автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика хронотопа автобиографической прозы Андрея Белого

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика хронотопа автобиографической прозы Андрея Белого"

На правах рукописи

ЮНИНА Татьяна Владимировна

ПОЭТИКА ХРОНОТОПА АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ АНДРЕЯ БЕЛОГО

10.01.01 — русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

< с

Волгоград — 2009

003462371

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волжский гуманитарный институт (филиал) Волгоградского государственного университета».

Научный руководитель — доктор филологических наук, доцент

Воронин Владимир Сергеевич.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Смирнова Алъфия Исламовна (Московский городской педагогический университет);

кандидат филологических наук, доцент Баранов Сергей Валерьевич (Волгоградский государственный педагогический университет).

Ведущая организация — Алтайский государственный университет.

Защита состоится 12 марта 2009 г. в 12.00 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.03 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу: 400131, г. Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета: http:// www.vspu.ru 10 февраля 2009 г.

Автореферат разослан 10 февраля 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

Е. В. Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Автобиографическая трилогия А. Белого («Котик Летаев», «Крещёный китаец», «Записки чудака») — произведение уникальное: передобычным читателем и искушённым литературоведом в максимально приближенном к реальности автобиографическом повествовании развёртывается такая фантастическая и вихревая анфилада миров, что трудно подыскать ей какую-либо аналогию.

По мнению К. В. Мочульского, которым был подведён своеобразный итог исследований первой половины XX в., посвященных трилогии, «Котик Летаев» — это «симфоническая повесть», раскрывающая «своеобразную метафизику детского сознания». В ней есть и космогония, и мифология. «Крещёный китаец» — переходное звено «от мифологии к истории, от космических вихрей к строго логическому сознанию». В «Записках чудака» исследователь видит попытку рассказать об «огромном духовном потрясении» и о бессилии «литературных навыков и стилистических приёмов» писателя перед этой сверхзадачей.

Автобиографическая трилогия в целом и отдельные произведения, входящие в неё, рассматривались с самых разных точек зрения. Интересное прочтение «Котика Летаева» как «памяти о памяти» предлагает английский исследователь Дж. Элсуорт. Он полагает, что именно душа ребёнка является полем пересечения макрокосма и микрокосма, а ожидаемое героем «распятие» в трактовке исследователя — центральное событие вселенской эволюции для антропософов. В той или иной мере и другие исследователи видели в рассматриваемых произведениях «посвятительный миф» и отражение различной степени влияний антропософской концепции человека (В. Александров, Е. Н. Глухова, О. С. Карпухина, М. Л. Спивак). Одни авторы работ находили в основе автобиографической трилогии понимаемую во всей невероятной сложности действительность (X. Шталь-Швэцер, Дж. Янечек); другие — синтез различных видов искусств и философии, особую форму выражения авторского сознания и самосознания (М. Карлсон, С. Ю. Толоконникова, X. Хартман-Флайер). Отыскать атомное ядро автобиографических произведений А. Белого в языке, в особом строе и словесной организации текста с точки зрения теории А. А. Потебни о метафорическом познании мира ребёнком пытались К. Аншуец, Н. Какинума, Н. А. Кожевникова, О. Н. Масленникова, 3. О. Юрьева.

К проблеме художественного времени и пространства в творчестве Андрея Белого в целом и в автобиографической трилогии в частности обращался целый ряд исследователей (Н. Л. Быстров, Л. К. Дол-гополов, Д. II. Замятин, В. М. Пискунов, 3. О. Юрьева и др.). Однако поэтика хронотопа трилогии А. Белого исследована далеко не полно.

H. А. Бердяев подчеркивал такую особенность таланта А. Белого, как присущее лишь ему «художественное ощущение космического распыления, декристаллизации всех вещей мира, нарушения и исчезновения твердо установившихся границ между предметами». 3.0. Юрьева отмечает, что писатель «создавал свои творимые космосы постоянно», источником их было Священное Писание и «безграничное воображение» автора. Поэтому представляется важным при исследовании поэтики хронотопа автобиографической прозы А. Белого учитывать «законы» фантазии, во многом определившие особенности художественного мира в рассматриваемых произведениях.

Тенденция выделения особых принципов трансформации реальных объектов восходит еще к работе Лукреция «О природе вещей»; в XX в. эта проблема затронута Леви-Брюлем в «Первобытном мышлении», Б.Ф. Поршневым в «Социальной психологии и истории», В. С. Ворониным в «Законах фантазии и абсурда в художественном тексте». Вслед за В. С. Ворониным мы выделяем следующие принципы фантазии:

1) сращивание признаков различных объектов;

2) умножение и разделение объектов;

3) установление реально не существующей связи между объектами;

4) превращение части в целое, признака в объект и обратно; распад целого на части; замещение объекта его признаками;

5) исчезновение и возникновение объекта.

Мы разделяем точку зрения В. С. Воронина относительно того, что данные принципы связаны со следующими концепциями пространства и времени, выработанными современной философией:

I. По реляционной концепции времени, время есть отношение между событиями, одно из которых произошло раньше, а другое позже выбранного момента времени. В соответствии с этим можно говорить о реляционном пространстве, которое учитывает порядок расположения объектов и событий: близость или удаленность от избранной точки отсчета. Данная концепция использует такой «закон» фантазии, как умножение и разделение событий и предметов.

2. По статической концепции времени, время неизменно, и в нем реально сосуществуют прошлое, настоящее и будущее. Статическое

пространство предполагает, что события локального порядка отражаются во всем глобальном универсуме. В художественном мире эта концепция связана с превращением части в целое.

3. По динамической концепции времени и пространства, определяющий момент — «здесь и сейчас». Реально только настоящее, прошлого уже нет, будущего еще нет. События, происходящие в локальном пространстве, никак не влияют на события в глобальном пространстве. В этой модели целое превращается в часть.

4. По субстанциональной концепции времени и пространства, данные координаты имеют статус субстанции особого рода наряду с веществом и полем. В художественном мире эта концепция устанавливает реально не существующие связи между временем и пространством и заменяющими их объектами.

5. По радикальной концепции времени и пространства, экстраполируются признаки реляционной модели, при этом пространственно-временные координаты — не суть отношения между объектами и событиями, а свойства самих объектов. Поэтому для данной концепции характерно исчезновение времени и пространства, как чего-то отличного от предметов реального мира.

Актуальность работы определяется необходимостью исследования художественного феномена автобиографической прозы А. Белого с помощью нетрадиционного литературоведческого инструментария. На наш взгляд, перспективным направлением исследования этой проблемы может стать комплексный подход, предполагающий взаимодействие различных научных дисциплин. Это обусловлено тем, что Андрей Белый соединяет в себе художника и естественника, с детских лет впитавшего и музыкальные впечатления, внесённые в его мир матерью, и математические категории, идущие от отца.

Материалом исследования послужила трилогия А. Белого («Котик Летаев», «Крещёный китаец», «Записки чудака»), тексты статей и воспоминаний А. Белого, воспоминания о писателе, антропософские труды Р. Штейнера.

Объектом анализа является автобиографическая проза А. Белого.

Предмет исследования — поэтика хронотопа автобиографической прозы А. Белого в её связи с принципами фантазии в текстах.

Цель работы заключается в том, чтобы раскрыть особенности поэтики хронотопа автобиографической прозы А. Белого в контексте эстетических и философских концепций пространства — времени.

Цель достигается решением следующих задач:

1. Выявить жанровые особенности повести А. Белого «Котик Ле-таев» в связи с характеристиками хронотопа детства.

2. Установить специфику проявления философских моделей хронотопа в автобиографической прозе писателя.

3. Рассмотреть взаимосвязи пространственно-временной организации автобиографической трилогии А. Белого с принципами фантазии, определить основные пространственно-временные структуры и образы, в которых они выражены.

4. Определить, как духовное становление героя автобиографической трилогии реализуется через мотив пути.

Методологической основой диссертации являются труды в области поэтики (М. М. Бахтин, В. М. Жирмунский, Д. С. Лихачёв, Ю. М. Лот-ман, Б. В. Томашевский), фундаментальные исследования художественного пространства и времени (М. М. Бахтин, Г. Башляр, Д. С. Лихачёв, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров), современные исследования пространственных моделей (В. С. Воронин, Д. Н. Замятин, П. Я. Сер-гиенко), труды по специфике автобиографического жанра (Б. В. Аверин, Л. И. Бронская, Н. А. Николина, Л. Н. Савина).

Философская, символическая, знаковая насыщенность пространственных и временных образов в автобиографической прозе А. Белого привела к необходимости привлечения трудов крупнейших российских и зарубежных философов (А. Ф. Лосев, А. М. Пятигорский, В. С. Соловьев, П. А. Флоренский, А. Бергсон, М. Хайдеггер), работ по философским концепциям пространства и времени (В. И. Власюк, Ю. Б. Молчанов), «законам» фантазии (В. С. Воронин), трудов ведущих отечественных и зарубежных специалистов по творчеству А. Белого (Л. К. Долгополов, А. В. Лавров, К. В. Мочульский, М. Л. Спи-вак, В. М. Пискунов, 3. О. Юрьева, В. Александров, Н. Какинум).

Методы диссертационного исследования были выбраны в соответствии с его целями и задачами: метод традиционного историко-литературного анализа, феноменологический метод, метод интертекстуального анализа текста.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые рассматривается поэтика хронотопа автобиографической трилогии А. Белого, а также выявляются её связи с принципами фантазии.

Положения, выносимые на защиту:

1. В повести «Котик Летаев» наиболее ярко проявляет себя хронотоп детства. Дискретный и фрагментарный характер хронотопа, «плы-

вущая» точка отсчёта в потоке впечатлений от внешнего мира, с одной стороны, показывают формирование детского сознания, с другой —- овеществление мысли, воплощение её в зримые пластические образы, что обеспечивает единство художественного мира на основе парменидовской концепции бытия.

2. В автобиографической трилогии находят отражение пять философских моделей пространства и времени: реляционная, статическая, динамическая, субстанциональная и радикальная. Динамическая модель включает в себя точки бифуркации (развилки возможностей в ходе вещей и явлений окружающего мира) и особые точки, в которых можно увидеть всю линию личного времени, наблюдая за её ходом со стороны. Статическая концепция является преобладающей, но в повествовании о детстве, в воображаемом мире детского сознания она постоянно обращается в радикальную: предметы сами обнаруживают своё собственное время и пространство, поглощая интервалы между событиями и промежутки между объектами. Субстанциональная концепция проявляет себя в соотнесении фазовых состояний воды с прошлым, настоящим и будущим личности и окружающего мира. Реляционная модель с её отношениями «раньше — позже», «дальше — ближе» в детстве героя оказывается значительно потеснённой, что связано с «плывущей» точкой отсчёта в потоке впечатлений от внешнего бытия.

3. Пространственно-временные модели развертываются с помощью своих, соответствующих им принципов фантазии, однако в условиях острого внутреннего или внешнего конфликта эти группы принципов видоизменяются. Среди геометрических образов пространства — времени — движения наиболее существенное место занимает «перекрученный круг» (или знак «бесконечности»). Человеческая личность, её самосознание раздвигаются Андреем Белым до космических пределов, помещаются писателем в центр «перекрученных кругов» бытового и бытийного, сакрального и профанного, мифологического и реального пространства—времени.

4. «Религиозные переживания» в автобиографической трилогии реализуются через мотив пути, который трактуется как в своём прямом значении, так и в символическом — духовное совершенствование героя на пути познания Божественной истины.

Теоретическая значимость диссертации состоит в разработке принципов анализа поэтики хронотопа в модернистской автобиографической прозе на основе триалектической модели «пространство —

время — движение» и взаимодействия творческой фантазии с философскими моделями пространства и времени.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов анализа при дальнейшем изучении творчества А. Белого и русской символической прозы. Выводы диссертации могут найти применение в вузовских курсах лекций по истории русской литературы XX в., в спецкурсах и семинарах по проблеме творчества А. Белого.

Апробация результатов исследования. Материалы исследования были представлены в виде докладов на всероссийских научных конференциях: «Духовная жизнь провинции. Образы. Символы. Картина мира» (Ульяновск, 2003 г.), «Семантическое поле культуры: генетические связи, типологические параллели, творческие диалоги» (Омск, 2004 г.), «Русский язык и литература рубежа XX—XXI веков: специфика функционирования» (Самара, 2005 г.); международных научных конференциях: «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь, 2003 г.), «Святоотеческие традиции в русской литературе» (Омск, 2005), «Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов» (Волгоград, 2005 г.), «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературе» (Волгоград, 2006 г.), «Литература и культура в контексте христианства. Образы, символы, лики России» (Ульяновск, 2008 г.).

Материалы и результаты исследования использовались на лекциях и семинарах по русской литературе на историко-филологическом факультете Волжского гуманитарного института (филиала) Волгоградского государственного университета.

Объём и структура работы определяются поставленной целью и характером исследуемого материала. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, её научная новизна, определяются объект и предмет исследования, его цели и задачи, характеризуется научное состояние изучаемых проблем, излагается теоретическая и практическая значимость результатов работы.

Первая глава — «Мирообраз раннего детства и личный космос "Котика Летаева "». В первом параграфе «Взаимодействие лирических и эпических начал в повести» исследуются особенности жанра ана-

лизируемого произведения — лирической повести о самом раннем периоде детства автобиографического героя, соединяющей в себе черты лирики и эпоса. Точка отсчёта времени в повести сопоставлена с рядом других «нулевых точек» в повествованиях писателей о детстве. В произведении А. Белого вместо точной последовательности событий и происшествий даны впечатления о них, включающие в себя взрослое и детское восприятия, стягивающие воедино прошлое, настоящее и будущее. Обилие глаголов настоящего времени, пластичность и рельефная осязаемость нарисованных автором картин приближают эту лирическую повесть к дневнику без дат, к репортажу. Повествование от первого лица, взволнованный и откровенный рассказ о себе, своих близких сближают эту лирическую повесть с исповедью. Кроме того, произведение делится на небольшие главки, в нем появляются «прозаическая лесенка» (Ю. Орлицкий), ритм и рифма, свойственные поэзии. Композиция повести предполагает фрагментарность и дискретность пространства — времени. Тем важнее понять, что же обеспечивает единство хронотопа.

На наш взгляд, единство состоит в философском принятии пар-менидовской концепции бытия, согласно которой предмет мысли и мысль о нём совпадают. Эта концепция по-своему оптимистична, ибо небытия в ней не существует, поскольку мысль о несуществующем уже приписывает последнему статус бытия. Так, уже в самом прологе к погружению в детство горный ландшафт, природа, окружающая героя, представляются ему выросшими из него самого. Здесь автор открыто присоединяется к парменидовской концепции, отождествляющей мысль и бытие. Мгновенное овеществление мысли, воплощение её в зримые пластические образы мы видим на протяжении всего повествования.

Можно сказать, что «Котик Летаев» — это лирическая повесть, сочетающая в себе прозаические и стиховые компоненты с элементами дневника, исповеди и репортажа.

Во втором параграфе «Модели личного пространства — времени и космология "Котика Летаева"» показано, что парменидовская концепция мироздания лежит и в основе путешествия героя к своим собственным истокам. Стихия мысли воплощается таким образом, что «спуск» в своё личное «до-время» приводит к космологическим моделям ранней Вселенной, разработанным только в середине XX в. Первый момент существования А. Белый характеризует как «ощущение математически точное, что ты — и ты и не ты, а какое-то набухание в

никуда и ничто». В этот момент нет «ни пространства, ни времени», но есть «состояние натяжений ощущений; будто всё-всё-всё ширилось, расширялось, душило и начинало носиться в себе крылорогими тучами». С одной стороны, троекратное «всё-всё-всё» представляет собой предельное умножение объектов, с другой — модель расширяющейся Вселенной, возникшей из взрыва сверхплотного сгустка вещества, в котором, действительно, «не было ни пространства, ни времени». Перед нами радикальная концепция пространства и времени, согласно которой эти компоненты входят в структуру самих объектов и в случае отсутствия последних и сами не существуют. Для ребёнка «ничего внутри: все — во вне». Поэтому и времени внутри него нет.

С одной стороны, сознания ещё нет, а с другой — оно есть и занято «сознаванием необъятного, обниманием необъятного; неодолимые дали пространств ощущались ужасно». Таким образом, маленькая частичка бытия оказывается связанной со сверхбольшим миром, часть переходит в целое, и автор использует статическую концепцию времени, связывающую хронотоп «здесь и сейчас» со всем окружающим мирозданием.

Статическая концепция оказывается наиболее подходящей для жанрового мирообраза автобиографической трилогии. Однако у А. Белого эта концепция парадоксальным образом связывается с динамической моделью, где имеет место обратное превращение целого в свою собственную часть. В непрерывном потоке времени автор выделяет такие «миги», которые находятся как бы в стороне от основной линии времени и позволяют увидеть её всю. Эти «миги» оказываются способными вместить в себя прошлое, настоящее, будущее, потаённый смысл человеческого бытия. Для внутреннего мира ребёнка таким особым состоянием души становится Божественная Любовь, первые неосознанные проблески ощущения её: «И — ослепительная будущность: моей любви... —я не знаю к чему: ни к чему, ни к кому: — Любовь к Любви!». Андрей Белый описывает это чувство так, что мы наблюдаем взаимопереход друг в друга самых различных концепций пространства и времени. Одновременно это переход к сверх плотности начального мгновения творения. Так, Соня Дадарченко подарила мальчику игрушечного клоуна. И тогда вдруг обнаружилось, что клоун зовёт: «За ним — все, все, все!». С этого момента времени художественное мироздание начинает зависеть не столько от Сонечки, сколько от её отдельных признаков. Сначала она как бы растворяется «в желтых локонах, с бледным бантом: какая-то вся — "теп-

лота", которую подавали нам в церкви, — в серебряной чаше»; затем девочка рассыпается на всё те же составляющие части: «лобик, локоны, глазки, бантик». Хронотоп становится пульсирующим от нуля до бесконечности: «...всё, что было, что есть и что будет: теперь между нами: но локоны, лобик и бантик пропали; и нет ничего — рябь». Статическая модель мироздания свёртывается в динамическую, затем — в радикальную и вновь разворачивается в статическую. Такая пульсация является характерной особенностью для всей автобиографической трилогии.

Большое внимание в повести уделено первозданной стихии воды. Человек един с этой водной стихией: «...роковые потопы бушуют в нас (порог сознания — шаток, берегись — они хлынут)». Так уже с самого начала А. Белый говорит о том, что время и пространство представляют собой особую субстанцию, и объединяет в единое целое две её модификации: сознание и воду. Если сознание не в силах сдержать в себе бушующую стихию, то человек обречён на слияние со стихией окружающего мира. Боязнь поддаться первозданному вихревому космосу пронизывает ребёнка с самых первых проблесков самосознания. В подглавке «Вода» опасное течение времени проецируется на поток воды. Маленький мальчик ощущает, что подобно утекающей воде «улетит всё-всё-всё из него, от него, а после за улетающим током душа улетает». В философии и художественной литературе, начиная с Гераклита, время обычно уподобляется текущему потоку воды. Если стрела времени направлена вперёд, то с прошлым в личном плане А. Белый связывает лёд или другое твёрдое тело, сохраняющее и форму, и объём; с газообразным состоянием воды — будущее, не сохраняющее ни форму, ни объём; настоящее же — поток, не сохраняющий форму, но имеющий постоянный объём. Обращённость стрелы времени назад приводит к тому, что прошлое может оказаться паром, клубом дыма, а будущее — потоком бесформенных чувств и мыслей. В плане внешней истории газообразным может стать и прошлое, а отвердевшим — будущее. Но настоящее сохраняет взаимосвязь с жидкой фазой воды. Такова, например, изображённая автором картина грозы, где в облаках несутся дикие орды, происходит битва богов и титанов, разыгрывается всемирная история и проливается дождём, а потом — градом.

Ввиду особенностей художественного мышления А. Белого, реляционная концепция пространства — времени, имеющая большое значение для автобиографического жанра, в «Котике Летаеве» постоян-

но нарушается. Каждый момент, наступающий после предыдущего, может оказаться «красноречивым мигом», и тогда в нём вся человеческая жизнь как бы происходит одновременно. «Мигу» этому может предшествовать пересечение какой-либо определённой пространственной границы. С другой стороны, художественная логика повести такова, что, продвигаясь обычными коридорами, можно проползти сквозь стену и очутиться в бытовом пространстве Москвы или же в подземном пространстве древнеегипетских торжественных шествий. Мы видим, что реляционная модель «пространство— время» взаимодействует со статической концепцией мироздания, и преобразующим фактором оказывается сращивание признаков различных объектов.

В третьем параграфе «Лист Мёбиуса и взаимодействие различных слоев хронотопа» выявлена открытость и «мёбиусообразность» художественного пространства — времени повести. Как известно, лист Мёбиуса представляет собой одностороннюю поверхность, и переход с внешней на внутреннюю сторону происходит без пересечения границы или края. Более того, разрезая ленту Мёбиуса вдоль, мы обнаружим, что она не распадается на два кольца, а создаёт пару сцепленных колец. Разделение и умножение объектов идут здесь рука об руку, но единое взаимосвязанное пространство сохраняется. Подобным образом пары антитетически противопоставленных подпространств общего хронотопа автобиографической трилогии — приземлённый быт и вихревое пространство музыки, настоящее и далёкое прошлое, реальное и мифическое, внутреннее и внешнее, профанное и сакральное, высшие и низменные человеческие чувства — обнаруживают свою взаимопереходимость без какого-либо резкого обнаружения границ. Так, в повести «Котик Летаев» шерстяной червячок из красных лоскутиков, сшиваемых няней, умножается во сне мальчика до «багровых краснолётов», «громких алмазиков и азиатских змеев» и перерастает в библейскую историю.

Ярким представителем «мёбиусального» хронотопа является «предлиннейший гад, дядя Вася: <...> змееногий, усатый, он потом перерезался; <...> одним куском к нам захаживал отобедать, а другой — позже встретился: на обёртке полезнейшей книжки "Вымершие чудовища"». Таким образом, куски имеют известную самостоятельность, но сохраняют свою целостность, хотя и перерезаются.

В бытийном пространстве происходит просветление человека через перенесённые страдания и духовное воскрешение — через телесную смерть. Но осуществление этого в эпилоге «Котика Летаева»

тоже происходит не без помощи односторонней поверхности. А. Белый в символическом ключе даёт описание казни на Голгофе: герой «повисает в себе на себе», подобно разрезанному листу Мёбиуса. При этом мифологическое и бытовое пространства стремительно удаляются друг от друга. Переноса ребёнком мифа на свою собственную жизнь не происходит, хотя процесс ожидания растягивается на долгие годы. Однако финальная фраза («Во Христе умираем, чтобы в Духе воскреснуть») осмысливается как взрыв, разбивающий бытовое пространство. Высшее Я героя обретает себя в бытийном пространстве. Приобщение к этому миру содержится в акте отождествления себя (Котика) с Христом.

А. Белый соединяет рождение и смерть в начальной и конечной точке человеческого существования, поэтому гибель индивида — всего лишь начало иной фазы посмертного бытия перед новым рождением: «полет и паденье; рожденье в тело и выход из тела—рожденье и смерть — суть единство: и нет ни рожденья, ни смерти; <...> во мне ощущение ужаса переходит в уверенность: "Я" — бессмертно».

Вторая глава — «Реальное и воображаемое в художественном пространстве — времени "Крещёного китайца"». В первом параграфе «Хронотоп мифа и реальности, принципы фантазии в романе "Крещёный китаец"» доказывается, что парадигма понимания романа как отражение постепенного «процесса демифологизации действительности» (Н. Д. Александров) даёт лишь упрощенную схему. Сужение области мифа в обыденном пространстве идёт рядом с расширением его во внутреннем мире личности. Начав с почти реального воскрешения отца в его книгах, автобиографический персонаж вспоминает об изучении Библии вместе с отцом и о главном мифологическом событии христианства — воскрешении Иисуса Христа. По одной из дефиниций, «миф есть воспоминание о мистическом событии, о космическом таинстве» (Вяч. Иванов). Ближе к финалу произведения ребёнок сознательно вживается в традиционный миф о Христе, в доступной ему мере осваивая Его высокую миссию в локальном семейном аспекте, желая примирить враждующих родителей.

Сращивание признаков различных объектов действует и в реальном, и в воображаемом хронтопе. Отец сравнивается с «книжноно-гим» спрутом, сердитым псом, скифом, преследующим перса. Во всех этих превращениях календарное время, реляционная модель времени, подвергается деформации, заменяется статической и субстанциональной.

Кроме того, взросление сопровождается не только освобождением от старых, но и порождением новых мифов. У отдельных индивидов подобное может происходить и в рамках одного возрастного периода. А. Белый в «Крещёном китайце» как раз и представляет нам впечатлительного мальчика, в чьём сознании столкнулись два противоположных процесса: демифологизация и ремифологизация. По словам А. Ф. Лосева, миф — это «образ бытия личностного, личностная форма, лик личности» (курсив А. Ф. Лосева. — Т. Ю.).

Мир выдуманных мальчиком существ, возникающих «в сумерках и в сумраке», обширен и разнообразен. Эти существа оживают и поселяются в характерных для детского восприятия локусах — таинственных и тёмных углах. Одно из таких выдуманных существ — Пфу-ка, появляющийся ночью, сочетающий в себе признаки старика, крупного зверя, бабы и ежа. Спасение от него — только в бегстве. «Босыми ножонками» мальчик убегает в далёкое огненное прошлое. Движется он «по годам, по векам», но в момент предельного расширения времени оказывается, что в пространственном отношении герой ограничен движением по одной прямой — по жёлобу, длина которого измеряется умноженным количеством этажей, вплоть до «сто первого», а затем жёлоб кончается «тычком в необъятности».

По сравнению с «Котиком Летаевым» в «Крещёном китайце» резко возрастает давление внешнего мира, умножается число связей с «заквартирным миром», но границы «своего» и «чужого» пространства очерчены достаточно четко. Места проживания других людей, пусть даже родных, гибельны и враждебны. Пребывание ребёнка у бабушки отмечено мироощущением катастрофизма, омертвлением живых людей. Здесь «пахнет мертвелью», «остывает все в мерзлятине». Вот моточек пряжи надели Котику на руки. И сразу же следует перекрутка собственного мира, видение самого себя предметом, надетым на руки, лишенным собственной жизни: «я — просто моток». Сама бабушка подана как «пухоперая» и «ватная», готовая разлететься в стороны и исчезнуть. Это касается и более молодой родственницы — тёти Доти.

В «Крещёном китайце» А. Белый показывает, что каждый человек глубоко индивидуален, содержит в себе свою собственную опору. Таким образом, через мифологическое постижение мира Котик подошёл к моменту духовного прозрения и понимания единства собственной духовной природы с Высшей, Божественной. Наполненность Святым Духом и есть «внутренний стержень» индивида (а это уже не

«жёлоб», не «гвоздь», не «тычок математики»). Потребность в единении с Божественным Началом, получении сакральных знаний и предопределила дальнейший жизненный и творческий путь героя. В «Записках чудака» «посвятительный миф» трансформируется в реальное «посвящение».

Во втором параграфе «Разлад в семье и пульсация хронотопа» характеризуется двухфокусное художественное пространство, в сферу воздействия которого попадает личный космос ребёнка. Всё внешнее пространство для мальчика постепенно наделяется знаковыми функциями, распадается на отцовское и материнское. Сфера отцовского влияния простирается и в область сверхъестественного. Видоизменяются образы временной субстанции в романе. Вода, как и прежде, имеет признаки времени, но внимания ей уделено значительно меньше. В качестве противостоящих субстанций, собственно отцовского и собственно материнского хронотопа, выделяются книги и музыка. Это столкновение мысли и чувства, рационального и иррационального. Отец — мера, число, гармония, превращение части в целое, через свой кабинет он связан со всем учёным миром и со всей Россией, он — состав бытия. Мать — сторонница иррациональной силы страсти, стихии музыки, превращающей окружающий мир в «неставы безбытий». Отец знаменует собой созидательный переход времени в пространство, мать — разрушительный обратный процесс. Пульсация материнского и отцовского хронотопа проецируется на географическое и историческое бытие России.

Кульминационный момент разлада в семье дан в главе «Агура-Маздао» и спроецирован на урок географии, который дает ребенку отец. Как известно, Агура, или Ахура-Мазда («верховное божество зороастрийского и ахеменидского пантеонов»), ведет смертельную борьбу «с силами зла, возглавляемыми Ангро-Майнью»1. И человек должен выбрать свое место в этом противоборстве. Исходя из общего смысла произведения, можно заключить, что Богом добра автор полагает именно отца. Урок географии в исполнении последнего показателен. Это предельное расширение пространства России. Прислушаемся к объяснению профессора: «"Россия, брат, — во!" — раскидает ладонями он, мне напомнивши жест Саваофа под куполом Храма Спасителя (нос Саваофа был взят Кошелевым с профессора Усова: нос — в три аршина!)...». Эта мгновенная зарисовка соединяет сак-

1 Мифы народов мира: в 2 т. — М.: Сов. энцикл.. 1988. — Т. 1 — С. 141 —142.

ральное и профанное пространство, реальность и искусство. Симво-личен и ножик, подбрасываемый в воздух и ловимый рукой профессора во время перечисления территорий России: «Она заключает <...> Туркестан, и Кавказ, и Сибирь, Бухару и Хиву, и Финляндию». Нож — это разрез, отсечение. А большей части того, что называет отец, сейчас уже нет в составе России. Разлад в семье мальчика — предчувствие многострадального будущего родной страны. Процесс этого распада намечен в разговоре сына и отца задолго до всех аналитических штудий XX в. и переживается как настоящая трагедия. С глазами, «пустыми от ужаса», отец обвиняет немцев в продаже Аляски. С позиции повзрослевшего писателя, пережившего Первую мировую войну и распад России во время Гражданской войны, такое обвинение вполне понятно. В урок географии свою лепту вносит не только прошлое, но и будущее России, осознанное А. Белым как «трагедия». Таким образом, авторское пространство — время вмешивается в пространство — время персонажей, и прошлое как бы начинает определяться будущим.

В третьем параграфе «Сверхплотность, относительная плотность и пустота в "Крещёном китайце"» в связи с художественным пространством романа выделяются три вида плотности его художественного мира: сверхплотность, относительная плотность и пустота. Сверхплотное пространство оформляется рядом вещей и явлений, связанных с отцом героя. Он как бы Бог-Отец этого мира. Относительно плотное окружает его сына, а пустое пространство, пронизанное волнами музыки, сопровождает мать героя.

Сверхплотность порождается умножением числа доступных отцу объектов, действительных и воображаемых. Родитель воплощает в себе признаки многих людей: Сократа, Леонардо да Винчи, Лейбница, Канта. Он потрясатель сфер и космосфер, делимый и умножаемый объект, поскольку многие люди заключены в папе, и «"они" есть лишь "он"». Происходит установление связи творческого мира отца с пространством сна, в котором явившийся папе Иисус Христос заявляет, что совершенно согласен с папиной «Монадологией». Но и тут, во сне, возникает игра символами «нуля» и «бесконечности». Заменяя «Отче наш» выражением «О» — «Источник Чистейшего Совершенства» или более кратким «О» — «Абсолют, так сказать», Михаил Васильевич вызывает замечание гостя, что «так сказать» излишне. Когда профессор не принимает это указание безоговорочно, Христос исчезает, демонстрируя превращение бесконечности в пустоту.

Пустота в романе многолика. Она подсвечивает портрет няни героя, набором исчезающих плоских черт отмечена тётя Дотя. Казалось бы, и само пространство—время должно исчезнуть, но тётина пустота обнаруживается и в сверхплотном окружении отца, и в скольжении дней сына. «Строй мерных месяцев» ребёнок помнит именно с октября, когда появляется Малиновская, «людоеда такая», — ещё один лик пустоты. Её окружает не реляционная модель времени, а статическая, совмещающая прошлое, будущее и настоящее. Тем самым пустота оказывается отнюдь не индивидуальной характеристикой тёти Доти. Пустота — своеобразная болезнь истории. Однако роман заканчивается символическим «распятием» Котика, торжеством относительной плотности, «вытечи света», воссоединяющим не только его родных и близких, но и Восток и Запад.

Третья глава — «Бытийное и обыденное пространство — время "Записок чудака"». В первом параграфе «"Записки чудака"как опыт постижения духовного пространства» представлен сложный путь Андрея Белого к антропософии, к видению «света Христова». По мнению писателя, биография каждого человека есть история эволюции его самосознания, история становления «самосознающей души». В свою очередь, антропософский путь самопознания предполагает ряд «посвящений», которые Р. Штейнер называет «пробуждением души к высшему состоянию сознания».

Первая часть духовного пространства А. Белого — стремительное вертикальное «восхождение» по спирали жизни, переходящей в полет по прямой. Однако, перейдя «посвятительную» границу, самоотверженно преодолевая препятствия и испытания, встречающие человека на пороге духовного мира, А. Белый смог разглядеть и прочувствовать жизнь вне «посвятительных» границ. И в этом смысле дальнейший путь — «от Штейнера» — есть путь «нисхождения».

Отсюда трагизм мироощущения А. Белого «пост-штейнеровско-го» периода. Возвращение к темам начала века — попытка заново пережить, переосмыслить свой жизненный путь. Однако А. Белый не приемлет идею «вечного возврата», «замкнутого круга». Оставаясь до конца жизни символистом, при этом не отрицая антропософского учения, в своей работе «История становления самосознающей души» писатель признается: «...моим "я", изменю порядки Вселенной, и "вечный возврат" я разрушу, чтобы вернуть его царству духовному; я "возвращение" пересоздам; оно будет — перевоплощением, или градацией перевоплощений по-новому; так разомкну этот круг я». Вслед

за Р. Штейнером А. Белый утверждает, что, почувствовав подлинный смысл жизни, человек обретает ту реальность, в которой он может сказать о себе, что является Челом Вечности, поскольку «путь жизни» становится результатом перевоплощения однажды положенной Вечной Жизни в «Я — во Христе».

Во втором параграфе «Географический хронотоп и духовное путешествие личности» исследуется взаимопреломление реального и духовного хронотопа в аспекте движущегося пространства. Образы тех мест, куда случается попасть герою, выстраивают многоцветную мозаику его внутреннего мира, характеризуют духовные устремления повествователя. К возвращению автобиографического двойника на Родину подключено огромное пространство его прошлых странствий. В давней поездке с любимой «страны бросались» на них от «прибережий Сахары до гор крутобокой Норвегии». Теперь же сам герой ощущает себя зёрнышком, которое «бросается в пространства, пахнущие порохом». Взаимодействие внешнего и внутреннего пространства, отнесённое к моментам «до» и «теперь», взаимообратно. В прошлом — сужение внешнего пространства и расширение внутреннего мира, поглощающего впечатления от «пёстрых стран». В настоящем — расширение внешнего пространства и вылет в него незначительной пылинки индивидуального «я». Это второе возвращение героя из дальних странствий в Москву. В первом возвращении в прошлом остались Италия, пирамиды Египта, святые места Палестины, великолепие европейских готических соборов, а дома — ненаписанное примечание к статье, восемь месяцев ждавшее героя. Повествователь против внешней биографии, против ряда цифр и фактов — всё это, по его мнению, ложь, скрывающая «Дух Человека».

Герой, переживший «болезненные события» периода 1912—1916 гг., сообщает: «Если бы чувствовать "миги", разъединенные друг от друга годами и через года объясняющие себя, то мы многое бы поняли; наше грядущее, крадучись Духом к нам в душу, свершается еще задолго до срока». В мысленном пространстве героя умножаются «миги», когда-то свершившиеся в реальном пространстве. А. Белый расставляет эти события в хронологическом порядке, словно вплетает их в нить собственной жизни. Таким образом, мгновения связывают воедино реальное и мысленное пространство—время. На это обстоятельство указывает П. А. Флоренский: «...бывают времена — пусть короткие, пусть чрезвычайно стянутые, иногда даже до атома времени, — когда оба мира соприкасаются, и нами созерцается самое

это прикосновение». Герой А. Белого стремится увидеть в соприкасающихся пространствах проявленный смысл свершившихся событий. Например: «...неописуемой важности дни пережили мы в Бергене; я был выхвачен из обычного тела; быть может, пережил я себя совершающим действия мировые» или «...казалось: от ежедневных поступков зависит история; мелочи жизни текли, как обряды, во мне; ежедневные встречи казались перстами; горели огромные шифры на всем; <..:> был я всем, что я видел: ветрами, деревьями, месяцами». Статическая концепция пространства—времени получает здесь свое полное осуществление. Происходящее в локальном пространстве обыденной жизни оказывается связанным с мировым порядком событий. На первый план у А. Белого выдвигается «беспредельность творческого переживания, для которого все, что ни есть, оказывается средством усиления, роста, теургического возвышения личности, соединившей в себе начала и концы, ставшей "миром" вне мира» (Н. Л. Быст-ров). Любое событие или предмет, попавший в поле зрения героя, воспринимается в мистическом ключе. Однако существует опасность, что чувство границ между реальным и мысленным пространством может быть утрачено. Это приводит к иллюзорности восприятий, переживаний, а впоследствии — к нераспознанное™ символических событий. Так, герой открыто признает, что неверно прочтенный шифр собственного «посвятительного пути» стал роковой ошибкой в его жизни: символ падения — отъезд из Дорнаха; «я — рухнул... отъездом; свалился <...>. Неверно прочитанный знак оторвал от меня мою Нэлли, которая оставалась на стадии, нами достигнутой вместе». Ошибочен не столько поступок героя, заключенный в отъезде, сколько неверно прочитанный шифр: ошибка мысли, обусловившая события реальности. Расшифровку можно поправить. Но для героя А. Белого это непоправимо, что означает полное единство предмета мысли и самого предмета.

В третьем параграфе «Отражение личной и мировой катастрофы в пространстве—времени "Записок чудака "» показано, что текущее время истории перестаёт быть однородным потоком. Время, к которому приурочено путешествие героя по Европе, катастрофично. Оно создаёт сложные отношения между самим героем и его двойником Леонидом Ледяным, между его высшим «Я» и малым «я». Миром правят вездесущие «они», сверхсущества из Генерально-Астрального Штаба, следящие за тем, чтобы человек не стал Человеком в подлинном смысле. Себя и людей герой ощущает лентой экрана, которую изуча-

ют всесильные властители мира, могущие вообще остановить движение ленты, и тогда остановится течение времени. Но даже если они не вмешиваются, то равнодушие, как «тень загробного мира», уже готово погубить Вселенную.

Кульминация умножения и разделения объектов дана нам в лондонских главах «Записок...». В самом начале Лондон выглядит великолепно и внушительно. Однако реалии войны пришли и в этот «уверенный в себе» город. Он теряет свою устойчивость в пространстве, на него всегда готова обрушиться бездна. Этот неуютный мир под стать апокалиптическим видениям. В столице Англии отяжелело дневное сознание поэта, оно оказалось гораздо тяжелее прошлой жизни. Здесь находит своё применение субстанциональная модель «пространство — время». «Оплотнели» берега Темзы «серо-желтыми льдами-домами». Затем воспоминания прошлого принимают газообразную форму — «из меня образовались сначала туманы душевных паров». Отсюда герой увозит лёд, звенящий в его сердце. Лондон предстает перед нами чрезвычайно многоликим городом: и Вселенной, и пустотой, и омертвевшим телом героя. Здесь же герой вспоминает гипотезу Канта — Лапласа об образовании Солнечной системы, но рисует такую иллюстрацию, которая заставляет вспомнить о другом великом предвидении Лапласа -— чёрной дыре, из которой ничему нельзя выбраться, поэтому даже «луч, перпендикулярно поставленный вверх, падал сверху на нас».

А. Белый прибегает к одному из излюбленных своих приемов: «перекрутке» плоскостей поту- и посюстороннего мира. С одной стороны, герой в «расплющенном» состоянии продолжает морское путешествие по Северному морю, утратив одно из измерений: «...тела не имеют уже подобающих измерений: одно из них вдавлено: Лондон расплющил и превратил в тонкий прослоек материи — в листик; а листик стал тенью». Листик этот, однако, движется по плоскости жизни так, что «переползает» на её изнанку. Перед нами снова знакомая структура листа Мёбиуса. Жизнь продолжается как бы уже в потустороннем мире.

С другой стороны, обнаруживается, что сам герой — «бомба, взорвавшая прошлое», а в своём сознании он уже пережил случившееся. Прибыв в Москву, он увидел, что революция свершилась, он увидел наполненного пустотой «себя самого, умножаемого в миллионах тел». В свои права вступает динамическая и радикальная концепция пространства—времени. Смещаются этические принципы, и поэтому «печатать про правду — ложь в наше время». Торжество динамического

времени в реальной жизни вынесено в прозаическое завершение романа с Нэлли. В прошлом остались «события, не объяснимые никакими законами логики». Настоящее теперь — пустота. Всё бывшее исчезло, но А. Белый снова превращает радикальную модель пустого пространства и времени в статическую. Боль о потере Нэлли на его лекциях освещает путь другим. Поэтому ничего не исчезло совсем.

В заключении работы подводятся итоги проделанного исследования, формируются основные выводы и намечаются перспективы дальнейшего изучения темы.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Статьи в журналах, входящих в список ВАК

1. Юнина Т. В. Роман А. Белого «Записки чудака» и антиномии И. Канта / Т. В. Юнина // Вестн. Помор, ун-та. Сер.: Гуманитарные и социальные науки. — 2007.—№4. — С. 142—145 (0,4 п. л.).

2. Юнина Т. В. Модель личного пространства-времени и космология в повести Андрея Белого «Котик Летаев» / Т. В. Юнина // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. — 2009. — № 2 (36). — С. 206 — 208 (0,3 п. л.).

3. Юнина Т. В. Лист Мёбиуса и взаимодействие различных слоёв хронотопа в повести А. Белого «Котик Летаев» / Т. В. Юнина II Вестн. Астрах, гос. ун-та. Сер.: Гуманитарные исследования. — 2009. —№ 1 (0,3 п. л.).

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

4. Юнина Т. В. «Бредовый лабиринт» как образ пробуждающегося сознания в антропософии Андрея Белого («Котик Летаев») /Т. В. Юнина // Антропоцентрическая парадигма в филологии: материалы Междунар. науч. конф. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003. — Ч. 1. — С. 402—406 (0,4 п. л.).

5. Юнина Т. В. Чертёж Вселенной в личном космосе «Котика Ле-таева» А. Белого/Т. В. Юнина, В. С. Воронин //Духовная жизнь провинции. Образы. Символы. Картина мира: материалы Всерос. науч. конф. — Ульяновск: УГТУ, 2003. — С. 71—76 (0,5 п. л.).

6. ЮнинаТ. В. Пространство и время в автобиографической трилогии А. Белого («Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака»): научные истоки и параллели / Т. В. Юнина // Материалы Всероссийской научной конференции. — Омск: Изд-во ОмГТУ, 2005. — С. 163—168 (0,4 п. л.).

7. Юнина Т. В. Жанровое своеобразие автобиографической повести А. Белого «Котик Летаев» / Т. В. Юнина // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов: материалы Меж-дунар. науч. конф. — Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2005. — С. 547—551 (0,4 п. л.).

8. Юнина Т. В. Библейские мотивы в романе Андрея Белого «Крещёный китаец» / Т. В. Юнина II Святоотеческие традиции в русской литературе: сб. материалов Первой Междунар. науч. конф. — Омск: Изд-во «Вариант-Омск», 2005. — Ч. 1. — С. 149—153 (0,4 п. л.).

9. Юнина Т. В. «Пустота» у Андрея Белого в романе «Записки чудака» и в романе Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота» /Т. В. Юнина // Русский язык и литература рубежа XX—XXI веков: специфика функционирования: материалы Всерос. науч. конф. — Самара: Изд-во СГПУ, 2005. — С. 515—521 (0,4 п. л.).

10. Юнина Т. В. Бытийное и обыденное пространство-время в романе Андрея Белого «Записки чудака» / Т. В. Юнина // Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах: материалы Междунар. науч. конф. — Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006. — С. 431—436 (0,4 п. л.).

11. Юнина Т. В. Законы фантазии и духовный хронотоп в автобиографической трилогии А. Белого («Котик Летаев», «Крещёный китаец», «Записки чудака») / Т. В. Юнина // Литература и культура в контексте христианства. Образы, символы, лики России: материалы Пятой Междунар. науч. конф. — Ульяновск: УГТУ, 2008. — Ч. 1. — С. 234—241 (0,5 п. л.).

ЮНИНА Татьяна Владимировиа

ПОЭТИКА ХРОНОТОПА АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ АНДРЕЯ БЕЛОГО

Автореферат

Подписано к печати 05.02.2009 г. Формат 60x84/16. Печать офс. Бум. ¡эфе. Гарнитура Times. Усл. печ. л. 1,2. Уч.-изд. л. 1,3. Тираж 110 экз. Зака^^ .

ВГПУ. Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр. им. В.И.Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Юнина, Татьяна Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1, Мирообраз раннего детства и личный космос «Котика

Летаева».

§ 1. Взаимодействие лирических и эпических начал в повести «Котик

Летаев».,.

§ 2. Модели личного пространства-времени и космология «Котика

Летаева».

§ 3. Лист Мёбиуса и взаимодействие различных слоев хронотопа.

ГЛАВА 2. Реальное и воображаемое в художественном пространстве-времени

Крещёного китайца».

§ 1. Хронотоп мифа и реальности, принципы фантазии в романе

Крещёный китаец».

§ 2. Разлад в семье и пульсация хронотопа.

§ 3. Сверхплотность, относительная плотность и пустота в «Крещёном китайце».

ГЛАВА 3. Бытийное и обыденное пространство-время «Записок чудака».

§ 1. «Записки чудака» как опыт постижения духовного пространства.

§ 2. Географический хронотоп и духовное путешествие личности.

§ 3. Отражение личной и мировой катастрофы в пространстве-времени

Записок чудака».

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Юнина, Татьяна Владимировна

Крупнейший деятель серебряного века, поэт, прозаик, литературовед и теософ Андрей Белый по сей день остается одной из самых загадочных фигур русской культуры XX века. Свидетельства об исключительной одаренности А. Белого, анализы его стихов и прозы оставили литературоведы, философы и собратья по перу. Назовем среди них С. Аскольдова, А. Блока, В. Брюсова, Н. Бердяева, А. Воронского, А. Гладкова, Б. Зайцева, Е. Замятина, Вяч. Иванова, И. Одоевцеву, Ф. Степуна, П. Флоренского, М. Цветаеву. При всем разнообразии оценочных характеристик этой удивительно талантливой личности, трудно не согласиться с замечаниями Эллиса: «Андрей Белый весь — намек, знамение, предвестие; ему подвластна символика тайновидения и тайнодействия»1. Не случайно, литературную деятельность А. Белый не считал определяющей для своего творчества, подчеркивая, что литература лишь одна из «специальностей», в которой отразился его «путь жизни»: «Осуществленная моя жизнь - жизнь писателя - лишь одна из возможностей; <.> года я провел, не напечатавши ни единого тома, над решением личных задач»2. «Не написав ни . тома» - здесь автор лукавил, конечно, но то, что автобиографическая трилогия и последующие произведения посвящены «решению личных задач», преобразившихся в решение глобальных проблем цивилизации, - нет сомнения.

Так, во второй половине 10-х годов, во время пребывания в Дорнахе, в антропософской общине доктора Штейнера, А. Белый задумывает создание целого цикла автобиографических произведений (одно из его «рабочих» названий - «Эпопея "Я"», другое - «Моя жизнь») . К этому циклу относятся романы «Котик Летаев» (опубл. 1918 г.), «Крещеный китаец» (1921 г.), «Записки чудака» (1922 г.).

1 Эллис. Русские символисты // К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый. - М., 1910. - С. 211.

2 Белый А. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. - М.: Республика, 1997. -С. 309. Далее ссылки на это издание даются с указанием страницы в тексте.

3 Белый А. Материал к биографии (интимный) / публ. Дж. Мапьмстада // Минувшее. Исторический альманах. -М., 1992. - №9. - С. 438. Белый вспоминает о беседе с М.Я. Сивере в 1915 г.: «неожиданно для себя стал ей говорить, что хотел бы в жизни зарисовать портрет доктора; и, может быть, в форме романа-автобиографии; тут же, на лужайке, пронеслись первые абрисы той серии книг, которые я хотел озаглавить «Моя жизнь» («Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака», «Начало века», «Воспоминания о докторе» суть разные эскизы проб пера очертить это неподспудное здание)».

По мнению JI.K. Долгополова, интерес А. Белого к самому себе был вызван предчувствием «приближения событий, которым суждено потрясти мир», внутренне подготавливая себя к ним, писатель формирует «такие линии своего развития, которые могли бы свидетельствовать об известной адекватности его личных "переживаний" и художественных потенций тому, что происходит в большом мире»4. Глубоко переживая «сплошной апокалипсис» эпохи рубежа веков, А. Белый в своем творчестве ставит задачу преодоления мертвенности (разобщенности, бездуховности) современной цивилизации, идя путем возрождения души в Духе. В автобиографической прозе основное внимание писатель сосредотачивает на поиске истины как пути жизни в Я-Христе: «"Я" во мне не есть "Я", а. - Христос: то - Второе Пришествие!.» (с. 324). Таким образом, исчезновение низшего «я» в человеке оборачивается рождением в нем высшего «Я», одновременно знаменующим конец прежнего мира. Стремление испытать и подтвердить философскую, религиозную (и антропософскую) теорию собственным существованием, соединить сознание и жизнь в «жизнетворчестве», становится одной из главных художественных задач автобиографической прозы.

Произведения А. Белого («Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака») являются малоизученными в современном литературоведении. В советское время А. Белый находился в тени. Однако эта тень никогда не была полной. В двадцатые и в начале тридцатых годов XX века продолжали выходить его романы, вышли трехтомные воспоминания об ушедшей эпохе.

Борис Пастернак полагал, что Андрей Белый «первостепенный поэт и еще более поразительный автор "Симфоний" в прозе и романа "Петербург", совершивших переворот в дореволюционных вкусах современников, и от которых пошла первая советская проза»5.

В 1955 году появляется монография К.В. Мочульского «Андрей Белый», написанная в сороковые годы и опубликованная спустя семь лет после смерти

4 Долгополов Л.К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый. Проблемы творчества. - М., 1988. - С. 80.

5 Пастернак Б Воздушные пути. Проза разных лет. - М., 1982. - С. 438. талантливого ученого. По мнению К.В. Мочульского, «Котик Летаев» - это «симфоническая повесть», раскрывающая «своеобразную метафизику детского сознания»6. В ней есть и космогония, и мифология. «Крещеный китаец» — переходное звено «от мифологии к истории, от космических вихрей к строго логическому сознанию»7. В «Записках чудака» исследователь видит попытку рассказать об «огромном духовном потрясении» и о бессилии «литературных навыков и стилистических приемов» писателя перед этой сверхзадачей8.

В конце семидесятых и в последующих годах XX - начала XXI века интерес к творчеству А. Белого в отечественном и зарубежном литературоведении резко возрастает. Здесь можно отметить работы

B. Александрова, Е.А. Глуховой, Н.А. Кожевниковой, Ф. Козлика, А.В. Лаврова, О.Н. Масленниковой, В. Паперного, Л. Силард,

C.Ю. Толоконниковой, А. Ханзен-Леве, Э.И. Чистяковой, О.В. Шалыгиной, Дж. Элсуорта. Крупным вкладом в изучении творчества А. Белого явились монографии и статьи Л.К. Долгополова «На рубеже веков» (1985) «Андрей Белый и его роман «Петербург» (1988), «В поисках самого себя» (1980). Своеобразным путеводителем по художественному миру писателя стало издание «Андрей Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации» (1988).

Исследователи девяностых годов видели в автобиографической прозе «посвятительный миф» и отражение различной степени влияний антропософской концепции человека (В. Александров, Е.Н. Глухова, О.С. Карпухина, М.Л. Спивак). Одни литературоведы находили в основе трилогии понимаемую во всей невероятной сложности действительность (X. Шталь-Швэцер, Дж. Янечек); другие - синтез различных видов искусств и философии, особую форму выражения авторского сознания и самосознания (М. Карлсон, С.Ю. Толоконникова, X. Хартман-Флайер). Отыскать атомное ядро автобиографических произведений А. Белого в языке, в особом строе и

6 Мочульский К.В. Л. Блок. А. Белый. В. Брюсов. - М.: Республика, 1997. - С. 333

7 Там же. - С. 344.

8 Там же. -С. 330. словесной организации текста пытались с точки зрения теории А.А. Потебни о метафорическом познании мира ребёнком К. Аншуец, Н. Какинума, Н.А. Кожевникова, О.Н. Масленникова, 3.0. Юрьева.

Интерес зарубежных исследователей сосредоточен как на изучении общих, концептуальных проблем (Андрей Белый в русле символистического движения), так и на изучении вопросов поэтического плана. Рональд Петерсон выделяет следующие приемы поэтики А. Белого: автобиографизм, обилие литературных и мифологизированных реминисценций, отсутствие имен, детализированных описаний, уточнений, развитого сюжета9. Хелен Хартман-Флайер отмечает такую особенность произведений А. Белого, как необходимость их «проговаривания»: «Лучший способ читать романы Белого, особенно "Петербург", - это читать их вслух. При чтении вслух звуки, слоги, слова приобретают значения, которые часто оказываются за пределами их исходной сути»10. Мария Карлсон считает символ у А. Белого «сосредотачивающим центром, который изобилует многочисленными рядами ассоциативных образов, которые читатель усваивает не логически или рационально, а интуитивно»11. Действительно, для Белого-символиста за видимостью материального мира всегда находится иная реальность, тайна, Божественный замысел, абсолютный и вечный, подвластный только «сверхчувственной интуиции»12.

Автобиографическая трилогия в целом и отдельные произведения, входящие в нее, рассматривались с самых различных точек зрения. Ряд исследователей «Котика Летаева», «Крещеного китайца» и «Записки чудака» относили к автобиографическим произведениям А. Белого. При этом внимание было привлечено к воспоминаниям писателя о детстве, времени пребывания в Дорнахе, строительству антропософского храма Гетеанума, возвращению на

9 Peterson Ronald Е. Andrei Bely's short prose. - Birmingham, 1980. - P. 14-17.

10 Hartmann-Flyer Helen. The time bomb // Andrey Bely. A critical review. - Lexington, 1978. - P. 121.

11 Carlson Maria. The Ableuckhov coat of arms // Andrey Bely. Centenary papers. - P. 157.

12 Брюсов В. Ключи тайн//Весы. - 1904.-№ 1.-С. 19.

Родину13. Изображаемые в произведениях персонажи и внешняя канва событий соответствуют действительности. В мемуарах А. Белый замечает: «Переживания, мною описанные в повести "Котик Летаев", кажутся многим весьма надуманными; и оттого - непонятными; ни в одной книге я с такой простотой не подавал копий действительно бывших переживаний; не Андрей Белый писал, а Борис Николаевич Бугаев натуралистически зарисовал то, что твердо помнил всю жизнь»14. Но то, что с авторского полюса представлялось простым, сходящимся к одной линии и в пределе к одной точке, с читательского полюса выглядело многомерным расширяющимся универсумом, весьма далёким от натуралистической зарисовки. Истина - в соединении этих двух моментов.

Б.В. Аверин замечает, что герой в «Котике Летаеве» вымышлен, но ему переданы подлинные переживания автора. Важнейшая составляющая этих воспоминаний — в обращении к самым ранним впечатлениям души, в уверенности А. Белого, что основы его личности были сформированы именно в младенчестве15. Но опять же, следует подчеркнуть, что мнение исследователя противоречит только что процитированному заявлению А. Белого об автобиографичности, подлинности своего героя.

Наметилась тенденция толкования произведений А. Белого «Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака» с точки зрения антропософского учения. По мнению В. Александрова в «Котике Летаеве» демонстрируются два вида воспоминаний: воспоминания ребенка о состоянии до рождения, воспоминания, которые называются в произведении «памятью о памяти», и воспоминания взрослого о своем младенчестве. Исследователь

13 Пискунов В.М., Александров Н.Д., Пархоменко Г.Ф. Становление самосознающей души // Белый А. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. - М., 1997. - С. 5-16. Александров Н.Д. Лабиринт минотавра // Лит. обозрение. - 1995. - № 4/5. - С. 158-160. Ходасевич В.Ф. Андрей Белый // Некрополь: воспоминания. - М.: Сов. писатель: Агентство «Олимп», 1991. - 188 с. Глухова Е.В. «Посвятительный миф» в биографии и творчестве Андрея Белого: дис. . канд. филол. наук. - М., 1998. - 184 с. Толоконникова С.Ю. Роман А. Белого «Крещеный китаец» в контексте русской литературы XX века: дис. . канд. филол. наук. - Смоленск, 1999. - 260 с.

14 Белый А. На рубеже двух столетий. - М., 1989. - С. 178.

15 Аверин Б.В. Навстречу доязыковому сознанию («Котик Летаев» Андрея Белого) // Дар Мнемозины: романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. - СПб.: Амфора, 2003. рассматривает эти пересекающиеся ретроспективные линии как попытку А. Белого с позиции антропософского учения, приобретенного оккультного опыта восстановить духовное существование индивида, не ограниченное данной земной жизнью. В. Александров убежден, «религиозное посвящение для мистика — как бы перерождение; тридцатипятилетний повествователь, испытавший это перерождение, стремится разобраться в пройденном пути от рождения до приобщения к оккультной науке, прежде чем приступить к новой жизни»16. Дж. Элсуорт сводит идею «памяти о памяти» в повести к антропософской концепции: «человеческая душа, которая в промежутках между воплощениями существует в вечном духовном мире, помнит о исходной

17 прародине два или три года спустя после облечения в плоть» . Дж. Элсуорт поясняет, что «в предисловии к повести рассказчик восходит через душу ребенка к истокам макрокосма, который, согласно антропософскому учению, совпадает с внутренним миром человека (микрокосмом). В эпилоге он ожидает распятия, которое является центральным событием вселенской эволюции для антропософов. Таким образом, повесть отражает антропософское понимание истории человечества»18. Тот же подход к истолкованию «Записок чудака» избирает Е.В. Глухова. Она приходит к выводу, что «Белый сознательно выстраивает свой жизненный путь в соответствии с архаическими и общепринятыми в оккультизме "посвятительными" схемами. И в этом смысле, его восприятие собственного жизненного и духовного пути подчиняется логике инициатического сюжета»19.

Предпринимались попытки рассмотрения структуры «Котика Летаева» и «Крещеного китайца» в связи с идеями А. Потебни о фундаментальной роли образно-метафорического мышления первобытных людей в создании языка и мифа. Дети же в истоках своей социализации, как и первобытные люди, мыслят

16 Alexandrov V. Kotik Letaev. The Baptized Chinaman and Notes of an Eccentric // Andrey Bely: Spirit of Symbolism / ed. by John E. Malmstad. - Ithaca - London, 1987.-P. 150-151.

17 Elsworth J.D. Andrey Bely: A Critical Study of the Novels. - Cambridge, 1983.-P. 121-122.

18 Там же.-P. 130-131.

13 Глухова Е.В. «Посвятительный миф» в биографии и творчестве Андрея Белого: дис. . канд. филол. наук. -М., 1998.-С. 9. образами, а не понятиями. Понимание А. Белым метафоры в духе А. Потебни как памяти о первоначальном мифе» отмечает Н.А. Кожевникова. По её мнению, «в "Котике Летаеве" и "Крещеном китайце" реализация метафоры становится одним из способов осознания и описания мира, принципом объединения двух параллельно развивающихся фабульных рядов. При этом ряд метафорический утверждается, как существующий "до реального".

Фразеологизмы и метафоры "упал в обморок", "сгорает от пьянства", "вылетел в трубу". и другие, преломленные сквозь детское сознание, развертываются в

20 конкретные картины» .

Ссылаясь на теорию А. Потебни, К. Аншуец утверждает: «Методом исследования Котика является воспоминание, и его результаты всегда выражены посредством метафор. Котик мечтает совершить эксперимент, прояснить стертую метафору и тем самым оживить ее»21. В качестве примера оживления стертой метафоры» К. Аншуец приводит подслушанное Котиком выражение «упасть в обморок». В сознании ребенка оно ассоциируется с действительным падением вниз, под пол. По мнению 3.0. Юрьевой: «Белый рассматривает примитивную речь как "корни в нас глухо звучащие", которые спят в летаргическом сне; когда они пробуждаются в речи. "смыслы 22 рушатся"» . Исследователь приводит пример с «косяковским домом», из которого «утекает» в университет отец Котика - в Совет, в Клуб - в другие вселенные. «Свое представление о мире, изложенное в "Котике Летаеве", Белый называет "ощупями космосов", которые он постепенно преодолевает»23. Например, он ассоциирует с ними погоню титана, которого так страшился в младенчестве. 3.0. Юрьева приходит к выводу, что А. Белого «привлекали язык и миф именно как универсальная ступень в развитии человеческого сознания»; писатель «связывал миф с подсознанием человека», «рассматривал миф как

20 Кожевникова Н.А. Язык Андрея Белого: автореф. дис. . д-ра филол. наук. - М., 1993. - С. 28-29.

21 Anschuetz С. Recollection as Metaphor in Kotik Lctaev // Russian Literature. - 1976. - Vol. 4. - № 4. - P. 353.

22 Юрьева 3.0. Творимый космос у Андрея Белого. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000. - С. 80.

23 Там же. - С. 82. интуитивную основу творчества»24. О сращивании признаков внутреннего состояния человека и полёта птицы говорили Б.В. Аверин, О.Н. Масленникова, а по мнению Н. Быстрова, «полет» в творчестве А. Белого - это еще и метафора «жизни в вечности»25.

Н. Какинума обращает внимание на «противостояние двух форм мышления на повествовательном уровне» в «Котике Летаеве»" . «Умственный рост Котика-мальчика следует за превращением образного мышления в понятийное. Тридцатипятилетний повествователь, наоборот, переводит привычное для него понятийное мышление в образное. В предисловии взрослый Котик, углубляясь в воспоминания, стремится отбросить автоматизированные понятийные смыслы и восстановить былое детское мироощущение»27.

Нам близка мысль Н. Какинумы, однако мы полагаем, что взаимоотношения понятийного и образного мышления и у ребёнка, и у взрослого повествователя резко не различаются: одно пронизывает другое. Говоря словами А.А. Потебни, «как мифы принимают в себя научные положения, так и наука не изгоняет ни поэзии, ни веры, а существует рядом с ними, хотя и ведёт с ними споры о границах»28. Загадка состоит в том, что в прозе А. Белого мифология детского сознания глубочайшим образом предвосхитила научные открытия XX века. Сопоставляя детство индивида с детством человечества по этой линии, можно удивиться неожиданной глубине и тонкости древних мифов о первотворении. Видимо, наивное сознание ребёнка, как и древних народов, в большей мере открыто интуитивно-чувственному познанию окружающего их космоса. В автобиографической трилогии Андрей Белый продемонстрировал это с наглядной убедительностью.

24 Юрьева 3.0. Указ. соч. - С. 83.

25 Быстрое Н. Художественное пространство в раннем творчестве Андрея Белого // Вопр. лит. - 2006. — Май-Июнь.-С. 147.

26 Какинума Н. «Котик Летаев» Андрея Белого: влияние языка на развитие формы познания мира // Андрей Белый. Публикации. Исследования. - М.: ИМЛИ РАН, 2002 - С. 246.

27 Там же. - С. 246.

28 Потебня А.А. Мысль и язык // Эстетика и поэтика. - М.: Искусство, 1976. - С. 196.

К проблеме художественного времени и пространства в творчестве Андрея Белого в целом и в автобиографической трилогии в частности обращался целый ряд исследователей (H.JI. Быстров, JT.K. Долгополов, В.М. Пискунов, 3.0. Юрьева и др.). Однако поэтика хронотопа трилогии А. Белого исследована далеко не полно.

Символизм ставит себе целью уяснить соответствие между отдельным человеческим «я» и всем остальным миром. Как писал Андрей Белый, «мировоззрение и школа символизма суть одновременно и макрокосм и микрокосм»29. И в этой теоретической установке отчетливо проступает характерная пространственно-временная тенденция его творчества: охватить человека и мир вокруг него во всем богатстве и многообразии их проявлений. Характерной чертой поэтики автобиографической прозы А. Белого является то, что на вполне уютной домашней и бытовой сцене писатель сумел вывести космос иных пространств и времен.

Э.И. Чистякова, исследователь эстетики символизма, отмечает, что в символистском мироощущении время оказалось замкнутым или сведенным в точку, а смерть как культурная и эстетическая категория неизменно присутствовала в сознании художника символиста30. В автобиографической трилогии А. Белого не идет речи о действительном конце времени, можно говорить разве что о «собранности» времени к концу. Время словно бы застывает, вобрав в себя прошлое, настоящее и будущее, и становится мгновением, развернутым в вечность. «Такое мгновение не отменяет, а преображает время. Можно сказать, что оно соразмерно целому времени, как его актуально данная полнота или сведенная в одну точку бесконечность его моментов»31. «Я уже не в мире. но я и Он - одно»32 - так скажет тот, кому удалось мгновение превратить в вечность.

29 Белый А. О символизме // «Труды и дни». - 1912. - № 12. - С. 5.

30 Чистякова Э.И. Эстетико-философские взгляды Андрея Белого: автореф. дис. . канд. филос. наук. - М., 1979.-С. 10-11.

31 Быстров H. Указ. соч. - С. 135.

32 Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма. - М.: Искусство, 1994. -Т. 1 - С. 110.

В мире художественной прозы писателя существует достаточно сильная тенденция разомкнуть время, преодолеть его при помощи пространства. Дж. Янечек обращает внимание на то, что познающее сознание маленького Котика постепенно расширяет плоскости наблюдения за внешним миром,

33 описывая разрастающуюся спираль» . К этому высказыванию исследователя стоит добавить, что повторяющийся образ спирали соотносится и с философемой «вечного возвращения» Ф. Ницше. «Духовная сущность Котика может пройти череду земных воплощений, повторяемых в прошлом, настоящем и будущем»34.

А. Белый активно преобразует изначально данный мир, раскрывает его возможные потенции. Так, В. Паперный утверждает, что «все, к чему А. Белый прикасается, утрачивает определенность и обнаруживает тенденцию к переходу в другое пространственно-временное измерение»35. Несколько забегая вперед, скажем, что статическая модель пространства-времени, для которой прошлое, будущее и настоящее одинаково реальны и в некотором смысле равноправны, была одной из основных в творчестве Андрея Белого. Писатель признается, что он всегда относил себя к третьему миру, так как «символ - это третье; построив его, я преодолеваю два мира (хаотичное состояние испуга и поданный мне предмет внешнего мира); оба мира недействительны; есть третий мир; и я весь Г втянут в познание этого третьего мира» .

Множество философских трактовок времени и пространства находят отражение и в многообразии литературоведческих подходов к исследованию категорий пространства и времени в художественном произведении. Среди них: понимание времени в аспекте длительности А. Бергсона, концепция хронотопа М.М. Бахтина, семиотический подход Ю.М. Лотмана, разграничение концептуального и перцептуального пространства Р.А. Зобова и

33 Janecek G. The Spiral as Image and Structural Principle in Andrej Belyj's Kotik Letaev П Russian Literature. -1976. - Vol. 4. - № 4. - P. 357-358.

34 Какинума H. Указ. соч. - С. 247.

35 Паперный В. Поэтика русского символизма: персонологический аспект // Андрей Белый. Публикации. Исследования. - М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 156.

36 Белый А. Символизм как миропонимание. - М., 1994. - С. 418.

A.M. Мостепаненко, феноменологическое понимание образного пространства Г. Башляром, моделирование географических образов Д.Н. Замятина и некоторые другие. Разумеется, в нашу задачу не входит полная характеристика этого многообразия, но ряд моментов, имеющих отношение к нашей работе, следует учесть.

XX век внес много нового в понимание человеком пространства и времени. Прежде всего, была разрушена парадигма ньютоновского абсолютного пространства и времени, никак не связанного с наполняющими его объектами и процессами. Эвристическое влияние теории относительности Эйнштейна на концепцию хронотопа в литературе признано самим ее автором. Хронотопом М.М. Бахтин называет «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе».37 На наш взгляд, существенными моментами концепции хронотопа М.М. Бахтина является разграничение внешней и внутренней стороны пространственно-временного порядка взаимодействия событий. Исследователь выделяет хронотопы отдельных мотивов. Для хронотопа встречи существенным является пространственно-временная тождественность персонажей, а для хронотопа дороги - пространственно-временная последовательность событий. Частные хронотопы находятся в сложном взаимодействии: они «могут включаться друг

38 в друга, сосуществовать, соединяться и переплетаться» .

В статье «Автор и герой в эстетической деятельности» М.М. Бахтин подчеркивает противоположность внешнего и внутреннего определения человеческой жизни: «С точки зрения физико-математической теории время и пространство жизни человека суть лишь ничтожные отрезки, но изнутри человеческой жизни они обретают единственный ценностный центр, по отношению к которому уплотняются, наливаются кровью и плотью»39. Во внешнем мире человеческая жизнь лишь часть бесконечного временного

37 Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Эпос и роман. - СПб., 2000. - С. 9.

38 Там же. - С. 23-24.

39 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. - М., 2000. - С. 9. континуума, во внутреннем мире, как подчеркивает исследователь, человек вполне бесконечен, ибо «рождение и смерть (в мире не изнутри меня) как мои не могут стать событиями моей собственной жизни»40. На этой основе М.М. Бахтин подчеркивает огромное значение другого человека, отличного от «я», несущего в себе «ценности бытия качественно определенной личности»: «Только с ним возможна для меня радость свидания, пребывания с ним, печаль разлуки, скорбь утраты, во времени я могу с ним встретиться, и во времени же расстаться, только он может быть и не быть для меня»41. В жизни и творчестве А. Белого это теоретическое положение приобрело практическую осязаемость. У него всегда в качестве другого находился человек очень близкий и в то же время готовый доставить ему массу неприятностей. Для него были характерны и дружба и любовь на грани разрыва. Достаточно вспомнить его романы с женщинами: Л.Д. Менделеевой, Н.И. Петровской, А. Тургеневой, искреннюю дружбу-вражду, едва не дошедшую до дуэли с А. Блоком и В. Брюсовым. И, как справедливо отметил Борис Зайцев, «Андрей Белый явился порождением противоположностей»42.

Еще один подход к анализу художественного времени и пространства был разработан Ю.М. Лотманом. Ученый выделяет бытовое, сакральное, профанное пространство, пространство жизни, смерти, символическое пространство. По отношению к пространству он указывает на ряд противопоставленных признаков: «верх» - «низ», «правое» - «левое», «далекое» - «близкое», «открытое» - «замкнутое» и анализирует их взаимосвязь с полюсами этического и эстетического мира. Мы полагаем, что бинарные оппозиции не исчерпывают ни богатства художественной литературы, ни тем более реальной жизни. Согласно Ю.М. Лотману, художественное пространство моделирует не только пространственные отношения, но через них выражает этические, религиозные, психологические, культурно-исторические, космологические представления. Писатель использует

1.0 Бахтин М.М. Указ. соч. - С. 127.

1.1 Там же.-С. 128.

1.2 Зайцев Б. Андрей Белый // А. Белый. Незнакомый друг. - М., 1997. - С. 231. для этого фантастические преувеличения, замещения, сжимания, растяжения, рассчитанные на культурно-семиотический опыт читателя и на работу его воображения43.

Следующий подход, который мы выделяем, намечен Р.А. Зобовым и A.M. Мостепаненко. Подобно тому, как в мире реальных объектов пространство и время определяет их сосуществование и смену, так и в художественном произведении существует хроногеометрическая модель упорядочения смены и сосуществования идеальных объектов. Эту модель исследователи называют концептуальным пространством. Поскольку, каждое художественное произведение существует и как объект восприятия, то оно заключает в себе и перцептуальное пространство, как «условие сосуществования и смены человеческих ощущений и других психологических актов субъекта».44

В связи с нашей работой нам был интересен подход Г. Башляра, заключающийся в «изучении феномена поэтического образа, схваченного в его актуальности, когда он возникает в сознании как непосредственное порождение сердца, души, всего существа человека»45. Учёный пишет о «просторе внутри нас», о взаимообратном сужении и расширении внешнего и внутреннего пространства: «Стоит нам перестать двигаться - и мы уже не здесь: мы грезим в необъятном мире. Беспредельность - это движение неподвижного человека»46. В художественном мире автобиографической прозы А. Белого эта необычная внутренняя геометрия нашла своё отражение.

Интересный пример анализа хроногеометрической модели в ее взаимодействии с перцептуальным пространством предлагает JI.K. Долгополов. Его внимание к историко-географическому хронотопу, понимание особой роли границ предвосхищает литературоведческие штудиии Д.Н. Замятина. В монографии «Андрей Белый и его роман «Петербург» JI.K. Долгополов дает

43 Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // Избранные статьи: в 3 т. - Таллинн, 1992. - Т. 1. - С. 192-199.

44 Зобов Р.А., Мостепаненко A.M. О типологии пространственно-временных отношений в искусстве // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л.: Худож. лит., 1974. - С. 11.

45 Башляр Г. Избранное: поэтика пространства / пер. с фр. - М., 2004. - С. 8.

46 Там же. С. 162. яркую характеристику художественного мира произведения в связи с исторической хроногеометрией: «Местом разрыва тканей оказалась Россия — страна пограничная во всех отношениях. Из жизни исчезли явления в их чистом виде. Каждое явление скрывает в себе и сущность, и то, что ее отрицает (антисущность)»47. Как можно заметить, художественная логика допускает здесь третье значение истинности - неопределённость. И в автобиографической трилогии А. Белого художественный мир подчас развёртывается под знаком неопределённости и расплывчатости погружённых в него персонажей, вещей и явлений.

Историко-географический подход, развиваемый Д.Н. Замятиным, тоже наталкивается на необходимость прояснения среднего звена. Анализируя роман А.П. Платонова, исследователь замечает, что «для описания системы географических образов «Чевенгура» и её трансформаций можно использовать обычную схему центр - полупериферия — периферия, которая хорошо описывает ряд пространственно-географических структур». Впрочем, тут же исследователь говорить о недостаточности такой схемы. И приходит к выводу, что центральный пункт художественного пространства ведёт себя как чёрная дыра, «съедая» окружающие его пространства и обнажает пустоты «негеографического небытия»48. Таким образом, схема взаимодействия - два взаимодействующих круга, «перекрученная восьмёрка», торсион, триалектическая модель пространства - времени - движения, запёчатлённая в самом «Чевенгуре». Главный герой Дванов так представляет себе памятник революции: «Лежачая восьмёрка означает вечность времени, а стоячая двухконечная стрела - бесконечность пространства»49. Сделаем замечание и о пустоте. Платонов не случайно говорит о главном герое, что прочитанные им книги не заполняли в его груди какой-то внутренней пустоты. И вот эта внутренняя пустота, внутренняя чёрная дыра подталкивает героя к опасному

47 Долгополов Л К Андрей Белый и его роман «Петербург». - Л.: Сов. писатель, 1988.-С. 255.

48 Замятин Д.Н. Гуманитарная география: пространство и язык географических образов. - СПб.: Алетейя, 2003.-С. 129.

49 Платонов А.П. Ювенильное море: повести, роман. - М.: Современник, 1988. - С. 306. географическому насыщению внешним пространством и историей. Идёт расширение пространства во внешнем мире, но, обегая круг, исчерпывается и оно. И тогда остаётся сжатие в точку, выход в небытие. Поэтому подход Д.Н. Замятина представляется нам интересным, но, к сожалению, не учитывающим всей сложности взаимодействия мысленного и внешнего пространства. Автобиографическая трилогия А. Белого — это в высокой степени мысленный мир, властвующий над миром географического и исторического реального пространства.

Н.А. Бердяев подчеркивает такую особенность таланта А. Белого, как присущее лишь ему «художественное ощущение космического распыления, декристаллизации всех вещей мира, нарушения и исчезновения всех твердо установившихся границ между предметами»50. З.О. Юрьева отмечает, что писатель «создавал свои творимые космосы постоянно», источником их было Священное Писание и «безграничное воображение» автора51. Поэтому представляется важным при исследовании поэтики хронотопа автобиографической прозы А. Белого учитывать «законы» фантазии, во многом определившие особенности художественного мира в рассматриваемых произведениях.

Тенденция выделения особых принципов трансформации реальных объектов восходит еще к работе Лукреция «О природе вещей»; в XX веке эта проблема затронута Леви Брюлем в «Первобытном мышлении», Б.Ф. Поршневым в «Социальной психологии и истории», B.C. Ворониным в «Законах фантазии и абсурда в художественном тексте». Вслед за B.C. Ворониным, мы выделяем следующие принципы фантазии:

1) сращивание признаков различных объектов;

2) умножение и разделение объектов;

3) установление реально не существующей связи между объектами;

4) превращение части в целое, признака в объект и обратно; распад

50 Бердяев Н.А. О русских классиках. - М.: Высш. шк., 1993. - С. 302.

51 Юрьева 3. О. Указ. соч. - С. 85. целого на части, замещение объекта его признаками;

5) исчезновение и возникновение объекта52.

Мы разделяем точку зрения B.C. Воронина относительно того, что данные принципы фантазии связаны со следующими концепциями пространства и времени, выработанными современной философией:53

1. По реляционной концепции времени, время есть отношение между событиями, одно из которых произошло раньше, а другое позже выбранного момента времени. В соответствии с этим можно говорить о реляционном пространстве, которое учитывает порядок расположения объектов и событий: близость или удаленность от избранной точки отсчета. Данная концепция использует такой «закон» фантазии, как умножение и разделение событий и предметов.

2. По статической концепции времени, время неизменно и в нем реально сосуществуют прошлое, настоящее и будущее. Статическое пространство предполагает, что события локального порядка отражаются во всем глобальном универсуме. В художественном мире эта концепция связана с превращением^ части в целое.

3. По динамической концепции времени и пространства, определяющий момент - «здесь и сейчас». Реально только настоящее, прошлого уже нет, будущего еще нет. События, происходящие в локальном пространстве, никак не влияют на события в глобальном пространстве. В этой модели целое превращается в часть.

4. По субстанциональной концепции времени и пространства, данные координаты имеют статус субстанции особого рода, наряду с веществом и полем. В художественном мире эта концепция устанавливает реально не существующие связи между временем и пространством и заменяющими их объектами.

52 Воронин B.C. Законы фантазии и абсурда в художественном тексте. - Волгоград, 1999. - С. 6-7. См. также: Взаимодействие фантазии и абсурда в русской литературе первой трети XX века: символисты, Д. Хармс, М. Горький. - Волгоград, 2003.

53 Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. - М., 1977. Власюк В.И. Идеализм современного материализма. Основы теории общественного развития. - М., 1994.

5. По радикальной концепции времени и пространства, экстраполируются признаки реляционной модели, при этом пространственно-временные координаты - не суть отношения между объектами и событиями, а свойства самих объектов. Поэтому для данной концепции характерно исчезновение времени и пространства, как чего-то отличного от предметов реального мира.

Разумеется, художественное воплощение координат мироздания может использовать все вышеназванные модели, прибегать к их комбинации, и подобно тому, как они оказываются лишь частичным отражением свойств пространства и времени, так и в художественной реальности они могут оказаться недостаточными.

Актуальность работы определяется необходимостью исследования художественного феномена автобиографической прозы А. Белого с помощью нетрадиционного литературоведческого инструментария. На наш взгляд, перспективным направлением исследования этой проблемы может стать комплексный подход, предполагающий взаимодействие различных научных дисциплин. Это обусловлено тем, что Андрей Белый соединяет в себе художника и естественника, с детских лет впитавшего и музыкальные впечатления, внесённые в его мир матерью, и математические категории, идущие от отца.

Материалом исследования послужила трилогия А. Белого («Котик Летаев», «Крещёный китаец», «Записки чудака»), тексты статей и воспоминаний А. Белого, воспоминания о писателе, антропософские труды Р. Штейнера.

Объектом анализа является автобиографическая проза А. Белого.

Предмет исследования - поэтика хронотопа автобиографической прозы А. Белого в её связи с принципами фантазии в текстах.

Цель работы заключается в том, чтобы раскрыть особенности поэтики хронотопа автобиографической прозы А. Белого в контексте эстетических и философских концепций пространства — времени.

Цель достигается решением следующих задач:

1. Выявить жанровые особенности повести А. Белого «Котик Летаев» в связи с характеристиками хронотопа детства.

2. Установить специфику проявления философских моделей хронотопа в автобиографической прозе писателя.

3. Рассмотреть взаимосвязи пространственно-временной организации автобиографической трилогии А. Белого с принципами фантазии, определить основные пространственно-временные структуры и образы, в которых они выражены.

4. Определить, как духовное становление героя автобиографической трилогии реализуется через мотив пути.

Методологической основой диссертации являются труды в области поэтики (М.М. Бахтин, В.М. Жирмунский, Д.С. Лихачёв, Ю.М. Лотман, Б.В. Томашевский), фундаментальные исследования художественного пространства и времени (М.М. Бахтин, Г. Башляр, Д.С. Лихачёв, Ю.М. Лотман, В.Н. Топоров), современные исследования пространственных моделей (B.C. Воронин, Д.Н. Замятин, П.Я. Сергиенко), труды по специфике автобиографического жанра (Б.В. Аверин, Л.И. Бронская, Н.А. Николина, Л.Н. Савина).

Философская, символическая, знаковая насыщенность пространственных и временных образов в автобиографической прозе А. Белого привела к необходимости привлечения трудов крупнейших российских и зарубежных философов (А.Ф. Лосев, A.M. Пятигорский, B.C. Соловьев, П.А. Флоренский, А. Бергсон, М. Хайдеггер), работ по философским концепциям пространства и времени (В.И. Власюк, Ю.Б. Молчанов), «законам» фантазии (B.C. Воронин), трудов ведущих отечественных и зарубежных специалистов по творчеству

A. Белого (Л.К. Долгополов, А.В. Лавров, К.В. Мочульский, М.Л. Спивак,

B.М. Пискунов, 3.0. Юрьева, В. Александров, Н. Какинума).

Методы диссертационного исследования были выбраны в соответствии с его целями и задачами: метод традиционного историко-литературного анализа, феноменологический метод, метод интертекстуального анализа текста.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые рассматривается поэтика хронотопа автобиографической трилогии А. Белого, а также выявляются её связи с принципами фантазии.

Положения, выносимые на защиту:

1. В повести «Котик Летаев» наиболее ярко проявляет себя хронотоп детства. Дискретный и фрагментарный характер хронотопа, «плывущая» точка отсчёта в потоке впечатлений от внешнего мира, с одной стороны, показывают формирование детского сознания, с другой — овеществление мысли, воплощение её в зримые пластические образы, что обеспечивает единство художественного мира на основе парменидовской концепции бытия.

2. В автобиографической трилогии находят отражение пять философских моделей пространства и времени: реляционная, статическая, динамическая, субстанциональная и радикальная. Динамическая модель включает в себя точки бифуркации (развилки возможностей в ходе вещей и явлений окружающего мира) и особые точки, в которых можно увидеть всю линию личного времени, наблюдая за её ходом со стороны. Статическая концепция является преобладающей, но в повествовании о детстве, в воображаемом мире детского сознания она постоянно обращается в радикальную: предметы сами обнаруживают своё собственное время и пространство, поглощая интервалы между событиями и промежутки между объектами. Субстанциональная концепция проявляет себя в соотнесении фазовых состояний воды с прошлым, настоящим и будущим личности и окружающего мира. Реляционная модель с её отношениями «раньше - позже», «дальше - ближе» в детстве героя оказывается значительно потеснённой, что связано с «плывущей» точкой отсчёта в потоке впечатлений от внешнего бытия.

3. Пространственно-временные модели развертываются с помощью своих, соответствующих ей принципов фантазии, однако, в условиях острого внутреннего или внешнего конфликта, соответствующая группа принципов фантазии видоизменяется. Среди геометрических образов пространства — времени - движения наиболее существенное место занимает «перекрученный круг» (или знак «бесконечности»). Человеческая личность, её самосознание раздвигаются Андреем Белым до космических пределов, помещаются писателем в центр «перекрученных кругов» бытового и бытийного, сакрального и профанного, мифологического и реального пространства-времени.

4. «Религиозные переживания» в автобиографической трилогии реализуются через мотив пути, который трактуется как в своём прямом значении, так и в символическом - духовное совершенствование героя на пути познания Божественной истины.

Теоретическая значимость диссертации состоит в разработке принципов анализа поэтики хронотопа в модернистской автобиографической прозе на основе триалектической модели пространства - времени - движения и взаимодействия творческой фантазии с философскими моделями пространства и времени.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов анализа при дальнейшем изучении творчества А. Белого и русской символической прозы. Выводы диссертации могут найти применение в вузовских курсах лекций по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и семинарах по проблеме творчества А. Белого.

Апробация работы. Материалы и результаты исследования использовались на лекциях и семинарах по русской литературе на историко-филологическом факультете Волжского гуманитарного института (филиала) Волгоградского государственного университета.

Основные положения диссертации отражены в публикациях на соискание ученой степени канд. филол. наук - Поморский государственный университет (2007), Астраханский государственный университет (2009), Волгоградский государственный педагогический университет (2009); в докладах на конференциях: Всероссийских - Ульяновский государственный технический университет (2003), Самарский государственный педагогический университет (2005); Международных - Ставропольский государственный университет (2003), Омский государственный университет (2004, 2005), Волгоградский государственный университет (2005, 2006), Ульяновский государственный технический университет (2008).

Объём и структура работы определяются поставленной целью и характером исследуемого материала. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика хронотопа автобиографической прозы Андрея Белого"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пространственно-временной континуум автобиографической трилогии Андрея Белого в пределе пытается смоделировать универсум сверхбытия, куда парадоксальным образом попадают человеческое бытие, весь поту- и посюсторонний мир, внутренние бездны человеческого «я», космос сверхчеловеческих сущностей. Способность к научному и творческому прозрению, огромная интуиция, а также «посвятительные» знания, полученные от Р. Штейнера, позволили Андрею Белому создать уникальную картину становления человеческой личности. Поэтика хронотопа автобиографической трилогии подобна сетке подвижных координат, которые сопровождают путешественника и духовного странника. В создании хронотопа участвуют и принципы фантазии.

Конфликт глобальных противоположных основ: небытия и бытия, творения и уничтожения пронизывает лирическую повесть «Котик Летаев», впитавшую элементы дневника, репортажа, исповеди. Но это дневник без дат, репортаж из «допрошлого» и удивительная исповедь. Статическая концепция времени и пространства связывает в единое целое пробуждающийся внутренний мир ребёнка и окружающий мир. Во время рождения Котика доминирует динамическая концепция, предполагающая моментальный выбор из развилки возможностей бытия и небытия, а также - радикальная, грозящая свернуть до нуля время и пространство младенца. Сужение и расширение окружающего мира фиксируют ощущения ребёнка. В рамках триалектической модели младенец находится в точке пересечения кругов мира и мифа. Котик повелевает мирами, космологическая модель пространства - времени, при всем своем мистицизме, оказывается удивительно близкой прозрениям ученых конца XX века. Здесь почти нет географического, а топографическое пространство представлено окрестностями родного дома, подмосковной деревней Касьяново, но топологически все существует на уровне равенства противоположностей: все находится во внутреннем пространстве героя и, в тоже время, все обретается во внешнем мире. Внутреннее пространство Котика наполняется мифологическими образами и раздвигает свои границы за счет вектора времени, устремленного в далекое прошлое - до-рождение. Внешнее трансцендентное пространство динамично расширяется и оживает перед взором ребенка: небо «кипит», «дрожит», «дышит», «переливается».

Более близкое пространство начинает осваиваться в «Крещёном китайце», где происходит переход от космических миров к бытовому домашнему пространству, к комплексу сложных этических проблем, возникающих во взаимоотношениях родителей между собой и с ребёнком.

Художественный хронотоп Андрея Белого включает в себя двумерное время. Одно измерение - общий поток, другое — короткие «миги», выхваченные из динамической модели, но находящиеся как бы в стороне и позволяющие увидеть весь поток времени сразу. К каждому особому «мигу» подключается неизменное статическое время, позволяющее проследить судьбу погруженного в него человека или вещи, детали окружающего пространства. Главный герой автобиографической трилогии принадлежит к особому вечному сверхвремени, существуя еще до рождения, а в момент рождения или в раннем детстве способен вспомнить все свои прошлые предсуществования. Поэтому и смерти нет, есть только перевоплощение и второе рождение. Таким образом, нам как будто бы дан радостный сияющий мир. Но ослепительные краски «Котика Летаева» постепенно меркнут в «Крещеном китайце», а в «Записках чудака» освещение становится тусклым, настроение рассказчика все более неровным и мрачным.

Так возможно ли удержать «память о памяти» в настоящий момент времени? Единственной точкой опоры, способной гармонизировать два бесконечно раздвигающих свои границы пространства, является сознание маленького героя. Лишь в момент равновесия голос Абсолюта устремляется к ребенку и сообщает о том, что он не одинок. Не случаен и финал повести, когда Котик отождествляет себя с Христом. Как выясняется, семейные конфликты только помогают герою в продвижении к духовному росту и познанию себя. А. Белый говорит нам о «постоянной» памяти (подсознание), где хранится информация прошлых жизней, необходимая индивиду в данном воплощении. Герой способен извлекать эти знания из подсознания, расширять внутреннее пространство за счет осмысления новых понятий и принятий жизненно важных решений в настоящий момент времени. Таким образом, индивидуальный человеческий мир способен вместить бесконечно превосходящие его дали пространства и времени, сохранить «память о памяти».

В «Крещеном китайце» пространство наполняется более конкретным географическим и историческим содержанием, причем и в этих своих ипостасях наследует пульсирующий характер космологии «Котика Летаева». Однако сохраняется общая топологическая подчиненность пространства многочисленным персонажам романа. Музыка матери способна породить «пространство безбытий» в окружающем мире, придать плывущие очертания границам вещей и явлений. Книга в папиной руке становится тем элементом, который способен проходить сквозь стены вместе с папой, а папиным книгам обеспечено долгое посмертное бытие их владельца. Многофокусный мир в «Котике Летаеве» делается в «Крещеном китайце» двухфокусным: центрами воздействия на мальчика являются мать и отец, и ребенок в воображаемом мире проникается ответственностью за них, переосмысливая свою собственную роль: осознавая себя «папою: мамы и папы» (с. 210). Это полный отрыв от реляционной модели времени в пользу статической, где с равными возможностями прошлое влияет на будущее и точно так же - будущее на прошлое. Кроме того, ребенок выступает как бы щитом противоположных начал: отцовского - рационального, и материнского — иррационального.

Именины отца, описанные в «Котике Летаеве» и «Крещеном китайце», отличаются умножением объектов и персонажей, расширяют пространство квартиры до исторического хронотопа Московского университета. В «Крещеном китайце» более плотная бытопись, большая конкретика в описании портретов светочей отечественной науки, а в «Котике Летаеве» эти люди воспринимаются мальчиком как «ощупи космосов» (с. 107), как «кариатиды вечности», высеченные в камне «в дочеловеческих формах» (с. 108). И своего рода гимном вечному пламени просвещения заканчиваются именины отца в «Котике Летаеве», тогда как вторые именины завершаются признанием того, что отец стареет и мраками, собравшимися после ухода гостей в квартире.

Наконец, в «Записках чудака» перед нами скорописью перечислены многочисленные места, где пришлось побывать герою и его возлюбленной Нэлли. Казалось бы, теперь герой выработал спокойное и уравновешенное мировоззрение и сможет осуществить выбор своей собственной судьбы, своего собственного пространства. Однако центром притяжения становится Нэлли, симпатия которой к рассказчику постепенно падает и исчезает вообще. Активность топологического ряда пространств других измерений, в частности астрального пространства, является наибольшей. Именно там живут некие «они», сделавшие все человечество своими марионетками.

Сам же герой «Записок.» - болезненный и мятущийся человек, переживающий крушение любви и прежних идеологических ценностей. Его чудачества лишь с одной стороны - своеобразное продолжение наследственной традиции чудачеств, идущей от его отца профессора математики, с другой -отражение общего кризиса сознания, переживаемого русским обществом в годы Первой мировой войны и революций. «Записки чудака» А. Белого дают нам оригинальную антипараллель к античному греческому роману, где приключения героев и их пространственно-временная разлука в нравственном смысле все еще продолжающаяся встреча, ведь их ничто не в силах разлучить. В «Записках чудака» неизменно длится разлука героя со своей избранницей Нэлли, оформленная как постоянная встреча, если не в реальном, то в иллюзорном мире.

В особых «мигах» «Записок.» тоже можно подсмотреть грядущее, которое уже совершилось, но картины чаще всего оказываются мрачными. А образы мысленного пространства могут вызвать катастрофу во внешнем мире: «Мне казалося в первую осень войны: это я ее вызвал: во мне начиналась она: непримиримый сознательный бой с двойниками моими кипел уже с июня (война разразилася в августе)

- в ту эпоху ведь все ощущал я, как бодисатва, из будущего: при схожденьи огромного "Я" в мое "я", мне казалось, весь мир должен был отразить происходящее в человеке» (с. 361). Таким образом, реляционная картина времени нарушается. Общественное будущее может оказаться и позади индивидуального настоящего. История, как видим, «выворачивается наизнанку» сознанием человека, если исторические события рассматривать в бытовом пространстве. Если же представить эти события в пространстве бытийном, то смысл высказывания обретает реальное содержание. Так, по мнению Вяч. Иванова, человек - единственное существо, которое поставлено в мироздании на «трагическую грань». «Ему одному досталось в удел внутренняя борьба, и ему одному дана возможность принимать во времени связующие его и мир решения»257. Борьба с двойниками, борьба с самим собой во внутреннем пространстве героя является зеркальным отражением событий, разворачивающихся во внешнем пространстве - начало Первой мировой войны. Практически весь обыденный мир подвергается переосмыслению, любое перемещение в нем многомерно и многозначно. Места, где пришлось побывать герою, самым тесным образом связаны с характером индивида и эпохи, с происходящим в горнем и высшем, в астральном мире. По выражению А. Левкина, мозг писателя «был раем - что,

258 если не рай, то место, где все имеет смысл» .

Для Андрея Белого характерно представление о движущемся пространстве-времени, включающем в себя пространства различной плотности и размерности. Плотность меняется в диапазоне от пустоты (в ряде контекстов синоним «ничто») до сверхплотно сжатой черной дыры, которая тоже «пустота» и «ничто» (по занимаемому месту) в этом мире, но могущая образовать тоннель в астральный мир. Использование именно статической модели пространства и времени позволяет рассказчику объединить этот многосвязный мир.

257 Иванов Вяч. Труды и дни. - М., 1912. - № 6. - С. 5.

258 Юрьева 3.0. Творимый космос у Андрея Белого . - С. 110.

Динамическая модель пространства и времени в автобиографической трилогии находит ограниченное применение. Динамично в основном пространство, даже те отрезки пути, которые посещает рассказчик многократно, каждый раз воспринимаются им по-новому. Поэтому время повторимо и обратимо, а пространство лишено этих качеств. Оно изменяется вместе с наполняющими его предметами. Торжество динамического времени в реальной жизни вынесено в прозаическое завершение романа с Нэлли. В прошлом остались «события, не объяснимые никакими законами логики». Настоящее превратилось в пустоту: «теперь - ни одного «с о б ы т и я» (все -понятно, все - трезво)» (с. 351).

Существенные деформации испытывает реляционная модель времени и пространства. Только в «Крещеном китайце» отношения «дальше» - «ближе», «раньше» - «позже» получают конкретное наполнение. В «Котике Летаеве» чрезвычайно растянутым и неопределенным предстает момент начала человеческой жизни, там «позже» и «раньше» слиты воедино. В «Записках чудака» неопределенность финала борьбы с невидимыми властителями мира также отменяет реляционность пространства и времени. В значительной мере мысленное пространство и время заходят в потусторонний мир, герой многократно «погибает» и «воскрешает».

В автобиографической трилогии находит свое воплощение и субстанциональная модель пространства - времени. Такой особой субстанцией оказывается время. Автор придает времени многие черты текущей воды. При этом писатель прибегает к фазовым состоянием этого вещества, преимущественно обозначая паром, пеной и туманом - будущее, не сохраняющее ни форму, ни объем; льдом и вообще чем-то твердым - прошлое; а настоящее принимает на себя черты жидкости, изменяющей свою форму.

В автобиографической трилогии используется и радикальная модель пространства - времени. В художественном космосе исследуемых произведений время не всесильно и поглощается океаном вечности, а эта последняя оказывается почти равнозначной пустоте. «Пустое пространство», «бездна», «ничто» - становятся не только знаками бессмысленности жизни и потери высоких целей в качестве ориентиров в «плавании» по океану вечности, но и заставляют увидеть, как в художественном пространстве-времени проглядывает небытийная основа всего сущего. С трудом отрывается от небытия младенец в «Котике Летаеве», столкновением папы и мамы едва не выбит он в небытие в «Крещеном китайце», а в «Записках чудака» из несуществующего, почти потустороннего астрального мира протягиваются нити управления к посюстороннему миру. Многое происходящее в художественном мире трилогии заставляет вспомнить слова философа: «Бытие только тень небытия, его изнанка. Оно, как сверкающая всеми цветами радуги пленка нефти на поверхности океана, океана небытия. Оно, как волна, бегущая перед кораблем, кораблем небытия. <.> Оно покоится в небытии, как ребенок в чреве матери»259.

Стремясь усилить бытие, писатель наделяет субстанцию времени особыми свойствами. Изобретает двунаправленное время: «вспоминается узел душевных событий, бегущих вперед и назад» (с. 407). Такое время призвано не «упустить» в небытие прошлое и настоящее. Кроме того, как мы уже говорили, «особые миги» делают время двумерным. Итак, время Андрея Белого двумерно и двунаправлено.

Общее художественное пространство имеет, слоистую структуру и выглядит набором пространств самой различной размерности: от нулевой точки до многомерного универсума. При этом поблизости живут совершенно другие миры, управляемые другими законами, и герой постоянно чувствует их присутствие. В них очень просто попасть, не заметив пересечения границы, можно оказаться на изнанке бытия. Такая структура общего пространства-времени напоминает лист Мёбиуса.

259 Чанышев A.H. Трактат о небытии//Вопр. философии. - 1990. -№ 10.-С. 158-165.

В художественном мире автобиографической трилогии использованы три наиболее известных на сегодняшний день образа развития мира, показанные ниже на рисунках.

В художественном пространстве-времени мы видим одновременное сужение и расширение мира, «перекрутку» плоскостей различных пространств (рис. 1). Этот образ соотносим с триалектической моделью развертывания мира. Например, в предисловии к повести «Котик Летаев» автобиографический герой считает себя находящимся ровно в центре отведенного ему судьбой временного отрезка, откуда одинаково хорошо просматриваются и восхождение и нисхождение. Единство расширяющегося и сужающегося мира особенно отчетливо проявляется в первой главе «Бредовый лабиринт». В подглавке «Образование сознания» перед нами две соприкасающиеся сферы: тела и сознания. И, как уже было показано, художественному миру трилогии свойственна неопределенность, допускающая возможность цикла упадка и возрождения с той или иной долей вероятности. Динамика семантики слов, графическое расположение текста на бумаге также представляет собой «восьмеричную» форму (математический знак «бесконечности»).

В автобиографической трилогии сюжет о «вечном возвращении» - это попытка А. Белого заново пережить и переосмыслить свой жизненный путь. На уровне пространственно-временной организации текста, определенная цикличность связана с центральной идеей трилогии: «смерти как рождения» (рис. 2). Писатель соединяет рождение и смерть в начальной и конечной точке

Рис. 1. торсион. Триалеитический образ развишн

Рис. 2. Тор [метафизический образ развитии!

Рис. з.

Диалектический образ развития человеческого существования, поэтому гибель индивида - всего лишь начало иной фазы посмертного бытия перед новым рождением.

В «Котике Летаеве», «Крещеном китайце» и в первой части «Записок чудака» внутренний мир героя, его духовное развитие представлено как стремительное вертикальное «восхождение» по спирали жизни (рис. 3). Несмотря на то, что «пост-штейнеровский» период отмечен Белым, как «падение» жизненного пути, писатель не приемлет идею «вечного возврата», «замкнутого круга». Оставаясь до конца жизни символистом, при этом не отрицая антропософского учения, в своей работе «История становления самосознающей души» писатель признается: «.моим "я", изменю порядки вселенной, и "вечный возврат" я разрушу, чтобы вернуть его царству духовному; я "возвращение" пересоздам; оно будет - перевоплощением, или градацией перевоплощений по-новому; так разомкну этот круг я»260. Вслед за Р. Штейнером А. Белый утверждает, что почувствовав подлинный смысл жизни, человек обретает ту реальность, в которой он может сказать о себе, что является Челом Вечности, поскольку «путь жизни» становится результатом перевоплощения однажды положенной Вечной Жизни в «Я - во Христе».

Активность мысленного, воображаемого пространства, триалектическая модель сужения и расширения мира действует и в художественном мире «Петербурга», «Серебряного голубя», «Москвы». Анализ поэтики хронотопов этих романов Андрея Белого в сопоставительном ключе с автобиографической трилогией, вероятно, был бы очень плодотворным.

260

Белый А. Душа самосознающая . - С. 233.

Список научной литературыЮнина, Татьяна Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Августин А. Исповедь. Абеляр П. История моих бедствий. М.: Республика, 1992. - 335 с.

2. Аверин Б.В. Автобиографическая трилогия А. Белого и традиции русской автобиографической прозы XIX начала XX в. // От Пушкина до Белого: проблемы поэтики русского реализма XIX — начала XX в. — СПб.: С.-Петерб. ун-т., 1992. - С. 278 - 304.

3. Аверин Б.В. Дар Мнемозины: романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. - 339 с.

4. Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука // Собрание сочинений: в 3 т. — М.: Худож. лит., 1986. Т. 1.

5. Александров Н.Д. Лабиринт минотавра // Лит. обозрение. 1995. -№4/5.-С. 158-161.

6. Александров Н.Д. Предисловие и комментарий к публикации «Детство в воспоминаниях, дневниках, письмах» // Дет. лит. 1989. - № 10. -С. 45-53.

7. Алексеева О.Я. Рецензия лирики А.А. Фета в творчестве русских символистов (В.Я. Брюсов, А.А. Блок, А. Белый): автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. М.: Ин-т Мировой лит. им. М. Горького РАН, 2003.-23 с.

8. Андрей Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации / сост. С. Лесневский, А. Михайлов. М., 1988. - 832 с.

9. Ахматова А. Избранное / сост., авт. примеч. И.К. Сушилина. М.: Просвещение, 1993. - 320 с.

10. Ю.Ахундов М.Д. Концепция пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. М.: Наука, 1982. - 222 с.

11. Барковская Н.В. Поэтика символистского романа. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 1996. - 287 с.

12. Бахматова Г.О. О поэтике символизма и реализма (на материале «Петербурга» Андрея Белого и «Белой гвардии» М. Булгакова) // Вопр. рус. лит. 1988.-Вып. 2.-С. 124-131.

13. И.Бахматова Г.О. Пространство и время в орнаментальной прозе начала 1920-х годов // Пространство и время в литературе и искусстве, конец XIX в. XX в. - Даугавпилс: Изд-во Даугавпилсского пед. ин-та, 1987. -С. 57-58.

14. Н.Бахмутский В .Я. О пространстве и времени во французском реалистическом романе XIX века (Бальзак и Флобер) // Проблемы времени в искусстве и кинематограф. М., 1972. - 111 с.

15. Бахтин М.М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. - 336 с.

16. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Эпос и роман. -СПб.: Азбука, 2000. С. 11 - 194.

17. Башляр Г. Избранное: поэтика пространства / пер. с фр. М., 2004. -376 с.

18. Бейер Т. Русский Берлин. Экспатриация? Изгнание? Эмиграция? // Диапазон. 1993. - № 1. - С. 62 - 67.

19. Белый А. Автобиография // Новое лит. обозрение. 1994. — №9. -С. 12-45.

20. Белый А. Душа самосознающая. М.: Канон +, 1999. - 560 с.

21. Белый А. «Единство моих многоразличий.» Неотправленное письмо Сергею Соловьеву // Москва и «Москва» Андрея Белого: сб. ст. М.: РГГУ, 1999.-С. 399-432.

22. Белый А. Материал к биографии (интимный), предназначенный для чтения только после смерти автора / публ. Дж. Мальмстада // Минувшее. Исторический альманах. -М., 1992. Вып. 6, 8, 9.

23. Белый А. Между двух революций. Воспоминания: в 3 кн. / подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М.: Худож. лит., 1990. - Кн. 3. - 669 с.

24. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания: в 3 кн. / подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. -М.: Худож. лит., 1989. Кн. 1. - 542 с.

25. Белый А. Начало века / предисл. Л. Каменева. М.: Союзтеатр, 1990. — 526 с.

26. Белый А. Основы моего мировоззрения // Лит. обозрение. 1995. -№4/5.-С. 10-38.

27. Белый А. О религиозных переживаниях // Лит. обозрение. 1995. -№4/5.-С. 4- 10.

28. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. -528 с.

29. Белый А. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака / под ред. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1997. - 543 с.

30. Белый А. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994. - 559 с.

31. Белый А. Собрание сочинений. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере. М.: Республика, 2000. - 719 с.

32. Белый А. «Я был меж вас.». На рубеже двух столетий. Начало века. Между двух революций. Избранные страницы. М.: Вагриус, 2004. -435 с.

33. Берберова Н. Курсив мой: главы из книги // Октябрь. 1988. - №1 - 12; 1991.-№8.

34. Бергсон А. Материя и память // Собрание сочинений. СПб., 1913. -Т.3.-391 с.

35. Бердяев Н.А. Астральный роман: размышление по поводу романа А. Белого «Петербург» // О русских классиках. М.: Высш. шк., 1993. -С. 310 - 319.

36. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопр. философии. 1990. - №2. -С. 107- 145.

37. Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1991. - 268 с.

38. Бердяев Н.А. Теософия и антропософия в России. М., 1991. - 488 с.

39. Библия / по благословению Св. Патриарха Моск. и всея Руси Пимена. -М.: United Bible Societies, 1991. 1371 с.

40. Бичев Г.Н. Теория триединства строения мира. — М!.: Изд-во МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2001. С. 56 - 68.41 .Блаватская Е.П. Тайная Доктрина. СПб., 1991. - Т 2. - Ч. 1. - 550 с.

41. Блаватская Е.П. Теософский словарь / пер. с англ. М.: ООО «Издательство "ACT"», 2004. - 636 с.

42. Богомолов Н.А. К истории эзотеризма советской эпохи // Лит. обозрение. 1996.-№2.-С. 21-25.

43. Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм: исследования и материалы. М., 2000. - 550 с.

44. Болдырева Е.М. «Котик Летаев» как модернистическая версия традиционной автобиографии // Русская классика. СПб., 2002. -С. 156- 166.

45. Бонецкая Н.К. «Образ автора» как эстетическая категория // Контекст. -М„ 1986.-С. 241 -272.

46. Бонецкая Н.К. Русская софиология и антропософия // Вопр. философии. -1995.-№7.-С. 79-97.

47. Бонецкая Н.К. Русские странники // Вопр. философии. 2004. - № 5. -С. 111-117.

48. Бронская Л.И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, М.А. Осоргин: автореф. дис. . д-ра филол. наук: 10.01.01. Ставрополь: Ставроп. гос. ун-т, 2001. - 43 с.

49. Бугаева К.Н. Воспоминания об Андрее Белом. СПб., 2001. - 448 с.

50. Быстров В.Н. Идея обновления мира у русских символистов (Д. Мережковский и А. Белый) // Рус. лит. 2003. - № 4. - С. 29 - 31.

51. Быстров Н.Л. Художественное пространство в раннем творчестве Андрея Белого // Вопр. лит. 2006. - Май-Июнь.- С. 120 - 147.

52. Быстров H.JI. О символике зеркала в «симфониях» А. Белого // Дергачевские чтения. Екатеринбург. - 2004. - С. 227 - 232.

53. Бычков В.В. Эстетические пророчества русского символизма // Полигнозис. М., 1999.-№1.-С. 83- 104.

54. Вернадский В.И. Размышления натуралиста: в 2 кн. // Пространство и время в неживой и живой природе. М.: Наука, 1975. - Кн. 1. -176 с.

55. Владимиров Ю.С. Пространство и время: явные и скрытые закономерности. — М., 1989. 191 с.

56. Власюк В.И. Идеализм современного материализма. Основы теории общественного развития. М.: ИЛА, 1994. - С. 77-85.

57. Волков И.П. Телопсихика человека. Синтез научных, философских и религиозных знаний. СПб.: Изд-во «Вестник БПА», 1999. - 144 с.

58. Волков И.Ф. Теория литературы: учеб. пособие для студ. и преп. М.: Просвещение, 1995. - 256 с.

59. Волкова Е.В. Пространство символа и символ пространства в работах Ю.М. Лотмана // Вопр. философии. 2002. - № 11. - С. 149 - 164.

60. Воронин B.C. Анализ литературного произведения (логический подход): учеб.-метод. пособие. Волгоград: Волгогр. науч. изд-во, 2004. - 76 с.

61. Воронин B.C. «Законы» фантазии и абсурда в трагическом мироощущении русской литературы XX века: автореф. дис. . д-ра филол. наук: 10.01.01. Н. Новгород: Нижегор. гос. ун-т, 2002. - 44 с.

62. Воронский А. Избранные статьи о литературе. Андрей Белый. М., 1982.-527 с.

63. Воспоминания об Андрее Белом / сост. и вступ. ст. В. М. Пискунова. -М.: Республика, 1995.-591 с.

64. Выготский Л.С. Психология. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. - 1008 с.

65. Выготский Л.С. Орудие и знак в развитии ребенка // Собрание сочинений: в 6 т. М.: Педагогика, 1984. - Т. 6. - 400 с.

66. Выготский Л.С. Психология искусства. М.: Педагогика, 1987. - 416 с.

67. Гайденко П.П. Проблема времени у Канта: время как априорная форма чувственности и вневременность вещей в себе // Вопр. философии. -2003.-№9.-С. 134-150.

68. Гарин И.Н. Серебряный век: в 3 т. М.: Территория, 1999. - Т. 2. - 702 с.

69. Гаспаров М. Белый-стиховед и Белый-стихотворец // Избранные труды. О стихе. М., 1997. - Т. 3. - С. 423 - 448.

70. Гаспаров М. Слово между мелодией и ритмом: об одной литературной встрече М. Цветаевой и А. Белого // Рус. речь. 1989. - №4. - С. 3 - 10.

71. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М.: Просвещение, 1968. - 303 с.

72. Гей Н.К. Время и пространство в структуре произведения // Контекст. — М., 1975.-С. 214-221.

73. Гей Н.К. Художественность литературы: поэтика, стиль. М.: Наука, 1975.-471 с.

74. Гей Н.К. Художественный образ как категория поэтики // Литературно-теоретические исследования / под ред. Н.К. Гей, А.С. Мясникова, П.В. Палиевского. М.: Наука, 1983. - С. 68 - 163.

75. Генон Р. Избранные сочинения. Царство количества и знамения времени. Эзотеризм Данте / пер. с фр. — изд. 2-е, испр. и доп. — М.: Беловодье, 2003.-480 с.

76. Богомолов Н.А., Гиндин С.И., Корецкая И.В. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). - М.: Наследие, 2001. - Кн. 2. -768 с.

77. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. — Л., 1977. 443 с.

78. Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси, 1991. - 184 с.

79. Гиппиус 3. Петербургский дневник. М., 1991. - 286 с.

80. Гиршман М.М. Анализ поэтических произведений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева. М.: Высш. шк., 1981. - 111 с.

81. Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М., 1982. - 367 с.

82. Глухова Е.В. «Посвятительный миф» в биографии и творчестве Андрея Белого: дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. М.: Моск. гос. гуманит. ун-т, 1998.-184 с.

83. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. - 217 с.

84. Горький М. Детство // Полное собрание сочинений: в 25 т. М., 1972. -Т. 15.

85. Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л., 1988. -414 с.

86. Долгополов Л.К. На рубеже веков: о русской литературе конца XIX -начала XX века. Л.: Сов. писатель, 1977. - 366 с.

87. Долгополов Л.К. Начало знакомства: о личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый. Проблемы творчества. М.: Сов. писатель, 1988. - С. 25 - 102.

88. Долгополов Л.К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. -М., 1976. С. 68 - 104.

89. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М.: Едиториал УРСС, 2004.-248 с.

90. Дубровский В.Н. Концепция пространства-времени. М.: Наука, 1991. — 168 с.

91. Есенин С. Отчее слово (по поводу романа Андрея Белого «Котик Летаев»). -М., 1988. С. 58 - 679.

92. Есин А.Б. Время и пространство // Литературоведение. Культурология: избранные труды. М.: Флинта: Наука, 2002. - С. 82 - 97.

93. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика: избранные труды. — Л.: Наука (Ленингр. отд-ние), 1977. 407 с.

94. Жукоцкая Э.Р. «Бессознательный» символизм. К философии музыки А. Белого // Наука и современность. 2003. - № 5. - С. 171-176.96.3айцев Б. Далекое. М., 1991.-388 с.

95. Замятин Д.Н. Власть пространства и пространство власти: географические образы в политике и международных отношениях. М., 2004.-352 с.

96. Замятин Д.Н. Географические образы в гуманитарных науках // Человек. 2000. - № 5.-С. 81 -88.

97. Замятин Д.Н. Гуманитарная география: пространство и язык географических образов. СПб.: Алетейя, 2003. - 331 с.

98. Замятин Д.Н. Империя пространства. Географические образы в романе А. Платонова «Чевенгур» // Вопр. философии. 1999. — № 10. -С. 82-90.

99. Замятин Д.Н. Культура и пространство: моделирование географических образов. М.: Знак, 2006. - 488 с.

100. Зелинский А. Проблемы лирической циклизации в творчестве В. Брюсова и А. Белого // Проблемы стиховедения и поэтики. -Алма-Ата: Изд-во Казах, пед. ин-та, 1990. С. 22 — 29.

101. Зинченко В.Г., Зусман В.Г., З.И. Кирнозе З.И. Методы изучения литературы. Системный подход: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. - 200 с.

102. Зобов Р.А., Мостепаненко A.M. О типологии пространственно-временных отношениях в сфере искусства // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. JL, 1974. - С. 11 - 23.

103. Зонина Л.И. Тропы времени: заметки об исканиях французских романистов (60 70 гг.). - М.: Худож. лит., 1984. - 263 с.

104. Иванов Вяч. И. Две стихии в современном символизме // Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - С. 157 - 158.

105. Иванов Вяч. Be. Профессор Коробкин и профессор Бугаев: к жанровой характеристике романа «Москва» А. Белого // Материалы конференции. М., 1995. - С. 11 - 28.

106. Иванов Вяч. Вс. Эволюция ноосферы и художественное творчество // Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, 1991.-C.3-38.

107. Из наследия П.А. Флоренского: к истории отношений с Андреем Белым // Контекст. М., 1991. - С. 6 - 44.

108. Ильев С.П. Русский символистский роман: аспекты поэтики. -Киев: Лыбидь, 1991. 182 с.

109. Ильев С.П. Куликовская битва как «символическое событие» (цикл «На поле Куликовом» А. Блока и роман «Петербург» А. Белого // Александр Блок: исследования и материалы / под ред. Т.А. Лепицкой. -Л.: Наука, 1991.-С. 22-40.

110. Ильев С.П. Поминальный цикл Осипа Мандельштама (стихи памяти Андрея Белого) // Третьи волковские чтения: материалы обл. науч. конф. Одесса: Одесский гос. ун-т им. И.И. Мечникова, 1993. -С. 61-64.

111. Каганов Г.З. Санкт-Петербург: образы пространства. СПб., 2004. -232 с.

112. Кайда Л.Г. Композиционный анализ художественного текста. М.: Флинта, 2000.- 152 с.

113. Казьмина С.В. Андрей Белый: философия смятенного человека // Человек. 1998.-№3.-С. 137- 152.

114. Какинума Н. «Котик Летаев» Андрея Белого: влияние языка на развитие формы познания мира // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 235 - 252.

115. Какинума Н. Философско-эстетические позиции А. Белого и его художественная практика («Петербург» и «Котик Летаев»): автореф.дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. — М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998.-30 с.

116. Кант И. «Докритические» произведения. Всеобщая естественная история и теория неба // Сочинения: в 8 т. — М.: ЧОРО, 1994. Т. 1. -544 с.

117. Карпухина О.С. «Немецкий текст» в творчестве Андрея Белого (художественное освоение философем Рудольфа Штейнера в лирике и прозаических произведениях А. Белого): дис. . канд. филол. наук: 10.01.01.-Самара, 2004.- 176 с.

118. Каухчишвили Н.М. Андрей Белый и Николай Васильевич Бугаев // Материалы конференции. М., 1999. - С 45 — 57.

119. Кацис Л.Ф. И.В. Гете и Р. Штейнер в поэтическом диалоге Андрей Белый — Осип Мандельштам // Русская эсхатология и русская литература. М., 2000. - С. 159 - 240.

120. Качераускас Т. Феноменология времени и пространства // Вопр. философии. 2005. - № 12. - С. 129 - 136.

121. Клейнер И.А. Лист Мебиуса. М.: Радуга, 2008. - 288 с.

122. Клинг О. Эволюция и «латентное» существование символизма после Октября // Вопр. лит. 1999. - № 4. - С. 37 - 64.

123. Ковалева Т.Н. Художественное время-пространство романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева»: автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. Ставрополь: Ставроп. гос. ун-т, 2004. -23 с.

124. Кожевникова Н.А. Андрей Белый как филолог и художник (о фактах формирования идиостиля) // Формирование семантики и структуры художественного текста. Куйбышев: Изд-во Куйбышев, пед. ин-та, 1984.-С. 163- 176.

125. Кожевникова Н.А. Слово в прозе А. Белого // Проблемы структурной лингвистики. М., 1986. - С. 159-161.

126. Кожевникова Н.А. Язык Андрея Белого: автореф. дис. . д-ра филол. наук: 10.02.01. -М.: Ин-т рус. яз., 1993. 44 с.

127. Кожинов В.В. Основы теории литературы. (Краткий очерк). М.: Знание, 1962.-48 с.

128. Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. - М., 1990. - С. 148 - 272.

129. Колобаева JI.A. «Никакой психологии», или Фантастика психологии? (о перспективах психологизма в русской литературе нашего века) // Вопр. лит. 1999. - № 2. - С. 3 - 20.

130. Колобаева Л.А. Русский символизм. М., 2000. - С. 257 - 288.

131. Колобаева Л.А. Человек и его мир в художественной системе Андрея Белого // Филол. науки. 1980. - №5. - С. 12-20.

132. Коппер Дж. Мистик среди схоластов. Андрей Белый и средневековый мистицизм // Лит. обозрение. 1998. - № 2. -С. 13 - 15.

133. Крайг Г. Психология развития / пер. с анг. 7-е изд., междунар. -СПб.: Питер, 2002. - 992 с.

134. Крылова М.А. Автобиографическая тетралогия Н.Г. Гарина-Михайловского («Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры»): проблема жанра: автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. -Н. Новгород: Нижегор. гос. ун-т, 2000.-21 с.

135. Лавров А.В. Автобиографический роман А. Белого «Котик Летаев» // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома. СПб., 1994.-С. 348-452.

136. Лавров А.В. «Вслед за символистами» // Звезда. 2004. - № 2. -С. 131-134.

137. Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы: жизнь и литературная деятельность. М., 1995. - 335 с.

138. Лавров А.В. Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у Андрея Белого // Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989. - С. 5 - 32, 457-541.

139. Лавров А.В. Комментарии // Белый А. Между двух революций. -М.: Худож. лит., 1990. С. 442 - 558.

140. Лавров А.В. Рукописный архив Андрея Белого в Пушкинском доме // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома. Л., 1978. — С. 55-60.

141. Лавров А.В. Юношеские дневниковые заметки Андрея Белого // Памятники культуры: новые открытия. Л., 1980. - С. 116 - 139.

142. Лагутина И. В поисках утраченной истины // Белый Андрей. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере. М., 2000. - С. 686 - 697.

143. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М. - Л.: Атеист, 1930. -337 с.

144. Левитан Л.С. Пространство и время в пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад» // Вопр. сюжетосложения. 1978. - № 6. - С. 44-53.

145. Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Сюжет и идея. Рига: Звайгзне, 1973. — 277 с.

146. Линков В.Я. Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина. — М.: Изд-во МГУ, 1989. 174 с.

147. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб.: Алетейя, 2001. - 508 с.

148. Лой А.Н. Социально-историческое содержание категорий «Время» и «Пространство». Киев, 1978. - 135 с.

149. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993.-959 с.

150. Лосев А.Ф. Миф Число - Сущность. - М.: Мысль, 1994. - 479 с.

151. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. - 426 с.

152. Лосский Б. Наша семья в пору лихолетия 1914 1922 годов. К биографии Андрея Белого // Минувшее. - М. - СПб., 1993. - Вып. 12. -С. 343-361.

153. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991. - 482 с.

154. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. -М.: Просвещение, 1988. 350 с.

155. Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к типологическому соотношению текста и личности автора) // Избранные статьи: в 3 т. Таллинн: Александра, 1992. - Т. 1. -С. 365-376.

156. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.-384 с.

157. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Избранные статьи: в 3 т. — Таллинн: Александра, 1992 1993. - Т.1. - С. 140-160.

158. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф имя - культура // Избранные статьи: в 3 т. - Таллинн: Александра, 1992 - 1993. - Т. 1. - С. 58 - 75.

159. Макарычева Н.А. Особенности художественного времени в романе А. Белого «Петербург» (система двойников) // Время и расстояния в художественном произведении. Оренбург, 2002. -С. 30 - 36.

160. Малмстад Дж. Андрей Белый в поисках Штейнера // Новое лит. обозрение. 1994. - № 9. - С. 46 - 108.

161. Масленникова О.Н. Семантика жеста в прозе А. Белого («Петербург», «Котик Летаев», «Крещеный китаец»): дис. . канд. филол. наук: 10.01.01.- Иваново, 2000. 178 с.

162. Медведев П. Из встреч с Андреем Белым // Воспоминания об Андрее Белом. М., 1995. - С. 264 - 306.

163. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 2000. - 407 с.

164. Мельвиль Ю.К. Пути буржуазной философии XX века. М.: Мысль, 1983.-247 с.

165. Мескин В.А. Красота как «ощутительная форма добра и истины» в русском символизме // Рус. словесность. 2007. - № 2. - С. 20 - 28.

166. Мечковская Н.Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура: учеб. пособие для студ. филол., лингв, фак. высш. учеб. заведений. — 2-е изд., испр. М.: Изд. центр «Академия», 2007. - 432 с.

167. Михайловский Б. О романе А. Белого «Петербург» // Избранные статьи. М., 1968. - С. 448 - 462.

168. Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М.: Наука, 1997. - 192 с.

169. Мочульский К.В. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов. М.: Республика, 1997.-479 с.

170. Набоков В.В. Другие берега // Собрание сочинений: в 4 т. — М., 1990.-Т. 4.

171. Нейгауз Г.Г. Искусство фортепианной игры. М., 1988. - 238 с.

172. Нива Ж. Андрей Белый // История русской литературы: XX век: Серебряный век. М.: Изд. гр. «Прогресс» - «Литера», 1995. — С. 106- 126.

173. Никитин В. От магии слов к мистике слова // Наука и религия. -1993.-№7.-С. 26-27.

174. Николеску Т. Андрей Белый и театр. М., 1995. - 168 с.

175. Николеску Т. А. Белый о Штейнере // Вопр. лит. 2001. - №4. -С. 24-63.

176. Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. М.: Флинта: Наука, 2002. - 424 с.

177. Новиков Л.А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого. -М.: Наука, 1990.- 182 с.

178. Новиков И.Д. Как взорвалась Вселенная. М., 1988. - С. 91 - 147.

179. Новикова М.Л. Хронотоп как отстраненное единство художественного времени и пространства в языке литературного произведения // Филол. науки. 2003. - № 2. - С. 60 - 69.

180. Нойман Э. Происхождение и развитие сознания. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 1998. - 464 с.

181. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. -М.: Азбуковник, 1997. 944 с.

182. Пайман А. История русского символизма. М: Республика, 1998. -322 с.

183. Паперный В.М. Проблема традиции в русской литературе начала XX века и творчество Андрея Белого // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово: Изд-во Кемер. ун-та, 1987.-С. 9- 19.

184. Пискунов В.М. «Второе пространство» романа А. Белого «Петербург» // Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. -С. 193-214.

185. Пискунов В.М. До самой сути: кн. ст. М.: Современник, 1987. -256 с.

186. Пискунов В.М. Становление самосознающей души // Белый А. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. -М.: Республика, 1997. С. 5 - 21.

187. Пискунов В.М. Чистый ритм Мнемозины: о мемуарах «серебряного века» // Лит. обозрение. 1990. - № 4. - С. 21 - 24.

188. Пискунова С., Пискунов В. Культурологическая утопия Андрея Белого // Вопр. лит. 1995. - Вып. 3. - С. 217 - 246.

189. Подольный Р.Г. Освоение времени. М.: Политиздат, 1989. - 141 с.

190. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1979. -232 с.

191. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики: сб. ст. М.: Изд-во МГУ, 1983.-336 с.

192. Поспелов Г.Н. Теория литературы: учеб. для филол. спец. ун-тов. -М.: Высш. шк., 1978. 351 с.

193. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М.: Высш. шк., 1990. -342 с.

194. Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - 624 с.

195. Прохоров Г. Каббалистические мотивы в романе А. Белого «Котик Летаев» // Парадигма: сб. науч. тр. Тверь, 2000. - С. 138 - 142.

196. Рерих Н.К. Семь великих тайн космоса: сочинения. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - 960 с.

197. Ржевская Н.Ф. Изучение проблемы художественного времени в зарубежном литературоведении // Вестн. Моск. ун-та. Сер.: Филология. -1968,-№5.-С. 42-54.

198. Роднянская И.Б. Художественное время и художественное пространство // Краткая литературная энциклопедия. — М. — JL, 1978. — Т. 9.-С. 772-780.

199. Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж, 1994. - 263 с.

200. Рязанова Е. Фрагментарность как основа текстопостроения в романе А. Белого «Крещеный китаец» // Парадигма: сб. науч. тр. — Тверь, 2000.-С. 26-36.

201. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: опыт феноменологической онтологии. М.: ТЕРРА - Кн. клуб: Республика, 2002. - 640 с.

202. Сергиенко П.Я. Триалектика. Новое понимание мира. Пущино, 1995. - С. 15-41.

203. Сергиенко П.Я. Триалектика. Святая троица как Символ знания. -Пущино, 1999.-С. 3-76.

204. Сергиенко П.Я. Триалектика. О мерах мудрости и мудрости мер. -Пущино, 2001.-С. 7-79.

205. Симачева И. Гоголь и Андрей Белый // Рус. речь. 1989. - № 2. -С. 21-28.

206. Слепухов Г.Н. Пространственно-временная организация художественного произведения: науч. докл. высш. шк. // Филос. науки. -1984.-№1.

207. Смирнова Л.А. Иван Алексеевич Бунин: жизнь и творчество. М.: Просвещение, 1991.-191 с.

208. Смирнова Л.А. Реальность и фантазия в прозе Андрея Белого // Белый А. Избранная проза. М., 1988. - С. 3-16, 440-462.

209. Соколов А.Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. -М.: Высш. шк.: Изд. центр «Академия», 2000. 432 с.

210. Солганик Г.Я. Категория пространства в публицистике // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. 2003. - № 6. - С. 30 - 38.

211. Соловьев B.C. Россия и вселенская церковь. — Минск: Харвест,1999.- 1600 с.

212. Спивак М. А. Белый мистик и современный писатель. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2006. - 517 с.

213. Спивак М. «Будучи московским мистиком и патриотом.» Некоторые особенности видения Москвы в творчестве А. Белого // Лотмановский сборник. М., 1997. - № 2. - С. 639 - 656.

214. Спивак М. Объект влечений Андрея Белого // Логос. 1999. -№5.-С. 174-199.

215. Сухих И.Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987. - 182 с.

216. Сухонос С.И. Масштабная гармония Вселенной. М.: София,2000.-312 с.

217. Сухонос С.И. Масштабное измерение Вселенной // Альманах «Логос Вселенной». М: Белые альвы, 1999. - С. 50 - 79.

218. Таллер А. Сюрпризы листа Мёбиуса // Квант. 1978. - № 6. -С. 28-31.

219. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: хрестоматия-практикум. -М.: Изд. центр «Академия», 2004. 400с.

220. Тарасевич И. Андрей Белый в Москве и Петербурге // Континент. — М., 1993.-С. 28-56.

221. Тамарченко Н.Д., Тюпа В.И., Бройтман В.И. Теория литературы: в 2 т. / под ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Изд. центр «Академия», 2004. -Т. 1.-512 с.

222. Твердохлебова Ю. Авторские новообразования в языке произведений А. Белого // Современные проблемы филологии. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1988. - С. 50 - 54.

223. Тимина С.И. Последний роман Андрея Белого // Белый А. Москва. -М.: Сов. Россия, 1980. С. 3 - 16.

224. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы: учеб. пособ, для пед. ин-тов. — 5-е изд., испр. и доп. М.: Просвещение, 1976. - 448 с.

225. Тодоров Ц. Теория символа. М., 1999. - 383 с.

226. Толоконникова С.Ю. Роман А. Белого «Крещеный китаец» в контексте русской литературы XX века: дис. . канд. филол. наук: 10.01.01.-Смоленск, 1999.-260 с.

227. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 2001.-334 с.

228. Топоров В.Н. Пространство // Мифы народов мира: в 2 т. М.: Сов. энциклопедия, 1988. - Т. 2. - С. 340 - 342.

229. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического: избранное. М.: Изд. гр. «Прогресс» - «Культура», 1995.-624 с.

230. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семиотика и структура.-М., 1983.-С. 281 -341.

231. Трофимов В.А. Влияние Р. Штейнера на мировоззрение и символизм А. Белого // Малоизвестные страницы и некоторые концепции на русскую литературу XX века. М., 2006. - Вып. 3, 4.

232. Трофимов В.А. Влияние антропософского метода Р. Штейнера на символизм и автобиографическую прозу А. Белого // Язык художественной литературы как феномен национального самосознания. -Орехово-Зуево, 2005. С. 292 - 296.

233. Тургенева А. Воспоминания о Р. Штейнере и строительстве первого Гетеанума. М., 2002. - 137 с.

234. Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. М.: Наука, 1991.- 133 с.

235. Уитроу Дж. Естественная философия времени / пер. с анг. изд. 3-е, стер. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 400 с.

236. Утехин Н.П. Предвозвестник будущего // Белый А. Серебряный голубь: повести, роман. — М.: Современник, 1990. — С. 3 — 30.

237. Утехин Н.П. Повесть в ряду эпических жанров // Современность классики. -М.: Современник, 1986. С. 93 - 96.

238. Уртминцева М.Г. Смысловые коды и способы их дешифровки в произведениях мемуарно-биографического жанра // Вестн. Нижегор. ун-та им. Н.И. Лобачевского. Сер.: Филология. Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 2002. - Вып. 1(2). - С. 34 - 35.

239. Успенский Б.А. Европа как метафора и как метонимия (применительно к истории России) // Вопр. философии. 2004. - №6. -С. 13-22.

240. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига, 1988. - 454 с.

241. Федякин С. «Воображаемая логика» Николая Васильева и логика воображения Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 1995. - Вып. 2. - С. 207 - 214.

242. Фиртич Н. Через ноль в беспредельность: Андрей Белый, Казимир Малевич, Даниил Хармс // Пути русского авангарда. - СПб., 1999. -С. 57-62.

243. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М.: Правда, 1990.-Т. 1(2).-С. 552-576.

244. Флоренский П.А. Иконостас: избранные труды по искусству. -СПб.: Мифрил: Рус. кн., 1993. С. 283 - 307.

245. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997.-448 с.

246. Фрэнк Д. Пространственная форма в современной литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв. - М.: Изд-во МГУ, 1987.-С. 194-213.

247. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. - 452 с.

248. Хайдеггер М. Искусство и пространство // Время и бытие. М.: Республика, 1993.-С. 312-316.

249. Хализев В.Е. Мифология XIX XX веков и литература // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. - 2002. - № 3. - С. 7 - 28.

250. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высш. шк., 2002. - 437 с.

251. Ханзен-Леве А. Мифопоэтический символизм. СПб., 2003. — С. 75-191.

252. Хвошнянская С.М. К вопросу о соотношении исторического и художественного времени // Сборник научных статей. Томск: Том. ун-т, 1975.-Вып. 1-С. 78 - 85.

253. Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник. М.: Сов. писатель, 1991.-683 с.

254. Ходасевич В.Ф. Некрополь: воспоминания. М.: Сов. писатель, 1991.- 188 с.

255. Ходасевич В.Ф. Литературно-критические статьи. О символизме. Аблеуховы Летаевы - Коробкины // Рус. лит. - 1989. - №1. — С. 107- 133.

256. Художественное пространство и время / отв. ред. Ф.П. Федоров. -Даугавпилс: Изд-во Даугавпилсского пед. ин-та им. Л.Э. Калнборзина, 1986.- 164 с.

257. Чанышев А.Н. Трактат о небытии // Вопр. философии. 1990. — № 10.-С. 158 - 165.

258. Чередникова М.П. Мифология дороги в романе А. Белого «Серебряный голубь» // Юдинские чтения. Слово и образ. Курск, 2002.-С. 66-90.

259. Черненко JI.O. Сознание как объект художественного осмысления в повести А. Белого «Котик Летаев» // Серебряный век русской литературы. М., 1996. - С. 44 - 53.

260. Чернец Л.В. Виды образа. Знак и образ // Введение в литературоведение: учеб. пособие / под ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. шк., 2004. - С. 33 - 52.

261. Чернец Л.В. Литературные роды и жанры // Введение в литературоведение: учеб. пособие / под ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. шк., 2004. - С. 161 - 170.

262. Чернин А.Д. Физика времени. М.: Наука, 1987. - 220 с.

263. Чистякова Э.И. Символ как число в теории символизма (по поводу философских размышлений А. Белого) // Философская и социологическая мысль. Киев, 1989. - С. 92 - 96.

264. Чистякова Э.И. «Эстетическое христианство» Андрея Белого // Вопр. философии. 1990. -№11. - С. 85 -94.

265. Чистякова Э.И. Эстетико-философские взгляды Андрея Белого: автореф. дис. . канд. филос. наук: 09.00.13. -М.: Моск. гос. ун-т, 1979.

266. Шалыгина О.В. Время и вечность в поэтической прозе А. Белого (3-я симфония «Возврат») // Поэт культуры. Владимир, 2000. -С. 141-151.

267. Шалыгина О.В. Время в художественных системах А.П. Чехова и А. Белого: автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. М.: Ин-т Мировой лит. им. A.M. Горького РАН, 1997. - 24 с.

268. Шаповалов М.А. «Думой века измерил.»: Андрей Белый: жизнь, творчество // Лит. в шк. 1998. - № 6. - С. 35 - 45.

269. Шатин Ю. В поисках утраченного пространства (Блок, Белый, Мандельштам) // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Кемерово: Изд-во Кемер. ун-та, 1990. - С. 96 - 97, 103 - 107, 109-110, 112-113.

270. Шинкарь Т. Лист Мёбиуса // Фантастические изобретения: сб. науч. тр.-М.: Мир, 1991.-С. 282-301.

271. Шкловский В.Б. Андрей Белый // Гамбургский счет: статьи — воспоминания эссе (1914 - 1933). - М.: Сов. писатель, 1990. -С. 212-239.

272. Шкловский В.Б. Художественная проза. Размышления и разборы. (Раздел «Время в романе»). М., 1961. — 463 с.

273. Шулова Я.А. От символистского романа к автобиографической трилогии // Вопр. филологии. СПб., 2006. - Вып. 12. - С. 196 - 222.

274. Штейнер Р. Духовные иерархии и их отражение в физическом мире. Зодиак, планеты, космос (10 лекций, Дюссельдорф, 1909). — М.: Антропософия, 2002. Т. 110. - 224 с.

275. Штейнер Р. Евангелие от Иоанна: цикл из 14 лекций, прочитанных в Касселе с 24 июня по 7 июля 1909 г. М.: Антропософия, 2001. - 304 с.

276. Штейнер Р. Иносказательные истории (9 лекций, Дорнах, 1918). -М., 2002.- 184 с.

277. Штейнер Р. Космическая предыстория человечества (15 лекций, Дорнах, 1918).-М.: Новалис, 2004.-336 с.

278. Штейнер Р. Происхождение зла и его облик в свете антропософии. СПб: Дамаск, 2000. - 350 с.

279. Штейнер Р. Теософия. Познание высших миров. М., 2002. - 896 с.

280. Штейнер Р. Христианство как мистический фактор и мистерии древности. М., 2003. - 288 с.

281. Штейнер Р. Эзотерические рассмотрения кармических связей (Дорнах, 1924). М.: Антропософия, 2000. - Т. I - VI.

282. Эйнштейн А. Сущность теории относительности: собр. науч. тр.: в 4 т. М.: Наука, 1966. - Т. 2. - С. 5 - 82.

283. Эллис. Русские символисты: К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый. -Томск: Водолей, 1996. 288 с.

284. Эсалнек А .Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. М., 1985.-С. 18-20.

285. Эсалнек А .Я. Основы литературоведения. Анализ художественного произведения: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2004. - 112 с.

286. Юлен М. Идея переселения душ в XXI в. или будущее одной иллюзии //Вопр. философии. -2003. -№ 3. С. 49 - 61.

287. Юрьева З.О. Творимый космос у Андрея Белого. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000. — 116 с.

288. Яницкий И.Н. Физика и религия. М, 1995. - 65 с.

289. Яранцев В.Н. Смысл и функции триадности в романе А. Белого «Петербург» // Гуманит. науки в Сибири. 1996. - № 4. - С. 41 - 45.

290. Andrej Belyj: littre autobiographique a Ivanov-Razumnik. G. Niva. Trois documents importants pour l'etude d'Andrej Belyj 11 Cahiers du Monde russe et sovietique. - 1974. - XV (1 - 2). -janv. - juin.

291. Alexandrov V. Kotik Letaev, The Baptized Chinaman and Notes of an Eccentric // Andrey Bely: Spirit of Symbolism / ed. by John E. Malmstad. Ithaca. London, 1987.

292. Anschuetz C. Recollection as Metaphor in Kotik Letaev // Russian Literature. 1976. - Vol. 4. - № 4.

293. Cioran Samuel D. The Apocalyptic Symbolism of Andrej Belyj. Paris: The Hague, 1973.

294. Elsworth J.D. Andrey Bely: A Critical Study of the Novels. -Cambridge, 1983.

295. Hartmann-Flyer Helen. The time bomb // Andrey Bely. A critical review. -Lexington, 1978.

296. Janecek G. The Spiral as Image and Structural Principle in Andrej Belyj's Kotik Letaev // Russian Literature. 1976. - Vol. 4. - № 4.

297. Peterson Ronald E. Andrei Bely's short prose. Birmingham, 1980.