проявились в творчестве самого молодого и самого неоцененного поэта «харбинской ноты» - Георгия Гранина Взаимодействие стиха и прозы в творчестве харбинских лириков обнаруживает их типологическое схождение с тенденцией к литературному билингвизму и, конкретнее, дискурсивному изоморфизму в творчестве поэтов европейского зарубежья и метрополии (В Набокова, Б Пастернака А Платонова)

Теоретическая значимость. Поставленные в диссертации проблемы и апробированные пути к их решению могут способствовать дальнейшему развитию отечественного литературоведения Диссертация включает в теоретический и историко-литературный контекст отечественной науки новые концептуальные подходы способствует формированию новых путей в осмыслении литературы русского зарубежья как органической части единой отечественной литературы Актуализированные в диссертации художественная специфика и «саморазвитие» лирики «харбинской ноты» возвращает отечественную россику к дискуссии о проблемах «столицы» и «провинции» в литературе русского зарубежья Автор надеется, что реконструкция уникальных пространственных, геополитических, социокультурных и этнокультурных оснований формирования харбинской лирики, а также исследование ее художественных приоритетов и версификационных ориентиров ставит вопрос о пересмотре устоявшихся схем изучения литературы русского зарубежья Следуя им, литературоведы до сих пор почти исключительное внимание уделяли литературному Парижу, а точнее - «парижской ноте» и ее идеологическим, эстетическим и поэтологическим ориентирам Результаты данного исследования позволяют уравновесить аксиологические акценты в отношении литературных эмигрантских центров, и вести разговор о самоценной значимости художественного наследия дальневосточной эмиграции, в частности, харбинской лирики безотносительно «парижской системы координат» Исследованная в диссертации ремифологическая парадигма бытования русского Харбина и развития харбинской литературы может быть востребована в культурологических целях

Практическое значение работы. Материалы исследования могут быть использованы при уточнении закономерностей развития литературного процесса в XX веке и создании более полной истории отечественной литературы 20-30 гг и истории литературы русского зарубежья первой волны Основные положения и обозначенные тенденции могут быть использованы в дальнейших исследованиях, касающихся развития литературы в русском Харбине и русском Шанхае Основное содержание работы может быть эффективно транспонировано в учебное пособие по истории литературы и культуры русского зарубежья Материалы диссертации могут найти применение при разработке курсов лекций, спецкурсов, спецсеминаров по истории отечественной литературы, теории литературы, анализу поэтического текста, культурологии

Апробация основных положений диссертации осуществлялась в докладах на международных и межрегиональных научно-практических конференциях «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (Амурский государственный университет, Сибирское отделение РАН - Благовещенск, 2001-2003, 2005), «Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времен до начала XX века)» (Благовещенский государственный педагогический университет, Благовещенск, 2004), «Набоковские чтения» (Амурский государственный университет, Благовещенск, 2000-2007), «Литература русских эмигрантов в Харбине» (Харбинская Академия наук, Пекинский институт иностранных языков, Харбин, 2002), «Документальное наследие по истории русской культуры в отечественных архивах и за рубежом» (РГАЛИ, Москва, ноябрь 2003), «Русский Харбин тенденции культурного и литературного процесса» (Амурский

государственный университет, 2007), в работе вузовских научных семинаров по проблемам поэтики литературы русского дальневосточного зарубежья (2003-2006)

Структура работы включает Введение, четыре главы, состоящие из четырнадцати разделов, Заключение, Список использованной литературы, Приложение, куда включены таблицы метрического репертуара харбинских лириков, составленные на основе статистического анализа

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, определяются материал, объект, цель и задачи исследования, его научная новизна, теоретико-методологическая база и выбор методики анализа, излагаются теоретическая и практическая значимость, сведения об апробации основных результатов

Глава I - «"Харбинская нота" литературы русского зарубежья, культурное пространство художественного бытия» - посвящена исследованию феномена «харбинской ноты» с точки зрения ее формирования как духовного института в маргинальном пространстве «между двух миров» Европой и Азией, эмиграцией и метрополией, прошлым и настоящим В разделе «"Харбинская нота" в лирике восточной ветви русского зарубежья критерии идентификации явления» обосновывается целесообразность введения в литературоведческий глоссарий понятия «харбинская нота», тесно соотнесенного с понятием «парижская нота», определяются геополитические, социокультурные и этнокультурные критерии формирования этого художественного явления в контексте литературного пространства русского зарубежья В Харбине литературный процесс стал складываться позднее, чем в Париже, его основные участники имели совсем иной социокультурный багаж Потому в Харбине образуется иная поколенческая парадигма У истоков ее формирования стоят «дети восемнадцатого года» (А Несмелов) - те, кто, чей поколенческий сюжет определялся их участием в гражданской войне, Ледяном походе И хотя у многих литературный опыт начался до революции, активно заниматься поэзией они начинают лишь в Харбине - А Ачаир Л Ещин, Вс Н Иванов, А Несмелов и другие К ним мы можем присоединить и жену кадрового военного А Паркау, и дочь священника, убитого «воинствующими безбожниками» М Колосову При этом весьма важно и то, что многие из представителей этого поколения по своему «месторазвитию» (А Бем) были географически близки дальневосточным рубежам России, что во многом определило их тематические приоритеты (А Ачаир, М Колосова) Концепт «молодости» и, как ее фатального следствия, «не-успеха», «незамеченности», утрачивает на харбинской почве свою остроту Отчасти это обусловлено тем, что поколение, которому в русском Париже было уготовано прослыть «молодым» и «незамеченным», в русском Харбине приняло на себя ответственность быть «старшим» Так, Алексей Ачаир (1896), будучи ровесником Антонина Ладинского, Александра Гингера (1897), на четыре года моложе Анны Присмановой и Юрия Терапиано, становится организатором «Чураевки» Арсений Несмелов был старше своих поэтических «учителей» (М Цветаевой, Б Пастернака, В Маяковского) Возрастным характеристикам молодых харбинских поэтов (Н Щеголев -1910, В Перелешин, В Слободчиков, Л Андерсен, Г Гранин - 1913) из «незамеченных» парижан может условно соответствовать только А Штейгер (1907) И хотя поколенческая иерархия в литературном процессе русского Харбина существовала по традиционном} эмигрантскому типу - «старшие», знавшие Россию и возведшие ее образ в разряд ведущей мифологемы, и «младшие», переживающие трагедию «беспочвенности» риторика «незамеченности» не была актуальна в Харбине «Незамеченного поколения» не существовало и по той причине, что именно молодое поколение в русском Харбине имею

возможность реализовать свои силы и художественные интенции на уровне школы, объединения, и, самое главное - публикации

Увлечения харбинских поэтов не определялись ни поколенческой парадигмой, ни идеологическими соображениями Лирика «харбинской ноты» дальневосточной литературы (1926-1945) складывалась под воздействием сразу нескольких художественных тенденций традиции русской классической поэзии (А Пушкин, М Лермонтов, Ф Тютчев, Н Некрасов, А Фет), традиции «серебряного века» (А Блок, Н Гумилев, М Волошин, Б Пастернак) - с одной стороны, с другой - лирика местных авторов (С Алымов, Ф Камышнюк, а затем - А Несмелов), лирика западных собратьев (Г Иванов, А Ладинский, Вл Ходасевич, М Цветаева, Л Червинская, А Штейгер) - с третьей, и, наконец, творчество поэтов метрополии (М Алигер, Н Асеев, А Ахматова, Э Багрицкий, С Есенин, В Инбер, В Маяковский, М Светлов, И Сельвинский, Н Тихонов, В Шершеневич и др) Гумилев и Вертинский как крайнее выражение совершенно полярных эстетических систем в «харбинской ноте» становятся свидетельством своеобразного пути развития литературы восточной эмиграции, в котором поэтический анахронизм парадоксальным образом уживается с авангардизмом, акмеистическая точность - со стилистическим эклектизмом и одновременным подозрением к «перегибам» и «декадентству»

Диссертант подчеркивает, что априорная для русского зарубежья оппозиция «метрополия» // «эмиграция», в виде эстетических деклараций и поэтической практики явленная в «парижской ноте», по отношению к «харбинской ноте» не актуальна Наоборот, сравнительный анализ тенденций развития лирики некоторых харбинцев (А Несмелова, М Колосовой, Л Ещина, Н Щеголева) и талантливых советских поэтов (Э Багрицкого, В Маяковского, М Светлова, Н Тихонова) при полярности идеологических платформ позволяет выявить типологически сходные черты не только в поэтике, метрических приоритетах, но в жанровых предпочтениях и самом художественном пафосе Соединение в «харбинской ноте» звучания двух поколений обусловило антиномичность этого поэтического феномена, выраженную в сущностных оппозициях «постсимволизм // авангардизм», «Восток // Запад», «ремифологическое жизнетворчество // игровое восприятие мифа» и в частных тематических и поэтологических антитезах Но данная антиномичность обеспечивала «харбинской ноте» и «единство в разном» Так, наиболее «авангардными» из всех поэтов «харбинской ноты» оказываются юный Николай Щеголев и самый старший из «старших», Арсений Несмелов, при этом один из самых молодых - Владимир Слободчиков - наряду с Алексеем Ачаиром демонстрирует самый отъявленный «консерватизм» в своих ритмических и поэтологических предпочтениях С другой стороны, отталкиваясь от «региональных» настроений А Ачаира, звучания «белой музы» Л Ещина, А Несмелова и М Колосовой, харбинская молодежь, тем не менее, обнаруживала свою творческую зависимость от художественного опыта старшего поколения И хотя мифологизаторский пиетет молодые стихотворцы испытывали перед парижскими поэтами, художественные тексты (на уровне образности, ритмики, названий стихотворений и языковых клише) «выдавали» их истинные авторитеты -постсимволистские и харбинские

Диссертант делает вывод о том, что в разговоре о «харбинской ноте» географический критерий непосредственным образом пересекается с антропологическим, включающим социальный, культурный, этнопсихологический факторы складывания харбинской культуры В этом смысле харбинская нота рассматривается как поэтический памятник этого феномена, вполне самостоятельная и талантливая ветвь русской поэзии, особым образом соотносящаяся с «парижской нотой» в своих поколенческой и

направленческой риторике, обчадающая своей идейно-тематической и версификационной спецификой ,

Во втором разделе - «"Харбинский миф" и "харбинский текст" как основы художественного бытия харбинских лириков» - исследуются ремифологические основания формирования харбинской культуры и «харбинской ноты» как поэтического текста этой культуры «Харбинский миф» (и «харбинский текст»), порожденный уникальными пространственными координатами русского города в центре полудикой Маньчжурии, создавался в несколько этапов сначала - в художественной и публицистической литературе дореволюционной России, затем - в художественной практике самих харбинских изгнанников, и, наконец, в их мемуарах постхарбинской эпохи В мифогенезе «русского Харбина» сошлось сразу несколько ремифологическич моделей культурно-географическая («земля обетованная» - восточный Петербург, восточная Москва, восточный Париж), социально-утопическая (восточный Сион, восточный Иерусалим, восточный Клондайк, восточный Чикаго,), национально-утопическая (харбинцы - русские подданные), историко-космогоническая {русская Атлантида, золотой век) Каждая из перечисленных моделей имеет свои аналоги в истории мировой культуры, но на харбинской почве они получают индивидуальное преломление, обусловленное и уникальным местоположением этого города, и историей его возникновения, и условиями харбинской жизни, и социальным составом тех, кто оказался в положении изгнанников в дальневосточном зарубежье, и этнокультурной ситуацией С «петербургским мифом» «харбинский миф» связан феноменологически - как культурная реплика «нерусского город посреди русских болот», превратившегося в «русский город посреди маньчжурских степей» «Креативные» мифологемы Харбина обнаруживают новую парадигму мифогенеза, связанного не с «миражно-фантастическим» Петербургом, а с «буржуазным» парижским мифом Новоявленные харбинцы-эмигранты оказавшись в ситуации «первотворения» («дореволюционная» Россия, «бесклассовое общество», «неограниченные возможности», «культурный размах»), получили практическую возможность реализовать свои способности не только в деловой сфере, но и в художественной деятельности

Однако традиционное для русской культуры европоцентристское мышление неизменно соотносило ремифологизированный образ «положительного Харбина» с «провинцией», и здесь модель «креативного мифа» сменялась мифом о недостижимом пристанище для маньчжурских эмигрантов - Париже, «земле обетованной» В то время как русские парижане, столкнувшись с окружающей реальностью, изживали эту русскую «одержимость Парижем», расхожая в культурном пространстве XIX - начала XX столетия визионерская мифологема о «пространстве романтического побега» трансформировалась в сознании харбинцев в «миф о русском Париже» В противоположность «провинциальному» Харбину он воспринимался, как столичная антитеза, как идеализированное царство «высокой» литературы и «высоких» литературных отношений, тем более, что туда отправился весь цвет российской интеллигенции (об этом пишут Л Андерсен, М Волин, В Перелешин, В Слободчиков) Литературные модели «петербургского мифа» и «русского парижского мифа» стали «перво-матрицей» (В Н Топоров) ремифологических интенций в русском литературном зарубежье Будучи до революции объективно отстраненной в силу своего социального происхождения либо географической удаленности от столичных центров, от эстетических исканий «серебряного века» и салонной культуры, новоявленная харбинская интеллигенция испытывала мифологизаторское отношение к той, давно ушедшей эпохе Харбинцы с радостью неофитов открывали для себя поэзию А Блока, А Бе того А

Ахматовой, в меру возможностей постигая и зачастую впервые переживая модернистские изыски В художественной практике харбинские сочинители пытались пережить не захваченные ими впечатления эпохи «серебряного века», по возможности реконструировать то время в чувственно-воспринимаемых образах и поэтических клише Отсюда - художественное стремление к жизнестроительству, ономастическим мифам отражающим архаические модели мифов творения (А Ачаир, М Колосова, Л Андерсен, Г Гранин), а также одновременная установка на игровое переосмысление ономастического мифа в литературном быту (Ю Крузенштерн, Н Петерец)

Диссертант подчеркивает, что говорить о неких целостных моделях, по которым харбинцы реализовывали в художественной форме свои ремифологические интенции, невозможно Однако Арсений Несмелое, например, обнаружил в себе лирический дар эсхатологических предчувствий В поэтической «версии» Арсения Несмелова реализовались не только «креативный» («Стихи о Харбине»), но и «эсхатологический» мифы («Пять рукопожатий», «Эпитафия») русского Харбина Любопытно, как в этих стихах полярные мифологические конструкции «взаимоориентировались», обнаруживая общий корень своего возникновения, как и в случае с «петербургским текстом» в творчестве русских писателей В развитии этой мифологической парадигмы немалую роль сыграл опыт личной мифологии некоторых харбинских лириков поэтов Так, пророческие интенции Несмелова были тесно взаимосвязаны с его «оборотнической мифологией» Речь не идет о том, что Несмелов «пророчествовал», укрепляя свою личную мифологию, в которой он - «погибший воин-оборотень, ставший поэтом-ясновидцем» Возможно, в поэтическом сознании поэта эти архетипические формы взаимодействовали спонтанно

Аналогичный процесс наблюдается в лирике Николая Щеголева В инфернальной .двойственности его лирического героя мы можем распознать проявление блоковского жизнетворческого «гена» Его же можно ощутить, к примеру, и в сценарии поэтической судьбы Георгия Гранина Отчасти он отразился в личной мифологии Ларисы Андерсен, повлекшей мифогенез целой группы харбинских поэтов Георгий Гранин развивал в лирике миф о Лариссе-Сольвейг-Джиоконде-Лигейе и собственный ономастический миф, приведший, в конце концов, его к самоубийству Николай Петерец в одноименный миф под названием «Ларисса» включил свое личное отношение к реальному сопернику -Гранину, что, в свою очередь, превратилось в архетипический сюжет двойничества, реализуемый уже в новой художественной системе Данная ситуация вполне соотносима с мифологизацией «аргонавтами» образа Л Д Менделеевой

Диссертант предполагает, что с точки зрения мифологической сюжетики можно интерпретировать и характер взаимоотношений поэтов в чураевском кругу Так, сама история возникновения «Чураевки» и ее распада вполне укладывается в схему изоморфных друг другу мифов творения и эсхатологического мифа, истории посвящения в поэты молодой харбинской поросли перекликаются с ситуацией «космизации» личности, то есть ее инициации Деятельность Алексея Ачаира воспроизводит архетипическую модель роли первопредка - культурного героя, что отвечало его собственным духовным установкам Борьба двух поколений чураевских поэтов неотделима и от мифа о единоборстве с первопредком (А Ачаир, А Несмелов - Н Петерец, Н Щеголев, В Перелешин), и от органичной для этого сюжета деятельности чураевского «трикстера» Николая Петереца, изводящего Ачаира и Гранина своими желчными эпиграммами, «присяжного шута» Мурочки Лапикена организующего театрализованные пародии на Ачаира и Гранина и устраивающего поэтические мистификации Деятельность этих «антигероев» и попавших в сферу их притяжения

остальных молодых людей спровоцировали конец «Чураевки» и появтение парапельного ей «Круга поэтов», что, в свою очередь, отвечает мифологической циклизации времени В этом «эсхатологическом» контексте гибель юного Гранина, ставшая поводом д 1я закрытия «Чураевки», вполне соотносима с трагической гибелью невинного молодого бога, влекущей за собою конец мира (сюжет Локки и Бальдра) - именно посте самоубийства Г Гранина с загадочной подоплекой и происходит фактическое закрытие «Чураевки»

Подобные экстраполяции мифологических моделей на реальную жизнь чреваты исследовательским редукционизмом и абсолютизацией литературности жизни подчеркивает автор диссертации Однако мифопоэтическая установка, действительно, пронизывала все стороны литературной жизни поэтов «харбинской ноты» - этому способствовала и особая атмосфера Харбина, и «настроенность» поэтов на волну «серебряного века», и их отчаянное стремление найти художественную альтернатив}' эмигрантской безысходности

Отличительной чертой проявления мифопоэтического начала в харбинской литературной практике стало использование псевдонимов, сближающее «харбинский текст» с минувшим этапом «петербургского текста» русской культуры В литературной жизни поэтов «харбинской ноты» псевдонимы выполняли разнообразные функции от жизнестроительной до утилитарно-игровой (Ачаир, М Колосова - Мэри Дэвил) Несмотря на идеологическую подоплеку выбора гетеронима, он определялся художественной интенцией автора Так, постоянно нуждающийся Арсений Несмелое, не брезговавший эпитафиями, рекламами для водочных заводов и гастрономических магазинов, поздравлений юбилярам-рестораторам и пр, подписывал именем «Несмелов» только «настоящее» (Ю Крузенштерн-Петерец)

А Ачаир использовал два других псевдонима - И Буранов и Тин практически «инкогнито», то имитируя «послание» своего друга к самому себе, то мистифицируя харбинского читателя откровениями китайского поэта Марианна Колосова применяла свои гетеронимы

(Е Инсарова, Н Юртин, Джунгар) к разнообразным ипостасям лирического субъекта И даже если Крузенштерн-Петерец не придавала своему псевдониму серьезного значения, он все равно давал ей возможность побыть немного «фантомом» Мэри Дэвил -американизированного и кинематографинизированного образа харбинской журналистки-поэтессы Об этом речь идет в третьем разделе первой главы - «Поэтика псевдонимов в творчестве русских харбинцев. жизнетворчество, игровое осмысление мифа, литературные мистификации»

Четвертый раздел - «"Мы живем на Востоке Мы держим направление на Россию": художественные модусы и мифологемы этнокультурного самоопределения поэтов "харбинской ноты"» - посвящен исследованию интеграционных процессов в лирике старших и младших поэтов Автор опровергает устоявшиеся стереотипы, согласно которым русские дальневосточные поэты были равнодушны к культуре приютившего их народа Признавая, что наиболее ярко образ Китая нашел преломление в творчестве Валерия Перелешина (что детально исследовано В В Агеносовым, И Ли)1, диссертант

1 Агеносов, В В Категории «свое / чужое» как выражение национальной идентичности в поэтическом сознании русских эмигрантов / В В Агеносов // Мост через Амур Россия и Китай на дальневосточных рубежах сборни^ материалов международной научной конференции / под ред А П Забияко - Благовещенск Амурский roc \ н-т -2006 - Вып 7 - С 273-285, Ли, И Образ Китая в русской поэзии Харбина / И Ли // Русская литература XX века Итоги и перспективы изучения Сб науч трудов, посвященных 60-летию профессора В В Агеносова - M 2002 -С 170-184

тем не менее, убедительно развенчивает перелешинский миф о «культурном изоляционизме» других поэтов «харбинской ноты» В диссертации подчеркивается, что уже с конца тридцатых годов русские сочинители проявляют повышенный интерес к Востоку не просто как к традиционной для европейской культуре «теме для стиха» (В Слободчиков) Образ Востока (Китая, Маньчжурии, Японии, Кореи) становится той осью координат, по которой проходит путь этнокультурного самоопределения харбинских лириков Данный процесс находит художественную реализацию в особых жанровых модификациях, начиная с имитации восточной лирики («танка» - Вс Ник Иванов, переводы китайской лирики - супруги И И и А Н Серебренниковы,, «подражания китайскому», двойные переводы с английского, псевдопереводы - В Перелешин, Н Светлов, А Ачаир, китаизированный «воляпюк» - И Орлова и др) через «русифицированное» изображение жизни китайцев глазами «русского поэта» (А Ачаир, А Несмелов, М Спургот) и заканчивая синтетическими жанровыми образованиями, в которых краткость и лаконизм восточной лирики сопрягается с семантикой русских метров - «миниатюры в рифмах» (А Паркау, Л Андерсен, Н Светлов), «Маньчжурские ямбы» (Б Бета), «лаконизмы» (А Ачаир) и др

При этом автор отмечает парадоксальную особенность наибольший интерес к художественному процессу межкультурного взаимодействия проявили как раз-таки старшие поэты «харбинской ноты» Вероятно, особую роль в стимулировании ориентализации сыграл предшествующий этнокультурный опыт (многие из старших поэтов попали в Харбин из регионов, близко расположенных либо примыкающих к ~ Маньчжурии - А Ачаир, В Март,

-. < Б Бета, М Колосова и др) Молодежь же, выросшая в Харбине, воспринимала - .окружающую действительность как «свою» (В Петров), Маньчжурию - как «знакомую .ум.до чертиков» (Ю Крузенштерн-Петерец) Потому их литературное самопознание г- определялось настроениями «беспочвенности» (Н Щеголев) и сопровождалось -» .выяснением «отношений» с Родиной в металитературном аспекте Отсюда - разнообразие жанровых форм их художественного диалога с культурной и литературной традицией лирический «разговор» с поэтом или писателем-классиком как мерилом нравственных и интеллектуальных ценностей (Н Светлов - к Пушкину «О непостижимом», М Волин -«Разговор с Тютчевым», Н Щеголев «Маяковский, неправда, не ты »), «обращение» писателя, ставшего знаковой фигурой в русской культуре, к «читателю» через свое произведение как декларация идей, созвучных переживаниям поэта-эмигранта («Война и Мир» Н Щеголева, «Третий том Александра Блока », «Толстый том Тисненье -Гоголь » Н Петереца), стихотворение-монолог, в котором лирическая субъектность принадлежит ролевому герою-писателю (Толстому, Лермонтову, Достоевскому) как рупору его метапоэтических размышлений, созвучных дню сегодняшнему («Лермонтов» Н Щеголева, «Достоевский» Н Петереца и др) Основными субъектно-объектными фигурами в подобной интертекстуальной рокировке становятся

А С Пушкин, М Ю Лермонтов, Л Н Толстой, Ф М Достоевский, А А Блок, Н С Гумилев, В В Маяковский

Идеологической доминантой художественного освоения «чужого» культурного пространства поэтами «харбинской ноты» становится тезис «Мы живем на Востоке Мы держим направление на Россию» (альманах «Багульник») Его содержание определяется сочетанием в художественных способах межкультурной коммуникации русского и китайского начал концепты русской духовной культуры преломляются сквозь призму лапидарного восточного суждения, проецируют на свое содержание основополагающие

категории восточной культуры (покой, недеяние, тишина Дао-Путь и др ) Кроме того этот тезис противопоставляет привычной европоцентристской модели оценок литературы русского зарубежья (мифологизированная вертикаль «столица // провинция») иную аксиологическую парадигму (горизонталь «зарубежье // метрополия») Она детерминирована географической удаленностью Харбина от других эмигрантских центров, территориальной близостью к восточным рубежам советской России

Мысль о том, что сам процесс складывания дальневосточной эмиграции как духовного института типологически был близок формированию новоявленной советской культуры, актуализируется в Главе II - «Образ России в лирике «детей восемнадцатого года»1 художественные пути самоопределения поэтов-эмигрантов» Автор выявляет линии схождения харбинских и советских поэтов не очень высокое социальное происхождение будущих литераторов, одни и те же эпохальные вехи в формировании поколений («дети восемнадцатого года» - А Несмелое), общие первоначальные этапы становления культурной общности (первая мировая война революция, незаконченное образование, гражданская война, «омское сидение») «И по ту сторону границы, и по эту сторону границы» художник слова оказывался перед вопросом «как быть писателем9», как организовывать свой «литературный быт» (М Чудакова) Социокультурный портрет харбинских «детей восемнадцатого года» определил их специфические отношения с метрополией харбинские сочинители оказались открыты для усвоения опыта их советских коллег Это во многом обусловит особенности их художественного самопознания, которые в системе идеологических, метапоэтических жанровых и версификационных концептов, с одной стороны, отражали общеэмигрантский процесс, с другой стороны, имели много общего с литературой советской России Речь об этом идет в разделе «"Дети восемнадцатого года" социокультурный портрет старших поэтов "харбинской ноты"»

Центральной осью, по которой пресуществлялся процесс творческого самоопределения всей русской эмиграции, была Россия, ее прошлое, будущее, а также ее литературный облик В следующих разделах главы («Марианна Колосова "Господи, спаси Россию'" (1930) Обращение к жанровым формам русского фольклора как способ культурной и художественной самоидентификации»; «Арсений Несмелое "Без России" (1931). Итог метапоэтического и этнокультурного самоопределения на чужбине») анализируются особенности художественной рефлексии «России» как центральной для эмиграции мифологемы в вершинных сборниках Марианны Колосовой и Арсения Несмелова Переклички названий сборников дальневосточных поэтов с книгой стихов М Цветаевой («После России, 1928) свидетельствуют о типологической общности духовных переживаний поэтов-эмигрантов всех стран рассеяния Автор подчеркивает что, несмотря на разность идеологических установок (полная аполитичность Несмелова. страстная гражданственность Колосовой), полярность художественных модусов выражения ими лирического чувства (страстный лиризм Колосовой, героическая эпина Несмелова), не говоря уже о тендерной обусловленности поэтического мира каждого основания сополагать эти книги стихов, несомненно, имеются Процесс этнокультурного самопознания совпал в творчестве М Колосовой и

А Несмелова с этапами художественного самоопределения, поэтому не случайно исследуемые сборники стали вершинными в творчестве каждого поэта Поэтическая рефлексия духовного концепта «Россия», неотделимая от художественной рефлексии заставляет поэтов сформулировать свое метапоэтическое кредо В творчестве М Колосовой им становится концепт «динамитная лирика», в творчестве Арсения Несмелова появляется «грубый пафос» Оксюморонная природа подобных

метапоэтических метафор сочетающих литературоведческие категории с «брута 1ьными» эпитетами, типологически сходна и отражает глубинные психоментальные установки двух столь разных поэтов Не случайно к чувству (пафосу) пронизывающему тирику Колосовой и Несмелова, в разное время два разных человека применили эпитет «садический» (Ю Крузенштерн-Петерец, М Щербаков) Очевидно, под «садическим» подразумевалось то отчаяние, доходящее до жестокости к себе (у Несмелова) и к врагам (у Колосовой), с которым поэты связывали свое отношение к России Жанровое единство сборников определяет их стилистические доминанты возвышенная лексика, смешанная с церковно-славянской и фольклорной - у Колосовой, нейтральная, подчеркнуто разговорная, просторечная - у Несмелова Поэтическая речь Колосовой наполнена библейскими образами, христианскими фразеологизмами, в лирике же Несмелова преобладают конструкции разговорные - в основном неполные предложения

Сборники Колосовой и Несмелова становятся воплощением женского и мужского взглядов поэтов-эмигрантов на судьбу России и себя без России Даже с точки зрения тендерной критики лирика Несмелова - просто воплощение мужественности Она проявляется, прежде всего, в тематических приоритетах и присущих Несмелову сюжетах, где он, прежде всего - солдат, мыслитель, поэт Тендерный стереотип как раз предписывает мужчине быть воином, охотником и любовником, и реализацию этого взгляда находят, в первую очередь, у любимого Несмеловым Н Гумилева - не случайно именно с этим автором сравнивает его М Щербаков Мужественность несмеловской лирики выражается и в самой манере высказывания, которой присущ лаконичный синтаксис, практически отсутствуют эвфемизмы, наблюдается склонность к прозаизмам, прямоте суждений, разговорной лексике при весьма осторожном отношении к метафоре и т д Несмелов не просто антропоморфизирует образ России в качестве любимой женщины, он «снижает» его до бытового сюжета («раздела имущества») Народно-православному образу Руси у Колосовой соположен литературный взгляд на Россию как на героиню известных романов Несмелова

Женственность лирики Колосовой воплощается в жанровых предпочтениях, связанных с женской песенной традицией в ее диахроническом развитии, в актуализации материнского начала как ведущего пафоса ее откровений-молитв В сборнике М Колосовой Россия сакрализуется, поборники ее свободы составляют новую иконографию (Николай Второй, Колчак, Кутепов, Унгерн) Обращение к прошлому России, ставшему в культуре русской эмиграции необходимым актом самопознания, вызывает у лирических субъектов Колосовой и Несмелова почти полярные чувства у Колосовой - это гордость за славное прошлое, обращение к истокам «великой Руси», сила которой - «в отцовской вере» У Несмелова русская история предстает чередой ошибок, рожденных политической близорукостью и самонадеянностью власти Агиографическому образу колосовского Николая I («Два государя») противостоит буколический образ несмеловского императора («Агония») Образ Пугачева всплывает в историософских посылах того и другого поэта, но если Колосова только оговаривается «Тень Пугачева -сердцу далека, /Но близок ясный образ Ермака», то для Несмелова образ Пугачева и пугачевщины выстраиваются в целый балладный сюжет, в котором поэт затрагивает центральную для России проблему взаимосвязи самодержавия и русского бунта Если колосовская лирика одухотворена идеей освобождения/возрождения Руси и возвращения в страну, то несмеловский сборник становится своеобразным «жестом прощания» с Россией

Разность тематических заданий обусловила и жанровую специфику каждого сборника для выражения лирического чувства М Колосова обращается к песенной

фольклорной традиции, А Несмелое же опирается на жанрово-строфический репертуар русской литературы «золотого» «серебряного» веков и стиховедческие, новации метрополии Мотиву святости в колосовской трактовке Руси и ее защитников противостоит несмеловский мотив оборотничества, в своей метаморфности объединяющий и красных, и бетых Отсюда - оппозиция в коюсовской картине мира образов «небесная рать», «лебединая рать» образам хищников, волков и подчеркнутое отсутствие данной оппозиции в несмеловской «волчьей костромской рати» относимой как к красным, так и к белым Таким образом, сборник

М Колосовой становится обращением к гипотетической «нечаянной России» попыткой вдохновить на ее освобождение и возрождение молодое поколение Несмеловский сборник запечатлел понимание того, что в сознании эмигрантов существует две России - «живая страна», Россия и ее литературный облик, между которыми - пропасть Отсюда - последующее обращение поэта к «полустанку» -Харбину - как к промежуточному этапу в судьбе русской дальневосточной эмиграции В этом смысле реалистический взгляд на судьбу русской эмиграции в Харбине и обусловил известные эсхатологические предчувствия А Несмелова

В выявленных параллелях творческих исканий М Колосовой, А Несмелова и М Цветаевой автор диссертации видит отражение разных тенденций Стоящая в эмиграции особняком, определяемая западными критиками как поэт «московской школы», М Цветаева была в целом близка русским харбинцам своим страстным отношением к России и стиховедческой смелостью Диссертант приходит к выводам и о том, что развитие поэтического творчества М Колосовой в направлении лирической циклизации жанров народной песенной традиции в ее поступательном развитии (от любовных песен, причитаний, псальмов до жестокого романса и танго) сближает харбинскую поэтессу не только с творческими поисками М Цветаевой, но и с более поздним опытом А Ахматовой («Реквием»), синтезирующей разнообразные формы женской народной песенности и религиозной поэзии В лирике А Несмелова схождения с поэзией советских авторов (М Светлова, Н Асеева, Э Багрицкого, Н Тихонова) проявлены более рельефно, и это объясняется общностью настроений «детей восемнадцатого года», принадлежащих к разным политическим лагерям - ощущением духовной деградации своих современников пониманием тщетности прйнесенных революции жертв Несмотря на гражданск\ю заостренность, лирика Колосовой, как и Цветаевой, Ахматовой, обращена к вечным ценностям (семье, материнству, возведенным в культ) «Мужественная» лирика А Несмелова (М Волин, И Н Голенищев-Кутузов, М Щербаков) более аналитична, в своих самых горьких строках она обращена к «России наших дней»

Своеобразное решение тема России находит в творчестве еще одного поэта старшего поколения - Алексея Ачаира (1896-1960) Будучи связанным с сибирским областничеством, Ачаир в своих лирических прогнозах, в частности, создавал утопический образ особого регион, соединяющего Сибирь и Маньчжурию в единое культурное и политическое пространство

Об этом, как об основе поэтической мифологии харбинского поэта, автор пишет в Главе III - «Творчество Алексея Ачаира как представителя старшего поколения «харбинской ноты» Она посвящена целостному анализу художественного мира Атексея Ачаира - бывшего казачьего полковника, основателя знаменитой «Чураевки», ставшей питомником для молодого поколения харбинских поэтов В первом разделе главы -«"Тропа судьбы" - лирический концепт поэтического мира А Ачаира» диссертант рассматривает особенности художественной реализации концептуального образа харбинского поэта, ставшего интегратором разнообразных форм его лирических

воплощений Начиная со сборника «Первая» (1925), метатроп «Тропа судьбы» последовательно реализуется в художественной системе Алексея Ачаира, соединяя в едином контексте авторской мифологии и образ салонного мелодекламатора, и отважного путешественника, и казака, и самоироничного Маэстро, и восточного мудреца Поэтому в миромодели поэта органично уживается и блоковская, и гумилевская, и вертинско-северянинская, и цветаевская образность Слияние в семантическом поле образа «Тропа судьбы» символистской многосмысленности и акмеистической конкретности (жизненный путь, жребий, уготованный человеку и реальная охотничья тропа, одна из тех, по которым будущий поэт добирался в Харбин сквозь корейскую тайгу) становится отражением поэтической картины мира Алексея Ачаира, поступательно развиваемой в его «пятикнижии» Выступая за самоценность регионального материала и региональных мотивов, Ачаир устремляет свои силы на возможность синтезирования духовных концептов русского и восточного сознания

Во втором разделе «Сборник "Лаконизмы" (1937): первый целостный опыт этнокультурного взаимодействия в лирике "харбинской ноты"» исследуется вторая книга стихов поэта, которая завершила двенадцатилетнее «молчание» Ачаира как автора книги стихов «Лаконизмы» отразили и рефлексию поэтом собственного возрастного кризиса (в 1937 Ачаиру исполнилось 40 лет), и его стремление синтезировать в целостном произведении принципы восточной и европейской поэтик Уподобившись древнему китайскому поэту, одновременно и чиновнику, и книжнику, и отшельнику, русский председатель ХСМЛ, руководитель «Чураевки» и сочинитель, Ачаир создает сборник из 52 стихотворений сверхкраткой формы, каждое из которых представляло лаконичное выражение либо философского суждения, либо некоей духовной максимы, так называемые style lapidaire (С И Кормилов) Обращение поэтов к сверхкратким формам (в частности, к четверостишиям) непосредственно связывается исследователями (С И Кормиловым, О И Федотовым) с общим лаконизмом поэтического мышления и тяготением к афористичности (стихи позднего Жуковского и Тютчева, эпиграммы Пушкина, четверостишия А Ахматовой и О Мандельштама, и т д )

Помимо индивидуальной знаковости возрастного самоопределения для поэта Ачаира, 1937 год имел для русской культуры общенациональное значение, обозначая дату столетней годовщины со дня гибели Пушкина и связанное с ней рубежное время духовного осознания (программная статья ВФ Ходасевича «О пушкинизме», 1932 г) Ощущение «круговой замкнутости» русской культуры на имени Пушкина, которое отмечали многие русские эмигранты, обращение к этому имени как к последнему оплоту русской духовности не могло не коснуться и А Ачаира Диссертант считает очевидным, что не поиск формальной изысканности лежал в основе художественной установки поэта По всей видимости, Ачаира в первую очередь привлек аксиологический аспект и краткая многосмысленность восточной поэзии в целом В его «Лаконизмах» круг затрагиваемых тем касается все тех же «вечных вопросов» поэзии — разнообразных аспектов человеческого существования смысла жизни, любви, человеческой добродетели, быстротечности человеческой жизни, назначения поэзии Этот тематический спектр позволяет соотнести «Лаконизмы» с основным кругом нравственных вопросов, опирающихся на конфуцианскую триаду «небо-земля-человек» и главенствующих, в частности, в китайской лирике Вероятно, путь Ачаира к восточной лирике лежал через книжное постижение и художественную рефлексию идей китайской философии -содержания «Лунь Юй» Конфуция и «Дао-Дэ Цзина»

Автор обращает внимание на то, что ориентализация стала очередным этапом жизнестроительной программы Ачаира Кажется, что в этом собрании кратких

стихотворных изречений Ачаир словно стремится ускорить наступление старости чтобы продлить время зрелости и мудрого существования Основной корпус «Лаконизмов» посвящен проблемам быстротечности времени и необходимости следовать тем ценностным аксиомам, которые позволят преумножить .добродетель и человеколюбие если воспользоваться лексикой Конфуция Аналогии с китайской традицией помогают прояснить многие темные места в «Лаконизмах», принять умозрительный характер некоторых лирических высказываний и оценить попытки развития Ачаиром нового жанра на этой синкретической основе Если учесть, что Я5 - самый распространенный для этой эпохи размер, а перекрестная рифмовка - самая приемлемая для катрена модификация в целом, то «банальные четверостишия» «с их неумолимым и комфортным альтернансом рифмующихся созвучий» (О Федотов) не случайно являются преобладающим жанрово-строфическим образованием в сборнике

Адаптируясь к инокультуре, он примеряет на себя костюм китайского мудреца Именно в 40 лет китайские чиновники начинали не только помышлять о душевной старости, но и сочинять стихи «Поэт объявлял себя старцем в сорок лет, когда далеко еще ему было и до бессилия старости, и до смерти Поэтическая старость человека, полного сил, находящегося в расцвете, позволяла поэту говорить и о собственном своем приближении к смерти и о тяготах одряхлевшей плоти без трагизма сопричастности Жалобы эти были эстетизированы, а на их фоне шли размышления о сути жизни и предназначении человека»' Привычная для русской литературы поэтика малой формы стихотворения во взаимодействии с инокультурной философской и поэтической традицией дала неожиданный результат - «Лаконизмы»

В этом сборнике поэтически преломилась сложившаяся к сорока годам система моральных ценностей Ачаира - поэта, воина, Учителя, мужа, отца, пропущенная сквозь сито богатого личного опыта и помноженная на поэтическую ситуацию отшельничества Отшельничество для китайского поэта было не просто художественной условностью Щемящие интонации лирики сорокалетних отшельников усугубляло следующее обстоятельство чиновник был вынужден служить в чужой (непременно чужой) стороне, вдали от родины, родных, друзей - отсюда тоска по родной природе, по родине Такой род тоски - своеобразной внутренней эмиграции - весьма соотносим с эмигрантской тоской Ачаира В лаконизмах тема эмиграции скрыта под условным мотивом одиночества, но от этого тоскливые интонации сборника не становятся менее трогательными

Концепт-императив «отдать» станет сквозным мотивом в сборнике При этом он выражает не только моральную установку самого лирического субъекта, но и импонирующих ему собеседников Архитектоника лаконизма воплощает типичную морапизаторскую установку всех остальных стихотворений сборника Лаконизмы написаны в форме диалога (явного или внутреннего) - не только в соответствии с логикой конфуцианских высказываний, но и как свидетельство раздвоенности самого лирического субъекта, находящегося в поисках истины Структура стихотворения представляет, как правило, смысловой двучлен типа «вопрос - ответ» либо «тезис - антитезис», - в столкновении двух точек зрения и воплощается смысл суждения

В разных стихотворениях Ачаира оппонентами являются воображаемые учитель и ученик («Плата», «Дом», «Атеизм»), девушка и юноша («Девушка»), карандаш и пишущий («Карандаш»), рукопись и поэт («Рукопись») и т д Иногда диалогизм рождается структурным параллелизмом двустиший, внешне не связанных по смыслу («Иногда» «Пустой конверт», «Ромео и Юлия») «Лаконизмы» Ачаира удивляют сдержанностью и

1 Эйдлин, Л Китайская классическая поэзия//Классическая поэзия Индии Китая, Кореи Вьетнама Японии -М 1977 С 193

целомудренностью в воплощении любовной темы Эротические мотивы вообще не характерны для этого сборника, любовь здесь - не наслаждение страстью, не «бурь порыв мятежный» Но это чувство лишено и трагической безысходности Идеал любви, по Ачаиру, в первую очередь, - в самопожертвовании («Любовь») В этом также обнаруживается схождение с логикой конфуцианских максим

Задумываясь, насколько удалась Ачаиру попытка сопряжения национальной традиции и инокультурных концептов - не просто в качестве жанрового эксперимента, но и как индивидуальный художественный опыт, диссертант резюмирует, что, к сожалению, некоторые лаконизмы грешат умозрительностью и утомляющей назидательностью С одной стороны - гибкость, интонационная законченность и симметрия, присущие комбинации из четырех строк (О И Федотов), как нельзя лучше подошли Ачаиру для универсализации некоего духовного опыта в широком тематическом спектре «Лаконизмов» С другой же - миниатюры, за редким исключением, мало удивляют трепетностью чувства и игрой смысла и формы «Лаконизмы» более обращены к уму, нежели к чувству, тем более - изощренному и истонченному серебряным веком эстетическому чувству

«Умозрительную природу» собрания лирических миниатюр Алексея Ачаира оправдывает отчасти все та же жанровая установка Диссертант подчеркивает, что китайская поэзия, ставшая одним из художественных ориентиров поэта, должна была представать, по древнему выражению, «перед умственным взором читателя», так как поэзия и мировоззрение были в этой неразделенности, какая диктовалась неразделенностью науки и искусства» (Л Эйдлин) Но иногда для выражения емкой мысли в лапидарной форме русскому поэту не хватает изящества, тонкости Однако, несмотря на избыточность такого количества духовных концептов для одной книги, лаконизмы даже в наиболее криптограмматичных содержат изумительные строки, способные стать отдельными моностихами, дистихами - настолько они глубоки и поэтичны «Мы любим тех, в ком мы отражены» («Олень»), «Нет жизни беспощадней и больней, / чем подражанье горестное ей» («Ромео и Юлия»), «Даже воры вытирают ноги / перед входом в свой унылый дом» («Дом»), «Верно нищие просят / Дай' Верно те, кто дают - богаты» («Нищие»), «На склоне лет оставшиеся ночи / казнить тоской за молодость пора» («Суд») и тд Итак, лаконизмы не просто сублимировали кризисные переживания Ачаира, но и стали творческой лабораторией образов, тем, рефренов будущих стихотворений поэта Проникновение в дух восточной культуры на основе органической связи с отечественной литературной традицией, безусловно, сыграло свою прогрессивную роль в развитии харбинской литературы Через долгие годы опыт «Лаконизмов» отозвался в творчестве бывших харбинцев (В Слободчикова, Е Рачинской, Л Хаиндровой)

В заключительном разделе Главы III - «Версификационная поэтика лириков старшего поколения» - диссертант сопоставляет тенденции развития стихотворного мастерства А. Ачаира, А Несмелова, Л. Ещина и М. Колосовой Материал 5 сборников Ачаира (куда вошло большинство написанных им стихотворений, всего - 175) дает возможность проследить, как развивался метрический и ритмический репертуар поэта Автор перечисляет приоритетные метрические формы «Первая» (1925) - из 34 стихотворений 22 двусложника, 8 трехсложников, 4 дольника, 13 ямбических стихотворений, 8 Я4 Из 52 стихотворений «Лаконизмов» (1937) 41 представлены ямбическими размерами, 26 - Я5 Сборник «Тропы» состоит из 46 стихотворений, среди которых 23 двусложника, 20 трехсложников, 18 ямбических размеров, 11 - Я5, 12 амфибрахических стихотворений, 8 - АмЗ «Полынь и солнце» (1939) - из 28

стихотворений двусложников (ямбов) 14, Я5 - 9, трехсложников - 8, амфибрахических размеров 6, АмЗ - 4 И, наконец, в последнем сборнике, «Под золотым небом» (1943) из 65 стихотворений двусложников - 36, трехсложников - 29 Преобладающим двусложником остается ямб (27), при этом - Я4 (17) Среди трехсложников лидирует вновь амфибрахий (17), при этом - Ам5 (7) Автор отмечает, что если начало творчества Ачаира отмечено значительным преобладанием двусложников, а именно - Я5 и Х5, то в последнем сборнике картина изменяется Двусложники и трехсложники практически «уравниваются в правах», а тонические размеры вообще сходят «на нет» Любопытно, что в последние годы поэтической практики в Харбине Ачаир поворачивается лицом к Я4, метру, который в 30-е гг считался архаическим, а затем постепенно обретает нейтральный характер (М Л Гаспаров) Предпочтение Ачаиром Я4 подтверждает выводы стиховедов о семантической нейтрализации двусложников в эти годы и свидетельствует о явной архаизации метрических предпочтений самого поэта в сторону трехсложников Усиление позиций трехсложников (а именно - амфибрахиев) в лирике А Ачаира обнаруживает его близость к лирике старших поэтов эмиграции (3 Гиппиус, Вл Ходасевич), но более - к сознательно «архаизируемой» советской поэзии 30-40 гг (соотношение амфибрахиев таково 7 % у старших поэтов эмиграции и 58 % и советских поэтов)1 Кроме того, интерес к длинному стиху (Ам5) также аналогичен в лирике Ачаира распределению трехсложников в советской поэзии конца 30-х гг (М Л Гаспаров)

Метрические ориентиры Ачаира характеризуют его более как архаиста, так как в эволюционном развитии он обнаруживает возрастающую склонность к длинным трехсложникам, что противоречит общей тенденции развития русского стиха тех лет Музыкальность Ачаира обусловила рефренную организацию его стихотворений склонность к ритмическим клише, построенным на пиррихиях Рифмический и строфический уровень его текстов довольно традиционен, не несет печати эксперимента В этом смысле лирика Л Ещина, А Несмелова, М Колосовой стилистически более «уравновешена», и, несмотря на влияние «северянинских» мотивов (у Колосовой - через «вертинские» жанрово-стияевые аллюзии), выражает общую для поэзии 20-30-х гг тенденцию к прозаизации стиха

На этом фоне исследование эволюции метрических приоритетов Арсения Несмелова приводит к выводу о том, что она выражается в падении ямбов и одновременным нарастанием хореев, правда, не столь последовательным Так, в первом его сборнике «Стихи» (1921) двусложники находятся в «паритетных» отношениях (13 13) трехсложникам уделено 9 стихотворений Из 24 стихотворений «Уступов» (1924) двусложники занимают 13 позиций, среди них 10 уделено ямбам (Я5 - 6) При этом высока доля неравносложников - их 8 В сборнике «Кровавый отблеск» (1929) насчитывающем 14 (крупных, многочастных) стихотворений из 10 двусложников 8 написаны ямбом (Я5 - 4, ЯВ - 3), трехсложники занимают всего одну позицию, 3 стихотворения написаны акцентным стихом На фоне предшествующих и последующих сборников метрический репертуар сборника «Без России» (1931), действительно свидетельствует о «кульминационном» значении в творчестве Несмелова В нем наблюдается стойкая тенденция к преобладанию двусложников из 34 стихотворений и\ 23, трехсложникам уделено всего 4 стихотворения В следующем сборнике -«Полустанок» (1938) из 20 стихотворений 15 написаны двусложниками, ямбам же удетено всего 4 стихотворения В «Полустанке» двусложники займут практически весь

1 Смит, Дж Стихосложение русской эмигрантской поэзии 1920-1940 гг // Смит, Дж Взгляд извне Статьи о русской поэзии и поэтике -М,2002 С 214

стихотворный объем, вытеснив трехсложники и окончательно неравносложники (в сборнике «Без России» акцентным стихом написано 2, дольником - 4, верлибром - 1 стихотворение) Развитие ямбов и хореев в сборнике достигает апогея, после чего хореи начинают преобладать, хотя в «Белой флотилии» отношения хореев и ямбов вновь становятся паритетными (18/17)

. Диссертант подчеркивает, что лирика самого даровитого поэта «харбинской ноты» А Несмелова интересна, в первую очередь, с точки зрения расширения семантических ореолов известных метров (Я5 и Х5) Сопрягая в едином художественном целом раздумья о судьбе эмигранта с метапоэтической рефлексией, поэт не только «уравнивает» в своих правах данные метрические модификации двусложников, но и вносит в их семантику новые интонации, что подтверждает постепенную смену тематических ориентиров в метрической системе интонационными (М Л Гаспаров) В версификационной поэтике Несмелов был не особенно склонен к метрическим изыскам, его стихия - это рифмовка, игра на тривиальных ритмических определителях, и, Конечно, строфика «Я - малокровный выжгшатель строф», — иронически определит свое кредо поэт («Освистанный поэт») «Пустой начинаю строчкой, / чтоб первую сбить строфу», - признается он в важности для себя процесса строфорождения в другом стихотворении Чистым экспериментом отмечен строфический репертуар его «раннего» творчества, например, в «Голубом разряде» это и двенадцати-, и шестнадцатистишия («Голубой разряд», «Морелюбы», «Давнее», «Бронзовые парадоксы») Сборник «Уступы» демонстрирует нейтрализацию строфических амбиций автора и сплошь состоит из катренных стихотворений Далее в лирике поэта наблюдается тяготение к астрофизму (сборник «Кровавый отблеск»), который сочетается с вольным стихом («У карты», «Баллада о бароне Унгерне») В сборнике «Без России» этот интерес к строфике проявляется наиболее ярко и содержательно В целом среди используемых необычных строфических образований в лирике Несмелова можно выделить наиболее частотные пятистишия шестистишия и восьмистишия Следуя в русле развития русского стиха 10-20 гг, Несмелов не был приверженцем «твердых форм» (известен всего один его сонет), но попробовал себя в экспериментах с «лирическими строфами»

Диссертант замечает, что именно метрический репертуар старших поэтов «харбинской ноты» более всего обнаруживает их близость к поэтам метрополии (А Ахматовой,

.Э Багрицкому, М Светлову и др) и выделяющейся в Зарубежье своими версификационными новациями М Цветаевой При этом харбинские сочинители старшего поколения не избегали модернистского опыта Характерным примером тому может служить лирика не только А Несмелова, но и Л Ещина Из 47 стихотворений этого поэта, доступных для анализа, двусложниками написано 28, трехсложниками - 12, дольником - 5, акцентным стихом - 2 В двусложниках предпочтение отдано ямбам (27), при этом - Я4 (22) В трехсложниках Ещин предпочитает анапест (6), затем следует амфибрахий (4), и, наконец, дактиль (2) Преобладание Я4 сближает творчество Леонида Ещина с лирикой советских авторов Знакомство с нею Ещина обнаруживается при сопоставлении конкретной реализации семантического ореола балладного Ам2 в стихотворении «Две шинели» (1930), коррелирующим семантически и ритмически с «Гренадой» М Светлова (1924) И метрический рисунок Ам2 ЖМЖМ, и разговорная стилистика, и романтический пафос «революционной» и «антиреволюционной» баллад совпадают настолько, что создается впечатление единого текста Данное стихотворение находится в соседстве со стихами, написанными Ан4, Д4, Х5, дольником, Я5-ЯВ

Подобное метрическое разнообразие свидетельствует о том что поэт во-первых весьма свободно мог манипулировать разнообразной стихотворной техникой, ве-вторых обдуманно подходил к использованию того или иного семантического ореола, связывая его с определенной поэтической темой - . . -

Наблюдения диссертанта привели к выводу о том, что среди старших поэтов ботее «рьяным» экспериментатором явилась Марианна Колосова Из 146 проанализированных стихотворений поэтессы 84 написаны двусложниками, 28 -трехсложниками, 21 - дольником, 10 - тоническим стихом (3 - акцентным стихом, 7 -тактовиком) Кроме того, она активно обращается к полиметрии (8 композиций самых разнообразных модификаций и объема) Из двусложников преобладают ямбы (Я5), из трехсложников - Ан 3, зачастую переходящий в Длн 3 Из всех рассматриваемых поэтов Колосова проявляет интерес к новаторским образованиям более отчетливо, при этом природа ее «авангардизма» - не в самоценном утверждении формы, а в семантизации всех ритмических нововведений Как было отмечено во второй главе, поэтесса создает особый образ лирической героини - народной мстительницы-матери и потому обращается к фольклорным жанрам Именно фольклорно-песенное звучание ее стиха и обусловило такое количество тактовиковых и дольниковых форм в лирике Колосовой Этими же особенностями объясняются любопытные строфические образования (пяти-, шести-, восьмистишия), особенный характер рифмовки колосовских стихотворений -например, парные пятистишия АбАбВГдГдВ («Все о том же») или восьмистишия ДЦМДДДМ («Улица алхимиков»), разнообразные полиметрические формы, синтезирующие литературные и фольклорные, лирические и эпические формы («Братьям в жизни и смерти», «Бусы», «Бог велит», «Склад пороховой»)

В главе IV - «"Плеяда харбинских юнцов" мифология поколения и поэтическая практика» - диссертант обращается к творчеству «выразителей младшего поколения» харбинских лириков Николая Щеголева, Георгия Гранина, Николая Петереца Личная мифология каждого из этих поэтов отразила «беспочвенные» настроения харбинской молодежи и в то же время стала воплощением индивидуальной поэтической миромодели Одним из самых многообещающих «чураевских питомцев» был Николай Щеголев, поэт-музыкант, талантливый критик, «самый буйный, самый строптивый, самый одаренный из молодой поросли» (Ю Крузенштерн-Петерец) Речь о его творчестве идет в первом разделе «Николай Щеголев: поэтический пандемониум как воплощение личной мифологии лирического субъекта» Автор диссертации выявляет множественные неясности в биографии харбинского сочинителя, объясняя их противоречивостью его натуры На основе максимального количества доступных на сегодняшний день стихотворений (46) выявляются основные поэтические концепты Щеголева, с одной стороны, общие для эмигрантской лирики (одиночество, тоска, смерть), с другой - отражающие его личную поэтическую мифологию, в которой он сближает своего лирического субъекта с «Некто в сером», Демоном, Вием, Карликом, Фавном Поэт создает целый лирический пандемониум, в котором инфернальная природа лирического субъекта объясняется не только его разочарованностью в жизни и поиском иррациональных основ существования, но и особой поэтической проницательностью, способностями ведуна-прорицателя В воплощении своего субъекта поэт задействует весь арсенал художественных средств, используемых при изображении демонических и тероморфных существ в мировой литературе Однако наиболее близкими остаются дтя него лермонтовский Демон и гоголевский Вий В постоянных интертекстуальных перекличках с русской литературой, неизбежных для поэта-эмигранта, Щеготев

демонстрирует стойкую привязанность к литературе «золотого века» (Лермонтову Гоголю, Достоевскому, Толстому), и, напротив, декларативно отвергает «мучительные вдохновенья Блока / несущие свой яд через года» Эта обнаженная интертекстуальность свидетельствует об игровой установке, лежащей в основании личной мифологии Николая Щеголева

Напротив, Георгий Гранин связь с поэтикой Блока обнаруживает не только в ритмических ориентирах, но и в самом основании своей жизнетворческой концепции Его художественный мир исследуется в следующем разделе - «Георгий Гранин лирический сценарий "безбудущности"» Поэт, образ которого в памяти поэтов «харбинской ноты» исключительно был связан с его драматической любовью к Ларисе Андерсен и трагическим самоубийством, по мысли диссертанта, заслуживает более внимательного отношения Судя по тому, что почти каждый чураевец оставил о Гранине свое суждение, можно предположить, что поэт подавал, действительно, неплохие надежды, а стихи его не оставляли равнодушными чураевцев Тематическое поле лирики Гранина (он писал «о смерти, о своей обреченности, о бессмысленности окружающего мира, о том, что стыдно доживать до старости в покое и благополучии, что это удел посредственностей и обывателей» — И Хаиндрава, «Отчий дом») очерчено границами его магистральной темы — несбыточности любви, которая и определяет присущую сочинителю «поэтику безбудущности» «Неверие» (1932 г) - название стихотворения, являющегося квинтэссенцией образов и мотивов гранинского художественного мира Неверие никоим образом не связано с религиозными взглядами поэта, а определяет его глубоко пессимистическое отношение к будущему и своему месту в нем Рефреном стихотворения становится наречие «когда-нибудь», грамматическая неопределенность которого усиливается постоянно сопровождающим его многоточием Романтическая оппозиция обыденности и мечты выражена в противопоставлении «города» (его «ржавых крыш», «черного снега», «заборов и калиток») и - «старого леса», «голубой страны миражей и чудес», «чудесного пути», а также в невозможности для героини или ее неспособности поверить во все это великолепие, услышать «эпиталаму о весне»

Психолингвистическим концептом гранинской картины мира становится любимое им слово ничего «Ничего - веселись и безумствуй » («За Ваше холодное имя »), «Пусть ничего и не было на свете », «Ничего не сказать Ничего не ответить », «Ничего, что душа в девятнадцать изменчива » (названия стихотворений) Омонимичные в своей морфологической природе формы слов (ничего — междометие в значении «ничего страшного» и ничего - отрицательное местоимение) в столь тесном контексте создают общее семантическое поле, в котором, с одной стороны, декларируется пессимистический прогноз жизненных ожиданий героя, с другой стороны, утверждается фаталистическое отношение к этому прогнозу Эти лингвопоэтические концепты Гранина красноречиво свидетельствуют отнюдь не о его любви к художественной позе, а об особом психическом складе, в частности - об индивидуальном восприятии времени И хотя только в настоящем человек «присутствует» в мире, в лирике Гранина отличительной чертой становится не только слабая связь героя с прошлым, но и его практическое отсутствие в настоящем, и всецелая обращенность к неосуществимости будущего Слабая лингвистическая связь с прошлым объясняется не только юным возрастом поэта или тем, что в его юности не было столь богатых событий, как у первого поколения эмигрантов В первую очередь, в

этом отражается особая психоментальная установка индивидуальный темпоральный сценарий жизнетворчества г

Исследуя метрические ориентиры поэта, диссертант отмечает, что Гранину оказывается более соприродна лермонтовская муза поэт своеобразно соотносит себя с традицией, представленной в семантическом ореоле 5-ти стопного хорея, словно интуитивно нащупывая свои с нею схождения и возможные пересечения Он не отталкивается от Лермонтова, не боится обозначить свою связь и с его лирикой, и с его мироощущением - наоборот, чем дальше, тем сильнее подчеркивает свою близость к знаменитым образцам и, в то же время, - свою инаковость Лермонтовский «философский» Х5 Гранин неизменно скрещивает с балладной «любовной» семантической окраской Его лирическое «я» не претендует на всеохватность экзистенциальных прозрений великого предшественника, мир этого субъекта ограничен и во времени, и в пространстве, но мера переживания от этого - нисколько не меньше То же самое можно сказать про освоение Граниным 3-х стопного хорея (ЖМЖМ), также связанного в русской лирике с именем Лермонтова («Горные вершины / Спят во тьме ночной »), в котором харбинский поэт совместил и элегическую семантику, и позднее приобретенный особый колорит «детских» стихов

В финале раздела диссертант делает вывод о том, что тематическая узость лирики Гранина (замкнутость на теме несчастной любви, неминуемой смерти, одиночестве) была порождена, в первую очередь, отсутствием воспоминаний о родине и общим для молодых харбинцев недостатком жизненных впечатлений, их географической замкнутостью Обращая внимание на маршрут путешествий лирического героя (Пограничная - Харбин и обратно), диссертант подчеркивает, что пространством для поэтических медитаций Гранина не случайно становится родная литература Отчаянные прорывы поэта в чужие художественные миры дают свободу общения с поэтами «серебряного века» и их предшественниками В разнообразно проявленной «книжности», «литературности» его настроений обнаруживается связь с лирикой юной Н Завадской, для которой именно беспочвенность настроений становится «почвой» тотальной метапоэтичности Зачастую стихи Гранина не отшлифованы, в них нет глубоких философских раздумий (как, например, у Н Щеголева, В Перелешина), но нет и явных шаблонов Искренность интонаций его стихотворений, где форма не довлеет над чувством, подкупает Это свойство творческого наследия Георгия Гранина объясняется особым психическим складом поэтической натуры, постоянным «состоянием на грани» В оценках кругозора Гранина отчасти правы и В Слободчиков и В Перелешин («Историю я изучал в кинематографе»), однако их обвинения не справедливы, по крайней мере, в отношении его интеллектуального запроса Диссертант предполагает, что на нелестные отзывы о Г Гранине во многом оказала влияние его трагическая кончина и предшествующие ей аффектированные поступки молодого человека

В третьем разделе главы - «Лиризация прозы в творчестве Георгия Гранина предчувствие постмодернистской поэтики в "харбинской ноте"» - исследуются прозаические интенции харбинских лириков, наиболее явленно выраженные в творчестве А Несмелова, Н Щеголева и Г Гранина Так, А Несмелов уже в середине 20-х годов обращается к метапоэтической саморефлексии, выразившейся в соединении стиха и прозы Его рассказ «По следам любви» выходит в свет в 1933 году, за два года до появления в «Современных записках» первых публикаций «Приглашения на казнь» В Набокова В этом рассказе лиризация текста, воплощенная в стихийной метризации

метафоризации, особом типе повествования, неполной определенности, реализуется в потной мере и связана как раз с темой творчества, творца, его инаковости для окружающих Сам сюжет рассказа строится по законам лирического текста, в котором лирический субъект совершает путешествие «по следам любви» в своей памяти Жанровой особенностью произведения Несмелова становится малость формы и его «мимикрия» под так называемый «рубежный рассказ» (Г Гранин) - повествование с заведомо легким содержанием, мелодраматической основой и неожиданным внешне благополучным финалом Проза Н Щеголева («Телеграмма», «Полдень») позволяет обнаружить пародийное осмысление не только культурной жизни русского Харбина, но и самих устаревших жанровых модификаций («стих в прозе»)

Из-за малого количества гранинские опыты в прозе, как и вообще художественное наследие, относятся к маргиналиям харбинской литературы Однако в них находят отражение не только прозиметрические контаминации стиха и прозы, но и множественные интертекстуальные переклички поэта с наследием «серебряного века» (Блоком, Гумилевым, Маяковским, Анненским), харбинскими поэтами (Щеголевым, Петерецем, Ачаиром, Несмеловым), стремление к игровой рокировке повествовательными стратегиями, синтезированию родо-жанровых форм, корреляции «высокой литературы» и «рубежных рассказов» Прозаические произведения Гранина объединяет метапоэтическая установка - каждое из них касается темы творчества от лиризованного эссе «Она», посвященного столь необходимому поэту образу Музы - к «отрывку из романа» «Стихи», где рассказывается о первых неловких поэтических опытах маленького поэта и, наконец, заканчивая интертекстуальным переосмыслением мотивов современной и предшествующей поэту прозы в рассказе «Дуэль» В своих прозаических произведениях Гранин демонстрирует себя не просто тем «талантливым юнцом», о котором при жизни уничижите чьно отзывался в эпиграммах Н Петерец и с покровительственными интонациями писал А Ачаир, именуя при этом «Жоржиком» Перед нами возникает образ ироничного и самироничного художника, весьма начитанного и стремящегося к новому знанию, способного к интертекстуальной игре, к эффектному манипулированию жанровыми и стилистическими масками, к философским раздумьям И самое интересное - его проза, проникнутая лиризмом, не оставляет у читателя впечатления навязчивой, порою надуманной безысходности и обреченности, которые сопровождают лирику поэта Синтезируя стих и прозу, Гранин приближается к более поздним набоковским опытам в области маргинальных форм дискурсивного выражения («Приглашение на казнь», «Дар»)

Возможным предшественником в использовании неполной определенности как интегрирующей силы при создании дискурсивного изоморфизма для Гранина мог стать Б Пастернак - именно в его «Охранной грамоте» впервые зазвучала «там-там -поэтика», позднее эффектно реализованная В Набоковым Но, делает вывод диссертант, наиболее вероятно, что приемы лиризации прозы (в частности, поэтика неполной определенности) были усвоены Граниным благодаря влиянию творчества Арсения Несмелова В творчестве поэта, «замкнувшего» чураевскую историю, а вслед за этим и историю «харбинской ноты», весьма показательны интертекстуальные переклички с А Несмеловым, обнаруживаемые на уровне дискурсивных деформаций Опровергая декларации чураевцев, освобождающих себя от авторитета Несмелова и «несмеловщины», эти формы лиризации прозы свидетельствуют о реальной значимости для «плеяды харбинских юнцов» художественной практики харбинского мэтра Помимо всего вышесказанного, в творчестве самого Гранина взаимодействие стиха и прозы стало еще одним способом воплощения личной мифологии, в которой

лирический субъект открывает для себя большие возможности для саморефлективного высказывания, в которой иронические пассажи перекликаются с драматическими, а предсмертные записки становятся автоинтертекстуальным комментарием к прижизненным стихам поэта - , - -

Итоги исследования поисков молодых поэтов в области стиха диссертант подводит в заключительном разделе «"Взыскующие поэты", версификационная поэтика молодого поколения "харбинской ноты"» В нем анализируются причины «чу раевского раскола», порожденного отнюдь не личной неприязнью Петереца к Ачаиру, как это принято считать (Е П Таскина, В А Слободчиков), а естественным процессом развития художественного сознания молодого поколения «харбинской ноты» В 30-е годы молодежь понимает, что им тесно в рамках студийных занятий И хотя «выходка» Н Петереца с созданием альтернативного «Чураевке» «Круга поэтов» для многих была как «гром среди ясного неба», все же подспудно «революционные процессы» зрели в недрах «харбинской ноты» Об этом свидетельствуют и участившиеся случаи «эпиграммирования» руководителя «Чураевки», пародирования чураевцами друг друга, поиск ими альтернативы «харбинскому провинциализму» на эмигрантском «Западе» Чураевские революционеры «упивались» А Ладинским, А Штейгером и Д Кнутом, «духовным вождем» называли Н Гумилева, а источник образности искали в корпусе предшествующей литературы, как и их учителя, Несмелов и Ачаир, обращаясь к Пушкину, Лермонтову, Блоку

Примером подобных антиномий художественного мышления можно назвать лирику того же Георгия Гранина Анализ его метрических приоритетов позволяет составить следующую картину версификационного репертуара поэта 4Я-4, 5Я - 2, ЗХ - 1, 5Х - 3, 2 Ан - 2,3 Ан - 7,4Ан - 5, ЗАм - 1,3 уд Дл - 3, Ак - 3, полиметрические композиции - 2 Поэт, как видно, попробовал себя в самых разных размерах, отдавая при этом предпочтение силлаботонике и разнообразя ее необычной строфикой, игрой на ритмических перебоях, переносах и т д В целом его стихотворения выделяются синтезом «концентрированного» лиризма и эксперимента (использование полиметрических композиций, обращение к тоническому стиху и т д)

При общем девизе поэтики «оригинальности ли изменять9» поэт, тем не менее, отдавал предпочтение трехсложникам (которые, по мнению О И Федотова, ритмически гораздо однообразнее, а потому и беднее двусложников), а именно - 3-стопному анапесту Способов внести разнообразие в монотонию трехсложников не много Первое, на что опирался Гранин - это использование экспрессивного потенциала горизонтального ритма стиха (каталектики и акаталектики), равномерное чередование строк трехстопного анапеста и трехударного дольника, создающее переходные формы между силлаботоникой и тоникой Не избегал он и игры на перебоях в идеальной метрической схеме Как известно, пропуски ударения на сильных местах в трехсложниках встречаются исключительно редко В тех редких случаях, когда они все-таки случаются, образуется жесткий ритмический перебой, подчеркивающий семантику и образное значение стов производя подчеркнутый эффект выдвижения соответствующих слов («Как трамваи, бегут поезда »)

Интересны случаи обращения Гранина и к полиметрии («Пейзаж», «Россия») которая обычно «мотивируется переменой темы, эмоций, точки зрения, в конечном счете интонации» (М Л Гаспаров) В целом же юный поэт не только апробировал многие версификационные находки русского модернизма («маяковский» тонический стих «гумилевский» трехударный дольник, полиметрические композиции), но и активно опирался на опыт своего ближайшего современника, Арсения Несмелова Если опыты

Гранина в тонике («Дантон», Пейзаж») носят характер старательного ученичества то этого не скажешь о метрических корелляциях с «несмеловскими» версификационными клише Речь идет о Я5, используемым Немеловым для «выяснения своих отношений» с Родиной и пропущенным сквозь призму русской литературы В стихотворениях «Утром у реки» и «Константинополь» Гранин словно подхватывает несмеловский почин творческого самоопределения и проецирует его на свои собственные отношения с Родиной и приютившей его «чужой матерью» Маньчжурией

Несмотря на явную зависимость от лирики А Несмелова, ученические отношения с Ачаиром, молодые поэты активно противопоставляли себя своим учителям (об этом свидетельствует переписка А Несмелова и Л Хаиндровой, статьи Н Щеголева, Н Петереца и т д) Ачаир и Несмелов отмалчивались и старались не реагировать на выходки молодых Лишь в 1937 году Ачаир публикует стихотворение «Форма», где адресует своему воображаемому оппоненту (по всей видимости, из молодых) обвинение в формальных изысках, неприемлемых для поэта Попытка реконструировать конкретного адресата стихотворения приводит диссертанта к мысли о том, что им мог быть и Н Щеголев, и Н Петерец, и Г Гранин, если бы последний трагически не погиб три года назад Поиск кандидатуры на роль «взыскующего поэта» приводит на мысль о том, что им, в первую очередь, мог быть Николай Щеголев Так, в своем стихотворном памфлете Ачаир практически процитирует своего любимца Н Щеголева и любимого им Маяковского «бред больных идей», «тишь гробов» На самом деле - основные ритмические «составляющие», характеризующие стих Щеголева, аттестуют его как поэта, «взыскующего» к форме При этом метрический репертуар поэта далек от авангардизма из 46 анализируемых стихотворений написаны 25 двусложниками, 12 - трехсложниками, 5 - дольниками, 2 - акцентным стихом, 2 представляют собою логаэды Отличие щеголевского стихосложения от ритмических экспериментов того же Ачаира можно назвать «бархатной революцией» в сфере объединения нового языкового мышления и семантического ореола традиционных стихотворных размеров Из двусложников поэт предпочитает ямбы (18), при этом чаще всего обращается к Я4 (9) и Я5 (6) В трехсложниках ему более импонирует анапест (9), причем его «маргинальная» форма - АЗ (5), находящаяся на границе с дольником

Хотя в своих метрических ориентирах поэт более чем традиционен - он даже предпочитает лирическому Я5 явно архаический Я4, а основной реминисцентный уровень его лирики составляют образы и имена из русской классики, ритм стихов Щеголева создает впечатление новизны и эксперимента Факторами, превращающими щеголевский ритм в «холодный, острый, бритвенный», дающими повод для упреков, становятся определители его стиха при стремлении к классической силлаботонике - игра на пиррихиях и сверхсхемных ударениях, на сверхдлинных словах, на неравностопных стихах, на переносах, рефренная организация, богатство строфических форм, оригинальные рифмические эксперименты Помимо множества вариаций разнообразных способов рифмовки, употребления неточных рифм и их деграмматизации, излюбленным приемом Щеголева становится паронимическая рифма марксизма - пароксизмы, одинок -до ног, хлопотно - хлоп о дно, ехидою — панихидою, с ленью я — перечисление, собачками — запачканный, погоню — агония, нечаянно - отчаянье, любви — Вий, Мармеладов -Ленинграда, полымя - тяжелыми и тд В результате такой рифмической организации, «сталкивающей» весьма далекие стилистически и понятийно слова, рождается ярко выраженный каламбурный эффект Языковая игра на рифмическом уровне отчасти снижает патетику экзистенциальных мотивов лирики поэта и выявляет новое в

«беженской» лирике русского Харбина - почти постмодернистское стрем 1енне к «обнажению приема» демонстрации «механики чуда» (В Ходасевич)

Диссертант считает, что на кандидатуру «взыскующего поэта» вполне подходит и желчный, «кабинетный» Николаи Петерец сильнее всех ратовавший за тщательную работу над стихом и одолевающий своими нападками «самоучку» Ачаирл И хотя в 1937 году Петерец уже оставил своего бывшего наставника в покое, основатель «Чураевки» мог все еще заочно полемизировать со своим оппонентом Метрический репер (у ар Н Петереца таков из 51 имеющегося для анализа стихотворения двусложниками написано 38, трехсложниками - 7 Дольниками — 3, акцентным стихом - 1, одно стихотворение -гекзаметром и одно представляет логаэд Среди двусложников у Петереца преобладают ямбы (35) Как видно, с точки зрения метрических предпочтений Петерец более соответствует старшим поэтам эмиграции, отдающих значительное внимание ямбам Из них значительно преобладает Я5 (8 Я4 и 22 Я5 соответственно), при этом доминирование последней метрической формы обусловлено тем, что ею написан венок сонетов Как видно, в использовании двусложников Петерец совсем не оригинален и следует ведущей енденции своей эпохи (Дж Смит)

При этом поэт словно отчаянно стремится «ученость свою показать», перенасыщая ексты книжной премудростью, за которой порою трудно уловить живое поэтическое увство В этом смысле весьма показательны отношения Петереца с анапестом единственным «принимаемым» им видом трехсложников - в 7 стихотворениях он успел апробировать все возможные формы, начиная от Ан 1 до вольного Ан Но анапесты - не следствие экспериментаторских поисков Петереца, а любопытное свидетельство его версификационного «соперничества» с тем самым Георгием Граниным, который когда-то ильнее всех был подвержен его нападкам и критике Это тем более странно, что к опыту ранина он обращается спустя многие годы после гибели «талантливого юнца» Так, стихотворение «Чуть прикрытая грудь », найденное в рукописной «Помятой тетради» вным образом перекликается с гранинскими «Как пещеры - глаза » и «Несмотря ни на то», и дело здесь не только в ритмическом рисунке А2 МЖМЖ Петерецем заимствуется менно семантическая окраска, окказионально приданная этому короткому трехсложнику раниным и предельно связанная с образом лирической героини - чураевской мифемы ариссы-Сольвейг-Джиоконды Тот же самый «комплекс Гранина», но в более явленных ормах, реализуется им в стихотворении «Джиоконда» (одно из предсмертных роизведений поэта) Петерец напрямую посвящает стихотворение погибшему адресату воих едких эпиграмм В начальной строке он использует не характерный для себя, но аиболее употребительный Георгием Граниным АнЗ для того, чтобы дать зачин обственной интерпретации гранинской трагедии

Стихотворения Петереца, на самом деле, не вызывают нареканий с точки зрения <логики» (В Слободчиков), но зачастую и не затрагивают живого чувства Автор иссертации отмечает, что как поэт, Петерец оказался наиболее состоятельным в игровых анрах - эпиграммах (Ачаира, Щеголева, Гранина), стилизациях («Отдал отдыху и ну »), интертекстуальным перекличках («Любовь - нить», «Третий том Александра лока » - с Блоком, «Кошка» - с одноименным стихотворением Л Андерсен и т д) нализируя стихотворения других чураевцев, высмеивая их недостатки Петерец епроизвольно «вбирал» их находки и тематико-образные нюансы (к примеру еголевскую страсть к инфернальным образам), и ритмические «сюжеты» (как ни парадоксально, гранинские поиски в анапестических ритмах) Но если в художественном мире Щеголева созданный им пандемониум отвечает глубинной психоментальной становке автора, последовательно реализуемой в целой парадигме образов то дьяволиада

Петереца носит эклектичный характер в ней образы хтоническич тероморфных чудовищ (химера, сфинкс) перемешаны с именами греческих и римских богов (Посейдон, Тритон Афродита), порою дублирующих друг друга, с героями древнееврейских и древнегреческих мифов (Лилит, Ариадна, Моисей, двуликий Янус, Медея, Ясон и т д )

«Рассудочность» поэтических опытов - отличитечьная черта художественного мира Петереца От этого проистекает его любовь к «самой совершенной жанрово-строфической форме, напоминающей алмазный кристалл и получившей звонкое имя " сонет'» (О Федотов) Помимо венка сонетов, он написал еще три «классических» сонета - «Россия», «Камея», «Пустыня» (французского типа) и цикл окказиональных «аномальных» сонетов «Карусель», состоящий из трех четырнадцатистиший с вычурной рифмовкой АББАВВБААБВВСС Подобное жанровое образование, изобретенное Петерецем, возможно представить как симбиоз двух аномальных форм сонета - опрокинутого (2 терцета + 2 катрена) и сплошного (когда и катрены, и терцеты построены на двух общих созвучиях) Кроме того, Петерец единственным из «чураевцев» «Пятницы» создал венок сонетов на тему «Феникс» По-видимому, «кабинетный» поэт рассчитывал удивить всех, избирая эту «самую сложную, самую изысканную и в известном смысле самую парадоксальную поэтическую форму, освещенную многовековой традицией» (О И Федотов) Само название венка «Любовь-Феникс», на первый взгляд, свидетельствует о неумирающей власти любви, а на самом деле становится «реализованной метафорой» архитектонического принципа построения «венка сонетов» В нем стиховедческая формула «змея, кусающая свой хвост» синонимизируется с «фениксом, возрождаемым из пепла» Форма сонетов, составляющих венок, представляет синтез итальянского и французского сонетов два катрена перекрестной рифмовки АВАВ АВАВ и два терцета на три созвучия ССД ЕЕД Как полагает диссертант, в творчестве Петереца венок сонетов стал кульминацией его сальерианского стремления «поверять алгеброй гармонию»

В конце раздела автор приходит к выводу, что однозначно идентифицировать адресата ачаировской «Формы», «взыскующего поэта», пишущего «на срез рождаемую повесть», сегодня уже невозможно Георгий Гранин погиб еще в 1934 году, Николай Щеголев с 1935 года вплоть до 1944 года практически не публиковался, а все рассмотренные «лабораторные» опыты Петереца появились позже, в Шанхае (19431945) Но формулировка, адресуемая Ачаиром анонимному поэту-формалисту, вполне применима к каждому из этих молодых представителей «харбинской ноты» Все они «взыскивали» к себе и к другим, все трое стремились к формальному совершенствованию своей поэтики и метапоэтической рефлексии Гранин - в семантическом варьировании традиционными метрами, Щеголев - в рифмических созвучиях, рождающих каламбурный эффект, в синтезировании музыкальных и поэтических форм, Петерец - в экспериментах со строфикой и жанрово-строфическими формами

В Заключении подводятся итоги работы, оформляются выводы о выявленных тенденциях развития лирики «харбинской ноты» в контексте литературы русского зарубежья В этом разделе развернуты ключевые результаты исследования, сформулированные как положения, выносимые на защиту Автор диссертации заключает, что на материале исследования лирики харбинских поэтов особенно убедительно выявляется непродуктивность европоцентристской модели оценок уровня развития литературы в эмигрантских центрах Самообвинения русских дальневосточных эмигрантов в отсутствии поэтической среды, действенной критики и «настоящей большой темы», благосклонно встречаемые в Париже, строились на той же аксиологической вертикали «столица // провинция» Но критика 30-х годов прошлого

столетия еще не могла осознать, что «харбинская нота» русской литературы возникла и формируется в совершенно особых условиях «между двух миров» в русском городе посреди Маньчжурии, культурное пространство которого было открыто для сообщения как с древнейшей восточной традицией, так и с зарубежьем, и с метрополией

В силу специфического геополитического положения харбинцы были более свободны в выборе художественных ориентиров и могли соотносить свое творческие поиски как с достижениями советских художников слова, так и с находками монпарнасских поэтов Те, кто стоял у истоков формирования «харбинской ноты», имели уникальный жизненный опыт - фронты первой мировой и гражданской войн «омское сидение», Ледяной поход, драматический переход через границу «Тотальная литературность жизни», о которой писал Р Кайуа, обеспечила стихийный, непреднамеренный характер «харбинской мифологии», в которой «социальному заказу» предшествовал духовный запрос эмигрантского сообщества Ремифологические модели эмигрантского бытия стали духовным прибежищем для потерянных в инокультурном пространстве русских эмигрантов

Для парижан, наследующих ориентализм «серебряного века» с характерными концептами и поэтологическим фондом, Китай и, в целом, азиатский Дальний Восток так и остались во многом «дешевым экзотизмом» Для поэтов «харбинской ноты» они превратились в жизненную практику, во многом определившую их художественное бытие Русской литературе в русском Харбине не было нужды бояться растворения в великой китайской традиции переимчивость и «всемирная отзывчивость» русского сознания давала возможность для тематического, сюжетного и жанрового обогащения нашей традиции без угрозы культурной ассимиляции В 1937 г оставшийся в Харбине А Ачаир издает сборник «Лаконизмы», состоящий из 52 стихотворений малой формы, в которых он пытается синтезировать пушкинский универсализм и конфуцианскую назидательность В 1938 году свои пророческие стихи о Харбине напишет А Несмелов А вскоре на небосклоне русской беженской лирики взойдет звезда В Перелешина, в самых жанровых формах и лингвокультурных ассоциациях преломляющего русское сознание сквозь призму китайской традиции Зреющая в недрах харбинской культуры энергия этнокультурного синтеза стала в конце тридцатых годов XX века искать себе более адекватные формы выражения

Особым образом в «харбинской ноте» развивалась и версификационная система координат Ее характеризует «убыстряющийся темп» развития стихотворной техники Словно наверстывая упущенные новации начала XX века в области развития стиха, харбинские поэты поступательно реализуют себя в самых разнообразных версификационных и жанровых модификациях Если стих в метрополии развивается до своего состояния в 30-е годы целых 25 лет, то в лирике русского Харбина эти сроки сжимаются до одного десятилетия, сверхнасыщенного экспериментами с рифмой, ритмом, метрикой В этом отношении именно Париж демонстрирует свой «провинциализм», выраженный в сознательной нейтрализации версификационного мастерства Весьма показательным оказывается полярное отношение в Париже и Харбине к творчеству Марины Цветаевой в русском Китае ее ценят, воспринимают как «учителя (например, А Несмелов, А Ачаир, М Колосова), а «русский Монпарнас» дистанцируется от цветаевских формальных экспериментов и метрических новаций

Анализ рефлексии традиционных семантических ореолов харбинскими лириками приводит исследователя еще к одному парадоксальному выводу о том, что не декларативно заявляемый Гумилев, не Северянин как некие поляризованные модусы

поэтики господствуют в «харбинской ноте», а Лермонтов с его романтическими интонациями, распространяемыми и на поэтику, и на личные мифологии поэтов

С точки зрения «формалистской альтернативы» старшим молодые харбинцы оказались более декларативны, нежели реализованы Их «про-парижские» амбиции не подкреплялись реальной поэтической практикой, в которой они могли бы «соответствовать» своим европейским собратьям Наоборот, перспективность их новаторства заключалась в органическом наследовании поэтологических находок «серебряного века», пропущенных сквозь призму творчества «старшего поколения» «харбинской ноты» Несмотря на то, что «молодежь» всячески демонстрировала свое стремление отгородиться от влияния «старшего поколения», в поэтике Гранина, Щеголева, Петереца зачастую обнаруживаются отзвуки поэтических находок Несмелова и даже Ачаира (ритмические и образные клише, семантические изыскания в метрике) Характерным и объединяющим признаком поэтических миров «молодой поросли» становится обнаженная металитературностъ, однако и она не противоречит художественным системам А Ачаира и А Несмелова, а в творчестве последнего даже становится способом поэтического самоопределения

Автор заключает, что опыты харбинских лириков (А Несмелова, Г Гранина, Н Щеголева) в области синтезирования стиха и прозы проходили в русле поэтологических и теоретических поисков первой трети XX века Без сомнения, знакомые с прозой И Бунина, А Белого, первыми сборниками рассказов и романами В Набокова и Г Газданова, харбинцы, тем не менее, им не подражали Анализ прозы харбинских лириков позволяет не только провести параллели между исканиями дальневосточных и западных эмигрантов, но и составить более объективную картину развития харбинской литературы в целом Правда, малое количество текстов, доступных сегодня для исследования, не позволяет сделать всеобъемлющих выводов, а дает возможность обозначить лишь тенденции В частности, прозаические поиски харбинских лириков свидетельствуют не только об органичном усвоении харбинцами наследия предшествующей литературной эпохи, но и о самостоятельном развитии метапоэтического начала в литературе, о тенденции к синтезированию различных форм дискурсивного выражения, об интуитивном предчувствии постмодернистской системы координат, которое так будет ужасать парижских критиков в творчестве Владимира Набокова Диссертант подчеркивает, что анализ прозы харбинских лириков был только начат в диссертационном исследовании и обозначил пути изучения художественного развития харбинских поэтов, предполагающего дальнейшую серьезную работу

Завершая исследование, автор приходит к выводу о том, что уловление общих тенденций развития лирики русского Харбина в контексте литературы русского Зарубежья нуждается в детальном подтверждении и уточнении Их осуществление возможно не только путем исследования художественных миров других поэтов «харбинской ноты» (Л Андерсен, Л Хаиндровой, Ф Дмитриевой, А Паркау, Е Рачинской, Н Резниковой, Н Светлова, М, Спургота, М Волина, М Шмейсера и др ), но и сравнительного анализа дальневосточной лирики и лирики поэтов парижской и пражской эмиграции

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях.

1 Забияко, А А Синэстезия метаморфозы художественной образности / А А Забияко -Монография - Благовещенск Изд-во АмГУ -2004 -214 с 12, 55 п л

2 Забияко, А А Тропа судьбы Алексея Ачаира / А А Забияко Научн изд -Благовещенск Изд-во АмГУ -2005 -286 с 16, 04 п л

В журналах, соответствующих «перечню ведущих научных журналов и изданий выпускаемых в Российской федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций На сбискание ученой степени доктора наук», опубликованы 3 работы

3 Забияко, А А Ремифологизация в художественном сознании эмигранта-харбинца / А А Забияко//Религиоведение -Науч-теор журнал - 2006 -№3 -С 161-179 15пл

4 Забияко, А А «Самый буйный, самый строптивый, самый одаренный из всей молодой поросли» (художественный мир харбинского поэта Николая Щеголева) / А А Забияко // Филологические науки - 2006 - № 3 - 1 п л

5 Забияко А А «Дело о «Чураевском питомнике» (новые штрихи к известной истории харбинского поэтического объединения) / А А Забияко // Проблемы Дальнего Востока -2006 -№ 6 - 1, 5 п л

6 Забияко, А А Миф харбинского поэта (поэтический портрет Алексея Ачаира) / А А Забияко // Сибирский филологический журнал - Новосибирск, 2004 - № 3-4 - 1 п л

7 Забияко, А А Алексей Ачаир силуэт харбинского поэта / А А Забияко // Вестник АмГУ -№ 14 -2001 1 п л

8 Забияко, А А Алексей Ачаир Ритмические доминанты стиха / А А Ачаир // Россия и Китай на дальневосточных рубежах 3 Амурский гос ун-т -2001 0,8 п л

9 Забияко, А А «Монпарнасские интонации» лирики Николая Щеголева / А А Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах 3 Амурский гос ун-т - 2002 0,8 п л

10 Забияко, А А «Полдень» Николая Щеголева «поэзия в прозе» и проза поэзии / А А Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах 5 Амурский гос ун-т - 2003 0,8 п л

11 Забияко, А А «Сквозь тьму юдольных и бездомных лет » (о первом сборнике В А Слободчикова) / А А Забияко // Миграционные процессы на Дальнем Востоке Сб науч трудов - Благовещенск Изд-во БГПУ - 2004 1 п л

12 Забияко, А А Два направления харбинской лирики / А А Забияко // Материалы международной научной конференции «Литература русской эмиграции в Китае» - Пекин - 2004 - 246-260 1 п л

13 Забияко, А А Проблема этнокультурного синтеза в литературе русского Харбина / А А Забияко // Культурно-экономическое сотрудничество стран Северо-восточной Азии Материалы межд симпозиума 18-19 мая 2005 -Хабаровск -Т 2 0,5 п л

14 Забияко, А А «Муза с узкими глазами» и русское «самотерзанье» (проблема этнокультурной самоидентификации эмигранта в харбинской литературе) / А А Забияко // Мост через Амур Россия и Китай на дальневосточных рубежах Выпуск 7 -Благовещенск Изд-во АмГУ - 2005 1 п л

15 Забияко, А А, Горлова, Л H «Взыскующий поэт» харбинского Монпарнаса (поэтический мир H Щеголева) / А А Забияко, Л H Горлова // Русский Харбин запечатленный в слове Сборник научных работ / под ред А А Забияко, Е А Оглезневой Вып 1 -Благовещенск Амурский гос ун-т -2006 1,5 п л

16 Забияко, А А , Лощилина, Ю M Автобиографизм как метажанровая основа прозы Арсения Несмелова / А А Забияко, Ю M Лощилина // Русский Харбин, запечатленный в слове Сборник научных работ / под ред А А Забияко, Е А Оглезневой Вып 1 -Благовещенск Амурский гос ун-т-2006 1,5 п л

17 Забияко, А А Жанровые истоки «динамитной лирики» M Колосовой (на материале сборника «Господи, спаси Россию1») / А А Забияко // Русский Харбин, запечатленный в слове Сборник научных работ / под ред А А Забияко, Е А Оглезневой Вып 1 -Благовещенск Амурский гос ун-т -2006 1,5 п л

18 Забияко, А А, Эфендиева, Г В Литературный псевдоним в опыте личной мифологии поэта (Контекст творческих исканий харбинских лириков) / А А Забияко, Г В Эфендиева // Проблемы художественного миромоделирования в русской литературе - Вып 7 Сб науч тр /Под ред А В Урманова - Благовещенск Изд-во БГПУ - 2004 2 п л

19 Забияко, А А , Эфендиева, Г В Вертиниада русского Китая (образ А Вертинского в литературе восточного зарубежья) / А А Забияко, Г В Эфендиева // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке - Хабаровск Изд-во ДВГУПС, 2004 - № 4 I п л

20 Забияко, А А Эфендиева, Г В Художественные пути этнокультурного самопознания русской дальневосточной эмиграции / А А Забияко, Г В Эфендиева // Восток история, политика, культура / Под ред Д В Васильева - M Институт бизнеса и политики, 2006 164 с 2 п л

21 Забияко, А А «Мы - дети восемнадцатого года» (социокультурный облик старших поэтов «харбинской ноты») / А А Забияко // Материалы международного научно-исследовательского семинара «Российско-китайское взаимодействие в политике, экономике, культуре и образовании опыт, проблемы, перспективы» (июнь, 2007)/ Под ред В Ф Печерицы - Владивосток Изд-во ДВГУ, 2007 0,8 п л

22 Забияко, А А Проза харбинского поэта Георгия Гранина / А А Забияко // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке - Хабаровск Изд-во ДВГУПС, 2007 - №4 1 п л

Забияко Анна Анатольевна (Россия) Лирика «харбинской ноты»: культурное пространство, художественные концепты, версификационная поэтика.

Диссертационное исследование посвящено изучению лирики «харбинской ноты» русского зарубежья 20-40 гт В нем рассматриваются литературная деятельность трех поколений русских поэтов-эмигрантов в соотнесенности с творчеством поэтов западного зарубежья и поэтов метрополии Автор осуществляет образно-тематический и версификационный анализ лирики А Ачаира, M Колосовой, А Несмелова, JI Ещина, H Щеголева, Г Гранина, H Петереца Диссертант обращается также к явлению взаимопроникновения стиха и прозы в творчестве А Несмелова, H Щеголева, Г Гранина

Автор исследует ремифологические основания художественного сознания лириков восточного крыла русской эмиграции Данные мифопоэтические модели были обусловлены уникальными геополитическими и этнокультурными условиями формирования восточной эмиграции как духовного института Во многом «миф о русском Харбине» сложился под воздействием «петербургского» и парижского» мифов Однако феноменальность русского Харбина обеспечила специфические пути развития художественной мифологии в поэтической практике русских харбинцев

В диссертации пересматривается устоявшееся в критике русского зарубежья суждение о литературной «столице» и «провинции» Автор доказывает, что лирика «харбинской ноты» характеризуется особой художественной спецификой, позволяющей говорить о феномене литературы «русского Китая»

Материал исследования и его результаты могут быть востребованы в лекционных и практических курсах по истории русской литературы XX столетия, исторической поэтики, курсов по проблемам литературы русского Зарубежья, а также в дальнейшем изучении поэзии дальневосточного зарубежья

Zabiyako Anna A. (Russia) The lyric of "Harbin note": the cultural space, the artistic concepts, the versification poetic

The dissertation is devoted to studying a lyric of Russian China in 20-40 of the XX century (the "Harbin note") In it the author analyzes the activity of three generation of poets-emigrants m comparison with creativity of poets of the forcing West and the mother country The author realizes thematic-shaped and versification analysis of the poems of A Achair, A Nesmelov, M Kolosova, L Eschm, N Sheogolev, G Granin, N Peterez Also she analyses of transitional verse-prose forms in A Nesmelov's, N Sheogolev's and G Granin's creativity

The author studies to remythological mechanisms of the artistic consciousness of the of Russian emigrants in eastern foreign countries Those mechanisms were largely conditioned by special geopolitical and ethnocultural grounds of Russian emigrants from Far Est The myth of "Russian Harbin" in the dissertation corresponds with "Petersburg" and "Paris" myths characteristic for the model of Russian consciousness of the beginning of the 20th century However the disappearing of Russian Harbin bred further remyfological reflection of that phenomenon That is still actual m the recollections and stories of former Harbin residents

The author discusses the problem of literature "metropolitan" and "the provinces" in Russian emigrant's critics She considers-the lyric of "Harbin note" is a specific artistic phenomenon in a lyric of Russian forcing

In the dissertation the author analyzes separate poetic collections of Harbin poets, art and cntical texts, emigrant periodicals, the memoirs literature, the archival materials

The material of the research and results can be further used in preparing lectures and practical training while teaching and special courses in History of Russian Literary of the XX century, Historical Poetics, on problems of the Russian emigrant literature, and also in the further research of poetry of Russian China

Отпечатано в ООО «Оргсервис—2000» Подписано в печать 14 09 07 Объем 2,25 п Тираж 100 экз Заказ № 14/09—1Т 115419, Москва, ул Орджоникидзе, 3

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Забияко, Анна Анатольевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. «ХАРБИНСКАЯ НОТА» ЛИТЕРАТУРЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ: КУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОГО БЫТИЯ.

1.1. «Харбинская нота» в лирике восточной ветви русского зарубежья: критерии идентификации явления.

1.2. «Харбинский миф» и «харбинский текст» как основы художественного бытия харбинских лириков.

1.3. Поэтика псевдонимов в творчестве русских харбинцев: жизнетвор-чество, игровое осмысление мифа, литературные мистификации.

1.4. «Мы живем на Востоке. Мы держим направление на Россию»: художественные модусы и мифологемы этнокультурного самоопределения поэтов «харбинской ноты».

ГЛАВА 2. ОБРАЗ РОССИИ В ЛИРИКЕ «ДЕТЕЙ ВОСЕМНАДЦАТОГО ГОДА»: ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПУТИ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ СТАРШИХ ПОЭТОВ-ЭМИГРАНТОВ.

2.1. «Дети восемнадцатого года»: социокультурный портрет старших поэтов «харбинской ноты».

2.2. Марианна Колосова. «Господи, спаси Россию!» (1930). Обращение к жанровым формам русского фольклора как способ культурной и художественной самоидентификации.

2.3. Арсений Несмелов. «Без России» (1931). Итог метапоэтического и этнокультурного самоопределения на чужбине.

ГЛАВА 3. ТВОРЧЕСТВО АЛЕКСЕЯ АЧАИРА КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СТАРШЕГО ПОКОЛЕНИЯ «ХАРБИНСКОЙ НОТЫ»

3.1. «Тропа судьбы»: лирический концепт поэтического мира А. Ачаи-ра.

3.2. Сборник «Лаконизмы» (1937): первый целостный опыт этнокультурного взаимодействия в лирике «харбинской ноты».

3.3. Версификационная поэтика лириков старшего поколения.

ГЛАВА 4. «ПЛЕЯДА ХАРБИНСКИХ ЮНЦОВ»: МИФОЛОГИЯ ПОКОЛЕНИЯ И ПОЭТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА

4.1. Николай Щеголев: поэтический пандемониум как воплощение личной мифологии лирического субъекта.

4.2. Георгий Гранин: лирический сценарий «безбудущности».

4.3. Лиризация прозы в творчестве Георгия Гранина: предчувствие постмодернистской поэтики в «харбинской ноте».

4.4. «Взыскующие поэты»: версификационная поэтика молодого поколения «харбинской ноты».

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Забияко, Анна Анатольевна

Актуальность темы

В последние десятилетия литература русского зарубежья из разряда историографических и текстологических маргиналий переходит в объект полноценного историко-культурного и поэтологического исследования1. Воссозданию контекста жизни русской эмиграции в отдельных географических центрах (Берлине, Париже, Праге, Харбине) посвящены многочисленные сборники мемуаров, очерков, статей . Они способствуют более эффективной рецепции редчайших материалов поэтических антологий, выходящих о в последние годы . Активно разрабатываются в сегодняшнем литературоведении проблемы социальной и идеологической идентификации молодого поколения европейской эмиграции, его взаимодействия со старшим поколением (работы Т. Ворониной, И. Каспэ, О. Коростелева, М. Раева, А. Чагина и др.).

Отдельной областью отечественной и зарубежной россики является поэтическое наследие русских эмигрантов первой волны. Детальному освещению творчества наиболее ярких представителей «музы диаспоры» (Г. Адамовича, Г. Иванова, В. Набокова, Б. Поплавского, А. Штейгера,

Культурное наследие российской эмиграции: 1917-1940 / Под общ. ред. Е.П. Челышева и Д.М. Шаховского. Кн. 1,2.- М., 1995 ; Раев, М.И. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции 1919-1939 / Пер. с англ. А. Ратобыльской. -М., 1994 ; Костиков, В.В. Не будем проклинать изгнание. (Пути и судьбы русской эмиграции). - М., 1990 ; Русский Берлин 1921-1923 : По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверов-ском институте / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. Л. Флейшмана, Р. Хьюза, О. Раевской-Хьюз. 2-е изд., испр. - Paris, М., 2003 ; Русский Париж / Сост., предисл. и коммент. Т.П. Буслаковой. - М., 1998 ; Русский Харбин / сост., предисл. и комент. Е.П. Таскиной. 2-е изд., испр. и доп. - М., 2005 ; «Скит». Прага 19221940 : Антология. Биографии. Документы / Вступ. ст., общ. ред. Л.Н. Белошевской; Сост. биографий Л.Н. Белошевской, В.П. Нечаева; Слав. Ин-т АН ЧР. - М., 2006.

2 Литературная энциклопедия Русского Зарубежья, 1918 - 1940. - М., 1997 ; Литературное зарубежье России : Энциклопедический справочник / Гл. ред и сост. Ю.В. Мухачев ; Под общ. ред. Е.П. Челышева и А.Я Дегтярева. - М., 2006 ; Литературное зарубежье : проблема национальной идентичности. Выпуск 1. - М., 2000.

3 Ковчег. Поэзия первой эмиграции. Антология / Сост., автор предисловия и комментариев В. Крейд. - М., 1991 ; «Мы жили тогда на планете другой.» : Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990 (Первая и вторая волна) : В 4 кн. / Сост. Е.В. Витковский; Комм. Г.И. Мосешвили. - М., 1994-1995 ; Русская поэзия Китая : Антология / Сост. В.П. Крейд, О.М. Бакич. - М., 2001. Далее ссылки на это издание даются в сокращенном виде с указанием страниц (РПК. С.).

Вл. Ходасевича и др.) посвящены многочисленные статьи, монографии, энциклопедические статьи, учебные пособия, словари1.

Однако в полной мере тенденция к углубленному исследованию художественного мироощущения и поэтического мира лирики русского зарубежья касается лишь европейского крыла эмиграции. Не случайно основной понятийный аппарат, сфера проблемных полей и историко-литературных реалий формируется вокруг явления «парижской ноты», ставшей олицетворением поэзии всей русской эмиграции первой волны. «Европоцентристский» (точнее, «парижецентристский») подход к изучению литературы русского рассеяния имеет давнюю традицию, сформировавшую определенную систему оппозиций: «столица» // «провинция», эмиграция // метрополия, запад // восток, «высокая литература» // «беллетристика», «метафизическая нота» // «мелкотемье» и т.д. Ценностные акценты при этом смещены к первому члену, а специфика второго, как правило, просто не принимается в расчет.

Мысли о схематизме такой аксиологической парадигмы стали появляться в эмигрантской публицистике еще в середине 30-х гг. Как ни странно, возникли они в среде критиков европейских центров эмиграции, в частности, как отклик на самоуничижительную статью анонимного дальневосточного критика «Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке» . Сразу же после ее публикации пражанин A.JI. Бем разразился статьей «"Столица" и "Провинция"». Автор подверг сомнению само определение русского Парижа как центра эмигрантской литературы. В пылу полемики А. Бем резюмировал: «Ни

3 | каких особых преимуществ Париж перед провинцией . не имеет» . Перед этим все «провинциальные» грехи, вменяемые харбинцам, руководитель пражского «Скита» адресовал самим парижанам (отсутствие среды, критики,

1 Булгаков, В. Словарь русских зарубежных писателей. - Нью-Йорк, 1993 ; Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред. В. Крейда. - СПб.: РХГИ, 1999 ; Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред.

Н. Полторацкого. - Питтсбург, 1972 ; Изучение литературы русской эмиграции за рубежом (1920 - 1990-е) : Аннотированная библиография (монографии, сборники статей, библиографические и справочные издания) / Отв. ред. Т.Н. Белова. - М., 2002.

2 И.Ф. Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке // Русские записки. Общественно-политический и литературный журнал. № 1. - Париж, 1937. С. 322 - 330.

J Бем, А.Л. «Столица» и «Провинция» // Критика русского зарубежья : В 2 ч. Ч. 1 / Сост., предисл., преамбулы, примеч. O.A. Коростелев, Н.Г. Мельников. -М., 2002. С. 306-311. 5 связи с литературой приютившей их страны и т.д.). Надо заметить, что подобные мысли высказывались и Л. Гомолицким, и М. Слонимом, и Н. Волко-высским, и Д. Боханом1. Особенно страстно филлипики в адрес «столицы» зазвучали после выхода в свет знаменитой антологии «Якорь», в которой были представлены поэты разных географических центров по степени их удаленности от Парижа. Соответственно, из «самых провинциальных» харбинских лириков было приглашено всего четверо - А. Ачаир, А. Несмелов, В. Перелешин и Н. Щеголев2.

Но казус с разоблачением «столицы» состоял в том, что страстные речи звучали из уст самих обиженных «провинциалов», и направлены они были на развенчание «географического снобизма» (Д. Бохан) Парижа, а не на исследование художественных достоинств (или недостатков) произведений своих дальневосточных собратьев. Как не знакомы были с текстами харбинских и шанхайских авторов парижские критики, так и пражские довольно от-страненно относились к тому, что Харбин - это не Шанхай, что поэты, живущие в этих центрах дальневосточной эмиграции, находятся в абсолютно разных условиях, и т.д. С этих позиций А. Бем утверждал, что «месторазви-тие» абсолютно не важно для развития литературного таланта в эмиграции, так как эмиграция как состояние поражает сознание в любом уголке планеты.

Даже благожелательные отзывы «русских европейцев» о «русских харбинцах» (за исключением И.Н. Голенищева-Кутузова) не предполагали внимания к специфике условий формирования литературы дальневосточного зарубежья, и уж тем более - харбинской лирики как ее особой части. Снова с позиции «старшего брата» (теперь уже - «своего», «провинциального») был оценен только общий уровень поэзии харбинских поэтов, и в этом пражских

Гомолицкий, Л. Надежды символ // Меч. 1936. 26 января. № 4 ; Гомолицкий, Л. В Гамбурге (в порядке «Гамбургского счета») // Журнал Содружества. 1936. Апрель. № 4 (40); Волковысский, Н. Русские зарубежные поэты // Наше время. 1936. № 8 (1637) ; Бохан, Д. Географический снобизм в поэзии // Искра. 1936. 23 февраля. № 36.

2 Якорь : Антология русской зарубежной поэзии / сост. Г.В. Адамович, М. Л. Кантор ; под. ред. О. Коросте-лева, Л. Магаротто, А. Устинова. - СПб., 2006. и варшавских критиков нелепо обвинять - причина крылась в слабой связи между литературными центрами.

По инерции, сопровождаемой доверием к авторитетным исследователям и укрепляемой малодоступностью художественных текстов дальневосточных авторов, в единичных экземплярах хранящихся в архивах и рассеянных по частным коллекциям, в отечественном литературоведении сегодня сформировалось стойкое убеждение во вторичности художественного наследия восточной ветви по отношению к западно-эмигрантской литературе. «Общее впечатление от дальневосточной поэзии - провинциальность»1, - это категорическое суждение парижского критика было усвоено как аксиома и сформировало определенную исследовательскую парадигму. Но когда речь идет о зарождении и формировании относительно автономных очагов русской культуры в разных географических пределах, аксиологическая вертикаль литературного процесса, выстроенная по принципу «литературные авторитеты // «писатели "второго ряда"», "подмастерья (подражатели, эпигоны)", обнаруживает свою непродуктивность. Тем более, когда исследователь касается столь специфического явления отечественной литературы, как поэзия русского Китая, а именно - русского Харбина.

В научном глоссарии современных литературоведческих исследований русского зарубежья, касающихся данного феномена, все активнее используется словосочетание «харбинская нота». Не будучи общеупотребительным, оно воспринимается скорее как коннотативное развитие литературно-географической метафоры «парижская нота» и перифраз более наукообразных выражений: «литература восточной ветви русской эмиграции», «литература дальневосточного зарубежья», «харбинская эмигрантская литература», а также окказиональных оборотов: «русские дальневосточные поэты» (В. Перелешин), «поэзия русского Китая» (В. Крейд). Не обладая терминологической строгостью и завершенностью, это конвенциональное понятие фиксирует определенное впечатление, остающееся у читателя и исследователя

1 Струве, Г. Русская литература в изгнании. - Париж, 1984. С. 370. 7 после знакомства с лирикой харбинских художников слова, например: «В Харбине возникла замечательная поэтическая школа. Очень разных, не похожих друг на друга поэтов взрастила она. И все же будущий исследователь отметит, что есть в их голосах некая трудно уловимая и определимая, но явная для чуткого слуха общность - напечатление "гения места". Поэтов пражского "Скита" мы сразу отличаем от поэтов "Парижской ноты". Вот и аура харбинских стихов - особенная»1.

Эта «аура» возникает в русском городе, расположенном в центре полудикой Маньчжурии и приютившем после революции российских изгнанников со специфическим социокультурным багажом, самых разных национальностей и вероисповеданий, духовных запросов. В особом пространстве русского Харбина возникла мифологическая ситуация безвременья, когда люди словно вернулись в прошлое, в дореволюционную Россию, и смогли пережить заново или внове все то, что не успели осуществить до революции. В поэтической практике данные ремифологические интенции способствовали реконструкции «серебряновековских» моделей поведения и ориентированности на модернистский поэтологический фонд. Отчасти этими процессами объяснимы и явный консерватизм поэтики харбинских лириков, и тотальная псевдонимизация, и страсть к художественным мистификациям.

При общности ремифологических оснований художественного бытия харбинских лириков, продуцируемых мифогенной харбинской реальностью, в творчестве каждого отдельного поэта развивался индивидуальный мифоге-нез, проявленный в идейно-тематических концептах художественного мира. Данные особенности поэтического творчества русских харбинцев являются практически не исследованными.

Но пространственные параметры культурного феномена Харбина определялись и его маргинальным положением и по отношению к Востоку («Что за штука такая Харбин - Европа или

Азия?» ), и по отношению к ново

1 Линник, Ю. Сольвейг (наброски к портрету Лариссы Андерсен) // Грани. № 177. 1995. - Frankfurt / М., J-S. С. 149-167. С. 150.

2 Васильев, М. Панорамы жизни. Облик Харбина // Архитектура и жизнь. - Харбин, 1921. С. 128. 8 рожденной советской республике, с которой не существовало четких границ. Продолжительное время должного внимания со стороны исследователей не вызывал и сложный процесс взаимодействия этнокультурных стереотипов российских изгнанников с культурой приютившего их народа. Еще в 1928 г. Вс.Н. Иванов обвинял харбинских собратьев по перу: «Розы элоквенции и изящества прекрасных искусств не расцветают на наших литературных лугах [.] Харбинские беллетристы не замечают, какие сюжеты им даёт пространство, в котором они находятся [.] Что бы с этими сюжетами сделал Джек Лондон! Как описал бы он Восток, который у нас на глазах [.] Но мы ленивы и не любопытны.»1. Эти слова стали настоящим «манифестом» сегодняшней «изоляционистской теории» истории харбинской литературы. Принято считать, что имея уникальную возможность соприкоснуться с древнейшей восточной культурой, русские эмигранты не спешили учить разговорный китайский язык, не говоря уже о письменности2.

Данный тезис постепенно перерос в суждение о культурной самодостаточности русской диаспоры в Китае, ставшее, к сожалению, общим местом и в отечественной харбинистике. Часто оно подкрепляется репликами Валерия Перелешина, чьи слова приводятся как неоспоримое доказательство культурного изоляционизма русских «китайцев»: «В то время как русские поэты в Европе не могли не войти в общение с культурой приютивших их стран, в Китае у русских поэтов не произошло сближение с древней культурой этого самобытного народа. Причина в том, что китайским языком овладели только С.Ф. Степанов, Н. Светлов и В. Перелешин, а все остальные, в лучшем случае, только скользнули по поверхности этой неисчерпаемой сокровищницы»3. Учитывая крайний субъективизм Валерия Перелешина в самооценках и его суждениях о товарищах, а также помятуя об общей склонности харбинцев к мифотворчеству, эти высказывания не стоит воспринимать буквально.

1 Иванов, Вс. Н. Об эмигрантской литературе // «Гун-Бао». - Харбин, 20 сентября 1928.

2 Сюй, (Светлана) Г.Х. Литературная жизнь русской эмиграции в Китае (1920-1940-е годы). - М., 2003.

3 Перелешин, В. Русские дальневосточные поэты. Новый журнал. 1972. № 17. С. 255-262. 9

Врастание» в необычную инокультурную среду, сопровождаемый процессом этнокультурной самоидентификацией, способствовало формированию на харбинской почве особого поэтологического фонда, ставшего отличительной чертой «харбинской ноты». Первыми в харбиноведении признали это китайские исследователи1. Инна Ли утверждает: «китайские мотивы и образ Китая, озвученный в русских рифмах, создают неповторимую "харбинскую ноту", придают своеобразие произведениям даже второстепенных харбинских поэтов» . Ее работа стала первым этапом осмысления путей художественного «проникновения» Китая в материю стиха русских поэтов-эмигрантов.

Нет ничего удивительного в том, что маргинальное положение Харбина, действительно, находящегося «между двух миров» (между Европой и Азией, эмиграцией и метрополией, «столицей» и «провинцией», прошлым и настоящим), обусловило своеобразное развитие поэтики харбинских лириков. В ней нашли преломление и специфическая образная система, и особые жанровые предпочтения харбинских лириков, и художественная рефлексия ими семантических ореолов разнообразных метров, и индивидуальные ритмические ориентиры. Немаловажное значение для развития версификацион-ного мастерства поэтов харбинской ноты имело не только сообщение с предшествующей поэтической традицией, но и со стиховедческими новациями в метрополии. В то время как в русском Париже опыт советских поэтов воспринимался как «дурновкусие», навязанное «декретированным миропониманием» (Вл. Ходасевич, Ю. Терапиано и др.) , в русском Харбине он был востребован и творчески развит. Совмещение стиховедческого анализа с исследованием идейно-тематического своеобразия лирики «харбинской но

1 Ли, И. Образ Китая в русской поэзии Харбина // Русская литература XX века : Итоги и перспективы изучения. Сб. науч. трудов, посвященных 60-летию профессора В.В. Агеносова. - М., 2002. С. 174-180. Ли Ин-нань (Инна Ли), дочь легендарного китайского революционера и русской дворянки — естественный билингв. Помимо параллельного владения двумя языками, рождающего огромный диапазон психологического и интеллектуального восприятия, она была воспитана в лучших традициях двух великих культур и на лучших образцах двух великих литератур. С точки зрения этнопсихологии - Ли Иннань обладает бикультурной компетентностью (Стефаненко, Т. Этнопсихология. - М., 1999. С. 232).

2 Ли, И. Образ Китая в русской поэзии Харбина. Указ. изд.

3 Ходасевич, Вл. Книги и люди: «Якорь» // Возрождение. 1935. 12 декабря. № 3844; Терапиано, Ю. Перечитывая «Антологию» // Журнал Содружества. 1936. Март. № 3 (39).

10 ты» представляется наиболее продуктивным путем современного изучения специфики харбинской литературы.

С позиций фокусирования исследовательского интереса на «выразителях поколений» и идеологах-организаторах поэтов «харбинской ноты» несомненный интерес представляет творчество Алексея Ачаира. Его имя, как правило, упоминается в пятёрке наиболее талантливых поэтов - наряду с Арсением Несмеловым, Валерием Перелешиным, Всеволодом Н. Ивановым, Николаем Щёголевым и др. Практически ни один словарь или энциклопедия, изданные в последнее время в отечественной россике, не обходят эту персону вниманием. Стихотворения Ачаира, хотя и скупо, но представлены в немногочисленных антологиях (Е.П. Таскиной, В. Крейда). Однако исследовательских работ, непосредственно обращенных к его художественному самосознанию, поэтическому миру, материи стиха, до последнего времени написано не было. В отличие от А. Несмелова, творчество Алексея Ачаира традиционно рассматривается сквозь призму его общественной деятельности как секретаря ХСМЛ и покровителя чураевских муз. Что становится причиной такого небрежения поэтическим наследием поэта, оставившего целых пять сборников стихов и более 400 стихотворений, опубликованных в харбинской периодике? С чьей-то легкой руки за Ачаиром закрепился эпитет «казачий», который, будучи стилистически нейтральным, в свою очередь, с оттенком снисходительности замыкает творчество поэта в узкие тематические рамки и лишает его права на художественное своеобразие. Изданный в последние годы двухтомник его лирики, включая все «пятикнижие» и публикации в харбинских печатных изданиях, создает целостную картину художественного мира поэта и создает все возможности для изучения.

Насущная необходимость решения обозначенного круга проблем, связанных с определением художественного своеобразия лирики «харбинской ноты», выявления ее версификационной поэтики неоднократно актуализировалась самими участниками литературного и культурного процесса русского Харбина В.А. Слободчиковым, Л.Н. Андерсен, а также известным историком харбинской культуры Е.П. Таскиной в переписке с автором диссертации.

Цель исследования

Целью диссертации является целостное исследование художественной специфики «харбинской ноты» в лирике русского зарубежья в совокупности социо-, этнокультурных, идейно-тематических и версификационных особенностей.

Цель работы диктует решение следующих задач:

- сформировать теоретико-методологическую базу исследования и определить необходимый рабочий терминологический аппарат;

- определить, какие мифологические модели определяют ремифоло-гические интенции лирики «харбинской ноты»;

- рассмотреть возможные формы воздействия «харбинского мифа» на художественную деятельность харбинских поэтов в диалектическом единстве «старшего» и «младшего» поколений;

- определить, каким образом харбинский литературный мифогенез обусловил мифопоэтические основания псевдонимизации, создания ономастических мифов, организации литературных мистификаций и реализации поколенческой мифологии в поэтической практике поэтов «харбинской ноты»;

- проанализировать, как маргинальность пространственных координат Харбина повлияла на художественные пути этнокультурной самоидентификации дальневосточных эмигрантов, их художественную рецепцию образов Востока и России;

- исследовать особенности художественной реализации образа России - центральной мифологемы русской эмиграции «первой волны» в итоговых сборниках поэтов «старшего поколения» (А. Несмелова, М. Колосовой);

- определить, как в творчестве отдельного представителя «старшего поколения» харбинских поэтов Алексея Ачаира реализовались основные темы, мотивы, этнокультурные концепты, жанровые приоритеты и версифика-ционные тенденции лирики «детей восемнадцатого года»;

- установить, каким образом тенденции поэтологического и версифи-кационного развития «харбинской ноты» соотносятся с лирикой «парижской ноты» и советской поэзией 20-40 гг.;

- выявить художественные концепты лирики «молодого поколения» -«плеяды харбинских юнцов» (Г. Гранина, Н. Петереца, В. Слободчикова,

Н. Щеголева); соотнести поэтическую реализацию их художественных установок с версификационной поэтикой молодых и старших поэтов эмиграции и метрополии;

- выявить тенденции к взаимодействию стиха и прозы в творчестве харбинских лириков в сопоставлении с общими процессами в литературе западной эмиграции и метрополии.

Материалом диссертационного исследования стало поэтическое наследие поэтов русского Харбина (Лариссы Андерсен, Алексея Ачаира, Георгия Гранина, Леонида Ещина, Марианны Колосовой, Арсения Несмелова, Валерия Перелешина, Николая Петереца, Владимира Слободчикова, Николая Щеголева и др.), их прозаические опыты, мемуары, художественные декларации, критические статьи, письма; материалы БРЭМ (Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии, хранящиеся в Государственном архиве Хабаровского края [Ф. 830, оп. 3]), статьи и рецензии, написанные на их произведения критиками-дальневосточниками, а также западными критиками русского зарубежья. В качестве сравнительного материала дополнительно привлечен корпус поэтических произведений европейских эмигрантов, собранный в крупнейших отечественных и эмигрантских антологиях, а также лирическое наследие советских авторов 20-40 годов (А. Ахматовой, Э. Багрицкого, В. Маяковского, Н. Светлова, Н. Тихонова, В. Шершеневича и др.).

Объектом осмысления стал феномен «харбинской ноты» дальневосточного зарубежья в контексте литературы русского рассеяния в соотнесении с развитием литературы в метрополии.

Предметом исследования является культурное пространство, в котором сформировалась харбинская лирика, художественные концепты поэтов «харбинской ноты», а также их версификационная поэтика, определяющая уникальность индивидуального способа миромоделирования и выражающая стиховедческие тенденции «харбинской ноты». Под широко распространенным понятием «культурное пространство» в исследовании понимается некий локус, определяющий систему специфических отношений, возникающих между специфическими объектами. В нашем случае художественная модальность такого рода определяется ремифологическими, этнокультурными и социокультурными основаниями художественной бытия русских изгнанников в Северной Маньчжурии, способствующими созданию особого «харбинского текста» лирики русского зарубежья.

Говоря о «харбинской ноте» русского зарубежья, мы будем иметь в виду деятельность конкретного круга поэтов, в 1925-1940 годах определявшего литературный процесс в центре восточной ветви русской эмиграции. Большинство этих поэтов было объединено под эгидой литературного кружка «Чураевка». Предмет исследования в данных параметрах обретает определенные границы. Они намеренно очерчены харбинской, и точнее, «чураев-ской» частью литературы восточного зарубежья, развивающейся с середины 20-х до конца 30-х гг. При этом географические модусы не являются ограничителями, так как шанхайская деятельность бывших харбинцев рассматривается как «вторая часть поэтической дилогии» русского Харбина1 (В. Крейд).

Методология и источники

Диссертация опирается на идеи современной филологической науки, стремящейся в своем поступательном развитии к совмещению методов лите

1 Крейд, В. Все звезды повидав чужие. // РПК. С. 31. ратуроведческого и лингвистического анализа художественного текста. Автору диссертации импонирует призыв отечественных литературоведов (Ю.М. Лотмана, С.И. Кормилова, О.И. Федотова и др.) к созданию синтетической теории литературы, опирающейся в методологических посылах на лучшие образцы теоретического опыта разных гуманитарных наук (истории, философии, этнографии, лингвистики, психологии, религиоведения и т.д.) и различных научных направлений филологии.

Методология работы строится на совмещении историко-генетического, сравнительно-типологического, структурно-семантического и стиховедческого методов исследования.

Диссертация является историко-литературной работой и в анализе литературных фактов опирается на принцип историзма.

В основание диссертационного исследования автор старался заложить принцип дескриптивизма, суть которого состоит в установлении эмпирически удостоверяемого факта, его описании и типологизации с последующим включением в эмпирически фиксируемую целостность более высокого порядка. В нашей работе дескрипция понята как аналитическая процедура, оперирующая тем, что наблюдается не только в художественном тексте, но и в мемуарной литературе, эпистолярных жанрах, литературоведческих источниках. Исходя из данного посыла, основополагающим методом исследования лирического текста автор считает имманентный анализ (М.Л. Гаспаров), проецируемый на контекстуальный фон бытования харбинской поэзии (Л.Я. Гинзбург, Е.Г. Эткинд). Необходимо оговориться, что, исходя из поставленных задач, автор не предполагал осуществлять подробный сравнительно-типологический анализ лирики «харбинской ноты» с лирическим корпусом «парижской ноты» и советской поэзией, они привлекаются в качестве примеров для обозначения общих тенденций развития поэтического творчества русского Зарубежья и метрополии. Однако изучение версифика-ционной поэтики харбинских лириков осуществлялось на основе статистического подсчета используемых ими метрических форм с сопоставлением данных, полученных Дж. Смитом и М.Л. Гаспаровым, исследовавших аналогичные процессы в лирике европейских эмигрантов и поэтов метрополии.

Так как объем неисследованного текстуального, мемуарного, публицистического материала необыкновенно велик, а творчество почти каждого поэта из поэтической среды русского Харбина по отдельности представляет несомненный интерес, нами был сделан вывод о необходимости выявления в лирике каждого поэта определенных компонентов художественного целого, способных манифестировать авторскую картину мира. Представляется, что они должны стать той призмой, сквозь которую можно «прозревать» особенности устройства художественного мира поэта и его концепции мира.

Однако данные ограничения не мешают автору в полной мере опереться на принцип системности как при анализе отдельного произведения, так и лирического корпуса произведений одного автора или нескольких сопоставляемых текстов разных авторов, что должно способствовать созданию целостного представления о развитии лирики «харбинской ноты».

Изучение «харбинской ноты» не затрагивает творчество тех, кто стоит у истоков ее формирования (С. Алымова, Т. Баженовой, Ф. Камышнюка, В. Марта), и тех, кто пришел в литературу «на излете» харбинской цивилизации (Н. Завадской, М. Коростовец и др.). Эти поэты и их произведения рассматриваются в качестве «контекстуального фона». Персональные ограничения касаются и самих представителей «харбинской ноты» - логично остановиться подробно на более крупных фигурах, так называемых «выразителях поколений». В этом смысле «харбинскую ноту» определяют «старшие» -«дети восемнадцатого года» (А. Ачаир, М. Колосова, Л. Ещин, А. Несмелов) и «младшие» - птенцы «чураевского питомника» (Л. Андерсен, Г. Гранин, В. Перелешин, Н. Петерец, В. Слободчиков, Н. Щеголев и др.), так называемая «плеяда харбинских юнцов» (В. Перелешин). Как видно, возрастной критерий практически не артикулируется при подобном подходе. При акцентировании «общности возраста» мы обнаружим внутри «старшего поколения» существенный временной разрыв: Арсений Несмелов - 1889 г.р., Алексей

Ачаир - 1896 г.р., Леонид Ещин - 1897 г.р., Марианна Колосова - 1903 г.р. «Младшее поколение» будет разниться в этом смысле не столь очевидно, однако ясно, что не возрастная «совместимость» будет обусловливать их общность. Более важными оказываются в данной ситуации «общность культурного опыта» и межпоколенческие взаимоотношения. Не случайно «юнцом» среди «молодой поросли» прослывет Георгий Гранин, ровесник В. Слобод-чикова, Л. Андерсен, М. Волина.

Довольно условная поколенческая парадигма составляющих «харбинскую ноту» персоналий мотивирована критерием «общности судьбы». Для «первого поколения» общим культурным опытом стала революция и события гражданской войны. И хотя Колосова и Несмелов не были «чураевцами», а Ачаир лишь руководил «Чураевкой», не принимая участия в «овладении мастерством» (В. Слободчиков), основания для подобной классификации находим в «поколенческой риторике» «старших» харбинцев, определяющей их особые отношения с отечественной историей, Россией и Китаем.

Плеяда харбинских юнцов» объединяется также на основе общности их поколенческого сюжета, реализованного в деятельности «Чураевки» и осознании своего духовного единства на фоне «беспочвенности» (правда, более позднем - в воспоминаниях Ю. Крузенштерн-Петерец, В. Перелешина, В. Слободчикова и др.) и «революционности» своих устремлений. Ситуация «чураевской революции» (речь идет о распаде «Чураевки» в 1932-1934 гг.), предшествующая реализации поколенческого конфликта «отцов и детей», существенно сужает исследовательскую рамку для представителей этой группы поэтов. Словно подтверждая мысль о том, что «поколение возникает в тот момент, когда его существование декларируется»1, в «чураевском перевороте», так или иначе, принимает участие определенный круг молодых членов кружка (Н. Щеголев, Н. Петерец, В. Перелешин, В. Слободчиков, Л. Андерсен, Г. Гранин). Оказавшись в Шанхае после распада харбинской «Чура

1 Каспэ, И. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. - М., 2005. С. 20.

17 евки», поэты «чураевского питомника» создают новое объединение по исходной чураевской модели («Пятница»).

Распределение сюжетов и ролей в «поколенческом сценарии» «харбинской ноты» таково: «организатором» и «наставником» поэтов «харбинской ноты» выступает руководитель «Чураевки» Алексей Ачаир, «поэтическими авторитетами» - Леонид Ещин, Арсений Несмелов и Марианна Колосова. Наиболее яркими «выразителями молодого поколения» и самыми рьяными «революционерами» зарекомендовали себя Н. Щеголев, Н. Петерец, Г. Гранин.

В том, что «харбинская нота» продолжает звучать в шанхайский и посткитайский период деятельности многих из поэтов (Н. Петереца, Н. Щего-лева, Л. Андерсен, Л. Хаиндровой, В. Перелешина), нет противоречия: даже спустя много лет они продолжают ощущать себя «птенцами чураевского питомника». Поэтому поэтическое наследие представителей «харбинской ноты» требует изучения в синхроническом (1926-1934 гг.) и диахроническом аспекте (шанхайский и послекитайский период).

Определенную проблему для научного дискурса представляет особый характер мемуарной литературы, оставленной участниками литературного процесса русского Харбина (М. Волиным, Ю. Крузенштерн-Петерец, В. Пе-релешиным, В. Слободчиковым, Л. Хаиндровой и др.)1. Призванные стать историко-литературными источниками реконструкции литературной жизни дальневосточной эмиграции, эти материалы содержат сплошь противоречивые суждения, крайне субъективные оценки творческих дарований своих коллег по цеху, порою неверно интерпретированные факты и намеренно ис

Волин, М. Гибель Молодой Чураевки (воспоминания) // Новый журнал. 1997. № 209. С. 216-240 ; Волин, М. Русские поэты в Китае // Континент. 1982. № 34. С. 337-357 ; Крузенштерн-Петерец, Ю. Чураевский питомник (О дальневосточных поэтах) // Возрождение. 1968. № 204. С.45-70 ; Крузенштерн-Петерец, Ю. Воспоминания // Россияне в Азии. 1997-2000. № 4-7; Перелешин, В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255-262 ; Перелешин, В. Два полустанка. - Амстердам, 1987 ; Резникова, Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 385-394 ; Слободчиков, В.А. О судьбе изгнанников печальной. Харбин. Шанхай. - М., 2005 ; Жемчужная, 3. Пути изгнания. - Нью-Йорк, 1987 ; Мокринская, Н. Моя жизнь. - Тенафли, 1995 ; Рачинская, E.H. Калейдоскоп жизни. - Париж, 1990 ; Рачинская, E.H. Перелётные птицы. - Сан-Франциско, 1982 ; Софонова, О. Пути неведомые. - Мюнхен, 1980 ; Хаиндрова, Л. Вспоминая ушедшее // Хаиндрова, Л.Ю. Сердце поэта. - Калуга, 2003 ; Якобсон, Е. Пересекая границы. -М., 2004. каженные события (например, изложение истории распада «Чураевки» в воспоминаниях Ю. Крузенштерн-Петерец, М. Волина, В.А. Слободчикова; «строгие суждения» В. Перелешина о «себе, любимом» и своих товарищах, порою принимающие одиозный характер и т.д.). По всей видимости, глубинная мифологизаторская природа этих текстов имеет общую этиологию и сама требует специального рассмотрения. Это не позволяет харбинским мемуарам стать достоверным историко-литературным источником, но превращает их в любопытное свидетельство ремифологической природы харбинской литературной жизни. Исследование ремифологических основ порождения харбинской литературы проводилось посредством метода мифологических интерпретаций в сочетании со структуралистским подходом в изучении мифа1. Соответствуя логике данных подходов, автор придерживался следующей последовательности: харбинский миф, харбинский текст, литература русского Харбина как часть этого текста, лирика «харбинской ноты» как составляющая литературного текста.

При этом автор сознательно избегал методологии, основанной на понятийном аппарате деконструкции мифа. Литература русского Харбина (точнее, лирика) рассматривается как часть харбинского мифа и, соответственно, предполагает совмещение двух точек зрения: со стороны «мифолога», то есть того, кто разлагает миф, «выставляя напоказ интенцию или разоблачая ее»2, и со стороны «читателя», воспринимающего миф как историю «одновременно правдивую и ирреальную» . Кроме того, изучение природы харбинской мифологии должно учитывать синхроническое складывание мифологии (осознание мифологической природы бытия, создание литературных текстов, жизнестроительная практика харбинских поэтов, организация литературного быта, взаимоотношения с литературным Парижем) и диахроническую перспективу мифопорождения (мемуары бывших чураевцев, мифологизирование создание «истории харбинской литературы» узким кругом «посвящен

1 Барт, Р. Мифологии // Барт, Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика. - М., 1989.

2 Барт, Р. Миф сегодня. Указ. изд. С. 94.

3 Там же. С. 95. ных» исследователей, «археологические» разыскания в архивах «маргиналий» харбинской литературной жизни и реконструкции на этой основе сюжетов «непосвященными исследователями»). Данными особенностями обусловлено внимание к таким категориальным величинам, как фено-текст и ге-но-текст (Ю. Кристева) или произведение и текст (Р. Барт), диктующим обращение не только к конкретным произведениям представителей «харбинской ноты», но и интертекстуальному полю мифо- и смыслопорождения, куда мы включаем культурную жизнь русского Харбина и русского Парижа, социокультурные предпосылки формирования харбинской литературы, личные воспоминания бывших харбинцев и т.д.

Следуя принципу децентрации (Ж. Деррида), при исследовании специфики «харбинской ноты» автор опирался на более эффективную идею различения, а не различия7, делая акцент на самоценной инаковости двух ветвей литературы русского зарубежья по отношению друг к другу, а также литературы метрополии по отношению к лирике диаспоры и в их взаимоотношениях с традицией.

Автор руководствовался разными принципами отбора произведений у исследуемых авторов (Ачаира, Колосовой, Ещина, Гранина, Несмелова, Пе-тереца, Слободчикова, Щеголева), но в их основании лежала идея целостности циклической формы лирического произведения (С.Н. Бройтман, М.Н. л

Дарвин) и понимания значения контекста как определенной художественной системы (Л.Я. Гинзбург), эту целостность организующей3. Признание «двухмерности» циклических образований, при которой устанавливается относительное равновесие отдельных стихотворений, составляющих книгу

1 «Различение - это то, благодаря чему движение означивания оказывается возможным лишь тогда, когда каждый элемент, именуемый «наличным» и являющийся на сцене настоящего, соотносится с чем-то иным, нежели он сам, хранит в себе отголосок, порожденный звучанием прошлого элемента и в то же время разрушается вибрацией собственного отношения к элементу будущего.» / Цит. по: Ильин, И.П. Теория знака Дерриды и ее воздействие на современную критику США и Западной Европы // Семиотика. Коммуникация. Стиль.-М., 1983. С. 108-125.

2 Дарвин, М.Н. Художественная циклизация лирики // Теория литературы. Том III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). - М., 2003. С. 467-516.

3 «Поэтический контекст - понятие растяжимое: от фразы, от непосредственно данной ритмико-синтаксической единицы он восходит к произведению, циклу, творчеству писателя, наконец, к литературным направлениям, стилям. В разные эпохи, в разных индивидуальных системах доминируют контексты того или иного охвата» // Гинзбург, Л.Я. О лирике. 2-е изд. - Л., 1974. С. 496.

20 сборник) и целого (самой книги), сопрягалось с процессом выявления художественной доминанты в лирике старших поэтов. Данный подход основывался на том, что и А. Ачаир, и М. Колосова, и А. Несмелов компоновали свои сборники на основе стихотворений, опубликованных в «Рубеже» и других печатных изданиях, но процесс создания у каждого осуществлялся индивидуально. Так, А. Ачаир включал в свои сборники практически все, что было опубликовано ранее (за исключением сборника «Лаконизмы»). Его книги стихов весьма объемны, логика же художественной композиции явно реконструируется лишь из двух. Плодовитость Ачаира не дает возможности в рамках комплексного исследования учесть все его тексты, поэтому при анализе всего корпуса стихотворений (включая и не вошедшие в сборники) опора делается на художественные тенденции и доминанты. Сборник «Лаконизмы» становится тем интегратором художественного мира, сквозь который можно понять художественную и этнокультурную концепцию Ачаира.

А. Несмелов очень тщательно подходил к публикации сборника, включая туда лучшее и тщательно обдумывая композицию. Однако целостный анализ его творчества в соответствии с развитием поэтического мастерства уже предпринимался в исследованиях разнообразного характера, поэтому акцент в диссертации делается на сборнике «Без России» (1931), являющемся вершиной творчества поэта как в хронологическом, так и в эстетическом аспектах. В отличие от предыдущих исследователей, сборник рассматривается как художественное целое в совокупности тем, идей, стилистических и ритмических приоритетов, с проекцией на контекст всего творчества поэта. Принцип изучения путей творческого самоопределения М. Колосовой аналогичен подходу к несмеловским текстам. Очевидно, что поэтесса при публикации сборников также сознательно подходила к отбору произведений. Не случайно Г.В. Эфендиева подчеркивает, что из четырех литературных образов-масок поэтессы в сборники «допускались» только «сама» Колосова и иногда «Елена Инсарова»1. Тщательная выверенность стихотворной «продукции» поэтессы в контексте художественного целого становится очевидной на примере анализируемого сборника «Господи, спаси Россию!» (1930), также являющегося вершинным в ее творчестве.

Молодые поэты Г. Гранин, Н. Петерец, Н. Щеголев сборников стихов не издали, поэтому для анализа берется все их совокупное творчество, имеющееся в наличии благодаря публикациям исследователей русского зарубежья (О. Бакич, Е. Витковского, В. Крейда), а также архивным разысканиям автора диссертационного исследования и его коллег.

Необходимо подчеркнуть, что факт особого дарования и его выде-ленности в контексте «харбинской ноты» Валерия Перелешина не подвергается сомнению, однако его творчество в исследуемый период (1925-1936) развивается в индивидуальных координатах, а масштаб и объем наследия требуют отдельного разговора . Обзорный подход к творчеству Лариссы Андерсен обусловлен другими причинами: во-первых, ее «маргинальным» положением в «Чураевке», индифферентностью ко всякого рода декларативности, а также отмечаемой многими (и ею самой) поэтической «скупостью» и о выпуском отдельного сборника только в 1940 г.

Методологической и теоретической основой исследования являются труды ведущих отечественных и зарубежных историков, философов, религиоведов, историков и теоретиков литературы, стиховедов, лингвистов, историков культуры. Первостепенное значение для обоснования методологической базы исследования имеют работы, синтезирующие теоретический, историко-литературный, культурологический подходы: М.М. Бахтина, А.Н. Весе-ловского, В.М. Жирмунского, Я. Мукаржовского, Ю.М. Лотмана, Б.В. Тома-шевского, Ю.Н. Тынянова. Теоретическое подтверждение концептуальных положений диссертации было сделано с опорой на труды С.Н. Бройтмана,

1 Эфендиева Г.В. Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции: авто-реф. дис. . канд. филол. наук / Г.В. Эфендиева. - М., 2006.

2 Соловьёва, Т.М. Лирика Валерия Перелешина : проблематика и поэтика : автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.М. Соловьёва. - М., 2002.

3 Андерсен, Л. Лариса вспоминает. // Новый журнал. 1995. № 200. С. 315-326.

JI.Я. Гинзбург, М.М. Гиршмана, В.В. Кожинова, Ю.В. Манна, В.А. Сапогова, Н.Д. Тамарченко, Е. Фарыно, В.В. Федорова, В.Е. Хализева, Б.М. Эйхенбаума, Е.Г. Эткинда, А.Л. Ястребова.

Методология стиховедческого анализа, нацеленного на исследование семантики стиха и шире - определения версификационной поэтики того или иного поэта, а также целого поколения строится на основе трудов М.Л. Гас-парова, С.И. Кормилова, Ю.Б. Орлицкого, Дж. Смита, О.И. Федотова, Е.Г. Эткинда, P.O. Якобсона.

Изучение мифогенетических оснований харбинской культуры, а также мифопоэтических интенций в лирике «харбинской ноты» основывается на трудах крупнейших исследователей природы мифа и мифотворчества, а также структуры мифологического мышления: А.Н. Веселовского, A.A. Потеб-ни, Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Дерриды, Р. Кайуа, Ю. Кристевой, М. Элиаде, К.Г. Юнга. Аналитическая экстраполяция архетипических универсалий сознания на ремифологические интуиции харбинских художников слова осуществлялась на основании исследований ведущих отечественных филологов и религиоведов: Е.М. Мелетинского, В.Н. Топорова, А.П. Забияко и др.

Этнокультурные и этнорелигиозные стереотипы русской и китайской национальных картин мира, психолингвистические концепты мышления представителей «харбинской ноты» реконструировались при помощи исследований по этнопсихолингвистике, этносоциологии, психолингвистике, среди которых значительное место занимают работы Ю.В. Арутюняна, А. Веж-бицкой, Л.М. Дробижевой, А.П. Забияко, A.A. Налчаджяна, Т.В. Стефаненко, A.A. Сусоколова и др.

Анализ путей осуществления этнокультурного синтеза в художественной практике русских харбинцев через усвоение традиций восточной культуры осуществлялся на основе работ ведущих зарубежных и отечественных филологов: Иннань Ли, Тань Аошуана, Янлена Ли, В.В. Агеносова, Б. Рифтина, Л.С. Переломова, Л. Эйдлина и др.

Исследование контекста литературной и культурной жизни русского зарубежья опиралось на труды крупнейших критиков русского зарубежья -Г.В. Адамовича, A.JI. Бема, В.Ф. Булгакова, И.Н. Голенищева-Кутузова, JI.H. Гомолицкого, Ю.К. Терапиано, В.Ф. Ходасевича, В. Козака, Ж. Нивы, Г.П. Струве. Историко-культурная ситуация дальневосточного зарубежья реконструировалась при помощи работ Н.Е. Абловой, H.H. Аблажей, Е.Е. Ау-рилене, Н. П. Крадина, С.С. Левошко, Г.В. Мелихова, Е.П. Таскиной и др.

Особенности литературного процесса русского зарубежья анализировались на основе исследований крупнейших отечественных и зарубежных исследователей истории русской эмигрантской литературы - В.В. Агеносова, Ю.А. Азарова, О.М. Бакич, O.A. Бузуева, Т.П. Буслаковой, E.H. Витковского, И. Каспэ, Б. Кодзиса, В. Крейда, В.М. Пискунова, A.A. Хисамутдинова и др.

Влияние традиции «серебряного века» на поэтологические особенности лирики «харбинской ноты» прослеживалось с опорой на труды крупнейших отечественных и зарубежных исследователей русского модернизма: С.С. Аверинцева, B.C. Баевского, H.A. Богомолова, Л.Я. Гинзбург, В.М. Жирмунского, Д.С. Лихачева, В.А. Келдыша, Л.А. Колобаевой, Д.М. Магомедовой А.П. Чудакова, Е.Г. Эткинда, Ж. Нивы, В. Страды и др.

Анализ особенностей поэтического языка харбинских лириков опирался на работы отечественных и зарубежных лингвистов: А. Вежбицкой, A.A. Зализняк, Л.М. Грановской, H.A. Кожевниковой, И.Б. Левонтиной, Т.В. Скулачевой, А.Д. Шмелева и др.

Типологические схождения лирики русского Харбина с литературой метрополии и ее жанровыми поисками 20-40 гг. выяснялись на основании работ И.Е. Васильева, A.C. Карпова, С.И. Кормилова, Е. Толстой, М.О. Чуда-ковой.

В работе использовались материалы критических работ и статей самих харбинских поэтов: Арсения Несмелова, Алексея Ачаира, Николая Пете-реца, Николая Щеголева, Наталии Резниковой. Значительную роль при уточнении исследовательской гипотезы сыграли мемуары харбинских поэтов и публицистов М. Волина, Н. Ильиной, Ю. Крузенштерн-Петерец, Н. Крук, Н. Мокринской, Е. Рачинской, Н. Резниковой, В. Слободчикова, Л. Хаиндро-вой, Е. Якобсон, а также материалы интервью и личной переписки автора и его коллег с Лариссой Андерсен, В.А. Слободчиковым и Е.П. Таскиной.

Методологическое обоснование многих положений диссертационного исследования, касающихся литературы русского зарубежья, а также системного изучения поэтического языка сквозь призму стиховедческого анализа, опиралось на монографию автора диссертации «Синэстезия: метаморфозы художественной образности» (Благовещенск, 2003). Опытом исследования особенностей литературной деятельности русских эмигрантов в Харбине на примере творчества одного из крупных поэтов старшего поколения, руководителя знаменитой «Чураевки» Алексея Ачаира, стала монография диссертанта «Тропа судьбы Алексея Ачаира» (Благовещенск, 2004). В ней был осуществлен целостный анализ поэтического мира поэта на основе выделения художественного концепта его лирики - «Тропа судьбы». Исследование строилось на сопряжении историко-культурного, социокультурного, этнокультурного и стиховедческого подходов. Результаты работы убедили автора в плодотворности подобного пути при исследовании творчества не только одного автора, но и целой генерации поэтов, участвовавших в литературном процессе русского Харбина и составляющих так называемую «харбинскую ноту» литературы русской эмиграции.

Степень разработанности

Авторы диссертационных исследований, касающихся литературы дальневосточного рассеяния, вынуждены были констатировать, что в первых обзорах литературной россики не было уделено сколько-нибудь достойного внимания восточной ветви. Издания последних лет, предполагающие целостное освещение этапов зарождения, формирования и развития литературной жизни русской эмиграции, имеющие, как правило, распространенную форму справочника, энциклопедии1, касаются харбинской части литературного процесса зарубежья в нескольких строках либо с разной степенью точности воспроизводят напечатанное ранее. Так, в учебнике Т.П. Буслаковой о русском Харбине упомянуто в двух строках , при этом отсутствует ссылка на книгу о

В.В. Агеносова «Литература русского зарубежья (1918-1996)» , ставшую первой плодотворной попыткой целостного освещения литературного процесса русского зарубежья, включая и его харбинскую часть. В другом коллективном издании такого же рода4 внимание уделено лишь творчеству Арсения Несмелова, ему посвящен отдельный параграф, содержащий весьма глубокие суждения об эволюции художественного мира поэта, осуществленные вне контекста собственно харбинского литературного процесса5.

Первым опытом включения русского Харбина в контекст культурного пространства русского зарубежья на правах «равного» стала книга польского ученого Б. Кодзиса6. Как справедливо отмечают критики, монография явилась продуктивной попыткой восполнить пробел среди работ синтетического характера, в которых бы подводился итог достижений по изучению русской п зарубежной литературы межвоенного периода . В частности, Б. Кодзис обращает внимание не только на общий контекст настроений харбинских авторов, привлекая никем не востребованные воспоминания и декларации, и реконструируя специфические условия развития дальневосточной литературы, но и обращается к творчеству представителей разных поколений, их взаимоотношениям, пытаясь обзорно определить художественные концепты их творчества. Сделать более подробный анализ и глубже проникнуть в тенден

1 Подробный анализ такого рода изданий дан в монографии И. Каспэ // Каспэ, И. Искусство отсутствовать : Незамеченное поколение русской литературы. - M., 2005. С. 31-49.

2 Буслакова, Т.П. Литература русского зарубежья : Курс лекций. Учеб. пособие / Т.П. Буслакова - 2-е изд. -M., 2005. С. 26.

3 Агеносов, В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996). - М., 1998.

4 Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб. пособие / под общ. ред. А.И. Смирновой. - М., 2006.

5 Нартыев, H.H. Арсений Несмелов // Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб. пособие. Указ. изд. С. 365-380.

6 Кодзис, Б. Литературные центры зарубежья 1918-1939. Писатели. Творческие объединения. Периодика. Книгопечатание. - Мюнхен, 2002.

7 Розинская, О.В. Кодзис Б. Литературные центры русского зарубежья. - Мюнхен, 2002 // Вестник Московского университета. Научный журнал. Серия 9. Филология. 2005. Январь-февраль. № 1. С. 165-169. ции литературного развития дальневосточных центров эмиграции в рамках исследования данного жанра автор, разумеется, не имел возможности.

Целью изучения другого ученого, Ю.А. Азарова1, стал процесс формирования литературных центров русского зарубежья. Его монография имеет аналогичную с книгой Б. Кодзиса структуру, где литературному Харбину уделена отдельная глава. Однако материал, излагаемый Ю.А. Азаровым, носит реферативный характер и во многом повторяет уже написанное, опираясь на субъективные суждения, высказанные в мемуарах, а также положения диссертационных исследований, написанных ранее2. Несмотря на академический стиль изложения, автор обнаруживает незнание реалий харбинской жизни, допуская фактические ошибки (например, определяя М. Колосову в члены «Молодой Чураевки» и именуя А. Хейдока и Б. Юльского поэтами и т.д.), а также небрежные обобщения (относительно литературных увлечений харбинских поэтов и их «контактов» с парижскими поэтами)3.

Надо признать, что общий недостаток отечественных исследований, претендующих на системное освещение литературы русского зарубежья и выражающийся в невнимании к специфике его восточной ветви, объясним не только «географическим снобизмом», о котором писали в 40-е годы пражские, польские и даже парижские критики-эмигранты, не только отсутствием результатов долгой и кропотливой предварительной архивной работы, но масштабностью и противоречивостью самого явления. Во-первых, нельзя не учитывать, что литературное наследие дальневосточных изгнанников, несмотря на преобладание в его корпусе поэзии, включает как стихотворные произведения, так и прозаические. Во-вторых, эмигрантская литература восточной ветви имеет явно выраженные географические различия, связанные с существованием двух центров культурной жизни в русском Китае - Харбина и Шанхая. В третьих, масштаб поэтических дарований представителей даль

1 Азаров, А. Диалог поверх барьеров. Литературная жизнь русского зарубежья: центры эмиграции, периодические издания, взаимосвязи (1918-1940). -М., 2005.

2 Например, Бузуев, O.A. Литература русского зарубежья Дальнего Востока : проблематика и художественное своеобразие (1917-1945): автореф. дис. . доктора филол. наук / O.A. Бузуев. - М., 2001.

3 Азаров, А. Указ. изд. С. 234-235. невосточной литературы в изгнании очень сильно различается, как различается и объем поэтической продукции разных поэтов, и степень доступности их художественных текстов (достаточно сравнить, например, удельный вес напечатанных произведений А. Несмелова и А. Ачаира). Последнее сказывается не только на возможности вписать некоторые персоналии в рамки определенной исследовательской парадигмы (например, поколенческой), но и анализировать их творчество на паритетных основаниях с другими поэтами. К примеру, широкая доступность большинства текстов А. Несмелова, изданных E.H. Витковским1, способствовала тому, что он один и «представительствует» за всю харбинскую и шире - дальневосточную литературу в исследовательских материалах. А между тем яркая индивидуальность поэта никоим образом не может заслонить собою сложный и противоречивый процесс формирования и развития литературы в русском Харбине, и уж, конечно, на Дальнем Востоке в целом.

Казалось бы, исправить положение должна была бы энциклопедия, теперь уже непосредственно посвященная литературе дальневосточного зарубежья. Первый «опыт» издания энциклопедии, куда бы литература дальневосточной эмиграции входила в сопровождении редчайших архивных документов, был осуществлен A.A. Хисамутдиновым . К сожалению, замысел действительно панорамного освещения российской эмиграции в Китае, включая художественную, публицистическую, издательскую деятельность, был скомпрометирован множественными неточностями и фактическими казусами, допущенными автором. Так, в статье об одном из самых талантливых поэтов русского Китая - Валерии Перелешине допущены не просто биографические неточности: материал БРЭМ (Бюро по делам российских эмигрантов), воспроизведенный в статье, полностью относится к брату поэта, Виктору Францевичу Салатко-Петрище. В разных статьях, касающихся литературы и деятельности «Чураевки», поэт Н. Щеголев постоянно именуется Щегло

1 Несмелов, А. Без Москвы, без России - М., 1990; Несмелов, А. Собр. сочинений. Т. 1. Стихотворения и поэмы - Владивосток, Альманах «Рубеж», 2006; Несмелов, А. Собр. сочинений. Т. 2. Рассказы и повести. Мемуары. - Владивосток, 2006.

2 Хисамутдинов, A.A. Российская эмиграция в Китае: Опыт энциклопедии. - Владивосток, 2002.

28 вым и т.д. Такие серьезные погрешности в издании, претендующем на энциклопедизм, заставляют исследователя снова и снова обращаться к самим художественным текстам или многажды повторять уже апробированный путь историографической кумуляции.

Выше обозначенные проблемы проявляются при анализе работ, непосредственным образом касающихся художественного творчества дальневосточных поэтов-изгнанников. Их можно разделить на два основных типа: исследования обзорного характера, анализирующие творчество поэтов разных поколений1, и исследования монографические, обращенные к творчеству отдельных авторов . Работы первого типа грешат, как правило, описательно-стью, поэтические фигуры в них рассматриваются по принципу каталогизации, не соотносясь друг с другом, а уж тем более - не выходя за рамки харбинского контекста. Охватывая большое количество имен, данные иследова-ния не демонстрируют глубокого понимания творческого своеобразия отдельных авторов и их «вписанности» в традицию. Кроме того, суждения, высказываемые в воспоминаниях и письмах русских харбинцев, принимаются в данных исследованиях априорно на веру, не подвергаясь аналитическому изучению.

Другой тип работ со столь же масштабными заявками в названии основан на принципе отбора «наиболее ярких представителей» поэтического о поколения . Так, будучи первопроходцем в литературоведческой харбини-стике, O.A. Бузуев ограничился двумя наиболее яркими персоналиями (А. Несмелов, В. Перелешин) в широком ряду поэтов дальневосточного зарубежья. Анализ творчества поэтов произведен автором с позиций описательной

1 Например : Лю, Хао. Поэзия русской эмиграции в Харбине : основные имена и тенденции : автореф. дис. . канд. филол. наук / Хао Лю. - M., 2001 ; Цзяо Чень. Русский литературный Харбин 1920-1930-х гг. : автореф. дис. . канд. филол. наук / Чень Цзяо. - Иваново, 1994 и др.

2 Романова, О.Н. Лирика Арсения Несмелова : проблематика, мифопоэтика, поэтический язык : автореф. дис. . канд. филол. наук / О.Н. Романова. - М, 2002 ; Трусова, И.С. Арсений Несмелов : поэтическая биография : автореф. дис. . канд. филол. наук / И.С. Трусова. - Владивосток, 2000 ; Царегородцева, Т.И. Арсений Несмелов : поэтическая судьба в контексте переломной исторической эпохи : автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.И. Царегородцева. - Омск, 2002 ; Чен Лэй. Творчество Арсения Несмелова : автореф. дис. . канд. филол. наук / Лэй Чен. - М., 2002 и др.

3Бузуев, O.A. Литература русского зарубежья Дальнего Востока : проблематика и художественное своеобразие (1917-1945): автореф. дис. . доктора филол. наук / O.A. Бузуев. - М., 2001.

29 поэтики и затрагивает в основном содержание их лирических произведений. Монографии O.A. Бузуева, созданные на основе диссертации, оперируют весьма ценным аналитическим материалом, касающимся тенденций развития «литературы русского зарубежья Дальнего Востока в национальном и культурном процессе XX века», но он сведен в двух книгах до уровня предисловия и не имеет развития1.

Аналогичный подход характеризует и книгу С.И. Якимовой2, посвященную творчеству Вс. Ник. Иванова. Новые архивные материалы, привлекаемые в монографии, позволяют уточнить социокультурные предпосылки, духовно-нравственные истоки формирования литературы дальневосточной эмиграции. Однако, несмотря на стремление выйти за рамки творческого пути отдельного писателя и проанализировать разнообразные проблемы литературного процесса дальневосточной эмиграции, особенности реализации традиций русской классики в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока, вклад писателей в процесс сближения культур и литератур Запада и Востока, автор все равно возвращается к Вс. Иванову и опирается на его творчество как на наиболее весомый аргумент своих посылов.

Более продуктивным в отношении «ярких представителей» дальневосточной литературы является путь монографического исследования творчества отдельного автора. Так, в диссертационном исследовании Т.М. Соловьевой детально рассмотрено идейно-тематическое своеобразие творчества В. Перелешина и мастерство Перелешина-стихотворца, включая стилистический, тропеический, версификационный уровни его поэтики. Тонкий стиховедческий анализ в совокупности с глубоким пониманием философских оснований лирики Валерия Перелешина позволили диссертанту сделать выводы об органическом вхождении поэта в мировую культуру и литературу, о

1 См. Бузуев, O.A. Поэзия Арсения Несмелова: Монография. - Комсомольск-на-Амуре, 2004. Его же : Творчество Валерия Перелешина : Монография. - Комсомольск-на-Амуре, 2003.

2 Якимова, С.И. Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века. - Хабаровск, 2001. Ее же : Якимова, С.И. Литература русского зарубежья Дальнего Востока : Учебное пособие для преподавателей и студентов. - Хабаровск, 2005.

3 Соловьёва, Т.М. Лирика Валерия Перелешина : проблематика и поэтика : автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.М. Соловьёва. - М., 2002. связи его с художественными и эстетическими поисками «серебряного века» и плодотворном развитии существующих жанровых форм лирики («романа в стихах», «послания», сонета и т.д.). Подобный детализованный анализ весьма эффективен при изучении творческого пути любого поэта, тем более - столь крупного поэта, как Валерий Перелешин. Однако заведомо имманентный принцип исследования лишил автора возможности проникнуть в целостный феномен под названием «харбинская литература» и шире - «дальневосточная эмигрантская литература» и определить место Валерия Перелешина в нем.

История литературы движется не только крупными фигурами, тем более, если речь идет о столь специфическом явлении, как литература восточной ветви русского зарубежья. Первым опытом проблемного изучения отдельных тенденций литературного процесса русского Харбина, определяющих своеобразие литературы восточного зарубежья, стало издание ежегодного сборника научных трудов «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (2000-2005гг.), где литературе русского Харбина традиционно уделялся целый раздел. В его составлении принимали участие авторы из самых разных исследовательских центров (В.В. Агеносов, A.J1. Ястребов, О.И. Федотов - Москва, O.A. Бузуев, О.Н. Романова - Комсомольск-на-Амуре, Е.Г. Иващенко, Т.А. Неваленная, Г.В. Эфендиева, A.A. Забияко - Благовещенск). В этом сборнике впервые были опубликованы работы о творчестве Н. Щего-лева, А. Ачаира, Н. Завадской, В. Янковской, О. Тельтофт и др. Органическим продолжением такого вида систематизации научного материала по интересующей нас проблематике стал сборник научных трудов «Русский Харбин, запечатленный в слове» (Благовещенск, 2006). В нем ученые-филологи вышли на новый - проблемный - уровень осмысления феномена харбинской литературы и посвятили свои исследования женскому творчеству в русской дальневосточной литературе, проблеме врастания в «чужую почву» русских харбинцев и шанхайцев, индивидуальным художественным мирам А. Несме-лова, Н. Щеголева, Б. Юльского, М. Колосовой и т.д.

Первым системным исследованием обозначенного проблемного поля стало диссертационное исследование Г.В. Эфендиевой1. Основываясь на материале женской лирики (А. Паркау, М. Колосовой, Л. Андерсен, О. Тель-тофт, Н. Завадской и др.), автор диссертации проследила смену тематических приоритетов в лирике разных поколений харбинских поэтесс, связанных с эволюцией их ментальных и духовных установок. Несомненным достоинством диссертационного исследования явилось стремление выявить этнокультурные и этнопсихологические ориентиры поэтов-дальневосточников, проследить их поиски в области стиха, проанализировать взаимоотношения харбинских поэтов и поэтесс с лирикой «парижской ноты» и метрополии.

Научная новизна

1. В диссертации впервые в литературоведении лирика русского Харбина рассмотрена в системном ключе: с точки зрения взаимодействия двух поэтических генераций лириков, составляющих звучание «харбинской ноты», в соотнесении творческих исканий этих генераций с лирикой «парижской ноты» и поэзией метрополии 20-40 гг. Впервые подобное исследование осуществляется в единстве историко-культурного, социокультурного, поэто-логического и стиховедческого подхода.

2. В диссертации заявлена, теоретически обоснована и применена к исследованию истории харбинской литературы ремифологическая концепция возникновения культурных феноменов. В частности, пространственная и геополитическая уникальность русского Харбина рассмотрена как перво-матрица художественного мифогенеза харбинских поэтов. Осуществление новых для литературоведческой россики исследовательских интенций было сопряжено с разработкой более частных научных новаций. Важнейшие среди них состоят в следующем:

- в применении концепции ремифологизации к изучению художественной специфики харбинской литературы, в частности, лирики, литератур

1 Эфендиева, Г.В. Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции. Дис. . канд. филол. наук / Г.В. Эфендиева - М., 2006. ного быта, последующей истории литературной жизни, отраженной в мемуарах;

- в выявлении мифологических моделей, определяющих условия художественного мифопорождения поэтов «харбинской ноты»;

- в реконструкции процесса поэтической самоидентификации русских харбинцев, объединяющего рефлексию «серебряного века» и восприятие региональных особенностей1.

3. Многие теоретические положения, историко-литературные факты, художественные тексты, рассматриваемые в работе, опираются на впервые задействованные в научном аспекте архивные материалы и документы (материалы БРЭМ (Бюро по делам российских эмигрантов), переписка А. Несме-лова с Ю. Хаиндровой, автора диссертации с Л. Андерсен, В.А. Слободчико-вым, Е.П. Таскиной).

4. Впервые в отечественной харбинистике введены в научный оборот и исследованы с точки зрения художественной целостности поэтические тексты Георгия Гранина, Леонида Ещина, Николая Петереца, Владимира Сло-бодчикова, Н. Щеголева.

5. Художественный мир Алексея Ачаира изучен в единстве эволюционных, поэтологических и версификационных процессов.

6. В диссертационном исследовании впервые систематизирован метрический репертуар и версификационная поэтика «старших» и «младших» харбинцев, произведен сравнительный анализ поэтологических характеристик их творчества с лирическим наследием поэтов «парижской ноты» и метрополии.

7. Прозаические произведения лириков «харбинской ноты» (А. Не-смелова, А. Ачаира, Н. Щеголева, Г. Гранина) в первый раз становятся объектом литературоведческого анализа. В.А. Слободчиков признает новизну исследования мифологизаторской природы харбинской истории - в отзыве на книгу «Тропа судьбы Алексея Ачаира» он пишет: «Книга делится на части, и я отметил бы то, что может быть, самой главной является первая часть «Миф о русской Атлантиде». Мне кажется, что она одна достойна сразу превратить Вашу книгу в докторскую диссертацию. Она полна глубоких размышлений и высказываний философского содержания, одухотворяющих все дальнейшее в книге» // Слободчиков В.А. Отзыв на книгу А. Забияко «Тропа судьбы Алексея Ачаира». Берега, 2006. № 4.

8. Новизна диссертации, посвященной изучению лирики дальневосточной эмиграции, заключается также в экспликации путей взаимодействия стиха и прозы в творчестве харбинских поэтов, в установлении интертекстуальных и типологических параллелей этих процессов с аналогичными процессами в метрополии и европейской эмиграции (творчество Г. Газданова, В. Набокова, Б. Пастернака и др.).

Положения, выносимые на защиту:

1. Лирика поэтов русского Харбина формировалась в специфических географических, социокультурных, этнокультурных условиях, обусловивших тематическое, поэтологическое, жанровое и версификационное своеобразие «харбинской ноты».

2. Мифогенная природа культурного феномена русского Харбина сформировала ремифологические интенции в творчестве харбинских поэтов, выразившиеся в особой идеологии литературного объединения, соединившей региональное, общенациональное, студийное начало; в организации литературного быта, соединяющего салонную культуру «серебряного века» и демократизм общения первых послереволюционных лет; тотальной псевдоними-зации, мифопоэтической рефлексии региональных особенностей своего эмигрантского бытия, создании личных мифологий (А. Ачаира, М. Колосовой, А. Несмелова, Н. Щеголева, Л. Андерсен, Н. Петереца, Г. Гранина,

В. Слободчикова, О. Тельтофт и др.).

3. История харбинской «Чураевки» в основе своего образования, деятельности, распада, распределения ролей и последующей рефлексии в мемуарах харбинцев убедительно реализовала ремифологическую попытку космизации поэтами эмигрантского бытия.

4. Творчество «старших поэтов» русского Харбина (А. Ачаира,

А. Несмелова, Л. Ещина, М. Колосовой) благодаря богатому жизненному опыту «детей восемнадцатого года», тесной связи с традицией русской литературы, а также типологическому сходству с социокультурными предпосылками формирования советской литературы обладало более яркой индивидуальной спецификой, нежели творчество молодежи. Она реализовалась в авторских художественных концептах, жанровых экспериментах, личной мифологии, верификационных поисках.

5. Лирика Алексея Ачаира, несмотря на неравноценность его художественного наследия, является характерным примером соединения в творчестве «старших» харбинцев ретроспективности поэтологического фонда и новаторства версификационной поэтики. Его сборник «Лаконизмы» (1937), включающий 56 стихотворений малой формы, стал первым целостным опытом художественного синтеза этнокультурных универсалий русского и китайского сознания.

6. Вершинные сборники М. Колосовой «Господи, спаси Россию!» (1930) и А. Несмелова «Без России» (1931) органично вписывают тенденции развития лирики русского Харбина в общеевропейский контекст эмигрантской литературы (М. Цветаева «После России», 1928). Специфика этнокультурного самоопределения поэтов заключается в обращении к народной культуре (песенной лирике, архаической мифологии) жанрово-тематической и версификационной ориентированности лирики харбинцев на творчество своих собратьев в метрополии (А. Ахматовой, Э. Багрицкого, М. Светлова,

Н. Тихонова и т.д.).

7. «Беспочвенные» настроения «молодого поколения» русских поэтов Харбина соединились в их творчестве с декларативным утверждением «русскости», приведшей к парадоксальной архаичности версификационной поэтики и метрического репертуара, ориентированных более на лирику XIX века.

8. Экзистенциальные настроения «плеяды харбинских юнцов» обусловили их глубинную связь с поэтической мифологией, мотивным строем, метрическим репертуаром лирики М.Ю. Лермонтова.

9. Наиболее явно новаторские интенции в области конвергенции стиха и прозы проявились в творчестве самого молодого и самого неоцененного поэта «харбинской ноты» - Георгия Гранина.

10. Взаимодействие стиха и прозы в творчестве харбинских лириков обнаруживает их типологическое схождение с тенденцией к литературному билингвизму и, конкретнее, дискурсивному изоморфизму в творчестве поэтов европейского зарубежья и метрополии (В. Набокова, Б. Пастернака и ДР-)

Теоретическая значимость

Поставленные в диссертации проблемы и апробированные пути к их решению могут способствовать дальнейшему развитию отечественного литературоведения. Диссертация включает в теоретический и историко-литературный контекст отечественной науки о литературе новые концептуальные подходы, способствует формированию новых подходов в осмыслении литературы русского зарубежья как органической части единой отечественной литературы.

Актуализированные в диссертации художественная специфика и «саморазвитие» лирики «харбинской ноты» возвращает отечественную россику к дискуссии о проблеме «столицы» и «провинции» в литературе русского зарубежья. Автор надеется, что реконструкция уникальных пространственных, геополитических, социокультурных и этнокультурных оснований формирования харбинской лирики, а также исследование ее художественных приоритетов и версификационных ориентиров делает насущным вопрос о пересмотре устоявшихся схем изучения литературы русского зарубежья. Следуя им, литературоведы до сих пор почти исключительное внимание уделяли литературному Парижу, а точнее - «парижской ноте» и ее идеологическим, эстетическим и поэтологическим ориентирам. Результаты данного исследования позволяют уравновесить аксиологические акценты в отношении литературных эмигрантских центров и вести разговор о самоценной значимости художественного наследия дальневосточной эмиграции, в частности, харбинской лирики безотносительно «парижской системы координат». Исследованная в диссертации ремифологическая парадигма бытования русского Харбина и развития харбинской литературы может быть востребована в культурологических целях.

Практическое значение работы

Материалы исследования могут быть востребованы при уточнении закономерностей развития литературного процесса в XX веке и создании более полной истории отечественной литературы 20-40 гг. и истории литературы русского зарубежья первой волны.

Основные положения и обозначенные тенденции могут быть использованы в дальнейших исследованиях, касающихся развития литературы в русском Харбине и русском Шанхае. Основное содержание работы может быть эффективно транспонировано в учебное пособие по истории литературы и культуры русского зарубежья.

Материалы диссертации могут найти применение при разработке курсов лекций, спецкурсов, спецсеминаров по истории отечественной литературы, теории литературы, анализу поэтического текста, культурологии.

Апробация работы

Основные положения диссертации изложены в докладах на международных и межрегиональных научно-практических конференциях: «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (Амурский государственный университет, Сибирское отделение РАН - Благовещенск, 2001-2003, 2005); «Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времён до начала XX века)» (Благовещенский государственный педагогический университет, Благовещенск, май 2004); «Набоковские чтения» (Амурский государственный университет, Благовещенск, 2000-2007); «Литература русских эмигрантов в Харбине» (Харбинская Академия наук, Пекинский институт иностранных языков, Харбин, октябрь 2002); «Документальное наследие по истории русской культуры в отечественных архивах и за рубежом» (РГАЛИ, Москва, ноябрь 2003); «Русский Харбин: тенденции культурного и литературного процесса» (Амурский государственный университет, Благовещенск, май 2007).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лирика "харбинской ноты""

Выводы к главе 4.

1. Творчество каждого из представленных «молодых поэтов» по-своему «выражало» свое поколение и в то же время обнаруживало органическую связь с общим контекстом «харбинской ноты». В первую очередь, это проявилось в ремифологической установке, лежащей в основе художественного миромоделирования поэтов. У Николая Щеголева мифопоэтической матрицей становится интертекстуальная рефлексия «демонизма» в литературной традиции, в соответствии с парадигматической системой образов которой он

1 Шаохуа, Диао. Литература русского зарубежья. Указ. изд. С. 161-162. В Библиографии указан последний сборник, где Щеголев принял участие (Излучины - Харбин, 1935), и последнее стихотворение («Ничего у тебя не прошу.» // Рубеж, 1935. № 13.

2 Солодкая, М. Б. «Бессмертна вещая созвучность» (Письма А. И. Несмелова к Л. Ю. Хаиндровой) // Четвертые Кубанские литературно-исторические чтения. - Краснодар, 2003. Письмо 16 от 2. 11. 1943 г. С. 37-67. выстраивает образ своего лирического субъекта. Несмотря на многоликость его «дьявольских» ипостасей, пандемониум Щеголева довольно последователен и отражает сюжет его личной мифологии, романтическое стремление лирического героя к «вочеловечению».

Николай Петерец опирался на более архаическую модель анимизации и последующей демонизации любовного чувства, персонифицируемого в образах Ариадны, Медеи, Химеры, «сфинкса без загадки». Его поэтический «пандемониум» менее органичен, чем у Щеголева, и несет больший отпечаток книжного знания, нежели лирического чувства.

Георгий Гранин в своем поэтическом мире мифологизирует образ реальной девушки. Превращая Ларису в Джиоконду, Лигейю, «Линор безумного Эдгара», Сольвейг, он на основе символистского теургического посыла выстраивает собственный жизнетворческий сценарий с трагическим концом.

2. Несмотря на то, что «молодежь» всячески демонстрировала свое стремление отгородиться от влияния «старшего поколения», в поэтике Гранина, Щеголева, Петереца зачастую обнаруживаются отзвуки поэтических находок Несмелова и даже Ачаира (ритмические и образные клише, семантические изыскания в метрике). Характерным и объединяющим признаком поэтических миров «молодой поросли» становится обнаженная металитературностъ, однако и она не противоречит художественным системам Ачаира и Несмелова, а в творчестве последнего даже стала способом поэтического самоопределения (глава 2).

3. В прозе поэта Георгия Гранина метапоэтическое начало выходит на первый план, способствуя образованию самых разных жанровых модификаций уже иного уровня, чем у Несмелова. Наряду со сквозной метафоризацией, стихийной метризацией, разными способами создания неполной определенности, Гранин активно играет с повествовательными стратегиями, «точками зрения», пространственно-временной организацией текста. Поэтической же скрепой его прозы становится явная интертекстуалъностъ и автоинтертекстуалъностъ, при помощи которых Гранин выражает не только свои прозаические искания, но и проявляет себя как тонкий литературовед. Его проза совмещает в себе не только бунинское начало, но и гоголевский игровой подход к повествованию, блоковский лиризм, цветаевский темперамент и несмеловские раздумья о природе стихотворного творчества.

4. Метрические приоритеты «харбинской молодежи» хотя и развивались в русле общей тенденции развития русского стиха (Дж. Смит), но все же находились ближе к версификационным опытам советских авторов (в отношении двусложников, трехсложников, а также в тонике). Эта тенденция в очередной раз сближает их стиховедческий опыт с А. Несмеловым. Большего успеха в совмещении ритма и смысла добился Георгий Гранин, эффектно сопрягающий семантический ореол Ан 3 с темой «безбудущной любви». Это открытие впоследствии позаимствует Н. Петерец в процессе метапоэтического «изживания» своего «комплекса Гранина».

5. Ритмические доминанты у каждого из «революционеров» были свои, но наиболее продуктивными стали поиски Николая Щеголева, опирающегося на семантизацию рифмы и ритмические аллюзии на Блока, Пушкина, Лермонтова.

6. С точки зрения «формалистской альтернативы» старшим молодые харбинцы оказались более декларативны, нежели реализованы. Их «про-парижские» амбиции не подкреплялись реальной поэтической практикой, в которой они могли бы «соответствовать» своим европейским собратьям. Наоборот, перспективность их новаторства заключалась в органическом наследовании поэтологических находок «серебряного века», пропущенных сквозь призму творчества «старшего поколения» «харбинской ноты».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сравнивая западную и восточную эмигрантскую литературу, сами дальневосточные критики называли две основных причины «бедственного положения» последней: 1) отсутствие настоящей поэтической среды, которая вела бы всех пишущих стихи, интересовалась бы их творчеством, приучала бы их с большой строгостью относиться к своим произведениям и 2) отсутствие настоящей большой темы, вне которой стихотворения становятся случайными, ни для кого не обязательными упражнениями.

Но сегодня многие клише, умаляющие значение харбинской литературы, приобретают совершенно иной смысл, а немногие положительные сильно вырастают в своем значении. Недаром тот же критик признавал, что, если сравнивать положение эмигрантских писателей «там» и «здесь», то на Востоке нет того, что М.А. Алданов считает главной причиной, от которой «тяжко страдает эмигрантская литература» - нет бедности. Вернее, бедность есть, но не в такой мере, как на Западе. Никому из здешних писателей не приходится заниматься тяжелым физическим трудом. Большинство занимается журналистикой, остальные, хотя и имеют "второе ремесло", но оно оставляет им и время, и возможность заниматься литературой. Лучшим доказательством этому служит то, что многие издали по несколько книг, - а это в здешних условиях значит, что они имели возможность заплатить издателю»1. Читая эти строки, невольно вспоминаешь Ф. Степуна, видевшего истоки расцвета русского модернизма именно в наличии досуга и возможностей для его удовлетворения у талантливой молодежи2.

Зная о степени внимания, с которым харбинские литераторы относились ко всем новым веяниям литературы (для этого достаточно пролистать только подшивки «Рубежа» с рубрикой «Книжные новинки»), с улыбкой воспринимаешь слова критика, подписавшегося псевдонимом «И. Ф.»: «Литера

1 И.Ф. Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке. Указ. изд. С. 323.

2 Степун Ф. Встречи. - Мюнхен, 1962. турная жизнь Запада и России проходит здесь, почти не оставляя следа. Если «там» о чем-то спорят, волнуются, часто ищут новых путей, то здесь почти никто не находит нужным за этим следить, учиться работать над собой. Авторы всецело полагаются на свой жизненный опыт и талант, которым большинство из них не обладает»1. Во-первых, спорна мысль об отсутствии творческих исканий в харбинской литературной среде. Напротив, в силу своего специфического геополитического положения харбинцы были более свободны в выборе художественных ориентиров и могли соотносить свое творчество как с достижениями советских художников слова, так и монпарнасских поэтов. Во-вторых, вызывает удивление ирония по поводу жизненного опыта (если, конечно, речь не идет исключительно об отсутствии таланта). Как раз за плечами многих харбинцев были военные годы, фронты гражданской войны, а младшее поколение формировалось не просто в миниатюрном воспроизведении России, а в уникальной среде «между двух миров».

Лишь мимоходом, словно стесняясь своего «провинциализма», обозначали дальневосточные критики и положительные условия для развития литературы дальневосточного зарубежья: меньшую оторванность от родной почвы в русском городе Харбине, отсутствие со стороны маститых писателей препятствий молодым, предоставленность молодых самим себе, наличие издательств и издателей. Как мы можем увидеть сегодня, эти весьма существенные обстоятельства способствовали не только тому, что в харбинской литературе не возникло столь острых трагедийных ощущений «незамеченного поколения» (В. Варшавский), но главное - именно это во многом стало причиной культурного роста молодежи, формирования особой - харбинской - ветви русской культуры.

Тотальная литературность жизни», о которой писал Р. Кайуа, обеспечила стихийный, непреднамеренный характер «харбинской мифологии», в которой «социальному заказу» предшествовал духовный запрос эмигрантского сообщества. Ремифологические модели эмигрантского бытия стали духовным

1 Степун, Ф. Указ. соч. прибежищем для потерянных в инокультурном пространстве русских эмигрантов. Как и в «петербургском тексте», в «харбинском тексте» русской эмигрантской культуры и литературы отражена «жизнь на грани» - «в лиминальном состоянии», на краю, над бездной, на грани смерти» (В. Топоров). В целом же современная логика сопоставления двух «городских текстов» не случайна -она определяется уникальностью этих городов, других таких не было. Про-мыслительная роль Петербурга в сознании россиянина1 соотносима с ролью русского Харбина в сознании нескольких поколений русских беженцев и растущим интересом к его образу современных исследователей. Утопический по своей природе харбинский миф, как и петербургский миф, учите лен .

Он учит, во-первых, тому, что возможно мирное сосуществование и процветание разных по своим ментальным, этнокультурным, этнорелигиозным установкам людей, объединенных общим делом, предприимчивостью, веротерпимостью, культурной толерантностью . Во-вторых, тому, что литературность сознания обладает особой созидательной ролью, организуя «первозданную» культурную среду по неким архетипическим моделям.

Для парижан, наследующих ориентализм «серебряного века» с характерными концептами и поэтологическим фондом, Китай и, в целом, азиатский Дальний Восток, так и остались во многом «дешевым экзотизмом». Для поэтов «харбинской ноты» они превратились в жизненную практику, определившую их художественное бытие. Русской литературе не было нужды бояться растворения в китайской традиции: переимчивость и «всемирная отзывчивость» русского сознания давала возможность для тематического, сюжетного и жанрового обогащения без угрозы культурной ассимиляции. Наряду с развитием укорененных в русской традиции жанров послания, элегии,

1 Топоров, В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему). Указ. изд. С. 320.

2 Там же.

3 Подобный взгляд на истолкование харбинского феномена в российской истории был, к примеру, изложен в материалах дискуссии международной научной конференции «Россия и Китай на дальневосточных рубежах: Мост через Амур». Благовещенск, 2005 // Мост через Амур: Россия и Китай на дальневосточных рубежах. - Благовещенск, 2005. С. 366-436. баллады (А. Ачаир, А. Несмелов, М. Колосова и др.); литературной трансформацией фольклорного плача, причетов, псальмы, городского романса (М. Колосова), харбинские лирики успешно пробовали свои силы в освоении ориентальных жанров и их синтезировании с русскими жанровыми образованиями: танка (Вс. Иванов), «маньчжурские ямбы» (Б. Бета) и т.д. В 1937 г. оставшийся в Харбине А. Ачаир издает сборник «Лаконизмы», состоящий из 52 стихотворений малой формы, в которых он пытается соединить пушкинский универсализм и конфуцианскую назидательность. А вскоре на небосклоне русской беженской лирики взойдет звезда В. Перелешина, в самых жанровых формах и лингвокультурных ассоциациях преломляющего русское сознание сквозь призму китайской традиции. Зреющая в недрах харбинской культуры энергия этнокультурного синтеза стала в конце тридцатых годов XX века искать себе более адекватные формы выражения. Не случайно современный читатель ощущает: «от "парижской ноты" "харбинская" отличается большой мягкостью: медитативность древней цивилизации, до поры до времени отстраненной от смятений столетия, настраивала на приобщение к природным тайнам, смирение перед лицом вечности»1.

Особым образом в «харбинской ноте» развивалась и версификационная система координат. Ее характеризует «убыстряющийся темп» развития стихотворной техники. Словно «наверстывая» упущенные новации начала XX века в области развития стиха, харбинские поэты поступательно реализуют себя в самых разных версификационных и жанровых модификациях (полиметрических композициях, логаэдах, сонетах), расширяя семантические ореолы известных метров (3-х стопного и 5-стопного хорея, 4-х стопного и 6-сти стопного ямба, 3-х стопного анапеста и т.д.). Если стих в метрополии развивается целых 25 лет до того уровня, что он достиг в 30-е годы, то в лирике русского Харбина эти сроки сжимаются до одного десятилетия, сверхнасыщенного экспериментами с рифмой, ритмом, метрикой. Как ни странно, но анализ рефлексии семантических ореолов харбинских лириков приводит к выводу о том, что

1 Арутюнов, С. Время бесконфликтности. Указ. изд. не декларативно заявляемый Гумилев, не Северянин как некие поляризованные модусы поэтики господствуют в «харбинской ноте», а Лермонтов с его романтическими интонациями, распространяемыми и на поэтику, и на личные мифологии поэтов.

Анализируя опыты харбинских лириков в области синтезирования стиха и прозы (А. Несмелов, Г. Гранин, Н. Щеголев), можно отметить, что они проходили в русле поэтологических и теоретических поисков первой трети XX века. Без сомнения, знакомые с прозой И. Бунина, А. Белого, первыми сборниками рассказов и романами В. Набокова, Г. Газданова, в которых авторы либо спонтанно, либо с игровой установкой «скрещивали» элементы стиховности с повествовательной канвой, харбинцы, тем не менее, не подражали своим коллегам.

Так, А. Несмелов уже в середине 20-х годов обращается к метапоэтиче-ской саморефлексии, выразившейся в синтезировании стиха и прозы. Его рассказ «По следам любви» выходит в свет в 1933 году, за два года до появления в «Современных записках» первых публикаций «Приглашения на казнь» В. Набокова. В этом рассказе лиризация текста, воплощенная в стихийной метризации, метафоризации, особом типе повествования, поэтике неполной определенности, реализована в полной мере и неотделима от темы творца, его непреодолимой инаковости для окружающих, его почти утробного ощущения творческих мук. Сам сюжет рассказа строится по законам лирического текста, в котором лирический субъект совершает путешествие «по следам любви» в своей памяти. «По следам любви» можно соотнести и с «Историей одного путешествия» Г. Газданова, которое в первой части также появится в «Современных записках» только через год1. Газ данов также, как и Набоков, будет пробовать свое умение совмещать стих и прозу в романной структуре, и именно это станет «ахиллесовой пятой» при оценке его произведения критиками (Г. Адамович, В. Вейдле). Жанровой же особенностью произведения Несмелова становится малость формы и его «мимикрия» под так называемый «рубежный рас

1 «Современные записки», 1934. № 56; 1935. № 58-59 // Газданов Г. Вечер у Клэр. Романы и рассказы / Сост.; вступ. статья; коммент. Ст. Никоненко. - М.: Современник, 1990.

433 сказ» (Г. Гранин) - повествование с заведомо легким содержанием, мелодраматической основой и неожиданным, внешне благополучным финалом. Прозаический опыт другого поэта - Н. Щеголева позволит обнаружить пародийное осмысление не только культурной жизни русского Харбина, но и самих устаревших жанровых модификаций («стихотворение в прозе» «Полдень»)1.

Анализ прозы харбинских лириков выявляет параллели между исканиями дальневосточных и западных эмигрантов и помогает составить более объективную картину развития харбинской литературы в целом. Прозаические поиски харбинских лириков свидетельствуют не только об органичном усвоении харбинцами наследия предшествующей литературной эпохи, но и о самостоятельном развитии метапоэтического начала в литературе, о тенденции к синтезированию различных форм дискурсивного выражения, об интуитивном предчувствии постмодернистской системы координат, которое так будет ужасать парижских критиков в творчестве Владимира Набокова.

Безусловно, уловление общих тенденций развития лирики русского Харбина в контексте литературы русского Зарубежья нуждается в детальном подтверждении и уточнении. Осуществление данной задачи возможно не только путем имманентного исследования художественных миров других поэтов «харбинской ноты» (Л. Андерсен, Л. Хаиндровой, Ф. Дмитриевой, А. Паркау, Е. Рачинской, Н. Резниковой, Н. Светлова, М, Спургота, М. Волина, М. Шмейсера и др.), но и сравнительного анализа лирических текстов дальневосточной и западной эмиграции. Кроме того, соотнесение процессов художественного развития поэтов «харбинской ноты» и метрополии дает возможность наполнить реальным содержанием риторический тезис о «одной отечественной литературе» XX столетия. Забияко, A.A. «Полдень» Николая Щеголева: «поэзия в прозе» и проза поэзии / A.A. Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. 5. - Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2003. С. 329-334.

Список научной литературыЗабияко, Анна Анатольевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Адамович, Г. Вклад русской эмиграции в мировую культуру / Г. Адамович. Париж. 1961. - 256 с.

2. Адамович, Г. Одиночество и свобода / Г. Адамович / Сост., авт. предисл. и прим. В. Крейд. М. : Республика. 1996. - 447 с.

3. Андерсен, Л. Интервью Эфендиевой Г.В. / Л.Н. Андерсен / Август, 2007. Иссанжо, Франция // Личный архив Эфендиевой Г.В.

4. Андерсен, Л. Ларисса вспоминает./ Л. Андерсен / Публ. Э. Штейна// Новый журнал. 1995. № 200. С. 315-326.

5. Андерсен, Л. Одна на мосту : Стихотворения. Воспоминания. Письма / Л. Андерсен / Сост., вступ. ст. и примеч. Т.Н. Калиберовой : Предисл. Н.М. Крук; Послесл. A.A. Хисамутдинова. М. : Русский путь. Библиотека-фонд «Русское зарубежье». 2006. - 472 с.

6. Андерсен, Л. Письмо A.A. Забияко от 14. 02. 2007 / Л. Андерсен // Личный архив A.A. Забияко.

7. Андерсен, Л. Письмо A.A. Забияко от 14. 06. 2004 / Л. Андерсен // Личный архив A.A. Забияко.

8. Андерсен, Л. Письмо A.A. Забияко от 11. 03. 2004 / Л. Андерсен // Личный архив A.A. Забияко.

9. Андерсен, Л. Письмо A.A. Забияко от 8. 10. 2005 / Л. Андерсен // Личный архив A.A. Забияко.

10. Андерсен, Л. Письмо A.A. Забияко от 10. 08. 2006 / Л.Андерсен // Личный архив A.A. Забияко.

11. Андреев, Н. Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (опыт постановки темы) / Н. Андреев // Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. Питтсбург. 1972. -С. 15-38.

12. А.Р. 10 лет Колледжа ХСМЛ в Харбине / А.Р. // Рубеж. 1940. № ?1. ГАХК.

13. Аргус. «Там все было в розовом свете!» (Пышный бал Христианского Союза Молодых Людей в Харбине)»/ Аргус // Рубеж. 1937. № 21. С. 17. ГАХК.

14. А-с. Ачаир А. Лаконизмы / А-с // Рубеж. 1937. № ? ГАХК.

15. А.Ч. (А. Ачаир). В потоке времени (Памяти М.П. Григорьева) / А. Ачаир // Луч Азии. 1943. № 109 / 9. Харбин. ГАРФ.

16. Ачаир, А. Бог, Родина и Честность / А. Ачаир // Чураевка. 1933. 14 ноября. № 4 (10) // Личный архив В.А. Слободчикова.

17. Ачаир, А. К одной цели / А. Ачаир // Литературный однодневник харбинской группы писателей динамических реалистов. - Харбин : Маньчжу-ГО. 1941. 21 июля. - С. 6. ГАХК.

18. Ачаир, А. Наш кружок / А. Ачаир // Чураевка. 1933. 28 марта. № 3 (9). С. 2 // Личный архив В.А. Слободчикова.

19. Ачаир, А. Перед началом / А. Ачаир // «Молодая Чураевка». 1932. 3 июля // Личный архив В.А. Слободчикова.

20. Ачаир, А. Предисловие к сборнику «Семеро» / А. Ачаир // Семеро. Лит.-худ сборник. Харбин. 1931. С. 2. ГАРФ.

21. Ачаир, А. Редакторская статья / А. Ачаир // Молодая Чураевка. 1932. 27 декабря. № 4 // Личный архив В.А. Слободчикова.

22. Ачаир, А. Творческая молодежь / А. Ачаир // Молодая Чураевка. 1932. 10 июля. № 2 // Личный архив В.А. Слободчикова.

23. Ачаир, А (Грызов А. А.) Христианский Союз Молодых Людей / А. Ачаир // Чураевка. № ? // Личный архив В.А. Слободчикова.

24. Ачаир, А. Стихотворения : В 2 т. / А Ачаир. Сан-Франциско, Калифорния : Издание Музея Русской культуры. 2004. - 342 с.

25. Багульник. Литературно-художественный сборник. Кн. 1. Харбин. 1931. ГАХК.

26. Байков, H.A. Очерки быта обитателей тайги / H.A. Байков // Вестник Маньчжурии. 1928. № 3. ГАРФ.

27. Байков, H.A. В дебрях Маньчжурии (главы из книги) / H.A. Байков // Рубеж. 2003. № 4. С. 243-259.

28. Балакшин, П. Финал в Китае. Возникновение, развитие и исчезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке / П. Балакшин. Сан-Франциско-Нью-Йорк-Париж : Изд-во Сириус. 1958-1959. - 352 с.

29. Бем, АЛ. «Столица» и «Провинция» / АЛ. Бем // Критика русского зарубежья : в 2 ч. Ч. 1. / Сост., предисл., преамбулы, примеч. O.A. Коростелев, Н.Г. Мельников. М. : ООО «Издательство «Олимп» : ООО «Издательство ACT». 2002. - С. 306-317.

30. Берберова, Н. Курсив мой : Автобиография / Н. Берберова. М. : Согласие. 1996.-403 с.

31. Бицилли, П. (рец.) : Якорь. Антология зарубежной поэзии. Сост. Г.В. Адамович и МЛ. Кантор. Париж, 1936 / П. Бицилли // Меч. 1936. 26 января. № 4. С. 6.

32. Бохан, Д.Д. Географический снобизм в поэзии / Д.Д. Бохан // Искра. 1936. 23 февраля. № 36.

33. Варшавский, В. Незамеченное поколение / В. Варшавский. Нью-Йорк. 1956.-232 с.

34. Великая Маньчжурская империя (к десятилетнему юбилею Кио-Ва -Кай и Главного Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи). Харбин. 1942. ГАХК. - 700 с.

35. Вертинский, А. Дорогой длинною./ А. Вертинский. Сост. и вступ. ст. Ю. Томашевского ; послесл. К. Рудницкого ; оформ. Г. Саукова. М. .•Правда. 1991.-576 с.

36. Волин, М. Воспоминания (Гибель «Молодой Чураевки») / М. Волин. Публ. Э. Штейна//Новый журнал. New-York. 1997. Кн. 209.-С. 216-240.

37. Волин, М. Русские поэты в Китае / М. Волин // Континент. 1982. № 34.-С. 337-357.

38. Голенищев-Кутузов, И.Н. Арсений Несмелов / И.Н. Голенищев-Кутузов // Возрождение. Париж. 1932. 8 сентября.

39. Голенищев-Кутузов, И.Н. Русская литература на Дальнем Востоке / И.Н. Голенищев-Кутузов // Возрождение. Париж. 1932.

40. Гранин, Г. / Г. Гранин // Россияне в Азии. 1996. № 3. С. 2-45.

41. Гумилевский сборник. 1921-1937. Харбин. 1937. ГАХК.

42. Дионис Евич. Долой футуристов! Да здравствуют дети! (Надо сегодня помочь ученикам!) / Евич Дионис // Маньчжурия (газ.). Харбин. 1920. №23.-С. 3.

43. Ещин, Л. Собрание стихотворений / Л. Ещин. М. : Водолей Publishers, 2005. - 80 с. (Малый Серебряный век).

44. Жилевич, (Мирошниченко), Т. В память об усопших в земле маньчжурской и харбинцах / Т. Жилевич. Мельбурн. Австралия. 2000. - 1005с.

45. Заика, Н.Н. Интервью А.А. Забияко, А.П. Забияко, Н.В. Кухаренко, С.В. Кухаренко. Май 2005. Харбин / Н.Н. Заика // Личный архив А.А. Забияко.

46. Зайцев, Б. Изгнание / Б. Зайцев // Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. Питтсбург. 1972. - С. 3-5.

47. Зверев, Ф. Поэты «новой эмиграции» / Ф. Зверев // Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. Питтсбург. 1972. - С. 71-83.

48. Зайцев, К.И. Смерть Пушкина / А.С. Пушкин. Избранные произведения. Харбин. 1937. - С. VIII-XXVIII.

49. Иванов, Вс.Н. Об эмигрантской литературе / Вс.Н. Иванов. Огни в тумане. Рерих художник и мыслитель. - М : Советский писатель. 1991. - 384 с.

50. Иваск, Ю. Поэзия «старой эмиграции»/ Ю. Иваск // Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. Питтсбург. 1972. -С. 45-71.

51. Игуд Иоцей Син. Бюллетень. Тель-Авив-Яффо. 2002-2007.

52. И.Ф. Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке // Русские записки. Общественно-политический и литературный журнал. Париж. 1937. № 1. -С. 322-330. РГБ.

53. Ильина, Н. Встречи / Н. Ильина // Октябрь. 1987. № 5. С. 83-109.

54. Ильина-Лаиль, О.Д. Восточная нить / О.Д. Ильина-Лаиль Спб. : Изд-во журнала «Звезда». 2003. - 288 с.

55. Калатаров, Ю. Рождественский сон / Ю. Калатаров // Рубеж. 1944. №2.-С. 1.

56. Ковчег. Поэзия первой эмиграции. Антология // Сост., автор предисловия и комментариев В. Крейд. М. 1991. - 567 с.

57. Колосова, М. Господи, спаси Россию! : Стихи : Кн. 2. / М. Колосова. Харбин : Тип. «Заря», 1930. - 82 с.

58. Колосова, М. На звон мечей : Стихи : Кн. 4 / М. Колосова. Харбин : Тип. «Заря», 1934. - 107 с.

59. Коростовец, М. Письмо В. Перелешину, 24 июня 1969 г / М. Коро-стовец // Цит. по : Бакич, О. Остров средь бушующего моря. История шанхайского литературного кружка «Пятница» / О. Бакич // Новый журнал. 2005. №239.-С. 174-200.

60. Крузенштерн-Петерец, Ю. «У каждого человека есть своя родина. .» / Ю.Н. Крузенштерн-Петерец. Воспоминания // Россияне в Азии. 1994. № 1.-С. 17-132.

61. Крузенштерн-Петерец, Ю. Воспоминания / Ю.Н. Крузенштерн-Петерец // Россияне в Азии. 1997. № 4. С. 124-210.

62. Крузенштерн-Петерец, Ю. Воспоминания / Ю.Н. Крузенштерн-Петерец // Россияне в Азии. 1998. № 5. С. 25-83.

63. Крузенштерн Петерец, Ю. Воспоминания / Ю.Н. Крузенштерн-Петерец // Россияне в Азии. 1999. № 6. С. 29-104.

64. Крузенштерн Петерец, Ю. Воспоминания / Ю.Н. Крузенштерн-Петерец // Россияне в Азии. 2000. № 7. С. 93-149.

65. Крузенштерн-Петерец, Ю. Чураевский питомник / Ю.Н. Крузен-штерн-Петерец // Возрождение. 1968. № 204. С. 45-70.

66. Ладинский, А. Харбинские поэты / А. Ладинский // Последние новости. 1935.-27 июня.

67. Литература русских эмигрантов в Китае : В Ют. / Собиратель оригиналов, главный составитель, шеф-редактор Ли Янлен. Пекин : Изд-во Китайская молодежь. 2005.

68. Литературный однодневник харбинской группы писателей динамических реалистов. -Харбин. Маньчжу-Го. 21 июля 1941 г. ГАХК.

69. Лович, Я. Покорность / Я. Лович // Рубеж. 1930. № 46. ГАХК.

70. Мокринская, Н. Моя жизнь. Детство в Сибири, юность в Харбине 1914-1932 годы / Н. Мокринская. Тенафли : Hermitage Publishers. 1995.239 с.

71. Мокринская, Н. Моя жизнь : Воспоминания : Кн 2. / Н. Мокринская. Тенафли : Hermitage Publishers. 1995. - 240 с.

72. На Востоке / Сост. Т.В. Пищикова. Калуга : Изд-во Н. Бочкаре-вой. 2002. - 224 е.: ил.

73. Несмелов, А. О себе и Владивостоке. Воспоминания / А. Несмелов // Рубеж. 1995. № 2. С. 227-266.

74. Несмелов, А. // Переписка А.И. Несмелова с И.А. Якушевым // Рубеж. 1995. № 2. С. 238-248.

75. Несмелов А. / А. Несмелов. Собр. сочинений. Том 1. Стихотворения и поэмы Владивосток : Альманах «Рубеж». 2006. - 560 с.

76. Несмелов А. / А. Несмелов. Собр. сочинений. Том 2. Рассказы и повести. Мемуары. Владивосток : Альманах «Рубеж». 2006. - 732 с.

77. Несмелов А. / А. Несмелов. Что такое динамичность искусства (из записной книжки) // Литературный однодневник харбинской группы писателей динамических реалистов. - Харбин. Маньчжу-ГО. 21 июля 1941 г. - С. 3-5. ГАХК.

78. Н.Р. (Резникова, Н.) Ачаир А. «Полынь и солнце», 1939. Изд-во «Стремя», Харбин (рец.) / Н. Резникова // Рубеж. 1939. № 40. «Книжные новинки». ГАХК.

79. Н.Р. (Резникова, Н.). Рачинская Н.Е. «Джебел Кебир». Харбин, 1937 / Н. Резникова // Рубеж. 1937. № ? «Книжные новинки». ГАХК.

80. Н.Р. (Резникова Н.) Гумилевский сборник / Н. Резникова // Рубеж. 1937. № ? «Книжные новинки». ГАХК.

81. Н.Р. (Резникова Н). А. Ачаир «Тропы» / Н. Резникова // Рубеж. 1939. № 4 (573). «Книжные новинки». ГАХК.

82. Обыватель. «Чураевка в опасности!» // «Рупор». 1930. 12 декабря.

83. Одоевцева, И.В. На берегах Сены / И.В. Одоевцева М. : Худож. лит. 1989.-333 с.

84. Осокин, С. (В. Андреев). А. Ачаир. Тропы / С. Осокин // Русские записки. Общественно-политический и литературный журнал. Париж. 1939. № 17.-С. 199-206. РГБ.

85. Остров Лариссы. Антология стихотворений поэтов-дальневосточников / Под ред. Эм. Штейна. Орендж. 1988.

86. Перелешин, В. Два полустанка (фрагменты) / В. Перелешин // Литературная учеба. 1989. № 6. С. 110-124.

87. Перелешин, В. Русские дальневосточные поэты / В. Перелешин // Новый журнал. 1972. № 17. С. 255-262.

88. Перелешин, В. Русские поэты друг другу / В. Перелешин // Новый журнал. 1988. Кн. 172-173.

89. Перелешин, В. Дальний Восток в Якоре / В. Перелешин // Новый журнал. 1973. № 111. С. 298-299.

90. Перелешин, В. Поэма без предмета / Под ред. и с предисл. С. Кар-линского / В. Перелешин. Холиок : Нью Иггланд Паблишинг К. 1989.

91. Перфильев, А. «Лаконизмы» А. Ачаира (рецензия) / П. Перфильев // Для Вас. 1937. № 17. С. 29. ГАХК.

92. Перфильев, А. А. Ачаир. Тропы / А. Перфильев // Для Вас. Харбин. 1939. № 9. - С 28-29. РГБ.

93. Петерец, Н. Избранные стихотворения / Н. Петерец // Россияне в Азии. №6. 1999.-С. 3-28.

94. Петерец, Н. Лилит / Н. Петерец // Рубеж. 1930. № 19.

95. Петерец, Н. Восемнадцатый век / Н. Петерец // Рубеж. 1931. № 31.

96. Петерец, Н. Без воздуха. О смерти Бориса Поплавского / Н. Петерец // Побережье, Выпуск 12. http:// www. coastmagazine. org/ coast/ 12/ cgi-bin/ critique, cgi.

97. Петерец, H. Доклад на организационном собрании «Круга поэтов» / Н. Петерец // Диао Шаохуа. Харбинская «Чураевка» // Рубеж. 2003. № 4 (866). -С. 219-229.

98. Петров, В.П. Город на Сунгари / В.П. Петров Washington : Изд-во «Русско-Американское Историческое общество». 1984. - 289 с.

99. Петров, В.П. Шанхай на Вампу. Очерки. Рассказы / В.П. Петров. -Washington : Изд-во «Русско-Американское Историческое общество». 1985. -272 с.

100. Петров, В.П. Литературная жизнь в Харбине и Шанхае / В.П. Петров // Вопросы литературы. 1985. № 8. С. 276-281.

101. Пильский, П. Тропы. Книга стихов А. Ачаира / П. Пильский // Сегодня (ежедневная газета). Рига. 1939. № 106. РГБ.

102. Полчанинов, Р. О двух русских поэтах / Р. Полчанинов // Новое русское слово. 1993. 11 июня.

103. Поэты русского зарубежья соотечественникам // Человек. 1992. №6.-С. 181-185.

104. Пушкинские вечера и выставка в XCMJI // Рубеж. 1937. № ? ГАХК.

105. Рачинская, Е.П. Перелетные птицы. Воспоминания. / Е.П. Рачин-ская San-Francisco : Globus. 1982. - 346 с.

106. Рачинская, Е.П. E.H. Калейдоскоп жизни. Воспоминания / E.H. Рачинская. Париж : YMCA-Press. 1990. - 429 с.

107. Резникова, Н. В русском Харбине / Н. Резникова // Новый журнал. 1988. № 172/173. С. 285-295.

108. Русские поэты Китая о Китае и Японии // Россияне в Азии. Осень 1995. №2.-С. 3-47.

109. Русский Берлин (1921-1923) : По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте/ Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. JI. Флейшмана, Р. Хьюза, О. Раевской-Хьюз. 2-е изд., испр. Paris, М. : YMCA-Press : Русский путь. 2003. - 392с.

110. Русский Париж / Сост., предисл. и коммент. Т.П. Буслаковой. М. : Изд-во МГУ. 1998.-528 с.

111. Русский Харбин / Сост., предисл. и коммент. Е. П. Таскиной. 2-е изд., испр. и доп. - М. : Изд-во Московского университета : Наука. 2005. - 352 с.

112. Русские харбинцы в Австралии. Австралия. Сидней. 1999. - 256с.

113. Русское зарубежье : Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века : Энциклопедический биографический словарь. М. : РОССПЭН. 1997. 1056 с.

114. Семеро : литературно-художественный сборник / JI. Андерсен и др.. Харбин : Изд-во ХСМЛ. - 1931. - 156 с.

115. Сентянина Е. Харбинские писатели и поэты / Е. Сентянина // Рубеж. 1940. № 24. ГАХК.

116. Серебренников И.И. Великий отход. Рассеяние по Азии Белых армий, 1919-1923 /И.И. Серебряников Харбин. 1933.

117. Серебренников И.И. Мои воспоминания. Т. 2. В эмиграции (19201924) / И.И. Серебряников Тяньцзин. 1942. ГАХК.

118. Серия литературы русских эмигрантов в Китае : в 5 т. / под редакцией Ли Янлена. Пекин. 2002.

119. Сигма (В. Перелешин). Работа литературной студии / Сигма (В. Перелешин) // Чураевка. 1934. № 5.

120. Слободчиков В.А. Земля отцов / В.А. Слободчиков М. : Маркарт. 2003.-85 с.

121. Слободчиков В.А. Интервью с Забияко A.A. / В.А. Слободчиков. Октябрь-ноябрь 2003. Москва // Личный архив Забияко A.A.

122. Слободчиков В. А. Чураевка / В.А. Слободчиков // Русский Харбин / Сост., предисл. и коммент. Е. П. Таскиной. 2-е изд., испр. и доп. - М. : Изд-во Московского университета : Наука. 2005. - С. 65-84.

123. Слободчиков, В.А. О судьбе изгнанников печальной. Харбин. Шанхай / В.А. Слободчиков. М.: ЗАО Центрполиграф. 2005. - 431 с.

124. Слободчиков, В.А. Отзыв на книгу A.A. Забияко «Тропа судьбы Алексея Ачаира»/ В.А. Слободчиков // Берега. 2006. № 4.

125. Скопиченко, О. Автобиография / О. Скопиченко // Русская жизнь. 1983. 28 октября.

126. Скопиченко, О. Каменному Шанхаю / О. Скопиченко // Рубеж. 1929. №51.

127. Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред. В. Крейда. Спб. : РХГИ. 1999.-456 с.

128. Слоним, М. Молодые писатели за рубежом // Воля России. 1929. № 10/11. Цит. по : Критика русского зарубежья : в 2 ч. / Сост., предисл., преамбулы и примеч. O.A. Коростелева, Н.Г. Мельникова. М. : Олимп, ACT. 2002.4.2.

129. Смотр женских литературных сил эмиграции Дальнего Востока // Рубеж. 1934. № 47.

130. Софонова, О. Пути неведомые : Россия (Сибирь, Забайкалье), Китай, Филиппины, 1916-1949/0. Софонова. Мюнхен. 1980. - 302 с.

131. Степун, Ф. А. Мысли о России / Ф.А. Степун // Современные записки. Париж. 1923. № 17.

132. Струве, Г. Как составлялась антология «Якорь» / Г. Струве // Новый журнал. Нью-Йорк. 1972. Кн. 107. - С. 222-230.

133. Струве, Г. Русская литература в изгнании / Г. Струве. Изд. 2-е. -Париж. 1984.-419 с.

134. Тельтофт, О. Сердце / О. Тельтофт // Рубеж. 1944. № 2. С. 1.

135. Тельтофт, О. Бренные песни : Стихи / О. Тельтофт ; ред. Е.А. Сен-тянина. Харбин : тип. Заря. 1943. - 50 с.

136. Тень на занавеске. Древнекитайская лирика в переводах Валерия Перелешина // Рубеж. 1992. № 1. С. 253-258.

137. Терапиано, Ю.К. Встречи : 1926-1971 / Ю.К. Терапиано. М. : Мгаёа. 2002.-384с.

138. Терапиано, Ю.К. О зарубежной поэзии 1920-1960 годов / Ю.К. Терапиано. Муза Диаспоры. Избранные стихи зарубежных поэтов 1920-1960 г. под ред. Ю.К. Терапиано. РгапкАдЛ-аш-Мат : Посев. 1960. - 435 с.

139. Устрялов, Н.В. Образы Пекина / Н.В. Устрялов // Вестник Маньчжурии. 1925. № 1-2.

140. Устрялов, Н.В. Россия из окна вагона / Н.В. Устрялов. Харбин. 1924.- 154 с.

141. Федоров, Ф.П. Поэзия первой русской эмиграции : Младшее поколение/ Ф.П. Федоров // Русская литература первой трети XX века в контексте мировой культуры. Екатеринбург : ГЦФ Высшей школы. 1998. - С. 103-109.

142. Федотов, Г. Зачем мы здесь? / Г. Федоров // Современные записки. -Париж. 1935. №8.

143. Хаиндрова, Л.Ю. Арсений Несмелое / Л.Ю. Хаиндрова. Сердце поэта. Калуга : Изд-во «Полиграф-Информ». 2003. - С. 167-171.

144. Хаиндрова, Л.Ю. В Харбине городе детства / Л.Ю. Хаиндрова. Сердце поэта. Калуга : Изд-во «Полиграф-Информ». 2003. — С. 205-210.

145. Харбин ветка русского дерева - Проза, стихи / Сост. Селькина Д. Г., Таскина Е. П. - Новосибирск. 1991. - 380 с.

146. Харбин очаг русской культуры ; На доклад академика Рериха в христианском союзе // Заря. - Харбин. 1934. 4 июня.

147. Хейдок, А. Душа Востока / А. Хейдок // Рубеж. 1930. - № 6.

148. Цетлин, М. О современной эмигрантской поэзии / М. Цетлин // Критика русского зарубежья : в 2 ч. Ч. 1. / сост., предисл., преамбулы, примеч. O.A. Коростелев, Н.Г. Мельников. М., 2002.

149. Шаховская, 3. В поисках Набокова / 3. Шаховская. Отражения. -М. 1991.-304 с.

150. Шкуркин, П.В. Китайские легенды и предания / П.В. Шкуркин. -Харбин. 1921.

151. Штейн, Э. Александр Вертинский и Ларисса Андерсен (К истории стихотворения «Dancing girl»)/ Э. Штейн // Журнал «Побережье». Филадельфия. 1997. №6.-С. 215-217.

152. Штейн, Э. В поисках исчезнувшей Атлантиды /Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1999. Кн. 214. - С. 266-277.

153. Штейн, Э. Журналы русского Китая / Э. Штейн // Знамя. 1990. № 5. -С. 225-231.

154. Штейн, Э. Китайские тени Валерия Перелешина / Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1991. № 184/185.-С. 621-628.

155. Штейн, Э. Николай Гумилев и поэты русского Китая / Э. Штейн // Рубеж. 1998. №3.

156. Штейн, Э. Письмо в редакцию / Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1990. № 178. - С. 347-349.

157. Штерн О. / О. Штерн // «Рупор». 19. 12. 1930.

158. Штерн О. О дальневосточных писателях / О. Штерн // Багульник. Литературно-художественный сборник. Кн. 1.-Харбин. 1931.-С. 183-189.

159. Щеголев Н. Полдень (стихотворение в прозе) / Н. Щеголев // Молодая Чураевка. 1932. 10 июля. ГАРФ.

160. Щеголев, Н. Что такое «Молодая Чураевка»? / Н. Щеголев // Парус. 1931. № 1.-С. 82.

161. Якорь : Антология русской зарубежной поэзии / сост. Г.В. Адамович, М. Л. Кантор ; под ред. О. Коростелева, Л. Магаротто, А. Устинова. СПб. : Алетейя. 2005. - 416 с. (Серия «Русское зарубежье. Источники и исследования»).

162. Японский писатель Харбине // Рубеж. 1934. № ? ГАХК.

163. Якобсон, Е. Пересекая границы. Революционная Америка Китай- Америка : пер. с англ. / Е. Якобсон. М. : Русский путь. 2004. - 272 с.

164. Янковская, В. По странам рассеяния : стихотворения, проза/

165. В. Янковская, предисл. Б. Дьяченко ; сост. А. Колесов. Владивосток : Альманах «Рубеж». 1993. - 97 с.

166. Энциклопедии, монографии, статьи по истории, культуре и литературе русской эмиграции

167. Аблова, Н.Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае : международные и политические аспекты истории (первая половина XX в.) / Н.Е. Аблова. М. : НП ИД «Русская панорама». 2004. - 432 с. (Страницы российской истории).

168. Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918 1996). /В.В. Агеносов. - М. : Терра. Спорт. 1998. - 543 е., ил.

169. Агеносов, В.В., Чен, JI. Раннее творчество А Несмелова / В.В. Аге-носов, JI. Чэн // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2002. Вып. 3. - С. 501-506.

170. Азаров, А. Диалог поверх барьеров. Литературная жизнь русского зарубежья: центры эмиграции, периодические издания, взаимосвязи (19181940) / А. Азаров. М. : Совпадение. 2005. - 235 с.

171. Александров, В. Русская поэзия Китая / В. Александров. Рецензия // Независимая Газета. 2001. № 38.

172. Арутюнов, С. Время бесконфликтности /С. Арутюнов // «Знамя». 2002. № 4.

173. Аурилене, Е.Е. Российская диаспора в Китае : Маньчжурия. Северный Китай. Шанхай (1920-50 гг.) : Монография / Е.Е. Аурилене. Хабаровск : Хабаровский пограничный институт Федеральной службы безопасности Российской федерации. 2003. - 214 с.

174. Бабенко, В.Г. Артист Александр Вертинский / В.Г. Бабенко. -Свердловск. 1989.

175. Бакич, О. Мария Визи поэт России, Китая и США / О. Бакич. -Rev. Etud. slaves, Paris. 2001. - P. 373-386.

176. Бакич, О. Nora Krouk. Skin for Comfort / О. Бакич // Новый журнал. Нью-Йорк. 2005. № 239. - С. 332-337.

177. Бакич, О. Остров среди бушующего моря. История шанхайского литературного кружка «Пятница» / О. Бакич // Новый журнал. Нью-Йорк. 2005. №239.-С. 174-200.

178. Бард, А. Портрет поэтессы (о Н. Крук) / А. Бард // Бюллетень Игуд Иоцей Син. Телль-Авив- Яффо. 2003. № 383. - С. 86.

179. Берберова, Н. Курсив мой : Автобиография / Н. Берберова. М. : Согласие. 1996.

180. Бузуев, O.A. Поэзия Арсения Несмелова : Монография / O.A. Бузу-ев. Комсомольск-на-Амуре : Изд-во ГОУ ВПО «Комсомольский-на-Амуре гос.пед.ун-т». 2004. - 113 с.

181. Бузуев, O.A. Творчество Валерия Перелешина : Монография / O.A. Бузуев. Комсомольск-на-Амуре : Изд-во ГОУ ВПО «Комсомольский-на-Амуре гос.пед.ун-т». 2003. - 145с.

182. Бузуев, O.A. Хроника литературной жизни русской эмиграции в Китае (1918-1945) / O.A. Бузуев // Литературоведческий журнал. 2001. № 15. -С. 293-323.

183. Булгаков, В. Словарь русских зарубежных писателей / В. Булгаков. -Нью-Йорк. 1993. РГБ.

184. Буслакова, Т.П. Литература русского зарубежья / Т.П. Буслакова. -Курс лекций. Учеб. пособие /Т.П. Буслакова - 2-е изд. - М. : Высш. шк. 2005.

185. Буяков, А. М. Русская эмиграция в Маньчжурии. Люди и судьбы / A.M. Буяков // Россияне в Азии. Осень. 1998. № 5. С. 187-205.

186. Витковский, Е. Почерк Петрарки / Е. Витковский // Берберова, Н. Курсив мой: Автобиография. -М. : Согласие. 1996.

187. Витковский, Е. «Спи спокойно, кротчайший Ленька!» / Е. Витковский // Л.Е. Ещин Собрание стихотворений. М. : Водолей Publishers. 2005. -80 с. - С. 56-76.

188. Витковский, E.H. Письмо Г.В. Эфендиевой от 7. 04. 04 / E.H. Витковский // Личный архив Эфендиевой Г.В.

189. Витковский, E.H. Дань живым / E.H. Витковский // Новый мир. 1989. №9.-С. 57-59.

190. Витковский, E.H. На сопках Маньчжурии / E.H. Витковский // Несмелое А. Без Москвы, без России. -М. : Московский рабочий. 1990. С. 3-22.

191. Витковский, Е. Формула бессмертия / E.H. Витковский // Несмелое. А. Собрание сочинений. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения и поэмы. Владивосток : Альманах «Рубеж». 2006. - С. 3-35.

192. Георгиевская, Е.А. Харбин центр эмиграции дальневосточных востоковедов / Е.А. Георгиевская // Миграционные процессы в Восточной Азии : Тезисы докладов и сообщений. Международная научная конференция. - Владивосток. 1994.-С. 156-164.

193. Глухих, Д. Алексей Ачаир: «В строках, набросанных небрежно, -моя безумная душа.» / Д. Глухих // Рубеж. Тихоокеанский альманах. 1998. № З.-С. 29-31.

194. Гребенюкова, Н.П. «Я видела бесконечность.» (о творчестве Нины Завадской) / Н.П. Гребенюкова // Дальний Восток. 2004. № 6. 165-168.

195. Гребенюкова, Н.П. «Нам не рай завещан голубой.» (о творчестве Ларисы Андерсен) / Н.П. Гребенюкова // Записки Гродековского музея. Хабаровск : Хабаровский краеведческий музей. 2004. Вып. 7. - С. 55-61.

196. Гулыга, А. Родина у нас одна: о культурном феномене русской эмиграции / А. Гулыга // Москва. 1989. № 2. С. 199-203.

197. Демидова, O.P. Метаморфозы в изгнании : литературный быт русского зарубежья / O.P. Демидова. СПб. : Гиперион. 2003. - 296 с.

198. Демидова, O.P. Писательницы русской эмиграции и традиции Серебряного века / O.P. Демидова // Женщины Серебряного века в России : тезисы докладов III научной конференции «Российские женщины и европейская культура». СПб. 1996. - С. 58-60.

199. Диао, Шаохуа. Литература русского зарубежья в Китае (в г. Харбине и Шанхае) / Шаохуа Диао. Библиография. - Харбин : Изд-во Бейфан Вен-и. 2001.-221 с.

200. Диао, Шаохуа. Харбинская «Чураевка» / Шаохуа Диао // Рубеж. Тихоокеанский альманах. № 866 (№ 4). 2003. С. 219-229.

201. Дубинина, Н.И. Харбинский эксперимент культурного взаимодействия русских и китайцев / Н.И. Дубинина // Дальний Восток России Северо-Восток Китая : исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. - Хабаровск. 1998.-С. 177-181.

202. Забияко A.A. Алексей Ачаир : силуэт харбинского поэта / A.A. За-бияко // Вестник АмГУ. Благовещенск. 2001. № 14. - С. 69-74.

203. Забияко, A.A. Алексей Ачаир. Ритмические доминанты стиха / A.A. Ачаир // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Изд-во АмГУ. Амурский гос. ун-т. 2001. Вып. 2. - С. 257-261.

204. Забияко, A.A. «Монпарнасские интонации» лирики Николая Ще-голева / A.A. Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Блпаго-вещенск : Изд-во АмГУ. 2002. Вып. 3. - С. 512-519.

205. Забияко, A.A. «Полдень» Николая Щеголева: «поэзия в прозе» и проза поэзии / A.A. Забияко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. -Благовещенск : Изд-во АмГУ. 2003. Вып. 5. С. 329-334.

206. Забияко, A.A. «Сквозь тьму юдольных и бездомных лет.»(о первом сборнике В. А. Слободчикова) / A.A. Забияко // Миграционные процессы на Дальнем востоке. Сб. науч. трудов. Благовещенск : Изд-во БГПУ. 2004. -С. 124-130.

207. Забияко, A.A. Тропа судьбы Алексея Ачаира. / A.A. Забияко. На-учн. изд. Благовещенск : Изд-во АмГУ. 2005. - 286 с.

208. Забияко, A.A. Миф харбинского поэта (поэтический портрет Алексея Ачаира) / A.A. Забияко // Сибирский филологический журнал. 2004. № 3-4. -С. 65-74.

209. Забияко, A.A. Два направления харбинской лирики / A.A. Забияко // Материалы международной научной конференции «Литература русской эмиграции в Китае». Пекин. 2004. - 246-260.

210. Забияко, A.A. Проблема этнокультурного синтеза в литературе русского Харбина / A.A. Забияко // Культурно-экономическое сотрудничество стран Северо-восточной Азии. Материалы межд. симпозиума 18-19 мая 2005. -Хабаровск. Т. 2. С. 123-125.

211. Забияко, A.A. Проза харбинского поэта Георгия Гранина / A.A. За-бияко // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. Хабаровск : Изд-во ДВГУПС. 2007. № 4. - С. 164-173.

212. Забияко, A.A. Эфендиева, Г.В. Художественные пути этнокультурного самопознания русской дальневосточной эмиграции / A.A. Забияко,

213. Г.В. Эфендиева // Восток : история, политика, культура / Под ред. Д.В. Васильева. М. : Институт бизнеса и политики. 2006. - 164 с. - С. 124-148.

214. Забияко, A.A. Ремифологизация в художественном сознании эмиг-ранта-харбинца / A.A. Забияко // Религиоведение. Науч.- теор. журнал. 2006. № 3. - С. 161-179.

215. Забияко, A.A. «Самый буйный, самый строптивый, самый одаренный из всей молодой поросли» (художественный мир харбинского поэта Николая Щеголева) / A.A. Забияко // Филологические науки. 2006. № 3. С. 56-68.

216. Забияко, A.A. «Дело о «Чураевском питомнике» (новые штрихи к известной истории харбинского поэтического объединения) / A.A. Забияко // Проблемы Дальнего Востока. 2006. № 6. С. 170-186.

217. Забияко, A.A., Эфендиева, Г.В. Вертиниада русского Китая (образ А. Вертинского в литературе восточного зарубежья) / A.A. Забияко // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. Хабаровск : Изд.во ДВУГПС. 2004. № 4. - С. 152-162.

218. Ивлев, М. Марианна: от Алтая до чилийских Анд / М. Ивлев // Простор. 2000. № 1.

219. Иващенко, Е.Г. Художественные особенности очерка Вс.Н. Иванова «Пекин» / Е.Г. Иващенко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. -Благовещенск : Изд-во АмГУ. 2002. Вып. 2. С. 188-193.

220. Иващенко, Е.Г. «Диалог культур» в творчестве Вс.Н. Иванова / Е.Г. Иващенко // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Изд-во АмГУ. 2003. Вып. 3. - С. 532-537.

221. Иващенко Е. Г. Метрическая и метризованная проза как особенность «билингвизма» Владимира Набокова // Вестник АмГУ. Сер. Гуманитарные науки. 2001. № 14. С. 67-69.

222. Иващенко, Е.Г. Поэтика неполной определенности в романе В. Набокова «Приглашение на казнь» // Вестник АмГУ. Сер. Гуманитарные науки. 2003. №2.-С. 89-91.

223. Иващенко, Е.Г. «Утраченные иллюзии» Б. Юльского / Е.Г. Иващенко // Русский Харбин, запечатленный в слове. Сборник научных работ / под ред. A.A. Забияко, Е.А. Оглезневой. Вып. 1. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2006.-С. 100-122.

224. Изучение литературы русской эмиграции за рубежом (1920 1990-е): Аннотированная библиография (монографии, сборники статей, библиографические и справочные издания) / Отв. ред. Г.Н. Белова. - М.: Изд-во МГУ. 2002. - 96 с.

225. Индриксон, Е. Алексей Ачаир / Е. Индриксон. Предисл. к публ. // Сибирские огни. 1989. № 11. - С. 45-47.

226. Квакин, A.B. Некоторые вопросы изучения истории ассимиляции российской интеллигенции в эмиграции / A.B. Квакин // История российского зарубежья : Проблема адаптации мигрантов в XIX-XX вв. : Сб. М. : Изд. центр ИРИ РАН. 1996. - С. 73-89.

227. Калиберова, Т. Возвращение / Т. Калиберова // Русские без России. Приложение к газете Владивосток. 1999. № 3.

228. Калиберова, Т. Ларисса / Т. Калиберова // Русские без России. Приложение к газете Владивосток. 1998. № 1.

229. Калиберова, Т. Не жалейте весной поцелуев. Из Франции о русском Китае / Т. Калиберова // Владивосток. 2005. 25 марта.

230. Калиберова, Т. Рай начинается на кухне и заканчивается в винном погребе / Т. Калиберова // Владивосток. 1999. 26 ноября.

231. Калиберова, Т. Русские стихи с французского чердака / Т. Калиберова// Русские без России. Приложение к газете «Владивосток». 2001. № 6.

232. Каспэ, И. «Искусство отсутствовать». Незамеченное поколение русской литературы / И. Каспэ. М. : Новое литературное обозрение. 2005. -192 с.

233. Кириллова, Е.И. Быть за всё в ответе / Е.И. Кирилова // Голос Родины. 1988. № 18.

234. Кожевникова, H.A. Цитаты в литературе российского зарубежья / H.A. Кожевникова // Литературный текст : проблемы и методы исследования : «Своё» и «чужое» слово в художественном тексте : сборник научных трудов. -Тверь : Твер. гос. ун-т. 1999. Вып. 5.

235. Кодзис, Б. Литературные центры русского Зарубежья 1918 1933 : Писатели. Творческие объединения. Периодика. Книгопечатание / Б. Кодзис. -Мюнхен. 2002.-318 с.

236. Коммерческая улица, дом № 17 (К 75-летию харбинского журнала «Рубеж») // Рубеж. Тихоокеанский альманах.№ 866 (№ 4). 2003. С. 363-366.

237. Королева, В.А. Музыкальная культура восточной ветви русского зарубежья. 1920-1930 / В.А. Королева // Россияне в Азиатско-Тихоокеанском регионе : Сотрудничество на рубеже веков. Владивосток. 1997.

238. Коростелев, O.A. Парижская нота / O.A. Коростелев // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 2. Ч. 11. М. : ИНИОН. 1997.-С. 158-164.

239. Костиков, В. Не будем проклинать изгнание. (Пути и судьбы русской эмиграции) / В. Коростелев. М. : Междунар. отношения. 1990. - 464 с.

240. Кочубей, O.E., Печерица, В.Ф. Исход и возвращение. (русская эмиграция в 20-40 годы) / O.E. Кочубей, В.Ф. Печерица. Владивосток. 1998. -276 с.

241. Крадин, Н.П. Харбин Русская Атлантида / Н.П. Крадин. -Хабаровск : Издатель Хворов А.Ю. 2001. - 352 с.

242. Крейд, В. Все звезды повидав чужие./ В. Крейд // Русская поэзия Китая : Антология / Сост. В.П. Крейд, О.М. Бакич. М. : Время. 2001. - С. 538.

243. Крейд, В. Ачаир А. / В. Крейд // Словарь поэтов Русского Зарубежья /Под ред. В. Крейда. Спб. : РХГИ. 1999.

244. Крившенко, С.Ф. Литература дальневосточной эмиграции / С.Ф. Крившенко // История русской литературы Дальнего Востока. Владивосток. 1994.

245. Критика русского зарубежья : В 2 ч./ Сост., предисл., преамбулы и примеч. O.A. Коростелева, Н.Г. Мельникова. М. : Олимп, ACT. 2002.

246. Культурное наследие российской эмиграции, 1917-1940. Под общ. ред. Е.П. Челышева и Д.М. Шаховского. Кн. 1, 2. - М. : Наследие. 1995.

247. Лазарева, С.И. Российские женщины в Маньчжурии, конец 90-х годов XIX в. середина 40-х годов XX века / С.И. Лазарева // Россия и АТР. 1995. № 3. - С. 62-66. Использованы материалы архива Бюро по делам российских эмигрантов в Хабаровске.

248. Левошко, С.С. Русская архитектура в Маньчжурии. Конец XIX -первая половина XX века. Научное издание / С.С. Левошко ; Российская академия архитектуры и строительных наук и др. ; Отв. ред. Н.П. Крадин. Хабаровск : Частная коллекция. 2003 .- 176с. : ил.

249. Леонидов, В. «Милый город, горд и строен.» / В. Леонидов // «Российские вести». № 41. 2002.

250. Либерман, А. Рец. : Русская поэзия Китая. Антология. Составители Вадим Крейд и Ольга Бакич. Научный редактор Е. Витковский М. : Время. -2001. - 719 с. / А. Либерман // Новый журнал. - Нью-Йорк. 2002. № 227.

251. Ли, И. Образ Китая в русской поэзии Харбина / И. Ли // Русская литература XX века : Итоги и перспективы изучения. Сб. науч. трудов, посвященных 60-летию профессора В.В. Агеносова. М. : Сов. спорт. 2002. - 440 с.

252. Линник, Ю. Сольвейг (наброски к портрету Лариссы Андерсен) / Ю. Линник // Грани. № 177. 1995. Frankfurt / М., J-S. - С. 149-167.

253. Линник, Ю. Валерий Перелешин / Ю. Линник // Новый журнал. 1992. Кн. 189.-С. 227-193.

254. Литература русского зарубежья, 1920-1940. В 5 т. М. 1993- 1996.

255. Литература русского зарубежья (1920-1990) : Учеб. пособие / под общ. ред. А.И. Смирновой. М. : Флинта : Наука. 2006. - 640 с.

256. Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. (1918-1940). Т. 1. Писатели русского зарубежья / под ред. А.Н. Николюкина. М. : РОССПЭН. 1997.-512 с.

257. Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. (1918-1940). Т. 2. Периодика и литературные центры / под ред. А.Н. Николюкина. М. : РОС-СПЭН. 2000. - 640 с.

258. Литературное зарубежье России : Энциклопедический справочник / гл. ред. и сост. Ю.М. Мухачёв ; под общ. ред. Е.П. Челышева, А.Я. Дегтярёва. М. : Парад. 2006. - 680 с. (Серия : «Энциклопедия российской эмиграции»).

259. Литературное зарубежье: проблема национальной идентичности. Выпуск 1. М. : Наследие. 2000. - 216 с.

260. Ли, Женьнянь. Два островка русской литературы в Китае / Жень-нянь Ли // Китайский информационный Интернет-центр. 04/08/2003.

261. Ли, Шу-Сяо. О музыкальном образовании русской эмиграции в Харбине / Шу-Сяо Ли // Тезисы докладов межд. конференции «Париж и русская эмиграция». Харбин, январь 2001. Рукопись. Личный архив Забияко A.A.

262. Ли, Яньлинь. Доклад о русской литературе Харбина / Яньлинь Ли. Доклад на научной конференции Китайской ассоциации исследователей русской литературы. Ноябрь, 1999. Рукопись // Личный архив Ли И.

263. Лобычев, А. Китеж русской поэзии на Востоке (об антологии поэзии русского Китая) / А. Лобычев // Рубеж. Тихоокеанский альманах. № 866 (№4). 2003.-С. 367-373.

264. Лукин, А. Образ Китая в России (до 1917 года) / А. Лукин // Проблемы Дальнего Востока. № 5. 1998. С. 134-138.

265. Мелихов, Г.В. Белый Харбин : Середина 20-х / Г.В. Мелихов. М. : Русский путь. 2003. - 440 с.

266. Мелихов, Г.В. Китайские гастроли (Неизвестные страницы из жизни Ф.П. Шаляпина и А.Н. Вертинского) / Г.В. Мелихов. М. 1998. - 132 с.

267. Мелихов, Г.В. Христианский союз молодых людей в Харбине / Г.В. Мелихов // Проблемы Дальнего Востока. 1996. № 6. С. 118-122.

268. Мнухин, Л. Марина Цветаева и российские поэты Китая / Л. Мнухин // Россияне в Азии. 2000. № 7. с. 285-299.

269. Морозова, Г. Русские в Китае : Второе поколение харбинцев / Г. Морозова // Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 5. С. 141-144.

270. Моравский, Н.В. Остров Тубабао. 1948-1951 : последнее пристанище российской дальневосточной эмиграции / Н.В. Моравский. М. : Русский путь. 2000.- 113 с.

271. Мосешвили, Г.И. Между человеком и звездным небом / Г.И. Мо-сешвили // Литературное обозрение. 1996. № 2.

272. Мочульский, К.В. Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / К.В. Мочульский. Томск : Изд-во «Водолей». 1999. - 416 с.

273. Муранов, А., Звягинцев, В. За плотно закрытой дверью : Дело Алексея Грызова / А. Муранов, В. Звягинцев // Человек и закон. 1992. № 6-7. -154-156.

274. Мэн, Ли. Письмо В.В. Агеносову от 17 марта 2005 г. / Ли Мэн // Личный архив В.В. Агеносова.

275. Нартыев H.H. Арсений Несмелов / H.H. Нартыев // Литература русского зарубежья (1920-1990) : Учеб. пособие/ Под общ. ред. А.И. Смирновой. М. : Флинта: Наука. 2006. - С. 365-380.

276. Невалённая, Т.А. Восточные мотивы лирики В. Янковской / Т.А. Невалённая // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2003. Вып. 5. - С. 319-324.

277. Невалённая, Т.А. Особенности мира женщины в поэзии русских поэтесс Харбина / Т.А. Невалённая // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2002. Вып. 3. - С. 519-523.

278. Онегина, С. Бюро по делам российской эмиграции в Маньчжурии / С. Онегина // Проблемы Дальнего Востока. 1989. № 8. С. 141-146.

279. Печатные издания харбинской россики: Аннотированный библиографический указатель печатных изданий, вывезенных хабаровскими архивистами из Харбина в 1945 году. Хабаровск : Частная коллекция. 2003 г.

280. Печерица, В.Ф. Духовная культура русской эмиграции в Китае / В. Ф. Печерица. Владивосток : Изд-во Дальневост. ун-та. 1999. - 276 с.

281. Полански, П. Русская печать в Китае, Японии и Корее : Каталог собрания Библиотеки им. Гамильтона Гавайского университета / П. Полански. Предисл., пер. с англ. и науч. ред. A.A. Хисамутдинова. - М. : Пашков Дом. 2002.-204 е.: ил.

282. Полчанинов, Р. О двух русских поэтах / Р. Полчанинов // Новое русское слово. 11.06. 1993.

283. Проскурин, В. Ачаированный странник / В. Проскурин // Книголюб. 2006. № 9. С. 67-68.

284. Пчелинцева, К.Ф. Образы Китая в русской поэзии и философии XX века (В связи с проблемой Россия Запад - Восток) / К.Ф. Пчелинцева // Русский язык за рубежом. 2003. № 3. - С. 106-112.

285. Раев, М. Россия за рубежом : История культуры русской эмиграции, 1919-1939 /М. Раев-М : Вагриус. 1994.

286. Райан, Н. Россия Харбин - Австралия. Сохранение и утрата языка на примере русской диаспоры, проживавшей в XX веке вне России / Н. Райан. - М. : Русский путь. 2005. - 208 с.

287. Ревоненко, А. «Я приду к тебе, живой иль мертвый.» / А. Рево-ненко // Дальний Восток. 1989. № 8.

288. Ржевский, Л. Художественная проза «новой» эмиграции / Л. Ржевский // Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. -Питтсбург. 1972. С. 83-95.

289. Розинская, О.В. Кодзис Б. Литературные центры русского зарубежья. Мюнхен, 2002/ О.В. Розинская // Вестник Московского университета. Научный журнал. Серия 9. Филология. № 1. Январь-февраль. 2005. С. 165-169.

290. Ронен, О. Серебряный век как умысел и вымысел / О. Ронен. Авт. пер. с англ. - М. : ОГИ. 2000.

291. Рудницкий, К. Мастерство Вертинского / К. Рудницкий. Вертинский А. Н. Дорогой длинною. Сост. и вступ. ст. Ю. Томашевского ; послесл. К. Рудницкого ; оформ. Г. Саукова. - М. : Правда. 1991. - С. 554-569.

292. Русская литература в эмиграции. Сб. статей под ред. Н. Полторацкого. Питтсбург. 1972. - С. 3-5.

293. Русские харбинцы в Австралии. Австралия. Сидней. 1999.

294. Русское зарубежье : Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века : Энциклопедический биографический словарь. М. : РОССПЭН. 1997.

295. Русский Харбин, запёчатлённый в слове : сборник научных работ / под ред. A.A. Забияко, Е.А. Оглезневой. Благовещенск : Амурский гос. ун-т, 2006.-Вып. 1.-228 с.

296. Салганик, Е. Между двумя мирами. Комплекс эмигранта / Е. Сал-ганик. М. : Изд. Дом «Парад». 2004. - 288 с.

297. Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред. В. Крейда. Спб. : РХГИ. 1999.

298. Смит, Дж. Взгляд извне : Статьи о русской поэзии и поэтике / Дж. Салганик. Пер. с англ. M.J1. Гаспарова, Т.В. Скулачевой. - М. : Языки славянской культуры. 2002. - 528 с.

299. Соколов, А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции в 1920-х гг. / А.Г. Соколов. М. 1991.

300. Солодкая, М.Б. «Бессмертна вещая созвучность» (Письма А.И. Несмелова к Л.Ю. Хаиндровой) / М.Б. Солодкая // Четвёртые кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар. 2003. - С. 37-67.

301. Стернин, Г. Опыт самопознания (О взгляде русской эмиграции (первой волны) на культурную традицию России / Г. Стернин // Вопросы искусствознания. 1993. №4.-С. 165-175.

302. Струве, Г. Как составлялась антология «Якорь» / Г. Струве // Новый журнал. Нью-Йорк. 1972. Кн. 107. - С. 222-230.

303. Струве, Г. Русская литература в изгнании / Г. Струве. Изд. 2-е, Париж. 1984.-419 с.

304. Сюй, (Светлана) Г.Х. Литературная жизнь русской эмиграции в Китае (1920-1940-е годы) / Г.Х. Сюй. М. : Издательство ИКАР. 2003.

305. Таскина, Е.П. Ачаир, А. / Е.П. Таскина // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918 1840) / Том 1. Писатели русского зарубежья. -М. 1997.-С. 45-47.

306. Таскина, Е.П. Ачаир A.A. / Е.П. Таскина // Русские писатели XX века : Библиографический словарь / Гл. ред. и сост. П.А. Николаев. М. : Большая Российская энциклопедия : Рандеву. 2000. - 987 с.

307. Таскина, Е.П. Литературное наследие русского Харбина / Е.П. Таскина // Харбин. Ветка русского дерева Проза, стихи / Сост. Селькина Д. Г., Таскина Е.П. - Новосибирск. - 1991. - 456 с.

308. Таскина, Е.П. Неизвестный Харбин / Е.П. Таскина. М. : Прометей. 1994.- 192 с.

309. Таскина, Е.П. Письмо A.A. Забияко от 6. 05. 04. / Е.П. Таскина. -Личный архив Забияко A.A.

310. Таскина, Е.П. Предисловие к кн.: Русский Харбин / Е.П. Таскина. -Сост., предисловие и коммент. Е. П. Таскиной. М. : Изд-во МГУ. 1998. -272 с. .

311. Федоров, Ф.П. Поэзия первой русской эмиграции : Младшее поколение /Ф.П. Федоров // Русская литература первой трети XX века в контексте мировой культуры. Екатеринбург : ГЦФ Высшей школы. 1998. - С. 103-109.

312. Хисамутдинов, A.A. Российская эмиграция в Китае : Опыт энциклопедии / A.A. Хисамутдинов. Владивосток : Издательство Дальневосточного университета. 2002. - 360 с. : ил.

313. Хисамутдинов, A.A. По странам рассеяния : монография в 2 ч. / A.A. Хисамутдинов. Владивосток : Изд-во ВГУЭС. 2000. - 360 с.

314. Хисамутдинов, A.A. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке : библиографический словарь / A.A. Хисамутдинов. Владивосток : Изд-во Дальневост. ун-та. 2002. - 384 с.

315. Чагин А. Расколотая лира (Россия и Зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920-1930 годы) / А. Чагин. -М. : Наследие. 1998. 214 с.

316. Штейн, Э. Александр Вертинский и Ларисса Андерсен (К истории стихотворения «Dancing girl») /Э. Штейн // Журнал «Побережье». Филадельфия. № 6. 1997.-С. 215-217.

317. Штейн, Э. В поисках исчезнувшей Атлантиды // Новый журнал. -Нью-Йорк. 1999. Кн. 214. С. 266-277.

318. Штейн, Э. Журналы русского Китая / Э. Штейн // Знамя. 1990. № 5. -С. 225-231.

319. Штейн, Э. Китайские тени Валерия Перелешина /Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1991. № 184/185. - С. 621-628.

320. Штейн, Э. Николай Гумилев и поэты русского Китая / Э. Штейн // Рубеж. Тихоокеанский альманах. 1998. № 3.

321. Штейн, Э. Письмо в редакцию / Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1990. № 178. - С. 347-34.

322. Штейн, Э. В. Ю. Янковская / Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1996. № 202.-С. 312-314.

323. Штейн, Э. Поэты русского Китая (иконография) / Э. Штейн // Новый журнал. Нью-Йорк. 1997. № 206. - С. 138-180.

324. Штейн, Э. Эмигрантская Кульман / Э. Штейн // Побережье. Филадельфия. 2000. № 9. - С. 179-182.

325. Эфендиева, Г.В. «Вот и я, улыбаясь людям, прохожу по земным лугам.»(О поэтессе русского Китая Лариссе Андерсен) / Г.В. Эфендиева // Амур. Литературно-художественный альманах. 2006. № 5. Благовещенск : Изд-во БГПУ. - С. 62-68.

326. Эфендиева, Г.В. Поэтическая религиозность русских поэтесс-эмигранток (по страницам харбинской лирики) / Г.В. Эфендиева // Религиоведение. Научн.-теоретич. журнал. 2006. № 4. С. 109-119.

327. Якимова, С.И. Литература русского зарубежья Дальнего Востока / С.И. Якомова. Учебное пособие. Хабаровск : Изд-во ДВИМБ. 2005. - 106 с.

328. Якимова, С.И. Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века / С.И. Якимова ; Хаб. пед. гос. ун-т. Хабаровск : Изд-во ХГПУ. 2001. - 257 с.

329. Якимова, С. По путям всего света (традиции русской классики в поэзии дальневосточной эмиграции) / С. Якимова // Дальний Восток. 2004. № 2.-С. 179-186.

330. Ясько, Т.Н. Русское музыкальное искусство в Харбине / Т.Н. Ясько // Дальний Восток России Северо-Восток Китая : Исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. - Хабаровск. 1998. - С. 189-191.

331. Ясько, Т.Н. Литературные кружки русских эмигрантов в Харбине в 20-40 гг./ Т.Н. Ясько // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. / Амурский гос. университет. Благовещенск. 2001. Вып. 2. - С. 180-182.

332. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 5462 A.A. Грызова.

333. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3. д. № СО-22077 Б.М. Юльского.

334. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 29610 Е.А. Бибиковой.

335. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 22253 Р.И. Гальпериной (Кольберг).

336. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 25239 Ф.Л. Кононовой (Дмитриевой).

337. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 15830 Н.И.Ильиной.

338. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. М.И. Колосовой.

339. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 22545 В.Г. Кондратович.

340. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 8752 E.H. Гусельниковой (Рачинской).

341. Государственный архив Хабаровского края. Ф. 830, оп. 3, д. № 13538 Л.Н. Якубович (Андерсен).1. Авторефераты

342. Балаболина, Т.А. Современное мифотворчество : Социально-философский анализ : автореф. дис. . канд. фил. Наук / Т.А. Балаболина. -Хабаровск. 2005.

343. Бузу ев, O.A. Литература русского зарубежья Дальнего Востока : проблематика и художественное своеобразие (1917-1945) : автореф. дис. . доктора филол. наук / O.A. Бузуев. -М. 2001.

344. Иващенко, Е.Г. Эволюция литературного билингвизма в творчестве В. Набокова (взаимодействие стиха и прозы) : автореф. дис. . канд. филол. наук / Е.Г. Иващенко. Москва. 2004.

345. Исаченко, В.И. Образ Китая и китайцев в русской ментальности второй половины XIX начале XX вв. (философско-религиоведческий анализ) : автореф. дис. . канд. фил. наук / В.И. Исаченко. - Благовещенск. 2005.

346. Лю, Хао. Поэзия русской эмиграции в Харбине : основные имена и тенденции : автореф. дис. . канд. филол. наук / Хао Лю. М. 2001.

347. Неваленная, Т.А. Поэтика имени в творчестве В.В. Набокова : автореф. дис. . канд. филол. наук /Т.А. Неваленная. Москва. 2006.

348. Пылкова, A.A. Приграничье как феномен культуры (на примере Дальнего Востока России) : автореф. дис. . канд. культурологии / A.A. Пылкова. Комсомольск-на-Амуре. 2004.

349. Романова, О.Н. Лирика Арсения Несмелова : проблематика, мифо-поэтика, поэтический язык : автореф. дис. . канд. филол. наук / О.Н. Романова. М. 2002.

350. Соловьёва, Т.М. Лирика Валерия Перелешина : проблематика и поэтика : автореф. дис. . канд. филол. наук/Т.М. Соловьёва. -М. 2002.

351. Трусова, И.С. Арсений Несмелов : поэтическая биография : автореф. дис. . канд. филол. наук /И.С. Трусова. Владивосток. 2000.

352. Царегородцева, Т.И. Арсений Несмелов : поэтическая судьба в контексте переломной исторической эпохи : автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.И. Царегородцева. Омск. 2002.

353. Цзяо Чень. Русский литературный Харбин 1920-1930-х гг. : автореф. дис. . канд. филол. наук / Чень Цзяо. Иваново. 1994.

354. Чен Лэй. Творчество Арсения Несмелова : автореф. дис. . канд. филол. наук / Лэй Чен. М. 2002.

355. Чернышева, Е.Г. Мифопоэтические мотивы в русской фантастической прозе 20-40 годов XIX века : автореф. дис. . д. филол. наук / Е.Г. Чернышева. -М. 2001.

356. Эфендиева, Г.В. Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции : автореф. дис. . канд. филол. наук / Г.В. Эфендиевой. М. 2006.

357. Теоретические работы и словари:

358. Адмони, В.Г. Лаконичность лирики Ахматовой /В.Г. Адмони // Ахматовские чтения. М. 1992. Вып. 1. Царственное слово. - 246 с.

359. Аникин, В.П. Русское устное народное творчество / В.П. Аникин. -М. : Высшая школа. 2001. 726 с.

360. Аниховский, С.Э., Болотин, Д.П., Забияко, А.П., Пан, Т.А. «Маньчжурский клин» : история, народы, религия. Под общей редакцией А.П. Забияко. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2005. 315 с.

361. Арутюнян, Ю.В. и др. Этносоциология : Учебное пособие для вузов / Ю.В. Арутюнян, Л.М. Дробижева, A.A. Сусоколов. М. : Аспект Пресс. 1998.-271 с.

362. Ахматова, А. Я голос ваш. / А. Ахматова. - М. : Изд-во «Книжная палата». 1989. - 383 с.

363. Багрицкий, Э. Стихотворения и поэмы / Э. Багрицкий. М. : Правда. 1987.-448 с.

364. Барт, Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика / Р. Барт. Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступит, ст. Косикова Г.К. - М. : Согласие. 1989. -616 с.

365. Библейская энциклопедия. -М. : Терра. 1990. 1060 с.

366. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов / Г. Бидерманн. М. : Республика. 1996. - 334 с.

367. Блок, A.A. Записные книжки, 1901-1920 / A.A. Блок. М. : Худож. литература. 1965. - 276 с.

368. Блок А. Стихотворения : В 3 кн./ А. Блок. Подгот. текста и ком-мент. Н.В. Лощинской, С.Ю. Ясенского; Общ. ред., послесл. Ю.К. Герасимова. СПБ. : Северо-Запад. 1994. - 511 с.

369. Богданов, К.А. Повседневность и мифология : Исследования по семиотике фольклорной действительности / К.А. Богданов Санкт-Петербург : «Искусство - СПБ». 2001.-438 с.

370. Бройтман, С.Н. Лирический субъект / С.Н. Бройтман // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. -М. : Academia. 1999.-С. 141-153.

371. Васильев, И.Е. Русский поэтический авангард XX века / И.Е. Васильев. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 2000. - 320 с.

372. Вежбицкая, А. Понимание культур через посредство ключевых слов / А. Вежбицкая. Пер. с англ. А.Д. Шмелева. М. : Языки славянской культуры. 2001.-С. 102-143.

373. Веселовский, А.Н. Из введения в историческую поэтику А.Н. Ве-селовский // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М. 1940. - 284 с.

374. Всеволодский-Генгросс, В. История декламации / В. Всеволод-ский-Генгросс. Л. : Типография Заря. 1925. - 221 с.

375. Гаспаров, М.Л. Избранные работы / М.Л. Гаспаров. М. : Новое литературное обозрение. 1995. - 477 с.

376. Гаспаров, М.Л. Метр и смысл. Об одном механизме культурной памяти / М.Л. Гаспаров. М. : Российск. гос. гум. ун-т. 2000. - 298 с.

377. Гаспаров, М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях / М.Л. Гаспаров. М. : Фортуна Лимитед. 2001. - 287 с.

378. Гаспаров, М.Л. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. Изд. 2-е (доп.) / М.Л. Гаспаров. М. : Фортуна Лимитед. 2000.-352 с.

379. Гаспаров, М.Л., Скулачева, Т.В. Статьи о лингвистике стиха / М.Л. Гаспаров, Т.В. Скулачева. М. : Языки славянской культуры. 2004. - 288 с.

380. Гинзбург, Л.Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. 2-е изд. Л. 1974.-367 с.

381. Горошко, Е.И. Особенности мужского и женского стиля письма / Е.И. Горошко // Тендерный фактор в языке и коммуникации : Сб. научных трудов / Моск. гос. лингв, ун-т. М. 1999. - С. 44-60.

382. Гумилев, Н. Стихотворения и поэмы / Н. Гумилев. М. : Современник. 1989.-506 с.

383. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка/ В.И. Даль. Т. 1 -4. - М. : Рус. яз. 1989-1991. - Т. 4.

384. Дарвин, М.Н. Художественная циклизация лирики / М.Н. Дарвин // Теория литературы. Том III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М. : ИМЛИ РАН. 2003. - С. 467-516.

385. Дацышен, В.Г. Формирование китайской общины в Российской империи (вторая половина XIX века) / В.Г. Дацышен // Диаспоры. -Независимый научный журнал. М. 2001. № 2-3. - С. 36-53.

386. Девятов, А. Красный дракон. Россия и Китай в XXI веке / А. Девя-тов. М. : Алгоритм. 2002. - С. 44-47.

387. Дмитриев, Г.В. О псевдонимах и их классификации / Г.В. Дмитриев // Филолог, науки. 1975. № 5.

388. Долгополов, Л. Миф о Петербурге и его преобразование в начале века / Л. Долгополов. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века. - Л. 1977. - С. 158-204.

389. Еремина, В.И. Ритуал и фольклор / В.И. Еремина. Л. : Наука. 1991.-203 с.

390. Жизнь человека в русском фольклоре. Вып. 1. Младенчество. Детство / Сост., подгот. текста, вступ. статья и коммент. В. Аникиной. М. : Художественная литература. 1991. - 530 с.

391. Жирмунский, В.М. Поэтика русской поэзии / В.М. Жирмунский. -СПб. : Азбука-классика. 2001.-496 с.

392. Забияко, A.A. Синэстезия: метаморфозы художественной образности / A.A. Забияко. Благовещенск : Изд-во АмГУ. 2004. - 214 с.

393. Забияко, А.П. Богини-Матери культ / А.П. Забияко // Религиоведение. Энциклопедический словарь. М. : Академия. 2006. - С. 120.

394. Забияко, А.П. Земли культ / А.П. Забияко // Религиоведение. Энциклопедический словарь. М. : Академия. 2006. - С. 359.

395. Забияко, А.П. Категория святости : сравнительное исследование лингво-религиозных традиций / А.П. Забияко. М. : Издательский дом «Московский учебник - 2000». 1998. - 250 с.

396. Забияко, А.П. Конфуцианство / А.П. Забияко // Религии мира. Энциклопедия. М. : «Академический проект». 2007. - С. 305.

397. Забияко, А.П. Мифологизирование истории // Культурология. XX век. Энциклопедия. Т. 2. СПб. : Университетская книга. 1998. - С. 54-55.

398. Забияко, А.П. Ремифологизация // Религиоведение. Энциклопедический словарь. М. : Изд-во «Академический проект». 2006. - С. 400.

399. Забияко, А.П. Святое и падшее / А.П. Забияко // Литературная учеба. Книга третья. 1998.-С. 174-194.

400. Зализняк, A.A., Левонтина, И.Б., Шмелев, А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. ст. / A.A. Зализняк, И.Б. Левонтина,

401. А.Д. Шмелев. М. : Языки славянской культуры. 2005. - 544 с. - (Язык. Семиотика. Культура).

402. Здравомыслова О.М. «Русская идея» : антиномия женственности и мужественности в национальном образе России / О.М. Здравомыслова // Общественные науки и современность. 2000. № 4. С. 109-115.

403. Земская, Е.А., Китайгородская М.А., Розанова H.H. Особенности мужской и женской речи / Е.А. Земская, М.А. Китайгородская, H.H. Розанова // Русский язык в его функционировании. Под ред. Е. А. Земской и Д. Н. Шмелева. М.: Наука. 1993. - С. 90-136.

404. Иващенко, Е.Г. Метрическая и метризованная проза как особенность «билингвизма» Владимира Набокова / Е.Г. Иващенко // Вестник АмГУ. -Сер. «Гуманитарные науки». 2001. № 14. С. 67 - 69.

405. Ильин, И.П. Теория знака Дерриды и ее ваоздействие на современную критику США и Западной Европы / И.П. Ильин // Семиотика. Коммуникация. Стиль. М. 1983. - С. 108-125.

406. История русской литературы : XX век : серебряный век / под ред. Жоржа Нива и др.. М. : Изд. группа «Прогресс» - «Литера». 1995. - 704 с.

407. Кайуа, Р. Миф и человек. Человек и сакральное / Р. Кайуа. Пер. с фр. и вст. ст. С.Н. Зенкина. - М. : ОГИ. 2003. - 296 с.

408. Карпов A.C. Избранные труды. Русская литература XX века. Страницы истории : В 2 т. М. : Изд-во РУДН. 2004.

409. К.Г. Юнг о современных мифах : Сб. трудов. М. : Практика. 1994.-252 с.

410. Кожевникова, Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX в. М. : Наука. 1986. - 280 с.

411. Колобаева JI.A. Русский символизм / JT.A. Колобаева. М. : Изд-во Московского Университета. 2000. - 296 с.

412. Колобаева, JI.A. Ахматова и Мандельштам (самосознание личности в лирике) / J1.A. Колобаева // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1993. №2.-С. 3-11.

413. Конфуций : «Лунь Юй». Исслед., пер. с кит., коммент. Факсимильный текст «Лунь Юя» с коммент. Чжу Си. М. : Изд. фирма «Восточная литература». - 789 с.

414. Корман, Б. О. Литературоведческие термины по проблеме автора / Б.О. Корман. Ижевск. 1982. - 325 с.

415. Кормилов, С.И. Маргинальные системы русского стихосложения / С.И. Кормилов. М. : МГУ. 1995. - 158 с.

416. Кравцов, Н.И., Лазутин, С.Г. Устное народное поэтическое творчество / Н.И. Кравцов, С.Г. Лазутин. М. : Высшая школа. 1983. - 397 с.

417. Кремнева, Н. Тендерные особенности этнической идентификации / Н. Кремнева // Другое поле : социологические практики / под ред.

418. E.JI. Омельченко, С.А. Перфильева. Ульяновск : Изд-во Средневолжского научного центра. 2000. - 363 с.

419. Культурология. XX век. Энциклопедия : В 2 т. М. : Алетейя.1998.

420. Лазутин, С.Г. Поэтика русского фольклора : Учебное пособие / С.Г. Лазутин. М. : Высшая школа. 1981. - 214 с.

421. Ли, И. Танская поэзия / Ли И // Литературная энциклопедия для школьников. М. : Изд-во «Дрофа». 2005.

422. Литературная энциклопедия образов и понятий / Под ред. А.Н. Ни-колюкина ; Институт научной научн. информации по общественным наукам РАН. М. : НПК «Интелвак». 2003. - 1600 стб.

423. Лотман, Ю.М. В школе поэтического слова : Пушкин, Лермонтов, Гоголь / Ю.М. Лотман. Кн. для учителя. - М. : Просвещение. 1988. - 256 с.

424. Максимов, Д.Е. Поэзия и проза А. Блока / Д.Е. Максимов. Л. : Сов. писатель. 1981. - 590 с.

425. Малявин, В.В. Китайская цивилизация / В.В. Малявин. М. : ИПЦ «Дизайн. Информация. Картография» : ООО. Издательство Астрель» : ООО «Издательство ACT». 2001. - 1020 с.

426. Мартынов, A.A. Конфуцианство. «Лунь юй» / A.A. Мартынов. -Пер. А. С. Мартынова. В 2 т. СПб. : «Петербургское Востоковедение». 2001. -Т. 1.-907 с.

427. Мелетинский, Е.М. Мифологические теории 20 в. на Западе / Е.М. Мелетинский // Культурология. XX век. Энциклопедия. Т. 2. СПб. : Университетская книга, 1998. - С. 55-60.

428. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа / Е.М. Мелетинский. М. : Издательская фирма «Восточная литература» РАН, Школа «Языки русской культуры». 1995.-408 с.

429. Мифы народов мира. Энциклопедия. (В 2-х томах). М. : «Советская энциклопедия». 1988.

430. Молодяков, В. Восток Ксеркса (Япония в философии истории Владимира Соловьева и Андрея Белого) / В. Молодяков // Проблемы Дальнего Востока. № 1. 1999.-С. 176-184.

431. Мурзак, И., Ястребов, А.Л. Динамика сюжетов в русской литературе XIX века / И. Мурзак, А. Ястребов. М. 1996.

432. Налчаджанян, A.A. Этнопсихология. 2-е изд. / A.A. Налчаджанян. -СПб. : Питер. 2004.-381 с.

433. Ожегов, С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 ООО слов и фразеологических выражений /С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 4-е изд., доп-е. - М. : Азбуковник. 1999.

434. Орлицкий, Ю.Б. Стих и проза в русской литературе / Ю.Б. Орлиц-кий. М. : Изд-во РГГУ. 2002. - 685 с.

435. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль : Общие вопросы. Звуковая организация. М. : Наука. 1990. - 400 с.

436. Очерки истории языка русской поэзии XX века : Грамматические категории. Синтаксис текста. М.: Наука. 1993. - 306 с.

437. Очерки истории языка русской поэзии XX века : Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. М. : Наука. 1994. - 298 с.

438. Очерки истории языка русской поэзии XX века : Образные средства языка и их трансформация. М. : Наука. 1995. - 256 с.

439. Очерки истории языка русской поэзии XX века : Опыты описания идиостилей. М. : Спец. изд.-торг. предприятие «Наследие». 1995. - 287 с.

440. Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М. : Ин-т рус. языка РАН. 1995. - 491 с.

441. Павловский, А. Анна Ахматова. Жизнь и творчество / А. Павловский. -М. : Просвещение. 1991. -289 с.

442. Пастернак, Б. Собрание сочинений в пяти томах / Б. Пастернак. -М. : Художественная литература. 1989.

443. Пастернак, Б. Охранная грамота / Б. Пастернак // Борис Пастернак об искусстве. М. : Правда. 1990. - 263 с.

444. Переломов, J1.C. Конфуций : «Лунь Юй» / Л.С. Переломов. Иссл., пер. с кит., коммент. Факсимильный текст «Лунь Юя» с коммент. Чжу Си. - М. : Изд. фирма «Восточная литература» РАН. 1998.

445. Пинаев, С. Близкий всем, всему чужой. Максимилиан Волошин в историко-культурном контексте серебряного века: Монография / С. Пинаев / -М.: Изд-во РУДН. 1996. 239 с.

446. Потебня, A.A. Мысль и язык / A.A. Потебня / Киев : Радуница. 1993.- 190 с.

447. Потебня, A.A. Слово и миф / A.A. Потебня / М. : Правда. 1989.640 с.

448. Пушкин, A.C. Собрание сочинений в Ют. / A.C. Пушкин. М. : Правда. 1981.

449. Рабинович, В. «Красивое страданье» (Заметки о русском романсе) / В. Рабинович // Русский романс. Сост., вст. ст. и комм. В. Рабиновича. М. : Правда. 1987.-640 с.

450. Религиоведение : Энциклопедический словарь / под ред. А.П. За-бияко, А.Н. Красникова и др.. М. : Академический проект. 2006. - 1256 с.

451. Рифтин, Б. Литература Древнего Китая / Б. Рифтин // Поэзия и проза древнего Востока. М. : Художественная литература. 1973. - С. 251-260.

452. Россия Восток - Запад. - М. : Прогресс. 1998. - 296 с.

453. Русская литература XX века : Итоги и перспективы изучения. Сб. науч. трудов, посвященных 60-летию профессора В.В. Агеносова. — М. : Сов. Спорт. 2002. 440 с.

454. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920 годов). Кн. I. - М. : ИМЛИ РАН. 2000. - 960 с.

455. Русские и «русскость»: Лингво-культурологические этюды / Сост. В.В. Красных. М. : Гнозис. 2006. - 336 с.

456. Русский литературный авангард. Материалы и исследования. Ун-тТренто. 1990.-485 с.

457. Селиванов, Ф.М. Русские народные духовные стихи / Ф.М. Селиванов. Учебное пособие для филологических факультетов. Марийский государственный университет. 1995. 180 с.

458. Сергеева, A.B. Русские. Стереотипы поведения, традиции, мен-тальность / A.B. Сергеева. 3-е изд. - М. : Флинта : Наука. 2005. - 234 с.

459. Славянский стих : Лингвистическая и прикладная поэтика : Материалы международной конференции 23-27 июня 1998 г./ Под ред. М.Л. Гаспа-рова, A.B. Прохорова, Т.В. Скулачевой. М. : Языки славянской культуры : Наука. 2001.-416 с.

460. Словарь тендерных терминов / Под ред. A.A. Денисовой. М. : Информация XXI век. 2002. - 256 с.

461. Смирнов, И.С. Стафф, Туссен и . Гумилев : Восток Запад / И.С. Смирнов. - М. 1989. - 234 с.

462. Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник. М. : Интрада - ИНИОН. 1996. - 320 с.

463. Степанов, Г.В. О границах лингвистического и литературоведческого анализа художественного текста / Г.В. Степанов // Изв. АН СССР. Сер. Лит. и яз. 1980.-С. 195-204.

464. Степун, Ф. Встречи / Ф. Степун. Мюнхен. 1962. - 380 с.

465. Стефаненко, Т. Этнопсихология / Т. Стефаненко. М. : Институт психологии РАН. «Академический проект». 1999. - 320 с.

466. Тань, Аошуан. Модель этического идеала конфуцианцев / Аошуан Тань // Логический анализ языка : Языки этики / Отв. ред Н.Д. Арутюнова, Т.Е. Янко, Н.К. Рябцева. М. : Языки русской культуры. 2000. - С. 46-54.

467. Тань, Аошуан. Ментальность срединного пути / Аошуан Тань // Логический анализ языка : Языки этики / Отв. ред Н.Д. Арутюнова, Т.Е. Янко, Н.К. Рябцева. М. : Языки русской культуры. 2000. - 31-46.

468. Тань, Аошуан. О модели времени в китайской языковой картине мира / Аошуан Тань // Логический анализ языка : Язык и время / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, Т.Е. Янко. М. : Издательство «Индрик». 1997. - С. 96-107.

469. Теория литературы : в 4 т. Т. 3. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М. : ИМЛИ РАН. 2003. - 592 с.

470. Топорков, А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XX века / А.Л. Топорков. М. : Изд-во «Индрик». 1997. - 456 с.

471. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ : Исследования в области мифопоэтического : Избранное / В.Н. Топоров. М. : Изд. группа «Прогресс» - «Культура». 1995. - 624.

472. Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов. М. : Сов. писатель. 1977. - 437 с.

473. Тынянов, Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. Изд. 3-е / Ю.Н. Тынянов. М. : Едиториал УРСС. 2004. - 176.

474. Урбаньска, Д. К проблематике перевода стиха / Д. Урбаньска // Славянский стих : Лингвистическая и прикладная поэтика : Материалы международной конференции 23-27 июня 1998 г. / Под ред. М.Л. Гаспарова,

475. A.B. Прохорова, Т.В. Скулачевой. М. : Языки славянской культуры : Наука. -2001.-С. 354-366.

476. Фатеева, H.A. Семантические преобразования в поэзии и прозе одного автора и в системе поэтического языка. Очерки истории языка русской поэзии XX века / H.A. Фатеева. М. : Наука. - 1995.

477. Федотов, О.И. Катрены охватной рифмовки в стихотворениях

478. Федотов, О.И. «Китайские стихи» Николая Гумилева (версифика-ционная поэтика цикла) / О.И. Федотов // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск : Амурский гос. ун-т. 2002. - С. 494-501.

479. Федотов, О.И. Основы русского стихосложения. Теория и история русского стиха : В 2-х кн. Кн. 1 : Метрика и ритмика / О.И. Федотов. М. : Флинта: Наука. 2002. - 360 с.

480. Федотов, О. И. Основы русского стихосложения. Теория и история русского стиха : В 2-х кн. Кн. 2 : Строфика / О.И. Федотов. М. : Флинта : Наука. 2002. - 480 с.

481. Хейзинга, И. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл. / И. Хейзинга. Общ. ред. и послесл. Г.М. Тавризян. - М. : Прогресс. 1992. -481 с.

482. Ходасевич, В.Ф. Колеблемый треножник / Ходасевич В.Ф. Тяжелая лира. М. 2000. - 478 с.

483. Цветаева, М. Избранные произведения / М. Цветаева. Мн. : Мает, лгг. 1984.-681 с.

484. Чудакова М. О. Избранные работы, том 1. Литература советского прошлого / М. Чудакова. М. : Языки русской культуры. 2001. - 472 с.

485. Щукин, В.Г. Запад как пространство «романтического побега» (замогильные записки Владимира С. Печерина) / В.Г. Щукин // Из истории русской культуры. T. V (XIX век). М. : Языки русской культуры, 1996. - С. 589610.

486. Эткинд, Е.Г. Проза о стихах / Е.Г. Эткинд. СПб. : Знание. 2001.-448 с.

487. Эйхенбаум, Б.М. О прозе. О поэзии / Б.М. Эйхенбаум. JI. 1986.- 340 с.

488. Эйдлин, JI. Китайская классическая поэзия / JI. Эйдлин // Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М. : Художеств, литра. 1977.-926 с.

489. Юнг, К.Г. Душа и миф : шесть архетипов / К.Г. Юнг ; пер. с англ. -М. К. : ЗАО «Совершенство» - «Port-Royal». 1997. - 384 с.

490. Ястребов, А.Л. Возрастное измерение человека : типология 40-летней антропности (исследование онтологии кризиса самоактуализации) / А.Л. Ястребов // Религиоведение. Науч-теор. журнал. 2003. № 3. - С. 107-121.

491. Ястребов, А.Л. Слово: воплощённое бытие / А.Л. Ястребов. М. : Интерпракс. 1994. - 240 с.