автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.05
диссертация на тему: Поэтика французского романа нового времени (к проблеме генезиса, становления и эволюции жанра)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика французского романа нового времени (к проблеме генезиса, становления и эволюции жанра)"

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени В. II. ЛЕНИНА

Диссертационный совет Д 053.01.00

ОД

На правах рукописи

БОНДАРЕВ Александр Петрович

ПОЭТИКА ФРАНЦУЗСКОГО РОМАНА НОВОГО ВРЕМЕНИ

(К проблеме генезиса, становления и эволюции жанра)

Специальность 10.01.05 — Литературы народов Европы, Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 1994

Работа выполнена на кафедре литературы Московского ордена Дружбы народов государственного лингвистического университета.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор ВЛАДИМИРОВА В. М.

доктор филологических наук, профессор УВАРОВ 10. П.,

доктор филологических наук,

профессор ШАЙТАНОВ И. О.

Ведущая организация — Нижегородский государственный университет имени Н. И. Лобачевского.

Защита состоится «.....>>....^г!^...1994 года в часов на заседании диссертационного совета Д 053.01.06 по присуждению ученой степени доктора филологических наук в Московском ордена Лешша и ордена Трудового Красного Знамени педагогическом государственном университете имени В. И. Ленина по адресу: Малая Пироговская, 1, ауд..............

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МИГУ имени В. И. Ленина но адресу: 119435, Москва, Малая Пироговская, д. 1 (МПГУ имени В. И. Лешша).

Автореферат разослан .....г.

Ученых! секретарь диссертационного совета, кандидат фцдолрн/ческпх. наук, доцент

^/¿ф^увги. трыков

"История французского ромапа еще не написана. Та история, которая являла бы собою нечто большее, чем простое чередование глав, лишенных внутренней связи, чем даже самый тщательный каталог-История, которой нам недостает, должна будет выявить принцип эволюции, лежащий в основе всякого подлинного исторического развития, будь то судьба литературного жанра, философской концепции, политического учения, социальной группы или государства", • писал Ж.Мэй1.

Тридцать с лишним лет минуло с тех пор, но кто отважится утверждать, что работа над выявлением "принципа эволюции" романа, этого по-прежнему становящегося и развивающегося жанра, близка к завершению?

Новизну предлагаемого исследования определяется стремлением его автора дать описание если и не всей истории французского романа, то во всяком случае того весьма знаменательного периода, относящегося, к XVII - первой половине XIX в., когда активно формировались его наиболее существенные жанровые признаки. Такой подход представляется тем более правомерным, что отечественные и зарубежные исследования или ограничивали себя (что вполпе естественно, когда речь идет о каком-то одном периоде или типологической разновидности) жесткими хронологическими рамками, не позволяющими увидеть французский роман нового времени как единое и в значительной мере завершенное целое, или рассматривали один, хотя бы и весьма существенный, аспект проблемы. Работы М.М.Владимировой, А.Д.Михайлова, Д.Д.Обломиевского, Н.Т.Пахса-рьян, Л.Я.Потемкиной, М.В.Разумовской, Б.Г.Реизова, А.Ф.Строева, Ю.П.Уварова, а также французских литературоведов: М.Арлана, П.Бенишу, Л.Версияк, Р.Кароделя, А.Куле, М.Регара, Г.Рейнье, Ф.Сютклифа, Ж.Фабра, Ж.Юбера и др. посвящепы важным периодам в истории романа, а также творчеству отдельных писателей. Это - во всех отношениях содержательные, работающие на обширном, скрупулезно собранном и концептуально осмысленном материале исследования, без которых настоящая диссертация была бы невозможна.

Наряду с ними работы М.М.Бахтина, А.Н.Веселовского, Б.А.Грифцова.В.В.Кожинова, А.В.Чичерина и французских литературоведов Ф.Брюнетьера, Р.Грандерута, П.Декса, Р.Демори, Р.Дюшена,

/

1 May G. Le dilemme du roman au XVIIIe siecle: Etude sur les rapports du roman et de la critique (1715-1761). P., 1963. P.l.

Ж.Л.Лесеркля, П.Фошри и др. привлекали нас в первую очередь глубокой и продуктивной постановкой проблем поэтики вообще и романного жанра в особенности.

Па фоне и в контексте указанных исследований диссертация представляет собою попытку объединить исторические и теоретические подходы к интересующему нас явлению. По мнению А.В.Михайлова, которое мы охотно разделяем, "сверхзадачей современного литературоведения" является единство исторического и теоретического подходов: "...Ведь сам по себе материал в любом случае есть проводник колоссальной общей логики истории литературы..."2. Концепция романа нового времени может и должна быть, на наш взгляд, расширена до родового понятия, включающего систему жанров. Подход к роману с этой точки зрения позволит преодолеть традиционное и, как теперь выясняется, бесперспективное разделение исследований на эмпирические и теоретические: "Своеобразие этих тенденций заключается в том, что одна из них исходит из социально-исторического принципа в объяснении природы жанра... Другая... признает возможность имманентного развития литературы вообще, и жанров в частности, и потому видит их специфику в приемах словесно-композиционной организации"3.

Разумеется, непереходимой грани между этими двумя типами исследования нет: ведь диахрония немыслима без синхронии. Как и в лингвистике Ф.де Соссюра, в изучении романа диахронический и синхронический подходы предполагают друг друга. Нельзя выстроить диахронический ряд, не располагая эмпирическим материалом. С другой стороны, значение этого материала не может быть концептуально осмыслено вне той исторической перспективы, на фоне которой возникают, живут и развиваются литературные явления.

Новизна постановки проблемы в полной мере, как нам представляется, определяет и актуальность диссертации, которая характеризуется не убывающим в отечественном и зарубежном литературоведении интересом к роману, в известном смысле отражающему общие закономерности литературной эволюции. Возникнув в, эпоху Возрождения, он не только с честью преодолел

2 Михайлов A.B. Диалектика литературной эпохи: Переход от романтизма к реализму в литературах Европы: Автореф.дис.... докт. филол.иаук. М., 1989. С. 6-7.

3 Эсалнек А.Я. Своеобразие романа как жанра. М.: МГУ, 1978. С. 5.

выпавшие на его долю испытания (что оказалось по силам далеко не всем лирическим, драматическим и даже романным - средневековым и ренессаисным - жанрам), но вышел из них обновленным и окрепшим, отвечающим представлениям о целостной структуре, которую можно пародировать, с которой можно полемизировать (что и предпринимает в 50-х годах XX в. так называемый "антироман"), словом, предстал к середине XIX в. тем, чем всегда априорно являлся по своей сути: равновесной структурой, элементы которой вступают друг с другом в равноправные диалогические отношения. '

Цель...и .освовшоадачи диссертации состоят в том, чтобы дать описание генезиса, становления и эволюции французского романа XVII - XIX вв., складывающегося во взаимодействии его сюжетно-композиционных признаков.

Методологический принцип исследования подсказан самой логикой эволюции французского романа нового времени. Восходящи^ в своих ранних образцах к низовым жанрам позднего средневековья, роман нового времени с первых же шагов ориентировался на изображение "жизни как она есть" (У.Годвин). Необходимость осмысления эмпирических явлений в свете уже существующих литературных традиций вызывает к жизни объективирующую точку зрения сначала героя-рассказчика, а .затем и автора. Авторская точка зрения (Генри Джеймс) предстает обусловленной существенными мировоззренческими открытиями эпохи. Эти новые ценпости, вступая в смысловые отношения с другими эстетическими системами в широком диапазоне утверждения - сближения и отрицания - отталкивания, определяют собою выбор сюжетной ситуации, молчаливо указывающей на скрывающуюся за-ней точку зрения. Точка зрения и сюжетная ситуация призваны счастливо соединиться в жанре - этой значимой форме художественного произведения. То, что хочет и должно "сказаться" (Г.Гадамер) в романе, может сказаться лишь в диалогическом взаимодействии автора, материала и жанра.

В гносеологическом аспекте взаимоотношения романного автора, традиции и материала воспроизводят модель взаимоотношений человека, культуры и мира. Неэаданность авторской позиции, критическое отношение к авторитету предания, повышенная восприимчивость героя к неожиданным поворотам событий отражает новый тип мышления, который М.Бахтин, М.Бубер, Г.Гадамер, Ж.П.Сартр, М.Хайдеггер и др. называют диалогическим. Этот живой диалог значимых макроэлементов поэтической структуры предполагает

не "объяснение" литературного явления (в нашем случае - французского романа нового времени), исходящее из внетекстовых, внешних по отношению к роману историко-культурных реальностей, не дедуктивное выведение "литературы" из "действительности", не перевод романного текста на язык понятий (философских, идеологических, исторических, морально-этических и т.п.), а толкование - выявление диалогического взаимодействия его внутри-и внелитературных составляющих.

Французский роман XVII - первой половины XIX в. складывается в период, характеризующийся оформлением диалога между автором и героем, героем и обстоятельствами, жанром и жизненным материалом, художественным заданием и самостоятельным значением сюжетпой . ситуации. Этот период охватывает наиболее существенные романные разновидности от Ш.Сореля до Бальзака.

Мы взяли на себя труд понаблюдать за игрой (Й.Хейзинга), в которую вступают элементы формы и композиции французского романа XVII - первой половины XIX в., игрой, в свете которой изменчивость, как отличительная черта романного жанра, становится способом его заинтересованного и деятельного участия в важнейших культурно-исторических событиях эпохи. Этот подход позволит, на наш взгляд, приблизиться к определению того "принципа эволюции", который, но словам Ж.Мэя, "лежит в основе всякого подлинного исторического развития".

Исследование может иметь практическую пенность при составлении курсов по .теории и истории французской и зарубежной литературы.

Апробация диссертации. Концепция предлагаемой работы складывалась и прояснялась на протяжении многих лет: в процессе чтения автором лекций, специальных и альтернативных курсов; проведения семинаров и индивидуальных занятий в Московском государственном лингвистическом университете, Московском областном педагогическом университете, Государственном институте культуры; оформлялась в докладах на заседаниях кафедры литературы МГЛУ, кафедры всемирной литературы Московского педагогического государственного университета; в работе'над учебными пособиями, статьями и комментариями, список которых приведен в конце автореферата. 21 сентября 1993 г. диссертация была обсуждена на заседании отдела теории литературы Института мировой литературы имени А.М.Горького. .

Структура диссертапии. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, раздела "Примечания" и списка литературы. Во введении, подробно оговаривается методология исследования, обосновывается правомерность подхода к французскому роману нового времени как к такому явлению, которое в полемике со средневековым традиционализмом, а затем с "исторической поэтикой" воссоздает диалогическую картину мира.

В первой главе диссертапии "От вымысла к достоверности" анализируются обстоятельства формирования авторской позиции, проникающейся "смыслом истории" и возводящей его в конструктивный принцип романа. В первом разделе главы "Из предыстории романа нового времени" рассматривается процесс формирования поэтики авантюрности, разрушающей традицяо-валисткую систему .средневековых жанров. Отмечается, что если мифологическое мышление отождествляет, историческое - дифференцирует и соотносит, устанавливает причинно-следственные связи между событиями. "То, что в научном анализе выступает как сходство или иной вид отношения, в мифологии выглядит как тождество..."4. Соответственно "историческое"' понимается как "максимальное удаление от сферы сакрального и, в частности, от мифа"5.

Осознание отличия мифологической культуры от исторической переживает несколько этапов (Возрождение, классицизм. Просвещение), чтобы к началу XIX в. оформиться в концепцию трех культур, поскольку именно романтизм ощутил известную исчерпанность и в какой-то степени завершенность "исторического" периода европейской цивилизации. В статье Ф.В.Шеллинга "О Данте в философском отношении" (1803) композиция "Божественной комедии" (Ад. Чистилище и Рай) осмысляется не только как органичный сплав трех литературных родов (эпоса, лирики и драмы), но и как аллегорическое выражение трех периодов мировой культуры: древней мифолигии, историзма нового времени и некоего нового, грядущего состояния, именуемого Шеллингом "абсолютом".

Знаменитая гегелевская триада (Логика. Философия природы. Философия духа), работы Ф.Ницше (прежде всего очерк "О пользе и вреде истории для жизни", 1874), диссертация В.С.Соловьева "Кризис

4 Мелетивский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. С. 168.

5 Топоров В.Н. История и мифы // Мифы народов мира: В 2 т. М.: Сов. энцикл., 1980. Т. I. С. 573.

западной философии: Против позитивистов" (1874) также вносят свой вклад в создание концепции трех эпох мировой цивилизации. В XX в. в ее разработке принимают участие М.М.Бахтин ("Эпос и роман"), Н.Л.Бердяев ("Истоки и смысл русского коммунизма"), С.Н.Булгаков ("Основные проблемы теории прогресса"), Л.И.Шестов ("Киргегард и экзистенциальная философия"), Г.Гадамер (".Миф и разум"), И.Пригожин ("Порядок из хаоса"), К.Ясперс ("Истоки истории и ее цель") и др.

Таким образом, историзм предстает промежуточным периодом, а роман - его порождением в той мере, в какой изображает изменчивость, имплицирующую причинно-следственные связи между событиями. По словам Ж.П.Сартра, "роман предполагает наличие непрерывной длительности, ...процесс становления, очевидную необратимость временного потока"6. Это представление об истории как о последовательности событий, выстраивающихся в некий причинно-следственный ряд, складывалось в борьбе с мифологией. Если архстиническим героем авантюрность осмыслялась как отпадение от нормы, как нарушение табу, исторический герой воспринимает авантюрность как нечто само собой разумеющееся, как реальность своей повседневной жизни. Полемика с "идеализацией и абстрагированием" (Д.С.Лихачев), характерными для высоких средневековых жанров, проявляется в снижении проблемных мифологических и христианских сюжетов до уровня сознания широких народных масс (А.Я.Гуревич). Эмпиризм фаблио, бестиарий, фарсов, соти и др. носнгг принципиально разрушитсльпый по отношению к высоким жанрам, преобразующий и обновляющий характер. Непосредственность и наивность знают только свою правду, простую и недиалогичную, которая заранее отметает все, не связанное с бытовым, практическим интересом, как лицемерно-ложное. Принимая форму хитрости и обмана, случайности или недоразумения, они проникают в замкнутый мир сословных, цеховых, корпоративных, семейных отношений, нарушают привычный уклад, уравнивают в правах глупость и мудрость, серьезность и легкомыслие, помогая лукавому духу жизни достигать своих целей. Таковы фаблио "Об Аристотеле", "О рыцаре в алом платье", "О соколе", "О вилане

6Сартр Ж.П. Объяснение "Постороннего" // Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. МлПрогресс, 1986. С. 107.

лекаре", "О Буренке, поповской корове", "О сером в яблоках коне" и мн. др.

Именно на материале городской литературы суждено будет определиться поэтике ренессансных жапров, утверждающих исторического человека, изменчивого и незавершенного, руководствующегося не столько традицией и авторитетом предания, сколько данпыми непосредственного жизненного опыта.

Во втором разделе "От новеллы к роману" прослеживаются этапы эволюции повествовательной прозы, подготавливающей сказовые формы романа. Отмечается, что в эпоху Возрождения всеохватная карнавальная стихия заявляет о себе в анонимных новеллистических сборниках, таких как "Новеллино, или Сто древних повестей" (XIII-XIV вв.), "Сто новых новелл" (написанных в 1456-1467 гг. в Брабанте при дворе герцога Бургундского Филиппа III Доброго), соединивших в одном переплете рассеянные по свету бродячие сюжеты. Как., композиционное целое они являют собою пестрое собрание забавных историй, иногда сатирических, порой нравоучительных, но чаще свободных от какой бы то ни было тенденциозности.

"Декамерон" (1350-1353) Д. Боккаччо, "Кентерберийские рассказы" (1386-1389) Д. Чосера, "Гептамерон" (1542-1549) Маргариты Наваррской и др. ставят перед собой куда более сложную задачу сюжетно-тематического освоения разноречивого новеллистического материала. Индивидуальные свойства рассказчиков, их вкусы и предпочтения, особенности их мировосприятия получают выражение в отборе и интерпретации повелл. Не только низкие, но и высокие сюжеты осмысляются с точки зрения их самостоятельного значения, свободного от идеализации и абстрагирования. Мораль, извлеченная раЬсказчиком на основании его личного опыта, акцентирует ценностные моменты дискурса, выносится на обсуждение слушателей, сталкивается с противоположными суждениями. Появление рассказчиков свидетельствует об освобождении сюжета от фабулы, способа рассказа от события.

Тема дня в "Гептамероне" не только группирует новеллы по тематическому принципу, но и диалогически соотносит их с другими темами, вскрывая многозначность содержания каждой истории. Устанавливается многоуровневая соотнесенность отдельной новеллы с темой, заданной предыдущей дискуссией и темой дня, точкой зрения рассказчика, точками зрения других рассказчиков, принимающих участие в прениях, самостоятельным значением сюжетной ситуации

(фабулы) и, наконец, со всем комплексом пестрого содержания сборника: каждая отдельная новелла звучит как реплика в большом полилоге.

Ренессансные сборники создают условия для возникновения романа, иллюстрируя гипотезу В.Шкловского, что "предшественником современного романа был сборник новелл: это можно сказать... не утверждая между ними причинной связи, а просто устанавливая хронологический факт"7.

В третьем разделе "Эволюция авторских форм объективации и завершения в авантюрно-бытовом романе ХУН-ХУШ вв." прослеживается процесс формирования авторской позиции. Отмечается, что в авантюрно-бытовом романе объективирующая и обрамляющая функция автора не преднаходится, а вырастает, подобно самому роману, из недр неоформленной и неоговоренной жизни. Автор - творец и судья, эстет и моралист - рождается в сознании героя. Необходимость его рождения диктуется насильственным вовлечением мифологического субъекта в процесс исторической изменчивости. Как автор вырастает из героя, так роман возникает из биографии. Мало-помалу исповедь романного героя освобождается от сырой документальности: хроникальных, дневниковых, эпистолярных и мемуарных форм, трансформируясь в исторический, а затем и эпический роман XIX в. "От писем и днсвпиков к биографиям и мемуарам, от мемуаров к роману и повести возрастает эстетическая структурность. Огромное пространство отделяет исполненное психологических признаний письмо от психологического романа"8.

Роман Шарля Сореля "Правдивое комическое жизнеописание Франсиона" (1623) по праву считается первым, достаточно зрелым и самобытным образцом французского авантюрно-бытового романа. Установка на достоверность ставит его в один ряд с романами Теофиля де Вио ("Фрагменты одной комической истории", 1623), Авдре Марешаля ("Хризолит, или Секрет романов", 1627), Жана де Ланнеля ("Сатирический роман", 1624), Дю Байа ("Экстравагантный гасконец: Комическая история", 1637), Тристана Л'Эрмита ("Опальный паж'.', 1643) и др., продолжающими испанскую плутовскую традицию. Во "Фрагментах одной комической истории"'Теофиль де Вио предлагает вниманию читателей события из собственной жизни. Дю Бай э

7 Шкловский В.В. О теории прозы. М.: Федерация, 1929. С. 83.

* Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Худож.лит.,1977. С. 13.

предисловии к "Экстравагантному гасконцу" сообщает о намерении перенести на французскую почву жанр испанского плутовского романа в духе "Ласарильо" и "Гусмана". В первой главе романа "Опальный паж" Тристан Л'Эрмит заявляет: "Читатель не найдет здесь приукрашенного портрета: это - добросовестная копия весьма жалкого оригинала, нечто вроде зеркального отражения"9.

Автобиографическое повествование от первого'лица - новая в сравнении с рыцарским и прециозным романом художественная форма изображения судьбы ававгпорного героя (Р.Демори). Любая внешняя по отношению к его сознанию обрамляющая и завершающая точка зрения неминуемо ограничит его в сословном, идеологическом, а следовательно, и эстетическом отношении. Непредсказуемостью своего поведения авантюрный герой ежеминутно сводит на нет какие бы то ни было объективирующие усилия автора.

Однако на определенном этапе эволюции плутовского романа^ точка зрения наивного мировосприятия утрачивает художественную значимость. Как в недрах высоких средневековых жанров вызревал кризис идеализирующих и абстрагирующих интенций, так в недрах плутовского романа зарождается неудовлетворенность эмпирической беспроблемностыо как таковой. От рассказчика требуется уже нечто большее, чем добросовестное воспроизведение невымышленных событий.

Появление в романе Сореля образа автора - важнейший этап эволюции авантюрно-биографического романа. Авторское присутствие предполагало осмысление эмпирического материала в более широком контексте, позволяло вводить подлинно романное разноречие. Однако ценностно авторская точка зрения во многом еще совпадает с точкой зрения героя, разрушая последовательно сатирическую установку. Реально существующее в романе Сореля противоречие документальных и "сатирических" интенций отражает начальный этап в развитии европейского авантюрно-бытового романа, призванного художественно освоить исторический материал, широко и всесторонне развернутый низовыми жанрами.

Следующий шаг в направлении отделения автора от героя был сделан Тристаном Л'Эрмитом в романе "Опальный паж" (1643). Герой-рассказчик Аристон способен сочетать психологизм прециозного романа ("Астрея") с гротескным реализмом Ш.Сореля. Главы, изображающие

'Ь'НегтЛе Т. Ье Райе сШ^гасш. Р., 1946. Р. 50.

влюбленность Аристона в молодую англичанку, выдержаны в галантной манере, в то время как описание чумы в Монтобане воссоздает стилевые особенности "тварного реализма". Сюжетно-композиционное единство "Опального пажа" обеспечивается интересом к внутренней логике событий, готовых принять очертания закономерности, т.е. судьбы, а это уже серьезная заявка на обобщение.

В "Комическом романе" (1651) Поля Скаррона образ автора не только формально, но и ценностно отделяется от рассказчика. Этот качественно новый этап эволюции лишает главного героя привилегированного положения в романном мире. Герой Скаррона, объективированный в ряду других героев, становится представителем одной из возможных точек зрения. Изображение героев, наделенных известной самостоятельностью, требует дистанциированной авторской позиции, способной не только соотнести разнонаправленные интенции, но и локализовать их в более широком контексте. А это означает, что в романе Скаррона авантюрность уже осознает себя как собственно романная форма. Вместе с тем поэтика "Комического романа" характеризуется выраженным стремлением к тематическому и. композиционному единству. Авторское внимание равноправно распределяется между представителями разных сословий, профессий, социальных групп. Прием нанизывания, связывающий эпизоды плутовского романа, вновь уступает место новеллистическому принципу построения сюжета, существенно ретардирующему, а порой и вовсе прерывающему развитие фабулы. Включение заимствованных у К.Солорсано четырех испанских новелл ("История о любовнице-невидимке", "Плут над плутом", "Два брата-соперника" и "История о своенравной любовнице") в и без того весьма зыбкую романную конструкцию вызвало недоумение литературоведов (Г.Рейнье, Э.Маня, Р.Кароделя). На наш взгляд, разнообразие новеллистических эпизодов не посягает на романное единство благодаря скрепляющей силе авторского начала: рядоположение эпизодов претворяется в свободное взаимодействие равноправных жизненных позиций.

В "Мещанском романе" (1666) Антуана Фюретьера авторская позиция отмечена еще большей самостоятельностью. Фюретьер иронически объективирует героев й события. Ирония, хак литературный прием, свидетельствует о высоком уровне самосознания авантюрно-бытового романа, поскольку ироническое дистанциирование просто невозможно без твердой авторской позиции.

Судьба французского, да и не только французского, а всего западноевропейского авантюрно-бытового романа блистательно завершается в "Похождениях Жиль Бласа из Сантильяны" Алена Репе Лесажа. Широко привлекая испанские сюжеты, Лесаж цивилизует их, оформляет композиционно и стилистически. Ведь "Жиль Блас" создавался в эпоху упадка плутовской традиции. Перед писателем открывалась, следовательно, широкая ретроспектива, позволявшая увидеть жанр как самостоятельное целое, создать своего рода образец плутовского романа. Брюзан де Ла Мартиньер отметил в 1757 г., что романные стилизации Лесажа поднимают испанские оригиналы на более высокий художественный уровень. Мартиньеру вторит Ф.Брюнетьер, который, в присущей ему парадоксальной манере, разрешает, на наш взгляд, "жильбласовский вопрос", утверждая, что Лесаж больше дал испанскому плутовскому роману, чем взял у него. .

В четвертом разделе "Стендаль и "Принцесса Клевсхая"'\ прослеживаются обстоятельства формирования традиции французской аналитической прозы, у истоков которой находятся романы Мари Мадлен де Лафайет. Название раздела представляет собою перефразировку знаменитого этюда Стендаля "Вальтер Скотт и "Принцесса Клевская"". В нем Стендаль обратил внимание на две ведущие тенденции европейского романа: описательную и аналитическую, причислив себя к писателям психологического направления. Наследуя приемы психологического анализа, разработанные рыцарским романом, писательница выявляет противоречия между поступком и мотивом, формой поведения и его скрытым смыслом. Не ограничиваясь констатацией конф.ликта в сфере чувств, она восстанавливает цепь взаимодействующих мотивов, обнажает логику жизненных процессов, исследует постепенную интеграцию героя в более сложно органи-зованную социальность - государственность. Героям ее романов предстоит осмыслить себя уже не только как индивидов среди других индивидов, но и как деятельную часть общественного целого, развивающегося по каким-то своим, пока еще неясным социальным законам.

В романе "Принцесса Монпансье" (1662) мадам де Лафайет предлагает свой вариант "любовной истории" (Юэ). Взаимоотношения принцессы и герцога Гиза рассматриваются в обрамлении устойчивого контекста событий, обладающих хроникальной достоверностью. Сведения об этапах войн, которые Карл IX вел с гугенотами, возглавляемыми принцем Конде и маршалом Шатийоном - не

экзотическое обрамление любовно-психологического конфликта, как это было в прециозном романе, а действенный принцип романной формы. Скрупулезно перечисляются города и провинции, захваченные и удерживаемые гугенотской армией: Ла Рошель, Пуату, Сенгонж, сообщается о гибели принца Конде, о трагических событиях Варфоломеевской ночи, жертвой которых пал граф де Шабан, один из героев романа. Внешние, периферийные события образуют конкретно-исторический фон, обрамляющий интимные переживания.

Выявляя характер взаимодействия противоречивых мотивов, обусловленных обстоятельствами, мадам де Лафайет делает непосредственным предметом изображения скрытые логические связи, определяющие отношения между героями. Установка на воссоздание "глубинного синтаксиса" позволяет ей избежать неопределенности в расположении материала, логических противоречией и расплывчатых мотивировок, которыми грешили рыцарские и ранние авантюрно-бытовые романы. Эксплицирующая семантика и "объясняющий" синтаксис, упорядочивающий разрозненные эмпирические факты, объективируют то, что в авантюрно-бытовых романах скрыто, а потому расплывчато и неясно управляло развитием фабулы, * историческую закономерность. Вербализация глубинного синтаксиса обнажает эмоциональный процесс, связывающий изнутри, и, таким образом, объясняющий внешне непоследовательные и даже противоречивые поступки. В "Заиде: Романе из испанской жизни"(1671) "вымышленная любовная история" также изображается на фоне реальных исторических событий: борьбы Леонского и Кастильского королевства против мавританского ига. Указана и точная дата: 150 лет после начала Конкисты, т.е. 866 год. В отличие от "Принцессы Монпансье", психологический анализ осуществляется в "Заиде" на , более сложном материале социальных отношений.

В романе "Принцесса Клевска;я" (1678) документальность окончательно утверждается как новаторский принцип художественного -изображения, непосредственно соотносит его с биографической литературой XVI-XVII вв.: письмами, портретами, характерами и, конечно же, мемуарами - подлинно историческим жанром эпохи. Однако от мемуаров в собственном смь&ле "Принцессу Клевскую" отличает более сложная комбинация повествовательных приемов: структурно организованное взаимодействие внутренней и внешней, , субъективной и объективной точек зрения. При этом неожиданно • возникает курьезное для эпохи противоречие между "всезнанием"

эпического романиста и ограниченными возможностями мемуариста. Подходя с этой точки зрения к "Принцессе Клевской", Валенкур, современник и один из первых критиков романа мадам де Лафайет, с недоумением замечал, что Генрих II и герцог Немурский -исторические личности, мадемуазель де Шартр - вымышленный персонаж, а реально существовавший герцог Клевский никогда не был женат. Критик задается вопросом, представляющим немалый теоретический интерес: каким образом автору, стилизующему мемуарную прозу, становится известно содержание интимных бесед Клевского со своей женой, Немурского с Клевской и т.п.?

Существо завязавшейся полемики навеяно серьезными эстетическими проблемами, возникшими перед романом нового времени в процессе освоения им исторической проблематики. Мадам де Лафайет обратилась к мемуарам как свободному повествовательному жанру XVII в., основанному на документальности. Однако досто-., верность сама по себе, не озаренная светом общей идеи, остается, несмотря на притягательную силу факта, сырым эмпирическим материалом. Мемуары, слишком привязанные к реальности и в то же время пристрастно субъективные в ее интерпретации, уступали литературе вымысла в силе и глубине обобщений. Поэтому мадам де Лафайет вынуждена была пойти на некоторое искажение фактов, допускаемое, впрочем, эстетикой классицизма (Ж.Шаплен), на переосмысление исторических событий ради более высокой истины художественного правдоподобия. Потребуется еще много времени и труда, чтобы роман смог воспроизвести и растворить многозначность факта в "бесконечнЬм лабиринте сцеплений" (Л.Толстой). "Принцесса Клевская" представляет собою первый серьезный шаг в этом направлении. "На той ступени, на которой находился человеческий разум в 1690 году, - записал Стендаль на полях своего экземпляра романа "Принцесса Клевская", - трудно было написать лучше... Первый роман по времени и, право же, почти первый по достоинству"10.

В "Графине Тапдской" (изд. в 1724) общая идея, едва ли не сформулированная в предыдущих романах, растворяется в развитии действия, прочитывается между строк, претворяясь в отборе и расположении материала. Трагизм и высокое напряжение чувств в значительной мере нейтрализуются здесь откровенным прозаизмом жизненных положений.

10 Литературные манифесты французских реалистов. Л., 1939. С. 160.

Эволюция творчества мадам де Лафайет характеризуется высвобождением идеи историзма, которая, в качестве конструктивного принципа, сначала эксплицитно, а затем скрыто, изнутри, определяет развитие сюжета. Это имплицирование художественного задания, стремящегося раствориться в самостоятельном значении сюжетной ситуации, отражает общие закономерности эволюции французского романа от классицизма к реализму.

Во второй главе диссертации "Все к лучшему в этом лучшем из миров" рассматривается генезис, принципы взаимодействия и эволюции наиболее существенных разновидностей французского просветительского романа.

В первом разделе "Поэтика истории" анализируется судьба романа, структура которого определяется логикой исторического развития. Отмечается, что страх "архаического" (М.Элиаде) человека перед историей, получающей зримое воплощение в цивилизации, преодолевается исторической теодицеей, оправдывающей изменчивость не как регрессивную по отношению к золотому веку "абсолютного эпического прошлого", а как эволюционную. Европейский рационализм XV1I-XVIII вв. - золотой век эволюционизма, утверждающего законосообразность природы и общества, человека и цивилизации. Это время надежд, возлагаемых на историю, время оптимизма, оправданного счастливым союзом всего лучшего, что несет с собой поступательное развитие. Эволюционизм абсолютизирует фазу восхождения, положительное содержание необратимости, уникальность опыта, вписывающегося ре в циклический, а в причинно-следственный ряд. Вместе с тем даже у Спинозы, а затем Лейбница, Вольфа, Поупа Гердера и Канта - история все еще остается сакральной, а не сознательно творимой. Ее десакрализация (чреватая кризисом эволюционизма) начинается с попытки рационального обоснования провиденциализма. Креационной разумности мира предстоит найти эмпирическое подтверждение и логическое обоснование. Вот почему Вольтер в статье под названием "История", написанной им для восьмого тома "Энциклопедии", полемизируя с "предрассудками" архетипического мышления, настаивает на беспристрастном изучении истории, польза которого "состоит в сравнении законов и нравов чужих стран с собственными (...} это сравнение побуждает современные нации соревноваться друг с другом в искусствах, торговле, земледелии". Мысли Вольтера о сравнении и соревновании - важные достижения поэтики истории: изучение и анализ фактов, а не подверстывание их

под авторитет хотя бы и божественного замысла наделяет субъекта истории известной самостоятельностью в суждениях и поступках. Эти открытия XVIII в. - необходимые предпосылки возникновения просветительского романа. В поисках убедительных художественных форм, пригодных для изображения жизни, исполненной бесчисленных возможностей, эвристически раскрывающейся, вовлекающей в процесс экспериментирования все и вся, роман XVIII в. обращается к "человеческому документу", отмеченному всеми достоинствами и недостатками необработанного жизненного материала. Однако за смелое и откровенное обращение к неприукрашенной действительности просветительский роман подвергается упрекам современников в безнравственности и пренебрежении нормами вкуса. По мнению непреклонных эстетов и суровых моралистов, принявших участие в дискуссии.по этому вопросу (иезуит отец Поре, А.Брюзан де Ла Мартиньер, аббат Никола Ленгле Дюфренуа и др.), роман, изображая жизнь, как она есть, заражается ее антиэстетизмом и извращает добрые нравы. Дело зашло так далеко, что Ленгле Дюфренуа в книге "О пользе романов" (1734) вознамерился едва ли не возродить уже изрядно потрепанный критикой прециозный роман, выступив в поддержку вымысла и фантазии на том основании, что подлинные истории слишком часто изображают порок торжествующим, а добродетель -униженной.

"Между Сциллой и Харибдой" - так назвал Ж.Мэй вторую главу своего исследования, имея в виду "Сциллу" моральных требований, предъявляемых критикой к литературному произведению, призванному "поучать, развлекая", и "Харибду" реалистической достоверности, внушавшей далеко не оптимистические взгляды в отношении смысла и цели "исторического прогресса". •

Парируя обвинения в безнравственности, романисты уснащали свои произведения "предуведомлениями", настойчиво подчеркивавшими воспитательное значение ненавязчиво преподносимых жизнью уроков. Таков пафос предисловий, которыми украшали свои "невымышленные истории" Кребийон-сын, А.Прево, маркиз дАржан, Ж.-Ж.Руссо, Ш.де Лакло и мн. др. .

Но не в моралистической настроенности предуведомлений и даже не в самокритичных излияниях героев-рассказчиков таились будущие художественные открытия романа. Претендуя на выявление исторического смысла событий частной жизни, роман XVIII в. постепенно нащупывал собственную форму, позволявшую органично

примирить красоту и мораль. И его безгранично доверчивое отношение к действительности не было обмануто. Жизнь сама, по собственной юле, раскрывала перед ним моральную красоту своего смысла, который мог обнаружиться не иначе как во взаимодействии точек зрения. Организовать это взаимодействие было под силу лишь роману нового типа, не монологического, каким он представал до сих пор, а полифонического, где голоса героев и автора звучали бы на равных.

Употребляя термин "полифония", введенный в литературоведческий обиход М.М.Бахтиным, мы в полной мере отдаем себе отчет в том, что сфера его применения к романам, о которых идет речь в этом разделе ("Хромой бес" Лесажа, "Персидские письма" Монтескье, "Нескромные сокровища" и "Жак-фаталист" Дидро), - весьма ограничена. В соответствии с концепцией полифонии, развернутой М.Бахтиным на материале романов Ф.М.Достоевского, полифонический роман (в отличие от монологического) характеризуется двумя существенными моментами. Во-первых, автор полифонического романа не обладает избыточным, обрамляющим и завершающим видением героя. Во-вторых, сознания героев зеркально отражаются друг в друге: "Каждая чужая "правда" [...) непременно вводится в диалогический кругозор всех других ведущих героев данного романа"11.

Разумеется, ранний французский просветительский роман не отвечает в строгом смысле этим требованиям диалогизма. Сознание его героев еще вполне монологично. И все же, в нем делается существенный шаг в направлении к тому типу романа, который М.Бахтин называл полифоническим. Лесаж, Монтескье и прежде всего Дидро уже пародируют, а следовательно, разрушают замкнутое монологическое сознание, неспособность или нежелание героев выйти за пределы унаследованной или навязанной обстоятельствами системы ценностей.

В дальнейшем процесс становления французского полифонического романа замедляется в результате кризиса оптимистической концепции истории.

Во втором разделе "Роман испытания" рассматривается первая непосредственная реакция романа на кризис провиденциализма. Дилемма "этики" и "эстетики", оформившаяся в спорах критиков и теоретиков романа первой половины XVIII в., получила сво®

11 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов.Россия, 1979. С. 86.

художественное выражение в двух важнейших типологических разновидностях просветительского романа: испытательного и антивоспитательного. Роман испытания представляет собою моральную реакцию автора на неблагоприятный ход исторических событий. В этическом находит он опору, позволяющую ему противостоять развращающему влиянию среды. В сюжетно-композиционном плане борьба автора со "средой", пробуждающей худшие стороны "человеческой природы", получает выражение в таком отборе и соотнесении материала, который иллюстрировал бы способность героя восстановить гармонию морали и эстетики па этической основе. Нередко героям испытательного романа удается утвердить моральный принцип лишь ценой резиньяции, а то и собственной гибели {наиболее.-яркий пример - "Кларисса Гарлоу" Ричардсона). К французским испытательным романам могут быть отнесены: "История госпожи де Люз" (1741) Ш.Дюкло, "История одной современной гречанки" (1740) ■ А.Прево, "Монахиня" (1760) Д.Дидро, "Жюстина, или Невзгоды добродетели" (1748) маркиза де Сада, а в эпоху романтизма - романы Ю.Крюденер, К.С.Рксто, Ф.Р.Шатобриана, Ж.де Сталь, Ж.Санд и др.

У истоков любовно-психологического романа испытания, ибо в нем с особой остротой ставится проблема нравственного выбора,, находится "Жизнь Марианны, или Приключения графини де***" (1731-1741) Мариво. Его проблематика определяется перипетиями борьбы героини за свою самость - новую, по сравнению с XVIII в., едва ли не экзистенциальную, ценность.

Радикальный пересмотр соотношения добра и зла в истории осуществляется Шарлем Дюкло в "Истории госпожи де Люз". Этот психологический и вместе остросоциальный роман призван, по замыслу автора, проиллюстрировать на примере злосчастной судьбы героини (Дюкло называет г-жу де Люз "обездоленной") ту горькую истину, что "женская добродетель предстает в этом мире едва ли не странностью, ' против которой ополчается весь белый свет", что "участь баронессы де . Люз - ярчайший пример того, как. несчастья буквально по пятам Цреследуют добродетель"12. Дюкло одним из первых осмелился перенести акцент с интересов общества на интересы личности, изобразив ее жертвой исходящей от внешнего мира жестокости. .

Против этой обезличивающей тенденции возвышает сврй голос А.Прево в "Истории одной современной гречанки", Д.Дидро в

'12 Duelos Ch. Histoire de madame de Luz. p.: Flammarion, 1741. P. 4.

"Монахине", Ж.-Ж.Руссо в "Юлии, или Новой Элоизе". Социальность аллегорически объективируется в них как чудовищное насилие над человеческой природой. Герои философских повестей Вольтера сомневались в разумности общественного устройства. Герои романов Ж.-Ж.Руссо не сомневаются в его неразумности. Руссоизм, представленный романами Руссо "Юлия, или Новая Элоиза", Бернардена де Сен Пьера "Поль и Виржиния", Ретифа де Ла Бретонна "Совращенный поселянин", Шодеряо ле Лакло "Опасные связи" и др. -предупреждение наивным душам о подстерегающей их опасности, призыв оберегать индивидуальность, черпая силы в правде чувств. Рационализму предстоит подчиниться врожденной разумности человеческой природы - таков вывод романа Ж.-Ж.Руссо "Эмиль, или О воспитании". .

Однако ранний романтизм, все более осознающий себя как самостоятельное явление, отпочковавшееся от Просвещения, начинает с того, что усматривает прямую связь между стихией чувств и социальными катаклизмами, переживая их как всевластие вырвавшихся на свободу демонических сил разрушения. Перед лицом столь дерзко экспериментирующей истории возможны две реакции: ужас и воодушевление. Ужас гонит назад, в рационализм, побуждает искать спасение в обретении ушедшей из-под ног почвы. В самом конце XVIII в. возобновляется критика сентиментализма с точки зрения рационализма и морального императива, реабилитированных горьким историческим опытом. Роман мадам Коттен "Клерд'Альб" (1799) представляет собою полемическое переосмысление руссоизма с его верой, в "чувствительность", способную сублимировать враждующие силы души. .Искусство "страсти к добродетели" (Руссо) не дается Клер. Она не может найти такое объяснение своему чувству, которое удовлетворило бы взыскательность ее представлений о долге. Перестановка ценностных акцептов выявила трагизм противоречия, где страсть предстала эгоистичной, а добродетель - бессильной. Такова же проблематика "Амели Менсфилд" (1802) - другого романа мадам Коттен. Борьба со страстью сопровождается сомнениями, страданием, тоской. В этой борьбе раннеромантический герой, как правило, терпит 'поражение, гибелью расплачиваясь за "греховную" причастность дольнему миру. Таковы судьбы Атала и Амели (героинь романов Шатобриана), "знатного шведа", безнадежно влюбленного в жену своего друга ("Валери" Юлии Крюденер), Антонии, лишившейся

рассудка и сгоревшей в пламени демонической страсти "благородного разбойника" Жана Сбогара (Ш.Нодье) и др.

Зато романы мадам де Сталь "Дельфина" (1802) и "Коринна, или Италия" (1807) задуманы как положительный, конструктивный вариант разрешения внутреннего противоречия страсти. Энергия жизни осмысляется,в них не как разрушительная, а как воодушевляющая сила. Свободные от предрассудков и Иррациональных порывов, героини призваны воплотить тот просветительский идеал гармоничной, всесторонне развитой индивидуальности, который, неизбежно принимая демонические или отвлеченно-умозрительные формы, не был осуществлен литературой XVIII в. • ' -

И при этом ее романы - элегия гордого и безраздельного,-одиночества. Дельфина живет по законам общечеловеческой нравственности, однако интерпретация, которую окружающие дают ее поступкам, унизительна, прозаична. В романе "Коринна, или Италия" последовательно развертывается конфликт между бескорыстной поэтической устремленностью и прозаическими требованиями обстоятельств.

Творчество Жорж Санд - наиболее радикальная в этом ряду ' попытка практического утверждения этических ценностей. Роман "Консуэло" (1842-1843), написанный десятилетия спустя после романов мадам де Сталь, после нелегкого опыта реставрации и Июльской монархии, возникшей на волне демократических настроений, готовивших революцию 1848 года, акцентирует идею борьбы за воплощение этих ценностей. Консуэло приходит к пониманию, что одного прорыва в сверхличные сферы уже недостаточно, требуется удержаться на достигнутом духовном уровне, а для этого необходимы качества, которые не культивировали в себе героини просветительского и раннеромантического романов: обстоятельства не побуждали их к этому с такой настойчивостью. , . .-"•''

В третьем разделе "Роман антивоспитания" рассматривается другая, прямо противоположная этической, реакция на ухудшение социального климата. Айтивоспятательный роман, как это явствует из самого термина, полемически противостоит роману воспитания, поэтика которого определяется интересом к становлению героя "в неразрывной связи с историческим становлением"13.

13 Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Эстетика словестного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 202.

- В отличие от воспитательного, роман антивосшггания изображает "становление" героя, 'оборачивающееся его моральной деградацией. Под "становлением" понимается освоение преднаходимых светских форм поведения и общения, т.е. навыков обольщения и совращения (фривольный роман) или угождения и лести (роман карьеры). Нередко эти две разновидности взаимодействуют (например, в "Удачливом крестьянине" Мариво). Постигнув "науку страсти нежной", антивоспитательный герой со временем сам превращается в "ментора-совратителя". Такова проблематика романа "Заблуждения сердца и ума" (1738) Кребийона-сына, "Исповедь графа де***" (1741) Ш.Дюкло, "Исповедь фата" (1742) Ж.Ф.Бастида, "Совращенный поселянин, или Опасности города" (1775) и "Совращенная поселянка" (1784) Р.де Ла Бретонна, "Опасности совращения, или Опрометчивость миловидности" (1796) П.Нугаре и др., "в которых место ментора занимает совратитель" (А.Строев) или извращенный порядок вещей.

Со временем усложнение проблематики антивоспитательного романа приводит к тому, что из романа игры (каким вплоть до конца XVIII в. остается, например, роман Луве де Кувре "Любовные похождения кавалера де Фобласа", 1787-1790) он превращается в роман кризиса и жизненных катастроф: В книге Жана Фабра "Очерки о романе от мадам де Лафайет до маркиза де Сада" прослеживается трансформация моральной проблематики от самоотверженной позиции героинь мадам де Лафайет к просвещенному цинизму героев маркиза де Сада ("Философия в будуаре", 179S).

Герой антивосшггательного романа продолжает жить так, как если бы ход истории по-прежнему оставался эволюционным, освящающим моральность его борьбы за счастье. Он проникается ее демонизмом и обосновывает свое поведение "философией наслаждения", сенсуалистской и атеистической, освобождающей от моральных и религиозных запретов. Защищая право человека на счастье, антивоспитательный роман черпает аргументы в материалистической философии Просвещения: "Всегра и всюду ополчаются против страстей, - писал Дидро в "Философских мыслях", - на них возлагают ответственность-за все горести человека, забывая, что они же -'источник всех его удовольствий"14. ' ':

.Роман антивоспитания восходит к фривольному роману, у истоков которого находится "Любовная история галлов" (1660) Бюсси-

—v -

14 Дидро Д. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1986. Т. I. С. 164.

Рабютена. Как на непосредственную предтечу фривольного романа исследователи указывают на "Мемуары графа де Грамона" (1713). По мнению М.В.Разумовской, "Мемуары" (1735) маркиза д'Аржана стали одной из первых романных версий донжуанского списка!5. Однако пик популярности фривольного романа, оформившегося в эпоху регентства Филиппа Орлеанского, пришелся на период между 1740 и 1755 гг. Культура барокко, получившая свое литературное выражение в пасторальном романе, трансформируется к XVIII в. в любовную игру, арена которой - не пастбища, леса и поляны, а салоны, будуары и альковы. По мнению А.Адана, своего рода образцом фривольного романа во Франции стали романы Кребийояа-сына "Шумовка, или Танзай и Неадарне" .(1732) и "Софа" с их декоративным ориентализмом. В этом жанре пробовали свои силы Луи де Каюзак, аббат Вуазенон, граф де Кейлюс и другие французские писатели XVIII в. К наиболее смелым романам этого ряда можно отнести "Штопальщицу Марго" (1750) Фужере де Монброна и "Привратника картезианского монастыря" (1745) Жервеза де Латуша, которым тайком зачитывалась Аделаида Французская, дочь Людовика XV.

Фривольный роман по мере усложнения своей проблематики ■ трансформируется в антивоспитательный. В ходе этой трансформации , перед ним открываются два пути. Герой, пройдя школу либертинажа, отвращается от порока, переживает своего рода кризис, в результате которого возвращается на стезю добродетели. Примером такого романа "антивоспитания-перевоспитания" является "Исповедь графа де ***" Шарля Дюкло, герой которого, развращенный стареющей маркизбй, . одерживает семь побед над женщинами разных званий и достоинств, но затем, не без участия добродетельной г-жи де Сельв, перерождается и задумывается о спасении души. Роман этого типа эволюционирует к сентиментализму и руссоизму.

Другая разновидность фривольного романа изображает героя, для которого порок - единственный способ существования, достойный просвещенного либертена. Роман этого типа эволюционирует к "садическому" и "неистовому" роману конца XVIII - первой половины XIX в. "Тереза-философ" (1743), роман, приписываемый маркизу д'Аржану, берет на себя труд "философского" обоснования '. либертинажа. "Развращенность" осмысляется в нем как самой природой

15 Разумовская М.В. Формирование нового романа во Франции и запрет ' на роман 1730-х годов. Л.: ЛГУ, 1981. С. 48, 69. -

и Богом освященный принцип отношений между людьми. Драматическая судьба вверившихся своим инстинктам героев изображается в романах "Анти-Памела" Мовийона, "Совращенный поселянин" и "Совращенная поселянка" Ретифа де Ла Бретонна, "Опасности' совращения" Нугаре. "Совращенная" роскошью обстановки и, как ей представляется, благородным изяществом манер обитателей замка богатого финансиста Мондора, Люсетта отдается во власть смутных честолюбивых желаний и незаметно для себя превращается в ловкую и расчетливую интриганку, репутацией и здоровьем расплачивающуюся за достигнутый "успех".

Садический роман дал словесное выражение тому демонизму, который на метаисторическом уровне проявился в событиях французской революции 1789-1795 гг. Отношение к революции как шабашу демонических сил получило широкое распространение в литературе романтизма (Жозеф де Местр). В "Пророчестве Казота" .(изд. в 1806) Жана Франсуа Лагарпа атеизм Просвещения рассматривается как основание и главная побудительная причина якобинского террора и термидорианской контрреволюции, осуществляемых обезумевшими людьми во имя разума и справедливости. Тема социально-природного демонизма получает в романах Шатобриана дальнейшее, более углубленное развитие. В полемике с моралистическим романом испытания и перевоспитания Шатобриан подвергает сомнению незыблемые прежде ценности: голос сердца, веление совести, врожденное чувство справедливости, святость родственных уз.. В "Атаяа" руссоистской поэтике "естественного состояния" писатель противопоставляет воинственность и жестокость дикарей Северной Америки. В "Рене" - углубляет тему кощунственной страсти, восходящей к "садическому" роману.

Однако по мере эволюции французского романтизма трагедия социальной несвободы трансформируется в трагикомическую зависимость героя от обезличивающей социальности. Роман Альфреда де Мюссе "Исповедь сына века" (1835) отражает переходный этап этой эволюции от трагедии к фарсу. Социально обезличивающие тенденции одерживают верх над индивидуальной устремленностью Октава. В романе Ж.Санд "Орас" (1841) человеческая неопределенность (невьфаженность) героя компрометирует эстетику демонизма.

В "Человеческой комедии" Бальзака развертывается социально-философское обоснование этой тенденции. Ведущая тема бальзаковской эпопеи - тема саморазрушительного стремления к

счастью: "Внимательно изучая картину общества, - писал Бальзак в предисловии к "Человеческой комедии", - можно почерпнуть в ней то поучение, что если мысль или страсть, которая заключает в себе л мысль, и чувство, является элементом социальным, то она является также элементом разрушающим". Все незаурядные герои Бальзака жаждут универсальности и превращаются в маньяков, патологических жертв своей страсти. Этим трагикомическим превращениям посвящен роман "Шагреневая кожа", сосредоточивший философию "Человеческой комедии". Образ шагреневой кожи - мифологический символ социального бытия. Властно навязывая индивиду регламентирующие формы поведения, социальность уподобляется мифу, вновь проникается мифологическим мироощущением, однажды уже преодоленным историей. Мифология природы сменяется социальной мифологией.

В третьей главе "От монолога к диалогу" исследуется процесс формирования равновесной структуры романа, предполагающей равноправное диалогическое взаимодействие автора, материала и жанра.

В первом разделе "Дьявольское и божественное" отмечается, что крайности либертинажа, проявившиеся в романе маркиза де Сада ■ "Философия в будуаре",-автор которого договорился до необходимости . юридического оправдания насилия и убийства, и глубочайшая резиньяция героя романа испытания, обрекающая его на безысходную борьбу с социальностью, выявили бесперспективность этих литературных направлений. Одно из них завершается "неистовым романтизмом" и "социальной мифологией", другое - самоубийственной резиньяцией и "мировой скорбью". Выход из этого, казалось бы, неразрешимого противоречия намечается в недрах самого Просвещения - во взаимодействии чувственного и рационального, преобразующегося со временем в диалог антивоспитательной и испытательной традиций, в амбивалентное взаимодействие демонизма и провиденциализма. Однако поначалу эта амбивалентность проявилась в форме противоречия между авторской точкой зрения и сопротивляющимся жизненным материалом. То, чему суждено было стать романтическим абсолютом, первоначально заявило о себе в вид^, непреодоленной страсти, опоэтизированной в небольшом романе А.Прево "История кавалера де •Грие и Манон Леско" (1731), который сам представлял собою,не что иное, как случайность - "вставную новеллу" из многотомных "Записок знатного человека, удалившегося от света". • • ,

"Дилемма преднамеренного и непреднамеренного еще более неожиданно реализуется в "Племяннике Рамо" (1762-1779) Дидро, в диалоге, возникающем "на границах" жизненных позиций, мировоззрений, культур. Однако, в отличие от ранних полифонических романов Дидро, природа этого диалогизма - амбивалентная, т.е. бессознательная, присущая реалиям самой жизни, воплощающимся в "разорванном сознании" (Гегель) Рамо.

Столь же амбивалентен характер противоречия, выпадающего из-под контроля художественного задания в романе Шодерло де Лакло "Опасные связи". В самом деле, располагаясь в ряду романов антивоспитания, "Опасные связи" в то же время ведут вдохновенную полемику с либертинажем с позиции нравственных и эстетических ценностей руссоизма. Однако несмотря на отчетливую руссоистскую доминанту, объективное содержание романа - результат полемического взаимодействия преднамеренного и непреднамеренного - телеологии руссоизма и логики сюжетной ситуации. "Философия наслаждения" высвечивает практическую несостоятельность добродетели самоумаления и самоограничения. Интеллектуальное превосходство наперсников порока существенно осложняет, а порой и дискредитирует заданную контроверсу. Такова же проблематика "Влюбленного дьявола" (1772) Жака Казота, романа, в котором взаимообусловленность душевных и телесных порывов предстает в единстве дьявольского и божественного, снимающего просветительскую антиномию чувственного и рационального в предвосхищении романтического гротеска. Дьявольское переходит здесь на службу прогрессу, "враг рода человеческого" поощряет развитие "наук, искусств и ремесел". Зато добродетель предстает наивной и бездеятельной, как в "Опасных связях", все преимущества ума и инициативы - на стороне "порока". Таков литературно-художественный генезис поэтики "чудесного" и "сверхъестественного", изложенной в "Гении христианства" Шатобриана. ,

Во втором разделе "Ипостаси романтического героя" рассматривается художественное содержание понятия ''абсолюта", который воспринимался ранними романтиками как возможность снятия противоречий эпохи Просвещения в единстве природного, социального и индивидуального. . ■ ;

Ранний романтизм, представленный романами С.-Р.Коттен, Ю.Крюденер, Ф.-Р.Шатобриана, Б.Констана, Ж.де Сталь, Э.де Сеуанкура, Ш.Нодье и др., констатирует интериоризацию конфликта -

переход противоречия между двумя ипостасями ицтории • провиденциальной и эсхатологической - во внутренний мир героя.

Эволюция романа раннего французского романтизма раскрывается как процесс непрерывной конкретизации, дифференциации, а затем и распадения абстрактной духовной цельности романтической личности, подготовленной чувствительностью сентиментализма и руссоизма. "Реие" Шатобриапа предстайляет собою пачальный этап этой эволюции. Абсолютное должно проникнуться мыслью о себе, ■ объективировать свое внутреннее содержание. Новое душевное качество, выразителем которого осознает себя Рене, обретает определенность, занимая сложно ориентированную цсшюегиую • позицию в развитой системе философских, этических и эстетических направлений XVIII в. Это история поисков всесторонней самореализации в невероятно усложнившемся социальном мире. Такова же проблематика "Зальцбургского живописца" (1803) - раннего, навеянного вертерианскими мотивами произведения Шарля Нодье, "Обермана" (1806) Сеииакура, герой которого пытается теоретически разрешить противоречие между стремлением к абсолютной полноте бытия и действительностью. Коллизию романа Бенжамепа Констана "Адольф" (1807.) составляют безысходно запутанные отношения Адольфа и Элленоры, допускающие самую глубокую, почти мифологическую интерпретацию как изначально противоречивые отношения притяжения - отталкивания пеба и земли, души и тела, жизни и смерти.

Двойничество, разрабатываемое европейским романом; -следующий логический этап самообъективации романтического героя. Поэтика двоемирия получает конкретное воплощение в романе Ш.Нодье "Жан Сбогар" (1818). Здесь, правда, нет еще того болезненного раздвоения, которое мы наблюдаем, например, в романе Т.А.Гофмана "Эликсир дьявола" или позднее в "Странной истории доктора Джекиля и мистера Хайда" Стивенсона. В двух ипостасях героя Нодье (Сбогара/Лотарио) отражается начальный этап социально-типического воплощения оппозиций, составляющих внутреннее содержание распадающегося раннеромантического абсолюта.

. В третьем разделе "Между романтизмом и реализмом" на примере исторических романов А.де; Виньи, Ж.Санд, П.Мериме, В.Гюго и др. исследуется становление поэтики амбивалентности, вырастающей из ' внутренних противоречий раннего романтизма. Отмечается, что по мере, эволюции романтизма все настойчивее выявляется изначальное, едва

ли не мифологическое тождество природных и социальных стихий. Представление об" истории как о линейном, сначала восходящем (Лейбниц, Вольф, Поуп), а затем нисходящем (Вольтер, Руссо, Мэтыорин, Бальзак и др.) процессе претерпевает глубокие изменения в результате осмысления опыта Великой французской революции.

Гротескный образ истории получил теоретическое обоснование в знаменитом предисловии Гюго к драме "Кромвель", а затем нашел художественное выражение в "фантастической литературе" рубежа ХУШ-Х1Х вв., восходящей к английскому готическому роману. Фантастическое - новое качество бытия, не провиденциальное, но и не эсхатологическое, а амбивалентное, предстающее в единстве созидательных и разрушительных процессов. Так намечается новый тип взаимоотношений человека и истории, отразившийся в романах А.де Виньи ("Сен-Мар"), П.Мериме ("Хроника царствования Карла IX"), но прежде всего В.Гюго.

В четвертом разделе "Автор, материал и жанр в романах Стендаля" отмечается, что процесс реалистического освоения романтической проблематики сопровождается дальнейшим усложнением взаимоотношений авторского начала, жизненного материала и литературных направлений. Романы Стендаля - менее зависимы от императива исторической, этической и эстетической тенденций. Разумеется, Стендаль ие отказывается от разработанной его предшественниками системы внутри- и внетекстовых оппозиций. Вместе с тем романтическое противоречие чувственного и рационального, добра и зла, идеала и действительности снимается в его романах в образе случая. Случай - это точка пересечения силовых линий эпохи, встреча субъективного и объективного, новаторства и традиции. Имея дело с историческим фактом, Стендаль "всякий раз искал новых объяснений, больше доверяя динамическим закономерностям "случая", чем статике закона, раз навсегда созданного рационалистической мыслью прошлого столетия"16. Парадоксальность исторического и художественного мышления Стендаля, сталкивая противоположности, выявляет общее в особенном, снимает различия в живом процессе исторического развития.

В романе "Красное и черное" (1830) художественный принцип "Итальянских хроник" (ср. подзаголовок романа: "Хроника XIX века")

16%Рсизов Б.Г. Стендаль: Философия истории. Политика. Эстетика. Л.: Наука, 1974. С. 151.

проявляется па широком фоне, преобразующем традиционные способы организации материала. Стендаль иначе претворяет мотивы, разработанные европейским романом ХУГГ-Х1Х вв., и прежде всего стихию авантюрности; па каком-то этапе ступенчатое ретардирующее построение осложняется маятниковым механизмом: владелец громадного состояния, невенчанный муж Матильды де Ла Моль, Жюльеи, па пороге блистательного завершения карьеры неожиданно совершает преступление и попадает в тюрьму. Авантюрные приемы осложняются элементами воспитательного романа: от испытания к испытанию кругозор Жюльена расширяется, его душевный мир усложняется, а главное, усугубляется не свойственное воспитательному роману противоречие между высокими моральными качествами героя и враждебностью социального мира. Чувствительность, наивность', непосредственность, ум, плебейская гордость, выдающиеся природные способности - этот набор "свойств" героя руссоизма противопоставляет Жюльена* социальному окружению: отцу, братьям, провинциальной среде, столичным правам, аристократическим салонам к т.п. 13месте с тем стремление героя к счастью проникается романтической жаждой полноты бытия. Но и романтизм не остается художественной доминантой. В финале он осмысляется как "честолюбие", подлежащее критике с точки зрения "естественного чувства". В романе Стендаля на равных взаимодействуют, сменяя друг друга, едва ли не все приемы объективации и завершения, разработанные его предшественниками.

"Пармский монастырь" (1839) наследует и углубляет открытия "Красного и черного". В нем откровенно нарушается линейная структура повествования. Фабрицио дель Донго уже более не главпый герой, скрепляющий романные события. Развернутая историческая экспозиция, битва при Ватерлоо, Пармское королевство во главе с принцем Рапуцием Эрнестом IV, премьер-министр граф Моска, его отношения с герцогиней Сансевериной, драка Фабрицио с Джилетти и его заточение в башню Фарнезе, любовь Фабрицио к Клелии Конти, деятельность карбонариев, личность Ферранте Палла - эти и многие другие вполне самостоятельные-персонажи и события уже более не нуждаются в формальных приемах нанизывания. При этом роман не распадается на разрозненные эпизоды. Отсутствие логической связи между ними восполняется живым ощущением временной.связи, бесконечно раздвигающей границы романа: ""Открытое" время произведения, - пишет Д.С.Лихачев, - не исключающего четкой рамки, отграничивающей его от действительности,.предполагает наличие

других событий, совершающихся одновременно за пределами произведения, его сюжета"17.

Герои, незнакомые и даже никогда не встречавшиеся друг с другом, объединены причастностью копкретной исторической эпохе. Их самостбятелыгость равна их зависимости друг от друга. В "Пармском монастыре" главным героем становится эпоха, невидимое глазу, но переживаемое как эстетическое целое движение истории, предметом изображения • постигнутая логика человеческих отношений в их моральной, социальной и исторической обусловленности.

В пятом разделе "Некоторые перспективы: ближайшие и отдаленные" прослеживаются наиболее существенные этапы эволюции . французского романа второй половины XIX в. Свободно экспериментируя с жанровыми традициями и жизненным материалом, он подготавливает роман XX в.

Новое видение соотношения жизни и искусства находит свое художественное выражение в творчестве Г.Флобера, автора "романа без героя". Его творчество отражает кульминационный этап в развитии французского романа XIX в. и представляет собой переход от социальной мифологии к символизму, от "нигилизма" к эстетизму. Оно характеризуется смешением внутреннего и внешнего, подлинного и лживого, определяя собою новый принцип построения социально-психологического романа. В отличие от Бальзака, который называл себя "доктором социальных наук", Флобер отказывается от авторских обобщений. Авторское "я" писателя не оставляет за собой привилегии обрамляющего и завершающего видения. Обыденное сознание Эммы Бовари становится жертвой подмены понятий, личность героини на грани утраты индивидуальности. Свободная взаимообусловленность социальных, моральных и этических ценностей, лишенных конкретно-исторической определенности, образует подвижную, динамичную систему переходов и опосредований, в которых путается и теряется Эмма. Ее сознание произвольно соотносит образы и понятия, до сих пор принадлежавшие разным ценностным парадигмам, стилевым пластам, ассоциативным рядам. Их стихийное взаимодействие осложняет и запутывает психологическое состояние, ход мысли, логику сближений и противопоставлений.

1741ихачсв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука 1979. С. 214.

Достаточно будет отказаться от последних проблесков авторского "субъективизма" в изображении мира и человека, и возникнут условия для натурализма. Эстетика Э.Золя основывается на безусловном доверии действительности, оправданпом достижениями романа XVI-XIX вв. Вместе с тем художественная практика натурализма свидетельствует о том, что обобщающая и завершающая функция художественного задания не может быть передоверена действительности, если эта действительность враждебна искусству. Отказавшись от художественной объективации ради более последовательного принципа впенаходлмости, Золя оказался перед лицом лишенного самостоятельного эстетического значения факта.

■ Г и де Мопассан создает романы, в которых осознание. углубляющихся противоречий конца века обусловливает парастание эстетизма. Эстетизм проявляется в процессе реабилитации авторского субъективизма, отрицающего исследовательскую безучастность, на .которой настаивала теория натурализма. Вместе с тем Мопассан отнюдь не возрождает реализм стевдалевского типа, ибо его эстетизм заявляет о себе в виде феноменологического "иллюзионизма" (термин из предисловия к роману "Пьер и Жан"), т.е. в личностном отношении ■ автора к изображаемому материалу. Для Мопассана очевидно, что . историческая тенденция как таковая уже не освящена более поэтическим содержанием, распавшаяся реальность не содержит указаний на какую бы то ни было законосообразность человека, природы и общества.

Однако эстетическая субъективность, для того чтобы действенно противостоять разлагающему эмпиризму бытия, нуждается в объективном основании. В противном случае преобладание эстетизма грозит выродится в имморализм ("Портрет Дориана Грея" О.Уайльда, "Ученик" П.Бурже, "Имморалист". А.Жида и др.). Авторская индивидуальность ищет опору в неизменных ценностях мировой культуры, позволяющих ей объективировать малое историческое время как нечто преходящее. Таковы гносеологические и онтологические корни эстетики символизма, такова же поэтика рафинированной культуры Анатоля Франса, с позиции которой нелепости и несоответствия действительности объективируются как комические. В роман возвращаются ирония, пародия и сатира. Противостоящими конформизму обезличивающей социальности героями Франса становятся интеллигенты-разночинцы: Жером Куаньяр, Николя Ланжелье, Бержере, Морис Бротто и др. В его романах

восстанавливаются ценностные соотнесенности материала и художественного з'адания, принимающие форму иронии, пародии, сатиры, гиперболы и гротеска, которые дистанциируют суждения и поступки героев, ограниченных малым временем своей эпохи и своей судьбы. '

В заключении делается вывод о том, что несмотря, а может бьггь, именно благодаря принципиальной незавершенности, остающейся существеннейшим отличительным признаком романа нового времени, его "границы" уже намечены, возможности очерчены, контуры обрисованы. Многовековой опыт эволюции западноевропейского романа свидетельствует о-том, что стоит только какому-либо из его компонентов заявить о себе как о едином, раз навсегда данном конструктивном принципе, как сразу же обозначаются тенденции, чреватые обеднением его содержания, оскудением проблематики, окостенением жанровой структуры.

На протяжении многовекового периода своего становления и развития, удерживая открытия предшествующих традиций, учитывая опыт кризиса собственных типологических разновидностей, роман обретал самого себя лишь в равновесном диалогическом взаимодействии художественного задания, жанровых традиций и многократно оговоренной, но каждый раз неожиданной и непредсказуемой, исполненной новых смыслов и откровений сюжетной ситуации.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Реализм Бальзака // Литература в школе. М.: Просвещение, 1974. №> 3. С. 86-89.

2. Социология литературы (реферат) // Реферативный журпал ИНИОН. М., 1.974. Сер. 7. № 4. С. 58-63. (Обществ, науки за рубежом).

3. Некоторые стилистические особенности романа Бенжвмена Констана "Адольф" // Вопросы романской филологии. Лексикология и стилистика франц. яз. М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1977. С. 117-129. (Сб. науч. тр.; Вып. 114).

4. Шатобриан Франсуа Рене // БСЭ. М„ 1978. Т. 29. С. 297-298.

5. Политические взгляды Бенжамена Констана // Французский ежегодник - 1977. М.: Наука, 1979. С. 212-225.

6. Роман Бенжамена Констана "Адольф" и литературные традиции эпохи Просвещения в раннем французском романтизме. Статья депонирована в ИНИОН АН СССР (№ 4700). 45 с.

. 7. Пособие по истории французской литературы эпохи Просвещения и романтизма. М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1982. 120 с.

8. Поэтика истории у Стендаля // Зарубежная литература XIX-XX вв. и идейно-эстетическая борьба. М.: МОПИ им. Н.К.Крупской, 1986. , С. 126-131. (Межвуз. сб. науч. тр.).

9. Эпос, Лирика. Драма: На материале французской литературы средних веков, Возрождения и классицизма (учеб. пособие). М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1986. 125 с.

10. Стендаль и "Принцесса Клевская" // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе. М.: МШИ им. В.И.Ленина, 1986. С. 29-40. (Межвуз, сб. науч. тр.).

11. Социальная мифология в ромапе Бальзака "Шагреневая кожа": К вопросу о преемственности и взаимосвязи литературных направлений // Художественное произведение в литературном процессе. М-: МГПИ им. В.И.Ленина, 1987. С. 68-80. (Межвуз. сб. науч. тр.).

12. Стилистические функции оппозиций во французском романе XIX в."// Функционально-семантические и стилистические исследования французского языка. М.: МГИИЯ им. М.Тореза, 1988. С. 128-137. (Сб. науч. тр.; Вып. 316).

13. Примечания // Французская повесть и рассказ XIX века. М.: Правда. 1988. С. 523-557. • '

14. Эволюция французского романтизма: Из истории французского романа XVIII-XIX вв. // Художественное осмысление и

действительность. М.: МОПИ им. Н.К.Крупской, 1988. С. 75-82. (Межвуэ, сб. науч'. тр.).

15. Авантюрный мир "Франсиона": Вступ. ст. // Сорель Ш. Правдивое комическое жизнеописание Франсиона. М.: Правда, 1990. С. 5-22. ' . ,

16. Примечания // Там же. С. 572-590.

17. Французский плутовской роман: Вступ. ст. // Лесаж А.Р. . Похождения Жиль Бласа из Сантильяны. М.: Правда, 1990. С. 5-12.

18. Примечания //Там же. С. 741-755.

19. Составление // Сен-Симон. Мемуары: Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве: В 2 т. М.: Прогресс, 1991. Т. 1. С. 42-522; Т. 2. С. 5-467.

20. От составителя И Там же. Т. 1. С. 523-525.

21. Комментарии // Там же. Т. 1. С. 526-558; Т. 2. С. 468-490.

22. Именной указатель // Там же. Т. 1. С. 559-596; Т. 2. С. 491.-

_ 519.

23. У истоков полифонического романа: Вступ. ст. // Лесаж А.Р. Хромой бес. Монтескье Ш.Л. Персидские письма. Дидро Д. Нескромные сокровища. М.: ИОЛОС, 1993. С. 5-18.

24. Составление // Там же. С. 21-604.

25. Примечания // Там же. С. 605-620.