автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика В.Г. Бенедиктова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика В.Г. Бенедиктова"

003484560

На правах рукописи

Кормишина Наталья Николаевна

ПОЭТИКА В.Г. БЕНЕДИКТОВА

Специальность 10 01 01-русскаялитература (филологические науки)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2 6 НОЯ 2009

Новосибирск 2009

003484560

Работа выполнена на кафедре русской литературы и теории литературы государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Новосибирский государственный педагогический университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук

Меднис Нина Елисеевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Левашова Ольга Геннадьевна, кандидат филологических наук Морозова Наталья Геннадьевна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Кемеровский государственный

университет»

Защита состоится «23» декабря 2009 года в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 212 172 03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу 630126, г Новосибирск, ул. Вилюйская, 28

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Авторефераг разослан « » ноября 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета ^—

кандидат филологических наук, профессор ^/Ь—^ Е Ю. Булыгина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество Бенедиктова долгое время оставалось за рамками серьезных исследований во многом из-за статуса главы вульгарного романтизма, закрепившегося за ним после активных критических выступлений Белинского Однако необходимость изучения творчества не только первостепенных, но и второстепенных поэтов и писателей, без которых невозможно полное представление о титературноч процессе определенного периода времени, требует обращения к творчеству именно этого автора, сумевшего, пусть и на короткое время, занять место Пушкина в читательских предпочтениях

И поныне о творчестве Бенедиктова нет монографий, существует лишь ряд отдельных статей Отчасти это связано с тем, что в науке сложилось мнение о творческой неполноценности поэта, и даже поздние его опыты (50 - 70-х годов), когда поэт отказался от «шумности» и «броскости», которые ставили ему в вину Белинский и другие критики, прочитывались под у1лом уже заданной парадигмы Сочетание обычной биографии и необычного во многом творчества породило целый ряд мифов, долгое время функционировавших в литературной и читательской среде

В литературоведении можно выделить ряд подходов к восприятию творчества Бенедиктова, отразившихся в статьях современников поэта, в трудах историков литературы конца XIX - XX веков

Оценка творчества Бенедиктова критиками XIX века - С Шевыревым, В Карлгофом - характеризовалась полным приятием и поддержкой всего, что предлагал «Новый поэг» читателю В ич статьях определялись специфические особенности его поэтики как отменяющей «устаревшую» гармоничность и элегичность пушкинского стиля

Иная оценка в основном представлена многочисленными статьями В Г Бечинского, разрушившего «миф о Бенедиктове», заставившего многих сторонников поэта отказаться от своих первоначальных взглядов

В конце XIX - первой половине XX века многие из этих оценок были полностью или частично пересмотрены Так, Ю Айхенвальд [Айхенвальд, 1994], в целом поддерживая точку зрения Белинского относительно бессодержательности поэзии Бенедиктова, отмечает приоритет формы в его стихе, что позволяет Бенедиктову быть поэтом-изобретателем, создающим неологизмы К Шимкевич [Шимкевич, 1927] отстаивает право бенедиктовской поэзии быть признанной читателем По его мнению, поэзия Бенедиктова сыграла значительную роль в деле разложения традиций пушкинской поэтики

Л Я Гинзбург [Гинзбург, 1997] первой предприняла попытку объективного научного подхода к анализу поэтического творчества Бенедиктова Исследовательница рассматривала его поэзию в контексте современной ему литературной ситуации, характеризующейся, по ее мнению, кризисом романтической поэзии, засильем вкусов мещанско-чиновничьей среды, получивших свое выражение в эстетике и поэтике представителей так называемой «смирдинской словесности»

В свою очередь В Кожинов [Кожинов, 1978] относит Бенедиктова к беллетристам, но подчеркивает его отличие от массы литераторов второго и третьего ряда талантом и серьезностью

В большинстве случаев изучение творческой индивидуальности Бенедиктова почти не выходило за рамки биографического исследования Его поэзия рассматривалась фрагментарно, на уровне эмоциональных оценок научно-популярного характера Чаще всего акцент делался исследователями на социо-культурных истоках поэтики Бенедиктова в русской поэзии, что, безусловно, важно, но не исчерпывает сущность данного художественного феномена Стремлением многоаспектно рассмотреть творчество Бенедиктова в контексте эстетических ожиданий его современников и в художественной рецепции его поэтами конца XIX - начала XX вв и обусловлена актуальность предпринятого исследования

Объектом изучения является творчество Бенедиктова Материалом послужили стихотворения, изданные в серии «Библиотека поэта», то есть сборники, выходившие в 1836,1838 годах, стихотворения 1836 -1837, 1838 - 1846 годов, отзывы о них в периодике XIX - XX веков, письма современников

Предметом исследования является творческая индивидуальность Бенедиктова, нашедшая свое выражение в поэтике его произведений

Цель нашего диссертационного исследования - изучение художественной системы Бенедиктова как явления, порожденного эстетическими ожиданиями русских литераторов и читателей 1830-х - 1840-х годов XIX века

Отсюда вытекают следующие задачи:

1) исследовать проблему рецепции лирики Бенедиктова и ее отношение к читательскому «горизонту ожидания» в 30 - 40-Х годах XIX века,

2) изучить особенности поэтической идентификации и самоидентификации Бенедиктова,

3) исследовать природу и проявления принципа «масочности» в лирике поэта,

4) проанализировать своеобразие и функции поэтических формул и клише в лирике Бенедиктова,

5) рассмотреть принципы сочетаемости слов в образных формулах Бенедиктова

Научная новизна заключается в том, что в работе многоаспектно рассматриваются основные точки соприкосновения читательских «горизонта ОАЦдаппл» (комплекса эстетических, социо-культурных, психологических и других представлений, определяющих отношение читателя к произведению) и «горизонта понимания» (интенциональности воспринимающего субъекта) с авторскими интенциями Бенедиктова, исследуются возможности воплощения этих «горизонтов» в поэтических текстах Впервые изучаются ориентиры в системе идентификации лирического героя Бенедиктова и самого поэта, предпринимается попытка анализа многочисленных «масок» его лирического героя, многоуровневого анализа стиха и художественного языка Бенедиктова

Методологической основой диссертации является сочетание рецептивного, структурного и исюрико-сопоставительного подходов Проблема читательского восприятия, и интерпретации и анализа художественного текста решается с опорой на труды ЮН Тынянова, ЛЯ Гинзбург, Ю М Лотчана, И М Семенко Творческая индивидуальность поэта и авторская идентичность исследуется на основе работ Ю М Лотмана, Поля Рикера и др

Положения, выносимые на защиту.

- Рецепция лирики Бенедиктова в 30 - 40-х годах характеризуется влиянием «остраненности» и, одновременно, «узнаваемости» авторских стратегий в контексте читательских «горизонтов ожидания» и «горизонтов понимания», на формирование которых большое влияние оказали тенденции «смирдинской словесности», рассчитанной на вкусы непритязательного массового читателя Соответствие текстов поэта рецептивным «горизонтам ожидания» либо вчитывание в них этих ожиданий, реализация в этих текстах читатечьских интенций способствовали мифологизации «образа Бенедиктова» в сознании читателя в соответствии с заданными рядом критиков (Шевырев, Карлгоф) параметрами «новая поэзия», «поэзия мысли» В свою очередь разрушение читательской интенциональности вследствие противоречия между ожидаемым и действительным повлекло за собой демифологизацию созданного образа, а затем - создание нового мифа - мифа об «анти-поэте»

- Процесс идентификации лирического героя и автора применительно к творчеству Бенедиктова основан на использовании различного рода масок, позволяющих создавать многочисленные модификации жизненных и текстуальных воплощений авторского мифообраза. Для Бенедиктова в целом характерна переидентификация, осуществляемая под влиянием нескольких факторов, воздействие внешних условий (требование общества), потребность в особого рода эстетической игре, специфика внутренних условий существования личности автора

- Несмотря на стремление к трансформации сложившегося в русской поэзии элегического стиля, основы которого были заложены представителями «школы гармонической точности», Бенедиктов активно использует в своей поэзии готовые поэтические формулы и клише Однако особенность их использования заключается в том, что формулы помещаются в непривычный и необычный для них контекст, в основе создания которого лежит принцип сочетания несочетаемого, а также снятие запретов на уровне естественного языка на соединение элементов внутри одной семантической единицы, на правила соединения значимых единиц естественного языка и на семантическую отмеченность предложения

Практическое значение работы Полученные данные о специфических особенностях поэтики Бенедиктова и роли его в литературном процессе 30 -40-х годов XIX века могут быть использованы в лекционных курсах по истории литературы, разработке спецкурсов по русской литературе XIX века, а также при подготовке научных изданий стихотворений Бенедиктова

Апробация работы Общая концепция и предварительные результаты исследования были изложены автором в докладе на кафедре русской литературы и теории литературы Новосибирского государственного педагогического университета и на аспирантском семинаре По материалам второй главы исследования был представлен доклад на III Международной научно-методической конференции в Челябинском государственном педагогическом университете в 2007 году Непосредственно по теме диссертации опубликовано 5 работ

Структура работы Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, насчитывающей 203 источника.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении представлен аналитический обзор теоретических, литературоведческих, биографических работ по теме исследования Обосновывается выбор темы, ее актуальность и научная новизна, определяются цели и задачи исследования, а также теоретико-методологические предпосылки работы Формулируются основные положения, выносимые на защиту

Глава первая («Рецепция лирики В Г Бенедиктова в 30-е - 40-е годы XIX века») включает в себя три параграфа 1 1 Место В Г Бенедиктова в рамках читательского «горизонта ожидания» и системе литературных предпочтений в 30-е - 40-е годы XIX века, 12 Бенедиктов в оценке «сторонников» Репутация «поэта мысли», 13 Разрушение «мифа о Бенедиктове» Роль Белинского в формировании образа «анти-поэта»

В первом параграфе мы отмечаем, что рецепция лирики Бенедиктова связана с несколькими значительными явлениями в русской литературе 30-х -40-х годов XIX века С одной стороны, появилась «массовая» литература, рассчитанная на невзыскательный вкус, но приносящая авторам определенное материальное удовлетворение благодаря оживлению книгоиздательской и журнальной деятельности, в которой огромное значение имел журнал, издаваемый АФ Смирдиным - «Библиотека для чтения», пропагандист и законодатель литературных предпочтений среди читателей среднего уровня

С другой стороны, чтение, как и литература, тоже становится «массовым» Возросший читательский спрос диктует и конъюнктуру литературного «рынка» многие писатели ориентируются на спрос и стремятся удовлетворить его, часто жертвуя качеством

30-е годы XIX век? - тпт яременной промежуток, который стал периодом ожидания качественно нового витка развития поэтического творчества Причем эта ожидаемая «новая поэзия» должна была коренным образом отличаться от «гармонической» поэзии Жуковского и Батюшкова - необходимы гипертрофированность, угловатость, резкость, что соответствовало бы принципам «поэзии мысли»

На фоне достаточно длительного ожидания был уже, практически, сформирован в сознании читателей и сам образ нового поэта, и направленность его творчества Все это было рецептивно соотнесено с лирикой Бенедиктова

Благодаря процессу «вчитывания» в тексты Бенедиктова тех идей, которые не были им свойственны или были свойственны отчасти (наличие глубокой философской мысли, прежде всего), реальный поэт постепенно трансформировался в некий мифологизированный образ В создании «образа Бенедиктова» большую роль сыграли Шевырев и Карлгоф, предпославшие появлению поэта талантливую «рекламу», благодаря которой и включился механизм мифологизации В определенной мере «горизонту ожидания» соответствовал и язык произведений Бенедиктова В целом - это многослойная система, на поверхности которой лежит тот самый «галантерейный язык», «сочетание несочетаемого», «приводящее к деградации смысла», о котором говорила ЛЯ Гинзбург [Гинзбург, 1997] Этот язык стал «сигналом» для читателей, угадавших в нем предмет своих собственных интенций

Второй слой смогли распознать более опытные читатели-«профессионалы», которые и сами занимались литературной или критической деятельностью Эти читатели увидели в необычно-обычном языке Бенедиктова поиск путей, по которым пойдет в дальнейшем развитие новой русской поэзии

Но есть и другая сторона Закон, согласно которому интенсификация процесса «узнаваемости» ведет к потере читательского спроса и интереса, сработал и в данном случае и привел сначала к демифологизации «образа Бенедиктова», а затем к созданию нового мифа - мифа об «анти-поэте Бенедиктове», начатому критическими выступлениями В Г Белинского

Во втором параграфе мы обращаемся к проблеме восприятия творчества Бенедиктова «сторонниками», создавшими ему репутацию «поэта мысли»

Особый читательский успех выпал на долю первого сборника Бенедиктова Единственным противником выступил только Белинский Но его критические замечания вызвали протест читателей и звучали диссонансом в общем хоре восторженных голосов Новый талант приветствовали критики и теоретики литературы

Именно в Бенедиктове Шевырев увидел подтверждение своим мыслям и ожиданиям Точнее будет сказать, что своими мыслями и ожиданиями Шевырев подтвердил «гениальность» Бенедиктова, новизну его текстов и превосходство над предыдущей литературой Произошла подмена понятий и оценок, в результате чего Шевырев был готов приветствовать в Бенедиктове все В том числе и многие несообразности как в поэтике, так и в проблематике его стихов

В свою очередь Я Полонский первоначальный интерес читателей к Бенедиктову объяснял так «Он явится самородком Никого из прежних поэтов не напоминал он звонким, часто блестящим стихом своим, ни Батюшкова, ни Баратынского, ни Козлова, ни Жуковского, ни Пушкина » [Полонский, 1902, с 7] Вместе с тем, Бенедиктов, по замечанию Полонского, оказался «вполне по плечу тогдашней, значительно уже опошлившейся публике Он смело мог быть певцом для такого общества, где никто не занимался, даже не думал о политике, где философия считалась чем-то вроде запрещенного плода» [Полонский, 1902, с 7-8]

Необходимо отметить, что в рецепции лирики Бенедиктова столкнулись два «горизонта ожидания» С одной стороны, «горизонт ожидания», базирующийся на поиске «знакомого» и «привычного» в новом тексте, на соответствующем представлении о «привычном» языке лирического произведения Такие ожидания исходили от так называемого «массового» читателя

С другой стороны, существовал «горизонт ожидания», сформировавшийся у людей, искушенных в литературе (Жуковского, Тургенева, Фета, Гончарова и других) Они искали «новое слово» в поэзии Бенедиктова, слово, которое соотносилось бы с трансформацией устоявшейся в поэзии практики создания художественного образа, предлагало новые возможности конструирования словесных связей, новые семантические уровни И только спустя определенное количество времени, когда начал разрушаться «миф о Бенедиктове», почитатели поэта смогли ощутить то несоответствие между желаемым и действительным, которое существовало изначально

В параграфе третьем речь идет о разрушении мифообраза Бенедиктова, в котором большую роль сыграли критические выступления В Г Белинского

Критик сосредоточил свое внимание на такой «мифической» черте текстов поэта, как наличие в них «глубокой мысли» Обратился и к «новому» поэтическому языку, которым в свое время восхищался Шевырев Говоря о языке Бенедиктова в целом, Белинский отмечает следующее «Посмотрите, как неудачны его нововведения, его изобретения, как неточны его слова7 Такие образы и ошибки против языка и здравого смысла никогда не могут быть ошибками вдохновения это ошибки ума и только в одной персидской поэзии могут они составлять красоту» [Белинский, 1948, с 163]

В 1838 году была написана статья НА Полевого «Очерк русской литературы за 1838 год» Полевой подсознательно включился в процесс разрушения «мифа о Бенедиктове» Когда критик писал свой обзор, он явно делал это с оглядкой на Белинского Только, в отличие от Белинского, Полевой не отказывает Бенедиктов) в таланте Он лишь призывает его «учиться и изучать, мыслить, а не единому восторгу следовать, закаливать вдохновение в глубокой думе ума» [Полевой, 1990, с 180-181]

Таким образом, поэзия Бенедиктова не соответствовала «горизонту ожидания» В Г Белинского, Н Полевого и других критиков и литераторов И потому все они, а особенно Белинский, сыграли значительную роль в трансформации образа Бенедиктпчя как «поэта мысли» в «анти-поэта»

Глава вторая («Своеобразие лирического героя В Г Бенедиктова и проблема художественной идентификации») включает три параграфа 2 1 Специфика идентификации лирического героя В Г Бенедиктова, 2 2 Проблема лирической идентичности, 2 3 Ориентиры в системе идентификации и самоидентификации лирического героя В Г Бенедиктова В свою очередь, третий параграф главы содержит в себе три подпункта 2 3 1 Формы выражения маскулинности лирического героя В Г Бенедиктова, 2 3 2

Особенности пространственной идентификации лирического героя Бенедиктова, 2 3 3 Поэтическое творчество как способ самоидентификации

Первый параграф главы касается своеобразия процесса идентификации лирического героя Бенедиктова Мы отмечаем, что лирика Бенедиктова в основе своей характеризуется тем, что в ней носитель слова и есть своя собственная тема Образ личности, возникающий в текстах стихотворений и обладающий устойчивыми чертами, является не только субъектом, но и объектом произведения Это и носитель сознания, и предмет изображения Граница между реальным автором и лирическим героем оказывается вполне проницаемой, что вполне соответствует принципам романтизма

Адекватное восприятие лирического героя того или иного автора требует учета его эстетической «разыгранности» - его нераздельности с автором и неслиянности, несовпадения с ним Предельный сл>чай такого несовпадения, по словам ЛЯ Гинзбург, «персонажи-мистификации» (поэт Жозеф Делорм, созданный Сент-Бевом, например) - здесь «лирический персонаж полностью отделяется от автора и живет собственной жизнью» [Гинзбург, 1997, с 14] Отделению лирического героя от автора способствуют и другие, менее радикальные, способы изображения субъекта создание стилизованных масок, использование циклизации, сюжетных и драматургически-повествовательных элементов

В случае с лирическим героем Бенедиктова процесс нераздельности-неслиянности его с автором не так прост, как может показаться на первый взгляд В лирике Бенедиктова единство личности проявилось с некоторыми парадоксальными особенностями Так, читательское, не только наивно-простодушное, но и искушенно-профессиональное, восприятие отождествило автора и героя, породив в воображении даже внешний облик автора, который оказался гораздо более привлекательным, нежели оригинал

В XIX веке в лирику входит не только такое «я», которое может видеть себя со стороны, но и действительный (при этом не «объектный», не вещный) Другой, возникает сложная игра точек зрения, голосов и ценностных интенций Овладеть образом лирического героя путем идентификации с ним означает подвергнуть самого себя «игре созданных воображением изменений, которые становятся созданными воображением изменениями самости» [Рикер, 1995, с 34] В случае с Бенедиктовым подобная игра захватывает не только его читателей, но и самого поэта, идентифицировавшего себя с созданным лирическим героем и подвергшегося многочисленным внутренним изменениям до полного психологического отождествления с «другим» - героем его лирических произведений

Но существует и другая возможность, согласно которой изображение «я» через другого может стать подлинным средством самораскрытия «я», и конституировать самого себя означает, в сущности, сделаться тем, кем являешься По П. Рикеру, именно это содержит в себе смысл рефигурации в герменевтике восстановления смысла

На наш взгляд, для анализа лирической идентификации важны такие подходы, которые позволяют реконструировать связи между текстом и

личностью поэта, с одной стороны, и ос> ществлять поиск значений, связанных с авторской самоидентификацией, в тексте художника и в тексте его поведения Во втором параграфе говорится о том, что искусство для Бенедиктова становится единственной адекватной формой жизни Поэт, воспринимающий свою биографию в ракурсе определенных идей, стремится к их реализации, создавая определенный образ «самого себя», «маску», которая позволяла ему создавать и новую эстетическую действительность

В целом одной из первопричин жизнетворчества Бенедиктова является состояние литературного процесса того времени - требование эпохи романтизма, в котором подобные процессы были необходимым условием Но личность не ограничивается требованиями эпохи, а во многом обусловлена своим внутренним содержанием Таким образом, жизнетворчество есть внутренняя, психологическая потребность личности поэта Демонстрация определенной маски является способом формирования авторского «я» и может служить неким ключевым моментом, раскрывающим важные черты поэтики в творчестве автора (маски тендерной идентификации, экспонирующие доминантную маскулинность, маски, используемые в процессе пространственной идентификации, многообразные маски поэта как условие существования человека эпохи «плавающей идентичности» [Абашева, 2001])

В то же время само искусство, моделируясь из элементов реальности, может включать в себя информацию автобиографического характера (влюбленность в Козлову и многочисленные посвящения ей, трансформированные воспоминания о военной службе, крымская поездка и т д) Все это свидетельствует о формировании определенного образа автора как главного героя произведения, который существует на грани жизни и литературы

В качестве основной проблемы процесса идентификации лирического героя Бенедиктова мы рассматриваем проблему театрализации текстовой и внетекстовой реальностей его существования, и, соответственно, проблему «маски» и «игры», тесно связанную с театральностью

Театральность Бенедиктова содержит в себе некую двусторонность во-первых, это «театральность самораскрытия» [Хализев, 1986, с 67] (собственно зрелищность, заключенная в обилии словесных эффектов), и, во-вторых, «театральность самоизменения» [Хализев, 1986, с 67], связанная с тем, что поэт преображает себя и демонстрирует окружающим совсем не то, что представ л яе 1 собой на самим деле

С понятием театральности тесно связано понятие «маски», являющейся, собственно, символом всего театрального Бенедиктов нуждается в силу внешних и внутренних причин в какой-то существенной маске, которая определила бы его позицию для видения жизни Именно поэтому мы вправе говорить о множестве «масок» - возможностей самоидентификации и идентификации Бенедиктова как человека эпохи «плавающей идентичности»

Помимо этого, эстетизация понятия театрального делает возможным семантическое сближение и эстетизацию таких чисто сценических понятий, как

«игра» и «ро1Ь», в свою очередь тесчо связанных с понятием «маски» Будучи вынесены за пределы жанровой специфики театрального искусства, они подвергаются существенным изменениям, оказываясь знаками определенной эстетической реальности

Все это необходимо учитывать для понимания не только специфики лирики Бенедиктова, но процесса его творчества и рецепции его произведений в целом, то есть его творческой логики, подтверждения или не подтверждения читательских ожиданий и судьбы его лирики в дальнейшем развитии русской поэзии

В третьем параграфе мы исследуем ориентиры в системе идентификации лирического героя Бенедиктова В подпункте 2.3.1 содержится материал о формах выражения маскулинности в лирике Бенедиктова Мы отмечаем, что тендерная самоидентификация демонстрирует явное маскулинное начало автора и лирического героя. Проявляется это в первую очередь в стихотворениях любовного содержания

Тендерные «маски», которые использует при этом поэт - «искуситечь», «демон», «завоеватель»

Лирического героя, чаще всего являющегося сторонним наблюдателем или вспоминающего прошедшие отношения, волнует телесная, физическая составляющая Такой взгляд на женщину как на предмет соблазна, вожделения, типично мужской, причем мужчины, уверенного в себе, не привыкшего встречать отпор, и уж никак не жертвы неразделенной любви, как это было с Бенедиктовым в реальности Здесь употребаяются традиционные тендерные символы, отражающие мужское и женское начала Особенно ярко представлено именно последнее это природное, мятежное, опасное, ненадежное (« подмытый брег над хлябью океана »), коварное явление, сочетающее в себе крайности и противоположности («мрак и свет», «ад и рай») Искушение женским естеством выпядит как толчок лирического героя к гибели Лирический герой готов принять эту гибель, так как опасная «заповедная страна» сулит ему взамен «восторг и негу»

В данном случае можно говорить одновременно об измененной и о ложной идентификации лирического героя Бенедиктова

Измененная идентификация, как правило, формируется сознательно, по воле того, кто пытается идентифицировать себя, или под влиянием окружающих, задающих индивидууму определенные стандарты поведения Ища за каждым словом Бенедиктова какие-то определенные средства выражения его жизненных ценностей, читатель предъявил требования и к биографии поэта, что было специфической сущностью романтического периода русской литературы, когда в читательском воображении творчество поэта или писателя связывалось с его личностью «Пафос Бенедиктова, - писала Л Я Гинзбург, - показался бы более убедительным, если бы его удалось подкрепить обликом человека» [Гинзбург, 1997, с 105]

Хотя разрушение читательских иллюзий произошло именно иод влиянием несоответствия лирического портрета его реальному образу, сути идентификации поэта данное событие практически не изменило Напротив, его

образ героя-мужчины еще более усилил в себе внешние и внутренние признаки маскулинности, которые в ряде случаев приобретали комический оттенок за счет все той же неточности словоупотребления и стилевой неразборчивости автора (например, «Сын громов, орел-мужчина» - стихотворение «Предостережение», 1838)

Внутренние духовные потребности поэта, его переживания собственной неудачливости в любви способствовали возникновении «тайной» внутренней жизни, которая, под влиянием особой психической организации поэта, со временем стала некой симуляцией жизни действительной Вполне возможно, что поэт не всегда отдавал себе отчет в том, чьи мысли, ощущения и переживания он воспроизводит в своих поэтических текстах Поэтому мы можем употребить в отношении него термин «ложная идентификация» Поэт «олитературил» собственную жизнь, и в лирических произведениях пытался моделировать свою реальную биографию по литературным образцам, популярным среди массового читателя того времени

Другим способом маскулинной идентификации лирического героя становится отношение к военной службе И в данном случае автор использует прием «маски», «игры» в качестве одного из способов самоидентификации

Большое количество стихотворений Бенедиктова посвящено военной службе («Бранная красавица», 1836, «Праздник на биваке», 1836, «Ночь близ местечка Якац», 1836, «Сослуживцу», 1836, «Прощание с саблею», 1836, «Разлука», 1836, «Возвратись1», 1838, «К му», 1838 и другие)

Идентификация лирического героя Бенедиктова периода 30-х - 40-х годов в рамках тендерной принадлежности, проявляемой в отношении к военному делу, выглядит, как повторение набора романтических штампов Бенедиктов включается в определенную эстетическую «игру», в которую так или иначе были в свое время включены Пушкин, Лермонтов и другие романтики Разница точько в том, что последние были естественны в этой «игре», а Бенедиктов только пытался подражать им, искусственно перенося себя на «игровое поле» Именно поэтому он считает необходимым идентифицировать своего лирического героя с «наперсниками ставы», «рыцарями», «орлами полуночи»

Маскулинность лирического героя Бенедиктова не подвергается сомнению, доказательством чего служат примеры текстуальных стратегий автора и его внетекстового поведения Использование масок продиктовано необходимостью поддержки этих стратегий Бенедиктов вносит в

ю^погтчпшаалл оо »/«^мгплч т-»т тгупотптли ттж* 1»<,»лтлли полкитттптолт/'оо поплпчоипв —»—.. — .... . —-...

определенные нюансы либо воспроизводит его в исконном виде

Раздел 2.3.2 обращен к изучению пространственной идентификации

лирического героя Бенедиктова, которая совершается в ракурсе основных для

автора и героя топосов Петербург - Москва - Киев - Крым - Италия - светская

гостиная, космические сферы

Герой лирики В Г Бенедиктова, как правило, петербуржец Но

стихотворений, посвященных непосредственно Петербургу, на самом деле в

лирике Бенедиктова не так много Скорее даже можно говорить лишь о

присутствии некоторых петербургских реалий в произведениях, обращенных к другим темам («Незабвенная», «За-Невский край», 1836)

В пространстве Петербурга существует не реальный, но мифологизированный Бенедиктов, разыгрывающий маску «жертвы» Выбор такой маски обусловлен необходимостью оставаться в границах представлений о романтической личности в одной из двух наиболее возможных ее ипостасях (герой или «страдательный персонаж») То есть, в данном случае мы можем констатировать сознательно разыгрываемую роль

В стихотворении «Ночь» (1838) создается образ одного из «двойников» Петербурга - Петрополя В тексте снова последовательно выстраивается обобщенно-символическое пространство, куда помещен обобщенный же образ лирического героя Очередная маска - задумчивый «юноша», который мог бы быть идентифицированным с любым из романтически настроенных современников Бенедиктова

Есть и другие пространства, в пределах которых происходит идентификация лирического героя Бенедиктова В стихотворении «Москва» (1838 - 1839) идентификация выходит за рамки восприятия жителя одного города и переносится на более глубинные сферы, позволяющие говорить об отождествлении со всем народом и уже не об отстраненном существовании личности лирического героя, не о «я», а о «мы»- идентификации

У Бенедиктова пространства, разномасштабные в реальности, могут становиться одномасштабными или изменять свою величину То есть, поэт меняет, нарушает как непосредственно масштаб пространства, так и соотношение масштабов Так, говоря о Москве, Бенедиктов сначала вмещает в ее пространство всю «Русь» («И в живом его привете / Нараспашку Русь видна»), а затем меняет локусы местами («А она - Москва родная - / В грудь России залегла») Следовательно, оба эти локуса уравниваются в своей значимости и могут заменять друг друга как диалектически направленные символы

Бенедиктову удалось внести вклад и в развитие крымской темы созданием лирического цикла «Путевые заметки и впечатления (в Крыму)», состоящего из семнадцати стихотворений В данных произведениях мы можем проследить пути идентификации лирического героя Бенедиктова в пределах «южного» пространства

Пространство Крыма окрашено у Бенедиктова романтическими тонами Оно значительно отличается от петербургского локуса с его холодностью, бесстрастностью и рационализмом Герой крымского цикла подвержен противоречивым чувствам То он наслаждается пышностью природы, то испытывает муки от ее чрезмерной красоты, то страшится ее величия Пейзаж выступает в качестве способа передачи мыслей и чувств героя, становится не целью, а средством Крым очень подходящий локус для прорисовки романтического мироустройства И Бенедиктов активно использует в своих целях образы-топонимы - море, скалы, рощи, ледники, степи Стихотворение «Между скал» - яркий пример использования такого рода топонимов

У Бенедиктова всего одно стихотворение об Италии - «Италия» (1839), где поэт для воссоздания итальянского локуса использует излюбленный свой прием отождествления его с образом прекрасной женщины, вдохновляющей художников и влюбленных

Сближает «крымский» и «итальянский» тексты предельная ощутимость слияния природы и человека, иногда - в зримо эротическом контексте «Восстав, огромная луна / Раздвинет обруч горизонта, / И выплывет, и разомкнет / Свои прельстительные очи » («На южном берегу») - «Есть дивный край художник внемлет / Его призыв и рвется в путь / Там небо с жадностью объемлет / Земли изнеженную грудь» («Италия»)

С каким же из представленных локусов лирический герой Бенедиктова идентифицирует себя в большей степени9 Действительно ли он представляет собой слепок петербургского пространства со всей его предметной и символической составляющей9 Рискнем предпотожить, что пространство Петербурга для лирического героя трансформируется в нечто особенное Для Бенедиктова Петербург - это, прежде всего и более всего, светская гостиная, в пределах пространства которой и кипят страсти, развиваются и разбиваются чувства Происходит особый процесс, когда стандартно малое пространство гостиной, по логике вещей должное входить в пространство города, оказывается не вмещаемым, но вмещающим И вмещающим именно город, перерастающим его, становящимся способом идентификации лирического героя и собственно автора

Исследователи творчества Бенедиктова единогласно отмечали космологичность его поэтики Даже обыденные, бытовые реалии могли помещаться у поэта в космические сферы, трансформироваться, разрастаться до пределов вселенной Именно это и происходит, например, с гостиной В одном из наиболее удачных и талантливых стихотворении «Вальс» как раз и изображен процесс деформации гостиной, ее разрастание до вселенских масштабов

В целом космос становится у поэта, прежде всего, философско-эстетическим символом, несмотря даже на обилие реальных примет, используемых Бенедиктовым для воссоздания данного пространства Топологическая идентификация через гиперпространство вселенной становится для Бенедиктова средством самораскрытия «я», дает возможность почувствовать реальность и значимость собственной «самости»

В разделе 2 3.3 мы отмечаем, что поэтическое творчество также ст?новит™ опирнтиппм процесса самоиденгификашш. В 30-е - 40-е годы XIX века большое распространение получил образ «романтического поэта» во всех его многочисленных модификациях Такой образ в сознании массового читателя должен был соответствовать сформировавшимся представлениям о его специфических характеризующих признаках Поэтическое творчество дает возможность поэту реализовать свое стремление к обретению персональной идентичности, то есть идентифицировать себя как некий цельный образ, имеющий свой внутренний центр, который мог бы организовать все элементы его бытия в некую законченную систему

Бенедиктов использует многообразные варианты образов поэта, что является знаком особого характера персональной идентификации автора в современной ему социо-культурной ситуации Наиболее распространенные «маски» поэта-пророка, поэта-гения, «проклятого поэта», поэта-гражданина (в стихотворениях «Скорбь поэта», «Чудный конь», «Певец» и др)

Третья глава («Поэтические формулы и клише в эстетике и поэтике В Г Бенедиктова») посвящена изучению специфики языка Бенедиктова Эта пава содержит четыре параграфа 3 1 «Формулы с компонентами «грудь», «сердце», «душа» в поэтической системе Бенедиктова», 3 2 «Поэтические клише, связанные с темой оружия», 3 3. Поэтические формулы с компонентами «лира», «песня», «певец», 3 4 «Принципы сочетания элементов текста в лирике Бенедиктова»

Л Я Гинзбург отмечала «< > романтический образ Бенедиктова возникает из своеобразной переработки ходовых поэтических формул» [Гинзбург, 1997, с 112] Формулы Бенедиктова основаны на принципах устойчивых стилей, которые предполагали неразрывную связь между постоянной темой и выражающей ее поэтической фразеологией Его поэтическая система занимает особое место с точки зрения освоения элегической поэтики, основными поэтическими средствами которой Л Я Гинзбург назвала традиционность и «принципиальную повторяемость» [Гинзбург, 1997, с 30]

Но в художественной системе Бенедиктова происходит и трансформация элегических принципов поэтики, в поэтический язык входят привычные для массового читателя слова и образы, что говорит не точько о недостатке вкуса или поэтической глухоте авторов, подобных Бенедиктову, но и об определенной степени демократизации литературы Бенедиктов реализует и установку на эксперимент

В параграфе первом исследуются формулы с компонентами грудь, сердце и душа, то есть системы, характеризующие эмоциональное состояние лирического героя или его возлюбленной, а так же определяющие центр или средоточие чего-либо (от топонимов, до абстрактно-фичософских образов) Слово «сердце» является «первичным» в поэтической системе Бенедиктова, а «грудь» и «душа» - синонимы, имеющие уточняющее или замещающее значение Иногда слова «душа» и «сердце» разводятся у поэта и существуют не как дополняющие друг друга, а как самостоятельные объекты со своей функцией и назначением Эти компоненты в сочетании с определенного рода словами и создавали множество вариантов поэтических формул, характеризующихся как традиционностью, так и абсолютным преодолением ее, как, например, в строке «Доныне их образ чудесный закован / На сердце железном в грудной глубине» («Два видения», 1836).

Наиболее часто в романтической поэзии использовались метафоры «горения» или «кипения» Так, подобные лингвопоэтические комплексы встречаются у Батюшкова («душу в пламени излей», «сердца тихий жар»), у Рылеева («И изнывать кипящею душой / Под тяжким игом самовластья»), у Бестужева («сердца тлеющего цель») и т д У Бенедиктова также встречаются

подобные конструкции «И пламенеющая грудь / В каком-то трепете замлела», «Пламя чувства в груди пробежало», «Пучину света обозрели, / И скоро сердцем откипеш .» «Горение» у Бенедиктова, как правило, было связано с философскими или любовными мотивами, которые и реализовывались благодаря комплексу поэтических формул и клише, часто помещавшихся в новые, непривычные контексты. Например, «пламя чувства в груди пробежало»

- традиционное «пламя чувств» могло сочетаться в элегической поэтике с глаголами «разгорелось», «вспыхнуло», у Бенедиктова же оно «пробежало», как говорят обычно об искре - «искра пробежала»

В формулах Бенедиктова достаточно часто встречается уподобление груди вместилищу чувств и эмоций «в груди вселенную сжимал», «грудь свинцовым гробом», - все это явления одного порядка, когда поэтическая формула получает новые варианты сочетания компонентов при сохраняющейся традиционности ее значения (например, у Кюхельбекера «И чуть до груди прикоснется волна, / В больную вливается грудь тишина» - «Море сна», 1832)

Поэтические формулы со словом «душа», в соответствии с классификацией Л Буяновой [Буянова, 2002], в текстах Бенедиктова могут иметь следующие значения место, субстанция ипостась личности, нечто живое, находящееся внутри человека, внутреннее «я» автора

Во втором параграфе мы анализируем поэтические формулы Бенедиктова с компонентами меч, сабля, клинок

«Меч» как компонент поэтических словесных конструкций в русской романтической поэзии встречался довольно часто Так, например, в стихотворении Жуковского «Певец во стане русских воинов» (1812) «Наполним кубок1 меч во длань' / Внимай нам, вечный мститель'» В контексте данного произведения меч оказывается символом мщения Словосочетание, в котором функционирует это слово, имеет традиционно-элегическое содержание, и компоненты данного словосочетания стилистически однородны

- принадлежат пласту возвышенной лексики

Батюшков использует образ меча в стихотворении «Мои пенаты» (1811) В данном случае меч соотносится с двумя узловыми для стихотворения смысловыми центрами «слава» и «суета», которые являются частью реализуемого в тексте мотива воспоминания Причем со «славой» у поэта связано понятие, выраженное формулой «меч прадедов», то есть, для Батюшкова очень важным является уважение к славе предков Но меч снабжен и другими определениями - «полузаржавый» и «тупой» (здесь сливается две хСиШЮтацпн \\ДрСи11ПИ// и ччбсспслсзнын//, первая относится к смысловому ряд^ «славы предков», вторая - сниженная - к «суете мирской») Мотив воспоминания, таким образом, осложняется противопоставлением прошлого и настоящего, истинного («слава») и ложного («суета»)

Бенедиктов никогда не прибегает к снижению романтической патетики, у него преобладает ^серьезность» в интерпретации клишированных романтических символов Вместе с тем необходимо отметить и особое видение поэтических формул предшественников в плане функционирования их в новых условиях сочетаемости и реализации.

Можно установить счедующие способы и модели работы поэта с поэтическими формулами, включающими в свой состав слово «меч»

1) использование слова «меч» для создания индивидуально авторской метафоры, основанной на принципах антропоморфизма («Буря и тишь», 1836);

2) слово «меч» используется в поэтических формулах, которые становятся символом войны, сражения, как это диктуется поэтической традицией классицизма и романтизма («Праздник на биваке», 1836),

3) лексический компонент «меч» может встречаться у Бенедиктова в формулах, которые обозначают символ крепости границ России Такой вариант существует в стихотворении «К ..му» (1836),

4) формулы с компонентом «меч» как символом правды и закона, встречаются, например, в стихотворении «Могила» (1836)

Помимо меча в русской поэзии существуют образы и других видов холодного оружия кинжала, сабли

Образ кинжала (булата) находится, пожалуй, на втором месте после меча по частоте обращения к нему поэтов Чаще всего он символизирует орудие мести или гр>бой силы Такой образ воссоздан, к примеру, в стихотворении Кюхельбекера «Течь Рылеева»

Бенедиктов остается в общеромантическом русле трактовки образа «кинжал роковой» - орудие мести («Прощание с саблею», 1836)

В целом, поэтические формулы с семой «холодное оружие» в лирике Бенедиктова получают новую трактовку в сравнении с уже закрепившейся традицией в поэтике романтизма И только отдельными гранями своей контекстуальной семантики соотносятся с ней

В третьем параграфе рассматриваются особенности поэтических формул, связанных с темой поэтического творчества

В романтическую поэзию XIX века перешли многие символы и образы предшествующих поэтических традиции В том числе и формулы, обозначающие поэтическое творчество Так, у Жуковского появляется тема поэта и поэзии Широкого масштаба достигает данная тема в период расцвета романтизма, но и в дальнейшем он неоднократно обращается к ней -размышления о судьбе и целях поэта звучат, например, в элегии «Вечер», отрывке «Невыразимое». Лирический герой здесь - певец, поэтому в лирике Жуковского так много упоминаний музыкальных инструментов свирель, лира, цевница, арфа Эти слова являются определенными сигналами для читателя, за ними закреплены устойчивые смыслы, которые восходят еще к поэтике классицизма или других стилистических традиций

Пушкин также использовал указанные компоненты, входящие в состав поэтических формул, характеризующих творчество В стихотворении «Муза»

(1821) Пушкин размышляет над природой своего поэтического дара «В младенчестве моем она меня любила / И семиствольиую цевницу мне вручила» Те же мотивы звучат в стихотворении «Наперсница волшебной старины »

(1822) Только здесь Муза поэта приобретает конкретные человеческие черты, а не является обобщенным поэтическим символом

Несмотря на стремление Пушкина к преодолению традиционности, в этом стихотворении большое количество слов, каждое из которых отмечено определенной лирической традицией и несет в себе выработанные ею значения, в чем так же проявляется поэтика «узнавания», свойственная «школе гармонической точности»

Таким образом, перед Бенедиктовым оказался достаточно масштабный опыт предшественников Поэт попытался преодолеть принципы поэтики «школы гармонической точности», которая в целом давала ему богатый материал для разработки собственного индивидуального стиля

Часто в стихотворениях Бенедиктова намечается прямая связь поэзии с музыкой Неслучайно и лирический герой у него в большей части стихотворений «певец», а не просто «поэт» Музыкальная тема звучит, например, в стихотворении «И. N - ой». Начинается стихотворение реминисценцией из Пушкина «О, не играй веселых песен мне » (у Пушкина -«Не пой, красавица, при мне »)

Музыкально настроено у Бенедиктова стихотворение «К М<ейсне>ру» «Бежали мы - в тиши мечтать / И непокорливые звуки / Игре созвучий покорять » Но особенное значение соотнесения поэзии и музыки достигается в стихотворениях «Пиши поэт' Слагай для милой девы » и «Я не люблю тебя» В первом любовная поэзия сравнивается с «симфонией». Такой возвышенный образ далее несколько принижается за счет использования автором других словосочетаний, обозначающих разновидности музыкальных произведений Симфония превращается в «гремучие напевы-», а затем - в «песнь жаркую» Необходимо отметить двойственный контекст данного стихотворения В тексте «несоединимо соединяются» две темы тема музыки и тема ремесла. К теме музыки относятся такие формулы, как «симфонии любовные», «гремучие напевы», «неслыханные звуки» К теме ремесла -типично бенедиктовские конструкции «выдумывай неведомый язык», «окованный стих», «ковать венец», «ремесленник во славу красоты»

Процесс внедрения в тексты Бенедиктова готовых формул, «чужого» неоднороден С одной стороны, формулы могут служить ему в качестве «украшений», что позволяет приблизить тексты хотя бы формально к образцам высокой поэзии, ненадолго поставить их в один ряд с произведениями Жуковского, Батюшкова, Пушкина

С другой стороны, Бенедиктов экспериментирует с формулой, помещая ее в неожиданные контексты и, тем самым, избавляя образы от «привычности», «вторичности»

В параграфе четвертом изучаются принципы сочетания элементов текста в лирике Бенедиктова.

С самого начала 30-х годов XIX века в русской литературе наметились пути формирования «новой» поэзии, существеннейшими чертами которой, по выражению П. Вяземского, стало употребление слов, «которые воют при совокуплении их» [Вяземский, 1879, с 362] В этой связи обычно звучат имена уже упоминавшихся Кукольника, Бернета, Тимофеева Такие авторы создавали свои произведения, активно используя и по собственному усмотрению

трансформируя стичь, созданный до них «высокими» романтиками Бенедиктов был первым, кто оформил этот стиль в систему, давшую начало так называемому низовому романтизму 30-х годов и, по словам ЛЯ Гинзбург, именно поэтому он «был превознесен < >, а не другой какой-либо представитель «петербургской литературы» [Гинзбург, 1997, с 103]

В поэтическом языке и стиле Бенедиктова исследователи и критики обращают внимание прежде всего на то, что Ю М Лотман назвал результатом «снятия запретов, существующих на определенных уровнях», то есть, соединение несоединимого [Лотман, 1997, с 96]

Для Бенедиктова характерны такие виды «снятия запретов», как

1) снятие запретов на уровне естественного языка на соединение элементов внутри одной семантической единицы (слова или фразеологического сочетания) Сюда относятся разного рода неочогизмы, создаваемые на соединении основ или корней двух уже существующих в языке слов «видозвездный» (дворец), «волноборец» (корабль), «головосек» (меч), другая группа создавалась по принципу существующих отыменных и отглагольных образований с помощью приставок и суффиксов «возблагодать», «мужественнеть», «нетоптатель», «человечиться», «навыйный» (по аналогии с «нагрудный»), ряд неологизмов Бенедиктова составляют слова, которые по сути своей неологизмами не явтаются, но становятся таковыми в заданном поэтом контексте «прорезь» (глаз), «заезд плавучий» (корабль), «полураствор» (уст), «стервенить» (богиню песен)

В целом, большинство созданных Бенедиктовым новообразований обретают значение только в определенном контексте, а за пределами его воспринимаются как бессмысленные, нелепые Есть и удачные примеры -«стих, прорифмованный насквозь», «гуд», «обезбоженная природа»,

2) снятие запретов на правила соединения значимых единиц естественного языка (морфологические и синтаксические запреты) Примеров подобного снятия запретов в произведениях Бенедиктова не так много Так, в стихотворении «Слезы и звуки» (1838) встречаются строки «Под сердцем рожден и под сердцем кипуч - / Сквозь очи он ищет воздушной прохлады» В данном отрывке краткое причастие «рожден» и краткое прилагательное «кипуч» употребляются в общей функции - в функции причастия «Рожден» -кем-то или чем-то, «кипуч» - качество самого объекта, но в приведенном контексте эти различия снимаются, неоднородные члены предложения становятся однородными,

3) снятие ограничений на семантическую отмеченность предложения Ю М Лотман писал «< > правила семантической отмеченности находятся в обратной связи с синтаксическими Там, где формально выраженных связей нет, смысловая соединимость становится единственным критерием правильности построения Поэтому поэтический принцип соседства как смысловой связи представляет собой перенесение вовнутрь фразы межфразовой синтагматики» [Лотман, 1997, с 99]

Явление это в лирике Бенедиктова неоднородно Чаще всего поэт помещает непривычные, новые поэтические слова и обороты в обычный,

«узнаваемый» контекст, часто соответствующий общеязыковой практике Не всегда данный процесс бывает у него удачным и оправданным Так, например, в стихотворении «Смерть розы» (1836) встречаются такие обороты «Весна прилетела; обкинулся зеленью куст. ». В данной фразе выбивается из общего контекста слово «обкинулся», оно имеет в некоторой степени разговорный оттенок и никогда прежде не встречалось в поэзии Бенедиктов попытался заменить им другое, более подходящее, традиционное слово - «покрылся» -которое невозможно здесь по причине несоответствия заданному ритмическому рисунку Но, сохранив ритм, Бенедиктов разрушил стилевое единство текста

В стихотворениях Бенедиктова соединение разностилевых элементов текста происходит довольно часто «И закинув с челнока / Уду роковую, / Приманить на червяка / Рыбку молодую» («Озеро», 1836) Поэтический «челнок», разговорно-сниженная «уда» в сочетании со стилистически маркированным эпитетом «роковая» - легко соединяются у поэта с прозаическим «червяком» и игривой «рыбкой молодой», причем сам поэт не чувствует этой разноголосицы, считает ее допустимой

Встречаются у Бенедиктова и примеры реализации в метафоре первичного значения, что сказывается на качестве образа и поэтического текста в целом «Где растопить свинец несчастья9» («К М<ейсне>ру», 1836)

В некоторых развернутых метафорах Бенедиктова ощущается избыточность, затрудняющая восприятие текста, иногда - нарушающая его внутреннюю логику и структуру «В слезах преломляясь блистала любовь / Цветными огнями сердечного неба» («Радуга», 1836)

Ьсть в его стихотворениях и рискованные сочетания «Исцелена мучительная рана / И гордостью запанцирилась грудь» - неологизм вплетается в текст и «держится» в нем благодаря внутренней связи с первичным значением слова «панцирь», которое вскрывает прежде всего представление о его внешнем виде, что опосредованно переносится и на восприятие психических процессов в человеке, испытывающем чувство гордости.

Стиль Бенедиктова, таким образом, можно охарактеризовать как непредсказуемый, противоречивый, соединивший в себе как стандартную, традиционную лексику, так и непривычную, нарушающую всякую традиционность, основанную на новых принципах ее создания и функционирования в поэтическом тексте Необычными оказались и способы сочетания компонентов фраз, которые вступили в противоречие с существовавшей до той поры элегической поэтикой Все это вызвало не только интерес, но и многочисленные протесты, выражением которых стали пародии на стиль и метод Бенедиктова

Большинство поэтов, пародировавших стиль Бенедиктова, понимали задачу пародии как исключительно негативную, то есть, используя его излюбленные приемы, они создавали произведение «в стиле Бенедиктова», доказывая тем самым антихудожественность первоисточника именно тем, что ему легко подражать Но благодаря тому, что Бенедиктов не был бездарным поэтом, попытка дискредитировать его произведения путем простейшего копирования была изначально обречена на неуспех

Пародистам не хвата то смелости в лексических и семантических экспериментах, в которых сам Бенедиктов не знал себе равных Так, например, в пародиях Панаева примитивное определение взгляда героини - «фосфорно-ядовитый», у Бенедиктова же экспрессия в каждом компоненте фразы -«Фосфор в бешеном блистанье» У Панаева невыразительное «Все любовию огнистой, сумасбродством дышит в ней», а у Бенедиктова - смелое « И сладчайшее дыханье веет мускусом любви» То же и в других пародийных текстах - невыразительность, отсутствие бенедиктовской рискованности «Двухолмной груди блеск и узкой ножки стройность»_(Панаев) - «То дерзостный мой взор на грудь ее склонял, / Любуясь красотой сей выси благодатной, / Прозрачной, трепетной, двухолмной, двураскатной» (Бенедиктов,), «пламенем страстей клокочущая речь» (Панаев) - «И в речи кипит твой голос» (Бенедиктов)

ЛЯ Гинзбург писала «Пародии на Бенедиктова многочисленны, но все они уступают оригиналу в рискованности словесных сочетаний Это обстоятельство обнаруживает, между прочим, своеобразие стилистической системы Бенедиктова пародисты не могли овладеть ею обычными средствами тогдашнего стиха Они обыгрывают гиперболы, нагромождение, безвкусицу, вообще идут по линии наименьшего сопротивления, обходя внутреннее строение образа» [Гинзбург, 1997, с 107] Отчасти соглашаясь с замечанием исследовательницы, С Рассадин несколько иначе объясняет данное наблюдение «Дело в том, что пародисты попросту не могли осмеять стилистическую неразборчивость Бенедиктова

Пародируя обилие эффектности в его стихах, многозначительное философствование, торжественность поз < >, они не замечали «совмещения несовместимого», - а если и замечали, то не считали в первую очередь достойным осмеяния < > пародисты миновали едва ли не самую броскую черту бенедиктовской поэзии, - а впрочем, именно самую броскую и, больше того, творчески плодотворную, как плодотворно все, что рождается естественными потребностями времени» [Рассадин, 1983, с 203, 207].

Так возникает определяющий характер лирики Бенедиктова 30-х - 40-х годов XIX века сплав общеромантических штампов и поэтических формул с новой, взрывающей поэтическую стилистику образностью.

В заключении диссертации делаются общие выводы и обсуждаются перспективы исследования

По теме диссертации опубликованы следующие работы В рекомендованном ВАК издании

1 Кормишина, Н Н Некоторые аспекты метапоэтики В Г Бенедиктова [Текст] / Н Н Кормишина // Сибирский филологический журнал -Новосибирск Изд-во СО РАН - 2009 - №2 - С 73 - 76 (0,25 п л ). В других изданиях

1 Кормишина, Н Н Трансформация романтической поэтики в лирике В Г Бенедиктова [Текст] / Н Н Кормишина // Поэтика художественного текста в школе и вузе сб статей - Омск Издатель-Полиграфист, 2002 - С. 29 - 37 (0,5 п л)

2, Кормишина, H H Ключевые звенья рецепции В Бенедиктова в 30-е -40-е годы XIX века [Текст] / H H Кормишина // Инновации в вузовском и школьном образовании Материалы научной конференции профессорско-преподавательского состава -Куйбышев Простор, 2003 - С 37-39 (0,18пл)

3. Кормишина, НН. Место В Бенедиктова в рамках «горизонта ожидания» и системе литературных предпочтений в 30-е - 40-е годы XIX века [Текст] / H H Кормишина // Проблемы интерпретации текста в вузе и школе сб статей - Омск Изд-во ОмГПУ, Издательский дом «Наука», 2007 - С 131 — 138 (0,5)

4 Кормишина, H H Некоторые аспекты пространственной

идентификации лирического героя В Г Бенедиктова (Москва и Петербург в лирике 1830-х - 1840-х годов) [Текст] / НН. Кормишина // Литература в контексте современности Материалы III Международной научно-методической конференции (Челябинск, 15-16 мая 2007 г ) -Челябинск Изд-во Челяб гос пед ун-та, 2007 - С 52-56(0,3)

Подписано в печать 30 10 09 Формат бумаги 60x84/16 Печать RISO Уч-издт 1,4 Уел пл 1,3 Тираж ЮОэкз Заказ № 45

Педуниверситет, 630126, Новосибирск, Вилюйская 28

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кормишина, Наталья Николаевна

Введение.

Глава I. Рецепция лирики В. Г. Бенедиктова в 30-е - 40-е годы XIX века.

1.1. Место В. Г. Бенедиктова в рамках читательского «горизонта ожидания» и системе литературных предпочтений в 30-е — 40-е годы XIX века.

1.2. Бенедиктов в оценке «сторонников». Репутация «поэта мысли».

1.3. Разрушение «мифа о Бенедиктове». Роль Белинского в формировании образа «анти-поэта».

Глава II. Своеобразие лирического героя В. Г. Бенедиктова и проблема художественной идентификации.

2.1. Специфика идентификации лирического героя В. Г. Бенедиктова.

2.2. Ориентиры в системе идентификации и самоидентификации лирического героя В. Г. Бенедиктова.

2.2.1. Формы выражения маскулинности лирического героя В.Г. Бенедиктова.

2.2.2. Особенности пространственной идентификации лирического героя Бенедиктова.

2.2.3. Поэтическое творчество как способ самоидентификации.

Глава III. Поэтические формулы и клише в эстетике и поэтике В.Г. Бенедиктова.

3.1. Формулы с компонентами «грудь», «сердце», «душа» в поэтической системе Бенедиктова.

3.2. Поэтические клише, связанные с темой оружия.

3.3. Поэтические формулы с компонентами «лира», «песня», «певец».

3.4. Принципы сочетания элементов текста в лирике Бенедиктова.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Кормишина, Наталья Николаевна

Творчество Бенедиктова долгое время оставалось за рамками серьезных исследований во многом из-за статуса «главы» вульгарного романтизма, закрепившегося за ним после активных критических выступлений Белинского, Полонского и Чернышевского. Однако необходимость изучения творчества не только первостепенных, но и второстепенных поэтов и писателей, без которых невозможно полное представление о литературном процессе определенного периода времени, требует обращения к творчеству именно этого автора, сумевшего, пусть и на короткое время, занять место Пушкина в читательских предпочтениях.

Не только жизнь Бенедиктова, но и судьба его творений полна многих трудноразрешимых загадок. Поэт, которому выпала возможность увидеть изданными и неоднократно переизданными практически все свои произведения, оказался в плену собственной популярности. С восторгом встреченный читателями, критиками и литературными деятелями в начале своего творческого пути, Бенедиктов так же скоро оказался на периферии литературного процесса, раскритикованный Белинским и представителями революционно-демократической критики.

И поныне о творчестве Бенедиктова нет монографий, существует лишь ряд отдельных статей. Отчасти это связано с тем, что в науке сложилось мнение о творческой неполноценности поэта, и даже поздние его опыты (50-х - 70-х годов), оказавшиеся более удачными, когда поэт в принципе отказался от «шумности» и «броскости», которые ставили ему в вину Белинский и другие критики, прочитывались под углом уже заданной парадигмы. Сочетание обычной биографии и необычного во многом творчества породило целый ряд мифов, долгое время функционировавших в литературной и читательской среде. В то же время исследователи (Л. Гинзбург [Гинзбург, 1997], И. Розанов [Розанов, 1928], А. Архангельский [Архангельский, 1990], Г. Кружков [Кружков, 2001]) отмечали литературное влияние Бенедиктова на таких художников, как М. Лермонтов, Н. Некрасов (сборник «Мечты и звуки»), Я. Полонский, А. Фет, Н. Заболоцкий, отчасти -А. Блок, А. Ахматова. Некоторые исследователи (в частности, Г. Кружков) называют Бенедиктова «первым русским декадентом», указывая на «ростки» этого течения в его творчестве [Кружков, 2001, с. 524]. В. Шубинский говорит о влиянии поэтики Бенедиктова на поэтику ОБЭРИУтов [Шубинский, 2001].

В литературоведении можно выделить ряд подходов1 к восприятию творчества Бенедиктова, отразившихся в статьях современников поэта, в трудах историков литературы конца XIX - XX веков.

Оценка творчества Бенедиктова критиками XIX века - С. Шевыревым [Шевырев, 1835], В. Карлгофом [Карлгоф, 1881] - характеризовалась полным приятием и поддержкой всего, что предлагал «Новый поэт» читателю. В их статьях обосновывалась правомочность притязаний Бенедиктова на звание «поэта мысли», во многом навязанных самими толкователями, а не действительным положением дел, определялись специфические особенности его поэтики как поэтики, отменяющей «устаревшую» гармоничность и элегичность пушкинского стиля.

Иная оценка в основном представлена многочисленными статьями В.Г. Белинского [Белинский, 1948, 1977], разрушившего «миф о Бенедиктове», заставившего многих сторонников поэта отказаться от своих первоначальных взглядов. Белинский исследовал социо-культурные истоки поэтики Бенедиктова, объявил «антипоэтическими» его основные художественные принципы, отметил недостаток мысли и резкие краски его стихов. Позднее к Белинскому примкнули Н. Полевой [Полевой, 1838, 1909], Н. Добролюбов [Добролюбов, 1950], Н. Чернышевский [Чернышевский, 1981].

В конце XIX - первой половине XX века многие из этих оценок были полностью или частично пересмотрены. Так, Ю. Айхенвальд [Айхенвальд, 1994], в целом поддерживая точку зрения Белинского относительно бессодержательности поэзии Бенедиктова, отмечает, что лирика данного поэта является самой звучной в русской литературе, ибо у него звуковая гармония доминирует над изобразительностью, но так как в его стихах форма отделена от содержания, то читатель к ним остается равнодушным, а значит, в них нет и настоящей поэзии. Именно этот приоритет формы у Бенедиктова позволяет ему, по мнению Ю. Айхенвальда, быть поэтом-изобретателем, поэтом, создающим неологизмы, но в этом активном словотворчестве критик видит только доказательство возможностей, заложенных в целом в русском языке. «Украшательства», вычурности, искусственности Бенедиктова объясняются Ю. Айхенвальдом духовной неразвитостью, отсутствием необходимого для поэта духовного аристократизма, в чем упрекал Бенедиктова в свое время и Белинский, считая его выразителем мироощущения «средних кружков бюрократического народонаселения Петербурга» [Белинский, 1977, с. 349].

Б. Садовский [Садовский, 1910] тоже оценивает Бенедиктова как поэта-чиновника, Чичикова, решившего взяться за стихи.

Полемизирует с точкой зрения В.Г. Белинского и Б. Садовского К. Шимкевич [Шимкевич, 1927], отстаивая право бенедиктовской поэзии быть признанной читателем. К. Шимкевич считает недопустимым мнение об одинаковой значимости Бенедиктова и поэтов типа Тимофеева и Бернета, так как произведения последних оказались образцами так называемой «массовой» литературы, а поэзия Бенедиктова сыграла значительную роль в деле разложения пушкинского канона. К. Шимкевич рассматривает поэзию Бенедиктова как проявление эпохи брожений в отечественной поэзии, экспериментальным путем устанавливающей новые возможности выразительных средств языка.

Л. Я. Гинзбург в книге «О лирике» [Гинзбург, 1997], первой предпринявшая попытку объективного научного подхода к анализу поэтического творчества Бенедиктова, рассматривала его поэзию в контексте современной ему литературной ситуации, характеризующейся, по ее мнению, кризисом романтической поэзии, засильем вкусов мещанско-чиновничьей среды, получивших свое выражение в эстетике и поэтике представителей так называемой «смирдинской словесности». Л .Я. Гинзбург отмечает, что Бенедиктов и был выдвинут «смирдинской словесностью». Именно он создал стиль для низового романтизма 30-х годов. Характерными чертами этого стиля является подражательность, упрощение и смешение стилей и эстетических ценностей, безвкусица, прямым следствием которой становится неадекватность и неуместность средств выражения. В своей статье о Бенедиктове исследовательница выделяет и такие черты его стилистического новаторства, как «галантерейный язык» — особого рода высокий слог обывательской речи; совмещение несовместимого как основной принцип, охватывающий все уровни, от наиболее общих тематических моментов и до деталей формы стиха; специфическая метафоричность, когда в метафоре резко ощущается прямое значение ее элементов, что приводит к реализации метафоры и к логическому абсурду. Л .Я. Гинзбург отмечает и то, что стихотворный язык Бенедиктова и лексикой, и строением образа выходит за грани русской поэтической традиции XIX века. Но, отрицая поэтические нормы и запреты предыдущей стилистической традиции, по замечанию исследовательницы, Бенедиктов широко использует поэтические штампы, что является непременным требованием той стилистической системы, к которой и принадлежал поэт. Говорится в статье и об отношении ряда современников Бенедиктова к его творчеству, и в первую очередь — Шевырева и Белинского, чьи точки зрения оказались диаметрально противоположными. По мнению Л .Я. Гинзбург, спор о Бенедиктове, завязавшийся на страницах литературных журналов того времени, был спором «о возможностях романтизма, о поэтической мысли, в конечном счете — о судьбах русской поэзии [Гинзбург, 1997, с. 119].

В. Кожинов [Кожинов, 1978] отстаивал шевыревское представление о поэзии Бенедиктова как поэзии мысли. Он относит Бенедиктова к беллетристам, но подчеркивает его отличие от массы литераторов второго и третьего ряда талантом и серьезностью.

В. Кожинов считает неубедительным объяснение небывалого триумфа Бенедиктова тем, что он был выразителем мироощущения чиновничьих кругов, так как Бенедиктов привлек к себе внимание Шевырева, Жуковского, Фета, Тургенева, Некрасова. Причину этого внимания ученый видит в несомненном лирическом даре поэта, благодаря которому Бенедиктов и стал создателем истинно поэтических строк и отдельных стихотворений, по своей лирической силе приближающихся к произведениям Тютчева и Фета.

В большинстве случаев изучение творческой индивидуальности поэта в XX веке почти не выходило за рамки биографического исследования, его поэзия рассматривалась фрагментарно, на уровне эмоциональных оценок научно-популярного характера. Чаще всего акцент делался исследователями на социо-культурных истоках поэтики Бенедиктова (Л. Гинзбург [Гинзбург, 1997], Б. Садовский [Садовский, 1910]). Некоторые исследователи пытались «реабилитировать» Бенедиктова для читателей и литературоведов, отыскивая не только недостатки, но и достоинства его поэзии (Ф. Прийма [Прийма, 1983], В. Кожинов [Кожинов, 1978]). Позднее стали появляться работы, в которых в общем виде давался анализ жизни и творчества Бенедиктова (И.Розанов [Розанов, 1928]), рассматривались отдельные черты его поэтики (статьи С. Рассадина [Рассадин, 1983], В. Сахарова [Сахаров, 1991], Г. Кружкова [Кружков, 2001]). Но поэтика Бенедиктова как система и его эстетические взгляды в целом до сих пор не становились предметом изучения. Стремлением многоаспектно, с точки зрения современных тенденций филологической науки рассмотреть творчество Бенедиктова в контексте эстетических ожиданий его современников и в художественной рецепции его поэтами конца XIX - начала XX вв. и обусловлена актуальность предпринятого исследования.

Объектом изучения является творчество Бенедиктова.

Материалом послужили стихотворения Бенедиктова, изданные в серии «Библиотека поэта», то есть сборники, выходившие в 1836, 1838 годах, стихотворения 1836- 1837, 1838 - 1846 годов, отзывы о них в периодике XIX - XX веков, письма и воспоминания современников поэта.

Предметом исследования является творческая индивидуальность Бенедиктова, нашедшая свое выражение в поэтике его произведений.

Цель нашего диссертационного исследования — изучение художественной системы Бенедиктова как явления, порожденного эстетическими ожиданиями русских литераторов и читателей 1830-х - 1840-х годов XIX века.

Отсюда вытекают следующие задачи:

1) исследовать проблему рецепции лирики Бенедиктова на фоне читательского «горизонта ожидания» в 30 - 40-х годах XIX века;

2) изучить особенности поэтической идентификации и самоидентификации Бенедиктова;

3) исследовать природу и проявления принципа «масочности» в лирике поэта;

4) проанализировать своеобразие и функции поэтических формул и клише в лирике Бенедиктова;

5) рассмотреть принципы сочетаемости слов в образных формулах Бенедиктова.

Научная новизна заключается в том, что в работе многоаспектно рассмотрены основные точки соприкосновения читательских «горизонта ожидания» (комплекса эстетических, социо-культурных, психологических и других представлений, определяющих априорное отношение читателя к произведению) и «горизонта понимания» (интенциональности воспринимающего субъекта) с авторскими установками Бенедиктова, исследованы возможности воплощения этих «горизонтов» в поэтических текстах. Впервые изучены ориентиры в системе идентификации лирического героя Бенедиктова и самого поэта. Предпринята попытка многоуровневого анализа стиха и художественного языка Бенедиктова, анализа многочисленных «масок» его лирического героя, а также изучения мифологического «образа Бенедиктова». Исследована функция поэтических штампов и клише как средств декодирования ситуации «узнаваемости», то есть близости предшествующим поэтическим системам творческих приемов Бенедиктова и преодоления им «узнаваемости», традиционности.

Проведенное нами исследование отчасти систематизирует существующие немногочисленные работы по творчеству Бенедиктова, но в большей степени представляет собой новый взгляд на проблему, долгое время остававшуюся за пределами пристального внимания литературоведов, но без учета которой невозможно дать полное представление о специфике русского литературного процесса 30-х - 40-х годов XIX века.

Методологической основой диссертации является сочетание рецептивного, структурного и историко-сопоставительного подходов. Проблема читательского восприятия, с одной стороны, и интерпретации и анализа художественного текста — с другой, рассматривается с опорой на труды Ю.Н. Тынянова, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана, И.М. Семенко. Творческая индивидуальность поэта и авторская идентичность исследуется на основе работ Ю.М. Лотмана, Поля Рикера и др.

Положения, выносимые на защиту.

- Рецепция лирики Бенедиктова в 30-х - 40-х годах характеризуется влиянием «остраненности» и, одновременно, «узнаваемости» авторских стратегий в контексте читательских «горизонтов ожидания» и «горизонтов понимания», на формирование которых большое влияние оказали тенденции «смирдинской словесности», рассчитанной на вкусы непритязательного массового читателя. Соответствие текстов поэта рецептивным «горизонтам ожидания» либо вчитывание в них. этих ожиданий, реализация в этих текстах читательских интенций способствовали мифологизации «образа Бенедиктова» в сознании читателя в соответствии с заданными рядом критиков (Шевырев, Карлгоф) параметрами: «новая поэзия», «поэзия мысли» и т. д. В свою очередь разрушение читательской интенциональности вследствие противоречия между ожидаемым и действительным повлекло за собой демифологизацию созданного образа, а затем — создание нового мифа - мифа об «анти-поэте».

- Процесс идентификации лирического героя и автора применительно к творчеству Бенедиктова основан на использовании различного рода масок, позволяющих создавать многочисленные модификации жизненных и текстуальных воплощений авторского мифообраза. Для Бенедиктова в целом характерна переидентификация, осуществляемая под влиянием нескольких факторов: воздействие внешних условий (требование общества), потребность в особого рода эстетической игре, специфика внутренних условий существования личности автора.

- Несмотря на стремление к трансформации сложившегося в русской поэзии элегического стиля, основы которого были заложены представителями «школы гармонической точности», Бенедиктов активно использует в своей поэзии готовые поэтические формулы и клише. Однако особенность их использования заключается в том, что формулы помещаются в непривычный и необычный для них контекст, в основе создания которого лежит принцип сочетания несочетаемого, а также снятие запретов на уровне естественного языка на соединение элементов внутри одной семантической единицы, на правила соединения значимых единиц естественного языка и на семантическую отмеченность предложения.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, насчитывающей 203 источника.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика В.Г. Бенедиктова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Тенденции литературного процесса 30-40-х годов XIX века (изменение статуса романтизма, читательской аудитории, охлаждение читателей к Пушкину, появление «смирдинской словесности») предопределили появление Бенедиктова как поэта, и его соответствие читательскому «горизонту ожидания» и «горизонту понимания».

Специфика «смирдинской словесности» оказалась удобным фоном для мифологизации «образа Бенедиктова», так как он находился в русле адекватности литературно-коммерческого предложения спросу массового читателя-потребителя. Рецепция лирики Бенедиктова в 30-х - 40-х годах характеризуется влиянием «остраненности» и «узнаваемости» авторских стратегий в контексте читательских «горизонтов ожидания» и «горизонтов понимания», на формирование которых большое влияние оказали тенденции «смирдинской словесности», рассчитанной на вкусы непритязательного массового читателя. Соответствие текстов поэта типическим «горизонтам ожидания», реализация читательских интенций способствовали мифологизации «образа Бенедиктова» в соответствии с заданными параметрами: «новая поэзия», «поэзия мысли». Но закон, согласно которому интенсификация процесса «узнаваемости» ведет к потере читательского спроса и интереса, сработал и в данном случае. Разрушение читательской интенциональности вследствие противоречия между ожидаемым и действительным повлекло за собой демифологизацию созданного образа, а затем - создание нового мифа - мифа об «анти-поэте».

Лирический герой Бенедиктова - особого рода мистификация, в его поэтике существует прием, состоящий в использовании стилизованных авторских масок. Маски лирического героя в творчестве Бенедиктова позволяют создавать многочисленные модификации его жизненных и текстуальных воплощений. Для Бенедиктова в целом характерна переидентификация, осуществляемая под влиянием нескольких факторов: воздействие внешних условий (требование общества), потребность в особого рода эстетической игре, специфика внутренних условий существования личности автора.

Говоря об основных ориентирах самоидентификации Бенедиктова, мы отметили, что тендерная самоидентификация демонстрирует явное маскулинное начало автора и лирического героя. Тендерные «маски», которые использует поэт - «жертва», «искуситель», «демон», «завоеватель».

Пространственная самоидентификация совершается в ракурсе основных для автора и героя топосов: Петербург - Москва - Киев - Крым — Италия - светская гостиная, космические сферы. Причем происходит она не столько по пространственным векторам, сколько по векторам национальной ментальности, усиленным контекстом романтической эпохи. Пространственные перемещения лирического героя сопровождаются сменой масок, изменением стилистики, что связано с определенной художественной задачей.

Поэтическое творчество также становится ориентиром процесса самоидентификации. Бенедиктов использует многообразные варианты образов поэта, что является знаком специфического характера персональной идентификации автора в современной ему социокультурной ситуации. В ситуации кризиса персональной идентичности, особенно когда к этому присоединяется кризис самого поэтического искусства (что и отличает 3040-е годы XIX столетия) устремленность писателей к конструированию «фигуры поэта» очень показательна: она знаменует поиск новых символов жизненного стиля. Наиболее используемые Бенедиктовым «маски»: поэта-пророка, поэта-гения, «проклятого поэта», поэта-гражданина.

При стремлении к трансформации сложившегося в русской поэзии элегического стиля, основы которого были заложены представителями «школы гармонической точности», Бенедиктов активно использует в своей поэзии готовые поэтические формулы и клише. Особенностью этого процесса является то, что формулы помещаются в непривычный и необычный для них контекст, в основе создания которого лежит принцип сочетания несочетаемого, а также снятие запретов на уровне естественного языка на соединение элементов внутри одной семантической единицы, на правила соединения значимых единиц естественного языка и на семантическую отмеченность предложения. То есть, к основным принципам соединения элементов текста в лирике Бенедиктова относятся разностилевые сочетания, словотворчество, помещение в «привычный» контекст авторских неологизмов, расподобление связей между «привычными» компонентами, реализация в метафоре прямого значения, «сочетание несочетаемого», гипертрофия и избыточность изображения.

Мы выделили несколько блоков поэтических клише, наиболее употребляемых Бенедиктовым. Такие поэтические формулы экспонируют систему стандартных культурных ассоциаций, связанных с эпохой романтизма. Первая группа - это формулы с компонентами грудь, сердце и душа, то есть системы, характеризующие эмоциональное состояние лирического героя или его возлюбленной, а так же определяющие центр или средоточие чего-либо (от топонимов, до абстрактно-философских образов). Вторая группа - формулы с компонентами меч, сабля, кинжал, характеризующие процесс тендерной идентификации лирического героя в связи с темой воинского служения. Третья группа - формулы с компонентами лира, песня, певец, определяющими специфику решения темы назначения поэзии.

За рамками нашего внимания остались такие вопросы, как изменение направления идентификации Бенедиктова в поэзии более позднего периода в ракурсе сопоставления результатов ее с результатами идентификации периода 30-х - 40-х годов, эволюция поэтического стиля, функционирование созданных самим Бенедиктовым поэтических формул и клише в последующих поэтических опытах авторов конца XIX - начала XX века. Все указанные проблемы могут стать предметом дальнейшего изучения.

Список научной литературыКормишина, Наталья Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Белинский, В.Г. Пятидесятилетний дядюшка или Странная болезнь Текст. / В.Г. Белинский // Поли. собр. соч. в 13 т. Т. 3. Статьи и рец. 1858 1860. - М.: Акад. наук СССР, 1953. - 697 с.

2. Бенедиктов, В.Г. Стихотворения Текст.: Серия «Библиотека поэта» (Б.с.) / В.Г. Бенедиктов; [всуп. статья, редакция и примеч. Л. Я. Гинзбург]. Л.: Сов. писатель, 1939. - 336 с.

3. Бенедиктов, В.Г. Стихотворения Текст. / В.Г. Бенедиктов; [сост., подг. текста, примеч. Б.В. Мельгунова]. Л.: Сов. писатель, 1983. — 816 с.

4. Бенедиктов, В.Г. Стихотворения Текст. / В.Г. Бенедиктов.; [сост., автор предисл. и примеч. А.Н. Архангельский]. — М.: Дет. литература, 1990.- 189 с.

5. Бенедиктов, В.Г. Стихотворения Текст. / В.Г. Бенедиктов.; [сост., вступ. ст., примеч. В.И. Сахарова]. -М.: Сов. Россия, 1991.-270с.

6. Бернет, Е. Граф Мец Текст.: В 2-х ч. / Е. Бернет. СПб.: Тип. Л. Снегирева и Ко, 1837.

7. Библиотека для чтения. СПб.: Тип. Э. Праца и Ко, 1834. Т. 1. январь.

8. Библиотека для чтения. — СПб., Тип. Э. Праца и Ко, 1834. март.

9. Библиотека для чтения. — СПб.: Тип. Праца и Ко, 1837. Т. 25.

10. Библиотека для чтения. СПб.: Тип. Праца и Ко, 1847. - ноябрь, декабрь.

11. Библиотека для чтения. СПб.: Тип. Праца и Ко, 1848. - сентябрь, ноябрь, декабрь.

12. Библиотека для чтения. СПб.: Тип. Праца и Ко, 1849.- апрель.

13. Библиотека для чтения. СПб.: Тип. Э. Праца и Ко, 1849. -сентябрь.

14. Дмитриев, М.А. Московские элегии. Стихотворения. Мелочи из запаса моей памяти Текст. / М.А. Дмитриев. М.: Моск. рабочий, 1985.-С. 300-301.

15. Достоевский, Ф.М. Бедные люди Текст. / Ф.М. Достоевский; [предисл. Ю.В. Манна]. М.: Дет. литература, 1988. - 159 с.

16. Жуковский, В.А. Стихотворения. Поэмы. Проза Текст. / В.А. Жуковский; [вст. ст. В.Я. Лазарева; сост. и прим. В.В. Афанасьева]. -М.: Современник, 1983. 400 с.

17. Иванов, Вяч. По звездам. Стихи и афоризмы Текст. / Вяч. Иванов. -СПб.: ОРЫ, 1909.-434 с.

18. Кукольник, Н.В. Стихотворения Текст. / Н.В. Кукольник // Русские поэты XIX века: Первая половина. М.: просвещение, 1991. - С. 267 -268.

19. Лермонтов, М.Ю. Сочинения Текст.: в 2. т / М.Ю. Лермонтов; [сост. и коммент. И.С. Чистовой; вступ. ст. И.А. Андроникова]. -М.: Правда, 1988.-Т. 1.-720 с.

20. Ломоносов, М.В. Избранные произведения Текст. / М.В. Ломоносов; [вст. ст., подг. текста и прим. A.A. Морозова]. — М.; Л.: Сов. писатель, 1965.-554 с.

21. Пушкин, A.C. Лирика Текст. / A.C. Пушкин. М.: Правда, 1980.- 560 с.

22. Русская стихотворная пародия (XVIII нач. XX века) Текст.: Серия: «Библиотека поэта» (Б.С.). — 2-е изд. — Л.: Сов. писатель, 1960. — 856 с.

23. Тепляков, В.Г. Стихотворения Текст. / В.Г. Тепляков // Русские поэты XIX века: Первая половина. М.: Просвещение, 1991. - С. 261 — 266.

24. Тимофеев, A.B. Стихотворения Текст.: Серия «Библиотека поэта» (Б.С.). Т. 2 / A.B. Тмофеев; [биогр. справки, сост., подг. текста и прим.

25. B.C. Киселева-Сергенина; общ. ред. Л.Я. Гинзбург. Л.: Сов. писатель, 1972. - 768 с.

26. Фет, A.A. Стихотворения Текст. / A.A. Фет // Ф. И. Тютчев. А. А. Фет. Лирика.- М.: ACT «Олимп», 2005. 304 с.

27. Якубович, JI.A. Стихотворения Текст. / Л.А. Якубович // Русские поэты XIX века: Первая половина. М.: Просвещение, 1991. - С. 253 — 255.1. Теоретические источники

28. Апресян, Ю.Д. Избр. труды Текст.: в 2 т. / Ю.Д. Апресян. — 2-е изд., испр. и доп.- М.: Языки русской культуры, Вост. лит. РАН, 1995. — 472 с.

29. Аристотель. Об искусстве поэзии Текст. / Аристотель; [ред., пер. и коммент. Ф.А. Петровского]. М.: ГИХЛ, 1957. - 183 с.

30. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека Текст. / Н.Д. Арутюнова. — М.: Языки русской культуры, 1998. 896 с.

31. Баранов, А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста Текст. / А.Г. Баранов. Ростов н/Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1993. — 182 с.

32. Бакина, М.А., Некрасова, Е.А. Эволюция поэтической речи XIX -XX веков. Перифраза. Сравнение Текст. / М.А. Бакина, Е.А. Некрасова. М.: Наука, 1986. - 191 с.

33. Барт, Р. От науки к литературе Текст. / Р. Барт // Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. — 161 с.

34. Бахтин, М.М. К методологии гуманитарных наук Текст. / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986.-445 с.

35. Бахтин, М.М. Автор и герой в эстетической деятельности Текст. / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. - 445 с.

36. Бахтин, М. М. К философии поступка Текст. / М.М. Бахтин // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984 1985. — М.: Наука, 1986.- С. 82- 160.

37. Бройтман, С.Н. Три концепции лирики Текст. / С.Н. Бройтман // «Известия РАН. Сер. литература и язык». М.: Наука, 1995. - Т. 54. - № 1. -С. 18-29.

38. Бройтман, С.Н. Русская лирика XIX — нач. XX века в свете исторической поэтики. Субъектно-образная структура Текст. / С.Н. Бройтман. -М.: РГГУ, 1997. 306 с.

39. Буянова, Л.Ю. Концепт «душа» как основа русской ментальности: особенности речевой реализации Текст. / Л.Ю. Буянова // [Электронный ресурс]: Ростовская электронная газета. — 2002. №2 (80). (http://www.relga.rsu.ru/n80/cult80l .htm).

40. Вартофский, М. Модели Текст. / М. Вартофский; пер. с англ. М.: Прогресс, 1988. - 506 с.

41. Васильев, H.A. Воображаемая логика Текст. / H.A. Васильев. — М.: Наука, 1989.-263 с.

42. Вебер, М. Наука как призвание и профессия Текст. / М. Вебер // Избр. пр-ия; пер. с нем.; [сост., общ. ред. и послеслов. Ю.И. Давыдова; предисл. П.П. Гайденко]. М.: Прогресс, 1990. - 808 с. - С. 707 - 735.

43. Вежбицкая, А. Метатекст в тексте Текст. / А. Вежбицкая // Новое в зарубежной лингвистике: Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. — Вып. VIII.-С. 402-422.

44. Гадамер, Г.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики Текст. / Г.Г. Гадамер. М.: Прогресс, 1988. - 704 с.

45. Гаспаров, М.Л. Современный русский стих: Метрика и ритмика Текст. / М.Л. Гаспаров. М.: Наука, 1974. - 487 с.

46. Гаспаров, М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика; Ритмика; Рифма; Строфика Текст. / М.Л. Гаспаров. М.: Наука, 1984. - 319 с.

47. Гегель, Г.В.Ф. Эстетика Текст.: в 4 т / Г.В.Ф. Гегель.; пер. с нем. Б.С. Чершышева и др.; [под ред. и с предисл. М. Лифшица]. М., 1968 -1973.

48. Горнфельд, А.Г. О толковании художественного произведения Текст. / А.Г. Горнфельд // Вопросы теории и психологии творчества. — Харьков: Мирный труд, 1916. Т. 7. - 580 с.

49. Горшков, А.И. Русская стилистика. Стилистика текста и функциональная стилистика Текст. / А.И. Горшков. М.: ACT: Астрель, 2006.-368 с.

50. Григорьев, В.П. От текста к языку и снова к тексту Текст. / В.П. Григорьев // «Изв. АН СССР. Сер. литература и язык». 1977. - № 3. -с. 264 - 269.

51. Григорьев, В.П. Поэтика слова Текст. / В.П. Григорьев. М.: Наука, 1979.-343 с.

52. Гринберг, И.Л. Лирическая поэзия Текст. / И.Л. Гринберг. М.: Сов. писатель, 1955. - 228 с.

53. Гуссерль, Э. Картезианские размышления Текст. / Э. Гуссерль; пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб.: Наука, 1998. - 320 с.

54. Деррида, Ж. Шпоры: Стили Ницше Текст. / Ж. Деррида // Философские науки. -М., 1991. № 2. - С. 118-142.

55. Дильтей, В. Введение в науки о духе. Опыт построения основ для изучения общества и истории Текст. / В. Дильтей // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв. - М.: Изд-во МГУ, 1987. -С. 108- 135.

56. Жолковский, А.Л. Блуждающие сны и другие работы Текст. / А.Л. Жолковский. М.: Вост. литература, 1994. - 425 с.

57. Жолковский, А.Л., Щеглов, Ю.К. Работы по поэтике выразительности. Инварианты. Тема - Приемы — Текст Текст. / А.Л. Жолковский, Ю.К. Щеглов. - М.: Прогресс, 1996. - 344 с.

58. Заковоротная, М.В. Идентичность человека. Социально-философские аспекты Текст. / М.В. Заковоротная. — Ростов-на-Дону: Изд-во СевероКавказского научн. центра высш. шк., 1999. — 200 с.

59. Зиммель, Г. Социальная дифференциация. Социологические и психологические исследования Текст. / Г. Зиммель; пер. с нем. М.: Юрист, 1996. - 607 с.

60. Изер, В. Историко-функциональная текстуальная модель литературы Текст. / В. Изер // Вестник Московского университета. Филология. -1997.-№3.-С. 119-129.

61. Калачева, C.B. Эволюция русского стиха Текст. / C.B. Калачева. -М.: Изд-во МГУ, 1986. 264 с.

62. Капинос, Е., Куликова, Е. Лирические сюжеты в стихах и прозе XX века Текст. / Е. Капинос, Е. Куликова. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 2006. - 336 с.

63. Карасик, В.И. Язык социального статуса Текст. / В.И. Карасик. М.: Ин-т языкознания РАН: Волгогр. гос. пед. ин-т., 1992. - 330 с.

64. Кожинов, В.В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра Текст. /В.В. Кожинов. М.: Современник, 1978.-303 с.

65. Корман, Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора Текст. / Б.О. Корман // Страницы истории русской литературы. — М.: Наука, 1971.-С. 109-207.

66. Корман, Б.О. Изучение текста художественного произведения Текст. / Б.О. Корман. -М.: Просвещение, 1972. 110 с.

67. Корман, Б.О. Чужое сознание в лирике и проблема субъектной организации реалистического произведения Текст. / Б.О. Корман // «Известия АН СССР. Серия литература и язык». — М.: Изд-во Ан СССР, 1973. T. XXXII, вып. 3. - С. 209 - 222.

68. Корман, Б.О. Опыт описания литературных родов в терминах теории автора (субъектный уровень) Текст. / Б.О. Корман // Проблема авторав художественной литературе. Вып. 1. — Ижевск: Удмурт, гос. ун-т, 1974.-С. 219-224.

69. Корман, Б.О. К методике анализа слова и сюжета в лирическом стихотворении Текст. / Б.О. Корман // Вопросы сюжетосложения: Сб. статей, 5; [под ред. J1.M. Цилевич]. — Рига: Даугавпилсский пед. ин-т, 1978.- 105 с.

70. Корман, Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы Текст. / Б.О. Корман. Ижевск: Удмурт, гос. ун-т, 1992. - 236 с.

71. Кузьмина, H.A. Культурные знаки поэтического текста Текст. / H.A. Кузьмина // Вестник Омского государственного университета. Вып. 1.- Омск: Изд-во ОмГУ, 1997. С. 74 - 78.

72. Лосев, А.Ф. Философия имени Текст. / А.Ф. Лосев. М.: Академический проект, 2009. - 300 с.

73. Лотман, Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII нач. XIX века) Текст. / Ю.М. Лотман. - СПб.: Искусство - СПБ, 1994. - 758 с.

74. Лотман, Ю.М. Лекции по структуральной поэтике Текст. / Ю.М. Лотман // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа.- М.: Гнозис, 1994. С. 10 - 257.

75. Лотман, Ю.М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. Статьи. Исследования. Заметки Текст. / Ю.М. Лотман. — СПб.: Искусство СПБ, 1996. - 846 с.

76. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста Текст. / Ю.М. Лотман // Об искусстве. СПб.: Искусство - СПБ, 1997. - 704 с. - С. 14 -288.

77. Маймин, Е.А. О русском романтизме Текст. / Е.А. Маймин. М.: Просвещение, 1975. - 240 с.

78. Малахов, В. Неудобства с идентичностью Текст. / В. Малахов // Вопросы философии. М., 1998. - №2 - С. 43 - 53.

79. Манн, Ю.В. Поэтика русского романтизма Текст. / Ю.В. Манн. М.: Наука, 1976.-375 с.

80. Потебня, A.A. Из записок по теории словесности Текст. / A.A. Потебня // Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. — 302 с.

81. Прозоров, В.В. Читатель и литературный процесс Текст. / В.В. Прозоров. Саратов: Изд-во СГУ, 1975. - 210 с.

82. Рикер, Поль. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью Текст. / Поль Рикер. М.: KAMI, 1995. - 160 с.

83. Рикер, Поль. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике Текст. / Поль Рикер; пер. с фр. И.С. Вдовина. М.: Канон - Пресс - Ц: Кучково поле, 1995. - 415 с.

84. Рикер, Поль. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера Текст. / Поль Рикер. М.: Искусство, 1996. - 210 с.

85. Руднев, В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста Текст. / В.П. Руднев. М.: Аграф, 2000. - 432 с.

86. Русский ассоциативный словарь Текст. В 2 т. Т. I. От стимула к реакции / Ю.Н. Караулов и др. М.: Астрель: ACT, 2002. - С.582.

87. Самойлов, О.В. Автор и герой как субъекты поэтического бытия Текст.: автореферат дис. . канд. фил. наук / О.В. Самойлов. — Донецк: Донецк, нац. ун-т, 2000. 16 с.

88. Сильман, Т.И. Заметки о лирике Текст. / Т.И. Сильман. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отдел., 1977. 223 с.

89. Смирнов, И.П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней Текст. / И.Л. Смирнов. М.: НЛО, 1994.-351 с.

90. Степанов, Ю.С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства Текст. / Ю.С. Степанов. -М.: Наука, 1985.-335 с.

91. Степанов, Ю.С. В мире семиотики Текст. / Ю.С. Степанов // Семиотика: Сб. переводов. М.: Радуга, 1983. - С. 5-42.

92. Тамарченко, Н.Д. Теоретическая поэтика: понятия и определения Текст.: хрестоматия для студентов филологических факультетов / Н.Д. Тамарченко; М-во общ. и проф. образования РФ, РГГУ. М.: РГГУ, 1999.-286 с

93. Теории, школы, концепции. Художественная рецепция и герменевтика Текст. / Ю.Б. Борев [и др.] М.: Наука, 1985. - 286 с.

94. Тимофеев, Л. Слово в стихе Текст. / Л. Тимофеев. М.: Просвещение, 1982. - 342 с.

95. Топоров, В.Н. Об «эктропическом» пространстве поэзии (поэт в тексте в их единстве) Текст. / В.Н. Топоров // От мифа к литературе. -М.: РГГУ, 1993. 350 с. - С. 25 - 42.

96. Топоров, В.Н. О «поэтическом» комплексе моря и его психофизиологических основах Текст. // История культуры и поэтика. -М.: РГГУ, 1994.-С. 11-52.

97. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического Текст. / В.Н. Топоров. М.: Прогресс - Культура, 1995.-С.313-315.

98. Топоров, В.Н. Странный Тургенев (Четыре главы) Текст. / В.Н. Топоров. -М.: РГГУ, 1998. 192 с.

99. Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино Текст. / Ю.Н. Тынянов. М.: Наука, 1977. - 574 с.

100. Тынянов, Ю.Н. Проблема стихотворного языка Текст. / Ю.Н. Тынянов // Литературный факт. М.; Л.,: Высш. школа, 1993. — С. 23 — 121.

101. Фадеева, Т.М. Крым в сакральном пространстве: История, символы, легенды Текст. / Т.М. Фадеева. Симферополь: Бизнес — Информ, 2000.-304 с.

102. Фаустов, A.A. Авторское поведение в русской литературе Текст. / A.A. Фаустов. Воронеж: Траст, 1997. - 108 с.

103. Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра Текст. / О.М. Фрейденберг. Л.: Худ. литература. Ленингр. отделение, 1936. -454 с.

104. Хайдеггер, М. Исток художественного творения Текст. / М. Хайдеггер // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв. — М.: Изд-во МГУ, 1987. 480 с.

105. Хализев, В.Е. Драма как род литературы (поэтика, генезис, функционирование) Текст. / В.Е. Хализев. М.: Изд-во МГУ, 1986. -С. 63- 105.

106. Хейзинга, И. Homo Ludens; Статьи по истории культуры Текст. / И. Хейзинга; [пер., сост. и вступ. ст. Д.В. Сильвестрова; коммент. Д.Э. Харитоновича]. М.: Прогресс - Традиция, 1997. - 416 с.

107. Черашняя, Д.И. Лирический сюжет и авторское мироотношение . в стихотворении А.К. Толстого «И.С. Аксакову» Текст. / Д.И.

108. Черашняя // Вопросы сюжетосложения. Сб. статей, 5; под ред. Л.М. Цилевич. Рига: Даугавпилсский пед. ин-т, - 1978. - 105 с.

109. Чернейко, JI.O. Способы представления пространства и времени в художественном тексте Текст. / Л.О. Чернейко // Филологические науки.-М., 1994.-№2.-С. 58-71.

110. Шаймиев, В.А. Композиционно-синтаксические аспекты функционирования метатекста в тексте Текст. / В.А. Шаймиев // Русский текст. СПб. - Лоуренс (США) - Дерем (США), 1996.- С. 80 -82.

111. Шапир, М.И. «Versus» vs «prosa»: пространство время поэтического текста Текст. / М.И. Шапир // Philologica. - 1995. - т. 2. -№ 3/4 . - С. 7 - 47.

112. Шапир, М.И. Стихотворное наследие Г.С. Батенькова: проблемы текстологии и поэтики Текст.: автореф. дис. . канд. фил. наук / М.И. Шапир. МГУ им. М.В. Ломоносова. - М.: Изд-во МГУ, 1999. - 16 с.

113. Шапир, М.И. Universum versus. Язык — стих — смысл в русской поэзии XVIII XX веков Текст.: кн. 1. VIII / М.И. Шапир. - М.: Языки рус. культуры, 2000. - 536 с.

114. Шлейермахер, Ф. Герменевтика Текст. / Ф. Шлейермахер; пер. с нем. СПб.: Европ. дом, 2004, - 242 с.

115. Шмелев, Д.Н. Современный русский язык. Лексика Текст. / Д.Н. Шмелев. М.: Просвещение, 1977. - 287 с.

116. Штайн, К.Э. Гармоническая организация поэтического текста Текст.: автореф. дис. . доктора филологических наук / К.Э. Штайн. -СПб.: Изд-во РПГУ им. А.И. Герцена, 1994. 40 с.

117. Штайн, К.Э. Поэтический текст в научном контексте Текст. / К.Э. Штайн. СПб.;Ставрополь: Изд-во СГУ, 1996. - 92 с.

118. Штайн, К.Э. Метапоэтика: «размытая» парадигма Текст./ К.Э. Штайн // Три века русской метапоэтики, Т. 1. — Ставрополь: Ставроп. книжн. изд-во, 2002. 702 с.

119. Эткинд, Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь (Очерки психопоэтики русской литературы XVIII XIX веков) Текст. / Е.Г. Эткинд. - М.: Языки рус. культуры, 1998. - 446 с.

120. Эткинд, Е.Г. Материя стиха Текст. / Е.Г. Эткинд; [репр. воспр. изд. 1985 (Paris)]. — СПб.: Гуманитарный союз, 1998. — 506 с.

121. Эриксон, Э. Идентичность: юность и кризис Текст. / Э. Эриксон. -М.: Флинта, 2006. 352 с.

122. Яусс, Х.Р. История литературы как провокация литературоведения Текст. / Х.Р. Яусс // Новое литературное обозрение. -М., 1995. -№ 12.-С. 34-84.

123. Яусс, Х.Р. К проблеме диалогического понимания Текст. / Х.Р. Яусс // Вопросы философии . М., 1994. - № 12. - С. 97 - 106.

124. Gadamer, H.G. Wirkungsgeschichte und Applikation Text. / H.G. Gadamer // Rezeptionsasthetik: Theorie und Praxis/ München, 1993. - S. 120, 122.

125. Iser, W. Der Lesevorgang Text. / W. Iser // Rezeptionsasthetik: Theorie und Praxis. München, 1993. - S. 271.

126. Fish, Stanly. Is There a Text in This Class? The Autority of Interpretive Communities Text./ Stanly Fish. Harvard University Press, 2005.-408 s.

127. Историко-литературные источники

128. Анненский, И. Книги отражений Текст. / И. Анненский. М.: Наука, 1979. - 674 с.

129. Абашева, М.П. Литература в поисках лица. Русская проза в конце XX века Текст. / М.П. Абашева. Пермь: Изд-во Пермского унта, 2001.-320 с.

130. Айхенвальд, Ю. Силуэты русских писателей Текст. / Ю. Айхенвальд. -М.: Республика, 1994. 592 с.

131. Анненков, П.В. Н.В. Станкевич. Переписка его и биография Текст. / П.В. Анненков. М.: Тип. Каткова и Ко, 1857. — 395 с.

132. Архангельский, А.Н. Странная гармония (Поэт В.Г. Бенедиктов) Текст. / А.Н. Архангельский // В.Г. Бенедиктов. Стихотворения. — М.: Дет. литература, 1990. — 127 с.

133. Барсуков, Н. Жизнь и труды М.П. Погодина Текст. / Н. Барсуков. СПб., 1889. - С.ЗЗЗ, 334.

134. Белинский, В.Г. «Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова Текст. / В.Г. Белинский // Собр. Сочинений: В 3 т. Т. 1; [Общ. ред. Ф.М. Головенченко]. М.: ГИХЛ, 1948. - С. 551 - 629.

135. Белинский, В.Г. Русская литература в 1842 году Текст. / В.Г. Белинский // Собр. сочинений: В 9 т. Т. 5. М.: Худож. литература, 1977.- С. 190-222.

136. Белинский, В.Г. Русская литература в 1843 году Текст. / В.Г. Белинский // Собр. сочинений: В 3 т. Т. 2; [Общ. ред. Ф.М. Головенченко]. М.: ГИХЛ, 1948. - С. 571 - 626.

137. Белинский, В.Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова, 1835 Текст. / В.Г. Белинский // Собр. сочинений: В 3 т. Т. 1; [Общ. ред. Ф.М. Головенченко]. -М.: ГИХЛ, 1948. С. 160 - 179.

138. Белинский, В.Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова, 1838 Текст. / В.Г. Белинский // Собр. сочинений: В 9 т. Т. 2. М.: Худож. литература, 1977.- С. 302-305.

139. Белинский, В.Г. Стихотворения Владимира Бенедиктова, 1842 Текст. / В.Г. Белинский // Собр. сочинений: В 9 т. Т. 5. М.: Худож. литература, 1977. - С. 348 - 350.

140. Брандт, Р. Несколько слов о Бенедиктове Текст. / Р. Брандт. -Казань, 1918.-56 с.

141. Бунт декабристов: Юбилейный сборник 1825 1925 Текст. / [Под ред. Ю.Г. Оксмана и П.Е. Щеголева]. - Л.: Изд-во «Былое», 1926-400с.

142. Вацуро, В.Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа» Текст. / В.Э. Вацуро. СПб.: Наука «СПИФ», 1994. - 240 с.

143. Вяземский, П.В. Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина Текст. / П.В. Вяземский. СПб., 1879. - С. 362

144. Гардзонио, С. Образная система сонетов В. Г. Бенедиктова: соотношение стиха и тропов Текст. / С. Гардзонио // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Материалы международной конференции. М.: Языки слав, культуры, 2001. - 467 с.

145. Гинзбург, Л.Я. О лирике Текст. / Л.Я. Гинзбург. М.: Интрада, 1997.-416 с.

146. Гинзбург, Л.Я. Пушкин и Бенедиктов Текст. / Л.Я. Гинзбург // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии АН СССР. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. С. 148 - 182.

147. Гончаров, И.А. Заметки о личности Белинского Текст. / И.А. Гончаров // В.Г. Белинский в воспоминаниях современников. — М.: ГИХЛ, 1962.-760 с.

148. Гриц, Т., Тренин, В., Никитин, М. Словесность и коммерция («Книжная лавка» А.Ф. Смирдина) Текст. / Т.Гриц, В. Тренин, М. Никитин. -М.: Федерация, 1929. С. 218 -233.

149. Гуковский, Г.А. Пушкин и русские романтики Текст. / Г.А. Гуковский. М.: Интрада, 1995. - 318 с.

150. Добролюбов, H.A. Новые стихотворения В. Бенедиктова Текст. / H.A. Добролюбов // Собр. сочинений: В 9 т. Т. 2. М.: ГИХЛ, 1950. -С. 463 -475.

151. Добролюбов, H.A. Перепевы. Стихотворения Обличительного поэта, СПб. 1860 г.Текст. / H.A. Добролюбов // Собр. сочинений: В 9 т. Т. 3. М.: ГИХЛ, 1950. - С. 599 - 607.

152. Ивинский, Д.П. Пушкин и Мицкевич. История литературных отношений Текст. / Д.П. Ивинский. — М.: Языки слав, культуры, 2003. -432 с.

153. Кишкин, JI.С. Честный, добрый, простодушный.: Труды и дни А. Ф. Смирдина Текст. / Л.С. Кишкин. М.: Изд-во ИМЛИ РАН, 1995.- 139 с.

154. Клюкина, А. Парадигматические и синтагматические отношения слова «сердце» в лирике В.Г. Бенедиктова Текст. / А. Клюкина // [Электронный ресурс]: Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». 2008.- № 1.

155. Клюкина, А. Образ Рима в русской романтической поэзии (В.Г. Бенедиктов, Н.В. Кукольник, К.Н. Батюшков) Текст. / А. Клюкина // [Электронный ресурс]: Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». 2008.-№ 1.

156. Козубовская, Г. Русская поэзия 1-й трети XIX века и мифология (жанровый архетип и поэтика) Текст. / Г. Козубовская; Самар. гос. пед. ун-т, Барнаул, гос. пед. ун-т. Самара: Б. Н.; Барнаул: БГПУ, 1998.- 137 с.

157. Константинова, С.Л. «Итальянский текст» В.Ф. Одоевского / С.Л. Константинова Текст. // Текст в гуманитарном знании: Материалы межвузовской научной конференции. 22 -24 апреля 1997 года. М.: Русский мир, 1997. - С. 113 - 127.

158. Кошелев, В.А. «Кудри» и «вальсы». О жизни и творчестве Вл. Бенедиктова Текст. / В.А. Кошелев // Литература в школе. 1996. — №5.-С. 23-35.

159. Кружков, Г. Владимир Бенедиктов на фоне волн и холмов Текст. / Г. Кружков // Ностальгия обелисков: Литературные мечтания. -М.: НЛО, 2001. С. 509-528.

160. Лавренова, O.A. Географическое пространство в русской поэзии XVIII нач. XX веков (Геокультурный аспект) Текст. / O.A. Лавренова. - М.: Институт Наследия, 1998. - 128 с.

161. Лесневский, С.С. Гул забвения и славы Текст. / С. Лесневский // Поэзия. Альманах. М.: Прогресс, 1978. - Вып. 22. - С. 105 - 113.

162. Лосева, А. Петергоф и Ореанда эпохи романтизма Текст. / А. Лосева // Вопросы искусствознания. М., 1996. - IX (2/96). - С. 107.

163. Люсый, А.П. Пушкин. Таврида. Киммерия Текст. / А.П. Люсый. -М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 13 - 40.

164. Люсый, А.П. Крымский текст в русской литературе Текст. / А.П. Люсый. СПб.: Алетейя, 2003. - 315 с.

165. Манн, Ю.В. Открыть человека в человеке Текст. / Ю.В. Манн // Предисловие к роману Ф.М. Достоевского «Бедные люди». М.: Дет. литература, 1988. - 159 с.

166. Машинский, С.И. Слово и время Текст. / С.И. Машинский. — М.: Сов. писатель, 1976. — 560 с.

167. Меднис, Н.Е. Венеция в русской литературе Текст. / Н.Е. Меднис. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1999. - 392 с.

168. Меднис, Н.Е. Сверхтексты в русской литературе Текст. / Н.Е. Меднис. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2003. - 170 с.

169. Мережковский, Д.С. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества Текст. / Д.С. Мережковский // В тихом омуте. М.: Сов. писатель, 1991.-С. 378 -415.

170. Мигунов, А. Перцева, Т. На рубеже искусства и науки. К творческой биографии В.В. Кандинского Текст. / А. Мигунов, Т. Перцева // Искусство. М., 1989. - № 1. - С. 30 - 36.

171. Минералов, Ю.И. Романтики лермонтовского времени Текст. / Ю.И. Минералов // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. №1, 2005. - С. 3 - 13, 11 - 12.

172. Минц, З.Г. Поэтика русского символизма Текст. / З.Г. Минц.; [сост. Л.Л. Пильд]. СПб.: Искусство - СПБ, 2004. - 478 с.

173. Панаев, И.И. Литературные воспоминания Текст. / И.И. Панаев. М.: Гослитиздат, 1950. - 471 с.

174. Полевой, H.A. Очерк русской литературы за 1838-й год Текст. / H.A. Полевой // Сын Отечества и северный архив. — 1838. — Т. 2. — Отд. IY.

175. Полевой, H.A. Библиотека для чтения Текст. — СПб.: Тип. Э. Праца и Ко, 1838. Т. 25. - С.94

176. Полонский, Я.П. Сочинения В.Г. Бенедиктова Текст. / Я.П. Полонский // Бенедиктов В.Г. Сочинения. Т. 1, 2. — СПб; М.: М.О. Вольф, 1902 .-296 с.

177. Полонский, Я.П. Алфавитный список слов, сочиненных В.Г. Бенедиктовым, встречающихся в его стихотворениях Текст. / Я.П. Полонский // Сочинения Владимира Бенедиктова. СПб.; ML: М.О. Вольф, 1902.-С. 287-289.

178. Полякова, Е.А. Поэтика драмы и эстетика театра в романе: «Идиот» и «Анна Каренина» Текст. / Е.А. Полякова. М.: РГГУ, 2002. -320 с.

179. Попова, З.Д., Стернин, И.А. Когнитивная лингвистика Текст. / З.Д. Попова, И.А. Стернин. М.: ACT: Восток - Запад, 2007. - 324 с.

180. Поспелов, Г. Н. Лирика: Среди литературных родов Текст. / Г. Н. Поспелов. -М.: Изд-во МГУ, 1976. 150 с.

181. Прийма, Ф.Я. В.Г. Бенедиктов Текст. / Ф.Я. Прийма // В.Г. Бенедиктов. Стихотворения: «Библиотека поэта» (Б.С.); [сост., подг. текстов и прим. Б.В. Мельгунова].- Л.: Сов. писатель, 1983. 816 с.

182. Пурин, А. Метаморфозы гармонии: Заболоцкий Текст. / А. Пурин // Воспоминания о Евтерпе. СПб.: Журнал Звезда, 1996. - С. 189-204.

183. Рассадин, С.Б. Неудачник Бенедиктов Текст. / С.Б. Рассадин // Спутники. М.: Сов. писатель, 1983. - 312 с.

184. Розанов, И.Н. Литературные репутации. Работы разных лет Текст. / И.Н. Розанов. М.: Гослитиздат, 1924. — 464 с.

185. Садовский, Б. Русская Камена. Статьи Текст. / Б. Садовской. -М.: Мусагет, 1910.- 160 с. С. 83 - 101.

186. Сахаров, В. В.Г. Бенедиктов: поэзия и судьба Текст. / В. Сахаров // В.Г. Бенедиктов. Стихотворения. — М.: Сов. Россия, 1991. — 272 с.

187. Семенко, И.М. Поэты пушкинской поры Текст. / И.М. Семенко. М.: Худ. Литература, 1970. - С. 95 - 220.

188. Семенко, И.М. Батюшков и его «опыты» Текст. / И.М. Семенко // Батюшков К.Н. Опыты в стихах й прозе. М.: Наука, 1977. - 608 с.

189. Тургенев, И.С. Воспоминание о Белинском Текст. / И.С. Тургенев // В.Г. Белинский в воспоминаниях современников. М.: ГИХЛ, 1962.-760 с.

190. Тынянов, Ю.Н. «Архаисты» и «новаторы» Текст. / Ю.Н. Тынянов. Л.: Прибой, 1929. - 596 с.

191. Фет, A.A. Ранние годы моей жизни Текст. / A.A. Фет. М., 1893. -548 с.

192. Чернышевский, Н.Г. Литературная критика Текст.: в 2-х т. Т. 2. / Н.Г. Чернышевский. М.: Худ. литература, 1981. - 367 с.

193. Чумаков, Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина Текст. / Ю.Н. Чумаков. СПб.: Гос. Пушкинский театр, центр в Санкт-Петербурге, 1999.-432 с.

194. Шевырев, С.П. Стихотворения Владимира Бенедиктова Текст. / С.П. Шевырев // Московский наблюдатель. Журнал энциклопедий. -1835.-Ч. III.-С. 439-459.

195. Шевырев, С.П. Стихотворения Владимира Бенедиктова: Из литературно-критических откликов на стихи Бенедиктова Текст. / С.П.

196. Шевырев // В.Г. Бенедиктов. Стихотворения; сост., автор предисловия и примечаний А.П. Архангельский. М.: Дет. литература, 1990. - 127с.

197. Шимкевич, К. Бенедиктов, Некрасов, Фет Текст. / К. Шимкевич // Поэтика. Л.: Academia, 1927. - Сб. V. - С. 105 - 134.

198. Штайн, К.Э. «Тоска по вечности» М. Ю. Лермонтова Текст. / К.Э. Штайн // Лермонтовский сборник. Ставрополь: Изд-во СГУ, 1997.-С. 74-82.

199. Шубинский, В. «Прекрасная махровая глупость» (Лидия Гинзбург, обэриуты и Бенедиктов) Текст. / В. Шубинский // Новое литературное обозрение. М., 2001. - № 3 (49). - С.406 - 416.

200. Эйхенбаум, Б.М. О литературе. Работы разных лет Текст. / Б.М. Эйхенбаум. М.: Сов. писатель, 1987. - 544 с.

201. Эйхенбаум, Б.М. Сквозь литературу Текст. / Б.М. Эйхенбаум. -Л.: Academia, 1924. 280 с.

202. Эренбург, И. Собрание сочинений Текст.: в 9 т. Т. 8. / И. Эренбург. М.: Худ. литература, 1966. - 616 с.

203. Ямпольский, И.Г. Лермонтов и Бенедиктов в пьесе Н.И. Кроля Текст. / И.Г. Ямпольский // Лермонтовский сборник. Л.: Наука, 1985. -С. 335-336.