автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.00
диссертация на тему: Политика российских властей по отношению к нехристианскому населению и новокрещенам в XVI - начале XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Политика российских властей по отношению к нехристианскому населению и новокрещенам в XVI - начале XX вв."

На правах рукописи

КАРГАШИН Игорь Алексеевич

СТИХОТВОРНЫЙ СКАЗ КАК РАЗНОВИДНОСТЬ РОЛЕВОЙ ЛИРИКИ: ПОЭТИКА, ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ

Специальность 10.01.08- Теория литературы. Текстология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва - 2006

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Калужского государственного педагогического университета им. К.Э. Циолковского

Официальные оппоненты: доктор филол. наук, проф. A.C. Карпов

доктор филол. наук, проф. Ю.И. Минералов доктор филол. наук, проф. Ю.Б. Орлицкий

Ведущая организация: Самарский государственный университет

Защита состоится " 9 " марта 2006 г.

в_16_часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.32

при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, ГСП — 2, Ленинские горы, 1 -й корпус гуманитарных факультетов МГУ, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ.

Автореферат разослан " _._2006 г.

Ученый секретарь дисссртационнс доктор филологических наук, профессор

М.М. Голубков

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Объектом рассмотрения в датой работе является сказ как способ речевой организации стихотворного произведения. В отечественном литературоведении термином "сказ" (в значении "способ речеведения"), как правило, обозначаются формы повествовательной прозы. Традиция эта сложилась давно. Например, в работах В. Виноградова и М. Бахтина сказ описывается исключительно как специфически прозаическая форма. Показательно, что авторы современной монографии о сказе, анализируя становление и развитие этой формы в русской литературе от Гоголя до Шолохова, рассматривают только прозаические тексты (Мущенко Е.Г., Скобелев В.П., Кройчик Л.Е. Поэтика сказа. — Воронеж, 1978). До сих пор нет удовлетворительного определения стихотворного сказа, а между тем данный тип речевой организации произведения - яркое и самостоятельное явление в литературе, обогащающее и уточняющее современные представления о формах и способах опосредованного выражения авторского сознания — в частности, в поэтических текстах. В целом стихотворная сказовая форма получила широкое распространение в русской поэзии — от Жуковского и Пушкина до Бродского и Кибирова.

Такт! образом, актуальность данного исследования обусловлена тем, ( что стихотворный сказ еще не стал предметом серьезного научного анализа. | В то же время общая тенденция эволюции искусства слова в новое и новейшее время может быть обозначена как неуклонное сближение изображенной прямой речи с реальной разговорной практикой; язык литературы в целом испытывает "экспансию" повседневного, обыденного речевого общения. Развитие сказа, в том числе вариантов стихотворного сказа, правомерно рассматривать как яркое проявление данной тенденции.

Научная новизна исследования. Немногочисленные работы на эту тему либо посвящены творчеству отдельных авторов, либо ограничиваются упоминанием стихотворных произведений в ряду сказовых образцов. В данном диссертационном сочинении впервые в отечественном литературоведении делается попытка осмыслить стихотворный сказ как целостное явление литературы, исследовать общие принципы поэтики стихотворных сказовых текстов. Впервые речь идет о становлении и развитии сказовых монологов в контексте эволюции форм, выражающих "неавторское" (чужое) сознание в русской поэзии 17—20 вв.

Предметом исследования является стихотворная сказовая форма в русской поэзии (17-20 вв.).

Материалом исследования стало более четырехсот стихотворных произведений, имеющих сказовую речевую организацию, написанных с сер. 17 столетия по 1990-е годы.

Цель работы — показать, что сказовое речеведение характерно не только для прозаических произведений, но становится продуктивным способом речевой организации собственно поэтических — стихотворных текстов.

В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:

• наметить типологию "ролевой лирики" в русской поэзии - с точки зрения способа речеведения, организующего стихотворный монолог;

• выявить специфику сказовой речевой организации в ряду "ролевых" стихотворных текстов;

• определить важнейшие содержательные функции ("художественный потенциал") сказовой формы в поэзии;

• выявить основные этапы становления и развития сказовой формы в русской поэзии;

выяснить динамику взаимоотношений "чужого" сознания, воплощенного в стихотворном сказовом произведении, с авторским сознанием.

Методологической основой и теоретической базом диссертации послужили теоретические труды С.Н. Бройтмана, H.A. Кожевниковой, Б.О. Кормана, Ю.В. Манна, Е.В. Падучевой, В.П. Скобелева, М.О. Чудаковой, посвященные проблемам субъектной организации литературного произведения; работы по теории художественной речи (в частности, речи как предмета художественного изображения в литературе) М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Л.Я. Гинзбург. В основу работы положены принципы целостного анализа литературного произведения в тесном взаимодействии с историко-литературным и сравнительно-типологическим методами исследования художественного материала.

Теоретическая значимость исследования определяется возможностью использования результатов работы для осмысления специфики субъектно-речевой организации произведений русской поэзии и для выхода к конкретным процедурам литературоведческого анализа "опосредованных" форм выражения авторского сознания в поэтических текстах.

Практическая ценность работы в том, что материалы диссертации могут быть использованы при анализе творчества отдельных поэтов, в вузовских курсах по теории и истории литературы, спецкурсах по анализу стихотворных текстов.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены на 2-х Саратовских стилистических чтениях (Саратов, 1992), на 3-х Саратовских стилистических чтениях (Саратов, 1994), на III Саранских международных Бахтинских чтениях "М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века" (Саранск, 1995), на всероссийской конференции "A.C. Пушкин и современный мир" (Калуга, 1999), на

Семинаре "Логический анализ языка. Семантика начала и конца" в Институте языкознания (Москва, 2000), на Третьей международной научной конференции "Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века" (Москва, 2003), на Международной научной конференции "Творчество Б.К. Зайцева и литература XX века" (Калуга, 2003), на международной научной конференции "Русская литература XX — XXI веков: проблемы теории и методологии изучения" (Москва, 2004). Положения работы неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры литературы КГПУ им. К.Э. Циолковского; кроме того, они используются в спецкурсе "Речь как предмет художественного изображения в литературе", который автор в течение многих лет читает на филологическом факультете КГПУ им. К.Э. Циолковского.

На защиту выносятся следующие положения:

— поэтика стихотворного сказа (СтС) обусловлена спецификой разговорной речи как способа языковой коммуникации (устный и импровизационный характер говорения, диалогичность, опора на невербальные компоненты и ситуативность). В частности, только СтС-монологи (в сравнении с другими типами "ролевой" лирики) обладают возможностью имитировать так называемую "каноническую коммуникативную ситуацию" в поэзии;

- художественная имитация разговорного монолога обусловливает специфику пространственно-временных отношений, осваиваемых в СтС-текстах;

- важнейшими содержательными функциями, реализуемы?.;;: сказовым речеведением в поэзии, являются: характерологическая, сюжетообразутощая, эстетическая;

- родовая природа ("родовой статус") стихотворного сказового произведения определяется типом разговорного монолога, положенного в его основу. При этом протведения, организованные посредством сказового речеведения, как правило, оказываются межродовыми образованиями (драматическая лирика, эпическая лирика);

- для сказовых стихотворных произведений характерна устойчивая система художественно осваиваемых "речевых жанров";

- становление и развитие сказовой формы в поэзии обусловлены обшей тенденцией становления диалогических отношений в лирике (освоение чужого сознания в поэтических текстах);

- реализация принципов сказового речеведения в поэзии осуществляется в эпоху романтизма (в творчестве В. Жуковского, А. Дельвига, В. Кюхельбекера, Ф. Глинки);

— стихотворным сказовым произведениям свойственны неоднозначные и динамичные взаимоотношения между сознаниями "человека говорящего" и автора. По крайней мере, данные отношения не ограничиваются, вопреки распространенным концепциям, "возвышением" авторского сознания над сознанием субъекта речеведения.

Структура работы продиктована логикой рассматриваемых проблем. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, примечаний и библиографических ссылок и двух приложений, включающих тексты анализируемых произведений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснованы актуальность темы диссертации, ее научная новизна, определяются объект и предмет, цель и задачи, методологическая основа исследования, его теоретическая и практическая значимость.

В начале работы обозначены важнейшие признаки сказового речеведения в прозе. На наш взгляд, наиболее продуктивной в современном литературоведении оказывается точка зрения, согласно которой сказ — способ речевой организации художественного прозаического произведения, воссоздающий сознание рассказчика в форме его разговорного монолога. Например, Н. Кожевникова подчеркивает, что в чистых формах сказа осуществляется "двуединство устного и чужого слова".' Системообразующим принципом сказа как такового является единство двух установок — освоение чужого, неавторского сознания и при этом реализация этого сознания посредством имитации разговорного монолога. Сказ — способ речевой организации художественного произведения, создающий иллюзию спонтанной и естественной (,собственно разговорной) речевой деятельности отделенного от автора субъекта сознания (рассказчика).

Говоря о стихотворном сказе, необходимо отметить, что в русской поэзии этот способ речеведения получил широкое распространение в организации произведений малой формы. Обычно это собственно стихотворение — небольшое по объему стихотворное произведение, "преимущественно лирическое" (М. Гаспаров). В больших стихотворных формах (лиро-эпических стихотворных жанрах — поэмах, сказках, стихотворных повестях и т.п.) "чистый" сказ как способ речеведения оказывается малопродуктивным. Так, сказки, сказания, стихотворные повести и народные легенды организуются, как правило, не сказовым способом речеведения, но посредством разнообразных форм фольклорной

1 Кожевникова II.A. Тины повествования в русской литературе XIX - XX вв. - М., 1974. — С. 72.

стилизации. Хрестоматийные образцы — стихотворные сказки Пушкина (см. "Сказка о медведихе", "Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях", "Сказка о золотом петушке"), "Конек-Горбунок" П. Ершова, см. также "Сватовство" А.К. Толстого, "Сказание о Петре Великом в преданиях Северного края" А.Н.Майкова.

Принципиальное разграничение этих двух форм речеведения (на материале прозаических повествовательных произведений) мы находим в монографии "Поэтика сказа". Фольклорные стилизации представляют собой имитацию художественно организованной, устно-поэтической речи, в то время как сказ рождает иллюзию художественно не организованной, устно-разговорной речи (хотя, разумеется, возможны и достаточно плодотворны взаимопроникновения собственно сказа и фольклорной стилизации). Поэмы и стихотворные повести, использующие сказовый способ речеведения, либо организованы по принципу "нанизывания", чередования монологов ("голосов") разных героев, либо представляют собой комбинированные формы — чередование собственно сказовых "речевых партий" героев с авторским повествованием. Образцами первого варианта могут служить поэма М. Кузмина "Лазарь", стихотворение (рассказ в стихах) И. Бродского "Посвящается Ялте". Второго — поэмы В. Кюхельбекера "Сирота", Ф. Глинки "Смерть Фигнера", А. Майкова "Машенька", К. Случевского "В снегах" и "Поп Елисей". Примеры собственно сказового речеведения в относительно больших по объему повествовательных (лиро-эпических, эпических) стихотворных произведениях немногочисленны: сказки "Овсяный кисель", "Красный карбункул", "Две были и еще одна" В. Жуковского, "Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне", цдиллия "Дурочка" А. Майкова, "Повар базилевса (Византийская повесть)" Г. Шенгели, в современной поэзии - стихотворные повести А.Дидурова и В. Антонова. Причем в подобных произведениях, как правило, "чистый" сказ сочетается с формами, элементами литературно-книжной речи - ср. в сказках Жуковского, "Дурочке" Майкова. Поэтому основным материалом исследования художественных особенностей сказового типа речеведения в поэзии оказываются стихотворения — стихотворные произведения малой формы.

В первой главе "Конститутивные признаки стихотворного сказа" уточняется самый предмет исследования, устанавливаются границы понятия "стихотворный сказ", дается определение сказового способа речеведения в поэзии. В отечественном литературоведении стихотворные тексты, выражающие "чужое" сознание (т.е. воссоздающие монолог не автора, но героя — персонажа), традиционно включаются в общий ряд "ролевой" лирики, называются "ролевыми" стихотворениями. Естественно, возникают вопросы: как соотносятся между собой понятия "стихотворный сказ" (СтС) и "ролевая лирика" (РЛ)? В чем специфика СтС в ряду текстов РЛ, чем обусловлена необходимость выделения СтС как самостоятельной формы? Ответы на эти вопросы содержатся в § 1 "Сказ как способ речеведения в поэзии".

Понятия "стихотворный сказ" и "ролевая" лирика соотносимы, но не тождественны. Термин "ролевая" лирика служит обозначением специфики субъектной организации стихотворного произведения (выражающего чужое — не , авторское сознание). Термин "стихотворный сказ" фиксирует специфику речевой организации поэтического текста (реализующего чужое сознание в форме разговорного монолога). П роблема в том, что "ролевая поэзия" крайне неоднородна, прежде всего -— с точки зрения собственно речеведения, т.е. конкретного способа реализации "чужого" сознания в том или ином стихотворении. Достаточно сравнить, например, стихотворения "Песня старика" А. Кольцова, "Письмо" А. Апухтина и "Бурлак" И. Никитина. Перед нами образцы именно "ролевой поэзии", так как субъектом речи (и сознания) в каждом из них выступает герой — социально определе!шая личность со своей биографией, характерной речевой манерой и т.п. (старик крестьянин в первом стихотворении, молодая светская женщина во втором и соответственно бурлак в третьем). Другими словами, стихотворения относятся к одному типу субъектной организации поэтических текстов. В то же время совершенно очевидно, что это принципиально (содержательно) различные произведения, и отличия их обусловлены формой воплощения слова (сознания) героя. Так, монолог у А. Кольцова представляет собой стилизацию народной — устно-поэтической речи, в стихотворении Апухтина "чужое" сознание реализовано посредством имитации собственно эпистолярного общения, а "Бурлак" Никитина выстраивается как художественное воссоздание обыденной ("не поэтической") разговорной речи.

Нет нужды доказывать, что не только тип субъектной организации, но и специфика конкретного способа речеведения (тип речевой организации) имеет определяющее значение в формировании художественной целостности стихотворного произведения. Лирике в целом присуща, по справедливому замечанию Ю. Левина, "повышенная внутритекстовая коммуникативность".' Поэтому адекватная интерпретация лирического произведения невозможна без учета типа коммуникации (субъекта высказывания с его адресатом), выбранного поэтом в том или ином стихотворении. Именно поэтому представляется необходимым обнаружить и критически осмыслить речевую неоднородность разных текстов, имеющих общую субъектную организацию (текстов РЛ).

На наш взгляд, можно наметить следующую типологию "ролевых" текстов в зависимости от художественно осваиваемого типа коммуникации (способа речеведения), положенного в их основу:

1. Тексты РЛ, представляющие собой сттизацию народной позии, т.е. выстраивающиеся на основе художественного воспроизведения "устно-

'Левии Ю.И. Лирика с коммуникативной точки ярения // Левин Ю.И. Избр. труды: Поэтика. Семиотика. — М„ 1998. — С. 468.

поэтической" речи. Типичный образец - литературная "народная лирика". Например, песни A.B. Кольцова ("Люди добрые, скажите...", "Песня старика", "Песня пахаря", "Первая песня Лихача Кудрявича" и другие). Ср. подобные "песни" у Н. Некрасова, Брюсова, А. Белого и т.п. вплоть до народно-поэтических стилизаций В. Высоцкого ("Плач Марьи", "Беда" из цикла "Иван да Марья") или Т. Смертиной (цикл "Марья — зажги снега. Месяцеслов"). Самостоятельный вариант использования такого типа речевой организации — стилизация народных сказаний, "исторических песен" и т.п. лиро-эпических фольклорных жанров. См. "Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую" Л. Мея, "Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне" и "Сказание о Петре Великом в преданиях Северного края" А.Н. Майкова, "Мастерство" Д. Бедного.

2. Тексты PJT, организованные как художественная имитация разновидностей эпистолярной формы (записки, письма, дневники, мемуары, завещания и проч.). Один из первых образцов в русской поэзии — "От Игнашки к гр. Завадовскому" С.Н. Марина. См. "Завещание пьяницы" О. Сомова, "Письмо" из поэмы "Мать" Н. Некрасова, "Письмо", "Ответ на письмо", "Из бумаг прокурора" А. Апухтина, "Записка самоубийцы" В. Брюсова, "Прошение" Д. Кедрина, "Письмо" О. Фокиной, "Письмо на сельхозвыставку" и "Письмо с сельхозвыставки" В. Высоцкого, "Из письма сверстницы" И. Фонякова и проч.

3. "Ролевые" стихотворения, организованные посредством имитации разнообразных вариантов официально-публичной, ораторской речи (обвинительная речь прокурора и т.п. жанры судопроизводства, духовная проповедь, лекция, доклад и т.п.). Например: "Прокурорские речи" Ф.В. Волховского, "Обвинительная речь прокурора Желеховского по делу 193- х" H.A. Саблина или С.С. Синегуба, "Платоническое ку-ку-ре-ку" B.C. Курочкина; ср. также монологи заглавного героя в стихотворении "Отставной военный" А. Белого, монолог штрейкбрехера в финале стих. Маяковского "Гомперс" и т.п.

4. "Ролевые" тексты, речевая организация которых воспроизводит образцы народного бытового говора (молва, простонародное мнение, слухи и проч.). Применительно к повествовательной прозе этот тип речеведения получил наименование "рассказ рассказчика". В поэзии встречается достаточно редко (в сравнении с другими типами речевой организации РЛ). Один из первых образцов — "Утопленник (простонародная сказка)" Пушкина. См. также: "Знахарка" Н. Некрасова, "У приказных ворот собирался народ" А. Толстого, "Слухи" С. Черного, "На пасхе (отрывок из повести)" В. Ходасевича, "Как мужик обиделся" Д. Кедрина, "Уральские сказы" Д. Бедного, "Ай, люли" (ч. 2 и 3) Г. Оболдуева, "Слухи" В. Высоцкого, "Ходят слухи по Москве, бродят слухи" В. Делоне и т.п.

5. Тексты РЛ, представляющие собой художественную имитацию собственно разговорной речи героя (его неофициальную и индивидуальную устно-спонтанную речевую деятельность). Очевидно, что номенклатура возможных "речевых жанров" здесь также крайне разнообразна — от исповеди героя до россказней словоохотливого собеседника или, например, насыщенного саморефлексией "внутреннего монолога" индивида. Например: "Гусар" Пушкина, "Бородино" Лермонтова, "Погоня" Ф. Глинки, "Менуэт (Рассказ старого бригадира)" А. Майкова, "В дороге" Н. Некрасова, "Рассказ ямщика" И. Никитина, "Сумасшедший" А. Апухтина, "Оборотень" Л. Мея, "Поправка обстоятельств, или женитьба майора (предисловие к картине)" П.А. Федотова, "Церковный сторож" К. Случевского, "Шарики детские" И. Анненского, "На завалинке (Беседа деда Софрона)" Д. Бедного, "Вор" И. Сельвинского, "Разговор бригадира бетонщиков Козлова с другом Василием Щукиным" Б. Ручьева, "В ресторане" Г. Горбовского, "Тот, который не стрелял" В. Высоцкого, "Разговор сотрудника районной газеты со своим редактором, или производственный конфликт" Н. Тряпкина и т.п.

6. Наконец, образцы РЛ, в которых "чужое" (не авторское) сознание воспроизводится при помощи "нейтральной" — письменно-книжной речи. Яркий пример в русской поэзии — стихотворения с одноименным заглавием ("Узник") у Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Полонского, Фета. Обратим внимание: в этих случаях неавторское сознание реализуется не с помощью характерной речевой манеры субъекта, но, прежде всего, посредством определенных предметно-смысловых связей, самого типа поведения геря и т.п. Подобные формы РЛ индифферентны к способу языковой коммуникации, не рассчитаны на воссоздание конкретной коммуникативной ситуации.

Кроме того, определяющую роль в формировании отношений между сознаниями субъекта речеведения и автора (а тем самым и в формировании целостного содержания произведения) играет направленность (интенция) авторского изображения того или иного высказывания. По словам С. Бройтмана, именно понятие интенции как "ценностной экспрессии субъекта, направленной не на объект, а на другого субъекта — наиболее адекватно природе межсубъектных отношений в лирике".1 Все сказанное заставляет критически оценить возможности системно-субъектного метода, разработанного Б. Корманом и его школой. По существу, метод Кормада ограничивается анализом только субъектной организации текста, в то время как содержательная целостность произведения обусловлена рядом дополнительных факторов. Художественная целостность произведений

' Г.роГпман С.П. .Русская лирика XIX — начала XX века в свете исторической поэтики (Субъектпо-образная структура). — М., 1997. — С. 27.

остается вне поля зрения этого метода. Освоение содержания произведения (всякий раз уникального и неповторимого) требует "наложения" на анализ его субъектной организации других методов, нуждается в дополнительных подходах, выявляющих не общее, но именно уникальное и неповторимое. Такими дополнительными и необходимыми подходами и являются анализ способа речеведения в данном конкретном "ролевом" монологе (обусловленного определенным "речевым жанром") и, конечно, интерпретация авторской направленности (интенции) в освоении того или иного сознания, "голоса".

Понятие "ролевая лирика" ("ролевое" стихотворение) следует считать общим (родовым) понятием для всех подобных текстов. Тогда конкретные разновидности РЛ (как видовое понятие) определяются с учетом типа речевой организации, положенного в основу "ролевого" стихотворения. Если говорить о соотношении понятий "ролевая лирика" и "стихотворный сказ", всякое сказовое стихотворение будет образцом РЛ, однако ролевое стихотворение не обязательно является сказовым. Очевидно, что разговорная речь существенно и принципиально отличается от других форм и способов языковой коммуникации, именно поэтому и возникает необходимость выделить СтС-монологи как специфическую разновидность ролевой лирики. Каковы же важнейшие, конститутивные признаки стихотворного сказа? Очевидно, что если системообразующим принципом сказа как такового является единство двух установок — освоение чужого, неавторского сознания и при этом реализация этого сознания посредством имитации разговорного монолога, — то для произведений стихотворного сказа третьим, дополнительным необходимым условием будет воплощение изображаемой речевой деятельности в стихотворной форме.

Кроме того, следует учитывать, что субъект монолога (носитель речи) в сказовом стихотворении обычно становится и героем произведения. Чаще всего — главным героем (рассказывает именно о себе, выражает собственные переживания, сообщает о своем состоянии и т.п.). Если же субъект сказового монолога является не главным героем стихотворения, то, как правило, оказывается непосредственным участником, одним из действующих лиц изображаемых событий (в произведениях повествовательной и драматической лирики). Именно в подобной роли выступают, например, субъекты речеведения в сказовых стихотворениях "Менуэт (Рассказ старого бригадира)", "Дурочка", "Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне" А. Майкова, "На завалинке (Беседа деда Софрона)", "Искупление. Рассказ царского гвардейца-инвалида о том, как питерские рабочие 9 января 1905 года к царю ходили" Д. Бедного, в современной поэзии — в стихотворении "Как это было (Рассказ очевидца)" А. Левина.

Лишь в исключительных случаях субъект речеведения в сказовом монологе не является таким очевидцем или действующим лицом излагаемой им истории — см. стихотворные сказки и стилизации народных былей ("Красный карбункул", "Овсяный кисель", и "Две были и еще одна") В. Жуковского или, например, монолог простолюдина в поэме "Петр

Кириллович" современного автора А. Чернова. Однако в любых разновидностях сказового произведения субъект речи (если даже он не является героем рассказываемых событий) оказывается героем творимого им рассказа — героем "события рассказывания" (М. Бахтин), так как вниманию читателя, в первую очередь, предлагается сознание самого субъекта речеведения, его видение, его оценки тех или иных явлений.

Таким образом, стихотворный сказ можно определить как способ речевой организации стихотворного текста, представляющий собой художественную имитацию устной монологической спонтанно-непринужденной (собственно разговорной) речи от имени героя -отстоящего от автора лица.

Следовательно, сказовым является стихотворение, воплощающее сознание героя в форме его разговоргюго монолога (см. пункт 5 нашей классификации). Именно соблюдение всех трех указанных признаков (воплощение в стихотворной форме чужого сознания посредством разговорного монолога самого героя) определяет специфику СтС и позволяет отграничить его от разнообразных вариантов ролевых, но не собственно сказовых форм в поэзии.

В § 2 первой главы "Сказ и "сказоподобные" стихотворные формы" рассмотрены основные варианты "сказоподобных" (не собственно сказовых) форм.

Во-первых, образцы художественной имитации "разговора", обращенного к читателям (или к конкретному адресату) от имени самого рг»эггя (близкого ему лирического л) — прием, излюбленный в поэтике 11 Некрасова, Маяковского, Цветаевой, Саши Черного, Д. Бедного, Н. Асеева, Р. Рождественского, Б. Слуцкого и многих других. Вообще "непосредственный разговор" поэта — распространенный жанр лирики. Нередко способ речеведения в подобных стихотворных произведениях, действительно, имеет внешние приметы устной спонтанной (собственно разговорной) речи: прямые обращения к собеседнику, ситуативность разыгрываемого общения, "словесные жесты" и т.п. Критерий, позволяющий отграничить этот своего рода "авторский сказ" от подлинных форм СтС (при внешней их "схожести"), очевиден: разговорное слово в этом случае не направлено на художественное освоение "чужого" (неав горского) сознания. Заметим, впрочем, что и с точки зрения специфики речевой организации говорить приходится именно о внешнем сходстве. "Разговор" поэта с читателем все же остается известным поэтическим приемом, а потому и художественный образ "разговорной речи" здесь нередко откровенно условен. Отсюда — "сглаженность" синтаксиса, выстроенность и четкость предметно-смысловых связей, известная монологичность высказывания и т. п.

Во-вторых, монолог героя, в котором не конкретизируется способ реализации "чужого" (неавторского) сознания. Яркий пример такого

речеведения в русской поэзии — поэма М. Волошина "Протопоп Аввакум". Воплощение именно "персонажного" (а не авторского) сознания в данном случае очевидно. Не вызывает сомнений- и индивидуально-личностный характер воспроизводимого высказывания: творческим принципом автора оказывается не просто стилизация языковых форм второй пол. 17 в., но художественная имитация речи конкретного человека — опального протопопа Аввакума Петрова. Вместе с тем, с нашей точки зрения, ролевой монолог Аввакума нельзя считать собственно сказовым монологом. Очевидно, что создание художественной иллюзии спонтанного и непосредственного — собственно разговорного — речевого акта не входило в авторское задание. Изображенное высказывание предстает перед читателем как очищенное от "случайностей", которые и выступают обычно знаками естественного и спонтанного "говорения": речевых пауз, оговорок, инверсий, непосредственных реакций на замечания слушателя и т.п.

В-третьих, стихотворения, монолог в которых воссоздает не момент самосознания (и речевой деятельности) персонажа, но скорее "голос" автора, стремящегося выявить и оценить чужую для него позицию (миропонимание). Ср. стихотворение 3. Гиппиус "Осенью (Сгон на революцию)". Здесь нет реального, изображенного в тексте субъекта речи (неясно, кто конкретно это говорит), неактуализированной оказывается и ситуация речеведения (нет самого акта "говорения"). Отчетливо выражена лишь определенная, критически излагаемая (иронически объективируемая) самим автором "чужая" точка зрения. По-видимому, подобная форма продуктивна именно в сатирических произведениях, см., например, стихотворения Дм. Минаева "Детям", "Неотразимая логика", "Открытие" и т.п.

Таким образом, сказовые произведения в поозии ~ одна из специфических разновидностей ролевой лирики. Своеобразие СтС в том, что этот способ речеведения организует стихотворный монолог как стоминутное говорение, устное спонтанное высказывание героя. В качестве образца собственно СтС (сказового речеведения) приводится текст стихотворения И.С. Никитина:

Не смейся, родимый кормилец! Кори ты меня не кори — Куплю я хозяйке гостинец, Ну, право, куплю, посмотри. Ведь баба-то, слышь, молодая, Красавица, вот что, мой свет! Л это беда небольшая, Что лыс я немножко да сед. Иной ведь и сокол по виду, Да что он? живет на авось! А я уж не дамся в обиду, Я всякого вижу насквозь! Соседи меня и поносят: Над ним-де смеётся жена...

Не верь им, напрасно обносят, Всё враки, всё зависть одна! Ну, ходит жена моя в гости, Да мне это нужду тки нет, Не стать мне ломать свои кости, За нею подсматривать вслед. Я крут! и жена это знает, Во всём мне отчёт отдает... Случится ли, дом покидает, — Она мне винца принесет. Ну что ж тут? И пусть себе ходит! Она вот пошла и теперь... О-ох, поясницу-то сводит! А ты никому, свет, не верь.

Стихотворение Никитина, несомненно, является образцом "низового" (крестьянского) сказа, В целом же сказ как таковой не обязательно воссоздает только "нелитературную" (простонародную, вульгарную) речь — речь простолюдина. Это положение в полной мере касается и стихотворного сказа. В русской поэзии немало произведений, воспроизводящих разговорный монолог образованного человека, например: "Перед операцией" А. Апухтина, "Фринэ" Л. Мея, "Монолог из поэмы "Перовская" И.И. Попова, "Алексис и Дора (пересказ гетевской элегии)" А.Н. Майкова, "Прерывистые строки" И. Анненского, "Белый цвет" И. Бунина, "Семейные фотографии" А. Шаталова и многие другие. Другое дело, что "низовой" ("нелитературный", народный) сказ — как прозаический, так и стихотворный — по-видимому, действительно располагает более широкими возможностями, оказывается более продуктивной и распространенной формой в литературе. Связано это с тем, что сказ, стилевым центром которого является субъект, принадлежащий к "низшим социальным слоям, к народу", предполагает освоение заведомо неофициальной, самобытной (а порой и маргинальной, "экзотической" — ср. "Вор" И. Сельвинского или "блатные" монологи Высоцкого!) позиции, точки зрения на мир. Именно "нелитературный" сказ обеспечивает со/противопоставление пртщипиально различных культурных сознаний. Как следствие этого — дополнительные художественные возможности для собственно языковой игры, столкновения разнонаправленньих словесных рядов, "социального разноречия", "центробежных сил" языка (по формуле М. Бахтина), особенно ощутимых на фоне кодифицированного литературного языка.

Как показал анализ, обращение поэта к сказовой форме может быть продиктовано целым рядом относительно самостоятельных причин. Естественно, возникает вопрос о "первоимпульсах" формирования СтС в отечественной литературе. Когда именно и почему начинает складываться сказовое речеведение в русской поэзии? Какими путями осуществляется становление этой оригинальной коммуникатшзной формы? Решению этих вопросов посвящено содержание второй главы "Становление стихотворного сказа в русской поэзии".

Процесс становления стихотворного сказа аналогичен становлению сказа в прозе. Поэтому в начале главы указаны важнейшие причины и пути формирования прозаического сказа в русской литературе. Коротко говоря, в истории становления прозаического сказа проявляется взаимодействие двух основных начал, участвующих и в формировании каждого отдельного сказового текста, т.е. установки на освоение "чужой речи"(не авторского сознания) и — установки на изображение собственно разговорной речи. При этом важно подчеркнуть, что, по-видимому, исходным стимулом становления сказовой формы было стремление литературы воплотить именно чужую точку зрения (чужое сознание). Известно, что и до 18 в., в древнерусской литературе, многие произведения включают в себя "прямую

1 я

речь" персонажей. Однако при этом здесь ярко проявляется "эффект немоты действующих лиц" (Д.С. Лихачев): для слова персонажа и авторского слова характерно "стилистическое и интонационное единообразие" (Л. Гинзбург). Поэтому необходимым шагом на пути к формированию сказа было преодоление немоты литературного героя — индивидуализация изображаемого говорения. Одними из первых образцов такой дифференцированной, индивидуализированной речи героев многие исследователи (В. Виноградов, Д. Лихачев, А. Чичерин) считают "Повесть о Фроле Скобееве" и "Житие протопопа Аввакума". Однако в целом процесс социальной и индивидуально-психологической дифференциации прямой речи получил мощное развитие лишь в конце 18 — нач. 19 веков. Становление и развитие стихотворного сказа в целом проходит те же основные этапы. Во второй главе подробно рассмотрены жанры русской поэзии, в которых, во-первых, осуществляется сближение изображенной речевой деятельности с реальной обыденной речевой практикой (и тем самым — индивидуализация художественного образа высказывания героя), во-вторых, — отграничение сознания субъекта высказывания от авторского сознания, в-третьих, — формирование приемов и средств для передачи собственно разговорного речевого акта.

В § 1 "Фольклорные корни сказовой поэзии" рассматриваются истоки развития ролевой и собственно сказовой поэзии. В истории развития ролевой лирики (в том числе и форм СтС) ярко проявляется своего рода парадоксальное явление. С одной стороны, становление самостоятельного "чужого сознания" (подлинная объективация героя- субъекта) в письменной русской лирической поэзии осуществляется достаточно поздно — с конца 18 столетия. С другой, — у истоков лирики как таковой мы обнаруживаем именно "неавторскую лирику" — поэтические тексты, выявляющие точку зрения, голос объектно поданного субъекта, т.е. героя. Как правило, это тексты, обрамленные "голосом" субъектно немаркированного повествователя, основной объем которых составляет либо обмен репликами между героями, либо — собственно монолог героя. Здесь уже мы обнаруживаем "фольклорные корни" ролевой и собственно сказовой поэзии. Разумеется, при этом следует учитывать, что на стадии нетрадиционалистского искусства монологи героев эстетически разыгрываются автором как результат его индивидуально-личного творчества. Любопытно отметить, что если для письменно-книжной лирики типичным вариантом (инвариантом) будет "собственно авторская" (автопсихологическая) лирика, то инвариантом фольклорной поэзии оказывается ролевая лирика. "Чистая лирика", согласно современным представлениям, не предполагает объективации личности Другого (чужого сознания) и характеризуется "автонсихологизмом". В народной же поэзии лирический монолог так или иначе выражает сознание, состояние (а нередко и определенный внешний и социальный облик) героя, точнее сказать и героя тоже, ибо автор и герой здесь "совмещены", нераздельны.

Показательно, что исторически первыми образцами РЛ в русской

"литературной" поэзии стали именно подражания народной лирике — стилизации русской народной песни. Как известно, своего расцвета в отечественной поэзии жанр "песни" достигает в начале XIX в. — в творчестве А. Мерзлякова, А. Дельвига, а затем А. Кольцова. Однако весьма популярным этот жанр становится еще в последней трети предыдущего столетия (так называемая "российская песня"). Среди авторов "российской песни" были, например, А. Сумароков, И. Дмитриев, Ф. Прокопович, Н. Остолопов, Ю. Нелединский-Мелецкий, Н. Львов и т.д. Обычно, говоря о поэтике песен-стилизаций, исследователи отмечают те художественные особенности, которые сближают их с "первообразцами" — собственно народными необрядовыми (как правило, любовными) песнями. Прежде всего это простота и безыскусственная непосредственность в выражении чувств, повышенная экспрессивность, напевный тип интонации (ср. роль повторов, рефренов, имитацию метрики народного стиха и т.п.). Все эти свойства, действительно, важны и оказываются жанрообразующими приметами. В то же время, на наш взгляд, недостаточно учитывается другая важнейшая особенность "песни" как жанра поэзии — специфика ее субъектной организации. А именно: популярность жанра песни (и на рубеже 18-19 вв, и позже) во многом связана с необходимостью выразить, освоить чужой (не авторский) культурный и духовный опыт. Песня в этом значении — это "чей-то монолог", "чье-то признание", а не только то, что "поется", "исполняется". Ср. "Не грусти, мой свет! Мне грустно и самой..." А. Сумарокова, "Выйду я на реченьку..." Ю. Нелединского-Мелецкого, "Чернобровый, черноглазый..." А. Мерзлякова, "Солнце красное! оставь ты небеса..." Н. Остолопова (все — от лица девушки) и т.п.

Песня (как подражание народной лирике) — лишь один из возможных истоков собственно сказовых монологов. По существу, песня выполняет только одно из условий формирования стихотворного сказа — отграничение сознания персонажа от собственно авторского сознания. Жанр "песни" не требует индивидуализации изображенной речи (монолога героя-субъекта). Поэтика такой песни с необходимостью предполагает стилизацию устно-поэтической (художественно организованной) "народной" речи — в отличие от сказовых монологов, имитирующих "необработанную" обыденную речевую деятельность индивида. Изображение подлинно индивидуальной и психологически достоверной — собственно характерологической — речевой манеры осуществляется в других жанрах поэзии.

Этот процесс подробно рассмотрен в § 2 "Становление сказового типа рсчеведсния в поэзии 17 — 18 вв." В частности, начало подобного процесса ощутимо уже в стихотворных текстах демократической сатиры и русской смеховой литературы 17 столетия ("Повесть изрядная о куре и лисице, како его прелстила лисица", "Усы, удалы молодцы", "Свиньи хрю, поросята хрю", "Сказание о попе Саве и о великой его славе" и т.п.). Среди подобных стихотворных произведений особая роль в выработке форм изображенной разговорной речи по праву принадлежит "Сказанию о попе Саве и о великой его славе" — выдающемуся памятнику демократической

сатиры сер. 17 века. Текст "Сказания о попе Саве" наглядно демонстрирует становление, выработку в искусстве слова средств и приемов изображения такой речевой деятельности. В качестве образца достаточно привести текст главки "Ответ попа Савы х попадье":

Поистине ты, попадья, не смыслеш и дела не знаеш. И рад бы шол да простился, да со многими людми

разбронился.

Как мне не гулять, а от цепи не отлинять. Да прости ты, попадья, слово твое збылося, уже и

приставы приволоклися, и, яко пса, обыдогпа мя ныне, толко не сыскать было им

меня и во веки.

Совершенно отчетливо выражена здесь "коммуникативная форма" изображенного монолога. Монолог представлен автором не просто как воплощение "чужого" сознания (что очевидно), но как реализация сознания персонажа в форме его устного непосредственного и неофициального "говорения" — сиюминутной речевой реакции на высказывание попадьи. Не вызывает сомнений и собственно стихотворный характер воплощенного говорения здесь это раешник, разновидность народного говорного стиха (при смежной рифме парные стихи в традиции того времени графически оформлены в одну строку). Все указанные признаки позволяют считать "Ответ попа Савы х попадье" своего рода "праобразцом" стихотворного сказа. В целом "Сказание о попе Саве" является одним из первых текстов в русской литературе, реализующих принцип сказового речеведения в поэзии. Кроме того, среди жанров демократической сатиры, способствовавших формированию художественного образа социально дифференцированной и индивидуальной речевой деятельности героев, выделяются пародийные послания (в работе рассмотрены "Послание дворительное недругу", "Послание сына, "от наготы гневнаго", к отцу", "Послание к знавшим", "Послание заключенному в тюрьму").

Естественно, что и далее — в литературе 18 века — формирование художественного образа "живой" (социально определенной, а позже и подлинно индивидуальной) речевой деятельности человека прежде всего осуществляется в "низовых" (комических и сатирических) жанрах.

Во-первых, это характерно для текстов "домашней" (обычно именно шуточной) поэзии. Яркие образцы такой поэзии мы находим, например, в творчестве Феофана Прокоповича. Имеются в виду его шуточные стихотворения, написанные в форме непосредственного обращения к реальным конкретным людям из ближайшего окружения поэта -"Новопреставлшемуся иеродиакону Адаму эпитафиои" и "Благодарение от служителей домовых за солод новомышленный домовому эконому Герасиму". Первый из этих текстов организован как шутливая эпитафия, посвященная доверенному лицу Прокоповича. Особенно примечательно то обстоятельство, что эпитафия написана не от имени поэта, а как бы от лица смотрителя:, семинарии Самуила Тецки - тем самым подчеркивается

"ролевой" характер изображенного монолога. Еще более отчетливо "чужой" и собственно "разговорный" статус художественно изображенного речеведения геоев представлен в тексте "Благодарения Герасиму". Текст стихотворения представляет собой чередование шуточных монологов-благодарений в адрес эконома Герасима от лица самых разных обитателей архиерейского дома Прокоповича. Особенно важен тот факт, что в этом произведении уже отчетлив о заметны попытки автора воссоздать не просто "чужую" и не только социально определенную, но и индивидуальную и психологически достоверную речевую манеру персонажей. Например, монолог учителя Федоровича выстраивается как торжественно-патетическая, отчасти тяжеловесная речь ученого мужа, ищущего опоры для сравнений в образах и слове Святого писания. А, скажем, монолог "от малых детей" представляет восторженно-наивные ребячьи реплики, пронизанные фольклорно-сказочными мотивами. Заметим, кстати, что отличаются монологи и метрико-ритмическими характеристиками. Оба они написаны силлабическим стихом (равносложие с парной рифмовкой), однако несколько громоздкий монолог учителя воссоздается при помощи тринадцатисложника, в то время как отрывистая речь детей имитируется семисложными стихами.

Во-вторых, разнообразные формы "неавторской" (чужой) и собственно разговорной речи персонажей осваиваются пародийными и пародическими, по Тынянову, стихотворными текстами, ставшими особенно популярными со второй половины 18 века. Как известно, М. Бахтин в своей классификации типов художественного слова (не забудем только, что ученый рассматривает исключительно разновидности прозаических художественно-речевых явлений) ставит пародию и сказ в один ряд двуголосых высказываний. В частности, во второй главе анализируются, с этой точки зрения, пародии Сумарокова, пародические тексты С. Марина и Н. Львова.

В-третьих, уже с 30-х годов 18 века формы индивидуализированной речевой деятельности персонажей (в том числе и устной разговорной речи) активно развивались в жанре эпиграммы. В поэзии 18 — начала 19 вв. мы встречаем оригинальные эпиграмматические высказывания, организованные как прямая речь самого персонажа, выступающего в роли носителя тех или иных оценок. По-видимому, один из первых образцов подобной "ролевой" эпиграммы — стихотворение Антиоха Кантемира "На Езопа" (1731г. ). Ср. также организованные посредством имитации разговора персонажей эпиграммы А. Сумарокова, В. Капниста (в цикле "Встречные мысли"), А.Е. Измайлова, А. Нахимова ("Дьяк и ншций", "Черт и смерть"), К. Рылеева ("Вчера комедию мою играли" и "Ты знаешь Фирса чудака"), гномы Кюхельбекера и т.п.

Наконец, в-четвертых, особую популярность в поэзии 18 — начала 19 вв. получают разнообразные модификации жанра споров-прений — от напряженного, подлинно философского спора "Разговора с Анакреоном" Ломоносова или "Кладбища" Карамзина до сатирических (комических) "разговоров" ("Беседа у секретаря" неизвестного автора 18 в., "Разговор дяди

с племянником" Н. Остолопова, "Разговор в книжной лавке", "Разговор при входе в обсерваторию" и цикл "Разговоры" А. Измайлова и многие подобные). Произведения жанра прений или споров "известны начиная с самой древней евразийской литературной письменной традиции" (Вяч. Вс. Иванов). Ср. также известные суждения О.М. Фрейденберг о спорах и прениях ("словесных состязаниях") как об одной из устойчивых форм архаичных словесных актов. По-видимому, можно говорить о развитии этого древнего жанра как об исторических корнях сказа (в том числе стихотворного). Очевидно, что жанр диалогического спора (особенно в его "сниженных" вариантах — см. басня, сатирические разговоры) оказывается внутренне близким сказовой форме. Способ речеведения (воспроизведение прямой речи героя) и эмансипация самостоятельной (не авторской) точки зрения объединяют оба эти явления.

В то же время нельзя говорить о полной "речевой эмансипации" героя в поэзии 17 и даже 18 столетия. В этот период только еще вырабатываются, ищутся приемы и способы передачи неповторимой и естественной речевой (речемыслителыюй) деятельности человека, а потому в основном варианты "говорения" персонажей еще далеки от образа действительно индивидуальной и психологически достоверной речи. Но главное — изображенное слово пока еще остается (за редким исключением) только объектным словом. Так, "самостоятельные" речевые партии действующих лиц в сатирических "Разговорах" в действительности не самостоятельны, так как целиком посвящены задачам "разоблачения" персонажей, односторонне изображенных как "сплошь завершенные" (М. Бахтин) социальные "роли" (взяточник, стяжатель, карьерист). Объектность слова героя, по мнению ученого, ослабляется на следующем этапе развития литературы — в эпоху романтизма, когда в связи с интересом к народности "громадное значение... приобретают различные формы сказа (разрядка авторская — И.К.), как преломляющего чужого слова... ".' В эпоху романтизма начинается интенсивное развитие собственно сказовой формы в поэзии, и именно в это время появляются первые образцы стихотворного сказа в "чистом" виде.

Все эти явления анализируются в § 3 "Завершение формирования сказа в русской романтической поэзии". Художественная имитация устной спонтанной речи более всего отвечала попыткам писателей освоить оригинальное, неповторимое и индивидуальное сознание личности. Поэтому вместе с образцами национального, народного (простонародного) языка активно развиваются в это время и формы передачи индивидуальной речевой деятельности героя (не обязательно простолюдина). В сравнении с предыдущими периодами развития литературы, в это время заметна резкая активизация стихотворной сказовой формы. Впечатляет уже самый перечень авторов, в творчестве которых находят широкое применение разнообразные варианты СтС: B.JI. Пушкин, Вяземский, Жуковский, A.C. Пушкин, Дельвиг, Н. Павлов, Катенин, Воейков, Кайсаров, Филимонов, Глинка, Д. Давыдов,

' Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. — М., 1972. — С. 343.

19

Грибоедов, Лермонтов, Полежаев и другие. Любопытно отметить, что даже в тех случаях, когда сказовое речеведение используется в это время в сатирических (комических) жанрах, оно, как правило, служит не только (не столько) целям обличения "пошлого героя". В частности, имитация "живого" разговора становится важнейшим средством драматизации повествования, как правило, сообщая "рассказыванию" характер небывалой естественности, непринужденности, а вместе с тем и рождая иллюзию особой достоверности, правдоподобия излагаемых событий. См., например, такие произведения, как "Дурацкий колпак" Филимонова, "Модная жена" И. Дмитриева, "Опасный сосед" ВЛ. Пушкина, "Дом сумасшедших" Воейкова, "Прости Саратову" А. Кайсарова и т.п.

Повышенный интерес к национальной истории, к самобытной народной культуре требовал, прежде всего, освоения разнообразных форм крестьянской бытовой речи. Как и в прозе этого времени (ср. "Кикимора" О. Сомова, "Вечера на хуторе близ Диканьки" Гоголя, "Невеста" Погодина и т.п.), в поэзии появляется ряд произведений, основанных на передаче естественной простонародной речи. Как правило, это лиро-эпические тексты (стихотворные "идиллии", были, повести, сказки), в которых преобладает разговорный монолог рассказчика, перемежаемый фрагментами прямой речи других персонажей. См., например, балладу "Убийца" (1815 г.), поэму "Инвалид Горев" (1835 г.) у П. Катенина. Но, бесспорно, свое полное развитие стихотворный сказ получает в лиро-эпических произведениях В. Жуковского.

Жуковский дал целый ряд образцов сказовой формы в поэзии. В 1816 году поэт создает идиллию "Овсяный кисель" и сказку "Красный карбункул" (как и "Деревенский сторож в полночь", они явились вольным переводом стихотворных повестей немецкого поэта И.-П. Ге&еля). К 1831 году относится создание повести "Две были и еще одна" — стихотворного переложения двух баллад Р. Саути и прозаического рассказа Гебеля. В этих произведениях свое законченное выражение получают конститутивные признаки стихотворного сказа — рассказ героя о минувших событиях представлен как его спонтанный разговор со слушателем, как непосредственно "звучащая" речь. Обратим внимание: поскольку речь идет о становлении стихотворного сказа, немаловажное значение имеет стихотворный размер, способный передать образ разговорного монолога, спонтанного и непринужденного общения. Если до опытов Жуковского гекзаметр считался стихотворным размером, осваивающим "высокие" жанры, то автор "Овсяного киселя", "Красного карбункула" и "Двух былей..." расширил возможности русского гекзаметра, разработав форму разговорно-сказового гекзаметра.

Эксперименты Жуковского с "народным" (осваивающим бытовую разговорную речь) гекзаметром продолжил А. Дельвиг, но нашел для этого свой путь, создав в 20-е годы стихотворные "идиллии" — стилизации античных образцов ("Дамон", "Купальницы", "Цефиз", "Друзья", "Изобретение ваяния" и "Конец золотого века"). В 1829 г. он пишет идиллию "Отставной

солдат" —- единственную написанную на "русском материале" и передающую самобытный национальный колорит (произведение имеет подзаголовок Русская идиллия). Здесь и лексика, и синтаксис воспроизводимого "говорения" отставного . солдата (участника Отечественной войны 1812 года) подчинены художественной имитации "живой" простонародной речи (обратим внимание: задолго до появления рассказа лермонтовского героя о Бородинском сражении). Очевидно, сугубо национальный колорит, простонародный слог солдатского рассказа потребовал отказа от гекзаметра, наполненного в творчестве Дельвига семантикой античной идиллии. "Отставной солдат" оказался единственной идиллией Дельвига, в которой он использовал 5-стопный нерифмованный и бесцезурный ямб — впервые освоенный в русской поэзии опять-таки Жуковским ("Деревенский сторож в полночь" и "Тленность", 1816 г.).1

Разнообразные варианты стихотворной сказовой формы разрабатывает это время и Ф. Глинка. В поэтическом наследии этого автора находим мы и стилизации народных рассказов, подобные упомянутым произведениям Жуковского и Катенина. Но особенно стоит отметить заслуги Глинки-поэта в становлении уникальной сказовой формы — так называемого драматического стихотворного сказа. В этой связи отмечается аналогия двух разных текстов, обнаруживаемая в истории отечественной поэзии. В 1837 году Ф. Глинка пишет стихотворение "Погоня", а спустя почти полтора столетия В. Высоцкий сочиняет песенный монолог с тем же заглавием. Анализ типологических схождений в этих произведениях свидетельствует о продуктивности стихотворной сказовой формы — в частности, в освоении речевого жанра "дорожной истории".

После успешных опытов Жуковского и Дельвига сказовая форма становится повествовательной основой в стихотворных лиро-эпических произведениях, осваивающих не только фольклорный материал (мир народных преданий, сказки), но и "обычную" частную жизнь "простого человека". Появление подобных произведений уже свидетельствует о становлении реалистической традиции в русской поэзии. Яркий пример такого использования сказовой формы в стихах — поэма В. Кюхельбекера "Сирота", написанная в 1833 - 1834 годах.

В конце данной главы отмечается, что мощным импульсом для последующего развития стихотворного сказа явился процесс "прозаизации стиха", характерный для отечественной литературы с 40-х годов XIX в. Стихотворная сказовая форма (с ее установкой, на имитацию обыденной речевой деятельности) как нельзя лучше соответствовала требованиям времени. Не случайно разнообразные варианты стихотворного сказа (и "сказоподобных форм") представлены в творчестве поэтов, определявших в целом развитие русской поэзии в это время: А. Фета, Я. Полонского, А.

' См. об этом: Распаров МЛ. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Стройка,—М„ 1984,—С. 116.

Майкова, А.К. Толстого, Л. Мея, И.С. Никитина, Н. Курочкина и В. Курочкина, П. Вейнберга, Н. Огарева, К. Случевского, Дм. Минаева и многих других. Таким образом, постепенно стихотворный сказ из "экзотической" и экспериментальной формы становится универсальным типом речеведения, способным осваивать действительно самостоятельное (равноправное с авторским) сознание индивида.

Именно поэтому по мере развития сказа все большую остроту приобретает проблема автора в сказовых формах. Возможные типы взаимосвязи сознания "говорящего героя" с собственно авторским сознанием, разнообразные способы выражения авторской позиции в текстах СтС рассматриваются в третьей главе "Проблема автора в произведениях стихотворного сказа". Постановка и решение проблемы автора в отечественном литературоведении связаны, в первую очередь, с именами таких исследователей, как В.В. Виноградов, Л.Я. Гинзбург, Г.А. Гуковский, Я.О. Зунделович, А.П. Скафтымов, Ю.Н. Тынянов. Особая роль здесь принадлежит трудам М.М. Бахтина, важнейшие положения которого являются фундаментом теории автора в ее современном понимании. Во-первых, это принципиальное разграничение автора как реального биографического лица и автора — носителя активной ценностной позиции в произведении, во-вторых, — представление об опосредовании авторского сознания совокупностью всех элементов литературно- художественной формы.

На первый взгляд, как раз в "ролевых" текстах в поэзии проблема автора решается просто: текст стихотворения, выражающего переживания не автора (т.е. в конечном счете не самого поэта), оказывается ролевым ("неавторским") текстом. Однако именно здесь возникает ряд принципиальных вопросов, в комплексе и образующих "проблему автора". Как именно, на основании чего читатель определяет, чью точку зрения, чьи чувствования выражает данный монолог — автора или не автора (героя)? Какие факторы оказываются решающими для того, чтобы безоговорочно отнести стихотворение в разряд авторских либо "неавторских" ("ролевых")? Должен ли читатель (литературовед) знать конкретные факты биографии поэта и/или творческую историю произведения для его адекватного прочтения или же в любом случае достаточно лишь восприятия самого текста? Очевидно, что в первую очередь таким "решающим фактором" должно быть собственно произведение — самостоятельный и самодостаточный эстетический объект. Разумеется, "нормальным" является вариант, когда нужные для полноценного художественного восприятия "авторские сигналы", способствующие отождествлению или отчуждению позиций, "правд" автора и субъекта, даны в самом тексте произведения. В то же время, как свидетельствует история литературы, вполне распространенным оказывается и другой вариант — требующий знания контекста.

В начале 3 главы в § 1 "Варианты неоднозначного статуса лирического монолога: "ролевой" или "автопсихологический?"

рассмотрены возможные неоднозначные интерпретации взаимосвязи Автор — Субъект в стихотворных лирических текстах — варианты "балансирования" (Ю. Левин) между я авторским и я "чужим". Так, "автопсихологический" или, напротив, "геройный" характер стихотворного текста во многом будет определяться и его "литературной историей" — например, обстоятельствами (причинами) возникновения и публикации, и знанием целого комплекса значимых авторских "сигналов" (от имени создателя текста, от эпиграфа к нему — до даты его написания, до обнаруживаемых, "угадываемых" за текстом литературных и даже собственно биографических параплелей). Яркие примеры неопределенности (вариативности) статуса автора в случаях литературной мистификации приводил в свое время В. Виноградов — ср. фактически "ролевые" тексты Брюсова, представленные им 1 как автопсихологическая лирика вымышленных поэтов — 3. Фукс (женщины!) и В. Дарова (Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. — М., 1961. С. 162 — 166). Ср. суждение современного исследователя: "... колебания в восприятии произведения никак не связаны с его текстом, а полностью зависят от комплекса информации, находящейся вне текста и связанной с именем автора. В этом случае автор сам оказывается контекстом". — Клименок Н. Мистификация как прием // Новое литературное обозрение. №37(3/1999).— С. 437.

В этой связи критического рассмотрения требует "закон Кормана", выявляющий общий принцип соотношения субъектов сознания (данных в тексте) и автора концепированного в художественном литературном произведении. Ср.: "Субъект сознания тем ближе к автору, чем в большей степени он растворен в тексте и незаметен в нем. По мере того, как субъект сознания становится и объектом сознания, от отдаляется от автора, то есть чем в большей степени субъект сознания становится определенной личностью со своим особым складом речи, характером, биографией, тем в меньшей степени он непосредственно выражает авторскую позицию".1 Естественно, что, следуя данному принципу, исследователь констатирует, что в лирической системе герои ролевой лирики "удалены от автора в наибольшей степени".

Очевидно, что "проблема автора" возникает в тех случаях, когда субъект сознания именно явен и открыто стоит между читателем и автором. Здесь, как известно, в пределе возможны две крайние ситуации: субъект однозначно оказывается персонажем — героем "ролевой лирики" или же — лирический героем ("художественным двойником" поэта). Ясно, что в реальности, в конкретных поэтических текстах, не редкость совмещения и разного рода "взаимопереходные" явления. Проблема, таким образом,

1 Корман Б.О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературоведческих терминов 1/. Содержательность форм п художественной литературе. Проблема жанра. — Куйбышев, 1990.— С. 18.

заключается в следующем: почему в одном случае этот изображенный в тексте субъект сознания воспринимается как носитель авторской, а в другом — именно чужой точки зрения? Действительно ли главным (или даже единственным) определяющим моментом здесь является "степень объектности" самого субъекта сознания? Эти вопросы подробно рассмотрены в § 2. "Динамика взаимоотношений автора и субъекта речи в текстах СтС".

Закон Кормана, безусловно, справедлив по отношению к "предельным" ситуациям противопоставления точек зрения, "кругозора", ценностных установок заявленного в тексте субъекта и концепированного автора. Ср. яркие образцы сатирических "ролевых" стихотворений: "Поразмыслив аккуратно..." А.К. Толстого, "Знатный приятель" B.C. Курочкина, в современной поэзии "Песня завистника" В. Высоцкого (в этом ряду и упоминаемые ранее "Нравственный человек" Некрасова, "Человек в бумажном воротничке" Саши Черного и т.п.). "Степень объектности" говорящего героя прямо соответствует степени отчуждения, отдаления его от авторской концепции, от смыслового целого произведения. Показательно, что в такого рода текстах нет и не может быть никакого колебания :— "балансирования" между я субъекта и я поэта. Для читателя здесь так же (как и в вариантах с незаметным, "растворенным" в тексте субъектом сознания), по существу, нет "проблемы автора". Принципиальное различие лишь в том, что в "безличном" тексте нет никаких оснований для отделения субъекта от автора (нет "зазора" между ними), в то время как в однозначно сатирическом монологе абсолютно невозможна какая бы то ни было их "идентификация" (В. Скобелев). Здесь, напротив, совершенно непреодолимым оказывается "зазор" — самостояние "правд", жизненных ценностей автора и явленного в тексте субъекта речи (персонажа).

Однако очевидно, что степень определенности субъекта сознания (биографической, социально-психологической, вплоть до портретной и речевой) может быть чрезвычайно высокой и в произведениях "чистой лирики". Собственно говоря, именно таким способом и формируется яркая, устойчивая —■ "зримая" фигура лирического героя в поэзии: благодаря отчетливым и "выпуклым" как внутренним, так и внешним самохарактеристикам субъекта высказывания. См., например, стихотворения "Она пришла с мороза..." А. Блока, "Все живое особой метой..." и "Мне осталась одна забава..." С. Есенина, "Ты, мерящий меня по дням.. ", "Стихи к сыну" М. Цветаевой, "Старпомы ждут своих матросов..." или "Детство" Н. Рубцова и т.д. В этих и им подобных произведениях степень объективации субъекта лирического монолога не меньшая, чем, скажем, в том же "Человеке в бумажном воротничке" Саши Черного. Однако "степень отдаленности" субъекта от автора здесь совершенно иная! Подобным произведениям присуща, по словам В. Хализева об уникальном свойстве лирики, "чаруюшая непосредственность самораскрытия автора (т.е. поэта, творца — И.К.),

"распахнутость" его внутреннего мира".1 Вместе с тем эта "распахнутость", это единение изображенного сознания с целостной концепцией произведения (а лирического героя — с поэтом) достигается вовсе не за счет "обезличивания" субъекта высказывания.

Объективация субъекта — носителя речи (сознания) - в каждом конкретном изображенном монологе, разумеется, всегда отделяет его от автора (целостной концепции произведения). Отделяет уже потому, что делает его носителем самостоятельного, действительно индивидуального сознания, т.е. выделяет его как индивидуума. Однако насколько именно — в какой мере и, так сказать, в каком направлении отделяет — это, на наш взгляд, остается вне поля зрения системно-субъектного метода Б. Кормана. В частности, как известно, для анализа собственно сказовых (и "ролевьих" в целом) произведений существенна оппозиция "однонаправленный" и "двунаправленный" тексты (дефиниция H.A. Кожевниковой). В однонаправленных текстах очевидно сближение "кругозоров" (смысловых, этических позиций) субъекта и автора, в то время как в двунаправленных отчетливо явлено их намеренное противопоставление. Таким образом, "чужое" (отделенное от автора) сознание героя — обязательный атрибут, в частности, стихотворного сказа — может быть и "чуждым" целостной концепции произведения, и солидаризироваться с ней, вплоть до совпадения, слияния.

В данной главе анализируется еще один вариант произведений, свидетельствующий о неоднозначных отношениях Автор — Субъект в "ролевых" текстах (в частности, в СтС). Речь идет о произведениях, в которых в принципе невозможно безоговорочно определить: чей, собственно, "голос" здесь воплощен — автора или героя? Еще точнее, по-видимому, говорить о сосуществовании, совмещении в одном тексте "голосов" (позиций) субъекта-персонажа и собственно автора. Один из ярких образцов подобного рода — "Стих как бы шофера" В. Маяковского. Примечателен самый заголовок, который очень точно отражает "механизм" субъектно-речевой организации стихотворения. С одной стороны,'перед нами как будто бы монолог персонажа — шофера. С другой стороны, монолог оказывается "авторским" — субъект сознания, близкий к автору, намеренно строит свою речь именно "как бы от имени персонажа", т.е. демонстративно разыгрывает перед читателем ситуацию речеведения. К этому же ряду произведений, совмещающих два "голоса" (автора и персонажа), относятся стихотворения Маяковского "7 часов", "Даешь материальную базу!", "Рассказ одного об одной мечте", отчасти и "Я счастлив!" и т.п. Даже предельная объективация носителя сознания (речи) в произведении в итоге может быть рассчитана именно на сближение (если не слияние!) "голосов", позиций автора и субъекта.

Яркие образцы такой субъектной организации в современной поэзии — многие монологи В. Высоцкого. Разумеется, нередко воссоздание "чужого" я

1 Хализев В.Е. Теория литературы. — М., 1999. — С. 3 1 5.

25

у Высоцкого носит откровенно тенденциозный, собственно сатирический характер. В произведениях подобного рода персонажи максимально дистанцированы от автора. См., например, стихотворения "Песня завистника", "Автозавистник", "Милицейский протокол", "Ох, где был я вчера...", "Жертва телевизора" и т.п. Однако уже произведениям раннего творчества поэта свойственны, как правило, более гибкие и сложные отношения между "правдой" говорящего и целостной концепцией произведения. Ср. "Татуировка", "Тот, кто раньше с нею был", "Ребята, напишите мне письмо", "Твердил он нам: — Моя она! ", "Бодайбо", "Лечь на дно". В зрелом творчестве В. Высоцкого тенденция к сближению авторской концепции с "кругозором" героя, по-видимому, усиливается. Во всяком случае, многие его песни-монологи этого периода обнаруживают столь неоднозначные и сложные взаимосвязи сознания "человека говорящего" с целостной концепцией произведения, что, по существу, заставляют уточнять сложившиеся представления о природе "ролевой" поэзии. "Проблема автора", действительно, всегда актуальна для читателя и исследователя текстов этого самобытного поэта. Проблема заключается в том, что объективация слова, сознания героя-субъекта нередко направлена у Высоцкого на "прямое" выражение собственно авторского сознания. Подобного рода произведения ("Банька по-белому", "Побег на рынок", "Две судьбы" и т.п.) оказываются не просто и не столько "однонаправленными" ролевыми монологами — перед нами нечто другое по природе, так как сознание героя оборачивается сознанием автора, "присваивается автором", оказывается ипостасью самого поэта. По существу, здесь не воссоздается чья-то роль, но сам творец-поэт оказывается во власти какой-то роли.

Таким образом, правомерно говорить о разных типах "ролевых" (и, в частности, сказовых) текстов в зависимости от динамики взаимоотношений я субъекта сознания с целостной концепцией произведения. Подобный вывод позволяет критически оценить оригинальную и спорную, на наш взгляд, концепцию сказа у А.К. Жолковского, особенно отчетливо выраженную в его книге "Блуждающие сны и другие работы", см. главу "Графоманство как прием (Лебядкин, Хлебников, Лимонов и другие)". Сказ как таковой (в том числе и стихотворный) рассматривается здесь исключительно как способ манифестации неканонического, "нелитературного" языка и соответственно — образа мышления демонстративно "некультурного" персонажа. В одном ряду здесь упоминаются Гоголь и Достоевсккй, К. Прутков и Лебядкин, Хлебников и Маяковский, Заболоцкий и обэриуты (как авторы абсурдистской поэзии), Зошенко и Платонов, Ремизов и Пильняк ~ т.е. писатели, осваивающие "неумелое письмо" как авторский прием, рассчитанный на раскрытие "изнутри" примитивного сознания "простого человека". "Человек говорящий" в сказе рассматривается только как носитель "ненормального" — "дурацкого", "экзотического" и т.п. сознания.

Опыт русской литературы показывает, что сказ как способ речевой организации литературного произведения (в прозе и в поэзии) не обязательно и далеко не всегда формирует "ущербное" ("неразвитое", инфантильное,

"сегментированное") сознание персонажа-субъекта. "Человек говорящий" (даже и "низовой" персонаж) зачастую выступает как носитель подлинной правды — выразитель сознания более авторитетного, чем собственно авторское сознание. Очевидно, что в подобных случаях неправомерно говорить о том, что в сказе автор непременно "высится над рассказчиком" в силу того, что последний слишком "глуп и бестолков" (А. Жолковский). Например, в литературе XX в. послеоктябрьского периода введение такого "некулыурного" рассказчика нередко было связано со стремлением реализовать именно авторитетную в данное время позицию "простого человека"; достаточно назвать, например, "На завалинке (Беседа деда Софрона)" Д. Бедного, "Горящий волос" В. Маяковского (ср. также его "Рассказ литейщика Ивана Козырева", "Рассказ рабочего Павла Катушкина о приобретении одного чемодана"), стихотворение Н. Асеева "Стачколомы" и т.п.

"Ролевые" и собственно сказовые стихотворные тексты должны располагать системой формальных средств (знаков), отчуждающих концепцию автора от точки зрения, позиции субъекта речеведения, •— т.е. героя. Функцию подобных знаков выполняют, прежде всего, рамочные компоненты текста. В § 3 "Система формальных средств выражения чужого (неавторского) сознании в СтС-текстах" анализируются способы обрамления "неавторских" текстов — как общие для всех разновидностей "ролевой" лирики, так и характерные именно для произведений стихотворного сказа. Типичным способом авторского отчуждения от воплощаемого сознания в РЛ выступает заголовок (подзаголовок) текста. При этом чаще всего заглавие осуществляет социальное определение самого говорящего. Например: "Старик" Державина, "Гусар" Пушкина, "Церковный сторож" К. Случевского, "Старая дева", "Почтовый чиновник'' Н. Гумилева, "Беглец" В. Брюсова и "Беглец" А. Белого (ср. "Беглый" Я. Полонского), "Бобыль", "Бурлак" И.С. Никитина, "Преступница" И. Сурикова, "Вор" И. Сельвинского, "Юнга" Э. Багрицкого, "Старый бухгалтер" В. Евтушенко и т.п.

Не менее характерен для "ролевой" поэзии и другой вариант — заголовки, как будто бы указывающие, конкретизирующие ситуацию речеведения (тип изображаемой коммуникации), но в первую очередь опять-таки определяющие самого носителя сознания. См. "Жалоба уездной красавицы" Дм. Минаева, "Жалоба Фессея" Брюсова, "Плач цыганки по графу Зубову" Цветаевой, "Разговор на крыльце" М. Исаковского, "Рассказ танкиста" С. Орлова, "Молитва солдата" А. Жигулина и т.п. Общим же приемом является так называемое авторское вступление: отнесенность изображаемого монолога к "чужому" слову обеспечивается авторским вступлением в начальных стихах произведения. Такого рода вступления могут быть сведены к минимуму, как, например, в стихотворении без заглавия Г. Адамовича (Он говорил: "Я не люблю природы, Я научу вас не любить её...) или в стихотворении "НЕ" и "НИ" С. Маршака: Мне рассказывал смоленский паренек... (далее — монолог героя). Нередко авторское слово не только

предваряет, но и заключает монолог, героя — авторское заключение имеют стихотворные сказки Жуковского "Красный карбункул" и "Две были и еще одна", стихотворение Некрасова "В дороге".

Наконец, в роли авторских "сигналов", маркирующих "чужой" характер изображаемого лирического высказывания, могут выступать эпиграфы. В частности, отмечается, что в "ролевых" стихотворных текстах использование эпиграфа, как правило, подчинено специфическим задачам, не свойственным "чистой" (автопсихологической) лирике. Во всех вариантах "ролевой" лирики эпиграф маркирует представленное высказывание именно как "чужое" (а нередко и чуждое автору) сознание. Ср. яркие примеры использования эпиграфа в этой функции в современной русской поэзии — стихотворение А. Ахматовой "То, что я делаю, способен делать каждый... "^стихотворный цикл И. Бродского "Песня невинности, она же — опыта".

Вместе с тем для текстов СтС характерны способы обрамления, определяемые спецификой формы. Поскольку в сказе изображается самый процесс непосредственного разговорного общения, типичным именно для сказа будет заголовок, обозначающий не социальную принадлежность говорящего, но собственно момент говорения. Воспроизведение разговорной речи неизбежно конкретизирует, локализует пространственно-временную ситуацию речеведения: "Погоня" Ф. Глинки (ср. "Погоня" В. Высоцкого), "Перед операцией" А. Апухтина, "Выезд троечника" И. Никитина или у него же "Делёж" и т.п.

Кроме того, заглавия отражают и самый процесс взаимодействия общающихся (что, как правило, невозможно в других формах "неавторской" лирики). Например: "Новая игра" Саши Черного, "Разведка боем" В. Высоцкого или его же "Игра в карты в 1812 году". Любопытно отметить: даже когда заглавие социально определяет говорящего, в стихотворном сказе упор делается не столько на собственно социальный тип героя, сколько на его сиюминутное состояние — см. "Сумасшедший" Я. Полонского и "Сумасшедший" А. Апухтина. Ср. также заголовки, обозначающие ситуацию внутренней речи, "сказанного про себя": "Что думает старуха, когда ей не спится" Некрасова, "Прерывистые строки" И. Анненского и т.п.

Для текстов сказовой поэзии характерны и некоторые дополнительные средства, также прямо указывающие носителя речи-сознания (а нередко и ситуацию речеведения) и тем самым отграничивающие его от автора. Так, И. Анненский в цикле "Песни с декорацией" ("Гармонные вздохи", "Без конца и без начала", "Колокольчики"), осваивающем простонародное сознание, использует ремарки, а М. Цветаева в тех же целях применяет собственно авторские примечания, указывая субъекта речеведения, а иногда и свое отношение к нему (см. в стихотворениях "Корнилов", "И зажег, голубчик, спичку...").

В тех случаях, когда авторское обрамление отсутствует, важнейшими способами организации начала (реже — конца) СтС-текста оказываются: реплицирование, т.е. воссоздание реплик собеседника, провоцирующих начало последующего сказового монолога. Именно

подобным образом организовано одно из самых известных сказовых стихотворений в русской поэзии - "Бородино" Лермонтова, см. также "Гусар" Пушкина, "Сон" Д. Давыдова, "Рассказ няни" В. Курочкина и др.

- имитация "продолжения разговора" — текст монолога выстраивается как ответ на предыдущие (в самом тексте не представленные) вопросы, жесты, действия собеседника. Ср. "Рассказ моего знакомого" И. Никитина, "Тот, который не стрелял" В. Высоцкого, "Усадьба" Т. Кибирова;

- актуализация фонического уровня изображаемой речи, т.е. подчеркивание орфоэпических, фонетических и т.п. её особенностей. Например, у Д. Бедного: Ихь фанге ан. Я нашинаю... ("Манифест барона фон Врангеля"); ср. у В. Высоцкого: Мы говорим не штормы, а шторма, Слова выходя, коротки и смачны. Ветра, не ветры сводят нас с ума, Из палуб выкорчевывая мачты... Классический пример использования подобного приема — стихотворение В. Маяковского "Американские русские".

Наконец, показателен тот факт, что подлинные образцы стихотворного сказа зачастую не нуждаются в заголовке (подзаголовке), а нередко и в каком-либо авторском обрамлении или ремарках и т.п. Резко характерная речевая манера говорящего, "речевая материя" текста в подобных произведениях с первых же фраз выполняет все необходимые для адекватной читательской интерпретации функции (отграничение от авторского сознания, самоопределение говорящего, обозначение и локализация ситуации общения). Типичный пример — начало стихотворения И. Никитина ("Не смейся, родимый кормилец..."). Подобным же образом начинается одно из немногих сказовых стихотворений Пушкина.: "Сват Иван, как пить мы станем... ". Ср. также стихотворения "Так, служба! сам ты в той войне..." Н. Некрасова, "Бейте, бейте шомполами..." Люшнина, "Толстой! На что ж это похоже..." Волошина и т.п.

Художественная имитация разговорной речи субъекта высказывания проводится на протяжении всего текста, поэтому поэтика СтС обусловлена, в первую очередь, спецификой разговорной речи как способа вербальной коммуникации. Художественные особенности сказовых монологов в поэзии рассмотрены в четвертой главе "Поэтика стихотворного сказа".

В § 1. "Специфика пространственно-временных отношений в текстах СтС" анализируются несколько разных стихотворных текстов — разных и по содержанию, и по художественным особенностям, но при этом в равной степени относящихся к форме СтС — стихотворения И. Никитина "Выезд троечника", И. Сельвинского "Вор", И. Анненского "Прерывистые строки" и И. Бродского "Посвящается Ялте". Как показал анализ, обычно тексты СтС отличаются "разговорным" синтаксисом и нередко — "нелитературным" словоупотреблением (см. использование эллипсических и парцеллятивных конструкций, просторечной и диалектной лексики и т.п.). Однако "разговорные" элементы как таковые (как на уровне морфологии, гак и лексики и синтаксиса) могут становиться основой и сугубо письменных (собственно эпистолярных) монологов. Особенно это характерно для произведений новой и новейшей поэзии; см. "Писёмушко" В. Леоновнча.

Вместе с тем, обнаруживаются специфические языковые средства, которые обусловлены ситуацией общения, характерной именно для разговорной речи — ср. непосредственный контакт собеседников, спонтанность и ситуативность сейчас (в присутствии слушателя) творимого рассказа. Именно этой ситуацией речеведения вызваны (и, в свою очередь, создают её) непосредственные обращения к собеседнику и показатели субъективной модальности в речи героя. То же можно сказать о природе и функциях речевых пауз в изображенном монологе. Но, пожалуй, самый главный и безусловный показатель устного и спонтанного (собственно разговорного) характера монолога — многочисленные "словесные жесты".

Имеются в виду языковые конструкции, за которыми "угадываются" невербальные средства, свойственные непосредственному общению (указательные жесты, пантомимическая игра, направленность взгляда говорящего и т.п.). См. отрывок из стихотворения И. Бродского "Посвящается Ялте" (начало отдельной главки):

"Так вы считаете, что я обязан давать вам объяснения? Ну что ж, обязан так обязан. По учтите: я вас разочарую, так как мне о нем известно, безусловно, меньше, чем вам. Хотя того, что мне известно, достаточно, чтобы сойти с ума. Вам, полагаю, это не грозит, Поскольку вы... Да, совершенно верно: я ненавидел этого субъекта. Причины вам, я думаю, ясны. А если нет - вдаваться в объяснены) бессмысленно. Тем более что вас, в конце концов, интересуют факты. Так вот: я признаю, что ненавидел.

Нет, мы с ним не были знакомы. Я — я знал, что у нее бывает кто-то.

Но я не знал, кто именно. Она,

конечно, ничего не говорила.

Но я-то знал! Чтоб это знать, не нужно

быть Шерлок Холмсом вроде вас. Вполне

достаточно обычного вниманья.

Тем более... Да, слепота возможна.

Но вы совсем не знаете ее!

Ведь если мне она не говорила

об этом типе, го не для того,

чтоб что-то скрыть! Ей просто не хотелось

расстраивать меня. Да и скрывать

там, в общем, было нечего. Она же

сама призналась — я ее припер

к стене, — что скоро год, как ничего

уже меж ними не было... Не понял -

поверил ли я ей? Ну да, поверил.

Другое дело, стало ли мне легче"

Во-первых, обращает на себя внимание обилие средств, "обслуживающих" сферу субъективной модальности воспроизводимого высказывания. Ср.: о нем известно, безусловно, меньше; Вам, полагаю, это не грозит; Причины вам, я думаю, ясны; Она, конечно, ничего не говорила; да и скрывать там, в общем, было нечего... — и т.п. См., во-вторых, сугубо "разговорную" морфологическую трансформацию формы слова: быть Шерлок Холмсом... (нарушение падежной формы, маркирующее, вместе со знаками субъективной модальности, непринужденно-разговорный статус воспроизводимого высказывания). Однако и в этом тексте (как и в стихотворениях Никитина, Анненского и Сельвинского) первостепенными и важнейшими факторами, воссоздающими непосредственно-разговорный характер монолога, выступают экстралингвистические средства,

7П

отражающие специфическую взаимосвязь запечатленного высказывания с внесловесной действительностью. А именно:

- начало монолога (Так вы считаете, что я обязан... ) выстраивается как продолжение общей беседы, как реакция-ответ на предыдущую реплику собеседника;

- многочисленные паузы и сбивы в речи говорящего (Поскольку вы... да, совершенно верно: я ненавидел этого субъекта; Тем более... да, слепота возможна; ... скоро год, как ничего уже меж ними не было... Не понял — поверш ли я ей?) оказываются прямым выражением непосредственного контакта общающихся. Монолог говорящего постоянно перебивается и корректируется уточнениями и вопросами следователя (остающимися за текстом, но тем не менее вполне определенными и явными);

- лексические повторы здесь также обусловлены спонтанным характером изображенного речеведения. Герой (субъект речи), отвечая на сиюминутные уточняющие реплики собеседника, повторяется, стремясь чтобы его правильно поняли. Ср.: Я — Я зная, что у нее бывает кто-то. Но я не знал, кто именно. Она, конечно, ничего пе говорила. Но я-то знал! Чтоб это знать...;

- "живой", непосредственно осуществляемый контакт собеседников подчеркнут дейктическим элементом в речи, за которым отчетливо ощутим указательный жест говорящего героя: быть Шерлок Холмсом вроде вас...

- кроме того, и повышенная интонационно-мелодическая активность речи героя (ср. обилие вопросительных и восклицательных конструкций) тоже объясняется здесь спецификой художественно осваиваемой внеязыковой действительности.

Специфика эта заключается в том, что посредством изображения разговорного монолога осваивается настоящий (сиюминутный) момент действительности — как здесь и теперь осуществляющееся событие. Следовательно, своеобразие стихотворных сказовых монологов в ряду "ролевой" поэзии может быть обозначено через специфику воссоздаваемых пространственно-временных отношений.

Современный исследователь, анализируя художественные особенности временных отношений в лирике, в особую группу выделяет произведения с так называемой сильной последовательностью, т.е. стихотворения, в которых отсутствует временная разобщенность изображаемых событий. Кроме того, выделяются стихотворения со слабой последовательностью (демонстрирующие временную разобщенность событий), варианты с непоследовательностью временных связей и, наконец, произведения, отличающиеся невременным характером, по отношению к которым речь идет "либо об отвлечении от временной характеристики изображаемого, либо о неактуальности таковой".' В частности, образцами сильной последовательной связи в русской поэзии В. Чередниченко называет

1 Чередниченко В.И. Типология временных отношений в лирике. — Тбилиси, 1986. —С. 31

"Сожженное письмо", "Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю..." Пушкина, "Шепот, робкое дыханье... ", "Непогода -— осень - куришь... ", "Я жду... Соловьиное эхо..." и многие другие стихотворения Фета. Ярчайшая черта поэтики этих и подобных им стихотворений — максимальное, предельно возможное сближение изображаемых явлений с моментом их читательского восприятия. В текстах с подобной максимально сильной последовательностью художественное время обнаруживает такие свойства, как непрерывность, однонаправленность, необратимость, монотонное возрастание, так что рождается иллюзия его тождественности обыденному — реальному физическому времени.

Тексты стихотворного сказа оказываются такими "ролевыми" текстами, в которых, благодаря изображенной Рр, обязательно проявлена сильная последовательность. По-видимому, правомерно выделять и "переходные формы" ролевой поэзии. Имеются в виду случаи, когда в пределах одного текста осуществляется последовательный переход от одного типа речеведения к другому. В данном случае переход от "литературной" ("нейтральной", письменно- книжной) PJI к собственно сказовому монологу. Такого рода переход характеризуется и видоизменениями реализуемых в тексте прстранственно-временных отношений — см. в стихотворениях H.A. Некрасова "Старики" и "Ростовщик".

Далее в работе предпринято сопоставление разнообразных вариантов PJI, демонстрирующее взаимосвязь способа речеведения, положенного в основу стихотворения, с типом осваиваемых пространственно-временных отношений (стихотворения "Умирающая швейка" и "Умирающая девушка" И. Сурикова, "Я — простая девка на баштане..." И. Бунина, "Свидание" А. Белого, "Старосветские помещики" Г. Эристова).

Подобную взаимосвязь убедительно демонстрируют и четыре одноименных текста русской поэзии. Ср. стихотворения под заголовком "Сумасшедший" у Апухтина, Полонского, Брюсова и Белого. В "Сумасшедшем" А. Белого принципиальная неактуализация коммуникативной формы делает возможной двойную интерпретацию этого стихотворения (с точки зрения взаимодействия сознаний автора и героя). Стихотворение "прочитывается" не только как воплощение "чужого" сознания, но и как эстетическое разыгрывание собственно авторского самоопределения. В контексте духовной биографии поэта фигура героя-субъекта ("бредящий провидец") предстает и как образ самого автора (его "лирический двойник").

Стихотворение "Сумасшедший" Брюсова насыщено бытовыми деталями и даже сугубо натуралистическими подробностями, резко объективирующими и образ героя, и изображенную ситуацию в целом. При этом, однако, монолог персонажа не становится собственно сказовым, и обусловлено это также спецификой пространственно-временной ситуации изображаемого. Дело в том, что в целом использование настоящего времени в этом произведении рассчитано не на воссоздание единичного (однократного) события, осуществляемого в момент ведения речи, но — на

запечатление именно повторяющихся, неизменных явлений, происходящего изо дня в день.

"Сумасшедший" Я. Полонского, с точки зрения осваиваемого типа речеведения, занимает своего рода "промежуточное" положение между стихотворениями Брюсова и Апухтина. С одной стороны, здесь в самом начале явлен собственно сказовый характер изображенного высказывания. Ср.: Кто говорит, что я с уча сошел?! Напротив... я гостям радешенек... Садитесь!.. Как это вам не грех! неужели я зол! Не укушу, чего боитесь! Вместе с тем, однако, в целом изображенный монолог не выдерживает заявленный в начале способ речеведения. Соответственно, и сильная временная последовательность определенно выражена только в зачине стихотворения. Последующее содержание монолога носит вполне "невременной" характер.

Наконец, "Сумасшедший" А. Апухтина (единственное стихотворение из этого ряда) можно с полным правом назвать "чистым" сказовым произведением. С самого начала и до конца этого достаточно пространного текста читатель оказывается "втянутым вовнутрь" изображенной ситуации, находится во власти полной иллюзии спонтанного развития напряженного общения несчастного больного со своими близкими. Совершенно очевидно, что здесь перед нами не персонификация авторского я и не воссоздание общей картины многократно повторяющегося, неизменного течения жизни (ср. стихотворения Белого и Брюсова). Стихотворение Апухтина рисует житейскую драму посредством как бы "буквальной фиксации" сию минуту разворачивающейся речевой деятельности персонажа в его беседе с окружающими. Естественно, что поэт воссоздает образ собственно разговорной речи. Герой "откликается" на все происходящее сейчас — во время разговора, обращается к собеседникам, то утешая их, то им угрожая, испытывает мгновения умственного просветления и вновь впадает в забытье и т.п. Отсюда — несвязность, сбивчивость и повышенная экспрессивность речевой деятельности, насыщенной паузами и жестикуляцией:

Как вам моя понравилась столица?

Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица

Напоминают мне знакомые черты,

Как будто я встречал, имен еще не зная,

Вас где-то там, давно...

Лх, Маша, это ты?

О милая моя, родная, дорогая!

Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!

И Коля... здравствуй, милый брат!

Закономерно, что такой монолог формирует предельно сильную последовательность временных связей изображаемого события.

В § 2 "Стихотворный сказ и каноническая ситуации коммуникации" СтС-тексты рассматриваются как специфическая

коммуникативная форма, способная имитировать так называемую каноническую речевую ситуацию. В сказовом произведении (в частности, в СтС) первостепенным предметом художественного изображения становится самый процесс речеведения ("событие рассказывания"), и это событие осваивается как происходящее в настоящий момент — в течение его читательского восприятия. Следовательно, в текстах СтС, в отличие от "нейтральной" (письменно-книжной") РЛ, ситуация речеведения непременно актуализирована. Таким образом, можно сделать вывод, определяющий главное в поэтике сказовой формы. Сказ (в том числе и стихотворный сказ) оказывается такой коммуникативной формой в художественной литературе, которая имитирует каноническую речевую ситуацию. По словам Е. Падучевой, каноническая ситуация общения требует соблюдения следующих условий:

1. Говорящий и слушающий присутствуют в контексте сообщения.

2. Момент произнесения высказывания говорящим совпадает с моментом его восприятия слушающим.

3. Говорящий и слушающий находятся в одном и том же месте. При этом имеется в виду, что говорящий и слушающий видят друг друга и имеют общее поле зрения.1

Очевидно, например, что "чистая лирика", как и образцы письменно-книжной ("нейтральной") "ролевой" лирики, не могут рассматриваться в качестве художественной имитации канонической ситуации общения — уже в силу того, что здесь не актуализирован момент речеведения. Точно так же не. соответствуют канонической коммуникативной ситуации "ролевые" тексты, воспроизводящие собственно эпистолярное общение героя- субъекта с героем-адресатом (см. всевозможные "письма" в поэзии — от "Письма" Апухтина до "Письма с сельхозвыставки" у Высоцкого). Здесь не выполняется условие единства времени — момент фиксации высказывания принципиально не совпадает с моментом его восприятия адресатом.

Художественная имитация канонической ситуации общения, конечно же, усиливает иллюзию реальности, достоверности и "рассказываемого события", и самого "события рассказывания". С другой стороны, ясно, что именно потому "чистый" сказ как способ речеведения ограничен. Ограничен, во-первых, тем, что замкнут в жестких пределах "сиюминутного говорения" субъекта, во-вторых, — тем, что предполагает только одного говорящего. Отсюда — популярность в русской поэзии своего рода "комбинированных" или "трансформированных" вариантов СтС. Существуют два основных варианта нарушения канонической коммуникативной ситуации в текстах

1 Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). — М., 1996. — С. 259.

СтС. Это может быть либо чередование разных ситуаций "говорения" (с разными субъектами речи) в составе одного текста, либо — невыдержанность ситуации рассказывания в рамках единой временной последовательности. Примером первого варианта является стихотворение Л. Мея "Оборотень". Второй вариант ярко выражен в поэзии В. Высоцкого, "ролевые" монологи которого нередко представляют собой своеобразную игру возможностями сказовой формы. В качестве образца рассматривается стихотворение В. Высоцкого "Смотрины".

Родовая принадлежность СтС-монологов рассматривается в § 3 "Проблема "родового статуса" СтС-текстов". Художественная имитация непосредственного общения субъекта речеведения с адресатом делает важнейшей проблемой поэтики стихотворного сказа проблему его "родового статуса". В частности, воспроизведение канонической коммуникативной ситуации приводит к тому, что форма СтС становится весьма избирательной в отношении осваиваемых "речевых жанров". Сказ осваивает "речевые жанры", реализующие спонтанную и естественную (обыденную, неиерархическую) речь человека. Инвариантом здесь будет акт свободной и непринужденной речевой (речемыслительной) деятельности субъекта. Конкретные же варианты художественно осваиваемого "говорения" 1-ероя, разумеется, достаточно разнообразны. Отметим, что для сказа в прозе, ориентированного на "рассказывание" о каких-то происшествиях, случаях, характерны ситуации неспешного и обстоятельного общения — собственно разговор, беседа, в полной мере реализующие задачи и стремления рассказчика. Чаще всего это дорожные разговоры ("Кикимора" О. Сомова, "Двухаршинный нос" В. Даля, "На извозчике" К. Тренева), дружеская беседа ("Заколдованное место" Гоголя, "Жизнь прожить" В. Астафьева, "Бухтины вологодские" В. Белова), семейный разговор ("Бабушкины россказни" А. Псчерского, "Сны матери" В. Шукшина, "Зимние вечера такие долгие" Г. Немченко), рассказы бывалого человека ("Семейный человек" М. Шолохова. "Из рассказов Анны Максимовны" Л. Сейфуллиной, "Варвара" В. Крупина).

Подобные ситуации, конечно, универсальны, а потому плодотворно используются и в стихотворном сказе. См., например, разнообразные "дорожные истории" в форме СтС: "В дороге" Н. Некрасова, "Рассказ ямщика" И.С. Никитина, "Ночной разговор в вагоне-ресторане" (гл. 4 "Поэмы о Сталине") А. Галича, "По дороге в церковь" А. Зорина, "Услышанный разговор в поезде" И. Фонякова и т.п. Не менее интересно, чем в прозе, представлены в СтС воспоминания бывалого человека, всевозможные рассказы о необыкновенных происшествиях, пересказы историй, былей и т.п. Вспомним сказки и были Жуковского ("Две были", "Овсяный кисель", "Красный карбункул"), см. также: "Рассказ няни" В . Курочкина, "Рассказ моего знакомого" И.С. Никитина, "Алексис и Дора (пересказ гетевской элегии)", "Менуэт (рассказ старого бригадира)" А. Майкова, "Вечевой колокол" Л. Мея, "Пчелы", "Соловьи" (из "Стихотворний, посвященных русским детям") Н. Некрасова, "Повар базилевса (Византийская повесть)" Г.

Шенгели.

С другой стороны, показательна уникальная система "речевых жанров", осваиваемых именно стихотворным сказом. Для стихотворных сказовых произведений характерны, в частности, такие речевые жанры, как плач или жалоба ("Мать-убийца" Ф. Глинки, "Плач Юстиниана" А. Апухтина, "Плач матери по новобранцу" М. Цветаевой, "Юродивый в 1918 году" А. Тарковского), молитва ("Юнкерская молитва" Лермонтова, молитва бобыля в "Осинке" А. Белого, "Раздумья русского солдата Федора Микулина" А. Жигулина), монологи, передающие сны, галлюцинации, кошмары, вообще патологические, болезненные состояния человека ("Сумасшедший" А. Апухтина, "Кошмары" И. Анненского, "Ночная песня пьяницы" Саши Черного, "У меня запой от одиночества..." В. Высоцкого).

Следует особо отметить плодотворное использование сказовой формы для передачи сказанного "про себя" — воссоздания "уединенных" (разговор с собой) и внутренних монологов, "потока сознания" и т.п. Ясно, что в данном случае мы имеем дело с автокоммуникацией — адресатом монолога оказывается сам субъект речеведения. См., например: "Что думает старуха, когда ей не спится" Н. Некрасова, "Позднее мщение" А. Апухтина, "Монолог из поэмы "Перовская" И.И. Попова, "Церковный сторож" К. Случевского, "Прерывистые строки" И. Анненского, в современной поэзии — "Ласточки в небе, или что думала мать героической подпольщицы Ани Морозовой, когда ей вручали польский орден Крест Грюнвальда, которым ее дочь была посмертно награждена за боевые заслуги при освобождении Польши от фашистских захватчиков" А. Бачилло, "Горчаков в ночи" (название гл. 3 и гл. 8 в поэме "Горбунов и Горчаков") И. Бродского, "Семейные фотографии" А. Шаталова, "Под Рождество" В. Черкесова.

Кроме того, очень ярко представлены в СтС оригинальные "речевые жанры", в которых отчетливо выражено драматическое начало. Во-первых, это застольный разговор, собственно застолье. Например, "В ресторане" Н.С. Курочкина, "Пятый стакан" (из Ш. Петефи) С. Маршака, "В ресторане" Г. Горбовского. Любопытно вспомнить и шутливый застольный разговор-тост у Пушкина ("Сват Иван, как пить мы станем..."), с которым, как известно, прямо перекликается шуточное стихотворение "Надо помянуть, непременно помянуть надо..." Вяземского, Пушкина и (предположительно) И. Мятлева.

Во-вторых, — своего рода монолог зазывалы (стилизации монологов "балаганных дедов" или прибауток раешников в народном театре). Этот речежанр представлен в русской поэзии целым рядом интереснейших произведений — от "Лубочного театра" Грибоедова и "Восточного вопроса в панораме" Н. Огарева до "Шариков детских" И. Анненского, "Лавочки" Саши Черного и знаменитого "Мороженое из сирени" И. Северянина. Особо стоит отметить оригинальное стихотворение Г. Федотова (художника) "Рацея (Объяснение картины "Сватовство майора")", также написанное в этой форме.

Наконец, в-третьих, — колыбельная песня. Имеются в виду те собственно сказовые "колыбельные песни", в которых преобладает импровизационное начало и, соответственно, исполнение колыбельной непосредственно разыгрывается перед читателем в форме спонтанного разговора или беседы. См. яркий образчик в русской поэзии — своеобразная стихотворная мини-сценка у И. Анненского — "Без конца и без начала (Колыбельная)" из цикла "Песни с декорацией". Подобным же образом организовано "исполнение" колыбельной у Саши Черного — см. "Колыбельная (для мужского голоса)".

Таким образом, типология "речевых жанров", осваиваемых формой СтС, обнаруживает неоднородную природу сказовых стихотворных монологов (которые способны включать в себя и эпическое , и драматическое начало и быть, преимущественно, собственно лирическими произведениями). Не случайно эта проблема неизменно находилась в цешре внимания исследователей, так или иначе обращавшихся к анализу сказовых стихотворений и вообще "ролевой" лирики. В.П. Скобелев, отмечая первостепенное значение проблемы "родового статуса" в исследовании поэтики подобных стихотворений, констатирует, что "вопрос здесь остается нерешенным..." 1 Именно специфика "двуродовой" природы "ролевых" стихотворений (в частности, в поэзии H.A. Некрасова) стала в свое время предметом полемики между A.M. Гаркави и Б.О. Корманом. При этом A.M. Гаркави считал "ролевые" стихотворения Некрасова лиро-эпическими произведениями, отмечал, что они находятся "на грани" лирики и эпоса. Б.О. Корман, в конце концов, остановился на определении драматическая лирика, подчеркивая, что в "ролевых" стихотворениях обязательно присутствует драматическое начало. Чрезвычайно любопытна и показательна своеобразная эволюция в трактовке "родового статуса" PJ1 в работах Л.Я. Гинзбург. В книге "О лирике", анализируя стихотворение Лермонтова "Завещание", исследовательница пишет о его лиро-эпическом характере. Однако в частной переписке с Б. Корманом (письмо 1958 г.) подчеркивает собственно драматическую природу монолога героя: "... "Завещание" — чудо драматизации, хотя и в монологической форме".

На наш взгляд, неплодотворной оказывается сама попытка однозначно определить "родовой статус" РЛ в целом — применительно ко всему корпусу "опосредованной лирики", так как понятие "ролевая лирика" включает в себя самые разнообразные и разнородные произведения. При этом необходимо учитывать, что любой тип высказывания, художественно осваиваемый в СтС, объективируется автором в драматической форме — как речевая деятельность субъекта, осуществляемая в момент её непосредственного восприятия читателем. Соответственно, можно говорить о следующих вариантах

' Скобелев В.П. БО. Корман о "ролевой лирике" // II Кормановские чтения. — Ижевск, 1984.—Вып. 1.— С. 13.

стихотворных сказовых произведений, с точки зрения их родовой природы: драматическая лирика, стихотворный лирический эпос и собственно драматический эпос в стихах. Например, "драматическая" составляющая стихотворного сказа особенно отчетливо проявляется в тех СтС-монологах, в которых первостепенным предметом художественного изображения становится непосредственное взаимодействие героев в процессе их "живого" разговора. Мастером "драматического монолога" в стихах был Саша Черный, см., например, его стихотворение "Новая игра" или стихотворения для детей — "Про девочку, которая нашла своего Мишку", "Волшебник", "Карточный домик". Авторы СтС-текстов получают возможность в монологической форме разыгрывать целый спектакль — иногда шутливую сценку, собственно игру, но порой и напряженную борьбу, настоящую схватку "общающихся" (см. в стихотворении Н. Асеева "Стачколомы", 1923 г.)

Таким образом, "родовой статус" стихотворных сказовых монологов обусловлен, прежде всего, видом (типом) речевого акта, положенного в основу изображенного разговорного монолога. С одной стороны, Рр требует "прямого" воссоздания, с другой, — является средством обозначения самостоятельных событий, отграниченных от ситуации ведения речи, и способом непосредственного выражения душевных переживаний и оценок тех иди иных явлений. В современной науке о литературе авторитетной является концепция К. Бюлера, которая обнаруживает собственно лингвистические основания родовой дифференциации, реально существующей в литературно-художественной практике. Согласно этой концепции, речевые акты способны включать в себя сообщение о чем-либо (репрезентативная функция), выражение эмоций и оценок говорящего (экспрессивная функция) и, наконец, обращение говорящего к кому-либо (апеллятивная функция).'

По существу, Рр как таковая способна одновременно выполнять все названные функции. СтС-монологи, имитирующие разговорное взаимообщение говорящего с аудиторией, органично включают в себя и сообщение о чем-либо (эпическое начало), и выражение эмоций (лирическая составляющая), и разыгрывание непосредственного обращения к собеседнику (элемент драматического). Обычно сказовое произведение включает в себя как лирическое, так и эпическое и собственно драматическое начало, так что справедливо говорить лишь о доминировании одного из них в конкретном тексте.

В заключение четвертой главы, в § 4 "Содержательные функции сказового речеведения в поэзии" обозначены основные художественные

1 Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. - М.. 1993. С. 34

задания, которые способен выполнять стихотворный сказ.

Во-первых, использование сказового речеведения в немалой степени может быть обусловлено возможностями сказа в сфере характерологии. Наружность (внешний облик), "социальный статус", внутренний мир и психология, особенности поведения, те или иные обстоятельства жизни (как в прошлом, так и в настоящем), сиюминутные переживания и мысли говорящего — все это читателю становится известным благ одаря свободной и непринужденной речевой деятельности субъекта сказового монолога. Ср. хотя бы уже упоминаемое небольшое по объему стихотворение И. Никитина ("Не смейся, родимый кормилец... "), которое достаточно полно очерчивает определенный и психологически достоверный образ словоохотливого героя, а вместе с тем выражает и авторскую оценку его "крутого характера".

Во-вторых, художественная имитация разговорного монолога сообщает сказовому тексту ряд специфических возможностей в сфере сюжетостроения. С одной стороны, как уже отмечалось, СтС-текст предполагает развитие собственно драматического способа развертывания сюжета. С другой стороны, введение разговорного монолога обеспечивает существование в сказовых текстах (в том числе и стихотворных) дополнительных художественных возможностей для освоения собственно эпического сюжетостроения. Установка на изображение монолога как устного и ассоциативно-импровизационного позволяет автору свободно и естественно включать в текст (как правило, мотивируя это "прихотью" рассказчика или заинтересованностью слушателя) самый разнообразный и тематически разнородный материал.

Например, текст стихотворения "Посвящается Ялте" выстраивается как чередование самостоятельных "голосов" героев. В основе его фабулы — расследование таинственного убийства, каждая отдельная главка представляет собой монолог свидетеля или подозреваемого (всего 5 главок плюс предисловие "от автора"). При этом у каждого из говорящих свой взгляд на происшедшее и свои мотивы поведения на допросе, так что "установление истины", по замыслу автора, становится задачей самого читателя. Очевидно, что сказовый способ речеведения, предполагающий "рассказывание" от лица персонажа и лишающий текст прямого "авторского вмешательства", обладает плодотворными возможностями дня подобного детективного сюжетостроения. Как известно, хрестоматийным образцом аналогичного использования сказа в классической прозе является новелла Акутагавы "В чаще"; ср. в современной русской литературе так же выстроенную повесть М. Веллера "Колечко". В отечественной поэзии, кроме стихотворения И. Бродского, можно вспомнить "детективную" поэму М.А. Кузмина "Лазарь", композиция которой точно так же представляет собой "нанизывание голосов свидетелей".

Сюжетообразующая роль сказовой формы ярко проявляется и в тех случаях, когда сказовый монолог оказывается компонентом рамки художественного текста. В частности, стихотворный сказ нередко высту пает в подобной роли в составе поэм (и в целом — больших по объему

стихотворных форм). Например, немало образцов использования сказа в подобной функции находим мы в современной поэзии. Так, первая часть поэмы И. Лиснянской "Ступени (Находка отдыхающего") открывается рассказом лирической героини о неожиданном визите к ней незнакомого человека, случайно нашедшего ее стихи в старой записной книжке. Заканчивается же текст этой части самостоятельной главкой, возвращающей читателя к началу повествования и представляющей собой монолог человека, нашедшего рукопись. Подобным же образом сказовый монолог персонажа завершает текст поэмы А. Юдахина "Наказание Шубакова" (см. гл. 8). Выразительный пример аналогичной композиционной функции СтС-монолога находим и в поэме А. Чернова "Петр Кириллович".

В-третьих, художественная имитация "живой" разговорной речи непременно выполняет эстетическое задание. Стихотворные сказовые монологи, так или иначе, фиксируют, "схватывают" богатство и разнообразие речевой культуры той или иной эпохи. Например, как своего рода "памятники", образцы народного говора ("речевого поведения") воспринимаются сегодня многие стихотворные монологи Жуковского, Ф. Глинки, Некрасова, И.С. Никитина, И. Анненского (такие, как "Шарики детские", "Гармонные вздохи", "Колыбельная") и т.п. Языковое своеобразие, а нередко и "речевые экзотизмы" определенных социальных слоев общества (от образцов воровского жаргона до профессионального сленга горнозаводских рабочих, моряков, астрономов, археологов) находят художественное освоение в произведениях И. Сельвинского, Д. Бедного, В. Высоцкого. Сказовые тексты доносят до читателя неповторимый колорит, дух разговоров, особенности речи конкретной личности. Это может быть и известный исторический деятель, и "обыкновенный" частный человек, "голос" которого дорог автору. Так, М. Цветаева воссоздает речь Корнилова ("Корнилов"), а Г. Валиков — монолог Петра Первого (в стихотворении "Петр I — Матвееву"). В современной русской поэзии аналогичный прием использует Вл. Алейников, воспроизводя разговор художника А. Зверева (в стихотворении "Художник Анатолий Зверев"). В новейшей русской литературе в этой связи обращает на себя внимание поэзия Александра Шаталова, многие произведения которого :— попытка ностальгического воскрешения разговоров близких людей. Таковы, например, его "Семейные фотографии", стихотворение "мама папа брат и славик".

Собственно эстетическое задание СтС-текстов ярко проявляется и в языковой игре как таковой. СтС-тексты нередко являют собой феномен языковой игры в "чистом виде" — как самодостаточный объект художественного освоения. Образчик такой игры мы находим, например, в поэзии А.К. Толстого. Имеются в виду тексты-буриме поэта — стихотворения-шутки, сочиненные на заданные рифмы (при однотипном способе рифмовки: абабввгдгд). Известны три текста таких стихотворений: "Переход через Балканские горы", "Бегство Наполеона из России" и "Почему Александр I отказался от названия Великого", все они написаны в форме непосредственного "говорения" героя. Иногда же СтС-текст в целом

представляет собой шутку как таковую — рассчитан исключительно на "эстетическое балагурство". Особенно это характерно для так называемой "домашней поэзии" — т.е. стихотворений, сочинявшихся в минуты поэтического досуга и предназначенных для бытования в среде близких и знакомых самого поэта. Это и понятно, ведь к имитации спонтанного разговорного слова автор, как правило, обращается именно в целях "интимизации" изображенного высказывания — придания акту художественной коммуникации характера "доверительной беседы", непринужденного и неофициального общения.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования. Анализ текстов русской поэзии 17 — 20 вв. показывает, что в ряду "ролевой" лирики постепенно формируется особая ее разновидность, которую (по аналогии с известным явлением в художественной прозе) правомерно назвать стихотворным сказом. Своеобразие этой коммуникативной формы в поэзии заключается в том, что воплощение чужой — неавторской — точки зрения (важнейшая установка всех "ролевых" поэтических текстов) осуществляется здесь посредством художественной имитации разговорной речи субъекта — носителя сознания. Текст стихотворения в этом случае выстраивается как разговорный монолог какого-либо "социально определенного" лица — говорящего персонажа. Именно специфические свойства разговорной речевой деятельности определяют и уникальную поэтику (языковые особенности, специфику пространственно-временных отношений, своеобразие сюжетостроения, родовую природу), и художественные функции, и содержание в целом стихотворных сказовых текстов. При этом собственно ситуация речеведения оказывается в произведениях стихотворного сказа первостепенным объектом художественного изображения. Сказ осваивает "речевые жанры", реализующие спонтанную и естественную (обыденную, неиерархическую) речь человека.

Разумеется, конкретные варианты художественно осваиваемого "говорения" героя чрезвычайно разнообразны. Однако инвариантом сказовой формы (в том числе стихотворной) в любом случае является художественный образ свободной и непринужденной речевой (речемыслительной) деятельности субъекта изображенного монолога. Естественно, что важнейшей функцией сказовых монологов становится собственно характерологическая. В то же время сказовые тексты полифункциональны. В частности, наряду с характерологической функцией, стихотворные сказовые монологи, как правило, осуществляют собственно эстетическое задание, фиксируя и сохраняя богатство и разнообразие речевой культуры той или иной эпохи.

Становление и функционирование стихотворной сказовой формы связано с общей тенденцией развития отечественной литературы (в частности, осуществляется параллельно с формированием сказа в прозе) и обусловлено настоятельной необходимостью освоения искусством слова личности "реального другого" (С. Бройтман). В этом смысле возникновение и

дальнейшее бытование СтС-текстов можно считать характерным проявлением общего процесса диалогизации лирики.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

I. Книги

1 г Каргашин И.А. Сказ в русской литературе. Вопросы теории и истории: Монография. — Калуга, 1996.160 стр. (10 пл.).

2. Каргашин И.А. Стихотворный сказ: поэтика, история развития. Монография. — Калуга, 2005. 428 стр. (24 пл.).

П. Статьи и материалы

1. Каргашин И.А. Эпиграф как способ маркирования "ролевой" лирики // Вестник Оренбургского государственного университета. — № 11. — Оренбург, 2005 (0,6 пл.)

2. Каргашин И.А. Начало и конец лирического текста Н Логический анализ языка: Семантика начала и конца. — М., 2002 (0,5 п.л.)

3. Каргашин И.А. Проблемы поэтики стихотворного сказа // Проблема автора в художественной литературе. — Вып. 11. — Ижевск, 1998 (0,5 п.л.)

4. Каргашин И.А. Проблема художественных функций сказовой формы // Содержательность форм в художественной литературе. — Самара, 1993 (0,5 п.л.)

5. Каргашин И.А. Поэтика изображенного слова в художественном тексте // Исследования по художественному тексту. — Ч. Т. — Саратов, 1994 (0,3 п.л.)

6. Каргашин И.А. Теория сказа в трудах М.М. Бахтина // М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века. — Ч. 1. — Саранск, 1995 (0,3 п.л.)

7. Каргашин И.А. Сказ как жанрообразующий фактор // Проблема жанра в литературе. - Калуга — Брянск, 1997 (0,3 пл.)

8. Каргашин И.А. Речь как предмет художественного изображения в литературе. Программа спецкурса для студентов филологического факультета // Программы спецкурсов для студентов филологического факультета. — Вып. 1. - Калуга, 1997 (0,5 п.л.)

9. Каргашин И.А. Сказ: "событие рассказывания" // Принципы изучения

художественного текста. — Ч. 2. — Саратов, 1992 (0,2 п.л.)

10. Каргашин И.А. "Песни с декорацией", или русский стихотворный сказ // "Русская речь". — № 4. — М., 2000 (0,6 пл.)

11. Каргашин И.А. "Песни с декорацией", или русский стихотворный сказ // "Русская речь". — № 5. — М., 2000 (0,6 пл.)

12. Каргашин И.А. Сказ как способ речевой организации произведения // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. — Кемерово, 1990 (0,5 п.л.)

13. Каргашин ИА. "Погоня" В. Высоцкого и "Погоня" Ф. Глинки: поэтика типологических схождений // "Продолжение": Альманах. — № 2. - Калуга,

2002 (1,2 п.л.)

14. Каргашин И.А. О художественных функциях стихотворного сказа // Творчество Б." Зайцева в контексте русской и мировой литературы. — Калуга,

2003 (0,5 п.л.)

15. Каргашин И.А. Стихотворный сказ как коммуникативная форма: специфика пространственно-временных отношений // Проблема "другого голоса" в языке, литературе, культуре. — СПб., 2003 (0,4 п.л.)

16. Каргашин И.А. "Персональная" коммуникативная форма как способ организации лирического текста // Русская литература XX — XXI веков: проблемы теории и методологии изучения: Материалы Международной научной конференции. — М., 2004 (0,3 п.л.)

17. Каргашин И.А. "Погоня" В. Высоцкого и "Погоня" Ф. Глинки // "Русская речь" — №4.-М, 2005 (0,5 п.л.)

18. Каргашин И.А. О современных формах сказа // Пятые Тыняновские чтения. — Рига, 1990. (0,2 п.л.)

Подписано в печать 25.01.2006. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Усл. печ. л. 2,5. Тираж 150 экз. Зак № 009.

Отпечатано АП «Полиграфия», г. Калуга, ул. Тульская 13а. Лиц. ПЛД № 42-29 от 23.12.99

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Байдакова, Наталья Николаевна

Введение. Характеристика источников и историографии. С.

Глава 1. Политика Российского правительства по отношению к нехристианским народам в Российском государстве и Тамбовской губернии (до конца XVIII в.). С.

§ 1. История распространения ислама в Русском государстве. С.

§ 2. Заселение Тамбовского края (XIV -XVII вв.). С.

§ 3. Политика Российского государства по отношению к «иноверцам» (XVI- конец XVIII вв.) С.

Глава 2. Устройство духовной жизни мусульман Российской империи и Тамбовского края XVIII - начале XX вв. С.

§ 1. Хаджж и миграционные процессы в Российском государстве. С.

§ 2. Роль «иноверцев» в военной истории Российского государства. С.

Глава 3. Мусульмане империи Романовых в иолшичсской и экономической жизни Российского государства в XIX -начале XX вв. С.

§ 1. Особенности политики Российского государства по отношению к исламской конфессии в XIX в. С.

§ 2. Представления миссионеров об исламской культуре. С.

§ 3. Численность и хозяйственное положение тамбовских мусульман в XIX-XX вв. С.

§ 4. Деятельность мусульман -«прогрессистов» и мусульманских съездов в условиях предреволюционной ситуации в России. С.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Байдакова, Наталья Николаевна

Актуальность исследования.

Происходящие в России глубокие, всеобъемлющие изменения в среде политических, экономических и социальных отношений затронули существенным образом и сферу межэтнических и межконфессиональных отношений Тема предпринятого диссертационного исследования носит особое звучание с учетом мноюнационального и многоконфессионального состава Российского государства.

Иноверческий» вопрос в России традиционно возникал как по мере присоединения новых peí ионов, так и в ходе экономических и военно-политических контактов. Его разрешение зависело от конкретных исторических обстоятельств, прежде всего оно отражало внешне- и внутриполитическую ситуацию в российском обществе. Конфессиональная политика, проводившаяся Российским юсударством во второй половине XVI в. - начале XX в была важнейшим элементом внутренней и внешней политики страны. Она в значительной мере определяла смысл и общую направленность многих правительственных решений.

Государственно-исламские отношения в Российской империи распространялись на несколько регионов государственно-мусульманского диалога (Среднее и Нижнее Поволжье, Сибирь, Крым, Кавказ, Казахстан, Средняя Азия), рашичавшихся дру1 от друга временем и условиями их вхождения в состав России, их географическим положением населяющих их этносов. Даже к народам, проживавшим в одном районе, в один исторический период отношение властей момо существенно разниться. Не случайно, что с присоединением очередной мусульманской территории "исламский вопрос" каждый раз возникал заново и решался с учетом реалий времени и местной специфики. Поэтому, чтобы выявить тенденции развития государственно-исламских отношений, характерные для всей России, необходимы знание и анализ ситуации в конкретных регионах.

Важность и актуальность проблемы взаимосвязи конфессиональной политики и политической культуры определили интерес многих историков и философов к этой проблеме. Однако, как правило, исследователи освещали отдельные аспекты этой проблемы, большей частью наряду с решением других задач. Актуальность темы диктуется острой необходимостью анализа историко-культурологических аспектов жизни иноверцев, живущих в пределах Российского государства.

Наиболее актуальным на сегодняшний день является вопрос объективного освещения политической истории мусульманского общества и его религиозно-правовых институюв Для этого необходимо более глубокое и основательное осмысление проблем, связанных с деятельностью различных органов управления мусульманской общины.

В начале 90-х годов XX в. в условиях демократизации общества появилось большое количество работ, в которых были предприняты попытки исследования особенностей исторического развития российских мусульман в условиях многоконфессиональною государства. Но, несмотря на значительные успехи в области изучения историческою пути мусульман России, который наметился за последние 15 лет, еще мно(ие аспекты данной темы остались вне поля зрения исследователей.

Актуальность работы заключается также в том, что современное развитие общественного движения среди последователей различных конфессий в России во многом повторяет тенденции развития наций в досоветский период. В последние десятилетия проблемы соотношения светского и религиозного начал в национальных движениях, роль различных национальных групп, национальная самоидентификация, взаимодействие национального и юсударственного образований превратились в предмет дискуссий почти для всех активных слоев общества.

Для понимания современных процессов, происходящих в обществе и их развития необходим анализ опыта решения национальных и религиозных вопросов в Российской империи и, в частности, изучение истории нехристианских этносов. Без всестороннего изучения истории «иноверцев», проживавших в различных областях России, невозможно воссоздание целостной картины развития Российского государства. С этой точки зрения Тамбовский край является одним из регионов православно-мусульманского пограничья, где с первой половины XVII в. опробовались различные подходы в области религиозной и национальной политики. Модель государственно-религиозных отношений, сложившаяся в данном регионе, во многом способствовала становлению российского полиэтнического и поликонфессионального общества и российской государственности.

Объектом исследования является татарское и мордовское население Тамбовской губернии. В конфессиональном отношении мордва первоначально исповедывала язычество. Затем подавляющее ее большинство перешло в православие, незначительное количество -в ислам. Татары были мусульманами, либо принявшими православие новокрещенами.

Предметом исследования диссертации является политика правительства Российского государства по отношению к конфессиональным меньшинствам, конкретно в одной из губерний России - Тамбовской. В работе рассматривается история заселения Тамбовского края «иноверцами» (необходимо оговорить, что в данном случае под «иноверцами» понимаются язычники и мусульмане). Исследуется динамика их численности и удельного веса среди местного населения. Также изучаются наиболее важные черты миссионерской политики государства по отношению к «иноверцам» Тамбовского края вплоть до 1917 к Анализируются основные события, связанные с мусульманским движением в России.

Территориальные рамки исследования. Тамбовский край - это регион Центрального Черноземья, в котором в изучаемый период преобладало крестьянское население православного вероисповедания, что предопределяло отсутствие серьезных национально-религиозных конфликтов.

Тамбовский уезд возник после строительства Тамбова и так называемой Тамбовской черты и вобрал в себя часть дворцовой Верхоценской волости. Исследователи подчеркивали условность термина «границы» уезда для юга Русского государства в XVII в.1 Как правило, южная граница уездов, расположенных по черте, вообще не определялась. Первый тамбовский воевода Роман Бабарыкин определил лишь западную и в какой-то степени северную границы, разделив земли трех соседних уездов: Шацкот, Козловского и Тамбовского. Такую работу провести было несложно, так как 1амбовский уезд на их границах в 1636 г. еще практически не наблюдался, и необходимость проводить четкое межевание земель отсутствовала Западная граница Тамбовского уезда прошла по руслу реки Челновой. Все поселения, появившиеся па левом берегу реки, относились к Козловскому уезду, а на правом берегу - к Тамбовскому. Восточная и южная границы Тамбовского уезда точно не определялись. Возникновение новых поселений к югу и юго-востоку от Тамбовской черты прослеживается после 1695 г. и связано с взятием русской армией города Азова. В конце XVII - начале XVIII вв. жилая территория уеща расширилась за счет появления сел и деревень на реках Лесной Тамбов, Нару Тамбов и Липовице. Таким образом, Тамбовский край был населен еще до строительства города Тамбова, тем не менее, сооружение Тамбовской черты сыграло благоприятную роль в ею дальнейшем освоении. В целом процессы, происходившие в Тамбовской губернии, бы ш во многом типичны как для соседних губерний, связанных общностью социально

1 Водарский ЯЕ Население России в конце XVII - начале XVIII вв М , 1977. С. 139-141 экономического развития и культурными традициями, так и во многом схожи для страны в целом.

Тамбовское наместничество было открыто 16 сентября 1779 г, и город Тамбов, сгал его центром. Оно, в свою очередь, входило в состав восьмого генерал губернского округа Тамбовское наместничество объединяло земли бывших Тамбовской и Шацкой провинций. Все наместничество было разделено на 15 уездов.

По случаю этого события в Тамбове у местного архиерея Феодосия был парадный обед за казенный счет. Среди гостей были Тамбовский и Владимирский генерал-губернатор граф Р.И Воронцов и правитель Тамбовского наместничества генерал-майор А.И. Салтыков

12 декабря 1796 г. Тамбовское наместничество было преобразовано в губернию и получило самостоятельное управление. Последующие 132 года Тамбов сохранял $а собой статус губернского центра В XIX в. в Тамбовскую губернию входило 12 уездов: Борисоглебский, Елатомский, Кирсановский, Козловский, Лебедянский, Липецкий, Моршанский, Спасский, Тамбовский, Темниковский, Усманский, Шацкий.

Вопрос об открытии Тамбовской епархии впервые обсуждался на Московском соборе в 1654 г. в связи с усилением раскольничества в Русской церкви. Однако открыта она была несколько позже, в 1682 г. В ее состав вошли города: Тамбов, Козлов, Борисоглебск. Первым епископом, который возглавил Тамбовскую и Козловскую епархии, стал епископ Леонтий. Однако он был лишен своего сана за взятки. Вторым епископом был Питирим из Вязьмы (1685-1699 гг.). Третьим - Игнатий, лишенный епископства и сосланный в Соловецкий монастырь в 1699 г. за связь с Григорием Талицким, распространявшим учение о том, что Петр I является антихристом. Одновременно в 1699 I. была закрыта Тамбовская епархия, после упразднения которой, губерния находилась под управлением митрополита Рязанского. В 1749 г. юрод Тамбов с двумя духовными правлениями был причислен к Воронежской епархии. Лишь в 1758 г. по указу Елизаветы Петровны епархия была вновь восстановлена под названием Тамбовской и Пензенской, причем границы ее расширились: от Воронежской епархии к ней отошел Добринск, от Владимирской -Краснослободск, от Суздальской -Темников, Керинск, Наровчат, Верхний Ломов, Нижний Ломов, от других пограничных епархий -Троицк и Корсунь.

Хронологические рамки работы. Хронологически исследование начинается с эпохи заселения Тамбовского края, когда «религиозный вопрос» на Тамбовщине только начат возникать. Нижний временной рубеж (ХУ-ХУ1 вв.) определяется появлением первых татарских поселенцев в Тамбовском крае. Конечной хронологической датой исследования является начало XX в. (1917 г.).

Цели и основные задачи диссертации.

Цель диссертационной работы состоит в том, чтобы восполнить существующий пробел и создать комплексное исследование, способное восстановить полную картину заселения Тамбовского края, в том числе язычниками и мусульманами; показать процесс вхождения «иноверцев» в состав Российского государства, проследить изменение их положения после принятия ими православия или при сохранения своей веры. Важным направлением стало определение исторических условий, способствовавших эволюции государственной политики к «иноверцам» на Тамбовщине.

Исходя из поставленных целей, необходимо было решить следующие задачи:

-определить начальный этап проникновения «иноверцев» на территорию Тамбовского края в период до XVI в.;

-проанализировать национально-религиозные взаимоотношения на 1амбовщине, особенности этнического и конфессионального состава населения в Тамбовской губернии, как типичном регионе Черноземного центра Европейской России;

-выявить главнейшие векторы развития мусульманской общины в условиях усиления религиозно-идеологического давления на «иноверцев» в ХУП-ХУШ вв, сопровождавшегося ассимиляционными процессами;

-проанализировать процесс взаимодействия Российского государства с религиозными конфессиями и определить этапы эволюции государственной политики по отношению к «иноверцам»;

-исследовать особенности жизни иноверцев в Тамбовской губернии, их роль в политических процессах Российского государства;

-раскрыть специфику и особенности бытования ислама па территории Тамбовской губернии;

-выяснить условия и предпосылки национальных движений в Тамбовской губернии и их специфику по сравнению с другими регионами Российской империи;

-определить степень влияния имперской идеологии на конфессиональную политику государства.

Методика исследования. В диссертации были применены различные общенаучные методологические принципы, применяющиеся в современной исторической науке. В их числе принципы историзма и научной объективности.

Так например, необходимо было собрать и систематизировать материал, относящийся к истории развития отношений государства с иноверцами; исследовать не публиковавшиеся ранее либо малоизученные архивные документы, раскрывающие те или иные стороны существования язычников и мусульман на Тамбовщине. Для воссоздания целостной объективной картины религиозной ситуации в Тамбовском крае и в Российском государстве был использован метод комплексного источниковедческого анализа источников, различных актов и делопроизводственных материалов, позволившею получить максимальное количество информации из имеющегося материала. Также применялись количественный и статистический методы при подсчете и характеристике отхожих промыслов в Тамбовской губернии среди «иноверцев». Историко-сравнительный и историко-реконструктивный методы применялись для рассмотрения политики правительства по отношению к «иноверцам» в Тамбовской губернии. Эго дало возможность выявить общие закономерности жизни «иноверцев» в Российском государстве и особенности их существования в Тамбовском крае в ХУП-ХХ вв.

Научная новизна исследования. Диссертационная работа является по существу первым исследованием религиозных особенностей жизни «иноверцев» и новокрещеп в Тамбовском крае. Впервые был введен в научный оборот ряд новых исторических источников, призванных восполнить до сих пор имеющееся отсутствие исследований по данной проблеме. В диссертации были уточнены и скорректированы некоторые существующие в исследованиях факты и наблюдения относительно «иноверческого» вопроса в Российском государстве. Впервые был проведен подробный анализ миссионерской политики Российскою государства к неправославным конфессиям на примере Тамбовского края.

Научно-практическая значимость исследования.

Изучение положения «иноверцев» в Тамбовском крае позволяет выявить закономерности, важные для понимания причин образования, сущности и специфики существования в современных условиях этноконфессиональных меньшинств. Материалы диссертации могут быть использованы для дальнейшею исследования истории национальных и религиозных отношений в России, а также в преподавании курсов отечественной истории, краеведения, для разработки спецкурсов по национальной и религиозной проблематике.

Апробация диссертации. Выводы и результаты диссертации изложены на научной конференции в Институте истории РАН «Церковное право и государственное законодательство в истории России» (14-15 мая 2003 г.); на IV международной научно-практической конференции в г. Мичуринске «Проблемы моделирования в развивающихся образовательных системах» (20-21 октября 2004 г.); а также на Всероссийской научно-практической Internet-конференции «Развитие дополнительного образования детей в условиях модернизации российского образования: теория и практика» (19-25 мая 2005 i.)

Степень научной разработанности проблемы.

В историографии исследуемой проблемы можно выделить три основных этапа дореволюционный, советский и постсоветский. Работы дореволюционных авторов содержат ценный и зачастую уникальный материал.

Среди деятелей Тамбовского края, оставивших свой след в краеведческих исследованиях, можно отметить такие имена, как: С.А. Березнеговский, Г.В. Хитров, И. Кобяков, В.Х. Фетисов, Н. Кулиблин и другие. Однако на научную основу изучение истории Тамбовского края было поставлено лишь во второй половине XIX в. известным краеведом И.И. Дубасовым (1843-1913 гг.), который в отличие от своею предшественника С. Березниговского (1797-1868 гг.) использовал в своих исследованиях новые научные источники. Он был одним из первых, кто поставил вопрос о широком исполыовании местных архивов для изучения истории Тамбовского края и соотнесения их с общими вопросами истории Русского государства. «Массы исторических материалов ждут еще своих исследователей. Ждет научного исследования в особенности наша безграничная провинция, составляющая сущность народной жизни и всячески питающая всероссийское отечество», - писал он в одном из своих произведений.2 Возглавляя Тамбовскую архивную ученую комиссию (далее ТУАК), со дня ее основания в 1887 г. и до 1900 г., И.И. Дубасов много внимания уделял публикациям документов местных и центральных архивов в Известиях Тамбовской архивной ученой комиссии (далее И1УАК) К эгой работе он привлек опытных архивистов A.A. Голомбиевскою, В.И. Холмогорова, П.И. Пискарева. Благодаря их деятельности в «Известиях Тамбовской ученой архивной комиссии» публиковались документы московских архивов Министерства юстиции, Министерства иностранных дел и ряда местных архивов: Шацкой провинциальной канцелярии, некоторых тамбовских учреждений и монастырей. Учитывая ют факт, что многие материалы не дошли до наших дней, необходимо признать, что подборка документов в «Известиях Тамбовской ученой архивной комиссии» является ценнейшим сводом источников по истории Тамбовского края XVI - XIX вв. Здесь собраны

2 Дубасов И И Очерки из истории Тамбовского края Вып I М, 1883. С 5 многочисленные документы по истории заселения Тамбовского уезда и Тамбовской черты в XVII в., которыми пользовались и будут пользоваться не одно поколение исследователей. Среди членов Тамбовской ученой комиссии тему колонизации края наиболее активно разрабатывали И.И. Дубасов, П.Н. Черменский, П.А. Дьяконов, М.Г. Розанов, Д.В. Ильченко, В И. Конобеевский, А.Н. Норцов, Б.Г. Фиксен. Все они в большей или меньшей степени восприняли положения официальной историографии конца XIX в. об основных движущих силах колонизационного процесса и об их соотношении. Определенное влияние на их представления о заселении «дикого поля» оказал известный труд Д.И. Багалея, основное содержание которого сам автор охарактеризовал следующим образом: «Моя история украин является, в сущности, историей юсударствеииого начала в его историческом развитии».3 Отводя чрезвычайно важное значение роли правительства в заселении окраин Московскою государства, видный историк не отрицал существования вольной, народной колонизации. Д.И. Багалей отмечал, что колонизация на Тамбовщипе принадлежала исключительно русскому служилому сословию.4 Однако при лом он признавал, что не смог в полной мере раскрыть этот процесс из-за отсутствия источников

Местные исследователи имели больше возможностей для изучения эюю направления колонизации на основе материалов волостных и уездных архивов. Основная сторона деятельности И И. Дубасова лежала в исследовании истории Тамбовского края. Он опубликовал многочисленные статьи в «Историческом вестнике», «Русской старине», «Русском архиве», «Русском обозрении», «Известиях Тамбовской ученой архивной комиссии».5 Но главный его труд - шесть томов «Очерков из истории Тамбовского края».6 В своих работах И.И. Дубасов в той или иной мере касался вопросов заселения Тамбовскою края в XVII в Ведущую роль в этом процессе он отводил монастырской колонизации. В одной из своих статей И.И. Дубасов писал: «Все эти монастыри, как я высказывал это не раз в разных печатных трудах, представляли несомненную и главную местную колонизационную силу, вокруг которой собиралась, строилась и крепла местная сбродная вольница и инородцы».7 По его схеме заселение края происходило следующим образом: появились первые поселенцы -монахи или старцы, которые возводили

3 Багалей Д И Очерки по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства M , 1887 С 16

4 Там же С 238

5 См Список печатных работ И И Дубасова//ИТУАК Вып 54 Тамбов, 1911

6ДубасовИИ Очерки из истории Тамбовского края Вып I-III M ,1883-1884, Вып IV-VI Тамбов, 18871897.

7 Он же О развитии населения в нашем крае в XVII - XVIII столетиях//ИТУАК Вып XXXV Тамбов, 1893 С. 32. монастырские стены и обзаводились полным хозяйственным инвентарем, вокруг монастырей возникали починки, деревни и села, местные инородцы подчинялись о монастырскому влиянию, а русская «голытьба» отвыкала от своих скитаний. Гораздо меньшая роль И И. Дубасовым отводилась правительственной колонизации, которую он связывал с деятельностью служилых людей и бояр. Вольное заселение края, по мнению И.И. Дубасова, не играло значительной роли. Такое однобокое изучение проблемы не давало полной картины при изучении заселения южных окраин России. Решая вопрос о социальном составе тамбовских поселенцев, И.И. Дубасов отмечал, что в основной своей массе это были представители низших социальных слоев: «Разные сходны, бобыли, утеклецы и иные обездоленные люди, которым почему-то плохо жилось у себя на родине».9 Значительную часть их представляли крестьяне, зачастую прибывшие в край целыми семьями и основавшие здесь села. Историк выявил регионы, из которых прибывали переселенцы - это центральные русские области, донские малороссийские земли, «из-за Литовского рубежа». Наиболее усиленное движение беглых крестьян на Тамбовщину И.И. Дубасов отнес к концу XVII в. Что касается этнического состава поселенцев, то он заметил, что иомимо русских с XV в. земли получали также «выслужившиеся инородцы» - татары, мордва, мещера, которые жаловались за заслуги перед государством поместьями и княжескими титулами Солидная источниковедческая база исследования, богатство фактического материала придают актуальность трудам И.И. Дубасова и в настоящее время.

Продолжателем дела И.И. Дубасова стал А.Н Норцов (1859-1922 п.), который возглавил с 1900 г. Тамбовскую ученую архивную комиссию (1УАК). А.Н. Норцов изменил направление деятельности ТУАК, и основное внимание направил на изучение генеалогии тамбовских дворянских родов и историко-археологических памятников. Перу А.Н. Норцова принадлежат популярные очерки по истории Козловского и Тамбовского валов. В связи с тем, что в настоящее время часть Тамбовского вала уничтожена, дневниковые записки А.Н. Норцова являются ценным источником для изучения истории Тамбовского края. Ряд статей был написан А.Н. Норцовым по результатам поездки по Темниковскому уезду в 1901 г., призванной положить начало реализации плана комплексного обследования отдельных районов губернии. В этих работах приведены многочисленные сведения об истории заселения северной части Тамбовского края.10 На

8 Там же. С. 32

9 Дубасов И И Очерки из истории Тамбовского края Тамбов, 1993 С. 303

10 Норцов АН Археологические особенности Тамбовского края //ИТУАК. Вып 45.1 амбов, 1902 С 50-58 основании летописных упоминаний о городе Кадоме в 1209 г., он считал возможным начинать историю города с XII в. Считая Кадом древнейшим поселением, А Н. Норцов был вынужден признать, что достоверных сведений о начальном этапе его истории не сохранилось. Возникший в XV в. новый город Старый Кадом, по мнению историка, был заселен исключительно татарами. Подобное утверждение было основано на данных источников, не упоминающих с этого момента о мордовском населении города. Относительно времени основания города Темникова А.Н. Норцов не сумел привести точных данных. Сведения об основании города одним из татарских темников и последующем занятии его атаманом Темьяном он считал скорее легендарными. Начало «государственной» истории юрода А.Н. Норцов относит к 1552 i., когда темниковский князь Еникей Кугушев принял участие в походе на Казань Этот же год А.Н. Норцов считал датой основания г. Шацка Историк так же описал древнейшие населенные пункты Елатомского, Шацкого, Спасского, Лебедянского, Липецкого, Тамбовского, Козловского, Борисоглебскою, Моршанского уездов. Однако в целом необходимо отметить, что деятельность А.Н. Норцова носила скорее популяризаторский характер, чем научный.

Последующее изучение Тамбовского края связано с работами П.Н. Черменского (1884-1973 гг.). Он начал свою научную деятельность в составе Тамбовской Ученой архивной комиссии и закончил ее в советское время. В 1911 г. вышла его большая статья «Очерки истории колонизации Тамбовского края»." В определение «Тамбовский край» в XVII в. автор включал Темниковский, Кадомский, Шацкий, Тамбовский, Козловский и Лебедянский уезды. Ведущую роль он отводил правительственной колонизации и лишь за пей рассматривал вольную и монастырскую. Изучая правительственную колонизацию, он, вслед за известным русским историком ДИ. Богалеем, считал сторожи и станицы «авангардом» русского переселенческого движения. Изучая историю заселения Верхоценской волости и Тамбовского уезда, П.Н. Черменский составил статистические таблицы численности и состава населения но селам, количеству дворов, размера тягла, высказал предположение об общем направлении русской колонизации по Мокше и Суре, а затем по Цне. Но в целом, статья П.Н. Черменского носила скорее статистический, чем исторический характер. Автор пользовался печатными источниками, зачастую отрывочными, а отсутствие сопоставимых фактов не позволяло ему проследить вопросы заселения края в развитии. Данные о численности населения Тамбовского уезда не отражали динамику их изменения. Из других краеведческих изданий, имеющих отношение

11 Черменский П Н Очерки истории колонизации Тамбовского края//ИТУАК Вып 54. Тамбов, 1911 С 182 -281. к теме исследования, необходимо отметить два издания Историко-егатистического описания Тамбовской епархии,12 где собраны, на основе ранее опубликованных источников, основные данные о численности и составе населения в Тамбовской епархии

И. Беляев в своей монографии о сторожевой службе в русском государстве в XVII в. упоминал шацкие и ряжские сторожи, которые несли службу по рекам - Цне и Вороне 13 И.Д. Беляев и Ф.Ф. Ласковский идеализировали правительственную политику обороны юга государства в XVI-XVII вв. - все мероприятия правительства они объявляли заранее спланированными и четко осуществленными. А строительство городов: Чернавска, Тамбова, Козлова, Верхнего Ломова и Нижнего Ломова и Пензы Ф.Ф. Ласковский объяснял единым планом, который привел к созданию оборонительной линии на юге Русского государства.

В работах дореволюционных, советских и современных авторов, посвященных истории конфессиональной политики, в той или иной степени затрагивались проблемы, связанные с миссионерской деятельностью церкви среди мусульманского населения.

Особенностью дореволюционной историографии было то, что большинство ее представителей являлись или идеологами миссионерской деятельности, или непосредственно миссионерами.14 С одной стороны, это несомненно повышаег источниковую ценность их работ, так как авторы использовали собственные наблюдения С другой, объясняет субъею-ивизм их трудов: непосредственные участники событий не могли быть вполне объективными. Вместе с тем, следует отметить, что дореволюционные исследователи в своем большинстве были далеки от идеализации миссионерской деятельности среди мусульман Российской империи. Значительное внимание в их работах было посвящено неудачам и ошибкам этой работы. В особую группу следует выделить работы историков Русской церкви: А.П. Доброклонского, Н. Тальберга, A.B. Карташева,

12 ХитровГВ Историко -статистическое описание Тамбовской епархии Тамбов, 1861.

13 Беляев ИДО сторожевой, станичной и полевой службе на польской Украине Московского государства до царя Алексея Михайловича М,1846 С 9-10,20-21,42-43.

14 Спасский Н Потребность православной миссии для Букеевской орды М , 1895, Остроумов Н Колебания русского правительства во взглядах на миссионерскую деятельность православной русской церкви Казань, 1910, Архиепископ Серафим (Соболев) Русская идеология СПб, 1992, Багин С Об отпадении в магометанство крещеных инородцев Казанской епархии и о причинах этого печального явления Казань, 1910, Матвеев С Два дня среди крещеных и отпавших инородцев (из дневника миссионера) М, 1902

И.К. Смолича.15 Миссионерская деятельность в контексте данных исследований, освещена как одна из основных задач христианской церкви.

В целом, в дореволюционной историографии был поставлен широкий круг вопросов, связанных с проблемой освоения южных рубежей Московскою тсударства в XVI-XVII вв. Основываясь на значительном количестве впервые вводимых в научный оборот источников, историки осветили основные этапы заселения тамбовских земель, строительство укрепленных линий, организацию обороны края, историю отдельных городов и сел. Находясь в зависимости от положений официальной историографии, дореволюционные исследователи основное свое внимание уделяли освещению правительственного и монастырского направлений колонизации, в то время как содержание процесса народной (вольной) колонизации осталось до конца нераскрытым.

В историографии советского периода работ, затрагивающих политику Российского государства по отношению к мусульманам, было весьма ограничено. В 20-е -30-е п. появляются работы, дающие жесткую критическую оценку конфессиональной политике дореволюционного Российского государства. Советские авторы ввели в научный оборот много новых источников, но отличались политической ашажированностью, стремлением поместить факты в заранее заданные рамки работ «атеистической» направленности.

В дореволюционной историографии проблемы религиозно-национальных движений иноверцев, не были предметом внимания исследователей. Работы на эту тему появились в первые 15 лет после революции и представляли эти движения как часть российского национально-освободительного движения, направленного на свержение самодержавия Цели этих движений выводились из репрессивной политики царизма. После того, как в 30-е гг. в СССР было заявлено о «решении» национального вопроса, национальная проблематика в целом почти исчезла из российских исследований. История религиозно-национального движения в России нашла своих исследователей в основном на Западе, которые объединились вокруг А. Беннипгсена. Сегодня принято говорить о школе А. Беннингсена, представители которой внесли существенный вклад в изучение тюркских и мусульманских народов Российской империи и Советского Союза.16 В отличие от советских историков, западные авторы показывали, что мусульманское движение не вписывалось в марксистскую схему классовой борьбы. Избрав объектом своих

15 Доброклонский А П Руководство по истории Русской церкви M , 1999, Карташев А В Очерки но истории Русской церкви М, 1997, Смолич И К История Русской церкви В 8 т. M , 1997; Тальберг H История Русской церкви M , 1997.

16 Benningsen А , Lemercitr-Quelquejay С Les movement nation chczlta muscleman's de Russia avant 1920 Pans, I960 исследований «плененные нации», что отвечало распространённой на Западе в годы «холодной войны» концепции российской истории, как источника советского экспансионизма, эти историки оценивали политику российского правительсгва по отношению к мусульманам как политику угнетения и эксплуатации.

В 1936 г. вышел в свет очерк Л. Климовича «Ислам в царской России», где он, обосновывая официальную советскую установку, писал, что «ислам возник и развивался как идеология и организация Iосподствующих классов, как все религии и церкви исламские организации являются органами буржуазной реакции».17 Исходя из тезиса о том, что ислам, как и всякая религия, является одним из видов духовного гнета, Климович поставил задачей своего исследования «показать реакционную роль ислама».18 Осуществляя эту задачу, исследователь сделал серьезный ша1 в изучении взаимоотношений царизма с мусульманским духовенством, опровергая тем самым существовавшее представление о преследовании самодержавием исламской религии. В то же время, последовательно следуя избранной концепции, автор, на наш взгляд, излишне категорично утверждал, что самодержавие всегда и повсеместно в империи поддерживало ислам и сотрудничало с мусульманским духовенством.19 Тезис о сотрудничестве мусульманского духовенства с правительством прочно укрепился в последующих исследованиях, посвященных этой теме.20 Несмотря на наличие исследований отдельных аспектов взаимоотношений мусульманских лиц с имперскими властями, эта проблема в целом, остаётся недостаточно изученной, и по сей день. Наиболее разработанными оказались сюжеты, касающиеся православной миссионерской деятельности в Поволжье и школьной политики правительства по отношению к мусульманам.

В 1948 г. появилась работа А.И. Григорьева «Христианизация нерусских народностей как один из методов национально -колониальной политики царизма».21 В этой работе был представлен большой объем фактического материала, начиная со второй половины XVI в. до начала XIX в., и показаны разнообразные методы христианизации и русификации нерусских народов Поволжья.

17 Климович Л Ислам в царской России М , 1936 С 5.

18 Он же Ислам в царской России М , 1993 С 3

19 Там же С. 66

20 См например Шайхиев Р А Роль мусульманского духовенства в жизни татарского общества в XX в //Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма М , 1985 С 190

21 Григорьев А Н Христианизация нерусских народностей как один из методов национально -колониальной политики царизма //Материалы по истории Татарии Казань, 1948 Вып I. С. 226

Проблема миссионерской деятельности в советской историографии была разработана крайне мало.22 Характерной чертой подобных исследований становилась резко негативная оценка миссионерства, а также искажение исторических реалий в угоду конъюнктурным соображениям.

Непосредственно изучением Тамбовского края продолжал заниматься H.H. Черменский. Итогом его многолетней деятельности стала монография «Прошчое Тамбовского края», охватывавшая период с IX в. по 1917 г.23 В ней автор завершил свои исследования по истории заселения края. Научно-популярный характер издания не позволил П.Н. Черменскому проследить сложный процесс освоения Поценья. Из всего комплекса Тамбовских укреплений главное внимание автор уделял г. Тамбову, при этом он повторил выводы своей ранней статьи по истории города. Итоговой работой H.H. Черменского стала статья о торговых путях между Москвой и Поволжьем.24 В ней он упоминает Ордообразную дорогу, проходившую в бассейне реки Цны.

Известный советский историк A.A. Новосельский в своих трудах неоднократно останавливался на истории освоения Тамбовского и Козловского уездов в XVII в.25 Он ввел в оборот ценнейшие источники по вольной колонизации -отдаточные книги беглых и документы сыска крестьян в России XVII в. Им были проанализированы и материалы по Тамбовскому уезду. A.A. Новосельский систематизировал сведения о побегах крестьян в XVII в. в пограничные южные уезды. Им были рассмотрены направления вольной крестьянской колонизации и ее цели. В монографии по истории борьбы Русского государства с татарами A.A. Новосельский неоднократно упоминал татарские набеги на Тамбовский уезд в первой половине XVII в., высказывал интересные мысли о причинах строительства г. Тамбова и о характере колонизационного процесса в Тамбовском уезде.26

Социально-экономические вопросы в Тамбовском крае затронула в своих статьях Е.А. Швецова.27 Она проследила тенденции изменения социально-экономических

22 Горохов ВМ Реакционная школьная политика царизма в отношении татар Поволжья Казань, 1941, Климович Л И. Ислам в царской России М , 1936

23 Черменский П Н Прошлое Тамбовского края Тамбов, 1961.

24 Он же. Пути сношения Москвы с Поволжьем через Мордовию //Труды МНИИЯЛИЭ Вып 34 Саранск, 1968

25 Новосельский А А Побеги крестьян и холопов и их сыск в Московском государстве второй половины XVII в //Труды института истории М , 1926, Он же Отдаточные книги беглых, как источник для изучения народной колонизации на Руси в XVII в //Труды историко -архивного института М, 1946 ТИС 127-155

26 Он же Борьба Московского государства с татарами в XVII в М.-Л, 1948

27 Швецова С А Социально-экономические отношения в Тамбовском уезде в 70-х годах XVII в //Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы Минск, 1964 отношений, состав и численность населения, его эволюцию во второй половине XVII в. и экономическое положение крестьян.

Торговые связи южных городов России во второй половине XVII в рассматривал в своих работах В.М. Важинского.28 На основе изучения таможенных книг он проследил рост товарного производства и товарно-денежных отношений в южных уездах, в том числе и в Тамбовском. Проблемы земледелия и однодворческого населения XVII в. на юге России были изучены в специальной монографии В.М. Важинским.29 В ней рассматривались правовые и социально-экономические признаки землевладения мелких служилых людей южных уездов страны, приведены цифровые данные и по Тамбовскому уезду.

В фундаментальном исследовании Я.Е. Водарского о населении России конца XVII -XVIII вв. приводятся статистические сведения о численности различных категорий населения Тамбовского уезда. Автор разработал и применял на практике оригинальную методику картографирования русских уездов. Я.Е. Водарский исследовал миграцию населения Российского государства в конце XVII начале XVIII вв. На основании новых архивных источников Я.Е. Водарский доказывал, что население России в эпоху Пегра I не только не сократилось, а наоборот последовательно возросло; наблюдался массовый прилив населения в Черноземье и Среднее Поволжье. Одним из последствий такой массовой миграции, считал Я.Е. Водарский, являлось сближение русских крестьян с нерусскими народами на базе «классовой общности».30

В 80-е и 90-е гг., ввиду актуальности национальных проблем в СССР, в отечественной историографии вновь активизировался интерес к истории религиозно-национального движения иноверцев, в том числе и мусульман. Наибольшее внимание исследователей приковывает история джадидистского движения мусульман (движения за реформу мусульманской школы) и деятельность партии «Иттифак».31

После распада СССР на Западе появились исследования, касающиеся имперской политики в Российском государстве. Исследуя причины распада Советского Союза, западные авторы обратились к изучению исторического наследия Российской империи Другая причииа современного возрождения интереса к империям связана с пересмотром

28 Важинский В М Развитие рыночных связей в южных русских уездах во второй половине XVII в. //Ученые записки Кемеровского государственного педагогического института Кемерово 1963, № 5 , Он же Торговые связи южных городов России в третьей четверти XVII в //Города феодальной России М , 1966

29 Он же Земледелие и складывание общины однодворцев в XVII в (По материалам южных уездов России) Воронеж, 1974

30 Водарский Я Е Население России в XVII -XVIII вв М, 1977

31 Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода Сборник статей Казань,1990 взглядов на национальное государство и национализм. Вспыхнувшие во многих странах Европы и Азии национальные конфликты пробудили интерес к многонациональным империям, которые, как стало казаться, умели лучше регулировать долгосрочные межэтнические отношения, чем современные государства. Исторический опыт империй оказался актуальным и в связи с интеграционными тенденциями в современной европейской политике. За рубежом проблемой религиозных отношений в России занимаются исследователи из США, Голландии, Германии, Франции, Японии и Турции

Обращение к истории империй обнаружило недостаточную разработанность этой тематики. Отчасти это было связано с преобладанием в социологических и исторических исследованиях сюжетов, связанных с нациями и национализмом. Применительно к истории России, имперская тематика оказалась достаточно неисследованной проблемой. Это объясняется господствовавшим в российской и западной историографии взглядом на российское прошлое как историю национальною государства. Признание ошибочности такого подхода способствовало тому, что среди западных историков стали раздаваться обоснованные призывы к пересмотру российской истории под новым, «имперским», углом зрения.

Известный ориенталист А. Беннингсен довольно четко обозначил место мусульманских народов в истории России. Он отметил, что «Мусульманские народы России, несмотря на все превратности, через которые прошла эта страна, всегда оставались членами Дар уль-Ислама». А. Беннипгсена интерпретировал мусульманский вопрос как проблема интеграции мусульман в структуры империи и датировал его появление 1552 I., т.е. временем завоевания Казани.32 Между тем остается недостаточно исследованным, когда и при каких обстоятельствах мусульманский вопрос появился, и что понималось под мусульманским вопросом, т.е. собственно, какую проблему решала власть, и как решение этой проблемы соотносилось с политикой по отношению к мусульманам.

Французский историк С. Дюдуаньон в своих исследованиях рассмотрел сущность кадимизма в татарском обществе. На его взгляд, после создания ОМДС «сохранение исламской юридической традиции в рамках авторитарного государства, щадящим островки местного самоуправления инородцев, долгое время многим казались самым прочим оплотом защиты характерных особенностей мусульманского общества».33

32 Беннингсен А Мусульмане в СССР//Панорама-форум, 1995 №2 С 81.

33 Дюдуаньон Ст. А. Кадимизм элементы социологии мусульманского традиционализма в тюркском мире и в Мавераннахаре (кон XVIII в -начало XX в) //Ислам в татарском мире История и современность (Материалы международного симпозиума) Казань, 29 апреля-1 мая 1996 г Казань, 1997 С 60

Микаэль Кемпер в своей работе «Sufis und Gelehrte in Tatarien und Baschkiren, 17891889. Der islamischen DisKurs unter nissischtr Htrchaft» («Суфии и ученые в Чатарии и Башкирии, 1789-1889 гг. Исламская дискуссия о Российском юсударстве») раскрывает роль суфизма в религиозной жизни мусульман Поволжья и Приуралья. В этом исследовании он подробно освещал и многие аспекты возникновения, развития и функционирования ОМДС. Микаэль Кемпер попытался раскрыть истоки геолошческих разногласий между религиозными реформаторами и традиционалистами. Он отмечал, что муфтии имели собственную позицию в теологической полемике ученых. Это связано, по мнению Микаэль Кемпера с тем, что муфтият стремился создать собственный научный релшиозный центр и тем самым защитить политические интересы российских мусульман, прежде всего собственно в России.34

Монография А. Франка «Islamic Historiography and «Bulgar» identity among the Tatars and Bashkirs of Russia» («Исламская историография и распространение имени «булгар» среди татар и башкир России») посвящена выявлению роли ученых Волго-Уральскою peí иона в формировании и распространении этнонима «Булгар» среди мусульман Поволжья. В данном контексте рассмотрена им и деятельность ОМДС. Он отмечает, что «Пугачевское восстание, несомненно ускорило продолжавшуюся политику, по привлечению уляма (ученых -Н.Б.) в Российские имперские системы, и эта система в итоге завершилась далеко идущими и последующими реформами 1780-х годов, которые были реализованы бароном Осипом И1ельстромом, назначенного Екатериной И в 1785 г. генерал-губернатором».35 А. Франк, посвятивший много лет изучению ислама в Волго-Уральском регионе, в одной из своих статей отмечает: «Внимание многочисленных западных специалистов, изучающих досоветскую историю мусульман этого peí иона, татар и башкир, направлено исключительно на изучение роли мусульман Волго-Уральского региона в развитии джадидизма, разновидности исламского модернизма. Исследователи джадидизма оправдывают свой повышенный интерес к эгому движению, подчеркивая его роль в осуществлении «национального возрождения» мусульманских общин в Российской империи». А. Франк справедливо указывает, что подобный односторонний подход в исследованиях, когда искусственно выпячивается одна из сторон духовной жизни российских мусульман и игнорируется его суфийская традиция, в итоге привела к

34 Michael Kemper Sufis und Gelehrte in Tatarien und Baschkmen, 1789-1889 Der islamischen DisKurs unter nissischtr Htrchaft Berlin, 1998 S 79

35 Alen Trank. Islamic Historiography and «Bulgar» identity among the Tatars and Bashkirs of Russia I ei den, Boston, Köln, 1994 S 34. забвению той части религиозной культуры мусульманского населения Российской империи, которое было привержено к до джадидстскому наследию своей религии.36

Серьезной попыткой преодолеть «русоцентристскую оптику» и дать общую картину истории России как многонациональной державы, является исследование и историка Андреаса Каппелера37

Американский историк Девин де Виз в своей работе «Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tukles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition» («Исламизация и традиционная релшия в Золотой Орде: Баба 'Ноклес и переход к исламу в исторических и этнических традициях») рассмотрел проблему исламизации Золотой Орды. Автор доказывает широкую распространенность и сильное влияние суфизма в государстве. На основе анализа источников по исламизации Золотой Орды эта работа дает возможность наиболее полно оценить роль бул1 ар и других тюркских племен в распространении ислама среди правящей верхушки Золотой Орды.38

Малек Узъетгин рассмотрел источники, характеризующие религиошую ситуацию в Казанском ханстве, тем самым указав на структуру духовного управления государством. Исследователь отмечает недостаток письменных источников по истории Казанскою ханства. Он считает, что «со времени могущественного и сильною государства при Ибрагим хапе сохранилось лишь несколько тархан-ярлыков, в которых отражена политическая и религиозная структура государства».39

Исследование Ахмета Канлыдаре затрагивает проблему религиозного преобраювания в татарском обществе. По мнению А. Канлыдаре «Муфтият и ею официальные муллы учили умму необходимости подчинения Российскому самодержцу. При цитировании Корана и слов пророка они всегда проповедовали необходимость подчинения российскому правительству».40

Наджип Хабеметоглу в своей работе рассматривает общественно-политическую жизнь мусульман и роль ОМДС в этом процессе.41

36 См Frank A Muslim religions institutions in imperial Russia. Lei den Brill, 2001

37 Каппелер А Россия - многонациональная империя Возникновение, история, распад М,1997

38 Devin De Weese Islamization and Nativ Religion in the Golden Horde Baba Tukles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition Pennsylvania, 1994

39 Melek Ozyetgin A. Altin ordu, kirim vc kazan sahasina ait yarlik ve bitiklenn dil ve uslip incelemesi Ataturk Kultir, dil ve tanh yuksek Kurumu Ankara, 1996 В 10

40 Ahmet Kanlidere Reform within Islam the tajdid and jadid movement among the Kazan Tatars (1809-1917) conciliation or conflict'' Istanbul, 1997. В 21

41 Hablemitoglu Dr. Nccip Carlic Rusyasi'nda Turk Kongreler (1905-1917) Ankara, 1997

Исследования, касающиеся непосредственно религиозных вопросов можно подразделить на, посвященные истории национального движения российских мусульман от начала его возникновения и до начала XX в., и работы, освещающие политику правительства по отношению к другим религиозным течениям. Оба эти сюжета привлек™ к себе внимание еще дореволюционных авторов: миссионеров, чиновников, востоковедов, публицистов, т.е. всех тех, кто интересовался и имел прямое отношение к иноверческому вопросу.

Первые общие попытки представить Россию как империю и покашть политику правительства по отношению к нерусским подданным обнаружили, с одной стороны, обоснованность изучения имперской практики, а с другой -малую изученность проблем, связанных с имперским характером России. Это уже осознано многими историками, которые посвящают свои исследования изучению различных аспектов российской имперской практики.42

Как уже отмечалось выше, первые исследования по истории миссионерской деятельности, в Тамбовской губернии появились в России задолго до революции. Их авторы, часто сами миссионеры, пытались в своих работах восстановить историческую канву миссионерской деятельности церкви, миссионерских учреждений и отдельных «просветителей». Советские исследователи, обращавшиеся к этой теме, рассматривав миссионерскую деятельность церкви как неотъемлемую часть политики самодержавия, направленной на угнетение нерусских народов.43 С иных позиций миссионерскую деятельность православной церкви в Волжско-Камском регионе во второй половине XIX в. рассмотрел в своем исследовании американский историк П. Верг.44 В ею изложении эга деятельность преследовала цели создания подданных империи, что являлось частью процесса строительства Российского государства. При этом П. Верт отмечал, что миссионерский проект был скорее инициативой «снизу», т.е. со стороны миссионеров, и не всегда поддерживался правительственными учреждениями.

В целом, в историографии современного периода по рассматриваемой проблеме четко прослеживаются три основных направления.

42 Имперский строй России в региональном измерении XIX - начало XX вв M , 1997

43 Никонов А Б Миссионеры и их проповеди //Политическая агитация, 1988 №5

44 Wert Paul Subject for Empire Orthodox and Imperial Governance in the Volgo-Kama Region, 1825-1881 Ph D diss Universitiof Michigan, 1996

Представители первого (Ф. Брайен-Беннингсеи, С. Фаизов, А Б. Юнусова) придерживаются того мнения, что миссионерская деятельность среди мусульманского населения оказала пагубное воздействие на развитие мусульманского сообщества.45

Их оппоненты, которые в большинстве своем являются деятелями Русской православной церкви (С. Бородин, J1. Картавенко, П. Рязанов), полагают, что православная миссия несет миру, в том числе мусульманскому, спасение, соответственно дело ее "благое" и "богоугодное".46

Представители третьего направления (Р.Г. Ланда, A.B. Малашенко, Е. Воробьева), стараются дать объективную картину (основанную на широком Kpyie источников) православной миссионерской деятельности среди мусульман Российской империи.47

При наличии работ, освещающих историю миссионерской деятельности в Тамбовском крае, остаются неизученными следующие вопросы: каковы были принципы, лежавшие в основе православной миссии; каковы были взаимоотношения светских властей различных уровней с миссионерами, и в какой степени миссионерская деятельность была частью политики самодержавия среди неправославного населения Тамбовской губернии и мусульман, в частности.

К настоящему времени в изучении истории релшиозной ситуации в Российской империи достигнуты заметные успехи. В научный оборот введено большое количество новых источников, преодолены многие устоявшиеся стереотипы. Исследованы ранее не изучавшиеся проблемы, в том числе отражающие позитивную роль мусульманства в Российском государстве.

Появилось ряд исследований непосредственно касающихся жизни мусульманского населения на территории Российского государства. Растет итерес к истории татарского народа. В этой связи заслуживает внимания работа нижегородских исследователей С.Б. Сенюткина, О.Н. Сенюткиной и Ю.Н. Гусевой об истории развития татарских селений в Нижегородской области. Их монография содержит в себе материал по более чем 400-летней истории распространения и укрепления ислама в пределах Нижегородской области, начиная с XV в. и заканчивая XX в. Впервые авторами освещены вопросы расселения

45 Брайен-Беннингссн Ф Миссионерские организации в Поволжье во второй половине XIX в //Исламо-христианское пограничье итоги и перспективы изучения Отв Ред Абдуллин Я Г Казань, 1994, Фаизов С Ислам в Поволжье. VIII - XX вв М , 1999, Юнусова А Б Ислам в Башкортостане Уфа, 1999

46 См : ж-л "Миссионерское обозрение", г-ту "Мирт"

47 Ланда Р.Г. Ислам в истории России М , 1995, Малашенко А В Мусульмане СНГ. М , 1997 тюркских этносов в Волжском бассейне, а также показано взаимодействие мусульманских общин с российскими государственными структурами и православными конфессиями.48

Исследование ДД. Азаматова является первым обобщающим опытом по истории Оренбургского Магометанского Духовного Собрания (ОМДС), а именно деятельности ОМДС. В этом труде на основе широкого круга архивных и опубликованных источников комплексно изучены образование, структура и деятельность Оренбургскою Магометанского Духовного Собрания. Впервые составлены научные биографии муфтиев, подробно рассмотрено мусульманское приходское духовенство.49

Этнические аспекты жизни татарского населения в Петербурге можно встретить в исследованиях ДА. Аминова. Его многочисленные публикации по истории Петербурга и религиозной тематике, затрагивают проблемы, связанные с историей татарской диаспоры в Петербурге, их трудовой деятельностью, жилищем, обрядами.50

Интересно исследование A.M. Орлова относительно истории нижегородских татар, их происхождения, этнической принадлежности. A.M. Орлов доказывает, что мещера, появившаяся в V-VI1 вв. в юго-восточной Европе изначально была тюркско-кипчарским (половецким) племенем. Первоначально она расселялась в западной Мещере, часть в Среднем Поволжье и в пределах низовских земель.51 Эта концепция полностью отрицает концепцию об угро-финской принадлежности мещеры.

Однако, исследования, посвященные, собственно, политике правительства по отношению к мусульманам, как в отечественной, так и в зарубежной историографии, пока немногочисленны.

В последнее время защищено ряд диссертационных исследований, так или иначе освещающих некоторые аспекты жизни мусульманского населения на территории Российского государства. Так, И.Л. Алексеев в своем диссертационном исследовании рассмотрел деятельность мусульман в общественно-политических процессах Российского государства в конце XIX -начале XX вв.52 Е.И. Воробьева исследовала мусульманский вопрос с точки зрения правительственной политики государства, проводимой в Российской

48 Сенюткин С Б, Сенюткина О Н, Гусева Ю Н История татарских селений Большое и Малое Рыбушкино Нижегородской области (ХУ1-ХХ1 вв) Нижний Новгород, 2001.

4,АзаматовДД Оренбургское магометанское духовное собрание в конце ХУШ-Х1Х вв Уфа, 1999

50 Аминов ДА Татары в старом Петербурге Исторический очерк СПб, 1994

51 Орлов А М Нижегородские татары Этнические корни и исторические судьбы (очерки) Н-Новгород, 2001 С. 212-213

52 Алексеев И Л Ислам в общественно-политической жизни России (XIX -начало XX вв) Диссертация кандидата исторических наук. СПб , 2002 империи во второй половине XIX в.53 Т.И Кадерова исследовала ор[анизацию обороны на юю-востоке Российского государства XVI-XVII вв.54 A.B. Коб*ев исследовал особенности политической и экономической жизни мусульман в Симбирской губернии в XIX начале XX вв.55 Диссертация Ф.М. Мухаметшиной посвящена изучению ислама в политической жизни России, начиная с XVI в. В своей диссертации Мухаметшина рассмотрела эволюцию политики Российскою государства по отношению к мусульманам Поволжья и Приуралья 56 Интересны работы тамбовских исследователей, в частности: работа И.С. Ивановой о происхождении фамилий в Тамбовской области;57 A.C. Тумановой о неполитических организациях в Тамбове в начале XX в.;58 И. Ильина об образовании и развитии национальных организаций в Тамбовской области;59 Р.Б. Кончакова о демографическом поведении крестьянства Тамбовской губернии в XIX начале XX вв ;60 О.П. Пеньковой, охарактеризовавшей особенности жизни дворянства на территории Тамбовской губернии;61 И.Д. Шепелевой о роли православной церкви в социально-политической истории России в начале XX в.62

В контексте существующей в отечественной историографии тенденции осмысления iосударственио-конфессиональных отношений в России63 актуализируется необходимость изучения способов, характера и последствий решения религиозного, и, в частности, мусульманского вопроса. В связи с этим исследование воздействия российских

53 Воробьева Е И Мусульманский вопрос в имперскои политике Российского самодержавия вторая половина XIX в -1917 г Диссертация на кандидата исторических наук СПб, 1999

54 Кадерова ТЫ Организация обороны юго-восточных границ Российского государства и служилые люди в мордовском крае во второй половине ХУ1-ХУ11 вв Диссертация кандидата исторических наук Саранск, 2001

55 КобзевАВ Мусульмане Симбирской губернии во второй половине XIX начале XX вв Ульяновск, 2002

56 Мухаметшина Ф М Ислам в политической жизни России Диссертация кандидата исторических наук М , 1998

57 Иванова И С Акцентология фамилий Тамбовской области на материале словаря справочника «Фамилии Тамбовской области» Диссертация кандидата исторических наук Тамбов, 2001

58 Туманова А С Неполитические организации города Тамбова в начале XX в (1900-1917 гг) Диссертация на соискание ученой степени кандидата наук. Воронеж, 1996

59 Ильин С.А Становление русских национальных организаций в Тамбовской губернии Диссертация кандидата исторических наук. Тамбов, 2002

60 Кончаков Р Б Демографическое поведение крестьянства Тамбовской губернии в XIX начале XX вв Диссертация кандидата исторических наук. Тамбов, 2001.

61 Пенькова О П Дворянство Тамбовской губернии 1861-1906 гг. Диссертация кандидата исторических наук Самара, 2003

62 Шепелева И Д Русская православная церковь в социально-политической истории России в начале XX в Диссертация кандидата исторических наук М , 2002

63 Арапов ДЮ Ислам в системе государственного законодательства Российской Империи //Российская государственность традиции, преемственность, перспективы М , 1999, Дякин В С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в) //Вопросы истории 1995 № 9, Кривова Н А Власть и церковь в 19221925 гг. М, 1997, Одинцов МИ Государство и церковь в России XX в М, 1994, Римский С В Православная церковь и государство в XIX в Ростов-на-Дону, 1998 и др государственных структур на исламский социокультурный комплекс в его региональных проявлениях приобретает особое значение.

Вместе с тем до сих пор нет целостного исследования, посвященного развитию неправославных религий в Тамбовском крае. Поэтому проблема, которую мы рассматриваем в данной диссертации, нуждается в дальнейшей научной рафаботке. Данная работа призвана в какой-то мере восполнить этот пробел. Между тем ряд сюжетов: школьный вопрос, повседневный быт «иноверцев» и ряд других проблем уждаются в дальнейшей научной разработке.

Характеристика источников.

Тамбовский край вследствие своего окраинного положения в Московском государстве по сравнению с другими областями колонизировался довольно поздно, а российская культура и просвещение начинают проникать сюда только во второй половине XVIII столетия. Поэтому среди жителей 1амбовского края долго не было образованных людей. В конце XVII в. даже стольником и воеводой Тамбовским был человек, не умевшии подписать своей фамилии (Никита Лукич Голованов). Вследствие этого не осталось никаких частных мемуаров, писем и других подобных произведений по истории 1амбовского края ХУП-начала XVIII вв. Исключение составляли монастыри, например Саровская пустынь, послушники которой имели обыкновение вести летописные заметки о событиях. Все это затрудняет разработку по истории изучения Тамбовского края.

Для раскрытия основных сторон проблемы исследования истории иноверцев в Тамбовском крае потребовалось привлечение широкого круга опубликованных и неопубликованных документов. Данное диссертационное исследование основано на комплексе исторических источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

По типу и информативному содержанию их можно объединить следующим обраюм. законодательные источники, летописи и хронографы, делопроизводственный материал, материалы периодической печати, статистика.

Первая группа источников включает в себя законодательные акты, которые регулировали отношения между государством и его подданными в юридической форме. Законодательные акты занимают одно из ключевых мест в диссертационном исследовании. Они регламентировали жизнь татарского населения в Российском государстве и в Тамбовской губернии в конце XVII - начале XX вв. Данный вид источников наиболее адекватно отражает эволюцию правительственного курса в "иноверческом вопросе".

Важнейшим законодательным источником XVII в. является Соборное Уложение 1649 г.64 От предшествовавших законодательных актов Соборное Уложение отличалось не только большим объемом (25 глав, разделенных на 967 статей), но и более сложной структурой. Главы Соборного Уложения построены по рассматриваемому объекту правонарушения и тематически выделены своеобразными заголовками. Это позволя ю составителям придерживаться обычной для того времени последовательности изложения1 от возбуждения дела до исполнения судебного решения. Созданное в середине XVII в. Соборное Уложение на протяжении длительного времени оставалось основным кодексом российских законов. В работе также были использованы многочисленные манифесты, положения, правила, уставы, указы и другие законодательные акты. Основная масса законодательных актов, указов и постановлений Российского государства была сконцентрирована в «Полном собрании законов Российской империи» (ПСЗ РИ)65 и «Своде законов Российской империи» (СЗ РИ)66.

Отечественный опыт взаимодействия верховной власти с народами, населявшими присоединенные к России территории, оставил большой пласт законодательных актов, свидетельствующих о поисках путей определения их статуса в многонациональной империи. В развитии законодательства о мусульманах особо значимым по мношм параметрам было XIX столетие, когда ислам находился в статусе «терпимой» конфессии. Многочисленные указы определяли конкретные условия жизни татар и других «иноверцев» в Российском государстве.

Ряд актов по интересующей нас теме был опубликован в различных сборниках XIX и XX вв.67 Сборники были составлены на основе сведений подворных обследований крестьянских хозяйств губернии по разнообразным экономическим показателям. Особо необходимо отметить документы, помещенные в 58-и выпусках «Известий Тамбовской ученой архивной комиссии». Они содержат значительное количество документов местных и центральных архивов, в том числе и такие, подлинники которых не сохранились или пока еще не обнаружены.

64 ПСЗРИ Собрание первое, 1649-1675. СПб, 1830 Т.!.№ 1.С 3

65ПСЗРИ Собрание первое, 1649-1825 гг Т 1-45 СПб , 1830, ПСЗРИ Собрание второе, 1825-1880 гг

Т. 1-55 СПб, 1830-1884, ПСЗРИ Собрание третье, Т 1-33. СПб, 1885- 1916 "'СЗРИ Т. 1-12. СПб, 1832

67 Пискарев П И Собрание материалов для истории западного края Тамбовской губернии и епархии Тамбов, 1878, Он же Мамонтова пустынь Тамбов, 1887, Он же Писцовая книга старых сел Верхоценской воюсти Тамбовского уезда Тамбов, 1883, Акты археографической экспедиции СПб, 1836 Т III, СПб, 1835 Т IV, Акты Московского государства СПб, 1890 Т I СПб, 1894, Летопись занятий Археографической комиссии 1865-1866 СПб, 1868 Вып IV.

Вторую группу источников составляют летописи. Необходимо отметить два из наиболее важных источников летописного характера по истории Тамбовского края. Это так называемый «Древний Тамбовский летописец»,68 написанный в начале XVIII в. и «Бытность архиереев Тамбовских».69 К сожалению, оригинал первого документа, хранившийся в ризнице Троицко-Пушкарской церкви г. Тамбова погиб, возможно, при упразднении старою храма. Однако с этого документа в 1846 г. была снята копия,70 а в 1881 г. в газете «Тамбовские губернские ведомости» этот документ был впервые полностью опубликован священником Д Вяжлинским. «Тамбовский летописец» представляет собой сравнительно небольшое по объему произведение, написанное в стиле русских летописей с погодным описанием событий. Он охватывает события с 1636 но 1708 гг., т.е. 72 г. Однако описание событий дается только за 21 год. Остальные годы не указываются, вероятно, из-за отсутствия информации о важных событиях. Начало рукописи относится ко времени основания города Тамбова. Учитывая тот факт, что в архивах России мало сохранилось сведений о начальном эгапе строительства и существования Тамбова, данный документ содержит немало ценных фактов. Автор приводит точные даты основания города 17 апреля 7144 (1636 г.) и времени завершения работ по его строительству 1 октября того же года. В документе так же указывается причина названия города по одноименной реке Тамбов. Это была небольшая речушка, правый приток Цны, которая протекала в десяти верстах вверх по течению от места строительства крепости. «Тамбовский летописец» содержит информацию о татарских набегах 1636, 1644, 1656, 1658-1659 гг., причем приводятся факты, которые более ншде не упоминаются. Например, указания на потери с российской стороны, участие конкретных лиц в отражении татарских набегов и друше данные. В центральных архивах неплохо сохранились воеводские списки о набегах татар на Тамбовский уезд в XVII в., однако данные «Тамбовского летописца» значительно их дополняют. Повествование «Тамбовского летописца» завершается событиями, связанными с восстанием под предводительством Булавина (1707 -1708 гг.). Таким образом, «Тамбовский летописец» содержит разнообразную информацию по истории Тамбовского края ХУ11-ХУ111 вв.

При всех своих недостатках, отсутствие ясносги и полноты в некоторых сказаниях и часто ошибочная хронология, «Тамбовский летописец», как источник по истории

68 Мизис Ю А «Тамбовский летописец» как исторический источник //Вопросы историческою краеведения

Тамбовской области Краткие тезисы докладов на второй областной научной конференции Уварово, 1982 6<> Бытность архиереев Тамбовских //ИТУАК Тамбов, 1918 Вып 58 С. 159-179.

70 Чуистова Л И Древнейшее население Тамбовского края Тамбов, 1980

Тамбовского края, имеет громадное значение. О некоторых событиях мы знаем только благодаря нему.

Бытность архиереев Тамбовских» представляет собой одну из многочисленных 1лав рукописной книги, которая имеет следующее общее нашание: «Книга, содержащая в себе каталог всех Российских архиереев, постепенно кжждо отъ нихъ въ коемъ году поставлен!, быстъ и колико леть в архиереяхъ пребыстьи въ коемъ юду представился и [де погребенъ, и кои добродетельного ради жития въ чудесахъ пропяша».71 В восемнадцатой главе этой рукописи излагается история Тамбовской епархии, под заглавием: «Бытность архиереев Тамбовских». Подлинник «каталога» хранился в фундаментальной библиотеке Тамбовской духовной семинарии. Сюда он был пожертвован Тамбовским преосвященным Феофилом в конце XVIII столетия. В 1855 г, при разборе книг семинарской библиотеки, на рукописный «каталог» обратил внимание С.Н. Введенский, который тогда же с содержанием его познакомил читателей Тамбовских Губернских Ведомостей. По этому поводу в заседании Тамбовской Ученой Архивной Комиссии 8 марта 1885 г. было решено принять меры к приобретению этой рукописи для комиссии. О дальнейшей судьбе ее, к сожалению, ничего неизвестно.

По своему содержанию «Бытность архиереев Тамбовских» можно разделить на две части. Первая часть содержит в себе события последних восемнадцати лет XVII в, а вторая посвящена событиям, имевшим место во второй половине XVIII в Такому делению соответствуют и язык, и характер изложения содержания рукописи. Сказание о первых трех иерархах Тамбовских отличается излишней краткостью, сжатостью, свойственной официальным документам. Содержащиеся там сведения целиком взяты из послужных списков Тамбовских преосвященных, при этом почти совсем отсутствуют указания на обстоятельства их тамбовской жизни и деятельности. Очевидно, эта часть истории Тамбовской епархии писалась не в Тамбове, а далеко за пределами Тамбовской епархии по официальным документам. Об иерархах XVIII столетия повествуется гораздо подробнее; здесь содержится много деталей чисто местного характера, сообщаются сведения из частной, личной жизни преосвященных.

Бытность архиереев Тамбовских» представляет собой последовательное изложение исторических сведений о Тамбовских архипастырях; при чем последние перечисляются в порядке их замещения Тамбовской кафедры. Источники, откуда черпались эти сведения, различны. Составитель основного текста несомненно пользоватся центральными

71 Бытность архиереев тамбовских //ИТУАК. Тамбов, 1918 Вып 58 С 159. архивами. Преосвященный Феофил, продолжавший каталог Тамбовских иерархов, пользовался сведениями, собранными им на месте, в Тамбове. Путем личных наблюдений, бесед со своими помощниками, Феофил успел изучить как настоящее, так и прошлое своей епархии. Располагая этими данными, он написал краткий текст событий 1амбовской церковной жизни, доведя свое описание до 1797 г.

Бытность архиереев Тамбовских», как источник по местной истории, по своему значению во многом уступает «Тамбовскому летописцу». Ограничиваясь только специальным кругом исторических событий, исключительно церковных, «бытность» лишь отчасти касается событий XVII в, особенно бедного историческими памятниками местного значения, и в большей части освещает события XVIII в. Поэтому свидетельства «летописца» весьма часто служат единственным источником о жизни Тамбовскою края тою времени. Сведения, содержащиеся в «Бытности архиереев Тамбовских» весьма часто встречаются и в других дошедших до нас документах. Тем не менее, оба эти источника, дополняя друг друга, имеют огромное значение для изучения истории Тамбовского края.

Третья группа источников представлена делопроизводственными документами тех ведомств, которые занимались мусульманским вопросом. Среди государственных учреждений Российской империи не было единого органа, ответственною за разработку и осуществление политики на многонациональных окраинах государства.

На протяжении XVIII в. и почти всего XIX в. большая часть делопроизводственных документов, относительно регулировки вопросов, связанных с «иноверцами» возникла в системе государственного аппарата. Отметим также, что делопроизводственных материалов государственных учреждений было достаточно много. Кроме того, они хорошо сохранились благодаря ортанизованпой в начале XVIII в. архивной системе их хранения.

Особенностью делопроизводства XVIII-XIX вв. по отношению к предшествовавшему периоду является то, что его важнейшие основы утверждались законодательно.

В начале XVIII в. была создана новая система государственных учреждений, причем возникновение новых учреждений оформлялось законодательно (например: учреждение новокрещенской канторы в 1738 г., Оренбургского Магометанскою духовного собрания (ОМДС) в 1789 г.). Для многих из подобных учреждений издавались решаменгы, регулировавшие их деятельность. В начале XVIII в. иногда специально оговаривалось необходимость документирования управленческих решений. Гак, в 12-й главе указа от 27 апреля 1722 г. «О должности Сената» говорится: «В Сенате никакое дело исполнено быти надлежит словесно, но все письменно, понеже Сенату в таких важных повелениях вельми нужно иметь всякое опасение и осторожность, дабы наш интерес ни в чем не повредить, и того ради всем членом не пройти к тяжелому ответствованию, також и нам ни в чем бы сумнительно бытии могло».72 По этому указу все документы, в том числе и регулировавшие отношения государства с «иноверцами», рассматривались в письменном виде.

28 февраля 1720 г. был издан Генеральный регламент73 основополагающий законодательный акт; определивший систему делопроизводства вплоть до 1917 г. Генеральный регламент состоял из 56 частей. В регламенте обосновывались преимущества коллежской системы по сравнению с приказной. Значительная часть этого законодательного акта посвящена установлению штатов и описанию должностных обязанностей.

16 января 1721 г. был издан «Регламент, или Устав Главного магистрата»,74 к которому прилагались формы ведомостей, рапортов и т.д. На протяжении XVilI в. включение в законодательный акт формуляра документов стало обычным делом. Так, в указе от 5 ноября 1723 г. «О форме суда»75 содержится образец заполнения челобитной. С самого начала XVIII в. законодатель много внимания уделял порядку подачи челобитных Челобитные всегда подавались на имя царя и высших чинов монархии. В XVIII в. количество челобитных резко увеличилось, и правительство было вынуждено пресечь практику подачи челобитных непосредственно царю.

25 июня 1811 г. вышло «Общее учреждение министерств»,76 в котором фиксировалась их структура. На основании этого законодательного акта издавались уставы и положения каждою министерства с изменением структуры государственного аппарата изменялось и делопроизводство. В § 15 указывалось, что: «Управлению Духовных дел иностранных исповеданий принадлежат дела, относящиеся к духовенству разных иностранных религий и исповеданий, включая их ссудные дела».77

Многообразие разновидностей документов обусловлено, прежде всего, сложной структурой государственного аппарата. С 1832 г. все религиозные дела российских мусульман находились в ведении Магометанского отдела Департамента духовных дел

72 Г1СЗРИ Собрание первое, 1720-1722 гг СПб, 1830 Т VI №3979 С 660-662

73 Там же №3534 С 141-161.

74 Там же №3708 С. 291-309.

75 ПСЗРИ Собрание первое, 1723-1727 гг СПб, 1830 Т VII №4344 С 147-150

76 ПСЗРИ Собрание первое, 1810-1811 гг СПб, 1830 Т XXXI №24686 С 686-756

77 Гам же С 688 иностранных исповеданий Министерства внутренних дел (ДДДИИ). В период 1810-1817 гг. это было Главное управление духовных дел иностранных исповеданий; в период 1817 -1824 гг. - Департамент духовных дел при Министерстве духовных дел и народного просвещения; в 1824-1832 гг. Главное управление при Министерстве народною просвещения. Это учреждение являлось высшей инстанцией в системе духовного управления мусульман империи. Вопросы, связанные с организацией школьного образования инородцев, в том числе мусульманскою вероисповедания, решались в Министерстве народного просвещения. Ведомство православного исповедания Святейшего Синода разрабатывало миссионерскую тактику. Интерес по отношению к мусульманским делам, принявшим политический характер, стал проявлять Департамент полиции Министерства внутренних дел. Мусульманские регионы, населенные мусульманами и присоединённые в XIX столетии, Кавказ, Средняя Азия, находились в управлении военного ведомства. В связи с необходимостью организации управлении этими областями, в 60-е годы при Главном штабе была создана Азиатская часть, которая занималась вопросами военно-административного устройства Кавказа, Средней Аши, а также Оренбургского края и Сибири, рассмотрением и составлением проектов строительства оборонительных сооружений и дорог, вопросами численности военной) контингента в Азии, военно-дипломатическими отношениями с сопредельными азиатскими юсударствами, сбором зарубежной военно-статистической информации. В условиях активизации «восточного» направления внешней политики России, мусульманский вопрос заинтересовал Азиатский департамент Министерства иностранных дел. Кроме Департамента духовных дел иностранных исповеданий (ДДДИИ) в системе МВД существовал и Департамент полиции (ДП). Департамент полиции (ДП) обладал гораздо большими возможностями по накоплению сведений по "мусульманству", коюрый опирался па развитую сеть губернских и областных полицейских органов и жандармских подразделений. Департамент полиции был образован в августе 1880 г. и взял на себя значительную часть функций упраздненного тогда же III Отделения Собственной ЕИВ канцелярии. ДП являлся центральным учреждением государственной полиции монархии, он осуществлял разработку мер по "охране государственного строя", руководство, координацию и контроль за функционированием полицейских жандармских, охранных и сыскных органов и др. Оба эти подразделения (ДДДИИ, ДП) находились в Санкт-Петербурге и согласовывали свою деятельность по данному вопросу как дру! с друюм, так и с иными центральными ведомствами (министерствами финансов, иностранных дел, народного просвещения, Военным министерством, Святейшим Синодом)

В структуре делопроизводственной документации можно выделить несколько групп документов, обеспечивавших принятие и реализацию управленческих решений

1) переписка учреждений,

2) внутренние документы,

3) просительные документы, часто выступающие как инициативные при формировании дела.

К первой ipynne относятся документы, донесения или «Рапорты» об исполнении какого-либо распоряжения, которые посылали нижестоящие учреждения или должностные лица вышестоящим. Учреждения одного уровня посылали друг другу промемории. Учреждения, не связанные соподчиненностью, могли также посылать друг другу различного рода сведения. Третью группу представляют собой документы, которые были поданы от частного лица в государственные учреждения с каким-либо прошением, которые в XVIII в обычно по-прежпему назывались челобитными.

Как особая разновидность донесения может рассматриваться отчет. Отчеты получили распространение главным образом в XIX в. Наибольший интерес представляют отчеты о деятельности высших и центральных учреждений, а также губернаторские отчеты и генерал-губернаторские отчеты (с 1804 г.) по Тамбовской губернии. Интересен также отчет о причинах «отпадений» в «мухаммеданство» крещеных татар профессора Казанского университета Н.И. Ильминского, совершившего путешествие на Восток и составившего многочисленные заметки об исламе. Ежеюдные отчеты министерства о своей деятельности были предусмотрены манифестом от 08 октября 1802 г. об учреждении министерств (например, отчет о мероприятиях МВД по отношению к магометанству за 1892 г.). Однако эти отчеты составлялись не всегда регулярно.

Журнал,78 как форма фиксации обсуждения и решения обычен для XIX в. В журнале ход заседания фиксировался более кратко, чем в протоколе. В нем излагался обсуждаемый вопрос, фиксировались мнения большинства и меньшинства, а также особые мнения и указывалось, какое мнение было утверждено в качестве решения. В диссертации были использованы журналы заседаний строительных комиссий относительно построек мечетей в Тамбовской губернии. Необходимость выработки общей политики по отношению к мусульманам, а с этой целыо объединения усилий «заинтересованных»

78 Форма журнала утверждена Генеральным регламентом 1720 г. ведомств уже давно осознавалось в правительственных кругах. Особенно актуально эго стало в связи с появлением «мусульманского вопроса». Для обсуждения этой проблемы и разработки правительственных мероприятий, в начале XX в при Министерстве внутренних дел созывались Особые совещания. Журналы заседаний Особых совещаний ценны тем, что они содержат в себе информацию о всех наиболее важных вопросах, обсуждавшихся на совещаниях, содержание наведенных справок и принятых в результате обсуждений решений, а также списки предлагаемых рекомендаций. Подобные Особые совещания по мусульманскому вопросу неоднократно собирались в 1905-1914 1г., рассматривали общие проблемы и частные стороны происходящих в мусульманской среде процессов. Предполагалось, что практика созыва таких совещаний станет постоянной, но начавшаяся первая мировая война, а затем революция 1917-1918 п\ помешали осуществлению этих планов.

В 70-е годы XIX в. появилась такая форма фиксации хода заседаний как стенографические отчеты, которые в частности фиксировали заседания Особого присутствия Правительствующего Сената по делам о государственных преступлениях. Наибольшее распространение эта форма получила в начале XX в., а стенографические отчеты заседаний Государственной думы синхронно публиковались.

Ценным источником по теме нашего исследования являются издания периодической печати. Повышенный интерес русскоязычной общественности XIX в. к мусульманской религии породил полемику на страницах печати по вопросам отношения ислама к науке, образованию, положению женщин в обществе. Критика ислама развернулась по двум направлениям. Первое направление - это критика с точки зрения науки того времени. Ее разрабатывали в основном западноевропейские ученые: С. Иллер, Косен де Персеваль, В. Мюир, Г. Вейль, Э. Ренан и др. Результаты их научных изысканий в этой области использовались в дальнейшем русскими историками XIX в.

Наиболее широкое распространение в России получили труды и идеи французского ученого Эрнеста Ренана. Им было опубликовано множество книг и статей, посвященных истории христианства, иудаизма. Для нас представляет особый интерес его книга «Ислам и наука»,79 составленная на основе речи, произнесенной им на собрании Научной французской ассоциации в большом Соборном амфитеатре 20 марта 1883 г., где он выдвинул ряд положений критического плана в адрес ислама. По мнению Ренана, ислам не

19 Рснан Э Ислам и наука СПб, 1863 создает абсолютно никаких условий для развития науки и тем самым препятствует прогрессу.

Второе направление -это критика ислама с позиции православия. Представители этого направления отражали взгляды той части православного духовенства, которая полагала, что православие превосходит иные вероучения. Наиболее активными сторонниками этого направления были представители казанской «миссионерской школы» -А. Можаровский, Н. Ильминский, Е. Малов, И. Березин, Н. Остроумов, Е. Виноградов, И. Боголюбский и др.

В трудах представителей данного направления можно обнаружить следующие характерные особенности: во-первых, найдя в мусульманской религии «знакомые» им модели мира, они наделяли ислам всеми отрицательными чертами; во-вторых, они критиковали ислам применительно к запросам государства и православной церкви. Эти моменты усилились в связи с тем, что в XIX в. Российская империя осуществляла крупномасштабную экспансию в районы компактного проживания мусульманских народов. В связи с этим государство нуждалось в идеологическом обосновании этих завоеваний. Мотивировалось это тем, что борьба с исламом -вопрос не только религиозный, но и политический, поскольку ислам якобы наступает на православие и идет так называемая «татаризация окраин.80

Все это не могло не вызвать ответной реакции со стороны представителей мусульманского духовенства и интеллигенции. Большинство из них полагали, что нападки на ислам обусловлены незнанием русской публики основных постулатов мусульманской религии. В их числе были: Давлет Кильдеев, И. Гаспринский, А. Баязитов. Они старались изложить на русском языке основные положения ислама и установления и устремления передовых мусульман своего времени.

Первым в ход богословно-исторической и богословно-философской дискуссии, развернувшейся на страницах русской периодической печати и в научных кругах вмешался Давлет Кильдеев. В 1881 г. он издал небольшую брошюру под названием «Магомет как пророк».81 В ней автор попытался обосновать следующие положения:

1) Коран не предписывает мусульманам враждебно относиться к христианству и другим вероучениям.

80 Миссионерский съезд в Казани 18-26 июня 1910 г Казань, 1910

81 Кильдеев Д Магомет как пророк СПб, 1881.

2) Фанатизм мусульманского духовенства затемняет во многом истинный смысл и содержание Корана.

3) Если придерживаться смысла, а не буквы Корана, то мусульмане быстро приобщаются к европейской цивилизации.

В целом, Давлет Кильдеев стремился убедить русскоязычных читателей в том, что ислам проникнут веротерпимостью и не препятствует прогрессу.

В том же 1881 г. Исмаил бей Гаспринский издал в городе Симферополе брошюру «Русское мусульманство. Мысли, заметки и наблюдения».82 Цель издания была сформулирована следующим образом: «Вызвать обсуждение и исследование вопроса о будущности русских мусульман в интересах отечества и цивилизации». Авгор ратовал за то, чтобы русским мусульманам был открыт доступ к образованию. Образованность, считал Исмаил бей Гаспринский будет служить гарантом того, что «рано или поздно русское мусульманство, воспитанное Россией, станет во главе умственного развития и цивилизации остального мусульманства».

Вслед за представителями интеллигенции в дискуссию стали втягиваться представители мусульманского духовенства. В 1883 г. была издана брошюра «Возражение на речь Эрнеста Ренана «Ислам и наука».83 Ее автором был ахун Санкт-Петербурюкои Соборной мечети Аттула Баязитов (1847-1911 гг.). Он же издал несколько книг по этой теме: «Отношение ислама к науке и иноверцам» (1887 г.), «Ислам и прогресс» (1888 i.) Обращает на себя внимание то обстоятельство, что Баязитов точно передал на прекрасном русском языке смысл изречений из Корана и хадисов.

Во второй половине XIX в., по сравнению с предыдущими периодами широкое распространение получила публицистика. Резко возросло ее воздействие на общество. Если русскоязычная читающая публика могла судить о духовно-нравственных ценностях ислама только со слов православного духовенства, то со второй половины XIX в. была опубликована серия статей на русском языке, авторами которых были представители русской и татарской интеллигенции, а также мусульманского духовенства Знание первоисточников, глубина их рассуждений и хорошее знание русскою литературного языка способствовали переходу части русской интеллигенции на позиции веротерпимости.

Важным источником по теме нашего исследования являются труды известных миссионеров Тамбовской губернии. Это, прежде всего переписка святителя Мисаила с

83 Гаспринский И Русское мусульманство Мысли заметки и наблюдения Симферополь, 1881.

83 Баязитов А Возражение на речь Эрнеста Ренана «Ислам и наука» //Исторический вестник, 1884, № 15 патриархом Никоном. Указанная группа источников ценна тем, что они составлены во многих случаях непосредственными участниками выработки и осуществления государственной политики по отношению к «иноверцам». В их трудах отразились два типа отношений православных миссионеров к исламу: жестко негативное и более умеренное

Таким образом, вышеперечисленные источники позволили нам достаточно четко представить суть конфессиональной политики Российскою государства и охарактеризовать своеобразие ее эволюции.

Становление демографической статистики в Российском государстве происходило в 60-90 гг. XIX в. До 60-х гг. XIX в. подсчет народонаселения Российского государства носил оценочный характер (т.е. численность населения определялась приблизительно, на основе частичных данных).

К предыстории собственно демографической статистики можно отнести составление «Списков населенных мест Российской империи» по данным на 1858 г. Работа по сбору материалов была начата Академией наук и Синодом через церковные приходы в 18561859 гг., но была малоуспешной.

Первая всеобщая перепись населения Российской империи была проведена 28 января 1897 г., в том числе и на территории Тамбовской губернии. В переписи учитывались три категории населения: наличное, постоянное и приписное. Таким образом, отмечались временно отсутствующие, фиксировались как административное, так и фактическое место жительства. При переписи использовались три формы переписных листов: для крестьянских хозяйств, для владельческих хозяйств и для городского населения Программа переписи, которая была использована на Тамбовщине, включала в себя следующие вопросы: 1) ФИО, 2) пол, 3) возраст, 4) отношение к главе семьи и к главе хозяйства, 5) семейное положение, 6) сословие, состояние или звание, 7) место рождения, 8) место приписки, 9) обыкновенное место жительства, 10) отметка о временном отсутствии или пребывании, 11) вероисповедание, 12) родной язык, 13) грамотность и образование, 14) род занятий -ремесла, промысел, служба; при этом отмечались главное и побочное, или вспомогательное занятия.84

Первые упоминания о составлении статистических материалов в Тамбовской губернии относятся к 1836 г., когда были собраны статистические сведения по г. Кирсанову. С 1856 г. действовал губернский статистический комитет, в обязанности которого входило сбор сведений и составление различных статистических таблиц для

84 Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. СПб, 1898-1905 гг Выл 1-8

Центрального статистического комитета. Все сведения статистический комитет получал от исправников, казенных палат, земских управ. Подобная практика формирования первичных данных определяла существенные недостатки общегубернской статистики.

В 80-е годы XIX в. были обследованы 12 уездов Тамбовской губернии, а к 1886 г. опубликованы их результаты. Сборники статистических сведений по Тамбовской |убернии заключали в себе работы статистического отделения Земской Управы Тамбовской губернии. Все статистические материалы, за исключением тех, которые извлекались из губернских архивов, отделение получало путем экспедиционных исследовании уездов Тамбовской губернии, начиная с 1880 1. Такое подобное исследование было произведено в феврале-марте 1882 г. с подворною переписью всех селений Н. Романовым и служащими статистического отделения Н.И. Горским, 3 И. Митиным, Н.Ф. Ивановским и Н.Я. Благоправовым.

Для написания данной диссертации были использованы, мавным образом, рукописные документы из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского Государственного исторического архива (РГИА), Государственного архива Тамбовской области (ГАТО). К сожалению, отсутствует единый комплекс источников по истории Тамбовского края. Верхоценская волость и Тамбовская черта управлялись Приказом Большого дворца, архивы которого сгорели. Поэтому сохранившиеся документы разбросаны по различным архивохранилищам и не позволяют достаточно полно осветить все периоды развития межконфессиональных взаимоотношений в истории Тамбовскою края.

А) Основная масса источников сохранилась в РГАДА (Российский Государственный архив древних актов). В данной диссертации были использованы документы из следующих фондов: Посольского приказа, Разрядного приказа, Поместного приказа, Тамбовской ландартской канцелярии, Канцелярии сената, Сенат и его учреждения, Материалы Генерального и специального межевания по Тамбовской губернии и др.

ФОНД № 16 «Внутреннее управление».

Фонд содержит дела о раздаче отписных деревень новокрещен и татар; о недозволении выезжать из России инородцам; о некрещении инородцев в другие веры, кроме христианской. В фонд включены донесения губернатора Ивана Гудовича о губерниях Рязанской и Тамбовской (1790 г.); донесения сенаторов Александра Воронцова

Алексея Нарышкина об осмотре губерний Рязанской и Тамбовской; донесения генерал-поручика Василия Зверева о Тамбовском наместничесгве (1790 г.).

ФОНД№ 131 «Посольский приказ, Татарские дела».

Фонд включает в себя дела о крещении в христианскую веру темниковских, елатомских татар Тамбовской губернии; дела о вознаграждении татар за принятие православия. Здесь же хранятся известия о движении лиц магометанского вероисповедания по Российскому государству.

ФОНД № 210 «Разрядный приказ» (1545-1713 г.)

Разрядный приказ содержит отчеты военно-географической экспедиции воеводы М.Ф. Шейдякова, проведенной в 1685 г. по рекам Матыре и Битюгу с целью строительства новой черты. Наряду с описанием отдельных укреплений Тамбовского края и местности, материалы позволяют проследить приемы и методику работ по созданию комплекса укреплений на южных границах России в XVII в. В Разрядном приказе также встречаются отдельные рукописные книги, связанные с темой диссертации. Они сообщают данные по численности и составу местных служилых людей. Книги Денежного стола Разрядного приказа, прежде всего таможенные книги, содержат сведения об объеме торговых операций на торгах Тамбовского уезда в Тамбове, Моршанске и Сосновке. Они велись тамбовскими целовальниками, а затем по истечении года отсылались в Москву. В бортных книгах и книгах сбора столовых запасов фиксировался объем феодальной ренты в денежном и натуральном выражении с крестьян Верхоценской волости. В фонде Разрядного приказа содержатся сметные, разборные и раздаточные книги денежною жалования по Тамбовскому уезду. Они составлялись подьячими Тамбовской приказной избы или подьячими Московских приказов по воеводским отиискам. В этих книгах приводится не только описание тамбовских укреплений, но и прослеживаются вопросы управления и комплектования русской армии в XVII столетии, а также ее социальный состав.

ФОНД № 248 «Сенат и его учреждения».

Фонд «Сенат и его учреждения» содержит дела о выдаче наградных денег и освобождении от подушного сбора новокрещеной мордвы деревень г. Темникова; дела о порядке взыскания подушных денег с мордвы не принявшей христианство; дела о запрещении раздачи русским помещикам земель, описанных у татарских мурз за отказ от принятия крещения.

ФОНД № 283 «Канцелярия опекуне! ва иностранных при Сенате» (1763-1782 п.)

Канцелярия была учреждена при Сенате 22 июля 1763 г. на правах коллеги. Канцелярия содействовала вызову иностранцев из-за границы и устройству их на местах поселения. Непосредственное заведование колониями было возложено на комиссаров, которые были подчинены Саратовской конторе. В 1782 г. в связи с образованием туберний, указом Сената от 20 апреля канцелярия и Контора были упразднены, а управление колонистами наравне с казенными крестьянами было передано в ведение Колле/ни иностранных дел, казенных палат и директоров домоводства.

Фонд содержит в себе документы, касающиеся отвода и межевания земель под поселение иностранцев в Тамбовской губернии; документы, касающиеся различных спорных вопросов относительно земельных наделов между гражданами. Дела о выдачи паспортов колонистам в связи с упразднением Канцелярии опекунства иностранных граждан, проживавших в Тамбовской губернии.

ФОНД № 1209 «Поместный приказ» (1540-1720 гг.)

В фонде Поместного приказа встречаются писцовые, переписные, а также бортные книги и книги сбора столовых запасов по Тамбовскому уезду. Особый интерес представляют писцовые и переписпые книги. В них содержатся данные о численности населения, его национальном составе, количестве населенных пунктов, рашере тягловою обложения и земельные наделы тамбовских крестьян и служилых людей. Подробный разбор писцовых и переписных книг как источника по исторической демографии России последней трети XVII - начала XVIII вв. был произведен Я.Е. Водарским.85 Он подчеркнул такие недостатки данного типа источников такие как: неполнота сведений и дефективность многих книг. Это относится и к книгам по Тамбовскому уезду. В некоторых писцовых и переписных книгах отсутствуют отдельные листы, а так же нет сводных обобщающих данных. В качестве примера можно привести переписную книгу Тамбовского уезда 1704 г.86 В ней отсутствуют несколько начальных и последних листов, и эю загрудняег подведение общих итоговых данных. Восстановить утерянные сведения по некоторым населенным пунктам возможно по выпискам писцовых и переписных книг, некоторые из которых были опубликованы в Известиях Тамбовской ученой архивной комиссии.

ФОНД № 1167 «Темниковская приказная изба» (1540-1720 гг.)

В этом фонде содержатся сведения о казенных и ясачных сборах, выселках служилых людей в полки, обороне от набегов татар на южных границах Российского государства, сыске беглых. В книгах содержится материал о крещеных татарах за 1680 г., данные о

85 Водарский Я С Население России в конце XVII - начале XVIII вв М, 1977. С 18-33

86 РГАДА Ф 1209 Кн №1142 высылке татар-работников на Воронежскую верфь, информация о земельных наделах русских служилых людей, татар, мордвы за 1616-1715 гг., переписные мордвинских дворов, ясачного населения и крестьян Нижеломовского и Темниковского уездов Тамбовской губернии.

ФОНД № 1340 «Материалы Генерального и специального межевания по Тамбовской губернии».

В фонде хранятся дела о количестве размежеванной земли, находящейся во владении различных граждан, в том числе и татар; дела о дачах Саровской пустыни, дела о дачах г. Темникова стрелецкой слободы и городской земли, владений однодворцев; дела, касающиеся пограничных владений между новокрещеными и мордвой, между владениями служилых татар и мурз

Б) В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) сохранилась документация, относящаяся к интересуемому нас периоду в основном в фонде № 102 -«Департамент полиции МВД 1880-1917 п.», |де содержатся не только общие сведения по Тамбовской губернии, но и целостный политический обзор по губернии, начиная с конца XIX - начала XX вв. Материалы включают в себя внутри- и межведомственную переписку, журналы совещаний, различные записки, справки, законопроекты и подготовительные материалы к ним, отчёты о ревизиях и т.п.

В) В Российском Государственном Историческом архиве (РГИА) хранится большое количество материалов по интересующей нас теме. Прежде всего, это материалы, содержащие внутри и межведомственную переписку, журналы совещаний, различные записки, справки, законопроекты и подготовительные материалы к ним, отчеты о ревизиях и т.п., содержащиеся в фондах: 796, 797, 821. А так же личные фонды виднейших миссионеров.

ФОНД №796 «Канцелярия Синода» (1707—1918 гг.)

Синод являлся высшим административным и судебным органом русской православной церкви, состоял из присутствия и обер-прокурора Синода. С 1817 г. по 1824 г. Синод подчинялся Министерству Духовных Дел и народного просвещения. 1 февраля 1918 г. Синод был упразднен.

В данном фонде хранятся материалы, посвященные организации и закрытию епархий, донесения о ревизиях епархиальных духовных консисторий, материалы о деятельности духовных миссий внутри страны и за рубежом, о раскольниках и сектантах в стране.

ФОНД № 797 «Канцелярия обер-прокурора Синода» (1836-1917 I г.)

Учрежден 1 августа 1836 г. для ведения делопроизводства обер-прокурора Синода. Канцелярия осуществляла подготовку законопроектов по церковным вопросам, вела сношения Синода с верховной властью и другими ведомствами. 5 ав!уста 1917 г. была передана в состав Министерства исповеданий, где существовала с 25 октября 1917 г. под названием Департамент по делам православной церкви.

Здесь хранятся дела о раскольниках и сектах. Дела о епархиальных приходах, православных церквях и монастырях в России и за границей, духовных учебных заведениях. Совещания при МВД по выработке мер противодействия татар и мусульман влиянию среди нерусского населения России.

ФОНД № 821 «Депаргаменг Духовных Дел Иностранных Исповеданий» (18091917 гг.)

25 июля 1810 г. образовано Главное управление Департамента Духовных Дел Иностранных Исповеданий, в 1817 г. оно вошло в состав Министерства духовных Дел и народного просвещения, второе в 1824 г. было преобразовано в Министерство народного просвещения с подчинением ему духовных дел только иностранных исповедании. 2 февраля 1832 г. было присоединено к МВД в виде Департамента духовных дел и Иностранных Исповеданий. 6 августа 1880 г. этот Департамент был выделен в самостоятельное учреждение. 16 марта 1881 г. ДДДИИ вновь включен в МВД Департамент ведал делами о римско-католической, протестантской, иудейской, магометанской церквей. Здесь содержатся уставы, положения, штаты и отчеты консисторий, епархий, капитулов, церквей и приходов. Постановления и донесения об учреждении учебных заведений. Распоряжения и переписка по вопросам метрикации.

Г) В Государственном архиве Тамбовской области (ГАТО) хранятся документы лишь с середины XVIII в. В данной диссертации были использованы следующие фонды ГАТО:

ФОНД №2 «Тамбовское наместническое правление» 1779-1917 I г.

Создано в 1779 г. одновременно с образованием Тамбовского наместничества. Указом Сената от 12 декабря 1796 г, «О новом разделении государства на губернии» наместничество и наместническое правление были упразднены. В январе 1797 I. учреждено губернское правление как высшее административно-полицейское учреждение губернии под председательством губернатора. Ликвидировано в марте 1918 г.

Данный фонд содержит журналы присутствий, сведения об итогах ревизий (переписей), о переселенцах из губернии. Ведомости о посевах и урожаях, ценах на продовольствие и фураж. Дела о земельных спорах, об описях и продаже за долги помещичьих имений, об отводе пожалованных земель церквам, о перечислении в другие округа крестьян и имений.

ФОНД №4 «Канцелярия Тамбовского губернатора» 1784-1917 гг.

Должность наместника учреждена в 1779 г. с образованием Тамбовского наместничества. По указу Сената от 12 декабря 1796 г. «О новом разделении государства на губернии» наместничество преобразовано в губернию и введена должность губернатора -высшего представителя административно-помещичьей власти в губернии Исполнительным органом при губернаторе была канцелярия. Ликвидирована вместе с должностью губернатора.

Фонд содержит отчеты губернаторов о состоянии губернии, обзоры экономического состояния и всех отраслей управления губернии. Дела о неповиновениях и массовых выступлениях крестьян (самовольных захватах и распашке земель, порубках леса, поджогах и разгромах имений). Дела о проведении рекрутских наборов, расквартировании войск. Прошения об освобождении от рекрутской повинности Статистические отчеты учреждений и сведения о состоянии экономики 1убернии. Сведения о борьбе с сектантством.

ФОНД №16 «Тамбовская городская дума» с 1816 по 1917 п\

Тамбовская городская дума учреждена на основании «Грамоты на права и выгоды городам Российской империи» от 21 апреля 1785 г. С 1870 г. действовала на основании «Городового положения» от 16 июня 1870 г. и осуществляла административно-полицейскую и налоговую функции, ведала городским благоустройством. Ликвидирована в апреле 1918 г.

В фонде представлены указы Тамбовской городской думы. Приказы и распоряжения городскою головы, доклады городских управ. Дела о проведении народных переписей с приложением ревизских сказок. Статистические ведомости о составе городских жителей и их занятиях, настольные ведомости па оброчные статьи. Переписка о рекрутских наборах.

ФОНД № 46 «Строительное отделение Тамбовского губернского правления» с 1832 по 1917 гг.

Строительное отделение было открыто в 1865 г. в составе губернского правления для наблюдения за казенными зданиями, утверждения планов и смет на их строительство Ликвидировано в 1918 г.

Фонд содержит предписания Министерства Внутренних Дел, журналы заседаний строительных комиссий, документы о рассмотрении и утверждении планов построек о разрешении строительства мостов, дорог, заводов, церквей, мечетей.

ФОНД №181 «Тамбовская духовная Консистория».

Тамбовская духовная Консистория учреждена в 1758 г. как окружное (епархиальное) учреждение церковного управления и суда. На основе декрета СНК РСФСР от 23 января 1918 г. лишена юридических прав. В июле 1918 г. переименована в епархиальный совет.

Поскольку Консистория охватывала всю территорию Тамбовской губернии, то в указанном фонде отложились материалы, позволяющие судить об особенностях полигики не только к мусульманам, но и к язычникам, старообрядцам, католикам, иудеям и др Документы Тамбовской Духовной консистории отложились с 1758 г. по 1917 I. Ознакомление с протоколами епархиальных съездов, делами об отходе инородцев в мусульманскую веру, распоряжениями Синода, отчетами епархиального начальства все это позволяет составить представление о том, как осуществлялась конфессиональная политика на местах.

ФОНД № 238 «Дубасов И.И.» (1883-1901 гг.).

Тамбовский историк-краевед, один из организаторов Губернской ученой архивной комиссии. Рукописи исторических трудов И.И. Дубасова, опубликованные в [азетах и журналах «Очерки из истории 1амбовского края» (1881-1890гг), «Противоцерковные движения в Тамбовской губернии» (1881, 1890), «Тамбовские писцовые кнши» (1883 I , 1990 г.), «Древняя тамбовская летопись, дополненная и объясненная матсриапами министерства юстиции» (1884 г.), «Тамбовская епархия времен епископов Феофана и Ионны»(1788-1821 гг.)» 1884 г., «К истории окраин русского быта и колонизации в XVII-XVIII вв.» (1890 г.). Документы, собранные И.И. Дубасовым и работы по истории церквей для статьи о «Служилых людях города Шацка и Темникова».

ФОНД № 153 «Норцов А.Н.» (1879-1921 гг.)

Алексей Николаевич Норцов (1859-1921 гг.) председатель Тамбовской государственной Учено-Архивной комиссии, Член королевского азиатского общества в Лондоне, русского генеалогического общества С.-Петербургскою археологического института, Совета историко-родословного общества в Москве, Тамбовскою отдела русского военного исторического общества, Почетный член Псковского археоложческою общества, Бородинскою общества охраны памятников.

Доклады о работе А.Н. Норцова в Тамбовской Ученой архивной комиссии, рукописи работ «Символ чаши христианской иконографии и истории» (на русском и английском языках), различные научные и общественно-политические произведения, документы, собранные А.Н. Норцовым по истории дворянских родов Тамбовского края.

Структура диссертации определяется задачами исследования и соответствует логике последовательного изложения результатов их решения. В основу структуры работы положен хронологическо-тематический принцип. Диссертация состоит из трех глав В первой главе, охватывающей собой конец XVI - середина XVIII вв рассмотрена предыстория появления проблемы. С этой целью обращено внимание нате обстоятельства, на основе которых формировались представления об иноверцах в России и, в частности, в Тамбовской губернии. В этой главе рассмотрена история заселения Тамбовскою края, процесс крещения инородцев па 'Гамбовщине, деятельность православных миссионеров.

Вторая [лава посвящена изучению бытовых условий, в которых проживали иноверцы Тамбовского края. В частности проанализирована проблема хаджжа и миграционной) процесса среди мусульман Тамбовской [убернии. Рассмотрен вопрос участия иноверцев в военных действиях, происходивших на территории Российского государства того времени.

Третья глава ограничена периодом XIX -начала XX вв. Именно в этот период новые представления об иноверцах в Российском государстве стали достоянием правящих кругов, что стало впоследствии причиной изменения видения мусульманского вопроса как в России в целом, так и в Тамбовской I убернии. Также в этой главе анализируются правительственные мероприятия этого времени по отношению к мусульманам, в связи с изменением общего политического курса в стране. Обращено внимание на хозяйственное положение «иноверцев», проживавших в Тамбовском крае. Нельзя не отметить важность деятельности российских мусульман в политической жизни этого периода. В связи с этим, рассмотрена деятельность мусульманских съездов, проходивших в Санкт-Петербург и Нижнем Новгороде, а также исламские движения, оказавшие наиболее мощное влияние на жизнь российского мусульманства.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Политика российских властей по отношению к нехристианскому населению и новокрещенам в XVI - начале XX вв."

Заключение.

В течение всего времени своего существования Россия представляла собой государство, отличающееся, административным, культурным, этническим и конфессиональным многообразием. Российское продвижение в мусульманский мир началось еще со второй половины XVI в. и продолжалось до конца XIX столетия, в результате чего в составе империи вошло около 18 миллионов мусульман, проживавших в основном в Поволжье, Крыму, Средней Азии и на Кавказе. На протяжении всею этого времени российские власти взаимодействовали с мусульманами, устанавливая отношения с новыми подданными. Включение в состав государства разнородных элементов ставило перед властью задачу поиска вариантов путей государственного строительства В результате комплексного исследования заселения Тамбовского края иноверцами, вхождения их в состав Российского государства было выявлено, что политика Российского правительства по отношению к нехристианским народам в Тамбовской губернии проводилась дифференцированно. По отношению к их элите, наиболее богатой и привилегированной части феодальною сословия, были одни подходы, к средним и мелким феодалам - другие.

При анализе особенностей этнического и конфессионального состава населения па Тамбовщине, как типичном регионе Черноземного Центра Европейской России было выявлено, что мордовское население являлось основным этническим элементом и изначально занимало берега реки Оки, у самого впадения её в Волгу. Впоследствии в мордовской земле возникли особые небольшие татарские владения типа мелких уделов.

При определении исходной точки проникновения татарского населения на территорию Тамбовского края мы придерживаемся того мнения, что он начался приблизительно в ХУ-ХУ1 вв., когда политика Московской власти по отношению к высшей татарской титулованной знати была в значительной степени покровительственной.

Московское государство зачастую использовало осторожную и гибкую политику по отношению к нерусскому населению государства. Его привилегии были подтверждены на государственном уровне, за что оно, в свою очередь, должны были нести военную службу на границах Российского государства. По своему социально-политическому положению большая часть татарского населения Тамбовской губернии было приравнено к русскому дворянству и представляло собой оседлое, владеющее землей, военное сословие. После взятия войсками Ивана IV Казани (середина XVI в.) наряду с вольным освоением края начинается правительственная и монастырская колонизации Тамбовщины.

Освоение Тамбовского края было затруднено набегами крымских татар. В первой половине XVII в. русское правительство для укрепления и защиты восточных границ государства построило ряд городов-крепостей в районе Тамбовскою края (г. Наровчат, г. Мокшанск, г. Темников, г. Тамбов. Последний был заложен в 1636 г.).

Результатом построения Тамбовской укрепленной черты и обеспечения, таким образом, защиты населения от набегов кочевников было создание условий для дальнейшего заселения территории и бурного развития производительных сил края. В области социально -экономических отношений построение укрепленной черты повлекло за собой появление на территории Тамбовского края социальной категории служилых людей по прибору. Класс приборных служилых людей (казаков, стрельцов и солдат) был сформирован здесь вместе с построением в 1636 г. Тамбова и укрепленной черты, если не считать небольших групп служилых людей (в том числе и татарских формирований), существовавших здесь раньше. Таким образом, Тамбовская губерния отличалась ярко выраженными чертами своеобразия: это был край по преимуществу крестьянский. Экономический быт приборных служилых людей также был близок к крестьянскому.

Отношения Российского юсударства с иноверцами не были простыми и гладкими. Исторически в России шли процессы взаимодействия, сотрудничества, адаптации и одновременно борьбы между христианством и исламом. Взаимоотношения с мусульманством и другими неправославными конфессиями в России не были достаточно близкими, особенно после того, как религия ислама стала использоваться в политических целях. Тем более, что к концу XIX в. иноверцы наравне с православным населением страны служили в армии, платили налоги, получали правительственные награды, государственные пенсии.

Первыми, кто стал воспринимать ислам, как политическую проблему и говорить о наличии «мусульманского вопроса» в Тамбовском крае, стали миссионеры и некоторые представители местной администрации. В их интерпретации «мусульманский вопрос» не был чисто региональной проблемой, а являлся проблемой, которую следовало решить па общегосударственном уровне.

Православное духовенство, и в особенности миссионеры исходили из того убеждения, что преданные своей вере мусульмане всегда будут враждебны христианам, поэтому только православие было способно сделать из иноверцев «падежных» подданных. Следуя этой установке «инородцы» должны были «слиться» с русскими через христианство. Кроме того, миссионерская деятельность должна была служить «цивилизаторским целям», привнося в мусульманский мир принципы «высшей» культуры.

Наибольший размах миссионерство приобрело в XVI столетии, в особенносш в Шацком, Темниковском уездах, где главными деятелями были монахи вновь учрежденных пустынь: Шацкой, Черневой и Темниковской -Пурдышевской. В XVII в этим занимался архиепископ Мисаил, который проводил свои поездки по Тамбовской епархии для крещения инородцев. В конце XVII в миссионерской деятельностью на Тамбовщине занимался темниковский протопоп Иаков

Собственно епархиальная деятельность по инородческой миссии на Тамбовщине началась с 1799 г., когда обращение иноверцев принадлежало исключительно к обязанностям епархиального начальства. Помимо собственно пастырско -миссионерской деятельности, тамбовские епископы занялись и вопросами подготовки кандидатов в священники для миссии среди инородцев вообще и татар-мусульман в частности. Основное внимание было сосредоточено на изучении татарского разговорного языка. В 1822 г. была открыта кафедра татарского языка при Тамбовском духовном училище, которую возглавил Тимофей Углянский, специально изучавший татарский язык в Казани.

Таким образом, все экономические или политические методы, которые применялись правительством и миссионерами в деле христианизации были направлены па то, чтобы как можно быстрее и в короткий промежуток времени обратить всех иноверных граждан государства в православие.

Православная церковь зачастую использовала наступательные приемы для обращения иноверцев Тамбовской губернии в православие. Подобные факты имели место в первой половине XVIII в., когда абсолютистское Российское государство, построенное по западноевропейскому образцу отказалось от прагматичной политики по отношению к иноверцам. Стремясь к «систематизации» всех отношений в юсударствс, российские власти попытались силой обратить в православие многочисленных язычников и мусульман.

Политика насильственной христианизации была возведена в ранг государственной. Одновременно началось планомерное уничтожение мечетей, мусульманских кнш. Мусульмане изгонялись с насиженных мест, они облагались дополнительными повинностями, вто время как на крестившихся эти повинности не распространялись.

Немалую роль в принятии православия среди иноверцев Тамбовскою края сыграла интенсивно переселявшееся русское население, которое оказывалось в тесном соприкосновении с мордвой и татарами в XVII в. Еще одной особенностью, характерной для Тамбовского края является то обстоятельство, что среди мордовского населения христианизация шла значительно интенсивнее, нежели среди татар. Крестившиеся мордва, быстро стала терять свои национальные черты.

Несмотря на некоторые успехи в христианизации части татар и мордовского населения в Тамбовской губернии в правящих кру1ах не раз констатировалось, что принятие христианства не сближало «инородцев» с русской средой, и что православие, в сравнении с мусульманством, имело довольно слабые позиции, а миссионерство только накаляло ситуацию.

При Петре I нерусское оседлое население Тамбовской губернии было лишено своего особого статуса и включено в сословный порядок Российского государства. Указы Петра I поставил мусульман-феодалов в очень жесткие рамки, им было приказано принять христианство, в противном же случае их имения, населенные русскими-христианами отбирались в пользу государства. Татарским феодалам, принявшим христианство, предоставлялись широкие права, а именно право на владение русскими крестьянами, право совершения земельных сделок с землевладельцами христианами, право брать в жены русских женщин. Желая сохранить свои привилегии, некоторая часть иноверцев христианство все таки приняла. Она сохранила свои поместья и получила статус потомственных дворян, мно!ие даже с традиционными княжескими титулами; впоследствии они постепенно русифицировались. Те же, которые сохранили прежнюю свою веру, были включены в 1718 г. в новую категорию населения, приравненную к русским однодворцам.

В царствование Анны Иоанновны положение инородцев резко ухудшилось. Была открыта Новокрещенская контора, в функции которой входило обращение иноверцев в православие. Действовала новокрещепская контора при содействии воинских команд. Переход в православие инородцев под сильным давлением средств экономического воздействия становился все более вынужденным. Однако принятие христианства было лишь формальным актом, и долгое время оставалось поверхностным, пе затрагивая культуру и сознание этих народов. Миссионеры отмечали, что в религиозном отношении, с исламом бороться было более чем затруднительно, и что в безуспешности миссионерства немаловажную роль играли слабые ассимиляторские способности русских, на которых,

269 прежде всею, и должна была быть фактически направлена миссионерская деятельность церкви. Постепенно деятельность миссионеров стала отходить на второй план.

Существенные изменения в политике России по отношению к мусульманам произошли только в 70-е гг. XVIII в. в царствование Екатерины И, когда ислам был провозглашен одной из терпимых религий В момент прихода к власти Екатерины II перед Россиеи встала сложная задача выбора соответствующих инструментов для проведения внутренней и внешней политики России, учитывая при этом, что необходимо было показать силу империи и удовлетворить национальное чувство, предстояло проявить блеск власти, упрочить ее положение и согласовать противоречивые интересы разных групп и слоев общества.

Мусульмане получили определенные свободы, в том числе право восстанавливать и строить культовые сооружения, представителям татарской знати могли быть пожалованы права российского дворянства, купцам-татарам представлялось право на свободную торговлю и т.д. Стала формироваться система мусульманских духовных учреждений. В Российской империи управление мусульманскими духовными делами была построена на различных основаниях Со второй половины XVIII в. правительство считало необходимым регламентировать "духовный быт" мусульман, определив в законе подробности управления. Эта точка зрения привела к учреждению Оренбургского мусульманского собрания (1788 г.), Таврического мусульманского правления (1831 г.), и Закавказских мусульманских правлений суннитов и шиитов (1872 [.). Результатом этой политики стало включение мусульманского духовенства в структуру государственного управления и признание шариата в правовой жизни мусульман.

Важным фактором, определявшим официальную позицию властей по отношению к мусульманам в этот период являлись внешнеполитические интересы России на Востоке. Учитывая это, правительство Империи старалось поддерживать внешне миролюбивые отношения с мусульманскими подданными. Исходя из этого, в политике по отношению к мусульманам, власти пытались избегать всего, что могло бы показаться посягательством на религиозные убеждения мусульман.

Таким образом, в эволюции российского законодательства по отношению к нехристианским конфессиям прослеживается линия от целенаправленного, а порой и насильственного обращения иноверцев в христианство к политике веротерпимости, которая была провозглашена в царствование Екатерины Великой.

Одним из главных векторов развития иноверческой общины на Тамбовщине в условиях усиления религиозно-идеологического давления на «иноверцев» в ХУП-ХУШ вв., сопровождавшегося ассимиляционными процессами является тот факт, что татары-мусульмане слабо поддавались христианизации. Во-первых, потому, что христианизация, как комплекс мер правительства и церкви, проводилась преимущественно насильственно и воспринималась и язычниками и мусульманами как релшия, под которой скрыватись феодально-крепостнические порядки; во-вторых, миссионерская деятельность проводилась на малодоступном русском языке, что также затрудняло распространение христианства; чрезмерная централизация миссионерства также не способствовала ее развитию.

Еще одной нераскрытой гранью жизни мусульман в Российской империи является рекрутчина. Армия, как неотъемлемая часть общества, являлась точным индикаюром процессов, происходивших в России в различные исторические периоды. Набор рекрут из татарского населения Тамбовской губернии производился еще с XVIII в.

Участие воинских формирований, состоящих из представителей мусульманских народов, не ограничивалось исключительно внешними войнами. Они в целом хорошо проявляли себя во всех делах по подавлению внутренних «бунтов» и «беспорядков».

Таким образом, государственно-исламские отношения носили весьма неоднозначный, сложный и многоплановый характер. В целом отдельные нормы законодательства об «иноверцах» не затрагивали права свободно исповедовать свою веру и исполнять культовые обряды. Этим правом пользовалось не только гражданское население, но и военнослужащие-мусульмане, в большинстве своем происходившие из татар. В Полном собрании законов Российской империи отложилось немало документов, посвященных мусульманам -гвардейцам, проходившим службу в Санкт-Петербурге. Однако составленные из них подразделения были немногочисленны и получили заметное место в законодательстве лишь благодаря нахождению в столице и близости к царскому двору. Часто, мусульмане, призванные на военную службу и вынужденные в реалиях того времени служить практически пожизненно, под воздействием идеологического давления, в конце концов, теряли веру своих предков.

В рамках выполнения принятых на себя обязательств по отношению к все более возрастающему числу мусульманских подданных империи российское правительство столкнулось с необходимостью обеспечения еще одной из главных религиозных обязанностей мусульман - хаджж. С экономической точки зрения хаджж был невыгоден, поскольку отрывал мусульман па много месяцев от работы, кроме того, паломники вывозили из страны большие деньги. Несмотря на все отрицательные стороны хаджжа прямо запретить его представлялось небезопасным, ибо это могло бы усилить «фанатизм» мусульман. Поэтому Российское правительство пыталось ограничить и прекратить хаджж путём косвенных мер и, по возможности, не нарушая правил ислама не выпускать паломников из-под контроля. Для этою российское правительство пользовалось всяким удобным случаем для временного запрещение хаджжа или ограничения его участников.

Российское руководство внимательно следило за миграцией мусульманского населения. Однако особенностью Тамбовской губернии было то обстоятельство, что основная часть местного мусульманского населения оставалась в спокойствии и если и были попытки миграции, то как правило «беглецов» ловили и водворяли на постоянное место жительство.

Государственно-исламские отношения в России с конца XVIII столетия до начала XX в претерпели кардинальные изменения. В течение этого периода оптимальная модель этих взаимоотношений так и не была найдена. Одной из форм проявления имперской идеоло! ии по отношению к иноверцам в Российском государстве явилось стремление создать единое правовое и культурно-идеологическое пространство для всех народов, населяющих империю. Народы, входящие в разряд "инородцев", вполне естественно, пытались сохранить определенную независимость в решении своих национальных и конфессиональных проблем и в удовлетворении духовных потребностей. Практически в течении двух столетий самодержавие пыталось решить эту проблему используя агрессивную русификаторскую политику, которая, как показала крестьянская война под предводительством Е И. Пугачева, оказалась не просто не эффективной, но и усиливала сепаратизм в российском обществе, угрожая его целостности.

С середины XIX в. среди мусульман России четко обозначились два направления: традиционализм -как средство защиты от подрыва позиций ислама и этноконфессиональной самобытности мусульман разных регионов и модернизагорство -как средство обновление ислама и приспособление к жизни мусульман к новым веяниям.

Во второй половине XIX в. в российской имперской идеологии появилась установка на «сближение» (или «слияние») «инородцев» с русскими и создание «единого» государства. Идея «единой России» соотносилась с концепцией национального государства, которая получила в это время широкое распространение в Европе. В условиях многонациональной Российской империи «слияние» государства в единое целое означало административное, социальное и культурное объединение подданных империи. Хотя на практике эта политика

272 не была последовательной и одинаковой ко всем нерусским обитателям империи, сам принцип «государственного единства» стал определяющим в имперской идеологии и практике. Идеология «сближения» стала призмой, через которую теперь стали рассматриваться российские мусульмане, ибо их культурные особенности оказались существенным препятствием в политики интеграции.

С этой точки зрения стал оцениваться переход крещеных татар Тамбовской губернии в ислам, продолжавшиеся на протяжении всего XIX столетия. Если сначала на это явление смотрели как на временное заблуждение, вызванное незнанием и непониманием христианства, то позже «отступничество» стало восприниматься как массовое движение, являвшееся следствием мусульманской пропаганды и, соответственно, силы ислама, противостоявшего русскому культурному влиянию. Особенное значение этому явлению придавал тот факт, что все это происходило во внутренней губернии империи, где русская власть и православная церковь имели давние и прочные позиции. Серьезное опасение стало вызывать влияние ислама на немусульманские народы, в частности, на мордву.

Важным фактором, который способствовал тому, что ислам стал предметом особого внимания в России, было присоединение к империи в XIX столетии новых обширных регионов, населенных мусульманами. Политике «сближения» новые подданные противопоставляли свою религию и связанный с ней образ жизни. Перед властью встал вопрос: как включить «инородцев», принадлежавших другой «цивилизации», в структуру российского православного государства. Гипотетически, «неведомый мир» мусульманских селений Тамбовщины таил в себе опасность для русских. Неизвестность порождала опасения, которые, кроме того, усугублялись свидетельствами выступлений мусульман против европейцев в других странах.

Со второй половины XIX в. ислам и мусульманская культура стали предметами российского имперского дискурса. Рассматриваемый преимущественно с религиознои точки зрения и с европоцентристских позиций, «мир ислама» конструировался как замкнутый, невежественный и фанатичный мир с враждебной идеологией. Согласно такому взгляду, догматы ислама не соответствовали основным принципам государственной идеологии и противоречили основам европейской цивилизации, представителем которой являлась и Россия. Наличие в составе Российского государства особой мусульманской культуры, которая не только не поддавалась быстрой ассимиляции, но и имела способность распространять свое влияние на немусульманские народы, составляло мусульманский вопрос, который являлся не только религиозной проблемой, но

273 и имел политическое значение. Казалось, что, во-первых, не ассимилированные мусульмане, будучи «ненадежными» подданными, угрожали государственному единству и безопасности России. Во-вторых, влияние ислама на немусульманские народы оценивалось как угроза русскому культурному доминированию.

Не отказываясь на официальном уровне от православных приоритетов, в политике «просвещения» мусульман с конца XIX в. правительство сделало ставку на внедрение русского языка и приобщение мусульман к государственной школе. Это направление выразилось в учреждении русских классов при медресе и создании особых начальных школ для мусульман. Одновременно светские власти пытались установить правительственный контроль над религиозными школами мусульман. Важным аспектом мусульманской проблемы считалось существование мусульманского духовенства, которое оказывало большое влияние на мусульманское население.

Что касается экономического состояния жизни инородцев в (амбовской губернии, ю необходимо выделить несколько важных моментов: во-первых, иноверцы проживали в основном на окраинах Тамбовской |уберпии в сельской местности; во-вторых, прирост населения в некоторых татарских и мордовских селениях Тамбовской губернии в конце XIX в. был значительно ниже по сравнению с русской народностью, в-третьих, мусульманское население в губернии составляли, как правило, средние и мелкие землевладельцы.

Татары имели «четвертное землевладение», название которого происходило от жалованных грамот на землю, данных предкам крестьянам, принадлежавших к служилому сословию или владение бывших государственных крестьян, водворенных на собственных землях (свободных хлебопашцев). Четвертные владельцы имели право распоряжаться продажей своих участков. Первоначально четвертные наделы были велики, но постепенно произошло измельчение четвертного землевладения, что заставило прибешуть татарское население к пользованию общинным землевладением (те. пользование землей сообща всем обществом). Несмотря на разноплеменный состав крестьянского населения Тамбовской губернии порядки общинного (мирского) землевладения у всех крестьян, в сущности, были одинаковые, при том эти порядки в основных своих чертах мало чем отличались от правил владения землей в дру| их губерниях России.

В Тамбовской губернии самым распространенным как среди русского населения, так и среди иноверцев был сельскохозяйственный промысел. Сельскохозяйственными занятиями занималось до 65% населения в губернии.

Наиболее промышленными районами в Борисоглебском уезде являлись волости: Больше Грибановская, Мучкапская, Мало-Грибановскя и Козловская. Среди промышленных заведений у татар первое место по количеству занимали мельницы, которые были 3-х видов: водяные, ветреные английской конструкции и ветряные простого устройства.

Кроме земледелия татары занимались разнообразными промыслами, возникновение и распространение которых тесно было связано с существованием леса (лесопромышленники, дровопилы, колесники, дужники, санники).

Также имели большое распространение бондарский, землекопный, сапожный, портновский промыселы, кирпичное производство. Татары занимались гончарным производством, изготовляя домашнюю глиняную посуду: горшки, кувшины, корчаги. Фабрично-заводскими работами занимались в Тамбовской губернии исключигельно те крестьяне, в месте жительства которых существовали фабрики и заводы.

Те иноверцы, которые имели недостаточные земельные наделы, были вынуждены заниматься дальними отхожими промыслами. Наиболее распространенными среди подобного рода промыслов в конце XIX в. было хождение па Дон, в Малороссийские степи, на покос хлебов и трав и на посев хлебов в Пензенскую, Саратовскую и Воронежскую губернии. В целом, по Тамбовской губернии подобными промыслами татары обычно занимались редко и все их заработки ограничивались временными полевыми работами у частных землевладельцев. При сильной нужде в деныах или при платеже податей крестьяне прибегали к займам небольших сумм у частных лиц.

Татарские семьи, которые испытывая крайне стесненное положение со стороны правительства и местной администрации, а также пытаясь улучшить свое экономическое положение, делали попытки к переселению в другие области Российской империи или в Турцию. Инициаторами таких идей, как правило, выступали местные муллы.

К концу XIX в. положение этносов Тамбовской губернии было существенным обраюм изменено по сравнению с предшествующим столетием. Теперь татарское и мордовское население Тамбовской губернии было достаточно глубоко интегрировано в социальном плане в сословную систему Российского государства.

В целом, до последних десятилетий XIX в. национальные отношения как в России в целом, так и в Тамбовской губернии характеризовались относительным спокойствием, отсутствием серьезных конфликтов. Обострение «национально-религиозного вопроса» привело к возникновению целого ряда нерусских национальных партий и движений, что в свою очередь стало предпосылкой зарождения и организационного оформления чисто русских национальных движений. Образование нерусских национальных организации носило, как правило, стихийный характер, инициатива исходила от местных общественных деятелей, но юридического статуса эти организации не получали. Однако в татарском обществе наметились принципиально новые тенденции, связанные с формированием национальной идеологии - джадидизма. У идеологов джадидизма в этот период нельзя не заметить усиливающееся тяготение к либеральным нормам и институтам, особенно к тем из них, которые обосновывали и гарантировали демократические принципы в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений, что обозначило новую тенденцию в духовной жизни не только татар, но и всей Российской империи

Стереотипные характеристики исламского мира проникали в деловой лексикон правящих кругов. Признавая силу религиозных мусульманских убеждений, центральные власти в середине XIX в. смотрели на «мусульманский вопрос» только как на религиозную проблему и не были склонны придать ей политическое значение. Центральные власти не видели оснований опасаться каких-либо затруднений относительно большинства мусульман, считая их вполне лояльными подданными.

Первыми, кто в России обратил внимание на это явление, были миссионеры. С одной стороны они скептически относились к попыткам мусульман модернизировать ислам, считая ислам и прогресс несовместимыми. С другой стороны, в этом движении миссионеры усматривали опасное явление, которое, с их точки зрения, способствовало укреплению обособленности мусульманского населения и тем самым осложняло их деятельность в исламской среде.

Несмотря на предостережения миссионеров, новые явления среди инородцев не сразу привлекли к себе внимание властей и светской прессы. Всерьез власти обеспокоились этими явлениями, когда они стали принимать политический характер. Это произошло в начале XX в. на фоне революционной ситуации в России, которая способствовала политизации почти всех национальных групп в империи. Крупнейшей политической организацией мусульман стала партия «Иттифак», созданная представителями либерального крыла джадидистов. Программа партии объединяла политические лозунги кадетов и мусульманские религиозно-культурные требования. Мусульмане приияпи участие в работе 1-1У Государственных дум, где они выделились в особую мусульманскую фракцию.

Революционные события повлекли за собой изменение политического курса, в том числе и религиозной политики. Закон 17 апреля 1905 г о верогерпимости определил новое отношение государства к неправославным конфессиям. По отношению к мусульманам закон разрешал давно наболевшую проблему «отпадений». Фактически крещеным мусульманам было позволено вернуться в прежнюю веру, хотя на практике подобное осуществить было весьма трудно.

На основании прошений мусульман, Комитет министров определил перечень вопросов, подлежавших пересмотру, среди них основными были: положение мусульманскою духовенства и организация структур духовною управления, порядок открытия религиозных школ и мечетей. Разработка этих вопросов была поручена Особому Совещанию под председательством графа А.П. Игнатьева. На основании рекомендаций были выработаны новые правила образования инородцев. Правила вызвали ре жую критику со стороны мусульман и потому не были воплощены в жизнь. В результате, в 1907 г. Министерство народного просвещения предложило новый вариант «Правил», которые вообще не затрагивали вопросы организации религиозною образования мусульман.

На мероприятия правительства откликнулись либеральные мусульмане, которые на своем третьем съезде предложили более радикальные варианты решения религиозных и образовательных проблем мусульман, высказавшись за предоставление мусульманам религиозно-культурной автономии. Однако предложенные условия не встретили сочувствия в правительственных кругах.

Царское правительство отменило некоторые стеснительные постановления, однако оно не было намерено в принципе отказываться от русского языка, как средства «сближения», и от права контроля над религиозно-культурной жизнью инородцев. Особенностью новою политического режима, установившеюся после переворота 3 июня 1907 г., было усиление националистических настроений в русском обществе. Из среды мусульманской общественности выдвигались в свою очередь собственные проекты управления духовными делами. Так, участники Всероссийского мусульманского съезда 1906 г. в Нижнем Новгороде высказались за устранение правительственного контроля за деятельностью управлений, сосредоточение в руках последних, на автономных началах, не только религиозного, но и школьного и благотворительною дела мусульман. «Инородцы» за их политическую активность попали под подозрение властей и стали объектом нападок русских националистов, которые опасались инородческого засилья на Тамбовщине В такой ситуации в Тамбовской губернии вновь стал приобретать весомое значение «мусульманский вопрос».

Серьезное внимание на «мусульманский вопрос» центральные власти обратили особенно после 1907 г., что было связано с появлением политического национально окрашенного движения среди мусульман, а также под влиянием революций в крупных мусульманских странах -Турции и Иране. Признавая религиозную специфику «мусульманского вопроса», власти рассматривали его по аналогии с другими подобными «инородческими» вопросами и видели в нем, прежде всего сепаратистское движение татар, которые посредством религии распространяли свое культурное влияние на другие народы, создавая тем самым угрозу русскому культурному доминированию.

Определенного решения иноверческого вопроса в «государственном» смысле правительством не было найдено. Вероятно, что при существовании «национальной» идеи, как принципа устройства империи, такого решения вообще не могло быть обнаружено.

Общий подъем, начавшийся во многих сферах жизни мусульман Волго-Уральского региона в последней четверти XIX в. и продолжавшийся вплоть до 1917 г., - сил значительным феноменом в истории дореволюционной России, повлиял пе только на судьбу мусульманскою населения бывшей Российской империи, но и на ход революционных потрясений в России в XX в.

Этот подъем затронул практически все сферы жизни мусульман России в указанный период: произошли большие социальные изменения в их жизни, торгово - промышленные группы мусульман, особенно мусульман Поволжья, стали играть заметную роль в экономической жизни России.

Необходимо также отметить, что из всех существовавших «инородческих» вопросов «мусульманский вопрос» не занимал такого внимания в правительственных кругах, как, например, «финляндский» или «еврейский». Эта проблема обсуждалась в основном в миссионерских кругах, а также на уровне отдельных министерств, как правило, Министерства внутренних дел, Военного министерства и Министерства иностранных дел. «Мусульманский вопрос» долгое время рассматривался как религиозная проблема и не считался опасным с политической точки зрения. К тому же, по оценкам правительства, национальное «пробуждение» мусульман, хотя и приняло политический характер, но было слабо выраженным и имело незначительное влияние на основную массу мусульман.

Говоря о взаимодействии этнических и цивилизационных факторов, важно подчеркнуть, что долгое совместное проживание в рамках Российскою государства,

278 вековые духовные, социальные связи, совместное создание культурных ценностей и государственных структур, их общая защита все это сформировало у полиэтнического и многоконфессионального населения России ряд общих, ставших глубинными для психологии российских этноконфессиональных общностей, представлений, предпочтений, ориентации. В настоящее время многолетние поиски «национальной идеи» показали, что необходимо решить различные противодействия между этническими группами в государстве проявлением национальной и религиозной терпимости. Основой взаимоотношений россиян должна стать этническая и конфессиональная юлерантность.

Список научной литературыБайдакова, Наталья Николаевна, диссертация по теме "Исторические науки"

1. Архивные источники. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ)

2. Ф. 102 «Департамент полиции. Особый отдел». Российский государственный архив Древних актов (РГАДА) Ф. 16. «Внутреннее управление». Ф. 131. «Посольский приказ. Татарские дела».

3. Ф. 210. «Разрядный приказ» (1545-1713 г.). Столбцы Приказного стола, Столбцы1. Белгородского стола.

4. Ф. 248. «Сенат и его учреждения».

5. Ф. 283. «Канцелярия опекунства иностранных при Сенате».

6. Ф. 1209. «Поместный приказ» (1540-1720 п.).

7. Ф. 1167. «Темниковская приказная изба» (1540-1720 гг.).

8. Ф. 283. «Канцелярия опекунства иностранных при Сенате» (1763-1782 гг.).

9. Государственный Архив Тамбовской области (ГАТО)

10. Ф. 2. «Тамбовское наместническое правление».

11. Ф. 4. «Канцелярия Тамбовского губернатора».

12. Ф. 16. «Тамбовская городская дума».

13. Ф. 46. «Строительное отделение Тамбовского губернского правления». Ф. 153. «НорцовА.И.» (1879-1901 гг.). Ф. 181. «Тамбовская духовная консистория». Ф. 238. «Дубасов И.И.» (1879-1921 гг.).1. Опубликованные источники.

14. Акты Московского государства, изданные Императорской Академии наук /Под ред H.A. Попова, чл -кор. Акад. СПб.: Тип Императорской Академии наук, 1890 -1901. Т. 1 -III.

15. Акты социально-экономической истории северо-восточной Руси. М., 1964. Г. 1-111.

16. Акты юридические, или собрание форм старинною делопроизводства, изданные Археографическою Комиссиею. СПб.: Тип. Имп. Академии наук. -1838

17. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Императорской Академии наук /Дополненные и изданные Выс. Утвержденной комиссией. СПб.: Гип. 2-го отделении Собственного е.и.в. канцелярии, 1836-1838. Т. 1-IV.

18. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Архео1рафической экспедиции. СПб.: Тип. 2-го Отделения Собственного е.и.в. канцелярии, 1836-1838. Т. 1. -Т. IV.

19. Алеппский П. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Москву в XVII в. /Пер. с арабского проф. Г.А. Муркоса СПб.: Тип. П.П. Сойкина, 1898. -167 с.

20. Баязитов А. Возражение на речь Эрнеста Ренана. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1883 -38 с.

21. Богуш-Сестренцевич С. Дневник Сестренцевича, первого митрополита всех римско-католических церквей в России /Под ред В. Криксина. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича. 1913-1917. Ч. I-V.

22. Бытность архиереев Тамбовских//ИТУАК. Тамбов, 1918. Вып. 58. С. 159-179.

23. Вамбери А. Путешествие по Средней Азии. М.: Восточная литература, 2003. -319 с.

24. Вамбери А. Путешествие по Средней Азии. М.: Тип. А.И. Мамонтова, 1874. -383 с.

25. Возражения на речь «Ислам и наука» Ренана, произнесенную в собрании Научной французской ассоциации С.-Петербургского мухаммеданского ахуна Имам-Джамиля Хатыб Мударриса Атаулла Баязитова. СПб., 1883.

26. Всеподданнейший отчет лавнокомандующего Кавказской армией по военно-народному управлению за 1863-69 гг. Записка, найденная в бумагах Н. X. Бунге. СПб • Военная типография, 1870. -120 с.

27. Всеподданнейший отчет обер-прокурора Св Синода по ведомству православного исповедания за 1905-1907 гг. Пг.: Б.и., 1910.

28. Герберштейн С. Записки о Московии. СПб.: Гип. Безобраюва, 1866.-230 с.

29. Герберштейн С. Записки о Московских делах. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1908. -383 с.

30. Государственная дума. Второй созыв. Сессия вторая. (Стенографические отчеты) СПб.: Б.и., 1907.-28 с.

31. Государственная дума. Созыв третий. Сессия пятая. (Стенографические отчеты). СПб.: Государственная типография, 1911-1912. Ч. 1-2.

32. Государственная дума. Созыв третий. Сессия четвертая. (Стенографические отчеты). 1910 -1911. СПб.: Б. и., 1910-1911. Ч. 1-3.

33. Дионисий (Валединский К Н.) Заботы миссионеров об устройстве внешнего быта новокрещеных инородцев: Речь перед защитой магистерской диссертации. Казань: Типо-лит. Имп. Ун-та, 1902.-21 с.

34. Древние грамоты и акты Рязанского края, собранные А.Н Пискаревым. СПб.: «Терсков», 1854.-171 с.

35. Древняя Российская Вивлиофика или собрание древностей российских, до российской истории, географии и генеалоши, касающихся, издававшегося Н. Новиковым в СПб. в 1773 -1775 гг. СПб.: Мышкип, 1891-1898 гг. Т. 1-У.

36. Духовской С. М. Всеподданнейший доклад Туркестанскою генерал-губернатора от инфантерии Духовского. Ислам в Туркестане. Ташкент: Б. и., 1899. -20 с.

37. Законодательство Петра I. М.: Юридическая литература, 1997 -880 с.

38. Из переписки по вопросу о применении русского алфавита к инородческим языкам. Казань: Тип. Ун-та, 1883. -47 с.

39. Из черновых бумаг К. Г1. Победоносцева. Красный архив. Л., 1926. Г. 5(18).

40. Ильминский H. И. Вступительное чтение в курс турецко-татарского языка. С приложениями Н. И. Ильминского, преподавателя турецкого и татарского языка в Императорском Казанском университете. Казань: Университетская тип., 1861.-60 с.

41. Ильминский Н. И. О системе просвещения инородцев и о Казанской Центральной крещено-татарской школе. Казань: Изд. Г1. В. Щетинкина, 1913.-135 с.

42. Ильминский Н. И. Письма И. И. Ильминского К. П Победоносцеву. Казань: Редакция Православного собеседника, 1895.-414 с.

43. Ислам в законодательстве России 1554-1929 гг. Сборник законодательных актов. (Сост. Юнусова А. Б. и др.) Уфа: Башкирский государственный Ун-т, 1998. -119 с.

44. Ислам и наука. Речь, произнесенная Э. Ренаном в Научной Французской ассоциации 29 марта в большом Сорбонском амфитеатре. /Пер. А. Ведрова. СПБ : Тип. М.М. Стасюлевича, 1883.-25 с.

45. Историко -статистическое описание Тамбовской епархии. Под ред. A. R. Андриевского. Тамбов: Канцелярия Тамбовской Духовной консистории, 1911. -909 с.

46. История Татарии в документах и материалах. M., 1937.

47. Источники для изучения тарханства, жалованного башкирам русскими государями. СПб.: Тип. Имп. Академии паук, 1864.^8 с.

48. Казанская центральная крещено-татарская школа: Материалы для истрии христианскою просвещения крещеных татар. Казань: Иждивением П.В. Щетинкина, 1887. -485 с.

49. Кантемир Д. К. Книга система или состояние мухаммсданския религии. СПб.: I ип. Санкт-Петербурга, 1722.-404 с.

50. Карпини Джовани да Плано. К. Любопытнейшее путешествие монаха. М.: Университетская типография у Ридигера и Клаудия, 1795. -126 с.

51. Карпини Джовани да Плано. История монюлов. Путешествие в восточные страны. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1910.-224 с.

52. Карпини Джоваии да Плано. Собрание путешествий к татарам и другим восточным народам. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1910. -224 с.

53. Книга хождений. Записки русских путешественников XI-XV вв. М., 1984.

54. Лепехин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии Наук адъюнкта И. И. Лепехина по разным провинциям российского государства. СПб.: Тип. при Императорской Академии наук С -Петербурга, 1771-1805. Ч. I-IV.

55. Летопись занятий Археографической комиссии 1865-1866. СПб., 1868. Вып. IV.

56. Летопись Преподобного Нестора по Лаврентьевскому списку. СПб.: Тип. Л.Н. Степановой, 1864.-172 с.

57. Материалы и документы по истории общественно-политического движения среди татар (1905-1917 гг.). Казань, 1992.

58. Материалы по истории народов СССР. Материалы по истории Татарии второй половины XIX века. Аграрный вопрос и крестьянское движение 50-70-х годов XIX века. М.-Л., 1936. Вып. 6. Ч. 1.

59. Миллер Г. Р. О народах, издревле в России обитавших /Пер с нем. И Долинским СПб.: Тип. при императорской Академии Наук, 1773.-132 с.

60. Мусульманские депутаты Государственной думы России 1906-1917 гг. Сб. документов и материалов. (Сост., автор вступительной статьи и примечаний Л А. Ямаева). Уфа: КИТАП, 1998.-376 с.

61. Национальные движения в период первой русской революции в России /Сб. документов их архива быв. Департамента полиции. Чебоксары, 1935.

62. Нижегородский летописец. Работа A.C. Гацинским. Н. Новгород: Тип. Губернского правления, 1886.-144 с.

63. Отчет о деятельности Тамбовского Богородичного Казанского Миссионерского братства //Тамбовские епархиальные ведомости, 1886. № 7. С. 307.

64. Отчеты Тамбовского Епархиального комитета Православного миссионерского общества за 1905 г. //Тамбовские епархиальные ведомости, 1906. № 38. С. 761-764.

65. Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. СПб.: Тип. при Императорской Академии Наук, 1785-1788. Ч. J-IJI.

66. Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 i. СПб: Центральный статистический комитет Министерства Внутренних дел, 1904. Т. XI.11. (Тамбовская губерния).

67. Переселение горцев в Турцию, материалы по истории горских народов. Под ред. Джагурова Г. А. Ростов- на- Дону, 1925.

68. Покровский И. М. Мамонтова пустынь Тамбовской губернии Документы, относящиеся к истории Пустыни Тамбов: Губернская земская типография, 1887. -149 с.

69. Политическая жизнь русских мусульман до февральской революции (сборник материалов и документов) Оксфорд, 1987.

70. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ РИ). Собрание второе. СПб.: Тип. 2-го Отделения Собственно е. и. в. Канцелярии, 1830-1884. Т. 1-55.

71. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ РИ). Собрание первое СПб : Тип. 2-го Отделения Собственно е. и. в. Канцелярии, 1830. Т.: 1-45.

72. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ РИ). Собрание третье. СПб. Государственная типография, 1885-1916. Т. 1-33.

73. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Елисаветы Петровны. СПб.: Синодальная типография, 1899-1912. Г. I-IV.

74. Посошков И. Т. Сборник писем И.Т. Посошкова к митрополиту Стефану Яворскому. Изд. В.И. Срезневским. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1900. -47 с.

75. Рычков Н. П. Журнал, или дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства. СПб.: Тип. при Имп. Академии наук, 17701772. Ч. I-II.

76. Савва В. И. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в., описанное архимандритом Павлом Алеппским. Вып. I-III. М.: Тип. Имп. Ун-та св Владимира, 1897-1898.-16 с.

77. Саидзимбаев Саид-Гани. Отчет Саид-Гани Саидзимбаева о движении мусульманских паломников в Мекку в 1908 г. СПб.: Тип. Экспресс, 1909. -23 с. Сборник материалов по мусульманству. (Под ред. В. И. Ярового-Равского). СПб.: Паровая типо-лит., 1899.-157 с.

78. Сборник распоряжений по Кавказскому учебному округу, напечатанных в Циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. 1867-71. Тифлис: Изд. Кавказскою учебного округа, 1891. Т. 1-11.

79. Сборник документов и статей по вопросу об образовании инородцев. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1869. -522 с.

80. Сборник документов Церковь и русификация бурято-монгол при царизме //Красный Архив. 1932. Т. IV (53).

81. Сборник законов о мусульманском духовенстве в Таврическом и Оренбурюком округах и о магометанских учебных заведениях. Казань- Тип. Кидалинского, 1899. -61 с.

82. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Краткий свод данных о крестьянском населении, землевладении и хозяйстве по всей губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1890. Т. XIV. -244 с.

83. Сборник статистических сведений по Тамбовской 1убернии. Таблицы статистических сведений о частном землевладении Моршанского уезда. Тамбов-Тамбовское губернское земство, 1890. Т. XV. -504 с.

84. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. 1аблицы статистических сведений о частном землевладении Кирсановского уезда Тамбов, 1891. Т.1. XVI. -682 с

85. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии Таблицы статистических сведений о частном землевладении Лебедянского уезда. Тамбов, 1882, Т.1. XVII.-213 с.

86. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Таблицы статистических сведений о частном землевладении Липецкого уезда. Тамбов, 1893, I.1. XVIII.-193 с.

87. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Таблицы статистических сведений о частном землевладении Тамбовскою уезда. Тамбов, 1894, I.1. XIX.-369 с.

88. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. 1аблицы статистических сведений о частном землевладении Козловского уезда. Тамбов, 1898. Т.1. XX.-323 с.

89. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. 1аблицы статистических сведений о частном землевладении Усманского уезда. Тамбов, 1898 1.1. XXI. -179 с.

90. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Таблицы статистических сведений о частном землевладении Шацкого уезда. Тамбов, 1898. Т. XXII -205 с.

91. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. 1аблицы статистических сведений о частном землевладении Борисоглебского уезда. Тамбов, 1900. Т.ХХШ. -213 с.

92. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Таблицы статистических сведений о частном землевладении Спасского уезда. Тамбов, 1900. Т. XXIV. -101 с.

93. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов1 Тамбовское губернское земство, 1880. Т. I. (Борисоглебский уезд). -504 с.

94. Сборник статистических сведений по Тамбовской убернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1881. Т. II. (Козловский уезд). -444 с.

95. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1882. Т. III. (Моршанский уезд). -522 с.

96. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: 1амбовское губернское земство, 1883. Т. IV. (Темниковский уезд). -240 с.

97. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: 1амбовское губернское земство, 1883. Т. V. (Спасский уезд). -276 с

98. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1884. Т. VI. (Шацкий уезд). -436 с.

99. Сборник статистических сведений по Тамбовской убернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1882. Т. VII. (Елатомский уезд). -392 с.

100. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1882. Т. VIII. (Липецкий уезд). -232 с.

101. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1885. Т. IX. (Усманский уезд). -287 с.

102. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1886. Т. X. (Кирсановский уезд). -455 с.

103. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1886. Т. XI. (Лебедянский уезд). -299 с.

104. Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1886. Г. XII. (Тамбовский уезд).-617 с.

105. Свод военных постановлений 1869 г. Комплектование войск и управлений, заведений и учреждений военного ведомства. СПб., 1907.

106. Свод законов Российской империи (СЗРИ). СПб., 1842. Т. XI; СПб, 1857. Г. XI; СПб., 1890. Т. XI; СПб., 1896. Т. X.

107. Свод законов уголовных: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб.: Государственная типография, 1885. -43 с.

108. Сказание кн. Курбского. Изд. П. Устрялова. СПб., 1868.

109. Собрание Государственных грамот и договоров. М.: Тип. Н.С. Всеволожского, 1813. Т. I -II.

110. Список селений с указанием числа жителей в них по волостям и уездам Тамбовской губернии (Земская управа). Тамбов, 1898.

111. Справочная книжка по Тамбовской епархии. Тамбов: Губернская земская типография, 1876.-1902.

112. Статистические данные к оценке земель Тамбовской губернии по закону 8 июня 1893 г. Тамбов: Тамбовское губернское земство, 1898-1907. Вып. 1-Х11.

113. Тамбовский летописец//ИТУАК. Тамбов, 1918. Вып. 58. С. 152-158.

114. Тамбовское Казанско-Богородичное миссионерское братство. Отчет о деятельности Тамбовского Казанско-Богородичного миссионерского братства. Тамбов: Б. и., 1890-1905.

115. Татары: история в документах. Саратов, 1996.

116. Третий Всероссийский мусульманский съезд. (Постановления и резолюции). Казань: Лито-тип. И.Н. Харитонова, 1906.-20 с.

117. Тукаев Ш. X. Отчет члена Комиссии по вероисповедным вопросам Государственной думы II и III созыва Мухамет-Шакира Харисова Тукаева, депутата от Уфимской губернии Уфа: Электр. Тип. т-ва «Печать», 1912. -16 с.

118. Уголовное уложение. Проект редакционной комиссии и объяснения к нему. СПб.: Государственная типография, 1895. 'Г. I-VIII.

119. Ш. Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова. /Воспроизведена Обществом истории и древностей российских при Московском университете под наблюдением С.А. Белокурова. М.: Синодальная типография, 1904. -9 с.

120. Флетчер Д. О государстве русском, или Обзор правления русскою царя (обыкновенно называемого царем Московским): С описанием народов и обычаев жителей этой страны. СПб.: Б. и., 1901.-114 с.

121. Список литературы. Монографии.

122. Абдулатипов Р. Г. Судьбы ислама в России. М.: Мысль, 2002. -317 с.

123. Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XV1II-X1X в. Уфа: Гилем, 1996.-193 с.

124. Алексеев И. JI. Ислам в Общественно-политической жизни России (XIX-XX вв ) Автореферат диссертации кандидата исторических наук. М., 2002.

125. Алексий (Дородницын). Воинствующий ислам. М.: Б.и.: 1914. -36 с.

126. Алиев А. А. Коран в России: источник знаний или объект мифотворчества? М.: Дружба народов, 2004. -383 с.

127. Алишина X. Ч. Ономастикон сибирских татар. Тюмень: Изд-во Тюменского Государственною университета, 1999. -28 с.

128. Алов А. А. Ислам в России. М.- НИИ наследия, 1996. -119 с.

129. Аминов Д. А. Татары в старом Петербурге. Исторический очерк. СПб.: A03I «Альд» 1994. -49 с.

130. Амирханов Р.У. Татарская демократическая печать (1905 -1907 гг.) /Ответственный ред. Х.Х. Хасанов. М.: Паука, 1988. -188 с.

131. П.Анисимов Е. В. Время Петровских реформ XVIII в., первая четверть. Л.: Лениздат, 1989. -495 с.

132. Арнольд, Джон. Характер и влияние ислама. /Пер. с английского. Казань: Университетская типография, 1875.-38 с.

133. Арсеньев К. Статистические очерки России. СПб.: Б.и. 1848. -503 с.

134. Аршаруни А., Губайдуллии X. Очерки панисламизма и пантюркизма в России. М.: Безбожник, 1931- —138 с.

135. Ахунов А. М. Исламизация Волжско-камского региона (VII—XX вв.) (на материале арабских и старотатарских источников). Казань: Отечество, 2003.-215 с.

136. Баалей Д. И. Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства. М.: Изд-во Общества истории и древностей российских при Московском Университете, 1887.-614 с.

137. Багин С. Об отпадении в магометанство крещеных инородцев Казанской епархии и о причинах этого печального явления. Казань: Центральная типография, 1910. -35 с.

138. Бартольд В. В. Сочинения. Восток и русская наука /Ред. Б. Г. Гафуров и др. М.: Восточная литература, 1977. Г. IX.-966 с.

139. Бартольд В. В. Ислам и культура мусульманства. М.: МГГУ, 1992.-141 с.

140. Бартольд В. В. Ислам. Общий очерк. Пг.: Огни, 1918. -95 с.

141. Бартольд В. В. Работы по истории ислама и арабского халифата. М.: Восточная литература, 2002. -784 с.

142. Бартольд В. В. Культура мусульманства. М.: Ленком, 1998. -111с.

143. Батунский М. А. Россия ислам. М.: Прогресс традиция, 2003. Т. МП.

144. Баязитов А. Ислам и прогресс. СПб.: тип. A.C. Суворина, 1898. -95 с.

145. Баязитов А. Отношение Ислама к науке и иноверцам. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1887. -110 с.

146. Беляев И. Д. О сторожевой, станичной и полевой службе на Польской Украине Московского государства до царя Алексея Михайловича. М.: Университетская типография, 1846.-86 с.

147. Богданович П. И. Магомет с Алкораном. СПб.: Тип. у Вильновского и Голчеикова, 1786.-24 с.

148. Боголюбский Н. Ислам, его происхождение и сущность по сравнению с христианством. Самара: Тип. Граи, 1885. -292 с.

149. Болховитинов Е. А. Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии, собранное из историй, архивных записок и сказаний. ВСП1111Е Е.А. Болховитиновым. Воронеж: Тип. Губернского правления, 1800. -229 с.

150. Болье Л. Колонизация у новейших народов. СПб.: Всемирный путешественник, 1877. -526 с.

151. Боровников Н. А. Исламский экстремизм в России: оценка специфики распространения экстремистских форм ислама в некоторых мусульманских регионах России. М.: Центр политической информации, 2004. -54 с.

152. Будилович А. С. Может ли Россия отдать инородцам свои окраины? СПб.: Тип. А С. Суворина, 1907. -75 с.

153. Вагабов М. В., Вагабов Н. М. Ислам: история и современность. Махачкала: Дагестанское книжное изд-во, 2002.-414 с.

154. Важинский В. М. Торговые связи южных городов России в третьей четверти XVII в. //Города феодальной России. Сб. ст. памяти Н.В. Устюгова /Ред. колл.: член -кор. АН СССР В.И. Шунков (отв. ред. и др.). М.: Наука, 1966. -563 с.

155. Валидов Д. Очерки образованности и литературы у татар Л , 1981.

156. Вамбери А. Очерки жизни и нравов Востока: Пер с нем. /Соч. Германа Вамбери. СПб , Изд. В. Ковалевский, 1877. -546 с.

157. Введенский С. Н. Из истории волшебства и суеверий в Тамбовском крае в XVII в. Тамбов: Типо-лит. Губернского правления, 1906.-16 с.

158. Вернадский Г. В. История России. Древняя Русь. Тверь -М.: Леан, 1997. -445 с.

159. Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М. Наука, 1974.-382 с.

160. Водарский Я. Е. Население России в конце XVII начале XVIII вв. (Численность, сословно-классовый состав, размышление). М.: Наука, 1977. -263 с.

161. Воробьева Е. И. Мусульманский вопрос в имперской политике Российского самодержавия: вторая половина XIX в. -1917 г. Автореферат кандидата исторических наук. СПб., 1999.

162. Воронец Е. Н. Нужны ли для России муфтии? М.: Тип. А.И. Снегиревой. 1891. -8 с.

163. Воронец Е. Н. Основные черты распространения христианства на Руси девятьсот лет назад и ныне. Харьков: Тип. B.C. Бирюкова, 1890. -107 с.

164. Воронец Е. Н. Отпадения инородцев христиан в мохаммеданство с русской государственной точки зрения. Орел: Тип. князя Оболенского, 1876. -40 с.

165. Воронец Е. Н. По поводу борьбы православия с отступничеством. СПб.: Тип. Департамента уделов, 1885. -16 с.

166. Гаспринский И. Из наследия Исмаила бай Гаспринского. Симферополь: Таврия, 1991. -64 с.

167. Гаспринский И. Россия и Восток. Казань: Фонд «Жиен», 1993. -130 с.

168. Гаспринский И. Русское мусульманство. Симферополь: Б.и., 1881.-45 с.

169. Гаури И. Ислам в его влиянии на жизнь его последователей. Пер с немецкою и предисловие П. И. Хохлова. Ташкент: Тип. братьев Каменских, 1893. -578 с.

170. Глаголев С. С. Ислам. Сергиев Посад: Гип. Свято-Троицкой Сер1иевой Лавры, 1904. -204 с.

171. Гольциер И. Ислам. Пер. И. Крачковского /Под ред. и с предисловием А.Э. Шмидта. СПб.: Б. и., 1911 -51 с.

172. Горбунова С. В. Оренбурюкая пограничная комиссия и политика России в Младшем Казахском жузе. Диссертация кандидата исторических наук. 11ижневаторск, 1998. -202 с.

173. Горохов В. М. Реакционная школьная политика царизма в отношении татар Поволжья. Казань: Татгосиздат, 1941.-260 с.

174. Грюнебаум Г.Э. Классический ислам. Очерки истории. М.: Наука, 1988.-215 с.

175. Грядовой Д. И. Ислам: история и современность: Учебное пособие. М.: Московский юридический институт, 1999. -69 с.

176. Гумилев Л. Н. От Руси к России. Очерки этнической истории. М.: Прогресс, 1992. -334 с.

177. Давлет-Кильдеев. Магомет, как пророк. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1881.-35 с

178. Давлетшин К. Д. Ислам, культура и национальные проблемы: Сб. научных, научно-популярных и публицистических статей. М.: Тип. Полиграф плюс, 2005. -177 с.

179. Давлетшин К. Д. Национальные и религиозные компоненты культуры и быта на примере народов Поволжья и Приуралья. Традиции исповедующих ислам. М., 1999. -63 с.

180. Даулей Р. П. В защиту крещеных инородцев, с примечаниями профессора М. Мошанова. Казань: Электротипо-лит. И.С. Перова, 1903. -24 с.

181. Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской церкви. М.: Крутиц. Патриаршее Подворье: общество любителей церковной истории, 2001.-935 с.

182. Дози Р. Очерк истории ислама с предисловием профессора арабской словесности Лазаревскою института восточных языков в Москве А. Е. Крымского. СПб.: 1ип. И Флейтмана, 1904.-166 с.

183. Доронкин В. В. И Коран обязывает магометан веровать в Евангелие. СПб.* Колокол, 1911.-8 с.

184. Доронкин В. В. Открытое письмо касимовским татарам -мусульманам. Касимов: I ип. Н. и М. Рюминых, 1901.-8 с.

185. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Выи. 1. М.: Тип. Е Гербек, 1883. -263 с.

186. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып II. M : «Русская» типо-лит., 1883.-150 с.

187. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып. 111. M : «Русская» типо-лит, 1884.-193 с.

188. Дубасов И. И. Историческая записка о Тамбовском крае, составленная по поводу столетнего юбилея Тамбовской губернии. Тамбов: Губернская земская типография. -26 с.

189. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып IV. Тамбов: Тип. Губернского правления, 1887. -189 с.

190. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып. V. Тамбов: Тип. Губернского правления, 1889.-198 с.

191. Дубасов И. И. Очерки из истории Тамбовского края. Вып. VI. Тамбов: Гип. Губернского земства, 1897.-161 с.

192. Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX начало XX вв.). СПб.: ЛИСС, 1998.-1000 с.

193. Елисеев Е. К. Важность и значение миссионерства. Ответ i. П. Петрункевичу. СПб.: Книговед, 1902.-16 с.

194. Елисеев Е. К. Первоначальные сведения о православной христианской вере, сообщаемые татарину, готовящемуся ко святому крещения. На русском языке и наречии татар Тобольской губернии. Пг.: Синод тип., 1916.-39 с.

195. Ермаков И. А. Ислам в культуре России в очерках и образах. М.: Серия Взаимовлияния культур, 2001.-507 с.

196. Журавский А. В. Христиане и мусульмане: проблемы диалога: Хрестоматия. M : Библиотека богословского института Св. Апостола Андрея, 2000. -558 с.

197. Загоскин Н. П. Очерк организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси. Казань: Университетская типография, 1876.-221 с.

198. Знаменский П. В. На память о Николае Ивановиче Ильминском. К двадцати пятилетию Братства святителя Гурия. Казань' Братство святителя Гурия, 1892. -402 с

199. Золотницкий Н. И. По вопросу о способах образования чуваш. Казань: Губернская типография, 1866.-24 с.

200. Ибрагимов Г. А. Ислам, его происхождение и классовая сущность М.: ГАИЗ, 1940. -112 с.

201. Ибрагимов Г. А. Татары в революции 1905 г. Казань: Издательство Государственного Издательства ТССР, 1926. -259 с.

202. Иванова И. С. Акцентология фамилий Тамбовской области: на материале словаря справочника «Фамилии Тамбовской области». Автореферат диссертации кандидата философских наук. Тамбов, 2001.-20 с.

203. Игнатенко А. А. Ислам и политика. М.: Институт религии и политики, 2004. -254 с.

204. Ильин Н. Происхождение и характер ислама. Казань' Тип. Императорского университета, 1876.-97 с.

205. Ильин С. А. Становление русских национальных организаций в Тамбовской губернии. Автореферат диссертации кандидата исторических наук. Тамбов, 2002.-21 с.

206. Имперский строй России в региональном измерении. XIX -начало XX вв. Сб. научных статей /Отв. ред. П.И, Савельев. М.: ЗАО «Первый печатный Двор», 1997. -237 с.

207. Ислаев Ф. Г. Ислам и православие в Поволжье в XVIH столетии: от конфронтации к терпимости. Казань: Изд Казанского Ун-та, 2001.-214 с.

208. Ислаев Ф. Г. Православные миссионеры в Поволжье. Казань: Татарск. кн. издательство, 1999.-125 с.

209. Ислам в культурном ландшафте России: история и современность. Материалы конференции 16-17 мая 2002 г. /Ред. Т.Л. Костюкова, Г.А. Окушова. Томск: Гос. пед. Ун-т, 2002.-249 с.

210. Ислам в России: традиции и перспективы. Материалы всероссийской научно-практической конференции. Москва 4-5 декабря 1997г. (Сост. О.И. Щащаев, Т.С Саидбаев). Люберцы: Газ Б.г., 1998. -158 с.

211. Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. /РАН С.-Петербург, филиал Института востоковедения. (Сост. и ответственный редактор С М. Прозоров). Вып. I-III. М.: Восточная литература, 1998-1999.

212. Ислам. (Сборник статей). Под ред. проф. В. Дитякина. М.: Безбожник, 1931.-173 с.

213. История грузинской иерархии с присовокуплением Обращения в христианство Осетии и других горских народов по 1-е января 1825 г. М.: Синод, типография, 1826 -96 с.

214. История отечественною востоковедения с середины XIX в. до 1917 г. /Под ред A.A. Вигасина, П.М. Шаститко, А.П. Базияпца и др. М : Восточная лит., 1997. -534 с.

215. Исхаков С. М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 -лето 1918 гг.) М • Социально-политическая мысль, 2004. -598 с.

216. Ишмухаметов З.А. Социальная роль и эволюция ислама в Татарии. Казань: 1атарское книжное издательство, 1979.-224 с.

217. Кадерова Т. Н. Организация обороны юго-восточных границ Российского государства и служилые люди в мордовском крае во второй половине XVI-XVII вв Диссертация кандидата исторических наук. Саранск, 2001.-226 с.

218. Казанский А. К. Идея инородческой миссии. Вятка: Б.и., 1897.

219. Каппелер А. Россия -многонациональная империя. Возникновение, история, распад /Пер с немецкого С. Червонной. М.: Прогресс-Традиция, 1997. -343 с.

220. Карамзин Н. М. Предания веков. Сказания, легонды, рассказы из «Истории государства Российского». М.: Правда, 1988. -765 с.

221. Карнович Е. П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. СПб.: Тип. A.C. Суворина, 1886. -249 с.

222. Касымов Г. Очерки по религиозному и антирелигиозному движению среди татар до и после революции. Казань: Татиздат, 1932. -52 с.

223. Катанов Н. О. О погребальных обрядах у тюркских племен Центральной и Восточной Азии. Казань: Типо-лит. Имп. Ун-та, 1894. -34 с.

224. Катанов II. О. Этнографический обзор тюркско-татарских племен: Вступительная лекция в курс обозрения турецко-татарских племен, прочитанная в Императорском Казанском университете 29 января 1894 г. Казань: Типо-лит. Имп. Ун-та, 1894. -22 с.

225. Кильдеев Д. Магомет как пророк. СПб.: Б и , 1881.

226. Киреевский И. В. О характере просвещения в Европе и его отношении к просвещению России. М.: Б. и., 1915. -68 с.

227. Климович Л И. Ислам в царской России. М.: ОГИЗ, 1936. -406 с.

228. Климович Л. И. Ислам, его происхождение и социальная сущность. М.: Знание, 1956. -40 с.

229. Климович Л. И. Книга о Коране, его происхождении и мифопогии. М.: Изд. Политической литературы, 1986.-271 с.

230. Клоков АЛО, Найденов А.А. Храмы и монастыри Липецкои епархии. Храмы Липецка. Липецк: Липецкое областное краеведение, 2006. -384 с.

231. Ключевский В.О. Исторические портреты: Деятели исторической мысли. М.: Правда, 1990.-622 с.

232. Кобзев А. В. Мусульмане Симбирской губернии во второй половине XIX начале XX вв : Этноконфессиональный аспект. Автореферат диссертации кандидата исторических наук. Ульяновск, 2002. -18 с.

233. Коблов Я. Д. О магометанских муллах: Религиозно-бытовой очерк. Казань: Центральная типография, 1907. -17 с.

234. Коблов Я. Д. Религиозные обряды и обычаи татар магометан (при наречении имени новорожденным, свадебные обряды и похоронные). Казань: Типо-лиг. Имп. Ун-та, 1908. -46 с.

235. Копчаков Р. Б. Демографическое поведение крестьянства Тамбовской губернии в XIX начале XX вв. Диссертация кандидата исторических наук. Тамбов, 2001. -245 с

236. Котков В. М. Военное духовенство России. Страницы истории. СПб.: Изд Нестор, 2004. Кн. 1-11.

237. Крывелев ПА. Русская православная церковь в первой четверти XX в М.: Наука, 1982 -70 с.

238. Крымский А. Е. История мусульманства. Самостоятельные очерки, обработки и дополненные переводы из Дози и Гольдциера. Труды по востоковедению, изданные Лазаревским институтом восточных языков. М., 1903. Ч. 1-11.

239. Крымский А. Е. Мусульманство и его будущность. Прошлое ислама, современное состояние мусульманских народов, их умственные способности, их отношение к европейской цивилизации. М.: Книжное дело, 1899.-120 с.

240. Кученкова В. А. Неизвестный 1амбов. 1амбов: Госхозрсчет предприятие ред-и зд отдел, 1993.-221 с.

241. Ладария И. Моя беседа с магометанином. Сухум: Сухумское епархиальное братство, 1913.-24 с.

242. Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М.: Восточная литература, 1995. -311 с.

243. Ланда Р. Г. Политический ислам: предварительные итоги. М : Ин-т Ближнего Востока, 2005. -285 с.

244. Любавский М. К. Образование основной государственной великорускои народности. Заселение и объединение центра. Л.: Государственная Академическая типография, 1929.-175 с.

245. Майнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы. СПб.: Тип. Министерства внутренних дел, 1885.-269 с.

246. Макаров Д. М. Самодержавие и христианизация народов Поволжья во второй половине XVI XVII вв. Учебное пособие. Чебоксары: ЧГУ изд-во, 1981.-102 с.

247. Макаров О. Борьба народа в Западной Руси за свою веру и народность. Киев- Б.и., 1902.-57 с.

248. Максимов С. Остатки язычества в современных верованиях крещеных татар Казанской губернии. Казань: Тип. Ун-та, 1876. -30 с.

249. Максуд Р. Ислам. М.: Гранд. Фаир-Пресс, 2005. -301 с.

250. Малов Е. А. Миссионерство среди мухаммедан и крещеных татар. Сб. ст. Казань: Типо-лит. Императорского Ун-та, 1892. -462 с.

251. Малов Е. А. О новокрещенской конторе. Казань: Типо-лит. Императорского Ун-та, 1878.-208 с.

252. Малов Е. А. О татарских мечетях в России. Казань: Университетская типография, 1868.-79 с.

253. Малов Е. А. Об Адаме по учению Библии и по учению Корана Казань: Тип. Ими Ун-та, 1885.-241 с.

254. Маетюгина Т. М., Перепёлкин Л. С. Этнология. Народы России: история и современное положение. Учеб. пособие. М.: О-во «Знание» России, 1997.-317 с.

255. Матвеев С. Два дня среди крещеных и отпавших инородцев (из дневника миссионера). М.: Печ. А.И. Снегиревой, 1902. -46 с.

256. Материалы по истории Башкирской АССР. Т. 1-1V. Уфа: Изд АН СССР, 1956.

257. Махмутова Л. Т. Исследования по исторической диалектологии татарского языка Казань: Институт языка, литературы и истории, 1979. -176 с.

258. Махмутова Л. Т. Опыт исследования тюркских диалектов. Мишарский диалект тюркского языка. М.: Наука, 1978.-271 с.

259. Машанов М. А. Обзор деятельности братства Св. Гурия за 25 лет его существования (1867-1892). Казань: Типо-лит. Ун-та, 1892.-156 с.

260. Мельников П. И. Полное собрание сочинений. СПб.: Тов-во А.Ф. Маркс, 1909. Т I-XVII.

261. Мельников П. И. Религиозные верования, домашний быт и обычаи мордвы Нижегородского уезда. Нижний Новгород: Б. и., 1887. -92 с.

262. Мизис Ю. А. Заселение Тамбовскою края в XVII-XVIII вв Учебное пособие. Тамбов: ГПИ, 1990.-106 с.

263. Мизис Ю. А. Формирование рынка Центрального Черноземья во второй поповине XVII -первой половине XVIII вв. Тамбов: ООО «Изд. Юлис», 2006. -816 с.

264. Мизун Ю. А. Ислам и Россия. М.: Вече, 2004. -366 с.

265. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII -начало XX вв.) СПб.: Тип. Дмитрия Буланина, 1999. T. I-II.

266. Миропиев М. А. О положении русских инородцев. СПб.: Синод, тип., 1901. -515 с.

267. Миропиев М. А. Религиозное и политическое значение хаджжа или священного путешествия мухаммедан в Мекку. Казань: Тип. Имп. Ун-та, 1877. -250 с.

268. Модестов С. А. Геополитика ислама. М.: Молодая 1вардия, 2003. -190 с.

269. Можаровский А. Изложение хода миссионерского дела по просвещению Казанских инородцев с 1552 г. по 1867 г. М.: Общество истории и древностей российских при Московском Ун-те, 1880.-256 с.

270. Мокшин Н. Ф. Религиозные обряды мордвы. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1998.-244 с.

271. Мордовский этнографический сборник /Сост. A.A. Шахматовым. В приложении, описание села Оркина Саратовского уезда А.Н. Минка. СПб.: 1ип. Императорской Академии Паук, 1910.-848 с.

272. Муравьев J1. Н. Письма о магометанстве. Казань: Губернская типография, 1875. -154 с.

273. Мусульманская печать в России в 1910 году. Составлено по распоряжению начальника Главного управления по делам печати под ред. В. Гольмстрема. СПб • Тип. Министерства внутренних дел, 1911.-64 с.

274. Мусульманская Средняя Азия. Традиционализм и XX век. Сб. сг. /Отв. ред. Арапов Д. 10. М.: ПМЛ Института Африки PAI1,2004. -282 с.

275. Мусульманский мир. Пг.: Российская Академия наук, 1917.-16 с.

276. Мухаметшин Р. М. Татары и ислам XX в.: (Ислам в общественной и политической жизни татар и Татарстана). Казань: Фэн ООО «Поволжский полиграфический комбинат», 2003.-303.

277. Мухаметшин Ю. Г. Татары -крешены. Историко -этнографическое исследование материальной культуры середина XIX -начало XX вв. М.: Паука, 1977. -182 с.

278. Мухаметшина Ф. М. Ислам в политической жизни России. Диссертация доктора исторических наук. М., 1998. -475 с.

279. Мухамметдинов Р. Ф. Зарождение и эволюция тюркизма. (Из истории политической мысли и идеологии тюркских народов Османской и Российской империи, I урции, СССР, СНГ. 70-е годы XIX в. -90-е юды XX в.). Казань: Заман, 1996. -270 с.

280. Мюллер А. История ислама с основания до новейших времен /Пер с нем. под ред. H.A. Медникова. СПб.: Тип. Пантелеева, 1895-1896. T. I-IV.

281. Наливкин В. П. Туземцы. Раньше и теперь. Ташкент: Тип. АЛ. Кирснер, 1913.-144 с.

282. Национальная политика России: история и современность. М.: Изд. Агентство «Русский мир», 1997. -678 с.

283. Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М.: Славянский диалог, 1997. -415 с.

284. Национальный вопрос в Татарии дооктябрьскою периода. Сборник статей. Казань: ИЯЛИ, 1990.-116 с.

285. Некоторые отрывки об отношениях между мусульманами и не мусульманами, извлеченные из Корана и других авторитетных для мусульман книг. М : Университетская типография, 1877.-12 с.

286. Николев И. Н. Материалы, относящиеся к истории Тамбовского края Тамбов: Тип. Губернского Правления, 1884.-131 с.

287. Никольский Н. В. Быт и верования мордвы 1783 г. Тамбов, 1905.

288. Никонов А. Б. Критический анализ миссионерской деятельности русской православной церкви (1721-1917 гг.). Автореферат диссертации кандидата философских наук. Л., 1989.-13 с.

289. Новосельский А. А. Борьба Московскою государства с татарами в XVII в, М. -Л • Изд. Академии Наук СССР в Москве, 1948. -448 с.

290. Новосельский А. А. Памятники истории крестьян и холопов в Московском государстве. М.: Российская ассоциация научных исследований институтов общественных наук, 1925. Т. I-III.

291. Норцов А. Н. Древнейшая история Тамбовского края по греческим писателям. Доклад Тамбовской архивной комиссии А.Н. Норцова на заседании 12 марта 1901 г. Тамбов: Тип. Губернского правления, 1901.-11 с.

292. Орлов А. М. Мещера, мещеряки, мишане. Казань: Татарское книжное издательство, 1992.-110 с.

293. Орлов А. М. Нижегородские татары. Этнические корни и исторические судьбы (очерки). Н.-Новгород: Изд. Нижегородского ун-та, 2001.-246 с.

294. Остроумов Н. П. Исламоведение. Ташкент: Сыр-Дарьинский областной статистический комитет, 1910.-267 с.

295. Остроумов Н. П. Исторический очерк взаимных отношений между христианством и мусульманством. СПб.: Тип. С.Е. Добродеева, 1888. -75 с.

296. Остроумов Н. П. Колебания русского правительства во взглядах на миссионерскую деятельность православной русской церкви. Казань: Изд. журнал «Сотрудник братства Св. Гурия», 1910.-11 с.

297. Остроумов Н. П. Коран и прогресс. По поводу умственного пробуждения современных российских мусульман. Ташкент: A. JI. Кирснер, 1901-1903. -248 с.

298. Отчет переводческой комиссии Православного Миссионерского Общества, учрежденной при Братстве Святого Гурия в г. Казани в 1876 г. Казань: Б. и , 1893. -23 с.

299. Очерк просветительской деятельности Н.И. Ильминского. СПб.: Училищный совег при Святейшем Синоде, 1904. -87 с.

300. Очерки истории мордовской АССР. Саранск, 1953. T. I-II.

301. Очерки истории татарской общественной мысли: Коллективная mohoiрафия /Научн. ред. Р.М. Амирханов. Казань: Татарское книжное издательство, 2000. -190 с.

302. Очерки распространения исламской цивилизации. М.: РОСПЭН, 2002. Т. I-I 1.

303. Патрушев Д. А. Ислам и его реакционная сущность. М.: Знание, 1960. -32 с.

304. Пенькова О. П. Дворянство Тамбовской губернии 1861-1906п. Автореферат диссертации кандидата исторических наук. Самара, 2003. -22 с.

305. Перетяткович Г. И. Поволжье в XV и XVI веках: (Очерки из истории края и его колонизации). М.: Тип. Грачева и К0, 1877.-331 с.

306. Перетяткович Г. И. Поволжье в XVII и XVI11 веках: (Очерки из истории колонизации края). Исследование Г. Перетятковича. Одесса: Тип. П А. Зеленою (бывшая Г. Ульриха), 1882.-400 с.

307. Пискарев П. И Писцовая книга старых сел Верхоценской волости Тамбовскою уезда. Тамбов1 Губернская земская типография, 1888. -76 с.

308. Пискарев П. И. Собрание материалов для истории западного края Тамбовской губернии и епархии. Тамбов: Губернская земская типография, 1883. -210 с.

309. Письма и донесения иезуитов о России конца XVII и начала XVIII вв. СПб.: Сенатская типография, 1904. -383 с.

310. Покровский И. М. Русские епархии в XV1-X1X вв. Казань: Центральная типография, 1897-1913. T. I-I1.

311. Похлебкин В. В. Татары и Русь: 360 лет отношений Руси с татарским государством в XIII -XVI вв, 1238-1598 гг. (От битвы на р. Сить до покорения Сибири): Справочник. M : Международные отношения, 2000. -188 с.

312. Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XX веках: этнографическое исследование и материалы. М.: Наука, 2002. -468 с.

313. Пушкарев С. Г. Обзор русской истории. M.: 11аука, 1989. -389 с.

314. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Издание четвертое. Л.: Наука, 1977.

315. Резван Е. А. Коран и его мир. СПб.: Петербургское востоковедение, 2001.-608 с.

316. Религия и межнациональные отношения. Межвузовский тематический сборник Дагестанского Государственного Университета/Ред. М.В. Вагабов. Махачкала- ДГУ, 1990. -163 с.

317. Ренан Ж. Э. Ислам и наука. Речь, произнесенная Ренаном в собрании «Научной фр Ассоциации» 29 марта в большом Сорбонском амфитеатре. СПб : Тип. М.М Стасюлевича, 1883.-25 с.

318. Римский С. В. Православная церковь и государство в XIX в. Ростов-на-Дону, 1998

319. Рождественский Н. П. О мусульманстве и христианстве. СПб: Тип. Ф Г. Елеонского, 1887. -36 с.

320. Рункевич С. Г. Русская православная церковь в XIX в. СПб.: Тип. Лопухина, 1908. -232 с.

321. Рыбаков С. Г. Духовенство среди крещеных инородцев СПб : Типо-лит. В В. Комарова, 1900.-12 с.

322. Рыбаков С. Г. Ислам и просвещение инородцев в Уфимской губернии СПб.: Синод тип., 1900.-28 с.

323. Рыбаков С. Г. Музыка и песни уральских мусульман с очерками их быта СПб.: Тип. при Имп. Академии Наук, 1897 i. -330 с.

324. Рыбаков С. Г. Просвещение инородцев в Прибалтийском крае. СПб.: Тип. МП. Фроловой, 1901.-9 с.

325. Рыбаков С. Г. Устройство и нужды управления духовными делами мусульман в России. Пг.: Гип. С. Самойлова, 1917.-55 с.

326. Рыбаков С.Г. Просвещение инородцев в Пермской губернии. СПб.- Тип. МП Фроловой, 1901.-8 с.

327. Салихов Р. Республика Татарстан: памятки истории и культуры татарского народа (конец XVIII -начало XX вв.). Казань: Фест, 1995. -275 с.

328. Сафаргалиев М. Г. Борьба мордовского народа с татарским игом. Записки МИИЯЛИЭ. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1946.

329. Селезнев А. Г., Селезнева И. А. Сибирский ислам: ре1иопалы1ый вариант религиозного синкретизма. Новосибирск: Изд. Института археологи и этнографии, 2004-71с.

330. Сенюткин С. Б., Сенюткина О. Н., Гусева Ю. II. История татарских селений Большое и малое Рыбушкино Нижегородской области (XV1-XX1 вв.). Нижний Новгород: Изд. Нижегородского Ун-та, 2001. -415 с.

331. Сенюткин С. Б., Идрисов У. Ю., Сешоткина О. П., Гусева Ю. 11. История исламских общин нижегородской области. Нижний Новгород: Изд. Нижегородскою Ун-та, 1998. -549 с.

332. Синайский А. Магометанство в его истории и отношении к христианству. Культурно -исторический очерк. СПб.: Тип. А.П. Лопухина, 1902.-42 с.

333. Славяне и их соседи. Средние века -раннее новое время Вып. IX. Славяне и немцы. Тысячелетнее соседство: мирные связи и конфликты. М.: Наука, 1999. -245 с

334. Смирнов И. Н. Мордва. Историко-этнографический очерк. Казань: Гип. Императорского Университета, 1895.-291 с.

335. Смирнов H.A. Ислам и современный Восток. М.: Безбожник, 1928. -120 с.

336. Смирнов Н. А. Очерки истории изучения ислама В СССР. М.: Академия Наук СССР, 1954.-267 с.

337. Снегирёв И. Русские народные пословицы и притчи. М.: Унив. типография, 1848 -505 с.

338. Соколов В. Христианство и ислам. М.: Гип. М.Г. Волчапинова (быв М.Н. Лаврова и К0), 1885.-160 с.

339. Сокращение магометанской веры /Пер. с латинского И С. Рижским. М.: Унив. тип у Н. Новикова, 1784.-121 с.

340. Соловьев В. С. Магомет, его жизнь и религиозное учение. СПб.: Тип. оварищества «Общественная польза», 1896. -80 с.

341. Соловьев С. М. История России с древнейших времен /Отв. ред. доктор исторических наук Л.В. Черепнип. М.: СОЦЭКГИЗ, 1960-1966.

342. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб.: Тип. товарищества «Общественная польза», 1895. Кн. I-VI.

343. Спасский Н. А. Потребность православной миссии для Букеевской орды. М.: Тип. А.И. Снегиревой, 1895.-17 с.

344. Тальберг Н. Д История христианской церкви. М.: Изд. Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 2001. -517 с.

345. Тамарин Н. Мусульмане на Руси. М.: Тип. Маковского, 1917.-31 с

346. Тарпау П. Е. Особенности мусульманскою права. Дрезден: Тип. Е. Блохмана и сына, 1880.-92 с.

347. Татарская АССР. Материалы по истории Татарии второй половины XIX в. Аграрный вопрос и крестьянское движение 50-60-х годов XIX в. М.-Л., 1936.

348. Татары. М.: Наука, 2001. -582 с.

349. Татищев В. Н. История Российская. J1.: Изд. АН СССР, ленинградское отделение, 1962. Т. I-VII.

350. Треплов В. Татары на Руси. М., 1966.

351. Туманова А. С. Правительственная политика в отношении общественных организация России, 1905-1917 п. Диссертация кандидата исторических наук. Тамбов, 2003.-471 с.

352. Ундольский В. М. Славяно-русские рукописи В.М. Ундольского, описанные самим составителем и бывшем владельцем собрания. М : Московский публичный и Румянцевкии музеи на иждивении директора музеев В.А. Дашкова, 1870. -65 с.

353. Устрялов II. Г. Путешествие и разрыв с Швецией. СПб.: Тип. Военно-учебпых заведений, 1858. Ч. III. -652 с.

354. Устрялов Н. Г. Русская история. Господство царевны Софьи. СПб.: Тип. Военно-учебных заведений, 1858. Ч. I. -399 с.

355. Устрялов Н. Г. Русская история. История царствования Петра Великого. Погешные и А ювские походы. СПб.: Тип. Военно-учебных заведений, 1858. Ч. II. -582 с.

356. Фаизов С. Государственно-исламские отношения в Поволжье и Приуралье. Уфа: УНЦ РАН, 1995.-111 с.

357. Фаизов С. Ислам в Поволжье. VIII-XX вв. Очерк истории. М.: УНЦ РАН, 1999. -111с.

358. Фаизов С. Письма ханов Илам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Яну Казимиру 1654-1658 гг.: Крымско-татарская дипломатика в политическом конгексге постпереяславского времени. М.: Гуманитарий, 2003. -166 с.

359. Фасеев К. Ф. Из истории татарской передовой общественной мысли. Казань: Таткнигоиздат, 1955. -280 с.

360. Фахрутдинов Р. Р. Татарское либерально-демократическое движение в конце XIX -начале XX вв.: идеология и политическая программа. Автореферат диссертации кандида!а исторических наук. Казань, 1996. -20 с.

361. Фирсов Н. А. Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России до 1762 г. и колонизация закамских земель в это время. Казань: Университетская типография, 1869.-447 с.

362. Фирсов Н. А. Положение инородцев северо-восточной России в Московском государстве: Рассуждение, написанное для получения степени магистра русской истории Н. Фирсовым. Казань: Университетская типография, 1866. -262 с.

363. Фортунатов Я. Мысли Корана, благоприятные для обращения Мухаммедан в христианство. Казань: Университетская типография, 1875. -111с.

364. Хаджж и умра: Памятка паломнику. М.: Росс. фонд. Ибрагим Бии Абдулазиз Аль Ибрагим, 1998.-97 с.

365. Харузин Н. Н. История развития жилищ у кочевых и полукочевых тюркских и монгольских народностей России. М.: Товарищество скоропеч. A.A. Левенсон, 1896. -124с

366. Харузин Н. Н. К вопросу об ассимиляционной способности русского народа. Казань: Б.и., 1892.-78 с.

367. Ходнев А. С. Ислам: введение в изучение социальной истории Х1Х-ХХ вв. Ярославль: Ярославский пед. Ун-т им. К Д. Ушинского, 2004. -99 с.

368. Хрестоматия по истории русскою права /Сост. М Владимирский-Буданов Ярославль: Гип. Г. Фальк, 1908. -226 с.

369. Череванский В. Мир ислама и его пробуждение. СПб.: Гос. гип ,1901 Ч. 1-2.

370. Черменский П. Н. Культурно-исторический очерк Тамбовской губернии. Тамбов-Тип. «Пролетарский светоч», 1926. -86 с.

371. Черменский П. Н. Прошлое Тамбовского края. Тамбов: Тамбовское книжное издательство, 1961.-199 с.

372. Черменский П. Н. Пути сношения Москвы с Поволжьем через Мордовию. Труды МНИИЯЛИЭ. Саранск, 1968. Вып. 34.

373. Чичерина С. У приволжских инородцев. СПб.: Гип. В.Я. Милышейна, 1905. -212 с.

374. Чуистова Л. И. Древнейшее население Тамбовщины. Тамбов: Мичуринская городская типография управления издательств, полиграфии и книжной горювли, 1982. -114 с.

375. Шателье А. Ислам в XIX веке. Ташкент: Тип. Кирснер, 1900. -105 с.

376. Шевченко А. Г. Ислам и христианство. Исторический опыт и перспективы сотрудничества. М.: Наука, 2004. -89 с.

377. Шепелева Н. Д. Русская православная церковь в социально-политической истории России в начале XX в. Автореферат диссертации на соискание степени кандидата исторических наук. М., 2002. -23 с.

378. Этничиость и конфессиональная традиция в Волго-Уральском регионе России Сборник/Под ред А Б. Юнусова и A.B. Малашепко. М.: Московский центр Карнеги, 1998 -124 с.

379. Этногенез мордовского народа. Материалы научной сессии -10 декабря 1964 г. /Под общей ред. акад. Б.А. Рыбакова и др. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1965 -439 с.

380. Эфиров А. Ф. Нерусские школы Поволжья, Приуралья и Сибири. Исторические очерки. М.: Учпедгиз, 1948. -280 с.1. Статьи.

381. Алексеев И. JI. Мусульманская фракция в Государственной Думе //Мусульмане, 2000. №1 (4). С. 47-49.

382. Алисов Г. Мусульманский вопрос в России //Русская мысль, 1909. Кн. VII. (Июль) С. 28-61.

383. Амирханов Р. Ислам в истории татарской общественной мысли /Л атарстан, 1993 №4.

384. Арапов Д. Ю. «Совершенно запретить въезд в пределы наши». Два распоряжения императора Николая I по «мусульманскому вопросу» //Источник, 2002. № 5. С. 18-19.

385. Арапов Д. Ю. Записка С.Ю. Витте по «мусульманскому вопросу» //Сборник Русского Исторического общества. Т. VII (155). М., 2003.

386. Арапов Д. Ю. Ислам в военно-морском законодательстве Российской империи //Материалы X С.-Петербургских религиозных чтений. СПб , 2003.

387. Арапов Д. Ю. Ислам в оценке российских государственных деятелей нач ia XX века //Российская государственность XX века: Материалы межвузовской конференции, посвященной 80-летию со дня рождения проф. Н.П. Ерошкина. М.: Изд. Центр РГГУ, 2001. С. 180-182.

388. Арапов Д. Ю. Ислам в системе государственного законодательства Российской Империи //Российская государственность: традиции, преемственность, перспективы. М.: РГГУ, 1999. С 200-204.

389. Арапов Д. Ю. Мусульмане в Российской |вардии //За веру и верность 300-легия Российской гвардии. Материалы научной конференции. СПб., 2000. С. 22-24.

390. Арапов Д. Ю. Неправославные религии в системе государственною управления Российской империи (тезисы доклада) //Государственное управление, история и современность. Тезисы докладов научной конференции. М.: МГУ, 1998. С. 64-65.

391. Арапов Д. Ю. Присяга мусульман в российских законодательных актах и юридической литературе XIX в. //Древнее право, 2002. № 2(10).

392. Арапов Д. 10. Русский посол в Турции Н.В. Чарыков и его «заключение» по «мусульманскому вопросу» //Вестник Евразии, 2002. № 2(17). С. 148-163.

393. Арапов Д. 10. «Можно отметить ряд выдающихся подвигов воинской доблести, проявленных мусульманами» //Военно-исторический журнал, 2004. №. 11 С. 42-44.

394. Арапов Д. Ю. А П. Ермолов и мусульманский мир Кавказа //Вестник Московскою университета. Сер. 8. История. 2001. № 6. С. 51-61.

395. Арапов Д. Ю. В.В. Бартольд и его работа «О восточных империях» //Славяне и кочевой мир. Средние века-раннее Новое время. М., 1998. С. 7-10.

396. Арапов Д. Ю. Екатерина И и положение ислама и мусульман в Российской империи //Сподвижники Великой Екатерины. Тезисы докладов и сообщений конференции. М., 1997. С. 3-5.

397. Арапов Д. 10. Мусульманское дворянство в Российской империи //Мусульмане, 1999. №2/3. С. 48-50.

398. Арапов Д. 10. Первый российский указ о паломничестве в Мекку //Россия в средние века и новое время. Сб. ст. к 70-летию чл.-кор. РАН Л.В. Милова. М.: РОССПЭН, 1999. С. 293-301.

399. Арапов Д. Ю. Первый русский генерал -мусульманин Кутлу-Мухаммед Гевкелев //Сборник русского исторического общества. Т. V. М., 2003. С. 32-37.

400. Архангельский А. Мухаммеданская космогония. (Критический обзор) //Православный собеседник, 1898. № 1. С. 387-420,486-504.

401. Багин С. О пропаганде ислама путем печати //Православный собеседник, 1909. Казань: Центральная типография. Кн. 2. С. 245-264; 385-393.

402. Балаковский А. О молянах Мордвы в Пензенской губернии //Руководство для сельских пастырей, 1867 г. №№ 4, 8.

403. Баранов А. Отпавшие от православия в язычество и мусульманство //Русское Богатство, 1902. № 9. С. 214-234.

404. Батунский М. А. Православие, ислам и проблемы модернизации России на рубеже XIX-XX вв. //Общественные науки и современность, 1996. №2. С. 80 -83.

405. Баязитов М. А. Что проповедует ислам? //Неделя, 1896. № 36. С. 1164-1168.

406. Белинский В. Г. Россия до Петра Великою //Полное собрание сочинений в 13 томах (Ред. колл. П. Ф. Бельчиков (гл. ред. и др.). М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1954 Г. V.

407. Беннингсен А. Мусульмане в СССР//Панорама-форум, 1995. №2. С. 81.

408. Березин И. Н. Иной мир //Русский вестник. 1857. T. IX. Май. Кн. 2.

409. Березин И. Н. Сцены в пустыне: в Караван-сарае //Русский вестник, 1860 T. XXV. № 4. (Февраль). Кн. 2. С. 689-723; №5 T. XXVI. (Март). Кн. 1. С 49-90.

410. Березнеговский С. История Тамбовской епархии //Тамбовские Епархиальные ведомости, 1861. № 1. С. 16; № 2. С. 43; № 4. С. 90; № 7. С. 178; № 9. С. 210; № 24. С. 565; № 25. С. 582.

411. Березнеговский С. О начале расколов и ересей в Тамбовской епархии //Тамбовские Епархиальные ведомости, 1863. № 17. С. 483; №20. С. 606; №22. С. 658.

412. Бобровников Н. А. Нужны ли так называемые противомусульманские и пртивоязыческие епархиальные миссионеры в губерниях Европейской России //Православный собеседник. Казань, 1905. Кн. 1. С. 301 -316.

413. Брайен-Беннигсен Ф. Миссионерские организации в Поволжье во второй половине XIX в. //Исламо-христианское пограничье: итоги и перспективы изучения. Сб. статей. (Ред. Я.Г. Абдуллин отв. ред. и др.). Казань: ИЯЛИ, 1995. -205 с.

414. Важинский В. М. Развитие рыночных связей в южных русских уездах во второй половине XVII в. //Ученые записки Кемеровского государственною педагогическою института. Кемерово, 1963. №5. С. 102-141.

415. Виссарион. Вопрос о возможном слиянии мусульман инородцев с коренным населением Российской империи //Православный благовестник, 1900. №№ 7, 10.

416. Воробьева Е. И. Христианизация мусульман Поволжья в имперской политики самодержавия //Имперский строй России в региональном измерении (XIX -XX вв ). Сб. ст М., 1997. С. 224-237.

417. Воронец Е. Н. К вопросу о свободе веры и о современных внутри России отпадениях от христианства в мухаммеданство //Православный собеседник, 1877. Кн. 1. С. 226-258.

418. Воронец Е. Н. Характер мухаммеданства по Пальгрэву //Православный собеседник, 1876. Т.Н. С. 235.

419. Воскресенский А. О переписке П. И. Ильминского с крещеными татарами. //Православный собеседник 1896. Т. 1. С. 396-423.

420. Гаврилов Б. Погребальные обычаи и поверья старокрещеных татар деревни Никифоровой, мамадышского уезда Казанской губернии //Известия по Казанской Епархии, 1874. №9.

421. Гилязов И. А. Политика царизма по отношению к татарам Среднего Поволжья во второй половине XVI-XVIII вв. //Материалы по истории татарского народа. Сб. ст. (Отв. ред. С.Х. Алишев). Казань: ИЯЛИ, 1995. С. 243-256.

422. Григорьев А. Н. Христианизация нерусских народностей как один из методов национально -колониальной политики царизма //Материалы по истории Татарии. (Сб. сг. отв. ред. и доц. И.М.Климов). Казань: Татгосиздат, 1948 Вып. 1.-488 с.

423. Губайдулин Г. Крах панисламизма во время империалистической войны //Культура и письменность Востока. М.: Фабрика Центриздата народов СССР, 1929. Кн. IV. С. 103118.

424. Дионисий Иеромонах. Заботы миссионеров об устройстве внешнего быта новокрещеных инородцев //Православный собеседник, 1902. № 1. С. 80-129; № 2. С. 117179.

425. Дионисий Иеромонах. Идеалы православного русско-инородческого миссионерства. //Православный собеседник, 1901. № 1. С. 80-129, 300-352, 784-809; № 2. С. 117-179, 357377.

426. Дубасов И. И. Историко-этнографические очерки о мордве, населяющей Тамбовскую губернию//Тамбовские епархиальные ведомости, 1880. №№52, 53.

427. Дубасов И. И. О развитии населения в нашем крае в XVII XVIII столетиях //ИТУАК. Тамбов, 1892. Вып. XXXIV.

428. Дубинская Л. Г. Города Мещерского края во второй половине XVII в //Города феодальной России: Сб. ст. памяти Н.В. Устюгова. М.: Наука, 1966. С. 264-270.

429. Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (начало XX в.) //Вопросы истории, 1996. № 11/12. С. 39-52.

430. Елисеев А. В. Мусульманские паломники. Из путешествия по Аравии //Вестник Европы, 1884. №7. С. 30-71.

431. Ешевский С. В. Миссионерство в России //Журнал Министерства народною просвещения, 1867. Ч. 135.

432. Жузе П. Ислам и просвещение //Православный собеседник, 1899. Кн.2. С. 530 -539.

433. Жузе П. Положение христиан в мусульманском государстве //Православный собеседник, 1897. № 2. С. 318-340.

434. Жузе П. Христианское влияние на мусульманскую литературу //Православный собеседник, 1904. № 1. С. 247-263; С. 727-738.

435. Загидуллин И. К. К вопросу об отпадениях крещеных татар Казанской губернии в мусульманство 1866 г. //Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. Казань-ИЯЛИ, 1990. С. 66-79.

436. Заринский П. Е. Апология исламизма новейшей английской работы //Православный собеседник, 1878. Кн. 2. С. 252-288; С. 133-160.

437. Зеленев М. Из религиозных народных верований //Тамбовские епархиальные ведомости, 1882. № 15. С. 560.

438. Ивановский Н. Братство святителя Гурия и характер его деятельности //Православный собеседник, 1903. Т. XXXV. С. 737-748.

439. Из воспоминаний о Н. И. Ильминском К. П. Победоносцева //Русский вестник, 1892. Т. 218. (Февраль). С. 223-253.

440. Износков И. А. Инородческие приходы Казанского уезда //Православный благовестник, 1897. №21. Ноябрь. С. 225.

441. Ильин Н. Значение религии Мухаммеда в истории //Православный собеседник, 1876. Кн.З.С. 56.

442. Ильминский Н. И. Практические замечания о переводах и сочинениях на инородческих языках//Православный собеседник, 1871. Кн.1. С. 160.

443. Ильминский Н. И. Записка по вопросу об отпадениях крещеных татар Казанской губернии в 1881 г.//Православный собеседник, 1895. № 2. С. 256-275.

444. Ильминский Н. И. К истории инородческих переводов //Православный собеседник, 1884. Кн. 1. С. 330-369.

445. Ильминский Н. И. О церковном богослужении на инородческих языках //Православный собеседник, 1883. № 1. С. 258-272.

446. Ильминский Н. И. Религиозное положение крещеных татар //Православное обозрение, 1865. №9. С. 136-147.

447. Ильминский Н. И. Школа для первоначального обучения детей крещеных татар в г. Казани.//Православное обозрение, 1864. № 12. С. 155-162.

448. Ионова А. И. Отношения России и Османской империи в свете размышлении Исмаила-бея Гаспринскою о русско-восточном соглашении //Османская империя. Проблемы внешней политики и отношений с Россией. М , 1996. -246 с.

449. Исхаков М. Г. Мусульмане России //Национальные проблемы, 1915 г. № 1. С. 17.

450. К вопросу об устройстве училищ для инородческих детей Казанскою учебною Округа//Журнал Министерства народного просвещения, 1867. Ч. 134. С. 75-96.

451. Кайбулин Н. Мусульманское духовенство //Город на Цне, 2000.2-8 февраля. С. 5.

452. Кареев Н. И. Идея прогресса в ее историческом развитии. Публичная лекция, читанная в С. -Петербурге в 1891 г. //Историко -философские и социальные этюды. СПб., 1895.

453. Крылов Н. Об отпадении крещеных татар в магометанство //Церковно-общественный Вестник, 1879. №№ 100, 102, 104-105.

454. Кугляев Н. Прошлое и настоящее крещеных татар //Миссионерский сборник, 1910. Январь.

455. Курганов Г. С, Записка к вопросу о византийской противомусульманской литературе//Православный собеседник, 1878. № 3. С. 97-121, С. 149-189.

456. Лобанов Н. А. Немецкая периодика XVI-XVII веков: взгляд на Россию //Славяне и их соседи. Средние века -раннее новое время. Вып. IX. Славяне и немцы. Тысячелетнее соседство: мирные связи и конфликты. М.: Наука, 1999. С. 124-144.

457. Лохвицкий. Очерк церковной администрации в древней России //Русский вестник, 1857.1. VII. С. 209-272.

458. Малов Е. А. Несколько дней среди крещеных татар //Руководство для сельских пастырей, 1865. Т. 1. № 10. С. 346-352; № 11. С. 378-384.

459. Малов Е. А. Новокрещенская школа в XVIII в. //Православное обозрение, 1868. № 7. С. 350-380.

460. Малов Е. А. Православная противомусульманская миссия в Казанском крае в связи с историей мусульманства в первой половине XIX в. //Православный собеседник. 1868 № 2. С. 225, 316.

461. Машанов М. А. Верховная власть в исламе //Православный собеседник. 1878. Кн. 1. С. 217-242.

462. Мельников П. И. Кузька, Мордовский бог//Отечественные записки, 1866. Август. Кн. 2. С. 652-679.

463. Меркушин Г. Я. Вхождение мордовского народа в состав централизованною многонационального государства //Этногенез мордовского народа. Саранск, 1965. С. 75-83.

464. Мизис Ю. А. «Тамбовский летописец» как исторический источник //Вопросы исторического краеведения Тамбовской области. Краткие тезисы докладов на второй областной научной конференции. Уварово, 1982.

465. Миропиев М. А. Какие начала должны быть положены в основу образования русских инородцев//Русь, 1884. № 17.(1 сентября).

466. Миссионерская проповедь среди татар, черемис и остяков //Миссионер, 1876. № 23. 6 июня. С. 185-186.

467. Митропольский К. Мордва, религиозные воззрения их нравы и обычаи //Тамбовские епархиальные Ведомости, 1878. №№ 12, 13. С. 362-377.

468. Мордва. Этнографический очерк //Природа и люди, 1878. № 7.

469. Мусульманские мактабы и русско-туземные школы в Туркестанском крае. Из статьи Остроумова Н. П. //Православный благовестник, 1906. № 11. Июнь

470. Мысли о способах к успешному распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе архимандрита Макария Глухарева //Православный благовестник, 1893. № 5. Март. С. 234-236.

471. Нелепые резолюции //Новое время, 1906.28 августа (10 сентября). С. 3.

472. Никольский М. О. Паломничество мусульман в Мекку //Исторический вестник, 1911. Т. 123. Апрель. С. 156-292; Т. 124. Май. С. 603-638.

473. Никольский Н. В. Разные известия из жизни инородцев и инородческой миссии //Православный собеседник, 1905. Часть 1.С. 179-192.

474. Никонов А. Б. Миссионеры и их проповеди //Политическая агитация. 1988. № 5.

475. Новосельский А. А. Побеги крестьян и холопов и их сыск в Московском государстве второй половины XVII века//Труды института истории. М.: РАНИОН, 1926.

476. Новосельский А. А. Отдаточные книги беглых, как исторический источник дня изучения народной колонизации на Руси в XVII в. //Труды института истории. М.: Центральная типография МВС СССР им. К.Е, Ворошилова 1946. Т. II. С. 127-155.

477. Новочадов В. Мордва//Тамбовские Епархиальные ведомости. Тамбов, 1876. № 12. С. 355; № 13. С. 371; № 14. С. 397.

478. Норцов А. Н. Археологические особенности Тамбовскою края. //ИТУАК. Тамбов, 1901. Вып. 45. С. 50-58.

479. Норцов А. Н. Тамбовская и Козловская сторожевая черта //Известия Тамбовской Архивной Комиссии. Тамбов, 1901. Вып. 44. С. 143-144.

480. О крещеных татарах //Современный листок, 1866. № 39.

481. О способах обращения иноверцев к православной вере //Православный собеседник, 1858. № 1.С. 451.

482. Овсянников Е. Отпадения татар //Казанский биржевой листок, 1875. № 85.

483. Остроумов П. П. Записка о значении мохаммеданства в истории христианства в истории человечества//Православный собеседник, 1872. Кн. 3. С. 13.

484. Остроумов П. П. История происхождения и развития мохаммеданского учения о пророках//Православный собеседник, 1875. №2. С. 13.

485. Остроумов Н. П. Магометанский вопрос в России в настоящее время //Христианское чтение, 1905. Сентябрь. С. 317-329.

486. Остроумов Н. II. Мохаммеданское учение о духовном мире //Православный собеседник, 1872. № 2. С. 129,273.

487. Писарев Н. К истории православной миссии в России в XVII в. //Православный собеседник, 1902. № 2. С. 417-431.

488. Поездка с этнографической целью из Воронежа в Тамбовскую губернию //Дон, 1868. №№39,40,45,46.

489. Пржецлавский Г1. Очерк путешествия в Мекку //Кавказ, 1868. №№ 43,45,46.

490. Разрешение вопроса: кто таковы были Татары XIII века? //Московский вестник, 1828. Ч. X. № 14. С. 197-202.

491. Резван Е. А. Хаджж из России //Восток: история и культура. /Ред И.Е. Петросян и др. СПб.: Наука, 2000. -295 с.

492. Реформаторское учение о предопределении в сравнении с Мухаммеданским //Тамбовским Епархиальные ведомости, 1901. № 3 (20 января). С. 49-64; № 4 (27 января). С. 85-96.

493. Решетников М. Нужды православной миссии среди магометан Вятской губернии //Православный собеседник, 1909. № 1. С. 59-570.

494. Русско-туземные мусульманские школы в Туркестане //Православный благовестник, 1900. № 12. Июнь.

495. Рыбаков С. Статистика мусульман в России //Мир ислама, 193. Т. 1. Вып. XI. С. 454-463.

496. Саблуков О. А. Записка к вопросу о византийской прогивомусульманской литературе //Православный собеседник, 1878. № 3. С. 303-327.

497. Сафонов В. Кавказские татары //Нива, 1875. № 8. С. 119.

498. Смирнов И. Н. Обрусение инородцев и задачи обрусительской политики //Исторический вестник, 1892. Март. С. 752-765.

499. Смирнов Н. А. Миссионерская деятельность церкви (Вторая половина XIX в -1917 г.) //Русское православие: вехи истории. (Ред. Я.И. Щапов, A.M. Сахаров, A J1. Зимин и др.). М.: Политиздат, 1989. С. 450 -451.

500. Съезд мусульман //Новое время, 1906. 12 (25) ав1уста. С. 2-8.

501. Сыромятников С. Н. Россия и мусульманство //Россия, 1911. № 1798.

502. Татары. 11ароды России //Нива, 1874. № 23. С. 347-348.

503. Тимофеев В. Религиозное положение крещеных татар. Дневник старокрещеного татарина//Православное обозрение, 1864. № 10. С. 183-206.

504. Титов А. А. Терюшевский бунт //Русское обозрение, 1893. Авг. С. 745-759, Сент. С. 304-308; Окг. С. 799-801.

505. Трепалов В. В. Кочевники на русских рынках: ногайская торговля в XV1-XVII веках //Отечественная история, 2000. № 3. С. 165-174.

506. Третьяков М. Нужна ли противомусульманская миссия в Тамбовской епархии? //Тамбовские Епархиальные ведомости, 1907. №№ 10, 11, 14.

507. Трирогов В. Г. Мордовские общины. Этнографические замегки исследователя //Русская старина, 1880. № 6. С. 245-260.

508. Гуземные учебные заведения в Туркестанском крае: медресе и мектебе //Православный собеседник. 1899,№ 3. Февраль. С. 125.

509. Франк А. Татарские муллы среди казахов и киршзов в XVIII-X1X вв. //Культура, искусство татарского народа: истоки, традиции, взаимосвязи. Казань, 1993. С. 124-132.

510. Ханыков Н. Перевод мусульманских постановлений о войне //Кавказ, 1846. №№ 20, 21.

511. Черменский Г1. Н. Наступление на мордву //Известия Тамбовского общества изучения природы и культуры местного края. Тамбов, 1927. Вып. III. С. 65.

512. Черменский П. Н. Очерки истории колонизации Тамбовского края //ИТУАК. Вып. 54. Тамбов, 1911.С. 182-281.

513. Чиннов Н. Реформаторское учение о предопределении в сравнении с мухаммеданским //Тамбовские Епархиальные ведомости. Часть неофициальная Тамбов, 20 января 1901. № 3. С. 49-64; 27 января 1901. № 4. С. 85-96.

514. Чуистова J1. И., Мизис Ю.А. Раскопки на холме «Галдым-1». //Источниковедческие работы Тамбовского государственного пединститута. Тамбов: Тамбовская областная типография «Пролетарский светоч», 1971. Вып. II. С. 164 -176.

515. Шайхиев Р. А. Роль мусульманского духовенства в жизни татарского общества в XVII XIX вв. //Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма. Материалы чтений 1982 г. (Ред. Г.Ф. Ким и др ). М ■ Наука, 1985. С. 186-190.

516. Швецова Е. А. Колонизация Тамбовского уезда в XVII в. //Ежегодник по афарной истории Восточной Европы. Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1966. С. 208-217.

517. Швецова Е. А. Социально -экономические отношения в Тамбовском уе*де в 70-х годах XVII в. //Ежегодник по афарной истории Восточной Европы. Минск, 1982. С. 212220.

518. Юзефович Б. М. Христианство, магометанство и язычество в восточных губерниях России //Русский вестник, 1883. Март. Кн. 3.

519. Яблоков А. О почитании святых в исламе //Православный собеседник, 1883. № 3. С. 397-454.

520. Яблоков А. О сущности и характере мухаммедапского богослужения сравнительно с христианским богослужением //Православный собеседник, 1887. № 1. С. 81.

521. Якупов Р. И. Ислам в России в свете этнофафии //Этничность и конфессинапьная традиция в Волго-Уральском регионе России: Сб. ст. /Ред. А.Б. Юнусова и A.B. Малашенко. М., 1998. С. 92-101.

522. Литература на иностранных языках.

523. A. Melek Ozyetgin. Altin ordu, kirim ve kazan sahasina ait yarlik ve bitiklerin dil ve ushp mcelemesi. Ataturk Kultir, dil ve tarih yuksek Kurumu Ankara, 1996.

524. Ahmet Kanlidere. Reform within Islam the tajdid and jadid movement among the Kazan Tatars (1809-1917) conciliation or conflict? Istanbul, 1997.

525. Alen Frank. Islamic Historiography and «Bulgar» identity among the Tatars and Bashkirs of Russia. Lei den, Boston, Köln, 1994.

526. Benningsen A., Lemercitr-Quelquejay C. Les movement nation chezlta muscleman's de Russia avant 1920. Paris, 1960.

527. Bogush-Sestrencevih C. Diarium congregations Sinodalis utriusque cleri Romani Catalici in Imperio Rossico. Bilna, 1794.

528. Devin De Weese. Islamization and Nativ Religion in the Golden Horde: Baba Tukles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition. Pennsylvania, 1994.

529. Frank A. Muslim religions institutions in imperial Russia. Lei den Brill, 2001

530. Hablemitoglu Dr. Necip. Carlic Rusyasi'nda Turk Kongreler (1905-1917). Ankara, 1997.

531. Michael Kemper. Sufis und Gelehrte in Tatarien und Baschkiren, 1789-1889. Der islamischen DisKurs unter nissischtr Htrchafl. Berlin, 1998.

532. Wert Paul. Subject for Empire: Orthodox and Imperial Governance in the Volgo-Kama Region, 1825-1881. Ph. D. diss. Universiti of Michigan, 1996.