автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Поэтика слова в товрчестве Низами

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика слова в товрчестве Низами"

На правах рукописи

ХАСАННЕЖАД МАХМУД РЕЗЛ

ПОЭТИКА СЛОВА В ТВОРЧЕСТВЕ НИЗАМИ (по материалам «Хамсы»)

Специальность 10.01.03 - Литература народов стран зарубежья (персидская литература)

\

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

005051371

Душанбе — 2011

005051371

Работа выполнена в отделе истории таджикской литературы Института языка, литературы, востоковедения и письменного наследия им. Рудаки Академии наук Республики Таджикистан.

Научный руководитель: - доктор филологических наук Рахмонов

Шохзамон Абдукодирович

Официальные оппоненты - члеп-корресповдент Академии наук Республики Таджикистан, доктор филологических наук Назрисв Джурабек

- кандидат филологических наук, доцент Худойдодов Аъзам

Ведущая организация: - Таджикский национальный

университет

Защита состоится «__» декабря 2011 г. в «_» часов на

заседании диссертационного совеїа Д 047.004. 01 по защите докторских диссертаций при Институте языка, литературы, востоковедения и письменного наследия им. Рудаки Академии наук Республики Таджикистан (734025, Таджикистан, г. Душанбе, пр. Рудаки, 21).

С диссертацией можно ознакомиться в Центральной научной библиотеке имени Индиры Ганди Академии наук Республики Таджикистан (734025, Таджикистан, г. Душанбе, пр. Рудаки, 33).

Автореферат разослан «__»_2011 года

Учёный секретарь диссертационного совета

Касимов О.Х.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Знакомство с творчеством Низами приводит к убеждению, что тематика, связанная с его стихотворными романами, еще далеко не исследована. Более того, углубление восприятия средневекового состояния художественно-эстетической мысли вскрывает недоработки, которые не могут не влиять на результаты работ литературоведов.

Невзирая на многочисленные исследования о Низами и его творчестве, тематика его творчества далеко еще не изучена. Его творчество нуждается в исследованиях, которые привели бы к более конкретным ответам, заключениям, отражали новое состояние художественно-эстетической мысли. Если на это взглянуть более пристально, то можно заметить, что художественно-эстетические концепции выдающихся мастеров персидской литературы основывались на традиционных представлениях о целях и задачах творчества, которых насчитывалось «одиннадцать» (панегирик, описание, хвала, элегия, осмеяние, сатира и т.д.), хотя литература в творчестве таких поэтов, как Низами, раздвигает границы проникновения в социальную действительность, проблемы жизнеустройства человека намного шире. По этой причине весьма важным представляется постижение корней, мысли и взглядов Низами, нашедших свое оформление в словесных выражениях, носящих необычную нагрузку. Концентрацию подобных художественно-эстетических сгустков мы находим, как правило, во «вступлениях» и «заключениях» произведений, которые на сей день оставались без особого внимания ученых. С этой точки зрения мы впервые попытаемся исследовать взгляд самого поэта на поэтику слова в литературе и его творчестве.

Степень изученности темы. Определенным выше состоянием можно охарактеризовать степень изученности темы диссертации. Исследования подобного рода тесно связаны с развитием художественно-эстетической мысли в пространстве, с которым наша литература имеет непосредственные контакты: опыт мировой научной мысли подсказывает необходимость освоения трактовки понятия «Слово» в художественно-мистической концепции Низами с новым подходом. Как уже отмечалось, свою концепцию Низами излагал главным образом во вступлениях и завершениях своих произведений. Вероятно, по этой причине мысли поэта и мистика вокруг понятия «слово» в литературоведенші не были восприняты как самостоятельная тема. Попытка монографически исследовать данную тему впервые предпринята нами. Отдельные стороны взглядов самого поэта относительно искусства слова фрагментарно упомянуты в работах таких ученых и исследователей творчества Низами,

как А. Зарринкуб1, К. Ахмад-нежад, С. Хамидеян, В. В. Бартольд2, Е.Э. Бертельс3, А. Крымский4, А. У. Маковельский5, А. С. Фарджов6, А. Акаев7, М. И. Кулизаде8, А. Н. Болдырев9, таджикских ученых А. Афсахзод10, Н. Абдолов", К. Дуст12 и др.

Цель и задача исследования. Хотя современные литературоведческие дисциплины довольно тщательно прорабатывают стиль творчества мастеров слова, тем не менее нередко сами поэты и писатели высказывают а своих произведениях глубокие мысли, обращенные к слову и искусству слова. Такие мысли могут способствовать раскрытию сущности их творчества и творческого мастерства. «Поэтика слова» в

творческой жизни всегда занимала важное место. Наш опыт изучения и знакомства с творчеством многих писателей и поэтов показывает, что вопросы, связанные с «искусством слова», вставали «вдруг» и заставляли художника задуматься над ними. Качество интеллекта или же культуры творчества в таких процессах выделяло творцов - мыслителей, превосходство которых рано или поздно признавалось культурной средой. Низами, как и Фирдоуси, ноем почетный эпитет «хаким», равный «философу». Наша цель заключается в том, чтобы выяснить, какие мысли, связанные с «искусством слова» в своих произведениях, выделял Низами. На основе такого определения можно судить об оригинальности поэзии и качестве индивидуального художественного творчества в общем потоке литературной жизни. Для этого мы приняли на себя задачу подвергнуть анализу все произведения, которые составляют «Пятерицу» поэта и выявить все его «самооценки».

Методологической основой исследования служат разработки ведущих ученых Ирана, европейских стран, Таджикистана, России, Афганистана, Азербайджана.

г- Зарринкуб А. Пири Ганіїже (Старец Гянджи). -Тегеран: Ссхан, 7-ое изд., 1386. -359 с.

Бартольд В.В. К истории персидского эпоса // Сочинения, т. VII. М.: Наука, 1971.-С. 383408.

3- Бертельс Е. Э. Низами. Монография // Избранные труды. М.: Изд.-во вост. лит-ры., 1962.-555

с. 11—490; Его же: Поэтика Низами // Избранные труды, М., 1962,—С.475-483. Крымский А. Низами и его изучение. Низами Гянджевп. Сб. статей. -Баку, 1947.

5- Маковельский А. У. Низаминаме. -Баку, 1945,- 207 с.

6- Фарджов A.C. Периоды жизни, социальные и экономические взгляды Низами. - Баку, 1957.47 с.

7- Акаев А. Взаимосвязь западной литературы с искусством Низами. — Бак}', 1960.-37 с.

*- Кули-заде М. И. Жизнь и творческое искусство Низами. - Баку, 1953,- 43 с.

9- Болдырев А. Н. Поэмы и краткие стихи Низами. - Ленинград, 1960.

|0- Афсахзод А. Низомии Ганчавй. - Душанбе: 1995. — 178 с. (На тадж. яз.)

1'- Абдолов Н. Короткий взгляд на любовно-романтические поэмы Низами в персидско-

таджикской литературе. // Сборник статей. - Душанбе: Дониш, 2007.—256 с.

12- Дуст К. Отражение идеи идеального правителя в «Семи красавицах« и «Александрии»

Низами Гянджави. - Душанбе, 1998.—50 с.

Исторнко-сравпительный метод исследования явлений художественного творчества нами использован в качестве ведущего метода. В необходимых случаях пользовались возможностями и других методов.

Новизна исследования заключается в том, что данный вопрос в иранском литературоведении и других локальных научных центрах монографически не рассматривался. Для литературоведческой науки Ирана совершенно новым является постановка вопроса о новом качества определения воззрений Низами в кшоче теоретической мысли.

Теоретическое и практическое значение исследования. Исследование требует внесения корректив в теоретические и методологические положения литературоведения по указанным вопросам. Но эта работа требует новых усилий. В теоретическом плане важное значение приобретает фактор исторического приоритета, весьма важного аспекта творчества Низами.

В практическом плане материалы диссертации можно использовать для составления учебников и учебных пособий, необходимость которых требует современных тенденций восприятия микрокосмоса.

Апробация результатов исследования. Основное содержание работы было изложено в отдельных статьях. Диссертация была обсуждена на совместном заседании отделов фольклора, истории литературы и современной литературы Института языка, литературы, востоковедения и письменного наследия им. Рудаки Академии наук Республики Таджикистан (протокол № 5 от 21 июня 2011 г.).

Структура диссертации состоит из введения, трёх глав, заключения и списка использованной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во «Введении» обосновывается актуальность темы исследования, её научная новизна, теоретическая и практическая значимость, определяется цель работы, раскрываются задачи исследования, указываются объект и предмет исследования, выделяются источники исследуемого материала, а также раскрывается изученность рассматриваемой темы.

В первой главе диссертации - «Творческая биография н художественно-эстетические воззрения Низами» - автор рассматривает реальность, в которой протекают жизнь, деятельность Низами Ганджави, формируется и воплощается его творчество.

:Ильяс б. Юсиф Низами Ганджави родился в 1141 г. На надгробном камне его над могилой его выбита дата - 4 рамазана 605 года (равняя 12 марта 1209). Это время было периодом господства Сельджукидов, и Ганджа находилась в упадке. Но и при этом она оставалась одним из главных очагов культуры, в том числе, и персоязычной литературы

Азербайджана, точнее Шервана. Но если какой-нибудь любознательный путник тех дней решил бы установить личность «пиита града», то его наверняка отвели бы к дому Ильяса, сына Юсифа, известного как Низами Ганджави. В этом доме вел аскетическую жизнь молодой, но уже великий поэт. Ему не было ещё и сорока лет, но в его речи и поведении ощущались степенность и внушительность старца.

Невзирая на исключительный поэтический дар, Низами, в отличие от своих современников, отвергал панегирическую поэзию, особенно избегал связи с дворцом. Угол отшельника служил ему крепостью независимости от посягательств сильных мира сего, давал возможность углубиться в науки и размышления, в таинства философии и богословия. Он и поэзию воспринимал как средство выражения тонкостей проповедческой идеи постижения мысли. Лишь иногда, по крайней необходимости, он прибегал к помощи поэтического слова, чтобы привлечь внимание великих мира к какой-нибудь нужде. И в этом случае он воспринимал панегирик своеобразным дружеским подношением, а не способом вымогания выгоды. Да и «великие» времени также воспринимали его как независимого духом мудреца, а не поэта-панегириста.

Ещё с юных лет внимание Ильяса привлекали «Шах-наме» Фирдоуси, «Вис и Рамин» Фахр-ид-дина Горгани, «Калила и Димна» в редакции Насраллаха Мунши, следы знакомства с которыми обнаруживаются в произведениях поэта. В эти годы Низами приобрел немало научных знаний философского и астрологического свойства. Страсть к чтению, приобретению знаний, пренебрежение к освоению низменного прожиточного ремесла уже в юные годы подталкивали его к аскетическому образу жизни. Но его аскетизм был глубоко научно-познавательным. Помимо обширного круга чтений и размышлений над прочитанным, Низами в молодости так же основательно изучал культуру и жизнь различных слоев общества, отдавая особую дань подлинно народной жизни. Эта увлеченность народной культурой в годы зрелого творчества поэта весьма часто давала знать о себе в его произведениях.

В систему воспитания юношей, обладавших физическими данными героического характера и даром поэтических начал, в то время входило и освоение поэтического мира Фирдоуси, отраженного в «Шах-наме». Можно считать, что увлечение эпопеей служило юному поэту средством отдыха после достаточно тяжелых учебных занятий. Но некоторые моносюжетные эпизоды произведения увлекали воображение юного поэта по-особенному. К таким эпизодам относились сказания об Александре, о Бахраме Гуре и Хосрове и Ширин. Эти сказания в версии Фирдоуси не были похожи на те версии, которые рассказывали сказители его времени в кругу слушателей. Великие рассказы на почве глубоких мыслей, оформленных бесподобными поэтическими выражениями, оставляли в его воображении неизгладимые картины, воссозданные гением великого

мастера слова. Впечатление молодого поэта от прочитанного подталкивало его к пробе своих поэтических возможностей в этом новом для него стиле изложения.

Низами, однако, в «Шах-наме» не нашел поэтического изложения популярных среди уличных сказителей дастанов о любви Хосрова и Ширин. Молодой поэт причину воздержания Фирдоуси от воспевания страстной любви между Хосровом Парвизом и Ширин для себя установил в том, что старый мастер ко времени царствования этого Сасанидского царя в своей душе не находил той силы, которая бы дала ему возможность воспеть волнующие любовные переживания героев этой повести. Но о двух упомянутых сказаниях - Александре и Бахраме Гуре — всякий осведомленный судья может сказать, что иной, чем изображенный Фирдоуси метод изображения, мог бы нанести неисправимый ущерб единству, целостности и гармоничности содержания произведения. Фирдоуси, если бы имел доступ к тем вариациям сказаний, распространенных во времена Низами, не стал бы пользоваться ими при изложении национального эпоса.

В прочитанных сказаниях Низами обнаруживал такие обстоятельства, которые требовали иного подхода к этим историко-художественным явлениям. То, что особенно поражало воображение молодого поэта, выражалось в проявлениях значимости места и величия человеческой сущности, которые он обнаруживал в судьбах героев этих сказаний. Век самого Низами, разрушенный и растерзанный торжеством невежества над разумом, социального цинизма и лицемерия, ничем не походил на мир тех возвышенных героев.

В «Вис и Рамине» Фахри Горгани, с его острыми нравственными углами, он раскрывал лишь поучительные пласты деяний человеческого духа. Упрощенный словесный стиль романа, далеко не соответствовшнй его собственной лингвистической концепции, счел подходящим в создании «Сказания о Хосрове и Ширин». В «Калиле и Димне» редакции Насраллаха, «Книге о политике» знаменитого министра Низам ул-молка, широко распространенных в его время в интеллектуальной и уличной культурных кругах версий сказаний об Александре, которые он перечитывал и переслушивал не раз, ему попадалось немало любопытных мысли!. Эти бесценные приобретения словесной культуры предшественников способствовали молодому поэту окружить себя интеллектуальной средой, дистанциошфующейся от угнетающей своей низменностью действительности, постичь возвышенные проявления человеческого духа, от которых современное ему общество день ото дня отдалялось все больше и больше.

Как мыслитель-идеалист, поэт искал уединения, дабы не быть вынужденным по прихоти обстоятельств менять свое лицо, превратиться в человека-хамелеона. Духовная же воздержанность была своеобразной защитной средой от цинизма, господствовавшего в общественной жизни

того времени. Иными словами, отдаление от общества служило поэту -мыслителю формой ментальной самозащиты от посягательств бездуховной обстановки. Аскетизм же, напротив, давал шанс на почтительное восприятие его личности той же действительностью.

Для поэзии у Низами была характерна неподражаемая манера слога, чем и гордился поэт, воспринимая этот знак как средство ухода от низкого положения в господствовавшее сословие. Одиночество -сделало Низами тонким и проницательным мастером. Поэтическое видение придавало его стиху колорит необычайного художественного искусства. Одиночество развило в нем способность находить такие словесные, образные выражения, которые ускользали от других людей или давались им чрезвычайно редко. Из-за завесы переплетений его взору представали причудливые творения действительности. И в этом переливе явлений его острый взгляд выхватывал недоступные обычному взору детали. Его поэтичный слог и изобретательное воображение оживляли эти проявления, окрашивали в соответствующие краски. Тогда появлялась рифма и одаряла этих незнакомцев крыльями для полета.

Невообразимая творческая манера, свойственная его поэзии, вдыхала свежесть его мысли и красоту - языку. Именно эти новаторские поиски в поэтическом выражении привели к тому, что он стал использовать больше метафор, чем сравнений, и больше сравнений, чем эпитеты. Его созидающая фантазия придавала такое равновесие составу стиха, подобие которого в поэзии его современников можно было заметить не очень часто. А то, что в этом отношении кое-что наблюдалось в поэзии Хакани, Муджира и Фалаки, указывает на творческие вкусы его века.

Влияние наследия Санайи, которое оставило свой отпечаток не только на творчество Низами, но также и на поэзию Хакани Шервани, Захнра Фарйаби и Камала Исмаиля Исфахани, притягивало к себе внимание современников к творческим явлениям, которое Хакани называл манерой проповеди и искания, также нельзя не заметить.

Что касается отношения Низами к панегирической поэзии, то отдельные касыды, которые он адресовал иным правителям, служили вынужденной мерой бытового характера. Властители отвечали на его панегирики, которые были более назидательными, чем хвалебными, щедрыми дарами, обеспечивавшими материальную сторону его жизни.

В своих творениях Низами не выказывал особой неприязни социального свойства к статусу царя. Его послания к правителям были искренны и уважительны, без тени лицемерия. В судьбе поэта особую память оставил, конечно, царь Шервана и владелец Дербента Ахсетан, с которым Низами имел переписку. Этот царь подарил Низами рабыню из кыпчакских тюркчанок по имени Афак, которая впоследствии завоевала сердце поэта. Но в целом панегирическая поэзия Низами была скорее

поэтическим увлечением, чем осознанным художественно-эстетическим творческим актом.

«Сокровищница тайн» явилась первым обобщением

аскетической уединенности поэта, в которой он контаминировал поэзию с религиозным правом. В этом произведении, написанном в манере «Хадики» великого суфийского поэта Санайи Газневи, Низамц освобождал поэзию от кабака и привязывал к молебному дому и миру воздержанности и богоискательства (10,44).

Но как бы Низами в этом произведении ни проповедал бы религиозно-мистические идеи, он не настаивал на необходимость обязательного обучения официальному суфизму, в то время, как высказывались протесты против блюстителей законов шариата, источника беззакония и невежества.

Стиль этого относительно небольшого произведения в словесном отношении отличался шяществом, но и сложностью. Содержание же его было лишено того, что в произведении Санайи вызывало особый интерес постояльцев дервишского обителя.

Учебные маснави Низами, содержащие абстрактные мысли и поучительные притчи, явно отличаясь от «Хадики» по размеру, стилю и выражению, напоминали произведение Санайи Газневи времен Бахрам-шаха. Неброское сходство «Сокровищницы тайн» с «Хадикой» зиждется на подражании, преследующем желание соперничества молодого стихотворца со своим великим предшественником.

Но каким бы подражательным актом ни была задумана «Сокровищница тайн», идейно-тематическое содержание произведения не смогло затмить поэтический дар молодого словотворца. Замена размера «хафиф» маснави Санайи, лишавшего ритмы мелодии стиха, на «сари», придававшего слову новую ритмику, делало произведение Низами более волнующим и пронизывающим.

Другое обстоятельство, отчетливо показывающее отличие «Сокровищницы тайн» от творений современников, даже самого Санайи, заключается в критическом восприятии поэтом социальной действительности своей эпохи. Осуждение, разоблачение уродливых проявлений жизни общества, с одной стороны, поиски «идеального града», свободного от недостатков, с другой стороны, придавали произведению особое значение среди других однотипных творений суфийской поэзии.

«Хосров и Ширин» ( ). Спустя год после завершения

«Сокровищницы тайн», все премудрости, нравственность, аскетизм Низами, замешанные с чувством усталости от прожитых лет в уединении, уступают место любовной тематике. Но воспевание песни страстей Хосрова и Ширин, желание, странное для его осуждающих и протестующих друзей, не противоречило его пониманию и направлению мыслей, ибо Низами прежде всего был поэт, а не мистик. Поэтому проба

пера во всех поэтических жанровых формах для него была желаннее, ибо лишь здесь он находил возможность поисков в мире поэтических образов. Здесь он отыскивал и другой «Мир» (его возлюбленная по имени Афак в переводе с арабского означает «Мир») - свою «недолговечную возлюбленную посредством образа «недолговечной» Ширин.

Свою повесть поэт начал с душевным подъемом, ибо главным побуждающим мотивом к созданию стихотворного романа «Хосров и Ширин» была душевная рана, нанесенная ему скоропостижной смертью Афак. Но и среди повелителей века было немало любителей любовных приключений - куртизанских сказаний, распространенных в литературе городских площадей, окрашенных местным колоритом. Сохраняя остатки своей набожности, поэт воспевал собственную краткую, скрываемую любовь. Изображая печальный конец Ширин, он оплакивал гибель своего кипчакского кумира, сделав ее имя вечным памятником печальной, но возвышенной любви.

Дальнейшая жизнь Низами выглядела так, будто он вовсе не желает покинуть владения любви, растянув ее воспевание на целых пять лет.

Другим побудителем, важным по значению для Низами, было то, что Тугрул, сын Арслана, последний из правителей Иракских сельджуков, любитель поэзии и попоек вкусом и своими увлечениями напоминал поэту Хосрова Парвиз. На пути к созданию произведения, полного легендарных сюжетов о любви и попойках Низами несколько смущало его переход от назидательно-мистической проповеди к изображению картин любви и вакхических сцен с участием персонажей нового произведения (см.: И, 32). В то же время он чувствовал, что художественно-эстетические вкусы века меняют свою ориентацию: люди теперь хотели читать и слушать сказания, созданные на любовных страстях и романтических приключениях.

Вместе с тем чувствовалось, что подвергался разлому и душевный лад самого поэта: он уже с разочарованием, более того, сожалением, вспоминает о растраченных в затворничестве годах, отнявших всю его молодость. Теперь в нем рождалось желание вступить в мир, где люди, свободные от путей дозволений - запретов, не увлекаются ничем иным, как удовлетворением собственных целей и забот. Низами замыслил пересказать поэму о любви так, как рассказывали в Барде и Гандже, с местным колоритом. В то же время у поэта не было иного выхода, как изображать детали правления Хосрова по следам Фирдоуси. Но угроза сопоставления его произведения с описаниями Фирдоуси не давала ему покоя. Поэтому он стремился отмежеваться от «Шах-наме». Прежде всего он отказался от размера эпоса Фирдоуси, не очень подходящего для лирической поэмы.

«Лейли и Меджнун» (о^з ^и). Спустя несколько лет после завершения поэмы о Хосрове и Ширин, как утверждает Низами, Шерван-шах прислал ему письмо, собственноручно написанное красивым

почерком, в котором предлагал ему переложить в стихах легенду о Лейли и Меджнуне. Поэт воспринял послание государя как подбадривающее повеление и поручение, ибо это предложение служило знаком того, что повесть «Хосров и Ширин» нашла отзвуки во дворцах повелителей. Становилось очевидным, что государи видели в Низами не поэта-панегирисга, а великого мастера слова, и получали удовлетворение тем, что их имена увековечивались бессмертным словом такого мастера. Низами, зная, что Шерван-шах, признанный ценитель иоэзш!, представляет себе, насколько непросто переложение легенды о Лейли и Меджнуне в стихах, и потому все поэты избегали эту непосильную затею, принял предложение государя в качестве экспромта- испытания поэта.

Но поэт, осознававший красоту своей повести, замешанной с упрощенностью и плавностью ее поэтических строк, не находил любовные приключения Меджнуна с его возлюбленной подходящим сюжетом для настоящего блеска своего таланта. Для него, который изображал блестящий двор Хосрава с его многособытийными любовными приключениями, такая вялая легенда без экспрессии и особых приключений, часто происходящих в песчаной и каменистой пустыне, в горных теснинах, не представлялась особо привлекательной . Тем не менее, он взялся за это непростое дело, чтобы показать свои великие возможности в поэзии и повествовательных поэтических жанрах. Низами завершил сложение повести за какие-нибудь четыре месяца, хотя у него в то время были и другие заботы. Невзирая на идейно-тематическую простоту легенды, благодаря поэтическому описанию, а также притчам и косвенным приключениям, повесть заблестела всеми красками.

«Семь красавиц» В 1197 г. Низами приступил к созданию

новой повести под названием «Семь красавиц». На это поэта побудило, по всей видимости, желание государя Марате, царя Ала уд-дина, известного как Карб-Арслан. Будучи шестидесятилетним, поэт не переставал искать более широкого простора для полета собственной фантазии.

Углубление в историю и философию тянуло его к переложению истории Александра, но структура этого произведения еще не нашла завершения. Среди исторических сюжетов ему более всего импонировало сказание о Бахраме Гуре, ибо он был персонажем и любовных приключешш и наслаждений, и персонажем царских охот и полей бита. При выборе сказания о Бахраме Гуре он исходил из того, что критически настроенные читатели повести постараются сопоставить ее с произведением Фирдоуси. Поэтому он отдает немало времени поискам фрагментов и деталей, которые Фирдоуси по каким-то соображениям оставил без внимания или недосказанными. Собрав все это воедино, поэт и пересказывает заново (см.: 13,17).

Низами придерживался мысли, что до него никто го людей пера не изображал правдиво жизненный путь Бахрама Гура. После того, как поэт

отыскивает рукописные списки сказаний о Бахраме Гуре на парси и дари, он оттуда извлекает эту легенду.

Творческая мощь, дар повествователя Низами ни в одном другом из произведений поэта не достигали такого апогея, как в «Семи красавицах». Некоторые исследователи придерживаются мнения, что по уровню изобразительного мастерства, а также гармонии формы и содержания повесть может претендовать на исключительное место в мировой поэзии. С учетом некоторого пренебрежения к реальным событиям в повествовании следует признать, что успех в создании подобного произведения в лирической поэзии во всей персидской литературе никому, кроме Низами, не сопутствовал.

«Александрия» - последняя книга пятерицы - состоит из

двух частей. Первая часть называется «Шараф-наме» («Книга чести»). Уже тогда, когда Низами приступал к созданшо «Сокровищницы тайн», он осознавал, что действительность, которая окружала его, полна несправедливости и гнета. Уже тогда в воображении поэта зародились грезы о городе доброты, в котором отсутствовали признаки лжи. Поэтому на сей раз он не стал ожидать воли какого-нибудь царственного заказчика, а пустился на поиски своего идеального града, которые привели его в древний мир. Здесь же поэт обрисовывает блуждания своего воображения и страдания разума на сомнительных перепутьях в поисках подходящей темы для последней поэмы, которая звучала бы в ином ладе. Когда возбужденный мозг поэта достигает покоя, он идет спать. Во сне поэт попадает в финиковую рощу, срывает сочные плоды и раздает людям. Проснувшись утром, он вспоминает свое ночное сновидение и воспринимает его как добрый знак, отчего почувствует подъем духа и приступает к созданию поэмы. Но опять в душу поэта вкрадывается тревожное чувство сравнения с произведением Фирдоуси, чувство, которое напоминало о себе и в начале «Хосрова и Ширин» и «Семи красавиц». Это чувство вынуждает его перечислить отличия своего произведения от «Шах-наме» Фирдоуси. Низами придерживается мысли, что в «Шах-наме» многие мысли Александра остаются невысказанными, в противном случае его эпопея была бы бесконечной. Мудрец из Туса говорит, что переложил б стихи те предания, к. которым лежала его душа, а часть оставил друзьям, не захотев скушать халву этой сказки в одиночку. Поэтому он не стал повторять то, что было пересказано его великим предшественником, удовлетворившись теми преданиями, которые остались за строками великой эпопеи (14, 35).

В начале «Шараф-наме» Низами пересказывает обстоятельства, связанные с Александром, напомнив о его скоротечной стремительной жизни. Александр его, хотя и имеет много расхождений с реальным обликом этого завоевателя, но в целом обрисован на основе восточных легенд о македонце. По рассказу поэта можно уловить, что он не преследовал цели обрисовать целостную картину жизни исторического

персонажа. Его творческий замысел ограничивался лишь созданием произведения, в котором можно было бы более отчетливо выразить свои философские воззрения, а также ориентировать свою интеллектуальную концепцию с обликом этого носителя откровения и нравоучителя. У Низами имеется даже своеобразная мотивация расхождений собственной концепции легенды с исторической канвой сюжета, в которой свое отношение к произведению классифицирует как совершение

ошибок (14, 74). Во всяком случае, поэт не стремился возродить историческую действительность. А когда пытаются перенести историю в форму стихотворного романа, избежать необходимости «украшать» легенду элементарными художественными приемами сложно. Задача поэта заключается в красноречии и стихосложении, а не в правдивости, ибо историю сложили прозой другие.

Вторая часть «Александрии» под названием «<иЩ1Л» («Книга счастья») следует за «Книгой чести» сразу, без интервала. Эта книга упоминается и под названием («Книга мудрости»), написана в том

же ключе, что и «Книга чести». Разница при этом заключается в том, что вместо лирического собеседника, героя промежуточных лирических стихов, отмеченного эпитетом «и^и» - кравчий, в «Книге счастья» появляется - музыкант. Замысел поэта с вводом такого важного

сквозного лирического штриха в полотно эпического повествования строится на том, что Александр, выполнивший первую часть своей задачи по переустройству мира - завоевания пространства и людских масс, должен перейти к осуществлению второй части своей миссии -пророчеству. Поэтому он должен оставить в стороне вакхические средства с бокалом и готовиться к пророческой миссии.

Поэт, стоявший лицом к лицу со смертью и потерявший надежду на завершение «Хамсы», обращается к Богу с мольбой не превращать ангела его вдохновения в демона, чтобы он не потерял нить сказания, и указать путь до конца, как указывал в дай его молодости (14,7). Приложив к концу эпоса, который он начинал для познания окружавшего его мира по собственной инициативе, без всякого постороннего «заказа» завершил произведение.

Мечта об идеальном граде, запавшая в душу молодого поэта вместе с угнетающей ганджинской действительностью в городе, который он начал искать в поэзии с началом сотворения «Сокровищницы тайн», где с каждым новым произведением сгущал свои силуэты, наконец, нашла свое воплощение с появлением свиты Александра в чертах «города добрых»: тридцатилетняя мечта поэта после радостных творческих терзаний осуществилась в конце «Книги счастья».

Вторая глава диссертации - Взгляды Низами на мифологию слова, сотворение разума, источники вдохновения, поэтические образы и меры применения» - состоит из семи параграфов. Так как данный вопрос

рассматривается на основе художественно-эстетических воззрений поэта, то в качестве' образцов используются его стихи, выражающие причины, по которым в его поэзии вырабатывались определенные поэтические формулы, образы, метафоры и т.п.

1.Мифология слова: «Ормозд сказал: «Я сотворил вас с высочайшим здравым разумом; мыслите добрые мысли, говорите добрые слова, свершайте добрые дела; не вознесите хвалу дивам..»13

Таким образом, Творец в самом начале наделил человека «разумом» по своему образу:

(13,39) /1 л+л зз? ¿1

(То разум, от которого исходит помощь;

Обладаешь ты всем, если разумом владеешь).

Быть человеком, быть подобием Бога - зависит от разума, а тот, кто мыслит, тот - творец. Поэт - тоже творец мира, который воссоздает. Но не каждое мышление неизбежно приводит к узнаванию. Так, размышление Ахримана - это «антизнание» колдовство. Поэтому, утверждает

поэт, «тот, кто разуму должное не отдает, - лишь внешностью человек, а по сути - демон он»

(13, 39) ^ , с-,1 ^¡у* ^ ¿Ь Ж £ у,

Во вступительной части «Шах-наме» говорится, что Бог «без натуги появились создал мир «из ничего» ^ } & ^ и вне времени», растительность, деревья и животные. Но все это было лишено речи и разума. Затем был сотворен человек, наделенный говорящим языком и действенным разумом. Разум, имя и руководство Бог сделал привилегией человека. «Имя» находит выражение в слове. Без слова не может быть никакого имени ни для кого, ни для и чего, а для познавания всякой - оо*1 ок ■)•> ¿г*-" ^всячины невольно требуется какое-либо имя. Бог -мудрец, наделивший язык речью (словом), чтобы сотворенные им твари были опознаны. Именование, которое достигается благодаря слову, - это есть опознавание: в слове и через имя познаются предметы. Разум также принадлежит лишь говорящему творению, т.е. человеку, ибо кроме слова

(10, 38).^он не имеет иной формы

в- Авесто. Ясно, Гахан, комм. Дж. Дустхох. - Тегеран: Какнус, 1383. - С. 81.

Мысль в мериле слова формируется в поэтическом творчестве, рождается, взращивается и от Фирдоуси, Низами, Моулана, Саади и Хафиза пробивает путь до нас.

С точки зрения Фирдоуси эти два понятия между собой находятся в отношениях тела и души. Без участия слова невозможно постигнуть разум. Слово же без разума (мысли) - пустая шелуха. В поэтическом определении Низами этот момент характеризуется несколько иначе: слово является «почвой и вестником разума и мысли» (14,93)

2 — Разум (слово) предшествовал сотворению человека, времени и пространства: в иранской религиозной мифологии мысли словом владеет Бог Ахура-Мазда. Зартушг - первый пророк и первый поэт - в готах, древнейшей части Авеста, у Ахура-Мазды вопрошал: 1 - О Ахура-Мазда! О благой творец всего сущего! О святой! Какое то было слово, которое ты мне в душу вложил?..2 - Тогда Ахура-Мазда сказал: О святой Заріушт! То слово было «ахун вайирих...» («словотворчество»), которое я заронил в твою душу,

которое я сотворил до того, как сотворить небо и землю, воду и огонь. «Слово» -первое сущее, которое я осуществил.Эго положение Низами воспринял и объяснил так: «первым движением Господа, когда он взялся за перо, он начертил «Слово, ибо без слова мироздание было безмолвно...»(10,38)

«Ремесло» поэта заключается в словотворчестве, в свершении которого подражает Богу: он-творец. А это означает, что он- обладатель видения и познания. Мир не что иное, как наше познание того, что имеет существование. Когда не будет того, кто познает действительность, мироздание покажется несуществующим. В мире воображений непознанную действительность можно представить как невозможную реальносгь.«Существование» для «сущего» без познания не имеет никакого смысла. В отсутствии познания само понятие «значение» не имеет никакого значения.

Фирдоуси так же, как и Зартушт, является поэтом - обладателем слова и стремления узнавать и познавать. Бог потому и Бог, что он -Творец, и первое, что он сотворил, было слово. Следовательно, быть Человеком - значит быть Творцом. Поэт проникает в тайны бытия осознанно, а не инстинктивно, воссоздавая в нем реальные отношения в метафорические. Человек путем веры, мудрости, любви и другими неизведанными путями стремится к вечности. Фирдоуси слово и мысль уподобляет луку и стреле. (9, т.8,140). Слово сближает мудрого с Богом:... «ооо> ¿Ц* д>> («К Богу ближе мудрец») (9, т. 7, 403), а эта бессмертная мудрость делает себя вечным через «имя» в слове. «Имя» тоже сохраняется лишь в слове. Мудрый поэт проводит разумом и словом связь с неразделимосгью лука и стрелы. В этом воссоздании минувших поэт, как Бог своего времени, может без всякого сожаления покинуть «свое время», умереть, оставаясь бессмертным и незабвенным, как Фирдоуси:

(Того после я не умру, лживой!

Слова семена когда я разбросал)

Низами в «Хосрове и Ширин» также уверяет нас, что:

(11<387) 51 ¿5" Ы ?51 ЫГ р. х« ^

(Через сто лет, если спросишь: где он?

Из каждого стиха услышишь восклик: вот он!)

В хвалебной же части «Лейли и Меджнун» поэтически утверждает: (12,3)

(На каждой странице, где буквы начертал,

Образ всего сущего двумя буквами вписал.

Без всякого камнетеса из «кафа» и «нун»,

Без опоры купол небесный возвел).

Или в «Семи красавицах» это положение он более абстрагирует:

-Ґ1 ^ ч-Л З г* и"'** Ь У У- <->¥?

(Не говори, что словотворцы умерли,

В воды слова они головы окунули.

Когда же окликнешь, кого из них решишь

Высунет голову, как рыба из воды.)

3 — Источники вдохновения поэтов (внутренние или внешние): Джинн, Соруш, внушение Хизра. В этом параграфе в диссертации рассматриваются источники вдохновения поэтов (внутренние или внешние): Джинн, Соруш, Хизр, откровение и т.д.

4 — Сотворение слова с точки зрения Священного Корана:

Низами в «Сокровищнице тайн» во многих местах заводит речь о сотворении Адама и Евы, а до них - слова, доказывая все это кораническими откровениями. В Коране указывается, что Господь всех миров научил прародителей рода человеческого всем именам, после чего истину о них открыл ангелам (11-2,30-37).

5 - Конкретное место рождения художественного слова в языке.

£ з1 ¿1; £ ц-зэ^

(Взгляни на павлина, который глотает ворон, а затем из горла

Выплевывает очищенную просяную крупу)

Представление о том, что павлин пожирает ворон, а выплевывает очищенную просеянную крупу, на первый взгляд, может вызвать чувство недоумения, а может и недоверия к серьезности этого «утверждения». Но, при более внимательном подходе убедимся, что этот бейт является одной из самых поэтических «ложей» персидской поэзии, а слова в нем использованы не в прямом смысле. Но в тех словах присутствуют признаки, которые переносят наше воображение от внешнего их значения к значению, которое им придавал Хоконии Шервани: «солнце поглощало последние куски ночной тьмы и его золотистые лучи охватывают землю».

(12) ,>-=-1 ОЙ- 3! ^ 5 ^

Не впутывайся в стихи и в их поэтику,

Коль самые лживые - самые лучшие из них

Если оставить в стороне моменты совпадения функций языка и литературы, то для определения точной границы между поэтическим словом и обычной лексикой необходимо обратиться к предложениям языка, одним из которых является понятие «художественное творчество», представляющее собой арену игр воображения в языке.

(14) <5 АЛ оЧ- ^ $ г*Р<х Jl±>-

(Такое воображение проявлю из обычной формы.

Какую не в состоянии разыграть ни один лицедей).

Учитывая правила, предъявляемые аппаратом языковедения, конкретным пространством рождения образного слова и изменений в смысловом составе, а также сотворения образного слова являются «смысловые правила». Все словесные и смысловые украшения умножают красоту слова, даже арузовская просодия, рифма, ритм, мелодия, но ничто из них не влияет на фантазирование, на вторжение в смысл и создание метафорических преобразований действительности. Конкретное начало рождения художественного слова кроется в языке смысловых правил. Лишь языковая почва порождает волнующее воображение слово и прямую информацию преобразует в косвенную. Лишь «Смысловые правила» открывают простор полету взбудораживающего мысль и воображение слова, создают условия для нашего проникновения в форму и содержание. Смысловые правила служат в качестве отдушины во времени и пространстве, создают условия поэту, который, пользуясь возможностями риторических средств изображения и игрой поэтического воображения,

воссоздает из заурядной реальности иной мир, отличный от господствующей действительности новыми формами и содержаниям, сотворенные в соответствии с идеалом творца. Так, Низами, гордясь силой своего поэтического воображения, заявляет: «Ни один ловец жемчуга не доставил из моря смысла драгоценнее моих жемчугов жемчуга» (12, 41) «Я бритвой языка сбрил волосы смысла с макушки небосвода» (11, 38).

6 - Значение поэтических образов и мера их применения в искусстве слова: Возможно ли без силы воображения, без участия фантазии в освоении понятий действительности создать стихотворение? Нет! Ибо, если у каждого стиха отнять его образную систему, то остаётся горстка простых слов, которыми пользуются все. Воображение, фантазия являются основным смыслом поэтической, более того, любой художественной речи. Природа воображения или фантазии давно уже приковывает к себе внимание мыслителей и художников. Попытки охарактеризовать это явление - не уменьшение его таинственности. И невзирая на то, что в большинстве книг по критике поэзии фантазии отводится отдельная глава, ни в одной из них этому явлению не дается удовлетворительное определение14. В диссертации мы в меру возможностей собрали высказывания целого ряда выдающихся мыслителей и писателей по данному поводу.

Низами, придававший исключительно большое значение поиску оригинальных и образных выражений, не одобрял чрезмерное увлечение фантазированием. Несмотря на высочайшее поэтическое мастерство , свойственное ему, он постоянно искал новое. На этом пути он стремился не удаляться даже от простонародного слушателя своих творений. Поэт допускал, что в художественном творчестве есть место многим другим, кроме воображения, средствам, в которые поэт должен влюбиться, дабы прекрасная невеста показала свой лик. Поэт иным стихотворцам намеками напоминает, что одним фантазированием бессмысленно представить высокое искусство поэзии.

Третья глава - «Низами о поэтике и искусстве слова» - отводится группированию и оценке высказываний Низами о слове и искусстве слова. Данная тема в определенной мере рассмотрена при разборе творчества и мифологии некоторых художественно-эстетических положений Низами. Целый ряд тонких мыслей поэта рассмотрен при разборе источников верований поэта. Для полноты представления об этой стороне воззрений Низами, на наш взгляд, лучше всего обратиться к образцам его творчества. В настоящей главе мы удовлетворимся указанием выдающихся мыслей с примерами Данная глава состоит из четырех параграфов. В первом параграфе -«Огово»-рассматривается природа «слова» с нижеследующих позиций:

1 - Слово - первое и наилучшее творение.

" Регеу ВузвИе ЭИеИу (1792-1827)

(13'48) ¿¿С. } л,'з^з «¿5» ^и ^ ^и^/! ;

(С начала сотворения не рожала мать бытия

Прекрасней слова никакого дитя).

Низами в «Пятерице» не раз заводит речь о сотворении мира ради того, чтобы утверждать, что «слово» (разум) было первым «творчеством» Бога. Мыслительное совершенство человека он ставит в зависимость от мышления. Поэтому, пока не было сотворено «слово», никаких признаков сотворения человека в книге бытия не было начертано. «Когда впервые взял в руки перо, первую речь начал со Слова. Пока Слово не взывало к сердцу, душа не пыталась вести ни родство, ни знакомство с прахом» (10, 38). 2 - Слово, подобно душе. Поэтам слово представляется душой. Человека образует слово, в противном случае он выглядит просто развалиной. Не будь яркого слова, нитью души, её творцом, душа никак не смогла бы раскрутить клубок слова (Ю).З - Слово - конечная цель сотворения.Начал о мысли, последнее, что в нас остается от человека- это слово. Это утверждение следует помнить (10, 39).4 - Слово -самая пронизывающая жемчужина действительности. В этом; дряхлом мире, в котором каждый миг происходит что-то новое, нет ничего пронзительнее слова (10, 38).5 - Стиль (способ). В системе важнейших представлений Низами об искусстве слова занимает его отношение к творческому стилю творца слова.

В «Пятерице» Низами не раз высказывает интересные мысли о разнообразии проявлений слова в контексте. Прежде чем приступить к созданию какого-нибудь произведения, поэт взвешивал возможности осуществления задуманной цели. Так, чтобы не повторять достижения Фирдоуси, он усиливает напряженные поиски нового художественного стиля. Значение своих поисков поэт выражает в начале поэмы «Хосроу и Ширин».

(іі'Зі) Ь оЧ^ ^ ^

(Какой способ избрать, чтоб придал достоинство языку?

Что подобрать, чтоб мир объял?)

Поиски новых способов, которые придавали бы его слову чарующее звучание, сделали его творения для современников желаннее творчества всех его современников.

Второй параграф назван: «Красноречивый и поэт»:

1 - Поэты - соловьи эмпирей и тёни пророков,- считает Низами.

-Мастера слова - соловьи эмпирей. Что общего между'ними и другими? Покров тайн, которым является красноречие, есть тень из покрова пророчества (10,41)2 -МаСтергі ёлЬВа,і прйВязанньіектііариату.

«Поэзия в моих руках стала молельным домом у основания и приобрела духовное положение, а поэт избавился от унижения панегириста царей. Тогда аскет и монах налетели на меня, но когда услышали мои слова, скинули власяницу и зонар» (10,42).

3 - Фантазеры. Этот взгляд поэта более подробно рассмотрен во второй главе.4 - Попрошайки куска хлеба:

I _і ¿Л 4¿з^ а^ І ІЛ51 ^сЬі с л ^ІОкіл^ ...

(10'40) ....І/ о'ль ¿¿¿л Ь іізл'

Родник мудрости, коим является владение словом, по вине кучки рифмоплетов покрылся позором, отчего он пал в моих глазах...

5 - Престарелые поэты - «бессовестные» волки. Мы уже писали, что Низами часто говорил - критиковал, упрекал, ругал, пародировал пишущую братию с нечеловеческими повадками. «Культура» поистине низкой нормативности для «тени пророка», как поэт с гордостью именовал мастеров слова, в чем следует согласиться с ним. К мотивам, которые более всего вызывают недоумение в произведениях Низами, следует признать частые жалобы поэта на происки завистников. Эта черта особенно характерна для молодого Низами. Частые, иногда очень грубые отводы завистникам, конечно, не дают возможности конкретно установить недоброжелателей молодого поэта. Он раз называет одного из них «дряхлым псом» сравнивает старых поэтов со зверями, которые терзают юных газелей, не давая им расти. Может быть, молодой нетерпеливый поэт несправедлив к старшим по возрасту поэтам, «препятствующим» ему занять подобающее место в мире поэзии.

6 - «Критики» начеку:

По тону жалоб поэта можно понять, что ему, особенно в молодости, часто доставалось от «буквоедов», которые подобно псам бросаются на него и на его великолепный стиль. По всей вероятности, они были не критиками, которые все же соблюдают законы профессии, а действительно - придирами:

(11<407)

(О Боже, придиры сидят в засаде,

Дай крепость, чтоб они не видели мои письмена.

Речь без слова хорошей иль плохой не бывает;

Все люди ждут добра, но сами - недобры).

Неискренность, лицемерие, придирки бесталанных к новаторским поискам гениального мастера - это то, что постоянно портило кровь всем поистине богоподобным творцам слова. А что мог выставить против них Низами? Низами и сам был «зубастый»

(11*407) ^ о^г® Ь о^т^

(Если ты лев, чужеземцев не дери,

Чужестранцев собаки держат за врага).

7 - Панегирик (несдержанный в пылу благодушия или психологического подъема). В первой главе мы этот мотив рассматривали более обстоятельно.

8 - Самовосхваление Этот обычный поэтический прием, традиционное выставление собственной персоны в средневековье и поздней традиции. Так:

^ 11 о Л ' п ^РуЛ' р" д—I

(10(42) оУи

(Я- красная роза, похожий на бутон еще,

Северного ветра ожидаю ещё.

Если я покажу новое слово,

Слухи будут подобны звукам трубы Архангела).

Гордость принадлежностью к творчеству прекрасного, конечно, традиционное самовосхваление в определенной степени роднится с инстинктивным порождением бытия, социальных колец, которые охватывают личность и его творчество. Но всегда ли люди чувствуют разницу между самовыражением духовно взлетевшего над серостью шумливого «творческого рынка» и вольной и невольной «саморекламой» участников этого извечного рынка, часто не знающего ни жалости, ни справедливости? Но когда Низами, который (чем дальше уходит читатель во времени от него, тем острее чувствует трагедию терзания совершенства душевной спячкой) восклицает:

уи Iу ^15** £ ^бьЗм^!А5~ ^Л

(10'37) з ■Ч1-

(Я воспевший песнь этой свежей розы, -

Сладкозвучный соловей в твоем саду.

Доля нищего, доля властелина в нем,

Кладезь тайн сотворения в нем).

Его «самовосхваление» - продолжение самовосприятия творческого акта. Это продолжение рано или поздно «вернет» внимание развивающегося сознания человека к себе, потребует заинтересованного

отношения к истории развития Слова - великого выразителя состояния культуры мысли и мышления во времени и пространстве.

Исходя из вышесказанного, третий параграф этой главы назван «Условия сотворения «прекрасного слова», в котором учитывается целый круг творческих «потребностей»:

1 — Благосклонность и щедрость Бога:

2 - Изучение шариата до вступления на путь творчества (рассмотрен в первой главе).

3 - Бесконечные ночные бдения (Данный мотив в достаточной мере рассмотрен в творческой биографии поэта).

4 - Размышления над вопросами познания сущности действительности.

5 - Внутреннее странствие в обществе господина Сердца. Когда Низами в молодости писал «Сокровищницу тайн», в ночных уединениях смог установить связь со своим внутренним голосом.

6 — Утреннее мировосприятие. Поэт по утрам осваивал «адаб», который дал ему возможность «сшить из рассветного волшебства завесу тайн «Сокровищницы тайн» (10,45)

7 - Необходимость защиты поэтов правителями с целью создания приемлемой творческой атмосферы.

По этому поводу сам поэт в «Хосрове и Ширин» сообщает: «Когда я почувствовал, что шах ожидает от меня создания новой поэмы о любви, и когда я ощутил склонность его души ко мне, и что он заодно со мной, решил воспользоваться моментом и молвил: «Теперь самое время, чтобы в пору моих творческих забот, ты был моей опорой и помощником». - И, ссылаясь на историю с Фирдоуси и «Шах-наме», говорит, что те, которые на поприще сочинительства были пожирнее меня, этот тип слова сказочного с историей слова сочиняли при содействии государей. Поэт, как далее он излагает, получает согласия царя. Но в его замечают важно то, что он выступает сторонником государственной опеки над выдающимися создателями культурных ценностей.

8- Превосходство поэтического слова над прозаическим.«Так как экспромтом выраженное слово имеет вес у проницательных ценителей словесных жемчугов, ты береги тонкие мысли и выскажи их с размером и рифмой и увидишь, как будет воспринято обдуманное ритмичное слово» (Ю, 40)

9- Сотворение девственных мыслей и изображений. «Девственные выражения такой соблазнительности с трудом можно родить с помощью размышления. Говорить девственные слова, это -.терзать душу, и не всякий способен на создание слова» (14,45).Данная проблема давно стоит в центре внимания заинтересованных направлений мысли и поэтического слова. По всей вероятности, еще долго она будет предметом споров. Но предшественники Низами, в частности, ничего конкретного по этому вопросу не предлагали. Хакани в своем диване касыд задевает стихи

некоторых поэтов, считая их слабыми или плагиатом. Свои же стихи поэт считает оригинальными.

Такое же положение мы обнаруживаем у Низами по отношению к мастерам не последнего десятка. В «Сокровищнице» поэт расхваливает свои стихи как девственные. Выше мы такие выражения в своем изложении приводили.

По всей вероятности, «стычки» между поэтами не только происходили, но и будут происходить. Здесь дело в том, может ли творческая мысль выиграть от здоровой конкуренции в литературной жизни. Низами все же дает отпор «всяким разговорам»:

fk-JS c^S <bùl ^S wujlt

(10'41) (W^ÎJ y ^ jl JV г^ч&л ojt ^loj^i

(Ничего чужое я в долг не брал,

Сказал то, что сердце велело: говори!

Тем и поднял новые вихри волнения,

Памятник по новой формы воздвиг).

10- Изобразительное мастерство (Прекрасное изображение безобразия). Аристотель считал, что одно из выраженных достоинств поэта заключается в совершенстве его таланта в искусстве изображения. Один из приемов Низами в этом ключе проявляется в изображении отрицательного образа няни Ширин (11, 389).

11 - Одевание содержания в одежды словес: (разоблачение тайн, прикрывающих деяния персонажей).

Поистине редчайшее мастерство Низами в обращении к языковым средствам заключается в его не менее редком умении разом, создавать каскад поэтических фигур. При этом поэт особое пристрастие проявляет к метафорам. Чаще всего он использует метафоры для прикрытия интимных отношений любителей красавиц. Но Низами никогда не допускает нарушения нравственных норм любовных сцен, ни разрушения существовавших ментальных стандартов. Ни один молодой человек, читая сцены уединения Хосрова и Ширин в супружеском гареме, не чувствует прилива горячей крови к лицу.

Другие условия необходимые для творческого красноречия: новаторство, творчество, чувство времени, дар проникновения в социальную психологию и менталитет современников, призыв к немногословию, стремление к редкодоступным словам, украшение стихов после первого прослушивания, твердость и терпеливость в создании поэм, эстетическое противопоставление правдивости и лжи, отказ от беспечности в процессе творческой работы, даже в том случае, если за твоей деятельностью следят с заинтересованностью тысячи недоброжелателей,

напряженные поиски девственных мыслей и изображений, отказ от подражательства, стремление к вершинам.

Четвёртый параграф назван: «Применение слова».

1 - Поэзия на службе шариата. В первой и третьей главах в достаточной мере указано отношение поэта к шариату; поэтому здесь воздержимся от повтора.

2 - Поэт - повелитель страны поэзии; существует страна,- убеждает читателей поэт,-- называемая страна слова, просторы которой превосходят широтой все владения эмиров мира, ибо слово - самое совершенное из творений господа и течёт как в небесах, так и на земле. Слово господствует над сердцами, а не над телесами. Даже государи земные пытаются использовать слово для увековечения своих имён. Знаменитый ганджийский поэт Низами доволен собой, что не только знает о существовании этой страны, но и гордится своей принадлежностью к ней.

3 - Имя - вечная память: эта тема часто фигурирует во всех вступлениях поэм, поэтому мы не будем еще раз рассматривать здесь.

В заключении делаются выводы, что:

1. Поэзия Низами уже много веков не перестает быть объектом восхищения ценителей слова, поэтического вдохновения и, даже, подражания.

2. Много веков спустя после смерти поэта немало выдающихся мастеров слова, не в меньшей степени - знатоки поэзии - убеждены в том, что его «Хамса» не имеет себе подобного на всей земле, что столько тонкостей и точностей, которые заключены в произведениях этого цикла, непостижимы родом человеческим на земле.

3. Некоторые создатели тазкира представляют Низами одним из четырех столпов персидской поэзии (в одном ряду с Фирдоуси, Анвари и Саади).

4. Восхищение современников Низами, а затем и последующих поколений участников процессов словесной культуры, основывается на неподражаемой поэтике поэтического слова.

5. Низами в начале и завершении каждого из своих пяти произведений затрагивает весьма важные моменты поэтического творчества, в центре которых стоит искусство слова - поэтика.

Список использованной литературы:

1. Абдолов Н. Короткий взгляд на шобовно-романтические поэмы Низами в персидско-таджикской литературе. // Сборник статей. - Душанбе: Дониш, 2007.—256 с. (На тадж. яз.).

2. Акаев А. Взаимосвязь западной литературы с искусством ІЬізами. - Баку, 1960. -37 с.

3. Афсахзод А. Низомии Ганчавй. - Душанбе, 1995. -178 с. (На тадж.

яз.).

4. Бартольд В.В. К исторші персидского эпоса. Сочинения, т. VII. М.: Наука, 1971.—С. 383-408.; Его же: Могила поэта Низами. ЗВОРАО, т. XXI, 1912.

5. Бертельс Е. Э. Низами. Монография // Избр. труды. М. Изд.-во вост. лит-ры. 1962. -555с. -С. 11-490. ; Его же: Поэтика Низами // Избр. труды. -М„ 1962. -С. 475-483.

6. Болдырев А. Н. Поэмы и краткие стихи Низами. -Ленинград,

1960.

7. Дуст К. Отражение идеи идеального правителя в «Семи красавицах» и «Александрии» Низами Гянджави. - Душанбе, 1998.—50 с. (На тадж. яз.).

8. Кули-заде М. И. Жизнь и творческое искусство Низами. - Баку, 1953.-47 с.

9. Маковельскнй А. У. Низаминаме. -Баку, 1945.-206 с.

10. Низами Г. Махзан-ул-асрар. (На основе копии Вахида Дастгирди, под ред. Сайда Хамидияна). - Тегеран: Казвэ, 1382.—206 с.

11. Низами Г. Хосроу ва Ширин. (На основе копии Вахида Дастгирди, под ред. Сайда Хамидияна). - Тегеран: Казвэ, 1382.-505 с.

12. Низами Г. Лейли ва Маджнун. (На основе копии Вахида Дастгирди, под ред. Сайда Хамидияна). - Тегеран: Казвэ, 1382.-294 с.

13. Низами Г. Хафт пейкар. (На основе копии Вахида Дастгирди, под ред. Сайда Хамидияна). - Тегеран: Казвэ, 1382.-397 с.

14. Низами Г. Искандарномэ. (На основе копии Вахида Дастгирди, под ред. Сайда Хамидияна). - Тегеран: Казвэ, 1382.

15. Фарджов A.C. Периоды жизни, социальные и экономические взгляды Низами. - Баку, 1957.—47 с.

16. Родфар А. Кетобшеносие Незами. -Тегеран: «Муголеоте фарханги», 1371.-607 с.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Преимущество поэтического слова перед прозаическим // Известия Академии наук Республики Таджикистан. Серия «Филология и востоковедение». -2010. № 2. -С. 77-83. (На тадж.яз.).

2. Актуальность изучения темы «искусства слова» с точки зрения Низами // Вестник Таджикского национального университета (Научный журнал). - 2010, № 7 (63). -С. 249-254. (На тадж.яз.)

3. Гордость поэзией и принадлежностью к словотворчеству. Конкретное место рождения литературы из языка // Вестник Таджикского национального университета (Научный журнал). - 2011, № 5 (69). -С 312314. (На тадж.яз.).

4. Необходимость ритмики и рифмы в персидско-таджикской поэзии // Известия Академии наук Республики Таджикистан. Серия «Филология и востоковедение». № 2. -2010. -С.77-83.

5. Появление разума раньше человека, времени и пространства. // Известия Академии наук Республики Таджикистан. Серия «Филология и востоковедение». - 2011. № 1.- С. 66-72.

6. Поэт-повелитель царства слова // Вестник Таджикского национального университета (Научный журнал). - 2010, № 7 (63). -С.298-300. (На тадж. яз.).

Сдано в печать 23.10.2011. Подписано в печать 24.10.2011. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Тираж 100 экз.

ООО «Шуджоиён» г.Душанбе, проспект «Дружбы народов», 47